Данте Алигьери
Божественная Комедия. Ад

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    La Divina Commedia. Inferno.
    Переводъ съ итальянскаго В. А. Петрова стихотворной формой подлинника -- терцинами, 1887.

   

БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДІЯ

АДЪ

ДАНТЕ АЛИГІЕРИ.

Переводъ съ итальянскаго В. А. Петрова.

стихотворной формой подлинника -- терцинами.

СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫХЪ ПРИМѢЧАНІЙ И ВСТУПИТЕЛЬНОЙ СТАТЬИ О ДАНТѢ.

"Привѣтстіе великому поэту!"
Адъ, пѣснь IV, 79.

Второе исправленное изданіе.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія А. Моригеровскаго, Троицкій пер., д., Гассе.
1871.

   
   Для болѣе яснаго пониманія личности Данте, какъ поэта и мыслителя, считаемъ нелишнимъ обозначить въ немногихъ чертахъ положеніе его родины -- Италіи -- въ концѣ XIII вѣка. Король Манфредъ, представитель и ревностный защитникъ гибеллиновъ, лишился въ знаменитой беневентской битвѣ (26-го февраля 1266 г.) царства и жизни. Гвельфы опять пріободрились. Призванные обратно во флоренцію, они не только заставили намѣстника Манфреда -- графа Гвидо Новелло -- удаляться изъ города, но изгнало также всю гибеллинскую партію. Съ тѣхъ поръ партія эта никогда уже не могла овладѣть господствомъ въ республикѣ, и правительство Флоренціи оставалось преимущественно гвельфскимъ.
   Однако гибеллины всегда могли находить въ другихъ городахъ Тосканской области сильныхъ союзниковъ, которые давали у себя убѣжище бѣглецамъ и, при случаѣ, помогали имъ бороться съ врагами, сдѣлавшимися господствующей партіей на родинѣ. Города Инза и Сіена, во всемъ соперничавшіе съ флорентійской республикой, принадлежали исключительно гибеллинамъ, въ горахъ засѣла гибеллинская знать, жители города Ареццо также, по большей части, служили гибеллинском) знамени Такимъ образомъ, побѣда Карла Анжуйскаго при Беневентѣ насколько не уняла вражды двухъ главныхъ политическихъ партій, къ которой вскорѣ не замедлила присоедимиться и другіе мотивы ожесточеннаго, безконечнаго разлада.
   Въ одномъ изъ сосѣднихъ съ Флоренціей городовъ -- Пистоѣ -- несогласіи возникли, послѣ изгнаніи гибеллиновъ въ 1285 году, между самими гвельфами, даже между членами одного я того-же рода -- Канчелліери. Несогласія эти скоро перешли въ дикія, кровавый раздоръ, охватившій все городское населеніе. Враждующіе раздѣлились на двѣ партіи на бѣлыхъ, которые нашли убѣжище у флорентійскаго рода Черви, и черныхъ, сдружившихся съ другимъ древнимъ флорентійскимъ родомъ Донати, чрезъ посредство фамиліи Фрескобальди. Такимъ образомъ, раздоръ былъ перенесенъ изъ Писгой во Флоренцію и здѣсь загорѣлся съ новымъ, неслыханнымъ до того ожесточеніемъ. Напрасно папа Бонифацій VIII старался утишить буйную вражду партіи и съ этою цѣлію послалъ во Флоренцію кардинала Маттео въ то самое время, когда Данте былъ избранъ однимъ изъ пріоровъ города. Уличнымъ схваткамъ не было конца, и почти всегда нападающими были черные, предводимые фамиліей Донати. Наконецъ, когда обнаружилось, что они хотѣли вручить господство въ республикѣ Карлу Валуа, брату короля французскаго и въ то время представителю гвельфской партіи -- тогда-то противъ нихъ стала дѣйствовать синьорія (сенатъ республики). Корсо Донати, съ другими вожаками партіи, былъ изгнанъ изъ города. Нѣкоторые изъ противной партіи также были удалены, но скоро имъ дозволено было вернуться.
   Между тѣмъ чернымъ удалось убѣдить папу Бонифація VIII послать во Флоренцію Карта Валуа для возстановленія порядка. Вообще этотъ папа, взявъ на себя роль примирителя, дѣйствовалъ, очевидно, въ интересахъ черныхъ и тѣмъ еще болѣе ожесточилъ взаимную вражду партій. По слѣдамъ Карла Валуа, вернулся во Флоренцію и мстительный Корсо Донати съ своими приверженцами, ознаменовавъ свое возвращеніе грабежомъ, убійствами и пожарами -- частію во Флоренціи, отчасти въ окрестной области. Бѣлые были изгнаны и между ними тому-же преслѣдованію подвергся и нашъ поэтъ предварительно удаленный изъ города на два года. Но вслѣдъ затѣмъ отсутствующій Данте, вмѣстѣ съ другими членами той-же партіи, былъ приговоренъ къ смерти на кострѣ, до совершенно ложному и смѣшному обвиненію въ лихоимствѣ. И послѣ того, несмотря на всѣ усилія папъ возстановить тишину и порядокъ въ замутившемся городѣ, несмотря даже на страшные въ то время громы папскаго отлученія, Флоренція продолжала быть притономъ самой необузданной анархіи, самыхъ дозорныхъ партіонныхъ раздоровъ, среди которыхъ глохла всякая свѣтлая и добрая идея. Понятно отсюда, какъ долженъ былъ отнестись Данте -- этотъ человѣкъ честной энергіи и свѣтлой мысли -- въ окружавшему его смутному времени, понятно, почему онъ. окруженный со всѣхъ сторонъ грустной общественной и моральной нескладицей,-- такъ глубоко задумался надъ самый высокими и серьезными вопросами человѣческой жизни, оставивъ намъ, плодомъ своей глубокой думы, свою "Божественную Комедію" -- этотъ памятникъ горячихъ попытокъ проникнуть вглубь самой сути общественныхъ и нравственныхъ задачъ. Въ "Адѣ" Данте изображаетъ намъ свое грустное время со всѣми его мрачными диссонансами, со всей ужасной нравственной уродливостью. "Чистилище" представляетъ процессъ болѣзненной, но честной и рѣшительной работы человѣка надъ самимъ собою, тотъ путь, которымъ онъ долженъ подняться на высоту нравственнаго добра, наконецъ въ "Раѣ" предъ читателемъ разверзается тотъ свѣтлый, радостный идеалъ нашего нравственнаго величія, который, можетъ быть, едва-ли достижимъ, но стремленіе къ которому такъ понятно и сродно всякой доброй человѣческой личности, мало-мальски способной стать выше тупого, холоднаго и бездарнаго индиферентизма.
   Данте Алигіери родился въ мартѣ 1265 года во Флоренціи и по отцу происходилъ отъ древняго знатнаго рода въ городѣ Феррарѣ. Свое первоначальное имя Durante онъ перемѣнилъ, ради благозвучія, на сокращенное: Dante, слѣдуя тогдашнему, довольно нерѣдкому обыкновенію. Къ сожалѣнію, мы не знаемъ, какое вліяніе имѣли родители на раннее развитіе ребенка, но по словамъ Боккаччіо -- довольно обстоятельнаго біографа Данте -- мальчикъ уже въ самомъ нѣжномъ возрастѣ обнаруживалъ замѣтные признаки той геніальности, которая впослѣдствіи принесла ему такую славу. Лишившись отца очень рано, онъ получилъ, однако, довольно тщательное по тому времени воспитаніе, благодаря своему наставнику Врунетто Латини, который не только посвятилъ его во всѣ тайны философіи и изящной словесности, но даже, какъ говорятъ, сдѣлалъ его замѣчательнымъ каллиграфомъ, что -- говоря мимоходомъ -- между великими писателями не встрѣчается сплошь и рядомъ. Усердныя занятія живописью сблизили Данте съ знаменитымъ Джотто и Одеризи да-Губбіо, извѣстнымъ миніатюристомъ того времени. Музика также не била забыта въ программѣ воспитанія Данте, и наставникомъ его въ этомъ искусствѣ считаютъ извѣстнаго компониста Казеллу. Данте принадлежалъ къ числу тѣхъ рѣдкихъ, дѣйствительно даровитыхъ и горячихъ натуръ, которыя не перестаютъ учиться всю жизнь и для которыхъ ни одна отрасль знанія не считается достойной слѣпого игнорированій: въ Болоньи онъ изучалъ право, въ Парижѣ -- богословіе, въ Веронѣ публично защищалъ диссертацію но физическому вопросу. Изученіе древнихъ классиковъ было всегда его любимымъ занятіемъ и, по собственному ею признанію, даже своимъ величественнымъ слогомъ, который дѣлалъ его предметомъ удивленія для современниковъ, онъ былъ обязанъ преимущественно основательному знакомству съ такими классическими образцами, какъ Виргилій.
   Вездѣ ужь, конечно, водится, что первыя поэтическія произведенія подсказываются поэтамъ любовью; но въ то время, какъ нѣмцы завираются до какой-то неосязательной, вѣчной женственности (das ewig Weibliche у Гете), любовь итальянскаго поэта умѣла полниться до высокаго, но въ то же время свѣтлаго, содержательнаго идеализированья. Знакомство Данте съ Беатроче (уменьш. Биче). дочерью Фолько Портинари, началось еще въ то время, когда ему было девять лѣтъ, тогда какъ маленькой Биче пошелъ всего восьмой годъ отъ роду. Съ тѣхъ воръ -- увѣряютъ біографы Данте -- въ душу его запала любовь, -- чистая, дѣтская, наивная, любовь, возраставшая съ каждымъ днемъ и прекратившаяся даже съ смертью Беатриче, скончавшейся на двадцатомъ году жизни. Напротивъ, послѣ того любовь поэта, заставивъ его сосредоточиться въ своемъ чистомъ свѣтломъ экстазѣ, вела его отъ идеализированія къ идеализированію, такъ что онъ. наконецъ, сталъ представлять себѣ подъ дорогимъ именемъ не какое нибудь смертное, человѣческое существо, но символъ самыхъ высокихъ, самихъ восторженныхъ идей, такъ сказать олицетвореніе самаго благороднаго, до чего только можетъ додуматься человѣкъ. Беатриче сдѣлалась для него то конечной, безсмертной мудростью, то высокой наукой богопознанія (teologia). Такая глубокая, сосредоточенная психическая жизнь. это внутреннее обожаніе человѣка или, лучше, уподобленіе этого дорогого человѣка самымъ высокимъ и свѣтлымъ мотивамъ нашего духа, разумѣется, понятны не всякому, могутъ быть понятны только тѣмъ геніальнымъ, живо воспріимчивымъ. вѣрующимъ натурамъ и притомъ -- какъ мы думаемъ -- исключительно южнымъ натурамъ, которыя, понеся тяжелую утрату, умѣютъ очнуться итъ малодушнаго унынія и изъ самой этой утраты умѣютъ создать себѣ новый міръ высокихъ психическихъ наслажденій. Для Уго Фосколо отъ могилы бѣжитъ даже надежда -- эта послѣдняя богиня ("anche la speme, ultima Dea, fugge i sepolcri") -- душа Данте могилы не знаетъ. она срываетъ могильную плиту, пробуждаетъ дорогого мертвеца въ своей глубинѣ и окружаетъ его всѣмъ блескомъ идеальной любви и свѣтлаго. нравственнаго воскресенія. Понятно отсюда, почему Данте, вѣлюбви котораго къ Беатриче не было ничего строго-объективнаго, могъ ухаживать въ то же время въ городѣ Луккѣ за какою-то Джентуккою, или въ Казентино вздыхалъ по какой-то красавицѣ съ зобомъ (gozzuta у Боккаччіо) или, наконецъ, могъ жениться самымъ буржуазнымъ образомъ на Джеммѣ де Донати, родившей ему пять сыновей. Въ этомъ отношеніи мы не считаемъ даже нужнымъ прибѣгать къ довольно избитому аргументу Маффеи, по словамъ котораго, всѣ такіе факты доказываютъ только то, что величайшіе умы несвободны отъ человѣческихъ слабостей.
   Усердныя занятія поэзіей и философіей не отвлекали Данте отъ обязанностей гражданина Какъ новый Сократъ. онъ мѣнялъ свой философскій плащъ на тяжелую броню воина и сражался въ первыхъ рядахъ близь Камнальдпио, гдѣ были разбиты на голову гибеллины города Ареццо, а въ слѣдующемъ затѣмъ году (1270 г.) мы застаемъ его въ походѣ противъ пизанцевъ. Сходство съ Сократомъ касалось даже близкой аналогіи между сварливой Ксантиппою и не менѣе капризной Джеммою -- женою Данте -- съ тою однако разницей, что по линій аѳинянинъ, живя съ злою супругой, по собственнымъ словамъ, пріучался сноситъ оскорбленія другихъ людей, тогда какъ Данте былъ неспособенъ къ этому философскому долготерпѣнію и, разойдясь съ женою, никогда уже не хотѣлъ знать, гдѣ она и что съ ней дѣлается.
   Своему отечеству Данте служилъ не однимъ только мечемъ. Онъ считался также искуснымъ дипломатомъ и. во увѣренію Маріо Филельфо, предпринимать отъ имени флорентійскихъ гражданъ четырнадцать посольскихъ миссій, но во время одной изъ нихъ, когда поэтъ находился въ Римѣ (27 января 1302 г.), неблагодарное отечество, раздираемое партіями, приговорило его, какъ мы уже знаемъ, къ уплатѣ тяжелой денежной пени я къ двухлѣтнему изгнанію. Вскорѣ состоялся противъ нашего поэта еще болѣе жестокій приговоръ, и вслѣдъ затѣмъ началась безпріютная, бродяжническая жизнь, доставившая ему случаи на опытѣ узнать всю горечь чужого хлѣба или научившая его-по собственнымъ словамъ поэта -- "какъ тяжело всходить я спускаться по чужимъ лѣстницамъ" ("quanto sia duro il calle -- Jo scendere e 'l salir per Faltrui scale"). Изъ Рима онъ отправился сначала въ Сіену, потомъ въ Падую, наконецъ, послѣ долгихъ странствованій, въ Верону, гдѣ былъ радушно принятъ владѣтелемъ Капомъ Гранде делла-Скала. Однако Верона по была послѣднимъ убѣжищемъ великаго изгнанника, и долго еще несчастный поэтъ бродилъ изъ города въ городъ, быль даже въ Парижѣ, гдѣ слушалъ знаменитыхъ въ то время профессоровъ философіи и богословія. Многіе города Италія, по словамъ Тирабоски, не имѣя повода оспаривать честь родины Данте, какъ это было по отношенію къ Гомеру, оспаривали другъ у друга, въ извѣстной степени, славу рожденія великой его поэмы. Флоренція утверждаетъ, что до нзтанія Данте уже окончилъ первыя семь пѣсень "Божественной Комедія", Маффеи, изъ желанія доставить славу своей родинѣ -- Bepoнѣ. говорить, что своимъ великимъ произведеніемъ Данте, по большей части, занимался въ стѣнахъ этого города другіе полагаютъ, что поэма была написана въ городѣ Удине, въ Равеннѣ, въ окрестностяхъ Тридента и т. д.
   Послѣдній остатокъ своей скитальческой, бездомной жизни Данте удалось, наконецъ, пріютить въ Равеннѣ, у синьора Гвидо Новелло ди-Полента, племянника той Франчески Римини, которую онъ увѣковѣчилъ въ одномъ изъ наиболѣе трогательныхъ поэтическихъ эпизодовъ своего произведенія. Гвидо Новелло пронялъ его со всевозможнымъ почетомъ и, зная щекотливость честныхъ людей, когда имъ приходится прибѣгать къ просьбамъ, самъ старался предупреждать всѣ нужды геніальнаго нищаго (Боккаччіо). По порученію своего покровителя. Давте хлопоталъ въ Венеціи о заключеніи мира, но, не добившись аудіенцій отъ венеціанскаго сената, вернулся назадъ больной и въ глубокомъ уныніи. Вскорѣ затѣмъ поэтъ скончался, и смерть эта была записана у Джованни Виллани въ слѣдующихъ словахъ: "Въ 1321 году, въ сентябрѣ, въ день св. Креста умеръ великій и достойный поэтъ Данте Алигіери, родомъ флорентіецъ,-- въ городѣ Равеннѣ, въ Романьѣ, возвратившись изъ венеціанскаго посольства, которое предпринималъ по порученію синьоровъ Полента".
   Втеченіе шести вѣковъ, отдѣляющихъ насъ отъ великаго народнаго поэта Италіи, многое измѣнилось въ нашихъ эстетическихъ и философскихъ представленіяхъ, многіе авторитеты минувшаго, считавшіеся прежде непоколебимыми. низвергнуты съ своихъ пьедесталовъ. Мыслящее, скептическое человѣчество поклонилось другимъ кумирамъ, задалось другими умственными и нравственными цѣлями. Искусство перестало существовать исключительно для искусства, и человѣчество приходитъ въ восторгъ не по правиламъ, предначертаннымъ гг. Гораціемъ, Буало, Кошанскимъ и tutti quanti. По славя Данте, уваженіе къ пому мыслящаго и чувствующаго человѣка остались неизмѣнными, и это будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока вообще въ человѣчествѣ будетъ лѣниться честная, вдохновенная и въ то же время богато содержательная поэзія.
   Съ такимъ именно характеромъ является Данте передъ судомъ исторіи и потомства. Онъ-поэтъ въ лучшемъ и наиболѣе широкомъ, вѣрномъ смыслѣ; Данте Алигіери -- поэтъ мыслящій, поэтъ-философъ, заставлявшій служить свою риѳму дѣлу общественнаго возрожденія и обновленія. У него невозможно отдѣлить философію отъ поэзіи, и вотъ что сообщаетъ его поэтической мысли такую глубину и серьезность. Говорить о поэзіи Данте невозможно, не коснувшись его философскаго мировоззрѣнія. И если, дѣйствительно, человѣческая поэзія когда нибудъ задавалась самыми возвышенными, чистыми и въ то же время смѣлыми побужденіями, если, поэтъ когда нибудь честно и горячо относился къ высокимъ общественнымъ цѣлямъ, то такое значеніе именно принадлежитъ музѣ Данте. Заоблачность Клопштока, дѣйствительно, безцѣльна и безсодержательна. Идеализмъ Данте непонятенъ тому только, кто не донимаетъ его времени и его національности, кто вообще не знаетъ, изъ какихъ мотивовъ сложилась эта хаотическая, но въ то же время грандіозная, полная богатыхъ послѣдствій жизнь средневѣкового европейскаго человѣчества. Клопштока, Мильтона, Тасса, Байрона можно читать, ими можно восхищаться, пожалуй: Данте нужно прежде и главнѣе всего -- изучать. Смѣшны и уродливы кажутся намъ сопоставленія такого свѣтлаго и добраго имени, какъ Данте, съ разнаго рода поэтическими ремесленниками, и чернорабочими, умѣющими воспроизвести форму, но не вдохнуть въ нее теплоту и энергію внутренняго убѣжденія, далекую ширь великой общественной идеи {Въ особенности странно слышать тѣхъ итальянскимъ критиковъ, которые преподнесли кавалеру Винченцо Монти -- извѣстному вѣтренному піитѣ и политическому перебѣжчику -- титулъ "Dante redivito" воскресшій Дайте). Монти былъ замѣчателенъ преимущественно тѣмъ, что умѣлъ настраивать свою лиру на всевозможные лады, примѣнительно къ извѣстнымъ политическимъ комбинаціямъ. времени. Въ самый разгаръ французской революціи, сочувственно встрѣченной и въ Италіи, онъ преклоняется вредъ богинею свободы ("lа Basvilliana"), потомъ, когда побѣди перваго Наполеона прогремѣли до всей Европѣ, кавалеръ усердно кадить бонапартизму ("la spada di Federigo"), наконецъ, когда настали времена реакціи, поэть восторженно привѣтствуетъ возвращеніе австрійскаго иноземнаго деспотизма ("il Ritorno d'Astrea"). И такое-то жалкое виляніе хвостомъ претъ тѣмъ, кто сильнѣе и зубастѣе, ставятъ рядомъ съ честнымъ, суровымъ служеніемъ Данте истинѣ и нравственному идеалу! Нѣтъ, мы едва ли ошибемся, если причислимъ медоточиваго кавалера къ тому же сонму почтенныхъ поэтовъ, къ которому принадлежитъ Піетро Метастазіо. Соути, Коцебу и "россійскій господинъ Вольтеръ" -- Сумароковъ...}.
   Данте Алигіери -- мистикъ, но его мистицизмъ былъ честнымъ протестомъ противъ мелкихъ, эгоистическихъ побужденій времена. Общество изжилось до грубаго повсемѣстнаго разлада, до почти скотскаго непризнанія какихъ-бы то ни было иныхъ цѣлей и законовъ, кромѣ себялюбивыхъ стремленій и желаніи извѣстнаго синьора-деспота, вожака партіи, ростовщика, главы извѣстнаго рода. Настала пора грустнаго своелюдства, дерзкаго матеріализированья. Вавилонское плѣненіе папъ (въ Авиньонѣ), ихъ личные мелкіе, раздоры съ свѣтскими властями, ихъ жизнь, полная всякихъ соблазновъ, нравственныхъ противорѣчій не могли внушитъ средневѣковому итальянцу большого уваженія къ церкви, какъ къ представительницѣ извѣстнаго религіознаго закона. А для средневѣковой? человѣка лишиться религіознаго принципа, опоры значило лишиться вѣры во все нравственное и честное. Внести свѣжесть нравственной идея въ это грубо-измельчавшее, матеріальное общество, одухотворить его понятіемъ о высшихъ цѣляхъ и потребностяхъ человѣчества -- такова была задача дантовскаго мистицизма, который поэтому является, такъ сказать, съ реальнымъ содержаніемъ. При мертвой обрядной внѣшности. до которой изжилась райская церковь во времена Дгнте, къ ея духу или точнѣе сказать бездушію всего лучше приноравливалась схоластика, которая собственно и была оффиціальной церковной наукою. Все въ этой церкви было -- пустая формальность, всякая связь между образомъ и сущностью, между формою и содержаніемъ-исчезла безслѣдно. Напротивъ, мистицизмъ -- какимъ его сдѣлали средневѣковые мистическіе наставники: Скотъ Эригена, Бонавентура, Жерсонъ и др.-- былъ доктриною внутренней жизни человѣка, указаніемъ настоящихъ путей погрязшей въ порокахъ и себялюбіи римской церкви. Грустное искаженіе настоящаго дута христіанства римской куріей, порча церкви, во главѣ и членахъ, грубымъ, внѣшнимъ клерикализмомъ привели лучшихъ людей времени къ мистическому воззрѣнію, что кромѣ этой подкупной, безсодержательной католической доктрины есть еще церковь высшая, неподкупная, чистая,-- невидимая церковь внутренняго человѣка, никогда не мѣняющая своихъ нравственныхъ цѣлей и не прикрывающая ихъ мертвой, изолгавшейся формулой. Около начала XIV вѣка въ южной и западной Германіи тенденцію эту проводило вновь основанное общество мистиковъ или такъ называемыхъ "друзей божіихъ". Во главѣ ихъ стоялъ мірянинъ Николай Базельскій. Къ обществу вскорѣ пристала многія духовныя и свѣтскія лица, но здѣсь различія эти не имѣли никакого значенія, и всѣ члены признавались въ Богѣ живущими святителями истины. Таковъ былъ общій характеръ средневѣковаго мистицизма. Порицая злоупотребленія католической церкви, мистики, въ видѣ протеста, совершенно отдѣляли земную церковную общину отъ идеи о церкви вѣковѣчной и непреложной, считая всякаго нравственно-чистаго человѣка священникомъ этого высшаго идеальнаго культа. Съ тѣмъ же характеромъ мы находимъ мистицизмъ и у Данте. Поэтъ съ презрѣніемъ отвернулся отъ всей этой грубой обрядности, лживости, продажности католическаго режима. Изученіемъ богословія, жалуется онъ въ послѣдней части поэмы (Рай, XI, 5) теперь занимаются не ради самой духовкой истовы, но ради мірского эгоизма и корысти, и черпаютъ мудрость эту не изъ чистыхъ источниковъ -- евангелій и отцовъ церкви, но только изъ папскихъ опредѣленій (Рай, IX, 133) Страсть къ прибытку сдѣлалась господствующемъ порокомъ духовенства. "Изъ серебра вы сдѣлали себѣ вашего бога!" укоряетъ поэтъ папу Николая III. Beгеле изумляется, что Данте, будучи міряниномъ, осыпаетъ представителей церкви такими укоризнами, въ сравненіи съ которыми всѣ нападенія трубадуровъ и нѣмецкихъ войтовъ до и послѣ дантовской эпохи кажутся самыми мягкими. кроткими замѣчаніями. Но эта безпощадная суровость Данте, по отношенію къ заблужденіямъ видимой церкви, была именно прямымъ слѣдствіемъ мистической доктрины. Поднимаясь до высшаго религіознаго просвѣтленія, поэтъ, подобно названнымъ нами нѣмецкимъ мистикамъ, считаетъ самого себя архіереемъ этого высшаго культа, на что довольно ясно указывается въ концѣ "Чистилища", гдѣ Виргилій, разставаясь съ Данте, говоритъ ему:
   
   Іо te sopra te "corono e mitrio".
   
   Не надо думать, однако, чтобы Данте, хотя и отрѣкшишись отъ католическаго фанатизма и отъ предвзятости сектанта, впалъ въ фанатизмъ другого рода -- въ служеніе отвлеченному религіозному идеалу, въ безцѣльное построеніе богословскихъ абстрактовъ. Современники и ближайшее потомство, дѣйствительно, называли Данте богословомъ по преимуществу ("theologus"), однако въ богословіи Данте не было ничего туманнаго, строго отрѣшеннаго отъ человѣческой жизни, не было ничего общаго съ священнымъ экстазомъ какого нибудь элевзинскаго гіерофанта. Въ Беатриче Портинари поэтъ изображаетъ не одну строго замкнутую, ни къ чему другому непричастную богословскую науку, но скорѣе богословіе, примиренное съ философіей, или -- еще точнѣе, философскую истину, возведенную на степень религіознаго идеала. Напрасно думаютъ, будто эта противоположность между двумя способами открытія высшихъ психическихъ истинъ -- противоположность между философіей и религіей -- принадлежитъ къ числу особенностей, характеризующихъ наше время. Конечно, средневѣковая философія говорила еще христіанскимъ языкомъ, но при своемъ стремленія -- найти истину самостоятельнымъ путемъ, хотя-бы и въ связи съ религіей -- она становилась въ рѣзкій разладъ съ господствующей церковью. Въ тринадцатомъ вѣкѣ особенно рѣшительное вліяніе на богословскіе вопросы имѣла аристотелевская философія, въ томъ видѣ, какой сообщилъ ей испанскій арабъ -- Ибнъ-Рошдъ (Аверроэсъ). Долгое время аверронстовъ преслѣдовали, какъ опасныхъ еретиковъ, и въ фрескахъ четырнадцатаго вѣка Аверроэсъ все еще изображенъ, какъ главный представитель безвѣрія. Уже во второй половинѣ четырнадцатаго столѣтія мы находимъ перипатетическую философію, лишенную аверроизма и примиренную съ религіей, у великихъ церковныхъ учителей, какъ у Альберта Кельнскаго, Ѳомы Аквино и Вильгельма Дуранти. тогда какъ нашъ поэтъ, по всей вѣроятности, держался принциповъ аверроизма. Такимъ образомъ, эта честная попытка примирить философскія данныя съ положеніями богословской науки и вызвала въ "Божественной Комедіи" тотъ чудный образъ просвѣтленной Беатриче, въ которомъ религіозная истина сливается въ одно гармоническое, лучезарное цѣлое съ результатами науки. Скажутъ, пожалуй, что это -- мечта, pium desidenum поэта; да, но мечта высокая, гуманная въ лучшемъ значеніи слова. Какъ много бы выигралъ прогрессъ человѣчества, если бы этотъ роковой дуализмъ между философіей и теологіей быль, наконецъ, побѣжденъ человѣческими мозгами, если бы, наконецъ, человѣчеству позволительно было стремиться къ одному цѣльному, свѣтлому нравственному идеалу?... Но если Данте отнесся съ суровымъ протестомъ къ католицизму -- что непосредственно вытекало изъ его мистическаго міровоззрѣнія-то это вовсе не значитъ, какъ думаютъ нѣкоторые, чтобъ нашъ поэтъ могъ быть причисленъ къ первымъ людямъ реформаціоннаго религіознаго движенія! могъ быть назвавъ протестантомъ въ тѣсномъ смыслѣ. Конечно, у него самъ папа является еретикомъ (Адъ, XI, 7), конечно также, Данте былъ рѣшительнымъ противникомъ папской непогрѣшимости и считалъ соединеніе свѣтской и духовной власти въ рукахъ папы источникомъ всѣхъ бѣдствій для человѣчества, но въ то-же время поэтъ защищалъ идею о единствѣ и универсальности церкви, противъ сепаратистскихъ тенденцій, напр., Дольчина (Адъ, XXVIII, 55), альбигойцевъ и всѣхъ другихъ еретиковъ. Поэтому нѣтъ никакого основанія считать Данте предшественникомъ Гусса и Лютера, какъ еще въ срединѣ шестнадцатаго вѣка рѣшился заявить Флакціи Иллирикъ, назвавшій Данте однимъ изъ провозвѣстниковъ евангелической истины. Въ наше время вѣрующіе лютеране тоже вздумали навязывать ему ни за что, ни про что свои религіозныя убѣжденія. Всѣ такія заявленія мы, разумѣется, относимъ къ совершенно бездоказательнымъ иллюзіямъ, и думаемъ, что Данте одинаково далекъ и отъ фанатическаго папизма, и отъ узкаго, ортодоксальнаго піэтизма. Данте всего менѣе человѣкъ секты, мелкаго обособленнаго квакерства. Его мистическая церковь обнимала, организовала все человѣчество, какъ великое, неразрывное братство. Данте былъ христіанинъ, въ самомъ широкомъ и лучшемъ значеніи этого понятія. Для него задачи была вовсе не въ томъ, чтобы человѣчество пріобщалось sub utraque forma или столько-то разъ отчитывало Ave Maria, но чтобы они было и но духу, какъ по формѣ, похоже на общину, сплоченную нравственной солидарностью Роль Данте была не сепаратистская, но организаторская.
   Точно тѣмъ же характеромъ отмѣчены и политическія убѣжденія великаго поэта.
   Политическій протестъ Данте, по отношенію къ общественнымъ порядкамъ того времени, выразился въ его монархическихъ тенденціяхъ. При страшныхъ потрясеніяхъ и смутахъ, которымъ не било конца въ вольной флорентійской республикѣ, которыя прямо вытекали изъ этого неуклюжаго общественнаго строя въ итальянскихъ средневѣковыхъ республикахъ, такія тенденціи были не только строго-логичны, но и строгонеобходимы. Дайте былъ прежде всего горячій патріотъ; но родимой его была не изгнавшая, обнищавшая его Флоренція -- этотъ жалкій пригонъ себялюбиваго своелюдства, гдѣ привольно самодурствовали всякіе черные и бѣлые, Черки и Донати, гвельфы и гибеллины. Нѣтъ, родиной нашего поэта была вся эта несчастная, "скорбная" (l'umile) Италія, унижаемая и помыкаемая цѣлымъ роемъ тирановъ (Purg. II), наполнявшихъ ее кровью и слезами, и еще задолго ли Филикайя, до Леопарди душа великаго поэта-патріота выливалась потрясающимъ гимномъ, при мысли о безконечныхъ страданіяхъ его отечества {Purg. VI, 76--78: "Ahi serva Italia, di dolore ostello.
   Nave senza nocchiero in gran tempesta,
   Non donna di province, ma bordello."}.
   Страданія эти поэтъ приписываетъ именно безначалію, повсемѣстному общественному разладу, раздорамъ мелкихъ, сидѣвшихъ по итальянскимъ городамъ династовъ. По его мнѣнію, Италія -- эта со всѣхъ сторонъ обуреваемая ладья -- нуждалась въ рукѣ сильнаго кормчаго. Искать этой сильной помою у какого нибудь изъ многаго множества мелкихъ итальянскихъ тирановъ -- нечего было и думать. То были люди маленькіе, темные, погрязшіе въ мелкихъ взаимныхъ усобицахъ, хотя въ первой пѣсни Ада поэтъ и возлагаетъ довольно смѣлыя надежды на какого-то великаго Пса (Veltro), въ которомъ многіе узнаютъ Кана-Гранде делла Скала, синьора веронскаго; но что могло быть просто поэтической любезностью на тотъ радушный пріемъ, который былъ оказанъ геніальному изгнаннику въ Веронѣ. Нельзя было также надѣяться, чтобы какая нибудь изъ итальянскихъ республикъ, въ особенности флорентійская, могла со временемъ подняться до прочной государственной и національной стройности. Съ этой стороны надежды были всего слабѣе, несбыточнѣе, и толковать какому нибудь Корсо Донати или другому изъ множества флорентійскихъ демагоговъ и коноводовъ о государственной идеѣ или національной чести -- значило тоже, что поучать бандита гуманности. Эти люди ничего не знали и не хотѣли знать, кромѣ своихъ частныхъ интересовъ, своего привычнаго кружка, сбояхъ личныхъ симпатій и пожеланій. Впослѣдствіи -- вскорѣ послѣ смерти великаго изгнаннаго поэта -- нашлись, правда, люди, думавшіе наэлектризовать эту бездушную партіонную среду своимъ собственнымъ фанатизмомъ и яростной нѣжностью въ классическимъ идеаламъ, но плачевный конецъ Колы Ріенци, этого жалкаго "народнаго трибуна", думавшаго создать демократическую республику въ убѣжищѣ мрачнаго, окоченѣвшаго клерикализма, -- этотъ грустный конецъ ясно но казалъ, чего можно ожидать отъ эксцентриковъ, ребячески лелѣящихъ погибшіе и невоскресимые идеалы. То были, пожегъ быть, первыя времена мадзинизма. Забавно слышать, какъ нѣкоторые недальновидные политики стараются защитить извѣстную несостоятельную тенденцію честностью и энергіей главнаго ея представителя. Можно быть вполнѣ честнымъ человѣкомъ и яростнымъ фанатикомъ, а вѣдь извѣстно, что еще нигдѣ и никогда фанатизмъ и ярость не закладывали прочныхъ основъ государственной и общественной жизни.
   Егли античная республика была невоскресима въ Италіи дантевской эпохи, то на папскую курію для итальянскаго патріота и политическаго дѣятеля надежда были плохи во всѣ времена, хотя даже на нашей памяти въ Италіи образовалась такъ называемая новогвельфская партія, мечтавшая поставить св. отца -- то есть воплощенную корысть, себялюбіе и мелкодушіе -- во главѣ національнаго движенія Италіи. Новые гвельфы, слѣдовательно, оказались ничуть по умнѣе и практичнѣе древнихъ. Не такъ судить о значеніи папскаго и вообще церковнаго режима флорентійскій поэтъ, котораго, однако, привыкли считать почемъ то -- вѣроятно, по наслышкѣ больше -- туманнымъ мистикомъ и богословомъ. Дли него церковь, какъ христіанская община, было, дѣйствительно, необходимымъ и божественнымъ институтомъ {Dе Monarch. III 15.}, но, по его крайнему убѣжденію, церковь должна быть строго отдѣлена отъ государства, свѣтская власть не должна сливаться съ духовною.
   Независимость государства отъ церкви и наоборотъ, полнѣйшая автономія ихъ въ предѣлахъ свое то дѣйствія, стройная, безпомѣшная и въ то-же время солидарная организація обѣихъ сферъ для мира и счастья человѣчества -- вотъ голосъ Данте, заявленный своему времени, исторій и потомству. Какъ не похожъ Данте въ этомъ отношеніи на дѣйствительныхъ средне вѣковыхъ логистиковъ, съуживавшихъ жизнь до границъ своей односторонней идеи. У Ѳомы Аквино государство является слугою церкви и церковныхъ интересовъ. Глава государства долженъ повиноваться папѣ, какъ самому Христу, и если онъ злоупотребляетъ своею властью или, выражаясь языкомъ того времени, "грѣшитъ" (ratione peccati), то папа имѣетъ право призвать его къ своему трибуналу и наказать, какъ онъ того заслуживаетъ. А между тѣмъ, Ѳома Акиино считался еще однимъ изъ самыхъ либеральныхъ средневѣковыхъ мыслителей. Онъ допускаетъ даже, что оскорбленный народъ можетъ низложить своего деспота, и такимъ образомъ дѣлаетъ свѣтскую власть отвѣтственною и передъ націей, и передъ духовнымъ трибуналомъ.
   Такимъ образомъ, мѣстныя условія не давали Данте никакого матеріала для построенія такой государственной идеи, которая, по его мнѣнію, способна была бы создать честную будущность для его отечества. Въ подобныхъ случаяхъ люди горячей, неотступной мысля строятъ свои собственные идеалы, принимаются возводить, путемъ логическихъ выводовъ, свою собственную систему. Эту свою политическую систему Данте развилъ въ латинскомъ трактатѣ, написанномъ подъ заглавіемъ "De Monarchia" (о монархіи), причемъ, разумѣется, великія историческія традиціи служили для автора точками спора. Тѣмъ не менѣе система эта была непосредственнымъ продуктомъ его характеристическаго міровоззрѣнія. Всюду преслѣдуемый антагонизмомъ, разладомъ, дисгармоніей, Данте, весьма естественно, стремится, тяготятъ къ единству, согласію, гармоніи... "Все существенное", разсуждаетъ онъ въ своей книгѣ о монархіи,-- "цѣльно и едино, а что едино, то, по большей части, и хорошо. Единство есть корень добра, точно такъ-же, какъ множество -- корень зла". Демократія, олигархія и тираннія, по мнѣнію Данте, дѣлаютъ человѣка рабомъ, потому что вліятельныя лица возводятъ свою прихоть на высоту закона и заставляютъ поклоняться этой прихоти другихъ согражданъ. Напротивъ, монархія есть легальный государственный порядокъ, такъ какъ, по самому ея свойству, короли являются не господами, но блюстителями закона и, путемъ закона хотя и заправляютъ обществомъ, однако въ сущности только служатъ его цѣлямъ, и потому оно существуетъ ради самого себя, оно свободно {De Monarch. 1, 14.}.
   Дѣйствительныя цѣли человѣчества, говоритъ авторъ далѣе, достижимы только въ мирѣ, а миръ возможенъ только при порядкѣ. Для первой цѣли существуетъ каждое отдѣльное государство, само по себѣ, для второй -- всемірная монархія, какъ государство государствъ. Въ каждомъ народѣ государственный строй складывается сообразно съ характеромъ и исторической жизнью этого народа, сосредоточиваясь въ высшемъ органѣ закона -- въ королѣ. Всѣ отдѣльныя государства, съ ихъ верховными представителями, связываются въ одинъ солидарный организмъ универсальной монархіи, съ императоромъ во главѣ. Онъ представляетъ собою руководящіе, всѣмъ общіе принципы справедливости. Эта идея универсальной монархіи, безъ всякаго сомнѣнія, была внушена Данте воспоминаніемъ о счастливыхъ временахъ римскаго цезаризма, представители котораго, императоры германскіе, продолжали существовать и въ его время. Такомъ образомъ, въ лицѣ императора идеалистъ-гибеллинъ видѣлъ осуществленіе своей завѣтной политической мечты, имѣвшей въ виду объединеніе не одной только Италіи, но всего человѣчества.
   Но особенно великъ является Данте въ своемъ поэтическомъ произведеніи "Божественной Комедіи", начатой въ пору зрѣлой возмужалости поэта. Вотъ какимъ образомъ соотечественникъ Данте Маріотти объясняетъ происхожденіе и главную идею геніальной поэмы: "Уже въ первое время изгнанія поэтъ желалъ дать исходъ своему нравственному негодованію въ сочиненіяхъ, такъ какъ это было послѣднее оружіе, которымъ имъ могъ быть еще опаснымъ своимъ подругамъ. Онъ задумалъ такое произведеніе, въ которомъ могъ бы поименно заклеймить своихъ враговъ вѣчнымъ позоромъ. Если даже и допустить, что первоначальная мысль опоэтизировать христіанскія представленія о мірѣ вѣчности была внушена нѣкоторыми легендами и fabliaux французскихъ средневѣковыхъ поэтовъ (напр. стихотворной легендой Гудана: La Voye ou la Songe d'Eufer), тѣмъ не менѣе оригинальность идеи неоспоримо остается за Данте." Первая часть поэмы (Адъ), начатая въ началѣ изгнанія, почти исключительно посвящена политикѣ того времени, но, какъ и двѣ прочія части (Чистилище и Рай), до того изобилуетъ различными аллегорическими, философскими, метафизическими представленіями, что Дайте, болѣе, чѣмъ какого нибудь другого поэта, необходимо изучать въ связи съ исторіей и культурой того времени, безъ чего онъ дѣлается отвлеченнымъ, непонятнымъ и скучнымъ. Въ началѣ "Ада" поэтъ теряетъ дорогу въ мрачномъ, безвыходномъ лѣсу. Предъ нимъ поднимается высокая гора, но три звѣря заграждаютъ ему всходъ на нее и гонятъ назадъ. Является тѣнь Виргилія и говорить ему, что онъ избралъ не настоящій путь, что самъ онъ Виргилій, проведетъ его другою стезею, такъ какъ это поручено ему небесною Беатриче. Весь этотъ разсказъ имѣетъ аллегорическій смыслъ. Лѣсъ есть состояніе грѣха и заблужденія, въ которомъ безъисходно блуждаетъ Данте, какъ представитель человѣчества вообще и, наконецъ, подходитъ къ подножію гори, означающему начало спасенія. При первомъ порывѣ къ лучшему, онъ сидится взобраться на грудную гору правды и добродѣтели, по страсти его, символически представленныя въ видѣ трехъ звѣрей, гонятъ его въ прежнюю грѣховную темноту. Барсъ изображаетъ похотливость (обыкновенный порокъ въ молодыхъ лѣтахъ), левъ -- есть гордость возмужалаго человѣка, волчица -- ненасытная корысть. Только труднымъ обходнымъ путемъ -- путемъ покаянія -- высшая нравственная цѣль становится достижимою для человѣка. Въ первой части пути руководить имъ еще можетъ человѣческій разумъ и наука (Виргилій), но въ концѣ пути необходима помощь высшаго знанія, подкрѣпленнаго божественнымъ откровеніемъ (Беатриче), тогда какъ Лючія, являющаяся съ мольбою къ Беатриче, изображаетъ просвѣщающую небесную благодать (gratia perficiens).
   Итакъ, руководимый Виргиліемъ, т. е. моральной философіей, Данте проходитъ по всѣмъ кругамъ ада, видитъ страшныя истязанія падшихъ душъ, всю мерзость караемаго нравственнаго безобразія. Чревоугодники мучатся холоднымъ, тяжелымъ дождемъ и градомъ, грязными потоками воды, заражающими зловоніемъ всю землю, сладострастіе кружится въ дикомъ ураганѣ, злость погружается въ кипящую смолу, льстецы помѣщены въ нечистую, смрадную лужу и т. д.
   Затѣмъ начинается подъемъ на гору Чистилища. Ступени горы, въ обратномъ смыслѣ, соотвѣтствуютъ кругамъ или вертепамъ (bolge) преисподней. У воротъ земного рая Виргилій говоритъ Данте, что отсюда онъ не можетъ служатъ ему вожатымъ и что его мѣсто должна заступить Беатриче. Предъ появленіемъ ея, открывается, великолѣпная, отрадная картина. Небесный лѣсъ умѣряетъ ослѣпительный блескъ горнихъ сферъ, невыносимый для глазъ смертнаго. На всѣ разспросы поэта о замѣчаемыхъ по пути явленіяхъ (семь свѣтозарныхъ люстръ) Виргилій, т. е. человѣческая мудрость молчитъ, потому что не можетъ проникнуть въ смыслъ этихъ божественныхъ тайнъ. Наконецъ, въ тучѣ цвѣтовъ, съ головой, покрытой бѣлымъ покрываломъ и увѣнчанной масличною вѣтвію, появляется Беатриче, т. е высшая наука богопознанія, и вслѣдъ затѣмъ начинается странствованіе поэта но небеснымъ свѣтиламъ. Таково въ немногихъ словахъ содержаніе этой грандіозной поэмы, въ которой полно и гармонически вылилось все, чѣмъ могла и должна была волноваться душа свѣтлаго и нравственнаго человѣка средневѣковой эпохи. То была честная и геніальная попытка указать своему времени -- времени грубаго и мелкаго матеріализированья -- на высшіе и болѣе чистые и высокіе общественные идеалы, и въ этомъ отношеніи идеализмъ Данте былъ логически необходимъ и практиченъ. Въ каждомъ аллегорическомъ образѣ, въ каждой метафорѣ у него такъ и пробиваетъ завѣтная дума горячаго патріота и честнаго общественнаго дѣятеля. Данте -- поэтъ мыслитель по преимуществу, а о многихъ ли сыновьяхъ Аполлона -- живыхъ и мертвыхъ -- можно сказать то-же съ одинаковой справедливостью?...
   

БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДІЯ

Данте Алигіери.

   

АДЪ

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ

Лѣсъ.-- Поэтъ теряетъ дорогу.-- Три звѣря заграждаютъ ему путь къ вершинѣ таинственной гори.-- Тѣнь Виргилія приготовляетъ Данте къ путешествію чрезъ область вѣчности.

             1. На полпути всей жизни одинокой
             Въ какой-то я дремучій лѣсъ вступилъ
             И потерялъ дороги слѣдъ широкой.
   
             4. Ахъ! этотъ лѣсъ такъ дикъ и страшенъ былъ,
             Что у меня нѣтъ словъ для выраженья,--
             Я въ памяти весь ужасъ возбудилъ!
   
             7. Такъ смерть горька въ предсмертныя мгновенья,
             Но тамъ свое блаженство я узналъ.
             Скажу сперва про разныя видѣнья.
   
             10. Не знаю, какъ я въ эту дебрь попалъ:
             Взоръ утомленъ дремотой былъ жестокой,
             Когда свой путь прямой я потерялъ.
   
             13. Иду въ глуши безмолвной и широкой,
             Душа моя всѣхъ ужасовъ полна,
             И подхожу къ стопамъ горы высокой.
   
             16. Смотрю на верхъ,-- свои плеча она
             Уже въ лучи планеты облачила;
             При нихъ нигдѣ дорога не страшна.
   
             19. Тогда боязнь мнѣ сердце облегчила
             И озеро его свѣтлѣе, вновь,
             Чѣмъ въ эту ночь мучительную было.
   
             22. И какъ морякъ, подъ тяжестью годовъ,
             Измученный съ стихіями борьбою,
             На берегу глядятъ на бой валовъ,
   
             25. Такъ и душа бѣгляночка -- съ тоскою
             Глядитъ назадъ,-- туда, гдѣ путь мой былъ:
             Его никто не кидалъ за собою.
   
             28. Чуть отдыхомъ я члены освѣжилъ,
             Опять впередъ по крутизнѣ пустился
             И выше все за шаговъ шагъ всходилъ.
   
             31. И только-что до взгорья дотащился,
             Какъ легкій барсъ, въ узорчатой шерсти,
             Откуда-то предъ мной въ прыжкахъ явился.
   
             34. И не спускалъ онъ глазъ съ меня въ пути:
             Такъ заградить ему мой путь хотѣлось,
             Что я готовъ назадъ ужь былъ идти.
   
             37. Къ разсвѣту шло; свѣтило загорѣлось
             И въ сонмѣ звѣздъ всплываетъ надъ землей;
             Оно межъ нихъ въ тотъ мигъ еще зардѣлось,
   
             40. Когда любовь, божественной струей,
             Впервые жизнь въ прекрасный міръ вдохнула.
             Я ободренъ; здѣсь пестрый звѣрь предъ мной,
   
             43. Тутъ утра часъ, весна въ лицо подула...
             Но ужаса я вновь не избѣжалъ:
             Явился левъ, и бодрость вся уснула.
   
             46. Онъ съ гордостью вверхъ голову держалъ;
             Злость алчная въ его сверкала взорѣ;
             Отъ ужаса и воздухъ трепеталъ!
   
             49. И ботъ за нимъ волчица вышла вскорѣ,
             Отъ худобы шатаясь на ногахъ;
             Черезъ нее какъ много смертныхъ въ горѣ!
   
             52. Чудовище огнемъ въ своихъ глазахъ
             Мой бѣдный умъ и волю оковало:
             Взойти наверхъ надежды нѣтъ въ мечтахъ.
   
             55. И какъ скупецъ, добра скопивъ немало,
             Въ раздумій рыдаетъ я груститъ,
             Когда утратъ година наставала,--
   
             58. Такъ грустью я предъ звѣремъ былъ убитъ;
             Везъ устали туда за мной онъ гнался,
             Гдѣ солнца лучъ, смолкая, не живитъ,
   
             61. Межъ тѣмъ, какъ внизъ и быстро подавался,
             Явился тотъ, чей голосъ въ хрипъ глухой
             Отъ долгаго молчанья превращался.
   
             64. Увидя тѣнь въ пустынѣ предъ собой,
             Я закричалъ: о, сжалься надо мною.
             Ктобъ ни былъ ты -- мертвецъ или живой!
   
             67. Не человѣкъ -- въ отвѣтъ онъ -- духъ съ тобою
             Въ Ломбардіи давно отецъ мой жилъ
             И Мантую считалъ родной страною.
   
             70. Sub Julio рожденъ я поздно балъ
             И въ Римѣ взросъ при Августѣ въ покоѣ,
             Гдѣ лже-боговъ народъ боготворилъ.
   
             73. Я былъ поэтъ и подвиги героя --
             Анхизова я сына воспѣвалъ,
             Пришедшаго съ пожара гордой Трои.
   
             76. Но ты уже вершины достигалъ
             На тонъ пути, гдѣ нашихъ благъ начало, --
             Зачѣмъ же вновь къ печали путь избралъ?
   
             79. Ужели тѣнь Виргилія предстала?
             Не ты ль предъ мной -- потокъ могучихъ словъ?
             Такъ я сказалъ,-- и все лицо пылало.
   
             82. Ты честь, ты свѣтъ прославленныхъ пѣвцовъ!
             Какъ я люблю твой стихъ и изучаю,
             Пусть говорятъ плоды моихъ трудовъ.
   
             85. Наставникъ мой, тебѣ я подражаю;
             Прекрасный слогъ, которымъ я горжусь,
             Въ твореніяхъ твоихъ я почерпаю.
   
             88. Смотри -- бѣгу, и звѣря такъ страшусь,
             Что у меня трепещутъ даже жилы;
             Спаси меня,-- тебѣ я отдаюсь.
   
             91. Твой путъ иной,-- иди, собравши силы,--
             На слезныя мольбы онъ отвѣчалъ --
             Когда себѣ не ищешь здѣсь могилы.
   
             94. Тотъ страшный звѣрь -- о немъ ты такъ кричалъ --
             Всѣхъ на пути слѣдитъ и убиваетъ;
             Онъ никого еще не пропускалъ.
   
             97. Зло въ естествѣ его преобладаетъ,--
             Въ немъ жадности ничто не насытитъ:
             Съ добычею и алчность возрастаетъ,
   
             100. Во множествѣ вся тварь сюда бѣжитъ,
             Несытую въ немъ похоть утоляя,
             Пока его Песъ въ мукахъ не сразитъ.
   
             103. И вскормитъ Пса не мѣдь, не персть земная.
             Въ ученіи, въ любви къ добру взростетъ,--
             Межъ Фельтро двухъ его страна родная.
   
             106. Онъ скорбную Италію спасетъ,
             Гдѣ Эвріадъ погибъ, Камилла пала
             И Турнъ, и Нисъ за доблестный народъ.
   
             109.Волчицу онъ, куда бы ни бѣжала,
             Изъ городовъ низринетъ въ адъ глухой,
             Откуда зависть въ міръ се наслала.
   
             112. И такъ, иди для блага ты за иной:
             Я укажу тебѣ тропу иную,
             Чрезъ вѣчности страну пройду съ тобой.
   
             115. Услышишь стонъ, увидишь скорбь нѣмую,
             Отчаянье отверженныхъ тѣней,
             Съ рыданіемъ зовущихъ смерть вторую.
   
             118. И въ пламени увидишь ты людей,
             Ликующихъ въ избыткѣ умиленья,
             Съ надеждою на доступъ въ Эмпирей.
   
             121. Не мнѣ ввести въ блаженныя селенья:
             Достойнѣйшей душѣ тебя я сдамъ
             И возвращусь къ обители мученья.
   
             124. Мнѣ не дано Царемъ, возсѣвшимъ тамъ --
             При жизни я не зналъ его закона --
             Указывать путь къ чистымъ небесамъ.
   
             127. Онъ Царь вездѣ, но тамъ ступени трона,
             Градъ избранный, престольный въ облакахъ!
             Блаженъ, кто взятъ туда изъ бездны стона!
   
             130. Во имя то -- я говорю въ слезахъ --
             Кого не зналъ ты за Творца самого,
             Спаси меня, не покидай въ бѣдахъ!
   
             133. Въ край вѣчности веди теперь живого,
             Дай видѣть мнѣ осужденныхъ, поэтъ,
             И укажи врата Петра святого.
   
             136. Поэтъ пошелъ и я за нимъ во слѣдъ.
   

ПѢСНЬ ВТОРАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Данте не признаетъ себя достойнымъ войти въ область вѣчности, тѣмъ болѣе, что этотъ трудъ ему кажется не по силамъ.-- Виргилій ободряетъ поэта, сообщая ему, что сама Беатриче послала его, Виргилія, къ нему на помощь.

             1. День уходилъ; спускалась мгла ночная.
             Всѣ отъ работъ спѣшили на покой,
             Лишь а одинъ, про отдыхъ забывая,
   
             4. Готовъ на трудъ; тяжелый путь предъ иной,
             Тоска души и страшное смятенье!
             Припомнитъ все разсказъ правдивый мой.
   
             7. О геній музъ, дай въ помощь вдохновенье!
             Съ достоинствомъ, какъ лѣтопись моя,
             Что видѣлъ взоръ, представь, воображенье!
   
             10. Нашъ трудъ великъ -- такъ начинаю я --
             Подумай же, поэтъ-путеводитель,
             Придется-ль онъ по силамъ для неня!
   
             13. Ты разсказалъ, какъ Сильвія родитель,
             Край вѣчности при жизни посѣтилъ
             И невредимъ оставилъ слезъ обитель,
   
             16. Но если зла Каратель такъ рѣшилъ,
             То вспомни ты, что пилость ради рода,--
             За доблести мужъ правды получилъ.
   
             19. Понятно то: онъ властью горня свода
             Уже тогда былъ предкомъ нарѣченъ, --
             Въ державный Римъ,-- великаго народа!
   
             22. По истинѣ, край свыше освященъ,
             Гдѣ заняли, по волѣ неизмѣнной,
             Намѣстники Петра святого тронъ.
   
             26. Онъ странствуя -- какъ пѣлъ ты -- но вседенной
             Извѣдалъ путъ къ побѣдамъ въ безднѣ смутъ
             И къ славѣ папъ подъ мантіей священной.
   
             28. Потомъ былъ взятъ избранія сосудъ,
             Да съ вѣрою источники спасенья
             Черезъ него къ намъ свыше потекутъ.
   
             31. А мнѣ зачѣмъ за эту грань творенья?
             Я не Эней, не Павелъ я святой,
             Достоинствъ нѣтъ во мнѣ -- однѣ сомнѣнья.
   
             34. Вотъ почему путь страшенъ за тобой:
             Трудъ этотъ умъ безуміемъ считаетъ,
             Но разсуди ты самъ, ученый мой.
   
             37. Какъ тотъ, кто мысль созрѣвшую бросаетъ,
             Увлекшись вновь идеею другой
             И результатъ обдуманный теряетъ,
   
             40. Такъ я стоялъ надъ мрачною тропой:
             Отвага, все, тѣмъ къ подвигу стремился,
             Истлѣло вдругъ несбывшейся мечтой.
   
             43. Изъ словъ твоихъ теперь я убѣдился --
             Великаго мнѣ призракъ говоритъ --
             Что ты душой подъ робостью склонился,
   
             46. Она людей нерѣдко тяготитъ,
             Нерѣдко ихъ предъ подвигомъ смущаетъ:
             Отъ тѣни такъ пугливый звѣрь бѣжитъ.
   
             49. Чтобъ разогнать твой страхъ -- онъ продолжаетъ --
             Скажу тебѣ, что въ участи твоей
             Принять меня участье заставляетъ.
   
             52. Я былъ въ числѣ несужденныхъ тѣней;
             Вдругъ слышу зовъ защитницы прелестной,
             И съ радостью я покорился ей.
   
             55. Взоръ у нея свѣтлѣй звѣзды небесной!
             И начала съ такою простотой,
             Такъ ангельски бесѣдою чудесной:
   
             58. О добрый духъ изъ Мантуи родной!
             Хвала тебѣ повсюду безъ пристрастья,--
             Пока есть жизнь, гордится міръ тобой!
   
             61. Любимецъ ной, но не любимецъ счастья
             По крутизнѣ, въ пустомъ краю, бѣжитъ
             Среди преградъ и грознаго ненастья.
   
             64. Все, что дошло на небо, намъ грозитъ.
             Наводитъ страхъ, что валъ онъ отъ гоненья,
             Что помощь зла уже не отразитъ!
   
             67. Иди, утѣшь меня -- и безъ сомнѣнья
             Спасенъ его красой могучихъ словъ,
             Усилься ты для этого спасенья!
   
             70. Я Беатриче -- тамъ мой край, и вновь
             Туда стремлюсь. Любовь меня призвала
             И всѣ мольбы внушила мнѣ любовь!
   
             73. Когда бы я предъ Богомъ ни предстала,
             За все тебя я стану славить тамъ!
             И ей въ отвѣтъ, чуть только замолчала;
   
             76. О идеалъ добра! спускаясь къ вамъ,
             Возносишь ты всѣ радости творенья
             Отъ малыхъ сферъ къ широкимъ небесамъ!
   
             79. Мнѣ такъ твои отрадны повелѣнья,
             Что, сдѣлавъ вмигъ, себя я упрекну
             За медленность, за долготу мгновенья!
   
             82. Но разскажи, какъ въ эту глубину,
             Въ нашъ центръ земли ты сходитъ безъ боязни.
             Оставя ту обширную страну?
   
             85. Ты хочешь знать, и изъ одной пріязни --
             Она въ отвѣтъ -- все вкратцѣ передамъ,
             Какъ нахожусь безъ страха въ безднѣ казни:
   
             88. Должно того бояться всѣмъ людямъ,
             Что ближнимъ вредъ иль горе причиняетъ;
             Все прочее нигдѣ не страшно намъ!
   
             91. По благости Богъ силой награждаетъ;
             Страданіямъ я недоступна съ ней
             И самый жаръ меня тутъ не сжигаетъ.
   
             94. Тамъ въ небесахъ, молитвою своей,
             Пречистая ужь строгій судъ смягчила
             Надъ тѣмъ, кто ждетъ защиты отъ звѣрей,
   
             97. И въ Лючіѣ участье возбудила.
             На вѣрнаго тебѣ бѣда наша,
             Спаси его!-- она ей говорила.
   
             100. Жестокихъ врагъ къ намъ Лючія пришла
             И разговоръ моя, кроткими словами,
             Съ библейскою Рахилью прервала:
   
             103. Прославленъ Богъ, о Беатриче, нами!
             Что жъ не спѣшишь къ тому, кто такъ любилъ,
             Кто для тебя возвышенъ надъ толпами?
   
             106. Ты слышишь вопль? Онъ выбился изъ силъ:
             Тамъ на рѣкѣ со смертнымъ смерть сразилась,
             И шумъ тѣхъ волнъ ревъ моря заглушилъ!
   
             109. Никто съ тѣхъ поръ, какъ въ мірѣ жизнь сложилась,
             Такъ отъ вреда, иль къ пользѣ, не бѣжалъ,
             Какъ я къ тебѣ, отъ этихъ словъ, пустилась.
   
             112. И вотъ мой духъ съ скамьи блаженства всталъ,
             Твой слова даръ надежду мнѣ внушаетъ:
             Ты за него достоинъ всѣхъ похвалъ.
   
             115. Потомъ она взоръ свѣтлый обращаетъ,
             Наполненный слезами на меня,
             И я спѣшу, куда повелѣваетъ.
   
             118. Покорный ей, пришелъ въ началѣ дня,
             Звѣрь заграждалъ твой путь къ святой вершинѣ,--
             И защитилъ тебя отъ звѣря я.
   
             121. Ты знаешь все, что жъ медлишь ты въ пустынѣ?
             Чтожь у тебя гнѣздится въ сердцѣ страхъ?
             Куда твоя дѣвалась смѣлость нынѣ?..
   
             124. Тогда какъ три святыя въ небесахъ
             Такъ о тебѣ съ любовію пекутся
             И радостей залогъ въ моихъ словахъ?
   
             127. Такъ какъ цвѣты отъ холода свернутся,
             Повиснутъ внизъ, но только лучъ блеснетъ,
             Красуются опять и ужъ не гнутся,
   
             130. Такъ я вскочилъ, усталый отъ невзгодъ;
             Въ груди моей отважныя желанья,
             И говорю, стряхнувъ сомнѣнья гнетъ:
   
             133. О слава той, за чувство состраданья.
             Что выслала благую помощь мнѣ!
             И честь тебѣ,-- ты не отвергъ призванья!
   
             136. Ты въ сердцѣ духъ мой возбудилъ вполнѣ:
             Я къ подвигу опять ужь обращаюсь
             И за тобой пройду по всей странѣ.
   
             139. Иди, тебѣ во всемъ я покоряюсь:
             Ты господинъ, ты вождь -- наставникъ мои!
             Такъ я сказалъ, и вслѣдъ за нимъ пускаюсь
   
             142. Извилистой, заросшею тропой.
   

ПѢСНЬ ТРЕТЬЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Данте читаетъ надпись на воротахъ ада.-- Наказаніе нравственнаго ничтожества.-- Лодка Харона.-- Переправа грѣшниковъ чрезъ Ахеронъ.

             1. Черезъ меня проходятъ въ грядъ печаля,
             Черезъ меня проходятъ скорбь вѣковъ,
             Черезъ меня проходятъ къ тѣмъ, что пали.
   
             4. Зиждитель мой, подвинутъ правдой вновь,
             Меня создалъ духъ силы все творящей,
             Верхъ мудрости и первая любовь.
   
             7. Я съ вѣчными до твари настоящей
             И вѣчность нея суровый мой удѣлъ.
             Оставь свою надежду, проходящій'
   
             10. Въ такихъ словахъ я надпись разсмотрѣлъ,
             Чернѣвшую вверху надъ воротами,
             И говорю: мной ужасъ овладѣлъ!
   
             13. Какъ опытный, не павшій предъ бѣдами,
             Вождь отвѣчалъ: сомнѣнью мѣста нѣтъ,
             И самый страхъ пускай умретъ за нами.
   
             16. Мы сходимъ въ край, гдѣ встрѣтишь ты. межъ бѣдъ,
             Какъ я сказалъ, страданьемъ людъ сраженный.
             Гдѣ разума утраченъ дивный свѣтъ!
   
             19. Вотъ наконецъ наставникъ вдохновенный
             Съ улыбкою за руку взялъ меня,
             И въ область тайнъ вхожу я ободренный.
   
             22. И тамъ, гдѣ нѣтъ ни звѣздъ, ни блеска дня,
             Повсюду стонъ, повсюду слезы льются,
             Не выдержалъ -- и самъ заплакалъ я.
   
             25. Мы ближе,-- всѣ нарѣчья раздаются!
             Отчаянье, вопль бѣшенства съ хулой
             И хриплый крикъ, и всплески рукъ несутся.
   
             28. Сливалось все въ какой-то страшный вой,
             Порывисто кружилось предо мною,
             Какъ вихрь въ степи песчаной и глухой.
   
             31. Съ повитою незнаньемъ головою,
             Наставникъ мой, что слышу?-- я вскричалъ:
             Кто пораженъ здѣсь скорбію такою?
   
             34 Здѣсь жалкихъ душъ страданья -- отвѣчалъ --
             Онѣ всю жизнь отъ смертныхъ не стяжали
             Ни ихъ хулы, ни скудныхъ ихъ похвалъ.
   
             37. Онѣ межъ тѣхъ здѣсь ангеловъ попали,
             Въ тотъ злобный хоръ, лишенный всѣхъ отрадъ,
             Гдѣ Бога чтя, лишь за себя стояли!
   
             40. Да чистоту небесъ не омрачатъ
             Тѣ, кѣмъ само гнушалось преступленье --
             Отвергъ ихъ рай, отринулъ мрачный адъ!
   
             43. И я спросилъ: но въ чемъ же ихъ мученье?
             О чемъ ихъ вопль?-- Наставникъ мнѣ въ отвѣтъ:
             Вотъ краткое на это объясненье:
   
             46. Для нихъ надеждъ и за могилой нѣтъ;
             Такъ горько имъ, что даже худшей долѣ
             Завидуютъ онѣ, оставя свѣтъ.
   
             49 Забылъ ихъ міръ, нѣтъ милосердья болѣ
             И казни нѣтъ -- презрѣнье ихъ удѣлъ!
             Но что объ нихъ! Иди, взгляни ты въ полѣ.
   
             52. И видѣлъ я, какъ знамя вихрь вертѣлъ,
             Оно неслось съ такою быстротою,
             Что удержать никто его не смѣлъ.
   
             55. За нимъ бѣжалъ, безчисленной толпою.
             Несчастныхъ сбродъ: съ трудомъ я довѣрялъ.
             Что столько душъ скосила смерть косою.
   
             58. Въ одной изъ нихъ, вглядѣвшись, я узналъ
             Извѣстнаго отъ славы отреченьемъ.
             Чѣмъ онъ себя такъ страшно запятналъ.
   
             61. Здѣсь яснымъ я проникся убѣжденьемъ,
             Что всѣ толпы изъ жалкихъ состоятъ
             Отвергнутыхъ врагомъ и Провидѣньемъ.
   
             64. Не живши, вѣкъ не вѣдая отрадъ,
             Теперь онѣ, нагія предавалась
             Терзаньямъ мухъ и мошекъ міріядъ.
   
             67. И слезы ихъ, подъ жаломъ осъ, сливались
             Съ ручьемъ крови, струившейся къ ногамъ,
             Гдѣ съ жадностью всѣмъ черви пресыщались.
   
             70. Вотъ повернувъ поближе къ берегамъ
             Большой рѣки, толпу тѣней встрѣчаю.
             Наставникъ мой, скажи, чьи души тамъ?
   
             73. И почему -- вопросъ я предлагаю --
             Такъ вся толпа на перевозъ спѣшитъ.
             Какъ я вдали, сквозь сумракъ, замѣчаю?
   
             76. Узнаешь все -- Виргилій говоритъ --
             Когда тѣхъ мѣстъ достигнемъ мы съ тобою,
             Гдѣ Ахеронъ свой грустный валъ струитъ.
   
             79. Въ смущеніи поникъ я головою
             И болѣе ни слова не сказалъ,
             Пока мы съ нимъ не стали надъ рѣкою.
   
             82. И вотъ старикъ къ намъ въ лодкѣ подплывалъ,
             Весь убѣленъ сѣдыми волосами,
             О горе вамъ! онъ издали кричалъ,
   
             85. Здѣсь, грѣшники, разстаньтесь съ небесами!
             Я всѣхъ свезти на берегъ тотъ готовъ,
             Гдѣ вѣчный мракъ и вѣчный огнь со льдами!
   
             88. А ты, душа, долой отъ злахъ духовъ:
             Межъ мертвыми нѣтъ мѣста для живого!
             Но я стою, -- и закричалъ онъ вновь:
   
             91. Ступай другимъ путемъ, съ порта другого.
             Здѣсь для тебя туда дорога нѣтъ
             И нѣтъ челна для путника такого!
   
             94. Ты не кричи, Хиронъ,-мой вождь въ отвѣтъ --
             Такъ тамъ велятъ, гдѣ водя, безъ сомнѣнья,
             Для всѣхъ законъ,-- разспрашивать не слѣдъ,
   
             97. Отъ этикъ словъ, въ порывѣ озлобленья,
             У кормчаго вдругъ вспыхнулъ кругъ очей,
             Но стихли вмигъ косматыхъ щекъ волненья.
   
             100. За то толпы худыхъ, нагихъ тѣней.
             Прислушавшись, зубами защелкали
             И сдѣлались въ лицѣ еще блѣднѣй.
   
             103. Онѣ хулы на Бога изрыгали,
             Отцовъ, дѣтей, свой край, весь родъ людской
             И даже часъ рожденья проклинали.
   
             106. Потомъ въ слезахъ всѣ ринулись гурьбой
             На перевозъ,-- его никто межъ нами
             Не обойдетъ съ преступною душой.
   
             109. А бѣсъ -- Харонъ, какъ угль, сверкалъ глазами.
             Тѣмъ подмигнетъ, а тѣхъ собрать спѣшитъ
             И бьетъ весломъ отсталыхъ надъ водами.
   
             112. Какъ осенью съ деревьевъ листъ летитъ,
             Пока всѣ вѣтви ихъ не обнажатся
             И лѣсъ землѣ одежду не вручитъ,
   
             115. Такъ съ берега тутъ сталъ къ гребцу бросаться,
             За тѣнью тѣнь, адамовъ грѣшный родъ;
             Какъ соколы на зовъ они стремятся.
   
             118. И вотъ плывутъ по мутной зыби водъ;
             Челнъ берега еще не достигаетъ,
             Какъ новая толпа тѣней ужь ждетъ.
   
             121. Узнай, мой сынъ -- наставникъ начинаетъ --
             Узнай, что здѣсь стеклись со всѣхъ сторонъ:
             Господень гнѣвъ въ часъ смерти злыхъ сражаетъ.
   
             124. И гонитъ ихъ божественный законъ;
             Они спѣшатъ по волнамъ на страданье:
             Для нихъ и страхъ въ желанье превращенъ.
   
             127. И никогда тутъ чистое созданье
             Грѣха путемъ съ другими не пройдетъ:
             Харона гнѣвъ, пойми, есть предсказанье.
   
             130. Лишь кончилъ онъ, какъ мрачной бездны сводъ
             Такъ задрожалъ, что у меня и нынѣ,
             Чуть вспомню я о томъ,-- холодный потъ.
   
             133. Несется вихрь по плачущей долинѣ;
             Ботъ молнія сверкаетъ въ сторонѣ --
             И я упалъ, лишившись чувствъ въ пустынѣ.
   
             136. Какъ человѣкъ въ какомъ-то страшномъ снѣ.
   

ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Поэтъ вступаетъ въ первый кругъ, называемый Лимбо, въ которомъ, по понятіямъ католической церкви, помѣщаются добродѣтельные язычники и невинныя дѣти, неочищенныя крещеніемъ. Подвигаясь впередъ, къ центру круга, Данте видитъ свѣтъ и въ особенномъ отдѣленія. какъ бы въ елисейскихъ поляхъ, встрѣчается см многими знаменитостями древности, между которыми Гомеръ предводительствуетъ поэтами, и Аристотель -- философами

             1. Грохочетъ громъ; раскаты разгоняютъ
             Тяжелый сонъ,-- я нервно задрожалъ,
             Какъ тотъ, кого внезапно пробуждаютъ.
   
             4. Открылъ глаза, смотрю кругомъ, привсталъ:
             Хотѣлъ бы знать -- вотъ всѣ мои старанья --
             Гдѣ наложусь, въ какой я край попалъ?
   
             7. И понялъ вдругъ, ступя на грань страданья.
             Что къ пропасти я скорби подошелъ,
             Откуда къ намъ, какъ гулъ, неслись стенанья.
             10. Темна была, туманна бездна волъ...
   
             Напрасно я припалъ надъ глубиною:
             Взоръ ничего во мракѣ не нашелъ.
   
             13. Теперь сойду я въ міръ слѣпыхъ съ тобою --
             Сказалъ поэтъ и весь онъ поблѣднѣлъ --
             Я впереди, а ты вторымъ за мною.
   
             16. Куда?-- въ отвѣтъ, путь блѣдность разсмотрѣлъ,
             Когда и ты, мой щитъ противъ сомнѣнья.
             Отъ робости укрыться не успѣлъ?
   
             19. И онъ сказалъ: въ той безднѣ душъ мученья
             Отражены теперь въ лицѣ моемъ;
             Я робкимъ здѣсь кяжуся отъ волненья.
   
             22. Чтожъ медлить намъ? Нашъ путь далекъ, идемъ.
             И въ первую отраду онъ вступаетъ,
             Обвившую отверзтіе кругомъ.
   
             25. Тамъ слуха плачъ еще не поражаетъ,
             Но кажется и воздухъ удрученъ,--
             И воздухъ вздохъ всеобщій продолжаетъ!
   
             28. Тамъ скорбь одна, безъ всякой боли, стонъ
             У множества несчастныхъ исторгала,
             Терзая всѣхъ -- дѣтей, мужей и женъ!
   
             31. Спроси же -- тѣнь наставника сказала --
             Кто души тѣ?-- Ты прежде долженъ знать
             О мукахъ ихъ, чѣмъ бездна мукъ предстала.
   
             34. Всѣ -- безъ грѣха, но имъ наградъ не ждать!
             За то для нихъ закрыта дверь спасенья,
             Что не могли крещенія принять!
   
             37. Ихъ жизнь еще до христіанъ ученья
             Безъ вѣры истинной въ Творца прошла,
             Межъ этихъ душъ и я несу мученья.
   
             40. Незнаніе, а не другія зла
             Повергли насъ здѣсь въ вѣчное желанье.
             Тогда какъ вся надежда отцвѣла!
   
             43. Отъ этихъ словъ грудь вжало состраданье:
             Не вѣдая объ участи другой,
             И доблестный здѣсь отданъ на страданье!..
   
             46. Скажи, патронъ, скажи наставникъ мой,
             Я говорю, чтобъ знать, какъ заблужденья
             Побѣждены религіей святой,--
   
             49. Не взятъ ли кто въ небесныя селенья
             За доблести, за чистоту ихъ слезъ,
             Раскаянье, иль ради заступленья?
   
             52. Онъ отвѣчалъ на скрытый мой вопросъ:
             Я вновѣ былъ, когда сюда Властитель
             Увѣнчанный хоругвь побѣдъ принесъ.
   
             55. И вслѣдъ затѣмъ нашъ первый прародитель
             И Авель -- сынъ, и Ной, и Моисей
             Законовѣдъ, Господней воли чтитель,
   
             58. И Авраамъ, какъ патріархъ людей.
             И царь Давидъ, и Израиль съ сынами,
             Съ отцомъ, съ женой Рахилію своей,
   
             61. И многіе изъяты небесами;
             Но прежде въ рай никто тутъ не попалъ --
             Не знали мы искупленныхъ межъ нами.
   
             64. Такъ говоря, онъ путь нашъ продолжалъ.
             Идемъ, и лѣсъ безмолвнаго народа,
             Лѣсъ призраковъ повсюду насъ встрѣчалъ.
   
             67. Еще прошли не далеко отъ входа,
             Какъ заблестѣлъ предъ нами яркій свѣтъ,
             Прорвавшійся сквозь черный сумракъ свода.
   
             70. Не близко онъ, но ужь сомнѣнья нѣтъ,
             Что тамъ людей достойнѣйшихъ селенье,
             И Я сказалъ; о доблестный поэтъ,
   
             73. Искуства честь, науки удивленье!
             Скажи, кто край тотъ чудный заслужилъ,
             Чье свѣтлое мы видимъ отдѣленье?
   
             76. Онъ отвѣчалъ: ихъ сонмъ въ молвѣ дожилъ
             До дней твоихъ; за честь онъ дорогъ свѣту
             И отъ небесъ тутъ милость получилъ.
   
             79. Привѣтствіе великому поэту!
             Вдругъ издали я голосъ услыхалъ:--
             Тѣнь славнаго сошла въ обитель эту!
   
             82. И голосъ смолкъ,-- и вотъ я увидалъ:
             Изъ четырехъ тѣней отрядъ предъ нами
             Безъ радости и скорби выступалъ.
   
             85. И началъ вождь такими мнѣ словами:
             Взгляни туда, гдѣ яркій брезжетъ свѣтъ;
             Какъ царь, съ мечемъ въ рукахъ передъ тѣнями
   
             88. Идетъ Гомеръ, нашъ царственный поэтъ:
             Горацій съ нимъ -- сатира въ немъ признанье --
             Съ Овидіемъ Луканъ за ними вслѣдъ.
   
             91. Они давно стяжали то названье,
             Какимъ теперь привѣтствуютъ меня;
             Мнѣ честь, а имъ хвала за воздаянье.
   
             94. Царя стиховъ увидѣлъ школу я
             Гдѣ, какъ орелъ, онъ выше всѣхъ поднялся;
             Здѣсь собрана однихъ пѣвцовъ семья.
   
             97. И всякъ ко пнѣ съ привѣтомъ обращался,
             Поговоря сперва одинъ съ другимъ;
             Наставникъ мой безмолвно улыбался.
   
             100. Потомъ признавъ товарищемъ своимъ,
             Большую тѣмъ мнѣ почесть оказали:
             И я въ ряду талантовъ сталъ шестымъ.
   
             103. Межъ тѣмъ на свѣта мы путь свой продолжали
             И разговоръ заманчивый вели,
             Но умолчу, о чемъ мы разсуждали.
   
             106. Къ огромному мы замку подошли;
             Семь грозныхъ стѣнъ онъ возвышалъ предъ нами;
             Вокругъ рѣка,-- моста мы не нашли.
   
             109. И вотъ рѣку, какъ сушу, съ мудрецами
             Я перешелъ, вступи чрезъ семь дверей
             На чудный лугъ, усѣянный цвѣтами.
   
             112. Тамъ новыя опять толпы тѣней;
             Покой и мысль ихъ взоры выражали.
             Вездѣ лилось созвучіе рѣчей.
   
             115. Мы для себя возвышенность избрали,
             Откуда свѣтъ всю мѣстность озарялъ,
             И тутъ вокругъ ходившихъ наблюдали.
   
             118. Мнѣ на лугу мой спутникъ указалъ
             На призраки, прославленные нами;
             Съ восторгомъ я гулявшихъ наблюдалъ.
   
             121. Электру тамъ увидѣлъ я съ друзьями,
             Межъ ними былъ и Гекторъ, и Энеи,
             И Цезарь -- онъ, какъ грифъ, сверкалъ глазами;
   
             124. Камилла шла, Пентезилея съ ней,
             Замѣтилъ я вдали царя Латина
             Былъ съ дочерью Лавиніей своей;
   
             127. Брутъ, выгнавшій Тарккинья властелина,
             Шелъ съ Марціей и Юліей предъ мной,
             Лукрецію я видѣлъ, Саладина;
   
             130. А всторонѣ, повыше за толпой,
             Наставникъ нашъ, отецъ великій знанья,
             Сидѣлъ со всей философовъ семьей,
   
             133. И въ честь ему неслись съ хвалой воззванья!
             Съ нимъ былъ Сократъ, Платонъ и Демокритъ,
             Повѣрившій въ систему мірозданья,
   
             136. Анаксагоръ, философъ Гераклитъ,
             Діоскоридъ, ученый изыскатель,
             И Эмпедоклъ, и геометръ Эвклидъ.
   
             139. Аверроэсъ, великій толкователь,
             Зенонъ, Фалесъ и циникъ Діогенъ,
             И моралистъ Сенека -- воспитатель;
   
             142. Тутъ Иппократъ, Орфей и Авиценъ,
             Тутъ Птоломей предъ нами показался,
             И съ Туліемъ шелъ Ливій и Галенъ.
   
             145. Но не могу, какъ я бы ни старался.
             Исчислить всѣхъ, чьимъ обществомъ почтенъ:
             Для этого и словъ бы не набрался!
   
             148. Кругъ изъ шести двумя былъ уменьшенъ;
             Мой вождь идетъ туда, гдѣ все трепещетъ,
             Гдѣ ужасомъ и воздухъ пораженъ!
   
             151. И ни одинъ ужь лупъ надъ мной не блещетъ.
   

ПѢСНЬ ПЯТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Судья Миносъ допрашиваетъ и назначаетъ грѣшниковъ въ различныя отдѣленія ада, по роду и степени ихъ преступленій.-- Второй кругъ ада: казнь за преступную любовь.-- Франческа изъ Римини.

             1. Изъ перваго въ другой я кругъ спускался;
             Въ немъ меньше мѣстъ, но больше горькихъ слезъ.
             Печальнѣй стонъ повсюду раздавался.
   
             4. Тамъ возсѣдалъ безжалостный Миносъ.
             Онъ, скрежеща, съ входящихъ на мученья
             Передъ судомъ снималъ сперва допросъ.
   
             7. Едва душа, грѣшившая съ рожденья,
             Являлася, какъ каялась по всемъ,
             А онъ, знатокъ, постигшій прегрѣшенья,
   
             10. Во столько разъ обвивъ себя хвостомъ,
             На сколько внизъ душа та осуждалась,
             Опредѣлялъ казнь каждымъ ей звѣноть.
   
             13. Безсчетная толпа предъ нимъ смѣнялась;
             Всѣ каялась, всѣ ждали казня тутъ --
             И каждая тѣнь въ бездну низвергалась.
   
             16. А ты, пришлецъ, зайдя въ обитель смутъ,
             Ты въ грустное убѣжище вступаешь!
             Вскричалъ Миносъ, предъ мной оставя судъ.
   
             19. И на кого надежду полагаешь?
             Обширенъ входъ, но выхода здѣсь нѣтъ!
             Къ чему кричать? Ты насъ не испугаешь;
   
             22. Не заграждай пути!-- мой вождь въ отвѣтъ --
             Такъ тамъ велятъ, гдѣ воля, безъ сомнѣнья,
             Для всѣхъ законъ,-- разспрашивать не слѣдъ.
   
             25. И начались и вопли, и мученья!
             Мы въ области, гдѣ безконечный стонъ
             Мнѣ душу всю потрясъ до раздраженья!
   
             28. Гдѣ свѣтъ дневной безмолвьемъ пораженъ,
             Гдѣ гулъ -- какъ вой надъ бездной океана,
             Когда межъ бурь -- война со всѣхъ сторонъ!
   
             31. Тамъ адскій вихрь, со злобой урагана,
             Какъ хищникъ, всѣхъ неистово кружитъ
             И бьетъ, и рветъ подъ тучами тумана.
   
             34. Безжалостно онъ къ пропасти ихъ мчитъ.
             И съ воплями, на волю Провидѣньи
             Нечистая хула вездѣ гремитъ...
   
             37. И я узналъ, что тутъ несутъ мученья
             Затмившіе при жизни разумъ свой
             Въ пылу страстей, въ угарѣ наслажденья.
   
             40. Какъ въ холода усталыхъ птичекъ роя
             На крылышкахъ въ изнеможеньи вьется.
             Такъ группа душъ кружится предо ивой.
   
             43. По вѣтру вверхъ и внизъ она мятется
             И нѣтъ надеждъ, и нѣтъ конца скорбей --
             И злобный вихрь ни мало не уймется.
   
             46. Какъ въ вышинѣ за стаей журавлей
             Крикъ жалобный весь воздухъ оглашаетъ,
             Такъ плачъ звучитъ за той толпой тѣней,
   
             49. Что ураганъ свирѣпый увлекаетъ.
             И я спросилъ: наставникъ добрый мой.
             Чьи души вихрь въ ужасной мглѣ терзаетъ?
   
             52. Та первая -- въ отвѣтъ -- что предъ тобой,
             Со славою когда-то управляла
             Нарѣчій всѣхъ обширною страной.
   
             55. И плотская такъ страсть въ ней бушевала,
             Что предъ людьми желая скрыть свой стыдъ,
             Она развратъ закономъ дозволяла.
   
             58. Семирамидѣ -- такъ молва гласитъ --
             Нинъ, мужъ ея, далъ тронъ въ странѣ прекрасной;
             Теперь султанъ тамъ злобствуя царитъ.
   
             61. Другая тѣнь -- царицы сладострастной:
             Она была Сихею невѣрна;
             А далѣе -- тѣнь Клеопатры страстной.
   
             64. Елена тутъ -- причина бѣдъ она --
             Ахиллъ предъ мной, въ порывѣ урагана,
             Сразила жизнь его -- любовь одна.
   
             67. Париса вихрь несетъ, потомъ Тристана
             И тысячи другихъ поэтъ назвалъ
             Все жертвъ любви, разврата и обмана.
   
             70. Межъ тѣмъ, какъ вождь мнѣ порознь исчислялъ
             Старинныхъ дамъ и рыцарей собранья,
             Отъ горя я растерянный стоялъ.
   
             73. И говорю: поэтъ, изъ состраданья
             Къ той парочкѣ, что въ воздухѣ скользитъ,
             Хочу я знать -- за что ея страданья?
   
             76. Пусть подлетятъ -- поэтъ этой говоритъ --
             Проси тѣней любовью ихъ несчастной
             И твой призывъ ихъ ближе приманитъ.
   
             79. И только ихъ приноситъ вихрь ужасныя,
             Страдальцы! я вскричалъ,-- возможноль вамъ
             Насъ одолжить бесѣдою прекрасной --
   
             82. Какъ голубки летятъ въ гнѣздо къ птенцамъ
             И придаетъ горячее желанье
             Всю быстроту ихъ трепетнымъ крыламъ.
   
             85. Такъ двѣ души, забывъ на мигъ страданье,
             Разсталися съ дидониной толпой
             И къ намъ, сквозь паръ, слетаютъ на призванье.
   
             88. О, существо съ прекрасною душой,
             Сошедшее въ край храма, въ край страданья
             Для тѣхъ, чья кровь облила край родной!
   
             91. Когда бъ былъ благъ къ намъ Царь всего созданья.
             Мы бъ миръ тебѣ просили у Него
             За грусть объ насъ, за слово состраданья;
   
             94. Чтожъ хочешь ты! Ждемъ слова твоего,
             Чтобъ все сказать, до взрыва урагана.
             До новаго мученья своего.
   
             97. Я въ той странѣ взросла, развившись рано,
             Гдѣ издали межъ спутницъ По течетъ,
             Чтобъ отдохнуть на лонѣ океана.
   
             100. Любовь сердца въ сѣть нѣжную влечетъ --
             И онъ моей увлекся красотою;
             Лишась ее печаль меня гнететъ!
   
             103. Любови ничто не отразитъ порою,
             Моя же страсть и жизнь пережила!--
             Онъ даже здѣсь любимъ, какъ видишь, мною.
   
             106. Любовь въ одну могилу насъ свела...
             Въ Каинѣ казнь убійцу ожидаетъ!..
             Вотъ все, что тѣнь намъ разсказать могла.
   
             109. Простой разсказъ участье возбуждаетъ,
             Разстроганный, поникъ я годовой.
             Поэтъ спросилъ: о чемъ мой другъ мечтаетъ?
   
             112. Я отвѣчалъ: Ахъ! въ жизни молодой
             Какъ много думъ и грезь перебывало,--
             Все привело ихъ къ смерти роковой!
   
             115. И, обратясь къ нимъ, началъ я сначала:
             Несчастная Франческа, ты не разъ
             И грусть мою, и слезы исторгала;
   
             118. Скажи же мнѣ: въ отрадный вздоховъ часъ,
             Какъ довела любовь до увлеченья,
             Къ сознанію желаній тайныхъ васъ?
   
             121. Она въ отвѣтъ: сильнѣе нѣтъ мученья,
             Какъ въ горести о счастьи вспоминать;
             И твои мудрецъ то знаетъ, безъ сомнѣнья.
   
             124. Ты хочешь страсть мою отъ корня знать?
             Въ простыхъ словахъ, сквозь слезы бъ я желала.
             Какъ вѣстникъ скорбь, былое передать.
   
             127. Однажды съ нимъ въ восторгѣ я читала,
             Какъ Ланчилотъ любилъ и былъ любимъ;
             Я чувствъ своихъ тогда еще не знала.
   
             130. Не разъ ужъ я блѣднѣла вмѣстѣ съ нимъ,
             И къ взору взоръ стремился тайной силой,--
             Вдругъ сражена разсказомъ я однимъ!--
   
             133. Читаемъ мы, какъ отъ улыбки милой,
             Давъ поцалуй, другъ нѣжный запылалъ,
             И тотъ, съ кѣмъ нѣтъ разлуки за могилой
   
             136. Свои уста къ моимъ устамъ прижалъ!
             Тутъ Галсотъ былъ авторъ сочиненья.
             Съ тѣхъ поръ со мной онъ больше не читалъ!
   
             139. И не могла сдержать отъ слезъ волненья
             Другая тѣнь; я съ нею самъ рыдалъ,
             И обомлѣлъ при взглядѣ на мученья
   
             142. Потомъ, какъ трупъ безжизненный упалъ.
   

ПѢСНЬ ШЕСТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Очнувшись отъ обморока. Данте вступаетъ въ третій крутъ, гдѣ накаливаются чревоугодники.-- Виргилій усмиряетъ Цербера.-- Предсказаніе Чіако.-- Разсужденіе постовъ о судномъ днѣ.

             1. Съ возвратомъ чувствъ, что грустный видъ страданья
             Двухъ свояковъ во мнѣ было замкнулъ,
             Когда упалъ подъ гнетомъ состраданья,
   
             4. Ужъ къ новымъ я мученіямъ шагнулъ.
             Повсюду стонъ, куда бъ ни обратился,
             Куда бъ ни шелъ, куда бы ни взглянулъ!...
   
             7. Я въ третій кругъ, подъ вѣчный дождь свустился:
             Проклятый онъ, холодный льётъ и льётъ;--
             Споконъ вѣковъ еще не измѣнился.
   
             10. Здѣсь жесткій снѣгъ, потоки грязныхъ водъ..."
             И градъ, и мгла летаютъ надъ землею:
             Вездѣ земля зловонная гніётъ.
   
             13. И Церберъ -- звѣрь, съ ужасною злобою,
             На грѣшниковъ, увязшихъ въ грязь болотъ,
             Какъ несъ рычить всей пастію тройною.
   
             16. Взоръ у него -- кровавъ, отвисъ животъ,
             Жиръ въ бородѣ и лапищи съ когтями;
             Царапаетъ и кожи съ душъ онъ рветъ.
   
             19. Какъ псы, весь людъ вылъ подъ дождя струями,
             То членами онъ члены прикрывалъ,
             То, чтобъ спастись, все бѣгалъ передъ нами.
   
             22. Громадный червь, насъ Церберъ увидалъ,
             Затрясся весь, тройную пасть разинулъ
             И рядъ зубовъ огромныхъ показалъ,
   
             25. Но вождь меня впередъ къ нему подвинулъ,
             Взялъ горсть земли зловонной и сырой
             И въ алчный зѣвъ собаки этой кинулъ,
   
             28. Какъ песъ, уже поднявшій страшный вой,
             Смолкаетъ вдругъ, чуть схватитъ то порою
             За что готовъ онъ былъ бѣжать на бой,
   
             31. Такъ Церберъ-бѣсъ сжимаетъ пасть предъ иною.
             Ревъ изъ нея столь страшенъ для тѣней,
             Что каждая бъ желала быть глухою!
   
             34. По призракамъ, страдавшимъ отъ дождей,
             Мы шли и ихъ безплотность попирали,
             Похожую, лишь съ виду на людей.
   
             37. Всѣ на землѣ, раскинувшись, лежали;
             Одинъ изъ нихъ предъ мной изъ грязи всталъ,
             Когда мы путь свой мимо продолжали.
   
             40. О, ты вошедшій въ адъ -- онъ мнѣ вскричалъ,
             Узнай меня, всмотрись изъ состраданья:--
             Ты прежде взросъ, чѣмъ я разрушась палъ
   
             43. И я ему: Въ лицѣ ты отъ страданья
             Такъ измѣненъ, что не могу узнать,
             Нигдѣ съ тобой не вспомню я свиданья.
   
             46. Скажи жъ, кто ты, осужденный страдать
             Въ мѣстахъ, хотя не столь еще ужасныхъ.
             Но гаже ихъ едва ли отыскать?
   
             49. Твой городъ полнъ завистниковъ злосчастныхъ;
             Тамъ я стяжалъ -- въ отвѣтъ -- суму скорбей
             И тамъ провелъ такъ много дней прекрасныхъ!
   
             52. У согражданъ, на родинѣ твоей,
             Чіакомъ я прослылъ за объядѣнье,
             А здѣсь терплю, какъ видишь, отъ дождей
   
             55. И ту же казнь, за то же преступленье
             Здѣсь всѣ несутъ, не только тѣнь моя.
             И этимъ онъ окончилъ объясненье;
   
             58. Я говорю ему: до слезъ меня
             Растрогалъ ты Чіако искаженный.
             Скажи жъ, когда доступно для тебя,
   
             61. Къ чему дойдетъ нашъ городъ раздробленный..
             Кто истинно правдивъ изъ вожаковъ --
             И кто смиритъ раздоръ ожесточенный?--
   
             64. Онъ отвѣчалъ: сперва прольется кровь,
             Потомъ рядъ смутъ,-- крамольники лѣсные
             Изгонять всѣхъ униженныхъ враговъ.
   
             67. По свѣтъ свершитъ три круга годовые,--
             И съ пришлецомъ, чуть сбродъ лѣсныхъ падетъ,
             Опять начнутъ лавировать другіе...
   
             70. Въ родной странѣ ихъ долго будетъ гнетъ,
             Кто побѣжденъ -- тѣмъ стыдъ и раззоренье...
             Ни гнѣвъ, ни скорбь несчастныхъ не спасетъ.
   
             73. Правдивыхъ два, но ихъ безсильно мнѣнье:
             Завистливъ, гордъ и скупъ нашъ городъ былъ,
             Отъ этихъ искръ въ сердцахъ и нынѣ тлѣнье...
   
             76. Плачевную такъ рѣчь онъ заключилъ;
             Но я сказалъ: прошу, чтобъ ты наставилъ,
             Дальнѣйшею бесѣдой подарилъ.
   
             79. Куда свой духъ Фарината направилъ?
             Рустикучи, Тегтіайо, Ариго,
             И Моска -- всѣ, кто край родной прославилъ?
   
             82. Скажи мнѣ гдѣ,-- не скрой ты ничего --
             Они теперь,-- въ аду ль за преступленья,
             Иль за добро у неба самого?--
   
             85. Межъ болѣе душъ черныхъ ихъ мученья
             Онъ отвѣчалъ -- всѣхъ можешь отыскать,
             Спустившись въ низъ по волѣ Провидѣнья,
   
             88. Но если въ міръ воротишься опять,
             То передай объ участи жестокой!
             Нѣтъ силъ ужъ говорить и отвѣчать...
   
             91. Онъ Покосилъ глаза подъ лобъ высокой.
             Еще взглянулъ -- и внизъ лицомъ упалъ,
             Въ ряду другихъ слѣпцовъ, въ грязи глубокой.
   
             94. Не встанетъ онъ вожатый мой сказалъ --
             Пока труба архангела не грянетъ,
             Не придетъ Тотъ, кто гнусный грѣхъ попралъ,--
   
             97. И каждая изъ гроба тѣнь возстанетъ
             И приметъ плоть и прежній образъ свой --
             И страшный судъ предъ вѣчностью настанетъ!
   
             100. Идемъ, чрезъ смѣсь тѣней съ нечистотой,
             И межъ собой спокойно разсуждаемъ,
             О будущемъ, о жизни неземной.
   
             103. И я спросилъ: наставникъ, мы не знаемъ,
             Усилитъ адъ страданья, иль смягчитъ
             По судномъ днѣ. иль также пострадаемъ?
   
             106. Онъ отвѣчалъ: наука говоритъ,
             Чѣмъ существо прекраснѣе бываетъ,
             Тѣмъ больше зло и благо ощутитъ.
   
             109. Проклятый здѣсь, хотя не достигаетъ
             Въ мученіямъ душевной красоты,
             На лучшее надежды не теряетъ.
   
             112. И обойдя весь кругъ нечистоты,
             (О мудрой я бесѣдѣ умолкаю)
             Мы сходимъ внизъ съ ужасной высоты,
   
             115. Гдѣ злобнаго Плутуса я встрѣчаю.
   

ПѢСНЬ СЕДЬМАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Четвертый и пятый круги: расточители, моты и скряги.-- Наказаніе за эти грѣхи.-- Опредѣленіе и значеніе фортуны.-- Казнь за гнѣвъ.

             1. Papè. satan, papè satan aleppe!
             Во всю гортань, хрипя, Плутусъ вскричалъ
             И мои мудрецъ, всевѣдущій въ вертепѣ,
   
             4. Чтобъ ободрять: не бойся, мнѣ сказалъ;--
             Могущество его вредить не можетъ
             На томъ пути, какой ты предпринялъ.
   
             7. Умолкни, волкъ! Твой гнѣвъ насъ не тревожитъ --
             Рѣчь къ демону наставникъ обратилъ --
             Пусть бѣшенство твое тебя же гложетъ!
   
             10. Не безъ причинъ онъ бездну посѣтилъ:
             Такъ тамъ велятъ, гдѣ ваша гордость пала,
             Откуда васъ низринулъ Михаилъ,
   
             13. Какъ паруса, надувшись взрывомъ шквала,
             Слетаютъ съ мачтъ, изломанныхъ грозой,
             Такъ вздутое чудовище упало.
   
             16. Въ четвертый кругъ поэтъ сошелъ со мной,
             Все дальше внизъ, все глубже въ край мученья,
             Вмѣщавшій зло вселенной подъ землей!
   
             19. О, праведный Господь! гдѣ взятъ умѣнья
             Постигнуть все, что поражало взоръ,
             Къ чему довелъ грѣхъ слабыя творенья!
   
             22. И какъ волна, встрѣчая волнъ напоръ,
             Надъ бездною Харибды исчезаетъ.
             Такъ тѣни тѣ свелъ жадности раздоръ.
   
             25. Ихъ больше здѣсь, чѣмъ гдѣ нибудь блуждаетъ;
             Всѣ раздѣлясь на двѣ толпы, вопятъ.
             Всякъ тяжести ужасныя бросаетъ!
   
             28. Другъ друга бьютъ, неистово бранятъ,
             Съ упреками и воплемъ отступаютъ...
             Ну, чтожъ, бросай!-- Зачѣмъ бросать? кричатъ
   
             31. И, повернувъ, кругъ темный пробѣгаютъ;
             И вотъ сошлись, столкнулись межъ собой,
             То тутъ, то тамъ другъ друга укоряютъ,
   
             34. Опять назадъ,-- и снова вспыхнулъ бой;
             И стонъ, и вопль -- разгаръ ожесточенья!
             И сердце вновь наполнилось тоской.
   
             37. Наставникъ мой, разсѣй теперь сомнѣнья:
             Ужель былъ санъ духовный -- я сказалъ --
             На тѣхъ тѣняхъ, подъ знакомъ постриженья?
   
             40. Да, всѣ они при жизни -- отвѣчалъ --
             По слѣпотѣ разсудка, расточали,
             И мѣры въ томъ никто изъ нихъ не зналъ.
   
             43. Все это брань и крикъ ихъ доказали,
             Чуть съ двухъ сторонъ сошлись предъ тобой,
             Тамъ гдѣ грѣхи къ раздору подстрекали.
   
             46. А тѣ, что тутъ, съ открытой головой,
             Духовные -- сборъ папъ и кардиналовъ;
             Всѣ въ скупости не знали мѣръ порой!
   
             49. И я спросилъ; межъ этихъ клерикаловъ
             Могу ли я знакомыхъ отыскать.
             Извѣстныхъ мнѣ скупцовъ-оригиналовъ?
   
             52. Напрасный трудъ -- спѣшитъ онъ отвѣчать --
             Кто искаженъ былъ прежде жизнью злою,
             Того теперь никакъ нельзя узнать.
   
             55. Здѣсь вѣчно имъ сшибаться межъ собою,
             И въ страшный день придутъ съ могилъ своихъ:
             Тотъ безъ волосъ, тотъ съ сжатою рукою!
   
             58. Чрезъ мотовство, чрезъ злую скупость ихъ,
             Утрачены небесныя селенья;
             Какъ видишь ты -- одна борьба для нихъ!
   
             61. Теперь, мой сынъ, ты понялъ, безъ сомнѣнья.
             Тщету даровъ фортуны въ жизни той.
             Гдѣ міръ, чрезъ нихъ, дошелъ до озлобленья!
   
             64. Все золото, вся роскошь подъ луной
             Не купятъ здѣсь единаго покоя
             Для этихъ душъ, измученныхъ враждой!
   
             67. Наставникъ -- я спросилъ -- но что такое
             Фортуна та, когда въ ея когтяхъ,
             Какъ ты сказалъ, все счастіе земное?
   
             70. О, тварь -- въ отвѣтъ -- ничтожный, глупый прахъ
             Какъ слѣпы вы въ пучинѣ заблужденья!
             Но выслушай урокъ въ моихъ устахъ:
   
             73. Премудростью, создавшей всѣ творенья,
             Поставлена надъ небомъ власть одна --
             Да сторожитъ законъ распредѣленья.
   
             76. И свѣтъ, и тьма вездѣ раздѣлена.
             Другую власть премудрость посылаетъ --
             Да благами земли кружитъ она
   
             79. И бренные дары перекидаетъ
             Изъ рукъ однихъ къ другимъ -- изъ рода въ родъ;
             Сдержать ее -- міръ слабъ и не дерзаетъ!
   
             82. Вотъ почему одинъ родъ верхъ беретъ,
             И падаютъ, теряя власть, иные;
             А приговоръ ея, какъ змій всѣхъ ждетъ!
   
             85. Безсильны съ ней всѣ знанія земныя,
             Проводить все, рѣшаетъ все она
             И царствуетъ, какъ божества другія!
   
             88. Ей нѣтъ преградъ; потребность лишь одна
             Ее впередъ поспѣшно устремляетъ.
             Когда -- нему награда суждена.
   
             91. И эту власть міръ часто растаетъ,
             И даже тотъ, кто долженъ прославлять,
             Ее хулой напрасной осыпаетъ.
   
             94. Не ей хулѣ ничтожества внимать!
             Блаженствуя, какъ первыя созданья,
             Она свой шаръ не устаетъ вращать!
   
             97. Теперь пойдемъ въ кругъ худшаго страданья:
             Нѣтъ блеска звѣздъ, встрѣчавшихъ мой приходъ.
             А медлить намъ нѣтъ свыше приказанья.
   
             100. И черезъ кругъ поэтъ меня ведетъ;
             Въ кипящему потоку мы подходимъ --
             Онъ былъ во рву, пробитомъ силой водъ.
   
             103. Здѣсь черныя и мутныя находимъ
             Мы волны въ немъ,-- и по теченью ихъ
             Далеко вглубь тропой неровной входимъ.
   
             106. Сѣдой потокъ, спускаясь съ горъ крутыхъ,
             Болото Стиксъ въ долинѣ образуетъ,
             Межъ береговъ зловѣщихъ и гнилыхъ,
   
             109. И такъ какъ все меня интересуетъ,
             То въ грязномъ я болотѣ увидалъ,
             Какъ въ бѣшенствѣ толпа тѣней бушуетъ.
   
             112. Всѣ грѣшники дрались, кто чѣмъ попалъ;
             То головой, то грудью, то ногами.
             Иной врага зубами даже рвалъ!
   
             115. Смотри мой сынъ -- замѣтилъ вождь -- предъ нами
             Вотъ души тѣхъ, которыхъ гнѣвъ сгубилъ
             И много ихъ -- ты знай то -- подъ водами!
   
             118. Тяжелый вздохъ болото вспузырилъ.
             Какъ видишь ты въ раскинутой пустынѣ.
             Куда бы взоръ теперь ни обратилъ.
   
             121. И вотъ кричатъ погруженные въ тинѣ:
             Мы были зля, гдѣ въ радость свѣтъ дневной,
             Талъ чадъ не смытъ съ безпечныхъ при кончинѣ.
   
             121. И сѣтуемъ теперь въ грязи густой!
             Такая пѣснь клокочетъ въ ихъ гортани,
             По ихъ слова невнятны подъ водой.
   
             127. Болота часть обходимъ мы по грани
             И съ призраковъ не сводимъ нашихъ глазъ:
             Они въ грязи запутаны, какъ въ ткани;
   
             130. И этотъ путь приводитъ къ башнѣ насъ.
   

ПѢСНЬ ВОСЬМАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Оба поэта, на челнокѣ Флегіяса, переправляются черезъ Стиксъ.-- Филиппъ Ардженти на пути останавливаетъ Данте, но Виргилій сталкиваетъ его въ тину.-- Городъ Дите, окруженный рвами и пылающими желѣзными стѣнами.-- Тысячи демоновъ угрожаютъ спутникамъ.-- Данте въ отчаяніи.

             1. Впередъ разсказъ: предъ тѣмъ, какъ подступила
             Къ подножію высокой бати той.
             Наверхъ ея мы взоры обратили.
   
             4. Два огонька блеснули предо мной;
             На тотъ, сигналъ, съ такого точно зданья,
             Зажженъ отвѣтъ, чуть видный въ мглѣ густой.
   
             7. И, обратясь спросилъ я море званья:
             Что значитъ тотъ таинственный сигналъ?
             И кто даетъ ихъ въ области страданья?
   
             10. Изъ мутныхъ волнъ ты видишь -- онъ сказалъ --
             Когда мгла водъ тебѣ не помѣшала,
             Что насъ тамъ ждутъ,-- не даромъ плещетъ валъ.
   
             13. И никогда такъ быстро не летала,
             Сорвавшися вдругъ съ тетивы, стрѣла.
             Какъ тутъ ладья валъ мрачный разсѣкала
   
             16. И къ намъ, съ однимъ гребцомъ, на встрѣчу шла:
             Завидя насъ, онъ поднялъ крикъ ужасный:
             Преступная душа, ты ужь сошла?
   
             19. Флегьясъ, Флегьясъ! смири свой гнѣвъ напрасный!
             Сказалъ матронъ.-- съ тобою въ этотъ разъ,
             Лишь проплывёмъ черезъ потокъ опасный.
   
             22. И онъ, какъ тотъ, что слышитъ ложь подъ часъ
             Въ правдивости отвѣта усумнился.
             Такъ гнѣвъ излилъ предъ нами Флегіясъ.
   
             25. Вожатый мой со мной въ ладью спустился,
             И до краевъ ладья погружена:
             Я слиткомъ ужь безпечно помѣстился.
   
             28. Чуть мы вошли, вдругъ ринулась она,
             И слѣдъ за ней такъ врѣзался глубоко.
             Какъ никогда не видѣла волна.
   
             31. Когда я плыть по мертвой мглѣ потока,
             Предъ мной одинъ, покрытый тиной, всталъ
             И говоритъ: кто къ намъ пришелъ до срока?
   
             34. Пришелъ, но тутъ не буду -- я сказалъ.
             А кто ты самъ, такой невзрачный нынѣ?
             Изъ плачущихъ.-- ты видишь?-- отвѣчалъ.
   
             37. И плачь -- я говорю -- въ своей кручинѣ
             Проклятый духъ! Но ты меня не обманулъ:
             Я узнаю тебя и въ грязной тинѣ.
   
             40. И къ челноку онъ руки протянулъ;
             Но мудрый мой наставникъ отозвался:
             Прочь, дерзкій, къ псамъ другимъ! И оттолкнулъ;
   
             43. Потомъ, обнявъ, со мной поцѣловался.
             О, чистая душа, гнушайся зломъ!
             Блаженна та-сказалъ -- въ комъ ты зачался.
   
             46. Онъ въ мірѣ былъ надменнымъ гордецомъ
             И добрыхъ дѣлъ не вѣдалъ украшенья.
             Бѣснуясь такъ, какъ здѣсь предъ челнокомъ!
   
             49. О, сколько тамъ достигшихъ возвышенья,
             Погрязнутъ здѣсь, какъ бы стада свиней.
             Оставя слѣдъ ужаснаго презрѣнья.
   
             52. Наставникъ -- я вскричалъ -- съ ладьи своей
             Хотѣлъ бы я увидѣть наказанье:
             Пусть окунутъ его въ грязи зыбей.
   
             55. И онъ въ отвѣтъ: исполнится желанье
             Сперва, чѣмъ мы до суши доплывемъ:
             Для просьбъ такихъ всегда найдешь вниманье.
   
             58. И видѣлъ я, какъ казнь надъ гордецомъ
             Устроилась душъ грязною толпою,--
             За что не разъ склоняюсь предъ Творцомъ.
   
             61. Сюда -- кричатъ -- Филиппъ Ардженти къ бою!
             И самъ себя рвать флорентинецъ сталъ
             И злобно грызть зубами предъ ладьею.--
   
             64. Но бросимъ мы его,-- я все сказалъ.
             Вдругъ чуткій слухъ мой стоны поразили,
             И вдаль смотрѣть заранѣ взоръ усталъ.
   
             67. Теперь, мой сынъ, мы къ городу приплыли --
             Замѣтилъ вождь -- Дите вередъ тобой;
             Въ немъ стѣны злыхъ преступныхъ окружили.
   
             70. И говорю: наставникъ добрый мой.
             Мнѣ кажется багровыя мечети,
             Сквозь дымный смрадъ, я вижу предъ собой'7
   
             73. Разжегъ огонь -- въ отвѣтъ всѣ башни эти
             И красный цвѣтъ, какъ видишь это самъ,
             Имъ сообщилъ при адскомъ полусвѣтѣ.
   
             76. Межъ тѣмъ челнокъ пришелъ къ глубокимъ рвамъ.
             Облегшимъ вкругъ печальныхъ укрѣпленіи
             Съ желѣзными стѣнами по краямъ.
   
             79. Объѣхавъ всю обитель преступленій
             Причалилъ нашъ гребецъ и закричалъ:
             Ступайте въ дверь!-- здѣсь входятъ для мученій.
   
             82. До тысячи и больше увидалъ
             Я сверженныхъ съ небесъ надъ воротами.
             Кто смѣлъ пройти -- весь дикій сбродъ оралъ --
   
             85. Не умерши, въ край мертвыхъ передъ нами!
             Но мудрый мой наставникъ знакъ даетъ,
             Что втайнѣ всё объявить за стѣнами --
   
             88. И бѣшенства мгновенно не стаетъ.
             Войди, кричатъ, а этотъ тароватый
             Пускай одинъ по царству въ глубь пройдетъ,
   
             91. Пусть повторитъ безумно путь начатый.
             Когда проникъ за гробы мертвецовъ,
             Но ты у насъ останешься, вожатый.
   
             91. Ты посуди, читатель, какъ отъ словъ
             Проклятыхъ я пришелъ тогда въ смущенье!
             Не думалъ ужь вернуться отъ враговъ.
   
             97. О, добрый вождь! дай снова наставленье,
             Какъ болѣе, чѣмъ семь ты разъ давалъ;
             Въ тебѣ одномъ отъ страшныхъ бѣдъ спасенье.
   
             100. Не покидай -- я въ ужасѣ вскричалъ --
             Уйдемъ назадъ изъ этой бездны дикой,
             Когда нашъ путь намъ не дозволенъ сталъ!
   
             103. Мой господинъ и спутникъ мой великой --
             Не бойся -- мнѣ сказалъ -- не заградятъ
             Намъ здѣсь пути: мы посланы Владыкой.
   
             106. Ты жди, пока я возвращусь назадъ
             И ободрись надеждою одною:
             Не брошу я тебя, спустившись въ адъ.
   
             109. Разстался я съ отцомъ, и вотъ со мною
             Остались сомнѣнія однѣ:
             И да и нѣтъ враждуютъ межъ собою.
   
             112. Что онъ сказалъ -- неслышно было мнѣ,
             Но только онъ недолго былъ съ бѣсами.
             Готово все къ защитѣ на стѣнѣ;
   
             115. Вновь заперты ворота передъ нами,
             Въ нихъ и вождю ужъ входъ былъ запрещенъ:
             Онъ шелъ назадъ унылыми шагами.
   
             118. Отваги нѣтъ, взоръ въ землю устремленъ.
             И самъ съ собой, со вздохомъ, разсуждаетъ:
             И кѣмъ же входъ къ печали загражденъ!
   
             121. Потомъ ко мнѣ: пусть гнѣвъ мой не смущаетъ!
             Побѣда здѣсь -- за мной, а имъ позоръ!
             Пускай нашъ врагъ къ насилью приступаетъ.
   
             124. Нахальство ихъ извѣстно съ давнихъ поръ!
             Оно и тамъ преграду воздвигало,
             У тѣхъ воротъ, гдѣ сломалъ былъ запоръ.
   
             127. Гдѣ надпись смерть впервые начертала
             И гдѣ съ небесъ, безъ спутника, грядетъ
             Тотъ избранный, кого душа такъ ждала,
   
             130. Кто ворота намъ въ крѣпость отопретъ.
   

ПѢСНЬ ДЕВЯТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Виргилій старается скрыть свое недоумѣніе передъ Данте.-- Три Фуріи.-- Передъ сошедшимъ въ адъ ангеломъ отворяютсея ворота города.-- Угроза демонамъ.-- Шестой крутъ: еретики.

             1. Я поблѣднѣлъ, замѣтивъ возвращенье,
             Но только то вожатый увидалъ,
             Какъ мигомъ скрылъ невольное смущенье.
   
             4. Остановись, онъ вслушиваться сталъ:
             Вождь опытный тутъ что-то наблюдаетъ,--
             Но взоръ сквозь мракъ и тму не проникалъ.
   
             7. Мы побѣдимъ, -- онъ снова начинаетъ.
             А если... нѣтъ... но помощь такъ сильна...
             Какъ медлитъ тотъ, кто всюду помогаетъ!
   
             10. Я вижу самъ, что эта рѣчь должна
             Все прежнее смягчить во мнѣ волненье:
             Такъ мысль была различныхъ словъ темна.
   
             13. Но тѣмъ еще сильнѣй мое смятенье:
             Тутъ недосказанный его отвѣтъ
             Быть можетъ худшее ей далъ значенье!
   
             16. Во власти-ль душъ, въ печальной чашѣ бѣдъ.
             Спускаться въ глубь изъ первой той ограды.
             Гдѣ для тѣней одной надежды нѣтъ?
   
             19. Такъ я спросилъ. Случалось отъ досады.
             Онъ отвѣчалъ, -- по рѣдкіе изъ насъ
             Пройдутъ моимъ путемъ чрезъ всѣ преграды.
   
             22. Для Эристо и я спускался разъ:
             Жестокая заклятіемъ умѣла
             Вселять въ тѣла духъ тѣхъ, кто ужь угасъ.
   
             25. Не долго плоть безъ духа сиротѣла,
             Когда меня принудила она
             Взять тѣнь одну Іудина предѣла.
   
             28. Всѣхъ глубже онъ, мрачнѣй; тамъ ночь одна,
             И до небесъ оттуда такъ высоко!
             Покоенъ будь: извѣстна мнѣ страна,
   
             31. Вотъ эта топь, которою далёко
             Весь городъ слезъ, какъ гранью окруженъ,
             Куда введетъ насъ только бой жестокой.
   
             34. И многое еще прибавилъ онъ,
             Но сгладились о томъ воспоминанья:
             Мой взоръ тогда былъ къ башнѣ обращенъ.
   
             37. Тамъ поднялись, на самой крышѣ зданья,
             Три фуріи кровавыхъ предо мной,
             Три женщины -- всѣ адскія созданья!
   
             40. Ихъ поясъ свить изъ гидры со змѣей;
             А волосы -- коварный родъ змѣиный --
             Керасты вкругъ головъ ползли водной.
   
             43. Поэтъ, узнавъ прислужницъ Прозерпины,
             Царицы слезъ въ озлобленной странѣ,
             Смотри -- сказалъ -- свирѣпыя Эрины!
   
             46. Мегера вотъ на лѣвой сторонѣ,
             Направо, вся въ слезахъ, Алекто стала,
             Тизифона -- межъ ними въ глубинѣ.
   
             49. И каждая ногтями груди рвала,
             Поднявши крикъ съ неистовствомъ такимъ,
             Что въ ужасѣ душа къ пѣвцу припала!
   
             52. Медуза къ намъ! Мы въ камень превратимъ,--
             Онѣ кричатъ, внизъ глядя на патрона, --
             Тезей узналъ, какъ дерзость мы казнимъ.
   
             55. Ты отвернись: когда придетъ Горгона
             И на нее ты взглянешь на стѣнѣ,
             То нѣтъ тебѣ пути изъ бездны стона.
   
             58. Такъ говорилъ наставникъ добрый мнѣ
             И самъ глаза моя закрылъ руками,
             Вмигъ обернувъ спиною къ глубинѣ.
   
             61. О люди, всѣ со здравыми умами,
             Поймите мысль, какъ будто пеленой,
             Прикрытую тутъ страдными стихами!
   
             64. Но по волнамъ какой-то трескъ глухой,
             Страхъ наводя, далеко раздается
             И берега трепещутъ предъ грозой;
   
             67. Не такъ ли вихрь порой въ степи несется,
             И вскормленный онъ зноемъ вдаль летитъ,
             И страшный лѣсъ предъ буйнымъ вихремъ гнется:
   
             70. Несдержанный ничѣмъ онъ все крушить:
             Деревья рветъ, цвѣты и пыль вздымаетъ,
             И отъ него пастухъ и звѣрь бѣжитъ.
   
             73. Но вотъ поэтъ глаза мнѣ открываетъ:
             Взгляни -- сказалъ -- на древнюю рѣку,
             Туда, гдѣ паръ удушливый летаетъ:
   
             76. Какъ отъ ужа лягушки на скаку
             Скрываются въ глубокой грязной тинѣ,
             Дрожа предъ нимъ во всякомъ уголку,
   
             79. Такъ тысячи душъ осужденныхъ нынѣ
             Метися предъ нимъ, а онъ шагалъ,
             Какъ по суху, чрезъ Стиксъ въ глухой долинѣ
   
             82. И только мглу и воздухъ отвѣвалъ
             Отъ свѣтлаго лица одной рукою;
             Тотъ трудъ его, казалось, утомлялъ, --
   
             85. И понялъ я: небесный гость предъ мною.
             Я поспѣшилъ къ вождю, но знакъ онъ далъ
             Въ молчаніи склониться головою.
   
             88. О, какъ тотъ ликъ презрѣніемъ сіялъ!
             Онъ подошелъ къ дверямъ; отъ мановенья
             Его жезла затворъ тяжелый спалъ,
   
             91. Изгнанники небесъ, сыны презрѣнья!
             Воскликнулъ онъ, и на порогъ взошелъ,--
             Откуда въ васъ такъ много озлобленья?
   
             94. Вамъ хочется предъ властью той крамолѣ,
             Чей бичъ найдетъ и въ тартарѣ глубокомъ?
             Иль мало вамъ прошедшихъ вашихъ золъ?
   
             97. Что вынесли въ борьбѣ вы съ грознымъ рокомъ?
             На шеѣ знакъ, съ ощипаннымъ хребтомъ,
             Не вашъ ли песъ схватить въ бою жестокомъ?
   
             100. Опять ушелъ онъ тинистымъ путемъ,
             Не вымолви ни слова даже съ нами.
             Какъ человѣкъ, съ заботой о другомъ:
   
             103. Не видѣлъ онъ стоящихъ предъ глазами:
             И ободрясь угрозою святой,
             Мы въ городъ шли ужь твердыми шагами;
   
             106. У входа нѣтъ препятствіи предо мной.
             Хотѣлъ я знать, на мѣстѣ заключенья,
             Всю участь душъ за крѣпкою стѣной.
   
             109. И обозрѣвъ окрестность укрѣпленья,
             Обширныя поля я увидя ль:
             Повсюду плачъ, вездѣ однѣ мученья.
   
             112. Какъ тамъ, гдѣ стихъ у Арля Роны валъ,
             Иль гдѣ заливъ Кварниро какъ равнина,
             Близь Полы рубежомъ Итальи сталъ,
   
             115. Могилами холмится вся долина,
             Такъ эта степь гробницами полна;
             Но здѣсь еще ужаснѣе картина:
   
             118. Огонь въ гробахъ змѣился здѣсь до дна;
             И никогда такъ сталь не раскалялась,
             Какъ вся земля была раскалена!
   
             121. Гробницы всѣ безъ крышъ, какъ мнѣ казалось;
             Тяжелый стопъ такъ ясно слышенъ былъ,
             Что каждаго въ немъ горе отзывалось!
   
             124. Наставникъ -- я сказалъ -- кто тутъ почилъ?
             Какой народъ, подъ склепами печали,
             Свой общій плачъ и вздохъ соединилъ?
   
             127. Онъ мнѣ въ отвѣтъ; ересіархи пали.
             Здѣсь всякихъ сектъ поборники лежатъ;
             Могилы ихъ полнѣй, чѣмъ вы считали!
   
             130. Подобные съ подобными здѣсь спятъ,
             И адскій жаръ жжетъ склепы передъ нами.
             Онъ вправо взялъ и повернулъ назадъ,
   
             133. И мы пошли межъ полемъ и стѣнами.
   

ПѢСНЬ ДЕСЯТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Встрѣча Данте съ отцемъ его друга -- Гвидо Кавальканти.-- Фарината предсказываетъ поэту ссылку.-- Способность душъ предвидѣть будущее.

             1. Извилистой и узкою тропою
             Наставникъ шелъ, а я былъ за плечомъ,
             Межъ страждущихъ и городской стѣною.
   
             4. О верхъ ума! Мы въ безднѣ мукъ идемъ,
             Къ назначенной тобой -- сказалъ я -- цѣли,
             Поговори жъ со мной, наставь во всемъ:
   
             7. Возможноль мнѣ и въ гробовой постелѣ
             Увидѣть тѣхъ, кого грѣхи гнетутъ?
             Гроба безъ крышъ и стражи нѣтъ доселѣ!
   
             10. Онъ отвѣчалъ: гробницы всѣ запрутъ.
             Когда толпы съ полей Іосафата,
             Облекшись въ плоть, сюда опять придутъ.
   
             13. Здѣсь кладбище прислужниковъ разврата.
             Съ кѣмъ Эпикуръ довѣрчивыхъ училъ,
             Что тѣла смерть есть и души утрата:
   
             16, Здѣсь то найдешь, о чемъ вопросъ твой былъ
             И даже то, тебя я предваряю,
             Что ты желалъ, хотя желанье скрылъ.
   
             19. О, добрый вождь! Я сердце замыкаю,
             Чтобъ свой языкъ сдержать передъ тобой;
             Какъ ты училъ, такъ точно поступаю.
   
             22. Тосканецъ! Ты пришелъ къ огню живой
             И огласилъ нашъ городъ умъ свободной,
             Остановись на время предо мной!
   
             25. По рѣчи ты отчизны благородной,
             Гдѣ, можетъ быть, причиной волъ я былъ
             И гдѣ меня клянутъ въ молвѣ народной!
   
             28. Такой привѣтъ предъ мною, межъ могилъ,
             Такъ невзначай, негаданно раздался.
             Что я вождя въ испугѣ обхватилъ!
   
             31. И вскрикнулъ онъ: чего ты испугался?
             Смотри туда, Фарината привсталъ,
             Изъ гроба къ намъ по поясъ показался?
   
             34. И я лицомъ къ лицу его стоялъ.
             Онъ лобъ И Грудь возвысилъ предо мною,
             Какъ будто адъ, мученья презиралъ!
   
             37. Вожатый мнѣ помогъ своей рукою
             Придвинуться и стать промежъ могилъ,--
             И говоритъ: пократче рѣчь къ герою.
   
             40. Скорѣй, чѣмъ я ко гробу приступилъ,
             Духъ осмотрѣлъ меня, какъ бы съ презрѣньемъ
             И наконецъ: кто предокъ твой? спросилъ.
   
             43. Хотѣлось мнѣ, стоя предъ нимъ съ почтеньемъ,
             Все высказать,-- и я не умолчалъ;
             Онъ поднялъ взоръ и съ новымъ озлобленьемъ:
   
             46. Противъ меня и всѣхъ моихъ -- сказалъ --
             Твои всегда жестоко враждовали
             За что я васъ два раза изгонялъ.
   
             49. Да -- говорю -- въ изгнаньи мы бывали,
             Умѣя вновь вернуться въ край родной;
             Твои жъ того искусства не узнали.
   
             52. Тутъ близь него, изъ щели гробовой,
             Другая тѣнь, привставши на колѣни,
             До бороды пролѣзла предо мной;
   
             55. Кругомъ меня смотрѣлъ взоръ этой тѣни.
             Какъ бы при маѣ кого-то онъ искалъ.
             Но скрылся лучъ надежды средь мученій.
   
             58. Въ нашъ міръ слѣпой духъ, прослезясь, сказалъ --
             Въ темницу ввелъ тебя твой умъ высокой;
             Но гдѣ мой сынъ? Зачѣмъ его не взялъ?
   
             61. Не самъ -- въ отвѣтъ -- проникъ я въ край далекой:
             Иду за тѣмъ вождемъ, что ждетъ ужъ тамъ.
             Кого не такъ цѣнилъ Гвидо жестокой!
   
             64. По казни я и по его словамъ
             Объ имени сейчасъ же догадался,--
             И потому отвѣтъ ему былъ прямъ.
   
             67. Вдругъ онъ вскричалъ и съ гроба приподнялся
             Цѣнилъ! Ужель его въ живыхъ ужь нѣтъ?
             Ужели съ нимъ свѣтъ сладостный разстался?
   
             70. Замѣтивъ же, что медлитъ мой отвѣтъ.
             Въ гробницу онъ мгновенно повалился
             И болѣе не выходилъ на свѣтъ.
   
             73. Но тотъ предъ кѣмъ я тутъ остановился,
             Ни шеи внизъ, къ груди не приклонялъ,
             Не отвернулъ, въ лицѣ не измѣнился.
   
             76. Да,-- прерванный онъ разговоръ продлилъ --
             Сильнѣе мукъ и ложа гробового
             Меня мой родъ изгнаньемъ поразилъ!
   
             79. Но ликъ жены -- царицы ада злого
             Разъ пятьдесятъ еще не заблеститъ,--
             Ты взвѣсишь гнетъ искусства дорогого!
   
             82. И если міръ назадъ тебя манятъ,
             Скажи, за что народное гоненье,
             За что законъ моимъ такъ страшно мститъ?
   
             85. Я отвѣчалъ: ужасное сраженье,
             Гдѣ Арбія румяной шла волной,
             Внушило намъ во храмѣ то моленье.
   
             88. И покачалъ, вздохнувъ, онъ головой.
             Я не одинъ -- въ отвѣтъ -- былъ въ дѣлѣ этомъ;
             Не безъ причинъ съ другими шелъ я въ бой;
   
             91. Но былъ одинъ я тамъ, гдѣ всѣмъ совѣтомъ
             Флоренцію рѣшили разметать!
             Я отстоялъ ее -- и правъ предъ свѣтомъ.
   
             94. Дай Богъ твоимъ покойно поживать!
             А ты -- прошу -- ту сѣть, чѣмъ мысль обвита
             Запутавшись, мнѣ долженъ развязать:
   
             97. Предъ вами здѣсь грядущее открыто.
             Вы видите его изъ-за могилъ,
             А настоящее для васъ сокрыто.
   
             100. Какъ слабые глазами -- перебилъ --
             Предметъ вдали мы лучше различаемъ:
             Владыка насъ настолько просвѣтилъ.
   
             103. О прошломъ же мы знаніе теряемъ;
             Пока намъ вѣсть о васъ не принесутъ.
             Мы ничего о жизни той не знаемъ.
   
             106. Итакъ, пойми: способность наша тутъ --
             Знать обо всемъ -- исчезнетъ, чуть за нами.
             Грядущаго ворота всѣ запрутъ.
   
             109. Тутъ я созналъ вину передъ тѣнями,
             И сталъ просить другому передать,
             Что сынъ его живетъ еще съ друзьями!
   
             112. И если я замедлилъ отвѣчать.
             То мнѣ -- сказалъ -- сомнѣнія мѣшали.
             Тѣ. что теперь успѣлъ ты разогнать.
   
             115. Наставникъ мой меня зоветъ ужь далѣ;
             Но призраку еще вопросъ я далъ:
             Кто вмѣстѣ съ нимъ въ обители печали?
   
             118. Здѣсь тысячи лежатъ -- онъ отвѣчалъ --
             Въ числѣ гробовъ -- гробъ Фридриха второго
             И межъ другихъ томятся Кардиналъ.
   
             121. Затѣмъ исчезъ осужденный, и снова
             Я къ древнему поэту подошелъ,
             Враждебное обдумывая слово.
   
             124. Онъ далѣе дорогой нашей шелъ.
             О чемъ смущенъ? наставникъ начинаетъ;
             И отвѣчать я многое нашелъ.
   
             127. Все что тебѣ, какъ слышать, угрожаетъ --
             Велитъ мудрецъ -- пусть память сохранитъ!
             Послушай же -- и палецъ поднимаетъ.
   
             130. Когда тебя лучъ чудный озаритъ
             Отраднаго, всевидящаго взора,
             То жизни путь не будетъ больше скрыть.
   
             133. Потомъ свернувъ на лѣво очень скоро,
             Оставили мы стѣны за собой;
             Дорога шла въ долину съ косогора:
   
             136. Ужасный смрадъ подулъ съ долины той.
   

ПѢСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Воспоминаніе поэта представляетъ три послѣдніе круга въ перспективѣ.-- Распредѣленіе адскихъ мукъ, сообразно съ преступленіемъ.

             1. Вдоль по горѣ обрывистой, высокой.
             Заваленной обломками отъ скалъ,
             Приблизились мы къ западнѣ жестокой.
   
             4. И страшный смрадъ такъ сильно поражать,
             Взвиваяся надъ бездной съ дна самого,
             Что я за гробъ въ изнеможеньи сталъ.
   
             7. И вижу стихъ у камня гробового;
             Здѣсь Анастазіо, здѣсь папа тотъ,
             Что Фотиномъ былъ сбитъ съ пути прямого.
   
             10. Мы медленно тутъ спустимся въ обходъ.
             Чтобъ чувствами намъ свыкнуться съ предметомъ,
             А тамъ ужь смрадъ вреда не принесетъ.
   
             13. Такъ вождь сказалъ, и я спѣшу съ отвѣтомъ:
             Лишь время бъ мнѣ не потерять въ пути...
             И снова онъ: я думаю объ этомъ.
   
             16. Мой сынъ, межъ скалъ, три круга впереди:
             Въ три яруса на ступеняхъ ступени,
             Какъ тѣ, что ты оставилъ позади.
   
             19. Проклятыя ихъ наполняютъ тѣни;
             Но выслушай -- за что, по всѣмъ кругамъ
             Погибшихъ душъ собрали для мученій.
   
             22. Коварства цѣль -- противна, небесамъ:
             Къ обидѣ два у злобы направленья:
             Насиліе и ложь во вредъ людямъ.
   
             25. Обманъ въ людяхъ впадаетъ въ преступленья
             И потому осужденъ Богомъ онъ
             Далеко въ глубь на страшныя му пенья.
   
             28. Насилій грѣхъ -- въ кругъ первый заключенъ,
             Тройной въ немъ вредъ и такъ его тутъ много,
             Что этотъ кругъ ужъ на три раздѣленъ.
   
             31. Насилія бываютъ: противъ Бога,
             Противъ себя и близкихъ намъ людей.
             И доводовъ къ тому есть очень много.
   
             34. За тысячи насильственныхъ смертей,
             Увѣчіе, другого разоренье,
             Поджогъ, грабежъ при сборѣ податей,
   
             37. За воровство, убійство, разрушенье
             Здѣсь мучатся отдѣльною толпой
             И первое то круга отдѣленье.
   
             40. Это на себя, жестокою рукой,
             Иль даже скарбъ ничтожный посягаетъ,
             Тотъ каяться вмѣщенъ въ отдѣлъ второй.
   
             43. Это самъ себя изъ міра изгоняетъ,
             Успѣвши все продуть и промотать,
             И плачетъ тамъ, гдѣ радость наступаетъ,
   
             46. Это на Творца осмѣлился возстать,
             Отвергши все святое безъ укора,
             Это оскорбилъ хулой природу -- мать!
   
             49. На комъ клеймо Содома и Кагора,
             Кто Господа въ душѣ не сознаетъ,
             Всѣ въ меньшемъ томъ отдѣлѣ безъ разбора!
   
             52. Затѣмъ въ обманъ, какъ совѣсть ни грызетъ,
             Злой человѣкъ и вѣрящихъ ввергаетъ
             И тѣхъ, кто злу довѣрья не даетъ.
   
             55. Послѣдній грѣхъ повсюду разрушаетъ
             Всю связь любви, всѣ ткани естества,--
             И кругъ второй, гнѣздяся, занимаетъ:
   
             58. Ласкательство, продѣлки ханжества,
             Подлогъ мѣнялъ, ложь, мерзостей всѣ роды
             И сводней грязь и подлость колдовства!
   
             61. Но первымъ зломъ любовь, какъ даръ природы,
             Въ зародышѣ еще оскорблена
             И съ ней довѣріе -- залогъ свободы.
   
             64. Въ меньшой отдѣлъ измѣна включена!
             Тамъ центръ земли, тамъ Дите помѣщенье --
             Предательствомъ кончается страна!
   
             67. Наставникъ -- я сказалъ -- ты раздѣленье
             Всей пропасти съ жильцами объяснилъ.
             Но разрѣши еще одно сомнѣнье:
   
             70. Скажи о тѣхъ, что въ типѣ гнѣвъ сгубилъ,
             Что носитъ вѣтръ, что ливень обливаетъ
             И что корятъ другъ друга изъ всѣхъ силъ:
   
             73. За чѣмъ для мукъ ихъ городъ не вмѣщаетъ,
             Когда на нихъ Господень гнѣвъ лежитъ.
             А если нѣтъ, за что народъ страдаетъ?
   
             76. Онъ отвѣчалъ:-- твой умъ безумьемъ сбитъ:
             Иль просто бредъ все это размышленье,
             Иль за другимъ предметомъ мысль слѣдить?
   
             79. Три склонности -- припомни наставленье --
             Мудрецъ постигъ по этикѣ своей;
             Противъ небесъ тройное преступленье:
   
             82. Несдержанность, скотство и злость людей.
             Какъ въ первой нѣтъ для Бога оскорбленій,
             То менѣе и казнь судилъ Онъ ей;
   
             85. И если ты вглубишься въ смыслъ тѣхъ мнѣній,
             То, вспомнивши, за что должны страдать
             Толпы всѣхъ душъ, внѣ этихъ укрѣпленій,
   
             88. Ты самъ поймешь, зачѣмъ ихъ отдѣлять
             Отъ нижнихъ ямъ: должно же Провидѣнье
             За меньшій грѣхъ и менѣе каратъ!
   
             91. О солнце, ты даешь слѣпому зрѣнье!
             Я счастливъ такъ: какъ званье для души,
             Полезно здѣсь и самое сомнѣнье.
   
             94. Но обратись -- прошу -- и разскажи
             Чѣмъ Божество мздоимецъ оскорбляетъ?
             Затянутый мнѣ узелъ развяжи.
   
             97. Кто философію -- въ отвѣтъ онъ -- знаетъ.
             Тотъ, приподнявъ таинственный покровъ.
             Постигъ, что вся природа истекаетъ
   
             100. Изъ разума Создателя міровъ!
             Ты въ физику свою всмотрись немного
             И въ ней найдешь, чрезъ нѣсколько листовъ,
   
             103. Что долженъ ты одной природѣ строго,
             Какъ ученикъ въ искуствѣ, подражать:
             Оно, какъ внукъ, нисходитъ къ намъ отъ Бога!
   
             106. Изъ этихъ двухъ началъ, ты долженъ знать.
             Коль не забылъ ты Библію въ началѣ,
             Обязанъ міръ всѣ средства почерпать.
   
             109. Но ростовщикъ идетъ иначе далѣ:
             Природу онъ, искуство не щадитъ,
             И вся его надежда въ капиталѣ!
   
             112. Теперь или за мной -- желанье вдаль манитъ:
             Уже знакъ Рыбъ блеснулъ въ небесномъ лонѣ.
             Созвѣздье Возъ почти на Каиръ лежитъ.
   
             115. А спускъ еще далекъ на этомъ склонѣ.
   

ПѢСНЬ ДВѢНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Седьмой кругъ; насиліе.-- Раздѣленіе круга на три отдѣленія.-- Первый отдѣлъ: насиліе противъ ближняго.-- Постепенное погруженіе въ потокъ кипящей крови.

             1. То мѣсто, гдѣ пришлося намъ спускаться,
             И что-то такъ пугало между скалъ,
             Что робкій взоръ по могъ не содрогаться,
   
             4. Не вдалекѣ Триденто есть обвалъ
             Онъ сброшенъ былъ въ Адижъ землетрясеньемъ,
             Иль самъ собой осунувшись упалъ --
   
             7. Тамъ всюду слѣдъ оставленъ разрушеньемъ:
             Такъ крутъ обрывъ до самыхъ мутныхъ водъ,
             Что путь на немъ съ ужаснымъ затрудненьемъ:
   
             10. Таковъ и здѣсь -- и въ эту бездну сходъ,
             Но тутъ еще чудовище лежало,
             Позоръ критянъ -- подложной телки плодъ.
   
             13. Увидѣвъ насъ, съ огромнаго обвала,
             Уродъ себя зубами въ злобѣ рвалъ,
             Все бѣшенство -- его же пожирало!
   
             16. Ты думаешь -- мудрецъ мой закричалъ --
             Аѳинскій царь явился предъ тобою,
             Что смерть тебѣ въ томъ мірѣ даровалъ?
   
             19. Прочь, гнусный звѣрь! онъ не съ твоей сестрою,
             Съ наставницей коварной къ вамъ проникъ,--
             Чтобъ видѣть казнь, спускается со мною.
   
             22. Какъ изъ цѣпи сорвавшись дикій быкъ,
             Принявъ ударъ, все мечется кругами.
             И наконецъ, лишившись силъ, поникъ,
   
             25. Такъ Минотавръ метался передъ нами.
             Сходи на спускъ!-- кричитъ мудрецъ -- скорѣй!
             Пока онъ тутъ ошеломленъ словами.
   
             28. И сходимъ мы межъ грудами камней,
             И камень вслѣдъ за камнемъ обрывался,
             Не вынося всей тяжести моей.
   
             31. Я молча шелъ,-- вожатый отозвался:
             Ты думаешь, какъ треснула скала,
             Гдѣ стражемъ скотъ смиренный мной остался?
   
             34. Такъ знай, мой другъ, что въ этой безднѣ зла,
             Я въ первый разъ не видѣлъ разрушенья:
             Вся масса скалъ была еще цѣла.
   
             37. Но кажется (и въ этомъ нѣтъ сомнѣнья)
             Предъ тѣмъ, какъ Тотъ добычу Дите взялъ
             Изъ верхняго мученій отдѣленья,
   
             40. Со всѣхъ сторонъ адъ древній задрожалъ;
             Вселенная любовью встрепетала,
             Тѣмъ чувствомъ, что, какъ нѣкто увѣрялъ,
   
             43. Не разъ весь міръ ужь въ хаосъ обращало,
             И ветхая разсѣлася скала.
             И здѣсь, и тамъ,-- вездѣ слѣды обвала.
   
             46. Но посмотри,-- кровь рѣчкой потекла:
             Она кипитъ волною безконечной,
             И казнь свою въ ней злоба обрѣла.
   
             49. О глупый гнѣвъ! при жизни скоротечной
             Ты возбуждалъ ихъ къ алчности слѣпой,
             И вотъ куда ввергаешь въ скорби вѣчной!
   
             52. И вижу я -- широкій ровъ дугой:
             Онъ огибалъ обширныя долины,
             Какъ говорилъ вожатый добрый мой.
   
             55. Въ степи, отъ рва до каменной вершины,
             Со стрѣлами кентавровъ строй скакалъ:
             Охотятся и здѣсь жильцы равнины.
   
             58. Завидя насъ, строй этотъ мигомъ сталъ:
             Лишь трое къ намъ помчались подъ скалою,
             И каждый лукъ со стрѣлами держалъ.
   
             61. За что на казнь вы посланы судьбою?
             Кричитъ одинъ изъ нихъ -- молчать не слѣдъ,
             Не то сейчасъ я угощу стрѣлою!
   
             64. И молвитъ вождь: Хирону дамъ отвѣтъ,
             Когда мы внизъ сойдемъ, а ты, несчастный,
             Всегда былъ скоръ, тебѣ удачи нѣтъ.
   
             67. Потомъ ко мнѣ: то Несъ -- онъ предъ прекрасной
             Деянирой палъ съ злобой роковой
             И съ местію, за смерть свою, ужасной.
   
             70. Другой -- Хиронъ, съ поникшей головой,
             Онъ нѣкогда воспитывалъ Ахилла;
             А третій -- Фолъ извѣстенъ всѣмъ злобой.
   
             73. Сто тысячъ ихъ надъ этою могилой
             Стрѣляетъ въ тѣхъ, кто выйдетъ съ красныхъ водъ
             Открытѣй, чѣмъ вина то заслужила.
   
             76. Мы подошли; Хиронъ стрѣлу беретъ
             И бороду по челюсть раздвигаетъ
             И говоритъ своимъ, раскрывши ротъ:
   
             79. Замѣтили, второй какъ обрываетъ
             Все, до чего дотронется ногой!
             Подъ мертвыми того вѣдь не бываетъ!..
   
             82. Сравнявшись, вожатый добрый мой,
             Съ тѣмъ существомъ, въ которомъ двѣ природы
             Сливаются въ одну въ груди двойной,
   
             85. Да -- возразилъ -- живой,-- подъ эти своды
             Изъ свѣтлыхъ странъ со мною онъ вступилъ.
             Не прихоть, рокъ ведетъ въ краю невзгоды.
   
             88. Насъ вызвала одна изъ горнихъ силъ.
             Изъ славящихъ, поющихъ аллилуя!
             Онъ не злодѣй, а я безгрѣшенъ былъ.
   
             91. Во имя то, ко благу соревнуя,
             Пусть кто нибудь изъ вашихъ проведетъ
             По дикому пути, куда иду я;
   
             94. Пусть на хребтѣ его перенесетъ
             И чрезъ рѣку намъ лучшій бродъ укажетъ;
             По воздуху, какъ духъ, онъ не пройдетъ.
   
             97. Ступай за нимъ туда, куда онъ скажетъ.
             Старикъ Хиронъ такъ Несу приказалъ.
             И пусть толпа другая ихъ уважитъ...
   
             100. Подъ вѣрной я защитой продолжалъ
             Путь берегомъ кроваваго канала.
             Какъ кипятокъ онъ тѣни обжигалъ!
   
             103. До самыхъ глазъ кровь многихъ поглощала.
             Тираны все -- большой кентавръ сказалъ,
             На скарбъ и кровь ихъ алчность посягала.
   
             106. Здѣсь Александръ и Діонисій сталъ
             Жестокости свои смягчать слезами:
             Сицилію царь этотъ угнеталъ.
   
             109. А вотъ, со лбомъ, покрытымъ волосами,
             Аццолино и вмѣстѣ съ нимъ другой,
             Обидзо д'Эстъ -- со свѣтлыми кудрями.
   
             112. Онъ пасынкомъ убитъ въ семьѣ родной!...
             Съ поэту я съ вопросомъ обратился,
             И мнѣ въ отвѣтъ: при этомъ я второй!
   
             115. Подальше взоръ кентавра устремился
             На партію погруженныхъ тѣней:
             По шею имъ кровавый токъ струился.
   
             118. И, указавъ на призракъ, межъ зыбе5,
             Сказалъ: пронзилъ онъ сердце, въ храмѣ Бога,
             Такъ чтимое на Темзѣ у друзей.
   
             121. А далѣе, тамъ, гдѣ вела дорога,
             Ужъ вышедшихъ по поясъ видѣлъ я
             И узнавалъ межъ ними очень много.
   
             124. Все мельче былъ кровавый токъ ручья
             И, наконецъ, лишь ноги закрываетъ:
             Тутъ черезъ ровъ перенесли меня.
   
             127. Какъ съ этого конца каналъ мельчаетъ,
             Такъ на другомъ -- кентавръ нашъ говорятъ --
             Кровь больше все. и больше прибываетъ,
   
             130. И глубже токъ, и жарче онъ кипитъ
             Въ томъ мѣстѣ, гдѣ ужасное, мученье
             Для тѣхъ, кто власть во зло употребитъ.
   
             133. Аттилу тамъ караетъ Провидѣнье,
             За то, что былъ бичемъ онъ на землѣ;
             Тамъ Пирръ, тамъ Секстъ, тамъ съ кровью слезъ смѣшенье!
   
             136. И тамъ кипятъ, со злобой на челѣ,
             Риньеръ Паццо съ Риньеръ Борнето вмѣстѣ:
             Съ большихъ дорогъ сошлись они во мглѣ!
   
             139. Сказалъ, и въ бродъ обратно въ этомъ мѣстѣ.
   

ПѢСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Второе отдѣленіе седьмого круга: насиліе противъ самою себя: люди, превращенные въ деревья и терзаемые гарпіями.-- Замѣчательный разсказъ Петра делле Винье -- канцлера императора Фридриха II.

             1. Еще нашъ Несъ не перешелъ канала.
             Какъ мы уже въ дремучій боръ вошли.
             Гдѣ ни одна тропа не пролегала.
   
             4. Не листья въ немъ зеленые нашли,
             Кривые дни чернѣлись средь долины --
             И не плоды, а тернія росли.
   
             7. Тѣхъ логовищъ, трущобъ самой пучины
             Отраднѣй глушь, гдѣ тысячи звѣрей
             Бѣгутъ изъ дачъ Корнето и Чечины.
   
             10. Тамъ гарпіи вьютъ гнѣзда изъ вѣтвей:
             Ихъ крикъ съ Строфадъ Троянцевъ изгоняя
             Былъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, предвѣстіемъ скорбей.
   
             13. Свой видъ людской крилами дополняя,
             Когтями лапъ и птичьимъ животомъ,
             На странныхъ пняхъ кричала эта стая...
   
             16. Поэтъ сказалъ: сперва, чѣмъ въ глубь войдемъ,.
             Узнай, мои сынъ, что въ этой ты долинѣ
             Вступаешь въ крутъ второй -- и будешь въ немъ
   
             19. Пока придешь къ ужаснѣйшей пустынѣ;
             Разсматривай ты|все со всѣхъ сторонъ:
             Здѣсь мой разсказъ повѣрить можешь нынѣ.
   
             22. Уже вокругъ себя я слышу стонъ;
             Не видя тѣхъ, кто выражалъ страданья,
             Стою я, весь растерянъ, пораженъ.
   
             25. Онъ полагалъ, казалось, что стенанья
             Я призракамъ несчастнымъ приписалъ,
             Укрывшимся въ лѣсу отъ состраданья;
   
             28. Поэтому наставникъ продолжалъ:
             Ты бъ измѣнилъ свои предположенья,
             Когда бъ хоть вѣтвь отъ пня ты отломалъ.
   
             31. И протянулъ я руку безъ смущенья,
             Срываю вѣтвь -- пень голосъ подаетъ:
             За что меня терзать безъ сожалѣнья?
   
             34. И черпая изъ раны кровь течетъ,--
             Зачѣмъ сломалъ -- онъ воетъ вередъ нами --
             Иль жалости духъ въ сердцѣ не живетъ?
   
             37. Деревья мы, по были всѣ людями:
             Ужели насъ рука не пощадитъ,
             Будь даже мы съ змѣиными душами?
   
             40. Какъ срубленный, зеленый прутъ горитъ
             И отъ конца то сотъ весь облился,
             То жалобно, бросая дымъ, трещитъ,
   
             43. Такъ съ дерева кровавый тонъ струился,
             Такъ пень стоналъ -- и вѣтвь я уронилъ,
             И въ ужасѣ предъ ней остановился.
   
             46. О скорбный духъ! мудрецъ заговорилъ,
             Когда бъ моимъ стихамъ онъ вѣрилъ прежде,
             То на тебя бъ руки не наложилъ.
   
             49. Я далъ ему совѣтъ такой въ надеждѣ
             Въ несбыточномъ наглядно убѣдить,
             И грустно мнѣ, что попустилъ невѣждѣ;--
   
             52. Но кто же ты?-- ты долженъ сообщить,
             Чтобъ онъ за зло, въ міръ возвратившись снова
             Опять твою могъ память воскресать.
   
             55. И пень въ отвѣтъ: на ласковое слово
             Я не могу, прилипнувъ, промолчать,
             Прошу разсказъ не принимать сурово.
   
             58. Я тотъ, кто могъ у Фридриха держать
             Отъ сердца два ключа... Ахъ, какъ пріятно
             То отпирать тайникъ, то запирать!
   
             61. Всѣхъ вкравшихся въ него я гналъ обратно
             И такъ служилъ монарху каждый часъ,
             Что даже сонъ утратилъ безвозвратно.
   
             64. По блудница не сводитъ страстныхъ глазъ
             Съ дворцевъ царей -- та язва, ядъ позорный,
             Что при дворахъ проникла съ дѣтства въ насъ,
   
             67. Противъ меня зажгла весь штатъ придворный.
             Ихъ пламенемъ самъ Августъ подожженъ
             И замѣнилъ мнѣ почесть трауръ черный!
   
             70. Я былъ въ душѣ презрѣньемъ возмущенъ;
             За смертью мнилъ я скрыться отъ презрѣнья:
             И правый въ грѣхъ тяжелый вовлеченъ!
   
             73. Корнями вамъ клянусь -- до заточенья
             Я вѣрности обѣтъ не нарушалъ:
             Мой государь достоинъ уваженья!
   
             76. И кто бъ изъ васъ тотъ міръ ни увидалъ.
             Пусть тамъ почтитъ меня воспоминаньемъ.
             Гдѣ завистью низверженный я палъ.
   
             79. И выждавши, съ какимъ-то сердца званьемъ.
             Разспрашивай -- мнѣ говоритъ поэтъ --
             Воспользуйся теперь его молчаньемъ.
   
             82. Спроси ты самъ о томъ -- мой былъ отвѣтъ.
             Что можетъ мнѣ пріятное дать знанье!
             Я тронутъ такъ, что силъ къ разспросамъ нѣтъ.
   
             85. И началъ вновь: ты выразилъ желанье.
             Чтобъ память онъ возобновилъ въ людяхъ.
             То передай, духъ-узникъ, все страданье;
   
             88. Какъ тутъ душа запуталась въ узлахъ
             И какъ она развяжется съ корнями,
             Иль навсегда останется въ корняхъ.
   
             91. И дерево вздохнуло передъ нами.
             И этотъ вздохъ въ такую рѣчь сложенъ;
             Все сообщу немногими словами:
   
             94 Какъ только духъ такъ сильно огорченъ,
             Что въ ярости самъ тѣло оставляетъ,
             То въ ровъ седьмой Минусомъ осужденъ,
   
             97. И въ этотъ лѣсъ несчастный попадаетъ;
             Куда судьба пошлётъ, тамъ какъ зерно
             И свой ростокъ и отпрыскъ онъ пускаетъ,
   
             100. И выростетъ лишь дерево одно,
             И Гарпіи, -- насытившись листами,
             Исторгнутъ грусть и ей дадутъ окно!
   
             103. Мы полетимъ за нашими тѣлами,
             Но никогда не облечемся въ нихъ:
             Не вправѣ взять, что бросили мы сами,
   
             106. А привлечемъ въ трущобы эти ихъ,
             И каждый духъ повѣсить трупъ злосчастный
             На деревѣ всѣхъ горестей своихъ.
   
             109. Мы слушаемъ, что скажетъ пень несчастный.
             Мы ждемъ еще исторія тѣней,
             Какъ поразилъ въ лѣсу васъ шумъ ужасный.
   
             112. Ну словно тѣхъ, предъ кѣмъ, то вой звѣрей.
             То будто вепрь бѣжитъ, гонимый псами,
             И трескъ глухой, и шелестъ межъ вѣтвей!
   
             115. Вотъ насиліемъ два призрака предъ вами
             Бѣгутъ въ крови съ такою быстротой,
             Что весь ихъ путь въ лѣсу покрытъ вѣтвями.
   
             118. Передній вылъ: скорѣе смерть за мной!
             И вслѣдъ за нимъ другая тѣнь взывала:
             Не такъ ты шелъ при Топпо, Лано, въ бой,
   
             121. Не такъ былъ скоръ! я вдругъ она упада
             Въ безсиліи подъ кустъ сухихъ вѣтвей,
             Какъ будто тамъ пріютъ себѣ искала!
   
             124. За тѣнями, преслѣдуя тѣней,
             Псы черные, какъ иногда борзые,
             Сорвавшись съ своръ, нестися межъ полей.
   
             127. Въ тѣнь подъ кустомъ впились собаки злыя,
             И раздѣливъ на части межъ собой.
             Размыкали въ трущобы вѣковыя.
   
             130. Вотъ ваялъ меня за руку спутникъ мой
             И подошелъ я съ нимъ къ кусту, робѣя:
             Оплакивалъ онъ раны предо мной
   
             133. И говорилъ: Якопо Сантъ-Андреа!
             Зачѣмъ ко мнѣ ты скрыться прибѣжалъ?
             Ядъ виноватъ, что впалъ ты въ грѣхъ злодѣя!
   
             136. Ставъ предъ кустомъ, наставникъ мой сказалъ:
             По кто ты самъ, чьи видимъ мы страданья?
             Чья льется кровь изъ ранъ?-- Онъ отвѣчалъ:
   
             139. О души, вы пришли изъ состраданья
             И видите лишеннаго листовъ,
             Ужасный стыдъ, подъ мукой истязанья;
   
             142. Сберите ихъ, вкругъ горестныхъ кустовъ!
             Я съ города, гдѣ, какъ патронъ, Креститель
             Былъ выставленъ жильцами всѣхъ домовъ;
   
             145. За то вредилъ намъ прежній покровитель.
             И если бъ онъ у Арно, на мосту,
             Не охранялъ еще гражданъ обитель,
   
             148. То заселять всю эту пустоту,
             Сожженную Аттилой при разгромѣ,
             Трудиться вновь -- было бъ не въ моготу!
   
             151. Тамъ въ собственномъ повѣсился я домѣ.
   

ПѢСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Третье отдѣленіе седьмого круга: насиліе противъ Бога, противъ природы и искусства.-- Огненный дождь.-- Гордость Капанея.-- Великолѣпный видъ храма и таинственный источникъ адскихъ рѣкъ.

             1. Вотъ мной любовь къ отчизнѣ овладѣла.
             И я листы собралъ и возвратить
             Тому, что смолкъ, въ комъ боль ужь онѣмѣла.
   
             4. За тѣмъ туда наставникъ проводилъ,
             Гдѣ съ третьимъ грань второго отдѣленья.
             Гдѣ много такъ у Правосудья силъ;
   
             7. Чтобы вѣрнѣй изобразить мученья,
             Я передамъ, что въ нѣдрахъ степи той --
             Ни кустика, ни стебелька растенья!
   
             10. Лѣсъ горести облегъ ее дугой,
             Какъ облегалъ трущобу ровъ съ тѣнями.
             Здѣсь на межѣ я твердой сталъ ногой.
   
             13. Покрыта степь горячими песками,
             Когда-то самъ Катонъ, въ такихъ пескахъ,
             Едва прошелъ съ усталыми войсками.
   
             16. О Божій гнѣвъ, ты грозенъ въ тѣхъ мѣстахъ!
             Но пусть прочтутъ про грустныя видѣнья,
             Открытыя теперь въ моихъ глазахъ!
   
             19. И вижу я -- нагія привидѣнья
             Стадами всѣ и плачутъ, и грустятъ.
             Судъ не однѣ, казалось, далъ мученья;
   
             22. Тѣ, на песку раскинувшись, лежатъ,
             Тѣ, скорчившись, присѣли, какъ попало,
             А многія куда-то все спѣшатъ.
   
             25. Бѣгущихъ тамъ -- толпы, лежащихъ -- мало;
             За то языкъ безъ устали болталъ:
             И жалоба, и брань не умолкала.
   
             28. Огненный дождь такъ медленно спадалъ,
             На эту степь, огромными клоками,
             Какъ въ Альпахъ снѣгъ, въ безвѣтріе межъ скалъ.
   
             31. Какъ въ Индіи, подъ знойными лучами,
             Самъ Александръ застигнутъ былъ огнемъ
             Спадавшимъ съ тучъ на землю языками.
   
             34. И царь велѣлъ гасить его песковъ
             Пока еще огонь, въ началѣ тлѣнья.
             Не охватилъ пустыню всю крутомъ,
   
             37. Такъ жупелъ шелъ надъ степью отверженья;
             Она зажглась, какъ губка на кремнѣ,
             И грѣшныхъ душъ удвоились мученья.
   
             40. Безъ отдыха, прихлопнувъ по спинѣ,
             Такъ въ танцѣ трескъ, то тамъ, то тутъ руками
             Старались жаръ отбрасывать онѣ.
   
             43. Наставникъ, я сказалъ -- успѣхъ предъ нами!
             Лишь демоны, владыки здѣшнихъ странъ,
             Противъ тебя возстали за стѣнами;
   
             46. Скажи же мнѣ, кто этотъ великанъ?
             Онъ лежа жаръ такъ гордо презираетъ,
             Какъ бы совсѣмъ не чувствуетъ всѣхъ ранъ!
   
             49. И грѣшникъ мнѣ на это отвѣчаетъ,
             Услышавши, что рѣчь идетъ о немъ:
             Ни жизнь, ни смерть меня не измѣняетъ;
   
             52. Когда бы вновь Юпитеръ, съ кузнецомъ
             Измучась, взялъ и молнію, и стрѣлы
             И нѣкогда меня сразившій громъ.
   
             55. Когда бы всѣхъ, изъ кузня Монджибеллы,
             Онъ истомилъ и снова закричалъ:
             Кто мнѣ, Вулканъ! на помощь, сынъ мой смѣлый,
   
             58. Калъ онъ къ нему въ Флегрійскій бой взывалъ,
             Когда бъ гроза обрушилась надъ мною,
             То и тогда бъ мой врагъ не ликовалъ!
   
             61. И вождь въ отвѣтъ съ угрозою такою.
             Съ какой при мнѣ еще не говорилъ:
             О Капаней! ты даже подъ землею
   
             64. Свой гордый нравъ ни въ чемъ не измѣнилъ!
             По тѣмъ и казнь ужаснѣй межъ тѣнями:
             Ты бѣшенствомъ себя вознаградилъ!
   
             67. Потомъ сказалъ мнѣ мягкими словами:
             У Ѳивъ онъ былъ въ числѣ семи парей
             И прежде онъ, какъ нынѣ передъ нами,
   
             70. Не признавалъ Творца вселенной всей
             И никогда не падалъ предъ судьбою!
             Но гордость здѣсь возмездье для тѣней.
   
             73. Теперь идемъ.-- не становись за мною
             На вспыхнувшій песокъ,-- ступай вдали
             И даже тамъ, опушкою лѣсною.
   
             76. Въ молчаніи къ ручью мы подошла,
             Онъ изъ лѣсу журчалъ багровымъ тономъ
             И волны тѣ насъ въ ужасъ привели.
   
             79. Какъ кипятокъ въ Буликаме глубокомъ
             Въ даръ грѣшницамъ клокочетъ и бѣжитъ.
             Такъ по степи струилась кровь потокомъ.
   
             82. Окраины и дно ручья -- гранитъ;
             То -- слѣдствіе ужасныхъ превращеній.
             И понялъ я, что путь русломъ лежитъ.
   
             85. Изъ всѣхъ тебѣ показанныхъ явленій.
             Съ тѣхъ поръ, какъ ты въ ворота тѣ попалъ,
             Куда входить лѣтъ больше запрещеній,
   
             88. Твой взоръ еще такого не встрѣчалъ:
             Тутъ всякой жаръ и пламя заливаетъ
             Печальнаго потока грустный валъ.
   
             91. Въ такихъ словахъ наставникъ объясняетъ,
             И я прошу, чтобъ пищи той мнѣ далъ.
             Въ какой онъ самъ желанье возбуждаетъ.
   
             91. Среди морей есть край -- онъ продолжалъ,--
             То островъ Критъ -- и былъ свой царь у Брита,
             Когда еще пороковъ міръ не зналъ.
   
             97. На немъ гора -- вся зеленью покрыта;
             Подъ Идою источники журчатъ,
             Она теперь, какъ старина, забыта.
   
             100. И кровомъ былъ и люлькой Иды скатъ,
             Тамъ Рея мать, съ заботою о сынѣ,
             Скрывала плачъ при шумѣ межъ громадъ.
   
             103. И тамъ старикъ поставленъ на вершинѣ:
             Гитантъ спиной къ Дамьетѣ обращенъ
             И видятъ Римъ, какъ въ зеркалѣ, въ долинѣ.
   
             106. Изъ золота онъ головой снабженъ,
             Изъ серебра -- грудь съ мощными руками
             И мѣдь до бедръ видна со всѣхъ сторонъ.
   
             109. Межъ прочими желѣзными частями,
             Лишь правая нога съ одной земли
             И на нее уперся межъ скалами.
   
             112. По всѣмъ звенамъ разсѣлины пошли,
             И каждая наполнилась слезами,
             И слезы тѣ сквозь гору протекли
   
             115. И разлились по пропасти рѣками.
             Здѣсь Ахеронъ, здѣсь Стиксъ, здѣсь Флегетонъ
             И этотъ токъ туда летятъ волнами,
   
             118. Гдѣ путь уже къ полету загражденъ,
             Гдѣ озеро Кодитъ но, умолкаю --
             Разсмотришь самъ его со всѣхъ сторонъ.
   
             121. Когда потокъ -- я снова начинаю --
             Изъ нашихъ странъ въ подземный міръ течетъ.
             То почему лишь здѣсь его встрѣчаю?
   
             124. Онъ отвѣчалъ: Ты знаешь этотъ входъ.
             Съ тобой мы въ глубь спускаемся кругами
             И влѣво путь по склону всё идетъ.
   
             127. Но какъ еще не всѣ круги предъ нами,
             То ты опять, чтобъ не былъ изумленъ,
             Какъ новый видъ откроешь предъ глазами.
   
             130. Гдѣ жъ Лета -- я спросилъ -- и Флегетонъ?
             О первой тутъ -- пока одно молчанье.
             А о другомъ -- намекъ, что слезы онъ.
   
             133. Я радъ, что есть разспрашивать желанье;
             Но -- говоритъ -- тебѣ отвѣтъ дадутъ
             Багровыхъ водъ и цвѣтъ, я клокотанье.
   
             136. И Лету ты, не здѣсь, не въ ямѣ смутъ.
             А встрѣтишь тамъ, гдѣ души омываетъ.
             Гдѣ отпуски въ грѣхахъ онѣ примутъ.
   
             139. Но отойдемъ отъ лѣса -- прибавляетъ,--
             Не отставай ты только отъ меня;
             На берегахъ тутъ пламя потухаетъ
   
             142. И путь открытъ вдоль этого ручья.
   

ПѢСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Продолженіе третьяго отдѣленія седьмого круга; насиліе противъ природы.-- Встрѣча съ Брунетто-Латини, учителемъ Данте, который предсказываетъ ему его несчастіе.

             1. Итакъ, идемъ мы твердой стороною,
             Гдѣ паръ леталъ туманомъ надъ ручьемъ,
             Гася огонь межъ дамбой и волною.
   
             4. Какъ въ Фландріи, на берегу морскомъ,
             Стоитъ оплотъ отъ Бриге до Кодзенты
             И море вновь отхлынуло кругомъ,--
   
             7. Какъ въ Падуѣ, по протяженью Бренты,
             Въ защиту вилъ и замковъ строятъ валъ,
             Покуда снѣгъ не тронулъ зной съ Кьяренты;
   
             10. Такъ точно здѣсь строитель воздвигалъ --
             Кто бъ ни былъ онъ -- плотины вдоль потока;
             Но вверхъ и въ ширь нестолько поднималъ.
   
             13. Уже былъ лѣсъ за нами такъ далеко,
             Что обратясь, его не видѣть и,
             Какъ ни смотрѣлъ сквозь даль степи широкой.
   
             16. Тутъ насъ опять, на берегу ручья,
             Какая-то толпа тѣней встрѣчаетъ,
             И каждая такъ смотритъ на меня,
   
             19. Какъ при лупѣ всѣхъ каждый озираетъ,
             Какъ щуритъ глазъ подъ старость и портной,
             Чуть нитку онъ въ ушко иглы вдѣваетъ.
   
             22. Едва сошлись мы съ этою семьей,
             Одинъ схватилъ меня за полу платья
             И закричалъ: Не чудо-ль предо мной?
   
             25. Межъ тѣмъ какъ онъ простеръ ко мнѣ объятья,
             Въ сожженное его лицо взглянулъ,
             Вперилъ глаза -- и могъ ли не узнать л!...
   
             28. Ни память тутъ, ни взоръ не обманулъ.
             И говорю: Вы-ль это серъ Брунетто!
             Склонясь, къ лицу я руку протянулъ.
   
             31. И онъ сказалъ: О сынъ мой, въ знакъ привѣта
             Когда пройдетъ Брунетто соръ съ тобой,
             То для тебя пріятно-ль будетъ это?
   
             34. Я васъ прошу -- въ отвѣть -- побыть со мной,
             И если вамъ угодно, сяду съ вами,
             Когда на то согласенъ спутникъ мой.
   
             37. О сынъ -- сказалъ -- когдабъ въ толпѣ межъ нами
             На мигъ одинъ кто вздумалъ отдохнуть,
             То на сто лѣтъ тутъ легъ бы подъ дождями
   
             40. И пламя онъ не смѣлъ бы отряхнуть.
             Иди своимъ путемъ,-- пройдусь съ тобою,
             А тамъ опять къ слезамъ, въ обратный путь.
   
             43. Почтительно, съ поникшей головою,
             Не смѣя съ нимъ, рука съ рукой, идти,
             Я слѣдовалъ проложенной тропою.
   
             46. И началъ онъ: Былъ случай къ намъ сойдти,
             Иди судьба до срока проводила?
             Но кто тебя руководитъ въ пути?
   
             49. Тамъ на верху, гдѣ свѣтитъ жизни сила,
             Я путь -- въ отвѣтъ -- въ долинѣ потерялъ
             Сперва, чѣмъ мной наполнилась могила.
   
             52. Вчера назадъ ужь утромъ поспѣшалъ,
             Но этотъ вождь явился предо мною
             И страшный путь мнѣ къ свѣту указалъ.
   
             55. И онъ: Иди ты за своей звѣздою:
             Со славою ты въ гавань можешь стать:
             Я предузналъ твой рокъ, живя съ тобою.
   
             58. И не придись такъ рано смерть узнать,
             Я могъ бы тамъ да все, что ты способенъ,
             По благости небесной поощрять.
   
             61. Но твой народъ неблагодаренъ, злобенъ;
             Спустился онъ съ Фіезолы высотъ,
             И правъ его роднымъ скаламъ подобенъ!
   
             64. За все добро воздаетъ враждой народъ:
             И по дѣломъ: межъ горькими кустами,
             Съ рябиной зрѣть не можетъ фиги плодъ.
   
             67. Ихъ въ свѣтѣ встарь всѣ прозвали слѣпцами;
             Завистливо отродье гордецовъ --
             Не оскверняй себя ты ихъ страстями!
   
             70. По счастію, будь къ почестямъ готовъ:
             Всё бросится къ тебѣ,-- достигнешь цѣди!
             Но не всегда достанетъ колосъ клевъ.
   
             73. Пусть трупами устелетъ скотъ постели,
             Лишь колоскабъ, въ пометѣ Фьезоланъ.
             Того плода коснуться не посмѣли.
   
             76. Отъ сѣмени священнаго римлянъ.
             Что ужь созрѣть, во время основанья
             Гнѣзда твоихъ коварныхъ согражданъ.
   
             79. Когда бъ мои услышались воззванья,
             То -- говорю -- изъ бытія людей
             До этихъ поръ не знали бъ вы изгнанья!
   
             82. Скорбя о васъ, я, въ памяти моей,
             Отеческій вашъ образъ сохраняю,
             И какъ меня учили съ юныхъ дней,
   
             85. Пріобрѣтать безсмертье вспоминаю.
             Признательность за все я приношу:
             Покуда живъ, я къ вамъ ее питаю.
   
             88. Весь вашъ разсказъ теперь я запишу
             И сохраню межъ многихъ предсказаній:
             Все разъяснить на небѣ попрошу.
   
             91. По знайте вы, что лишь-бы истязаній
             Не вѣдать мнѣ отъ совѣсти моей.
             А то готовъ для всѣхъ я испытаній.
   
             94. Задатокъ зла не новость для ушей:
             Пусть колесомъ фортуна такъ вращаетъ.
             Какъ селянинъ лопатою своей.
   
             97. Поэтъ ко мнѣ взоръ вправо обращаетъ
             И говорятъ: Тотъ хорошо слыхалъ,
             Это помнитъ все и къ дѣлу примѣняетъ.
   
             100. Я разговоръ съ Брунетто продолжалъ:
             Здѣсь доблестныхъ -- толпа, но кто такіе,
             Кого въ свое онъ общество избралъ?
   
             103. Есть -- говоритъ -- съ достоинствомъ иные,
             А о другихъ намъ лучше умолчать:
             Нѣтъ времени,-- не стоятъ словъ другіе.
   
             106. Но знай, что здѣсь осуждены страдать
             Духовные, со свѣтлой головою,--
             Лишь грѣхъ одинъ ихъ можетъ осквернять.
   
             109. Здѣсь Прискіанъ, съ рыдающей толпою,
             Францискъ д'Акорсъ, и если-бъ пожелалъ,
             Коросту всю увидѣть предъ собою,
   
             112. То и того-бъ межъ вами отыскалъ.
             Что рабъ рабонъ свелъ съ Арно къ Баккильоне,
             Гдѣ, скорченный параличомъ, онъ палъ.
   
             115. Но кончимъ мы разсказъ о нашемъ стонѣ,
             Я болѣе не вправѣ говорить:
             Ужь новый дымъ взвился на этомъ склонѣ.
   
             118. Опять толпа,-- мнѣ не должно съ ней быть.
             "Сокровище " все то, чѣмъ такъ гордился,
             Въ чемъ я живу -- хочу тебѣ вручить....
   
             121. И вдругъ назадъ такъ быстро обратился,
             Какъ бы удачъ, зеленаго сукна,
             Онъ на бѣгу веронскомъ ужъ добился,
   
             124. Какъ бы его побѣда ждетъ одна.
   

ПѢСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Продолженіе третьяго отдѣленія седьмого круга: другія встрѣчи на томъ же пространствѣ.

             1. Ужь я былъ тамъ, гдѣ звонкое журчанье,
             Въ ближайшій кругъ перебѣгавшихъ водъ,
             Напомнило пчелъ вѣчное жужжанье,
   
             4. Какъ изъ толпы, тащившейся впередъ,
             Три призрака, избитые дождями,
             Вдругъ сдѣлали къ дамъ быстрый поворотъ.
   
             7. Они бѣгутъ какими-то прыжками
             И мнѣ кричать: Стой, гость развратныхъ странъ,
             По платью ты одной отчизны съ нами!
   
             10. Ахъ. сколько я въ обжогѣ видѣлъ ранъ!
             Мнѣ и теперь одно воспоминанье
             Приносить боль за этихъ согражданъ.
   
             13. Ученый мой, услышавши воззванье,
             Остановись -- мнѣ дружески сказалъ*--
             И окажи осужденнымъ вниманье.
   
             16. Когда-бъ огонь дождемъ не бичевалъ,
             Змѣясь кругомъ въ отверженной пустынѣ,
             То лучше-бъ ты на встрѣчу къ намъ бѣжалъ.
   
             19. Чуть стали мы,-- какъ снова на равнинѣ
             Раздался крикъ -- и кругъ, сравнясь со мной,
             Они втроемъ составили въ долинѣ.
   
             22. Какъ встарь бойцы, съ открытой годовой,
             Раздѣтые, натертые мастями,
             Все обозрѣвъ сперва, вступали въ бой,
   
             25. Такъ тѣни тѣ кружились передъ нами
             И взоръ въ меня вперяли всѣ онѣ,
             Но головы шли врозь у нихъ съ ногами.
   
             28. Когда за степь, за бѣдствія однѣ,
             За язвы лицъ мы стоимъ здѣсь презрѣнья,
             То передай -- тѣнь начинаетъ мнѣ --
   
             31. Изъ одного къ заслугамъ снисхожденья,
             Кто ты и какъ приходишь смѣло къ намъ
             Живой ногой поправши край мученья?
   
             34. Вотъ тотъ, за кѣмъ иду я по слѣдамъ,
             Обнаженный, избитый, обгорѣлый --
             Повѣришь ли!-- былъ славенъ, знатенъ тамъ!
   
             37. Гвальдрады внукъ, Гвидогуэрра смѣлый
             Всю жизнь свою трудился, какъ герой:
             Работалъ мечъ его и разумъ зрѣлый.
   
             40. А по песку идетъ теперь за мной
             Тетѣяйо нашъ. Альдбранти благородный;
             Его должны цѣнить въ странѣ родной.
   
             43. И, какъ съ креста измученный, безродный
             Рустакуччи Якопо -- это я!
             Черезъ жену погибъ мой духъ свободный.
   
             46. Когда бъ была защита отъ огня,
             Я бросился-бъ съ плотины къ нимъ на руки
             И самъ бы вождь не удержалъ меня.
   
             49. Но страхъ сгорѣть, но ужасъ страшной муки
             Желаніе обнять ихъ удержалъ,--
             Желаньемъ тѣмъ томлюсь я съ дня разлука!
   
             52. Не презирать -- тѣнямъ я отвѣчалъ --
             Сочувствовать способенъ я печаля?
             Видъ вашихъ мукъ на вѣкъ во мнѣ запалъ.
   
             55. Ужь я грущу съ тѣхъ поръ, какъ вы позвали,
             Какъ мой патронъ мнѣ намекнулъ объ васъ,
             Какіе къ намъ граждане поспѣшала.
   
             58. Я вашъ землякъ; о васъ я каждый разъ
             И говорю съ порывомъ увлеченья,
             И слушаю внимательно разсказъ!
   
             61. Теперь бѣгу отъ желчи, отъ волненья
             Къ обѣщаннымъ наставникомъ плодамъ,
             Но прежде въ центръ сойду -- на дно мученья.
   
             64. И пусть душа сопутствуетъ костямъ
             На много лѣтъ,-- тѣнь та-же отвѣчаетъ --
             Да не умретъ хвала твоимъ дѣламъ!
   
             67. Но разскажи, какъ прежде-ль обитаетъ
             Съ отвагой честь на родинѣ моей,
             Иль навсегда ее ужь оставляетъ?
   
             70. Насъ огорчилъ разсказами о ней
             Пришедшій къ намъ Гвильельмо Борсіере.
             Онъ слѣдуетъ съ другой толпой тѣней.
   
             73. О новый родъ, надменный въ высшей мѣрѣ!
             Въ тебѣ барышъ внезапный зло вскормилъ.
             Флоренція ужь плачетъ въ этой сферѣ!
   
             76. Поднявъ глаза я съ жаромъ возразилъ
             И три души переглянулись вмѣстѣ,
             Дивясь, что я такъ смѣло говорилъ
   
             79. О, если такъ правдивъ ты въ каждомъ мѣстѣ --
             Онѣ въ отвѣтъ -- какъ отвѣчаешь намъ,--
             То счастливъ ты, что могъ прожить безъ лести!
   
             82. Когда пройдешь по сумрачнымъ полямъ
             До чудныхъ мѣстъ съ прекрасными звѣздами
             И съ гордостью всѣмъ скажешь: я былъ тамъ!--
   
             85. Тогда и насъ ты вспомни межъ людями.
             Расторгли кругъ -- и бросались бѣжать,
             Какъ крыльями, взмахнувши вверхъ ногами.
   
             88. Нельзя "аминь" такъ скоро прочитать,
             Какъ призраки исчезли въ знойномъ полѣ.
             И стадъ свой путь наставникъ продолжать.
   
             91. Я слѣдомъ шелъ; чрезъ три шага не болѣ
             Раздался плескъ столь сильный близкихъ водъ,
             Что голосъ нашъ терялся поневолѣ.
   
             94. Какъ та рѣка, что съ везовскихъ высотъ
             Къ востоку вдаль раскинувшись стремится
             И влѣво все отъ Апеннинъ идетъ.
   
             97. Въ верховьяхъ ихъ, то Аквекетой мчится,
             То ложе взрывъ, въ долинѣ вѣчныхъ смутъ,
             Безъ имени у Форли чуть струится,
   
             100. И вдругъ волна слилась въ ревущій прудъ,
             Гдѣ Бенедиктъ блаженный предлагаетъ
             Для тысячи молельщиковъ пріютъ.
   
             103. Такъ точно здѣсь токъ мутный ниспадаетъ
             Съ огромныхъ горъ, къ подножью грозныхъ скалъ
             И ревъ его мгновенно оглушаетъ.
   
             106. Веревкою я станъ свой обвивалъ,
             Которою, тамъ на пути къ вершинѣ,
             Я барса пестраго поймать мечталъ:
   
             109. И развязавъ веревку эту нынѣ,
             Какъ вождь велѣлъ, въ большой клубокъ собралъ
             И отдаю ему ее въ пустынѣ.
   
             112. Онъ отошелъ,-- вдали отъ бездны сталъ
             И, обратясь направо головою,
             Метнулъ клубкомъ и прямо въ глубь попалъ.
   
             115. На этотъ знакъ, мечталъ я самъ съ собою,
             Маѣ новаго чего-то надо ждать:
             Наставникъ вдаль глядитъ, слѣдя за мною,
   
             118. О, какъ мы всѣ должны себя держать,
             При томъ, что такъ слѣдить за нами станетъ.
             Что даже мысль въ умѣ начнетъ читать!
   
             121. Сейчасъ -- сказалъ наставникъ -- тотъ нагрянетъ.
             Тотъ явится, кого я жду сюда,
             Сейчасъ къ тебѣ мечта твоя предстанетъ.
   
             124. Колъ правда лжи видъ носитъ иногда,
             То человѣкъ,-- будь съ сжатыми устами,
             Чтобъ не нести невиннаго стада!
   
             127. Я-жъ не могу молчать,-- клянусь стихами.
             Замѣтками комедіи моей --
             Да встрѣтить ихъ вниманье межъ людями,--
   
             130. Что видѣлъ самъ, какъ съ облачныхъ зыбей,
             Вдругъ выплыло страшилище такое,
             Что вздрогнулъ бы и тотъ, кто всѣхъ смѣлѣй!
   
             133. Такъ лишь пловецъ, спустясь на дно морское,
             Чтобъ отъ скалы свой якорь отцѣпить.
             Иль съ глубины взять что нибудь другое.
   
             136. Всплываетъ вверхъ и начинаетъ плыть.
   

ПѢСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Конецъ седьмого крута: лихоимцы, насиліе противъ искуства. Олицетвореніе коварства.-- Ужасный спускъ въ его область. Восьмой крутъ: долина обманщиковъ, раздѣленная на десять вертеповъ; второй видъ обмана.

             1. Вотъ этотъ звѣрь, что стѣны, стадъ ломаетъ
             И скалы рветъ заостреннымъ хвостомъ:
             Онъ цѣлый міръ зловоньемъ заражаетъ!
   
             4. Такъ началъ вождь, и поданъ знакъ вождемъ,
             Чтобъ къ берегу чудовище пристало,
             Къ той мраморной стезѣ, гдѣ мы идемъ.
   
             7. И гнусное коварство выползало
             На берегъ къ намъ лишь головой своей,--
             Хвоста оно изъ мглы не выставляло.
   
             10. Ликъ у него -- дикъ праведныхъ мужей:
             Такъ привлекать, на первый взглядъ, чертами!
             За то весь пень, какъ бы у прочихъ змѣй,
   
             13. До самыхъ мышцъ -- двѣ лапы съ волосами;
             А грудь, бока и вогнутый хребетъ,
             Въ однихъ узлахъ, испещрены кружками.
   
             16. Ни у татаръ, ни турокъ ткани нѣтъ,
             Чтобъ яркостью такъ красокъ поражала;
             Не такъ игривъ въ дарахъ Арахны цвѣтъ!
   
             19. Какъ та ладья, что къ берегу пристала,
             И часть въ водѣ, а часть въ песку лежитъ,--
             Иль какъ въ странѣ германца-объѣдала,
   
             22. Припавши, бобръ за добычей слѣдитъ,
             Такъ мерзкое чудовище припало
             На поднятый аъ пустой степи гранитъ.
   
             25. И хвостъ его, какъ скорпіона жало,
             Надъ бездною змѣился предо мной;
             Въ немъ страшный ядъ чудовище вмѣщало.
   
             28. Теперь, чтобъ намъ достичь -- вождь молвитъ мой --
             Ехиднаго, коварнаго творенья,--
             Мы обойти должны его съ тобой.
   
             31. И вправо мы, съ прямого направленья,
             До десяти шаговъ на край прошли,
             Чтобъ подъ огнемъ избѣгнуть обожженья.
   
             34. Когда же мы къ коварству подошли,
             То на песку, подъ самымъ склономъ свода,
             Увидѣлъ я толпу тѣней вдали.
   
             37. Поэтъ сказалъ: Чтобы вполнѣ у входа
             Понятіе о кругѣ получить.--
             Ступай -- туда.-- взгляни на казнь народа;
   
             40. Но какъ бы тамъ пократче говорить.
             А я, межъ тѣмъ, условлюсь здѣсь съ порокомъ
             Какъ долженъ онъ плечами намъ служить.
   
             43. И берегомъ иду я надъ потокомъ,
             Что кругъ седьмой широко облегалъ,
             Туда, гдѣ людъ сидѣлъ во рву глубокомъ.
   
             46. Ихъ грустный взоръ страданье выражалъ;
             То тамъ, то тутъ всякъ жалкими руками
             Огонь дождя и жаръ песка снималъ.
   
             49. Такъ иногда псы, лѣтними жарами,
             Отъ разныхъ мухъ, отъ блохъ и оводовъ
             Колотятся и мордой, и ногами.
   
             52. Взглянувъ въ лицо избитыхъ мертвецовъ,
             Я никого не узнаю межъ ними,--
             Замѣтилъ лишь, средь огненныхъ клочковъ,
   
             55. Что каждый тутъ, со злаками своими,
             Цвѣтной мѣшокъ годъ шеею носилъ;
             Казалось, взоръ тѣней прельщался ими.
   
             58. Чтобъ разсмотрѣть, я ближе приступилъ
             И на одномъ льва вижу голубого --
             По жолтому онъ нарисованъ былъ.
   
             61. А далѣе, какъ кровь, мѣшокъ другого
             Съ написаннымъ я гусемъ увидалъ,--
             Онъ былъ бѣлѣй сметаны у иного.
   
             64. И съ бѣлою сумой одинъ предсталъ:
             На ней свинья торчала голубая...
             Что дѣлаешь ты въ ямѣ? онъ вскричалъ,--
   
             67. Долой наглецъ! и знай, душа живая,
             Что ждуъ сюда Витяльяно теперь:
             Сосѣду ужъ готова участь злая.
   
             70. Изъ Падуи, межъ Флорентинцевъ серъ,
             Тутъ а одинъ страдалецъ замогильный.
             Приди -- кричать -- державный кавалеръ
   
             73. И принеси три клюва -- гербъ всесильный.
             И высунувъ языкъ, онъ ротъ скривилъ,
             Какъ быкъ, когда съ губъ лижетъ потъ обильный.
   
             76. Но я, боясь, чтобъ тотъ не пожурилъ.
             Кто краткій срокъ мнѣ дать для наблюденья,
             Въ обратный дуть отъ тѣпей поспѣшалъ.
   
             79. Ужъ на спинѣ свирѣпаго творенья
             Вожатый мой спокойно возсѣдалъ
             И говоритъ: Будь твердъ, оставь сомнѣнья!
   
             82. Лишь лѣстницей такой сойдемъ въ подвалъ.
             Садись впередъ,-- я сяду за тобою,
             Чтобъ хвостъ, вредя, тебя не достигалъ.
   
             85. Какъ человѣкъ, передъ квартаной злою,
             Чуть синева покажется въ ногтяхъ.
             Трясется весь, тѣнь видя за собою,
   
             88. Такъ вздрогнулъ я,-- отъ этихъ словъ мой страхъ!
             И вдругъ сталъ бодръ, отъ силы краснорѣчья.
             Какъ бодръ слуга, при добрыхъ господахъ.
   
             91. Усѣвшися на страшныя оплечья,
             Ты обними меня, сказать желалъ,
             И не облекъ желанье это въ рѣчь я.
   
             94. Но тотъ, кто мнѣ не разъ ужь помогалъ.
             Привлекъ къ себѣ, обвилъ меня руками
             И такъ держа, чудовищу сказалъ:
   
             97. Въ путь, Геріонъ! Лавируй ты кругами.
             Ширяй себѣ, чтобъ тише насъ спустить;
             Не позабудь, что ноша за плечами.
   
             100. И какъ ладья, чтобъ съ мѣста лишь отплыть.
             Назадъ, назадъ коварство отступало
             И вотъ ужъ грудь рѣшилось обратить,
   
             103. И вотъ его пространство окружало:
             Хвостъ вытянутъ, какъ угрь, всплеснуло имъ
             И лапами по воздуху гресть стало!
   
             106. Самъ Фаэтонъ, когда зажглась за нимъ
             По слѣду твердь и возжа онъ оставилъ,
             Не пораженъ былъ ужасомъ такимъ;
   
             109. Такъ не дрожалъ Икаръ, когда расплавилъ
             Жаръ солнечный весь воскъ въ его крылахъ.
             Подъ крикъ отца: ты дурно путь направилъ!
   
             112. Не думаю, чтобъ былъ обоихъ страхъ
             Сильнѣй того, что овладѣлъ тутъ мною,--
             Когда лишь звѣрь остался въ облакахъ!
   
             115. И онъ плыветъ, кружится надъ землею
             Все внизъ и внизъ; замѣтно только мнѣ.
             Что снизу вѣтръ мнѣ дулъ въ лицо порою.
   
             118. Уже вдали, на право -- въ сторонѣ,
             Какъ водопадъ глубь страшно грохотала,
             И я взглянуть нагнулся къ глубинѣ.
   
             121. И робость вдругъ еще сильнѣй объяла:
             Вездѣ огонь, и стонъ, и всплесни рукъ!
             Отъ ужаса все тѣло трепетало.
   
             124. И понялъ я, изъ той картины мукъ.
             Чего никакъ не могъ постичь вначалѣ.
             Что внизъ летя, мы рѣяли вокругъ.
   
             127. Какъ соколъ весь измученный, въ печалѣ,
             Не видя птицъ, смиряетъ свой полетъ
             И. слышитъ крикъ; ахъ, ты не хочешь далѣ!
   
             130. Назадъ, къ землѣ спускается съ высотъ,
             Куда кружась, извиваясь, онъ стремился
             О, гнѣвный, ужь къ хозяину нейдетъ,--
   
             133. Такъ Гсріопъ со мною вглубь спустился,
             Я подъ скалой съ его оплечій слѣзъ,
             И только онъ отъ насъ освободился,
   
             136. Какъ съ быстротой стрѣлы уже исчезъ.
   

ПѢСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Восьмой крутъ: мѣсто, называемое Малебольдже, раздѣлено на десять вертеповъ или рвовъ.-- Первый, и второй вертепы; соблазнители и льстецы.

             1. Есть край въ аду -- Мальбозьдже по названью.
             Онъ состоитъ съ желѣзистыхъ камней
             Н обнесенъ такою жъ точно гранью.
   
             4. Тамъ, посреди всѣхъ проклятыхъ полей,
             Колодезь былъ обширный и глубокой:
             Потомъ скажу про этотъ кранъ скорбей.
   
             7. Край пропасти, съ окружностью широкой,
             На десять былъ вертеповъ раздѣленъ
             Межъ тѣмъ жерломъ и гранію высокой.
   
             10. Какъ замокъ рви, для разнилъ оборонъ.
             За стѣнами снаружи окружаютъ,
             Чтобъ черезъ то быть недоступнѣй онъ.
   
             13. Такой же видъ вертепы представляютъ;
             Какъ въ крѣпостяхъ чрезъ ровъ, прорѣзавъ валъ,
             Подъемные мосты перекидаютъ,
   
             16. Такъ отъ горы былъ поднятъ гребень скалъ.
             У самаго колода онъ кончался
             И, проходя, весь край соединялъ.
   
             19. Тутъ съ нами зверь, стряхнувши насъ, разстался.
             И вотъ поэтъ налѣво повернулъ
             И я за нимъ кой-какъ перебирался.
   
             22. Вдругъ по пути направо я взглянулъ,--
             И вижу скорбь и казни съ палачами!
             То въ первомъ ахъ вертепѣ грѣхъ сомкнулъ.
   
             25. Несчастные плелись двумя толпами:
             Одни изъ нихъ нагіе противъ насъ,
             Другіе шли по направленью съ нами.
   
             28. Такъ въ юбилей римляне, суетясь,
             Въ двухъ оргіяхъ, до сумрака ночного,
             Мостъ Ангела проходятъ каждыя разъ:
   
             31. Одни идутъ въ соборъ Петра святого
             И къ замку тѣ обращены лицомъ,--
             Другіе -- вспять, наверхъ холма родного.
   
             34. И здѣсь, я тамъ все демоны кругомъ
             На сумрачныхъ скалахъ сидятъ съ рогами
             И проклятыхъ преслѣдуютъ бичомъ!
   
             37. Ахъ, какъ они кувыркались предъ нами,
             Когда ихъ бичъ впервые достигалъ!
             Второй ударъ не ждали межъ тѣнями.
   
             40. Я за одной дорогой наблюдалъ:
             Невольно взоръ мой къ тѣни обратился.
             Не въ первый разъ съ ней вижусь -- я сказалъ --
   
             43. И разсмотрѣть ее остановился.
             Вожатый мои любезно разрѣшилъ,
             Чтобъ для того назадъ я возвратился.
   
             46. Но голову бичуемый склонялъ
             И, думая укрыться, отвернулся.
             Ты -- говорю -- что взоры опустилъ,--
   
             49. Ужель въ твоемъ лицѣ я обманулся?
             Венедико Качьянемико, стой!
             Какъ въ ѣдкій здѣсь ты соусъ окунулся?
   
             52. Да!-- мнѣ въ отвѣть -- сознаюсь предъ тобой:
             Родная рѣчь на это побудила
             Напомнивши про жизнь, про міръ другой.
   
             55. Черезъ меня Гизола согрѣшила
             И гнусному маркизу отдалась,
             Хотя молва другое говорила.
   
             58. Не я одинъ, болонецъ, канулъ въ грязь;
             Нѣтъ столько языковъ во всей вселенной,
             Какая здѣсь толпа насъ собралась:
   
             61. Мы всѣ съ тѣхъ мѣстъ, межъ Рено и Савеной
             Гдѣ говорятъ Sipa... Чтобъ доказать,
             Напомню я о жадности презрѣнной.
   
             64. Едва успѣлъ онъ это мнѣ сказать,
             Какъ хлопнулъ бичъ и демонъ разразился:
             Прочь, сводникъ женъ! Здѣсь некого продать.
   
             67. И за вождемъ опять я потащился.
             Чуть нѣсколько шаговъ я съ нимъ прошелъ,
             Какъ близь скалы торчащей очутился.
   
             70. На эту я скалу легко взошелъ
             И, повернувъ направо, вдоль отрога,
             Изъ вѣчнаго вертепа вождь провелъ.
   
             73. Дойдя до мѣстъ, гдѣ тѣней шла дорога,
             Въ раздвоенномъ утесѣ подъ мостомъ,
             Онъ мнѣ сказалъ: Стой, обожди немного,
   
             76. Пока сонмъ душъ не повернетъ лицомъ:
             Ты ихъ еще не видѣлъ,-- вмѣстѣ съ ними
             Мы рядомъ шли, хотя другимъ путемъ.
   
             79. И мнѣ съ моста, межъ древними скалами,
             Ватагу душъ увидѣть вновь пришлось,
             Гонимую ужасными бичами.
   
             82. Взгляни сюда, не выждавши вопросъ,
             Мнѣ говоритъ добрѣйшій мой учитель,--
             Вотъ великанъ безъ вздоха и безъ слезъ.
   
             85. То царственный Колхиды посѣтитель:
             И какъ сберегъ свой грозный видъ Язонъ!
             Онъ былъ рука отважный похититель
   
             88. И по пути Лемносъ имъ посѣщенъ,
             Гдѣ женами, съ жестокими сердцами.
             Весь полъ мужской безстрашно истребленъ.
   
             91. Тамъ клятвами, медовыми рѣчами
             Онъ юную Исиплу обольстилъ.
             Предъ тѣмъ, какъ та всѣхъ провела слезами
   
             94. И, бросивши беременной,-- забылъ!
             За все здѣсь рокъ послалъ ему мученья
             И за жену -- Медею отомстилъ.
   
             97. За нимъ идутъ все тѣ же преступленья;
             Но первый ровъ теперь тебѣ знакомъ,--
             Встрѣчаетъ онъ клыками прегрѣшенья.
   
             100. Мы тамъ уже гдѣ гребень горъ мостомъ
             Крестъ на крестъ палъ черезъ тропу глухую
             И по мосту, чрезъ ровъ второй, идемъ
   
             103. И видимъ тутъ въ гнѣздѣ толпу иную,
             Раздувшихся тѣней вертепъ другой,
             Удары ихъ вездѣ и скорбъ нѣмую.
   
             106. Окрайны рва подъ липкою корой,
             Подъ плѣсенью, отъ вредныхъ испареній,
             Терзаютъ взоръ и носъ несчастный мой.
   
             109. Ровъ такъ глубокъ, что намъ, для наблюденій,
             Трудъ предстоялъ на самый верхъ взойти,
             Чтобъ видѣть дно и весь процессъ мученій.
   
             112. Мы ни утесъ взобрались по пути,
             И видѣлъ я народъ въ пометной тинѣ,--
             Она должна со всѣхъ клоакъ пройдти.
             115. Одну башку замѣтилъ я въ долинѣ
             Столь грязную, что даже не узналъ,
             Духовный былъ предъ мной иль въ свѣтскомъ чинѣ!
   
             118. Зачѣмъ въ меня ты больше всѣхъ -- вскричалъ
             Вперилъ свой взоръ, какъ бы для горшей муки?
             Зачѣмъ -- въ отвѣтъ -- что, помнится, встрѣчалъ
   
             121. Алессіо Интерминей изъ Пукки.
             Ты прежде былъ съ сухою головой,
             По больше всѣхъ твоя извѣстны штуки.
   
             124. И онъ себя до тыквѣ -- хлопъ рукой....
             Лесть -- говоритъ -- меня здѣсь погружаетъ:
             Безъ устали языкъ болтался мой!
   
             127, Всмотрись сквозь мракъ -- вожатый начинаетъ --
             Пусть вѣрный взоръ всю пропасть обойдетъ
             И эту тѣнь среди толпы узнаетъ.
   
             130. Развратница ногтями грудь скребетъ
             И въ бѣшенствѣ, что въ эту грязь попала,
             То сядетъ въ ней она, то привстаетъ!
   
             133. Таиды тѣнь, той грѣшницы предстала.
             Что на вопросъ: довольна ли ты мной?
             Любовнику; ахъ, очень!-- отвѣчала.
   
             136. Но слишкомъ ужь взоръ пресытился мой.
   

ПѢСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ

Третій вертепъ восьмого крута: симонисты или продавцы духовныхъ даровъ, среди которыхъ поэтъ находитъ папу Николая III, ожидающаго Бонифація VIII и Климента V.

             1. О Симонъ волхвъ, о гнусные злодѣи!
             Вы жаждали божественныхъ вещей,--
             Обрученицъ добра прелюбодѣи!...
   
             4. И съ серебромъ и златомъ торгашей
             Низринуты въ ровъ третій вышней силой!
             Здѣсь поражу я васъ трубой моей!
   
             7. Мы поднялись надъ первою могилой
             И шли впередъ въ утесистыхъ мѣстахъ,
             Подъ свисшею надъ рвомъ скалой унылой.
   
             10. О высшій духъ! Ты мудръ на небесахъ
             И на землѣ, и въ этомъ мірѣ злобы!
             Вездѣ твои судъ, повсюду правый страхъ!
   
             13. Я видѣлъ дно, всѣ стороны трущобы,
             Одѣтыя въ слой пепельныхъ камней,
             И ямы въ нихъ, зіявшія, какъ гробы.
   
             16. Онѣ никакъ не шире, не тѣснѣй
             Купелей тѣхъ, что въ храмѣ Іоанна
             Для лучшаго крещенія дѣтей.
   
             19. Одну изъ нихъ, спасая мальчугана,
             Лѣтъ нѣсколько назадъ, я раздробилъ:--
             Да будетъ здѣсь печать противъ обмана.
   
             22. И каждый зѣвъ обманщика открылъ,
             До икръ стопы и голени торчали,
             А корпусъ весь внутри вертепа былъ.
   
             25. Подъ пламенемъ подошвы ногъ пылали,
             И такъ тряслись составы у тѣней
             Что, кажется бъ, веревки не сдержали.
   
             28. Какъ на вещахъ, опущенныхъ въ елей.
             Сбирается какой-то пламень красный.
             Такъ здѣсь отъ пятъ сбѣгалъ онъ до ногтей.
   
             31. Кто -- говорю -- наставникъ, тотъ несчастный,
             Что мечется, бѣснуясь, больше всѣхъ,
             Кого здѣсь жжетъ такъ сильно жаръ ужасный?
   
             34. Когда -- въ отвѣть -- ты хочешь, съ камней тѣхъ.
             Я до него снесу тебя удобно,--
             Онъ скажетъ самъ и званіе, и грѣхъ.
   
             37. На всё готовъ, что для тебя угодно;
             Меня ты такъ -- сказалъ я -- изучилъ.
             Что даже мысль провидишь превосходно!
   
             40. Въ четвертую ограду онъ вступилъ
             И, повернувъ на лѣво, межъ камнями,
             Въ изъявленный вертепъ меня спустилъ.
   
             43. Наставникъ несъ, держа меня руками,
             Пока со мной къ той ямѣ не пришелъ.
             Гдѣ грѣшникъ вылъ и потрясалъ ногами.
   
             46. О скорбный духъ, торчащій внизъ, какъ колъ!
             Ктобъ бы былъ ты, поговори со мною,
             Открой -- прошу -- коль можешь, бездну золъ.
   
             49. И я стою, съ поникшей головою,
             Какъ тотъ монахъ, что вновь злодѣй призвалъ.
             Чтобъ смерть еще отсрочить подъ землею.
   
             52. Ага, ты здѣсь?! несчастный закричалъ,--
             Попался ты къ намъ Бонифацій въ яму?
             Такъ свертокъ мой на много лѣтъ солгалъ?
   
             55. Ты, ть пресыщенъ стяжаньемъ благъ и хламу?
             Вѣдь для того ты, обручась, нанёсъ
             Прекраснѣйшей женѣ такъ много сраму!--
   
             58. Какъ человѣкъ непонявшій вопросъ,
             Не зная что сказать стоитъ робѣя,
             Такъ слова я предъ нимъ не произнёсъ.
   
             61. Скажи ему -- вождь говоритъ -- скорѣе:
             Нѣтъ я не тотъ, кого ты ожидалъ.
             Я повторилъ и сдѣлался смѣлѣе.
   
             64. Отъ этого духъ нервно задрожалъ,
             Потомъ вздохнулъ, опять потрясъ носами,
             Чтожъ хочешь ты?-- сквозь слезы мнѣ сказалъ.
   
             67. Когда затѣмъ прошелъ ты межъ скалами,
             Чтобъ знать, кто ы, то слушай: облеченъ
             Я въ мантію великую межъ вами,--
   
             70. И точно былъ медвѣдицей рожденъ;
             Для медвѣжатъ гребъ золото сумою,
             А здѣсь и самъ въ суму я осужденъ.
   
             73. Безбожники пришедшіе предъ мною,
             Просунулись сквозь дырчатый нашъ сводъ --
             И у меня теперь надъ головою.
   
             76. Я провалюсь туда жъ. когда придетъ
             Тотъ, чрезъ кого, нескромными словами,
             Я встрѣтилъ твой невременный приходъ.
   
             79. Съ тѣхъ поръ, какъ я горю здѣсь вверхъ пятами,
             Прошло уже гораздо больше лѣтъ,
             Чѣмъ будетъ онъ съ горящими ногами.
   
             82. Отъ запада, за грѣшникомъ во слѣдъ,
             Прибудетъ къ намъ тотъ пастырь безъ закона.
             Что обоихъ прикроетъ насъ отъ бѣдъ.
   
             85. Вы встрѣтите въ немъ новаго Язона:
             Тамъ царь, какъ зримъ изъ Макавѣевъ книгъ,
             А здѣсь король французскій дастъ патрона.
   
             88. Не знаю я. быть можетъ мой языкъ
             Покажется заносчивъ для иного:
             Скажи ты внѣ -- спросилъ я, вспыхнувъ вмигъ --
   
             91. Что нашъ Господь взялъ у Петра святого,
             Когда ему ключи свои вручалъ?
             Въ словахъ; или за мной -- вѣдь нѣтъ другого?
   
             94. Ни Петръ, никто другой, повѣрь, не бралъ
             Ни золотя, ни серебра съ Матѳея,
             Когда взамѣнъ предателя онъ сталъ.
   
             97. Останься жъ здѣсь: достойна казнь злодѣя,
             И береги тѣ деньги, что скопилъ,--
             Когда возсталъ на Карла не робѣя.
   
             100. И еслибъ а еще не сохранилъ
             Въ своей душѣ къ ключамъ тѣмъ уваженья,
             Что въ жизни ты такъ счастливо носилъ,
   
             103. То выбралъ бы пожестче выраженья!
             Печаля міръ, вашъ алчный духъ попралъ
             Добро,-- и злу повсюду поощренья!
   
             106. Васъ, пастырей евангелистъ узналъ,
             Когда жену увидѣлъ надъ водами --
             И съ ней земной владыка возсѣдалъ.
   
             109. Съ рожденія она съ семью главами,
             Въ ней мощь была отъ десяти роговъ.
             Пока супругъ чтилъ благо межъ людями.
   
             112. Изъ золота ужь вашъ кумиръ готовъ;
             Съ язычникомъ вы сходны въ поклоненьи,--
             Но тамъ одинъ,-- у васъ есть сто богонъ!
   
             115. О Константинъ! ты, при своемъ крещеньи,
             Владѣніе богатымъ папамъ далъ,
             И сколько зла теперь въ твоемъ владѣньи!
   
             118. Пока я рѣчь такую надѣвалъ,
             Снѣдаемый злобой, ил" покаяньемъ,
             Осужденный ногами потрясалъ.
   
             121. Мнѣ кажется, что я своимъ воззваньемъ
             Вожатому въ то время угодилъ:
             Онъ слушалъ все съ улыбкой и вниманьемъ.
   
             124. Потомъ меня въ объятія схватилъ,
             Прижалъ къ груди и вновь туда поднялся,
             И тѣмъ путемъ, которымъ внизъ сходилъ.
   
             127. До тѣхъ я поръ всё къ сердцу прижимался
             Пока на мостъ не вышелъ онъ со мной,
             Гдѣ съ пятымъ рвомъ четвертый сообщался.
   
             130. Вождь на скалу спускаетъ грузъ ужъ свой;
             Но дикая, ужасная стремнина
             Едваль для козъ могла бы быть тропой.
   
             133. Тамъ новая открылась мнѣ долина.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Третій вертепъ осьмого крута: гадатели и лжепророки, грабящіе, осматриваясь назадъ.-- Озеро Гарда.-- Основаніе Мантуи, родины Виргилія.

             1. Опять мой стихъ тутъ вызвали мученья:
             Двадцатую я ими пѣснь начну
             Изъ перваго о павшихъ пѣснопѣнья.
   
             4. Ужь созерцалъ я эту глубину,
             Отверзстую, омытую слезами,
             Вмѣщавшую въ себѣ лишь скорбь одну.
   
             7. И встрѣтился въ долинѣ вновь съ людями.
             Всѣ шли въ слезахъ, ну, точно крестный ходъ,
             Свершаемый на этомъ свѣтѣ нами.
   
             10. Склонивъ лицо, чтобъ видѣть, кто идетъ,
             Я сталъ въ тупикъ; у всѣхъ свернута шея,
             У каждаго лицо на оборотъ!....
   
             13. Такъ, что они, назадъ глаза имѣя,
             Должна идти свиной я вѣчно вспять,
             Какъ мы, впередъ смотрѣть ужь не умѣя.
   
             16. Не думаю, чтобъ могъ такъ истрепать
             И параличъ ничтожныя творенья:
             Мнѣ этого не привелось видать.
   
             19. Когда Господь даетъ плоды отъ чтенья,
             То посуди, читатель добрый мой,
             Какъ видѣть могъ безъ слезъ я всѣ мученья,
   
             22. Найдя себѣ подобныхъ предъ собой,
             Тамъ свернутыхъ, что токъ слезы несчастной,
             Въ разрѣзъ спины, лилъ мутной струей?
   
             25. Да, прислонясь къ концу скалы ужасной,
             Заплакалъ я, и проводникъ спросилъ;
             Ты изъ числа глупцовъ толпы злосчастной?
   
             28. Здѣсь въ томъ любовь, кто жалость умертвилъ;
             Что можетъ быть преступнѣй сожалѣнья
             Тамъ, гдѣ законъ божественный рѣшилъ?
   
             31. Взгляни ты вверхъ тутъ на того мученья,
             Что взять землей,-въ глазахъ самихъ Ѳивянъ,
             Подъ общій крикъ: куда ты изъ сраженья?
   
             34. Амфіарай, затѣмъ бросаешь станъ
             А онъ ужь вглубь, къ Миносу погрузился,
             И тамъ его, какъ всѣхъ, схватилъ тиранъ
   
             37. Замѣть, какъ въ грудь хребетъ преобразился.
             За то, что вдаль, впередъ провидѣлъ онъ.
             Теперь глядитъ назадъ и вспять пустился.
   
             40. Смотри,-- въ лицѣ Тирезій измѣненъ.
             Онъ нѣкогда такъ въ членахъ измѣнялся,
             Ставъ изъ мущинъ въ колдунью превращенъ.
   
             43. Но вслѣдъ затѣмъ прихлопнуть постарался
             Своимъ жезломъ свернувшихся двухъ змѣй
             И вновь во всемъ мужчиной оказался.
   
             46. За нимъ Аронтъ идетъ тропой своей,
             Въ хребтѣ Луни высокія есть горы,
             Гдѣ роются каррарцы со степей,
   
             49. Тамъ въ мраморномъ онъ тротѣ мыкалъ горе,
             По могъ всегда свободно созерцать
             И небеса со звѣздами, и море.
   
             52. А та, что грудь старается скрывать
             Подъ этими огромными ногами,
             Чтобъ шерсть на ней не могъ ты увидать --
   
             55. Тѣнь Манто.... Знай, раставшися съ людями.
             Она пришла туда, гдѣ я рожденъ --
             Вниманіе предъ этими словами.
   
             58. Когда отецъ былъ смертью похищенъ
             И Вакха край подверженъ стадъ страданью,
             То дочерью міръ цѣлый обойденъ.
   
             61. Въ Италіи -- гдѣ Альпы вѣчной гранью,
             Черезъ Тироль въ Германію идутъ,
             Есть озеро -- Бенако по названью.
   
             64. Тамъ тысячи источниковъ бѣгутъ,
             Межъ Апенинъ, Гарда и Камоники
             И дремлющій мгновенно множатъ прудъ.
   
             67. Три пастыря, смиряя брань и крики
             Тридентинцевъ, веронцевъ, бресчіанъ,
             Съ однимъ крестомъ, проникли въ край тотъ дикій.
   
             70. Прекрасная Пескьера мощный станъ
             У береговъ покатыхъ возвышаетъ
             Предъ Бресчіей и противъ бергамянъ.
   
             73. И все сюда въ Бепако ниспадаетъ;
             Чегожъ сдержать не можетъ лоно водъ, --
             Ручьемъ въ лугахъ зеленыхъ протекаетъ.
   
             76. Но лишь волна пускается впередъ,
             Ужъ Минчіо зовутъ Бенако это,
             Пока близь стѣнъ Говерно въ По впадетъ,
   
             79. И вотъ она въ цвѣтущій дернъ одѣта
             И тинистымъ болотомъ разлилась,
             Столь гибельнымъ порой, во время лѣта.
   
             82. Суровая колдунья пробралась,
             Среди болотъ, въ край брошенный людями
             И дикостью ужасной увлеклась,
   
             85. Вдали отъ всѣхъ, съ одними лишь рабами,
             Тамъ занялась обычнымъ ремесломъ --
             И тамъ она разсталася съ костями.
   
             88. Тогда сошлись всѣ жившіе кругомъ
             На мѣстности, болотомъ окруженной,
             Со всѣхъ сторонъ прикрытой предъ врагомъ.
   
             91. И на костяхъ, въ честь дѣвѣ погребенной,
             Былъ Мантуя -- нашъ городъ возведенъ
             Безъ всѣхъ примѣтъ судьбы ожесточенной.
   
             94. Онъ встарину былъ больше заселенъ,
             Пока въ обманъ безумный Базалоди
             Пинамонте своимъ не вовлеченъ.
   
             97. Я сообщилъ затѣмъ, чтобъ въ этомъ родѣ,
             Другихъ начать не дать странѣ своей,
             Чтобъ истину не стерла ложь въ народѣ.
   
             100. При ясности -- въ отвѣтъ -- твоихъ рѣчей,
             Ужъ для меня другія всѣ оказанья --
             Не болѣе угаснувшихъ углей,
   
             103. Но кто, скажи, достоинъ здѣсь£вниманья
             Изъ этихъ душъ, что идутъ предо иной?
             Лини, этого мой жаждетъ умъ познанья.
   
             106. И говоритъ онъ мнѣ: Тотъ, съ бородой
             До смуглыхъ плечъ, въ ужасную годину,
             Когда исчезъ съ Эллады полъ мужской,
   
             109. Какъ въ люлькѣ лишь могли найти мужчину,
             Всѣ якоря съ Калхасомъ обрубилъ;
             Въ Авлидѣ зналъ авгуръ тому причину.
   
             112. По имени онъ звался Эврипидъ
             И мной воспѣтъ въ трагедіи высокой --
             Ты наизусть ее вѣдь изучилъ.
   
             115. За нимъ другой -- вотъ., этотъ кривобокой --
             Микеле Скоттъ,-- отлично одъ игралъ,.
             Скрывался подъ магіей глубокой.
   
             118. Смотри -- Гвидо Бонатъ, Асдентъ попалъ...
             Ахъ, какъ бы онъ при нынѣшнѣй печали,
             Не покидать кожъ съ дратвою желалъ!
   
             121. Смотри -- вотъ тѣ, что въ жизни побросали
             Веретено, иглу и свой челнокъ
             И съ зельями волшебства изучили.
   
             124. Теперь идемъ; къ Севильѣ, чрезъ потокъ,
             Межъ Эмисферъ прошло уже свѣтило,--
             Въ немъ Каина и ликъ, и тернъ поблёкъ.
   
             127. Ночь прошлую полней луна свѣтила;
             Ты никогда того не позабудь:
             Она тебѣ въ трущобѣ пособила.
   
             130. Такъ говоря, мы продолжали путь.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Пятый вертепъ восьмого круга; мѣнялы, погруженные въ кипящую смолу.-- Сравненіе этого вертепа съ венеціянскимъ арсеналомъ.-- Испугъ Данте, сопровождаемаго десятью демонами. Человѣкъ, запачканный въ смолу.

             1. Съ моста на мостъ идемъ мы, разсуждаемъ --
             Комедія не станетъ пѣть бесѣдъ --
             И, наконецъ, вершины достигаемъ.
   
             4. Остановись предъ щелью новыхъ бѣдъ,
             У слезъ другихъ,-- я видѣлъ предъ собою
             Мальбольдже мракъ, не пропускавшій свѣтъ.
   
             7. Какъ арсеналъ въ Венеціи зимою,
             Для конопаченья плохихъ судовъ,
             Наполненъ весь кипящею смолою;
   
             10. Какъ тамъ одинъ суда возводитъ вновь,
             Другой бока у старыхъ осмоляетъ
             Пробывшіе такъ долго межъ валовъ.
   
             13. Стукъ отъ кормы до носа оглушаетъ:
             Тотъ съ веслами, другой канатъ вертитъ,
             А третій снасть и парусъ починяетъ,--
   
             16. Такъ точно здѣсь смола внизу кипитъ,
             Не отъ огня,-- божественнымъ велѣньемъ,
             О пропасть всю со всѣхъ сторонъ смолитъ.
   
             19. Смотря туда, всѣмъ напряженнымъ зрѣньемъ,
             Я ничего въ смолѣ не замѣчалъ,
             Кромѣ прыщей, вздымаемыхъ кипѣньемъ.
   
             22. Межъ тѣмъ, какъ я вертепъ обозрѣвалъ,
             Отъ пропасти увлекъ меня вожатый.
             Эй, берегись, смотри!-- онъ мнѣ вскричалъ.
   
             25. И я, какъ тотъ, что ужасомъ объятый,
             Не можетъ глазъ съ пространства отвести,
             Бѣгу назадъ, но робостію прижатый
   
             28. Не въ силахъ страхъ ужъ превозмочь въ груди --
             И дьявола увидѣлъ за собою,--
             Чернѣе мглы бѣжалъ онъ по пути.
   
             31. О, какъ свирѣпъ былъ видъ его предъ мною!
             Онъ на своихъ распущенныхъ краляхъ
             И такъ легко промчался подъ скалою.
   
             34. Неся къ смолѣ, на костяныхъ плечахъ.
             Тѣнь грѣшника безъ всякой ужь защиты,
             Онъ сгребъ его за нервы на ногахъ.
   
             37. Мальбранке! Вотъ для васъ сенаторъ Зиты:
             Пониже брось!-- онъ закричалъ съ моста --
             А я опять въ тотъ городъ знаменитый,
   
             40. Гдѣ есть запасъ подобныхъ завсегда;
             Да тамъ одинъ Бонтуро не мѣняло,--
             У всѣхъ тамъ: нѣтъ за деньги станетъ да!
   
             43. Сваливъ его, бѣсъ, побѣжалъ съ обвала,
             И никогда, съ подобной быстротой,
             Собака вслѣдъ за воромъ не бѣжала!
   
             46. А тотъ погрузъ и всплылъ, покрытъ смолой;
             Но демоны изъ-подъ моста вскричали:
             Здѣсь для тебя иконы нѣтъ святой!
   
             49. Не въ Серкіо тебя нырять послали,--
             Чуръ изъ смолы теперь не выплывать,
             Не то, смотри, чтобъ мы не почесали!
   
             52. И стали сто багровъ въ него вонзать.
             Пляши -- кричатъ -- подъ спудомъ передъ нами:
             Ты можешь тутъ всѣхъ втайнѣ надувать!
   
             55. Такъ мальчики, усѣвшись съ поварами,
             Чтобъ мясо вверхъ не выплыло въ котлѣ.
             Гнетутъ его желѣзными крючками.
   
             58. Добрѣйшій вождь сказалъ: Чтобъ въ зтои мглѣ
             Не видѣли тебя, ты въ углубленье
             Стань за скалой и прислонись къ скалѣ.
   
             61. И не робѣй, какое бъ оскорбленье
             Ни встрѣтило меня: я все прошелъ
             И видѣлъ ужь подобное смятенье.
   
             64. Онъ черезъ мостъ къ окрайнѣ подошелъ;
             Когда же сталъ передъ шестымъ обрывомъ,
             Я мужество въ липѣ его прочелъ.
   
             67. Какъ съ яростью, съ неистовымъ порывомъ,
             На нищаго-бѣднягу псы летятъ,
             А онъ стоитъ въ раздумья молчаливомъ,
   
             70. Такъ съ-подъ моста противъ вождя спѣшатъ
             Проклятые съ огромными баграми.
             Но онъ вскричалъ: Прочь отъ меня! Назадъ!
   
             73. Скажите мнѣ: Кто сыщется межъ вами,
             Чтобъ, выслушавъ, всадить мнѣ въ ребра колъ?
             Пусть явится съ безстыжими глазами!
   
             76. Всѣ крикнули: Малькода. эй, пошелъ!
             И вотъ одинъ, межъ тѣмъ, какъ всѣ у свода,
             Приблизившись, спросилъ: зачѣмъ пришелъ?
   
             79. Ужель -- въ отвѣть -- ты думаешь, Малькода.
             Что, несмотря на происки злобы,
             Прошелъ бы я межъ вашего народа,
   
             82. Безъ Господа и праведной судьбы?
             Другого я, покорный высшей волѣ,
             Ввелъ въ дикій край.-- прочь дерзкіе рабы!
   
             85. И гордость бѣсъ смиряетъ по неволѣ.
             Онъ крюкъ къ ногамъ мгновенно опустилъ
             И закричалъ:-- Его не трогать болѣ!
   
             88. Вожатый рѣчь ко мнѣ тутъ обратилъ:
             О ты, что скрытъ въ срединѣ углубленья.
             Ступай сюда. Я всталъ и поспѣшилъ.
   
             91. Но дьяволы, горя отъ нетерпѣнья,
             Подвинулись подъ мрачною скалой.
             Вотъ, думаю, забудутъ повелѣнья.
   
             94. Лишь въ той толпѣ я видѣлъ страхъ такой,
             Что, вышедши, оставивши Капрону,
             Увидѣла враговъ передъ собой.
   
             97. Прижавшися всѣмъ корпусомъ къ патрону.
             Со злобныхъ лицъ я взоровъ не спускалъ
             И только въ немъ я видѣлъ оборону.
   
             100. У всѣхъ крюки у ногъ; одинъ сказалъ:
             Хотите вы. чтобъ я багромъ вцѣпился?
             Да, подцѣпи!-- сонмъ гнусный отвѣчалъ.
   
             108. Но демонъ къ нимъ внезапно обратился,--
             Тотъ, что вступалъ въ переговоръ съ вождемъ.
             Стой, Скармильонъ! Чего ты возмутился?
   
             106. Идите, къ намъ промолвилъ онъ потомъ.
             По этою скалой вы не пройдете:
             Весь сводъ шестой въ развалинахъ кругомъ.
   
             109. Когда жъ впередъ вы все-таки идете,
             То по камнямъ вашъ путь: пробитый слѣдъ
             Черезъ скалу ближайшую найдете.
   
             112. Съ тѣхъ поръ, какъ здѣсь прохода больше нѣтъ,
             Вчера прошло, позднѣй пятью часами,
             Тысяча двѣсти шестьдесятъ шесть лѣтъ.
   
             115. Туда взглянуть своихъ пошло я съ вами:
             Быть можетъ тамъ кто изъ смолы встаетъ;
             Не бойтесь ихъ, ступайте межъ скалами.
   
             118. Калькабрина, Аликипо впередъ,
             Онъ продолжалъ,-- а также и Кавьяццо;
             Барбарчія десятокъ поведетъ.
   
             121 Зубастому, Чирьятто, Драгиньяццо,
             Фарфарелло, Граффиканте идти;
             Либикокко и Рубиканте -- Паццо
   
             124. Вокругъ смолы кипящей обойдти.
             Да спутники чтобъ были невредимы:
             Ихъ до моста другого провести.
   
             127. Наставникъ -- я вскричалъ -- мы кѣмъ хранимы?
             Что вижу вновь? Ты знаешь этотъ край,
             Не нужно ихъ, вездѣ пройдемъ одни мы....
   
             130. Когда ты мудръ, какъ прежде,-- наблюдай,
             Какъ всѣ на насъ скрежещутъ здѣсь зубами;
             Свирѣпые ихъ взгляды замѣчай.
   
             133. Онъ отвѣчалъ: Не трусь ты предъ врагами,
             Пусть какъ хотятъ они скрежещутъ тутъ
             Пугая тѣмъ лишь сверженныхъ грѣхами.
   
             136. Отрядъ свернулъ налѣво, но нейдутъ;
             Прижавъ языкъ, склонившись головою,
             Всѣ отъ начальника команды ждутъ --
   
             139. И данъ сигналъ пронзительной трубою.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

          Продолженіе пятаго вертепа: хитрость одного изъ мѣнялъ, увернувшагося отъ дьяволовъ.-- Что было причиной битвы между двумя демонами, надъ кипящей смолою, въ которой они увязли крылами и страшно обварились.

             1. Видалъ въ поляхъ я всадниковъ движенье:
             То штурмъ, то смотръ имъ предстоялъ норой,
             А иногда изъ битва отступленье.
   
             4. Видалъ наѣздъ на вашъ я край родной
             Аретинцы; въ набѣгахъ безпрестанныхъ
             Видалъ солдатъ и на турнирахъ бой.
   
             7. При громѣ трубъ, при звукахъ барабанныхъ,
             Подъ колоколъ и знаки крѣпостей,
             Какъ въ нашихъ то войскахъ и иностранныхъ.
   
             10. Но не видалъ, чтобъ, съ визгомъ дударей,
             Шла конница съ пѣхотой въ этомъ мірѣ,
             Иль при звѣздахъ эскадра кораблей.
   
             13. Мы съ десятью чертями (въ страшномъ клярѣ!)
             Пустились въ путь.-- по какъ же битъ безъ нлхъ!
             Въ церквяхъ -- съ святымъ, съ обжорою въ трактирѣ.
   
             16. Чтобъ видѣть всѣхъ и все, я глазъ своихъ
             Нe отрывалъ съ вертепа со смолою
             И сверженныхъ въ жаръ грѣшниковъ однихъ.
   
             19. Какъ иногда дельфины предъ грозою
             Знакъ подаютъ къ спасенью кораблей,
             Въ виду пловцовъ, согнувъ хребетъ дугою,--
   
             22. Такъ многія, изъ страждущихъ тѣней.
             Чтобъ боль унять, всплываютъ вверхъ спинами
             И молніей несутся въ глубь зыбей.
   
             25. Какъ изъ воды, въ канавѣ межъ камнями.
             Лягушки вверхъ головками торчатъ.
             Не выставя лапъ съ прочими частями,
   
             28. Такъ грѣшники, просунувшись, глядятъ".
             Но только къ нимъ Барбарчья обернется --
             Всѣ вмигъ въ смолу кипящую спѣшатъ.
   
             31. Я видѣлъ тамъ -- и нынѣ сердце бьется,--
             Какъ спрятаться несчастный опоздалъ;
             Такъ отъ другихъ лягушка остается.
   
             31. Граффиканте крючкомъ его поймалъ
             За клокъ волосъ, напитанныхъ смолою.
             И, вытащивъ, какъ выдру, показалъ.
   
             37. Всѣ имена тутъ посланныхъ со мною
             При вызовѣ еще я изучилъ
             И въ болтовнѣ дорогой межъ собою.
   
             40. Рубиканте! ужасный хоръ вопилъ,--
             Сдери съ него ты кожу осторожно;
             Ты бъ въ спину крюкъ сперва ему всадилъ!
   
             43. Я говорю: наставникъ, если можно,
             Узнай скорѣй, кто въ руки къ нимъ попалъ,
             Кого враги терзаютъ такъ безбожно?
   
             46. И, ставъ предъ нимъ, вопросъ вожатый далъ:
             Откуда ты и гдѣ твое рожденье?
             Я родился въ Наварѣ,-- отвѣчалъ --
   
             49. Но какъ отецъ-развратникъ все имѣнье
             И все свое здоровье профинтилъ,
             То къ барину я отданъ въ услуженье,
   
             52. Потомъ во дворъ къ Тебальдо поступилъ.
             Сталъ торговать монаршими дарами
             И въ кипятокъ за это угодилъ.
   
             55. Чиріато, съ кабаньими клыками,
             Торчащими изъ пасти по бокамъ,
             Нырнулъ однимъ и защелкалъ зубами!
   
             58. Какъ мышь, попалъ онъ въ лапы къ злымъ котамъ;
             Барбарчія сдавилъ его руками,
             Стой -- говоритъ -- вотъ я багромъ задамъ!
   
             61. И обратясь къ наставнику глазами:
             Разспрашивай, что хочешь, ты его,
             Пока еще -- промолвилъ -- цѣлъ предъ вами.
   
             64. И началъ вождь: Не знаешь ли кого
             Ты изъ латинъ въ своей смолѣ ужасной?
             Сейчасъ -- въ отвѣтъ -- я бросилъ одного;
   
             67. Въ сосѣдствѣ онъ съ отчизной ихъ прекрасной.
             Зачѣмъ и я такъ скрыться не умѣлъ
             Отъ всѣхъ когтей, отъ участи несчастной!
   
             70. Либикокко -- Довольно!-- заревѣлъ
             И, зацѣпивъ его крюкомъ за руки,
             Рванулъ -- кусокъ отъ локтя отлетѣлъ!
   
             73. И Драгиньяцъ намѣренъ быль для штуки
             За ноги сгресть; но вдругъ Декуріонъ
             Приподнялъ взоръ -- и кончились всѣ муки!
   
             76. Мой вождь, едва конвой быть усмиренъ,
             Спросилъ того, что весь еще къ открытой,
             Къ дымящейся былъ ранѣ обращенъ:
   
             79. Кого же ты, подъ вѣрною защитой,
             Оставилъ тамъ, пускаясь черезъ прудъ?
             Онъ отвѣчалъ: то фрате нашъ Гомита.
   
             82. Галлурецъ, воръ, всѣхъ гадостей сосудъ!
             Такъ поступилъ съ владѣтеля врагами,
             Что тѣ его и хвалятъ, и клянутъ.
   
             85. Конечно, онъ подкупленъ былъ деньгами,--
             Какъ говорятъ,-- да впрочемъ всюду онъ
             Не мелкій воръ, а царь былъ межъ ворами!
   
             88. Болтаетъ съ нимъ все про Сардинью донъ
             Микель Цанке -- владѣтель Логодоро.
             И какъ языкъ у нихъ не утомленъ?
   
             91. Ахъ, посмотри, какъ тотъ таращитъ взоры!...
             Скрежещетъ... Ахъ!.... еще-бъ я разсказалъ
             Но шелуди опять почешутъ скоро!....
   
             94. Прочь, коршунъ злой! начальникъ закричалъ
             Къ Фарфарелло, когда, водя глазами.
             Онъ грѣшнику ударъ ужь назначалъ.
   
             97. Хотите вы свиданья съ земляками?--
             Несчастный сталъ разсказъ свой продолжать --
             Съ тосканцами ломбардцевъ передъ вами
   
             100. Я, не сходя, одинъ могу созвать;
             Но лишь бы здѣсь имъ не бояться мщенья,
             Чтобъ только ихъ когтями не пугать.
   
             103. Я семерыхъ созву для развлеченья;
             Лишь стоитъ тутъ, чтобъ я имъ засвисталъ,
             Какъ свищемъ мы, плывя изъ заточенья.
   
             106. При этомъ носъ Каньяццо приподнялъ
             И говоритъ мотая головою:
             Вотъ выдумалъ, чтобъ улизнуть въ подвалъ!
   
             109. А тотъ, юля, вертясь передъ бѣдою --
             Я точно золъ -- въ отвѣтъ -- когда хотѣлъ
             Подвергнуть ихъ мученіямъ съ собою.
   
             113. Алекино, какъ видно, не стерпѣлъ:
             Когда-бъ ушелъ -- сказалъ онъ -- предъ глазами,
             То я бы въ слѣдъ, въ погонь не полетѣлъ
   
             115. И по смолѣ не сталъ бы бить крылами.
             Мы отойдемъ и станемъ за скалой:
             Посмотримъ, какъ ты разочтешься съ нами.
   
             118. Читатель, вотъ потѣха предъ тобой!
             Конвой глаза назадъ ужь обращаетъ
             И первый -- тотъ, что съ большею злобой.--
   
             121. Наваррецъ же минуту улучшаетъ
             И, пятками упершись, такъ прыгнулъ,
             Что мигомъ всѣхъ рѣшеній взбѣгаетъ!
   
             124. Его прыжокъ гнѣвъ въ демонахъ раздулъ;
             Тутъ больше всѣхъ обманутый сердился.
             Ты пойманъ! онъ вскричалъ и внизъ шагнулъ.
   
             127. Напрасный крикъ; ужь онъ ко дну спустился: --
             И на крилахъ не перегонишь страхъ!
             Отпрянулъ чортъ и кверху грудью взвился.
   
             130. Такъ утка вмигъ скрывается въ волнахъ,
             Чуть сокола завидитъ нападенье,
             И, лютый, онъ ширяетъ въ небесахъ.
   
             133. Калькабрина. пришедшій въ озлобленье,
             Пустился вслѣдъ,-- онъ видитъ предъ собой
             Одинъ предлогъ затѣять съ нимъ сраженье.
   
             136. И лишь исчезъ мѣняло подъ смолой,
             Съ товарищемъ сцѣпился онъ когтями,--
             Надъ пропастью вступили въ страшный бой!
   
             139. И этотъ грифъ, какъ кажется, съ когтями:
             Такъ ловко онъ соперника схватилъ,
             Что оба въ жаръ упали передъ нами;
   
             142. Но кипятокъ ихъ скоро примирилъ.
             Тутъ изъ смоли подъемъ ужь невозможенъ!
             Такъ глубоко всякъ крылья запустилъ.
   
             145. Барбарчія ужасно былъ встревоженъ:
             Онъ четырехъ съ баграми къ нимъ послалъ
             На тотъ курганъ, что ближе расположенъ,
   
             148. Со всѣхъ сторонъ сподвижникъ поспѣшалъ
             И, протянувъ багоръ свой надъ смолою,
             Почти уже сварившихся спасалъ.
   
             151. Мы бросили ихъ съ этою бѣдою.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Новый ужасъ Данте, преслѣдуемаго демонами.-- Нѣжныя заботы о немъ Виргилія.-- Шестой вертепъ: ханжи.

             1. Въ безмолвія, безъ всякой ужь защиты,
             Одинъ сперва, за нимъ потомъ другой,
             Тащились мы, какъ братья-минориты.
   
             4. И мнѣ тогда напомнилъ этотъ бой
             Эзопа баснь и съ нею наставленье.
             Какъ мышь плыла съ лягушкою одной.
   
             7. Словъ: "тутъ" и "здѣсь" по сходно такъ значенье,
             Какъ ссоры тѣ; насъ сходство поразитъ.
             Когда возьмемъ ихъ цѣликомъ въ сравненье.
   
             10. И какъ одна другую мысль родитъ,
             Такъ эта мысль такую возбудила,
             Что болѣе, чѣмъ прежній страхъ, страшитъ.
   
             13. Я думаю: Предъ нами злая сила
             Обманута, -- ну, просто стыдъ для нихъ!
             Навѣрное продѣлка всѣхъ взбѣсила.
   
             16. И если гнѣвъ привьется къ злобѣ ихъ.
             То такъ и псы за зайцемъ не бросались,
             Какъ бросятся они на насъ однихъ.
   
             19. Я чувствовалъ, что волосы поднялись
             Отъ ужаса на головѣ моей,--
             И говорю: Наставникъ, мы попались!
   
             22. Укрой меня какъ можно поскорѣй:
             Мнѣ кажется Мальбранке ужь за мною!
             Я такъ боюсь ихъ проклятыхъ когтей...
   
             25. Будь я стекло съ свинцомъ передъ тобою,
             Тебя -- въ отвѣтъ -- по такъ бы отразилъ,
             Какъ ты во мнѣ откликнулся дуптою.
   
             28. Въ мигъ этотъ мысль свою съ моей ты слилъ,
             У насъ однѣ и тѣже опасенья
             И потому я вотъ чѣмъ заключилъ:
   
             31. Когда тутъ склонъ не крутъ отъ разрушенья,
             То можемъ мы погони избѣжать,
             Спустись въ вертепъ другого отдѣленья.
   
             34. Онъ не успѣлъ еще всего сказать,
             Какъ увидалъ я демоновъ съ крылами:
             Они уже насъ стали догонять.
   
             37. Вожатый ной схватилъ меня руками,
             Какъ будто мать, когда со сна встаетъ,
             Услыша крикъ: горимъ, огонь надъ нами!--
   
             40. И на бѣгу она дитя беретъ,
             Не о себѣ заботяся -- о сынѣ,
             Хоть наготу и видитъ весь народъ!
   
             43. И съ высоты, усѣвшись на вершинѣ,
             Скользнулъ онъ внизъ, облокотясь спиной
             О бокъ скалы, спускавшейся къ долинѣ.
   
             46. Нѣтъ, и вода, съ такою быстротой,
             Чтобъ въ мельницѣ колесамъ дать движенье,
             Не падаетъ къ лопаткамь, внизъ струей,
   
             49. Какъ было тамъ наставника паденье;
             И онъ не такъ, какъ спутника, спустилъ,
             А снесъ меня, какъ бы свое рожденье.
   
             52. Едва ногой на ложе дна ступилъ,
             Ужь демоны надъ нами показались;
             Но для меня ихъ видъ не страшенъ былъ:
   
             55. Здѣсь промысломъ высокимъ назначались
             Тѣ пастыри лишь въ пятый ровъ скорбей
             И къ выходу пути ямъ заграждались.
   
             58. Вотъ встрѣтилъ я раскрашенныхъ тѣней:
             Онѣ кругомъ шли тихими шагами,
             Усталыя, съ слезами изъ очей.
   
             61. Всѣ въ стихаряхъ, съ какими-то мѣшками
             До самыхъ глазъ: стихарь съ мѣшкомъ такимъ
             Межъ кельнскими встрѣчаемъ чернецами.
   
             64. Снаружи онъ казался золотымъ;
             Внутри жъ свинецъ; нѣтъ тяжче одѣянья!
             Плащъ Фридриха -- солома передъ нимъ.
   
             67. Тяжелъ костюмъ для вѣчнаго страданья!
             Налѣво взявъ, мы шли съ толпой тѣней.
             Внимая ихъ печальныя рыданья.
   
             70. Несчастныя, подъ тяжестью плащей.
             Такъ тихо шли, что спутники предъ нами
             Мѣнялися съ движеніемъ ступней.
   
             73. И говорю: О вождь! окинь глазами
             Тутъ по пути, мученія подвалъ
             И укажи извѣстныхъ межъ тѣнями.
   
             76. И чуть языкъ тосканскій услыхалъ
             Одинъ изъ нихъ, какъ раздалось моленье:
             Сдержите шагъ, бѣгущіе межъ скалъ!
   
             79. Я сообщу о каждомъ наше мнѣнье.
             И, обратясь ко мнѣ, мой вождь сказалъ:
             Постой я съ нимъ идти имѣй терпѣнье.
   
             82. Двухъ горемыкъ тогда я увидалъ;
             Они догнать, какъ видно, насъ желали.
             Но тѣсный путь и грузъ ихъ замедлялъ.
   
             85. Догнавъ меня, они сперва молчали,
             Потомъ скосясь, взглянулись межъ собой,
             И вотъ одинъ другому прошептали:
   
             88. Онъ тешетъ такъ, какъ бы еще живой!
             А если мертвъ, то почему безъ столы
             Явился здѣсь предъ нашею толпой?
   
             91. Потомъ ко мнѣ: Тосканецъ, ты чрезъ долы,
             Чрезъ цѣпи горъ проникъ до слезъ ханжей.
             Скажи-жъ, кто ты свершившій путь тяжелый?
   
             94. Я родился -- въ отвѣтъ -- среди степей,
             Въ томъ городѣ, что надъ Арно прекрасной,
             И съ плотью я не разлученъ своей.
   
             97. Но кто же вы съ печалью не напрасной,
             Струящейся на вдавленныхъ щекахъ?
             И что за блескъ при горести ужасной?
   
             100. Одинъ въ отвѣтъ: Не роскошь на плечахъ,
             Не золото -- свинецъ! всѣ безъ изъятья
             Мы, какъ вѣсы, качаемся въ мѣшкахъ.
   
             103. Болонскіе веселые мы братья:
             Батлано я, Лодринго спутникъ мой.
             Твой городъ къ намъ простеръ свои объятья,
   
             106. Избравъ двоихъ въ правители страной.
             И точно мы отлично управляли:
             Гардинго въ томъ свидѣтель предъ тобой.
   
             109. И началъ я: О, братья! такъ печали...
             Но смолкъ: на три кола мой взоръ упалъ!
             Несчастнаго къ землѣ они прижали.
   
             112. Увидя насъ, онъ, скорчась, задрожалъ,
             Вся борода вздувалась отъ стенанья.
             Замѣтивъ то, Катлано мнѣ сказалъ:
   
             115. Осужденный на эти истязанья
             Въ судѣ совѣтъ далъ фарисеямъ злой,
             Чтобъ за народъ одинъ понесъ страданья.
   
             118. Онъ поперегъ пути лежатъ нагой.
             Какъ видишь ты, да тяжесть всѣхъ, нѣмѣя,
             Извѣдаетъ подъ каждою ногой.
   
             121. И тесть его той казнію злодѣя,
             И всякъ казненъ, кто мысль ихъ поддержалъ --
             Зерно всѣхъ бѣдъ для каждаго еврея.
   
             124. Виргинія тогда я увидалъ:
             Онъ въ вѣчности, надъ тѣмъ чья тѣнь распята.
             Съ презрѣніемъ, въ раздумій стоялъ.
   
             127. Потомъ спросилъ вождь плачущаго брата:
             Скажите намъ, когда есть власть сказать.
             Здѣсь нѣтъ-ли рва направо да возврата,
   
             130. Гдѣ бъ оба путь могли мы продолжать;
             Но чтобы намъ, изъ горестной пучины.
             Въ проводники злыхъ ангеловъ не брать?
   
             133. Ближайшій путь -- въ отвѣтъ -- чрезъ тѣ вершины:
             Отъ главныхъ стѣнъ идетъ хребетъ громадъ.
             Разрѣзавшій всѣ мрачныя долины.
   
             136. Здѣсь онъ прорытъ, обвалы скалъ торчатъ,
             И вы одни пройдете межъ камнями.
             Устлавшими все дно долинъ и скатъ.
   
             139. Съ минуту вождь взоръ опустилъ предъ нами
             И говорятъ: Поддѣлъ же, сорванецъ,
             Тотъ, что съ Крючковъ надъ грѣшными душами.
   
             142. Въ Болоньѣ есть разсказъ -- въ отвѣтъ чернецъ
             Что бѣсъ себя пороками прославилъ;
             Онъ. я слыхалъ, обманщикъ, лжи отецъ!
   
             145. Поспѣшно вождь свои шаги направилъ,--
             Въ немъ гнѣвъ лицо немного омрачилъ.
             И и тѣней подъ тяжестью оставилъ
   
             148. И по стопамъ безцѣннымъ поспѣшилъ.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Затруднительный переходъ, въ седьмой вертепъ. гдѣ наказывается святотатство.-- Превращенія и предсказанія о мятежахъ партій бѣлыхъ и черныхъ.

             1. Въ ту часть еще младенческаго года,
             Какъ солнца хвостъ смягчаетъ Водолей
             И сходитъ ночь скорѣе дня ухода;
   
             4. Какъ на землѣ морозъ сестры своей --
             Бѣляночки чертитъ изображенья,
             Но тупится уже перо у ней,--
   
             7. Поселянинъ, имѣвшій упущенья,
             Встаетъ, глядитъ на бѣлый снѣгъ въ поляхъ
             И бьетъ себя по бедрамъ съ огорченья.
   
             10. Придя домой, онъ мечется въ слезахъ,
             Что дѣлаетъ и самъ, бѣднякъ не впасть,
             Идетъ опять -- надежды лучъ въ глазахъ...
   
             13. Природа вдругъ наружность измѣняетъ!
             И въ радости беретъ свой посохъ онъ
             И стадо вновь на пастбу выгоняетъ.
   
             16. Такъ былъ и я поэтомъ пораженъ,
             Замѣтивъ въ немъ смущенье предъ собою
             И также вмигъ отъ раны исцѣленъ.
   
             19. Едва мой вождь достигъ моста со иною,
             Какъ на меня тотъ нѣжный взоръ вперялъ,
             Что въ первый разъ я встрѣтилъ подъ горою.
   
             22. Взмахнувъ рукой, онъ все сообразилъ
             И, разсмотри развалины сначала,
             Опять меня въ объятія схватилъ,
   
             25. Какъ тотъ, кому работа предстояла
             И кто уже обдумалъ подвигъ свой.
             Вождь перенесъ меня на верхъ обвала
   
             28. И, указавъ мнѣ на утесъ другой,
             Взберись -- сказалъ -- но испытай ты прежде,
             Не рухнетъ ли тотъ камень подъ тобой?
   
             31. Нѣтъ, не для тѣхъ, что въ тягостной одеждѣ
             Былъ этотъ путь,-- и мы едва взошли:
             Онъ -- тѣнь, а я съ поддержкою въ надеждѣ.
   
             31. И если бъ спускъ мы кратче не нашли.
             То не скажу, за что бы онъ принялся,
             А у меня ужь силы-бъ не снесли!
   
             37. Но какъ весь край Мальбольдже внизъ склонялся.
             Къ глубокому колодцу межъ валовъ,
             То бокъ одинъ въ вертепахъ понижался.
   
             40. И, наконецъ, въ награду всѣхъ трудовъ.
             Достигла мы послѣдняго предѣла,
             Гдѣ всю скалу пересѣкаетъ ровъ.
   
             43. Дыханіе такъ легкихъ ослабѣло.
             Когда взошелъ на верхнюю ступень.
             Что я присѣлъ: усталость одолѣла!
   
             46. Теперь стряхни -- сказалъ наставникъ -- лѣнь:
             Не на пуху, не лежа подъ шелками
             До славы ты достигнешь въ этотъ день,
   
             49. Кто жъ безъ нея жизнь тянетъ между вами,
             Тотъ за собой бросаетъ меньше слѣдъ,
             Чѣмъ въ небѣ дымъ, чѣмъ пѣна межъ волнами.
   
             52. Вставь, побѣди усталость въ безднѣ бѣдъ.
             Всегда въ борьбѣ будь духомъ ты бодрѣе:
             При мужествѣ изнеможенья нѣтъ.
   
             55. Здѣсь лѣстница для насъ еще длиннѣе
             И не конецъ труду; я все сказалъ.
             Воспользуйся совѣтомъ ты скорѣе.
   
             58. Тогда опять пріободрясь, я всталъ
             И говорю: иди, я за тобою'
             Я больше силъ, чѣмъ было, показалъ,
   
             61. И мы пошли изрытою скалою;
             Она была гораздо круче той,
             Что я уже оставилъ за собою.
   
             64. Я шелъ, ведя съ нимъ разговоръ порой.
             Чтобъ лучше скрыть свое изнеможенье,
             Вдругъ изо рва, безъ жалобъ, слышу стонъ глухой:
   
             67. Не знаю, какъ онъ высказалъ мученье.
             Хотя вверху, на сводѣ я стоялъ,
             Но въ голосѣ звучало изступленье.
   
             70. Нагнулся я, но мракъ не пропускалъ
             Во рву до дна взоръ путника живого.
             Сведи меня, наставникъ!-- я сказалъ,--
   
             73. Сойдемъ въ тотъ кругъ, со стѣнъ моста большого:
             Тутъ слышу я и не могу понять.
             Увидѣвши, не различу другого.
   
             76. Я дѣйствіемъ здѣмь буду отвѣчать --
             Онъ говоритъ подобныя желанья
             Въ молчаніи должны мы исполнять.
   
             79. Опустясь съ моста, по тѣмъ мѣстамъ стенанья,
             Гдѣ онъ къ восьмой оградѣ примыкалъ.
             Я обозрѣлъ вертепъ и всѣ страданья.
   
             82. Тамъ множество я змѣй встрѣчалъ
             Такихъ сортовъ, съ такими головами,
             Что, вспомня, ледъ всю кровь мою сковалъ.
   
             85. Пусть Ливія не славится песками!
             Въ нихъ тмы хелидръ, якуль, ченкри, фарей
             И амфисбенъ кишатъ всегда клубами:
   
             88. Но никогда, въ пескахъ ея степей,
             У красныхъ водъ и въ царствѣ эѳіопа.
             Не видѣли еще подобныхъ змѣй.
   
             91. Средь этого змѣинаго потопа
             Сонмъ душъ бѣжалъ испуганный, нагой.
             Не находя нигдѣ геліотропа!
   
             91. И связаны ихъ руки за спиной
             Облегшими, вокругъ боковъ, змѣями,--
             У каждой хвостъ сходился съ головой.
   
             97. Одна изъ змѣй бросается предъ нами
             На грѣшника, уставшаго бѣжать,
             И жалитъ тамъ, гдѣ шеи связь съ плечами,
   
             100. О, І нельзя такъ скоро написать.
             Какъ вспыхнулъ онъ и въ пепелъ обратился!
             Но только сталъ жаръ этотъ угасать,
   
             103. Какъ пепелъ самъ собой соединился
             И на землѣ, изъ мелкихъ угольковъ,
             Въ тѣнь прежнюю опять преобразился.
   
             106. Такъ, по словамъ великихъ мудрецовъ.
             Лишь фениксъ умиралъ и возрождался,
             Доживши пять назначенныхъ вѣковъ.
   
             109. Не хлѣбомъ онъ и не травой питался,
             Но аммою и ладона слезой;
             Въ его костеръ нардъ съ мирромъ собирался.
   
             112. Какъ человѣкъ, припадками больной,
             Ботъ знаетъ какъ лишается сознанья
             И падаетъ подбитый силой злой;
   
             115, Но вставъ опятъ, не чувствуетъ страданья,
             Дивится самъ усталости своей,
             Глядитъ на все и издаетъ стенанья;--
   
             118. Такъ грѣшникъ всталъ предъ нами среди змѣи.
             О Господи! какъ строгъ твой безпристрастный.
             Предвѣчный судъ въ обители скорбей!
   
             121. Вождь грѣшника спросилъ: Ты кто несчастный?
             И тотъ въ отвѣтъ: Недавно я упалъ
             Низвергнутый съ Тосканы въ зѣвъ ужасный.
   
             124. Я жизнь скотовъ людской предпочиталъ:
             Ванни Фуччи -- прямой лошакъскотина!--
             Цистою я берлогою считалъ.
   
             127. И я вождю: Какая же причина,
             Что онъ сюда на казнь осужденъ былъ?
             Мнѣ, кажется, его знакома мина.
   
             130. Зашила то, онъ шагу не ступилъ:
             Но вдругъ его лицо стыдомъ покрылось,
             Чуть на меня глаза онъ обратилъ
   
             133. И говоритъ: О, сколько мукъ открылось!
             Такъ не страдалъ стоящій предъ тобой
             Въ тотъ день, какъ жизнь земная прекратилась.
   
             136, Но не могу вопросъ отринуть твой:
             Низверженъ я сюда за похищенье
             Изъ ризницы всей утвари святой.
   
             139. На друга взвелъ я это преступленье!
             Не радуйся, вернувшись съ мрачныхъ странъ,
             Что встрѣтилъ здѣсь мое ты униженье,--
   
             142. А выслушай: я вижу сквозь туманъ...
             Пистоя къ вамъ всѣхъ черныхъ изгоняетъ
             И обновитъ Флоренція гражданъ.
   
             145. Изъ Магры Марсъ пары приподнимаетъ,
             Всѣ облака становятся чернѣй;
             Идутъ, идутъ -- и буря облегаетъ
   
             148. Порывисто поля Пичены всей;
             Тамъ ураганъ внезапно разразится
             И поразитъ всѣхъ Бѣлыхъ средь полей.
   
             151. Отъ этихъ словъ ты долженъ огорчиться.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Продолженіе седьмого вертепа: Какусъ въ видѣ кентавра.-- Удивительное превращеніе человѣка къ змѣю и змѣи въ человѣка.

             1. И, наконецъ воръ, высказавъ такъ много,
             Взялъ руки вверхъ и шишъ мнѣ показалъ,
             Произнося ругательства на Бога.
   
             4. Но змѣй одинъ -- я такъ любить ихъ сталъ --
             Вкругъ шеи легъ, какъ бы сказать желая:
             Не допущу, чтобъ дальше продолжалъ!
   
             7. А на рукахъ виситъ змѣя другая,
             Скрутивши ихъ, сжавъ грѣшника всего --
             И недвижимъ онъ сталъ, изнемогая.
   
             10. О, гнусная Пистоя! отчего
             Не сгинешь ты въ огнѣ съ лица земного
             За весь посѣвъ разврата твоего!
   
             13. Прошедши адъ, край сумрака ночного.
             Я даже въ томъ, что съ ѳивскихъ стѣнъ упалъ,
             Не находилъ безбожія такого.
   
             16. Не вымолвивъ ни слова воръ бѣжалъ
             И я опять съ кентавромъ повстрѣчался.
             Гдѣ дерзкій, гдѣ? онъ въ ярости кричалъ.
   
             19. Не думаю, чтобъ въ Мареммѣ собрался
             Рой столькихъ змѣй, какой на немъ кишѣлъ
             До самыхъ мѣстъ, сдѣ образъ нашъ начался.
   
             22. А на плечахъ его драконъ сидѣлъ
             Съ широкими, раскрытыми крилами
             И пламенемъ на встрѣчныхъ онъ шипѣлъ.
   
             25. Вождь говоритъ: То Какусъ передъ вами!
             Кровь озеромъ не разъ злодѣи разлилъ
             У Авентинъ подъ грозными скалами.
   
             28. Онъ не въ одинъ путь съ братьями вступилъ.
             Лишь оттого, что стадо ли вершинѣ.
             Съ сосѣднихъ пастбъ обманомъ утащилъ --
   
             31. И встрѣтилъ месть въ геракловой дубинѣ:
             Изъ ста его ударовъ не слыхалъ
             И десяти несчастный при кончинѣ!
   
             34. Кентавръ ушелъ, чуть это вождь сказалъ.
             Изъ-подъ моста три духа къ намъ пристали.
             Но ихъ ни я, ни спутникъ не видалъ,
   
             37. Пока они: Кто вы? не закричали.
             Тогда разсказъ наставникъ прекратилъ
             И оба мы внимательнѣе стали.
   
             40. Я въ жизни ихъ нигдѣ не находилъ,
             Но невзначай -- могло же такъ случиться --
             Назвавъ одинъ по имени спросилъ:
   
             43. Чіанфа -- ай! куда успѣлъ ты скрыться?
             И я къ губамъ приставилъ палецъ свой.
             Чтобъ вождь не могъ услыша ошибиться.
   
             46. Не удивишь меня читатель мой,
             Когда не вдругъ повѣришь ты разсказу;
             Сомнительно --но все было предъ мной.
   
             49. Пока тѣней я не спускаю съ глазу,
             Бросается къ нимъ шестиногій змѣй
             И вотъ одну онъ обвиваетъ съ разу.
   
             52. Межъ среднихъ лапъ сдавилъ животъ у ней,
             А руки сгребъ переднихъ лапъ когтями.
             Вцѣпясь въ лицо зубами до костей;
   
             55. Вдоль нотъ припалъ онъ задними ногами,
             Сквозь ляшекъ хвостъ широкій пропустилъ
             И вытянулъ до шеи межъ плечами.
   
             58. Такъ дерева и плющъ бы не обвилъ.
             Какъ страшный гадъ къ несчастному прижался
             И тѣло все въ объятіяхъ скрутилъ.
   
             61. Потомъ въ одно и духъ, и змѣй смѣшался;
             Какъ съ воскомъ воскъ, сливались ихъ цвѣта,
             И тотъ, и тотъ не тѣмъ, чѣмъ былъ, казался!
   
             64. Такъ на огнѣ, какъ будто чернота
             Зажженный листъ бумаги застилаетъ --
             Не черенъ онъ, но бѣлизна не та.
   
             67. И двухъ другихъ все это поражаетъ.
             Аньель!-- кричатъ -- не схожъ онъ самъ съ собой:
             Ни одного, ни двухъ не представляетъ.
   
             70. Двѣ головы сливаются въ одной
             И плоть одна изъ двухъ образовалась,
             Въ одномъ лицѣ два вида предо мной!--
   
             73. Изъ четырехъ -- лишь двѣ руки осталось;
             Ступни, животъ и съ грудью корпусъ весь
             Въ какіе-то все члены превращалось!
   
             76. Весь прежній видъ уже совсѣмъ исчезъ:
             Два существа, казалось, составляетъ,
             Не бывъ однимъ, шагавшая та смѣсь.
   
             79. Какъ ящерца, чуть лѣто наступаетъ,
             Бросая кустъ, съ-подъ солнечникъ лучей
             Вмигъ молніей тропу перебѣгаетъ,--
   
             82. Такъ къ двумъ тѣнямъ другой тащился змѣй:
             Пылающій, весь мертвенно-багровый,
             Съ хвостомъ зерна перцоваго чернѣе.
   
             85. Одну изъ нихъ тамъ жалитъ змѣй суровый.
             Чѣмъ кормимся въ утробѣ до родовъ,
             И распростертъ предъ змѣемъ грѣшникъ новый.
   
             88. Ужаленный съ змѣи не свелъ зрачковъ;
             Недвижимъ, нѣмъ, какъ въ лихорадкѣ бился
             И все зѣвалъ, какъ бы уснуть готовъ.
   
             91. Онъ въ змѣя весь, а змѣй въ него вперился:
             У змѣя ртомъ, у тѣни съ язвъ струей
             Шелъ кверху дымъ и тамъ соединялся.
   
             94. Молчи Луканъ, разсказъ ничтоженъ твой
             О бѣдствіяхъ Назидія съ Сабеллой
             И выслушай отчетъ правдивый мой.
   
             97. Не говори, Овидій устарѣлой,
             Какъ Кадмъ въ змѣю, а Аретуза въ токъ
             Превращены твоею музой смѣлой.
   
             100. Ты никогда перемѣнить не могъ
             Природы двухъ существъ одну другою
             И плоть на плоть отъ головы до догъ.
   
             103. Такъ человѣкъ видъ обмѣнилъ съ змѣею:
             Сперва свой хвостъ гадъ тихо раздвоятъ.
             А раненый ступню сдвигалъ съ ступнею.
   
             106. И до того онъ ноги, ляшки сжалъ,
             Что признака въ разрѣзѣ не осталось
             Того, что ихъ такъ долго раздѣлялъ.
   
             109. А между тѣмъ въ хвостѣ все замѣнялось:
             Фигуру ногъ я могъ ужь различать,--
             Тотъ все твердѣлъ, а въ этомъ все смягчалось.
   
             112. И видѣлъ я, какъ въ столько сокращать
             До самыхъ плечъ сталъ руки осужденный,
             Во сколько гадъ могъ ноги выдвигать.
   
             115. Потомъ межъ ногъ, весь сморщенный, скрученный,
             Составился секретный членъ мужской,
             На зло двумя котомками снабженный.
   
             118. Межъ тѣмъ, какъ дымъ даетъ имъ цвѣтъ другой
             И змѣя въ пухъ прозрачный одѣваетъ,
             Чѣмъ былъ покрытъ ощипанный больной,
   
   
             121. Одинъ встаетъ, другой ползти желаетъ,
             Не отводя другъ съ друга дикой взглядъ:
             Подъ нимъ вся плоть наружность измѣняетъ.
   
             124. Вдругъ вытянулъ съ висковъ привставшій гадъ
             Все рыло вверхъ и отъ излишка кожи
             Два уха съ щекъ ростутъ уже назадъ!
   
             127. А изъ того, что не отвисло въ рожѣ,
             Поднялся носъ и округлялся ротъ --
             Во всѣхъ чертахъ на грѣшника похоже!
   
             130. Лежащаго лицо въ длину ростетъ,
             На головѣ ушей уже не стало,
             Какъ вмигъ рожковъ улитки не стаетъ.
   
             133. Срослось змѣи раздвоенное жало,
             А грѣшника раздвоился языкъ
             И облако изъ дыму вдругъ пропало.
   
             136, Какъ страшный гадъ, духъ грѣшника сталъ динъ,
             Со свистомъ онъ направился въ долину;
             И плюнулъ змѣй, и головой поникъ.
   
             139. Къ бѣжавшему поворотилъ онъ спину.
             Пусть тамъ -- сказалъ -- гдѣ ползалъ а съ тоской,
             Буозо всю размыкаетъ кручину.
   
             142. Такъ видѣлъ я въ разсѣлинѣ седьмой
             Обмѣну тѣлъ -- и новость тѣхъ видѣній
             Да извинитъ разсказъ безцвѣтный мой.
   
             115. Мой взоръ ослабъ, умъ сбился отъ волненій,
             Но не могли такъ тѣни убѣжать.
             Чтобъ не успѣлъ замѣтить я мученій
   
             148. И Пуччіо Шіанкато узнать.
             Онъ тотъ, чья плоть видъ прежній сохранила.
             Тогожъ, кому тутъ суждено ползать,
   
             151. Оплакала несчастная Гавилла.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Восьмой вертепъ: коварные совѣтники.-- Разсказъ Улиса объ окончаніи его путешествія, несходный съ описаніемъ въ Одиссеѣ. Говоря о плаваніи въ моряхъ противоположнаго полушарія, поэтъ намекаетъ на возможность открытія новой земли.

             1. Флоренція! гордись громадной властью:
             Земля, моря подъ сѣнью крылъ твоихъ,
             А именемъ гремитъ весь адъ къ несчастью!
   
             4. Въ числѣ воровъ пять согражданъ такихъ,
             Что стыдно мнѣ было въ вертепѣ этомъ,--
             Да не великъ и твой почетъ чрезъ нихъ.
   
             7. Когда же сны правдивы предъ разсвѣтомъ,
             Узнаетъ ты -- и скоро, можетъ быть,
             Что Прато намъ желаетъ съ цѣлымъ свѣтомъ.
   
             10. И ежели пора въ бѣдахъ намъ быть,
             То пусть онѣ нагрянуть предъ тобою:
             Подъ старость мнѣ грустнѣе ихъ сносить.
   
             13. Мы. вновь идемъ той лѣстницей крутою.
             Гдѣ мы сперва спускались по зубцамъ
             И вождь опять увлекъ меня съ собою.
   
             16. Пустынный путь я продолжалъ по рвамъ,
             По трещинамъ и по камнямъ обвала:
             Везъ рукъ теперь не вывести поганъ!
   
             19. Тогда меня печаль одолѣвала,
             И вновь грущу, чуть вспомню обо всёмъ:
             Я въ памяти все прохожу сначала,
   
             22. Чтобъ, слѣдуя за мудростью вождёмъ,
             Благъ не терять указанныхъ звѣздою
             И не имѣть мнѣ зависти ни въ чемъ.
   
             25. Какъ, отдохнувъ, крестьянинъ подъ горою,
             Въ тѣ дни, когда свѣтила чудный шаръ
             Пьётъ дольше свѣтъ отрадный надъ землёю,
   
             28. Когда летитъ на смѣну мухъ комаръ,
             Глядитъ вокругъ и видитъ, средь долппы,
             Тмы червячковъ блестящихъ, словно жаръ;--
   
             31. Такъ я огня увидѣлъ съ той вершины,
             Откуда былъ открытъ и освѣщенъ
             Восьмой вертепъ до глубины лучины.
   
             34. Какъ тотъ, что былъ медвѣдями отмщенъ.
             Зрѣлъ Илію на колесницѣ въ полѣ,
             Зрѣлъ, какъ пророкъ на небо вознесенъ
   
             37. И взоръ его не могъ слѣдить ужь долѣ:
             Онъ наверху лишь пламень различалъ,
             Промчавшійся, какъ облако -- не болѣ.
   
             40. Такъ въ глоткѣ рва огни неслись межъ скалъ,
             Духъ грѣшниковъ въ купинахъ заключался,
             Какъ добычу, ихъ пламенникъ скрывалъ.
   
             43. Ставъ на краю моста, я любовался,
             И еслибы не уперся въ гранитъ,
             То безъ толчка-бъ тутъ въ бездну оборвался.
   
             46. Вниманіе вождь видя -- говоритъ; --
             Во всѣхъ огняхъ несчастные въ неволѣ,
             Ихъ гложетъ жаръ, которымъ духъ прикрытъ.
   
             49. Наставникъ мой, разсказъ о страшной долѣ
             Меня -- въ отвѣтъ -- вполнѣ тутъ убѣдилъ,
             Но я прошу, чтобъ передалъ ты болѣ:
   
             52. Кого огонь раздвоенный укрылъ.
             Пылая такъ, какъ на кострѣ высокомъ,
             Гдѣ Этеоклъ месть къ брату не забылъ?
   
             55. Онъ отвѣчалъ: На казнь, во рву глубокомъ,
             Улисъ и Діомедъ, изъ чудныхъ странъ,
             Сошлися въ немъ, какъ въ замыслѣ жестокомъ.
   
             58. Ихъ пламя сжетъ за гнусный ихъ обманъ,
             За то, что конь ввезенъ за тѣ ограды
             Откуда выведенъ былъ родъ Римлянъ.
   
             61. За хитрость, ложь -- чрезъ что, лишась отрады,
             Дейдаміей оплаканъ здѣсь Ахиллъ
             И наконецъ за воровство Паллады!
   
             64. Когда-бъ разсказъ сквозь жаръ возможенъ былъ --
             Я говорю,-- то тысячью-бъ мольбами
             Тебя сто разъ наставникъ я просилъ:
   
             67. Дать выждать мнѣ, пока пройдетъ предъ нами,
             Тотъ пламенникъ съ раздвоеннымъ верхомъ;
             Ты видишь самъ желанье быть съ тѣнями.
   
             70. А онъ въ отвѣтъ: въ желаніи твоемъ
             Похвально все; я просьбу исполняю,
             Но удержись съ своимъ ты языкомъ
   
             73. И предоставь мнѣ рѣчь вести, какъ знаю;
             Да грѣшники, бывъ греками, съ тобой
             Не заведутъ бесѣды, полагаю.
   
             76. Лишь пламенникъ сталъ наравнѣ со мной,
             И вождь нашелъ удобную часть круга,
             Какъ услыхалъ я разговоръ такой:
   
             79. О скрытые, въ одномъ огнѣ, два друга!
             Быть можетъ, вамъ я въ жизни услужилъ,--
             Мала ль была, иль велика услуга,
   
             82. Когда въ стихахъ высокихъ говорилъ,
             Не двигайтесь -- пусть скажетъ похожденье
             Одинъ изъ васъ, гдѣ самъ себя сгубилъ.
   
             85. И древній рогъ огня пришелъ въ движенье,
             Зарокоталъ, вершиною поникъ,
             Какъ будто вѣтръ въ немъ возбудилъ волненье.
   
             88. Туда, сюда качнулся, какъ языкъ,
             Собравшійся съ бесѣдою своею,
             И раздались слова и звуки вмигъ;
   
             91. Когда, чрезъ годъ, оставилъ я Цирцею,
             На тѣхъ мѣстахъ, вблизи Гаэты той,
             Что довелось назвать потомъ Энею,--
   
             94. Не удержалъ меня ни сынъ родной,
             Ни долгъ къ отцу, ни съ Пенелопой счастье.
             Сулившее отраду и покой.
   
             97. Гонимый вновь, встрѣчая лишь ненастье,
             Я свѣтъ узнать желаніемъ горѣлъ,
             Всѣ радости и всякое несчастье!
   
             100. Въ открытое я море полетѣлъ
             На кораблѣ съ немногими друзьями:
             Не каждый быть со мною захотѣлъ.
   
             103. Испанія, Марокко предъ глазами,
             Сардинія и много острововъ,
             Среди пучинъ, обрызганныхъ волнами.
   
             106. Ужь были мы всѣ старческихъ годовъ,
             Когда къ тому проливу подплывали,
             Гдѣ грань Гераклъ поставилъ изъ столбовъ,
   
             109. Какъ знакъ людямъ, чтобъ дальше не дерзали'
             Севилія осталася правѣй,
             Налѣво мы Цеуту миновали.
   
             112. Друзья -- вскричалъ дружинѣ я своей --
             Сто тысячъ бѣдъ мы испытали съ вами
             И къ западу пришли на склонѣ дней.
   
             115. Ужели мы теперь лишимся сами
             Отрады міръ тотъ безъ жильцовъ узнать,
             Что тамъ лежитъ за солнцемъ, за морями!
   
             118. О вспомните смой славный родъ опять!
             Вы рождены не жизнью жить скотскою,
             Но для того, чтобъ знанія стяжать.
   
             121. И до того я рѣчью небольшою
             Товарищей въ пути одушевилъ,
             Что послѣ самъ не сладилъ бы съ толпою.
   
             124. И на востокъ нашъ руль поворотилъ...
             На веслахъ мы неслись съ пути прямого,
             Какъ на крылахъ -- корабль всё влѣво плылъ.
   
             127. Ужь видитъ ночь близь полюса другого
             Хоръ новыхъ звѣздъ; нашъ полюсъ западалъ
             Все ниже, чуть не до чела морского.
   
             130. Уже пять разъ свѣтъ мѣсяца мерцалъ
             И снова тухъ на небѣ, надъ волнами.
             Съ тѣхъ поръ какъ я за рубежомъ блуждалъ.
   
             133. И вдругъ гора явилась передъ нами!
             Она вдали казалась мнѣ такой,
             Какихъ еще не видѣлъ межъ горами.
   
             136. Въ восторгѣ мы; но радость -- предъ бѣдой!
             Тамъ на землѣ ужасный вихрь поднялся
             И въ бортъ хватилъ у мачты небольшой.
   
             189. Три раза нашъ корабль въ волнахъ вращался
             Въ четвертый носъ приподнялъ -- и упалъ
             Кормою внизъ, и такъ уже остался,
   
             142. Пока его не скрылъ изъ виду валъ.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Тѣже мѣста.-- Взглядъ на политическое состояніе городовъ. Романьи происшедшее отъ различныхъ измѣненіи.-- Жизнь графа Гвидо де-Монтефельтро, бывшаго сперва воиномъ, а потомъ монахомъ.-- Казнь его за коварный совѣтъ.

             1. Ужь пламенникъ сталъ прямъ, недвижимъ снова,
             И лишь ему дозволилъ мой поэтъ,
             Оставилъ насъ, не вымолви ни слова.
   
             4. Тогда другой, явясь за этимъ въ слѣдъ,
             Мой взоръ привлекъ вновь на концы кривые,--
             Внутри его былъ слышенъ странный бредъ.
   
             7. Какъ быкъ взревѣлъ въ Сициліи "первые,
             (Что истинно) стенаніемъ того.
             Чей далъ рѣзецъ ему черты живыя,--
   
             10. Какъ голосомъ страдальца самого,
             Онъ выразилъ, хотя былъ изъ метала.
             Всѣ ужасы мученья своего,
   
             13. Такъ сердца скорбь душа та выражала
             Не находя сперва пути словамъ,
             И въ трескъ огня свой голосъ превращала.
   
             16. Но только рѣчь вверху прорвалась къ намъ.
             Какъ съ языкомъ огонь зашевелился
             И далъ просторъ взволнованнымъ слезамъ.
   
             19. О ты, къ кому я съ просьбой обратился --
             Ломбардецъ тотъ;-- мы слышимъ -- что сказалъ:
             Теперь ступай, ужь я съ тобой простился.
   
             22. Быть можетъ, я немного опоздалъ.
             Остановись, поговори со мною,
             Ты видишь самъ, какъ я того желалъ.
   
             25. Когда теперь низвергнутъ ты судьбою
             Изъ чудныхъ странъ латинскихъ въ міръ слѣпой --
             Съ тѣхъ мѣстъ и я принесъ грѣхи съ собою --
   
             28. Скажи; тамъ миръ въ Ромаши, иль бой?
             Я родился въ Урбино межъ горами,
             Откуда Тибръ течетъ своей волной.
   
             31. Еще склонясь, я слушалъ со слезами,
             Какъ вдругъ толкнувъ, мнѣ говоритъ поэтъ:
             Ты отвѣчай -- латинецъ передъ нами.
   
             34. И началъ и имѣя ужъ отвѣтъ
             Для грѣшника заранѣе готовой:
             О узникъ -- духъ, одѣтый въ пламя бѣдъ!
   
             37. Романія твоя, какъ край суровой,
             Безъ распрь, въ сердцахъ тирановъ, но была,
             Но тамъ еще войны не слышно новой.
   
             40. Въ Равеннѣ жизнь идетъ, какъ прежде шла.
             Теперь орелъ Поленты въ ней гнѣздится
             И Червія подъ крылья прилегла.
   
             43. Твой городъ тотъ, что мужествомъ гордится,
             Французовъ рать сложивъ въ гробу одномъ,
             Подъ лапами зелеными томится.
   
             46. Верруккіо, песъ старый со щенкомъ,
             Терзавшіе Монтанью безпримѣрно,
             Понижали весь сокъ зубами въ немъ.
   
             49. Но въ городахъ Ламоне и Сантеряо
             Левъ изъ гнѣзда, по бѣлому, что годъ,
             То съ покой партіей, въ связи навѣрно!
   
             52. А городокъ, гдѣ Савіо течетъ,
             Какъ межъ равнинъ и горъ, всѣ годы эти,
             Межъ вольностью и рабствомъ жизнь ведётъ.
   
             55. Но это же ты? Не откажи въ отвѣтѣ,
             Какъ я тебѣ ни въ чемъ не отказалъ --
             И да живётъ твое тамъ имя въ свѣтѣ,
   
             58. И пламенникъ опять пророкоталъ --
             Туда, сюда качнулся онъ въ вершинѣ
             И этими словами отвѣчалъ:
   
             61. Подумай я, что говорю въ кручинѣ
             Предъ тѣмъ, что въ міръ воротится опять,
             То пламень мой не шевельнулся бъ нынѣ;
   
             64. Но какъ никто не могъ еще бѣжать,
             Какъ говорятъ, изъ гибельной пещеры,
             То безъ стыда готовъ я отвѣчать.
   
             67. Бывъ воиномъ, вступилъ я въ кордельеры
             И полагалъ снастаса подъ шнуркомъ;
             Да, не были бъ мечты моя химеры;
   
             70. Верховный жрецъ -- будь зло ему во всемъ!--
             Въ старинный грѣхъ повергъ меня у цѣля:
             Попался я, но выслушай на чемъ.
   
             73. Пока еще я жилъ въ костяхъ и тѣлѣ --
             Ихъ только мнѣ и удѣлила мать --
             Не львомъ я былъ,-- лисой во всякомъ дѣлѣ.
   
             76. Я такъ успѣть всѣ хитрости узнать.
             Такъ изучилъ всѣ скрытые обходы.
             Что цѣлый міръ сталъ обо мнѣ кричать!
   
             79. Но только тѣ настали въ жизни годы,
             Когда пора, спустивши паруса
             И спасти снявъ, укрыться отъ невзгоды,
   
             82. Все прежнее кололо мнѣ глаза;
             Я каялся, винясь бъ грѣхахъ злодѣевъ....
             Увы! я могъ увидѣть небеса!
   
             85. Владыка нашъ,-- всѣхъ новыхъ фарисеевъ
             Въ то время шелъ войной на Латеранъ;
             Не сарацинъ онъ билъ и не евреевъ:
   
             88. Врагами онъ считалъ тутъ христіанъ.
             Никто не шелъ подъ Акру на сраженья
             И не спѣшилъ на торжище въ Суданъ.
   
             91. Верховный чинъ, всю святость постриженья
             И то, что я подъ вервіемъ ужь чахъ --
             Онъ все забылъ въ порывѣ озлобленья!
   
             94. Какъ Констанинь въ сорактинскихъ горахъ
             Къ Сильвестру шелъ спасаться отъ проказы,
             Такъ пастырь вашъ пришелъ ко мнѣ въ слезахъ --
   
             97. Да излечу отъ гордости заразы:
             Просилъ совѣтъ, но я предъ нимъ молчалъ,
             За пьяный вздоръ считая эти фразы.
   
             100. Сомнѣнья брось -- онъ снова умолялъ --
             Заранѣе твой грѣхъ я отпускаю,
             Лишь научи, чтобъ Палестрино палъ!
   
             103. Я рай запру я отопру, какъ знаю.
             На это два ключа я получилъ:
             Предмѣстникъ мой пѣны не вѣдалъ раю.
   
             106. И доводомъ такимъ онъ убѣдилъ:
             Притомъ совѣтъ мнѣ выгоднѣй молчанья....
             Отецъ -- сказалъ -- когда ты разрѣшилъ,
   
             109. То выслушай, не въ видѣ назиданья,
             Но чтобъ тріумфъ съ престола видѣть свой:
             Все обѣщай -- забудь про обѣщаньи!
   
             112. Чуть умеръ я. пришелъ Францискъ за мной,
             Но херувимъ изъ черныхъ появился
             И говоритъ: не тронь его -- онъ мой:
   
             115. Онъ внизъ, въ число убогихъ сподобился
             За то, что далъ лукавый тутъ совѣтъ,--
             Съ тѣхъ поръ ужь я за волосы вцѣпился.
   
             118. Спасенія безъ покаяніи нѣтъ,
             А каяться, грѣшивши невозможно
             И соглашать противная не слѣдъ!
   
             121. О горе мнѣ! Онъ сгребъ меня безбожно
             И заревѣлъ: ты, можетъ быть, не зналъ.
             Что мыслимъ мы по логикѣ недожно?
   
             124. Принесъ сюда и здѣсь Миносу сдалъ.
             Тотъ восемь разъ хвостомъ своимъ обвился
             И въ ярости его зубами сжалъ.
   
             127. Въ огонь!-- кричитъ -- и въ жаръ я погрузился.
             Вотъ почему я душу тамъ по спасъ
             И въ этой тутъ одеждѣ очутился.
   
             130. Чуть пламенникъ окончилъ свой разсказъ.
             Опять вертясь, крутя вверху концами,
             Онъ двинулся со стонами отъ насъ.
   
             183. И мы прошли со спутникомъ скалами
             Туда, гдѣ сводъ другой лежалъ межъ горъ,
             Чрезъ новый ровъ, раскинутый предъ нами.
   
             136. Тамъ муки тѣхъ, что сѣяли раздоръ.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Девятый вертепъ восьмого круга: сѣятели раскола и поджигатели раздора.-- Магометъ, Али. Бертранъ де-Бортъ

             1. О, кто бы могъ, хотя бы не стихали.
             Хотя въ простомъ разсказѣ передать
             Увѣчья, кровь, увидѣнныя нами!
   
             4. Ничей языкъ не въ силахъ разсказать,
             Ни наша рѣчь, ни умъ не такъ развиты.
             Чтобъ этотъ родъ явленій созерцать.
   
             7. Когда-бы тѣхъ, чьей кровію облиты,
             Апуліи поля, я вновь собралъ,
             Иль тѣхъ, что въ томъ бою еще убиты,
   
             10. Гдѣ съ рукъ Римлянъ, врагъ столько колецъ снялъ,
             Что съ добычей отправилъ ихъ возами,
             Какъ не грѣша Титъ Ливій описалъ,--
   
             13. И тѣхъ кого, подъ санями горами,
             Наголову разбилъ Роберъ Гискаръ.
             И тѣхъ, что степь усѣяли костями
   
             16. У Челеранъ. гдѣ въ самый битвы жаръ,
             Апулійца мерзавцами явились --
             И тѣхъ, что сбилъ, близь Тальяконцъ, Аларъ,--
   
             19. И если бы всѣ раны ихъ раскрылись,
             То и тогда-бъ онѣ съ девятымъ рвомъ
             Но ужасу картины нё сравнились!
   
             22. Такъ не течетъ съ пробитымъ бочка дномъ,
             Какъ кровь лилась изъ бывшаго предъ нами.
             Съ разсѣченнымъ во челюсть животомъ.
   
             25. Кишки его моталась межъ по гати,
             А легкое и съ пищею мѣшокъ
             Снаружи онъ поддерживалъ руками.
   
             28. И на него, а онъ смотрѣлъ мнѣ въ бокъ
             И грудь раскрывъ, казалось, былъ безпеченъ.
             Взгляни -- сказалъ -- какъ я раскрыться смогъ,
   
             31. Какъ Магометъ изрѣзанъ, изувѣченъ!
             Вотъ мнѣ, въ слезахъ, предшествуетъ Али:
             Отъ черепа до бороды разсѣченъ!
   
             34. И съ нимъ всѣ тѣ, что видишь ты вдали,
             Всю жизнь соблазнъ раскола расточая,
             Она сюда разсѣчена пришли.
   
             37. Тамъ позади всѣхъ рубить сила злая,
             Всѣхъ дьяволъ вновь пересѣкаетъ насъ --
             Сейчасъ же видъ намъ прежній возвращая.
   
             40. Тропою бѣдъ идёмъ и каждый разъ.
             Скрываются всѣ раны у народа,
             Пока опять къ нему онъ не покажетъ глазъ.
   
             43. Но кто ты самъ? Взойдя на скалы свода.
             Быть можетъ казнь ты. хочешь отдалить,
             Иль муки ждутъ тебя другого рода?
   
             46. Смерть не могла это еще сразитъ;
             Не грѣхъ ведетъ -- вождь началъ, соревнуя;
             Но чтобъ вполнѣ могъ опытнымъ онъ быть.
   
             49. Тутъ, мертвый, съ нимъ изъ круга въ кругъ иду я,
             И это все,-- я подтвердить готовъ,--
             Такъ истинно, какъ то, что говорю я.
   
             52. Услышали то больше ста духовъ;
             Чтобъ видѣть насъ они сошлись толпою,
             Забывши казнь и свой ужасный ровъ.
   
             55. Когда ты свѣтъ увидишь надъ собою.
             То потрудись фра Дольчино сказать.
             Чтобъ онъ, когда не слѣдуетъ за мною.
   
             58. Стать въ крѣпости съѣстное запасать)
             Пока не снесъ наварцу снѣгъ побѣду,--
             Иначе съ нимъ ему не совладать.
   
             61. И Магометъ окончилъ тѣмъ бесѣду
             Желая вновь идти,-- шагнулъ ногой,
             Потомъ ступилъ -- и нѣтъ его и слѣду.
   
             64. Вотъ съ глоткою пробитою другой
             Изрѣзанный, безъ носа межъ бровями,
             Съ единственнымъ лишь ухомъ сталъ предъ мной.
   
             67. Онъ удивленъ былъ съ прочими тѣнями
             И мнѣ свое тутъ горло показалъ
             Кровавое, съ ужасными рубцами!
   
             70. О ты, чей грѣхъ не осужденъ -- сказалъ --
             Мы встрѣтились съ тобой въ землѣ Патина
             И, кажется, я здѣсь тебя узналъ.
   
             73. Припомни тамъ Петра ты Медичина
             И, ежели представятся опять
             Верчелли ровъ и Маркобо долина.
   
             76. Не откажись въ Фапо ты передать
             Анджолелло и Гвидо, что ихъ вскорѣ.
             Когда есть даръ во мнѣ предузнавать.
   
             79. Столкнутъ съ судна близь Католики въ море;
             Какъ жертвъ интригъ, ихъ камни погрузятъ:
             Все зло тиранъ, предательство -- все горе!
   
             82. Ни самъ Нептунъ, ни вѣчныхъ волнъ каскадъ
             Не видѣли, межъ Кипромъ и Маіоркой,
             Чтобъ убивалъ такъ грекъ, или пиратъ.
   
             85. Предатель ихъ кривой, но слишкомъ зоркой:
             Въ томъ городѣ онъ правятъ много лѣтъ,
             Что горекъ такъ собрату въ мукѣ горькой!
   
             88. Онъ, пригласивъ къ себѣ ихъ на совѣтъ,
             То сдѣлаетъ, что ужъ напрасенъ будетъ
             Смиряющій съ Фокиры вѣтръ, обѣтъ.
   
             91. Я говорю: Какъ твой разсказъ ни ясенъ,
             Но чтобъ понять, скажи мнѣ, кто такой,
             Кому свой край сталъ горекъ и ужасенъ?
   
             94. За челюсть взялъ собрата онъ рукой
             И ротъ открылъ, какъ будто въ поясненье:
             Вотъ -- говоритъ -- безмолвенъ предъ тобой!
   
             97. Чтобъ разогнать у Кесаря сомнѣнье
             Изгнанникъ тотъ со злобою сказалъ:
             Гдѣ планъ готовъ, тамъ вредно замедленье.
   
             100. Какой кровавый видъ онъ представлялъ!
             Безъ языка, по горло передъ нами,
             Лукавые Куріонъ, болтунъ стоялъ!
   
             103. Но вотъ другой, съ отбитыми руками:
             Отрубки рукъ онъ въ сумракѣ вознесъ,
             Такъ, что въ лицо лилася кровь ручьями,
   
             106. О Москѣ передай -- онъ произнесъ --
             Въ моихъ словахъ: -- всему свое начало!
             Было зерно тосканскихъ, горькихъ слезъ!
   
             109. И смерть твоихъ -- въ отвѣтъ -- зерно вмѣщало.
             И муки онъ на муки возложилъ:
             Безуміе въ немъ горе выражало.
   
             112. Смотрю въ толпу и, то мой взоръ открылъ,
             О чемъ бы я, какъ это ни смущаетъ,
             Безъ повода къ тому не говорилъ.
   
             115. По вѣдь всегда насъ совѣсть ободряетъ:
             Какъ добрая подруга въ шлемъ стальной
             Она вездѣ правдивыхъ одѣваетъ.
   
             118. Да, вдѣлъ я -- и, кажется, предъ мной
             Еще идетъ безъ головы то тѣло,
             За прочею, за жалкою толпой.
   
             121. Онъ голову съ отчаяньемъ, по смѣло,
             Какъ бы фонарь, за волосы держалъ,
             И голова, крича: увы!-- смотрѣла.
   
             124. Онъ самъ себѣ дорогу освѣщалъ.
             То два въ одномъ и въ двухъ одинъ шагали;
             По какъ?-- рѣшитъ лишь Тотъ, кто казнь послалъ.
   
             127. Чуть у моста мы призракъ увидали,
             Онъ руку вверхъ приподнялъ съ головой,
             Чтобъ лучше рѣчь его мы услыхала:
   
             130. Смотря -- вскричалъ -- мученія живой!
             Имѣлъ ли ты, надсмотрщикъ, ихъ въ предметѣ?
             Какъ мучусь я, не мучится другой.
   
             133. И чтобъ сказать могъ обо мнѣ ты въ свѣтѣ,
             То знай, что тутъ Бертранъ де-Борнъ предсталъ,
             Кѣмъ Іоаннъ подбитъ на зло въ совѣтѣ.
   
             136. Черезъ меня сынъ на отца возсталъ:
             Ахитофель Авессалома жало
             Ужаснѣе въ Давида не вонзалъ!
   
             139. Зато, что месть столь близкихъ разлучала.
             Мой мозгъ съ своимъ началомъ разлученъ
             И въ этомъ днѣ живетъ его начало:
   
             142. На мнѣ законъ возмездія свершенъ.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Десятый и послѣдній вертепъ.-- Поддѣлыватели металловъ.-- Встрѣча поэта съ нѣкоторыми современными ему алхимиками.

             1. Видъ разныхъ ранъ, въ безчисленномъ народѣ.
             Такъ полусвѣтъ прудъ мною заслонялъ,
             Что я готовъ заплакать былъ на сводѣ.
   
             4. Что смотришь ты?-- Виргилій мнѣ сказалъ --
             Зачѣмъ свой взоръ, до этихъ поръ, съ вершины
             Въ изрѣзаннымъ тѣнямъ ты приковалъ?
   
             7. Ты не смотрѣлъ такъ въ прежнія пучины;
             Иль думаешь всѣ души сосчитать
             На двадцати двухъ миляхъ той долины?
   
             10. Но времени мы не должны терять:
             Уже луна подъ вашими ногами,
             А многое еще намъ увидать!
   
             18. Когда-бъ ты зналъ -- въ отвѣтъ -- кто предъ глазами,
             То, можетъ быть, и самъ бы разрѣшилъ
             Подолѣе остаться мнѣ съ тѣнями.
   
             16. Вожатый шелъ, я вслѣдъ за нимъ спѣшилъ.
             Въ томъ мрачномъ рву, куда мой взоръ вперился,
             Чтобъ оправдать себя я говорилъ:
   
             19. Духъ одного изъ кровныхъ погрузился
             И, явственно я слышалъ, слезы льетъ:
             Онъ за грѣхи злой казни сподобился'
   
             22. Но думай -- вождь сказалъ -- о немъ впередъ;
             Остановись ты на другой печали,
             Пусть муки онъ заслуженно несетъ.
   
             25. Я видѣлъ самъ, какъ онъ, когда мы стали,
             Изъ-подъ моста да насъ перстомъ грозилъ;
             Кажись, его Джери дель-Велло звали.
   
             28. Ты такъ тогда альтфортцемъ занятъ былъ,
             Что лишь теперь, во время удаленья,
             На родича вниманье обратилъ.
   
             31. О добрый вождь, смерть эта безъ отмщенья!
             Мы ждемъ еще -- ему я отвѣчалъ --
             Хотя мы всѣ не чужды оскорбленья.
   
             31. Вотъ почему -- я такъ бы полагалъ --
             Не говоря со мной онъ удалился,
             Но оттого духъ даже жальче сталъ.
   
             37. Въ такихъ я съ нимъ разсказахъ дотащился
             До тѣхъ высотъ, межъ сумрачныхъ громадъ,
             Откуда ровъ при свѣтѣ намъ открылся.
   
             40. Когда же мы достигли до оградъ?
             Послѣдняго въ Мальбольдже заточенья,
             Гдѣ грѣшники предстали передъ взглядъ.
   
             43. Такъ былъ пронзенъ мой слухъ стрѣлой мученья
             Снабженною желѣзнымъ остріемъ,
             Что уши я зажалъ отъ сожалѣнья!
   
             46. Какъ будто въ августѣ, предъ сентябремъ.
             Собрали здѣсь больныхъ изъ Вальдикьяны
             Сардиніи и Марѳія кругомъ.
   
             49. Такъ много ихъ я видѣлъ средъ поляна!
             И смрадъ на ней сильнѣе обдавалъ.
             Чѣмъ даже вонь изъ нагноенной рана.
   
             52. Вотъ влѣво мы спустились съ длинныхъ сыа.ть
             На крайнюю ступень и взоръ свободнѣй
             До глубины во мракѣ проникалъ.
   
             55. Тутъ видѣлъ я дно страшной преисподней.
             Гдѣ за подлогъ судъ свыше изреченъ.
             Глашатаевъ ставъ благости Господней!
   
             58. Не думаю, чтобъ былъ грустнѣй сразимъ
             Несчастный людъ отверженной Эгины,
             Гдѣ воздухъ сталъ такъ сильно заразишь/
   
             61. Что гибло все, отъ червя до скотины!
             И выросъ вновь старинный родъ людей,
             Какъ говорятъ поэты злой годины.
   
             64: Изъ тѣхъ яицъ, что тащитъ муравей:
             Таковъ былъ видъ на сумрачной долинѣ,
             Заваленной тонной больныхъ тѣней.
   
             67. Кто животомъ, кто на спинѣ, въ ложбинѣ,
             Несчастнаго сосѣда отдыхалъ,
             А кто ползкомъ тянулся по пустынѣ.
   
             70. За шагомъ шагъ мы шли,-- я все молчалъ
             И, слушая, за жалкими больными,
             Немогшими подняться, наблюдалъ.
   
             73. И вяжу двухъ сидящихъ между ними,
             Спина съ спиной, какъ пара сковородъ,
             Съ ногъ до головъ подъ струпьями одними.
   
             76. Я не видалъ, чтобъ конюхъ у господъ
             Скребницею, съ ужасными зубцами,
             Такъ скребъ коня, въ пылу другихъ заботъ,
   
             79. Какъ грѣшники скребли себя когтями,
             Чтобъ бѣшенство унять чесотки злой,
             Но не могли смягчить ее предъ нами.
   
             82. И ногти ихъ сдирали струпъ порой,
             Какъ чешую со щуки пожъ сдираетъ.
             Иль съ прочихъ рябъ съ огромной чешуей.
   
             85. О ты -- съ однимъ вожатый начинаетъ --
             Кто самъ себя, какъ остріемъ клещей,
             Ужасными ногтями раздираетъ
   
             88. Кто изъ Латинъ, скажи мнѣ, межъ тѣней?
             И пусть на то, чтобъ раздирать вамъ спины
             Достанетъ здѣсь, во всѣ вѣка, ногтей!
   
             91. Ma оба, столь несчастные -- латины!
             Одинъ изъ нихъ намъ съ плачемъ отвѣчалъ:
             Но кто ты самъ спустившійся съ вершины?
   
             91. И вождь въ отвѣтъ: Спускаюсь я со скалъ,
             Сопутствуя вотъ этого живого,
             Чтобъ онъ весь адъ на опытѣ узналъ,
   
             97. Тутъ, отдѣлясь одинъ ужъ отъ другого,
             Всякъ съ трепетомъ въ вена свой взоръ вперилъ
             И вѣсть дошла до скопища больного.
   
             100. Наставникъ мой поближе приступилъ
             И мнѣ сказалъ: Поговори ты съ ними.
             И началъ я, чуть право получилъ:
   
             103. Когда и вы не сгладитесь съ другими,
             Изъ памяти признательныхъ друзей,
             То да живетъ вашъ подвигъ межъ своими!
   
             106. Скажите: кто вы? изъ какихъ людей?
             Пусть въ этомъ вамъ открыться не мѣшаетъ
             Казнь гнусная подъ тяжестью скорбей.
   
             109. Я изъ Арецо -- тѣнь намъ отвѣчаетъ --
             Мнѣ жаръ Альберъ сіенецъ присудилъ,
             Но не за то, за что мой духъ страдаетъ.
   
             112. Шутя предъ нимъ, я какъ-то говорилъ.
             Что я летать по воздуху умѣю,
             И захотѣлъ -- глупенекъ видно былъ --
   
             115. Онъ самъ сойтись съ наукою моею:
             Но какъ тогда Дедаломъ онъ не сталъ,
             То сжечь меня велѣлъ отцу злодѣю!
   
             118. Изъ десяти я въ крайній ровъ попалъ:
             За то Миносъ назначилъ казнь сильнѣе,
             Что нею алхимію я изучалъ.
   
             121. О, былъ ли кто -- я говорю -- смѣшнѣе
             И суетнѣй сіенцевъ сданныхъ лѣтъ?
             Ну, право, ихъ французы не пустѣе!
   
             124. И мнѣ другой прокаженный въ отвѣтъ:
             По исключишь навѣрное ты Стрику?
             Онъ уменьшилъ расходы на обѣдъ.
   
             127. И Никколо -- открывшаго гвоздику,--
             Ее въ саду онъ сталъ употреблять,
             Съ обычаемъ богатымъ ради шику.
   
             130. И тотъ кружокъ умѣвшій промотать
             Лѣсъ Уаччіа и замокъ д'Ашіано,
             Прячемъ Альберъ могъ умъ свой расточать.
   
             133. Но чтобъ узнать кто нынѣ изъ тумана
             Сіенцевъ такъ расхваливалъ съ тобой,
             Всмотрись въ меня отъ головы до стана,--
   
             136. Капоккіо увидишь предъ собой.
             Съ алхиміей, фальшивые металлы
             Я дѣлалъ такъ, что, согласись со мной,
   
             139. Межъ обезьянъ подобныхъ не бывало.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Продолженіе десятаго вертепа; различные виды подлога.-- Встрѣча съ Миррой, измѣнившей свою наружность.-- Мучительная жажда.-- Споръ одного изъ жаждущихъ съ грекомъ Синопомъ.

             1. Въ тѣ дни, когда, въ отмщеніе Семенѣ.
             Разгнѣвалась Юнона на Ѳивянъ
             И начала вредить имъ въ каждомъ дѣлѣ.
   
             4. Такъ Аѳамасъ, въ безуміи, сталъ рьянъ,
             Что увидавъ жену свою съ родными
             Младенцами у груди межъ гражданъ,
   
             7. Вскричалъ: скорѣй ставь сѣти передъ ними,
             Чтобъ львицу намъ со львятами поймать --
             И лапами жестокими своими
   
             10. Чуть онъ успѣлъ Леарха подобрать.
             Какъ объ утесъ разбилъ его на мѣстѣ --
             И лишь въ волнахъ съ другимъ спаслася мать.
   
             13. Или когда судьба, лишивши чести,
             Унизила троянъ въ краю родномъ
             И царь погибъ съ огромнымъ царствомъ вмѣстѣ:
   
             16. Несчастная Гекуба предъ врагомъ
             Увидѣла, какъ пала Поликсена
             И Полидоръ на берегу морскомъ;
   
             19. Въ отчаяньи она безумной стала,
             Отъ горести случилось это съ ней --
             И на враговъ собакой зарычала.
   
             22. Но никогда, сначала нашихъ дней,
             Ни у троянъ ни въ Ѳивахъ не терзали
             Съ такой злобой ни ближнихъ, нл звѣрей,
   
             25. Какую здѣсь двѣ тѣни показали.
             Какъ вырвавшись изъ хлѣва вепрь бѣжитъ,
             Такъ, блѣдныя, грызясь, онѣ бѣжали.
   
             28. Одной изъ нихъ Капоккіо ужь сбитъ;
             За гордо тѣнь вцѣпилася зубами
             И животомъ онъ землю бороздитъ!
   
             31. Аретинецъ трепещетъ передъ нами;
             Джанни Скикки, вотъ бѣшеный!-- вскричалъ --
             Онъ всѣхъ грызетъ; шатаясь межъ тѣнями.
   
             34. О если ты боишься,-- я сказалъ --
             Чтобъ и другой но сдѣлалъ оскорбленье,
             Скажи -- кто онъ, пока онъ не бѣжалъ?
   
             37. И духъ въ отвѣтъ: то древнее творенье;
             Да, Мирра такъ безнравственна была,
             Что и къ отцу питала увлеченье.
   
             40. Чтобъ впутать въ грѣхъ, она къ нему пришла
             Не подъ своей, а подъ иной личиной,
             Равно какъ тотъ, чья тѣнь сейчасъ ушла.
   
             43. Кобылу взявъ, онъ въ ролѣ, съ чуждой миной,
             Духовную по формѣ написалъ,
             Какъ бы Бузо Донати предъ кончиной.
   
             46. Какъ только я изъ виду потерялъ
             Двухъ бѣшеныхъ, мелькнувшихъ предъ глазами.
             Внимательно мой взоръ другихъ искалъ
   
             49. И одного увидѣлъ межъ тѣнями;
             Онъ, кажется бъ, на лютню походилъ.
             Когда бъ снять то, что сходится съ бедрами.
   
             52. Отъ водяной -- духъ члены измѣнилъ.
             И такъ какъ кровь его безъ обращенья.
             Животъ съ лицомъ несоотвѣтственъ былъ.
   
             55. Открывши ротъ, сгорая отъ мученья,
             Какъ чахнущій онъ жаждой истомленъ --
             Съ засохшими губами безъ движенья.
   
             58. О вы. кого не казнь -- промолвилъ онъ --
             Въ міръ горести ведетъ (за что не знаю).
             Да будетъ взоръ сюда вашъ обращенъ.
   
             61. Всмотритесь вы въ Адама -- умоляю!
             Я все имѣлъ, когда я былъ живой,
             А здѣсь -- увы!-- одной воды желаю!
   
             64. Ручьи въ Арно, прозрачною струей,
             Въ Казентино съ холмовъ зеленыхъ льются
             И роютъ ровъ холодный и сырой.
   
             67. Теперь они передо мною вьются,
             Но чудный видъ терзать сильнѣе сталъ.
             Чѣмъ муки тѣ. что мнѣ тутъ достаются.*
   
             70. Судъ праведный орудіемъ избралъ,
             Карая зло во мнѣ, всю мѣстность ату",
             Чтобъ я, какъ мѣхъ, безъ устали вздыхалъ.
   
             73. Въ Роменѣ я поддѣлывалъ монету,
             Прикладывалъ Крестителя печать
             И прахъ за то, сожженный, бросилъ свѣту.
   
             76. Но если бъ мотъ я Гвидо отыскать,
             Иль жалкаго тутъ Александра съ братомъ --
             И Бранды водъ не сталъ бы я желать!
   
             79. Одинъ изъ нихъ уже во рву проклятомъ,
             Когда въ бреду Соки мнѣ не солгалъ,
             Чтожъ изъ того?-- я связанъ супостатомъ!
   
             82. И если-бъ я настолько легокъ сталъ,
             Что, во сто лѣтъ, могъ дюймъ пройдти, не болѣ;
             То и тогда бы путь я предпринялъ,
   
             85. Чтобъ видѣть ихъ въ ужасной, жалкой долѣ,
             Хотя здѣсь -- миль одинадцать длиной,
             А въ ширину пол-мили скорби поле.
   
             88. За нихъ томлюсь я съ этою семьёй.
             По просьбѣ ихъ поддѣлывалъ флорины,
             Впуская мѣдь до трехъ каратъ порой.
   
             91. Кто -- я спросилъ -- тѣ двое средь долины,
             Съ которыхъ паръ, какъ съ мокрыхъ рукъ валитъ,
             И что лежатъ, къ тебѣ прижавши спины?
   
             94: Та парочка -- въ отвѣту.-- съ тѣхъ поръ молчитъ.
             Какъ въ этотъ ровъ душа моя упала,
             И вѣчно такъ, не движась, пролежитъ:
   
             97. Іосифа одна оклеветала,
             А лжецъ Синопъ, троянскій грекъ -- другой;
             Горячка ихъ зловопная связала.
   
             100. Коварный грекъ, обидясь клеветой.
             Какъ это мнѣ въ то время показалось,
             Хвать кулакомъ по брюху съ водяной!
   
             103. Какъ барабанъ, вдругъ брюхо отозвалось;
             Адамъ въ лицо рукой его хватилъ,
             И эта пядь нелегкой оказалась.
   
             106. Хоть не могу я двигаться -- вопилъ --
             Съ тяжелыми тутъ членами своими,
             Но при нуждѣ бъ рукахъ довольно силъ!
   
             109. Тотъ отвѣчалъ: не такъ владѣлъ ты ими,
             Какъ на костеръ, осужденный, шагалъ,
             Но для монетъ ты былъ половче съ ними!
   
             112.И гидропатъ; на этотъ разъ не лгалъ;
             Когда-жъ пришли разспрашивать трояне,
             Навѣрное ты правды не сказалъ.
   
             115. Во лжи моей слова: въ твоемъ обманѣ
             Кричитъ Синонъ -- фальшь гнусная монетъ.
             И бѣса ты перехитрилъ заранѣ!
   
             118. Коварный лгунъ!-- брюхачъ въ отвѣть --
             А конь тебѣ не можетъ быть укоромъ?
             Твой грѣхъ узналъ и осудилъ весь свѣтъ!
   
             121. А ты казнись -- грекъ говоритъ -- позоромъ
             И треснувшимъ отъ жажды языкомъ,
             И гнилью той, что брюхо претъ заборомъ!
   
             124. Ты для одной ругни съ открытымъ ртомъ --
             Опять ему монетчикъ возражаетъ --
             И если я со вздутымъ животомъ.
   
             127. Такъ и твоя-жъ головушка пылаетъ!
             И ты-бъ лизнулъ Нарцисовыхъ зеркалъ,
             Хотя къ тому никто не принуждаетъ. "
   
             130. Внимательно я споръ ихъ наблюдалъ.
             Эй, берегись, чтобъ я не разсердился!
             Наставникъ мой внезапно закричалъ.
   
             133. Отъ гнѣвныхъ словъ невольно я смутился,
             Да и теперь припомнилъ со стадомъ,
             Что предъ враждой лгуновъ остановился.
   
             136. Какъ человѣкъ, объятый страшнымъ сномъ,
             Надѣется, что это только грезы
             И молится сомнительно о томъ,
   
             139. Такъ молча я стоялъ, скрывая слезы.
             Хотѣлъ было прощенія просить.
             Не думая, что нѣтъ уже угрозы.
   
             142. И болѣе возможно искупить --
             Сказалъ мой вождь -- съ меньшимъ стыдомъ во взорѣ:
             А потому покоенъ можешь быть.
   
             145. Но если споръ случится снова вскорѣ,
             То вспомни ты, что я съ тобой тогда,
             И что желать присутствовать при ссорѣ
   
             148. Есть низкое желанье завсегда.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ

Видъ ужасныхъ гигантовъ. Антей обоихъ поэтовъ спускаетъ на дно колодца, который отдиллеть восьмой кругъ отъ девятаго.

             1. Ужь тотъ языкъ, что сдѣлалъ уязвленье
             И на щекахъ, подъ красной, вызвалъ стыдъ,
             Мгновенно мнѣ доставилъ исцѣленье.
   
             4. Такъ Ахилесъ -- преданье говорить --
             Сперва копьемъ Пелеевымъ, бывало,
             Пробьетъ насквозь, а подлѣ исцѣлитъ.
   
             7. Уже за мной долина бѣдъ лежала,
             И мы прошли въ безмолвьи гробовомъ,
             Тамъ, гдѣ ее окраина окружала.
   
             10. Было свѣтлѣй, чѣмъ въ ночь, темнѣй, чѣмъ днемъ,
             Далеко въ глубь не проникало зрѣнье,
             Но слышалъ я такой изъ рога громъ.
   
             13. Что передъ нимъ охрипло бъ разрушенье!
             И этотъ звукъ, увлекши за собой,
             Направя взоръ, привелъ меня въ смущенье.
   
             16. Ужаснѣе его и, въ страшный бой,
             Гдѣ славный Карлъ терялъ святое дѣло,
             Не издавалъ Роландъ своей трубой.
   
             19. Чуть голову свою я поднялъ смѣло,
             Какъ нѣсколько вдругъ башенъ увидалъ.
             Наставникъ, чья обитель забѣлѣла?--
   
             22. Я далъ вопросъ -- я онъ мнѣ отвѣчалъ:
             Пустой обманъ, одно воображенье,
             Ты издали провидѣть мракъ желалъ.
   
             25. Дойдя, поймешь, какъ часто отдаленье,
             Для вашихъ чувствъ, видъ ложный придаетъ;
             Но ускоря шаги -- имѣй терпѣнье.
   
             28. И за руку онъ ласково беретъ
             И говоритъ: чтобъ не быть край такъ страшенъ
             Узнай сперва, чѣмъ двинемся впередъ:
   
             31. Передъ тобой не рядъ огромныхъ башенъ,--
             Гигантовъ строй по поясъ погруженъ
             У береговъ колодца грустныхъ пашенъ.
   
             34. Какъ сквозь туманъ, когда онъ разрѣженъ,
             Глазъ смотритъ вдаль, предметы различая,
             Хотя еще паръ въ воздухѣ сгущенъ,--
   
             37. Такъ темное пространство проницая
             И подходя къ колодцу, замѣчалъ
             Я свой обманъ, весь ужасъ ощущая!
   
             40. Какъ на горѣ, бѣлѣя черезъ валъ,
             Съ бойницами стоитъ Монтерджіоне,
             Такъ у краевъ колодезь окружалъ
   
             43. Гигантовъ строй, поставленный на склонѣ.
             Юпитеръ имъ и нынѣ съ облаковъ
             Грозить, гремя перунами на тропѣ.
   
             46. Уже, въ одномъ изъ этихъ гайдуковъ,
             Лицо, плеча, животъ опредѣлился,
             Начало ногъ и руки вдоль боковъ.
   
             49. Какъ хорошо, что міръ патъ измѣнился:
             Такихъ верзилъ природа не даетъ
             И палачей подобныхъ Марсъ лишился!
   
             52. Она слоновъ и китовъ создаетъ.
             Но, кажется, размысливъ самъ съ собою,
             Тутъ каждый въ томъ премудрость сознаетъ:
   
             55. Когда бы умъ сплотился со злобою.
             И съ силою ужасной для людей,
             То не было-бъ защиты предъ бѣдою!
   
             58. Его лицо казалось мнѣ длиннѣй,
             Чѣмъ въ Римѣ маковка Петра святого,
             А прочее все соразмѣрно съ ней.
   
             61. Отъ грозныхъ скалъ, у сумрака ночного,
             Такъ высоко онъ поднялся надъ рвомъ,
             Что не моми-бъ, одинъ ставъ на гругого,
   
             64. Три фридланца достичь кудрей на пелъ
             До дна было, сверхъ тридцати, двѣ пальмы
             Отъ страшныхъ плечъ съ подвязаннымъ плащомъ.
   
             67. Raphel mai aniech izabialmi!
             Огромный зѣвъ предъ нами зарычалъ,
             Не могъ воспѣть онъ сладостнѣе псалмы!
   
             70. И, обратясь къ нему, мой вождь сказалъ:
             Безумный дулъ! Бери свой рогъ скорѣе,
             Уйми имъ гнѣвъ, когда онъ мучить сталъ.
   
             73. Ищи -- и ты найдешь ремень на шеѣ;
             Вотъ на груди виситъ твой рогъ на немъ --
             Да будь же ты, помѣшанный, живѣе!
   
             76. Самъ виноватъ -- прибавилъ онъ потомъ--
             Гигантъ -- Немвродъ: черезъ него -- ужасно!
             Міръ говоритъ различнымъ языкомъ.
   
             79. Оставь его, не тратя словъ напрасно:
             Какъ онъ ничей языкъ ужь не дойметъ,
             Такъ для другихъ болтаетъ самъ не ясно.
   
             82. Тутъ двинулись налѣво мы въ обходъ
             И встрѣтили, на выстрѣлъ самострѣла,
             Другую тѣнь еще страшнѣй, чѣмъ тотъ.
   
             85. Не знаю, чья тамъ власть скрутить умѣла?
             Грудь съ лѣвою обвязана рукой,
             А правая на корпусомъ висѣла.
   
             88. Отъ шеи шли звѣна цѣпи стальной;--
             Она пять разъ спирально обвивала,
             Ужаснаго гиганта предо мной,
   
             91. Надменная его душа желала
             Помѣриться съ Юпитеромъ самимъ --
             Сказалъ мой вождь -- и вотъ., что здѣсь стяжала!
   
             91. То Эфіальтъ; по подвигамъ своимъ
             Онъ былъ великъ, ведя войну съ богами,
             Теперь, безъ рукъ, предъ смертнымъ недвижимъ!
   
             97. И говорю: скажи, гдѣ можетъ съ нами
             Здѣсь встрѣтиться могучій Бріарей?
             Увижу-ль тѣнь своими я глазами?
   
             100. Вождь отвѣчалъ: недалеко Антей,
             Онъ говоритъ -- свободенъ совершенно,
             И насъ съ тобой снесетъ на дно скорбей.
   
             103. Но тотъ, кого желаешь непремѣнно
             Найти, теперь -- вдали, скрученъ надъ рвомъ
             И видъ его свирѣпѣй несравненно.
   
             106. И никогда землетрясеній громъ
             Не потрясалъ съ такою силой башенъ.
             Какъ Эфіальтъ задвигался кругомъ!
   
             109. Такъ смерти часъ еще мнѣ не былъ страшенъ:
             Я далъ бы мертвъ, когда-бъ не увидалъ
             На немъ ту цѣпь, какой онъ былъ украшенъ!
   
             112. Идемъ,-- я я передъ Антеемъ сталъ:
             Изъ пропасти въ пять аддъ онъ показался,--
             Я головы при этомъ не считалъ.
   
             115. О ты, что въ той долинѣ отличался,
             Гдѣ Сципіонъ со славой сбилъ враговъ,
             А Аниибалъ бѣжавшимъ оказался,--
   
             118. Гдѣ въ добычу взялъ тысячу ты львовъ!
             О комъ еще молва есть межъ людями.
             Что если-бъ былъ въ рядахъ земли сыновъ,
   
             121. То этотъ бой остался бы за вами!
             Не откажись снести въ глубь бездны насъ,
             Туда, гдѣ весь Копитъ окованъ льдами.
   
             121. Не отсылай къ Тифею въ этотъ разъ
             И просьбъ твоихъ мой спутникъ не оставитъ.
             Ну, наклонись скорѣй, не щурь такъ глазъ.
   
             127. Онъ имя тамъ твое еще прославитъ --
             Затѣмъ, что живъ и долго проживетъ,
             Пока къ себѣ Всевышній не направитъ.
   
             130. Сказалъ поэтъ, тѣнь руки подаетъ --
             Извѣдалъ ихъ Гераклъ предъ цѣлымъ свѣтомъ --
             И моего вожатого беретъ.
   
             133. Виргилій мнѣ тогда сказалъ при этомъ:
             Приблизься ты, чтобъ могъ тебя я взять --
             И я одинъ составилъ грузъ съ поэтомъ.
   
             136. Когда хотимъ предъ Каризендой, стать,
             Намъ кажется: спѣшить она склониться,
             Чтобъ облако летящее встрѣчать,--
   
             139. Такъ эта тѣнь, склонившись, къ намъ стремится:
             Но въ вѣчный мракъ, съ смущенною душой,
             Хотѣлъ-бы я другимъ путемъ спуститься.
   
             142. Насъ Атеней спустилъ въ глубь бездны той,
             Гдѣ самъ Люцифръ съ Іудой помѣщался
             И сталъ уже не съ согнутой спиной,
   
             145. А, выпрямясь, какъ мачта возвышался.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Десятый и послѣдній кругъ: предатели, погруженные въ ледъ. Раздѣленіе круга на четыре яруса, въ которыхъ заключаются измѣнившіе родителямъ, отечеству, друзьямъ и благодѣтелямъ. Данте встрѣчается со многими изъ своихъ современниковъ.

             1. Будь жестче стихъ, хриплѣе выраженья,
             Приличныя для страшной бездны той,
             Надъ коей всѣ другія отдѣленья,
   
             4. Я выдалъ бы весь сокъ изъ мысли злой;
             Но у меня нѣтъ силы вожделѣнной
             И съ трепетомъ веду разсказъ я свой.
   
             7. Не шутка дно представить всей вселенной
             И не дѣтямъ, начавшимъ лепетать:
             "Папа", "мама", съ улыбкой неизмѣнной.
   
             10. Но съ дѣвами пѣснь вызову опять,
             Какъ Амфіонъ надъ фиѳкими стѣнами,
             Чтобъ истину и правду воспѣвать.
   
             13. О, злая чернь! вы встрѣтилася съ нами,
             Въ такихъ мѣстахъ, что страшно вспомнить мнѣ!
             Ахъ. лучше бъ вамъ быть на землѣ козлами!
   
             16. Въ колодцѣ мы. на этомъ мрачномъ днѣ,
             Что великанъ имѣлъ ужь подъ собою.
             Но все еще я обращенъ къ стѣнѣ.
   
             19. Вдругъ чей-то крикъ раздался предо мною:
             Смотри ты въ низъ; межъ братьями иди,
             Но ихъ головъ не попирай пятою!
   
             22. И, обратясь, я вижу назади
             То озеро, съ поверхностью льдяною,
             Что, какъ стекло, блестѣло на пути.
   
             25. Ни въ Австрія Дунай, струясь зимою.
             Ни Танаисъ въ странѣ, гдѣ вѣчно мгла.
             Не связаны столь плотной пеленою,
   
             28. Какая здѣсь разостлана была.
             Свались на низъ Тимберникь, Пьетропана,
             Она бъ и ихъ не треснувши снесла.
   
             31. Какъ квакая, лягушка изъ бурьяна.
             Вверхъ мордочкой торчитъ, въ тѣ дни, когда
             О колоскахъ мечтать крестьянкѣ рано,
   
             34. Такъ до лица, до вывѣски стада,
             Толпа тѣней во льду зубъ въ зубъ щелкала,
             Какъ аисты порою у гнѣзда.
   
             37. Въ низъ головы ватага душъ склоняла;
             О холодѣ ихъ ротъ напоминалъ,
             А скорбь сердецъ со взоровъ выступала!
   
             40. Взглянувши въ низъ, у ногъ я увидалъ
             Двухъ грѣшниковъ, столь сжатыхъ межъ собою,
             Что волосы ихъ вѣтръ перемѣшалъ.
   
             43. Вы кто?-- спросилъ -- откройте предо мною.
             Къ нему, стѣснясь грудь съ грудью, вы сошлись?
             И на вопросъ приподнятъ взоръ съ тоскою.
   
             46. Изъ глазъ, было, слезъ капли прорвались,
             До самыхъ губъ дошли и тутъ онѣ застыли,
             И губы въ ледъ, сомкнувшись, облеклись;
   
             49. Такъ досокъ двухъ и скобы бъ не скрѣпили!
             И грѣшники, сраженные злобой,
             Какъ два козла, другъ друга лбами били!
   
             52. Съ отмерзшими ушами предо мной
             Еще одинъ отозвался въ томъ строй:
             Зачѣмъ глядишь ты съ дерзостью такой?
   
             55. Иль хочешь ты узнать, это эти двое?
             Въ долинѣ, гдѣ Бизенціо течетъ,
             Альберто, ихъ отецъ, велъ жизнь въ покоѣ.
   
             58. Два призрака -- одной утробы плодъ;
             И не найдешь души, во всей Каинѣ,
             Чтобъ болѣе здѣсь заслужила ледъ.
   
             61. Ни тотъ, чью грудь, забывъ о сынѣ.
             Артуръ насквозь своей рукой пронзилъ.
             Ни Фокаччья, ни тотъ, что взоръ мои нынѣ.
   
             64. Передъ тобой, затылкомъ заслонилъ,--
             Его зовутъ Сассоло Маскерови:
             Тосканецъ ты,-- такъ знаешь, чѣмъ онъ былъ.
   
             67. Узнай, что я Пацни де-Камичіони,
             И буду здѣсь Кардано ожидать:
             Мой грѣхъ предъ нимъ забудутъ въ этой топѣ.
   
             70. И сталъ я тму собачьихъ мордъ встрѣчать:
             Отъ. холода онѣ всѣ посинѣли,
             Но, вспомни ледъ, я началъ самъ дрожать.
   
             73. И двигаясь тутъ къ центру -- нашей пѣли,
             Куда влекутъ всѣ тяжести раба,
             На вѣчномъ льду, мы оба леденѣли.
   
             76. Не знаю, какъ -- то случай иль судьба.
             Что проходя межъ этими башками,
             Я у одной дотронулся до лба?
   
             79. Взревѣла тѣнь: за что топтать ногами?
             Когда не мстишь за Монт-Алерти мнѣ,
             То для чего глумишься ты надъ нами?
   
             82. О вождь! постой -- вскричалъ я -- въ сторонѣ;
             Хочу о немъ я выйти изъ сомнѣнья;
             Потомъ пойду, какъ хочешь, въ тишинѣ.
   
             85. Вожатый сталъ и, съ чувствомъ сожалѣнья,
             Бранившаго еще я перервалъ:
             Кто тутъ меня коритъ безъ снисхожденья?
   
             88. А самъ ты кто?-- ушибленный вскричалъ:
             По лицамъ такъ проходишь Антенору,
             Что и живой ихъ такъ бы не помялъ!
   
             91. Да, я живой,-- и если слава впору.
             То и тебя -- въ отвѣтъ -- я запишу,
             Межъ славныхъ душъ, кончая пашу ссору.
   
             94. На это онъ: противнаго прошу;
             Прочь отойди! Не мучь меня ты долѣ.
             И здѣсь я лесть плохую не сношу!
   
             97. Такъ скажешь же мнѣ имя по неволѣ!
             Я произнесъ и за косу схватилъ,--
             Иль у тебя волосъ не будетъ болѣ!
   
             100. Ты можешь все -- онъ снова возразилъ --
             Но не скажусь, а скроюсь предъ тобою,
             Хотя-бъ мою ты голову пробилъ.
   
             103. И-въ волосы вцѣпился я рукою!
             И не одну изъ нихъ ужь вырвалъ прядь,
             Пока, склонясь, онъ лаялъ предо мною.
   
             106. Что ты, Бокка?-- тутъ сталъ другой кричать,--
             Иль для тебя зубами щелкать мало,
             Что лаешь такъ? Иль началъ чортъ трепать?
   
             109. Теперь, злодѣй -- сказалъ я -- все пропало!
             Не говори, я вѣрно передамъ,
             Все то, него къ стыду не доставало.
   
             112. Прочь!-- онъ въ отвѣтъ -- болтай, что хочешь тамъ;
             Но не забудь, что будетъ мнѣ отрадно,
             Чей тутъ языкъ повысказался самъ.
   
             115.3а золото онъ съ Франціей жилъ ладно
             И только здѣсь осужденъ слезы лить,
             Дувра таитъ скажи -- гдѣ всѣмъ прохладно;
   
             118. Съ нимъ о другихъ могу я сообщить:
             Вотъ Беккерій, что голову такъ смѣло
             Шелъ подъ топоръ въ Флоренціи сложить.
   
             121. Вотъ Ганелонъ, Содьданьеръ, Тебальделло:
             Въ Фаэнцу онъ, когда весь городъ спалъ,
             Впустилъ врага и этимъ кончилъ дѣло.
   
             124. Мы отошли; я въ ямѣ увидалъ
             Замерзшихъ двухъ: какъ шапкой, головою
             Одинъ изъ нихъ другого покрывалъ.
   
             127. И какъ грызетъ голодный хлѣбъ порою,
             Такъ бывшій сверхъ весь рядъ зубовъ вонзалъ
             Туда, гдѣ мозгъ въ затылкѣ подъ плевою.
   
             130. Нѣтъ, не съ такимъ презрѣньемъ объѣдалъ
             Тидей виски Меналипа, у гроба,
             Какъ черепъ онъ до мозга, прогрызалъ!
   
             133. О ты,-- вскричалъ -- чья въ этомъ мірѣ злоба,
             Такъ ненависть успѣла доказать,
             Скажи, за что -- и кто такіе оба?
   
             136. Да злая васъ я могъ бы передать --
             О мщеніи и преступленьи снова
             И за тебя въ томъ мірѣ сталъ карать,
   
             139. Пока языкъ мой не изсохъ отъ слова!
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Графъ Уголино.-- Третій вертепъ девятаго круга.-- Поэтъ изображаетъ души живыхъ, заключенныхъ въ скважины ада.

             1. Отведши ротъ отъ пищи, въ гнѣвѣ пылкомъ,
             Тотъ грѣшникъ кровь о волосы отеръ
             Ни головѣ съ объѣденнымъ затылкомъ.
   
             4. Потомъ сказалъ: та хочешь, мнѣ въ укоръ,
             Поднять ту грусть, что я забыть не смѣю,
             Что сердце жметъ, чуть вспомню съ давнихъ норъ.
   
             7. По ежели изъ словъ м?ихъ злодѣю,
             Какъ изъ зерна позоря плодъ взростетъ,
             То съ ними я и слезъ не пожалѣю'
   
             10. Не знаю, какъ и кто тебя ведетъ;
             Но кажется я слышу флорентина
             И это мнѣ надежду придаетъ.
   
             13. Такъ знай же ты, что графъ я Уголино;
             А онъ Руджьеръ, архіепископъ былъ,
             И нашего сосѣдства -- вотъ причина:
   
             16. Нѣтъ нужды тутъ, чтобъ вамъ я сообщилъ,
             Какъ сдѣлался я жертвой обольщенья
             И какъ меня, схвативъ, онъ умертвилъ;
   
             19. Но разскажу, не скрою преступленья,
             Какъ страшно я погибъ; скажи ты самъ:
             Могло ли быть ужаснѣй оскорбленья?
   
             22. Въ отверстіе, въ щель клѣтки данной намъ,
             Что башней голода молва нашла --
             Ахъ, многіе еще томятся тамъ!--
   
             25. Уже не разъ луна насъ освѣщала.
             Вдругъ вижу сонъ,-- такіе сны норой
             Съ грядущаго срываютъ покрывало.
   
             28, Приснился мнѣ вождемъ Руджьери мой:
             Онъ гналъ волка съ волчатами подъ гору --
             Видъ Дукки скрытъ предъ Пизой той горой.
   
             31. За нимъ скакалъ Гваланди, въ эту пору,
             Сисмондъ, Ланфранъ, имѣя тощихъ псовъ
             Уже давно пріученную свору.
   
             34. Вотъ на бѣгу, чрезъ нѣсколько шаговъ,
             Какъ снялось мнѣ, отецъ съ дѣтьми пристали --
             И псы въ бока вонзаютъ рядъ зубовъ!
   
             37. Я до зари проснулся,-- дѣти спали,--
             И услыхалъ, какъ, бѣдныя, во снѣ
             Дать хлѣба имъ, рыдая, умоляли.
   
             40. Какъ ты жестокъ: все что грозило мнѣ
             Не вызвало въ душѣ твоей волненье!--
             И если слезъ тутъ нѣтъ, такъ гдѣ жъ онѣ?
   
             43. Ужь встали мы -- на горе пробужденье!--
             Обычный часъ обѣда наступалъ,
             Но -- помня сонъ -- насъ мучило сомнѣнье.
   
             46. И вдругъ я стукъ у башни услыхалъ --
             И входъ забитъ! я посмотрѣлъ съ тоскою,
             Въ лицо дѣтямъ -- и неподвиженъ сталъ!
   
             49. Не влачу я,-- окаменѣлъ душою,
             Они-жъ -- въ слезахъ, и Ансельмуччьо мой
             Мнѣ говоритъ: отецъ нашъ, что съ тобою?
   
             52. Не зарыдалъ и тутъ передъ семьей!
             Весь день, всю ночь сижу я безъ отвѣта,
             Пока взошло свѣтило надъ землей.
   
             55. Когда жъ въ тюрьму прокрался лучъ разсвѣта
             И въ четырехъ я лицахъ увидалъ,
             То, что въ моемъ ничѣмъ ужь не согрѣто,
   
             58. Съ отчаянья я руки искусалъ!
             И, думая, что это отъ желанья
             Съѣсть что-нибудь, изъ дѣтокъ каждый всталъ
   
             61. И говорятъ: отецъ, для насъ страданья
             Свои сноснѣй,-- позволь намъ нищей быть,
             Ты далъ намъ плоть, возьми безъ содроганья!
   
             64. Я я затихъ, чтобъ ихъ не огорчить.
             Весь день,-- два дня молчимъ въ тюрьмѣ ужасной;
             Ахъ, и земля насъ не хотѣла скрыть!
   
             67. Когда жъ насталъ четвертый день злосчастной.
             То Гиддо мой, упавъ къ ногамъ моимъ,
             Дай помощь мнѣ -- вскричалъ -- отецъ несчастной!
   
             70. И умеръ онъ; одинъ тутъ за другимъ.
             Въ моихъ глазахъ, такъ трое умираетъ
             Межъ пятымъ днемъ и гибельнымъ шестымъ!
   
             73. Ужь я ослѣпъ; одинъ скелетъ блуждаетъ!
             Три дня зоветъ ушедшихъ въ вебеса...
             Потомъ... по скорбь мой голодъ побѣждаетъ!
   
             76. Окончилъ онъ -- я покосилъ глаза,
             И черепъ вновь схватилъ съ злобой ужасной
             И началъ грызть съ остервенѣньемъ пса!
   
             79. О Пиза! стыдъ племенъ страны прекрасной,
             Гдѣ слово "si" такъ сладостно звучитъ,
             Коль кары нѣтъ въ сосѣдяхъ безпристрастной!..
   
             82. Пусть двинется къ Арно и запрудятъ
             Съ Горгоньею Капрая входъ плотиной,
             И пусть рѣка всѣхъ гражданъ поглотитъ!
   
             85. Положимъ, въ томъ виновенъ Уголино,
             Что крѣпости предательски онъ сдалъ,
             За что же казнены четыре сына?
   
             88. Судъ новыхъ Ѳивъ! Вамъ возрастъ доказалъ
             Невинность всю Угуччіо, Брагаты
             И этихъ двухъ, что въ пѣснѣ я назвалъ!
   
             91. Пройдя впередъ, мы стали тамъ, гдѣ сжаты
             Толпы другихъ тѣней ужаснымъ льдомъ:
             Внизъ головой былъ этотъ людъ проклятый.
   
             94. И слезы ихъ, пролитыя ручьемъ,
             Задержаны замерзшими слезами;
             Отлившись скорбь отъ глазъ, сильнѣй потомъ.
   
             97. Чуть сдѣлались потока слёзъ кусками,
             Покрылися глазницы до бровей
             Наличникомъ хрустальнымъ передъ нами.
   
             100. Хотя тогда отъ стужи, межъ тѣней,
             Вся ножа вдругъ одѣлася корою
             И чувственность съ лица ушла подъ ней,
   
             103. Однако вѣтръ я слышалъ предъ собою,
             Наставникъ -- говорю -- я полагалъ,
             Что паръ густой недвижимъ подъ землею.
   
             106. Сейчасъ придемъ туда -- онъ отвѣчалъ --
             Гдѣ ты найдешь отвѣтъ передъ глазами.
             Увидишь самъ, кто вѣтеръ поднималъ.
   
             109. Одинъ горюнъ со льда кричитъ за нами;
             О души тѣ. что въ крайній изъ круговъ
             Низвержены жестокими грѣхами!
   
             112. Сорвите съ глазъ моихъ льдяной покровъ,
             Чтобъ сердца могъ я облегчить страданье,
             Пока слеза въ нихъ не замерзнетъ вновь.
   
             115. И говорю: исполню я желанье;
             Скажи -- кто ты? Когда жъ не сдерну ледъ
             Пусть въ ледникѣ приму я наказанье.
   
             118. Въ отвѣть: я фра Альбериго, я тотъ.
             Что вмѣсто фигъ ѣсть финикъ повсемѣстно,--
             Чей вертоградъ дурной приноситъ плодъ!
   
             121. Какъ? умеръ ты!-- спросилъ я.-- Неизвѣстно,--
             Онъ отвѣчалъ -- какъ сдѣлалъ я скачекъ,
             Но тѣло тамъ живетъ еще чудесно.
   
             124. Тѣмъ выгоденъ вотъ этотъ уголокъ,
             Что тутъ душа пасть можетъ въ Птоломею
             Сперва, чѣмъ дастъ ей Атропа толчекъ!
   
             127. Чтобъ, сжались ты надъ участью моею,
             Скорѣй отъ слезъ глаза мои отеръ,
             Скажу, что чуть предательства затѣю,
   
             130. Мы совершимъ -- въ чемъ былъ и мой позоръ --
             Немедленно, плоть нашу бѣсъ жестокой
             Беретъ къ себѣ въ опеку, подъ надзоръ,
   
             133. И падаетъ душа въ ледникъ глубокой!
             Еще вверху тамъ плоть того живетъ.
             Чей духъ за мной томится одинокой;
   
             136. Ты зналъ его предъ спускомъ въ нашъ приходъ;
             Серъ Бранка д'Орія грѣшитъ ужасно:
             Ужь много лѣтъ, какъ заключенъ онъ въ ледъ.
   
             139. Мнѣ кажется, ты говоришь пристрастно:
             Серъ Бранка живъ, одѣтъ -- я отвѣчалъ --
             И ѣстъ, и пьетъ, и даже спитъ прекрасно.
   
             142. Еще въ тотъ ровъ, къ Мальбранке не попалъ
             Мигель Цааке, гдѣ многихъ нѣтъ доселѣ
             И гдѣ для нихъ кипитъ енола въ отвалъ,
   
             145. Какъ бѣса онъ -- въ отвѣтъ -- оставилъ въ тѣлѣ
             И поселилъ его въ плоти другой --
             Ближайшаго собрата въ гнусномъ дѣлѣ.
   
             148. Теперь протри глаза мои рукой.
             Но не открылъ я глазъ, и благороденъ
             Поступокъ съ нимъ неблагородный мой!
   
             151. О Генуя! съ тобой порокъ лишь сроденъ!
             Браги добра, исполненные золъ,
             Когда отъ васъ нашъ будетъ міръ свободенъ?
   
             154. Романца духъ тутъ рядомъ я зашелъ
             Съ однимъ изъ васъ; съ развратнѣйшей душою
             Уже въ Коцитъ купаться онъ пришелъ,
   
             157. Тогда какъ плоть тамъ кажется живою!
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

СОДЕРЖАНІЕ.

Послѣлняя глубь ада.-- Центръ вселенной, гдѣ неизмѣримый Люциферъ своими объятіями служить подпорой всей преисподней.-- Казнь за предательство благодѣтелей. Встрѣча съ Іудой, Брутомъ и Кассіемъ.-- Удивленіе Данте при выходѣ изъ нѣдръ земли и его подъемъ къ противоположной эмисферѣ.

             1. Vexilla rugis prodeunt inferni
             Напротивъ насъ!-- наставникъ говоритъ --
             Всмотрись, и ты различишь ихъ межъ черни.
   
             4. Какъ въ пору ту, когда туманъ лежитъ
             И всѣ поля подъ эмисферой скрыты,
             На высотѣ вѣтръ мельницей вертитъ,
   
             7. Такъ, я вдали увидѣлъ зданья плиты,
             И отъ вѣтровъ укрылся за вождемъ;
             Другой уже тутъ не было защиты.
   
             10. И вотъ я тамъ (боюсь сказать стихомъ),
             Гдѣ втерты въ ледъ всѣ тѣни въ заточеньи,
             Прозрачнѣй, чѣмъ зародышъ подъ стекломъ;
   
             13. Тѣ лежа, тѣ въ отвѣсномъ положеньи.
             Кто вверхъ, а кто ногами внизъ торчитъ.
             Иной, какъ лукъ, согнутъ къ ногамъ въ мученьи.
   
             16. Мы двинулись впередъ, я вождь спѣшитъ
             Мнѣ указать то страшное созданье,
             Что нѣкогда имѣло чудный видъ!
   
             19. Стать впереди онъ далъ мнѣ приказанье
             Вотъ Дите -- говоритъ -- вотъ край, мой другъ,
             Гдѣ снова ты будь бодръ -- удвой вниманье.
   
             22. Какъ я продрогъ, какъ голосъ замеръ вдругъ --
             Не спрашивай, читатель, описанья:
             Безсиленъ словъ моихъ ничтожный кругъ.
   
             25. Ни мертвъ, ни живъ!... Коль есть въ тебѣ познанья.
             Суди ты самъ, что сталося со мной,
             Не встрѣтя смерть, лишась всего сознанья!
   
             28. Царь царства слезъ съ печалью и тоской
             До полгруди со льда къ намъ показался.
             Съ гигантомъ ростъ скорѣй я смѣрю свой.
   
             31. Чѣмъ великанъ съ рукой его бъ сравнялся!
             Поэтому, представь каковъ онъ былъ.
             Когда во всѣхъ частяхъ соразмѣрялся.
   
             34. И если такъ онъ былъ прекрасенъ, милъ,
             Какъ непригожъ передъ Творцомъ въ гордынѣ.
             То истинно здѣсь скорбь изобразилъ.
   
             37. О, дивный видъ ужасенъ Дисъ въ пучинѣ!
             Тутъ три лица на немъ я увидалъ!
             Одно было багровое, въ срединѣ,
   
             40. Два остальныхъ онъ по бокамъ держалъ.
             И каждое противъ плечей равнялось,
             И всѣхъ ихъ лобъ вверху соединялъ!
   
             43. У праваго -- цвѣтъ желто-бѣлъ, казалось,
             А лѣвое было, какъ ночи мгла,
             Какъ люди странъ, гдѣ Нилъ-рѣка простлалась.
   
             46. Подъ каждымъ два громаднѣйшихъ крыла;
             Такихъ вѣтрилъ и въ морѣ не встрѣчали,
             Какъ мощная та птица подняла!
   
             49. Безперыя, онѣ тутъ представляли
             Ужаснѣйшей летучей мыши видъ
             И, двигаясь, три вѣтра возбуждали.
   
             52. Отъ вѣтровъ тѣхъ оледенялъ Колитъ.
             И плачетъ онъ въ тиши шестью глазами,
             И съ пѣной токъ кровавыхъ слезъ бѣжитъ.
   
             55. Какъ мялка льна, рта каждаго зубами.
             По одному онъ грѣшнику дробилъ
             И разомъ трехъ тутъ мучилъ передъ нами.
   
             58. Для средняго сноснѣй зубъ острый былъ.
             Чѣмъ когти лапъ, которыми о, чудо!
             Не разъ съ спины Дисъ кожу облупилъ.
   
             61. Казнимый духъ -- Искаріотъ Іуда:
             Внутрь голова,-- сказалъ наставникъ мой --
             А ноги внѣ болтаются покуда.
   
             64. Изъ остальныхъ, висящихъ головой,
             Вотъ Брутъ,-- торчитъ изъ чорнаго онъ рыла,
             Смотри, какъ пѣнъ, вертясь передъ тобой!
   
             67. А Кассій тотъ, въ комъ такъ замѣтна сила.
             Но скоро ночь, пора въ дорогу намъ:
             Все видѣли, что эта пропасть скрыла.
   
             70. Велѣлъ онъ мнѣ припасть къ его плечамъ
             И, улучшивъ подъ крыльями мгновенье,
             Прижался весь къ одѣтымъ въ шерсть бокамъ
   
             73. Я наконецъ, собравши все терпѣнье,
             Межъ вѣчнымъ льдомъ и шерстью предпринялъ.
             Съ клока на клокъ, изъ бездны отступленье.
   
             76. Когда жъ со мной на этомъ мѣстѣ сталъ.
             Гдѣ сходится громадный клубъ съ ногою.
             Вожатый мой, усилясь -- задрожалъ
   
             79. И повернулъ съ ногамъ онъ головою,
             И вверхъ, въ жерло, поползъ по волосамъ.
             Я думалъ: въ адъ онъ тащится со мною!
   
             82. Держись сильнѣй!-- сказалъ, задохшись самъ --
             Лишь лѣстницей такою подо льдами,
             Отъ столькихъ золъ уйти возможно намъ!
   
             85. И выползъ онъ по щели межъ скалами,
             Ссадилъ меня и съ лаской подошелъ,
             Ко мнѣ на край, окрѣпшими шагами.
   
             88. Я поднялъ взоръ, вокругъ его обвелъ,
             Ждалъ видѣть вновь Люцифера мученья.
             Но ноги лишь пятами вверхъ нашелъ!
   
             91. И какъ я былъ встревоженъ отъ сомнѣнья --
             Пусть только людъ простой сообразитъ --
             Непонявшій, гдѣ грань изъ заточенья!
   
             94. Пора вставать -- наставникъ говоритъ --
             Путь длиненъ нашъ, а тяжела дорога;
             Ужь третій часъ, какъ солнце здѣсь горитъ.
   
             97. Вступили мы не въ портики чертога;
             Въ естественномъ мы грогѣ подъ землей.
             Гдѣ рыхлый грунтъ и свѣта такъ немного!
   
             100. Сперва чѣмъ мы, наставникъ добрый мой,--
             Сказалъ я, вставъ -- оставимъ пропасть эту,
             Ты научи, поговори со мной:
   
             103. Гдѣ весь ледникъ и какъ лишенный свѣту
             Въ него ужь вверхъ ногами погруженъ?
             Какъ солнце шло отъ вечера къ разсвѣту!"
   
             106. Ужь ты не тамъ -- мнѣ отвѣчаетъ онъ --
             Гдѣ я за шерсть того черва схватился,
             Которымъ міръ нашъ насквозь проточенъ.
   
             109. Спускаясь внизъ, ты тамъ и находился;
             Когда же я поворотилъ съ тобой,
             Ты перешелъ тотъ пунктъ, куда стремился.
   
             112. И мы теперь подъ эмисферой той,
             Что широко раскинута отъ вѣка,
             Противъ небесъ, лежащихъ надъ землей,
   
             115. Гдѣ зрѣли смерть безгрѣшна Человѣка!
             Ногами ты на малой сферѣ сталъ,
             Другимъ лицомъ ужь подъ тобой Джудекка.
   
             118. Здѣсь утро,-- тамъ вечерній мракъ насталъ,
             А тотъ, чья шерсть ступенями служила,
             Все такъ еще стоитъ, какъ и стоялъ.
   
             121. Сюда съ небесъ упала эта сила
             И въ ужасѣ, какъ будто пеленой,
             Тутъ моремъ сушь съ тѣхъ поръ себя прикрыла
   
             124. И отошла въ нашъ міръ передъ волной!
             И, можетъ быть, предъ изгнаннымъ шагнула
             И та, что здѣсь возвысилась горой!
   
             127. Есть ходъ въ землѣ,-- вдали отъ Вельзевула,
             Такъ глубоко, что глазъ бы не сыскалъ.
             Когда-бъ не звонъ ручья, не эхо гула.
   
             130. Ручей бѣжитъ сквозь щели страшныхъ скаль
             И воды тѣ давно уже прорвали
             Наклоненный надъ пропастью обвалъ.
   
             188. Въ ту скрытую тогда мы щель попали,
             И чтобъ опять намъ выбраться на свѣтъ,
             Ужь мы съ вождемъ про отдыхъ не мечтали.
   
             136. Взбираемся,-- онъ первый, я во слѣдъ...
             Вдругъ увидалъ въ отверзтія и щели
             Небесный сводъ -- прекраснѣйшій предметъ!
   
             139. И вышли мы, и звѣзды вновь узрѣли.
   

ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЯ ПРИМѢЧАНІЯ КЪ ТРИДЦАТИ ЧЕТЫРЕМЪ ПѢСНЯМЪ

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

   1. Въ своемъ другомъ, прозаическомъ произведеніи (il Convito) Данте полагаетъ нормальный срокъ человѣческаго существованія въ семьдесятъ лѣтъ, слѣдовательно половина пути означаетъ у него 33-й годъ жизни. Начало своего поэтическаго путешествія онъ относитъ къ весеннему равноденствію 1300 года, слѣдовательно, поэтъ, дѣйствительно, долженъ былъ родиться въ 1265 году, какъ это обыкновенно принято его біографами.
   7. Въ подлинникѣ: tanto ê amaro... я старался удержать колоритъ Данте,
   17. Солнце, по системѣ Птоломея, которой слѣдовалъ Данте, принадлежитъ къ планетамъ. Оно, въ противоположность мѣсяцу (философіи, представляетъ здѣсь божественное вдохновеніе.
   38. Согласно древнему преданію, солнце, при сотвореніи міра, начало свой путь изъ знака Барана, что приходилось бы ко времени весенняго равноденствія; тотъ же самый день -- всего точнѣе 25-е число марта -- принимается днемъ смерти I. Христа и началомъ путешествія Данте въ царство тѣней.
   60. Данте часто смѣшиваетъ выраженія, означающія дѣйствія свѣта и звука и употребляетъ одно вмѣсто другого. Здѣсь у него "солнце молчитъ" (il sol tace) далѣе ("Адъ", пѣснь V-я, 23), онъ заходитъ въ пространство, "безмолвное отъ всякаго свѣта" (di ogni luce muto) и т. д. Пусть не подумаетъ читатель, что это -- италіанизмы, которыхъ нельзя переводить подстрочно на на какой другой языкъ и для которыхъ переводчикъ долженъ придумывать обороты и выраженія, болѣе согласные съ духомъ своего языка. "Солнце молчитъ" -- такъ же странно и для итальянскаго уха, какъ и для русскаго. Это -- характеристическія особенности, идіотизмы дантовскаго языка -- la stile dantesco -- и переводчикъ, относясь къ Данте, какъ къ классическому поэту, не счелъ себя вправѣ подновлять его нынѣшними литературными оборотами. Не менѣе странны и другія дантовскія выраженія, напр. "озеро сердца", "хриплый отъ молчанія", "высокій сонъ", вмѣсто "глубокій", "рѣдкіе шаги" (вм. "медленные", брови, съ которыхъ "сбрита смѣлость" (le ciglia rase di ogni baldanza) и т. д. He надо забывать, однако, что насъ отдѣляютъ отъ Данте шесть вѣковъ и что всѣ эти выраженія кажутся ему такими же поэтическими и умѣстными, какъ Гомеру -- его пресловутая "волоокая" Гера.
   13. Въ подлинникѣ; fioco охриплыя,-- у Дайте всѣ мертвецы говорятъ хриплымъ голосомъ; но комментаторы видятъ еще въ томъ хрипѣніи намекъ на равнодушіе современниковъ Данте къ изученію твореній Виргилія.
   71. Слова "Sub Julio" означаютъ, что Виргилій родился еще при жизни Юлія Цезаря, тогда какъ объяснительное выраженіе "tardi" (поздно) очевидно намекаетъ на то, что диктаторъ не успѣлъ покровительствовать его юную музу, такъ какъ до умерщвленія Цезаря въ 44 г. до P. X. шестнадцатилѣтній поэтъ развѣ могъ только окончить свою вторую эклогу. Это одно изъ тѣхъ латинскихъ выраженій, которыхъ такъ много у Данте, по общему обыкновенію поэтовъ и прозаиковъ юго времени.
   87. Въ это время Данте уже былъ извѣстенъ своею Vila Nuova и стихотвореніями (Rime). По увѣренію монаха Гиларія, онъ началъ свою "Божественную Комедію" полатыни. Первые три стиха были слѣдующіе:
   
   Ultima regua canam fluido contermina mundo,
   Spiritibus quae lata paient, quae praemia solvunt
   Pro merilis cuicuoque suis (data lede tonantis.)
   "In dimidio dierum meonim ad portas inferi."
   Vulgat. Biblia.
   
   103. Данте опредѣляетъ точнѣе: veltro, т. е. борзой песъ. Этимъ аллегорическимъ названіемъ онъ означаетъ, по всей вѣроятности, Кана-Гранде (великаго) делла-Скала, синьора веронскаго; другіе полагаютъ, что тутъ рѣчь идетъ объ извѣстномъ храбрецѣ того времени Угуччіо Фаджіола,
   104. Въ подлинникѣ не мѣдь, но peltro -- смѣшанный металлъ или, еще точнѣе, тонкое олово сравн. англ. pewter), изъ котораго чеканилась мелкая монета, равносильная нашимъ мѣднымъ деньгамъ. Переводчикъ предпочелъ "мѣдь", такъ какъ это понятнѣе и согласнѣе съ духомъ нашего языка. Смыслъ тотъ, чти Какъ не прельстится пріобрѣтеніемъ владѣній, или богатствъ.
   103. Нѣкоторые полагаютъ, что здѣсь поэтъ описываетъ родину Кана, находившуюся между двумя, довольно сходными но названію городами -- Фельтре, въ тревизской мархія и Монтефельтро, въ урбинской легаціи.
   107. Камилла -- дочь Метаба, цари Вольсковъ. Турнъ -- сынъ царя рутуловъ. Эвріялъ и Низе -- витязи.
   125. Въ подлинникѣ: "Imperador che lassù regna". "Императоръ, какъ высшій земной судья, по средневѣковымъ понятіямъ, казался поэту наилучшимъ терминомъ для означенія божества. Но при всемъ стараніи переводчика сохранить первоначальную, типическую физіономію подлинника, пришлось по неволѣ замѣнить "императора" выраженіемъ, болѣе согласнымъ съ нашими религіозными представленіями,
   134. "Ворота св. Петра" встрѣчаются въ "Чистилищѣ" -- второй части поэмы -- какъ символъ покаянія и отпущенія грѣховъ
   

ПѢСНЬ ВТОРАЯ.

   1. Вечеръ 95 марта, какъ опредѣляютъ многіе коментаторы или, по Филалетесу, 8 апрѣля.
   13. То есть Эней, о которомъ Виргилій разсказываетъ въ шестой пѣсни Энеиды, что онъ проникъ въ подземное царство, провожаемый кумской Сивиллой, чтобы выспросить пророческій приговоръ отца о предстоящемъ поселенія въ Лаціумѣ и о грядущей судьбѣ, предназначенной происшедшему отъ нею новому городу -- Риму.
   22. Такимъ образомъ Данте, при своемъ свободомысліи и ненависти къ папамъ, считаетъ папство все-таки божественнымъ институтомъ, конечнымъ послѣдствіемъ и цѣлью всемірнаго владычества Рима.
   28. Рѣчь идетъ объ апостолѣ Павлѣ: сравн. Дѣян. апост. 9, 15: "иди, яко сосудъ избранъ ми есть сей пронести лице мое предъ языки и царьми и сыньми израилевыми".
   32. Въ числѣ тѣхъ тѣней, которыя находится въ Лимбѣ и не подверглись осужденію, но и не удостоились спасенія. Сюда относятся главнѣйшимъ образомъ добродѣтельные язычники.
   55. Одни подразумѣваютъ здѣсь планету Венеру, другіе -- солнце, представляющее небесную мудрость.
   76. Небо у Данте дѣлится на девять сферъ, которыя обращаются вокругъ нашей земли, составляющей, по системѣ Птоломея, центръ вселенной. Самыя меньшія изъ нихъ сферы луны и Земли, а та, гдѣ возсѣдаетъ Господь, проставляетъ широкія небеса.
   87. Центрѣ земли -- адъ, который вмѣстѣ съ тѣмъ и центръ вселенной.
   91. Въ образѣ трехъ небесныхъ женщинъ, пекущихся о Данте, поэтъ, по общепринятому объясненію комментаторовъ, аллегорически представляетъ три стороны божественной благодати, сопутствующія человѣку въ его нравственномъ совершенствованіи. Такъ и "donna gentile" или по переводу "Пречистая", означаетъ у него предваряющую благодать (gratia praeviens), пробуждающую въ человѣкѣ первый, какъ бы безсознательный порывъ къ нравственному свѣтлому идеалу, тогда какъ Лючія есть благодать дѣйствующая, помогающая (gratia сooperans), а Беатриче -- благодать совершенствующая (gratia perficiens), удерживающая человѣка на пути къ прекрасному и открывающая для нею ворота неба. Виргилій, по отношенію къ Беатриче, представляетъ человѣческій разумъ, всѣ усилія котораго прекращаются у порога вѣчнаго свѣта. Всѣ эти мистическія тонкости, само собою разумѣется, нисколько не уменьшаютъ достоинства поэмы, такъ какъ самый этотъ дантовскій мистицизмъ былъ протестомъ противъ грустной дѣйствительности, не одухотворенной ни одной честной, нравственно-высокой идеей.
   96. Строгій судъ -- duro qiudicio, кажется намекаетъ на "judrcium durissimumiis, qui paesunt, fiet" Sapient IV, 6.
   101. Въ подлинникѣ l'antica -- древняя, но переводчикъ полагалъ, что въ русскомъ текстѣ болѣе умѣстенъ эпитетъ библейской, который, впрочемъ, нисколько не нарушаетъ смысла подлинника. Рахиль, по объясненію коментаторовъ -- символъ созерцательной жизни.
   107. Рѣка -- fiumana изображаетъ треволненія жизни.
   

ПѢСНЬ ТРЕТЬЯ.

   1. Всемогущество, мудрость и любовь соотвѣтствуютъ тремъ лицамь св. Троицы, и сообразно съ этимъ надпись на воротахъ ада имѣетъ три стиха съ повтореніемъ однихъ и тѣхъ же начальныхъ словъ.
   7. Я съ вѣчными, т. е. съ ангелами, безсмертными духами, въ числѣ которыхъ находится смерть, начертавшая эту знаменитую надпись -- см. пѣснь восьмая ст. 127.
   18. Дивный свѣтъ разума употребленъ здѣсь синонимически вмѣсто божества, такъ какъ богопознаніе считается у поэта единственнымъ источникомъ высшаго интеллектуальнаго просвѣтлѣнія. См. вступительную статью.
   31. По тексту, принятому Вагнеромъ, слѣдуетъ читать d'orror la lesta cinta, съ головой, повитий ужасомъ; въ прочихъ изданіямъ, которымъ слѣдовать переводчикъ, стоитъ всегда d'error la testa cinta.
   59. Одни коментаторы угадываютъ въ этомъ призракѣ папу Целестина V-го (Піетро Морроне), который, уступая убѣжденіямъ Бонифація VIII, отказался отъ папской тіары спустя пять мѣсяцевъ послѣ своего избранія, тогда какъ на его мѣсто былъ провозглашенъ этотъ хитрый совѣтодатель, кардиналъ Бенедетто Каэтани, въ папствѣ Бонифацій VIII, котораго Данте считаетъ источникомъ всѣхъ бѣдствій, постигшихъ Аталію и его родной городъ, не смотря на го, что Климетъ V, ни всемъ старавшійся обезславить память Бонифація, причислилъ Целестина въ 1313 году къ лику святыхъ. Другіе усматриваютъ здѣсь Исава, уступившаго право первородства брату своему Іакову; также и -- императора Діоклетіана, который въ старости сложилъ съ себя свое императорское достоинство и, наконецъ четвертые -- Торреджіано деи Черни, не поддержавшаго о своей партіи Бѣлыхъ.
   

ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

   1. Во время сна Данте былъ перенесенъ чрезъ Ахеронъ какимъ нибудь чудеснымъ образомъ.
   13. Подземный міръ -- адъ названъ слѣпымъ потому, что обитатели его лишены свѣта истиннаго познанія.
   23. Все пространство ада представляется раздѣленнымъ на круги (cerchi), расположенные одинъ глубже другого, въ видѣ воронки ("Hôllentrichter", говоритъ Филалетесъ) тогда какъ первый кругъ, облегающій мрачную бездну, составляетъ какъ бы преддверіе всего ада. Состояніе душъ, помѣщенныхъ въ этомъ первомъ кругѣ или дамбѣ. характеризуется только безнадежнымъ ожиданіемъ и во многомъ соотвѣтствуетъ древнему преданію о елисейскихъ поляхъ.
   30. Въ преддверіи помѣщаются не только добродѣтельные язычники, но также дѣти христіанскихъ родителей, умершія безъ крещенія.
   37. Некрещенные люди, жившіе до Іисуса Христа, удостоились спасенія, когда увѣровали въ Его божественную миссію. Такимъ образомъ, поэтъ не раздѣляетъ мнѣнія о вѣчной неизмѣнности адскихъ наказаній и вѣритъ въ возможность спасенія и послѣ -- путемъ вѣры.
   52. Виргилій умеръ 22 сентября 19 года до Р. X.; слѣдовательно, передъ сошествіемъ Христа въ адъ, онъ находился въ его преддверіи недолго.
   87. Гомеръ, который былъ извѣстенъ Данте только по отзывамъ другихъ писателей, преимущественно Аристотеля, представленъ съ мечемъ въ рукахъ, какъ творецъ героическаго эпоса.
   107. Семь стѣнъ, по объясненію Ландино и Веллутелло, семь добродѣтелей: благоразуміе, воздержаніе, справедливость, сила, разумъ, наука и мудрость, а по толкованію Даніелло, семь свободныхъ искуствъ, составлявшихъ въ средніе вѣка такъ называемые triviumu quadrivium: грамматику, риторику, діалектику; ариѳметику, музыку, геометрію и астрономію. Рѣка -- эмблема краснорѣчія.
   121. Здѣсь говорится не объ извѣстной дочери Агамемнона, но о другой Элесктрѣ, дочери Атланта и женѣ Агалана, который, по средневѣковому преданію, основалъ послѣ потопа городъ Фіезолу -- митрополію Флоренціи, тогда какъ сынъ этой Электры, Дарданъ, былъ основателемъ Трои.
   123. Светоній также говоритъ о черныхъ, огненныхъ глазахъ Цезаря: "nigris vegelisque oculis".
   124. Камилла сражалась въ Италіи противъ троянцевъ, а Пентезилея была амазонская царица въ Азіи.
   123--126. Всѣ эта лица заимствованы изъ Энеиды.
   128. Брутъ, умертвившій Цезаря, помѣщенъ въ болѣе мрачномъ отдѣленіи ада. См. XXXIV, 65.
   129. Юлія, дочь Цезаря и жена Помпея, у многихъ писателей выставляется образцомъ супружеской любви и вѣрности; Марція была жена Катона, котораго поэтъ помѣстилъ въ Чистилищѣ, Корнелія -- мать Гракховъ.
   129. Саладинъ султанъ Вавилонскій, знаменитый противникъ христіанъ.
   131. Въ средніе вѣка Аристотель, обыкновенно называемый у Данте просто "философомъ", былъ предметомъ почти благоговѣйнаго обожанія, какъ конечный предѣлъ всякой земной мудрости и знанія. Притомъ это былъ единственный между всѣми греческими философами, котораго сочиненія сдѣлались извѣстными въ то время на западѣ, покрайней мѣрѣ, въ переводахъ.
   142. Аверроэсъ, объяснившій сочиненія Аристотеля, былъ названъ за это великимъ комментаторомъ. Авицепъ -- импорченное имя Абу-Али-Гозаинъ-бенъ-Абдаллахъ-Эбнъ-Сина, арабскаго врача и философа одиннадцатаго вѣка.
   144. Маркъ Туллій Цицеронъ. Спутникомъ его, вмѣсто Тита Ливія, другіе считаютъ Лина, сына Аполлона и миѳическаго пѣвца.
   148. Т. е. Данте и Виргиліемъ.
   

ПѢСНЬ ПЯТАЯ.

   10. Фантазія христіанскаго поэта обращаетъ всѣ древнія божества въ бѣсовъ, и вотъ какимъ образомъ суровый Миносъ является съ длиннымъ хвостомъ сатаны.
   21. Указаніе на извѣстное изреченіе Вирталія: "facilis discensus Аverni".
   26. Такимъ образомъ, только отсюда начинаются адскія кары и истязанія грѣшныхъ душъ.
   54. Намекъ на вавилонское смѣшеніе языковъ.
   58. Чтобы завладѣть престоломъ постѣ смерти своего мужа Нина, Семирамида -- какъ увѣряетъ сказочное преданіе -- носила мужское платье и выдавала себя за своего сына Нинія, котораго, вслѣдствіе его женоподобнаго права, держала между придворными наперсницами. Такимъ образомъ, вопреки установленному порядку, престолъ наслѣдовалъ не сынъ, а вдова покойнаго царя. Что касается разврата, который Семирамида дозволяла закономъ, то Павелъ Ороній сообщаетъ, что вслѣдствіе преступной связи съ своимъ сыномъ, царица эта объявила: никакихъ родственныхъ отношеній не считать препятствіемъ къ заключенію браковъ.
   67. Тристанъ былъ рыцарь изъ баснословнаго цикла короля Артура. Любовная исторія Тристана и Изольды была извѣстна Данте, по всей вѣроятности, въ стихотворномъ эпическомъ разсказѣ французскаго трувера Кретіена де-Труа. Миѳическое преданіе говоритъ, что Тристанъ влюбился въ Изотту (Isotta, Isolda), жену своего дяди, короля Марція Корнвалійскаго, который за это убилъ его отравленной стрѣлою.
   74. Разсказъ о любовной связи между Франческой Римини и ея своякомъ, Паоло Малатеста, изложенъ у Боккаччіо въ слѣдующихъ чертахъ: послѣ долгой, ожесточенной вражды, синьоры Полента и Малатеста заключили миръ и хотѣли, упрочить его брачнымъ союзомъ между сыномъ и дочерью враждовавшихъ владѣтелей, но Джанчотто Maлатеста (Giovanni il zoppo -- Джованни хромой) былъ некрасивъ собой, но храбръ и дикаго права; напротивъ братъ его -- красавецъ Паоло обладалъ мягкимъ, симпатическимъ характеромъ. Тѣмъ не менѣе Гвиди да Полента, отецъ невѣсты, хотѣлъ имѣть своимъ зятемъ хромого Джанчотто, въ которомъ разсчитывалъ найти болѣе прочную опору своему владычеству, но боялся встрѣтить упорное нежеланіе со стороны дочери. Поэтому Паоло долженъ былъ лично поспѣшить въ Равенну, чтобы хлопотать о рукѣ Франчески для своего брата, мѣсто котораго онъ и занималъ при обрученіи. Франческа, введенная въ обманъ служанкой, думала, что ея нареченнымъ бытъ собственно Паоло, полюбила его страстно и только на слѣдующій день послѣ свадьбы узнала свою роковую ошибку. Между молодыми родственниками завязалась самая страстная, романтическая любовь, о которой прогадалъ Джанчотто. Съ бѣшенствомъ бросился онъ къ запертой двери въ комнатѣ жены и приказалъ отворить. Паоло хотѣлъ бѣжать другимъ выходомъ, но зацѣпился платьемъ за гвоздь. Джаянотто бросился на него съ обнаженнымъ мечемъ и когда Франческа въ отчаяніи кинулась между двумя братьями, мужъ прокололъ ей грудь, потомъ, выхвативъ оружіе изъ кровавой раны, убилъ имъ своего родного брата. Этотъ разсказъ, сильно проникнутый сказочнымъ романтизмомъ, послужилъ сюжетомъ для одной изъ трагедій Сильвіо Пеллико (Francesca da Rimini").
   107. Каина -- одно изъ отдѣленій девятаго крута, гдѣ наказываются братоубійцы. Оно такъ названо по имени Каина.
   128. Ланцелотъ (Ланчилотто) -- рыцарскій романъ изъ цикла Круглаго Стола. Ланцелотъ, сынъ лишеннаго престола короля Ban de Benoit, влюбляется въ супругу короля Артура, Джиневру, которая дастъ ему поцѣлуй, какъ задатокъ своего взаимнаго чувства, при посредничествѣ Галеотто, короля d'outre les marches. Съ тѣхъ поръ такихъ посредниковъ въ любовныхъ дѣлахъ долгое время называли Галеоттами (Galeotto -- Kuppler, maquereau).
   139. Сынъ Данте нашелъ пріютъ у племянника Франчески, Гвидонопелло ди Полента, у котораго поэтъ скончался 14 сентября 1321 года.
   

ПѢСНЬ ШЕСТАЯ

   32. Сторожъ древняго языческаго ада -- Церберъ у Данте также обращенъ въ демона.
   53. Чіакко, по отзыву другихъ, бытъ знаменитый gourmand и лизоблюдъ того времени. Самое названіе Сіассо можно считать или сокращенной формой имени Сіасоро (Яковъ) или же употреблявшимся въ флорентійскомъ просторѣчіи означеніемъ свиньи, какъ прожорливаго животнаго.
   67. Чтобы ясно понимать это мѣсто поэмы, необходимо нѣсколько ознакомиться съ относительнымъ положеніемъ и борьбою политическихъ партій во Флоренціи. Около 1300 года въ Пистоѣ произошолъ семейный раздоръ между двумя вѣтвями фамиліи Канчелліери, изъ которыхъ одна заимствовала свое, коллективное названіе отъ имени Біанки, первой жены мессера Канчелліери, тогда какъ противники бѣлыхъ приняли противоположное названіе -- черныхъ. Раздоръ этотъ скоро охватилъ весь городъ Пистою, и во Флоренціи древній знатный родъ Донати съ мессеромъ Корсо во главѣ) принялъ сторону черныхъ, тогда какъ новый дворянскій родъ Черни примкнулъ къ бѣлымъ. Вслѣдствіе этого ожесточеннаго разлада пріоры или градоправители Флоренція рѣшили изгнать коноводовъ той и другой партіи изъ города. Къ этимъ пріорамъ, избиравшимся въ числѣ двѣнадцаго, принадлежалъ около того времени и нашъ поэтъ. Но еще въ томъ же году коноводы бѣлыхъ, подъ предлогомъ нездороваго климата въ мѣстѣ изгнанія (Сарцанѣ), были прозваны назадъ въ городъ и -- въ числѣ ихъ -- Гвидо Канальканти, другъ Данте. Между тѣмъ противникъ ихъ, Корсо Донати. имущество котораго было конфисковано, отправился въ Римъ, чтобы выставить передъ напою Бонифаціемъ VIII враждебную партію. какъ опасныхъ гибеллиновъ и выхлопотать его содѣйствіе къ борьбѣ съ ними. Осенью 1301 года къ папскому двору прибылъ Карлъ Валуа, братъ короля французскаго, и Бонифацій VIII рѣшился употребить его орудіемъ для возстановленія мира или скорѣе для ниспроверженія господствующей партіи во Флоренціи, къ чему ревностно склоняли папу черные. Съ другой стороны, Флорентійское посольство, къ которому принадлежалъ и Данте, хлопотало въ противоположномъ смыслѣ. Карлъ отправился во Флоренцію, овладѣть верховной властью въ республикѣ и изгнанъ многихъ недоброжелательныхъ ему гражданъ, въ томъ числѣ нашего поэта, и многихъ вожаковъ партіи бѣлыхъ, которая называлась лѣсною по главному предводителю Віеро Герни, урожденцу лѣсной провинціи Вальди Піеволе.
   69. Въ подлинникѣ: che testé piaggia;-- piaggiare значитъ лавировать, т. е. играть двусмысленную роль. Именемъ пришлеца Данте клеймитъ Карла Валуа.
   76. Обыкновенно полагаютъ, что этими двумя "правдивыми" Данте означаетъ самого себя и своего друга Гвидо Кавальканти, но Филалетесъ подозрѣваетъ вѣрность такого мнѣнія на томъ основаніи, что Гвидо принадлежалъ къ коноводамъ бѣлыхъ, изгнаннымъ въ Сарцану по предложенію Данте. Быть можетъ слова поэта надо понимать въ болѣе общемъ смыслѣ: если во Флоренціи и наберется два правдивыхъ честныхъ человѣка, то голосъ ихъ все такъ безсиленъ.
   82. Моску мы находимъ далѣе между возмутителями, Фаринату делли-Уберти -- между еретиками. Terriano Альдибрандини и Яковъ Рустикуччи попадаютъ въ кругъ содомитовъ. Только объ Арриго, принадлежавшемъ, какъ обыкновенно полагаютъ, къ роду Фифанти, болѣе нигдѣ не упоминается въ поэмѣ.
   110. Извѣстный аристотелевскій афоризмъ: чѣмъ совершеннѣе существо, тѣмъ воспріимчивѣе оно для скорбей и радостей.
   

ПѢСНЬ СЕДЬМАЯ.

   1. Обыкновенно полагаютъ, что слова эти означаютъ обращеніе къ сатанѣ, находящемуся въ нижнемъ кругу бездны, и заимствованы изъ какого то непонятнаго бѣсовскаго языка. Но аббатъ Ланчи открываетъ въ нихъ древне еврейскій текстъ съ произвольной орфографіей, прилаженной къ произношенію. По этому объясненію загадочныя слова заключаютъ, будто бы, такой буквальный смыслъ: "блистай, чело сатаны! блистай, чело перваго сатаны"!-- какъ будто сатана призывался изгнать непрошенныхъ пришельцевъ. По послѣднему толкованію Шира, слова эти должно переводить иначе: "изрыгайте огонь, изрыгайте огонь, уста сатаны!"
   3. Въ этомъ стражѣ корыстолюбивыхъ грѣшниковъ соединились двѣ отдѣльныя фигуры античной миѳологіи -- Плутонъ, богъ подземнаго царства, и Плутусъ, богъ корысти и богатства.
   57. Безъ волосъ придутъ расточители, потому что они промотали все, до послѣдняго волоса съ головы своей, съ сжатой рукой -- лихоимцы, захватывающіе свои сокровища и въ область другого міра.
   71. По схоластическимъ понятіямъ, всякое небо находится въ верховномъ вѣденіи какого нибудь ангела. Одинъ изъ этихъ ангеловъ интеллигенціи, управляющихъ механизмомъ мірозданія, есть фартука, которой ввѣрена раздача земныхъ благъ между смертными. Подобно тому, какъ отъ другихъ горнихъ ангельскихъ силъ зависитъ движеніе небесныхъ тѣлъ, также точно всѣ превратности человѣческихъ судебъ подчинены произволу Фортуны, которую Виргилій старается защитить противъ всѣхъ возможныхъ человѣческихъ укоризнъ, также и противъ мнѣнія Данте, приписывающаго ей "когти" и, слѣдовательно, низводящаго Фортуну на степень злыхъ, враждебныхъ человѣку духовъ.
   87. То есть также точно, какъ и другіе ангелы или интеллигенціи, всякій въ подчиненной ему области дѣйствія, на равныхъ ангельскихъ правахъ вмѣстѣ съ ними.
   121. Противоположные грѣхи несутъ наказаніе въ одномъ и томъ же адскомъ кругѣ, такъ какъ Данте былъ, вѣроятно, того мнѣнія, что les extrémités se touchent. Въ предъидущемъ кругѣ мы видѣли скупыхъ о расточителей, здѣсь встрѣчаемся съ свирѣпой злостью и нравственной безхарактерностью (асcidiosi).
   123. "Portando dentro accidioso fummo" -- стихъ въ высшей степени темный и неудобообъяснимый. Итальянскіе комментаторы полагаютъ, что рѣчь идетъ объ ira lenta, медіанной, какъ бы хронической, потайной злости, и сообразно съ этимъ, Филалетесъ переводитъ выраженіе это словами "schleichend Feuer", очевидно подразумѣвая скрытую затаенную злобу, которая вовсе не составляетъ контраста съ открытой свирѣпостью. Напротивъ, другіе переводчики думаютъ, что авторъ говоритъ именно о малодушномъ уныніи, недостаткѣ нравственнаго мужества, а порокъ этотъ становится дѣйствительно въ рѣзвую противоположность съ свирѣпымъ злобнымъ нравомъ. Мы старались держаться средины между тѣмъ и другимъ смысломъ, приписываемымъ дантовскому стиху комментаторами.
   

ПѢСНЬ ВОСЬМАЯ.

   1. Іо dico seguitando. Этими словами Данте связываетъ, вѣроятно, свой, прерванный изгнаніемъ, разсказъ. Нѣкоторые полагаютъ, что до изгнанія онъ написалъ только семь пѣсень.
   6. По другую сторону Стикса лежитъ городъ "Дите", повторяющій сигналъ сторожевой башни, которымъ дается знать, что Флегіасъ, перевозчикъ на Стиксѣ, долженъ переправить душу на другой берегъ.
   7. Ed io rivolte al mar di tutto' I senno. Такъ кудряво Данте называетъ Виргилія. Всѣ подобныя выраженія переводчикъ старался удержать, желая, по возможности, сохранить колоритъ подлинника.
   19. Изъ мщенія Аполлону, обезчестившему его дочь, Фленасъ, царь лапитовь, сжегъ дельфійскій храмъ и за это помѣщенъ кормчимъ на Стиксъ, для грѣшниковъ, ослѣпленныхъ злобной яростью.
   61. Филиппъ Каничулли, прозванный Арджента за то, что велѣлъ подковать серебромъ своего кони, былъ извѣстенъ своимъ необыкновенно задорливымъ, злобнымъ нравомъ. О немъ разсказываетъ Боккаччіо въ восьмой новеллѣ своего Декамерона.
   68. Городъ Диге, окруженный крѣпостными стѣнами и рвами, образуетъ входъ въ "глубокую преисподнюю", гдѣ несутъ наказаніе болѣе тяжкіе грѣшники. Что касается значенія этого названія города, то его производятъ отъ лат. Dis, которымъ древніе греки и римляне означали Плутона. Мы удерживаемъ итальянскую форму этого названія, хотя другіе переводчики и предпочитаютъ латинскую.
   125. По древнему легендарному сказанію, бѣсы хотѣли заградить путь Іисусу Христу, при его сошествіи въ адъ; но съ тѣхъ поръ, какъ у нихъ въ ту эпоху была отнята значительная добыча осужденія, Дьяволы не ждали ни откуда новыхъ вторженій, я оттого наружные адскіе ворота остаются отворенными настежь.
   127. Адъ, Пѣснь III. 1--9.
   

ПѢСНЬ ДЕВЯТАЯ

   7--8. Виргилій ссылается на обѣщанную помощь Беятрттче, но въ то же время не можетъ освободиться отъ невольнаго безпокойства, которое и выражается прерванными словами.
   22. Эрихто -- ѳессалійская волшебница, ни разсказу Лукіана въ его Фарсаліи (VI, 308), уступая просьбамъ Секста Помпея, оживила тѣнь одного изъ павшихъ въ битвѣ, для того, чтобы тѣнь эта предсказала исходъ гражданской войны. Если же въ Помпей поэмѣ говорятся далѣе, что Виргилій, по порученію Эрихто, также спускался къ глубь ада, чтобы взять оттуда одну изъ тѣней,-- то это поэтическій вымыселъ самого Данте, основанный на томъ, что волшебница могла пережить Виргилія, скончавшагося спустя тридцать лѣтъ послѣ вызова его тѣни для Помпея, и который могъ быть, въ свою очередь, оживленъ ее волшебствомъ. Впрочемъ, это можетъ быть также намекомъ на знаменитаго средневѣкового чародѣя Виргилія.
   26. Іудинъ предѣлъ -- послѣднее отдѣленіе того крута вѣроломства, въ началѣ котораго помѣщается -- Каина.
   42. Ceraste -- рогатыя змѣи. Еще и теперь керастами называется особенный видъ ядовитыхъ африканскихъ змѣй, съ маленькими рожками на головѣ.
   44. Филалетесъ въ "царицѣ слезъ" (Regina dell' eterno pianto) видятъ Гекату, но намъ казалось, что поэтъ намекаетъ на другое миѳическое божество древняго ада -- Прозерпину (Персефону, Кору), такъ какъ далѣе упоминается о путешествіи Тезея въ подземное царство, для ея похищенія.
   82. Медуза -- одна изъ Горгонъ. Филалетесъ въ желаніи ближе подойти къ подлиннику, ошибочно переводить стахъ, "sil farem di smalto" словами: "dass zu Schmelz er werde" принимая одно только частное значеніе слова smalto (эмаль), вмѣсто болѣе общаго, которое, очевидно, имѣлъ въ виду поэтъ, намекающій на извѣстную миѳическую способность Медузы превращать людей въ камни. Еще и теперь сохранилась итальянская поговорка: -- cuor di smalto coeur de pierre, de rocher -- каменное, безчувственное сердце.
   54. Когда Tезей хотѣлъ освободить Прозерпину изъ ада, товарищъ его Пиритой лишился жизни, а самъ Тезей долженъ былъ оставаться въ подземномъ царствѣ, пока не былъ выведенъ Геркулесомъ.
   61--62. Слова эти какъ бы обращаются къ проницательности читателя и приглашаютъ его проникнутъ въ тайный смыслъ аллегоріи. Это побуждаетъ нѣкоторыхъ переводчиковъ пускаться въ самыя произвольныя толкованія дантовскаго текста, и еще остроумный Соккалини замѣтилъ, что многіе комментаторы такъ безжалостно пытаютъ бѣднаго автора "Божественной комедіи", такъ безцеремонно навязываютъ ему ни за что, ни про что свои хитроумныя толкованія поэмы, что Данте благимъ матомъ, наконецъ, вынужденъ кричать, что его рѣжутъ. И такъ, пусть не удивляется читатель, если мы вообще удерживаемся отъ этой замашки фантазирующихъ комментаторовъ и оставляемъ безъ объясненія многія изъ темныхъ мѣстъ и "странныхъ стиховъ" (versi strani") поэмы, особенно если они, какъ здѣсь, повидимому, заключаютъ въ себѣ только какой нибудь туманный, религіозно-мистическій смыслъ. Все это, пожалуй, было интересно для его современниковъ, но въ насъ можетъ вызвать только снисходительную улыбку. Шесть вѣковъ не проходятъ безнаказанно даже для такого великаго мыслителя и поэта, какимъ былъ Данте, и, съ другой стороны, такіе великіе мыслители тѣмъ именно и характеризуются, что всякое время, всякое поколѣніе на долгій рядъ вѣковъ можетъ заимствовать изъ нихъ то, что для него наиболѣе реально и пригодно.
   99. Сойдя въ адъ, Геркулесъ набросилъ цѣпь на Цербера и потащилъ его за собою. Но при сопротивленіи адскаго пса, у него былъ вырванъ клокъ шерсти съ шеи и съ нижней челюсти. Такимъ образомъ, утверждаетъ посланникъ неба, упорная злоба караетъ себя самую.
   115. По средневѣковому преданію, герои, павшіе въ ронсевальской битвѣ, похоронены на обширномъ кладбищѣ или такъ называемомъ полѣ Ильи (Eliae campus), близь города Арля. Точно также и близь "Полы" въ Истріи, неподалеку отъ морского залива Кварнаро, вся мѣстность была усѣяна множествомъ могильныхъ кургановъ.
   129. То есть людей, совратившихся съ истиннаго пути и достойныхъ ада несравненно болѣе, чѣмъ думаетъ обманутый свѣтъ.
   133. Между могилами и крѣпостнымъ валомъ города.
   

ПѢСНЬ ДЕСЯТАЯ.

   11. Послѣ суда надъ ними въ іосаѳатовой долинѣ, гдѣ, по древнему мистическому предсказанію, будутъ въ послѣдній разъ судиться живые и мертвые при кончинѣ свѣта. Оттого странники на востокѣ прощаются другъ съ другомъ словами: "до свиданія въ Іосафатовой долинѣ"!
   23. По тосканскому произношенію Данте не разъ узнаютъ въ аду, какъ уроженца Флоренція напр, еще, Адъ XXXIII. 11). Это и нисколько неудивительно, если обратить вниманіе на рѣзкія различія между итальянскими нарѣчіями, среди которыхъ, Однако, Флорентійское нарѣчіе признавалось и пр.тзнается общенаціональнымъ. чистымъ итальянскомъ языкомъ fil prello Italiano, il dialetto nationale). Тосканцы давно уже гордились этимъ превосходствомъ своего родного нарѣчія, хотя оно сдѣлалось господствующимъ не вслѣдствіе какихъ нибудь особенныхъ лингвистическихъ преимуществъ надъ другими говорами Италіи, но -- какъ это бываетъ вездѣ -- только благодаря тому обстоятельству, что Флорентійское просторѣчіе, fil volgare, въ противоположность латыни -- языку ученыхъ ранѣе другихъ было принято даровитыми писателями въ ихъ литературныхъ произведеніяхъ. Впрочемъ, въ своей книгѣ "De vulgare eloquentia" самъ Данте называетъ своихъ соотечественниковъ глупцами за то, что они считаютъ свое нарѣчіе настоящимъ цвѣтомъ итальянской рѣчи. Несмотря на то, что мнѣніе это принадлежатъ не одной невѣжественной Флоренііііской черни, по раздѣлялось многими просвѣщенными людьми, Данте приходитъ къ заключенію, что настоящій языкъ итальянской націи -- тотъ, который употребителенъ во всѣхъ городахъ полуострова и не принадлежитъ ни одному изъ нихъ исключительно.
   32. Фарината -- одинъ изъ наиболѣе отважныхъ вождей гибеллиновъ, которому приписываютъ мнѣніе, что все на свѣтѣ оканчивается вмѣстѣ съ этою жизнію и что слѣдовательно не нужно отказывать себѣ ни въ канонъ земномъ наслажденіи. Поэтому Дантъ помѣстилъ его между эпикурейцами и еще прежде (Пѣснь VI, 82) отъискивалъ его между чревоугониками.
   46. Иному можетъ показаться страннымъ, что Данте, этотъ "суровый гибедлинъ", какъ его называютъ обыкновенію, вкладываетъ эти укоризны въ уста Фаринаты, самаго яростнаго приверженца и вождя гибеллинской партіи. На это замѣтимъ, во-первыхъ, что Флорентійскія хроники называютъ древнихъ Алигіери, отдаленныхъ предковъ поэта, гвельфами, тогда какъ къ гибеллинамъ принадлежали только, около того-же времени, его предки по другому колѣну -- Элизеи. Но во-вторыхъ -- и это еще важнѣе для нашего объясненія -- Данте во многихъ мѣстахъ своей поэмы свидѣтельствуетъ, какъ чуждъ ему бытъ духъ политическаго своелюдства и кумовства, мелкое партіонное особничество. Недостатки гибеллиновъ, какъ и недобросовѣстные происки гвельфовъ караются въ "Божественной комедіи" съ одинаковой суровостью. Сначала Данте былъ гвальфомь, потомъ, серьезнѣе научивъ политическія нужды и стремленія отечества, примкнулъ къ гибллинамъ, но въ сущности это не быль человѣкъ партіи, узкой, замкнутой котеріи, но "самъ себѣ партія", если можно такъ выразиться, человѣкъ горячаго, самостоятельнаго труда, для котораго онъ искалъ только болѣе подходящихъ пособниковъ
   51. Послѣ своего вторичнаго изгнанія гибеллины болѣе не возвращались во Флоренцію, по крайней мѣрѣ, для фамиліи Уберти, къ которой принадлежалъ Фаранатэ, ворота города оставались запертыми.
   54. Кавальканте-де-Кавальканти, отецъ Гвидо Кавальканти, также поэта и друга Данте. Отецъ придерживался также эпикурейства и слылъ атеистомъ, чѣмъ и объясняется его близость къ Фаринатѣ въ аду.
   63. На вопросъ: гдѣ мой сынъ (т. е. Гвидо Кавальканти), отчего онъ, тоже очень талантливый человѣкъ, не могъ придти сюда съ тобою?-- Данте отвѣчаетъ, что къ этому подвигу его сдѣлало способнымъ только изученіе классическихъ образцовъ литературы, особенно Киргилія, которымъ пренебрегалъ его другъ. Такимъ образокъ Дайте полагалъ, что всякая подготовка таланта къ великимъ созданіямъ искусства возможна только путемъ изученія классиковъ. Не забудемъ, что Данте стоитъ въ преддверіи той эпохи, которая съ такимъ горячечнымъ увлеченіемъ перешла къ изученію греческой и римской литературы послѣ долгихъ вѣковъ тяжелаго и о пастырскаго застоя. Гвидо Кавальканти былъ скорѣе философъ, чѣмъ поэтъ, не слишкомъ высоко ставилъ Виргилія и вообще на поэзію глядѣлъ глазами беззаботнаго провансальскаго трубадура. Такъ отзывается о немъ и Бокаччіо, комментируя девятую пѣснь "Ада" замѣчая, что это предпочтеніе, отдаваемое философіи передъ поэзіей, совершенно основательно.
   86. Арбія -- рѣчка близъ Монтеаперти, гдѣ происходило это кровопролитное сраженіе, котораго ближайшія обстоятельства мы считаемъ нелишнимъ привести здѣсь въ немногихъ словахъ. Вмѣстѣ съ другими изгнанными изъ Флоренціи гибеллинами Фарината проживалъ въ Сіенѣ, находившейся тогда въ войнѣ съ гвельфскимъ правительствомъ Флоренціи. Сіенцы просили помощи у короля Манфреда, но получили только сотню нѣмецкихъ всадниковъ. Стыдно имъ было принимать такую ничтожную помощь, и они хотѣли отъ нея отказаться, но Фарината протестовалъ противъ этого намѣренія и побудитъ щедрыми обѣщаніями маленькую горсть полупьяныхъ людей сдѣлать нападеніе на непріятеля; всѣ они были перебиты, и знамя короля Манфреда было отнято побѣдителями. Этого-то и хотѣлъ Фарината. Манфредъ, для спасенія своей оскорбленной чести, послалъ 800 всадниковъ, подъ начальствомъ графа Джордано, который зашелъ такъ далеки, какъ едва ли могли надѣяться сіенцы. Затѣмъ Фарината отправилъ въ Флоренцію двухъ гонцовъ съ подложными документами, которые заставили гвельфскихъ коноводовъ повѣритъ, будто Сіена прискучила господствомъ гибеллиновъ и будто Флорентійцамъ стоило только пожаловать въ Сіену ночью, чтобы безпрепятственно войти въ открытые ворота города. Флорентійцы послушались коварнаго приглашенія и результатомъ была арбійская стычка.
   87. Замѣтимъ двойной смыслъ въ выраженіи "orazione". Оно могло означать и молитву, какъ обычный аттрибутъ храма, и въ то же время намекать на обыкновеніе Флорентійцевъ, въ средніе вѣка, собираться для народныхъ совѣщаній и рѣшеній въ Храмахъ. Во Флоренціи для этой цѣли служила церковь Іоанна Крестителя (баптистерій). Тотъ-же обычай до послѣдняго времени удержался въ республикѣ Санъ-Марино.
   91. Этого разрѣшенія Флоренціи съ особенной настойчивостью требовалъ уполномоченный Манфреда -- графъ Джордано, на совѣщаніи гибеллинской партіи въ Эмполи.
   119. Въ дѣлѣ религіи императоръ Фридрихъ II слылъ по своему времени не только либеральнымъ и вѣротерпимымъ человѣкомъ, но даже еретикомъ, склонявшимся, по своимъ религіознымъ убѣжденіямъ, къ исламу. Ему приписываютъ между прочимъ книгу De tribus impostoribus (о трехъ обманщикахъ), гдѣ онъ, будто бы, съ изумительнымъ для nой эпохи индифферентизмомъ, излагалъ свои мнѣнія объ основателяхъ главныхъ религіозныхъ доктринъ. Исторія изображаетъ его постояннымъ врагомъ папъ.
   120. Рѣчь идетъ о кардиналѣ Оттавіано делли-Убальдини, ревностномъ гибеллинѣ и также довольно либеральномъ прелатѣ, котораго безвѣріе подвергается, будто бы, его предсмертными словами: "если бы у меня, дѣйствительно, была душа, то я пожертвовалъ бы ею для гибеллиновъ". Впрочемъ, это свободомысліе Убальдини подлежитъ еще сильному сомнѣнію, такъ какъ онъ значительную часть жизни былъ гвельфомъ и пользовался особенно благосклонностью папъ -- Григорія IX и Иннокентія IV.
   123. Это "враждебное слово" (въ подл. "quel parlar nemico" заключало въ себѣ предсказаніе, что Данте будетъ изгнанъ изъ отечества.
   

ПѢСНЬ ОДИНАДЦАТАЯ.

   8. Этотъ папа Анастазій, поддавшійся соблазну Фотона, постъ на себѣ всѣ признаки почти миѳической личности, и если Данте воспользовался преданіемъ о немъ для своей поэмы, то только съ тою цѣлію, чтобы показать, что и папа можетъ сдѣлаться еретикомъ и что непогрѣшимымъ дѣлается онъ только чрезъ связь съ вселенскимъ соборомъ. Согласно церковному преданію, еретическое ученіе объ одной природѣ въ Іисусѣ Христѣ, именно божественной -- ученіе, несогласное съ постановленіями халкедонскаго собора -- побудило константинопольскаго патріарха Акація вновь формулировать этотъ догматъ и этимъ примирить обѣ церкви -- восточную и западную, которымъ стало угрожать уже раздѣленіе. Но Акацій не удовлетворилъ ни одной изъ сторонъ и въ свою очередь былъ обвиненъ папами въ отступничествѣ отъ негодной вѣры. Дѣло дошло уже было до окончательнаго разрыва, но къ счастію на папскій престолъ былъ возведенъ болѣе миролюбивый и сговорчивый пастырь -- Анастасій II. Главное затрудненіе къ улаженію распри заключалось въ томъ, что римская церковь требовала исключить и некогда не упоминать при богослуженія имя патріарха Акація. Но діакону Фотину, уполномоченному ѳессалоникскаго епископа, удалось склонить пяпу не настаивать на этомъ щекотливомъ пунктѣ. Впрочемъ Анастасій II умеръ еще до окончанія компромисса; а послѣ его смерти, въ 519 году, западная церковь одержала рѣшительную побѣду.
   Вотъ отсюда-то и возникло сказаніе о еретическомъ папѣ Анастасіѣ, быть можетъ, заимствованное Данте изъ сборника монаха Граціана. Впослѣдствіи бѣднаго Анастасія обвиняли даже въ томъ, что онъ отвергалъ божественную природу въ Іисусѣ Христѣ.
   49. Ростовщики и барышники въ многихъ средневѣковыхъ судебныхъ кодексахъ называются Lombardi et Caorcini. Послѣднее названіе производятъ отъ города Кагора (Cahors) въ южной Франціи, гдѣ, можетъ быть, сначала процвѣтали наиболѣе извѣстные дома ростовщиковъ и банкировъ. Точно также еще и теперь въ Германіи нѣкоторыхъ мелкихъ торгашей называютъ вестфальцами, хотя далеко не всѣ они, разумѣется, родомъ изъ Вестфаліи.
   80. Ссылка на этику Аристотеля, который, дѣйствительно, въ общей идеѣ порока усматриваетъ три специфическія проявленія невоздержанность, скотство и злость (у Данте; malizia). Этимъ тремъ главнымъ источникамъ Аристотель приписываетъ всѣ дурныя качества человѣка.
   103--104. Также намекъ на извѣстную мысль Аристотеля: "искусство есть подражаніе природѣ",
   110. То есть, опираясь на мертвое, хотя и богатое обиліе металла, онъ насилуетъ и природу, и истязуетъ трудъ другихъ. Въ средніе вѣка всякое пользованіе процентами съ капитала, какъ извѣстно, считалось постыднымъ лихоимствомъ. Рантье и золотые мѣшки еще не пользовались такою достопочтенностью, какую преподнесло имъ наше деньголюбивое время.
   113. Созвѣздіе Рыбъ стало подниматься на небѣ 9-го апрѣля 1300 года около 3-хъ часовъ и къ 5-ти часамъ уже совершенно находилось надъ горизонтомъ.
   114. Созвѣздіе Большой Медвѣдицы, въ итальянскомъ просторѣчія, называется колесницей (il Carro), и этому вполнѣ соотвѣтствуетъ русское народное названіе того же созвѣздія -- Возъ.
   113. Вѣтеръ Кавръ или Каръ (Cauros, Carus) дуетъ съ сѣверо сѣверо-запада и теперь называется на востокѣ ponente maestro. т. е. великимъ западнымъ вѣтромъ.
   

ПѢСНЬ ДВѢНАДЦАТАЯ.

   4. Чрезъ этотъ горный обвалъ, образовавшійся между Ровередо и Алою, въ 883 году, нынѣ проходитъ желѣзная дорога, и именно въ Мори расположена одни изъ ея станцій. Самая рѣка Адижъ или Эчъ, вслѣдствіе этого обвала, была запружена громадными каменными глыбами и оттѣснена далѣе къ западу. Мѣстное преданіе увѣряетъ, будто Данте жилъ здѣсь нѣкоторое время и даже будто, на лицевой сторонѣ неподалеку расположенной оттуда церкви, онъ нарисовалъ собственною рукою изображеніе ада. Едва ли, впрочемъ, можно вѣрить этому черезъ чуръ смѣлому сказанію о нашемъ поэтѣ.
   12. Рѣчь идетъ о Минотаврѣ, рожденномъ, по миѳологіи, отъ чудовищной любовной связи между быкомъ и Пазифеею, которую поэтъ вслѣдствіе этого и называетъ "подложной телкою" (la falsa vacca).
   17. Аѳинскій царь Тезей у Данте названъ "герцогомъ", но намъ казалось несовсѣмъ удобнымъ удержать это означеніе въ переводѣ, во избѣжаніе слишкомъ рѣзкаго анахронизма.
   21. Поэтъ говоритъ объ Аріаднѣ, дочери Миноса и Пазифаи.
   40. Намекъ на землетрясеніе, которымъ сопровождалась крестная смерть Іисуса Христа.
   42. Этотъ нѣкто былъ Эмпедоклъ, по ученію котораго любовь или симпатія стремятся къ возсоединенію разнородныхъ элементовъ, тогда какъ ненависть или раздоръ разъединяетъ несходственное и сближаетъ только оборотныя явленія.
   68. Онъ погибъ отъ одежды, смоченной его собственной ядовитой кровью.
   72. Этотъ Фолъ, на свадьбѣ Пиритоя, подалъ поводъ къ раздору между центаврами и Лапитами, изъ за обладанія женщинами.
   88. Беатриче перестаетъ у поэта пѣть аллилуйя и возлагаетъ на Виргилія полученіе сопровождать Данте въ подземномъ царствѣ.
   106. Обыкновенно полагаютъ, что здѣсь рѣчь идетъ объ Александрѣ. тиранѣ ѳессалійскаго города Феръ (Pherae), хотя прежніе комментаторы, и между ними сынъ поэта -- Піетро Данте, относятъ это мѣсто къ Александру Македонскому, сыну Филиппа.
   110. Аццолино-ди-Романо, зять Фридрика II, управлялъ послѣ его смерти большею частью верхней Италіи и ознаменовалъ себя кровожадной жестокостью. Ему приписываютъ слѣдующія слова, сказанныя въ оправданіе своей лютости: "грѣхи народовъ заслуживаютъ кару. Мы же, правители, собственно для того и даны свѣту, чтобы мстить за преступленія". По срединѣ лба, надъ носомъ, у него росли длинные черные волосы, звѣрски ощетинивавшіеся, когда онъ приходилъ въ ярость. Данте, можетъ быть, намекаетъ именно на эту его физіогномическую особенность.
   111. Обидзо д'Эсте, послѣ смерти своего дѣда Аццо VII, сдѣлался правителемъ Феррары и вскорѣ вслѣдъ затѣмъ -- синьоромъ городовъ Модены и Реджіо. Въ числѣ тирановъ Данте, какъ надо думать, помѣшаетъ его за то въ особенности, что граждане Феррары вручили ему господство съ неограниченной властью. По этому поводу одинъ враждебный ему писатель того времени говоритъ слѣдующее; "согласно договору, поставленленный народомъ синдикъ передалъ синьору Обидзо полнѣйшее господство, предоставивъ ему дѣлать правое и неправое по своему личному произволу. Однимъ словомъ, новому правителю Феррары вручили такую власть, какой не имѣли боги безсмертные, потому что они не могутъ поступать несправедливо." Не забудемъ при этомъ, что Обидзо были ревностный гвельфъ; помогалъ Карлу Анжуйскому въ его итальянскомъ походѣ, -- а это тоже не могло расположить къ нему нашего поэта, хотя о деспотизмѣ и жестокостяхъ Обидзо мы ровно ничего не знаемъ. Преданіе увѣряетъ, что Обидзо, находясь въ тяжкой болѣзни, былъ придушенъ своимъ сыномъ Аццо котораго Дантъ поэтому и называетъ "пасынкомъ" (figliastro).
   119. Въ 1271 году Гвидонъ Монфортскій, намѣстникъ короля Карла Анжуйскаго въ Тосканѣ, умертвилъ въ церкви, во время богослуженія, Генриха, сына Ричарда Корнваллійскаго, который былъ однимъ изъ соискателей германской императорской короны. Это случилось въ тосканскомъ городѣ Витербо. Къ этому преступленію Твидовъ былъ побужденъ желаніемъ отмстить дядѣ-принца Генриха -- англійскому королю Генриху III, за смерть своего отца Симона Монфортскаго -- извѣстнаго агитатора, погибшаго въ битвѣ съ королевскими войсками близь Эвесгама, въ 1265 году. То было начало великой борьбы между англійской короной и націей изъ-за политической и общественной свободы.
   135. Здѣсь говорится о Пиррѣ, царѣ эпирскомъ, извѣстномъ авантюристѣ древней эпохи, и о Секстѣ Помпеѣ, сынѣ великаго Помпея. Послѣ смерти Цезаря, этотъ Помпей младшій, какъ предводитель пиратовъ, воевалъ съ послѣдующими тріумвирами.
   137. Риньеръ Корнето былъ во время Данта знаменитый разбойникъ, производившій свои подвиги по взморью Церковной-Области, тогда какъ Риньеръ Паццо, происходившій изъ древняго рода, грабилъ преимущественно знатныхъ прелатовъ и -- какъ говорятъ -- въ соумышленничествѣ съ вольнодумнымъ императоромъ Фридрихомъ II.
   

ПѢСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ.

   8, Между Корнето и рѣкою Чечиной, къ югу отъ Ливорно, простирается густо-лѣсистая, тосканская Maremma (приморская страна, взморье), еще и теперь извѣстная своимъ нездоровымъ воздухомъ.
   11. Приставъ къ строфадскимъ островамъ, Эней и его спутники прогнали оружіемъ гарпій, осквернившихъ ихъ обѣдъ, и за это насиліе одна изъ гарпій, Челано, предсказала имъ, что хотя они и увидятъ Италію, но построятъ новый городъ не прежде, какъ съѣвъ отъ сильнаго голода самый столъ, на которомъ они будутъ принимать пищу. Предсказаніе исполнилось, впрочемъ, довольно безобиднымъ для троянцевъ образомъ, такъ какъ они съѣли только хлѣбъ, на который была положена ихъ пища.
   47. Въ Виргиліевой Энеидѣ есть также подобный разсказъ о Полидорѣ, превращенномъ въ миртовый кустъ: принося жертву на одномъ холмѣ, во Ѳракіи, Эней хотѣлъ сломить нѣсколько вѣтвей, чтобы покрыть ими жертвенный алтарь -- и вдругъ изъ куста полилась кровь и были слышны горькія жалобы.
   58. Въ этой пѣсни Дантъ изображаетъ Петра делле-Бинье, тайнаго секретаря и ближайшаго совѣтника императора Фридриха II. Сынъ бѣдныхъ родителей, темнаго происхожденія, этотъ талантливый и энергическій человѣкъ умѣлъ, однако, пробиться къ высшимъ государственнымъ должностямъ и завладѣть дружбою своего государя. Петръ Винейскій обладалъ рѣдкимъ даромъ краснорѣчія, зналъ латинскій языкъ въ такомъ же совершенствѣ, какъ и свой родной, писалъ сонеты, редактировалъ различнаго содержанія письма, большею частію по..дѣламъ императора, и былъ щедро осыпаемъ почестями и сокровищами. Неудивительно поэтому, что у него было много враговъ и завистниковъ, которые всячески старались вредить фавориту. Въ концѣ царствованія Фридриха И канцлеръ впалъ въ немилость у императора, который объявилъ его измѣнникомъ, лишилъ многихъ имѣній и заключилъ въ тюрьму, по другимъ извѣстіямъ велѣлъ даже ослѣпить. Что послужило поводомъ къ такому жестокому гоненію прежняго канцлера -- достовѣрно неизвѣстно. Молва обвиняла его въ томъ, что на ліонскомъ соборѣ (1245 г.) онъ дѣйствовалъ вопреки интересамъ императора; другое, еще болѣе тяжкое обвиненіе заключалось въ томъ, что канцлера, сговорившись съ врачемъ, хотѣлъ, будто-бы, отравить своего благодѣтеля. Заключенный въ тюрьму, делле-Винье прибѣгнулъ къ самоубійству, выпрыгнувъ изъ окна, когда мимо проходилъ императоръ, или, какъ говоритъ другое преданіе, разбивъ себѣ голову о каменную стѣну въ церкви Сантъ-Андреа, -- въ Пизѣ. Какъ надо полагать, нашъ поэтъ вѣрилъ въ полнѣйшую невинность несчастнаго канцлера..
   64. Зависть.
   114. Мы не знаемъ, на какомъ основаніи Филалетесъ дантовское выраженіе "rosta" переводитъ словами "Gitter", "Rost" (рѣшетка, рашперъ), если только онъ не руководствовался однимъ, совершенно случайнымъ, созвучіемъ. У него выходитъ, слѣдовательно, что тѣни бѣжали, ломая всѣ рѣшетки лѣса, т. е. выходитъ что-то и весьма непоэтическое и не совсѣмъ толковое. Такая натяжка тѣмъ болѣе странна, что и до сихъ поръ въ итальянскомъ языкѣ удержалось слово "rosta", означающее опахало отъ мухъ, или пукъ вѣтвей, употребляемыхъ для той же цѣли. "Rompieno ogni rosta" значитъ просто, что тѣни, пробираясь чрезъ густоту лѣса, ломали на своемъ пути вѣтви и сучья. Если подлинникъ теменъ, едва-ли резонно затемнять его еще болѣе всякими хитроумными натяжками, рѣшетками и рашперами, отъ которыхъ переводы классическихъ писателей едва-ли что нибудь выигрываютъ.
   120. Лано, гражданинъ Сіены, промоталъ все свое имущество въ знаменитомъ клубѣ вивёровъ родного города и, съ отчаянья, искалъ смерти въ сраженіи при Топпо, гдѣ и былъ убитъ. Самая стычка происходила между сіенцами, сторонниками гвельфскихъ городовъ Тосканы, и гибеллинами города Ареццо.
   133. Якопо Сантъ-Андреа, падуанскій аристократъ, славился безумной расточительностью, побуждавшею его къ разнымъ эксцентричнымъ выходкамъ богатаго барича. Онъ бросалъ золотыя монеты, одну за одной, въ рѣчку во все время, когда музыка исполняла нѣсколько пьесъ, а при одномъ случаѣ поджегъ даже свой собственный загородный домъ, чтобы его знатный гость могъ полюбоваться живописнымъ зрѣлищемъ пожара.
   143. Поэтъ говоритъ о Флоренціи, основанной, по преданію, послѣ войны съ Катилиною и, подобно другимъ римскимъ городамъ, состоявшей подъ покровительствомъ своего особеннаго божества, патрона -- Марса., Богу войны здѣсь былъ посвященъ храмъ (нынѣшній баптистерій) съ конной статуею Марса, съ которою, по народному вѣрованію, была соединена судьба города.
   Со введеніемъ христіанства храмъ Марса былъ посвященъ Іоанну Крестителю, а статуя языческаго бога, изъ суевѣрнаго страха, все таки разрушена не была: ее поставили на высокой башнѣ такъ называемаго стараго моста. Но, какъ говоритъ преданіе,статуя была снесена наводненіемъ и многія столѣтія пролежала на днѣ рѣки Арно. Тогда-то Аттила, этотъ "бить божій", напалъ на городъ, болѣе непокровительствуемый своимъ патрономъ, и сравнялъ его съ землею. Карлъ Великій заново выстроилъ Флоренцію, но, по совѣту одного врача, прежде всего велѣлъ поставить опять на высокій пьедесталъ статую языческаго бога. Съ тѣхъ поръ возобновленный городъ сталъ процвѣтать и заселяться. Вскорѣ послѣ смерти Данта, въ 1333 г., наводненіе опять унесло статую эту въ Арно, и съ того времени отъ нея уже не осталось и слѣдовъ. Другіе комментаторы, удаляясь отъ буквальнаго объясненія текста, видятъ въ Марсѣ аллегорическое изображеніе воинской доблести флорентійцевъ, въ противоположность роскоши и богатству, представленнымъ въ лицѣ Іоанна.
   151. Этотъ повѣсившійся, по однимъ комментаторамъ былъ Рокко де-Моцци, по другимъ Лотто далли-Алли.
   240 Но кто бы онъ ни былъ, причину самоубійства приписываютъ отчаянью, вслѣдствіе растраты всего имуществѣ.
   

ПѢСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

   15. Катонъ, какъ извѣстно, провелъ къ мавританскому царю Юбѣ, чрезъ ливійскую пустыню, остатки разбитаго войска Помпея.
   31. Но средневѣковой легендѣ объ Александрѣ Великомъ, македонское войско было застигнуто въ Индіи сначала снѣгомъ, потомъ дождемъ, наконецъ огнемъ, падавшимъ съ неба огромными хлопьями. Противъ послѣдняго изъ этихъ несчастій царь не нашелъ никакого дѣйствительнаго средства, а снѣгъ велѣлъ своимъ воинамъ утаптывать ногами, чтобы весь лагерь небыль имъ засыпанъ. Данте, какъ видно, смѣшалъ оба эти разсказа, и вотъ почему у него македоняне затаптываютъ въ пескѣ тлѣющія искры.
   41. Tresca былъ въ то время родъ неаполитанскаго танца, при которомъ съ особенной живостью производились движенія руками.
   55. Mongibello -- итальянское народное названіе горы Этны въ Сициліи (составленное изъ лат. mous гора и арабскаго сл. гибель, имѣющаго тоже значеніе).
   57. Хромоногій Гефестъ (у римлянъ Вулканъ), сынъ Зевса и Геры былъ изобрѣтатель кузнечнаго мастерства, которымъ онъ занимался въ Этнѣ и другихъ огнедышащихъ горахъ, при помощи циклоповъ, приготовлявшихъ молніи для олимпійскаго громовержца.
   38. На Флегрійскихъ равнинахъ, въ Ѳессаліи, гиганты (титаны) вступили въ бой съ олимпійскими богами и были поражены ихъ стрѣлами.
   63. Капаней, одинъ изъ семи вождей, осаждавшихъ Ѳивы, гордо вызвалъ на бой самаго Юпитера и былъ убитъ его громами. Срави. о богохульствѣ Капанея, Адъ, пѣснь XXV, 15.
   79. Теплые сѣрные источники близь Витербо (bulicame) пользовались прежде большимъ стеченіемъ посѣтителей и. особенно привлекали многихъ публичныхъ женщинъ, какъ это водится еще и теперь въ подобныхъ мѣстахъ; такъ кашъ онѣ жили отдѣльно отъ другихъ посѣтителей водъ, то къ этимъ женщинамъ былъ проведенъ, изъ теплаго родника особенный каналъ. На это. бцть можетъ, намекаетъ еще и теперь сохранившееся названіе одного мѣстнаго теплаго источника: "Bagno delle Donne".
   94. Сатурнъ, во все царствованіе котораго, по сказанію поэтовъ, продолжался золотой вѣкъ.
   101. Рея спрятала на этой горѣ своего сына Юпитера отъ его отца Сатурна, пожиравшаго своихъ собственныхъ дѣтей. Чтобы плачъ ребенка не былъ слышенъ, заботливая мать велѣла корибантамъ поднять оглушительный шумъ на Идѣ.
   103. Старикъ этотъ, очевидно, заимствованъ изъ знаменитаго сна Навуходоносора, царя вавилонскаго, и аллегорически изображаетъ ходъ всемірной исторіи. Старикъ повернулъ спину къ востоку, къ Дамьеттѣ, въ знакъ того, что человѣчеству отнынѣ открывается другая будущность, величіе и цивилизація Рима.
   116. Такимъ образомъ, по мнѣнію Данта, какъ христіанскаго поэта, адскія рѣки образовались изъ слезъ грѣшниковъ. Мы "видѣли уже, какъ онъ вообще любитъ сочетать миѳологическія представленія съ христіанскими, въ чемъ его современники не видѣли, однако, ничего страннаго.
   135. Названіе Флегетонъ по-гречески означаетъ кипящую воду, и нѣкоторые комментаторы видятъ въ этомъ стихѣ доказательство того, что Дантъ зналъ греческій языкъ.
   137. Дантъ находитъ Лету въ земномъ раю, на вершинѣ горы очищенія, и обмывается въ ней прежде, чемъ вознестись къ звѣздамъ. Слѣдовательно, и древняя Лета -- рѣка забвенія -- получаетъ у него другое, такъ сказать, антимиѳическое значеніе. Вообще намъ кажется, что здѣсь Дантъ умышленно отступаетъ отъ миѳологіи, желая показать, что древніе поэты во многомъ ошибочно описывали подземное царство. Замѣтимъ, что для Данта Лета, какъ рѣка забвенія, была совершенно ненужна: у него тѣни ничего не забываютъ, сразу узнаютъ пришельца другого міра и интересуются всѣмъ, что происходитъ между живыми.
   

ПѢСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ.

   5. Къ сѣверовостоку отъ города Бригге лежитъ небольшой островъ Хадзандъ, часто заливаемый морскими волнами, что заставило жителей острова ограждать берегъ большими плотинами. Дантъ, очевидно, италіанизировалъ это названіе.
   9. Рѣка Брента, въ весеннее половодіе сильно разливается, вслѣдствіе таянья снѣговъ въ Каринтійскихъ альпахъ. Прирѣчныя виллы я замки предохраняются въ этомъ случаѣ отъ наводненія високими дамбами. Венеціанскіе богачи, какъ извѣстно, имѣютъ свои загородные дома но берегамъ Бренты.
   29. Брунетто Латини -- учитель Данта и его друга Гвидо Кавальканти. По тогдашнему времени онъ считался однимъ изъ ученѣйшихъ флорентійцевъ, и если Дантъ помѣстилъ его въ аду, то нестолько за то, что онъ былъ гвельфъ, такъ какъ фанатическая партіонная исключительность была совершенно чужда нашему поэту, сколько за несовсѣмъ безукоризненную чистоту его нравовъ, побудившую Виллами отозваться о немъ, какъ объ "uomo mondano" (веселый, почти "безпутный* человѣкъ). Довольно яркой уликой въ этомъ безпуствѣ многіе считаютъ игривое произведеніе Латини "Іl Раtaffio", сборникъ всякихъ площадныхъ остротъ и неприличныхъ шуточекъ. Графъ Пертикари думаетъ даже что за этотъ-то литературный соблазнъ· Дантъ и помѣстилъ своего бывшаго наставника между отверженными душами. Впрочемъ въ другихъ своихъ произведеніяхъ "іl Tesoro", "il Tesoretto" Брунетто Латини высказываетъ довольно моральныя мысли. Первое изъ нихъ, валисанное по-французски (такъ какъ Латини считалъ этотъ языкъ "самымъ пріятнымъ и наиболѣе общимъ", имѣетъ значеніе энциклопедіи или сборника, куда вошли самыя разнородныя свѣденія, считавшіяся въ то время полезными и пригодными для образованнаго человѣка. Ему-же, Латини, приписываютъ переводъ нѣсколькихъ цицероновыхъ рѣчей, изданныхъ въ 1567 г. въ Ліонѣ) тогда какъ его "Сокровище" было напечатано на французскомъ языкѣ -- какъ оно вышло изъ-подъ пера автора --уже по распоряженію перваго Наполеона.
   62. По древнему народному преданію Фіезола -- горная крѣпость въ долинѣ Арно -- была разрушена Цезаремъ, но городское населеніе присоединилось къ основанной тамъ римской колоніи, которая, въ память одного храбраго вождя, павшаго подъ стѣнами Фіезолы, была названа Флоренціей. Такимъ Образомъ, древнѣйшее населеніе Флоренціи состояло изъ римлянъ и фіезоланъ; гербъ Фіезолы былъ присоединенъ къ флорентійскому девизу. Этому двойному происхожденію жителей города Виллани приписываетъ вѣчные раздоры между флорентійцами. Дантъ, какъ человѣкъ съ строго аристократическими тенденціями, очевидно ведетъ свое происхожденіе отъ "священнаго сѣмени римлянъ" и гнушается "скотами Фіезолы" (le bestie fiesolane); какъ грубымъ, плебейскимъ отродьемъ.
   67. Эта ироническое прозваніе объясняется различно По разсказу Виллани оно было дано флорентійцамъ за то, что они позволили обмануть себя Аттилѣ, тогда какъ по мнѣнію комментаторовъ слѣпцами были прозваны флорентійцы послѣ того, какъ позволили одурачить себя пизанцамъ, выбравъ изъ сообща захваченной у непріятеля добычи менѣе цѣнные предметы -- вмѣсто бронзовыхъ воротъ, до сихъ поръ украшающихъ пизанскій соборъ, двѣ простыя, крашеныя колонны, которыя были выдаваемы пизанцами за издѣлія изъ порфира. Вслѣдствіе этого за пизанцами осталась другая, можетъ быть, еще болѣе нелестная кличка -- "измѣнниковъ".
   94. Мы употребили подстрочный переводъ слова:,arга", что значитъ задатокъ или та предварительная плата, которая выдается при торговыхъ сдѣлкахъ въ обеспеченіе продавца. "Задатокъ зла" -- быть можетъ нѣсколько темное выраженіе, но оно, покрайней мѣрѣ, не искажаетъ дантовскаго текста, и русскій переводчикъ, подстрочно слѣдуя подлиннику, сообразовался въ этомъ случаѣ съ лучшими нѣмецкими переводами (у Витте стихъ: "Задатокъ зла не новость для ушей" переданъ "Nicht neu ist meinem Ohr solch' übles Angeld.")
   109. Прискіанъ -- извѣстный грамматикъ, процвѣтавшій въ VI-мъ вѣкѣ. Мы рѣшительно не знаемъ, въ какой мѣрѣ этотъ ученый мужъ заслуживалъ быть помѣщеннымъ въ число содомитовъ.
   110. Францискъ д'Акорсъ былъ сынъ знаменитаго глоссатора и, подобно ему, также одинъ изъ первыхъ лорнетовъ своего времени. Онъ долго жилъ въ Англіи и умеръ въ Болоньѣ въ 1294 году, высоко цѣнимый своими согражданами и болонскимъ университетомъ, такъ много способствовавшимъ развитію правовѣденія.
   113. Servus servorum Dei (рабъ рабовъ божіихъ) -- титулъ папы.
   114. Папа Бонифацій VIII перевелъ флорентійскаго епископа Андрея де-Моцци въ Виченцу (слѣдовательно на берега Баккильоне) -- какъ говорятъ, преимущественно за его курьезныя и смѣлыя выходки въ проповѣдяхъ. Такъ при одной проповѣди пастырь вынулъ маленькое зерно рѣпы и, показывая его народу, сказалъ: "вотъ вы сами видите, какое это крохотное зернышко". Потомъ онъ вытащилъ изъ-подъ столы претолстую рѣпу и радостно объявилъ: "какъ велико-же должно быть всемогущество неба, умѣющаго произрастить изъ такого маленькаго зерна такой огромный плодъ!"
   123. Въ Веронѣ ежегодно, въ масляничное воскресенье, происходили состязанія въ бѣгѣ, въ которыхъ принимали участіе раздѣтые до-нага мужчины. Призовой наградой побѣдителю обыкновенно служилъ кусокъ зеленаго сукна, и потому еще и до сихъ воръ сохранилась поговорка· "corre il pallio"·
   

ПѢСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ.

   37. По разсказу Виллани, когда императоръ Оттонъ IV прибылъ во Флоренцію, изъ всѣхъ собравшихся въ Санта-Реваратѣ дѣвицъ ему особенно понравилась прелестная Гвальдрада, дочъ и наслѣдница Беллинчона Берта, происходившаго изъ благороднаго дома Равиньяни. Замѣтивъ впечатлѣніе, произведенное юной красавицей на императора, отецъ ея сказалъ, что если будетъ угодно монарху, то онъ, Берти, прикажетъ своей дочери поцѣловать Оттона IV. На это Гвальдрада отвѣчала, что позволитъ поцѣловать себя только мужу, в этотъ цѣломудренный отвѣтъ такъ понравился графу Гвидону (Гвидогуэрра VI), что онъ, по совѣту Оттона, женился на смѣлой дѣвушкѣ. Разсказъ этотъ, однако, довольно сомнителенъ, такъ какъ Гвальдрада названа супругой Гвидона уже въ одномъ документѣ 1207 года, тогда какъ итальянскій походъ Оттона относится къ 1209 году. Внукъ Гвальдрады, "смѣлый" Гвидогуэрра былъ ревностнымъ гвельфомъ, овладѣлъ городомъ Ареццо и особенно ознаменовалъ себя мужествомъ въ беневентскомъ сраженіи противъ гибеллиновъ, предводимыхъ королемъ Манфредомъ. О винѣ этого Гвидогуэрры, за которую онъ былъ помѣшенъ Данте въ адъ, мы ничего не знаемъ.
   41. Терай Альдобранди, изъ знатнаго гвельфскаго рода Адимари, съ особенной настойчивостью совѣтовалъ флорентійцамъ не предпринимать того несчастнаго похода, который кончался Кровопролитнымъ пораженіемъ на рѣкѣ Арбіи. О немъ Дайте упоминаетъ еще прежде, въ VI пѣсни поэмы, но намъ рѣшительно ничего неизвѣстно, за что поэтъ не только помѣстилъ его въ адъ, но даже отвелъ мѣсто "между болѣе черными душами" (tra l'anime più nere).
   44. О Якопо Рустикуччи также упоминается выше (пѣснь VI, 81). Этотъ Флорентійскій всадникъ, происходившій изъ довольно вліятельнаго плебейскаго рода, долженъ былъ развестись съ своею злой женою и вслѣдствіе этого впалъ въ тотъ порокъ, за который несетъ наказаніе въ преисподней.
   71. Гвильельмо Борсіере былъ хорошо образованный, свѣтскій человѣкъ своего времени, укорившій своихъ согражданъ -- Флорентійцевъ -- въ скупости. Съ этимъ характеромъ онъ изображенъ и у Боккаччіо въ его Декамеронѣ.
   73. Вслѣдствіе развитія ремеслъ и промышленности во Флоренціи общественнымъ вліяніемъ завладѣли различные цехи, представляемые плебейскими родами, особенно послѣ того, какъ были постановлены знаменитые Oridinamenti della giostizia, которыми дворянскія фамилія не только совершенно устранялись отъ пріората, но и подвергались различнымъ насильственнымъ и репресивнымъ ограниченіямъ, Понятно, что аристократу Данте не могло быть по душѣ это преобладаніе торгашескаго сословія, и новыхъ людей", понятно также, почему онъ говоритъ съ такимъ презрѣніемъ о "внезапныхъ барышахъ" (subiti guadagni), доставившихъ это преобладаніе.
   94. При этомъ описаній надобно представлять себѣ, что гидрографическая физіономія той мѣстности со временъ Данте нѣсколько измѣнилась. Всѣ рѣки, бравшія начало въ приморскихъ альпахъ и въ сѣверныхъ склонахъ аппениновъ, изливались въ По или болота, окружающія его источники -- до Монтоне, рѣчки, которой верхнее теченіе называлось Аквакетой (спокойной водою). Къ концу пятнадцатаго вѣка болота эти высохли и даже рѣка Ламоне получила истокъ прямо въ море. Рѣка По и по нынѣшней географіи вытекаетъ изъ горы Вазо (у итальянцевъ Veso).
   101. По нѣкоторымъ, ничѣмъ, однако, негарантированнымъ извѣстіямъ, основатель монастыря "св. Бенедикта альпійскаго" (San Benedetto dogli Alpi) хотѣлъ расширить эту обитель до размѣровъ укрѣпленнаго города; другіе полагаютъ, что Данте говоритъ только о богатствѣ и обширности самаго монастыря, который могъ вмѣстить гораздо болѣе иноковъ, чѣмъ сколько ихъ было въ дѣйствительности.
   106. Это отвязыванье веревки и бросанье свернутаго изъ нея клубка имѣетъ также довольно темный аллегорическія смыслъ, въ который мы проникнуть не беремся. Нѣкоторые комментаторы видятъ въ этой аллегоріи намекѣ на веревку францисканцевъ, такъ какъ въ своей ранней молодости Данте носилъ, будто-бы, одежду этого ордена. У Боккаччіо, въ его жизнеописаніи Данте, объ этомъ ничего не упоминается, но мы знаемъ достовѣрно, что Данте съ особеннымъ уваженіемъ относился къ учрежденію св. Франциска и глубоко соболѣзновалъ объ упадкѣ Францисканскаго братства.
   

ПѢСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ.

   1. Геріонъ -- аллегорическое изображеніе обмана и лживости. По миѳологіи, Геріонъ былъ царь балеарскій, у котораго Геркулесъ хитростью угналъ стало быковъ.
   3. Che lutto il mondo "appuzza". Мы и здѣсь держались подстрочнаго перевода.
   18. Arachne по-гречески значитъ наукъ (срав. фр. araignée). Извѣстно, что это насѣкомое считалось всегда мастеромъ по части ткацкой работы. Турецкіе узорчатые ковры, какъ видно, славились уже и во времена Данте.
   21. Въ подлинникѣ; "і tedeschi lurchi". По мнѣнію южныхъ народовъ, германцы отличались особенной прожорливостью и неумѣренностью въ напиткахъ. О послѣднемъ порокѣ говоритъ еще Тацитъ, и еще теперь сохранялась французская поговорка: boire comme un Allemand.
   22. Уже древніе разсказывали, что бобръ, охотясь за рыбою, погружаетъ свой жирный хвостъ въ воду и вытекающею изъ этого хвоста маслянистою жидкостью приманиваетъ добычу. Неправдоподобность этого разсказа очевидна уже изъ того, что бобръ вообще не питается рыбою.
   59. Таковъ былъ фамильный гербъ Флорентійскаго знатнаго ряда Джанфильяцци, принадлежавшаго къ партій гвельфовъ.
   61. Бѣлый гусь на красномъ полѣ -- быль гербъ гибеллинскаго рода Убріакки,
   65. Падуанскій родъ Скровиньи имѣлъ въ гербѣ голубую свинью. Выставляя всѣхъ этихъ лихоимцевъ подъ видомъ ихъ гербовъ, Данте, очевидно, хотѣлъ осмѣять геральдическіе предразсудки своихъ соотечественниковъ. Въ особенности онъ могъ намекать при этомъ на знаменитаго ростовщика того времени -- Ринальдо Скровньи.
   68. Рѣчь идетъ о Витальяно Дель-Денте, богатомъ падуанскомъ дворянинѣ.
   72. Въ подлинникѣ "il cavalier sovranо". Съ этой ѣдкой ироніей Дантъ отзывается о знатномъ флорентинцѣ и безсовѣстномъ ростовщикѣ --Джованни Бонаменти де-Биччи, въ гербѣ котораго, по словамъ Піетро ди Данте, были изображены "три козла" (très hirci). Мы предпочли "три клюва", такъ какъ это все таки ближайшее значеніе слова becchi (у Филалетеса стоитъ drei Böcke, но у Витте и др. -- Schnäbel). Замѣтимъ, что Дантъ, при всѣхъ своихъ аристократическихъ убѣжденіяхъ, былъ не прочь съ негодованіемъ отнестись къ флорентійскому барству, особенно если оно рѣшалось избрать такую неблагородную профессію, какъ взиманіе лихвы. Гримаса грѣшника имѣетъ также значеніе презрительной насмѣшки.
   82. Изъ восьмого круга въ девятый поэтъ и его спутникъ также спускаются на гигантѣ Антеѣ.
   108. Въ млечномъ пути древній миѳъ видѣлъ слѣдъ проложенный Фаэтономъ, когда онѣ, управляя своей солнечной колесницей, сбился съ настоящаго пути.
   128. Въ подлинникѣ "logoro". Собственно это были не птицы, но птичьи чучела, сдѣланныя изъ красной кожи и перьевъ и употреблявшіяся охотниками для призванья соколовъ.
   

ПѢСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

   1. Malebolge въ буквальною переводѣ значитъ "злыя сумы" или еще точнѣе.злые чемоданы" (сравн. bolgia, франц. valise). Мы предпочли скорѣе оставить это дантовское выраженіе безъ перевода, чѣмъ фабриковать свои собственныя неудачныя и во всякомъ случаѣ неудобопонятныя толкованія. Такую неумѣлую фабрикацію представляетъ, напр., Филалетесъ въ своихъ "Uebelbttlgen".
   28. Извѣстно, что папа Бонифацій VIII въ первый разъ установилъ празднованіе юбилея, и стеченіе богомольцевъ въ Римъ по этому случаю было такъ многочисленно, что для удобству пѣшеходовъ, шедшихъ къ церкви св. Петра, и возвращавшихся оттуда, мостъ св. Ангела, былъ по длинѣ раздѣленъ баррьерами. Нынѣшняя улица -- strada Longera, соединяющая теперь, на правомъ берегу Тибра, соборъ св. Петра съ церковью San Pietro in Montorio, тогда еще не существовала, а между тѣмъ богомольцы посѣщали оба эти храма, такъ какъ въ соборѣ почиваютъ мощи обоихъ верховныхъ апостоловъ, а на холмѣ Janiculus, гдѣ построена названная церковь, былъ распятъ апостолъ Петръ. Поэтому богомольцамъ нужно было проходить чрезъ мостъ св. Ангела два раза. Но здѣсь замѣчательно для насъ еще, что Дантъ такъ безцеремонно сравниваетъ богомольное торжество юбилея, установленнаго ненавистнымъ для него папою, съ сообраніемъ чертей на сумрачныхъ скалахъ ада.
   50. Онъ посводничалъ свою родную сестру маркграфу Обидзо д'Эсте.
   51. Въ подлинникѣ "a sipungenti safee". Если Дантъ имѣлъ въ виду здѣсь общее значеніе слова "salsa " (соусъ, похлебка), то все это выраженіе близко соотвѣтствуетъ русской поговоркѣ "какъ куръ во щи попался". Даже теперь въ итальянскомъ народѣ удержалась, какъ пословица, эта дантовская фраза: ma chi ti mena a si pungenti salse, что значитъ: какъ это ты попалъ въ такую бѣду? Говорятъ также, что близь Болоньи -- родины Каччьянемико, было дикое ущелье Самса, куда бросались труппы тѣхъ, которые не удостоивались честнаго погребенія.. По другимъ извѣстіямъ это названіе носила одна изъ болонскихъ улицъ, гдѣ преступники подвергались бичеванію.
   61. Къ востоку отъ Болоньи протекаетъ Савена, къ западу -- Рено. Обѣ рѣки не касаются стѣнъ города.
   62. На болонскомъ нарѣчіи утвердительная частица nsi" обращается въ "sipa". Другіе полагаютъ, что это значитъ "sia". (да будетъ) и "si pui" (можетъ статься). Замѣтимъ, что прежде было въ особенномъ обыкновеніи называть страны, по утвердительной частицѣ въ мѣстномъ языкѣ. Такъ Тоскана была -- "il bel paese dove il "si" snona" ("Адъ", пѣснь X); Франція дѣлилась на langue d'oil и langue d'oc, и послѣднее названіе (Лангедокъ) надолго осталось за южной Франціей.
   92. Ипсипила (Isifile) обманула прочихъ женщинъ, съ которыми уговорилась умертвить всѣхъ мужчинъ. Она укрыла своего отца и такимъ образомъ спасла ему жизнь. Когда аргонавты пристали къ берегамъ острова Лемноса, Язонъ вступилъ въ любовную связь съ Ипсппилою, но потомъ бросилъ ее и продолжалъ путь въ Колхиду.
   116. Замѣтимъ и здѣсь ѣдкую насмѣшку, направленную противъ римскаго духовенства: голова была такъ грязна, что поэтъ не узналъ, принадлежала ли она духовному или свѣтскому лицу (въ подлинникѣ еще энергичнѣе: si "di merda" lordo, ehe non parea, s его laïco о cherco). Вообще характеристично то, что итальянскіе писатели, что ни есть классическіе и'наиболѣе читаемые, не считаютъ нужнымъ удерживаться отъ циническихъ выраженій и тривіальностей. Дантъ безъ обиняковъ уснащаетъ свои терцины такими пріятностями, какъ "appuzza", "merda", "putta", "bordello" словомъ такими ужасами, отъ которыхъ содрогнулась-бы благовоспитанная русская печать.
   121. Интерминеи или Интерминелли были одна изъ первыхъ фамилій въ городѣ Луккѣ, къ которой принадлежалъ также знаменитый Каструччіо Кастракани, прибравшій власть исключительно къ своимъ рукамъ въ 1316 году. Упоминаемаго здѣсь Алессіо Интерминеи Бенвенуто Имола называетъ записнымъ охотникомъ льстить всѣмъ и каждому -- даже черному народу и поденьщикамъ. Какъ видно, онъ хотѣлъ быть демагогомъ и пріобрѣсть популярность въ средѣ черни.
   133. Въ одной изъ своихъ комедій (въ "Эвнухѣ"), Теренцій выводитъ на сцену Трезона, которому его любовница Таида посылаетъ пріятный отвѣтъ чрезъ повѣреннаго Гнатона. У Данта Таида даетъ этотъ отвѣтъ своему любовнику лично.
   

ПѢСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

   1. Симонъ волхвъ, упоминаемые въ Дѣяніяхъ апостольскихъ (8, 18 и слѣд.) сообщилъ свое имя особому церковному преступленію. Симоніей называлась торговля (купля и продажа) дарами св. Духа и духовными достоинствами и должностями.
   17. Въ прежнее время обрядъ крещенія совершался только на канунѣ Пасхи и Тройцына дня, и притомъ исключительно въ баптистеріи Іоанна Крестителя. Въ Пизѣ до сихъ поръ показываютъ большой восьмиугольный резервуаръ изъ краснаго мрамора, служившій для этой цѣли. Въ массивномъ его обводѣ продѣланы глубокія цилиндрическія отверзтія, въ каждомъ изъ которыхъ помѣщался одинъ изъ совершавшихъ обрядъ священниковъ, и такимъ образомъ они были защищены отъ на, пиравшей толпы прихожанъ. По разсказу Бенвенуто Имола, въ одно изъ такихъ отверзтій флорентійскаго баптистерія нечаянно упалъ забавлявшійся возлѣ мальчикъ, и такъ неудачно, что вытащить его оттуда не было никакой возможности Когда всѣ недоумѣвали, какъ помочь бѣдѣ, Дантъ, бывшій въ то время пріоромъ города, разметалъ топоромъ наружную, тонкую стѣну резервуара и такимъ образомъ спасъ бѣднаго мальчика. Это, какъ видно, ставилось ему въ укоръ, ракъ оскорбленіе святыни, и потому онъ пользуется здѣсь случаемъ, чтобы очистить себя отъ взводимыхъ на него обвиненій.
   46. Подстрочные переводъ словъ подлинника: come pal commessa (anima).
   50--51. Намекъ на жестокую казнь убійцъ, которыхъ живьемъ зарывали въ землю -- внизъ головою. Прежде чѣмъ могила засыпалась землею, преступникъ, конечно, могъ призывать къ себѣ духовника подъ тѣмъ предлогомъ, что у него еще то-другое осталось на совѣсти, чтобы хоть на нѣсколько минуть замедлить мучительную смерть.
   52. Этотъ торчавшій головою внизъ грѣшникъ былъ папа Николай III (изъ дома Орсини), помѣщенный поэтомъ въ адъ за симонію. Ему было высказано пророчество, что и нынѣ возсѣдающій на престолѣ папа Бонифацій VIII будетъ точно также низвергнутъ въ преисподнюю за то-же преступленіе. Поэтому Николай Ш подумалъ, что съ нимъ говоритъ уже самъ Бонифацій VIII, который однако, умеръ уже въ 1303 году.
   56. "Прекрасной женой" названа здѣсь римская церковь. Ср%вы. примѣчаніе 59 къ III-й пѣсни.
   70. Папа Николай Ш принадлежалъ къ роду Орсини, въ гербѣ которыхъ былъ изображенъ медвѣдь. Вотъ, почему онъ называетъ своихъ племянниковъ медвѣжатами.
   73. Названіе "симонистовъ" можетъ относиться здѣсь не къ тремъ непосредственнымъ предшественникамъ Николая III, но въ особенности къ двумъ заклятымъ врагамъ швабскаго дома -- Иннокентію IV. и Александру IV. О первомъ изъ нихъ разсказываютъ, что одъ даже за нѣсколько часовъ передъ смертью сказалъ съ упрекомъ окружавшимъ его родственникамъ: "чего вы хнычите, тупоумные? Будто я не обогатилъ всѣхъ васъ?!"
   83. Бертранъ де-Готъ, архіепископъ бордосскій, былъ избранъ папою по настоянію французскаго короля Филиппа-Красиваго и принялъ имя Климента V. Вслѣдъ затѣмъ онъ, согласно заключенному прежде съ королемъ условію, перенесъ свое мѣстопребываніе изъ Рима въ Авиньонъ.
   95. См. Дѣян. Апост., 1, 26.
   99. Іоаннъ Прочнда, итальянскій патріотъ и заклятый врагъ Карла Анжуйскаго, получилъ отъ папы Николая III разрѣшеніе поднять въ Сициліи возстаніе противъ Карла, съ передачею сицилійской короны Петру Аррагонскому. Ненависть папы къ Карлу Анжуйскому началась, какъ говорятъ, вслѣдствіе презрительнаго отказа, съ какимъ король отвергнулъ предложеніе папы, желавшаго выдать одну изъ своихъ племянницъ за одного изъ королевскихъ принцевъ.
   106. Апокалипсисъ, 17; 1, 2. Здѣсь говорится о женщинѣ, возсѣдавшей на звѣрѣ съ 7-ю головами и 10-го рогами. См. далѣе, Апокал., 12, 18; 17, 13 и сл.
   115. Даръ императора Константина папѣ Силвестру, крестившему его, считался во время Данта несомнѣннымъ фактомъ, который былъ принятъ и ученымъ Брунетто Латини въ его "Сокровище".
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТАЯ.

   34. Амфіарай -- одинъ изъ семи вождей подъ стѣнами Ѳивъ и знаменитый чародѣй -- самъ предсказалъ свою смерть въ этомъ походѣ и, дѣйствительно, былъ поглощенъ разступившею землею во время сраженія.
   40. О превращеніяхъ Тирезія, ѳивскаго волшебника, прорицателя, въ женщину и опять въ мужчину разсказываетъ Овидій.
   46. Луканъ говоритъ, что убѣжищемъ знаменитаго этрусскаго волшебника Арунса были "deserta moenia Lunae" (пустынныя стѣны Луны). Подъ этимъ названіемъ Lunae, Дантъ, очевидно, подразумеваетъ прежній городъ Луни, близь, горъ, въ которыхъ ломаютъ превосходный каррарскій мраморъ.
   55. Манто была дочь уже упомянутаго нами Тирезія. По разсказу Виргинія, она родила, отъ связи съ рѣчнымъ богомъ Тибераномъ, сына Окнуса, который былъ основателемъ города Мантуи, назвавъ его по имени своей матери.
   63. Озеро Гарда.
   64. Долиною Камоника протекаетъ рѣчка Ольо, выходящая изъ озера Изео и впадающая въ По, описавъ широкую дугу чрезъ ломбардскую низменность. Между этой долиной и озеромъ Гарда тянутся еще Мѣстность Вальтромпья и ложбина рѣки Кьезы, протекающей чрезъ озеро Идро. Но городокъ Гарда, какъ извѣстно, расположенъ близь озера того-же названія, на восточномъ берегу и при небольшомъ заливѣ. Такимъ образомъ, слова: между долиною Камоника и Гарда означаютъ горную мѣстность внѣ самаго озера. Въ этихъ горахъ спеціальныя карты указываютъ на Monte Appenino, очевидно, не имѣющій ничего общаго съ южнымъ кряжемъ, тянущимся по всему полуострову.
   69. Пастырское благословеніе епископъ можетъ дать только въ своей епархіи. Близь сѣверной окраины озера сходятся границы трехъ названныхъ въ текстѣ епархій, и потому здѣсь каждый изъ епископовъ можетъ давать благословеніе, оставаясь за своей межею.
   82. Намекъ на кровавая жертвоприношенія при заклинаніяхъ усопшихъ. Тѣ-же обычаи, но Стацію, въ его Ѳиваидѣ, соблюдаетъ и Манто.
   96. Коварный гибеллинъ Пинамонте Бонакози, хитростью овладѣвъ званіемъ претора въ городѣ Мантуѣ, изгналъ изъ него многихъ вождей гвельфской партіи при помощи графа Альберто Казалоди, хотя этотъ союзникъ былъ самъ гвельфъ. Впослѣдствіи Пинамонте, опираясь на свою популярность, убѣдилъ народъ изгнать также самаго Казалади вмѣстѣ со многими другими знатными фамиліями, причемъ дѣло не обошлось безъ кровавыхъ казней и расхищенія имущества аристократіи.
   99. Здѣсь Виргилій Данта противорѣчитъ настоящему Виргилію. Срав. Энеида, II, 1:4.
   112. По разсказу Виргилія, Эврипидъ предиказывалъ грекамъ, что и возвращеніе ихъ отъ стѣнъ Трои, какъ и походъ въ Малую Азію, будетъ стоить пролитія крови.
   113. По мнѣнію Данта трагедія и комедія различаются между собою въ томъ смыслѣ, что первая избираетъ высокій, торжественный тонъ (modus loqueudi), тогда какъ комедія говоритъ смиренно и покорно (remisse et himiliter). Въ этомъ смыслѣ и Платонъ называетъ Гомера "величайшимъ· трагедомъ". Но спрашивается,, на какихъ соображеніяхъ Дантъ назвалъ свою поэму -- комедіей? Въ трактатѣ о "народномъ краснорѣчіи" Дантъ различаетъ три слога: высокій, средній и низшій (или также трагическій, комическій и элегическій). Здѣсь комедіи соотвѣтствуетъ у него средній слогъ, который онъ и предпочелъ для своего произведенія. Замѣтимъ, что эти эстетическія понятія считались во всѣхъ европейскихъ литературахъ и притомъ до очень недавняго времени (даже до послѣдняго, если припомнить такого эстетика и критика, какъ Тэнъ) совершенно безошибочными. Съ другой стороны, надо допустить, что мысль назвать свою опоэтизированную христіанскую аллегорію комедіей была подсказана Данту религіозными зрѣлищами или мистеріями, бывшими въ обыкновеніи не только въ его время, но и очень долго впослѣдствіи. Быть можетъ, также здѣсь игралъ нѣкоторую роль личный произволъ автора, побудившій и нашего Гоголя назвать свою повѣсть или романъ -- "поэмою".
   116. Микеле Скотто (можетъ быть, названный такъ по своей родинѣ -- Шотландіи) былъ извѣстный врачъ и астрологъ въ службѣ Фридриха II. Прежніе врачи, какъ видно, умѣли соединять свой научный эмпиризмъ съ гадательнымъ звѣздочетствомъ.
   118. Гвидо Бонатти былъ астрологомъ при воинственномъ графѣ Гвидонѣ Монтефельтро. Впрочемъ не одни врачи, но даже скромные сапожники посвящали себя этому соблазнительному искусству, чему доказательствомъ служитъ сапожникъ Асденте, изъ Пармы. Въ своемъ "Convito" Дантъ замѣчаетъ по этому поводу, что знатность породы и знаменитость не всегда соединяются въ одномъ и томъ-же лицѣ.
   126. Каинъ съ его терновымъ пукомъ изображаетъ луну, такъ какъ по средневѣковому суевѣрію пятна этого спутника земли были ничто иное, какъ Каинъ осужденный нести вязанку терновыхъ прутьевъ за свое братоубійство. Находясь на границѣ между двумя полушаріями, луна заходятъ въ виду Іерусалима, и тогда въ той мѣстности начинается разсвѣтъ.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

   37. Въ подлинникѣ Malebranche, то есть злые когти. Такъ называются у Данта стражи въ Мальбольдже -- злыхъ кругахъ или вертепахъ. Мы предпочли оставить и это названіе безъ перевода, вопреки Филалетесу, который и здѣсь сочинилъ какихъ-то странныхъ "Grausetatzen". Сообразно съ этимъ мы оставляемъ безъ перевода также и другія демонскія имена -- Malacoda (злой хвостъ)^ Barbaricca (курчавая борода), Cagnazzo (собачья морда), Graffiacane (собакоскребъ) и т. д.
   38. Цитта -- имя святой, которой до сихъ поръ нетлѣнное тѣло погребено въ Луккѣ. Такимъ образомъ городъ св. Цитты есть Лукка. Сенаторъ Или старшина, попавшій въ кипящую смолу, по мнѣнію комментаторовъ, былъ Мартино Боттайо, скончавшійся скоропостижно во время отправленія должности.
   41. Ѣдкая иронія, потому что между всѣми этотъ Бонтуро (Дати) былъ именно самымъ записнымъ и безсовѣстнымъ взяточникомъ.
   43. Граждане Лукки, особенно тамошняя знать, по отзывамъ лѣтописцевъ, отличались непомѣрной алчностью къ деньгамъ и всегда были склонны къ подкупамъ. Такъ въ 1225 году нѣкоторые дворяне сдали гражданамъ Пястойи за деньги замки и крѣпости, находившіеся въ ихъ завѣдываніи. Магистратъ объявилъ ихъ за это лишенными всѣхъ достоинствъ.
   48. Въ подлинникѣ: il Santo volte. Такъ называлось древнее, весьма уважаемое и до сигъ поръ въ Луккѣ распятіе, сдѣланное изъ дерева, -- быть можетъ, византійской работы, замѣчаетъ Филалетесъ. Слова демоновъ въ дантевскомъ текстѣ имѣютъ такой смыслъ: тутъ не помогутъ никакіе святые.
   40. Рѣка Серкіо протекаетъ къ сѣверу отъ Лукки.
   95. Капрона -- крѣпостца, принадлежавшая пизанцамъ -- была сдана на капитуляцію пизанскимъ гибеллинамъ, подъ начальствомъ графа Гвидона Монтефельтро, послѣ того какъ имъ овладѣли пизанскіе и луккскіе гвельфы (при этомъ случаѣ въ исторіи упоминается объ измѣнѣ графа Уголино). Но когда осажденные начали проходить между рядами побѣдителей, поднялся крикъ: повѣсить ихъ! повѣсить ихъ! Однако графъ Гвидонъ до этого не допустилъ. Стихъ 96-й показываетъ, что Дантъ самъ находился при этомъ замѣшательствѣ.
   112. Мосты чрезъ пятую bolgia были разрушены землетрясеніемъ, которымъ сопровождалась крестная смерть Іисуса Христа (смотри выше примѣчаніе 38 къ первой пѣсни).
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

   5. Сравн. примѣчаніе въ XIII в., 121.
   8. На военныхъ колесницахъ итальянскихъ городовъ (carrocio), какъ извѣстно, привѣшивался сигнальный колокольчикъ (martinella). Во Флоренціи этимъ названіемъ означали колоколъ, при звонѣ котораго собирались вооруженные цехи.
   20. Повѣрье о томъ, что дельфины, забавляющіеся въ водѣ при тихой погодѣ, предсказываютъ грозу -- раздѣлялъ еще Плиній.
   48. По объясненію прежнихъ комментаторовъ этотъ грѣшникъ былъ Джамполо, котораго мать происходила изъ знатнаго рода, тогда какъ отецъ стяжалъ нелестную славу расточителя.
   52. Рѣчь идетъ о Тибо II, королѣ наваррскомъ и графѣ шампанскомъ (Thibaut, Tebaldo). Онъ сопровождалъ своего зятя Людовика святого, короля французскаго, въ его тунисскомъ походѣ 1270 года.
   55. Ciriatto -- названіе одного изъ демоновъ, неизвѣстно откуда произведенное (у Филалетеса -- Schweinsborst). Точно также непонятны для насъ имена двухъ другихъ демоновъ Farfarello и Libicocco.
   65. Латинами въ средніе вѣка вообще назывались западные народы романской расы, въ противоположность грекамъ, подобно тому, какъ еще и теперь тюркскія племена производятъ отъ названія французовъ коллективное означеніе всей западной Европы (Френкистанъ).
   81. Островъ Сардинія, отнятый у сарациновъ пизанцами и генуэзцами, въ правительственномъ отношеніи раздѣленъ былъ на четыре судебныхъ округа или юдиката, изъ. которыхъ каждый находился въ вѣденіи особаго судьи -- giudice. Однимъ изъ этихъ судей, въ концѣ тринадцатаго вѣна, былъ Нино Висконти (о немъ упоминается въ Чистилищѣ, VIII, 53). Его повѣренный въ галлурскомъ юдикатѣ -- монахъ Гомита -- запятналъ себя многими безсовѣстными и противузаконными поступками. Упоминаемая здѣсь измѣна, какъ говорятъ" привела его къ висѣлицѣ.
   88. Въ подлинникѣ "donno". Сардинское нарѣчіе очень близко подходитъ къ испанскому языку и потому титулъ дона (исп. don, сравн. лат. dominus) былъ на островѣ очень употребителенъ. Замѣтимъ, что и въ позднѣйшее время, вслѣдствіе господства испанцевъ въ Италія, этотъ титулъ былъ въ большомъ обыкновеніи между итальянской знатью, о чемъ свидѣтельствуетъ, напр., Гольдони и другіе комическіе писатели.
   89. Энціо, незаконный сынъ императора Фридриха II, женился на Аделазіи, наслѣдницѣ второго сардинскаго юдиката -- Логодоро (или delle Torri), которая, вмѣстѣ съ рукою, принесла ему титулъ короля сардинскаго. Послѣ того, какъ Энціо умеръ въ плѣну у болонцевъ (1272 г.), его сенешаль Микель Цанке овладѣлъ верховной властью въ Логодоро; его умертвилъ впослѣдствіи его родственникъ -- Бранка д'Орія (о немъ см. Адъ, пѣснь XXXIII, 137).
   93. Въ подлинникѣ "la ligna". Подстрочный переводъ.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

   6. Лягушка предложила мыши перенести ее на спинѣ чрезъ воду и для этого, съ злымъ умысломъ, посовѣтовала привязать къ ней мышиныя лапки. Но вслѣдъ затѣмъ коварная лягушка нырнула подъ воду, и бѣдная мышь потонула. Когда-же утопленница всплыла поверхъ воды, то потащила за собой и лягушку. Это замѣтилъ зоркій коршунъ и, налетѣвъ на добычу, сожралъ и мертвую мышь, и злую ея убійцу -- лягушку.
   7. Въ подлинникѣ "mo" и "issa", два слова съ совершенно тождественнымъ значеніемъ (теперь). Первое изъ нихъ принадлежитъ ломбардскому, второе римскому просторѣчію.
   63. Въ текстѣ стоитъ "Cologna" (Келѣвъ), хотя другіе переводчики предпочитаютъ Варіантъ "Clugny". Это· былъ знаменитый бенедиктинскій монастырь въ французской Бургундіи, неподалеку отъ Макона. Другіе комментаторы говорятъ о непомѣрно большихъ капюшонахъ кельнскихъ монаховъ.
   66. Говорятъ, будто Фридрихъ И наказывалъ государственныхъ измѣнниковъ съ непомѣрной жестокостью: одѣвалъ ихъ въ свинцовый плащъ и приказывалъ разводитъ вокругъ нихъ огонь, пока не растопится металлъ.
   103. Побѣда Карла анжуйскаго при Беневентѣ устрашила гибеллиновъ, которые тогда завѣдывали властью во Флоренціи, и придала большую увѣренность гвельфамъ. Для примиренія партій община рѣшила, вмѣсто одного правителя (подеста), избрать двухъ -- до одному со стороны гвельфовъ и гибеллиновъ. Оба они прибыли изъ Болоньи. Одинъ былъ гвельфъ Каталано де-Малавольтя другой -- гибеллинъ Лодеринго (также Родеригоили Лудовико) дельнандало. Но чуть только графъ Гвидо Новелло удалился изъ города съ своими нѣмецкими ландскнехтами, флорентійскій народъ отослалъ, обратно въ Болонью своих,ъ обоихъ правителей. "Веселыми" братьями названы они потому, что принадлежала къ свѣтскому рыцарскому ордену для поступленія въ который не требовалось монашескихъ обѣтовъ (поэтому они назывались также "веселыми монахами"). Орденъ этотъ обязывалъ только защищать сиротъ и вдовъ, водворять миръ и вести борьбу съ невѣрными.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

   2. Здѣсь означается время года отъ половины января до половины февраля, когда-солнце находится въ знакѣ Водолея и начинаетъ грѣть привѣтливѣе. Спустя мѣсяцъ уже начинается равноденствіе.
   5. Въ подлинникѣ: Sorella bianca, т. е. снѣгъ. Нѣмецкіе переводчики, принужденные духомъ языка, вездѣ переводятъ: бѣлый братъ, но мы полагали, что подъ словами дантовскаго текста также легко можно подразумѣватъ и зимнюю стужу, а въ этомъ случаѣ все-таки удерживается поэтическій колоритъ подлинника.
   Дантъ, очевидно, сопоставилъ бѣлый цвѣтъ снѣга (la neve) съ бѣлизной привлекательнаго женскаго лица и, вѣроятно, не думалъ нисколько о какомъ-то "бѣломъ братѣ", какъ, можетъ быть, слѣдовало бы перевести и по-русски, на томъ основаніи, что слово снѣгъ -- мужескаго рода. Но подстрочность перевода -- какъ она ни важна при передачѣ классическихъ писателей на другой языкъ -- все-таки, по нашему мнѣнію, не должна исключать поэтической прелести подлинника, особенно если представляется возможность прибѣгнуть къ однородному аллегорическому представленію. Во всякомъ случаѣ мы не считаемъ нашу "бѣляночку" отступленіемъ отъ смысла подлинника.
   86. Названіе различныхъ видовъ змѣй.
   89. Здѣсь Дантъ, очевидно, намекаетъ на три окружающія Египетъ пустыни -- ливійскую, влѣво отъ Нила, аравійскую, по берегамъ Чермнаго (Краснаго) моря и эѳіопскую -- къ югу. Въ послѣдней пустынѣ, по словамъ Геродота, водились летучія змѣи.
   93. У Данта: elitropia. По народному суевѣрію темнозеленый, пятнистый камень геліотропъ обладалъ чудеснымъ свойствомъ дѣлать невидимымъ того, кто имѣлъ его при себѣ. Смыслъ, слѣдовательно, тотъ, что несчастныя тѣни, всюду бѣгая, нигдѣ не могли найти никакого чудеснаго средства, которое сдѣлало бы ихъ невидимыми.
   125. Ванни Фуччи, незаконный сынъ Фуччіо Лаццери, изъ Пистои (почему Дантъ и называетъ его лошакомъ) былъ одинъ изъ самыхъ яростныхъ вождей партіи черныхъ. Въ 1295 году онъ обокралъ ризницу въ соборномъ храмѣ своего отечественнаго города я спряталъ украденное у своего пріятеля, нотаріуса Ванни делла Нона. По другимъ извѣстіямъ, это было между ними условлено сообща, но кражу предупредили въ сайую минуту преступленія. Подозрѣніе пало на Фуччи, однако онъ успѣлъ отклонить его на Рампино ди-Рануччіо, котораго тогдашній подеста (градоначальникъ) хотѣлъ ужь было приговорить къ смергной казни. Нотаріусъ Ванни делла-Нона открылъ всю истину, сказавъ, что награбленное находится у него въ домѣ.
   143. Почти въ то самое время, когда партія бѣлыхъ одержала верхъ во Флоренціи (1301 г.), черные были изгнаны изъ города Пистои. Спустя полгода во Флоренцію вошелъ Карлъ Валуа, послѣдуемый уже извѣстнымъ намъ Корсо Донати, вожакомъ побѣдившей партіи черныхъ. Такимъ образомъ, Флоренція стала во враждебныя отношенія къ Пистои, гдѣ осилили бѣлые. Весною 1302-го года противъ нея выступило соединенное войско городовъ Флоренціи и Лукки. Вся окрестная мѣстность была опустошена. Пистоя держалась еще нѣсколько лѣтъ, но вслѣдствіе страшнаго голода должна была сдаться осаждавшему ее начальнику союзнаго войска -- Морелло Маласпина (1306 г.). Всѣ бѣлые были изгнаны изъ города, дома ихъ были разрушены; черные опять вернулись въ Пистою, тогда какъ окрестная мѣстность была подѣлена между побѣдителями. Многіе полагаютъ, что предсказаніе Фуччи относится именно къ этому несчастному для Пистои исходу экспедиціи.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.

   2. Извѣстный насмѣшливый жестъ, считавшійся на югѣ также средствомъ противъ "злого глаза" (malocchio). Замѣтимъ, что итальянцы вообще пристрастны къ этой мимикѣ пальцами, и въ Неаполѣ до сихъ поръ въ народѣ довольно употребительна особенная игра, производимая движеніемъ пальцевъ и извѣстная тамъ подъ названіемъ "mora". Сильно раздосадованный итальянецъ всегда готовъ показать кукишъ, носъ или вообще прибѣгнуть къ выраженію своего неудЛольствія извѣстнымъ сложеніемъ пальцевъ. Данту пришлось испытать это не только въ своемъ поэтическомъ странствованіи по аду, но и на яву, въ дѣйствительности. Такъ о немъ сохранился слѣдующій интересный анекдотъ. Повстрѣчалъ какъ-то великій поэтъ погоньщика ословъ, который гналъ своихъ длинноухихъ товарищей, распѣвая терцины "Божественной Комедіи". Пропоетъ немножко, да и вставитъ между стихами: "гей, ослы, гей, чтобъ васъ!" Дантъ не вытерпѣлъ и, хлопнувъ его по спинѣ, замѣтилъ: "этого "гей-гей" у меня, кажется, нѣтъ въ поэмѣ!" Погоньщикъ, не зная, съ кѣмъ имѣлъ дѣло и изъ-за чего прицѣпился къ нему этотъ прохожій, немножко отошелъ, высунулъ языкъ и сдѣлалъ пальцами что-то неприличное, говоря: "на, съѣжь!" Дантъ счелъ за лучшее отвѣтить: "я не дамъ тебѣ и одной моей фиги за сотню твоихъ!"--очевидно намекая, что иное дѣло кукишъ великаго поэта и иное дѣло -- кукишъ погоньщика ословъ.
   14. Сравн. пѣснь XIV, 46.
   19. Сравн. пѣснь XIII, 9.
   25. Какусъ, сынъ Вулкана, по миѳическому сказанію, былъ знаменитый разбойникъ, скрывавшійся въ пещерѣ Авентинскаго холма. Онъ похитилъ у Геркулеса четыре быка и четыре коровы, но животныя, загнанныя въ пещеру похитителя, открыли свое убѣжище страшнымъ ревомъ, и Какусъ былъ умерщвленъ дубиной Геркулеса.
   43. Нѣсколько далѣе поэтъ разсказываетъ, какъ этотъ Чіанфа Донати былъ превращенъ въ змѣю, и вотъ почему другія тѣни нигдѣ не могли его найти.
   50. Этотъ шестиногій змѣй и былъ именно тотъ Чіанфа, о которомъ за насколько стиховъ спрашивалъ Пуччіо Шіанкато.
   65. Въ подлинникѣ papiro. Нѣкоторые комментаторы разсказываютъ, что во время Данта изъ растенія папируса (papyrus antiquorum) приготовляли фитили для лампъ и что, слѣдовательно, употребленное Дантомъ сравненіе намекаетъ именно на это обстоятельство. Мы употребили болѣе общее значеніе слова papiro.
   68. Рѣчь идетъ объ Аньелло Брунеллески.
   79. Дантъ, очевидно, говоритъ о довольно обыкновенномъ въ Италіи видѣ этихъ пресмыкающихся -- яшерицѣ прыткой (Lacerta agilis L.), извѣстной необыкновеннымъ проворствомъ своихъ движеній. Путешественники -- очевидцы увѣряютъ, что своимъ проворствомъ это животное, дѣйствительно, напоминаетъ быструю, почти неуловимую молнійку.
   82. Подъ видомъ этого змѣя изображенъ Гуэрчія Кавальканти.
   86. Пуповина, посредствомъ которой принимаетъ пищу зародышъ въ материнской утробѣ.
   95. Въ девятой книгѣ своей "Фарсаліи" (ст. 762 и сл.) Луканъ разсказываетъ о двухъ воинахъ въ войскѣ Катона -- Сабеллѣ и Назидіѣ, изъ которыхъ первый, укушенный маленькой ящерицей, называемой Seps, изсохъ отъ охватившаго его внутренняго жара, такъ что отъ него не осталось ни кожи, ни костей; Назидій былъ укушенъ особеннымъ видомъ змѣи -- Престеромъ, страшно распухъ и быстро умеръ.
   97. Кадмъ, по разсказу Овидія (Metamorph. III, 1) бѣжалъ изъ Ѳивъ въ Иллирію и, прискучивъ жизнію, пожелалъ быть превращеннымъ въ змѣю, зубы которой онъ посѣялъ, и желаніе это было немедленно-исполнено. Нимфа Аретуза, преслѣдуемая рѣчнымъ богомъ Алфеемъ, взмолилась о помощи къ Діанѣ и была превращена богиней въ источникъ, протекавшій сначала въ пещерѣ и потомъ уже появившійся въ Сициліи, чтобы даже вода ея не смѣшивалась съ враждебными струями Алфея (Metamorph. V, 10).
   115. Мы уже знаемъ, что привычка иногда вдаваться въ циническія подробности не чужда даже самымъ уважаемымъ между итальянскими классическими писателями.
   139. Плеванье, также какъ и смѣхъ, считается характеристической примѣтой человѣка.
   151. Гавиллою называлась мѣстность по верховьямъ Арно, въ боковой равнинѣ. Гуэрчія Кавальканти былъ умерщвленъ ея жителями, которымъ жестоко отомстили родственники убитаго.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.

   7. Еще древніе римляне вѣрили, что утренніе сны всегда справедливы и сбываются.
   2. Прато -- ближайшій къ Флоренціи городокъ, по дорогѣ въ Пистою. Вслѣдствіе постоянной, мелкой борьбы партій въ тосканскихъ городахъ и пригородахъ,
   Флоренція, весьма естественно, не могла ладить съ своими ближайшими сосѣдями. Другіе считаютъ это мѣсто намекомъ на кардинала Николая Прато, который объявилъ противъ флорентійцевъ крестовый походъ за то, что они заперли передъ нимъ ворота своего города, когда этотъ прелатъ являлся въ качествѣ возстановителя мира (1304 г.).
   22. Въ этомъ вертепѣ поэтому нужно проходить между злыми совѣтниками, и вотъ почему онъ старается насколько возможно, обуздывать свой умъ, чтобъ вѣрнѣе идти за добродѣтелью. Скорбное чувство поэта возбуждается воспоминаніемъ о пяти грѣхахъ его родного города, о которыхъ говорится въ предъидущей пѣсни.
   23. Въ другихъ мѣстахъ поэмы Дантъ также сопоставляетъ вліяніе свѣтилъ съ непосредственной благодатью неба, придавая, однако, послѣдней болѣе высокое значеніе (stelle о miglior cosa) Сравн. пѣснь XXI, ст. 82 (въ подл. "senza voler divino е fato destro"). Taкимъ образомъ, и Дантъ, при всей возвышнености своихъ религіозныхъ воззрѣній, заплатилъ дань своему времени -- вѣрою въ слѣпую судьбу и вліяніе небесныхъ свѣтилъ на человѣческій жребій.
   28. Время лѣтняго солнечнаго поворота и именно тотъ поздній часъ, когда комары, довольно несносные въ Италіи, заводятъ свое назойливое жужжаніе. Огромное множество свѣтляковъ, усыпающихъ землю,-- также характеризуетъ великолѣпныя лѣтнія ночи въ Италіи. Это особенно поражаетъ и до сихъ поръ заѣзжаго сѣвернаго жителя, о чемъ свидѣтельствуетъ между прочимъ и Чарльзъ Диккенсъ въ своихъ "Pictures from Italy " (картины Италіи).
   34. По библейскому разсказу мальчики издѣвались надъ пророкомъ Елисеемъ, крича ему вслѣдъ: "вотъ идётъ плѣшивый!" Пророкъ выслалъ на нихъ двухъ медвѣдей, которые растерзали сорокъ двухъ мальчиковъ.
   35 Объ огненной колесницѣ пророка Иліи см. Книг. Царствъ, 12.
   54. По разсказу Статія въ его Ѳиваидѣ (XIII, 430) ненависть между двумя братьями Этеокломъ и Полиникомъ продолжались и послѣ смерти, такъ что когда трупъ послѣдняго положили на костеръ, на которомъ уже находился мертвый Этеоклъ, то пламя раздѣлилось на двѣ полосы.
   60. Ворота Трои. Какъ извѣстно, троянскій царевичъ Эней считается родоначальникомъ Рима. Улиссъ, давшій возможность грекамъ овладѣть Троей, при помощи своего деревяннаго коня, признается у древнихъ поэтовъ олицетвореніемъ хитрости и коварства.
   62. Ахиллесъ, переодѣтый дѣвушкой, жилъ между дочерьми Ликомеда, но полъ его былъ разоблаченъ хитрымъ Улиссомъ, который, желая взять юнаго героя подъ стѣны Трои, явился купцомъ къ Ликомеду и между различными женскими украшеніями спряталъ оружіе. За него-то съ жадностью и ухватился юный Ахиллъ. Его невѣста-Дейдамія оплакивала его и послѣ своей смерти.
   93. Здѣсь разсказываетъ Улиссъ. Гаэта была названа впослѣдствіи Энеемъ по имени его умершей въ той мѣстности мамки (Cajeta). Здѣсь же Виргилій помѣщаетъ островъ Цирцеи, задержавшей Улисса въ его странствованіяхъ. Пенелопа -- жена Улисса, который, по разсказу Гомера, такъ страшно отомстилъ развратникамъ, добивавшимся ея руки въ отсутствіи мужа.
   108. Гибралтарскій проливъ назывался въ древности столпами геркулесовыми. Согласно легендарному сказанію, Улиссъ пробирался даже за эти столпы и далъ свое имя нынѣшней португальской столицѣ (Улиссино, Лиссабонъ).
   116. "Миръ безъ жильцовъ". Во времена Данта еще думали, что все западное полушаріе представляло огромную, водяную, необитаемую пустыню.
   133. Гора Чистилища. По высотѣ она превосходить, у поэта, всѣ другія горы. Сравн. Чист. III, 15.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.

   8. Аѳинянинъ Периллъ сдѣлалъ для агригентскаго тирана Фалариса, извѣстною своею жестокостью, желѣзнаго быка, устроеннаго такимъ образомъ, что когда въ его раскаленную внутреннюю пустоту бросали какого нибудь несчастнаго, то орудіе казни издавало звукъ, похожій на бычачій ревъ. Первою жертвою этого изобрѣтенія былъ самъ Периллъ, брошенный въ быка тиранномъ для опыта.
   29. На границѣ Романьи и Тосканы находится горная страна Монтефельтро -- родина говорящаго здѣсь грѣшника. Тибръ беретъ начало у подошвы Монте-Коронаро и только горнымъ ущеліемъ отдѣляется отъ источниковъ Марѳккіи и Савіо.
   37. Партіонные раздоры свирѣпствовали въ Романьѣ -- сѣверовосточной части равнины между По и Аппенинами -- еще сильнѣе, чѣмъ въ Тосканѣ. Почти въ каждомъ городѣ враждовали двѣ фамиліи династовъ, изъ гибеллинской и гвельфской партіи, и даже члены одного и того-же рода не могли ужиться между собою. Нѣкоторые, какъ старый Малетеста (котораго поэтъ называетъ "старымъ псомъ", ст. 46), смотря по обстоятельствамъ, перебѣгали то къ той, то къ другой партіи. Вообще къ сѣверу отъ Аппенниновъ гибеллины, предводимые Гвидономъ, графомъ Монтефельтро, удержали, господство въ своихъ рукахъ гораздо долѣе, чѣмъ ихъ тосканскіе единомышленники. Властолюбивые замыслы папъ (особенно Николая III) еще болѣе способствовали этимъ безконечнымъ усобицамъ и несогласіямъ.
   41. Въ гербѣ синьоровъ Полента былъ изображенъ орелъ, бѣлая половина котораго помѣщалась на голубомъ, а красная -- на золотомъ полѣ. Вліяніе этого рода простиралось и на городъ Червію, гдѣ въ 1292 году мы застаемъ подестою (градоправителемъ) Бернардино Полента, брата несчастной Франчески Римини.
   44. Папа Мартинъ IV назначилъ графомъ Романьи французскаго рыцаря Жана де-Па (de Pas, d'Eppas), родомъ изъ Шампаньи. Онъ привелъ съ собой французское войско, которое, однако, было на голову разбито Гвидономъ Монтефельтро, предводителемъ гибеллиновъ, защищавшимъ городъ Форли. Синьорами Форіли были Орделаффи, которыхъ гербъ былъ зеленый левъ на золотисто-зеленомъ полѣ.
   46. Близь Римини синьорамъ Малатеста принадлежалъ фамильный замокъ Верруккіо. "Старый песъ" былъ отецъ красавца Паоло и хромого Джанчотто, мужа Франчески Римини. (См. пѣснь V, прим. 102). "Щенкомъ" называется въ поэмѣ третій братъ -- одноглазый Малатестино.
   47. Монтанья де-Парчитати былъ вождь гибеллинской партіи въ Римини, котораго до смерти замучилъ Малатеста, когда ему удалось коварно захватить власть въ свои руки.
   49. Рѣка Ламоне протекаетъ близь города Фаэнцы. На р. Сантерно расположенъ городъ Имола. Голубой левъ на бѣломъ полѣ былъ гербъ синьора Майнардо Пагани да-Сузинана, извѣстнаго непостоянствомъ своихъ мнѣній и симпатій. Принадлежа къ гибеллинскому роду, онъ тѣмъ не менѣе находился въ тѣсной дружбѣ съ синьорами Полента и Малатеста.
   52. Городокъ надъ Савіо -- Чезена. Здѣсь не было никакого постояннаго династическаго рода. Въ то время, когда Дантъ писалъ свою поэму, подестами здѣсь чередовались и Монтефельтро, и Малатеста -- т. е. представители враждебныхъ партій.
   67. Ревностный гибеллинъ, Гвидонъ Монтефельтро, котораго заставляетъ здѣсь говорить поэтъ -- примирился въ 1274 году съ церковью и чрезъ два года вступилъ въ францисканскій орденъ. Онъ умеръ и похороненъ въ монастырѣ близь Ассизи. Его обвиняли въ томъ что онъ и изъ монастырскихъ стѣнъ не переставалъ вмѣшиваться въ свѣтскія дѣла, давая недобросовѣстныя внушенія папѣ.
   70. Рѣчь идетъ о папѣ Бонифаціѣ VIII.
   $9. Акра (Акконъ, Птолемаида, St. Jean d Acre), послѣднее христіанское владѣніе въ Палестинѣ, была отнята мамелюками, причемъ этому несчастію много способствовала продажность христіанъ и ихъ постоянная вражда между собою.
   94. Древняя христіанская легенда увѣряетъ, что папа Сильвестръ бѣжалъ въ пустыню Соракто (впослѣд. гора св. Сильвестра), спасаясь отъ преслѣдованій Константина, который вначалѣ былъ жестокимъ гонителемъ христіанъ. Но вскорѣ императоръ заболѣлъ проказою, и небесное видѣніе открыло ему, что излечить его можетъ только одинъ Сильвестръ. Такъ, дѣйствительно, и случилось, вслѣдъ зачѣмъ Константинъ принялъ крещеніе вмѣстѣ со всѣмъ своимъ народомъ.
   102. Въ 1297 году папа Бонифацій объявилъ крестовый походъ противъ враждебнаго ему рода Колонна, которому принадлежалъ въ римской области городъ Палестрина.
   111. Бонифацій такъ и сдѣлалъ. Онъ обѣщалъ членамъ фамиліи Колонна полное прощеніе и возвращеніе всѣхъ правъ, если они выставятъ въ Палестринѣ папское знамя а придутъ съ повинною въ Ріети. Тѣ послушались, но въ 1299 году папа приказалъ до тла разрушить Палестрину.
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.

   12. Ливій самъ навѣрное не знаетъ, какъ велико било количество перстней, снятыхъ карѳагенянами въ битвѣ при Каннахъ съ пальцевъ падшихъ римскихъ всадниковъ -- 3 1/2 мѣры (modii) или только одна, что онъ считаетъ вѣроятнѣе (Fama tenait, quae propior veto est, hand plus faisse modio. Liv., Histor. X, 15).
   16. Приверженцы Манфреда защищала горный проходъ близь Чеперано противъ французовъ, приведенныхъ въ Италію Карломъ анжуйскимъ, я при этомъ было условлено пропустить часть непріятельскаго войска чрезъ мостъ и уничтожить ее, чтобы потомъ легче справиться съ остальными. Этотъ измѣнническій совѣтъ былъ поданъ Ричардомъ Ачерра, графомъ Казертнискимъ, который передался на сторону французовъ. Солдаты Манфреда были обращены въ бѣгство, но до битвы собственно здѣсь не доходило, я потому непонятно, какимъ образомъ степь, по словамъ Данта, могла быть усѣяна костями.
   18. При Тальякоцци юный гогенштауфенъ -- Конрадинъ былъ встрѣченъ войсками своего врага Карла анжуйскаго. Старый Эрардъ (Алардъ) Валери совѣтовалъ Карлу скрыть въ засадѣ небольшую горсть избранныхъ рыцарей. Побѣда была уже одержана нѣмцами, но когда они кинулись собирать добычу, изъ засады выскочили французскіе рыцари и нанесли войску Конрадина рѣшительное пораженіе.
   31. Въ мусульманствѣ, начиная отъ Али, зятя Магомета, произошелъ расколъ. Правовѣрные (суниты) признали калифомъ Омейяда Моавію, тогда какъ противная партія, изъ которой образовалась секта шіитовъ, стояла за Али.
   56. Дольчяно Торніелли былъ главою особеннаго ордена умиліатовъ или "апостольскихъ братьевъ", которые яростно нападали въ злоупотребленія церкви и потому считались опасными еретиками. Дольчяно жидъ съ своею братіей въ хорошо укрѣпленномъ убѣжищѣ Гаттинарѣ и оттуда производилъ смѣлые набѣги на епископскія владѣнія. Въ 1307 году онъ попалъ, вмѣстѣ съ вѣрной женою, въ руки епископа города Верчелли и взошелъ на костеръ передъ воротами этого города, 2-го іюня того-же года.
   81. Одноглазый щенокъ Малатестино пригласилъ этихъ двухъ гражданъ на совѣщаніе въ Каттоляку, лежащую между Римини и Фано. Но начальникамъ посланнаго за ними судна было поручено бросить ихъ въ море.
   83. Здѣсь означено протяженіе Средиземнаго моря.
   90. Подалѣе Каттолики находится гора Фокаро, откуда внезапные и опасные порывы вѣтра встрѣчаютъ мимоидущія суда.
   99. Этими словами, по разсказу Лукана, народный трибунъ Кай Куріонъ побуждалъ Цезаря перейти чрезъ Рубиконъ и начать гражданскую войну.
   106. Буондельмонте де-Буондельмонти женился на нѣкоей Джантруффетти, но бросилъ жену ради красавицы Донати. Родственники обиженной стали совѣщаться, что дѣлать въ этомъ непріятномъ случаѣ, и Моска побуждалъ ихъ къ кровавой мести словами: "что случилось, съ тѣмъ нужно мириться!" т. е. Буондельмонти не имѣлъ права бросать жену. Невѣрный мужъ былъ убитъ однимъ изъ Фифанти на старомъ мосту, и съ этого времени, по увѣренію хроникъ, во Флоренціи началось раздѣленіе гражданъ на гвельфовъ (партія Буондельмонти) и гибеллиновъ (приверженца Уберти).
   134. Бертранъ Де-Борнъ былъ извѣстный провансальскій трубадуръ, котораго воинственныя пѣсни, какъ полагаетъ Дантъ, возбудили англійскаго принца Іоанна (впослѣдствіи короля Іоанна Безземельнаго) къ возмущенію противъ отца -- Генриха II Плантагенета. Нѣкоторые полагаютъ, однако, что Дантъ, несвѣдущій въ провансалѣскомъ языкѣ, смѣшалъ выраженія reis joves (молодой король) и reis Joan (король Іоаннъ) и потому приписываетъ Іоанну то, въ чемъ былъ собственно виноватъ старшій братъ его -- принцъ Генрихъ, поднявшій мятежъ противъ отца. Впрочемъ и Іоаннъ, съ своей стороны, бунтовалъ не только противъ отца, но и противъ своего брата Ричарда (Львиное-Сердце).
   

ПѢСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.

   27. Отецъ Джери и дѣдъ Данта были братья. Altaforte -- италіанизированный титулъ Бертрана де-Борна, который былъ виконтомъ de Hautefort.
   110. Альберо, какъ говорятъ, былъ незаконный сынъ епископа сіенскаго. Гриффолино хвалился передъ нимъ, что умѣетъ летать и можетъ выучить тому же искусству епископскаго сына. Тотъ засылалъ его деньгами, но когда учитель не сдержалъ своего слова, Альберо, изъ мщенія, обвинилъ его передъ отцомъ въ ереси, за что Гриффолино и былъ сожженъ.
   125. Здѣсь Дантъ говоритъ въ смыслѣ ироніи. Стрикка принадлежалъ къ образовавшемуся въ Сіенѣ "расточительному обществу" (brigata spendereccia), точно также какъ и другіе упоминаемые здѣсь вивёры.
   131. Ашьяно -- станція желѣзной дороги, по пути изъ Сіены въ долину Кіаны.
   139. Подобно Гриффолино, этотъ Капоккіо также считался необыкновенно ловкимъ фокусникомъ своего времени.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТАЯ.

   1. Разсердившись на ѳивянъ за то, что Юпитеръ влюбился въ Семелу, дочь ѳивскаго царя, Юнона, различными путями, привела весь царскій родъ къ гибели Сестра Семелы Ино и ея мужъ, царь Аеамасъ, сошли съ ума.
   16. Когда треки возвращались изъ-подъ стѣнъ разрушенной Трои, во Ѳракіи встрѣтилъ ихъ призракъ Ахиллеса, требовавшій, чтобы ему была принесена въ жертву невѣста павшаго героя -- Поликсена. Она была умерщвлена Неоптолемомъ. Въ эту минуту стоявшая на взморьѣ Гекуба увидѣла трупъ своего послѣдняго сына Полидора, убитаго изъ корысти ѳракійскимъ царемъ Полимнесторомъ.
   38. Почувствовавъ преступную любовь къ своему отцу, ассирійскому царю Кинирасу, Мирра приблизилась къ нему, какъ чужая женщина, и была обнята неузнавшимъ ее царемъ.
   45. Буозо Донати передъ смертью покаялся и хотѣлъ пожертвовать на благотворительная дѣла неправдой пріобрѣтенное имущество. Это сильно не понравилось его дядѣ, Симону Донати. Поэтому онъ приказалъ удалить умирающаго и, вмѣсто Буозо, положилъ въ его постель Джанни Скикки, который такъ удачно умѣлъ скопировать Буозо, что душеприкащики нисколько не догадались объ обманѣ. Такимъ образомъ онъ составилъ Завѣщаніе въ пользу Симона, но и себѣ самому тоже отказалъ дорогого коня, принадлежавшаго настоящему Буозо.
   61. Извѣстный фальшивый монетчикъ Адамъ былъ, какъ говорятъ, родомъ изъ Брешіи; за это преступленіе онъ былъ, сожженъ, а еще-теперь, по дорогѣ изъ Пратовевкіо въ долину нижняго Арно, указываютъ слѣды костра.
   77. Братъ Гвидона, Алессандро, также сильно подозрѣвался въ поддѣлываніи монеты.
   78. Въ Сіенѣ находился знаменитый городской колодезь -- Fonte Braada -- упоминаемый уже съ одиннадцатаго столѣтія.
   90. Флорентинскія золотыя монеты чеканились изъ чистаго золота, тогда какъ мессеръ Адамъ примѣшивалъ восьмую часть плохой лигатуры.
   97. Извѣстная въ библейскомъ разсказѣ жена Пентефрія-царедворца. Моис. I, 84, 14.
   98. Грекъ Синонъ убѣдилъ троянцевъ своими лживыми увѣреніями принять въ городъ коня, наполненнаго вооруженными воинами.
   128. Нарциссово зеркало -- аллегорическое означеніе воды вообще. По миѳологіи, Нарциссъ влюбился въ собственное изображеніе, отразившееся въ водѣ.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

   6. Рана, наносимая копьемъ Пелея, исцѣлялась ржавчиной, покрывавшей остріе этого оружія.
   18. Труба Роланда, извѣстнаго эпическаго героя Ронсевальской битвы, издавала такой пронзительный звукъ, что сама при этомъ разлетѣлась на части, тогда какъ у Роланда, отъ усилій, порвались на шеѣ жилы и нервы. На разстояніи восьми миль. Карлъ Великій услышалъ этотъ звукъ, но, задержанный коварными совѣтами измѣнника Ганнедона, не подоспѣлъ на помощь.
   45. Когда гиганты хотѣли взобраться на Олимпъ, Юпитеръ поразилъ ихъ громовыми стрѣлами.
   67. Всѣ усилія комментаторовъ проникнуть въ настоящій смыслъ этой Непонятной тарабарщины оказываются напрасными. Впрочемъ Филалетесъ находитъ въ нихъ арабскій текстъ и притомъ въ томъ нарѣчіи, которое арабы до сихъ поръ употребляютъ въ обыденной жизни. Мы сообщаемъ здѣсь догадку этого свѣдущаго, хотя зачастую довольно смѣлаго толкователя дантовой поэмы. Немвродъ, какъ представитель сказочнаго рода гигантовъ, помѣщается въ преисподней. Такъ изображаютъ его еще и до сихъ поръ восточные поэты. Когда онъ пустилъ въ небо стрѣлу, и она упала обратно окровавленною, Немвродъ въ гордости подумалъ, что онъ ранилъ ангела и вслѣдъ затѣмъ. выстроилъ свою башню еще выше, чѣмъ она была прежде. Но какая-то муха смертельно уязвила ею въ носъ, и дерзкій охотникъ былъ низринутъ въ адъ. Здѣсь, у водъ Стикса, увидѣлъ онъ поэта, шедшаго съ смѣло поднятой головой. Сравнивъ свое былое величіе съ этимъ крохотнымъ ничтожествомъ, гигантъ обращается къ адскимъ водамъ и говоритъ презрительно: "какъ онъ важничаетъ, воды преисподней, этотъ сынъ земли!" -- что по-арабски звучитъ почти такъ: "Rafel niai amek zabi abmi." Вѣроятность такого объясненія увеличивается еще тѣмъ обстоятельствомъ, что и въ Дантѣ адскій гигантъ также встрѣчаетъ поэта.
   98. Бріарей по миѳологіи былъ чудовище, имѣвшее сто тѣлъ.
   100. Антей не принималъ участія въ борьбѣ гигантовъ съ богами и потому считался самымъ смирнымъ, наименѣе свирѣпымъ между титанами.
   117. При Замѣ, въ Нумидіи, Аннибалъ былъ разбитъ на голову Сципіономъ въ 202 до P. X. Здѣсь мѣстность битвы принимается въ болѣе общемъ смыслѣ, вмѣсто Нумидіи и Мавританіи, гдѣ великанъ Антей былъ Царемъ.
   120. Гиганты вообще назывались сынами земли.
   191. Геркулесъ вступилъ въ отчаянный бой съ Антеемъ, и такъ какъ гигантъ, отъ прикосновенія къ землѣ запасался новой силой, то герой долженъ былъ приподнять его обѣими руіами и задушить на воздухѣ.
   136. Каризенда -- названіе одной изъ болонскихъ падающихъ башень, которая, при высотѣ въ 130 фут., уклоняется отъ перпендикуляра болѣе, чѣмъ на сажень.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ.

   11. Амфіонъ -- миѳическій артистъ, при игрѣ котораго на арфѣ, камни сами собою складывались вмѣстѣ и образовали стѣны города Ѳивъ.
   28. Первое названіе напоминаетъ нынѣшній городъ Товарнихо, въ Славоніи; большой мраморный утесъ близь Пизы, вершина котораго зимою покрывается снѣгомъ, называется Pietr' Apuana. Быть можетъ, Дантѣ о немъ-то и говоритъ въ этомъ мѣстѣ поэмы, нѣсколько исказивъ это названіе.
   56. Рѣка Бизенціо вытекаетъ изъ Аппенниновъ и впадаетъ въ Арно.
   57. Братья Алессандро и Наполеоне, принадлежавшіе къ гибеллинскому роду графовъ Альберти-ди-Мангона, поссорились изъ-За отцовскаго наслѣдства и, какъ говорятъ, умертвили одинъ другого.
   62. Сказочный король Артуръ (изъ цикла Круглаго-Стола) пронзилъ копьемъ своего незаконнаго сына Мордрека за то, что тотъ хотѣлъ измѣннически похитить у него жену, королеву Джиневру.
   63. Фокаччія убилъ одного изъ своихъ родственниковъ во время семейнаго раздора въ родѣ Канчелліери, откуда ведутъ свое начало партіи бѣлыхъ и черныхъ.
   67--68. О Камиччьони разсказываютъ, что онъ коварно убилъ своего двоюроднаго брата Уберто. Карлино де-Пацци измѣннически сдалъ за деньги флорентійскую крѣпость Серравалле осаждавшей ее партіи бѣлыхъ изъ города Пистои.
   80. Въ битвѣ при Монтеаперти, Якопо де-Пацци держалъ знамя флорентійскихъ гвельфовъ. Но Бокка Делли-Аббати, сражавшійся рядомъ съ нимъ и тайно подкупленной непріятелемъ, обрубилъ ему руки, почему знамя и упало на землю. Гвельфское войско вслѣдствіе этого стало падать духовъ.
   89. Троянецъ Антеноръ помогъ Улиссу и Діомеду, за богатые посулы, овладѣть Палладіумомъ. Именемъ этоло измѣнника отечеству и названо все отдѣленіе ада.
   117. Буозо Дувра, владѣтель Кремоны, былъ подкупленъ Твидовомъ монфортскимъ, предводителемъ французскаго войска, при вторженіи Карла анжуйскаго въ Италію, и указалъ врагамъ гибеллиновъ проходъ чрезъ рѣку Ольо. Кремонцы до такой степени были раздражены этой измѣною Буозо, что частію умертвили его приверженцевъ, отчасти изгнали ихъ изъ своего города.
   119. Аббатъ монастыря Валломброза -- Тезоро ди-Беккерія -- обвинялся господствующею во Флоренціи гвельфской партіей въ соумышленничествѣ съ изгнанными гибеллинами. Вслѣдствіе этого обвиненія, аббатъ былъ обезглавленъ передъ церковью св. Аполлинарія во Флоренціи, за что городъ подвергся церковному отлученію. Впослѣдствіи лѣтописцы старались очистить его отъ обвиненія въ измѣнѣ, но Дантъ, какъ оказывается, думалъ иначе.
   121. Джанни Срльданьери, хотя и принадлежавшій къ древнему гибеллинскому роду, былъ, однако, однимъ изъ самыхъ яростныхъ демагоговъ во Флоренціи и, послѣ изгнанія гибеллиновъ, вмѣстѣ съ, графомъ Гвидо Новелло, подстрекалъ народъ строить баррикады (serragli). Слѣдовательно, въ поэмѣ онъ выставленъ, какъ измѣнникъ дѣлу своей партіи.
   121. Измѣнническія внушенія графа Ганнелона Карлу Великому привели къ гибели храброй дружины Роланда, истребленной испанскими сарацинами (маврами) въ горныхъ проходахъ Пиринеевъ.
   Тебальделло де Цамбрази (по другимъ де-Манфреди) гибеллинъ города Фаэнцы, поссорившись съ нѣкоторыми членами своей партіи, измѣннически впустилъ въ городъ болонскихъ гвельфовъ, пославъ имъ восковой оттискъ ключа отъ городскихъ воротъ. Въ воспоминаніе этого событія въ Болоньѣ долго праздновали, въ день св. Варѳоломея, особенное торжество -- festa della porchetta.
   130. Во время братскаго раздора въ Ѳивахъ смертельно раненый Тидей умертвилъ Меналипа и, въ припадкѣ ярости, требовалъ, чтобы ему подали голову убитаго. Капаней приноситъ трупъ, и Тидей, самъ умирая, грызетъ голову мертваго врага, отрубленную по его желанію.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

   13. Для Пизы, преимущественно гибеллинскаго города, плачевный конецъ господства гогенштауфеновъ отозвался также довольно чувствительно. Гвельфы, и между ними въ особенности Висконти, завладѣли общественнымъ вліяніемъ. Синьоры Герардеска -- владѣтели графства Доноратико въ Мареммѣ -- были собственно гвельфы, но глава рода -- графъ Уголино склонялся къ гвельфской партіи и выдалъ свою сестру за Джованни Висконти. Отъ этого брака произошелъ Нино, галлурскій судья (О немъ см. X выше примѣчаніе 81 къ XXII п.). Въ 1282 году Уголино былъ избранъ народоправителемъ (capitano del popolo). Около этогѣ времени съ новой яростью закипѣлъ древній раздоръ между двумя приморскими городами Генуей и Пизой. Въ началѣ августа 1284 года передъ пизанской гаванью появился генуэзскій флотъ, предводимый адмираломъ Уберто д'Орія. Пизанцы поспѣшили на встрѣчу непріятелю. Частью ихъ флота начальствовалъ графъ Уголино. Генуэзцы повторили извѣстную уже намъ военную хитрость Алара Валери (п. XXVIII, 18). Цаккарія, находившійся Съ тридцатью галерами въ засадѣ, за островомъ Мелоріей, внезапно бросился въ битву, когда пизанцы уже приписывали себѣ побѣду. Вслѣдствіе этого имъ было нанесено полное пораженіе. Четыре тысячи пизанцевъ пали въ битвѣ, одиннадцать тысячъ попались къ генуэзцамъ въ плѣнъ, въ которомъ пробыли восемнадцать лѣтъ. Отъ этого удара Пиза никогда уже не могла оправиться, хотя до 1406 года и удержала нѣкоторую часть самостоятельности. Какъ только побѣда склонилась на сторону генуэзцевъ, графъ Уголино повернулъ съ тремя галерами назадъ и поспѣшилъ въ Пизу. Позднѣйшіе писатели уже за это одно обвиняли его въ измѣнѣ. Но пизанцы были другого мнѣнія. Они немедленно поставили его -- сначала на годъ, потомъ на десять лѣтъ -- во главѣ всего политическаго управленія. Дантъ также не мотивировалъ своего обвиненія противъ графа указаннымъ выше обстоятельствамъ. Уже въ октябрѣ гвельфскіе города Тосканы воспользовались несчастьемъ Пизы, чтобы уничтожить эту республику Они составили союзъ, во главѣ городовъ Флоренціи и Лукки, поклявшись не прекращать войны до тѣхъ поръ, пока Пиза не будетъ разрушена. Уголино употреблялъ всевозможныя усилія, чтобы побудить флорентійцевъ отступить отъ союза. Запасшись деньгами, которыми снабдилъ его Нино Висконти, онъ отправился во Флоренцію и тайно подѣлилъ ихъ между пріорами города. Такимъ образомъ, онъ долженъ былъ войти въ нѣкоторыя соглашенія и, между прочимъ, принялъ условіе, которымъ обязывался уступить флорентійцамъ нѣкоторыя укрѣпленныя мѣста. Гражданъ Лукки онъ также успѣлъ настроить миролюбиво этимъ способомъ. Но тогда это было единственное средство спасти Пизу отъ гибели. Затѣмъ графъ сдѣлалъ Нино Висконти соучастникомъ своей власти. Однако, непомѣрная дороговизна, болѣе и болѣе возраставшіе налоги, по необходимости назначенные графомъ Уголино, въ особенности же тягости все еще продолжавшейся войны съ генуэзцами -- все это сильно вооружило пизанцевъ противъ ихъ правительства. И притомъ Уголино не могъ поладить даже съ своимъ товарищемъ Нино Висконти, который во чтобы то ни стало хотѣлъ заключить миръ съ Генуей. Графа стали громко обвинять въ томъ, что онъ, изъ желанія удержать власть въ своихъ рукахъ, умышленно ставилъ препятствія миру.
   14. Кромѣ Уголино наиболѣе вліятельной личностью въ городѣ Пизѣ былъ архіепископъ Руджіери, происходившій изъ древняго гибеллинскаго рода Убальдини. Будучи самъ гибеллиномъ, онъ, тѣмъ не менѣе, часто вступалъ въ связи съ гвельфами и, повидимому, былъ совершенно дружески расположенъ къ графу. Послѣ несчастной битвы близь острова Мелоріи графъ Уголино прежде всего согласился съ нимъ въ томъ мнѣніи, что дальнѣйшая борьба невозможна, и когда племянникъ архіепископа -- Убальдино былъ взятъ въ плѣнъ генуэзцами, графъ не пожалѣлъ никакихъ усилій, чтобы его выкупить, тогда какъ его собственный сынъ, Лотто, оставался въ плѣну. Съ своей стороны, архіепископъ относился къ Уголино необыкновенно пріязненно. Случилось, напримѣръ, что внукъ графа, Ансельмо, началъ выставлять ему на видъ, какъ недоволенъ народъ тяготѣвшими на немъ налогами. Уголино, внѣ себя отъ раздраженія выхватилъ кинжалъ и ранилъ юношу. За него сталъ заступаться Убальдино -- извѣстный уже намъ племянникъ архіепископа. Графъ выхватилъ у одного изъ сторожей топоръ и убилъ смѣлаго противника, съ словами: "пусть умретъ такъ каждый, кто осмѣлится оскорблять меня". Трупъ принесли къ архіепископу, но тотъ настолько умѣлъ владѣть собою, что ограничился только замѣчаніемъ: "я не знаю, по какимъ побужденіямъ графъ могъ-бы убить моего племянника, и потому я не вѣрю, чтобы это былъ, дѣйствительно, мой племянникъ. Уберите это тѣло и больше не говорите мнѣ объ этомъ ни слова". Нино Висконти также сталъ открыто порицать суровыя мѣры своего дяди и искалъ поддержки въ архіепископѣ, но тотъ отвѣтилъ рѣзкимъ отказомъ. Наконецъ-то, по мнѣнію коварнаго прелата, настала пора дѣйствовать. Раздоры между двумя главами республики -- говорилъ онъ -- волнуютъ народъ. Гораздо лучше было-бы, если-бы вся власть была сосредоточена въ рукахъ одного -- и именно въ рукахъ графа Уголино. И такъ, пусть оба сложатъ съ себя власть -- графъ только для виду, чтобы потомъ опять получить ее неограниченно. Уголино попался въ ловушку. Оба верховные правители удалились изъ города -- сначала Висконти, потомъ графъ Уголино. Послѣдній окружилъ себя въ своей ближней виллѣ (Сеттимо) множествомъ вооруженныхъ приверженцевъ. Но сейчасъ же вслѣдъ за ихъ удаленіемъ архіепископъ изгналъ гвельфовъ, вооружилъ пизанскихъ гибеллиновъ и призвалъ на помощь партіонныхъ соумышленниковъ изъ другихъ мѣстъ. Напрасно Уголино ждалъ изъ Сеттимо, что-то призовутъ обратно. Наконецъ, онъ самъ, съ своею дружиной, выступилъ въ походъ. Пропускъ, былъ анъ только ему и одному изъ его спутниковъ (Бригата, ст. 89). Архіепископа, вмѣстѣ съ вождями гибеллиновъ, онъ засталъ въ церкви Санъ-Бастіано. Народъ былъ крайне раздраженъ противъ графа. На слѣдующее утро (1-го іюля 1288 г.) его наемные защитники, предводимые сыновьями и внуками графа, слѣдуя его приказанію, проломили городскія ворота. Но гибеллины оказались сильнѣе. Послѣ многихъ уличныхъ схватокъ, графъ съ остатками своихъ сподвижниковъ, заперся въ ратушѣ. Враги окружили зданіе зажженными кострами, и графъ Уголино былъ принужденъ, наконецъ, сдаться вмѣстѣ съ своими сыновьями и внуками.
   15. Уголино, какъ измѣнникъ отечеству, принадлежитъ этому отдѣленію ада -- Антенорѣ, тогда какъ Руджіери, коварно измѣнившій своему другую долженъ быть собственно помѣщенъ въ третьемъ, отдѣленіи -- въ Птолемеѣ.
   23. Башня эта находилась по дорогѣ отъ берега Арно къ собору. Въ прежнія времена башня служила убѣжищемъ орловъ -- птицъ, изображенныхъ также на пизанскомъ гербѣ; республика держала постоянно двухъ живыхъ орловъ, какъ это обыкновеніе сохранилось еще и до сихъ поръ въ Женевѣ.
   50. Ансельмуччіо былъ внукъ графа, отъ его сына Гвельфо, прожившаго тогда въ Сардиніи.
   68. Гаддо и Угуччіоне -- два младшіе, сына Уголино.
   82. Капрара и Горгона -- два небольшіе, острова, противъ пизанскаго взморья.
   88; Юнона, въ своемъ гнѣвѣ, уничтожила весь царскій родъ Кадка въ Ѳивахъ.
   119. Фамилія Манфреди принадлежала, къ самымъ знатнымъ гвельфскимъ родамъ въ городѣ. Фаэнцѣ. Въ 1286 году Альбериго де-Манфреди, принадлежавшій къ ордену "веселыхъ братьевъ" (frati gaudenti) поспорилъ съ своимъ двоюроднымъ братомъ, который жъ этомъ спорѣ до того забылся, что далъ Альбериго пощечину. Тотъ показалъ видъ, что нисколько не сердится за обиду, и пригласилъ множество гостей, какъ бы на праздникъ, по случаю примиренія съ своимъ противникомъ. Нѣсколько часовъ прошли въ веселой бесѣдѣ, какъ вдругъ Альбериго закричалъ: "подавайте дессертъ!" Вошли сооруженные, слуги, которые умертвили сначала двоюроднаго брата хозяина -- Манфреди -- и вслѣдъ затѣмъ его малолѣтняго сына Альбергетто, искавшаго защиты подъ орденской одеждой своего дяди.
   124. Птоломей коварно избилъ съ своими вооруженными приверженцами первосвященника Симона, съ его сыновьями Матаѳіей и Іудей (Макав. I, 11--17) и потому у Данта то отдѣленіе ада, гдѣ помѣщаются измѣнники своимъ друзьямъ, называется Птоломеей.
   

ПѢСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

   1. Этотъ латинскій стихъ составленъ по образцу довольной извѣстнаго католическаго гимна, сочиненнаго Венантіемъ Фортунатомъ.
   37. Три лица, очевидно, изображены здѣсь, какъ контрастъ съ понятіемъ о тріединомъ божествѣ и находятся въ связи съ злыми страстями, представленными въ первой пѣсни, въ образѣ трехъ звѣрей. Въ тоже время, они намекаютъ своимъ цвѣтомъ на жителей трехъ частей Стараго Свѣта -- на сыновей Сима, Хама и Іафета
   64. Измѣнники духовному и свѣтскому режиму наказываются съ одинаковой суровостью, и это совершенно соотвѣтствуетъ религіознымъ представленіямъ поэта, который и свѣтской монархіи приписываетъ божественное происхожденіе.
   77. Средина Люцифера есть въ тоже время центръ земли, слѣдовательно, также и вселенной. Отсюда нѣтъ дальнѣйшаго спуска внизъ, но только обратный подъемъ, куда и поворачивается Виргилій, чтобы держать голову вверхъ.
   115. Іерусалимъ считался центромъ обитаемой земли.
   126. Гора Чистилища.
   139. Слѣдовательно, во время подъема спутниковъ вверхъ прошелъ цѣлый день и значительная часть ночи.

Конецъ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru