Чулков Георгий Иванович
Об утверждении личности

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


   Георгій Чулковъ.
  

Объ утвержденіи личности.

   Источник текста: "Факелы", Книга вторая, СПб, Изд. Д. К. Тихомирова, 1907, стр. 1 - 25.
   OCR В. Г. Есаулов, 22 февраля 2010 г.
  
  
   Многіе философы пытались построить свое міросозерцаніе на нѣкоторомъ единомъ "несомнѣнномъ" идейномъ утвержденіи, но эти попытки всегда въ концѣ концовъ не удавались: оказывалось, что "первоначальныя" идеи скрываютъ въ себѣ какую-то новую сложность, о которой не думали философы, и эта сложность неожиданно раскрывалась тамъ, гдѣ предполагалась элементарность. И даже одинъ изъ остроумнѣйшихъ мыслителей -- Максъ Штирнеръ, -- который началъ свою книгу съ афоризма "ничто, вотъ на чемъ я построилъ мое дѣло", -- даже этотъ лукавый мудрецъ не догадался, что "ничто" понятіе вовсе не простое и не элементарное. Достаточно впомнить заключительную главу транцендентальной аналитики Канта, чтобы усомниться въ твердости и строгости штирнеровскаго принципа.
   И такъ, обозрѣвая длинный рядъ системъ, мы видимъ, что въ этихъ системахъ на долю разума и логики почти всегда выпадала работа критическая и разрушительная, все же положительное и творческое выходило за предѣлы разума и строилось на нѣкоторой вѣрѣ.
  
   -4-
  
   Можемъ ли мы теперь, опираясь на современное философское сознаніе, отказаться отъ вѣры? Мнѣ кажется, что нельзя дать на этотъ вопросъ отвѣтъ безусловный. Дѣло въ томъ, что самое понятіе вѣры требуетъ анализа, и намъ приходится искать опредѣленія зтого понятія. Вѣра въ смыслѣ довѣрія къ авторитету, повидимому, не находитъ болѣе въ свою пользу серьезной философской аргументаціи; что касается вѣры въ смыслѣ свободнаго выбора опыта опредѣленной категоріи, то она является и въ настоящее время какъ необходимый моментъ нашей душевной жизни.
   Будемъ ли мы исповѣдывать "механическое міровоззрѣніе" или "религіозно-мистическое" -- все равно роковымъ образомъ мы не можемъ освободиться отъ нѣкоторыхъ предпосылокъ, основанныхъ на вѣрѣ. Позитивистъ вѣритъ, что опытъ ограничивается кругомъ "эмпирическихъ переживаній"; мистикъ вѣритъ9 что опытъ воистину реаленъ только въ переживаніяхъ мистическаго я; раціоналистъ вѣритъ въ изначальную цѣнность разума и т. д., и т. д.
   Мы всегда исходимъ сознательно или безсознательно изъ вѣры, изъ внутренняго опыта, т. е. изъ переживаній, данныхъ непосредственно. Мы даже не можемъ, какъ показалъ Н. О. Лосскій въ своемъ трактатѣ объ интуитивномъ познаніи, первоначально оріентироваться, какой опытъ имѣетъ своимъ источникомъ міръ я и какой міръ не-я. Но только вѣра, обусловленная нашей волей, опредѣляетъ ту группу переживаній, на которой мы начинаемъ строить наше міроотношеніе.
   Вѣра -- въ нашемъ смыслѣ -- не та слѣпая вѣра, которая искала авторитета, извнѣ даннаго. Наша вѣра опредѣляется нашимъ изначальнымъ характеромъ. Если старая наивная вѣра иногда подавляла личность, новая
  
   - 5 -
  
   вѣра личность утверждаетъ всегда. Но здѣсь намъ приходится дать опредѣленіе понятію "личностъ".
   Личность -- это становленіе нашихъ первоначальныхъ переживаній отъ множественности къ единству. Мы исходимъ отъ нашихъ непосредственныхъ переживаній, и первый психическій актъ -- это моментъ раздѣленія этихъ переживаній на устремленіе къ единству и на отталкиваніе къ множественности. Переживанія, становящіяся къ единству--это моя личность, мисти-ческая личность, это мое истинное я, моя воля; съ другой стороны, тѣ переживанія, которыя раскрываютъ свою множественную природу, это моя ненастоящая личность, моя эмпирическая личность, мое "второе я" тождественное съ не-я, т. е. съ міромъ, съ объек-томъ.
   Такимъ образомъ, мы какъ бы отказываемся отъ точнаго и строгаго раздѣленія міра я и не я. Но въ тоже время мы не сомнѣваемся, что существуютъ два полюса, къ которымъ перемѣнно тяготѣетъ индивидуумъ. Одинъ полюсъ характеризуется единствомъ, т. е. тѣмъ, что утверждаетъ нашу мистическую личность, -- и другой полюсъ, который утверждаетъ "личность" эмпирическую.
   Это отступленіе въ область гносеологіи, было мнѣ необходимо, потому что я хотѣлъ подчеркнуть, что и въ этой научно-философской сферѣ мы не свободны отъ момента вѣры; я вѣрю, что моя личность опредѣляется единствомъ. И съ такимъ же правомъ мой оппонентъ скажетъ мнѣ: я вѣрю что моя личность характеризуется множественностью. Нерѣдко, впрочемъ, приходится встрѣчаться съ наивнымъ мнѣніемъ, что отрицаніе единства есть почему то знаніе, а отрицаніе множественности есть почему то вѣра.
   Итакъ, мой теоретико-познавательный скептицизмъ
  
   - 6 -
  
   исключаетъ вовможность какого-либо спора въ этой области, Я хочу перенести центръ моихъ разсужденій изъ сферы чистаго разума въ сферу практическаго разума или вѣрнѣе въ сферу нашей воли.
   Пока мы критикуемъ и опровергаемъ чужія мнѣнія, мы смѣло пользуемся логической аргументаціей, но какъ только мы начинаемъ творить, всѣ доказательства оказываются недостаточными: мы не только доказываемъ, мы убѣждаемъ. И я не думаю, чтобы сѣть доказательствъ имѣла бы больщую цѣнность, чѣмъ непосредственное исповѣданіе міровоззрѣнія.
   Наша культура характеризуется дифференціаціей и раздробленностью, разсудочностью и торжествомъ на-чала механическаго, а между тѣмъ личность жаждетъ единства и органическаго развитія. Мы живемъ съ по-стыдной торопливостью, не имѣя времени на то, чтобы сосредоточиться. Нашасуетливая жизнь обусловливается угашеніемъ нашей воли: эмпирическая психологія--по самой природѣ своей множественная--вводитъ насъ въ кругъ мелкихъ и поверхностныхъ переживаній, но вну-тренній голосъ внушаетъ намъ стремиться къ осво-божденію отъ власти зтого заколдованнаго круга.
   Вокругъ насъ тайны и таинства, а мы проходимъ мимо нихъ равнодушно съ мертвою улыбкою на устахъ. По слову поэта "и ненавидимъ мы, и любимъ мы случайно, ничѣмъ не жертвуя ни злобѣ, ни любви; и царствуетъ въ душѣ какой-то холодъ тайный"...
   Тотъ, кто почувствовалъ этотъ тайный холодъ, это холодное вѣяніе полужизни-полусмерти, не можетъ оставаться равнодушнымъ свидѣтелемъ увяданія нашей воли. Человѣкъ, очнувшійся отъ кошмара суеты, не і можетъ не кричать объ ужасѣ надвигающейся смерти. Наша воля зоветъ насъ къ жизни, и въ концѣ концовъ воля опредѣляетъ наше міроотношеніе.
  
   - 7 -
  
   Мы слишкомъ мудры, чтобы исключительно надѣяться на философскую діалектику, и потому мы стремимся раскрыть нашу волю: она поведетъ насъ къ освобожденію и утвержденію личности. Мы вѣримъ, что міръ, охватывающій насъ кольцомъ необходимости, въ сущности является лишь объектомъ для насъ, дабы мы могли нашей волей преодолѣвать его.
   Или -- пользуясь извѣстной идейной схемой (Фихте) -- мы скажемъ: наше теоретическое Я само создаетъ себѣ препятствіе въ формѣ не-я для того, чтобы Я практическое преодолѣло это препятствіе. "Вещи суть въ себѣ то, что мы должны изъ нихъ сдѣлать".
   Дѣйствіе первоначальнѣе бытія. Я стремится къ безмѣрности, но роковымъ образомъ ограничивается міромъ не-я. Разрѣшается это противорѣчіе тѣмъ, что теоретическое я становится я практическимъ. Въ сферѣ практическаго я совершается процессъ моего становленія къ абсолютному я. Это значитъ, что мое практическое я не можетъ примириться съ конечнымъ существованіемъ. Моя воля по природѣ своей есть прежде всего воля къ жизни, и моя вѣра, опредѣляется утвержденіемъ міра абсолютнаго и вѣчнаго.
   И личность получаетъ доступъ въ этотъ міръ не тогда, когда она уходитъ изъ земного міра; "личность уже теперь пребываетъ въ немъ несомнѣннѣе, чѣмъ въ земномъ"; уже теперь онъ -- единственная твердая опора для личности. "То, что называютъ "будущей жизнью" не есть непремѣнно "загробная" жизнь. Она уже здѣсь -- въ нашей природѣ".
   Сверхчувственный міръ, природа котораго извѣстна лічности изъ волевого опыта, это единственно реальный міръ, потому что онъ не зависитъ отъ непрочныхъ и преходящихъ категорій эмпирическаго существованія. Сверхчувственный міръ не можетъ быть буду-
  
   - 8 -
  
   щимъ міромъ прежде всего потому, что самыя понятія будущаго и прошлаго связаны съ категоріями теоретическаго разума, а личность соприкасается съ міромъ сверхчувственнымъ лишь разумомъ практическимъ, т. е. волей.
   Такимъ образомъ, послѣ выясненія нашего взгляда на волю, я надѣюсь, становится яснымъ, что собственно мы должны разумѣть подъ личностъю. Воля -- это то, что опредѣляется единствомъ; личность -- это то, что утверждается моей волей.
   Только благодаря утвержденію моеи воли мое существованіе пріобрѣтаетъ цѣнность, и внѣ этого утвержденія все остается покрытымъ непроницаемымъ мракомъ. Въ свѣтѣ утвержденія своей воли, т. е. личности, человѣкъ идетъ къ мудрости, которая отожде-ствляется въ его внутреннемъ опытѣ съ первоисточникомъ жизни.
   Объективируя мой волевой опытъ, я прихожу къ вѣрѣ въ бытіе Безконечной Воли.
   Идея вѣчной и безконечной воли, Абсолютной Воли, необходимо рождается въ моей душѣ, разъ я выхожу изъ тюрьмы солипсизма. Внѣ этой идеи невозможно рѣшить вопроса о путяхъ, по которымъ идутъ инди-видуумы на-встрѣчу другъ другу. Въ самомъ дѣлѣ, единство, которое опредѣляетъ личность, не допускаетъ взаимодѣйствія Я и Ты, если нѣтъ среды, которая, по самой природѣ своей, начало множественное претворяетъ въ единство. Къ этой абсолютной волѣ стремится личность изъ глубочайшей своей сущности...
   Только эта Абсолютная Воля полагаетъ безусловное утвержденіе жизни. Въ ней раскрывается единственная возможность соединить себя съ міромъ.
   Весь міръ разлагается на систему воль и вновь созидается въ Единой Волѣ. Въ этомъ взаимодѣйствіи
   - 9 -
  
   отдѣльныхъ воль -- реальная жизнь, воистину реальная жизнь, т. е. та жизнь, которая всегда сверхраціональна и всегда сверхчувственна. Воля -- вотъ основа бытія. Принципъ жизни -- свобода воли. Во избѣжаніе недоразумѣній, я долженъ сказать, что вовсе не отрицаю закономѣрности душевныхъ актовъ, которыя развиваются подъ знакомъ воли. Подъ волей часто разумъютъ наши желанія и хотѣнія, которыя, конечно, несвободны и подчинены закону необходимости, но не о нихъ говорю я. Пользуясь извѣстной терминологіей, я скажу: да, наша воля не свободна постольку, поскольку она находить себѣ выраженіе въ нашемъ эмпирическомъ характерѣ, но въ то же время она независима и свободна, раскрывая свою сущность въ характерѣ интеллигибельномъ. Въ этомъ утвержденіи мы не найдемъ противорѣчія, разъ мы согласимся съ тѣмъ, что характеръ интеллигибельный изначальнѣе характера эмпирическаго. Только въ бытіи этого изначальнаго характера я не сомнѣваюсь; бытіе моего эмпирическаго характера подлежитъ сомнѣнію, а о бытіи другихъ существъ я могу только предполагать.
   Я не могу быть увѣреннымъ въ реальности другихъ существъ, если я исхожу въ своемъ міросозерцаніи изъ природныхъ законовъ и законовъ мышленія: я нахожу непосредственную связь съ другими существами только въ Абсолютной Волѣ, только чрезъ нее. Сами по себѣ мы отдѣлены другъ отъ друга на вѣкъ.
   Всецѣло замкнутые въ себѣ мы безнадежно одиноки и слѣпы, и только то Единое, что включаетъ въ себя множественность, освобождаетъ насъ отъ изолированного существованія. Въ этомъ Единомъ мы познаемъ доугъ друга и дѣйствуемъ другъ на друга.
   Итакъ психологически и гноселогически взаимодействіе личностей опредѣляется волей? а религіозно
  
   - 10 -
  
   это вааимодѣйствіе характериауется, какъ любовь, какъ Эросъ.
   Въ нашихъ исканіяхъ наша вѣра совпадаетъ съ нашимъ первоначальнымъ волевымъ опытомъ, опытомъ сверхчувственно-эротическаго характера.
   Этотъ изначальный опытъ ведетъ насъ къ утвержденію нашей личности въ свободѣ и любви. Такимъ образомъ наше міроотношеніе не опредѣляется какою либо аксіомой, которую мы признаемъ безусловной и положительной истиной. (Мы далеки отъ такого высокомѣрія!) Наоборотъ, мы ищемъ пути для утвержденія нашей личности въ самой жизни; наше міросозерцаніе обусловливается не теоріей и не метафизической спекуляціей, а нашими воленіями и нашими поступками; сначала -- жизнь, а потомъ -- философія; философія намъ нужна постольку, поскольку вообще нужно формальное научное знаніе; но мы жаждемъ не столько теоріи, сколько цѣльной жизни; мы снова ставимъ вопросъ "что дѣлать?", который такъ честно и такъ наивно разрѣшали русскіе гуманисты шестидесятыхъ годовъ.
   Устанавливая практическое первенство нашей воли надъ разумомъ, мы однако не станемъ отрицать того значенія, которое имѣетъ теоретическое знаніе, какъ источникъ свѣта, лучи котораго падаютъ на грани нашей жизни. Теоретическій разумъ опредѣляетъ границы плоскостей, изъ которыхъ построяется наше многогранное существованіе.
   Я постараюсь теперь кратко охарактеризовать главныя религіозно-культурныя направленія, которыя заявили о себѣ за послѣднее время въ нашей литературѣ. Всѣ эти религіозно-культурныя теченія имѣютъ своимъ источникомъ то волевое устремленіе, о которомъ я говорилъ сейчасъ, которое опредѣляется вопросомъ; какъ жить? Что дѣлать?
  
   - 11 -
  
   Еще недавно въ русской литературѣ исключительно господствовало то философско-общественное направленіе, которое не совсѣмъ точно характеризуется словомъ позитивизмъ. Я подчеркиваю моментъ общественности потому, что у насъ русскихъ почти не культивировался позитивизмъ академическій: русскіе писатели всегда связывали свое философское воззрѣніе съ нѣкоторыми соціальными планами и (въ-сущности), объявляя себя атеистами, тѣмъ не менѣе пытались создать нѣкоторое цѣльное міроотношеніе, т. е. религію. Невинный соціологическій субъективизмъ боролся съ наивнымъ матеріализмомъ марксизма, и одинокій голосъ Вл. Соловьева звучалъ для общества, какъ пророчества безумнаго. Въ девяностыхъ годахъ началось разложеніе марксизма, какъ цѣльнаго міросозерцанія. По счастію, это не отразилось дурно на практикѣ соціалистическаго движенія. Революціонное движеніе росло стихійно, не нуждаясь, очевидно, въ опредѣленномъ философскомъ міропониманіи: среди соціалистовъ мы можемъ встрѣтить теперь и матеріалистовъ, и поклонниковъ Маха, и неокантіанцевъ, и даже мистиковъ.
   Кризисъ марксизма, какъ міросозерцанія, опредѣлился съ выходомъ въ свѣтъ сборника "Проблемы идеализма". Эта книга имѣла чисто формальное значеніе: русская интеллигенція училась школьной философіи, изучала Канта и Фихте и вотъ представила, наконецъ, публикѣ рядъ рефератовъ, свидѣтельствующихъ о добросовѣстности и прилежаніи учениковъ. Въ сущности "Проблемы идеализма" трактовали почти о томъ же, о чемъ тщетно твердилъ неудавшійся "Сѣверный Ветникъ".
   Совершенно самостоятельно, независимо отъ нашіхъ интеллигентскихъ направленій, возникло религиозаное движеніе, которое нашло себѣ выраженіе въ
   - 12 -
  
   "петербургскихъ религіозно-философскихъ собраніяхъ" и въ журналѣ "Новый Путь" *).
   Въ редакціонной статьѣ зтого журнала мы читаемъ слѣдующіе заявленія: "Мы стоимъ на почвѣ новаго религіознаго міропониманія. Мы поняли, что осмѣянный отцами "мистицизмъ" есть единственный путь къ твердому и свѣтлому пониманію міра, жизни, себя... Мы поняли, что ни самодовлѣющій индивидуализмъ, ни наивный альтруизмъ не могутъ выдержать своей исключительности и своей противоположности. "Какъ я могу отдаться самому себѣ, когда этимъ отнимаю себя у моихъ ближнихъ?" -- "какъ я могу отдаться моимъ ближнимъ, когда этимъ отнимаю себя у себя самого?" -- раэрѣшеніе этой антиноміи возможно только въ религіозномъ пониманіи міра".,.
   Послѣдніе мѣсяцы существованія "Новаго Пути", а за тѣмъ годъ журнальной работы въ "Вопросахъ Жизни* характеризуется не столько богословскимъ творчествомъ, сколько академической работой. То, что было создано трудами "Религіозно-философскихъ собраній", нашло себѣ философскую формулировку, и что самое главное вполнѣ опредѣлились три идейныхъ центра, вокругъ которыхъ сосредоточились религіозныя исканія. Опредѣлились религіозно-культурныя направле-
  
   *) "Новый Путь" далъ цѣлый рядъ блестящихъ богословскихъ статей и велъ горячую полемику съ представителями оффиціальнаго православія. Но -- къ сожалѣнію -- въ высшей степени небрежно редактировался отд 23;лъ общественно-политическій. Въ немъ иногда появлялись статьи явно-реакиіонныя, которыя смущали нашу интеллигенцію, хотя темныя политическія тенденціи въ корнѣ противорѣчили самой сущности журнала. Въ апрѣлѣ 1904 г. лроизошли измѣненія въ составѣ редакціи журнала и съ этого времени журналъ сталъ относиться болѣе внимательно къ общественно-политической программѣ.
  
   - 13 -
  
   нія, которыя нашли себѣ, послѣ эакрытія "Вопросовѣ Жизни", различное литературное выраженіе.
   Вотъ зти группы я попытаюсь кратко охарактеризовать.
   Первая группа заявила о себѣ основаніемъ "Христіанскаго Братства Борьбы" и опубликованіемъ сборника "Вопросы Религіи". Сущность этого религіозно-общественнаго направленія характеризуется, какъ христіанство, и даже еще опредѣленнѣе, какъ православное христіанство. Несомнѣнно, что это идейное движеніе представляетъ большой интересъ и прежде всего потому, что православіе далеко еще не изжито народ-ной массой, и появленіе новыхъ идеологовъ стараго вѣрованія свидѣтельствуетъ о нѣкоторомъ броженіи въ православно-христіанскихъ кругахъ. Признавая безусловно всю православную догматику, православную церковь и авторитетъ апостоловъ и даже букву апостольскихъ посланій, сторонники этого міросозерцанія вносятъ, однако, нѣчто новое въ практику православной жизни.
   Это новое -- активное участіе въ освободительномъ и соціалистическомъ движеніи. Само собой разумѣется, что "Христіанское Братство Борьбы" фактически порвало окончательно съ оффиціальной церковью, но оно все еще продолжаетъ мечтать объ идеальной православной церкви, какой она должна быть по ихъ мнѣнію.
   Эти христіане-соціалисты понимаютъ, конечно, что до послѣдняго времени, да и въ наши дни, православіе являлось и является наилучшей опорой для темной реакціонной политической силы, но они думаютъ почему-то, что это явленіе было случайно. "Создалось историческое недоразумѣніе", пишетъ одинъ изъ сотрудниковъ сборника "Вопросы Религіи". Однако, читая ихъ сборникъ, убѣждаешься, что р?лигіозные искатели,
   - 14 -
  
   вернувшіеся къ православію, не только не разрѣшили "историческаго недоразумѣнія", но и сами пришли къ роковымъ и безысходнымъ противорѣчіямъ.
   Эти противорѣчія раскрываются съ неумолимой логикой тамъ, гдѣ православные-соціалисты пытаются разрѣшить проблему церкви и государства.
   Авторъ статьи "Христіанское отношеніе къ власти и насилію" исходитъ въ своихъ разсужденіяхъ изъ буквы апостольскаго посланія. Авторъ этой статьи, повидимому, считаетъ ап. Павла непогрѣшимымъ, не говоря уже о томъ, что онъ почему-то не сомнѣвается въ подлинности и точности текста посланій. Павелъ сказалъ: "Всякая душа да будетъ покорна высшимъ властямъ, ибо нѣтъ власти не отъ Бога", и вотъ православный соціалистъ съ великимъ усердіемъ старается примирить это заявленіе лойяльнаго государственника Павла съ своей психологіей, съ психологіей человѣка, который по опыту знаетъ, что такое судъ и тюрьма, освященные государствомъ.
   Вмѣсто того, чтобы разъ навсегда признать всякую механическую власть по самой природѣ своей непріемлемой для религіознаго сознанія и религіознаго чувствованія, авторъ, дабы спасти букву посланія и авторитетъ церкви, жертвуетъ истиной, къ которой неудержимо стремится его религіозная душа.
   Повторяя роковую ошибку Вл. Соловьева, онъ приходитъ къ чудовищной формулѣ: "Внутренній смыслъ апостольскаго ученія о власти заключается въ рас-крытіи ея великаго значенія въ богочеловѣческомъ процессѣ".
   Отъ этой формулы вѣетъ смертью и тлѣніемъ. Для религіознаго сознанія не можетъ быть относительныхъ критеріевъ. Религія по духу своему всегда непримирима. Она неможетъ говорить мнѣ: сегодня пусть будетъ
  
   - 15 -
  
   конституціонная монархія, завтра республика. Религія ставитъ абсолютныя цѣли: памятуя объэтихъ цѣляхъ, личность никогда, ни въ какой моментъ не можетъ примириться ни съ какою механическою властью, въ частности ни съ какой властью государственной. Личность должна быть активна въ исторіи, но ея отношеніе къ государству и соціальному порядку можетъ быть только революціонно.
   Позтому не можетъ быть никакой "христіанской реальной политики" и "христіанской партіи". Всякая политика и всякая партія связана съ компромиссами, а религія по самому существу не можетъ сочетаться съ половинчатостью и уступками.
   Въ программѣ minimum "Христіанскаго Братства Борьбы" выдвинуто требованіе демократической республики. Неужели не понимаютъ друзья этой программы, что религіозная личность не можетъ требовать демократической республики въ такой же мѣрѣ, какъ и всякаго иного государственнаго порядка? Если когда-нибудь сложится воистину религіозный союзъ, то въ его программѣ, касающейся общественнаго устройства, будетъ начертано только то, чего союзъ "не принимаетъ", и каждый разъ, съ возникновеніемъ новой формы механической общественности, союзъ будетъ отзываться на зто событіе новымъ отказомъ принять зту форму; разрушеніе безусловное всякихъ внѣшнихъ организацій, государственныхъ и соціаль-ныхъ, вотъ единственный лозунгъ по отношенію къ внѣшней общественности.
   Религіозная общественность создается на началахъ, ничего общаго неимѣющихъ съ механической властью.
   Признавая, разумѣется, принципіально это положеніе, православные соціалисты тѣмъ на менѣе говорять слѣдующее: "Апостолы учили, что не время отри-
   - 16 -
  
   цать государственную власть, что ей принадлежитъ еще великая культурная роль, что власть несетъ божественную миссію, и въ той борьбѣ, которая свершается въ богочеловѣческомъ процессѣ, она, какъ необходимое условіе культуры, на сторонѣ Христа".
   Христосъ, т. е. абсолютная свобода, совмѣщенная съ идеей римской имперіи -- вотъ воистину странное утвержденіе!
   Въ этой же статьѣ мы читаемъ далѣе: "Разрушать власть и государство, значило задерживать ходъ великаго міроваго развитія, это значило служить Антихристу, а не Христу". Здѣсь есть странная игра словами. Дѣло въ томъ, что разрушать государство просто ради разрушенія, конечно не имѣетъ смысла даже и съ религіозной точки зрѣнія, но не принимать государства и разрушать его во имя религіознаго строительства не только имѣетъ религіозный смыслъ, но и представляется единственно возможнымъ отношеніемъ къ нему со стороны религіознаго человѣка. Оправдывая историческое значеніе государства авторъ разбираемой статьи приходитъ, конечно къ выводу, что съ православно-христіанской точки зрѣнія допустимо и вообще насиліе, разъ оно направлено ко благу общему. "Можноли, напр., говоритъ онъ, осудить дѣйствіе матери, которая силой воспрепятствуетъ ребенку схватиться рукой за огонь?" Мы готовы согласиться съ тѣмъ, что актъ насилія самъ по себѣ не имѣетъ никакого религіознаго значенія. Но авторъ статьи, повидимому, не понимаетъ, что насиліе всегда стано-вится непріемлемымъ для религіознаго человѣка, если оно организовано на механическомъ принципѣ. Всякое организованное насиліе, и въ частности государство, не утверждаетъ личности, а порабощаетъ ее механическому началу,
  
   - 17 -
  
   Авторъ защищаетъ насиліе, между прочимъ, съ добрыми цѣлями: ему необходимо оправдать экономи-^ческія забастовки, которыя онъ считаетъ насильствен-ными пріемами борьбы. Но здѣсь очевидное недоразу-мѣніе. Если мой сосѣдъ схватитъ меня за горло, а я постараюсь вырваться изъ его рукъ, кеужели мой поступокъ христіанинъ-соціалистъ назоветъ актомъ насилія и, чтобы оправдать меня, будетъ плести сѣть схоластической аргументаціи?
   Авторъ другой статьи "Церковь и Государство" также не рѣшается обойти изреченіе ап. Павла. Оказывается, что игнорировать его никакъ нельзя: "Общій принципъ права, чувство законности, лояльности, непріурочиваемое къ опредѣленной политической формѣ, но къ государственному порядку вообще, находитъ въ этихъ словахъ свое освященіе".
   Если бы мы приняли серьезно такую интерпретацію христіанскаго отношенія къ власти, намъ пришлось бы, очевидно, всецѣло одобрить программу и тактику либерально-буржуазныхъ партій.
   Но мы думаемъ, что христіанство учитъ не лояльности по отношенію къ властямъ предержащимъ, а наоборотъ рѣшительному отверженію и отрицаніе этихъ властей. Такъ думало древнее аскетическое христіанство первыхъ вѣковъ по своему, пассивно, но рѣшительно не принимавшее міръ и кесаря, и такъ же думаютъ теперь новые люди, которые не смѣютъ называть себя христіанами, но уже опредѣлили себя какъ, жнепріемлющіе міра", и утверждаютъ себя въ активной борьбѣ съ механическою властью.
   "Между церковью и государствомъ есть разница въ путяхъ, средствахъ и окончательныхъ цѣляхъ, но не должно быть противорѣчія", -- продолжаетъ разсуждать тотъ же авторъ. А мы думаемъ, что смыслъ ре-
  
   - 18 -
  
   лигіозиой жизни какъ разъ заключается въ остромъ и неизбѣжномъ противорѣчіи съ жизнью государственной.
   Вторая группа религіозныхъ мыслителей, отколовшаяея отъ православной церкви, не имѣетъ пока своего органа и намѣрена заявить о себѣ богословскимъ сборникомъ, который долженъ выйти въ Парижѣ. Однако, существенныя черты этого религіозно-философскаго направленія уже ясны: онѣ опредѣлились сборниками статей тѣхъ писателей, которые примыкаютъ къ этой школѣ.
   Метафизика этого неохристіанскаго движенія очень близка къ метафизикѣ Вл. Соловьева. Однако, если кружокъ сотрудниковъ "Вопросовъ религіи" ищетъ въ Соловьевѣ главнымъ образомъ апологета право-славія, то наіііи нео-христіане сближаютъ свои воззрѣнія съ вселенскими пророчествами Вл. Соловьева и съ его мистическими исканіями въ поэзіи.
   Въ данномъ случаѣ насъ главнымъ образомъ интересуетъ отношеніе этого новаго религіознаго направленія къ началу государственному.
   Въ противоположность православнымъ соціалистамъ представители этого движенія очень остро чувствуютъ необходимость принципіальнаго отрицанія всякой государственной власти. По ихъ мнѣнію, "между царствомъ отъ міра и царствомъ не отъ міра сего, между государствомъ и церковью установился прелюбодѣйный союзъ. Церковь искушалась государствомъ"...
   "Такъ было -- есть и будетъ, пока историческое христіанство -- не сдѣлается апокалипсическимъ, пока оно не перейдетъ отъ метафизики раздвоенія къ метафизикѣ соединенія, отъ религіи Двухъ, которые никогда не будутъ Едино, къ религіи Трехъ, которые суть Едино\
  
   - 19 -
  
   "Апокалипсическое христіанство приметъ всѣ преданія, всѣ догматы, всѣ таинства, всѣ откровенія, всю святость историческаго христіанства. Все въ немъ-- истина и нѣтъ ничего, кромѣ истины, но не вся истина ?ъ немъ одномъи.
   Такимъ образомъ, неохристіане не отказываются отъ христіанскаго догматизма. Принимая его до конца, они предлагаютъ только развивать догматы на тѣхъ основаніяхъ, которыя уже даны авторитетомъ евангельскаго откровенія. Но и это требованіе принципіально отрицается консервативной православной церковью.
   Съ другой стороны, утвержденіе неохристіанскаго догматизма, предложенное въ такой грубо-раціоналистической формѣ, вызвало протестъ со стороны мистиковъ, не желающихъ заковывать свой внутренній миръ цѣпями новыхъ обязательныхъ нормъ.
   Этотъ мистическій адогматизмъ опредѣлилъ третье религіозно-философское направленіе въ современной русской литературѣ.
   Прежде чѣмъ говорить о томъ, что отдѣляетъ неохристіанъ отъ мистиковъ, для которыхъ открылась правда анархическихъ идей, я укажу на то общее, что сближаетъ эти два религіозно-философскихъ направленія. Эти оба направленія стоятъ на почвѣ мистическаго реализма; и то и другое направленіе равно отрицательно относятся, какъ къ православной церкви, такъ и къ государственному началу; и то, и другое направленія ставятъ себѣ цѣлью раскрыть пути для послѣдняго освобожденія и утвержденія личности; и, наконецъ, и неохристіане, и мистики-анархисты провозглашаютъ принципъ соборности, принципъ свободнаго союза въ любви.
   Разногласіе этихъ двухъ направленій обусловли-вается различнымъ пониманіемъ идеи нормы и догмы,
  
   - 20 -
  
   Нео-христіане думаютъ, что міръ управляется идеями, что эти идеи выражены въ откровеніи, объективно данномъ; авторитетъ этого откровенія -- по ихъ мнѣнію безусловенъ; развитіе догматовъ не есть разрушеніе догматовъ стараго религіознаго сознанія, а лишь раскры-тіе того, что изначально утверждалось авторитетомъ древней церкви.
   Напротивъ, мистики-анархисты отказываются признавать догматы, какъ истины объективно-данныя; норма. для нихъ не есть форма идеи, предопредѣленная авторитетомъ, стояшимъ внѣ личности, а лишь тотъ путь, который личность сама созидаетъ автономно и независимо. Отсюда вытекаетъ глубокое и роковое различіе во взглядахъ на процессъ историческій и космическій, какъ на процессъ богочеловѣческій. Идея центральной мистической личности находитъ различное выраженіе въ этихъ двухъ ученіяхъ. Неохристіане освѣщаютъ эту идею раціоналистически, а утверждаютъ ее, какъ не-подвижный догматъ. Мистики-анархисты отказываются найти раціональное выраженіе идеи богочеловѣчества и принимаютъ абсолютное начало, воплотившееся въ мірѣ, какъ мистическій опытъ непосредственно, но не объективно данный.
   Недавно въ журналѣ "Золотое Руно" появилась обстоятельная статья одного изъ представителей неохристіанскаго движенія. Въ этой полемической статьѣ, направленной противъ меня и моихъ друзей, выдвигается одинъ главный аргументъ, который -- по мнѣнію автора этой статьи -- долженъ разрушить вредныя заблужденія мистиковъ, заявившихъ себя анархистами.
   Этотъ аргументъ сводится къ одному упреку: соборность, которую постулируютъ мистики-анархисты, не можетъ осуществиться, потому что они не знаютъ тайны, которая соединитъ людей въ единую церковь.
  
   - 21 -
  
   Впрочемъ, счастливый обладатель зтой тайны въ этой статьѣ не открываетъ ея читателямъ. Я не сталъ бы останавливаться на этой аргументаціи, если бы за ней не скрывалось опредѣленное вѣрованіе; дѣло идетъ, конечно, объ основномъ христіанскимъ догматѣ: "люди соединяются въ Христѣ". Отъ насъ требуютъ исповѣданія Христа, отъ насъ требуютъ признанія Іисуса Христа, какъ богочеловѣка, за насъ распятаго и въ третій день воскресшаго, требуютъ исповѣданія догмата, забывая, что сверхраціональный характеръ предполагаемой истины исключаетъ возможность такой грубо-разсудочной постановки рокового вопроса.
   Всѣмъ нашимъ и наивнымъ, и лукавымъ вопрошателемъ мы отвѣтимъ на этотъ послѣдній вопросъ: вы говорите такъ, какъ будто незнаете, что "мысль изреченная есть ложь". Но мы знаемъ зто, и потому не можемъ доставить вамъ нехорошей радости и не скажемъ ни Да, ни Нѣтъ, на вопросъ, которымъ вы искушаете насъ. И положительный, и отрицательный отвѣтъ были бы одинаковой ложью и кощунствомъ по отношенію къ той послѣдней святыни, которую мы несемъ въ своей душѣ.
   Задавать такъ подобные вопросы могутъ только слишкомъ покорные ученики ап. Павла. Мы не думаемъ, что критеріемъ нашихъ религіозныхъ переживаній можетъ быть человѣческое понятіе.
   Я въ самыхъ общихъ чертахъ изложилъ сейчасъ идейные планы, которые характеризуютъ три главныя направленія, заявившія о себѣ въ современной русской религіозно-философской литературѣ. Эти идейныя схемы позволяютъ намъ опредѣлить болѣе точно наше отношеніе къ центральной идеѣ, около которой сосредоточились исканія зачинателей новой культуры.
   Изъ всего вышеизложеннаго я надѣюсь уже ясно,
  
   - 22 -
  
   что этой центральной идеей является идея послѣдняго освобожденія.
   Это значитъ, что человѣкъ, сознавая себя несвободнымъ, стремится къ освобожденію въ силу изначальнаго волевого опыта. Съ точки зрѣнія позитивизма освобожденіе возможно только во внѣшнемъ планѣ нашей жизни: человѣкъ сталкивается въ концѣ концовъ съ неумолимыми законами необходимости и подчиняется имъ. По мнѣнію позитивистовъ, индивидуумъ въ историческомъ процессѣ освобождаетъ себя постепенно отъ власти политическихъ и соціальныхъ нормъ, но онъ никогда не освободитъ себя отъ власічи законовъ, которые опредѣляются природной эволюціей. Такимъ образомъ весь прогрессъ сводится къ иллюзорной борьбѣ за свободу. Индивидумъ стремится къ тому, чтобы удалить съ своего пути явныя и внѣш-нія преграды, но у него нѣтъ методовъ, посредствомъ которыхъ онъ могъ бы бороться за свое послѣднее освобожденіе: его воля несвободна, и онъ только одинъ изъ малыхъ элементовъ міровой машины. Мало этого, съ точки зрѣнія позитивизма, индивидуумъ не является даже личностыо въ нашемъ смыслѣ. Личность опредѣляется умопостигаемымъ характеромъ и тѣмъ, что она противополагается объекту, какъ микрокосмъ макрокосму. Въ позитивизмѣ нѣтъ даже темы объ утвержденіи личности: индивидуумъ лишь звено въ міровой механической эволюціи.
   Съ другой стороны проблема свободы не разрѣшается и православной догматикой, которую защищаетъ христіанскій соціализмъ. Утверждая свободу воли въ противоположность тѣмъ, кто исповѣдуетъ механическое міропониманіе, защитники христіанской догматики утверждаютъ въ то же время систему обязательныхъ нормъ, объективно извнѣ данныхъ автори-
  
   - 23 -
  
   тетомъ божественнаго откровенія. Личность должна имъ подчиняться и даже въ идеалѣ, въ преображенномъ мірѣ, предполагается теократически-іерархическій строй.
   Нео-христіанская точка зрѣнія, болѣе свободная въ отношеніи православной догматики, тѣмъ не менѣе не отрицаетъ объективности религіозныхъ нормъ и также харатеризуетъ свой идеалъ, какъ теократію. Одинъ изъ представителей утого направленія пишетъ: "Адогматизмъ, не разрѣшающій намъ двигаться, открывать и утверждать, возстающій противъ всякаго прозрѣнія смысла вещей, противъ всякаго творческаго "да", всегда догматиченъ, всегда застоенъ". Это торопливое возраженіе основано на глубокомъ недоразумѣніи, также какъ и возраженіе другихъ представителей той же богословской школы, которые навязываютъ намъ странныя идеи, предполагая, что мы ведемъ къ какой-то слѣпой и хаотической жизни и предлагаемъ разрушеніе ради разрушенія, анархію для анархіи.
   Мы вовсе не отрицаемъ, что въ планѣ мистическомъ жизнь возможна только на началахъ гармоніи, т. е. въ нормахъ, но мы отвергаемъ предположеніе нео-христіанъ, что возможно теперь, въ раціональныхъ формулахъ, опредѣлить природу мистическихъ нормъ и -- что самое главное -- мы думаемъ, что нормы мистическаго порядка тѣмъ и отличаются отъ нормъ эмпирическаго міра, что они созидаются нами самими, свободно. Жить въ Богѣ -- это значитъ жить въ свободѣ, т. е. н? подчиняясь никакимъ нормамъ, а творя ихъ, осуществляя ихъ въ себѣ.
   Но жить въ Богѣ -- это значитъ жить не только въ свободѣ, но и въ любви, въ Эросѣ. Вотъ эта наша вѣра, основанная на изначальномъ волевомъ опытѣ, и опредѣляетъ нашу идею утвержденія личности, Она

24

   же и раскрываетъ для насъ ту истину, что мистическія нормы, т. е. Логосъ, находятъ себѣ аналогію въ нашей эмпирической личности не въ сферѣ нашего разума, какъ думаютъ нео-христіане, а въ сферѣ нашей воли, и только воли.
   Наша личность утверждаетъ себя въ свободѣ; отсюда наше революціонное и анархическое отношеніе ко всякимъ внѣшнимъ нормамъ, которыя намъ навязываетъ эмпирическій міръ и въ частности механическая общественность.
   Наша личность утверждаетъ себя не только въ свободѣ, но и въ любви: отсюда -- наше созиданіе религіозной общественности, созиданіе свободнаго и любовнаго союза. Въ этомъ союзѣ нѣтъ теократіи, потому что идея власти несовмѣстима съ идеей Бога, но въ этомъ союзѣ есть богъ, т. е. Эросъ. Не клятвы, а свободная воля соединяетъ людей. "Въ любви нѣтъ клятвы, -- говоритъ эллинская мудрость. -- Влюбленные единственные клятвопреступники, которыхъ боги не наказываютъ". А въ посланіи ап. Іоанна мы читаемъ: "Въ любви нѣтъ страха, но совершенная любовь изгоняетъ страхъ, потому что въ страхѣ есть мученіе. Боящійся не совершенъ въ любви". (IV г., ст. 18).
   И такъ, подведемъ итоги всему сказанному. Личность утверждаетъ себя волей. Проявляясь въ эмпирическомъ мірѣ, личность встрѣчается съ антиноміей свободы и необходимости. Преодолѣніе необходимости возможно лишь чрезъ любовь, ибо Эросъ всегда чудотворецъ, всегда посредникъ между богами и людьми.
   Стоя на почвѣ мистическаго реализма, мы утверждаемъ себя не только метафизически, но и мистически; личность пребываетъ въ лонѣ абсолютнаго начала, но и
  
   - 25 -
  
   само абсолютное начало имманентно утверждаетъ свое бытіе въ личности, ибо личность становящійся абсолютъ. Личность стремится къ единству, но это единство не элементарно, а абсолютно: слѣдовательно, оно заключаетъ всю сложность и полноту бытія.
   Личность утверждаетъ себя не въ уединенномъ индивидуализмѣ, а въ томъ послѣднемъ и совершенномъ индивидуализмѣ, который ищетъ себѣ выраженія въ общественности. Общественность ведетъ личность къ утвержденію только въ томъ случаѣ, если она построена на началахъ свободнаго анархическаго союза въ любви. Общественность, построенная на началахъ права и принужденія, не утверждаетъ, аубиваетъ личность. Отсюда наше непримиримое и революціонное отношеніе ко всякой государственности и къ институту собственности.
   Мы не ставимъ себѣ никакихъ ограниченій и не признаемъ никакого авторитета. Такъ и моральное начало не уводитъ насъ въ сторону "непротивленія злу насиліемъ". Поэтому наше отношеніе къ историческому процессу всегда активно.
   Въ каждый моментъ исторіи мы опираемся на ту группу, которая не развращена политическимъ строительствомъ и революціонна по преимуществу. Мы тамъ -- гдѣ революція. Но мы не только разрушаемъ, но и созидаемъ, -- но созиданіе наше всецѣло чуждо началу механическому. Наше творчество -- творчество любви.
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru