Даниловский Густав
На острове

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Na wyspie, 1901)
    Поэма.
    Перевод А. С. Черемнова.
    Текст издания: Сборник Товарищества "Знание" за 1905 год. Книга седьмая.

Густавъ Даниловскій.

На островѣ.

(Na wyspie, 1901)

Поэма.

Переводъ А. С. Черемнова.

                                 ВСТУПЛЕНІЕ.
  
             Богъ изъ сумрачныхъ силъ, затаенныхъ во мглѣ.
             Вывелъ духа источникъ и все на землѣ
             Онъ смѣшалъ -- и съ нея снялъ онъ длани.
             Съ той поры духъ желаетъ царить надъ судьбой;
             Съ темнотою инстинктовъ, съ стихіей слѣпой
             Бой ведетъ, совершенствуясь въ брани.
  
             И творенья вѣсы въ колебаньи всегда;
             И начало борьбы возникаетъ
             На вершинахъ тѣхъ духа, гдѣ гибнетъ нужда,
             Гдѣ свобода свой стягъ поднимаетъ.
  
             А порой въ безграничномъ просторѣ міровъ
             Раздаются удары звенящихъ часовъ
             Безконечности -- грозно и сильно.
             Міръ поноситъ героевъ тогда и клянетъ,
             На алтарь увлеченья и вѣры плюетъ,
             И, какъ въ тачку закованный ссыльный,
             Въ колесницу слѣпой и жестокой судьбы
             Запрягаясь, сдается онъ ей безъ борьбы.
             И измученный духъ замираетъ
             И могущество зла и насилья ростетъ...
             Но не вѣчно суровое время невзгодъ --
             Новой жизни заря наступаетъ.
             Въ дни, когда не хватаетъ дыханья въ груди
             И не видно отрадныхъ надеждъ впереди,
             И Злой Рокъ угнетаетъ народы,--
             Духъ полъ игомъ рождаетъ огонь для людей,
             Въ міръ несетъ его въ образѣ новыхъ Идей
             И костеръ зажигаетъ свободы.
  
                                 ПѢСНЬ I.
  
             Надъ островомъ высокимъ караваны
             Лучистыхъ звѣздъ плывутъ и между нихъ
             Путь Млечный тихо вѣшаетъ туманы
             Серебряные... Берегъ моря тихъ.
             Грядою скалъ задержанныя волны
             Невольно измѣняютъ ровный токъ
             И, злобой на свою преграду полны,
             Дрожа сверкаютъ, какъ стальной клинокъ.
             Надъ берегомъ огней потухли очи,
             Безмолвные дома уныло спятъ,
             За ними льютъ сады свой ароматъ,
             Окутаны весенней нѣгой ночи.
  
             На площади зато и шумъ, и звонъ!
             Тамъ праздникъ пѣсни жители справляютъ
             И въ короли сегодня избираютъ,
             Какъ требуетъ обычай и законъ,
             Того, чья пѣснь прольется всѣхъ звучнѣе
             И привлечетъ сердца людей сильнѣе.
  
             Торжественный готовится турниръ;
             Народъ на площадь точно лава льется;
             Толпа шумитъ и у трибуны жмется,
             Одѣтая нарядно, какъ на пиръ.
             Зажглись костры веселыми огнями,
             И колоколъ ударилъ надъ толпами
             И возвѣстилъ, что начался турниръ.
  
                                 * * *
  
             Были дни... Какъ лава изъ груди вулкана,
             Съ острова на землю черезъ мглу тумана
             Свѣтъ-лился... Потушенъ этотъ дивный свѣтъ!..
             И лежатъ въ обломкахъ прежнія святыни.
             Новый храмъ Молоха тамъ вознесся нынѣ,
             Въ немъ же нѣтъ святыни и героевъ нѣтъ.
  
             Миновали, скрылись дни, когда поэты
             Новыя знамена гордо вознесли --
             И на нихъ читались чудные завѣты
             Равенства, свободы, счастья для земли.
  
             Вѣрилось тогда, что духъ разрѣжетъ звенья
             Всѣхъ цѣпей, что новый засіяетъ свѣтъ...
             И народъ земли стремился въ пылъ сраженья.
             Дни тѣ миновали и слѣда ихъ нѣтъ.
  
             Сталъ богатъ и славенъ островъ величавый!
             Только духъ, объятый гибельной отравой,
             Измельчалъ, какъ карликъ, мощь свою губя.
             Островъ жилъ и думалъ только для себя.
             И, отрѣзанъ жизни шумнымъ, грознымъ моремъ
             Отъ земли печальной, съ ней порвалъ союзъ;
             Онъ землѣ оставилъ трудъ съ тяжелымъ горемъ,
             Взявъ себѣ веселье, пиръ и голосъ музъ.
  
             Доблестный король сошелъ тогда въ могилу;
             Смѣлостью подобный гордому орлу,
             Онъ въ себѣ носилъ увѣренность и силу,
             Проникалъ онъ взоромъ будущаго мглу.
             Чувствуя, что близко новое теченье,
             Мучился король -- и въ горестномъ томленьи
             Много силъ собралъ въ душевной глубинѣ;
             Онъ забылъ о славѣ, о восторгѣ шумномъ
             И летѣлъ мечтою къ гибнущей странѣ.
             Мудрецы прозвали короля безумнымъ
             За стремленья эти... А король желалъ
             Жизнь свою окончить славными дѣлами.
             Но напрасно чудной власти надъ сердцами
  
             Требовалъ король и Бога умолялъ,
             Измѣнить желая, что неотвратимо:
             Видѣлъ онъ съ тоскою, что его друзья
             Зло въ себѣ таили, пропуская мимо
             Муки угнетенныхъ, горе бытія.
             И по ихъ сердцамъ, какъ молнія по стали,
             Пѣснь его скользила и его мечта,
             И его молитвы тщетно повторяли
             Жалкихъ себялюбцевъ грубыя уста.
             Что молитвой звали эти лицемѣры --
             Былъ обрядъ, лишенный истины и вѣры.
  
             Королевскій прахъ окутанъ вѣчной мглой,--
             Духа же цвѣты растутъ еще неслышно,
             Ждутъ, что оживятся нѣжною росой
             И въ плоды дѣяній превратятся пышно.
             Ждутъ давно. Не вянутъ лепестки цвѣтовъ,
             Точно самъ король по-прежнему съ любовью
             Пламеннаго сердца поливалъ ихъ кровью,
             Покидая царство мрака и гробовъ.
  
             Но сегодня тихи вѣчныя постели,
             Миренъ сонъ глубокій въ области тѣней;
             Къ нимъ на стражу тихо отъ высотъ слетѣли
             Ангелы молчанья, геніи ночей,
             И склоняя крылья, въ небеса смотрѣли,
             Плачущія яркимъ золотомъ огней.
  
                                 * * *
  
             Ликуетъ островъ, залитъ моремъ свѣта,
             Шумящею толпою наводненъ.
             Четыре на турнирѣ томъ поэта:
             Кто побѣдитъ -- король! Владѣетъ онъ
             Всѣмъ островомъ; когда-жъ цвѣты живые
             Успѣютъ изъ вѣнца его опасть,
             То выступятъ послы передовые,
             И онъ свою раздѣлитъ съ ними власть.
             Но кто же здѣсь достигнетъ славной цѣли?
             Кому цвѣты, кого корона ждетъ?
             Ужъ три пѣвца на празднествѣ пропѣли,
             И наступаетъ Даймона чередъ.
  
             Онъ -- младшій изъ пѣвцовъ -- и не почетъ
             Стяжалъ себѣ, но брань и поношенье.
             Народъ кричалъ, что пѣснь его течетъ
             По ложному руслу; что это пѣнье --
             Какъ рѣзкій скрипъ; что рѣчь его остра
             И боль таитъ безъ ласки вдохновенья;
             Что муза -- одичалая сестра
             Небесной музы; что земли мученья
             Имъ завладѣли; что къ лазури въ даль
             Не рвется онъ, но въ темнотѣ могилы
             Онъ ищетъ искру Божью, и что жаль
             Его: онъ проявляетъ много силы.
  
             Былъ судъ надъ нимъ, чтобъ строго наказать
             И струны оборвать на лирѣ звучной,
             Когда посмѣлъ онъ жителямъ сказать,
             Что материкъ земли -- убогій, скучный --
             Съ презрѣніемъ глядитъ въ такіе дни
             На островъ, ихъ грѣхами омраченный;
             Что не могучій колоколъ они --
             Трещотки лишь изъ глины золоченой,
             Которыхъ трескъ не будитъ славныхъ дѣлъ;
             Что жгучій стыдъ душой его владѣлъ
             Отъ жизни ихъ и новыхъ идеаловъ,
             Что этотъ островъ -- вѣчный трудъ коралловъ,
             Обидами и горемъ полонъ онъ
             Существъ, которымъ имя -- легіонъ.
  
             Съ тѣхъ поръ, тая недугъ сокрытой муки,
             Надъ берегомъ, задумчивости полнъ,
             Бродилъ пѣвецъ, внимая говоръ волнъ,
             И говорилъ, что часто слышитъ звуки
             Печальныхъ слезъ и стоновъ, издали
             Летящихъ черезъ море отъ земли.
             Онъ говорилъ съ тоскою, что напрасно
             Отъ острова мучительно и страстно
             Ждетъ помощи несчастная земля,
             И что въ гробу несетъ теперь страданья
             Трупъ славнаго поэта-короля
             За то, что позабыли завѣщанье.
  
             Онъ говорилъ, что видитъ впереди,
             Какъ по винѣ островитянъ случится:
             Польютъ съ земли кровавые дожди,
             И островъ весь въ пустыню обратится!
             Никто рѣчамъ поэта не внималъ;
             Кричали всѣ съ гримасой отвращенья:
             Онъ боленъ, онъ разсудокъ потерялъ,
             Въ немъ разумъ спуталъ демонъ разрушенья,
             Ужасный черный духъ... И оттого
             Они прозвали Даймономъ его.
             Сегодня это слово пробѣжало
             По всѣмъ устамъ и пораэило всѣхъ;
             Однихъ негодованье обуяло,
             Другіе же сдержать старались смѣхъ
             При вѣсти, что стремится Даймонъ къ трону
             И выступитъ, чтобъ получить корону.
  
             Но, лишь прошелъ насмѣшекъ первый взрывъ,
             Въ толпѣ тревога пробѣжала глухо
             О томъ, что пѣсня -- тайныхъ силъ порывъ --
             Живетъ и въ глубинѣ больного духа.
             И вотъ, едва увидѣли пѣвца,
             Какъ тишина повисла надъ толпами.
             И взоры всѣхъ стеклись къ нему лучами
             И жгли огнемъ черты его лица.
  
             Увѣренно и гордо рыцарь юный
             По пурпурнымъ ступенямъ восходилъ
             И сталъ спокойно на верху трибуны.
             Онъ блѣденъ былъ. Въ дали небесъ ловилъ
             Взоръ призраки мечты необычайной,
             Какъ будто видѣлъ новый дивный міръ
             И забывалъ, объятый думой тайной,
             Толпу людей, и пѣсню, и турниръ.
             И слышенъ былъ на площади турнира
             И трескъ костровъ, и шумъ морской волны...
             И вдругъ въ тиши раздался плачъ струны.
             Задѣтая рукой поэта, лира
             Запѣла вдругъ, и, звукомъ пробужденъ,
             Отъ тайныхъ грезъ своихъ очнулся онъ.
  
             Смутился вдругъ и вздрогнулъ, какъ ребенокъ,
             Видѣніемъ испуганный во снѣ.
             И грустенъ голосъ былъ его и звонокъ,
             Онъ такъ сказалъ: "Я боленъ, тяжко мнѣ!
             Душа томится неутѣшнымъ горемъ...
             Я отданъ въ жертву злымъ и горькимъ снамъ
             И вамъ одинъ охотно передамъ,
             Вчера его я увидалъ надъ моремъ.
             Постигъ я силой сердца своего,
             Но осудить вы можете его,
             Хотя, быть можетъ, это сонъ пророка!"
  
             Умолкъ на мигъ. Потомъ вздохнулъ глубоко,
             Бросая взоръ на ясный небосклонъ...
             И вдругъ, рванувъ увѣренно и живо
             Рукою струны лиры, началъ онъ
             Бросать слова разсказа въ тонъ мотива,
             Пока съ его чарующей игрой
             Не слился голосъ, звонкій и глубокій,
             Какъ родниковъ бѣгущіе потоки
             Сливаются съ могучею рѣкой.
  
                       СОНЪ.
  
             День угасалъ, а зори ужъ слетали
             На лоно водъ съ небесной высоты;
             Какъ струны арфы въ тишинѣ звучали
             Могучихъ волнъ дрожащіе хребты
             Великій вѣчный гимнъ земной печали.
             И, на пути задержанныя вдругъ
             Грядою скалъ, на части разрывались,
             Какъ золотыя кольца, устремлялись
             Обратно въ море, издавая звукъ,
             Слезами и унылой скорбью полный.
  
             Въ просторѣ, гдѣ шумѣли, пѣнясь, волны,
             Мнѣ чудилось, звучала стономъ мгла.
             Насъ проклинали тамъ; изъ тьмы могилы
             Рвалась тамъ жизнь и напрягала силы,
             Но одолѣть преграды не могла.
  
             Закатъ угасъ. Ночь покрывала море.
             У ногъ оно кипѣло, какъ вулканъ.
             Мысль разрывалась отъ тоски и горя
             И сердце -- отъ жестокой боли ранъ.
             Слабѣли силы въ необъятной мукѣ --
             И я упалъ, какъ трупъ, на лоно скалъ
             И въ ужасѣ мученій умиралъ.
             Но сонъ сошелъ и положилъ онъ руки
             На грудь мою, и далеко ушла
             Больная скорбь встревоженнаго духа.
  
             Мнѣ снилось: землю покрываетъ мгла...
             Ужасный крикъ доносится до слуха,
             И я во снѣ почуялъ ужасъ вновь:
             Томительные черные кошмары
             Въ суровой тьмѣ свои рождали чары
             И страшно леденили въ сердцѣ кровь.
  
             Я увидалъ толпу людей несчастныхъ,
             Больныхъ и слабыхъ. Стоновъ ихъ ужасныхъ
             Звукъ разносился, точно моря ревъ.
             Громада шла. Потъ лилъ съ нея ручьями.
             Предъ ней шла боль кровавыми путями.
             Печаленъ былъ страдальцевъ легіонъ:
             Тѣла ихъ рвалъ на части бичъ неволи,
             Сомнѣніе несло имъ муки боли,
             Насиліе въ груди давило стонъ.
  
             А средь людской безчисленной громады
             Кровавый пиръ свершали духи зла:
             Въ безуміи впивались въ ихъ тѣла,
             Ихъ кровь сосали, точно злые гады.
  
             И увидалъ я ту, что ихъ гнала...
             Вливая въ раны изнуренныхъ яды,
             Она вела ихъ, какъ толпу звѣрей,
             И грозно имъ кричала: "Ну, скорѣй!
             Я -- Нищета. Я вамъ повелѣваю!
             Вашъ царь, вашъ Богъ, вашъ всемогущій Панъ!'
  
  
             "Могуществомъ своимъ я убиваю
             Людей за непокорность. Съ болью ранъ
             Я имъ дарю могилы вѣчный холодъ,
             Но раньше шлю на нихъ суровый Голодъ;
             Онъ внутренности ихъ опустошитъ,
             И мозгъ костей сожретъ безъ сожалѣнья,
             И въ жилахъ кровь до капли изсушитъ!"
  
             "Удѣлъ покорныхъ моему велѣнью
             Жестокъ не будетъ! Въ мракѣ и въ пыли,
             День ото дня слабѣя и блѣднѣя,
             Они сойдутъ въ могилу... Ну, скорѣе!
             Или сотру я васъ съ лица земли!
             Я -- Нищета! Я вамъ повелѣваю!
             Вашъ царь, вашъ Богъ, вашъ всемогущій Панъ!"
  
             "Покорнымъ я щедроты расточаю:
             На ужинъ черный хлѣбъ имъ будетъ данъ,
             На плечи ихъ -- отрепье и для гроба
             Клочокъ земли!
                                 Но смерть бунтовщикамъ!
             Повсюду ихъ моя настигнетъ злоба!
             Я -- Нищета приказываю вамъ:
             Впередъ, впередъ! Я вамъ повелѣваю!
             Вашъ царь, вашъ Богъ, вашъ всемогущій Панъ!"
  
             Вослѣдъ за нею шелъ ужасный станъ
             Ея родныхъ: Болѣзни съ мрачнымъ Моромъ
             И Тьма, и тощій Голодъ, лютый врагъ
             Живущаго,-- ревѣли дикимъ хоромъ.
             И злая Тьма толпѣ кричала такъ:
  
             "Убейте мысли, мысли умертвите,
             Или навѣкъ лишу я васъ ума.
             Огонь сердецъ своихъ вы загасите,
             Скорѣй! скорѣй! Я страшный князь вашъ Тьма!"
  
             "Да, мысль -- нашъ врагъ!" шепталъ ей Голодъ злобно:
             "Когда она рождается въ умѣ
             И тлѣетъ, искрѣ маленькой подобно,
             Туши ее, гаси въ мертвящей тьмѣ.
             Когда же свѣтъ всѣ тѣни уничтожитъ --
             Предай болѣзни страшной ты народъ...
             А если это средство не поможетъ --
             Ты кликни Моръ, меня и весь мой родъ!"
  
             "Ты знаешь, я силенъ. Какъ сонъ могилы,
             Проникну въ нихъ, возьму ихъ жизнь и силы,
             Не оторву отъ тѣлъ ихъ блѣдныхъ губъ,
             Все буду кровь сосать со злобой жадной,
             Пока въ добычу смерти безпощадной
             Останется холодный, синій трупъ!"
  
             "Бездушный трупъ, лишенный чувствъ, свободный,
             Въ глубокой мглѣ останется одинъ!
             Такъ задушу я мысль, "я злой, голодный,
             Могучій панъ, я -- Голодъ, царскій сынъ!"
  
             И вся толпа злыхъ демоновъ завыла:
             "Да, эти люди наши! Ихъ свѣтило
             Потушено! Скорѣй отъ свѣта прочь
             Мы поведемъ ихъ въ пасмурную ночь
             Съ неволею и страхомъ леденящимъ!"
  
             Вдругъ грянулъ громъ, ужасенъ и могучъ,
             И молнія своимъ мечомъ блестящимъ
             Разсѣкла плащъ суровыхъ, хмурыхъ тучъ.
  
             И силы мрака дрогнули толпой...
             Въ тревогѣ тайной вся ихъ рать застыла.
  
             И тишина повисла надъ землей.
             Свой путь прервали вѣчныя свѣтила,
             И молнія огнистой полосой
             Стояла въ небѣ и горѣла свѣтомъ,
             Разорванными тучами одѣтымъ,
             И мѣсяцъ, точно рыцарь золотой,
             Держащій стражу полночи глухой,
             Остался въ тишинѣ необычайной.
  
             Міръ ожидалъ чудесъ великой тайны.
  
             Оттуда, гдѣ терялся полосой,
             Ведущей къ неизвѣстному чертогу,
             Путь Млечный, схожій съ чистою росой,
             Гдѣ, потерявъ обычную дорогу,
             Лишь изрѣдка комета пролетитъ
             И слѣдъ ея волосъ огнемъ горитъ,--
             Оттуда духи выплыли толпою
             И близились огнистою рѣкою.
  
             Летѣла Мысль всѣхъ ближе въ вышинѣ,
             Прекрасная, съ лицомъ богинь Эллады;
             Пытливостью ея горѣли взгляды
             И чудно отражали въ глубинѣ
             Увѣренность въ могуществѣ и силѣ,
             Стремленье вѣчный разрѣшить вопросъ...
             Разсѣяннымъ клубамъ туманной пыли,
             Отъ вѣка представляющей хаосъ,
             Она дала иныя очертанья
             И мѣрный путь. Порядокъ міровой
             Явился въ царство новаго созданья
             И гордо поднялъ вѣчный скипетръ свой.
  
             Вослѣдъ за нею Чувство направлялось;
             Его лицо въ движеньи измѣнялось:
             На немъ была то радость безъ границъ,
             То грусть и боль, то пламенныя грезы --
             И вдругъ опять подъ бархатомъ рѣсницъ
             Кристальныя сверкали тихо слезы.
             Безумнымъ ритмомъ пульсъ его стучалъ,
             Оно то блѣдно было, то румяно.
             И крови токъ въ груди его дрожалъ,
             Подобно лавѣ въ кратерѣ вулкана.
  
             Направо же неслась Надежда вдаль,
             Съ участьемъ ободряя всѣ созданья,
             А рядомъ съ ней, въ очахъ тая печаль,
             Унылое летѣло Состраданье.
             Всѣ вмѣстѣ, взявшись за руки, они
             По голубому фону неба плыли
             И далеко виднѣлись и свѣтили,
             Какъ яркіе горящіе огни,
             Какъ перья благороднаго убора
             На шлемѣ рыцаря, какъ средь простора
             Небесъ -- три птицы дивной красоты.
  
             Любовь летѣла вслѣдъ; ея черты
             Одѣла ярко прелесть неземная...
             Она несла въ очахъ туманъ мечты,
             Она дышала быстро... Прикрывая
             Рукою страстной наготу грудей,
             Біенье сердца удержать старалась...
             За нею пелена ея кудрей
             Неслась вдали и пышно развѣвалась.
             И тѣхъ кудрей роскошная волна
             Въ своемъ стремленьи на звѣзду упалъ,--
             Звѣзда же, новыхъ свѣтлыхъ чувствъ полна,
             Зардѣлась и, какъ солнце, засіяла.
  
             За нею мчалась съ страшной быстротой
             Фантазія; ея стремились взоры
             Въ безбрежности лучины міровой
             За грани безконечнаго простора.
             И видно было, какъ безумно бьетъ
             Она въ эфирѣ мощными крылами,
             А гордый умъ своими удилами
             Смирялъ ея стремительный полетъ.
  
             И вдругъ всѣ духи опустили крылья
             И замерли въ просторѣ голубомъ,
             Какъ паруса въ покоѣ и безсильѣ
             Спускаются въ безвѣтріи морскомъ.
  
             Въ волнахъ эфира медленно, безъ шума
             Тамъ Творчество въ потокѣ свѣта шло.
  
             Глубокая таинственная дума
             Окутала высокое чело.
             Спокойны были взоры. Лишь порою
             Ихъ трепетъ озарялъ черты лица.
             А волосы влачились пеленою
             Огромною,-- я не видалъ конца.
             И звѣзды въ нихъ, объятыя экстазомъ,
             Подобно яркимъ огненнымъ алмазамъ,
             Горѣли, жизни трепетомъ полны.
             Оно узрѣло все средь тишины
             Въ просторѣ мірового океана,
             И голосъ полился изъ глубины,
             Подобный звучной музыкѣ органа:
  
             "Вы, духи, вы мои! Съ начала дней
             Я царствую надъ вами и донынѣ
             И васъ теперь на скопище тѣней
             Веду въ послушной доблестной дружинѣ.
             Въ неисчислимомъ времени вѣковъ
             Предметы всѣ моей покорны власти.
             Холодный мраморъ силой тайныхъ словъ
             Дастъ статую, исполненную страсти,
             И чувствъ, и жизни, мощи и огня...
             Я камень оживить могу бездушный!
             И слушаются краски всѣ меня,
             И струны мнѣ подвластны и послушны:
             Едва коснусь я ихъ своей рукой --
             Онѣ звучать и льются въ строѣ дивномъ
             То нѣжной пѣсней съ тихою тоской,
             То гордымъ, властнымъ, всепобѣднымъ гимномъ.
             Послушны мнѣ пустые звуки словъ:
             Лишь захочу -- ихъ рифмами свяжу я,
             И потекутъ они потокомъ строфъ,
             Какъ быстрая рѣка, сердца волнуя.
             И дивно славитъ ихъ согласный хоръ
             Мои дѣла хвалою безконечной"...
  
             "Лишь Демоны, исчадья ночи вѣчной,
             Меня злословить смѣютъ до сихъ поръ!
             Отъ козней ихъ донынѣ стонутъ люди,
             Они по міру сѣютъ мракъ и зло,
             Хоть для людей я свѣтъ давно зажгло
             И искры имъ давно вложило въ груди,
             Чтобъ сами чудеса творить могли
             Мои сыны, сыны моей земли.
             Размножилось неистовое племя
             И на земное лоно тяжело,
             Какъ страшное томительное бремя,
             Своею темной силою легло.
             И обратить грозитъ та сила нынѣ
             Орловъ въ воронъ, могучихъ львовъ пустыни --
             Въ трусливый и ничтожный родъ щенятъ!"
  
             Оно умолкло. Лучезарный взглядъ
             Его лица зардѣлся гнѣвомъ жгучимъ,
             Въ немъ недовольства свѣточъ заблисталъ,
             И въ страхѣ цѣлый міръ затрепеталъ.
             А Демоны, подобно чернымъ тучамъ,
             Собрались всѣ огромною толпой.
             Дрожа во тьмѣ со злобою слѣпой,
             Ихъ пьяныя отъ бѣшенства дружины
             Несли въ груди предчувствіе кончины
             И, издавая злобный, дикій стонъ,
             Помчались на блестящій легіонъ.
             И словно эскадронъ гусаръ крылатыхъ,
             Скрывается въ густыхъ толпахъ татаръ,
             Тревогою и ужасомъ объятыхъ,
             И лишь порой сверкнетъ вдали, какъ жаръ,
             Копье иль мечъ, иль панцырь золотистый
             И снова все закроется толпой,--
             Такъ скрылся духовъ легіонъ огнистый,
             Окутанный суровой, злобной тьмой.
  
             Раздался крикъ, звучали восклицанья...
             Потомъ на черномъ тѣлѣ мрачныхъ тучъ
             Зажглось огней волшебное сіянье,
             Какъ будто солнце бросило свой лучъ
             И онъ все росъ, блистая безъ предѣла...
             Промчались молній золотыя стрѣлы,
             На части рвали тучи впереди,
             Горѣли яркимъ свѣтомъ въ небѣ чистомъ
             И сыпались онѣ дождемъ огнистымъ,
             Какъ будто бы изъ демонской груди.
             Вся мерзкая ужасная громада
             Была разбита. Сквозь ночной туманъ
             Летѣли съ дикимъ крикомъ силы ада
             И рухнули въ глубокій океанъ.
  
             Сорвавъ оковы сна, открылъ я очи.
  
             Пора разсвѣта ужъ была близка.
             Печально гасли звѣзды -- слезы ночи.
             По небесамъ блуждали облака,
             Какъ голуби, воздушною толпою.
             Такъ вся земля съ равниною морскою
             Еще была ночною мглой полна.
             Великая царила тишина.
             Я чувствовалъ, какъ тѣни прочь бѣжали,
             Какъ волны подъ дыханьемъ вѣтерка
             Другъ другу вѣсть объ утрѣ лепетали,
             Которое идетъ издалека.
  
                                 * * *
  
             Умолкъ -- и тихо-тихо замирала
             Одна струна... вотъ умерла и та...
             И въ тишинѣ минута пролетала,
             Какъ звука путь изъ сердца на уста.
  
             И вдругъ въ толпѣ, молчанію на смѣну,
             Раздался крикъ немногихъ голосовъ...
             Вѣнокъ упалъ на шумную арену,
             Пятная землю роемъ лепестковъ.
  
             А вслѣдъ за этимъ полились каскадомъ
             Рукоплесканья, крики; рой вѣнковъ,
             Цвѣтовъ и листьевъ сыпался тамъ градомъ.
  
             Пѣвецъ стоитъ, исполненный еще
             Мелодій сердца. Сила возбужденья
             Кровь заставляетъ литься горячо,
             И грудь кипитъ отъ новаго волненья.
             Невѣдомый огонь въ его очахъ...
             И вновь рука трепещетъ на струнахъ.
             Стихаетъ крикъ народа: слава, слава!
             Застыли руки. Снова тишина.
             И рѣчь пѣвца -- стремительна, какъ лава,
             На площади затихнувшей слышна:
  
             "Судьба рѣшилась, братья-минестрели!
             Уже плыветъ въ небесной синевѣ
             Побѣдный легіонъ къ завѣтной цѣли,
             И Творчество съ Любовью во главѣ
             Дарятъ слова небеснаго привѣта
             Лучамъ святого радостнаго свѣта.
  
             Но тамъ въ долинахъ стонущей земли
             Еще вершатъ свой праздникъ злыя тѣни,
             Средь ужаса, тревоги и мученій...
             И цѣлый міръ влачатъ онѣ въ пыли".
  
             "Тѣ демоны раскинули всѣхъ шире
             Свой стягъ на близкомъ намъ материкѣ.
             Тамъ, въ этомъ жалкомъ изнуренномъ мірѣ
             Народъ со смертью борется въ тоскѣ".
  
             "Тамъ взоръ, слѣпой отъ слезъ, не видитъ свѣта,
             Не видитъ дня и солнечныхъ лучей,
             Тамъ свой удѣлъ клянетъ пророкъ разсвѣта,
             Пока не погребетъ своихъ идей
             И, пыткой мукъ ужасныхъ побѣжденный,
             Забудетъ небо, свой потушитъ взглядъ,
             Отринетъ всѣ великія знамена
             И будетъ ползать, какъ презрѣнный гадъ!и
  
             "Тамъ геніевъ -- насилья убиваютъ,
             Подрѣзываютъ крылья тамъ орламъ
             И горныхъ козъ въ ярмо тамъ запрягаютъ,
             И для души уставы пишутъ тамъ!"
  
             Тамъ всѣхъ дѣтей берутъ тираны злые
             И, чтобъ скорѣе вышли подлецы,
             Куютъ, какъ деньги, души молодыя
             Всё на одни и тѣ же образцы!
             Тамъ въ дикой злобѣ отравляютъ воды!
             А эти звѣзды -- свѣточи ночей --
             За чудный блескъ серебряныхъ лучей
             Сорвали бы охотно съ небосвода!"
  
             Нельзя тамъ плакать, тамъ нельзя любить!
             Нельзя тамъ мыслить, тѣшиться мечтами!..
             Нѣтъ! Той земли не описать словами:
             О ней стонать я долженъ, слезы лить,
             Иль вырвать сердце, полное мученья,
             И показать его страданья вамъ!"
  
             Тутъ силы не хватило ужъ словамъ,
             Мысль умерла на высяхъ возбужденья.
             "Гей! прочь отсюда! Гей, на материкъ!
             На помощь братьямъ всѣ безъ замедленья!"
             Остаткомъ воли испустилъ онъ крикъ
             И оборвалъ дрожащихъ струнъ теченье.
  
             Толпа застыла въ мрачной тишинѣ.
  
             И слышно было, какъ кипѣли слезы
             У всей толпы въ душевной глубинѣ,
             И воскресали пламенныя грезы,
             Какъ сильно бились у людей сердца,
             Кипѣла кровь огнемъ живыхъ дыханій,
             И образы вставали безъ конца.
             Изъ маленькихъ частицъ воспоминаній...
             Нить, порванная прежде, вновь узломъ
             Завязывалась здѣсь съ материкомъ.
  
             Но вотъ, смѣняя тѣ воспоминанья,
             Изъ тайныхъ нѣдръ души явился страхъ,
             То страхъ былъ за покой существованья,--
             И снова нить онъ разорвалъ въ сердцахъ.
  
             И мысли всѣ боролись, колебали
             Вѣсы ихъ воли съ силою, какъ вдругъ
             Имъ тѣни осторожности предстали
             И поселили въ сердцѣ ихъ испугъ,
             Поднявъ опять спокойной жизни цѣну,
             Разсчетомъ мелкимъ совѣсть отравивъ.
  
             Позорный страхъ родилъ въ сердцахъ измѣну,
             Погасъ въ душѣ восторженный порывъ,
             На лица вышли сумрачныя тучи,
             И ропотъ выросталъ, какъ громъ могучій,
             И разразился, гнѣвомъ все покрывъ.
             И вся толпа, поднявъ къ трибунѣ руки,
  
             "Молчи!" -- кричала:-- "ты зовешь, губя!
             На островъ ты накликать хочешь муки,
             Но мы научимъ разуму тебя!
             Отнимемъ лавры -- подаримъ позоромъ!"
             Ревѣлъ народъ вокругъ согласнымъ хоромъ.
  
             И на арену бросилась толпа
             И съ криками, разбойникамъ подобно,
             Вѣнцы съ земли хватала спѣшно, злобно;
             Отъ бѣшенства безумна и слѣпа,
             Она топтала ихъ безъ сожалѣнья
             Въ неистовомъ порывѣ возбужденья.
  
             При этомъ видѣ все лицо пѣвца
             Покрыла блѣдность. Къ сердцу устремилась
             Вся кровь его, и взглядомъ мертвеца
             Смотрѣлъ онъ такъ, что страшно становилось.
  
             Вдругъ сквозь народъ приблизились толпой
             Его друзья. Ихъ лиръ звенѣли струны
             Въ безумномъ бѣгѣ. Точно вихрь морской,
             Они взбѣжали къ высотѣ трибуны
             И тамъ съ рыданьемъ обняли пѣвца;
             Сплетя на немъ свои въ восторгѣ руки,
             Они ему твердили безъ конца:
             "Ты нашу скорбь воспѣлъ и нашей муки
             Туманъ разсѣялъ... Вѣчно да живетъ
             Нашъ Даймонъ-вождь! Направь ты нашъ полетъ!"
  
             И Даймонъ, возбужденный, со слезами
             На головы ихъ руки возлагалъ...
             И въ этотъ мигъ разсыпалась лучами
             Луна съ небесъ -- и свѣтъ ея бросалъ
             На ихъ дружину блики золотые,
             И въ нихъ пѣвцы стояли, какъ святые
             Въ своемъ безсмертномъ ореолѣ мукъ.
  
             А тамъ, внизу, народа мрачный кругъ,
             Съ трудомъ порывъ смиряя злобы бурной,
             Еще дарилъ гирляндами цвѣтовъ
             Трехъ первыхъ состязавшихся пѣвцовъ.
             И вотъ герольдъ открылъ нѣмыя урны,
             Пересчиталъ во всѣхъ число вѣнковъ
             И объявилъ толпѣ, что по закону
             Одинъ пѣвецъ получитъ здѣсь корону:
             Кто распѣвалъ сегодня всѣхъ звучнѣй
             О прелестяхъ любовницы своей.
  
                                 ПѢСНЬ II.
  
             На островѣ -- король, но съ этихъ дней
             Веселья нѣтъ на немъ, и все сильнѣй
             Тѣнь Даймона и тѣнь его дружины
             Смущаетъ миръ вечернихъ грезъ долины.
             А только день разгонитъ ночи сны --
             Вѣсть ужаса летитъ тревожной птицей:
             Отъ жителей уходятъ вереницей
             Любимые и лучшіе сыны.
  
             Едва турниръ смѣнился тишиной,
             Одинъ пѣвецъ покинулъ кровъ родной,
             Отца и мать и вѣчный миръ долины
             И почему не вѣдомы причины
             (Онъ говорилъ, что тѣсно жить въ стѣнахъ)
             Ушелъ съ одной своею лирой звучной
             И спутникомъ дружины неразлучной
             Скитается въ ущельяхъ и горахъ.
  
             Тамъ тишина. Задумчивы лѣса.
             Надъ пропастью синѣютъ небеса.
             Тамъ Даймонъ рать свою ведетъ по скаламъ
             На гору, что зовется Идеаломъ.
  
             Ужасный путь но черной кручѣ скалъ
             Идетъ, казалось, въ сумрачный провалъ;
             Въ лазурь небесъ высоко поднимаясь,
             Высь горная терялась въ мрачной мглѣ,
             И Богъ, порою на нее спускаясь,
             Въ громахъ о чемъ-то говорилъ землѣ.
  
             И тѣ слова, тѣ знаменья святыни,
             Безъ отклика въ душѣ людей прошли
             И, громъ тая, всё ждали на лавинѣ,
             Что человѣкъ придетъ сюда къ вершинѣ,
             Разбудитъ ихъ, поднявшись отъ земли.
  
             Туда вела опасная дорога...
             Въ часъ отдыха съ печалью на челѣ
             Пѣвецъ твердилъ друзьямъ, что на землѣ
             Они, поэты,-- не любимцы Бога,
             Кому налилъ онъ золотомъ сердца
             И душу изъ прозрачнаго кристалла
             Ковалъ, чтобы свѣтилась и блистала
             Она красой безсмертнаго вѣнца.
  
             "Мы,-- говорилъ онъ:-- дѣти перелома;
             И всякъ изъ насъ -- наслѣдникъ золъ отца;
             Стяжанья жажда близко намъ знакома,
             Живетъ въ душѣ, пятнаетъ намъ сердца".
  
             "Ядъ преступленій безъ сознанья пили
             Изъ почвы острова мы съ юныхъ дней,
             И въ годы дѣтства намъ обычны были
             Грѣхи отцовъ, паденья матерей".
  
             "Теперь отъ искры совѣсти не даромъ
             Святой огонь въ душѣ у насъ ростетъ!
             Раздуемъ же! Пусть вспыхнетъ -- и пожаромъ
             Всю слабость, всѣ сомнѣнія сожжеть.
             Сердца черны отъ вѣковой заразы --
             Пусть переплавитъ въ свѣтлые алмазы."
  
             "Идемъ! Пусть, горнымъ воздухомъ дыша,
             Излечится печальная душа,
             Пусть учится, отринувъ сѣть разсчетовъ,
             Безумію стремительныхъ полетовъ
             И, свято исполняя свой завѣтъ,
             Въ юдоль печали проливаетъ свѣтъ,
             Чтобъ на землѣ лучи его святые
             Зажгли людей, какъ факелы живые!"
  
             "Смотрите внизъ, туда, сквозь эту мглу:
             Тамъ блещутъ слезы горнаго потока;
             Онъ борется съ преградой и жестоко
             Бьетъ грудь свою о твердую скалу.
             Пусть смерть насъ не страшитъ своимъ видѣньемъ,
             Въ тюрьмѣ мы подаримъ ее презрѣньемъ!"
  
             "Смотрите въ высь на горнаго орла:
             Онъ воздуха волну одолѣваетъ
             Могучимъ взмахомъ своего крыла.
             Съ привѣтомъ солнцу выше онъ взлетаетъ,
             И взоръ его и ясенъ и открытъ.
             Намъ, какъ ему, бороться предстоитъ
             Всей силою, во что бы то ни стало,
             Ломать преграды на своемъ пути,
             Поднять толпы къ свѣтилу идеала
             И въ сердцѣ ихъ для неба дверь найти!"
  
             Умолкъ и въ высь пошелъ. И всей дружиной
             Они пошли за нимъ съ огнемъ въ очахъ,
             Пошли, слѣдя за горною вершиной,
             Мелькавшею въ румяныхъ облакахъ.
  
             А въ городѣ сгущалась мгла печали,
             И страхомъ всѣ наполнились сердца,
             Когда однажды ночью убѣжали
             Изъ дома -- дѣти знатнаго отца
             И на стѣнѣ поспѣшно начертали:
             "Отецъ и мать, простите! Тяжела
             Разлука намъ, но долгъ даетъ велѣнье
             Снять съ острова проклятье преступленья,
             Съ материка -- кошмаръ ужасный зла..."
  
             И вдругъ иная вѣсть ударомъ грома
             Весь островъ огласила въ тишинѣ;
             Народъ на площадь выбѣжалъ изъ дома,
             Толкуя о явившемся суднѣ.
  
             Тамъ, блѣдный, среди общаго молчанья,
             Островитянинъ, что съ недавнихъ поръ,
             Исполнивъ королевское желанье,
             Ходилъ искать дружину въ царствѣ горъ,
             Такъ говорилъ: "Смотрю я изъ долины
             И вижу,-- что-то движется изъ горъ.
             Я полагалъ, что то -- кусокъ лавины,
             Какъ вдругъ невольно поразила взоръ
             Толпа людей: то Даймонъ шелъ съ дружиной!
             Со страхомъ, растянувшись на землѣ,
             Смотрѣлъ я, оставаясь на скалѣ,
             И видѣлъ: то, что я считалъ лавиной,
             Сползавшей съ горъ, то было ихъ судно.
             Его толкали, силы напрягая,
             Всѣ люди. Къ морю близилось оно.
             Я шелъ за ними, все узнать желая.
             Изъ словъ вождя я услыхалъ одно:
             Что ѣдутъ всѣ въ чужія земли свѣта...
             И къ королю, извѣстіе храня,
             Я прибѣжалъ. Онъ выслушалъ меня
             И пригласилъ къ столу вельможъ совѣта."
  
             Умолкъ и потъ онъ вытиралъ съ лица,
             Уставъ отъ бѣга и отъ повторенья
             Своихъ вѣстей съ начала до конца.
  
             Толпу объяло мрачное смятенье.
             На половинѣ слова у людей
             Порвался голосъ. Точно ужасъ казни,
             Почувствовали всѣ въ мозгу костей
             Дрожь холода и призраки боязни...
             Предчувствіе росло среди сердецъ,
             Что рокъ изъ круга ихъ предназначенья
             Взялъ приговоръ, который, безъ сомнѣнья,
             Единымъ словомъ утвердить Творецъ.
  
             И, какъ въ бреду, видѣнье имъ предстало:
             Казалось, отъ обиженной земли,
             Такъ быстро, что дыханье застывало,
             Месть Господа имъ ангелы несли.
             И взоръ ловилъ въ тоскѣ невыразимой
             Кровавый судъ на пламенныхъ мечахъ.
  
             Всѣхъ поразилъ тотъ видъ неотвратимый,
             Всѣ головы склонилъ безумный страхъ,
             Какъ будто мечъ, подобный грозной бурѣ,
             Уже сверкалъ, мгновенія губя.
             Когда-жъ толпа опять пришла въ себя
             И къ радостной безоблачной лазури
             Вновь подняла смущенный, грустный взоръ
             Увидѣла, какъ будто бы далекій
             По небесамъ промчался метеоръ
             И скрылъ въ лазури отблескъ одинокій.
  
             И каждый думалъ, мраченъ и угрюмъ,
             Что значило безвѣстное явленье?
             Потомъ поднялся говоръ, крикъ и шумъ,
             Смущенная толпа пришла въ движенье,
             Къ дворцу стремились всѣ, и передъ нимъ
             Раздался крикъ: "Мы короля хотимъ!!"
  
             На зовъ толпы, шумящей, своевольной,
             Король явился блѣденъ и смущенъ.
             Она ему кричала, что довольно
             Совѣтовъ этихъ; пусть немедля онъ
             Идетъ на берегъ, чтобы силой власти
             Иль просьбой бѣглецовъ остановить.
  
             Напрасно онъ пытался ихъ смирить;
             Король былъ самъ рабомъ народной страсти:
             И робко, подъ ударами бичей
             Враждебныхъ взглядовъ, взялъ свою порфиру,
             Надѣлъ корону, представляя міру
             Подобье куклы прежнихъ королей,
             И въ путь пошелъ взволнованный и жалкій.
  
             Какъ жертвенникъ пылая, солнца шаръ
             Свѣтилъ съ небесъ. Какъ бѣлыя весталки,
             Которыхъ жжетъ экстаза мощный жаръ,
             Снѣга подъ солнцемъ таяли. Природа
             Затихла вся въ расцвѣтѣ красоты,
             Лишь пѣли гимнъ весенніе цвѣты
             Въ честь вѣчнаго свѣтила небосвода.
  
             Браня въ душѣ палящій солнца зной,
             Толпы людей тянулись по дорогѣ,
             Измучены въ молчаньѣ и въ тревогѣ,
             Къ заливу моря горною тропой.
  
             Вотъ, наконецъ, и горная вершина:
             Отсюда даль толпѣ была видна,
             Зеленая цвѣтущая равнина,
             Морской заливъ и моря пелена.
             По зелени и синевѣ простора
             Разсѣянно летѣли стрѣлы взора.
  
             Когда же удалось уйти очамъ
             Изъ плѣна этой синевы и дали,
             Они опять къ заливу посылали
             Пытливый взоръ, ища чего-то тамъ.
  
             У сжатаго скалами полукруга
             Представилось имъ свѣтлое пятно,
             Какъ розы лепестокъ на фонѣ луга.
             Иные, разсмотрѣвъ тревожнымъ взглядомъ,
             Рѣшили, что у берега судно;
             И всѣ толпы внизъ полились каскадомъ.
  
             Да, точно, тамъ стояли бѣглецы,
             И видъ судна и формы говорили,
             Что то судно въ горахъ соорудили
             Искусные пѣвицы и пѣвцы.
             Они не въ ватерпасѣ, не въ аршинѣ
             Искали мѣръ для своего судна.
  
             Подобно чашѣ вогнуть въ серединѣ
             Его былъ корпусъ, форма же стройна
             Была, какъ форма легкаго сонета.
  
             Носъ -- остро срѣзанный напоминалъ
             Мужскую рифму среди строкъ куплета;
             Подобно строфамъ -- веселъ рядъ торчалъ;
             Прямыя мачты, какъ мечты поэта,
             На палубу глядѣли съ вышины,
             На нихъ канаты, какъ строфа терцета,
             Изъ трехъ веревокъ были сплетены.
             Рядъ парусовъ въ ихъ мѣрномъ колыханьи,
             Какъ ритмовъ рядъ, судно слегка качалъ
             И, какъ поэмы звучное названье,
             На мачтѣ флагъ пурпуровый игралъ.
  
             Какъ разъ тогда всѣ люди торопливо
             Въ судно садились; оттого и смѣхъ,
             И шумъ, и крики разносились живо...
             Ихъ вождь желалъ остаться позже всѣхъ,
             На берегу стоялъ онъ одиноко.
             Со времени ухода своего
             Онъ измѣнился, видимо, глубоко.
  
             Онъ точно выросъ. Тѣло все его
             Лишь духа оболочкою казалось.
             Примѣты муки внутренней борьбы
             Ушли съ лица, оно же прояснялось
             Рѣшимостью и знаніемъ судьбы.
  
             По блеску глазъ его замѣтно было,
             Что мысль святая взглядъ ихъ озарила
             И вѣра, и глубокая любовь,
             И чистота душевнаго покоя;
             Что отъ побѣды этого героя
             Земли не ороситъ людская кровь,
             Что за его побѣдной колесницей
             Не повлекуть печальной вереницей
             Измученныхъ и стонущихъ рабовъ.
  
             И стоя такъ въ молчаньѣ надъ заливомъ,
             Онъ услыхалъ движенье за собой
             И, обратясь порывомъ торопливымъ,
             Недвиженъ замеръ онъ передъ толпой.
             Тутъ короля онъ сразу встрѣтилъ взоры,
             И оба вздрогнули, а всѣ кругомъ
             Невольно оборвали разговоры
             И замерли на берегу морскомъ,
             Предчувствуя въ тиши необычайной,
             Какъ велика подобной встрѣчи тайна.
  
             Вожди-жъ, едва скрестился взглядъ очей,
             Увидѣли душевной глубиною,
             Что не идти дорогой имъ одною,
             Что рознь сердецъ у нихъ всего сильнѣй,
             Что двухъ міровъ двѣ силы въ нихъ замкнуты,
             Два полюса таятъ они въ себѣ,
             Что одному изъ нихъ пришли минуты
             Иль измѣниться, иль упасть въ борьбѣ...
  
             И такъ они смотрѣли другъ на друга,
             И ихъ судьба рѣшалась въ этотъ мигъ;
             Король блѣднѣлъ, какъ будто отъ испуга
             Иль оттого, что свой конецъ постигъ,
             Смутился онъ... А вождь дружины юной
             Задѣлъ рукою плачущія струны,
             Какъ будто бы въ душѣ онъ пожелалъ
             Окончить этотъ споръ въ одно мгновенье.
             И звукъ струны напѣвомъ всепрощенья
             И вселюбви негромко прозвучалъ.
  
             Король не разгадалъ его значенья,
             Онъ въ немъ увидѣлъ робость и смущенье
             И, думая, что бунту здѣсь конецъ,
             Надменнымъ тономъ власти и презрѣнья
             Спросилъ онъ: "Что ты дѣлаешь, пѣвецъ?--
  
             -- Оружье смотритъ передъ битвой воинъ,-- .
             И я свое оружье узнавалъ:
             Хорошъ ли звонъ и вѣрно-ли настроенъ?--
             -- Какой вашъ бой?--
                                           -- То бой за идеалъ!--
             -- Куда плывете вы?--
                                           -- На поле битвы!--
             -- Зачѣмъ?--
                                 -- Чтобъ сѣять тайныя слова
             Возвышенной спасающей молитвы,
             Которая въ сердцахъ еще жива,
             Но надъ душою призраки повисли
             И нѣтъ ей силъ пробиться въ область мысли!--
  
             -- Кто звалъ и кто велѣлъ вамъ плыть туда?--
  
             -- Насъ стонъ зоветъ и долгъ повелѣваетъ!--
  
             -- Вамъ плохо здѣсь?--
                                           -- Здѣсь совѣсть жить мѣшаетъ!
             Вѣками напряженнаго труда
             Коралловъ, гибнущихъ во мракѣ моря,
             Вашъ островъ держится! Здѣсь страхъ и горе!--
             -- Что-жъ васъ страшитъ?--
                                           -- Что островъ упадетъ
             Въ пучину... Гадъ морской его пожретъ,
             Коль онъ другихъ безъ помощи оставитъ!--
             -- А ты -- герой, который насъ избавитъ?!--
             Съ ироніей воскликнулъ тутъ король:
             -- Ты въ плащъ геройства рядишься напрасно!
             Хоть цѣль свою скрываешь ты прекрасно --
             Меня не проведетъ такая роль.
             Я знаю, что придумалъ, безъ сомнѣнья,
             Твой жалкій разумъ: это -- планъ смущенья!
  
             -- Смущать?!. Богатствомъ, что собрали здѣсь
             Мильоны рукъ работой вѣковою,
             Стремиться одѣлить людъ бѣдный весь;
             Желать, чтобъ жизнь не дѣлалась рѣзнею,
             Какой она являлась съ давнихъ поръ;
             Аккорды слить въ одинъ согласный хоръ,
             Всѣ души охватить дыханьемъ пѣсни
             И разбудить ихъ возгласомъ: "воскресни!.."
  
             -- Молчи! -- вскричалъ король,-- ты потерялъ
             Аккордовъ тайну, въ чемъ всѣхъ пѣсенъ сила!
             Ты пѣснь рабою сдѣлать пожелалъ,
             И пѣснь тебѣ навѣки измѣнила.
             Вѣдь съ пѣснью духъ пѣвца соединенъ,
             А ты отвергъ ея святой законъ!--
             Тутъ Даймонъ, грозно шевельнувъ бровями,
             Сказалъ дружинѣ своего судна:
             "Хоть онъ король и первый межъ пѣвцами,
             Но рѣчь его о пѣснѣ не вѣрна:
  
             "Ты правъ, что пѣсня -- духа выраженье;
             За что-жъ ты насъ рѣшился упрекнуть?
             Должны-ли всѣ пѣвцы для пѣснопѣнья
             Въ твоемъ мотивѣ ноты почерпнуть?"
  
             "Пѣвецъ -- обманщикъ, если съ пѣснью того,
             Съ которою навѣкъ соединенъ,
             Не связанъ онъ любовію святою...
             Да, лишь тогда предъ ней виновенъ онъ!
             Пусть о себѣ тоскуютъ эгоисты!
             А кто влюбленъ въ свѣтъ будущаго дня,
             Пускай поетъ, на струнахъ серебристыхъ
             Привѣтный гимнъ грядущему звеня.
             Какъ мать еще во чревѣ любитъ сына
             И страстно ждетъ его, хотя самой
             Грозитъ съ его рожденіемъ кончина,--
             Такъ жаждемъ мы всей силой, всей душой
             Великаго, прекраснаго разсвѣта,
             Когда вся жизнь тѣ гимны запоетъ,
             Хотя бы намъ онъ былъ -- конца примѣта,
             Какъ для зари свѣтила дня приходъ.
             Мы будемъ счастливы! Уничтоженья
             Нѣтъ въ смерти... Смерть -- грядущей жизни звонъ,
             Иная форма вѣчнаго явленья,
             Она -- дитя изъ пелены временъ.
             Да, мы умремъ... Но жизни не жалѣемъ,
             А смерть сама намъ будетъ мавзолеемъ".
  
             "За эту форму сладко умереть!
             Ей пѣли мы, будили силой звона,
             И по утрамъ надъ нами будетъ пѣть*
             Она свой гимнъ, какъ статуя Мемнона".
  
             Умолкъ. Король же понялъ передъ нимъ,
             Что пораженъ оружіемъ своимъ.
             Среди толпы послышались укоры,
             Что съ Даймономъ ведетъ онъ плохо споры.
             А потому онъ измѣнилъ свой тонъ,
             Желая въ мигъ покончить съ той ошибкой,
             И милостиво, съ кроткою улыбкой
             Сказалъ пѣвцу:
                                 "Хоть за меня законъ,
             Не какъ король я говорю съ тобой,
             Какъ человѣкъ я къ равному съ мольбой
             Пришелъ, хоть могъ бы дать и приказанье.
             Останьтесь! Вамъ не будетъ наказанья...
             И насъ смущалъ когда-то этотъ сонъ,
             Миражъ пустыни. Только опытъ знаетъ,
             Что быстро онъ отъ взора убѣгаетъ,
             Хоть ярко для очей явился онъ".
  
             "На островѣ всегда -- друзья вы наши;
             Здѣсь миръ, довольство и удобный кровъ,
             Роскошный столъ, наполненныя чаши,
             Родителей глубокая любовь.
             И это все покинуть! Въ мракѣ ночи
             Среди громовъ надъ безднами блуждать,
             Гдѣ волны заливаютъ пѣной очи! --
             Нѣтъ, этого я не могу понять!"
  
             -- "Ты не былъ тамъ, куда изъ мрачной мглы
             Пробились мы! На этихъ горныхъ кручахъ!
             Внизу.кричали горные орлы,
             И далеко отъ насъ, скрываясь въ тучахъ,
             Вашъ островокъ былъ точкою для глазъ,
             Ничтожной точкой въ необъятномъ мірѣ".
  
             "Нашъ взоръ летѣлъ все далѣе и шире
             На материкъ. И скорбь объяла насъ!
             Просторъ полей -- безплодный; надъ полями,
             Какъ облако застывшихъ горькихъ слезъ,
             Лежалъ туманъ густыми пеленами
             И надъ землею ширился и росъ".
  
             "Насъ солнце залило своимъ сверканьемъ,
             Но не ослѣпли мы,-- и взоръ очей
             Летѣлъ все дальше, вымытый сіяньемъ
             Горячихъ, яркихъ солнечныхъ лучей",
  
             "Туманъ лежалъ густою пеленой...
             Но разглядѣлъ нашъ взоръ въ туманѣ этомъ,
             Что далеко надъ грустною землей
             Дрожали горизонты тайнымъ свѣтомъ!.."
  
             "И мы тогда на этой вышинѣ
             Торжественно предъ солнцемъ обѣщали
             Не отступить въ безжалостной войнѣ,
             Пока туманы не очистятъ дали.
             Мы нашъ обѣтъ исполнимъ до конца!
             Король! Кто разъ ступилъ туда ногою,
             Гдѣ были мы передъ лицомъ Творца,
             Исполнены рѣшимостью благою
             Въ торжественный, невыразимый мигъ,
             Когда гремѣлъ обѣтъ нашъ звучнымъ хоромъ;
             Кто видѣлъ солнца лучезарный ликъ
             И не смутился гордымъ, смѣлымъ взоромъ;
             Кого такъ нѣжно воздухъ горъ ласкалъ,
             Влетѣвшій въ грудь съ дыханіемъ покоя;
             Кто въ жилахъ пламя страсти ощущалъ;
             Кто такъ, какъ мы, на тѣхъ вершинахъ стоя,
             Единымъ взглядомъ къ вѣчности летя,
             Временъ и дѣлъ проникнулъ вереницы
             И увидалъ, минувшее прочтя,
             Грядущаго раскрытыя страницы
             Какъ свитокъ Бога правды, и на немъ
             Его завѣтъ, пылающій огнемъ,--
             Э, никогда средь муки и безсилья
             Не можетъ тотъ безплодно умереть!
             И держитъ наготовѣ мысли крылья,
             Какъ птица, что готовится летѣть
             Въ просторъ небесъ... Не упадетъ онъ ниже,
             Чѣмъ былъ тогда! И насъ ты не зови-же!
             Внимай: орелъ летѣлъ къ вершинѣ той,
             Гдѣ были мы,-- но измѣнили силы,
             Упалъ онъ въ прахъ съ разбитой головой!..
             И думалъ ты, что въ этотъ мракъ могилы
             Мы спустимся съ сіяющихъ вершинъ,
             Что мы ярмо златое вновь одѣнемъ!?.
             О, никогда! Ты властвуй здѣсь одинъ!
             Мы знаемъ путь и дѣлу не измѣнимъ!
             Прощай!" --
                                 И онъ на палубу судна
             Вошелъ поспѣшно. Мощною рукою
             Онъ вырвалъ якорь изъ морского дна,
             И дрогнуло судно надъ глубиною.
  
             Внезапно на суднѣ огни зажглись,
             Ударилъ въ парусъ вѣтеръ моря бурный,
             Всѣ весла въ рядъ согласно поднялись,
             Затрепеталъ на мачтѣ флагъ пурпурный,
             Какъ яркая вечерняя заря
             На синевѣ играя и горя.
             И вотъ судно увѣренно и живо
             Направило по морю быстрый ходъ,
             Какъ лебедь, граціозно и красиво
             Скользитъ по бирюзовой глади водъ.
  
             Судно неслось. Въ тревогѣ и печали
             На берегу, вперивъ недвижный взоръ,
             Всѣ звучной пѣснѣ Даймона внимали,
             А пѣснѣ той гремѣлъ отвѣтный хоръ.
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Присмотритесь, о братья! Въ просторѣ морскомъ
             Жадный омутъ замкнулся зловѣщимъ кольцомъ.
                       Все глотать глубина его рада.
             Онъ замкнулся въ себѣ для вражды безъ конца,
             Знаетъ жизнь и живетъ только въ сферѣ кольца...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Онъ таитъ тамъ ужаснаго гада!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Прочь отъ омутовъ, прочь! Нули моря -- они!
             Кто туда попадетъ -- оборветъ свои дни
                       Въ одинокой холодной могилѣ.
             Поспѣшимъ же отъ нихъ! Тамъ уныло, томно!
             Пусть не брызнутъ ихъ волны на наше судно!
  
                                 ХОРЪ.
  
             Въ нихъ міазмы губительной гнили!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Въ души Творчество намъ и святая Любовь
             Заложили сокровища дивныхъ даровъ
                       И пѣвцовъ намъ названіе дали.
             Понесемъ же знамена великихъ идей
             И посѣвы свободы на ниву людей...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Чтобъ любви очаги возникали!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Пусть же вспыхнетъ огнемъ эта сила любви!
             Міръ холодный и мрачный, погрязшій въ крови,
                       Поведемъ къ лучезарной денницѣ.
             Такъ спѣшимъ же туда! Тамъ насилье, вражда,
             Книга жизни тамъ кровью людей залита.
  
                                 ХОРЪ.
  
             Этой книги откроемъ страницы!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             И запишемъ туда мы небесный завѣтъ...
             Взвейся, парусъ! Туда, гдѣ печаль скрыла свѣтъ,
                       Полетимъ мы, сгорая любовью.
             Полетимъ, чтобъ скорѣе надъ бѣдной землей
             Сѣять зерна добра и свободы святой...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Эти зерна польемъ своей кровью!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Но куда же по морю направимъ мы ходъ?
             О, смотрите: нашъ руль сдѣлалъ самъ оборотъ,
                       И судно такъ отважно несется.
             Что за диво? Спокойна, недвижна вода...
             Почему же судно повернулось туда?
  
                                 ХОРЪ,
  
             Наше сердце въ ту сторону бьется!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             О, какъ бьется, какъ тянетъ къ несчастной странѣ,
             Гдѣ въ поляхъ, и въ лугахъ, и въ лѣсной глубинѣ
                       Кровь течетъ съ неустанною силой,
             Гдѣ ручьи замутились отъ пота и слезъ,
             Гдѣ ни пламенныхъ чувствъ, ни возвышенныхъ грезъ...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Гдѣ герои подъ каждой могилой!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Ты, о сердце, отважно и громко зови,
             Что грядетъ вольный Богъ всемогущей любви,
                       Снять готовясь проклятіе вѣка.
             И, какъ древле изъ храма ушли торгаши,
             Такъ все злое навѣки уйдетъ изъ души...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Будетъ свѣтлой душа человѣка!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Да, сбывается лучшая въ свѣтѣ мечта:
             Человѣкъ ожидалъ Человѣка-Христа --
                       Это чудо свершается нынѣ.
             Поспѣшимъ же обрадовать гибнущій свѣтъ,
             Ибо тамъ -- первый шагъ, первый новый завѣтъ...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Первый камень для храма святыни.
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Такъ звучите же, струны! Въ зловѣщей тиши
             Наши пѣсни убитую силу души
                       Воскресятъ, упованіемъ полны,
             Слабымъ силы пошлютъ на борьбу до конца
             И упрекомъ отравятъ тирановъ сердца...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Даймонъ! Бурны зловѣщія волны!..
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Ничего! Еслт смерть намъ пророчитъ волна,
             Мы умремъ у морского спокойнаго дна,
                       Въ дивномъ царствѣ подводнаго міра.
             Будеть море хранить безмятежный нашъ миръ,
             Чуть касаясь волной серебра нашихъ лиръ.
  
                                 ХОРЪ.
  
             И разскажетъ о насъ наша лира!
  
                                 ГОЛОСЪ.
  
             Смѣло, братья, плывемъ! Прочь боязнь и печаль!
             О, смотрите, смотрите: туманится даль,
                       Береговъ обѣщая явленье...
             Что такое? Ростетъ на волнахъ полоса...
             Суша, суша!.. О, нѣтъ!.. Но звучатъ голоса...
  
                                 ХОРЪ.
  
             Это правда!.. Задержимъ стремленье!..
  
             И словно альбатросъ, что въ высотѣ
             Пробитъ стрѣлой упалъ въ пучину моря,
             Судно вдругъ стало на одной чертѣ
             И замерло, съ движеньемъ прежнимъ споря.
             Какъ кровь, по мачтѣ красный флагъ сплывалъ,
             Подобно крыльямъ паруса трепались;
             А весла, въ море врытыя, сгибались,
             Ихъ скрипъ, какъ стонъ, пучины оглашалъ.
             И напрягая слухъ, сдержавъ дыханье,
             Дружина вся сидѣла на суднѣ
             Недвижна, какъ живое изваянье,
             Въ томительной и жуткой тишинѣ.
  
             Къ судну, что оставалось безъ движеній,
             Шелъ голосъ черезъ море отъ земли,
             Лишенный оболочки выраженій,
             Которыя служить ужъ не могли
             Ни въ чемъ ему... Словамъ нѣтъ силъ и воли,
             Чтобъ выразить стонъ безграничной боли.
  
             Печаленъ звонъ клинка, когда сквозь стоны
             Его ломаетъ рыцарь, побѣжденъ;
             Шумятъ печально дымныя колонны
             Костровъ всѣхъ Авелей, чей тяжкій стонъ
             Звучитъ въ вѣкахъ томительно и звонко;
             И крышки гроба малаго ребенка
             Ужасенъ звукъ, когда съ нѣмой тоской
             Бросаетъ землю мать на гробъ печальный,
             И плачетъ дождь надъ хмурою землей...
             Все это выражалъ тотъ голосъ дальній
             И много больше... Слышалось еще,
             Какъ то, что тамъ зоветъ, хоть и желаетъ,
             Но всею силой мукъ не ударяетъ,
             О помощи не проситъ горячо,
             Какъ будто демонъ, муки отмѣряя,
             Считаетъ скорбь и требуетъ отчетъ
             Отъ каждой капли крови, убивая
             Все то, что мѣру скорби перейдетъ.
  
             Ужасенъ и великъ въ своемъ безсильѣ,
             Летѣлъ тотъ голосъ, рвался безъ конца,
             Наполнивъ жгучей болью всѣ сердца.
             И вдругъ затихъ внезапно, точно крылья
             Ему подрѣзалъ вѣтеръ роковой,
             Что пролетѣлъ, страшилищу подобно,
             Между судномъ и дальнею землей
             И стихъ вдали, ворча надъ моремъ злобно.
  
             А изъ зеркалъ поверхности морской
             Вдругъ выплыла толпа русалокъ чудныхъ;
             Съ тревожною и страстною тоской,
             Съ огнемъ любви во взорахъ изумрудныхъ
             Движеньями и звукомъ голосовъ
             Онѣ манили молодыхъ пловцовъ.
  
             Первая изъ нихъ въ одеждѣ бѣлоснѣжной
             Пѣла, точно арфа; голосъ свѣжій, нѣжный
             Въ тишинѣ звучалъ и съ крикомъ страсти росъ.
             "О, приди ко мнѣ! -- звала она съ тоскою:--
             Я постель тебѣ сложу своей рукою,
             Я тебя покрою золотомъ волосъ."
  
             "Нѣжно, прямо къ сердцу грудь свою прижму я
             И ее открою вновь для поцѣлуя...
             Кровь твою насытитъ крови моей жаръ.
             Полныхъ устъ коралломъ я уста покрою!
             Всѣ движенья страсти съ нѣгой неземною
             Дѣвственнаго стана -- принесу я въ даръ!"
  
             "О, иди! -- другая пламенно шептала:--
             Косъ благоуханныхъ, дивныхъ покрывала
             Постелю тебѣ я!.. О, приди, приди!..
             Я открою плечи, смуглыя отъ жара,
             Груди, что томятся пламенемъ пожара,--
             И прижму ихъ обѣ я къ твоей груди!"
  
             "И огнемъ любовнымъ загорятся очи...
             Дрожь моего стана въ часъ беззвучной ночи,
             Точно въ колыбели, усыпитъ тебя.
             Полными руками шею оплету я,
             Прогоню усталость жаромъ поцѣлуя...
             Я хочу и гибну, гибну я, любя!.."
  
             "Дождь моихъ лобзаній смоетъ пыль мученій!..
             Даймонъ! Цвѣтъ -- росѣ, а я -- всѣхъ наслажденій
             Чашечки открою одному тебѣ!
             Всѣ смѣшаемъ чувства! Будь мнѣ господиномъ
             И въ моемъ ты небѣ богомъ будь единымъ!..
             Я борюсь безумно, я паду въ борьбѣ!.."
  
             "А когда въ объятьяхъ я замру, блѣднѣя,
             Затуманитъ очи страсть,-- тогда нѣжнѣе
             Буду я шептать во снѣ и на яву
             Благодарность сладкой и любовной ласкѣ...
             О, или со мною въ міръ волшебной сказки!
             Неужель напрасно я тебя зову?"
  
             "Напрасно! -- съ нотой гнѣвною поэтъ
             Отвѣтилъ грозно въ сторону русалокъ:--
             Міръ вашихъ чаръ для насъ и чуждъ и жалокъ,
             У нихъ надъ нашимъ сердцемъ власти нѣтъ.
             Самсонъ утратилъ мощь въ плѣну Далилы,
             А намъ для битвы нужно больше силы;
             Вѣдь тамъ, на сушѣ дорогой страны,
             Намъ подвиги Геракла суждены!"
  
             "Завѣтъ у насъ высокій, но суровый,
             И мы должны держать надъ сердцемъ власть!
             Насъ искушенья ждутъ, ко мы готовы
             Отбросить ихъ съ презрѣньемъ, а не пасть!"
  
             "Бокала съ вашимъ ядомъ я позоромъ
             Не выпьемъ мы! Такъ прочь же, прочь скорѣй!.."
             И слово оскорбленья грознымъ хоромъ
             Звучитъ съ судна по синевѣ зыбей.
  
             На этотъ возгласъ съ тяжкимъ стономъ горя,
             Подобно ряду скошенныхъ цвѣтовъ,
             Оставивъ слѣдъ расплывшихся круговъ,
             Русалки погрузились въ лоно моря.
  
             И волны ихъ ударились въ судно
             И въ яромъ гнѣвѣ, мстительно-жестокомъ,
             Въ глаза дружинѣ брызнули упрекомъ.
  
             День меркнулъ, стало мрачно и темно;
             Суровой мглой покрылся сводъ лазурный,
             Съ морскихъ полей сорвался вѣтеръ бурный
             И вновь летѣлъ отъ полосы земли;
             Съ могучимъ свистомъ мощными крылами,
             Какъ тѣнь, промчался онъ надъ головами,
             Нарушилъ тишь и вновь исчезъ вдали.
  
             А вслѣдъ за нимъ дружина увидала,
             Какъ моря гладь лазурный свой покровъ
             Въ зловѣщій, темный сумракъ одѣвала;
             Какъ, плача легіономъ голосовъ,
             Вздымались волны съ силою стремленья,
             И какъ вдали морской водоворотъ
             Борьбой смущали грозныя движенья,
             Неся наружу бѣлой пѣны потъ.
  
             Пловцы на небо обратили взоры:
             Сгущалась ночь темнѣе и темнѣй;
             Ползли, подобно скопищу тѣней,
             Огромныхъ тучъ блуждающія горы.
             И двигались, какъ стаи мрачныхъ птицъ,
             По небесамъ отъ сѣверныхъ границъ.
  
             Тутъ каждый, ожидая утѣшенья,
             Взглянулъ въ лицо товарища-пѣвца;
             И общее въ ихъ лицахъ выраженье
             Заставило забиться всѣ сердца,
             Наполнивъ ихъ божественнымъ экстазомъ;
             И всѣ они взялись за весла разомъ
             И двинули впередъ свое судно.
  
             Межъ тѣмъ послѣдній лепестокъ лазури
             Ужъ завернулся въ покрывало бури
             И, какъ въ могилѣ, стало вдругъ темно.
             И разостлалась по морской долинѣ
             Ужасная ночная тишина,
             И было слышно, какъ вблизи въ пучинѣ
             Потокомъ разрывается волна,
             Рыдая такъ, что всѣ пловцы въ тревогѣ
             Взглянули -- и въ сердца ударилъ страхъ:
             Оттуда, гдѣ дробятся о пороги
             И плачутъ волны, разлетаясь въ прахъ,
             Гдѣ гибнетъ все, родится преступленье,
             Оттуда шло ужасное видѣнье:
             Злой Демонъ міра грозно выходилъ
             И шелъ въ стремленьи злобнаго порыва.
  
             Щетинилась его густая грива,
             Надулся на челѣ клубъ синихъ жилъ.
             Холодные глаза, какъ бы двѣ шпаги,
             Блестѣли грозно на его лицѣ.
             По омутамъ волнующейся влаги
             Онъ шелъ, какъ вѣсть о роковомъ концѣ.
             Его слова и взоровъ выраженье
             Дышали зломъ и силой разрушенья:
  
             "На сушу стремятся, но я не пущу,
             Повергну ихъ въ омутъ, волной поглощу,
             Грозой растерзаю на части.
             Дружина и въ морѣ -- опасный мой врагъ,
             Но если на сушѣ подниметъ свой стягъ
             Исчезнетъ вся мощь моей власти".
  
             "Они завоюютъ долины земли,
             Гдѣ много столѣтій клевреты мои
             Мильоны людей угнетаютъ,
             Неволю несутъ и тюрьму, и гробы
             И гордыхъ вождей, и героевъ борьбы
             Вѣнцами страданья вѣнчаютъ!"
  
             "И тамъ, среди жатвою полныхъ полей,
             Гдѣ Гарпія -- символъ побѣды моей
             Вьетъ гнѣзда съ своими птенцами,
             Стремится когтями весь міръ охватить,--
             Хотятъ они красное знамя развить
             И свѣтомъ блеснуть, какъ звѣздами!"
  
             "Видъ этого флага терзаетъ меня,
             Глаза затемняетъ мнѣ свѣтъ ихъ огня,
             Тревожитъ меня все страшнѣе...
             Гей, вѣтеръ, рви флагъ на куски поскорѣй!
             Туши этотъ призракъ кончины моей!
             Гей, буря! Реви же сильнѣе!.."
  
             Онъ задрожалъ и отступилъ къ землѣ,
             И постепенно скрылся за туманомъ.
             Но знакъ былъ данъ -- и сорвался во мглѣ
             Безумный вихрь ужаснымъ ураганомъ..
  
             Клубились тучи, какъ толпа тѣней,
             Ревѣло море, пѣнилось и злилось...
             И вдругъ потокомъ голубыхъ огней
             На мигъ одинъ все небо озарилось.
             И грянулъ громъ, какъ будто надъ землей
             Оно распалось... Изъ числа дружины
             Пѣвецъ, сраженный громовой стрѣлой,
             Упалъ, какъ снопъ, въ глубокія пучины.
             И темный омутъ тѣло вырвалъ вдругъ,
             Какъ бы хвалясь добычею своею,
             Описывалъ по влагѣ трупомъ кругъ.
             Пѣвецъ держалъ рукою лиру; съ нею
             Упалъ, когда сразилъ его перунъ;
             И волны вызывали рокотъ струнъ,
             А струны тѣ на звучной дивной лирѣ
             Могучій гимнъ гремѣли,-- и когда
             Исчезъ пѣвецъ -- та пѣсня безъ слѣда
             Не сгибла съ нимъ, но полилася шире.
             На палубѣ, въ родномъ кругу друзей,
             Усилилась она, а вмѣстѣ съ ней
             Усилилось и бѣшенство стихіи.
  
             Съ небесъ лилъ дождь, а снизу волны злыя
             Хватали руль и весла, на пловцовъ
             Потоками плевали пѣны бѣлой,
             Несли судно, какъ звѣрь освирѣпѣлый,
             И, бросивъ въ омутъ, черезъ край бортовъ
             Свои тѣла огромныя вливали;
             А въ небесахъ громады черныхъ тучъ
             На части стрѣлы молній разрывали,
             И громъ гремѣлъ, ужасенъ и могучъ.
  
             Но каждый разъ въ отвѣтъ его ударамъ
             Побѣдно развѣвался красный флагъ...
             Тутъ видя, что уходятъ силы даромъ,
             Въ безумье впалъ суровый, злобный врагъ:
  
             Запѣнилось море, понизились тучи
             И громъ прокатился сквозь черныя кручи,
             И волны одна на другую
             Взбирались, вздымались, какъ грозныя горы,
             И вѣтровъ запѣли могучіе хоры;
             Взрывая поверхность морскую,
             Тѣхъ вѣтровъ шумѣли кругомъ вереницы,
             Надъ палубой жертвы искали,
             Упали на мачту, какъ жадныя птицы,
             И вымпелъ на клочья терзали.
             А мгла ниспадала на бурныя воды,
             И грязныхъ тумановъ кругомъ хороводы
             Затѣяли танецъ кипучій,
             Чтобъ съ моремъ и вихремъ и тучей
             Въ союзѣ -- сгубить удалую дружину
             За то, что, презрѣвъ роковую кончину,
             Несетъ она свѣтъ свой могучій.
  
             И тучи съ пучиной слилися въ туманѣ;
             Какъ грязная тряпка, онъ все въ океанѣ
             Покрылъ своимъ саваномъ влажнымъ.
             Но только тотъ саванъ гроза разрываетъ --
             Во мракѣ изорванный флагъ выступаетъ
             И снова порывомъ отважнымъ
             Бросается въ воздухъ, надъ бурей смѣется,
             Смѣется -- какъ будто бы знаетъ,
             Что онъ не надъ гробомъ, что тамъ, гдѣ онъ вьется,
             Великая жизнь расцвѣтаетъ.
  
             Когда же утихнетъ гроза на мгновенье,
             Замолкнетъ волны разъяренной кипѣнье
             И вѣтры затихнутъ въ просторѣ --
             Могучая пѣснь черезъ море
             Несется, судно представляется взглядамъ,
             Вѣтрила вздымаются пышно;
             Но снова гроза разражается адомъ --
             Ихъ снова не видно, не слышно.
  

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  
             Сегодня тамъ не видно ничего,
             Но кто пробьетъ туманы взоромъ духа --
             Увидитъ онъ дружины торжество,
             И пѣснь побѣды долетитъ до слуха.
             Узнаетъ онъ, что доплывутъ они,
             Что вѣтры не сорвутъ съ ихъ мачты флага,
             Что въ бурѣ не потухнутъ ихъ огни
             И не измѣнитъ сердцу ихъ отвага!
  
             Свой яркій флагъ они на берегахъ
             Окрасили своей горячей кровью,
             Они избрали дерево съ любовью
             Для своего судна въ родныхъ лѣсахъ.
             То дерево отъ вѣка на вершинахъ
             Подъ яркимъ свѣтомъ солнечнымъ росло;
             Вотъ отчего ихъ крѣпкое весло
             Такъ радостно купается въ пучинахъ,
             И мачты ихъ стремятся въ вышину,
             И разрѣзаетъ бурную волну
             Ихъ руль, рукѣ послушный и прекрасный...
             А наконецъ, они изъ мысли ясной
             Зажгли огни, какъ дивныхъ звѣздъ вѣнецъ;
             И средь тумановъ моря, грозъ и шквала,
             Смотря на компасъ доблестныхъ сердецъ,
             Ведутъ судно дорогой идеала.

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1905 годъ. Книга седьмая

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru