Аннотация: Un cœur de femme. Текст издания: журнал "Сѣверный Вѣстникъ", NoNo 6-12, 1890.
ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ.
Романъ Поля Бурже.
I. Несчастный случай.
Въ свѣтлый, безоблачный, мартовскій день 1881 года, около трехъ часовъ пополудни, одна изъ двадцати самыхъ хорошенькихъ женщинъ Парижа, какъ обыкновенно выражаются газетные хроникеры, графиня Кандаль сдѣлалась жертвой случая, непріятнаго и площадного, но опаснаго. На углу Антенской улицы и Елисейскихъ Полей, лошадь, запряженная въ ея модную маленькую карету, испугалась чего-то, бросилась въ сторону и упала на мостовую, сломавъ лѣвую оглоблю. Графиня отдѣлалась минутнымъ испугомъ и нервнымъ потрясеніемъ; но благодаря этому несчастному случаю, весь день ея былъ испорченъ, а она хотѣла въ этотъ день исполнить многое, судя по длинному списку визитовъ и покупокъ, на бѣлой дощечкѣ въ кожаной рамкѣ, которая висѣла между двумя передними окнами кареты, вмѣстѣ съ часами и портфелемъ для визитныхъ карточекъ. Поэтому хорошенькое лицо молодой женщины, съ тонкими чертами, правильнымъ профилемъ и блестящими голубыми глазами, ясно выражало неудовольствіе, близкое къ гнѣву. Она быстро открыла дверцу и вышла изъ кареты; при видѣ собравшейся вокругъ толпы, она совершенно вышла изъ себя и, не смотря на свою обычную доброту, даже снисходительность къ слугамъ, сказала лакею:
-- Франсуа, какъ только поднимутъ лошадь, оставьте неловкаго кучера справляться какъ онъ знаетъ и пойдите въ клубъ Королевской улицы. Мнѣ надо карету черезъ полчаса; вы пріѣдете за мною къ маркизѣ Тильеръ.
И выбравшись изъ толпы, она пошла скорыми шагами въ тонкихъ ботинкахъ, вовсе не сдѣланныхъ для ходьбы, по направленію къ улицѣ Матиньонъ, гдѣ жила ея подруга, имя которой она назвала бѣдному Франсуа, еще не оправившемуся отъ страха и проборматавшему сквозь зубы: "слушаюсь, ваше сіятельство".
-- Какъ досадно, что это именно случилось въ такой день, когда у меня столько дѣлъ, думала графиня по дорогѣ: только-бы мнѣ застать Жюльетту... Впрочемъ, если ея нѣтъ дома, то я дождусь ее. Мы не видались уже цѣлую недѣлю. Въ Парижѣ ни на что не хватаетъ времени.
Размышляя такимъ образомъ и высоко держа свою хорошенькую головку въ прелестной мягкой, шелковой шляпкѣ малиноваго цвѣта, она шла по улицамъ и всѣ прохожіе невольно засматривались на красавицу, съ золотистыми бѣлокурыми волосами и въ длинномъ сѣромъ пальто, обхватывавшемъ ея стройную талію. Всѣ бросали на нее тѣ знаменательные взгляды, которые ясно говорятъ женщинѣ въ молодости о торжествѣ ея красоты, а въ старости о томъ, что пѣснь ея спѣта. Если красавица отличается, какъ графиня Кандаль, тономъ истинной аристократки, который нельзя поддѣлать даже въ наше время всевозможныхъ поддѣлокъ, то встрѣчающійся съ нею мужчина разъигрываетъ цѣлую комедію. Онъ проходитъ, будто не замѣтивъ ее, но потомъ оборачивается два-три раза, пристально слѣдя за нею. Пусть физіологи объяснятъ эту загадку! Что касается до Габріеллы Кандаль, то ей не надо-бы оборачиваться для убѣжденія въ томъ, что она производила эффектъ, и пусть моралисты объяснятъ, почему женщина, хотя-бы носящая одно изъ великихъ историческихъ именъ Франціи, всегда довольна впечатлѣніемъ, производимымъ ея красотой даже на уродовъ и калѣкъ.
Однако Габріелла не пользовалась репутаціей кокетки, и къ тому-же столько причинъ побуждали ее быть не въ духѣ: она только что избавилась отъ серьезной опасности, ей придется долго не пользоваться новой, нарочно заказанной въ Лондонѣ по ея указаніямъ каретой и лучшая лошадь на конюшнѣ ея мужа погибла безвозвратно. Но все-таки остановившись передъ домомъ въ улицѣ Матиньонъ, прелестная святая, какъ ее справедливо называла г-жа Тильеръ, не обнаруживала ни въ одной чертѣ своего лица прежняго неудовольствія. Въ продолженіи пяти минутъ она ощущала радостное сознаніе своей красоты, благодаря восторженнымъ взглядамъ, брошеннымъ на нее прохожими, а святыя тѣмъ болѣе наслаждаются этимъ чисто женскимъ удовольствіемъ, что они рѣдко позволяютъ себѣ быть женщинами. Она даже совсѣмъ повеселѣла, взойдя въ стеклянный подъѣздъ, въ углу небольшого двора, хотя можетъ быть ее обрадовали слова привратника, что г-жа Тильеръ дома. Возможность немедленно разсказать другу всѣ подробности приключившагося случая значительно примиряетъ съ нимъ, и потому, входя въ квартиру маркизы Тильеръ, графиня думала съ улыбкой:
-- Я увѣрена, что мой другъ испугается еще болѣе, чѣмъ я.
Хотя прошло только девять лѣтъ со времени событій, прологомъ которыхъ былъ несчастный случай съ каретой графини Кандаль, многіе-ли въ Парижѣ, даже въ свѣтскихъ кружкахъ, помнятъ прелестную, таинственную женщину, которую графиня не называла иначе, какъ мой другъ? На этомъ основаніи не излишне для большей ясности настоящаго разсказа набросить хоть въ двухъ словахъ портретъ этой исчезнувшей красавицы, которая даже тогда была незнакомкой для многихъ друзей ея друга. Маркиза Тильеръ принадлежала къ разряду тѣхъ свѣтскихъ женщинъ, скромныхъ и застѣнчивыхъ, которыя живутъ въ одно и то же время въ свѣтѣ и внѣ его, обнаруживая столько-же дипломатическихъ способностей, чтобъ стушеваться, сколько ихъ соперницы выказываютъ, чтобъ блестѣть и плѣнять. Даже ея жилище, порогъ котораго теперь переступила аристократическая фигура графини Кандаль, служило олицетвореніемъ характера и любви къ полу-уединенію ея друга. Атмосфера одиночества окружала этотъ флигель, отдѣленный отъ главнаго дома дворомъ, а отъ сосѣдней улицы Цирка длиннымъ рядомъ садовъ. Но и самая улица Матиньонъ съ безконечной каменной стѣной по одной сторонѣ и старинными домами, не измѣнившимися съ прошедшаго столѣтія съ другой -- представляется какимъ-то анахронизмомъ среди современнаго живого квартала; въ ней царствуетъ странная провинціальная тишина благодаря тому, что всѣ предпочитаютъ проѣзжать изъ Елисейскихъ Полей въ предмѣстье Сентъ-Онорэ по Антенской улицѣ. Даже маленькая лѣстница, изолированная въ стеклянномъ подъѣздѣ, имѣла оригинальную физіономію. Ея пять ступеней, покрытыхъ полинялымъ ковромъ, вели къ полустеклянной двери съ красными портьерами. Это было нѣчто среднее между обыкновенной квартирой и барскимъ домомъ особнякомъ. Маркиза Тильеръ и ея мать г-жа Нансэ занимали только два нижніе этажа большого четырехъ-этажнаго дома, но онѣ устроили эту наружную лѣстницу со стекляннымъ подъѣздомъ, чтобы избавиться отъ находившейся подлѣ общей лѣстницы. Не преувеличивая значенія подобныхъ мелочей, можно смѣло сказать, что жилище маркизы Тильеръ, нѣсколько меланхоличное и находившееся въ уединенной улицѣ, ясно выражало ея желаніе имѣть свой собственный очагъ и нѣкоторый страхъ свѣтскихъ успѣховъ. Кромѣ того, еслибъ маркиза непреднамѣренно стушевывалась, то какъ могла-бы она разрѣшить невѣроятную задачу остаться вдовой въ двадцать лѣтъ и провести десять лѣтъ своего вдовства въ Парижѣ свободной, богатой, прелестной, но почти никому неизвѣстной?
Если поэтому было естественно, что равнодушные люди забыли эту женщину, ни мало не походившую на модныхъ дамъ конца нашего столѣтія, то напротивъ, ея немногіе друзья всегда пламенно ею интересовались и время не измѣнило ихъ фанатической преданности маркизѣ. На удивленные вопросы о томъ, почему эта хорошенькая женщина теряла свои молодые года въ скучномъ одиночествѣ, ея друзья отвѣчали всегда одной и той-же фразой: "Она такъ много выстрадала". Трагическая исторія вдовства Жюльетты вполнѣ оправдывала это объясненіе ея характера. Ея мужъ маркизъ Рожэ де Тильеръ, одинъ изъ самыхъ блестящихъ офицеровъ главнаго штаба, былъ убитъ въ Іюлѣ 1870 года подлѣ генерала Дуэ однимъ изъ первыхъ нѣмецкихъ ядеръ въ несчастную войну. Извѣстіе объ этой катастрофѣ дошло неожиданно до маркизы, находившейся тогда въ восьмомъ мѣсяцѣ беременности, и послѣ ужаснаго кризиса, она преждевременно родила ребенка, который жилъ только три недѣли.
Конечно этого было достаточно, чтобы разбить всю жизнь молодой женщины; но какъ ни страшны бываютъ поражающія насъ событія, но они ничего не создаютъ въ насъ, а только развиваютъ или умаляютъ врожденныя въ насъ способности. Даже счастливая и надѣленная всѣми благами жизни, маркиза Тильеръ была-бы всегда существомъ, любящимъ стушевываться и склоннымъ къ узкой жизни домашняго очага, даже къ одинокому заточенію. Когда это стремленіе жить въ сторонѣ отъ свѣта не искусственное, то оно подразумѣваетъ сердечную утонченность, доходящую до болѣзненности въ женщинахъ, такихъ аристократичныхъ и богатыхъ, какъ Жюльетта, которая вмѣстѣ съ матерью имѣла до 120,000 франковъ годового дохода. Эти женщины вѣроятно чувствуютъ съ первыхъ своихъ шаговъ въ свѣтскомъ водоворотѣ, на сколько модная жизнь заключаетъ въ себѣ лжи, банальностей и скрытой грубости. Онѣ тотчасъ инстинктивно сознаютъ себя оскорбленными и уходятъ въ свое внутреннее я; онѣ размышляютъ, становятся все болѣе и болѣе утонченными и путемъ реакціи дѣлаются настоящими артистами внутренней жизни. Для нихъ необходимо, чтобы все въ ихъ существованіи -- отъ мебели и туалета, до дружбы и любви, было-бы утонченнымъ, рѣдкимъ, особеннымъ, индивидуальнымъ. Онѣ стараются не слѣдовать модѣ, а если и подчиняются ей, то всегда видоизмѣняютъ ее. Онѣ живутъ большей частью дома и устраиваютъ свою домашнюю жизнь такъ, чтобы дозволеніе проникнуть въ нее считалось великой милостью. Какъ онѣ достигаютъ этого? Это ихъ тайна. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, онѣ умѣютъ поставить себя такъ, что всѣ желаютъ ихъ появленія въ своихъ гостиныхъ и считаютъ также великой милостью, когда онѣ удостоиваютъ своимъ посѣщеніемъ. Конечно, подобная политика не безъ опасностей: во первыхъ, примѣняющія ее женщины могутъ придавать себѣ чрезмѣрную важность, а во вторыхъ, слишкомъ много думая о своихъ чувствахъ, онѣ склонны развить въ своемъ сердцѣ искусственныя, патологическія усложненія. Но интимныя отношенія съ подобными женщинами безконечно отрадны. Прежде всего быть ихъ другомъ очень лестно, такъ какъ онѣ чрезвычайно разборчивы, а потомъ онѣ окружаютъ своихъ друзей самымъ тонкимъ вниманіемъ и балуютъ ихъ, какъ дѣтей. Зная до тонкости характеръ всѣхъ окружающихъ, онѣ не подвергаютъ ихъ ни малѣйшему непріятному чувству. Для всякаго, кто жилъ въ атмосферѣ ихъ привязанности, онѣ становятся необходимыми и незамѣнимыми, а исчезая, онѣ оставляютъ за собою неизгладимую память, хотя и не во многихъ сердцахъ.
Такъ было и съ Жюльеттой. Если вы и теперь, встрѣтясь съ преданными завсегдатаями маленькой гостиной улицы Матиньонъ: живописцемъ Феликсомъ Миро, генераломъ Жардъ, отставнымъ дипломатомъ Авансономъ и бывшимъ префектомъ Людовикомъ Акраномъ, разскажете имъ какой-нибудь свѣтскій анекдотъ, возбуждающій интересные комментаріи, то они непремѣнно воскликнутъ:
-- Если бы вы знали маркизу Тильеръ...
-- Конечно, маркиза Тильеръ...
-- Я зналъ только одну маркизу Тильеръ...
Но не старайтесь вывѣдать отъ нихъ нѣчто большее; они научились отъ своего исчезнувшаго друга деликатной сдержанности и быстро перейдутъ къ обычнымъ предметамъ своихъ разговоровъ. Миро станетъ говорить о своей послѣдней картинѣ, Жардъ о своемъ новомъ проектѣ общаго вооруженія, Авансонъ о своемъ секретномъ посольствѣ въ Италію послѣ Садовы, а Людовикъ Акранъ о ночлежныхъ пріютахъ, въ учрежденіи которыхъ онъ принималъ дѣятельное участіе. Къ тому же живописецъ съ его слишкомъ конкретной и цвѣтистой рѣчью, генералъ съ его техническими выраженіями, дипломатъ съ его деликатными формулами и бывшій администраторъ съ его рутинной сухостью не въ состояніи объяснить вамъ то невыразимое нѣчто, называемое женскими чарами и которымъ обладала въ высшей степени маркиза Тильеръ. Только женщина, искренно любившая свою подругу, а это иногда встрѣчается, можетъ вполголоса и въ минуту нѣжной откровенности повѣдать вамъ всю таинственную прелесть, всю магическую грацію, заключающуюся въ неподлежащемъ строгому опредѣленію словѣ -- женскія чары. Воспроизвести образъ маркизы Тильеръ во всемъ ея плѣнительномъ очарованіи можетъ только одна графиня Кандаль, но притомъ въ такую минуту, когда она захочетъ говорить о своемъ другѣ, что бываетъ очень рѣдко, такъ какъ бѣдная святая не можетъ вспоминать о Жюльеттѣ безъ укора совѣсти. Человѣку съ утонченной совѣстью очень легко считать себя причиной несчастья, случайнымъ поводомъ котораго онъ былъ, и потому часто, мысленно воскрешая передъ собою свое посѣщеніе улицы Матиньонъ въ свѣтлый, безоблачный мартовскій день, она думала съ упрекомъ:
-- Ахъ, если бы я не говорила съ ней въ этотъ день! Если бы я не пошла тогда въ улицу Матиньонъ!
Какъ ни называй -- случайностью или судьбой неожиданную игру обстоятельствъ, но счастье или несчастье человѣческаго существа зависитъ иногда отъ неловкости кучера, паденья лошади, поломки оглобли и послѣдовавшаго затѣмъ разговора двухъ подругъ. Какъ бы то ни было, эти мысли не входили въ голову графини Кандаль, и она не ощущала никакого грустнаго предчувствія въ ту минуту, какъ она входила въ маленькую гостиную, гдѣ по обыкновенію находилась Жюльетта. Она сидѣла за маленькимъ письменнымъ столомъ въ амбразурѣ большого окна, выходившаго въ садъ, гдѣ на черныхъ вѣтвяхъ деревьевъ уже виднѣлись почки и зеленая трава мѣстами пробивалась сквозь бурую землю. Увидавъ графиню, она бросила перо, быстро вскочила и обняла ее съ восклицаніями радостнаго удивленія.
-- Посмотри, сказала она: я уже одѣта, я жду кареты, чтобы ѣхать къ тебѣ.
-- И ты меня не застала бы, отвѣчала графиня: со мною случилось несчастье и ты едва не потеряла своего друга.
-- Какой вздоръ!
-- Нѣтъ, я только что избѣгла большой опасности.
-- Ты меня пугаешь...
И Габріелла начала разсказывать, конечно съ прикрасами, какъ всѣ женщины, о приключившемся съ нею несчастномъ случаѣ, а Жюльетта слушала ее въ сочувственномъ волненіи. Окружающая ихъ обстановка представляла самое подходящее гнѣздышко для интимной бесѣды двухъ соединенныхъ искренней любовью подругъ. Въ этой комнатѣ, освѣщенной мартовскими солнечными лучами и веселымъ мерцаніемъ огня въ каминѣ, тщетно было бы искать разношерстной коллекціи всевозможныхъ бездѣлушекъ и обрывковъ старинныхъ матерій, которыми теперь парижанки украшаютъ свои жилища. По остроумной аристократической фантазіи, маркиза просто перенесла въ улицу Матиньонъ всю омеблировку одного изъ будуаровъ замка Нансэ, такъ что эта маленькая гостиная до мельчайшихъ подробностей обнаруживала художественные вкусы эпохи Людовика XVI, когда прадѣдъ маркизы Шарль де-Нансэ, покровитель Ривароля, реставрировалъ свой родовой замокъ. Блѣдные, бѣловатые тоны рѣзной мебели и голубоватый оттѣнокъ старинныхъ матерій гармонировали съ висѣвшими на стѣнахъ древними портретами въ поблекшихъ золоченыхъ рамкахъ. Понимала-ли инстинктивно Жюльетта, что эта обстановка прошлаго столѣтія составляла прекрасный фонъ для своеобразнаго характера ея красоты, или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ съ пудрой на ея бѣлокурыхъ волосахъ, мушкой надъ ея тонкимъ ртомъ, румянами на ея розовыхъ щекахъ, въ туфляхъ съ высокими каблуками на ея маленькихъ ножкахъ и въ платьѣ à la Marie Antoinette, рельефно выставлявшемъ ея тонкую талію, она казалась бы современницей знаменитой маркизы Лауры Нансэ, портретъ которой висѣлъ надъ каминомъ подлѣ портрета маркиза Шарля. И даже безъ мушки, пудры и румянъ она очень походила на прабабку, которая была такъ недостойно вознаграждена за свою романическую любовь отвратительной страницей мемуаровъ Тилли.
Какъ въ Жюльеттѣ, такъ и въ ея хорошенькой прабабкѣ дѣтская граціозная прелесть хрупкой саксонской куколки стушевывалась глубокимъ выраженіемъ глазъ и грустной улыбкой. Тонкая игра физіономіи превращала жеманную игривость маркизы прошедшаго столѣтія въ чарующую мечтательность ея правнучки. Въ минуты сильнаго волненія, не смотря на всѣ усилія скрыть его, прекрасные темно-голубые глаза Жюльетты казались почти черными и обнаруживали въ ней болѣзненную нервность, умѣряемую твердой волей. Ея лицо, дышавшее благородствомъ расы и сдержанной страстью, представляло странный контрастъ съ лицомъ графини Кандаль, столь же утонченно аристократичнымъ, но обнаруживавшимъ энергію и жизнерадостность. Графиня и теперь, какъ бы гипнотизированная своимъ культомъ къ страшному маршалу Кандалю, другу и сопернику Манлюка въ жестокостяхъ, была бы во время религіозныхъ войнъ одной изъ тѣхъ грубыхъ амазонокъ, безчувственные подвиги которыхъ разсказываетъ Летуаль, а въ эпоху Вандеи неустрашимой шуанкой, храброй изъ храбрыхъ. Напротивъ, маркиза Тильеръ, дышавшая мягкой нѣжностью, напоминала героинь иного типа, именно трогательную полную любви фигуру знаменитой Лавальеръ. Первая казалась портретомъ Ванъ-Дика, вышедшимъ изъ старой рамы въ силу атавизма, а вторая старинной миніатюрой, оживленной волшебнымъ жезломъ. Но если внѣшнимъ аналогіямъ вполнѣ соотвѣтствовали нравственныя и въ глубинѣ сердца одной скрывались смѣлыя геройскія стремленія, а другая была способна на самую пламенную страсть, то ихъ разговоръ у камина не могъ бы обнаружить ничего подобнаго самому внимательному наблюдателю. Какъ только исчерпанъ былъ интересъ несчастнаго случая съ каретой, Ванъ-Дикъ, одѣтый Вортомъ, и старинная миніатюра въ костюмѣ Дусэ принялись разсказывать другъ другу все, что онѣ дѣлали на прошедшей недѣлѣ; это была просто свѣтская болтовня о тряпкахъ, визитахъ и вечерахъ.
-- Когда же ты пріѣдешь ко мнѣ обѣдать, чтобы мы могли въ сласть наговориться, спросила наконецъ графиня -- хочешь завтра?
-- Нѣтъ. У меня обѣдаетъ моя двоюродная сестра Нансэ. Хочешь, послѣ завтра, въ четвергъ.
-- Послѣ завтра я не дома, я обѣдаю у сестры Арколь. Хочешь въ пятницу?
-- Кажется нарочно судьба насъ не сводитъ, отвѣчала со смѣхомъ маркиза: я обѣдаю въ пятницу у Авансоновъ. Повѣришь-ли ты, что я должна мирить своего поклонника съ его женой. Но г-жа Авансонъ ложится очень рано, это день твоего абонемента въ оперѣ, и если у тебя не будетъ никого...
-- Никого. Это отлично и я заѣду за тобою къ Авансонамъ. Но пятница -- это очень далеко. Знаешь, что, пріѣзжай ко мнѣ обѣдать сегодня.
-- Но, посмотри, я только что писала записку Миро. Онъ уже давно просится обѣдать, а я сегодня одна съ матерью...
-- Не посылай письма, вотъ и все. И къ тому же ты мнѣ сдѣлаешь большое одолженіе. Сегодняшній обѣдъ для меня страшная каторга. Будутъ все охотники; ты ихъ знаешь: Прони, Артель, Мозэ... и еще одинъ человѣкъ, съ которымъ ты можетъ быть не захочешь встрѣтиться. Ты, какъ говорятъ англичане, страшно particular.
-- И какъ французы говорятъ prude или chipie, сказала смѣясь Жюльетта: и все это потому, что я не хочу бывать у тебя, когда у тебя народъ. А кто же этотъ таинственный незнакомецъ, съ которымъ я не желала бы встрѣтиться?
-- Это ни мало не таинственный незнакомецъ, а просто Реймонъ Казаль.
-- Герой исторіи съ г-жой Корсье? спросила Жюльетта и при утвердительномъ знакѣ друга продолжала съ иронической улыбкой: Конечно строгій Пойанъ не одобритъ моего знакомства съ нимъ и непремѣнно замѣтитъ: "Зачѣмъ графиня Кандаль принимаетъ такихъ людей".
По всей вѣроятности графиня не очень долюбливала человѣка, о которомъ саркастически отзывалась маркиза, и ея глаза засверкали злобнымъ удовольствіемъ.
-- Во-первыхъ, сказала она, поощряемая насмѣшкой своего друга:-- ты скажешь ему, что Казаль не мой другъ, а другъ моего мужа, а во-вторыхъ, для тебя и твоего Пойана Казаль ни что иное, какъ развратникъ, посѣщающій женщинъ только для того, чтобы ихъ губить, фатъ, скомпрометировавшій г-жу Гаквиль, г-жу Эторель, г-жу Корсье и тысячу другихъ; игрокъ, охотникъ, пьяница и т. д. Вотъ твой Казаль и Казаль твоего Пойана.
-- Мой Казаль, перебила ее Жюльетта: но я его вовсе не знаю, а что касается до моего Пойана, то я не могу отвѣчать за антипатіи моихъ друзей.
-- Да, да; онъ твой Пойанъ и если бы онъ былъ вдовецъ, а не мужъ кутящей во Флоренціи жены, то я увѣрена, что ты вышла бы за него замужъ. По крайней мѣрѣ, онъ конечно объ этомъ мечтаетъ и зорко караулитъ тебя какъ невѣсту.
-- Во первыхъ, я не думаю, чтобы онъ питалъ такіе черные замыслы, отвѣчала Жюльетта, смѣясь еще болѣе: а во вторыхъ, я право не знаю, что ему отвѣчу, если онъ сдѣлаетъ мнѣ предложеніе. Наконецъ, тридцатилѣтняя невѣста можетъ рискнуть подвергнуться опаснымъ чарамъ фата, кутилы, игрока и пьяницы, какъ ты сама обрисовала своего пріятеля.
-- Ты не дала мнѣ сказать, что Казаль также мало походитъ на его легендарный портретъ, какъ нашъ бѣдный императоръ на Наполеона III въ "Châtiments" Виктора Гюго. Его называютъ фатомъ, но развѣ онъ виноватъ, что попалъ на три или четыре дуры, которыя намозолили всѣмъ глава своей связью съ нимъ. Я считаю себя строго честной женщиной и могу завѣрить, что никогда онъ не сказалъ мнѣ ни одного неприличнаго слова. А какъ онъ уменъ и какъ интересно разговариваетъ! Сколько онъ путешествовалъ! Онъ бывалъ вездѣ: на Востокѣ, въ Индіи, Китаѣ и Японіи. Его упрекаютъ въ томъ, что онъ игрокъ и охотникъ до лошадей, но дѣло въ томъ, что онъ богаче другихъ и потерялъ болѣе денегъ на скачкахъ и на зеленомъ столѣ. Можетъ быть онъ любитъ фехтованіе и пьетъ безъ мѣры, но я никогда не слыхала, чтобы онъ кого-нибудь убилъ и не видала его никогда пьянымъ. Если ты хочешь знать всю правду о немъ, то это просто балованный ребенокъ, для котораго вся жизнь была безконечнымъ праздникомъ, но онъ сохранилъ тьму прекрасныхъ качествъ. Къ тому же онъ такой красавецъ. Вѣдь ты его видала?
-- Мнѣ однажды показали его въ оперѣ. Онъ, неправда-ли, высокаго роста, съ черными волосами и свѣтлой бородой?
-- Ты значитъ его видѣла уже очень давно. У него теперь нѣтъ бороды, а только одни усы. Но какъ странно, что вы незнакомы. Вы конечно встрѣчались въ свѣтѣ сотни разъ.
-- Я такъ мало выѣзжаю и съ моей близорукостью никого не узнаю.
-- Ну, что же, ты будешь сегодня у меня обѣдать, чтобы познакомиться съ красавцемъ Казалемъ? Да или нѣтъ?
-- Да. Но какъ ты говоришь о немъ, какъ ты восторгаешься имъ! Если бы я не знала тебя...
-- То подумала бы, что я влюблена въ него, не правда-ли? Что же дѣлать, у меня въ жилахъ воинственная кровь и я не могу выносить несправедливостей. Но пожалуйста не выдавай меня твоему Пойану.
-- Опять мой Пойанъ, сказала Жюльетта, пожимая плечами.
-- Да, да. Когда его нѣтъ, то все идетъ прекрасно, но какъ только онъ поговоритъ съ тобою, то ты тотчасъ подпадаешь подъ его вліяніе. Но кто-то идетъ. Вѣроятно пріѣхала моя карета.
Дѣйствительно лакей доложилъ, что пріѣхала карета и подруги начали прощаться; посыпались поцѣлуи и восклицанія: "Ты только что пріѣхала!" "Мнѣ пора!" "Посиди еще!" "Нѣтъ, до свиданія, сегодня вечеромъ."
Оставшись одна, Жюльетта вернулась къ своему письменному столу и, разорвавъ начатую записку къ Миро, принялась писать другую. Но повидимому, это дѣло было не легкое, и она долго вертѣла въ своихъ пальцахъ золотое перо, прежде чѣмъ набросала слѣдующія строки:
"Другъ мой, не пріѣзжайте сегодня прежде одиннадцати часовъ. Габріелла только что была здѣсь и пригласила меня обѣдать сегодня. Я не видала ее уже десять дней и не могла отказаться. Уѣхать раньше послѣ обѣда было бы не любезно. Не сердитесь на меня за то, что я окладываю на два часа удовольствіе слышать вашъ разсказъ о томъ, что происходило въ палатѣ, и при свиданіи не смотрите на меня разочарованными глазами, въ которыхъ я всегда читаю упрекъ за то, что вы называете совершенно несправедливо моими свѣтскими наклонностями. Вы хорошо знаете, что свѣтъ безъ васъ для меня не существуетъ и что я сердечно желала бы имѣть право сказать всѣмъ, какъ тебя любитъ твой другъ
Жюльетта."
Она вложила эту записку въ конвертъ и написала на немъ имя парламентскаго оратора правой стороны, очень извѣстнаго въ то время и игравшаго видную роль въ версальскомъ собраніи. Это былъ никто иной, какъ Генри Пойанъ, и такимъ образомъ оказывается, что самые близкіе друзья не вполнѣ откровенны другъ съ другомъ. Если графиня Кандаль и подозрѣвала чувства Пойана къ маркизѣ, то она далека была отъ мысли, что эти чувства были взаимныя и что они находились въ связи. Строго честныя женщины, а Габріелла была одна изъ нихъ, часто обнаруживаютъ подобную наивность, доказывающую ихъ прямоту. Но какъ много еще другого можно было прочитать между строчками этой записки. Если бы Жильетта внимательно перечла ее, вмѣсто того, чтобы немедленно запечатать, то поняла бы, что кокетливыя фразы, неожиданное ты и нѣжная ласка послѣднихъ словъ служили какъ бы вознагражденіемъ за измѣну. Конечно измѣна была небольшая, но все-таки нельзя иначе назвать поступка Жюльетты, которая отсрачивала на два часа свое свиданіе съ любящимъ ее человѣкомъ для того, чтобы обѣдать съ ненавистнымъ ему франтомъ. Она скрыла отъ Габріеллы, что Пойанъ нѣсколько разъ отзывался очень рѣзко о Казалѣ, особенно по поводу его отношеній къ г-жѣ Корсье, мужа которой онъ зналъ. Если бы она вторично перечла свою записку, то быть можетъ хорошенькая вдова спросила бы себя, почему, помѣнявшись съ Пойаномъ тайнымъ обѣщаніемъ повѣнчаться при первой возможности, она почувствовала, слушая Габріеллу, какое то странное любопытство относительно Казаля, столь антипатичнаго ея будущему мужу. Она можетъ быть пришла бы тогда къ заключенію, что Пойанъ началъ надоѣдать ей, а отъ этого чувства до смертельной скуки такъ же близко, какъ отъ любопытства до кокетства. Но мы не можемъ распутать сѣти тѣхъ тысячъ нитей, которыя связываютъ наши мысли съ фразами нашихъ писемъ къ лицамъ, дорогимъ нашему сердцу. Тайный смыслъ подобныхъ писемъ также скрытъ отъ насъ, какъ смыслъ трагическихъ событій, въ которыхъ мы играемъ невольную роль, и Жюльетта столь же мало подозрѣвала истинное значеніе ея записки, сколько графиня Кандаль то роковое послѣдствіе, которое ея приглашеніе на обѣдъ могло имѣть для ея лучшаго друга.
II. Незнакомецъ.
Маркиза Тильеръ въ тѣ дни, когда она не обѣдала дома, имѣла привычку одѣться заранѣе и присутствовать при обѣдѣ своей матери. Старуха Нансэ сохранила отъ своего тридцатилѣтняго пребыванія въ провинціи обычай садиться за столъ ровно въ три четверти седьмого. Столовая второго этажа, въ которой не могло помѣститься болѣе десяти человѣкъ, была общая для матери и дочери. Маркиза Нансэ любила Жюльетту ради нея, а не ради себя, какъ большинство матерей, и устроила ихъ общую жизнь такъ, что онѣ жили вмѣстѣ, но не мѣшали другъ другу. Она имѣла свой собственный этажъ, свою гостиную и свою прислугу; она вставала въ шесть часовъ утра, ложилась въ девять и никогда не спускалась въ нижній этажъ. Она хотѣла, чтобы Жюльетта была въ одно и то же время свободна и пользовалась ея покровительствомъ. Она простирала свое самопожертвованіе до того, что упрекала себя въ дозволеніи дочери присутствовать при ея обѣдѣ, когда та не оставалась дома, но соглашалась на это баловство, подозрѣвая, что иначе Жюльетта совершенно перестанетъ выѣзжать въ свѣтъ. Къ тому же для нея было такимъ счастьемъ видѣть дочь во всемъ блескѣ ея красоты.
Вообще эти минуты доставляли имъ обѣимъ большое удовольствіе и рѣдко ихъ интимную бесѣду нарушало третье лице. Въ первыя времена ухаживанія Пойана за Жюльеттой онъ постоянно изобрѣталъ предлоги, чтобы насладиться прелестной картиной молодой женщины въ блестящемъ туалетѣ, услуживавшей матери въ траурномъ платьѣ. Но съ тѣхъ поръ, какъ его отношенія къ маркизѣ измѣнились, ему было какъ-то стыдно встрѣчать взгляды ея матери. Этотъ хладнокровный, смѣлый парламентскій боецъ боялся пристальныхъ взглядовъ полуглухой старухи. Хотя ей было не болѣе шестидесяти лѣтъ, но ей можно было дать семьдесятъ, такъ глубоко повліяли на нее несчастья, какъ ея собственныя, такъ и ея дочери. Она потеряла мужа и трехъ сыновей въ тотъ самый годъ, когда овдовѣла Жюльетта. Она мысленно всегда жила съ своими дорогими покойниками, и ея лицо радостно улыбалось только въ тѣ минуты, когда она видѣла свое единственное оставшееся дѣтище.
Въ тотъ вечеръ, когда Жюльетта должна была обѣдать у графини Кандаль, она пошла къ матери за полчаса до своего отъѣзда. На ней было черное кружевное платье на розовой, шелковой муаровой юбкѣ съ бантами того же цвѣта. Въ ея свѣтлыхъ волосахъ и въ маленькихъ ушкахъ свѣтились жемчуга. Ея корсажъ, очень мало открытый, обнарулсивалъ тонкую талію и лебединую шею. Своими полуобнаженными, красивыми руками, она наливала матери вино, рѣзала хлѣбъ и чистила фрукты. Окружая мать этими маленькими услугами, она казалась совершенно довольной и даже веселой; глаза ея блестѣли болѣе обыкновеннаго и радостная улыбка играла на ея, покрытомъ румянцемъ лицѣ. Маркиза Нансэ смотрѣла съ удовольствіемъ на веселое настроеніе дочери, такъ какъ она ясно читала на ея лицѣ, что Жюльетта ожидала пріятно провести вечеръ, а это возбуждало въ ея матери надежду, что ей удастся до своей смерти выдать вторично замужъ свое дорогое дѣтище.
-- Я готова ревновать тебя къ Габріеллѣ, сказала она: ты такъ рада къ ней ѣхать. А кто будетъ у нея?
-- Очень немного гостей, отвѣчала маркиза, покраснѣвъ: -- только охотники, друзья Кандаля. Габріелла пригласила меня, чтобы помочь ей принимать этихъ непріятныхъ гостей.
-- Бѣдная женщина, замѣтила мать, качая головой: -- примѣръ ея несчастной жизни отучиваетъ тебя отъ второго брака. Однако, она все мужественно переноситъ, хотя не имѣетъ дѣтей.
-- Да, отвѣчала молодая вдова, и ея блестящіе глаза отуманились при мыслѣ о горькой судьбѣ своего друга.
Графь Луи Кандаль еще холостымъ юношей имѣлъ связь съ какой-то г-жей Бернаръ, отъ которой у него былъ сынъ. Вскорѣ послѣ его свадьбы онъ возобновилъ свои отношенія къ этой женщинѣ и они продолжались на глазахъ у всѣхъ уже десять лѣтъ. Графиня переносила свое горе съ гордой покорностью судьбѣ, не желая, чтобы послѣдній представитель славнаго рода Кандаль, къ которому она питала пламенный культъ, жилъ-бы пенсіономъ, изъ милости назначеннымъ женою, такъ какъ онъ не имѣлъ ни гроша и все громадное состояніе было ея. Къ тому же она все-таки любила мужа и надѣялась, что когда-нибудь у нея будетъ сынъ. Маркиза Тильеръ знала эту печальную исторію и вполнѣ сочувствовала жалкому существованію Габріеллы.
-- Да, прибавила она: -- я никогда не имѣла бы ея мужества.
-- Полно, отвѣчала ея мать, я виновата, что напомнила тебѣ объ этомъ. Ты стала мрачной, а я этого не люблю. Улыбнись скорѣе и будь весела, какъ минуту тому назадъ. Я была такъ счастлива, смотря на тебя. Уже болѣе полугода я не видала у тебя такихъ веселыхъ глазъ.
"Милая мама, думала Жюльетта, спустя четверть часа, въ каретѣ, которая быстро катилась по направленію къ Тильзитской улицѣ, гдѣ жили Кандали: какъ она любитъ меня и какъ умѣетъ читать въ моихъ глазахъ. Она права -- этотъ обѣдъ веселитъ меня какъ ребенка. Но отчего"?
Да, отчего? Этотъ вопросъ, который она не задавала себѣ ни послѣ разговоровъ съ своимъ другомъ, ни послѣ письма къ Генри Пойану, всецѣло овладѣлъ ею при замѣчаніи ея матери и не оставлялъ ее въ покоѣ во всю дорогу. Обыкновенно женщины всего чаще думаютъ, сидя въ уголкѣ кареты, потому что тамъ онѣ всего болѣе изолированы и защищены отъ бушующихъ вокругъ нихъ жизненныхъ волнъ. Десять минутъ въ каретѣ -- а Тильзитская улица отстояла отъ Матиньонской только на десять минутъ,-- часто хватало маркизѣ Тильеръ на самый глубокій анализъ многихъ мелкихъ фактовъ, замѣченныхъ въ продолженіи цѣлаго вечера. Но теперь ей потребовалось бы нѣсколько часовъ, чтобы разобраться въ лабиринтѣ мыслей, наполнявшихъ ея голову со времени разговора съ Габріеллой, и хотя она привыкла ясно читать въ себѣ, но естественно должна была ошибиться на этотъ разъ относительно происшедшей въ ней умственной работы.
Зародышъ любопытства, порожденный въ ея головѣ именемъ Казаля, если можно такъ выразиться, бродилъ цѣлый день. Во время своихъ многочисленныхъ визитовъ и посѣщеній магазиновъ она постоянно думала о немъ, вызывая передъ собой тѣ образы, которые носились вокругъ его имени. Такъ, г-жа Корсье предстала предъ ея глазами въ томъ грустномъ, отчаянномъ видѣ, въ какомъ Жюльетта видала ее въ эпоху разрыва съ Казалемъ. Въ каждомъ женскомъ сердцѣ скрывается способность интересоваться мужчиной, который въ состояніи возбудить страшную, почти смертельную любовь. Кромѣ этого таинственнаго чувства проснулось въ хорошенькой вдовѣ и другое еще болѣе таинственное чувство, которое влечетъ многихъ честныхъ женщинъ къ извѣстнымъ развратникамъ. А Жюльетта хотя и завела себѣ любовника, правда, изъ чисто-идеальныхъ стремленій, сохранила всѣ утонченные инстинкты честной женщины даже въ своемъ положеніи, которое однако она и Пойанъ считали такимъ же законнымъ, какъ бракъ.
Это чарующее вліяніе Донъ-Жуановъ на Эльвиръ, если мы заимствуемъ у Мольера его безсмертные типы, было часто замѣчаемо и оплакиваемо, но остается до сихъ поръ неразрѣшенной загадкой. Нѣкоторые хотятъ видѣть тутъ женскую параллель мужского безумія, юмористически прозваннаго редемиторизмомъ и состоящимъ въ желаніи возстановить любовью падшихъ женщинъ. Другіе считаютъ это просто проявленіемъ самолюбія. Влюбивъ въ себя извѣстнаго развратника, честная женщина говоритъ себѣ съ гордостью, что она побѣдила безчисленныхъ соперницъ и главное такихъ, которыхъ благодаря своей добродѣтели она всего болѣе ненавидитъ. Быть можетъ эта загадка разрѣшается очень просто, если мы признаемъ, что существуетъ законъ насыщенія сердца. Мы имѣемъ ограниченную способность воспринимать впечатлѣнія извѣстнаго рода и однажды насытивъ эту способность, мы уже не можемъ болѣе подвергать себя подобнымъ впечатлѣніямъ и чувствуемъ необходимость противуположныхъ впечатлѣній. Это гипотеза подтверждается тѣмъ фактомъ, что увлеченіе Донъ-Жуанами начинается только въ тридцать лѣтъ, когда нравственная жизнь уже дала женщинѣ всѣ обусловливаемыя ею серьезныя радости. Безъ сомнѣнія, маркиза Тильеръ, возвратясь въ Парижъ послѣ войны молодой вдовой, гордо переносившей свое несчастье, почувствовала бы пламенную антипатію къ Казалю, который теперь имѣлъ на нее такое чарующее вліяніе. По остроумному выраженію Бейля, она кристаллизировалась, сама того не понимая, для человѣка, съ которымъ должна была провести вечеръ. На заданный вопросъ, отчего она была такъ весела, Жюльетта отвѣчала, какъ она полагала, совершенно искренно: "мнѣ любопытно узнать человѣка, о которомъ Габріелла такого высокаго мнѣнія, не смотря на его репутацію; вотъ и все". И она прибавила, чтобы оправдать свое предосудительное влеченіе къ знакомству съ Казалемъ: "это всегдашняя исторія запрещеннаго плода". Но во всякомъ случаѣ, предосудительно ли было или нѣтъ это влеченіе, но самый внимательный наблюдатель не прочиталъ-бы его на безмятежномъ лицѣ маркизы или въ ея невозмутимо спокойномъ голосѣ, когда она, выйдя изъ кареты у подъѣзда дома Кандаля, сказала кучеру: "въ три четверти одиннадцатаго". Точно также ея хорошенькое лицо не выражало никакого волненія, когда Габріелла, при входѣ ея въ гостиную, представила ей Казаля. Она не обратила на него никакого вниманія и онъ также поклонился ей совершенно равнодушно. Пристально слѣдившая за ними графиня Кандаль приписала холодность своего друга проповѣди Пойана. Она подошла къ Жюльеттѣ и спросила шепотомъ:
-- Какъ ты его находишь?
-- Да никакъ, отвѣчала съ улыбкой маркиза; это -- красавецъ, какихъ много.
-- Я тебѣ говорила, что онъ не въ твоемъ вкусѣ, замѣтила графиня: я назначила ему мѣсто за столомъ рядомъ съ тобой, но если тебѣ это непріятно, то можно еще перемѣнить..
Габріелла не настаивала, но чрезмѣрное равнодушіе хорошенькой вдовы ей показалось неестественнымъ, и она была вполнѣ права. Эти обѣ женщины были закадычными друзьями, но дружба женщинъ отличается отъ дружбы мужчинъ тѣмъ, что послѣдняя немыслима безъ полнаго довѣрія, а первая обходится безъ этого. Женщина никогда не вѣритъ вполнѣ тому, что ей говоритъ другая женщина, какъ-бы она ни была съ ней дружна, и эта постоянная взаимная подозрительность нисколько не мѣшаетъ женщинамъ любить другъ друга очень нѣжно. Въ дѣйствительности же ни одинъ мужчина не произвелъ такого сильнаго впечатлѣнія на маркизу Тильеръ со времени ея возвращенія въ свѣтъ, какъ бывшій любовникъ г-жи Корсье. Напряженное ожиданіе этой встрѣчи такъ натянуло всѣ струны ея сердца, что она была готова ощутить съ необычной для нея живостью разочарованіе или удовольствіе не обмануться въ своемъ ожиданіи, а внѣшность Казаля могла сильно поразить романичное воображеніе даже безъ предварительной умственной работы.
Этотъ молодой человѣкъ вполнѣ осуществлялъ тотъ странный контрастъ между его репутаціей и наружностью, на которомъ до того настаивала графиня Кандаль, что вскружила голову Жюльетты. Онъ ни мало не былъ красавцемъ, какихъ много, по ея лицемѣрному выраженію и также не походилъ на тотъ образъ презрительно зѣвавшаго франта въ ложѣ Большой оперы, который сохранился въ ея памяти, послѣ того, какъ ей впервые указали на него. Для всѣхъ физіономій существуетъ минута апогея, единственная въ жизни эпоха, когда онѣ выражаютъ высшую степень того, что способны выражать. Для людей мускулистыхъ и желчныхъ, подобно Казалю, этотъ періодъ совпадаетъ съ наступленіемъ второй молодости. Ему было 37 лѣтъ. Обычныя усталости веселой жизни, которыя истощаютъ лимфатичныя натуры, производятъ приливъ крови у сангвиниковъ и разлагаютъ нервные организмы, только сдѣлали его натуру болѣе утонченной и какъ бы одухотворили ее. Чрезмѣрное утомленіе отъ проведенныхъ въ кутежахъ дней и ночей испещрило его лицо слѣдами точно глубокихъ мыслей и благородной меланхоліи. Цвѣтъ лица, не пріобрѣтаемый никакими средствами, отличался той матовой блѣдностью горячаго темперамента, на которую не дѣйствуютъ ни безсонныя ночи, проведенныя въ игрѣ, ни цѣлые дни, посвященные охотѣ во всякую погоду. Волоса, коротко остриженные и еще очень черные, окаймляли четыреугольный лобъ, раздвоенный линіей, выражавшей твердую волю. Этотъ лобъ какъ бы свидѣтельствовалъ о присутствіи надъ нимъ мысли, морщины надъ вѣками почти свидѣтельствовали о міровой печали, а въ зеленовато-сѣрыхъ глазахъ виднѣлся острый умъ. Прямой носъ и солидный подбородокъ придавали мужественный видъ его изборожденному временемъ лицу, а сладострастныя губы скрывались большими усами, свѣтло-каштановаго, почти русаго цвѣта. Пользуясь своимъ путешествіемъ въ Индію, онъ перемѣнилъ прическу и обрилъ бороду, которая уже начинала серебриться. Обнаженныя такимъ образомъ щеки выставляли рѣзкія складки, ясно выражавшія разочарованіе человѣка, который слишкомъ много наслаждался въ жизни. Это была въ одно и то же время молодая и старая, энергичная и томная физіономія, всѣ черты которой не допускали и мысли о будничномъ, площадномъ типѣ. Казалось невѣроятнымъ, что подобной физіономіей обладалъ свѣтскій кутила; къ тому же онъ имѣлъ и несоотвѣтственную фигуру -- статную, мощную, здоровенную, ясно обнаруживавшую ежедневныя физическія упражненія. Дѣйствительно Казаль, высокаго роста и сильный по природѣ, не пропускалъ ни одного дня съ самой ранней юности безъ фехтованія, верховой ѣзды, игры въ мячъ или гребли въ лодкѣ. Одѣтъ онъ былъ слишкомъ изысканно для человѣка, перешедшаго двадцатипятилѣтній возрастъ, но онъ, повидимому, очень мало думалъ о своей одеждѣ и если былъ царемъ моды, то по какому то врожденному инстинкту ко всему изящному.
Все это вмѣстѣ составляло фигуру мужественную и слегка женственную, энергичную и томную, такъ что маркиза Тильеръ сразу поняла, почему этотъ человѣкъ возбуждалъ страстную, смертельную любовь въ капризныхъ легкомысленныхъ женщинахъ, а въ мужчинахъ подобныхъ Пойану презрительную ненависть. Женщинамъ, знающимъ мужчинъ гораздо лучше, чѣмъ думаютъ послѣдніе, хорошо извѣстно, что успѣхи одного изъ нихъ возбуждаютъ въ остальныхъ такую же зависть, какъ счастливая любовь одной женщины въ средѣ другихъ. Внѣшность Казаля какъ бы унижала всѣхъ окружавшихъ его мужчинъ, а физическое самолюбіе, хотя рѣдко сознаваемое -- самое пламенное чувство, которое ощущаетъ мужчина.
-- Очевидно, онъ не походитъ на другихъ, думала спустя четверть часа маркиза Тильеръ и эта маленькая фраза служила зародышемъ броженія новыхъ идей, какъ результатъ одной изъ тѣхъ быстрыхъ оцѣнокъ мужчины, которыя производятся женщинами въ нѣсколько почти незамѣтныхъ взглядовъ. Онѣ умѣютъ распознать, какіе у васъ глаза и зубы, руки и волосы, жесты и привычки, настроеніе и воспитаніе, прежде чѣмъ вы догадаетесь, что онѣ смотрятъ на васъ.
Лакей объявилъ, что обѣдъ поданъ, и Кандаль, предложивъ руку Жюльеттѣ, повелъ ее въ столовую второго этажа, гдѣ обыкновенно обѣдали при небольшомъ числѣ гостей. Хотя эта маленькая комната, составлявшая контрастъ съ большой столовой нижняго этажа, была устроена такъ, чтобы служить пріятнымъ фономъ для интимныхъ бесѣдъ, но одно изъ ея украшеній обнаруживало характеръ графини. На одной изъ стѣнъ она приказала повѣсить драгоцѣнную ткань, подаренную въ числѣ десяти другихъ тканей герцогомъ Альбой старому маршалу Кандалю, во время его секретнаго посольства къ гордому испанцу. Нѣтъ ни одного уголка въ домѣ графини, столь современномъ по убранству и столь переполненномъ остатками жестокой старины, который не доказывалъ бы страннаго культа молодой женщины къ ея кровожадному предку. Въ особенности эта ткань работы брюгенскимъ мастеровъ и представляющая полкъ ланскнехтовъ на походѣ, съ надписью отъ кого и кому она пожалована, служила въ скромной обстановкѣ маленькой комнаты символомъ аристократической гордости, слишкомъ афектированной, и которую, конечно, въ старину сожгли бы за продѣлку какого-нибудь выскочки. Но въ наше время нѣкоторыя лица съ безспорно аристократическимъ происхожденіемъ иногда кичатся своимъ родомъ, точно онъ происходитъ только съ вчерашняго дня. Это одна изъ многочисленныхъ формъ вѣковой борьбы между старой и новой Франціею; а цѣль ея живой протестъ противъ переполненія современнаго общества разбогатѣвшими выскочками. Такимъ образомъ, графиня Кандаль часто говорила, словно она не подлинная Кандаль и не жена своего двоюроднаго брата, представителя того же рода: "когда носишь такое имя, какъ наше..." Впрочемъ, это не мѣшало ей имѣть у себя за столомъ, какъ въ этотъ вечеръ, внука знаменитаго вѣнскаго банкира Альфреда Мозэ, сидѣвшаго рядомъ съ ея сестрой герцогиней Арколь, мужъ которой былъ внукомъ наполеоновскаго маршала. Правда, семья Мозэ приняла христіанскую вѣру уже два поколѣнія тому назадъ. Изъ числа другихъ трехъ гостей только одинъ виконтъ Прони происходилъ отъ семьи, которая могла бы подать руку знаменитому роду великаго маршала. Но баронство Артеля относилось только къ царствованію Людовика Филиппа, а Казаль былъ сынъ промышленника, разбогатѣвшаго желѣзнодорожными спекуляціями и бывшаго сенаторомъ послѣ 2-го декабря, какъ и отецъ самой графини. Это были обычныя непослѣдовательности нашего времени, когда самыя непреклонныя притязанія сталкиваются съ непреодолимыми потребностями эпохи. Луи Кандаль питалъ особую страсть къ охотѣ и, не смотря на богатства своей жены, онъ не могъ содержать одну изъ лучшихъ собачьихъ своръ во Франціи, безъ содѣйствія нѣсколькихъ товарищей по клубу. Такимъ образомъ Мозэ, который имѣлъ единственную цѣль въ жизни вертѣться въ свѣтскомъ обществѣ и успѣвшій послѣ десятилѣтнихъ хлопотъ открыть себѣ двери въ жокейклубъ, платилъ такую значительную сумму на содержаніе кандальской охоты, что графъ и графиня не могли не считать его своимъ интимнымъ другомъ. Габріелла, бывшая если не открытой антисемиткой, то во всякомъ случаѣ врагомъ всѣхъ иностранцевъ, покрывала свою непослѣдовательность ловкими фразами. Она хвалила товарища своего мужа за его сдержанность, приличныя манеры и щедрость, съ которой онъ жертвовалъ большія суммы въ пользу различныхъ благотворительныхъ учрежденій. Эти похвалы были вполнѣ заслужены и бѣлокурый, плѣшивый сорокапятилѣтній Мозэ, съ маленькими хитрыми глазами и сухимъ безкровнымъ лицомъ, обладалъ въ высшей степени упорствомъ въ достиженіи своей цѣли, что составляетъ тайну всѣхъ успѣховъ его расы. Онъ безупречно исполнялъ свою роль джентльмэна, но все-таки если бы въ числѣ гостей находился философъ, то онъ увидалъ бы любопытную иронію судьбы въ томъ обстоятельствѣ, что этотъ потомокъ преслѣдуемой расы сидѣлъ подъ драгоцѣнной тканью, подаренной однимъ жестокимъ преслѣдователемъ ея другому. Такой-же ироніей судьбы онъ призналъ бы тотъ фактъ, что герцогиня Арколь держала въ рукахъ англійскую серебряную вилку и ѣла обѣдъ, сервированный по англійски, тогда какъ первый герцогъ Арколь славился своей неумолимой ненавистью къ англійскому народу и письмомъ, написаннымъ къ Гудсону-По. Но философы никогда не выѣзжаютъ въ свѣтъ, а когда очень рѣдко въ немъ и появляются, то ихъ философія стушевывается невозможнымъ снобствомъ. Впрочемъ, во всякомъ собраніи, хотя бы и пяти или шести лицъ, всегда можно подмѣтить цѣлый рядъ самыхъ нелѣпыхъ противорѣчій. Всего благоразумнѣе не углубляться въ эти противорѣчія, также какъ не заглядывать слишкомъ глубоко въ сердце каждой изъ этихъ личностей. Такъ Мозэ былъ бы очень удивленъ, если бы въ ту минуту, какъ онъ смаковалъ пюрэ изъ спаржи ему напомнили, что старикъ Кандаль вѣроятно собственными руками сжегъ одного изъ его предковъ; а баронъ Артель, любезничавшій съ графиней, непріятно изумился бы, если бы кто нибудь сталъ говорить о его прадѣдѣ, который пахалъ землю въ Бери. Одинаково удивились бы графиня Кандаль и маркиза Тильеръ, если бы имъ указали первой, что посадить Казаля рядомъ съ Жюльеттой не было поступкомъ вполнѣ достойнымъ честной женщины, а второй, что ея видимое равнодушіе къ сосѣду скрывало ежеминутно увеличивавшійся интересъ къ нему. Что касается до Прони, дегустировавшаго мадеру съ видомъ знатока, и Кандаля, утѣшавшаго себя вкуснымъ обѣдомъ за невозможность пригласить въ числѣ гостей свою любовницу, то они были гарантированы отъ всякихъ сюрпризовъ мысли, а Казаль слишкомъ много видѣлъ и испыталъ, чтобы удивляться чему бы то ни было.
Естественно обѣдъ начался со всевозможныхъ коментаріевъ несчастнаго случая, приключившагося съ графиней Кандаль, а потомъ незамѣтно разговоръ перешелъ на разсказы объ охотничьихъ приключеніяхъ, какъ и слѣдовало ожидать въ обществѣ охотниковъ. Мало-по-малу завязались и вѣчные споры о превосходствѣ той или другой системы охоты. Артель съ инстинктомъ внука поселянина любилъ охотиться одинъ и часто отставалъ отъ остальныхъ охотниковъ, а Кандаль находилъ удовольствіе только въ облавѣ и барской травлѣ звѣря собаками. Въ сотый разъ каждый изъ нихъ началъ отстаивать свою любимую форму спорта.
-- Когда на одного звѣря набрасывается много охотниковъ, я не отстаю отъ нихъ, но это меня нисколько не забавляетъ, говорилъ Артель.
-- Однако, наши отцы не знали другой охоты, какъ верхомъ, возражалъ Кандаль.
-- А я, замѣчалъ Мозэ, люблю только спокойную стрѣльбу по фазанамъ въ садкахъ и то сидя на складномъ стулѣ; но я хочу послѣдовать примѣру Страбана и всегда брать съ собою три ружья. Это единственное средство скоро стрѣлять. Вы знаете, что онъ убиваетъ третьяго фазана, пока первые два еще не упали на землю.
-- Такъ вамъ надо брать двухъ людей, чтобы заряжать ваши три ружья, отвѣчалъ Артель: -- и вы называете это охотой!
-- Скажите, Кандаль, произнесъ Прони: эта мадера все еще та, которую уступилъ вамъ Дефаржъ. Она удивительная.
Герцогиня Арколь слушала этотъ разговоръ съ спокойнымъ итальянскимъ безмолвіемъ, заимствованнымъ у матери, на которую она очень походила, тогда какъ Габріелла была вся въ отца; а Жюльетта поздравляла своего друга съ удачнымъ украшеніемъ стола цвѣтами. Посреди, въ старинной серебряной вазѣ, красовался букетъ бѣлыхъ лилій, желтыхъ розъ и архидей; другіе два букета изъ однихъ архидей цвѣта мальвы, съ бархатной фіолетовой сердцевиной, возвышались въ другихъ меньшихъ вазахъ, а коверъ русскихъ фіалокъ соединялъ ихъ между собой. Бѣлая скатерть, хрусталь и тарелки составляли блестящій бордюръ для этого темнаго цвѣтника. Свѣчи, снабженныя розовыми абажурами, заливали столъ болѣе сильнымъ свѣтомъ, чѣмъ остальную часть залы, и дозволяли разглядѣть всѣ мельчайшія подробности роскошно сервированнаго стола, начиная отъ маленькихъ серебряныхъ тарелочекъ для масла, стоявшихъ у каждаго прибора, до граціозныхъ фигурокъ серебрянаго surtout de table. Все это представляло послѣднюю степень изящества, которая достигается очень рѣдко даже въ самыхъ модныхъ домахъ, такъ какъ она обусловливается соединеніемъ большого богатства съ древнимъ аристократическимъ происхожденіемъ и художественнымъ вкусомъ.
Когда маркиза Фильеръ стала разсыпаться въ похвалахъ красивому расположенію на столѣ цвѣтовъ, Казаль поднялъ голову. Его бѣлокурая сосѣдка сказала вслухъ то, что онъ только что подумалъ. Слушая разговоръ охотниковъ и немногія фразы, которыми мѣнялась хозяйка съ его сосѣдкой, онъ съ самаго начала обѣда не произнесъ и двадцати словъ. Онъ довольствовался тѣмъ, что смотрѣлъ вокругъ себя и, развивъ въ себѣ артистическій инстинктъ бесѣдами съ знаменитыми художниками, посѣщающими клубы, онъ одинъ изъ присутствующихъ, кромѣ маркизы Тильеръ, вкусилъ всю прелесть художественной сервировки стола. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ замѣтилъ и восхитительную гармонію женскихъ туалетовъ: краснаго бѣлокурой графини, бѣлаго чернокудрой герцогини и розоваго, съ черными кружевами, русой маркизы. Замѣчаніе Жюльетты, заставившее Казаля поднять голову, побудило его посмотрѣть на свою сосѣдку внимательнѣе, чѣмъ онъ сдѣлалъ въ первую минуту ихъ знакомства.
Тогда онъ призналъ ее, какъ уже не разъ при встрѣчахъ съ нею въ театрахъ, хорошенькой, но ничѣмъ не замѣчательной молодой женщиной. Красавицы, обладающія болѣе утонченной прелестью, чѣмъ бросающимся въ глаза блескомъ, часто не производятъ впечатлѣнія въ перваго взгляда. Онѣ походятъ на тѣ живописные по мелкимъ подробностямъ виды средней Франціи, на которые туристы не обращаютъ вниманія, но въ которыхъ люди, привычные къ нимъ, постоянно находятъ новое очарованіе. Теперь, окинувъ маркизу Тильеръ тѣмъ почтительно дерзкимъ взглядомъ, которымъ свѣтскіе кутилы осматриваютъ съ ногъ до головы женщину, онъ нашелъ, что у его сосѣдки была тонкая гибкая талія, безупречно правильныя формы рукъ, плечъ и шеи, наконецъ почти идеальная утонченность чертъ лица. Другой на его мѣстѣ сказалъ бы себѣ: "О, да она очень хорошенькая", и тотчасъ сталъ бы за ней ухаживать. Но Казаль, когда въ немъ затронута была струна наблюдательности, не могъ останавливаться на физическомъ изслѣдованіи, а тотчасъ принимался изучать характеръ даннаго лица.
Жизнь свѣтскихъ удовольствій, которую онъ велъ, не уничтожила въ немъ способности размышлять. Тонъ превосходства, которымъ дышала вся его фигура, не вполнѣ обманывалъ. Его главная способность, примѣняемая за отсутствіемъ принциповъ и положительнаго таланта къ пустымъ мелочамъ, заключалась въ удивительной вѣрности взгляда и анализа. Онъ обладалъ драгоцѣннымъ даромъ сразу доходить до сущности, а не блуждать вокругъ и около. Не успѣвалъ появляться въ его клубѣ новый членъ -- провинціалъ, американецъ, русскій или аргентинецъ, какъ Казаль въ два, три дня выворачивалъ его на изнанку, какъ любопытныя дѣвочки дѣлаютъ съ своими куклами. Точно также въ одинъ сеансъ онъ подмѣчалъ пріемы новаго артиста въ фехтовальномъ искусствѣ и безошибочно судилъ о лошади какъ барышникъ или объ обѣдѣ какъ поваръ. Однажды, исполняя временно обязанность обѣденной коммисіи въ клубѣ, онъ призвалъ на другой же день повара и сказалъ ему: "Отчего вы сегодня употребили масло, которое стоитъ на полфранка дешевле, чѣмъ вчерашнее". И онъ не ошибся ни на одинъ сантимъ. Эта необыкновенная точность въ оцѣнкѣ распространялась и на предметы болѣе серьезные: онъ почти никогда не ошибался въ своихъ мнѣніяхъ о новой пьесѣ или книгѣ. Кромѣ того, отличаясь тактомъ и умѣніемъ помолчать о томъ, чего онъ не зналъ, Казаль никогда не попадалъ впросакъ, никогда не высказывалъ тѣхъ пошлыхъ сужденій, благодаря которымъ свѣтскіе умники ненавистны спеціалистамъ.
Подобная способность придаетъ человѣку всѣми признаваемое превосходство и объясняетъ, почему въ свѣтской жизни обладающее ею лицо диктаторствуетъ. Моралисты еще не разрѣшили загадку, отчего безупречная вѣрность взгляда, точность анализа, скромность здраваго смысла и сила воли могутъ встрѣчаться въ человѣкѣ, не побуждая его примѣнять ихъ къ чему нибудь серьезному или полезному. Это странное несоотвѣтствіе средствъ и цѣли объясняется ли враждебнымъ недовѣріемъ къ себѣ или слѣдствіемъ кутежей? Быть можетъ не даромъ римляне составляли слово развратъ ихъ двухъ словъ сердце и разбивать. Не разбивается ли сердце, этотъ источникъ нашихъ стремленій къ идеалу, постоянной и преждевременно развившейся привычкой къ удовольствіямъ? Какова бы ни была причина этого страннаго явленія, но достовѣрно, что Казаль, не смотря на всѣ свои необыкновенныя способности, проводилъ жизнь въ кутежахъ съ товарищами, изъ которыхъ ни одинъ его не стоилъ, и въ размѣнѣ на мелкую монету своего ума для разрѣшенія такихъ задачъ, какъ ту, которую онъ себѣ задалъ въ ту минуту, когда маркиза Тильеръ обратила на себя его вниманіе: "что такое эта женщина?" По крайней мѣрѣ на этотъ разъ предметъ его анализа заслуживалъ изслѣдованія.
Прежде всего Раймонъ замѣтилъ въ молодой женщинѣ необыкновенное волненіе. Онъ заключилъ объ этомъ, судя по тому, что она въ разговорѣ съ Кандалемъ и его женою очень быстро перебѣгала съ предмета на предметъ, что ея губы судорожно дрожали подъ прелестной улыбкой и, что она часто мигала, какъ бы стараясь скрыть свои взгляды. Все это, по его мнѣнію, было яснымъ доказательствомъ, что маркиза Тильеръ съ ея внѣшностью старинной миніатюры, блѣдно-русыми волосами, прозрачнымъ цвѣтомъ лица и свѣтло-голубыми глазами была впечатлительной, страстной натурой, не смотря на всѣ ея усилія сдержать свои инстинкты, и что она чрезвычайно интересовалась однимъ изъ присутствующихъ. Въ одну минуту онъ подвелъ итогъ всѣхъ мужчинъ, сидящихъ за столомъ. Это не могъ быть Кандаль; она слишкомъ весело съ нимъ разговаривала. Артель? Онъ давно это замѣтилъ бы и не проводилъ бы каждый вечеръ за кулисами оперы. Прони? Онъ уже давно откровенно заявлялъ, что болѣе не занимается любовными интрижками. Мозэ? Но герцогиня Арколь, за которой онъ оффиціально ухаживалъ нѣсколько мѣсяцевъ, не бросала на маркизу ревнивыхъ взглядовъ. Значитъ оставался только одинъ онъ -- Казаль. Не смотря на свои успѣхи, а быть можетъ благодаря имъ, онъ не былъ ни слишкомъ самоувѣренъ, ни слишкомъ скроменъ. Онъ зналъ, что въ состояніи возбудить не только капризъ, но и страсть, даже съ перваго взгляда, но въ то же время признавалъ возможнымъ, чтобъ женщина почувствовала къ нему антипатію или просто не замѣтила его. Это зависѣло отъ самой женщины и отъ того момента, который она переживала. Въ какой эпохѣ своего существованія находилась маркиза Тильеръ? Вотъ чего не могъ разгадать его проницательный взглядъ, такъ какъ всѣ его свѣдѣнія о ней не шли далѣе нѣсколькихъ фразъ, слышанныхъ имъ не разъ въ свѣтѣ:
-- Какая прелестная женщина маркиза Тильеръ!
-- Полно, она противная, всегда позируетъ.
-- Однако есть въ свѣтѣ честныя женщины. Посмотрите на маркизу Тильеръ. Никто никогда не говорилъ, что у нея есть любовникъ.
-- Пустяки, она хитрая и ловчѣе другихъ скрываетъ свою игру; вотъ и все.
Припоминая эти фразы, Казаль пришелъ къ тому заключенію, что если сосѣдка интересовалась имъ, то всего лучше было подождать, чтобы она открыла свою игру. Дѣйствительно, это была самая благоразумная тактика, потому что маркиза не могла не слышать неодобрительныхъ о немъ отзывовъ. Поэтому онъ рѣшился вести себя сдержанно и съ тактомъ по практичной методѣ людей, имѣющихъ успѣхъ у женщинъ и обыкновенно возбуждающихъ къ себѣ интересъ, представляя изъ себя таинственную загадку. Вслѣдствіе этого онъ продолжалъ стушевываться и, разыгрывая роль не балованнаго ребенка, какъ обыкновенно, а дипломата старой школы, болѣе слушалъ, чѣмъ говорилъ. Результатъ этой хитрой уловки не заставилъ себя ждать. Жюльетта также ждала, чтобъ ея сосѣдъ обнаружилъ свою игру, и наконецъ, боясь, чтобы обѣдъ кончился, не представивъ ей случая узнать, что дѣйствительно скрывалось подъ наружной маской человѣка, неудержимо привлекавшаго ее къ себѣ, она неожиданнымъ вопросомъ заставила его нарушить свое странное молчаніе.
-- Вѣрьте мнѣ или не вѣрьте, произнесъ Прони подъ вліяніемъ выпитаго вина, но я зналъ въ Нормандіи одного безрукаго поселянина, который отлично охотился. Маленькій мальчикъ заряжалъ ему ружье и клалъ на камень, а онъ стрѣлялъ ногами и убивалъ на повалъ кроликовъ не хуже другихъ.
Всѣ присутствующіе громко выразили свое недовѣріе къ этому фантастичному анекдоту, а маркиза Тильеръ, обернувшись къ Казалю, произнесла съ нѣкоторымъ смущеніемъ:
-- А вы не разскажите намъ какого-нибудь удивительнаго приключенія на охотѣ?
-- Нѣтъ, маркиза, отвѣчалъ молодой человѣкъ съ улыбкой: интересныхъ охотничьихъ исторій немного и другіе, кажется, исчерпали весь ихъ запасъ. Впрочемъ, я никогда не слыхалъ анекдота Прони и, признаюсь, онъ уже хватилъ немного черезъ край. Но, все-таки, охотникамъ надо прощать ихъ любовь къ преувеличенію, такъ какъ они вносятъ въ нашу искусственную, надломленную цивилизированную жизнь элементъ естественный, здоровый.
-- Я право не понимаю, отвѣчала Жюльетта, что естественнаго и здороваго въ разстрѣливаніи заранѣе согнанныхъ фазановъ.
-- Это только одинъ видъ охоты, замѣтилъ Казаль: притомъ начавъ съ фазановъ, пріобрѣтаешь вкусъ къ болѣе крупной охотѣ, и нѣкоторые изъ моихъ товарищей мало-по-малу отъ фазановъ перешли къ охотѣ на тигровъ въ Индіи, на буйволовъ въ Африкѣ и на степныхъ барановъ въ Туркестанѣ.
-- А вы участвовали въ такихъ охотахъ?
-- Да, въ не очень трудныхъ. Я бывалъ въ Индіи и убилъ, какъ всѣ, съ полдюжины тигровъ. Но отъ этого путешествія сохранились во мнѣ неизгладимыя впечатлѣнія. Когда цѣлую жизнь привыкъ видѣть восходъ солнца изъ окна парижскаго клуба, то невольно приходишь въ восторгъ, смотря со спины слона на громадную широкую рѣку, поверхность которой переливаетъ розовыми оттѣнками подъ пурпурнымъ небомъ утренней зари. Если прибавить къ прелести пейзажа еще нѣкоторую опасность, то, увѣряю васъ, впечатлѣнія получаются самыя восхитительныя. Въ подобныя минуты свѣтская и клубная жизнь кажется очень мелочной.
-- Такъ зачѣмъ-же вы ведете ее? спросила Жюльетта.
Подъ впечатлѣніемъ хладнокровной храбрости, обнаруживавшейся въ словахъ Казаля, она забыла на минуту свою сдержанность. Но какъ только это восклицаніе сорвалось съ ея губъ, она покраснѣла изъ боязни, чтобы онъ не воспользовался ея чрезмѣрной фамильярностью и не заговорилъ съ нею тѣмъ-же тономъ. Но онъ имѣлъ тактъ отвѣтить, добродушно качая головой:
-- Это повтореніе исторіи несчастныхъ женскихъ браковъ. Берешь билетъ въ лоттерею и проигрываешь. Сначала эта жизнь забавляетъ, потому что молодъ, а потомъ продолжаешь ее, потому что молодость прошла, и невольно становишься ни на что негоднымъ неудачникомъ. Но, когда это сознаешь...
И говоря это, онъ засмѣялся дѣтскимъ смѣхомъ, который составлялъ одну изъ его чарующихъ прелестей. Комичное впечатлѣніе производитъ всегда такой богатый, свободный въ своихъ дѣйствіяхъ и носимый на рукахъ всѣмъ обществомъ человѣкъ, какъ Казаль, увѣряя, что его жизнь неудачная, испорченная; но смѣхъ стушевывалъ комичность его положенія и къ тому-же женщины никогда этого не замѣчаютъ. Самыя умныя изъ нихъ, если только онѣ обладаютъ сердцемъ, согласны вѣрить мужчинѣ, который разыгрываетъ передъ ними роль жертвы злой судьбы. Всѣ онѣ поддаются соблазну утѣшать подобное горе. Къ тому-же Казаль, быть можетъ, не лгалъ, осуждая свою жизнь, съ которой онъ, однако, не могъ-бы покончить. Онъ также казался насыщеннымъ до послѣдней степени своими обычными впечатлѣніями.
Въ разговорѣ между ними произошелъ минутный перерывъ и въ это время одинъ изъ присутствующихъ провинился въ безтактности, обычной въ концѣ обѣда, когда уже выпито много вина. Баронъ Артель неожиданно заговорилъ о г-жѣ Корсье, которая была, какъ всѣ знали, покинутой любовницей Казаля. Онъ не сказалъ о ней ничего очень рѣзкаго, но все-таки поставилъ въ неловкое положеніе молодого человѣка.
-- На кой чортъ бѣдная Полина вдругъ выкрасила себя блондинкой? произнесъ Артель; неужели ни одна подруга не могла сказать ей, что это старитъ ее на десять лѣтъ, а она и такъ не молода?
-- Вотъ и старикъ Бонивэ также всегда красится, замѣтилъ Мозэ, стараясь замять разговоръ: но онъ такъ старательно скрывалъ это отъ всѣхъ, что даже его парикмахеръ не разъ говорилъ мнѣ: "Если бы я только смѣлъ заикнуться ему о краскѣ волосъ, то устроилъ-бы ему гораздо лучшую прическу". Однажды Бонивэ слегъ отъ сильнаго ревматизма и, посѣтивъ его, я увидѣлъ, что голова его была совершенно сѣдая. "Посмотрите, сказалъ онъ: какъ я страдаю, даже посѣдѣлъ".
-- А все-таки, продолжалъ Артель, настаивая на своей неловкости: г-жѣ Корсье не слѣдовало-бы краситься. А сколько ей можетъ быть лѣтъ? Вы это должны знать, Казаль?
Только произнеся эти слова, неосторожный болтунъ понялъ, какую онъ сдѣлалъ глупость, и, покраснѣвъ, замолчалъ. Казаль былъ поставленъ въ самое затруднительное положеніе: онъ не могъ ни защищать своей бывшей любовницы, ни нападать на нее. Онъ однако нашелъ спасительный выходъ и просто сказалъ:
-- Сколько лѣтъ г-жѣ Корсье? Я видѣлъ ее на прошедшей недѣлѣ въ оперѣ и она мнѣ показалась, какъ всегда, очень хорошенькой женщиной, у которой нѣтъ никакого возраста, а Бонивэ, не смотря на его обычную фразу: "У человѣка нѣтъ возраста, а только есть силы", сильно опустился и постарѣлъ.
Всѣ засмѣялись и разговоръ принялъ другой оборотъ. Казаль чувствовалъ, что онъ очень понравился своей сосѣдкѣ, и намѣренно разсказалъ два или три анекдота изъ своего путешествія по Японіи. Онъ съумѣлъ быть на столько остроумнымъ и веселымъ, что послѣ обѣда графиня Кандаль подошла къ нему и саркастически сказала:
-- Однако вы постарались для моего друга и, будьте спокойны, ваши труды не пропали даромъ. Вы произвели на нее прекрасное впечатлѣніе. Вы можете теперь отдохнуть на лаврахъ въ курильной комнатѣ.
Молодой человѣкъ улыбнулся и, отвѣсивъ поклонъ, безмолвно вышелъ изъ гостиной. Но, когда спустя часъ, мужчины вернулись, то въ числѣ ихъ не было Казаля. Онъ кокетливо предпочелъ исчезнуть послѣ своего успѣха. Графиня Кандаль взглянула на Жюльетту и замѣтила, что она слегка насупила свои хорошенькія брови.
-- Ты не очень скучала? спросила графиня съ нѣкоторой ироніей, когда лакей доложилъ, что карета маркизы пріѣхала, и она стала прощаться: Ты видишь, что Казаль лучше, чѣмъ его репутація.
-- Но, отвѣчала Жюльетта съ искусственнымъ смѣхомъ: онъ не далъ мнѣ времени, чтобы составить о немъ мнѣніе.
"Она очень обидѣлась его внезапнымъ уходомъ, подумала Габріелла разставшись съ своимъ другомъ: Какъ можно было сдѣлать такую неловкость".
Но въ этомъ она ошибалась, не смотря на всю свою опытность, и маркиза Тильеръ по дорогѣ домой только и думала, что объ этомъ неловкомъ человѣкѣ. Онъ до того всецѣло овладѣлъ ея мыслями, что она почти болѣзненно вздрогнула отъ удивленія, когда лакей, отворяя дверь въ ея переднюю, сказалъ:
-- Графъ Пойанъ давно васъ дожидается.
Она совсѣмъ забыла его.
III. Другой.
Жюльетта любила болѣе всего дружескую бесѣду у камина въ поздніе вечерніе часы. Она принимала въ это не совсѣмъ дозволенное время не только человѣка, который имѣлъ всѣ права на интимныя съ ней отношенія, но и платоническихъ своихъ поклонниковъ: Авансона, Миро, Жандра и Акрана, каждаго по одиночкѣ. Быть можетъ она поступала такъ изъ осторожности потому, что многочисленность подобныхъ вечернихъ визитовъ уничтожала всякое подозрѣніе въ слугахъ. Часы, проведенные такимъ образомъ съ этой женщиной, имѣли особую прелесть для лицъ, пользовавшихся ея дружбой. Она понимала, какъ плѣняла людей, привыкшихъ къ обычной, пустой парижской жизни, бесѣда съ молодымъ, изящнымъ, утонченнымъ существомъ, слушавшимъ съ интересомъ ихъ откровенныя рѣчи и говорившимъ съ ними также откровенно. Маркиза Тильеръ имѣла инстинктивную способность вызывать откровенности и съ небольшой долей педантизма она могла бы разыграть съ успѣхомъ роль Егеріи знаменитаго человѣка. Теперь же ей нравилось окружать своимъ интеллигентнымъ вниманіемъ лицъ, которыми она интересовалась.
Любовь еще болѣе развила въ ней этотъ инстинктъ, которому она была одолжена самыми сладкими часами своей связи съ Пойаномъ. Сколько вечеровъ она провела въ первый періодъ его ухаживанія, слушая его безконечные разсказы о своей грустной жизни. Онъ говорилъ ей о дѣтствѣ, меланхолично проведенномъ въ мрачномъ домѣ строгаго отца въ Безансонѣ, послѣ преждевременной смерти матери. Онъ говорилъ ей о своей женитьбѣ на любимой молодой дѣвушкѣ, о первыхъ порывахъ ревности, о доказательствахъ измѣны жены, обманывавшей его съ другомъ его дѣтства. Вечерніе или скорѣе ночные часы казались Жюльеттѣ слишкомъ короткими для подробнаго знакомства съ этой драмой, сцена за сценой. Ее одинаково интересовали дуэль Пойана съ любовникомъ его жены и бѣгство графини, мрачное отчаяніе обманутаго мужа и его возвращеніе къ жизни, благодаря чувству долга, его участіе въ войнѣ въ качествѣ капитана мобилей и вступленіе въ бордоское собраніе. А когда чувство сожалѣнія привело ее къ нѣжной привязанности, а затѣмъ къ любви, когда она стала мистической женой этого несчастнаго человѣка, сколько она провела сладостныхъ вечеровъ, слушая разсказы объ его ораторской борьбѣ въ палатѣ, поддерживая его вѣру въ себя, предостерегая его отъ тайныхъ опасностей, восторгаясь его энтузіазмомъ къ дѣлу, которому онъ посвятилъ всю свою жизнь, сочувствуя его благороднымъ принципамъ; и при всемъ этомъ она не выходила изъ своей роли женщины, а слушала и говорила съ такой нѣжной лаской, которая не допускала и мысли о какомъ-нибудь самолюбивомъ притязаніи. Она поступала такъ не отъ разсчета, а просто по инстинкту. Какъ нѣкоторыя натуры истинктивно имѣютъ наклонность къ музыкѣ или къ живописи, механикѣ или поэзіи, она отличалась наклонностью къ симпатіи другому сердцу; эта очаровательная способность, открывающая поле дѣятельности для сердечнаго великодушія, вмѣстѣ съ тѣмъ чрезвычайно опасна, потому что граничитъ съ пагубнымъ сентиментальнымъ любопытствомъ, пріучаетъ къ сдѣлкамъ совѣсти и развиваетъ вкусъ къ фальшивымъ положеніямъ. Напримѣръ при сознаніи, что перестаешь любить, какъ найти въ себѣ достаточно благородства для разрыва, если въ силу своей склонности къ симпатіи продолжаешь чувствовать страданія того, кого больше не любишь? Подъ впечатлѣніемъ горя, которое причиняешь другому, поддаешься соблазну лгать, чтобы только избавить его отъ горя; не рѣшаешься на признаніе, которое было-бы менѣе жестоко, продолжаешь самимъ причиненную агонію позорнымъ угожденіемъ и становишься вѣроломнымъ отъ излишней нѣжности. По странной ироніи сердечныхъ противорѣчій, добродѣтель превращается въ порокъ и мы дѣйствуемъ безнравственно потому только, что чувствуемъ слишкомъ сильно.
Жюльетта никогда такъ ясно не опредѣляла всѣхъ хорошихъ и дурныхъ сторонъ своего характера, хотя она часто упрекала себя въ слабости, когда не могла рѣшиться сказать непріятное "нѣтъ" одному изъ своихъ друзей. Мы страдаемъ отъ нашего характера, также какъ отъ физическихъ болѣзней гораздо раньше, чѣмъ опредѣлится недугъ; такъ маркиза Тильеръ сама не понимала почему то, что радовало ее прежде, не возбуждало въ ней теперь того-же чувства; теперешніе вечера, проведенные съ Пойаномъ, ни мало не походили на прежніе; часто въ ихъ разговорѣ наступалъ перерывъ и имъ стоило большого труда его возобновить. Она объясняла себѣ эти непріятныя явленія различными мелкими причинами. Напримѣръ, вернувшись теперь домой и узнавъ съ лихорадочной дрожью, что ее ждетъ Пойанъ, она приписала это болѣзненное ощущеніе страху обидѣть графа, тѣмъ болѣе, что она въ ту же минуту увидѣла въ передней его камердинера. На ея вопросъ, что ему надо, онъ отвѣчалъ:
-- Я жду корректуръ графской рѣчи; надо ихъ снести въ типографію.
Правда, онъ сегодня говорилъ, подумала Жюльетта: онъ будетъ сердиться, что вернулась такъ поздно. Онъ не привыкъ къ такому равнодушію съ моей стороны.
Въ сущности посѣщеніе Пойана ей было непріятно потому, что мѣшало ей думать на свободѣ о Казалѣ; такъ было сильно впечатлѣніе произведенное на нее этимъ человѣкомъ. Но она не могла допустить такой причины для внезапно ощущеннаго неудовольствія потому, что не сомнѣвалась въ нѣжности своей любви къ Пойану. Это убѣжденіе прикрывало благородной завѣсой ея паденіе. Подобныя иллюзіи чрезвычайно упорны и часто годами не догадываешься, что наступилъ конецъ любви; но достаточно одного часа, чтобы иллюзія разсѣялась, и Жюльеттѣ было суждено теперь это испытать.
-- Вы сердитесь на меня, мой другъ? сказала она входя, въ маленькую гостиную въ стилѣ Людовика XVI, нѣжно освѣщенную лампами и огнемъ въ каминѣ.
Пойанъ сидѣлъ за тѣмъ самымъ письменнымъ столомъ, на которомъ Жюльетта еще недавно писала ему записку. Онъ поспѣшно всталъ, поцѣловалъ ея обѣ руки и, указывая на бумаги, лежавшія на столѣ, отвѣчалъ.
-- За что сердиться? вы видите, что мнѣ не было даже на это времени. Дожидаясь васъ я работалъ. Вы, неправда-ли, мнѣ простите эту вольность? Засѣданіе кончилось очень поздно и мнѣ надо было прочитать корректуры моей рѣчи для оффиціальной газеты. Я приказалъ Жану принести ихъ сюда и по счастью я почти кончилъ ихъ. Вы позволите мнѣ продолжать?
Онъ снова сѣлъ за столъ и занялся своей работой. Черезъ десять минутъ все было кончено; онъ собралъ разбросанные листы, положилъ ихъ въ приготовленный заранѣе конвертъ и отнесъ камердинеру, который дожидался въ передней. Но отчего Жюльетту, принявшую на себя самый нѣжный ласкающій тонъ, почти оскорбила холодность графа? Конечно, интересуясь въ продолженіи цѣлаго вечера Казалемъ до совершеннаго забвенія о Пойанѣ, она въ сущности совершила небольшое преступленіе, но женское сердце разсуждаетъ иначе и она инстинктивно желала, чтобы Пойанъ разсердился на нее и своей несправедливостью не только оправдалъ-бы ее въ ея поступкѣ, но и далъ ей случай загладить его нѣжными ласками. Поэтому контрастъ между ея внутреннимъ волненіемъ и его внѣшнимъ спокойствіемъ возбудилъ въ ней мысль объ его холодности. Ужъ не разъ ей казалось, что Генри не обнаруживалъ прежней къ ней нѣжности. Это первый и очень странный признакъ исчезающей любви. Мы упрекаемъ тѣхъ, которыхъ перестаемъ любить въ томъ, что они любятъ насъ меньше прежняго и дѣлаемъ это вполнѣ искренно. Никогда такъ ясно не чувствовала Жюльетта, какъ въ эту минуту, что ее болѣе не соединяло съ Пойаномъ прежнее чувство. Она подошла къ камину и, грѣя свои маленькія ножки въ ажурныхъ шелковыхъ чулкахъ, слѣдила въ зеркалѣ за всѣми движеніями графа. Но отчего зеркало неожиданно показало ей другой образъ? Отчего въ какой-то полугаллюцинаціи она увидѣла передъ собою красавца Казаля, какъ его называла Габріелла, съ его статной, мощной фигурой, изящными жестами и мужественнымъ, хотя усталымъ лицомъ? И этотъ образъ мгновенно замѣнился человѣкомъ, которому она принадлежала добровольно уже столько лѣтъ и который теперь показался ей до того неловкимъ, щедушнымъ, что она вздрогнула.
Генри Пойану было сорокъ четыре года; высокаго роста, худощавый и слабаго сложенія, онъ потерялъ свое здоровье отъ усталостей парламентской дѣятельности и потрясающаго вліянія сердечнаго горя. Его узкія плечи сгорбились, бѣлокурые волосы порѣдѣли и посѣдѣли, цвѣтъ лица потемнѣлъ отъ сидячей жизни и неправильнаго пищеваренія. Въ чертахъ его испитаго лица еще сохранились слѣды аристократическаго происхожденія, но они вмѣстѣ съ тѣмъ обнаруживали бѣдность крови и преждевременное истощеніе. Его прекрасные голубые глаза и гордыя очертанія чисто выбритаго лица выражали по прежнему глубокую вѣру, непреодолимую силу воли и пламенную энергію чувствъ. Никакая женщина не могла отдаться этому человѣку иначе, какъ по энтузіазму къ его ораторскому краснорѣчію или изъ желанія утѣшить испытанное имъ въ жизни горе. Именно по этимъ двумъ причинамъ Жюльетта и отдалась Пойану. Но въ подобной романтичной связи, основанной на умственномъ восхищеніи или сантиментальной жалости, всегда скрывается опасность: рано или поздно чувство восхищенія или жалости притупляется, благодаря постоянному удовлетворенію. Наступаетъ минута, когда женщина широко раскрываетъ глаза и спрашиваетъ себя, не ошиблась ли она на счетъ своихъ чувствъ. Счастье ея, если это неожиданное разочарованіе не возбуждено чарующимъ вліяніемъ другого человѣка. Но хотя въ свѣтлыхъ глазахъ Жюльетты, устремленныхъ на зеркало, ясно проглядывала эта горькая для благородной души мысль, Пойанъ ничего не замѣтилъ.
-- Вы много работали, хотите я вамъ приготовлю вашъ грогъ, сказала она, обращаясь къ нему, когда лакей внесъ въ комнату серебряный чайный сервизъ.
Она нѣжно улыбалась. Такія улыбки нельзя назвать лицемѣрными, такъ какъ онѣ имѣютъ искренную цѣль предохранить отъ непріятностей когда-то дорогое существо, но на опасный путь вступаетъ женщина, когда лицо ея выражаетъ не то, что чувствуетъ сердце.
-- Пожалуйста, отвѣчалъ графъ, смотря на маркизу, которая своими маленькими ручками наливала кипятокъ въ русскій стаканъ, окруженный серебряной сѣткой и ломала ложкой куски сахара.
Она была удивительно хороша и походила въ эту минуту болѣе чѣмъ когда на миніатюру прошедшаго столѣтія. Ея прекрасныя руки, высвободившіяся изъ рукавовъ, и нѣжная гармонія между ея чернымъ туалетомъ и розовымъ цвѣтомъ лица отъ отблеска огня въ каминѣ, придавали ей такую очаровательную прелесть, что Пойанъ, подойдя къ ней ближе, сказалъ:
-- Какая вы хорошенькая сегодня и какое счастье провести съ вами вечеръ послѣ цѣлаго дня сухой скучной политики.
Говоря это, онъ нагнулся, чтобы поцѣловать ее, но она быстро отвернула голову.
-- Тише, сказала она; вы такъ неловки, что чуть не заставили меня пролить весь графинъ.
Дѣйствительно, въ эту минуту она наливала въ стаканъ коньякъ изъ графина. Въ сущности въ этихъ словахъ не было ничего обиднаго и движеніе головы, которымъ она перевела его поцѣлуй съ щеки на волосы, дышало нѣжнымъ кокетствомъ. Но Пойанъ тотчасъ отошелъ подъ горькимъ впечатлѣніемъ, что сердце любимой имъ женщины не билось въ унисонъ съ его сердцемъ. Конечно, ея выходка ничего не значила, но если подобныя сцены повторяются сотни разъ, то любящій человѣкъ начинаетъ опасаться, что онъ болѣе не нравится, и это горькое опасеніе отуманиваетъ его взгляды, сжимаетъ его сердце и заставляетъ замирать на его губахъ слова любви. Въ этомъ именно и заключалось ядро того недоразумѣнія, которому было суждено все болѣе и болѣе разъединять эти два сердца. Не размышляя и инстинктивно поддаваясь вліянію постоянно уменьшавшейся привязанности, Жюльетта въ послѣднее время слишкомъ часто отказывала Пойану въ ласкахъ, а потомъ его же обвиняла въ холодности.
-- Вотъ видите, сказала она тономъ упрека, послѣ того, какъ положила въ стаканъ кусочекъ лимона и прикоснулась губами къ приготовленному напитку: грогъ слишкомъ крѣпокъ; мнѣ надо сдѣлать другой.
-- Нѣтъ, не безпокойтесь, отвѣчалъ графъ и хотѣлъ снова подойти.
-- На этотъ разъ я запрещаю вамъ шевелиться и мѣшать моей стряпнѣ.
-- Ваше приказаніе будетъ исполнено, произнесъ онъ и, прислонившись къ камину, бросилъ на нее взглядъ, на который она не обратила никакого вниманія, какъ только что онъ самъ не замѣтилъ ея взгляда, обращеннаго на зеркало.
Онъ очень хорошо понималъ, что, отвернувшись отъ его поцѣлуя, она только пошутила, что это было болѣе ничего, какъ дѣтская выходка. Но онъ также сознавалъ, что благодаря этой дѣтской выходкѣ, онъ не произнесетъ въ этотъ вечеръ фразы, которая дрожала на его губахъ. Утромъ онъ получилъ письмо изъ Дубскаго департамента, гдѣ требовалось его присутствіе при избраніи двухъ членовъ мѣстнаго совѣта. Дѣло шло о томъ, чтобы отбить эти два поста у политическихъ противниковъ и кандидаты его партіи, поддержанные его краснорѣчіемъ, по всей вѣроятности одержали бы успѣхъ. Пойанъ слишкомъ серьезно смотрѣлъ на свои обязанности вожака партіи, чтобы на минуту задуматься и, отправляясь къ Жюльеттѣ, онъ рѣшилъ попросить у нея тайнаго свиданія, чтобы проститься. Но теперь, въ виду этого простого отклоненія поцѣлуя, онъ не ощущалъ достаточной смѣлости, чтобы выразить свое желаніе. Эта чрезмѣрная скромность въ страсти, обыкновенно не допускающая и мысли о скромности, заставила бы улыбнуться какого нибудь Донъ-Жуана, напримѣръ Казаля, но она составляетъ если не обычное, то довольно часто повторяющееся явленіе и заслуживаетъ анализа.
Нѣкоторые люди, подобно Пойану, очень нравственные въ юности и потомъ тяжело страдавшіе отъ измѣны любимаго существа, ощущаютъ странное недовѣріе къ себѣ и совѣсть всегда укоряетъ ихъ за каждый физическій актъ любви внѣ брака, который одинъ стушевываетъ въ нихъ эту болѣзненную, болѣе женскую, чѣмъ мужскую стыдливость. Послѣ столькихъ лѣтъ связи съ Жюльеттой, Пойанъ дрожалъ и сердце его сильно билось каждый разъ, какъ онъ произносилъ простую, маленькую фразу: "Когда мы увидимся у себя"?..
И, однако, это "у себя" было самое безобидное, самое деликатно придуманное жилище, которое ничѣмъ не могло оскорбить самой щекотливой стыдливости. Впервые Жюльетта отдалась Пойану въ замкѣ Нансэ, гдѣ онъ провелъ двѣ недѣли въ опасномъ уединеніи подъ глазами ничего не подозрѣвавшей матери. Молодая женщина поддалась непреодолимому чувству жалости, которое пробуждаютъ въ благородныхъ сердцахъ откровенные разсказы о перенесенномъ семейномъ горѣ. Въ подобныхъ случаяхъ женщиной овладѣваетъ безумное желаніе уничтожить въ душѣ страдальца его ужасное прошедшее, и она забываетъ все подъ опьяняющимъ сознаніемъ жалости. Иногда эти чувственные сюрпризы остаются безъ завтрашняго дня, но такъ обыкновенно бываетъ съ женщинами, привыкшими къ любовнымъ интригамъ. Какъ бы это замѣчаніе не казалось съ перваго взгляда страннымъ, но чѣмъ женщина опытнѣе въ подобныхъ интригахъ, тѣмъ она легче отдѣлывается отъ человѣка, которому отдалась въ минуту увлеченія. Но Жюльетта сочла себя связанной на всю жизнь этимъ безсознательнымъ самопожертвованіемъ. Пойанъ также смотрѣлъ на ихъ связь какъ на тайный бракъ и не желалъ, чтобы его оскверняла ни одна пошлая подробность обыкновенныхъ свѣтскихъ связей. Онъ нашелъ маленькую квартиру въ одной изъ уединенныхъ улицъ Пасси, въ нижнемъ этажѣ, съ отдѣльнымъ ходомъ, такъ чтобы не приходилось имѣть дѣло съ привратникомъ. Меблировка была самая изящная, самая роскошная и могла цѣликомъ перейти въ ихъ семейный домъ, послѣ ихъ оффиціальнаго брака, который такимъ образомъ былъ бы только освященіемъ ихъ теперешнихъ отношеній. И несмотря на все это, онъ никогда не ждалъ Жюльетты въ этомъ прелестномъ мирномъ жилищѣ безъ страха, чтобы кто-нибудь не подсмотрѣлъ, какъ она выходитъ изъ наемной кареты у подъѣзда. Но посѣщая его втайнѣ, она не нарушала никакой клятвы, потому что была свободна; она не обманывала ревниваго мужа, она не бросала бѣдныхъ дѣтей; только ей приходилось лгать своей матери, и Пойанъ никакъ не могъ простить себѣ, что онъ былъ причиной этой лжи. Какъ онъ ни обожалъ хорошенькой головки Жюльетты, какъ онъ ни черпалъ въ ея свѣтлыхъ глазахъ забвенье всего прошедшаго, а быть можетъ именно въ силу его пламенной идеальной любви онъ страдалъ отъ мысли, что наталкивалъ ее на дурной поступокъ. Всѣ эти вмѣстѣ взятыя причины поддерживали въ немъ постоянное болѣзненное волненіе и развили такую страшную нерѣшительность, что за послѣдній годъ онъ видѣлся съ Жюльеттой въ Пасси не болѣе шести разъ. Невозможность для него вызвать откровенное объясненіе, такъ какъ онъ боялся всякой мелочи, могущей оскорбить его щепетильность, безсознательное отчужденіе молодой женщины, которая искренно думала, что онъ меньше любитъ ее, и общее теченіе жизни, которое незамѣтно приводитъ насъ отъ одного недоразумѣнія къ другому -- содѣйствовали тому, чтобы ихъ взаимныя отношенія приняли этотъ странный характеръ. Пойану было все равно что эти отношенія оскорбляли его половое самолюбіе, которое составляетъ основу сердца въ большинствѣ людей. Онъ страдалъ отъ того, что любилъ ее, и чувствовалъ, что она все болѣе и болѣе отчуждается отъ него. Онъ упрекалъ себя въ томъ, что столь храбрый на войнѣ и столь смѣлый въ парламентѣ, онъ ощущалъ въ виду этой женщины непреодолимый страхъ. Такъ и въ эту минуту сердце его разрывалось на куски, а онъ не рѣшался сказать ни слова. И притомъ, какъ было ему раскрыть всѣ раны своего наболѣвшаго сердца женщинѣ, которая съ улыбкой на своемъ прелестномъ лицѣ подавала ему стаканъ и нѣжно говорила:
-- Ну, на этотъ разъ я надѣюсь, что грогъ будетъ по вашему вкусу. Бѣдный дрргъ мой, вы очень устали. Я увѣрена, что сегодняшнее засѣданіе было страшно тяжелое. Но что заставило васъ говорить, потому что вчера вы не намѣревались произнести рѣчь?
-- Благодарю васъ, отвѣчалъ графъ, отпивъ половину стакана: что заставило меня говорить...
Вопросъ Жюльетты представлялъ удобный предлогъ для разговора, и придавая другое теченіе его мыслямъ, могъ успокоить его сердечную тревогу. Поэтому онъ охотно захватился за него и сталъ подробно разсказывать о парламентскомъ засѣданій, какъ всегда расхаживая взадъ и впередъ по комнатѣ.
-- Что заставило меня говорить? Да всегдашнее обвиненіе моей партіи въ эгоизмѣ. Я никогда не позволю, чтобы въ французскомъ собраніи, членомъ котораго я состою, говорили открыто, что мы монархисты не имѣемъ права сочувствовать несчастному положенію народа. Де-Совъ сдѣлалъ запросъ министерству о рабочей стачкѣ въ Сѣверномъ департаментѣ и варварскомъ ея прекращеніи. Одинъ изъ ораторовъ большинства отвѣчалъ ему и по обыкновенію сталъ костить старые порядки. Я не выдержалъ и повторилъ свой всегдашній тезисъ, что мы одни способны разрѣшить соціальный вопросъ, основываясь на церквѣ и монархіи, двухъ величайшихъ историческихъ силахъ въ странѣ. Вы знаете мои идеи. Я высказалъ ихъ еще разъ, вотъ и все. Но вы не можете себѣ представить, какъ тяжело оратору, который защищаетъ дорогіе его душѣ принципы и знаетъ, что даже друзья апплодируютъ ему только ради его краснорѣчія. Я всѣмъ имъ прямо сказалъ, что какъ на лѣвой, такъ и на правой теперь вся политическая жизнь заключается въ презрѣнныхъ парламентскихъ интригахъ, которыми они губятъ Францію. И говоря это, я чувствовалъ, что всѣ мои слова напрасны.
И однако онъ продолжалъ развивать теорію, которой онъ посвятилъ всю свою жизнь -- соединеніе монархіи, основанной на традиціонномъ правѣ, съ современными задачами жизни. Жюльетта знала, что онъ искрененъ, и прежде она пламенно интересовалась политическими мечтами человѣка, котораго она желала видѣть не только счастливымъ, но и славнымъ. По несчастью она была женщина и потому какъ только ея чувство къ Пойану пошло на убыль, то одинаково и его идеи потеряли для нея свою прелесть. Каждый политическій дѣятель, писатель, ученый или художникъ, вообще человѣкъ, живущій своими мыслями, имѣетъ непреложное средство убѣдиться въ уменьшеніи къ нему любви его жены, любовницы или просто друга. Въ тотъ день, когда она перестаетъ выражать къ его идеямъ тотъ умственный фанатизмъ, который служитъ столь сильной поддержкой труженику мысли, она его разлюбила, хотя-бы только въ тайникѣ своего сердца. Это несомнѣнный фактъ, какъ-бы она открыто не протестовала противъ того, что идеи мужа, любовника или друга изгоняютъ ее изъ его сердца. Именно такъ и поступила Жюльетта, когда Пойанъ наконецъ замолчалъ.
-- Все это прекрасно, произнесла она: но вы слишкомъ мало думаете о своемъ другѣ?
-- Я не думаю о васъ? отвѣчалъ графъ съ грустнымъ удивленіемъ; а для кого-же я старался прославить свое имя? У кого я черпалъ силы и энергію, чтобъ перенести всѣ мрачныя разочарованія?
-- А, замѣтила она, качая головой: вы умѣете отвѣчать. Но хотите я докажу вамъ фактически, что вы сегодня очень мало думали обо мнѣ?
-- Докажите?
-- Вы даже не спросили съ кѣмъ я сегодня обѣдала?
-- Но вѣдь вы писали, что вы обѣдаете у графини Кандаль.
-- Она не была одна, сказала Жюльетта съ чисто женскимъ желаніемъ возбудить ревность въ Пойанѣ. Я обѣдала рядомъ съ человѣкомъ, котораго вы не долюбливаете.
-- Кто это?
-- Господинъ Казаль, сказала Жюльетта, пристально смотря на графа.
-- Зачѣмъ графиня Кандаль принимаетъ такихъ людей? произнесъ Пойанъ презрительнымъ тономъ, который въ одно и то же время позабавилъ и разсердилъ маркизу.
Онъ позабавилъ ее потому, что слова графа были буквально тѣ, которыя она приписала ему въ разговорѣ съ Габріеллой, а разсердилъ по той простой причинѣ, что презрѣніе Пойана было самой жестокой критикой на впечатлѣніе, произведенное на нее Казалемъ.
-- Вѣроятно мужъ этого требуетъ, продолжалъ онъ; они стоятъ другъ друга. Впрочемъ Кандаль хуже, потому что онъ своей жизнью безчеститъ одно изъ лучшихъ именъ въ нашей исторіи.
-- Но увѣряю васъ, замѣтила Жюльетта: я очень пріятно разговаривала съ господиномъ Казалемъ.
-- О чемъ? О картахъ? О скачкахъ? О кокоткахъ? Или о кулинарномъ искусствѣ и фехтованіи? Даю вамъ честное слово, что я видалъ его нѣсколько разъ въ домѣ бѣднаго Корсье и онъ никогда ни о чемъ другомъ не говорилъ съ четырьмя или пятью товарищами, которыхъ Полина приглашала, чтобъ не выпустить его изъ своихъ рукъ.
-- А она очень любила его?
-- До безумія, произнесъ Пойанъ съ той горечью, которая всегда замѣтна въ отзывахъ обманутыхъ мужей о Донъ-Жуанахъ:-- И право я никогда не могъ понять, какъ эта прелестная женщина могла любить подобнаго фата. А ея мужъ прекрасный человѣкъ, умный, образованный; онъ всегда любилъ и теперь еще любитъ Полину. Я пересталъ посѣщать ихъ домъ ради Казаля. И какъ-же онъ заставилъ ее страдать, бѣдняжку!
-- Однако, онъ говорилъ о ней за обѣдомъ съ большимъ тактомъ.
-- Ему не слѣдовало произносить ея имени!
Наступило молчаніе. Молодая женщина сожалѣла, что заговорила о Казалѣ. Она хотѣла поиграть съ ревностью Пойана и дѣйствительно возбудила ее; но теперь ей было жаль, что заставила страдать человѣка, котораго все-таки любила если не истинной любовью, то по дружбѣ и привычкѣ. Однако она ошибалась насчетъ того, что онъ чувствовалъ; не смотря на измѣну жены, онъ былъ слишкомъ благороденъ, чтобы кого-нибудь подозрѣвать. Въ словахъ Жюльетты о Казалѣ онъ видѣлъ лишь доказательство того удовольствія, которое доставлялъ ей свѣтъ. Это удовольствіе ему казалось совершенно невиннымъ и онъ даже упрекалъ свои страданія въ эгоизмѣ и несправедливости. Онъ говорилъ себѣ, что постоянно усиливавшійся вкусъ Жюльетты къ выѣздамъ и новымъ знакомствамъ доказывалъ, только что его одного было недостаточно для ея счастья.
На часахъ пробила полночь.
-- Ну, сказалъ онъ со вздохомъ, пора и проститься. Когда мы увидимся?
-- Когда хотите. Обѣдайте завтра у меня; кромѣ матери, будетъ еще кузинка Нансэ.
-- Съ большіемъ удовольствіемъ. Но вы знаете, что можетъ быть послѣзавтра я уѣду на четыре или на пять недѣль?
-- Нѣтъ, вы ничего еще не говорили мнѣ объ этомъ.
-- Въ моемъ департаментѣ выборы въ члены мѣстнаго совѣта и меня туда вызываютъ.
-- Все эта проклятая политика, произнесла она съ улыбкой.
Онъ посмотрѣлъ на нее пристально, но она не прочитала, или не хотѣла прочесть въ его глазахъ ту просьбу, которую онъ не смѣлъ выразить словами.
-- Прощайте, сказалъ онъ съ еще большимъ смущеніемъ.
-- До завтра, отвѣчала она; въ три четверти восьмого. Пріѣзжайте пораньше.
Когда дверь затворилась за графомъ, она долго сидѣла одна передъ зеркаломъ, въ которомъ только что отражалось его лицо. Но теперь снова передъ нею предсталъ образъ Казаля и прежде чѣмъ позвонить горничную, она громко спросила себя:
-- Развѣ я не люблю болѣе Генри?
IV. Сантиментальности кутилы.
Въ то время, какъ Жюльетта, задавъ себѣ этотъ горькій вопросъ, ложилась спать на узкую дѣвичью кровать, къ которой она вернулась послѣ своего вдовства, а Пойанъ, идя пѣшкомъ домой упрекалъ себя за неумѣнье нравиться любимой женщинѣ, что дѣлалъ Раймонъ Казаль, неожиданное появленіе котораго представило грозную опасность для остатковъ счастья одного и нравственной скуки другой? Подозрѣвалъ-ли онъ, что его хорошенькая сосѣдка за недавнимъ обѣдомъ не засыпала, а думала о немъ, хотя твердо рѣшилась не думать о немъ, потому что она не имѣла на это никакого права, такъ какъ она любила и хотѣла любить другого! Онъ ушелъ изъ дома графини Кандаль очень рано, чтобы не испортить того впечатлѣнія, которое сдѣлалъ на маркизу Тильеръ, а что онъ понравился ей, Казаль не мало не сомнѣвался. Но выйдя на улицу въ своемъ тепломъ пальто, закуривъ сигару и взглянувъ на небо усѣянное звѣздами, онъ думалъ не о тонкомъ профилѣ молодой вдовы. Только впослѣдствіи онъ созналъ, какъ глубоко повліяла на него эта встрѣча. Его наблюдательный умъ всегда изслѣдовалъ внѣшніе предметы и онъ не зналъ глубины своего внутренняго я. Но кто вполнѣ знаетъ себя? Кто можетъ сказать: завтра я буду веселъ или грустенъ, нѣженъ или дерзокъ? Пресыщенный чрезмѣрнымъ удовлетвореніемъ чувственныхъ инстинктовъ, разочарованный во всѣхъ удовольствіяхъ молодости, обладая красивой наружностью, свѣтскими связями, 250,000 франками годового дохода и основательнымъ знаніемъ Парижа, Казаль считалъ себя застрахованнымъ отъ всякаго романическаго увлеченія. Онъ весело засмѣялся бы тѣмъ дѣтскимъ смѣхомъ, который обнаруживалъ одну изъ привлекательнѣйшихъ сторонъ его характера -- естественное добродушіе, еслибы кто-нибудь сталъ увѣрять это, что теперь онъ, именно благодаря своему пресыщенію и разочарованію, созрѣлъ для сантиментальнаго кризиса, легкаго или серьезнаго, смотря по обстоятельствамъ.
Уже давно онъ скучалъ отъ самаго скучнаго монотоннаго существованія, отъ такъ называемой безпорядочной жизни. Нѣтъ ничего правильнѣе, однообразнѣе и опредѣленнѣе, смотря по сезонамъ, какъ жизнь современныхъ свѣтскихъ кутилъ, иронически называющихъ себя въ послѣднія десять лѣтъ "праздняшниками". Это существованіе прямой контрастъ буржуазной жизни, обращаетъ удовольствія въ почти механическое занятіе и кончаетъ тѣмъ, что доходитъ до такихъ же крайностей скуки. Большею частью оно приводитъ къ болѣзненной тоскѣ о семейной жизни, которая кажется праздняшникамъ полной самыхъ очаровательныхъ неожиданностей. Она привлекаетъ ихъ той же новизной, которая побуждаетъ буржуазнаго мужа во время случайнаго отсутствія жены ужинать съ кокотками, которыя на столько же глупы, поблекши и продажны, на сколько его жена умна, свѣжа и непорочна. Но это непреодолимое, болѣзненное влеченіе къ браку проявляется только у тѣхъ свѣтскихъ кутилъ, которые нѣкогда вкусили сладость настоящей семейной жизни, или, какъ иногда бываетъ, сохранили во время своего праздничанья почтенную привычку быть добрымъ сыномъ относительно старой любящей матери или добрымъ братомъ относительно заботливой, нѣжной сестры. Казаль, единственный сынъ своихъ родителей, лишился ихъ очень рано, давно поссорился съ своими двумя дядями и съ юности привыкъ къ абсолютной независимости, а потому казалось, что судьба сдѣлала его вѣчнымъ холостякомъ по природѣ и по темпераменту. На него не дѣйствовала, какъ на большинство парижскихъ кутилъ, въ минуту перваго приступа ревматизма наивная прелесть молодыхъ дѣвушекъ. Напротивъ, прирожденная утонченность его чувствъ, сохранившаяся неизмѣнной, не смотря на среду, въ которой онъ вращался, его стремленіе ко всему, что пріобрѣталось тяжелой борьбой, и потребность найти достойную работу своимъ рѣдкимъ способностямъ -- побуждали Казаля видѣть особую прелесть въ интригѣ съ женщиной, столь незнакомой ему и вмѣстѣ съ тѣмъ достойной какъ любви, такъ и уваженія. Онъ не зналъ этого рода женщинъ; поэтому она была для него такъ же опасна, какъ онъ для нея, съ тѣмъ только различіемъ, что Жюльетта была способна на искреннюю, безотчетную любовь, а для Казаля страсть была только капризомъ и подъ маской любви у него скрывалось лишь сладострастіе. Нельзя безнаказанно имѣть въ своей крови и мозгу слѣдствія восемнадцатилѣтней развратной жизни. Но идя быстрыми шагами по Елисейскимъ полямъ въ этотъ вечеръ, онъ еще былъ далекъ даже отъ каприза и если образъ Жюльетты предсталъ передъ нимъ, то лишь въ концѣ лабиринта другихъ мыслей.
-- Вотъ хорошая сигара, думалъ Казаль: и обѣдъ былъ недурной. Въ свѣтѣ начинаютъ хорошо ѣсть. А кому за это спасибо? Намъ. Если бы не было насъ, т. е. полдюжины молодцовъ, которые говорятъ правду Кандалю и ему подобнымъ людямъ на счетъ ихъ повара и погреба, то до сихъ поръ въ свѣтѣ продолжали бы скверно ѣсть. Но что мнѣ теперь дѣлать? Правда, надо было бы открыть особый клубъ для препровожденія времени отъ десяти часовъ вечера до двѣнадцати. Утро занято сномъ, туалетомъ и верховой ѣздой. Послѣ завтрака всегда надо куда-нибудь съѣздить, а съ двухъ до шести время посвящено любви, а если нѣтъ любви, то фехтованію или игрѣ въ мячъ. Отъ пяти до семи -- зеленый столъ, а съ восьми до десяти -- обѣдъ; наконецъ, отъ двѣнадцати до утра игра и кутежи. Правда, отъ десяти до двѣнадцати есть театръ; но много-ли бываетъ пьесъ, которыхъ стоитъ смотрѣть два раза? А я слишкомъ старъ или еще недостаточно старъ, чтобы разыгрывать роль дамскаго ухаживателя въ глубинѣ ложи.
Эта мысль о театрѣ навела его на другую мысль; уже около полугода онъ былъ оффиціальнымъ любовникомъ хорошенькой, хотя и очень плохой актрисы на сценѣ Водевиля. "Не пойти-ли мнѣ къ Христинѣ?" спросилъ онъ самъ себя, но въ его воображеніи тотчасъ представилась маленькая туалетная актрисы, съ разбросанными повсюду бѣлилами и румянами; въ ушахъ его уже раздавался ея визгливый голосокъ, передававшій ему закулисныя сплетни. "Нѣтъ, не пойду туда", рѣшилъ онъ мысленно: "лучше заверну въ клубъ". Но мысль о клубѣ возбудила въ его головѣ слишкомъ мрачную картину пустыхъ залъ съ дремлющими лакеями у дверей и онъ воскликнулъ громко: "Нѣтъ это слишкомъ скучно. Не зайти-ли въ Оперу? продолжалъ онъ размышлять: но что тамъ дѣлать? слушать четвертый актъ "Роберта" въ пятисотый разъ? Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Лучше ужъ зайти къ Филипсу". Такъ звали содержателя моднаго, англійскаго погребка, который съ нѣкотораго времени переманилъ къ себѣ Казаля и его пріятелей изъ другого подобнаго учрежденія подъ названіемъ "Eurêka". Если когда нибудь найдется хроникеръ, близко знающій современную молодость, то онъ посвятитъ любопытную главу исторіи парижскихъ кофейныхъ и ресторановъ конца нынѣшняго столѣтія, описанію этихъ погребковъ, гдѣ настоящіе аристократы выпиваютъ послѣ театра виски, рядомъ съ жокеями и букмекерами.
"Но теперь, размышлялъ Казаль, я застану тамъ только Герберта".
Лордъ Гербертъ Бохунъ, младшій братъ одного изъ богатѣйшихъ англійскихъ пэровъ маркиза Банбюри, былъ страшный пьяница и тридцати лѣтъ отъ роду, онъ по временамъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, какъ старикъ. Онъ былъ извѣстенъ характеристичными фразами, ясно обнаруживавшими его роковую страсть: такъ на вопросъ, "какъ вы поживаете", онъ всегда отвѣчалъ: "очень хорошо, у меня прекрасная жажда"!
"Но, думалъ Казаль, теперь уже слишкомъ поздно, онъ меня не признаетъ. Рѣшительно мнѣ нужно обзавестись дамочкой, вдовой или разведенной женой, которая никуда не выѣзжала-бы и съ удовольствіемъ принимала-бы меня въ эти часы".
Размышляя такимъ образомъ, Казаль дошелъ до круглой площадки Елисейскихъ полей и тутъ только онъ вспомнилъ о своей недавней сосѣдкѣ.
"Вотъ маркиза Тильеръ пришлась-бы мнѣ какъ разъ по сердцу. Съ кѣмъ она живетъ?" произнесъ онъ почти вслухъ.
Конечно эта очень непочтительная фраза служила достойнымъ окончаніемъ цѣлаго ряда идей, которыя показались-бы даже людямъ не столь наивнымъ, какъ Пойанъ, слишкомъ циничными. Но все-таки подъ ними скрывалось зерно искреннаго чувства, и это ясно доказываетъ, что въ сердцѣ каждаго человѣка, образующемъ отдѣльный мірокъ, самыя циничныя мысли могутъ быть предлогомъ къ появленію самаго романичнаго чувства. Еслибы Казаль не поддался безсознательно утонченнымъ чарамъ Жюльетты, то онъ не ощутилъ-бы отвращенія при мысли о площадной грубости своей актрисы. Онъ подыскалъ прекрасныя причины, чтобы не пойти въ этотъ вечеръ ни въ театръ, ни въ клубъ, ни въ погребокъ, но онѣ не имѣли-бы на него большаго вліянія, чѣмъ въ прежніе дни, если бы онъ теперь не ощущалъ тайной потребности остаться одинъ. А для чего? Чтобы думать о молодой женщинѣ, образъ которой, внезапно возставъ передъ нимъ, въ одну минуту, стушевалъ всѣ его мысли о кулисахъ, клубахъ и погребкахъ. Тонкій силуэтъ Жюльетты съ удивительной ясностью обрисовался на его мысленномъ кругозорѣ. Люди спорта, живущіе физической жизнью, чрезвычайно развиваютъ въ себѣ первобытныя способности дикарей. Они обладаютъ въ удивительной степени чисто животной памятью подобно земледѣльцамъ, охотникамъ, рыболовамъ и вообще всѣмъ людямъ, смотрящимъ болѣе на внѣшность предметовъ, а не на внутреннюю ихъ сущность. Въ этихъ умахъ привычныхъ къ реальнымъ и конкретнымъ впечатлѣніямъ, формы и тоны такъ рельефно отражаются, какъ даже не подозрѣваютъ кабинетные труженики и салонные говоруны. Казаль теперь видѣлъ передъ собою бюстъ Жюльетты во всей ея граціозной красотѣ, ея пластичныя плечи, черный корсажъ съ розовыми бантами, соблазнительную прелесть ея затылка, нѣжно-русые волосы, блестящіе какъ сапфиръ глаза, ея розовыя губы, сверкающіе бѣлизной зубы, соблазнительная ямочка на щекѣ и нервныя руки. Если бы она стояла передъ нимъ, то онъ не могъ-бы яснѣе опредѣлить всѣхъ мельчайшихъ подробностей ея красоты. Вызвавъ передъ собою этотъ очаровательный образъ, онъ искренно и естественно, хотя быть можетъ грубо, ощутилъ сладострастное желаніе обладать этимъ прелестнымъ существомъ, непорочная скромность котораго скрывала, какъ онъ былъ вполнѣ убѣжденъ, страстную натуру.
"Да, продолжалъ онъ размышлять: съ кѣмъ она живетъ? Не можетъ быть, чтобы она не имѣла любовника. Впрочемъ, это все равно. Она смотрѣла на меня очень странно, а сначала какъ-бы не обратила на меня никакого вниманія. Она вдвоемъ съ графиней Кандаль устроила этотъ обѣдъ. Онѣ большіе друзья. Я увѣренъ, что ей хотѣлось познакомиться со мной. Я не дурно маневрировалъ? Но что значитъ ея любопытство? Слышала-ли она обо мнѣ отъ другой женщины или отъ своего любовника? Можетъ быть у нея и нѣтъ любовника, и она скучаетъ въ своемъ уединенномъ уголкѣ. Ее такъ мало видно въ свѣтѣ. Она, должно быть, ведетъ очень одинокую жизнь. А какая она хорошенькая! Не приняться-ли мнѣ ухаживать за ней? У меня нѣтъ ничего интереснаго на весну. Это хорошая идея. Но гдѣ я ее найду? Конечно я могу сдѣлать ей визитъ, такъ какъ я былъ сегодня за обѣдомъ ея кавалеромъ. Да, но такой визитъ необходимо сдѣлать завтра. Но, что я дѣлаю завтра? Утромъ я катаюсь верхомъ въ Булонскомъ лѣсу съ графомъ Кандалемъ. Это хорошо. Я узнаю отъ него всѣ подробности. Завтракаю я у Христины, но я могу и не поѣхать туда. Вообще я въ этомъ году слишкомъ много завтракаю. А завтракъ только портитъ весь день. Я сожгу Христину и въ два часа поѣду къ хорошенькой вдовѣ. Въ четыре часа я фехтую съ Верекьевымъ. А теперь не отправиться-ли мнѣ просто спать? Конечно очень рано; только половина одиннадцатаго; но болѣе недѣли я ложусь каждый день въ четыре часа. Надо немного возстановить свои силы.
Придя къ этому благоразумному рѣшенію, онъ повернулъ въ улицу Буаси д'Англа и, минуя два клуба, въ которыхъ онъ былъ членомъ, Казаль направился къ Лисабонской улицѣ, гдѣ онъ жилъ въ старинномъ домѣ, наслѣдованномъ отъ отца. Такимъ образомъ Казаль доказывалъ своимъ примѣромъ, что если нѣкоторые свѣтскіе кутилы сохраняютъ удивительное здоровье, то тайная причина этого заключается въ подчиненіи ихъ правиламъ гигіены. Среди своего растлѣвающаго существованія они, подобно Казалю, умѣютъ слѣдить за собою и то утренней воздержанностью послѣ слишкомъ хорошаго обѣда наканунѣ, то разумнымъ отдыхомъ въ ту самую минуту, когда силы ихъ начинаютъ ослабѣвать, то ежедневнымъ массажемъ, то гидротерапическимъ леченіемъ на дому, они даютъ себѣ возможность удивлять всѣхъ необыкновенными своими подвигами на охотѣ, въ фехтовальномъ залѣ и т. д. Макіавель говорилъ, что "міръ принадлежитъ хладнокровнымъ людямъ", и то же можно сказать относительно полусвѣта, какъ бы страненъ ни показался этотъ афоризмъ. Во всякомъ случаѣ на слѣдующее утро Раймонъ Казаль всталъ въ восемь часовъ и перешелъ въ свою туалетную комнату совершенно освѣженный спокойнымъ, долгимъ сномъ.
Туалетная комната въ его домѣ пользовалась славой во всемъ мірѣ парижскаго спорта. Она отличалась двумя громадными витринами, которыя Казаль называлъ своими библіотеками. Въ одной находилась прекрасная коллекція англійскихъ ружей, а въ другой было расположено удивительное собраніе сапогъ, ботинокъ и башмаковъ числомъ девяносто два для всевозможныхъ цѣлей, начиная отъ охоты верхомъ и игры въ Поло до восхожденія на горы. Нерѣдко молодые снобсы являлись къ этому учителю свѣтскаго прожиганія жизни въ часы его утренняго туалета и съ удивленіемъ смотрѣли на его необыкновенный музей. Но въ то утро, которое слѣдовало за обѣдомъ у графини Кандаль, онъ находился въ обществѣ только своего камердинера и очень долго смотрѣлъ на себя въ зеркало громаднаго шкафа въ три дверцы, который, вмѣщая его гардеробъ, доканчивалъ меблировку комнаты. Несмотря на всю утонченную роскошь его жилища, представлявшаго образецъ того, какъ слѣдовало жить свѣтскому парижскому франту въ 1881 году, Казаль не былъ фатомъ. Если въ ранней молодости онъ гордился всѣми мелочами своей домашней обстановки, то уже давно пересталъ обращать на нее какое бы то ни было вниманіе и вообще онъ очень мало заботился о своей внѣшности, а если теперь долго смотрѣлся въ зеркало, то лишь подъ впечатлѣніемъ наканунѣ принятаго намѣренія. Ему было ближе къ сорока годамъ, чѣмъ къ тридцати, а въ этомъ возрастѣ уже пріобрѣтается привычка наблюдать за собою; черезъ десять лѣтъ эта привычка переходитъ въ недовѣріе къ себѣ, а черезъ двадцать въ искусственное поддерживаніе своей увядшей красоты. Повидимому онъ нашелъ себя еще способнымъ нравиться и сонъ вѣроятно только подтвердилъ его рѣшимость посѣтить маркизу Тильеръ, потому что прежде, чѣмъ поѣхать верхомъ въ Булонскій лѣсъ, онъ написалъ записку къ Христинѣ, извиняясь, что не можетъ завтракать у нея въ этотъ день.
Достигнувъ парка мелкой рысцой, Казаль придалъ шагу своей лошади, и судьбѣ было угодно, чтобы онъ встрѣтилъ не только Кандаля, съ которымъ у него было назначено свиданіе, но Брони, Мозэ и герцогиню Аркодь. Мало того, они всѣ трое замѣтили наканунѣ, какое непріятное впечатлѣніе произвелъ на молодую вдову преждевременный отъѣздъ Казаля, и одинаково пошутили съ нимъ объ этомъ. Онъ зналъ хорошо цѣну подобнымъ свѣтскимъ шуткамъ, но теперь обратилъ на нихъ вниманіе, какъ на подтвержденіе его собственныхъ замѣчаній. Прежде всего онъ встрѣтилъ Брони, который проскакалъ мимо на своемъ черномъ конѣ и не останавливаясь крикнулъ:
-- Твоя вчерашняя дама была очень недовольна твоимъ уходомъ, очень, очень...
Потомъ на углу одной аллеи его остановилъ Мозэ, гулявшій пѣшкомъ изъ гигіеническихъ цѣлей. Онъ боролся съ преждевременно развивавшимся у него діабетомъ съ той удивительной силой воли, которая составляетъ самую характеристическую черту какъ евреевъ, такъ и американцевъ. Эти два человѣческіе типа, самые упрямые на свѣтѣ и всего менѣе извѣстные по причинѣ недавняго достиженія ими славы и богатства, одинаково выражаютъ свою удивительную силу воли, какъ въ большихъ дѣлахъ такъ и въ мелочахъ. Нерѣдко случается видѣть, что семитъ или американецъ въ пятьдесятъ лѣтъ создаетъ себѣ новую жизнь съ совершенно новыми вкусами и привычками. При этомъ первый обладаетъ еще особымъ даромъ не упускать изъ вида никакой хотя бы самой ничтожной подробности. Такъ Мозэ, когда-то поссорившійся, а потомъ помирившійся съ Казалемъ, воспользовался этимъ случаемъ, чтобы оказать ему маленькую услугу.
-- Какъ скоро вы вчера уѣхали, сказалъ онъ.
-- Меня ждалъ одинъ пріятель въ клубѣ, отвѣчалъ Казаль, которому не понравился проницательный взглядъ Мозэ.
-- А когда вы уѣхали, продолжалъ хитрый еврей, то дамы не стали и смотрѣть на насъ. Графиня и ея сестра принялись болтать между собою, а маркиза Тильеръ, видя, что васъ нѣтъ, не обращала на насъ никакого вниманія.
Спустя четверть часа Казаль, обдумывая полученныя такимъ образомъ свѣдѣнія, встрѣтилъ герцогиню Арколь, которая сама правила двумя бѣлыми пони, запряженными въ кабріолетъ. Она знакомъ подозвала его и поспѣшно сказала:
-- Какъ вы находите друга моей сестры? Неправда ли она идеально хороша? И вы ее разсердили ради какой нибудь... Неловкій!
Съ этими словами она хлопнула бичемъ и ея легкій экипажъ быстро понесся, но на прощаніи она бросила ему взглядъ, ясно говорившій: "Если ты, мой другъ, не дуракъ, то станешь ухаживать за своей вчерашней сосѣдкой и одержишь побѣду". Конечно, подобный совѣтъ не былъ достоинъ честной женщины, да еще сестры честнѣйшей женщины. Но инстинктивно герцогиня не очень любила Жюльетту, которая какъ бы всегда разлучала ее съ горячо-любимой сестрой и ей было бы очень пріятно сказать Габріеллѣ: "Ну, что твоя безупречная вдова сошлась съ Казалемъ".
Окончательно же убѣдилъ свѣтскаго кутилу, что его чутье не обмануло, толстякъ Кандаль, который, догнавъ его, поѣхалъ съ нимъ рядомъ и сказалъ съ грубымъ смѣхомъ, обнаруживавшимъ его нѣмецкое происхожденіе, такъ какъ одинъ изъ Кандалей женился на нѣмкѣ во время эмиграціи!
-- А вчера была презабавная исторія: все обошлось такъ хорошо, какъ я не ожидалъ. Правда, вдова очень щепетильная. Г-жа Бернаръ увѣряетъ, что покойникъ Тильеръ полѣзъ въ огонь только, чтобы избавиться отъ скучной жены. Признаюсь, я боялся тебя. Но ты отлично велъ себя. А когда ты ушелъ, то она такъ смѣшно надула губы, что нельзя было смотрѣть на нее безъ хохота.
-- А кто она? спросилъ Казаль.
-- Какъ кто она? Да это вдова Тильера, адъютанта генерала Дуэ.
-- Я не спрашиваю тебя объ этомъ. Что она за женщина?
-- А! это олицетвореніе семейной добродѣтели. Она живетъ съ старой матерью въ домѣ скучномъ и мрачномъ, какъ могила. Вообще она похожа на мою жену. Что же она тебѣ очень нравится? Ты, пожалуй, женишься на ней.
Этой болтовни было довольно для Казаля и онъ не спросилъ у него адреса маркизы, боясь, чтобы Кандаль не передалъ своего разговора съ нимъ госпожѣ Бернаръ. Къ тому же онъ могъ узнать этотъ адресъ въ первой попавшейся памятной книгѣ. Его уже настолько мучило нетерпѣніе, что онъ сократилъ свою прогулку и возвратившись домой открылъ одинъ изъ тѣхъ адресъ-календарей, которые за извѣстную плату печатаютъ любого разбогатѣвшаго лавочника въ спискѣ великосвѣтскихъ именъ. Но маркизы Тильеръ тутъ не было.
-- Не могу же я спросить ея адреса у тѣхъ лицъ, которыя обѣдали вчера у графини, подумалъ онъ: и то уже ихъ вниманіе обращено на насъ.
Дѣйствительно, это вниманіе доказывало, какъ онъ заинтересовалъ молодую вдову, а потому неслѣдовало откладывать своего визита. Конечно, еслибъ онъ самъ не былъ также заинтересованъ ею, то благоразумнѣе было-бы не спѣшить съ этимъ визитомъ и при случаѣ узнать адресъ у графини Кандаль. Но мысль о маркизѣ Тильеръ такъ овладѣла Казалемъ, что онъ не могъ ждать и послалъ своего камердинера узнать у привратника графини, гдѣ живетъ маркиза. При этомъ онъ съ хитростью молодого новичка въ подобныхъ дѣлахъ далъ лакею нѣсколько другихъ порученій и потомъ какъ-бы кстати прибавилъ:
-- Такъ какъ вы пройдете мимо дома Кандаля, то спросите у привратника адресъ маркизы Тильеръ; не забудьте этого имени.
Благодаря этой дѣтской уловкѣ, которая очень позабавила бы клубныхъ друзей Казаля, если бы они когда нибудь объ этомъ узнали, онъ ровно въ два часа позвонилъ у стекляннаго подъѣзда дома въ улицѣ Матиньонъ, гдѣ двадцать четыре часа передъ тѣмъ искала себѣ убѣжища графиня Кандаль послѣ несчастнаго случая съ ея каретой, который такимъ образомъ уже имѣлъ непредвидѣнныя послѣдствія.
Это жилище совсѣмъ подходитъ къ ней, подумалъ молодой человѣкъ, проходя черезъ дворъ. Привратникъ объявилъ ему, что маркиза Тильеръ дома. Она никогда не приказывала отказывать гостямъ по той же благоразумной предосторожности, которая побуждала ее принимать поздно вечеромъ всѣхъ своихъ друзей. Этимъ путемъ она избѣгала всякихъ разговоровъ между слугами. Къ тому же у нея было очень мало знакомыхъ, и она имѣла привычку приглашать своихъ друзей въ опредѣленные часы по одиночкѣ, а потому такая свобода доступа къ ней не имѣла ничего неудобнаго. Напротивъ, она чрезвычайно понравилась Казалю.
"Значитъ у нея нечего скрывать", думалъ онъ, позвонивъ у двери съ красными занавѣсами: "еслибъ только она была одна!". Лакей проводилъ его чрезъ большую гостиную въ маленькій будуаръ, гдѣ наканунѣ Пойанъ произнесъ противъ него такую филиппику. Войдя въ комнату, онъ съ перваго взгляда увидалъ, что маркиза полулежала на кушеткѣ какъ больная; на ней былъ утренній капотъ съ бѣлыми кружевами, прекрасно выставлявшій ея красоту, а подлѣ на креслѣ сидѣлъ Авансонъ, разговаривавшій съ нею вполголоса, хотя они были вдвоемъ. Казаль зналъ стараго дипломата по клубу, гдѣ молодые люди смѣялись надъ его злобной критикой теперешняго воспитанія и теперешнихъ удовольствій. Пятидесяти шести лѣтъ онъ также ухаживалъ за женщинами, какъ въ двадцать пять. Онъ не курилъ послѣ обѣда, чтобы не уходить изъ гостиной, всегда разговаривалъ съ женщинами вполголоса и если вы застали его въ какомъ нибудь домѣ въ подобномъ разговорѣ, то не думайте его пересидѣть: онъ никогда не уступитъ вамъ своего мѣста. Это любопытный типъ; для него составляютъ наслажденіе именно тѣ стороны ухаживанія за женщинами, которыя кажутся нестерпимыми для нынѣшней молодежи, именно визиты, коммисіи, покупки и т. д. Женщины чрезвычайно благодарны этимъ старымъ поклонникамъ, большею частью вполнѣ безкорыстнымъ; мужья также цѣнятъ этихъ добровольныхъ и неопасныхъ стражей своихъ женъ, но любовники, а въ особенности тѣ, которые стремятся быть любовниками, ненавидятъ ихъ. Поэтому первой мыслью Казаля при видѣ Авансона было послать его къ чорту; онъ ни мало не подозрѣвалъ, что молодая женщина всего болѣе дорожила своимъ сѣдоватымъ patito, потому что онъ питалъ неизмѣнную преданность къ ея матери.
"Какая гадость, подумалъ онъ: этого молодца не выживешь. Мой визитъ пропалъ".
"Казаль здѣсь, сказалъ самъ себѣ Авансонъ: О! О! ну да ничего, я насолю ему".
И онъ громко произнесъ, пожимая руку молодому человѣку:
-- Я не зналъ, милая маркиза, что вы знакомы съ этимъ кутилой. Вы скрыли отъ меня это знакомство.
-- Я имѣлъ честь быть представленнымъ маркизѣ Тильеръ у графини Кандаль, отвѣчалъ за молодую женщину Казаль, который понялъ съ перваго взгляда, что Жюльетта не могла произнести ни слова отъ удивленія при его неожиданномъ входѣ въ комнату.
Теперь онъ былъ вполнѣ вознагражденъ за непріятное присутствіе Авансона и ему нечего было взвѣшивать своихъ воспоминаній о вчерашнемъ вечерѣ или оцѣнивать впечатлѣній другихъ людей. Жюльетта покраснѣла до корней волосъ и такое волненіе свѣтской женщины, для которой умѣнье владѣть собою такая же необходимая способность, какъ храбрость для военныхъ, говорило краснорѣчивѣе всего, какое онъ произвелъ на нее впечатлѣніе. Дѣйствительно, еслибъ женщины не умѣли скрывать своихъ чувствъ, то имъ нельзя было бы жить на свѣтѣ, гдѣ за ними на каждомъ шагу слѣдятъ съ большей подозрительностью, чѣмъ судья за обвиняемымъ. Но Жюльетта съ вчерашняго дня прошла черезъ столько тревожныхъ часовъ, что ея потрясенные нервы теперь не вполнѣ ея слушались. На заданный себѣ вопросъ, разлюбила ли она Пойана, она сначала отвѣчала: "Нѣтъ, я его еще люблю", а потомъ: "Нѣтъ, мы больше другъ друга не любимъ" и мало по мало впала въ тяжелую, грустную думу. Въ тѣ минуты, когда чувствуешь, что кончается любовь, на которой основана вся наша будущность, невольно поддаешься мрачному отчаянію и даже желаешь смерти. Всѣ раны прошедшаго снова открываются какъ бы въ доказательство того, что если исчезаетъ все радостное въ нашей жизни, то горе никогда не уходитъ безвозвратно. Въ эту ночь пока Казаль спалъ дѣтскимъ сномъ, а Пойана также терзали мучительныя мысли, Жюльетта орошала горькими слезами подушки своей дѣвичьей кровати, на которой она нѣкогда предавалась невиннымъ, цѣломудреннымъ мечтамъ. Но отчего среди этихъ слезъ передъ нею постоянно возставалъ образъ Казала? Отчего, заснувъ къ утру, она видѣла странные сны, въ которыхъ постоянно мелькалъ все тотъ же образъ? Если сны конечно не предсказываютъ будущаго, то нѣтъ никакого сомнѣнія, что они имѣютъ большое значеніе для моралиста и доктора, которые находятъ въ нихъ источникъ свѣдѣній на счетъ того, что остается безсознательнымъ въ нашемъ внутреннемъ я. Это доказывается добытыми наукой фактами: такъ человѣкъ видитъ во снѣ, что кто-то укусилъ его за ногу, и спустя нѣсколько дней у него на ногѣ дѣлается нарывъ. Очевидно, организмъ ощущалъ присутствіе болѣзни, прежде чѣмъ появился внѣшній ея признакъ. Точно также вѣроятно Казаль произвелъ на Жюльетту болѣе сильное впечатлѣніе, чѣмъ она предполагала, такъ какъ иначе его образъ не примѣшивался бы ко всѣмъ ея мыслямъ и даже снамъ. Но какъ было предположить, что такой извѣстный кутила и развратникъ какъ Казаль могъ возбудить въ этой деликатной, утонченной, идеалистически настроенной женщинѣ сладострастное желаніе? Несмотря на свой бракъ, такъ быстро и трагически окончившійся, несмотря на свою связь съ Пойаномъ, которому она отдалась не по страсти, а по идеальной идеѣ и идеальному чувству, Жюльетта сохранила непочатымъ источникъ чувственной любви. Эта любовь до сихъ поръ въ ней дремала и Казаль впервые разбудилъ ее, словно онъ былъ ея чувственнымъ идеаломъ, типъ котораго измѣняется согласно каждой нервной системѣ. Быть можетъ еслибъ она, проснувшись на слѣдующее утро, исповѣдывалась бы во всемъ такому духовнику какъ Лакордеръ, то благородный проповѣдникъ съумѣлъ бы предостеречь ее отъ опаснаго врага, явившагося въ ту самую минуту, когда она чувствовала, что все болѣе и болѣе отчуждается отъ того, кто въ послѣдніе годы былъ самой надежной нравственной ея поддержкой. Но не только у нея не было такого духовника, но она уже давно вовсе не исповѣдывалась и отъ ея прежней теплой вѣры осталась только надежда на Божественное милосердіе. Поэтому она не могла разсчитывать въ эти опасныя минуты ни на чью помощь, кромѣ своей твердой рѣшимости никогда не пасть въ своихъ собственныхъ глазахъ. Такимъ образомъ въ слѣдовавшее за этой мучительной ночью утро она, не вполнѣ понимая причины своего внутренняго волненія, рѣшилась, не смотря на уменьшеніе своей любви, окружать всевозможной нѣжностью человѣка, котораго она считала своимъ мужемъ. Въ этомъ она видѣла спасеніе для своего нравственнаго достоинства.
"Я скрою отъ него, что не люблю его больше прежней любовью, сказала она сама себѣ: и это будетъ не трудно, потому что онъ самъ не любитъ меня, какъ прежде. Но достаточно привязанности и уваженія, чтобъ жить и быть довольной жизнью, хотя и не чувствуя себя счастливой".
Она встала съ довольно сильной мигренью, но чувствовала себя какъ будто спокойной до той минуты, когда неожиданно явился передъ нею Казаль. Она томно слушала болтовню Авансона, какъ вдругъ увидала того, кто не давалъ ей покоя столько часовъ на яву и во снѣ; на этотъ разъ она ощутила такое сильное волненіе, что не могла его побѣдить. Конечно, это продолжалось одно мгновеніе и съ быстротой молніи она овладѣла собою, присѣла на кушеткѣ и граціознымъ знакомъ руки привѣтствовала новаго гостя.
-- Вы нездоровы, маркиза? сказалъ онъ, опускаясь на кресло.
-- Да, отвѣтила она: у меня мигрень; я думала, что это пройдетъ къ половинѣ дня, но мнѣ все хуже.
Говоря это, она взяла со стола маленькій флакончикъ съ нашатырнымъ спиртомъ и понюхала его, какъ бы говоря этимъ непрошенному гостю: "Вы видите, что вы не должны долго оставаться". Но Казаль не обратилъ никакого вниманія на холодность ея пріема; онъ понималъ, какъ искусственна была эта холодность, и довольствовался тѣмъ, что волненіе молодой женщины вполнѣ доказывало, что она интересовалась имъ до страха за себя. Быть можетъ, если бы онъ увидалъ передъ собою веселую, смѣющуюся женщину, которая стала бы болтать съ нимъ о новой пьесѣ, скачкахъ и свѣтскихъ сплетняхъ, то онъ подумалъ бы: "Всѣ одинаковы; не стоитъ бросать Христины". Но атмосфера уединеннаго одиночества, которая окружала маркизу, таинственная загадка, которую представлялъ для него ея характеръ, ея волненіе и очевидная рѣшимость противостоять неожиданному влеченію къ нему -- все это подстрекало въ высшей степени неожиданно пробудившійся въ немъ капризъ. Онъ по рожденію былъ человѣкъ дѣйствія и скучалъ, когда не былъ ничѣмъ занятъ; теперь онъ почувствовалъ въ глубинѣ своего существа тотъ же трепетъ, который овладѣлъ имъ, когда онъ впервые принялъ участіе въ охотѣ на тигра.
Между тѣмъ Жюльетта начала свѣтскій разговоръ, который былъ бы очень пустымъ, если бы не имѣлъ цѣлью скрыть мыслей, неудобныхъ для выраженія.
-- Какъ хороша была вчера вечеромъ герцогиня Арколь, сказала она.
-- Да, великолѣпна, отвѣчалъ Казаль, ей очень идетъ бѣлый цвѣтъ.
-- А помните, замѣтилъ Авансонъ, очень недовольный несвоевременнымъ появленіемъ молодого франта: какая она была желтая и поблекшая на выставкѣ въ улицѣ Сезъ? Ахъ да, другъ мой, когда же мы поѣдемъ съ вами покупать гобеленъ, о которомъ мы только что говорили?
"Болтай, старый дуракъ, думалъ Казаль, пока Авансонъ распространялся о прелестяхъ найденнаго имъ гобелена: лѣзь изъ кожи, чтобы доказать мнѣ, что я здѣсь лишній, а ты другъ дома, все-таки я вернусь сюда. Вы маркиза также желали бы, чтобы я вѣрилъ, что вы съ интересомъ слушаете этого болвана, но я вижу, что вы играете комедію. Вы также мало интересуетесь его словами, какъ страдаете отъ мигрени. Но вы такая, такая хорошенькая и такъ соблазнительно поддерживаете високъ своимъ пальчикомъ..."
Не смотря на эти мысли, онъ отъ времени до времени вмѣшивался въ разговоръ, обнаруживая, какъ всегда, основательныя свѣдѣнія о всемъ. Онъ самъ никогда не былъ любителемъ изящныхъ бездѣлушекъ и покупалъ ихъ только для подарка дамамъ, но по своей привычкѣ часто внимательно слушалъ бесѣды объ этомъ предметѣ дѣйствительныхъ знатоковъ, а потому съ иронической улыбкой поправилъ двѣ ошибки Авансона на счетъ клейма на старинномъ фаянсѣ.
-- Такъ вы также собиратель коллекцій, господинъ Казаль? спросила Жюльетта.
-- Я, отвѣчалъ онъ, смѣясь: нисколько. Но у меня друзья знатоки этого дѣла и они научили меня кое-чему.
-- Онъ собиратель коллекцій! воскликнулъ Авансонъ: какъ видно, что вы его знаете, мой другъ, только двадцать четыре часа. Вы не имѣете понятія о томъ, что такое теперешняя молодежь, продолжалъ онъ съ очевидной злобой пятидесятилѣтняго поклонника женщинъ, который не хочетъ сознаться въ своей ревности, но все-таки ревнуетъ съ юношескимъ пыломъ, хотя не имѣетъ на то никакого права: этотъ, какъ вы видите еще уменъ. Онъ дебютировалъ въ клубѣ въ годъ моего посольства въ Флоренцію. Какой онъ тогда былъ способный юноша! Онъ рисовалъ, игралъ на фортепіано, говорилъ на четырехъ языкахъ. А теперь, если бы вы только слышали, о чемъ онъ теперь разговариваетъ съ своими пріятелями? Кто возьметъ призъ на завтрашней скачкѣ "Farewell" или "Fiehue-Bosse"? Какое вы пили сегодня вино, extra-dry или bruet? Какая сегодня ставка? Вотъ все, о чемъ они умѣютъ говорить.
Пока старый дипломатъ изливалъ такимъ образомъ свой гнѣвъ въ приличныхъ выраженіяхъ, Жюльетта смотрѣла съ безпокойствомъ на Казаля. Это безпокойство ясно выражало ея опасеніе, чтобы онъ не обидѣлся, и онъ готовъ былъ поблагодарить ревниваго патито за то, что онъ доставилъ предлогъ молодой женщинѣ выразить ему свое сочувствіе.
-- Какой строгій критикъ, сказалъ онъ, когда Авансонъ замолчалъ, и вставъ, чтобы проститься, онъ фамильярно хлопнулъ его по плечу: ну пожалуйста не говорите болѣе ничего дурного обо мнѣ, послѣ моего ухода. А вы, маркиза, не вѣрьте всему, что онъ разсказываетъ.
"Я увѣренъ, что она сдѣлаетъ ему сцену за меня, думалъ Казалъ, выйдя изъ дома въ улицѣ Матиньонъ и направляясь къ Елисейскимъ полямъ. Вотъ все, что онъ добьется своей злобой. Наивный человѣкъ. Но какъ мнѣ ее увидѣть и поскорѣе. Надо заѣхать къ графинѣ Кандалъ".
-- Вы право были очень нелюбезны съ г. Казалемъ, говорила дѣйствительно Жюльетта въ эту самую минуту, обращаясь къ Авансону: что вы имѣете противъ него?
-- Ничего, отвѣчалъ смущенный дипломатъ: Я просто принципіально не терплю кутилъ. Но вамъ кажется хуже?
-- Да, отвѣчала Жюльетта; я лучше прилягу, потому что къ обѣду мнѣ надо встать. У меня обѣдаютъ кузина Нансэ и Пойанъ.
Она лгала: ея голова не болѣла болѣе, чѣмъ въ ту минуту, когда неожиданный гость прервалъ ея спокойную бесѣду съ Авансономъ, но она не хотѣла слушать дальнѣйшихъ нападокъ на Казаля. Бѣдный дипломатъ посмотрѣлъ на нее пристально и, не осмѣлившись произнести дрожавшей на его губахъ фразы: "Берегитесь этого человѣка", онъ съ тяжелымъ вздохомъ сказалъ:
-- Прощайте; я заверну завтра узнать о вашемъ здоровьи.
Дѣйствительно, Жюльеттѣ должны были причинять серьезную непріятность неблагопріятные отзывы о Казалѣ, потому что, когда за обѣдомъ ея мать спросила при Пойанѣ, кто у нея былъ въ этотъ день, она назвала только Авансона. Хотя она твердо рѣшилась не видать болѣе человѣка, нарушившаго ея душевное спокойствіе, но она была такъ переполнена мыслями о немъ, что почти не обратила вниманія на слова Пойана, который, пріѣхавъ къ обѣду нарочно за четверть часа, чтобы остаться съ нею съ глазу на глазъ, сказалъ:
-- Я рѣшительно уѣзжаю завтра утромъ на шесть недѣль. Я воспользуюсь этимъ случаемъ, чтобы заѣхать къ себѣ въ замокъ и привести въ порядокъ кое-какія дѣла.
-- Я надѣюсь, что вы проведете на выборахъ своихъ кандидатовъ, отвѣчала Жюльетта разсѣянно и не выразила ни однимъ словомъ своего сожалѣнія о разлукѣ съ нимъ.
Она не замѣтила въ его глазахъ упрека въ томъ, что она не поцѣловала его на прощаніе; во время обѣда она все время молчала, что онъ приписалъ ея мигрени, а въ десять часовъ отпустила его вмѣстѣ съ кузиной. Но какъ бы ему показалось еще грустнѣе это разставанье съ любимой женщиной, если бы онъ подозрѣвалъ, что оставляетъ ее беззащитной жертвой могучаго соблазна?