Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж
Парижане

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Parisians.
    Текст издания: Приложение к журналу "Русский Вестник" за 1874 г.

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВѢСТНИКУ.

ПАРИЖАНЕ

РОМАНЪ
ЭДУАРДА БУЛВЕРА, ЛОРДА ЛИТТОНА

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

МОСКВА.
Въ Университетской типографіи (Катковъ и К°),
на Страстномъ бульварѣ.
1874.

КНИГА ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

   Былъ ясный день раннею весной 1869. Весь Парижъ казалось высыпалъ изъ домовъ чтобы веселиться. Тюйлери, Елисейскія Поля, Булонскій лѣсъ были наполнены праздными толпами. Иностранецъ подивился бы гдѣ же Трудъ работаетъ и въ какихъ закоулкахъ прячется Бѣдность. Милліонеръ съ Лондонской биржи, взглянувъ вокругъ на магазины, экипажи, наряды женщинъ; услыхавъ о цѣнахъ въ лавкахъ, о платѣ за квартиры, спросилъ бы себя съ завистливымъ изумленіемъ: Какъ только живутъ эти веселые Парижане? Каковы ихъ богатства? Откуда они берутся?
   По мѣрѣ того какъ день склонялся къ вечеру, многіе разсѣянные зѣваки стали толпиться на бульварахъ; въ кафе и ресторанахъ начали зажигать огни.
   Въ это время молодой человѣкъ, которому можно было дать лѣтъ двадцать пять или двадцать шесть, шелъ по Италіянскому Бульвару мало обращая вниманія на толпу сквозь которую онъ направлялъ свои одинокіе шаги. Въ наружности и манерахъ его было что-то привлекавшее вниманіе. Онъ смотрѣлъ неизвѣстно кѣмъ, несомнѣнно Французомъ, но не Парижаниномъ. Онъ былъ одѣтъ не по модѣ, опытный глазъ различилъ бы въ его платьѣ вкусъ и покрой провинціальнаго портнаго. Походка его не была походкой Парижанина, менѣе лѣнива и болѣе степенна; и, не такъ какъ Парижане, онъ казался равнодушнымъ ко взглядамъ другихъ.
   Тѣмъ не менѣе, на немъ былъ отпечатокъ того достоинства или отличія которое тѣ что съ колыбели привыкли гордиться своимъ происхожденіемъ усвоиваютъ себѣ такъ безсознательно что оно кажется наслѣдственнымъ и врожденнымъ. Надо сознаться также что молодой человѣкъ былъ и самъ одаренъ значительною долей того благородства какимъ природа своенравно надѣляетъ своихъ любимцевъ, мало обращая вниманія на ихъ гербы и родословныя,-- благородствомъ фигуры и наружности. Онъ былъ высокъ и строенъ, съ граціозными очерками членовъ и паденія плечъ; лицо его было красиво, чистѣйшій типъ французской мужественной красоты -- носъ наклонный стать орлинымъ, тонкій, съ изящнымъ разрѣзомъ ноздрей; бѣлая кожа, глаза большіе, свѣтло-каріе, съ темными рѣсницами, волосы темно-каштановые, безъ желтизны, борода и усы нѣсколько потемнѣе, коротко подстриженные, не портившіе очертаніе губъ, которыя были сжаты, какъ будто улыбка была въ послѣднее время имъ не знакома; но это не гармонировало съ физіономическимъ характеромъ ихъ строенія, который былъ именно такой что, по Лафатеру, обличалъ нравъ склонный къ веселости и удовольствіямъ.
   Другой человѣкъ, такихъ же лѣтъ, быстро вышедшій изъ одной изъ улицъ Шоссе д'Антенъ, почти наткнулся на величаваго пѣшехода описаннаго выше, взглянулъ ему въ лицо, остановился и воскликнулъ: "Аленъ!" При этой неожиданной встрѣчѣ первый пѣшеходъ обернулся, взглянулъ спокойно на оживленное лицо нижняя часть котораго заросла черною бородой, и слегка приподнявъ шляпу съ движеніемъ головы означавшимъ: "милостивый государь, вы ошиблись; я не имѣю чести знать васъ", продолжалъ свой медленный равнодушный путь. Но отъ этого незнакомаго знакомца не такъ легко было отдѣлаться.
   -- Чортъ возьми, проговорилъ онъ сквозь зубы,-- несомнѣнно я правъ. Онъ мало измѣнился, не такъ какъ я; но десять лѣтъ парижской жизни передѣлаютъ и орангутанга.
   Ускоривъ шаги и поровнявшись съ человѣкомъ кого онъ назвалъ Аленомъ онъ сказалъ съ благовоспитанною смѣсью вѣжливости и смѣлости въ голосѣ и наружности:
   -- Десять тысячъ извиненій если я ошибаюсь. Но безъ сомнѣнія я встрѣчаю Алена де-Керуэка, сына маркиза де-Рошбріанъ.
   -- Точно такъ, милостивый государь, но....
   -- Но ты не помнишь меня, своего школьнаго друга Фредерика Лемерсье?
   -- Возможно ли? вскричалъ Аленъ искренно и съ оживленіемъ измѣнившимъ весь характеръ его лица.-- Любезнѣйшій Фредерикъ, любезный другъ, вотъ такъ счастье! Значитъ ты тоже въ Парижѣ?
   -- Разумѣется; а ты? Какъ видно только-что пріѣхалъ, добавилъ онъ нѣсколько насмѣшливо когда взявъ своего друга подъ руку взглянулъ на покрой его воротника.
   -- Я здѣсь уже двѣ недѣли, возразилъ Аленъ.
   -- Гм! Полагаю что ты остановился въ старомъ отелѣ Рошбріановъ. Я проходилъ мимо него вчера, дивясь его громадному фасаду и не ожидая чтобы ты былъ его обитателемъ.
   -- Я и не обитатель его; отель не принадлежитъ мнѣ, онъ проданъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ моимъ отцомъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Надѣюсь что твой отецъ получилъ за него хорошую цѣну; въ послѣдніе пять лѣтъ эти старые отели утроились въ цѣнѣ. А какъ поживаетъ твой отецъ? Все такой же любезный grand seigneur? Знаешь, я его видѣлъ всего одинъ разъ и никогда не забуду его улыбку, style grand monarque, когда онъ потрепалъ меня по головѣ и далъ мнѣ десять наполеондоровъ!
   -- Моего отца уже нѣтъ болѣе въ живыхъ, сказалъ Аленъ съ важностью,-- онъ умеръ около трехъ лѣтъ тому назадъ.
   -- Ciel! прости меня, я очень пораженъ. Гм! значитъ ты теперь маркизъ де-Рошбріанъ; великое историческое имя, стоитъ хорошихъ денегъ на биржѣ. Мало осталось такихъ именъ. Великолѣпное мѣсто твой старый замокъ, не правда ли?
   -- Великолѣпное мѣсто -- нѣтъ, почтенная развалина -- да!
   -- А, развалина! Тѣмъ лучше. Теперь всѣ банкиры помѣшаны на развалинахъ: такое пріятное занятіе ихъ реставрировать. Ты безъ сомнѣнія реставрируешь свой. Съ какимъ архитекторомъ я тебя познакомлю! Moyen âge у него на концахъ пальцевъ. Дорогъ, но геній.
   Молодой маркизъ улыбнулся; съ тѣхъ поръ какъ онъ встрѣтился со школьнымъ товарищемъ лицо его обнаружило что оно могло улыбаться; улыбнулся, но не весело, и отвѣчалъ:
   -- Я не намѣренъ реставрировать Рошбріанъ. Стѣны еще крѣпки; онѣ пережили бури шести столѣтій; на мой вѣкъ ихъ хватитъ, а со мной наша фамилія кончится.
   -- Ба! фамилія кончится, въ самомъ дѣлѣ! ты еще женишься. Parlez-moi de èa! Въ этомъ никто лучше меня не поможетъ тебѣ. У меня есть списокъ всѣхъ богатыхъ невѣстъ въ Парижѣ, переплетенный въ русскую кожу. О, будь только я Рошбріаномъ! Адская вещь явиться на свѣтъ какимъ-нибудь Лемерсье. Я демократъ, разумѣется. Лемерсье былъ бы въ ложномъ положеніи еслибъ онъ не былъ демократомъ. Но еслибы кто-нибудь оставилъ мнѣ двадцать акровъ земли съ древнимъ правомъ на де и на титулъ, клянусь, я былъ бы тогда аристократомъ и стоялъ бы за свое сословіе. А теперь, благо мы встрѣтились, пообѣдаемъ вмѣстѣ. Безъ сомнѣнія у тебя есть ежедневныя приглашенія на цѣлый мѣсяцъ. Рошбріанъ только-что прибывшій въ Парижъ долженъ быть fêté всѣмъ Предмѣстьемъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Аленъ просто,-- я никуда не приглашенъ; кругъ моего знакомства гораздо ограниченнѣе чѣмъ ты полагаешь.
   -- Тѣмъ лучше для меня. Я по счастію не имѣю приглашенія на нынѣшній день, что не часто случается: я немножко въ модѣ въ своемъ кругу, хотя это не общество Предмѣстья. Гдѣ же мы будемъ обѣдать? У Трехъ Братьевъ?
   -- Гдѣ угодно. Я не знаю парижскихъ ресторановъ кромѣ одного, очень скромнаго, рядомъ съ моею квартирой.
   -- А propos, гдѣ твоя квартира?
   -- Въ Университетской улицѣ, No ***.
   -- Славная улица, только скучная. Если у тебя уже нѣтъ собственнаго родоваго отеля, то непростительно будетъ тебѣ чахнуть въ этомъ музеѣ мумій, Сенъ-жерменскомъ предмѣстьи; ты долженъ поселиться въ одномъ изъ новыхъ кварталовъ въ Елисейскихъ Поляхъ. Предоставь это мнѣ; я тебѣ найду превосходное помѣщеніе. Я знаю одинъ домъ который хотятъ сдать -- bagatelle -- 500 наполеондоровъ въ годъ. Тысячи двѣ или три будетъ тебѣ стоить отдѣлать его порядочно, не парадно. Предоставь мнѣ все. Въ три дня ты будешь устроенъ. А propos, лошади? Тебѣ нужны англійскія. Сколько?-- три подъ верхъ, двѣ для кареты? Я тебѣ достану. Завтра же напишу въ Лондонъ. Рисъ (то-есть Райсъ) будетъ къ твоимъ услугамъ.
   -- Не хлопочи, любезнѣйшій Фредерикъ. Я не держу ни лошадей ни кареты, и не переѣду съ квартиры.
   Говоря это Рошбріанъ гордо выпрямился.
   "Можетъ ли быть, подумалъ Лемерсье,-- чтобы маркизъ былъ бѣденъ? Нѣтъ. Я всегда слышалъ что Рошбріаны принадлежатъ къ богатѣйшимъ землевладѣльцамъ Бретани. Скорѣе несмотря на свое невѣденіе Сенъ-жерменскаго предмѣстья онъ достаточно знакомъ съ нимъ чтобы понять что не пристало одному изъ крупнѣйшихъ аристократовъ становиться подъ покровительство Фредерика Лемерсье. Sacre bleu! Если онъ думаетъ важничать со мной, со своимъ школьнымъ товарищемъ, я, я его вызову."
   Въ то самое время какъ Лемерсье дошелъ до этого воинственнаго рѣшенія, маркизъ сказалъ съ улыбкой которая несмотря на свою искренность не была лишена меланхолической важности.
   -- Любезнѣйшій Фредерикъ, прости если я принялъ твое дружеское предложеніе съ кажущеюся неблагодарностью. Но вѣрь что у меня есть достаточныя причины чтобы вести въ Парижѣ жизнь какой ты не позавидуешь.-- Потомъ очевидно желая перемѣнить разговоръ онъ сказалъ болѣе веселымъ голосомъ:-- Но что за чудный городъ вашъ Парижъ! Вспомни, что я никогда прежде не видалъ его; онъ явился предо мною какъ городъ изъ Арабскихъ Ночей двѣ недѣли тому назадъ. И больше всего поражаетъ меня -- говорю это съ сожалѣніемъ и упрекомъ совѣсти -- разумѣется не Парижъ прежнихъ временъ, но тотъ Парижъ что господинъ Бонапартъ -- извини, что императоръ воздвигъ вокругъ себя и отождествилъ за вѣчныя времена со своимъ царствованіемъ. То что ново въ Парижѣ, то поражаетъ и плѣняетъ меня. Я вижу здѣсь жизнь Франціи, а я принадлежу ея могиламъ!
   -- Я не совсѣмъ тебя понимаю, сказалъ Лемерсье.-- Если ты думаешь что тебѣ не представляется при Имперіи открытаго поприща для честолюбія потому что отецъ и дѣдъ твои были легитимисты, ты совершенно ошибаешься. Теперь всѣ помѣшаны на moyen âge и даже rococo. Ты не можешь себѣ представить какъ цѣнно можетъ быть твое имя и при дворѣ императора, и въ какой-нибудь коммерческой компаніи. Но съ твоимъ богатствомъ ты независимъ это всего кромѣ моды и Жокей-Клуба. Кстати извини, что за негодяй дѣлалъ тебѣ платье? скажи мнѣ и я донесу на него полиціи.
   Частію изумленный частію разсмѣшенный, Аленъ маркизъ де-Рошбріанъ смотрѣлъ на Фредерика Лемерсье какъ добродушный левъ посмотрѣлъ бы на вертляваго пуделя позволившаго себѣ забавляться его гривой, и помолчавъ возразилъ кратко:
   -- Платье что я ношу въ Парижѣ было сдѣлано въ Бретани; если же имя Рошбріана можетъ еще имѣть какую-нибудь цѣну въ Парижѣ, въ чемъ я сомнѣваюсь, то позволь мнѣ надѣяться что благодаря ему меня признаютъ за дворянина каковъ бы ни былъ покрой моего платья и каковы бы ни были мнѣнія клуба состоящаго изъ жокеевъ.
   -- Ха, ха, ха! воскликнулъ Лемерсье, оставляя руку своего друга, и расхохотался еще болѣе увидавъ важный взглядъ маркиза.-- Извини меня, я не могу удержаться... Жокей-Клубъ состоитъ изъ жокеевъ! Это ужь слишкомъ! но превосходный каламбуръ. Любезнѣйшій Аленъ, въ Жокей-Клубѣ членами лучшія европейскія фамиліи; онѣ бы не приняли такаго буржуа какъ я. Но это все равно; съ одной стороны ты совершенно правъ. Ты можешь ходить въ блузѣ если пожелаешь -- и все-таки останешься Рошбріаномъ, тебя только назовутъ эксцентричнымъ. Увы! я долженъ заказывать себѣ панталоны въ Лондонѣ -- вотъ что значитъ быть какимъ-нибудь Лемерсье. Но вотъ мы и въ Пале-Ройялѣ.
   

ГЛАВА II.

   Залы въ ресторанѣ Трехъ Братьевъ были полны; друзья нашли себѣ столъ съ нѣкоторымъ затрудненіемъ. Лемерсье предлагалъ было особую комнату, отъ чего маркизъ по причинамъ ему извѣстнымъ, отказался.
   Лемерсье самъ, не спрашивая товарища, заказалъ обѣдъ и вина.
   Въ ожиданіи устрицъ, чѣмъ, когда время, французскіе bonvivants обыкновенно начинаютъ обѣдъ, Лемерсье оглядывалъ залу съ тою неподражаемою, пытливою дерзостью которая отличаетъ парижскихъ данди. Нѣкоторыя изъ женщинъ кокетливо отвѣчали на его взглядъ, потому что Лемерсье былъ beau garèon; другія отворачивались съ негодованіемъ и что-то шептали мущинамъ сидѣвшимъ съ ними. Изъ мущинъ, старые покачивали головами и продолжали невозмутимо ѣсть; молодые же быстро оборачивались и сперва смотрѣли гордо на Лемерсье; но встрѣчая его взглядъ сквозь стеклышко вставленное въ глазъ, замѣчая смѣлое выраженіе его лица и его широкія плечи, они также отворачивались и продолжали невозмутимо ѣсть какъ и старые.
   -- А! воскликнулъ вдругъ Лемерсье: -- вотъ идетъ человѣкъ съ кѣмъ тебѣ слѣдуетъ познакомиться, mon cher. Онъ можетъ посовѣтовать тебѣ какъ помѣстить твои деньги, человѣкъ этотъ пойдетъ далеко -- будущій министръ. А, bon jour Дюллеси, bon jour.
   Онъ послалъ рукой поцѣлуй только-что вошедшему господину, смотрѣвшему гдѣ бы помѣститься.
   Видно было что онъ былъ хорошо и съ хорошей стороны извѣстенъ въ ресторанѣ Трехъ Братьевъ. Слуги толпились около него указывая на столъ у окна который угрюмый Англичанинъ, пообѣдавъ бифстекомъ съ картофелемъ, готовъ былъ очистить.
   Господинъ Дюплеси, убѣдившись сперва, какъ человѣкъ осторожный, что столъ остался за нимъ, заказавъ себѣ устрицъ, шабли и potage 4; la bisque, прошелъ спокойно и медленно черезъ залу и остановился около Лемерсье.
   Здѣсь я на минуту остановлюсь чтобы набросать портреты обоихъ Парижанъ.
   Фредерикъ Лемерсье одѣтъ немного черезчуръ нарядно, доводя господствующую моду до крайности. Въ галстукѣ у него драгоцѣнная булавка, стоящая 2.000 франковъ; онъ носитъ кольцы на пальцахъ, брелоки на часахъ. У него теплый, хотя смуглый цвѣтъ лица, тонкія черныя брови, полныя губы, носъ нѣсколько вздернутый, но не маленькій, прекрасные большіе темные глаза, высокомѣрное, открытое, нѣсколько дерзкое выраженіе лица, несомнѣнно красиваго, благодаря румянцу, молодости и живости взгляда.
   Люсьену Дюллеси, облокотившемуся на столъ и взглянувшему сперва съ любопытствомъ за маркиза де-Рошбріана, который положивъ щеку на руку кажется не замѣчалъ его, потомъ сосредоточившему вниманіе на Фредерикѣ Лемерсье сидѣвшемъ прямо со сложенными руками,-- Люсьену Дюплеси между сорока и пятьюдесятью годами, онъ немного ниже средняго роста, тонокъ, но не худощавъ,-- что по-англійски называется wiry. Одѣтъ онъ чрезвычайно просто; черный застегнутый сертукъ; черный галстукъ повязанъ выше чѣмъ люди слѣдующіе модѣ носятъ теперь; ястребиный носъ и ястребиные глаза; волосы темно-коричнивые, очень короткіе и прямые, не волнистые; щеки худыя, гладко выбритыя, но онъ носитъ усы и зсланьйолку, въ подражаніе своему государю, и подобно всѣмъ подражателямъ доводя заимствованную красоту до крайности, такъ что концы его усовъ и эспаньйолки сдѣланные твердыми и завостренные помощію косметиковъ въ составъ коихъ должно было входить желѣзо, имѣли видъ трехъ жалъ стерегущихъ губы и челюсти отъ нападенія; блѣдный, темно-оливковый цвѣтъ лица; глаза маленькіе, глубоко вдавшіеся, спокойные и проницательные; выраженіе лица его съ перваго взгляда поражало только спокойною неподвижностью. Наблюдаемые болѣе внимательно, черты эти обнаруживали много разумности, губы выражали рѣшительность, лобъ разчетливость; въ общемъ это было лицо не обыкновеннаго человѣка, человѣка можетъ-быть не лишеннаго прекрасныхъ и высокихъ качествъ, скрываемыхъ отъ обыкновеннаго взгляда обычною сдержанностью, но оправдывающихъ довѣріе тѣхъ кого онъ принималъ въ свою короткость.
   -- А, mon cher, сказалъ Лемерсье,-- вы обѣщали быть у меня вчера въ два часа. Я ждалъ васъ полчаса и вы не были.
   -- Нѣтъ; я зашелъ сперва на Биржу. Паи компаніи о которой мы говорили упали; они упадутъ еще ниже, покупать ихъ теперь неблагоразумно, такъ что мнѣ не зачѣмъ было идти къ вамъ. Я полагалъ что вы не станете ждать меня если я не приду въ назначенный часъ. Будете вы сегодня вечеромъ въ оперѣ?
   -- Думаю что нѣтъ, не стоитъ, кромѣ того я встрѣтилъ стараго друга кому хочу посвятить сегодняшній вечеръ. Позвольте мнѣ познакомить васъ съ маркизомъ де-Рошбріаномъ. Аленъ, г. Дюплеси.
   Оба поклонились.
   -- Я имѣлъ честь быть извѣстнымъ вашему отцу, сказалъ Дюплеси.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? отвѣчалъ Рошбріанъ:-- онъ много лѣтъ не бывалъ въ Парижѣ предъ своею смертью.
   -- Я встрѣтился съ нимъ въ Лондонѣ, въ домѣ русской княгини С.
   Маркизъ сильно покраснѣлъ, съ важностью наклонилъ голову и не отвѣчалъ. Въ это время слуга принесъ устрицы и шабли, и Дюллеси отошелъ къ своему столу.
   -- Это самый необыкновенный человѣкъ, сказалъ Фредерикъ выжимая лимонъ на свои устрицы,-- нельзя не удивляться ему.
   -- Какъ такъ? Я не вижу ничего по крайней мѣрѣ достойнаго удивленія въ его лицѣ, сказалъ маркизъ съ тупостью провинціала.
   -- Въ лицѣ? А! ты легитимистъ -- это предразсудокъ партіи. Украшенія на его лицѣ напоминаютъ императора; но само по себѣ это несомнѣнно умное лицо.
   -- Можетъ-быть, только не пріятное. Онъ похожъ на хищную птицу.
   -- Всѣ умные люди хищныя птицы. Орлы герои, совы мудрецы. Дюплеси не орелъ и не сова. Я бы назвалъ его скорѣе соколомъ, только не сталъ бы завязывать ему глаза.
   -- Называй его какъ хочешь, сказалъ маркизъ равнодушно,-- мнѣ до него не можетъ быть никакого дѣла.
   -- Я въ этомъ не такъ увѣренъ, отвѣчалъ Фредерикъ нѣсколько оскорбленный флегмою съ какою провинціалъ относился къ претензіямъ Парижанина.-- Дюплеси, повторяю, необыкновенный человѣкъ. Хотя онъ не имѣетъ титула, но происходитъ отъ древней аристократической фамиліи; я думаю, какъ указываетъ и самое имя, отъ однихъ предковъ съ Ришелье. Отецъ его былъ глубокій ученый, и я думаю онъ самъ много читалъ. Онъ могъ бы отличиться въ литературѣ или въ судейской карьерѣ, но родители его умерли въ страшной бѣдности; дальніе родственники занимающіеся торговлей заботились о немъ и направили его таланты на Биржу. Семь лѣтъ тому назадъ онъ жилъ въ одной комнатѣ въ четвертомъ этажѣ, близь Люксамбурга. Теперь у него свой отель, не большой, во прекрасный, въ Елисейскихъ Поляхъ, стоящій по крайней мѣрѣ 600.000 франковъ. Онъ составилъ состояніе не только для себя, но и для многихъ другихъ; изъ нихъ нѣкоторые такой же хорошей фамиліи какъ твоя. У него есть геній богаства, и онъ творитъ милліоны, какъ поэтъ свою оду, силою вдохновенія. Онъ коротокъ съ министрами, и былъ приглашаемъ въ Компьень императоромъ. Онъ можетъ быть очень полезенъ для тебя.
   Аленъ сдѣлалъ легкое движеніе недовѣрія и перемѣнилъ разговоръ на воспоминаніе школьныхъ дней.
   Наконецъ обѣдъ кончился. Фредерикъ позвонилъ, велѣлъ подать счетъ и взглянулъ на него.
   -- Пятьдесятъ девять франковъ, сказалъ онъ беззаботно бросивъ полтора наполеондора.
   Маркизъ молча вынулъ свой кошелекъ и досталъ такую же сумму.
   Выйдя изъ ресторана Фредерикъ предложилъ отправиться къ нему на квартиру.
   -- Я могу предложить тебѣ превосходную сигару изъ ящика подареннаго мнѣ безцѣннымъ молодымъ Испанцемъ состоящимъ при здѣшнемъ посольствѣ. Такихъ сигаръ не найти въ Парижѣ ни за деньги, ни за любовь, такъ какъ женщины, какъ бы онѣ ни были преданы и великодушны, никогда не предложатъ вамъ ничего лучше папироски. Такія сигары можетъ доставить только дружба. Дружба это сокровище.
   -- Я не курю, отвѣчалъ маркизъ,-- но буду очень радъ зайти къ тебѣ, лишь бы не употребить во зло твое радушіе. Ты безъ сомнѣнія приглашенъ куда-нибудь вечеромъ.
   -- Не раньше одиннадцати, когда я обѣщалъ быть на вечерѣ куда не предлагаю тебѣ идти со мной, потому что это одно изъ сборищъ богемы, участіе въ немъ можетъ повредить тебѣ въ Предмѣстьѣ, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ пока ты не утвердилъ тамъ своего положенія. Скажи пожалуста, не родня ли тебѣ герцогиня де-Тарасконъ?
   -- Да; кузина покойной матушки.
   -- Поздравляю тебя. Très grande dame Она броситъ тебя in puro coelo какъ Юнона одного изъ своихъ молодыхъ павлиновъ.
   -- Знакомство между нашими домами прекратилось, возразилъ маркизъ сухо,-- со времени ея втораго брака; это было mésalliance.
   -- Mésalliance! второй бракъ! Второй мужъ ея былъ герцогъ де-Тарасконъ.
   -- Герцогъ первой Имперіи, внукъ мясника.
   -- Diable! Вы строгій генеалогъ, господинъ маркизъ. Какъ же ты рѣшаешься идти объ руку со мной, чей прадѣдъ поставлялъ хлѣбъ той самой арміи которой дѣдъ герцога де-Тараскона поставлялъ мясо?
   -- Любезнѣйшій Фредерикъ, родословная наша одинакова, потому что дружба наша съ тобой началась въ одно и то же время. Я порицаю герцогиню де-Тарасконъ не за то что она вышла замужъ за внука мясника, но за то что она вышла за человѣка кого сдѣлалъ герцогомъ узурпаторъ. Она отреклась отъ вѣрованій своего дома и отъ правъ своего государя. Потому-то ея бракъ есть пятно на нашемъ гербѣ.
   Фредерикъ поднялъ брови, но имѣлъ достаточно такту чтобы не продолжать этотъ разговоръ. Кто вмѣшивается въ семейныя ссоры, тотъ проживетъ всю жизнь безъ друзей.
   Молодые люди прибыли на квартиру Лемерсье, антресоли выходившіе на Италіянскій Бульваръ, гдѣ было больше комнатъ чѣмъ обыкновенно требуется для холостяка, довольно низкихъ правда, но обширныхъ, отдѣланныхъ и меблированныхъ съ роскошью изумившею провинціала, хотя съ благовоспитанною гордостью жителя Востока онъ подавлялъ всякое выраженіе удивленія.
   Флорентинскіе шкапы заново отдѣланные высокимъ искусствомъ Мамбро, цѣнные образцы стараго севра и лиможа, картины и бронза и мраморныя статуэтки -- все хорошаго выбора и дорогой цѣны отражаемое зеркалами въ венеціанскихъ рамахъ -- составляло coup d'oeil благопріятствовавшій тому уваженію которое человѣческій умъ отдаетъ признакамъ богатства. Комфортъ былъ также не забытъ какъ и роскошь. Тонкіе ковры покрывали полы, двойныя стеганыя портьеры защищали отъ сквознаго вѣтра изъ дверныхъ щелей. Давъ своему другу нѣсколько минутъ чтобъ осмотрѣть все и подивиться на столовую и залу, которыя были лучшими комнатами, Фредерикъ провелъ его въ небольшой кабинетъ украшенный краснымъ сукномъ съ золотою бахромой на которомъ были красиво расположены трофеи восточнаго оружія и турецкія трубки съ янтарными мундштуками.
   Тамъ предложивъ маркизу расположиться на диванѣ и развалясь на другомъ, изящный Парижанинъ приказалъ слугѣ, одѣтому также хорошо какъ онъ самъ, принести кофе и ликеры; и послѣ напрасныхъ убѣжденій своего друга попробовать одну изъ его безподобныхъ сигаръ, закурилъ самъ свою регалію.
   -- Имъ десять лѣтъ, сказалъ Фредерикъ съ сожалѣніемъ въ голосѣ по поводу лишенія которому добровольно подвергалъ себя Аленъ,-- десять лѣтъ. Онѣ явились на свѣтъ въ томъ году какъ мы разстались.
   -- Когда ты былъ такъ поспѣшно отозванъ изъ коллегіи извѣстіемъ о болѣзни твоего отца. Мы напрасно ждали твоего возвращенія. Ты съ тѣхъ поръ живешь въ Парижѣ?
   -- Съ тѣхъ поръ; бѣдный отецъ мой умеръ отъ этой болѣзни. Состояніе его оказалось гораздо больше чѣмъ полагали, на мою часть пришлось годоваго дохода съ бумагъ, домовъ и пр. больше 60.000 франковъ; и такъ какъ оставалось еще шесть лѣтъ до моего совершеннолѣтія, то капиталъ за это время могъ разумѣется увеличиться сбереженіями. Мать хотѣла оставить меня при себѣ; дядя же, назначенный вмѣстѣ съ нею моимъ опекуномъ, съ презрѣніемъ смотрѣлъ на нашъ бѣдный домикъ въ провинціи; такой богатый наслѣдникъ долженъ былъ получить окончательное воспитаніе у парижскихъ учителей. Далеко еще не достигнувъ совершеннолѣтія я былъ уже посвященъ въ болѣе тонкія тайны нашей столицы чѣмъ тѣ что прославлены Евгеніемъ Сю. Когда черезъ пять лѣтъ я могъ распоряжаться своимъ состояніемъ, меня считали Крезомъ; и дѣйствительно для того патріархальнаго времени я былъ богатъ. Теперь, увы! мои сбереженія истрачены на обзаведеніе; а на 60.000 франковъ въ годъ едва можетъ жить Парижанинъ. Не только цѣны на все баснословно увеличились, но чѣмъ дороже все становится, тѣмъ лучше живутъ люди. Въ началѣ другіе спекулировали на меня, теперь же я принужденъ спекулировать. До сихъ поръ я не въ убыткѣ; Дюплеси ввелъ меня въ нѣсколько хорошихъ дѣлъ въ нынѣшнемъ году, тысячъ на сто франковъ. Крезъ совѣтовался съ Дельфійскимъ оракуломъ. Дюплеси не жилъ во времена Креза, а то Крезъ совѣтовался бы съ Дюплеси.
   Въ это время раздался звонокъ у наружной двери и чрезъ минуту слуга ввелъ господина лѣтъ около тридцати, пріятной наружности съ отпечаткомъ благовоспитанности и свѣтскости. Фредерикъ вскочилъ, отъ души привѣтствовалъ вошедшаго и представилъ его маркизу подъ именемъ сиръ-Грамъ Вана.
   -- Рѣшительно, сказалъ гость снимая пальто и садясь около маркиза,-- рѣшительно, любезнѣйшій Лемерсье, сказалъ онъ на правильномъ французскомъ языкѣ съ настоящимъ парижскимъ выговоромъ и интонаціей,-- вы Французы заслуживаете похвалу за просвѣщенное невѣдѣніе языковъ варваровъ съ которою знаменитый историкъ отзывался о древнихъ Римлянахъ. Позвольте мнѣ, маркизъ, представить на ваше рѣшеніе правильно ли произнесенные вамъ звуки передаютъ имя безошибочно напечатанное на этой карточкѣ.
   На карточкѣ вынутой при этомъ изъ портфеля и поданной Алену было напечатано:

Mг. Graham Vane*
N. Rue D'Anjou

   * Имя Graham слѣдуетъ произносить Грагамъ, выговаривая букву r въ видѣ придыханія, какъ въ словѣ господинъ. Vane произносится почти какъ Вёинъ.
   
   Маркизъ посмотрѣлъ на нее такъ же какъ посмотрѣлъ бы на гіероглифную надпись и передалъ ее Лемерсье храня скромное молчаніе.
   Тотъ сдѣлалъ новое усиліе произнести варварское наименованіе:
   -- Гра -- гамъ В'анъ. C'est èa! Я торжествую! Всѣ затрудненія уступаютъ энергіи Француза.
   Въ это время поданъ былъ кофе и ликеръ. Послѣ краткаго молчанія Англичанинъ, спокойно наблюдавшій молчаливаго маркиза, обратился къ нему и сказалъ:
   -- Мнѣ кажется, господинъ маркизъ, что я помню вашего отца, который былъ знакомъ съ моимъ отцомъ въ Эмсѣ. Это было много лѣтъ тому назадъ; я былъ тогда еще ребенкомъ. Въ то время графъ Шамборъ пилъ воды въ Эмсѣ. Если нашъ другъ Лемерсье не коверкаетъ ваше имя какъ мое, то я понялъ что онъ назвалъ васъ маркизомъ де-Рошбріаномъ.
   -- Это мое имя; я радъ слышать что мой отецъ былъ въ числѣ тѣхъ кто съѣзжались въ Эмсъ чтобы изъявить почтеніе королевской особѣ Которой угодно было принять титулъ графа Шамбора.
   -- Мои предки оставались приверженцами потомковъ Якова II до тѣхъ поръ пока ихъ права не были погребены въ могилѣ послѣдняго Стюарта, и я уважаю стойкихъ людей которые, подобно вашему отцу, чтутъ въ изгнанникѣ наслѣдника своихъ древнихъ королей.
   Англичанинъ сказалъ это съ чувствомъ и граціей. Сердце маркиза сразу обратилось къ нему.
   "Первый вѣрный gentilhomme кого я встрѣчаю въ Парижѣ", подумалъ легитимистъ; "и, о позоръ! не Французъ."
   Грагамъ Венъ протянулся, взялъ сигару предложенную ему Лемерсъе и сказалъ ему:
   -- Вы, кто знаете свой Парижъ наизустъ, всѣхъ и все въ немъ что стоитъ знать и многихъ и многое чего не стоитъ, не можете ли сказать мнѣ кто и что такое одна дама которую каждый ясный день можно видѣть прогуливающеюся въ уединенномъ мѣстѣ на опушкѣ Буловскаго Лѣса, недалеко отъ виллы барона Ротшильда? Эта дама является въ свое избранное мѣсто въ темно-синей каретѣ безъ гербовыхъ украшеній; акуратно въ третьемъ часу. Одѣта она всегда въ одномъ и томъ же шелковомъ платьѣ цвѣта grie-perle и въ кашмировой шали. Ей можно дать лѣтъ двадцать, годомъ больше или меньше, и лицо ея производитъ такое же сильное впечатлѣніе какъ лицо Медузы; но это не такое лицо что можетъ превратить человѣка въ камень, а скорѣе такое что камень можетъ сдѣлать человѣкомъ. Прозрачно блѣдное, цвѣта напоминающаго алебастровую лампу сквозь которую проходитъ свѣтъ. Это сравненіе я заимствовалъ у сира Скотта прилагавшаго его къ милору Бирону.
   -- Я не видывалъ даму которую вы описываете, отвѣчалъ Лемерсье чувствуя себя уничтоженнымъ этимъ признаніемъ,-- но я не былъ ужь нѣсколько мѣсяцевъ въ этой отдаленной части Лѣса; пойду завтра; три часа, вы говорите; предоставьте это мнѣ; завтра вечеромъ, если она Парижанка, вы будете знать о ней все. Но, mon cher, вы не ревнивы если повѣряете свое открытіе другому.
   -- Я очень ревнивъ, возразилъ Англичанинъ;-- но ревность является послѣ любви, а не предшествуетъ ей. Я не влюбленъ; она только преслѣдуетъ меня. Не будемъ ли мы завтра обѣдать у Филиппа въ семь часовъ?
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ, сказалъ Лемерсье; -- и ты съ нами, Аленъ.
   -- Нѣтъ, благодарю, сказалъ быстро маркизъ.
   Онъ всталъ, надѣлъ перчатки и взялъ шляпу.
   Видя что онъ сбирается уходить, Англичанинъ, у котораго не было недостатка въ тактѣ и деликатности, подумалъ что былъ лишній въ tête-à-tête друзей одинаковыхъ по лѣтамъ и соотечественниковъ; онъ быстро взялъ пальто и сказалъ поспѣшно:
   -- Нѣтъ, маркизъ, не уходите еще и не оставляйте нашего хозяина въ одиночествѣ. Я приглашенъ и спѣшу; я только на минутку зашелъ къ Лемерсье увидавъ у него въ окнахъ свѣтъ. Позвольте мнѣ надѣяться что наше знакомство этимъ не кончится, скажите гдѣ я могу имѣть честь сдѣлать вамъ визитъ?
   -- Нѣтъ, сказалъ маркизъ,-- я какъ Французъ заявляю свое право сдѣлать первый визитъ иностранцу посѣтившему нашу столицу и -- добавилъ онъ болѣе тихимъ голосомъ -- мыслящему такъ благородно о людяхъ которые чтутъ своихъ изгнанныхъ королей.
   Англичанинъ поклонился и медленно пошелъ къ двери; но дойдя до порога обернулся и сдѣлалъ Лемерсье знакъ, не замѣченный Аленомъ.
   Фредерикъ понялъ знакъ и пройдя за Грагамомъ Веномъ въ сосѣднюю комнату затворилъ дверь.
   -- Любезнѣйшій Лемерсье, разумѣется я не вторгнулся бы къ вамъ въ этотъ часъ чтобы сдѣлать только церемонный визитъ. Я зашелъ сказать что мадмуазель Дюваль, адресъ которой вы мнѣ прислали, не настоящая, не та которую зная нашъ обширный кругъ знакомства, я просилъ васъ помочь мнѣ найти.
   -- Не настоящая Дюваль? Diable! Она совершенно согласовалась съ вашимъ описаніемъ.
   -- Ничуть.
   -- Вы говорили что она очень красива и молода, моложе двадцати лѣтъ.
   -- Вы забыли что по моимъ словамъ она соотвѣтствовала этому описанію двадцать одинъ годъ тому назадъ.
   -- А, правда; но нѣкоторыя женщины вѣчно молоды. "Годы, сказалъ одинъ острякъ въ Figaro, это рѣка которую женщины заставляютъ возвращаться къ источнику когда она протекла больше двадцати лѣтъ". Ничего, soyez tranquille, я найду вашу Дюваль если только ее возможно найти. Но почему другъ вашъ кто поручилъ вамъ эти розыски не могъ выбрать другаго имени менѣе обыкновеннаго? Дюваль! Нѣтъ въ Парижѣ улицы гдѣ бы не было вывѣски съ именемъ Дюваль.
   -- Совершенно вѣрно, въ этомъ-то и затрудненіе; однакоже, любезнѣйшій Лемерсье, прошу васъ продолжайте высматривать не найдете ли Луизу Дюваль что была молода и красива двадцать одинъ годъ тому назадъ. Эти поиски должны интересовать меня больше нежели то чѣмъ я безпокоилъ васъ сегодня вечеромъ относительно дамы въ сѣро-жемчужномъ платьѣ; въ послѣднемъ случаѣ я только тѣшу свою прихоть, тогда какъ въ первомъ исполняю обѣщаніе данное другу. Вы какъ истый Французъ понимаете разницу; первое есть дѣло чести. Я увѣренъ что вы дадите мнѣ знать если найдете другую мадамъ или мадемуазель Дюваль; и разумѣется попомните свое обѣщаніе никому не говорить о поискахъ которые вы такъ любезно взяли на себя. Поздравляю васъ съ такимъ другомъ какъ г. де-Ротбріанъ. Какая благородная наружность и манеры!
   Лемерсье возвратился къ маркизу.
   -- Какъ жаль что ты не можешь обѣдать съ нами завтра. Я боюсь что сегодня мы плохо пообѣдали. Но всегда лучше заранѣе составлять menu. Я пошлю завтра предупредить Филиппа. Будь покоенъ.
   Маркизъ помолчалъ съ минуту, и на его молодомъ лицѣ была видна борьба гордости. Наконецъ онъ сказалъ твердо и мужественно:
   -- Любезнѣйшій Фредерикъ, мы съ тобою не принадлежимъ и не можемъ принадлежать къ одному обществу. Зачѣмъ мнѣ стыдиться сознаться старому школьному товарищу что я бѣденъ, очень бѣденъ; что нашъ сегодняшній обѣлъ для меня преступная расточительность? Я живу въ одной комнатѣ въ четвертомъ этажѣ; обѣдаю однимъ блюдомъ въ маленькомъ ресторанѣ; наибольшій доходъ какой я могу себѣ выгадать не превышаетъ 5.000 франковъ въ годъ; я не могу надѣяться поправить свое состояніе. Въ своемъ отечествѣ Аленъ де-Рошбріанъ не можетъ имѣть никакой карьеры.
   Лемерсье былъ такъ удивленъ этимъ признаніемъ что нѣсколько минутъ молчалъ, съ широко открытымъ ртомъ и глазами; наконецъ онъ вскочилъ, обнялъ своего друга и едва не со слезами воскликнулъ:
   -- Tant mieux pour moi! Ты помѣстишься со мною. У меня есть превосходная лишняя спальня. Не отказывайся. Это возвыситъ мое собственное положеніе если я буду говорить: "Я живу вмѣстѣ съ Рошбріаномъ". Это должно устроиться. Переѣзжай завтра же. Что же касается карьеры, о! мы съ Дюплеси устроимъ это. Черезъ два года ты будешь милліонеромъ. А пока мы соединимъ наши капиталы: я свои скромныя средства, ты свое громкое имя. Все улажено!
   -- Любезнѣйшій другъ мой Фредерикъ, сказалъ молодой аристократъ глубоко тронутый,-- подумавъ хорошенько ты увидишь что предлагаешь мнѣ невозможное. Я могу быть бѣденъ, это не безчеститъ меня, но жить на чужой счетъ я не могу не унижаясь. Не нужно быть gentilhomme'омъ чтобы понять это, довольно быть Французомъ. Заверни ко мнѣ когда тебѣ будетъ время. Вотъ мой адресъ. Ты единственный человѣкъ въ Парижѣ для кого я буду дома. Au revoir.
   И ускользнувъ отъ объятій Лемерсье, маркизъ поспѣшно ушелъ.
   

ГЛАВА III.

   Аленъ достигъ дома гдѣ нанималъ квартиру. Снаружи это былъ красивый домъ, бывшій во времена стараго режима отелемъ знатной фамиліи. Въ бельэтажѣ и теперь были великолѣпныя комнаты съ потолками расписанными Лебреномъ, стѣнами на которыхъ тонкія шелковыя ткани, ихъ покрывавшія, казались и теперь еще свѣжими. Это помѣщеніе занималъ богатый agent de change. Но, какъ и во всѣхъ подобныхъ палатахъ, верхніе этажи были совершенно лишены и тѣхъ удобствъ какія въ настоящее время составляютъ потребность даже бѣдныхъ людей: задняя лѣстница, узкая, грязная, никогда не освѣщаемая, темная какъ Эребъ, вела въ комнату занимаемую маркизомъ, которую могъ бы занимать только бѣцный студентъ или добродѣтельная гризетка. Но для него была особая прелесть въ этомъ старомъ отелѣ, и къ богатѣйшему жильцу не относились здѣсь съ такимъ церемоннымъ уваженіемъ какъ къ жильцу четвертаго этажа. Привратникъ и его жена были Бретонцы, изъ деревни Рошбріана; они знали родителей Алена когда тѣ были молоды; ихъ родственникъ рекомендовалъ Алену отель гдѣ они служили. Когда онъ остановился у ложи консьержа чтобы взять ключъ оставленный тамъ, жена консьержа ждала его возвращенія, непремѣнно хотѣла проводить его со свѣчей до квартиры, затопить каминъ, такъ какъ послѣ теплаго дня ночью завернулъ пронзительный холодъ, что въ Парижѣ чувствительнѣе даже чѣмъ въ Лондонѣ.
   Старуха, взбѣжавъ на лѣстницу впереди его, отворила дверь его комнаты и занялась растапливаніемъ камина.
   -- Не такъ много, добрая моя Марта, сказалъ онъ,-- этого полѣна довольно. Я былъ сегодня расточителенъ и долженъ теперь поприжаться за это.
   -- Господинъ маркизъ шутитъ, сказала смѣясь старуха.
   -- Нѣтъ, Марта, я говорю серіозно. Я согрѣшилъ, но я исправлюсь. Entre nous, другъ мой, Парижъ очень дорогъ когда выйдешь за порогъ дома; я долженъ поспѣшить назадъ въ Рошбріанъ.
   -- Господинъ маркизъ долженъ повезти туда съ собою маркизу, прекраснаго ангела, съ приличнымъ приданымъ.
   -- Приданое приличное развалинамъ Рошбріана не будетъ достаточно чтобы поправить ихъ, Марта, дайте мнѣ шлафрокъ и покойной ночи.
   -- Bon repos, Alle Marquis! beaux rêves, et bel avenir.
   -- Bel avenir! пробормоталъ молодой человѣкъ съ горечью, склонивъ щеку на руку:-- что лучше теперешняго ждетъ меня въ будущемъ? а бездѣйствіе въ молодости сильнѣе чувствуется чѣмъ въ старости. Какъ легко переносилъ бы я бѣдность еслибъ она сопровождалась своимъ облагораживающимъ спутникомъ, Трудомъ, къ которому мнѣ закрытъ путь! Да, да, я долженъ возвратиться на свой утесъ; въ этомъ океанѣ нѣтъ для меня не только паруса, даже весла.
   Аленъ де-Рошбріанъ не былъ воспитанъ въ ожиданіи бѣдности. Онъ былъ единственный сынъ отца чьи помѣстья были обширнѣе владѣній самыхъ знатныхъ фамилій въ новѣйшей Франціи; его наслѣдство казалось соотвѣтствовало его знаменитому происхожденію. Получивъ воспитаніе въ провинціальной академіи онъ возвратился шестнадцати лѣтъ въ Рошбріанъ и жилъ тамъ скромно и довольно уединенно, но все-таки какъ бы въ нѣкоторомъ феодальномъ владѣніи, съ теткою, старшею и не замужнею сестрою своего отца.
   Отца своего онъ видѣлъ всего два раза по выходѣ изъ училища. Блестящій seigneur рѣдко посѣщалъ Францію, лишь на очень короткое время, и жилъ всегда за границей. Всѣ доходы Рошбріана пересылались ему за исключеніемъ того что было необходимо на содержаніе его сына и сестры. Оба эти честныя существа питали увѣренность что маркизъ въ тайнѣ употреблялъ свое состояніе на дѣло Бурбоновъ; какимъ образомъ -- того они не знали, хотя часто тѣшили себя догадками; и молодой человѣкъ подростая питалъ надежду скоро услышать что потомокъ Генриха Четвертаго перешелъ границу, на бѣломъ боевомъ конѣ, высоко воздымая старую хоругвь съ цвѣткомъ лиліи. Тогда дѣйствительно открылась бы для него карьера и старый мечъ Керуэка былъ бы вынутъ изъ ноженъ. День за днемъ онъ ожидалъ услыхать о возстаніи, душою коего будетъ безъ сомнѣнія его благородный отецъ. Но маркизъ, хотя былъ искреннимъ легитимистомъ, не былъ ни мало фанатикомъ энтузіастомъ. Онъ былъ просто очень гордый, очень вѣжливый, очень роскошный, и хотя не лишенный доброты и великодушія составлявшихъ весьма обычныя свойства стараго французскаго дворянства, но очень себялюбивый grand seigneur.
   Лишившись жены (которая умерла въ первый же годъ супружества даровавъ жизнь Алену) еще въ очень молодыхъ годахъ, онъ велъ открыто распущенную жизнь доколѣ не подпалъ подъ деспотическое ярмо одной русской княгини, которая по какимъ-то таинственнымъ причинамъ никогда не посѣщала своего отечества и упорно отказывалась поселиться во Франціи. Она любила путешествовать и ежегодно переѣзжала изъ Лондона въ Неаполь, изъ Неаполя въ Вѣну, Берлинъ, Мадридъ, Севилью, Карлсбадъ, Баденъ-Баденъ, повсюду куда увлекалъ ее капризъ или случай, кромѣ Парижа. Эта прекрасная скиталица приковала къ себѣ сердце и стопы маркиза де-Рошбріана.
   Она была очень богата; жила почти по-царски. Домъ ея былъ какъ разъ такой гдѣ маркизу удобно было быть enfant gâté. Я подозрѣваю что подобно кошкѣ онъ былъ привязанъ скорѣе къ самому дому нежели къ хозяйкѣ. Онъ не жилъ въ одномъ домѣ съ княгиней, это не было бы согласно съ приличіями, еще менѣе согласовалось бы съ понятіемъ маркиза о собственномъ достоинствѣ. У него была собственная карета, собственное помѣщеніе, собственная свита, какъ подобало такому grand seigneur и любимцу такой grande dame. Помѣстья его, заложенныя еще прежде чѣмъ онъ получилъ ихъ, не доставляли дохода соотвѣтствовавшаго его потребностямъ; онъ перезакладывалъ имѣніе изъ года въ годъ до тѣхъ поръ пока не могъ уже больше перезаложить. Онъ продалъ свой парижскій отель, не конфузясь принялъ состояніе сестры, занялъ съ одинаковымъ хладнокровіемъ капиталъ въ двѣсти тысячъ франковъ который сынъ его достигнувъ совершеннолѣтія имѣлъ получить какъ наслѣдство послѣ матери. Аленъ уступилъ ему это состояніе не только безъ ропота, но даже съ гордостію; онъ полагалъ что оно пойдетъ на сформированіе полка для защиты цвѣтка лиліи.
   Надо отдать справедливость маркизу; онъ былъ вполнѣ увѣренъ что вскорѣ возвратить и сестрѣ, и сыну то что съ такою безпечностью взялъ у нихъ. Ему предстояло жениться на своей княгинѣ какъ только умретъ ея мужъ. Она не жила съ мужемъ уже много лѣтъ, и каждый годъ говорили что онъ не проживетъ болѣе года. Но онъ довершалъ мѣру своихъ супружескихъ несправедливостей продолжая жить; и однажды, ло ошибкѣ, смерть похитила у его жены маркиза вмѣсто князя.
   Это была случайность на которую маркизъ никогда не разчитывалъ. Онъ былъ еще довольно молодъ чтобы считать себя молодымъ; и въ дѣйствительности, одною изъ главнѣйшихъ причинъ почему сынъ его оставался въ Бретани было нежеланіе представить въ свѣтъ сына "однихъ со мной лѣтъ", сказалъ бы маркизъ патетически. Извѣстіе о его кончинѣ, послѣдовавшей въ Баденѣ послѣ краткаго приладка бронхитиса полученнаго на ужинѣ al fresco въ старомъ замкѣ, было с грустью передано Рошбріанамъ княгинею; и ударъ этотъ былъ тѣмъ сильнѣе для Алена и его тетки что они такъ мало видали покойнаго что смотрѣли на него какъ на историческій миѳъ, воплощеніе рыцарства осудившаго себя на добровольное изгнаніе лишь бы не подчиняться узурпатору. Но ихъ скоро пробудило отъ ихъ печали сомнѣніе останется ли замокъ Рошбріанъ собственностію ихъ фамиліи. Кромѣ владѣтелей закладныхъ, кредиторы изъ многихъ европейскихъ столицъ предъявили свои требованія, а все движимое имущество переданное Алену вѣрнымъ Италіянцемъ, слугою его отца, за исключеніемъ экилажей и лошадей проданныхъ въ Баденѣ, состояло изъ великолѣпнаго несессера, гдѣ въ секретномъ ящичкѣ было нѣсколько банковыхъ билетовъ, тысячъ на тридцать франковъ, трехъ большихъ ящиковъ заключавшихъ въ себѣ корреспонденцію маркиза, нѣсколькихъ миніатюрныхъ женскихъ портретовъ и большаго количества локоновъ волосъ.
   Совершенно не приготовленный къ раззоренію которое теперь угрожало ему, молодой маркизъ обнаружилъ природную твердость характера спокойно встрѣтивъ опасность и разумно взвѣсивъ и отдаливъ ее.
   Съ помощію фамильнаго нотаріуса сосѣдняго города онъ привелъ въ ясность свои обязательства и средства, и увидалъ что за уплатою всѣхъ долговъ и за отчисленіемъ процентовъ по закладнымъ имѣніе, долженствовавшее доставлять 10.000 фунтовъ годоваго дохода, будетъ давать только 400 фунтовъ въ годъ. Но даже и это не было обезпечено, и опасность для имѣнія не прекращалась, ибо главный закладчикъ, паридскій капиталистъ по имени Лувье, которому при жизни покойнаго маркиза не разъ приходилось ожидать полугодовой уплаты процентовъ долѣе чѣмъ хватало его терпѣнія,-- а терпѣніе его было не велико,-- наотрѣзъ объявилъ что если еще разъ случится подобная задержка, то онъ воспользуется своими правами на имѣніе; а во Франціи неблагопріятные годы еще болѣе чѣмъ въ Англіи вліяютъ на полученіе дохода съ земли. Уплачивать каждый годъ правильно 9.600 фунтовъ изъ 10.000 съ вѣроятностью потерять все въ случаѣ неуплаты, будь то отъ неурожая, отъ просрочки ллатежа фермерами, отъ того что лѣсъ упадетъ въ цѣнѣ,-- значитъ жить подъ Дамокловымъ мечомъ.
   Два года однакожь и болѣе Аленъ отражалъ эти затрудненія осторожно и стойко; онъ измѣнилъ образъ жизни какой до сихъ поръ велъ въ замкѣ, отказался отъ сельскихъ забавъ коими привыкъ пользоваться, и жилъ какъ жили его мелкіе арендаторы. Но вѣроятность риска въ будущемъ не уменьшалась.
   -- Есть только одинъ способъ, господинъ маркизъ, сказалъ фамильный нотаріусъ, г. Геберъ,-- съ помощію котораго вы можете достигнуть нѣкоторой безопасности для вашего имѣнія. Отецъ вашъ отъ времени до времени возвышалъ сумму залога имѣнія, такъ какъ ему нужны были деньги, и часто платилъ высшіе проценты чѣмъ обыкновенно платятъ. Вы можете значительно увеличить свой доходъ консолидируя всѣ эти закладныя въ одну за болѣе низкіе проценты, и сдѣлавъ это расплатиться съ этимъ ужаснымъ заимодавцемъ г. Лувье, которому, я сильно подозрѣваю, очень хочется сдѣлаться собственникомъ Рошбріана. Къ несчастію, небольшіе участки земли которые не были сильно обременены долгами, и будучи смежны съ мелкими собственниками очень удобны для нихъ и могли бы быть съ выгодою проданы, уже пошли на уплату долговъ покойнаго маркиза. Остались однакожь двѣ небольшія фермы примыкающія къ городу С., за которыя, я думаю, можно получить хорошую цѣну; но эти земли вмѣстѣ съ другими заложены гну Лувье, а онъ соглашается освободить ихъ только по уплатѣ всего долга. При переводѣ же закладной на другаго кредитора можно бы не включать эти земли и такимъ образомъ получить болѣе 100.000 франковъ; вы бы могли беречь ихъ для непредвидѣнныхъ случаевъ, и они лослужили бы основаніемъ капиталу для постепеннаго выкупа имѣнія. При небольшомъ капиталѣ, господинъ маркизъ, доходы съ имѣнія могли бы значительно увеличиться, лѣса и фруктовые сады можно бы привести въ порядокъ и устроить дренажъ и орошеніе на поляхъ окружающихъ С. Теперь въ Бретани начинаютъ понимать сельское хозяйство, и въ рукахъ умнаго капиталиста ваша земля могла бы скоро удвоиться въ цѣнѣ. Итакъ, мой совѣтъ вамъ ѣхать въ Парижъ, обратиться къ хорошему стряпчему опытному въ подобныхъ дѣлахъ, переговорить о консолидаціи вашихъ закладныхъ на такихъ условіяхъ чтобы можно было продать отдѣльныя дачи, и такимъ образомъ уплачивать долгъ по частямъ согласно условію; поищите не найдется ли надежной компаніи или частнаго человѣка кому бы можно было сдать на года устройство лѣсовъ, дренированіе полей и надзоръ за рыбными ловлями. Они, правда, захотятъ пользоваться всѣми выгодами въ теченіи многихъ лѣтъ, можетъ-быть двадцати; но вы еще молодой человѣкъ; по прошествіи этого времени, управленіе имѣніемъ опять перейдетъ къ вамъ, съ такимъ увеличеннымъ доходомъ что закладныя, страшныя теперь, покажутся вамъ сравнительно ничтожными.
   Вслѣдствіе этого совѣта, молодой маркизъ прибылъ въ Парижъ, снабженный письмомъ отъ г. Гебера къ знаменитому стряпчему и нѣсколькими письмами отъ тетки къ дворянамъ Предмѣстья бывшимъ въ родствѣ съ ихъ домомъ. Одна изъ причинъ почему г. Геберъ побудилъ своего кліента взяться за это дѣло лично, а не предложилъ самъ отравиться въ Парижъ, не относилась къ его профессіи. Онъ искренно и глубоко любилъ Алена; ему жаль было этой молодой жизни, такъ безплодно проходившей среди уединенія и строгихъ лишеній; онъ уважалъ рыцарскія чувства преданности изгнанной династіи, но былъ слишкомъ практическій человѣкъ чтобы раздѣлять эти чувства, которыя лишали человѣка карьеры и безъ нѣкоторыхъ видоизмѣненій отрѣзывали его отъ всѣхъ надеждъ и стремленій современнаго поколѣнія. Онъ считалъ довольно вѣроятнымъ что атмосфера столицы была необходима для умственнаго здоровья, чахнувшаго посреди феодальныхъ тумановъ Бретани; что попавъ въ Парижъ Аленъ напитается парижскими идеями, изберетъ себѣ какую-нибудь карьеру ведущую къ почестямъ и богатству, что было бы легко благодаря его происхожденію, историческому имени такъ популярному что всякая династія старалась бы привлечь его въ число своихъ приверженцезъ,-- благодаря его уму, не изощренному еще соприкосновеніемъ и соперничествомъ съ другими, но сильному въ себѣ самомъ, привычному къ мысли, и оживленному благородными стремленіями.
   По меньшей мѣрѣ Аленъ былъ бы въ Парижѣ въ такомъ общественномъ положеніи что ему могъ представиться случай жениться, при чемъ его происхожденіе и титулъ могли бы быть равнозначительны большому состоянію, которое способствовало бы выкупу его seigneuries. На сей конецъ онъ предупредилъ Алена что дѣло за которымъ отъ отправляется въ Парижъ можетъ затянуться, что стряпчіе всегда дѣйствуютъ медленно, и совѣтовалъ ему разчитывать что придется пробыть въ столицѣ нѣсколько мѣсяцевъ, можетъ-быть и годъ. При этомъ онъ деликатно намекнулъ что до сихъ поръ жизнь его была слишкомъ уединенна для его лѣтъ и общественнаго положешя, и что годъ въ Парижѣ, даже въ случаѣ если онъ потерпитъ неудачу, не будетъ потеряннымъ временемъ, ибо доставитъ ему знаніе людей и жизни которое поможетъ ему лучше бороться съ затрудненіями по возвращеніи.
   Аленъ раздѣлилъ съ теткой свой скудный доходъ и прибылъ въ Парижъ твердо рѣшившись жить въ немъ на 200 фунтовъ въ годъ что пришлись на его долю. Онъ почувствовалъ во всемъ существѣ своемъ переворотъ, начавшійся какъ только онъ потерялъ изъ виду тѣ мѣста гдѣ былъ предметомъ феодальнаго почтенія, которое сохранилось еще въ глухихъ частяхъ Бретани къ представителямъ славныхъ именъ связанныхъ съ незапамятными преданіями этой провинціи.
   Самая суетня на желѣзной дорогѣ, съ толпой пассажировъ, торопливостью и безцеремоннымъ демократизмомъ путешествія, огорчила и смутила его и смягчила то чувство личнаго достоинства въ которомъ онъ былъ воспитанъ. Онъ почувствовалъ что ступивъ за предѣлы Рошбріана становился лишь единицей въ суммѣ человѣческихъ существъ. Прибывъ въ Парижъ и достигнувъ мрачнаго отеля который былъ ему рекомендованъ, онъ привѣтствовалъ даже безотрадность того одиночества которое обыкновенно такъ подавляетъ чужаго человѣка въ столицѣ своей родины. Лучше быть одному нежели чувствовать себя потеряннымъ въ копоти и давкѣ чуждой толпы. Въ теченіе нѣсколькихъ первыхъ дней онъ скитался по Парижу не заходя даже къ стряпчему къ которому направилъ его г. Геберъ. Съ инстинктивною находчивостью ума, которая при болѣе правильномъ воспитаніи доставила бы ему большія выгоды, онъ чувствовалъ что надобно пропитаться мѣстною атмосферой и набраться общихъ идей, которыя въ большихъ городахъ такъ заразительны что могутъ быть уловлены по первымъ впечатлѣніямъ, прежде чѣмъ вступать въ дѣловыя отношенія.
   Наконецъ онъ отправился къ стряпчему г. Гандрену, въ улицу Св. Флорентина. Онъ механически составилъ себѣ понятіе о жизни и личности стряпчаго изъ своего знакомства съ Геберомъ. Онъ ожидалъ найти мрачный домъ въ мрачной улицѣ близь дѣловаго центра, вдали отъ мѣстъ посѣщаемыхъ лѣнивцами, и серіознаго человѣка безъ всякихъ претензій и зрѣлыхъ лѣтъ.
   Онъ достигъ отеля заново отдѣланнаго снаружи, богато убраннаго внутри, въ модномъ кварталѣ близь Тюйлери. Онъ вступилъ на широкій подъѣздъ, и былъ проведенъ въ бельэтажъ. Подождавъ въ конторѣ, безукоризненно чистой, гдѣ щеголеватые молодые люди помѣщались за красивыми конторками, онъ былъ наконецъ допущенъ въ великолѣпную комнату, къ джентльмену развалившемуся въ креслахъ предъ бюро marqueterie, genre Louie Seize, и забавлявшемуся бѣлою курчавою комнатною собачкой съ острою мордой и пронзительнымъ лаемъ.
   Джентльменъ, при входѣ его, вѣжливо всталъ и пустилъ собачку, которая обнюхавъ маркиза соблаговолила не укусить его.
   -- Господинъ маркизъ, сказалъ г. Гандренъ взглянувъ на карточку и рекомендательную записку отъ г. Гебера посланныя ему Аленомъ и лежавшія теперь на секретерѣ въ сторонѣ отъ кипы писемъ тщательно подобранныхъ и перевязанныхъ,-- я радъ чести познакомиться съ вами. Вы только-что прибыли въ Парижъ? Г. Геберъ -- достойнѣйшій человѣкъ, хотя я никогда не видалъ его, но я съ нимъ переписывался -- говоритъ что вы желаете получить мой совѣтъ; онъ писалъ мнѣ нѣсколько дней тому назадъ сообщая объ этомъ дѣлѣ -- консолидаціи закладныхъ. Требуется очень большая сумма, господинъ маркизъ, и найти ее не легко.
   -- Тѣмъ не менѣе, сказалъ Аленъ спокойно,-- мнѣ представляется что въ Парижѣ должно быть много капиталистовъ которые желаютъ помѣстить свои деньги подъ вѣрное обезпеченіе за хорошіе проценты.
   -- Вы ошибаетесь, маркизъ; очень мало такихъ капиталистовъ. Люди у кого теперь есть деньги любятъ скорый оборотъ и большіе барыши, благодаря великолѣпной системѣ Crédit Mobilier, которая, какъ вы знаете, даетъ возможность каждому помѣстить деньги въ торговлю или спекуляціи, не вступая въ обязательства превосходящія его часть. Почти всѣ капиталисты теперь или торговцы или спекуляторы.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ маркизъ приподымаясь,-- мнѣ остается думать, милостивый государь, что вы не можете пособить мнѣ.
   -- Нѣтъ, я не говорилъ этого, маркизъ. Я хорошенько вникну въ дѣло. Безъ сомнѣнія, у васъ есть съ собою извлеченіе изъ необходимыхъ документовъ, условія настоящихъ закладныхъ, описаніе доходовъ имѣнія, разчеты на его будущность и т. д.
   -- Милостивый государь, у меня есть такое извлеченіе изъ документовъ съ собою въ Парижѣ; и просмотрѣвъ его вмѣстѣ съ г. Геберомъ, я могу завѣрить васъ моимъ словомъ что бумаги вполнѣ согласны съ положеніемъ дѣлъ.
   Маркизъ сказалъ это съ наивною простотой какъ будто его слова было совершенно достаточно чтобы покончить съ этою стороной вопроса.
   Г. Гандренъ вѣжливо улыбнулся и сказалъ:
   -- Eh bien, господинъ маркизъ, пожалуйте мнѣ это извлеченіе; черезъ недѣлю я скажу вамъ мое мнѣніе. Нравится вамъ Парижъ? Замѣчательно похорошѣлъ при императорѣ. А propos, гжа Гандренъ принимаетъ завтра вечеромъ. Позвольте мнѣ воспользоваться этимъ случаемъ чтобы познакомить васъ съ нею.
   Не приготовленный къ этому приглашенію, маркизъ могъ только пробормотать благодарность и согласіе.
   Черезъ минуту онъ былъ на улицѣ. На слѣдующій вечеръ онъ отправился къ гжѣ Гандренъ, гдѣ было блестящее собраніе -- цѣлый движущійся букетъ орденскихъ кавалеровъ. Исполнивъ церемонію представленія гжѣ Гандренъ, красивой женщинѣ, превосходно одѣтой и разговаривавшей съ секретаремъ одного изъ посольствъ, молодой аристократъ забился въ темный тихій уголокъ, наблюдая все окружающее и воображая что самъ онъ укрылся отъ наблюденій. И глядя какъ молодые люди его лѣтъ мелькали мимо него или когда ихъ разговоры достигали его слуха убѣдился онъ что съ головы до ногъ, снаружи и внутри, онъ былъ старомоднымъ, устарѣлымъ человѣкомъ, не принадлежалъ своему поколѣнію, не принадлежалъ своему времени. Самый титулъ его представлялся ему пустою бумагой, документомъ на владѣніе наслѣдствомъ давно растраченнымъ. Не такъ великолѣпные seigneurs Рошбріанъ совершали свой дебютъ въ столицѣ своей націи. Они имѣли доступъ въ кабинеты своихъ королей; они блистали на балахъ въ Версали; занимали высокіе посты и отличались при дворѣ и на поляхъ битвъ; орденъ Св. Луизы казалось былъ ихъ наслѣдственнымъ достояніемъ. Отецъ его, хотя добровольный изгнанникъ въ зрѣлые годы, былъ въ дѣтствѣ королевскимъ пажомъ, и въ теченіи всей жизни вращался въ обществѣ принцевъ; а здѣсь, на вечерѣ стряпчаго, неизвѣстный, незамѣчаемый, ищущій покровительства стряпчаго, стоялъ послѣдній маркизъ Рошбріанъ.
   Не трудно догадаться что Аленъ не. оставался долго. Но онъ былъ тамъ достаточно долго чтобъ убѣдиться что при двухстахъ фунтовъ годоваго дохода свѣтское общество Парижа, даже то общество какое было у г. Гандренъ, было не для него. Тѣмъ не менѣе, дня два спустя онъ рѣшилъ сдѣлать визитъ ближайшему изъ всѣхъ родственниковъ къ кому имѣлъ письма отъ тетки. Для графа де-Вандемара, одного изъ такихъ же какъ онъ самъ аристократовъ завѣтнаго Предмѣстья, онъ всегда останется Рошбріаномъ, во дворцѣ или въ хижинѣ. Дѣйствительно Вандемары, хотя въ теченіи многихъ поколѣній до первой революціи были могущественною и блестящею фамиліей, всегда признавали Рошбріановъ главою своего дома, стволомъ отъ котораго они были отпрыскомъ явившимся въ пятнадцатомъ столѣтіи, когда младшій сынъ Рошбріановъ женился на богатой наслѣдницѣ и вмѣстѣ съ землею принялъ титулъ Вандемара.
   Съ тѣхъ поръ члены обѣихъ фамилій часто вступали между собою въ браки. Настоящій графъ извѣстенъ былъ своимъ умомъ, самъ былъ крупный собственникъ и могъ подать совѣтъ полезный Алену въ его переговорахъ съ г. Гандреномъ. Отель де-Вандемаръ былъ напротивъ отеля де-Рошбріанъ; первый былъ не такъ обширенъ, но такой же почтенный, мрачный и похожій на тюрьму.
   Когда онъ отвелъ глаза отъ гербоваго щита который все еще оставался, хотя потрескавшійся и обвалившійся, надъ порталомъ дома принадлежавшаго его предкамъ и готовъ былъ перейти улицу, двое молодыхъ людей, повидимому года на два или на три постарше его, выѣхали верхомъ изъ отеля де-Вандемаръ.
   Красивые молодые люди, съ надменнымъ взглядомъ людей древней фамиліи, были одѣты съ тою изысканною тщательностію которая у родовитыхъ людей является не щегольствомъ, но кажется составляетъ часть самоуваженія нераздѣльнаго со старымъ рыцарскимъ чувствомъ чести. Лошадь одного изъ всадниковъ сдѣлала скачокъ и очутилась какъ разъ возлѣ Алена, готоваго перейти улицу. Всадникъ удержавъ лошадь приподнялъ шляпу и извинился съ благовоспитанною вѣжливостью, но въ то же время снисходительно, какъ бы обращаясь къ низшему. Этотъ незначительный случай и пренебрежительное обращеніе со стороны человѣка однихъ съ нимъ лѣтъ, одинаковаго происхожденія и безъ сомнѣнія одной крови -- онъ угадалъ что это были сыновья графа де-Вандемара -- разстроили Алена до такой степени которую можетъ-быть пойметъ только Французъ. Онъ былъ почти готовъ отложить свой визитъ и возвратиться. Однакожь его природное мужество взяло верхъ надъ этимъ болѣзненнымъ чувствомъ, которое, происходя отъ соединенія гордости и бѣдности, дѣйствуетъ точно также какъ тщеславіе, хотя не есть само тщеславіе.
   Графъ былъ дома, худощавый сухой человѣкъ, съ узкимъ, но высокимъ лбомъ и съ выраженіемъ лица проницательнымъ, строгимъ и нѣсколько насмѣшливымъ.
   Онъ однакоже принялъ маркиза сначала очень радушно,-- расцѣловался съ нимъ на обѣ щеки, называлъ его кузеномъ, выражалъ безконечное сожалѣніе что графиня уѣхала по дѣламъ благотворительности, чѣмъ знатныя дамы Предмѣстья занимаются съ религіознымъ рвеніемъ, и что сыновья его только-что выѣхали кататься въ Булонскій лѣсъ.
   Когда же Аленъ приступилъ просто и безъ ложнаго стыда къ изложенію причинъ побудившихъ его пріѣхать въ Парижъ, перечислилъ свои доходы, упомянулъ о скудости своихъ средствъ, улыбка исчезла съ лица графа; онъ нѣсколько отодвинулъ свое кресло съ видомъ человѣка желающаго удалиться отъ чужихъ затрудненій; и когда Аленъ кончилъ, онъ нѣсколько времени покашливалъ, и глядя пристально на коверъ сказалъ наконецъ:
   -- Любезнѣйшій молодой другъ мой, отецъ поступилъ съ вами чрезвычайно дурно, безчестно....
   -- Стойте! сказалъ маркизъ вспыхнувъ.-- Никто не имѣетъ права говорить такъ о моемъ отцѣ въ моемъ присутствіи.
   Графъ поднялъ на него изумленные глаза, пожалъ плечами и возразилъ хладнокровно:
   -- Если вы. маркизъ, довольны поведеніемъ вашего отца, то разумѣется это не мое дѣло; онъ никогда не оскорблялъ меня. Я думаю, однакоже, что принимая въ разчетъ мои лѣта и общественное положеніе, вы пришли ко мнѣ за совѣтомъ. Не такъ ли?
   Аленъ наклонилъ голова въ знакъ согласія.
   -- Есть четыре средства которыя можетъ избрать человѣкъ въ вашемъ положеніи, сказалъ графъ дотрогиваясь указательнымъ пальцемъ правой руки до большаго и трехъ другихъ пальцевъ лѣвой,-- четыре средства, не больше. Первое: Поступить какъ совѣтуетъ вашъ нотаріусъ: консолидировать ваши закладныя, улучшить доходы какъ только можно, возвратиться въ Рошбріанъ и дожить остальную жизнь въ той же бѣдности. При этомъ способѣ жизнь ваша будетъ постояннымъ рядомъ лишеній и серіозной борьбы; и по всей вѣроятности вы не будете имѣть успѣха: придутъ одинъ или два неурожайные года, арендаторы не заплатятъ денегъ, уплата по закладной будетъ просрочена, и черезъ двадцать лѣтъ работъ и мученій вы преждевременно состаритесь и останетесь безъ копѣйки. Способъ второй: Рошбріанъ, хоть и сильно обремененъ долгами и можетъ давать вамъ не больше доходу чѣмъ сколько отецъ вашъ платилъ своему chef de cuisine, все-таки это одно изъ тѣхъ великолѣпныхъ имѣній которыя разыскиваютъ банкиры жиды и биржевые игроки, за которое они дадутъ вамъ громадную сумму. Если вы помѣстите ее въ хорошія руки, то я не сомнѣваюсь что вы будете въ состояніи пріобрѣсти въ три мѣсяца собственность на такихъ условіяхъ что остатокъ, благоразумно помѣщенный, дастъ вамъ возможность жить въ Парижѣ какъ прилично вашему общественному положенію и вашимъ лѣтамъ. Слѣдуетъ мнѣ продолжать? Улыбается вамъ этотъ способъ?
   -- Продолжайте, графъ; я буду отстаивать до послѣдней крайности наслѣдіе предковъ и не могу добровольно продать ихъ родныя деревья и могилы.
   -- Ваше имя останется при васъ, вы будете такъ же хорошо приняты въ Парижѣ и ваше благородное происхожденіе будетъ признано также безусловно хотя бы даже вся Іудея раскинула кущи свои въ Рошбріанѣ. Подумайте какъ немногіе изъ насъ gentilshommes стараго режима продолжаютъ владѣть своими помѣстьями. Мы сохранили только наши имена; ихъ никакая революція изгладить не можетъ.
   -- Можетъ-быть и такъ, но простите меня, есть предметы о которыхъ мы не можемъ разсуждать, которые мы можемъ только чувствовать. Рошбріанъ можетъ-быть у меня отнятъ, но добровольно я не уступлю его.
   -- Перехожу къ третьему способу. Сохраните замокъ, но отбросьте его преданія; останьтесь de facto маркизомъ Рошбріаномъ, но признайте настоящій порядокъ вещей. Сдѣлайтесь извѣстны людямъ власть имѣющимъ. Они примутъ васъ съ восторгомъ; опора въ старомъ дворянствѣ обезпечиваетъ прочность новой системы. Вамъ дадутъ мѣсто въ дипломатіи; вы сдѣлаетесь посланникомъ, министромъ, а министры въ настоящее время имѣютъ случаи пріобрѣтать громадныя состоянія.
   -- Этотъ способъ также невозможенъ какъ предыдущій. Доколѣ Генрихъ V не откажется формально отъ своего права на престолъ Св. Лудовика, я не могу служить никому другому сидящему на престолѣ.
   -- Таково и мое убѣжденіе, сказалъ графъ,-- и я держусь его; но мое имѣніе не заложено, и ни лѣта мои ни наклонности не способствуютъ общественной дѣятельности. Послѣдній способъ можетъ-быть лучше другихъ; во всякомъ случаѣ онъ самый легкій. Богатая женитьба; даже еслибъ это было mésalliance. Я думаю въ ваши лѣта, съ вашею наружностію, ваше имя стоитъ по крайней мѣрѣ два милліона франковъ въ глазахъ богатаго roturier съ честолюбивою дочерью.
   -- Увы! сказалъ молодой человѣкъ вставая,-- вижу что мнѣ остается ѣхать назадъ въ Рошбріанъ: я не могу продать свой замокъ, не могу продать свои убѣжденія, не могу продать свое имя и самого себя.
   -- Послѣднее всѣ мы дѣлывали при старомъ режимѣ. Хотя я до сихъ поръ имѣю титулъ де-Вандемара, имѣнье мнѣ досталось отъ дочери откупщика, на которой мой дѣдъ, къ счастію для насъ, женился во времена Лудовика XV. Браки съ людьми и высокаго общественнаго положенія, и умными всегда были mariages de convenance во Франціи. Только въ le petit monde люди ничего не имѣющіе женятся на дѣвушкахъ безъ средствъ, и я не думаю чтобъ они были счастливѣе отъ этого. Напротивъ, семейнныя ссоры доводящія до ужасныхъ преступленій, какъ видно изъ Gazette des Tribuneaux, происходятъ преимущественно между тѣми кто не продавалъ себя предъ брачнымъ алтаремъ.
   Старый графъ проговорилъ это съ угрюмою насмѣшкой. Онъ былъ вольтеріанецъ.
   Вольтеріанство оставлено новѣйшими французскими либералами; его теперь придерживаются болѣе остряки стараго режима. Они подбираютъ его легкое оружіе на поляхъ битвы гдѣ гибли ихъ предки, и снова оперяютъ противъ canaille стрѣлы направлявшіяся прежде противъ noblesse.
   -- Прощайте, графъ, сказалъ Аденъ вставая.-- Хоть я и не имѣю намѣренія воспользоваться вашими совѣтами, тѣмъ не менѣе благодарю васъ за нихъ.
   -- До свиданья, кузенъ; вы будете о нихъ лучшаго мнѣнія поживъ мѣсяца два въ Парижѣ. Кстати, жена моя принимаетъ по средамъ; считайте нашъ домъ своимъ.
   -- Графъ, могу ли я съ доходомъ какой получаю съ имѣнія занять приличное моему происхожденію мѣсто въ обществѣ что собирается у графини?
   Графъ поколебался.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ наконецъ искренно,-- не потому что васъ примутъ съ меньшимъ радушіемъ или будутъ меньше уважать, но потому что вы горды и щепетильны какъ seigneur de province. Общество будетъ только огорчать васъ, а не доставлять вамъ удовольствіе. Еще хуже, я знаю по воспоминаніямъ собственной молодости и по горькому опыту моихъ сыновей, вы неизбѣжно войдете въ долги, а долги при вашихъ обстоятельствахъ поведутъ къ потерѣ Рошбріана. Нѣтъ; я приглашаю васъ посѣтить насъ. Обѣщаю вамъ самое избранное, но не самое блестящее общестао Парижа, потому что жена моя религіозна и отпугиваетъ веселыхъ птицъ патерами. Но если вы примете мое приглашеніе я обязанъ какъ старый свѣтскій человѣкъ сказать молодому родственнику что вы вѣроятно раззоритесь.
   -- Благодарю васъ, графъ, за вашу откровенность; теперь я вижу что нашелъ родственника и руководителя, отвѣчалъ маркизъ съ благородствомъ не лишеннымъ чувства которое тронуло жесткое сердце старика.
   -- Приходите по крайней мѣрѣ когда вамъ понадобится искренній хотя и грубый другъ.
   На этотъ разъ онъ не поцѣловался съ своимъ родственникомъ, но съ большею искренностію пожалъ ему руку на прощанье.
   Это посѣщеніе было главнѣйшимъ событіемъ въ парижской жизни Алена до тѣхъ поръ какъ онъ встрѣтился съ Фредерикомъ Лемерсье. Онъ еще не получалъ опредѣленнаго отвѣта отъ г. Гандрена, который откладывалъ свиданіе не имѣя времени вполнѣ ознакомиться со всѣми подробностями присланныхъ ему бумагъ.
   

ГЛАВА IV.

   На слѣдующій день около полудня, Фредерикъ Лемерсье нѣсколько запыхавшись отъ скорой ходьбы на такую высоту, влетѣлъ въ комнату Алена.
   -- Брр, mon cher; какое превосходное упражненіе для здоровья, какъ это должно укрѣплять мускулы и расширять грудь! Послѣ этого не страшно взбираться и на Монбланъ. Съ тѣхъ поръ какъ мы разстались я обдумывалъ твое дѣло. Но я бы желалъ знать побольше подробностей. Ты мнѣ передашь ихъ пока мы будемъ ѣхать Булонскимъ лѣсомъ. Карета моя внизу, и день превосходный, идемъ.
   Веселость и сердечность стараго школьнаго друга были утѣшеніемъ для маркиза. Какъ не похоже это было на сухіе совѣты графа де-Вандемара! Надежда, хотя смутная, наполнила его сердце. Онъ охотно принялъ приглашеніе Фредерика, и молодые люди вскорѣ быстро катились по Елисейскимъ Полямъ. Аленъ насколько могъ кратко описалъ положеніе своихъ дѣлъ, разказалъ объ условіяхъ закладныхъ и результатахъ свиданія съ г. Гандреномъ.
   Фредерикъ слушалъ внимательно.
   -- Значитъ Гандренъ до сихъ поръ не далъ еще тебѣ никакого отвѣта.
   -- Нѣтъ; но сегодня я получилъ отъ него записку съ приглашеніемъ побывать завтра.
   -- Повидавшись съ нимъ, не рѣшайся ни на что если онъ сдѣлаетъ тебѣ какое-нибудь предложеніе. Возьми свои бумаги или копію съ нихъ и передай мнѣ. Гандренъ долженъ бы помочь тебѣ; онъ устраиваетъ большія дѣла; у него много кліентовъ милліонеровъ. Но его кліенты хотятъ огромныхъ барышей, и онъ самъ тоже. Что касается твоего главнаго кредитора, Лувье, ты разумѣется знаешь кто онъ такой.
   -- Нѣтъ; г. Геберъ говорилъ мнѣ только что онъ очень богатъ.
   -- Богатъ! я думаю; одинъ изъ царей финансоваго міра. А! Посмотри на этихъ молодыхъ людей верхомъ.
   Аленъ взглянулъ и узналъ двухъ всадниковъ въ которыхъ угадалъ сыновей графа де-Вандемара.
   -- Эти beaux garèons прекрасные представители твоего Предмѣстья, сказалъ Фредерикъ;-- они отказались бы отъ моего знакомства потому что дѣдъ мой былъ лавочникъ, а между тѣмъ сами держатъ лавку.
   -- Лавку! значитъ я ошибся. Кто они?
   -- Рауль и Ангерранъ сыновья насмѣшника графа де-Вандемара.
   -- И они держатъ лавку! Ты шутишь.
   -- Лавку гдѣ ты можешь покупать перчатки и духи, въ Шоссе д'Антенъ. Разумѣется они не стоятъ сами за конторкой, они отдаютъ только свои карманныя деньги на эту спекуляцію, и такимъ образомъ по крайней мѣрѣ утраиваютъ ихъ, покупаютъ себѣ лошадей и держатъ грумовъ.
   -- Возможно ли? Дворяне такой хорошей фамиліи! Какъ поразило бы это графа еслибъ онъ только зналъ!
   -- Да, очень поразило бы еслибы другіе знали что онъ знаетъ. Но онъ слишкомъ умный отецъ чтобы не давать своимъ сыновьямъ ограниченное количество денегъ и неограниченную свободу, въ особенности же свободу увеличивать свои средства сколько угодно. Посмотри на нихъ еще, нѣтъ лучшихъ наѣздниковъ и болѣе нѣжныхъ братьевъ со временъ Кастора и Полукса. На самомъ дѣлѣ наклонности ихъ различны: Рауль религіозенъ и нравственъ, меланхоликъ и съ достонствомъ; Ангерранъ левъ первой руки,-- élégant до кончиковъ ногтей. Тѣмъ не менѣе эти полубоги очень снисходительны къ смертнымъ. Хотя Ангерранъ лучшій въ Парижѣ стрѣлокъ изъ пистолета, а Рауль лучшій боецъ на шпагахъ, у перваго изъ нихъ такой добрый нравъ что нужно быть дикимъ животнымъ чтобы поссориться съ нимъ, а второй такой добрый католикъ что если съ нимъ и поссоришься, нечего бояться его шпаги. Онъ не рѣшится на то что признается церковью смертнымъ грѣхомъ.
   -- Ты говоришь иронически? Ты хочешь сказать что люди носящіе имя де-Вандемаровъ не храбры?
   -- Напротивъ, я полагаю что хотя они превосходно владѣютъ орудіемъ, они слишкомъ храбры для того чтобы злоупотреблять своимъ искусствомъ; и я долженъ прибавить что хоть и негласные пайщики лавки они не обманутъ тебя ни на полушку. Сіяющія кроткимъ свѣтомъ звѣзды земли подобно Кастору и Полуксу на небѣ.
   -- Но пайщики лавки!
   -- Ба! когда самъ министръ какъ г. де-М*** держалъ лавку присоединяя барыши съ bon bons къ своимъ доходамъ, можешь составить себѣ понятіе о духѣ времени. Если молодые дворяне не всѣ участвуютъ подъ рукой въ содержаніи лавокъ, они всѣ больше или меньше пытаютъ свое счастіе въ торговлѣ. Биржа дѣдается профессіей для тѣхъ кто не имѣетъ другихъ профессій. Былъ ты на Биржѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Нѣтъ! Теперь какъ разъ время. Мы еще поспѣемъ въ Булонскій лѣсъ. Кучеръ, поѣзжай на Биржу.
   -- Дѣло въ томъ, продолжалъ Фредерикъ,-- что азартныя игры составляютъ одну изъ потребностей цивилизованныхъ людей. Rouge et noire и рулетка запрещены, игорные дома закрыты; но страсть добывать деньги не зарабатывая ихъ требуетъ исхода, и этимъ исходомъ является Биржа. Какъ вмѣсто сотни восковыхъ свѣчъ мы имѣемъ теперь одну газовую горѣлку, такъ вмѣсто сотенъ игорныхъ домовъ, у насъ одинъ -- Биржа, и это чрезвычайно удобно; всегда подъ руками. Нѣтъ ничего неприличнаго показываться тамъ какъ бывало у Фраскати; напротивъ, это и прилично и въ то же время въ модѣ.
   Карета остановилась у Биржи; друзья наши взошли на ступени, пробрались между колоннами, оставили свои трости въ мѣстѣ назначенномъ для ихъ храненія, и маркизъ послѣдовалъ за Фредерикомъ по лѣстницѣ пока достигъ открытой галлереи вокругъ обширной залы находившейся внизу. Какой крикъ! Какой шумъ! Споры, бралъ, ссоры.
   Лемерсье увидалъ кое-кого изъ друзей и отошелъ къ нимъ на нѣсколько минутъ.
   Аленъ оставшись одинъ смотрѣлъ внизъ въ залу. Ему казалось что онъ присутствуетъ при бурной сценѣ первой революціи. Англійская выборная распря на торговой площади какого-нибудь бурга, когда кандидаты имѣютъ почти равные шансы, результатъ сомнителенъ, страсти возбуждены, весь бургъ въ междуусобной борьбѣ -- есть мирная сцена сравнительно со зрѣлищемъ Биржи.
   Быки и медвѣди {Спекуляторы на повышеніе и пониженіе процентныхъ бумагъ на биржѣ.} съ ревомъ, крикомъ и жестами какъ будто желающіе задушить другъ друга, все это вмѣстѣ представлялось непосвященному глазу какимъ-то смятеніемъ, какимъ-то Вавилономъ, что казалось совершенно невозможно примирить съ идеей о меркантильныхъ сдѣлкахъ купли и продажи акцій и процентныхъ бумагъ. Пока Аленъ глядѣлъ въ изумленіи онъ почувствовалъ легкое прикосновеніе, и оглянувшись увидѣлъ Англичанина.
   -- Оживленная сцена, шепнулъ мистеръ Венъ.-- Это сердце Парижа: оно бьется очень шумно.
   -- Ваша Лондонская биржа похожа на это?
   -- Не могу сказать; на нашу Exchange публика вообще не допускается; привилегированные жрецы этого храма совершаютъ свои жертвоприношенія въ замкнутомъ святилищѣ, откуда звуки производимые при операціи не достигаютъ ушей профановъ. Но еслибъ у васъ была биржа подобно этой открытая для всего свѣта и помѣщенная не въ той части нашей столицы что неизвѣстна людямъ моды, а въ какомъ-нибудь элегантномъ скверѣ въ Сентъ-Джемсѣ или на углу Гайдъ-Парка, я подозрѣваю что тогда нашъ національный характеръ потерпѣлъ бы сильное измѣненіе, и что всѣ ваши лѣнивцы и спортсмены появлялись бы тамъ ежедневно съ записными книжками отмѣчая пари, вмѣсто того чтобы скучая ждать долгіе мѣсяцы скачекъ въ Донкастерѣ или Дарби. Теперь у насъ мало кто бываетъ на скаковомъ кругу; тогда мало кто бы не былъ на биржѣ, особливо еслибы мы приняли вашъ законъ и могли придумать способъ дѣлаться торговцами не рискуя обанкрутитъся. Наполеонъ I называлъ насъ націей торгашей. Наполеонъ III научилъ Францію превосходить насъ во всемъ, и сдѣлалъ Парижъ несомнѣннымъ городомъ лавочниковъ.
   Аленъ вспомнилъ о Раулѣ и Энгерранѣ, и покраснѣлъ при мысли что то что онъ считаетъ пятномъ для его соотечественниковъ было такъ ясно видно для глазъ иностранца.
   -- И императоръ поступилъ благоразумно, по крайней мѣрѣ для настоящаго времени, продолжалъ Англичанинъ съ болѣе задумчивымъ выраженіемъ.-- Онъ нашелъ такимъ образомъ исходъ для того опаснѣйшаго класса парижскаго общества что образовался вслѣдствіе дробленія собственности, для толпы молодыхъ людей хорошаго происхожденія, смѣлыхъ, безъ состоянія и профессіи. Онъ открылъ биржу говоря: "Здѣсь я даю вамъ занятіе, средства къ жизни и будущность." Онъ расчистилъ доступы въ торговлю и промышленность и открылъ новые пути богатства для дворянства которое великая революція такъ безразсудно сдѣлала нищими. Гдѣ другой путь къ возстановленію дворянства во Франціи и средства для него получить власть съ возвышеніемъ богатства? А для сколькихъ сторонъ вашего національнаго характера Парижская Биржа имѣетъ магнетическую притягательность! Вы Французы такъ храбры что не можете быть счастливы не встрѣчая опасности лицомъ къ лицу, такъ жаждете отличій что истомились бы безъ порываній coûte que coûte къ знаменитости и красной ленточкѣ. Опасность! Взгляните внизъ на эту арену -- она тамъ, опасность ежедневная, ежечасная. Но тамъ также и слава; побѣдите на биржѣ, какъ въ старину на турнирѣ, и паладины улыбаются вамъ, дамы награждаютъ васъ своими шарфами, или, что почти то же самое, позволяютъ вамъ покупать ихъ кашмиры. Что слѣдуетъ за выигрышемъ на Биржѣ? Палата, Сенатъ, крестъ, министерскій портфель. Я не могъ восхищаться всѣмъ этимъ ради Европы еслибъ это могло быть продолжительно и не влекло за собою неизбѣжныхъ послѣдствій сопряженной съ этимъ деморализаціи. Биржа и Crédit Mobilier держатъ Парижъ въ покоѣ, по крайней мѣрѣ насколько это возможно. Это тайна великолѣпнаго царствованія. Это два лежащіе льва на которыхъ покоится тронъ возстановителя имперіи.
   Аленъ слушалъ изумленный и пораженный. Онъ не ждалъ встрѣтить въ Англичанинѣ такой умъ какой эти разсужденія обнаруживали.
   Въ это время Лемерсъе подошелъ къ нимъ и пожалъ руку Грагаму Вену, который отведя его въ сторону сказалъ:
   -- Вѣдь вы обѣщали отправиться въ Булонскій лѣсъ и удовлетворить моему безумному любопытству касательно дамы въ сѣро-жемчужномъ платьѣ.
   -- Я не забылъ этого; но теперь еще нѣтъ половины третьяго; вы сказали въ три. Soyez tranquille, я ѣду туда съ Биржи вмѣстѣ съ Рошбріаномъ.
   -- Развѣ необходимо брать съ собой этого красиваго маркиза?
   -- Кажется вы сказали что не ревнуете потому что не влюблены. Но если Рошбріанъ внушаетъ вамъ опасенія какихъ не можетъ возбудить вашъ покорнѣйшій слуга, то я постараюсь чтобъ онъ не видѣлъ этой дамы.
   -- Нѣтъ, сказалъ Англичанинъ;-- я разумѣется долженъ быть много обязанъ всякому въ кого она влюбится. Это разочаруетъ меня. Возьмите маркиза во всякомъ случаѣ.
   Между тѣмъ Аленъ взглянувъ опять внизъ увидалъ какъ разъ подъ собою, прислонившагося къ одной изъ колоннъ, Луціана Дюплеси. Онъ стоялъ отдѣльно отъ толпы -- около него было небольшое пустое пространство -- и съ нимъ разговаривали два человѣка повидимому принадлежавшіе къ большому свѣту. Дюплеси здѣсь не былъ похожъ на Дюплеси въ ресторанѣ. Трудно было бы объяснить въ чемъ была перемѣна, но она поразила Алена: въ осанкѣ было больше достоинства, въ выраженіи больше остроты; видно было сознаніе силы и власти надъ человѣкомъ даже на этомъ разстояніи; напряженное, сосредоточенное разумѣніе во взглядѣ, сжатыя губы, рѣзкія черты лица, выпуклый массивный лобъ -- произвели бы впечатлѣніе на самаго обыкновеннаго наблюдателя. Дѣйствительно, этотъ человѣкъ былъ здѣсь въ своей родной стихіи, на поприщѣ гдѣ его разумъ блестѣлъ, повелѣвалъ и проявлялъ себя послѣдовательными торжествами. Такова же должна быть перемѣна въ великомъ ораторѣ, котораго вы почитали незначительнымъ человѣкомъ въ гостиной, въ то время когда онъ возвышается надъ почтительными слушателями; или въ великомъ полководцѣ, кого нельзя было отличить отъ субалтернъ-офицера въ какомъ-нибудь мирномъ клубѣ, еслибы вамъ довелось увидать его раздающимъ приказанія своимъ адъютантамъ посреди дыма и рева поля битвы.
   -- А, маркизъ! сказалъ Брагамъ Венъ,-- вы смотрите на Дюплеси? Это новѣйшій парижскій геній. Онъ въ одно и то же время и Кузенъ, и Гизо, и Викторъ Гюго спекуляціи. Философія, краснорѣчіе, смѣлый вымыселъ, вся литература теперь поглощена великимъ эпосомъ ажіотажа, и Дюплеси поэтъ имперіи.
   -- Славно сказано, monsieur Грамъ Ванъ, воскликнулъ Фредерикъ забывая недавній урокъ произношенія анлійскихъ именъ.-- Аленъ унижаетъ этого великаго человѣка. Какъ могъ Англичанинъ такъ хорошо оцѣнить его!
   -- Ma foi! возразилъ Грагамъ спокойно,-- я учусь думать въ Парижѣ чтобы рано или поздно умѣть дѣйствовать въ Лондонѣ. Пора однако въ Лѣсъ. Лемерсье, мы видимся въ семь у Филиппа.
   

ГЛАВА V.

   -- Что ты думаешь о Биржѣ? спросилъ Лемерсье когда карета ихъ покатилась въ направленіи къ Лѣсу.
   -- Я еще не могу думать о ней теперь; я пораженъ. Мнѣ представляется что я побывалъ на шабашѣ, гдѣ вмѣсто колдуновъ были agents de change, но не менѣе тѣхъ склонные возносить сатану.
   -- Лучшее заклинаніе отъ сатаны, это разбогатѣть чтобъ избѣгнуть его соблазновъ. Дьяволъ всегда любилъ посѣщать пустыя мѣста, а въ настоящее время онъ всѣмъ мѣстамъ предпочитаетъ пустые кошельки и пустые желудки.
   -- Но развѣ всѣ богатѣютъ на Биржѣ? И не есть ли богатство одного человѣка раззореніе для многихъ другихъ?
   -- На этотъ вопросъ не такъ-то легко отвѣтить; но при настоящей системѣ Парижъ богатѣетъ, хотя бы на счетъ отдѣльныхъ Парижанъ. Постараюсь объяснить тебѣ это. Роскошь непомѣрно увеличилась даже за мое время; на что прежде смотрѣли какъ на утонченность и прихоть, теперь называютъ необходимымъ комфортомъ. Цѣны возрасли непомѣрно; доходы съ домовъ удвоились въ послѣднія пять или шесть лѣтъ: всѣ предметы роскоши стали гораздо дороже; даже перчатки что я ношу стоятъ на двадцать процентовъ дороже чѣмъ я всегда платилъ за перчатки того же качества. Какимъ образомъ живутъ люди которыхъ мы встрѣчаемъ, и живутъ хорошо, это загадка, и ее не рѣшилъ бы и Эдипъ не будучи самъ Парижаниномъ. Но главнѣйшее объясненіе есть слѣдующее: спекуляція и торговля, съ легкостью доставленною помѣщенію капиталовъ, дѣйствительно открыли болѣе многочисленные и краткіе пути къ обогащенію чѣмъ извѣстные нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Такимъ образомъ въ Парижъ привлекаются цѣлыя толпы рѣшившіяся рискнуть небольшимъ капиталомъ въ чаяніи пріобрѣсти большіе; они какъ игроки проживаютъ не доходы, а самые капиталы. У насъ есть убѣжденіе что необходимо казаться богатымъ чтобы стать богатымъ. Отсюда происходитъ всеобщая расточительность и мотовство. Англійскіе милорды дивятся нашей роскоши. Тѣ кто проживая капиталы какъ доходъ терпятъ неудачу въ своихъ планахъ на богатство, послѣ одного, двухъ, трехъ, четырехъ лѣтъ исчезаютъ. Что дѣлается съ ними я такъ же мало знаю какъ и то что дѣлается со старымъ мѣсяцемъ. Убыль ихъ тотчасъ же восполняется новыми кандидатами. Такимъ образомъ Парижъ постоянно поддерживаетъ свою пышность и великолѣпіе золотомъ которое поглощаетъ. Но нѣкоторые люди имѣютъ успѣхъ, успѣхъ громадный, сверхъестественный; они составляютъ колоссальныя состоянія, и тратятъ ихъ великолѣпно. Они даютъ примѣръ пышности и роскоши, что разумѣется чрезвычайно заразительно, потому что многіе начинаютъ говорить: "еще вчера эти милліонеры были также бѣдны какъ мы; они никогда не экономничали, для чего же намъ дѣлать это?" Такимъ образомъ Парижъ обогащается вдвойнѣ: состояніями какія онъ поглощаетъ и тѣми какія выдѣляетъ изъ себя; послѣднія всегда возобновляются, первыя же пропадаютъ только для отдѣльныхъ лицъ.
   -- Понимаю; но что меня поразило въ только-что видѣнной сценѣ, это множество молодыхъ людей, молодыхъ людей которыхъ по виду я счелъ бы за джентльменовъ; они очевидно не простые зрители тамъ: они горячатся, хлопочутъ съ записными книжками въ рукахъ. Я понимаю что старики и люди среднихъ лѣтъ могутъ стремиться къ наживѣ, но молодость и жадность представляется для меня новымъ соединеніемъ о которомъ не догадывался Мольеръ въ своемъ Скупомъ.
   -- Молодые люди, въ особенности если они молодые дворяне, любятъ удовольствія; а удовольствія очень дороги въ здѣшнемъ городѣ. Этимъ объясняется почему такъ много молодыхъ людей посѣщаетъ Биржу. У прежнихъ игорныхъ столовъ, теперь запрещенныхъ, молодые люди составляли большинство; во дни твоихъ рыцарскихъ предковъ, молодые люди, а не старики, готовы были ставить свои мантіи и мечи въ игру въ кости. И это довольно естественно, mon cher; не есть ли юность пора надежды, а надежда богиня азартной игры, будь то rouge et noir или биржевая игра?
   Аленъ болѣе и болѣе чувствовалъ себя отставшимъ отъ своего поколѣнія. Остроумное разсужденіе Лемерсье смирило его самолюбіе. Въ школѣ Лемерсье никогда не могъ равняться съ Аленомъ по способностямъ и прилежанію. Какъ далеко теперь шагнулъ впередъ Лемерсье предъ своимъ школьнымъ товарищемъ! Какимъ скучнымъ и глупымъ чувствовалъ себя молодой провинціалъ при сравненіи съ живымъ умомъ и полунасмѣшливою философіей быстрой рѣчи Парижанина!
   Онъ вздохнулъ съ грустною, но великодушною завистью. Онъ обладалъ слишкомъ тонкимъ врожденнымъ пониманіемъ чтобы не признать что есть аристократія ума также какъ и аристократія происхожденія, и онъ чувствовалъ что въ первой Лемерсье могъ занять мѣсто впереди Рошбріана; но смиреніе его доказывало что онъ слишкомъ мало цѣнилъ себя.
   Лемерсье превосходилъ его не умомъ, но опытностью. Подобно тому какъ выученный солдатъ кажется большимъ молодцомъ чѣмъ новичокъ рекрутъ, потому что умѣетъ хорошо держаться, но послѣ годовой выправки новичокъ рекрутъ можетъ превзойти воинственнымъ видомъ стройнаго героя которому онъ такъ безнадежно удивляется не мечтая никогда сравняться съ нимъ; такъ точно перенесите деревенскій умъ въ столичную выправку и посмотрите на него черезъ годъ; онъ можетъ на цѣлую голову перерости своего сержанта-вербовщика.
   

ГЛАВА VI.

   -- Я думаю, сказалъ Лемерсье, когда ихъ карета катилась по оживленнымъ аллеямъ Булонскаго лѣса,-- что Парижъ построенъ на магнитномъ камнѣ, и что каждый Французъ съ нѣсколькими шариками желѣза въ крови неудержимо притягивается къ нему. Англичане повидимому вовсе не чувствуютъ къ Лондону той страстной привязанности какую мы чувствуемъ къ Парижу. Напротивъ, лондонскій средній классъ, торговцы, лавочники, клерки, даже высшіе ремесленники принужденные дѣлать свои дѣла въ столицѣ, кажется всегда мечтаютъ и стремятся имѣть свой домъ внѣ ея, хотя бы въ предмѣстьи.
   -- Ты былъ въ Лондонѣ, Фредерикъ?
   -- Разумѣется; теперь мода посѣщать сію скучную и ужасную столицу.
   -- Если она скучна и ужасна, то не удивительно что люди принужденные работать въ ней ищутъ домашнихъ радостей внѣ ея.
   -- Чрезвычайно забавно что хотя средніе классы вполнѣ управляютъ скучнымъ Альбіономъ, но это единственная страна въ Европѣ гдѣ средніе классы кажется не имѣютъ развлеченій; мало того, они издаютъ законы противъ развлеченій. У нихъ нѣтъ другихъ свободныхъ дней кромѣ воскресенья; и въ этотъ день они запираютъ свои театры, даже музеи и картинныя галлереи. Развлеченія какія есть въ Англіи существуютъ для высшаго и низшаго классовъ.
   -- А въ чемъ состоятъ развлеченія низшихъ классовъ?
   -- Напиваться.
   -- И только?
   -- Да; я былъ разъ ночью введенъ подъ покровительствомъ полисмена въ питейный домъ, гдѣ нашелъ толпу людей слоемъ ниже рабочаго люда: парней чистящихъ лошадей, нищихъ, и, какъ мнѣ сказали, воровъ, дѣвокъ съ которыми служанка не стала бы говорить; они были очень веселы, танцовали кадрили и вальсы и угощались сосиськами; счастливѣйшіе повидимому люди какихъ я встрѣчалъ въ Лондонѣ, и я долженъ сказать что вели они себя очень прилично. А!-- При этомъ Лемерсье дернулъ шнурокъ.-- Ты не откажешься пройтись по этой тихой аллеѣ? Я вижу особу о которой обѣщалъ узнать Англичанину... Только берегись, Аленъ, смотри не влюбись въ нее.
   

ГЛАВА VII.

   Дама въ сѣро-жемчужномъ платьи! Несомнѣнно это было лицо которое могло остановить на себѣ взоръ и надолго остаться въ памяти.
   Есть красавицы-женщины, также, какъ и красавцы-мущины, въ чьемъ лицѣ нельзя найти недостатка, которыя выдѣляются изо всякаго общества гдѣ бываютъ, но которыя почему-то не внушаютъ чувства, не возбуждаютъ интереса; въ нихъ недостаетъ какого-то выраженія, ума или души или сердца, безъ котораго самое красивое лицо есть только красивая картина. Эта дама не принадлежала къ числу такихъ красавицъ. Черты ея лица взятыя сами по себѣ ни въ какомъ случаѣ не были совершенствомъ, румянецъ не украшалъ ихъ. Но выраженіе лица дѣйствовало на воображеніе внушая увѣренность что оно связано съ какою-то исторіей которую вы чувствовали сильнѣйшее желаніе узнать. Волоса гладко причесанные на двѣ стороны надо лбомъ, необычно большимъ и высокимъ для женщины, были роскошнаго чернаго цвѣта; глаза темносиніе съ фіолетовымъ оттѣнкомъ были отѣнены длинными ресницами. Выраженіе ихъ было мягкое и печальное, но не наблюдающее. Она не замѣтила Алена и Лемерсье когда оба медленно прошли мимо нея. Она казалась сосредоточенною и глядѣла въ пространство какъ человѣкъ углубившійся въ свои мысли или мечтанія. Цвѣтъ лица ея былъ свѣтлый и блѣдный, и повидимому свидѣтельствовалъ о слабомъ здоровьѣ.
   Лемерсье сѣлъ на скамью близь дорожки и пригласилъ Алена сдѣлать то же.
   -- Она скоро вернется по этой аллеѣ, и мы можемъ внимательнѣе и съ большимъ удобствомъ наблюдать ее сидя нежели на ходу; а пока что ты думаешь о ней? Француженка она или Италіянка? Или можетъ-быть Англичанка?
   -- Я бы счелъ ее за Италіянку судя по темному цвѣту волосъ и очерку лица; но бываетъ ли у Италіанокъ такой свѣтлый цвѣтъ лица?
   -- Очень рѣдко; и я бы скорѣй готовъ считать ее Француженкой, судя по умному выраженію лица, простотѣ и изяществу ея платья, и по невыразимо изящной манерѣ держаться, въ чемъ Француженки превосходятъ всѣхъ дочерей Евы, еслибы только не ея глаза. Я никогда не видалъ у Француженокъ глазъ такого страннаго синяго оттѣнка; и будь у Француженки такіе глаза я увѣренъ что она едва ли бы пропустила насъ не сдѣлавъ изъ нихъ надлежащаго употребленія.
   -- Какъ ты думаешь, она замужняя? спросилъ Аленъ.
   -- Полагаю, потому что дѣвушка, будь она comme il faut, едва ли бы рѣшилась гулять одна въ Лѣсу, и у нея не было бы такого умнаго взгляда, больше чѣмъ умнаго, поэтическаго.
   -- Но взгляни на эту осанку полную несомнѣннаго достоинства, взгляни на это выраженіе лица, такое дѣвственное, чистое, она не можетъ не быть comme il faut.
   Когда Аленъ пробормоталъ эти слова дама, вернувшись, приближалась къ нимъ, и они могли хорошо разсмотрѣть ее. Она какъ и прежде казалось не сознавала ихъ присутствія, и Лемерсье замѣтилъ что губы ея шевелились какъ будто она беззвучно шептала что-то про себя.
   Она не возвратилась еще разъ, но продолжала свой путь прямо до конца аллеи, гдѣ сѣла въ ожидавшій ея экипажъ и поѣхала.
   -- Живо, живо! вскричалъ Лемерсье направляясь бѣгомъ къ своей каретѣ.-- Мы должны догнать ее.
   Аленъ съ меньшею поспѣшностью послѣдовалъ за нимъ и согласно наставленію данному уже Лемерсье своему кучеру, карета Парижанина катилась во всю прыть во слѣдъ экипажа неизвѣстной дамы, бывшаго все еще въ виду.
   Меньше чѣмъ черезъ двадцать минутъ карета за которой они гнались остановилась у рѣшетки одной изъ тѣхъ очаровательныхъ маленькихъ виллъ что встрѣчаются въ прекрасномъ предмѣстьи А.; привратникъ выйдя изъ своей ложи отворилъ ворога; карета въѣхала на дворъ, остановилась у дверей дома, и молодые люди не замѣтили даже платья незнакомки какъ она вышла изъ экипажа и скрылась въ домѣ.
   -- Я вижу вонъ тамъ кафе, сказалъ Лемерсье,-- пойдемъ разузнавать все что возможно о прекрасной незнакомкѣ за шербетомъ или за рюмкой.
   Аленъ молча и безъ колебанія согласился. Онъ чувствовалъ къ незнакомой красавицѣ какой-то новый для себя интересъ.
   Они вошли въ маленькій кафе, и въ нѣсколько минутъ Лемерсье съ легкимъ savoir vivre Парижанина вывѣдалъ отъ гарсона вѣроятно все что только было извѣстно въ сосѣдствѣ относительно обитателей виллы.
   Она была нанята и отдѣлана мѣсяца за два на имя синьйоры Веносты; но, по разказамъ слугъ, эта дама казалось была гувернантка или попечительница другой, гораздо моложе, на чьи средства нанималась квартира и велось домашнее хозяйство.
   Для нея-то нанималась карета изъ Парижа. Старшая изъ дамъ рѣдко выходила изъ дому днемъ, но всегда сопровождала младшую въ вечернихъ выѣздахъ въ театръ или къ знакомымъ.
   Выѣзды эти начались только въ послѣднія недѣли. Младшая дама была слабаго здоровья и лѣчилась у доктора Англичанина знаменитаго по груднымъ болѣзнямъ. По его-то совѣту она дѣлала ежедневныя прогулки въ Лѣсу. Въ домѣ было трое слугъ, всѣ Италіянцы, говорившіе плохо по-французски. Гарсонъ не зналъ была ли которая-нибудь изъ этихъ дамъ замужемъ, но жизнь ихъ не подавала никакого повода къ сплетнямъ и подозрѣніямъ; онѣ вѣроятно принадлежали къ литературному или музыкальному міру, такъ какъ гарсонъ видалъ что у нихъ бываютъ знаменитый писатель г. Саваренъ съ женою; и, еще чаще, одинъ старикъ, не менѣе знаменитый какъ музыкальный композиторъ.
   -- Теперь для меня ясно, сказалъ Лемерсье когда друзья снова сѣли въ карету,-- что нашъ жемчужный ангелъ итальянская пѣвица которая пріобрѣла уже достаточную извѣстность на родинѣ чтобы жить своими доходами, а теперь вслѣдствіе разстроеннаго здоровья своего или своего друга живетъ здѣсь тихо въ ожиданіи ангажемента или въ отсутствіе любовника иностранца.
   -- Любовника! ты такъ думаешь? воскликнулъ Аленъ голосомъ въ которомъ слышалось огорченіе.
   -- Это довольно вѣроятно; и въ этомъ случаѣ Англичанинъ мало можетъ извлечь для себя пользы изъ тѣхъ свѣдѣній что я обѣщалъ сообщить ему.
   -- Ты обѣщалъ Англичанину?
   -- Развѣ ты не помнишь вчера вечеромъ онъ описывалъ эту даму и говорилъ что ея лицо преслѣдуетъ его, и я...
   -- А! теперь вспомнилъ. Что ты знаешь про этого Англичанина? Онъ кажется богатъ.
   -- Да, я слышалъ что теперь онъ очень богатъ; дядя недавно оставилъ ему огромный капиталъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ состоялъ при англійскомъ посольствѣ, этимъ объясняется его правильный французскій языкъ и знаніе парижской жизни... Онъ часто пріѣзжаетъ въ Парижъ, и я знаю его уже давненько. Онъ навязалъ мнѣ поистинѣ трудное и деликатное порученіе. Англичане сказывали мнѣ что отецъ его былъ однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ членовъ ихъ парламента, древняго рода, имѣлъ родство съ самымъ высшимъ кругомъ, но потерялъ все свое состояніе и умеръ въ бѣдности; другъ нашъ въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ поддерживалъ себя, кажется, писательствомъ; его считаютъ очень способнымъ; теперь когда онъ разбогатѣлъ чрезъ дядю онъ кажется готовъ вступить въ публичную дѣятельность, гдѣ ему предстоитъ такая же знаменитая карьера какъ его отца.
   -- Счастливецъ! счастливые Англичане, сказалъ Аленъ со вздохомъ.
   Карета въѣхала теперь въ Парижъ; Аленъ, ссылаясь на приглашеніе, простился со своимъ другомъ и пошелъ задумчиво своимъ путемъ по люднымъ улицамъ.
   

ГЛАВА VIII.

Письмо Изавры Чигонъи къ гже де-Гранмениль.

Вилла Д'-- , А....

   Не могу выразить вамъ, милая Евлалія, какимъ новымъ очарованіемъ письма ваши наполняютъ мой бѣдный, маленькій, уединенный міръ цѣлые дни послѣ того какъ они получены. Въ нихъ всегда есть что-то что утѣшаетъ, поддерживаетъ, но въ то же время тревожитъ и безпокоитъ меня. Мнѣ кажется Гёте правъ что "поэзія истиннаго генія возмущаетъ всѣ установившіяся идеи", для того, безъ сомнѣнія, чтобы поднять ихъ на высшій уровень, гдѣ онѣ снова устанавливаются.
   Очеркъ вашего новаго труда что вы обдумываете среди апельсинныхъ рощей Прованса сильно интересуетъ меня; но простите если я скажу что интересъ этотъ сопровождается ужасомъ. Я не въ состояніи понять какимъ способомъ, среди милыхъ красотъ природы, умъ вашъ добровольно окружаетъ себя образами печали и разлада. Меня поражаетъ спокойствіе съ какимъ вы подвергаете анализу недостатки разума и волненія страстей. И всѣ законы общественнаго устройства которые кажутся мнѣ такими установившимися и неподвижными, вы трактуете съ такимъ спокойнымъ пренебреженіемъ какъ будто бы это были тонкія нити носящіяся въ воздухѣ которыя можетъ смести одно прикосновеніе вашей слабой женской руки. Но я не рѣшаюсь спорить съ вами о подобныхъ предметахъ. Только искусный заклинатель можетъ безстрашно стоять въ волшебномъ кругу, принуждая вызванныхъ имъ духовъ, будь они даже злые, направляться къ такому концу гдѣ онъ предвидитъ добро.
   Мы продолжаемъ жить здѣсь очень тихо, и я до сихъ поръ не ощущаю дурнаго вліянія болѣе холоднаго климата. Чудесный докторъ мой, рекомендованный мнѣ какъ Американецъ, но оказавшійся Англичаниномъ, говоритъ что одной зимы проведенной здѣсь подъ его надзоромъ будетъ достаточно для совершеннаго выздоровленія. Но та карьера для приготовленія къ которой было посвящено столько лѣтъ не представляется мнѣ уже теперь такой соблазнительною какъ прежде.
   Многое имѣю я сказать объ этомъ предметѣ, но откладываю пока не буду въ состояніи лучше собрать свои мысли; теперь онѣ сбивчивы и находятся въ борьбѣ. Великій маэстро былъ чрезвычайно милостивъ.
   Въ какой сіяющей атмосферѣ живетъ и дышитъ его геній! Даже въ цинической манерѣ его, въ самомъ его цинизмѣ звучитъ веселая музыка -- смѣхъ Фигаро, а не Мефистофеля.
   На прошлой недѣлѣ мы обѣдали у него; онъ пригласилъ также гжу S--, которая въ нынѣшнемъ году затмила всѣхъ соперницъ и царствуетъ одна, великую S--; г. Т., піаниста съ удивительными задатками, вашего друга Саварена, остряка, критика и поэта, съ его милою умною женой, и еще нѣсколькихъ о комъ маэстро сообщилъ мнѣ шепотомъ что это авторитеты печати. Послѣ обѣда S-- пѣла, разумѣется, великолѣпно. Потомъ она милостиво обратилась ко мнѣ, сказала какъ много слышала обо мнѣ отъ маэстро и т. п. Я принуждена была тоже пѣть послѣ нея. Незачѣмъ говорить къ какой невыгодѣ для себя. Но я забыла свои нервы, забыла своихъ слушателей, забыла себя, какъ это всегда бываетъ когда душа моя окриленная музыкой поднимается въ воздухъ не чувствуя земли. Я не знала что имѣла успѣхъ пока не кончила, и тогда остановивъ глаза на великой примадонѣ я почувствовала невыразимую грусть, острую боль раскаянія. Несмотря на то что она великая артистка и царитъ въ своей области искусства, гдѣ нѣтъ ей равныхъ, я сразу увидѣла что огорчила ее; лицо ея совершенно измѣнилось, губы дрожали, и только съ большимъ усиліемъ она пробормотала нѣсколько невнятныхъ словъ долженствовавшихъ выразить одобреніе. Я инстинктивно поняла какъ постепенно можетъ обладѣвать умомъ артиста, даже самаго великодушнаго, зависть при которой опасеніе соперничества уничтожаетъ наслажденіе искусствомъ. Если я когда-нибудь достигну славы S-- какъ пѣвица, буду ли и я чувствовать ту же зависть? Я теперь думаю что нѣтъ, но я еще не подвергалась испытанію. Она внезапно уѣхала. Я избавлю васъ отъ повторенія комплиментовъ сказанныхъ мнѣ другими слушателями, комплиментовъ которые не доставили мнѣ удовольствія; потому что въ устахъ всѣхъ, исключая маэстро, въ нихъ какъ высшая похвала разумѣлось то что я причинила мученія S--. "Если такъ, сказалъ онъ, то она также неразумна какъ роза которая позавидовала бѣлизнѣ лиліи. Вы были бы вполнѣ неправы предъ собою, дитя мое, еслибы попытались соперничать съ розою относительно ея цвѣта".
   Говоря это онъ потрепалъ меня по наклоненной головѣ съ царственно отеческою нѣжностью. "А все-таки, сказалъ Саваренъ, когда лилія явится въ свѣтъ, она подвергнется ожесточеннымъ нападкамъ со стороны клики преданной розѣ; en revanche образуется клика лиліи, и я предвижу горячую газетную войну. Не страшитесь ея первыхъ взрывовъ. За всякую сколько-нибудь цѣнную славу приходится бороться."
   Такъ ли это? приходилось вамъ бороться за вашу славу, Евлалія, и не ненавидите ли вы также какъ и я всякую распрю?
   Кромѣ этого, единственнымъ нашимъ развлеченіемъ со времени моего послѣдняго письма былъ вечеръ у Лувье. Этотъ милліонеръ-республиканецъ не остался невнимателенъ къ вашему доброму письму въ которомъ вы рекомендовали насъ его любезности. Онъ тотчасъ явился къ намъ съ визитомъ, предложилъ намъ свои услуги, позаботился о моемъ скромномъ достаткѣ, который помѣстилъ надѣюсь также надежно какъ это выгодно, нанялъ для насъ экилажъ, короче, былъ какъ только возможно любезенъ и полезенъ.
   Въ его домѣ многія встрѣчи были для меня пріятны, они говорили съ такимъ неподдѣльнымъ восторгомъ о васъ и о вашихъ сочиненіяхъ. Но тамъ были другіе кого бы я никакъ не ожидала встрѣтить подъ кровлею Креза у котораго съ существующимъ порядкомъ вещей связаны такіе значительные интересы. Одинъ молодой человѣкъ, дворянинъ котораго онъ въ особенности рекомендовалъ мнѣ какъ политика имѣющаго стоять во главѣ дѣлъ когда утвердится красная республика -- спросилъ не согласна ли я что всякая частная собственность есть общественный грабежъ и что величайшій врагъ цивилизаціи есть религія, въ какой бы ни являлась она формѣ.
   Онъ обратился ко мнѣ съ этими ужасающими вопросами изнѣженно сюсюкая и сопровождая свои разглагольствія слабыми жестами своихъ блѣдныхъ изящныхъ пальцевъ покрытыхъ перстнями.
   Я спросила его много ли во Франціи такихъ кто раздѣляетъ ея идеи.
   -- Совершенно достаточно чтобы провести ихъ когда придетъ время, отвѣчалъ онъ съ высокомѣрною улыбкой.-- И можетъ-быть ближе чѣмъ думаетъ міръ тотъ день когда мои товарищи будутъ такъ многочисленны что имъ придется перестрѣлять другъ друга ради сыра къ своему хлѣбу.
   День этотъ ближе чѣмъ думаетъ міръ! Насколько можно судить по внѣшнимъ признакамъ о парижскомъ мірѣ, онъ конечно вовсе не помышляетъ о подобныхъ вещахъ. Съ какимъ видомъ самодовольства городъ-красавецъ щеголяетъ своими богатствами! Кто глядя на его великолѣпные дворцы, роскошные магазины, повѣритъ что этотъ городъ станетъ внимать ученіямъ отрицающимъ права частной собственности; или кто войдя въ его многолюдные храмы станетъ грезить о возможности снова утвердиться здѣсь республикѣ черезчуръ цивилизованной для того чтобъ имѣть религію?
   Прощайте. Простите меня за это мрачное письмо. Если я писала о многомъ что даже меня мало интересуетъ, то это изъ желанія отвлечь свои мысли отъ вопроса который больше всего интересуетъ меня и о которомъ мнѣ въ особенности нуженъ ваши совѣтъ. Попытаюсь коснуться его въ слѣдующемъ письмѣ.

Изавра.

Отъ той же къ той же.

   Евлалія, Евлалія! Какому насмѣшливому духу было дозволено въ наше время вселить въ сердце женщины честолюбіе, эту принадлежность мущины? Вы, такъ богато одаренная мужскимъ геніемъ, имѣете право на мужскія стремленія. Но что можетъ оправдать подобное честолюбіе во мнѣ? Ничто кромѣ неразумнаго и скоропреходящаго дара голоса который нравится лишь выражая мысли другихъ. Безъ сомнѣнія, я могла бы составить себѣ имя которое заняло бы на короткое время европейскіе толки -- имя, какое имя? имя пѣвицы. Было время когда я считала такое имя славнымъ. Могу ли я забыть когда-нибудь тотъ день въ который вы впервые озарили меня; когда выйдя изъ дѣтства какъ съ темной и уединенной тропинки я стояла потерянною на великомъ распутіи жизни, и предо мною предстали всѣ пути какъ бы омраченные дождемъ и туманомъ? Вы освѣтили меня тогда подобно солнцу выходящему изъ тучъ и измѣняющему лицо земли; вы открыли для моихъ взоровъ волшебную страну поэзіи и искусства; вы взяли меня за руку и сказали: "Смѣлѣе! На каждомъ шагу есть выхолъ изъ ограды, спокойное убѣжище куда можно укрыться съ каменной битой дороги. Рядомъ съ жизнью дѣйствительною открывается жизнь иде альная для тѣхъ кто ищетъ ее. Не робѣй, ищи ее: идеальная жизнь имѣетъ свои огорченія, но въ ней нѣтъ мѣста отчаянію; какъ для слуха того кто слѣдитъ за шумящимъ бѣгомъ ручья, ручей вѣчно мѣняетъ тонъ своей музыки, то шумно стремясь по уступамъ, то тихо и спокойно скользя въ ровень со покойными берегами, то вздыхая шевеля тростники, то весело журча когда какой-нибудь изгибъ берега задерживаетъ его бѣгъ по блестящимъ камушкамъ; -- таковъ для души артиста голосъ искусства вѣчно звучащій за нимъ и впереди его. Природа одарила тебя птичьимъ даромъ пѣнія -- возвысь этотъ даръ до искусства и сдѣлай искусство своимъ спутникомъ. Искусство и надежда родились близнецами и умираютъ они вмѣстѣ."
   Видите какъ вѣрно я помню самыя ваши слова. Но волшебная сила словъ, которую я лишь смутно понимала тогда, была въ вашей улыбкѣ и въ вашемъ взглядѣ и въ царственномъ движеніи руки какъ бы указывавшемъ на міръ лежавшій предъ вами, видимый и близко знакомый вамъ какъ родная земля. И съ какою преданностью, съ какою серіозною страстью я принялась возводить даръ мой на степень искусства! Я ни о чемъ больше не думала, ни о чемъ не мечтала; о, какъ сладки мнѣ были тогда слова похвалъ! "Еще годъ, сказали наконецъ учителя, и вы воздвигните свой тронъ среди царицъ пѣнія." Тогда, тогда я не промѣняла бы ни на какой тронъ на землѣ надежду достичь его въ области моего искусства. Затѣмъ послѣдовала эта продолжительная горячка; силы мои были разбиты, и маэстро сказалъ: "отдохните, или голосъ вашъ пропадетъ, и тронъ вашъ потерянъ на вѣки". Какъ ненавистенъ казался мнѣ этотъ отдыхъ! Вы опять пришли мнѣ на помощь. Вы сказали мнѣ: "время что ты считаешь потеряннымъ должно быть употреблено съ пользою. Обогащай свой умъ другими пѣснями чѣмъ тѣ пустяки какими наполнены оперныя либретто. Чѣмъ больше ты привыкнешь къ формѣ, чѣмъ больше проникнешься духомъ въ какихъ великіе писатели выражали страсти и раскрывали характеры, тѣмъ совершеннѣе ты приготовишься къ собственному спеціальному искусству пѣвицы и актрисы." Такимъ образомъ вы привлекли меня къ новому ученію. О! дѣлая это мечтали ли вы что отвращаете меня отъ стараго моего честолюбія? Мое знаніе французскаго и италіянскаго языковъ и воспитаніе въ дѣтствѣ близко познакомившее меня съ англійскимъ дали мнѣ ключи къ сокровищницамъ трехъ языковъ. Естественно я начала съ того на которомъ написаны ваши превосходныя творенія. До тѣхъ поръ а не читала даже вашихъ сочиненій. Я прежде всего выбрала ихъ. Какое сильное впечатлѣніе произвели они и какъ изумили меня, какія глубины мужскаго ума и женскаго сердца они раскрыли мнѣ! Но я тогда же созналась вамъ, и повторяю это теперь что ни они и ни одинъ изъ романовъ и поэтическихъ произведеній которыми гордится новѣйшая французская литература не удовлетворили исканія того спокойнаго чувства красоты, той божественной радости въ мірѣ превышающемъ этотъ міръ, которыя, какъ вы увѣряли меня, составляютъ преимущество идеальнаго искусства. Когда я сказала это вамъ съ безцеремонною откровенностью, какой вы всегда требовали отъ меня, тѣнь задумчивой грусти пала на ваше лицо и вы сказали спокойно: "Ты права, дитя мое; мы, современные Французы, отпрыски революцій которыя ничего не установили, все разрушивъ; мы похожи на то возмущенное государство которое бросается во внѣшнюю войну для возстановленія мира внутри. Наши книги внушаютъ людямъ задачи для пересозданія соціальной системы, въ которой спокойствіе принадлежащее искусству можетъ быть найдено лишь въ концѣ; но такія книги не должны быть въ твоихъ рукахъ; онѣ не для молодыхъ и неопытныхъ женщинъ, еще неиспорченныхъ существующими порядками." На другой день вы принесли мнѣ великую поэму Тассо Gerusalemme Liberata и сказали съ улыбкой: "искусство съ его покоемъ здѣсь."
   Вы помните что я тогда по предписанію доктора была въ Сорренто. Никогда не забуду я мягкаго осенняго дня когда я сидѣла посреди уединенныхъ скалъ влѣво отъ города, предо мной лежало море едва подергиваясь рябью; вся душа моя погружалась въ мелодію этой поэмы, такой удивительной по своей силѣ прикрытой сладостію, по своей симметріи, въ которой каждая часть сливается съ другою съ такимъ же совершенствомъ какъ въ греческой статуѣ. Все мѣсто казалось мнѣ полно присутствіемъ поэта котораго оно было родиной. Несомнѣнно чтеніе этой поэмы составило эру въ моемъ существованіи; до сего дня не могу я открыть въ ней погрѣшностей или слабыхъ мѣстъ на которыя вы критически указывали мнѣ, я думаю оттого что они созвучны моей собственной природѣ которая стремится къ гармоніи и найдя ея успокоивается удовлетворенная. Я убѣгаю рѣзкихъ контрастовъ, но не могу открыть ничего слабаго или безвкуснаго въ непрерывной сладости и ясности. Но только перечтя La Gerusalemme еще и еще разъ и потомъ пораздумавъ о ней я открыла главное очарованіе поэмы въ религіозномъ чувствѣ которое проникаетъ ее какъ ароматъ неразлучный съ цвѣткомъ, чувствѣ по временамъ меланхолическомъ, но никогда не печальномъ для меня. Оно всегда проникнуто надеждой. Несомнѣнно, если, какъ вы говорили, "надежда и искусство близнецы", то это потому что искусство въ своихъ высотахъ безсознательно сливается съ религіей и сродство съ надеждой обнаруживаетъ своею вѣрой въ грядущее благо болѣе совершенное чѣмъ то какое оно осуществило въ прошедшемъ.
   Какъ бы то ни было, въ этой поэмѣ, по преимуществу христіанской, я нашла то что я жаждала найти, но не находила въ новѣйшихъ французскихъ образцовыхъ произведеніяхъ, даже вашихъ, нѣчто духовное, говорящее моей душѣ, вызывающее ее; отличающее ее какъ начало существующее отдѣльно отъ простаго человѣческаго разума; утѣшающее, даже возбуждая; приближающее землю къ небесамъ. Когда въ этомъ настроеніи я прибѣжала къ вамъ со свойственнымъ мнѣ порывомъ, вы обняли мою голову, поцѣловали меня и сказали: "Счастливъ кто вѣруетъ! Пусть это счастіе долго будетъ твоимъ!" Почему не чувствовала я въ Данте того христіанскаго очарованія какое чувствовала въ Тассо? Данте въ вашихъ глазахъ и въ глазахъ большей части судей неизмѣримо большій геній, но отраженныя отъ мрачнаго потока его генія звѣзды такъ смутны, небо такъ грозно.
   Когда оканчивался годовой срокъ моей вакаціи я обратилась къ англійской литературѣ: и Шекспиръ разумѣется былъ первый англійскій поэтъ котораго я взяла въ руки. Доказательство въ какомъ еще дѣтствѣ находился мой умъ, первое мое впечатлѣніе при чтеніи этого поэта было разочарованіе Кромѣ того, не взирая на мое близкое знакомство съ англійскимъ языкомъ (главнѣйшимъ образомъ благодаря заботамъ того кого я зову вторымъ отцомъ), я не поняла многихъ изъ метафорическихъ выраженій Шекспира; но онъ показался мнѣ такъ похожимъ на новѣйшихъ французскихъ писателей которые претендуютъ что почерпали вдохновеніе у его музѣ, потому что онъ выводитъ образы боли и страданія безъ причинъ и побужденій достаточно ясныхъ для обыкновеннаго пониманія, какъ я привыкла думать должно быть въ драмѣ.
   Онъ дѣлаетъ судьбу столь жестокою что мы теряемъ изъ виду кроткое божество сокрытое за нею. Сравните въ этомъ отношеніи Поліевкта Корнеля съ Гамлетомъ. Въ первой такія же бѣдствія постигаютъ добрыхъ, но въ своихъ бѣдствіяхъ они ублажаются. Смерть мученика есть торжество его вѣры. Когда же въ англійской трагедіи смерть смѣшиваетъ Гамлета и Офелію съ Полоніемъ и королемъ братоубійцей, мы не видимъ какой добрый конецъ достигнутъ для человѣчества. Мѣста что остаются въ нашей памяти не дѣлаютъ насъ счастливѣе и лучше, они возбуждаютъ ужасныя задачи, не давая ключа къ ихъ разрѣшенію.
   Въ Гораціи Корнеля есть ожесточенныя распри, грубыя страсти, слезы извлекаемыя изъ горчайшихъ источниковъ человѣческой жалости; но чрезъ все это выступаетъ, крупное видимо для глазъ каждаго зрителя, великій идеалъ преданнаго патріотизма. Какъ многое изъ того что было великаго въ жизни Франціи, искупающаго любовью къ отечеству даже самыя ужасныя преступленія революціи, имѣло свою причину въ Гораціи Корнеля. Но я сомнѣваюсь чтобы судьбы Коріолана, и Цезаря, и Брута и Антонія въ гигантскихъ трагедіяхъ Шекспира побуждали Англичанъ съ большею готовностью умирать за Англіею. Словомъ, много прошло времени прежде чѣмъ, не скажу я поняла или достойно оцѣнила Шекспира -- ни одинъ Англичанинъ не допуститъ чтобъ я или даже вы могли когда-нибудь достичь этого -- но прежде чѣмъ я могла признать справедливость того мѣста что отводятъ ему его соотечественники какъ поэту не имѣющему себѣ равнаго ни въ одной европейской литературѣ. Между тѣмъ горячность съ какою я принялась за ученье, утомленіе отъ душевныхъ движеній вызываемыхъ этимъ ученіемъ дали себя чувствовать возвратомъ моей прежней болѣзни, съ еще болѣе угрожающими симптомами; и по истеченіи года мнѣ велѣли отдохнуть вѣроятно еще столько же прежде чѣмъ можно будетъ пѣть предъ публикой, еще менѣе появляться на сценѣ. Теперь я была уже рада услыхавъ этотъ приговоръ; потому что послѣ этого года ученья я чувствовала совершенную отчужденность отъ профессіи на которой прежде сосредоточивала свои надежды... Да, Евлалія, вы велѣли мнѣ усовершенствоваться для искусства передачи изучая искусства въ которыхъ мысли рождаютъ слова ими употребляемыя; и занимаясь этимъ я переродилась въ другое существо. Мнѣ запретили всякое умственное утомленіе; книги были удалены отъ меня, но при мнѣ осталось Я созданное этими книгами. Медленно оправляясь въ теченіи лѣта я прибыла сюда два мѣсяца тому назадъ, подъ предлогомъ посовѣтоваться съ докторомъ С--, на самомъ же дѣлѣ чтобы совѣщаться съ собственнымъ сердцемъ и быть въ покоѣ.
   Теперь, когда я раскрыла предъ вами это сердце, будете ли вы все еще настаивать чтобъ я сдѣлалась пѣвицей? Если такъ, то вспомните по крайней мѣрѣ какъ ревниво искусство пѣвицы и актрисы. Какъ вполнѣ я должна предаться ему и ужь не жить среди книгъ и мечтаній! Могу ли я быть чѣмъ-нибудь другимъ кромѣ какъ пѣвицей? и если нѣтъ, то должна ли я удовольствоваться однимъ чтеніемъ и мечтами?
   Я должна сознаться вамъ какое честолюбіе овладѣло мною во время, отдыха лѣтомъ въ Италіи, я должна сообщить вамъ о немъ и прибавить что оставила его какъ несбыточное. Я надѣялась что могу сочинять, я хочу сказать музыку. Я осталась довольна своими опытами, они выражали музыкой то чего я не могла выразить словами; и одною изъ тайныхъ причинъ прибытія сюда было желаніе показать ихъ великому маэстро. Онъ терпѣливо прослушалъ ихъ; похвалилъ вѣрность механическимъ законамъ композиціи; сказалъ даже что мои любимые мотивы были touchants et gracieux.
   Онъ такъ бы и оставилъ меня, но я кротко остановила его и сказала: "Скажите мнѣ откровенно думаете ли вы что со временемъ, поучившись, я буду въ состояніи писать музыку которую будутъ пѣть равныя мнѣ пѣвицы?"
   -- Вы разумѣете какъ композиторъ по спеціальности?
   -- Да.
   -- Покинувъ при этомъ свое призваніе пѣвицы?
   -- Да.
   -- Милое дитя мое, я былъ бы вашимъ злѣйшимъ врагомъ еслибы поощрилъ подобное желаніе; держитесь карьеры въ которой вы можете быть велики; поправьтесь только здоровьемъ, и я ручаюсь моею репутаціей за вашъ славный успѣхъ на сценѣ. Чѣмъ можете вы быть въ качествѣ композитора? Вы будете приписывать красивую музыку къ красивымъ словамъ и ваши произведенія будутъ распѣвать въ гостиныхъ съ большимъ или меньшимъ успѣхомъ какимъ обыкновенно пользуются женщины любительницы. Примитесь за что-нибудь высшее -- а я знаю, вы сдѣлаете это -- и вы не будете имѣть успѣха. Былъ ли въ новѣйшія времена, можетъ-быть даже и во всѣ времена, примѣръ чтобы женщина-композиторъ достигла извѣстности хотя бы третьестепеннаго опернаго сочинителя? Литературныя сочиненія могутъ быть безразлично принадлежностью того и другаго пола. Въ нихъ гжа Дюдеванъ и вашъ другъ гжа Гранмениль могутъ превзойти многихъ мущинъ; но геній музыкальной композиціи мущина, и примите это за комплиментъ если я скажу вамъ что вы больше всего женщина.
   Онъ оставилъ меня разумѣется огорченною и смиренною, но я чувствую что онъ справедливъ относительно меня; что касается до всѣхъ женщинъ вообще, то я не могу рѣшить этого. Но когда эта надежда покинула меня, я чувствую себя болѣе безпокойною и болѣе возбужденною. Дайте мнѣ совѣтъ, Евлалія, дайте мнѣ совѣтъ, и если возможно, утѣшьте меня.

Изавра.

Отъ той же къ той же.

   До сихъ поръ нѣтъ писемъ отъ васъ, а я оставляла васъ въ покоѣ въ теченіи десяти дней. Какъ думаете вы я провела ихъ? Маэстро заѣхалъ къ намъ съ г. Савареномъ настаивая чтобы мы вмѣстѣ съ ними посѣтили театры. Я не была еще ни въ одномъ со времени своего пріѣзда. Я догадалась что добросердечный Маэстро сдѣлалъ это предложеніе не безъ цѣли. Онъ полагалъ что будучи свидѣтельницей восторговъ какими награждаютъ актеровъ, раздѣляя увлеченіе какое театральныя иллюзіи заставляютъ испытывать зрителей, я снова почувствую прежнюю страсть къ сценѣ и съ нею жажду славы актрисы.
   Я желала въ душѣ чтобъ его ожиданія могли осуществиться. Какъ хорошо было бы для меня еслибъ я могла снова сосредоточить все мое честолюбіе на томъ что для меня достижимо
   Сперва мы отправились смотрѣть комедію имѣющую большой успѣхъ, авторъ коей вполнѣ понимаетъ современную французскую сцену. Исполненіе было превосходно въ своемъ родѣ. На слѣдующій вечеръ мы поѣхали въ Одеонъ, гдѣ видѣли романтическую мелодраму въ шести актахъ и ужь не знаю во сколькихъ картинахъ. Исполненіе я и здѣсь нашла безукоризненнымъ. Не передаю вамъ остальной части нашей программы. Мы посѣтили всѣ главнѣйшіе театры, оставляя оперу съ гжей S-- къ концу. Прежде чѣмъ перейти къ оперѣ скажу слова два о драматическихъ представленіяхъ.
   Нѣтъ страны гдѣ бы театръ такъ захватывалъ публику какъ во Франціи; нѣтъ страны гдѣ успѣхъ драматурга доставлялъ бы ему такую славу; нѣтъ можетъ-быть страны гдѣ состояніе сцены такъ вѣрно отражало бы нравственныя и умственныя условія народа. Говорю это разумѣется не по собственному наблюденію надъ странами которыхъ не посѣщала, но по всему что слышала относительно сцены въ Германіи и въ Англіи.
   Впечатлѣніе оставленное во мнѣ представленіями что я видѣла было то что Французскій народъ мельчаетъ. Комедіи которыя нравятся имъ лишь забавныя каррикатуры на лишенные всякаго значенія кружки испорченнаго общества. Въ нихъ нѣтъ крупныхъ типовъ человѣческой природы; остроуміе ихъ не обнаруживаетъ блестящихъ проблесковъ истины; въ чувствѣ ихъ нѣтъ чистоты и благородства -- это болѣзненное и ложное извращеніе того что лишено чистоты и благородства въ подобіе благородства и чистоты.
   Великіе драматурги создаютъ и великія роли. Ни одной великой роли, такой какую съ радостью приняла бы какая-нибудь Рашель, я не видѣла въ драмахъ молодаго поколѣнія.
   Высокое искусство нашло пріютъ въ оперѣ; но это не французская опера. Я не жалуюсь что вкусъ Французовъ сталъ менѣе утонченнымъ. Я жалуюсь что ихъ разумѣніе понизилось. Паденіе отъ Поліевкта къ Рюи Блазу велико, не столько относительно поэзіи формы, какъ относительно возвышенности мысли; но паденіе отъ Рюи Блаза къ лучшей изъ современныхъ драмъ есть совершенное удаленіе отъ поэзіи и переходъ къ такой плоской прозѣ откуда даже мелькомъ уже не видно вершины горы.
   Перехожу теперь къ оперѣ. S-- въ Нормѣ! Театръ былъ полонъ и восторги также шумны какъ и неподдѣльны. Вы говорили мнѣ что S -- никогда не могла соперничать съ Паста, но несомнѣнно что ея Норма великое исполненіе. Голосъ ея менѣе потерялъ своей свѣжести чѣмъ мнѣ говорили, и то что утрачено вознаграждается или скрадывается ея опытностью.
   Маэстро былъ вполнѣ правъ -- я бы никогда не могла соперничать съ нею въ ея родѣ; но, хотя я покажусь можетъ-быть даже вамъ самонадѣянною и тщеславною, я чувствую что въ своихъ роляхъ я могла бы возбудить такіе же восторги, разумѣется принимая въ разчетъ скоротечныя преимущества моей молодости. Игра ея, помимо голоса, мнѣ не нравится. Мнѣ кажется въ ней недостаетъ пониманія болѣе тонкихъ чувствъ составляющихъ подкладку душевныхъ движеній, въ чемъ состоитъ главная красота ситуаціи и характера. Завидую ли я говоря это? Прочтите и судите.
   Возвратясь ночью домой, послѣ того какъ Веноста легла спать, я вошла въ свою комнату, отворила окно и стала смотрѣть. Прекрасная ночь, мягкая какъ весной во Флоренціи -- полная луна, звѣзды горятъ такъ покойно, такъ недостижимо высоко для насъ ихъ спокойствіе. Вѣчно зеленыя деревья въ садахъ окрестныхъ виллъ блестятъ серебромъ, а лѣтнія вѣтви еще не одѣвшіяся листьями едва виднѣются посреди неизмѣнной улыбки лавровъ. Вдали лежалъ Парижъ, который можно было разпознать лишь по безчисленнымъ огнямъ. Я сказала себѣ тогда:
   "Нѣтъ, я не могу быть актрисой; я не могу отказаться отъ своего дѣйствительнаго Я для этого сшитаго на живую нитку лицемѣрія при свѣтѣ лампъ. Прочь эти костюмы и накрашенныя щеки! Прочь поддѣльное выраженіе чувствъ выученныхъ наизусть и повторяемыхъ предъ зеркаломъ пока каждый жесть не сдѣлается механическимъ!"
   Я все смотрѣла на звѣзды что возбуждаютъ столько вопросовъ и не даютъ отвѣта; сердце мое переполнилось, я склонила голову и расплакалась какъ ребенокъ.
   

Отъ той же къ той же.

   Все нѣтъ письма отъ васъ! Я видѣла изъ газетъ что вы уѣхали изъ Ниццы. Значитъ ли это что вы такъ поглощены вашимъ трудомъ что не имѣете времени написать мнѣ? Я знаю что вы не больны; еслибъ это случилось, это было бы извѣстно всему Парижу. Вся Европа интересуется вашимъ здоровьемъ. Положительно я не буду больше писать вамъ пока не получу отъ васъ на то приказанія.
   Боюсь что мнѣ придется прекратить мои уединенныя прогулки въ Булонскомъ лѣсу. Онѣ были вдвойнѣ дороги мнѣ, частію потому что тихая дорожка выбранная мною была та самая на которую вы указали что всегда избираете ее находясь въ Парижѣ, и гдѣ вы обдумывали любимые ваши романы; частію потому что именно тамъ, получивъ, увы! не вдохновеніе, а только энтузіазмъ отъ генія освятившаго это мѣсто и мечтая что могу сама сочинять музыку, я лелѣяла собственное честолюбіе и нашептала свои собственные мотивы. Несмотря на близость къ Парижскому свѣту къ которому должны обращаться всѣ артисты ища слушателей и судей, мѣсто это было такъ пустынно и уединенно. Но въ послѣднее время оно перестало быть уединеннымъ и потому утратило свою прелесть.
   Шесть дней тому назадъ я встрѣтила тамъ во время своей прогулки перваго человѣка, на котораго не обратила особеннаго вниманія. Онъ казалось подобно мнѣ былъ погруженъ въ мысли, или скорѣе въ мечтанія; мы повстрѣчались раза два или три и я даже не замѣтила былъ онъ старъ или молодъ, малъ или высокъ ростомъ; но онъ пришелъ и на другой день и на третій, и тогда я увидѣла что онъ молодъ, и когда я посмотрѣла на него, глаза его были устремлены на меня. На четвертый день онъ не приходилъ, но явились двое другихъ мужчинъ и взглядъ одного изъ нихъ былъ любопытенъ и оскорбителенъ. Они сѣли на скамью около дорожки и хотя я не показала вида что замѣчаю ихъ, я поспѣшила домой, и на другой день, когда говоря съ добрѣйшею гжей Саваренъ я упомянула о моихъ одинокихъ прогулкахъ, она намекнула со свойственною ей деликатностью что въ Парижѣ не принято чтобы дѣвица comme il fout гуляла одна даже въ самыхъ уединенныхъ аллеяхъ Лѣса.
   Теперь я начинаю понимать ваше презрѣніе къ обычаямъ налагающимъ такія ненужныя и оскорбительныя цѣпи на свободу нашего пола.
   Вчера мы обѣдали у Савареновъ. Что за веселый нравъ у него! Не читая по-латыни я знаю Горація только по переводамъ, которые, говорятъ, плохи; но Саваренъ кажется мнѣ чѣмъ-то въ родѣ полу-Горація, Горацій горожанинъ, такъ игриво благовоспитанный, такой благодушный въ своей философіи, такъ горячо преданный друзьямъ и опасный врагамъ. Но разумѣется Саваренъ не могъ бы жить въ деревнѣ выращивая цикорій и мальву. Онъ горожанинъ и Парижанинъ jusqu'au bout des ongles. Какъ онъ восхищается вами, и какъ я люблю его за это! Только одно меня огорчаетъ. Онъ хвалитъ преимущественно вашъ слогъ. Несомнѣнно что слогъ этотъ безподобенъ; но слогъ есть только оболочка мыслей, и восхвалять только вашъ слогъ кажется мнѣ также несправедливо какъ хвалить совершенную красавицу не за красоту формъ и лица, а за наряды.
   Мы встрѣтили за обѣдомъ одного Американца съ женой, полковника и мистрисъ Морлей. У нея тонкая красота какъ вообще у американскихъ женщинъ какихъ я видѣла и непринужденная живость манеръ отличающая ихъ отъ Англичанокъ. Кажется я понравилась ей и мы скоро сдѣлались добрыми друзьями.
   Она первый встрѣченный мною кромѣ васъ адвокатъ того ученія о правахъ женщинъ о которомъ больше приходится читать въ журналахъ чѣмъ слышать въ салонахъ.
   Понятно что я сильно интересовалась этимъ предметомъ, особенно съ тѣхъ поръ какъ были запрещены мои прогулки въ Лѣсу; и пока она ораторствовала о тяжкой участи женщинъ которыя чувствуя въ себѣ силы для борьбы ради свѣта и воздуха за предѣлами тѣснаго круга домашнихъ обязанностей, ограничены въ соперничествѣ съ мущинами въ такихъ областяхъ знанія, труда и славы которыя мущины съ поконъ вѣку присвоили себѣ,-- нужно ли говорить что я искренно соглашалась съ нею во всемъ: вы можете догадаться объ этомъ по моимъ прежнимъ письмамъ. Но когда она пустилась въ подробное исчисленіе нашихъ угнетеній и нашихъ правъ, я почувствовала все малодушіе моего пола и отступила въ ужасѣ.
   Мужъ ея подошелъ къ намъ во время самаго сильнаго прилива ея краснорѣчія, улыбнулся мнѣ съ какаю-то угрюмою веселостью говоря:
   -- Вы не вѣрьте ни слову изъ того что она говоритъ; это только громкія фразы. Въ Америкѣ женщины неограниченные тираны, и я вмѣстѣ съ моими угнетенными соотечественниками составляю планъ агитаціи для возстановленія правъ мущинъ.
   За этимъ послѣдовала оживленная словесная война между супругами, въ которой, я должна сознаться, жена потерпѣла рѣшительное пораженіе.
   Нѣтъ, Евлалія, я не вижу въ этихъ планахъ измѣненія нашихъ отношеній къ другому полу ничего такого что могло бы улучшить наше положеніе. Неравенства какія мы терпимъ не установлены какимъ-нибудь закономъ, ни даже соглашеніемъ; они устроены природой.
   Евлалія, вы обладаете невѣдомою мнѣ опытностью, вы любили. Въ тѣ дни вы, вокругъ кого собираются поэты и ученые и государственные люди слушая ваши слова какъ слова оракула, чувствовали ли вы что ваша гордость генія оставляла васъ, что ваше честолюбіе жило въ томъ кого вы любили, что его улыбка болѣе значила для васъ чѣмъ восторги всего міра?
   Я чувствую что любовь въ женщинѣ должна разрушать ея права на равенство, что она дѣлаетъ господиномъ ея даже того кто былъ бы ниже ея еслибъ ея любовь не прославила и не увѣичала его. О, еслибъ только я могла перенести подавляющія меня заботы о себѣ на другое существо которое было бы тѣмъ чѣмъ бы я желала быть будь я мущиной! Я бы не просила его добиваться славы. Довольно еслибъ я чувствовала что онъ достоинъ ея, и думается мнѣ я была бы счастливѣе утѣшая его еслибъ онъ потерпѣлъ неудачу чѣмъ торжествуя вмѣстѣ съ нимъ въ случаѣ его успѣха. Скажите мнѣ, чувствовали ли вы это? Когда вы любили, были ли вы снисходительны какъ съ рабомъ, или преклонялись какъ предъ господиномъ?
   

Отъ гжи де-Гранмениль Изавръ Чигоньѣ.

   Chère enfant.-- Всѣ твои письма дошли до меня въ одинъ день. Въ одну изъ внезапныхъ причудливыхъ минутъ я пустилась съ нѣсколькими друзьями въ быстрый объѣздъ изъ Ривьеры въ Геную, оттуда въ Туринъ, потомъ въ Неаполь. Такъ какъ не было извѣстно гдѣ мы остановимся даже на одинъ день, то письма и не высылались мнѣ.
   Я возвратилась въ Ниццу вчера, утѣшаясь отъ усталости тѣмъ что обезпечила вѣрность описанія мѣстности, что было нужно для моего труда.
   Ты находишься, бѣдное дитя мое, въ томъ революціонномъ кризисѣ чрезъ который геній проходитъ въ молодости прежде чѣмъ узнаетъ собственное Я, и томится желаніемъ дѣлать другое или быть чѣмъ-нибудь другимъ, а не тѣмъ чѣмъ онъ былъ и что дѣлалъ до тѣхъ поръ. Было бы несправедливо не признавать въ тебѣ геній,-- эту врожденную необъяснимую сущность, которая заключаетъ въ себѣ талантъ, но отличается отъ него. Геній есть y тебя, но геній не концентрированный, не выдержанный. Я вижу, хотя ты слишкомъ недовѣрчива чтобы сказать это откровенно, что ты убѣгаешь славы пѣвицы потому что, разгоряченная своимъ чтеніемъ, ты сама готова мечтать о тернистомъ вѣнцѣ писателя. Я повторю жесткія слова маэстро, что была бы злѣйшимъ твоимъ врагомъ еслибы вздумала ободрять тебя пожертвовать карьерой въ которой обезпеченъ уже блестящій успѣхъ для другой, въ которой ты не сомнѣвалась бы, о которой ты не спрашивала бы еслибъ въ ней было твое истинное призваніе; ты была бы увлечена на нее роковою звѣздой знаменующею рожденіе поэтовъ.
   Не замѣчала ли ты, столь наблюдательная отъ природы и въ послѣднее время такъ много разсуждавшая, что авторы, какъ бы ни были они преданы своему искусству, никогда не желаютъ чтобы дѣти ихъ также посвятили себя ему? Авторъ имѣющій самый большой успѣхъ есть можетъ-быть послѣдній человѣкъ къ кому неофиты должны обращаться за ободреніемъ. Полагаю, этого не бываетъ относительно служителей другихъ искусствъ. Живописецъ, скульпторъ, музыкантъ кажется расположены призывать учениковъ и съ радостью принимаютъ послѣдователей. Что же касается тѣхъ кто посвящаетъ себя практическимъ занятіямъ, то отцы по большей части желаютъ чтобъ ихъ сыновья были тѣмъ же чѣмъ и они.
   Политическіе дѣятели, юристы, торговцы, каждый говоритъ своимъ дѣтямъ: "слѣдуйте по моимъ стопамъ". Но всѣ практическіе родители будутъ согласны въ одномъ -- они не пожелаютъ чтобъ ихъ сыновья сдѣлались поэтами. Должна же быть въ свѣтской философіи какая-нибудь разумная причина такого всеобщаго отвращенія отъ пути о которомъ сами идущіе по немъ говорятъ любимымъ людямъ: "остерегитесь!"
   Романъ въ юности есть лучшій воспитатель мудрости послѣдующихъ годовъ; но я не пригласила бы никого "размѣщать въ періоды и бальзимирозать въ чернилахъ" юношескія мечты.
   Дитя мое, нуженъ ли тебѣ издатель для романа? Не въ тебѣ ли онъ самой? Не воображай что генію нуженъ для наслажденія скрипъ пера и шрифты печатника. Не думай что поэтъ, романистъ, бываетъ болѣе поэтомъ и романистомъ когда онъ напрягаетъ силы, борется, трудится чтобы задержать потокъ своихъ мыслей, и облекаетъ въ матерію образы посѣщающіе его въ видѣ душъ съ такимъ близкимъ подобіемъ плоти и крови что читатель не можетъ болѣе похвалить ихъ какъ назвавь живыми? Нѣтъ; истинное наслажденіе поэта не въ механизмѣ сочиненія; лучшая часть этого наслажденія въ тѣхъ симпатіяхъ какія установляются имъ съ безчисленными измѣненіями жизни и формы, искусства и природы, симпатіяхъ которыя бываютъ одинаково развиты въ людяхъ не обладающихъ одинакинъ даромъ выраженія. Поэтъ только истолкователь. Чего? Истинъ живущихъ въ сердцахъ другихъ. Онъ высказываетъ то что они чувствуютъ. Заключается ли радость въ высказываніи? Нѣтъ, она въ самихъ чувствахъ. Да, милое свѣтлотемное дитя пѣсней, когда я старалась открыть тебѣ выходъ съ пыльной битой дороги на тропинки ведущія въ поля, къ берегамъ рѣчекъ по обѣ стороны ограды, ты справедливо прибавляешь что я радовалась что искусство сдѣлается твоимъ спутникомъ. Въ этомъ искусствѣ, для котораго ты такъ замѣчательно одарена, идеальная жизнь будетъ постоянно сопутствовать дѣйствительной. Не стыдно ли тебѣ говорить что въ этомъ искусствѣ ты будешь только передавать чужія мысли? Ты будешь передавать ихъ въ музыкѣ; при посредствѣ музыки ты не только дашь мыслямъ новый характеръ, во сдѣлаешь ихъ способными рождать новыя мысли въ слушателяхъ.
   Ты справедливо говоришь что сочиняя могла выразить музыкой мысли которыхъ не могла выразить словами. Это замѣчательная особенность музыки. Ни одинъ геніальный, музыкантъ не въ состояніи объяснить словами что онъ думалъ передать своею музыкой.
   Какъ мало либретто объясняетъ оперу, какъ мало мы заботимся даже о томъ чтобы прочесть его! Музыка говоритъ намъ; а какъ?-- Чрезъ посредство человѣческаго голоса. Мы не замѣчаемъ какъ бѣдны слова выпѣваемыя голосомъ. Самый голосъ, разъясняющій душу музыканта, онъ чаруетъ и увлекаетъ насъ. А ты, одаренная такимъ голосомъ какъ будто презираешь этотъ даръ. Какъ! презирать силу надѣляющую другихъ наслажденіемъ! силу которой завидуемъ мы писатели, не будучи въ состояніи доставить наслажденіе въ такомъ чистомъ видѣ какъ пѣвица.
   И когда расходятся слушатели, можешь ли ты угадать сколько горя утѣшило пѣніе? Сколько смягчило жесткихъ сердецъ? сколько разбудило высокихъ мыслей?
   Ты говоришь: "прочь это мишурное лицемѣріе! Прочь эти костюмы и накрашенныя щеки!"
   Я говорю: "Прочь этотъ болѣзненный духъ который съ такимъ цинизмомъ смотритъ на мелкія подробности помогающія полнотѣ впечатлѣнія на умы и сердца и души поколѣній и народовъ!"
   Достаточно ли я бранила тебя? Я бранила бы тебя еще больше еслибъ не видѣла въ богатомъ запасѣ молодости и разумѣнія причину твоей неугомонности. Богатые люди всегда не спокойны. Только бѣдности боги даруютъ довольство.
   Ты спрашиваешь меня о любви; спрашиваешь преклонялась ли я когда-нибудь предъ повелителемъ, или сливала свою жизнь съ другою. Не жди отъ меня отвѣта объ этомъ. Сама Цирцея не могла бы дать отвѣта самой простой дѣвушкѣ которая, никогда не любивъ, спрашиваетъ: "что такое любовь?*
   Въ исторіи страсти каждое человѣческое сердце есть само по себѣ цѣлый міръ; его опытность не приноситъ пользы другимъ. Никогда въ двухъ различныхъ жизняхъ любовь не играетъ той же самой роли и не оставляетъ одинаковыхъ слѣдовъ.
   Не знаю рада ли я или сожалѣю что слово "любовь" касается теперь моего слуха съ такимъ же легкимъ тихимъ звукомъ какъ шумъ паденія осенняго листка касается твоего.
   Я охотно преподамъ тебѣ урокъ, самый мудрый какой только могу, если только ты въ состояніи понять его: подобно тому какъ я посовѣтовала тебѣ ввести искусство въ жизнь, такъ научись смотрѣть на жизнь какъ на искусство. Ты сумѣла открыть прелесть въ Тассо; ты могла подмѣтить что необходимая принадлежность всякаго искусства, то что нравится въ немъ, заключается въ гармоніи частей. Красота исчезнетъ если мы преувеличимъ хотя бы самую красивую подробность.
   Любовь мѣрная позолотитъ самую скромную жизнь, любовь внѣ разумныхъ границъ обезобразитъ и самую прекрасную.
   Увы! вспомнишь ли ты эти совѣты когда наступитъ пора воспользоваться ими?

Е. Г.

   

КНИГА II.

ГЛАВА I.

   Прошло нѣсколько недѣль со времени описаннаго въ послѣдней главѣ; липы въ Тюйлери покрылись зеленью.
   Въ довольно просторной комнатѣ нижняго этажа въ тихой мѣстности Rue d'Anjou, сидѣлъ человѣкъ, очевидно погруженный въ глубокія мысли, предъ письменнымъ столомъ стоявшимъ у окна.
   Взглянувъ на него можно было замѣтить выраженіе большой силы ума и характера въ лицѣ которое, при обыкновенныхъ общественныхъ отношеніяхъ, могло скорѣй обратить на себя вниманіе выраженіемъ смѣлой прямоты, очень шедшей къ ясно очерченному красивому профилю и роскошнымъ темно-каштановымъ волосамъ беззаботно вившимся надъ тѣмъ широкимъ открытымъ лбомъ какіе, по словамъ одного стараго писателя, являются "фронтисписами храма посвященнаго Чести".
   Лобъ былъ дѣйствительно замѣчательнѣйшею чертою лица этого человѣка. Онъ не могъ не располагать наблюдателя въ его пользу. Когда на домашнихъ спектакляхъ ему нужно было измѣнить характеръ своей физіономіи, онъ съ успѣхомъ достигалъ этого спуская только волосы до бровей. Тогда онъ дѣлался неузнаваемъ.
   Человѣкъ котораго я описываю уже былъ представленъ читателю какъ Грагамъ Венъ. Но теперь можетъ-быть самое удобное время войти въ нѣкоторыя подробности о его родствѣ и положеніи которыя сдѣлаютъ представленіе болѣе удовлетворительнымъ и полнымъ.
   Отецъ его, представитель весьма древней фамиліи, вступилъ во владѣніе имѣніемъ которое можно было назвать хорошимъ помѣстьемъ и полумилліоннымъ капиталомъ наслѣдованнымъ по женской линіи. И земля и деньги поступили въ полное его распоряженіе, не стѣсненныя никакимъ запретомъ или обязательствомъ. Онъ былъ человѣкъ съ блестящимъ неправильнымъ геніемъ, чрезвычайно великодушный, съ превосходнымъ вкусомъ, съ огромною гордостью тѣсно связанною съ мужественнымъ тщеславіемъ. Достигнувъ совершеннолѣтія онъ сталъ перестраивать свой помѣщичій домъ въ герцогскій дворецъ. Онъ выступилъ представителемъ своего графства; это было во времена предшествовавшія первому биллю о парламентской реформѣ, когда выборы въ графствѣ были для помѣстья кандидата то же что продолжительная война для государственнаго долга страны. Онъ восторжествовалъ на выборахъ, и скоро достигъ успѣха въ парламентѣ. Хорошіе авторитеты въ политическихъ кругахъ говорили что еслибъ онъ захотѣлъ, то могъ бы сдѣлаться вождемъ своей партіи и наконецъ стать во главѣ управленія страны.
   Можетъ-быть это была правда, можетъ-быть и нѣтъ; достовѣряо же то что онъ не сталъ безпокоиться для удовлетворенія подобнаго честолюбія. Онъ слишкомъ любилъ удовольствія, роскошь, блескъ. Онъ держалъ знаменитыхъ призовыхъ и охотничьихъ лошадей. Былъ щедрымъ покровителемъ искусствъ. Домъ его и образъ жизни не уступали знаменитымъ аристократамъ представителямъ высшей (мистеръ Венъ не призналъ бы ихъ старшею) вѣтви его родословнаго дерева.
   Онъ сталъ равнодушенъ къ политической борьбѣ, не часто посѣщалъ засѣданія палаты, говорилъ рѣдко, коротко, не особенно приготовляясь, но съ силою и жаромъ, оригинально и талантливо; такъ что считался не только эффектнымъ ораторомъ, но соединяя съ краснорѣчіемъ преимущества рожденія, положенія въ свѣтѣ, прекрасныя личныя качества, онъ былъ вѣскимъ авторитетомъ на вѣсахъ партій.
   Этотъ джентльменъ на сороковомъ году женился на безприданницѣ, дочери бѣднаго, но замѣчательнаго морскаго офицера благородной фамиліи, ближайшаго родственника герцога Алтона.
   Онъ назначилъ въ ея пользу приличное содержаніе на случай вдовства, но отказался отписать какую-либо часть своего имущества въ пользу дѣтей отъ этого брака. Онъ объяснялъ это тѣмъ что значительная часть его состоянія помѣщена въ рудникахъ, доходъ отъ которыхъ подверженъ былъ большимъ колебаніямъ, часть же въ различныхъ фондахъ, и ему было и пріятно и выгодно часто мѣнять ихъ не стѣсняясь вмѣшательствомъ опекуновъ, такъ что наложеніе запрета или стѣсненіе себя условіями въ пользу дѣтей было бы неудобствомъ которое онъ не соглашался принять на себя.
   Кромѣ того, у него былъ собственный взглядъ касательно благоразумія держать дѣтей въ зависимости отъ отца. "Сколько молодыхъ людей, говорилъ онъ, портились и раззорялись вслѣдствіе увѣренности что по смерти отца они непремѣнно получатъ извѣстное наслѣдство, хотя отца не любили и займами у ростовщиковъ спускали наслѣдство прежде чѣмъ оно поступало въ ихъ распоряженіе." Эти аргументы не могли бы убѣдить его тестя года два спустя, когда вслѣдствіе смерти своихъ родственниковъ онъ сдѣлался герцогомъ Алтонскимъ; но прежде женитьба его такъ превосходила ожиданія дочери бѣднаго морскаго капитана что мистеръ Венъ могъ распорядиться какъ ему угодно, и остался полнымъ владѣльцемъ всего своего состоянія, исключая части земли опредѣленной въ наслѣдство женѣ, но въ скоромъ времени онъ освободился и отъ этого обязательства. Жена его умерла на второй годъ замужества оставивъ единственнаго сына Грагама. Онъ горевалъ о ея потерѣ со всею страстью впечатлительной, пылкой и сильной натуры. Вскорѣ онъ началъ искать развлеченія бросившись въ публичную дѣятельность съ энергіей какой не обнаруживалъ прежде.
   Рѣчи его доставили власть его партіи, и уступая, хотя неохотно, единогласному желанію этой партіи, онъ занялъ одно изъ высшихъ мѣстъ въ новомъ кабинетѣ. Онъ показалъ себя хорошимъ администраторомъ, но объявивши, безъ сомнѣнія искренно, что чувствуетъ какъ будто гора у него съ плечъ свалилась когда года два спустя оставилъ кабинетъ вмѣстѣ со своею партіей. Никакія убѣжденія не могли побудить его снова вступить въ министерство. "Нѣтъ, говорилъ онъ, я родился для свободы частной жизни джентльмена, для меня несносно рабство общественнаго слуги. Но я воспитаю своего сына такъ чтобъ онъ уплатилъ долгъ который самъ отказываюсь платить странѣ." Онъ сдержалъ свое слово. Грагамъ получилъ тщательную подготовку къ публичной жизни, и оцѣнка отличій въ ней съ дѣтства раздавалась въ его ушахъ Во время учебныхъ вакацій отецъ заставлялъ его выучивать и произносить избранные отрывки рѣчей; пригласилъ знаменитаго актера давать ему урки декламаціи; заставилъ его часто посѣщать театры изучая тамъ эффекты какіе пріобрѣтаютъ слова сопровождаемые выразительными взглядами и жестами, и поощрялъ его принимать участіе въ частныхъ спектакляхъ. Всѣмъ этимъ мальчикъ занимался съ наслажденіемъ. Онъ имѣлъ природный ораторскій темпераментъ: живой, исполненный воображенія, любившій спортъ, соперничество и борьбу. Отличаясь въ дѣтскіе годы добрымъ нравомъ и веселостью онъ былъ любимцемъ учителей въ классахъ и товарищей во время игръ. Оставивъ семнадцати лѣтъ Итонъ, онъ поступилъ въ Кембриджскій университетъ, и въ первое же время сдѣлался самымъ популярнымъ ораторомъ въ Союзѣ.
   Но отецъ не далъ ему кончить академической карьеры и рѣшилъ, по какимъ-то своимъ соображеніямъ, пустить его тотчасъ же по дипломатической части. Онъ назначенъ былъ состоять при посольствѣ въ Парижѣ, и такъ всецѣло отдался удовольствіямъ и разсѣянностямъ этой столицы что почти забылъ честолюбіе которому прежде посвящалъ себя. Онъ сдѣлался моднымъ баловнемъ, и была большая опасность что характеръ его измѣнится подъ соблазнами эпикурейства, какъ вдругъ этой праздности среди розъ положенъ былъ неожиданный конецъ ужасною перемѣной въ его состояніи.
   Отецъ его убился на смерть упавъ съ лошади на охотѣ. Когда дѣла его были приведены въ извѣстность, оказалось что они находятся въ безнадежномъ положеніи; повидимому имущества было недостаточно для уплаты долговъ. Венъ старшій вѣроятно самъ не имѣлъ понятія о размѣрѣ своихъ обязательствъ. Онъ всегда могъ получить деньги взаймы или чрезъ продажу своихъ фондовъ. Но при разборѣ его бумагъ обнаружилось что ему было извѣстно въ какомъ разстроенномъ положеніи будетъ наслѣдство имѣющее перейти сыну, котораго онъ боготворилъ. По этой-то причинѣ онъ помѣстилъ Грагама по дипломатической части, и потому же онъ частнымъ образомъ обращался къ кабинету прося мѣста намѣстника Индіи въ случаѣ если тамъ скоро откроется вакація. Онъ пользовался достаточною извѣстностью чтобы не получить отказа, и при экономіи на этомъ выгодномъ мѣстѣ большая часть его денежныхъ затрудненій могла быть устранена, и для сына было бы обезпечено независимое состояніе.
   Грагамъ подобно Алену не позволялъ оскорблять память своего отца, но съ большимъ основаніемъ чѣмъ Аленъ, ибо состояніе Вена старшаго не было растрачено по крайней мѣрѣ на порочныя и ничтожныя забавы.
   Онъ расточалъ деньги на поощреніе искусствъ, на дѣла общественной благотворительности, на содѣйствіе политическимъ предпріятіямъ; и даже въ его личныхъ удовольствіяхъ было нѣкоторое величіе, въ его гостепріимствѣ, въ его беззавѣтной щедрости, въ великодушной беззаботности о деньгахъ. Ни одинъ легкомысленный поступокъ или унизительный порокъ не отягчалъ великолѣпнаго расточителя.
   "Я буду смотрѣть на потерю состоянія какъ на выигрышъ для себя", сказалъ мужественно Грагамъ. "Будь я богатый человѣкъ, парижскій опытъ доказываетъ что всего вѣроятнѣе я сдѣлался бы большимъ лѣнивцемъ. Теперь, когда у меня нѣтъ золота, я долженъ заковать себя въ желѣзо."
   Человѣкъ кому онъ говорилъ это былъ мужъ его тетки, высокочтимый Ричардъ Кингъ, извѣстный въ народѣ подъ именемъ "безпорочнаго Кинга".
   Этотъ джентльменъ былъ женатъ на сестрѣ матери Грагама; во время его дѣтства и отрочества, она съ нѣжностью и заботливостью старалась замѣнить ему ея утрату. Невозможно представить себѣ женщину болѣе способную возбудить любовь и уваженіе чѣмъ леди Джанэта Кингъ; обращеніе ея было такъ ласково и пріятно, вся природа ея такъ возвышенна и чиста.
   Когда она выходила замужъ отецъ ея былъ уже герцогомъ, и союзъ этотъ не могъ считаться совершенно подходящимъ; тѣмъ не менѣе герцогъ не могъ бы по чести не дать своего согласія на такой союзъ.
   Дѣйствительно, мистеръ Кингъ не могъ похвалиться родовитостью предковъ, онъ не былъ даже землевладѣльцемъ; но онъ былъ замѣтнымъ членомъ парламента, безупречнаго характера и съ довольно большимъ состояніемъ полученнымъ въ наслѣдство отъ дальняго родственника который разбогатѣлъ торговлею. Съ обѣихъ сторонъ это былъ бракъ по любви.
   Обыкновенно говорится что человѣкъ возвышаетъ жену до своего общественнаго положенія; но также часто случается что женщина возвышаетъ своего мужа до высоты собственнаго характера. Ричардъ Кингъ значительно возвысился въ общественномъ уваженіи послѣ своей женитьбы на леди Джанетѣ.
   Съ искреннимъ благочестіемъ соединяла она весьма дѣятельную и просвѣщенную благотворительность. Она отвращала его честолюбіе отъ простой политики партій и направляла на предметы общественнаго и религіознаго интереса. Посвящая себя имъ, онъ достигъ положенія болѣе популярнаго и уважаемаго чѣмъ какого могъ бы достичь въ, борьбѣ партій.
   Когда составилось правительство главою коего былъ Венъ старшій, оно находило весьма важнымъ удержать за собой имя столь значительное въ религіозномъ мірѣ, такъ любимое рабочими классами какъ имя Ричарда Кинга; и онъ принялъ одно изъ тѣхъ мѣстъ которое хотя и не входитъ въ составъ кабинета, но даетъ званіе члена Тайнаго Совѣта.
   Когда насталъ конецъ этой скоротечной администраціи онъ почувствовалъ такое же облегченіе какъ и Венъ и пришелъ къ тому же заключенію, никогда больше не вступать въ службу, но по другимъ причинамъ, которыя перечислять всѣ нѣтъ надобности. Между прочими однакожь была слѣдующая: Онъ былъ чрезвычайно чувствителенъ къ общественному мнѣнію о себѣ, тонкокожъ къ обидамъ, и очень дорожилъ уваженіемъ къ репутаціи благочестія и человѣколюбія. Его коробила каждая газетная статья дѣлавшая "безпорочнаго Кинга" отвѣтственнымъ за несправедливости правительства къ которому онъ принадлежалъ. Съ потерею своего служебнаго положенія онъ казалось занялъ снова свой тронъ.
   Мистеръ Кингъ выслушалъ рѣшеніе Грагама съ важною улыбкою одобренія, и участіе его къ молодому человѣку значительно возрасло. Онъ ревностно принялся за дѣло чтобы спасти для Грагама какіе-нибудь остатки отцовскаго состоянія, и имѣя свѣтлый умъ и большую опытность въ дѣлахъ превзошелъ самыя смѣлыя ожиданія фамильнаго солиситора. Нашелся богатый фабрикантъ купившій за неслыханную цѣну большую часть имѣнія съ великолѣпнымъ дворцомъ, для поддержанія коего одного помѣстья не было бы достаточно.
   Такимъ образомъ, по уплатѣ всѣхъ долговъ, Грагамъ сдѣлался обладателемъ чистаго дохода въ 500 фунтовъ въ годъ, съ суммы помѣщенной подъ залогъ части наслѣдственныхъ земель гдѣ помѣщался старый охотничій замокъ купленный однимъ пивоваромъ.
   Съ этою частью своей собственности Грагамъ разстался очень не охотно. Она лежала въ самой живописной мѣстности помѣстья, и самый домъ былъ остаткомъ древней резиденціи его предковъ пока онъ не былъ оставленъ для другаго дома, построеннаго въ царствованіе Елизаветы и расширеннаго послѣднимъ владѣльцемъ до размѣровъ дворца.
   Но убѣжденія мистера Кинга побудили его рѣшиться на эту жертву. "Я могу", сказалъ осторожный совѣтникъ, "если вы будете настаивать, устроить такъ чтобъ удержать этотъ остатокъ наслѣдственныхъ владѣній съ которымъ вамъ жаль разстаться. Но какимъ образомъ? Заложивъ его такъ что вамъ едва ли останется 50 фунтовъ чистаго доходу. Это еще не все. Умъ вашъ будетъ отвлеченъ отъ высшихъ заботъ о карьерѣ къ мелкимъ заботамъ объ удержаніи нѣсколькихъ фамильныхъ акровъ; вы будете постоянно затруднены личными безпокойствами и страхами, и не будете въ состояніи сдѣлать ничего для пользы окружающихъ васъ, не будете въ состояніи поправить дома для лучшихъ фермеровъ-арендаторовъ ни перестроить развалившагося коттеджа для рабочихъ. Отбросьте эту мысль, которая была бы хороша для человѣка чье честолюбіе не простирается дальше того чтобъ оставаться сквайромъ, хотя бы нищенствующимъ. Вступите въ болѣе широкій кругъ столичной жизни сохранивъ вполнѣ всю энергію, съ умомъ ничѣмъ не тревожимымъ, и довольствуйтесь доходомъ хотя скромнымъ, но равнымъ доходу многихъ равныхъ вамъ молодыхъ людей вступающихъ въ свѣтъ.
   Грагамъ былъ убѣжденъ и уступилъ, хотя съ горькимъ чувствомъ. Тяжело для человѣка чьи отцы владѣли землею потерять всякій слѣдъ ихъ мѣстожительства. Но никто не замѣтилъ въ немъ сокрушенія о потерѣ состоянія когда черезъ годъ послѣ смерти отца онъ занялъ свое мѣсто въ обществѣ. Если прежде за нимъ ухаживали ради его наслѣдства, теперь стали ухаживать еще болѣе ради его самого; многіе изъ значительныхъ лицъ любившихъ его отца были къ нему можетъ-быть еще болѣе внимательны.
   Онъ отказался отъ дипломатической карьеры, не только потому что движеніе тамъ очень медленно и случаевъ отличиться на промежуточныхъ ступеняхъ очень мало; но еще болѣе потому что онъ хотѣлъ найти свой жребій въ родной странѣ и смотрѣлъ на пребываніе при дворахъ другихъ государствъ какъ на изгнаніе.
   Однакожь это не было справедливо, какъ говорилъ Лемерсье, что онъ жилъ литературнымъ трудомъ. Отбросивъ свои раззорительныя привычки, онъ вполнѣ довольствовался 500 фунтовъ въ годъ. Но статьи его доставили ему отличіе и создали твердую увѣренность въ его способность къ политической карьерѣ. Онъ писалъ критическія статьи, заслужившія многія похвалы, въ лучшихъ періодическихъ изданіяхъ, и издалъ одну или двѣ брошюры по политическимъ вопросамъ, которыя произвели еще большее впечатлѣніе. Такимъ образомъ, онъ обнаруживалъ свои литературные таланты только въ серіозной литературѣ имѣвшей связь съ его желаніемъ со временемъ выступить на публичную карьеру.
   Подобныя писанія не могли давать ему много денегъ, но они доставили ему опредѣленное и твердое положеніе. Въ прежнія времена, прежде перваго билля о реформѣ, его репутація тотчасъ же обезпечила бы ему мѣсто въ парламентѣ; но старые питомники государственныхъ людей уничтожились, и мѣсто ихъ ничѣмъ не занято.
   Его приглашали однакоже выступить за нѣкоторые обширные и населенные бурги съ сильными видами на успѣхъ; что же касается расходовъ, то мистеръ Кингъ обѣщалъ покрыть ихъ. Но Грагамъ не желалъ принимать на себя ни малѣйшихъ обязательствъ; и узнавъ о тѣхъ обязательствахъ какихъ требовали его избиратели, онъ не согласился выступить еслибы даже успѣхъ былъ вполнѣ обезпеченъ и не требовалъ никакихъ расходовъ. "Я не могу, отвѣчалъ онъ своимъ друзьямъ, соображать что лучше для моей страны когда мысли мои скованы; и не могу быть ни представителемъ, ни рабомъ наибольшаго невѣжества большаго числа. Время еще терпитъ, а пока я предпочитаю писать что мнѣ нравится чѣмъ вотировать то что не нравится мнѣ."
   Протекли три года проведенные имъ большею частію въ Англіи, частію же въ путешествіяхъ; въ тридцать лѣтъ Грагамъ Венъ все еще оставался человѣкомъ про кого почитатели его говорятъ: "со временемъ онъ будетъ великимъ человѣкомъ", а порицатели возражаютъ: "время-то это что-то долго не приходитъ".
   Та же самая разборчивость которая воспрепятствовала его вступленію въ парламентъ, куда тѣмъ не менѣе влекло его честолюбіе, спасла его отъ необдуманной женитьбы. Въ сердцѣ своемъ онъ жаждалъ любви и семейной жизни, но до сихъ поръ не встрѣчалъ еще никого кто бы осуществилъ созданный имъ идеалъ. Съ его наружностью, образованіемъ, связями и репутаціей, онъ могъ сдѣлать много выгодныхъ партій. Но очарованіе какъ-то исчезало съ прекраснаго лица когда на него падала тѣнь денежнаго кошелька. Съ другой стороны, честолюбіе занимало такое значительное мѣсто въ его мысляхъ что оно удерживало его отъ искушенія такой женитьбы которая помѣшала бы ему воззыситься въ общественномъ положеніи. Ко всему этому онъ желалъ найти въ женѣ умъ, если не равный ему, то способный сдѣлаться таковымъ чрезъ симпатію, соединеніе высокаго образованія и благородныхъ стремленій, а также и женской мягкости, что встрѣчается только въ книгахъ, а если встрѣтится и въ жизни, то пожалуй наружность окажется не соотвѣтствующею. Какъ бы то ни было, Грагамъ до сихъ поръ не былъ женатъ, и сердце его было свободно.
   Тутъ приключилась еще новая перемѣна въ его жизни. Леди Джанета умерла отъ горячки которую схватила при своихъ обычныхъ посѣщеніяхъ бѣдныхъ. Она замѣняла ему самую нѣжную мать, и болѣе любящая душа никогда не слѣтала на землю. Горе его было сильно; каково же было горе ея мужа? Такое горе убиваетъ человѣка.
   Для Ричарда Кинга, его Джанета была какъ бы ангеломъ хранителемъ. Любовь его къ ней доходила почти до поклоненія; безъ нея всякая цѣль жизни, до того времени дѣятельной и полезной, казалось исчезла. Онъ не обнаруживалъ шумнаго страстнаго горя. Онъ заперся у себя и отказывался видѣть даже Грагама. Но по прошествіи нѣсколькихъ недѣль онъ пригласилъ священника которому вѣрилъ въ вопросахъ духовныхъ и казалось былъ успокоенъ этимъ посѣщеніемъ; послѣ того онъ позволилъ Грагаму приходить ежедневно съ условіемъ что онъ не будетъ упоминать о его утратѣ. Онъ говорилъ съ молодымъ человѣкомъ о другихъ предметахъ, по большей части заставляя его высказываться о самомъ себѣ, пытая его мнѣнія о разныхъ важныхъ вопросахъ, наблюдая его лицо, какъ бы желая проникнуть въ его сердце, а иногда погружаясь въ трогательное молчаніе прерываемое вздохами. Такъ прошло еще нѣсколько недѣль; тогда онъ согласился на совѣтъ доктора искать перемѣны мѣста и воздуха. Онъ уѣхалъ одинъ, даже безъ слуги, не сказавъ ни слова куда отправился. Вскорѣ онъ вернулся, болѣе больной, болѣе надломленный чѣмъ прежде. Однажды утромъ его нашли безъ чувствъ разбитаго параличомъ. Сознаніе возвратилось къ нему, даже силы возстановились на нѣсколько дней. Онъ могъ бы выздоровѣть, но казалось онъ рѣшительно отказался жить. Наконецъ онъ скончался, мирно, въ рукахъ Грагама.
   По вскрытіи его завѣщанія, оказалось что онъ сдѣлалъ Грагама своимъ единственнымъ наслѣдникомъ и душеприкащикомъ. За вычетомъ казенныхъ пошлинъ, наградъ слугамъ и вкладовъ на дѣла благотворительности, сумма отказанная женину племяннику простиралась до двухсотъ двадцати тысячъ фунтовъ.
   Съ такимъ состояніемъ открывался просторъ честолюбію такъ долго подавляемому. Но въ образѣ жизни Грагама не замѣчалось перемѣнъ; онъ продолжалъ жить на своей скромной холостой квартирѣ, не нанималъ слугъ, не покупалъ лошадей, ни въ чемъ не превышалъ дохода на какой жилъ до того времени. Казалось, его скорѣе тяготило нежели радовало богатство, котораго онъ никогда не ожидалъ.
   У Ричарда Кинга было двое дѣтей; они правда умерли въ малолѣтствѣ, но леди Джанета во время своей предсмертной болѣзни была еще не такъ стара чтобы не могла ожидать потомства; даже овдовѣвъ, Ричардъ Кингъ никогда ничего не намекалъ Грагаму о содержаніи своего завѣщанія. Молодой человѣкъ не былъ связанъ съ нимъ кровнымъ родствомъ, и естественно было предположить что наслѣдство его достанется ближайшимъ родственникамъ. Но у покойнаго не было такихъ родственниковъ; никто никогда не бывалъ у него; никто не возвысилъ голоса чтобъ оспаривать справедливость его завѣщанія.
   Леди Джанета была погребена въ Кинсаль-Гринѣ; останки ея мужа были помѣщены въ томъ же могильномъ склепѣ.
   Дни за днями Грагамъ продолжалъ свои одинокія прогулки на кладбище. Его можно было видѣть недвижно стоящимъ надъ этою могилою, и слезы текли по его щекамъ; между тѣмъ натура его не была изъ числа слабыхъ, тѣхъ что любятъ предаваться неутѣшному горю. Напротивъ, кто не зналъ его коротко говорили что "онъ жилъ больше головой чѣмъ сердцемъ", и характеръ его занятій и его сочиненій не обнаруживали сентиментальности. Онъ не посѣщалъ такъ часто могилу пока въ ней не былъ схороненъ Ричардъ Кингъ. Однакоже любовь его къ теткѣ была несказанно сильнѣе чѣмъ какую онъ могъ имѣть къ ея мужу. Оплакивалъ ли онъ больше смерть ея мужа, или же нѣчто со времени смерти послѣдняго усилило его уваженіе къ памяти той кого онъ не только любилъ какъ мать, но и чтилъ какъ святую?
   Эти посѣщенія кладбища не прекращались пока Грагамъ не слегъ въ постель пораженный очень серіозною болѣзнью, единственною какую онъ до сего времени зналъ. Врачъ сказалъ что это нервная горячка причиненная нравственнымъ потрясеніемъ или возбужденіемъ; она сопровождалась бредомъ. Поправленіе его шло медленно; оправившись достаточно онъ уѣхалъ изъ Англіи, и мы видимъ его теперь съ успокоеннымъ умомъ, съ возстановленными силами, укрѣпившимся духомъ, въ веселомъ городѣ Парижѣ, скрывающаго можетъ-быть серіозную цѣль участвуя въ его праздничныхъ наслажденіяхъ.
   Теперь онъ сидитъ, какъ я уже сказалъ, предъ письменнымъ столомъ, въ глубокой задумчивости. Онъ беретъ письмо которое уже пробѣжалъ мелькомъ и перечгятываетъ его съ большимъ вниманіемъ.
   Письмо было отъ его кузена, герцога Алтона, получившаго нѣсколько лѣтъ тому назадъ фамильный титулъ, человѣка способнаго, съ большими свѣдѣніями, горячаго политика, но очень разумныхъ и умѣренныхъ мнѣній; слишкомъ погруженнаго въ заботы о громадномъ имѣніи чтобы желать для себя участія въ правительствѣ; слишкомъ искренняго патріота чтобы не желать видѣть власть въ рукахъ тѣхъ на кого, по его мнѣнію, страна могла положиться, близкаго друга Грагама. Содержаніе письма было слѣдующее:
   
   "Любезнѣйшій Грагамъ.-- Я увѣренъ что вы съ удовольствіемъ примете блестящій случай выступить въ публичную жизнь. Вавасоръ сейчасъ былъ у меня чтобы сказать что онъ намѣренъ отказаться отъ представительства графства какъ только соберется парламентъ, и соглашаясь со мною что было бы всего лучше еслибы вы сдѣлались его преемникомъ, онъ предлагаетъ держать свое намѣреніе въ тайнѣ пока вы не найдете избирателей и не приготовитесь выступить. Вы не можете надѣяться избѣжать соперничества; но я просматривалъ списки и нахожу что наша партія скорѣе увеличилась чѣмъ уменьшилась со времени послѣднихъ выборовъ, когда Вавасоръ возвратился съ такимъ тріумфомъ. Расходы въ этомъ графствѣ, гдѣ нужно привозить такое значительное число избирателей не живущихъ на мѣстѣ и держать такъ много агентовъ, всегда значительны въ сравненіи съ нѣкоторыми другими графствами; но это соображеніе вполнѣ вамъ благопріятствуетъ, потому что помѣшаетъ выступить сквайру Хонстону, единственному человѣку кто могъ бы быть вамъ опасенъ; а при вашихъ средствахъ тысяча фунтовъ больше или меньше такіе пустяки о которыхъ не стоитъ спорить. Вы знаете, въ настоящее время трудно человѣку умѣренныхъ мнѣній, какъ наши съ вами, найти мѣсто въ парламентѣ. Наше графство будетъ для васъ самымъ подходящимъ. Составъ населенія его такъ равномѣрно распредѣленъ между городскимъ и сельскимъ классами что представитель его долженъ одинаково имѣть въ виду интересы обоихъ. Онъ не можетъ быть ни ультра-тори, ни крайнимъ радикаломъ. Ему представляется завидная свобода, какой по вашимъ словамъ вы добиваетесь, соображать что лучше для всей страны.
   "Не упустите такого рѣдкаго случая. Есть только одно возраженіе противъ успѣха вашей кандидатуры. Скажутъ что у васъ нѣтъ болѣе ни одного акра земли въ графствѣ гдѣ фамилія Веновъ такъ долго имѣла собственность. Это возраженіе можетъ быть устранено. Правда, вы уже не можете надѣяться выкупить помѣстья которыя вынуждены были продать по смерти отца,-- старый фабрикантъ крѣпко держится за нихъ и ни за что съ ними не разстанется; наконецъ, будь вашъ доходъ вдвое больше теперешняго, вы раззорились бы съ этимъ громаднымъ домомъ, гдѣ отецъ вашъ какъ на кострѣ сжегъ большую часть своего состоянія. Но тотъ старый прекрасный охотничій замокъ, вашъ фамильный Штаммъ-Шлоссъ, можно теперь очень удобно перекупить. Пивоваръ купившій его къ своему огорченію имѣетъ расточительнаго сына, котораго онъ помѣстилъ въ гусары, и съ удовольствіемъ продастъ домъ если получитъ 5.000 фунтовъ больше того что далъ самъ; но этотъ излишекъ будетъ заплаченъ не даромъ, потому что онъ поправилъ фермерскія строенія и увеличилъ доходъ. Я думаю что онъ согласится на 23.000 фунтовъ въ придачу къ суммѣ по вашей закладной, и этотъ капиталъ будетъ приносить вамъ три процента. Но для васъ это имѣетъ болѣе чѣмъ двойную цѣнность; это снова соединитъ ваше древнее имя съ графствомъ. Съ этимъ небольшимъ имѣніемъ вы будете болѣе значительнымъ лицомъ въ мѣстности гдѣ ваша фамилія возымѣла свой корень, и геній вашего отца распространилъ такой блескъ, чѣмъ истративъ все состояніе на покупку имѣнія въ другомъ графствѣ гдѣ всякій сквайръ и фермеръ будетъ считать васъ "новымъ человѣкомъ". Подумайте объ этомъ пожалуста самымъ серіознымъ образомъ и поручите своему солиситору тотчасъ же вступитъ въ переговоры съ пивоваромъ. Но еще лучше пріѣзжайте сами въ Англію и прямо ко мнѣ. Я приглашу Вавасора повидаться съ вами. Какія новости въ Парижѣ? Такъ ли боленъ императоръ какъ о томъ намекаютъ газеты? И имѣетъ ли революціонная партія успѣхъ?-- Вашъ преданный кузенъ

"Алтонъ."

   Положивъ письмо Грагамъ коротко и нетерпѣливо вздохнулъ.
   "Старый Штаммъ-Шлоссъ, пробормоталъ онъ.-- Снова стать твердою ногою на почвѣ! выступить на великую арену съ развязанными руками. Возможно ли это! Возможно ли!"
   Въ эту минуту раздался звонокъ у дверей, и слуга котораго Грагамъ нанялъ въ Парижѣ какъ laquais de place доложилъ:
   -- Ce monsieur.
   Грагамъ поспѣшно спряталъ письмо въ портфель и сказалъ:
   -- Вы хотите сказать тотъ господинъ для котораго я всегда дома?
   -- Тотъ самый.
   -- Разумѣется просите.
   Вошелъ удивительно худощавый человѣкъ, среднихъ лѣтъ, одѣтый въ черное, съ лицомъ гладко выбритымъ, очень коротко остриженными волосами,-- одно изъ тѣхъ лицъ которыя, употребляя французское выраженіе, "не говорятъ ничего". Оно было совершенно лишено всякаго выраженія, въ немъ не было даже, не взирая на худобу, ни одной выдающейся черты. Еслибы вамъ случилось гдѣ-нибудь сидѣть рядомъ съ этимъ человѣкомъ, вы не остановили бы на немъ своего взгляда, какъ на слишкомъ незначительномъ, не заслуживающемъ вниманія; будь это въ кафе, вы продолжали бы говорить съ вашимъ пріятелемъ не понижая голоса. Что за дѣло если какая-нибудь bête въ родѣ этой слышитъ васъ или нѣтъ? Еслибы вамъ предложили отгадать его общественное положеніе и родъ занятій, вы могли бы сказать, замѣтивъ постоянную свѣжесть его платья и несомнѣнную респектабельность его tout ensemble: "это должно-быть лавочникъ который оставилъ торговлю получивъ наслѣдство".
   При входѣ посѣтителя Грагамъ всталъ, любезно усадилъ его рядомъ съ собою, и выждавъ ухода слуги спросилъ:
   -- Что новаго?
   -- Боюсь, ничего что могло бы удовлетворить васъ. Правда я разыскалъ, съ тѣхъ поръ какъ имѣлъ удовольствіе въ послѣдній разъ видѣть васъ, не меньше четырехъ дамъ по имени Дюваль, но только у одной это было имя ея родителей, и крещена она была тоже Луизой.
   -- А, Луиза!
   -- Да, дочь парфюмера, ей двадцать восемь лѣтъ. Стало-быхь это не та Луиза что вы отыскиваете. Позвольте мнѣ припомнить ваши инструкціи.-- При этомъ г. Ренаръ вынулъ записную квижку, перевернулъ нѣсколько листковъ и прочелъ:-- Нужна Луиза Дюваль, дочь Августа Дюваль, французскаго рисовальнаго учителя; жилъ много лѣтъ въ Турѣ, прибылъ въ Парижъ въ 1845, жилъ нѣсколько лѣтъ въ No 12 въ улицѣ S -- въ Парижѣ, но потомъ переѣзжалъ въ различные кварталы города, и умеръ въ 1848, въ улицѣ L --, No 39. Вскорѣ послѣ его смерти, дочь его оставила эту квартиру и исчезла безъ слѣда. Въ 1849 офиціальные документы о ея смерти были присланы изъ Мюнхена къ одному лицу (вашему другу). Смерть разумѣется была принята за достовѣрный фактъ; но около пяти лѣтъ спустя, это самое лицо встрѣтило сказанную Луизу Дюваль въ Ахенѣ, и затѣмъ у же никогда не видѣло ее и не слышало о ней. Порученіе: разыскать сказанную Луизу Дюваль или кого-нибудь изъ дѣтей ея рожденныхъ въ 1848--9; предполагается что въ 1852--3 у нея былъ одинъ ребенокъ, дѣвочка, лѣтъ четырехъ или пяти.-- Такъ ли это?
   -- Совершенно такъ.
   -- И этимъ ограничиваются всѣ данныя мнѣ свѣдѣнія. Сообщая мнѣ ихъ вы спросили не будетъ ли полезно начать розыски въ Ахенѣ, гдѣ Луизу Дюваль въ послѣдній разъ видѣло лицо интересующееся ея открытіемъ. Я возразилъ: Нѣтъ, это будетъ напрасный трудъ. Ахенъ не такое мѣсто гдѣ бы стала оставаться Француженка не обязанная жить тамъ съ мужемъ. Невѣроятно кажется также чтобы сказанная Дюваль рѣшилась избрать мѣстомъ своего пребыванія Мюнхенъ, городъ въ которомъ ей удалось получить свидѣтельство о своей смерти. Француженка побывавшая въ Парижѣ всегда захочетъ возвратиться въ него, въ особенности если она красива, какъ вы говорили объ этой дамѣ. Потому я совѣтовалъ начать наши поиски въ этой столицѣ. Вы согласились со мною, и я не жалѣлъ времени для этихъ розысковъ.
   -- Вы были чрезвычайно обязательны. Но я начинаю чувствовать нетерпѣніе если приходится терять время.
   -- Разумѣется. Позвольте мнѣ возвратиться къ моимъ за мѣткамъ. Вы сообщили мнѣ что двадцать одинъ годъ назадъ, въ 1848, парижской полиціи было поручено найти эту даму, и она не имѣла успѣха, но подала надежду открыть ее чрезъ ея родственниковъ. Вы просили меня справиться въ нашихъ архивахъ; я говорилъ что это безполезно. Однакоже, чтобы сдѣлать вамъ угодное, я справлялся. Никакихъ слѣдовъ бывшихъ розысковъ; они должно-быть производились, какъ я понялъ изъ вашихъ словъ, совершенно частнымъ образомъ, безъ всякой связи съ преступленіемъ или политикой; и какъ я уже имѣлъ честь докладывать вамъ, никакихъ слѣдовъ о подобныхъ розыскахъ не сохраняется въ нашемъ управленіи. Еслибы мы сохраняли результаты такихъ розысковъ, то это могло бы подавать поводъ къ большимъ скандаламъ и семейнымъ непріятностямъ, напримѣръ безумно ревнивымъ мужьямъ. Честь, милостивый государь, честь запрещаетъ это. Потомъ я подалъ вамъ мысль что самымъ простымъ средствомъ было бы объявленіе во французскихъ газетахъ разъясняющее, если я правильно понялъ васъ, что ради денежнаго интереса для мадамъ или мадемуазель Дюваль, дочери Августа Дюваль, artiste en dessin, ее просятъ сообщить о своемъ мѣстопребываніи. Вы отказываетесь отъ этого.
   -- Положительно отказываюсь; я уже говорилъ вамъ что это совершенно секретное порученіе, и къ объявленію, которое по всей вѣроятности не принесетъ пользы (какъ это доказали прежніе розыски), можно прибѣгнуть когда истощатся всѣ другія средства, и даже тогда не навѣрное.
   -- Хорошо. Въ такомъ случаѣ вы поручаете мнѣ, рекомендованному вамъ за лучшаго человѣка въ нашей полиціи по дѣламъ не имѣющимъ связи съ преступленіями или политическимъ надзоромъ, самое затруднительное дѣло. Мнѣ приходится строго частными разслѣдованіями открыть адресъ и доказать тождественность дамы носящей самое обыкновенное имя во Франціи, о которой ничего не было слышно въ теченіи пятнадцати лѣтъ, да и тогда ее видѣли въ такомъ уединенномъ мѣстѣ какъ Ахенъ. Вы не хотите или не можете сообщить мнѣ не перемѣнила ли съ тѣхъ поръ эта дама своего имени выйдя замужъ.
   -- Я не имѣю причинъ думать это; напротивъ, есть основанія полагать что она не выходила замужъ послѣ 1849.
   -- Позвольте замѣтить что чѣмъ больше подробностей вы сообщите мнѣ, тѣмъ легче будутъ для меня розыски.
   -- Я сообщилъ вамъ всѣ подробности какія могъ, и зная трудность найти слѣдъ особы съ такимъ обыкновеннымъ именемъ, я послѣдовалъ вашему совѣту, данному въ одно изъ первыхъ нашихъ свиданій, и просилъ одного изъ могіхъ парижскихъ друзей имѣющаго обширное знакомство въ различныхъ кругахъ вашей столицы сообщать мнѣ о всякой дамѣ съ этимъ именемъ кого онъ будетъ имѣть случай встрѣтить. И онъ, также какъ и вы, указалъ на одну или двухъ, которыя, увы! имѣли съ настоящею сходство только въ имени и больше ни въ чемъ.
   -- Вы хорошо сдѣлаете если будете держать его на сторожѣ, также какъ и меня. Еслибъ это была убійца или политическая поджигательница, тогда вы могли бы разчитывать исключительно на просвѣщенность нашего корпуса, но это кажется дѣло чувства. Чувства не по нашей части. Ищите слѣдовъ ихъ въ мѣстахъ удовольствій.
   Г. Ренаръ, выразивъ такъ поэтически это философское положеніе, всталъ чтобы уйти.
   Грагамъ сунулъ ему въ руку банковый билетъ достаточной цѣнности чтобъ оправдать глубокій поклонъ получившаго.
   Когда г. Ренаръ вышелъ Грагамъ опять нетерпѣливо вздохнулъ, сказавъ про себя: "Нѣтъ, это невозможно, по крайней мѣрѣ теперь".
   Потомъ сжавъ губы какъ человѣкъ принуждающій себя къ чему-нибудь непріятному, онъ обмакнулъ перо въ чернилицу и быстро написалъ своему родственнику слѣдующее:
   "Любезнѣйшій кузенъ,-- отвѣчаю немедленно на ваше любезное и обязательное письмо. Въ настоящее время не въ моей власти вернуться въ Англію. Нѣтъ надобности говорить съ какою любовью я лелѣю надежду быть когда-нибудь представителемъ дорогаго мнѣ стараго графства. Еслибы можно было убѣдить Вавасора отложить свой выходъ до слѣдующей сессіи или по крайней мѣрѣ мѣсяцевъ на шесть или на семь, тогда бы я могъ освободиться чтобы воспользоваться открывшеюся вакансіей; теперь не могу.
   Меня сильно соблазняетъ выкупъ стараго дома; можетъ-статься пивоваръ согласится чтобы при покупкѣ имѣніе было заложено ему въ суммѣ равной закладной которая у меня есть на эту землю, съ прибавкой еще нѣсколькихъ тысячъ. У меня есть основанія не желать размѣнивать въ настоящее время много изъ тѣхъ денегъ что помѣщены у меня въ фондахъ. Я подумаю объ этомъ дѣлѣ, которое вѣроятно не очень спѣшно.
   "Откладываю всѣ парижскія новости до слѣдующаго письма; простите краткость и неудовлетворительность отвѣта на столь важное письмо которое возбуждаетъ меня больше чѣмъ я желалъ бы въ томъ сознаться, и вѣрьте преданности вашего друга и кузена.

"Грагама."

   

ГЛАВА II.

   Въ тотъ же день и почти въ тотъ же часъ когда Англичанинъ имѣлъ только-что описаиное совѣщаніе съ парижскимъ слѣдователемъ, маркизъ де-Рошбріанъ вошелъ, согласно приглашенію, въ дѣловой кабинетъ своего повѣреннаго г. Гандрена. Этотъ господинъ до сихъ поръ не находилъ еще времени высказать окончательное мнѣніе касательно порученнаго его разсмотрѣнію дѣла. Повѣренный принялъ Алена съ нѣкотораго рода принужденною вѣжливостью, въ которой природный умъ маркиза, не взирая на его незнаніе жизни, открылъ замѣшательство.
   -- Господинъ маркизъ, сказалъ Гандренъ роясь въ бумагахъ на своемъ бюро,-- это очень сложное дѣло. Я приложилъ все свое вниманіе не только къ нему, но и вообще ко всему что касается вашихъ интересовъ. Говоря откровенно, ваше имѣніе, хотя очень хорошее, страшно обременено долгами, страшно, ужасно.
   -- Милостивый государь, сказалъ гордо маркизъ,-- это фактъ котораго никогда не скрывали отъ васъ.
   -- Я не говорю этого, маркизъ; но я едва только успѣлъ опредѣлить сумму обязательствъ и качество имѣнія. Трудно будетъ, я боюсь даже невозможно, найти капиталиста кто рѣшился бы выдать сумму достаточную для покрытія закладныхъ за меньшій процентъ чѣмъ вы теперь платите; что же касается компаніи которая бы сняла съ васъ всѣ заботы, очистила закладныя, взяла бы въ управленіе лѣса, развила бы рыбныя ловли, гарантировала бы вамъ достаточный доходъ, и по прошествіи двадцати одного года или около того возвратила бы вамъ или вашимъ наслѣдникамъ въ полное распоряженіе улучшенное такимъ образомъ имѣніе, то слѣдуетъ отказаться отъ всякихъ видовъ на это, такъ какъ это смѣлыя грезы моего добраго друга г. Гебера. Провинціалы всегда грезятъ; въ Парижѣ всякій смотритъ во всѣ глаза.
   -- Милостивый государь, сказалъ маркизъ съ тѣмъ невозмутимо высокомѣрнымъ хладнокровіемъ которое въ подобныхъ случаяхъ характеризуетъ французское дворянство,-- будьте такъ добры возвратите мнѣ мои бумаги. Я вижу что вы ничего не можете сдѣлать для меня. Позвольте мнѣ только благодарить васъ и узнать сумму моего долга за причиненное вамъ безпокойство.
   -- Можетъ-статься вы правы полагая что я ничего не могу сдѣлать для васъ, господинъ маркизъ, и ваши бумаги, если вы захотите отказать мнѣ, будутъ возвращены вамъ сегодня же вечеромъ. Что же касается вознагражденія когда я ничего не сдѣлалъ, то прошу васъ оставить всякій разговоръ объ этомъ. Не считая себя больше вашимъ повѣреннымъ, я думаю что не будетъ слишкомъ большою свободой съ моей стороны если я рѣшусь дать вамъ совѣтъ какъ другъ, по крайней мѣрѣ другъ г. Гебера, если вы не удостоите меня чести обращаться такимъ образомъ къ вамъ самимъ.
   Г. Гандренъ говорилъ съ достоинствомъ въ голосѣ и манерѣ которое тронуло и смягчило его собесѣдника.
   -- Вы дѣлаете меня вашимъ неоплатнымъ должникомъ, возразилъ Аленъ.-- Видитъ Богъ какъ мнѣ нуженъ другъ, и я съ благодарностью и уваженіемъ приму всѣ ваши совѣты данные въ этомъ качествѣ.
   -- Коротко и ясно мой совѣтъ таковъ: Г. Лувье вашъ главный кредиторъ. Онъ принадлежитъ къ числу шести богатѣйшихъ капиталистовъ Парижа. Слѣдовательно онъ не нуждается въ деньгахъ, но подобно всѣмъ кто самъ вышелъ въ люди онъ тщеславенъ. Онъ будетъ гордиться мыслью что оказалъ услугу Рошбріану. Обратитесь къ нему, или черезъ меня, или еще лучше представьтесь ему сами, и предложите консолидировать всѣ ваши обязательства въ одну закладную на его имя за меньшіе проценты чѣмъ вы теперь платите нѣкоторымъ мелкимъ кредиторамъ. Это значительно увеличитъ вашъ доходъ и будетъ согласно съ совѣтомъ г. Гебера.
   -- Но не кажется ли вамъ, любезнѣйшій господинъ Гандренъ, что подобное обращеніе со шляпою въ рукахъ къ тому кто имѣетъ власть надъ моею судьбой, тогда какъ я не имѣю никакого вліянія на его, едва ли будетъ согласно съ моимъ самоуваженіемъ, не только какъ Рошбріана, но какъ Француза.
   -- Мнѣ ни мало не кажется это; во всякомъ случаѣ я могъ бы сдѣлать ему предложеніе въ вашу пользу не компрометтируя васъ, хотя я былъ бы гораздо болѣе увѣренъ въ успѣхѣ еслибъ вы обратились къ г. Лувье лично.
   -- Тѣмъ не менѣе я предпочелъ бы оставить это дѣло въ нашихъ рукахъ; но даже и въ этомъ случаѣ мнѣ нужно подумать нѣсколько дней. Изъ всѣхъ моихъ кредиторовъ г. Лувье былъ до сихъ поръ самымъ жестокимъ и опаснымъ, и Геберъ боится его больше другихъ; когда онъ сдѣлается единственнымъ владѣльцемъ закладной, все мое помѣстье можетъ перейти къ нему, если вслѣдствіе нѣсколькихъ неурожайныхъ годовъ или просрочки платежа арендаторами проценты не будутъ уплачены ему въ срокъ.
   -- Точно также оно можетъ перейти къ нему и теперь.
   -- Нѣтъ; потому что были годы когда другіе кредиторы, Бретанцы, не желающіе допустить раззоренія Рошбріана, были снисходительны и терпѣливы.
   -- Если и Лувье не поступалъ также, то только потому что вовсе не зналъ васъ, а вашъ отецъ безъ сомнѣнія часто жестоко испытывалъ его терпѣніе. Будемъ надѣяться что намъ легко удастся взломать ледъ. Сдѣлайте мнѣ одолженіе отобѣдать у меня чтобы встрѣтиться съ нимъ; вы увидите что онъ не непріятный человѣкъ.
   Маркизъ колебался, но мысль о тяжелой и повидимому безнадежной борьбѣ за удержаніе жилища своихъ предковъ которая предстояла ему еслибъ онъ уѣхалъ изъ Парижа не успѣвъ въ своемъ намѣреніи пересилила его гордость. Онъ чувствовалъ что такая побѣда надъ самимъ собой была его долгомъ предъ могилами отцовъ.
   -- Мнѣ не слѣдуетъ бѣгать отъ кредитора, сказалъ онъ улыбаясь нѣсколько печально,-- принимаю ваше любезное приглашеніе.
   -- И хорошо сдѣлаете, маркизъ. Я сейчасъ же напишу къ Лувье, и попрошу его назначить мнѣ первый свободный день.
   Какъ только маркизъ вышелъ, г. Гандренъ отворилъ боковую дверь своей конторы и высокій плотный человѣкъ вступилъ въ комнату -- скорѣе вступилъ чѣмъ и о шелъ -- твердо, самоумѣренно, надменно.
   -- Ну, другъ мой, сказалъ онъ, становясь предъ каминомъ какъ бы всталъ король въ домѣ своего васала,-- что говоритъ нашъ petit muscadin?
   -- Онъ и не petit и не muscadin, г. Лувье, возразилъ Гандренъ угрюмо;-- и вамъ не такъ-то легко будетъ опутать его вашими сѣтями. Но я уговорилъ его встрѣтиться съ вами у меня. Въ какой день можете вы у меня обѣдать? Я думаю лучше не приглашать никого лишняго.
   -- Завтра я обѣдаю у моего друга О --, чтобы видѣться съ вогкдями оппозиція, сказалъ г. Лувье съ какою-то беззаботною игривою важностью.-- Въ четвергъ у Перейра, въ субботу принимаю у себя. Скажемъ въ пятницу. Въ которомъ часу?
   -- Въ семь.
   -- Хорошо. Дайте мнѣ просмотрѣть еще разъ бумаги Рошбріана; тамъ есть кое-что что я забылъ отмѣтить. Не заботьтесь обо мнѣ; продолжайте свое дѣло какъ будто бы меня не было.
   Лувье взялъ бумаги, усѣлся въ кресла у камина, протянулъ ноги, и принялся читать спокойно, но быстрымъ взглядомъ какъ опытный законникъ минующій техническія формальности дѣла сосредоточиваясь на его сущности.
   -- А! Я такъ и думалъ. Фермы не могутъ оплачивать даже процентовъ по моей теперешней закладной; проценты падаютъ на лѣса. Если взявшій по контракту ежегодную вырубку лѣса обанкрутится или не заплатитъ, какъ я получу мои проценты? Скажите-ка мнѣ это, Гандренъ.
   -- Разумѣется вы должны разчитывать на эту случайность.
   -- Это непремѣнно и случится, тогда я налагаю запрещеніе, и Рошбріанъ съ его seigneuries мои.
   Говоря это онъ засмѣялся, не сардонически, но веселымъ смѣхомъ, и широко раскрывъ сжалъ опять какъ тиски свою крѣпкую желѣзную руку которая безъ сомнѣнія сжала немало состояній другихъ людей.
   -- Благодарю васъ. Такъ въ пятницу въ семь часовъ
   Онъ бросилъ бумаги на конторку, кивнулъ царственнымъ кивкомъ и величественно выступилъ изъ комнаты также какъ и вступилъ въ нее.
   

ГЛАВА III.

   Тѣмъ временемъ молодой маркизъ задумчиво шелъ своимъ путемъ по улицамъ и вступилъ въ Елисейскія Поля. Съ тѣхъ поръ какъ мы впервые, или съ тѣхъ поръ какъ мы въ послѣдній разъ видѣли его, внѣшность его измѣнилась къ лучшему. Въ походкѣ и манерѣ держаться онъ безсознательно усвоилъ больше свободной граціи Парижанина. Въ не узнали бы въ немъ теперь провинціала, можетъ-быть впрочемъ потому что онъ теперь одѣтъ, хотя очень просто, но по модѣ. Рѣдко въ числѣ гуляющихъ въ Елисейскихъ Поляхъ можно было встрѣтить болѣе красивую фигуру, болѣе пріятное лицо и больше несомнѣннаго достоинства въ осанкѣ.
   Глаза многихъ проходящихъ красавицъ устремлялись на него восторженно и кокетливо. Но онъ все еще былъ такъ мало Парижаниномъ что не отвѣчалъ ни улыбкой ни взглядомъ. Онъ былъ поглощенъ своими мыслями; думалъ ли онъ о г. Лувье?
   Онъ почти дошелъ до входа въ Булонскій лѣсъ, когда былъ остановленъ голосомъ раздавшимся сзади и обернувшись увидалъ своего друга Лемерсье подъ руку съ Грагамомъ Веномъ.
   -- Bonjour, Аленъ, сказалъ Лемерсье, беря свободною рукой подъ руку Рошбріана.-- Мнѣ кажется мы идемъ по одной дорогѣ.
   Аленъ почувствовалъ что измѣнился въ лицѣ при этой догадкѣ и возразилъ холодно:
   -- Не думаю; я оканчиваю свою прогулку и долженъ вернуться въ Парижъ.-- Обращаясь къ Англичанину онъ сказалъ съ формальною вѣжливостью:-- Сожалѣю что не засталъ васъ когда былъ у васъ съ визитомъ нѣсколько недѣль тому назадъ и не менѣе сожалѣю что меня не было дома когда вы такъ любезно отдали мнѣ визитъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, возразилъ Англичанинъ,-- позвольте мнѣ не упустить представившагося теперь случая возобновить наше знакомство. Правда, нашъ другъ Лемерсье встрѣтя меня въ улицѣ Риволи остановилъ свою карету и взялъ меня съ собой на прогулку въ Лѣсъ. Прекрасная погода соблазнила насъ выйти изъ экипажа когда Лѣсъ былъ въ виду. Но если вы возвращаетесь въ Парижъ, то я отказываюсь отъ прогулки и предлагаю сопровождать васъ.
   Фредерикъ смотрѣлъ то на одного, то на другаго изъ своихъ друзей полусмѣясь полусердито.
   -- А меня оставляете одного стяжать побѣду, которая, въ случаѣ успѣха, замѣнитъ ненавистью и завистью расположеніе обоихъ моихъ лучшихъ друзей? Пусть такъ.
   
   Un véritable amant ne connait point d'amis.
   
   -- Не понимаю что ты хочешь сказать, проговорилъ маркизъ со сжатыми губами и слегка нахмурясь.
   -- Ба! воскликнулъ Фредерикъ; -- ну, franc jeu,-- карты на столъ. Г. Грамъ Ванъ пошелъ въ Лѣсъ когда я намекнулъ ему что мы можемъ встрѣтить жемчужнаго ангела; и ты, Рошбріанъ, не можешь отрицать что шелъ съ тою же цѣлью.
   -- Можно прощать enfant terrible, сказалъ Англичанинъ смѣясь,-- но ami terrible необходимо ссылать на галеры. Пойдемте назадъ, маркизъ, и покоримся нашей участи. Еслибы намъ даже и удалось еще разъ увидѣть эту даму, то нѣтъ надежды что мы сами будемъ замѣчены рядомъ съ такимъ искуснымъ и смѣлымъ Ловеласомъ.
   -- Прощайте же, малодушные. Иду одинъ. Побѣдить или умереть.
   Парижанинъ кликнулъ кучера, сѣлъ въ карету и съ насмѣшливою гримасой послалъ рукою поцѣлуй своимъ друзьямъ локидащимъ его или покидаемымъ имъ.
   Рошбріанъ дотронулся до руки Англичанина и сказалъ:
   -- Не думаете ли вы что у Лемерсье хватитъ дерзости подойти къ этой дамѣ?
   -- Вопервыхъ, отвѣчалъ Англичанинъ,-- Лемерсье самъ говорилъ мнѣ что эта дама уже нѣсколько недѣль какъ прекратила свои прогулки въ Лѣсу, и стало-быть вѣроятно что онъ не будетъ имѣть даже случая подойти къ ней. Потомъ кажется что во время своихъ одинокихъ прогулокъ она не отходила далеко отъ своего экипажа и могла позвать лакея или кучера. Но говоря по чести, неужели вы, зная Лемерсье лучше меня, считаете его за человѣка способнаго быть назойливымъ съ женщиной когда нѣтъ вблизи vivevres его пола которые бы могли видѣть его?
   Аленъ улыбнулся.
   -- Нѣтъ. У Фредерика въ самомъ дѣлѣ удивительный характеръ. Если онъ дѣлаетъ что-нибудь чего бы долженъ былъ стыдиться, то это изъ гордости чтобы другіе видѣли какъ красиво онъ дѣлаетъ это. Таковъ былъ его характеръ въ коллегіи; такимъ же кажется остался и въ Парижѣ. Но эта дама дѣйствительно прекратила свои обычныя прогулки; по крайней мѣрѣ, я не видалъ ее съ того дня когда вмѣстѣ съ Фредерикомъ увидѣлъ ее впервые. Но простите, вы шли въ Лѣсъ надѣясь встрѣтить ее. Можетъ-статься она перемѣнила мѣсто прогулки и, и....
   Маркизъ остановился заикаясь и конфузясь.
   Англичанинъ окинулъ его лицо быстрымъ взглядомъ опытнаго наблюдателя, и послѣ краткаго молчанія сказалъ:
   -- Выбрала ли она другое мѣсто для прогулки, не знаю; я не искалъ случая встрѣчаться съ нею съ тѣхъ поръ какъ услыхалъ -- сначала отъ Лемерсье, потомъ отъ другихъ -- что она предназначаетъ себя для сцены. Будемте говорить откровенно, маркизъ. Я привыкъ много ходить пѣшкомъ, и Булонскій лѣсъ мое любимое мѣсто: однажды я попалъ въ аллею избранную дамой о которой мы говоримъ для своихъ прогулокъ, и тамъ встрѣтилъ ее. Что-то въ ея лицѣ произвело на меня впечатлѣніе; какъ описать это впечатлѣніе? Случалось ли вамъ открыть поэму или романъ въ совершенно новомъ для васъ родѣ, и прежде чѣмъ вы убѣдитесь оправдываютъ ли достоинства книги вашъ интересъ, васъ кто-нибудь отвлечетъ или у васъ возьмутъ книгу? Не чувствовали ли вы тогда сильнаго желанія еще разъ заглянуть въ такую книгу? Этотъ примѣръ можетъ дать вамъ понятіе о моемъ впечатлѣніи, и признаюсь что я еще два раза приходилъ въ ту же аллею. Въ послѣдній разъ я лишь мелькомъ увидѣлъ молодую особу когда она садилась въ карету. Когда она уѣхала я замѣтилъ сторожа и разспросивъ его узналъ что дама имѣла обыкновеніе гулять одна въ той же аллеѣ и въ тотъ же часъ почти каждый ясный день, но онъ не зналъ ни ея имени, ни адреса. Тогда любопытство -- можетъ-статься праздное любопытство -- побудило меня спросить Лемерсье, который хвалится что такъ хорошо знаетъ свой Парижъ, не можетъ ли онъ узнать кто эта дама. Онъ взялся навести справки.
   -- Но, вставилъ маркизъ,-- не узналъ кто она; онъ узналъ только гдѣ она живетъ и что она и ея пожилая компаньйонка Италіянки, и безъ достаточнаго основанія предположилъ что онѣ пѣвицы по профессіи.
   -- Правда; но съ того времени я получилъ болѣе подробныя свѣдѣнія отъ двухъ моихъ знакомыхъ которые случайно знаютъ и ее, отъ г. Саварена, замѣчательнаго писателя, и мистрисъ Морли, образованной и прекрасной дамы съ которою мы больше чѣмъ простые знакомые. Я могу похвалиться что считаюсь въ числѣ ея друзей. Такъ какъ вилла Саварена находится въ предмѣстьи А --, то я случайно спросилъ его не знаетъ ли онъ свою прекрасную сосѣдку чье лицо такъ привлекало меня. Тутъ же была и мистрисъ Морли, и я узналъ отъ обоихъ то что могу повторить вамъ: Молодую особу зовутъ синьйорина Чигонья. Въ Парижѣ (кромѣ нѣсколькихъ друзей) ее зовутъ не синьйорина, а мадемуазель. Отецъ ея былъ членъ благородной Миланской фамиліи, стало-быть молодая особа хорошаго происхожденія. Отецъ ея давно умеръ; вдова его вышла во второй разъ замужъ за англійскаго джентльмена поселившагося въ Италіи, человѣка ученаго и антикварія; имя его было Селби. Умирая этотъ джентльменъ завѣщалъ синьйоринѣ не большое, но достаточное состояніе. Теперь она сирота, живетъ вмѣстѣ съ компаньйонкой синьйорой Веноста, которая была прежде довольно извѣстною пѣвицей на Неаполитанскомъ театрѣ, гдѣ ея мужъ былъ солистомъ въ оркестрѣ; нѣсколько лѣтъ тому назадъ овдовѣвъ она оставила сцену и стала давать уроки. Она пользуется славой ученой музыкантши и безукоризненно респектабельной женщины. Она была приглашена учить, наблюдать за музыкальнымъ образованіемъ и заботиться о молодой особѣ живущей съ нею. Дѣвушка, говорятъ, рано стала подавать надежды сдѣлаться необыкновенною пѣвицей и возбудила большой интересъ между литературными критиками и музыкальными cognoscenti. Она должна была выступить на Миланскомъ театрѣ годъ или два тому назадъ, но карьера ея была пріостановлена дурнымъ состояніемъ здоровья, что побудило ее прибыть въ Парижъ, гдѣ она пользуется у знаменитаго англійскаго доктора прославившагося замѣчательными случаями излѣченія болѣзней дыхательныхъ органовъ. Г.***, знаменитый композиторъ, знающій ее, говоритъ что по выразительности и чувству выше ее нельзя поставить никого изъ теперешнихъ пѣвицъ, и можетъ-быть ей не было равной со временъ Малибранъ.
   -- Вы какъ кажется употребили много хлопотъ чтобы собрать всѣ эти свѣдѣнія.
   -- Большихъ хлопотъ мнѣ не представилось; но еслибъ они потребовались, я бы не отступилъ предъ ними, потому что, какъ я вамъ признался, мадемуазель Чигонья, пока была загадкой для меня, интересовала мои мысли или мечты. Теперь этотъ интересъ прошелъ. Міръ актрисъ и пѣвицъ лежитъ въ сторонѣ отъ моего міра.
   -- Но, сказалъ Аленъ голосомъ въ которомъ слышалось сомнѣніе,-- если я вѣрно понялъ Лемерсье, вы шли съ нимъ въ Лѣсъ надѣясь еще разъ увидѣть даму которою перестали интересоваться.
   -- Разказъ Лемерсье не былъ вполнѣ точенъ. Онъ остановилъ свой экипажъ чтобы поговорить со мной совершенно о другомъ предметѣ, о которомъ я совѣтовался съ нимъ, и потомъ уже предложилъ взять меня съ собой въ Лѣсъ: Я согласился; и только ужь въ экилажѣ онъ подалъ мысль посмотрѣть не возобновила ли дама въ жемчужномъ платьѣ свои прогулки по аллеѣ. Вы можете судить какъ равнодушенъ я былъ къ этой встрѣчѣ по тому что я предпочелъ идти съ вами, а не съ нимъ. Говоря между нами, маркизъ, для людей нашихъ лѣтъ кому предстоятъ жизненныя дѣла и кто чувствуетъ что если есть вещи въ которыхъ noblesse oblige, то это строгая преданность благороднымъ цѣлямъ, нѣтъ ничего болѣе опаснаго для подобной преданности какъ позволять сердцу порхать туда и сюда при каждомъ дуновеніи фантазіи и считать себя влюбленнымъ въ прекрасное созданіе на которомъ не можемъ жениться не покидая карьеры составляющей предметъ нашего честолюбія. Я не могъ бы жениться на актрисѣ; полагаю не могъ бы также и маркизъ де-Рошбріанъ; а мысль объ ухаживаніи, безъ намѣренія жениться, за юною сиротой съ незапятнаннымъ именемъ -- разумѣется не согласно съ преданностью благороднымъ цѣлямъ.
   Аленъ невольно наклонилъ голову выражая согласіе, а можетъ-быть и подчиненіе заслуженному упреку. Нѣсколько минутъ они шли молча, и Грагамъ заговорилъ первый перемѣняя совершенно предметъ разговора.
   -- Лемерсье говорилъ мнѣ что вы не хотите показываться въ обществѣ въ Парижѣ, этой столицѣ столицъ, которая кажется такой привлекательною для насъ иностранцевъ.
   -- Вѣроятно такъ; но говоря вашими словами, у меня есть дѣла.
   -- Дѣла хорошее предохранительное средство противъ искушенія слишкомъ отдаться удовольствіямъ какими изобилуетъ Парижъ. Но нѣтъ дѣлъ которыя не допускали бы отдыха, и всякія дѣла вызываютъ необходимость сношеній съ людьми. А propos, я былъ какъ-то вечеромъ у герцогини де-Тарасконъ, гдѣ было блестящее собраніе министровъ, сенаторовъ и царедворцевъ. Я слышалъ тамъ ваше имя.
   -- Мое?
   -- Да; Дюплеси, поднимающійся финансистъ, который къ моему удивленію не только находился среди этихъ офиціальныхъ и украшенныхъ орденами знаменитостей, но невидимому былъ тамъ какъ дома, спросилъ герцогиню видѣла ли она васъ со времени вашего пріѣзда въ Парижъ. Она отвѣтила что нѣтъ, несмотря на то что вы одинъ изъ ближайшихъ ея родственниковъ; она просила Дюплеси сказать вамъ за это что вы monstre. Возметъ ли Дюплеси смѣлость передать вамъ это или нѣтъ, во всякомъ случаѣ вы простите что я рѣшился сдѣлать это. Она самая очаровательная женщина, очень талантливая; и потокъ свѣта отражающій звѣзды со всѣмъ ихъ миѳическимъ вліяніемъ на нашу судьбу протекаетъ чрезъ, ея салонъ.
   -- Я не родился подъ этими звѣздами. Я легитимистъ.
   -- Я не забылъ о вашихъ политическихъ убѣжденіяхъ; но въ Англіи вожди оппозиціи посѣщаютъ салоны перваго министра. Человѣкъ не компрометируетъ своихъ мнѣній тѣмъ что обмѣнивается общественными вѣжливостями съ людьми кому эти мнѣнія враждебны. Простите пожалуста если эта нескромно; я говорю какъ путешественникъ собирающій свѣдѣнія. Въ самомъ ли дѣлѣ легитимисты увѣрены что они лучше служатъ своему дѣлу отказываясь отъ всякихъ сношеній, съ своими оппонентами? Не лучше ли было бы для полнаго торжества ихъ мнѣній еслибъ они сдѣлались извѣстны какъ искусные генералы, практическіе государственные люди, знаменитые дипломаты, блестящіе писатели? Еслибъ они могли, соединиться не для того чтобы роптать и удаляться съ міроваго поля битвы, но чтобы стать на разныхъ поприщахъ, настолько полезными своей странѣ чтобы рано или поздно, въ одинъ изъ тѣхъ революціонныхъ кризисовъ которымъ Франція, увы! еще долго будетъ подвергаться, они были бы въ состояніи привлечь на свою сторону нерѣшительныхъ?
   -- Мы надѣемся что придетъ день когда Божественный Устроитель событій вложитъ въ сердца нашихъ непостоянныхъ и заблуждающихся соотечественниковъ убѣжденіе что спокойствіе Франціи не можетъ быть прочно иначе какъ подъ державою ея законныхъ королей. А до тѣхъ поръ -- я вижу это еще яснѣе съ того времени какъ выѣхалъ изъ Бретани -- мы составляемъ безнадежное меньшинство.
   -- Не доказываетъ ли намъ исторія что великіе міровые перевороты были совершаемы меньшинствомъ? Но при томъ условіи что это меньшинство не должно быть лишено надежды. Чуть не вчера еще бонапартисты были въ меньшинствѣ которое ихъ противники считали безнадежнымъ; теперь же большинство приверженцевъ императора такъ велико что я дрожу за его судьбу. Когда большинство становится такъ велико что въ немъ исчезаетъ разумѣніе, тогда наступаетъ время его разрушенія; ибо по закону реакціи меньшинство вступаетъ въ силу. Природа вещей такова что меньшинство всегда умнѣе большинства, а разумѣніе постоянно привлекаетъ численную силу. Вашей партіи не достаетъ именно надежды; безъ надежды нѣтъ и энергіи. Я помню мой отецъ говорилъ что когда онъ видѣлъ въ Эмсѣ графа Шамбора, эта знаменитая особа произнесла belle phrase приводившую въ восторгъ его сторонниковъ. Императоръ былъ тогда еще президентомъ республики; положеніе его было очень сомнительно и опасно. Одинъ знаменитый политикъ совѣтовалъ графу Шамбору быть готовымъ выступить кандидатомъ на престолъ. Графъ съ кроткою улыбкой на своемъ красивомъ лицѣ отвѣчалъ: "Потерпѣвшіе крушеніе обыкновенно подходятъ къ берегу; но берегъ не идетъ къ терпящимъ крушеніе".
   -- Превосходно сказано! воскликнулъ маркизъ.
   -- Но это не значитъ что le beau est toujours le vrai. Отецъ мой, политикъ не лишенный опытности и мудрости, повторяя королевскія слова замѣтилъ: "Ошибочность аргумента графа заключается въ ошибочной метафорѣ. Человѣкъ не есть берегъ. Не думаете ли вы что моряки гибнущихъ судовъ были бы признательнѣе тому кто не сравнивая себя самодовольно съ берегомъ, но считая себя подобнымъ имъ человѣкомъ, рискнулъ бы собственною жизнью въ лодкѣ, будь это просто скорлупка, въ надеждѣ спасти ихъ".
   Аленъ де-Рошбріанъ былъ мужественный человѣкъ, съ сильно развитымъ патріотизмомъ, характеризующимъ Французовъ безъ различія общественнаго положенія и рода занятій, разумѣется если только это не члены Интернаціоналки. Не теряя времени на размышленія, онъ воскликнулъ:
   -- Отецъ вашъ былъ правъ!
   Англичанинъ продолжалъ:-- Нужно ли говорить, любезнѣйшій маркизъ, что я не легитимистъ? Я и не имперіалистъ, ни орлеанистъ, ни республиканецъ. Выбирать между всѣми этими политическими подраздѣленіями дѣло Французовъ. Англичане же могутъ призвать для Франціи то правительство какое установятъ сами Французы. Я смотрю на вещи какъ простой наблюдатель. Но мнѣ кажется что будь я Французъ въ вашемъ положеніи, я не считалъ бы себя достойнымъ своихъ предковъ еслибы согласился быть ничего не значащимъ зрителемъ.
   -- Вы не находитесь въ моемъ положеніи, сказалъ маркизъ отчасти печально отчасти высокомѣрно,-- и едва ли можете составить о немъ понятіе даже въ воображеніи.
   -- Мнѣ не зачѣмъ много утруждать мое воображеніе, я могу судить по аналогіи. Я былъ въ положеніи очень сходномъ съ вашимъ когда началъ свою карьеру; и замѣчательное сходство нашихъ обстоятельствъ побудило меня искать вашей дружбы когда я узналъ объ этомъ сходствѣ отъ Лемерсье, большаго болтуна какъ вообще Парижане. Позвольте мнѣ сказать что подобно вамъ я былъ смолоду пріученъ гордиться славными предками. Я былъ воспитанъ также въ ожиданіи большаго богатства. Ожиданія эти не осуществились; отецъ мой страдалъ недостаткомъ благородныхъ натуръ, щедростью доходящею до неосторожности; онъ умеръ въ бѣдности и въ долгахъ. Вы удержали за собой жилище вашихъ предковъ; я принужденъ былъ разстаться со своимъ домомъ.
   Маркизъ былъ глубоко заинтересованъ этимъ разказомъ, и когда Григамъ остановился онъ взялъ его руку и пожалъ ее.
   -- Одинъ изъ нашихъ замѣчательнѣйшихъ людей сказалъ мнѣ въ то время: "Если умный человѣкъ вашихъ лѣтъ рѣшится что-нибудь сдѣлать или быть чѣмъ-нибудь, въ двадцати случаяхъ противъ одного ему стоитъ только продолжать жить чтобы сдѣлать это или стать чѣмъ онъ хотѣлъ". Какъ вы думаете, правъ онъ былъ? Я думаю что такъ.
   -- Я почти не знаю что подумать, сказалъ Рошбріанъ;-- мнѣ представляется какъ будто вы дали мнѣ сильный толчокъ во время глубокой дремоты, такъ что я еще не совсѣмъ увѣренъ сплю я или проснулся.
   Когда онъ говорилъ это, у парижскаго конца Елисейекихъ Полей произошла остановка, движеніе между гуляющими; многіе снимали шляпы и кланялись.
   Человѣкъ среднихъ лѣтъ, нѣсколько наклонный къ толщинѣ, съ рѣзкими чертами лица, тихо ѣхалъ верхомъ. Онъ отвѣчалъ на поклоны съ безпечнымъ достоинствомъ лица привыкшаго къ уваженію; онъ остановилъ лошадь около коляски, и обмѣнялся нѣсколькими словами съ толстымъ мущиной который сидѣлъ одинъ въ экипажѣ. Прохожіе, продолжая стоять, казалось наблюдали разговоръ между всадникомъ и сидѣвшимъ въ экипажѣ съ большимъ интересомъ. Нѣкоторые прикладывали руки къ ушамъ наклоняя ихъ впередъ какъ бы желая подслушать что было сказано.
   -- Желалъ бы я знать, сказалъ Грагамъ,-- рѣшилъ ли принцъ, при всемъ своемъ умѣ, что онъ желаетъ дѣлать и чѣмъ быть.
   -- Принцъ! сказалъ Рошбріанъ очнувшись отъ мечтаній;-- какой принцъ?
   -- Развѣ вы не узнали его по замѣчательному сходству съ Первымъ Наполеономъ. Верхомъ на лошади разговариваетъ съ г. Лувье, великимъ финансистомъ.
   -- Этотъ толстой буржуа въ экипажѣ Лувье, мой кредиторъ кому заложены мои имѣнія, это Лувье?
   -- Вашъ кредиторъ, любезный маркизъ? Ну онъ достаточно богатъ чтобы терпѣливо дожидаться расплаты.
   -- Я сомнѣваюсь въ его терпѣніи, сказалъ Аленъ.-- Я обѣщалъ обѣдать съ нимъ у моего повѣреннаго. Не думаете ли вы что я поступилъ дурно?
   -- Дурно! разумѣется нѣтъ; онъ осыплетъ васъ любезностями. Пожалуста не отказывайтесь если онъ пригласитъ васъ на вечеръ въ будущую субботу; я тоже буду тамъ. Тамъ можно встрѣтить знаменитостей наиболѣе интересныхъ для изученія: артистовъ, авторовъ, политиковъ, въ особенности тѣхъ что зовутъ себя республиканцами. Онъ сходится съ принцемъ въ одномъ: оба дружески принимаютъ людей готовыхъ разрушить порядокъ вещей отъ котораго зависитъ такъ много для банкира и для принца. А! Вотъ и Лемерсье возвращается изъ Лѣса.
   Карета Лемерсье остановилась около дорогкки.
   -- Какія новости о прекрасной незнакомкѣ? спросилъ Англичанинъ.
   -- Никакихъ; ея тамъ не было. Но я вознагражденъ: такое приключеніе, дама da la haute volée, я думаю герцогиня! Она шла съ комнатной собачкой, чистой померанской породы. Чужой пудель напалъ на собачку. Я отогналъ его, освободилъ померанскую собачку, и получилъ самую милостивую благодарность, самую сладкую улыбку; femme superbe, среднихъ лѣтъ. Я предпочитаю сорокалѣтнихъ женщинъ. Au revoir, спѣшу въ клубъ.
   Аленъ почувствовалъ облегченіе что Лемерсье не видѣлъ дамы въ сѣро-жемчужномъ платьѣ и разстался съ Англичаниномъ съ облегченнымъ сердцемъ.
   

ГЛАВА IV.

   -- Piccola, piccola! сот' è cortege! {Малютка, малютка, какъ это любезно.} Еще приглашеніе отъ Лувье на слѣдующую субботу на conversazione.
   Это было сказало по-италіянски пожилою дамой съ шумомъ вбѣжавшею въ комнату,-- пожилою, но съ молодымъ выраженіемъ въ лицѣ, благодаря можетъ-статься парѣ очень живыхъ черныхъ глазъ. Она была одѣта нѣсколько неряшливо, въ малиновое шерстяное платье, сильно поношенное, голубой платокъ обвивалъ подобно тюрбану ея голову, на ногахъ были плетеныя туфли. Особа къ кому она обращалась была молодая дѣвушка съ черными волосами, которые несмотря на очевидную ихъ густоту были собраны въ гладкія блестящія косы надо лбомъ и наверху головы связаны въ простой узелъ, который Горацій называетъ спартанскимъ. Платье ея, въ противоположность говорящей, въ высшей степени изящно. Мы встрѣчали ее прежде какъ даму въ сѣро-жемчужномъ платьѣ, но дома она кажется гораздо моложе. Она принадлежитъ къ числу тѣхъ кого встрѣтивъ на улицѣ или въ обществѣ можно почесть замужнею, можетъ-бытъ новобрачною; тамъ на. ней лежала печать достоинства и самообладанія, что такъ согласуется съ идеаломъ молодой матроны; лицо ея было задумчиво не по лѣтамъ. Но теперь какъ она сидитъ у открытаго окна убирая цвѣты въ стеклянной вазѣ, съ открытою книгой на колѣняхъ, вы ни за что не сказали бы: "какая красивая женщина!" вы сказали бы: "какая очаровательная дѣвушка!" Все въ ней было дѣвственно, невинно, свѣжо. Достоинство осанки исчезло въ домашней свободѣ, задумчивость выраженія въ невозмутимо ясной сладости.
   Можетъ-статься многіе изъ моихъ читателей имѣли друзей занятыхъ какимъ-нибудь дѣломъ поглощавшимъ всѣ ихъ мысли и имѣвшихъ привычку выходя изъ дому, особливо на уединенную прогулку, не покидать этихъ мыслей. Другъ этотъ могъ быть ораторъ обдумывающій рѣчь, поэтъ свое стихотвореніе, юристъ, трудный процессъ, докторъ слогкную болѣзнь. Если у васъ были такіе друзья и вы имѣли случай наблюдать ихъ внѣ дома, лицо ихъ додгкно было казаться вамъ старше и серіознѣе. Человѣкъ поглощенъ тяготящею его заботой. Когда же вы видите его въ свободную минуту у домашняго очага, забота отброшена въ сторону; можетъ-быть внѣ дома онъ побѣдилъ свое затрудненіе, онъ радостенъ, веселъ, сіяетъ. Такъ кажется бываетъ по большей части съ людьми геніальными. Дома мы обыкновенно находимъ въ нихъ много игриваго и ребяческаго. Большая часть людей дѣйствительно геніальныхъ, чѣмъ бы они не казались внѣ дома, дома имѣютъ очень мягкій нравъ, а мягкій нравъ пріятенъ и симпатиченъ въ частной жизни. Наблюдая эту дѣвушку теперь какъ она наклонилась надъ цвѣтами, трудно повѣрить что это та самая Исавра Чигонья что писала къ госпожѣ де-Гранмениль письма обнаруживавшія сомнѣнія и борьбу безпокойнаго, недовольнаго, честолюбиваго ума. Только по одному или двумъ мѣстамъ въ этихъ письмахъ вы бы узнали писавшую въ дѣвушкѣ какъ вы видите ее теперь.
   Это тѣ мѣста гдѣ она выражаетъ свою любовь къ гармоніи и отвращеніе отъ распрей -- эту характеристику вы могли прочесть на ея лицѣ.
   Дѣвушка очень миловидна: какія длинныя земныя рѣсницы, какіе мягкіе, нѣжные темно-синіе глаза! Теперь какъ она смотритъ и улыбается, что за очаровательная улыбка! Какъ оживляется и возвышается красота этой улыбки игрой ямочекъ на щекахъ! Замѣчаете ли вы хоть одну выдающуюся черту? Въ блестящихъ красавицахъ рѣдко можно замѣтить. Но я въ качествѣ физіономиста полагаю что выдающіяся черты всегда достойны вниманія служа указаніемъ характера. У нея это ухо. Замѣтьте какъ деликатно оно устроено, въ немъ нѣтъ ничего тяжелаго и крупнаго, что бываетъ признакомъ неподвижнаго ума и тугой воспріимчивости. Ея ухо -- ухо артиста. Замѣтьте еще эти руки, какъ прелестно онѣ выточены! маленькія, но не какъ у куклы, легкія и проворныя, крѣпкія и нервныя руки, она могла бы работать ими какъ помощница мужа. Ихъ никакъ нельзя назвать очень бѣлыми, но еще менѣе красными, на нихъ скорѣе коричневатый оттѣнокъ какъ загаръ отъ солнца; такія руки какія вы можете встрѣтить у дѣвушки выросшей на югѣ; въ ней онѣ могутъ служить признакомъ живаго характера не привыкшаго при упражненіяхъ на воздухѣ стѣснять себя перчатками; очень живые люди рѣдко надѣваютъ ихъ и въ холодномъ климатѣ.
   Передавая нѣсколькими крупными чертами образъ чувствительнаго, живаго, пылкаго Генриха II. самаго порывистаго изо всѣхъ Плантагенетовъ, современный лѣтописецъ говоритъ что вмѣсто того чтобы заключать свои дѣятельныя руки даже въ охотничьи перчатки онъ предпочиталъ чтобы соколъ вливался своими острыми когтями въ кисть его руки. Несомнѣнно есть разница между тѣмъ что идетъ дюжему воинственному человѣку, въ родѣ Генриха II, и нѣжной дѣвицѣ какъ Исавра Чигонья, и никому не было бы пріятно видѣть что ея изящныя руки исцарапаны когтями сокола. Но дѣвушка можетъ оставаться совершенно женственною при нѣкоторомъ пренебреженія къ искусственной красотѣ. Исаврѣ не было надобности имѣть блѣдныя безкровныя руки чтобы казаться однимъ изъ совершеннѣйшихъ образцовъ женской красоты даже для самаго разборчиваго глаза. Въ ней была прелесть помимо простой красоты; прелесть эта состояла въ соединеніи артистической утонченности съ великодушіемъ характера, оживлявшимъ эту утонченность и придававшимъ ей силу и огонь
   Комната принадлежавшая исключительно Исаврѣ говорила о характерѣ ея обитательницы. Въ этой комнатѣ, какъ она была убрана прежде, было много пышности безъ удобства, чѣмъ обыкновенно отличаются меблированныя квартиры во Франціи, особенно въ Парижскихъ предмѣстьяхъ, гдѣ онѣ обыкновенно сдаются на лѣто: тонкія плохія кисейныя занавѣски которыя не спускаются, жесткіе стулья краснаго дерева крытые желтымъ утрехтскимъ бархатомъ, высокій secrétaire въ темномъ углу, овальный столъ съ инкрустаціями съ изящнымъ бронзовымъ ободкомъ, одиноко стоящій въ срединѣ плохаго, но цвѣтистаго шотландскаго ковра, и еще только одинъ столъ темнаго орѣховаго дерева стоящій непокрытымъ предъ диваномъ подъ пару стульямъ; вѣчные бронзовые часы съ вѣчными бронзовыми канделябрами по бокамъ на пустынной каминной полочкѣ. Теперь же, такъ или иначе, частью благодаря небольшому расходу на красивыя драпировки съ красивыми каемками, простыя и изящныя салфетки на столы, прибавкѣ одного или двухъ небольшихъ столиковъ и покойныхъ креселъ, двухъ простыхъ вазъ наполненныхъ цвѣтами; благодаря еще болѣе необъяснимому искусству въ размѣщеніи мелкихъ бездѣлушекъ и книгъ въ красивыхъ переплетахъ, которыя женщины съ развитымъ вкусомъ берутъ съ собою даже въ путешествіи,-- благодаря всему этому комната приняла характеръ тихой гармоніи соединенной съ оттѣнкомъ кротости, что соотвѣтствовало характернымъ чертамъ ея обитательницы. Многихъ бы затруднилъ вопросъ куда поставить фортепіано, довольно большое, такъ чтобы не слишкомъ загромоздить маленькую комнату; но тамъ гдѣ оно теперь стояло оно казалось до такой степени на мѣстѣ что можно было подумать будто комната была сдѣлана для него.
   Есть двухъ родовъ порядокъ: одинъ слишкомъ бросается въ глаза и дѣлаетъ все окружающее слишкомъ холоднымъ и жесткимъ; другой ускользаетъ отъ взгляда удовлетворяя чувство законченности, подобно какъ въ превосходномъ, простомъ, законченномъ слогѣ такого писателя какъ Аддисонъ или Сенъ-Пьерръ.
   Порядокъ этого послѣдняго рода былъ принадлежностью Исавры и напоминалъ хорошо извѣстную строфу Катула когда снова переступая порогъ своего дома, онъ вызываетъ его привѣтствіе: "Улыбнись каждая ямочка на щекѣ дома."
   Прошу читателя извинить меня за это длинное описательное отступленіе; но характеръ Исавры одинъ изъ тѣхъ что называютъ многосторонними и потому его не легко понять. Она представляетъ намъ одну сторону своего характера въ своей перепискѣ съ гжой Гранмениль, другую у себя дома съ своимъ другомъ Италіянкой, частію нянькой, частію chaperon.
   -- Г. Лувье дѣйствительно очень любезенъ, сказала Исавра поднимая глаза съ цвѣтовъ съ улыбкой и ямочками на щекахъ которыя мы замѣтили.-- Но я думаю, madré, лучше вамъ остаться въ субботу дома и сразиться, потому что я должна вамъ реваншъ въ euchre. {Игра въ карты.}
   -- Не можетъ быть чтобы ты думала такъ, picola! воскликнула синьйора съ замѣтнымъ смущеніемъ.-- Остаться дома! почему остаться дома? Euchre очень хорошъ когда нечего больше дѣлать; но перемѣна всегда пріятна, и Богъ любитъ перемѣны.
   
   Ne caldo ne gelo
   Resta mai in cielo. *
   * Ни царъ ни холодъ не вѣчны на небѣ.
   
   А какое прекрасное мороженое подаютъ у Лувье. Пробовала ты фисташковое? Какія превосходныя комнаты и такъ освѣщены! Я обожаю когда свѣтло. А дамы тамъ такъ прекрасно одѣты, можно видѣть моды. Оставаться дома играть въ euchre! Piccola, ты не должна быть такъ жестока къ себѣ, ты молода.
   -- Но подумайте только, милая madré, насъ приглашаютъ потому что считаютъ пѣвицами: вы уже составили себѣ извѣстность, я -- нѣтъ; но все-таки меня будутъ просить пѣть, какъ просили прежде: а вы знаете что докторъ С-- запрещаетъ мнѣ пѣть, развѣ только въ небольшомъ кружкѣ; такъ нелюбезно вѣчно отвѣчать "нѣтъ"; а потомъ развѣ вы сами не говорили, вернувшись въ прошлый разъ отъ г. Лувье, что тамъ было очень скучно, что вы никого не знаете, что дамы въ такихъ великолѣпныхъ туалетахъ что вы были уничтожены, что...
   -- Zitto! zitto! {Замолчи! замолчи!} ты говоришь пустяки, piccola, совершенные пустяки. Я была уничтожена въ моемъ старомъ черномъ шелковомъ платьѣ; но развѣ я послѣ того не купила себѣ превосходную греческую кофточку, красную съ золотымъ шитьемъ? А зачѣмъ бы я стала покупать ее какъ не затѣмъ чтобъ ее видѣли?
   -- Но, милая madré, кофточка разумѣется очень красива и произведетъ эффектъ на маленькомъ обѣдѣ у Савареновъ или у мистрисъ Морли, на большомъ же парадномъ вечерѣ какъ у Лувье она покажется....
   -- Великолѣпною! прервала синьйора.
   -- Но singolare {Странною.}.
   -- Тѣмъ лучше; развѣ на этой англійской аристократкѣ не была такая же кофточка, и развѣ всѣ не восхищались ею -- piu tosto invidia che compassione! {Скорѣе зависть нежели сочувствіе.}
   Исавра вздохнула. Кофточка синьйоры была предметомъ безпокойства ея друга. Случилось такъ что молодая англійская леди, высокаго общественнаго положенія и рѣдкой красоты, появлялась у Лувье и вообще въ парижскомъ beau monde въ греческой кофточкѣ которая очень шла къ ней. На вечерѣ у Лувье эта кофточка плѣнила синьйору. Но Исавра не знала этого. Возвратясь домой отъ Лувье синьйора дѣйствительно много жаловалась что ея старомодныя италіянскія платья кажутся mesquin въ сравненіи съ блестящими туалетами веселыхъ Парижанокъ; и Исавра -- настолько женщина чтобы сочувствовать такому женскому тщеславію -- предложила на слѣдующій день отправиться вмѣстѣ съ синьйорой къ лучшей парижской модисткѣ и сдѣлать синьйорѣ платье по модѣ. Но синьйора, уже рѣшивъ въ пользу греческой кофточки и инстинктивно чувствуя что Исавра будетъ расположена противорѣчить этой великолѣпной затѣѣ, искусно намекнула что лучше бы поѣхать къ модисткѣ съ гжей Саваренъ, какъ съ болѣе опытнымъ совѣтникомъ, въ карету же могутъ помѣститься только двое.
   Такъ какъ гжа Саваренъ была въ однихъ годахъ съ синьйорой, одѣвалась по лѣтамъ и имѣла прекрасный вкусъ, то Исавра нашла эту мысль превосходною; и передавъ своей chaperon банковый билетъ достаточный для того чтобъ экипировать ее съ ногъ до головы, перестала думать объ этомъ. Но синьйора была слишкомъ хитра чтобы подвергнуть свою страсть ко греческой кофточкѣ неодобрительнымъ сужденіемъ гжи Саваренъ. Она заняла экилажъ одна и никѣмъ не стѣсняемая распорядилась по-своему. Она поѣхала не къ модисткѣ, а въ магазинъ о которомъ видѣла объявленіе въ Petites Affiches что тамъ можно получать превосходные костюмы для костюмированныхъ баловъ и домашнихъ спектаклей. Она возвратилась домой торжествующая съ кофточкой еще болѣе бросающеюся въ глаза чѣмъ у англійской леди.
   Увидавъ ее въ первый разъ Исавра отступила какъ бы въ суевѣрномъ ужасѣ точно увидавъ комету или другое чудное знаменіе.
   -- Cosa stupenda! {Диковинная вещь.}
   Она не могла, не смутиться когда синьйора задумала показаться въ такомъ одѣяніи въ салонѣ Лувье. То чѣмъ могли восхищаться какъ кокетливымъ костюмомъ въ молодой красавицѣ такого высокаго общественнаго положенія что даже вульгарность въ ней назвали бы distingée, было разумѣется непростительнымъ пренебреженіемъ къ насмѣшкамъ общества со стороны бывшей учительницы музыки.
   Но какимъ образомъ могла Исавра, какимъ образомъ могъ бы кто-нибудь изъ смертныхъ сказать женщинѣ рѣшившейся надѣть какое-нибудь платье: "вы не довольно молоды и красивы для этого"? Исавра могла только проговорить шепотомъ.
   -- По многимъ причинамъ я бы хотѣла остаться дома, милая madré.
   -- А! я вижу ты стыдишься меня, сказала синьойра со смиреніемъ въ голосѣ,-- это естественно. Когда соловей перестаетъ пѣть, онъ становится лишь безобразною сѣрою птицей.
   При этимъ синьойра сѣла съ видомъ покорности и принялась плакать.
   Исавра вскочила, обвила руками шею синьйоры, принялась цѣловать и утѣшать ее ласками и наконецъ сказала:
   -- Разумѣется мы поѣдемъ; но позвольте мнѣ выбрать вамъ другое платье, темно-зеленое бархатное отдѣланное блондами; блонды такъ идутъ къ вамъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я ненавижу зеленой бархатъ; всякій можетъ надѣть его. Piccola, я не умна какъ ты; я не могу какъ ты находить удовольствіе въ книгахъ. Я на чужой сторонѣ. У меня слабая голова, но у меня есть сердце (новый потокъ слезъ); и этимъ сердцемъ я полюбила мою прекрасную греческую кофточку.
   -- Милая madré, сказала Исавра сама чуть не плача,-- простите меня; вы правы. Греческая кофточка великолѣпна; я буду такъ рада когда вы надѣнете ее. Бѣдная madré, такъ рада буду думать что на чужой сторонѣ вы не лишены всего что могло бы нравиться вамъ.
   

ГЛАВА V.

   Согласно обѣщанію своему увидѣться съ г. Лувье, Аленъ въ назначенный день и часъ находился въ салонѣ г. Гандрена. Гжа Гандренъ на этотъ разъ не выходила. Мужъ ея привыкъ давать dîners d'hommes. Великій человѣкъ еще не являлся.
   -- Я думаю, маркизъ, сказалъ г. Гандренъ,-- что вы не будете сожалѣть что послѣдовали моему совѣту: мои предстательства расположили Лувье смотрѣть на васъ благосклоннѣе, и онъ несомнѣнно польщенъ тѣмъ что ему представляется случай лично съ вами познакомиться.
   Едва кончилъ повѣренный свою краткую рѣчь какъ доложили о пріѣздѣ г. Лувье. Онъ вошелъ съ сіяющею улыбкой которая не сходила съ его внушительной наружности. Льстецы увѣряли что у него взглядъ Лудовика-Филиппа, и онъ старался подражать въ одеждѣ и bonhommie этому мѣщанскому королю. Онъ носилъ парикъ тщательно взбитый и придавалъ своимъ бакенбардамъ королевскую форму въ соотвѣтствіе съ королевскимъ парикомъ. Кромѣ того, онъ изучилъ привѣтливость обращенія съ какою ловкій король смягчалъ стѣсненіе своего присутствія или опасенія своей хитрости. Рѣшительно онъ былъ человѣкъ съ которымъ пріятно было разговаривать и дѣлать дѣла до тѣхъ поръ пока онъ могъ что-нибудь выиграть ничего не проигрывая будучи любезнымъ. Въ отвѣтъ на поклонъ Алена онъ протянулъ обѣ свои могучія руки, въ пожатіи коихъ руки аристократа совершенно исчезли:
   -- Радъ съ вами познакомиться, маркизъ; буду еще больше радъ если вы позволите быть вамъ полезнымъ въ бытность вашу въ Парижѣ. Ma foi, простите мою безцеремонность, но вы fort beau garèon. Вашъ отецъ былъ красивый мущина, но вы превзошли его. Гандренъ, другъ мой, развѣ мы съ вами не отдали бы все состояніе за одинъ годъ молодости этого красиваго молодаго человѣка проведенный въ Парижѣ? Peste! какія бы мы получали любовныя письма, не имѣя надобности платить за нихъ банковыми билетами!
   Онъ продолжалъ въ томъ же родѣ, заставляя Алена конфузиться, пока доложили что обѣдъ поданъ. Было что-то грандіозное въ буржуазной манерѣ съ какою онъ разсправилъ свою салфетку и заткнулъ одинъ конецъ ея за жилетъ; это было такое смѣлое нарушеніе обычаевъ знаніе коихъ предполагалось въ человѣкѣ столь répandu во всѣхъ кругахъ общества, какъ будто онъ былъ слишкомъ великъ или слишкомъ серіозенъ чтобы заботиться о такихъ пустякахъ. Онъ былъ очевидно искренній bon vivant, и Гандренъ не менѣе очевидно приложилъ всѣ возможныя старанія чтобъ угодить его вкусу. Монтраше поданное къ устрицамъ было превосходное вино. Мадера сопровождавшая potage à la bisque могла бы удовлетворить Американца. А какъ просіяло лицо Лувье когда въ числѣ entrées онъ встрѣтилъ laitances de câpres!
   -- Превосходнѣйшая вещь на свѣтѣ, воскликнулъ онъ,-- и теперь рѣдко можно получить ее съ тѣхъ поръ какъ Rocher de Cancale утратилъ свою знаменитость. Что теперь подаютъ въ частныхъ домахъ? blanc de poulet, безцвѣтная дрянь. Во всякомъ случаѣ, Гандренъ, когда мы перестали получать любовныя письма, мы можемъ утѣшиться что laitances de carpes и sautés de foie gras остались еще для наполненія пустоты нашихъ сердецъ. Послѣдуйте моему совѣту, маркизъ, развивайте заблаговременно вкусъ къ столу; обѣдъ да вистъ только и остаются утѣшеніемъ на склонѣ лѣтъ. Вы никогда не встрѣчались съ моимъ старымъ другомъ Талейраномъ -- конечно нѣтъ! онъ жилъ за долго до вашего времени. Онъ старался усовершенствоваться въ томъ и другомъ, но сдѣлалъ двѣ ошибки. Человѣческій умъ не можетъ быть вполнѣ совершеннымъ. Онъ обрекъ себя ѣсть одинъ разъ въ день, и никогда не научился хорошо играть въ вистъ. Старайтесь избѣжать его ошибокъ, молодой другъ мой, старайтесь. Гандренъ, я думаю что этотъ ананасъ англійскій, онъ великолѣпенъ.
   -- Вы правы; это подарокъ маркиза Н--.
   -- А! вмѣсто платы, пари держу что такъ. Маркизъ платитъ ничѣмъ за ничто, милый малый! Чудаки эти Англичане. Вы вѣроятно не бывали въ Англіи, cher Рошбріанъ?
   Любезный финансистъ сдѣлался уже очень фамильяренъ съ молчаливымъ гостемъ.
   Когда обѣдъ кончился и всѣ трое возвратились въ залу, гдѣ былъ поданъ кофе и ликеры, Гандренъ оставилъ Лувье съ Аленомъ вдвоемъ, сказавъ что идетъ въ кабинетъ за сигарами, которыя можетъ рекомендовать. Лувье слегка потрепалъ маркиза по плечу сказавъ съ тѣмъ что Французы называютъ effusion:
   -- Любезнѣйшій Рошбріанъ, мы съ вашимъ отцомъ не совсѣмъ понимали другъ друга. Онъ принималъ со мной тонъ grand seigneur, и это иногда оскорбляло меня; съ своей стороны я былъ можетъ-быть слишкомъ рѣзокъ настаивая на своихъ правахъ -- какъ кредиторъ, нѣтъ, лучше сказать какъ согражданинъ; Французы такъ тщеславны, такъ обидчивы -- готовы вспыхнуть отъ одного слова и видѣть обиду тамъ гдѣ ея вовсе нѣтъ. Мы съ вами, дружокъ мой, будемъ выше этихъ національныхъ пороковъ. Bref -- у меня есть закладная на ваши земли. Зачѣмъ это будетъ мѣшать вашей дружбѣ? Въ мои года, хотя я еще не старъ, пріятно думать что молодые люди любятъ васъ, пріятно дѣлать имъ одолженія, и устранять небольшія препятствія къ ихъ карьерѣ. Гандренъ говорилъ мнѣ что вы хотите консолидировать всѣ обязательства лежащія на вашемъ имѣніи въ одно за низшіе проценты. Такъ ли?
   -- Мнѣ такъ совѣтуютъ, сказалъ маркизъ.
   -- И очень хорошо совѣтуютъ; побывайте у меня черезъ недѣлю и потолкуемъ объ этомъ. Я надѣюсь что на этихъ дняхъ у меня освободится значительная сумма. Конечно, поземельныя закладныя не даютъ такъ много какъ спекуляціи на Биржѣ, но я довольно богатъ чтобы тѣшить себя. Посмотримъ, посмотримъ.
   Въ это время воротился Гандренъ съ сигарами; но маркизъ въ то время не курилъ, а Лувье извинился, смѣясь и слегка подмигивая, тѣмъ что онъ отправится засвидѣтельствовать свое уваженіе, что безъ сомнѣнія также имѣетъ въ виду и этотъ joli garèon, одной belle dame которая не причисляетъ табачный запахъ къ числу аравійскихъ ароматовъ.
   -- А пока, прибавилъ Лувье обращаясь къ Гандрену,-- я хотѣлъ кое-что поговорить съ вами о дѣлахъ по поводу контракта на мою новую улицу. Но это не къ спѣху, успѣемъ послѣ того какъ нашъ молодой другъ отправится на свое свиданіе.
   Аленъ не могъ не понять намека; черезъ нѣсколько минутъ онъ простился съ хозяиномъ болѣе удивленный чѣмъ огорченный что финансистъ не пригласилъ его, какъ полагалъ Грагамъ, на слѣдующій день на вечеръ.
   Когда Аленъ ушелъ, исчезла и веселая манера Лувье, сдѣлавшись изъ грубо любезной грубо суровою.
   -- Гандренъ. что вы хотѣли сказать говоря что молодой человѣкъ не muscadin! Онъ muscadin, аристократъ, оскорбителенъ съ ногъ до головы.
   -- Вы ставите меня въ недоумѣніе; мнѣ показалось что вы такъ ласково обошлись съ нимъ.
   -- Вы должно-быть были слѣпы если не замѣтили съ какой холодною сдержанностью онъ отвѣчалъ на мою снисходительность. Какъ онъ вздрогнулъ когда я назвалъ его просто Рошбріанъ, какъ покраснѣлъ какъ я сказалъ "дружокъ мой"! Эти аристократы думаютъ что мы на колѣняхъ должны благодарить ихъ когда они берутъ у насъ деньги, и -- при этомъ лицо Лувье омрачилось -- соблазняютъ нашихъ женъ.
   -- Г. Лувье, я не знаю большаго аристократа во Франціи чѣмъ вы.
   Не знаю хотѣлъ ли г. Гандренъ говоря это сказать комплиментъ, но г. Лувье принялъ это за комплиментъ, самодовольно засмѣялся и потеръ свои руки.
   -- Да, милліонеры истинные аристократы, потому что у нихъ есть сила, и мой beau marquis скоро узнаетъ это. Теперь мнѣ пора проститься съ вами. Конечно я завтра увижу гжу Гандренъ и васъ. Будьте готовы встрѣтить пестрое общество, множество демократовъ и иностранцевъ, артистовъ и писателей и тому подобныхъ созданій.
   -- Это причина почему вы не пригласили маркиза?
   -- Разумѣется; я не хочу шокировать такого чистѣйшаго легитимиста встрѣчею съ сынами народа чтобъ онъ не сдѣлался еще холоднѣе со мною. Нѣтъ; когда онъ будетъ у меня онъ долженъ встрѣтить тамъ львовъ и viveurs du haut ton, которые будутъ орудіемъ въ моихъ рукахъ и научатъ его какъ разориться наискорѣйшимъ образомъ и во вкусѣ регентства. Bon soir, mon vieux.
   

ГЛАВА VI.

   На слѣдующій вечеръ Грагамъ напрасно искалъ Алена въ салонахъ Лувье и сожалѣлъ объ отсутствіи его благовоспитанной наружности и меланхолическаго лица. Г. Лувье уже нѣсколько лѣтъ былъ бездѣтнымъ вдовцомъ, но собранія у него не сдѣлались менѣе многочисленны; апартаменты его были не менѣе великолѣпно убраны вслѣдствіе отсутствія жены: совершенно напротивъ; замѣчено было что положеніе его и prestige въ обществѣ значительно возвысились послѣ смерти его неоплаканной супруги.
   Говоря правду она была скорѣе тяжелымъ тормазомъ въ его тріумфальной колесницѣ. Она была наслѣдницей человѣка скопившаго большое состояніе занятіями не въ высшихъ отрасляхъ коммерціи, а мелкою торговлей.
   Самъ Лувье былъ сынъ богатаго ростовщика; онъ вступилъ въ жизнь съ большимъ состояніемъ и сильнымъ желаніемъ получить доступъ въ тѣ болѣе блестящіе слои общества гдѣ состояніе можетъ быть расточаемо съ блескомъ. Онъ не достигъ бы этой цѣли безъ покровительства молодаго дворянина бывшаго въ то время "зеркаломъ моды и образцомъ формы". Но съ этимъ молодымъ дворяниномъ, о которомъ мы узнаемъ больше въ послѣдствіи, скоро случилось несчастіе; и когда сынъ ростовщика потерялъ своего покровителя, данди, прежде столь любезные, стали съ нимъ очень холодны.
   Тогда Лувье сдѣлался ярымъ демократомъ, и увеличивъ свое разстроившееся состояніе чрезъ упомянутую выше женитьбу, онъ пустился въ колоссальныя спекуляціи и пріобрѣлъ громадныя богатства. Желаніе занять положеніе въ обществѣ снова ожило въ немъ, но жена была досаднымъ препятствіемъ. Она была скупа отъ природы; мало сочувствовала таланту своего мужа къ увеличенію богатствъ, и всегда говорила что онъ кончитъ жизнь въ больницѣ; ненавидѣла республиканцевъ; презирала писателей и артистовъ; а дамы beau monde считали ее вульгарною.
   Пока она была жива, Лувье не имѣлъ возможности осуществить свое честолюбіе, не могъ имѣть одинъ изъ тѣхъ салоновъ которые въ Парижѣ доставляютъ знаменитость и положеніе. Такимъ образомъ онъ не могъ пользоваться тѣми преимуществами богатства какихъ наиболѣе жаждалъ. Теперь же онъ имѣлъ великолѣпный успѣхъ. Какъ только жена его успокоилась на кладбищѣ Pere la Chaise, онъ увеличилъ свой отель пріобрѣтя и присоединивъ къ нему сосѣдній домъ; украсилъ и меблировалъ его заново, и при этомъ, должно сказать къ чести его или тѣхъ кому онъ поручилъ это, обнаружилъ благородство вкуса рѣдко встрѣчаемое въ наши дни. Его коллекція картинъ была не велика и состояла исключительно изъ картинъ французской школы, старой и новой, потому что Лувье во всемъ щеголялъ патріотизмомъ. Но каждая картина была драгоцѣнность; такіе Ватто, Грезы, такіе ландшафты Пателя, особенно же образцовыя произведенія Энгра, Горація Верне и Делароша стоили любыхъ сомнительныхъ оригиналовъ фламандскаго и италіянскаго искусства составляющихъ обыкновенно предметъ гордости частныхъ коллекцій.
   Картины эти занимали двѣ комнаты средней величины, нарочно для нихъ устроенныя и освѣщенныя сверху. Большая зала къ которой онѣ примыкали заключала въ себѣ сокровища едва ли менѣе драгоцѣнныя; стѣны ея были покрыты самыми лучшими шелковыми матеріями какія только могли произвести ліонскія фабрики. Каждая штука мебели здѣсь была художественнымъ произведеніемъ въ своемъ родѣ: подзеркальные столы флорентійской мозаики, выложенные перламутромъ и лаписъ-лазурью; шкафы чернаго дерева съ великолѣпною рѣзьбой въ стилѣ renaissance; колоссальныя вазы изъ русскаго малахита высѣченныя французскими артистами. Самыя мелочи небрежно размѣщенныя въ разныхъ мѣстахъ по комнатѣ могли бы быть предметомъ восхищенія въ Палаццо Литти. За этой комнатой слѣдовала танцовальная зала; потолокъ ея былъ расписавъ артистомъ *** и поддерживался бѣлыми мраморными колоннами; стеклянный балконъ и углы комнаты были заставлены рядами экзотическихъ растеній. Въ столовой, помѣщавшейся въ томъ же этажѣ, по другую сторону подъѣзда, были размѣщены въ стеклянныхъ буфетахъ вазы и блюда изъ платины, серебра и золота, и еще болѣе драгоцѣнные безподобные образцы севра и лиможа и средневѣковые венеціанскіе хрустали. Въ нижнемъ этажѣ, выходившемъ на лужайку обширнаго сада, помѣщались жилые покои, меблированные, какъ онъ говорилъ, "просто, съ англійскимъ комфортомъ". Англичанинъ сказалъ бы "съ французскою роскошью". Довольно однако этихъ подробностей; описывая ихъ писатель чувствуетъ что становится нѣсколько мелочнымъ, но не имѣя хотя общаго понятія о нихъ читатель не имѣлъ бы точнаго понятія о томъ что не мелочно, что имѣетъ значеніе историческое, можетъ-быть трагическое -- существованіе парижскаго милліонера въ пору этого разказа.
   Въ домѣ Лувье во всемъ было видно присутствіе богатства, но оно было смягчено не менѣе очевиднымъ присутствіемъ вкуса. Апартаменты назначенные для пріемовъ служили также мастерскою для художниковъ, которымъ предоставленъ былъ свободный входъ, и ежедневно можно было встрѣтить въ парадныхъ комнатахъ двухъ или трехъ артистовъ снимавшихъ рисунки рѣдкихъ экземпляровъ мебели или вещей наполнявшихъ эти палаты.
   Въ числѣ интересныхъ предметовъ которые жаждали увидѣть богатые Англичане посѣщая Парижъ былъ и отель Лувье; немногіе изъ числа самыхъ богатѣйшихъ выходили изъ него безъ вздоха зависти и безнадежности. Въ Лондонѣ только въ домахъ принадлежащихъ какому-нибудь Содерланду или Холфорду можно встрѣтить такую великолѣпную роскошь, такой утонченный вкусъ.
   Г. Лувье имѣлъ назначенные вечера для своихъ популярныхъ собраній. На нихъ приглашались либералы всѣхъ оттѣнковъ, начиная съ трехцвѣтнаго и кончая краснымъ, наиболѣе извѣстные художники и писатели pêle-mêle съ декорированными дипломатами, эксъ-министрами, орлеанистами и республиканцами, знаменитыми иностранцами, плутократами Биржи и львами и львицами изъ Шоссе д'Антенъ. О болѣе избранныхъ собраніяхъ его будемъ говорить въ послѣдствіи.
   -- Какъ нравится господину Вену нашъ бѣдный преобразившійся Парижъ? спросилъ Французъ съ красивымъ умнымъ лицомъ, одѣтый очень тщательно, хотя нѣсколько по старой модѣ, и доживающій свой пятый десятокъ съ такимъ бодрымъ видомъ что нельзя было замѣтить его тяжести.
   Этотъ господинъ, виконтъ де-Брезе, былъ хорошаго рода и имѣлъ законное право на титулъ виконта, что можно сказать далеко не о всѣхъ виконтахъ встрѣчаемыхъ въ Парижѣ. У него не было другой собственности кромѣ главнаго участія въ одномъ вліятельномъ журналѣ, гдѣ онъ былъ остроумнымъ и блестящимъ сотрудникомъ. Въ молодости, въ царствованіе Лудовика-Филипла, онъ стоялъ во главѣ литературныхъ знаменитостей, и говорятъ что Бальзакъ не разъ бралъ его за образецъ для тѣхъ блестящихъ молодыхъ vauriens что фигурируютъ въ комедіи человѣческой жизни великаго романиста. Блескъ виконта угасъ вмѣстѣ съ Орлеанскою династіей.
   -- Возможно ли, любезнѣйшій виконтъ, отвѣчалъ Грагамъ,-- чтобы ваша великолѣпно украшенная столица могла не нравиться?
   -- Она можетъ казаться украшенною для глазъ иностранца, сказалъ виконтъ вздыхая,-- но на вкусъ такого Парижанина какъ я она не улучшилась. Мнѣ жаль дорогаго Парижа старыхъ временъ; улицы связанныя съ воспоминаніемъ о моихъ beaux jours больше не существуютъ. Есть что-то страшно монотонное въ этихъ безконечныхъ проспектахъ. Какъ ужасно длинна кажется по нимъ дорога! Въ переулкахъ и кривыхъ улицахъ стараго Парижа вы были избавлены отъ неудовольствія видѣть какъ далеко предстоитъ идти отъ одного мѣста до другаго; каждая извилистая улица имѣла свой особый характеръ; сколько уничтожено живописнаго разнообразія, сколько интересныхъ воспоминаній. Mon Dieu! и чего ради? Цѣлыя мили румяныхъ фасадовъ таращатся и глазѣютъ на васъ своими безжалостными окнами. Доходы съ домовъ утроились; и явилось сознаніе что если вы попробуете зашумѣть, то подземныя желѣзныя дороги, подобно скрытымъ вулканамъ, могутъ выбросить на васъ ежеминутно цѣлое изверженіе штыковъ и мушкетовъ. Эта maudit empire старается удержать свое господство надъ Франціей какъ какой-нибудь grand seigneur старается плѣнить балетную нимфу, украшаетъ ея нарядами и бездѣлушками и обезпечиваетъ ея измѣну въ ту минуту какъ онъ перестанетъ удовлетворять ея причудамъ.
   -- Виконтъ, отвѣчалъ Грагамъ,-- я имѣю счастіе знать васъ съ тѣхъ поръ какъ я былъ еще маленькимъ мальчикомъ въ приготовительной школѣ и являлся домой на праздники, а вы гостили въ сельскомъ домѣ у моего отца. Васъ фетировали тогда какъ наиболѣе обѣщающаго писателя изъ числа молодыхъ людей того времени, къ вамъ въ особенности благоволили принцы царствующаго дома. Никогда не забуду впечатлѣнія произведеннаго на меня вашею блестящею наружностью и не менѣе блестящимъ разговоромъ.
   -- Ah! ces beaux jours! ce bon Louis Philippe, ce cher petit Joinville! вздохнулъ виконтъ,
   -- Но въ то время вы сравнивали le bon Лудовика-Филилпа съ Робертомъ Макеромъ. Вы описывали всѣхъ его сыновей, въ томъ числѣ безъ сомнѣнія ce cher petit Joinville, съ такимъ рѣшительнымъ презрѣніемъ какъ gamins которыхъ Робертъ Макеръ пріучалъ обманывать публику въ интересахъ прочности фамиліи. Я помню какъ отецъ тогда сказалъ вамъ въ отвѣтъ: "Ни одинъ изъ царствующихъ домовъ въ Европѣ не заботился болѣе о развитіи литературы своей эпохи, не окружалъ ея представителей такимъ общественнымъ уваженіемъ и офиціальными почестями какъ Орлеанская династія, вы, господинъ де-Брезе, лишь изъ подражанія предшественникамъ стараетесь низвергнуть династію при которой процвѣтаете; еслибы вамъ удалось это, вы hommes de plume больше всѣхъ пострадаете и громче всѣхъ будете жаловаться."
   -- Любезнѣйшій г. Венъ, сказалъ виконтъ улыбаясь самодовольно,-- отецъ вашъ дѣлалъ мнѣ большую честь соединяя мое имя съ именами Виктора Гюго, Александра Дюма, Эмиля Жирардена и другими звѣздами орлеанистскихъ созвѣздій, включая и нашего друга господина Саварена. Отецъ вашъ былъ замѣчательный человѣкъ.
   -- И, сказалъ Саваренъ, который, будучи орлеанистомъ, слушалъ рѣчь Грагама съ улыбкой одобренія.,-- и если я хорошо помню, любезнѣйшій де-Брезе, никто не былъ такъ жестокъ какъ вы къ бѣдному де-Ламартину и къ республикѣ послѣдовавшей за Лудовикомъ-Филиппомъ; никто съ большимъ увлеченіемъ не выражалъ сильнѣйшаго желанія чтобы явился другой Наполеонъ возстановить внутренній порядокъ и внѣшнее величіе. Теперь у васъ есть другой Наполеонъ.
   -- И я желалъ бы смѣнить моего Наполеона, сказалъ де-Брезе смѣясь.
   -- Любезнѣйшій виконтъ, сказалъ Грагамъ,-- въ одномъ мы всѣ можемъ согласиться, что вы по уму и образованію значительно превосходите массу вашихъ согражданъ Парижанъ, и потому представляете превосходный типъ ихъ политическаго характера.
   -- Ah, mon cher, vous êtes trop aimable.
   -- Потому я рѣшаюсь сказать что еслибъ архангелъ Гавріилъ могъ сойти въ Парижъ и устроить для Франціи лучшее правительство какое только въ состояніи измыслить мудрость серафима, не прошло бы двухъ лѣтъ, сомнѣваюсь даже прошло ли бы шесть мѣсяцевъ, какъ изъ того Парижа что вы называете foyer des idées выдѣлилась бы могущественная партія, въ которой приняли бы участіе вы и другіе hommes de plume, проповѣдующая революцію въ пользу ce bon Сатаны и ce cher petit Вельзевула.
   -- Вы превосходный сатирикъ, тоn cher, сказалъ виконтъ добродушно;-- въ вашей шуткѣ есть частица правды. Я пришлю вамъ мои статьи въ которыхъ я говорилъ почти то же самое -- les beaux esprits se rencontrent. Мы, Французы, страдаемъ недостаткомъ терпѣнія, желаніемъ перемѣны, но вѣдь это желаніе побуждаетъ міръ идти впередъ и ставитъ насъ во главѣ его. Хотя въ настоящее время мы слишкомъ торопимся съ нашими деньгами чтобы не растерять ихъ, и слишкомъ медленны въ нашемъ разумѣніи чтобы не опуститься Мы соперничаемъ на пути къ паденію, ибо въ литературѣ всѣ старые пути къ славѣ заперты.
   Въ это время высокій господинъ съ которымъ виконтъ разговаривалъ прежде чѣмъ встрѣтилъ Грагама, и который остался около де-Брезе слушая въ молчаливомъ вниманіи ихъ разговоръ, вмѣшался, говоря медленно, какъ человѣкъ привыкшій взвѣшивать свои слова, и съ легкимъ, но несомнѣннымъ нѣмецкимъ акцентомъ:
   -- Надъ тѣмъ о чемъ вы говорите такъ легко можно призадуматься серіозно, г. де-Брезе. Глядя на вещи непредубѣжденными глазами иностранца я нахожу многое за что Франція должна быть признательна императору. Подъ его державой матеріальныя средства ея чрезвычайно увеличились; торговля ея благодаря трактату съ Англіей поставлена на болѣе правильныя основанія и ежедневно увеличиваетъ свои богатства; земледѣліе сдѣлало замѣчательные успѣхи съ тѣхъ поръ какъ открытъ къ нему доступъ капиталистамъ, и оно избавилось отъ несчастія мелкихъ владѣній и крестьянъ-собственниковъ, несчастія которое раззоридо бы всякую страну менѣе благословенную природой; безпокойныя партіи усмирены; внутренній порядокъ охраняется; внѣшній престижъ Франціи, по крайней мѣрѣ до времени Мексиканской экспедиціи, возросъ настолько что могъ удовлетворить даже самолюбіе Французовъ; успѣхи ея цивилизаціи обнаружились быстрымъ созданіемъ морскихъ силъ которыя заставили даже Англію стать въ оборонительное положеніе. Но съ другой стороны....
   -- А, есть и другая сторона, сказалъ виконтъ.
   -- Съ другой стороны въ системѣ императора медленно работаютъ двѣ причины упадка и разложенія. Онѣ могутъ не быть ошибками императора, но это такія несчастія которыя могутъ причинить паденіе имперіи. Первая есть положительный разладъ между политическою системой и умственною культурой націи. Тронъ и система управленія покоятся на всеобщемъ голосованіи, голосованіи которое даетъ самымъ невѣжественнымъ классамъ власть преобладающую надъ здоровыми элементами знанія. Невѣжественныя массы всегда стремятся олицетворить себя въ одномъ лицѣ. Они не поймутъ васъ когда вы будете доказывать какой-нибудь принципъ; но они поймутъ когда вы назовете имя. Императоръ Наполеонъ для нихъ имя, и префекты и чиновники, вліяющіе на подачу голосовъ, подучаютъ плату за то чтобы соединять всѣ принципы въ шибболетъ {Книга. Судей гл. XII, ст. 5--6.} этого одного имени. Такимъ образомъ вы нашли источникъ политической системы въ глубочайшемъ слоѣ народнаго невѣжества. Чтобъ освободить народное невѣжество отъ свойственныхъ ему революціонныхъ наклонностей, сельскому населенію внушенъ консерватизмъ основанный на опасеніяхъ соединенныхъ съ обладаніемъ собственностью. У нихъ есть клочки земли и билеты національнаго займа. Вы еще болѣе удаляете массу невѣжественной демократіи отъ интеллигенціи образованныхъ классовъ соединяя ее съ самою себялюбивою и низкою изъ всѣхъ заботъ приписываемыхъ аристократіи и богатству Такимъ образомъ заключенное въ глубинахъ вашего общества всплываетъ на поверхность. Наполеона III сравнивали съ Августомъ. Дѣйствительно въ ихъ характерѣ и судьбѣ много сходнаго. И тотъ и другой наслѣдовали великому имени которое содѣйствовало соединенію самодержавія съ народнымъ дѣломъ. И тотъ и другой побѣдили всѣхъ соперниковъ и установили деспотическое правленіе во имя свободы. И въ томъ и въ другомъ съ честолюбивою волею соединялось довольно жестокости чтобы запятнать кровью начало своей власти; но было бы нелѣпо и несправедливо ставить приговоры во время coup d'état на одну доску съ жестокостями начала Августова царствованія. И тотъ и другой утвердившись на престолѣ стали кротки и милостивы; Августъ можетъ-быть вслѣдствіе политики: Наполеонъ III по мягкости нрава, которую ни одинъ добросовѣстный критикъ не можетъ не признать въ немъ. Но довольно о сходствахъ. Теперь одно рѣзкое различіе. Замѣтьте какъ заботливо и съ какимъ успѣхомъ старался Августъ собрать вокругъ себя лучшіе умы всякаго званія и всѣхъ партій -- сторонниковъ Антонія, друзей Брута -- великихъ полководцевъ, великихъ государственныхъ людей, великихъ писателей, всякаго кто могъ бы прибавить лучъ ума къ его собственному Юліанскому созвѣздію, и сдѣлать вѣкъ Августа эрой въ лѣтописяхъ человѣческаго разума и генія. Но въ этомъ не посчастливилось вашему императору. Результатомъ его системы было подавленіе разумѣнія во всѣхъ отрасляхъ. Въ рядахъ его мы не видимъ ни одного великаго государственнаго мужа; ни одинъ великій поэтъ не прославлялъ его. Знаменитости прежняго времени стоятъ въ сторонѣ; или же предпочитая изгнаніе вынужденному подданству, нападаютъ на него съ неослабнымъ рвеніемъ изъ своихъ убѣжищъ на чужихъ берегахъ. Его царствованіе не богато новыми знаменитостями. Поднимаются немногіе, и тѣ становятся въ ряды его противниковъ. Еслибъ онъ попробовалъ дать полную свободу печати и законодательному собранію, то разумѣніе и сдавленное и враждебное прорвутся смѣшавшись въ общемъ объемѣ. Сторонники его не подготовлены для встрѣчи подобныхъ нападокъ. Они окажутся также слабы какъ будутъ безъ сомнѣнія жестоки. И хуже всего то что разумѣніе возставшее такимъ образомъ массами противъ него будетъ кривляться и ломаться подобно узникамъ которые освободясь отъ цѣпей расправляютъ свои члены въ неистовыхъ прыжкахъ безъ всякой опредѣленной цѣли. Руководители получившаго свободу общественнаго мнѣнія могутъ быть страшными врагами императорскаго правительства, но они будутъ очень неразумными совѣтниками Франціи. Вмѣстѣ съ разладомъ между императорскою системой и народнымъ разумѣніемъ -- разладомъ столь полнымъ что даже ваши салоны утратили свое остроуміе и каррикатуры свою остроту -- поврежденіе нравовъ, которое, согласенъ, имперія не породила а наслѣдовала, сдѣлалось такъ обыкновеннымъ что всякій сознаетъ его и никто не порицаетъ. Пышность двора испортила народныя привычки. Интеллигенція, которой прекращены всѣ другіе выходы, пускается въ спекуляціи для пріобрѣтенія богатства; любостяжаніе и страсть къ блеску подкапываютъ благороднѣйшіе элементы стараго французскаго мужества. Общественное мнѣніе не клеймитъ презрѣніемъ министра или фаворита который наживается аферой; и я боюсь что этотъ духъ аферы проникъ у васъ во всѣ отрасли администраціи.
   -- Все это очень вѣрно, сказалъ де-Брезе пожимая плечами и такимъ легкомысленнымъ тономъ что казалось самъ смѣялся надъ своимъ утвержденіемъ;-- добродѣтель и честь исчезли изъ дворцовъ и салоновъ и кабинетовъ писателей и вознеслись на болѣе достойныя высоты, на чердаки гдѣ живутъ ouvriers.
   -- Ouvriers, парижскіе ouvriers! воскликнулъ Нѣмецъ.
   -- Что же, monsieur le comte, можете вы сказать противъ нашихъ ouvriers? Нѣмецкій графъ не захочетъ заниматься этими petites gens.
   -- Въ глазахъ государственнаго человѣка, возразилъ Нѣмецъ,-- нѣтъ petites gens, а въ глазахъ философа нѣтъ petites choses. У насъ въ Германіи предстоитъ разрѣшить такъ много задачъ касающихся рабочихъ классовъ что я не могъ не заняться собираніемъ всякихъ свѣдѣній какія могъ получить о парижскихъ ouvriers. Въ числѣ ихъ есть люди съ благородными побужденіями какія могутъ оживлять душу философа и поэта, побужденія эти можетъ-статься не менѣе благородны отъ того что здравый смыслъ и опытность не могутъ слѣдовать за ихъ полетомъ. Но въ цѣломъ, политическая нравственность парижскихъ ouvriers не возвысилась вслѣдствіе благихъ желаній императора найти имъ достаточно работы и хорошую плату независимо отъ законовъ регулирующихъ рабочій рынокъ. Привыкнувъ такимъ образомъ считать государство обязаннымъ поддерживать ихъ, они, если государство откажется отъ исполненія этой невозможной задачи, сумѣютъ помирить свою честность съ грабежомъ частной собственности подъ именемъ соціальной реформы. Не замѣчали ли вы какъ въ немногіе послѣдніе годы сильно увеличилось число тѣхъ что кричатъ "la propriété c'est le vol"? Не замѣчали ли быстраго возрастанія Интернаціоналки? Я не говорю что за все это зло отвѣтственность падаетъ исключительно на имперію. До нѣкоторой степени оно встрѣчается во всякомъ богатомъ обществѣ, особенно гдѣ демократія болѣе или менѣе возвышается. До нѣкоторой степени оно существуетъ и въ большихъ городахъ Германіи; оно замѣтно увеличивается въ Англіи; признается опаснымъ въ Соединенныхъ Штатахъ Америки; и, какъ я слышалъ отъ вѣрныхъ людей, появляется вмѣстѣ съ распространеніемъ цивилизаціи въ Россіи. Но для Французской имперіи оно пріобрѣло такую безумную ярость что кажется я могу предсказать день когда разложеніе проникнувъ во всѣ слои французскаго общества причинитъ паденіе всего зданія съ шумомъ отъ котораго содрогнется міръ. Бываютъ красивыя и величавыя деревья, они продолжаютъ одѣваться листьями, пока вѣтеръ не свалитъ ихъ, и тогда, и только тогда станетъ видно что стволъ казавшійся прочнымъ состоитъ лишь изъ коры наполненной разсыпчатымъ порошкомъ.
   -- Вы слишкомъ строгій критикъ, графъ, сказалъ виконтъ,-- и зловѣщій пророкъ. Но Германцы такъ безопасны отъ революціи что готовы бить тревогу при малѣйшемъ безпокойномъ движеніи, которое есть нормальное состояніе французскаго esprit.
   -- Французскій esprit можетъ скоро испариться въ парижскую bêtise. Что же касается безопасности Германіи отъ революціи, то позвольте мнѣ повторить одно изреченіе Гёте, если только г. виконтъ знаетъ кто такой Гёте?
   -- Гёте, разумѣется: très joli écrivain.
   -- Гёте сказалъ кому-то кто сдѣлалъ почти такое же замѣчаніе какъ вы: "Мы находимся теперь въ состояніи революціи, но мы дѣйствуемъ такъ медленно что пройдетъ сто лѣтъ прежде чѣмъ мы, Германцы, откроемъ это. Когда же она завершится, это будетъ величайшая революція какую видѣло общество, и она будетъ продолжаться подобно другимъ нашимъ революціямъ которыя, начавшись едва примѣтно въ Германіи, перестроили весь міръ."
   -- Diable! Германцы перестроили міръ! О какихъ революціяхъ вы говорите?
   -- Изобрѣтеніе пороха, изобрѣтеніе книгопечатанія, и расширеніе ссоры монаха съ папой въ Лютеранскую революцію.
   Нѣмецъ остановился и попросилъ виконта представить его Вену. Де-Брезе представилъ его подъ именемъ графа фонъ-Рюдесгейма. Услыхавъ имя Вена онъ спросилъ не родственникъ ли онъ оратору и государственному человѣку Георгу Грагаму Вену, чьи мнѣнія высказанныя въ парламентѣ считались нѣмецкими мыслителями авторитетомъ. Эта похвала покойному отцу была очень пріятна Грагаму, но въ то же время удивила его. Отецъ его былъ человѣкъ весьма вліятельный въ Британской Палатѣ Общинъ, ораторъ съ большимъ вѣсомъ, и когда занималъ должность былъ первостепеннымъ администраторомъ. Но Англичане знаютъ что такое репутація Палаты Общинъ -- она не долговѣчна и ограничивается только своею страной. Грагамъ былъ восхищенъ, но поставленъ въ недоумѣніе какимъ образомъ нѣмецкій графъ могъ слышать объ его отцѣ. Назвавъ себя сыномъ Георга Грагама Вена, онъ выразилъ не только свое восхищеніе, но и недоумѣніе съ открытымъ savoir vivre составлявшимъ одну изъ рѣзкихъ чертъ его характера.
   -- Сэръ, отвѣчалъ графъ говоря правильно по-англійски, но съ своимъ національнымъ акцентомъ,-- въ Германіи каждый предназначающій себя къ политическому служенію изучаетъ Англію какъ школу практическихъ мыслей, отличныхъ отъ непрактическихъ теорій. Пустъ еще долгое время мы будемъ учиться у васъ; простите мнѣ лишь одно замѣчаніе: не позволяйте никогда эгоистическому элементу практическаго перевѣшивать элементъ великодушія. Отецъ вашъ никогда не дѣлалъ этого въ своихъ рѣчахъ, потому-то мы и цѣнимъ его. Но въ настоящее время мы не заботимся особенно объ изученіи англійскихъ рѣчей. Онѣ принадлежатъ исключительно ихъ острову, а не всѣмъ Европейцамъ. Я уважаю Англію. Да спасетъ васъ Богъ отъ горькихъ ошибокъ въ которыя вы можете впасть полагая что будете въ состояніи долго оставаться Англичанами переставъ быть Европейцами.
   При этомъ Нѣмецъ поклонился; не нелюбезно, напротивъ нѣсколько церемонно, и ушелъ въ болѣе уединенныя комнаты съ секретаремъ прусскаго посольства, взявъ его подъ руку.
   -- Виконтъ, кто и что такое этотъ нѣмецкій графъ? спросилъ Венъ.
   -- Высокопарный педантъ, отвѣчалъ виконтъ весело,-- нѣмецкій графъ, que voulez-vous de plus!
   

ГЛАВА VII.

   Нѣсколько позднѣе Грагамъ очутился одинъ посреди толпы. Привлеченный звуками музыки онъ пришелъ въ комнату откуда они слышались и гдѣ, несмотря на то что кругъ его знакомства въ Парижѣ былъ, для Англичанина, обширный и довольно разнообразный, онъ не нашелъ ни одного знакомаго лица. Играла дама на фортепіано; играла замѣчательно хорошо, съ ученою правильностью, легкостью и силой въ пальцахъ, дѣлавшею исполненіе блестящимъ. Но чтобы цѣнить ея игру нужно было самому быть музыкантомъ. Въ ней недоставало прелести чарующей непосвященныхъ. Гости собравшіеся въ комнатѣ были музыкальные знатоки, классъ людей съ которымъ Грагамъ Венъ не имѣлъ ничего общаго. Еслибы даже онъ былъ болѣе способенъ наслаждаться превосходнымъ исполненія, одного взгляда на игравшую было достаточно чтобы сдѣлать его равнодушнымъ. Она была не молода, съ рѣзкими чертами и морщинами на лицѣ; играя она дѣлала странныя сентиментальныя гримасы какъ бы увлекаясь красотой и паѳосомъ собственной музыки. Къ довершенію непріятнаго впечатлѣнія произведеннаго ею на Вена, на ней былъ костюмъ совершенно противорѣчившій его понятіямъ о приличіи,-- греческая кофточка красная съ золотомъ и въ противоположность ей турецкій тюрбанъ.
   Проворчавъ "что это за шарлатанка?" онъ опустился на стулъ позади двери и погрузился въ мечтательность. Онъ былъ выведенъ изъ нея когда музыка прекратилась и раздались почтительныя одобренія. Они были покрыты внушительнымъ голосомъ г. Лувье когда онъ всталъ со своего мѣста по другую сторону фортепіано, отчасти скрывавшаго его тучную фигуру.
   -- Браво! отлично сыграно, превосходно! Смѣемъ ли мы просить вашу прекрасную молодую соотечественницу удостоить насъ хоть одной пѣсенки?-- Потомъ повернувшись въ сторону и обращаясь къ кому-то невидному для Грагама онъ сказалъ:-- Этотъ тиранъ докторъ все еще предписываетъ вамъ молчаніе, mademoiselle?
   Голосъ съ такою сладкою интонаціей что если въ словахъ и былъ сарказмъ, то онъ исчезалъ въ мягкости выраженія, отвѣчалъ:
   -- Нѣтъ, г. Лувье; онъ настоятельно предписываетъ мнѣ говорить выражая благодарность тѣмъ кто подобно вамъ смотритъ на меня не какъ на пѣвицу.
   Это говорила не шарлатанка. Гратамъ всталъ и оглянулся съ инстинктивнымъ любопытствомъ. Онъ увидалъ лицо которое, по его словамъ, преслѣдовало его. Она также поднялась и стояла возлѣ фортепіано положивъ нѣжно одну руку на красное съ золотомъ плечо шарлатанки. Это было лицо что преслѣдовало его, но въ немъ была перемѣна. На свѣтлыхъ блѣдныхъ щекахъ былъ слабый румянецъ; темно-синіе глаза свѣтились мягкимъ и веселымъ свѣтомъ, чего не было видно въ выраженіи лица молодой особы въ сѣро-жемчужномъ платѣ. Грагамъ не слыхалъ отвѣта Лувье, хотя онъ безъ сомнѣнія былъ достаточно громокъ чтобъ его можно было слышать. Онъ опять погрузился въ мечтанія. Въ комнату вошли другіе гости и между ними Франкъ Морли, котораго называли полковникомъ (высокіе военные чины въ Соединенныхъ Штатахъ не всегда означаютъ высокія военныя должности), богатый Американецъ, со своею веселою и красивою женой. Полковникъ былъ умный человѣкъ, нѣсколько сдержанный въ обращеніи, важный въ рѣчахъ, но вовсе не лишенный ѣдкаго юмора. Французы почитали его благовоспитаннымъ образцомъ особаго рода grand seigneur какой производятъ демократическія республики. Онъ говорилъ по-французски какъ Парижанинъ, имѣлъ внушительную наружность и тратилъ множество денегъ съ изяществомъ человѣка имѣющаго вкусъ, и съ великодушіемъ человѣка не лишеннаго сердца. Англичане не вполнѣ понимали его благовоспитанность, потому что Англичане готовы судить о воспитаніи по мелкимъ условнымъ правиламъ, которыхъ не соблюдалъ американскій полковникъ. Онъ говорилъ нѣсколько въ носъ, вставлялъ слово caps съ преувеличенною церемонностью обращаясь къ Англичанамъ, какъ бы ни былъ съ ними коротокъ, и имѣлъ привычку (можетъ-быть съ тайнымъ намѣреніемъ удивлять или ставить ихъ въ затрудненіе) украшать свой разговоръ американизмами.
   Тѣмъ не менѣе, его любезность и врожденное достоинство характера заставляли всякаго Англичанина, какъ бы онъ разборчивъ ни былъ, узнавъ его покороче, признавать его совершеннымъ джентльменомъ.
   Мистрисъ Морли, бывшая лѣтъ на десять или двѣнадцать моложе мужа, не имѣла носоваго произношенія и не употребляла американизмовъ въ своемъ разговорѣ, искреннемъ, живомъ и по временамъ краснорѣчивомъ. Главнѣйшимъ ея честолюбіемъ было чтобы въ ней цѣнили мужское разумѣніе; природа безжалостно разрушала это честолюбіе сдѣлавъ ее образцомъ женской граціи. Грагамъ былъ коротко знакомъ съ полковникомъ Морли; а съ мистрисъ Морли у него установилась та искренняя дружба которая, будучи одинаково далека отъ вѣжливаго ухаживанія и платонической привязанности, иногда возникаетъ между лицами различныхъ половъ безъ малѣйшей опасности что ихъ честный характеръ перейдетъ въ болѣзненную сентиментальность или беззаконную страсть. Морли остановились подойдя къ Грагаму, но жена едва сказавъ съ нимъ три слова увидала преслѣдовавшее его лицо и направилась къ нему. Мужъ ея, менѣе подвижвый, поклонился издали и сказалъ:
   -- На мой вкусъ, сэръ, синьйорина Чигонья самая миловидная дѣвушка въ настоящемъ bee {Такъ въ просторѣчіи называется въ Америкѣ собраніе народа.}, и она очень умна, сэръ.
   -- Поющій умъ, сказалъ Грагамъ саркастически и со злобнымъ порывомъ человѣка старающагося побороть свое восхищеніе.
   -- Я не слыхалъ ея пѣнія, возразилъ Американецъ сухо; и выраженіе "поющій умъ" безъ сомнѣнія вполнѣ англійское если вы употребляете его; но въ Бостонѣ его почли бы варварскимъ. Эпитетъ, сэръ, не согласуется съ предметомъ.
   -- Бостонъ былъ бы правъ, любезнѣйшій полковникъ. Я заслужилъ упрекъ; у ума мало общаго съ пѣніемъ.
   -- Я позволю себѣ отрицать это, сэръ. Вы попали не въ ту цѣль, и не сдѣлали бы вашего замѣчанія еслибъ имѣли случай говорить, какъ я, съ синьйориной Чигонья.
   Прежде чѣмъ Грагамъ успѣлъ отвѣтить синьйорина Чигонья стояла предъ нимъ слегка опираясь на руку мистрисъ Морли.
   -- Франкъ, ты проводишь насъ въ буфетъ, сказала мистрисъ Морли мужу; потомъ обратясь къ Грагаму прибавила:-- Не поможете ли намъ пройти?
   Грагамъ поклонился и предложилъ руку прекрасной собесѣдницѣ.
   -- Нѣтъ, сказала она взявъ подъ руку мужа;-- вы конечно знаете синьйорину, или, какъ мы обыкновенно зовемъ ее, мадемуазель. Нѣтъ? Позвольте представить васъ -- мистеръ Грагамъ Венъ Mlle Чигонья. Она говоритъ по-англійски какъ природная Англичанка.
   Такъ неожиданно Грагамъ былъ представленъ той кому принадлежало преслѣдовавшее его лицо. Онъ слишкомъ много вращался въ большомъ свѣтѣ чтобы не утратить врожденную Англичанамъ застѣнчивость, но разумѣется онъ сконфузился и смѣшался когда глаза его встрѣтились съ глазами Исавры и онъ почувствовалъ ея руку на своей рукѣ. Выходя изъ комнаты она остановилась и оглянулась; Грагамъ послѣдовалъ за ея взглядомъ и увидалъ позади даму въ красной кофточкѣ въ сопровожденіи толстаго декорированнаго знатока музыки. Лицо Исавры озарилось новымъ свѣтомъ, выражавшимъ нѣжность и удовольствіе.
   -- Бѣдная милая madré, прошептала она про себя по-италіянски.
   -- Madré, повторилъ Грагамъ, тоже по-италіянски.-- Значитъ мнѣ не такъ сказали. Эта дама ваша матушка.
   Исавра засмѣялась, прекраснымъ, тихимъ, серебристымъ смѣхомъ и отвѣчала по-англійски:
   -- Она мнѣ не мать, но я зову ее madré потому что не знаю имени болѣе нѣжнаго.
   Грагамъ былъ тронутъ и сказалъ мягко:
   -- Ваша матушка конечно очень любила васъ.
   Губы Исавры задрожали и она сдѣлала легкое движеніе какъ бы желая освободить свою руку отъ его руки. Онъ увидалъ что оскорбилъ или огорчилъ ее, и со свойственною ему порывистою искренностью поспѣшилъ сказать:
   -- Мое замѣчаніе было нескромно со стороны чужаго человѣка; простите его.
   -- Здѣсь прощать нечего, милостивый государь.
   Пробираясь чрезъ толпу они оба молчали. Наконецъ Исавра, думая что ей слѣдуетъ заговорить первой чтобы показать Грагаму что онъ не оскорбилъ ее, сказала:
   -- Какъ мила мистрисъ Морли!
   -- Да, и я люблю одушевленіе и свободу ея американскаго обращенія; давно вы ее знаете?
   -- Нѣтъ; мы встрѣтились съ ней въ первый разъ нѣсколько недѣль тому назадъ у г. Саварена.
   -- Краснорѣчиво она говорила о правахъ женщинъ?
   -- Какъ! Вы слышали какъ она говорила объ этомъ?
   -- Я рѣдко слыхалъ чтобъ она говорила о чемъ-нибудь другомъ, хотя это лучшій и можетъ-быть самый умный другъ какой у меня есть въ Парижѣ; но можетъ-быть это моя вина, потому что я люблю затрогивать этотъ вопросъ. Пріятно отдохнуть среди болтовни общества когда слушаешь человѣка который совершенно серіозно толкуетъ о томъ чтобы повернуть міръ въ верхъ дномъ.
   -- Вы думаете что бѣдная мистрисъ Морли старалась бы сдѣлать это еслибы получила свои права? спросила Исавра со своимъ музыкальнымъ смѣхомъ.
   -- Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія; но можетъ-статься вы раздѣляете ея мнѣнія.
   -- Я едва ли знаю въ чемъ состоятъ ея мнѣнія, но....
   -- Но?
   -- Но -- какъ бы это назвать?-- убѣжденіе, чувство изъ котораго вѣроятно истекаютъ эти мнѣнія, его я раздѣляю.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? убѣжденіе, чувство что женщина, напримѣръ, должна подавать голосъ при избраніи членовъ законодательныхъ собраній, и можетъ-быть сама принимать участіе въ законодательныхъ работахъ?
   -- Нѣтъ, я подразумѣвала не это. Хотя это мнѣніе, правильно оно или ложно, истекаетъ изъ того чувства о которомъ я говорила.
   -- Объясните пожалуста что это за чувство.
   -- Чувство вообще трудно опредѣлить; но не поражало ли васъ что по мѣрѣ того какъ новѣйшая цивилизація стремится поднимать женщинъ болѣе и болѣе до умственнаго равенства съ мущинами, по мѣрѣ того какъ онѣ читаютъ, и учатся и думаютъ, въ умѣ ихъ возникаетъ безпокойное, можетъ-быть жалкое, неразумное чувство что условія свѣта препятствуютъ полному развитію пробуждаемыхъ такимъ образомъ способностей и оживленнаго честолюбія; что онѣ могутъ лишь возмущаться, хотя бы молча, противъ понятій прошлаго вѣка, когда женщина не была такъ образована; понятій что женщина должна проходить жизнь незамѣченною, что это упрекъ для нея когда о ней говорятъ; что женщины тепличныя растенія которымъ воспрещается свободно расти на открытомъ воздухѣ и подъ открытымъ небомъ. Таково по крайней мѣрѣ чувство которое возникло во мнѣ, и я думаю что это же чувство послужило основаніемъ многимъ мнѣніямъ или ученіямъ которыя для обыкновеннаго общества кажутся нелѣпыми, и вѣроятно таковы на самомъ дѣлѣ. Я не могу сказать даже что обдумывала эти ученія. Не могу сказать въ чемъ должно состоять лѣкарство противъ неудовлетворенія и безпокойства которыя я чувствую. Сомнѣваюсь даже есть ли противъ нихъ лѣкарства на землѣ; я знаю только одно что чувствую неудовлетвореніе и безпокойство.
   Пока она говорила Грагамъ смотрѣлъ на ея лицо съ удивленіемъ смѣшаннымъ съ нѣжностью и состраданіемъ. Онъ удивлялся противоположности между разсужденіемъ такимъ смѣлымъ, выраженнымъ, какъ ему показалось, такъ мужественно, и мягкими бархатными мечтательными глазами, мягкостью тона и нѣжною чистотой лица казавшагося еще моложе отъ выступившаго на немъ румянца.
   Они вошли въ комнату гдѣ помѣщался буфетъ; но столъ былъ окруженъ тѣсною толпою и оба можетъ-быть забыли о цѣли для которой мистрисъ Морли представила ихъ другъ другу, пока Исавра говорила они машинально сѣли на оттоманъ въ углубленіи комнаты. Читателю можетъ показаться также страннымъ какъ показалось Грагаму что это говорила такая молодая дѣвушка, обращаясь къ такому новому знакомому. Но въ дѣйствительности Исавра почти не сознавала присутствія Грагама. Коснувшись вопроса затруднявшаго и мучившаго ея уединенныя мысли, она теперь лишь думала вслухъ.
   -- Кажется, сказалъ Грагамъ послѣ нѣкотораго молчанія,-- я понимаю ваше чувство лучше нежели мнѣнія мистрисъ Морли; но позвольте мнѣ сдѣлать одно замѣчаніе. Вы справедливо говорите что новѣйшая цивилизація болѣе или менѣе измѣнила относительное положеніе женщины образованной выше того уровня какимъ она довольствовалась въ прежнее время -- когда она была можетъ-быть ближе къ сердцу мущины не стараясь поднять голову до его высоты;-- и отсюда происходитъ чувство неудовлетворенія и безпокойства. Но думаете ли вы что въ вихрѣ и пляскѣ атомовъ составляющихъ крутящійся балъ цивилизованнаго міра, только женщина чувствуетъ безпокойство и неудовлетвореніе? Не видите ли вы среди массъ собранныхъ въ богатѣйшихъ городахъ міра судорожной борьбы противъ принятаго порядка вещей? Въ этомъ чувствѣ неудовлетворенія есть доля истины, потому что оно составляетъ часть человѣческой природы; и какъ лучше справиться съ нимъ, задача до сихъ поръ не рѣшенная. Но во мнѣніяхъ и ученіяхъ которыя порождаетъ въ массахъ это чувство мудрость мудрѣйшихъ видитъ лишь вѣроятность всеобщаго разрушенія, обѣщающую для возсозданія тѣ же самые строительные матеріалы, которые не улучшатся отъ того что будутъ обезображены. Поднимитесь отъ рабочихъ классовъ ко всѣмъ другимъ въ которыхъ преобладаетъ цивилизованная культура, и вы встрѣтите то же самое тревожное чувство, трепетанье неиспытанныхъ крыльевъ о рѣшетку отдѣляющую широкій просторъ отъ ихъ желаній. Еслибъ вы могли переспросить всѣхъ образованныхъ честолюбивыхъ молодыхъ людей въ Англіи, можетъ-быть во всей Европѣ, по крайней мѣрѣ половина изъ нихъ, раздѣленная между уваженіемъ къ прошедшему и любопытствомъ къ будущему будетъ вздыхать: "я родился столѣтіемъ раньше или столѣтіемъ позже!"
   Исавра слушала этотъ отвѣтъ съ глубокимъ поглощающимъ интересомъ. Еще впервые умный молодой человѣкъ говорилъ такъ сочувственно съ ней, умною молодою дѣвушкой.
   Онъ сказалъ вставая:
   -- Я вижу ваша madré и наши американскіе друзья бросаютъ на меня сердитые взгляды. Они оставили для насъ мѣсто за столомъ и удивляются почему я лишаю васъ благъ міра сего. Еще одно слово прежде чѣмъ мы присоединимся къ нимъ. Посовѣтуйтесь съ вашимъ умомъ и убѣдитесь происходитъ ли ваше тревожное и безпокойное чувство единственно вслѣдствіе условныхъ стѣсненій вашего пола. Не свойственны ли эти чувства въ такой же мѣрѣ молодымъ людямъ нашего пола? всѣмъ кто ищетъ въ искуствѣ, въ литературѣ, въ бурномъ полѣ дѣятельной жизни встрѣтить какъ дѣйствительность тотъ образъ что представляется имъ въ мечтаніяхъ?
   

ГЛАВА VIII.

   Дальнѣйшаго разговора на ту же тему не послѣдовало въ этотъ вечеръ между Грагамомъ и Исаврой.
   Американецъ и Саваренъ окружили Исавру по выходѣ изъ буфета. Гости качали разъѣзжаться. Грагамъ хотѣлъ опять предложить руку Исаврѣ, но г. Саваренъ предупредилъ его. Американецъ былъ отправленъ своею женой разыскивать экипажъ; и мистрисъ Морли сказала своимъ обычнымъ быстрымъ повелительнымъ тономъ:
   -- Теперь, мистеръ Венъ, вамъ нѣтъ другаго выбора какъ проводить меня въ швейцарскую.
   Гжа Саваренъ и синьйора Веноста нашли себѣ кавалеровъ; Италіянка продолжала идти съ толстымъ любителемъ музыки; Француженка приняла услуги виконта де-Брезе. Когда они сходили съ лѣстницы мистрисъ Морли спросила Грагама что онъ думаетъ о молодой особѣ которой она представила его.
   -- Я нахожу что она прелестна, отвѣчалъ Грагамъ.
   -- Разумѣется; это стереотипный отвѣтъ который всегда услышите на подобный вопросъ, въ особенности отъ васъ Англичанъ. Въ публичной и частой жизни Англія есть образецъ общихъ мѣстъ.
   -- Американцамъ очень естественно думать такъ. Всякій ребенокъ только-что научившійся говорить употребляетъ болѣе рѣзкія выраженія чѣмъ его бабушка; но мнѣ бы очень хотѣлось узнать какою новою фразой Американецъ отвѣтилъ бы на вашъ вопросъ.
   -- Американецъ нашелъ бы что у синьйорины Чигонья есть душа и выразилъ бы это въ своемъ отвѣтѣ.
   -- Мнѣ кажется что въ такомъ случаѣ онъ сказалъ бы еще болѣе общее мѣсто чѣмъ я. Всякому христіанину извѣстно что у самаго ничтожнаго человѣческаго существа есть душа, Но говоря откровенно, я признаю что мой отвѣтъ не былъ достоинъ ни синьйорины ни того впечатлѣнія какое она произвела на меня; помимо прелести лица, у нея есть прелесть ума обогащеннаго размышленіемъ, чего я почти не ожидалъ встрѣтить въ молодой особѣ готовящейся быть пѣвицей по профессіи.
   -- Къ общему мѣсту вы прибавляете предразсудокъ; вы ужасно прозаичны сегодня; но вотъ мы пришли. Придется воспользоваться другимъ случаемъ сдѣлать на васъ нападеніе. Пожалуйте къ намъ кушать завтра; вы встрѣтите вашего посланника и нѣсколько другихъ пріятныхъ друзей.
   -- Вѣроятно мнѣ не слѣдуетъ говорить "буду очень радъ", во все-таки я буду радъ.
   -- Bon Dieu! Этотъ ужасный толстякъ оставилъ синьйору Векоста искать самой свою шаль. Эгоистическое чудовище! Подите проводите ее до кареты, скорѣе, объ ней ужь доложили!
   Грагамъ, получивъ это приказаніе, поспѣшилъ предложить руку шарлатанкѣ. Она пріобрѣла почему-то нѣкоторое достоинство въ его глазахъ и онъ не чувствовалъ ни малѣйшаго смущенія отъ прикосновенія къ красной кофточкѣ.
   Синьйора ухватилась за него съ довѣрчивою фамильярностью.
   -- Боюсь, сказала она по-италіянски когда они проходили по длиннымъ сѣнямъ къ подъѣзду;-- боюсь что я не произвела эффекта сегодня; вы не замѣтили этого?
   -- Напротивъ; мы всѣ были очарованы, возразилъ притворщикъ.
   -- Вы очень любезны; вы подумали что я желала услыхать комплиментъ. Это правда; и вы наградили меня больше чѣмъ я заслуживала. Вино молоко для стариковъ, а похвалы для старухъ. Но излишекъ вина можетъ причинить смерть старику; а старухи живутъ еще дольше отъ излишка похвалъ. Buona notte.
   Она вскочила довольно легко въ экипажъ; Исавра послѣдовала за ней провожаемая г. Савареномъ. Когда мущины возвращались въ швейцарскую Французъ сказалъ:
   -- Мы съ женой жалуемся что вы рѣже показываетесь къ намъ чѣмъ бы слѣдовало. Безъ сомнѣнія у васъ очень много приглашеній; но не свободны ли вы откушать у насъ супу послѣзавтра? Вы встрѣтите графа фонъ-Рюдесгейма и еще нѣсколько человѣкъ, если не такихъ же умныхъ, то болѣе веселыхъ.
   -- Послѣзавтрашній день я отмѣчу въ календарѣ. Обѣдать у г. Саверена есть событіе для человѣка жаждущаго отличій.
   -- Такіе комплименты примиряютъ писателя съ его работой. Я обязанъ вамъ отплатой. Вы встрѣтите у насъ la belle Isaure. Я только-что пригласилъ ее съ ея chaperon. Она поистинѣ геніальная дѣвушка, а геній подобно добродѣтели принадлежитъ прошлому времени и становится съ каждымъ днемъ рѣже и драгоцѣннѣе.
   Они встрѣтили полковника Морли съ женой спѣшившихъ къ своему экилажу. Американецъ остановилъ Вена и шепнулъ ему:
   -- Я съ удовольствіемъ узналъ отъ жены, сэръ, что вы завтра у насъ обѣдаете. Вы встрѣтите, сэръ, Mlle Чигонья, и у меня есть узелокъ {Американизмъ, я замѣчаю, я думаю.} что вы будете въ восторгѣ.
   "Это будто какая-то судьба, разсуждалъ самъ съ собою Венъ, идя домой по пустыннымъ улицамъ.-- Я бился чтобы выкинуть изъ головы это преслѣдовавшее меня лицо. Почти позабылъ его, и теперь..." Шепотъ его умолкъ. Онъ принялся обдумывать очень трудный вопросъ, слѣдуетъ ему или нѣтъ написать отказы на оба принятыя приглашенія.
   "Фу! сказалъ онъ наконецъ дойдя до дверей своей квартиры,-- развѣ мой разумъ такъ слабъ что на него можетъ вліять чистый предразсудокъ? Конечно я слишкомъ хорошо знаю себя и слишкомъ долго испытывалъ чтобъ не бояться что могу измѣнить своему долгу и цѣлямъ жизни еслибъ даже сердцу моему и была опасность пострадать."
   Несомнѣнно можетъ казаться что судьба насмѣхается надъ нашими рѣшеніями беречь наши ноги отъ ея западней и сердца отъ ея силковъ.
   Какъ можетъ украсить нашу жизнь то что кажется намъ ничтожнымъ приключеніемъ, пустымъ случаемъ! Предположите что Аленъ Рошбріанъ былъ бы приглашенъ на этотъ вечеръ къ Лувье, а Грагамъ Венъ принялъ бы другое приглашеніе и провелъ вечеръ въ другомъ мѣстѣ. Аленъ могъ быть представленъ Исаврѣ; что могло бы случиться тогда? Впечатлѣніе произведенное до сихъ поръ Исаврой на молодаго Француза не было такъ сильно какъ то какое она произвела на Грагама; но рѣшеніе Алена избѣгать ее началось лишь въ этотъ день и не было еще твердо. И еслибъ онъ былъ первымъ умнымъ молодымъ человѣкомъ который заговорилъ серіозно съ этою умною молодою дѣвушкой, кто можетъ отгадать какое впечатлѣніе онъ могъ произвести на нее? Его разговоръ могъ заключать въ себѣ меньше философіи и твердаго ума, но больше поэтическаго чувства и увлекательной романтичности.
   Впрочемъ исторія событій которыя не имѣютъ совершиться не входитъ въ хронику судебъ.
   

КНИГА III.

ГЛАВА I.

   На слѣдующій день гости Морліевъ уже собрались когда вошелъ Венъ. Его извиненія въ неакуратности были прерваны веселою хозяйкой:
   -- Вы получили прощеніе еще не прося о немъ; намъ извѣстно что характеристическая черта Англичанъ всегда нѣсколько опаздывать.
   Затѣмъ она представила его американскому посланнику, знаменитому американскому поэту, лицо котораго обращало на себя вниманіе соединеніемъ кротости и силы, и еще одному или двумъ своимъ соотечественникамъ проживавшимъ въ Парижѣ; когда эта церемонія кончилась доложили что обѣдъ поданъ и она попросила Грагама подать руку Mlle Чигоньѣ.
   -- Вы не бывали въ Соединенныхъ Штатахъ? сказалъ Гратамъ когда сѣли за столъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Вамъ безъ сомнѣнія скоро придется совершить это путешествіе.
   -- Какъ такъ?
   -- Молва утверждаетъ что вы произведете въ самомъ началѣ вашей карьеры огромное впечатлѣніе; а Новый Свѣтъ всегда жаждетъ привѣтствовать знаменитости прославившіяся въ Старомъ; въ особенности тѣхъ кто посвятилъ себя вашему очаровательному искусству.
   -- Это правда, сэръ, сказалъ американскій государственный человѣкъ торжественно вступая въ разговоръ;-- мы умѣемъ цѣнить таланты, и если эта дама такая прекрасная пѣвица какъ я слышалъ, то она можетъ собрать огромную сумму долларовъ.
   Исавра покраснѣла и обратясь къ Грагаму спросила его тихо любитъ ли онъ музыку.
   -- Мнѣ разумѣется слѣдовало бы сказать да, отвѣчалъ Грагамъ также тихо;-- но я сомнѣваюсь чтобы могъ сказать это да добросовѣстно. При нѣкоторыхъ настроеніяхъ музыка -- если это такой родъ музыки какой я люблю -- сильно дѣйствуетъ на меня; при другомъ настроеніи не производитъ никакого дѣйствія. И я не могу выносить ее много заразъ. Концертъ сильно утомляетъ меня; даже опера кажется мнѣ черезчуръ длинною. Но я долженъ прибавить что я не судья въ музыкѣ; музыка никогда не входила въ мое воспитаніе; и между нами, я сомнѣваюсь найдется ли одинъ Англичанинъ изъ пятисотъ который интересовался бы оперой или концертомъ еслибъ это не была мода. Моя искренность возмущаетъ васъ?
   -- Напротивъ; я иногда сомнѣваюсь, особенно въ послѣднее время, люблю ли я сама музыку.
   -- Простите меня, синьйорина, но невозможно чтобы вы не любили ея. Геній не можетъ не быть вѣренъ себѣ, и долженъ любить то что составляетъ его превосходство, чѣмъ онъ распространяетъ радость и -- прибавилъ онъ съ полуподавленнымъ вздохомъ -- достигаетъ славы.
   -- Геній божественное слово и не можетъ прилагаться къ пѣвицѣ, сказала Исавра со смиреніемъ въ которомъ была серіозная грусть.
   Грагамъ былъ тронутъ и смущенъ; но прежде чѣмъ онъ успѣлъ отвѣтить американскій посланникъ обратился къ нему черезъ столъ спрашивая вѣрно ли онъ привелъ слова изъ рѣчи знаменитаго отца Грагама объ участіи какое Англія должна принимать въ политическихъ дѣлахъ Европы.
   Разговоръ сдѣлался общимъ и очень серіознымъ, преимущественно касаясь политики. Грагамъ былъ вовлеченъ въ него, оживился и сталъ краснорѣчивъ.
   Исавра слушала его съ восторгомъ. Она была поражена тѣмъ что казалось ей благородствомъ чувства возвышавшимъ его рѣчь надъ уровнемъ обыкновенной полемики. По внимательному молчанію его разумныхъ слушателей она съ удовольствіемъ замѣтила что на нихъ онъ производилъ такое же впечатлѣніе. Дѣйствительно, Грагамъ Венъ былъ рожденъ ораторомъ, и ученіе сдѣлало его политическимъ мыслителемъ. Въ обыкновенномъ разговорѣ онъ былъ лишь образованный свѣтскій человѣкъ, говорилъ свободно, искренно и пріятно, съ оттѣнкомъ добродушнаго сарказма. Но когда предметъ разговора увлекалъ его на тѣ высоты гдѣ политика становится наукою человѣчества, онъ казался другимъ существомъ. Лицо его горѣло, глаза блистали, голосъ пріобрѣталъ пріятную звучность, рѣчь безсознательно становилась красивою. Въ такія минуты едва ли можно было встрѣтить слушателей которые, несмотря на различіе во мнѣніяхъ, не признали бы его чарующаго вліянія.
   Когда общество перешло въ залу, Исавра сказала мягко Грагаму:
   -- Теперь я понимаю почему вы не занимались музыкой; и я думаю что въ состояніи теперь понять какое дѣйствіе можетъ производить человѣческій голосъ на человѣческій умъ не прибѣгая къ искусству пѣнія.
   -- Не заставляйте меня стыдиться, сказалъ Врагамъ,-- за мою прежнюю грубость мстя мнѣ за нее комплиментомъ, а главное, не унижайте вашего искусства, полагая что какое-нибудь прозаическое дѣйствіе голоса какъ выраженія ума можетъ истолковать то что можетъ быть выражено только музыкой, даже для такого неподготовленнаго слушателя какъ я. Не правду ли говорили мнѣ музыкальные композиторы, когда я просилъ объяснить мнѣ словами то что они говорили своею музыкой, что подобное объясненіе невозможно, что музыка имѣетъ свой языкъ не переводимый словами?
   -- Да, сказала Исавра, съ задумчивымъ лицомъ, но блестящими глазами,-- они говорили правду, и я не дальше какъ на дняхъ думала объ этой истинѣ.
   -- А какія сокровенныя глубины ума, сердца, души проникаетъ и освѣщаетъ этотъ непереводимый языкъ! Какъ не полна была бы великая природа людей, даже величайшихъ,-- если отнять у нихъ поэзію, музыку и религію! Съ помощію ихъ открываются и познаются глубины которыя были бы сокрыты отъ самого человѣка. Исторія, знаніе, наука останавливаются гдѣ начинается тайна. Тамъ онѣ встрѣчаются съ міромъ тѣней. Они не могутъ проникнуть ни на одинъ дюймъ въ этотъ міръ безъ содѣйствія поэзіи и религіи, двухъ необходимыхъ принадлежностей разумнаго человѣка болѣе тѣсно связанныхъ съ нимъ чѣмъ полагаютъ глашатаи практическаго и положительнаго. Въ помощь поэзіи и религіи, возвышая ихъ, является музыка, и въ мірѣ не существовало ни одной религіи которая не призывала бы себѣ въ помощь музыку. Если, какъ я откровенно сознался, только при нѣкоторыхъ настроеніяхъ могу наслаждаться музыкой, то это только потому что лишь при нѣкоторыхъ настроеніяхъ я способенъ отдѣлаться отъ указки прозаическаго разсудка и перенестись въ міръ тѣней; но будь моя природа совершенна, я ежечасно находился бы подъ таинственнымъ вліяніемъ поэзіи и религіи. Понимаете ли вы что я хочу сказать?
   -- Да, понимаю, и совершенно ясно.
   -- Въ такомъ случаѣ, синьйорина, вы не должны унижать даръ пѣнія. Вы должны чувствовать его власть надъ сердцемъ когда входите въ оперу; надъ душою, когда преклоняете колѣна въ церкви.
   -- О! воскликнула Исавра съ увлеченіемъ, и яркій румянецъ покрылъ ея прекрасное лицо,-- какъ я вамъ благодарна! И вы говорите что не любите музыку? Насколько лучше вы понимаете ее нежели я до настоящей минуты.
   Въ это время мистрисъ Морли вмѣстѣ съ американскимъ поэтомъ подошли къ уголку гдѣ помѣщались Англичанинъ и пѣвица. Поэтъ заговорилъ; другіе гости собрались вокругъ, и всѣ почтительно слушали до тѣхъ поръ пока стали разъѣзжаться. Полковникъ Морли подалъ руку Исаврѣ чтобы проводить ее до кареты; шарлатанка опять выпала на долю Грагама.
   -- Синьйоръ, сказала она когда онъ почтительно накинулъ шаль на ея красно-золотую кофточку,-- развѣ мы живемъ такъ далеко отъ Парижа что вы не можете найти времени побывать у васъ? Дитя мое не поетъ въ обществѣ, но дома вы можете слышать ее. Не о каждой женщинѣ можно сказать что голосъ ея всего пріятнѣе дома.
   Грагамъ поклонился и сказалъ что явится на слѣдующій день.
   Исавра молча съ наслажденіемъ обдумывала слова которыя такъ возвышали искусство пѣвицы: "Увы, бѣдное дитя!" Она не могла отгадать что этими словами, возвращавшими ее къ сценической карьерѣ, говорившій высказывался противъ собственнаго сердца.
   Въ природѣ Грагама, какъ я думаю у большей части истинныхъ ораторовъ, была замѣчательная степень умственной совѣсти, побуждавшей его признать благотворное вліяніе пѣнія и выставить предъ молодою пѣвицей благороднѣйшія побужденія профессіи къ которой онъ считалъ ее несомнѣнно призванною. Но поступая такимъ образомъ онъ не могъ не чувствовать что расширяетъ пропасть отдѣляющую ея жизнь отъ его жизни, можетъ-статься онъ и желалъ дѣлать эту пропасть все шире, по мѣрѣ того какъ страшился прислушиваться къ голосу сердца, который спрашивалъ нельзя ли перескочить чрезъ эту пропасть.
   

ГЛАВА II.

   На слѣдующее утро Грагамъ явился съ визитомъ на виллу въ предмѣстья А***. Обѣ дамы приняли его въ гостиной Исавры.
   Сначала разговоръ какъ-то не клеился. Грагамъ былъ сдержанъ и холоденъ. Исавра застѣнчива и смущена.
   Веноста взяла на себя трудъ поддерживать разговоръ. Можетъ-быть въ другое время Грагаму было бы пріятно и интересно наблюдать характеръ для него новый и совершенно южный, въ которомъ были одинаково любезны какъ наивно простая доброта, такъ и маленькія слабости и тщеславіе, совершенно безобидныя, иногда милыя, какъ у ребенка, котораго такъ легко сдѣлать счастливымъ и такъ жестоко кажется огорчить. Несмотря на то что Веностѣ были чужды лоскъ и спокойствіе манеръ beau monde, она не была лишена граціи, недостатокъ который рѣдко встрѣчается во флорентійской уроженкѣ, такъ что ее можно было назвать странною, но не вульгарною. Хотя она не имѣла образованія кромѣ музыкальнаго и никогда не давала себѣ труда читать что-нибудь кромѣ оперныхъ либретто и благочестивыхъ книгъ рекомендованныхъ ей духовникомъ, но ея безыскусственная болтовня по временамъ блестѣла умомъ и юморомъ, отражавшимъ изящные отрывки старой италіянской мудрости таинственно вмѣщавшейся въ ея умѣ.
   Но Грагамъ не былъ въ то время расположенъ оказывать особенную снисходительность и даже справедливость бѣдной Веностѣ. Мысли его были заняты главнѣйшимъ образомъ Исаврой. Онъ ощущалъ нетерпѣливую досаду смѣшанную съ тревогой и сострадательною нѣжностью при мысли объ обществѣ которое казалось ему настолько ниже такого даровитаго существа, онъ не считалъ Веносту надежною руководительницей среди опасностей и искушеній какимъ были подвержены молодость, красота и предстоящая профессія Исавры. Подобно многимъ Англичанамъ, въ особенности хорошо знающимъ жизнь, онъ былъ очень разборчивъ относительно приличій и принятыхъ обычаевъ которыми охраняется достоинство женщины; Веноста естественно казалась ему очень неудовлетворительною хранительницей и представительницей этихъ приличій и обычаевъ.
   Къ счастію, не подозрѣвая этого злобнаго расположенія, синьйора очень весело болтала со своимъ гостемъ. Она была въ отличномъ расположеніи духа; всѣ были очень внимательны къ ней какъ у полковника Морли, такъ и у Лувье. Американскій посланникъ похвалилъ красную кофточку. Она была убѣждена что произвела впечатлѣніе въ прошлые два вечера. Когда самолюбіе удовлетворено, языкъ развязывается.
   Веноста разсыпалась въ похвалахъ Парижу и Парижанамъ; Лувье и его вечерамъ и фисташковому морожеаому; Американцамъ и crème de maraschino, котораго, она надѣялась, отвѣдалъ signor Inglese; crème de maraschino напомнилъ ей Италію. Ей стало грустно; какъ она тосковала по прекрасномъ небѣ родины! Парижъ пріятенъ, но что за нелѣпость называть его Paradis des femmes, какъ будто les femmes могутъ найти свой рай посреди brouillard!
   -- Однако, воскликнула она съ живостью въ голосѣ и жестахъ,-- синьйоръ здѣсь не затѣмъ чтобы слушать болтовню попугая. Его пригласили слышать пѣніе соловья. Капля меду привлекаетъ мухъ больше чѣмъ бутылка уксусу, говоритъ пословица.
   Грагамъ не могъ не улыбнуться этой пословицѣ..
   -- Я согласенъ съ вашимъ сравненіемъ касательно меня, но не могу себѣ представить ничего менѣе сходнаго съ бутылкой уксусу какъ вашъ любезный разговоръ. Но оставляя сравненія, я не знаю смѣю ли я просить mademoiselle пѣть послѣ признанія какое я сдѣлалъ вчера вечеромъ.
   -- Какое признаніе? спросила Веноста.
   -- Что я ничего не понимаю въ музыкѣ и сомнѣваюсь могу ли по совѣсти сказать что люблю ее.
   -- Не любите музыку! Невозможно! Вы клевещите на себя. Кто не любитъ музыки, тому скучно будетъ на небѣ. Впрочемъ вы Англичанинъ, и можетъ-быть слыхали только музыку вашей страны. Не хороша, очень не хороша, музыка еретиковъ! Теперь слушайте.
   Сѣвъ за фортепіано она начала арію изъ Лючіи крикнувъ Исаврѣ чтобъ она подошла и спѣла подъ ея аккомланиментъ.
   -- Вы дѣйствительно желаете этого? спросила Исавра Грагама устремивъ на него кроткій вопросительный взглядъ.
   -- Не могу выразить какъ сильно я желаю слышать васъ.
   Исавра подошла къ инструменту; Грагамъ всталъ позади ее. Можетъ-статься онъ чувствовалъ что будетъ съ большимъ безпристрастіемъ судить о ея голосѣ не находясь подъ вліяніемъ прелести ея лица.
   Но съ первой же ноты онъ былъ очарованъ: самъ по себѣ органъ былъ рѣдкій, полный и богатый, но въ то же время такой мягкій что сила его была поглощена сладостью, и свѣжій въ каждой нотѣ.
   Главная же прелесть пѣвицы была не столько въ голосѣ какъ въ чувствѣ; она передавала слушателю гораздо больше чѣмъ было сказано въ словахъ, даже больше чѣмъ было выражено музыкой. Пѣніе ея въ этомъ отношеніи можно было сравнить съ искусствомъ живописца который дѣйствуетъ на умъ сознаніемъ чего-то такого чего глазъ не можетъ открыть на полотнѣ.
   Она казалось выдыхала изъ глубины души сильный паѳосъ оригинальнаго романса, далеко превосходящаго паѳосъ самой оперы, нѣжность и мистическій ужасъ трагической повѣсти любви болѣе торжественной въ своей сладости чѣмъ повѣсть Вероны.
   Когда голосъ ея смолкъ, не раздалось не только рукоплесканія, даже шепота. Исавра застѣнчиво оглянулась чтобъ уловить взглядъ своего молчаливаго слушателя, и увидала влажные глаза и дрожащія губы. Въ эту минуту она примирилась со своимъ искусствомъ. Грагамъ всталъ и отошелъ къ окну.
   -- Вы и теперь сомнѣваетесь любите ли вы музыку? воскликнула Веноста.
   -- Это больше чѣмъ музыка, отвѣчалъ Грегамъ не оборачиваясь. Потомъ послѣ краткаго молчанія онъ приблизился къ Исаврѣ и сказалъ съ меланхолическою полуулыбкой:
   -- Не думаю чтобъ я рѣшился часго слушать васъ; это унесло бы меня далеко отъ суроваго дѣйствительнаго міра; а кто не желаетъ отстать на своемъ пути, тому не слѣдъ часто забѣгать въ страну волшебныхъ чаръ.
   -- Но, сказала Исавра печальнымъ голосомъ,-- въ дѣтствѣ мнѣ говорила одна геніальная женщина что надъ міромъ дѣйствительнымъ есть міръ идеальный. Въ то время дѣйствительный міръ казался мнѣ грубымъ. "Можно уходить отъ этой каменной битой дороги, сказала мнѣ совѣтница, въ поля что лежатъ за его изгородью. Въ идеальномъ мірѣ есть свои печали, но тамъ нѣтъ отчаянія." Въ то время этотъ совѣтъ, казалось мнѣ, рѣшилъ мой выборъ въ жизни. Я не знаю теперь такъ ли это.
   -- Судьба, отвѣчалъ Грагамъ медленно и задумчиво,-- судьба которая не предписываетъ законовъ, но служитъ цѣлямъ Провидѣнія, рѣшаетъ для насъ выборъ жизни, и рѣдко въ зависимости отъ внѣшнихъ обстоятельствъ. Мы приписываемъ слово геній умамъ даровитаго меньшинства; но въ каждомъ изъ насъ есть геній который намъ врожденъ, мы проникнуты имъ, онъ отличаетъ самое наше тождество, и внушаетъ нашей совѣсти что дѣлать и чѣмъ быть. Такими внушеніями онъ рѣшаетъ нашъ выборъ; если же мы противимся этимъ внушеніямъ, то убѣждаемся подъ конецъ что сбились съ пути. Моя жизнь побуждаемая такимъ рѣшеніемъ должна проходить на каменномъ битомъ пути, ваша въ зеленыхъ поляхъ.
   Когда онъ говорилъ это лицо его омрачилось и сдѣлалось печально.
   Веноста, скоро утомленная разговоромъ въ которомъ не принимала участія и имѣя разныя мелкія хозяйственныя заботы, незамѣтно вышла во время этой рѣчи изъ комнаты. Но ни Исавра, ни Грагамъ не ощутили внезапнаго сознанія что они остались одни, какъ то сличается со влюбленными.
   -- Почему, спросила Исавра съ тою волшебною улыбкой отраженною въ безчисленныхъ ямочкахъ которая даже тогда какъ слова ея были выраженіемъ мужскаго разума заставляла видѣть въ нихъ мягкость женскаго чувства,-- почему вашъ жизненный путь долженъ быть исключительно каменистымъ? Не вслѣдствіе необходимости и не можетъ быть чтобы по влеченію вкуса. И какое бы опредѣленіе ни давали вы генію, не можетъ быть чтобы вашъ врожденный геній предписывалъ вамъ постоянную и исключительную приверженность будничной жизни.
   -- Нѣтъ, это не совсѣмъ такъ. Я не говорилъ что не могу вовсе покидать дѣйствительный міръ для волшебной страны, я сказалъ что не могу дѣлать этого часто. Мое призваніе не есть призваніе поэта или артиста.
   -- Я знаю что ваше призваніе быть ораторомъ, сказала Исавра оживляясь,-- такъ мнѣ говорили и я вѣрю этому. Но развѣ ораторъ не имѣетъ сходства съ поэтомъ? Развѣ это не есть тоже искусство?
   -- Оставимте слово ораторъ: въ приложеніи къ англійской публичной жизни это очень обманчивое выраженіе. Англичанинъ желающій вліять на своихъ соотечественниковъ силою своихъ словъ долженъ смѣшиваться съ ними на ихъ битыхъ путяхъ, долженъ сдѣлаться обладателемъ ихъ практическихъ взглядовъ и интересовъ, долженъ освоиться съ ихъ прозаическими занятіями и дѣлами, долженъ понимать какъ осуществить самыя высшія притязанія ихъ на матеріальное благосостояніе, долженъ избѣгать, какъ самой опасной ошибки для себя и для другихъ, того рода краснорѣчія которое называется ораторскимъ во Франціи и которое содѣйствовало тому что Французы стали самыми плохими политиками въ Европѣ. Увы, я боюсь что англійскій государственный человѣкъ показался бы вамъ очень скучнымъ ораторомъ.
   -- Я вижу что сказала глупость; вы показали мнѣ что міръ государственнаго человѣка лежитъ въ сторонѣ отъ міра артиста. Но....
   -- Но что?
   -- Не можетъ ли честолюбіе обоихъ быть одинаково?
   -- Какъ такъ?
   -- Смягчать грубое, возвышать низменное, отождествлять свое имя съ новою красотой, съ новою славой внесенною въ общую сокровищницу.
   І'рагамъ съ почтеніемъ склонилъ голову, и потомъ поднялъ ее съ краской увлеченія на щекахъ и на лбу.
   -- О! воскликнулъ онъ,-- какою надежною охраной и благородною возбудительницей истиннаго англійскаго честолюбія назначила вамъ быть природа, еслибы не....
   Онъ внезапно остановился.
   Этотъ порывъ былъ совершенною неожиданностью для Исавры. Она привыкла къ комплиментамъ, но подобнаго рода комплиментъ въ первый разъ достигалъ ея слуха. Въ отвѣтъ на это она не находила словъ. Невольно положила она руку на сердце какъ бы для того чтобъ удержать его біеніе. Но неоконченное восклицаніе "еслибы не" смущало ее болѣе чѣмъ льстили предшествовавшія слова; машинально она прошептала:
   -- Еслибы не.... что?
   -- О, отвѣчалъ Грагамъ стараясь придать веселый тонъ голосу,-- я слишкомъ стыжусь своего эгоизма какъ мущина чтобы докончить мою рѣчь.
   -- Скажите, или я буду думать что вы замолчали боясь оскорбить меня какъ женщину.
   -- Нѣтъ, напротивъ; еслибъ я договорилъ, я сказалъ бы что женщина съ вашимъ геніемъ, съ такимъ совершенствомъ въ самомъ популярномъ и очаровательномъ искусствѣ, не можетъ удовольствоваться тѣмъ чтобы возбуждать благородныя мысли въ одномъ сердцѣ, она должна принадлежать публикѣ, или скорѣе публика должна принадлежать ей; какой-нибудь человѣкъ можетъ занимать лишь одинъ уголокъ въ ея сердцѣ, но даже и тогда онъ долженъ уничтожать свое существованіе въ ея, долженъ довольствоваться, тѣмъ чтобъ отражать лишь лучъ свѣта который она изливаетъ на восторженныя тысячи. Кто бы осмѣлился сказать вамъ: откажитесь отъ своей карьеры, пожертвуйте своимъ геніемъ, своимъ искусствомъ скромному домашнему кругу? Для актрисы, для пѣвицы, слава которой наполняетъ міръ, свой домъ былъ бы тюрьмой. Простите меня, простите....
   Исавра отвернулась чтобы скрыть слезы готовыя брызнуть изъ ея глазъ, но протянула ему руку съ дѣтскою искренностію и сказала мягко:
   -- Вы не оскорбили меня.
   Грагамъ не рѣшился продолжать разговоръ на ту же тему. Обращаясь къ новому предмету онъ сказалъ послѣ невольнаго молчанія.
   -- Вы не сочтете слишкомъ смѣлымъ отъ такого новаго знакомаго если я спрошу какимъ образомъ, вы, Италіянка, знаете нашъ языкъ какъ родной? и италіянскіе ли учителя научили васъ такъ думать и чувствовать?
   -- Мистеръ Селби, мой второй отецъ, былъ Англичанинъ, и не говорилъ свободно ни на какомъ другомъ языкѣ. Онъ очень любилъ меня, и будь онъ дѣйствительно мой отецъ я не могла бы больше любить его; мы съ нимъ всегда были вмѣстѣ до тѣхъ поръ какъ я лишилась его.
   -- И въ утѣшеніе вамъ не осталось матери.
   Исавра грустно покачала головой; въ это время возвратилась Веноста.
   Грагаму показалось что онъ оставался уже слишкомъ долго; онъ простился.
   Они знали что имъ предстоитъ встрѣтиться въ этотъ вечеръ у Савареновъ.
   Для Грагама мысль эта не была лишена пріятности; чѣмъ болѣе онъ узнавалъ Исавру, тѣмъ болѣе упрекалъ себя что позволилъ себѣ познакомиться съ нею.
   Послѣ того какъ онъ ушелъ Исавра стала пѣть тихо про себя арію которая такъ подѣйствовала на ея слушателя; потомъ она погрузилась въ отвлеченную мечтательность, но ощущала странное и новое для нея счастіе. Помогая ей одѣваться къ обѣду Савареновъ и вплетая классическую вѣтку плюща въ ея темныя кудри служанка Италіянка воскликнула:
   -- Какъ хороша синьйорина сегодня вечеромъ!
   

ГЛАВА III.

   Г. Саваренъ былъ одинъ изъ самыхъ блестящихъ людей той литературной плеяды которая озарила царствованіе Лудовика-Филиппа.
   Умъ его былъ исключительно французскій по своей легкости и граціи. Ни Англія, ни Германія, ни Америка не производили ничего подобнаго. Ирландія произвела Томаса Мура, но вѣдь въ Ирландскомъ геніи такъ много фрницузскаго.
   Г. Саваренъ былъ чуждъ тщеславной расточительности вошедшей въ моду при имперіи. Его домашнее хозяйство велось скромно въ предѣлахъ дохода получаемаго главнѣйшимъ образомъ, можетъ-статься исключительно, отъ литературныхъ работъ.
   Хотя онъ часто давалъ обѣды, но они были немноголюдны и безъ претензій и блеску. Однакожь обѣды, хотя простые, были совершенствомъ въ своемъ родѣ; и хозяинъ такъ увлекалъ гостей своею игривою веселостью что пиры въ его домѣ считались самыми пріятными въ Парижѣ. Въ настоящемъ случаѣ общество простиралось до десяти человѣкъ, наибольшее число какое могло помѣститься за его столомъ.
   Всѣ гости Французы принадлежали къ либеральной партіи, хотя различныхъ оттѣнковъ трехцвѣтнаго знамени. Place aux dames. Прежде всѣхъ слѣдуетъ назвать графиню де-Кранъ (Craon) и гжу Верто (Vertot), обѣ безъ мужей. Графиня схоронила своего мужа; гжа Верто разошлась съ своимъ. Графиня была очень красива, но ей было шестьдесятъ лѣтъ. Гжа Верто была на двадцать лѣтъ моложе, но была очень дурна собой. Она разсорилась со знаменитымъ авторомъ для котораго разошлась съ мужемъ, и съ того времени ни одинъ человѣкъ не дерзнулъ помыслить что онъ въ состояніи утѣшить даму такую некрасивую въ утратѣ писателя столь знаменитаго.
   Обѣ эти дамы были очень умны. Графиня написала лирическія поэмы подъ заглавіемъ Крики Свободы и драму героемъ которой былъ Дантонъ, а мораль слишкомъ революціонна для сцены. Но въ душѣ графиня вовсе не была революціонеркой; она менѣе всѣхъ была способна сдѣлать или пожелать сдѣлать что-нибудь для того чтобы придвинуть прачку на одинъ дюймъ ближе къ графинѣ. Она была одною изъ тѣхъ особъ что играютъ съ огнемъ для того чтобы казаться просвѣщенными.
   Гжа Верто была болѣе серіознаго склада. Она преклонялась предъ г. Тьеромъ и выступила на литературное поприще въ историко-политическомъ родѣ. Она написала замѣчательную книгу о новомъ Карѳагенѣ (подразумѣвая Англію), и въ болѣе недавнее время трудъ обратившій особое вниманіе на равновѣсіе державъ; въ немъ доказывалось что въ интересахъ цивилизаціи и для пользы Европы Бельгія должна быть присоединена къ Франціи, а Пруссія ограничена предѣлами ея первоначальнаго маркграфства. Она доказывала какъ легко могли бы быть достигнуты обѣ эти цѣли конституціоннымъ монархомъ на мѣстѣ эгоистическаго императора. Гжа Верто была рѣшительная орлеанистка.
   Обѣ эти дамы въ обыкновенномъ обществѣ удостаивали оставлять въ сторонѣ сочинительство. Вслѣдъ за ними укажу среди гостей на графа де-Пасси и его супругу. Графу былъ семьдесятъ одинъ годъ и безполезно прибавлять что онъ представлялъ типъ Француза который быстро исчезаетъ и вѣроятно не обновится. Какъ мнѣ описать его чтобы сдѣлать понятнымъ для англійскаго читателя? Попробую прибѣгнуть къ аналогіи. Представьте себѣ человѣка хорошаго рода и съ большимъ состояніемъ, бывшаго въ молодости восторженнымъ другомъ лорда Байрона и веселымъ спутникомъ Георга IV, одареннаго въ высшей степени возвышеннымъ романическимъ чувствомъ и въ такой же степени благовоспитаннымъ свѣтскимъ цинизмомъ, кто, вслѣдствіе этого соединенія, рѣдко встрѣчающагося, занималъ высокое положеніе въ обѣихъ частяхъ общества на которыя, говоря въ широкомъ смыслѣ, дѣлится цивилизованная жизнь,-- въ романтической и цинической. Графъ Пасси былъ самымъ пылкимъ изъ числа учениковъ Шатобріана, самымъ блестящимъ изъ придворныхъ Карла X. Нужно ли прибавлять что онъ былъ страшный сердцеѣдъ?
   Но не взирая на свое восхищеніе Шатобріаномъ и свою преданность Карлу X, графъ былъ всегда вѣренъ капризамъ французской noblesse, уничтожившимъ ее во время старой революціи, капризамъ принадлежащимъ великолѣпному невѣжеству ихъ націи вообще и ихъ классу въ частности. Не принимая во вниманіе единичныхъ исключеній, французскій gentilhomme есть по преимуществу Парижанинъ; Парижанинъ по преимуществу впечатлителенъ къ толчкамъ моды данной минуты. Въ модѣ ли быть либералами или анти-либералами? Парижане обнимаютъ и цѣлуютъ другъ друга и клянутся на жизнь и на смерть стоять за то что въ данную минуту въ модѣ. Три дня были модою минуты -- графъ Пасси сдѣлался восторженнымъ орлеанистомъ. Лудовикъ-Филилпъ былъ очень милостивъ къ нему; онъ былъ декорированъ, назначенъ префектомъ въ свой департаментъ, его готовы были сдѣлать посланникомъ при одномъ германскомъ дворѣ, когда Лудовикъ-Филилпъ палъ. Была провозглашена республика. Графъ заразился всеобщею заразою и послѣ обмѣна слезъ и поцѣлуевъ съ патріотами которыхъ недѣлю назадъ называлъ canaille, онъ поклялся въ вѣчной преданности республикѣ. Модою минуты внезапно сдѣлался наполеонизмъ, и государственный ударъ превратилъ республику въ имперію. Графъ плакалъ на груди всѣхъ vieilles moustaches какихъ только могъ найти и радовался что взошло солнце Аустерлица. Но послѣ Мексиканской экспедиціи солнце Аустерлица значительно померкло. Имперіализмъ скоро готовъ былъ выйти изъ моды. Графъ перенесъ свою любовь на Жюль Фавра и сталъ въ ряды передовыхъ либераловъ. Въ теченіе всѣхъ этихъ политическихъ перемѣнъ графъ оставался почти неизмѣннымъ въ частной жизни; пріятный, добрый, остроумный и болѣе всего преданный прекрасному полу. Достигнувъ шестидесяти восъми-лѣтняго возраста онъ все еще былъ fort bel homme, не женатъ, съ величественнымъ видомъ и обворожительнымъ обращеніемъ. Въ этомъ возрастѣ онъ сказалъ себѣ: je me range, и женился на молодой особѣ, восемнадцати лѣтъ. Она обожала своего мужа и страшно ревновала его; между тѣмъ графъ казалось вовсе не ревновалъ ее и переносилъ ея обожаніе слегка пожимая плечами.
   Трое гостей пополнявшихъ вмѣстѣ съ Грагамомъ и двумя Италіянками число десять были нѣмецкій графъ фонъ-Рюдесгеймъ, знаменитый французскій докторъ по имени Вакуръ и молодой писатель котораго Саваренъ принялъ въ свою клику и провозгласилъ человѣкомъ съ рѣдкими талантами. Этому писателю, котораго настоящее имя было Густавъ Рамо, но который, вѣроятно чтобы доказать проповѣдуемое имъ презрѣніе къ предкамъ, печаталъ свои стихи подъ аристократическимъ именемъ Альфонса де-Валькура, было около двадцати четырехъ лѣтъ, съ перваго взгляда ему можно было дать и меньше; но посмотрѣвъ внимательно можно было замѣтить признаки старости на его лицѣ.
   Онъ былъ небольшаго роста, худощавъ и слабаго сложенія. Въ глазахъ женщинъ и артистовъ его тѣлесные недостатки искупались необыкновенною красотою лица. Его черные волосы, заботливо раздѣленные посрединѣ, длинные и волнистые, оттѣняли бѣлизну высокаго но узкаго лба и слабую блѣдность щекъ. Черты лица его были очень правильны, глаза съ замѣчательнымъ блескомъ; но выраженіе лица говорило объ утомленіи и излишествахъ: шелковистыя кудри были жидки и мѣстами въ нихъ серебрился сѣдой волосъ; блестящіе глаза свѣтились изъ впалыхъ орбитъ; около рта обозначились линіи какъ бываетъ у людей среднихъ лѣтъ которые слишкомъ торопятся жить.
   Это было лицо которое могло возбуждать состраданіе и нѣжный интересъ не будь въ немъ чего-то гордаго и надменнаго что вызывало не жалость нѣжную, но восторженное удивленіе. Выраженіе это не нравилось мущинамъ, но нравилось женщинамъ и не трудно было убѣдиться что въ числѣ послѣднихъ онъ находилъ много восторженныхъ поклонницъ.
   Разговоръ за обѣдомъ былъ совершенно противоположенъ тому что происходилъ наканунѣ у Американцевъ, хамъ разговоръ, хотя оживленный, былъ по преимуществу дѣловой и серіозный; здѣсь онъ только скользилъ по предметамъ, пересыпался остротами и быстрыми отвѣтами. Предметами были легкіе on dits и веселые анекдоты дня; говорилось и о литературѣ и о политикѣ, но и о томъ и о другомъ какъ о предметахъ persiflage съ легкою шуткой и эпиграммой. Обѣ Француженки писательницы, графъ де-Пасси, докторъ и хозяинъ затмѣвали другихъ гостей. По временамъ впрочемъ нѣмецкій графъ вставлялъ ироническое замѣчаніе въ которомъ сосредоточивалось много мудрости, а молодой писатель -- болѣе ѣдкій сарказмъ. Если сарказмъ былъ удаченъ, онъ обнаруживалъ свое торжество тихимъ смѣхомъ; въ случаѣ неудачи онъ выражалъ свое недовольство презрительно усмѣхаясь или сердито хмурясь.
   Исавра и Грагамъ сидѣли не рядомъ и по большей части только слушали.
   Когда послѣ обѣда перешли въ залу, Грагамъ попытался приблизиться къ креслу въ которомъ помѣстилась Исавра, но молодой писатель предупредилъ его, сѣлъ рядомъ съ ней и началъ разговоръ такимъ тихимъ голосомъ что его можно было принять за шопотъ. Англичанинъ отошелъ и сталъ наблюдать. Онъ вскорѣ замѣтилъ, съ болью ревности смѣшанной съ презрѣніемъ, что разговоръ писателя повидимому интересовалъ Исавру. Она слушала съ замѣтнымъ вниманіемъ; когда же говорила сама, то хотя Грагамъ не слышалъ словъ, но могъ замѣтить по ея выразительному лицу возраставшую благосклонность къ собесѣднику.
   -- Надѣюсь, сказалъ докторъ подходя къ Грагаму между тѣмъ какъ большая часть гостей собрались около Саварена, разказывавшаго самые веселые анекдоты полные остроумія,-- надѣюсь что прекрасная Италіяика не повѣритъ влюбленности этой чернильной души.
   -- Развѣ дѣвушки находятъ его такимъ привлекательнымъ? спросилъ Грагамъ съ принужденною улыбкой.
   -- Очень вѣроятно. Онъ имѣетъ репутацію очень умнаго и очень дурнаго человѣка, а это такія качества которыя имѣютъ змѣиную прелесть для дочерей Евы.
   -- И это репутація заслуженная?
   -- Что касается ума, то я не могу судить безпристрастно. Мнѣ не нравятся такого рода писанія, ни мужественныя, ни женственныя, въ которыхъ отличается молодой Рамо. Онъ имѣетъ странную методу подбирать самыя напыщенныя фразы для выраженія обыкновенныхъ мыслей. Онъ описываетъ въ стихахъ любовь въ такихъ бурныхъ выраженіяхъ что вамъ можетъ казаться будто Юпитеръ нисходитъ къ Семелѣ. Но если разобрать эти выраженія съ трезвостью паталога, какъ я расположенъ разбирать ихъ, ваши опасенія за домашнее спокойствіе исчезнутъ, это vox et praeterea nihil, ни одинъ человѣкъ дѣйствительно влюбленный не сталъ бы употреблять такихъ выраженій. Онъ пишетъ въ прозѣ о недостаткахъ человѣчества. Вы любите человѣчество. Вы говорите: допустимъ что недостатки эти существуютъ, какія же средства исправить ихъ? и вы не находите ничего кромѣ вздору. Но я долженъ сказать что и въ прозѣ и въ стихахъ Густавъ Рамо попадаетъ въ тонъ развращенныхъ вкусовъ времени, и потому входить въ моду. Это о его сочиненіяхъ; что же касается его дурной репутаціи, то стоитъ взглянуть на него чтобъ убѣдиться что онъ въ сотую часть не такъ дуренъ какъ желаетъ казаться; словомъ, г. Густавъ Рамо есть типъ довольно многочисленнаго среди парижской молодежи класса который я называю "потерявшееся колѣно абсента". Это цѣлый разрядъ людей которые начинаютъ жить полнымъ галопомъ будучи еще мальчиками. Какъ общее правило они одарены такимъ слабымъ сложеніемъ что едва могутъ плестись рысцой, не то чтобы скакать въ галопъ не пришпоривая себя возбудительными средствами; ни одно изъ такихъ средствъ такъ не прельщаетъ ихъ странную нервную систему какъ абсентъ. Число паціентовъ изъ того разряда которые въ тридцать лѣтъ болѣе истасканы чѣмъ семидесятилѣтніе старики увеличивается съ такою быстротой что заставляетъ со страхомъ помышлять каково будетъ слѣдующее поколѣніе Французовъ. Съ расположеніемъ къ абсенту молодой Рамо и подобные ему писатели соединяютъ подражаніе Гейне, наподобіе тѣхъ каррикатуристовъ которые достигаютъ болѣе разительнаго сходства наибольшею уродливостью. Не легко подражать паѳосу и остроумію Гейне; но не трудно подражать его удаленію отъ Божества, его насмѣшкамъ надъ правымъ и не правымъ, его непрестанной войнѣ противъ героизма мысли и дѣйствія, котораго знамя инстинктивно охраняютъ писатели возвышающіе свою націю. Рамо не можетъ быть Гейне, но онъ можетъ также относиться къ Гейне какъ безобразный ворчунъ карликъ къ изрыгающему хулы титану. Однако же онъ интересуетъ женщинъ вообще, и очевидно интересуетъ прекрасную синьйорину въ особенности.
   Въ то время какъ Бакуръ кокчилъ свою рѣчь Исавра подняла голову, до тѣхъ поръ склоненную въ позѣ серіознаго вниманія, которое казалось подтверждало замѣчаніе доктора, и взглянула вокругъ. Глаза ея встрѣтили взглядъ Грагама съ безбоязненною искренностью составлявшую часть прелести ея свѣтлаго и кроткаго ума. Но она тотчасъ же опустила ихъ слегка вздрогнувъ и измѣнившись въ лицѣ, ибо выраженіе лица Грагама было непохоже на то какое она видѣла прежде; оно было жестко, сурово и нѣсколько презрительно. Черезъ нѣсколько минутъ она встала и проходя черезъ комнату въ направленіи къ группѣ собравшейся вокругъ хозяина и остановилась у стола съ книгами и картинами у котораго Гратамъ стоялъ одинъ. Докторъ отошелъ вмѣстѣ съ нѣмецкимъ графомъ.
   Исавра взяла одну изъ картинъ.
   -- А! воскликнула она,-- Сорренто, мое Сорренто. Вы бывали въ Сорренто, г. Венъ?
   Вопросъ и сопровождавшее его движеніе были очевидно примирительныя. Было ли примиреніе побуждаемо кокетствомъ или чувствомъ болѣе невиннымъ и безыскусственнымъ?
   Грагамъ не могъ рѣшить этого и отвѣчалъ холодно, наклоняясь къ картинѣ:
   -- Я только однажды пробылъ тамъ три дня, но мои воспоминанія объ этомъ мѣстѣ не достаточно живы чтобъ узнать его на этомъ рисункѣ.
   -- Вотъ домъ принадлежавшій, по крайней мѣрѣ такъ разказываютъ, Тассову отцу; вы безъ сомнѣнія были въ этомъ домѣ?
   -- Въ мое время въ немъ была гостиница; я тамъ останавливался.
   -- И я тоже. Тамъ я въ первый разъ прочла la Gervаalemme.
   Послѣднія слова сказаны были ло-италіянски тихимъ голосомъ, мечтательно и какъ бы про себя.
   Въ это время раздался нѣсколько рѣзкій и пронзительный голосъ, говорившій по-французски, и помѣшалъ Грагаму отвѣтить:
   -- Quel joli dessin! Что это такое, Mademoiselle?
   Гратамъ отступилъ; говорившій былъ Густавъ Рамо, который незамѣтно сперва слѣдилъ за Исаврой, потомъ очутился около нея.
   -- Видъ Сорренто, но мѣсто это въ дѣйствительности лучше. Я показывала домъ принадлежавшій отцу Тассо.
   -- Тассо! Rein! А гдѣ домъ прекрасной Элеоноры?
   -- Monsieur, отвѣтила Исавра нѣсколько изумленная такимъ вопросомъ со стороны homme de lettres по профессіи,-- Элеонора не жила въ Сорренто.
   -- Tant pis pour Sorrente, сказалъ homme de lettres. Никто бы не заботился о Тассо не будь Элеоноры.
   -- Я скорѣе думаю, сказалъ Грагамъ,-- что никто бы не заботился объ Элеонорѣ не будь Тассо.
   Рамо надменно взглянулъ на Англичанина
   -- Извините, милостивый государь, исторія любви во всѣ времена сохраняетъ свой интересъ; но кого въ наши дни интересуетъ le clinquant du Tasse?
   -- Le clinquant du Tasse! воскликнула Исавра съ негодованіемъ.
   -- Это выраженіе принадлежитъ Буало; оно сказано въ насмѣшку надъ Sot de qualité кто предпочитаетъ
   
   Le clinquant du Tasse à tout l'or de Virgile.
   
   Я же съ своей стороны также мало вѣрую въ одного какъ и въ другаго.
   -- Я не знакома съ латинскимъ языкомъ и потому не читала Виргилія, сказала Исавра.
   -- Можетъ-статься, замѣтилъ Грагамъ,-- monsieur не знакомъ съ италіянскимъ языкомъ и потому не читалъ Тассо.
   -- Если это сказано какъ сарказмъ, возразилъ Рамо, то я принимаю какъ комплиментъ. Французу который желаетъ изучить образцовыя произведенія новой литературы не нужно знать другихъ языковъ и читать другихъ авторовъ кромѣ своихъ.
   Исавра засмѣялась своимъ пріятнымъ серебристымъ смѣхомъ.
   -- Откровенность этихъ словъ была бы достойна изумленія еслибы вы только-что во время нашего разговора не отзывались съ такимъ же презрѣніемъ о томъ что мы привыкли считать образцовыми французскими произведеніями, какъ теперь отзываетесь о Виргиліи и Тассо.
   -- Не моя вина если у васъ были учителя со вкусомъ настолько rococo что пріучили васъ считать образцовыми произведеніями скучныя ходульныя трагедіи Корнеля и Расина. Это поэзія двора, а не поэзія народа, какъ простая повѣсть, простой куплетъ которые проникаютъ въ сокрытыя глубины человѣческаго сердца, пробуждаютъ горе причиняемое этимъ несчастнымъ соціальнымъ порядкомъ, обнаруживаютъ вредъ предразсудковъ, какъ власть королей и власть духовенства, а та поэзія достойна библіотеки гдѣ собранъ хламъ который педагоги зовутъ "классиками". По крайней мѣрѣ мы съ вами согласны въ одномъ; мы относимся съ одинаковымъ уваженіемъ къ генію вашего друга гжи де-Гранмениль.
   -- Это вашъ другъ, синьйорина! воскликнулъ Грагамъ недовѣрчиво;-- гжа де-Гранмениль вашъ другъ?
   -- Лучшій другъ какой у меня есть на свѣтѣ.
   Лицо Грагама омрачилось; онъ молча отвернулся и чрезъ минуту исчезъ изъ комнаты увѣряя себя что ни мало не чувствуетъ ревности оставляя Густава Рамо съ Исаврой. "Ея лучшій другъ гжа де-Гранмениль", проворчалъ онъ.
   Теперь скажемъ слово о главномъ корреспондентѣ Исавры. Гжа де-Гранмениль была женщина хорошаго происхожденія и богатая. Она разошлась съ мужемъ на второмъ году супружества. Это была замѣчательно краснорѣчивая писательница которую въ популярности и знаменитости изъ современныхъ писательницъ превосходила только Жоржъ Сандъ.
   Почти столь же безстрашная въ откровенномъ изложеніи своихъ взглядовъ какъ эта знаменитая романистка, она начала свою литературную карьеру сочиненіемъ изумительнымъ по силѣ и увлеченію, направленнымъ противъ учрежденія брака какъ онъ установленъ въ римско-католическихъ обществахъ. Не думаю чтобы въ немъ было сказано больше объ этомъ деликатномъ предметѣ чѣмъ было сказано Англичаниномъ Мильтономъ; но Мильтонъ писалъ не для римско-католическихъ обществъ и не слогомъ способнымъ плѣнять рабочіе классы. Первое произведеніе гжи де-Гранмениль было понято въ смыслѣ нападенія на религію и плѣнило тѣхъ изъ рабочаго класса что уже отпали отъ религіи. За этимъ послѣдовали другія сочиненія болѣе или менѣе содержавшія въ себѣ нападки на "принятыя мнѣнія"; нѣкоторыя изъ нихъ съ политическими, другія съ соціально революціонными цѣлями и тенденціями, но всегда съ одинаковою чистотой слога. Просмотрите всѣ ея сочиненія, и хотя вы можете возмущаться ея ученіями, вы не найдете ни одного неумѣстнаго выраженія. Въ сравненіи съ ними, повѣсти англійскихъ молодыхъ дѣвицъ никуда не годятся. Въ послѣдніе годы, то что встрѣчалось суроваго или отважнаго въ ея политическихъ и соціальныхъ доктринахъ, было смягчаемо прелестью золотаго тумана романтичности. Сочиненія ея становились болѣе и болѣе чисто художественными, скорѣе поэтизируя то что есть добраго и прекраснаго въ дѣйствительной жизни, нежели возводя въ ложный идеалъ то что есть въ ней порочнаго и безобразнаго. Такая женщина, разойдясь въ молодости съ мужемъ, проповѣдуя такія мнѣнія и ведя жизнь столь независимую какъ гжа де-Гранмениль, не могла не сдѣлаться предметомъ сллетень и клеветы. Ничто однакоже въ ея дѣйствительной жизни не свидѣтельствовало противъ нея чтобы лишить ее того положенія какое она занимала по праву рожденія, богатства и знаменитости. Куда бы она ни пріѣхала, ее вездѣ фетировали какъ въ Англіи иностранныхъ принцевъ и въ Америкѣ иностранныхъ писателей. Знавшіе ее близко не могли нахвалиться ея высокимъ качествамъ, ея великодушію и любезности. Гжа де-Гранмениль знала мистера Селби; и когда послѣ ея смерти Исавра въ нѣжномъ возрастѣ между дѣтствомъ и юношествомъ осталась безпомощнымъ и одинокимъ существомъ на землѣ, эта знаменитая женщина, прославляемая богатыми за ея умъ и бѣдными за ея благотворительность, явилась на помощь къ одинокой сиротѣ, снова согрѣла любовью ея сердце, пробудила первые проблески генія, стремленіе къ искусству въ смутномъ состояніи души находившейся между сномъ и бдѣніемъ.
   Но, любезный мой англійскій читатель, поставьте себя на мѣсто Грагама, и предположите что вы начинаете чувствовать любовь къ дѣвушкѣ на которой по многимъ уважительнымъ причинамъ вамъ не слѣдуетъ жениться; предположите что въ то самое время какъ вы почувствовали злобное сознаніе ревности къ человѣку кого признавать соперникомъ значило бы унижать себя, эта дѣвушка говоритъ вамъ что лучшій другъ ея женщина прославившаяся своею враждебностью къ учрежденію брака!
   

ГЛАВА IV.

   Въ тотъ же день какъ Грагамъ обѣдалъ у Савареновъ, г. Лувье собралъ за своимъ столомъ élite молодыхъ Парижанъ составлявшихъ олигархію моды, и въ это общество пригласилъ своего новаго друга маркиза де-Ротбріана. Большая часть гостей принадлежали къ партіи легитимистовъ, noblesse de faubourg, не принадлежавшіе къ ней не принадлежали ни къ какой политической партіи, равнодушные къ дѣламъ смертныхъ какъ боги Эпикура. Первое мѣсто среди этой jeunesse dorée принадлежало родственникамъ Алена, Раулю и Энгеррану де-Вандемарамъ. Лувье представалъ его имъ съ отеческою bonhomie, какъ будто бы онъ былъ глава фамиліи.
   -- Мнѣ не нужно просить васъ, молодые люди, чтобы вы были друзьями. Вандемары съ Рошбріанами не дѣлаются друзьями, они родятся друзьями. Сказавъ это, онъ обратился къ другимъ гостямъ.
   Черезъ минуту Аленъ почувствовалъ что сдержанность его пропала подъ вліяніемъ сердечной теплоты съ какою приняли его родственники.
   Эти молодые люди имѣли замѣчательное фамильное сходство, но черты лица ихъ, цвѣтъ волосъ и выраженіе, все, за исключеніемъ этого страннаго фамильнаго сходства, было противоположно.
   Рауль былъ высокаго роста, наклоненъ къ худощавости, но достаточная ширина плечъ указывала на значительную тѣлесную крѣпость. Волосы его были коротко острижены, борода длинная, шелковистая и черная; черные глаза отѣненные длинными загнутыми рѣсницами; цвѣтъ лица блѣдный, но чистый и здоровый. Въ покоѣ, лицо его выражало нѣсколько меланхолическое равнодушіе; когда же онъ говорилъ, оно дѣлалось необыкновенно пріятнымъ сіяя улыбкой чрезвычайной привѣтливости, которую не можетъ замѣнить никакая искусственная вѣжливость; она должна исходить изъ тѣхъ природныхъ высокихъ качествъ что имѣютъ своимъ источникомъ сердечную доброту.
   Энгерранъ былъ бѣлокуръ, съ вьющимися кудрями золотисто-каштановаго цвѣта. Онъ не носилъ бороды, только небольшіе усы цвѣтомъ нѣсколько темнѣе волосъ. Цвѣтъ лица его можно было бы назвать женственнымъ, такъ онъ былъ свѣжъ и нѣженъ, но въ выраженіи его лица, въ смѣлыхъ очертаніяхъ рта, въ открытомъ широкомъ лбѣ было столько смѣлости и энергіи что никто не рѣшился бы назвать его женственнымъ. Онъ былъ нѣсколько ниже средняго роста, но прекрасно сложенъ, хорошо держался и какъ-то не казался малъ даже рядомъ съ людьми высокаго роста. Казалось онъ созданъ быть любимцемъ матери и баловнемъ женщинъ, въ то же время при обращеніи съ мущинами въ его взглядѣ и манерѣ было видно болѣе силы воли нежели у его болѣе серіознаго и степеннаго брата.
   Оба, по сознанію ихъ сверстниковъ, одѣвались безукоризненно, но у Рауля не видно было чтобъ онъ обращалъ вниманіе на свою одежду; въ костюмѣ его была строгая простота. На гладкой груди его сорочки не сіяло ни одной запонки; на пальцахъ не блестѣло ни одного кольца. Костюмъ Энгеррана, напротивъ, не лишенъ былъ претензій; вышивка на его сорочкѣ казалось была сдѣлана царицею фей. Его перстни съ бирюзой и опалами, его запонки на груди и на рукавахъ съ жемчугомъ и брилліантами должны были стоить вдвое больше годоваго дохода Рошбріана, но вѣроятно не стоили ему ничего. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ счастливыхъ Лотаріевъ которымъ Калисты постоянно дѣлаютъ подарки. Все вокругъ него такъ сіяло что казалось окружающая атмосфера дѣлалась веселѣе отъ его присутствія.
   Но въ одномъ отношеніи братья были вполнѣ сходны другъ съ другомъ, въ той превосходной мягкости обращенія которая всегда отличала родовитое французское дворянство; мягкость это не оставляла ихъ даже тогда когда они неохотно приходили въ сношенія съ roturiers или республиканцами; но она превращалась въ égalité и fraternité въ сношеніяхъ съ людьми своей касты или родственниками.
   -- Мы должны употребить всѣ усилія чтобы сдѣлать Парижъ пріятнымъ для васъ, сказалъ Рауль все еще удерживая руку Алена въ своемъ пожатіи.
   -- Vilain cousine, сказалъ веселый Энгеранъ,-- можно ли было пробыть въ Парижѣ двадцать четыре часа и не извѣстить насъ.
   -- Развѣ вашъ батюшка не говорилъ вамъ что я былъ у него?
   -- Отецъ, отвѣчалъ Рауль,-- не былъ такъ жестокъ чтобы скрыть этотъ фактъ, но онъ сказалъ что вы пріѣхали сюда по дѣламъ дня на два, не приняли его приглашенія и не сообщили своего адреса. Pauvre père, мы много сердились на него что онъ допустилъ васъ такимъ образомъ скрыться. Матушка и до сихъ поръ не простила ему; мы должны завтра представить ей васъ. Отвѣчаю что она вамъ понравится почти также какъ вы понравитесь ей.
   Прежде чѣмъ Аленъ могъ отвѣтить доложили что обѣдъ поданъ. Мѣсто Алена за столомъ было между его кузенами. Какъ пріятенъ былъ ихъ разговоръ! Въ первый разъ еще Аленъ бесѣдовалъ такимъ образомъ дружески съ соотечественниками своего круга и своихъ лѣтъ. Онъ полюбилъ ихъ всѣмъ сердцемъ. Общій разговоръ другихъ гостей странно поражалъ его слухъ; онъ касался по большей части лошадей и скачекъ, оперы и балета; оживлялся сатирическими анекдотами о лицахъ чьи имена не были извѣстны провинціалу. Не было сказано ни слова которое показывало бы хотя малѣйшій интересъ въ политикѣ или отдаленнѣйшее знакомство съ литературой. Казалось изъ міра этихъ благовоспитанныхъ гостей было исключено все что заботитъ великія массы человѣчества; но разговоръ былъ какой можно встрѣтить лишь въ очень вѣжливомъ обществѣ; въ немъ не было много остроумія, но преобладала веселость, и веселость эта не была порывиста, смѣхъ не былъ громокъ; разказывавшіяся сплетни могли содержать самый рѣшительный цинизмъ, но выраженный самымъ утонченнымъ языкомъ. Парижскій Жокей-Клубъ имѣетъ свой ароматъ.
   Рауль не вмѣшивался въ общій разговоръ; онъ вполнѣ посвятилъ свое вниманіе кузену, объяснялъ ему въ чемъ состояла соль разказанныхъ анекдотовъ, или сообщалъ въ изящныхъ выражешихъ характеристику говорящихъ.
   Энгерранъ былъ болѣе живаго темперамента чѣмъ его братъ, и охотно принималъ участіе въ пересыпаніи легкихъ сидетень и веселыхъ остротъ.
   Лувье сидѣлъ между однимъ герцогомъ и русскимъ княземъ, говорилъ мало, развѣ только рекомендуя какое-нибудь вино или entrée, и не сводилъ глазъ съ Вандемаровъ и Алена.
   Тотчасъ послѣ кофе гости стали расходиться. Рауль однакоже успѣлъ представать своего кузена тѣмъ изъ числа гостей которые отличались наслѣдственною знатностью или общественнымъ положеніемъ. Имя Рошбріана пользовалось для нихъ такою историческою славою что обезпечивало уваженіе тому кто носилъ его; они принимали его такъ какъ бы онъ былъ ихъ братомъ.
   Французскій герцогъ нашелъ что они въ родствѣ вслѣдствіе брачнаго союза заключеннаго въ четырнадцатомъ вѣкѣ; русскій князь знавалъ покойнаго маркиза, и "надѣялся что сынъ позволитъ знакомству съ его отцомъ превратиться теперь въ дружбу".
   Когда эти церемоніи кончились, Рауль взялъ Алена за руку и сказалъ:
   -- Я не отпущу васъ такъ скоро послѣ того какъ мы нашли васъ. Вы отправитесь со мной въ одинъ домъ гдѣ я провожу по крайней мѣрѣ часъ или два каждый вечеръ. Не думайте что я приглашаю васъ въ богему, страну которую, я долженъ сказать съ сожалѣніемъ, Энгерранъ посѣщаетъ по временамъ, но которая мнѣ также мало извѣстна какъ лунныя горы. Домъ о которомъ я говорю какъ нельзя болѣе comme il faut. Это домъ графини ди Римини, очаровательной Италіянки по мужу, но по рожденію и характеру on ne peut plus Franèaise. Матушка обожаетъ ее.
   Обѣдъ у Лувье уже произвелъ большую перемѣну въ расположеніи духа Алена де-Рошбріана. Ему казалось будто какимъ-то волшебствомъ чувство молодости, аристократическаго происхожденія и положенія въ свѣтѣ, такъ внезапно стѣсненное и подавленное, ожило въ немъ. Онъ почелъ бы себя деревенщиной еслибъ отказался отъ такого искренняго предложенія.
   Но дойдя до кареты, которую братья держали сообща, и видя что въ ней могутъ помѣститься только двое, онъ отступилъ.
   -- Садитесь, mon cher, сказалъ Рауль догадываясь о причинѣ его колебанія,-- Энгерранъ отправился въ свой клубъ.
   

ГЛАВА V.

   -- Скажите мнѣ, заговорилъ Рауль когда они были въ экипажѣ,-- какимъ образомъ познакомились вы съ г. Лувье?
   -- У него въ залогѣ большая часть моего имѣнія.
   -- Гм! Теперь это понятно. Но вы могли бы попасть въ худшія руки; Лувье извѣстенъ своею уступчивостью.
   -- Передалъ ли вамъ вашъ батюшка о моихъ обстоятельствахъ и о томъ что привело меня въ Парижъ?
   -- Если вы такъ прямо предлагаете этотъ вопросъ, любезнѣйшій кузенъ, я долженъ сказать что онъ говорилъ намъ объ этомъ.
   -- Онъ сказалъ вамъ какъ я бѣденъ и какая тяжелая борьба предстоитъ мнѣ всю жизнь чтобъ удержать за собой Рошбріанъ какъ наше родовое помѣстье.
   -- Онъ сказалъ намъ все что могло еще больше увеличить наше уваженіе къ маркизу де-Рошбріану и еще болѣе усилить желаніе узнать нашего кузена и главу нашей фамиліи, отвѣчалъ Рауль съ благородствомъ въ тонѣ и манерѣ.
   Аленъ въ порывѣ благодарности шкалъ руку своего родственника.
   -- Но, сказалъ онъ запинаясь,-- вашъ батюшка согласенъ что мои обстоятельства не позволяютъ мнѣ....
   -- Bah! прервалъ Рауль съ пріятнымъ смѣхомъ;-- отецъ несомнѣнно очень умный человѣкъ, но онъ знаетъ только общество своего времени, и понятія не имѣетъ о современномъ обществѣ. Мы съ Энгерраномъ завтра зайдемъ къ вамъ чтобы вмѣстѣ отправиться къ матушкѣ; и предъ тѣмъ потолкуемъ о дѣлахъ вообще. Энгерранъ оракулъ по этой части. Но вотъ мы пріѣхали къ графинѣ.
   

ГЛАВА VI.

   Графиня ди Римини приняла своихъ гостей въ будуарѣ убранномъ повидимому просто, но простота эта стоила большихъ денегъ. Драпировки были ситцевыя, стѣны обиты тою же матеріей, яркихъ цвѣтовъ, въ которыхъ преобладалъ розовый и бѣлый; но украшенія на каминѣ, китайскій фарфоръ въ шкафахъ и на полкахъ, мелкія бездѣлушки на столахъ были драгоцѣнными и рѣдкими произведеніями искусства.
   Сама графиня была женщина съ небольшимъ за тридцать лѣтъ, она не поражала красотою, но была чрезвычайно мила. "Для женщинъ, сказалъ одинъ знаменитый французскій писатель, есть только одинъ способъ быть красивою, и сто тысячъ способовъ быть миловидною." Не было возможности исчислить всѣхъ способовъ какими Аделина ди Римини заслуживала названіе милой.
   Впрочемъ было бы несправедливостью, говоря о графинѣ, ограничиться словомъ "миловидность". При внимательномъ наблюденіи въ лицѣ ея можно было открыть выраженіе которое могло быть названо почти божественнымъ; такъ безощибочно говорило оно о пріятности нрава и душевномъ мирѣ. Одинъ англійскій поэтъ описывая ее привелъ однажды старый стихъ:
   
   Ея лицо какъ Млечный Путь на небѣ
   Гдѣ собраны прекрасныя свѣтила безъ именъ.
   
   Она была не одна; въ креслѣ у камина сидѣла пожилая дама занимаясь вязаньемъ; въ противоположномъ углу сидѣлъ мущина также пожилой, по одеждѣ духовное лицо, съ большою ангорскою кошкой на колѣняхъ.
   -- Позвольте представить вамъ, сказалъ Рауль,-- моего вновь открытаго кузена, семнадцатаго маркиза де-Рошбріана, котораго я съ гордостію признаю главою нашей фамиліи по мужской линіи, представителемъ ея старшей вѣтви; будьте добры къ нему ради меня; со временемъ вы будете добры къ нему ради его самого.
   Графиня очень милостиво отвѣчала на это представленіе и предложила Алену помѣститься на диванѣ съ котораго встала.
   Старушка подняла глаза съ своего вязанья; патеръ спустилъ кошку съ колѣнъ. Старушка сказала:
   -- Я могу сказать господину маркизу что знала его матушку настолько коротко что она пригласила меня на его крестины; иначе я не могла бы претендовать на знакомство съ кавалеромъ si beau, такъ какъ я стара, немножко глуха, очень глупа, чрезвычайно бѣдна....
   -- И, прервалъ Рауль,-- дама извѣстная всему Парижу, которую обожаютъ за ея доброту и совѣтуются съ ея savoir vivre всѣ молодые кавалеры которыхъ она удостоиваетъ принимать. Аленъ, позвольте представить васъ гжѣ де-Мори, вдовѣ знаменитаго писателя и академика и дочери храбраго Генриха де-Жерваля, который бился за правую сторону въ Вандеѣ. Позвольте также представить васъ аббату Вертпре, который провелъ свою жизнь въ тщетныхъ усиліяхъ сдѣлать другихъ такими же достойными какъ онъ самъ.
   -- Низкій льстецъ! оказалъ аббатъ ущипнувъ одною рукой Рауля за ухо въ то время какъ другую протянулъ Алену.-- Не позволяйте вашему кузену отпугивать васъ отъ знакомства со мною, господинъ маркизъ; когда онъ былъ моимъ ученикомъ онъ такъ убѣдилъ меня въ неисправимости испорченной человѣческой природы что теперь я обратился преимущественно къ улучшенію нравственности дикихъ животныхъ. Спросите графиню не достигъ ли я beau succès съ ея ангорскою кошкой. Три мѣсяца тому назадъ это животное имѣло два худшіе порока людей. Она была дика и вмѣстѣ низка; кусалась и воровала. Кусается ли она когда-нибудь теперь? Нѣтъ. Воруетъ когда-нибудь? Нѣтъ. А почему? Я разбудилъ въ этой кошкѣ дремавшую совѣсть, и съ тѣхъ поръ совѣсть управляетъ ея поступками: постигнувъ различіе между добромъ и зломъ, кошка держится его ненарушимо, какъ закона природы. Но если, послѣ безмѣрныхъ трудовъ, удастся разбудить совѣсть въ грѣшномъ человѣкѣ, это не имѣетъ прочнаго вліянія на его поведеніе, онъ все-таки продолжаетъ грѣшить. Люди въ Парижѣ, господинъ маркизъ, дѣлятся на два класса, одни кусаются, другіе воруютъ; убѣгайте обоихъ и привяжитесь лучше къ кошкамъ.
   Аббатъ произнесъ эту рѣчь съ важностью въ лицѣ и въ голосѣ, такъ что было трудно рѣшить говорилъ ли онъ для забавы или серіозно, была ли это простая шутка или же скрытый сарказмъ.
   Но въ лицѣ и въ глазахъ патера было выраженіе спокойной благожелательности, что побудило Алена склониться къ мысли что онъ говорилъ лишь какъ пріятный юмористъ; и маркизъ отвѣчалъ весело:
   -- Господинъ аббатъ, допуская превосходство добродѣтели въ кошкахъ когда ихъ учитъ такой разумный учитель, нельзя не сознаться что дѣловыя сношенія людей производятъ не кошки; а коль скоро люди должны вести дѣла между собой, то позвольте узнать, изъ предосторожности, къ какому разряду долженъ я причислить васъ. Вы кусаетесь или крадете?
   Эта острота, доказывавшая что маркизъ уже стряхнулъ съ себя свою провинціальную сдержанность, имѣла большой успѣхъ.
   Рауль и графиня весело разсмѣялись; гжа де-Мори захлопала въ ладоши и закричала:
   -- Bien!
   Аббатъ возразилъ съ неизмѣнною важностью:
   -- Къ обоимъ. Я священникъ; мой долгъ кусать злыхъ и обкрадывать добрыхъ, какъ вы убѣдитесь, господинъ маркизъ, если взглянете на эту бумагу.
   При этомъ онъ протянулъ Алену подписку въ пользу несчастной семьи лишившейся крова послѣ пожара, и изъ сравнительнаго достатка пришедшей въ совершенную крайность. На листѣ было уже около двухъ десятковъ подписей; послѣднія были имена графини, пятьдесятъ франковъ, и гжи де-Мори, пять.
   -- Позвольте мнѣ, маркизъ, сказалъ аббатъ,-- обокрасть васъ. Да благословитъ васъ Богъ вдвойнѣ, сынъ мой (взявъ наполеондоръ поданный ему Аленомъ), вопервыхъ за вашу благотворительность, вовторыхъ за примѣръ который вы подаете сердцу вашего кузена. Рауль де-Вандемаръ, встаньте и послѣдуйте ему. Bah! Какъ! только десять франковъ.
   Рауль сдѣлалъ аббату знакъ не примѣтный для остальныхъ и сказалъ:
   -- Я превзошелъ бы ваши надежды на мою карьеру, еслибы продолжалъ быть въ половину также достойнымъ какъ мой кузенъ.
   Аленъ во глубинѣ души почувствовалъ тонкій тактъ побудившій его богатаго родственника дать меньше его, а аббатъ сказалъ:
   -- Скупецъ, ты прощенъ. Смиреніе болѣе трудная добродѣтель чѣмъ благотворительность, а въ васъ примѣръ ея такъ рѣдокъ что заслуживаетъ поощренія.
   Поданъ былъ чай, какъ въ Парижѣ называютъ, по-англійски; графиня распоряжалась; гости собрались вокругъ стола, и вечеръ прошелъ въ невинной веселости домашняго круга. Разговоръ, не отличавшійся особеннымъ умомъ, былъ по крайней мѣрѣ не модный, не было толковъ о книгахъ, не было также и сплетень; но такъ или иначе онъ былъ веселъ и оживленъ какъ разговоръ счастливой семьи въ сельскомъ домѣ. Аленъ получилъ высшее мнѣніе о Раулѣ, который, несмотря на то что былъ Парижанинъ, могъ находить удовольствіе въ проведенномъ такъ невинно вечерѣ.
   При прощаньи графиня пригласила Алена приходить всегда когда у него не будетъ болѣе пріятнаго приглашенія.
   -- Исключаются только вечера когда есть опера, сказала она.-- Мужъ мой уѣхалъ по дѣламъ въ Миланъ, а безъ него я не выѣзжаю въ общество: но противъ оперы устоять не могу.
   Рауль проводилъ Алена до его квартиры.
   -- Au revoir, завтра въ часъ ждите Энгеррана и меня.
   

ГЛАВА VII.

   Рауль и Энгерранъ явились къ Алену въ назначенный часъ.
   -- Прежде всего, сказалъ Рауль,-- я долженъ передать вамъ сожалѣніе матушки что она не можетъ принять васъ сегодня. Она съ графиней принадлежатъ къ дамскому обществу посѣщенія бѣдныхъ и сегодня ихъ день; но завтра вы обѣдаете у насъ en famille. Теперь о дѣлахъ. Позвольте мнѣ закурить сигару пока вы изложите положеніе дѣла Энгеррану: я увѣренъ что одобрю все что онъ посовѣтуетъ.
   Аленъ, вкратцѣ какъ только могъ, разказалъ о положеніи своихъ дѣлъ, о своихъ закладныхъ, о надежаахъ съ которыми его повѣренный побудилъ его обратиться къ дружественному расположенію г. Лувье. Когда онъ кончилъ, Энгерранъ подумалъ нѣсколько минутъ. Наконецъ онъ сказалъ:
   -- Довѣрите ли вы мнѣ обратиться къ Лувье по вашему дѣлу? Я только разузнаю расположенъ ли онъ перевести на себя другія закладныя, и если такъ, то на какихъ условіяхъ. Наше родство извинитъ мое вмѣшательство; и по правдѣ сказать, мнѣ приходилось имѣть много фамиліарныхъ разговоровъ съ этимъ человѣкомъ. Я тоже спекулирую и часто пользовался совѣтами Лувье. Вы можетъ-быть спросите съ какою цѣлью онъ оказываетъ мнѣ услуги; онъ не можетъ получить отъ этого никакой пользы. На это я отвѣчу, разгадка его услугъ въ его характерѣ. Будучи очень смѣлымъ спекуляторомъ онъ въ то же время удивительно остороженъ какъ политикъ. Наша belle France похожа на балаганнаго фигляра; никогда нельзя сказать съ увѣренностью, встанетъ ли она на голову или на ноги. Лувье очень благоразумно желаетъ чувствовать себя безопаснымъ какая бы партія ни взяла верхъ. Онъ не вѣритъ въ продолжительность имперіи; а такъ какъ имперія ни въ какомъ случаѣ не конфискуетъ его милліоновъ, то онъ не даетъ себѣ труда ухаживать за имперіалистами. Но вслѣдствіе того же принципа который побуждаетъ нѣкоторыхъ дикарей поклоняться дьяволу, не заботясь о bon Dieu, потому что дьяволъ золъ, а bon Dieu слишкомъ милостивъ чтобы вредить имъ, Лувье, презирая и ненавидя въ душѣ республику, старается пріобрѣсти друзей между республиканцами всѣхъ родовъ и показываетъ видъ что раздѣляетъ ихъ надежды. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ сильно заискиваетъ въ орлеанистахъ. Наконецъ, хотя онъ думаетъ что легитимисты не могутъ имѣть надежды на успѣхъ, онъ желаетъ поддерживать добрыя сношенія съ дворянами принадлежащими къ этой партіи, потому что они имѣютъ довольно значительное вліяніе на кругъ людей хорошаго тона. Мы съ Раулемъ пользуемся не малымъ авторитетомъ въ салонахъ и клубахъ, и наше доброе слово имѣетъ цѣну. Кромѣ того, Лувье самъ въ молодости слылъ за данди; низложенный законодатель дандизма, нашъ злополучный родственникъ Викторъ де-Молеонъ, сообщалъ часть собственнаго блеска сыну ростовщика. Когда же свѣтило Виктора угасло, и Лувье пересталъ блестѣть. Данди исключили его изъ своей среды. Теперь онъ торжествуетъ въ душѣ что данди собираются на его вечера. Bref, милліонеръ очень вѣжливъ со мною, тѣмъ болѣе что я близокъ съ двумя или тремя извѣстными журналистами, а Лувье заботится о томъ чтобъ имѣть заручку въ печати. Надѣюсь что я объяснилъ вамъ причины почему я могу лучше вести переговоры нежели вашъ повѣренный; съ вашего позволенія я-бы отправился къ Лувье теперь же.
   -- Пусть онъ отправится, сказалъ Рауль.-- Энгерранъ имѣетъ успѣхъ во всемъ за что берется, въ особенности,-- прибавилъ онъ съ улыбкой отчасти горькою, отчасти нѣжною,-- когда дѣло идетъ о наполненіи кошелька.
   -- Съ величайшею благодарностью предоставлю такому посланнику всевозможныя полномочія для переговоровъ, сказалъ Аленъ.-- Я стѣсняюсь только назначеніемъ его на постъ который настолько ниже его генія,-- и "происхожденія", готовъ былъ онъ добавить, но благоразумно промолчалъ.
   Энгерранъ сказалъ пожимая плечами:
   -- Вы не можете сдѣлать мнѣ большаго одолженія какъ пустивъ въ ходъ мои способности. Я изнываю отъ скуки когда у меня нѣтъ дѣла, сказалъ онъ и вышелъ.
   -- Мнѣ часто становится очень грустно, сказалъ Рауль отрахая кончикъ своей сигары,-- когда подумаю что такой умный и энергическій человѣкъ какъ Энгерранъ лишенъ возможности служитъ своей странѣ. Изъ него бы вышелъ замѣчательный дипломатъ.
   -- Увы, возразилъ Аленъ со вздохомъ,-- я начинаю сомнѣваться правы ли легитимисты въ своей безполезной вѣрности государю который дѣлаетъ насъ нравственными изгнанниками въ родной странѣ.
   -- У меня нѣтъ сомнѣній въ этомъ отношеніи, сказалъ Рауль.-- Честь не даетъ намъ въ настоящее время никакого другаго выбора. Мы такъ много выиграли бы лично для себя надѣвъ государственную ливрею и получая жалованье отъ государства что никто не сталъ бы уважать насъ какъ патріотовъ; насъ презирали бы какъ отступниковъ. Пока живъ Генрихъ V и пока онъ не отказался отъ своихъ правъ, мы не можемъ быть дѣятельными гражданами, мы должны быть только печальными зрителями. Но не все ли равно? Мы, дворяне старыхъ фамилій, начинаемъ быстро исчезать. Какая бы форма правленія ни уcтановилась во Франціи, судьба наша будетъ одна и та же. Французскій народъ, стремясь къ невозможному равенству, никогда не потерпитъ сословія gentilshommes. Онъ не можетъ воспрепятствовать, не уничтоживъ совершенно торговлю и капиталы, быстрому появленію выскочекъ составляющихъ номинальную аристократію, болѣе противную равенству нежели наслѣдственное дворянство. Но онъ лишаетъ этихъ лицъ замѣняющихъ природныхъ патриціевъ возможности получить прочную осѣдлость въ странѣ, такъ какъ помѣстья которыя они покупаютъ должны дѣлиться послѣ ихъ смерти. Бѣдный Аленъ, вы сдѣлали честолюбіемъ своей жизни сохраненіе для потомства земель и дома вашихъ предковъ. Но возможно ли это, предположивъ даже что вы ихъ выкупите изъ залога? Вы женитесь, у васъ будутъ дѣти, и Рошбріанъ придется продать чтобы каждый получилъ свою часть. Легко понять какъ такое положеніе вещей, дѣлая васъ неспособными исполнять назначеніе дворянства въ публичной жизни, должно вліять и на нашу частную жизнь. Осужденные на жизнь полную веселостей и суетности мы не можемъ не заразиться расточительною роскошью составляющею порокъ нашего времени. Съ великими именами и малыми средствами чтобы поддерживать ихъ мы скоро попадаемъ въ затрудненія а долги. Затѣмъ нужда въ деньгахъ побѣждаетъ гордость. Мы не въ состояніи сдѣлаться крупными негоціантами, но можемъ быть мелкими игроками на Биржѣ, или благодаря Crédit Mobilier подражать министру держа подъ чужимъ именемъ лавку. Можетъ-быть вы слышали что мы съ Энгерраномъ держимъ лавку. Пожалуста покупайте тамъ ваши перчатки. Странная судьба для людей чьи предки бились въ первомъ Крестовомъ походѣ, mais que voulez vous?
   -- Я слышалъ о лавкѣ, сказалъ Аленъ,-- но узнавъ васъ пересталъ вѣрить этимъ разказамъ.
   -- Это совершенно вѣрно. Сказать ли вамъ какъ мы пришли къ этому средству добывать себѣ карманныя деньги? Отецъ даетъ намъ квартиру въ своемъ отелѣ, столъ, которымъ мы не часто пользуемся, и содержаніе на которое мы не могли бы жить какъ молодые люди нашего круга живутъ въ Парижѣ. Энгерранъ тратилъ свои карманныя деньги по своему, я по своему, но результатъ одинъ и тотъ же -- карманы наши были пусты. Мы вошли въ долги. Два года тому назадъ отецъ, стѣснивъ себя, заплатилъ ихъ и сказалъ: "Впередъ платите долги свои сами или женитесь, а я найду вамъ невѣстъ". Угроза эта устрашила насъ обоихъ. Мѣсяцъ спустя Энгеррану посчастливилось на биржѣ, и онъ предложилъ открыть на пріобрѣтенныя деньги лавку. Я противился сколько могъ, но Энгерранъ восторжествовалъ, какъ это всегда бываетъ. Онъ нашелъ прекраснаго помощника, женщину которая нянчила насъ въ дѣтствѣ и потомъ вышла замужъ за работника-парфюмера который понимаетъ дѣла. Предпріятіе оказалось успѣшнымъ, у насъ нѣтъ долговъ и мы сохранили свободу.
   Послѣ этой исповѣди Рауль ушелъ, и Аленъ погрузился въ грустныя мечты, изъ которыхъ былъ выведенъ сильнымъ звонкомъ у дверей. Онъ отперъ дверь, и увидалъ г. Лувье. Толстый финансистъ сильно запыхался поднимаясь такъ высоко. Онъ проговорилъ едва переводя духъ:
   -- Bonjour, простите если потревожилъ васъ.
   Потомъ войдя и сѣвъ на стулъ, нѣсколько минутъ не могъ начать говорить. Онъ обвелъ пристально глазами небольшую скромно убранную комнату, потомъ остановилъ свой взглядъ на хозяинѣ ея.
   -- Peste, любезнѣйшій маркизъ! сказалъ онъ наконецъ,-- надѣюсь что въ слѣдующее посѣщеніе мнѣ не придется дѣлать такого отважнаго подъема. Можно подумать что вы пріучаете себя взбираться на Гималаи.
   Высокомѣрнаго дворянина покоробила эта шутка и врожденная гордость сказалась въ его отвѣтѣ.
   -- Я привыкъ жить на высотахъ, г. Лувье; замокъ Рошбріазъ не стоитъ на одномъ уровнѣ съ городомъ.
   Глаза милліонера вспыхнули злобнымъ блескомъ, но въ отвѣтѣ его не было слышно неудовольствія.
   -- Bien dit, mon cher. Какъ вы напомнили мнѣ вашего отца! Теперь позвольте мнѣ поговорить о дѣлахъ. Я видѣлся съ вашимъ кузеномъ Энгерраномъ де-Вандемаромъ. Homme de moyens хоть и joli garèon. Онъ предложилъ что вы побываете у меня. Я сказалъ Энгеррану: нѣтъ, я еще долженъ визитъ вамъ. Чтобы скорѣе покончить съ дѣломъ, г. Гандренъ далъ мнѣ просмотрѣть ваши бумаги. Я и прежде расположенъ былъ услужить вамъ, и еще больше расположенъ служить вамъ теперь. Я могу расплатиться со всѣми у кого есть закладныя на ваши имѣнія и сдѣлаться единственнымъ владѣльцемъ закладной на условіяхъ которыя набросаны на этой бумагѣ и которыя, надѣюсь, удовлетворятъ васъ.
   Онъ подалъ Алену бумагу, досталъ коробочку, вынулъ изъ нея леденецъ и положилъ въ ротъ; сложивъ руки онъ отклонился на спинку стула съ полузакрытыми глазами какъ бы утомленный и своимъ подъемомъ на высокую лѣстницу, и своимъ великодушіемъ.
   Дѣйствительно, условія были щедры сверхъ ожиданія. За вычетомъ процентовъ по закладной маркизу оставался ежегодный доходъ въ 1.000 фунтовъ вмѣсто 400. Лувье предлагалъ взять на себя издержки по переводу закладныхъ и уплатить маркизу 25.000 франковъ при заключеніи условія единовременно. Усадьба не освобождалась отъ закладной какъ того желалъ Гебертъ. Во всѣхъ же другихъ отношеніяхъ это было чрезвычайно выгодно, и Аленъ не могъ не чувствовать благодарности и восхищенія при этомъ предложеніи благодаря коему его доходъ изъ ограниченнаго дѣлался сравнительно достаточнымъ.
   -- Какже, маркизъ, сказалъ Лувье,-- что замокъ говоритъ городу?
   -- Г. Лувье, отвѣчалъ Аленъ протягивая ему руку съ искреннимъ порывомъ,-- простите меня за нескромность моей метафоры. Бѣдность всегда чувствительна къ шуткамъ на ея счетъ. Я обязанъ вамъ тѣмъ что отнынѣ не буду имѣть подобнаго извиненія когда мои слова будутъ вамъ непріятны. Условія что вы предлагаете очень щедры, и я принимаю ихъ тотчасъ же.
   -- Bon, сказалъ Лувье крѣпко сжимая поданную ему руку;-- я передамъ эту бумагу Гандрену и дамъ ему соотвѣтственныя инструкціи. Могу ли я прибавить къ этому соглашенію еще условіе которое не значится на бумагѣ. Васъ можетъ-быть удивило что я предложилъ ни за что 25.000 франковъ въ дополненіе къ контракту. Это смѣшно и не такъ обыкновенно дѣлаются дѣла, потому я долженъ объясниться. Маркизъ, простите мою свободу, но вы возбудили во мнѣ интересъ къ вашей судьбѣ. При вашемъ происхожденіи, родствѣ и наружности, вы скоро и далеко пойдете въ жизни. Но вы не можете успѣть въ этомъ въ провинціи. Вы должны начать свою карьеру въ Парижѣ. Я желаю чтобы вы провели годъ въ Парижѣ живя не расточительно какъ какой-нибудь nouveau riche, но какъ прилично вашему общественному положенію. Эти 25.000 франковъ, прибавленные къ вашему увеличенному доходу, дадутъ вамъ возможность исполнить мое желаніе. Издержите деньги въ Парижѣ, въ теченіи года они выйдутъ у васъ всѣ до копейки. Это будутъ хорошо истраченныя деньги. Примите мой совѣтъ, cher marquis. Au plaisir.
   Финансистъ откланялся. Молодой маркизъ забылъ всѣ грустныя мысли внушенныя разговоромъ съ Раулемъ. Онъ поправилъ свой туалетъ и вышелъ съ видомъ человѣка для котораго на разсвѣтѣ жизни солнце, до тѣхъ поръ скрытое за тучами, теперь выглянуло и освѣтило природу своимъ свѣтомъ.
   

ГЛАВА VIII.

   Со времени вечера проведеннаго у Савареновъ Грагамъ не видалъ больше Исавры. Онъ избѣгалъ всякаго случая видѣться съ нею. Ревность съ которою онъ смотрѣлъ на ея обращеніе съ Рамо и изумленіе смѣшанное со злобой съ какимъ онъ услыхалъ заявленіе о ея дружбѣ съ гжей де-Гранмениль укрѣпили важныя и тайныя причины заставлявшія его желать удержать свободу своей руки и сердца. Но увы! сердце уже было порабощено. Оно находилось въ самыхъ ужасныхъ изо всѣхъ цѣпей, въ цѣпяхъ первой любви сознанной съ перваго взгляда. Онъ былъ несчастливъ, и несчастіе противъ воли ослабляло его рѣшенія. Онъ началъ прибирать извиненія для влюбленныхъ. Во всякомъ случаѣ, какой поводъ имѣлъ онъ чувствовать ревность къ молодому поэту, которая такъ оскорбила его? И если по своей молодости и неопытности Исавра приблизила къ себѣ знаменитаго писателя чей геній могъ увлечь ее и о чьихъ мнѣніяхъ она едва ли знала что-нибудь, было ли это преступленіе за которое слѣдовало навѣки лишить ее того уваженія какого заслуживаетъ всякая любовь? Онъ рѣшительно не находилъ удовлетворительнаго отвѣта на такіе вопросы. И тѣ важныя причины, извѣстныя лишь ему одному, которыхъ онъ никогда не могъ повѣрить другому, причины почему рука его должна была оставаться свободною, не были достаточно сильны чтобы не допускать никакой сдѣлки. Онѣ могли требовать жертвы и не малой жертвы для человѣка съ такимъ какъ у Грагама образомъ мыслей и честолюбіемъ. Но что такое любовь если она можетъ считать какую-нибудь жертву, кромѣ долга и чести, слишкомъ великою? По мѣрѣ того какъ смягчались его чувства къ Исаврѣ, онъ ощущалъ, можетъ-быть какъ слѣдствіе этого смягченія, тревожное нетерпѣніе пополнить дѣло для котораго прибылъ въ Парижъ, и главнымъ шагомъ къ тому было открытіе неоткрываемой Луизы Дюваль.
   Онъ не разъ писалъ къ г. Ренару, со времени свиданія съ этимъ агентомъ о коемъ упоминалось выше, спрашивая не имѣлъ ли онъ успѣха въ порученныхъ ему розыскахъ, и получалъ краткіе неудовлетворительные отвѣты, въ которыхъ говорилось о терпѣніи и не отнималось надежды.
   Въ дѣйствительности же г. Ренаръ не прилагалъ дальнѣйшихъ стараній къ этому дѣлу. Онъ считалъ рѣшительною потерей времени трудиться надъ розыскомъ гдѣ слѣды были такъ слабы и неопредѣленны. Открытіе могло быть сдѣлано только благодаря одной изъ тѣхъ случайностей которая является безъ труда и заботъ съ нашей стороны. Въ дальнѣйшемъ ходѣ возложеннаго на него порученія онъ надѣялся лишь на такую случайность. Но въ послѣдніе два дня Грагамъ сдѣлался еще нетерпѣливѣе и настоятельно требовалъ чтобы его медлительный повѣренный побывалъ у него.
   Во время этого посѣщенія, въ виду настоятельныхъ требованій, естественно желая удержатъ такого необыкновенно щедраго кліента и въ то же время будучи честнымъ членомъ своей профессіи, и находя недобросовѣстнымъ получать значительное вознагражденіе ничего не дѣлая, г. Ренаръ сказалъ откровенно:
   -- Милостивый государь, дѣло это превышаетъ мои силы; самый искусный агентъ нашей полиціи здѣсь ничего не сдѣлаетъ. Пока вы не скажете мнѣ чего-нибудь больше чѣмъ до сихъ поръ, у меня нѣтъ никакой руководящей нити. Потому я отказываюсь отъ дѣла которымъ вы почтили меня, но готовъ снова взяться за него когда вы доставите мнѣ свѣдѣнія при которыхъ я могу быть полезнымъ.
   -- Какого рода свѣдѣнія?
   -- По крайней мѣрѣ имена какихъ-нибудь родственниковъ этой дамы которые могли бы быть теперь въ живыхъ.
   -- Но мнѣ кажется еслибъ я имѣлъ такія свѣдѣнія мнѣ не зачѣмъ было бы прибѣгать къ помощи полиціи. Родственники сказали бы мнѣ что сдѣлалось съ Луизой Дюваль точно также какъ сказали бы полицейскому агенту.
   -- Совершенно вѣрно. Я буду только напрасно обирать васъ если тотчасъ же не откажусь отъ этого дѣла. Нѣтъ, милостивый государь, простите, я не приму больше платы; я получилъ уже слишкомъ много. Вашъ покорнѣйшій слуга.
   Оставшись одинъ Грагамъ впалъ въ отвлеченную мечтательность. Онъ сознавалъ лишь всѣ трудности дѣла которое привело его въ Парижъ съ нѣсколько преувеличенною надеждой на ловкость парижской полиціи, которая оправдывалась только когда дѣло шло объ убійцѣ или политическомъ поджигателѣ. Но имя Луизы Дюваль почти также обыкновенно во Франціи какъ имя Мери Смитъ въ Англіи; и англійскій читатель можетъ судить каковы были бы, по всей вѣроятности, результаты розысковъ Мери Смитъ о которой вы не могли бы дать другихъ свѣдѣній кромѣ того что она дочь учителя рисованія умершаго двадцать лѣтъ тому назадъ, что около пятнадцати лѣтъ о ней никто ничего не слыхалъ, что вы не можете сказать не приняла ли она, вслѣдствіе замужества или другихъ причинъ, новое имя, и вы имѣете причины избѣгать публикацій. При слѣдствіи обставленномъ такимъ образомъ очень вѣроятно что вы услышите о множествѣ Мери Смитъ въ преслѣдованіи за коими притупится и зрѣніе и чутье вашего повѣреннаго для открытія той именно Мери Смитъ которую ему поручено отыскать.
   Среди этихъ безнадежныхъ размышленій Грагама слуга доловилъ о г. Фредерикѣ Лемерсье.
   -- Cher Грамъ-Ванъ. Тысяча извиненій что безпокою васъ въ такой поздній вечерній часъ; но помните о чемъ вы просили меня когда только-что пріѣхали въ Парижъ въ этотъ сезонъ?
   -- Разумѣется помню: если вамъ случится въ обширномъ кругѣ вашего знакомства встрѣтиться съ дамою или дѣвицей по имени Дюваль, сорока лѣтъ, на годъ старше или моложе, то я прошу васъ дать мнѣ знать. И вы находили двухъ особъ съ этимъ именемъ, и ни одна изъ нихъ не была настоящая, не та особа которую мой другъ поручилъ мнѣ отыскать, обѣ были гораздо моложе.
   -- Eh bien, mon cher. Если вы отправитесь со мною на bal champêtre въ Елисейскія Поля сегодня вечеромъ, я могу показать вамъ третью гжу Дюваль; имя ея Луиза; и года ея подходятъ къ тому что вы говорите, хотя она всячески старается казаться моложе; до сихъ поръ еще она очень красива. Вы говорите что ваша Дюваль была красива. Я только вчера встрѣтилъ эту особу на вечеринкѣ которую давала Mlle Жюли Комартенъ, coryphée distinguée влюбленная въ Рамо.
   -- Влюбленная въ молодаго Рамо! Очень радъ слышать это. Онъ раздѣляетъ ея страсть?
   -- Я думаю что такъ. Онъ кажется очень гордится этимъ. Но à propos о гжѣ Дюваль, она долго не была въ Парижѣ, только-что возвратилась, и ищетъ побѣдъ. Она говоритъ что имѣетъ большую penchant къ Англичанамъ; она обѣщала мнѣ быть на этомъ балу. Поѣдемте.
   -- Душевно благодаренъ вамъ, любезнѣйшій Лемерсье. Я къ вашимъ услугамъ.
   

ГЛАВА IX.

   Этотъ bal champêtre былъ веселъ и блестящъ, какъ большая частъ парижскихъ увеселеній. Прекрасная ночь средины мая, внизу свѣтъ фонарей, вверху звѣзды; общество разумѣется смѣшанное. Очевидно что если Грагамъ избралъ изъ числа всѣхъ своихъ парижскихъ знакомыхъ Фредерика Лемерсье для содѣйствія, кромѣ офиціальныхъ розысковъ г. Ренара, къ отысканію таинственной дамы, то онъ считалъ вѣроятнымъ что ее можно было встрѣтитъ въ богемѣ, такъ знакомой Фредерику, если не какъ постояннаго члена, то какъ случайную гостью. Богема имѣла многихъ своихъ представителей на этомъ и champêtre, но тамъ мелькали и лица изъ такъ-называемыхъ респектабельныхъ классовъ, въ особенности Англичане и Американцы, сопровождавшіе своихъ женъ. Французы благоразумно оставили своихъ женъ дома. Изъ числа Французовъ съ положеніи въ обществѣ тутъ были графъ де-Пасси и Викторъ де-Брезе.
   При входѣ въ садъ, взглядъ Грагама былъ привлеченъ и очарованъ блестящею фигурой. Она стояла подъ цвѣточными фестонами протягивавшимися съ дерева на дерево, и газовый свѣтъ свѣтилъ ей прямо въ лицо; это было лицо дѣвушки во всей свѣжести молодости. Въ этой свѣжести, обязанной искусству, оно было такъ хорошо скрыто что казалось природой. Красивыя черты напоминали Гебу, веселыя и сіяющія, однакоже нельзя было смотря на эту дѣвушку не чувствовать глубокой скорби. Она была окружена толпой молодыхъ людей, и ея звонкій смѣхъ звучалъ непріятно для слуха Грагама. Онъ сжалъ руку Фредерика, и обративъ его вниманіе на дѣвушку спросилъ кто она.
   -- Кто? Развѣ вы не знаете? Это Жюли Комартенъ. Еще недавно экипажъ ея служилъ предметомъ всеобщаго восхищенія въ Булонскомъ Лѣсу; знатныя дамы удостоивали подражать ея туалету и прическѣ. Но она утратила свое великолѣпіе и дала отставку богатому обожателю доставлявшему матеріалъ для этого блеска съ тѣхъ поръ какъ влюбилась въ Густава Рамо. Она вѣрно ждетъ его сегодня вечеромъ. Вамъ слѣдуетъ познакомиться съ ней; хотите я васъ представлю?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Грагамъ съ выраженіемъ состраданія въ своемъ мужественномъ лицѣ.-- Такъ молода; кажется такою веселой. Какъ мнѣ жалъ ее!
   -- Жаль! Что она привязалась къ Рамо? Правда. Въ природѣ этой дѣвушки много хорошаго, еслибы только она была воспитана какъ слѣдуетъ. Рамо посвятилъ ей прекрасную поэму которая вскружила ей голову и побѣдила ея сердце. Онъ называетъ ея "Ундиною Парижа", нимфо-подобнымъ типомъ самого Парижа.
   -- Исчезающій типъ, подобно ея соименницѣ; рожденный изъ морскихъ брызгъ и скоро пропадающій въ пучинѣ, сказалъ Грагамъ.-- Пожалуста поищите гжу Дюваль; я присяду вонъ тамъ.
   Грагамъ прошелъ въ отдаленную аллею, сѣлъ на уединенную скамью, а Лемерсье отправился отыскивать гжу Дюваль. Черезъ нѣсколько минутъ Французъ явился. Рядомъ съ нимъ шла дама хорошо одѣтая, и когда она проходила въ свѣтѣ фонарей Грагамъ замѣтилъ что она была несомнѣнно красива, хотя уже въ лѣтахъ. Сердце его забилось сильнѣе. Навѣрно это была Луиза Дюваль которую онъ отыскивалъ.
   Онъ всталъ со скамьи и былъ какъ слѣдуетъ представленъ дамѣ; Фредерикъ оставилъ его съ нею.
   -- Г. Лемерсье полагаетъ что мы съ вами были прежде знакомы.
   -- Нѣтъ; я не могъ бы не узнать васъ въ такомъ случаѣ. Одинъ мой другъ имѣлъ честь знать даму съ вашимъ именемъ; и еслибы мнѣ посчастливилось встрѣтить эту даму я имѣю къ ней порученіе которое будетъ ей не непріятно. Г. Лемерсье сказалъ мнѣ что ваше nom de baptême Луиза.
   -- Луиза Корина, милостивый государь.
   -- И мнѣ казалось что имя вашихъ родителей было Дюваль.
   -- Нѣтъ; моего отца звали Бернаръ. Я вышла замужъ еще совсѣмъ ребенкомъ за г. Дюваль, виннаго торговца въ Бордо.
   -- А, въ самомъ дѣлѣ! сказалъ Грагамъ, разочарованный, но смотря на нее пристальнымъ испытующимъ взглядомъ, который она встрѣтила съ рѣшительною откровенностью. Очевидно, по его мнѣнію, она говорила правду.
   -- Вы вѣроятно знаете по-англійски, сказалъ онъ обращаясь къ ней на этомъ языкѣ.
   -- А leetle, speak un peu.
   -- Только немного?
   Гжа Дюваль казалось смутилась и смѣясь отвѣчала по-французски:
   -- Значить вамъ сказалъ что я говорю по-англійски вашъ соотечественникъ милордъ сэръ-Бульби? Petit scélérat, надѣюсь онъ хорошо поживаетъ. Онъ прислалъ съ вами порученіе ко мнѣ; онъ долженъ былъ сдѣлать это; онъ велъ себя со мной какъ чудовище.
   -- Увы! Я ничего не знаю о милордѣ сэръ-Булби. Вы сами никогда не были въ Англіи?
   -- Никогда,-- кокетливо глядя сбоку,-- мнѣ бы такъ хотѣлось побывать тамъ. У меня слабость къ Англичанамъ, несмотря на этого vilain petit Булби. Кто же вамъ далъ порученіе ко мнѣ? А! я догадываюсь, капитанъ Нельтонъ.
   -- Нѣтъ. Сколько лѣтъ тому назадъ, если это не будетъ нескромно, были вы въ Ахенѣ?
   -- Вы хотите сказать въ Баденѣ? Я была тамъ семь лѣтъ тому назадъ, когда встрѣтилась съ капитаномъ Нельтономъ, bel homme aux cheveux rouges.
   -- Но вѣдь вы были въ Ахенѣ?
   -- Никогда.
   -- Въ такомъ случаѣ я ошибся, сударыня, и мнѣ остается только принести вамъ глубочайшія мои извиненія.
   -- Но можетъ-быть вы сдѣлаете честь посѣтите меня, и изъ дальнѣйшаго разговора окажется что вы не ошиблись. Теперь мнѣ некогда, потому что я обѣщала танцовать съ однимъ Бельгійцемъ о комъ Лемерсье вѣроятно говорилъ вамъ.
   -- Нѣтъ, сударыня, не говорилъ.
   -- Въ такомъ случаѣ онъ вамъ скажетъ. Бельгіецъ очень ревнивъ. Но я всегда дома между тремя и четырьмя часами; вотъ моя карточка.
   Грагамъ нетерпѣливо взглянувъ на карточку воскликнулъ:
   -- Это вашъ почеркъ, сударыня?
   -- Да.
   -- Très belle écriture, сказалъ Грагамъ и отступилъ съ церемоннымъ поклономъ.-- Ничего похожаго на ея почеркъ. Новое разочарованіе, пробормоталъ Грагамъ когда дама возвратилась на балъ.
   Черезъ нѣсколько минутъ Грагамъ присоединился къ Лемерсье, который разговаривалъ съ де-Пасси и де-Брезе.
   -- Ну, сказалъ Лемерсье завидя Грагама,-- на этотъ разъ я угадалъ!
   Грагамъ покачалъ головой.
   -- Какъ! развѣ это не настоящая Луиза Дюваль?
   -- Конечно нѣтъ.
   Графъ де-Пасси услыхавъ это имя обернулся.
   -- Луиза Дюваль, сказалъ онъ;-- г. Венъ знаетъ Луизу Дюваль?!
   -- Нѣтъ; но одинъ мой другъ просилъ навести справки о дамѣ съ этимъ именемъ которую онъ встрѣчалъ много лѣтъ тому назадъ въ Парижѣ.
   Графъ подумалъ съ минуту и сказалъ:
   -- Можетъ-быть вашему другу была извѣстна фамилія де-Молеонъ?
   -- Не могу сказать. Но что же въ такомъ случаѣ?
   -- Старый виконтъ де-Молеонъ былъ однимъ изъ ближайшихъ моихъ друзей. Наши дома въ родствѣ. И онъ былъ очень огорченъ, бѣдняга, когда его дочь Луиза вышла замужъ за своего учителя рисованія Августа Дюваля.
   -- Ея рисовальный учитель Августъ Дюваль? Пожалуста продолжайте. Я думаю что Луиза Дюваль которую зналъ мой другъ была ея дочерью. Она была единственная дочь рисовальнаго учителя или живописца по имени Августа Дюваль, и очень вѣроятно что при крещеніи ей дано было имя въ честь матери. И такъ Mlle де-Молеонъ вышла замужъ за Августа Дюваль?
   -- Да; старый виконтъ былъ женатъ en premieres noces на Mlle Камиллѣ де-Шавиньи, дѣвушкѣ равной ему по происхожденію, имѣлъ отъ нея одну дочь Луизу. Я хорошо помню ее, некрасивая дѣвушка, со вздернутымъ носомъ и кислымъ выраженіемъ лица. Когда она достигла совершеннолѣтія, старая виконтесса умерла, и въ силу брачнаго договора дочь тотчасъ же получила въ наслѣдство состояніе матери, которое было не велико. Виконтъ однакожь былъ такъ бѣденъ что потеря этого состоянія была для него чувствительна. Хотя далеко за пятьдесятъ лѣтъ, онъ былъ еще очень красивъ. Люди того поколѣнія старились не скоро, милостивый государь,-- сказалъ графъ расправляя свою могучую грудь и весело посмѣиваясь.-- Онъ женился, en secondes noces, на женщинѣ высшаго общественнаго положенія и съ большимъ приданымъ. Лиза была недовольна этимъ, возненавидѣла свою мачиху, и когда отъ втораго брака родился сынъ она покинула родительскій кровъ, переселилась жить къ одной старой родственницѣ близь Люксанбура и тамъ вышла замужъ за этого учителя рисованія. Отецъ и семья ея употребляли всевозможныя старанія чтобы предотвратить этотъ бракъ; но въ это демократическое время женщина достигшая совершеннолѣтія можетъ, если будетъ настаивать, выйти замужъ за кого ей угодно, вопреки желанію родителей. Послѣ этого mésalliance отецъ не желалъ видѣть ее. Напрасно она старалась смягчить его. Вся его отеческая нѣжность сосредоточилась на его прекрасномъ Викторѣ. А! вы слишкомъ молоды и не могли знать Виктора де-Молеона въ короткое время его господства въ Парижѣ какъ roi des viveurs.
   -- Да, онъ былъ раньше меня; но я слыхалъ о немъ какъ о молодомъ человѣкѣ бывшемъ въ большой модѣ, говорятъ что онъ былъ очень уменъ, дуэлистъ и похожъ на Донъ-Жуана.
   -- Именно такъ.
   -- Кромѣ того я смутно припоминаю что слышалъ будто онъ совершилъ, или же ему только приписывали, какое-то безчестное дѣло имѣвшее связь съ брилліантами одной знатной дамы, и вслѣдствіе этого онъ оставилъ Парижъ.
   -- Да, печальный случай. Въ это время былъ политическій кризисъ; у васъ была республика; противъ дворянства все было позволено. Но я увѣренъ что Викторъ де-Молеонъ не такой человѣкъ чтобы могъ учинить кражу. Хотя совершенно вѣрно что онъ оставилъ Парижъ и я не знаю что сталось съ нимъ теперь.
   Онъ дотронулся до де-Брезе, который хотя стоялъ тутъ же, но не слушалъ этого разговора, перекидываясь шутками и смѣхомъ съ Лемерсье по поводу танцевъ.
   -- Де-Брезе, не случалось ли вамъ слышать что сталось съ бѣднымъ Викторомъ де-Молеономъ? Вы его знали.
   -- Зналъ его? Я думаю. Кто будучи въ большомъ свѣтѣ могъ не знать le beau Виктора? Нѣтъ; послѣ того какъ онъ исчезъ я никогда не слыхалъ о немъ; вѣроятно онъ давно умеръ. Человѣкъ съ прекраснымъ сердцемъ, несмотря на всѣ свои грѣхи.
   -- Любезнѣйшій г. де-Брезе, не знавали вы его сводную сестру, спросилъ Грагамъ,-- гжу Дюваль?
   -- Нѣтъ; я никогда не слыхалъ чтобъ у него была сводная сестра. Постойте однако; я вспоминаю что встрѣтилъ разъ Виктора въ Версальскомъ саду съ красивѣйшею дѣвушкой какую я видалъ когда-нибудь; когда послѣ въ Жокей-Клубѣ я поздравилъ его съ новою побѣдой, онъ очень серіозно отвѣчалъ что молодая дѣвушка была его племянница. "Племянница!" сказалъ я; "между вашими годами разницы не больше какъ пять или шесть лѣтъ." -- "Я думаю около того, сказалъ онъ; моей сводной сестрѣ, ея матери, было больше двадцати лѣтъ когда я родился". Тогда я не вѣрилъ его разказу, но когда вы говорите что у него дѣйствительно была сестра, значитъ я сомнѣвался напрасно.
   -- Не видали ли вы когда-нибудь послѣ того эту дѣвушку?
   -- Никогда.
   -- Сколько лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ?
   -- Позвольте припомнить.... около двадцати или двадцать одинъ годъ. Какъ время-то летитъ!
   Грагамъ продолжалъ свои разспросы, но не могъ узнать дальнѣйшихъ подробностей. Онъ повернулся чтобы выйти изъ сада какъ оркестръ заигралъ новый танецъ, нѣмецкій вальсъ, и вмѣстѣ съ этою нѣмецкою музыкой до его слуха долетѣли веселые звуки французскаго смѣха, который можно было различить по его легкомысленному веселью, смѣха который онъ слышалъ при входѣ въ садъ и звукъ коего опечалилъ его. Оглянувшись въ ту сторону откуда онъ слышался онъ опять увидалъ "Ундину Парижа". Она не была теперь окружена. Она только-что встрѣтила Густава Рамо, и протягивала къ нему руки съ видомъ счастія на лицѣ, открытомъ и невинномъ какъ лицо ребенка. Они прошли среди танцующихъ въ уединенную аллею освѣщенную фонарями, и наконецъ скрылись изъ глазъ Грагама слѣдившаго за ними.
   

ГЛАВА X.

   На слѣдующее утро Грагамъ послалъ опять за г. Ренаромъ.
   -- Ну, воскликнулъ онъ когда этотъ знаменитый человѣкъ явился и сѣлъ около него,-- случай наконецъ помогъ мнѣ.
   -- Я всегда разчтатывалъ на случай, милостивый государь. У случая больше ума въ одномъ мизинцѣ чѣмъ во всемъ корпусѣ парижской полиціи.
   -- Я узналъ о родственникахъ Луизы Дюваль, со стороны матери, и теперь вопросъ только въ томъ какъ найти ихъ.
   При этомъ Грагамъ передалъ что слышалъ и подъ конецъ сказалъ:
   -- Такимъ образомъ этотъ Викторъ де-Молеонъ дядя моей Луизы Дюваль. Онъ безъ сомнѣнія взялъ ее на свое попеченіе въ тотъ годъ когда лица интересующіяся ея открытіемъ потеряли ее изъ виду въ Парижѣ, и несомнѣнно долженъ знать что сдалось съ ней послѣ.
   -- Очень вѣроятно; и случай можетъ благопріятствовать намъ въ открытіи Виктора де-Молеона. Вы кажется не знаете подробностей этой исторіи съ брилліантами которая привела его въ соприкосновеніе съ полиціей и имѣла своимъ послѣдствіемъ его исчезновеніе изъ Парижа.
   -- Нѣтъ; разкажите мнѣ эти подробности.
   -- Викторъ де-Молеонъ получилъ въ наслѣдство около 60.000 или 70.000 годоваго дохода, главнымъ образомъ отъ матери, потому что отецъ его, хотя былъ представителемъ одной изъ древнѣйшихъ фамилій въ Нормандіи, былъ очень бѣденъ, не имѣя почти ничего кромѣ жалованья при дворѣ Лудовика-Филиппа. Но прежде чѣмъ Викторъ получилъ наслѣдство по смерти родителей, онъ уже сильно разстроилъ его. Онъ пристрастился къ спорту, держалъ великолѣпныхъ скаковыхъ лошадей; былъ очень любимъ Англичанами и хорошо говорилъ на ихъ языкѣ. Онъ считался образованнымъ и съ большимъ умомъ. Общее мнѣніе было что рано или поздно, остепенившись, онъ сдѣлается, если вступитъ на политическое поприще, замѣчательнымъ человѣкомъ. Вообще онъ былъ человѣкъ очень пылкій. Время Лудовика-Филиппа было горячимъ временемъ. Парижскіе viveurs были прекрасными типами для романовъ Дюма и Сю, полные физической жизни. Викторъ де-Молеонъ былъ воплощеннымъ романомъ Дюма.
   -- Простите меня, г. Ренаръ, что я прежде не отдавалъ должнаго вашему вкусу въ изящной литературѣ.
   -- Челозѣкъ моей профессіи не достигнетъ даже моей скромной извѣстности если онъ не знаетъ ничего кромѣ своей профессіи. Онъ долженъ изучать человѣчество вездѣ гдѣ оно изображается, даже въ романахъ. Но возвратимся къ Виктору де-Молеону. Хотя онъ былъ спортсменъ, игрокъ, Донъ-Жуанъ, дуэлистъ, никто никогда не сомнѣвался въ его чести. Напротивъ, въ дѣлахъ чести онъ считался оракуломъ; и хоть онъ дрался нѣсколько разъ на дуэли (дуэли тогда были въ модѣ), и какъ говорили, никто не могъ не только превзойти его, но сравняться съ нимъ въ искусствѣ владѣть орудіемъ, шпагой или пистолетомъ, онъ, говорятъ, самъ никогда не дѣлалъ вызова и никогда не пользовался своимъ искусствомъ не только чтобъ убить, но даже чтобъ опасно ранить своего противника. Я вспоминаю одинъ примѣръ его великодушія въ этомъ отношеніи о которомъ много говорили въ то время. Одинъ изъ вашихъ соотечественниковъ, никогда въ жизни не бравшій въ руки шпаги и не стрѣлявшій изъ пистолета, обидѣлся какимъ-то неуважительнымъ отзывомъ г. де-Молеона о герцогѣ Веллингтонѣ и вызвалъ его. Викторъ де-Молеонъ принялъ вызовъ, разрядилъ пистолетъ, не въ воздухъ -- это могло быть сочтено за обиду -- но выстрѣливъ мимо, подошелъ къ барьеру чтобы противникъ стрѣлялъ въ него, и послѣ промаха съ его стороны, сказалъ: "Простите щекотливость Француза, и примите извиненія какія можетъ принести одинъ джентльменъ другому въ томъ что забылъ уваженіе подобающее одному изъ знаменитѣйшихъ героевъ вашей націи." Имя Англичанина было Венъ. Не могъ ли это быть вашъ отецъ?
   -- Очень вѣроятно; это похоже на моего отца вызвать человѣка который оскорбилъ честь его страны въ лицѣ ея знаменитыхъ людей. Надѣюсь что противники стали друзьями?
   -- Объ этомъ я ничего не слыхалъ; мой разказъ оканчивается съ окончаніемъ дуэли.
   -- Продолжайте пожалуста.
   -- Однажды -- это было среди политическихъ событій которыя могли бы заставить умолкнуть многія сплетни -- beau monde былъ пораженъ новостью что виконтъ (тогда, по смерти отца, онъ уже сдѣлался виконтомъ) де-Молеонъ арестованъ полиціей по обвиненію въ покражѣ брилліантовъ герцогини де (жены знатнаго иностранца). Кажется что за нѣсколько дней до этого событія, герцогъ, желая сдѣлать женѣ пріятный сюрпризъ, рѣшилъ передѣлать ко дню ея рожденія принадлежавшее ей брилліантовое ожерелье, котораго она не носила въ послѣднее время потому что фасонъ его слишкомъ устарѣлъ. Для этого онъ тайно взялъ ключъ отъ желѣзнаго шкафа стоявшаго въ комнатѣ примыкавшей къ ея уборной (въ этомъ шкафѣ хранились лучшія изъ ея драгоцѣнныхъ вещей) и вынулъ ожерелье. Представьте его изумленіе когда ювелиръ въ улицѣ Вивьенъ которому онъ отнесъ ожерелье узналъ что брилліанты были поддѣльные которые онъ самъ вставлялъ нѣсколько дней тому назадъ по заказу неизвѣстнаго господина. Герцогиня въ это время была не совсѣмъ здорова; а такъ какъ подозрѣніе герцога естественно пало на слугъ, въ особенности на femme de chambre которую очень любила его жена, то онъ не желалъ ни пугать жены, ни дать поводъ слугамъ остерегаться. Потому онъ рѣшилъ передать это дѣло въ руки знаменитаго ***, бывшаго въ то время гордостью и украшеніемъ парижской полиціи. На слѣдующую же ночь виконтъ де-Молеонъ былъ взятъ и арестованъ въ комнатѣ гдѣ хранились драгоцѣнности, куда онъ проникъ съ помощью поддѣльнаго ключа или по крайней мѣрѣ дубликата ключа, найденнаго у него. Слѣдуетъ сказать что г. де-Молеонъ занималъ антресоли въ томъ самомъ отелѣ гдѣ помѣщались герцогъ съ герцогиней и ихъ свита. Когда это обвиненіе противъ виконта стало извѣстно (а оно сдѣлалось извѣстнымъ на слѣдующее утро), газеты объявили о суммѣ его долговъ и о его конечномъ раззореніи (что прежде было едва вѣроятно или тщательно скрывалось), это послужило объясненіемъ преступленія въ которомъ его обвиняли. Мы Парижане способны къ самымъ поразительнымъ реакціямъ чувства. Человѣка котораго мы обожаемъ сегодня, завтра мы проклинаемъ. Общественное восхищеніе виконтомъ какъ героемъ замѣнилось всеобщимъ презрѣніемъ къ нему съ какимъ смотрятъ на мелкаго вора. Общество удивлялось какъ оно рѣшалось принимать въ свою среду игрока, дуэлиста, Донъ-Жуана. Для общества оставалось одно удовлетвореніе за всѣ оскорбленія какія онъ наносилъ ему; оно могло позабавиться на его счетъ. Общество будетъ присутствовать на судѣ, будетъ свидѣтелемъ его поведенія въ залѣ суда, будетъ слѣдить за выраженіемъ его лица когда его приговорятъ къ галерамъ. Но неудача въ этомъ исполнила мѣру его негодованія. Де-Молеонъ не былъ судимъ. Герцогъ и герцогиня выѣхали изъ Парижа въ Испанію, и герцогъ поручилъ своему юристу взять назадъ обвиненіе, выразивъ убѣжденіе въ совершенной невинности виконта въ какомъ бы то ни было преступленіи кромѣ того въ чемъ онъ сознался самъ.
   -- Въ чемъ же сознался виконтъ? Вы забыли сказать это..
   -- Виконтъ, будучи арестованъ, сознался что подъ вліяніемъ безумной страсти къ герцогинѣ, встрѣченной, по его словамъ, презрительнымъ негодованіемъ, онъ воспользовался тѣмъ что его квартира была въ томъ же домѣ и проникъ въ комнату примыкавшую къ ея уборной, съ помощью ключа сдѣланнаго по восковому оттиску замочной скважины. Никакихъ доказательствъ въ подтвержденіе другаго обвиненія противъ виконта не было выставлено, обнаружено было только infraction du domicile подъ вліяніемъ безумной юношеской любви, на что не было принесено жалобы. Суду дѣлать здѣсь было нечего. Но общество было строже; и негодуя въ высшей степени при открытіи, что человѣкъ подозрѣваемый въ роскоши признанъ бѣднякомъ, настаивало что г. де-Молеонъ былъ виновенъ въ болѣе низкомъ, конечно не въ глазахъ отцовъ и мужей, и болѣе гнусномъ изъ двухъ преступленій. Предъ виконтомъ явилась дилемма изъ которой не могъ вывести его пистолетный выстрѣлъ или ударъ шпагою; онъ внезапно оставилъ Парижъ и съ тѣхъ поръ не показывался. Продажа его скаковыхъ лошадей и имущества была, я думаю, достаточна для уплаты его долговъ, потому что надо отдать ему справедливость, долги были уплачены.
   -- Но хотя виконтъ де-Молеонъ исчезъ, у него должны были остаться родственники въ Парижѣ которые можетъ-статься знаютъ что сталось съ нимъ и его племянницей.
   -- Въ этомъ я сомнѣваюсь. У него не было очень близкихъ родственниковъ. Ближайшій былъ старый холостякъ носившій ту же фамилію, отъ котораго онъ ждалъ наслѣдства, но тотъ умеръ вскорѣ послѣ его esclandre и не поименовалъ виконта въ своемъ духовномъ завѣщаніи. У Виктора было обширное родство между знатными фамиліями: Рошбріаны, Шавиньи, Вандемары, Пасси, Бовилье. Но едва ли они могли продолжать сношенія съ раззорившимся vaurien, и еще меньше съ его племянницей которая была дочь рисовальнаго учителя. Но теперь когда вы дали мнѣ нить, я буду слѣдить по ней. Намъ нужно найти виконта, и я надѣюсь мы успѣемъ въ этомъ. Простите если я не могу сказать больше въ настоящую минуту. Я не желалъ бы возбуждать ложныхъ надеждъ. Но черезъ недѣлю или двѣ я буду имѣть честь опять увидѣться съ вами.
   -- Подождите минутку. Вы дѣйствительно имѣете надежду открыть г. де-Молеона?
   -- Да. Я. не могу теперь сказать ничего больше.
   Г. Ренаръ ушелъ.
   Но эта надежда, какъ ни слаба была она, снова оживила Грагама; и вмѣстѣ съ надеждой сердце его, какъ будто съ главной пружины его былъ снятъ тормазъ, инстинктивно обратилось къ мысли объ Исаврѣ. Все что повидимому обѣщало скорое окончаніе порученія связаннаго съ открытіемъ Луизы Дюваль казалось приближало къ нему Исавру, или по крайней мѣрѣ извиняло его пламенное желаніе видѣть ее чаще, лучше узнать ее. Смутная ревность къ Густаву Рамо, такъ неразумно допущенная имъ, испарилась; ему казалось невозможнымъ чтобы человѣкъ котораго "Ундина Парижа" признавала своимъ любовникомъ рѣшился искать или могъ надѣяться добиться руки Исавры. Онъ забылъ даже о дружбѣ съ краснорѣчивою порицательницей брачныхъ узъ, что еще недавно казалось ему непростительною виной; онъ помнилъ только милое лицо, такое невинное и въ то же время разумное; только сладкій голосъ впервые вдохнувшій музыку въ его душу: только нѣжную руку прикосновеніе которой впервые заставило его ощутить тотъ трепетъ что отличаетъ это всѣхъ женщинъ на свѣтѣ ту кого мы любимъ. Онъ вышелъ изъ дому гордо и весело и направился къ виллѣ Исавры. Когда онъ шелъ, листья на деревьяхъ подъ которыми онъ проходилъ, колеблемые майскимъ вѣтеркомъ, казалось дрожали сочувствуя его восторгу. Можетъ-быть это было скорѣе наоборотъ: его собственный молчаливый восторгъ отвѣчалъ оживленію пробуждавшейся природы. Влюбленный ищущій примиренія съ той кого любитъ и отъ кого отдалила его неразумная бездѣлица, если онъ не настолько счастливъ въ безоблачный майскій день чтобы чувствовать родство свое со всѣмъ что есть на свѣтѣ счастливаго, съ цвѣтущимъ листкомъ, поющею птицей, можетъ пожалуй считать себя влюбленнымъ, но онъ не знаетъ что такое любовь.
   

КНИГА IV.

ГЛАВА I.

Отъ Исавры Чигоньи гже де-Гранмениль.

   Давно не писала я вамъ, и еслибы не ваша милая записка, только-что полученная, въ которой вы упрекаете меня въ молчаніи, я продолжала бы молчать подъ вліяніемъ опасенія возбужденнаго во мнѣ словами г. Саварена. Когда я случайно спросила его не писалъ ли онъ вамъ въ послѣднее время, онъ отвѣчалъ съ своимъ особеннымъ, добродушно-ироническимъ смѣхомъ: "Нѣтъ, mademoiselle, я не принадлежу къ числу Fâcheux Мольера. Если свиданіе влюбленныхъ не должно нарушаться вмѣшательствомъ третьяго лица, кто бы оно ни было, то еще священнѣе должно быть разставаніе автора съ его твореніемъ. Настоящая минута такъ торжественна для генія гжи де-Гранмениль: она прощается съ собесѣдникомъ съ которымъ не будетъ въ состояніи говорить когда онъ появится въ свѣтъ и станетъ нашимъ собесѣдникомъ. Не будемъ прерывать послѣдніе часы которые они проведутъ вмѣстѣ."
   'Эти слова поразили меня. Мнѣ кажется что они отчасти справедливы. Я понимаю что произведеніе которое было долгое время всѣмъ для своего автора, сосредоточивая на себѣ его думы, его сокровеннѣйшія надежды и опасенія, умираетъ для него лишь только дѣлается достояніемъ другихъ, лишь только появляется въ мірѣ чуждомъ уединенію въ которомъ оно создано. Мнѣ даже кажется что самый успѣхъ произведенія долженъ охлаждать любовь къ нему его автора, такого автора какъ вы. Лица которыя вы создали въ волшебномъ мірѣ знакомомъ только вамъ должны терять часть своей таинственной прелести когда вы слышите что ихъ критикуютъ и искажаютъ, хвалятъ или бранятъ какъ будто они дѣйствительно не болѣе какъ уличные или салонные герои.
   Я сомнѣваюсь чтобы враждебная критика могла огорчать и сердить васъ, какъ она повидимому огорчаетъ и сердитъ другихъ писателей какихъ я встрѣчала. Г. Саваренъ, напримѣръ, относитъ къ числу своихъ заклятыхъ враговъ, которымъ онъ считаетъ своимъ долгомъ мстить, всякаго писаку оскорбляющаго его самолюбіе. Онъ откровенно говоритъ: "для меня похвала -- пища, хула -- ядъ. Тому кто кормитъ меня я плачу, того кто отравляетъ меня я топчу." Г. Саваренъ дѣйствительно искусный и энергическій администраторъ во всемъ что касается его репутація. Онъ правитъ ею какъ королевствомъ, сооружаетъ укрѣпленія чтобы защищать ее, вербуетъ войска чтобы биться за нее. Онъ душа и средоточіе конфедераціи каждый членъ которой обязанъ охранять территорію другихъ членовъ; совокупность же этихъ территорій составляетъ царство г. Саварена. Не считайте меня злымъ сатирикомъ за то что я говорю такъ о нашемъ блестящемъ другѣ. Это не я говорю, а онъ самъ. Онъ признается въ своей политикѣ съ наивностью составляющею его прелесть какъ писателя. "Мечта о созданіи литературной республики есть величайшее заблужденіе", сказалъ онъ мнѣ вчера. "Каждый авторъ составившій себѣ имя есть неограниченный владыка въ своей области, большой или малой. Горе республиканцу который вздумаетъ свергнуть меня съ престола!" Когда я слушаю такія разсужденія, мнѣ кажется что г. Саваренъ измѣняетъ своему призванію. Я не могу заставить себя смотрѣть на литературу какъ на ремесло; для меня она священная миссія, и когда этотъ "владыка" хвастаетъ происками которыми поддерживаетъ свое положеніе, мнѣ кажется что я слушаю священника называющаго обманомъ проповѣдуемую имъ самимъ религію. Любимый ученикъ г. Саварена въ настоящее время молодой сотрудникъ его журнала Густавъ Рамо. Саваренъ сказалъ на дняхъ: "Я и моя партія были Молодою Франціей; Густавъ Рамо и его партія Новый Парижъ."
   -- А въ чемъ состоитъ различіе между Молодою Франціей и Новымъ Парнжемъ, спросила мой другъ Американка мистрисъ Морли.
   -- Партія молодой Франціи, отвѣчалъ г. Саваренъ,-- имѣла въ себѣ сознаніе юности: она была смѣла и горяча, исполнена жизненности и животнаго мужества; въ чемъ бы вы ни упрекнули ее въ другихъ отношеніяхъ, но вы должны признать силу ея главныхъ представителей. Партія же Новаго Парижа обладаетъ плохимъ здоровьемъ и весьма вялымъ нравомъ; но она очень умна по-своему и можетъ язвить и кусать такъ же больно какъ еслибъ была велика и сильна. Рамо самый даровитый членъ этой партіи. Онъ будетъ популяренъ, такъ какъ онъ обладаетъ разумѣніемъ своего времени, то-есть разумѣніемъ времени Новаго Парижа.
   Знакомы вы съ какимъ-нибудь произведеніемъ молодаго Рамо? Лично вы его не знаете, онъ сказалъ мнѣ это самъ и при этомъ выразилъ желаніе, очевидно искреннее, найти случай засвидѣтельствовать вамъ свое уваженіе. Это было во время нашей первой встрѣчи у г. Саварена, когда онъ еще не зналъ какъ вы и ваша слава дороги мнѣ. Онъ подошелъ ко мнѣ послѣ обѣда и сразу заинтересовалъ меня спросивъ знаю ли я что вы трудитесь надъ новымъ произведеніемъ, потомъ, не дождавшись моего отвѣта, осыпалъ васъ похвалами которыя были рѣзкимъ контрастомъ съ его насмѣшливыми отзывами о всѣхъ другихъ современныхъ писателяхъ, исключая г. Саварена, конечно, но послѣдній былъ бы можетъ-быть не совсѣмъ доволенъ еслибъ услышалъ что его любимый ученикъ назвалъ его "великимъ писателемъ о малыхъ дѣлахъ". Я пощажу васъ отъ повторенія его эпиграммъ на Дюма, Виктора Гюго и моего возлюбленнаго Ламартина. Несмотря на то что разговоръ его былъ блестящій и поразилъ меня сначала, я скоро утомилась имъ. Съ тѣхъ поръ мы видаемся часто, не только у г. Саварена, но и у насъ -- онъ навѣщаетъ васъ чуть не каждый день -- и мы сдѣлались друзьями. Онъ выигрываетъ отъ сближенія въ томъ отношеніи что нельзя не почувствовать какъ онъ достоинъ сожалѣнія. Онъ такъ завистливъ, а завистливые должны быть несчастны. Притомъ онъ такъ близокъ и вмѣстѣ такъ далекъ отъ того чему завидуетъ. Онъ жаждетъ богатства и роскоши, но до сихъ поръ жилъ и живетъ только своимъ скромнымъ заработкомъ. Поэтому онъ ненавидитъ богатыхъ. Его литературные успѣхи, вмѣсто того чтобы радовать его, раздражаютъ его своимъ контрастомъ со славой авторовъ на которыхъ онъ нападаетъ. У него красивая голова и онъ знаетъ это, но голова соединена съ тѣломъ лишеннымъ силы и граціи, что онъ также знаетъ. Но жестоко было бы продолжать этотъ очеркъ. Вы поймете сразу что это такой человѣкъ что чувствуешь ли къ нему симпатію или антипатію, нельзя не заинтересоваться имъ и не жалѣть его.
   Вы порадуетесь узнавъ что докторъ С. считаетъ мое здоровье настолько окрѣпшимъ что разрѣшаетъ мнѣ выступить на будущій годъ на поприще къ которому меня предназначали и готовили. Но сама я все еще въ нерѣшимости и въ сомнѣніи. Чтобъ отдаться вполнѣ искусству въ которомъ мнѣ предсказываютъ успѣхъ надо отказаться отъ честолюбиваго стремленія къ поприщамъ гдѣ, увы, я можетъ быть никогда не была бы въ состояніи сдѣлать что-нибудь какъ въ волшебной странѣ на которую не имѣю права волшебнаго рожденія. О ты, великая очаровательница, которой одинаково подвластны улицы Парижа и волшебная страна, ты, изслѣдовавшая глубину безбрежнаго Океана называемаго практическою человѣческою жизнью и научившая самыхъ разумныхъ изъ его пловцовъ понимать до какой степени его теченія управляются небесными свѣтилами, можешь ли ты рѣшить эту загадку которая должна смущать многихъ, если смущаетъ меня? Въ чемъ состоитъ различіе между рѣдкимъ геніемъ и обыкновенными человѣческими душами, которыя живо чувствуютъ все великое и божественное что выражаетъ имъ великій геній, и говорятъ вздыхая: "этотъ великій геній выражалъ только то съ чѣмъ мы были давно знакомы"? Мало этого, геній, какъ бы ни былъ краснорѣчивъ, никогда не выражалъ вполнѣ нашу мысль или чувство: напротивъ, чѣмъ выше геній, тѣмъ сильнѣе чувство неудовлетворенія которое одъ оставляетъ въ васъ, онъ обѣщаетъ такъ много, болѣе чѣмъ исполняетъ, онъ подразумѣваетъ такъ много, болѣе чѣмъ выражаетъ. Я все сильнѣе убѣждаюсь въ этой истинѣ по мѣрѣ того какъ перечитываю немногихъ великихъ писателей съ которыми знакома. Подъ великими писателями я разумѣю тѣхъ которые не исключительно мыслители (о такихъ я не могу судить) и не просто поэты (о такихъ, насколько словесная рѣчь связана съ музыкой, я должна умѣть судить), я подразумѣваю немногихъ которые соединяютъ разсудокъ съ поэзіей и обращаются въ одно время и къ здравому смыслу толпы и къ фантазіи лицъ одаренныхъ ею. Величайшимъ образцомъ этого соединенія я считаю Шекспира и я не согласна ни съ однимъ изъ его критиковъ не признающихъ чувства неудовлетворенности оставляемаго его произведеніями: оно усиливается по мѣрѣ того какъ его геній возвышается. Я спрашиваю опять, въ чемъ состоитъ различіе между рѣдкимъ геніемъ и посредственными умами, восклицающими: "Онъ выражаетъ то что мы чувствуемъ, но никогда не выражаетъ этого вполнѣ"? Есть ли это только простая способность владѣть языкомъ, болѣе обширное знакомство съ лексиконами, слухъ болѣе чувствительный къ періодамъ и кадансу, искусство облекать мысли и чувства въ соотвѣтствующія имъ слова? Правда ли, какъ сказалъ Бюффонъ, что "слогъ есть человѣкъ"? Правда ли, какъ сказалъ будто бы Гёте, что "поэзія есть форма"? Я не вѣрю этому, и если вы скажете мнѣ что это правда, я не захочу быть писательницей. Если же это не такъ, объясните мнѣ какимъ образомъ великій геній дѣлается популярнымъ по мѣрѣ того какъ приближается къ сходству съ нами высказывая въ лучшихъ чѣмъ наши выраженіяхъ то что уже было въ насъ, освѣщая то что было сокрыто въ нашей душѣ, и только исправляетъ, украшаетъ и издаетъ корреспонденцію которую обыкновенный читатель ведетъ каждый день про себя между собою и своимъ умомъ и сердцемъ. Если превосходство генія заключается только въ слогѣ и формѣ, я отказываюсь отъ моей мечты быть чѣмъ-нибудь болѣе чѣмъ выразительницей чужихъ словъ въ чужой музыкѣ. Но тогда, что тогда? мое знакомство съ искусствомъ и литературой чрезвычайно ограничено. Немногое что я знаю я почерпнула въ очень немногихъ книгахъ и въ разговорахъ очень немногихъ умныхъ людей съ которыми мнѣ случается встрѣчаться, и изъ этихъ свѣдѣній, я въ уединеніи, безъ сознательнаго усилія, вывожу нѣкоторыя заключенія которыя мнѣ кажутся оригинальными. Но можетъ-быть они также оригинальны какъ музыкальныя произведенія нѣкоторыхъ любителей составляющихъ изъ отрывковъ почерпнутыхъ у великихъ мастеровъ кантату или квартетъ, которые представляютъ такое оригинальное цѣлое что ни одинъ истинный мастеръ не удостоилъ бы признать его своимъ. О еслибъ я могла объяснить вамъ въ какомъ состояніи неопредѣленности и борьбы находится теперь все мое существо! желала бы я звать что чувствуетъ хризалида, бывшая шелковичнымъ червемъ, когда впервые ощутитъ въ своей скорлупкѣ новыя крылья, крылья, увы, самой скромной и недолговѣчной бабочки, умирающей почти тотчасъ же по своемъ появленіи въ свѣтъ. Еслибъ она могла размышлять, она можетъ-быть пожалѣла бы о своей прежней жизни, она можетъ-быть сказала бы: "лучше быть шелковичнымъ червемъ чѣмъ бабочкой".
   

Отъ той же къ той же.

   Знали ли вы хорошо, въ теченіе вашей жизни, какого-нибудь Англичанина? Я говорю хорошо, такъ какъ знакомы вы были вѣроятно со многими. Мнѣ кажется что узнать хорошо Англичанина очень трудно. Даже я, такъ любившая и уважавшая мистера Селби, соединенная съ нимъ въ дѣтствѣ любовью ставившею невѣжество и ученость, дѣтство и зрѣлый возрастъ въ отношенія такого равенства что сердце соприкасалось съ сердцемъ, я не могу сказать что знаю характеръ Англичанъ хоть вполовину такъ хорошо какъ характеръ Италіянцевъ и Французовъ. Между нами, обитателями континента, и Англичанами, обитателями острова, постоянно протекаетъ Британскій каналъ. Здѣсь есть одинъ Англичанинъ съ которымъ меня познакомили и съ которымъ встрѣчаюсь, хотя рѣдко, въ обществѣ. Скажите мнѣ пожалуста не знавали ли вы его, не встрѣчались ли вы съ нимъ? Имя его Грагамъ Венъ. Онъ, какъ я слышала, единственный сынъ человѣка который нѣкогда былъ знаменитостью въ Англіи какъ ораторъ и государственный человѣкъ и принадлежалъ къ высшей аристократіи. Его обращеніе и наружность отличаются тѣмъ что называется distingué. Въ самомъ многолюдномъ салонѣ нельзя не замѣтить его и не слѣдить невольно за его движеніями. Обращеніе открыто и просто и вполнѣ свободно отъ жесткости и сжатости какими обыкновенно отличаются Англичане. Въ его манерѣ держать себя есть врожденное достоинство состоящее въ отсутствіи всякой напускной важности. Но меня всего болѣе поражаетъ въ этомъ Англичанинѣ его необыкновенно открытый видъ заставляющій вѣрить въ его искренность. Мистрисъ Морли говоритъ о немъ съ поэтическою смѣлостью рѣчи которою Американцы поражаютъ Англичанъ: "лобъ этого человѣка могъ бы освѣтить Пещеру Мамонтовъ". Знаете ли вы, Евлалія, что значитъ для людей посвятившихъ себя искусству, которое есть выраженіе истины посредствомъ вымысла, почувствовать себя въ атмосферѣ одной изъ тѣхъ душъ въ которыхъ господствуетъ истина смѣлая и прекрасная и не нуждающаяся въ идеализаціи вымысла? О, какъ близки были бы мы къ небу еслибы могли жить ежедневно, ежечасно въ присутствіи человѣка въ честности котораго не могли бы сомнѣваться, авторитету котораго не могли бы не покоряться! Мистеръ Бенъ увѣряетъ что не понимаетъ музыки, что даже не любитъ ее, но онъ говорилъ о ея вліяніи на другихъ съ такимъ энтузіазмомъ что очаровалъ меня и заставилъ бы меня увлечься снова моимъ призваніемъ еслибы не думалъ, какъ мнѣ показалось, что я, что пѣвица должна быть существомъ не принадлежащимъ къ міру въ которомъ живутъ такіе люди какъ онъ. Можетъ-быть это правда.
   

ГЛАВА II.

   Былъ одинъ изъ тѣхъ прекрасныхъ полудней въ концѣ мая когда предмѣстья имѣютъ тихую прелесть лѣта для человѣка вырвавшагося на время изъ многолюдныхъ улицъ столицы. Житель Лондона знаетъ какъ отрадно почувствовать подъ ногами мягкую мураву Здоровой Долины или посидѣть въ Ричмондѣ подъ распускающеюся ивой, глядя на рѣку сверкающую подъ теплымъ солнцемъ и слушая трели чернаго дрозда раздающіяся въ садахъ сосѣднихъ виллъ. Но предмѣстья Парижа представляютъ, мнѣ кажется, еще болѣе отрадное отдохновеніе отъ столицы; до нихъ легче достигнуть и не знаю почему, можетъ-быть только отъ болѣе рѣзкаго контраста между ихъ тишиной и шумомъ оставленнымъ позади, между ихъ свѣжею и обильною зеленью и тощими деревьями бульваровъ и Тюилери, но они кажутся болѣе похожими на деревню чѣмъ предмѣстья Лондона. Какъ бы то ни было, но когда Грагамъ достигъ красиваго предмѣстья гдѣ жила Исавра, ему показалось что всѣ колеса шумной, дѣятельной столицы внезапно смолкли. Было еще рано, и онъ не сомнѣвался что застанетъ Исавру дома. Садовая калитка оказалась отпертою. Онъ отворилъ ее и вошелъ.
   Я кажется уже говорилъ что садъ виллы былъ огражденъ отъ дороги и отъ любопытства сосѣдей высокою и густою живою изгородью изъ вѣчно зеленыхъ растеній, и что онъ былъ довольно великъ для сада пригородной виллы. Войдя въ калитку, Грагамъ остановился услыхавъ въ нѣкоторомъ разстояніи голосъ который пѣлъ, пѣлъ тихо и жалобно. Онъ узналъ голосъ Исавры, обошелъ домъ и по голосу отыскалъ пѣвицу.
   Исавра сидѣла въ концѣ сада въ бесѣдкѣ которая позже лѣтомъ дояжна была сдѣлаться красивою и нарядною отъ изобилія жасмина и жимолости, теперь только начинавшихъ обвивать ея желѣзную рѣшетку. У самаго входа бѣлая роза, зимняя роза, какимъ-то чудеснымъ образомъ пережившая другіе цвѣты того же куста, довѣрчиво распустила свои блѣдные лепестки подъ полуденнымъ солнцемъ. Грагамъ подошелъ медленно, безшумно и остановился предъ входомъ въ бесѣдку когда смолкла послѣдняя нота пѣсни. Исавра не замѣтила его сначала, она сидѣла опустивъ голову въ мечтательной задумчивости въ которую часто впадала послѣ пѣнія, въ особенности когда бывала одна. Но она скоро почувствовала что мѣсто потемнѣло, что есть что-то между ею и солнечнымъ свѣтомъ. Она подняла голову, лицо ея мгновенно вспыхнуло, и она произнесла его имя, но не громко, не въ удивленіи, а внутренно, шепотомъ, какъ бы въ испугѣ.
   -- Простите меня, Mademoiselle, сказалъ Грагамъ входя.-- Я услышалъ вашъ голосъ когда вошелъ въ садъ и онъ невольно привлекъ меня сюда, Какая чудная пѣсня, и сколько простой прелести въ тѣхъ словахъ что я слышалъ! Я такой невѣжда въ вашемъ искусствѣ что вы не должны смѣяться надо мной если я спрошу чья это музыка и чьи слова. Оба имени вѣроятно такъ хорошо извѣстны что я буду уличенъ въ самомъ варварскомъ невѣжествѣ.
   -- О, нѣтъ, отвѣчала Исавра закраснѣвшись еще болѣе и нерѣшительнымъ, робкимъ тономъ.-- Какъ слова, такъ и музыка принадлежатъ неизвѣстному и очень скромному автору и не имѣютъ даже достоинства оригинальности, такъ какъ это передѣлка народной неаполитанской пѣсни которая считается очень древней.
   -- Не знаю уловилъ ли я настоящій смыслъ словъ, но мнѣ показалось что они выражаютъ чувство болѣе утонченное чѣмъ можно было ожидать отъ народной пѣсни южной Италіи.
   -- Содержаніе пѣсни нѣсколько измѣнено въ передѣлкѣ, и боюсь что не къ лучшему.
   -- Не разкажете ли вы мнѣ содержаніе той и другой чтобъ я могъ судить самъ?
   -- Въ неаполитанской пѣснѣ молодой рыбакъ, привязавшій свой челнъ подъ утесомъ возвышающимся на берегу, внезапно видитъ въ водѣ прекрасное женское лицо. Онъ воображаетъ что это лицо Нереиды и закидываетъ сѣть чтобы поймать нимфу Океана. Но лицо исчезаетъ въ возмущенной водѣ, а сѣть приноситъ нѣсколько самыхъ обыкновенныхъ рыбъ. Рыбакъ уходитъ домой опечаленный и сильно влюбленный въ предполагаемую Нереиду. На слѣдующій день онъ идетъ опять на то же мѣсто и узнаетъ что лицо такъ очаровавшее его было лишь отраженіемъ лица смертной дѣвушки сидѣвшей на утесѣ позади его, на которомъ находился ея домъ. Напѣвъ этой пѣсни веселый и живой; послушайте.
   И Исавра запѣла одну изъ тѣхъ безыскусственныхъ и нѣсколько однообразныхъ мелодій, лучшимъ аккомпанементомъ къ которымъ служатъ легко-струнные инструменты.
   -- Да, сказалъ Грагамъ,-- эта пѣсня нисколько не похожа на ту что вы пѣли сначала; та глубока и жалобна и доходитъ до сердца.
   -- Но развѣ вы не видите что и содержаніе измѣнено. Въ пѣснѣ которую я пѣла рыбакъ снова идетъ на то же мѣсто, снова видитъ лицо и старается поймать мнимую Нереиду и до конца не узнаетъ что это только отраженіе лица смертной дѣвушки мимо которой онъ проходитъ ежедневно не замѣчая ее. Очарованный идеальнымъ обликомъ онъ не замѣчаетъ дѣйствительнаго.
   -- Не имѣлось ли въ виду выразить этою передѣлкой мораль въ любви?
   -- Въ любви? Нѣтъ, не думаю, но въ жизни -- да, по крайней мѣрѣ въ жизни артиста.
   -- Передѣлка эта ваша, синьйорина, какъ слова, такъ и музыка. Не правда ли? Ваше молчаніе говоритъ "да". Простите ли вы меня если я скажу что хотя нельзя не признать новой красоты которую вы придали старой пѣснѣ, но по-моему мораль старой была глубже и согласнѣе съ человѣческою жизнью. Мы не остаемся до конца обмануты иллюзіей. Влюбившись въ призракъ, мы однако осматриваемся и находимъ настоящій предметъ котораго отраженіе видѣли.
   Исавра тихо покачала головой, но не отвѣчала. На столѣ предъ ней лежалъ маленькій букетъ изъ миртовыхъ вѣтокъ и двухъ или трехъ бутоновъ съ послѣдней зимней розы. Она взяла его и начала разсѣянно обрывать и разбрасывать розовые лепестки.
   -- Вы можете не дорожить, если угодно, майскими цвѣтами, ихъ скоро будетъ много, сказалъ Грагамъ,-- но не уничтожайте немногіе цвѣтки бережно сохраненные зимою, которыхъ даже лѣто не возвратитъ намъ.
   И положивъ руку на зимніе цвѣты онъ слегка прикоснулся къ ея рукѣ. Какъ ни слабо было прикосновеніе, но она почувствовала его, отдернула руку, покраснѣла и встала съ мѣста.
   -- Солнце сошло съ этой стороны сада, восточный вѣтеръ усиливается и вамъ должно бытъ холодно здѣсь, сказала она измѣнившимся тономъ.-- Не хотите ли войти въ домъ?
   -- Мнѣ холодно не отъ воздуха, сказалъ Грагамъ съ полуулыбкой;-- я опасаюсь что мои прозаическія замѣчанія были вамъ непріятны.
   -- Они вовсе не прозаическія и въ нихъ много доброты и мудрости, сказала она со своимъ мягкимъ, музыкальнымъ смѣхомъ. Она была уже у выхода изъ бесѣдки. Грагамъ всталъ, присоединился къ ней, и они направились къ дому. Онъ спросилъ часто ли видалась она съ Саваренами послѣ ихъ послѣдней встрѣчи.
   -- Мы были у нихъ раза два вечеромъ.
   -- И безъ сомнѣнія каждый разъ встрѣчались съ молодымъ менестрелемъ презирающимъ Корнеля и Тассо?
   -- Съ господиномъ Рамо? Да, онъ постоянно тамъ. Не судите его слишкомъ строго. Онъ несчастенъ, онъ борется, онъ ожесточенъ. На пути артиста много терніевъ которыхъ зрители не замѣчаютъ.
   -- На пути каждаго человѣка есть терніи, и я не очень уважаю людей которымъ нужно чтобы зрители видѣли ихъ царапины. Но Рамо кажется мнѣ однимъ изъ писателей какихъ въ наше время много во Франціи и даже въ Англіи, писателей никогда не читавшихъ ничего достойнаго изученія и ставящихъ себя тѣмъ выше чѣмъ глубже ихъ невѣжество. Я не ожидалъ что такая артистка какъ вы признаетъ артистомъ господина Рамо который презираетъ Тассо не зная италіянскаго языка.
   Грагамъ говорилъ съ горечью; его опять мучила ревность.
   -- А сами вы не артистъ? Не писатель? Господинъ Саваренъ говорилъ мнѣ что вы замѣчательный литераторъ.
   -- Саваренъ дѣлаетъ мнѣ слишкомъ много чести. Я не артистъ и терпѣть не могу это слово которое теперь такъ унижаютъ злоупотребляя имъ и съ Англіи и во Франціи. Поваръ называетъ себя артистомъ, портной тоже; человѣкъ напишетъ напыщенную мелодраму, спазмодическую пѣсню, или сенсаціонную повѣсть и тотчасъ же называетъ себя артистомъ, начинаетъ трактовать педантическимъ жаргономъ о "содержаніи" и "формѣ", доказывая намъ что у поэта котораго мы понимаемъ нѣтъ "содержанія", а у поэта котораго мы можемъ скандовать нѣтъ "формы". Благодаря Бога я не настолько тщеславенъ чтобы относить себя къ числу артистовъ. Я написалъ нѣсколько очень сухихъ журнальныхъ статей, преимущественно политическихъ и критическихъ, но не касавшихся искусства. Но почему, à propos господина Рамо, предложили вы вопросъ обо мнѣ?
   -- Потому что многое въ вашихъ разговорахъ, отвѣчала Исавра нѣсколько грустнымъ тономъ,-- заставило меня предположить что вы сочувствуете искусству и артистамъ сильнѣе чѣмъ показываете. Еслибъ это было такъ, вы понимали бы какъ отрадно такой бѣдной артисткѣ какъ я встрѣчаться съ людьми посвятившими себя какому-нибудь искусству которое стоитъ въ сторонѣ отъ обычныхъ стремленій свѣта, вы понимали бы какъ отрадно поговорить не такъ какъ обыкновенно говорятъ въ свѣтѣ. Между нами, артистами, включая мастеровъ и учениковъ, есть какое-то инстинктивное братство. Каждое искусство родственно другому. Мое искусство музыка, но я сочувствую скульптору, живописцу, поэту, такъ же сильно какъ и музыканту. Понимаете ли вы теперь что я не могу презирать Рамо такъ какъ презираете его вы? Я не раздѣляю его литературныхъ вкусовъ, мнѣ не особенно нравятся тѣ изъ его произведеній которыя я читала, я согласна что онъ слишкомъ преувеличиваетъ свое значеніе, но мнѣ пріятно разговаривать съ нимъ. Онъ стремится въ высоту, хотя и на слабыхъ крыльяхъ или нетвердыми шагами, какъ и я.
   -- Не могу выразить какъ я благодаренъ вамъ за вашу откровенность, сказалъ Грагамъ съ жаромъ.-- Не осудите меня если я воспользуюсь ею, если.... если....
   -- Если что?
   -- Если, пользуясь тѣмъ что я много старше васъ не только годами, но и опытностію, и что жизнь моя посвящена практической дѣятельности изощряющей способность называемую здравымъ смысломъ, скажу вамъ что глубокій интересъ который вы внушаете всѣмъ кто васъ знаетъ, хотя бы такъ мало какъ я, побуждаетъ меня сдѣлать вамъ предостереженіе какое сдѣлалъ бы вамъ другъ или братъ. Остерегайтесь артистическихъ симпатій въ которыхъ вы такъ трогательно сознались. Не допускайте чтобы ваша фантазія въ серіозныхъ жизненныхъ вопросахъ вводила въ заблужденіе вашъ разумъ. Избирая друзей, отличайте человѣка отъ артиста. Берите человѣка самого по себѣ. Не преклоняйтесь предъ отраженіемъ въ водѣ отвернувшись отъ живаго существа. Словомъ, никогда не. считайте такого артиста какъ г. Рамо человѣкомъ которому вы могли бы довѣрить участь своей жизни. Простите меня. Намъ можетъ-быть не суждено встрѣчаться часто, но вы для меня существо такое новое, такъ не похожее на всѣхъ другихъ женщинъ какихъ я встрѣчалъ, какими восхищался, вы кажетесь мнѣ одаренною такимъ богатствомъ ума и души и подверженною такимъ случайностямъ что.... что....-- Онъ опять замолчалъ и голосъ его задрожалъ когда онъ добавилъ:-- что мнѣ будетъ очень больно если чрезъ нѣсколько лѣтъ придется сказать: "увы, какъ ошибочно было растрачено это богатство".
   Разговаривая, они машинально повернули назадъ и были теперь опять предъ бесѣдкой.
   Грагамъ, поглощенный своимъ страстнымъ предостереженіемъ, не смотрѣлъ въ лицо своей спутницы. Но кончивъ и не получая никакого отвѣта, онъ поднялъ на нее глаза и увидалъ что она тихо плачетъ.
   Сердце его сжалось.
   -- Простите меня, воскликнулъ онъ взявъ ея руку,-- Я не имѣлъ права говорить такъ, но вѣрьте что это было сдѣлано не по недостатку уваженія; это.... это....
   Ея рука, лежавшая въ его рукѣ, отвѣчала ему слабымъ, робкимъ пожатіемъ.
   -- Простить васъ! повторила она.-- Вы думаете что я, сирота, не чувствую потребности имѣть друга который говорилъ бы со мной такъ какъ вы сейчасъ говорили.
   И съ этими словами она подняла глаза на его смущенное лицо, глаза даже сквозь слезы такіе ясные въ своей невинной чистой красотѣ, такіе открытые, такіе дѣвственные и такъ не похожіе на глаза всѣхъ другихъ женщинъ какихъ онъ встрѣчалъ, какими восхищался.
   -- Вы можетъ-быть помните, началъ онъ спѣшнымъ тономъ,-- что когда мы разговаривали съ вами однажды о вашемъ искусствѣ, и я признавалъ, несмотря на то что знакомъ съ нимъ такъ мало, его благотворное вліяніе на человѣчество и старался оспорить ваше мнѣніе о его незначительности въ сравненіи съ другими благородными возбудителями человѣчества, вы помните я сказалъ тогда что никто не въ правѣ просить васъ отказаться отъ сценическихъ подмостокъ и лампъ, отъ славы пѣвицы и актрисы. Теперь же когда вы удостоили меня имени друга, когда вы такъ трогательно напомнили мнѣ что вы сирота, когда я думалъ объ опасностяхъ ожидающихъ молодую и прекрасную женщину мѣняющую частную жизнь на общественную, мнѣ кажется что какъ истинный другъ могу спросить васъ: способны ли вы отказаться отъ славы актрисы и пѣвицы?
   -- Я отвѣчу вамъ откровеннно: моя профессія, казавшаяся мнѣ сначала такой привлекательною, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ утратила свою прелесть въ моихъ глазахъ. Но ваши краснорѣчивыя слова о возвышающемъ вліяніи музыки на слушателей пересилили мою неохоту вступить на сцену. Теперь же мнѣ кажется что я была бы благодарна другу который истолковалъ бы мнѣ голосъ моего сердца и посовѣтовалъ мнѣ отказаться отъ карьеры актрисы.
   Лицо Грагама просіяло. Но отвѣтъ его, каковъ бы онъ ни былъ, былъ прерванъ голосами и шагами которые онъ услышалъ за собой. Онъ обернулся и увидалъ Веносту, Савареновъ и Густава Рамо.
   Исавра также услышала ихъ, тревожно оглянулась и инстинктивно отошла къ бесѣдкѣ.
   Грагамъ поспѣшилъ встрѣтить синьйору и гостей и здороваясь съ ними задержалъ ихъ на тропинкѣ чтобы дать Исаврѣ время оправиться.
   Нѣсколько минутъ спустя она присоединилась къ нимъ. Грагамъ едва слышалъ завязавшійся разговоръ, хотя участвовалъ въ немъ односложными отвѣтами. Онъ отказался войти въ домъ и простился у калитки. Уходя онъ оглянулся на Исавру. Рамо шелъ рядомъ съ ней. Букетъ оставленный сначала въ бесѣдкѣ былъ теперь въ ея рукахъ, и она наклонилась къ нему, но уже не обрывала лепестки розъ. Грагамъ не чувствовалъ въ эту минуту ревности къ молодому поэту.
   Возвращаясь медленно въ городъ, онъ сказалъ себѣ: "однако имѣю ли я теперь право считать себя свободнымъ? Имѣю или нѣтъ? Еслибы предстоящій мнѣ выборъ ограничивался только Исаврою, съ одной стороны, и честолюбіемъ и богатствомъ, съ другой, какъ скоро былъ бы онъ сдѣланъ. Честолюбіе не дастъ вознагражденія которое могло бы сравниться съ ея сердцемъ, богатство не дастъ счастія которое могло бы замѣнить ея любовь."
   

ГЛАВА III.

Отъ Исавры Чигонъя гжѣ де-Гранмениль.

   Черезъ день послѣ того какъ я послала мое послѣднее письмо, мистеръ Венъ былъ у насъ. Въ то время я была въ нашемъ садикѣ. Разговоръ нашъ былъ кратокъ и вскорѣ былъ прерванъ другими гостями, Саваренами и г. Рамо. Съ нетерпѣніемъ жду вашего отвѣта. Я желала бы знать какое впечатлѣніе произвелъ онъ на васъ если вы встрѣчали его; какое впечатлѣніе произвелъ бы онъ еслибы вы встрѣтили его теперь. По-моему онъ такъ не похожъ на другихъ; и я почти не знаю почему его слова звучатъ въ моихъ ушахъ, и образъ его не покидаетъ моихъ мыслей. Это чрезвычайно странно; потому что хотя онъ молодъ, онъ говоритъ со мною какъ будто бы былъ гораздо старше меня, съ такою добротой и нѣжностью какъ еслибъ я была ребенкомъ; такъ могъ бы говорить любезнѣйшій маэстро еслибы находилъ что я нуждаюсь въ совѣтѣ и попеченіи. Не бойтесь, Евлалія, что я могу обманывать себя какого рода интересъ онъ принимаетъ во мнѣ. О, нѣтъ! Насъ раздѣляетъ въ этомъ отношеніи пропасть; онъ не забываетъ о ней и не можетъ перешагнуть черезъ нее. Я право не могу понять какъ бы онъ могъ хоть сколько-нибудь заинтересоваться мною. Богатый Англичанинъ высокаго рода, предназначающій себя къ политической жизни; практичный, прозаикъ.... нѣтъ, не прозаикъ; но все-таки съ такимъ умомъ который не допускаетъ въ свою область того міра грезъ что сроденъ поэзіи и искусству. Мнѣ всегда казалось что для любви, какъ я понимаю ее, необходимо глубокое и постоянное сочувствіе между двумя лицами, не въ обыкновенныхъ мелкихъ подробностяхъ вкусовъ и чувствъ, но въ тѣхъ существенныхъ чертахъ что составляютъ корень характера и развѣтвляются на листья и цвѣты которые тянутся къ солнечному свѣту и убѣгаютъ темноты; что люди свѣтскіе должны вступать въ бракъ со свѣтскими людьми, артисты съ артистами. Могутъ ли сойтись реалистъ съ идеалистомъ и жить вмѣстѣ до смерти и послѣ смерти? Если нѣтъ, то можетъ ли существовать между ними истинная любовь? Подъ истинною любовью я разумѣю такую которая проникаетъ всю душу и разъ зародившись никогда не умираетъ. О, Евлалія, отвѣчайте мнѣ, отвѣчайте!
   P. S. Я теперь вполнѣ утвердилась въ моемъ намѣреніи оставить всякую мысль о сценѣ.
   

Отъ гжи де-Гранмениль Исаврѣ Чигонъя.

   Милое дитя мое.-- Какъ развился твой умъ съ тѣхъ поръ какъ ты оставила меня, пылкая, увлекающаяся почитательница искусства которое изо всѣхъ другихъ искусствъ доставляетъ непосредственную награду тому кто успѣшно служитъ ему, и само по себѣ такъ божественно по своему непосредственному вліянію на человѣческую душу! Кто можетъ исчислить всѣ дальнѣйшія послѣдствія этого вліянія, которое иные готовы презирать потому что оно непосредственно? Темный человѣкъ чьего ума не касалось слабое мерцаніе звѣздъ, не различаемое въ атмосферѣ трудовой жизни; къ кому философы, проповѣдники, поэты взываютъ вотще, кому непонятны даже произведенія величайшихъ мастеровъ инструментальной музыки; для кого Бетховенъ не отверзаетъ небесныхъ вратъ и Россини не представляетъ тайны неразрѣшимой критиками партера; вдругъ этотъ человѣкъ слышитъ человѣческій голосъ человѣка пѣвца, и при звукѣ этого голоса стѣны заключавшія его падаютъ. Ему становится знакомо что-то что далеко отстоитъ отъ рутины его будничнаго существованія поднимаясь выше ея. Онъ самъ, бѣднякъ, не можетъ ничего сдѣлать изъ этого. Онъ не можетъ изложить этого на бумагѣ, не можетъ сказать на слѣдующее утро: "я сталъ на одинъ дюймъ ближе къ небу чѣмъ былъ вчера вечеромъ", но чувство что онъ сталъ немного поближе къ небу живетъ въ немъ. Безсознательно онъ сдѣлался мягче, въ немъ меньше земнаго, и будучи ближе къ небу онъ тверже стоитъ на землѣ. Вы пѣвцы кажется не понимаете что у васъ есть -- употребляю твое выраженіе которымъ такъ часто злоупотребляютъ что оно сдѣлалось банальнымъ -- у васъ есть миссія! Когда ты говоришь о миссіи, отъ кого она? Не отъ человѣковъ. Но еслибъ это была миссія отъ человѣка къ людямъ, то она должна быть внушена свыше.
   Подумай обо всемъ этомъ; и оставаясь вѣрною своему искусству, будь вѣрна себѣ. Если ты колеблешься между этимъ искусствомъ а искусствомъ писателя, и признаешь что первое слишкомъ ревниво чтобы допускать соперничество, держись того искусства въ которомъ можешь имѣть вѣрный успѣхъ. Увы, прекрасное дитя мое! не воображай что мы писатели чувствуемъ больше счастія въ нашихъ трудахъ и успѣхахъ нежели вы. Если мы заботимся о славѣ (и говоря откровенно мы всѣ заботимся о ней), эта слава не является намъ лицомъ къ лицу, въ дѣйствительной, видимой, ощутимой формѣ, какъ бываетъ для пѣвицъ и актрисъ. Согласна что она можетъ быть продолжительнѣе, но на продолжительность эту мы не смѣемъ разчитывать. Писатель можетъ разчитывать на безсмертіе только тогда когда языкъ на которомъ онъ пишетъ сдѣлается мертвымъ, но даже и тогда это невѣрная лотерея. Ничего кромѣ отрывковъ не осталось отъ Фриниха бывшаго соперникомъ Эсхила; отъ Агаѳона который можетъ-быть превосходилъ Эврипида; отъ Алкея, кого Горацій признавалъ учителемъ и образцомъ; они извѣстны не по своимъ писаніямъ, а только по именамъ. И наконецъ имена пѣвцовъ и актеровъ можетъ-быть не менѣе долговѣчны; въ Греціи сохранялось имя Полоса, въ Римѣ Росція, въ Англіи живетъ имя Гаррика, во Франціи Тальмы, въ Италіи Пасты, долѣе чѣмъ могу я надѣяться за свое имя въ потомствѣ. Ты задаешь мнѣ вопросъ который я часто сама себѣ задавала: "Въ чемъ различіе между писателемъ и читателемъ когда читатель говоритъ: "это мои мысли, это мои чувства; писатель похитилъ ихъ и облекъ ихъ въ свою рѣчь"?" И чѣмъ больше читатель говоритъ такъ, чѣмъ многочисленнѣе слушатели, тѣмъ геніальнѣе знаменитость и, хотя это можетъ казаться парадоксомъ, тѣмъ совершеннѣе оригинальность писателя. Но нѣтъ, не простой даръ выраженія, не простое искусство пера, не простой вкусъ въ расположеніи словъ и каданса даетъ возможность одному истолковывать умъ, сердце и душу многихъ. Это сила вдохнутая въ него когда онъ лежалъ въ колыбели, сила собиравшая вокругъ себя, по мѣрѣ того какъ онъ росъ, всѣ вліянія какимъ онъ подвергался, изъ наблюденія ли внѣшней природы, изъ изученія ли людей и книгъ, или изъ опыта ежедневной жизни, различнаго для каждаго человѣка. Никакое воспитаніе не можетъ сдѣлать двухъ умовъ совершенно одинаковыми, какъ никакая культура не можетъ сдѣлать вполнѣ одинаковыми два древесные листа. Какъ вѣрно описываешь ты чувство неудовлетворенности оставляемое каждымъ высоко геніальнымъ писателемъ въ его почитателяхъ! Какъ правдиво чувствуешь что чѣмъ больше неудовлетвореніе въ сравненіи съ геніемъ писателя, тѣмъ выше мнѣніе о немъ почитателя! Но это тайна которая составляетъ облачное пространство между конечнымъ и безконечнымъ. Величайшіе философы проникая въ тайны природы чувствуютъ это неудовлетвореніе въ самой природѣ. Конечное не можетъ подчинить логикѣ и критиковать безконечное.
   Но оставимъ эти предметы затрудняющіе умъ, и займемся тѣми что касаются сердца, въ твоемъ случаѣ, дитя мое, женскаго сердца. Ты говоришь о любви и полагаешь что вѣчная любовь, любовь между супругами, должна быть основана на такихъ симпатіяхъ въ цѣляхъ жизни что артистка должна выходить замужъ за артиста.
   Ты хорошо сдѣлала что обратилась ко мнѣ съ этимъ вопросомъ; потому что благодаря собственному опыту и наблюденію надъ множествомъ другихъ людей, оживленному и укрѣпленному тѣмъ родомъ литературы которымъ я занимаюсь и который требуетъ спокойнаго изученія страстей, я могу быть лучшимъ авторитетомъ въ подобныхъ вопросахъ нежели большая часть другихъ женщинъ. И увы, дитя мое! я пришла къ слѣдующему результату: нельзя предписать ни мущинамъ ru женщинамъ кого избрать, кого отвергнуть. Я не могу не признать справедливости аксіомы поэта древности: "любовь не знаетъ почему". Но бываетъ время -- часто лишь одно мгновеніе -- когда любовь не пріобрѣла еще власти надъ нами, и мы можемъ сказать: "я буду любить -- я не буду любить".
   Еслибъ я могла увидать тебя въ такую минуту, я бы сказала тебѣ: "артистка, не люби и не выходи замужъ за артиста". Двѣ артистическія натуры рѣдко уживаются. Онѣ удивительно какъ требовательны. Боюсь что онѣ прежде всего эгоистичны, такъ ревниво чувствительны что не переносятъ соприкосновенія съ соперникомъ. Расинъ былъ счастливѣйшимъ изъ мужей; жена боготворила его геній, до не могла понять его піесъ. Былъ ли бы Расинъ счастливъ еслибы женился на Корнелѣ въ юбкѣ? Я сама любила артиста, конечно равнаго мнѣ. Я увѣрена что онъ любилъ меня. Симпатія въ занятіяхъ о которой ты говоришь свела насъ, и она же вскорѣ сдѣлалась причиною антипатіи. Для обоихъ насъ стараніе сблизиться причинило несчастіе.
   Я не знаю твоего г. Рамо. Саваренъ прислалъ мнѣ нѣкоторыя изъ его сочиненій; по нимъ я сужу что единственнымъ счастіемъ для него было бы жениться на обыкновенной женщинѣ съ séparation de biens. Это, вѣрь мнѣ, одинъ изъ многихъ въ новомъ Парижѣ кто имѣя слабости генія воображаютъ поэтому что имѣютъ его силу.
   Перехожу къ Англичанину. Я вижу какъ серіозенъ твой вопросъ о немъ. Въ твоихъ глазахъ онъ не только стоитъ въ сторонѣ отъ салонной толпы, но онъ стоитъ точно также особнякомъ въ тайникѣ твоего сердца, ты не упоминаешь о немъ въ томъ же письмѣ гдѣ говоришь о Рамо и Саваренѣ. Онъ уже сталъ образомъ который не легко смѣшивается съ другими. Тебѣ хотѣлось бы вовсе не упоминать мнѣ о немъ, но ты не могла удержаться. Интересъ который ты чувствуешь къ нему такъ тревожить тебя что ты въ какомъ-то лихорадочномъ нетерпѣніи восклицаешь обращаясь ко мнѣ: "Можете ли вы разгадать загадку? Знавали вы когда-нибудь хорошо Англичанъ? Можно ли понять Англичанина внѣ его острова?" и т. д. Да, я хорошо знала многихъ Англичанъ. Въ дѣлахъ сердца они очень похожи на другихъ людей. Нѣтъ; я не знаю этого человѣка въ частности, и никого изъ его семейства.
   Сознайся откровенно, дитя мое, что этотъ иностранецъ занялъ нѣсколько твои мысли, твои мечты, можетъ-быть также и твое сердце. Не бойся что онъ будетъ любить тебя менѣе продолжительно или что ты будешь отчуждена отъ него потому что онъ не артистъ. Если у него сильная натура и онъ имѣетъ какія-нибудь великія цѣли въ жизни, твое самолюбіе переплавится въ его; и зная тебя такъ какъ я знаю, я увѣрена что ты будешь превосходною женой Англичанина котораго будешь также уважать какъ любить; и несмотря на огорченіе мое если ты откажешься отъ славы пѣвицы, я буду утѣшаться мыслью что ты безопасна въ лучшей женской сферѣ, довольной семьѣ, которой не коснутся ни сплетни, ни клевета. Я никогда не имѣла такой семьи; и въ теченіе моей авторской карьеры не было времени когда я не отдала бы всей пріобрѣтенной ею знаменитости за подобный безвѣстный и обыкновенный женскій удѣлъ. Еслибъ я могла располагать людьми какъ пѣшками на шахматной доскѣ, я бы сказала тогда что самою подходящею и сочувствующею партіей для тебя, женщины одаренной чувствомъ и геніемъ, былъ бы Германецъ хорошаго рода и хорошо образованный; потому что такіе Германцы соединяютъ въ себѣ съ домовитыми привычками и сильнымъ чувствомъ семейныхъ узъ романтичность чувства, любовь къ искусству, расположеніе къ поэтической сторонѣ жизни, что рѣдко встрѣчается въ Англичанахъ принадлежащихъ къ тому же классу. Но такъ какъ Германецъ не появлялся, то я подаю голосъ за Англичанина, разумѣется если только ты любишь его. Убѣдись въ этомъ, дитя мое. Не прими по ошибкѣ мечты за любовь. Не для всѣхъ женщинъ любовь есть непремѣнное условіе брака. Но безъ нея все что есть въ тебѣ лучшаго и высшаго завянетъ и умретъ. Пиши мнѣ часто и говори мнѣ все. Г. Саваренъ правъ. Книга моя перестала быть моимъ собесѣдникомъ. Она отошла отъ меня, и я еще разъ осталась одинокою въ мірѣ. Нѣжно тебя любящая.
   P. S. Не есть ли твой постскриптумъ женскій? Не требуетъ ли онъ въ отвѣтъ также женскаго постскриптума? Ты говоришь въ своемъ что вполнѣ рѣшилась оставить всякую мысль о сценѣ. Я отвѣчаю въ моемъ: "Какое вліяніе на это рѣшеніе имѣлъ Англичанинъ?"
   

ГЛАВА IV.

   Прошло нѣсколько времени послѣ того какъ Грагамъ разговаривалъ съ Исаврой въ саду; съ тѣхъ поръ онъ не посѣщалъ виллы. Его родственники д'Альтоны проѣздомъ въ Италію были въ Парижѣ, думая остаться тамъ нѣсколько дней; но остались около мѣсяца и завладѣли Грагамомъ. Это были причины почему, постоянно въ обществѣ герцога, увѣренность Грагама что онъ еще не свободенъ чтобъ искать руки Исавры усилилась, и вмѣстѣ съ этою увѣренностью явился вопросъ также обращенный къ его совѣсти: "Если я не свободенъ еще чтобъ искать ея руки, то свободенъ ли я настолько чтобы подвергать себя искушенію стараясь пріобрѣсти ея расположеніе?" Но когда родственникъ его уѣхалъ, то сердце снова начало настаивать на своихъ правахъ, защищать свое дѣло и подсказывать способы согласить его требованія съ обязательствами которыя казалось противорѣчили имъ. Во время этихъ колебаній онъ получилъ слѣдующее письмо:

Вилла ***, Ангіенское озеро.

   "Любезнѣйшій мистеръ Венъ.-- Мы удалились изъ Парижа на берега этого прекраснаго озерка. Пріѣзжайте и помогите вамъ съ Франкомъ не ссориться между собою, что, пока права женщинъ не будутъ твердо установлены, будетъ всегда случаться между супругами предоставленными самимъ себѣ, особенно если они все еще любятъ другъ друга какъ мы съ Франкомъ. Любовь ужасно располагаетъ къ ссорамъ. Подарите намъ нѣсколько дней изъ вашего богатаго запаса времени. Мы посѣтимъ Монморанси и мѣста гдѣ жилъ Руссо, будемъ кататься по озеру при свѣтѣ луны, обѣдать въ цыганскихъ ресторанахъ подъ деревьями еще не потемнѣвшими отъ осеннихъ жаровъ, будемъ спорить о литературѣ и политикѣ, и проведемъ время такъ дружно и весело какъ сказочники Боккачіо въ Фіезоле. Общество у васъ будетъ небольшое, только Саварены, безсознательный мудрецъ и юмористъ синьйора Веноста и Исавра съ ямочками на щекахъ, воплощеніе соловьинаго пѣнія и улыбки лѣта. Если вы откажетесь, Франкъ не будетъ имѣть спокойной минуты пока не докажетъ своего права на полученіе тридцати милліоновъ по Алабамскому вопросу.-- Ваша, смотря по тому какъ будете вести себя,

"Лизи Морли."

   Грагамъ не отказался. Онъ поѣхалъ въ Ангіенъ на четыре дня съ четвертью. Онъ былъ подъ одною кровлей съ Исаврой. О, счастливые дни! Такіе счастливые что я не рѣшаюсь описывать ихъ. Но хотя для Грагама это были счастливѣйшіе дни какіе онъ знавалъ, для Исавры они были еще счастливѣе. Его счастіе было смущаемо, ея нѣтъ, смущаемо частію причинами значеніе коихъ читатель оцѣнитъ въ послѣдствіи; частію причинами которыя читатель можетъ сразу понять и оцѣнить. На солнечномъ свѣтѣ счастія выступили всѣ яркіе цвѣта артистическаго темперамента Исавры, такъ что то что можно назвать простою, домашнею женскою стороной ея природы исчезло въ тѣни. Если, любезнѣйшій читатель или читательница, вамъ случалось сходиться съ существомъ геніальнымъ, съ которымъ, допуская что вы сами одарены подобнымъ геніемъ, вы не имѣете особаго сродства, не чувствовали ли вы застѣнчивости предъ такимъ существомъ? Не чувствовали ли вы напримѣръ какъ сильно вы можете любить это существо сомнѣваясь что оно можетъ любить васъ? Я думаю что эта застѣнчивость и неувѣренность свойственна и мущинѣ и женщинѣ, если при всемъ сознаніи своего превосходства въ прозѣ жизни они чувствуютъ что стоятъ ниже въ ея поэзіи. Но такое самоуваженіе какъ нельзя болѣе ошибочно. Геній поэтическій величественно-снисходительный, по натурѣ своей податливый и уступчивый, склоняется съ такою непритворною скромностью предъ тѣмъ превосходствомъ въ которомъ чувствуетъ свою слабость (хотя и тутъ онъ рѣдко спотыкается), предъ превосходствомъ здраваго смысла. Что же касается женщинъ, то какая чудная истина была доказана женщиной одаренною умственно выше своего пола! Коринна, увѣнчанная въ Капитоліи, избрала изъ всего міра въ герои своей любви не соперника поэта или энтузіаста, а хладнокровнаго, умнаго Англичанина.
   Грагамъ Венъ съ своимъ сильнымъ мужественнымъ умомъ, Грагамъ Венъ отъ кого можно ожидать многаго если онъ доживетъ чтобъ исполнить свое истинное призваніе, желалъ, не безъ основанія, направлять жизнь женщины избранной имъ въ сопутницы своей жизни. Но жизнь Исавры казалось ускользала отъ него. Если въ иныя минуты, слушая ее, онъ готовъ былъ сказать себѣ: "жизнь съ такою подругой никогда не омрачалась бы", то въ другія минуты онъ говорилъ: "правда, жизнь не была бы мрачна, во была ли бы она всегда спокойна?" Тогда выступала та таинственная сила любви что все склоняетъ къ своимъ ногамъ и такъ порабощаетъ разумъ что онъ можетъ только шептать робко: "Лучше быть несчастнымъ съ тою кого любишь нежели счастливымъ съ тою кого не любишь." Исавра не знала ни одной подобной бесѣды съ собою. Она жила настоящею минутой. Еслибы Грагамъ могъ читать въ ея сердцѣ, онъ отбросилъ бы всѣ сомнѣнія въ томъ можетъ ли онъ направлять ея жизнь. Еслибы Судьба или какой-либо ангелъ сказалъ ей: "Выбирай: съ одной стороны я обѣщаю тебѣ соединенную въ одномъ безсмертномъ имени славу Каталани, Пасты, Саффо, Сталь, Жоржъ Сандъ; иди, съ другой стороны, сердце человѣка котораго отчуждала бы отъ тебя такая соединенная слава", отвѣтъ ея привелъ бы Грагама Вена къ ея ногамъ; всѣ колебанія его, всѣ сомнѣнія исчезли бы; онъ воскликнулъ бы съ великодушіемъ врожденнымъ благородной натурѣ: "Будь славна, если тебя влечетъ къ этому твоя природа; для меня довольно славы что ты отказалась отъ самой славы чтобы стать моею". Но какъ это случается что люди достойные любви женщины падаютъ духомъ когда сами любятъ сильно? Даже въ обыкновенныхъ случаяхъ любви, въ дѣвственной женщинѣ столько невыразимой деликатности что мущина, какъ бы утонченъ онъ ни былъ, чувствуетъ себя по сравненію грубымъ, жесткимъ, суровымъ. И такъ какъ деликатность этого рода преобладала въ италіянской сиротѣ, то къ увеличенію смущенія мущины, гордаго и самоувѣреннаго въ сношеніяхъ съ мущинами, прибавлялось сознаніе что его умственная природа слишкомъ сурова и положительно въ сравненіи съ ангельскою чистотой и волшебною игрою ея природы.
   У мистрисъ Морли было сильное желаніе соединить ихъ. Она такъ любила и такъ восхищалась обоими. Ей, не знавшей всѣхъ сомнѣній и предразсудковъ Грагама, казалось что они какъ нельзя больше подходили другъ къ другу. Человѣкъ съ такимъ развитымъ умомъ какъ Грагамъ, еслибъ онъ женился на обыкновенной англійской миссъ, навѣрное сталъ бы чувствовать что жизнь лишена солнечнаго свѣта и цвѣтовъ. Любовь такой женщины какъ Исавра осіяла бы солнцемъ эту жизнь, устлала бы со цвѣтами. Мистрисъ Морли допускала (всѣ американскіе республиканцы благороднаго происхожденія допускаютъ это) инстинкты побуждающіе равныхъ жениться на равныхъ, одинаковость происхожденія. Я не думаю чтобы мистрисъ Морли, при всемъ своемъ убѣжденіи въ правахъ женщинъ, допускала возможность согласиться чтобы богатѣйшая, красивѣйшая и умнѣйшая дѣвушка въ Штатахъ сдѣлалась женой ея сына еслибъ у этой дѣвушки былъ оттѣнокъ крови негровъ, хотя бы этотъ оттѣнокъ не выражался ничѣмъ кромѣ слабаго отличія въ цвѣтѣ ногтей. Обладай Исавра въ три раза большими достоинствами, и будь въ то же время богатѣйшею наслѣдницей мелочнаго лавочника, эта истая республиканка воспротивилась бы (сильнѣе чѣмъ многія англійскія герцогини, или по крайней мѣрѣ шотландскіе герцоги противятся желаніямъ своихъ сыновей) всякой мысли о союзѣ между Грагамомъ Веномъ и дочерію лавочника. Но Исавра была Чигонья, отрасль очень древняго и благороднаго дома. Различіе по состоянію или общественному положенію мистрисъ Морли глубоко презирала, между тѣмъ какъ годы, наружносгъ, умственное развитіе дѣлало ихъ прекрасною парочкой, и приглашая ихъ обоихъ она именно имѣла въ виду устроить ихъ союзъ.
   Въ этомъ планѣ у вся былъ противникъ, о которомъ она не догадывалась, въ лицѣ гжи Саваренъ. Эта дама, также привязанная къ Исаврѣ какъ и гжа Морли и еще болѣе желавшая чтобы дѣвушка, блестящая и одинокая, перешла изъ компанства синьйоры Веносты подъ покровительство мужа, не вѣрила въ серіозную привязанность Грагама Вена. Можетъ-статься она преувеличивала его общественныя преимущества, или же не была увѣрена въ теплотѣ его чувства; но съ ея опытностью, почерпнутою по большей части въ парижской жизни, съ ея понятіями о холодности и morgve англійскаго національнаго характера, но согласовалось чтобы богатъ и молодой человѣкъ хорошаго происхожденія, кому предсказывали замѣчательную карьеру въ практической публичной жизни, вступилъ въ бракъ съ иностранкой сиротой, хотя и хорошаго происхожденія, но не имѣвшею полезнаго родства, не могущею принести приличнаго приданаго и воспитанною для поступленія на сцену. Она очень боялась что результатъ ухаживанія со стороны подобнаго человѣка скорѣе разчитанъ на то чтобы компрометировать имя сироты, или по крайней мѣрѣ обмануть ея ожиданія, нежели доставить ей покровъ семейнаго дома. Кромѣ того она лелѣяла особые планы на счетъ будущности Исавры. Гжа Саваренъ питала дружеское расположеніе къ Густаву Рамо, болѣе сильное чѣмъ расположеніе мистрисъ Морли къ Грагаму Вену, потому что оно болѣе походило на материнское чувство. Она привыкла постоянно видѣть Густава и думать о немъ съ тѣхъ поръ какъ покровительство ея мужа выдвинуло его на литературное поприще. Онъ повѣрялъ ей свои огорченія при неудачахъ, свою радость при успѣхѣ. Его прекрасная наружность, слабое здоровье, самые его недостатки и пороки дѣлали его дорогимъ ея женскому сердцу. Исавра изо всѣхъ другихъ женщинъ, по мнѣнію гжи Саваренъ, была бы лучшею женой для Рамо. Ея состояніе, столь ничтожное въ сравненіи съ богатствомъ Англичанина, для Рамо было бы обезпеченіемъ; и это обезпеченіе могло перейти въ огромное состояніе въ случаѣ успѣха Исавры на сценѣ. Съ крайнимъ неудовольствіемъ узнала она что мысли Исавры отвращаются отъ предназначенной ей профессіи, и догадывалась что уступка предразсудкамъ Англичанина была не безъ вліянія на это отчужденіе. Нельзя было ожидать чтобы Француженка, жена выдающагося писателя, имѣвшая друзей и родственниковъ во всѣхъ отрасляхъ артистическаго міра, была предубѣждена противъ служенія искусству въ которомъ успѣхъ могъ доставить богатство и извѣстность. Но у нея, какъ у большей части Француженокъ, были предразсудки противъ допущенія для незамужней дѣвушки свободы и независимости составляющихъ права женщинъ, французскихъ женщинъ, когда онѣ замужемъ. И она не одобрила бы вступленіе Исавры на ея карьеру прежде чѣмъ она станетъ женою, женою артиста, женою Густава Рамо.
   Не имѣя понятія о соперничествѣ между этими дружественными дипломатками и прожектерками, Грагамъ и Исавра ежечасно спускалась далѣе и далѣе по теченію которое до сихъ поръ бѣжало спокойно. Ни слова изъ тѣхъ какими выражается любовь не было сказано между ними; будучи постоянно вмѣстѣ, они рѣдко, и то лишь на нѣсколько минутъ, бывали между собою наединѣ. Мистрисъ Морли не разъ старалась доставить имъ случай открыть другъ другу свое сердце, чего, она видѣла, еще не было сдѣлано. Съ искусствомъ еще болѣе опытнымъ и бдительнымъ, гжѣ Наваренъ удавалось разрушать ея намѣренія. Но ни Грагамъ ни Исавра сами не искали такихъ случаевъ. Онъ, какъ мы знаемъ, не считалъ себя пока въ правѣ высказывать слова любви которыя связываютъ честнаго человѣка на всю жизнь; а она!-- какая дѣвушка съ чистымъ сердцемъ, истинно любящая, не боится искать подобныхъ случаевъ которые долженъ находить мущина? Но Исаврѣ не нужно было словъ чтобы знать что она любима, ни даже пожатія руки или взгляда; она инстинктивно, таинственно чувствовала это когда все существо ея пылало въ присутствіи возлюбленнаго. Она чувствовала что не могла бы сама любить такъ еслибы не была любима.
   Умъ женщины проницательнѣе и безошибочнѣе въ этомъ отношеніи нежели умъ мущивы. Грагамъ, какъ я уже говорилъ, не былъ увѣренъ что достигъ сердца Исавры, онъ сознавалъ что возбудилъ ея интересъ, привлекъ ея мечты; но часто, очарованный веселою игрой ея воображенія, онъ вздыхалъ про себя: "для такой богато-одаренной натуры можетъ ли одинъ человѣкъ замѣнить все?"
   Они проводили лѣтнія утра въ экскурсіяхъ по красивымъ окрестностямъ, обѣдали рано, катались по тихому озеру при лунномъ свѣтѣ. Разговоры ихъ были таковы какихъ можно ожидать во время лѣтнихъ вакансій отъ любителей книгъ. Саваренъ былъ критикъ по профессіи; Грагамъ Венъ, если не былъ тѣмъ же, то былъ обязанъ своею литературною репутаціей статьямъ въ которыхъ обнаружилась рѣдкая критическая способность.
   Весело было слушать споры ихъ когда они нападали другъ на друга; они расходились не столько во мнѣніяхъ сколько въ способѣ отстаивать ихъ. Англичанинъ былъ начитаннѣе Француза, и ученость его была систематичнѣе; но Французъ обладалъ изяществомъ выраженій, легкою и пріятною граціей съ какою приводилъ свои доказательства или выпутывался изъ нихъ, что прикрывало недостатки и часто заставляло ихъ казаться достоинствами. Грагамъ могъ бы выдвинуть многія силы высшаго знанія или серіознаго краснорѣчія, которыми, съ менѣе веселымъ противникомъ, онъ не преминулъ бы воспользоваться, остроумный же сарказмъ Саварена отклонилъ бы ихъ какъ педантство и витійство. Но хотя Грагамъ не былъ ни сухъ ни многословенъ, и сердечное счастіе разбудило веселость нрава отличавшую его въ прежнее время, дѣлая разговоръ его пріятнымъ и забавнымъ, однакоже между его юморомъ и остроуміемъ Саварена была та разница что въ первомъ всегда было что-нибудь серіозное, во второмъ какая-нибудь насмѣшка. Грагамъ въ своей критикѣ казалось всегда старался выставить какую-нибудь скрытую красоту, даже въ писателяхъ сравнительно ничтожныхъ. Саваренъ съ особеннымъ остроуміемъ выказывалъ недостатокъ, прежде не замѣченный никѣмъ, въ писателѣ со всемірною извѣстностью.
   Грагамъ можетъ-статься не замѣчалъ глубокаго вниманія съ какимъ Исавра слушала его во время этихъ умственныхъ схватокъ съ болѣе блестящимъ Парижаниномъ. Между нимъ и Савареномъ она дѣлала то различіе что когда говорилъ послѣдній она часто вставляла свои замѣчанія; Грагама же никогда не прерывала, никогда не расходилась съ нимъ въ его теоріяхъ искусства или выводахъ какіе онъ дѣлалъ изъ нихъ; и когда онъ умолкалъ она оставалась нѣсколько времени молчаливою и задумчивою. Его умъ возбуждалъ честолюбіе въ ея умѣ; она воображала, бѣдная дѣвушка, что онъ будетъ радъ мысли что возбудилъ это честолюбіе, и оно сдѣлается новымъ звеномъ симпатіи между ними. Но до сихъ поръ честолюбіе было смутно и неопредѣленно, это были идеи или мечты которыя могли осуществиться въ неопредѣленномъ будущемъ.
   Въ послѣдній вечеръ этого краткаго праздничнаго времени, общество, пробывъ на озерѣ долѣе обыкновеннаго, оставалось на лужайкѣ виллы. Хозяинъ, имѣвшій склонность къ поверхностному изученію положительныхъ наукъ, въ томъ числѣ разумѣется самой популярной изъ нихъ, астрономіи, заставлялъ своихъ гостей вѣжливо выслушивать умозрительныя догадка о вѣроятномъ ростѣ обитателей Сиріуса, этихъ далекихъ и гигантскихъ обитателей неба что провели философовъ къ печальнымъ размышленіямъ о совершенной ничтожности нашей бѣдной планетки, не способной произвести ничего крупнѣе Шекспировъ, Ньютоновъ, Аристотелей и Цезарей, несомнѣнно карликовъ въ сравненіи съ умами пропорціональными громадности міра гдѣ они процвѣтаютъ.
   Случилось такъ что Исавра и Грагамъ стояли рядомъ нѣсколько въ сторонѣ отъ другихъ.
   -- Странно, сказалъ Грагамъ съ тихою усмѣшкой,-- какъ мало я забочусь о Сиріусѣ. Онъ составляетъ солнце другой системы, и на немъ вѣроятно никто не можетъ жить кромѣ саламандръ. Онъ не принадлежитъ къ числу звѣздъ съ которыми у меня установилось близкое знакомство связанное съ мечтами и грезами и надеждами, напримѣръ, съ Гесперомъ, предвѣстникомъ и товарищемъ луны. Но среди всѣхъ этихъ звѣздъ есть одна, не Гесперъ, которая всегда, съ самаго дѣтства, имѣла для меня таинственную прелесть. Будучи такъ же мало свѣдущъ въ астрологіи какъ и въ астрономіи, смотря на эту звѣзду я дѣлаюсь суевѣренъ и воображаю что она имѣетъ вліяніе на мою жизнь. Есть ли у васъ также любимая звѣзда?
   -- Да, сказала Исавра;-- и я вижу ее теперь, но даже не знаю ея имени и не желаю узнать.
   -- И я также. Мнѣ не хочется унижать невѣдомый источникъ моихъ прекрасныхъ мечтаній придавая ему имя какое онъ носитъ въ техническихъ каталогахъ. Изъ боязни узнать это имя я никому до сихъ поръ не показывалъ эту звѣзду. Я тоже теперь различаю ее въ сторонѣ отъ ея собратій. Скажите мнѣ которая ваша?
   Исавра указала и объяснила. Англичанинъ былъ пораженъ. По какому странному совпаденію оба они избрали изо всѣхъ населяющихъ небо одну и ту же любимую звѣзду?
   -- Cher Венъ, воскликнулъ Саваренъ,-- полковникъ Морли объявляетъ что Америка въ земной системѣ есть то же что Сиріусъ въ небесной. Америка должна затмить Европу, какъ Сиріусъ затмитъ весь міръ.
   -- Не раньше какъ черезъ нѣсколько милліоновъ лѣтъ; до тѣхъ поръ времени еще довольно; сказалъ полковникъ съ важностію.-- Но я рѣшительно не согласенъ съ тѣми кто утверждаетъ что Сиріусъ удаляется отъ насъ. Я говорю что онъ приближается. Принципы руководящія тѣло столь просвѣщенное должны быть принципами прогресса.-- Затѣмъ обращаясь къ Грагаму по-англійски онъ прибавилъ:-- Я предсказываю что придетъ время когда онъ растопитъ эту туманную планету. Сиріусъ тонкачъ.
   -- Я не обладаю достаточно живымъ воображеніемъ чтобъ интересоваться судьбами Сиріуса въ связи съ нашею планетой въ такое отдаленное время, сказалъ Грагамъ улыбаясь. Потомъ прибавилъ шепотомъ обращаясь къ Исаврѣ:-- Воображеніе не увлекаетъ меня дальше того чтобъ угадать будемъ ли мы черезъ годъ въ этотъ же день, 8го іюля, выдѣлять эту звѣзду и смотрѣть на нее какъ теперь стоя рядомъ.
   Это было единственное выраженіе того чувства которымъ такъ богата романтическая пора любви обращенное Англичаниномъ къ Исаврѣ въ эти достопамятные лѣтніе дни въ Ангіенѣ.
   

ГЛАВА V.

   На слѣдующее утро общество разъѣхалось. И Саваренъ и Грагамъ получили письма которыя, еслибы день отъѣзда и не былъ назначенъ, заставили бы ихъ уѣхать. Когда Саваренъ прочиталъ свое письмо, лобъ его нахмурился. Послѣ завтрака онъ сдѣлалъ знакъ женѣ и ушелъ съ нею въ садовую аллею. Забота его была такого свойства что жена можетъ либо смягчить либо усилить ее, иногда по складу своего ума, иногда по случайному расположенію духа; это были домашнія, денежныя затрудненія.
   Саваренъ вовсе не былъ расточителенъ. Его образъ жизни, хотя изящный и гостепріимный, былъ скроменъ сравнительно съ бытомъ многихъ другихъ французскихъ писателей меньше его пользовавшихся славою, которая въ Парижѣ приноситъ хорошій доходъ въ видѣ франксузь. Но самое его положеніе во главѣ могущественной литературной клики вызывало многіе расходы въ которыхъ, при своемъ чрезвычайномъ добродушіи, онъ не всегда былъ остороженъ. Рука его была всегда готова на помощь писателямъ бывшимъ въ стѣсненномъ положенія и пробивавшимся художаикамъ, а единственнымъ источникомъ его дохода былъ литературный заработокъ и журналъ котораго онъ былъ главнымъ издателемъ, а прежде единственнымъ собственникомъ. Но этотъ журналъ не имѣлъ успѣха. Онъ продалъ или заложилъ значительную частъ издательскаго права. Онъ принужденъ былъ также занять значительную для него сумму, и черезъ нѣсколько дней наступалъ срокъ уплаты денегъ занятыхъ у бывшаго буржуа, который отдавалъ ихъ взаймы "чтобы поддерживать, по его словамъ, возбужденіе и интересъ въ своей жизни". Письмо было не отъ кредитора, но отъ книгопродавца, и въ немъ заключалось непріятное напоминаніе о счетахъ, предлагалось скорѣе окончить ихъ и отклонялось предложеніе Саверена о новыхъ книгахъ (еще не начатыхъ) или же предлагались такія условія которыя авторъ не могъ принять цѣня себя гораздо выше. Во всякомъ случаѣ положеніе было непріятное. Часто бывали случаи что гжа Саваренъ выговаривала мужу за недостатокъ осторожности и бережливости. Но это никогда не случалось въ такую пору когда, выговоры были безполезны. Ясно что они были бы безполезны теперь. Теперь слѣдовало утѣшать и ободрять; разувѣрить что ни значеніе, ни популярность его не уменьшились, хотя онъ самъ съ грустью говорилъ что устарѣлъ и вышелъ изъ моды; убѣдить его въ невозможности чтобы неблагодарный книгопродавецъ, обогагившійся благодаря блестящимъ успѣхамъ Саварена, началъ дѣйствовать противъ него враждебно; напомнить ему обо всѣхъ писателяхъ и артистахъ кому онъ такъ щедро помогалъ въ ихъ затрудненіяхъ и у кого онъ могъ не унижаясь просить нужную сумму чтобы расплатиться съ кредиторомъ и они съ готовностью помогли бы ему. Въ этомъ намекѣ обыкновенно чуткое благоразуміе гжи Саваренъ измѣнило ей. Она не поняла деликатной гордости которая, при всей парижской легкости и цинизмѣ, составляла достоинство геніальнаго Парижанина. Саваренъ не могъ, спасая свою шею отъ петли, обходить со шляпой друзей ему обязанныхъ прося милостыни. Гжа Саваренъ была изъ тѣхъ женщинъ которыя могутъ быть очень преданны, очень чувствительны; могутъ быть удивительными женами и матерями, но которымъ не достаетъ артистическаго сочувствія къ артистическимъ натурамъ. Тѣмъ не менѣе истинно добрая честная жена есть такая неоцѣненная благодать для мужа что подъ конецъ разговора въ уединенной аллеѣ, этотъ человѣку замѣчательный по своей finesse, и увы! болѣзненно впечатлительный какъ свойственно артистической натурѣ, вышелъ на освѣщенную солнцемъ лужайку съ облегченнымъ вздохомъ, съ губами приподнятыми веселою насмѣшливостью, совершенно убѣжденный что такъ или иначе онъ раздѣлается съ грознымъ книгопродавцемъ и уплатитъ безобидному кредитору когда придетъ срокъ уплаты. Но чтобъ устроить все это, ему необходимо было вернуться въ Парижъ и нельзя было терять драгоцѣннаго времени въ спорахъ съ Грагамомъ Веномъ о законахъ поэзіи.
   Кромѣ нищенской шляпы былъ еще одинъ предметъ въ которомъ Саваренъ расходился съ женой. Она совѣтовала ему основать новый журналъ при содѣйствіи Густава Рамо, на чьемъ талантѣ и возлагаемыхъ на этотъ талантъ ожиданіяхъ (при этомъ она разчитывала что Исавра выйдетъ за Рамо и затмитъ Малибранъ на сценѣ) она горячо настаивала. Саваренъ не былъ такого высокаго мнѣнія о Рамо, считалъ его умнымъ обѣщающимъ молодымъ писателемъ очень дурной школы, который могъ рано или поздно имѣть успѣхъ. Но чтобы какой-нибудь Рамо могъ помочь Саварену составить состояніе! Нѣтъ; при этой мысли онъ широко раскрылъ глаза, потрепалъ жену по плечу и назвалъ ее enfant.
   Письмо полученное Грагамомъ было отъ Ренара и заключало въ себѣ слѣдующее:
   
   "Милостивый государь.-- Я имѣлъ честь быть у васъ сегодня утромъ и посылаю эти строки по адресу данному мнѣ вашимъ concierge, извѣщая васъ что мнѣ посчастливилось убѣдиться что родственникъ отыскиваемой дамы находится теперь въ Парижѣ. Жду вашихъ распоряженій. Благоволите, милостивый государь, принять увѣреніо въ мсемъ глубокомъ уваженіи.

"Ж. Ренаръ."

   Этого сообщенія было достаточно чтобы поднять духъ Грагама. Все что обѣщало успѣхъ въ его розыскахъ казалось освобождало его мысли отъ тяжелаго бремени, снимало оковы съ его воли. Можетъ-быть, черезъ нѣсколько дней, онъ будетъ имѣть возможность открыто и честно сказать Исаирѣ то что оправдаетъ его медлительность, и съ большею горячностью пожать нѣжную ручку которая дрожала въ его рукѣ какъ они прощались.
   Возвратясь въ Парижъ, Грагамъ послалъ Бенару записку прося повидаться съ нимъ и получилъ написанный наскоро отвѣтъ г. Бенара что другія важныя дѣла задержатъ его до вечера, но что онъ надѣется прибыть въ восемь часовъ. За нѣсколько минутъ до этого часа онъ вошелъ въ комнату Грагама.
   -- Вы отыскали дядю Луизы Дюваль! воскликнулъ Грагамъ;-- вы писали о г. де-Молеонъ, и онъ теперь въ Парижѣ?
   -- До сихъ поръ это такъ, милостивый государь; но не увлекайтесь слишкомъ результатами свѣдѣній какія я могу сообщить вамъ. Позвольте мнѣ какъ можно короче изложить вамъ обстоятельства. Когда вы сообщили мнѣ что г. де-Молеонъ дядя Луизы Дюваль, я сказалъ вамъ что имѣю надежду найти его, несмотря на его долгое отсутствіе изъ Парижа. Теперь я объясню вамъ почему. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, одинъ изъ моихъ сослуживцевъ, занятый по политической части (чѣмъ я не занимаюсь), былъ посланъ въ Ліонъ вслѣдствіе нѣкоторыхъ подозрѣній, подтвержденныхъ мѣстными властями, о заговорѣ на жизнь императора. Подозрѣнія не имѣли основанія, заговоръ оказался чистѣйшею выдумкой. Но вниманіе моего сослуживца обратилъ на себя человѣкъ не причастный обстоятельствамъ изъ коихъ было выведено заключеніе о заговорѣ, но такъ или иначе показавшійся враждебнымъ правительству. Открыто онъ имѣлъ скромное занятіе, въ родѣ courtier или agent de change; но было замѣчено что часто посѣщавшіе его близкіе знакомые или тѣ къ кому онъ ходилъ поздними вечерами, были люди нерасположенные къ правительству а принадлежатъ не къ низшимъ классамъ; нѣкоторые изъ нихъ, недовольные богачи, были преданными орлеанистами; другіе, потерпѣвшіе неудачу искатели мѣстъ или крестика; человѣка два родовитые и богатые фанатики мечтавшіе о новой республикѣ. Нѣсколько очень ловкихъ статей появившихся въ газетахъ легко воспламеняемаго Юга, хотя подписанныя другимъ именемъ, были составлены или продиктованы этимъ человѣкомъ, статей обошедшихъ цензуру и избѣгавшихъ кары закона, но весьма зловредныхъ по тону. Всѣхъ кто приходилъ въ близкія отношенія къ этому лицу пораікали его способности и смутная увѣренность что по рожденію и воспитанію онъ принадлежалъ къ высшему классу нежели какой-нибудь agent de change. Мой сослуживецъ сталъ наблюдать за этимъ человѣкомъ, и подъ предлогомъ дѣлъ въ его маленькой конторѣ вступилъ съ нимъ въ разговоръ. Если не по наружаому виду, то по голосу, онъ пришелъ къ заключенію что человѣкъ этотъ не былъ ему неизвѣстенъ; это былъ голосъ съ слабымъ норманскимъ оттѣнкомъ въ произношеніи, хотя съ парижскимъ акцентомъ, голосъ очень тихій, но очень ясный, очень мужественный, но очень мягкій. Сослуживецъ мой не зналъ что подумать. Но разъ вечеромъ онъ замѣтилъ этого человѣка выходившаго изъ дому одного изъ недовольныхъ богачей, который сопровождалъ его. Мой коллега, избѣгая свѣта, успѣлъ, когда оба эти человѣка повернули въ переулокъ ведущій къ дому конторщика, подойти къ нимъ близко чтобы прислушаться къ ихъ разговору. Но не услыхалъ ничего, только въ концѣ переулка богачъ внезапно повернулся, горячо пожалъ руку своему спутнику, и прощаясь съ нимъ сказалъ: "Не робѣйте; все пойдетъ у васъ хорошо, любезнѣйшій Викторъ." При звукѣ имени: Викторъ, память моего коллеги, до тѣхъ поръ смутная, внезапно озарилась. До вступленія въ нашу службу, онъ служилъ по коннозаводству, былъ судьею на скачкахъ, и такимъ образомъ часто видалъ блестящаго спортсмена Виктора де-Молеона; иногда разговаривалъ съ нимъ. Да, это былъ его голосъ, съ легкимъ норманскимъ акцентомъ (у отца Виктора де-Молеона акцентъ былъ сильнѣе, и Викторъ провелъ часть своей ранней молодости въ Нормандіи), его мягкая интонація, дѣлавшая столь вѣжливыми оскорбленія наносимыя мущинамъ, столь неотразимою его любезность съ женщинами, это былъ Викторъ де-Молеонъ. Но почему онъ старался казаться не тѣмъ что естъ? Каковы были его настоящія занятія и цѣли? Мой confrère не имѣлъ времени заняться этими изслѣдованіями. Замѣтилъ ли Викторъ или его спутникъ какъ онъ слѣдилъ за ними, и боялись ли они что онъ могъ подслушать ихъ разговоръ, я не знаю, но только на слѣдующее утро появилась въ одной изъ мѣстныхъ газетъ распространенныхъ между рабочими замѣтка извѣщавшая что въ Ліонѣ появился парижскій шпіонъ, предостерегавшая всѣхъ честныхъ людей отъ его махинацій и содержавшая довольно точное описаніе его личности. Въ тотъ же самый день, выйдя изъ дому, мой почтенный коллега былъ внезапно окружешь разъяренною толпой, изъ рукъ которой былъ съ большимъ трудомъ избавленъ муниципальною стражей. Онъ уѣхалъ изъ Ліона въ тотъ же вечеръ; и въ награду за свои труды получилъ строгій выговоръ отъ своего начальника. Онъ совершалъ величайшую ошибку въ нашей профессіи, trop de zèle. Слышавъ лишь отрывками эту исторію отъ другихъ, я послѣ моего послѣдняго свиданія съ вами отправился къ моему confrère, и то что передаю вамъ теперь узналъ отъ него самого. Такъ какъ онъ служитъ не въ моемъ отдѣленіи, то я не могъ приказать ему снова отправиться въ Ліонъ, и сомнѣваюсь чтобъ его начальникъ дозволилъ это. Но я самъ отправился въ Ліонъ и тамъ узналъ что предполагаемый виконтъ переѣхалъ въ Парижъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, вскорѣ послѣ приключенія съ моимъ коллегой. Человѣкъ этотъ пользовался между всѣми хорошею репутаціей, считался честнымъ и уживчивымъ человѣкомъ и вниманіе къ нему лицъ высшихъ приписывалось уваженію къ его талантамъ, а не сочувствію въ политическихъ мнѣніяхъ. Возвратясь я узналъ что упомянутый confrère мой, который одинъ только могъ узнать Виктора де-Молеона въ переодѣтомъ виконтѣ, отправленъ съ порученіемъ за границу. Мнѣ оставалось ждать его возвращенія, и только третьяго дня я узналъ слѣдующія подробности: Г. де-Молеонъ называется въ Парижѣ тѣмъ же именемъ подъ какимъ былъ извѣстенъ въ Ліонѣ, Жанъ Лебо; для виду онъ занимается писаніемъ писемъ и даетъ совѣты по дѣламъ рабочимъ и мелкимъ буржуа; каждый вечеръ онъ посѣщаетъ Café Jean Jacques, въ улицѣ***, Faubourg Montmartre. Теперь нѣтъ еще половины девятаго, и вы, безъ сомнѣнія, можете видѣть его въ café сегодня же вечеромъ, если найдете удобнымъ туда отправиться.
   -- Превосходно! Я иду. Опишите его.
   -- Увы! Этого-то я и не могу сдѣлать въ настоящую минуту. Узнавъ все что теперь вамъ передалъ, я предложилъ такой же вопросъ моему коллегѣ, но онъ не успѣлъ отвѣтить какъ былъ потребованъ въ бюро своего начальника и обѣщалъ дать мнѣ требуемое описаніе по возвращеніи. Но онъ не возвращался. И я узналъ что выйдя отъ своего начальника онъ долженъ былъ поспѣшить на пррвый поѣздъ въ Лилль по важному политическому слѣдствію, не допускавшему промедленія. Онъ вернется черезъ нѣсколько дней и тогда вы будете имѣть необходимое описаніе.
   -- Нѣтъ; я не хочу терять времени и попытаю счастія сегодня же вечеромъ. Если этотъ человѣкъ дѣйствительно заговорщикъ, что кажется очень вѣроятно, онъ можетъ во всякое время увидать себя въ опасности и изчезнуть изъ Парижа. Café Jean Jacques, улица ***, я отправлюсь. Постойте, вамъ случалось видѣть Виктора де-Молеона въ молодости, какой видъ имѣлъ онъ?
   -- Высокій, худощавый, но съ широкими плечами, прямой, голову держалъ высоко, густыя черныя кудри, небольшіе черные усы, прекрасный свѣтлый цвѣтъ лица, блестящіе глаза съ темными рѣсницами, fort bel-homme. Но теперь онъ не можетъ быть такимъ.
   -- Сколько ему лѣтъ теперь?
   -- Сорокъ семь или сорокъ восемь. Но прежде чѣмъ вы отправитесь, я прошу васъ подумать хорошенько. Ясно что г. де-Молеонъ имѣетъ важныя причины, каковы бы онѣ ни была, скрывать свою личность подъ именемъ Жана Лебо. Потому я думаю что вамъ едва ли можно будетъ обратиться къ г. Лебо, узнавъ его, со словами: "прошу васъ, господинъ виконтъ, не можете ли дать мнѣ какихъ-нибудь свѣдѣній о вашей племянницѣ Луизѣ Дюваль?" Обратившись къ нему такимъ образомъ вы можете навлечь на себя опасность, но разумѣется не получите отъ него никакихъ свѣдѣній.
   -- Правда.
   -- Съ другой стороны, если вы познакомитесь съ нимъ какъ съ г. Лебо, какъ можете вы претендовать чтобъ онъ зналъ что-нибудь о Луизѣ Дюваль?
   -- Parbleu! г. Генаръ, вы хотите отбросить меня на обоихъ рогахъ дилеммы; но мнѣ кажется что если я познакомлюсь съ нимъ какъ съ г. Лебо, я могу постепенно и осторожно высмотрѣть какъ бы лучше предложить вопросъ на который ищу отвѣта. Я думаю также что онъ долженъ быть очень бѣденъ если взялся за такое скромное занятіе, и что небольшая сумма денегъ можетъ устранить всѣ затрудненія.
   -- Я въ этомъ не такъ увѣренъ, сказалъ г. Ренаръ задумчиво;-- но положимъ что деньгами вы достигнете этого, положимъ также что виконтъ, будучи въ нуждѣ, сталъ человекомъ очень неразборчивымъ, нѣтъ ли чего-нибудь въ вашихъ поводахъ къ отысканію Луизы Дюваль что могло бы причинить вамъ безпокойство еслибъ было угадано человѣкомъ нуждающимся и неразборчивымъ на средства? не могло ли бы это подать ему поводъ къ угрозамъ или вымогательству? Подумайте, я не прошу васъ повѣрить мнѣ секретовъ которые вы имѣете причины скрывать, но хочу сказать что было бы осторожнѣе еслибы вы скрыли отъ Лебо ваше имя и званіе, словомъ, еслибы вы могли послѣдовать его примѣру и переодѣться. Но нѣтъ; я думаю вы такъ неопытны въ искусствѣ переодѣванія что онъ сразу откроетъ что вы не тотъ за кого выдаете себя; и если онъ заподозритъ что вы хотите вывѣдать его тайны, а тайны эти дѣйствительно свойства политическаго, то самая жизнь ваша можетъ подвергнуться опасности.
   -- Благодарю васъ за этотъ совѣтъ; переодѣванье превосходная мысль и, кромѣ осторожности, она можетъ и позабавить. Что этотъ Викторъ де-Молеонъ человѣкъ безъ правилъ и очень опасный, мнѣ кажется, совершенно ясно. Допуская что онъ не былъ виновенъ въ покушеніи на воровство въ этой исторіи съ брилліантами, все-таки то въ чемъ онъ сознался, что пробравшись ночью съ помощью поддѣльнаго ключа въ комнату женщины онъ хотѣлъ подъ вліяніемъ неожиданности и страха обезчестить ее, есть низкій поступокъ, и теперешняя его жизнь настолько таинственна что допускаетъ самыя дурныя предположенія. Кромѣ того, есть еще другой поводъ скрыть отъ него мое имя: вы говорили что онъ имѣлъ дуэль съ какимъ-то Беномъ, очень вѣроятно что это былъ мой отецъ, и я ничуть не желаю чтобы пріѣхавъ когда-нибудь опять въ Лондонъ онъ сталъ добиваться возобновленія знакомства котораго мнѣ приходится искать въ Парижѣ. Что же касается моего искусства играть любую роль какую мнѣ вздумается, то не бойтесь; я не новичокъ въ этомъ дѣлѣ. Въ молодости меня находили способнымъ для частныхъ спектаклей, особенно въ представленіи героевъ легкихъ комедій и фарсовъ. Подождите минутку, и вы увидите.
   Грагамъ пошелъ въ свою спальню и черезъ нѣсколько минутъ возвратился настолько измѣнившись что Ренеръ съ перваго взгляда принялъ его за чужаго. Онъ перемѣнилъ свое платье, которое обыкновенію когда онъ бывалъ въ столицѣ отличалось безукоризненнымъ изяществомъ благовоспитаннаго молодаго человѣка большаго свѣта, надѣлъ одинъ изъ тѣхъ грубыхъ сьютовъ, что Англичане имѣютъ привычку носить въ путешествіи и въ какихъ Французы и Нѣмцы изображаютъ ихъ въ каррикатурахъ, просторную жакетку изъ твита, съ обиліемъ кармановъ, жилетъ подъ пару и пыльнаго цвѣта панталоны. Онъ спустилъ волосы прямо на лобъ, что, какъ я упоминалъ уже какъ-то прежде, само по себѣ измѣняло характеръ его лица, и безъ помощи косметиковъ придавало ему нахальное выраженіе человѣка низкаго воспитанія; вставивъ стеклышко въ правый глазъ онъ смотрѣлъ такимъ взглядомъ какимъ на сценѣ подгороднаго театра могъ смотрѣть на горничную прикащикъ-Лондонецъ желающій прослыть за столичнаго франта.
   -- Ладно ли такъ, старый дружище? воскликнулъ онъ приличнымъ роли голосомъ фанфарона, выговаривая по-французски съ дурнымъ англійскимъ акцентомъ.
   -- Превосходно, сказалъ Ренаръ смѣясь.-- Поздравляю васъ и если вы когда-нибудь разоритесь, милостивый государь, обѣщаю вамъ мѣсто въ нашей полиціи. Остерегайтесь только одного: какъ бы не переиграть своей роли.
   -- Хорошо. Теперь безъ четверти девять. Иду.
   

ГЛАВА VI.

   Есть какое-то бодрое веселье въ возвратѣ къ любимой забавѣ или маленькимъ талантамъ связаннымъ съ воспоминаніями ранней юности, въ особенности, я думаю, если это забавы и таланты актера-любителя. Я зналъ лицъ съ очень высокимъ призваніемъ, весьма почтенныхъ по характеру и положенію, которые оживлялись какъ дѣти измѣняя голосъ и наружность для исполненія роли въ салонной комедіи или шарадѣ. Я могъ бы назвать знаменитыхъ государственныхъ людей которые вызывала всеобщее веселье и сами присоединялись къ общему смѣху на свой счетъ когда такимъ образомъ мѣняли свой обыкновенный видъ.
   Итакъ, читатель не долженъ ни удивляться, ни считать несовмѣстнымъ съ болѣе серіозными сторонами характера Грагама если Англичанинъ чувствовалъ веселое возбужденіе, о которомъ я упомянулъ, обдумывая на пути къ Café Jean Jacques принятую роль; эта веселость, кромѣ забавной шутки, увеличивалась еще пламенною надеждою что отъ успѣха той цѣли для которой было предпринято переодѣванье зависѣло обезпеченіе его счастія на вѣки.
   Было ровно двѣнадцать минутъ десятаго когда онъ подъѣхалъ къ Café Jean Jacques. Онъ отпустилъ фіакръ и вошелъ. Помѣщеніе для посѣтителей состояло изъ двухъ обширныхъ комнатъ. Первая была café въ собственномъ смыслѣ; другая, смежная съ нею, билліардная комната. Предполагая что можетъ встрѣтить человѣка котораго искалъ играющимъ на билліардѣ, Грагамъ прямо прошелъ въ эту комнату. Человѣкъ высокаго роста которому могло быть лѣтъ сорокъ семь, съ длинною черною бородой, слегка посѣдѣвшею, игралъ съ молодымъ человѣкомъ, лѣтъ двадцати восьми, который давалъ ему нѣсколько очковъ впередъ, какъ водятся что лучшіе игрока въ двадцать восемь лѣтъ даютъ впередъ игрокамъ бывшимъ прежде одинаковой съ ними силы, но чей глазъ уже не такъ быстръ, чья рука не такъ вѣрна, какъ за двадцать лѣтъ назадъ. Грагамъ сказалъ про себя: "бородатый мущина мой виконтъ". Онъ спросилъ чашку кофе и сѣлъ на скамьѣ въ концѣ комнаты.
   Бородатый человѣкъ далеко отсталъ въ игрѣ. Теперь была его очередь; шары стояли самымъ неудобнымъ для него образомъ. Грагамъ самъ хорошо игралъ на билліардѣ какъ въ англійскую такъ и во французскую игру. Онъ сказалъ про себя: "человѣку который сумѣетъ сдѣлать такой карамболь не слѣдуетъ брать очковъ впередъ". Бородатый человѣкъ сдѣлалъ карамболь; бородатый человѣкъ продолжалъ дѣлать карамболи; бородатый человѣкъ остановился не прежде какъ выигравъ игру. Зрители были въ восторгѣ. Стараясь говорить очень дурно по-французски, на англійскій лядъ, Грагамъ выразилъ одному изъ восторженныхъ зрителей, сидѣвшему рядомъ съ нимъ, свое восхищеніе игрою бородатаго человѣка, и спросилъ не есть ли игра его профессія или же онъ только любитель.
   -- Онъ любитель, милостивый государь, возразилъ восторженный зритель вынимая изо рта коротенькую точеную трубочку,-- онъ былъ превосходный игрокъ въ свое время, и теперь гордится тѣмъ что беретъ съ молодаго человѣка меньше очковъ впередъ чѣмъ бы слѣдовало. Онъ нерѣдко выигрываетъ какъ сегодня; сегодня рука у него тверда; онъ выпилъ шесть рюмокъ.
   -- А, въ самомъ дѣлѣ! Знаете вы его имя?
   -- Еще бы не знать; онъ хоронилъ моего отца, двухъ тетокъ и жену.
   -- Хоронилъ? сказалъ Грагамъ все болѣе усиливая свой англійскій акцентъ:-- я не понимаю.
   -- Вы Англичанинъ, милостивый государь?
   -- Сознаюсь въ томъ.
   -- Чужой въ Монмартрскомъ предмѣстьѣ?
   -- Правда.
   -- А то бы вы слыхали о г. Жиро, самомъ веселомъ членѣ Погребальнаго Общества. Они начинаютъ играть въ La Poule.
   Совершенно разочарованный Грагамъ возвратился въ кафе, и сѣлъ на удачу къ одному изъ столиковъ. Оглядывая комнату, онъ не замѣтилъ въ комъ могъ бы заподозрить нѣкогда знаменитаго виконта.
   Общество казалось ему довольно порядочнымъ, и могло быть названо по преимуществу мѣстнымъ. Нѣсколько блузниковъ пили вино, должно-быть самое дешевое и плохое; нѣсколько человѣкъ въ простой грубой одеждѣ лили пиво. Очевидно это были англійскіе, бельгійскіе или нѣмецкіе рабочіе. За однимъ изъ столовъ четверо молодыхъ людей, съ виду мелкіе прикащики, играли въ карты. На трехъ другихъ столахъ, люди болѣе пожилые, лучше одѣтые, вѣроятно лавочники-хозяева, играли въ домино. Грагамъ внимательно всматривался въ этихъ послѣднихъ, но не находилъ между ними ни одного кто бы соотвѣтствовалъ его идеалу виконта де-Молеона. "Можетъ-быть, думалъ онъ, я пришелъ слишкомъ поздно, или же онъ не будетъ сегодня вечеромъ. Во всякомъ случаѣ подожду еще четверть часа." Garèon подошелъ къ столу, и онъ счелъ необходимымъ спросить чего-нибудь; продолжая говорить съ сильнымъ англійскимъ акцентомъ, онъ спросилъ лимонаду и вечернюю газету. Гарсонъ кивнулъ головой и пошелъ дальше. Господинъ сидѣвшій за другимъ столомъ рядомъ съ нимъ, вѣжливо протянувъ ему Galignani, сказалъ на хорошемъ англійскомъ языкѣ, разумѣется хорошемъ для Француза:
   -- Англійская газета къ вашимъ услугамъ.
   Грагамъ наклонилъ голову, взялъ газету и посмотрѣлъ на своего любезнаго сосѣда. Болѣе почтенной варужности не могъ бы встрѣтить Англичанинъ въ англійскомъ провинціальномъ городѣ. На немъ былъ скромный льнянаго цвѣта парикъ, жидкія бакенбарды сходились на подбородкѣ и могли быть прежде одного цвѣта съ парикомъ, но теперь были нѣсколько съ просѣдью; усовъ и бороды онъ не носилъ. Одѣтъ онъ былъ скромно и чисто какъ мирный гражданинъ; на немъ былъ высокій бѣлый галстукъ съ большою старомодною булавкой, въ которой была небольшая прядь волосъ покрытыхъ стекломъ или кристалломъ оправленнымъ въ черную рамку съ написанными на ней буквами, очевидно траурная булавка, посвященная памяти покойной супруги или ребенка; человѣкъ этотъ въ Англіи могъ бы быть меромъ каѳедральнаго города, или по крайней мѣрѣ городскимъ клеркомъ. Повидимому онъ страдалъ глазами, такъ какъ на немъ были зеленые очки. Выраженіе лица его было очень кротко и любезно; на видъ ему было лѣтъ шестьдесятъ, немного больше.
   Сосѣдъ понравился Грагаму, въ обмѣнъ на Galignani онъ предложилъ ему сигару, закуривъ самъ другую.
   -- Merci! Я не курю; докторъ запретилъ мнѣ. Если меня и можетъ соблазнить, то развѣ только англійская сигара. Какъ вы Англичане опередили насъ во всемъ, ваши корабли, желѣзо, вашъ табакъ, котораго однако вы не разводите!
   Слова эти переданныя буквально, какъ мы теперь передаемъ ихъ, могутъ показаться вульгарными. Но въ манерѣ этого человѣка, въ его улыбкѣ, въ его любезности было что-то что не показалось Грагаму вульгарнымъ, напротивъ, онъ подумалъ про себя: "какъ инстинктивно проявляется благовоспитанность въ каждомъ Французѣ!"
   Прежде однакоже чѣмъ Грагамъ успѣлъ объяснить своему любезному сосѣду политико-экономическій принципъ вслѣдствіе коего Англія, не произращая табаку, имѣла лучшій табакъ чѣмъ Франція, занимавшаяся его разведеніемъ, появился румяный человѣкъ среднихъ лѣтъ и обратился быстро къ сосѣду Грагама:
   -- Боюсь что опоздалъ, но у насъ есть еще добрыхъ полчаса въ которые вы можете дать мнѣ реваншъ.
   -- Съ удовольствіемъ, monsieur Жоржъ. Garèon, домино.
   -- Играли сегодня на билліардѣ? спросилъ г. Жоржъ.
   -- Да, двѣ партіи.
   -- Успѣшно?
   -- Первую выигралъ, вторую проигралъ по слабости зрѣнія. Успѣхъ партіи зависѣлъ отъ шара который могъ бы сдѣлать ребенокъ, я скиксовалъ.
   Подали домино, и monsieur Жоржъ сталъ мѣшать ихъ; партнеръ его обратился къ Грагаму, и спросилъ вѣжливо знаетъ ли онъ эту игру.
   -- Немножко, но не настолько чтобы понять почему въ ней, какъ говорятъ, требуется такъ много искусства.
   -- У меня это главнѣйшимъ образомъ дѣло памяти, но г. Жоржъ, мой противникъ, обладаетъ талантомъ дѣлать комбинаціи, котораго у меня нѣтъ.
   -- А все-таки, возразилъ г. Жоржъ ворчливо,-- васъ не скоро обыграешь; вамъ выставлять, г. Лебо.
   Грагамъ почти вздрогнулъ. Возможно ли! Этотъ мягкій человѣкъ, съ рѣдкими бакенбардами, въ льняномъ парикѣ -- Викторъ де-Молеонъ, Донъ-Жуанъ своего времени. Всматриваясь же внимательно въ своего сосѣда, онъ удивился своей тупости что не узналъ сразу этого ci-devant gentilhomme и beau garèon. Часто случается что воображеніе такимъ образомъ подшучиваетъ надъ нами; мы составляемъ себѣ понятіе о комъ-нибудь знаменитомъ съ хорошей или съ дурной стороны, о поэтѣ, государственномъ человѣкѣ, полководцѣ, мошенникѣ ворѣ. Человѣкъ этотъ предъ нами, но мысли наши увлекли насъ въ такомъ несходномъ направленіи, что онъ не возбуждаетъ въ насъ подозрѣній. Когда уже намъ скажутъ кто это, мы тотчасъ же открываемъ тысячу вещей которыя должны бы были убѣдить насъ въ его тождествѣ.
   Взглянувъ такимъ образомъ опять, съ исправленнымъ зрѣніемъ, на ложнаго Лебо, Грагамъ замѣтилъ изящество и тонкость очертаній лица, которое въ молодости должно было быть очень красиво и еще теперь было пріятно и располагало въ его пользу. Онъ замѣтилъ теперь также легкій норманскій акцентъ, жесткость котораго смягчалась измѣнчивымъ тономъ говорившимъ о привычкѣ къ образованному обществу. Кромѣ того, такъ какъ Лебо подвигалъ домино одною рукой, не заслоняя кости другою (что предусмотрительно дѣлалъ Жоржъ), то она безпечно лежала на столѣ, и Грагамъ могъ замѣтить что это были руки французскаго аристократа; руки никогда не знавшія работы, никогда не загоравшія отъ солнца, не огрубѣвшія и не увеличившіяся вслѣдствіе разныхъ атлетическихъ упражненій какъ у людей аристократическаго происхожденія въ Англіи; но руки какія рѣдко можно встрѣтить у кого-нибудь кромѣ людей принадлежащихъ къ высшему парижскому кругу -- частію можетъ-быть отъ природы, частію вслѣдствіе особенной заботливости начавшейся въ ранней молодости и механически продолжаемой всю жизнь -- съ длинными тонкими пальцами и блестящими ногтями; бѣлыя и нѣжвыя какъ у женщины, но не вялыя и слабыя, а нервныя и жилистыя какъ у привыкшихъ владѣть шпагой.
   Грагамъ слѣдилъ за игрой, и Лебо добродушно объяснялъ ему ея осложненія по мѣрѣ того какъ онѣ встрѣчались; хотя объясненія эти, къ которымъ внимательно прислушивался Жоржъ, повели къ тому что Лебо проигралъ игру.
   Домино были опять смѣшаны, и во время этой операціи Жоржъ сказалъ:
   -- Кстати, Monsieur Лебо, вы обѣщали мнѣ найти жильца для втораго этажа; нашли?
   -- Нѣтъ еще. Можетъ-быть вамъ было бы лучше публиковать въ Les Petites Affiches. Вы просите слишкомъ большую цѣну для habitués здѣшняго околотка, сто франковъ въ мѣсяцъ.
   -- Но вѣдь квартира съ мебелью, и съ хорошею мебелью, и въ четыре комнаты. Сто франковъ вовсе не дорого.
   Грагама осѣнила мысль.
   -- Простите, Monsieur, сказалъ онъ,-- вы хотите отдать въ наймы appartement de garèon съ мебелью?
   -- Да, Monsieur, прекрасное помѣщеніе. Вы ищите квартиру?
   -- Я думалъ нанять квартиру, но только по-мѣсячно. Я только-что пріѣхалъ въ Парижъ, у меня здѣсь дѣла которыя могутъ задержать меня нѣсколько недѣль. Мнѣ нужна только спальня и небольшой кабинетъ, за скромную цѣну. Я вѣдь не милордъ.
   -- Я думаю мы могли бы сойтись, Monsieur, сказалъ Жоржъ,-- хотя мнѣ неудобно дѣлить квартиру. Но сто франковъ въ мѣсяцъ вѣдь это не много!
   -- Боюсь что это больше чѣмъ я могу дать; впрочемъ, если вы дадите мнѣ адресъ я зайду посмотрѣть квартиру, хоть послѣзавтра. Тѣмъ временемъ я жду писемъ отъ которыхъ можетъ зависѣть мой переѣздъ.
   -- Если квартира будетъ подходящая для васъ, сказалъ Лебо,-- вы будете по крайней мѣрѣ въ домѣ честнѣйшаго человѣка, а этого нельзя сказать обо всякомъ кто сдаетъ меблированныя комнаты. Въ домѣ есть также concierge и женщина которая будетъ убирать вамъ комнаты и, если вы завтракаете дома, готовить кофе или чай, который вы, Англичане, предпочитаете.
   Жоржъ подалъ Грагаму карточку и спросилъ въ которомъ часу онъ придетъ.
   -- Часовъ въ двѣнадцать если это вамъ удобно, сказалъ Грагамъ вставая.-- Вѣроятно въ сосѣдствѣ найдется ресторанъ гдѣ бы я могъ обѣдать за недорогую цѣну.
   -- Je croie bien, цѣлыхъ полдюжины. Я могу рекомендовать вамъ одинъ гдѣ вы можете обѣдать en prince за 30 су. И если вы въ Парижѣ по дѣламъ, и вамъ понадобится писать письма, я могу рекомендовать вамъ также моего друга Monsieur Лебо. Въ судебныхъ дѣлахъ его совѣтъ не хуже любаго юриста, плата же bagatelle.
   -- Не вѣрьте всему что Monsieur Жоржъ говоритъ обо мнѣ лестнаго, сказалъ г. Лебо со скромною улыбкой и говоря по-англійски.-- Я долженъ вамъ сказать что самъ, какъ и вы, недавно прибылъ въ Парижъ, купивъ дѣла и имущество моего предшественника въ квартирѣ которую занимаю; и довѣріе какимъ я, чужой въ этихъ мѣстахъ, пользуюсь, я приписываю его заслугамъ и вліянію нѣсколькихъ рекомендательныхъ писемъ привезенныхъ мною изъ Ліона. Но я немножко знаю свѣтъ и всегда радъ если мнѣ представится случай услужить Англичанину. Я люблю Англичанъ,-- сказалъ онъ меланхолически и не безъ горячности которая казалась искреннею; и потомъ прибавилъ болѣе безпечнымъ тономъ: -- они всегда бывали добры ко мнѣ въ моей перемѣнчивой жизни.
   -- Мнѣ кажется вы отличный малый, настоящій козырь, Monsieur Лебо, возразилъ Грагамъ на томъ же языкѣ.-- Дайте мнѣ вашъ адресъ. По правдѣ сказать я плохо маракую по-французски, какъ вы вѣроятно замѣтили, и ужасно пустоголовъ чтобы вести корреспонденцію по дѣламъ которыя поручены мнѣ моимъ патрономъ; такъ что знакомство съ вами для меня большое счастье.
   Лебо граціозно наклонилъ голову, вынулъ изъ красиваго кожанаго бумажника карточку которую Грагамъ взялъ и положилъ въ карманъ. Потомъ уплатилъ за свой кофе и лимонадъ и вернулся домой очень довольный приключеніемъ этого вечера.
   

ГЛАВА VII.

   На слѣдующее утро Грагамъ послалъ за Ренаромъ чтобы посовѣтываться съ этимъ опытнымъ дѣльцомъ о подробностяхъ плана дѣйствій составленнаго имъ во время безсонной ночи.
   -- Согласно вашему совѣту, сказалъ онъ,-- чтобъ избѣжатъ будущихъ затрудненій еслибъ я сообщилъ такому опасному человѣку какъ ложный Лебо свое имя и адресъ, я хочу занять предложенную мнѣ квартиру подъ именемъ мистера Лама, конторщика у стряпчаго, посланнаго для взысканія кое-какихъ долговъ и для исполненія нѣкоторыхъ другихъ порученій по дѣламъ его кліентовъ. Я думаю мнѣ не встрѣтится затрудненій съ полиціей по поводу перемѣны имени, такъ какъ теперь паспортовъ у Англичанъ не спрашиваютъ?
   -- Разумѣется нѣтъ. Вамъ не можетъ встрѣтиться никакихъ хлопотъ по этому поводу.
   -- Такимъ образомъ я буду имѣть возможность вполнѣ естественно продолжать мое знакомство съ писателемъ писемъ по профессіи, и легко найти случай упомянуть имя Луизы Дюваль. Боюсь что главное мое затрудненіе какъ неопытнаго актера будетъ въ томъ чтобы постоянно держаться своеобразнаго способа выраженій который я сталъ употреблять по-французски и по-англійски. У меня слишкомъ строгій критикъ, человѣкъ настолько опытный въ сценическихъ штукахъ и переодѣваньяхъ какъ Лебо, и это заставляетъ меня желать покончить съ моей ролью какъ можно скорѣе. Теперь, не можете ли вы рекомендовать мнѣ какой-нибудь магазинъ гдѣ бы я могъ запастись подходящею перемѣной платья? Я не могу вѣчно ходить въ дорожной парѣ, мнѣ нужно купить также бѣлье погрубѣе чѣмъ мое, помѣченное начальными буквами моего новаго имени.
   -- Вы хорошо дѣлаете заботясь обо всѣхъ этихъ подробностяхъ. Я сведу васъ въ одинъ магазинъ близь Тампля гдѣ вы найдете все нужное.
   -- Потомъ нѣтъ ли у васъ друзей или родственниковъ въ провинціи неизвѣстныхъ гну Лебо, кому бы я могъ для виду писать о долгахъ и другихъ дѣловыхъ предметахъ и получать отвѣты.
   -- Я подумаю объ этомъ и легко устрою это вамъ. Письма ваши будутъ попадать ко мнѣ, и я буду диктовать отвѣты.
   Поговоривъ еще нѣсколько объ этихъ дѣлахъ, г. Ренаръ условился встрѣтиться попозже съ Грагамомъ въ одномъ кафе близь Тампля и ушелъ.
   Грагамъ сказалъ своему laquais de place что хотя онъ оставляетъ квартиру за собой, но самъ отправляется на нѣсколько времени въ деревню, и онъ не будетъ нуженъ ему до возвращенія. Онъ тотчасъ же разчиталъ и отпустилъ его, такъ что слуга не могъ замѣтить что оставляя на слѣдующій день квартиру Грагамъ не взялъ съ собой перемѣны платья и пр.
   

ГЛАВА VIII.

   Грагамъ Венъ живетъ уже нѣсколько дней въ квартирѣ нанятой у Жоржа. Онъ занялъ ее подъ именемъ мистера Лама. Имя было выбрано умно, оно не такъ обыкновенно какъ Томсонъ или Смитъ, меньше похоже на вымышленное имя, но въ то же время довольно обыкновенно такъ что его нельзя приписать какой-нибудь извѣстной фамиліи. Онъ явился, какъ предполагалъ, въ качествѣ агента посланнаго лондонскимъ солиситоромъ для исполненія разныхъ порученій и полученія долговъ. Называть солиситора не было надобности; но еслибъ это понадобилось, онъ могъ назвать своего солиситора, на чью скромность смѣло могъ положиться. Онъ одѣвается и держитъ себя согласно своему выдуманному характеру, съ искусствомъ человѣка который, подобно знаменитому Чарлзу Фоксу, упражнялся, хотя на домашнихъ спектакляхъ, въ сценической игрѣ, составляющей по Демосѳену тройное искусство оратора,-- наконецъ человѣка который много видалъ въ жизни и обладаетъ воспріимчивымъ умомъ доставляемымъ жизненною опытностью тому кто такъ увлекается цѣлью что готовъ шутить средствами.
   Способъ выраженія какой онъ употребляетъ говоря по-англійски съ Лебо соотвѣтствуетъ принятой имъ на себя роли развязнаго молодаго прикащика, съ неразвитымъ умомъ, привыкшаго къ вульгарному обществу. Я нахожу нужнымъ, если не ради самого Грагама, то хоть изъ уваженія къ памяти знаменитаго оратора чье имя онъ наслѣдовалъ, измѣнять и смягчать грубый языкъ его разговоровъ которымъ онъ скрывалъ свое происхожденіе и унижалъ свое умственное развитіе, и буду приводить обращики его только повременамъ чтобы дать понятіе объ общемъ его тонѣ. Но дабы восполнить этотъ пробѣлъ читателямъ стоитъ только припомнить формы выраженій какія писатели модныхъ повѣстей, въ особенности молодыя писательницы, приписываютъ образованнымъ джентльменамъ, въ особенности же титулованнымъ особамъ. Безъ сомнѣнія Грагаму, въ качествѣ критика, случалось читать, съ цѣлію разбора, эти вклады въ изящную литературу представляющіе пасквили на нравы и унижающіе вкусъ, и ознакомиться съ разговорами изобилующими такими выраженіями какъ "swell", "stunner", "awfully jolly" и пр.
   Каждый вечеръ посѣщалъ онъ Café Jean Jacques, познакомился ближе съ Жоржемъ и г. Лебо; игралъ съ послѣднимъ въ домино и на билліардѣ. Его не мало удивила безукоризненная честность Лебо какъ въ той такъ и въ другой игрѣ. Впрочемъ на билліардѣ нельзя и обманывать, развѣ только скрывая свое искусство; почти то же можно сказать и о домино, здѣсь только искусство и счастье какъ въ вистѣ; но въ вистѣ есть возможность обмана какой нѣтъ въ домино. Для Грагама стало ясно что ни домино ни билліардъ въ кафе Jean Jacques не служатъ для Лебо источникомъ дохода. Въ послѣднемъ онъ былъ не только честный, но и великодушный игрокъ. Онъ игралъ замѣчательно хорошо хоть въ очкахъ; но давалъ своему противнику, съ нѣсколько высокомѣрною французскою fanfaronnade, больше очковъ впередъ чѣмъ можно было по его игрѣ. Въ домино же, гдѣ такая дача впередъ невозможна, онъ настаивалъ на такихъ мелкихъ ставкахъ чтобы нельзя было проиграть больше двухъ, трехъ франковъ. Словомъ, г. Лебо приводилъ Грагама въ недоумѣніе. Все въ немъ, его обращеніе, разговоръ, было безукоризненно и сбивало подозрѣнія; одно только, Грагамъ мало по малу открылъ что кафе имѣло quasi-политическій характеръ. Прислушиваясь къ разговорамъ происходившимъ вокругъ онъ услыхалъ многое что могло бы смутить умѣреннаго либерала; многое такое что возбуждало негодованіе противъ стремленій англійскихъ радикаловъ въ 1869 году. Закрытая баллотировка, всеобщая подача голосовъ и пр. были уже достигнуты Французами. Говоруны Café Jean Jacques называли эти учрежденія ловкими выдумками тиранніи. О томъ что Англичане разумѣютъ подъ радикализмомъ или демократіей слышались тутъ болѣе презрительные отзывы чѣмъ когда-нибудь случалось слышать Грагаму отъ ультраторіевъ. Разговоръ заносился въ высокопарную философію далеко оставлявшую за собою споры обыкновенныхъ политическихъ партій; за основанія этой философіи принимались принципы ниспроверженія религіи и частной собственности. Обѣ эти цѣли казалось находились въ зависимости одна отъ другой. Философы кафе Jean Jacques держались изреченія глашатая Интернаціоналки Эжена Дюпона: "nous ne voulons plus de religion, car les religions étouffent l'intelligence." {Diseours par Eugene Dupont à la Clôture du Congres de Bruxelle. Sept. 3, 1868.} По временамъ раздавался еретическій голосъ въ пользу существованія Высшаго Существа, но, за однимъ исключеніемъ, скоро умолкалъ. Въ защиту частной собственности не раздавалось ни одного голоса. Эти мудрецы казалось принадлежали по большей части къ классу ouvriers или ремесленниковъ. Между ними были иностранцы, Бельгійцы, Нѣмцы, Англичане; занятіе всѣхъ ихъ повидимому хорошо ихъ обезпечивало. Судя по ихъ одеждѣ и по тому сколько они издерживали денегъ они дѣйствительно должны были получать высокую заработную плату. Нѣкоторые говорили хорошо, по временамъ краснорѣчиво. Иные приводили съ собой женщинъ, повидимому порядочныхъ, которыя по временамъ принимали участіе въ разговорѣ, въ особенности когда онъ касался законовъ о бракѣ какъ важномъ стѣсненіи всякой личной свободы и соціальнаго усовершенствованія. Не всѣ женщины были согласны по этому предмету, тѣмъ не менѣе онѣ разсуждали о немъ безъ всякихъ предразсудковъ и съ изумительнымъ хладнокровіемъ. Между тѣмъ многія изъ нихъ казалось были жены и матери. Повременамъ молодые подмастерья приводили съ собою молодыхъ женщинъ болѣе сомнительнаго вида, но подобныя пары держались въ сторонѣ отъ другихъ. Иногда сюда же заходили люди очевидно высшаго общественнаго положенія неікели ouvriers, которыхъ философы встрѣчали съ любезностью и уваженіемъ; они присаживались къ одному изъ столовъ и заказывали чашу пунша для общаго угощенія. Грагамъ, продолжая прислушиваться, узнавалъ въ подобныхъ посѣтителяхъ журналистовъ, иногда мелкихъ артистовъ, актеровъ или медицинскихъ студентовъ. Въ числѣ постоянныхъ посѣтителей былъ одинъ человѣкъ, ouvrier, которымъ Грагамъ не могъ не заинтересоваться. Его называли Моннье, иногда болѣе фамильярно Арманомъ, по имени. Онъ имѣлъ гордое и честное выраженіе лица, говорилъ какъ человѣкъ который если и не много читалъ, то много думалъ о предметахъ о которыхъ любилъ говорить. Онъ оспаривалъ право предпринимателей на капиталъ съ такимъ же искусствомъ какъ Милль право земельной собственности. Еще краснорѣчивѣе былъ онъ противъ законовъ о бракѣ и наслѣдствѣ. Но ему принадлежалъ единственный голосъ въ защиту Верховнаго Существа который не могли заставить умолкнуть. Онъ имѣлъ по крайней мѣрѣ мужество отстаивать свои мнѣнія и всегда говорилъ съ полнѣйшимъ убѣжденіемъ. Лебо казалось зналъ этого человѣка и удостоивалъ его кивкомъ и улыбкой проходя мимо его къ столу за которымъ всегда сидѣлъ. Такая фамильярность съ человѣкомъ принадлежавшимъ къ этому классу и такихъ крайнихъ мнѣній возбуждала любопытство Грагама. Однажды вечеромъ онъ сказалъ Лебо:
   -- Чудной малый кому вы теперь кивнули.
   -- Какъ такъ?
   -- У него чудныя мнѣнія.
   -- Мнѣнія которыя, я думаю, раздѣляютъ многіе изъ вашихъ соотечественниковъ?
   -- Не думаю чтобы многіе. Вотъ эти бѣдные простаки могли нахвататься ихъ отъ товарищей, французскихъ рабочихъ, но я думаю что даже gobemouches въ нашемъ Обществѣ Національной Реформы не открыли бы рта чтобы глотать такихъ осъ.
   -- Однакожь кажется общество къ которому принадлежитъ большая часть этихъ ouvriers получило начало въ Англіи.
   -- Право! что это за общество?
   -- Интернаціоналка.
   -- А, я слыхалъ о ней.
   Лебо уставивъ свои зеленые очки прямо въ лицо Грагама спросилъ тихо:
   -- А что вы думаете о ней?
   Грагамъ осторожно воздержался отъ неодобрительнаго отвѣта который готовъ былъ высказать и проговорилъ:
   -- Я такъ мало про нее знаю что скорѣе готовъ васъ спросить.
   -- Я думаю что она могла бы стать грозною еслибы нашлись способные руководители которые сумѣли бы воспользоваться ею. Простите, какъ вы узнали это café? Кто-нибудь рекомендовалъ васъ?
   -- Нѣтъ, мнѣ случилось быть поблизости по дѣламъ, и я зашелъ какъ могъ бы зайти во всякое другое café.
   -- Вы не интересуетесь великими соціальными вопросами которые агитируются подъ поверхностью этого лучшаго изъ міровъ?
   -- Не могу сказать чтобъ я много ломалъ надъ ними голову.
   -- Не сыграемъ ли мы въ домино пока не пришелъ Monsieur Жоржъ?
   -- Охотно. Monsieur Жоржъ одинъ изъ этихъ подземныхъ агитаторовъ?
   -- Вовсе нѣтъ. Вамъ начинать.
   Въ это время вошелъ Жоржъ, и ни о политическихъ, ни о соціальныхъ предметахъ не было больше разговора.
   Грагамъ былъ уже не разъ въ конторѣ Лебо, прося его исправлять разныя дѣловыя письма написанныя по-французски для которыхъ темы были даваемы Ренаромъ. Контора была довольно роскошна принимая въ разчетъ скромную профессію какою для вида занимался Лебо. Она занимала весь нижній этажъ угловато дома, имѣя передній входъ на одномъ углу и задній на другомъ. Передняя комната предъ его кабинетомъ, гдѣ Грагаму обыкновенно приходилось ждать нѣсколько минутъ, была всегда полна, и не только людьми которыхъ судя по платью и наружному виду можно было почесть настолько грамотными чтобы не нуждаться въ помощи писателя вѣжливыхъ писемъ, не только служанками, гризетками, моряками, зуавами и рабочими подмастерьями, но не рѣдко кліентами принадлежавшими къ высшему, или по крайней мѣрѣ болѣе богатому классу общества, людьми одѣтыми въ платья шитыя модными портными, а также людьми которые будучи одѣты не такъ модно имѣли видъ зажиточныхъ торговцевъ или достаточныхъ отцовъ семействъ, первые обыкновенно бывали молоды, послѣдніе обыкновенно среднихъ лѣтъ. Всѣ эти лица, натурализованныя въ болѣе высокихъ слояхъ общества, были вводимы угрюмымъ клеркомъ въ пріемную Лебо очень скоро, и прежде чѣмъ ouvriers и гризетки.
   "Что бы это значило, раздумывалъ Грагамъ. Въ самомъ ли дѣлѣ это скромное занятіе для вида служитъ прикрытіемъ какого-нибудь скрытаго политическаго заговора -- Интернаціоналки?"
   Однажды когда онъ размышлялъ такимъ образомъ, клеркъ выбралъ его изъ толпы и провелъ въ кабинетъ Лебо. Грагамъ полагалъ что настало время когда онъ можетъ безопасно коснуться предмета приведшаго его въ Монмартрское предмѣстье.
   -- Вы очень добры, сказалъ Грагамъ по-англійски языкомъ молодаго графа модныхъ повѣстей,-- вы очень добры что впустили меня когда столько франтовъ и хватовъ ждутъ васъ въ другой комнатѣ. Но не хватитъ же у васъ совѣсти, старый дружище, увѣрять что вы нужны имъ чтобы поправлять ихъ Коккера {Коккеръ -- пользовавшійся большою извѣстностью въ Англіи учитель временъ Карла II; изданныя имъ книги Ариѳметика, Лексиконъ и др. считались долгое время авторитетами. Ариѳметика, изданная въ первый разъ въ 1677-мъ году, имѣла потомъ болѣе шестидесяти изданій. Выраженіе It is all right, according to Cocker, т.-е. все сдѣлано правильно, какъ учитъ Коккеръ -- стало въ Англіи пословицей. Полагаютъ что поводомъ къ ней послужилъ фарсъ The Apprentice, появившійся въ 1756 году, въ которомъ слабая струна одного изъ дѣйствующихъ лицъ, стараго коммерсанта Вингета, есть его безмѣрное уваженіе къ Коккеру и его Ариѳметикѣ.} или быть за нихъ ложкой {Объясняться въ любви. Полагаютъ что основаніемъ къ тому что на англійскомъ вульгарномъ языкѣ (slang) слово ложка и происходящій отъ него глаголъ употребляется говоря о влюбленныхъ -- послужило шуточное опредѣленіе ложки что она прикасается къ устамъ женщины не цѣлуя ихъ -- а thing that touches а lady's lips without kissing them.} по довѣренности.
   -- Простите меня, отвѣчалъ господинъ Лебо по-французски,-- если я предпочитаю отвѣчать вамъ на своемъ языкѣ. Я говорю по-англійски какъ учился много лѣтъ тому назадъ, а языкъ вашего beau monde, къ которому вы очевидно принадлежите, для меня недоступенъ. Вы совершенно правы полагая что у меня есть и другіе кліенты кромѣ тѣхъ кто, какъ и вы, просятъ чтобъ я исправлялъ ихъ глаголы и правописаніе. Я много видалъ на свѣтѣ, знаю о немъ кое-что и немножко смыслю въ законахъ; такъ что многіе обращаются ко мнѣ за совѣтами или юридическими справками которыя могутъ получить отъ меня за болѣе умѣренную плату чѣмъ отъ avoué. Но передняя моя полна и у меня нѣтъ времени; простите если я попрошу васъ сказать прямо что я могу сегодня сдѣлать для васъ.
   -- А! сказалъ Грагамъ принимая очень серіозный видъ: -- вы знаете свѣтъ, это ясно; и знаете французскіе законы, а?
   -- Да, немножко.
   -- Въ томъ о чемъ я хотѣлъ говорить съ вами можетъ встрѣтиться надобность во французскихъ законахъ, и я хотѣлъ просить васъ или рекомендовать мнѣ ловкаго юриста или сказать какъ мнѣ лучше обратиться къ вашей знаменитой полиціи.
   -- Къ полиціи?
   -- Я думаю, мнѣ можетъ понадобиться содѣйствіе одного изъ тѣхъ чиновниковъ кого мы въ Англіи зовемъ сыщиками; но если вы теперь очень заняты, я могу зайти завтра.
   -- Я могу посвятить вамъ двѣ минуты. Скажите прямо на что вамъ нужны законы или полиція?
   -- Мнѣ поручено разыскать мѣсто жительства нѣкоторой Луизы Дюваль, дочери рисовальнаго учителя по имени Адольфа Дюваль, жившаго въ 1848 году въ улицѣ -- --.
   Говоря это Грагамъ естественно смотрѣлъ на лицо Лебо, не особенно пристально или значительно, но какъ обыкновенно смотрятъ въ лицо того къ кому обращаются съ серіознымъ вопросомъ. Перемѣна въ лицѣ на которое онъ смотрѣлъ была едва замѣтна, но ошибиться въ ней было нельзя. Она выразилась въ сжатыхъ бровяхъ, быстро передернутыхъ плечахъ и склоненной головѣ, какъ у человѣка застигнутаго въ расплохъ, который хочетъ подумать прежде чѣмъ отвѣтить. Онъ задумался лишь на мгновеніе.
   -- Для какой цѣли требуется знать этотъ адресъ?
   -- Этого я не знаю; но какъ видно это можетъ быть полезно для Madame или Mademoiselle Дюваль если она еще находится въ живыхъ, потому что мой патронъ уполномочилъ меня истратить до ста фунтовъ на розыски гдѣ она проживаетъ если находится въ живыхъ, или гдѣ была похоронена если умерла; и въ случаѣ неуспѣшности другихъ средствъ, мнѣ поручено напечатать объявленіе "что если Луиза Дюваль, или, въ случаѣ ея смерти, кто-нибудь изъ ея дѣтей жившихъ въ 1849, вступитъ въ сношенія съ лицомъ которое я могу указать въ Парижѣ, то такое извѣстіе, съ удостовѣреніемъ въ личности, послужитъ къ выгодѣ разыскиваемыхъ лицъ". Мнѣ однако же не разрѣшено прибѣгать къ этому средству не посовѣтовавшись напередъ съ юристами или съ полиціей.
   -- Гм! Наводили вы справки въ домѣ гдѣ, какъ вы говорите, эта особа проживала въ 1848?
   -- Разумѣется; но я думаю что очень неискусно, чрезъ одного пріятеля, и ничего не узналъ. Но я не буду задерживать васъ. Я думаю прямо обратиться къ полиціи. Что я долженъ сказать придя въ бюро?
   -- Постойте, постойте. Я не совѣтую вамъ обращаться къ полиціи. Это значило бы только терять время и деньги. Позвольте мнѣ подумать объ этомъ. Мы съ вами увидимся сегодня въ 8 часовъ вечера въ Café Jean Jacques. До тѣхъ поръ не предпринимайте ничего.
   -- Хорошо, я такъ и сдѣлаю. Все это для меня ужасъ какое непривычное дѣло. Bon jour.
   

ГЛАВА IX.

   Ровно въ восемь часовъ Грагамъ Венъ занялъ мѣсто за угольнымъ столомъ въ отдаленномъ концѣ Café Jean Jacques спросилъ себѣ чашку кофе и вечернюю газету, и ждалъ прибытія Лебо. Терпѣніе его испытывалось не долго. Черезъ нѣсколько минутъ Французъ вошелъ, остановился по своему обыкновенію у comptoir чтобъ отдать вѣжливый поклонъ хорошо одѣтой дамѣ предсѣдавшей тамъ, кивнулъ какъ обыкновенно Арману Моннье, потомъ посмотрѣлъ вокругъ, улыбнулся замѣтивъ Грагама и подошелъ къ его столу съ отличавшею его спокойною граціей движеній.
   Сѣвъ напротивъ Грагама и говоря такъ тихо чтобы другіе его не слыхали, онъ сказалъ по-французски:
   -- Когда я обдумывалъ то что вы сообщили мнѣ утромъ, мнѣ показалось вѣроятнымъ, почти вѣрнымъ, что эта Луиза Дюваль или дѣти ея, если они есть у нея, имѣетъ получить деньги оставленныя ей въ наслѣдство какимъ-нибудь родственникомъ или другомъ въ Англіи. Что вы скажете объ этой догадкѣ, господинъ Ламъ?
   -- Вы острый человѣкъ, отвѣчалъ Грагамъ.-- Я самъ точь въ точь также думалъ. Къ чему бы иначе давали мнѣ полномочіе на такіе расходы для ея отысканія? Самое вѣроятное что если она или дѣти ея родившіяся прежде указаннаго времени не найдутся, то деньги эти должны перейти къ кому-нибудь другому; и этотъ-то другой, кто бы онъ ни былъ, поручилъ моему патрону разыскать ее. Но я не думаю чтобы сумма которая должна достаться ей или ея наслѣдникамъ была большая, или что дѣло это очень важное; потому что въ такомъ случаѣ его не поручили бы такой мелюзгѣ какъ я вмѣстѣ съ другими дѣлами, только кстати.
   -- Скажете вы мнѣ кто далъ вамъ это порученіе?
   -- Нѣтъ, я думаю что не имѣю теперь права на это; и не вижу въ этомъ необходимости. Пораздумавъ, мнѣ кажется что дѣло это всего скорѣе можетъ разнюхать полиція; скажите мнѣ только, какъ я давеча спрашивалъ, какъ мнѣ обратиться къ полиціи?
   -- Это вовсе не трудно. Но можетъ-быть я могу пособить вамъ лучше всякаго юриста или сыщика.
   -- Какъ, развѣ вы знавали когда-нибудь эту Луизу Дюваль?
   -- Простите меня, господинъ Ламъ: вы отказали мнѣ въ вашемъ полномъ довѣріи, позвольте мнѣ подражать вашей сдержанности.
   -- Ого! сказалъ Грагамъ;-- скрытничайте сколько угодно, мнѣ все разно. Замѣтьте только что между нами та разница что я дѣйствую по порученію другаго. Онъ не уполномочилъ меня открывать его имени; и еслибъ я сдѣлалъ эту нескромность, я могъ бы лишиться своего хлѣба съ сыромъ. Тогда какъ вы не нарушите ничьей тайны кромѣ своей если скажете мнѣ знали вы или нѣтъ Madame или Mademoiselle Дюваль. Если у васъ есть причины не давать мнѣ свѣдѣній которыя мнѣ поручено достать, то мнѣ нечего больше васъ безпокоить. Наконецъ, старикашка (при этомъ онъ фамильярно потрепалъ Лебо по его статному плечу), вѣдь я даю вамъ порученіе, а не вы мнѣ. И если вы найдете эту даму, вы получите сто фунтовъ, а не я.
   Лебо механически отряхнулъ легкимъ движеніемъ руки плечо котораго такъ безцеремонно коснулся Англичанинъ, отодвинулся вмѣстѣ со стуломъ на нѣсколько дюймовъ и заговорилъ медленно:
   -- Господинъ Ламъ, будемте говорить какъ джентльменъ съ джентльменомъ. Оставляя вовсе вопросъ о деньгахъ, я долженъ прежде знать зачѣмъ тотъ кто далъ вамъ порученіе желаетъ разыскать бѣдную Луизу Дюваль. Можетъ-быть это обратится во вредъ ей: въ такомъ случаѣ вы ничего отъ меня не добьетесь, хотя предложите мнѣ тысячи. Первымъ условіемъ я ставлю взаимную откровенность; я сознаюсь что зналъ ее много лѣтъ назадъ; и, господинъ Ламъ, хотя Французъ нерѣдко вредитъ женщинамъ изъ любви, надобно чтобъ онъ терпѣлъ гораздо большую нужду чѣмъ я чтобы рѣшиться повредить ей изъ денегъ.
   "Не вспоминаетъ ли онъ о брилліантахъ герцогини?" подумалъ Грагамъ.
   -- Браво, mon vieux, сказалъ онъ вслухъ;-- но такъ какъ я не знаю какими причинами вызвано это порученіе, можетъ статься вы объясните мнѣ какимъ-образомъ могутъ эти розыски повредить Луизѣ Дюваль?
   -- Этого я сказать не могу; но вы Англичане имѣете право разводиться съ женами. Луиза Дюваль могла быть замужемъ за Англичаниномъ, могла разойтись съ нимъ, и онъ можетъ желать узнать гдѣ она находится чтобъ обвинить ее и получить разводъ, или можетъ-быть настаивать на ея возвращеніи къ нему.
   -- Вздоръ! этого быть не можетъ.
   -- Въ такомъ случаѣ какой-нибудь другъ Англичанинъ оставилъ ей наслѣдство, которое разумѣется перейдетъ къ кому-нибудь другому если ея нѣтъ уже въ живыхъ.
   -- Чортъ возьми! вы кажется попали по настоящему гвоздику; c'est cela. Но что же въ такомъ случаѣ?
   -- Еслибъ я зналъ что успѣхъ вашихъ розысковъ будетъ имѣть своимъ послѣдствіемъ существенную пользу для Луизы Дюваль, тогда бы я сталъ заботиться не могу ли помочь вамъ. Но мнѣ нужно время чтобъ обдумать это.
   -- Сколько?
   -- Не могу сказать точно; можетъ-быть дня три или четыре.
   -- Bon! Я подожду. Вотъ идетъ Monsieur Жоржъ. Оставляю васъ играть съ нимъ въ домино. Покойной ночи.
   Позднимъ вечеромъ Лебо сидѣлъ въ комнатѣ смежной съ кабинетомъ гдѣ принималъ посѣтителей. Предъ нимъ лежала открытая конторская книга которую онъ просматривалъ внимательнымъ взоромъ, безъ очковъ. Обозрѣніе казалось удовлетворило его. Онъ прошепталъ: "Довольно, теперь пришло время"; закрылъ книгу, положилъ ее въ конторку, заперъ и потомъ написалъ шифромъ письмо приводимое здѣсь въ переводѣ:
   
   "Дорогой и благородный другъ,-- событія подвигаются; имперія подкопана повсюду. Наша казна возрасла въ моихъ рукахъ; суммы собранныя по подпискѣ и полученныя чрезъ васъ болѣе чѣмъ учетверились благодаря выгоднымъ спекуляціямъ, въ которыхъ М. Жоржъ былъ благонадежнымъ дѣятелемъ. Часть ихъ я продолжалъ употреблять на условленное назначеніе, т.-е. соединять людей благоразумно избранныхъ и бывшихъ каждый въ своей сферѣ представителями и средоточіемъ пестрыхъ разновидностей которыя будучи соединены въ удобную минуту составляютъ парижскую уличную толпу. Но мы еще далеки отъ этой удобной минуты. Прежде чѣмъ можно будетъ пустить въ дѣло страсти мы должны приготовить общественное мнѣніе къ перемѣнѣ. Я предполагаю теперь употребить довольно значительную часть нашего фонда на основаніе газеты которая постепенно дала бы голосъ нашимъ планамъ. Довѣрьте мнѣ обезпечить ея успѣхъ и заручиться содѣйствіемъ писателей которые не будутъ сознавать конечной цѣли достиженію ея же будутъ содѣйствовать. Теперь когда пришло время основать для насъ органъ въ печати который обращался бы къ высшимъ слоямъ интеллигенціи чѣмъ тѣ кои нужны для разрушенія и неспособны на созиданіе, пришло также время снова явиться въ своемъ настоящемъ имени и званіи человѣку которымъ вы такъ милостиво интересуетесь. Напрасно вы побуждали его сдѣлать это прежде; до сихъ поръ у него не было еще собрано, медленнымъ процессомъ мелкихъ приращеній и постоянныхъ сбереженій, съ прибавленіемъ того что доставляли осторожныя спекуляціи за собственный счетъ, скромныхъ средствъ необходимыхъ для положенія къ коему онъ возвращается. И подобно тому какъ онъ всегда возставалъ противъ вашихъ великодушныхъ предложеній, никакія соображенія не могли склонить его употребить на собственныя потребности ни одного sou довѣреннаго ему для общественной цѣли или принять ради дружбы денежную помощь которая унизила бы его до степени наемника. Нѣтъ! Викторъ де-Молеонъ слишкомъ презираетъ рабочую силу которою самъ пользуется чтобы позволить кому-нибудь сказать въ послѣдствіи: "Ты самъ тоже былъ рабочимъ и получалъ деньги за свои услуги".
   "Но чтобы ставшій жертвою клеветы могъ, не имѣя молодости и со скромными средствами, снова занять принадлежащее ему по праву мѣсто въ этомъ блестящемъ свѣтѣ, это задача которая можетъ казаться невозможною. Завтра онъ сдѣлаетъ первый шагъ къ достиженію невозможнаго. Опытность есть хорошая замѣна молодости, а честолюбіе стало сильнѣе закалившись испытаніями бѣдности.
   "Ты скоро будешь имѣть извѣстія о немъ."
   

КНИГА V.

ГЛАВА I.

   На слѣдующій день въ полдень Лувье сидѣлъ затворившись въ своемъ кабинетѣ съ Гандреномъ.
   -- Да, воскликнулъ Лувье,-- я поступилъ очень великодушно съ этимъ beau marquis. Никто не рѣшится сказать противнаго.
   -- Правда, отвѣчалъ Гандренъ.-- Кромѣ легкихъ условій при переводѣ закладныхъ, добавочная выдача тысячи луидоровъ была великодушнымъ и благороднымъ примѣромъ щедрости.
   -- Не правда ли! И мой юноша началъ уже пользоваться этимъ какъ я желалъ и ожидалъ. Онъ нанялъ прекрасную квартиру; купилъ лошадей и карету; попался въ руки кавалеру де-Фнаистерръ; записался членомъ Жокей-Клуба. Parbleu, тысячи луидоровъ скоро не будетъ у него.
   -- И тогда?
   -- И тогда! Вкусивъ сладостей парижской жизни онъ съ отвращеніемъ будетъ думать о vieux manoir. Достать денегъ онъ не можетъ. Я останусь единственнымъ владѣдьцемъ закладной, а буду такъ же великодушенъ при покупкѣ имѣнія какъ и при увеличеніи его дохода.
   Въ это время вошелъ клеркъ и сказалъ что "какой-то господинъ желаетъ видѣть г. Лувье на нѣсколько минутъ одного по очень важному дѣлу".
   -- Скажите чтобъ онъ прислалъ свою карточку.
   -- Онъ не соглашается, но говоритъ что имѣлъ уже честь пользоваться вашимъ знакомствомъ.
   -- Журналистъ можетъ-быть; или какой-нибудь артистъ?
   -- Я никогда не видалъ его прежде, но онъ имѣетъ видъ très comme il faut.
   -- Хорошо, можете принять его. Я не буду васъ больше удерживать, любезнѣйшій Гандренъ. Поклонъ вашей супругѣ. Bon jour.
   Простясь съ Гандреномъ, Лувье самодовольно потеръ руки. Онъ былъ въ очень хорошемъ расположеніи духа.
   "Ага, любезнѣйшій маркизъ, ты теперь у меня въ западнѣ! Еслибы на твоемъ мѣстѣ былъ твой отецъ", прошепталъ онъ съ удовольствіемъ, становясь спиной къ камину въ которомъ не было огня. Въ это время вошелъ прекрасно одѣтый господинъ, одѣтый по модѣ, но такъ какъ прилично человѣку въ зрѣлой порѣ среднихъ лѣтъ не желающему казаться моложе чѣмъ есть.
   Онъ былъ высокаго роста, съ гордою непринужденностью въ своемъ видѣ и движеніяхъ; не слишкомъ худощавъ, но достаточно тонокъ чтобы не было замѣтно силы и упругости стальныхъ мускуловъ свободныхъ отъ излишняго мяса, съ широкими плечами и узкими бедрами. Черные волосы его смолоду вились роскошными кудрями; теперь они были коротко обстрижены, порѣдѣли на вискахъ, но не утратили своего блестящаго цвѣта и продолжали виться. Онъ не носилъ ни бороды ни усовъ и его темныя волосы оттѣнялъ свѣтлый цвѣтъ лица, здоровый, хотя нѣсколько блѣдный, и глаза рѣдкаго сѣраго цвѣта безъ малѣйшаго голубаго оттѣнка, замѣчательные глаза, придававшіе характеристичность его лицу. Человѣкъ этотъ долженъ былъ быть очень красивъ въ молодости; онъ былъ красивъ еще и теперь, но такъ какъ теперь ему было лѣтъ сорокъ семь или восемь, то красота очевидно была другаго характера. Черты и окладъ лица подходили къ округлой красотѣ греческаго абриса; естественно было полагать что такой обликъ имѣли эти черты въ раннюю пору. Теперь же щеки были впалыя со слѣдами заботъ и тревогъ, такъ что окладъ лица казался удлиненнымъ, и черты сдѣлались болѣе рѣзкими,
   Лувье смотрѣлъ на своего посѣтителя со смутною мыслью что видалъ его прежде, но гдѣ и когда, не могъ вспомнить; во всякомъ случаѣ онъ съ перваго взгляда различилъ человѣка родовитаго принадлежащаго къ большому свѣту.
   -- Прошу садиться, Monsieur! сказалъ онъ садясь самъ въ свое покойное кресло.
   Посѣтитель принялъ приглашеніе съ граціознымъ наклоненіемъ головы, придвинулъ свой стулъ поближе къ креслу финансиста, положилъ нога на ногу какъ человѣкъ расположившійся по-домашнему, и устремивъ свои спокойные блестящіе глаза на Лувье, сказалъ съ легкою улыбкой:
   -- Вы не узнаете меня, добрый старый другъ? Вы меньше перемѣнились чѣмъ я.
   Лувье посмотрѣлъ на него долго и пристально; ротъ его раскрылся, лицо поблѣднѣло, наконецъ онъ проговорилъ запинаясь:
   -- Ciel! возможно ли! Викторъ -- виконтъ де-Молеонъ?
   -- Къ вашимъ услугамъ, любезнѣйшій Лувье.
   Послѣдовало молчаніе; финансистъ очевидно смѣшался и былъ въ затрудненіи; не менѣе очевидно было что посѣтитель "добраго стараго друга" не былъ желаннымъ гостемъ.
   -- Виконтъ, сказалъ онъ наконецъ,-- дѣйствительно это неожиданность; я думалъ что вы давно уже оставили Парижъ.
   -- Il homme propose и пр. Я возвратился и желаю провести остатокъ дней въ столицѣ удовольствій. Что жь, хоть мы теперь уже не такъ молоды, Лувье, у насъ больше мужества чѣмъ въ новомъ поколѣніи; и если вамъ не пристало теперь снова приниматься за старые веселые пиры, жизнь все-таки имѣетъ привлекательность для человѣка съ общественнымъ характеромъ и честолюбивымъ умомъ. Да, roi des viveurs возвращается въ Парижъ чтобы занять болѣе прочный тронъ чѣмъ прежде.
   -- Вы говорите серіозно?
   -- Серіозно, насколько позволяетъ французская веселость.
   -- Увы, Monsieur le Vicomte! можете ли вы льстить себя надеждою возвратить себѣ оставленное вами общественное положеніе и имя которое вы...
   Лувье вдругъ остановился; что-то во взглядѣ виконта испугало его.
   -- Имя которое я оставилъ для удобства путешествія. Принцы путешествуютъ инкогнито, то же могутъ дѣлать и простые gentilhommes. Возвратить себѣ мѣсто въ обществѣ, говорите вы? Да, но не то меня смущаетъ.
   -- Что же?
   -- Меня смущаетъ могу ли я съ очень скромными средствами настолько пользоваться уваженіемъ самъ по себѣ чтобъ общество было пріятнѣе для меня чѣмъ когда-нибудь. А, mon cher! къ чему вы отодвигаетесь? Чего боитесь? Вы думаете что я попрошу у васъ денегъ? Дѣлалъ ли я это когда-нибудь прежде? И бравъ деньги развѣ я не платилъ ихъ? Bah! вы roturiers хуже Бурбоновъ. Вы никогда не научаетесь и не разучиваетесь. Fors non mutât genus.
   Великолѣпный милліонеръ, привыкшій къ уваженію со стороны вельможъ Предмѣстья и львовъ Шоссе д'Антена, всталъ въ сильномъ гнѣвѣ, оскорбленный не столько обидными словами сколько высокомѣрнымъ выраженіемъ съ какимъ они были произнесены.
   -- Милостивый государь, я не могу позволить вамъ обращаться ко мнѣ такимъ тономъ. Вы хотите оскорбить меня?
   -- Разумѣется нѣтъ. Успокойте свои нервы, садитесь и слушайте; садитесь, говорю вамъ.
   Лувье опустился въ кресло.
   -- Нѣтъ, началъ виконтъ вѣжливо,-- я пришелъ сюда не для того чтобъ оскорблять васъ, ни для того чтобы просить денегъ; но полагаю что я имѣю право спросить господина Лувье что сталось съ Луизою Дюваль?
   -- Луиза Дюваль! Я ничего не знаю о ней.
   -- Теперь можетъ-быть; но когда мы разстались вы знали ее довольно хорошо чтобы просить ея руки. Вы знали ее настолько чтобы просить меня содѣйствовать вашимъ исканіямъ; и по моему совѣту выѣхали изъ Парижа чтобы найти ее въ Ахенѣ.
   -- Какъ! развѣ вы, Monsieur де-Молеонъ, съ тѣхъ поръ не имѣли о ней извѣстій?
   -- Я отказываюсь считать вашъ вопросъ отвѣтомъ на мой. Вы отправились въ Ахенъ; видѣлись съ Луизою Дюваль; по моей настоятельной просьбѣ она удостоила принять вашу руку.
   -- Нѣтъ, М. де-Молеонъ, она не приняла моего предложенія, я даже не видалъ ее. Наканунѣ моего прибытія въ Ахенъ она уѣхала оттуда, не одна, а вмѣстѣ съ любовникомъ.
   -- Съ любовникомъ! Вы говорите не о презрѣнномъ Англичанинѣ который....
   -- Нѣтъ, не съ Англичаниномъ, перебилъ Лувье съ гнѣвомъ.-- Довольно того что этотъ шагъ ея положилъ навѣки преграду между ею и мною. Съ тѣхъ поръ я никогда не старался узнавать о ней. Виконтъ, эта женщина была единственною любовью въ моей жизни. Я любилъ ее, какъ вы не могли не знать, до сумашествія, до безумія. И чѣмъ отплатила она за мою любовь? Ахъ! вы коснулись самой глубокой моей раны, виконтъ.
   -- Простите меня, Лувье; я не зналъ что вы способны на такое глубокое чувство, не думалъ чтобы меня такъ легко могло тронуть то что относится къ такому далекому прошлому. Кого Луиза предпочла вамъ?
   -- Все равно, онъ уже умеръ.
   -- Очень жаль слышать это; я могъ бы отмстить за васъ.
   -- Я не нуждаюсь во мстителяхъ за мои оскорбленія. Довольно объ этомъ.
   -- Нѣтъ еще. Луиза, говорите вы, скрылась съ обольстителемъ? Она была такъ горда, я едва могу вѣрить этому.,
   -- О, она бѣжала не съ roturier! Гордость ея не допустила бы этого.
   -- Вѣроятно онъ какъ-нибудь обманулъ ее. Продолжала она жить съ нимъ?
   -- На этотъ вопросъ по крайней мѣрѣ я могу отвѣчать; потому что если я потерялъ изъ виду ея жизнь, его жизнь была очень хорошо извѣстна мнѣ до самаго конца; не прошло нѣсколькихъ мѣсяцевъ послѣ ея побѣга какъ онъ уже былъ прикованъ къ другой. Не будемте больше говорить о ней.
   -- Есть оскорбленія, прошепталъ де-Молеонъ,-- которыя нельзя поправить, и потому нечего толковать о нихъ. Я, хоть и родственникъ, но мало зналъ Луизу Дюваль, и послѣ того что вы сказали я не могъ оспаривать вашего права сказать "не говорите больше о ней". Вы любили ее, и она оскорбила васъ. Бѣдный мой Лувье, простите что я растревожилъ старую рану.
   Слова эти были сказаны съ нѣжностью и увлеченіемъ; они смягчили Лувье по отношенію къ говорившему.
   Послѣ краткаго молчанія, виконтъ провелъ рукой по лбу какъ бы отгоняя тяжелую и неотвязную мысль; потомъ съ измѣнившимся выраженіемъ лица -- выраженіемъ открытымъ и пріятнымъ -- при чемъ въ голосѣ и манерѣ его не оставалось и слѣда ироніи или высокомѣрія какими онъ отплатилъ за сдѣланный ему холодный пріемъ, онъ придвинулъ свой стулъ еще ближе къ Лувье и сказалъ:
   -- Положеніе наше, Поль Лувье, много измѣнилось съ того времени когда началась наша дружба. Тогда я могъ сказать "откройся Сезамъ" {Магическое слово отъ котораго разверзались скалы. Исторія Али-Бабы и сорока разбойниковъ, разказъ изъ Тысячи и Одной Ночи.} обращаясь ко всякому тайнику въ который входъ былъ воспрещенъ для непосвященныхъ, и куда желалъ проникнуть искатель приключеній котораго я держалъ за руку. Тогда сердце мое было горячо; вы нравились мнѣ искренно нравились. Мнѣ кажется наше личное знакомство началось въ какомъ-то веселомъ собраніи молодыхъ viveurs поведеніе которыхъ съ вами оскорбило во мнѣ чувство благовоспитанности.
   Лувье вспыхнулъ и прошепталъ что-то невнятное. Де-Молеонъ продолжалъ:
   -- Я счелъ своимъ долгомъ дать отпоръ ихъ невѣжливости; тѣмъ болѣе что вы выказали при этомъ случаѣ превосходство вашего ума и характера, и могу добавить, мужества.
   Лувье склонилъ голову видимо польщенный.
   -- Съ этого дня мы сдѣлались друзьями. Если мнѣ случилось оказать вамъ услугу, то вы не замедлили отплатой. Не разъ когда я быстро издерживалъ деньги -- а у васъ не бывало въ нихъ недостатка -- вы великодушно предлагали мнѣ свой кошелекъ. Не разъ случалось что я принималъ ваше предложеніе; и вы никогда не потребовали бы возврата еслибъ я самъ не настаивалъ. Я не меньше былъ обязанъ вамъ за вашу помощь.
   Лувье сдѣлалъ движеніе какъ бы для того чтобы протянуть руку, но удержалъ этотъ порывъ.
   -- Была еще другая причина которая влекла меня къ вамъ. Я открылъ въ вашемъ характерѣ присутствіе силы сочувственной той какая, мнѣ казалось, была скрыта во мнѣ, и какой нельзя было встрѣтить во freluquets и львахъ, въ обществѣ которыхъ я бывалъ большею частію. Помните ли часы что мы проводили въ серіозныхъ разговорахъ прогуливаясь въ Тюилери или прихлебывая кофе въ саду Пале-Рояля? Часы когда мы забывали что это мѣста посѣщаемыя лѣнивыми зѣваками и вспоминали бурныя событія имѣвшія вліяніе на исторію міра, которыхъ они были свидѣтелями, часы когда я повѣрялъ вамъ, какъ не повѣрялъ никому другому, честолюбивыя надежды на будущее, которыя увы! мои безумства въ настоящемъ постоянно разрушали?
   -- А, я помню одну звѣздную ночь; это было не въ садахъ Тюилери или Пале-Рояля, это было на мосту Конкордіи, гдѣ мы остановились не видя ничего кромѣ звѣздъ и воды. Вы сказали указывая на стѣны Законодательнаго Корпуса: "Поль, когда я вступлю въ палату, какъ скоро, думаешь ты, сдѣлаюсь я первымъ министромъ Франціи?"
   -- Говорилъ я это? можетъ-быть; но я былъ слишкомъ молодъ для вступленія въ палату, и мнѣ казалось что у меня такъ много лѣтъ впереди которыя я могу истратить, лѣниво блуждая у Источника Юности. Минуемъ это обстоятельство. Вы полюбили Луизу. Я разказалъ вамъ ея печальную исторію; это не уменьшило вашей любви; и я искренно одобрилъ ваше желаніе получить ея руку. Вы отправились въ Ахенъ, дня черезъ два послѣ того разразился громовой ударъ который разбилъ мое существованіе. Съ того времени мы ни разу не встрѣчались до сихъ поръ. Вы приняли меня не дружелюбно, Поль Лувье.
   -- Но, сказалъ Лувье запинаясь,-- но такъ какъ вы упомянули объ этомъ громовомъ ударѣ, вы должны знать что....
   -- Я былъ жертвою клеветы, которую, я надѣюсь, тѣ кто зналъ меня такъ хорошо какъ вы помогутъ мнѣ опровергнуть.
   -- Если это дѣйствительно клевета.
   -- Боже! другъ мой, могли ли вы когда-нибудь сомнѣваться въ этомъ? воскликнулъ де-Молеонъ съ жаромъ;-- сомнѣваться что я скорѣе разможжилъ бы себѣ голову чѣмъ допустилъ чтобы въ ней зародилась мысль о такомъ низкомъ преступленіи?
   -- Простите меня, отвѣчалъ Лувье кротко,-- но я возвратился въ Парижъ лишь спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ вашего исчезновенія. Умъ мой былъ разстроенъ извѣстіемъ лолученнымъ въ Ахенѣ; я искалъ разсѣянія въ путешествіи, былъ въ Англіи, въ Голландіи; когда же возвратился въ Парижъ, то все что я слышалъ о вашей исторіи представляло ее въ темномъ свѣтѣ. Я охотно выслушаю вашъ собственный разказъ. Вы никогда не брали, или по крайней мѣрѣ не принимали брилліантовъ герцогини де -- --; и вашъ другъ господинъ де-N не продавалъ ихъ ювелиру и не велѣлъ вставить вмѣсто нихъ поддѣльные?
   Виконтъ сдѣлалъ замѣтное усиліе чтобъ удержатъ порывъ бѣшенства; потомъ снова сѣвъ и слегка передернувъ плечами, какъ дѣлаютъ Французы выражая что гнѣвъ былъ бы не умѣстенъ, сказалъ спокойно:
   -- Господинъ де-N сдѣлалъ это, но разумѣется не по моему порученію, и не съ вѣдома моего. Слушайте; вотъ правда -- пришло время сказать ее. Прежде вашего отъѣзда изъ Парижа въ Ахенъ я увидалъ себя наканунѣ раззоренія. Я смотрѣлъ на него со свойственною мнѣ беззаботностью, съ презрѣніемъ къ деньгамъ ради денегъ, съ пылкою увѣренностію въ благосклонность фортуны, составляющими недостатки свойственные всякому roi des viveurs. Какими смѣшными героями мы, моты, бываемъ въ молодости! Мы расточаемъ все что имѣемъ между другими, и когда кто изъ благоразумныхъ друзей спроситъ насъ "что же останется намъ самимъ?" отвѣчаемъ "надежда". Я разумѣется зналъ что мое наслѣдственное состояніе приходитъ къ концу; но у меня были безподобныя лошади. Я могъ бы держаться цѣлые годы если бы онѣ выигрывали, а разумѣется онѣ должны были брать призы. Но вы можете вспомнить что когда мы разставались я былъ въ затруднительномъ положеніи, кредиторы потребовали уплаты, разные поставщики тоже, и вы, любезнѣйшій Лувье, настаивали чтобъ я взялъ денегъ у васъ; сердились когда я отказался. Но какъ могъ я принять ихъ? Вся моя надежда на расплату зависѣла отъ быстроты лошади. Для себя я вѣрилъ въ эту случайность; но для вѣрнаго друга, нѣтъ. Спросите собственное сердце, нѣтъ, не скажу сердце, спросите свой здравый смыслъ, вѣроятно ли чтобы человѣкъ отказавшійся отъ вашихъ денегъ, хотя бы онъ былъ мотъ и vaurien, рѣшился украсть или принять брилліанты женщины. Va, mon pauvre Лувье, повторяю опять, fors non mutât genus.
   Несмотря на повтореніе этого непріятнаго патриціанскаго изреченія, подобное напоминаніе о характерѣ его посѣтителя -- безпорядочномъ, буйномъ, распущенномъ, но необычайно великодушномъ и мужественномъ -- коснулось и здраваго смысла и сердца слушателя; Французъ узналъ Француза, Лувье не сомнѣвался болѣе въ словахъ де-Молеона, склонилъ голову и проговорилъ:
   -- Викторъ де-Молеонъ, я былъ несправедливъ къ вамъ; продолжайте.
   -- На другой день послѣ вашего отъѣзда въ Ахенъ была скачка отъ которой зависѣло для меня все: я проигралъ. Проигрышъ поглащалъ весь остатокъ моего состоянія и кромѣ того 20.000 франковъ, долгъ чести де-N, котораго вы называете моимъ другомъ. Другомъ моимъ онъ не былъ; подражателемъ, льстецомъ, да. Тѣмъ не менѣе я считалъ его настолько близкимъ что могъ сказать ему: "дайте мнѣ срокъ чтобъ я могъ заплатить вамъ; я продамъ своихъ лошадей или напишу единственному моему родственнику отъ котораго долженъ получить наслѣдство". Вы помните этого родственника, Жака де-Молеонъ, стараго холостяка. По совѣту де-N, я написалъ этому родственнику. Отвѣта не было; между тѣмъ поступили новыя требованія кредиторовъ. Тогда я спокойно разчиталъ свои средства. Продажа лошадей и имущества могла покрыть до послѣдняго sou всѣ мои долги, въ томъ числѣ и то что я былъ долженъ де-N; но это не было совершенно вѣрно, во всякомъ случаѣ за уплатою всѣхъ долговъ я долженъ былъ остаться нищимъ. Вы знаете, Лувье, каковы мы Французы: насколько природа отказала намъ въ терпѣніи, какъ мимовольно является у насъ мысль о самоубійствѣ когда потеряна надежда; мнѣ же самоубійство казалось дѣломъ чести, то-есть болѣе вѣрнымъ средствомъ для удовлетворенія обязательствъ, такъ какъ конюшни и имущество Виктора де-Молеона, roi des viveurs, могли бы быть проданы за высшую цѣну еслибъ онъ умеръ подобно Катону чѣмъ еслибъ убѣжалъ отъ судьбы подобно Помпею. Несомнѣнно что де-N изъ моихъ словъ или обращенія угадалъ мое намѣреніе; во въ тотъ самый день какъ я дѣлалъ приготовленія чтобы покинуть этотъ міръ гдѣ перестало свѣтить солнце, я получилъ въ пустомъ конвертѣ банковые билеты на сумму 70.000 франковъ; на конвертѣ былъ почтовый штемпель Фонтенебло, близь коего жилъ мой богатый родственникъ Жакъ. Я былъ убѣжденъ что деньги эти получены отъ него. Онъ могъ не одобрять моего буйнаго поведенія, во я все-таки былъ его естественнымъ наслѣдникомъ. Суммы этой было достаточно чтобъ уплатить де-N, всѣмъ кредиторамъ, и еще оставалось. Прежній мой пылъ ко мнѣ возвратился. Я хотѣлъ продать свои конюшни, измѣнить свое поведеніе, исправиться а явиться какъ блудный сынъ къ своему родственнику. Онъ закололъ бы упитаннаго тельца, и я еще ходилъ бы въ пурпурѣ. Понимаете вы это, Лувье?
   -- Да, да; это такъ похоже на васъ. Продолжайте.
   -- Тутъ-то и разразился громовой ударъ! А! Въ тѣ свѣтлые дни вы бывало завидовали что я былъ такъ избалованъ женщинами. Герцогиня де -- почувствовала ко мнѣ романтическую любовь какую бездѣтныя женщины, скучающія за неимѣніемъ привязанностей, чувствуютъ иногда къ самымъ обыкновеннымъ людямъ моложе ихъ, въ которыхъ онѣ видятъ грѣшниковъ нуждающихся въ исправленіи или героевъ которымъ недостаетъ возбужденія. Герцогиня почтила меня нѣсколькими письмами въ которыхъ признавалась въ такой привязанности. Я отвѣчалъ на нихъ не поощрительно. По правдѣ, мое сердце принадлежало въ то время другой -- англійской дѣвушкѣ на которой я хотѣлъ жениться,-- и которая, несмотря на отказъ родителей дать согласіе на нашъ союзъ когда они узнали о моемъ разстроенномъ состояніи, рѣшилась остаться вѣрною мнѣ и ждать лучшихъ дней.-- Де-Молеонъ снова остановился подавленный тяжелыми воспоминаніями, потомъ продолжалъ поспѣшно:-- Герцогиня внушала мнѣ не преступную страсть, а почтительную привязанность. Я видѣлъ что природа предназначила ей быть великимъ и благороднымъ созданіемъ, тѣмъ не менѣе въ то время она утратила свое настоящее мѣсто въ ряду женщинъ увлекшись воображаемою страстью къ человѣку о которомъ случайно много говорили въ то время и который можетъ-статься имѣлъ сходство съ какимъ-нибудь Лотаріемъ въ романахъ что она постоянно читала. Мы жили, какъ вы можетъ-быть помните, въ одномъ домѣ.
   -- Да, помню. Я помню какъ вы разъ взяли меня съ собою на большой балъ данный герцогинею; какъ красива она показалась мнѣ, хотя была уже не молода; и вы правы что я завидовалъ вамъ въ тотъ вечеръ!
   -- Однакоже съ этого вечера, герцогъ, что было довольно естественно, началъ ревновать. Онъ упрекалъ герцогиню за ея слишкомъ любезное обращеніе съ такимъ mauvais sujet какъ я, и запретилъ ей впредь принимать меня. Съ того времени письма ея стали чаще и таинственнѣе; ихъ приносила ко мнѣ ея горничная и относила мои болѣе холодные отвѣты. Но буду продолжать. Въ пылу моей радости, когда я съ надменнымъ высокомѣріемъ уплатилъ де-N бездѣлицу какую былъ долженъ ему, слова его заставили упасть мое сердце. Я сказалъ ему что получилъ деньги отъ Жака де-Молеона и собираюсь отправиться благодарить его. Онъ отвѣчалъ: "Не дѣлайте этого; деньги получены не отъ него".-- "Я долженъ отправиться; взгляните штемпель на конвертѣ -- Фонтенебло".-- "Я сдалъ ихъ на почту въ Фонтенебло".-- "Вы послали мнѣ деньги, вы!" -- "Нѣтъ, это выше моихъ средствъ. Но откуда они получены, сказалъ этотъ miserable, можетъ получиться еще больше", и онъ разказалъ, съ тѣмъ цинизмомъ который такъ въ ходу въ Парижѣ, какъ онъ передалъ герцогинѣ (которая знала его какъ моего близкаго знакомаго) о моихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, разказалъ о ея боязни чтобъ я не рѣшился на какое-нибудь отчаянное средство; какъ она дала ему брилліанты чтобы продать ихъ и вставить вмѣсто нихъ поддѣльные; какъ, чтобъ усыпить мои подозрѣнія и мою щепетильность, онъ отправился въ Фонтенебло и тамъ сдалъ на почту пакетъ съ банковыми билетами, обезпечившими ему полученіе долга, который иначе онъ готовъ былъ считать безнадежнымъ. Послѣ этого признанія, де-N поторопился сбѣжать съ лѣстницы чтобы спастись отъ путешествія чрезъ окно. Вы и въ этомъ вѣрите мнѣ?
   -- Да; вы всегда были такъ вспыльчивы, а де-N такъ своекорыстенъ; я вѣрю вамъ безусловно.
   -- Разумѣется, я поступилъ какъ поступилъ бы всякій человѣкъ на моемъ мѣстѣ, тотчасъ же написалъ письмо герцогинѣ, высказавъ ей мою благодарность за такой благородный дружескій поступокъ, объяснивъ также причины почему честный человѣкъ не можетъ воспользоваться имъ. Къ несчастію изъ полученныхъ денегъ были уже произведены уплаты прежде чѣмъ я узналъ откуда они; но я не могъ примириться съ мыслью о жизни пока долгъ ей не будетъ уплаченъ. Короче, Лувье, вы можете сами представить какое письмо я, какъ и всякій честный человѣкъ, написалъ въ подобныхъ тяжелыхъ обстоятельствахъ.
   -- Гм! пробормоталъ Лувье.
   -- Однакоже мое письмо, въ сопоставленіи съ тѣмъ что де-N говорилъ ей о состояніи моего ума, испугало эту женщину удостоивавшую принимать во мнѣ такой незаслуженный интересъ. Отвѣтъ ея, очень возбужденный и несвязный, былъ принесенъ мнѣ ея горничной передавшей мое письмо и чрезъ которую, какъ я сказалъ уже, въ послѣднее время велась наша корреспонденція. Въ своемъ отвѣтѣ она умоляла меня ни на что не рѣшаться, ничего не затѣвать пока не увижусь съ ней; упоминала какъ весь день ея распредѣленъ напередъ; и такъ какъ открытое посѣщеніе ея сдѣлалось невозможнымъ послѣ запрещенія герцога, приложила ключъ отъ особаго входа въ ея комнаты который дастъ маѣ возможность увидаться съ нею въ десять часовъ вечера, когда герцогъ сказалъ что отправится въ свой клубъ и вернется поздно. Какъ бы ни была велика неосторожность совершенная герцогиней, по уваженію къ ея памяти я не могу не высказать убѣжденія что главною мыслью ея было что я помышляю о самоубійствѣ; что нельзя было терять времени для моего спасенія; въ остальномъ она разчитывала на вліяніе какое женскія слезы, заклинанія и убѣжденія оказываютъ даже на самыхъ сильныхъ и твердыхъ людей. Только развѣ хвастливый глупецъ, которыхъ такъ много въ свѣтѣ, могъ бы допустить мысль оскорбительную для порывистой, великодушной и неосторожной женщины выгадывавшей время чтобы спасти отъ самоубійства своего ближняго который интересовалъ ее. Такъ я объяснилъ себѣ ея письмо. Въ назначенный часъ, съ помощью присланнаго ею ключа, я вошелъ въ ея комнаты. Остальное вы знаете: герцогъ съ полицейскимъ агентомъ нашли меня въ кабинетѣ гдѣ хранились драгоцѣнности герцогини. При мнѣ найденъ былъ ключъ помощью котораго я проникъ въ этотъ кабинетъ.
   Голосъ де-Молеона задрожалъ, и онъ судорожно закрылъ лицо руками. Но почти въ ту же минуту оправился и продолжалъ съ легкимъ смѣхомъ:
   -- А! вы завидовали мнѣ, не правда ли, что я былъ избалованъ женщинами? Дѣйствительно, завидно было мое положеніе въ этотъ вечеръ. Герцогъ поступилъ подъ первымъ впечатлѣніемъ ярости. Онъ полагалъ что я обезчестилъ его, и рѣшился обезчестить меня. Кромѣ того, для его гордости было легче преслѣдовать похитителя брилліантовъ нежели счастливаго любовника своей жены. Но когда я, повинуясь первымъ неотклоннымъ побужденіямъ чести, придумалъ, подъ вліяніемъ минуты, исторію очистившую репутацію герцогини отъ подозрѣній, обвинилъ себя въ безумной страсти и въ поддѣлкѣ ключа, истинная природа gentilhomme пробудилась въ герцогѣ. Онъ отказался отъ обвиненія которое даже въ первую минуту раздраженія не могъ считать основательнымъ; и такъ какъ единственное оставшееся противъ меня обвиненіе было такое которое человѣкъ comme il faut не передаетъ уголовному суду и полицейскому слѣдствію, то мнѣ оставалось раскланяться, не будучи арестованнымъ, и возвратиться домой въ ожиданіи сообщеній какія герцогъ найдетъ справедливымъ прислать мнѣ на другой день. Но на другой день герцогъ съ женою и домашними выѣхалъ изъ Парижа въ Испанію; слуги его, въ томъ числѣ и подозрѣваемая горничная, были разчитаны; и или чрезъ нихъ, или чрезъ полицію, исторія раньше вечера была на языкѣ всѣхъ говоруновъ въ клубахъ и кафе, преувеличенная, искаженная, къ моему позору и осужденію. Мое открытіе въ кабинетѣ, продажа брилліантовъ и замѣна ихъ поддѣльными господиномъ де-N, который былъ извѣстенъ какъ мой усердный подражатель и считался моимъ низкимъ орудіемъ, мои неудачи на скачкахъ, мои долги,-- всѣ эти отдѣльныя волокна были сплетены вмѣстѣ и вышла веревка на которой могла быть повѣшена собака съ лучшимъ чѣмъ мое именемъ. Если нѣкоторые сомнѣвались что я могъ совершить кражу, то очень немногіе изъ тѣхъ кто должны были близко знать меня не считали меня виновнымъ въ низкомъ поступкѣ почти равномъ воровству, въ томъ что я съ корыстною цѣлью воспользовался любовью безразсудной женщины.
   -- Но вы могли разказать дѣло какъ оно есть, показать письма герцогини и очистить свою честь отъ всякихъ подозрѣній.
   -- Какъ? показать письма, компрометтировать ея репутацію, обнаружить что она поручила продать свои брилліанты въ пользу молодаго roue! Нѣтъ, нѣтъ, Лувье! Я скорѣй согласился бы отправиться на галеры.
   -- Гм! проворчалъ снова Лувье.
   -- Герцогъ великодушно далъ мнѣ лучшее средство къ оправданію. Черезъ три дня послѣ того какъ онъ выѣхалъ изъ Парижа я получилъ отъ него письмо, очень вѣжливое, выражавшее его крайнее сожалѣніе что подъ первымъ впечатлѣніемъ онъ высказалъ подозрѣніе слишкомъ чудовищное и нелѣпое чтобъ оно нуждалось въ опроверженіи; не имѣя возможности предвидѣть того въ чемъ я сознался, онъ теперь видитъ себя въ необходимости просить единственнаго удовлетворенія какое я могу дать ему. И если меня обезпокоитъ выѣздъ изъ Парижа, онъ самъ готовъ возвратиться для сказанной цѣли; но если я дамъ ему добавочное удовлетвореніе согласившись поступить какъ ему удобнѣе, онъ предпочтетъ ожидать моего прибытія въ Байону, гдѣ его удерживаетъ нездоровье герцогини.
   -- У васъ сохранилось это письмо? спросилъ быстро Лувье.
   -- Да, вмѣстѣ съ другими болѣе важными документами, которые я могу назвать моими pièces justificatives. Нужно ли говорить что въ отвѣтѣ своемъ я назначилъ время моего прибытія въ Байонну и указалъ гостиницу гдѣ буду ждать приказаній герцога. Согласно этому я выѣхалъ въ тотъ же день, прибылъ въ названную гостиницу, послалъ герцогу извѣстіе о моемъ прибытіи, и раздумывалъ какъ бы мнѣ найти секунданта изъ числа офицеровъ квартировавшихъ въ городѣ, потому что огорченіе и злоба по поводу охлажденія моихъ парижскихъ знакомыхъ воспрещали мнѣ выбрать себѣ секунданта изъ среды этой невѣрной толпы; въ это время герцогъ самъ вошелъ ко мнѣ въ комнату. Судите о моемъ недоумѣніи, судите какъ увеличилось это недоумѣніе когда онъ приблизился ко мнѣ съ важною, но дружескою улыбкой протягивая руку! "Господинъ де-Молеонъ, сказалъ онъ,-- послѣ того какъ я послалъ вамъ письмо, я узналъ факты которые побуждаютъ меня скорѣе просить вашей дружбы вежели вызывать васъ защищать свою жизнь. Герцогиня жена моя по выѣздѣ нашемъ изъ Парижа серіозно заболѣла, и я не могъ ничѣмъ объяснить себѣ возбужденнаго истерическаго состоянія въ какомъ она находилась. Только сегодня умъ ея успокоился, и она сама призналась мнѣ во всемъ. Она настояла чтобъ я прочелъ ваши письма къ ней. Этихъ писемъ, милостивый государь, было достаточно чтобы доказать вашу невинность. Графиня такъ искренно созналась въ своей неосторожности, такъ ясно доказала разницу между неосторожностью и преступленіемъ что я простилъ ее съ облегченнымъ сердцемъ и твердою увѣренностью что мы будемъ счастливѣе другъ съ другомъ чѣмъ до сихъ поръ." На слѣдующій день герцогъ отправился въ дальнѣйшій путь, но послѣ того онъ почтилъ меня двумя или тремя дружескими письмами, въ которыхъ, какъ увидите, повторилъ въ главныхъ чертахъ то что было сказано имъ на словахъ.
   -- Но почему же вы не вернулись тогда въ Парижъ? Эти письма по крайней мѣрѣ вы могли показать и поразить своихъ клеветниковъ.
   -- Вы забываете что я раззорился. Когда, послѣ продажи моихъ лошадей и пр., всѣ долги, и въ томъ числѣ долгъ мой герцогинѣ который я передалъ герцогу, были уплачены, у меня не осталось и столько чтобы пробыть одну недѣлю въ Парижѣ. Кромѣ того, я былъ такъ огорченъ и озлобленъ. Парижъ и Парижане стали для меня ненавистны. Къ довершенію всего, эта дѣвушка, Англичанка которую я такъ любилъ, на чью преданность такъ разчитывалъ, я получилъ отъ нея письмо, любезное, но холодное, говорившее мнѣ прости навсегда. Не думаю чтобъ она считала меня виновнымъ въ воровствѣ, но безъ сомнѣнія обвиненіе которое я возвелъ на себя съ цѣлью спасти честь герцогини рѣшило для нея все! Хотя умъ мой былъ пораженъ, сердце разбито въ конецъ, однако я ужь не помышлялъ о самоубійствѣ. Я не хотѣлъ умереть прежде чѣмъ буду въ состояніи снова поднять голову какъ Викторъ де-Молеонъ.
   -- Что же сталось съ вами потомъ, бѣдный Викторъ?
   -- А! это слишкомъ долго разказывать. Я исполнялъ столько различныхъ ролей что самъ затрудняюсь признать мое тождество съ Викторомъ де-Молеономъ, имя отъ котораго я, отказался. Я былъ солдатомъ въ Алжирѣ, заслужилъ крестъ на полѣ битвы; этотъ крестъ съ письмомъ моего полковника находится въ числѣ моихъ pièces justificatives. Я былъ золотопромышленникомъ въ Калифорніи, спекуляторомъ въ Нью-Йоркѣ, въ послѣднее время посвящалъ себя безвѣстнымъ и скромнымъ занятіямъ. Но во всѣхъ моихъ приключеніяхъ, подъ какимъ бы то ни было именемъ, я заслужилъ удостовѣренія въ честности, если обнаруженіе этой столь обыкновенной добродѣтели можетъ имѣть какую-нибудь цѣну для просвѣщенныхъ обитателей Парижа. Приступаю теперь къ заключенію. Виконтъ де-Молеонъ готовъ снова явиться въ Парижѣ, и первый кого онъ оповѣщаетъ о своемъ торжественномъ пришествіи есть Поль Лувье. Я передамъ въ ваши руки мои pièces justificatives, буду просить васъ собрать находящихся въ живыхъ моихъ родственниковъ, графовъ де-Вандемаръ, Бовилье, де-Пасси, маркиза де-Рошбріана, и нѣкоторыхъ изъ вашихъ друзей руководящихъ мнѣніями большаго свѣта. Вы представите имъ мои оправданія, выразите ваше собственное мнѣніе что они вполнѣ достаточны. Въ остальномъ я полагаюсь на себя чтобы пріобрѣсти расположеніе благожелательныхъ и заставить умолкнуть клеветниковъ. Я кончилъ; что вы на это скажете?
   -- Вы преувеличиваете мое значеніе въ обществѣ. Почему бы вамъ самимъ не обратиться къ вашимъ аристократическимъ родственникамъ?
   -- Нѣтъ, Лувье; я слишкомъ хорошо обдумалъ это дѣло и не могу измѣнить мое рѣшеніе. Черезъ васъ, и только черезъ васъ, я обращусь къ моимъ родственникамъ. Защитникомъ моимъ долженъ быть человѣкъ о которомъ толпа не могла бы сказать: "О! онъ родня ему, такой же аристократъ, у нихъ рука руку моетъ." Человѣкъ этотъ долженъ имѣть авторитетъ въ глазахъ всего общества, долженъ быть bourgeois, millionnaire, roi de la Bourse. Я выбралъ васъ, и конецъ всякимъ спорамъ.
   Лувье не могъ удержаться отъ добродушнаго смѣха при такомъ хладнокровіи виконта. Онъ снова подчинился вліянію человѣка который въ прежнее время господствовалъ надо всѣми окружающими.
   Де-Молеонъ продолжалъ:
   -- Ваша задача будетъ довольно легка. Общество быстро мѣняется въ Парижѣ. Теперь осталось немного людей сохранившихъ болѣе нежели смутныя воспоминанія объ обстоятельствахъ которыя легко могутъ быть разъяснены къ полному моему очищенію, если объясненія будутъ даны человѣкомъ съ вашимъ солиднымъ положеніемъ и общественнымъ вліяніемъ. Кромѣ того, у меня въ виду политическія цѣли. Вы либералъ; Вандемары и Рошбріаны легитимисты. Я предпочитаю имѣть своимъ крестнымъ отцомъ либерала. Pardieu, тои аті, къ чему эти жеманныя отнѣкиванья? Сказано сдѣлано. Давайте руку.
   -- Вотъ вамъ моя рука. Я сдѣлаю все что могу чтобы помочь вамъ.
   -- Знаю что сдѣлаете, старый другъ; и сдѣлаете съ умомъ и добротою.
   Де-Молеонъ дружески пожалъ поданную ему руку и ушелъ.
   Выйдя на улицу, виконтъ проскользнулъ на сосѣдній дворъ, гдѣ оставилъ свой фіакръ, и велѣлъ кучеру ѣхать къ Севастопольскому бульвару. Дорогою онъ вынулъ изъ небольшаго мѣшка остававшагося въ экипажѣ льняной парикъ и бакенбарды бывшіе принадлежностью Лебо, скрылъ свое изящное платье подъ просторнымъ плащомъ, также остававшимся въ фіакрѣ. Доѣхавъ до Севастопольскаго бульвара онъ поднялъ воротникъ плаща закрывъ имъ большую часть лица, велѣлъ кучеру остановиться, поспѣшно заплатилъ ему, и съ мѣшкомъ въ рукахъ быстро перешелъ до другой станціи фіакровъ въ нѣкоторомъ разстояніи, нанялъ одинъ изъ нихъ, доѣхалъ до Монмартрскаго предмѣстья, отпустилъ экипажъ при въѣздѣ въ улицу недалеко отъ конторы Лебо, и дойдя пѣшкомъ отперъ своимъ ключомъ заднюю дверь, вошелъ въ отдѣльную комнату примыкавшую къ конторѣ со внутренней стороны, заперъ дверь и лѣниво приступилъ къ замѣнѣ изящнаго костюма въ которомъ виконтъ де-Молеонъ дѣлалъ визитъ милліонеру, болѣе скромнымъ одѣяніемъ и буржуазною внѣшностью мосьё Лебо, писателя писемъ.
   Потомъ заперевъ снятый костюмъ въ ящикъ своего secrétaire, сѣлъ и написалъ слѣдующее письмо:
   
   "Любезнѣйшій Monsieur Жоржъ,-- Вслѣдствіе только-что полученныхъ мною извѣстій, настоятельно рекомендую вамъ не теряя времени потребовать отъ г. Саварена уплаты денегъ данныхъ ему вами по моему совѣту подъ вексель, срокъ уплаты коему наступилъ сегодня. Слѣдуетъ избѣгать, если возможно, скандала и не дѣйствовать путемъ закона противъ такого знаменитаго писателя. Онъ не доведетъ до этого и какъ-нибудь достанетъ денегъ. Но требовать съ него слѣдуетъ настоятельно. Если вы пренебрежете этимъ предостереженіемъ, то я больше не отвѣчаю за него. Agréez mes sentiments les plus sincères.

"Ж. Л."

   

ГЛАВА II.

   Маркизъ де-Рошбріанъ не живетъ болѣе въ верхнемъ этажѣ мрачнаго предмѣстья. Онъ помѣщается въ прелестномъ appartement de garèon au premier въ rue de Helder, въ мѣстахъ которыя часто посѣщаетъ monde. Квартиру эту отдѣлалъ для себя блестящій молодой провинціалъ изъ Бордо, который получивъ наслѣдство во 100.000 франковъ поспѣшилъ пріѣхать въ Парижъ чтобы повеселиться и составить себѣ милліонъ на биржѣ. Онъ повеселился досыта; былъ баловнемъ demimonde; счастливымъ и непостояннымъ волокитой. Зели внимала его клятвамъ въ вѣчной любви и обѣщаніямъ безконечныхъ cachemires. Дезире, заступившая мѣсто Зели, посвятила ему все свое сердце, или все что оставалось отъ оного, въ воздаяніе за пылкость его страсти и за брилліанты и карету сопровождавшіе и проявлявшіе этотъ пылъ. Несравненная Гортензія, смѣнившая Дезире, принимала его въ прелестномъ помѣщеніи которое онъ для нея отдѣлалъ, и угощала его и его друзей самыми утонченными маленькими ужинами за умѣренную сумму 4.000 франковъ въ мѣсяцъ. Да, онъ повеселился досыта, но не составилъ себѣ милліона на биржѣ. Не прошло и года какъ 100.000 франковъ были истрачены. Онъ принужденъ былъ возвратиться въ провинцію, и по настоянію своихъ жестокосердыхъ родственниковъ, подъ угрозою голодной смерти, женился на дочери одного avoué, ради ея приданаго и участія въ ненавистныхъ дѣлахъ avoué. Парижская квартира его сдавалась за десятую часть того что стоила ея отдѣлка. И нѣкоторый кавалеръ де-Финистерръ, съ которымъ Лувье познакомилъ маркиза какъ съ человѣкомъ знавшимъ Парижъ и могшимъ предостеречь его отъ обмановъ, доставилъ эту драгоцѣнность Алену, пріобрѣтя ее за bagatelle въ 500 фунтовъ. Кавалеръ воспользовался тою же счастливою случайностію для покупки прекрасно выѣзженныхъ англійскихъ лошадей и хорошенькой кареты, которыя Бордосецъ также вынужденъ былъ продать. Послѣ этихъ покупокъ, изъ полученной отъ Лувье преміи у маркиза осталось около 5.000 франковъ. Маркизъ однакоже казалось не тревожился и не огорчался такимъ внезапнымъ и быстрымъ уменьшеніемъ капитала. Начатая такимъ образомъ привольная жизнь казалась ему совершенно естественною; къ тому же какъ ни была она широка, такая жизнь казалась простою и скромною въ сравненіи съ тѣмъ какъ жили многіе другіе молодые люди его лѣтъ съ которыми познакомилъ его Энгерранъ, хотя большинство ихъ получали дохода меньше чѣмъ онъ, и немногіе могли назваться равными ему по происхожденію. Могъ ли маркизъ де-Рошбріанъ живя въ Парижѣ платить меньше 3.000 франковъ въ годъ за квартиру, или жить болѣе скромно и не имѣть двухъ слугъ, двухъ лошадей для кареты и одной подъ верхъ? Невозможно, говорилъ кавалеръ де-Финистерръ рѣшительно, и маркизъ преклонился предъ такимъ высокимъ авторитетомъ. Онъ думалъ про себя: "Если чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ я замѣчу что средства мои истощились, я могу сдать квартиру, продать лошадей и вернуться въ Рошбріанъ болѣе богатымъ человѣкомъ чѣмъ уѣхалъ оттуда."
   По правдѣ сказать, блестящіе соблазны Парижа возымѣли уже вліяніе не только на привычки, но и на характеръ и на складъ мыслей съ какими молодой дворянинъ прибылъ изъ феодальной и меланхолической Бретани.
   Подъ вліяніемъ доброты какую онъ, будучи представленъ своими популярными родственниками, встрѣчалъ повсюду, быстро исчезала его сдержанность или застѣнчивость, происходящая отъ соединенія высокомѣрнаго самоуваженія и болѣзненнаго опасенія не быть оцѣненнымъ другими. Онъ непримѣтно перенялъ отъ своихъ новыхъ друзей вѣжливый тонъ, легкій и въ то же время искренній. Несмотря на всѣ усилія демократовъ установить равенство и братство, и то и другое можно скорѣе всего встрѣтить между аристократами. Всѣ gentilshommes лучшаго общества равны; обнимаются они или бьются другъ съ другомъ, они обнимаются и бьются какъ братья одной семьи. Но вмѣстѣ съ тономъ обращенія Аленъ де-Рошбріанъ еще незамѣтнѣе пропитался ученіемъ той философіи какой молодые лѣнивцы ищущіе удовольствій научаются другъ отъ друга. Можетъ-статься во всѣхъ цивилизованныхъ столицахъ, въ тѣхъ же классахъ лѣнивцевъ одинакихъ лѣтъ, эта философія почти одна и та же; можетъ-статься она процвѣтаетъ въ Пекинѣ не менѣе чѣмъ въ Парижѣ. Если же Парижъ славится или безславится ею больше всякой другой столицы, то это потому что въ Парижѣ, болѣе чѣмъ во всякой другой столицѣ, она привлекаетъ глазъ своею граціей, забавляетъ слухъ своею остротой. Это философія смотрящая на все въ жизни очень легко, встрѣчающая улыбкой и пожатіемъ плечъ всякое стремленіе къ героизму, размѣнивающая богатство страстей на карманную мелочь капризовъ, всегда влюбленная или разлюбившая, но слегка, не рискуя погрузиться въ любовь; съ такимъ же легкимъ сердцемъ какъ и языкомъ она обращаетъ всѣ торжественныя упованія на землѣ въ предметы эпиграммъ или bon mots, насмѣхается надъ преданностью государямъ и поднимаетъ носъ предъ энтузіастами республики, презираетъ серіозное ученіе и убѣгаетъ всякихъ сильныхъ душевныхъ движеній. Въ Лондонѣ есть цѣлыя толпы подобныхъ философовъ; но тамъ они менѣе замѣтны, потому что тамъ пріятные атрибуты секты не имѣютъ такого блеска. Пышному расцвѣтанію этой философіи не благопріятствуютъ туманы и рѣзкій восточный вѣтеръ; для полнаго ея развитія нужна свѣтлая атмосфера Парижа. Философія эта быстро начала оказывать свое чарующее вліяніе на Алена де-Рошбріана. Даже въ обществѣ явныхъ легитимистовъ, онъ чувствовалъ что вѣра оставила легитимистское исповѣданіе, или же вмѣстѣ съ религіею нашла прибѣжище въ сердцахъ женщинъ аристократокъ и небольшаго числа духовенства. Рыцарская преданность его все еще боролась за удержаніе почвы, но корни ея уже очень ослабли. Онъ видѣлъ, съ врожденною ему проницательностью, что дѣло Бурбоновъ было безнадежно, по крайней мѣрѣ въ настоящее время, потому что оно перестало, по крайней мѣрѣ въ настоящее время, быть дѣломъ. Когда такимъ образомъ пошатнулась его политическая вѣра, вмѣстѣ съ нею пошатнулась также его привязанность къ прошедшему, заграждавшая путь его честолюбію въ будущемъ. Честолюбіе это начало оживать, хотя онъ не повѣрялъ его другимъ, хотя до сихъ поръ едва самъ различалъ его шепотъ, еще менѣе направлялъ его къ какой-нибудь опредѣленной цѣли. Пока все чѣмъ проявлялось его честолюбіе было новое для него желаніе успѣховъ въ обществѣ.
   Мы застаемъ его теперь, подъ вліяніемъ быстрой перемѣны чувствъ и привычекъ, развалившагося въ креслѣ предъ каминомъ и слушающаго своего школьнаго товарища, котораго мы давно упустили изъ виду, Фредерика Лемерсье. Фредерикъ завтракалъ у Алена. Это былъ завтракъ который могъ бы удовлетворить автора Almanach des Gourmands и былъ доставленъ изъ Café Anglais. Фредерикъ бросилъ свою сигару.
   -- Pardieu, другъ мой Аленъ! Если у Лувье не было дурной цѣли въ его великодушномъ поступкѣ съ тобою, то онъ выростаетъ въ моемъ уваженіи. Я готовъ измѣнить въ его пользу моему союзу съ Дюплеси, хотя этотъ умнѣйшій человѣкъ только что сдѣлалъ изумительный coup съ египетскими бумагами, и я пріобрѣлъ 40.000 франковъ послѣдовавъ его совѣту. Но если у Дюплеси такая же умная голова какъ у Лувье, онъ конечно не можетъ сравниться съ нимъ въ великодушіи. Но простишь ли, другъ мой, если я буду говорить откровенно, безо всякихъ церемоній?
   -- Говори; ты чрезвычайно меня обяжешь.
   -- Видишь ли, я увѣренъ что тебѣ также мало возможно жить въ Парижѣ какъ ты живешь или думаешь жить безъ новаго приращенія доходовъ, какъ левъ Jardin des Plantes не могъ бы жить получая по двѣ мыши въ недѣлю.
   -- Мнѣ не кажется этого. Вычтя то что я отдаю теткѣ -- а я не могу давать ей больше 6.000 франковъ въ годъ -- у меня остается 700 наполеондоровъ чистыхъ. Квартира моя и конюшня устроены, и у меня осталось еще 2.500 франковъ. Я разчитываю что на 700 наполеондоровъ въ годъ легко могу прожить такъ какъ живу. Если же нѣтъ, то вернусь въ Рошбріанъ. Тамъ семьсотъ наполеондоровъ будутъ превосходнымъ доходомъ.
   Фредерикъ покачалъ головой.
   -- Ты не знаешь какъ одинъ расходъ влечетъ за собой другіе. Кромѣ того, ты не разчитываешь на главнѣйшую статью расходовъ, на расходы непредвидѣнные. Ты сядешь играть въ Жокей-Клубѣ и потеряешь половину своего дохода въ одинъ вечеръ.
   -- Я никогда не буду брать картъ въ руки.
   -- Ты говоришь это теперь, невинный какъ агнецъ въ томъ что такое сила примѣра. Во всякомъ случаѣ, beau seigneur, я увѣренъ что ты не собираешься играть роль Ermite de la Chaussé d`Antin, а прекрасныя Парижанки демоны расточительности.
   -- Я не стану ухаживать за этими демонами.
   -- Развѣ я сказалъ что станешь? Они станутъ ухаживать за тобой. Не пройдетъ мѣсяца какъ ты будешь засыпавъ дождемъ billets-doux.
   -- Этотъ ливень не побьетъ мою скромную жатву. Но, mon cher, мы впадаемъ въ очень скучныя темы. Laissez moi tranquille въ моихъ заблужденіяхъ, если это заблужденія. Ты не можешь себѣ представить какая новая жизнь открывается для человѣка который, подобно мнѣ, проведя первую молодость въ лишеніяхъ и опасеніяхъ, вдругъ получаетъ средства и надежду. Если это продлится не болѣе года, то и тогда можно сказать: vixi.
   -- Аленъ, сказалъ Фридерикъ съ жаромъ,-- вѣрь мнѣ что я не взялся бы за неблагодарную роль ментора еслибы дѣло шло только объ опытѣ одного года или еслибы ты былъ въ такомъ же положеніи какъ я, свободный отъ бремени громкаго имени и тяжелыхъ условій закладныхъ. Если ты просрочишь уплату Лувье, онъ имѣетъ право продать твое имѣніе съ публичнаго торга и пріобрѣсти твой замокъ и помѣстья.
   -- Я знаю что по закону онъ будетъ имѣть право на это, хотя сомнѣваюсь чтобъ онъ воспользовался имъ. Несомнѣнно что Лувье гораздо лучше и великодушнѣе чѣмъ я могъ ожидать. И если вѣрить де-Финистерру, онъ искренно расположенъ ко мнѣ вслѣдствіе привязанности къ моему покойному отцу. Но почему проценты не будутъ уплачиваться правильно? Нѣтъ вѣроятности чтобы доходы Рошбріана уменьшились, обязательства же теперь стали легче при новомъ условіи съ Лувье. И я могу сообщить тебѣ что имѣю надежду на весьма значительное увеличеніе дохода.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Главную статью моихъ доходовъ составляютъ лѣса, и у де-Финистерра есть на примѣтѣ капиталистъ который продастъ вырубку нынѣшняго года, и вѣроятно приметъ это на себя и въ слѣдующіе годы, гораздо дороже чѣмъ я получалъ до сихъ поръ.
   -- Будь остороженъ. Де-Финистерръ не такой человѣкъ которому можно довѣряться въ подобныхъ дѣлахъ.
   -- Почему? Ты знаешь про него что-нибудь дурное? Онъ принадлежитъ къ высшему обществу, совершенный gentilhomme, и какъ доказываетъ его имя, тоже Бретонецъ. Ты соглашаешься, и Энгерранъ тоже, что его покупки для меня въ этой квартирѣ, лошади и пр., чрезвычайно выгодны.
   -- Совершенно вѣрно; кавалеръ извѣстенъ за человѣка ловкаго и умнаго, говорятъ что онъ очень занимательный человѣкъ и превосходно играетъ въ пикетъ. Лично я не знакомъ съ нимъ. Я не принадлежу къ его кругу. Я не имѣю достаточныхъ основаній унижать его характеръ, не могу придумать изъ какихъ побужденій онъ могъ бы тебѣ вредить или обманывать тебя. Но все-таки говорю будь остороженъ довѣряясь его совѣтамъ или рекомендаціямъ.
   -- Я опять спрашиваю почему?
   -- Онъ приноситъ несчастье своимъ друзьямъ. Онъ по большей части сходится съ людьми моложе себя; и я замѣчалъ что такъ или иначе большая часть ихъ попадали въ бѣду. Кромѣ того, одинъ человѣкъ, проницательности котораго я вполнѣ довѣряю, предостерегалъ меня отъ знакомства съ кавалеромъ, говоря со свойственною ему прямотой что де-Финистеръ прибылъ въ Парижъ ни съ чѣмъ и успѣхъ его основанъ на ничемъ; у него нѣтъ явнаго занятія которое могло бы доставить ему что-нибудь. Но очевидно что теперь онъ понабралъ достаточно; и по мѣрѣ того какъ кто-нибудь изъ его молодыхъ друзей становится бѣднѣе, де-Финистерръ таинственнымъ образомъ дѣлается богаче. Избѣгай такого знакомства.
   -- Кто такое твой проницательный совѣтникъ?
   -- Дюплеси.
   -- А! я такъ и думалъ. Этой хищной птицѣ кажется что всѣ другія птицы гоняются за голубями. Я думаю что Дюплеси, подобно всѣмъ этимъ добывателямъ денегъ, заискиваетъ въ модномъ свѣтѣ, а де-Финистерръ не отвѣтилъ на его поклонъ.
   -- Любезный Аленъ, меня стоитъ побранить; нѣтъ ничего непріятнѣе спора о достоинствахъ людей которые намъ нравятся. Я его началъ; теперь оставимъ это. Дай мнѣ только одно обѣщаніе что въ случаѣ нужды ты тотчасъ же обратишься ко мнѣ. Хорошо было имѣть нелѣпую гордость на чердакѣ, но она будетъ совершенно неумѣстна въ твоемъ appartement au premier.
   -- Ты лучшій человѣкъ въ мірѣ, и я даю обѣщаніе котораго ты требуешь, сказалъ Аленъ весело, но съ тайнымъ порывомъ нѣжности и благодарности.-- А теперь, mon cher, въ какой день ты обѣдаешь у меня чтобы встрѣтиться съ Раулемъ и Энгерраномъ и нѣкоторыми другими съ кѣмъ тебѣ пріятно будетъ познакомиться?
   -- Отъ души благодаренъ, но мы вращаемся въ разныхъ сферахъ и я не стану вторгаться въ твою. Je suis trop bourgeois чтобы рисковать брать на себя смѣшную роль bourgeois gentilhomme.
   -- Фредерикъ, какъ ты смѣешь говорить это? Другъ мой, мои друзья будутъ уважать тебя также какъ я.
   -- Но это будетъ для тебя, а не для меня. Нѣтъ; по чести говоря, такого рода общество не соблазняетъ меня и не подходитъ мнѣ. Въ своемъ кругу я въ нѣкоторомъ родѣ царь и предпочитаю мое цыганское царство вассальному положенію въ высшихъ областяхъ. Не говори больше объ этомъ. Моему тщеславію будетъ достаточно льстить если ты время отъ времени будешь спускаться въ мое общество, и позволишь мнѣ считать Рошбріана за моего стараго друга, трепать его по плечу и звать Аленомъ.
   -- Фи! ты что остановилъ меня съ этимъ англійскимъ аристократомъ въ Елисейскихъ Поляхъ похваляясь что прельстилъ une grande dame, кажется ты говорилъ герцогиню.
   -- О, сказалъ Лемерсье высокомѣрно проводя рукой по своимъ раздушенымъ кудрямъ,-- женщины это другое дѣло; любовь уравниваетъ всѣ состоянія. Я не порицаю Рюи Блаза за то что онъ принялъ любовь королевы, но порицаю его за то что онъ выдавалъ себя за дворянина,-- кстати, это украдено изъ одной англійской комедіи. Я не настолько люблю Англичанъ чтобы подражать имъ. А propos, что сталось съ се beau Грамъ Ваномъ? Я его не вижу послѣднее время.
   -- И я также.
   -- Ни эту belle Italienne?
   -- И ее тоже, сказалъ Аленъ слегка краснѣя.
   Въ это время Энгерранъ быстро вошелъ въ комнату. Аленъ удержалъ Лемерсье чтобы представить его своему родственнику.
   -- Энгерранъ, представляю вамъ Monsieur Лемерсье, самаго стариннаго и лучшаго моего друга.
   Молодой дворянинъ протянулъ руку съ сіяющею и веселою граціей сопровождавшею всѣ его движенія, и въ теплыхъ словахъ выразилъ свое удовольствіе познакомиться съ г. Лемерсье. Какъ ни былъ Лемерсье смѣлъ и самоувѣренъ въ своемъ кругу, онъ былъ скорѣе смущенъ нежели успокоенъ ласковымъ обращеніемъ льва, который, онъ сразу почувствовалъ, былъ высшей породы чѣмъ онъ. Онъ пробормоталъ нѣсколько невнятныхъ фразъ въ которыхъ только и можно было разслышать ravi и flatté, и скрылся.
   -- Я хорошо знаю Monsieur Лемерсье въ лицо, сказалъ Энгерранъ садясь.-- Его часто видаешь въ Булонскомъ лѣсу, и я встрѣчался съ нимъ за кулисами и въ Bal Mabille. Кажется онъ тоже играетъ на биржѣ вмѣстѣ съ г. Дюплеси, который подаетъ большую надежду вскорѣ сдѣлаться соперникомъ Лувье. Дюплеси тоже принадлежитъ къ числу вашихъ лучшихъ друзей?
   -- Ни мало. Я однажды встрѣтился съ нимъ, и онъ не расположилъ меня въ свою пользу.
   -- Тѣмъ не менѣе это человѣкъ которому нельзя не удивляться и нельзя не уважать его.
   -- Это почему?
   -- Потому что онъ такъ хорошо понимаетъ искусство дѣлать то чего мы всѣ жаждемъ, деньги. Я познакомлю васъ съ нимъ.
   -- Меня съ нимъ уже познакомили.
   -- Въ такомъ случаѣ я возобновлю ваше знакомство. За нимъ сильно ухаживаютъ въ обществѣ которое отецъ недавно позволилъ мнѣ посѣщать, въ обществѣ императорскаго двора.
   -- Вы бываете въ этомъ обществѣ и графъ разрѣшаетъ это?
   -- Да; лучше имперіалисты чѣмъ республиканцы; отецъ тоже начинаетъ признавать эту истину, хотя самъ слишкомъ старъ и лѣнивъ чтобы дѣйствовать согласно съ ней.
   -- А Рауль?
   -- О, Рауль, меланхолическій и философскій Рауль, не имѣетъ никакого честолюбія, пока, благодаря отчасти мнѣ, кошелекъ его всегда полонъ для удовлетворенія нуждъ его величаваго существованія, въ числѣ которыхъ первое мѣсто занимаетъ нужда въ средствахъ для удовлетворенія нуждъ другихъ. Это настоящая причина почему онъ разрѣшаетъ нашу перчаточную торговлю. Рауль, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими молодыми людьми Предмѣстья, принадлежитъ къ обществу Saint Franèois de Sales для вспоможенія бѣднымъ. Онъ посѣщаетъ ихъ жилища и чувствуетъ себя какъ дома у постелей больныхъ и за ихъ скудными трапезами. Онъ не ограничиваетъ свои посѣщенія предѣлами нашего Предмѣстья; онъ простираетъ свои путешествія до Монмартра и Бельвиля. Что же касается вашего высшаго свѣта, то онъ не заботится о происходящихъ въ немъ перемѣнахъ. Онъ говоритъ что мы разрушили слишкомъ много чтобы возсоздать прочно; и что то что мы создаемъ можетъ быть когда-нибудь низвергнуто парижскою толпой, которую онъ считаетъ единственнымъ оставленнымъ нами учрежденіемъ. Рауль удивительный человѣкъ; у него много ума, хотя онъ не даетъ ему примѣненія; много сердца, которое онъ посвящаетъ страданіямъ человѣчества и поэтической, рыцарской преданности (ее нельзя смѣшивать съ земною любовью или низводить до болѣзненнаго чувства называемаго платоническою привязанностью) графинѣ ди-Римини, которая на шесть лѣтъ старше его, и предана своему мужу, близкому другу Рауля, готоваго оберегать его честь какъ свою. Это одинъ изъ эпизодовъ въ драмѣ парижской жизни, который не такъ рѣдко можно встрѣтить какъ думаютъ злые люди. Ди-Римини знаетъ и одобряетъ его почтительную привязанность; матушка, лучшая изъ женщинъ, также одобряетъ ее и справедливо полагаетъ что она предохраняетъ Рауля отъ всѣхъ искушеній какимъ лодвержена менѣе благородная молодость. Я упомянулъ объ этомъ для того чтобы вы не могли подумать что почитаніе Раулемъ его звѣзды менѣе чисто чѣмъ это есть на самомъ дѣлѣ. Наконецъ Рауль, къ огорченію и недоумѣнію ученика Вольтера, нашего уважаемаго батюшки, принадлежитъ къ числу немногихъ извѣстныхъ мнѣ въ вашемъ кругу искренно религіозныхъ людей; онъ истый католикъ и единственный извѣстный мнѣ человѣкъ исполняющій религію которую исповѣдуетъ; благотворительный, благожелательный; и не ханжа, не фанатикъ-аскетъ. Единственная слабость его состоитъ въ полномъ подчиненіи суетному здравому смыслу его негоднаго, жаднаго, честолюбиваго брата Энгеррана. Не могу сказать какъ я люблю его за это. Еслибъ у него не было такой слабости, его превосходство раздражало бы меня, и я думаю что я возненавидѣлъ бы его.
   Аленъ склонилъ голову слушая эту похвальную рѣчь. Такой характеръ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ онъ избралъ бы для себя примѣромъ и образцомъ. Казалось онъ смотрѣлъ на собственный польщенный портретъ какимъ былъ прежде.
   -- Однако, сказалъ Энгерранъ,-- я пришелъ сюда не для того чтобы предаваться изліяніямъ братской любви. Я пришелъ пригласить васъ къ вашей родственницѣ герцогинѣ де-Тарасконъ. Я далъ ей слово привезти васъ, и она нарочно осталась дома чтобы принять васъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, я не могу быть такимъ неучемъ чтобъ отказаться. И теперь у меня уже нѣтъ тѣхъ предразсудковъ противъ нея и имперіалистовъ съ какими я пріѣхалъ изъ Бретани. Велѣть заложить экипажъ?
   -- Нѣтъ; моя карета у дверей. Ваша можетъ пріѣхать за вами послѣ. Allons.
   

ГЛАВА III.

   У герцогини де-Тарасконъ было обширное помѣщеніе въ rue Royale близь Тюилери. Она занимала высокое положеніе въ ряду дамъ украшавшихъ блестящій дворъ императрицы. Она пережила своего втораго мужа герцога, не оставившаго потомства, такъ что титулъ умеръ съ нимъ. Аленъ и Энгерранъ были проведены по роскошной лѣстницѣ убранной рядами дорогихъ экзотическихъ растеній какъ бы для праздника. Но какъ въ этомъ, такъ и во всѣхъ родахъ женскихъ роскошей, герцогиня жила въ состояніи fête perpétuelle. Двери въ комнаты были завѣшаны тяжелою портьерой изъ генуэзскаго бархата, на которыхъ богато вышиты золотомъ герцогскія короны и вензеля. Оба салона которыми посѣтители прошли въ кабинетъ или будуаръ были украшены гобленовыми обоями которыя пестрѣли розовыми тѣнями и изображали случаи изъ жизни перваго императора; изображенія же отца покойнаго герцога -- храбраго родоначальника недолговѣчнаго рода -- скромно фигурировали на заднемъ планѣ. На столѣ изъ русскаго малахита, въ углубленіи центральнаго окна, хранились въ стеклянныхъ ящикахъ жезлъ и шпага, эполеты и ордена храбраго маршала. На консоляхъ и каминныхъ полкахъ стояли часы и севрскія вазы которыя могли бы поспорить съ тѣми что украшаютъ императорскіе дверцы. Войдя въ кабинетъ, они нашли герцогиню за письменнымъ столомъ съ маленькимъ террьеромъ, безобразной красоты и чистѣйшей породы, угнѣздившимся у ея ногъ. Эта комната представляла превосходное соединеніе роскоши и комфорта. Драпировки на окнахъ были шелковыя цвѣта гераніума съ двойными занавѣсями бѣлаго атласа; около письменнаго стола помѣщалась теплица съ цвѣтами, бьющимъ фонтаномъ бѣлаго мрамора посрединѣ и рѣшетчатымъ помѣщеніемъ для птицъ сзади. Стѣны были увѣшаны небольшими картинами, преимущественно портретами и миніатюрами членовъ императорской фамиліи, покойнаго герцога, его отца маршала и madame la Maréchale, настоящей герцогини и нѣкоторыхъ знатнѣйшихъ придворныхъ дамъ.
   Герцогиня казалась еще молода. Ей было уже за сорокъ лѣтъ, но она такъ хорошо сохранилась что ее можно было почесть лѣтъ на десять моложе. Она была высокаго роста, не слишкомъ полна, но съ округлою фигурой, наклонною къ епbonpoint, съ темными волосами и глазами, но свѣтлымъ цвѣтомъ лица, которое скорѣе портила нежели красила жемчужная пудра и гнусное варварство подкрашивать рѣсницы, что въ послѣднее время сдѣлалось ненавистною модой; одѣта она была -- я мущина, и не могу описать какъ она была одѣта -- все что я знаю, это то что ее признавали образцомъ прекрасно одѣтыхъ подданныхъ Франціи. Когда она встала съ своего мѣста, въ ея взглядѣ и осанкѣ была видна grande dame; и можно было замѣтить фамильное сходство въ чертахъ лица съ Аленомъ и еще большее сходство съ портретомъ ея кузины, его матери, хранившимся въ Рошбріанѣ. Дѣйствительно, она происходила изъ древняго и благороднаго дома. Но къ отличію происхожденія въ ней присоединялось еще отличіе свѣтскости, и то и другое завершалось спокойнымъ сознаніемъ высокаго положенія и безукоризненной репутаціи.
   -- Невозможный кузенъ, сказала она Алену подавъ ему руку съ граціозною улыбкой;-- цѣлый вѣкъ въ Парижѣ и я вижу васъ только въ первый разъ. Но и на землѣ, также какъ на небѣ, радуются о грѣшникахъ которые истинно раскаиваются. Вы каетесь истинно, n'est ce pas?
   Невозможно описать ласковую прелесть обнаруженную герцогинею въ словахъ, голосѣ и взглядѣ. Аленъ былъ очарованъ и покоренъ.
   -- Madame la duchesse, сказалъ онъ склоняясь къ прекрасной рукѣ которую слегка придерживалъ,-- не грѣхъ, если только скромность не есть грѣхъ, былъ причиною что деревенскій житель долго колебался прежде чѣмъ осмѣлился засвидѣтельствовать свою преданность царицѣ грацій.
   -- Не дурно сказано для деревенскаго жителя, воскликнулъ Энгерранъ;-- eh Madame?
   -- Кузенъ, вы прощены, сказала герцогиня.-- Комплиментъ есть благоуханіе de la gentilhommerie; и если вы привезли достаточный запасъ этого благоуханія съ цвѣтовъ Рошбріана чтобы расточать предъ придворными дамами, вы будете тамъ очень à la mode. Соблазнитель!-- При этомъ она слегка потрепала маркиза по щекѣ, не съ кокетливою, а съ материнскою фамильярностью, и посмотрѣвъ на него внимательно сказала:-- Однако, вы еще красивѣе отца. Я буду гордиться представляя ихъ императорскимъ величествамъ такого кузена. Садитесь, Messieurs, поближе къ моему креслу, causons.
   Герцогиня начала перебрасывать мячъ разговора. Она говорила безъ видимой искусственности, но съ удивительнымъ тактомъ; предлагала о Рошбріанѣ вопросы которые могли быть пріятны Алену, избѣгая всего что могло огорчать его; просила его описать окружающую природу, разказывать бретонскія легенды; выражала надежду что старый замокъ никогда не будетъ испорченъ подновляющими реставраціями; разспрашивала съ нѣжностью о его теткѣ, которую видѣла разъ въ дѣтствѣ и еще помнитъ ея пріятное серіозное лицо; дѣлала небольшія остановки для отвѣтовъ; потомъ обратилась къ Энгеррану съ веселою болтовней объ интересахъ дня, вводя по временамъ въ разговоръ Алена и нечувствительно направила его такъ что Энгерранъ самъ заговорилъ объ императорѣ и политическихъ затрудненіяхъ начинавшихъ омрачать царствованіе, до сихъ поръ такое благоденственное и блестящее.
   Лицо ея измѣнилось; выраженіе его сдѣлалось серіознымъ, даже важнымъ.
   -- Правда, сказала она,-- наступаютъ грозныя времена не только для трона, но и для порядка и собственности и для Франціи. Одинъ за другимъ сдвигаются водорѣзы построенные имперіей между властью и самымъ измѣнчивымъ и легко воспламеняющимся населеніемъ, которое кричало сегодня многолѣтіе тому кого назавтра посылало на гильйотину. Обвиняютъ такъ-называемое личное правленіе; правда, въ немъ есть дурныя стороны; но чѣмъ они замѣнятъ его? Конституціонною монархіей на подобіе англійской? Это невозможно при всеобщей подачѣ голосовъ и безъ наслѣдственной палаты. Ближайшимъ подражаніемъ такому правленію была монархія Лудовика-Филиппа. Мы знаемъ какъ она опротивѣла имъ. Республикой? Mon Dimі составленною изъ республиканцевъ до смерти боящихся другъ друга. Умѣренные люди, каррикатура жирондистовъ, и красные, и соціалисты и коммунисты готовые растерзать ихъ на части. А потомъ что? коммерсіалисты, агрикультуристы, средніе классы, изберутъ диктатора который будетъ стрѣлять по уличной толпѣ и потомъ сдѣлается каррикатурой Наполеона опираясь на каррикатуру Неккера или Дантона. О, Messieurs, я Француженка до мозга костей! Вы, наслѣдники такихъ именъ, должны быть настолько же Французами какъ и я; между тѣмъ вы, мущины, упорно остаетесь болѣе безполезными для Франціи чѣмъ я, женщина которая можетъ только говорить и плакать.
   Герцогиня говорила съ увлеченіемъ которое изумило и глубоко подѣйствовало на Алена. Онъ молчалъ предоставляя отвѣчать Энгеррану.
   -- Я не вижу, сказалъ послѣдній,-- какимъ образомъ я или нашъ родственникъ можемъ заслуживать вашъ упрекъ. Мы не законодатели. Я сомнѣваюсь чтобы какой-нибудь изъ департаментовъ Франціи согласился избрать насъ еслибы мы предложили себя. Не наша вина если измѣнчивые потоки революцій оставляютъ людей нашего происхожденія и образа мыслей выброшенными на берегъ обломками погибшаго міра. Императоръ самъ выбираетъ своихъ совѣтниковъ, и если они дурны, его величество конечно не попроситъ Алена или меня занять ихъ мѣсто.
   -- Вы не отвѣчаете мнѣ, вы уклоняетесь отъ отвѣта, сказала герцогиня съ грустною улыбкой.-- Вы слишкомъ опытный свѣтскій человѣкъ, Monsieur Энгерранъ, чтобы не знать что для поддержки престола и охраны націи нужны не только законодатели и министры. Развѣ вы не видите какая опора для престола и націи въ томъ чтобы та часть общественнаго мнѣнія которую представляютъ имена знаменитыя въ исторіи, связанныя съ воспоминаніями рыцарскихъ дѣяній и вѣрной преданности, сплачивалась вокругъ существующаго порядка? Стоя же въ сторонѣ, недовольная и озлобленная, отказываясь отъ дѣятельной жизни, не представляя противовѣса опаснымъ колебаніямъ демократическихъ страстей, скажите, не дѣлается ли эта часть общественнаго мнѣнія враждебною самой себѣ, измѣняя принципамъ которые она собой воплощаетъ?
   -- Она воплощаетъ собою, сказалъ Аленъ,-- принципы вѣрности фамиліи королей несправедливо устраненныхъ, не за вины, а скорѣе за добродѣтели ихъ предковъ. Лудовикъ XV былъ худшимъ изъ Бурбоновъ -- онъ былъ bien aimé -- онъ избѣжалъ своей участи; Лудовикъ XVI былъ по своимъ нравственнымъ качествамъ лучшій изъ Бурбоновъ; онъ умеръ смертію преступника; Лудовикъ XVIII, противъ котораго можно сказать многое, который возвратилъ себѣ престолъ съ помощью иноземныхъ штыковъ, царствовалъ какъ могъ царствовать ученикъ Вольтера, въ тайнѣ насмѣхаясь и надъ королевскою властью и надъ религіей вѣнчанныхъ въ его лицѣ, онъ умеръ спокойно въ своей постели; Карлъ X, загладившій ошибки молодости правленіемъ не омраченныхъ порокомъ, преданностью религіи, изгнанъ за то что защищалъ существующій порядокъ отъ вторженій на которыя вы жалуетесь. имъ оставилъ наслѣдника противъ котораго никакая клевета не можетъ сказать ничего, и этотъ наслѣдникъ остается изгнанникомъ единственно потому что происходитъ отъ Генриха IV и имѣетъ право царствовать. Вы взываете къ намъ какъ представителямъ рыцарскихъ дѣлъ и преданности отличавшей старое французское дворянство. Заслужили ли бы мы этотъ характеръ еслибы покинули злополучнаго изгнанника ради почестей и богатства?
   -- Ваши слова заставляютъ меня полюбить васъ. Я горжусь называть васъ своимъ кузеномъ, сказала герцогиня.-- Но можете ли вы, можетъ ли хоть одинъ человѣкъ въ глубинѣ души вѣрить что низложивъ имперію вы возстановите Бурбоновъ? Что вамъ не грозитъ опасность правительства безконечно болѣе враждебнаго теоріямъ на которыхъ основано легитимистское исповѣданіе чѣмъ правительство Лудовика Наполеона? Наконецъ, что можетъ быть выставлено въ пользу вашей преданности Бурбонамъ кромѣ принципа наслѣдственной монархіи? Никто въ наше время не станетъ поддерживать божественнаго права одной королевской фамиліи господствовать надъ націей. Догматъ этотъ пересталъ быть живымъ принципомъ; это только мертвое воспоминаніе. Но монархическое учрежденіе есть живой и сильный принципъ затрогивающій практическіе интересы огромной части общества. Пожертвуете ли вы этимъ принципомъ, на которомъ покоится счастіе милліоновъ, потому что не можете воплотить его въ лицѣ которое само по себѣ совершенно незначительно? Словомъ, если для такой страны какъ Франція вы предпочитаете монархію случайностямъ республиканизма, признайте монархію существующую, когда ясно видите что не можете возстановить ту какая вамъ больше нравится. Не обнимаетъ ли она всѣ великія цѣли ради которыхъ вы зовете себя легитимистами? При ней религія уважается, національная церковь обезпечена; при ней соединились голоса милліоновъ для утвержденія престола; при ней всѣ матеріальные интересы страны, торговые, земледѣльческіе, преуспѣваютъ съ безпримѣрною быстротою; при ней Парижъ сталъ чудомъ свѣта по богатству, великолѣпію и красотѣ; при ней смирены и сдѣлались безопасными всѣ старинные враги Франціи. Въ примиреніи Австріи достигнута политика Ришелье; политика Наполеона I была завершена спасеніемъ Европы отъ полуварварскаго честолюбія Россіи; Англія уже не грозитъ нарушить своимъ трезубцемъ равновѣсіе Европы. Довольствуясь честью союза съ нами, она отказалась ото всѣхъ другихъ союзниковъ, и ея пренебреженныя силы, ея разслабленный духъ, ея государственные люди дремлющіе въ чувствѣ безопасности своего острова, лишь бы имъ не вмѣшиваться въ дѣла Европы, могутъ по временамъ бранить насъ, но разумѣется они не осмѣлятся воевать съ нами. При Франціи эта страна можетъ быть второстепеннымъ спутникомъ; безъ Франціи она ничто. Прибавьте ко всему этому дворъ болѣе блестящій нежели дворъ Лудовика XIV, государя, правда не безъ ошибокъ и погрѣшностей, но замѣчательно кроткаго отъ природы, горячо расположеннаго къ друзьямъ, снисходительнаго къ врагамъ; кто близко знаетъ его, тотъ не можетъ не быть очарованъ имъ, bonté de caractère, любезность Генриха IV.... Скажите чего болѣе можете вы ожидать отъ правленія Бурбоновъ?
   -- При такихъ результатахъ, сказалъ Аленъ,-- достигнутыхъ монархіей которую вы такъ краснорѣчиво превозносите, я не могу понять что можетъ выиграть престолъ императора отъ присоединенія немногихъ безсильныхъ приверженцевъ дѣла непопулярнаго, и какъ вы говорите, конечно справедливо, безнадежнаго.
   -- Я говорю что монархія много выигрываетъ отъ преданности всякаго храбраго, даровитаго и честнаго человѣка. Каждая новая монархія выигрываетъ отъ присоединенія къ ней тѣхъ классовъ которые служили опорою и поддержкой старой монархіи. Но я не убѣждаю васъ помогать только этой монархіи; я требую вашей преданности интересамъ Франціи; я требую чтобы вы не устранялись отъ служенія ей. А, вы думаете что Франціи не грозитъ опасность, что вы можете устраняться или противиться имперіи, и что общество будетъ въ безопасности! Вы ошибаетесь. Спросите Энгеррана.
   -- Madame, сказалъ Эагерранъ,-- этимъ обращеніемъ ко мнѣ вы преувеличиваете мое политическое знаніе; но по чести говоря я подписываюсь подъ вашими разсужденіями. Я согласенъ съ вами что имперія крайне нуждается въ поддержкѣ честныхъ людей; въ ней есть причина разложенія которая теперь подтачиваетъ ее: это безчестныя аферы въ ея администраціи, даже въ арміи, о которой повидимому такъ заботятся. Я согласенъ съ вами что Франціи грозитъ опасность и ей могутъ понадобиться шлаги всѣхъ лучшихъ ея сыновъ, или противъ внѣшнихъ недруговъ или противъ ея худшихъ враговъ, уличной толпы большихъ городовъ. Я получилъ военное воспитаніе, и еслибы не боялся разойтись съ отцомъ и Раулемъ, я выступилъ бы кандидатомъ на служеніе болѣе сродное мнѣ чѣмъ дѣла на биржѣ или въ перчаточномъ магазинѣ. Но Аленъ по счастію не связанъ семействомъ, и онъ знаетъ что мой совѣтъ не противорѣчитъ вашимъ увѣщаніямъ.
   -- Я рада думать что онъ находится подъ такимъ здоровымъ вліяніемъ, сказала герцогиня, и видя что Аленъ продолжаетъ задумчиво молчать, благоразумно перемѣнила предметъ разговора.
   Оба друга вскорѣ откланялись.
   

ГЛАВА IV.

   Три дня прошло прежде чѣмъ Грагамъ снова увидѣлъ Лебо. Писатель писемъ не показывался въ кафе, его нельзя было также встрѣтить въ конторѣ, гдѣ текущія дѣла исполнялъ клеркъ, говорившій что хозяинъ его сильно занятъ важными дѣлами внѣ дома.
   Грагамъ естественно думалъ что дѣла эти касаются открытія Луизы Дюваль и мирился съ промедленіемъ. Въ кафе, поджидая Лебо, онъ познакомился съ ouvrier Арманомъ Монье, чье лицо и разговоръ возбуждали въ немъ интересъ. Знакомство начато было самимъ ouvrier, который сѣвъ къ столу около Грагама и посмотрѣвъ на него пристально нѣсколько минутъ сказалъ:
   -- Вы поджидаете вашего партнера въ домино, Monsieur Lebeau; замѣчательный человѣкъ.
   -- Мнѣ также кажется. Я впрочемъ мало его знаю. Вы можетъ-быть знакомы съ нимъ давно?
   -- Нѣсколько мѣсяцевъ. Изъ вашихъ соотечественниковъ многіе посѣщаютъ это кафе, но вы кажется не хотите сближаться съ блузниками.
   -- Это не отъ того; но мы, островитяне, застѣнчивы и не легко знакомимся другъ съ другомъ. Кстати, когда вы такъ любезно обратились ко мнѣ, я рѣшаюсь сказать что слышалъ какъ вы на дняхъ отстаивали существованіе bon Dieu противъ моего соотечественника, который, какъ мнѣ показалось, говорилъ большой вздоръ. Ваша рѣчь мнѣ больше понравилась. Я замѣтилъ изъ вашихъ доказательствъ что вы пошли дальше и не считаете просвѣщеніе несовмѣстнымъ съ христіанствомъ.
   Арману Монье это было видимо пріятно, онъ любилъ похвалы, и любилъ такіке послушать себя. Онъ погрузился въ христіанство очень сложнаго свойства, отчасти Аріанское, отчасти Сенъ-Симоніанское, съ небольшою примѣсью Руссо и очень большою Армана Монье. Въ этомъ вамъ нѣтъ надобности слѣдить за нимъ; но въ результатѣ это было христіанство состоявшее главнымъ образомъ въ уничтоженіи границъ владѣній сосѣда, въ правѣ бѣдныхъ присвоивать себѣ имущество богатыхъ, въ правѣ любви безъ брака и въ обязанности государства заботиться о дѣтяхъ имѣющихъ произойти отъ такого союза, ибо родители не въ состояніи дѣлать этого, такъ какъ наслѣдство ихъ должно идти въ общую сокровищницу. Грагамъ слушалъ эти доктрины съ грустью, не безъ примѣси презрѣнія.
   -- Откуда происходятъ эти ваши мнѣнія, спросилъ онъ,-- изъ книгъ или изъ собственныхъ размышленій?
   -- Изъ того и другаго, и изъ обстоятельствъ жизни которыя побудили меня читать и размышлять. Я одна изъ многихъ жертвъ тираническаго закона о бракахъ. Въ очень молодыхъ годахъ я женился на женщинѣ которая сдѣлала меня несчастнымъ и потомъ бросила. Нравственно она перестала быть моею женой; по закону -- нѣтъ. Потомъ я встрѣтилъ другую подходящую мнѣ женщину; она любитъ меня и живетъ со мною; я не могу жениться на ней и она должна подвергаться униженію, ее называютъ презрительно любовницей ouvrier. Тогда, хоть я и прежде былъ республиканцемъ, я увидалъ что въ обществѣ есть несправедливости для исправленія которыхъ не довольно простой перемѣны политическаго правительства; въ то время, когда я былъ въ горѣ и недоумѣніи, мнѣ случилось прочесть одно изъ сочиненій гжи де-Гранмениль. Великій геній у этой женщины!
   -- Она разумѣется геніальна, сказалъ Грагамъ съ острою болью въ сердцѣ: гжа де-Гранмениль ближайшій другъ Исавры!-- Но -- добавилъ онъ -- хоть я и согласенъ что эта краснорѣчивая писательница косвенно нападала на нѣкоторыя общественныя учрежденія, въ томъ числѣ и на бракъ, но вполнѣ убѣжденъ что она никогда не намѣревалась произвести такого полнаго ниспроверженія системы уважаемой до сихъ поръ всѣми цивилизованными обществами на какое покушаются ваши доктрины; и во всякомъ случаѣ она выражаетъ свои идеалы чрезъ посредство вымышленныхъ приключеній и характеровъ. А люди съ вашимъ умомъ не должны принимать на вѣру фантазіи поэтовъ и романистовъ.
   -- А, сказалъ Монье,-- я думаю что ни гжа де-Гранмениль, ни даже Руссо никогда не подозрѣвали какія они идеи возбуждаютъ въ своихъ читателяхъ; но одна идея ведетъ къ другой. И поэзія и романъ больше доходятъ до сердца нежели сухіе трактаты. Словомъ, книга гжи де-Гранмениль заставила меня думать; затѣмъ я прочелъ другія книги, толковалъ съ умными людьми и воспитывалъ себя. И вотъ я каковъ вышелъ.
   При этомъ Монье съ самодовольнымъ видомъ кивнулъ Англичанину и присоединился къ группѣ въ другомъ концѣ комнаты.
   На слѣдующій вечеръ, предъ наступленіемъ сумерекъ, Грагамъ Венъ сидѣлъ задумавшись въ своей квартирѣ въ Монмартрскомъ предмѣстьѣ когда послышался легкій стукъ въ двери. Онъ былъ такъ поглощенъ своими мыслями что не слыхалъ стука, хотя онъ повторился дважды. Дверь тихо отворилась, и Лебо появился на порогѣ. Комната освѣщалась только уличнымъ газовымъ фонаремъ снаружи.
   Лебо приблизился въ полутьмѣ и тихо сѣлъ около камина напротивъ Грагама прежде чѣмъ началъ говорить:
   -- Тысяча извиненій что прерываю вашу дремоту, Monsieur Ламъ.
   Вздрогнувъ при звукѣ голоса раздавшагося такъ близко Грагамъ поднялъ голову, оглянулся кругомъ и очень неясно различилъ человѣка сидѣвшаго такъ близко.
   -- Monsieur Лебо?
   -- Къ вашимъ услугамъ. Я обѣщалъ дать отвѣтъ на вашъ вопросъ; простите что я такъ долго медлилъ. Сегодня вечеромъ я не пойду въ наше кафе. И осмѣлился зайти....
   -- Monsieur Лебо, вы brick.
   -- Что, briquet?
   -- Я забылъ что вы не знакомы съ нашими модными лондонскими выраженіями. Brick значитъ славный малый; съ вашей стороны очень любезно что вы зашли. На чемъ вы порѣшили?
   -- Я могу дать вамъ нѣкоторыя свѣдѣнія, но такія ничтожныя что предлагаю ихъ безплатно и отказываюсь отъ всякой мысли о дальнѣйшихъ поискахъ. Ихъ можно добыть только въ другой странѣ, а мнѣ не стоитъ уѣзжать изъ Парижа чтобы получить ничтожную сумму какую вы предлагаете. Судите сами. Въ 1849 году, въ іюлѣ мѣсяцѣ, Луиза Дюваль уѣхала изъ Парижа въ Ахенъ. Тамъ она оставалась нѣсколько недѣль и потомъ уѣхала оттуда. Я не могу указать дальнѣйшіе слѣды ея передвиженій.
   -- Ахенъ! Что она могла дѣлать тамъ?
   -- Это знаменитыя минеральныя воды, куда лѣтомъ собирается множество людей изо всѣхъ странъ. Она могла отправиться туда для поправленія здоровья или для удовольствія.
   -- Думаете ли вы что на водахъ можно узнать больше если отправиться туда?
   -- Можетъ-быть. Но это было такъ давно -- двадцать лѣтъ назадъ.
   -- Она могла послѣ опять посѣщать это мѣсто.
   -- Разумѣется; но я больше ничего не знаю.
   -- Была она тамъ подъ тѣмъ же именемъ -- Дюваль?
   -- Въ этомъ я увѣренъ.
   -- Какъ вы думаете, одна она уѣхала оттуда или съ кѣмъ-нибудь? Вы говорили что она была ужасно красива, у нея могли быть обожатели.
   -- Если, отвѣчалъ Лебо неохотно,-- вѣрить тому отъ кого я получилъ свѣдѣнія, то Луиза Дюваль уѣхала изъ Ахена не одна, а съ какимъ-то обожателемъ, не Англичаниномъ. Говорятъ что они скоро разошлись, и человѣка этого нѣтъ теперь въ живыхъ. Но, говоря откровенно, я не думаю чтобы Mademoiselle Дюваль такимъ образомъ компрометтировала свою честь и жертвовала своею будущностью. Я думаю что она съ презрѣніемъ отвергала всѣ предложенія если это не были предложенія брака. Навѣрно же я могу сказать только то что мнѣ ничего неизвѣстно о ея судьбѣ послѣ того какъ она уѣхала изъ Ахена.
   -- Въ 1849 году; у нея былъ тогда въ живыхъ ребенокъ?
   -- Ребенокъ? Я никогда не слыхалъ чтобъ у нея были дѣти; и не думаю чтобъ у нея могъ быть ребенокъ въ 1849.
   Грагамъ задумался. Нѣсколько менѣе чѣмъ черезъ пять лѣтъ послѣ 1849, Луизу Дюваль видѣли въ Ахенѣ. Могло быть что это мѣсто привлекало ее и ее можно найти тамъ и теперь.
   -- Monsieur Лебо, сказалъ Грагамъ,-- вы знаете эту даму въ лицо; вы узнаете ее несмотря на то что прошло столько лѣтъ. Не поѣдете ли вы въ Ахенъ чтобы разузнать тамъ что можно? Издержки разумѣется будутъ вамъ уплачены и въ случаѣ успѣха выдано вознагражденіе.
   -- Я не могу служить вамъ. Интересъ какой я принимаю въ этой дамѣ не слишкомъ силенъ, хотя я желалъ бы оказать ей услугу и буду радъ узнать что она находится въ живыхъ. У меня теперь на рукахъ дѣла которыя занимаютъ меня гораздо болѣе и заставляютъ уѣхать изъ Парижа, но не въ Ахенъ.
   -- А еслибъ я написалъ моему довѣрителю и побудилъ его увеличить вознагражденіе?
   -- Я все-таки отвѣчу вамъ что дѣла мои не дозволяютъ мнѣ предпринять такое путешествіе. Но если есть возможность найти въ Ахенѣ слѣды Луизы Дюваль -- а это возможно -- то вы можете судить стоитъ ли вамъ браться за это дѣло; и если вы возьметесь и будете имѣть успѣхъ, прошу васъ дайте мнѣ знать. Нѣсколько словъ написанныхъ въ мою контору дойдутъ до меня въ короткое время если даже меня и не будетъ въ Парижѣ. Прощайте, Monsieur Ламъ.
   Г. Лебо всталъ и ушелъ. Грагамъ снова погрузился въ свои думы; но это были думы болѣе дѣятельныя, болѣе сосредоточенныя чѣмъ прежде. "Нѣтъ -- такъ бѣжала его мысль -- нѣтъ, пользоваться долѣе услугами этого человѣка не безопасно. Причины запрещающія мнѣ предложить очень большое вознагражденіе за открытіе этой женщины еще болѣе запрещаютъ предлагать ея родственнику сумму которая могла бы обезпечить его помощь, но въ то же время несомнѣнно возбудила бы его подозрѣнія и можетъ-быть вывела бы на свѣтъ то что должно оставаться сокрытымъ. О, это жестокое порученіе! Я однако не могу быть самимъ собою пока оно не будетъ исполнено. Я поѣду въ
   Ахенъ и возьму съ собой Ренара. Я не могу быть покоенъ пока не отправлюсь, но не могу оставить Парижъ не увидавъ еще разъ Исавру. Она соглашалась отказаться отъ сцены; несомнѣнно что мнѣ удастся также удалять ее отъ слишкомъ близкой дружбы съ женщиной которая своимъ геніемъ имѣетъ такое роковое вліяніе на увлекающіеся умы. А затѣмъ, затѣмъ?"
   Онъ впалъ въ восхитительныя мечтанія; и представляя Исавру своею будущею женой онъ окружалъ ея милый образъ всѣми атрибутами достоинства и уваженія какими всякій Англичанинъ привыкъ облачать будущую носительницу его имени, милую хозяйку его дома, священную мать его дѣтей. Въ этой картинѣ самыя блестящія качества Исавра были можетъ-статься очерчены слабо. Горячность ея чувства, игра ея фантазіи, ея артистическое стремленіе къ отдаленнымъ истинамъ, къ невидимой волшебной странѣ прекрасныхъ вымысловъ, отодвинулись на задній планъ картины. Несомнѣнно что все это усилило и украсило любовь почувствованную съ перваго взгляда, нарушило равновѣсіе его положительнаго существованія; теперь же все это въ его глазахъ подчинялось одному образу кроткой приличной матроны въ которую долженъ былъ превратиться съ замужествомъ геніальный ребенокъ, жаждавшій крыльевъ ангела и безграничнаго простора.
   

ГЛАВА V.

   Оставивъ печальное жилище ложнаго г. Лама, Лебо шелъ тихими шагами съ опущеною головой, какъ человѣкъ погруженный въ думы. Миновавъ лабиринтъ темнымъ улицъ, уже за предѣлами Монмартрскаго предмѣстья, онъ юркнулъ наконецъ въ одинъ изъ тѣхъ немногихъ дворовъ которые сохранили отпечатокъ Среднихъ Вѣковъ, не тронутый безпощаднымъ духомъ улучшеній который во времена Второй Имперіи такъ измѣнилъ внѣшность Парижа. Во глубинѣ двора стоялъ большой домъ сильно пострадавшій отъ времени, но носившій слѣды прежняго величія въ пилястрахъ и лѣпныхъ украшеніяхъ въ стилѣ renaissance и обезображенномъ гербовомъ щитѣ, увѣнчанномъ герцогскою короной, надъ входомъ. Домъ повидимому былъ необитаемъ: многія окна были разбиты; другія ревниво затворены чугунными ставнями. Дверь была не заперта; Лебо толкнулъ ее, она отворилась; при этомъ движеніи раздался звонъ колокольчика въ ложѣ привратника. Домъ слѣдовательно не былъ пустъ; онъ удержалъ достоинство concierge. Человѣкъ съ большою бородой, съ просѣдью, подстриженною четыреугольникомъ, съ газетой въ рукахъ, показался изъ ложи, приподнялъ шапку съ грубою почтительностью узнавъ Лебо.
   -- Что такъ рано, гражданинъ?
   -- Развѣ слишкомъ рано? сказалъ Лебо взглянувъ на свои часы.-- Такъ и есть; я не зналъ который часъ. Но я усталъ дожидаться; впустите меня въ залу. Я подожду другихъ; я не прочь немножко отдохнуть.
   -- Bon; сказалъ привратникъ сентенціозно; пока человѣкъ отдыхаетъ люди подходятъ.
   -- Глубокая истина, гражданинъ Леру; хотя если они подходятъ къ отдыхающему врагу, то вожаки у нихъ плохіе, или же идутъ безъ надлежащихъ предосторожностей.
   Слѣдуя за привратникомъ вверхъ по темной лѣстницѣ Лебо вошелъ въ просторную комнату гдѣ не было никакой мебели кромѣ стола, двухъ скамеекъ по сторонамъ и кресла у одного изъ концовъ. На каминѣ стояли огромные часы и нѣсколько желѣзныхъ канделябръ были прикрѣплены къ стѣнамъ.
   Лебо опустился съ усталымъ видомъ въ кресло. Привратникъ смотрѣлъ на него съ добрымъ выраженіемъ. Онъ былъ привязанъ къ Лебо, у котораго служилъ въ должности посыльнаго или коммиссіонера прежде чѣмъ былъ помѣщенъ своимъ добрымъ хозяиномъ на теперешнее спокойное мѣсто. Дѣйствительно, Лебо имѣлъ способность, когда хотѣлъ, привлекать къ себѣ низшихъ; знаніе людей помогало ему подмѣчать особенности каждаго человѣка и льстить его самолюбію обращаясь къ его эксцентричности. У Марка Леру, самаго грубаго изъ "красныхъ колпаковъ", была жена которою онъ гордился. Императрицу онъ назвалъ бы citoyenne Eugénie, но говоря о своей женѣ всегда называлъ ее Madame. Лебо достигъ его сердца спрашивая всегда о Madame.
   -- Вы кажется устали, гражданинъ, сказалъ привратникъ,-- позвольте принести вамъ стаканъ вина.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ, mon аті. Можетъ-быть послѣ какъ будетъ время, когда всѣ разойдутся, зайти засвидѣтельствовать почтеніе Madame.
   Привратникъ улыбнулся, кивнулъ головой и уходя проговорилъ про себя.
   -- Nom d'un petit bonhomme -- il n'у а rien de tel que les belles maniérés.
   Оставшись одинъ Лебо положилъ локти на столъ, оперся подбородкомъ на руку и смотрѣлъ въ темное пространство, потому что былъ уже поздній вечеръ, и только слабый свѣтъ проникалъ сквозь тусклыя стекла одного окна не закрытаго ставнями. Онъ глубоко задумался. Человѣкъ этотъ былъ во многомъ загадкой для самого себя. Искалъ ли онъ ея разрѣшенія? Странное смѣшеніе противоположныхъ элементовъ. Въ его бурной юности бывали свѣтлыя вспышки добрыхъ инстинктовъ, неправильно понятой чести, беззавѣтнаго великодушія; это была могучая необузданная натура съ сильными страстями любви и ненависти, безъ страха, во не безъ упрека. При другомъ складѣ общества, эта любовь къ одобреніямъ заставлявшая его искать извѣстности которую онъ ошибочно считалъ знаменитостью могла обратиться въ прочное и полезное честолюбіе. Онъ могъ сдѣлаться великимъ въ глазахъ свѣта, ибо къ услугамъ его желаній ему были даны необыкновенные таланты. Хотя какъ истый Парижанинъ онъ не былъ склоненъ къ усидчивымъ занятіямъ, однако же онъ пріобрѣлъ много общихъ свѣдѣній, частію изъ книгъ, частію изъ различныхъ сношеній съ людьми. Онъ имѣлъ даръ выражаться, на словахъ и на бумагѣ, съ силою и жаромъ; время и нужда усовершенствовали этотъ даръ. Жаждая, во время своей скоротечной модной карьеры, отличій вынуждавшихъ щедрые расходы, онъ былъ самымъ безпечнымъ мотомъ, но нужда слѣдующая за расточительностью не поколебала свойственнаго ему чувства личной чести. Несомнѣнно что во время своего паденія Викторъ де-Молеонъ былъ не такой человѣкъ чтобъ ему могла придти мысль принять, еще менѣе похитить, брилліанты любившей его женщины какъ вопросъ казуистики между честью и искушеніемъ. Точно также не могъ подобный вопросъ зародиться въ его умѣ среди тяжкихъ испытаній и скромныхъ занятій его послѣдующей жизни. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, можетъ-быть самыхъ ужасныхъ хотя безсознательныхъ преступниковъ, которые порождаются, какъ отпрыски, умственною способностію и эгоистическимъ честолюбіемъ. Еслибы вы предложили Виктору де-Молеону корону Цезарей, съ условіемъ чтобъ онъ совершилъ одинъ изъ тѣхъ низкихъ поступковъ какіе невозможны для джентльмена -- вытащить изъ кармана, обмануть въ картахъ, Викторъ де-Молеонъ отказался бы отъ короны Цезарей. Онъ отказался бы не во имя какого-нибудь нравственнаго закона составляющаго основу соціальной системы, но изъ личной гордости. "Я, Викторъ де-Молеонъ! Я таскаю изъ кармановъ! Я шулеръ! Я!" Но если дѣло идетъ о чемъ-нибудь безконечно худшемъ для интересовъ общества чѣмъ тасканіе изъ кармановъ или картежная плутня; когда, изъ личнаго честолюбія или для политическаго эксперимента, спокойствіе и порядокъ и счастіе милліоновъ могутъ подвергнуться дѣйствію самыхъ дикихъ разнузданныхъ страстей, тогда этотъ французскій бѣсъ не остановится ни предъ чѣмъ, не хуже чѣмъ иной англійскій философъ выбранный въ представители какимъ-нибудь столичнымъ бургомъ. Система имперіи стояла на пути Виктора де-Молеона, на пути его личнаго честолюбія, его политическихъ догматовъ, и потому надо разрушить ее, кого бы тамъ она ни раздавила подъ своими развалинами. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ революціонныхъ заговорщиковъ не рѣдко встрѣчающихся въ демократіяхъ, древнихъ и новыхъ, которые возбуждаютъ народныя движенія съ тѣмъ меньшею совѣстливостью что имѣютъ полнѣйшее презрѣніе къ черни. Человѣкъ одаренный такими же способностями какъ де-Молеонъ, но искренно любящій народъ и уважающій величіе стремленій которое, при громадныхъ подъемахъ массъ, такъ часто контрастируетъ съ ребяческимъ легковѣріемъ ихъ невѣжества и слѣпой ярости, чрезвычайно опасается перейти черезъ роковую пропасть отдѣляющую реформу отъ революціи. Онъ знаетъ что свобода обезоруживается при этомъ переходѣ, знаетъ какимъ страданіямъ должны подвергаться люди живущіе трудомъ въ печальный промежутокъ между быстрымъ паденіемъ одной формы общества и постепеннымъ установленіемъ другой. Но не такого человѣка представляетъ собою Викторъ де-Молеонъ. Обстоятельства жизни поставили эту сильную натуру во вражду съ обществомъ и, превратили въ мизантропію добрые порывы которые были когда-то горячи. Эта мизантропія усилила его честолюбіе увеличивъ его презрѣніе къ людямъ которыхъ онъ употреблялъ какъ орудія.
   Викторъ де-Молеонъ зналъ что, несмотря на свою невинность въ обвиненіи которое такъ долго омрачало его имя, несмотря на то что онъ могъ, благодаря своему происхожденію, своему savoir vivre, помощи Лувье и поддержкѣ своихъ аристократическихъ родственниковъ, снова занять свое мѣсто въ частной жизни, но при существующихъ формахъ и условіяхъ утвердившагося политическаго порядка высшія награды публичной жизни едва ли были доступны для человѣка съ его прошедшимъ и съ его ограниченными средствами. По неволѣ, аристократъ долженъ былъ сдѣлаться демократомъ если хотѣлъ стать политическимъ вожакомъ. Еслибъ ему удалось повернуть кверху дномъ настоящій порядокъ вещей, то онъ, разчитывая на личную силу характера, надѣялся стать во главѣ среди всеобщаго bouleversement. И въ первый періодъ народной революціи, у толпы нѣтъ большаго любимца какъ благородный оставившій свое сословіе, хотя во второй она можетъ гильйотинировать его по доносу человѣка чистившаго ему сапоги. Человѣкъ пылкій и дерзкій какъ Викторъ де-Молеонъ никогда не думаетъ о второмъ шагѣ коль скоро можетъ сдѣлать первый.
   

ГЛАВА VI.

   Въ комнатѣ было совершенно темно, кромѣ того мѣста куда падалъ проходя косвенно чрезъ окно со двора лучъ свѣта отъ газоваго фонаря, когда гражданинъ Леру снова вошелъ, затворилъ окно, засвѣтилъ двѣ изъ канделябръ и вынулъ изъ ящика въ столѣ письменныя принадлежности которыя положилъ на столъ тихонько какъ бы боясь обезпокоить Лебо, голова котораго, закрытая руками, покоилась на столѣ. Казалось онъ погруженъ былъ въ глубокій сонъ. Наконецъ concierge слегка тронулъ руку спящаго прошептавъ ему на ухо:
   -- Сейчасъ пробьетъ десять, гражданинъ; не пройдетъ минуты какъ они будутъ здѣсь.
   Лебо сонно поднялъ голову.
   -- А, что? проговорилъ онъ.
   -- Вы заснули.
   -- Должно-быть, потому что я видѣлъ сонъ. А! я слышу звонокъ. Теперь я совсѣмъ проснулся.
   Леру оставилъ его и черезъ нѣсколько минутъ ввелъ въ залу двухъ человѣкъ укутанныхъ въ плащи не взирая на теплоту лѣтняго вечера. Лебо молча пожалъ имъ руку, и они также молча сняли плащи и сѣли. Оба эти человѣка казалось принадлежали къ высшему слою средняго класса. Одинъ, крѣпкаго сложенія, съ тонкимъ выраженіемъ въ лицѣ, былъ медикъ считавшійся искуснымъ въ своей профессіи, но имѣвшій ограниченную практику вслѣдствіе сомнѣній въ его честности по случаю одного поддѣльнаго духовнаго завѣщанія. Другой, высокій, худощавый, съ длинными волосами съ просѣдью и дикимъ безпокойнымъ взглядомъ, былъ человѣкъ науки; онъ написалъ нѣсколько сочиненій о математикѣ и электричествѣ, а также противъ существованія всякой другой творческой силы кромѣ той что онъ называлъ "туманностью" и опредѣлялъ состоящею изъ соединенія теплоты и влажности. Медикъ былъ лѣтъ сорока; атеистъ нѣсколько старше. Минуты черезъ двѣ послышался стукъ въ стѣну. Одинъ изъ нихъ всталъ, подавилъ пружину въ стѣнѣ, которая отворилась открывъ выходъ на узкую лѣстницу, по которой одинъ за другимъ вошли еще три члена общества. Очевидно въ комнатѣ былъ-не одинъ входъ и выходъ.
   Сразу можно было замѣтить что трое вновь пришедшихъ были не Французы; вѣроятно у нихъ были причины къ большей осторожности чѣмъ у тѣхъ что входили въ парадныя двери. Одинъ изъ нихъ, высокій человѣкъ могучаго сложенія, со свѣтлыми волосами и бородой, одѣтый съ нѣкоторою претензіей на элегантность,-- полинялую и поношенную элегантность, безъ бѣлья -- былъ Полякъ. Другой, немного лысый, черный и изжелта-блѣдный, былъ Италіянецъ. Третій, имѣвшій видъ ouvrier въ праздничномъ платьѣ,-- Бельгіецъ.
   Лебо привѣтствовалъ ихъ всѣхъ съ равною любезностью, и каждый точно также молча занялъ мѣсто у стола.
   Лебо посмотрѣлъ на часы.
   -- Confrères, сказалъ онъ,-- для комплекта сегодняшняго засѣданія недостаетъ еще двухъ человѣкъ; вѣроятно они подойдутъ черезъ нѣсколько минуть. До ихъ прихода мы можемъ говорить только о пустякахъ. Позвольте предложить вамъ сигары.
   Говоря это онъ, увѣрявшій что не куритъ, подалъ своему ближайшему сосѣду, Поляку, большой туго набитый портсигаръ. Полякъ, взявъ себѣ двѣ сигары, передалъ его слѣдующему, причемъ только двое отказались отъ этой роскоши, Италіянецъ и Бельгіецъ. Но изъ всѣхъ только Полякъ взялъ себѣ двѣ сигары.
   Послышались шаги на лѣстницѣ, дверь отворилась, и гражданинъ Леру впустилъ, одного за другимъ, двухъ человѣкъ, на этотъ разъ несомнѣнно Французовъ, для опытнаго глаза несомнѣнно Парижанъ. Одинъ молодой, безбородый, казался почти мальчикомъ, съ красивымъ лицомъ и сухощавый; другой дюжій мущина лѣтъ двадцати восьми, одѣтый отчасти какъ ouvrier, но не по-лраздничному: на немъ было грубое платье нечищенное и въ пятнахъ, толстые башмаки, грубые чулки и рабочій колпакъ. За то изо всѣхъ собравшихся у стола за которымъ предсѣдалъ г. Лебо у него была самая замѣчательная наружность. Мужественная, честная наружность, съ массивнымъ открытымъ лбомъ, умными глазами, красивымъ, хорошо очерченнымъ рѣзкимъ профилемъ и твердыми челюстями. Выраженіе лица было суровое, но не подлое: такое выраженіе могло бы идти древнему барону также какъ и новѣйшему рабочему; въ немъ было много высокомѣрія и воли и еще болѣе самоуваженія.
   -- Confrères, сказалъ Лебо вставая, и всѣ глаза устремились на него,-- число наше для настоящаго засѣданія достаточно. Къ дѣлу. Съ тѣхъ поръ какъ мы видѣлись въ послѣдній разъ наше дѣло подвинулось быстрыми и не безшумными шагами. Мнѣ нечего говорить вамъ что Лудовикъ Бонапартъ насколько могъ отказался отъ idées Napoléoniennes -- роковая ошибка для него, славный шагъ впередъ для насъ. Свобода печати скоро будетъ достигнута, и съ нею должно кончиться личное правительство. Когда самодержецъ обязывается слѣдовать совѣту своихъ министровъ, ждите скорыхъ перемѣнъ. Министры его будутъ не болѣе какъ флюгерами вертящимися туда и сюда смотря по перемѣнѣ вѣтра въ Парижѣ; а Парижъ храмъ вѣтровъ. Новая революція почти въ виду. (Шепотъ и одобренія.) Это возбудило бы смѣхъ въ Тюилери и въ его министрахъ, на биржѣ съ ея. игроками, во всѣхъ великолѣпныхъ салонахъ этого роскошнаго города самозванныхъ философовъ и остряковъ еслибъ имъ сказали что восемь человѣкъ такъ мало избалованныхъ судьбой, такъ мало извѣстныхъ какъ мы, сходятся рѣшить паденіе имперіи. Правительство не сочло бы насъ достаточно важными чтобъ обратить вниманіе на наше существованіе.
   -- Я этого не думаю, прервалъ Полякъ.
   -- Простите, возразилъ ораторъ,-- я долженъ былъ обратиться съ этимъ замѣчаніемъ къ пятерымъ изъ насъ, Французамъ. Я не оказалъ должной справедливости блестящему прошедшему нашихъ иностранныхъ сочленовъ. Я знаю что вы, Тадеушъ Лубискій, и вы, Леонардо Разелли, прославились какъ люди враждебные тиранамъ и отмѣчены чернымъ крестомъ въ полицейскихъ книгахъ. Я знаю что вы, Жанъ Вандерстегенъ, если еще не отмѣчены тѣми ранами при защитѣ свободы которыя деспоты и трусы готовы назвать клеймами преступника, то обязаны этимъ вашей особенной способности держать ваши дѣйствія въ строгой тайнѣ. Деспотизмъ гонитъ Интернаціональное Общество и не даетъ ему права свободно собираться. Для васъ троихъ открытъ тайный входъ въ залу нашего совѣта. Но мы Французы до сего времени безопасны въ вашемъ мнимомъ ничтожествѣ. Confrères, позвольте высказать вамъ причины почему мы, не взирая на кажущееся ничтожество, на самомъ дѣлѣ ужасны. Вопервыхъ, насъ не много: величайшею ошибкой большей части тайныхъ обществъ было допущеніе многихъ членовъ; гдѣ могутъ спорить много языковъ, тамъ является разъединеніе. Вовторыхъ, хотя насъ такъ мало въ совѣтѣ, мы легіонъ когда придетъ время дѣйствовать, потому что мы представители людей каждый въ своемъ кругу, а каждый кругъ способенъ къ безконечному расширенію. Вы, доблестный Полякъ, вы, искусный въ политикѣ Италіянецъ, пользуетесь довѣренностью тысячъ теперь таящихся въ своихъ домахъ и скромныхъ занятіяхъ, но которыя, лишь только вы подымете палецъ, подобно зарытымъ въ землю зубамъ дракона, возстанутъ вооруженными людьми. Вы, Жанъ Вандерстегенъ, довѣренный делегатъ изъ Вервье, сборнаго лагеря угнетенныхъ рабочихъ возмутившихся противъ беззаконія капиталовъ, вы, когда придетъ время, можете тронуть проволоку которая разошлетъ телеграмму "возстаньте" по всѣмъ странамъ гдѣ рабочіе соединяются противъ своихъ притѣснителей. О насъ пятерыхъ Французахъ позвольте мнѣ говорить скромнѣе. Вы, мудрый и ученый Феликсъ Рювиньи, почитаемый какъ за глубину вашей учености такъ и за вашу честность, привлеченные къ намъ вашею ненавистью къ духовенству и предразсудкамъ, вы имѣете обширныя связи между просвѣщенными мыслителями готовыми эманципировать умъ человѣческій отъ сѣтей церковной басни, и когда придетъ время безопасно сказать Delenda est Roma, вы сумѣете найти перья которыя будутъ побѣдоноснѣе мечей противъ церкви и вѣры. Вы (обращаясь къ медику), вы Гаспаръ Ленуа, вслѣдствіе низкой клеветы лишившіеся первенствующаго мѣста въ вашей профессіи, которое по праву принадлежитъ вашему искусству, вы, благородно презирая богатыхъ и знатныхъ, посвятили себя помощи и лѣченію смиренныхъ и бѣдныхъ, такъ что заслужили популярное имя médecin des pauvres; когда солдаты побѣгутъ предъ санкюлотами, и толпа начнетъ дѣло которое завершатъ ея вожди, кліенты Гаспара Ленуа отомстятъ за оказанныя ему несправедливости. Вы, Арманъ Монье, простой ouvrier, но имѣющій знаменитыхъ предковъ, такъ какъ вашъ дѣдъ былъ ближайшимъ другомъ добродѣтельнаго Робеспьера, отецъ погибъ какъ герой и мученикъ при убійствахъ во время coup d'état, вы воспитанные краснорѣчіемъ Робеспьера и убѣдительною философіей учителя Робеспьера, Руссо, вы, обожаемый ораторъ красныхъ республиканцевъ, вы поистинѣ будете предводителемъ неустрашимыхъ бандъ когда трубный звукъ возвѣститъ битву. Молодой публицистъ и поэтъ Густавъ Рамо, не говорю о томъ что вы теперь, я знаю чѣмъ вы сдѣлаетесь вскорѣ: для раскрытія вашей силы надъ многими вамъ нуженъ только органъ. Но объ этомъ послѣ. Теперь спускаюсь до себя; теперь мнѣ приходится говорить о своей персонѣ. Вы уже знаете что я впервые составилъ планъ этого представительнаго общества въ Марсели и въ Ліонѣ. Нѣсколько лѣтъ до того я находился въ дружескихъ сношеніяхъ съ друзьями свободы, то-есть съ врагами имперіи. Они не всѣ бѣдны; нѣкоторые, не многіе изъ нихъ, богаты и щедры. Я не говорю что это богатое меньшинство содѣйствуетъ конечнымъ цѣлямъ бѣднаго большинства; но они содѣйствуютъ ближайшей цѣли, разрушенію существующаго, то-есть имперіи. Во время моего спеціальнаго служенія посредникомъ или агентомъ въ городахъ Юга я дружески познакомился съ нѣкоторыми изъ этихъ недовольныхъ богачей. Эта дружба привела меня къ мысли которая воплощена и, настоящемъ совѣтѣ. Согласно этому замыслу, хотя совѣтъ можетъ сноситься по желанію съ другими обществами, открытыми или тайными, имѣющими своею цѣлью революцію, но онъ отказывается отъ сліянія съ какою-либо другою конфедераціей; онъ долженъ держаться въ сторонѣ и независимо онъ не допускаетъ въ свой кодексъ никакого спеціальнаго плана на будущее, превышающаго границы его намѣреній и силы. Этотъ планъ соединяетъ насъ; идти дальше значитъ разъединиться. Мы всѣ согласны на счетъ низверженія Наполеоновской династіи; но мы не будемъ согласны въ вопросѣ что поствить на ея мѣсто. Каждый изъ насъ, здѣсь присутствующихъ, сказалъ бы -- республику. Да, но какого рода? Вандерстегсъ желалъ бы республику сосіалистскую; Монье идетъ дальше и желалъ бы чтобъ она была коммунизмомъ основаннымъ на принципахъ Фурье; Ленуа сочувствуетъ политикѣ Дантона и началъ бы республику господствомъ террора; нашъ италіянскій сочленъ не желаетъ общаго избіенія и подаетъ голосъ за рѣзню въ одиночку. Рювиньи хочетъ уничтожить религію; Монье полагаетъ, вмѣстѣ съ Вольтеромъ и Робеспьеромъ, что "еслибы Божество не существовало, человѣку было бы необходимо создать его". Bref, мы не могли бы сойтись ни на какомъ планѣ новаго зданія, и потому отказываемся отъ разсужденій о немъ, пока борона не пройдетъ по развалинамъ стараго. Но я имѣю еще другія болѣе практическія причины чтобы нашъ совѣтъ отличался отъ другихъ обществъ имѣющихъ опредѣленныя цѣли кромѣ разрушенія. Намъ нужно имѣть въ своемъ распоряженіи деньги. Я доставляю ихъ вамъ, но какимъ образомъ? Не изъ собственныхъ средствъ; ихъ достаточно только для поддержанія меня самого. Не изъ сборовъ съ ouvriers, которые, какъ вамъ извѣстно, готовы подписываться только для своихъ цѣлей, для побѣды рабочихъ надъ хозяевами. Я доставляю вамъ деньги изъ сундуковъ недовольныхъ богачей. Политика ихъ отличается отъ той какой держится большая часть присутствующихъ; это политика которую называютъ умѣренною. Нѣкоторые изъ нихъ за республику, но за республику сильную въ защитѣ порядка, въ поддержаніи собственности; другіе -- такихъ большинство и они самые богатые -- за конституціонную монархію, и, если возможно, за уничтоженіе всеобщей подачи голосовъ, которая, въ глазахъ ихъ, ведетъ только къ анархіи въ городахъ и къ самоуправству подъ вліяніемъ духовенства въ сельскихъ округахъ. Они не дали бы ни одного sou еслибы знали что оно пойдетъ на проведеніе плановъ атеиста Бювиньи или Монье который поставилъ бы божество Руссо рядомъ съ краснымъ знаменемъ, ни одного sou еслибы знали что я могу похвалиться такими confrères какихъ вижу вокругъ себя. Они даютъ деньги для низверженія Бонапарта. Если поѣздъ проходитъ чрезъ Фонтенебло на пути въ Марсель, почему мнѣ не доѣхать на немъ до Фонтенебло ради того что другіе пассажиры ѣдутъ въ Марсель? Confrères, мнѣ кадется настала минута когда мы можемъ употребить часть переданныхъ въ мое распоряженіе фондовъ на другія цѣли кромѣ тѣхъ на которыя я употреблялъ ихъ до сихъ поръ. Потому я предполагаю основать журналъ подъ редакторствомъ Густава Рамо, журналъ который, если онъ послушаетъ моихъ совѣтовъ, произведетъ не малое впечатлѣніе. Онъ будетъ начатъ въ духѣ безпристрастія; въ немъ будетъ остроуміе, чувство и краснорѣчіе; онъ проложитъ себѣ путь въ салоны и кафе образованныхъ людей; и потомъ, потомъ когда онъ замѣнитъ вѣжливую сатиру яростными нападками и соединится съ блузниками, дѣйствіе его будетъ потрясающее и устрашающее. Объ этомъ я поговорю подробнѣе отдѣльно съ Густавомъ Рамо. Мнѣ незачѣмъ распространяться предъ вами о томъ фактѣ что въ Парижѣ собраніе людей гораздо выше насъ стоящихъ по положенію и вліянію, не имѣя руководящаго журнала, есть ничто; при такомъ журналѣ, который будетъ издаваться не для устрашенія, а для привлеченія колеблющихся мнѣній, собраніе людей гораздо ниже насъ можетъ представлять собою нѣчто. Confrères, порѣшивъ это дѣло приступаю къ раздачѣ вамъ суммъ въ которыхъ каждый получившій дастъ мнѣ отчетъ, за исключеніемъ нашего достойнаго confrère Поляка. Все что мы можемъ употребить на пользу человѣчества, то представителю Польши нужно для себя. (Всѣ сдержанно смѣются, кромѣ Поляка, который смотритъ вокругъ важно и внушительно, какъ бы говоря: "Что тутъ смѣшнаго? Простая истина").
   Г. Лебо передалъ каждому изъ своихъ confrères запечатанный пакетъ заключавшій въ себѣ, безъ сомнѣнія, банковый билетъ, а также частныя инструкціи о его употребленіи. Однимъ изъ его правилъ было оставлять въ тайнѣ между собою и получателемъ всякую сумму выданную изъ фонда находящагося въ его распоряженіи. Такимъ образомъ устранялась зависть въ случаѣ если суммы были неравны; а онѣ были таковы всегда. Въ настоящемъ случаѣ наибольшія суммы получили Médecin des pauvres и делегатъ изъ Вервье. Обѣ безъ сомнѣнія предназначались для раздачи "бѣднымъ", по усмотрѣнію получившаго.
   Какія бы правила ни установлялъ Лебо для раздачи денегъ, онѣ принимались безъ возраженій, потому что деньги доставлялъ исключительно онъ, безъ помощи Тайнаго Союза коего былъ основателемъ и диктаторомъ. Затѣмъ происходили совѣщанія о нѣкоторыхъ другихъ дѣлахъ; каждый членъ подалъ запечатанный пакетъ президенту, который положивъ всѣ эти пакеты въ карманъ нераспечатанными сказалъ:
   -- Confrères, засѣданіе ваше окончено. Время слѣдующаго собранія останется неопредѣленнымъ, потому что я долженъ уѣхать изъ Парижа какъ только поставлю на ноги журналъ, о подробностяхъ котораго поговорю съ гражданиномъ Рамо. Я не доволенъ успѣхами достигнутыми двумя вашими путешествующими миссіонерами, дополняющими нашъ Совѣтъ Десяти; и хотя я не сомнѣваюсь въ ихъ ревности, во надѣюсь что моя опытность поможетъ имъ если я самъ отправлюсь въ Марсель и Бордо, гдѣ они теперь находятся. Если обстоятельства потребуютъ соглашенія или начала дѣйствія, можете быть увѣрены что я или созову собраніе или передамъ инструкціи тѣмъ изъ нашихъ членовъ кто можетъ быть употребленъ съ наибольшею пользою. Теперь, confrères, вы свободны. Останьтесь только вы, любезнѣйшій молодой писатель.
   

ГЛАВА VII.

   Оставшись одинъ съ Густавомъ Рамо, президентъ Тайнаго Совѣта погрузился на нѣсколько времени въ молчаливую задумчивость; но лицо его не было уже мрачно и угрюмо, ноздри его расширялись какъ бы при торжествѣ, улыбка гордости скользила на его губахъ. Рамо слѣдилъ за нимъ съ любопытствомъ и восхищеніемъ. Молодой человѣкъ имѣлъ впечатлительный, легко возбуждавшійся темпераментъ свойственный парижскимъ геніямъ, особливо когда они поддерживаютъ себя абсентомъ. Онъ наслаждался мыслію что принадлежитъ къ тайному обществу; онъ былъ достаточно смѣтливъ чтобы распознать проницательность съ какою этотъ небольшой союзъ выдѣлялся изъ тѣхъ безумныхъ комбинацій не практическихъ теорій которыя могли привести искателей приключеній скорѣе на Тарпейскую Скалу чѣмъ въ Капитолій, хотя эти безумныя комбинаціи могли, въ критическую минуту, сдѣлаться сильными орудіями въ рукахъ практическаго честолюбія. Лебо обворожилъ его и принялъ колоссальные размѣры въ его опьяненномъ воображеніи, воображеніи дѣйствительно опьяненномъ въ эту минуту, потому что предъ нимъ носился осуществленный образъ его мечтаній, журналъ котораго онъ имѣлъ стать главнымъ редакторомъ, гдѣ для его поэзіи и прозы можетъ быть отведено сколько угодно мѣста, благодаря коему его имя, до сихъ поръ едва извѣстное за предѣлами литературной клики, будетъ повторяться въ салонахъ и клубахъ и кафе, и сдѣлается привычнымъ звукомъ въ свѣтѣ. И всѣмъ этимъ онъ обязанъ человѣку сидящему предъ нимъ, замѣчательному человѣку!
   -- Cher poète, сказалъ Лебо прерывая молчаніе,-- я чувствую немалое удовольствіе при мысли что открываю карьеру такому человѣку какъ вы. Пораженный нѣкоторыми вашими статьями въ журналѣ сдѣлавшемся знаменитымъ благодаря остроумной веселости Саварена, я озаботился частнымъ образомъ разузнать о вашемъ происхожденіи, исторіи, связяхъ и прошедшемъ. Все подтверждало мое первое впечатлѣніе что вы именно такой писатель какого я желалъ найти для нашего дѣла. Вслѣдствіе этого я пришелъ къ вамъ, никѣмъ не представленный, съ цѣлью выразить мое восхищеніе вашими сочиненіями. Bref, мы скоро сдѣлались друзьями; и послѣ обмѣна мнѣній я принялъ васъ, по вашей просьбѣ, въ этотъ Тайный Совѣтъ. Теперь, предлагая вамъ редакцію учреждаемаго мною журнала, я принужденъ высказать необходимыя условія. Номинально вы будете главнымъ редакторомъ: это званіе, въ случаѣ успѣха журнала, обезпечитъ вамъ положеніе и состояніе; въ случаѣ неудачи, вы падаете вмѣстѣ съ нимъ. Но мы не будемъ говорить о неудачѣ; мнѣ нужно чтобъ онъ имѣлъ успѣхъ. Слѣдовательно, интересы наши здѣсь одинаковы. Предъ этимъ интересомъ должно исчезнуть ребяческое тщеславіе. Номинально, говорю я, вы будете главнымъ редакторомъ; но вся дѣйствительная работа изданія будетъ на первое время принадлежать другимъ.
   -- А! воскликнулъ Рамо, изумленный и пораженный.
   Лебо продолжалъ:
   -- Для устройства такого журнала какой я затѣваю недостаточно юношескаго генія; нужны тактъ и опытность зрѣлыхъ лѣтъ.
   Рамо отодвинулся къ спинкѣ стула со злобною насмѣшкой на своихъ блѣдныхъ губахъ. Рѣшительно Лебо не былъ такимъ великимъ человѣкомъ какимъ онъ было почелъ его.
   -- Нѣкоторая часть журнала, продолжалъ Лебо,-- будетъ исключительно посвящена вашему перу.
   Губы Рамо утратили насмѣшливое выраженіе.
   -- Но ваше перо должно ограничиваться сочиненіями чистой фантазіи парящей въ несуществующемъ мірѣ; если же вы захотите писать о болѣе важныхъ предметахъ въ связи съ міромъ существующимъ, предметы будутъ продиктованы вамъ и статьи должны быть просмотрѣны. Въ важнѣйшихъ отдѣлахъ журнала, который долженъ имѣть успѣхъ съ перваго шага, намъ нужно содѣйствіе людей которые если на самомъ дѣлѣ не пишутъ лучше чѣмъ вы, но имѣютъ установившуюся извѣстность, чьи сочиненія, хороши они или дурны, публика стремится прочесть и будетъ считать хорошими даже если они дурны. Вы должны отдѣлить одинъ столбецъ игривой болтовнѣ и остроумію Саварена.
   -- Саварена? Но у него есть свой журналъ. Какъ писатель онъ не согласится работать въ журналѣ издаваемомъ мною. А какъ политикъ онъ разумѣется не станетъ помогать ультра-радикальной революціи. Если онъ сколько-нибудь заботится о политикѣ, то онъ конституціоналистъ, орлеанистъ.
   -- Enfant! Какъ писатель, Саваренъ согласится сотрудничать въ вашемъ журналѣ, вопервыхъ потому что онъ ни коимъ образомъ не будетъ мѣшать его журналу; вовторыхъ, я могу сказать вамъ по секрету, журналъ Саварена не обезпечиваетъ его; онъ продалъ болѣе двухъ третей издательскаго права; онъ въ долгахъ, и кредиторы его настоятельно требуютъ уплаты; а завтра вы предложите Саварену 30.000 франковъ за то чтобъ онъ доставлялъ въ теченіи двухъ мѣсяцевъ со времени основанія журнала ежедневно по одному столбцу за своею подлисью. Онъ согласится, частію потому что эта сумма поможетъ ему заплатить долгъ который его тревожитъ, частію потому что онъ постарается сдѣлать извѣстными размѣры этого вознагражденія; это поможетъ ему получить высшія условія при продажѣ остальныхъ паевъ издаваемаго имъ теперь журнала, также какъ за новую книгу которую онъ по вашимъ словамъ намѣренъ написать и при основаніи новаго журнала который онъ несомнѣнно начнетъ издавать когда раздѣлается со старымъ. Вы говорите что какъ политикъ Саваренъ, орлеанистъ, не станетъ содѣйствовать ультра-радикальной революціи. А кто его проситъ дѣлать это? Не говорилъ ли я въ засѣданіи что при началѣ журнала политика наша будетъ самая кроткая? Хотя революціи не дѣлаются при помощи розовой водицы, но розовая вода питаетъ ихъ корни. Вѣжливый цинизмъ писателей читаемыхъ тѣми кто плаваетъ на поверхности общества приготовляетъ путь для соціальнаго броженія въ его глубинахъ. Не будь Вольтера, не было бы и Камиль Демулена. Не будь Дидеро, не было бы Марата. Мы выступимъ какъ благовоспитанные циники. Изо всѣхъ циниковъ Саваренъ самый благовоспитанный. Но если я особенно гонюсь за нимъ, то гонюсь за его кликой. Безъ своей клики, онъ только острякъ; вмѣстѣ съ своею кликой -- сила. Частію изъ этой клики, частію изъ круга выше ея стоящаго, на который Саваренъ можетъ болѣе или менѣе имѣть вліяніе, я избралъ десятерыхъ. Вотъ списокъ ихъ; познакомьтесь съ нимъ. Entre nom, я такъ же мало уважаю ихъ писанія какъ искусственныхъ мухъ; но это мухи на которыхъ въ настоящій сезонъ особенно ловится публика. Вы должны заручиться участіемъ по крайней мѣрѣ пятерыхъ изъ числа десяти; я предоставляю вамъ carte blanche относительно условій. Когда Саваренъ согласится, то лучшіе изъ нихъ будутъ гордиться сотрудничать вмѣстѣ съ нимъ. Замѣтьте, ни одинъ изъ этихъ messieurs съ блестящимъ воображеніемъ не долженъ писать политическихъ статей; такія статьи будутъ доставляться вамъ безъ имени и должны печататься безо всякихъ измѣненій и сокращеній. Когда вы получите согласіе Саварена и по крайней мѣрѣ пятерыхъ изъ этого списка, напишите мнѣ въ контору. Даю вамъ на это четыре дня; со дня основанія журнала вы будете получать по 15.000 франковъ въ годъ, и доходъ этотъ можетъ увеличиваться пропорціонально барышамъ. Довольны вы этима условіями?
   -- Разумѣется; но предположимъ что я не получу согласія Саварена или по крайней мѣрѣ пятерыхъ изъ списка который вы мнѣ дали, гдѣ, я вижу, стоятъ имена наиболѣе à la mode въ этомъ родѣ литературы, и иныя принадлежатъ лицамъ высокаго общественнаго положенія, къ которымъ мнѣ трудно даже будетъ найти доступъ,-- если, говорю я, я потерплю неудачу?
   -- Какъ! имѣя carte blanche для условій? Фи! Развѣ вы не Парижанинъ? Но, говоря откровенно, если вы потерпите неудачу въ такомъ легкомъ дѣлѣ, значитъ вы не годитесь для изданія нашего журнала, и я принужденъ буду найти другаго. Allez, courage! Послушайтесь моего совѣта, повидайтесь прежде всего завтра утромъ съ Савареномъ. Разумѣется мое имя и занятія должны быть тайной отъ него также какъ и это всѣхъ другихъ. Скажите какъ можно таинственнѣе что лица которыхъ вы не имѣете права назвать поручили вамъ переговорить съ господиномъ Савареномъ и предложить ему условія о которыхъ я говорилъ, 30.000 франковъ впередъ какъ только онъ подпишетъ домашнее условіе о своемъ согласіи. Чѣмъ таинственнѣе вы будете говорить, тѣмъ больше будетъ къ вамъ уваженія, когда вы предлагаете, а не просите денегъ.
   Лебо взялъ шляпу, и любезно кивнувъ на прощанье, легкою поступью сошелъ по темной лѣстницѣ.
   

ГЛАВА VIII.

   Вечеромъ послѣ своего окончательнаго свиданія съ Лебо, Грагамъ простился съ своимъ помѣщеніемъ въ Монмартрѣ и возвратился на свою квартиру въ rue d'Anjou. На слѣдующее утро онъ провелъ нѣсколько часовъ отвѣчая на многочисленныя письма накопившіяся за время его отсутствія. Предъ вечеромъ онъ имѣлъ свиданіе съ г. Ренаромъ, который, не будучи въ это время года слишкомъ занятъ другими дѣлами, согласился взять отпускъ для исполненія порученій Грагама во время поисковъ въ Ахенѣ и готовъ былъ выѣхать на слѣдующій день. Грагамъ сдѣлалъ одинъ или два прощальные визита и окончивъ ихъ шелъ чрезъ Елисейскія Поля къ виллѣ Исавры какъ неожиданно встрѣтилъ Рошбріана ѣхавшаго верхомъ. Маркизъ любезно сошелъ съ лошади, передалъ ее груму, и протянувъ руку Грагаму выразилъ свое удовольствіе что опять видитъ его; потомъ съ очевиднымъ замѣшательствомъ перевелъ разговоръ на политическіе виды Франціи.
   -- Многое изъ вашихъ словъ, сказалъ онъ,-- сказанныхъ когда мы шли по этой самой дорогѣ глубоко запало въ мой умъ, въ послѣднее время я еще серіознѣе размышлялъ о нихъ. Вы говорили объ обязанностяхъ Француза относительно Франціи, говорили что со стороны приверженцевъ дѣла легитимистовъ не благоразумно устраняться отъ общественнаго служенія.
   -- Правда, со стороны всякой партіи не благоразумно забывать что между невозвратимымъ прошедшимъ и гадательнымъ будущимъ служатъ связью дѣйствія настоящаго времени.
   -- Будете ли вы, какъ безпристрастный зритель, находить нечестнымъ если я вступлю въ военную службу при настоящемъ царствованіи?
   -- Разумѣется нѣтъ, если вы необходимы для своей страны.
   -- Я могу быть нуженъ ей, не правда ли? Почти во всякомъ салонѣ гдѣ я бываю приходится слышать смутные слухи о предстоящей войнѣ. Въ воздухѣ пахнетъ порохомъ со времени битвы при Садовой. Что думаете вы о заносчивости и честолюбіи Германіи? Потерпитъ она чтобы французскій мечъ оставался въ ножнахъ?
   -- Любезнѣйшій маркизъ, я поставилъ бы этотъ вопросъ иначе. Позволитъ ли ревнивый amour propre Франціи чтобы мечъ Германіи оставался въ ножнахъ? Но въ обоихъ случаяхъ ни одинъ политикъ не можетъ безъ опасенія смотрѣть на такія воинственныя сосѣднія націи вооруженныя съ ногъ до головы, раздѣленныя границей которую желаетъ захватить одна и не хочетъ уступить другая; одна рѣшилась не склоняться предъ соперникомъ, другая противиться всякому нападенію. Потому, какъ вы говорите, война чуется въ воздухѣ, и тучи могутъ разразиться грозой. Война можетъ вспыхнуть каждый день; и если Франція не тотчасъ же побѣдитъ....
   -- Франція не тотчасъ же побѣдитъ! перебилъ Аленъ страстно;-- въ войнѣ съ какими-нибудь Прусаками! Позвольте сказать что ни одинъ Французъ не монетъ повѣрить этому.
   -- Никто не долженъ презирать враговъ, сказалъ Грагамъ улыбаясь нѣсколько печально.-- Но я не хочу затрогивать вашу національную щекотливость. Возвратимся къ вашему вопросу. Если Франціи можетъ быть нужна помощь ея лучшихъ и храбрѣйшихъ сыновъ, то истинному потомку Генриха IV пришлось бы краснѣть за свое древнее дворянство еслибы Рошбріанъ сказалъ: "но мнѣ не нравится цвѣтъ знамени".
   -- Благодарю васъ, сказалъ Аленъ просто,-- этого довольно.
   Послѣдовало молчаніе; молодые люди шли тихо, рука въ руку.
   Вдругъ Грагамъ вспомнилъ разговоръ о другомъ предметѣ происходившій на этой же дорогѣ. Здѣсь онъ говорилъ Алену противъ возможности союза съ Исаврой, будущею актрисой и пѣвицей. Щеки его покраснѣли, сердце упало. Какъ! онъ говорилъ свысока о ней, о ней? Что если она станетъ его женой? Онъ самъ не оказалъ достаточнаго уваженія той къ кому будетъ по праву требовать уваженія отъ самыхъ высокомѣрныхъ изъ своихъ аристократическихъ родственниковъ? Что подумаетъ этотъ человѣкъ, моложе и красивѣе его, объ этомъ совѣтѣ когда услышитъ что самъ совѣтчикъ достигъ того отъ чего отстранялъ другаго? Не покажется ли что слова его были низкою хитростью изъ боязни болѣе достойнаго соперника? Пораженный этими мыслями онъ остановился и смотря прямо въ лицо маркизу сказалъ:
   -- Вы напомнили мнѣ одинъ изъ предметовъ нашего разговора происходившаго нѣсколько недѣль тому назадъ; я посчитаю своимъ долгомъ напомнить вамъ о другомъ. Въ то время вы, и говоря откровенно, я тоже, восхищались прелестною наружностью одной молодой Италіянки. Я говорилъ вамъ тогда, узнавъ что она предназначаетъ себя для сцены, что очарованіе мое исчезло. Я сказалъ что оно должно исчезнуть еще болѣе въ глазахъ дворянина съ вашимъ славнымъ именемъ; помните?
   -- Да, отвѣчалъ Аленъ нерѣшительно и съ видомъ изумленія.
   -- Теперь я беру назадъ все что сказалъ тогда. Mademoiselle Чигонья не чувствуетъ наклонности къ профессіи для которой была воспитана. Она охотно отказывается отъ мысли вступить въ нее. Единственное препятствіе, которое съ точки зрѣнія моихъ мнѣній или предразсудковъ могло перевѣшивать ея превосходныя качества которыми будетъ гордиться всякій кому удастся получить ея руку, теперь устранено. Умъ ея соотвѣтствуетъ прелести лица. Словомъ, маркизъ, я почелъ бы для себя честью и счастіемъ имѣть такую жену. Долгъ мой къ ней повелѣвалъ мнѣ сказать это, равно какъ и долгъ мой къ вамъ въ случаѣ если у васъ еще сохранилось впечатлѣніе которое я въ невѣдѣніи своемъ старался изгладить. И я, какъ джентльменъ, обязанъ исполнить этотъ долгъ даже рискуя привлечь другаго кандидата на ея руку, которую желалъ бы получить самъ, кандидата чьи права во всякомъ случаѣ могутъ быть гораздо сильнѣе моихъ.
   Болѣе пожилой и болѣе циничный человѣкъ чѣмъ Аленъ де-Рошбріанъ могъ бы найти кое-что подозрительнымъ въ этой исповѣди высказанной такъ просто; но маркизъ былъ такъ честенъ что не сомнѣвался въ честности Грагама.
   -- Я отвѣчу вамъ, сказалъ онъ,-- съ такою же искренностью примѣръ которой вы мнѣ подали. Первое красивое лицо привлекшее мои мечты по прибытіи въ Парижъ было лицо италіянской demoiselle о которой вы говорите съ такимъ уваженіемъ. Я не сомнѣваюсь что еслибъ я попалъ въ ея общество и нашелъ ея такою какою вы, безъ сомнѣнія справедливо, ее описываете, эти мечты могли бы превратиться въ очень серіозное чувство. Я былъ тогда такъ бѣденъ, такъ одинокъ и лишенъ всякой надежды. Ваше предостереженіе подѣйствовало на меня въ то время, но дѣйствіе это не было такъ продолжительно какъ вы полагаете; въ тотъ же вечеръ, сидя въ своемъ уединенномъ чердакѣ, я говорилъ себѣ: "къ чему мнѣ убѣгать, съ нелѣпымъ старосвѣтскимъ предразсудкомъ, того что мои предки назвали бы mésalliance! Какое значеніе имѣетъ теперь мое происхожденіе? Никакого, даже хуже чѣмъ никакого. Оно удаляетъ меня отъ всякой карьеры; имя мое -- тяжелое бремя которое тяготитъ меня. Къ чему дѣлать изъ него кромѣ бремени еще проклятіе? Мнѣ осталось только то что доступно для всѣхъ людей, женитьба и святая любовь. Еслибъ я могъ привлечь къ своему сердцу улыбку женщины которая принесла бы мнѣ такое приданое, домъ моихъ предковъ пересталъ бы казаться мрачнымъ." Тогда, еслибъ я ближе узналъ ту которая привлекала мой взоръ и занимала мысли, она могла стать моею судьбой; но теперь!
   -- Теперь?
   -- Обстоятельства измѣнились. Я уже не бѣденъ, не одинокъ и имѣю друзей. Вступивъ въ общество мнѣ равныхъ какъ Рошбріанъ, я принялъ на себя отвѣтственность за достоинство моего имени. Я не могу дать это имя той, какъ бы ни была она прекрасна сама по себѣ, о комъ свѣтъ могъ бы сказать: "еслибъ она не вышла замужъ она была бы пѣвицей на сценѣ". Скажу больше: мечты какимъ я предавался увидя первое прекрасное лицо были разсѣяны другими прекрасными лицами. Но въ настоящее время я не помышляю о женитьбѣ; и познакомившись съ тяжестью борьбы, съ лишеніями бѣдности, я не рѣшусь предложить ни одной женщинѣ раздѣлить возможность повторенія этого. Итакъ вы можете не опасаясь представить меня этой прекрасной Италіянкѣ; вѣроятно я буду ея поклонникомъ, и также вѣроятно что не сдѣлаюсь вашимъ соперникомъ.
   Что-то въ этихъ словахъ задѣло чувствительную гордость Грагама. Но вообще онъ почувствовалъ облегченіе. Сказавъ еще нѣсколько словъ молодые люди пожали другъ другу руку и разстались. Аленъ снова сѣлъ на лошадь. День склонялся къ вечеру. Грагамъ нанялъ свободный фіакръ и указалъ кучеру ѣхать къ виллѣ Исавры.
   

ГЛАВА IX.

   Солнце медленно садилось когда Исавра сидѣла у своего окна, мечтательно глядя на розовыя облака составлявшія на западѣ границу между небомъ и землею. На столѣ предъ нею лежало нѣсколько листковъ рукописи поспѣшно написанной и еще не перечитанной. Въ этой рукописи отразился ея умъ не звавшій покоя.
   Можетъ-быть различіе геніевъ разныхъ половъ проявляется въ томъ что женщины принимаются за письменныя сочиненія болѣе порывисто, болѣе инстинктивно чѣмъ мущины; для мущины написать письмо работа, для женщины отдохновеніе. Въ годы съ шестнадцати лѣтъ и до замужества изъ десяти образованныхъ умныхъ дѣвушекъ шесть ведутъ дневникъ; изъ десяти тысячъ образованныхъ мущинъ ни одинъ не дѣлаетъ этого. Такимъ образомъ, безъ серіознаго а твердаго намѣренія сдѣлаться писательницей, дѣвушка съ пылкимъ чувствомъ и живымъ воображеніемъ ищетъ излить въ поэзіи или романѣ свои мысли и чувства которыя остаются тайною для нея самой пока она не выразитъ ихъ словами, и выражая ихъ откровенно на бумагѣ, она не захотѣла бы, можетъ-статься не могла бы произнести ихъ вслухъ предъ кѣмъ бы то ни было.
   Въ теченіи нѣсколькихъ послѣднихъ дней желаніе создавать, въ области вымысла, существа своимъ дыханіемъ, одухотворять ихъ собственною душой, неотразимо преслѣдовало это прекрасное дитя пѣсней. Когда слова Грагама рѣшили ея отказъ отъ предназначенной ей карьеры, ея инстинктивная жажда выразить тѣ чувства и мысли что могутъ найти выраженіе только въ какой-нибудь формѣ искусства, лишившись одного выхода, неотразимо влекла ее къ другому. Въ этомъ порывѣ утвердила ее мысль что по крайней мѣрѣ здѣсь не было ничего что могъ бы не одобрить ея другъ Англичанинъ, ни одной изъ опасностей окружавшихъ актрису. Здѣсь, казалось, въ случаѣ успѣха, ея слава будетъ льстить гордости всѣхъ кто любитъ ее. Это была карьера облагороженная многими женщинами, соперничавшими въ извѣстности съ мущинами. Ей казалось что еслибъ она пріобрѣла здѣсь славное имя, оно тотчасъ заняло бы мѣсто въ высшихъ слояхъ общества, и само по себѣ составило бы безцѣнное приданое и блестящій вѣнецъ. Но честолюбіе это получило практическую жизнь и форму только послѣ посѣщенія Ангіена.
   Однажды вечеромъ, послѣ возвращенія въ Парижъ, она начала повѣсть, безъ плана, безъ методы, не зная на одной страницѣ чѣмъ будетъ наполнена слѣдующая. Ея легкіе пальчики двигались такъ поспѣшно какъ будто, подобно какъ въ выдуманныхъ спиритскихъ опытахъ, побуждаемые невидимымъ агентомъ внѣ предѣловъ этого міра. Она была въ упоеніи радости отъ изобрѣтенія идеальныхъ образовъ. Будучи въ своемъ искусствѣ выработанною артисткой, здѣсь она вовсе не думала объ искусствѣ; если въ произведеніи ея было искусство, то оно вносилось безсознательно изъ гармоніи между ею и ея предметомъ, какъ можетъ-статься бываетъ въ раннихъ опытахъ истинно лирическихъ поэтовъ, въ противоположность драматическимъ. Ибо истинная лирическая поэзія бываетъ въ высшей степени личною, въ высшей степени субъективною. Въ ней изображаютъ себя, и она почти перестаетъ быть лирическою когда поэтъ старается выйти изъ своего бытія переносясь въ бытіе другихъ съ кѣмъ у него нѣтъ симпатіи, нѣтъ rapport. Эта повѣсть оживлялась геніемъ еще не дисциплинированнымъ, геніемъ въ его утренней свѣжести, полнымъ красотъ и недостатковъ. Исавра не отличала недостатковъ отъ красотъ. Она чувствовала только смутное убѣжденіе что здѣсь было что-то выше и свѣтлѣе, что-то болѣе вѣрное особенностямъ ея существа чѣмъ то чего можно было достичь искусствомъ которое "поетъ произведенія другихъ людей съ чужою музыкой". Она отдыхала теперь отъ начатаго такимъ образомъ труда. И ей представлялось въ мечтахъ что между ея внутреннимъ Я и внѣшнимъ міромъ, въ облакахъ и свѣтѣ солнечнаго заката, въ жилищахъ людей разбросанныхъ вблизи и вдали, терявшихся между крышами и куполами великаго города, она утверждала и закрѣпляла связующую цѣпь симпатіи, до тѣхъ поръ колебавшуюся, безформенную, едва примѣтную, неопредѣленную. Поглощенная въ свои мечты она не замѣчала какъ сгущались короткія сумерки, пока служанка войдя опустила занавѣску между ею и внѣшнимъ міромъ и поставила на столъ около нея лампу. Тогда она отвернулась съ безпокойнымъ взглядомъ, глаза ея упали на рукопись, но очарованіе исчезло. Безсознательно для нея, чувство сомнѣнія въ достоинствахъ рукописи закралось въ ея мысли, и страница лежавшая предъ нею съ недописанною фразой казалась также непріятною и скучною какъ тетрадь для ребенка принужденнаго отказаться отъ слушанія недосказанной сказки чтобы приняться за недодѣланную работу. Она снова впала въ мечты, когда очнувшись услыхала что кто-то назвалъ ее по имени и оглянувшись увидала въ комнатѣ Саварена и Густава Рамо.
   -- Мы пришли, синьйорина, сказалъ Саваренъ,-- чтобы передать вамъ новость и прибѣгнуть къ вамъ съ просьбой. Новость состоитъ въ слѣдующемъ: вотъ этотъ мой юный другъ нашелъ Мецената который имѣя хорошій вкусъ такъ восхищенъ произведеніями являющимися подъ nom de plume Альфонса де-Валькура что рѣшается на свой счетъ основать журналъ котораго Густавъ Рамо имѣетъ быть главнымъ редакторомъ; я обѣщалъ въ теченіе первыхъ двухъ мѣсяцевъ помогать ему въ качествѣ сотрудника. Далъ ему рекомендательныя письма къ нѣкоторымъ другимъ фельетонистамъ и критикамъ которые значатся въ его спискѣ. Но все это вмѣстѣ не дастъ такого хода журналу какъ небольшой романъ гжи де-Гранмениль. Зная вашу близость съ этою замѣчательною артисткой я рѣшился поддержать просьбу Рамо чтобы вы употребили ваше вліяніе въ его пользу. Что касается гонорарія, то ей стоитъ только обозначить его.
   -- Carte blanche, воскликнулъ Рамо съ жаромъ.
   -- Вы слишкомъ хорошо знаете Евлалію, М. Саваренъ, отвѣчала Исавра съ улыбкой легкаго упрека,-- и не можете предполагать что она гонится за барышами въ литературѣ и продаетъ свои услуги тому кто дороже заплатитъ.
   -- Bah, belle enfant, сказалъ Саваренъ съ своимъ веселымъ легкимъ смѣхомъ.-- Книги также какъ и бритвы приготовляются для продажи. Но разумѣется вашу просьбу должна сопровождать программа журнала. Пока Рамо объяснитъ вамъ, какъ объяснилъ мнѣ, что журналъ предназначается для обращенія въ высшихъ классахъ: онъ долженъ быть забавенъ и веселъ, полонъ bons mot и анекдотовъ; остроумный, но не злой. Политика будетъ разумѣется либеральная, но съ примѣсью изящества, шампанское и зельтерская вода. Хотя я подозрѣваю что политикѣ будетъ отведено немного мѣста въ этомъ органѣ изящныхъ искусствъ и нравовъ. Наконецъ, если мои рекомендательныя письма будутъ имѣть успѣхъ, то Madame де-Гранмениль будетъ не въ дурномъ обществѣ.
   -- Вы напишете къ Madame де-Гранмениль? спросилъ Рамо умоляющимъ тономъ.
   -- Разумѣется, какъ только....
   -- Какъ только получите программу съ именами сотрудниковъ, прервалъ Рамо.-- Надѣюсь прислать вамъ ее на дняхъ.
   Пока Рамо говорилъ это, Саваренъ сѣлъ къ столу, и глаза его машинально обращенные на рукопись случайно упали на одну фразу, афоризмъ воплощавшій чрезвычайно тонкое чувство выраженное очень счастливымъ оборотомъ. Одинъ изъ тѣхъ обращиковъ сосредоточенной мысли, дающей понять гораздо болѣе чѣмъ сказано, которыхъ никогда не найти у посредственныхъ писателей, рѣдко можно встрѣтить даже у лучшихъ авторовъ и которыя поражаютъ насъ какъ внезапно открытыя истины.
   -- РагЫеи! воскликнулъ Саваренъ въ порывѣ непритворнаго изумленія;-- это прекрасно; еще больше, это оригинально,-- и онъ прочелъ слова вслухъ.
   Покраснѣвъ отъ боязни быть открытою Исавра повернулась и поспѣшно лоложила руку на рукопись.
   -- Простите, сказалъ Саваренъ смиренно; -- сознаюсь въ своей винѣ, но она была такъ не намѣренна что не заслуживаетъ тяжкаго наказанія. Не смотрите на меня съ такимъ упрекомъ. Всѣмъ извѣстно что молодыя дѣвушки имѣютъ тетрадки куда вписываютъ изъ прочитанныхъ сочиненій мѣста поразившія ихъ. Вы обнаруживаете только замѣчательный вкусъ выбравъ эту драгоцѣнность. Скажите мнѣ гдѣ вы нашли ее. Это что-нибудь изъ Ламартина?
   -- Нѣтъ, сказала Исавра едва слышно и дѣлая усилія взять бумагу. Саваренъ слегка придерживая ее рукою и глядя пристально въ ея говорящее лицо отгадалъ тайну.
   -- Это ваше собственное, синьйорина! Примите поздравленіе очень опытнаго и нѣсколько придирчиваго критика. Если остальное похоже на эту фразу, сотрудничайте въ журналѣ Рамо и я отвѣчаю за его успѣхъ.
   Рамо приблизился отчасти съ недовѣріемъ отчасти съ завистью.
   -- Милое дитя, продолжалъ Саваренъ беря у Исавры рукопись которую она слегка и не настойчиво удерживала,-- позвольте мнѣ просмотрѣть эти страницы. Судя по тому что я видѣлъ, здѣсь можетъ быть больше задатковъ славы чѣмъ вы могли достичь какъ пѣвица.
   Электрическая нить въ сердцѣ Исавры была затронута. Кто можетъ сказать что чувствуетъ молодая дѣвушка, въ особенности молодая писательница, слыша первый звукъ похвалы изъ устъ такого знаменитаго писателя?
   -- Нѣтъ, этого не стоитъ читать, сказала Исавра запинаясь;-- я никогда прежде не писала ничего въ этомъ родѣ, и это для меня загадка. Не знаю даже,-- прибавила она съ тихимъ пріятнымъ смѣхомъ,-- какъ кончу это.
   -- Тѣмъ лучше, сказалъ Саваренъ, и взявъ рукопись, отошелъ въ углубленіе отдаленнаго окна, сѣлъ тамъ и читалъ молча и быстро по временамъ останавливаясь не на долго и размышляя.
   Рамо помѣстился около Исавры на диванѣ и началъ говорить съ жаромъ, съ жаромъ потому что говорилъ о себѣ и о своихъ надеждахъ. Исавра же, чувствуя, болѣе какъ женщина нежели какъ писательница, застѣнчивость при одной мысли показаться занятою собой или своими надеждами, отвернулась съ инстинктивною застѣнчивостью отъ читавшаго ея рукопись и слушала стараясь интересоваться только надеждами молодаго собрата писателя. Это вполнѣ удалось ей, потому что живая симпатія была одною изъ отличительныхъ особенностей ея натуры.
   -- О, говорилъ Рамо,-- теперь насталъ поворотъ въ моей жизни. Съ дѣтскихъ лѣтъ меня преслѣдуютъ слова сказанныя Андреемъ Шенье когда его вели на эшафотъ: "а все таки здѣсь было кое-что",-- постукивая себя по лбу.-- Да, я человѣкъ бѣдный, низкаго происхожденія, пустившійся очертя голову на поиски славы; я унижаемый, непонятый, вынужденный считать себя обязаннымъ слыша покровительственный тонъ писателя милаго вздора въ родѣ Саварена, я кого мелкіе соперники ставятъ даже ниже себя -- я вижу теперь что предо мною внезапно, неожиданно распахнулись двери къ славѣ и богатству. Помогите мнѣ!
   -- Но какимъ образомъ? сказала Исавра уже забывъ о своей рукописи; Рамо разумѣется также не вспоминалъ о ней.
   -- Какъ? отозвался Рамо; -- какъ! Развѣ вы не видите или по крайней мѣрѣ не догадываетесь что въ этомъ журналѣ о которомъ говорилъ Саваренъ заключается мое настоящее и будущее? Независимость въ настоящемъ и дорога къ богатству и знаменитости. Наконецъ, кто знаетъ? можетъ-быть знаменитости выше простаго писателя. Вслѣдъ за достойною казнью какая постигнетъ эту безумную имперію, возстанетъ непримѣтно новое соціальное зданіе; и въ этомъ зданіи залы правленія будутъ розданы людямъ которые въ темнотѣ помогаютъ строить его, людямъ подобнымъ мнѣ.
   Взявъ при этомъ руку Исавры въ обѣ свои, устремивъ на нее самый умоляющій взглядъ своихъ убѣдительныхъ глазъ и совершенно не сознавая паѳоса своего заклинанія, онъ прибавилъ:
   -- Помогите мнѣ отъ всей полноты вашего ума и сердца; употребите все ваше вліяніе на знаменитую писательницу чье перо обезпечитъ судьбу моего журнала.
   Въ это время дверь внезапно отворилась, и слѣдомъ за служанкой невнятно доложившей его имя, вошелъ Грагамъ Венъ.
   

ГЛАВА X.

   Англичанинъ остановился на порогѣ. Глаза его, быстро скользнувъ по Саварену погруженному въ чтеніе въ оконной нишѣ, остановились на Исаврѣ и Рамо сидѣвшихъ рядомъ на диванѣ, причемъ тотъ сжималъ ея руку въ обѣихъ своихъ и наклонилъ свое лицо такъ близко къ ея что спустившійся локонъ ея волосъ казалось касался его лба.
   Англичанинъ остановился, и ни одна революція измѣняющая привычки и формы государствъ не была такъ внезапна какъ та что произошла безъ словъ въ его недоумѣвавшемъ сердцѣ. Это сердце не имѣетъ исторіи которую бы могъ распознать философъ. Обыкновенный политическій наблюдатель, разсматривая условія въ коихъ находится какая-нибудь нація, можетъ очень вѣрно сказать вамъ какія дѣйствія должны быть слѣдствіемъ причинъ находящихся у него предъ глазами. Но величайшій и дальновиднѣйшій мудрецъ, видя человѣка въ первомъ часу, не можетъ сказать вамъ какія измѣненія во всемъ его существѣ могутъ произойти прежде чѣмъ пробьетъ два.
   Когда Исавра встала чтобы привѣтствовать своего гостя, Саваренъ вышелъ изъ оконной виши съ рукописью въ рукахъ
   -- Сынъ коварнаго Альбіона, сказалъ Саваренъ весело,-- мы опасались что вы измѣнили союзу съ Франціей. Привѣтствуемъ ваше возвращеніе въ Парижъ и въ entente cordiale.
   -- Я бы желалъ остаться чтобы заслужить такія привѣтствія, но я опять долженъ уѣхать изъ Парижа.
   -- Скоро вернетесь, n'est ce pas? Парижъ неотразимый магнитъ для beaux esprits. А propos des beaux esprits, оставьте распоряженіе вашему книгопродавцу включить ваше имя въ число подпищиковъ на новый журналъ.
   -- Разумѣется, если Monsieur Саваренъ рекомендуетъ его.
   -- Само собой онъ будетъ рекомендовать его; онъ участвуетъ въ немъ, сказалъ Рамо.
   -- Достаточное ручательство за его достоинства. Какъ названіе этого журнала?
   -- Еще не придумано, отвѣчалъ Саваренъ.-- Дѣти должны родиться прежде чѣмъ ихъ окрестятъ; но для вашего книгопродавца будетъ достаточно если вы прикажете подписаться на журналъ который будетъ издаваться Густавомъ Рамо.
   Поклонясь церемонно будущему издателю, Грагамъ сказалъ нѣсколько иронически:
   -- Смѣю ли я надѣяться что въ отдѣлѣ критики вы не будете слишкомъ строги къ бѣдному Тассо?
   -- Можете быть покойны; синьйорина, обожающая Тассо, приметъ его подъ свое особое покровительство, сказалъ Саваренъ, прерывая злобный и смущенный отвѣтъ Рамо.
   Брови Грагама слегка сдвинулись.
   -- Значитъ Mademoiselle соединится для изданія этого журнала съ Monsieur Густавомъ Рамо?
   -- Вовсе нѣтъ! воскликнула Исавра нѣсколько испуганная этою мыслью.
   -- Но я надѣюсь, сказалъ Саваренъ,-- что синьйорина станетъ такою полезною сотрудницей что издатель не рѣшится оскорблять ее нападая на ея любимцевъ, въ томъ числѣ и на Тассо. Мы съ Рамо пришли сюда съ намѣреніемъ воспользоваться вліяніемъ синьйорины на ея близкаго и знаменитаго друга Madame де-Гранмениль чтобъ обезпечить наше предпріятіе украсивъ объявленіе о немъ ея именемъ въ качествѣ сотрудника.
   -- По соціальнымъ вопросамъ какъ законы о бракѣ? сказалъ Грагамъ съ саркастическою улыбкой которую скрыло дрожаніе его губъ и болѣзненный звукъ голоса.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Саваренъ,-- нашъ журналъ будетъ слишкомъ веселымъ для такихъ глубокихъ предметовъ; мы скорѣе ждемъ отъ гжи де-Гранмениль небольшаго романа который очаруетъ фантазію каждаго, и не оскорбитъ ни чьихъ мнѣній. Но придя сюда я сталъ меньше заботиться о вліяніи синьйорины на знаменитую писательницу.
   И онъ значительно вглянулъ на ея рукопись.
   -- Какъ такъ? спросилъ Грагамъ слѣдуя глазами за его взглядомъ.
   -- Если писавшая эту рукопись докончитъ начатое, мы не будемъ болѣе нуждаться въ гжѣ де-Гранмениль.
   -- Фи! воскликнула порывисто Исавра, лицо и шея ея вспыхнули румянцемъ:-- фи! эти слова можно принять за насмѣшку.
   Грагамъ посмотрѣлъ на нее пристально и потомъ перевелъ свой взглядъ на Саварена. Онъ сразу отгадалъ истину.
   -- Значитъ Mademoiselle тоже писательница? Въ томъ же родѣ какъ и ея другъ Mme де-Гранмениль?
   -- Bah! сказалъ Саваренъ,-- я дѣйствительно насмѣхался бы еслибы сказалъ синьйоринѣ такой ложный комплиментъ что въ своемъ первомъ опытѣ она сравнялась въ стилѣ съ совершеннѣйшимъ мастеромъ языка какой когда-либо являлся во французской литературѣ. Если я говорю "кончите для васъ эту повѣсть, и я не пожалѣю если журналъ не пріобрѣтетъ сотрудничества Mme де-Гранмениль", я хочу этимъ сказать что въ этихъ страницахъ есть невыразимая прелесть свѣжести и новизны искупающая многія ошибки которыхъ никогда не сдѣлало бы опытное перо Mme де-Гранмениль. Продолжайте, молодая особа, эту повѣсть, окончите ее. Потомъ не откажитесь выслушать совѣты какіе я могу дать для ея исправленія. И предсказываю вамъ такую блестящую карьеру писательницы что вы не пожалѣете отказавшись для этой карьеры отъ аплодисментовъ какіе получали бы будучи актрисой и пѣвицей.
   Англичанинъ конвульсивно прижалъ руку къ сердцу какъ бы схваченному внезапною спазмой. Но когда глаза его остановились на лицѣ Исавры, просіявшемъ наслажденіемъ генія предъ которымъ открывается избранный имъ путь какъ бы озаренный съ неба, ревнивое раздраженіе и эгоистическая боль исчезли въ немъ замѣнившись чувствомъ невыразимой грусти и состраданія. Какъ человѣкъ опытный онъ зналъ всѣ опасности, всѣ соблазны, всѣ тревоги, всѣ сплетни угрожающія имени и доброй славѣ, какіе окружатъ въ парижскомъ свѣтѣ безродную дѣвушку которая дѣлаясь писательницей, также какъ и вступая на сцену, оставляетъ навсегда кровъ частной жизни и дѣлается добычею языковъ публики. Въ Парижѣ, такая непрочная граница отдѣляетъ писательницу отъ bohémienne! Онъ молча опустился на стулъ и провелъ рукою по глазамъ какъ бы отгоняя видѣніе будущаго.
   Исавра въ своемъ возбужденномъ состояніи не замѣтила какое дѣйствіе произведи эти слова на ея гостя Англичанина. Ей не могло придти въ голову чтобы такое дѣйствіе было возможно. Напротивъ, радуясь мысли что она не обманулась въ инстинктахъ увлекавшихъ ее къ болѣе возвышенному призванію нежели призваніе пѣвицы, что двери клѣтки отворились и облитое солнцемъ пространство манило къ себѣ вновь почувствованныя крылья, она ощущала радость женщины. "Если, думала она, это правда, если мое гордое честолюбіе осуществится; всякое неравенство по достоинству и богатству уничтожится между мною и тѣмъ кто не будетъ стыдиться такой mésalliance!" Бѣдная мечтательница, бѣдное дитя!
   -- Вы покажете мнѣ что написали, сказалъ Рамо нѣсколько свысока, обычнымъ своимъ рѣзкимъ голосомъ, поразившимъ слухъ Грагама подобно царапанью по стеклу.
   -- Нѣтъ, не теперь; когда кончу.
   -- Вы намѣрены кончить это?
   -- О да; могу ли я не сдѣлать этого послѣ такого ободренія?
   Она протянула руку Саварену который любезно поцѣловалъ ее; потомъ ея глаза инстинктивно отыскали взглядъ Грагама. Но теперь онъ уже овладѣлъ собою; онъ встрѣтилъ ея взглядъ спокойно и съ улыбкой; но улыбка эта заставила ее похолодѣть, она сама не знала почему.
   Потомъ разговоръ перешелъ на книги и современныхъ писателей и поддерживался главнѣйшимъ образомъ сатирическими насмѣшками Саварена, который былъ въ отличномъ расположеніи духа.
   Грагамъ, пришедшій, какъ мы знаемъ, въ надеждѣ видѣть Исавру одну и съ намѣреніемъ произнести слова, осторожныя, но которыя могли бы въ его отсутствіе служить залогомъ союза, теперь не желалъ уже этого свиданія, не обдумывалъ уже этихъ словъ. Онъ скоро всталъ чтобъ уйти.
   -- Не откушаете ли завтра у насъ? спросилъ Саваренъ.-- Можетъ-быть мнѣ удастся убѣдить синьйорину и Рамо чтобы привлечь васъ возможностью увидѣться съ ними.
   -- Завтра я буду уже въ нѣсколькихъ миляхъ отсюда.
   Сердце Исавры упало. Рукопись теперь была совершенно забыта.
   -- Вы не говорили что такъ скоро ѣдете, воскликнулъ Саваренъ.-- Когда вы возвратитесь, преступный бѣглецъ?
   -- Не могу сказать даже гадательно. Monsieur Рамо, считайте меня въ числѣ вашихъ подпищиковъ. Mademoiselle, прошу васъ передать мое почтеніе синьйорѣ Веноста. Когда мы опять увидимся вы безъ сомнѣнія уже будете знамениты.
   Исавра не могла владѣть собою. Она порывисто встала, подошла къ нему подавая руку и пытаясь улыбнуться.
   -- Но не на томъ пути отъ котораго вы отклонили меня, проговорила она едва слышнымъ голосомъ.-- Мы остаемся съ вами друзьями?
   Это было какъ бы жалобное моленіе ребенка старающагося примириться съ тѣмъ кто хочетъ поссориться съ нимъ, ребенокъ не знаетъ за что.
   Грагамъ былъ тронутъ, но что могъ онъ сказать? Имѣлъ ли онъ право отклонить ее также отъ этой профессіи; воспретить всякія желанія, преградить всѣ пути къ славѣ этой блестящей искательницѣ славы? Еслибъ онъ даже объяснилъ свою любовь и она была принята, онъ и тогда бы считалъ что это значило требовать слишкомъ многаго. Онъ отвѣчалъ:
   -- Да, я всегда буду вашимъ другомъ, если вамъ можетъ быть надобность въ другѣ.
   Рука ея выскользнула изъ его руки, и она отвернулась пораженная слишкомъ сильно.
   -- Ваша карета у дверей? спросилъ Саваренъ.
   -- Я въ простомъ фіакрѣ.
   -- И вы теперь возвращаетесь прямо въ Парижъ?
   -- Да.
   -- Не будете ли такъ добры довезти меня въ улицу Риволи?
   -- Радъ буду служить вамъ.
   

ГЛАВА XI.

   Когда Саваренъ съ Грагамомъ ѣхали въ фіакрѣ въ Парижъ, первый сказалъ:
   -- Не могу понять какой богатый простофиля могъ возымѣть такое высокое мнѣніе о Густавѣ Рамо чтобъ избрать этого молодаго человѣка, съ репутаціей хотя обѣщающею, но не установившеюся, для предпріятія которое требуетъ столько такта и ума какъ веденіе новаго журнала, да еще журнала который предназначается для beau monde. Хотя не мнѣ критиковать выборъ сдѣлавшійся находкою для меня.
   -- Для васъ? вы шутите; у васъ есть свой журналъ; и только развѣ чрезвычайное добродушіе съ вашей стороны побудило васъ предоставить свое имя и перо къ услугамъ Monsieur Густава Рамо.
   -- Мое добродушіе не заходитъ такъ далеко. Напротивъ, Рамо оказываетъ мнѣ услугу. Peste! mon cher, мы французскіе писатели не имѣемъ такихъ доходовъ какъ ваши англійскіе милорды. И хотя я самый экономный человѣкъ этой породы, однако же мой журналъ былъ мнѣ въ послѣднее время въ убытокъ; и еще сегодня утромъ я не зналъ какъ уплатить сумму которую принужденъ былъ занять у ростовщика -- потому что я слишкомъ гордъ чтобы занимать у друзей и слишкомъ дальновиденъ чтобы занимать у книгопродавцевъ -- какъ вдругъ входитъ ce cher petit Густавъ съ предложеніемъ доставить нѣсколько пустяковъ для начала его новорожденнаго журнала, и это сдѣлало меня другимъ человѣкомъ. Теперь я участвую въ предпріятіи и мое самолюбіе и репутація заинтересованы въ его успѣхѣ, я буду стараться чтобы въ немъ приняли участіе сотрудники которыхъ общества мнѣ бы не пришлось стыдиться. Но что за очаровательная дѣвушка эта Исавра! Что за загадка этотъ даръ писательства! Не возможно угадать что обладаешь имъ не сдѣлавъ попытки писать.
   -- Значитъ рукопись молодой особы въ самомъ дѣлѣ заслуживала похвалъ которыя вы расточали ей?
   -- Гораздо болѣе, хотя заслуживаетъ также не мало и порицаній, которыхъ я не расточалъ, потому что въ первомъ произведеніи промахи служатъ такимъ же залогомъ успѣха какъ и красоты. Это гораздо лучше рабской правильности. Да, ея первое произведеніе, судя по тому что написано, будетъ имѣть успѣхъ, огромный успѣхъ. И это рѣшитъ ея карьеру. Пѣвица, актриса часто оставляетъ свою профессію, особенно если выходитъ замужъ за писателя. Но писательница всегда остается писательницей.
   -- А! въ самомъ дѣлѣ? Еслибъ у васъ была любимая дочь, Саваренъ, одобрили бы вы ея намѣреніе сдѣлаться писательницей?
   -- Откровенно говоря, нѣтъ; главнымъ образомъ потому что въ такомъ случаѣ, вѣроятно, она вышла бы замужъ за писателя; а французскіе писатели, по крайней мѣрѣ принадлежащіе къ школѣ вымысла, бываютъ очень неудобными мужьями.
   -- А! Вы думаете что синьйорина станетъ женою одного изъ этихъ неудобныхъ мужей, можетъ-быть господина Рамо?
   -- Рамо! Неіи! Это какъ нельзя болѣе вѣроятно. Его красивое лицо имѣетъ свою привлекательность. И говоря правду, жена моя, представляющая ясное доказательство истины что чего хочетъ женщина, хочетъ небо, заботится объ улучшеніи нравственности Рамо, чего по ея мнѣнію можно достичь его союзомъ съ Mademoiselle Чигонья. Во всякомъ случаѣ прекрасная Италіянка будетъ имѣть въ Рамо мужа который не потерпитъ чтобъ ея таланты были скрыты подъ спудомъ. Если она будетъ имѣть успѣхъ какъ писательница (подъ успѣхомъ я разумѣю деньги), онъ будетъ наблюдать за тѣмъ чтобъ ея чернильница никогда не была пуста; если же она не будетъ имѣть литературнаго успѣха, онъ позаботится чтобы міръ получилъ въ ней снова пѣвицу и актрису. Потому что Густавъ Рамо имѣетъ большой вкусъ къ роскоши и блеску; и что бы ни пріобрѣтала его жена, я готовъ утверждать что онъ будетъ проживать это.
   -- Мнѣ казалось что вы уважаете и любите Mademoiselle Чигонью. Значитъ ваша жена ненавидитъ ее?
   -- Напротивъ, она идолъ моей жены.
   -- Дикари приносятъ въ жертву своимъ идоламъ вещи которыя считаютъ самыми цѣнными. Цивилизованные Парижане приносятъ въ жертву самихъ идоловъ вещамъ не имѣющимъ никакой цѣны.
   -- Про Рамо нельзя сказать чтобъ онъ не имѣлъ никакой цѣны: у него есть красота, молодость, талантъ. Жена моя о немъ болѣе высокаго мнѣнія нежели я; но я не могу не уважать человѣка который находитъ такихъ искреннихъ поклонниковъ что они основываютъ для него журналъ и даютъ ему carte blanche для условій съ сотрудниками. Я не знаю человѣка въ Парижѣ который имѣлъ бы для меня большую цѣну. Его цѣна для меня сегодня утромъ была 30.000 франковъ. Признаюсь что не считаю его способнымъ быть очень хорошимъ мужемъ; но вѣдь французскія писательницы и артистки рѣдко берутъ себѣ мужа иначе какъ на короткій срокъ. Въ чистой атмосферѣ искусства нѣтъ вульгарныхъ семейныхъ предразсудковъ. Геніальныя женщины, въ родѣ Madame де-Гранмениль и можетъ-быть нашего очаровательнаго молодаго друга, похожи на канареекъ: чтобъ онѣ лучше пѣли, надо отдѣлить ихъ отъ ихъ дружки.
   Англичанинъ подавилъ стонъ и далъ другое направленіе разговору.
   Высадивъ своего веселаго спутника, Венъ отпустилъ свой фіакръ и задумчиво побрелъ домой.
   "Нѣтъ, говорилъ онъ про себя; я долженъ отдѣлаться отъ всякаго воспоминанія о преслѣдовавшемъ меня лицѣ, другѣ и ученицѣ Madame де-Гранмениль, пріятельницѣ Густава Рамо, соперницѣ Жюли Комартенъ, жаждущей той чистой атмосферы гдѣ нѣтъ мѣста для семейныхъ предразсудковъ! Могъ ли бы я -- будь я богатъ или бѣденъ -- видѣть въ ней идеалъ жены Англичанина? При этой тайнѣ которая тяготитъ меня, которая пока не разъяснится оставляетъ нерѣшенною мою собственною карьеру, какое счастье что я не засталъ ее одну, не произнесъ словъ которыя готовы были вырваться изъ моего сердца, не сказалъ: я могу не быть богатымъ человѣкомъ какимъ кажусь, но въ такомъ случаѣ честолюбіе мое будетъ еще сильнѣе, потому что борьба и трудъ составляютъ нервы честолюбія! Если я буду богатъ, согласитесь ли украсить мое положеніе? если я буду бѣденъ, обогатите ли вы мою бѣдность вашею улыбкой? И можете ли вы и въ томъ и въ другомъ случаѣ забыть, дѣйствительно, безъ сожалѣнія забыть, какъ вы подали мнѣ надежду, гордость вашимъ искусствомъ. Честолюбіе мое было бы убито еслибъ я женился на актрисѣ, на пѣвицѣ. Но это лучше чѣмъ жажда которая никогда не будетъ удовлетворена, чѣмъ борьба на поприщѣ гдѣ невозможно отступленіе, чѣмъ женщина для которой бракъ не есть цѣль, которая до конца остается собственностью публики и гордится тѣмъ что живетъ въ стеклянномъ домѣ куда имѣетъ право заглядывать всякій прохожій. Развѣ таковъ идеалъ жены и дома Англичанина? Нѣтъ, нѣтъ! горе мнѣ, нѣтъ!
   

КНИГА ШЕСТАЯ.

ГЛАВА I.

   Нѣсколько недѣль спустя послѣ описаннаго въ предшедшей главѣ, веселое общество мущинъ собралось за ужиномъ въ одномъ изъ отдѣльныхъ салоновъ Manon Dorée. Ужинъ давалъ Фредерикъ Лемерсье; гости каждый въ своемъ родѣ были болѣе или менѣе замѣчательны. Аристократизмъ и мода были не безъ достоинства представляемы Аленомъ де-Рошбріаномъ и Ангерраномъ {Имя это въ нѣкоторыхъ предшествовавшихъ листахъ напечатано было ошибочно -- Энгерранъ.} де-Вандемаромъ, чье превосходство въ качествѣ льва все еще нѣсколько смущало Фредерика, хотя Алену удалось сблизить ихъ. Искусство, литература и биржа имѣли также своихъ представителей въ Анри Бернарѣ, начинавшемъ входить въ славу портретномъ живописцѣ, котораго императоръ удостоивалъ своимъ покровительствомъ, виконтѣ де-Брезе и Саваренѣ. Наука также не была забыта, но избрала своимъ пріятнымъ представителемъ знаменитаго медика съ которымъ мы уже познакомились, доктора Бакура. Доктора въ Парижѣ не такъ серіозны какъ они по большей части бываютъ въ Лондонѣ; и Бакуръ, пріятный философъ школы Аристиппа, былъ не рѣдкимъ и не лишнимъ гостемъ банкетовъ служившихъ мѣстомъ отдохновенія грацій. Военная слава была также представлена на этомъ соціальномъ сборищѣ воиномъ загорѣлымъ и декорированнымъ, недавно прибывшимъ изъ Алжира, на безплодной почвѣ коего онъ стяжалъ много лавровъ и чинъ полковника. Финансы избрали Дюплеси; и онъ вполнѣ оправдывалъ это избраніе, только-что пособивъ хозяину пира сдѣлать великолѣпный coup на биржѣ.
   -- А, cher Monsieur Саваренъ, сказалъ Ангерранъ де-Вандемаръ, котораго патриціанская кровь такъ чиста отъ всякаго революціоннаго оттѣнка что онъ всегда инстинктивно вѣжливъ,-- что за образцовое произведеніе ваша статья въ Sens Commun о соотношеніи между національнымъ характеромъ и національною діэтой, какое неподдѣльное остроуміе! вѣдъ остроуміе истина въ забавной формѣ.
   -- Вы льстите мнѣ, возразилъ скромно Саваренъ;-- но сознаюсь что по моему въ этой бездѣлицѣ есть доля философіи. Можетъ-быть впрочемъ характеръ народа зависитъ болѣе отъ его напитковъ чѣмъ отъ пищи. Вина Италіи, хмѣльныя, раздражающія, разрушительно дѣйствующія на пищевареніе, соотвѣтствуютъ характеру принадлежащему дѣятельному мозгу и безпорядочной жизни. Италіянцы составляютъ великіе планы, во не могутъ справиться съ ними. Англійскій простой народъ пьетъ пиво, и пивной характеръ тупъ, грубъ, но упрямъ и постояненъ. Англійскіе средніе классы напиваются портеромъ и хересомъ; отъ этихъ крѣпкихъ напитковъ идеи ихъ становятся мрачными. Въ характерѣ ихъ нѣтъ веселости; удовольствія не составляютъ для нихъ потребности; они сидятъ послѣ обѣда дома и просыпаютъ пары своихъ напитковъ въ скукѣ домашней жизни. Если англійская аристократія обнаруживаетъ больше живости и космополитизма, то это благодаря винамъ Франціи которымъ они отдаютъ предпочтеніе вслѣдствіе моды; но все-таки, подобно всѣмъ плагіаторамъ, они только подражатели, а не изобрѣтатели, они заимствуютъ у насъ наши вина и копируютъ наши нравы. Нѣмцы....
   -- Нахальные варвары! проворчалъ французскій полковникъ покручивая усы;-- еслибъ императоръ не потерялъ разсудка, ихъ Садовая стоила бы уже теперь имъ Рейна.
   -- Нѣмцы, продолжалъ Саваренъ, не обративъ вниманія на перерывъ,-- пьютъ кислыя вина въ перемежку съ пивомъ. Послѣднему ихъ низшіе классы обязаны своимъ quasi-сходствомъ въ тупости и упрямствѣ съ англійскими массами. Кислое вино вредно для зубовъ. Нѣмцы страдаютъ зубною болью съ дѣтства. Всѣ люди подверженные зубной боли бываютъ сентиментальны. Гёте мучился зубною болью, Вертеръ былъ написанъ во время одного изъ пароксизмовъ располагающихъ геній къ самоубійству. Но нѣмецкій характеръ не исчерпывается зубною болью; пиво и табакъ присоединяясь къ наслажденію рейнскою кислотой примѣшиваютъ философію къ чувствительности и придаютъ ту терпѣливость въ отдѣлкѣ подробностей что характеризуетъ ихъ профессоровъ и полководцевъ. Кромѣ того нѣмецкія вина сами по себѣ имѣютъ еще качества кромѣ кислоты. Вкушаемыя съ кислою капустой и паренымъ черносливомъ они производятъ пары самомнѣнія. У Нѣмца мало французскаго тщеславія; у него есть нѣмецкое самоуваженіе. Онъ распространяетъ самоуваженіе на то что его окружаетъ; свой домъ, свою деревню, свой городъ, свою страну -- все что принадлежитъ ему. Дайте ему его трубку и саблю, и вѣрьте мнѣ, господинъ полковникъ, вы никогда не отнимете у него Рейна.
   -- Бррр, вскричалъ полковникъ;-- но мы владѣли же Рейномъ.
   -- Мы не удержали его. Я не могу сказать что владѣлъ франковою монетой если взялъ ее изъ вашего кошелька и долженъ былъ возвратить ее на другой же день.
   Тутъ поднялся всеобщій ропотъ противъ Саварена. Ангерранъ, какъ человѣкъ хорошаго тона, поспѣшилъ перемѣнить разговоръ.
   -- Оставимъ этимъ несчастнымъ ихъ кислыя вина и зубныя боли. Мы, пьющіе шампанское, принадлежащее намъ вполнѣ, можемъ лишь сожалѣть объ остальномъ человѣчествѣ. Странное названіе у этого новаго журнала Le Sens Commun, Monsieur Саваренъ.
   -- Да; le Sens Commun не часто встрѣчается въ Парижѣ, гдѣ у всѣхъ васъ слишкомъ много геніальности для такой вульгарной вещи.
   -- Объясните мнѣ пожалуста, сказалъ молодой живописецъ,-- что вы понимаете подъ названіемъ Le Sens Commun? Оно загадочно.
   -- Правда, сказалъ Саваренъ;-- оно можетъ значить sensus communis Латинянъ, или good sense Англичанъ. Латинская фраза означаетъ духъ общественнаго интереса; англійская -- смыслъ свойственный вообще всѣмъ людямъ съ пониманіемъ. Я полагаю что изобрѣтатель названія нашего журнала придавалъ ему послѣднее значеніе.
   -- А кто изобрѣлъ его? спросилъ Бакуръ.
   -- Это тайна которую я самъ не знаю, отвѣчалъ Саваренъ.
   -- Я догадываюсь, сказалъ Ангерравъ,-- что это долженъ быть тотъ же кто пишетъ политическія передовыя статьи. Онѣ очень замѣчательны; онѣ не похожи на статьи другихъ журналистовъ, и лучшихъ и худшихъ. Я съ своей стороны мало ломаю голову надъ политикой и пожимаю плечами надъ статьями въ которыхъ правительство состоящее изъ плоти и крови сводится къ математическимъ формуламъ. Но эти статьи мнѣ кажется пишутся свѣтскимъ человѣкомъ, и я какъ человѣкъ свѣтскій читаю ихъ.
   -- Но, сказалъ виконтъ де-Брезе гордившійся своимъ изящнымъ слогомъ,-- это разумѣется не произведенія знаменитаго писателя; въ нихъ нѣтъ ни краснорѣчія, ни чувства, хотя мнѣ не слѣдовало бы уменьшать достоинства вашего сотрудника.
   -- Все это можетъ быть очень справедливо, сказалъ Саваренъ,-- но Monsieur Ангерранъ правъ. Статьи очевидно принадлежатъ человѣку свѣтскому; это причина что они изумили публику и обезпечили успѣхъ газеты Le Sens Commun. Но подождите недѣльки двѣ, господа, и тогда скажите мнѣ ваше мнѣніе о новомъ романѣ новаго автора о которомъ будетъ у насъ объявлено въ завтрашнемъ нумерѣ. Я буду очень огорченъ если онъ не понравится вамъ. Въ немъ нѣтъ недостатка краснорѣчія и чувства.
   -- Мнѣ ужь довольно прискучило краснорѣчіе и чувство, сказалъ Ангерранъ -- Вашъ редакторъ Густавъ Рамо надоѣлъ мнѣ съ своими "Размышленіями при свѣтѣ звѣздъ въ улицахъ Парижа", жалкое подражаніе Вечернимъ Пѣснямъ Гейне. Журналъ вашъ былъ бы превосходенъ еслибы вы могли заставить умолкнуть вашего редактора.
   -- Заставить умолкнуть Густава Рамо, воскликнулъ живописецъ Бернаръ,-- я обожаю его поэмы, въ нихъ такъ много сочувствія къ бѣдному страждущему человѣчеству.
   -- Насколько страждущее человѣчество воплощается въ немъ самомъ, сказалъ докторъ,-- и большая часть страданій происходитъ отъ желчи. Но à propos о вашемъ новомъ журналѣ, Саваренъ, сегодня въ немъ есть извѣстіе, которое возбудило мое любопытство. Тамъ говорится что виконтъ де-Молеонъ возвратился въ Парижъ послѣ многолѣтняго пребыванія за границей; потомъ послѣ скромнаго указанія на репутацію талантливости пріобрѣтенную имъ въ молодости идутъ предсказанія о будущей политической карьерѣ человѣка который, если въ немъ есть крупица sens commun, долженъ думать что чѣмъ меньше сказано о немъ тѣмъ лучше. Я хорошо помню его; ужасный mauvais sujet, но замѣчательно красивый. Съ нимъ была непріятная исторія по поводу брилліантовъ одной иностранной герцогини побудившая его выѣхать изъ Парижа.
   -- Но, сказалъ Саваренъ,-- извѣстіе о которомъ вы упомянули намекаетъ что это ни на чемъ не основанная клевета, и что настоящею причиной добровольнаго изгнанія де-Молеона было то что очень часто случается съ молодыми Парижанами: онъ растратилъ свое состояніе. Онъ возвращается когда получилъ по наслѣдству или пріобрѣлъ собственнымъ трудомъ на чужбинѣ достаточное обезпеченіе.
   -- Тѣмъ не менѣе я не могу повѣрить чтобъ общество снова приняло его въ свою среду, сказалъ Бакуръ.-- Когда онъ оставилъ Парижъ, всѣ желающіе избѣгать дуэлей и предохранить своихъ жень отъ соблазна вздохнули съ облегченіемъ. Общество можетъ радостно привѣтствовать возвращеніе заблудшей овцы, не не оправившагося волка.
   -- Прошу извинить меня, mon cher, оказалъ Ангерранъ,-- общество уже отворило свои ворота этому бѣдному, несправедливо оскорбленному волку. Два дня тому назадъ Лувье собралъ въ своемъ домѣ находящихся въ живыхъ родственниковъ или близкихъ де-Молеона -- къ числу которыхъ принадлежатъ маркизъ де-Рошбріанъ, графы де-Пасси, Бовилье, де-Шавиньи, мой отецъ и разумѣется двое его сыновей -- и представилъ намъ доказательства которыя совершенно очищаютъ виконта де-Молеона отъ всякаго подозрѣнія въ преступномъ или безчестномъ поступкѣ въ этой исторіи съ брилліантами. Въ числѣ доказательствъ находятся отзывы самого герцога и письма этого аристократа къ де-Молеону послѣ его отъѣзда изъ Парижа, выражающія величайшее уваженіе и изумленіе къ чувству чести и великодушію характера виконта. Результатомъ этого семейнаго совѣта было то что мы всѣ вмѣстѣ отправились сдѣлать визитъ де-Молеону. Въ тотъ же день онъ обѣдалъ у моего отца. Вы достаточно знаете графа де-Вандемара, и я могу добавить, мою матушку, и можете быть увѣрены что они слишкомъ строго и внимательно относятся къ общественнымъ приличіямъ чтобы принять даже родственника не взвѣсивъ предварительно всѣмъ pro и contra. Что касается Рауля, то самъ Баярдъ не могъ бы быть большимъ защитникомъ чести.
   За этимъ заявленіемъ послѣдовало молчаніе; всѣ казалось были поражены.
   Наконецъ Дюплеси сказалъ:
   -- Но какое дѣло Лувье до этой galère? Лувье не родня этому родовитому vaurien, почему онъ собралъ семейный совѣтъ?
   -- Лувье извинилъ свое вмѣшательство старинною и близкою дружбой съ де-Молеономъ, который, по его словамъ, по прибытіи въ Парижъ пришелъ къ нему за совѣтомъ, будучи слишкомъ гордъ или слишкомъ робокъ чтобъ обратиться къ родственникамъ съ которыми давно порвалъ всякія сношенія. Нуженъ былъ посредникъ, и Лувье рѣшился взять эту роль на себя; это какъ нельзя болѣе просто и естественно. Кстати, Аленъ, вы обѣдаете завтра у Лувье, не правда ли? Обѣдъ въ честь нашего возстановленнаго родственника. Мы съ Раулемъ будемъ тамъ.
   -- Да; я буду радъ встрѣтить еще разъ человѣка который, каковы бы ни были его ошибки въ молодости, о чемъ,-- добавилъ Аленъ слегка краснѣя,-- мнѣ разумѣется не приходится судить строго, вытерпѣлъ самое величайшее несчастіе какое только можетъ постичь человѣка, сомнѣніе въ его чести, и кто теперь, подъ вліяніемъ лѣтъ или горя, такъ измѣнился что я не могу найти въ немъ сходства съ характеромъ который былъ сейчасъ придавъ ему какъ mauvais sujet и vaurien.
   -- Браво! воскликнулъ Ангерранъ,-- хвала мужеству, а въ Парижѣ нужно большое мужество чтобы защищать отсутствующаго.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Аленъ тихимъ голосомъ.-- Gentilhomme который не защититъ другаго gentilhomme подвергшагося клеветѣ способенъ какъ солдатъ сдать крѣпость и измѣнить знамени.
   -- Вы говорите что Monsieur де-Молеонъ измѣнился, сказалъ де-Брезе;-- да, онъ долженъ былъ постарѣть. Его красивой наружности и слѣда не осталось?
   -- Извините, сказалъ Ангерранъ,-- онъ хорошо сохранился и теперь, у него красивая голова и представительная наружность. Но нельзя не сомнѣваться заслуживалъ ли онъ въ молодости своіо ужасную репутацію; обращеніе его такъ замѣчательно просто и мило, разговоръ такъ привлекательно скроменъ, такъ свободенъ отъ всякихъ претензій, и образъ жизни его такъ простъ какъ испанскаго гидальго.
   -- Значитъ онъ не старается играть роль Монтекристо, сказалъ Дюллеси,-- и выставляться какъ этотъ романтическій герой?
   -- Разумѣется нѣтъ; онъ откровенно говоритъ что имѣетъ лишь очень небольшой доходъ, но болѣе чѣмъ достаточный для его потребностей; что теперь онъ богаче чѣмъ былъ въ молодости, потому что научился умѣренности. Мы можемъ не придавать значенія намеку Sens Commun о его будущей политической карьерѣ; по крайней мѣрѣ онъ не обнаруживаетъ подобнаго честолюбія.
   -- А развѣ это возможно для него когда онъ легитимистъ? сказалъ Аленъ съ горечью.-- Какой департаментъ избралъ бы его?
   -- Но развѣ онъ легитимистъ? спросилъ де-Брезе.
   -- Я считаю это несомнѣннымъ, отвѣчалъ Аленъ свысока,-- потому что онъ де-Молеонъ.
   -- Отецъ его, надѣюсь, былъ такой же де-Молеонъ какъ и онъ, возразилъ де-Брезе колко;-- и занималъ мѣсто при дворѣ Лудовика-Филиппа, которое легитимистъ едва ли бы могъ принять. Викторъ, я полагаю, вовсе не ломалъ головы надъ политикой въ то время какъ я его помню; но судя по его друзьямъ и по вниманію къ нему принцевъ Орлеанскаго дома, я могу догадываться что онъ не расположенъ въ пользу Генриха VI.
   -- Я не могу допустить этой мысли безъ сожалѣнія, оказалъ Аленъ еще высокомѣрнѣе,-- послѣ того какъ де-Молеоны признали главою своего дома представителя Рошбріановъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, сказалъ Дюплеси,-- Monsieur де-Молеонъ философъ рѣдкаго закала. Парижанинъ знавшій богатство и довольствующійся бѣдностью, это типъ который мнѣ хотѣлось бы изучить.
   -- Вы будете имѣть случай къ этому завтра вечеромъ, Monsieur Дбплеси, сказалъ Ангерранъ.
   -- Какъ! на обѣдѣ у Лувье? Нѣтъ, я не знакомъ съ Лувье иначе какъ на биржѣ, и знакомство это не дружеское.
   -- Я хотѣлъ сказать не объ обѣдѣ Лувье, а о балѣ герцогини де-Тарасконъ. Вы какъ одинъ изъ ея особенныхъ любимцевъ безъ сомнѣнія почтите ея réunion.
   -- Да; я обѣщалъ дочери поѣхать съ ней на этотъ балъ. Но герцогиня имперіалистка. А Monsieur де-Молеонъ кажется или легитимистъ, по словамъ господина маркиза, или орлеанистъ, какъ полагаетъ нашъ другъ де-Брезе.
   -- Что жь изъ этого? Есть ли болѣе преданный бурбонистъ чѣмъ де-Рошбріанъ? А онъ отправится на балъ. Онъ дается не во время сезона по случаю семейнаго брачнаго торжества. А герцогиня де-Тарасконъ въ родствѣ съ Аленомъ и слѣдовательно съ де-Молеономъ, хотя родство это дальнее.
   -- А! Простите мое невѣжество въ генеалогіи.
   -- Какъ будто генеалогія благородныхъ именъ не есть исторія Франціи, проворчалъ Аленъ въ негодованіи.
   

ГЛАВА II.

   Да, Sens Commun имѣлъ успѣхъ: онъ произвелъ впечатлѣніе при первомъ своемъ появленіи; впечатлѣніе это возрастало. Англичанину трудно понять вліяніе журнала имѣющаго успѣхъ въ Парижѣ; то положеніе политическое, литературное, общественное, какое онъ доставляетъ сотрудникамъ содѣйствовавшимъ его успѣху. Г. Лебо обнаружилъ большую проницательность избравъ Густава Рамо номинальнымъ редакторомъ чѣмъ полагалъ Саваренъ или могутъ думать читатели. Прежде всего, самъ Густавъ, несмотря на недостатокъ образованія и основательнаго ума, не былъ лишенъ геніальности, такого рода геніальности которая будучи сдерживаема и имѣя возможность обнаруживаться только въ области чувства или сарказма, согласовалась съ направленіемъ времени; вовторыхъ, Лебо только чрезъ посредство Густава могъ заручиться Савареномъ, а имена которыя этотъ блестящій писатель привлекъ за собою съ самаго начала были достаточны для того чтобъ обратить вниманіе на первые нумера Sens Commun, не взирая на названіе которое не казалось заманчивымъ. Но однихъ этихъ именъ не было достаточно чтобы распространить журналъ въ тѣхъ размѣрахъ какихъ онъ уже достигъ. Этимъ онъ былъ обязанъ любопытству возбужденному передовыми статьями въ новомъ для парижской публикѣ стилѣ, имя автора коихъ вызывало догадки. Онѣ были подписаны Пьеръ Ферменъ; полагали что это nom de plume, такъ какъ имя это было вовсе неизвѣстно въ литературномъ мірѣ. Тонъ этихъ статей былъ тономъ безпристрастнаго наблюдателя; онѣ ни отстаивали, ни нападали ни на какую партію въ частности; не излагали никакихъ отвлеченныхъ доктринъ управленія. Но такъ или пваче, онѣ выражали изящнымъ и вмѣстѣ простымъ языкомъ, по временамъ небрежнымъ, но никогда не вульгарнымъ, преобладающее чувство тревожнаго недовольства, предчувствіе неизбѣжной перемѣны установившагося порядка вещей, не опредѣляя какова будетъ эта перемѣна, не говоря къ лучшему будетъ она или къ худшему. Въ своей критикѣ о личностяхъ писатель былъ сдержанъ и умѣренъ, самый проницательный цензоръ печати не могъ бы найти предлога ко вмѣшательству въ выраженіе мнѣній столь вѣжливыхъ. Объ императорѣ въ этихъ статяхъ говорилось мало, но это малое не было неуважительно; однако же день за днемъ статьи содѣйствовали подкапыванію имперіи. Недовольные всѣхъ оттѣнковъ понимали, какъ бы съ помощью франмасовской тайны, что въ этомъ журналѣ они имѣли союзника. Противъ религіи не произносилось ни слова, однакоже враги религіи покупали этотъ журналъ; но друзья религіи также покупали его, потому что эти статьи говорили съ ироніей о газетныхъ философахъ которые полагаютъ что ихъ противорѣчивыя сумазбродства могутъ слить ихъ въ одну утопію, или что какое-нибудь соціальное зданіе, наскоро воздвигнутое неразумнымъ меньшинствомъ, можетъ сдѣлаться вѣчнымъ обиталищемъ для безпокойнаго большинства не будучи скрѣплено вѣрою.
   Тонъ этихъ статей всегда соотвѣтствовалъ названію журнала Sens Commun. Онъ взывалъ ко здравому смыслу, взывалъ тономъ человѣка презирающаго хитрыя теоріи, горячую декламацію, легкомысленныя вѣрованія или напыщенную высокопарность, характеризующія большую часть парижской печати. Статьи эти скорѣе напоминали нѣкоторые органы англійской печати, которые проповѣдуютъ что не ослѣплены никакимъ увлеченіемъ къ кому и къ чему бы то ни было, которые находятъ сбытъ благодаря симпатіи къ порочнымъ характерамъ которой Huet приписываетъ популярность Тацита, и всегда спокойно, но со скрытою насмѣшкой подкапывая учрежденія, никогда не претендуютъ на духъ изобрѣтательности соединенный со здравымъ смысломъ для того чтобы предложить какимъ образомъ эти учрежденія должны быть перестроены или замѣнены.
   Да, такъ или иначе журналъ, какъ я говорилъ, уловилъ вкусъ парижской публики. Онъ намекалъ, съ легкою граціей непредубѣжденнаго пріятнаго болтуна, что всѣ классы французскаго общества разлагаются, и каждый классъ былъ склоненъ вѣрить что всѣ другіе разлагаются и соглашался что если другіе не будутъ перестроены, то и въ немъ самомъ есть нѣчто очень нездоровое.
   Балъ у герцогини де-Тарасконъ былъ блестящимъ событіемъ. Лѣто было уже на исходѣ; многіе изъ парижскихъ устроителей праздниковъ вернулись въ столицу, но сезонъ еще не начинался, и балъ въ это время года былъ событіемъ необыкновеннымъ. Но къ этому празднику былъ особый поводъ: свадьба племянницы герцогини съ сыномъ лица занимавшаго высокое служебное мѣсто и бывшаго въ большой милости при императорскомъ дворѣ.
   Обѣдъ у Лувье кончился рано, и оркестръ началъ второй вальсъ когда Ангерранъ, Аленъ и Виконтъ де-Молеонъ всходили на лѣстницу. Рауль не сопровождалъ ихъ; онъ очень рѣдко показывался вообще на балахъ, и никогда на тѣхъ что давались имперіалистами, въ какомъ бы близкомъ родствѣ съ нимъ ни были эти имперіалисты. Но со свойственною его прекрасному характеру снисходительностью, онъ не осуждалъ тѣхъ кто посѣщалъ ихъ, ни Ангеррана, ru еще менѣе разумѣется Алена.
   Здѣсь кстати сказать и о его чувствахъ къ Виктору де-Молеону. Онъ присоединился къ семейному оправданію этого родственника въ тяжеломъ обвиненіи по поводу брилліантовъ, доказательства его невинности казались ему несомнѣнными и рѣшительными, потому онъ сдѣлалъ визитъ виконту и согласился на оказанныя ему формальныя вѣжливости. Но оказавъ подобную справедливость собрату gentilhomme и родственнику, онъ желалъ видать виконта де-Молеона какъ можно рѣже. Онъ разсуждалъ такимъ образомъ: "Человѣкъ этотъ не виновенъ ни въ какомъ преступленіи возведенномъ противъ него обществомъ. Но въ числѣ его качествъ стяжавшихъ ему восхищеніе общества, прежде чѣмъ оно ошибочно осудило его, нѣтъ ни одного которое побуждало бы меня искать его дружбы или могло бы разсѣять сомнѣнія въ томъ чѣмъ станетъ онъ когда общество снова приметъ его. А человѣкъ этотъ такъ привлекателенъ что я боюсь подчиниться его вліянію если буду часто видѣть его."
   Рауль держалъ свои разсужденія про себя. Въ глазахъ Ангеррана, Алена и той модной молодежи на которую они могли имѣть вліяніе, Викторъ де-Молеонъ принялъ почти героическіе размѣры. Ясно было что въ дѣлѣ навлекшемъ на него такую низкую клевету онъ поступалъ съ рыцарскою деликатностью. А его буйная и безпорядочная жизнь въ молодости, искупавшаяся по преданіямъ его современниковъ его храбростью и великодушіемъ, не была такимъ порокомъ къ которому молодые Французы способны относиться строго. Всякіе вопросы касательно его жизни въ теченіе долгаго отсутствія изъ столицы умолкали предъ уваженіемъ котораго заслуживали факты извѣстные, ясно обнаруженные съ помощію его pièces justificatives: вопервыхъ, что онъ подъ чужимъ именемъ служилъ въ рядахъ арміи въ Алжирѣ; отличался тамъ рѣдкими достоинствами, и кромѣ производства въ чинъ получилъ крестъ. Настоящее имя его было извѣстно только его полковому командиру, и когда онъ оставилъ службу, полковникъ далъ ему письмо въ теплыхъ выраженіяхъ одобрявшее его поведеніе и удостовѣрявшее его тождество съ Викторомъ де-Молеономъ; вовторыхъ, что въ Калифорніи онъ спасъ одно богатое семейство отъ ночнаго нападенія убійцъ, сражаясь въ единоборствѣ съ тремя сильнѣйшими разбойниками, и отказался отъ всякой награды со стороны спасенныхъ кромѣ письменнаго выраженія ихъ признательности. Во всѣхъ странахъ храбрость почитается добродѣтелью; ни въ одной странѣ она настолько не искупаетъ пороковъ какъ во Франціи.
   Но до сихъ поръ оправданіе Виктора де-Молеона было извѣстно лишь немногимъ, и тѣ принадлежали къ веселымъ кружкамъ общества. Какимъ образомъ могли судить о немъ болѣе серіозные средніе классы, представляющіе самую важную часть общественнаго мнѣнія для кандидата ищущаго политическихъ отличій, это былъ другой вопросъ.
   Герцогиня стояла у дверей встрѣчая гостей. Дюплеси сидѣлъ близь входа рядомъ съ выдающимся членомъ императорскаго правительства, съ которымъ разговаривалъ вполголоса. Однако же глаза финансиста обращенные на дверь при входѣ Алена и Ангеррана скользнувъ по ихъ знакомымъ лицамъ внимательно остановились на болѣе пожиломъ человѣкѣ котораго Ангерранъ представлялъ герцогинѣ и въ которомъ Дюплеси вѣрно угадалъ виконта де-Молеона. Разумѣется если нельзя было призвать Monsieur Лебо въ статномъ человѣкѣ посѣтившемъ Лувье, еще менѣе могъ тотъ кто слыхалъ о безумныхъ похожденіяхъ roi des viveurs въ молодости согласить вѣру въ эти разказы со спокойною скромностью наружности отличавшею кавалера отвѣчавшаго со склоненною головой покорнымъ тономъ на любезное привѣтствіе блестящей хозяйки. Но къ такому несходству прежняго де-Молеона съ настоящимъ, Дюплеси былъ приготовленъ разговоромъ въ Maison Dorée. И теперь когда виконтъ уступивъ свое мѣсто возлѣ герцогини кому-то вновь пришедшему отошелъ и прислонясь къ колоннѣ смотрѣлъ на веселую сцену предъ собою съ такимъ выраженіемъ лица, отчасти саркастическимъ, отчасти грустнымъ, съ какимъ человѣкъ смотритъ послѣ долгаго отчужденія на сцены былыхъ веселостей, Дюплеси понялъ что никакія перемѣны не сломили силы характера дѣлавшей этого человѣка героемъ беззаботныхъ современниковъ. Хотя онъ не носилъ ни бороды, ни даже усовъ, было что-то чрезвычайно мужественное въ очертаніи его гладко выбритыхъ щекъ и рѣзко обозначенныхъ челюстей, во лбу широкомъ въ вискахъ и выдающемся въ тѣхъ органахъ надъ бровями которые, говорятъ, обозначаютъ быстрое воспріятіе и скорость дѣйствія; въ губахъ сжатыхъ въ покоѣ, съ выраженіемъ можетъ-быть нѣсколько суровымъ, но подвижнымъ при разговорѣ и удивительно привлекательнымъ при улыбкѣ. Все вмѣстѣ въ этомъ Викторѣ де-Молеонѣ было запечатлѣно отличіемъ помимо условнаго изящества. Вы бы сказали: это человѣкъ съ рѣзко обозначенною индивидуальностью, знаменитость въ какомъ-нибудь родѣ. Вы не удивились бы узнавъ что онъ вождь партіи, искусный дипломатъ, отважный воинъ, предпріимчивый путешественникъ; но вы не сочли бы его за ученаго, писателя, артиста.
   Пока Дюплеси наблюдалъ такимъ образомъ виконта де-Молеона, въ то же время слушая повидимому внимательно шепотъ министра сидѣвшаго съ нимъ рядомъ, Аленъ прошелъ въ бальную залу. Онъ былъ еще такъ свѣжъ что находилъ удовольствіе въ танцахъ. Ангерранъ (который уже пережилъ это увлеченіе и обыкновенно рано уѣзжалъ съ бала чтобы наслаждаться сигарой и вистомъ въ своемъ клубѣ) подошелъ къ де-Молеону и остановился рядомъ съ нимъ. Левъ одного поколѣнія всегда чувствуетъ любопытство и уваженіе ко льву поколѣнія предшедшаго, и молодой Вандемаръ началъ сильно, почти страстно интересоваться этимъ развѣнчаннымъ царемъ того царства моды которое будучи разъ утрачено никогда уже не можетъ быть возвращено; ибо только Юность можетъ держать его скипетръ и повелѣвать его подданными.
   -- Въ этой толпѣ, виконтъ, сказалъ Ангерранъ,-- должно-быть не мало вашихъ старыхъ знакомыхъ?
   -- Можетъ-быть; но до сихъ поръ я видѣлъ только новыя лица.
   Какъ онъ говорилъ это, человѣкъ среднихъ лѣтъ, декорированный большимъ крестомъ Почетнаго Легіона и полдюжиной иностранныхъ орденовъ, ведя подъ руку даму такихъ же лѣтъ сіявшую брилліантами, проходилъ чрезъ большую залу и при внезапномъ поворотѣ вслѣдствіе остановки своей спутницы поправлявшей платье, случайно задѣлъ де-Молеона, котораго прежде не замѣтилъ. Обернувшись чтобъ извиниться въ своей неловкости, онъ встрѣтилъ взглядъ виконта, вздрогнулъ, измѣнился въ лицѣ, и поспѣшилъ къ своей спутницѣ.
   -- Вы узнаете его превосходительство? сказалъ Ангерранъ улыбаясь.-- Его лицо не можетъ быть для васъ новымъ.
   -- Это баронъ де-Ласи? спросилъ де-Молеонъ.
   -- Баронъ де-Ласи, теперь графъ Эпине, посланникъ при дворѣ ***, и если слухи справедливы, имѣющій надежду скоро получить министерскій портфель.
   -- Онъ пошелъ впередъ съ тѣхъ поръ какъ я не видалъ его, этотъ маленькій баронъ. Въ то время онъ былъ моимъ усерднымъ подражателемъ, и не лестно мнѣ было это подражаніе.
   -- Онъ составилъ себѣ карьеру, вѣчно цѣпляясь за кого-нибудь болѣе сильнаго нежели онъ самъ. Цѣплялся, вѣроятно, за васъ, когда будучи parvenu несмотря на присвоенный незаконно титулъ барона, онъ добивался доступа въ клубы и гостиныя. Когда доступъ въ нихъ открылся ему, остальное пришло само собою. Онъ сталъ милліонеромъ по приданому жены, и посланникомъ чрезъ возлюбленнаго жены, занимающаго вліятельное мѣсто въ государствѣ.
   -- Но въ немъ самомъ должна быть нѣкоторая сила. Нельзя поставить стойкомъ пустой мѣшокъ. А! вотъ, если не ошибаюсь, человѣкъ котораго я зналъ ближе. Тотъ блѣднолицый съ большимъ крестомъ -- вѣдь это навѣрное Альфредъ Геннекенъ. Неужели и онъ декорированный имперіалистъ? Когда мы разстались онъ былъ соціальнымъ республиканцемъ.
   -- Но вѣроятно и тогда уже краснорѣчивымъ адвокатомъ. Онъ попалъ въ палату, говорилъ хорошо, защищалъ coup d'état. Онъ недавно сдѣланъ префектомъ важнаго департамента ***. Популярное назначеніе. Пожалуста возобновите съ нимъ знакомство; онъ идетъ сюда.
   -- Пожелаетъ ли столь важный сановвикъ возобновить знакомство со мною? Едва ли.
   Говоря эти слова де-Молеонъ однако отошелъ отъ колонны на встрѣчу префекту. Ангерранъ пошелъ за нимъ и видѣлъ какъ виконтъ протянулъ руку своему старому знакомому.
   Префектъ уставился на него и проговорилъ съ холодною учтивостью:
   -- Извините... Какое-нибудь недоразумѣніе.
   -- Позвольте мнѣ, Monsieur Геннекенъ,-- вступился Ангерранъ желая избавить виконта отъ непріятной необходимости называть себя,-- позвольте мнѣ снова познакомить васъ съ моимъ родственникомъ, виконтомъ де-Молеономъ, котораго вы весьма естественно могли забыть по истеченіи столькихъ годовъ.
   Все-таки префектъ не принялъ протянутой руки. Онъ поклонился церемонно, проговорилъ:-- я не зналъ что виконтъ вернулся въ Парижъ, и двинувшись далѣе, раскланялся съ хозяйкой и исчезъ.
   -- Грубіянъ, пробормоталъ Ангерранъ.
   -- Полноте, сказалъ де-Молеонъ спокойно.-- Мнѣ уже нельзя болѣе драться на дуэли, въ особенности съ префектомъ. Но признаюсь я настолько слабъ что такое обращеніе Генвекена обижаетъ меня. Онъ мнѣ обязанъ... не многимъ, положимъ, во все-таки настолько что я скорѣе выбралъ бы его для возстановленія моей репутаціи нежели Лувье еслибы зналъ что онъ занимаетъ такое высокое мѣсто. Впрочемъ, человѣку достигшему вліятельнаго положенія извинительно забыть пріятеля имя котораго подверглось нареканіямъ. Я ему прощаю.
   Въ голосѣ виконта было какое-то глубокое чувство, которое тронуло теплое, хотя и легкое сердце Ангеррана. Но де-Молеонъ не далъ ему времени отвѣтить. Онъ быстро смѣшался съ веселою толпой и Ангерранъ уже не видалъ его въ этотъ вечеръ.
   Дюплеси между тѣмъ оставилъ мѣсто свое подлѣ министра, слѣдуя за молоденькою и очень хорошенькою дѣвушкой переданной ему съ рукъ на руки танцовавшимъ съ ней кавалеромъ. Это была единственная дочь Дюплеси, и онъ дорожалъ ею болѣе нежели нажитыми на биржѣ милліонами.
   -- Княгиня, сказала она,-- унеслась вслѣдъ за какою-то нѣмецкою коронованою особой, поэтому, petit père, мнѣ приходится оставаться съ вами.
   Княгиня, знатная русская дама, взяла на этотъ вечеръ подъ свое крылышко Mademoiselle Valérie Duplessis.
   -- А мнѣ должно-быть слѣдуетъ отвести васъ опять въ бальную залу, сказалъ финансистъ гордо улыбаясь,-- и пріискать вамъ кавалеровъ.
   -- Мнѣ не нужно для этого вашей помощи, Monsieur. За исключеніемъ этой кадрили списокъ мой полонъ.
   -- И надѣюсь, кавалеры пріятные. Скажи ка мнѣ кто они, шепнулъ Дюплеси пробираясь съ дочерью въ бальную залу.
   Дѣвушка взглянула на свою табличку.
   -- Ну, первый какой-то милордъ съ непроизносимымъ англійскимъ именемъ.
   -- Beau cavalier?
   -- Нѣтъ, дуренъ собою; да и старъ, ему по крайней мѣрѣ лѣтъ тридцать.
   Дюплеси вздохнулъ свободнѣе. Онъ не желалъ чтобы дочь его влюбилась въ Англичанина.
   -- А слѣдующій?
   -- Слѣдующій проговорила она нерѣшительно, и онъ замѣтилъ легкую краску на ея лицѣ.
   -- Да, слѣдующій. Вѣдь онъ не Англичанинъ?
   -- О нѣтъ! Маркизъ де-Рошбріанъ.
   -- А! Кто представилъ его тебѣ?
   -- Вашъ другъ, petit père; Monsieur де-Брезе.
   Дюплеси опятъ взглянулъ на лицо дочери. Оно было наклонено надъ букетомъ.
   -- Что жъ, онъ также дуренъ собою?
   -- Дуренъ! воскликнула дѣвушка съ негодованіемъ:-- Да онъ...
   Она удержалась и отвернулась въ сторону.
   Дюплесси задумался. Онъ радъ былъ что проводилъ свою дочь въ бальную залу. Онъ рѣшилъ тутъ остаться и наблюдать за нею и за Рошбріаномъ.
   До этой минуты Рошбріанъ ему не нравился. Слишкомъ очевидная родовая гордость знатнаго юноши раздражала его, хотя финансистъ и самъ хвастался своими предками. Можетъ-быть и теперь маркизъ Аленъ былъ ему не по душѣ, но онъ смотрѣлъ уже на него съ какимъ то не враждебнымъ любопытствомъ. А если пришлось бы породниться со знатнымъ родомъ, такъ можно пожалуй и заразиться его гордостью.
   Едва появились они въ залѣ какъ маркизъ подошелъ звать свою даму. Онъ поклонился Дюплеси со своею обычной одержанною учтивостью, безъ всякаго оттѣнка какой-нибудь особенной дружелюбности.
   Такой ловкій человѣкъ какъ финансистъ не можетъ не обладать тонкимъ знаніемъ сердца человѣческаго.
   "Еслибъ онъ былъ на пути влюбиться въ Валерію, думалъ Дюплесси, онъ постарался бы понравиться ея отцу. Ну, да, слава Богу, есть для нея партіи болѣе выгодныя нежели маркизъ безъ состоянія, легитимистъ безъ карьеры."
   Въ дѣйствительности Аленъ былъ столько же равнодушенъ къ Валеріи сколько ко всякой другой хорошенькой дѣвушкѣ въ комнатѣ. Разговаривая съ виконтомъ де-Брезе въ промежуткахъ танцевъ, онъ сказалъ что-то вскользь о ея красотѣ.-- Да, отвѣчалъ де-Брезе,-- она прелестна; я васъ представлю -- и поспѣшилъ подвести его къ дѣвушкѣ, которой даже имени маркизъ не успѣлъ узнать.
   Теперь становясь съ нею въ кадриль, онъ чувствовалъ что говорить есть обязанность, если не удовольствіе, и разумѣется началъ съ первой пошлости которая пришла ему на умъ.
   -- Вамъ нравится балъ, Mademoiselle?
   -- Да, отозвались почти невнятно розовыя губки Валеріи.
   -- И не слишкомъ много народу, какъ обыкновенно бываетъ на балахъ.
   Губка Валеріи опять зашевелились, но на этотъ разъ ничего уже нельзя было разслышать.
   Разговоръ прервался на время фигуры; Аленъ ломалъ себѣ голову, и началъ снова:
   -- Говорятъ, прошлый сезонъ былъ особенно веселъ. Объ этомъ я не могу судить, потому что онъ почти уже кончился когда я въ первый разъ пріѣхалъ въ Парижъ.
   Валерія подняла глаза, и на ея дѣтскомъ лицѣ показалось больше оживленія.
   -- Я въ первый разъ на балу, Monsieur le Marquis, сказала она уже внятно.
   -- Стоитъ только взглянуть на васъ, Mademoiselle, чтобъ угадать это, отвѣчалъ Аленъ любезно.
   Опять разговоръ былъ прерванъ танцемъ, но стѣсненіе прошло. Когда кадриль кончилась и Рошбріанъ отвелъ прекрасную Валерію къ отцу, ей казалось что она слушала музыку сферъ и что музыка эта внезапно умолкла. Увы! Аленъ не вынесъ такого же пріятнаго впечатлѣнія. Ея разговоръ показался ему безыскусственнымъ, правда, но весьма скучнымъ въ сравненіи съ блестящими рѣчами замужнихъ Парижанокъ, съ которыми онъ обыкновенно танцовалъ. Онъ съ чувствомъ облегченія отдалъ прощальный поклонъ и вмѣшался въ толпу зрителей.
   Между тѣмъ де-Молеонъ оставилъ собраніе и тихо шелъ по пустымъ улицамъ къ своей квартирѣ. Любезности встрѣченныя имъ за обѣдомъ у Лувье и дружественная внимательность оказываемая ему такими знатными родственниками какъ Аленъ и Ангерравъ, смягчили, развеселили его. Онъ началъ спрашивать себя въ самомъ ли дѣлѣ закрытъ ему доступъ къ политической дѣятельности при настоящихъ обстоятельствахъ, и нужно ли для этой цѣли употреблять тѣ опасныя орудія за которыя онъ рѣшился взяться подъ вліяніемъ досады и отчаянія. Но оскорбленіе нанесенное ему двумя представителями политическаго міра, людьми которые нѣкогда глядѣли на него съ подобострастіемъ и блестящая карьера которыхъ была неразрывно связана съ имперіей, снова пробудило въ немъ злобныя чувства и опасныя намѣренія. Холодность Геннекена въ особенности раздражала его. Она оскорбляла не только его гордость, но и сердце. Въ ней былъ ядъ неблагодарности, а неблагодарность именно обладаетъ способностію огорчать сердца закалившіяс противъ ненависти или презрѣнія людей которымъ не было оказано никакихъ услугъ. Въ одномъ частномъ дѣлѣ, касавшемся его состоянія, де-Молеонъ имѣлъ случай обратиться за совѣтомъ къ Геннекену, тогда молодому много обѣщавшему адвокату. Изъ этого совѣщанія возникла дружба, несмотря на различіе въ привычкахъ и общественномъ положеніи этихъ двухъ человѣкъ. Однажды, заѣхавъ къ Геннекену, де-Молеонъ нашелъ его очень разстроеннымъ. Адвокату нанесено было публичное оскорбленіе въ салонахъ вельможи съ которымъ де-Молеонъ его познакомилъ, человѣкомъ искавшимъ руки одной особы любимой Геннекеномъ, и почти уже помолвленной съ нимъ. Человѣкъ этотъ былъ извѣстный забіяка, дуэлистъ почти также знаменитый своею ловкостью во владѣніи всякимъ орудіемъ какъ и самъ де-Молеонъ. Дѣло было такое что друзья Геннекена не видѣли для него другаго исхода какъ вызвать на дуэль этого "браво". Геянекенъ, довольно смѣлый на адвокатскомъ мѣстѣ, не былъ героемъ предъ шпагою или пистолетомъ. Онъ вовсе не умѣлъ владѣть ни тѣмъ, ни другимъ оружіемъ; смерть въ бою съ такимъ страшнымъ противникомъ казалась ему неизбѣжною, а жизнью онъ очень дорожилъ: почетная карьера открывалась предъ нимъ, предстоялъ бракъ съ любимою женщиной. Однако у него было французское чувство чести. Ему говорили что надо драться, слѣдовательно дѣлать нечего. Онъ просилъ де-Молеона быть его секундантомъ, и произнося эту просьбу, упалъ въ кресло и залился слезами.
   -- Подождите до завтра, сказалъ де-Молеонъ,-- не дѣлайте ничего до тѣхъ поръ. Вы теперь въ моихъ рукахъ, и я отвѣчаю за вашу честь.
   Оставивъ Геннекена, Викторъ отыскалъ spadassin въ клубѣ, котораго оба они были членами, и сумѣлъ, не упоминая о Геннекенѣ, поссориться съ нимъ. Послѣдовалъ вызовъ. Дуэль на шпагахъ состоялась на слѣдующее утро. Де-Молеонъ обезоружилъ и ранилъ своего противника, не тяжко, но настолько чтобы кончить бой. Онъ помогъ отвезти раненаго на его квартиру и усѣлся около его постели какъ другъ.
   -- Зачѣмъ, скажите, вы придрались ко мнѣ? спросилъ spadassin.-- И зачѣмъ, добившись дуэли, вы пощадили мою жизнь? Вѣдь ваша шпага была у меня надъ сердцемъ когда вы приподняли ее и прокололи мнѣ плечо.
   -- Я скажу вамъ и съ тѣмъ вмѣстѣ попрошу васъ принять мою дружбу и, а будущее время, съ однимъ только условіемъ. Въ теченіи дня напишите или продиктуйте нѣсколько учтивыхъ словъ извиненія Monsieur Геннекену. Ma foi! всѣ будутъ хвалить въ человѣкѣ такъ часто какъ вы доказавшемъ храбрость и искусство, великодушіе къ адвокату никогда не дерзавшему въ рукахъ ни шпаги, ни пистолета.
   Въ тотъ же день де-Молеонъ вручилъ Геннекену извиненіе въ горячихъ словахъ, которое удовлетворило всѣхъ его друзей. За такую услугу де-Молеона Геннекенъ объявилъ себя на вѣкъ ему обязаннымъ. Дѣйствительно де-Молеонъ спасъ ему жизнь, любимую женщину, честь, карьеру.
   "А теперь,-- думалъ де-Молеонъ -- теперь когда ему такъ легко было бы отплатить мнѣ, онъ даже не хочетъ протянуть мнѣ руки. Не природа ли человѣческая въ войнѣ со мною?"
   

ГЛАВА III.

   Ничто не могло быть проще квартиры виконта де-Молеона, находившейся на второмъ этажѣ тихой старосвѣтской улицы. Квартира эта была отдѣлана скромно на сбереженныя имъ деньги. Однако тутъ высказался во всемъ вкусъ человѣка принадлежавшаго когда-то къ изящнѣйшимъ представителямъ свѣтскаго круга.
   Вы чувствовали себя въ жилищѣ утонченно образованнаго аристократа, отличающагося притомъ наклонностью къ строгой простотѣ и достигшаго уже зрѣлыхъ лѣтъ. Онъ сидѣлъ на слѣдующее утро въ комнатѣ служившей ему кабинетомъ. Вдоль стѣнъ расположены были маленькія полки для книгъ, на нихъ стояли пока еще не многія книги, большею частью справочныя, или дешевыя изданія французскихъ классическихъ прозаиковъ,-- поэтовъ и романистовъ не было,-- да нѣсколько латинскихъ писателей тоже прозаиковъ: Цицеронъ, Саллюстій, Тацитъ. Виконтъ писалъ за конторкой, предъ нимъ лежала раскрытая книга Paul Louis Courier, этотъ образецъ политической ироніи и мужественнаго слога. У двери раздался звонокъ. Виконтъ не держалъ слуги. Онъ всталъ и пошелъ отпирать. Въ изумленіи отступилъ онъ на нѣсколько шаговъ узнавъ въ посѣтителѣ своемъ г. Геннекена.
   Префектъ на этотъ разъ не отдернулъ руки; онъ протянулъ ее, но съ нѣкоторою неловкостью и робостью.
   -- Я счелъ долгомъ зайти къ вамъ, викоатъ, такъ рано, повидавшись уже съ Monsieur Ангерраномъ де-Вандемаръ. Онъ показалъ мнѣ копіи съ документовъ разсмотрѣнныхъ вашими достопочтенными родственниками, и совершенно оправдывающихъ васъ отъ обвиненія, которое, признаюсь, все еще казалось мнѣ не опровергнутымъ, когда я имѣлъ честь встрѣтиться съ вами вчюра вечеромъ.
   -- Мнѣкажется, Monsieur Геннекенъ, что вы, какъ замѣчательный адвокатъ, могли бы легко ознакомиться съ сущностью дѣла.
   -- Я былъ въ Швейцаріи съ женою, виконтъ, когда возникло несчастное дѣло въ которое вы были замѣшаны.
   -- Но вернувшись въ Парижъ вы могли бы, кажется, дать себѣ трудъ собрать справки о вопросѣ такъ близко касающемся чести человѣка котораго вы нѣкогда называли другомъ и котораго увѣряли... де-Молеонъ остановился, онъ считалъ унизительнымъ для себя договорить слова "въ вѣчной благодарности".
   Геннекенъ слегка покраснѣлъ, но отвѣчалъ сдержанно:
   -- Я, разумѣется, собралъ справки. Я слышалъ что предъявленное на васъ обвиненіе въ похищеніи драгоцѣнностей было взято назадъ, что вы слѣдовательно были оправданы предъ закономъ; но я слышалъ также что общество не оправдало васъ, вслѣдствіе чего вы оставили Францію. Вы меня извините если я скажу вамъ что никто не хотѣлъ меня слушать когда я пробовалъ за васъ заступаться. Но теперь прошло уже много лѣтъ, дѣло это почти забыто, высокопоставленные родственники дружески принимаютъ васъ, и я съ радостью убѣждаюсь что вы безъ труда займете опять то положеніе въ обществѣ котораго въ сущности никогда не лишались, а отъ котораго только отказались на время.
   -- Я цѣню какъ слѣдуетъ выражаемую вами дружескую радость. На дняхъ я читалъ въ одномъ остроумномъ писателѣ нѣкоторыя замѣчанія о вліяніи злорѣчія или клеветы на вашу впечатлительную парижскую публику. "Еслибы, говоритъ этотъ писатель, меня обвинили въ томъ что я положилъ въ карманъ обѣ башни Notre Dame, я не пытался бы оправдываться, я искалъ бы спасенія въ бѣгствѣ. А еслибы, продолжаетъ тотъ же писатель, въ этомъ же самомъ преступленіи обвинили моего лучшаго друга, я такъ боялся бы прослыть за его сообщника что выгналъ бы моего лучшаго друга изъ дому." Положимъ, г. Геннекенъ, что я уступилъ первому опасенію, почему было вамъ не уступать второму? къ счастію, нашъ добрый Парижъ подверженъ реакціямъ. Теперь вы находите возможнымъ протянуть мнѣ руку. Парижъ успѣлъ убѣдиться что башни собора Notre Dame не у меня въ карманѣ.
   Послѣдовало молчаніе. Виконтъ снова сѣлъ за конторку, наклонился надъ бумагами, и казалось хотѣлъ дать понять что считаетъ разговоръ оконченнымъ.
   Но чувство стыда, раскаянія, воспоминаніе прошлаго шевельнулось въ сердцѣ степеннаго, свѣтскаго разчетливаго человѣка, который всѣмъ былъ обязанъ сидѣвшему предъ нимъ прежнему кутилѣ и шалуну. Опять онъ протянулъ руку, и на этотъ разъ горячо пожалъ руку де-Молеона.
   -- Простите меня, сказалъ онъ взволнованнымъ и нѣсколько хриплымъ голосомъ.-- Простите меня. Я виноватъ. По характеру, а можетъ-быть и по условіямъ моего положенія, я слишкомъ робко отношусь къ общественному мнѣнію, къ злорѣчію. Простите меня. Скажите, не могу ли я чѣмъ-нибудь отплатить вамъ теперь, хотя въ малой мѣрѣ, то что вы сдѣлали для меня.
   Де-Молеонъ пристально поглядѣлъ на префекта и промолвилъ тихо:
   -- Вы желаете оказать мнѣ услугу? Вы говорите искренно?
   Префектъ минуту колебался, потомъ отвѣчалъ твердымъ голосомъ:
   -- Да.
   -- Въ такомъ случаѣ я попрошу у васъ откровеннаго мнѣнія, не какъ у юриста, не какъ у префекта, но какъ у человѣка знающаго современное состояніе французскаго общества. Выскажите мнѣ это мнѣніе, не думая о томъ какъ оно на меня подѣйствуетъ, руководствуясь единственно вашимъ опытнымъ разсудкомъ.
   -- Извольте, сказалъ Геннекенъ, недоумѣвая что будетъ дальше.
   Де-Молеонъ продолжалъ:
   -- Вы можетъ-быть помните что въ прежнее время у меня не было политическаго честолюбія. Я не вмѣшивался въ политику. Въ смутное время послѣдовавшее тотчасъ же за паденіемъ Лудовика-Филипла, я былъ только зрителемъ эпикурейцемъ. Положимъ что мнѣ не будетъ трудно, занять мое прежнее мѣсто въ гостиныхъ. Но относительно палаты, публичной жизни, политической карьеры -- могу ли я имѣть доступъ къ нимъ при имперіи? Вы молчите. Отвѣчайте мнѣ, какъ обѣщали, искренно.
   -- На пути къ политической дѣятельности вы встрѣтили бы большія трудности.
   -- Непреодолимыя?
   -- Пожалуй что и такъ. Конечно по званію префекта я могу въ моемъ департаментѣ оказать сильную поддержку правительственному кандидату. Но я не думаю чтобы правительство, особенно въ настоящее время, когда ему слѣдуетъ быть весьма осторожнымъ, рѣшилось выставить васъ. Откопали бы снова дѣло о драгоцѣнностяхъ, вашу невинность стали бы оспаривать, отрицать. Фактъ что вы столько лѣтъ переносили молча это обвиненіе не принимая никакихъ мѣръ чтобы его опровергнуть; ваша прежняя жизнь, даже независимо отъ этого обвиненія; недостатокъ средствъ въ настоящее время (Monsieur Ангерранъ говорилъ мнѣ что доходъ вашъ невеликъ); отсутствіе репутаціи общественнаго дѣятеля... Нѣтъ, оставьте мысль вступить въ политическую борьбу. Вы подверглись бы неудачѣ, которая могла бы даже преградить вамъ доступъ въ салоны, который теперь вамъ открывается. Вы не можете явиться правительственнымъ кандидатомъ.
   -- Положимъ. Можетъ-быть я и не имѣю желанія. А если бы я явился кандидатомъ оппозиціи, либеральной партіи?
   -- Какъ имперіалистъ, сказалъ Геннекенъ, улыбаясь сдержанно,-- и въ той должности какую занимаю, я не позволилъ бы себѣ поощрять кого-либо на оппозицію правительству императора. Но такъ какъ вы требуете отъ меня откровенности, то я скажу вамъ что по-моему тутъ для васъ еще меньше надежды на успѣхъ. Оппозиція находится въ жалкомъ меньшинствѣ; самые замѣчательные изъ либераловъ едва могутъ добиться мѣстъ въ палатѣ. Большая мѣстная популярность, или богатство, громкая репутація испытаннаго патріотизма, извѣстный всѣмъ ораторскій или административный талантъ, вотъ условія необходимыя чтобы получить доступъ къ скамьямъ оппозиціи, да и этихъ условій оказывается недостаточно для трети людей обладающихъ ими. Будьте опять тѣмъ же чѣмъ были прежде, героемъ салоновъ далекимъ отъ пошлыхъ треволненій политики.
   -- Я получилъ отвѣтъ котораго просилъ. Благодарю васъ еще разъ. Услуга которую я вамъ когда-то оказалъ теперь вполнѣ отплачена.
   -- Нѣтъ, далеко нѣтъ! Вотъ что: пообѣдайте скромно со мною сегодня и позвольте мнѣ представить вамъ мою жену и двухъ дѣтей, родившихся послѣ того какъ мы разстались. Я говорю сегодня, потому что завтра возвращаюсь въ мою префектуру.
   -- Я очень благодаренъ вамъ за приглашеніе, но сегодня я обѣдаю у графа де-Бовилье, гдѣ встрѣчу кой-кого изъ corps diplomatique. Надо же мнѣ по крайней мѣрѣ обезпечить себѣ положеніе въ салонахъ если уже вы такъ ясно доказали что я не могу имѣть доступа къ законодательному сословію; развѣ въ случаѣ...
   -- Въ случаѣ чего?
   -- Одного изъ тѣхъ переворотовъ въ которыхъ подонки общества всплываютъ наверхъ.
   -- Этого нечего опасаться. Подземные барраки и желѣзныя дороги навсегда отняли у подонковъ возможность подняться. La canaille не можетъ уже господствовать и строить баррикады.
   -- Прощайте, cher Геннекенъ. Мои почтительные hommages à Madame.
   Съ этого дня статьи Пьера Фермена въ Le Sens Commun, продолжая держаться въ предѣлахъ законности, сдѣлались болѣе рѣзко враждебными императорскому правительству, не выставляя однако никакой опредѣленной программы для правительства которое бы его смѣнило.
   

ГЛАВА IV.

   Недѣли проходили. Рукопись Исавры перешла въ печать; она появилась по французской модѣ въ видѣ фельетоновъ, маленькими отрывками. Саваренъ и его сотрудники предварительно протрубили какъ слѣдуетъ о новомъ произведеніи, и обратили на него вниманіе, если не всей публики, то по крайней мѣрѣ критиковъ и литературныхъ кружковъ. Едва появился четвертый выпускъ, оно уже перестало нуждаться въ покровительствѣ кружковъ. Оно овладѣло публикою. Произведеніе это было не въ новѣйшемъ французскомъ вкусѣ; событія не тѣснились и не ужасали, они были несложны и не многочисленны. Вся повѣсть принадлежала скорѣе къ старой школѣ гдѣ преобладало поэтическое чувство и изящество изложенія. Это именно сходство со старинными любимыми произведеніями придало ей прелесть новизны. Словомъ, повѣсть эта очень понравилась и возбудила сильное любопытство относительно личности автора. Когда огласилось что авторъ не кто иной какъ та молодая особа которой всѣ слышавшіе ея пѣніе такъ горячо предсказывали блестящій успѣхъ въ музыкальномъ мірѣ, любопытство чрезвычайно возрасло. Просьбы познакомить съ нею посыпались на Саварена. Не успѣла Исавра сознать свою восходящую славу, какъ ее уже вытащили силою изъ тихаго дома и уединенной жизни. За ней ухаживали, ее носили на рукахъ въ литературномъ кружкѣ котораго Саваренъ былъ главою. Кружокъ этотъ одной стороною соприкасался съ богемой, а другой съ тѣми болѣе притязательными сферами которыя во всякомъ центрѣ образованности, но особенно въ Парижѣ, стараются заимствовать блескъ отъ свѣтилъ литературы и искусствъ. Но самый этотъ успѣхъ тяготилъ, смущалъ Исавру; онъ въ сущности ничѣмъ не отличался отъ успѣха ея какъ пѣвицы.
   Съ одной стороны, ей не по сердцу были ласки писательницъ и фамиліарное обращеніе писателей, хвалившихся философскимъ пренебреженіемъ къ условнымъ приличіямъ уважаемымъ людьми церемонными. Съ другой стороны, въ любезностяхъ лицъ которыя ухаживая за новой знаменитостью все-таки жили своею жизнью недоступной артистическому міру, было какое-то снисхожденіе, покровительство молодой иностранкѣ, не имѣющей никого близкаго кромѣ синьйоры Веносты, прежней пѣвицы, и. начавшей литературное поприще въ журналѣ Густава Рамо. Какъ ни скрывалось это снисхожденіе и покровительство подъ преувеличенными похвалами, оно оскорбляло женскую гордость Исавры, хотя льстило ея авторскому самолюбію. Между этими лицами были богатые, знатные люди, которые обращались къ ней какъ къ женщинѣ, къ женщинѣ молодой и красивой, съ нѣжными словами, выражавшими любовь, но безъ всякой мыоли о бракѣ; самые горячіе изъ этихъ поклонниковъ были люди женатые. Но разъ пустившись въ парижскій свѣтъ, трудно уже было отступить назадъ. Веноста плакала при мысли что придется пропустить какой-нибудь веселый вечеръ, а Саваренъ смѣялся надъ щепетильностью дѣвушки какъ надъ дѣтскимъ незнаніемъ свѣта. Какъ бы то ни было, утренніе часы все-таки принадлежали ей, и въ эти часы посвященные продолженію повѣсти (начало появилось въ печати когда двѣ трети еще не были написаны), она забывала пошлый свѣтъ принимавшій ее вечеромъ. Незамѣтно для нея самой характеръ этой повѣсти мало-по-малу измѣнился. Въ началѣ онъ былъ серіозенъ, правда, но въ этой серіозности проглядывало радостное чувство. Можетъ-быть то была радость таланта нашедшаго себѣ исходъ, можетъ-быть радость еще болѣе глубокая и сокрытая, внушаемая воспоминаніемъ о рѣчахъ и взглядахъ Грагама и мыслію что карьера пѣвицы, ему не нравившаяся, была оставлена на всегда. Тогда жизнь казалась Исаврѣ свѣтлою. Мы видѣли что она начала свой романъ не зная какъ кончитъ его. Такъ или иначе, окончаніе все-таки предполагалось благополучное. Теперь свѣтъ жизни помрачился, и тонъ романа сталъ грустенъ -- предвидѣлся конецъ трагическій. Но для посторонняго читателя онъ съ каждою главой становился интереснѣе. Бѣдная дѣвушка обладала въ необыкновенной степени музыкальностью слога, музыкальностью какъ нельзя лучше подходящею къ выраженію глубокаго чувства. Каждый молодой писатель знаетъ какъ произведеніе фантазіи получаетъ тотъ или другой характеръ отъ сознанія какой-нибудь истины въ душѣ автора, и какъ съ тѣмъ вмѣстѣ произведеніе это все болѣе овладѣваетъ авторомъ пока не сростается наконецъ съ его умомъ и сердцемъ. Внутреннее горе можетъ измѣнить судьбу вымышленныхъ лицъ, и привести къ могилѣ тѣхъ кого сначала предполагалось соединить у алтаря. Только на позднѣйшей болѣе высокой ступени искусства и опытности писатель избавляется отъ вліянія своей личности и живетъ чужою жизнію, не имѣющею ничего общаго съ его собственною. Геній долженъ обыкновенно пройти черезъ періодъ субъективности, прежде чѣмъ достигнетъ объективности. Даже Шекспиръ изображаетъ самого себя въ сонетахъ, и только позднѣе не видно уже слѣдовъ его самого въ Фальстафѣ и Лирѣ.
   Отъ Англичанина не было вѣстей -- ни слова. Исавра не могла не чувствовать что въ его рѣчахъ и взглядахъ въ тотъ день въ ея саду, или въ еще болѣе счастливое время въ Ангіенѣ, была не одна только дружба: въ нихъ была любовь, любовь оправдывавшая гордость съ которою дѣвушка шептала себѣ: "И я тоже люблю". Но затѣмъ послѣднее прощаніе! Какъ онъ измѣнился! Какъ сталъ холоденъ. Положимъ, ревность къ Рамо могла до нѣкоторой степени объяснить его холодность когда онъ вошелъ въ комнату, но ни какъ не тогда когда онъ уходилъ, ни какъ не тогда когда дѣвушка выступила изъ свойственной ей сдержанности и показала знаками рѣдко непонятными для любящихъ что у него не было повода къ ревности. Однако уходя, разставаясь съ нею, онъ намѣренно выказалъ ей только дружбу, одну только дружбу. Какое безуміе было съ ея стороны подумать что этотъ богатый, честолюбивый иностранецъ когда-нибудь хотѣлъ быть ей болѣе чѣмъ другомъ. Она старалась работой отогнать отъ себя его образъ, но при ея работѣ образъ этотъ всегда присутствовалъ; она по временамъ страстно обращалась къ нему и потомъ вдругъ прерывала себя, душимая горячими слезами. А все-таки ей представлялось что трудъ ея снова соединитъ ихъ, что читая повѣсть ея, отсутствующій услышитъ ея голосъ и пойметъ ея сердце.
   Наконецъ, послѣ многихъ недѣль, Саваренъ получилъ извѣстіе отъ Грагама. Письмо писано было изъ Ахена, гдѣ Англичанинъ, какъ говорилъ, предполагалъ остаться еще нѣкоторое время. Въ письмѣ своемъ Грагамъ преимущественно разсуждалъ о новомъ журналѣ, учтиво отвѣчая на изліянія Саварена, и хваля и порицая политическія статьи подписанныя Пьеръ Ферменъ: хваля высказывающуюся въ нихъ силу ума и порицая ихъ нравственный цинизмъ. "Авторъ, говорилъ онъ, напоминаетъ мнѣ одно мѣсто изъ Монтескье, гдѣ онъ сравниваетъ языческихъ философовъ съ растеніями никогда не видавшими неба. На почвѣ его опытности не растетъ ни одно вѣрованіе, а какъ общество не можетъ существовать безъ какихъ-либо вѣрованій, то политикъ ни во что не вѣрящій можетъ только разрушать, созидать онъ не способенъ. Такіе писатели не преобразуютъ государственнаго строя, а развращаютъ общество." Въ заключеніи письма Грагамъ упоминалъ объ Исаврѣ. "Пожалуйста, любезный Саваренъ, сообщите мнѣ въ отвѣтѣ своемъ что-нибудь о вашихъ друзьяхъ, синьйорѣ Веностѣ и синьйоринѣ, произведеніе которой, по крайней мѣрѣ то что напечатано, я читалъ, изумляясь какъ такая молодая писательница съумѣла не хуже опытныхъ романистовъ заинтересовать созданіями своего воображенія и чувствами, можетъ-быть нѣсколько преувеличенными, но все-таки затрогивающими очень тонкія струны человѣческаго сердца, которыя дремлютъ въ нашей пошлой вседневной жизни. Полагаю что достоинство романа было оцѣнено какъ слѣдуетъ утонченною парижскою публикой, и что имя автора извѣстно всѣмъ. Она теперь конечно стала героинею литературныхъ кружковъ, и успѣхъ ея какъ писательницы можетъ считаться упроченнымъ. Передайте пожалуста мои поздравленія синьйоринѣ когда увидитесь съ нею.
   Лишь черезъ нѣсколько дней по полученіи этого письма Саваренъ зашелъ къ Исаврѣ и небрежно показалъ его ей. Она отошла читать къ окну, чтобы скрыть дрожаніе рукъ. Черезъ нѣсколько минутъ она молча возвратила письмо.
   -- Эти Англичане, сказалъ Саваренъ,-- не умѣютъ говорить комплиментовъ. Я нисколько не польщенъ его отзывами о моихъ бездѣлкахъ, а вы, конечно, еще менѣе довольны холодною похвалой вашей прелестной повѣсти. Но онъ хотѣлъ сказать намъ пріятное.
   -- Конечно, отвѣчала Исавра, слабо улыбаясь.
   -- Представьте, что дѣлаетъ Рамо, продолжалъ Саваренъ.-- На одно свое жалованье въ Sens Commun онъ пустился строить воздушные замки, отдѣлалъ квартиру въ Chaussée d'Antin и собирается завести карету чтобы поддержать достоинство литературы ѣздя на обѣды къ герцогинямъ, которыя рано или поздно будутъ приглашать его. Мнѣ однако нравится эта самонадѣянность, хотя я смѣюсь надъ нею. Человѣкъ двигается впередъ пружиной въ своемъ внутреннемъ механизмѣ, и не надобно чтобы пружина ослабѣвала. Рамо составитъ себѣ имя. Бывало я смотрѣлъ на него съ сожалѣніемъ, теперь начинаю смотрѣть съ почтеніемъ: увѣренность въ успѣхѣ всегда даетъ успѣхъ. Однако я отнимаю у васъ время. Au revoir, mon enfant.
   Оставшись одна, Исавра погрузилась въ смущенное раздумье надъ словами касавшимися ея въ письмѣ Грагама. Хотя она прочла ихъ только разъ, но знала ихъ наизусть. Какъ, неужели онъ считаетъ выведенныя ею лица лишь созданіями воображенія? Въ одномъ изъ нихъ, въ самомъ выдающемся, самомъ привлекательномъ, не подмѣтилъ ли онъ сходства съ самимъ собою? Неужели ему кажутся "преувеличенными" чувства излившіяся изъ ея сердца и направленныя къ его сердцу? Увы! въ вопросахъ чувства, къ несчастію, самые чуткіе изъ насъ, мущинъ, часто оскорбляютъ чувства женщины, вовсе не особенно романтической, не романтической даже нисколько по принятымъ понятіямъ. То что по ея мнѣнію должно бы въ глаза бросаться еслибы мы хотя сколько-нибудь любили ее, незамѣтно для нашего тупаго грубаго мужскаго зрѣнія, хотя женщина эта дороже намъ всѣхъ сокровищъ Индіи. Часто все дѣло въ какихъ-нибудь пустякахъ: въ годовщинѣ дня когда данъ былъ первый поцѣлуй, или сорвана какая-нибудь фіалка, разъяснено какое-нибудь недоразумѣніе -- мелочи которыя мы забываемъ какъ дѣтскія гремушки, какими когда-то играли. Но она ихъ помнитъ; для нея это не гремушки. Конечно, многое можно сказать въ оправданіе мущины, какъ онъ ни грубъ. Подумайте о многосложности его занятій, о его практическихъ заботахъ. Но допуская силу всѣхъ подобныхъ оправданій, все-таки въ мущинѣ есть извѣстная тупость чувства, сравнительно съ чуткостью женщины. Можетъ-быть она происходитъ отъ той же твердости организма которая лишаетъ насъ отрады легко текущихъ слезъ. Вслѣдствіе этого даже самому умному мущинѣ трудно совершенно понять женщину. Гёте говоритъ гдѣ-то что въ высокомъ геніи должно быть много женственнаго. Если это правда, то лишь высокій геній можетъ уразумѣть и объяснить природу женщины, потому что она не чужда ему, а напротивъ составляетъ часть его собственнаго существа. Можетъ-быть однако для этого нужна не столько высота генія, сколько извѣстная его особенность, не всегда принадлежащая даже высшему генію. Я ставлю Софокла выше Эврипида по геніальности, но у Эврипида есть эта особенность, а у Софокла ея нѣтъ. Я сомнѣваюсь чтобы женщины признали Гёте своимъ истолкователемъ съ такою же готовностью какъ Шиллера. Шекспиръ, безъ сомнѣнія, превосходитъ всѣхъ поэтовъ въ пониманіи женщинъ, въ сочувствіи имъ, въ женственныхъ чертахъ которыя Гёте считаетъ свойственными высшему генію, но за исключеніемъ этого "выродка", я не знаю англійскаго поэта ушедшаго особенно далеко въ этой наукѣ, развѣ только одного поэта -- прозаика теперь мало читаемаго и цѣнимаго, который написалъ письма Клариссы Гарлоу. Я говорю все это для оправданія Грагама Вена, если онъ, хотя человѣкъ очень умный и достаточно знающій человѣческую природу, рѣшительно не сумѣлъ понять тайнъ которыя по мнѣнію бѣдной женщины-ребенка не нуждались въ толкованіи для человѣка дѣйствительно ее любящаго. Но мы сказали уже гдѣ-то въ этой книгѣ что языкъ музыки можетъ быть истолковавъ только музыкою. Такимъ же языкомъ говоритъ въ человѣческомъ сердцѣ многое, родственное музыкѣ. Фантазія (то-есть поэзія въ формѣ ли стиховъ или прозы) нерѣдко говоритъ такимъ же языкомъ. Мои просвѣщенные читатели и читательницы конечно не подумаютъ что Исавра, изображая въ своемъ вымышленномъ героѣ дѣйствительнаго героя своихъ мыслей, описала его такъ чтобы весь свѣтъ могъ сказать: "это Грагамъ Венъ". Сомнѣваюсь чтобы даже мущина писатель былъ способенъ такъ опошлить женщину истинно уважаемую и любимую имъ. Она для него слишкомъ священна чтобы выставить ее такъ не прикрытою на показъ публикѣ. Самый изящный изъ древнихъ поэтовъ любви хорошо говоритъ:
   
   Qui sapit in tacito gaudeat ille sinu. *
   * Разумный пусть молча радуется въ душѣ своей.
   
   Но чтобы дѣвушка, дѣвушка въ свою первую, затаенную, робкую любовь, объявила свѣту: "вотъ человѣкъ котораго я люблю и за котораго я готова умереть!" Если такая дѣвушка существуетъ, то въ ней нѣтъ и тѣни истинной женственности, и во всякомъ случаѣ у нея нѣтъ ничего общаго съ Исаврой. Итакъ, хотя она въ своемъ вымышленномъ героѣ видѣла первообразъ Грагама Вена, какъ представлялся онъ ей въ ея молодыхъ, туманныхъ, романтическихъ грезахъ: сіяющимъ, преображеннымъ, онъ былъ бы надменнѣйшимъ изъ людей еслибъ узналъ свой портретъ въ этомъ изображеніи. Напротивъ, съ ревностью, къ которой былъ можетъ-быть слишкомъ склоненъ, онъ говорилъ: "увы! вотъ идеалъ можетъ-быть уже гдѣ-нибудь встрѣченный! и какъ ничтоженъ я въ сравненіи съ нимъ!" Такъ онъ увѣрялъ себя естественно что чувство съ какимъ начерченъ этотъ неузнанный образъ преувеличено. Вкусъ его признавалъ красоту формы въ какую облечено было это чувство; сердце завидовало внушившему его идеалу. Но чувство это казалось ему чуждымъ, оно далѣе и далѣе отодвигало фантастическій міръ писательницы отъ его дѣловой вседневной жизни.
   Въ такомъ настроеніи духа писалъ онъ Саварену, и полученный отвѣтъ еще усилилъ это настроеніе. Саваренъ отвѣчалъ, по своей похвальной привычкѣ, въ тотъ же день какъ получилъ письмо Грагама, прежде, слѣдовательно, нежели повидался съ Исаврой. Въ своемъ отвѣтѣ онъ много говорилъ объ успѣхѣ ея повѣсти, о приглашеніяхъ посыпавшихся на нее, о впечатлѣніи произведенномъ ею въ салонахъ и о предстоящемъ ей поприщѣ. Онъ выражалъ надежду что она можетъ современемъ сравняться даже съ гжею Гранмениль, когда талантъ ея разовьется подъ вліяніемъ опытности и изученія этого образца изящнаго слога. Онъ сообщалъ что молодой редакторъ очевидно начинаетъ влюбляться въ свою прекрасную сотрудницу, и что по предсказанію гжи Саваренъ романъ долженъ окончиться смертью героини и бракомъ автора.
   

ГЛАВА V.

   А недѣли все проходили. Лѣто смѣнилось осенью, осень зимою. Парижскій сезонъ былъ въ полномъ разгарѣ. Чудная столица какъ будто хотѣла отплатить украсившему ее императору за его заботы пышностью и веселостью своихъ празднествъ. Но улыбки на лицѣ Парижа были притворны и лживы. Имперія сама вышла изъ моды. Люди серіозные, безпристрастные наблюдатели чувствовали тревогу. Наполеонъ отрекся отъ idées Napoléoniennes. Онъ переходилъ въ категорію конституціонныхъ государей, и царствовалъ уже не по старому своему обаянію а по преданности партіи. Въ печати свободно являлись жалобы на прошлое и запросы будущему, подъ которыми дрожало настоящее, предвѣщая землетрясеніе. Спрашивали себя можетъ ли имперія существовать наряду съ формами правленія не свойственными ни имперіи, ни конституціи, при большинствѣ ежедневно слабѣющемъ. Основа всеобщей подачи голосовъ была сокрушена. Около этого времени статьи въ Sens Commun подписанныя Пьеръ Ферменъ не только обращали на себя вниманіе но и дѣйствовали ощутительно на общественное мнѣніе. Журналъ расходился въ громадномъ числѣ экземпляровъ.
   Естественно, извѣстность и значеніе Густава Рамо, редактора этого могущественнаго журнала, росла съ его успѣхомъ. И не только извѣстность, но и положеніе. Банковые билеты на значительныя суммы передавались ему отъ единственнаго собственника, желавшаго чтобъ и онъ получалъ законную долю барышей. Собственника никогда не называли по имени, но Рамо предполагалъ съ увѣренностью что онъ никто иной какъ г. Лебо. Гна Лебо Рамо не видалъ съ тѣхъ поръ какъ подалъ ему списокъ сотрудниковъ и былъ отправленъ къ издателю, напередъ припасенному господиномъ Лебо, какъ онъ думалъ, отъ котораго и получилъ первую четверть своего жалованья впередъ. Жалованье это было ничтожно въ сравненіи съ непредвидѣнными доходами такъ щедро ему предоставленными. Онъ заходилъ въ контору Лебо, но засталъ только конторщика, который сказалъ ему что хозяинъ за границей.
   Успѣхъ произвелъ значительную перемѣну къ лучшему, если не въ характерѣ Рамо, то по крайней мѣрѣ въ его манерахъ и обращеніи. Онъ не обнаруживалъ болѣе тревожной зависти къ соперникамъ, которая есть одинъ изъ самыхъ отталкивающихъ признаковъ больнаго самолюбія. Онъ прощалъ Исаврѣ ея успѣхъ, даже радовался ему. Характеръ ея произведенія устранялъ всякое соперничество съ его собственными сочиненіями. Оно было такъ полно женственности что невозможно было сравнивать его съ произведеніемъ мущины. Кромѣ того, ея успѣхъ содѣйствовалъ значительному увеличенію его доходовъ и его славы какъ редактора журнала давшаго мѣсто этому новому генію. Но была еще болѣе глубокая и могущественная причина его симпатіи къ успѣху его прекрасной молодой сотрудницы. Онъ непримѣтно полюбилъ ее, любовью отличной отъ той какую бѣдная Жюли Комартенъ внушала молодому поэту. Исавра была одна изъ тѣхъ женщинъ къ которымъ, даже въ натурахъ вовсе не рыцарскихъ, любовь -- хотя бы пламенная -- не можетъ не сопровождаться нѣкоторымъ почтеніемъ, почтеніемъ съ какимъ древнее рыцарство, въ своей любви къ женщинамъ, чтило идеальную чистоту самой женственности. До того времени Рамо никогда ни къ кому не чувствовалъ почтенія.
   Съ своей стороны, приходя въ такія частыя сношенія съ молодымъ редакторомъ журнала, Исавра чувствовала къ нему дружеское, почти сестринское расположеніе.
   Я не думаю чтобъ она, еслибы даже никогда не знавала Англичанина, могла дѣйствительно полюбить Рамо, несмотря на живописную красоту его наружности и одинаковость литературныхъ занятій; но можетъ-статься она могла мечтать что любитъ его. До тѣхъ поръ пока мужчина или женщина не испытали истинную любовь, мечты часто ошибочно принимаются за это чувство. Но какъ ни мало знала она Грагама, и хотя это малое не было вполнѣ благопріятно ему, она чувствовала въ глубинѣ своего сердца что его образъ никогда не будетъ замѣненъ другимъ столь же дорогимъ. Можетъ-статься тѣ его качества которыя составляли противоположность съ ея качествами и были для нея привлекательны. Поэтичность въ женщинѣ преувеличиваетъ значеніе практичности въ мущинѣ. Но къ Рамо ея безконечно добрая и сочувствующая натура питала чувство которое въ женщинѣ бываетъ почти ангельскимъ. Мы видѣли изъ ея писемъ къ гжѣ де-Гранмениль что съ перваго раза онъ внушилъ ей состраданіе; но тогда состраданіе это уменьшали замѣченныя ею въ немъ непріятныя и завистливыя качества. Теперь же эти качества, если и продолжали существовать, перестали быть примѣтны для нея, и состраданіе ничѣмъ не возмущалось. Невозможно было для дружелюбнаго наблюдателя видѣть красивое лицо этого юноши и не чувствовать къ нему жалости. Вмѣстѣ съ успѣхомъ, выраженіе этого лица прояснилось и смягчалось, но на немъ не изгладились слѣды увяданія; они еще усилились, такъ какъ обязанности его требовали отъ него правильной работы къ которой онъ не былъ привыченъ, а правильная работа требовала, по крайней мѣрѣ такъ казалось ему, усиленія гибельныхъ возбудительныхъ средствъ. Онъ прибавлялъ абсентъ во всякое питье, и къ абсенту присоединилъ еще опіумъ. Объ этомъ разумѣется Исавра ничего не знала, также какъ не знала о его связи съ "Ундиной" его поэзіи; она видѣла только увеличивавшуюся слабость въ его лицѣ и фигурѣ, которой противорѣчила возраставшая плодовитость и живость ума, и этотъ контрастъ огорчалъ ее. Умственно она также чувствовала къ нему состраданіе. Она признавала и уважала въ немъ стремленія генія слишкомъ слабаго чтобъ исполнить и десятую долю того къ чему съ юношескою надменностью стремилось его самолюбіе. Она видѣла также борьбу между высшею и низшею природой которой часто подвергается слабый геній при сильной надменности. Можетъ-статься она преувеличивала этотъ геній и то чего онъ могъ достичь будучи направленъ какъ слѣдуетъ; но она желала съ своимъ небеснымъ инстинктомъ направить его къ небу. И подъ вліяніемъ этого желанія, какъ будто бы она была на двадцать лѣтъ старше его, она прибѣгала къ увѣщаніямъ, предостереженіямъ и поощреніямъ, и молодой человѣкъ внималъ всѣмъ этимъ "проповѣдямъ" съ радостнымъ и покорнымъ терпѣніемъ. Таковы были отношенія между ними когда новый годъ занимался надъ гробницею стараго. Отъ Грагама Вена не было никакихъ вѣстей.
   

ГЛАВА VI.

   Теперь слѣдуетъ, ради Грагама Вена и того мѣста какое онъ занимаетъ въ глазахъ читателей, объяснить болѣе подробно свойство тѣхъ розысковъ для которыхъ онъ обращался къ содѣйствію Парижской полиціи и подъ вымышленнымъ именемъ познакомился съ г. Лебо.
   Лучшимъ способомъ исполнить это будетъ привести содержаніе письма прочитаннаго Грагамомъ Веномъ въ тотъ день когда сердце писавшаго это письмо перестало биться.

"Конфиденціально.

   "Вскрыть тотчасъ послѣ моей смерти и прежде прочтенія моего завѣщанія.

"Ричардъ Кингъ"

"Грагаму Вену, эсквайру.

   "Любезнѣйшій Грагамъ,-- Надписавъ на оберткѣ этого письма: "прежде прочтенія моего завѣщанія" я хотѣлъ избавить тебя отъ разочарованія которое ты естественно испыталъ бы еслибъ узналъ мое завѣщаніе не познакомившись предварительно съ условіями которыя довѣряю твоей чести. Прежде чѣмъ дочтешь письмо до конца ты увидишь что ты единственный человѣкъ изъ находящихся въ живыхъ кому я могъ довѣрить заключающуюся въ немъ тайну и вызываемыя ею хлопоты.
   "Ты знаешь что я не родился въ богатствѣ, оно досталось мнѣ послѣ смерти одного дальняго родственника имѣвшаго во время моей молодости своихъ дѣтей. Я былъ единственный сынъ, въ шестнадцать лѣтъ остался сиротою съ очень скромнымъ наслѣдствомъ. Опекуны мои избрали для меня медицинскую профессію. Я началъ свое ученіе въ Эдинбургѣ, и пославънъ былъ для окончанія его въ Парижъ. Случилось такъ что я нанялъ тамъ квартиру въ одномъ домѣ съ артистомъ по имени Августъ Дюваль, который потерявъ возможность поддерживать себя живописью такъ-называемой исторической школы, занялъ болѣе скромное положеніе учителя рисованія. Въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ онъ занимался этою профессіей въ Турѣ, имѣя тамъ хорошіе уроки въ семействахъ жившихъ тамъ Англичанъ. Эти уроки онъ потерялъ, какъ самъ откровенно сознавался, вслѣдствіе неодобрительнаго поведенія. Онъ не былъ дурной человѣкъ, но имѣлъ веселый характеръ и легко поддавался искушеніямъ. Онъ переѣхалъ въ Парижъ за нѣсколько мѣсяцевъ до того какъ я съ нимъ познакомился; досталъ нѣсколько уроковъ, но часто терялъ ихъ въ скоромъ времени. Онъ былъ неаккуратенъ и пилъ. Но у него была небольшая пенсія назначенная ему, какъ онъ говорилъ обыкновенно таинственно, нѣкоторыми знатными родственниками которые были слишкомъ горды чтобы признавать свое родство съ учителемъ рисованія, и пенсія выдавалась съ условіемъ что онъ никогда не будетъ называть ихъ. Онъ никогда не говорилъ мнѣ ихъ именъ, и я до сего времени не знаю справедлива ли была эта исторія о знатномъ родствѣ или нѣтъ. Пенсію онъ получалъ по четвертямъ года, и это было его насчастіемъ. Благодаря этому онъ небрежно относился къ своей профессіи; и когда получалъ деньги, тратилъ ихъ на кутежъ, пренебрегая въ то время уроками. При немъ жила дочь, замѣчательно красивая дѣвушка. Ты можешь отгадать остальное. Я полюбилъ ее, любовь усиливалась состраданіемъ которое она мнѣ внушала. Отецъ такъ часто оставлялъ ее одну что живя въ одномъ этажѣ мы съ ней часто имѣли случай видѣться. Отецъ и дочь часто бывали въ большой нуждѣ, терпя недостатокъ даже въ топливѣ и пищѣ. Разумѣется, я помогалъ имъ сколько позволяли мои ограниченныя средства. Какъ ни сильно былъ я обвороженъ Луизою Дюваль, я не былъ слѣпъ къ большимъ недостаткамъ ея характера. Она была капризна, тщеславна, занята своею красотой и вздыхала объ удовольствіяхъ и роскоши превышавшихъ ея средства. Я зналъ что она не любила меня; въ самомъ дѣлѣ, не многое могло привлечь ея мечты въ бѣдномъ медицинскомъ студентѣ, но я искренно воображалъ что моя постоянная преданность наконецъ привлечетъ ея расположеніе. Я не разъ говорилъ съ ея отцомъ о моей надеждѣ назвать когда-нибудь Луизу моею женой. Я долженъ откровенно сознаться что эта надежда никогда не встрѣчала его одобренія. Напротивъ онъ относился къ ней съ презрѣніемъ,-- "дочь его, съ ея красотой, можетъ разчитывать на гораздо болѣе высокую партію"; но онъ все-таки продолжалъ принимать мою помощь и одобрять мои посѣщенія. Наконецъ мой скромный кошелекъ почти истощился, а злополучный рисовальный учитель былъ такъ обремененъ мелкими долгами что дальнѣйшій кредитъ сдѣлался невозможенъ. Въ это время я случайно узналъ отъ одного моего товарища студента что сестра его, бывшая начальницей женскаго пансіона въ Челтенгамѣ, поручила ему отыскать хорошаго рисовальнаго учителя, съ которымъ старшія ученицы ея могли бы говорить по-французски, но который долженъ достаточно знать и англійскій языкъ чтобъ уроки его были понятны и младшимъ дѣвочкамъ. Вознагражденіе назначалось хорошее, пансіонъ былъ большой и пользовался извѣстностью, такъ что поступленіе туда могло доставить способному учителю не мало уроковъ и въ частныхъ домахъ. Я сообщилъ это извѣстіе Дювалю. Онъ ухватился за него съ радостью. Въ Турѣ онъ научился бойко говорить по-англійски; и такъ какъ искусство его было извѣстно многимъ знаменитымъ артистамъ, онъ получилъ отъ нихъ удостовѣреніе въ своемъ талантѣ, которое мой товарищъ переслалъ въ Англію вмѣстѣ съ образцами рисунковъ Дюваля. Черезъ нѣсколько дней онъ получилъ приглашеніе занять мѣсто, принялъ его и вмѣстѣ съ дочерью отправился въ Челтенгамъ. Наканунѣ отъѣзда, Луиза, сильно разстроенная перспективой пребыванія въ чужой странѣ и не довѣряя тому что отецъ ея начнетъ вести скромную жизнь, выказала нѣжность которая была для меня новостью,-- она горько плакала. Она дала мнѣ понять что слезы ея лились при мысли о разлукѣ со мною, и даже умоляла меня ѣхать съ ними въ Челтенгамъ, хотя бы на нѣсколько дней. Ты можешь понять съ какимъ восторгомъ исполнилъ я эту просьбу. Дюваль пробылъ около недѣли на новомъ мѣстѣ и исполнялъ свою обязанность съ такимъ неожиданнымъ усердіемъ и аккуратностью что мнѣ казалось что для меня нѣтъ болѣе предлога не возвращаться къ моимъ занятіямъ въ Парижъ, какъ вдругъ бѣднаго учителя разбилъ параличъ. Онъ лишился возможности двигаться, и умъ его былъ поврежденъ. Призванный врачъ объявилъ что онъ можетъ прожить въ такомъ положеніи нѣкоторое время, но что если разсудокъ его и возвратится, что было болѣе чѣмъ сомнительно, то онъ никогда уже не будетъ въ состояніи снова приняться за свои занятія. Я не могъ оставить Луизу при такихъ ужасныхъ обстоятельствахъ; я остался. Небольшія деньги съ которыми Дюваль прибылъ изъ Парижа истощились; и когда пришло время въ которое онъ обыкновено получалъ свой трехмѣсячный пенсіонъ, Луиза не имѣла понятія куда за нимъ обратиться. Кажется онъ всегда ходилъ за нимъ самъ, но къ кому онъ обращался, это была тайна которой онъ никогда не открывалъ. А въ настоящемъ критическомъ положеніи умъ его такъ ослабѣлъ что онъ не могъ даже понять вашихъ вопросовъ. Я уже истратилъ часть небольшаго капитала, процентами съ котораго жилъ; теперь я взялъ большую часть того что оставалось. Но этого источника не могло хватить на долго. Не могъ также я не компрометтируя сильно репутацію Луизы быть постоянно въ домѣ вмѣстѣ съ молодою дѣвушкой которой единственный законный покровитель былъ въ такомъ положеніи. Мнѣ представлялось только два выбора: разстаться съ ней совершенно, или жениться на ней, кончить ученіе необходимое для полученія диплома, и купить на скромныя средства какія могли остаться отъ моего капитала участіе въ небольшой сельской практикѣ. Я смиренно изложилъ это мнѣніе Луизѣ, потому что не хотѣлъ стѣснять ея склонностей. Она казалась очень тронутою тѣмъ что называла моимъ великодушіемъ; она дала согласіе, и мы обвѣнчались. Я, какъ ты можешь повѣрить, былъ совершенно не свѣдущъ во французскихъ законахъ. Мы вѣнчались согласно англійскому обычаю и по протестантскому обряду. Вскорѣ послѣ нашей свадьбы мы всѣ трое возвратились въ Парижъ и поселились въ мѣстности отдаленной отъ той гдѣ жили прежде, для того чтобъ избѣжать безпокойства отъ мелкихъ парижскихъ кредиторовъ Дюваля. Я возобновилъ свои занятія съ удвоенною энергіей, и Луиза по необходимости большую часть дня оставалась одна съ своимъ бѣднымъ отцомъ. Недостатки ея характера становились все болѣе замѣтными. Она упрекала меня за то что я осуждалъ ее на одиночество; бѣдность наша раздражала ее; у нея не было для меня добраго слова когда я вечеромъ возвращался домой измученный. До свадьбы она не любила меня; послѣ свадьбы, увы! боюсь что она стала меня ненавидѣть. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ послѣ нашего возвращенія въ Парижъ, бѣдный Дюваль умеръ; умственныя способности не возвращались къ нему, и мы такъ и не могли узнать отъ кого онъ получалъ свой пенсіонъ. Вскорѣ послѣ смерти отца Луизы я замѣтилъ странную перемѣну въ настроеніи ея духа и обращеніи. Она оставила свои капризы, раздражительность, упреки; сдѣлалась молчалива и задумчива. Казалось она была подъ вліяніемъ какого-то сдержаннаго возбужденія: щеки ея горѣли, глаза блуждали. Наконецъ, возвратясь однажды вечеромъ домой я не нашелъ ея. Она не возвратилась ни ночью, ни на другой день. Я не могъ себѣ представать что сталось съ нею. У нея не было друзей, и насколько я зналъ, никто не посѣщалъ ее въ нашемъ убогомъ жилищѣ. Въ бѣдномъ домѣ гдѣ мы жили не было concierge котораго я могъ бы разспросить; но въ нижнемъ этажѣ была маленькая табачная лавочка, и торговавшая въ ней женщина сказала мнѣ что за нѣсколько дней до исчезновенія моей жены она замѣтила какъ та проходила мимо окна лавки выйдя изъ дому послѣ полудня и придя домой къ вечеру. Мнѣ представились два ужасныя подозрѣнія: или во время своей прогулки она встрѣтила какого-нибудь обожателя съ которымъ бѣжала; или же не будучи въ состояніи переносить бѣдность въ союзѣ съ человѣкомъ котораго начала ненавидѣть, она ушла чтобы броситься въ Сену. На третій день послѣ ея побѣга я получилъ отъ нея прилагаемое письмо. Можетъ-быть почеркъ ея поможетъ тебѣ исполнить порученіе которое я на тебя возлагаю.
   
   "Monsieur,-- Вы безсовѣстно обманули меня, воспользовавшись моею неопытною юностью и беззащитнымъ положеніемъ склонили меня къ незаконному браку. Единственное утѣшеніе мое въ моихъ несчастіяхъ и безчестіи то что я по крайней мѣрѣ теперь свободна отъ ненавистныхъ узъ. Вы меня больше не увидите; всякія попытки къ этому будутъ тщетны. Я нашла убѣжище у родственниковъ которыхъ имѣла счастіе разыскать и которымъ довѣрила свою судьбу. Если вы и узнаете мое убѣжище и будете имѣть дерзость потревожить меня, вы этимъ лишь подвергнете себя возмездію котораго такъ справедливо заслуживаете

"Луиза Дюваль."

   "По прочтеніи этого безсердечнаго неблагодарнаго письма, любовь моя къ этой женщинѣ -- уже ослабѣвшая вслѣдствіе ея безпорядочнаго дурнаго нрава -- совершенно исчезла изъ моего сердца и никогда не возвращалась. Но совѣсть страшно мучила меня какъ честнаго человѣка. Возможно ли чтобъ я ненамѣренно обманулъ ее, чтобы нашъ бракъ былъ незаконнымъ?
   "Оправившись отъ оцѣпенѣнія бывшаго первымъ слѣдствіемъ этого письма, я обратился къ ближайшему avoué по имени Сартижъ чтобъ узнать его мнѣніе, и къ моему огорченію узналъ что между тѣмъ какъ, согласно обычаямъ моей страны, бракъ мой съ Луизою Дюваль былъ законнымъ въ Англіи, и я не могъ жениться на другой, бракъ для нея не былъ законнымъ, такъ какъ совершился безъ согласія ея родственниковъ когда она была несовершеннолѣтняя, не сопровождался обрядомъ римско-католической церкви, къ которой, хотя я никогда не слыхалъ ни отъ нея, ни отъ ея отца о ихъ вѣроисповѣданіи, можно было съ увѣренностію полагать что она принадлежитъ, и наконецъ между нами не было заключено формальнаго гражданскаго контракта который необходимъ для законности брака французскихъ подданныхъ.
   "Avoué сказалъ что вслѣдствіе этихъ обстоятельствъ бракъ самъ по себѣ былъ недѣйствителенъ, и что Луиза могла, не рискуя подвергнуться законному преслѣдованію за двоемужество, выйти снова замужъ во Франціи согласно французскимъ законамъ; но что, при данныхъ обстоятельствахъ, вѣроятно ея ближайшіе родственники обратятся къ подлежащему суду для формальнаго расторженія брака, и это будетъ самымъ дѣйствительнымъ средствомъ спасти ее это всякаго безпокойства съ моей стороны и пресѣчь всякую возможность къ возбужденію въ послѣдствіи вопроса о ея незамужествѣ и правѣ выйти замужъ. Для меня всего лучше было ничего не предпринимать ожидая дальнѣйшихъ происшествій. Я не могъ придумать ничего другаго и покорился необходимости.
   "Изъ этого тревожнаго состоянія, въ которомъ злобное чувство противъ Луизы смѣнялось упреками чувства чести, я былъ выведенъ письмомъ отъ дальняго родственника который до того времени не обращалъ на меня вниманія. Въ предшествовавшемъ году онъ потерялъ одного изъ своихъ дѣтей; другой ребенокъ только-что умеръ; кромѣ меня, у него не оставалось ближайшихъ родственниковъ которые бы могли наслѣдовать его состояніе. Онъ извѣщалъ о своемъ семейномъ горѣ съ мужествомъ которое меня тронуло, сообщалъ что здоровье его слабѣетъ и просилъ меня возможно скорѣе прибыть къ нему въ Шотландію. Я пріѣхалъ и прожилъ съ нимъ до его кончины послѣдовавшей нѣсколько мѣсяцевъ послѣ того. По духовному завѣщанію онъ сдѣлалъ меня наслѣдникомъ своего обширнаго состоянія съ условіемъ принять его имя.
   "Какъ только позволили хлопоты сопряженныя съ полученіемъ наслѣдства, я возвратился въ Парижъ и опять увидѣлся съ г. Сартажемъ. Со времени полученія упомянутаго письма я не имѣлъ никакого извѣстія ни отъ Луизы, ни отъ какихъ-либо ея родственниковъ. Не было сдѣлано никакихъ попытокъ къ расторженію брака и прошло достаточно времени чтобы считать невѣроятнымъ что такая попытка будетъ сдѣлана. Но безъ этого, хотя Луиза была свободна отъ брачныхъ узъ, я былъ связанъ ими.
   "По моей просьбѣ, г. Сартижъ принялъ самыя дѣятельныя мѣры къ разысканію гдѣ находилась Луиза и кто были родственники у которыхъ, по ея увѣренію, она нашла пріютъ. Для розысковъ была употреблена полиція; были сдѣланы объявленія, безъ упоминанія именъ, но достаточно понятныя для Луизы еслибъ они дошли до нея. Въ нихъ говорилось что если въ вашемъ бракѣ была неправильность, то ради ее самой ее просятъ исправить это совершеніемъ втораго обряда. Отвѣтъ долженъ быть адресованъ avoué. Но отвѣта не было; полиція несмотря на неудачные поиски не теряла надежды на успѣхъ, когда черезъ нѣскозько недѣль послѣ объявленій г. Сартажъ получилъ пакетъ съ удостовѣреніемъ, прилагаемымъ при настоящемъ письмѣ, о смерти Луизы Дюваль въ Мюнхенѣ. Удостовѣреніе, какъ ты увидишь, повидимому офиціально засвидѣтельствовано и не подлежитъ сомнѣнію. Такъ полагали и г. Сартижъ и я. Розыски полиціи были прекращены. Я былъ свободенъ. Мало-по-малу я отдѣлался отъ тяжелаго впечатлѣнія причиненнаго моимъ злополучнымъ бракомъ и извѣстіемъ о смерти Луизы. Богатый и умственно дѣятельный я понемногу отдѣлывался отъ воспоминаній объ испытаніяхъ моей молодости какъ отъ тяжелаго сна. Я вступилъ въ публичную жизнь; составилъ себѣ уважаемое положеніе; познакомился съ твоею теткой; мы обвѣнчались, и ея прекрасная природа повліяла на улучшеніе моей. Увы, увы! черезъ два года послѣ нашей свадьбы -- около пяти лѣтъ послѣ полученія удостовѣренія о смерти Луизы -- я съ твоей теткой совершали лѣтнюю поѣздку въ долинѣ Рейна; на возвратномъ пути мы остановились въ Ахенѣ. Однажды какъ я гулялъ въ окрестностяхъ города, я увидалъ на дорогѣ маленькую дѣвочку, по виду лѣтъ пяти, которая въ погонѣ за бабочкой споткнулась и упала какъ разъ у моихъ ногъ; я поднялъ ее, и такъ какъ она плакала больше отъ испуга чѣмъ отъ дѣйствительнаго ушиба, я старался всячески успокоить ее; въ это время подошла шедшая въ нѣсколькихъ шагахъ позади дама, взяла ее изъ моихъ рукъ и поблагодарила меня. Звукъ ея голоса заставилъ сердце мое остановиться. Я взглянулъ и увидѣлъ Луизу.
   "Она узнала меня только тогда какъ я конвульсивно схватилъ ее за руку и произнесъ ея имя. Изъ насъ двоихъ я, безъ сомнѣнія, больше измѣнился; довольство и счастіе оставили во мнѣ мало слѣдовъ прежняго нуждавшагося, истомленнаго заботами студента. Но если я прежде узналъ ее, за то она оправилась скорѣе. Выраженіе лица ея сдѣлалось жестко и сухо. Я не могу передать съ буквальною точностью быстрый разговоръ который произошелъ между нами послѣ того какъ она посадила ребенка на дерновую скамью близь дороги, сказала чтобъ онъ посидѣлъ тамъ смирно, и отошла со мною на нѣсколько шаговъ какъ бы не желая чтобы ребенокъ могъ слышать что говорилось.
   "Содержаніе разговора было слѣдующее: она отказалась дать объясненія относительно удостовѣренія объ ея смерти, сказала только что узнавъ о томъ что она называла "преслѣдованіями" посредствомъ объявленій и розысковъ полиціи, она послала эти документы по указанному въ объявленіи адресу чтобъ избавиться отъ дальнѣйшаго безпокойства. Но какимъ образомъ были получены эти документы, или же такъ искусно поддѣланы что могли обмануть опытнаго юриста, я не знаю до сего дня. Она объявила что теперь она счастлива, ни въ чемъ не нуждается, и что если я хочу сколько-нибудь поправить причиненное ей зло, то долженъ оставить ее въ покоѣ; въ случаѣ же -- чего трудно ожидать -- если мы опять встрѣтимся, долженъ смотрѣть на нее какъ на постороннюю; что она съ своей стороны никогда не будетъ безпокоить меня, и что удостовѣреніе въ смерти Луизы Дюваль даетъ мнѣ возможность жениться въ другой разъ, что и она имѣетъ право сдѣлать.
   "Я былъ такъ смущенъ и разстроенъ пока она говорила все это что не пытался прерывать ее. Ударъ такъ потрясъ меня что я едва могъ оправиться, и лишь когда она повернулась чтобъ уйти, я вдругъ вспомнилъ что ребенокъ называлъ ее maman, и судя по тому сколько ему было лѣтъ на видъ, онъ долженъ былъ родиться лишь нѣсколько мѣсяцевъ спустя послѣ того какъ Луиза оставила меня, и слѣдовательно былъ мой ребенокъ. Среди подавлявшаго меня горя я могъ только пробормотать: "а вашъ ребенокъ? Безъ сомнѣнія онъ имѣетъ на меня права отъ которыхъ вы отказываетесь. Вы не были невѣрны мнѣ пока я считалъ васъ своею женой?"
   "-- Боже! какъ можете вы оскорблять меня такимъ подозрѣніемъ? Нѣтъ! воскликнула она порывисто и высокомѣрно.-- Но такъ какъ я не была вашею законною женой, то это не законный вашъ ребенокъ; онъ мой, и только мой. Впрочемъ если вы захотите потребовать его... Она остановилась какъ бы въ нерѣшительности. Я видѣлъ что она готова уступить мнѣ ребенка еслибъ я этого потребовалъ. Я долженъ сознаться, съ угрызеніемъ совѣсти, что отступилъ предъ такимъ предложеніемъ. Что могъ я сдѣлать съ ребенкомъ? Какъ объяснить женѣ почему принимаю въ немъ участіе? Еслибъ это былъ мой незаконный ребенокъ, я не рѣшился бы сознаться Джанетѣ въ увлеченіи молодости. Но, какъ это было на самомъ дѣлѣ, это ребенокъ отъ прежняго брака,-- первая жена жива!-- кровь застыла во мнѣ отъ ужаса. Если я возьму ребенка выдумавъ какую-нибудь исторію о его происхожденіи, развѣ я не подвергну себя, не подвергну Джанету постоянной и ужасной опасности? Естественная любовь матери къ ребенку побуждала бы ее справляться о немъ, при чемъ она легко могла открыть мое новое имя и можетъ-статься черезъ нѣсколько лѣтъ предъявить на меня свои права.
   "Нѣтъ, я не могъ рисковать подвергнуться такой опасности. Я проговорилъ угрюмо: "да, вы правы, ребенокъ вашъ и только вашъ", я готовъ былъ предложить для него денежную помощь, но Луиза уже повернулась презрительно къ скамьѣ на которой оставила дитя. Я видѣлъ какъ она вырвала изъ рукъ его полевые цвѣты которые бѣдняжка набрала; и какъ часто послѣ я вспоминалъ какъ грубо она сдѣлала это, не какъ мать любящая свое дитя. Въ это время на дорогѣ появились другіе прохожіе; двоихъ изъ нихъ я зналъ, это была англійская чета дружески расположенная къ леди Джанетѣ и ко мнѣ. Они остановились подойдя ко мнѣ; въ это время Луиза прошла съ ребенкомъ въ направленіи къ городу. Я отвернулся въ противную сторону и старался собраться съ мыслями. Какъ ни ужасно было это внезапное открытіе ясго было что Луиза также сильно желала скрыть его какъ и я. Мало было вѣроятности чтобъ эта тайна когда-нибудь открылась. И она и ребенокъ были одѣты какъ люди богатые. Ребенокъ несомнѣнно не нуждался въ денежной помощи съ моей стороны, и для него было лучше оставаться на попеченіи матери. Такъ пробовалъ я утѣшать и обольщать себя.
   "На другой день мы съ Джанетой оставили Ахенъ и возвратились въ Англію. Но я не могъ отдѣлаться отъ ужасной мысли что Джанета не была моею законною женой; что еслибъ она когда-нибудь проникла тайну сокрытую въ моей груди, она тотчасъ оставила бы меня, хотя бы ей пришлось умереть отъ того (ты знаешь какъ нѣжно она любила меня). Во мнѣ произошла безмолвная перемѣна. Прежде я имѣлъ честолюбіе свойственное людямъ въ публичной жизни; я искалъ славы, положенія, вліянія. Теперь это честолюбіе оставило меня; я отступилъ при мысли сдѣлаться слишкомъ извѣстнымъ чтобы Луиза или ея родственники не узнали того что знали всѣ, то-естъ что прежде я носилъ другое имя, имя ея мужа, и видя меня въ богатствѣ и почетѣ, не вздумала бы въ послѣдствіи требовать для себя или для дочери правъ которыми пренебрегла когда полагала что я нахожусь въ бѣдности и неизвѣстности. Но и моя совѣсть и вліяніе ангела жены побуждали меня искать всевозможныхъ случаевъ дѣлать добро другимъ пользуясь тѣми средствами какія давали мнѣ мое положеніе и обстоятельства. Я огорчался когда и это доставляло мнѣ нѣкотораго рода извѣстность. Съ какою болью я избѣгалъ ее! Люди приписывали мою боязнь публичности моей скромности. Меня прославляли, а я зналъ что я обманщикъ. Но годы проходили. Я ничего не слыхалъ ни о Луизѣ ни о ребенкѣ, и страхъ мой постепенно проходилъ. Но я былъ доволенъ когда двое дѣтей родившихся у насъ съ Джанетой умерли въ малолѣтствѣ. Еслибъ они остались въ живыхъ, кто знаетъ не могло ли что-нибудь открыться для доказательства что они незаконные?
   "Я долженъ спѣшить. Наконецъ настала тяжкая утрата въ моей жизни: я лишился женщины которая была для меня все. По крайней мѣрѣ она спаслась отъ открытія которое лишило бы меня права быть при ея смертномъ одрѣ и оставить въ ея могилѣ мѣсто для себя.
   "Но послѣ первой агоніи послѣдовавшей за ея утратою, совѣсть, которую я такъ долго старался успокоивать, громко заговорила. Луиза потеряла всякое право на мое вниманіе, но не безвинный ребенокъ. Живъ ли онъ еще? Если такъ, то не была ли дочь наслѣдницей моего состоянія какъ единственный мой ребенокъ оставшійся въ живыхъ? Правда, я имѣлъ полное право располагать моимъ состояніемъ; оно не заключалось въ землѣ, не было заказнымъ; но не имѣла ли дочь которую я такъ покинулъ больше всѣхъ нравственное право на него? Не обязанъ ли я былъ вознаградить ее? Ты помнишь что докторъ посовѣтовалъ мнѣ на время перемѣну мѣста. Я уѣхалъ, никто не зналъ куда. Я отправился въ Парижъ, чтобъ отыскать г. Сартажа, avoué. Я узналъ что онъ давно умеръ. Тогда я обратился къ его душеприкащикамъ съ вопросомъ не сохранилось ли послѣ него какихъ-нибудь бумагъ или переписки его съ Ричардомъ Макдональдомъ происходившей нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Оказалось что всѣ эти документы, вмѣстѣ съ другими не возвращенными послѣ его смерти корреспондентамъ, были сожжены по его распоряженію. Такимъ образомъ не осталось никакого указанія на мѣстопребываніе Луизы, если оно и было найдено послѣ того какъ я видѣлъ ее въ послѣдній разъ. Я не зналъ что дѣлать. Я не рѣшался начать розыски съ помощью постороннихъ людей такъ какъ въ случаѣ открытія ребенка, могъ сдѣлаться извѣстнымъ и бракъ который оскорбилъ бы память моей святой покойницы. Я возвратился въ Англію чувствуя что дни мои сочтены. Я передаю тебѣ заботу о розыскахъ которыхъ не могъ произвести самъ. Я завѣщаю тебѣ, за исключеніемъ мелкихъ раздачъ и вкладовъ на общественную благотворительность, все мое состояніе. Но ты поймешь изъ этого письма что тебѣ поручается его храненіе, о чемъ я не могъ упомянуть въ моемъ завѣщаніи. Я не могъ не оскорбивъ почитаемую память твоей тетки назначить наслѣдницей моего состоянія дочь отъ жены которая была жива когда я женился на Джанетѣ. Всякій намекъ на это могъ бы подать поводъ къ сплетнямъ и подозрѣніямъ и послужить къ открытію того что я хочу оставить въ тайнѣ. Я разчиталъ что за всѣми вычетами сумма переходящая къ тебѣ по завѣщанію простирается до 220.000 фунтовъ. Но я передаю безусловно и немедленно въ твою собственность сравнительно ничтожную сумму 20.000 фунтовъ. Если дочь Луизы не находится въ живыхъ или если ты откроешь что вопреки всѣмъ вѣроятностямъ это не мой ребенокъ, все состояніе переходитъ къ тебѣ. Но если сама Луиза жива и можетъ нуждаться въ денежной помощи, ты озаботишься чтобъ она получала ежегодно сколько ты найдешь достаточнымъ, но не знала бы источника. Тебѣ принадлежитъ забота, если возможно, даже больше чѣмъ мнѣ, хранить незапятнаннымъ имя и память той кто была для тебя второю матерью. Цѣль моя была бы вполнѣ достигнута еслибы ты найдя мою дочь могъ, не насилуя своей склонности, жениться на ней. Въ такомъ случаѣ она пользовалась бы вмѣстѣ съ тобою моимъ богатствомъ, и всѣ требованія справедливости и долга были бы удовлетворены. По годамъ она подходила бы тебѣ. Когда я видѣлъ ее въ Ахенѣ, она подавала надежду наслѣдовать не малую долю красоты матери. Если увѣреніе Луизы что она живетъ въ довольствѣ было справедливо, то дочь ея вѣроятно была воспитана съ нѣжностью и заботливостью. Ты увѣрялъ меня что у тебя нѣтъ другой привязанности. Но если отыскавъ мою дочь ты найдешь что она уже замужемъ, или что ты не можешь ни любить ни уважать ее, я довѣряю вполнѣ твоей чести рѣшить какая часть оставленныхъ тебѣ 200.000 можетъ быть передана ей. Мать могла испортить ее. Она могла, отъ чего Боже упаси, пойти по дурной дорогѣ. Въ такомъ случаѣ я желаю только чтобъ ей былъ удѣленъ изъ моего состоянія ежегодный доходъ который могъ бы избавить ее отъ дальнѣйшаго паденія и отъ искушеній бѣдности. Но можетъ-статься, напротивъ, ты встрѣтишь въ ней особу которая во всѣхъ отношеніяхъ достойна стать моею главною наслѣдницей. Во всемъ этомъ я вполнѣ довѣряю тебѣ какъ человѣку который изо всѣхъ кого я знаю обладаетъ высшимъ чувствомъ чести и въ то же время наибольшимъ практическимъ смысломъ и знаніемъ жизни. Главнѣйшимъ затрудненіемъ, при передачѣ части наслѣдства дѣвушкѣ, если она отыщется и окажется моею дочерью, будетъ сдѣлать это такимъ образомъ чтобы ни она ни ея окружающіе не могли приписать этого мнѣ. Она никогда не должна быть признана моею дочерью -- никогда! Твое уваженіе къ дорогой покойницѣ не дозволитъ этого. Твой свѣтлый сильный умъ долженъ побѣдить это затрудненіе: мой ослѣпленъ уже тѣнью смерти. Ты обсудишь также тщательно какъ приступить къ розыскамъ матери и ребенка такимъ образомъ чтобы не разоблачить нашу тайну. Для этого потребна большая осторожность. Вѣроятно ты начнешь розыски въ Парижѣ, съ помощью полиціи, съ которою будешь очень сдержанъ въ своихъ сообщеніяхъ. Къ величайшему несчастію у меня нѣтъ миніатюрнаго портрета Луизы, и я могу дать только общее описаніе ея наружности которое мало поможетъ ея открытію. Но каково бы оно ни было, оно остережетъ тебя отъ того чтобъ ошибочно не принять за нее другую. Луиза была средняго роста, но казалась нѣсколько выше своего роста; у нея было странное сочетаніе темныхъ волосъ, свѣтлаго цвѣта лица и свѣтлосѣрыхъ глазъ. Теперь ей должно быть безъ малаго сорокъ лѣтъ. Она не лишена была образованія, полученнаго отъ отца. Хорошо говорила по-англійски; рисовала со вкусомъ и даже не безъ таланта. Осторожнѣе будетъ начать розыски сперва Луизы чѣмъ ребенка, который долженъ быть главною цѣлью розысковъ, ибо только разузнавъ все до нея касающееся ты будешь въ состояніи убѣдиться въ вѣрности свѣдѣній касательно дочери, которую я можетъ-статься только по ошибкѣ считаю своею. Хотя Луиза говорила съ такимъ высокомѣріемъ о томъ что свободна выходить замужъ, но рожденіе ребенка могло повредить ея репутаціи и сдѣлаться серіознымъ препятствіемъ ко второму браку, такъ какъ она не приняла законныхъ мѣръ къ расторженію брака со мною. Если такимъ образомъ она не вышла снова замужъ, ей не было причинъ не принять снова свое дѣвичье имя Дюваль, какъ въ письмѣ ко мнѣ, видя что я пересталъ безпокоить ее розысками, для избѣжанія коихъ она придумала фальшивое удостовѣреніе своей смерти. Поэтому вѣроятно она живетъ гдѣ-нибудь въ Парижѣ подъ именемъ Дюваль. Понятно что тягость неизвѣстности касательно твоего состоянія не должна быть твоимъ удѣломъ на неопредѣленное время. Если по окончаніи напримѣръ двухъ лѣтъ твои розыски не приведутъ ни къ какому результату, тогда три четверти всего моего состоянія переходятъ въ твою полную собственность, а четвертую часть ты помѣстишь для приращенія процентами на случай если мой ребенокъ найдется въ послѣдствіи. Если же онъ не найдется, это будетъ запасными капиталомъ для твоихъ дѣтей. О, еслибы дочь моя могла найтись вовремя, еслибъ она была такова что ты могъ бы полюбить ее и жениться на ней по свободному выбору! Больше я ничего не могу сказать. Пожалѣй меня, и не суди строго мужа Джанеты.

Р. К.

   Теперь данъ ключъ къ поведенію Грагама, теперь понятно глубокое горе приводившее его на могилу тетки которую онъ такъ чтилъ и уважалъ и добрая память коей подвергалась такой серіозной опасности; понятно почему такъ мало измѣнился его образъ жизни послѣ полученія наслѣдства которое считали такимъ значительнымъ; понятно его удаленіе отъ политической карьеры; поводы къ розыскамъ и его осторожность, наконецъ, положеніе относительно Исавры въ которое такъ жестоко поставили его обстоятельства.
   Разумѣется, первою мыслью его при обсужденіи условій завѣщанія была мысль о женитьбѣ на дочери Ричарда Кинга, если окажется что она не замужемъ, не обручена и не противна его склонности. Онъ раздѣлялъ побужденія заставившія покойнаго упомянуть объ этомъ. Это было самое простое и удобное средство оказать справедливость законной наслѣдницѣ не обнаруживъ тайну столь важную для чести его тетки, самого Ричарда Кинга, его благодѣтеля, и знаменитой фамиліи изъ которой происходила леди Джанета. Можетъ-статься что и соображеніе удержать такимъ способомъ состояніе столь полезное для его карьеры не было безъ вліянія на умъ этого человѣка честолюбиваго отъ природы. Но онъ не позволялъ себѣ останавливаться на этомъ соображеніи. Онъ считалъ его преступнымъ. Но на практикѣ это представляло большія препятствія къ его женитьбѣ на комъ-нибудь другомъ, пока онъ не исполнитъ свою миссію, и не разъяснится неопредѣленность касательно его состоянія. Могъ ли онъ по совѣсти явиться къ дѣвушкѣ и ея родителемъ человѣкомъ богатымъ тогда какъ могъ сдѣлаться бѣднякомъ? Могъ ли онъ упомянуть юристу объ условіяхъ вслѣдствіе коихъ при брачномъ контрактѣ онъ не могъ располагать ни однимъ шиллингомъ изъ той значительной суммы которая могла рано или поздно перейти въ другія руки? Тѣмъ не менѣе, когда онъ убѣдился въ глубинѣ чувства внушеннаго ему Исаврой, мысль о женитьбѣ на дочери Ричарда Кинга, если она находится въ живыхъ и еще не замужемъ, сдѣлалась невозможною. Сиротство молодой Италіянки устраняло препятствія ко браку которыя помѣшала бы ему свататься за дѣвушку одинаковаго съ нимъ общественнаго положенія, родители коей могли бы настаивать на брачномъ контрактѣ. И еслибы въ тотъ день какъ онъ видѣлъ Исавру въ послѣдній разъ, онъ засталъ ее одну, безъ сомнѣнія онъ уступилъ бы голосу сердца, открылъ бы ей свою любовь, и при взаимности сталъ бы ея женихомъ. Но мы видѣли какъ при послѣднемъ свиданіи было подавлено это сердечное желаніе. Англійскіе предразсудки его были такъ глубоки что будь онъ даже свободенъ отъ условій завѣщанія, онъ и тогда отступилъ бы предъ бракомъ съ дѣвушкой которая въ жаждѣ знаменитости могла имѣть что-нибудь общее съ такимъ человѣкомъ какъ Густавъ Рамо, по своимъ привычкамъ принадлежавшимъ къ богемѣ, и соціалистомъ по убѣжденіямъ.
   Уѣзжая изъ Парижа онъ принялъ рѣшеніе оставить всякую мысль о бракѣ съ Исаврой и вполнѣ посвятить себя дѣлу которое было для него священною обязанностью. Не потому чтобъ онъ могъ думать о женитьбѣ на другой, даже еслибы наслѣдница вполнѣ удовлетворила всѣмъ требованіямъ его сердца, будь оно совершенно свободно; но его тяготило бремя лежавшее на немъ, состояніе которое могло не принадлежать ему, неопредѣленность парализовавшая всѣ его честолюбивые планы на будущее.
   Однако, несмотря на борьбу съ собою -- а едва ли кто могъ бороться болѣе рѣшительно,-- онъ не могъ отогнать отъ себя образъ Исавры. Образъ этотъ постоянно преслѣдовалъ его, и вмѣстѣ съ нимъ чувство невозвратимой потери, ужасной пустоты и острой боли.
   Успѣхи его розысковъ въ Ахенѣ, хотя и были достаточны для того чтобъ удерживать его въ этомъ мѣстѣ, были однако же такъ незначительны и подвигались такими медленными шагами что не дагали достаточно пищи его безпокойному уму. Г. Ренаръ былъ ловокъ и неутомимъ. Но не легко было собрать свѣдѣнія о Парижанкѣ бывшей такъ много лѣтъ назадъ на этихъ водахъ гдѣ посѣтители такъ многочисленны. Къ тому же имя Дюваль было такъ обыкновенно что и въ Ахенѣ, какъ въ Парижѣ, время уходило въ погонѣ за другими Дюваль, которыя какъ оказывалось не имѣли ничего общаго съ отыскиваемою Луизой. Наконецъ г. Ренару посчастливилось найти домъ въ которомъ въ 1849 году жили въ теченіи трехъ недѣль двѣ дамы изъ Парижа. Имя одной было Mme Дюваль, другой Mme Мариньи. Обѣ были молоды, обѣ очень красивы и почти одинаковаго роста и съ одинакими волосами. Но Mme Мариньи была красивѣе. Mme Дюваль посѣщала игорную залу и была повидимому очень веселаго нрава. Mme Мариньи жила очень тихо, рѣдко, почти никогда не выходила изъ дому и казалось была слабаго здоровья. Она какъ-то внезапно оставила квартиру, и сколько могла припомнить квартирная хозяйка, поселилась въ какой-то деревнѣ близь Ахена, но хозяйка не помнила гдѣ именно. Мѣсяца черезъ два по отъѣздѣ Mme Мариньи, Mme Дюваль также оставила Ахенъ вмѣстѣ съ однимъ Французомъ часто посѣщавшимъ ее въ послѣднее время, красивымъ человѣкомъ съ рѣзко-очерченнымъ лицомъ. Квартирная хозяйка не знала кто и что такое онъ былъ. Она помнила только что докладывая о немъ Mme Дюваль, его называли Monsieur Achille. Послѣ отъѣзда Mme Дюваль, квартирная хозяйка никогда больше не встрѣчала ее. Но Mme Мариньи она встрѣтила еще разъ, лѣтъ черезъ пять послѣ того какъ она съѣхала съ квартиры, встрѣтила случайно, на желѣзнодорожной станціи, сразу узнала ее и предложила ей занять прежнюю квартиру. Mme Мариньи поспѣшно отвѣтила что она въ Ахенѣ лишь на нѣсколько часовъ и уѣзжаетъ въ тотъ же день.
   Розыски были направлены на отысканіе Mme Мариньи. Время когда квартирная хозяйка видѣла ее въ послѣдній разъ совпадало съ тѣмъ когда Ричардъ Кингъ встрѣтилъ Луизу. Слѣдовательно она могла быть вмѣстѣ съ ней въ Ахенѣ въ это время и будучи отыскана могла сообщить свѣдѣнія о послѣдовавшихъ событіяхъ ея жизни и настоящемъ мѣстопребываніи.
   Послѣ утомительныхъ розысковъ по всѣмъ окрестностямъ Ахена, Грагамъ, совершенно случайно, напалъ на слѣдъ подруги Луизы. Онъ одиноко блуждалъ по окрестностямъ Ахена, когда застигнутый сильною грозой принужденъ былъ просить убѣжища въ домѣ мелкаго фермера стоявшемъ въ полѣ немного въ сторонѣ отъ проселка по которому онъ шелъ. Пережидая пока пройдетъ гроза и просущивая платье предъ огнемъ въ комнатѣ примыкавшей къ кухнѣ, онъ вступилъ въ разговоръ съ женой фермера, пріятною женщиной, и сдѣлалъ нѣсколько лестныхъ замѣчаній о висѣвшей на стѣнѣ небольшой акварельной картинкѣ.
   -- А, сказала жена фермера,-- это подарокъ одной французской дамы которая жила здѣсь много лѣтъ тому назадъ. Она прекрасно рисовала, бѣдняжка.
   -- Дама которая жила здѣсь много лѣтъ назадъ -- сколько лѣтъ?
   -- Я думаю лѣтъ около двадцати.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Не была это Mme Мариньи?
   -- Bon Dien! Ее дѣйствительно такъ звали. Вы знали ее? Я бы рада была узнать что она счастлива.
   -- Я не знаю гдѣ она теперь, и стараюсь найти ее. Помогите мнѣ пожалуста. Долго Mme Мариньи жила у васъ?
   -- Я думаю не меньше двухъ мѣсяцевъ; да, два мѣсяца. Она уѣхала отъ насъ черезъ мѣсяцъ послѣ родовъ.
   -- Она родила здѣсь?
   -- Да. Когда она пришла въ первый разъ, мнѣ и въ голову не пришло что она была enceinte. Она была хороша собой, и никто бы не догадался объ этомъ. Я начала подозрѣвать лишь за нѣсколько дней до того какъ это случилось; и это было такъ неожиданно что все счастливо кончилось прежде чѣмъ успѣли послать за акушеромъ.
   -- И ребенокъ остался живъ? Мальчикъ или дѣвочка?
   -- Дѣвочка, прелестная малютка.
   -- Уѣзжая взяла она ребенка съ собой?
   -- Нѣтъ; она отдала его кормилицѣ, племянницѣ моего мужа у которой около того времени тоже былъ ребенокъ. Madame платила хорошо, и продолжала высылать деньги каждые полгода, пока не пріѣхала сама и не взяла ребенка.
   -- Когда это было? Немного меньше пяти лѣтъ послѣ того какъ она оставила его?
   -- Вы все это знаете, monsieur, да, почти черезъ пять лѣтъ. Она не заѣхала ко мнѣ, и мнѣ это показалось обидно, но она прислала маѣ черезъ племянницу настоящіе золотые часы и шаль. Бѣдная дама -- она была дама съ ногъ до головы -- такая гордая и не терпѣла чтобъ ее разспрашивали. Но я увѣрена что она не была изъ вашихъ легкихъ Француженокъ, а честная жена какъ я, хотя она никогда не говорила объ этомъ.
   -- И вы не имѣете понятія гдѣ она прожила пять лѣтъ послѣ своего отъѣзда или куда отправилась взявъ ребенка?
   -- Нѣтъ, monsieur.
   -- Но она посылала деньги за ребенка по почтѣ и на конвертахъ были почтовые штемпеля?
   -- Видите ли, я сама не ученая. Но не повидаетесь ли вы съ Маріей Губертъ, это моя племянница, можетъ-быть у нея сохранились конверты.
   -- Гдѣ живетъ гжа Губертъ?
   -- Это будетъ въ разстояніи мили отсюда по кратчайшей дорогѣ; вы не можете сбиться. У мужа ея есть свой клочокъ земли, но онъ занимается также извозомъ; на двери у него написано Максъ Губертъ извощикъ, домъ его какъ разъ противъ церкви. Дождь пересталъ, но можетъ-быть вамъ слишкомъ далеко идти туда сегодня.
   -- Ничуть. Очень вамъ благодаренъ.
   -- А если вы найдете эту даму и увидитесь съ ней, скажите ей что я была бы очень рада услыхать добрыя вѣсти о ней и о малюткѣ.
   Грагамъ направился подъ прояснившимся небомъ къ указанному дому. Онъ засталъ гжу Губертъ дома и готовую отвѣчать на разспросы, но, увы! у нея не было конвертовъ. Mme Мариньи, когда брала ребенка, спросила конверты отъ своихъ писемъ и взяла ихъ съ собою. Гжа Губертъ, которая была также мало ученая какъ и ея тетка, никогда не обращала вниманія на почтовые штемпеля на конвертахъ; она помнила только первый въ которомъ былъ присланъ банковый билетъ; штемпель этотъ былъ Вѣна.
   -- Но не сообщала ли Mme Мариньи въ своихъ письмахъ адреса по которому вы могли извѣщать ее о ребенкѣ?
   -- Я думаю она мало заботилась о своемъ ребенкѣ, monsieur. Она поцѣловала дитя очень холодно когда пріѣхала за нимъ. Я сказала дѣвочкѣ что это ея мама, и Mme Мариньи сказала: "да, ты можешь звать меня maman", и сказала это голосомъ вовсе не материнскимъ. Она привезла съ собой небольшой мѣшокъ въ которомъ были хорошенькія платьица для дѣвочки, и была очень нетерпѣлива пока ребенокъ не надѣлъ ихъ.
   -- Увѣрены ли вы что это была та самая дама которая оставила ребенка?
   -- О, въ этомъ нельзя сомнѣваться. Она была très belle, но мнѣ она не нравилась, какъ нравилась теткѣ. Она очень высоко поднимала голову и смотрѣла нѣсколько презрительно. Хотя, нужно сознаться, была очень щедра.
   -- Но вы еще не отвѣтили на мой вопросъ, не было ли въ письмахъ адреса.
   -- Она прислала всего два письма. Одно, при которомъ была приложена первая плата, было всего въ нѣсколько строкъ; въ немъ говорилось что если ребенокъ будетъ здоровъ и счастливъ, мнѣ не зачѣмъ писать; если же онъ умретъ или опасно заболѣетъ, я могу во всякое время написать нѣсколько словъ по адресу Madame М. Poste restante, Вѣна. Она путешествуетъ, но письмо рано или поздно дойдетъ къ ней. Въ другомъ письмѣ она извѣщала меня что пріѣдетъ за ребенкомъ, и что ее можно ждать дня черезъ три по полученіи письма.
   -- Всѣ же остальныя присылки отъ нея были только деньги безъ писемъ?
   -- Точно такъ.
   Грагамъ, видя что ничего больше не можетъ узнать, ушелъ. По дорогѣ домой, обдумывая то на что навели его открытія этого дня, онъ рѣшилъ тотчасъ же, вмѣстѣ съ г. Ренаромъ, отправиться въ Мюнхенъ, и постараться узнать тамъ что можно касательно удостовѣренія о смерти Луизы Дюваль, которому (раздѣляя очень вѣроятное предположеніе Ричарда Кинга что оно было искусно поддѣлано) онъ до сего времени не придавалъ особаго значенія.
   

ГЛАВА VII.

   Никакихъ удовлетворительныхъ результатовъ не принесли справки въ Мюнхенѣ кромѣ удостовѣренія въ томъ что свидѣтельство о смерти особы называвшей себя Луизой Дюваль не было вымышлено. Дама носившая это имя прибыла однажды вечеромъ въ одинъ изъ лучшихъ отелей и заняла прекрасное помѣщеніе. Она пріѣхала безъ прислуги, но въ сопровожденіи господина, который однако удалился изъ отеля лишь только удостовѣрился что гжа Дюваль будетъ имѣть всѣ необходимыя удобства. Въ книгахъ отеля все еще сохранялось ея имя: madame Duval, Franè;aise, rentiere. Сравнивъ почеркъ которымъ было написано имя съ почеркомъ письма первой жены Ричарда Кинга, Грагамъ нашелъ что они не сходны; но имя могло быть вписано не самою madame Дюваль. Господинъ въ сопровожденіи котораго она пріѣхала посѣтилъ ее опять на слѣдующій день, обѣдалъ съ ней и провелъ у нея вечеръ, но никто въ отелѣ не помнилъ его имени и даже сказалъ ли онъ какое-нибудь имя. Послѣ этого посѣщенія, его не видали болѣе. Два дня спустя гжа Дюваль заболѣла; былъ приглашенъ докторъ который и лѣчилъ ее до самой смерти. Докторъ былъ легко отысканъ. Онъ хорошо помнилъ Луизу Дюваль, умершую отъ воспаленія легкихъ, вѣроятно вслѣдствіе простуды во время дороги. Роковые симптомы обнаружились скоро, и она умерла на третій день своей болѣзни. Она была молода и красива. Докторъ спросилъ у нея не поручитъ ли она ему написать къ ея друзьямъ, но она отвѣчала что у нея есть только одинъ другъ, что она уже писала ему и что онъ долженъ пріѣхать черезъ день или два. И по справкамъ оказалось что она дѣйствительно написала какое-то письмо и сама снесла его на почту предъ тѣмъ какъ заболѣла.
   Въ кошелькѣ ея оказались деньги, небольшія, но достаточныя для покрытія всѣхъ ея расходовъ и для похоронъ, совершенныхъ, по мѣстному закону, почти немедленно послѣ ея кончины. Въ ожиданіи друга которому она писала вещи ея были опечатаны. На другой день послѣ ея смерти пришло письмо на ея имя. Оно было вскрыто и прочитано. Писалъ его несомнѣнно мущина и повидимому ея возлюбленный. Онъ выражалъ страстное сожалѣніе что не можетъ возвратиться въ Мюнхенъ такъ скоро какъ ожидалъ, но что онъ надѣется увидать свой милый bouton de rose на слѣдующей недѣлѣ. Онъ подписался Achille и не прибавилъ своего адреса. Дня два или три спустя, въ гостиницу пріѣхала другая дама, также молодая и красивая, и спросила о гжѣ Дюваль. Узнавъ о ея смерти, она была сильно поражена. Когда она нѣсколько успокоилась и ее спросили о положеніи и родствѣ гжи Дюваль, она очевидно смутилась. Послѣ настойчивыхъ разспросовъ она отвѣчала только что она не родня гжѣ Дюваль, что сколько ей извѣстно, у гжи Дюваль не было родныхъ, по крайней мѣрѣ такихъ съ которыми она жила бы въ дружескихъ отношеніяхъ, что ея собственное знакомство съ покойной, хотя и дружеское, было весьма недавнее. Объ авторѣ письма съ подписью Achille она не могла или не хотѣла сказать ни слова, и уѣхала изъ Мюнхена въ тотъ же день вечеромъ, заставивъ своими отвѣтами предположить что гжа Дюваль была одной изъ тѣхъ женщинъ которыя избравъ образъ жизни не одобряемый свѣтомъ, живутъ покинутыя своими родными и часто подъ чужимъ именемъ.
   Achille не пріѣхалъ, но нѣсколько дней спустя одинъ мюнхенскій адвокатъ получалъ отъ другаго адвоката изъ Вѣны письмо въ которомъ послѣдній просилъ, по порученію одного своего кліента, прислать формальное удостовѣреніе въ смерти Луизы Дюваль. Удостовѣреніе было послано и послѣ того никто не спрашивалъ болѣе о покойной. По прошествіи узаконеннаго срока, вещи ея, заключавшіяся въ двухъ чемоданахъ и туалетной шкатулкѣ, были распечатаны, но между ними не оказалось ни писемъ, даже ни одной строчки отъ Ашиля, ни какихъ-либо указаній на родство и положеніе покойной. Что затѣмъ было сдѣлано съ ея имуществомъ, состоявшимъ только изъ принадлежностей женскаго туалета, никто въ гостиницѣ не могъ объяснить удовлетворительно. Хозяйка говорила какъ-то угрюмо что оно, по распоряженію начальства, было продано ея предшественникомъ въ пользу бѣдныхъ.
   Если особа называвшая себя другомъ Луизы Дюваль сказала свое имя, что было впрочемъ несомнѣнно, никто его не помнилъ. Оно не было внесено въ книгу отеля, такъ какъ дама пробыла въ немъ только день, и очевидно не хотѣла ждать формальнаго допроса полиціи. Словомъ, было ясно что бѣдная Луиза Дюваль была принята за искательницу приключеній и содержателемъ отеля, и докторомъ въ Мюнхенѣ. И смерть ея очевидно возбудила такъ мало интереса что оставалось только удивляться какъ сохранились и тѣ немногія подробности которыя удалось узнать.
   Послѣ продолжительнаго, но безполезнаго пребыванія въ Мюнхенѣ, Грагамъ и Ренаръ отправились въ Вѣну. Тамъ по крайней мѣрѣ была надежда найти madame Мариньи.
   Въ Вѣнѣ однако никакіе розыски не навели на слѣдъ такой особы, и Грагамъ, отчаявшись въ успѣхѣ, уѣхалъ въ Англію въ январѣ 1870 года, поручивъ продолженіе изслѣдованій гну Ренару. Ренаръ, вынужденный возвратиться на время въ Парижъ, обѣщалъ однако что онъ не успокоится пока не отыщетъ madame Мариньи, и Грагамъ убѣдился въ искренности его намѣренія когда онъ отказался отъ половины предложеннаго ему щедраго вознагражденія, сказавъ: Je suis Franèais, ваше порученіе перестало быть для меня денежнымъ дѣломъ; въ немъ замѣшано мое самолюбіе.
   

ГЛАВА VIII.

   Если свѣтское общество цѣнило прежде Грагама Вена за его личныя качества, то тѣмъ болѣе стало оно цѣнить его и ухаживать за нимъ теперь когда къ его репутаціи даровитаго человѣка прибавилось богатство. Дамы высшаго свѣта говорили что Грагамъ Венъ можетъ быть хорошею партіей для любой дѣвушки. Знаменитые политики слушали его теперь съ болѣе серіознымъ вниманіемъ и приглашали его на самыя избранныя обѣденныя собранія. Его родственникъ герцогъ уговаривалъ его искать избранія въ парламентъ или по крайней мѣрѣ купить опять его старый Stammschloss, но Грагамъ упорно отклонялъ оба совѣта, продолжалъ жить въ своей старой квартирѣ такъ же скромно какъ прежде и выносилъ съ удивительною кротостью и покорностью бремя свѣтскихъ обязанностей возложенное теперь на его плечи. Но въ душѣ онъ былъ не покоенъ и несчастенъ. Порученіе завѣщанное ему Ричардомъ Кингомъ преслѣдовало его мысли какъ неотвязчивый призракъ. Неужели вся жизнь его должна быть притворствомъ, которое было пыткой для его прямой, открытой натуры? Долго ли суждено ему считаться богачомъ и жить бѣдно и навлекать на себя обвиненія въ скаредности, отказываясь удовлетворять справедливыя притязанія на приписываемое ему богатство? Неужели ему до конца жизни придется сдерживать стремленія своего честолюбія и притворяться эпикурейцемъ не способнымъ имѣть его?
   Но мучительнѣе всего этого было для него сознаніе что онъ не побѣдилъ, не могъ побѣдить свою страстную любовь къ Исаврѣ, между тѣмъ какъ и умъ его и всѣ его предразсудки упорно возставали противъ этой любви. Во французскихъ газетахъ которыя онъ просматривалъ во время своихъ розысковъ въ Германіи, даже въ нѣмецкихъ критическихъ журналахъ, онъ встрѣчалъ отзывы о новой писательницѣ, отзывы хвалебные, правда, но казавшіеся ему оскорбительнѣе такихъ которые, порицая ея произведеніе, отняли бы у нея охоту писать, оскорбительнѣе всего что можетъ услышать мущина о женщинѣ къ которой онъ желалъ бы относиться съ рыцарскою почтительностью. Дѣвушка очевидно сдѣлалась такимъ же достояніемъ публики какъ еслибы поступила на сцену. Мелочныя подробности объ ея наружности, о ямочкахъ на ея щекахъ, о бѣлизнѣ ея рукъ, объ ея оригинальной манерѣ убирать волосы, анекдоты о ней начиная съ ея дѣтства (вымышленные, конечно, но могъ ли Грагамъ знать это?), причины вслѣдствіе коихъ она предпочла карьеру писательницы сценѣ, разказы о впечатлѣніи произведенномъ ею въ нѣкоторыхъ салонахъ (такихъ салонахъ гдѣ Грагамъ, хорошо знавшій Парижъ, не желалъ бы видѣть свою жену), о комплиментахъ которыми осыпаютъ ее нѣкоторые grands seigneurs, извѣстные своими liaisons съ балетными танцовщицами, или писатели геній которыхъ парилъ выше flammantia moenia міра гдѣ всякій стѣсненъ уваженіемъ къ праву собственности своихъ ближнихъ, всѣ эти подробности принадлежащія къ области частныхъ сплетенъ, которой не касаются англійскіе критики женскихъ произведеній, но въ которую любятъ заглядывать критики на континентѣ и американскіе журналисты, все это было для чувствительнаго Англичанина тѣмъ же чѣмъ было бы детальное описаніе прелестей Эгеріи для Нумы Помпилія. Нимфа, освященная для него тайнымъ обожаніемъ, была профанирована грязными руками толпы и народными голосами, говорившими: мы знаемъ объ Эгеріи болѣе чѣмъ ты. И когда онъ вернулся въ Англію и встрѣчаясь со старыми друзьями, знакомыми съ парижскою жизнью, слышалъ такія замѣчанія: "Вы читали конечно романъ Чигоньи. Что вы думаете о немъ? Хорошая вещь, можетъ-быть, но этотъ родъ романовъ не въ моемъ вкусѣ. Даже Жоржъ Сандъ наводитъ на меня скуку. Я предпочитаю Парижскія Тайны и Монте-Кристо", Грагамъ Венъ какъ критикъ возмущался и расхваливалъ романъ, хотя дорого далъ бы чтобъ онъ не былъ написанъ, во послѣ спора говорилъ себѣ: -- Какъ могу я, Грагамъ Венъ, быть такимъ идіотомъ чтобы вздыхать ежечасно о ней и повторять себѣ: "какое мнѣ дѣло до другихъ женщинъ? Исавра, Исавра!"
   

КНИГА VII.

ГЛАВА I.

   Была первая недѣля мѣсяца мая 1870. Знаменитости растутъ быстро въ салонахъ Парижа. Густавъ Рамо пріобрѣлъ положеніе о которомъ вздыхалъ. Значеніе издаваемаго имъ журнала возрасло и его доля выгоды была щедро увеличена таинственнымъ собственникомъ журнала. Рамо былъ признанъ силою въ литературныхъ кружкахъ. А такъ какъ въ Парижѣ критика принадлежащіе къ одной кликѣ имѣютъ обыкновеніе хвалитъ другъ друга, то лица авторитетныя въ печати заявляли что его стихи превосходятъ по силѣ Альфреда Мюссе и по изяществу Виктора Гюго.
   Правда поэзія Густава не находила многихъ читателелей въ публикѣ. Но о современной поэзіи многіе говорятъ какъ Dr. Джонсонъ о стихахъ Спратта: "я готовъ скорѣе хвалить ихъ нежели читать".
   Какъ бы то ни было, Рамо былъ хорошо принятъ въ веселыхъ и блестящихъ кругахъ, и по примѣру модныхъ французскихъ литераторовъ проживалъ больше чѣмъ получалъ, занималъ прекрасную холостую квартиру, отдѣланную артистически, много тратилъ на украшеніе своей особы и роскошно обѣдалъ въ Café Anglais и Maison Dorée. Репутація болѣе серіозная и возбуждавшая болѣе тревожный интересъ была достигнута виконтомъ де-Молеономъ. Послѣднія статьи въ Sens Commun подписанныя Пьеромъ Ферменомъ и касавшіяся тревожнаго вопроса о плебисцитѣ набрасывали тѣнь на правительство, и Рамо получилъ сообщеніе что онъ какъ издатель отвѣчаетъ за статьи сотрудниковъ появляющіяся въ издаваемъ имъ журналѣ; и хотя, пока казуистика Пьера Фермена держалась въ благоразумныхъ границахъ, правительство смотрѣло сквозь пальцы на нарушеніе закона по которому каждая политическая статья въ журналѣ должна быть подписана подлиннымъ именемъ автора, но теперь оно не можетъ быть такъ снисходительно. Пьеръ Ферменъ повидимому пoт de plume; если нѣтъ, его личность должна быть удостовѣрена, или же Рамо заплатитъ штрафъ которому повидимому имѣетъ подвергнуться его сотрудникъ.
   Рамо, сильно встревожонвый за судьбу журнала который могъ быть пріостановленъ, и за себя, ибо ему грозила тюрьма, сообщилъ объ этотъ чрезъ книгопродавца-издателя своему корреспонденту Пьеру Фермену, и получилъ на слѣдующій день статью подписанную Викторомъ де-Молеономъ въ которой авторъ заявлялъ что подпись Пьеръ Ферменъ принадлежала ему, говорилъ еще болѣе рѣзкимъ тономъ чѣмъ прежде и вызывалъ правительство употребить законныя мѣры противъ него. Правительство было достаточно осторожно чтобы не обратить вниманія на эту высокомѣрную браваду, но Викторъ де-Молеонъ сразу выросъ въ политическомъ значеніи. Онъ уже успѣлъ занять подъ своимъ настоящимъ именемъ уважаемое положеніе въ парижскомъ обществѣ. Но если это возтановленіе въ обществѣ создало ему враговъ которыхъ у него прежде не было, онъ принялъ рѣшеніе презирать наладки личнаго гнѣва. Его старая репутація личной храбрости и искусства владѣть шпагой и пистолетомъ оберегала его отъ такихъ нападокъ на которыя парижскій журналистъ отвѣчаетъ не съ помощью пера. Если у него явилось нѣсколько враговъ, то явилось и гораздо больше друзей или по крайней мѣрѣ сторонниковъ и поклонниковъ. Не доставало только штрафа и тюремнаго заключенія чтобъ онъ сдѣлался популярнымъ героемъ.
   Черезъ нѣсколько дней послѣ открытія своего имени, Викторъ де-Молеонъ, до сихъ поръ избѣгавшій Рамо и тѣхъ салоновъ гдѣ могъ встрѣтить этого знаменитаго менестреля, познакомился съ нимъ лично пригласивъ его къ себѣ завтракать.
   Рамо съ радостью явился. Онъ питалъ вполнѣ естественное любопытство увидѣть сотрудника чьи статьи главнѣйшимъ образомъ обезпечивали распространеніе Sens Commun.
   Въ темноволосомъ, хорошо одѣтомъ человѣкѣ среднихъ лѣтъ, съ быстрымъ взглядомъ, величавою наружностью и ласковымъ обращеніемъ, онъ не могъ замѣтить никакого сходства съ шестидесятилѣтнимъ скромнымъ старикомъ въ льняномъ парикѣ, длинномъ сюртукѣ и съ двойными очками котораго зналъ какъ Лебо. Только по временамъ тонъ голоса казался ему знакомымъ, но онъ не могъ припомнить гдѣ слышалъ голосъ похожій на этотъ. Мысль о Лебо не приходила ему; но еслибъ она и пришла, то его поразило бы лишь случайное сходство. Рамо, подобно многимъ людямъ занятымъ собою, былъ плохой наблюдатель другихъ. Геній его не былъ объективный.
   -- Надѣюсь, Monsieur Рамо, сказалъ виконтъ когда вмѣстѣ съ гостемъ сѣлъ за столъ гдѣ былъ приготовленъ завтракъ,-- что вы не жалуетесь на вознагражденіе которымъ оплачиваются ваши драгоцѣнныя услуги для журнала.
   -- Собственникъ журнала, кто бы онъ ни былъ, былъ очень щедръ, отвѣчалъ Рамо.
   -- Я отношу этотъ комплиментъ къ себѣ, cher confrère, потому что хотя деньги для начала изданія Sens Commun и для залога были пріисканы однимъ моимъ другомъ, но это былъ заемъ который я давно уплатилъ и теперь журналъ принадлежитъ исключительно мнѣ. Я долженъ благодарить васъ не только за ваше блестящее сотрудничество, но и за участіе другихъ сотрудниковъ приглашенныхъ вами. Пикантныя критики Monsieur Саварена были очень важны для начала. Я сожалѣю что мы лишились его участія. Но такъ какъ онъ началъ издавать собственный журналъ, то не захочетъ дѣлиться своимъ остроуміемъ съ другимъ. А propos о нашихъ сотрудникахъ, я буду просить васъ представить меня прекрасному автору Дочери Артиста. Я слишкомъ прозаикъ чтобы вполнѣ оцѣнить достоинства романа, но слышалъ горячія похвалы этой повѣсти отъ молодежи -- она лучшій судья въ этомъ родѣ литературы; я могу по крайней мѣрѣ понять важность сотрудника благодаря которому утроилась продажа нашего журнала. Для насъ истинное несчастіе что произведеніе ея окончилось, но я надѣюсь что сумма посланная ей чрезъ нашего книгопродавца можетъ соблазнить ее начать новый романъ.
   -- Mademoiselle Чигонья, сказалъ Рамо съ усиленно рѣзкою интонаціей своего рѣзкаго голоса,-- продала второе изданіе своего романа за сумму свидѣтельствующую о значеніи ея таланта, и получила отъ нѣсколькихъ журналовъ предложенія написать для нихъ романъ за вознагражденіе даже превышающее то которое такъ великодушно послалъ ей вашъ издатель.
   -- Приняла она эти предложенія, monsieur Рамо? Если такъ, tant pis pour vous. Извините меня, я хочу сказать что ваше собственное вознагражденіе уменьшается по мѣрѣ уменьшенія продажи Sers Commun.
   -- Нѣтъ, она не приняла ихъ. Я посовѣтовалъ ей не давать согласія пока она не будетъ въ состояніи сравнить эти условія съ тѣми которыя предложитъ ей издатель Sens Commun.
   -- И она послѣдовала вашему совѣту? О, cher confrère, какой вы счастливецъ! Вы имѣете вліяніе на эту юную претендентку на славу де-Сталь или Жоржъ Сандъ.
   -- Да, я льщу себя надеждой что имѣю на нее нѣкоторое вліяніе, сказалъ Рамо съ высокомѣрною улыбкой и наливая себѣ еще стаканъ вина, превосходнаго, но довольно крѣпкаго.
   -- Тѣмъ лучше. Я даю вамъ carte blanche для условій съ Mademoiselle Чигонья. Предложите ей вознагражденіе которое превышало бы все что было предложено ей другими, и я прошу васъ доставить мнѣ возможность представиться ей лично. Вы уже кончили завтракъ? Позвольте предложить вамъ сигару. Извините меня если я не составлю вамъ компаніи. Я курю рѣдко, и никогда по утрамъ. Теперь къ дѣлу и къ положенію Франціи. Возьмите это кресло, усядьтесь поспокойнѣе и слушайте. Еслибы Мефистофель посѣтилъ опять землю, какъ сталъ бы онъ смѣяться узнавъ что всеобщая подача голосовъ и закрытая баллотировка въ такой старой странѣ какъ Франція одобряются образованными людьми и принимаются друзьями истинной свободы!
   -- Я не понимаю васъ, сказалъ Рамо.
   -- Позвольте мнѣ надѣяться что въ этомъ отношеніи по крайней мѣрѣ мои объясненія могутъ быть полезны вамъ. Императоръ прибѣгнулъ къ плебисциту какъ къ несомнѣнно популярной реформѣ которой обстоятельства вынуждаютъ его замѣнить его прежнее личное правленіе. Но есть ли хоть одинъ просвѣщенный либералъ который не былъ бы противъ плебисцита? Есть ли хоть одинъ человѣкъ который не зналъ бы что обращеніе императора ко всеобщей подачѣ голосовъ будетъ имѣть результатомъ подавленіе свободы мысли посредствомъ единства и порядка воплощенныхъ въ способномъ человѣкѣ стоящемъ во главѣ государства? Толпа никогда не понимаетъ принциповъ. Принципы -- сложныя идеи; толпа понимаетъ только простыя идеи, а простѣйшая изъ всѣхъ есть имя освобождающее дѣйствія толпы отъ всякой отвѣтственности предъ разумомъ. Во Франціи много принциповъ которые можно противопоставитъ принципу императорскаго правленія, но нѣтъ ни одного имени которое можно было бы противоставить имени Наполеона III. Слѣдовательно, я пойду противъ толпы когда объявлю себя противникомъ плебисцита, и продажа Sens Commun уменьшится -- она уже начала уменьшаться. Всѣ образованные люди будутъ съ нами, остальные противъ насъ. Во всякой странѣ, даже въ Китаѣ, гдѣ всѣ обладаютъ высокимъ образованіемъ, есть меньшинство образованное лучше остальныхъ. Итакъ, Monsieur Рамо, я хочу свергнуть имперію, но для этого мнѣ недостаточно имѣть на своей сторонѣ образованныхъ людей, мнѣ нужна и canaille, canaille Парижа и промышленныхъ городовъ. Я употребляю ее только какъ орудіе, я не имѣю въ виду воцарить ее. Понимаете? La canaille въ спокойномъ состояніи есть грязь на днѣ потока, la canaille взволнованная есть грязь на поверхности. Но ни одинъ человѣкъ способный связать три идеи не строитъ дворцовъ изъ грязи ни на поверхности, ни на днѣ Океана. Можемъ ли мы съ вами желать чтобы судьба Франціи была вручена безмозглымъ рабочимъ считающимъ себя выше всякаго кто пишетъ правильно, людямъ чье понятіе объ общественномъ благѣ основано на конфискаціи частной собственности?
   Рамо, сильно озадаченный этою рѣчью, наклонилъ голову и возразилъ шепотомъ:
   -- Продолжайте. Вы противъ имперіи и вмѣстѣ съ тѣмъ противъ черни? За кого же вы? Конечно не за легитимистовъ? Кто вы? Республиканецъ? Орлеанистъ? Или что другое?
   -- Ваши вопросы весьма умѣстны и я отвѣчу откровенно, отвѣчалъ виконтъ учтиво.-- Я противъ абсолютной власти и Бонапарта и Бурбона и кого бы то ни было. Я за свободное государство, хотя бы во главѣ его стояла наслѣдственная конституціонная династія, какъ въ Англіи и Бельгіи, или хотя бы оно было республикой по имени, менѣе демократическою на дѣлѣ чѣмъ нѣкоторыя наслѣдственныя монархіи какъ въ Америкѣ. Но какъ человѣкъ заинтересованный въ судьбѣ Sens Commun я пользуюсь съ глубочайшимъ презрѣніемъ всѣми средствами къ возмущенію элементовъ человѣческой природы. Довольно объ этихъ отвлеченностяхъ. Къ дѣлу. Вы конечно знаете о свирѣпыхъ сходкахъ соціалистовъ возстающихъ номинально противъ плебисцита, на самомъ дѣлѣ противъ императора.
   -- Да. Я знаю по крайней мѣрѣ что рабочій классъ весьма недоволенъ, и что многочисленныя забастовки въ теченіи послѣдняго мѣсяца были не простымъ протестомъ противъ заработной платы, а противъ всего существующаго порядка вещей. Статьи Пьера Фермена которыя привели меня въ столкновеніе съ правительствомъ повидимому противорѣчатъ тому что вы говорите теперь. Въ нихъ одобрялись эти забастовки, въ нихъ высказывалось сочувствіе къ революціоннымъ собраніямъ въ Монмартрѣ и Бельвиллѣ.
   -- Конечно. Для разрушенія мы употребляемъ грубыя орудія, но мы отбрасываемъ ихъ въ сторону когда начинаемъ строить. Я былъ вчера на одномъ изъ этихъ собраній. У меня есть билетъ на всѣ подобныя сходки, подписанный какимъ-то болваномъ который не умѣетъ даже написать правильно свое прозвище -- Pom-de-Tair. Вхожу. Въ концѣ оркестра сидитъ зѣвая полицейскій чиновникъ, рядомъ съ нимъ его секретарь; ораторы извергаютъ потоки громовыхъ рѣчей. Полицейскій зѣваетъ все утомленнѣе, секретарь его бросаетъ перо, вооружается перочиннымъ ножомъ и начинаетъ чистить ногти. Встаетъ косматый, тощій силуэтъ человѣка, и съ торжественною миной которая шла бы добродѣтельному Гизо произноситъ слѣдующую резолюцію: "Французскій народъ присуждаетъ Карла Лудовика Наполеона III къ пожизненной каторжной работѣ." Полицейскій поднимается и говоритъ спокойно: "я объявляю собраніе закрытымъ". Присутствующіе волнуются, жестикулируютъ, кричатъ, ревутъ, полицейскій надѣваетъ плащъ, секретарь его отрывается отъ своего занятія и кладетъ перочинный ножъ въ карманъ, публика расходится, силуэтъ человѣка исчезаетъ, засѣданіе окончено.
   -- Вы описали эту сцену весьма остроумно, сказалъ Рамо съ неестественнымъ смѣхомъ.
   Мнимый циникъ, онъ былъ устрашенъ искреннимъ цинизмомъ своего собесѣдника.
   -- Къ какому заключенію приводитъ васъ такая сцена, cher poète? спросилъ де-Молеонъ устремивъ на него свой спокойно проницательный взглядъ.
   -- Къ какому заключенію? Къ тому заключенію что... что...
   -- Продолжайте.
   -- Что родъ человѣческій измельчалъ съ тѣхъ поръ какъ Мирабо оказалъ одному церемоніймейстеру: "мы здѣсь по праву Французскаго народа, и ничто кромѣ острія штыка не заставитъ насъ разойтись."
   -- Отвѣтъ достойный поэта, французскаго поэта. Я увѣренъ что вы поклонникъ Виктора Гюго. Вашъ отвѣтъ могъ бы быть его отвѣтомъ, съ тою разницей что онъ употребилъ бы еще болѣе трескучую фразеологію и облекъ бы свое полнѣйшее незнаніе людей, временъ и нравовъ въ какую-нибудь непонятную метафору, но извините меня если я скажу что это не отвѣтъ Sens Commun.
   -- Monsieur le vicomte могъ бы побранить меня учтивѣе, сказалъ Рамо вспыхнувъ.
   -- Я не хотѣлъ бранить, я хотѣлъ научить. Теперь не такое время какъ въ 1789 году, и природа, постоянно повторяясь въ созданіи дураковъ и болвановъ, никогда не повторяется въ созданіи такихъ людей какъ Мирабо. Имперія должна погибнуть потому что имперія противна свободѣ разума. Всякое правительство которое даетъ рѣшительное преобладаніе большинству противно разуму, такъ какъ разумъ есть достояніе меньшинства. Разумъ есть самый мстительный изо всѣхъ элементовъ общества. Онъ не заботится объ орудіяхъ съ помощью которыхъ достигаетъ своей цѣли. Я принимаю помощь Pom-de-Tair, но я не унижу себя до того чтобы поддерживать принципы Pom-de-Tair въ статьяхъ подписанныхъ именемъ Виктора де-Молеона или Пьера Фермена. Я прошу васъ, мой милый издатель, найти умныхъ, бойкихъ сотрудниковъ которые не знали бы ничего о соціалистахъ и интернаціоналистахъ и потому не компрометировали бы Sens Commun поддерживая доктрины этихъ идіотовъ, но которые бы, въ общихъ выраженіяхъ, льстили тщеславію canaille, писали бы какой угодно вздоръ о славѣ Парижа, этого "ока міра", "солнца европейской системы", о парижскихъ рабочихъ какъ о духѣ оживляющемъ это око, какъ о свѣтѣ этого солнца, всевозможную blague въ этомъ родѣ, въ жанрѣ Виктора Гюго, но ничего опредѣленнаго противъ общества и собственности чего нельзя было бы принять за безвредное увлеченіе поэтическаго энтузіазма. Вы можете писать такія статьи сами. Словомъ, я хочу возбуждать толпу, не подвергая однако нашего журнала презрѣнію меньшинства. Не должно допускать ничего такого что могло бы навлечь на насъ кару закона если только это не будетъ подписано моимъ именемъ. Можетъ представиться минута когда будетъ желательно чтобы кто-нибудь отправился въ тюрьму. Въ такомъ случаѣ я не допущу никакой замѣны, я отправлюсь самъ. Теперь вы знаете мои сокровенныя мысли. Я довѣряю ихъ вашему благоразумію безо всякихъ колебаній. Monsieur Лебо рекомендовалъ мнѣ васъ съ величайшею похвалой и вы уже оправдали его рекомендацію. Кстати, не видали ли вы въ послѣднее время этого bourgeois заговорщика?
   -- Нѣтъ. Его профессія писателя писемъ или агента поручена клерку который говоритъ что Monsieur Лебо за границей.
   -- А! Я не думаю чтобъ это была правда. Мнѣ кажется что я видѣлъ его на дняхъ вечеромъ какъ онъ крался по переулкамъ Бельвилля. Онъ слишкомъ страстный заговорщикъ, и надолго изъ Парижа не уѣдетъ. Такіе горячіе умы только въ Парижѣ чувствуютъ себя въ своей сферѣ.
   -- Давно знаете вы Лебо? спросилъ Рамо.
   -- О, много лѣтъ! Мы оба уроженцы Нормандіи, какъ вы могли замѣтить по нашему акценту.
   -- А! Я былъ увѣренъ что вашъ голосъ мнѣ почему-то знакомъ. Онъ вѣроятно напоминаетъ мнѣ голосъ Лебо.
   -- Нормандцы похожи другъ на друга и во многомъ другомъ, напримѣръ въ настойчивости съ которою они держатся разъ принятыхъ идей, что дѣлаетъ ихъ добрыми друзьями и упорными врагами. Я не посовѣтовалъ бы никому имѣть Лебо своимъ врагомъ. Au revoir, cher confrère. He забудьте представить меня Mademoiselle Чигоньѣ.
   

ГЛАВА II.

   Выйдя отъ де-Молеона и усѣвшись опять въ свою карету, Рамо чувствовалъ себя и озадаченнымъ и униженнымъ. Онъ былъ пораженъ тономъ превосходства какимъ говорилъ съ нимъ виконтъ. Онъ ожидалъ выслушать множество комплиментовъ, и сознавалъ смутно что вмѣсто того надъ нимъ посмѣялись. Онъ былъ и разозленъ и смущенъ, потому что политическія разсужденія де-Молеона не оставили въ его умѣ яснаго понятія какіе принципы долженъ онъ былъ распространять и поддерживать въ качествѣ издателя Sens Commun. Рамо былъ однимъ изъ многихъ парижскихъ политиковъ которые читаютъ мало и размышляютъ еще менѣе объ управленіи людьми и государствами. Зависть, по словамъ одного великаго французскаго писателя, есть порокъ демократіи. Ничто иное какъ зависть сдѣлало Рамо демократомъ. Онъ могъ говорить и писать довольно бѣгло о равенствѣ и братствѣ, и былъ настолько ультра-демократомъ что считалъ умѣренность признакомъ умственной посредственности.
   Вслѣдствіе этого онъ былъ сильно пораженъ разсужденіями де-Молеона. Онъ не слыхалъ до сихъ поръ ничего подобнаго. Революціонные принципы виконта соединенные съ такимъ презрѣніемъ къ толпѣ и къ стремленіямъ толпы были для него китайскою грамотой. Его не поразилъ цинизмъ считавшій мудростью злоупотреблять страстями человѣчества для достиженія личныхъ цѣлей, но онъ не понималъ откровенности съ которою это было высказано.
   Тѣмъ не менѣе де-Молеонъ побѣдилъ и покорилъ его. Рамо призналъ власть своего сотрудника не пытаясь опредѣлить ясно ея сущность, власть основанную на обширномъ знакомствѣ съ жизнью, на холодномъ анализѣ доктринъ увлекавшихъ другихъ, на патриціанскомъ спокойствіи, на остроумной насмѣшливости, на увѣренности въ себѣ.
   Кромѣ того Рамо чувствовалъ со смутнымъ страхомъ что въ этомъ человѣкѣ, такъ смѣло высказывавшемъ презрѣніе къ своимъ орудіямъ, онъ нашелъ себѣ господина. Де-Молеонъ былъ единственнымъ собственникомъ журнала въ которомъ Рамо почерпалъ свои рессурсы; де-Молеонъ могъ во всякое время отказать ему, могъ вовлечь журналъ въ затрудненія которыя, еслибы даже Рамо, какъ офиціальный издатель, избѣжалъ отвѣтственности, могли остановить изданіе Sens Commun, и этимъ лишить его всѣхъ роскошей его существованія.
   Вслѣдствіе всего этого, свиданіе его съ де-Молеономъ было далеко не изъ пріятныхъ. Онъ попробовалъ обратить мысли на болѣе пріятный предметъ и предъ нимъ возсталъ образъ Исавры. Надо отдать ему справедливость, онъ любилъ эту дѣвушку такъ сильно какъ только допускала его натура, любилъ ее всею силою своего воображенія, которое было весьма пылко, при довольно холодномъ сердцѣ, любилъ ее всею силою своего тщеславія, а тщеславіе въ его натурѣ даже преобладало надъ воображеніемъ. Овладѣть дѣвушкой уже снискавшею извѣстность своимъ талантомъ, своею красотой и прелестью было бы конечно завиднымъ торжествомъ.
   Каждый Парижанинъ, изъ числа такихъ людей какъ Рамо, ожидаетъ отъ женитьбы блестящаго салона. Можно ли представить салонъ блестящѣе того гдѣ хозяевами были бы онъ и Исавра, думалъ Рамо. Онъ давно побѣдилъ свой первый порывъ зависти къ литературному успѣху Исавры. Ея успѣхъ былъ связанъ съ его собственнымъ и много содѣйствовалъ его обогащенію, такъ что къ другимъ мотивамъ его любви примѣшался и интересъ. Рамо звалъ хорошо что его талантъ, превозносимый кликой и несравненный въ его собственныхъ глазахъ, былъ не изъ числа прибыльныхъ. Онъ сравнивалъ себя съ поэтами которые слишкомъ опередили своихъ современниковъ чтобъ быть столько же увѣренными въ средствахъ къ существованію какъ они увѣрены въ своей безсмертной славѣ.
   Но на талантъ Исавры онъ смотрѣлъ какъ на талантъ низшаго разряда, вполнѣ доступный толпѣ и потому весьма прибыльный. Женитьба на ней обезпечила бы его въ матеріальномъ отношеніи, и онъ могъ бы трудиться для безсмертія не спѣша. Тогда онъ былъ бы въ положеніи независимомъ отъ людей низшаго разряда какъ виконтъ де-Молеонъ. Но убѣдивъ себя что онъ страстно влюбленъ въ Исавру, Рамо не могъ убѣдить себя что и она влюблена въ него.
   Хотя въ продолженіе послѣдняго года они видались безпрестанно, и ихъ литературныя занятія создали для нихъ много общихъ интересовъ, хотя онъ намекалъ ей что многія изъ его краснорѣчивѣйшихъ поэмъ внушены ею, хотя онъ увѣрялъ въ прозѣ, также весьма краснорѣчивой, что она обладаетъ всѣмъ о чемъ только могутъ мечтать молодые поэты, она до сихъ поръ принимала такія признанія съ шутливымъ смѣхомъ, какъ изящные комплименты внушенные парижскою любезностью, и онъ предчувствовалъ съ досадой и горемъ что еслибъ онъ сталъ настаивать на ихъ искренности и предложилъ ей прямо быть его женой, она отказала бы ему и двери ея дома закрылись бы для него.
   Однако Исавра была не замужемъ, Исавра отказала женихамъ которые по общественному положенію были выше его, и онъ не могъ придумать кого могла бы она предпочесть ему. Сидя теперь развалясь въ своемъ экипажѣ онъ пробормоталъ: "еслибы только удалось отдѣлаться отъ этого маленькаго демона Жюли, я обратилъ бы всю свою энергію на то чтобы покорить сердце Исавры и добился бы успѣха. Но какъ избавиться отъ Жюли? Она такъ обожаетъ меня и такъ упряма! Она способна пойти къ Исаврѣ, показать мои письма, сдѣлать сцену!"
   При этой мысли онъ остановилъ экипажъ предъ кафе на бульварѣ, вышелъ, выпилъ двѣ рюмки абсенту, почувствовалъ себя значительно смѣлѣе и приказалъ кучеру ѣхать въ улицу гдѣ жила Исавра.
   

ГЛАВА III.

   Да, слава пріобрѣтается быстро въ салонахъ Парижа. Прочнѣе славы Рамо, ярче славы де-Молеона, была слава пріобрѣтенная теперь Исаврой. Она принуждена была покинуть свою красивую виллу въ предмѣстьи А..... потому что хозяинъ вздумалъ передѣлать ее для себя, и по совѣту синьйоры Веносты, постоянно жаждавшей новыхъ знакомствъ, въ концѣ прошлаго года заняла квартиру въ центрѣ парижскаго beau monde. Безъ формальнаго назначенія пріемнаго дня, ея салонъ разъ въ недѣлю былъ открытъ для людей искавшихъ знакомства съ ней. Въ числѣ ихъ были звѣзды высшаго свѣта, искусствъ и литературы. И такъ какъ она теперь вполнѣ отказалась отъ профессіи для которой обработывала свой голосъ, она уже не воздерживалась отъ проявленія своего таланта въ частныхъ кружкахъ. И докторъ ея уже не запрещалъ ей такихъ упражненій. Его искусство, при содѣйствіи ея крѣпкаго организма, восторжествовало вполнѣ надъ склонностью къ болѣзни, для предупрежденія которой она обратилась къ нему. Слышать пѣніе Исавры Чигоньи въ ея собственномъ домѣ было преимуществомъ котораго искали и которымъ дорожили многіе никогда не читавшіе ни строчки изъ ея литературныхъ произведеній. Хорошій литературный критикъ -- рѣдкость, но хорошихъ критиковъ пѣнія множество. Соединяя съ музыкальнымъ талантомъ молодость, красоту, безыскусственный даръ слова, прелесть обращенія, свободнаго отъ всякой условной аффектаціи, свѣжесть литературнаго таланта, который приводилъ молодыхъ въ восхищеніе, къ которому старые относились съ снисхожденіемъ, Исавра естественно сдѣлалась знаменитостью въ Парижѣ.
   Странно, можетъ-быть, что окружавшее ее поклоненіе не вскружило ей голову. Но мнѣ кажется, хотя я этого не утверждаю, что женщина съ умомъ столъ возвышеннымъ что умъ никогда не пытается подавить сердце менѣе склонна поддаться искушеніямъ лести чѣмъ мущина.
   Сила ея сердца поддерживаетъ ея разсудокъ. Исавра еще не пережила своей первой любви. До сихъ поръ, среди всѣхъ ея побѣдъ, ея мысли безпрестанно возвращались пытливо и грустно къ счастливымъ минутамъ когда на щекахъ ея вспыхивалъ румянецъ подъ взглядомъ одного человѣка, когда сердце ея трепетало при звукѣ его шаговъ. Можетъ-быть еслибъ ея романъ былъ прерванъ обычнымъ образомъ, то-есть постепеннымъ охлажденіемъ любимаго человѣка, откровеннымъ разрывомъ, оскорбленная гордость дѣвушки помогла бы ей заглушить любовь, и можетъ-быть, кто знаетъ?-- замѣнить ее другою.
   Но, любезный читатель или читательница, подвергалась ли когда-нибудь ваша любовь тяжелому испытанію, когда по той или другой причинѣ, для васъ неизвѣстной, дорогія отношенія наполнявшія вашъ сокровенный внутренній міръ внезапно прекращаются, когда вы знаете что между вами и возлюбленнымъ существомъ стоитъ нѣчто чего вы не можете разглядѣть, не можете понять и слѣдовательно не можете преодолѣть, и вы говорите себѣ въ тишинѣ ночи: "о, еслибы разъяснить это! Еслибъ еще одно свиданіе! Все могло бы легко поправиться; если же нѣтъ, то я узнаю самое дурное, и зная, могу побѣдить."
   Такое испытаніе выпало на долю Исавры. Между нею и Грагамомъ не было объясненія, не было окончательнаго прощанія. Она угадала -- рѣдкая женщина ошибается въ этомъ -- что онъ любилъ ее. Она знала что грозное нѣчто стало между ними, когда онъ простился съ ней въ присутствіи другихъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, знала что это грозное нѣчто все еще стоитъ между ними, но не знала что это такое. Она была увѣрена что недоразумѣніе объяснилось бы непремѣнно еслибъ они встрѣтились еще разъ безъ постороннихъ свидѣтелей. О, еслибъ еще такое свиданіе!
   Она не могла заглушить надежду, не могла выйти за другаго. Въ сердцѣ ея не могло быть никакихъ чувствъ къ другому пока онъ былъ свободенъ, пока еще оставалась надежда что его сердце принадлежитъ ей. Оттого гордость не могла помочь ей побѣдить любовь.
   О Грагамѣ она слышала случайно. Онъ прекратилъ переписку съ Савареномъ, но въ числѣ болѣе частыхъ посѣтителей ея салона были Морли. Американцы такъ хорошо образованные и съ такимъ положеніемъ въ свѣтѣ какъ Морли знаютъ всегда что-нибудь о каждомъ Англичанинѣ съ общественнымъ положеніемъ Грагама Вена. Исавра узнала отъ нихъ что Грагамъ послѣ поѣздки по континенту въ началѣ года возвратился въ Англію, что ему предлагали вступить въ парламентъ, что онъ отказался, что имя его встрѣчается въ Morning Post въ числѣ избранныхъ чье прибытіе въ Лондонъ или присутствіе на званомъ обѣдѣ считается событіемъ, что Athenaeum передалъ какъ слухъ что авторомъ анонимнаго политическаго памфлета надѣлавшаго много шуму былъ Грагамъ Венъ. Исавра выписала изъ Англіи этотъ памфлетъ, и хотя содержаніе его было довольно сухо, а слогъ, хотя ясный и сильный, не отличался краснорѣчіемъ восхищающимъ женщинъ, выучила его наизусть.
   Мы знаемъ какъ далека она была отъ мысли что извѣстность, которую она считала приближеніемъ къ нему, удаляла ее отъ него все болѣе и болѣе. Пріятный трудъ предпринятый ею для достиженія извѣстности былъ еще пріятнѣе отъ тайнаго посвященія его отсутствующему. Многія мѣста наиболѣе восхищавшія читателей не были бы написаны еслибъ она не знала его.
   И она благословляла этотъ трудъ, тѣмъ болѣе что онъ освобождалъ ее отъ разслабляющаго вліянія мечтательности и отъ пытки неразрѣшимыхъ догадокъ. Она послѣдовала совѣту гжи де-Гранмениль, свернула съ пыльной, избитой жизненной дороги на зеленыя поля и цвѣтущіе берега, и наслаждалась этимъ идеальнымъ міромъ.
   Но и въ этомъ волшебномъ мірѣ единственный образъ царившій нераздѣльно въ ея сердцѣ былъ постоянно съ нею.
   

ГЛАВА IV.

   Исавра сидѣла въ своей красивой гостиной съ Веносто, Савареномъ, супругами Морли и финансистомъ Лувье, когда было доложено о пріѣздѣ Рамо.
   -- А, воскликнулъ Саваренъ,-- мы сейчасъ говорили о предметѣ близко касающемся васъ cher poète. Я не видалъ васъ послѣ того какъ узналъ что Пьеръ Ферменъ никто иной какъ Викторъ де-Молеонъ. Ma foi, перо въ рукахъ этого человѣка повидимому будетъ такъ же опасно какъ нѣкогда была шпага. Статья въ которой онъ открылъ свое имя была рѣзкимъ нападеніемъ на правительство. Берегитесь. Ястребъ соловью не пара. Ястребъ спасется, а соловей попадетъ въ клѣтку, гдѣ будетъ жаловаться на жестокость: flebiliter demem infelix avis.
   -- Тотъ не способенъ руководить журналомъ, возразилъ Рамо высокомѣрно,-- кто не рѣшится пренебречь опасностью для своего тѣла въ защиту своего права на неограниченную свободу мысли.
   -- Браво, воскликнула мистрисъ Морли захлопавъ въ ладоши.-- Эта рѣчь напомнила мнѣ родину. Французы очень похожи на Американцевъ своимъ краснорѣчіемъ.
   -- Итакъ, сказалъ Лувье,-- мой старый другъ виконтъ выступилъ въ качествѣ писателя, политика, философа. Мнѣ больно что онъ скрылъ это отъ меня несмотря на нашу дружбу. Я полагаю что вы знали это съ самаго начала, Monsieur Рамо?
   -- Нѣтъ, это открытіе было для меня такимъ же изумительнымъ сюрпризомъ какъ и для всего свѣта. Давно знаете вы Monsieur де-Молеона?
   -- Да, я могу сказать что мы начали жить вмѣстѣ, то-есть почти въ одно время.
   -- Каковъ онъ собою? спросила мистрисъ Морли.
   -- Женщины считали его красавцемъ, когда онъ былъ молодъ, отвѣчалъ Лувье.-- Онъ и теперь еще очень красивый человѣкъ, ростомъ съ меня.
   -- Я очень желала бы познакомиться съ нимъ, воскликнула мистрисъ Морли.-- Хотя бы только для того чтобы помучить моего мужа. Онъ отказываетъ мнѣ въ самомъ дорогомъ правѣ женщинъ, не хочетъ ревновать меня.
   -- Вы можете имѣть весьма скоро возможность познакомиться съ этимъ ci-devant Ловеласомъ, сказалъ Рамо.-- Онъ желаетъ чтобъ я представилъ его Mademoiselle Чигоньѣ, и я прошу у нея позволенія привезти его въ четвергъ вечеромъ, когда она принимаетъ.
   Исавра, слушавшая до сихъ поръ разговоръ разсѣянно, наклонила голову въ знакъ согласія.
   -- Я готова принять радушно всякаго кого вы считаете своимъ другомъ, сказала она.-- Но признаюсь, статьи Пьера Фермена не располагаютъ меня въ его пользу.
   -- Почему? спросилъ Лувье.-- Вы конечно не имперьялистка?
   -- Нѣтъ. Я вообще мало интересуюсь политикой, но въ этихъ статья есть что-то что огорчаетъ и наводитъ на меня уныніе.
   -- Однако онѣ потому и популярны что въ нихъ говорится то что говорятъ всѣ, только лучше, замѣтилъ Саваренъ.
   -- Теперь я понимаю что это-то именно и не нравится мнѣ въ нихъ. Это ларисскій говоръ выраженный въ формѣ эпиграммы: чѣмъ она серіознѣе, тѣмъ менѣе она возвышаетъ; чѣмъ она легче, тѣмъ сильнѣе огорчаетъ.
   -- Это намекъ на меня, сказалъ Саваренъ съ своимъ добродушнымъ смѣхомъ,-- на меня кого вы называете циникомъ.
   -- Нѣтъ, Monsieur Саваренъ. Въ вашемъ цинизмѣ чувствуется неподдѣльная веселость и доброта. У васъ есть то чего я не нахожу въ де-Молеонѣ и что рѣдко проявляется въ салонныхъ разговорахъ, у васъ есть молодость.
   -- Молодость въ шестьдесятъ лѣтъ! Вы льстите мнѣ.
   -- Геній не считаетъ своихъ лѣтъ по календарю, сказала мистрисъ Морли.-- Я понимаю что хочетъ сказать Исавра. Она права. Въ статьяхъ де-Молеона чувствуется вѣяніе зимы и запахъ сухихъ листьевъ. Не то чтобы слогъ его былъ недостаточно силенъ, напротивъ, онъ отличается ледяною твердостью, но чувства выражаемыя имъ сухи и дряблы. И эта комбинація рѣзкихъ словъ и дряблыхъ чувствъ выражаетъ говоръ и духъ Парижа. Парижъ и де-Молеонъ постоянно порицаютъ: страсть къ порицанію есть признакъ старости.
   Полковникъ Морли взглянулъ на нее съ гордостью, какъ бы желая сказать: "вотъ какъ умно говоритъ моя жена".
   Саваренъ понялъ этотъ взглядъ и отвѣчалъ учтиво:-- Madame обладаетъ даромъ выраженія котораго не превзойдетъ самъ Эмиль де-Жирарденъ. Но осуждая насъ за порицаніе, желаетъ ли она чтобы друзья свободы одобряли настоящій порядокъ вещей?
   -- Я былъ бы благодаренъ друзьямъ свободы, замѣтилъ полковникъ сухо,-- еслибъ они сказали мнѣ какъ поправить настоящій порядокъ вещей. Я не нахожу ни преданности орлеанистамъ, ни преданности республикѣ, или какому бы то ни было дѣлу; религія подвергается глумленію. Но хуже всего то что какъ всѣ blasés Парижане жаждутъ возбужденія и готовы слушать всякаго оракула обѣщающаго освобожденіе отъ индифферентизма. Поэтому-то печать во Франціи опаснѣе чѣмъ во всякой другой странѣ. Во всѣхъ другихъ странахъ печать иногда руководитъ общественнымъ мнѣніемъ, иногда слѣдуетъ за нимъ. Во Франціи нѣтъ общественнаго мнѣнія съ которымъ бы печать могла считаться, и вмѣсто мнѣній она представляетъ страсти.
   -- Любезнѣйшій полковникъ, возразилъ Саваренъ,-- вы утверждаете часто что Французы не понимаютъ Америки. Позвольте мнѣ замѣтить съ своей стороны что Американецъ не можетъ понять Францію, по крайней мѣрѣ Парижъ. Кстати о Парижѣ, какую обширную спекуляцію предприняли вы, Лувье, въ новомъ предмѣстьи.
   -- И весьма выгодную. Совѣтую вамъ присоединиться. Я могу обѣщать вамъ теперь пять процентовъ, но цѣнность домовъ удвоится когда будетъ окончена улица Лувье.
   -- Къ сожалѣнію у меня нѣтъ теперь денегъ. Мой новый журналъ поглотилъ весь мой капиталъ.
   -- Не позволите ли вы мнѣ, синьйорина, употребить вашъ капиталъ съ присоединеніемъ того что вы получили за свой восхитительный романъ и что еще лежитъ у меня безъ дѣла, на это предпріятіе? Достаточно сказать въ его пользу то что я употребилъ на него значительную часть моего состоянія, такъ какъ я не изъ тѣхъ людей которые своимъ примѣромъ вовлекаютъ своихъ друзей въ разорительныя спекуляціи.
   -- Все что вы въ этомъ отношеніи посовѣтуете будетъ навѣрное такъ же благоразумно какъ и великодушно, сказала Исавра любезно.
   -- Такъ вы согласны?
   -- Конечно.
   Веноста, слушавшая съ большимъ вниманіемъ восхваленіе новаго предпріятія, отвела Лувье въ сторону и шепнула ему ни ухо.
   -- Я полаю, Monsieur Лувье, что немного денегъ, очень немного, росо-росо-росоіто, нельзя положить въ вашу улицу?
   -- Въ мою улицу? А, понимаю, въ предпріятіе улицы Лувье! Конечно можно. Мы сдѣлали его доступнымъ для самыхъ мелкихъ капиталовъ, начиная съ пятисотъ франковъ.
   -- И вы вполнѣ увѣрены что мы удвоимъ наши деньги когда улица будетъ кончена? Мнѣ не хотѣлось бы имѣть мозгъ въ пяткахъ. {"Avere il cervello nella calcagna", то-есть поступить неосторожно.}
   -- Болѣе чѣмъ удвоимъ гораздо раньше чѣмъ улица будетъ окончена.
   -- Я скопила немного денегъ, очень немного, и такъ какъ у меня нѣтъ родныхъ, я намѣрена оставить ихъ синьйоринѣ. Если же они удвоятся, я оставлю ей вдвое болѣе.
   -- Удвоятся непремѣнно, отвѣчалъ Лувье.-- Вы не можете поступить благоразумнѣе какъ употребивъ все что у васъ есть на это предпріятіе. Я пришлю вамъ завтра необходимыя бумаги вмѣстѣ съ бумагами синьйорины.
   Затѣмъ Лувье обратился къ полковнику Морли, но убѣдившись что этотъ недостойный сынъ Америки не хотѣлъ получать сто на сто по предложенію Парижанина, скоро простился и уѣхалъ. Другіе гости послѣдовали его примѣру, за исключеніемъ Рамо, который остался одинъ съ Веностой и Исаврой. Но Веноста, не любившая Рамо за то что онъ неоказывалъ ей вниманія котораго требовало ея невинное тщеславіе, скоро удалялась въ свою спальню чтобы считать свои сбереженія и мечтать о "золотыхъ радостяхъ" которыя принесетъ ей улица Лувье.
   Рамо пододвинулъ свой стулъ къ Исаврѣ и заговорилъ сухимъ, дѣловымъ тономъ о порученіи де-Молеона попросить ее написать новый романъ для Sens Commun и условиться съ ней насчетъ платы. Молодая писательница сконфузилась. Ея средства, хотя и скромныя, были достаточны для нея, и ей стыдно было продавать свои мысли и фантазіи.
   Замявъ поспѣшно меркантильную сторону вопроса, она отвѣчала что еще не имѣетъ въ виду новаго произведенія, что какое бы направленіе ни приняло ея творчество, оно создастъ что-нибудь самостоятельно, а по заказу создавать не можетъ.
   -- Вы ошибаетесь, сказалъ Рамо.-- Въ часы праздности вамъ дѣйствительно кажется что для тото чтобы написать что-нибудь, надо ждать вдохновенія, но стоитъ только принудить себя работать и идеи являются по мѣрѣ движенія пера. Въ этомъ вы можете положиться на мое свидѣтельство, я говорю по опыту. Когда работа не въ моемъ вкусѣ и я работаю по принужденію, дѣло дѣлается какъ-то само собою. Я коснусь волшебной лампы и геній является.
   -- Я читала въ какой-то англійской книгѣ что для постоянной работы нужна движущая сила. У васъ она есть, у меня нѣтъ.
   -- Я не вполнѣ понимаю васъ.
   -- Я хочу сказать что для того чтобы заниматься съ постоянствомъ какимъ-нибудь дѣломъ требующимъ усилій нужно имѣть сильную побуждающую причину. Для большинства людей такою причиной бываетъ нужда, для многихъ страсть къ пріобрѣтенію или къ отличіямъ въ своей профессіи; стремленіе къ славѣ болѣе обширной, къ почестямъ болѣе высокимъ, дѣлаетъ нѣкоторыхъ великими писателями, полководцами, государственными людьми, ораторами.
   -- И вы думаете что у васъ нѣтъ такого двигателя.
   -- Я освобождена отъ нужды, я не имѣю желанія пріобрѣтать.
   -- А любовь къ славѣ?
   -- Увы! я когда-то думала о славѣ! Но теперь я не знаю.... я начинаю сомнѣваться хорошо ли со стороны женщины стремиться къ славѣ.
   -- Полноте, синьйорина! Какая муха укусила васъ? Ваше сомнѣніе есть слабость недостойная вашего ума. Какъ бы то ни было, геній есть судьба которой нельзя не покоряться. Вы волей или неволей должны писать и ваши произведенія должны привести вамъ славу, желаете ли вы ея или нѣтъ.
   Исавра молчала, голова ея поникла на грудь, въ потупленныхъ глазахъ стояли слезы.
   Рамо взялъ ея руку, которую она уступила ему безъ сопротивленія, и сжимая ее въ обѣихъ своихъ заговорилъ порывисто:
   -- О, я знаю каковы эти дурныя предчувствія когда видишь себя одинокимъ, нелюбимымъ: какъ часто я испытывалъ ихъ! Но трудъ казался бы совсѣмъ инымъ еслибъ его дѣлилъ сочувствующій умъ, сердце которое бьется въ унисонъ съ нашимъ сердцемъ!
   Грудь Исавры поднялась, она тихонько вздохнула.
   -- Какъ сладостна была бы слава которою гордился бы тотъ кого мы любимъ! какъ ничтожна была бы боль причиняемая злобнымъ стараніемъ унизить насъ, когда ее могло бы исцѣлить одно слово любимой особы! О, синьйорина! О Исавра! Не сотворены ли мы другъ для друга? Родственныя отремленія, общія надежды и опасенія; одинаковое поле дѣйствія, однѣ и тѣ же цѣли! Мнѣ необходимы болѣе сильныя побужденія чѣмъ я имѣлъ до сихъ поръ для энергіи, обезпечивающей успѣхъ: дайте мнѣ эти побужденія. Позвольте мнѣ думать что всѣмъ что бы я ни пріобрѣлъ въ жизненной борьбѣ я обязанъ Исаврѣ. Нѣтъ, не старайтесь отнять эту руку, позвольте мнѣ считать ее моею на всю жизнь. Я люблю васъ какъ никогда не любилъ еще ни одинъ человѣкъ -- не отвергайте моей любви.
   Говорятъ что женщина которая колеблется падаетъ. Исавра колебалась, но не пала. Слова которыя она слышала глубоко тронули ее. Нѣсколько человѣкъ уже сватались за нее: богатый дворянинъ среднихъ лѣтъ, страстный виртуозъ; молодой адвокатъ только-что прибывшій изъ провинціи и отчасти разчитывавшій на ея приданое; одинъ смирный хотя пламенный поклонникъ ея генія и красоты, человѣкъ съ состояніемъ, красивый, хорошаго рода, но застѣнчивый въ обращеніи и запинавшійся въ разговорѣ.
   Но всѣ эти предложенія дѣлались съ формальнымъ уваженіемъ обычнымъ французскому декоруму при брачныхъ предложеніяхъ. Такая краснорѣчиво страстная рѣчь, какъ рѣчь Густава Рамо, еще никогда не касалась ея слуха. Да, она была глубоко тронута; но она знала что сердце ея откликается не на любовь этого поклонника.
   Со многими женщинами при подобныхъ объясненіяхъ случалось что когда поклонникъ говоритъ о своей любви, слова его потрясаютъ каждый нервъ въ сердцѣ слушательницы, между тѣмъ какъ она представляетъ себѣ другаго на его мѣстѣ. Она говоритъ себѣ: "О, этотъ другой сказалъ эти слова!" и слушая одного мечтаетъ о другомъ.
   То же случилось теперь съ Исаврой, и лишь когда голосъ Рамо умолкъ, прошла и эта мечта, и она съ легкою дрожью повернула свое лицо къ говорившему съ выраженіемъ печали и сожалѣнія.
   -- Этому не бывать, сказала она тихимъ шепотомъ,-- я не была бы достойна вашей любви еслибы приняла ее. Забудьте что вы говорили; позвольте мнѣ остаться другомъ, который восхищается вашимъ геніемъ, интересуется вашею карьерой. Я не могу быть ничѣмъ больше. Простите если я безсознательно подала вамъ поводъ думать иначе, мнѣ такъ больно огорчать васъ.
   -- Долженъ ли я понять, сказалъ Рамо холодно, ибо его самолюбіе было уязвлено,-- что предложенія другаго были счастливѣе моихъ?
   И онъ назвалъ самаго молодаго и красиваго изъ тѣхъ кому она отказала.
   -- Разумѣется нѣтъ, сказала Исавра.
   Рамо всталъ и подошелъ къ окну, отвернувшись отъ нея. Въ дѣйствительности, онъ старался собраться съ мыслями и рѣшить какого образа дѣйствій будетъ для него теперь осторожнѣе держаться. Пары абсента, который, несмотря на его прежнія обѣщанія, придалъ ему смѣлости сдѣлать свое призваніе, осѣдали теперь въ томную реакцію какая обыкновенно слѣдуетъ за этимъ предательскимъ возбужденіемъ, реакцію располагавшую къ безстрастнымъ размышленіямъ. Онъ зналъ что еслибъ онъ сказалъ что не можетъ побѣдить свою любовь, что не теряетъ надежды и уповаетъ на постоянство и время, это побудило бы Исавру не принимать его болѣе и положило бы конецъ ихъ дружественнымъ отношеніямъ. Онъ потерялъ бы такимъ образомъ всякую надежду добиться ея любви, и это было бы неблагопріятно для его болѣе практическихъ интересовъ. Ея литературная помощь могла сдѣлаться существенно необходимою для журнала отъ котораго зависѣла его будущность; и кромѣ того, въ ея бесѣдахъ, въ ея одобреніи, въ ея симпатіи къ огорченіямъ и радостямъ его карьеры, онъ находилъ не только поддержку и утѣшеніе, но и вдохновеніе: такъ какъ самородные проблески ея свѣжихъ мыслей и мечтаній содѣйствовали обновленію его изношенныхъ идей и расширенію ограниченнаго круга его изобрѣтательности. Нѣтъ, онъ не могъ подвергать себя риску изгнанія изъ общества Исавры,
   Къ этимъ невысокимъ мотивамъ побуждавшимъ его къ скромности присоединялся еще одинъ болѣе чистый и благородный, который онъ сознавалъ лишь смутно. Въ обществѣ этой дѣвушки, у которой сила и возвышенность ума такъ смягчалась женскою граціей, милымъ нравомъ и добротою, Рамо чувствовалъ себя лучшимъ человѣкомъ. Дѣвственное достоинство съ какимъ она появлялась, недосягаемая для сплетенъ, среди салоновъ, гдѣ зависть къ сомнительной добродѣтели искала и самую невинность подвергнуть сомнѣнію, согрѣвало цинизмъ исповѣдуемыхъ имъ вѣрованій въ искреннюю почтительность.
   Въ ея присутствіи, подъ ея цѣломудреннымъ вліяніемъ онъ чувствовалъ въ себѣ поэзію болѣе вѣрную Каменамъ чѣмъ все что было имъ писано стихами. Въ эти минуты онъ стыдился пороковъ которыхъ искалъ какъ развлеченія. Ему казалось что еслибъ она вполнѣ была его, ему легко было бы измѣниться къ лучшему.
   Нѣтъ; разстаться совершенно съ Исаврой, значило отказаться отъ единственнаго пути къ возрожденію.
   Пока эти мысли, которыя такъ длинны въ описаніи, быстро проносились въ его головѣ, онъ почувствовалъ легкое прикосновеніе къ своей рукѣ и медленно обернувшись, встрѣтилъ нѣжный, сострадательный взглядъ Исавры.
   -- Утѣшьтесь, другъ мой, сказала она съ полувеселою полугрустною улыбкой,-- можетъ-быть для всякаго истиннаго артиста одинокій жребій самый лучшій.
   -- Постараюсь думать такъ, отвѣчалъ Рамо;-- а пока отъ всего сердца благодарю васъ за ласковый тонъ вашего отказа; мое предложеніе уже не повторится. Я съ благодарностью принимаю дружбу которой вы удостоиваете меня. Вы просили меня забыть сказанныя мною слова. Обѣщайте мнѣ съ своей стороны что вы забудете ихъ, или по крайней мѣрѣ будете считать ихъ взятыми назадъ. Вы будете продолжать принимать меня какъ друга?
   -- Да, разумѣется какъ друга. Мы оба нуждаемся въ друзьяхъ.
   Говоря это она протянула ему руку; онъ склонился надъ ея рукой и почтительно поцѣловалъ ее. Этимъ кончилось ихъ свиданіе.
   

ГЛАВА V.

   Въ этотъ же день поздно вечеромъ, человѣкъ имѣвшій видъ мирнаго буржуа и принадлежавшій повидимому къ низшему слою этого класса вошелъ въ одну изъ улицъ Монмартрскаго предмѣстья, населеннаго преимущественно рабочими. Онъ остановился у отворенныхъ дверей высокаго узкаго дома, и отступилъ услыхавъ шаги сходившіе по темной лѣстницѣ.
   Свѣтъ уличнаго газоваго фонаря упалъ прямо на лицо выходившаго изъ дому. Это былъ молодой и красивый человѣкъ, одѣтый съ изяществомъ которое говорило о его принадлежности къ болѣе высокому или модному слою общества нежели обычные посѣтители этой мѣстности. Подходившій къ дому поспѣшно отодвинулся въ тѣнь и надвинулъ шляпу пониже на глаза.
   Другой человѣкъ не замѣтилъ его, прошелъ скорыми шагами вдоль улицы и вошелъ въ другой домъ въ разстояніи нѣсколькихъ саженей.
   -- Что за дѣло можетъ быть здѣсь у этого благочестиваго Бурбонца? Можетъ ли онъ быть заговорщикомъ? Diable! На этой лѣстницѣ темно какъ въ Эребѣ.
   Придерживаясь осторожно за перила, человѣкъ началъ всходить по лѣстницѣ. На площадкѣ перваго этажа былъ газовый фонарь бросавшій вверхъ слабый свѣтъ который переставалъ быть видимъ на высотѣ третьяго этажа. Но на третьемъ этажѣ оканчивался путь этого человѣка; онъ дернулъ колокольчикъ у дверей направо, и чрезъ минуту дверь была отворена молодою женщиной лѣтъ двадцати восьми или тридцати, одѣтою очень просто, но опрятно, что не часто встрѣчается у женъ рабочихъ Монмартрскаго предмѣстья. Лицо ея, которое несмотря на блѣдность и худобу сохранило много остатковъ прежней красоты, омрачилось когда она узнала посѣтителя: очевидно посѣщеніе было для нея непріятно.
   -- Опять Monsieur Лебо! воскликнула она отступая назадъ.
   -- Къ вашимъ услугамъ, chère dame. Мужъ вашъ конечно дома? А, вонъ я вижу его, и проскользнувъ возлѣ женщины Лебо прошелъ узкій корридоръ приводившій чрезъ отворенную дверь въ комнату гдѣ сидѣлъ Арманъ Монье, опершись подбородкомъ на руку, облокотившись на столъ и глядя разсѣянно въ пространство. Въ углу комнаты, двое маленькихъ дѣтей играли костяными дощечками на которыхъ изображены были буквы азбуки. Но что бы ни дѣлали дѣти съ азбукой, ясно было что они не учились.
   Комната была довольно обширна и высока и не дурно меблирована. На каминѣ стояли часы. На стѣнѣ висѣли рисунки для украшенія комнаты и полки на которыхъ стояло нѣсколько книгъ.
   Окно было отворено, и на подоконникѣ стояли горшки съ цвѣтами, наполнявшіе запахомъ комнату.
   Вообще это была комната мастероваго получавшаго большую плату. Къ этой комнатѣ примыкала съ одной стороны небольшая во удобная кухня; съ другой стороны, гдѣ дверь была завѣшана портьерой, красиво вышитою женскою рукою -- нѣсколько лѣтъ тому назадъ, такъ какъ она уже полиняла -- была спальня, сообщавшаяся съ другою меньшей величины, гдѣ спали дѣти. Мы не войдемъ въ эти комнаты, но не лишнее упомянуть о нихъ ибо онѣ свидѣтельствуютъ объ удобствахъ какими пользуется умный и искусный парижскій рабочій мечтающій улучшить это положеніе съ помощью революціи которая должна разорить его хозяина.
   Монье всталъ при входѣ Лебо, и лицо его показывало что онъ не раздѣлялъ непріятнаго чувства по поводу этого посѣщенія какое обнаружила его сожительница. Напротивъ, улыбка его была привѣтлива и голосъ звучалъ искренно когда онъ воскликнулъ:
   -- Радъ видѣть васъ -- дѣло есть? Э?
   -- Вы всегда готовы трудиться для свободы, mon brave.
   -- Еще бы; откуда дуетъ ветеръ?
   -- О, Арманъ, будь осторожевъ, будь остороженъ! воскликнула женщина жалобно.-- Не вводите его въ новое злополучіе, Monsieur Лебо.
   Проговоривъ нетвердымъ голосомъ эти послѣднія слова, она склонилась надъ малютками и голосъ ея былъ прерванъ рыданіями.
   -- Монье, сказалъ Лебо серіозно,-- Madame права. Мнѣ не слѣдуетъ вводить васъ въ новую бѣду; здѣсь въ комнатѣ трое которые имѣютъ больше правъ на васъ чѣмъ...
   -- Дѣло милліоновъ, прервалъ Монье.
   -- Нѣтъ.
   Онъ подошелъ къ женщинѣ, съ нѣжностью поднялъ одного изъ дѣтей, закинулъ назадъ его кудри и поцѣловалъ его лицо, которое если опечалилось прежде материнскими рыданіями, теперь улыбалось при ласкѣ отца.
   -- Можешь ли ты сомнѣваться, Héloïse, сказалъ рабочій нѣжно,-- что во всемъ что бы я ни дѣлалъ, ты и они прежде всего занимаютъ мои мысли? Я дѣйствую въ твоемъ и въ ихъ интересѣ. Міръ какъ онъ теперь, это врагъ всѣхъ васъ троихъ. Міръ какой я хочу поставить на то мѣсто будетъ къ вамъ добрѣе.
   Бѣдная женщина не отвѣчала, но когда онъ привлекъ ее къ себѣ, склонила голову на его грудь и тихо заплакала. Монье вывелъ ее такимъ образомъ изъ комнаты шепча слова утѣшенія. Дѣти послѣдовали за родителями въ сосѣднюю комнату. Черезъ нѣсколько минутъ Монье возвратился затворивъ за собой дверь и задернувъ портьеру.
   -- Вы простите меня, гражданинъ, и мою бѣдную жену -- она моя жена для меня и для тѣхъ кто посѣщаетъ ее, хотя законъ не признаетъ этого.
   -- Я еще больше уважаю Madame за ея нерасположеніе ко мнѣ, сказалъ Лебо съ нѣсколько грустною улыбкой.
   -- Она нерасположена не къ вамъ лично, гражданинъ, но къ тому дѣлу по которому вы приходите; сегодня же она разстроена больше обыкновеннаго потому что какъ разъ предъ вами былъ другой человѣкъ который сильно подѣйствовалъ на ея чувства, бѣдная милая Héloïse!
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Какъ такъ!
   -- Видите ли, зимой я занимался отдѣлкой салона и будуара Madame де-Вандемаръ; сынъ ея, Monsieur Рауль, интересовался подробностями работы. Онъ иногда разговаривалъ со мной очень вѣжливо, не только о моей работѣ, но и о другихъ предметахъ. Кажется Madame желаетъ сдѣлать теперь нѣкоторыя передѣлки въ своей столовой и просила стараго Жерара, моего бывшаго хозяина, знаетѣ, прислать меня. Онъ разумѣется сказалъ что это невозможно, потому что хотя я былъ доволенъ моимъ жалованьемъ, но я уговорилъ другихъ его рабочихъ сдѣлать забастовку и былъ однимъ изъ руководителей стачки рабочихъ, слѣдовательно человѣкъ опасный, съ которымъ онъ не хочетъ имѣть никакого дѣла. Поэтому Monsieur Рауль приходилъ повидаться и поговоритъ со мною; онъ только-что вышелъ предъ тѣмъ какъ вы позвонили, вы могли встрѣтиться съ нимъ на лѣстницѣ.
   -- Я видѣлъ какой-то beau monsieur выходилъ изъ дому. Такъ его разговоръ разстроилъ Madame.
   -- Очень; онъ говорилъ почти какъ братъ. Онъ принадлежитъ къ религіозному обществу, а они всегда умѣютъ найти слабую сторону нѣжнаго пола.
   -- Да, сказалъ Лебо задумчиво;-- еслибы религія была изгнана изъ законовъ людей, она нашла бы себѣ пріютъ въ сердцахъ женщинъ. Но Рауль де-Вандемаръ не пытался проповѣдывать Madame что ей грѣхъ любить васъ и дѣтей.
   -- Послушалъ бы я какъ бы онъ вздумалъ это проповѣдывать, воскликнулъ Монье яростно.-- Нѣтъ, онъ старался только убѣдить меня относительно предметовъ которыхъ самъ не могъ понять.
   -- О стачкахъ?
   -- Не совсѣмъ о стачкахъ -- онъ не утверждалъ что мы рабочіе не имѣемъ права соединяться и дѣлать стачки для полученія большей платы за нашу работу; но онъ старался убѣдить меня что когда, какъ въ моемъ случаѣ, дѣло касается не платы, а политическихъ принциповъ, борьбы съ капиталистами, я могу только повредить себѣ и сдѣлать несчастными другихъ. Ему хотѣлось чтобъ я возвратился къ старому Жерару, или чтобы тотъ нашелъ мнѣ занятіе въ другомъ мѣстѣ; и когда я сказалъ ему что честь запрещаетъ мнѣ принять условія для себя пока тѣ кого я убѣдилъ сдѣлать стачку не будутъ удовлетворены, онъ сказалъ: "Но если это еще продолжится, дѣти ваши не будутъ имѣть такой розовый видъ"; бѣдная Héloïse начала ломать руки и плакать, а онъ отвелъ меня въ сторону и хотѣлъ чтобъ я принялъ отъ него деньги въ займы. Онъ говорилъ съ такою добротой что я не могъ разсердиться; когда же онъ убѣдился что я не возьму ничего, онъ спросилъ меня о нѣкоторыхъ семействахъ въ нашей улицѣ; они значились у него въ спискѣ и, какъ онъ слышалъ, находились въ большой нуждѣ. Это правда; я помогалъ нѣкоторымъ изъ нихъ изъ собственныхъ сбереженій. Видите ли, этотъ молодой господинъ принадлежитъ къ обществу людей которые занимаются посѣщеніемъ бѣдныхъ и раздачей благотворительности. Мнѣ казалось что я не имѣлъ права отвергать помощь для другихъ, и я сказалъ ему кому именно деньги могли быть даны съ большею пользой. Я думаю что онъ пошелъ туда отъ меня.
   -- Я знаю общество о которомъ вы говорите, общество St.-Franèois de Sales. Въ немъ участвуютъ лица древнѣйшихъ фамилій стараго дворянства къ которому ouvriers во время великой революціи были такъ безжалостны.
   -- Мы ouvriers теперь умнѣе; мы видимъ что уничтожая ихъ, мы создали себѣ худшихъ тирановъ въ новой аристократіи капиталистовъ. Теперь наша борьба -- борьба рабочихъ съ эксплуататорами.
   -- Конечно, я знаю это; но оставимъ общую политику, скажите мнѣ откровенно какимъ образомъ стачка такъ повредила вамъ, я хочу сказать вашему кошельку. Можете ли вы выдержать ее? Если нѣтъ, то было бы ложною гордостью не принять помощи отъ меня, товарища-заговорщика, хотя вы были правы отказавшись принять помощь предложенную Раулемъ де-Вандемаромъ, слугою церкви.
   -- Простите меня, я отказываюсь это всякой помощи, кромѣ какъ на общее дѣло. Но не бойтесь за меня, я еще не нуждаюсь. Послѣдніе годы у меня были большіе заработки, а пока мы не сошлись съ Héloïse, я не истратилъ ни одного sou внѣ дома, развѣ только исполняя публичный долгъ, напримѣръ совершая обращенія въ кафе Jean Jaques и въ другихъ мѣстахъ; а стаканъ пива и трубка табаку стоятъ не много. А Héloise такая добрая жена, такая скопидомка, бранитъ меня когда я куплю ей ленту, бѣдняжка! Нечего говорить что я хочу ниспровергнуть общество которое издѣвается надъ нею, осмѣливается говорить что она не жена моя, и что ея дѣти незаконнорожденныя. Нѣтъ, у меня еще осталось нѣсколько сбереженій. Война обществу, война на ножахъ!
   -- Монье, сказалъ Лебо, и голосъ его обнаружилъ внутреннее волненіе,-- послушайте меня: общество нанесло мнѣ оскорбленіе, которое пока было свѣжо, едва не свело меня съ ума -- это было двадцать лѣтъ тому назадъ. Я кинулся бы тогда во всякій заговоръ противъ общества приготовляющій мщеніе; но общество, другъ мой, это стѣна изъ очень твердаго камня и стоитъ непоколебимо; ее можно подкопать въ теченіе тысячелѣтій, но сломить въ одинъ день -- невозможно. Вы разобьете объ нее голову въ дребезги, забрызгаете ее своими мозгами и сдвинете только одинъ камень. Общество съ презрѣніемъ смѣется, вытираетъ пятно и ставитъ камень опять на мѣсто. Я больше не борюсь съ обществомъ. Я борюсь противъ системы въ этомъ обществѣ которая мнѣ враждебна -- системы во Франціи легко ниспровергаются. Я говорю это потому что желаю вамъ пользы и не хочу васъ обманывать.
   -- Обмануть меня, bah! Вы честный человѣкъ, вскричалъ Монье; и взявъ руку Лебо, онъ пожалъ ее съ горячностью и силой.-- Но вамъ я долженъ былъ казаться простымъ ворчуномъ. Разумѣется я кричалъ когда жметъ сапогъ и бранилъ законы что стѣсняли меня; но съ той минуты какъ я поговорилъ съ вами я сдѣлался другимъ человѣкомъ. Вы научили меня дѣйствовать, какъ Руссо и Madame де-Гранмениль научили меня думать и чувствовать. У меня есть братъ, тоже ворчунъ, но считается умнѣе меня. Онъ всегда остерегалъ меня отъ васъ, отъ участія въ стачкѣ, отъ всякаго дѣла гдѣ я могъ рисковать своею шкурой. Я прежде слушалъ его совѣтовъ пока вы не сказали мнѣ что толковать и жаловаться дѣло женское; мущинамъ же рѣшаться и дѣйствовать.
   -- А сказать правду, братъ вашъ лучшій совѣтникъ для отца семейства чѣмъ я. Повторяю то что такъ часто говорилъ прежде: я рѣшилъ что имперія господина Бонапарта должна быть низвергнута. Я вижу многія обстоятельства которыя помогутъ исполненію этого рѣшенія. Вы желаете и рѣшили то же самое. До сихъ поръ мы можемъ дѣйствовать вмѣстѣ. Я одобряю ваши дѣйствія только пока они служатъ моимъ планамъ; но я отдѣлюсь отъ васъ съ той минуты какъ вы потребуете чтобы я помогалъ вашимъ планамъ, пытаясь производить эксперименты которыхъ міръ никогда не одобрялъ, и вѣрьте мнѣ, Монье, никогда не одобритъ.
   -- Это еще посмотримъ, сказалъ Монье со сжатыми губами выражавшими упорство.-- Простите меня, но вы не молоды, вы принадлежите къ старой школѣ.
   -- Бѣдный молодой человѣкъ! сказалъ Лебо поправляя очки:-- я узнаю въ васъ геній Парижа, добрый ли то геній или злой. Пусть такъ. Вы такъ нужны мнѣ, энтузіазмъ вашъ такъ пылокъ, что я не не въ состояніи слушаться чувства которое говоритъ мнѣ: "стыдно употреблять это великодушное заблуждающееся существо для личныхъ цѣлей". Перехожу прямо къ дѣлу для котораго искалъ увидать васъ сегодня вечеромъ. По моему совѣту, вы были вожакомъ стачекъ которыя сильно потрясли императорскую систему, больше чѣмъ думаютъ ея министры. Теперь мнѣ нуженъ такой человѣкъ какъ вы чтобы помочь произвести смѣлую демонстрацію со стороны просвѣщенныхъ рабочихъ классовъ Парижа противъ обращенія императора къ деревенскому голосованію руководимому попами.
   -- Хорошо, сказалъ Монье.
   -- Дня черезъ два результаты плебисцита будутъ извѣстны. Результаты всеобщаго голосованія будутъ въ громадномъ большинствѣ въ пользу желанія выраженнаго однимъ человѣкомъ
   -- Я этого не думаю, сказалъ Монье грубо,-- Францію такъ попы не обморочатъ.
   -- Считайте то что я говорю за достовѣрное, возразилъ Лебо спокойно.-- 8го числа нынѣшняго мѣсяца мы узнаемъ размѣры большинства -- нѣсколько милліоновъ французскихъ голосозъ. Мнѣ нужно чтобы Парижъ отдѣлилъ себя отъ Франціи и высказался противъ этихъ заблуждающихся милліоновъ. Мнѣ нужна émeute, или скорѣе угрожающая демонстрація, не преждевременная революція, помните. Вы должны избѣгать кровопролитія.
   -- Это легко говорить до времени; но когда толпа людей соберется на улицахъ Парижа...
   -- Она можетъ многое сдѣлать своимъ собраніемъ и запавшею въ нее злобой если она будетъ разсѣяна вооруженною силой, которой сопротивляться значило бы напрасно губить жизни.
   -- Посмотримъ когда придетъ время, сказалъ Монье съ гнѣвнымъ блескомъ въ своихъ смѣлыхъ глазахъ.
   -- Говорю вамъ что теперь нуженъ только очевидный протестъ парижскихъ ремесленниковъ противъ голосовъ сельчанъ. Понимаете вы меня?
   -- Кажется понимаю; если же нѣтъ, я повинуюсь. Мы ouvriers нуждаемся въ томъ чего у насъ нѣтъ -- въ головѣ которая указывала бы намъ какъ дѣйствовать.
   -- Итакъ, дѣло вотъ въ чемъ: поднимайте людей какіе у васъ есть въ распоряженіи. Я позабочусь о поддержкѣ со стороны иностранцевъ. Мы можемъ поручить сочленамъ нашего совѣта присоединить Поляковъ и Италіянцевъ; Гаспаръ де-Нуа соберетъ вольныхъ бунтовщиковъ которые въ его распоряженіи. Пусть émeute будетъ, скажемъ, черезъ недѣлю послѣ обнародованія голосовъ плебисцита. Вамъ нужно будетъ это время на приготовленія.
   -- Будьте покойны, будетъ сдѣлано.
   -- Въ такомъ случаѣ покойной ночи.
   Лебо безпечно надѣлъ шляпу, натянулъ перчатки, потомъ какъ бы пораженный внезапною мыслью, быстро повернулся къ рабочему и проговорилъ скорымъ рѣзкимъ тономъ:
   -- Арманъ Монье, объясните маѣ почему вы, парижскій рабочій, типъ самаго непокорнаго, самаго надменнаго класса какой существуетъ на лицѣ земли, принимаете безъ возраженій, съ кроткою покорностью приказанія человѣка который откровенно говоритъ вамъ что не сочувствуетъ вашимъ конечнымъ цѣлямъ, о которомъ вы знаете очень мало, чьи мнѣнія, какъ вы откровенно говорите, принадлежатъ нелѣпой школѣ политическихъ резонеровъ.
   -- Это не легко объяснитъ, сказалъ Монье съ веселымъ смѣхомъ освѣтившимъ его черты, жесткія и суровыя, хотя красивыя когда въ покоѣ.-- Отчасти потому что вы такъ прямы, и не говорите пустяковъ; отчасти потому что я не думаю чтобы классъ къ которому я принадлежу могъ двинуться впередъ на шагъ не имѣя вожака изъ другаго класса, а въ васъ по крайней мѣрѣ я нашелъ вожака. Затѣмъ, вы хотите сдѣлать тотъ же первый шагъ какъ и мы всѣ, и -- хотите вы чтобъ я сказалъ вамъ больше?
   -- Да.
   -- Eh bien! Вы предостерегли меня какъ честный человѣкъ, какъ честный человѣкъ и я предостерегаю васъ. Первый шагъ мы дѣлаемъ вмѣстѣ; но я хочу сдѣлать и еще шагъ; вы отступаете, вы говорите: "нѣтъ"; я отвѣчаю что вы заручились; этотъ второй шагъ вы тоже должны сдѣлать или я закричу: traître! à la lanterne! Вы толкуете о "высшей опытности": bah! что въ дѣйствительности говоритъ вамъ опытъ? Думаете ли вы что Лудовикъ Эгалите когда затѣвалъ заговоръ противъ Лудовика XVIII думалъ подать голосъ за казнь своего родственника на гильйотинѣ? Думаете ли вы что Робеспьеръ, когда начиналъ свою карьеру, въ качествѣ врага смертной казни, предвидѣлъ что ему придется быть министромъ царства террора? Ни мало. Каждый заручился тѣмъ что употреблялъ другихъ своими орудіями: то же должно быть и съ вами, или вы погибнете.
   Лебо прислонясь къ двери слушалъ вызванное имъ откровенное признаніе не обнаруживая перемѣны въ лицѣ. Но когда Арманъ Монье кончилъ, легкое движеніе губъ обнаружило его волненіе; былъ ли то страхъ или презрѣніе?
   -- Монье, сказалъ онъ кротко;-- я много вамъ обязанъ за ваши мужественныя слова. Сомнѣнія которыя прежде лежали у меня на совѣсти, теперь разсѣялись. Я боялся что я, признанный волкомъ, могу увлечь въ погибель невинную овцу. Теперь я вижу что имѣю дѣло съ волкомъ у котораго болѣе молодая отвага, болѣе острые клыки чѣмъ у меня; тѣмъ лучше; теперь слушайтесь моихъ приказаній; время покажетъ буду ли я въ послѣдствіи слушаться вашихъ. Au revoir.
   

ГЛАВА VI.

   Въ слѣдующій четвергъ салонъ Исавры былъ полнѣе чѣмъ обыкновенно. Кромѣ ея обычныхъ поклонниковъ изъ артистическаго и литературнаго міра, были дипломаты, депутаты и нѣсколько вождей de la jeunesse, dorée. Въ числѣ послѣднихъ былъ и блестящій Ангерранъ де-Вандемаръ, считавшій знакомство съ каждою знаменитостью, принадлежала ли она къ beau-monde или къ demi-monde, необходимымъ для своей собственной знаменитости. Вслѣдствіе этого, онъ двѣ недѣли тому назадъ убѣдилъ Лувье представить его Исаврѣ. Лувье, хотя и собиравшій въ своемъ салонѣ писателей и артистовъ, рѣдко удостоивалъ своего присутствія ихъ салоны. Онъ не былъ въ этотъ вечеръ у Исавры. За то былъ Дюплесси. Прошлою зимой Валерія случайно встрѣтилась въ одномъ домѣ съ Исаврой, и почувствовала къ ней восторженную любовь. Съ тѣхъ поръ она была у нея часто и каждый четвергъ являлась въ ея салонъ въ сопровожденіи своего покорнаго отца. Музыкальныя или литературныя soirées были не во вкусѣ Дюллесси, но онъ не зналъ большаго удовольствія какъ угождать своей избалованной дочкѣ. Нашъ старый другъ Фредерикъ Лемерсье былъ также въ этотъ вечеръ въ числѣ гостей Исавры. Онъ все болѣе сближался съ Дюплесси, и Дюплесси представилъ его прекрасной Валеріи какъ "un jeune homme plein de moyens, qui ira loin". Былъ конечно и Саваренъ. Онъ привелъ съ собой одного англійскаго джентльмена по имени Бевилъ, хорошо извѣстнаго въ Парижѣ и въ Лондонѣ, всѣми приглашаемаго, вездѣ популярнаго, одного изъ тѣхъ пріятныхъ людей которые промышляютъ сплетнями, не щадя никакихъ усилій для полученія самыхъ свѣжихъ новостей и охотно обмѣнивая ихъ на крыло дичи, иногда даже на чашку чая. Новости Бевиля, не отличавшіяся злобнымъ характеромъ, цѣнились высоко за свою правдивость. Если онъ говорилъ: "эта исторія фактъ", вы вѣрили ему такъ же охотно какъ повѣрили бы Ротшильду еслибъ онъ сказалъ: "это мадера 48 года".
   Мистеръ Бевилъ прибылъ теперь въ Парижъ на очень короткій срокъ, и желая извлечь какъ можно больше пользы изъ своего времени, не остался возлѣ Саварена, но представившись Исаврѣ, пошелъ порхать между обществомъ.
   
   "Apis Matinae More modoque --
   Grata carpentis thyma." --
   Пчела приноситъ медъ, но обладаетъ жаломъ.
   
   Комната была полна когда вошелъ Густавъ Рамо въ сопровожденіи де-Молеона.
   Исавра была пріятно изумлена наружностью и манерами виконта. Судя по его литературнымъ произведеніямъ и по тому что она слышала объ его прежней репутаціи, она ожидала увидать человѣка несомнѣнно стараго, съ изношенною наружностью, съ саркастическою улыбкой, заносчиваго въ обращеніи, грубаго и высокомѣрнаго даже въ своей учтивости, соединеніе въ одномъ лицѣ Мефистофеля и Донъ-Жуана. Она была поражена увидавъ человѣка который, несмотря на свои сорокъ восемь лѣтъ -- а въ Парижѣ сорокавосьмилѣтній человѣкъ старше чѣмъ гдѣ-либо въ другомъ мѣстѣ -- былъ въ полномъ цвѣтѣ силъ, поражена еще болѣе удивительно скромною макерой держать себя, слишкомъ благовоспитанною чтобы не быть естественною, поражена въ особенности грустнымъ выраженіемъ глазъ, которые по временамъ могли быть мягкими, хотя всегда были серіозны и проницательны, и грустною улыбкой которая обезоруживала осужденіе за прошлыя ошибки говоря: я былъ знакомъ и съ горемъ.
   Онъ не сказалъ молодой хозяйкѣ при своемъ представленіи ни одной изъ пошлыхъ фразъ какія она привыкла слышать въ подобныхъ случаяхъ. Учтиво поблагодаривъ ее за честь которую она сдѣлала ему позволивъ Рамо представить его, онъ отошелъ въ сторону, какъ будто не считалъ себя въ правѣ отрывать ее отъ другихъ гостей, болѣе достойныхъ ея вниманія, и увидавъ въ группѣ окружавшей Дюплесси своего родственника Ангеррана, подошелъ къ нему.
   Въ то время, на первой недѣлѣ мая 1870 года -- какъ припомнитъ каждый кто былъ въ это время въ Парижѣ -- главными темами разговоровъ мущинъ были плебисцитъ и заговоръ противъ жизни императора, заговоръ который по мнѣнію недовольныхъ былъ басней сочиненной для поддержанія плебисцита и имперіи.
   Послѣднее мнѣніе съ жаромъ опровергалъ теперь Дюплесси. Искренній и преданный имперіалистъ, онъ не могъ говорить хладнокровно о низкихъ сплетняхъ объясняющихъ поступки великихъ людей недостойными причинами. По его мнѣнію, ничто не могло быть очевиднѣе достовѣрности заговора, ничто не могло быть возмутительнѣе мнѣнія что императоръ или его министры способны были обвинить семьдесять двухъ человѣкъ въ преступленіи сочиненномъ по ихъ порученію полиціей.
   Финансистъ рѣзко оборвалъ свою рѣчь когда къ группѣ подошелъ де-Молеонъ, авторъ статей опасныхъ для правительства и оскорбительныхъ для главы имперіи.
   -- Любезнѣйшій кузенъ, сказалъ весело Ангерранъ пожимая руку виконта,-- поздравляю васъ со славой журналиста которой вы овладѣли вооруженный сap-à-pie, какъ древній рыцарь въ своемъ сѣдлѣ. Но я не одобряю средствъ которыя вы употребили для достиженія цѣли. Я самъ не имперіалистъ, Вандемаръ едва ли можетъ-быть имперіалистомъ. Но если я нахожусь на бортѣ корабля, я не вынимаю изъ него досокъ чтобы пустить его ко дну когда взамѣнъ его мнѣ не предлагаютъ ничего кромѣ стараго чана и гнилой веревки.
   -- Très bien, сказалъ Дюплесси парламентскимъ тономъ.
   -- Но что сказали бы вы, возразилъ де-Молеонъ съ своею спокойною улыбкой,-- еслибы капитанъ корабля, видя что небо омрачилось и что море начинаетъ волноваться, спросилъ бы своихъ матросовъ одобрятъ ли они его поведеніе если онъ измѣнитъ ходъ или убавитъ паруса? Лучше довѣриться старому чану и гнилой веревкѣ чѣмъ кораблю на которомъ капитанъ прибѣгаетъ къ плебисциту.
   -- Monsieur, сказалъ Дюплесси,-- ваша метафора неудачно выбрана, и нѣтъ надобности ни въ какой метафорѣ. Глава государства былъ избранъ народомъ и когда понадобилось измѣнить форму правленія одобренную народомъ, измѣнить ее вслѣдствіе побужденій самыхъ патріотическихъ и либеральныхъ, глава государства обязанъ посовѣтоваться съ народомъ отъ котораго получилъ свою власть. Однако мы говорили не о плебесцитѣ, а объ ужасномъ заговорѣ, къ счастію вовремя открытомъ. Я полагаю что Monsieur де-Молеонъ раздѣляетъ отвращеніе которое долженъ чувствовать каждый истинный Французъ, къ какой бы партіи онъ ни принадлежалъ, къ заговору имѣвшему цѣлью убійство.
   Виконтъ поклонился, какъ бы соглашаясь.
   -- Но не думаете ли вы, сказалъ либеральный депутатъ,-- что этотъ заговоръ существовалъ только въ воображеніи полиціи и кабинета министровъ?
   Дюплесси взглянулъ на виконта пытливо. Вѣра и невѣріе въ заговоръ были для него и для многихъ пробнымъ камнемъ съ помощію котораго они отличали революціонера отъ человѣка благонамѣреннаго.
   -- Ma foi, отвѣчалъ де-Молеонъ пожимая плечами,-- я теперь вѣрю только въ одно, но эта вѣра безпредѣльна. Я вѣрю въ глупость человѣчества вообще и Французовъ въ особенности. Что семьдесятъ два человѣка составили заговоръ противъ жизни императора съ которою связано столько важныхъ интересовъ и надѣялись сохранить тайну которую могъ выболтать каждый пьяница, которую могъ продать каждый корыстолюбецъ изъ ихъ общества -- это глупость до того чудовищная что я считаю ее въ высшей степени вѣроятною. Но извините меня, я смотрю на политику Парижа какъ смотрю на его грязь: на улицѣ я по необходимости иду по грязи, но не входить же въ гостиную въ грязныхъ сапогахъ. Мнѣ нужно сказать вамъ нѣсколько словъ, Ангерранъ.-- И взявъ своего родственника подъ руку, онъ отвелъ его отъ кружка: -- Что сталось съ вашимъ братомъ? Я совсѣмъ не вижу его.
   -- Рауль, сказалъ Ангерранъ садясь на диванъ въ углу и оставляя мѣсто для Молеона.-- Рауль посвятилъ себя несчастнымъ ouvriers отказавшимся отъ работы. Когда ему не удается убѣдить ихъ приняться за нее снова, онъ снабжаетъ пищей и топливомъ ихъ женъ и дѣтей. Матушка поощряетъ его разорительную дѣятельность, и никто кромѣ васъ, вѣрящаго въ безпредѣльность человѣческой глупости, не повѣритъ мнѣ если я скажу что его краснорѣчіе выманило у меня всѣ карманныя деньги которыя я получилъ изъ нашей лавки. Что касается его самого, онъ продалъ лошадей и не позволяетъ себѣ даже ѣздить на извощикахъ говоря что деньги пригодятся на обѣдъ какому-нибудь семейству. Какъ жаль что онъ не духовный; онъ былъ бы причисленъ къ лику святыхъ.
   -- Не жалѣйте, онъ вѣроятно удостоится того что цѣнится на небѣ выше простой святости, онъ удостоится мученичества, сказалъ де-Молеонъ съ улыбкой въ которой сарказмъ перешелъ въ грусть.-- Бѣдный Рауль! А какъ поживаетъ мой другой родственникъ, le beau marquis? Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ его легитимистская вѣра повидимому колебалась. Онъ говорилъ со мной очень разумно объ обязанностяхъ каждаго Француза относительно Франціи и намекалъ что намѣренъ отдать свою шпагу въ распоряженіе Наполеона III. Я ничего не слыхалъ о немъ какъ о soldat de France, за то много слышалъ какъ о viveur de Paris.
   -- Развѣ вы не знаете что его воинственный жаръ охладѣлъ?
   -- Нѣтъ. Почему?
   -- Аленъ пріѣхалъ изъ Бретани не имѣя никакого понятія о многомъ что извѣстно каждому парижскому gamin. Когда онъ сознательно отказался отъ нѣкоторыхъ предразсудковъ, естественныхъ въ человѣкѣ съ его именемъ, и выразилъ герцогинѣ де-Терасконъ свою готовность сражаться подъ знаменемъ Франціи какого бы цвѣта оно ни было, ему смутно представлялись его предки Рошбріаны стяжавшіе ранніе лавры во главѣ своихъ полковъ. По крайней мѣрѣ онъ считалъ несомнѣннымъ что вступитъ въ ряды Франціи хотя бы и въ чинѣ sous-lieutenant, но тѣмъ не менѣе какъ gentilhomme. Когда же ему сказали что такъ какъ онъ не былъ въ военномъ училищѣ, то онъ можетъ вступить въ армію только рядовымъ и что ему придется пробыть по крайней мѣрѣ два года солдатомъ и жить съ солдатами прежде чѣмъ онъ достигнетъ, и то только благодаря своему происхожденію и воспитанію, положенія sous-lieutenant, его Рошбріановскій воинственный жаръ, какъ вы легко можете вообразить, значительно охладѣлъ.
   -- Еслибъ онъ зналъ каково помѣщеніе французскихъ солдатъ и какъ трудно человѣку образованному и благовоспитанному привыкнуть къ грубымъ шуткамъ и къ богохульству и вынести это и бывъ отчасти соучастникомъ этого заставить потомъ повиноваться себѣ какъ высшему тѣхъ кто недавно были его товарищами, онъ не только охладѣлъ бы къ военной службѣ, онъ отчаялся бы за участь французской арміи если ей когда-нибудь придется встрѣтиться съ арміей офицеры которой были воспитаны съ тѣмъ чтобъ быть офицерами съ самаго начала, которые съ колыбели учились повиноваться съ достоинствомъ и повелѣвать съ достоинствомъ, къ чему не пріучены мальчики-педанты изъ школъ. Но возвратимся къ Рошбріану. Салоны которые я посѣщаю нѣсколько чинны, какъ это прилично моимъ почтеннымъ лѣтамъ, моему скромному доходу и моей профессіи, теперь уже извѣстной вамъ, которая заставляетъ меня предпочитать веселью возможность научиться чему-нибудь. Однако, въ прошломъ году, я иногда встрѣчалъ въ этихъ салонахъ Рошбріана и до сихъ поръ встрѣчаю васъ. Но въ послѣднее время онъ отсталъ отъ этихъ скромныхъ réunions, и я съ сожалѣніемъ слышу что онъ носится среди утесовъ о которые разбилась моя юность. Справедливы ли эти слухи?
   -- Боюсь, сказалъ Ангерранъ неохотно,-- что въ этихъ слухахъ много правды. И совѣсть упрекаетъ меня что я первый тому виновникъ. Видите ли, когда Аленъ вошелъ въ соглашеніе съ Лувье и получилъ очень порядочный доходъ, мнѣ естественно захотѣлось чтобы человѣкъ имѣющій столько правъ на общественное вниманіе, представитель древнѣйшей вѣтви нашей фамиліи, занялъ приличное ему положеніе въ обществѣ. Я представилъ его въ дома и людямъ которые теперь à la mode, давалъ ему совѣты насчетъ квартиры, лошадей и т. п., словомъ, помогъ ему устроиться какъ бы устроился самъ на его мѣстѣ.
   -- А, понимаю. Но вѣдь вы природный Парижанинъ, Ангерранъ, Парижанинъ до мозга костей, а Парижанинъ, что ни говори, самый практическій человѣкъ въ мірѣ. Онъ одинъ достигъ труднаго искусства соединить бережливость съ пышностью. Провинціалъ же пріѣзжающій въ Парижъ со всею свѣжестью и неопытностью юности губитъ въ немъ всю свою жизнь. Я знаю конецъ: Аленъ разорится.
   Ангерранъ, который дѣйствительно былъ природнымъ Парижаниномъ и при всей своей ловкости и savoir-faire обладалъ горячо сочувствующимъ сердцемъ, Ангерранъ поморщился отъ лестныхъ, но и укорительныхъ словъ своего старшаго родственника, и сказалъ смиреннымъ тономъ:
   -- Вы жестоки, кузенъ, но вы правы. Я дѣйствительно не принялъ въ соображеніе какъ легко вскружить голову Алену. Но выслушайте мое оправданіе. Онъ казался мнѣ такимъ благоразумнымъ сравнительно съ другими молодыми людьми его и моихъ лѣтъ, такимъ гордымъ, такимъ чистымъ, такъ сильно проникнутымъ отвѣтственностью своего положенія, такъ твердо рѣшившимся сохранить свои древнія владѣнія въ Бретани, такимъ простымъ и неприхотливымъ, что я считалъ его обезпеченнымъ отъ искушеній посильнѣе тѣхъ какія и моя легкая натура отражаетъ со смѣхомъ. Нѣкоторое время я не имѣлъ повода заподозрить свою ошибку; но нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ узналъ что Аленъ втягивается въ долги, что онъ играетъ и проигрываетъ, что онъ ухаживаетъ за вампирами въ образѣ женщинъ, высасывающими всю кровь изъ тѣхъ къ кому они при касаются своими губами. О, тогда я заговорилъ съ нимъ серіозно.
   -- И напрасно?
   -- Напрасно. Нѣкто кавалеръ де-Финистерръ, вы можетъ-быть слыхали о немъ....
   -- Да, и видалъ его; другъ Лурье.
   -- Онъ самый. Этотъ человѣкъ пріобрѣлъ такое вліяніе надъ нимъ что Аленъ едва не сдѣлалъ мнѣ вызова когда я сказалъ ему что другъ его негодяй. Съ тѣхъ поръ встрѣчаясь мы расходимся сказавъ другъ другу только: bon jour, mon ami.
   -- Гм! вы сдѣлали все что могли, любезнѣйшій Ангерранъ. Мухи останутся мухами, а пауки пауками пока земля не будетъ истреблена какою-нибудь кометой. Въ Америкѣ я встрѣчался съ однимъ извѣстнымъ натуралистомъ который утверждаетъ что мы найдемъ мухъ и пауковъ даже въ будущемъ мірѣ.
   -- Вы развѣ были въ Америкѣ? Да, вспомнилъ, въ Калифорніи.
   -- Гдѣ я не былъ? Шт! Музыка. Не услышу ли я пѣніе нашей милой хозяйки?
   -- Боюсь что не сегодня. Сегодня мы будемъ имѣть честь слышать гжу S-- --, а синьйорина поставила себѣ за правило не пѣть у себя дома когда поютъ артисты по профессіи. Но вы должны послушать Чигонью какъ-нибудь въ другой разъ. Что за голосъ! Ничто не можетъ сравниться съ нимъ.
   Madame S-- --, узнавъ что Исавра никогда не сдѣлается ея соперницей по профессіи, почувствовала къ ней необычайную симпатію и охотно присоединяла свой музыкальный талантъ къ другимъ прелестямъ ея салона. Теперь она запѣла арію изъ Пуританъ, и гости выслушали ее также безмолвно какъ призраки слушали Сафо. Но когда она кончила, многіе изъ гостей, не любившіе музыки, поспѣшили удалиться, опасаясь что она запоетъ опять. Энгерранъ не былъ однимъ изъ такихъ бездушныхъ профановъ, но ему нужно было побывать во многихъ другихъ мѣстахъ. Притомъ гжа S -- -- не была для него новостью.
   Де-Молеонъ подошелъ къ Исаврѣ, сидѣвшей рядомъ съ Валеріей, и высказавъ нѣсколько вполнѣ заслуженныхъ похвалъ пѣнію гжи S -- --, перешелъ къ критическому сравненію между этой пѣвицей и пѣвицами прошлаго поколѣнія. Исавра слушала его съ интересомъ, и отъ ея проницательности не скрылось что его любовь къ музыкѣ сопровождалась такимъ глубокимъ знакомствомъ съ ней какимъ рѣдко обладаютъ любители.
   -- Вы изучали музыку, Monsieur де-Молеонъ, сказала она.-- Вы можетъ-быть сами музыкантъ.
   -- Я? Нѣтъ. Но музыка имѣла для меня всегда роковое обаяніе. Я приписываю половину моихъ ошибокъ въ жизни моей страсти къ гармоніи, моему отвращенію отъ диссонансовъ.
   -- Мнѣ кажется что такая впечатлительность должна удерживать отъ ошибокъ. Развѣ ошибки не диссонансы?
   -- Для внутренняго чувства -- да, для внѣшнихъ -- не всегда. Добродѣтели часто рѣзки для слуха, и ошибки мелодичны. Сирены пѣли не фальшиво. Лучше заткнуть уши чѣмъ погибнуть въ Сциллѣ или въ Харибдѣ.
   -- Monsieur! воскликнула Валерія съ милою brusquerie которая очень шла къ ней.-- Вы говорите какъ Вандалъ!
   -- Этотъ выговоръ я имѣю кажется честь слышать отъ Mademoiselle Дюплеси. Позвольте спросить, обладаетъ ли вашъ батюшка музыкальною впечатлительностью?
   -- Онъ кажется не особенно любитъ музыку. Но вѣдь онъ такъ практиченъ.
   -- И жизнь его такъ успѣшна. Для него не существуетъ ни Сциллы, ни Харибды. Однако, Mademoiselle, я не совсѣмъ такой Вандалъ какъ вы полагаете. Я не отвергаю что вліяніе музыки можетъ быть безвредно, даже полезно для другихъ; оно не было такимъ для меня въ моей молодости. Теперь же оно безвредно и для меня.
   Тутъ подошелъ Дюплеси и шепнулъ своей дочери что имъ пора ѣхать, что они обѣщали быть на soirée герцогини де-Тарасконъ. Валерія взяла руку отца съ просіявшею улыбкой и съ усилившимся румянцемъ. Она надѣялась встрѣтить у герцогини Алена де-Рошбріана.
   -- А вы не отправитесь въ отель де-Терасконъ, Monsieur де-Молеонъ? спросилъ Дюплесси.
   -- Нѣтъ; я былъ тамъ только разъ. Герцогиня имперіалистка, преданная и проницательная, и она безъ сомнѣнія скоро замѣтила что я не раздѣляю ея вѣру въ ея идоловъ.
   Дюплеси нахмурился и поспѣшилъ увести Валерію.
   Спустя нѣсколько минутъ комната сравнительно опустѣла. Де-Молеонъ не отходилъ однако отъ Исавры, и когда всѣ гости разошлись онъ возобновилъ свой прерванный разговоръ съ ней, къ которому теперь присоединилась и Веноста. Его горько-сладостная мудрость, напоминавшая мудрость пословицъ ея родины, выражающихъ глубокое знакомство съ худшею стороной человѣческой природы въ формѣ шутки проникнутой затаенною грустью, такъ понравилась Веностѣ что она воскликнула:
   -- Я увѣрена что вы воспитывались во Флоренціи!
   Разсужденія де-Молеона, враждебныя всему что мы называемъ романтичностью, возбудили воображеніе Исавры и вызвали ея инстинктивную любовь ко всему прекрасному, трогательному и благородному въ человѣческой природѣ, воспротивиться тому что ей казалось парадоксами человѣка привыкшаго клеветать даже на свою собственную природу. Она сдѣлалась краснорѣчивою, и ея наружность, отличавшаяся въ минуты спокойствія мечтательно нѣжною красотой, просіяла теперь эаергіей искренняго убѣжденія, энтузіазмомъ страстнаго рвенія.
   Де-Молеонъ мало-по-малу отказался отъ участія въ разговорѣ и слушалъ ее въ мечтательномъ упоеніи, какъ въ дни своей пылкой юности слушалъ пѣніе сиренъ. Исавра не была сиреной. Она защищала свою вѣру, защищала призваніе искусства облагораживать внѣшнюю природу и болѣе чѣмъ облагораживать природу которая лежитъ не обработанная, но способная къ обработкѣ, въ душѣ каждаго человѣка; тамъ оно становится творцомъ новой природы, которая усиливается, расширяется, просвѣтляется, по мѣрѣ того какъ воспринимаетъ идеи возвышающіяся надъ предѣлами видимой и конечной природы, и которая вѣчно ищетъ въ невидимомъ и духовномъ цѣлей безконечнаго, инстинктивно ею угадываемыхъ.
   -- То что вы презрительно называете романтичностью, сказала Исавра,-- присуще не однимъ поэтамъ и артистамъ. Самая реальная сторона въ жизни, съ первыхъ проблесковъ сознанія въ ребенкѣ, есть романтичность. Когда ребенокъ сплетаетъ гирлянды изъ цвѣтовъ, гоняется за бабочками или сидитъ одинъ и мечтаетъ о томъ что будетъ дѣлать въ будущемъ, развѣ это не реальная жизнь ребенка и вмѣстѣ съ тѣмъ не романтическая жизнь?
   -- Но приходитъ время когда мы перестаемъ плести гирлянды и гоняться за бабочками.
   -- Такъ ли это? Но въ одной сторонѣ жизни цвѣты и бабочки остаются до конца, или по крайней мѣрѣ остаются мечты о будущемъ. Развѣ вы и теперь не мечтаете о немъ? И развѣ безъ романтичности которую придаютъ жизни эти мечты она отличалась бы чѣмъ-нибудь отъ жизни сорной травы истлѣвающей въ Летѣ?
   -- Увы, Mademoiselle, сказалъ де-Молеонъ, вставая чтобы проститься,-- ваши аргументы должны остаться безъ отвѣта. Я не захотѣлъ бы, еслибъ и могъ, омрачить чудную вѣру присущую юности, соединяющей въ одну радугу всѣ цвѣта которыми окрашенъ міръ. Но синьйора Веноста согласится со справедливостью старой пословицы существующей на всѣхъ языкахъ, во особенно выразительной на флорентинскомъ: стараго учить что мертваго лѣчить.
   -- Но развѣ вы стары! сказала Веноста съ флорентинскою учтивостью.-- Вы! У васъ нѣтъ ни однаго сѣдаго волоса.
   -- Старость сердца узнается не по сѣдымъ волосамъ, отвѣчалъ де-Молеонъ другою италіянской поговоркою и ушелъ.
   На пути домой, по пустыннымъ улицамъ, де-Молеонъ думалъ про себя: "Бѣдная дѣвушка, какъ мнѣ жаль ее! Выйти замужъ за Рамо! выйти замужъ за какого бы то ни было мущину! Ни одинъ мущина, будь онъ лучшій и умнѣйшій изъ людей, не можетъ оправдать мечту дѣвушки такой чистой и талантливой. Но развѣ это не справедливо и наоборотъ? можетъ ли дѣвушка, будь она лучшая и умнѣйшая, осуществить идеалъ мущины даже самаго обыкновеннаго, если у него когда-нибудь былъ идеалъ?" Онъ задумался и минуту спустя мысли его были уже далеко отъ этихъ вопросовъ. Онѣ перешли на его личные интересы, на его стратагемы и замыслы, на его честолюбіе. Человѣкъ этотъ обладалъ болѣе чѣмъ обыкновенною долей особой впечатлительности составляющей отличительную особенность его соотечественниковъ, уступчивостью внезапнымъ побужденіямъ, мимолетнымъ впечатлѣніямъ. Онъ далъ ключъ ко многимъ тайнамъ своего характера сознавшись въ своей музыкальной впечатлительности и въ томъ что въ музыкѣ онъ слышалъ не арфу серафимовъ, а пѣніе сиренъ. Еслибы вы могли задержатъ на всегда Виктора де-Молеона на одной изъ хорошихъ минутъ его жизни даже теперь, на одной изъ минутъ чрезвычайной доброты, великодушія, беззавѣтной отваги, вы получили бы рѣдкій образецъ благородства человѣческой природы. Но задержать его такимъ образомъ было невозможно.
   Минутное побужденіе исчезало въ слѣдующую минуту, отброшенное силой его талантливости, сосредоточенной на его собственной индивидуальности, на его личныхъ интересахъ. Онъ расширилъ смыслъ королевскаго изреченія "l'état c'est moi" въ еще болѣе высокомѣрное выраженіе: "вселенная это я". Веноста поняла бы его и улыбнулась бы одобрительно еслибъ онъ сказалъ съ своимъ добродушнымъ смѣхомъ: "я умру -- міръ умретъ". Это италіянская поговорка имѣющая почти тотъ же смыслъ.
   

КНИГА ВОСЬМАЯ.

ГЛАВА I.

   8го мая голоса плебисцита были приведены въ извѣстность,-- отъ семи до восьми милліоновъ Французовъ высказались въ пользу императорской программы, другими словами, въ пользу самого императора, противъ меньшинства въ 1.500.000. Но въ числѣ этихъ полутора милліоновъ были старинные враги престола, тѣ кто составляютъ и тѣ кто направляютъ парижскія уличныя толпы. 14го числа, когда Рамо собирался уходить изъ редакторской комнаты своей типографіи, ему подали записку которая сильно подѣйствовала на его нервы. Она заключала въ себѣ требованіе немедленнаго свиданія съ нимъ и была подписана двумя знаменитыми иностранными сочленами Тайнаго Совѣта Десяти, Тадеушемъ Лубинскимь и Леонардо Разелли.
   Собранія этого Совѣта такъ давно уже прекратились что Рамо почти забылъ объ его существованіи. Онъ велѣлъ впустить заговорщиковъ. Вошли два человѣка -- Полякъ, высокій, плотный, вошелъ воинственнымъ шагомъ, Италіянецъ, маленькій, тощій, крадущеюся, безшумною, кошачьею походкой. Оба были удивительно оборваны и имѣли видъ оборванцевъ-аристократовъ свойственный людямъ которые не могутъ зарабатывать себѣ пропитаніе и чувствуютъ свое превосходство надъ тѣми кто можетъ. Внѣшній видъ ихъ какъ нельзя болѣе противорѣчилъ внѣшности поэта-политика, который былъ одѣтъ въ свѣжее платье по послѣдней модѣ парижскихъ франтовъ и отъ котораго вѣяло парижскимъ благосостояніемъ и extrait de Movsseline.
   -- Confrère, сказалъ Полякъ, садясь на край стола, между тѣмъ какъ Италіянецъ облокотился на каминъ и оглядывалъ комнату воровскимъ взглядомъ, какъ бы желая открыть ея сокровенныя тайны или рѣшить куда удобнѣе бросить спичку чтобы поджечь ее.-- Confrère, сказалъ Полякъ,-- вы нужны вашей странѣ...
   -- Скорѣе дѣлу всѣхъ странъ, вставилъ кротко Италіянецъ,-- человѣчеству.
   -- Прошу васъ, объяснитесь; но постойте, подождите минутку, сказалъ Рамо; и вставъ подошелъ къ двери, отворилъ ее, выглянулъ, убѣдился что тамъ никого не было, потомъ снова затворилъ дверь съ такою осторожностью съ какою предусмотрительный человѣкъ прикрываетъ свои карманы когда оборванцы-аристократы взываютъ къ нему во имя его страны, тѣмъ паче когда они взываютъ во имя человѣчества.
   -- Confrère, сказалъ Полякъ,-- сегодня имѣетъ быть сдѣлано движеніе, демонстрація на пользу вашей страны...
   -- Человѣчества, снова кротко вставилъ Италіянецъ.
   -- Явитесь принять въ ней участіе, сказалъ Полякъ.
   -- Простите меня, сказалъ Рамо,-- я не понимаю что вы хотите сказать. Я редакторъ журнала собственникъ котораго не покровительствуетъ насилію; если же вы пришли ко мнѣ какъ члены Совѣта, вы должны знать что я не обязанъ повиноваться ни чьему приказанію кромѣ его президента, котораго я не видалъ уже около года; я даже не знаю существуетъ ли еще Совѣтъ.
   -- Совѣтъ существуетъ, равно какъ и всѣ обязанности какія онъ налагаетъ, возразилъ Тадеушъ.
   -- Изнѣженный роскошью, при этомъ Полякъ возвысилъ голосъ,-- дерзнете ли вы отринуть призывъ Бѣдности и Свободы?
   -- Позвольте, любезнѣйшій и черезчуръ пылкій confrère, прошепталъ кроткій Италіянецъ,-- позвольте мнѣ разсѣять благоразумныя сомнѣнія вашего confrère. И онъ вынулъ изъ своего боковаго кармана бумагу и представилъ ее Рамо; на ней были написаны слѣдующія слова:
   "Сегодня вечеромъ, мая 14го. Демонстрація.-- Faubourg du Temple.-- Ожидайте событій, по распоряженію А. М. Предложите младшему члену воспользоваться этимъ первымъ случаемъ испытать свои нервы и свою скромность. Онъ долженъ не дѣйствовать, а только наблюдать."
   Подъ этою инструкціей не было подписи, но стоялъ шифръ понятный всѣмъ членамъ Совѣта какъ знакъ предсѣдателя его, Жана Лебо.
   -- Если не ошибаюсь, сказалъ Италіянецъ,-- гражданинъ Рамо нашъ младшій confrère.
   Рамо помолчалъ. Кара за неповиновеніе распоряженіямъ президента Совѣта была слишкомъ страшна чтобъ ею можно было пренебречь. Не было сомнѣнія, хотя имя его не было упомянуто, что онъ, Рамо, былъ ясно обозначенъ какъ младшій членъ Совѣта. Но хотя онъ былъ обязанъ настоящимъ своимъ мѣстомъ рекомендаціи Лебо, однакоже въ разговорѣ г. де-Молеона ничто не поощряло редактора журнала принадлежащаго этому человѣку, насмѣхавшемуся надъ толпой, участвовать въ народной émeute. Ah! но -- при этомъ онъ еще разъ взглянулъ на бумагу -- его приглашали "не дѣйствовать, а только наблюдать". Наблюдать было обязанностью журналиста. Онъ могъ отправиться на демонстрацію, также какъ де-Молеонъ, по его признанію, ходилъ въ коммунистскій клубъ, въ качествѣ наблюдателя-философа.
   -- Вы не откажетесь повиноваться этому приказанію? сказалъ Полякъ скрещивая руки.
   -- Разумѣется я отправлюсь въ Faubourg du Temple сегодня вечеромъ, сказалъ Рамо сухо,-- у меня есть дѣла въ той сторонѣ.
   -- Bon, сказалъ Полякъ; -- я былъ увѣренъ что вы не отстанете отъ насъ, хотя вы издаете журналъ который ни слова не говоритъ объ обязанностяхъ Французскаго народа содѣйствовать возстановленію Польши.
   -- И не высказался рѣшительно въ пользу рода человѣческаго, проговорилъ Италіянецъ шепотомъ.
   -- Я не пишу политическихъ статей въ Sens Commun, отвѣчалъ Рамо;-- и полагаю что нашъ президентъ доволенъ ими если онъ рекомендовалъ меня лицу которое ихъ пишетъ. Имѣете вы сказать еще что-нибудь? Простите меня, время мое дорого, оно принадлежитъ не мнѣ.
   -- Довольно! сказалъ Италіянецъ,-- мы не будемъ задерживать васъ долѣе. При этомъ онъ съ поклономъ и улыбкой скользнулъ къ двери.
   -- Confrère, пробормоталъ Полякъ запинаясь,-- вы должны были очень разбогатѣть! не забудьте о несчастіяхъ Польши -- и ихъ представитель, говоря въ этомъ качествѣ, а не о себѣ лично, и не завтракалъ!
   Рамо, слишкомъ Парижанинъ чтобы не былъ также щедрымъ изъ своихъ денегъ какъ былъ завистливъ къ чужимъ, сунулъ нѣсколько золотыхъ въ руку Поляка. Грудь Поляка поднялась отъ сильнаго вздоха:
   -- На этихъ монетахъ изображеніе тирана -- я принимаю ихъ потому что онѣ очищаются употребленіемъ ихъ на дѣло свободы.
   -- Раздѣлите ихъ съ синьйоромъ Разелли во имя того же дѣла, шепнулъ Рамо съ улыбкой которую могъ заимствовать у де-Молеона.
   Италіянець, ухо котораго привыкло къ шепоту, услыхалъ и обернулся стоя за порогѣ.
   -- Нѣтъ, французскій confrère, нѣтъ, польскій confrère, я Италіянецъ. Всѣ пути отнять жизнь у врага честны; ни одинъ путь не честенъ которымъ выманиваютъ деньги у друга.
   Спустя часъ или около того, Рамо ѣхалъ въ своей покойной каретѣ къ Faubourg du Temple.
   Вдругъ на углу улицы кучеръ его былъ остановленъ; человѣкъ грубаго вида появился у дверцы съ словами:-- Descends, mon petit bourgeois. Позади этого человѣка видны были угрожающія лица.
   Рамо не былъ физически трусомъ -- это рѣдко случается у Французовъ, еще рѣже у Парижанъ, и еще рѣже у людей, каково бы ни было ихъ происхожденіе, но которыхъ называютъ тщеславными, людей которые слишкомъ жаждутъ отличій и слишкомъ боятся порицаній.
   -- Съ какой стати буду я выходить по вашему требованію, сказалъ Рамо высокомѣрно.-- Bah! кучеръ, поѣзжай!
   Грубаго вида человѣкъ отворилъ дверцу, молча протянулъ руку къ Рамо и сказалъ любезно:
   -- Послушайте моего совѣта, выходите -- ваша карета намъ нужна. Нынче день баррикадъ -- всякая мелочь годится, даже вашъ экипажъ!
   Пока этотъ человѣкъ говорилъ, другіе жестикулировали; нѣкоторые кричали: "Онъ эксплуататоръ! Онъ думаетъ что можетъ переѣхать черезъ эксплуатируемыхъ!" Одинъ вожакъ толпы -- въ парижской толпѣ всегда есть вожакъ классикъ который никогда не читалъ классиковъ -- заревѣлъ: "Колесница Тарквинія!" "Долой колесницу Торквинія." Тогда раздались крики: А la lanterne -- Tarquin!
   Мы Англо-Саксонцы, какъ въ старой, такъ и въ новой странѣ, не привычны къ страшному реву черни восхищенной ссылкой на римскій авторитетъ чтобы разорвать насъ на части; но Американцы знаютъ что такое законъ Линча. Рамо угражалъ законъ Линча, когда вдругъ между нимъ и человѣкомъ грубаго вида появилось лицо которое не было ему незнакомо.
   -- Ha! воскликнулъ новопришедшій,-- мой молодой confrère Густавъ Рамо, добро пожаловать! Граждане, дайте дорогу. Я отвѣчаю за этого патріота, я, Арманъ Монье. Онъ явился помогать намъ. Такъ-то вы принимаете его?-- Потомъ прибавилъ тихо обращаясь къ Рамо:-- Выходите. Отдайте вашу карету для баррикадъ. Что стоитъ такой хламъ? Положитесь на меня, я ждалъ васъ. Hist! Лебо поручилъ мнѣ смотрѣть чтобы съ вами ничего не случилось.
   Рамо, стараясь придать себѣ величественный видъ,-- какъ вполнѣ естественно дѣлаютъ аристократы журнализма, въ городѣ гдѣ не признается никакой другой аристократіи, когда невѣжество въ соединеніи съ физическою силой заявляетъ себя властью, рядомъ съ коей сила знанія то же что ученый пудель въ сравненіи съ тигромъ -- Рамо вышелъ изъ кареты и сказалъ этому титану труда, какъ французскій маркизъ могъ говорить своему слугѣ, а когда французскій маркизъ сдѣлался тѣнью прошлаго, какъ человѣкъ имѣющій собственную карету говоритъ человѣку который чинитъ ея колеса:
   -- Честный малый, я вамъ вѣрю.
   Монье провелъ журналиста чрезъ толпу къ задней сторонѣ баррикады поспѣшно построенной. Здѣсь собрались самыя пестрыя группы.
   Большинство были оборванные мальчишки, парижскіе gamins, въ перемежку съ нѣсколькими женщинами не респектабельнаго вида, отчасти бѣдно, отчасти роскошно одѣтыми. Толпа казалось собралась для дѣла которое не было очень серіозно. Среди оглушительнаго шума голосовъ громче всего слышанъ былъ смѣхъ, шутки и bons moots перелетали изъ устъ въ уста. Удивительное добродушіе Парижанъ не смѣнилось еще жестокостью, въ которую оно переходитъ въ уличной схваткѣ. Толпа походила не столько на народную émeute какъ на сборище школьниковъ, столько же расположенныхъ къ шуткѣ какъ и къ зловреднымъ проказамъ. Тѣмъ не менѣе, среди этой веселой толпы были злобныя, пасмурныя лица; самыми свирѣпыми были лица не бѣдняковъ, нo ремесленниковъ которые, судя по ихъ одеждѣ, имѣли нѣкоторый достатокъ, и людей принадлежавшихъ къ еще высшему классу. Рамо увидалъ въ числѣ ихъ médecin des pauvres, философа атеиста, разныхъ молодыхъ длинноволосыхъ артистовъ, среднихъ лѣтъ писакъ республиканской печати, въ тѣсномъ сосѣдствѣ съ разбойниками отвратительнаго вида, которые можетъ-быть только-что вернулись съ галеръ. Никто не былъ правильно вооруженъ; однако же въ рукахъ бунтовщиковъ попадались довольно часто револьверы, мушкеты и длинные ножи. Все вмѣстѣ представлялось Рамо смѣшанною панорамой, и нестройный шумъ возгласовъ и смѣха, угрозъ и шутокъ скоро началъ оказывать вліяніе на его впечатлительные нервы. Онъ чувствовалъ то что составляетъ преобладающій характеръ парижскаго возмущенія -- опьяненіе порывистой симпатіи; придя въ качествѣ зрителя по неволѣ, онъ теперь, еслибы началось дѣйствіе, очутился бы въ самой срединѣ его -- онъ не могъ бы удержаться; онъ уже начиналъ чувствовать нетерпѣніе что борьба не начиналась. Монье, помѣстивъ его въ безопасномъ мѣстѣ, спиной къ стѣнѣ, на углу улицы удобной для бѣгства, еслибы бѣгство сдѣлалось необходимо, оставилъ его на нѣсколько минутъ, такъ какъ имѣлъ дѣло въ другомъ мѣстѣ. Вдругъ до его уха достигъ шепотъ Италіянца.
   -- Эти люди дураки. Развѣ такъ дѣлаютъ дѣла; этого не почувствуетъ похититель Ницы, Гарибальдіевской Ницы: имъ бы слѣдовало поручить это мнѣ.
   -- Что жь бы вы сдѣлали?
   -- Я изобрѣлъ новую машину, прошепталъ другъ человѣчества;-- она уничтожила бы однимъ ударомъ льва и львицу, щенка и шакаловъ, и тогда революція, если хотите! а не этотъ презрѣнный шумъ. Дѣло человѣчества гибнетъ. Я не доволенъ Лебо. Троны не разрушаются съ помощію gamins.
   Прежде чѣмъ Рамо могъ отвѣтить, Монье снова подошелъ къ нему. Лицо рабочаго было мрачно, губы сжаты, но дрожали отъ негодованія.
   -- Братъ, сказалъ онъ Рамо,-- сегодня нашему дѣлу измѣнили (слово trahi только-что стало входить въ это время въ моду въ Парижѣ), блузники на которыхъ я разчитывалъ, выказали малодушіе. Я. сейчасъ узналъ что все спокойно въ другихъ кварталахъ гдѣ возстаніе должно было произойти одновременно съ этимъ. Мы въ guet-à-pem -- солдаты будутъ здѣсь черезъ нѣсколько минутъ; чу! слышите далекій топотъ? Намъ осталось только умереть какъ мущинамъ. Кровь наша будетъ отмщена въ послѣдствіи. Вотъ -- и онъ сунулъ револьверъ въ руку Рамо. Потомъ громкимъ голосомъ который раздался по толпѣ закричалъ:-- Vive le peuple!
   Бунтовщики подхватили этотъ крикъ и отозвались на него, присоединяя и другіе крики:-- Vive la république! Vive le drapeau rouge!
   Крики еще продолжались когда сильная рука схватила Монье за руку и ясный, чистый, но тихій голосъ прозвучалъ въ его ушахъ:
   -- Повинуйтесь! я предостерегалъ васъ. Не нужно битвы сегодня. Время еще не пришло. Все что было нужно -- сдѣлано, не портьте этого. Hist! у sergens de ville хватитъ силы чтобы разогнать стаю этихъ комаровъ. Позади сержантовъ идутъ солдаты, которые не будутъ брататься съ вами. Не теряйте сегодня ни одной жизни. День когда намъ будетъ нуженъ каждый человѣкъ, даже каждый gamin, наступитъ скоро. Не возражайте. Повинуйтесь!
   Та же сильная рука, оставивъ Монье, схватила Рамо за руку и тотъ же густой голосъ проговорилъ:-- "Идите за мною". Рамо обернувшись въ недоумѣніи смѣшанномъ съ гнѣвомъ, увидалъ около себя высокаго человѣка въ темной широкополой шляпѣ надвинутой плотно на голову, въ блузѣ рабочаго, во несмотря на это переодѣванье онъ узналъ сѣдые бакенбарды и зеленые очки Лебо. Онъ уступилъ безъ сопротивленія и былъ отведенъ въ пустынную улицу шедшую отъ угла.
   Въ дальнемъ концѣ этой улицы слышенъ былъ топотъ копытъ.
   -- Солдаты атакуютъ толпу съ тыла, сказалъ Лебо спокойно;-- намъ нельзя терять ни минуты -- сюда, и онъ юркнулъ на темный дворъ, оттуда въ лабиринтъ переулковъ, сопровождаемый Рамо, который машинально слѣдовалъ за нимъ. Они вышли наконецъ на бульвары, гдѣ спокойно бродили обычные зѣваки, нимало не подозрѣвая что гдѣ-то происходило возмущеніе.
   -- Теперь возьмите этотъ фіакръ и поѣзжайте домой; опишите впечатлѣнія того что видѣли и пошлите вашу рукопись господину де-Молеону.
   Съ этими словами Лебо оставилъ его.
   Между тѣмъ все произошло такъ какъ предсказалъ Лебо. Segrens de ville показались впереди баррикады, небольшой отрядъ конныхъ солдатъ въ тылу ея. Толпа встрѣтила первыхъ гамомъ и камнями; при видѣ же послѣднихъ бросилась бѣжать во всѣ стороны, и городскіе сержанты, спокойно разобравъ баррикаду, увели съ торжествомъ, въ качествѣ военноплѣнныхъ, четырехъ gamins, трехъ жѣнщинъ и одного Ирландца громко протестовавшаго о своей невинности крича: Murther! Такъ окончилось первое безславное возстаніе противъ плебисцита и Имперіи, 14го мая 1870.
   

Отъ Исавры Чигоньи гжѣ де-Гранмениль.

Суббота, мая 21го 1870.

   "Я все еще нахожусь, дорогая Евлалія, въ возбужденіи подъ вліяніемъ впечатлѣній совершенно для меня новыхъ, Сегодня я была свидѣтельницей одной изъ тѣхъ сценъ которыя переносятъ насъ изъ нашей частной жизни не въ міръ воображаемый, а въ міръ исторіи, гдѣ мы живемъ какъ бы жизнью націи. Вы знаете какъ подружидась я съ Валеріей Дюплеси. Соединеніе капризнаго своеволія и дѣтской наивности такъ мило въ ней что она могла бы послужить образцамъ для одной изъ вашихъ превосходныхъ героинь. У отца ея, который въ большой милости при дворѣ, были билеты для входа сегодня въ Salle des Etats въ Луврѣ, и я отправилась туда вмѣстѣ съ нимъ и съ Валеріей. При входѣ въ залу я почувствовала что я цѣлые мѣсяцы жила въ атмосферѣ ложныхъ слуховъ, потому что тѣ кого я встрѣчаю въ артистическихъ и литературныхъ кругахъ, остряки и flaneurs посѣщающіе эти кружки, почти всѣ враждебны императору. Во всякомъ случаѣ они единогласно утверждаютъ что популярность его падаетъ, умственныя силы слабѣютъ; предсказываютъ его паденіе и смѣются надъ возможностью что ему будетъ наслѣдовать сынъ. Но я не знаю какъ согласить эти увѣренія съ тѣмъ что я видѣла сегодня.
   "Въ привѣтственныхъ кликахъ среди которыхъ онъ вступилъ въ залу казалось слышался голосъ Франціи къ которой онъ только-что обратился. Если судьбы дѣйствительно вплетаютъ горе и позоръ въ его жизненную нить, то онѣ окрашиваютъ ихъ такими цвѣтами что для смертныхъ глазъ они кажутся сіяющими радостью и славой.
   "Вы прочтете адресъ президента законодательнаго корпуса; желала бы я знать какое впечатлѣніе произведетъ онъ на васъ. Признаюсь откровенно что меня онъ совершенно увлекъ. При каждомъ выраженномъ въ немъ чувствѣ я шептала про себя: "развѣ это не правда? и если правда, то можетъ ли Франція и человѣческая природа быть неблагодарною?"
   "Прошло, говорилъ президентъ, восемнадцать лѣтъ съ тѣхъ "поръ какъ Франція, утомленная смятеніями и жаждущая обезпеченнаго спокойствія, довѣряя вашему генію и Наполеоновской династіи, передала въ ваши руки, вмѣстѣ съ императорскою короной, власть, которой требовала общественная "необходимость." Затѣмъ адресъ перечислялъ всѣ блага изъ того проистекшія -- общественный порядокъ быстро востановленный, увеличившееся благосостояніе всѣхъ классовъ общества, развитіе торговли и промышленности до сихъ поръ небывалое. Развѣ это не правда? и, если такъ, развѣ вы, благородная дочь Франціи, не благородны?
   "Затѣмъ слѣдовали слова которыя глубоко тронули меня, меня, которая хотя ничего не понимаетъ въ политикѣ, но тѣмъ не менѣе чувствуетъ связь соединяющую искусство и свободу: Но съ самаго начала ваше величество обращали взоры впередъ на то время когда это сосредоточеніе власти не будетъ болѣе соотвѣтствовать потребностямъ успокоенной и обезпеченной страны, и предвидя успѣхи новѣйшаго общества, вы объявили что "свобода должна увѣнчать зданіе". Обозрѣвъ затѣмъ постепенные успѣхи народнаго правленія, президентъ дошелъ до "настоящаго самоотреченія, безпримѣрнаго въ исторіи", и приступилъ къ оправданію плебисцита на который я слышала столько нападокъ. Вѣрность великому принципу послужившему основаніемъ престола требовала чтобы такое важное измѣненіе власти врученной народомъ было сдѣлано при участіи самого народа. Потомъ перечисляя милліоны которые привѣтствовали новую форму правленія, президентъ остановился секунды на двѣ, какъ бы для того чтобы подавить волненіе, и всѣ присутствующіе притаили дыханіе; наконецъ онъ сказалъ болѣе звучнымъ голосомъ, въ которомъ слышалась дрожь раздававшаяся по залѣ: "Франція съ вами; Франція поручаетъ дѣло свободы подъ покровительство вашей династіи и великаго государственнаго тѣла". За одно ли съ нимъ Франція? я не знаю; но еслибы недовольные Французы присутствовали въ залѣ въ эту минуту, я увѣрена что они почувствовали бы силу той удивительной симпатіи что побуждала всѣ сердца многочисленныхъ слушателей биться согласно, и отвѣтили бы: "да, это правда".
   "Всѣ глаза были устремлены на императора, и я видѣла не много глазъ которыя не были влажны отъ слезъ. Вы знаете его спокойное невозмутимое лицо, лицо которое иногда обманываетъ ожиданія. Но въ немъ есть то чего я не видала ни у кого другаго, но что я представляю себѣ было свойственно древнимъ Римлянамъ, достоинство исходящее изъ самообладанія, выраженіе которое кажется свободно отъ надменности радости, отъ подавленія печалью, и которое идетъ тому кто зналъ великія испытанія судьбы, и одинаково готовъ встрѣтить и ея нахмуренное чело и улыбку.
   "Я смотрѣла на это лицо пока г. Шнейдеръ читалъ адресъ; въ немъ не двинулся ни одинъ мускулъ, оно было какъ мраморное изваяніе. Оно оставалось такимъ даже въ тѣ минуты когда слова были прерываемы выраженіемъ одобренія; и императрица, старавшаяся быть также спокойною, обнаруживала движеніе вѣкъ и дрожаніе въ губахъ. Мальчикъ по правую его руку, наслѣдникъ его династіи, имѣлъ глаза устремленные на президента, какъ бы глотая каждое слово адреса, и только разъ или два онъ оглянулъ кругомъ залу съ любопытствомъ и съ улыбкой, какъ могъ смотрѣть совершенный ребенокъ. На меня онъ произвелъ впечатлѣніе совершеннаго ребенка. Рядомъ съ принцемъ было одно изъ тѣхъ лицъ которыя разъ увидавъ никогда не забудешь -- настоящій Наполеоновскій типъ, угрюмый, задумчивый, зловѣщій, прекрасный. Но безъ ясной энергіи характеризовавшей перваго Наполеона когда онъ былъ императоромъ, и совершенно лишенное безпокойной жажды дѣятельности отпечатлѣвавшейся въ худощавой наружности Наполеона когда онъ былъ первымъ консуломъ; нѣтъ, красота принца Наполеона такая за которую я, женщина, никогда бы не отдала моего сердца; а будь я мущина, его умъ никогда не не внушалъ бы мнѣ довѣрія. Но какъ бы то ни было, красота его замѣчательна и въ ней преобладаетъ выраженіе ума.
   "Императоръ заговорилъ, и вѣрьте мнѣ, Евлалія, что бы ни говорили журналы или ваши соотечественники, въ этомъ человѣкѣ нѣтъ ослабленія разсудка или упадка здоровья. Мнѣ нѣтъ дѣла до того сколько ему лѣтъ, но этотъ человѣкъ по уму и здоровью также молодъ какъ Цезарь когда онъ переходилъ Рубиконъ.
   "Старость тяготѣетъ къ прошедшему, она не идетъ впередъ на встрѣчу будущему. Въ рѣчи Императора не замѣтно было движенія назадъ. Было что-то великое и что-то юное въ той скромности съ какою онъ отстранилъ всякое упоминаніе о томъ что его имперія сдѣлала въ прошедшемъ и сказалъ съ простотою и серіозностью въ манерѣ которую я не могу описать въ точности:
   "-- Мы должны болѣе чѣмъ когда-нибудь смотрѣть безбоязненно впередъ, на будущее. Кто можетъ противиться прогрессивному ходу режима основаннаго великимъ народомъ посреди политическихъ затрудненій, и теперь еще усиленнаго свободой?"
   "Когда онъ кончилъ, стѣны этой обширной залы казалось дрогнули отъ восторженныхъ восклицаній которыя должны были слышаться по ту сторону Сены:
   "Vive l'Empereur!
   "Vive l'Impératrice!
   "Vive le Prince Imperial! и этотъ послѣдній крикъ былъ продолжительнѣе другихъ, какъ бы утверждая династію.
   "Я не могу себѣ представить двора временъ стараго рыцарства болѣе великолѣпнаго чѣмъ собраніе бывшее въ этой большой залѣ Луврскаго дворца. Направо отъ трона всѣ посланники цивилизованнаго міра въ блескѣ своихъ богатыхъ мундировъ со множествомъ орденовъ. Въ галлереѣ налѣво, нѣсколько позади, платья и брилліанты des dames d'honneur и высшихъ сановниковъ государства. Когда императрица встала чтобъ уйти, мое воображеніе не можетъ нарисовать болѣе царственнаго образа, или такого который болѣе соотвѣтствовалъ бы представленію царственнаго величія и могущества. Самое платье, такого цвѣта который былъ бы фатальнымъ для всякой другой женщины съ такими свѣтлыми волосами -- густой золотой цвѣтъ -- (Валерія профанируетъ его названіемъ желтаго) -- казалось такъ шло великолѣпію церемоніи и торжественности дня; казалось что эта величественная фигура стояла среди солнечнаго свѣта находившагося отъ нея. День какъ будто бы помрачился когда удалился этотъ солнечный свѣтъ.
   "Боюсь вы подумаете что я ослѣплена блескомъ и великолѣпіемъ царственности. Я спрашивала себя такъ ли это -- думаю что нѣтъ. Безъ сомнѣнія сегодняшнее зрѣлище произвело на меня болѣе сильное впечатлѣніе величія: я чувствую что предо мной живо предстало величіе Фракціи въ лицѣ вѣнчаннаго ею властелина.
   "Я чувствую также что тамъ, въ этой залѣ, я нашла разрѣшеніе противорѣчивыхъ споровъ, въ которыхъ не было двухъ человѣкъ согласныхъ относительно образа правленія какимъ замѣнить настоящее. Свобода о которой кричитъ одинъ готова перерѣзать горло "свободѣ" которую чтитъ другой.
   "Я вижу тысячу призрачныхъ формъ Свободы, но только одинъ живой символъ Порядка -- тотъ который говорилъ сегодня съ трона."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Исавра оставила свое письмо неоконченнымъ. Въ слѣдующій понедѣльникъ она присутствовала на многолюдномъ soirée данномъ Лувье. Въ числѣ гостей были нѣкоторые изъ извѣстнѣйшихъ вождей оппозиціи, въ томъ числѣ и оживленный мастеръ острыхъ словъ, г. И, котораго Саваренъ называлъ французскимъ Шериданомъ; еслибы законы могли писаться въ формѣ эпиграмъ, онъ былъ бы также французскимъ Солономъ.
   Тамъ былъ также и Викторъ де-Молеонъ, на котораго республиканская партія взирала съ восхищеніемъ и вмѣстѣ съ недовѣріемъ. Что касается недовѣрія, то онъ самъ шутливо говорилъ о немъ съ Савареномъ:
   -- Какъ могу я ожидать чтобы мнѣ довѣряли? Я представляю Здравый Смыслъ; всякій Парижанинъ любитъ Здравый Смыслъ въ печати, но кричитъ je suis trahi когда здравый смыслъ готовъ перейти въ дѣйствіе.
   Группа восторженныхъ слушателей собралась вокругъ одного (можетъ-быть самого блестящаго) изъ тѣхъ ораторовъ законниковъ благодаря коимъ, во Франціи, уваженіе ко всякому закону такъ часто было уничтожаемо. Онъ говорилъ о субботнемъ церемоніалѣ съ краснорѣчивымъ негодованіемъ. Для Франціи было позоромъ сказать что она поручаетъ свободу покровительству имперіи.
   Яркій признакъ военной силы подавляющей гражданскую свободу обнаружился въ самой одеждѣ императора и его ничтожнаго сына: первый былъ въ мундирѣ дивизіоннаго генерала; второй, увѣряютъ, въ мундирѣ sows lieutenant. Тогда затараторили другіе либеральные вожди: "Армія, говорилъ одинъ, есть безумный расходъ; она должна быть уничтожена"; "міръ сталъ слишкомъ цивилизованъ для войны", провозгласилъ другой; "императрица обойдена попами", говорилъ третій; "церкви могутъ быть терпимы; Вольтеръ воздвигъ храмъ, но только храмъ Богу Природы, а не поповъ" и т. д.
   Исавра, которую всякая насмѣшка надъ религіей огорчала и возмущала, отвернулась при этомъ отъ ораторовъ, которыхъ прежде слушала съ жаднымъ вниманіемъ, и глаза ея упали на де-Молеона, сидѣвшаго напротивъ. Выраженіе лица его поразило ее, оно было злобно презрительное; это выраженіе однако тотчасъ же исчезло когда онъ встрѣтилъ ея взглядъ, и придвинувъ свой стулъ поближе къ ней онъ сказалъ съ улыбкой:
   -- Взглядъ вашъ говоритъ мнѣ что я почти испугалъ васъ неблаговоспитанною откровенностью съ какою мое лицо выдало мой гнѣвъ когда я слышалъ такой безумный вздоръ отъ людей которые желаютъ управлять нашей безпокойною Франціей. Помните какъ послѣ разрушенія Лисабона землетрясеніемъ одинъ шарлатанъ лѣкарь объявилъ о "пилюляхъ противъ землетрясенія". Эти господа не такъ хитры какъ тотъ шарлатанъ; тотъ не открывалъ состава своихъ пилюль.
   -- Но, Monsieur де-Молеонъ, сказала Исавра,-- если вы будучи въ опозиціи противъ имперіи думаете такъ дурно о тѣхъ кто хочетъ разрушить ее, то приготовлены ли у васъ болѣе дѣйствительныя средства противъ землетрясеній чѣмъ ихъ пилюли?
   -- Я отвѣчу вамъ также какъ одинъ знаменитый англійскій государственный человѣкъ, будучи въ оппозиціи, отвѣчалъ на вопросъ подобный этому: "Я не предписываю пока я не призванъ".
   -- Судя по тѣмъ семи съ половиною милліонамъ чьи голоса были объявлены въ субботу и по тому энтузіазму съ которымъ былъ привѣтствованъ императоръ, опасность землетрясенія слишкомъ слаба чтобы доставить хорошій сбытъ пилюлямъ этихъ господъ, или для успѣшнаго дѣйствія средствъ которыхъ вы не откроете пока не призваны.
   -- Ah, Mademoiselle! веселая шутка въ устахъ не созданныхъ для политики заставляетъ меня совершенно забыть объ императорахъ и землетрясеніяхъ. Простите этотъ плоскій комплиментъ, вспомните что я Французъ и не могу не быть фривольнымъ.
   -- Вы очень снисходительно побранили меня за мою излишнюю смѣлость. Правда, я не должна была надоѣдать съ политическими вопросами такому человѣку какъ вы, когда такъ мало понимаю въ нихъ; но въ этомъ мое извиненіе, я такъ желаю узнать больше.
   Де-Молеонъ помолчалъ, и взглянулъ на нее серіозно, добрымъ, полусострадательнымъ взглядомъ, безъ всякой примѣси навязчивой любезности:
   -- Молодая поэтеса, сказалъ онъ кротко,-- вы интересуетесь политикой! Поистинѣ счастливъ тотъ -- будетъ ли онъ имѣть успѣхъ или потерпитъ неудачу въ публичной жизни, онъ долженъ гордиться что честолюбіе его увѣнчано дома -- счастливъ тотъ кто побудилъ васъ желать больше познакомиться съ политикой!
   Дѣвушка почувствовала что кровь давитъ ей виски. Какъ могла она быть такъ откровенна? Она не дала отвѣта; де-Молеонъ казалось и не ожидалъ его; съ тою рѣдкою деликатностью благовоспитанности которая, какъ кажется, принадлежитъ во Франціи прежнему поколѣнію, онъ перемѣнилъ тонъ, и продолжалъ какъ будто бы не было никакого перерыва послѣ ея вопроса.
   -- Вы считаете Имперію прочною, полагаете что ей не угрожаетъ землетрясеніе? Вы обманываетесь. Императоръ началъ роковою ошибкой, ошибкой для открытія которой нужны цѣлые годы. Онъ нарушилъ медленный естественный процессъ уравненія между спросомъ и предложеніемъ -- нанимателями и рабочими. Онъ желалъ -- честолюбіе не лишенное благородства -- сдѣлать Парижъ чудомъ свѣта, вѣчнымъ памятникомъ его царствованія. При этомъ онъ искалъ создать искусственные способы удовлетворенія для революціонныхъ рабочихъ. Никогда ни одинъ правитель не имѣлъ такихъ нѣжныхъ пoпеченій о физическомъ трудѣ въ ущербъ умственной культурѣ. Парижь украсился; Парижъ сдѣлался чудомъ міра; другіе большіе города послѣдовали его примѣру; они также имѣютъ свои ряды дворцовъ и храмовъ. Но наступаетъ время когда волшебникъ не можетъ болѣе дать работы духамъ которыхъ онъ вызвалъ; они должны броситься на него и растерзать его: изъ тѣхъ самыхъ домовъ которые онъ построилъ для лучшаго помѣщенія рабочихъ, выйдутъ толпы недовольныхъ съ криками: "долой Имперію!" 21го мая вы были свидѣтельницей торжественной церемоніи возвѣстившей Имперіи огромное большинство голосовъ, которые будутъ ей совершенно безполезны, развѣ только какъ пища для пушекъ въ тѣ времена которыя готовы настать. За недѣлю предъ тѣмъ, 14го мая, было возмущеніе въ Faubourg du Temple, безъ труда подавленное,-- вы едва ли слышали о немъ. Это возмущеніе было однако же нужно тѣмъ кто хотятъ предостеречь Имперію что она смертна. Правда, возмущеніе было разсѣяно, но оно осталось безнаказаннымъ: безнаказанное возмущеніе есть начало революціи. Землетрясеніе ближе чѣмъ вы думаете; и противъ этого землетрясенія что за пилюли предлагаютъ эти шарлатаны? Они болтаютъ о вѣкѣ слишкомъ просвѣщенномъ для войны; они уменьшили бы армію, даже распустили бы ее еслибы могли, имѣя Пруссію въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ Франціей. Пруссія, желая не безъ основанія занять то положеніе въ мірѣ которое принадлежитъ теперь Франціи, никогда не вызоветъ Францію; еслибъ она сдѣлала это, это была бы слишкомъ большая ошибка чтобъ она могла найти себѣ союзниковъ. Пруссія, зная что имѣетъ дѣло съ самымъ тщеславнымъ, самымъ надменнымъ, самымъ опрометчивымъ противникомъ который когда-либо взмахивалъ рапирою надъ головой spadassin, Пруссія заставитъ Францію вызвать ее. А какимъ образомъ эти господа распоряжаются съ французскою арміей? Развѣ они осмѣливаются сказать: предпочитайте для людей которыхъ первый долгъ повиноваться дисциплину равенству, настаивайте на различіи между офицеромъ и рядовымъ, и никогда не смѣшивайте ихъ; прусскіе офицеры хорошо образованные джентльмены, смотрите чтобъ и ваши были таковы? О, нѣтъ; они слишкомъ рьяные Демократы чтобы не брататься съ вооруженною чернью; они довольствуются тѣмъ чтобъ утянуть лишнюю копѣйку у коммисаріата, и смотрятъ сквозь пальцы на милліоны мошеннически прибираемые въ карманъ какимъ-нибудь либеральнымъ подрядчикомъ. Dieu des dieux! Франціи быть разбитой, не такъ какъ при Ватерлоо соединенными силами враговъ, но въ честномъ поединкѣ одинокимъ противникомъ! О, позоръ! позоръ! Но при нынѣшней, организаціи французской арміи, она непремѣнно будетъ разбита если, встрѣтится съ Германцами.
   -- Вы устрашаете меня вашими зловѣщими предсказаніями, сказала Исавра;-- но къ счастію нѣтъ признаковъ войны. Monsieur Дюплеси, пользующійся довѣріемъ императора, говорилъ намъ не дальше какъ на дняхъ что Наполеонъ узнавъ о результатахъ плебисцита сказалъ: "иностранные журналисты, которые настаивали что Имперія несовмѣстна со свободными учрежденіями, не станутъ болѣе намекать что на нее съ успѣхомъ можетъ быть сдѣлано нападеніе извнѣ". И болѣе чѣмъ когда-нибудь я могу повторить: l'Empire е est la paix!
   Де-Молеонъ пожалъ плечами:
   -- Старая исторія: Троя и деревянный конь.
   -- Скажите мнѣ, Monsieur де-Молеонъ, почему вы, который такъ презираетъ оппозицію, соединяетесь съ нею въ оппозиціи Имперіи?
   -- Mademoiselle, Имперія оппозируетъ мнѣ; пока она существуетъ, я не могу быть даже депутатомъ; когда ея не будетъ, одному небу извѣстно чѣмъ я могу стать, можетъ-быть диктаторомъ; но можете быть увѣрены въ одномъ, что если я самъ не сдѣлаюсь диктаторомъ, я буду поддерживауь всякаго кто болѣе меня будетъ способенъ выполнить эту задачу.
   -- Болѣе способенъ уничтожить свободу за которую онъ, по его словамъ, велъ борьбу.
   -- Не совсѣмъ такъ, возразилъ де-Молеонъ невозмутимо,-- болѣе способенъ установить хорошее правительство вмѣсто дурнаго противъ котораго онъ боролся, и еще худшихъ правительствъ которыя постарались бы превратить Францію въ домъ умалишенныхъ и сдѣлать самаго безумнаго изъ его обитателей докторомъ безумныхъ!
   Онъ отошелъ, и на этомъ разговоръ ихъ окончился.
   Но онъ произвелъ такое впечатлѣніе на Исавру что въ ту же ночь она докончила свое письмо къ гжѣ де-Гранменилъ изложеніемъ содержанія этого разговора, предпославъ ему невинное сознаніе что теперь она менѣе довѣряетъ значенію тѣхъ восторженныхъ кликовъ какими привѣтствованъ былъ императоръ во время субботняго церемоніала, и окончила письмо такъ:
   "Я могу лишь не вполнѣ точно передать вамъ слова этого страннаго человѣка, и не могу дать вамъ понятія о манерѣ и голосѣ которыя дѣлали ихъ краснорѣчивыми. Скажите мнѣ, можетъ ли быть правда въ его мрачныхъ предсказаніяхъ? Я стараюсь не думать этого, но мнѣ кажется что они висятъ надъ этою блестящею Луврскою залой какъ зловѣщая грозовая туча."
   

ГЛАВА II.

   Маркизъ де-Рошбріанъ сидѣлъ въ своей прекрасной квартирѣ, разсѣянно глядя на конверты многихъ записокъ и писемъ лежавшихъ нераспечатанными на столѣ гдѣ онъ завтракалъ. Онъ проснулся поздно, потому что легъ слать только на разсвѣтѣ. Ночь была проведена въ клубѣ, за карточнымъ столомъ, не къ выгодѣ для маркиза. Читатель могъ узнать изъ приведеннаго въ одной изъ прежнихъ главъ разговора де-Молеона съ Энгерраномъ де-Вандемаромъ что строгій seigneur Breton сдѣлался однимъ изъ первыхъ viveurs Парижа. Онъ уже давно истратилъ остатки отъ преміи Лувье въ 1.000 фунтовъ и задолжалъ проценты за годъ. Для послѣдняго было извиненіе -- г. Колло, которому ему посовѣтовали продать годовую вырубку лѣса, срубилъ этотъ лѣсъ, но кромѣ задатка не заплатилъ ни одного sou, такъ что доходъ изъ котораго должны были уплачиваться проценты по закладной еще не получался. Аленъ поручилъ г. Гебергу потребовать уплаты за лѣсъ; Колло отвѣчалъ что если его не будутъ стѣснять, то онъ вскорѣ будетъ въ состояніи расплатиться; въ случаѣ же настоятельнаго требованія, онъ вынужденъ будетъ объявить себя банкротомъ. Кавалеръ де-Финистерръ посмѣялся надъ безпокойствомъ Алена когда послѣдній увидѣлъ себя въ положеніи должника не могущаго уплатить должную сумму и въ то же время кредитора не имѣющаго возможности получить свой долгъ.
   -- Bagatelle! говорилъ кавалеръ:-- Колло, если вы дадите ему срокъ, такъ же надеженъ какъ Французскій Банкъ, и Лувье знаетъ это. Лувье не станетъ безпокоить васъ, Лувье лучшій человѣкъ въ свѣтѣ! Я отправлюсь къ нему и объясню все дѣло.
   Можно полагать что кавалеръ дѣйствительно имѣлъ такое объясненіе; потому что хотя при первомъ и при наступившемъ вскорѣ второмъ срокѣ уплаты Аленъ получалъ письма отъ агента г. Лувье съ напоминаніемъ о слѣдуемыхъ процентахъ и съ просьбой объ уплатѣ, но кавалеръ увѣрялъ его что напоминанія была обычною формальностью, что на самомъ дѣлѣ Лувье ничего не зналъ объ этомъ; и когда обѣдая у великаго финансиста и дружески принятый и названный mon cher, Аленъ отвелъ его въ сторону и началъ свои объясненія и извиненія, Лувье остановилъ его.
   -- Peste! Не говорите о такихъ пустякахъ. Дѣла касаются моего агента; дружба -- это мое дѣло. Allez!
   Такимъ образомъ де-Рошбріанъ, вѣря и должнику и кредитору, въ теченіи года мало заботился объ обоихъ и прожилъ болѣе дохода который былъ бы вполнѣ достаточнымъ для обыкновеннаго холостяка, потребовалъ болѣе внимательной бережливости чѣмъ можно было ожидать отъ главы одной изъ самыхъ блестящихъ фамилій во Франціи, брошеннаго въ такихъ молодыхъ годахъ въ водоворотъ самой расточительной столицы въ мірѣ.
   Маркизъ не то чтобы жилъ расточительно, но все что онъ имѣлъ уходило у него на карманныя деньги, и онъ отдѣлался отъ боязни попасть въ долги которую вывезъ съ собою изъ болѣе чистой атмосферы Бретани.
   Но въ числѣ долговъ были такіе которые Рошбріанъ долженъ былъ платить, долги чести, и прошлою ночью Аленъ сдѣлалъ такой долгъ и долженъ былъ уплатить его сегодня. Онъ имѣлъ сильное искушеніе, когда долгъ возросъ до настоящей цифры, попытать перемѣну счастія; нo несмотря на свою неосторожность онъ не былъ способенъ на безчестный поступокъ. Еслибы счастіе не перемѣнилось и онъ проигралъ больше, ему нечѣмъ было бы заплатить. При теперешнемъ же размѣрѣ долга онъ разчиталъ что могъ покрыть его продавъ свою карету и лошадей. Итакъ, нечего удивляться что онъ оставлялъ свои письма нераспечатанными, какъ бы ни были они пріятны; онъ былъ вполнѣ увѣренъ что въ нихъ не заключалось чека который помогъ бы ему заплатить долгъ и удержать свой экипажъ.
   Дверь отворилась и слуга доложилъ о кавалерѣ де-Финистеррѣ, человѣкѣ съ кроткимъ выраженіемъ лица, air distingué, пріятнымъ голосомъ и вѣчною улыбкой.
   -- Ну, mon cher, закричалъ кавалеръ,-- надѣюсь вы возвратили себѣ благосклонность Фортуны прежде чѣмъ оставили ея зеленый столъ вчера вечеромъ. Когда я уѣхалъ она казалось была очень сурова къ вамъ.
   -- Такъ продолжалось до конца, отвѣчалъ Аленъ съ хорошо поддѣланною веселостью -- онъ былъ слишкомъ bon gentilhomme чтобъ обнаруживать гнѣвъ или досаду при денежной потерѣ.
   -- Во всякомъ случаѣ, сказалъ де-Фавистерръ, закуривая папиросу,-- непостоянная богиня не могла причинить вамъ много вреда; ставки были не велики, а вашъ партнеръ, князь, никогда не удваиваетъ и не идетъ на квитъ.
   -- И я тоже. Впрочемъ слово "малы" имѣетъ относительное значеніе; ставки могли быть малы для васъ, и велики для меня. Entre nous, cher атг, кошелекъ мой истощился, и у меня остается одно утѣшеніе: я излѣчился отъ игры; не то чтобъ я отдѣлался отъ этой болѣзни, но болѣзнь оставила меня; ей нечего дѣлать со мной, также какъ лихорадкѣ со скелетомъ.
   -- Вы говорите серіозно?
   -- Также серіозно какъ проводившій покойника, съ которымъ похоронено для него все.
   -- Все? При такомъ помѣстьи какъ Рошбріанъ!
   Въ первый разъ во время этого разговора лицо Алена омрачилось.
   -- А долго ли Рошбріанъ останется моимъ? Вы знаете что я удержалъ его благодаря перезалогу, по которому не заплатилъ процентовъ, и владѣлецъ закладной можетъ, если захочетъ, прибѣгнуть къ закону и потребовать...
   -- Peste! перервалъ де-Финистерръ,-- Лувье обратится къ закону! Лувье, лучшій человѣкъ въ свѣтѣ! Но я вижу его почеркъ на этомъ конвертѣ. Безъ сомнѣнія приглашеніе къ обѣду.
   Аленъ взялъ указанное письмо изъ кучи другихъ писемъ изъ которыхъ одни были надписаны женскимъ почеркомъ и не запечатаны, но искусно сложены гордіевымъ узломъ, другія, тоже съ женскимъ почеркомъ, старательно запечатаны, нѣкоторыя въ некрасивыхъ конвертахъ были надписаны четкимъ писарскимъ почеркомъ. Взятыя вмѣстѣ эти посланія имѣли общій характеръ; они служили образцомъ корреспонденціи одного изъ viveurs, на котораго женщины смотрѣли какъ на красиваго, молодаго человѣка хорошаго происхожденія; а мущины какъ на viveur который забылъ свой долгъ портному или саложнику.
   Лувье писалъ мелкимъ, не очень четкимъ, нo очень твердымъ почеркомъ, какъ большая часть людей которые долго обдумываютъ, во пишутъ быстро. Письмо заключало въ себѣ слѣдующее:
   "Cher petit Marquis" (при этомъ началѣ Аленъ высокомѣрно вздернулъ плечи, поднялъ голову и губы его задрожали).
   "Cher petit Marquis.-- Цѣлое столѣтіе какъ я васъ не вижу. Безъ сомнѣнія мои soirées слишкомъ скучны для beau seigneur за которымъ такъ ухаживаютъ. Я васъ прощаю. Еслибъ я былъ beau seigneur вашихъ лѣтъ! Увы! Я не больше какъ обыкновенный дѣловой человѣкъ, который къ тому же становится старъ. Носясь высоко надъ міромъ въ которомъ я живу, вы едва ли знаете что я уложилъ большую часть моего капитала въ строительныя спекуляціи. Есть одна улица Rue de bouvier которая пролегаетъ прямо чрезъ мой кошелекъ. Я принужденъ собрать деньги которыя мнѣ должны. Агентъ мой увѣдомилъ меня что мнѣ не хватаетъ ровно 7.000 луидоровъ до той суммы какая мнѣ нужна -- за получкою всѣхъ другихъ долговъ -- и что есть бездѣлица немного болѣе 7.000 луидоровъ которую мнѣ слѣдуетъ получить какъ проценты по моей гипотекѣ на Рошбріанъ. Будьте добры заплатите ему эту сумму ранѣе конца этой недѣли. Вы были слишкомъ снисходительны къ Колло, который вѣроятно долженъ вамъ больше этого. Пошлите къ нему агента. Désolé что васъ безпокою, и au desespoir при мысли что моя собственная неотложная крайность побуждаетъ меня просить васъ принять на себя столько хлопотъ. Mais que faire? Улица Лувье остановилась и я вынужденъ просить моего агента подвинуть ее.
   "Примите мои извиненія и увѣренія въ самомъ дружественномъ расположеніи.

"Поль Лувье."

   Аленъ перебросилъ это письмо де-Финистерру.
   -- Прочтите что пишетъ лучшій человѣкъ въ свѣтѣ.
   Кавалеръ положилъ свою папиросу въ сторону и сталъ читать.
   -- Diablel сказалъ онъ возвращая письмо и беря снова папиросу.-- Diable! Лувье должно-быть очень нуждается въ деньгахъ, иначе онъ не писалъ бы въ такомъ тонѣ. Но бѣда не велика. Колло долженъ вамъ больше 7.000 луидоровъ. Прикажите вашему стряпчему получить ихъ и спите себѣ спокойно -- Ah! вы думаете что Колло можетъ заплатить если захочетъ?
   -- Ma foi! Не говорилъ ли вамъ Monsieur Гандренъ что Колло вы можете продать лѣсъ за лучшую цѣну чѣмъ всякому другому!
   -- Разумѣется такъ, сказалъ Аленъ успокоенный.-- Гандренъ дѣйствительно говорилъ маѣ это. Я пошлю его къ этому господину. Думаю что все хорошо устроится; если же нѣтъ, что тогда сдѣлаетъ Лувье?
   -- Что сдѣлаетъ Лувье! повторилъ Финистерръ раздумывая.-- Вы спрашиваете моего мнѣнія и совѣта?
   -- Откровенно говоря, да.
   -- Въ такомъ случаѣ я отвѣчу вамъ по чести. Я самъ имѣю небольшія дѣла на биржѣ, какъ большинство Парижанъ. Лувье сдѣлалъ гигантскую спекуляцію съ этой новой улицей, и такъ какъ у него много еще другихъ неотложныхъ дѣлъ, то ему должны быть нужны всѣ деньги какія онъ только можетъ собрать. Я думаю что если вы не уплатите ему что должны, онъ вынужденъ будетъ поручить своему агенту объявить о продажѣ Рошбріана. Но онъ терпѣть не можетъ скандаловъ; ему противна мысль быть жестокимъ; онъ скорѣе, несмотря на всѣ свои затрудненія, купитъ Рошбріанъ самъ и дастъ лучшую цѣну чѣмъ бы могъ получить при публичной продажѣ. Продайте ему помѣстье. Обратитесь къ его великодушію и вы польстите ему. Вы получите больше чѣмъ стоитъ старое мѣсто. Помѣстите излишекъ для приращенія процентами, продолжайте жить какъ жили, или еще лучше, и женитесь на богатой наслѣдницѣ. Morbleu! Маркизъ де-Рошбріанъ, будь ему шестьдесятъ лѣтъ, занималъ бы высокое мѣсто на брачномъ рывкѣ. Чѣмъ больше демократы стараются унизить титулы и осмѣять историческія имена, тѣмъ больше богатые демократы тести стараются украсить своихъ дочерей титулами и доставить своимъ внукамъ въ наслѣдство историческія имена. Вамъ кажется это непріятно, pauvre ami. Въ такомъ случаѣ будемъ надѣяться что Колло заплатитъ. Выпустите на него свою собаку -- я хочу сказать стряпчаго -- схватите его за горло!
   Прежде чѣмъ Аленъ прервалъ величавое молчаніе съ которымъ выслушивалъ этотъ практичный совѣтъ, слуга появился снова и доложилъ о Фредерикѣ Лемерсье.
   Между обоими гостями не было дружескаго знакомства. Лемерсье былъ недоволенъ тѣмъ что Аленъ предпочиталъ общество такого новаго друга, а де-Финистерръ старался показывать пренебреженіе Лемерсье какъ человѣку низкаго происхожденія и дурнаго тона.
   Аленъ также былъ нѣсколько смущенъ при видѣ Лемерсье, вспомнивъ мудрыя предостереженія которыя старый школьный товарищъ дѣлалъ ему при началѣ его парижской карьеры, и его тревожило угрызеніе что эти предостереженія были до такой степени пренебрежены имъ.
   Онъ нѣсколько робко протянулъ руку Фредерику и былъ изумленъ и тронутъ болѣе чѣмъ обыкновенною горячностью съ какою пожалъ эту руку другъ такъ давно имъ пренебрегаемый. Такое дружелюбное привѣтствіе трудно согласовалось съ гордостью отличавшею Фредерика Лемерсье.
   -- Ma foi, сказалъ кавалеръ взглянувъ на часы,-- какъ время-то летитъ. Я и не думалъ что такъ поздно. Я теперь долженъ проститься съ вами, любезнѣйшій Рошбріанъ. Можетъ-быть попозже мы встрѣтимся въ клубѣ -- я тамъ сегодня обѣдаю. Au plaisir, Monsieur Лемерсье.
   

ГЛАВА III.

   Когда дверь затворилась за кавалеромъ, лицо Фредерика приняло очень серіозное выраженіе. Придвинувъ свой стулъ поближе къ Алену онъ сказалъ:
   -- Мы не часто видались въ послѣднее время -- пожалуста не извиняйся; я хорошо знаю что иначе и быть не могло. Парижъ сталъ такъ великъ и такъ раздѣлился на кружки что лучшіе друзья принадлежа къ различнымъ кругамъ становятся такъ же разъединены какъ еслибы между ними протекалъ Атлантическій океанъ.. Я сегодня пришелъ по поводу того что сейчасъ слышалъ отъ Дюплеси. Скажи мнѣ, получилъ ты деньги за лѣсъ что продалъ господину Колло въ прошломъ году?
   -- Нѣтъ, сказалъ Аленъ запинаясь.
   -- Боже мой! ничего?
   -- Только задатокъ въ десять процентовъ, который разумѣется истратилъ, такъ какъ это составляло большую часть моего дохода. Что же Колло? Онъ дѣйствительно ненадеженъ?
   -- Онъ разорился и бѣжалъ изъ Франціи. Его бѣгство было предметомъ разговора на биржѣ сегодня утромъ. Дюплеси говорилъ мнѣ объ этомъ.
   Аленъ поблѣднѣлъ.
   -- Какъ же я расплачусь съ Лувье? Прочти это письмо.
   Лемерсье быстро пробѣжалъ глазами содержаніе письма Лувье.
   -- Значитъ это правда что ты долженъ этому человѣку проценты за годъ, больше 7.000 луидоровъ?
   -- Немного больше, да. Но это не главное затрудненіе которое тревожитъ меня. Рошбріанъ можетъ быть потерянъ, но не моя честь. Я долженъ русскому князю 300 луидоровъ, которые проигралъ вчера вечеромъ въ écarté. Мнѣ нужно найти покупателя на мой экипажъ и лошадей; прошлаго года они стоили мнѣ 600 луидоровъ; не знаешь ли ты кого-нибудь кто далъ бы мнѣ за нихъ 300?
   -- Я дамъ тебѣ шестьсотъ; твой alezan одинъ стоитъ половину этихъ денегъ!
   -- Любезнѣйшій Фредерикъ, я не продамъ тебѣ ихъ ни за что. Но у тебя такъ много друзей...
   -- Которые рады отдать душу за то чтобъ имѣть право сказать: я купилъ этихъ лошадей у Рошбріана. Конечно у меня есть такіе друзья. На! молодой Рамо; знаешь ты его?
   -- Рамо! я никогда не слыхалъ о немъ!
   -- Суета суетъ, вотъ что такое слава! Рамо редакторъ Sens Commun. Ты читалъ этотъ журналъ!
   -- Да, въ немъ есть умныя статьи, и я вспоминаю какъ увлекалъ меня прекрасный романъ который въ немъ появился.
   -- А! Синьйорины Чигонья, которой, кажется, ты былъ немножко плѣненъ въ прошломъ году.
   -- Въ прошломъ году -- въ самомъ дѣлѣ? Какъ одинъ годъ можотъ измѣнить человѣка! Но мой долгъ князю. Какое отношеніе можетъ имѣть Sens Commun къ моимъ лошадямъ?
   -- На дняхъ вечеромъ я встрѣтилъ Рамо у Саварева. Онъ представлялъ изъ себя героя и мученика; карета его была взята для баррикадъ во время этой безсмысленной émeute десять дней тому назадъ; карета изломана, лошади исчезли. Онъ купитъ одну изъ твоихъ лошадей и экипажъ. Поручи это мнѣ! Я знаю какъ распорядиться съ остальными двумя лошадьми. Въ которомъ часу деньги нужны тебѣ?
   -- Прежде чѣмъ я отправлюсь обѣдать въ клубъ.
   -- Они будутъ у тебя черезъ два часа; но ты не долженъ обѣдать сегодня въ клубѣ. Я получилъ записку отъ Дюплеси: онъ приглашаетъ тебя обѣдать сегодня у него.
   -- Дюплеси! Я такъ мало знакомъ съ нимъ!
   -- Ты долженъ познакомиться съ нимъ лобдигке. Онъ единственный человѣкъ который можетъ дать тебѣ полезный совѣтъ въ этомъ затрудненіи съ Лувье, и онъ тѣмъ съ большею охотой и вниманіемъ дастъ его что они съ Лувье враги какъ. соперники финансисты. Я тоже обѣдаю у него. Мы найдемъ случай посовѣтоваться съ нимъ; онъ отзывается о тебѣ съ такимъ сочувствіемъ. А что за милая дѣвушка его дочь!
   -- Могу сказать! А! Еслибъ я не былъ такъ безумно расточителенъ. Еслибъ я вступилъ въ армію рядовымъ солдатомъ полгода тому назадъ; я былъ бы теперь уже капраломъ!. Впрочемъ и теперь еще не поздно. Когда я лишусь Рошбріана, я все еще буду имѣть возможность сказать вмѣстѣ съ Мушкетеромъ въ мелодрамѣ: "Я богатъ -- у меня есть честь и мечъ!"
   -- Пустяки! Рошбріанъ долженъ быть спасенъ; теперь я спѣшу къ Рамо. Au revoir, въ отелѣ Дюплеси, въ семь часовъ.
   Лемерсье ушелъ и менѣе чѣмъ черезъ два часа прислалъ маркизу шестьсотъ луидоровъ банковыми билетами, прося сдѣлать распоряженіе о выдачѣ лошадей и кареты.
   Когда распоряженіе было написано и подписано, Аленъ поспѣшилъ уплатить свой долгъ чести, и разсуждая о своемъ вѣроятномъ разореніи съ облегченнымъ сердцемъ явился въ отель Дюплеси.
   Дюплеси не старался соперничать въ великолѣпной обстановкѣ съ Лувье. Домъ его, хотя расположенный пріятно и носившій лестное названіе отеля Дюплеси, былъ небольшой величины и отдѣланъ безъ всякихъ претензій; не видалъ онъ также въ стѣнахъ своихъ, какъ обычныхъ посѣтителей, блестящей пестрой толпы, которая собиралась въ салонахъ старѣйшаго финансиста.
   До настоящаго года Дюплеси ограничивался пріемомъ дѣловыхъ людей и нѣсколькихъ изъ наиболѣе преданныхъ приверженцевъ императорской династіи; но съ того времени какъ Валерія стала жить у него, онъ распространилъ свое гостепріимство на болѣе широкіе и веселые круги, въ которые входила нѣсколько знаменитостей міра художественнаго и литературнаго, и людей принадлежавшихъ къ модному свѣту. Въ числѣ гостей собравшихся къ обѣду были Исавра, съ синьйорой Веноста, одинъ изъ императорскихъ министровъ, полковникъ котораго Аленъ видѣлъ уже на ужинѣ Лемерсье, депутатъ (преданный имперіалистъ) и герцогиня де-Тарасконъ; вмѣстѣ съ Аленомъ и Фредерикомъ этимъ ограничивалось общество. Разговоръ не былъ особенно веселъ. Самъ Дюплеси, хотя чрезвычайно начитанный и умный человѣкъ, не имѣлъ талантовъ блестящаго хозяина. Серіозный по характеру и обыкновенно задумчивый -- хотя бывали минуты когда онъ бывалъ краснорѣчивъ и остроуменъ -- онъ казалось былъ въ этотъ день особенно поглощенъ своими мыслями. Министръ, депутатъ и герцогиня де-Тарасконъ толковали о политикѣ, осмѣивали призрачную émeute бывшую 14го числа; ликовали по поводу успѣха плебисцита; и допуская съ негодованіемъ возраставшее могущество Пруссіи -- и съ не меньшимъ негодованіемъ, но большимъ презрѣніемъ критикуя эгоизмъ Англіи и ея пренебреженіе къ равновѣсію Европы -- намекали на необходимость присоединенія Бельгіи къ Франціи какъ на возмѣщеніе за успѣхи Пруссіи при Садовой.
   Аленъ сидѣлъ около Исавры, которыя такъ плѣнила, его взоры и мечты въ первое время пребыванія его въ Парижѣ.
   Вспоминая свой послѣдній разговоръ съ Грагамомъ происходившій около года тому назадъ, онъ почувствовалъ желаніе удостовѣриться сдѣлалъ ли Англичанинъ ей предложеніе и было ли оно принято или отвергнуто.
   Начало ихъ разговора было довольно обыкновенно, но послѣ нѣкотораго перерыва Аленъ сказалъ:
   -- Мнѣ кажется у насъ съ вами есть общій знакомый, Monsieur Венъ, замѣчательный Англичанинъ. Не знаете ли, въ Парижѣ ли онъ теперь? Я не видалъ его уже нѣсколько мѣсяцевъ.
   -- Я думаю что онъ въ Лондонѣ; по крайней мѣрѣ полковникъ Морли встрѣтилъ на дняхъ одного друга который говорилъ это.
   Хотя Исавра старалась говорить равнодушнымъ тономъ, но Аленъ подмѣтилъ болѣзненный оттѣнокъ въ ея голосѣ; и наблюдая ея лицо замѣтилъ что оно приняло печальное выраженіе. Онъ былъ тронутъ и въ его любопытствѣ слышалось участіе когда онъ сказалъ:
   -- Когда я послѣдній разъ видѣлъ Monsieur Вена, онъ находился подъ слишкомъ сильнымъ обаяніемъ чаръ одной волшебницы чтобы долго оставаться за предѣлами круга который она обвела вокругъ себя.
   Исавра быстро повернула свое лицо къ говорившему, губы ея двигались, но она не произнесла ничего внятнаго.
   "Ссора это или недоразумѣніе?" подумалъ Аленъ, и вслѣдъ за этимъ вопросомъ сердце его спросило себя: "Предположимъ что Исавра свободна, что любовь ея не отдана никому, пожелаешь ли ты искать ея руки?" и сердце его отвѣчало:-- "Полтора года тому назадъ ты былъ ближе къ ней чѣмъ теперь. Ты отдалился отъ нея навѣки когда поставилъ свѣтъ преградой между собой и ею; тогда, какъ ни былъ ты бѣденъ, ты готовъ былъ предпочесть ее богатству. Тогда ты повиновался только невиннымъ порывамъ молодости, во съ той минуты какъ ты сказалъ: "я Рошбріанъ, и признавъ обязанности возлагаемыя на меня рожденіемъ и положеніемъ въ обществѣ, я не могу отказаться отъ нихъ для любви", съ тѣхъ поръ Исавра стала несбыточнымъ сномъ. Теперь, когда разореніе смотритъ тебѣ въ лицо, когда тебѣ предстоитъ бороться съ суровымъ гнетомъ неблагосклонной судьбы -- ты утратилъ поэзію чувства которое одно могло дать этому сну краски и форму человѣческой жизни." Онъ не могъ болѣе думать объ этомъ прекрасномъ созданіи какъ о наградѣ которой осмѣлился бы добиваться. И встрѣтивъ ея вопросительный взглядъ, и видя ея дрожащія губы, онъ инстинктивно почувствовалъ что Грагамъ былъ дорогъ ей, и что нѣжный интересъ который она внушала ему былъ свободенъ отъ мученій ревности.
   Онъ сказалъ:
   -- Да, послѣдній разъ какъ я видѣлъ этого Англичанина, онъ говорилъ съ такою почтительною преданностью объ одной особѣ, руку которой считалъ величайшею наградой своего честолюбія, что я могу только глубоко сожалѣть о немъ если его честолюбіе потерпѣло неудачу, и только этимъ могу объяснить себѣ его отсутствіе изъ Парижа.
   -- Вы близкій другъ мистера Вена?
   -- Нѣтъ, я не имѣю этой чести; знакомство наше было не близкое, но онъ произвелъ и, а меня впечатлѣніе человѣка серіознаго ума, открытаго характера и безукоризненной чести.
   Лицо Исавры просіяло радостью какую мы чувствуемъ слыша похвалы тѣмъ кого любимъ.
   Въ это время Дюплеси, слѣдившій за Италіянкой и молодымъ маркизомъ, въ первый разъ въ теченіи обѣда прервалъ молчаніе,
   -- Mademoiselle, сказалъ онъ обращаясь къ Исаврѣ черезъ столъ,-- надѣюсь что мнѣ неправду сказали будто ваше литературное торжество заставило васъ забыть карьеру въ которой, по увѣренію лучшихъ знатоковъ, вы имѣли бы не менѣе блестящій успѣхъ; надѣюсь, одно искусство не мѣшаетъ другому.
   Восхищенная приведенными Аленомъ словами Грагама, убѣжденіемъ что эти слова относились къ ней и мыслью что оставивъ сцену она уничтожила преграду между собою и имъ, Исавра отвѣчала съ нѣкоторымъ энтузіазмомъ:
   -- Я не знаю, Monsieur Дюплеси, мѣшаетъ ли одно искусство другому, если хотятъ въ обоихъ достичь совершенства. Но я давно уже оставила желаніе отличиться въ искусствѣ о которомъ вы упомянули и отказалась отъ всякой мысли о карьерѣ которую оно открываетъ.
   -- Monsieur Венъ говорилъ мнѣ это, сказалъ Аленъ шепотомъ.
   -- Когда?
   -- Прошлаго года, въ тотъ день какъ говорилъ съ такимъ справедливымъ восхищеніемъ о молодой особѣ къ которой Дюплесси только-что имѣлъ честь обращаться.
   Во все это время Валерія, сидѣвшая на другомъ концѣ стола рядомъ съ министромъ который велъ ее къ обѣду, слѣдила съ выраженіемъ глубокаго огорченія во взглядѣ, которое не было замѣчено никѣмъ кромѣ ея отца, за этимъ тихимъ разговоромъ между Аленомъ и ея другомъ, котораго до этого времени она такъ восторженно любила. До сихъ поръ она давала односложные отвѣты на всѣ попытки великаго человѣка вовлечь ее въ разговоръ; но теперь, когда она замѣтила какъ Исавра вспыхнула и опустила глаза, то странное качество женщинъ которое мы мущины зовемъ скрытностью, и которое въ нихъ есть только вѣрность ихъ природѣ, помогло ей скрыть сильнѣйшую досаду какую она испытывала, подъ внезапнымъ взрывомъ оживленія. Она подхватила какое-то общее мѣсто которое министръ старался примѣнить къ ея, по его мнѣнію, ограниченному пониманію, и отвѣтила бойкою сатирой которая изумила этого важнаго человѣка, и онъ посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ. До сихъ поръ онъ внутренно восхищался ею какъ дѣвушкой благовоспитанною, какими считаютъ французскихъ дѣвушекъ только-что вышедшихъ изъ монастыря; теперь слыша блестящій отвѣтъ на свое глупое замѣчаніе, онъ сказалъ про себя: "Darne! низкое происхожденіе дочери финансиста даетъ себя знать".
   Но такъ какъ самъ онъ былъ умный человѣкъ, то ея возраженіе оживило его, и самъ не понимая какъ онъ вдругъ сдѣлался остроуменъ. Съ безпримѣрною быстротою свойственною Парижанамъ, гости подхватили новый esprit de conversation возникшій между государственнымъ человѣкомъ и дѣвушкой, почти ребенкомъ, сидѣвшей около него; и подхвативъ мячъ, который сталъ легко перебрасываться между ними, они думали про себя насколько въ этой красивой, милой дочери финансиста больше блеску чѣмъ въ этой темноокой молодой музѣ о которой всѣ парижскіе журналисты писали съ восторгомъ и одобреніемъ, и которая не сумѣла сказать слова достойнаго вниманія, разговаривая только съ красивымъ молодымъ маркизомъ, котораго, безъ сомнѣнія, хочетъ плѣнить.
   Валерія совершенно затмила Исавру умомъ и остроуміемъ; но ни Валерію ни Исавру ни мало не занимало это превосходство. Каждая изъ нихъ помышляла единственно о наградѣ которая одинаково можетъ принадлежать какъ самой смиренной поселянкѣ, такъ и самой блестящей образованной женщинѣ -- сердцѣ любимаго мущины.
   

ГЛАВА IV.

   На континентѣ вообще, какъ извѣстно, мущины не остаются сидѣть и пить вино когда послѣ обѣда дамы выходятъ изъ-за стола. Такъ что по данному знаку всѣ гости вмѣстѣ перешли въ залу; и Аленъ оставивъ Исавру обратился къ герцогинѣ де-Тарасконъ.
   -- Такъ много прошло времени, по крайней мѣрѣ много для парижской жизни, съ тѣхъ поръ какъ я былъ въ первый разъ у васъ вмѣстѣ съ Энгерраномъ де-Вандемаромъ. Многое изъ того что вы говорили тогда, удержалось въ моей памяти и разрушило предразсудки съ которыми я пріѣхалъ изъ Бретани.
   -- Я горжусь слыша это отъ моего родственника.
   -- Вы знаете что я готовъ былъ вступить въ военную службу при императорѣ, еслибы по существующимъ правиламъ не былъ обязанъ начать съ рядоваго.
   -- Я понимаю это затрудненіе; но вы знаете что императоръ не могъ бы сдѣлать исключенія даже для васъ.
   -- Разумѣется нѣтъ. Теперь я раскаиваюсь въ своей гордости, и можетъ-быть запишусь еще въ какой-нибудь полкъ посылаемый въ Алжиръ.
   -- Нѣтъ; есть другіе пути на которыхъ Рошбріанъ можетъ служить престолу. При дворѣ скоро сдѣлается вакантнымъ мѣсто которое не будетъ неприлично вашему происхожденію.
   -- Простите меня; солдатъ служитъ своей странѣ; придворный своему повелителю; я мсгъ бы носить мундиръ Франціи, но не могу надѣть императорскую ливрею.
   -- Это дѣтское различіе, сказала герцогиня порывисто.-- Вы говорите какъ будто бы у императора были интересы отдѣльные отъ интересовъ націи. Увѣряю васъ что въ его сердцѣ нѣтъ уголка -- не исключая и того какой онъ могъ бы отдѣлить своему сыну и своей династіи -- въ которомъ не преобладала бы мысль о Франціи.
   -- Я не смѣю сомнѣваться въ истинѣ того что вы говорите; но не имѣю основанія полагать что та же мысль не преобладаетъ въ сердцѣ Бурбона. Бурбонъ первый сказалъ бы мнѣ: "Если Франціи нужна твоя шпага противъ враговъ, не оставляй ее въ ножнахъ". Но сказалъ ли бы мнѣ Бурбонъ: "Мѣсто Рошбріана среди valetaille наслѣдника Корсиканца?"
   -- Горе бѣдной Франціи! сказала герцогиня:-- горе было бы и мнѣ и вамъ, мой гордый кузенъ, еслибы наслѣдниками или наслѣдникомъ Корсиканца былъ...
   -- Генрихъ V? прервалъ Аленъ со вспыхнувшимъ взоромъ.
   -- Мечтатель! Нѣтъ; какой-нибудь потомокъ царя-толпы которая посылала Бурбоновъ и дворянство на гильйотину.
   Пока герцогиня говорила такимъ образомъ съ Аленомъ, Исавра сѣла рядомъ съ Валеріей, и не имѣя понятія о томъ какъ оскорбила ее, обратилась къ ней въ тѣхъ милыхъ, ласковыхъ выраженіяхъ въ какихъ молодыя дѣвушки друзья обращеются другъ къ другу; но Валерія отвѣчала сухо или насмѣшливо, и отвернувшись въ сторону заговорила, съ министромъ. Черезъ нѣсколько минутъ гости стали расходиться. Но Лемерсье удержалъ Алена шепнувъ ему:
   -- Дюплеси хочетъ поговорить съ нами о вашемъ дѣлѣ когда другіе гости разъѣдутся.
   

ГЛАВА V.

   -- Monsieur le Marquis, сказалъ Дюплеси когда въ залѣ не осталось никого кромѣ его и двоихъ друзей,-- Лемерсье передалъ мнѣ положеніе вашихъ дѣлъ съ Лувье и польстилъ мнѣ выразивъ надежду что мой совѣтъ можетъ быть вамъ полезенъ. Если такъ, располагайте мною.
   -- Я съ величайшею благодарностью приму вашъ совѣтъ, отвѣчалъ Аленъ,-- но боюсь что условія въ какія я поставленъ затруднятъ даже вашу опытность и искусство.
   -- Позвольте мнѣ усомниться въ этомъ и предложить вамъ нѣсколько необходимыхъ вопросовъ. Господинъ Лувье сдѣлался единственнымъ владѣльцемъ закладной на ваше помѣстье; на какую сумму, за какіе проценты, и за какое время проценты уплачены?
   Аленъ сообщилъ подробности у же извѣстныя читателю. Дюплеси слушалъ и отмѣчалъ отвѣты.
   -- Теперь мнѣ все ясно, сказалъ онъ когда Аленъ кончилъ.-- Лувье съ самаго начала вознамѣрился овладѣть вашимъ помѣстьемъ; онъ сдѣлался вашимъ единственнымъ кредиторомъ за такіе низкіе проценты что, по чести говоря, при настоящей цѣнѣ денегъ я сомнѣваюсь чтобы вы могли найти капиталиста который согласился бы перевести на себя закладную на тѣхъ же условіяхъ. Это не похоже на Лувье если только онъ не имѣлъ при этомъ корыстную цѣль, и эта цѣль пріобрѣсти ваши земли. Главную статью дохода въ вашемъ имѣньи составляютъ лѣса, изъ дохода съ нихъ вы могли уплачивать проценты Лувье. Господинъ Гандренъ въ ловко написанномъ письмѣ совѣтуетъ вамъ продать вырубку лѣса человѣку который предлагаетъ вамъ на нѣсколько тысячъ франковъ больше чѣмъ можно было получить отъ обыкновенныхъ покупателей. Я ничего не говорю противъ господина Гандрена, но всякій кто знаетъ Парижъ какъ я, знаетъ что Лувье могъ заплатить и заплатилъ Гандрену не малую сумму денегъ. Покупщикъ вашего лѣса не платитъ ничего кромѣ задатка и обанкротившись оставляетъ страну. Вашъ покупщикъ, господинъ Галло, былъ спекуляторъ искатель приключеній; онъ готовъ купить что бы то ни было и за какую бы то ни было цѣну, лишь бы не платить денегъ при покупкѣ; еслибы спекуляціи его удались, онъ бы заплатилъ. Господинъ Лувье зналъ, какъ зналъ и я, что Галло игрокъ, и вѣроятность была что онъ не заплатитъ. Лувье допустилъ васъ задолакать процентами за годъ -- объ нихъ въ свое время напоминалъ вамъ его агентъ -- и теперь вы подпадаете подъ дѣйствіе закона. Вы конечно знаете въ чемъ состоитъ законъ.
   -- Не совсѣмъ точно, отвѣчалъ Аленъ ощущая холодъ отъ леденящихъ словъ своего совѣтника,-- но полагаю что если я не буду въ состояніи уплатить процентовъ на сумму занятую подъ залогъ моей собственности, то собственность эта будетъ секвестрована.
   -- Не совсѣмъ такъ -- законъ снисходителенъ. Если проценты, которые должны платиться по полугодіямъ, не будутъ уплачены къ концу года, закладчикъ имѣетъ право потерять терпѣніе; не такъ ли?
   -- Разумѣется онъ имѣетъ это право.
   -- Въ такомъ случаѣ, on fait un commendement tendant à saisie immobilière, т.-е. владѣлецъ закладной заявляетъ требованіе чтобы собственность была продана. Она поступаетъ въ продажу, и въ большинствѣ случаевъ владѣлецъ закладной самъ покупаетъ ее. Въ вашемъ случаѣ ни одинъ человѣкъ имѣющій въ виду только выгоду конечно не выступитъ соперникомъ Лувье; закладная по 3 1/2 процента покрываетъ болѣе нежели имѣніе повидимому стоитъ. Но постойте, господинъ маркизъ: заявленіе еще не сдѣлано; вся процедура займетъ полгода съ того дня когда оно будетъ сдѣлано до времени вступленія во владѣнія послѣ продажи; если въ теченіе этого времени вы уплатите проценты, дѣйствіе закона будетъ пріостановлено. Courage, Monsieur le Marquis! Не теряйте надежды если вы удостоите считать меня вашимъ другомъ.
   -- И меня тоже! воскликнулъ Лемерсье;-- я завтра же продамъ свои желѣзнодорожныя акціи -- помогите мнѣ. Дюплеси -- этого будетъ довольно чтобъ уплатить проклятые проценты.
   -- Согласитесь на это, Monsieur le Marquis, и вы будете спокойны еще на годъ, сказалъ Дюплеси складывая бумагу на которой дѣлалъ свои замѣтки и глядя на Алена спокойными глазами до половины прикрытыми опущенными вѣками.
   -- Согласиться на это! воскликнулъ Рошбріанъ вставая,-- позволить даже злѣйшему врагу заплатить за меня деньги которыя я никогда не надѣюсь возвратить, позволить сдѣлать это моему самому старому и близкому другу -- Monsieur Дюплеси, никогда! Еслибы въ дверь мою стучался палачъ, я и тогда остался бы gentilhomme и Breton.
   Дюплеси, обыкновенно очень сухой человѣкъ, всталъ съ увлаженными глазами и пылающими щеками.
   -- Monsieur le Marquis, удотойте меня чести пожать вашу руку. По происхожденію я тоже gentilhomme, по профессіи спекуляторъ на биржѣ. Въ обоихъ этихъ качеставахъ я одобряю чувства вами выраженныя. Разумѣется, еслибы нашъ другъ Фредерикъ ссудилъ вамъ 7.000 луидоровъ или около того въ нынѣшнемъ году, то вы не могли бы даже предвидѣть въ какомъ году будете имѣть возможность расплатиться съ нимъ; но -- Дюплеси остановился на минуту и потомъ понизивъ тонъ, нѣсколько горячій и восторженный, до обыкновеннаго дружески разговорнаго тона, также рѣдкаго при разчитанной сдержанности финансиста, онъ спросилъ дружески подмигивая своими сѣрыми глазами.
   -- Вы никогда не слыхали, маркизъ, о небольшомъ поединкѣ между мной и Лувье?
   -- Развѣ Лувье бьется на шпагахъ? спросилъ Аленъ невинно.
   -- По-своему онъ всегда бьется; но я говорилъ метафорически. Вы видите этотъ мой маленькій домъ который такъ стѣсненъ между сосѣдними домами что я не могу устроить ни бальной залы для Валеріи, ни столовой гдѣ могло бы помѣститься болѣе многочисленное общество чѣмъ нѣсколько друзей сдѣлавшихъ мнѣ честь сегодня. Eh bien! Я купилъ этотъ домъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, думая пріобрѣсти еще одинъ изъ сосѣднихъ домовъ и соединить оба въ одинъ. Я отправился ко владѣльцу сосѣдняго дома который, какъ мнѣ было извѣстно, желалъ продать его. Ага! подумалъ онъ, это богатый господинъ Дюплеси; и запросилъ 2.000 луидоровъ больше того что стоилъ домъ. Мы дѣловые люди не терпимъ чтобы насъ обманывали слишкомъ много; съ небольшимъ обманомъ мы готовы помириться; обманъ крупный поднимаетъ нашу желчь. Bref, это было въ понедѣльникъ. Я предложилъ продавцу 1.000 луидоровъ сверхъ настоящей цѣны и совѣтовалъ ему подумать до четверга. Лувье какъ-то прослышалъ объ этомъ. Hillo! сказалъ Лувье,-- этотъ финансистъ желаетъ имѣть отель который бы соперничалъ съ моимъ. Въ среду онъ отправляется къ моему сосѣду. "Другъ мой, вы желаете продать вашъ домъ, я желаю купить -- цѣна?" Домовладѣлецъ, который не зналъ его въ лицо, говоритъ: "Домъ почти проданъ. Мы сойдемся съ господиномъ Дюплесси." "Bah! какую сумму просите вы съ Дюллесси." Тотъ называетъ сумму: на 2.000 луидоровъ больше чѣмъ далъ бы всякій другой. "Но господинъ Дюплеси дастъ мнѣ эту сумму". "Вы просите слишкомъ мало. Я дамъ вамъ на 3.000 больше." Такимъ образомъ когда я пришелъ въ четвергъ домъ былъ уже проданъ. Я легко примирился съ лишеніемъ мѣста для болѣе обширной столовой; но хотя Валерія была тогда еще ребенкомъ, я былъ очень огорченъ мыслью что не могу имѣть для нея salle de bal когда она будетъ жить со мною. Хорошо, сказалъ я себѣ, терпѣніе, я долженъ отплатить Лувье; придетъ и мое время когда я расплачусь съ нимъ. Оно пришло, и очень скоро. Лувье покупаетъ помѣстье близь Парижа, строитъ великолѣпную виллу. Рядомъ съ его землею продается лѣсной участокъ. Онъ обращается ко владѣльцу; тотъ говоритъ себѣ: "великій Лувье желаетъ пріобрѣсти участокъ", и надбавляетъ 5.000 луидоровъ къ его биржевой цѣнѣ. Лувье, какъ и я, не терпитъ крупнаго обмана. Лувье предлагаетъ 2.000 луидоровъ больше того что могъ бы получить продавецъ и предлагаетъ ему подумать до субботы. Я услыхалъ объ этомъ -- спекуляторы слышатъ обо всемъ. Въ пятницу вечеромъ я прихожу къ продавцу и даю ему 6.000 луидоровъ вмѣсто 5.000 которые онъ просилъ. Представьте себѣ физіономію Лувье на слѣдующій день! Но этимъ мое мщеніе только началось,-- продолжалъ Дюплеси хохоча внутренно.-- Мой лѣсъ смотритъ прямо на виллу которую онъ строитъ. Я только жду когда она будетъ готова чтобы послать за моимъ архитекторомъ и сказать: постройте мнѣ виллу по крайней мѣрѣ вдвое великолѣпнѣе чѣмъ у Лувье; тогда я вырублю лѣсъ, такъ что онъ каждое утро можетъ любоваться какъ мой дворецъ затмѣваетъ его собственный.
   -- Браво! воскликнулъ Лемерсье, забивъ въ ладоши. У Лемерсье былъ духъ партіи и онъ сочувствовалъ Дюплеси противъ Лувье почти также какъ англійскій вигъ питаетъ враждебныя чувства къ тори, или vice versa.
   -- Вѣроятно теперь, продолжалъ Дюплеси болѣе серіозно,-- вѣроятно теперь вы поймете, Monsieur le Marquis, что вы не будете унижены чувствомъ обязанности мнѣ когда я скажу что Лувье не будетъ владѣльцемъ Рошбріана если я въ силахъ помѣшать ему. Напишите нѣсколько строкъ рекомендуя меня вашему бретонскому адвокату и Mademoiselle вашей тетушкѣ; позвольте мнѣ получить эти письма завтра утромъ. Я отправлюсь съ послѣполуденнымъ поѣздомъ. Не знаю сколько дней продолжится мое отсутствіе, но я не возвращусь пока не осмотрю тщательно ваши помѣстья. Если я буду видѣть возможность спасти ваше имѣніе, и доставить un mauvais quart d'heure Лувье, тѣмъ лучше для васъ, Monsieur le Marquis; если нѣтъ, я откровенно скажу вамъ: "Постарайтесь сойтись на возможно лучшихъ условіяхъ съ вашимъ кредиторомъ."
   -- Трудно придумать болѣе деликатный и великодушный путь сказалъ Аленъ; -- но простите меня если я скажу что шутливость съ какою вы разказываете о вашей борьбѣ съ Лувье не достигаетъ своей цѣли, не уменьшаетъ чувства моей признательности.
   Съ этими словами, взявъ за руку Лемерсье, Аленъ откланялся и вышелъ.
   Когда гости ушли, Дюплеси продолжалъ сидѣть въ задумчивости, повидимому въ пріятной задумчивости, потому что онъ улыбался; лотомъ онъ прошелъ чрезъ пріемныя въ дальнюю комнату бывшую будуаромъ или уборною Валеріи и примыкавшую къ ея спальнѣ: онъ постучалъ тихонько въ дверь, и не получая отвѣта отворилъ ее и вошелъ. Валерія сидѣла на диванѣ около окна съ поникшею головой и сложивъ руки на колѣняхъ. Дюплеси приблизился къ ней тихими неслышными шагами, обнялъ ее и привлекъ ея голову къ себѣ на грудь,
   -- Дитя мое, шепталъ онъ,-- дитя мое, мое единственное дитя.
   При звукахъ этого нѣжнаго любящаго голоса, Валерія обняла его и громко заплакала какъ ребенокъ въ горѣ. Онъ сѣлъ возлѣ нея и благоразумно далъ ей выплакаться пока страсть ея утихла; тогда онъ сказалъ отчасти нѣжно, отчасти съ упрекомъ:
   -- Развѣ ты забыла нашъ разговоръ три дня тому назадъ? Развѣ ты забыла что обѣщалъ я въ отплату за твою откровенность? А развѣ я нарушалъ когда-нибудь данное тебѣ обѣщаніе?
   -- Папа! Я такъ несчастна, и мнѣ такъ стыдно за себя что я несчастна! Прости меня. Нѣтъ, я не забыла твоего обѣщанія; но кто можетъ обѣщать сердце другаго? Нѣтъ, это сердце никогда не будетъ моимъ. Но будь ко мнѣ снисходителенъ, я скоро оправлюсь.
   -- Валерія, когда я далъ тебѣ обѣщаніе, по твоему мнѣнію, неисполнимое, я говорилъ основываясь только на убѣжденіи вложенномъ природою въ родительское сердце что у него достанетъ силы устроить счастіе своего дѣтища, и можетъ-быть еще полагаясь на испытанную силу своей воли, потому что до сихъ поръ я достигалъ всего чего хотѣлъ. Теперь же я говорю имѣя болѣе твердое основаніе. Не пройдетъ года какъ ты станешь любимою женою де-Рошбріана. Осуши свои слезы и улыбнись мнѣ, Валерія. Если ты не видишь во мнѣ матери и отца вмѣстѣ, то я люблю тебя за двоихъ. Твоя мать дѣлила бѣдность моей молодости и не дожила чтобы пользоваться богатствомъ, а я храню его какъ достояніе наслѣдницы которую она мнѣ оставила.
   Когда этотъ человѣкъ говорилъ такимъ образомъ вы едва ли узнали бы въ немъ холоднаго, угрюмаго Дюплеси: такъ лицо его измѣнилось къ лучшему подъ вліяніемъ единственнаго нѣжнаго чувства которое борьба и заботы, честолюбіе и любостяжаніе оставили нетронутымъ въ его сердцѣ. Можетъ-быть нѣтъ страны гдѣ любовь родителей къ дѣтямъ, въ особенности отца къ дочери, такъ сильна какъ во Франціи; тамъ она даже на самой безплодной почвѣ, среди скряжничества, среди разврата, раскидывается пышнымъ цвѣтомъ. Другая любовь увядаетъ, но въ сердцѣ истаго Француза родительская любовь цвѣтетъ до конца.
   Валерія, подъ божественнымъ покровомъ этой любви, опустилась на колѣни и покрыла руку отца благодарными поцѣлуями.
   -- Не мучь себя, дитя мое, ревнивыми опасеніями по поводу этой красивой Италіянки. Ея судьба никогда не можетъ быть связана съ судьбою Алена де-Рошбріана; и что бы ты ни думала о ихъ разговорѣ, сердце Алена въ настоящую минуту полно такой тревоги что въ немъ не найдется мѣста даже для легкаго ухаживанія. Наше дѣло освободить его отъ этого безпокойства; и когда онъ обратитъ на тебя свои взоры, это будутъ взоры человѣка который видитъ свое счастіе. Ты теперь ужь не плачешь, Валерія.
   

КНИГА IX.

ГЛАВА I.

   Чувствовали ли вы когда-нибудь, читатель, проснувшись утромъ, что міръ внезапно измѣнился и просіялъ внутри и внѣ васъ, солнечный свѣтъ пріобрѣлъ новую красоту, воздухъ новый ароматъ, вы чувствуете себя моложе, счастливѣе, сердце бьется легче, вы готовы думать что слышите звуки какой-то незримой музыки несущіеся издали, какъ бы изъ глубины неба? Вы сначала не сознаете какъ или откуда произошла эта перемѣна. Были ли тому причиною грезы прошлаго сна, онѣ ли сдѣлали это утро столь непохожимъ на другія которыя были прежде? И смутно задавая себѣ этотъ вопросъ вы убѣждаетесь что причиною былъ не обманъ чувствъ, а слова сказанныя живыми устами, явленія свойственныя будничной жизни.
   Такъ было съ Исаврой когда она проснулась поутру послѣ разговора съ Аленомъ де-Рошбріаномъ, и когда нѣкоторыя слова этого разговора снова отозвались въ ея ушахъ, она узнала отчего она счастлива, отчего міръ такъ измѣнился.
   Въ этихъ словахъ она слышала голосъ Грагама Вена -- нѣтъ, она не обманывала себя -- она была любима! Она была любима! Что значитъ этотъ долгій холодный промежутокъ разлуки? Она не забыла, и не могла вѣрить чтобы разлука могла причинить забвеніе. Бываютъ минуты когда мы непремѣнно хотимъ судить о сердцѣ другаго по собственному. Придетъ время когда все объяснится, все устроится.
   Какъ мило было лицо отражавшееся въ зеркалѣ когда она стояла предъ нимъ лриглаживая свои длинные волосы, тихо напѣвая сладкіе отрывки италіянскихъ пѣсенъ о любви и озаряясь еще болѣе сладостными мыслями о любви во время пѣнія! Все что произошло въ этомъ году, что имѣло такое вліяніе на ея внѣшнюю жизнь -- авторство, слава, публичная карьера, публичныя похвалы -- исчезло изъ ея мыслей какъ паръ что клубится надъ поверхностью озера которому солнечный свѣтъ возвращаетъ улыбку прояснѣвшихъ небесъ.
   Она была теперь болѣе чѣмъ когда-нибудь опять тою дѣвушкой что бывало сиживала, читая Тассо, на скалистыхъ берегахъ Сорренто.
   Продолжая напѣвать она вышла изъ своей комнаты, вошла въ гостиную, которая выходила на востокъ и казалось была залита майскими солнечными лучами; она вынула свою птичку изъ клѣтки и прервала ея пѣніе покрывъ ея поцѣлуями, которые можетъ-быть жаждали унестись куда-нибудь.
   Позже днемъ она вышла навѣстить Валерію. При воспоминаніи объ измѣнившемся обращеніи ея молодаго друга, ея мягкая природа была смущена. Она угадала что Валерія страдала отъ ревности и жаждала исцѣлить ее: она не могла примириться съ мыслью чтобы въ этотъ день кто-нибудь былъ несчастливъ. Не вѣдая прежде о чувствахъ этой дѣвушки къ Алену, она теперь отчасти угадывала ихъ: женщина которая любитъ въ тайнѣ становится прозорливою относительно такихъ же тайнъ у другихъ.
   Валерія приняла свою гостью холодно. Повидимому не замѣчая этого, Исавра начала разговоръ прямо съ Рошбріана.
   -- Я такъ благодарна вамъ, милая Валерія, за удовольствіе которое вы неожиданно доставили мнѣ вчера, удовольствіе поговорить объ одномъ отсутствующемъ другѣ и слышать похвалы которыя онъ заслужилъ отъ человѣка способнаго оцѣнить превосходство въ другихъ какъ Monsieur де-Рошбріанъ.
   -- Вы говорили съ Monsieur де-Рошбріаномъ объ отсутствующемъ другѣ -- а! въ самомъ дѣлѣ вы казалось были очень заинтересованы разговоромъ...
   -- Не удивляйтесь этому, Валерія; и не отравляйте мнѣ счастливѣйшихъ минутъ какія я имѣла за многіе мѣсяцы.
   -- Разговаривая съ Monsieur де-Рошбріаномъ! Безъ сомнѣнія, Mademoiselle Чигонья, вы нашли его очаровательнымъ.
   Къ своему удивленію и негодованію, Валерія почувствовала что Исавра обняла ее за талію, притянула къ себѣ ея лицо и напечатлѣла на немъ сестринскій поцѣлуй.
   -- Слушайте меня, капризный ребенокъ, слушайте и вѣрьте. Monsieur де-Рошбріанъ никогда не можетъ быть для меня очаровательнымъ, никогда не можетъ затронуть ни одной струны въ моемъ сердцѣ или въ мысляхъ, развѣ только какъ другъ другаго, или -- поцѣлуйте меня теперь вы, Валерія -- или какъ вашъ женихъ.
   Валерія откинула назадъ свою красивую дѣтскую головку, посмотрѣла съ минуту пристально въ глаза Исавры, убѣдилась по ихъ открытой спокойной ясности въ несомнѣнной искренности ея словъ, и припавъ къ груди своей подруги начала страстно цѣловать ее и залилась слезами.
   Такимъ образомъ мирно совершилось полное примиреніе между обѣими дѣвушками. Затѣмъ Исаврѣ пришлось выслушивать, не малое время, признанія которыя нашептывала ей Валерія, къ счастію такъ увлеченная собственными надеждами что не требовала признанія со стороны Исавры. Натура Валеріи была изъ тѣхъ порывистыхъ пылкихъ натуръ которыя жаждутъ довѣриться другимъ. Не такова была натура Исавры. Только когда Валерія облегчила свое сердце, и утѣшенія и ласки возвратили ей счастливую надежду на будущее, ода потребовала объясненія у Исавры, сказавъ лукаво:
   -- А вашъ отсутствующій другъ? Разкажите мнѣ о немъ. Онъ также красивъ какъ Аленъ?
   -- Говорятъ, сказала Исавра вставая чтобы надѣть свою накидку и шляпку которыя сняла при входѣ,-- что краски цвѣтка въ вашихъ глазахъ, а не въ его листьяхъ.-- Потомъ она добавила съ серіозною грустью во взглядѣ устремленномъ на Валерію: -- Чтобы разсѣять недовѣріе ко мнѣ которое васъ огорчало, я предпочла перенесть боль сама открывъ вамъ причину почему я интересовалась разговоромъ Monsieur де-Рошбріана. Съ своей стороны я прошу васъ сдѣлать мнѣ одолженіе -- не спрашивайте меня больше объ этомъ предметѣ. Бываютъ вещи въ нашемъ прошломъ которыя дѣйствуютъ на настоящее, но мы не смѣемъ приписывать имъ будущаго, о которомъ могли бы говорить съ другими. Какой утѣшитель можетъ сказать намъ что вчерашнее сновидѣніе повторится и на слѣдующую ночь? Все уже сказано, мы вѣримъ другъ другу, милая моя.
   

ГЛАВА II.

   Въ тотъ же вечеръ, супруги Морли заглянули къ Исаврѣ по дорогѣ, отправляясь во многолюдное собраніе въ домѣ одного изъ богатыхъ американскихъ резидентовъ Парижа, пользовавшихся большимъ расположеніемъ парижскаго общества чѣмъ англійскіе резиденты. Я думаю что Американцы получше сходятся съ Французами нежели Англичане, я говорю объ Американцахъ высшихъ классовъ. Они тратятъ больше денегъ; мущины ихъ лучше говорятъ по-французски; женщины лучше одѣваются, и, говоря вообще, больше начитаны и меньше стѣсняются разговоромъ.
   Привязанность мистрисъ Морли къ Исаврѣ усилилась въ послѣдніе мѣсяцы. Какъ адвокатка за права женщинъ, она чувствовала какую-то благодарную гордость въ виду талантовъ и возрастающей знаменитости такой юной представительницы своего угнетеннаго пола. Но помимо этого чувства, она принимала нѣжное, материнское участіе въ дѣвушкѣ лишенной семейныхъ узъ и родственныхъ попеченій и покровительства, которыя, при всей своей увѣренности въ силу и достоинство женщины, при всемъ своемъ мнѣніи о правѣ женщинъ на рѣшительную эманципацію отъ условныхъ приличій придуманныхъ эгоизмомъ мущинъ, мистрисъ Морли была настолько умна чтобы считать необходимыми для отдѣльныхъ лицъ, хотя не считала ихъ нужными для массы. Ей очень хотѣлось чтобъ Исавра вышла замужъ счастливо и скоро. Американскія женщины обыкновенно такъ рано выходятъ замужъ что для мистрисъ Морли казалось аномаліей въ общественной жизни что такая богато одаренная по уму и по наружности дѣвушка какъ Исавра почти уже перешла годы когда американскія красавицы становятся женами и матерями.
   Мы видѣли что въ прошедшемъ году она избрала изъ нашего недостойнаго, но необходимаго пола, Грагама Вена какъ подходящаго супруга для своего молодаго друга. Она отгадала состояніе его сердца и имѣла болѣе нежели подозрѣнія касательно сердца Исавры. Она была чрезвычайно смущена и разсержена непонятнымъ невниманіемъ Англичанина къ собственному счастію и ея планамъ. Всю эту зиму она разчитывала на его возвращеніе въ Парижъ, и начала убѣждаться что причиною его продолжающагося отсутствія было какое-нибудь недоразумѣніе, можетъ-быть ссора влюбленныхъ; такая причина которую разъяснивъ легко было устранить. Теперь представлялся къ тому хорошій случай: полковникъ Морли завтра отправлялся въ Лондонъ. Тамъ у него были дѣла которыя могли задержать его по крайней мѣрѣ на недѣлю. Онъ увидится съ Грагамомъ; и такъ какъ она считала своего мужа самымъ ловкимъ и умнымъ человѣкомъ -- я хочу сказать, между мущинами -- то она не сомнѣвалась что ему удастся вывѣдать у Грагама всю подноготную о его чувствахъ, видахъ и намѣреніяхъ. Если при такомъ испытаніи Англичанинъ окажется изъ низкопробнаго металла, тогда по крайней мѣрѣ мистрисъ Морли можетъ совершенно отбросить его и вычеканить для потребностей брачнаго рынка новое изображеніе изъ болѣе чистаго золота.
   -- Милое дитя мое, сказала мистрисъ Морли тихимъ голосомъ помѣщаясь подлѣ Исавры, въ то время какъ полковникъ, надлежащимъ образомъ настроенный, сталъ занимать Веносту,-- не слыхали ли вы чего-нибудь о нашемъ добромъ другѣ, мистерѣ Венѣ?
   Вы можете угадать съ какимъ искуснымъ разчетомь мистрисъ Морли сразу предложила этотъ вопросъ устремивъ въ то же время пристальный взоръ на Исавру. Замѣтивъ вспыхнувшій румянецъ и дрогнувшія губы дѣвушки при этомъ вопросѣ, она сказала про себя: "Я угадала -- она любитъ его!"
   -- Я слышала о мистерѣ Венѣ вчера вечеромъ, случайно.
   -- Скоро онъ будетъ въ Парижъ?
   -- Этого я не знаю. Какъ вамъ идетъ этотъ головной уборъ! Онъ такъ хорошо идетъ къ серьгамъ.
   -- Франкъ выбиралъ его; у него хорошій вкусъ для мущины. Я довѣряю ему дѣлать покупки, но ограничиваю его на счетъ цѣны, онъ такъ неразчетливъ; какъ вообще мущины когда дѣлаютъ подарки. Они кажется думаютъ что мы цѣнимъ вещи соображаясь съ ихъ стоимостью. Они готовы осыпать насъ брилліантами, и уморить отъ жажды улыбки. Это впрочемъ не значитъ чтобы Франкъ былъ такъ же дуренъ какъ и другіе. Но à propos о мистерѣ Венѣ; Франкъ навѣрно увидитъ его и побранитъ хорошенько за то что онъ покинулъ насъ. Я не удивлюсь если онъ привезетъ бѣглеца съ собою, такъ какъ я посылаю съ Франкомъ письмо съ приглашеніемъ посѣтить насъ. Въ нашей квартирѣ есть для него свободныя комнаты.
   Сердце Исавры забилось сильнѣе подъ ея платьемъ, но она отвѣчала тономъ безразличнаго удивленія:
   -- Мнѣ кажется, лондонскій сезонъ теперь въ полномъ разгарѣ, и мистеръ Венъ вѣроятно такъ занятъ визитами что не будетъ въ состояніи воспользоваться даже такимъ соблазнительнымъ приглашеніемъ.
   -- Nous verrons. Какъ онъ радъ будетъ услышать о вашемъ тріумфѣ! Онъ такъ восхищался вами когда вы не были еще знамениты: каково же будетъ его восхищеніе теперь. Мущины такъ тщеславны, они всегда тѣмъ больше интересуются нами чѣмъ больше люди насъ хвалятъ. Но пока мы не укажемъ этимъ созданіямъ ихъ настоящее мѣсто, надобно ладить съ ними какъ они есть.
   Въ это время Веноста, съ которою бѣдный полковникъ истощилъ все свое искусство чтобы приковать ея вниманіе, не могла болѣе удержаться чтобы не приблизиться къ мистрисъ Морли и не выразить своего восхищенія по поводу головнаго убора этой дамы, ея серегъ, платья и оборочекъ. Эти блестящія украшенія производили на нее такое же дѣйствіе какъ свѣча на ночную бабочку; она порхала вокругъ и жаждала исчезнутъ въ ихъ блескѣ. Въ особенности плѣнилъ ея головной уборъ, уборъ который ни одна благоразумная женщина не обладающая такимъ нѣжнымъ цвѣтомъ лица и изящною тонкостью очертаній какъ этотъ прекрасный боецъ за права женщинъ, не могла бы безъ ужаса представить на своей головѣ. Но Веноста въ такихъ вещахъ не была благоразумна.
   -- Это не можетъ стоить дорого, восклицала она жалобно простирая руки къ Исаврѣ.-- Я должна имѣть точно такой же. Кто вамъ дѣлалъ его? Cara signora, дайте мнѣ адресъ.
   -- Спросите у полковника; это его выборъ и покупка; и мистрисъ Морли взглянула многозначительно на своего хорошо обученаго Франка.
   -- Madame, сказалъ полковникъ говоря по-англійски, что всегда дѣлалъ обращаясь къ Веностѣ, которая гордилась знаніемъ этого языка и бывала польщена когда къ ней обращались на немъ, между тѣмъ какъ онъ забавлялся вводя въ свою рѣчь хитрые американизмы которыми ставилъ въ тупикъ Англичанина, и не могъ не поставить въ тупикъ Флорентинку,-- Madame, я слишкомъ забочусь о нарядахъ моей жены чтобы помириться съ тѣмъ что такая соперница какъ вы будетъ одѣваться одинаково съ нею. Со всѣмъ уваженіемъ подобающимъ вашему полу, которому я ужасно преданъ, я отказываюсь назвать цвѣточницу у которой я купилъ головной приборъ для мистрисъ Морли.
   -- Негодный! воскликнула Веноста кокетливо грозя ему пальцемъ.-- Вы ревнуете! Фи! мущина никогда не долженъ ревновать соперницъ женщинъ;-- потомъ она прибавила съ цинизмомъ который шелъ бы старику: -- но къ людямъ своего пола каждый мущина долженъ ревновать, даже къ своимъ лучшимъ друзьямъ. Не правда ли, colonelle?
   Полковникъ казалось смутился, онъ поклонился не давъ отвѣта.
   -- Это показываетъ только, сказала мистрисъ Морли вставая,-- какихъ негодяевъ полковникъ имѣетъ несчастіе называть друзьями и собратьями мущинамъ
   -- Боюсь что намъ пора, сказалъ Франкъ взглянувъ на часы.
   Въ теоріи самая строптивая, на практикѣ самая послушная изъ женъ, мистрисъ Морли при этихъ словахъ поцѣловала Исавру, оправила свой кринолинъ, и пожавъ руку Веностѣ направилась къ двери.
   -- А у меня будетъ такая гирлянда, воскликнула Вегоста .-- La speranza è femmina. {Надежда свойственна женщинамъ
   -- Увы! сказала Исавра, отчасти грустно, отчасти съ улыбкой: -- увы! помните что отвѣчалъ поэтъ на вопросъ какая самая смертельная болѣзнь?-- изнурительная лихорадка отъ холода надежды.
   

ГЛАВА III.

   Грагамъ Венъ сидѣлъ однажды утромъ въ глубокой задумчивости въ своей уединенной комнатѣ, когда слуга доложилъ о полковникѣ Морли.
   Онъ принялъ своего посѣтителя съ болѣе теплымъ радушіемъ чѣмъ обыкновенно англійскій политикъ принимаетъ американскаго гражданина. Грагамъ слишкомъ любилъ полковника лично чтобы для уваженія нужно было справляться о національности. Послѣ нѣсколькихъ предварительныхъ вопросовъ и отвѣтовъ, касавшихся здоровья мистрисъ Морли, продолжительности пребыванія полковника въ Лондонѣ, въ какой день можетъ онъ обѣдать съ Грагамомъ въ Ричмондѣ или Гревзендѣ, полковникъ бросилъ мячъ:
   -- Въ послѣдніе мѣсяцы мы разчитывали видѣть васъ въ Парижѣ.
   -- Мнѣ очень лестно слышать что вы вообще думали обо мнѣ; но я не увѣренъ заслуживаю ли я ожиданія о которыкъ вы такъ любезно говорите.
   -- Я догадываюсь что вы говорили что-нибудь моей женѣ что заставило ее не только ждать васъ, но разчитывать на ваше возвращеніе. Кстати, сэръ, она поручила передать вамъ это письмо и поддержать заключающуюся въ немъ просьбу, такъ чтобы вы дали обѣщаніе. Исполняю это не входя въ подробности.
   Грагамъ пробѣжалъ переданное ему письмо:
   "Любезнѣйшій мистеръ Венъ,-- Забыли ли вы какъ прекрасны окрестности Парижа въ маѣ и іюнѣ? Какъ очаровательно было время проведенное въ прошломъ году ни Ангіенскомъ озерѣ? Какъ веселы были наши обѣды на воздухѣ, въ садовыхъ бесѣдкахъ, съ Саваренами и прекрасною Италіянкой, и ея несравненною забавною chaperon? Франкъ имѣетъ отъ меня приказаніе привезти васъ съ собою чтобы возобновить эти счастливые дни, пока птицы только начинаютъ пѣть та зелень только-что распускается. Я приготовила вамъ квартиру chez nous, комната съ окнами на Елисейскія Поля и спокойный cabinet de travail сзади, гдѣ вы можете читать, писать и дуться безъ помѣхи. Пріѣзжайте, и мы опять посѣтимъ Ангіенъ и Монморанси. Не говорите о приглашеніяхъ. Если мущина предполагаетъ, женщина располагаетъ. Повинуйтесь безъ колебаній. Ващъ искренній маленькій другъ

"Лизи."

   -- Любезнѣйшій Морли, сказалъ Грагамъ тронутый,-- я не могу найти словъ чтобы достаточно благодарить вашу жену за приглашеніе выраженное съ такою добротой. Но увы! Я не могу принять его.
   -- Отчего? сказалъ полковникъ сухо.
   -- У меня очень много дѣла въ Лондонѣ.
   -- И это настоящая причина, или же я могу подозрѣвать что есть что-нибудь, что дѣлаетъ для васъ посѣщеніе Парижа непріятнымъ?
   Американцы славятся откровенностью съ какою они предлагаютъ вопросы. Полковникъ Морли въ настоящемъ случаѣ разумѣется не погрѣшилъ противъ національной репутаціи.
   Лобъ Грагама Вена слегка нахмурился, и губы его задрожали какъ бы отъ внезапной боли; но послѣ минутнаго молчанія онъ отвѣчалъ съ добродушною улыбкой:
   -- Ни одинъ человѣкъ съ достаточно развитымъ вкусомъ чтобы восхищаться красивѣйшимъ городомъ цѣнить прелесть самаго блестящаго общества въ свѣтѣ, не можетъ считать Парижъ непріятнымъ.
   -- Любезнѣйшій сэръ, я не спрашивалъ васъ непріятенъ ли вамъ Парижъ, но нѣтъ ли въ немъ чего такого почему бы вамъ было непріятно посѣтить его.
   -- Что за мысль! Какимъ неумолимымъ допрощикомъ были бы вы еслибы вамъ пришлось дѣйствовать на судѣ! Разумѣется, мой другъ, мы можемъ предположить что если у человѣка есть съ одномъ мѣстѣ дѣла которыми онъ не можетъ пренебречь, то онъ можетъ отказаться отъ посѣщенія другаго мѣста, сколько бы это ни сулило ему удовольствія. Кстати, сегодня большой балъ у одного изъ министровъ; вамъ надо отправиться туда, и я покажу вамъ всѣхъ англійскихъ знаменитостей которыя естественно интересуютъ Американцевъ. Я заѣду къ вамъ въ одиннадцать часовъ. Лордъ, мой родственникъ, будетъ радъ съ вами познакомиться.
   Морли колебался; но когда Грагамъ сказалъ: -- Какъ жена будетъ бранить васъ если вы пропустите такой случай разказать ей такъ ли красива герцогиня М-- --, какъ о ней говорятъ, и у кого по вашимъ френологическимъ наблюденіямъ лучше устроена голова, у Гладстона или у Дизраэли!-- Полковникъ уступилъ, и они рѣшили что Грагамъ заѣдетъ за нимъ въ Ланггамъ Отель.
   Когда это было улажено, Грагамъ вѣроятно надѣялся что любопытный гость уйдетъ теперь, но полковникъ не обнаруживалъ такого намѣренія. Напротивъ, усѣвшись спокойнѣе въ своемъ креслѣ, онъ сказалъ:
   -- Если я хорошо помню, вы не боитесь запаха табаку?
   Грагамъ всталъ и, снявъ съ каминной полочки ящикъ съ сигарами, предложилъ его своему гостю.
   Полковникъ покачалъ головой и вынулъ изъ боковаго кармана кожаный ящикъ, изъ котораго досталъ гигантскую регалію; закуривъ ее изъ золотой спичечницы въ формѣ медальйона висѣвшей на его часовой цѣпочкѣ, онъ сдѣлалъ нѣсколько первыхъ затяжекъ, закинувъ голову назадъ и задумчиво устремивъ глаза въ потолокъ.
   Мы уже знакомы съ причудою полковника (хотя еслибы захотѣлъ, онъ могъ говорить на самомъ чистомъ англійскомъ языкѣ какимъ говорятъ истые Британцы) выказывать достоинство американскаго гражданина частымъ употребленіемъ выраженій и фразъ обычныхъ въ устахъ правящихъ классовъ великой республики, вѣжливостей которыхъ онъ старательно избѣгалъ бы въ образованныхъ кругахъ въ Фифтъ-Авонью въ Нью-Йоркѣ. Кромѣ того, полковникъ былъ слишкомъ опытнымъ свѣтскимъ человѣкомъ чтобы не знать что порученіе данное ему его Лиззи было чрезвычайно деликатно; и врожденный здравый смыслъ подсказалъ ему что лучшимъ способомъ исполнить его такъ чтобъ избѣжать риска причинить или получить серіозное оскорбленіе было еще усилить эту свою причуду. Такимъ образомъ, онъ могъ рѣшительно и быстро приступить къ своей цѣли; и еслибы при этомъ онъ показался слишкомъ навязчивымъ, то могъ возбудить скорѣе смѣхъ нежели неудовольствіе, и отступить съ честью въ качествѣ юмориста. Согласно этому онъ началъ съ сильнѣйшею носовою интонаціей, отводя глаза отъ потолка:
   -- Вы не спросили, сэръ, о синьйоринѣ, или какъ мы обыкновенно называемъ ее, Mademoiselle Чигоньѣ?
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Надѣюсь что она находится въ добромъ здоровьѣ, также какъ и ея веселая компаньйонка, синьйора Веноста.
   -- Онѣ не больны, сэръ; или по крайней мѣрѣ не были больны вчера вечеромъ когда мы съ женою имѣли удовольствіе видѣть ихъ. Безъ сомнѣнія, вы читали сочиненіе Mademoiselle Чигоньи -- блестящая вещь, принимая въ соображеніе ея лѣта.
   -- Конечно я читалъ ея сочиненіе; въ немъ видна несомнѣнная геніальность. Mademoiselle пишетъ теперь другое? Разумѣется такъ.
   -- Фактъ этотъ мнѣ не извѣстенъ, сэръ. Но онъ можетъ быть предсказанъ; такой умъ не можетъ оставаться въ бездѣйствіи; и я слышалъ отъ Monsieur Саварена и молодаго талантливаго человѣка Густава Рамо что издатели даютъ значительныя цѣны за ея произведенія. У насъ въ Америкѣ появились два перевода. Слава ея, сэръ, сдѣлается всемірною. Она можетъ стать второю Жоржъ Сандъ или по крайней мѣрѣ второю Евлаліей Гранмениль.
   Щеки Грагама сдѣлались бѣлы какъ бумага на которой я пишу. Онъ наклонилъ голову какъ бы въ знакъ согласія, но не сказалъ ни слова. Полковникъ продолжалъ:
   -- Мы не можемъ не гордиться ея знакомствомъ, сэръ. Вы кажется открыли въ ней это дарованіе когда о немъ еще никто не догадывался. Вы должны съ удовольствіемъ вспоминать объ этомъ, сэръ, свѣтлый умъ, сэръ; вы отгадали безошибочно.
   -- Я дѣйствительно не разъ говорилъ мистрисъ Морли что такъ высоко цѣню дарованія Mademoiselle Чигоньи что надѣюсь она никогда не сдѣлается пѣвицей и актрисой. Но этотъ Monsieur Рамо? Вы называете его талантливымъ человѣкомъ. Когда я былъ въ Парижѣ онъ произвелъ на меня впечатлѣніе шарлатана съ сильнымъ воображеніемъ и малыми свѣдѣніями, какихъ всегда можно найти десятки на сторонѣ ультра-либеральной политики; можетъ-быть я ошибся.
   -- Онъ отвѣтственный редакторъ Sens Commun; въ этомъ талантливомъ журналѣ ваервые появилось сочиненіе Mademoiselle Чигоньи.
   -- Я знаю. Это журналъ который, сколько я просматривалъ его статьи касающіяся политики и общественныхъ дѣлъ, статьи писанныя конечно болѣе умнымъ и пожилымъ человѣкомъ нежели Monsieur Рамо, стоитъ за разрушеніе всего, ничего не созидая. У насъ тоже есть подобные писатели, я не сочувствую имъ. Мнѣ кажется что когда человѣкъ говоритъ: "долой вашу голову", то онъ долженъ объяснить мнѣ какую другую голову поставитъ онъ на мои плечи и помощію какого процесса эта перемѣна головъ должна совершиться. Говоря откровенно, если вы и ваша милѣйшая супруга близкіе друзья и поклонники таланта Mademoiselle Чигоньи, то мнѣ кажется вы не могли бы оказать ей большей услуги какъ удаливъ ее отъ всякихъ сношеній съ людьми подобными Рамо и журналами въ родѣ Sens Commun.
   Полковникъ вынулъ изо рта сигару, опустилъ голову на одинъ уровень съ головой Грагама и сказалъ съ многозначительною улыбкой:
   -- Отправляйтесь сами въ Парижъ и убѣдите ее. Поѣзжайте смѣло, не робѣйте, не колеблитесь на рычагѣ размышленій. Вы можете больше нашего имѣть вліяніе на молодую особу.
   Никогда Англія не была въ большей опасности поссориться съ Америкой чѣмъ въ эту минуту; но Грагамъ побѣдилъ свой первый гнѣвный порывъ и отвѣчалъ холодно:
   -- Мнѣ кажется, полковникъ, что вы, хотя совершенно ненамѣренно, нарушаете уваженіе подобающее Mademoiselle Чигоньѣ. Что совѣтъ замужней четы какъ вы и мистрисъ Морли можетъ быть данъ дѣвушкѣ лишенной, своихъ естественныхъ совѣтниковъ, родителей, будетъ ею принятъ, это было разумное и безобидное предположеніе; но полагать что самымъ лучшимъ совѣтникомъ молодой дѣвушки въ такомъ положеніи можетъ быть молодой холостой человѣкъ, вовсе ей не родственникъ, кажется мнѣ ошибкой противъ того уваженія къ достоинству ея пола которое составляетъ рыцарскую особенность вашихъ соотечественниковъ, и сама Mademoiselle Чигонья съ негодованіемъ отвергла бы такое предположеніе какъ навязчивость.
   -- Я отрицаю и то и другое, возразилъ полковникъ спокойно.-- Я утверждаю что молодой холостой человѣкъ всегда будетъ имѣть больше успѣха у молодой дѣвушки чѣмъ всѣ женатые; и что ни одна дѣвушка не имѣетъ права назвать навязчивостью мой дружескій намекъ холостому человѣку, такъ достойному ея расположенія какъ вы, чтобъ онъ искалъ права руководить ее въ жизни. Вотъ мой совѣтъ.
   Полковникъ снова взялъ свою регалію и опять уставился въ потолокъ.
   -- Руководить ею въ жизни! Вы хотите сказать, сколько я понимаю, какъ искатель ея руки.
   -- Конечно. Я увѣренъ что тутъ вы будете недалеко отъ цѣли, сэръ.
   -- Вы дѣлаете мнѣ слишкомъ большую честь, но я не мѣчу такъ далеко.
   -- Такъ, такъ; сначала и нельзя. Прежде чѣмъ выступить кандидатомъ на конгресъ, благоразумный человѣкъ желаетъ разчитать какова будетъ подача голосовъ. Предположимте, сэръ, что мы сошлись на предварительное собраніе, и потолкуемъ о шансахъ на избраніе при закрытыхъ дверяхъ.
   Грагамъ не могъ не улыбнуться настойчивой хлопотливости своего гостя, но улыбка его была очень грустная.
   -- Прошу васъ перемѣнимте разговоръ, любезнѣйшій полковникъ Морли,-- для меня онъ не пріятенъ; что же касается Mademoiselle Чигоньи, то развѣ вы думаете ее не оскорбило бы предположеніе что ея имя упоминается въ такомъ разговорѣ, хотя бы даже и при закрытыхъ дверяхъ?
   -- Сэръ, возразилъ полковникъ невозмутимо,-- когда двери закрыты, значитъ здѣсь нѣтъ никого, развѣ только какой-нибудь спиритъ подслушивающій подъ столомъ, кто могъ бы телеграфировать Mademoiselle Чигоньѣ о предметѣ дебатовъ. Но я съ своей стороны не вѣрю спиритскимъ манифестаціямъ. Дѣло въ томъ что я питаю самыя дружескія чувства къ обѣимъ сторонамъ, и если есть недоразумѣніе препятствующее союзу державъ, я желалъ бы разсѣять его пока не поздно. Предположимъ что вы откажетесь отъ кандидатуры; найдутся многіе другіе которые пожелаютъ выступить; и какъ избиратель долженъ выбрать одного или другаго кандидата, такъ дѣвушка должна выбрать того или другаго мужа. И вамъ придется раскаяться когда будетъ слишкомъ поздно. Очень важно быть первымъ на аренѣ. Приступимъ же къ вашему предмету; шансы повидимому хороши -- хотите вы вступить кандидатомъ? да или нѣтъ?
   -- Повторяю, полковникъ, что я не имѣю такихъ притязаній.
   Полковникъ всталъ, протянулъ руку, которую Грагамъ пожалъ съ чувствомъ, и лѣниво направился къ двери; тамъ онъ остановился, какъ бы пораженный новою мыслію, и сказалъ серіозно, своимъ обыкновеннымъ голосомъ:
   -- Вы ничего не имѣете сказать, сэръ, противъ характера и чести дѣвушки?
   -- Я! Боже мой, конечно нѣтъ! Полковникъ Морли, такой вопросъ оскорбляетъ меня.
   Полковникъ продолжалъ густымъ носовымъ басомъ:
   -- Въ такомъ случаѣ значитъ вы отказываетесь отъ нея только потому что она вамъ больше не нравится какъ нравилась въ прошломъ году. Это случается. То же случилось и со мною, сэръ. Когда я не былъ еще женатъ, въ Саратогѣ была дѣвушка за которою я ухаживалъ, и пока я былъ въ Саратогѣ, я думалъ что небо создало ее чтобъ быть ей мистрисъ Морли. Я готовъ уже былъ сказать ей это, какъ вдругъ неожиданно былъ отозванъ въ Филадельфію; и въ Филадельфіи, сэръ, я нашелъ что небо создало другую мистрисъ Морли. Привожу этотъ фактъ, сэръ, хотя я рѣдко говорю о своихъ дѣлахъ, даже желая смягчить совѣты даваемые другимъ въ ихъ дѣлахъ,-- привожу затѣмъ чтобы доказать что я не рѣшусь упрекнуть васъ если небо поступило съ вами подобнымъ же образомъ. Сэръ, человѣкъ въ молодости можетъ быть ослѣпленъ одною дѣвушкой, и когда глаза его еще не открылись, можетъ обратиться къ другой. Все на землѣ перемѣняется, какъ говорилъ маленькій сынъ моей сестры, когда въ восемь лѣтъ перешелъ изъ секты методистовъ въ шекеры. Но что бы мы тамъ ни толковали, оба мы смертные, къ вящему моему прискорбію. Добраго утра, сэръ (взглянувъ на часы, которые показывали 3 часа по полудни),-- ошибся, добраго вечера.
   Въ тотъ же день полковникъ послалъ женѣ письмо въ которомъ представилъ лаконическій отчетъ о своемъ разговорѣ съ Грагамомъ Веномъ. Я могу передать содержаніе этого письма въ словахъ еще болѣе краткихъ. Онъ писалъ что Грагамъ положительно отклонилъ приглашеніе пріѣхать въ Парижъ; что затѣмъ онъ, согласно инструкціямъ Лизи, вывѣдалъ, въ самыхъ деликатныхъ выраженіяхъ, о намѣреніяхъ Англичанина касательно Исавры, и что никакихъ намѣреній не оказалось. Чѣмъ скорѣе всякая мысль о немъ будетъ оставлена, и новый кандидатъ заступитъ его мѣсто, тѣмъ лучше будетъ для счастія молодой особы.
   Мистрисъ Морли была очень разстроена этимъ неудачнымъ результатомъ порученія даннаго полковнику; и когда на слѣдующій день получено было очень любезное письмо отъ Грагама, въ которомъ высказывалась горячая благодарность за ея любезное приглашеніе, и кратко, но искренно, выражалось сожалѣніе что онъ не можетъ имъ воспользоваться, между тѣмъ какъ не было даже отдаленнаго намека на предметъ разговора съ полковникомъ, ни даже просьбы передать его поклонъ синьйорамъ Веностѣ и Чигоньѣ, она была больше чѣмъ разстроена, больше чѣмъ разсержена, она была глубоко огорчена. Но будучи одною изъ тѣхъ мужественыхъ героинь-женщинъ которыя не отступаютъ послѣ первой неудачи, она начала сомнѣваться не былъ ли полковникъ ужь черезчуръ деликатенъ въ томъ что онъ называлъ "вывѣдываніемъ"? Онъ долженъ былъ высказаться яснѣе. Между тѣмъ она рѣшила повидаться съ Исаврой, и не упоминая объ отказѣ Грагама на ея приглашеніе, попытаться удостовѣриться была ли привязанность которую, какъ она была увѣрена, молодая дѣвушка тайно питаетъ къ Грагаму нѣчто посильнѣе романтическихъ мечтаній молодости, была ли она достаточно глубока чтобъ оправдать дальнѣйшія усилія мистрисъ Морли довести эту привязанность къ счастливому концу.
   Она застала Исавру дома и одну; и надо отдать ей справедливость, она обнаружила удивительный тактъ при исполненіи принятой на себя задачи. Выведя свои заключенія скорѣе изъ мимики и взора чѣмъ изъ словъ, она возвратилась домой убѣжденная что надобно воспользоваться поводомъ какой давало ей письмо Грагама. Она могла вполнѣ естественно отвѣчать на это письмо, и въ своемъ отвѣтѣ высказать свое сердечное желаніе съ большимъ успѣхомъ чѣмъ это было сдѣлано полковникомъ. "Умнѣйшій изъ мущинъ", говорила она про себя, "глупъ въ сравненіи съ самою обыкновенною женщиной въ обыкновенныхъ житейскихъ дѣлахъ, когда они не касаются дуэли или барышей."
   Въ одномъ пунктѣ она убѣдилась изъ словъ Исавры во время своего посѣщенія, и отъ этого пункта могло зависѣть все. Она спросила Исавру гдѣ и когда видѣлась она въ послѣдній разъ съ Грагамомъ; и когда Исавра сообщила ей это, и она узнала что это было въ достопамятный день Когда Исавра дала согласіе на напечатаніе своей рукописи, въ случаѣ одобренія Савареномъ, въ журналѣ который затѣвалъ красивый молодой писатель, она пришла къ заключенію что Грагамъ почувствовалъ понятную ревность, и что теперь глаза его были отведены этимъ зеленоокимъ врагомъ. Она утвердилась въ этомъ предположеніи, не вполнѣ лишенномъ основанія, когда спросила ее повидимому беззаботно:
   -- А въ это послѣднее свиданіе вы не замѣтили какой-нибудь перемѣны въ обращеніи мистера Вена, особенно при прощаньи?
   Исавра отвернулась блѣдная и безсознательно сжавъ руки -- какъ вообще дѣлаютъ женщины желая подавить страданіе -- отвѣла тихимъ шепотомъ:
   -- Обращеніе его измѣнилось.
   Согласно этому мистрисъ Морли сѣла и написала слѣдующее письмо:
   "Любезнѣйшій мистрисъ Венъ,-- Я очень сердита на васъ за отказъ отъ моего приглашенія; я такъ на васъ разчитывала, и не вѣрю ни слову изъ вашихъ извиненій. Приглашенія! На обѣды и балы, я думаю, какъ будто вы не достаточно умны чтобы заботиться о такихъ поводахъ наслаждаться уединеніемъ въ толпѣ. Что же касается того что вы называете дѣлами, то вы не имѣете права имѣть какія бы то ни было дѣла. Вы не занимаетесь торговлей, вы не членъ парламента; вы сами говорили мнѣ что у васъ нѣтъ большихъ помѣстій; вы богаты, и вамъ нѣтъ надобности заботиться объ удержаніи богатства или объ умноженіи его; у васъ нѣтъ другихъ дѣлъ на свѣтѣ кромѣ удовольствій; и если вы не хотите пріѣхать въ Парижъ повидаться съ преданнѣйшимъ вашимъ другомъ -- другъ этотъ несомнѣнно я -- то это просто значитъ что вамъ дѣла нѣтъ до того какъ это посѣщеніе было бы пріятно мнѣ, оно непріятно вамъ самимъ. Я называю это ужасною грубостью и неблагодарностью.
   "Но я пишу не только для того чтобы бранить васъ. У меня есть кое-что другое на умѣ, и это должно быть высказано. Безспорно что когда въ прошломъ году вы были въ Парижѣ, вы восхищались больше всѣхъ другихъ женщинъ Исаврою Чнговья. И я одобряла васъ за это. Я не знаю другой дѣвушки которая могла бы назваться равною ей. Если же вы восхищались ею тогда, каково должно быть ваше восхищеніе еслибы вы встрѣтились съ нею теперь? Тогда она была только дѣвушка -- очень блестящая, очень милая, это правда,-- но еще не развитая, неопытная. Теперь она женщина, принцесса между женщинами, сохранивъ въ себѣ все что есть очаровательнаго въ дѣвушкѣ; такъ прославляемая, но такая простая; такая даровитая, и въ то же время невинная. Ей ни мало не вскружила голову вся лесть которою окружаютъ ее. Пріѣзжайте и судите сами. Двери помѣщенія назначеннаго вамъ у насъ все еще остаются отворенными для раскаянія.
   "Любезнѣйшій мистеръ Венъ, не сочтите меня за глупую охотницу устраивать свадьбы когда я пишу вамъ это à coeur ouvert.
   "Я такъ привязана къ вамъ что желала бы доставить вамъ драгоцѣннѣйшую награду какую ваше честолюбіе можетъ найти въ жизни. Гдѣ можете вы надѣяться встрѣтить другую Исавру? Найдется ли между величавыми дочерьми вашихъ англійскихъ герцоговъ хоть одна которую гордый человѣкъ могъ бы съ гордостью представить свѣту говоря: "Она моя!" Есть ли между ними такая которая превосходила бы Исавру -- не говорю только красотою, въ этомъ ее можно затмить -- но по прелести и достоинству во всемъ, въ наружноеги, въ манерахъ, въ каждомъ движеніи, въ каждой улыбкѣ?
   "И вы сами такой умный, такой начитанный -- вы чувствовали бы себя одинокимъ съ женою которая не была бы вамъ подругою, съ которою вы не могли бы говорить какъ съ равною по уму -- другъ мой, гдѣ найдете вы подругу въ которой вы не чувствовали бы отсутствія поэтической души Исавры? Конечно я не осмѣлилась бы навязывать вамъ этихъ вопросовъ еслибъ я не думала, правильно или нѣтъ, что послѣ того когда въ Ангіенѣ и Монморанси, видя васъ съ Исаврой рядомъ я шептала Франку: "такъ должны они вмѣстѣ остаться на всю жизнь", какое-то облако опустилось между вашими глазами и тѣмъ будущимъ на которое они смотрѣли. Нельзя ли разсѣять это облако? Были ли вы такъ несправедливы къ себѣ чтобы чувствовать ревность къ какому-нибудь сопернику, къ какому-нибудь Густаву Рамо? Я пишу вамъ откровенно -- отвѣчайте маѣ откровенно и вы; и если вы отвѣтите мнѣ: "Мистрисъ Морли, я не понимаю что вы хотите сказать; я восхищался Mademoiselle Чигонья какъ могъ бы восхищаться всякою другою красивою талантливою дѣвушкой, но для меня рѣшительно все равно выйдетъ ли она замужъ за Густава Рамо или за кого-нибудь другаго",-- въ такомъ случаѣ сожгите это письмо, забудьте что оно было когда-нибудь написано; и пусть никогда не узнаете вы вздоховъ раскаянія, если рано или поздно вамъ случится увидѣть ее -- чье имя въ этомъ случаѣ я не хочу профанировать повтореніемъ -- подругою другаго мущины. частью сердца другаго, гордостью и наслажденіемъ счастливаго дома другаго."
   

ГЛАВА IV.

   Гдѣ-то въ сочиненіяхъ лорда Литтона -- сочиненій этихъ такъ много что мнѣ можно простить если я не припомню гдѣ именно -- есть критическое опредѣленіе различія между драматическимъ и повѣствовательнымъ искусствомъ въ разказѣ, и приведенъ въ примѣръ превосходнѣйшій отрывокъ изъ лучшаго сочиненія сэръ-Валтеръ Скотта, въ которомъ всѣ мученія Равенсвуда въ ночь наканунѣ того какъ онъ долженъ былъ встрѣтиться съ братомъ Люсіи въ смертномъ бою, переданы безъ словъ съ его стороны, какъ бы того требовала трагедія. Ихъ можно угадывать только по стуку его тяжелыхъ шаговъ взадъ и впередъ по уединенной комнатѣ, въ теченіи всей ночи, шаговъ которые слышалъ только вѣрный Калебъ внизу. Драма не допустила бы такого пріема; драма должна была бы передать въ словахъ, въ видѣ разговора съ самимъ собою, мученія которыя недраматическій разкащикъ знаетъ что нельзя передать никакимъ разговоромъ. Я смиренно подражаю великому мастеру разказа, отказываясь передать словами всю борьбу между любовью и разсудкомъ которая терзала сердце Грагама когда онъ безшумно выронилъ письмо только-что приведенное мною. Онъ закрылъ лицо руками и оставался -- я не знаю какъ долго -- въ одномъ положеніи, съ опущенною головой, и изъ устъ его не вырвалось ни звука.
   Весь этотъ день онъ не выходилъ изъ дому; и будь у него вѣрный Калебъ который могъ бы слышать, его шаги также были бы слышны въ теченіе всей безсонной ночи какъ ходилъ онъ взадъ и впередъ, часто останавливаясь, въ своей одинокой комнатѣ
   Можетъ-статься любовь побѣдила бы всѣ противорѣчія разсудка, всѣ сомнѣнія и предразсудки, еслибы не событіе случившееся на слѣдующій день вечеромъ. Въ этотъ вечеръ Грагамъ обѣдалъ en famille у своего кузена Альтона. Послѣ обѣда герцогъ показалъ проектъ надгробной надписи въ память его тетки леди Джанеты Кингъ, которую онъ хотѣлъ помѣстить въ фамильной часовнѣ въ Альтонѣ.
   -- Я знаю, сказалъ герцогъ,-- вамъ было бы пріятно чтобы въ старомъ родовомъ домѣ сохранилось воспоминаніе о той которая любила васъ какъ сына; и не говоря уже о васъ, лестно и для меня что наша фамилія можетъ заявить право считать въ числѣ своихъ дочерей ту которую продолжаютъ прославлять за ея доброту, и которая сумѣла сдѣлать доброту столь привлекательною что зависть простила ей славу. Мнѣ было больно когда бѣдный Ричардъ Кингъ рѣшилъ похоронить ее среди чужихъ; во признавая его право избрать мѣсто ея упокоенія, я сохраняю свое право на ея имя. Nostris liberis virtutis exemplar.
   Грагамъ пожалъ руку своего кузена, во подавленныя слезы мѣшали ему говорить.
   Герцогиня, которая любила и почитала леди Дженету почти также какъ и ея мужъ, зарыдала вслухъ. Она имѣла причины сохранять благодарную память о покойной: къ ея браку съ человѣкомъ которому она отдала свое сердце встрѣчались препятствія, происходившія изъ политическихъ разногласій и семейныхъ раздоровъ между ихъ родителями. Доброе посредничество леди Дженеты уничтожило эти препятствія. И никогда еще союзъ основанный на взаимной пламенной любви не опровергалъ болѣе увѣренія знаменитаго Биша (признаваемаго Dr. Боклемъ за величайшій умъ въ практической философіи со временъ Аристотеля) что "любовь есть родъ горячки которая не продолжается болѣе двухъ лѣтъ", какъ союзъ между этими своеобразными представителями того общественнаго класса который описывается легкомысленнымъ и безсердечнымъ англійскими и французскими философами никогда, по всей вѣроятности, не слыхавшими о Биша.
   Когда волненіе обнаруженное герцогомъ успокоилось, жена его подвинула Грагаму листъ бумаги на которомъ была написана эпитафія сочиненная ея мужемъ.
   -- Развѣ это не прекрасно? сказала она запинаясь:-- здѣсь нельзя прибавить или убавить на одного слова.
   Грагамъ съ увлаженными глазами медленно прочелъ надпись. Она заслуживала похвалы; такъ какъ герцогъ, застѣнчивый и неловкій на словахъ, писалъ съ чувствомъ и изящно.
   Но Грагамъ содрогнулся въ душѣ когда прочелъ эту эпитафію. Въ ней такъ восторженно была выражена почтительная любовь какую внушала леди Джанета святостью своего характера не устававшаго дѣлать добро. Она оживила предъ Грагамомъ образъ этой совершенной, безукоризненной женщины. И внутренній голосъ спросилъ въ немъ: "Была ли бы эта эпитафія помѣщена среди памятниковъ знаменитаго рода еслибъ извѣстная ему тайна могла открыться? И хотя покойная была дѣйствительно такъ безгрѣшна какъ ее почиталъ свѣтъ, не было ли бы ея имя, теперь чтимое какъ фамильное сокровище, произносимо тогда со стыдомъ?"
   Положивъ рукопись онъ не произнесъ ни слова, такъ что герцогъ сказалъ скромно:
   -- Любезнѣйшій Грагамъ, я вижу вамъ не нравится что я написалъ. У васъ болѣе опытное перо чѣмъ у меня. Я не попросилъ васъ сочинить эпитафіи зная что вамъ будетъ пріятно если эта заслуженная ею дань будетъ исходить отъ представителя ея фамиліи. Но не поправите ли вы мой проектъ или не предложите ли другой по своему усмотрѣнію?
   -- Я не нахожу измѣнить въ немъ ни одного слова, сказалъ Грагамъ:-- простите если мое молчаніе неправильно передало мое душевное движеніе; лучшее краснорѣчіе то когда не находишь словъ для выраженія одобренія ему.
   -- Я знала что это вамъ понравится. Леопольдъ всегда такъ склоненъ уменьшать свои достоинства, сказала герцогиня, рука которой нѣжно покоилась на плечѣ мужа.-- Эпитафіи очень трудно писать, особенно эпитафіи женщинамъ, о которыхъ при жизни чѣмъ меньше говорятъ тѣмъ лучше. Леди Джанета была единственная извѣстная мнѣ женщина которую можно было хвалить безопасно.
   -- Прекрасно сказано, сказалъ герцогъ съ улыбкой,-- и я желалъ бы чтобъ ты объяснила это нѣкоторымъ изъ женщинъ твоихъ друзей, которымъ это могло бы послужить урокомъ. Сама будучи неуязвима ни для какой сплетни, Джанета Кингъ никогда не произносила и не поощряла ни одного дурнаго слова противъ другихъ. Но я боюсь, другъ мой, что мнѣ придется оставить васъ tête-à-tête съ Элеонорой. Вы знаете что сегодня я долженъ присутствовать въ палатѣ, я могъ оставить засѣданіе только до половины десятаго.
   -- Я отправлюсь въ палату вмѣстѣ съ вами, если вы пойдете пѣшкомъ.
   -- Нѣтъ, сказала герцогиня;-- вы останетесь со мною по крайней мѣрѣ еще съ полчаса. Сегодня я пересматривала письма вашей тетушки и нашла въ числѣ ихъ одно которое хочу показать вамъ; оно все касается васъ и написано въ послѣдніе мѣсяцы ея жизни.
   Говоря это она взяла Грагама за руку и повела въ свою комнату которую, хотя другіе могли бы назвать будуаромъ, она называла своимъ кабинетомъ. Герцогъ нѣсколько минутъ постоялъ въ задумчивости опершись рукою на каминную полку. Въ этотъ вечеръ въ палатѣ лордовъ шли довольно важныя пренія по предмету въ которомъ онъ принималъ большой интересъ и изучилъ его во всѣхъ подробностяхъ. Его просили говорить, хотя бы нѣсколько словъ, потому что его высокій характеръ и репутація сильнаго ума придавала зѣсъ даже простому заявленію его мнѣнія. Но герцогъ, обладая какъ никто нравственною силой въ дѣйствіи, чувствовалъ ужасъ при одной мысли обращаться къ слушателямъ.
   -- Ахъ! прошепталъ онъ,-- еслибы Грагамъ Венъ былъ въ парламентѣ, я могъ бы поручить ему высказаться за меня, чего никакъ не могу я сдѣлать самъ хоть бы провалиться сквозь землю. Но съ тѣхъ поръ какъ онъ получилъ деньги, онъ кажется только и думаетъ о томъ чтобы беречь ихъ.
   

ГЛАВА V.

   Письмо леди Джанеты которое герцогиня вынула изъ конторки и передала Грагаму страннымъ образомъ совладало съ предметомъ который въ теченіи послѣднихъ двадцати четырехъ часовъ поглощалъ его мысли и терзалъ его сердце. Упомянувъ о немъ съ нѣжною похвалой, писавшая выражала, затѣмъ горячее желаніе чтобъ онъ не откладывалъ далѣе той перемѣны въ жизни которая сосредоточивая смутныя желанія и стремленія человѣка, доставляетъ его сердцу и уму, просвѣтленнымъ домашнимъ довольствомъ, возможность сосредоточить свой свѣтъ и теплоту на благородныхъ обязанностяхъ соединяющихъ человѣка съ человѣчествомъ.
   "Нѣтъ человѣка, писала леди Джанета, на чей характеръ и карьеру счастливый выборъ въ супружествѣ можетъ имѣть большее вліяніе чѣмъ на характеръ и карьеру моего милаго пріемнаго сына. Я ни мало не боюсь что онъ впадетъ въ тѣ же ошибки какъ его блестящій отецъ. Лишеніе богатства въ молодости, кажется мнѣ, было для него однимъ изъ тѣхъ благъ которыя посылаются небомъ подъ видомъ несчастій. Въ молодости. его живость и богатство природы въ соединеніи съ потребнистью выказываться и жаждою одобреній, заставляли меня нѣсколько бояться за его будущность. Теперь же, хотя у него и остались тѣ же черты характера, но онѣ уже не преобладаютъ, онѣ измѣнились и очистились. Онъ научился благоразумію. Но чего я теперь боюсь за него и чего онъ не выказываетъ въ свѣтѣ, такъ что ни вы ни Леопольдъ не замѣтили этого, это чрезмѣрная чувствительность гордости. Я не знаю какъ иначе назвать это. Она такъ перемѣшана съ высшими качествами что я часто боюсь не уменьшились ли бы они еслибъ отдѣлить отъ нихъ его ошибки.
   "Гордость эта примѣшивается къ той высокой независимости ума которая заставила его отказаться отъ вступленія на поприща самыя соблазнительныя для его честолюбія; она придаетъ трогательное величіе его самоотверженной воздержанности; заставляетъ его твердо держать разъ данное слово, и быть осторожнымъ давая его. Публичная жизнь для него существенно необходима; безъ нея онъ будетъ не полонъ; тѣмъ не менѣе я вздыхаю при мысли что какъ бы ни былъ великъ успѣхъ котораго онъ достигнетъ въ ней, успѣхъ этотъ будетъ для него сопровождаться не меньшими огорченіями. Клевета идетъ объ руку со славою, и жаждая славы какъ мущина, онъ въ то же время чувствителенъ къ клеветѣ какъ женщина.
   "Будущая жена Грагама должна имѣть качества которыя въ отдѣльности не рѣдки между англійскими женщинами, въ соединеніи же встрѣчаются не часто.
   "Она должна быть достаточно умна чтобъ оцѣнить его умъ, но не соперничать съ нимъ. У нея должна быть симпатія чтобы быть его дорогою подругой, повѣренною его надеждъ и опасеній, которыя онъ навсегда затактъ въ своей груди если не встрѣтитъ симпатіи. Достойная сама по себѣ отличій, она должна уступать первенство мужу. Вы встрѣчали въ свѣтѣ людей которые женившись на знаменитыхъ красавицахъ или извѣстныхъ писательницахъ становятся извѣстны подъ именемъ мужа прекрасной мистрисъ A, или умнѣйшей мистрисъ B; можете ли вы представить себѣ Грагама въ отраженномъ свѣтѣ одного изъ такихъ мужей? Я трепетала въ прошломъ году при мысли что онъ увлеченъ красотою лица о которомъ мечтали артисты, и языкомъ котораго bons mots повторялись въ клубахъ. Я успокоилась когда онъ на мои разспросы отвѣчалъ со смѣхомъ: "Нѣтъ, милая тетушка, я былъ бы несчастнѣйшимъ человѣкомъ еслибы женился на женщинѣ которая возбуждаетъ толки чѣмъ-нибудь кромѣ своей доброты."
   "Нѣтъ, у Грагама будетъ довольно огорченій если онъ самъ будетъ предметомъ толковъ. Но еслибъ его лучшая половина, носительница имени которое онъ сдѣлаетъ извѣстнымъ, и за достоинство котораго онъ одинъ будетъ отвѣчать, еслибъ она сдѣлалась предметомъ городскихъ толковъ, онъ проклялъ бы тотъ часъ когда далъ ей право взять на себя принадлежащее мужу бремя славы и клеветы. Я не знаю кого бы изъ нихъ мнѣ было больше жаль: Грагама или его жену.
   "Понимаете ли вы меня, милая Элеонора? Безъ сомнѣнія, вы понимаете что женщины которыя особенно нравятся мущинамъ, не принадлежатъ къ числу тѣхъ которыхъ мы, женщины, желали бы видѣть женами нашихъ сыновей или братьевъ. Но можетъ-быть вы не понимаете причины моихъ опасеній: они состоятъ въ томъ что Грагамъ ненавидитъ въ дѣвушкахъ нашего времени легкомысліе и пошлость. И онъ правъ, скажете вы. Да, но онъ легко можетъ впасть въ другую крайность. Я видѣла что онъ увлекался дѣвушками отъ которыхъ мы удаляемся еще больше нежели отъ тѣхъ которыхъ считаемъ легкомысленными и глупыми. Я разъ упрекнула его когда онъ восхищался одною изъ тѣхъ дѣвушекъ которыхъ вы называете "одіозными", и которыя на модномъ арго называются "передовыми"; я осталась недовольна его отвѣтомъ: "конечно я восхищаюсь ею, сказалъ онъ,-- она не кукла, у нея есть идеи." Изъ двухъ крайностей, я бы скорѣе желала чтобы Грагамъ женился на такой дѣвушкѣ которую мущины называютъ куклой чѣмъ на дѣвушкѣ съ идеями противными женщинамъ."
   Затѣмъ леди Джанета спрашивала герцогиню о нѣкоторой миссъ Астериксъ, которая не будетъ занимать никакого мѣста въ нашей повѣсти, но судя по краткому знакомству съ ней леди Дженеты обладала всѣми качествами необходимыми, по ея сужденію, для жены ея пріемнаго сына.
   Эта миссъ Астериксъ была введена въ Лондонскій свѣтъ герцогиней. Герцогиня отвѣчала леди Дженетѣ что если обойти весь міръ, то не найти болѣе подходящей жены для Грагама Вена какъ эта миссъ Астериксъ; она принадлежала къ хорошей фамиліи, помѣстья которыя она должна была наслѣдовать находились въ графствѣ -- (въ томъ графствѣ гдѣ предки д`Альтоновъ и Веновъ издавна утвердили свое мѣстопребываніе). Миссъ Астериксъ была настолько хороша что могла понравиться всякому мущинѣ, но не обладала такою красотой о которой мечтали бы артисты; настолько образована чтобы быть подругою хорошо образованнаго мущины, но не такъ остроумна чтобы снабжать клубы своими bons mots. Миссъ Астериксъ была одна изъ тѣхъ женщинъ которою мужъ могъ бы гордиться, не боясь что она сдѣлается предметомъ толковъ.
   Давая прочесть Грагаму письмо съ которымъ мы познакомились, герцогиня именно имѣла въ виду миссъ Астериксъ. Такъ какъ миссъ Астериксъ повѣрила своему другу что изо всѣхъ извѣстныхъ ей мущинъ она менѣе всѣхъ рѣшилась бы отказать мистеру Грагаму Вену.
   Такъ что когда Грагамъ Венъ возвращая письмо герцогинѣ сказалъ просто:
   -- Какъ моя добрая тетушка вѣрно отгадала мои слабыя стороны!
   Герцогиня быстро возразила:
   -- Миссъ Астериксъ обѣдаетъ завтра у насъ; пожалуйте и вы; она вамъ понравится когда вы ближе узнаете ее.
   -- Завтра я не свободенъ, я обѣдаю съ однимъ американскимъ другомъ; но не все ли это равно, такъ какъ я никогда не буду питать къ миссъ Астериксъ больше чувства чѣмъ къ Монблану.
   

ГЛАВА VI.

   Выйдя изъ дома своего кузена Грагамъ пошелъ, онъ самъ не зналъ и не заботился о томъ куда, такъ сильно было вызванное образомъ дорогой покойницы сознаніе важности возложеннаго на него порученія, которое до сихъ поръ онъ не могъ исполнить. Что если единственнымъ средствомъ передать наслѣдство дочери Ричарда Кинга, загладить всѣ несправедливости оказанныя ей до сихъ поръ и сохранить святость узъ леди Джанеты, не возбуждая притомъ подозрѣній которыя могли бы обнаружить тайну возложеннаго на него порученія, будетъ вступить въ бракъ котораго желалъ Ричардъ Кингъ когда сердце Грагама было еще свободно?
   Въ такомъ случаѣ его благодарность къ умершимъ, его обязанности къ живымъ, не дѣлаютъ ли этотъ союзъ обязательнымъ, съ какимъ бы пожертвованіемъ собственнаго счастія онъ ни былъ сопряженъ? Два года которыми Ричардъ Кингъ ограничилъ обязательность розысковъ еще не прошли. Потомъ это письмо леди Джанеты, съ такою нѣжною заботливостью о его будущности, съ такою проницательностью касательно сильныхъ и слабыхъ сторонъ его характера, присоединилось ко главной причинѣ удержать порывы сердца и, не то чтобы закалить его противъ Исавры, но все претить ему видѣтъ въ этомъ прекрасномъ творцѣ вымысловъ идеалъ женщины которой серіозный и жаждущій отличій человѣкъ довѣряетъ судьбы основанныя на счастіи сердца. Онъ не могъ не сознаться что эта даровитая писательница, жадно ищущая славы, эта блестящая и смѣлая соперница мущинъ въ ихъ бурной жизенной борьбѣ -- была именно такая особа противъ какой леди Джанета предостерегала его выборъ. Откажется ли она (Исавра) отъ своихъ отличій для мужа? Предоставитъ ли она мужу одному нести бремя славы и клеветы? Будетъ ли избѣгать чтобъ о ней говорили? Она, которая можетъ считать свою жизнь успѣхомъ или неудачей смотря по тому какъ многочисленны и громки толки объ ней!
   Пока эти мысли мучили его умъ, дружеская рука взяла его за руку и веселый голосъ привѣтствовалъ его:
   -- Радъ что васъ встрѣтилъ, любезнѣйшій Венъ! Я вижу, мы съ вами направляемся въ одно мѣсто; сегодня тамъ будетъ большое собраніе.
   -- Что вы хотите сказать, Бевилъ? Я иду просто къ себѣ домой.
   -- Pooh! Зайдите по крайней мѣрѣ на нѣсколько минутъ, и Бевилъ потащилъ его къ подъѣзду сосѣдняго дома, гдѣ, въ назначенные вечера извѣстный клубъ соединялъ вмѣстѣ людей которые рѣдко встрѣчались на короткой ногѣ въ другомъ мѣстъ, людей различныхъ профессій; клубъ этотъ былъ по преимуществу любимъ остряками, писателями и фланерами свѣтскаго общества.
   Грагамъ покачалъ головой, готовый отказаться, когда Бевилъ прибавилъ:
   -- Я только-что изъ Парижа и могу сообщить вамъ послѣднія новости, литературныя, политическія, общественныя. Кстати, на дняхъ я видѣлся съ Савареномъ у Чигоньи, которой онъ представилъ меня.
   Грагамъ уступилъ; онъ былъ привлеченъ звукомъ этого имени, послѣдовалъ за своимъ знакомымъ во многолюдную комнату и обмѣнявшись нѣсколькими привѣтствіями и кивками, увлекъ Бевиля въ отдаленный уголъ и посадилъ его рядомъ съ собою.
   -- Итакъ вы видѣли Саварена? Гдѣ, сказали вы?
   -- Въ домѣ новаго Писателя-женщины -- я ненавижу слово писательница -- Mademoiselle Чигоньи. Вы конечно читали ея произведеніе?
   -- Да.
   -- Въ немъ столько прекраснаго, не правда ли? хотя оно нѣсколько высокопарно и сентиментально. Впрочемъ, ничто такъ не способствуетъ успѣху какъ успѣхъ. Въ Парижѣ о немъ говорятъ какъ ни объ одномъ сочиненіи; больше говорятъ тсъко о самой женщинѣ-писателѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? и что же говорятъ?
   -- На видъ ей не больше двадцати лѣтъ, она совсѣмъ еще дѣвочка, съ такою красотой которая приковываетъ глаза, такъ что вы не замѣчаете другихъ лицъ и смотрите только на нее, и люди совершенно чужіе невольно спрашиваютъ: кто она и что? Я порю что такая дѣвушка -- живя такъ независимо какъ будто вдова среднихъ лѣтъ, принимая каждую недѣлю (у нея четверги), не имѣя другой chaperon кромѣ старой ci-devant италіянской пѣвицы, одѣтой какъ шутиха -- такая дѣвушка не можетъ не заставить говорить о себѣ весь Парижъ, еслибы; даже она и не написала самую эффектную книгу сезона.
   -- Mademoiselle Чигонья принимаетъ по четвергамъ -- въ этомъ нѣтъ ничего дурнаго; у нея нѣтъ другой chaperon кромѣ италіянской дамы о которой вы упомянули, это оттого что Mademoiselle Чигонья сирота и имѣетъ собственное состояніе; я не понимаю почему бы ей не жить также независимо какъ многія незамужнія женщины при такихъ же условіяхъ живутъ въ Лондонѣ. Полагаю, она принимаетъ преимущественно людей изъ литературнаго міра, и если всѣ они также достойны уваженія какъ Саварены, то я не думаю чтобы сама злоба могла видѣть что-нибудь дурное въ ея обществѣ.
   -- А! Вы значатъ знаете Чигонью. Я не желалъ сказать ничего такого что могло бы оскорбить ея лучшихъ друзей; жаль только что она не замужемъ, бѣдная дѣвушка!
   -- Mademoiselle Чигонья, съ ея образованіемъ, красотою и происхожденіемъ (Чигоньи считаются въ числѣ древнѣйшихъ ломбардскихъ фамилій), вѣроятно не имѣетъ недостатка въ предложеніяхъ.
   -- Предложеніяхъ замужества, гм, да, конечно, отъ писателей и артистовъ. Вы лучше моего знаете Парижъ, но я не думаю чтобы тамошніе писатели и артисты могли быть лучшими мужьями; и я почти не знаю во Франціи случая женитьбы писателя на писательницѣ который не оканчивался бы смертельною враждой, вслѣдствіе уязвленнаго самолюбія. Можетъ-быть мущины слишкомъ восхищаются собственнымъ геніемъ чтобъ отдавать должное генію своей жены.
   -- Но выборъ Mademoiselle Чигоньи не долженъ непремѣнно ограничиваться писателями; безъ сомнѣнія, ею восхищаются многіе и повыше этого вздорнаго класса.
   -- Конечно, безчисленное множество обожателей. Ангерранъ де-Вандемаръ -- вы знакомы съ этимъ перломъ дандизма?
   -- Очень; онъ тоже ея обожатель?
   -- Cela va s ans dire; онъ говоритъ что хоть она и не самая красивая изъ парижскихъ женщинъ, но всѣ другія женщины кажутся ему не такъ красивы съ тѣхъ поръ какъ онъ увидалъ ее. Но разумѣется, французскіе сердцеѣды въ родѣ Ангеррана, когда дѣло идетъ о женитьбѣ, предоставляютъ своимъ родителямъ выбирать для себя жену и позаботиться объ условіяхъ контракта. Кстати о сердцеѣдахъ, въ числѣ другихъ я встрѣтилъ у Mademoiselle Чигоньи ci-devant Ловеласа котораго помню двадцать три года тому назадъ какъ баловня женщинъ и ужасъ мужей, Виктора де-Молеона.
   -- Викторъ де-Молеонь у Mademoiselle Чигоньи! Какъ! развѣ этотъ человѣкъ опять принятъ въ обществѣ?
   -- А! вы вспоминаете ту скверную исторію съ брилліантами; да, онъ оправдался въ ней; всѣ его знатные родственники, Вандемары, Бовилье, Рошбріаны и другіе, подали ему руку когда онъ снова появился въ Парижѣ въ прошломъ году; и хоть многіе какъ кажется избѣгаютъ его, во почитатели его еще многочисленнѣе; и если его избѣгаютъ, то кажется скорѣе по причинамъ политическимъ. Имперіалистская партія разумѣется ненавидитъ и проклинаетъ его. Вызнаете что онъ авторъ тѣхъ рѣзкихъ статей за подписью "Пьеръ Ферменъ" въ Sens Commun; и я слышалъ что этотъ умный журналъ, ставшій теперь силой, принадлежитъ ему.
   -- Это журналъ въ которомъ впервые появился романъ Mademeiselle Чигоньи. Такъ Викторъ де-Молеонъ ея собесѣдникъ, ея совѣтникъ и другъ -- ah!
   -- Нѣтъ, я не говорю этого; напротивъ, онъ былъ только-что представленъ ей въ тотъ вечеръ когда я былъ у нея. Я видѣлъ какъ этотъ молодой шелко-кудрый дуракъ, Густавъ Рамо, представлялъ его. Вы можетъ-быть не знаете Рамо, редактора Sens Commun, пишетъ поэмы и критику. Говорятъ онъ красный республиканецъ, но де-Молеонъ не даетъ простора ярой политикѣ въ своемъ циническомъ журналѣ. Я слышалъ отъ кого-то что Чигонья сильно влюблена въ Рамо: конечно у него красивое лицо, можетъ-быть это и было причиной почему она такъ рѣзко отвѣтила русскому князю Xю
   -- Какъ рѣзко! Развѣ князь дѣлалъ ей предложеніе?
   -- Предложеніе! Вы забываете что онъ женатъ. Развѣ вы не знаете княгиню? Но вѣдь есть и другія предложенія, кромѣ женитьбы, которыя русскій князь можетъ дѣлать красивой писательницѣ воспитанной для сцены.
   -- Бевилъ! воскликнулъ Грагамъ, яростно сжавъ его руку,-- какъ вы смѣете!
   -- Любезный юноша, сказалъ Бевилъ чрезвычайно удивленный,-- я право не зналъ что вы такъ сильно интересуетесь этою дѣвушкой. Если я огорчилъ васъ передавая простое on dit слышанное въ Жокей-Клубѣ, то прошу у васъ тысячу извиненій. Я могу сказать что въ этомъ нѣтъ ни слова правды.
   -- На слова правды, вы можете быть въ томъ увѣрены если это on dit оскорбительно для Mademoiselle Чигоньи. Правда, я принимаю въ ней большой интересъ; всякій человѣкъ, всякій джентльменъ, принималъ бы такой же интересъ въ такой блестящей и такой одинокой дѣвушкѣ. Стыдно становится за человѣческую природу когда подумаешь что награда какую свѣтъ даетъ тѣмъ что поднимаютъ его пошлость, освѣщаютъ глупость, услаждаютъ бездѣлье -- есть клевета! Я имѣлъ честь познакомиться съ этою дѣвушкой прежде чѣмъ она стала знаменитостью, и я никогда въ жизни не встрѣчалъ болѣе чистаго сердца и болѣе благородной натуры. Что это за презрѣнные on dit которые вы удостоиваете распространять? Позвольте мнѣ прибавить: "Кто повторяетъ клевету, тотъ самъ ея участникъ".
   -- По чести, любезнѣйшій Венъ, сказалъ Бевилъ серіозно (у него не было недостатка ума),-- я едва узнаю васъ сегодня. Изъ того что дуэли вышли изъ моды вовсе не слѣдуетъ чтобъ одинъ человѣкъ могъ безъ причины оскорблять другаго; а если дуэли не въ модѣ въ Англіи, я скорѣе готовъ переѣхать съ вами Каналъ чѣмъ выслушивать незаслуженныя оскорбленія.
   Щеки Грагама, до тѣхъ поръ смертельно блѣдныя, покрылись густымъ румянцемъ.
   -- Я понялъ васъ, сказалъ онъ спокойно,-- и буду завтра въ Булонскомъ Лѣсу.
   -- Грагамъ Венъ, возразилъ Бевилъ съ достоинствомъ,-- мы съ вами достаточно знаемъ другъ друга въ теченіи многихъ лѣтъ, и ни одинъ изъ насъ не сомнѣвается въ храбрости другаго; но я гораздо старше васъ; позвольте мнѣ воспользоваться этимъ печальнымъ преимуществомъ. Дуэль между нами вызванная легкомысленными словами о женщинѣ которая не родственница ни одному изъ васъ, была бы для нея жестокимъ оскорбленіемъ; дуэль вслѣдствіе такой ничтожной причины мало повредитъ мнѣ, человѣку занятому визитами, который не согласился бы просидѣть часъ въ Палатѣ Общинъ еслибъ ему предложили заплатить по тысячѣ фонтовъ за каждую минуту. Но для васъ, Грагама Вена, кому предстоитъ искать избирателей и составлять законы, развѣ для васъ не было бы оскорбленіемъ еслибы васъ спросили предъ выборами зачѣмъ вы нарушили законъ и искали жизни другаго? Полно, полно! дайте вашу руку и предположите что всѣ секунданты, еслибы мы пригласили ихъ, удостовѣрятъ что оскорбленіе съ обѣихъ сторонъ взято назадъ и съ обѣихъ сторонъ сдѣланы всевозможныя извиненія.
   -- Бевилъ, вы обезоружили и побѣдили меня. Я говорилъ какъ разгоряченный безумецъ; забудьте и простите. Но -- теперь я могу выслушать спокойно -- что такое было это on dit?
   -- Оно вполнѣ оправдываетъ ваше мужественное заступничество за молодую сироту, чье имя я всегда буду упоминать съ такимъ уваженіемъ которое удовлетворитъ самаго горячаго ея защитника. Разказывали что князь X хвасталъ что не пройдетъ недѣли какъ Mademoiselle Чигонья появится въ Булонскомъ Лѣсу въ его экипажѣ и надѣнетъ въ оперу брилліанты которые онъ послалъ ей; это хвастовство вызвало пари, по условію котораго князь долженъ былъ открыть средства какія употребитъ для достиженія успѣха и представить доказательства выигралъ онъ или проигралъ. Говорятъ что князь написалъ Mademoiselle Чигоньѣ и вмѣстѣ съ письмомъ послалъ parure стоившую ему полмилліона франковъ; брилліанты были отосланы назадъ съ нѣсколькими словами выражавшими такое презрѣніе съ какимъ королева обратилась бы къ забывшемуся лакею. Но, любезнѣйшій Венъ, невыносимое положеніе для дѣвушки получать подобныя предложенія; вы должны согласиться со мною что лучше бы она благополучно вышла замужъ, даже за Monsieur Рамо, какъ онъ ни глупъ. Будемъ надѣяться что они будутъ исключеніемъ среди французскихъ писателей, мущинъ и женщинъ, и заживутъ какъ голубки.
   

ГЛАВА VII.

   Немного дней спустя послѣ разказаннаго въ предыдущей главѣ, полковникъ Морли вернулся въ Парижъ. Онъ обѣдалъ съ Грагамомъ въ Гриничѣ, встрѣчалъ его послѣ въ обществѣ и наканунѣ своего отъѣзда сдѣлалъ ему прощальный визитъ; но имени Исавры Чигоньи уже не было произнесено между ними. Морли былъ удивленъ что жена не разспросила его подробно о томъ какъ онъ исполнилъ ея деликатное порученіе и о способѣ какимъ онъ производилъ свое вьшытываніе. Когда же онъ началъ свой разказъ Лизи прервала его:
   -- Я больше не хочу слышать объ этомъ человѣкѣ. Онъ оттолкнулъ сокровище болѣе драгоцѣнное чѣмъ какого можетъ когда-нибудь достичь его честолюбіе, еслибы даже онъ достигъ престола.
   -- Онъ не можетъ достичь его въ старой Англіи. Народъ тамъ преданъ настоящей династіи, что бы тебѣ ни говорили противъ этого.
   -- Не будь такъ ужасно точенъ, Франкъ; довольно объ этомъ. Какъ была одѣта герцогиня М-- --?
   Но когда полковникъ удалился въ комнату которую Французы называютъ cabinet de travail, и которую онъ точнѣе называлъ курильней, и закурилъ тамъ сигару, которую, несмотря на его американское гражданство, было запрещено курить въ гостиной тирана управлявшаго его жизнью, мистрисъ Морли достала изъ своей конторки письмо полученное три дня назадъ, и пристально задумалась надъ нимъ, изучая каждое слово. Когда она перечла его такимъ образомъ, слезы закапали на страницу. "Бѣдная Исавра!" прошептала она, "бѣдная Исавра! Я знаю она любитъ его, знаю какъ глубоко могутъ любить такія натуры. Но я должна открыть это ей. Если я не сдѣлаю этого, она будетъ продолжать лелѣять безплодную мечту, и отказываться отъ всякой надежды на счастіе ради этой мечты." Потомъ она машинально сложила письмо -- нѣтъ надобности говорить что письмо это было отъ Грагама Вена -- спрятала его опять въ конторку и продолжала сидѣть въ задумчивости, пока полковникъ не заглянулъ въ дверь сказавъ тономъ не допускавшимъ возраженія: "очень поздно, ступай спать".
   На слѣдующій день Madame Саваренъ заѣхала къ Исаврѣ.
   -- Chère enfant, сказала она,-- я принесла вамъ дурное извѣстіе. Бѣдный Густавъ очень боленъ: -- воспаленіе въ легкихъ и горячка; вы знаете какъ онъ нѣженъ.
   -- Я искренно огорчена, сказала Исавра серіознымъ нѣжнымъ тономъ: -- значитъ это случилось внезапно; онъ былъ здѣсь въ прошлый четвергъ.
   -- Болѣзнь обнаружилась только вчера утромъ, но вы конечно замѣтили какой болѣзненный видъ имѣлъ онъ уже много дней. Мнѣ было больно глядѣть на него.
   -- Я не замѣчала въ немъ никакой перемѣны, сказала Исавра не безъ угрызенія совѣсти. Погруженная въ собственныя мысли, она не замѣтила бы перемѣны въ лицахъ гораздо болѣе близкихъ ей чѣмъ ея молодой обожатель.
   -- Я подозрѣваю, сказала Madame Саваренъ,-- что здоровье нашего друга пострадало вслѣдствіе моральной причины. Зачѣмъ мнѣ скрывать мои подозрѣнія? Вы хорошо знаете какъ безумно онъ влюбленъ въ васъ, а вы отняли у него всякую надежду?
   -- Я привязана къ Рамо какъ къ другу; онъ нравится мнѣ, и по временамъ я жалѣю его.
   -- Жалость родня любви.
   -- Я сомнѣваюсь въ истинѣ этихъ словъ, особенно въ томъ смыслѣ какъ вы ихъ употребили. Я не могу любить Monsieur Рамо; я никогда не давала ему повода думать иначе.
   -- Ради васъ обоихъ я желала бы слышать отъ васъ другой отвѣтъ; для него, потому что зная его ошибки и недостатки, я убѣждена что они исправятся въ такомъ чистомъ и возвышающемъ сообществѣ какъ ваше; вы могли бы сдѣлать его не только счастливѣйшимъ, но и лучшимъ человѣкомъ.... Постойте! дайте мнѣ досказать, я хочу сказать еще о васъ; я сказала что желала бы этого ради васъ также. Ваши цѣли, ваше честолюбіе одинаковы съ его; вы не должны выходить замужъ за человѣка который не будетъ въ состояніи сочувствовать вамъ въ этомъ. Такой человѣкъ или стѣснялъ бы проявленіе вашихъ талантовъ или раздражался бы ими. Единственная извѣстная мнѣ писательница которой замужняя жизнь была счастлива до конца, была величайшая англійская поэтесса вышедшая замужъ за великаго англійскаго поэта. Вы не можете и не должны посвящать себя блестящей карьерѣ къ которой неудержимо влечетъ васъ вашъ геній безъ тѣхъ совѣтовъ, поддержки и покровительства которыя можетъ дать только мужъ. Милое дитя мое, я сама жена писателя, и знакома со всѣми сплетнями и пересудами какимъ подвергаются люди сдѣлавшіе свои имена достояніемъ публики. И еслибъ у меня была дочь которая наслѣдовала бы таланты Саварена, и имѣла бы честолюбіе достичь его знаменитости, я скорѣе заперла бы ее въ монастырь нежели позволила бы ей издать сочиненіе которое разошлось бы по рукамъ прежде чѣмъ имя ея было бы защищено именемъ ея мужа; и если я говорю это о своей дочери у которой былъ бы такой свѣтски-опытный и пользующійся всеобщимъ уваженіемъ отецъ какъ мой bonhomme, тѣмъ больше я должна чувствовать какъ это необходимо для васъ, чужой въ нашей странѣ, бѣдной одинокой сироты, у которой нѣтъ другаго совѣтника и руководителя кромѣ учительницы пѣнія которую вы трогательно зовете madré! Я вижу какъ я огорчаю васъ -- до не могу удержаться. Слушайте: на дняхъ Саваренъ вернулся вечеромъ изъ своего любимаго кафе въ такомъ возбужденномъ состояніи что я подумала что онъ готовъ сообщить извѣстіе о вспыхнувшей революціи. Но это было по поводу васъ; онъ бушевалъ, плакалъ, дѣйствительно плакалъ, мой философскій, веселый Саваренъ. Онъ только-что услышалъ объ этомъ ненавистномъ пари которое держалъ этотъ русскій варваръ. Всѣ одобряли васъ за то презрѣніе съ какимъ вы отнеслись къ оскорбленію дикаря. Но то что вы могли подвергнуться такому оскорбленію не имѣя ни одного друга который бы смылъ и загладилъ его -- вы не можете себѣ представить какъ это бѣсило и раздражало Саварена. Вы знаете какъ онъ восхищается вами, но вы не знаете какъ онъ уважаетъ васъ; съ тѣхъ поръ онъ каждый день говоритъ мнѣ: "Эта дѣвушка не должна оставаться одинокою. Лучше выйти замужъ за человѣка у котораго хватитъ мужества защитить честь жены и силы чтобы выстрѣлить изъ пистолета: а эти качества можно встрѣтить у каждаго Француза".
   Исавра не могла болѣе сдержать своего волненія, она зарыдала такъ порывисто, такъ конвульсивно, что Madame Саваренъ пришла въ ужасъ; но когда она попробовала обнять и утѣшить ее, Исавра отклонилась съ замѣтнымъ трепетомъ и съ трудомъ проговоривъ: "жестокая, жестокая!" повернулась къ двери и бросилась въ свою комнату.
   Нѣсколько минутъ спустя, въ залу вошла служанка и передала Madame Саваренъ что Mademoiselle чувствуетъ себя такъ дурно что проситъ извинить ее что она не можетъ опять вернуться въ залу.
   Нѣсколько позже заѣхала мистрисъ Морли, но Исавра не могла видѣть ее.
   Между тѣмъ бѣдный Рамо лежалъ больной въ постели, въ сильной борьбѣ между жизнію и смертію. Не легко распутать одну за другою всѣ нити въ такой сложной натурѣ какъ натура Рамо; но мы рѣшаемся сдѣлать предположеніе что горе вслѣдствіе отвергнутой любви не было непосредственною причиной его болѣзни, хотя не мало повліяло на нее. Задѣтый отказомъ Исавры онъ сталъ искать разсѣянія въ излишествахъ которыя и для болѣе сильной натуры не прошли бы безнаказанно. Человѣкъ этотъ былъ совершенный Парижанинъ во многихъ вещахъ, между прочимъ въ своей нетерпѣливости ко всякому огорченію. Если причиною огорченія была любовь -- любовь могла быть потоплена въ абсентѣ; и неумѣренное употребленіе абсента могло быть болѣе непосредственною причиной воспаленія, нежели любовь, которая была усыплена абсентомъ.
   У постели его была не наемная сидѣлка. Когда онъ заболѣлъ, настолько что не могъ исполнять редакторскихъ обязанностей, объ этомъ былъ извѣщенъ издатель Sens Commun, и вслѣдствіе этого извѣщенія Викторъ де-Молеонъ пришелъ навѣстить больнаго. У постели его онъ нашелъ Саварена, который зашелъ случайно, и доктора, который сказалъ;
   -- Это серіозно. За нимъ нуженъ хорошій уходъ.
   Саваренъ шепнулъ де-Молеону:
   -- Не пригласить ли намъ сидѣлку или сестру милосердія?
   Де-Молеонъ отвѣчалъ также шепотомъ;
   -- Я слышалъ отъ кого-то что у него есть мать.
   Это была правда; Саваренъ забылъ объ этомъ. Рамо никогда не говорилъ о своихъ родителяхъ, онъ не гордился ими.
   Они принадлежали къ низшему классу bourgeoisie, бывшіе лавочники, а красный республиканецъ даетъ клятву ненавидѣть bourgeoisie, высшую или низшую; въ то же время красивый молодой писатель, пробивающій себѣ дорогу въ Chaussée d'Antin, не спѣшитъ объявлять свѣту что родители его торговали въ чулочной лавкѣ въ Rue St. Denis.
   Тѣмъ не менѣе Саваренъ зналъ что родители Рамо были живы и принялъ къ свѣдѣнію это замѣчаніе. Два часа спустя воспаленная голова Рамо покоилась на груди его матери.
   На слѣдующее утро докторъ сказалъ ей:
   -- Вы однѣ стоите десятерыхъ такихъ какъ я. Еслибы вы могли побыть здѣсь, мы выручили бы его изъ опасности.
   -- Побыть здѣсь! Онъ мой сынъ! воскликнула съ негодованіемъ бѣдная мать.
   

ГЛАВА VIII.

   День который принесъ столько горя Исаврѣ ознаменовался сильнымъ испытаніемъ въ жизни Алена де-Рошбріана.
   Поутру онъ получилъ извѣщеніе о commandement tendant à saisie immobilière со стороны его кредитора г. Лувье; по просту говоря, объявленіе что его помѣстье Рошбріанъ будетъ продано съ публичнаго торга въ такой-то день если долгъ по закладной не будетъ до тѣхъ поръ уплаченъ. Часъ спустя получилось письмо отъ Дюплеси съ извѣстіемъ "что онъ вернулся изъ Бретани наканунѣ вечеромъ, и будетъ очень счастливъ видѣть маркиза де-Рошбріана до двухъ часовъ, если ему не будетъ неудобно пожаловать".
   Аленъ положилъ commandement въ карманъ и явился въ отель Дюплеси.
   Финансистъ принялъ его съ дружелюбною привѣтливостью. Потомъ началъ:
   -- Я счастливъ что могу передать вамъ что оставилъ вашу достойнѣйшую тетушку въ добромъ здоровьи. На рекомендательное письмо которымъ вы такъ любезно снабдили меня она отвѣчала самымъ любезнымъ гостепріимствомъ; она настояла чтобъ я переѣхалъ изъ auberge въ которомъ сначала остановился, и былъ гостемъ подъ кровлей вашего почтеннаго замка; чрезвычайно пріятная дама, и въ высшей степени интересный château.
   -- Боюсь что ваше помѣщеніе тамъ было рѣзкимъ контрастомъ съ вашимъ парижскимъ комфортомъ; мой château преставдяетъ интересъ только для антикварія влюбленнаго въ развалины.
   -- Простите меня; "развалины" выраженіе слишкомъ преувеличенное. Не скажу чтобы замокъ не требовалъ нѣкоторыхъ поправокъ, но онѣ не могутъ стоить дорого; наружныя стѣны достаточно крѣпки чтобы простоять еще нѣсколько столѣтій; и небольшая отдѣлка внутри, да нѣкоторая прибавка новой мебели превратитъ старый manoir въ помѣщеніе приличное для любаго принца. Я осмотрѣлъ все помѣстье съ почтеннѣйшимъ господиномъ Геберомъ -- великолѣпное имѣнье.
   -- Гну Лувье оно тоже, какъ видно, нравится, сказалъ Аленъ съ нѣсколько грустною улыбкой, подавая Дюплеси угрожающее извѣщеніе..
   Дюплеси взглянулъ на него и сказалъ сухо:
   -- Monsieur Лувье знаетъ свое дѣло. Но я думаю намъ лучше положить конецъ формальностямъ которыя должны быть тяжелы для такого великодушнаго кредитора. Я не думаю предлагать уплатить за васъ проценты съ тѣмъ чтобы вы расплатились въ послѣдствіи. Если вы отказались отъ такого предложенія сдѣланнаго вашимъ другомъ Лемерсье, то разумѣется не примете его отъ меня. Я хочу сдѣлать другое предложеніе, отъ котораго вы едва ли откажитесь. Я не хочу доставить моему сопернику на биржѣ торжества въ такой хорошо разчитанной спекуляціи. Помогите мнѣ поразить его. Позвольте мнѣ перевести на себя закладную и стать единственнымъ вашимъ кредиторомъ -- постойте!-- съ условіемъ что интересы наши будутъ общіе; что я буду имѣть право сдѣлать какія хочу улучшенія, и когда они будутъ сдѣланы, тогда мы согласимся касательно выгодъ какія будутъ слѣдовать мнѣ по закладной и за улучшенія и вамъ какъ настоящему владѣльцу. Позвольте, любезнѣйшій маркизъ, я говорю только какъ дѣловой человѣкъ. Я вижу возможность увеличить на треть -- я могъ бы сказать даже на половину -- настоящій доходъ Рошбріана. Лѣса были сильно запущены; одинъ дренажъ на много увеличитъ ихъ производительность. Ваши фруктовые сады при лучшемъ уходѣ могутъ найти великолѣпный сбытъ въ Парижѣ. Наконецъ, я употребилъ бы подъ постройки или подъ огороды всѣ земли примыкающія къ городамъ -- -- и -- --. Надѣюсь что для этихъ дѣлъ мнѣ удастся найти подходящихъ предпринимателей. Словомъ, хотя биржевая цѣна Рошбріана въ настоящемъ его положеніи не покрываетъ лежащаго на немъ долга, но чрезъ пять, шесть лѣтъ она можетъ быть доведена -- не стану говорить до какой цифры -- но оба мы можемъ быть очень довольны результатами. А пока, если позволите мнѣ найти покупателей лѣса на срубъ, и если не допустите кавалеру де-Финистерру руководить вашими расходами, вамъ нечего будетъ бояться что слѣдующіе мнѣ проценты не будутъ уплачиваться правильно, даже если я найду необходимымъ, на первый годъ или два, назначить высшій интересъ чѣмъ условлено съ Лувье, скажемъ на четверть процента болѣе; послѣ этого вы поймете что между нами рѣчь будетъ идти о дѣлахъ, а не о дружбѣ.
   Аленъ отвернулся чтобы скрыть свое волненіе, потомъ съ быстрымъ порывомъ чувства свойственнымъ истой французской натурѣ бросился на грудь финансиста и разцѣловалъ его въ обѣ щеки.
   -- Вы спасли меня! вы спасли домъ и могилы моихъ предковъ! Благодарить васъ я не могу; но я вѣрю въ Бога, я молю Его и буду молить за васъ какъ за отца; и если когда-нибудь,-- спѣшилъ онъ выговорить отрывистыми словами,-- я вздумаю бросить на пустую прихоть хоть одинъ франкъ который долженъ беречь для уплаты вамъ, браните меня какъ отецъ сталъ бы бранить неблагодарнаго сына.
   Какъ ни былъ растроганъ Аленъ, во Дюплеси былъ тронутъ еще больше.
   -- Какой отецъ не гордился бы имѣя такого сына! О, еслибы такой сынъ былъ у меня! сказалъ онъ нѣжно.
   Потомъ быстро вернувшись къ обычной своей сдержанности, прибавилъ съ сардоническою улыбкой которая обдавала холодомъ его друзей и приводила въ трепетъ враговъ:
   -- Monsieur Лувье скоро получитъ то что я обѣщалъ ему: un mauvais quart d'heure. Позвольте мнѣ этотъ commandement tendant à saisie. Я долженъ поспѣшить къ моему avoué дать ему инструкціи. Если вы не имѣете лучшаго приглашенія, прошу васъ откушайте сегодня съ нами и потомъ отправитесь съ Валеріей и со мной въ Оперу.
   Нѣтъ надобности говорить что Аленъ принялъ это приглашеніе. Какъ счастлива была Валерія въ этотъ вечеръ!
   

ГЛАВА IX.

   На слѣдующій день Дюплеси былъ удивленъ посѣщеніемъ Лувье: этотъ магнатъ милліонеръ никогда прежде не входилъ въ домъ своего младшаго и менѣе знаменитаго соперника.
   Этотъ толстый человѣкъ вошелъ въ комнату съ сильно раскраснѣвшимся лицомъ и съ болѣе рѣзкою чѣмъ обыкновенно смѣсью веселой brusquerie и надменной чванливости.
   -- Я думаю вы удивлены видя меня, началъ Лувье, какъ только дверь была затворена.-- Сегодня утромъ я получилъ сообщеніе отъ вашего агента съ приложеніемъ чека на сумму процентовъ которые долженъ мнѣ Monsieur Рошбріанъ, и формальное заявленіе вашего желанія уплатитъ капиталъ за этого счастливаго щеголя. Хотя до сихъ поръ мы не были лучшими друзьями въ мірѣ, но я счелъ справедливымъ относительно человѣка въ вашемъ положеніи придти прямо къ вамъ и сказать: Cher confrère, какой плутъ обошелъ васъ? Вы не знаете дѣйствительнаго положенія Бретонскаго помѣстья, иначе вы никогда не бросили бы на него вашихъ милліоновъ. Цѣна имѣнія ниже стоимости моей закладной на 30.000 луидоровъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, Monsieur Лувье, вы будете на 30.000 луидоровъ богаче если я избавлю васъ отъ закладной.
   -- Я могу перенести этотъ убытокъ -- не обижайтесь -- скорѣе чѣмъ вы; и у меня могутъ быть причуды на которыя я не жалѣю денегъ, но которыя не могутъ имѣть значенія для другаго. Посмотрите, я принесъ съ собой подлинныя бумаги касающіяся всѣхъ подробностей имѣнія. Вамъ нечего спрашивать объ ихъ точности; они составлены собственными агентами маркиза, Monsieur Гандреномъ и Monsieur Геберомъ. Вы увидите что въ нихъ помянуты всѣ возможныя статьи дохода до послѣдней яблони. Просмотрите ихъ и скажите мнѣ правы ли вы затрачивая такую сумму на такое имѣнье.
   -- Очень вамъ благодаренъ за интересъ который вы принимаете въ моихъ дѣлахъ и котораго я не смѣлъ ожидать отъ Monsieur Лувье; но я вижу что у меня есть дубликатъ этихъ бумагъ, данный мнѣ самимъ Monsieur Геберомъ. Кромѣ того у меня тоже есть фантазіи на которыя я не жалѣю денегъ, и въ числѣ ихъ можетъ быть фантазія о земляхъ Рошбріана.
   -- Смотрите, Дюплеси, когда такой человѣкъ какъ я проситъ объ одолженіи, то вы можете быть увѣрены что у него хватитъ силы отплатить за него. Уступите моей причудѣ и просите за это все чего хотите!
   -- Désolé что не могу сдѣлать вамъ пріятнаго, но для меня это стало не только причудой, а дѣломъ чести; а честь, вы знаете, любезнѣйшій Monsieur Лувье, первое условіе правильныхъ финансовъ. Послѣ внимательнаго ознакомленія съ помѣстьемъ Рошбріана, я самъ предложилъ ему деньги для выплаты по вашей гипотекѣ; а что будутъ говорить на биржѣ если Луціанъ Дюплеси не исполнитъ обязательства?
   -- Мнѣ кажется я могу отгадать что будутъ рано или поздно говорить о Луціанѣ Дюплеси если онъ сдѣлаетъ Поля Лувье своимъ непримиримымъ врагомъ. Corbleu! mon cher, человѣкъ съ тройнымъ противъ вашего капиталомъ, слѣдя враждебнымъ взоромъ за всякою вашею спекуляціей, можетъ un beau jour сдѣлать даже васъ банкротомъ!
   -- Предостереженъ -- вооруженъ! возразилъ Дюплеси невозмутимо.-- Fas est ab koste doceri, я хочу сказать: позволительно отъ врага научиться; я не помню дня когда бы вы не относились ко мнѣ враждебно, а я еще не банкротъ, хотя принимаю васъ въ домѣ который благодаря вамъ имѣетъ такіе скромные размѣры.
   -- Fah! Это была ошибка съ моей стороны, и, ха! ха! вы уже отомщены за это -- вашъ лѣсъ!
   -- Хотите, чтобы помириться я уступлю вамъ этотъ лѣсъ и ограничу свое честолюбіе какъ землевладѣлецъ въ этой плохой спекуляціи съ Рошбріаномъ.
   -- Будь онъ проклятъ этотъ лѣсъ, я теперь и не думаю о немъ! Я могу продать свою земью дороже чѣмъ она мнѣ стоила одному изъ вашихъ императорскихъ фаворитовъ. Стройте дворецъ въ своемъ лѣсу. Уступите мнѣ Рошбріанъ; скажите ваши условія.
   -- Тысяча извиненій! ro я уже имѣлъ честь сообщить вамъ что я заключилъ обязательство которое не позволяетъ мнѣ говорить объ условіяхъ.
   Какъ змѣй который послѣ извиваній и пресмыканій поднимается въ вышину, Лувье всталъ съ выпяченною грудью.
   -- Такъ значитъ это кончено. Я пришелъ желая предложить миръ, вы отказываетесь и объявляете войну.
   -- Ни мало, я не объявляю войны; я принимаю ее если это необходимо.
   -- Это ваше послѣднее слово, Monsieur Дюплеси?
   -- Monsieur Лувье, да.
   -- Bon jour!
   И Лувье шагнулъ къ двери; тамъ онъ остановился.
   -- Подумайте денекъ.
   -- Ни минуты.
   -- Ватъ слуга, Monsieur; вашъ покорнѣйшій слуга.
   Лувье вышелъ.
   Дюплеси подперъ свой широкій задумчивый лобъ своею тонкою жилистою рукой. "Эта затрата подорветъ меня, прошепталъ онъ. Мнѣ нужно теперь быть очень осторожнымъ имѣя такого врага. Но, къ чему мнѣ заботиться о богатствѣ? Приданое Валеріи, ея счастіе обезпечены."
   

ГЛАВА X.

   Madame Саваренъ написала Исаврѣ очень нѣжное письмо со множествомъ извиненій, но оно осталось безъ отвѣта. Madame Саверенъ не рѣшалась сообщить мужу содержаніе разговора имѣвшаго такой печальный исходъ. Въ теоріи онъ обладалъ деликатнымъ тактомъ, который если не всегда проявлялся на практикѣ, но побуждалъ его строго осуждать недостатокъ такта въ другихъ. Не зная такимъ образомъ объ оскорбленіи онъ заѣхалъ къ Исаврѣ и передалъ черезъ служанку записку что "онъ увѣренъ ей пріятно будетъ узнать что Monsieur Рамо лучше, хотя онъ все еще въ опасности".
   Только на третій день послѣ свиданія съ Madame Саваренъ Исавра вышла изъ своей комнаты чтобы принять мистрисъ Морли.
   Прекрасная Американка была поражена видя перемѣну въ лицѣ Исавры. Она была очень блѣдна и имѣла тотъ непередаваемый видъ истощенія что свидѣтельствуетъ о продолжительной безсонницѣ; кроткіе глаза ея потускнѣли, улыбка на губахъ исчезла, легкая походка смѣнилась усталою и медленною.
   -- Бѣдное дитя! воскликнула мистрисъ Морли! Что съ вами? кто васъ лѣчитъ?
   -- Мнѣ не нужно доктора; это небольшая простуда; воздухъ Парижа очень измѣнчивъ. Не безпокойтесь обо мнѣ, дорогая моя; какія послѣднія новости?
   Мистрисъ Морли вкратцѣ передала о главнѣйшихъ событіяхъ минуты -- о разрывѣ готовомъ послѣдовать между Оливье и его прежнею либеральною партіей; какой тонъ неожиданно принялъ де-Жирарденъ; предположенія о результатахъ покушенія пойманныхъ заговорщиковъ на жизнь императора которое предположено было привести въ исполненіе въ концѣ іюня -- событія имѣвшія не маловажное значеніе для Имперіи. Пріютившись въ глубинѣ своего кресла, Исавра слушала повидимому спокойно, и когда наступило молчаніе спросила холоднымъ яснымъ тономъ:
   -- А что мистеръ Грагамъ Венъ, онъ не принялъ вашего приглашенія?
   -- Къ сожалѣнію нѣтъ; онъ такъ занятъ въ Лондонѣ.
   -- Я знаю что онъ отказался, сказала Исавра съ тихимъ горькимъ смѣхомъ.
   -- Почему? кто вамъ сказалъ?
   -- Мой здравый смыслъ сказалъ мнѣ это.-- Вѣдь можно имѣть здравый смыслъ будучи только бѣднымъ писакой.
   -- Не говорите такъ; это недостойно васъ напрашиваться на комплименты.
   -- Комплименты! А! Итакъ мистеръ Венъ отказался пріѣхать въ Парикъ; ничего, онъ пріѣдетъ на будущій годъ. Тогда меня не будетъ въ Парикѣ. Полковникъ Морли видѣлъ мистера Вена?
   -- О да; два или три раза.
   -- Онъ здоровъ?
   -- Совершенно, кажется; по крайней мѣрѣ Франкъ не говорилъ мнѣ чтобъ онъ былъ боленъ; но судя по тому что я услышала, онъ не такой человѣкъ какимъ я считала его. Многіе говорили Франку что онъ сильно измѣнился съ тѣхъ поръ какъ получилъ наслѣдство, сдѣлался большимъ скрягой, совсѣмъ несчастный; отъ даже отказывается занять мѣсто въ парламентѣ потому что это сопряжено съ расходами. Удивительно какъ деньги портятъ человѣка.
   -- Онъ получилъ уже наслѣдство когда былъ здѣсь. Деньги не испортили его.
   Исавра помолчала, крѣпко сжавъ руки; потомъ внезапно поднялась на ноги, румянецъ быстро выступилъ и исчезъ на ея щекахъ, и устремивъ на свою удивленную гостью глаза уже не тусклые, а съ оттѣнкомъ отчасти злобнымъ, отчасти умоляющимъ сказала:
   -- Вашъ мужъ говорилъ съ мистеромъ Веномъ обо мнѣ: я знаю это. Что отвѣчалъ мистеръ Венъ? Отвѣчайте прямо на мой вопросъ. Правду! Правду! Я прошу только правды!
   -- Дайте мнѣ вашу руку; сядьте здѣсь возлѣ меня, милое дитя.
   -- Дитя! Нѣтъ, я женщина! Слабая какъ женщина, но и сильная тоже какъ женщина! Правду!
   Мистрисъ Морли пришла съ намѣреніемъ привести въ исполненіе свое рѣшеніе и высказать Исаврѣ "правду", которой та теперь требовала. Но она думала высказать правду посвоему, мягко и постепенно. При такомъ внезапномъ вызовѣ, мужество оставило ее. Она залилась слезами. Исавра смотрѣла на нее сухими глазами.
   -- Ваши слезы служатъ мнѣ отвѣтомъ. Мистеръ Венъ слышалъ о нанесенномъ мнѣ оскорбленіи. Такой человѣкъ какъ онъ не унизится до любви къ женщинѣ знакомой съ оскорбленіемъ. Я не осуждаю его; я тѣмъ больше уважаю его; онъ правъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Вы были оскорблены! Кто осмѣлился оскорбить васъ? (Мистрисъ Морли ничего не слыхала объ исторіи съ русскимъ княземъ.) Мистеръ Венъ говорилъ Франку и писалъ мнѣ что вами нельзя не восхищаться, нельзя не уважать васъ; но -- я не могу повторить этого,-- вы узнаете правду, прочтите и судите сами.
   Мистрисъ Морли вынула и подала Исаврѣ письмо которое скрыла отъ мужа. Письмо было не очень длинно; оно начиналось выраженіемъ горячей благодарности мистрисъ Морли не только за ея приглашеніе, но и за интересъ какой она принимала въ его счастіи. Затѣмъ оно продолжалось такъ:
   "Я отъ всего сердца раздѣляю то что вы такъ краснорѣчиво и справедливо говорите о душевныхъ и личныхъ качествахъ которыми природа такъ щедро надѣлила названную вами особу.
   "Никто не можетъ въ такой степени какъ я чувствовать очарованіе такого несравненнаго превосходства; никто неможетъ такъ искренно раздѣлять убѣжденіе что похвалы привѣтствовавшія начало ея карьеры только слабое предвѣстіе той славы которая будутъ все громче и громче сопровождать ея успѣхъ.
   "Только тотъ можетъ быть достоинъ ея руки кто, если и не сравнится съ нею по геніальности, но возвысится до ея уровня сочувствуя ея цѣлямъ и радуясь ея успѣху. Что касается меня, то узнавъ что она избрала карьеру на которой достигается еще большая извѣстность чѣмъ на сценѣ, и отреклась отъ мирнаго уединенія частной жизни, я почувствовалъ такую же боль какъ еслибъ услышалъ что она посвятила себя профессіи къ которой готовилась прежде. Еслибы при выборѣ единственной подруги моихъ судебъ я могъ руководиться только собственнымъ сердцемъ (чего, говоря по совѣсти, я не могу теперь, хотя когда видѣлъ васъ въ послѣдній разъ въ Парижѣ я надѣялся что буду уже теперь имѣть эту возможность); еслибъ я могъ надѣяться -- на что не имѣю права -- что буду въ состояніи приковать къ себѣ хотя часть мыслей которыя устремлены теперь по тѣмъ путямъ на которыхъ поэты улучшаютъ міръ, и тогда (говорю это съ сокрушеніемъ, можетъ-быть это недостатокъ моего англійскаго воспитанія, можетъ быть слѣдствіе моего личнаго эгоизма), даже тогда я сомнѣваюсь чтобы могъ сдѣлать счастливою женщину міръ которой не можетъ быть ограниченъ стѣнами дома котораго она будетъ счастіемъ и украшеніемъ.
   "И даже ревнивая тиранія мужниной любви не осмѣлится сказать натурамъ подобнымъ той о комъ мы говоримъ: "Сосредоточь для домашнихъ радостей одного человѣка свѣтъ который свѣтитъ съ высоты тверди на радость и утѣшеніе всѣхъ."
   -- Я такъ много благодарна вамъ, сказала Исавра спокойно; -- подозрѣнія дѣлаютъ женщину слабою, увѣренность сильною.
   Она машинально разгладила и сложила письмо; машинально, но медленно, нетвердою рукою подала его улыбаясь своему другу.
   -- Не хотите ли оставить его у себя? сказала мистрисъ Морли.-- Чѣмъ больше вы познакомитесь съ предразсудками этого ограниченнаго ума, съ ревнивою боязнью англійскаго мужа встрѣтить превосходство, даже равенство въ женщинѣ которую онъ можетъ цѣнить только какъ свой домъ или лошадь, потому что она составляетъ его исключительную собственность, тѣмъ пріятнѣе вамъ будетъ убѣдиться что вы свободны для лучшаго выбора. Оставьте письмо у себя: перечитывайте его пока не почувствуете къ писавшему его онисхожденіе и презрѣніе.
   Исавра взяла назадъ письмо и положивъ щеку на руку дремотно смотрѣла въ пространство. Прошло нѣсколько минутъ прежде чѣмъ она отвѣтила, и слова ея ни мало не относились къ утѣшающей рѣчи мистрисъ Морли.
   -- Онъ былъ такъ радъ когда узналъ что я отказалась отъ карьеры въ которой я ставила свое честолюбіе. Я думала что онъ будетъ радъ если я на другой карьерѣ буду стараться подняться до одного съ нимъ уровня; теперь я вижу какъ горько я ошибалась. Все чего я не понимала въ немъ прежде, теперь объяснилось. Я не понимала какъ безумно я обманывала себя; три дня тому назадъ я постигла это, и эта догадка такъ мучила меня что сегодня увидавъ васъ я не могла сдержать свое сердце; вопреки женской гордости оно прорвалось наружу чтобъ узнать правду. Постойте! Я должна передать вамъ что мнѣ было сказано другимъ моимъ другомъ, добрымъ и умнымъ другомъ. А я такъ разсердилась на нее когда она сказала это что думала что никогда не буду больше въ состояніи видѣть ее.
   -- Милое дитя мое! кто былъ этотъ другъ и что онъ сказалъ вамъ?
   -- Другъ этотъ была Madame Саверенъ.
   -- Ни одна женщина не любитъ васъ больше моего; что же она сказала?
   -- Что она не позволила бы своей дочери сдѣлать свое имя предметомъ толковъ свѣта, какъ я это сдѣлала, подвергнуться риску получить оскорбленіе, подобно мнѣ, пока дочь ея не будетъ имѣть покровителя, какого я не имѣю. И я, переступивъ границы какія благоразумная мать назначаетъ своей дочери, стала въ ряды тѣхъ чьей руки не ищутъ мущины, развѣ только тѣ которые сами избрали такой же путь къ извѣстности. Думаете ли вы что она не была права?
   -- Въ той ужасной формѣ какъ вы передаете это, глупенькая дѣвочка, конечно нѣтъ. Но я также желаю чтобы вы имѣли покровителя о которомъ говорила Madame Саваренъ; я желаю чтобы вы счастливо вышли замужъ за человѣка ни мало не похожаго на мистера Вена, человѣка который гордился бы болѣе вашимъ геніемъ нежели красотою, который сказалъ бы: "слава моего имени будетъ долѣе жить въ потомствѣ нежели слава именъ украшенныхъ титулами, потому что она удостоила сдѣлать его своимъ именемъ. Никакая демократическая революція не можетъ лишить меня этой чести".
   -- Вы думаете что можно найти людей которые смиренно подчинятся мысли что обязаны женѣ именемъ котораго не могли составить себѣ сами. Можетъ-быть и есть такіе люди. Но гдѣ? въ числѣ тѣхъ которые уже соединены симпатіями къ одинакимъ цѣлямъ, одинакимъ занятіямъ, одинакимъ надеждамъ и опасеніямъ, съ женщинами отрекшимися отъ уединенія своего дома. Madame де-Гранмениль ошибалась. Артистки должны выходить замужъ за артистовъ. Такъ, такъ.
   Она провела рукой по лбу -- это была ея милая привычка когда она старалась сосредоточить свои мысли -- и помолчала съ минуту.
   -- Не чувствовали ли вы, сказала она мечтательно,-- что бываютъ минуты въ жизни когда кажется будто темная завѣса закрываетъ прошлое которое наканунѣ еще было такъ ясно, такъ переплеталось съ настоящимъ? Тогда ужь не можешь больше оглянуться назадъ; взоръ влечется впередъ, и полоса свѣта освѣщаетъ будущее, будущее которое еще наканунѣ было невидимо. У одного англійскаго поэта есть стихъ -- мистеръ Венъ однажды привелъ его въ разговорѣ, не со мною, а съ Савареномъ, въ подтвержденіе своихъ словъ что самыя сложныя развѣтвленія мысли лучше достигаются въ простѣйшей формѣ выраженія. Я сказала себѣ "я запомню твердо эту истину если когда-нибудь посвящу себя литературѣ какъ посвятила себя пѣнію"; и... да, именно въ тотъ вечеръ честолюбіе роковое для женщинъ безповоротно захватило меня въ свои когти; это было въ Ангіенѣ. Мы были на озерѣ, солнце садилось....
   -- Но вы не сказали мнѣ стихъ который произвелъ на васъ такое впечатлѣніе, сказала мистрисъ Морли съ добротою женскаго такта.
   -- Стихъ -- какой стихъ? А, вспомнила:

Я вижу какъ съ вершины башни конецъ всему.

   А теперь поцѣлуйте меня, милая, и никогда ни слова больше объ этомъ разговорѣ, никогда ни слова о мистерѣ Венѣ -- темная завѣса закрыла собою прошлое.
   

ГЛАВА XI.

   Мущины и женщины болѣе сходны другъ съ другомъ въ нѣкоторыхъ важныхъ чертахъ характера чѣмъ обыкновенно думаютъ, но именно это сходство дѣлаетъ ихъ различія менѣе понятными другъ для друга; точно также какъ въ политикѣ, теологіи, или въ самой спорной изо всѣхъ спорныхъ наукъ, метафизикѣ, чѣмъ болѣе разсуждающіе приближаются другъ къ другу въ такихъ пунктахъ которые для наблюдателя не критика кажутся самыми важными, тѣмъ болѣе вѣроятности что они бросятся въ противоположныя направленія чтобы достичь разницы на остріе булавки.
   Между мущиной и женщиной есть нѣсколько значительныхъ пунктовъ сходства, наибольшій изъ нихъ въ любви, однако же и здѣсь обширное поле для несогласій. Здѣсь разкащикъ такой повѣсти какъ моя, если онъ настолько уменъ чтобы быть скромнымъ, долженъ знать что было бы почти профанаціей еслибъ онъ какъ мущина полагалъ проникнуть въ сокровеннѣйшую глубину женскаго сердца и повторить какъ мущина всѣ вибраціи звука издаваемаго сердцемъ женщины непримѣтно даже для ея собственнаго слуха.
   Я знаю Исавру такъ коротко какъ еслибъ я качалъ ея колыбель, игралъ съ нею во время ея дѣтства, училъ и воспитывалъ ее въ юности; но я столько же могу разказать вамъ съ достовѣрностью о томъ что произошло въ душѣ ея въ теченіи сорока восьми часовъ которые протекли со времени ея разговора съ Американкой до появленія ея въ какой-то пошлой гостиной, сколько могу разказать о томъ что почувствовалъ бы житель Луны еслибы солнце лучи котораго отражалъ его міръ исчезло изъ мірозданія.
   Я могу сказать только что когда она снова появилась въ этомъ пошломъ гостиномъ мірѣ, въ лицѣ ея произошла перемѣна, не слишкомъ замѣтная для обыкновеннаго наблюдателя. Если онъ замѣчалъ что-нибудь, то на его взглядъ она стала красивѣе, въ глазахъ было больше блеску, цвѣтъ лица (всегда прекрасный, хотя нѣсколько блѣдный, матово блѣдный, что такъ идетъ къ чернымъ волосамъ) сталъ еще блистательнѣе, въ немъ появился нѣжный розовый оттѣнокъ, который еще больше идетъ къ темнымъ волосамъ. Въ чемъ же, значитъ, была перемѣна, и перемѣна не къ лучшему? Губы, прежде мягко задумчивыя, стали жесткими; перемѣна была во лбу, который прежде, казалось, смѣялся когда смѣялись губы, теперь же не было болѣе симпатіи между лбомъ и губами; еще едва примѣтна была тоненькая какъ ниточка линія которая черезъ нѣсколько лѣтъ обозначится въ морщину въ пространствѣ между глазами; голосъ не былъ такъ нѣжно мягокъ; походка стала самоувѣреннѣе. Что означали всѣ эти перемѣны, рѣшатъ женщины, я же могу только угадывать. Mademoiselle Чигонья ежедневно посылала свою служанку справляться о Рамо. Это, я думаю, она дѣлала бы при всякихъ обстоятельствахъ. Она отправилась къ Madame Саваренъ, примирялась съ ней, запечатлѣвъ примиреніе холоднымъ поцѣлуемъ. Это также она сдѣлала бы, я думаю, при всякихъ обстоятельствахъ, при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ поцѣлуй не былъ бы такъ холоденъ.
   Была только одна вещь необычная въ ея привычкахъ. Я упоминаю о ней, хотя только женщина можетъ сказать означаетъ ли она что-нибудь достойное замѣчанія.
   Въ теченіе шести дней она оставляла письмо Madame де-Гранмениль безъ отвѣта. Съ Madame де-Гранмениль была связана вся ея внутренняя жизнь, съ того дня когда одинокое безутѣшное дитя увидѣло, выше битыхъ дорогъ жизни, проблески волшебной страны поэзіи и искусства, затѣмъ въ теченіе всей безпокойной, мечтательной, жаждущей отличій юности, до сихъ поръ, во всемъ что обусловливаетъ прекрасную дѣйствительность которую мы называемъ романтичностью.
   Никогда прежде не откладывала она до другаго дня своихъ отвѣтовъ на письма которыя были для нея какъ Сибилины листы для безпокойнаго неофита жаждущаго разрѣшить загадки представляемыя внутреннимъ или внѣшнимъ міромъ. Въ теченіе шести дней письмо гжи де-Гранмениль оставалось неотвѣченное, непрочтенное, пренебреженное, отброшенное съ глазъ долой; подобно тому какъ въ то время когда какая-нибудь настоятельная необходимость заставляетъ насъ имѣть дѣло съ существующимъ міромъ, мы отбрасываемъ вымыслы которые въ наши праздничные часы очаровывая уносили насъ въ міръ которымъ мы уже не интересуемся болѣе, съ которымъ не имѣемъ болѣе симпатіи.
   

ГЛАВА XII.

   Густавъ поправлялся, но медленно. Докторъ объявилъ что всякая непосредственная опасность миновала, но сказалъ ему откровенно и нѣсколько сдержаннѣе его родителямъ: "нужно быть очень осторожнымъ".
   -- Послушайте, молодой другъ мой, прибавилъ онъ Рамо,-- одна умственная работа не убиваетъ человѣка привыкшаго къ ней какъ вы; но если кромѣ мозга утомлять сердце и желудокъ и нервы, то это можетъ свести въ гробъ человѣка съ организмомъ вдесятеро крѣпче вашего. Пишите сколько хотите -- это ваше призваніе; но пить абсентъ, предсѣдать на оргіяхъ въ Maison Dorée, вовсе не ваше призваніе. Регулируйте свою жизнь и не слѣдуйте примѣру сказочнаго Донъ Жуана. Женитесь, ведите жизнь трезвую и спокойную, и вы переживете внуковъ viveurs. Но если вы будете продолжать жить какъ жили до сихъ поръ, то не пройдетъ и года какъ выбудете въ Père la chaise.
   Рамо слушалъ томно, но съ глубочайшимъ убѣжденіемъ что докторъ вполнѣ понималъ въ чемъ дѣло.
   Лежа безпомощно въ своей постели онъ не мечталъ объ оргіяхъ въ Maison Dorée; запекшіяся губы его жаждали невинной tisane изъ липоваго цвѣта, и мысль объ абсентѣ также страшила его какъ жидкій огонь Флегетона. Если былъ когда-нибудь грѣшникъ который внезапно убѣждался что многое можно сказать въ пользу нравственной жизни, то этотъ грѣшникъ въ моментъ моего разказа былъ Густавъ Рамо. Несомнѣнно что нравственная жизнь, Domus et placens uxer, была существенно необходима для поэта который ища безсмертной славы, осужденъ былъ на страданія очень недолговѣчнаго тѣла.
   "А, шепталъ онъ жалобно про себя, эта дѣвушка, Исавра, не можетъ имѣть настоящей симпатіи къ генію! Она убьетъ во мнѣ не обыкновеннаго человѣка!"
   И шепча такимъ образомъ онъ заснулъ. Когда онъ проснулся и увидѣлъ что голова его покоилась на груди матери, онъ былъ похожъ на чувствительнаго, слабаго человѣка пробудившагося послѣ того какъ слишкомъ много выпилъ наканунѣ. Раскаяніе, горе, неразуміе вызвали у него слезы и въ слезахъ онъ открылъ матери свое сердце.
   Исавра отвергла его и это довело его до отчаянія.
   -- А! какъ измѣнилась бы его жизнь съ Исаврой! какъ чиста была бы она! какъ прекрасна!
   Мать слушала его нѣжно и употребила всѣ усилія чтобъ успокоить его и поднять его падавшій духъ.
   Она сказала ему что Исавра постоянно по два раза въ день присылала справляться объ немъ. Рамо, который больше зналъ женщинъ вообще и Исавру въ частности чѣмъ могла думать его мать, печально покачалъ головою.
   -- Она не могла сдѣлать меньше этого, сказалъ онъ.-- Не пыталась ли другая сдѣлать больше?
   Говоря это онъ думалъ о Жюли. Madame Рамо колебалась.
   Бѣдные Парижане! проповѣдывать противъ нихъ сдѣлалось модой; и прежде чѣмъ кончится моя книга, мнѣ придется проповѣдывать -- нѣтъ, не проповѣдывать, но указывать на множество ошибокъ которыя слѣдуетъ замѣтить и исправить. А пока я стараюсь относиться къ нимъ такъ какъ философія жизни учитъ насъ относиться къ другимъ людямъ, считая ихъ тѣмъ что они есть.
   Я не думаю чтобы семейныя отношенія парижской bourgeoisie были такъ дурны какъ они представляются во францускихъ повѣстяхъ. Madame Рамо довольно обыкновенный типъ того класса къ которому она принадлежитъ. Выходя замужъ она была замѣчательно красива. Густавъ отъ нея наслѣдовалъ свою красоту. Мужъ ея былъ очень обыкновенный типъ французскаго лавочника, очень плоскій, ни мало не умный, но веселый, добродушный, сильно привязанный къ женѣ и хранившій непоколебимую увѣренность въ ея супружескую добродѣтель. Во всемъ кварталѣ гдѣ они жили не было болѣе счастливой, болѣе вѣрной четы. Madame Рамо колебалась когда ея сынъ, думая о Жюли, спросилъ не сдѣлалъ ли кто-нибудь больше чѣмъ только присылать справляться о немъ какъ Исавра.
   Послѣ молчаливаго колебанія она сказала:
   -- Да, одна молодая особа назвавшая себя Mademoiselle Жюли Комартенъ хотѣла остаться здѣсь чтобы ходить за тобой. Когда я сказала: "но я его мать, ему не нужно никакой другой сидѣлки", она удалилась застыдившись, бѣдняжка! Я не осуждаю ее за то что она любитъ моего сына. Но, сынъ мой, я говорю, если ты любишь ее, то не говори мнѣ объ этой Mademoiselle Чигонья; если же ты любишь Mademoiselle Чигонью, дѣлать нечего, отецъ твой позаботится чтобы бѣдная дѣвушка которая любила тебя, не зная что ты любишь другую, не терпѣла нужды.
   Блѣдныя губы Рамо изобразили призрачную насмѣшку Жюли! блистательная Жюли! правда, не больше какъ балетная танцовщица, но экипажу которой когда-то завидовали въ Булонскомъ Лѣсу герцогини; Жюли! которая ради его пренебрегла состояніемъ, которая, не будь его, могла снова видѣть милліонеровъ у своихъ ногъ! Жюли! спасаемая отъ нужды лавочникомъ какъ бездомная сидѣлка. Жюли! неудержимая Жюли! которая писала ему за день до его болѣзни, обмакивая перо не въ чернила, а въ кровь изъ жилы которую вскрыла на рукѣ: "Измѣнникъ!-- Я не вижу тебя цѣлыхъ три дня. Осмѣливаешься ли ты любить другую? Если такъ, то какъ бы ты ни старался скрывать это -- горе ей! Ingrat! горе тебѣ! Любовь не есть любовь если будучи обманута она не взываетъ къ смерти. Отвѣчай мнѣ скоро, скоро. Жюли."
   Бѣдный Густавъ вспомнилъ объ этомъ письмѣ и простоналъ. Конечно мать его была права, ему слѣдуетъ отдѣлаться отъ Жюли; но онъ не могъ представить себѣ какимъ образомъ отъ нея отдѣлаться. Онъ капризно отвѣчалъ Madame Рамо:
   -- Не тревожьте своего сердца о Mademoiselle Комартенъ; она не нуждается въ деньгахъ. Конечно, еслибъ я могъ разчитывать на Исавру -- но увы! Я не смѣю надѣяться. Дайте мнѣ выпить tisane.
   Придя на другой день докторъ посмотрѣлъ серіозно и отозвавъ Madame Рамо въ другую комнату сказалъ:
   -- Мы не дѣлаемъ такихъ успѣховъ какъ я надѣялся; горячка миновала, но истощеніе послѣ нея очень серіозно. Онъ очень упалъ духомъ.
   Потомъ докторъ прибавилъ весело, съ тѣмъ удивительнымъ постиженіемъ нашей сложной человѣческой природы въ которомъ доктора превосходятъ поэтовъ, а парижскіе доктора превосходятъ всѣхъ докторовъ въ мірѣ:
   -- Не найдется ли у васъ для него какой-нибудь доброй вѣсточки: что г. Тьеръ бредитъ послѣднею поэмой вашего сына, что между академиками возникъ вопросъ объ избраніи его или Жюль Жанена, или что прекрасная герцогиня де -- посажена въ сумашедшій домъ сойдя съ ума отъ любви къ нѣкоторому молодому красному республиканцу имя котораго начинается на Р.-- Не можете ли вы найти какой-нибудь хорошей новости въ этомъ родѣ? Если найдете, то это послужитъ къ возбужденію самолюбія вашего сына, и подѣйствуетъ гораздо сильнѣе чѣмъ всѣ лѣкарства помѣщенныя въ Фармакопеѣ; кромѣ того позаботьтесь какъ можно скорѣе перевезти его къ себѣ домой, гдѣ онъ не могъ бы видѣться съ своими безразсудными молодыми друзьями.
   Когда великій авторитетъ передалъ такимъ образомъ своего паціента на руки его матери, она сказала:
   -- Сынъ мой будетъ спасенъ.
   

ГЛАВА XIII.

   Исавра сидѣла возлѣ Веносты -- къ которой въ послѣднее время она повидимому привязалась больше обыкновеннаго -- и занималась вышиваньемъ, работой за которую не принималась въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ; теперь же она чувствовала отвращеніе отъ письма, чтенія и музыки. Исавра сидѣла такимъ образомъ молча занимаясь своею работой, а Beноста говорила безъ умолку когда служанка доложила о Madame Рамо.
   Имя это изумило обѣихъ; Веноста никогда не слыхала чтобы мать поэта была въ живыхъ, и тотчасъ же вывела заключеніе что Madame Рамо должна быть его жена, которую онъ до сихъ поръ скрывалъ. Когда въ залу вошла женщина еще не утратившая красоты, съ лицомъ серіознымъ и печальнымъ, Веноста прошептала:
   -- Коварство мужа отражается на лицѣ жены, и достала платокъ приготовляясь пролить слезы сочувствія.
   -- Mademoiselle, сказала посѣтительница останавливаясь и устремивъ глаза на Исавру.-- Простите мое вторженіе къ вамъ -- мой сынъ имѣетъ честь пользоваться вашимъ знакомствомъ. Всякій кто знаетъ его раздѣлитъ мое горе; такъ молодъ, съ такими надеждами, и въ такой опасности, бѣдный мой мальчикъ!
   Madame Рамо вдругъ остановилась. У нея выступили слезы, она отвернулась чтобы скрыть ихъ.
   Въ обоихъ качествахъ, какъ геній и какъ женщина, Исавра была щедро одарена живостью симпатіи которая отличаетъ женщинъ отъ мущинъ и геній отъ таланта, и потому была замѣчательно склонна къ жалости.
   Она успѣла уже обнять сокрушенную мать, успѣла усадить ее на мѣсто съ котораго сама встала и склонясь къ ней сказала нѣсколько словъ, правда довольно условныхъ, но сказанныхъ сладчайшимъ голосомъ какой я только могу надѣяться слышать развѣ во снѣ по сю сторону могилы.
   Madame Рамо провела рукой по глазамъ, обвела взглядомъ комнату и замѣтивъ Веносту, въ блузѣ и въ туфляхъ, уставившуюся на нее тѣми италіянскими глазами которые на видъ кажутся такъ спокойно невинными, на самомъ же дѣлѣ такъ лукаво пристальны, она шепнула умоляющимъ голосомъ:
   -- Не могу ли я поговорить съ вами нѣсколько минутъ наединѣ?
   Исавра не могла отказа:ь въ этой просьбѣ, хотя и была смущена и поставлена въ затрудненіе угадавъ съ какой цѣлью Madame Рамо просила объ этомъ. Она провела свою гостью въ сосѣднюю комнату и сдѣлавъ Веностѣ знакъ извиненія затворила дверь.
   

ГЛАВА XIV.

   Когда онѣ осталась однѣ Madame Рамо взяла руку Исавры въ обѣ свои и смотря пристально ей въ лицо, сказала:
   -- Не удивительно что вы такъ любимы: красота ваша такова что проникаетъ въ сердце и остается тамъ. Я еще больше одобряю моего мальчика теперь когда видѣла васъ. Но простите меня, Mademoiselle, не отнимайте вашу руку, простите мать которая пришла отъ постели больнаго сына спросить васъ не поможете ли вы ей спасти его! Одно ваше слово -- жизнь или смерть для него!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не говорите этого, Madame, сынъ вашъ знаетъ какъ я цѣню его дружбу, съ какой искренностью отвѣчаю ему тѣмъ же; но, но -- она помолчала съ минуту и продолжала грустно, съ глазами полными слезъ: -- У меня нѣтъ сердца которое я могла бы отдать ему, или кому-нибудь другому.
   -- Я не прошу васъ, не стала бы просить еслибы смѣла, о томъ что для васъ тяжело было бы обѣщать. Я не прошу васъ позволить мнѣ возвратясь сказать сыну: "надѣйся и будь спасенъ", но позвольте мнѣ получить какое-нибудь цѣлительное слово изъ вашихъ устъ. Если я правильно поняла ваши слова, я по крайней мѣрѣ могу сказать ему что вы не подали никому другому надежды въ которой отказали ему?
   -- Въ этомь вы поняли меня вѣрно, Madame. Кто-то сказалъ что романисты такъ много отдаютъ изъ своего сердца героямъ и героинямъ которыхъ создаютъ сами, что у нихъ не остается ничего что стоило бы отдать людямъ имъ подобнымъ. Можетъ-быть это правда, но Madame,-- прибавила Исавра съ улыбкой безконечно сладкою въ своей грусти: -- у меня осталось еще настолько сердца чтобы сочувствовать вамъ.
   Madame Рамо была тронута.
   -- Ah, Mademoiselle, я не вѣрю тѣмъ словамъ которыя вы привели. Но я не должна злоупотреблять вашею добротой продолжая говорить о предметѣ вамъ непріятномъ. Еще только одно слово: вы знаете что мы съ мужемъ скромные торговцы, мы не принадлежимъ къ тому обществу въ которомъ получали извѣстность таланты нашего сына и не стараемся попасть въ него; но смѣю ли я просить чтобы знакомство наше этимъ не кончилось? Смѣю ли я просить позволенія время отъ времяни заходить къ вамъ, и когда-нибудь принять васъ у себя дома? Вѣрьте что я не прошу ничего такого чего не одобрила бы ваша мать еслибъ она была даже очень взыскательна къ неравенству общественныхъ классовъ. Какъ ни скроменъ нашъ домъ, но порокъ никогда не вступалъ въ его двери.
   -- Ah, Madame, и я и синьйора Веноста, которую я на нашемъ италіянскомъ языкѣ называю матерью, можемъ только благодарить васъ и считать для себя честью когда вамъ угодно будетъ принять насъ.
   -- Я отплатила бы низкою неблагодарностью за ваше доброе согласіе на мою просьбу еслибы скрыла отъ васъ причину почему я молю Небо благословить васъ за такой отвѣтъ. Докторъ говоритъ что пройдетъ еще долгое время прежде чѣмъ сынъ мой поправится настолько что ему не нужны уже будутъ болѣе заботы матери и онъ будетъ въ состояніи возвратиться къ прежней своей жизни и занятіямъ въ большомъ свѣтѣ. Для насъ чрезвычайно важно убѣдить его переселиться въ нашъ домъ. Сдѣлать это не легко. Для молодаго человѣка живущаго въ свѣтѣ очень естественно желать имѣть свое chez Lui. Въ такомъ случаѣ что будетъ съ Густавомъ? Одинокій, съ разбитымъ сердцемъ, онъ будетъ созывать друзей, такихъ же молодыхъ, но гораздо крѣпче чѣмъ онъ, приходить развеселять его; или же будетъ искать разсѣять свои мысли черезчуръ сильною умственною работой; въ обоихъ случаяхъ онъ осужденъ. Но у меня есть еще болѣе важныя причины удержать его на время у нашего очага. Теперь именно время, и упустивъ его уже никогда не воротишь, когда нѣжное сообщество, кроткіе совѣты безъ упрековъ могутъ прочно утвердить его въ такихъ привычкахъ и образѣ жизни которыя навсегда изгонятъ страхъ за него изъ сердца его родителей. Вы по крайней мѣрѣ удостоиваете его вашею дружбой, вы желали бы удалить его это всего что можетъ заслужить дружеское порицаніе и сожалѣніе, а Провидѣніе создало его добрымъ и можетъ-быть назначило ему быть великимъ. Если я скажу ему: "Ты еще не скоро будешь въ состояніи выходить чтобы видѣться съ друзьями, но въ моемъ домѣ твои друзья могутъ приходить чтобы повидаться съ тобой, между прочимъ и синьйора Веноста и Mademoiselle Чигонья обѣщали зайти иногда", тогда дѣло мое выиграно, сынъ мой спасенъ.
   -- Madame, сказала Исавра почти рыдая,-- какое счастье имѣть такую мать какъ вы! Такая благородная любовь облагораживаетъ другихъ которые слышатъ ея голосъ. Передайте вашему сыну какъ сильно мое желаніе чтобъ онъ выздоровѣлъ и достигъ большаго чѣмъ обѣщаетъ его геній; скажите ему также какъ я завидую ему что онъ имѣетъ такую мать.
   

ГЛАВА XV.

   Мнѣ не нужно тратить много словъ чтобы повѣдать тебѣ, мой проницательный читатель, кто бы ты ни былъ, мущина или женщина -- въ особенности женщина -- обо всѣхъ событіяхъ смѣнявшихъ одно другое какъ волна смѣняетъ волну во время прилива, и бывшихъ послѣдствіемъ свиданія о которомъ разказано въ послѣдней главѣ. Густавъ былъ перевезенъ въ домъ своихъ родителей; по цѣлымъ недѣлямъ остается онъ дома, или же въ солнечные дни катается часъ или около того въ собственномъ экипажѣ, на лошади купленной у Рошбріана, по отдаленнымъ аллеямъ, въ сторонѣ отъ моднаго свѣта; Исавра посѣщаетъ его мать, любитъ, уважаетъ ее, и все больше подчиняется ея вліянію; во время этихъ посѣщеній она сидитъ около дивана на которомъ отдыхаетъ Рамо. Постепенно, незамѣтно, изъ словъ его матери она приходитъ къ убѣжденію что въ ея власти спасти человѣческую жизнь, и направить его карьеру къ тѣмъ цѣлямъ которыя никогда не спускаются до земли въ глазахъ генія, или въ видѣніи можетъ-быть еще болѣе возвышенномъ, вѣрующей женщины съ чистою душой.
   И самъ Густавъ, по мѣрѣ того какъ онъ медленно подвинется къ выздоровленію, кажется съ благодарностью приписываетъ ей каждый шагъ своего успѣха, характеръ его повидимому смягчается, онъ очищается отъ прежней аффектаціи, облагораживаясь отдѣлывается отъ прежняго цинизма, и, главное, ему такъ необходимо ея присутствіе, такъ темно безъ нея, что -- нужно ли договаривать?-- читатель дополнитъ самъ то что я оставляю недосказаннымъ.
   Довольно сказать что однажды Исавра возвратилась домой отъ Madame Рамо зная что рука ея уже обѣщана, что ея будущее уже не принадлежитъ ей; и избѣгая Веносты, которую она такъ нѣжно, жаждая материнской любви, называла Madré, дѣвушка затворилась въ своей комнатѣ и заперла дверь на ключъ.
   О, бѣдное дитя! о, сладкогласная Исавра! чей нѣжный образъ я чувствую себя слишкомъ грубымъ и жесткимъ чтобы передать на этой страницѣ съ чистотою его очертаній, съ томною нѣжностью его цвѣта; ты которая говоря вещи серіозныя въ устахъ мущины, выражала ихъ съ такою очаровательною серіозностью и съ такимъ женственнымъ взглядомъ; ты, кого ни одинъ изъ извѣстныхъ мнѣ мущинъ не былъ вполнѣ достоинъ; о бѣдная, простая, несчастная дѣвушка, какъ смотрю я на тебя теперь въ уединеніи твоей дѣвственной горенки съ бѣлыми занавѣсками! ужели наконецъ твоя особая звѣзда спустилась въ толпу тѣхъ пошлыхъ дѣвушекъ чьи уста говорятъ "да", тогда какъ сердце говоритъ "нѣтъ"? Ты, блестящая Исавра! ты, бѣдное дитя лишенное матери!
   Она опустилась въ свое кресло, свое любимое кресло -- покрышка его была вышита гжей де-Гранмениль и подарена ей въ прошедшемъ году въ день ея рожденія, въ тотъ годъ когда она впервые узнала что такое любовь, впервые узнала что значитъ борьба для достиженія славы. И когда подобно многимъ молодымъ людямъ она соединяла любовь и славу въ мечтахъ о будущемъ, это шелковое кресло стало для нея тѣмъ же чѣмъ Дельфійскій треножникъ былъ для Пиѳіи: она инстинктивно обращалась къ нему во всѣ часы горя или радости, когда юность ищетъ пророчествъ и ограничивается мечтами.
   Тамъ сидѣла она теперь, въ какомъ-то оцѣпенѣніи, въ какомъ-то печальномъ забытьи -- иллюзіи Пиѳіи прошли, жажда мечтаній и пророчествъ также -- сжавъ руки и шепча про себя: "Что случилось? Что я сдѣлала?"
   Три часа спустя вы не узнали бы то же лицо которое видите теперь. Потому что тогда мужество, честь и честность бывшія въ натурѣ дѣвушки взяли верхъ. Она дала слово одному человѣку -- слово это не можетъ быть взято назадъ, всякая мысль о другомъ мущинѣ должна исчезнуть. Въ каминѣ ея лежитъ зола и пепелъ -- послѣдніе остатки драгоцѣннаго письма Грагама Вена, сохранявшейся вырѣзки изъ газетъ гдѣ упоминалось его имя, сухаго трактата имъ изданнаго который побудилъ милую писательницу романовъ желать "познакомиться съ политикой". О, еслибы трактатъ этотъ касался охоты на лисицъ, она пожелала бы "познакомиться" съ этою охотой! Поверхъ всего, еще отличаясь отъ остальнаго, когда искры слабо вспыхивали и погасали то на листкѣ, то на стеблѣ, виднѣлись высушеные цвѣты напоминавшіе о счастливомъ часѣ проведенномъ въ бесѣдкѣ, и прогулку въ забытомъ саду, когда она рѣшилась отказаться отъ артистической карьеры въ которой могла быть достигнута слава, но слава эта не была бы неразлучна съ любовью, въ мечтахъ навсегда теперь оставленныхъ.
   

КНИГА X.

ГЛАВА I.

   Грагамъ Венъ уже нѣсколько мѣсяцевъ не получалъ извѣстій отъ Monsieur Ренара, какъ однажды утромъ онъ получилъ письмо приводимое здѣсь въ переводѣ:
   "Monsieur,-- Съ радостью могу увѣдомить васъ что я наконецъ получилъ извѣстіе которое можетъ повести къ болѣе важнымъ открытіямъ. Когда мы разстались послѣ безплодныхъ поисковъ въ Вѣнѣ, мы оба пришли къ убѣжденію что по какой-то причинѣ, извѣстной только самимъ этимъ дамамъ, Madame Мариньи и Madame Дюваль помѣнялись именами, что умершая подъ именемъ Дюваль была Madame Мариньи, а Madame Дюваль осталась въ живыхъ подъ именемъ Мариньи.
   "Для меня было ясно что этотъ beau Monsieur который навѣщалъ ложную Дюваль, долженъ былъ знать объ этой перемѣнѣ именъ, и если его имя и мѣстожительство можетъ быть найдено, онъ, по всей вѣроятности, долженъ знать что сталось съ дамой составляющей цѣль розысковъ; по истеченіи столькихъ лѣтъ онъ вѣроятно не будетъ уже имѣть причинъ такъ строго сохранять тайну которую безъ сомнѣнія было умѣстно хранить въ свое время. Возлюбленный этой soi-disant Mademoiselle Дюваль принадлежалъ, судя по тѣмъ свѣдѣніямъ какія намъ удалось собрать, къ высшему обществу, и можетъ-быть былъ человѣкъ женатый; словомъ, эта liaison принадлежала къ числу тѣхъ которыя, пока продолжаются, требуютъ осторожности и тайны.
   "Поэтому, оставивъ всѣ дальнѣйшія попытки къ отысканію пропавшей дамы, я рѣшился вернуться въ Вѣну какъ только кончатся дѣла вызвавшія меня въ Парижъ и посвятить себя исключительно отысканію таинственнаго влюбленнаго господина.
   "Я не сообщалъ вамъ объ этомъ намѣреніи потому что могло случиться что я ошибался, или если не ошибался, могъ слишкомъ увлекаться своими надеждами. Благоразумнѣе было избавить почтеннаго кліента отъ возможнаго разочарованія.
   "Ясно было одно, что во время смерти soi-disant Дюваль, этотъ beau Monsieur находился въ Вѣнѣ.
   "Довольно яснымъ представлялось также то что когда подруга умершей такъ таинственно уѣхала изъ Мюнхена, она отправилась въ Вѣну, и изъ Вѣны было получено письмо съ требованіемъ удостовѣренія о смерти Madame Дюваль. Простите что я напоминаю вамъ всѣ эти обстоятельства, которыя безъ сомнѣнія еще свѣжи въ вашей памяти. Повторяю ихъ для объясненія заключеній къ какимъ они привели меня.
   "Я не могъ получить разрѣшенія уѣхать изъ Парижа на продолжительное время ранѣе конца апрѣля. Между тѣмъ я старался частнымъ образомъ разузнать кто изъ Французовъ принадлежащихъ къ высшему обществу былъ въ этой столицѣ осенью 1849. Въ небольшомъ спискѣ такихъ лицъ я остановился на одномъ который могъ быть таинственнымъ Ашилемъ, его nom de baptême было дѣйствительно Ашиль.
   "Интриганъ, à bonnes fortunes, и въ то же время расточительный; очень щекотливый въ поддержаніи своего достоинства, и избѣгавшій малѣйшаго повода къ сплетнѣ которая могла бы его унизить; такой именно человѣкъ который при случайномъ ухаживаніи за женщиной сомнительной репутаціи никогда не подписалъ бы письма своимъ титулованнымъ именемъ и насколько возможно старался бы сохранять инкогнито. Но человѣкъ этотъ уже умеръ, и послѣ смерти его прошло нѣсколько лѣтъ. Онъ умеръ не въ Вѣнѣ и въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ до своей смерти не бывалъ въ этомъ городѣ. Онъ былъ долгое время ami de la maison одной изъ тѣхъ grandes dames съ которыми близости не стыдятся grands seigneurs. Въ такомъ случаѣ они хвастливо выставляютъ на видѣ свои bonnes fortunes которыя при другихъ обстоятельствахъ скрываютъ. Monsieur вмѣстѣ съ grande dame были въ Баденѣ когда первый умеръ. Донъ Жуанъ подобнаго сорта всегда долженъ имѣть довѣреннаго Лепорелло. Еслибъ я могъ найти этого Лепорелло въ живыхъ, отъ него можно было бы вывѣдать тайны которыхъ нельзя ужъ узнать отъ покойнаго Донъ Жуана. Дѣйствительно, я узналъ какъ въ Вѣнѣ, куда сперва отправился для повѣрки свѣдѣній полученныхъ въ Парижѣ, такъ и въ Баденѣ, куда потомъ направилъ свой путь, что у этого блестящаго дворянина былъ любимый слуга который жилъ у него съ молодыхъ лѣтъ, Италіянецъ, который сумѣлъ вовремя своей службы накопить достаточно денегъ чтобъ открыть гостинницу гдѣ-то въ Италіи, полагали что въ Пизѣ. Я прибылъ въ Пизу, но человѣкъ этотъ выѣхалъ оттуда нѣсколько лѣтъ тому назадъ; гостиница его не имѣла успѣха и у него остались долги. Никто не могъ сказать что съ нимъ сталось. Наконецъ, послѣ долгихъ и утомительныхъ розысковъ, я нашелъ его содержателемъ небольшой гостиницы въ Генуѣ и довольно пріятнымъ человѣкомъ; послѣ дружескаго знакомства съ нимъ (я разумѣется остановился въ его гостиницѣ) я безъ труда вызвалъ его на разговоръ о его прежней жизни и приключеніяхъ, въ особенности о его бывшемъ господинѣ, блестящею карьерой котораго въ рядахъ de la Belle Déesse онъ не мало гордился. Но не легко было навести его въ частности на тотъ случай который интересенъ для насъ. Въ самомъ дѣлѣ, приключеніе съ бѣдною Soi-disant Дюваль было такимъ краткимъ и незначительнымъ эпизодомъ въ жизни его господина что онъ не безъ труда могъ вспомнить о немъ.
   "Мало-по-малу однако же, въ теченіи двухъ или трехъ вечеровъ, и съ помощію многихъ фляшекъ Орвіетта или бутылокъ Лакриме (вина, Monsieur, которыхъ я не рекомендую никому кто желаетъ сохранить въ порядкѣ свой желудокъ и въ тайнѣ свои секреты), я разузналъ слѣдующія подробности.
   "Нашъ Донъ Жуанъ со времени смерти жены, въ первый годъ супружества, рѣдко посѣщалъ Парижъ, гдѣ имѣлъ квартиру -- свой фамильный отель тамъ онъ продалъ.
   "Но посѣтивъ случайно эту столицу Европы за нѣсколько мѣсяцевъ до извѣстнаго вамъ случая въ Ахенѣ, онъ свелъ знакомство съ Madame Мариньи, незаконною дочерью высокопоставленныхъ родителей, которыми, разумѣется, она никогда не была признана, но которые позаботились чтобъ она получила хорошее образованіе въ монастырѣ; и по выходѣ ея оттуда сумѣли сдѣлать чтобъ одинъ старый солдатъ съ состояніемъ -- что означаетъ офицеръ безъ всякаго состоянія,-- служившій не безъ отличія въ Алжирѣ, предложилъ ей свою руку и присоединилъ ея скромное приданое къ своему еще болѣе скромному доходу. Они сумѣли также дать ей понять что предложеніе должно быть принято. Такимъ образомъ, Mademoiselle "Quelque Chose" сдѣлалась Madame Мариньи,-- и съ своей стороны сумѣла черезъ годъ или около того остаться вдовою. Послѣ ея свадьбы родители разумѣется умыли руки, такъ какъ уже исполнили въ отношеніи къ ней свой долгъ. Въ то время когда Донъ Жуанъ познакомился съ этою дамой, ничего нельзя было сказать дурнаго объ ея характерѣ; но модистки и лавочники стали жаловаться что они охотнѣе согласились бы получить свои деньги нежели вѣрить въ безупречность ея характера. Донъ Жуанъ влюбился въ нее, немедленно удовлетворилъ претензіи модистокъ и лавочниковъ, и уѣзжая изъ Парижа они условились встрѣтиться въ Ахенѣ. Когда же онъ прибылъ къ этимъ горячимъ, и по-моему вовсе не привлекательнымъ водамъ, онъ былъ удивленъ получивъ отъ нея записку что она перемѣнила свое имя Мариньи на имя Дюваль.
   "Я вспоминаю, говорилъ Лепорелло, что черезъ два дня господинъ мой сказалъ мнѣ: "Осторожность и тайна. Не называй моего имени въ томъ домѣ куда я пошлю тебя съ запиской къ Madame Дюваль. Когда я бываю тамъ я не называю себя. La petite Мариньи перемѣнила свое имя на имя Луизы Дюваль; и я встрѣтилъ тамъ ея подругу, настоящую Луизу Дюваль, племянницу одного моего родственника, съ которымъ опасно ссориться, онъ первый боецъ на шпагахъ и стрѣлокъ изъ пистолета -- Викторъ де-Молеонъ". Господинъ мой былъ достаточно храбръ, но онъ любилъ жизнь и не находилъ чтобы la petite Мариньи стоила чтобъ быть за нее убитымъ.
   "Лепорелло мало помнилъ о послѣдующихъ событіяхъ. Онъ вспоминалъ только что Донъ Жуанъ, когда они были въ Вѣнѣ, сказалъ ему однажды утромъ съ видомъ менѣе обыкновеннаго веселымъ: "Все кончено съ la petite Мариньи -- ея уже нѣтъ болѣе". Потомъ приказалъ приготовить себѣ ванну, написалъ записку и сказалъ со слезами на глазахъ: "Отнеси это Mademoiselle Селестъ; ее нельзя сравнить съ la petite Мариньи; но la petite Селестъ еще жива." А, Monsieur! еслибъ хоть одинъ человѣкъ во Франціи такъ гордился своимъ властелиномъ какъ этотъ Италіянецъ гордился моимъ соотечественникомъ! Увы! мы Французы созданы чтобы повелѣвать, по крайней мѣрѣ мы такъ о себѣ думаемъ, и оскорбляемся если кто-нибудь говоритъ намъ: "служи и повинуйся". Теперь во Франціи можно встрѣтить только Донъ Жуановъ и ни одного Лепорелло.
   "Послѣ большихъ усилій съ моей стороны вызвать въ памяти Лепорелло важнѣйшее обстоятельство -- видѣлъ ли онъ когда-нибудь настоящую Дюваль выдававшую себя за Madame Мариньи, не являлась ли она къ его господину въ Вѣнѣ или въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ, онъ растеръ свой лобъ и извлекъ изъ него слѣдующія воспоминанія.
   "Въ тотъ день когда Eccellenza (Лепорелло всегда называлъ господина своего Eccellenza, титулъ этотъ, какъ вамъ извѣстно, Италіянецъ придавалъ бы самому сатанѣ еслибъ тотъ платилъ ему жалованье) сказалъ мнѣ что la petite Мариньи нѣтъ болѣе въ живыхъ, у него предъ этимъ была дама съ опущенною вуалью и укутанная, которую какъ мнѣ показалось я не встрѣчалъ прежде, но я замѣтилъ ея манеру держаться, очень высокомѣрно, голову назадъ, и подумалъ про себя что эта особа одна изъ его grandes dames. Она заходила еще раза два или три, никогда не называя своего имени; потомъ она больше не появлялась. Можетъ-статься это была Madame Дюваль, этого я не могу сказать.
   "Но не случалось ли вамъ слышать чтобъ Eccellenza послѣ того упоминалъ о настоящей Дюваль?
   "Нѣтъ, non mi ricordo -- не помню.
   "Ила же о какой-нибудь находящейся въ живыхъ Madame Мариньи, хотя эта дама уже умерла?
   "Постойте, вспомнилъ; не то чтобъ онъ упоминалъ когда-нибудь при мнѣ о такой особѣ, но я отправлялъ его письма на почту, адресованныя къ Madame Мариньи -- о, да! даже нѣсколько лѣтъ спустя послѣ того какъ та la petite Мариньи умерла.
   "Однажды я попробовалъ спросить, простите меня, Eccellenza, позвольте спросить въ самомъ ли дѣлѣ умерла эта бѣдная дама если вы приказываете мнѣ отослать къ ней письмо?
   "О, сказалъ онъ, Madame Мариньи! Разумѣется та которую ты звалъ умерла, но есть и другія; эта дама принадлежитъ къ моей фамиліи. Родственники ея, хотя сами благороднаго происхожденія, признаютъ меня главою своего дома, и я слишкомъ bon prince чтобы не помогать вѣтвямъ моего родословнаго дерева.
   "На другой послѣ этого разговора Лепорелло сказалъ мнѣ: "Другъ мой, вы какъ видно интересуетесь узнать что сталось съ тою дамой которая приняла имя Мариньи. (Откровенно сознаюсь въ этомъ, Monsieur, чтобы показать какъ не легко даже для такого осторожнаго человѣка какъ я пробираться сквозь кусты не давъ людямъ замѣтить какую птицу вы ищете.)
   "Да, отвѣчалъ я, она интересуетъ меня. Я немножко зналъ этого Виктора де-Молеона съ которымъ Eccellenza не желалъ ссориться; узнавъ что сталось съ Луизою Дюваль можно сдѣлать пріятное этому ея родственнику.
   "Я могу указать вамъ путь какъ узнать все что было извѣстно Eccellenza изъ переписки. Я часто слыхалъ какъ онъ съ похвалой повторялъ пословицу которая такъ умна что могла быть италіяискою: "Никогда не пиши, никогда не жги"; это значитъ никогда не компрометтируй себя письмомъ, и береги всѣ письма которыя могутъ дать власть надъ другими. Всѣ письма какія онъ получалъ тщательно складывались и сохранялись. Я переслалъ ихъ его сыну въ четырехъ большихъ сундукахъ. Они безъ сомнѣнія и теперь у него.
   "Теперь ресурсы мои истощились. Я прибылъ въ Парижъ прошлою ночью, и настоятельно совѣтую вамъ тотчасъ же пріѣхать сюда если вы желаете продолжать розыски.
   "Вы, Monsieur, можете сдѣлать то на что я не могъ рѣшиться; вы можете спросить сына этого Донъ-Жуана не находится ли въ числѣ писемъ его отца, которыя онъ могъ сохранить, писемъ съ подписью Мариньи или Дюваль, словомъ, такихъ которыя могли бы пролить свѣтъ на это темное сплетеніе обстоятельствъ. Grand seigneur будетъ конечно любезнѣе съ вами, при вашемъ общественномъ положеніи, нежели съ полицейскимъ агентомъ. Сынъ Донъ-Жуана, наслѣдовавшій титулъ отца, называется маркизомъ де-Рошбріаномъ; и позвольте мнѣ прибавить что въ настоящую минуту, какъ вамъ безъ сомнѣнія извѣстно изъ газетъ, въ Парижѣ только и говорятъ что о приближающейся войнѣ; такъ что черезъ мѣсяцъ или два не легко будетъ найти Monsieur де-Рошбріана, который, какъ я узналъ, въ настоящее время находится въ Парижѣ.
   "Съ глубочайшимъ уваженіемъ имѣю честь быть и пр.

"I. Ренаръ."

   На другой день по полученіи этого письма Грагамъ Венъ былъ въ Парижѣ.
   

ГЛАВА II.

   Къ числу вещей не поддающихся описанію принадлежитъ то что въ Парижѣ называется agitation; это агитація безъ смуты или насилія, не обнаруживающаяся никакимъ безпорядкомъ, никакою буйною вспышкой. Быть-можетъ кафе болѣе полны; прохожіе на улицахъ чаще останавливаютъ другъ друга, разговариваютъ небольшими толпами или группами; но въ цѣломъ мало что обнаруживаетъ какъ сильно бьется сердце Парижа. Путешественникъ проѣзжая по спокойной мѣстности можетъ не звать что въ нѣсколькихъ миляхъ отъ него происходитъ сраженіе; если же онъ остановится и приложитъ ухо къ землѣ, онъ узнаетъ, по непередаваемому сотрясенію, голоса пушекъ.
   Но въ Парижѣ проницательному наблюдателю нѣтъ надобности останавливаться и прикладывать ухо къ землѣ; онъ чувствуетъ внутри себя сотрясенія, таинственную внутреннюю симпатію передающую отдѣльнымъ лицамъ сознательную дрожь, когда страсти толпы взволнованы, какъ бы тихо ни было это волненіе.
   Кафе Тортони было переполнено когда Дюплеси и Лемерсье вошли въ него: безполезно было заказывать завтракъ, такъ какъ ни въ комнатахъ, ни снаружи не было ни одного свободнаго столика.
   Но они не могли уйти такъ скоро какъ бы желали. Завидя финансиста нѣсколько человѣкъ встали и окружили его съ жадностью спрашивая:
   -- Какъ вы думаете, Дюплеси, подольетъ ли оскорбленіе нанесенное Франціи хоть каплю горячей крови въ ледяныя жилы несчастнаго Олливье?
   -- Еще не доказано что Франція оскорблена, Monsieur, отвѣчалъ Дюплеси флегматично.
   -- Bah! Не оскорблена! Самое назначеніе Гогенцоллерна на Испанскій престолъ было оскорбленіемъ -- чего вамъ еще больше?
   -- Я вамъ скажу что это значитъ, Дюплеси, сказалъ виконтъ де-Брезе, котораго обычное добродушіе повидимому смѣнилось обидною заносчивостью: -- Я вамъ скажу, что это значитъ; у вашего друга императора смѣлости не больше чѣмъ у цыпленка. Онъ сталъ старъ, трусливъ и лѣнивъ; онъ знаетъ что у него не хватитъ силъ даже сѣсть на лошадь. Но если въ теченіи недѣли онъ не объявитъ войны Прусакамъ, большое будетъ счастіе если ему удастся убраться также спокойно какъ Лудовику-Филиппу, подъ защитой своего зонтика, и съ прозвищемъ Шмидта. Или не можете ли вы, Дюплеси, переслать его обратно въ Лондонъ въ переводномъ векселѣ?
   -- Для человѣка съ вашею литературною извѣстностью, Monsieur le vicomte, сказалъ Дюплеси,-- вы употребляете странныя сбивчивыя метафоры. Но, простите меня, я пришелъ сюда завтракать, и не могу оставаться затѣмъ чтобы ссориться. Пойдемте, Лемерсье, попытаемъ счастья не удастся ли намъ достать котлетку у Trois Frères.
   -- Фоксъ, Фоксъ, крикнулъ Лемерсье, свистнувъ пуделю который вошелъ съ нимъ въ кафе и испуганный внезапнымъ движеніемъ и громкими голосами спрятался подъ столъ.
   -- Ваша собака труслива, сказалъ де-Брезе,-- назовите ее Nap.
   Шутка эта была покрыта общимъ смѣхомъ, среди котораго Дюплеси скрылся, и Фредерикъ, найдя и взявъ свою собаку, послѣдовалъ за нимъ, нѣжно лаская животное.
   -- Я не разстанусь съ Фоксомъ ни за какія сокровища, сказалъ Лемерсье съ effusion,-- это залогъ любви и вѣрности одной прекрасной Англичанки: дама эта покинула меня -- собака осталась.
   Дюплеси сухо улыбнулся.
   -- Вы истый Парижанинъ, мой другъ Лемерсье! Я увѣренъ что когда зазвучитъ труба архангела въ день судный, Парижъ раздѣлится на два лагеря: одни будутъ пѣть Марсельезу и парадировать съ краснымъ знаменемъ; другіе будутъ пожимать плечами говоря: "Bah! le Bon Dieu какъ будто рѣшился оскорбить Парижъ, это любимое мѣсто Грацій, школу искусства, источникъ разума, око міра"; и ангелъ разрушенія засталъ бы ихъ ласкающими своихъ пуделей и съ готовыми bons mots на счетъ женщинъ.
   -- И совершенно справедливо, сказалъ Лемерсье примирительно,-- какой другой народъ въ мірѣ можетъ сохранить хорошее расположеніе духа при такихъ непріятныхъ обстоятельствахъ? Но къ чему принимать такой торжественный тонъ? Война разумѣется будетъ -- безполезно говорить о разъясненіяхъ. Когда Французъ говоритъ: "я оскорбленъ", онъ не станетъ слушать никакихъ возраженій. Онъ разумѣетъ битву, а не извиненія. Но что жь если и война? Наши храбрые солдаты побьютъ Прусаковъ, возьмутъ Рейнъ, возвратятся въ Парижъ покрытые лаврами; новый Boulevard de Berlin затмитъ собою Boulevard de Sebastopol. Кстати, Дюплеси, Boulevard de Berlin будетъ хорошая спекуляція, лучше чѣмъ Rue de bouvier. Ah! Кажется это мой англійскій другъ Грамъ Ванъ!
   И оставивъ руку Дюплеси Лемерсье остановилъ джентльмена который готовъ былъ пройти незамѣченнымъ.
   -- Bon jour, mon ami! Давно ли вы въ Парижѣ?
   -- Я пріѣхалъ только вчера вечеромъ, отвѣчалъ Грагамъ,-- и такъ не надолго что вижу въ томъ большое счастье, любезнѣйшій Лемерсье, что встрѣтился съ вами и что мнѣ удалось ложать вамъ руку.
   -- Мы съ Дюплеси только-что шли завтракать къ Trois Frères; пойдемте съ нами.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ; ah, Monsieur Дюплеси, я буду радъ услышать отъ васъ что императоръ найдетъ въ себѣ достаточно твердости чтобы положить конецъ воинственному задору, который, судя по тѣмъ кого я встрѣчалъ, угрожаетъ перейти въ помѣшательство.
   Дюплеси смотрѣлъ очень пристально въ лицо Грагама когда медленно отвѣтилъ:
   -- Англичанамъ должно быть извѣстно по крайней мѣрѣ то что когда императоръ при своей послѣдней реформѣ отказался отъ личной власти для конституціонной монархіи, вопросъ покажетъ ли онъ или нѣтъ твердость въ такихъ дѣлахъ которыя принадлежатъ кабинету и палатамъ не можетъ болѣе имѣть мѣста. Я увѣренъ что если Monsieur Гладстонъ посовѣтуетъ королевѣ Викторіи объявить войну Россіи, и будетъ поддержанъ въ этомъ большинствомъ парламента, то вы сочли бы меня очень несвѣдущимъ въ дѣлахъ конституціонной монархіи и парламентскаго правленія еслибъ я выразилъ надежду что королева Викторія воспротивится этой воинственной лихорадкѣ.
   -- Вашъ укоръ былъ бы вполнѣ справедливъ, Monsieur Дюплеси, еслибы вы могли доказать мнѣ что оба эти случая совершенно одинаковы; но мы въ Англіи не думаемъ чтобы несмотря на послѣднія реформы, императоръ настолько отрекся отъ своего личнаго вліянія чтобъ его воля, твердо и рѣшительно вырагкенная, не имѣла вѣса въ его совѣтѣ и не заставила бы смолкнуть оппозицію въ палатѣ. Такъ ли это? Я прошу объясненія.
   Въ продолженіе этого разговора они шли рядомъ въ направленіи къ Пале-Ройялю.
   -- Это зависитъ, возразилъ Дюплеси,-- отъ того насколько усилится народное возбужденіе въ Парижѣ. Если оно утихнетъ, императоръ безъ сомнѣнія можетъ обратить въ хорошую сторону эту благопріятную пріостановку лихорадки. Но если оно будетъ усиливаться, и Парижъ станетъ требовать войны такими же громкими криками какъ при Лудовикѣ-Филиппѣ онъ кричалъ о революціи, думаете ли вы что императоръ будетъ въ состояніи внушить своимъ министрамъ мудрость мира? Министры его будутъ слишкомъ напуганы криками, не рѣшатся имъ противиться и выйдутъ въ отставку. Изъ кого можетъ императоръ составить другой кабинетъ? Кабинетъ мира? Кто рѣшится ораторствовать въ пользу мира? Кто? Гамбетта, Жюль Фавръ, признанные республиканцы; захотятъ ли они занять министерскій постъ при Лудовикѣ-Наполеонѣ? Еслибъ они согласились, не было ли бы первымъ ихъ дѣйствіемъ уничтоженіе имперіи? Такимъ образомъ Наполеонъ такой же конституціонный монархъ какъ и королева Викторія въ томъ смыслѣ что народная воля страны (а во Франціи въ такихъ вопросахъ Парижъ есть вся страна) контролируетъ палаты, контролируетъ кабинетъ; а императоръ не можетъ дѣйствовать противъ кабинета. Я не говорю объ арміи, которая во Франціи есть сила неизвѣстная въ Англіи, и которая навѣрно не станетъ брататься ни съ какою партіей мира. Если война будетъ объявлена, пусть Англія осуждаетъ это -- она не можетъ сожалѣть объ этомъ больше меня,-- но пусть Англія осуждаетъ націю; пусть она осуждаетъ если хочетъ форму правленія основанную на всеобщей подачѣ голосовъ; но пусть не осуждаетъ она нашего государя, также какъ Франція не стала бы осуждать королеву еслибы вынужденная условіями на которыхъ утверждается ея престолъ она подписала объявленіе войны уступая требованіямъ большинства парламента толькоч: о избраннаго и совѣта министровъ которыхъ некѣмъ замѣнить.
   -- Замѣчанія ваши, Monsieur Дюплеси, очень убѣдительны и еще болѣе увеличиваютъ безпокойство съ какимъ я, какъ и всѣ мои соотечественники, смотримъ на настоящее тревожное время. Будемъ надѣяться на лучшее. Правительство наше, какъ мнѣ извѣстно, употребляетъ всѣ усилія чтобъ уничтожить всякій поводъ къ оскорбленію какое это несчастное назначеніе германскаго принца на Испанскій престолъ не могло не причинить государственнымъ людямъ Франціи.
   -- Я очень радъ что вы соглашаетесь что подобное назначеніе было достаточнымъ поводомъ къ оскорбленію, сказалъ Лемерсье съ нѣкоторою горечью; -- потому что я встрѣчалъ Англичанъ которые утверждаютъ что Франція не имѣетъ права противиться выбору государя какой бы ни былъ сдѣланъ Испаніей.
   -- Англичане вообще не очень вникаютъ въ политическія дѣла другихъ странъ, сказалъ Грагамъ;-- но тѣ кто интересуется ими должны видѣть что Франція не можетъ безъ понятной тревоги переносить чтобъ ее скружали со всѣхъ сторонъ линіей враждебныхъ государствъ: на западѣ сама Германія, ставшая столь грозною послѣ битвы при Садовой; германскій принцъ на юго-западѣ; довольно вѣроятный союзъ между Пруссіей и Италіяаскимъ королевствомъ, уже отчужденнымъ отъ Франціи, которой оно такъ много обязано. Если Англіи было бы непріятно большое морское могущество Антверпена, то насколько болѣе непріятно должно быть Франціи еслибы Пруссія имѣла возможность, присоединивъ испанскія войска къ германской арміи, устремить тѣ и другія на Францію. Но этого повода къ безпокойству уже не существуетъ; кандидатура Гогенцоллерна взята назадъ. Будемъ надѣяться на лучшее.
   Они усѣлись за столомъ въ кафе Trois Frères, и Лемерсье занялся просматриваніемъ menu и заказомъ завтрака, не упуская изъ виду Фокса.
   -- Посмотрите на этого человѣка, сказалъ Дюплеси, указывая на только-что вошедшаго господина;-- нѣсколько дней тому назадъ онъ былъ популярный герой; теперь, при всеобщемъ возбужденіи отъ угрожающей войны, онъ можетъ спокойно заказывать свой бифстекъ не осыпаемый поздравленіями и привѣтствіями; такова слава во Франціи! Сегодня есть, а завтра нѣтъ ея.
   -- А чѣмъ прославился этотъ человѣкъ?
   -- Онъ живописецъ и отказался отъ ордена -- единственный французскій живописецъ который сдѣлалъ это.
   -- А почему онъ отказался?
   -- Потому что онъ больше привлекъ къ себѣ вниманіе своимъ отказомъ чѣмъ еслибы принялъ награду. Если когда-нибудь наступитъ день для красныхъ республиканцевъ, то самые отчаянные изъ нихъ, осужденные человѣческимъ чувствомъ, и будутъ до помѣшательства заботиться о снисканіи одобренія людей.
   -- Вы глубокій философъ, Monsieur Дюплеси.
   -- Не думаю; я чувствую особенное презрѣніе къ философамъ. Простите меня на минуту, я вижу человѣка съ которымъ хотѣлъ бы сказать два слова.
   Дюплеси перешелъ къ другому столу и заговорилъ съ человѣкомъ среднихъ лѣтъ, довольно замѣчательной наружности, съ красною ленточкой въ петличкѣ, въ которомъ Грагамъ узналъ бывшаго императорскаго министра, отличавшагося отъ своихъ товарищей въ кабинетѣ того времени репутаціей преданности своему повелителю и мужества противъ толпы.
   Оставшись одинъ съ Лемерсье, Грагамъ сказалъ:
   -- Скажите мнѣ пожалуста гдѣ я могу найти вашего друга маркиза де-Рошбріана. Я сегодня заходилъ на его квартиру, и тамъ мнѣ сказали что онъ отправился гостить куда-то за городъ, взявъ съ собой своего слугу. Concierge не могъ дать мнѣ его адреса. Я такъ обрадовался когда встрѣтилъ васъ надѣясь что вы навѣрное знаете.
   -- Нѣтъ, я не знаю; я уже нѣсколько дней не видѣлъ Алена; но Дюплеси вѣрно знаетъ.
   Въ это время финансистъ возвратился къ нимъ.
   -- Mon cher, Грамъ Ванъ желаетъ знать въ какія Сабинскія сѣни сокрылся Рошбріанъ, fumum opes strepitumque, столицы?
   -- А! маркизъ вашъ другъ, Monsieur?
   -- Я едва ли могу похвалиться этою честью, но мы съ нимъ знакомы и я былъ бы радъ его видѣть.
   -- Въ настоящую минуту онъ находится въ сельскомъ домѣ герцогини де-Тарасконъ близь Фонтенбло; два дня тому назадъ я получилъ отъ него наскоро написанную записку съ извѣщеніемъ что онъ отправился туда вслѣдствіе ея настоятельнаго приглашенія. Но онъ можетъ вернуться завтра; во всякомъ случаѣ онъ обѣдаетъ у меня въ восемь часовъ, и я былъ бы очень радъ еслибы вы сдѣлала мнѣ честь встрѣтиться съ нимъ въ моемъ домѣ.
   -- Это такое пріятное приглашеніе что я не могъ бы отъ него отказаться, и я принимаю его съ благодарностью.
   Въ дальнѣйшемъ разговорѣ Грагама съ двумя Французами не было сказано ничего достойнаго вниманія. Онъ оставилъ ихъ докуривать сигары въ саду и отправился домой чрезъ Rue de Rivoli. Проходя мимо Magazin du Louvre; онъ остановился давъ дорогу дамѣ быстро проходившей изъ дверей магазина къ своему экипажу.
   Взглянувъ на него съ легкимъ наклоненіемъ головы въ признательность за его вѣжливость дама узнала его лицо.
   -- А, мистеръ Венъ! воскликнула она почти радостно,-- вы въ Парижѣ и не навѣстите меня!
   -- Я пріѣхалъ только вчера вечеромъ, любезнѣйшая мистрисъ Морли, сказалъ Грагамъ нѣсколько смутившись,-- и только по дѣламъ которыя потребовали моего присутствія. Я пробуду здѣсь вѣроятно очень короткое время.
   -- Въ такомъ случаѣ позвольте похитить у васъ нѣсколько минутъ, нѣтъ, даже и того не надо; я могу довезти васъ куда хотите, и такъ какъ карета моя движется быстрѣе чѣмъ вы идете пѣшкомъ, то я даже сохраню вамъ нѣсколько минутъ вмѣсто того чтобы похищать ихъ у васъ.
   -- Вы очень добры, но я шелъ только къ себѣ въ гостиницу которая здѣсь рядомъ.
   -- Въ такомъ случаѣ у васъ не можетъ быть оправданій чтобы не сдѣлать со мной небольшую прогулку въ Енисейскихъ Поляхъ; ѣдемте.
   Вѣжливость обязывала Грагама повиноваться. Онъ помогъ прекрасной Американкѣ сѣсть въ экипажъ и самъ сѣлъ рядомъ съ ней.
   

ГЛАВА III.

   -- Мистеръ Венъ, я должна очень извиняться предъ вами за участіе въ вашей жизни такъ нескромно обнаруженное въ моемъ письмѣ.
   -- О, мистрисъ Морли! вы не можете себѣ представить какъ глубоко тронуло меня это участіе.
   -- Я не рѣшилась бы зайти такъ далеко, продолжала мистрисъ Морли не обращая вниманія на перерывъ,-- еслибы не поняла совершенно превратно ваши чувства къ извѣстной особѣ. Въ этомъ виновато мое американское воспитаніе. У насъ бываетъ много ухаживаній между юношами и молодыми дѣвушками которыя не приходятъ ни къ чему; но если въ моей странѣ такой человѣкъ какъ вы встрѣчаетъ такую дѣвушку какъ Исавра Чигонья, тутъ не можетъ быть рѣчи о простомъ ухаживаньи. Его вниманіе, взгляды, обращеніе, для тѣхъ кто интересуется имъ настолько чтобы наблюдать, открываютъ одно изъ двухъ: или онъ холодно восхищается и уважаетъ, или же любитъ всѣмъ сердцемъ и душою женщину достойную внушить такую любовь. Я наблюдала, и непростительно обманулась. Я воображала что вижу любовь, и при этой мысли радовалась за васъ обоихъ. Я знаю что во всѣхъ странахъ, и у насъ и у васъ, любовь такъ впечатлительна и ревнива что всегда готова придумывать для себя воображаемыхъ враговъ. Уваженіе и восхищеніе никогда не бываютъ способны къ этому. Я думала что какое-нибудь недоразумѣніе, легко устранимое при вмѣшательствѣ третьяго лица, могло замедлить влеченіе двухъ сердецъ другъ къ другу, и рѣшилась писать вамъ. Я полагала что вы любите, и ошиблась какъ нельзя больше: вы только восхищались и уважали.
   -- Вы иронизируете очень тонко, мистрисъ Морли, и для васъ это можетъ казаться вполнѣ вѣрно.
   -- Не называйте меня мистрисъ Морли такимъ высокомѣрнымъ тономъ: развѣ вы не можете говорить со мной какъ съ другимъ? Вы только уважали и восхищались -- и конецъ.
   -- Нѣтъ, не конецъ! воскликнулъ Грагамъ, давая просторъ порыву страсти, которая рѣдко въ присутствіи другихъ нарушала его самообладаніе,-- конецъ для меня это жизнь изъ которой навсегда вычеркнута любовь какую я могъ бы питать къ женщинѣ. Истинная любовь для меня можетъ быть только одна. Она явилась при первомъ моемъ взглядѣ на это роковое лицо, и съ тѣхъ поръ никогда не покидала моихъ мыслей днемъ, моихъ видѣній ночью. Конецъ для меня это вѣчное прости тому счастію которое можетъ сулить любовь которая въ жизни только одна.... но....
   -- Но что? спросила мистрисъ Морли кротко, глубоко тронутая страстнымъ увлеченіемъ обнаружившимся въ голосѣ и словахъ Грагама.
   -- Но, продолжалъ онъ съ насильственною улыбкой,-- мы Англичане такъ воспитаны что противимся безусловному авторитету, мы не можемъ подчинить всѣ элементы вашего бытія власти одного деспота. Любовь живописецъ, но не можетъ быть скульпторомъ.
   -- Я не понимаю этой метафоры.
   -- Любовь украшаетъ нашу жизнь, но не должна высѣкать ея формы.
   -- Любезнѣйшій мистеръ Венъ, это очень умно сказано, но человѣческое сердце слишкомъ обширно и слишкомъ тревожно чтобы спокойно замкнуться въ афоризмѣ. Станете ли вы увѣрять меня что если вы убѣдитесь что разстроили счастье Исавры Чигоньи также какъ оттолкнули отъ себя свое счастіе, что эта мысль не измѣнитъ отчасти самую форму которую вы придаете своей жизни? Развѣ въ этомъ случаѣ жизнь ваша утратитъ только краски?
   -- Не унижайте, мистрисъ Морли, вашего друга до уровня обыкновенной дѣвушки у которой бездѣлье усиливаетъ всякую мечту съ которой она носится. У Исавры Чигоньи есть свои занятія, геній, слава, карьера. По чести говоря, я думаю что въ этомъ она можетъ найти счастіе котораго не можетъ замѣнить никакой домашній очагъ. Я не скажу больше ничего. Я убѣжденъ что еслибъ мы соединились, я не могъ бы сдѣлать ее счастливою. При томъ неудержимомъ порывѣ который влечетъ геній писателя къ публичнымъ симпатіямъ и похваламъ, она оскорбилась бы еслибъ я сказалъ ей: "довольствуйся тѣмъ что будешь безраздѣльно моя". А еслибъ я не сказалъ этого и чувствовалъ бы что не имѣю права сказать, и предоставилъ бы полный просторъ ея естественному честолюбію, что тогда? Она оскорбилась бы еще больше увидавъ что я не могу сочувствовать ея стремленіямъ и цѣлямъ, что то чѣмъ бы я долженъ былъ гордиться унижаетъ меня. Это было бы такъ! это выше моихъ силъ, это моя природа.
   -- Пусть будетъ такъ. Когда, можетъ-быть на будущій годъ, вы опять пріѣдете въ Парижъ, вы будете свободны отъ моего навязчиваго вмѣшательства -- Исавра будетъ женою другаго.
   Грагамъ прижалъ руку къ сердцу съ быстрымъ порывомъ человѣка чувствующаго мучительную боль, на щекахъ его, даже на губахъ не осталось ни кровинки.
   -- Я говорилъ вамъ, сказалъ онъ съ горечью,-- что ваше спасеніе моего вліянія на счастье такой даровитой дѣвушки не имѣетъ основанія; согласитесь что она скоро позабудетъ меня?
   -- Я не могу согласиться съ этимъ несмотря на все мое желаніе. Но развѣ вы такъ мало знаете женское сердце (а въ дѣлахъ сердца, я никогда не слыхала чтобы геніи имѣли талисманы противъ его порывовъ), развѣ вы такъ мало знаете сердце женщины чтобъ не понять что въ то самое время когда она согласится выйти замужъ за человѣка который всего меньше можетъ составить ея счастье, въ это время она значитъ утратила надежду быть счастливою съ другимъ.
   -- Неужели это правда? прошепталъ Грагамъ; -- да, я могу себѣ представить это.
   -- Развѣ вы не сознаете что неизбѣжно влечетъ за собою эта слава и эта карьера къ которой, по вашимъ словамъ, увлекаетъ ее инстинктъ геніальности, что необходимо для этой дѣвушки, молодой, красивой, не имѣющей ни отца ни матери? Какъ бы ни была чиста ея жизнь, можетъ ли она уберечься отъ клеветы завистливыхъ языковъ? Не станутъ ли всѣ ея ближайшіе друзья -- не стали ли бы вы сами, еслибъ были ея братомъ -- употреблять всѣ возможныя убѣжденія какія только могутъ имѣть вѣсъ въ глазахъ женщины ищущей независимости въ жизни и въ то же время достаточно умной чтобы понять что свѣтъ можетъ судить о добродѣтели только по ея тѣни, репутаціи, чтобъ уговорить ее не отказываться отъ покровительства которое можетъ дать только мужъ? Вотъ почему я предостерегаю васъ, если еще не поздно, что отказываясь отъ своего счастія, вы можете разбить и ея счастіе. Она выйдетъ замужъ за другаго, но не будетъ счастлива. Что за химеры страховъ создаетъ вашъ мужской эгоизмъ! Неужели качества которыя услаждаютъ и украшаютъ міръ дѣлаютъ женщину неспособною быть подругой мущины? Стыдитесь, стыдитесь!
   Какой отвѣтъ могъ бы дать Грагамъ на эти страстные упреки, осталось неизвѣстнымъ.
   Двое мущинъ верхомъ остановили экипажъ. Одинъ изъ нихъ былъ Ангерранъ де-Вандемаръ, другой алжирскій полковникъ съ которымъ мы встрѣтились на ужинѣ данномъ въ Maison Dorée Фредерикомъ Лемерсье.
   -- Pardon, Madame Морли, сказалъ Ангерранъ,-- проѣхавъ еще немного вы можете встрѣтиться съ возбужденною толпой; движеніе началось въ Бельвилѣ и угрожаетъ спокойствію Елисейскихъ Полей. Не пугайтесь, это можетъ кончиться пустяками, хотя можетъ также быть и серіозно. Въ Парижѣ невозможно разчитать за часъ впередъ какіе размѣры приметъ политико-эпидемическая лихорадка. Я сейчасъ говорилъ: Bah! толпа оборванныхъ мальчишекъ, gamins de Paris; а мой другъ полковникъ, покручивая свои усы, en souriant amèrement, говоритъ: это негодованіе Парижа противъ апатіи правительства къ оскорбленію нанесенному чести Франціи; и одному Небу извѣстно какъ быстро французскіе gamins вырастаютъ въ гигантовъ когда полковники толкуютъ о негодованіи Парижа и чести Франціи!
   -- Но что случилось? спросила мистрисъ Морли обращаясь къ полковнику.
   -- Madame, отвѣчалъ воинъ,-- разнесся слухъ что король Прусскій повернулся спиной къ французскому послу; и что этотъ pélcin который стоитъ за миръ во что бы то на стало, Monsieur Олливье, объявитъ завтра въ палатѣ что Франція готова переаесть пощечину.
   -- Потрудитесь, Monsieur де-Вандемаръ, приказать моему кучеру ѣхать домой, сказала мистрисъ Морли.
   Карета повернула и направилась къ дому. Полковникъ приподнялъ шляпу и повернулъ назадъ посмотрѣть что затѣваютъ gamins. Ангерранъ, не интересовавшійся мальчишками и тяготившійся обществомъ полковника, поѣхалъ рядомъ съ экипажемъ.
   -- Это что-нибудь серіозное? спросила мистрисъ Морли.
   -- Пока еще нѣтъ. Но что можетъ быть въ этотъ же часъ завтра, я не могу сказать. А, Monsieur Венъ! bon jour, я не узналъ васъ сначала. Однажды, когда я гостилъ въ château одного изъ вашихъ знаменитыхъ соотечественниковъ, я видѣлъ двухъ бойцовъ пѣтуховъ спущенныхъ и уставившихся другъ на друга: имъ не нужно было предлога для драки, какъ не нужно Франціи и Пруссіи; все равно который бы пѣтухъ ни началъ, бой былъ неизбѣженъ. Все что можетъ сдѣлать Олливье, если онъ достаточно уменъ, это позаботиться чтобъ у французскаго пѣтуха шпоры были такой же длины какъ у прусскаго. Но я говорю одно, что если Олливье попытается усадить французскаго пѣтуха назадъ въ курятникъ, имперія погибнетъ въ сорокъ восемь часовъ. Для меня это пустяки, я ни мало не забочусь объ имперіи, не на пустяки анархія и хаосъ. Лучше война и имперія, нежели миръ и Жюль Фавръ. Но будемъ ловить настоящую минуту, мистеръ Венъ. Что бы ни случилось завтра, не отобѣдаемъ ли мы сегодня вмѣстѣ? Назовите вашъ ресторанъ.
   -- Мнѣ очень жаль, отвѣчалъ Грагамъ,-- но я здѣсь только по дѣламъ и занятъ весь вечеръ.
   -- Что за удивительная вещь наша жизнь! сказалъ Ангерранъ.-- Судьба Франціи въ настоящую минуту виситъ на волоскѣ; я, французъ, говорю моему другу Англичанину: отобѣдаемъ вмѣстѣ: сегодня котлетка, завтра будь что будетъ; а мой англійскій другъ, блестящій представитель страны состоящей съ нами въ тѣснѣйшемъ союзѣ, говоритъ мнѣ что въ это критическое время для Франціи у него есть дѣла которыми онъ долженъ заняться. Отецъ мой вполнѣ правъ; онъ придерживается философіи Вольтера и восклицаетъ: vivent les indifférents!
   -- Любезнѣйшій Monsieur де-Вандемаръ, сказалъ Грагамъ,-- во всякой странѣ вы встрѣтите то же самое. Всѣ люди вмѣстѣ составляютъ публичную жизнь. Но у каждаго человѣка есть своя особая жизнь, потребности и привычки которой не подавляютъ его симпатій къ публичной жизни, но неудержимо одерживаютъ верхъ надъ ними. Мистрисъ Морли, позвольте мнѣ остановить экилажъ, я здѣсь выйду.
   -- Люблю я этого человѣка, сказалъ Ангерранъ продолжая ѣхать рядомъ съ прекрасною Американкой,-- по языку и по уму онъ настоящій Французъ.
   -- Я всегда любила его еще больше чѣмъ вы можете любить, отвѣчала мистрисъ Морли,-- но по предразсудкамъ и глупости онъ совершенный Англичанинъ. Кажется вы сегодня не приглашены никуда, не хотите ли раздѣлить pot au feu со мной и съ Франкомъ?
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ умнѣйшій и благовоспитаннѣйшій изъ парижскихъ beaux garèons,-- но простите если я рано долженъ буду васъ оставить. Бѣдная Франція! Entre nous, меня очень безпокоитъ эта парижская лихорадка. Послѣ обѣда я долженъ обѣгать клубы и кафе и узнать послѣднія новости.
   "У насъ въ Штатахъ нѣтъ ничего похожаго на этого французскаго легитимиста, сказала про себя прекрасная Американка, развѣ только мы будемъ такъ глупы что создадимъ легитимистовъ изъ разорившихся джентльменовъ Юга." Между тѣмъ Грагамъ Венъ медленно подвигался къ своей квартирѣ. Извиненіе его предъ Ангерраномъ не было ложно, этотъ вечеръ былъ отданъ Monsieur Ренару, который передалъ ему не много такого чего бы онъ не звалъ прежде; но его частная жизнь брала верхъ надъ публичною, и всю эту ночь, онъ, политикъ по призванію, не спалъ размышляя не о критическомъ положеніи Франціи, которое могло повліять на судьбу Европы, но о разговорѣ о своей частной жизни съ Американскою дамой.
   

ГЛАВА IV.

   На слѣдующій день, въ среду, 6го іюля, началась одна изъ тѣхъ эръ въ исторіи міра когда частная жизнь напрасно стала бы хвастаться перевѣсомъ надъ публичною. На сколько частныхъ жизней вліяетъ такое ужасное время, поглощаетъ ихъ, омрачаетъ печалью, сводитъ въ могилу!
   Это былъ день когда герцогъ де-Грамонъ произнесъ роковую рѣчь рѣшившую жребій между миромъ и войной. Кто въ тотъ день не былъ въ Парижѣ, не можетъ представить себѣ народный энтузіазмъ съ какимъ эта рѣчь была привѣтствована, энтузіазмъ тѣмъ болѣе сильный что воинственный тонъ ея былъ неожиданностью; даже въ самыхъ свѣдущихъ кругахъ ходили толки что результатомъ совѣщаній императорскаго кабинета будетъ рѣчь мирная и сдержанная. Бурны были рукоплесканія которыми собраніе привѣтствовало эту рѣчь дышавшую высокомѣрнымъ вызовемъ. Дамы въ трибунѣ разомъ поднялись махая платками. Высокій, плотный, темный, съ римскими чертами и гордою осанкой, министръ Фракціи казалось говорилъ вмѣстѣ съ Катилиной въ превосходной трагедіи: "Гдѣ я стою, тамъ и война."
   Парижъ жаждалъ героя дня; герцогъ де-Грамонъ сразу сдѣлался такимъ героемъ.
   Всѣ газеты, за исключеніемъ очень немногихъ отличавшихся мирнымъ характеромъ изъ вражды къ императору, отзывались съ похвалами не только объ этой рѣчи, но и о самомъ ораторѣ. И грустно и забавно когда вспомнишь теперь съ какою романтическою нѣжностью эти органы общественнаго мнѣнія говорили о наружности человѣка который наконецъ возвысилъ голосъ обращенный къ рыцарскимъ чувствамъ Франціи: "Чарующая важность его лица, таинственное выраженіе его взгляда".
   Когда толпа выходила изъ палаты, Викторъ де-Молеонъ и Саваренъ, бывшіе также въ числѣ слушателей, встрѣтились.
   -- Нѣтъ болѣе надежды для моихъ друзей орлеанистовъ, сказалъ Саваренъ.-- Вы смѣетесь надо всѣми партіями изъ душѣ, какъ кажется, сочувствуете республиканцамъ; не велика также надежда и для нихъ.
   -- Я съ вами не согласенъ. За сильными порывами слѣдуетъ быстрая реакція.
   -- Но какая реакція можнетъ угрожать императору послѣ того какъ онъ вернется побѣдителемъ, съ лѣвымъ берегомъ Рейна въ карманѣ?
   -- Никакая, если ему дѣйствительно удастся это. Но удастся ли? Увѣренъ ли онъ самъ что удастся? Я сомнѣваюсь....
   -- Сомнѣваетесь въ успѣхѣ французской арміи противъ прусской?
   -- Противъ объединеннаго Германскаго народа; да, очень сомнѣваюсь.
   -- Но война разъединитъ Германію. Баварія безъ сомнѣнія будетъ помогать намъ, Гановеръ возстанетъ противъ споліатора, Австрія при первомъ нашемъ успѣхѣ стряхнетъ съ себя свой вынужденный нейтралитетъ.
   -- Вы не были въ Германіи, а я былъ. То что вчера было прусскою арміей, завтра будетъ Германскимъ народомъ, далеко превосходящимъ насъ численностью, тѣлесною крѣпостью, умственнымъ развитіемъ, военною дисциплиной. Но будемъ говорить о чемъ-нибудь другомъ. Какъ поживаетъ мой ex-издатель, бѣдный Густавъ Рамо?
   -- Все еще очень слабъ, но поправляется. Вскорѣ онъ будетъ въ состояніи вернуться къ своимъ занятіямъ.
   -- Это невозможно! Даже во время болѣзни тщеславіе не оставило его и проявилось сильнѣе обыкновеннаго. Онъ сочинилъ воинственную пѣснь которая облетѣла всѣ воинствующіе журналы съ его подписью. Онъ долженъ знать очень хорошо что имя подобнаго Тиртея не можетъ опять появиться какъ имя издателя Sens Commun, что бросивъ эту головню онъ сжегъ корабли которые могли возвратить его къ покинутой пристани. Но мнѣ кажется что въ своихъ интересахъ онъ поступилъ хорошо; я сомнѣваюсь чтобы Sens Commun могъ продолжать свое существованіе среди усиливающагося безумія.
   -- Какъ! онъ уже потерялъ подпищиковъ? пересталъ расходиться съ тѣхъ поръ какъ высказался въ пользу мира?
   -- Разумѣется; а послѣ статьи которая, если я доживу до утра, появится въ завтрашнемъ нумерѣ, я бы удивился еслибы продажа его окупила расходы на печать и бумагу.
   -- Мученикъ за принципы! Я преклоняюсь предъ тобой, но не завидую.
   -- Мученичество не составляетъ предмета моего честолюбія. Если Лудовикъ-Налолеонъ потерпитъ пораженіе можетъ-быть онъ будетъ мученикомъ, и Фавры и Гамбетты будутъ печь яйца на жаровнѣ которую они разжигаютъ для его величества.
   Въ это время одинъ Англичанинъ, талантливый корреспондентъ одной извѣстной газеты и въ этомъ качествѣ познакомившійся съ де-Молеономъ, подошелъ къ обоимъ Французамъ. Саваренъ послѣ обмѣна привѣтствій пошелъ своею дорогой.
   -- Смѣю ли просить васъ отвѣтить мнѣ откровенно на нѣсколько грубый вопросъ, Monsieur le vicomte? сказалъ Англичанинъ.-- Предположимъ что императорское правительство высказалось бы сегодня въ пользу мира, сколько времени прошло бы до тѣхъ поръ какъ его ораторы въ палатѣ и органы печати сказали бы что Франція управляется трусами?
   -- Вѣроятно не больше двадцати четырехъ часовъ. Но у насъ не много людей которые были бы честны въ своихъ убѣжденіяхъ; къ этимъ немногимъ принадлежу я.
   -- И они продолжали бы переносить императора и его правительство?
   -- Нѣтъ, Monsieur, я этого не говорю.
   -- Въ такомъ случаѣ значитъ многіе изъ друзей императора сдѣлались бы его врагами, и ни одинъ изъ враговъ не присоединился бы къ числу его друзей.
   -- Monsieur, вы въ Англіи знаете что партія оппозиціи не становится сговорчивѣе когда партія въ силѣ проводитъ свои мѣры. На! простите, кто этотъ джентльменъ, повидимому вашъ соотечественникъ, который вонъ тамъ разговариваетъ съ секретаремъ вашего посольства?
   -- Мистеръ Венъ, Грагамъ Венъ. Вы не знакомы съ нимъ? Онъ долгое время былъ въ Парижѣ и прежде состоялъ при нашемъ посольствѣ; умный человѣкъ, на него возлагаютъ большія надежды
   -- Ah! мнѣ кажется я его встрѣчалъ прежде, но не увѣренъ въ этомъ. Вы сказали Венъ? Я когда-то знавалъ Monsieur Вена, знаменитаго парламентскаго оратора.
   -- Этотъ джентльменъ его сынъ; хотите я васъ познакомлю съ нимъ?
   -- Не сегодня, я теперь спѣшу.
   Де-Молеонъ приподнялъ шляпу, простился и уходя бросилъ еще разъ на Грагама острый испытующій взглядъ. "Я видалъ этого человѣка, прошепталъ онъ, но гдѣ? когда? можетъ-быть это только фамильное сходство съ отцомъ? Нѣтъ, черты лица у него другія; профиль похожъ.... ha! мистеръ Ламъ. Мистеръ Ламъ; но для чего ему было называться чужимъ именемъ? Къ чему это переряживанье? Что ему за дѣло до бѣдной Луизы? Но не время теперь думать объ этихъ вопросахъ. Война, война; можно ли еще предупредить ее? Какъ она разрушаетъ всѣ планы что такъ старательно подготовляло мое честолюбіе. О, еслибъ я былъ по крайней мѣрѣ въ палатѣ! Можетъ-быть это еще удастся раньше чѣмъ война дѣйствительно начнется; Клавиньи принимаютъ большой интересъ въ дѣлахъ своего департамента."
   

ГЛАВА V.

   Грагамъ оставилъ у Рошбріана письмо прося свиданія съ маркизомъ по возвращеніи его въ Парижъ и вечеромъ на другой день послѣ разказаннаго выше получилъ записку съ увѣдомленіемъ что Аленъ возвратился и будетъ дома въ девять часовъ. Ровно въ назначенное время Грагамъ вошелъ въ квартиру Бретонца.
   Аленъ былъ въ возбужденномъ состояніи: онъ началъ все торгкенными восклицаніями по поводу объявленія войны.
   -- Поздравьте меня, mon chér! воскликнулъ онъ,-- извѣстіе это было радостною новостью для меня. Не дальше какъ вчера утромъ я съ грустью думалъ что императорскій кабинетъ будетъ продолжать поддерживать трусливое завѣреніе Олливье что Франція не была оскорблена! Герцогиня де-Тарасконъ, у которой я гостилъ въ деревнѣ, пользуется (какъ вы безъ сомнѣнія знаете) большимъ довѣріемъ въ Тюилери. При первыхъ признакахъ войны я написалъ ей что хотя гордость не позволяла мнѣ поступить въ армію рядовымъ въ мирное время, но эти препятствія уничтожаются когда всѣ разногласія во Франціи должны исчезнуть въ глазахъ ея сыновъ жаждущихъ защищать ея предѣлы. Въ отвѣтъ на это герцогиня просила меня пріѣхать къ ней въ деревню поговорить объ этомъ дѣлѣ; я отправился; она сказала мнѣ что въ случаѣ начатія войны есть предположеніе организовать мобилей съ назначеніемъ офицерами людей отличающихся происхожденіемъ и воспитаніемъ, хотя бы они и не проходили прежде военной службы, и что въ этомъ случаѣ я могу разчитывать получить эполеты. Но два дня тому назадъ она получила письмо -- не знаю отъ кого, повидимому отъ лица съ высокимъ авторитетомъ -- которое заставило ее полагать что умѣренность кабинета предотвратитъ войну и что шпаги мобилей спокойно останутся въ ножнахъ. Я подозрѣваю что вчерашнее рѣшеніе было совершенно внезапно. Ce cher Gramont! Вотъ что значитъ имѣть родовитаго человѣка въ совѣтѣ государя.
   -- Если будетъ война, я желаю вамъ всякихъ отличій. Но...
   -- О! избавьте меня отъ вашихъ но; Англичане очень щедры на нихъ когда дѣло не касается ихъ собственнаго интереса. Но у нихъ нѣтъ но противъ войны въ Индіи или похода въ Абиссинію.
   Аленъ говорилъ капризно; въ то время Французы были очень раздражены наставительнымъ тономъ англійскихъ журналовъ. Грагамъ благоразумно избѣжалъ возбужденія гнѣва молодаго героя жаждавшаго эполетъ.
   -- Я настолько Англичанинъ, сказалъ онъ съ добродушною любезностью,-- чтобы заботиться объ англійскихъ интересахъ, а для Англіи нѣтъ болѣе дорогаго интереса во внѣшней политикѣ какъ благоденствіе и достоинство Франціи. Теперь позвольте мнѣ разказать вамъ почему я рѣшился воспользоваться знакомствомъ съ вами, хотя не столь близкимъ какъ бы я того желалъ, и просить свиданія по дѣлу касающемуся лично меня, въ которомъ можетъ-статься вы окажете маѣ большую услугу.
   -- Если могу, считайте что это уже сдѣлано; присядьте здѣсь на диванъ, закуримте сигары и потолкуемъ comme de vieux amis, которыхъ отцы или братья могли биться рядомъ въ Крыму.
   Грагамъ сѣлъ на диванъ возлѣ Рошбріана, и послѣ одной или двухъ затяжекъ отложилъ сигару и началъ:
   -- Нѣтъ ли въ корреспонденціи оставшейся послѣ вашего батюшки писемъ, писанныхъ недавно, съ подписью Мариньи, Madame Мариньи? Простите, я долженъ бы былъ объяснить причины побудившія меня предложитъ этотъ вопросъ. Я имѣю порученіе исполненіе котораго можетъ быть полезно для этой дамы или для ея ребенка; исполненіе этого порученія довѣрено моей чести. Но всѣ мои попытки разыскать эту даму остановились на слѣдующемъ свѣдѣніи: она иногда переписывалась съ маркизомъ де-Рошбріааомъ; онъ обыкновенно сохранялъ письма своихъ корреспондентовъ; и эти письма послѣ его смерти были переданы вамъ.
   Пока Грагамъ говорилъ лицо Алена приняло очень серіозное выраженіе; онъ отвѣчалъ съ высокомѣріемъ соединеннымъ съ замѣшательствомъ:
   -- Ящики съ письмами которыя получалъ и хранилъ мой отецъ были, какъ вы говорите, присланы ко мнѣ; большая часть этихъ писемъ была отъ женщинъ; они были подобраны и надписаны, такъ что взглянувъ на одно письмо въ каждой пачкѣ я могъ судить вообще о содержаніи ихъ, не имѣя надобности ихъ прочитывать. Всѣ письма такого рода, Monsieur Венъ, я сжегъ. Я не помню въ числѣ ихъ ни одного письма съ подписью Мариньи.
   -- Я вполнѣ понимаю, любезнѣйшій маркизъ, что вы уничтожили всѣ письма которыя вашъ батюшка уничтожилъ бы самъ еслибъ его предсмертная болѣзнь была продолжительнѣе. Но я не думаю чтобы письма о которыхъ я говорю могли попасть въ этотъ разрядъ; вѣроятно они были коротки, имѣли дѣловой характеръ и касались третьяго лица, напримѣръ нѣкоторой особы съ именемъ Луизы или Дюваль!
   -- Постойте! дайте подумать. Я смутно припоминаю одно или два письма которыя поставили меня въ недоумѣніе; на нихъ было помѣчено: "Луиза Д. Мет.: навести дальнѣйшія справки о судьбѣ ея дяди."
   -- Маркизъ, это тѣ письма которыхъ я ищу. Слава Богу; вы не уничтожили ихъ?
   -- Нѣтъ; я не видѣлъ причины уничтожать ихъ, точно также какъ не было никакой особенной причины почему я ихъ сохранилъ. У меня осталось только смутное воспоминаніе объ ихъ существованіи.
   -- Прошу васъ позвольте мнѣ по крайней мѣрѣ взглянуть на ихъ почеркъ и сравнить его съ почеркомъ письма которое у меня съ собою; и если почерка окажутся сходными, я буду просить васъ сообщить мнѣ адресъ который, согласно памятной замѣткѣ вашего батюшки, долженъ находиться въ сохраненныхъ вами письмахъ.
   -- Я не только не могу отказать въ этой просьбѣ, но можетъ-статься это освободитъ меня отъ отвѣтственности которую, какъ я думалъ, письма эти возлагаютъ на меня. Я увѣренъ что они не касаются чести никакой женщины, ни какой фамиліи, потому что иначе я непремѣнно сжегъ бы ихъ.
   -- Позвольте пожать вашу руку, маркизъ. Въ такомъ согласіи между частными людьми лучше выражается entente cordial между Англіей и Франціей чѣмъ при Севастополѣ. Позвольте же мнѣ сравнить почерки.
   -- Ящикъ съ письмами не здѣсь: я оставилъ его въ Рошбріанѣ; я телеграфирую моей тетушкѣ чтобъ она выслала его; послѣзавтра онъ безъ сомнѣнія получится. Не позавтракаете ли со мной въ этотъ день, скажемъ въ первомъ часу; а послѣ завтрака ящикъ.
   -- Какъ мнѣ благодарить васъ?
   -- Благодарить меня! Но вѣдь вы сказали что порученіе это довѣрено вашей чести. Просьбы касающіяся чести между людьми comme il faut только простая церемонія, какъ поклоны которыми они обмѣниваются. Одинъ кланяется, другой отвѣчаетъ тѣмъ же, безо всякой благодарности съ той или другой стороны. Теперь, когда это дѣло кончено, позвольте мнѣ сказать что я думалъ что свиданіе наше должно состояться совершенно по другому поводу.
   -- Что же бы это могло быть?
   -- Помните ли нашъ послѣдній разговоръ, когда вы говорили мнѣ съ такою преданностью о Mademoiselle Чигоньѣ; и предполагая что между нами могло быть соперничество, взяли назадъ все что прежде было вами сказано съ цѣлью предостеречь меня противъ развитія чувства которое она мнѣ внушила при первомъ взглядѣ на ея лицо, которое разъ видѣвши нельзя уже позабыть.
   -- Я очень хорошо помню каждое слово изъ этого разговора, маркизъ, отвѣчалъ Грагамъ спокойно, но рука его заложенная за жилетъ крѣпко прижалась къ сердцу. Ему вспомнились предостереженія мистрисъ Морли. Не этому ли человѣку, который моложе, красивѣе и знатнѣе его, должно достаться сокровище которое онъ отвергнулъ?
   -- Я помню этотъ разговоръ, маркизъ! Что же далѣе?
   -- Въ моемъ самообольщеніи я полагалъ что вы могли слышать какъ я восхищался Mademoiselle Чигоньей, какъ послѣ того что я не такъ давно встрѣтился съ нею въ домѣ Дюплеси (который, кстати, пишетъ мнѣ что завтра я увижусь у него съ вами), я искалъ случая встрѣчаться съ нею гдѣ только было возможно. Вы могли также слышать въ клубѣ, или гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, какъ я восхищаюсь ея геліемъ, какъ я говорилъ что ничего въ такой мѣрѣ Breton -- то-есть такого чистаго и высокаго -- не появлялось въ литературѣ со временъ Шатобріана; и вы, думалъ я, зная что les absens ont toujour tort, пожаловали ко мнѣ чтобы спросить: Monsieur де-Рошбріанъ, вы мой соперникъ? Я ожидалъ вызова -- вы успокоили меня, вы оставляете поле за мною?
   Я уже въ началѣ предупреждалъ читателей насколько годъ проведенный въ Парижѣ могъ освободить нашего beau Marquis отъ его mauvaise honte. Насколько годъ жизни въ Лондонѣ, съ его жаргономъ лошадниковъ, съ его современными передовыми дѣвушками, могъ бы сдѣлать вульгарнымъ англійскаго Рошбріана!
   Грагамъ закусилъ губы, нo отвѣчалъ спокойно:
   -- Я не вызываю васъ. Могу ли я принести вамъ мои поздравленія?
   -- Нѣтъ, эта блестящая побѣда не для меня. Я думалъ что это ясно было изъ разговора о которомъ я упомянулъ. Но если вы дѣлаете мнѣ честь ревнуя меня, я очень польщенъ этимъ. Говоря cepioзно, если я восхищался Mademoiselle Чигоньей при послѣднемъ нашемъ свиданіи, то восхищеніе это усилилось теперь уваженіемъ съ которымъ я смотрю на такой простой и благородный характеръ. Какъ много женщинъ старше ея были бы испорчены лестью которая окружаетъ ея литературный успѣхъ! какъ мало женщинъ которыя при такой молодости будучи поставлены въ такое критическое положеніе, рѣшившись вести такую независимую жизнь, удержали бы достоинство своего характера чистымъ отъ малѣйшей нескромности! Я говорю основываясь не на своихъ свѣдѣніяхъ, но на всеобщей молвѣ, которая была бы рада воспользоваться случаемъ еслибъ могла найти его. Хорошее общество рай для mauvaises langues.
   Грагамъ взялъ руку Алена и пожалъ ее, но не сказалъ ни слова.
   Молодой маркизъ продолжалъ:
   -- Вы простите меня что я говорю такъ свободно какъ бы я желалъ чтобы мои друзья говорили о demoiselle которая могла бы стать моей женой. Я много обязанъ вамъ, не только за то что вы такъ честно обратились ко мнѣ по поводу этой молодой особы, но и за тѣ слова которыя касались моего положенія во Франціи, они глубоко запали въ мой умъ, благодаря имъ я избавился отъ положенія proscript въ моей странѣ, они наполнили меня мужественнымъ честолюбіемъ, которое не исчезло среди многихъ изнѣженныхъ увлеченій, и привело меня къ карьерѣ которая открывается предо мной и на которой мои предки завѣщали мнѣ не безславные примѣры. Итакъ, будемъ говорить à coeur ouvert, какъ друзья. Не вышло ли между вами и Mademoiselle Чигоньей недоразумѣнія которое замедлило ваше возвращеніе въ Парижъ? Если такъ, то прошло оно теперь?
   -- Между нами не было недоразумѣнія.
   -- Вы сомнѣваетесь что она отвѣчаетъ на ваши чувства къ ней, высказанныя вами во время нашего свиданія въ прошломъ году?
   -- Я не имѣю права отгадывать ея чувства. Вы совершенно ошибаетесь.
   -- Я не считаю себя настолько несвѣдущимъ чтобъ ошибаться въ вашихъ чувствахъ къ Mademoiselle -- ихъ можно прочесть на вашемъ лицѣ въ настоящую минуту. Разумѣется я не беру на себя права гадать о чувствахъ Mademoiselle къ вамъ. Но когда я встрѣтилъ ее недавно въ домѣ Дюплеси, съ дочерью котораго она очень дружна, мнѣ случилось говорить съ нею о васъ; и если я могу судить по взглядамъ и мимикѣ это не было ей непріятно. Вы отворачиваетесь -- я оскорбилъ васъ?
   -- Оскорбили -- нѣтъ; но я не былъ приготовленъ къ разговору объ этомъ предметѣ. Я пріѣхалъ въ Парижъ по дѣламъ очень сложнымъ, которымъ долженъ посвятить все свое вниманіе. Я не смѣю больше злоупотреблять вашимъ временемъ. Итакъ, послѣзавтра я буду у васъ въ часъ пополудни.
   -- Да, я надѣюсь къ тому времени получить письма въ которыхъ вы хотите навести справки; а до тѣхъ поръ мы увидимся завтра въ отелѣ Дюплеси.
   

ГЛАВА VI.

   Только-что Грагамъ вышелъ отъ Алена и молодой маркизъ собрался отправиться въ свой клубъ какъ доложили о Дюплеси.
   Съ того времени какъ Дюплеси побывалъ въ Бретани и избавилъ Алена изъ когтей Лувье они естественно видались часто. Не проходило почти дня безъ того чтобъ Аленъ не былъ приглашенъ войти въ планы финансиста касавшіеся улучшенія Рошбріанскихъ помѣстій, причемъ ему деликатно давалось почувствовать что онъ сталъ партнеромъ въ спекуляціяхъ, которыя благодаря капиталу и ловкости Дюплеси могли имѣть своимъ послѣдствіемъ полное освобожденіе его имѣнія отъ всякихъ обязательствъ и возстановленіе великолѣпія его наслѣдства соотвѣтственно достоинству его имени.
   Ссылаясь на то что утра его заняты профессіональными дѣлами Дюплеси устроилъ такъ чтобъ эти совѣщанія происходили по вечерамъ. Валерія не была удаляема отъ этихъ совѣщаній; Дюплеси привлекъ ея къ участію въ совѣтѣ. "Валерія, сказалъ онъ Алену, несмотря на свою молодость имѣетъ ясный дѣловой умъ и такъ интересуется всѣмъ что интересуетъ меня что даже въ тѣхъ случаяхъ когда я не соглашалась съ ея мнѣніемъ, я по крайней мѣрѣ чувствую что ея симпатія дѣлаетъ яснѣе мое собственное мнѣніе."
   Такимъ образомъ дѣвушка приходила обыкновенно съ работой или съ книгой въ cabinet de travail, и никогда не высказывала своихъ мнѣній не будучи спрошена; когда же къ ней обращались, говорила со скромностью и благоразуміемъ которыя оправдывали довѣріе и похвалы отца. А propos объ ея книгахъ, она особенно полюбила Шатобріана. Аленъ почтительно поднесъ ей прекрасно переплетенныя изданія Atala и Le Génie du Christianisme; удивительно какъ онъ сумѣлъ руководить ея литературнымъ вкусомъ. Прелесть этихъ мирныхъ семейныхъ вечеровъ плѣняла сердце молодаго Бретонца.
   Онъ не желалъ болѣе веселыхъ собраній въ которыхъ прежде искалъ и не находилъ удовольствія; среди увеселеній Парижа Аленъ оставался истымъ Бретонцемъ, созданнымъ преимущественно для простыхъ радостей семейной
   Жизни, соединяя священный домашній очагъ съ древнею религіей предковъ, сосредоточивъ вокругъ него всѣ образы чистой и благородной любви которые романтичность поэтическаго темперамента вызывала изъ уединенія окружавшаго его меланхолическое дѣтство и незапятнанную юность.
   Дюплеси вошелъ быстро; выраженіе лица его не имѣло обычной угрюмости.
   -- Маркизъ, что значитъ то что я сейчасъ слышалъ отъ герцогини де-Гарасконъ? Возможно ли это? Вы хотите вступать въ военную службу по случаю этой ничего хорошаго не обѣщающей войны? Вы?
   -- Мой дорогой и лучшій другъ, сказалъ Аленъ, очень удивленный,-- я думалъ что вы больше чѣмъ кто бы то ни было одобрите мое желаніе, вы, такой преданный имперіалистъ, недовольны что представитель одной изъ тѣхъ фамилій въ которыхъ такъ усердно и такъ тщетно заискивалъ Наполеонъ Первый, ищетъ чина подпоручика въ арміи Наполеона Третьяго, вы, кому лучше всѣхъ извѣстно въ какомъ разстроенномъ положеніи находится состояніе Рошбріана, удивляетесь что онъ берется за лучшее наслѣдіе доставшееся ему отъ предковъ, за свою шпагу! Я не понимаю васъ.
   -- Маркизъ, сказалъ Дюплеси садясь и смотря на Алена взглядомъ въ которомъ восхищеніе было смѣшано съ презрѣніемъ съ какимъ практическій свѣтскій человѣкъ, самъ испытавъ когда-то легкомысленныя увлеченія, научился относиться къ увлеченіямъ, но сохранилъ по воспоминанію симпатію къ безумцамъ которыми они овладѣваютъ,-- маркизъ, простите меня; вы говорите прекрасно, но неблагоразумно. Я былъ бы чрезвычайно радъ еслибъ ваши легитимистскіе предразсудки позволили вамъ искать или скорѣе принять мѣсто въ гражданской службѣ, приличное вашему положенію, при государѣ самомъ искусномъ въ дѣлахъ гражданскаго управленія, которому Франція обязана разумною свободой соединенною съ упроченнымъ порядкомъ. Вы отказались отъ вступленія на такую приличную для васъ карьеру; но кто бы могъ ожидать что вы, не будучи вовсе подготовлены къ военной службѣ, обнажите мечъ до сей поры посвященный Бурбонамъ, въ войнѣ къ которой безуміе, не скажу Франціи, но Парижа, вынудило государя противъ котораго вы будете готовы сражаться завтра же, еслибъ вамъ удалось возвести потомка Генриха IV на престолъ.
   -- Я намѣренъ сражаться не противъ какого бы то ни было государя, но въ защиту моей страны противъ чужеземцевъ.
   -- Превосходный отвѣтъ еслибы чужеземцы вторглись въ вашу страну; но повидимому ваша страна готова вторгнуться къ нимъ, а это совсѣмъ другое дѣло. Chut! Весь этотъ разговоръ очень тяжелъ для меня. Я питаю къ императору личную преданность, но къ случайности которую онъ готовъ встрѣтить такой же пророческій ужасъ какой одинъ изъ вашихъ предковъ могъ бы чувствовать за Франциска I, еслибъ онъ могъ предвидѣть Павію. Будемте говорить о самихъ себѣ и о вліяніи какое война можетъ имѣть на наши личныя дѣйствія. Вы конечно знаете что хотя Лувье извѣщенъ о нашемъ желаніи выплатить ему деньги по закладной, но желаніе это не можетъ быть приведено въ исполненіе ранѣе шести мѣсяцевъ; если къ тому времени деньги не будутъ налицо, права его на Рошбріанъ останутся въ своей силѣ; сумма очень значительна.
   -- Увы! да.
   -- Война сильно поколеблетъ денежный рынокъ, повліяетъ на многія спекулятивныя предпріятія и операціи именно въ то время когда кредитъ будетъ наиболѣе необходимъ. Мнѣ безусловно необходимо ежедневно быть на биржѣ, и ежечасно наблюдать приливъ и отливъ событій. При такихъ обстоятельствахъ я разчитывалъ, позвольте мнѣ продолжать разчитывать, на ваше присутствіе въ Бретани. Мы уже начали переговоры въ широкихъ размѣрахъ касательно улучшенія лѣсовъ и фруктовыхъ садовъ, и построекъ которыя должны приводиться въ исполненіе какъ только земля будетъ въ нашемъ распоряженіи. Для всего этого необходимъ хозяйскій глазъ. Потому я прошу васъ поселиться въ Рошбріанѣ.
   -- Любезнѣйшій другъ мой, это не больше какъ деликатный способъ избавить меня отъ опасностей войны. Я не имѣю, какъ вы безъ сомнѣнія знаете, практическихъ познаній въ дѣлахъ. Геберу можно вполнѣ довѣриться, и онъ будетъ исполнять ваши планы съ такимъ же усердіемъ какъ я, но съ безконечно большимъ умѣньемъ.
   -- Маркизъ, не уповайте ни на Геркулеса, ни на Гебера; что хочешь сдѣлать хорошо дѣлай самъ.
   Густой румянецъ выступилъ на щекахъ Алена; онъ не привыкъ чтобы къ нему обращались такъ безцеремонно, но онъ отвѣчалъ съ кротостью и достоинствомъ:
   -- Я всегда буду признателенъ вамъ за то что вы для меня сдѣлали и желаете сдѣлать. Но полагая что предположенія ваши оправдаются, Рошбріанскія помѣстья сдѣлаются въ вашихъ рукахъ доходною статьей, болѣе нежели покроютъ закладную и сумму что вы уплатили Лувье за мой счетъ; пусть они перейдутъ къ вамъ. Я буду утѣшаться зная что старое мѣсто будетъ возстановлено, и тѣ кто чтилъ его прежнихъ владѣльцевъ благоденствуютъ благодаря такимъ сильнымъ рукамъ руководимымъ такимъ великодушнымъ сердцемъ.
   Дюплеси былъ глубоко тронутъ этими простыми словами, они коснулись чувствительнѣйшей стороны его характера, потому что сердце его было великодушно, и никто кромѣ его покойной жены и его любимаго дѣтища до сихъ поръ не замѣчалъ этого. Не случалось ли вамъ, читатель, слышать похвалу тому доброму или великому что есть въ васъ, что вы втайнѣ наиболѣе цѣните въ себѣ, но чего никто, не посвященный въ тайники вашего сердца, въ васъ не признавалъ? Если это случаюсь съ вами, вы можете судить что почувствовалъ Дюплеси когда лучшій представитель рыцарства которое, если не отличается особеннымъ умомъ, то обязано всѣмъ что возвышаетъ его богатству сердца, говорилъ такимъ образомъ обращаясь къ спекулянту чей умъ былъ всѣми признанъ настолько что комплиментъ обращенный къ нему былъ бы пустою навязчивостью, но чьи сердечныя качества никогда еще не получали комплимента!
   Дюплеси поднялся съ своего мѣста и обнялъ Алена прошептавъ:
   -- Послушайте, я люблю васъ; у меня никогда не было сына; будьте вы моимъ сыномъ -- Рошбріанъ будетъ приданымъ моей дочери.
   Аленъ въ свою очередь обнялъ его и сказалъ:
   -- Батюшка, вашимъ первымъ желаніемъ должна быть честь вашего сына. Вы отгадали мою тайну -- я научился любить Валерію. Когда я видѣлъ ее въ свѣтѣ, она казалась мнѣ похожею на другихъ, прекрасною, но обыкновенною дѣвушкой; когда же я увидалъ ее дома я сказалъ себѣ: эта дѣвушка прекраснѣе въ моихъ глазахъ чѣмъ всѣ другія дѣвушки и она выдѣляется изъ среды другихъ обыкновенныхъ дѣвушекъ.
   -- И это правда? правда?
   -- Правда! Развѣ gentilhomme когда-нибудь говоритъ неправду? И изъ этой любви къ ней возникло непремѣнное желаніе сдѣлать что-нибудь достойное ея, что-нибудь такое что можетъ поднять меня выше уровня людей которые всѣмъ обязаны своимъ предкамъ и ничѣмъ самимъ себѣ. Можете ли вы предположить на минуту что я, спасенный отъ разоренія и нищеты отцомъ Валеріи, могу унизиться до того чтобы сказать ей: въ воздаяніе за это будьте Madame la Marquise де-Рошбріанъ? Полагаете ли вы что я, кого вы готовы любить и уважать какъ сына, могъ бы прійти къ вамъ и оказать: я обремененъ вашими милостями, отягощенъ долгами; дайте мнѣ ваши милліоны и мы будемъ квиты. Нѣтъ, Дюплеси! Вы сами человѣкъ хорошаго рода и обладаете такими высокими качествами что они возвысили бы васъ еслибы вы родились сыномъ сапожника, вы стали бы вѣчно презирать дворянина который въ тѣ дни, когда все что мы Бретонцы считаемъ священнымъ въ noblesse подвергается посмѣянію и поруганію, позабылъ бы тотъ девизъ который одинъ неизмѣнно повторяется въ гербахъ всѣхъ gentilhommes, девизъ: Noblesse oblige. Война, со всѣми ея опасностями и величіемъ, война, которая обезпечиваетъ предѣлы Франціи, война, въ которой каждый изъ моихъ предковъ которыхъ я не могу забыть возвышалъ имя наслѣдованное мною! Не мѣшайте же мнѣ сдѣлать то что дѣлали мои предки; я хочу доказать что самъ стою чего-нибудь, тогда мы съ вами будемъ равные и я буду въ состояніи сказать безъ униженія: Я принимаю ваши благодѣянія; человѣкъ который благородно бился за Францію можетъ искать руки одной изъ ея дочерей. Отдайте мнѣ Валерію; пусть Рошбріанъ будетъ ея приданымъ -- онъ перейдетъ къ ея дѣтямъ.
   -- Аленъ! Аленъ! другъ мой! сынъ мой! но если вы погибнете.
   -- Валерія дастъ вамъ болѣе благороднаго сына.
   Дюплеси ушелъ тяжело вздыхая; но не сказалъ ничего больше противъ воинственныхъ рѣшеній Алена.
   Французъ, какъ бы ни былъ онъ практиченъ или суетенъ, какимъ бы ни былъ онъ философомъ, если онъ не сочувствуетъ увлеченіямъ чести, если не относится снисходительно къ горячности юности когда она говоритъ: "страна моя оскорблена, предѣлы ея не обезпечены", такой Французъ конечно можетъ быть очень умнымъ человѣкомъ; но еслибы такихъ людей было большинство, Галлія никогда не стала бы Франціей, а была бы провинціей Германіи.
   Когда Дюплеси шелъ домой, онъ, самый спокойный и дальновидный изо всѣхъ авторитетовъ биржи, человѣкъ который одинъ кромѣ де-Молеона самымъ рѣшительнымъ образомъ считалъ поводъ къ этой войнѣ ошибкою и предвидѣлъ ея печальный исходъ, этотъ человѣкъ заразился господствовавшимъ энтузіазмомъ. Повсюду его останавливали дружескія пожатія, повсюду привѣтствовали улыбки поздравленія. "Вы были правы, Дюплеси, когда смѣялись надъ тѣми кто говорилъ что императоръ боленъ, старъ, уступчивъ".
   -- Vive l'Empereur! наконецъ-то мы встрѣтимся лицомъ къ лицу съ этими нахалами Прусаками!
   Прежде чѣмъ онъ дошелъ домой идя вдоль бульваровъ, привѣтствуемый всѣми наслаждавшимися вечернею прохладой передъ кафе, Дюплеси заразился эпидеміей войны.
   Войдя въ свой отель онъ прямо прошелъ въ команду Валеріи:
   -- Спи спокойно сегодня, дитя мое; Аленъ сказалъ мнѣ что обожаетъ тебя, и если онъ пойдетъ на войну, то для того чтобы положить свои лавры къ твоимъ ногамъ. Богъ да благословитъ тебя, дитя мое, ты не могла сдѣлать лучшаго выбора.
   Спала ли Валерія спокойно послѣ этихъ словъ, судить не мнѣ; но если она спала, то я могу отгадать что ей снились розовые сны.
   

ГЛАВА VII.

   Все утро слѣдующаго дня Грагамъ Ванъ не выходилъ изъ дому. 8го іюля въ Парижѣ была прекрасная погода, и въ этотъ солнечный день сердца всѣхъ Парижанъ бились въ унисонъ. Недовольные были увлечены энтузіазмомъ; Бельвиль и Монмартръ забыли призраки коммунизма и соціализма и всѣхъ другихъ измовъ, которымъ суждено осуществиться развѣ на невѣдомой Атлантидѣ!
   Императоръ былъ идоломъ дня; имена Жюль Фавра и Гамбетты произносились съ презрѣньемъ. Даже Армана Монье, который все еще оставался безъ работы, начиналъ чувствовать нужду и жаждалъ революціи которая могла бы повернуть вверхъ дномъ всѣ условія работы, даже Армана Монье можно было встрѣтить въ толпѣ украшавшей иммортелями подножіе колонны на Вандомской площади; онъ говорилъ другому недовольному обращая глаза къ статуѣ Наполеона:
   -- Не чувствуете ли вы въ эту минуту что ни одинъ Французъ не можетъ питать гнѣва противъ маленькаго капрала? Онъ отвергалъ свободу, но онъ далъ намъ славу.
   Стараясь не заглядывать во внѣшній міръ, Грагамъ углубился въ разрѣшеніе сомнѣній и недоумѣній которыя такъ долго боролись противъ его сердца, опустошали его, но не могли совершенно покорить.
   Разговоръ съ мистрисъ Морли и Рошбріаномъ освѣтилъ образъ Исавры новымъ свѣтомъ въ которомъ онъ еще до сихъ поръ не видалъ его.
   До сихъ поръ онъ разсуждалъ съ точки зрѣнія своей любви къ ней и старался убѣдить себя что его долгомъ было бороться противъ этой любви.
   Но теперь для его совѣсти и сердца явился новый вопросъ. Хотя онъ никогда не высказывалъ ей своихъ чувствъ, никогда даже не намекалъ ей о надеждѣ на союзъ, которую лелѣялъ одно время, тѣмъ не менѣе не была ли любовь его такъ ясна что могла быть отгадана и даже раздѣлена ею?
   Онъ угадывалъ, какъ мы знаемъ, что она не была совершенно равнодушна къ нему: въ Ангіенѣ, годъ тому назадъ, онъ снискалъ ея уваженіе и можетъ-статься заинтересовалъ ея мечты.
   Мы знаемъ также какъ онъ старался убѣдить себя что артистическій темпераментъ, особенно если онъ проявляется въ женщинѣ, слишкомъ эластиченъ чтобы допустить предметамъ дѣйствительной жизни имѣть продолжительное вліяніе на свое счастіе или горе, что Исавра скоро найдетъ утѣшеніе отъ минутнаго страданія причиненнаго обманувшимся чувствомъ въ занятіяхъ которымъ отданы ея мысли и воображеніе, въ напряженіи ихъ и въ той славѣ къ которой они ведутъ. И что человѣкъ по своей природѣ и привычкамъ настолько чуждый артистическаго міра меньше всѣхъ способенъ былъ произвести глубокое и продолжительное впечатлѣніе на ея дѣйствительную жизнь или идеальныя грезы. Но что если -- какъ онъ могъ догадываться изъ словъ прекрасной Американки -- что если онъ совершенно ошибался во всѣхъ этихъ предположеніяхъ? Что если заботясь объ излѣченіи своего сердца онъ разбивалъ ея сердце, если своимъ отступленіемъ, къ которому она не была приготовлена, онъ омрачалъ ея будущность? Что если это блестящее геніальное дитя могло любить такъ же горячо, такъ же глубоко и продолжительно какъ простая деревенская дѣвушка для которой не существуетъ другой поэзіи кромѣ любви? Если это такъ, то что становится первѣйшею задачей его чести, его совѣсти, его долга?
   Сила которую нѣсколько дней тому назадъ его разсужденія придали аргументамъ запрещавшимъ ему думать объ Исаврѣ становилась все слабѣе и слабѣе, когда онъ пересматривалъ и взвѣшивалъ ихъ теперь при новомъ освѣщеніи.
   Всѣ эти предразсудки -- которые казались ему такими разумными истинами когда были переводимы изъ его ума въ слова письма леди Джэнеты -- не была ли мистрисъ Морли права называя ихъ причудами непростительнаго эгоизма? Не служило ли скорѣе къ возвышенію чѣмъ къ униженію Исавры, даже съ узкой мужской точки зрѣнія на женское достоинство, что эта одинокая дѣвушка могла съ незапятнаннымъ характеромъ пройти чрезъ испытаніе толковъ и взглядовъ публики, снискавъ уваженіе и такой чистой женщины какъ мистрисъ Морли и человѣка съ такимъ рыцарскимъ чувствомъ чести какъ Аленъ де-Рошбріанъ?
   Когда Грагамъ размышлялъ такимъ образомъ, лицо его прояснилось, свѣтлая радость овладѣла имъ. Онъ чувствовалъ себя въ положеніи человѣка который сокрушилъ ограды и путы которыя, держа его въ плѣну, раздражали и дѣлали несчастнымъ, и разбить которыя мѣшали ему какія-то волшебныя чары получавшія свою силу изъ его собственныхъ предразсудковъ.
   Онъ былъ свободенъ! и эта свобода восхищала его. Да, рѣшеніе его было принято.
   День былъ уже на исходѣ. У него оставалось ровно столько времени чтобы предъ обѣдомъ у Дюплеси заѣхать въ А-- --, гдѣ, какъ онъ полагалъ, все еще жила Исавра. Пока фіакръ катился по хорошо памятной дорогѣ, какою полною жизнью жилъ онъ въ томъ романтическомъ мірѣ который считалъ для себя недоступнымъ.
   Прибывъ на маленькую виллу, онъ нашелъ ее занятою одними рабочими -- въ ней шли передѣлки. Никто не могъ сказать ему куда переѣхали дамы занимавшія ее въ прошломъ году.
   "Я узнаю это отъ мистрисъ Морли", думалъ Грагамъ и на возвратномъ пути заѣхалъ къ ней, но мистрисъ Морли не было дома. Онъ успѣлъ только заѣхать домой переодѣться. Къ обѣду онъ пріѣхалъ поздно, и когда началъ извиняться предъ хозяиномъ въ своей неаккуратности, языкъ его запнулся. Въ дальнемъ углу комнаты онъ увидѣлъ лицо которое поблѣднѣло и похудѣло съ тѣхъ поръ какъ онъ видѣлъ его въ послѣдній разъ, лицо по которому прошло какое-то горе.
   Слуга доложилъ что обѣдъ поданъ.
   -- Мистеръ Венъ, сказалъ Дюплеси,-- не угодно ли вамъ вести къ столу Mademoiselle Чигонью?
   

КНИГА XI.

ГЛАВА I.

   Въ числѣ огорченій и невзгодъ встрѣчаемыхъ на жизненномъ пути, который никогда не бываетъ совершенно ровенъ и гладокъ, есть одна довольно часто встрѣчающаяся: многіе изъ читателей могутъ припомнить досаду которую она причиняла. Вы разчитываете на свиданіе съ возлюбленною безъ постороннихъ свидѣтелей, на обмѣнъ признаній и клятвъ которыхъ другіе не должны слышать. Вы почти уже подготовили слова въ которыхъ должны быть раскрыты тайники вашего сердца; представили себѣ даже взгляды въ которыхъ эти слова найдутъ сладостный отвѣтъ. Картина которую вы такимъ образомъ начертали себѣ представляется такъ живо и ясно какъ бы отраженная въ волшебномъ зеркалѣ. И вдругъ, послѣ долгаго отсутствія, свиданіе состоится среди обыкновеннаго общества: ничто изъ того что вы желали сказать не можетъ быть сказано. Картина которую вы рисовали себѣ стерта ироніей Случая; и группы и обстановка о какихъ вамъ никогда и не снилось возникаютъ на безжалостномъ полотнѣ. Счастье если это все! Но иногда вслѣдствіе непонятнаго тонкаго прозрѣнія вы чувствуете что сама особа эта измѣнилась; и подъ вліяніемъ этой перемѣны страшный холодъ охватываетъ ваше сердце.
   Прежде чѣмъ Грагамъ Венъ сѣлъ за столъ рядомъ съ Исаврой, онъ почувствовалъ что она перемѣнилась къ нему. Онъ почувствовалъ это по ея прикосновенію когда она подала ему руку при первомъ привѣтствіи, по тону голоса въ немногихъ словахъ сказанныхъ между ними, по отсутствію блеска въ улыбкѣ которая прежде освѣщала ея лицо, какъ солнечный свѣтъ, внезапно блеснувъ весеннимъ днемъ, даетъ болѣе роскошныя краски весеннимъ цвѣтамъ. Сидя рядомъ они молчали нѣсколько минутъ. Дѣйствительно, было довольно трудно, не обладая изумительнымъ разумѣніемъ любящихъ, которымъ никакая стѣна не можетъ помѣшать тайному обмѣну сигналовъ, рѣшиться на отдѣльный разговоръ среди одушевленной бесѣды, гдѣ все, казалось, было зрѣніе, все рѣчь, все слухъ, не дозволявшіе ни одному изъ присутствующихъ отвлечься отъ общаго возбужденія. Англичане не придерживаются стараго классическаго закона который ограничиваетъ число гостей за обѣдами, чтобъ они были веселы, числомъ девяти музъ. Они приглашаютъ такое многочисленное общество и лицъ такихъ неловкихъ въ искусствѣ поддерживать разговоръ за столомъ что вы можете говорить съ своимъ сосѣдомъ также мало опасаясь быть услышаннымъ какъ еслибы вы бесѣдовали съ путникомъ случайно встрѣченнымъ у одного изъ колодцевъ въ Сахарѣ. Не такъ бываетъ, за исключеніемъ торжественныхъ случаевъ, въ Парижѣ. Тамъ не легко бываетъ уединиться съ своимъ сосѣдомъ. Гости собравшіеся за обѣдомъ у Дюплеси составляли именно священное число девять: самъ хозяинъ, Валерія, Рошбріанъ, Грагамъ, Исавра, синьйора Веноста, герцогиня де-Тарасконъ, одинъ богатый и знатный имперіалистъ, князь -- --; послѣдній и наименѣе значительный останется не названнымъ.
   Я читалъ гдѣ-то, можетъ-статься въ одной изъ книгъ которыя американское суевѣріе посвящаетъ тайнамъ спиритизма, какъ одаренный прозорливостью, технически именуемый медіумомъ, видитъ въ оперѣ ложу которая для другихъ кажется никѣмъ не занятою и пустою, наполненною духами, хорошо одѣтыми въ costume de regle, смотрящими на сцену и слушающими музыку. Такимъ духамъ подобны лица которыхъ я называю Зрителями. Будучи еще въ живыхъ, они не имѣютъ доли въ жизни которую переживаютъ, они какъ бы являются изъ другаго міра чтобы слышать и видѣть то что происходитъ въ нашемъ. Они жили когда-то въ нашемъ мірѣ, но уже пережили эту тревожную жизнь. Тѣмъ не менѣе мы занимаемъ ихъ какъ актеры на сценѣ или маріонетки занимаютъ насъ. Одинъ изъ такихъ Зрителей присутствовалъ за обѣдомъ у Дюплеси.
   Какой веселый, какой оживленный разговоръ шелъ за столомъ финансиста въ этотъ день 8го іюля! Возбужденіе приближающейся войны громко слышалось въ голосѣ каждаго Галла, просвѣчивало въ его глазахъ. Каждую минуту дѣлались обращенія, то любезныя, то саркастическія, къ Англичанину, многообѣщавшему сыну знаменитаго государственнаго человѣка и гражданину страны къ которой Франція всегда относится какъ завистливый союзникъ или какъ подозрительный недругъ. Разумѣется, Грагамъ не могъ бы найти менѣе благопріятную минуту чтобы спросить Исавру дѣйствительно ли въ ней произошла перемѣна. Разумѣется также что никогда достоинство Великобританіи не было такъ неудачно представлено какъ въ этомъ случаѣ представлялъ его молодой человѣкъ воспитанный для дипломатической карьеры и жаждавшій парламентскихъ отличій. Онъ отвѣчалъ на всѣ вопросы принужденнымъ тономъ, съ неловко сдѣланною улыбкой; вопросы эти, обращенные прямо къ нему, касались того какимъ образомъ выразитъ свою восторженную симпатію къ мужеству Франціи англійское правительство и народъ; какое, какъ полагаетъ онъ при своемъ знакомствѣ съ Германскою расой, впечатлѣніе произведетъ на южногерманскія государства первое пораженіе Пруссіи; правда ли что человѣкъ по имени Мольтке не болѣе какъ стратегъ на бумагѣ, забавный педантъ; будетъ ли Англія, въ томъ случаѣ когда Бельгія, очарованная славой Франціи, захочетъ слиться съ нею, имѣть право представить противъ этого возраженія, и пр. и пр. Я не думаю чтобы Грагамъ въ теченіи этого обѣда хотя однажды подумалъ о судьбахъ Франціи и Пруссіи въ милліоннъ разъ меньше того сколько онъ думалъ: "Почему эта дѣвушка такъ измѣнилась ко мнѣ? Милосердое Небо! Неужели она навсегда потеряна для моей жизни?"
   По воспитанію, привычкѣ, даже по страсти, этотъ человѣкъ былъ истый политикъ, космополитъ также какъ и патріотъ, привыкшій соображать какое вліяніе каждое колебаніе въ равновѣсіи европейскихъ державъ, котораго не можетъ презирать ни одинъ глубокій мыслитель, произведетъ на судьбы цивилизованнаго человѣчества и націи къ которой онъ принадлежалъ. Но развѣ не бываетъ въ жизни минутъ когда сердце человѣка внезапно суживаетъ окружность до которой простираются его движенія? Какъ отливъ послѣ прилива, оно отступаетъ отъ береговъ, которые покрывало своимъ разливомъ, увлекая укорачивающимися волнами драгоцѣнную находку которую хочетъ сокрытъ въ своихъ глубинахъ.
   

ГЛАВА II.

   Когда встали изъ-за стола, герцогиня де-Тарасконъ сказала хозяину который велъ ее подъ руку:
   -- Конечно вамъ съ вами приходится плыть по теченію. Но не кажется ли вамъ какимъ-то лицемѣріемъ происходившій за обѣдомъ веселый разговоръ, въ которомъ мы также принимали участіе? Вамъ я могу сказать это, но не сказала бы никому другому.
   -- И я также скажу вамъ, Madame la Duchesse, чего не сказалъ бы никому другому. Когда я думаю о настоящихъ событіяхъ наединѣ, они представляются мнѣ ужаснымъ рискомъ; но когда я выхожу изъ дому и вижу всеобщій энтузіазмъ, мнѣ становится весело и я говорю про себя: все такъ, но это можетъ быть громаднымъ пріобрѣтеніемъ для насъ. Пріобрѣсти лѣвый берегъ Рейна, это пустяки; но положить предѣлъ возрастающему могуществу нашего сосѣда, которое черезъ нѣсколько лѣтъ можетъ подавить насъ, это не пустяки. Во всякомъ случаѣ, стоитъ ли этотъ выигрышъ риска или нѣтъ, развѣ могъ императоръ, развѣ могло бы какое-нибудь правительство не желающее черезъ недѣлю лишиться своей власти, не вынуть этого жребія?
   Герцогиня задумалась на минуту пока они усѣлись на диванъ въ углу залы. Потомъ проговорила очень медленно:
   -- Ни одно правительство котораго власть основана на всеобщей подачѣ голосовъ не могло бы отказаться отъ этого. Но еслибъ императоръ удержалъ за собой личную власть, которая прежде давала возможность разумѣнію одного человѣка контролировать и направлять страсти многихъ, я думаю что въ такомъ случаѣ не было бы войны. Мнѣ извѣстно что императоръ сильно поддерживалъ наименѣе воинственныхъ членовъ совѣта и что при заключеніи засѣданія совѣта... въ рѣчи Граммона, которая была на немъ составлена, не было выраженій возбуждающихъ вражду. Эти роковыя слова были вынуждены настроеніемъ умовъ въ палатѣ и извѣстіемъ о народномъ возбужденіи, которому нельзя было противиться не рискуя вызвать революцію. Парижъ вынудилъ императора къ войнѣ. Что неизбѣжно то неизбѣжно, и, какъ вы говорите, выигрышъ можетъ стоить риска. Перехожу къ другому, о чемъ вы шепнули мнѣ когда мы шли къ столу; это было въ родѣ жалобы, которая глубоко огорчила меня. Вы сказали что я содѣйствовала выбору который можетъ грозить опасностью, даже смертью одному моему дальнему родственнику который можетъ стать вашимъ близкимъ родственникомъ. Вы говорили объ Аленѣ де-Рошбріанѣ?
   -- Да; я принялъ предложеніе которое онъ сдѣлалъ моей единственной дочери.
   -- Очень рада этому, не столько за васъ, какъ за него. Зная его, нельзя не цѣнить въ немъ лучшихъ качествъ лучшаго французскаго дворянства, но зная такъ давно вашу прекрасную Валерію, я не могу не поздравить того кому достанется ея рука. Вотъ мои объясненія: когда я обѣщала Алену мое содѣйствіе къ полученію офицерскаго чина въ рядахъ мобилей, я не знала что онъ принялъ или намѣренъ принять на себя обязанности которыя будутъ привязывать его къ дому. Теперь я беру назадъ свое обѣщаніе.
   -- Нѣтъ, герцогиня, исполните его. Я не былъ бы вѣрноподданнымъ еслибы рѣшился въ минуту необходимости отнять такого храбраго защитника у государя, подъ мирнымъ и благоденственнымъ правленіемъ котораго я составилъ себѣ состояніе. И говоря откровенно, еслибъ Аленъ былъ дѣйствительно моимъ сыномъ, я настолько Французъ чтобы помнить что Франція мнѣ мать.
   -- Довольно, другъ мой, довольно, воскликнула герцогиня и горячій румянецъ проступилъ у нея сквозь слой жемчужной пудры.-- Еслибы каждый Французъ имѣлъ такія же чувства; еслибы въ нашемъ Парижѣ сословныя несогласія изчезли въ общей мысли о своей странѣ; еслибы въ каждомъ французскомъ сердцѣ трепетало еще то чувство которое въ ужасные дни когда всѣ другія связи были порваны, чтило Францію какъ мать и собирало ея сыновъ на ея защиту противъ союза всей Европы,-- тогда намъ незачѣмъ было бы блѣднѣть при видѣ прусскаго игольчатаго ружья. Но взгляните въ ту сторону; развѣ это не картина аркадской юности? Міръ яростно свирѣпѣетъ вокругъ, а любовь беззаботно шепчетъ о любви!
   Герцогиня указала въ уголъ сосѣдней комнаты гдѣ Аленъ съ Валеріей сидѣли въ сторонкѣ; онъ шепталъ ей что-то на ухо, и ея щеки, какъ можно было замѣтить даже на этомъ разстояніи, освѣщались нѣжнымъ румянцемъ.
   

ГЛАВА III.

   Но въ этомъ небольшомъ обществѣ были двое которые не привлекали къ себѣ вниманія ни Дюплеси, ни придворной дамы. Пока князь и смиренный Зритель заняты были игрою въ экарте, а живая Веноста вставляла свои замѣчанія, Исавра разсѣянно перебирала коллекцію фотографій разложенныхъ на столѣ стоявшемъ въ отдаленномъ углу комнаты у открытаго окна сообщавшагося съ длиннымъ и глубокимъ балкономъ, заставленнымъ цвѣтами и выходившимъ на Елисейскія Поля, которыя были освѣщены кроткимъ свѣтомъ безчисленныхъ звѣздъ. Вдругъ шепотъ, власти котораго она не могла противиться, раздался надъ ея ухомъ и вся кровь прихлынула ей къ сердцу.
   -- Помните ли вы вечеръ въ Ангіенѣ? Когда я сказалъ что воображенію невольно представляется вопросъ будемъ ли мы черезъ годъ въ тотъ же день смотрѣть вмѣстѣ на звѣзду которую оба мы считали своею изъ числа многочисленныхъ странниковъ неба? Это было 8го іюля. Сегодня также 8е іюля. Пойдемте, отыщемъ нашу звѣзду. Я имѣю сказать вамъ то что долженъ сказать. Пойдемте.
   Машинально,-- какъ сомнамбулы, говорятъ, машинально повинуются месмеристу,-- Исавра повиновалась этой просьбѣ. Въ какомъ-то дремотномъ подчиненіи она послѣдовала за нимъ и очутилась на балконѣ, среди цвѣтовъ и подъ свѣтомъ звѣздъ, рядомъ съ человѣкомъ который былъ для нея существомъ вѣчно окруженнымъ цвѣтами и освѣщеннымъ звѣздами, романтическимъ идеаломъ сердца дѣвственной женщины.
   -- Исавра, сказалъ Англичанинъ мягкимъ тономъ.-- При звукѣ ея имени въ первый разъ услышанномъ изъ этихъ устъ, каждая фибра ея существа затрепетала.-- Исавра, я старался жить безъ васъ, но не могъ. Вы для меня все, все: безъ васъ кажется мнѣ на землѣ исчезаютъ цвѣты, меркнутъ звѣзды на небѣ. Есть ли между нами разногласія во вкусахъ, привычкахъ, мысляхъ? Дайте мнѣ только надежду что вы любите меня хотя вдесятеро меньше того какъ я васъ люблю, и эти разногласія перестанутъ быть разладомъ. Любовь приводитъ въ гармонію всѣ звуки, соединяетъ всѣ цвѣта въ своемъ божественномъ единеніи души и сердца. Взгляните на верхъ! Не тамъ ли все та же звѣзда что въ прошломъ году манила наши взоры? Не привлекаетъ ли она все также наши взоры теперь? Исавра, говорите!
   -- Тс, тс.... Дѣвушка не могла выговорить ничего больше, но отодвинулась отъ него.
   Это движетіе не оскорбило его: въ немъ не было ненависти. Онъ приблизился къ ней, взялъ ее за руку и продолжалъ голосомъ который былъ такъ музыкаленъ среди лѣтней ночи подъ звѣзднымъ небомъ:
   -- Исавра, есть одно имя которое я никогда не могу произнести безъ почтенія съ какимъ мы относимся къ религіи соединяющей небо съ землею, имя которое для мущины должно быть символомъ жизни украшенной и осчастливленной, возвышенной и освященной. Имя это "жена". Хотите ли принять отъ меня это имя?
   Исавра опять не дала отвѣта. Она стояла нѣмая и холодная и строгая какъ мраморное изваяніе. Наконецъ, какъ бы утраченное сознаніе снова начало вступать въ силу, она тяжело вздохнула и медленно провела руками по лбу.
   -- Насмѣшка, насмѣшка, сказала она съ улыбкой отчасти горькою, отчасти жалобною на безцвѣтныхъ губахъ.-- Вы ждали предложить мнѣ этотъ вопросъ до тѣхъ поръ какъ узнали каковъ долженъ быть мой отвѣтъ? Я дала слово на зваться женою другаго.
   -- Нѣтъ, нѣтъ; вы говорите это мнѣ въ упрекъ, чтобы наказать меня! Скажите что это не правда! скажите!
   Блуждающіе глаза Исавры замѣтили тоску отразившуюся на его лицѣ.
   -- Какъ могутъ мои слова огорчать васъ? сказала она сухо.-- Развѣ вы не писали что я не гожусь быть вашею женой?
   -- Я?
   -- Что я отказалась отъ мирныхъ наслажденій частной жизни? Мнѣ казалось что вы были такъ правы! Да! Я обручена съ человѣкомъ который полагаетъ что несмотря на такое несчастіе....
   -- Остановитесь, я требую, остановитесь! Вы видѣли мое письмо къ мистрисъ Морли. Съ тѣхъ поръ какъ я написалъ его, я не имѣлъ ни минуты покоя отъ угрызеній и раскаянія. Но хотя это письмо и возбудило вашъ справедливый гнѣвъ...
   -- Оно не возбуждало моего гнѣва...
   Не замѣчая перерыва, Грагамъ спѣшилъ высказаться:
   -- Вы простили бы меня еслибы могли читать въ моемъ сердцѣ. Все равно. Я беру назадъ все что было сказано въ этомъ письмѣ, кромѣ словъ выражавшихъ мое восхищеніе. Будьте моею, и вмѣсто того чтобъ удерживать въ васъ неудержимый порывъ генія который стремится занять первое мѣсто въ головѣ или въ сердцѣ міра, я научусь самъ ободрять его, дѣлить и находить въ немъ торжество. Знаете ли вы какая разница между отсутствующимъ и присутствующимъ, между далекимъ образомъ противъ котораго наши сомнѣнія, страхи, подозрѣнія воздвигаютъ тѣни воображаемыхъ гигантовъ, окружаютъ его призрачными стѣнами, и любимымъ лицомъ при видѣ котораго духи отлѣтаютъ и исчезаютъ стѣны? Исавра, мы снова встрѣтились. Вы теперь знаете изъ моихъ собственныхъ устъ что я люблю васъ. Вы говорите что дали слово другому. Скажите ему откровенно, честно, что вы обманулись въ своемъ сердцѣ, что вы не можете располагать имъ. Спасите себя, спасите его отъ союза въ которомъ не можетъ быть счастія.
   -- Теперь уже поздно, сказала Исавра беззвучнымъ голосомъ, но безъ слѣда нерѣшительной слабости на челѣ или губахъ.-- Еслибъ я теперь сказала этому другому: "я беру назадъ слово которое дала вамъ", я убила бы его, убила бы и тѣло его и душу. Несмотря на мое ничтожество, для него я все; для васъ, мистеръ Венъ, для васъ воспоминаніе; черезъ годъ, можетъ-быть черезъ мѣсяцъ, вы съ удовольствіемъ будете думать что избавились отъ меня.
   Она отошла отъ него, отошла отъ цвѣтовъ и звѣзднаго свѣта; и когда Грагамъ -- оправившись отъ смущенія въ какое привели его ея подавляющія слова, съ высокомѣрнымъ видомъ и походкой человѣка который отходитъ прочь отъ развалинъ своего счастія, опираясь на свою гордость -- когда Грагамъ возвратился въ комнату, всѣ гости уже разъѣхались исключая Алена, который продолжалъ шепотомъ разговаривать съ Валеріей.
   

ГЛАВА IV.

   На слѣдующій день, въ назначенный часъ, Грагамъ вошелъ въ квартиру Алена.
   -- Съ удовольствіемъ могу объявить вамъ, сказалъ маркизъ весело,-- что ящикъ прибылъ и мы вскорѣ можемъ приступить къ разбору его содержимаго; но прежде нужно позавтракать.
   Во время завтрака Аленъ былъ веселъ и сперва не замѣтилъ мрачнаго выраженія и разсѣянности своего гостя. Наконецъ удивленный вялыми отвѣтами на свои веселыя шутки со стороны человѣка котораго искренняя рѣчь всегда была такъ пріятна и задушевный смѣхъ такъ симпатиченъ, онъ подумалъ что причиной перемѣны въ Грагамѣ было какое-нибудь недоразумѣніе происшедшее между нимъ и Исаврой наканунѣ; но помня съ какою рѣшительностью Грагамъ отклонилъ разговоръ о прекрасной Италіянкѣ, онъ былъ въ затрудненіи какъ согласить свой добродушный порывъ со скромностью къ которой обязывала его благовоспитанность. Во всякомъ случаѣ комплиментъ сдѣланный молодой особѣ которою такъ восхищался Грагамъ не могъ повредить.
   -- Какъ прекрасна была вчера Mademoiselle Чигонья!
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Мнѣ показалось что она не совсѣмъ здорова. Не слыхали ли вы когда Monsieur Тьеръ будетъ говорить о войнѣ?
   -- Тьеръ? Нѣтъ. Кто теперь думаетъ о Тьерѣ? Благодаря Бога время его прошло! Я не знаю ни одной дѣвушки въ Парижѣ, не исключая Валеріи -- я хочу сказать Mademoiselle Дюплеси -- которая одѣвалась бы съ такимъ изящнымъ вкусомъ какъ Mademoiselle Чигонья. Вообще у женщинъ-писательницъ вкусъ ужасный.
   -- Въ самомъ дѣлѣ. Я не замѣтилъ какъ она была одѣта. Я не судья въ такихъ тонкихъ вещахъ какъ дамскіе туалеты или вкусы писательницъ.
   -- Простите меня, сказалъ beau Marquis соріэзао.-- Что касается туалетовъ, то мнѣ кажется это такая существенная вещь въ глазахъ женщинъ что ни одинъ мущина интересующійся женщинами не долженъ презирать критическое изученіе этого предмета. Въ женщинѣ съ утонченнымъ характеромъ никогда не встрѣтишь вульгарности въ одеждѣ. Я понялъ эту истину только съ того времени какъ выѣхалъ изъ Бретани.
   -- Вѣроятно, любезнѣйшій маркизъ, вамъ случалось читать въ Бретани книги которыя въ Парижѣ мало кто читаетъ не будучи ученымъ по призванію; и вѣроятно вы припомните что Горацій приписываетъ самую изящную утонченность въ одеждѣ, выраженную у него непереводимыми словами simplex munditiis, женщинѣ которая отличалась не меньшею легкостью и быстротой съ какою мѣняла свои привязанности. Разумѣется это не можетъ касаться Mademoiselle Чигоньи; но какъ много другихъ изящно одѣтыхъ дамъ въ Парижѣ которыхъ злосчастные обожатели
   
                       fidem
   Mutatosqne deos flebit.
   
   Теперь, съ вашего позволенія, мы можемъ приступить къ разбору ящика съ письмами.
   Ящикъ былъ принесенъ и отпертъ; Аленъ съ заботливымъ вниманіемъ пересмотрѣлъ все что въ немъ заключалось прежде чѣмъ передалъ Грагаму нѣсколько записокъ, въ которыхъ Англичанинъ тотчасъ же узналъ одинаковый почеркъ съ письмомъ Луизы завѣщаннымъ ему Ричардомъ Кингомъ.
   Письма были подобраны въ хронологическомъ порядкѣ и перенумерованы.

Письмо I.

   "Любезнѣйшій маркизъ,-- Какъ мнѣ благодарить васъ за полученіе и пересылку мнѣ этихъ удостовѣреній? Вамъ хорошо извѣстенъ несчастный эпизодъ въ моей жизни, и вы можете понять какъ неоцѣненна оказанная мнѣ вами услуга. Я избавлена отъ всякихъ дальнѣйшихъ преслѣдованій со стороны человѣка который на самомъ дѣлѣ не имѣетъ никакихъ правъ посягать на мою свободу, но его преслѣдованія могли подвергнуть меня скандалу и непріятности обращаться за покровительствомъ къ закону и обнаружить незаконный бракъ въ который я была вовлечена обманомъ. Я предпочла бы скорѣе быть разорванною на части бѣшеными лошадьми, какъ королева, про которую пишутъ въ исторіи, нежели обезчестить себя и своихъ предковъ которыми я могу гордиться по крайней мѣрѣ со стороны матери, сознавшись что я жила съ этимъ низкимъ Англичаниномъ какъ жена, тогда какъ я была только -- о, Боже, я не могу договорить!
   "Нѣтъ, Monsieur le Marquis, я не нуждаюсь въ денежной помощи которую вы съ такимъ великодушіемъ мнѣ предлагаете. Хотя я не знаю гдѣ находится мой бѣдный милый дядя, хотя я сомнѣваюсь, еслибъ и знала это, могу ли я рѣшиться довѣрить ему извѣстную только вамъ тайну принятаго мною имени, такъ что если онъ узнаетъ обо мнѣ то будетъ почитать меня умершею,-- но у меня все еще остается довольно денегъ изъ тѣхъ что онъ далъ мнѣ для прожитія; если же ихъ недостанетъ, тогда я думаю что съ моимъ знаніемъ англійскаго языка и другими скромными талантами я могу найти мѣсто учительницы или гувернантки въ какомъ-нибудь нѣмецкомъ семействѣ. Во всякомъ случаѣ, я буду скоро опять писать вамъ, и прошу васъ сообщить мнѣ все что вы узнаете о моемъ дядѣ. Я такъ благодарна вамъ что вы не вѣрите ужасной клеветѣ, которая должна такъ сильно поразить такого гордаго человѣка, который, несмотря на всѣ свои заблужденія, неспособенъ на низость.
   "Адресъ мой Аугсбургъ, poste restante.
   "Вамъ преданная,

"-- --"

Письмо II.

(Черезъ семь мѣсяцевъ послѣ письма No I).

Аугсбургъ.

   "Любезнѣйшій маркизъ,-- Благодарю васъ за вашу добрую записку въ которой вы увѣдомляете меня о вашихъ хлопотахъ, хотя до сихъ поръ безуспѣшныхъ, съ цѣлью узнать что сталось съ моимъ несчастнымъ дядей. Со времени послѣдняго моего письма я жила очень покойно. Я давала здѣсь уроки въ нѣсколькихъ семействахъ; въ числѣ моихъ ученицъ есть двѣ очень зратныя дѣвицы. Онѣ такъ полюбили меня что ихъ мать проситъ меня поступить къ нимъ въ домъ въ качествѣ гувернантки. Какія чудныя сердца у этихъ Германцевъ, такія простыя, такія правдивыя! Они не возбуждаютъ докучныхъ вопросовъ, довѣрчиво относятся къ тому что я сама разказываю." -- Здѣсь слѣдовало нѣсколько общихъ мѣстъ о германскомъ характерѣ, и затѣмъ постскриптумъ.-- "На слѣдующей недѣлѣ я поступаю на мѣсто. Если вы узнаете что-нибудь о моемъ дядѣ, напишите мнѣ адресуя письмо графинѣ фонъ-Рюдесгеймъ, замокъ N*** М*** на Рейнѣ."
   -- Рюдесгеймъ!
   Не была ли это родственница, можетъ-быть жена графа фонъ-Рюдеегейма съ которымъ Грагамъ познакомился въ прошломъ году?
   

Письмо III.

(Три или четыре года спустя послѣ послѣдняго письма).

   "Вы поистинѣ удивили меня, Monsieur le Marquis. Мой дядя оказался въ Алжирѣ подъ чузкимъ именемъ, солдатомъ въ Алжирской арміи? мой милый, гордый, блестящій дядя! Я не могу вѣрить этому, также какъ и вы не вѣрите: но я жажду узнать о немъ дальнѣйшія свѣдѣнія какія вы можете собрать. Я можетъ-быть удивлю васъ когда скажу о себѣ что я выхожу замужъ. Ни съ чѣмъ нельзя сравнить доброту ко мнѣ Рюдесгеймовъ съ тѣхъ поръ какъ я поступила къ нимъ въ домъ. Особливо въ послѣдній годъ они обращались со мною какъ съ равною, какъ съ членомъ семѣйства. Въ числѣ постоянныхъ посѣтителей дома есть одинъ господинъ благородной фамиліи, но не такого высокаго рода и не съ такимъ большимъ состояніемъ чтобы женитьба на вдовой французской гувернанткѣ была для него mésalliance. Я увѣрена что онъ любитъ меня искренно, и онъ единственный человѣкъ любовь котораго мнѣ было пріятно заслужить. Свадьба наша послѣдуетъ въ теченіе нынѣшняго года. Разумѣется ему неизвѣстна моя печальная исторія и онъ никогда не узнаетъ ее. Во всякомъ случаѣ Луиза Д-- -- умерла. Въ домѣ куда я вступаю, негодный Англичанинъ по всей вѣроятности никогда не будетъ имѣть возможности стать мнѣ поперекъ дороги. Тайна моя въ вашихъ рукахъ также надежна какъ въ могилѣ гдѣ покоится та которую вы когда-то любили подъ именемъ Луизы Д-- --. Я не буду больше безпокоить васъ моими письмами; но если вы узнаете что-нибудь вполнѣ доттовѣрное о судьбѣ моего дяди, напишите мнѣ строчку адресуя во всякое время письма какъ прежде графинѣ фонъ-Рюдесгеймъ для Madame М -- --.
   "Примите увѣреніе въ моей вѣчной благодарности за всю доброту какую вы оказывали мнѣ, не отказываясь признавать меня вашею родственницей. Союзомъ въ который вступаетъ ваша родственница она не унизитъ имени которое соединяетъ ее съ еще болѣе высокимъ родомъ де-Рошбріановъ."
   На этомъ письмѣ покойный маркизъ написалъ карандашомъ: "Разумѣется Рошбріанъ никогда не откажется признавать своихъ родственниковъ, хотя бы даже и дочь рисовальдаго учителя. Красивое существо, Луиза, но сварливая! Я бы не могъ любить Венеру еслибъ она была сварлива. Несчастное открытіе что ея мать была изъ благородной фамиліи вскружило голову Луизѣ. Въ той или другой формѣ всякая женщина страдаетъ одною и тою же болѣзнью -- тщеславіемъ. Имя ея будущаго мужа, не названное въ письмѣ, легко узнать."
   
   Слѣдующее письмо было отъ 7го мая 1859, на бумагѣ съ траурною каемкой, и содержало въ себѣ только слѣдующія строки:
   
   "Я была очень утѣшена вашимъ вчерашнимъ визитомъ, любезнѣйшій маркизъ. Горе мое было тяжело, но въ послѣдніе два года поведеніе моего мужа дѣлало жизнь мою несчастною, и я оправляюсь отъ удара причиненнаго мнѣ его внезапною смертью. Правда что я съ дѣтьми осталась въ бѣдности, но я не могу принятъ вашего великодушнаго предложенія помочь мнѣ. Не страшитесь за мою дальнѣйшую судьбу. Прощайте, любезнѣйшій маркизъ! Письмо это вы получите какъ разъ предъ вашимъ отъѣздомъ въ Неаполь. Bon voyage."
   
   На этомъ письмѣ не было ни адреса ни почтовой марки; очевидно оно было передано чрезъ посланнаго.
   Послѣднее письмо, отъ 20го марта 1861, было еще короче предыдущаго:
   
   "Я послѣдовала вашему совѣту, любезнѣйшій маркизъ; и отбросивъ всѣ сомнѣнія приняла его доброе предложеніе, съ условіемъ что онъ никогда не поѣдетъ со мной въ Англію. Я равнодушна къ этому браку. Теперь я могу вамъ признаться что бѣдность моя была крайняя. Ваша, съ неизмѣнною благодарностью,

"-- --"

   Это послѣднее письмо также не имѣло на себѣ почтовой марки и очевидно было послано съ нарочнымъ.
   -- Больше нѣтъ писемъ отъ этой особы? спросилъ Грагамъ;-- и никакого указанія на ея существованіе?
   -- Нѣтъ, по крайней мѣрѣ я не нашелъ ничего больше. Я теперь вижу почему я сохранилъ эти письма. Въ содержаніи ихъ нѣтъ ничего что бы не было почтенно для моего отца. Они показываютъ какъ онъ былъ способенъ къ безкорыстной добротѣ даже къ отдаленной родственницѣ, которою онъ, разумѣется, не могъ гордиться, судя не только по его припискѣ карандашомъ, или потому что она занимала мѣсто гувернантки, но по ея невысокому взгляду на брачныя узы. Я не имѣю ни малѣйшаго понятія о томъ кто бы могла быть эта женщина По крайней мѣрѣ я никогда не слыхалъ ни о комъ изъ состоящихъ въ родствѣ, хотя бы отдаленномъ, съ нашею фамиліей, въ комъ бы я могъ узнать особу писавшую эти письма.
   -- Могу я оставить ихъ у себя на короткое время?
   -- Простите если я прежде предложу вамъ вопросъ. Сколько я могу догадываться, цѣль вашихъ розысковъ должна имѣть связь съ вашимъ соотечественникомъ котораго эта дама вѣжливо называетъ "негоднымъ Англичаниномъ"; но признаюсь мнѣ не хотѣлось бы черезъ эти письма подать поводъ къ какому-нибудь скандалу въ которомъ могло бы быть замѣшано имя моего отца или кого-нибудь изъ членовъ моей фамиліи.
   -- Маркизъ, я прошу довѣрить эти письма моей скромности именно для того чтобъ избѣжать скандала.
   -- Foi de gentilhomme?
   -- Foi de gentilhomme!
   -- Возьмите ихъ. Гдѣ и когда мы опять свидимся?
   -- Я думаю вскорѣ; но я долженъ сегодня вечеромъ выѣхать изъ Парижа. Я отправляюсь въ Берлинъ чтобы разыскать эту графиню фонъ-Рюдесгеймъ, и боюсь что черезъ нѣсколько дней путешественникамъ не будетъ дозволено переѣзжать границу между Франціей и Германіей.
   Обмѣнявшись еще нѣсколькими незначительными словами молодые люди пожали другъ другу руку и разстались.
   

ГЛАВА V.

   Раздумывая надъ прочтенными письмами, которыя замѣчательно подвигали впередъ возможность отысканія Луизы Дюваль, Грагамъ не чувствовалъ уже такого живаго и заботливаго интереса какъ прежде. Итакъ, Луиза Дюваль была сперва замужемъ за иностранцемъ который по ея словамъ принадлежалъ къ благородной фамиліи и имя котораго не трудно было узнать отъ графини фонъ-Рюдесгеймъ. Бракъ этотъ повидимому не былъ счастливъ. Оставшись вдовою безъ средствъ, она снова вышла замужъ, очевидно не по любви. Въ 1861 году она была еще въ живыхъ, а въ 1859 были живы ея дѣти; не былъ ли ребенокъ о которомъ упоминаетъ Ричардъ Кингъ однимъ изъ нихъ?
   Тонъ и складъ писемъ могъ пролитъ нѣкоторый свѣтъ на характеръ писавшей: они обнаруживали гордость, упрямое своеволіе и непріятную жесткость натуры; но ея отказъ отъ всякой денежной помощи со стороны такого человѣка какъ покойный маркизъ де-Рошбріанъ указывалъ на чувство нѣкотораго достоинства. Очевидно что, каковы бы ни были ея странныя идеи о ея первомъ бракѣ съ Ричардомъ Кингомъ, она не была искательница приключеній; и по всей вѣроятности она не была лишена какой-нибудь прелести которая возбудила къ ней дружескій интересъ такого дальняго родственника и человѣка столь эгоистичнаго въ своихъ удовольствіяхъ какъ ея аристократическій корреспондентъ.
   Но что составляетъ по отношенію къ его личному счастію надежда, даже почти вѣроятность, скораго исполненія довѣреннаго ему порученія? Каковъ бы ни былъ исходъ, получитъ ли онъ, вслѣдствіе смерти матери или въ особенности дочери, богатство, или же, если онѣ еще живы, у него останется только скромное независимое состояніе, во всякомъ случаѣ Исавра была для него потеряна и состояніе утрачивало всякое значеніе. Но первое чувство его, когда онъ оправился отъ поразившихъ его словъ Исавры что она безвозвратно связана съ другимъ, не было упрекомъ самому себѣ. Оно было чувствомъ сильной горечи противъ той которая, если дѣйствительно была такъ привязана къ нему какъ онъ могъ ожидать, могла въ такое короткое время склонить свое сердце къ союзу съ другимъ. Несомнѣнно что горечь эта была несправедлива; но я считаю ее естественною въ человѣкѣ съ такою гордою природой и такимъ сильнымъ чувствомъ какъ у Грагама, когда надежды его были такимъ образомъ разбиты. Злоба есть первое чувство являющееся у человѣка любящаго со всею горячностью своей души, и отвергнутаго, все равно почему и отчего бы то ни было. Женщиной которая, какъ онъ имѣлъ причину предполагать, сама любитъ его; и хотя понятіе о чести было высоко у Грагама, однако же мущина не смотритъ на честь тѣми же глазами какими смотритъ женщина, будучи поставлена въ одинаковое затруднительное положеніе Грагамъ искренно думалъ что если Исавра любитъ его настолько что ей непріятенъ союзъ съ другимъ, которому она могла дать обѣщаніе только очень недавно, то съ ея стороны была бы болѣе честнымъ откровенно сказать это своему жениху нежели оставлять его съ неизвѣстности что ея сердце не принадлежитъ ему. Но такія обѣщанія чрезвычайно важны въ глазахъ дѣвушекъ подобныхъ Исаврѣ, а ея обѣщаніе не было только дѣломъ обыкновенной чести женщины. Еслибы человѣкъ которому она дала слово былъ выше ея по положенію, богатству, всему что льститъ честолюбію женщинъ въ брачномъ выборѣ, еслибъ онъ былъ разсудителенъ, твердъ и самостоятеленъ среди испытаній и опасностей жизни, честь женщины еще могла бы найти извиненіе въ нарушеніи даннаго слова. Но бѣдный, болѣзненный, слабый, несчастный мальчикъ-поэтъ, который смотрѣлъ на нее какъ на ангела спасителя -- сказать ему "возвратите мнѣ мою свободу", значило покинуть его во власть смерти и грѣху. Но Грагамъ разумѣется не могъ угадать почему то что онъ какъ мущина почиталъ справедливымъ, было для нея какъ женщины невозможно; и онъ снова вернулся къ своимъ старымъ предразсудкамъ что въ умѣ и сердцѣ писательницы, посвященныхъ созданію воображаемыхъ героевъ, не можетъ быть дѣйствительной глубины и силы чувства къ любящему ея человѣку. Погруженный въ мечтанія онъ медленно шелъ съ опущеннымъ взоромъ по направленію къ Британскому посольству, гдѣ не лишнее было справиться не требовалось ли, въ виду предстоящей войны, имѣть особый паспортъ при отъѣздѣ въ Германію.
   -- Bon jour, cher ami, произнесъ пріятный голосъ; -- давно ли вы въ Парижѣ?
   -- А, любезнѣйшій Monsieur Саваренъ! Радъ видѣть васъ въ добромъ здоровьи! Madame, надѣюсь, также здорова? Прошу васъ передать ей мое почтеніе. Я пробылъ въ Парижѣ всего день или два и уѣзжаю сегодня вечеромъ.
   -- Такъ скоро? Вѣроятно васъ пугаетъ война. Въ какую сторону вы теперь идете?
   -- Въ Британское посольство.
   -- Я пройду до него вмѣстѣ съ вами; это мнѣ по дорогѣ. Я хочу зайти къ прекрасной Италіянкѣ привести ей мои поздравленія -- по поводу извѣстія которое я узналъ сегодня утромъ.
   -- Вы говорите о Mademoiselle Чигоньѣ; а извѣстіе вызывающее поздравленія -- ея предстоящая свадьба!
   -- Mon Dieu! Когда вы могли слышать объ этомъ?
   -- Вчера вечеромъ, въ домѣ Monsieur Дюплеси.
   -- Parbleu! Я побраню ее хорошенько что она повѣрила своему новому другу Валеріи тайну которую скрывала отъ своихъ старыхъ друзей, отъ жены и отъ меня.
   -- Кстати, сказалъ Грагамъ тономъ безграничнаго равнодушія,-- кто этотъ счастливецъ?
   -- Развѣ вы не догадываетесь?
   -- Нѣтъ.
   -- Густавъ Рамо.
   -- А! почти взвизгнулъ Грагамъ, такъ рѣзокъ и пронзителенъ былъ его крикъ.-- А! Я дѣйствительно долженъ былъ угадать! Я думаю Madame Саваренъ помогала въ этомъ сватовствѣ. Надѣюсь что все устроится хорошо; конечно для него это будетъ спасеніемъ. Лишь бы она могла найти въ этомъ свое счастіе!
   -- Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія! Оба поэты, можно сказать созданы другъ для друга.
   -- Прощайте, любезнѣйшій Саваренъ! Вотъ и посольство.
   

ГЛАВА VI.

   Въ этотъ же вечеръ Грагамъ сидѣлъ въ купе экстреннаго поѣзда направлявшагося къ Страсбургу. Онъ послалъ занять для себя цѣлое купе, но это оказалось невозможнымъ. Одно мѣсто было въ немъ занято до C-- --, послѣ котораго Грагамъ могъ продолжать путь одинъ, заплативъ за остальныя три мѣста.
   Садясь въ вагонъ онъ едва замѣтилъ другаго пассажира сидѣвшаго въ дальнемъ углу. Поѣздъ быстро пролетѣлъ нѣсколько миль. Въ купе царствовало глубокое молчаніе, прерываемое только по временамъ тяжелыми нетерпѣливыми вздохами которые выходятъ изъ самой глубины души и о которыхъ тотъ кто вздыхаетъ не имѣетъ сознанія; такіе вздохи вырывались изъ устъ Англичанина и привлекли на него наблюдательный боковой взглядъ его спутника.
   Наконецъ послѣдній сказалъ на прекрасномъ англійскомъ языкѣ, хотя съ французскимъ акцентомъ:
   -- Я не обезпокою васъ, сэръ, если зажгу маленькій дорожный фонарикъ? Я имѣю привычку читать ночью въ дорогѣ, а съ ихъ негодными фонарями ничего не видно. Но если вы желаете спать и мой фонарь можетъ помѣшать вамъ, то считайте мою просьбу какъ бы не высказанной.
   -- Вы очень любезны, сэръ. Пожалуста зажигайте вашъ фонарикъ, онъ не помѣшаетъ мнѣ спать.
   Когда Грагамъ отвѣтилъ, то какъ ни далеки были его мысли отъ настоящаго мѣста и времени, ему смутно показалось что онъ гдѣ-то прежде слышалъ этотъ голосъ.
   Пассажиръ зажегъ маленькій фонарикъ, прикрѣпилъ его къ подоконнику и досталъ изъ небольшаго кожанаго мѣшка разныя газеты и памфлеты. Грагамъ откинулся назадъ и чрезъ минуту опять вздохнулъ.
   -- Позвольте предложить вамъ эту вечернюю газету; вы вѣроятно не имѣли времени просмотрѣть ее до отхода поѣзда, сказалъ его спутникъ наклоняясь впередъ и протягивая одною рукой газету, тогда какъ другою приподнялъ свой фонарикъ. Грагамъ обернулся и лица обоихъ пришлись очень близко другъ къ другу. У Грагама дорожная шапка была надвинута на глаза; сосѣдъ былъ съ непокрытою головой.
   -- Monsieur Лебо!
   -- Bon soir, мистеръ Ламъ!
   Послѣдовало минутное молчаніе; потомъ г. Лебо началъ:
   -- Мнѣ кажется, мистеръ Ламъ, что въ лучшемъ обществѣ чѣмъ какое можно встрѣтить въ Фобургскомъ предмѣстьи вы извѣстны подъ другимъ именемъ.
   Грагамъ не имѣлъ охоты играть роль и отвѣчалъ спокойно и высокомѣрно:
   -- Можетъ-быть; а какое имя?
   -- Грагама Вена. И теперь, продолжалъ Лебо также спокойно и свысока, но нѣсколько болѣе угрожающимъ тономъ,-- когда мы, оба джентльмены, такимъ образомъ встрѣтились, будетъ ли съ моей стороны неумѣстнымъ спросить почему вы удостоили искать моего знакомства въ переряженномъ видѣ?
   -- Monsieur le vicomte de Moleon, если вы заговорили о переряживаніи, то будетъ ли съ моей стороны нескромнымъ если я спрошу почему мое знакомство было принято Monsieur Лебо?
   -- Ha! Значитъ вы сознаетесь что искали Виктора де-Молеона когда въ первый разъ пришли въ кафе Жакъ-Жакъ?
   -- Откровенно сознаюсь въ этомъ.
   Monsieur Лебо откинулся назадъ и казалось размышлялъ.
   -- Теперь вижу! Только для того чтобъ узнать не можетъ ли Викторъ де-Молеонъ дать вамъ какія-нибудь свѣдѣнія о Луизѣ Дюваль. Но такъ ли?
   -- Вы правы, Monsieur le vicomte.
   Лебо опять замолчалъ размышляя; а Грагамъ, въ такомъ душевномъ состояніи въ какомъ человѣкъ наиболѣе презирающій. поединки, тѣмъ не менѣе можетъ чувствовать удовольствіе при мысли что убійство положитъ конецъ его несчастію, сбросилъ свою шапку, приподнялъ свой широкій открытый лобъ и нетерпѣливо топнулъ ногой какъ бы желая вызвать ссору.
   Monsieur Лебо спустилъ очки и посмотрѣлъ на Англичанина своимъ спокойнымъ, острымъ, проницательнымъ взглядомъ.
   -- Мнѣ приходитъ въ голову, сказалъ онъ съ улыбкой, очарованію которой не мѣшали даже его накладныя бакенбарды,-- мнѣ приходитъ въ голову что джентльмены какъ вы и я могутъ разговаривать двумя способами: вопервыхъ, сдержанно и осторожно; вовторыхъ, съ полною откровенностью. Изъ насъ двоихъ можетъ-быть я имѣю больше вашего причинъ соблюдать осторожность и сдержанность въ разговорѣ съ постороннимъ. Позвольте же мнѣ предложить другой способъ -- полную откровенность. Что вы на это скажете?
   Онъ протянулъ руку.
   -- Полная откровенность, отвѣчалъ Грагамъ смягчаясь и чувствуя внезапное расположеніе къ этому нѣкогда грозному дуэлисту и пожимая, какъ жметъ Англичанинъ, руку протянутую ему въ знакъ примиренія человѣкомъ котораго онъ хотѣлъ вызвать на ссору.
   -- Позвольте мнѣ теперь, прежде чѣмъ вы предложите мнѣ какой-нибудь вопросъ, предложить одинъ вопросъ вамъ. Какимъ образомъ узнали вы что Викторъ де-Молеонъ и Жанъ Лебо одно и то же лицо?
   -- Я узналъ это отъ полицейскаго агента.
   -- А!
   -- Съ которымъ совѣтовался о способахъ убѣдиться находится ли еще въ живыхъ Луиза Дюваль и гдѣ ее можно отыскатъ.
   -- Премного вамъ благодаренъ за это свѣдѣніе. Я не подозрѣвалъ что парижская полиція проникла прежнее alias бѣднаго Monsieur Лебо, хотя кое-что изъ бывшаго въ Ліонѣ заставляло меня подозрѣвать это. Странно что правительство, зная чрезъ полицію что Викторъ де-Молеонъ, писатель котораго оно не имѣло причинъ поощрять, находится въ такомъ скромномъ положеніи, какъ оно никогда, даже въ своихъ офиціальныхъ газетахъ, не нашло удобнымъ заявить объ этомъ! Впрочемъ, если подумать, что бы изъ этого вышло? Они не могли доказать ничего противъ Жана Лебо. Они могли сказать только: "Жанъ Лебо подозрѣвается въ слишкомъ горячей любви къ свободѣ, въ томъ что онъ слишкомъ ревностный другъ народа, и Жанъ Лебо издаетъ le Sens Commun." Такое заявленіе сдѣлало бы Виктора де-Молеона героемъ красныхъ, а этого меньше всего могло желать осторожное правительство. Отъ души благодарю васъ за вашъ откровенной отвѣтъ. Теперь, какой вопросъ угодно будетъ вамъ предложить мнѣ?
   -- Все что вы можете сказать мнѣ о Луизѣ Дюваль.
   -- Извольте. Въ молодости я слышалъ смутные разказы что моя сводная сестра, отъ перваго брака моего отца съ Mademoiselle де-Бовилье, когда онъ уже въ довольно зрѣлыхъ годахъ женился во второй разъ, не взлюбила свою мачиху; и будучи совершеннолѣтнею и имѣя собственное независимое состояніе, оставила домъ отца, поселилась у одной пожилой родственницы и тамъ вышла замужъ за учителя который давалъ ей уроки рисованія. Послѣ этого брака, отъ котораго отецъ тщетно старался отговорить ее, семейство наше отъ нея отказалось. Это было все что я зналъ до тѣхъ поръ пока, получивъ послѣ смерти родителей наслѣдство, услышалъ отъ повѣреннаго моего отца что рисовальный учитель Дюваль вскорѣ же растратилъ все состояніе жены, остался вдовцомъ съ одною дочерью и впалъ въ крайнюю бѣдность. Онъ являлся къ моему отцу съ просьбой о денежной помощи. Отецъ, хотя вовсе не былъ богатъ, согласился назначить ему ежегодную пенсію съ условіемъ чтобъ онъ никогда не сообщалъ своей дочери о ея родствѣ съ нашею фамиліей. Тотъ согласился на это условіе и каждую четверть года являлся къ повѣренному моего отца за полученіемъ пенсіи. Но повѣренный сообщилъ мнѣ что этотъ вычетъ изъ моего дохода прекратился, что Monsieur Дюваль уже цѣлый годъ какъ не являлся и не присылалъ за своею пенсіей, и что онъ вѣроятно умеръ. Однажды слуга докладываетъ что меня желаетъ видѣть молодая дама -- въ тѣ времена молодыя дамы часто навѣщали меня. Я принялъ ее. Вошла молодая особа, почти однихъ лѣтъ со мною, которая, къ моему изумленію, привѣтствовала меня называя дядей. Это была дочь моей сводной сестры. Отецъ ея умеръ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, честно исполнивъ условіе съ которымъ ему выдавалась пенсія, и дѣвушка никогда не мечтала о своемъ правѣ, о которомъ, будь она умна, она не стала бы и заботиться, о несчастномъ, безполезномъ правѣ считаться вѣтвью родословнаго дерева благородной французской фамиліи. Но вслѣдствіе тѣсныхъ обстоятельствъ и изъ женскаго любопытства разыскивая въ бумагахъ покойнаго отца разгадки относительно получавшейся имъ пенсіи, она нашла письма своей матери, письма моего отца, которыя безспорно доказывали что она вкучка покойнаго виконта де-Молеона и моя племянница. Исторія ея, которую она мнѣ разказала, была очень грустная. Считая себя по происхожденію не болѣе какъ дочерью рисовальнаго учителя, и оставшись послѣ его смерти, бѣдною, безпомощною сиротой безо всякихъ средствъ, она приняла предложеніе одного Англичанина, медицинскаго студента, который ей не нравился. Будучи несчастлива съ этимъ человѣкомъ и узнавъ изъ документовъ о которыхъ я упомянулъ что она моя племянница, она явилась ко мнѣ за совѣтомъ и утѣшеніемъ. Какой совѣтъ я, или кто бы то ни было, могъ дать ей кромѣ того чтобъ она постаралась устроиться какъ можно лучше въ своемъ настоящемъ положеніи и продолжала жить съ мужемъ? Но она возбудила еще другой вопросъ. Кажется она говорила съ кѣмъ-то, съ хозяйкой своей квартиры, или съ какою-нибудь другою женщиной съ которой свела знакомство, о томъ былъ ли ея бракъ съ этимъ человѣкомъ законнымъ и не обманулъ ли онъ ее. Вопросъ этотъ былъ очень важенъ и я тотчасъ же послалъ за своимъ юристомъ. Узнавъ обстоятельства онъ сразу объявилъ что бракъ не былъ дѣйствителенъ по французскимъ законамъ. Но безъ сомнѣнія французскіе законы не были извѣстны ея soi-disant мужу Англичанину и съ его согласія бракъ можетъ тотчасъ же быть закрѣпленъ по закону. Monsieur Венъ, я не могу найти словъ чтобъ изобразить вамъ радость какая выразилась въ лицѣ и словахъ бѣдной дѣвушки когда она узнала что не была связана съ этимъ человѣкомъ на всю жизнь какъ жена. Безполезно было говорить съ ней и убѣждать ее. Возникъ другой вопросъ, едва ли менѣе важный. Правда, бракъ не былъ законнымъ, но не было ли во всѣхъ отношеніяхъ лучше принять мѣры къ формальному его расторженію, освободивъ ее такимъ образомъ отъ всякой попытки со стороны Англичанина заявлять свои права на нее, и давъ ей возможность представить дѣло въ настоящемъ видѣ, не оскорбительномъ для ея чести, въ глазахъ другаго искателя ея руки? Она не хотѣла слушать о такомъ предложеніи. Она объявила что не можетъ подвергать безчестію семейство въ которое желала снова войти. Допустить что она снизошла до такого mésalliance и такъ уже достаточно дурно; но объявить свѣту что называясь женою она въ дѣйствительности была только любовницей медицинскаго студента -- она скорѣе рѣшилась бы броситься въ Сену. Всѣ ея желанія ограничивались тѣмъ чтобы найти на время какое-нибудь убѣжище, какое-нибудь скрытое мѣсто, откуда она могла бы написать этому Англичанину что онъ не имѣетъ на нее никакого законнаго права. Безъ сомнѣнія послѣ этого онъ оставитъ ее въ покоѣ, возвратится въ свою страну и она избавится отъ него навсегда. И если ея исторія останется въ тайнѣ, она будетъ имѣть возможность сдѣлать болѣе приличную партію. Пылкое молодое существо -- настоящая де-Молеонъ по своей пылкости -- она сильно заинтересовала меня. Я долженъ сказать что она была замѣчательно красива, и хотя не получила большаго образованія и была воспитана въ такихъ низменныхъ обстоятельствахъ, въ ней не было ничего вульгарнаго, напротивъ что-то, je ne sais quoi, обличавшее благородство и породу. Во всякомъ случаѣ со мной она дѣлала все что хотѣла. Я согласился помочь ея желанію найти убѣжище. Разумѣется я не могъ помѣстить ее въ своей квартирѣ, но уговорилъ одну родственницу ея матери, старушку жившую въ Версали, взять ее къ себѣ, открывъ ея происхожденіе, но разумѣется не сказавъ ничего о ея незаконномъ замужествѣ. Время отъ времени я навѣщалъ ее. Но однажды узналъ что эта безпокойная блестящая птичка улетѣла. Въ числѣ дамъ бывавшихъ въ домѣ ея родственницы была нѣкоторая Madame Мариньи, очень красивая молодая вдова. Луиза скоро подружилась съ нею. Вдова переѣхала изъ Версаля въ Парижъ, гдѣ наняла квартиру и пригласила Луизу жить вмѣстѣ съ нею. Та согласилась. Мнѣ это не нравилось, потому что вдова была слишкомъ молода и слишкомъ большая кокетка чтобы быть надежною компаньйонкой для Луизы. Но хотя послѣдняя увѣряла меня въ своей благодарности и уваженіи, однако я не имѣлъ власти контролировать дѣйствія бѣдной дѣвушки. Между тѣмъ человѣкъ называвшійся ея мужемъ уѣхалъ изъ Франціи и о немъ ничего не было извѣстно. Я видѣлъ что для Луизы самое лучшее было бы выйти замужъ за человѣка достаточно богатаго чтобъ удовлетворять ея вкусъ къ роскоши и блеску; и еслибы представилась возможность подобнаго замужества, ее можно было бы уговорить, для устраненія всякихъ затрудненій къ новому браку, формально расторгнуть прежній, отъ чего она до сихъ поръ такъ рѣшительно отказывалась. Такой случай представился. Человѣкъ достаточно богатый и съ карьерой обѣщавшей ему громадныя богатства въ будущемъ, съ которымъ я познакомился въ тѣ дни когда быстро проматывалъ остатки своего наслѣдства, этотъ человѣкъ увидалъ ее въ оперѣ вмѣстѣ съ Madame Мариньи, влюбился въ нее и узнавъ что она моя родственница просилъ меня представить его. Я былъ очень радъ этому и, говоря правду, кошелекъ мой къ тому времени настолько истощился что я видѣлъ себя въ невозможности продолжать помогать Луизѣ попрежнему; и тогда что сталось бы съ нею? Я счелъ долгомъ сказать Лувье....
   -- Лувье -- финансисту?
   -- Ахъ, это имя сорвалось у меня съ языка, но все равно, нѣтъ никакой причины скрывать что это былъ онъ. Итакъ, я говорю, я счелъ долгомъ довѣрить Лувье исторію несчастнаго незаконнаго брака. Это не охладило его пылъ. Онъ ухаживалъ за ней какъ только могъ, но видно было что онъ ей очень не нравился. Однажды она прислала, за мной очень разстроенная и показала мнѣ объявленія во французскихъ газетахъ, которыя, хотя имя ея и не было названо, очевидно касались ея и были напечатаны ея soi-disant мужемъ. Объявленія могли повести къ ея открытію еслибъ она осталась въ Парижѣ. Она вынудила мое согласіе на ея отъѣздъ. Madame Мариньи имѣла свои причины къ отъѣзду изъ Парижа и условилась сопровождать ее. Я снабдилъ ее необходимыми средствами, и чрезъ день или два она съ своимъ другомъ уѣхала, какъ я понялъ, въ Брюссель. Я не получалъ отъ нея писемъ, и собственныя дѣла такъ сильно занимали меня что бѣдная Луиза могла бы совершенно выйти у меня изъ головы, еслибы не ея женихъ, который былъ въ отчаяніи отъ ея отъѣзда. Лувье просилъ меня дать ея адресъ; но я не могъ дать ему другихъ указаній кромѣ того что по ея словамъ она отправилась въ Брюссель, гдѣ намѣрена была пробыть недолго и переселиться въ какую-нибудь тихую деревню. Не долго спустя -- я не могу припомнить сколько именно времени, можетъ-быть нѣсколько недѣль, можетъ-быть два или три мѣсяца,-- я получилъ отъ нея краткую записку въ которой она просила прислать ей небольшую сумму, послѣднюю которую она приметъ отъ меня; такъ какъ она рѣшила, лишь только здоровье позволитъ ей, найти средства поддерживать себя самой; отвѣчать ей она просила въ Ахенъ, poste restante. Я послалъ ей просимую сумму, можетъ-быть нѣсколько больше, и при этомъ признавался что я совершенно разорился. Я просилъ ее подумать очень серіозно прежде чѣмъ рѣшиться отказываться отъ положенія и состоянія которые обезпечитъ ей союзъ съ Лувье. Это послѣднее соображеніе такъ занимало меня что когда Лувье зашелъ ко мнѣ, я думаю въ тотъ же или на слѣдующій день, я далъ ему прочесть письмо Луизы и сказалъ что, если онъ все также влюбленъ въ нее какъ и прежде, les absens ont toujours tort, а ему лучше самому отправиться въ Ахенъ и разыскать ее; что я вполнѣ одобряю его чувства и согласенъ на его бракъ, но продолжаю настаивать что съ ея стороны было бы благоразумно и честно принять мѣры -- которыя французскій законъ по возможности облегчаетъ и избавляетъ отъ скандала -- къ расторженію незаконнаго союза въ который она по своей дѣтской неопытности была вовлечена обманомъ. Лувье отправился въ Ахенъ. На слѣдующій же день произошло это ужасное несчастіе сдѣлавшее меня добычею безжалостной клеветы, лишившее меня всѣхъ друзей, вынудившее бѣжать изъ отечества безъ гроша денегъ, скитаться безъ имени -- пока, пока мой день могъ снова настать -- всякая собака, если ее только не повѣсятъ, имѣетъ свой день;-- когда эта несчастіе обрушилось на меня, я оставилъ Францію и не слыхалъ ничего больше ни о Луизѣ ни о Лувьѣ; ни одно письмо адресованное мнѣ въ Парижъ не могло дойти....
   Онъ остановился, очевидно сильно взволнованный. Потомъ продолжалъ спокойнымъ дѣловымъ тономъ, какимъ началъ свой разказъ:
   -- Воспоминаніе о Луизѣ совсѣмъ исчезло у меня пока вашъ вопросъ не оживилъ его. Случилось такъ что вашъ вопросъ былъ предложенъ въ то самое время когда я рѣшился возвратить себѣ настоящее имя и общественное положеніе. При этомъ мнѣ разумѣется пришлось всрѣтитъся со старымъ моимъ знакомымъ Лувье; а имя Луизы было по необходимости связано съ нимъ. Не немногія свѣдѣнія которыя я тогда сообщилъ вамъ о моей племянницѣ получены были отъ него. Теперь я могу сказать больше. Кажется прибывъ въ Ахенъ, онъ узналъ что Луиза уѣхала оттуда днемъ или двумя раньше, и какъ гласила сплетня, за ней нѣкоторое время ухаживалъ богатый и знатный обожатель, для свиданія съ которымъ она уѣхала въ Мюнхенъ. Лувье повѣрилъ этому разказу; съ негодованіемъ уѣхалъ изъ Ахена, и больше уже ничего не слыхалъ о Луизѣ. Вѣроятно, мистеръ Венъ, она давно умерла. Если же она еще жива, то я увѣренъ что рано или поздно буду имѣть отъ нея извѣстія. Теперь когда я опять явился въ Парижъ подъ своимъ именемъ, началъ карьеру которая, на добро или зло, должна доставить моему имени громкую извѣстность, Луиза не можетъ не узнать о моемъ существованіи и мѣстопребываніи; и если я не ошибаюсь совершенно въ ея характерѣ, она безъ сомнѣнія увѣдомитъ меня о себѣ. Если вы пожалуете мнѣ вашъ адресъ, я сообщу вамъ о ней что узнаю. Разумѣется я не сомнѣваюсь въ вашемъ прошлогоднемъ увѣреніи что вы желаете отыскать ее для ея пользы, а не для того чтобы потревожить или оскорбить ее.
   -- Конечно. Могу васъ увѣрить въ томъ моей честью. Если вы почтите меня письмомъ, то его лучше всего адресовать на мою лондонскую квартиру; вотъ моя карточка. Но, Monsieur le vicomte, есть еще одинъ пунктъ о которомъ вы простите если я еще предложу вамъ вопросъ. Не подозрѣваете ли вы что была особая причина почему эта дама такъ поспѣшно уѣхала исъ Парижа и отказалась отъ замужества съ Лувье, которое со свѣтской точки зрѣнія представляло столько выгодъ, что причина эта была вѣроятность что она вскорѣ станетъ матерью ребенка отъ человѣка котораго она отказывалась признавать своимъ мужемъ?
   -- Эта мысль не приходила мнѣ въ голову пока вы не спросили меня былъ ли у нея ребенокъ. Если ваше предположеніе справедливо, то эта причина очевидно могла усиливать ея отвращеніе отъ формальнаго расторженія брака. Но если Луиза еще жива и мы съ ней встрѣтимся, то я не сомнѣваюсь что теперь, когда не можетъ быть болѣе повода скрываться, она скажетъ мнѣ правду. Послѣ нашего откровеннаго разговора я думаю что могу спросить васъ правъ ли я догадываясь что этотъ soi-disant мужъ, котораго имя я позабылъ -- Мак.... кажется какое-то шотландское -- она, помнится, говорила что онъ былъ Eccossais,-- умеръ оставивъ завѣщаніе въ пользу Луизы или ея ребенка, который могъ отъ него родиться?
   -- Не совсѣмъ такъ. Человѣкъ этотъ, какъ вы говорите, дѣйствительно умеръ, но не сдѣлалъ завѣщанія въ пользу женщины которая не хотѣла признавать ихъ брака. Но у него есть родственники которые зная его исторію полагаютъ справедливымъ нѣсколько вознаградить ее за тотъ вредъ который безсознательно былъ причиненъ ей и еще болѣе потомству которое могло произойти отъ этого брака, не почитаемаго ими неправильнымъ или незаконнымъ. Позвольте теперь объяснить почему я искалъ вашего знакомства въ переряженномъ видѣ и подъ чужимъ именемъ. Я едва ли могъ довѣрить Monsieur Лебо то что теперь безъ всякихъ колебаній сообщаю виконту де-Молеону.
   -- Cela va sans dire. Значитъ вы вѣрили тогда клеветѣ относительно брилліантовъ; вы не вѣрите ей теперь?
   -- Теперь! Я только дивлюсь какъ кто-нибудь зная васъ могъ вѣрить ей.
   -- О, какъ часто, съ какими слезами бѣшенства, во время моего изгнанія, моихъ скитаній, я самъ задавалъ себѣ этотъ вопросъ! Бѣшенство это теперь прошло; и у меня осталось только одно чувство къ этому легковѣрному, непостоянному Парижу, котораго я нѣкогда былъ идоломъ, а на другой день притчею. Да, человѣкъ часто искуснѣе играетъ въ шахматы, оттого что долгое время былъ только зрителемъ. Онъ лучше понимаетъ какой сдѣлать ходъ, когда пожертвовать фигурой. Политика, мистеръ Венъ, единственная увлекательная игра которая осталась мнѣ въ мои годы. Въ ваши есть еще другая любовь. Однако какъ летитъ время! Мы приближаемся къ станціи на которой я долженъ сойти. У меня есть родственники со стороны матери въ этомъ округѣ. Они не имперіалисты; говорятъ что они имѣютъ вліяніе въ своемъ департаментѣ. Но прежде чѣмъ обратиться къ нимъ подъ своимъ именемъ, я думаю благоразумнѣе будетъ если Monsieur Лебо потихоньку разузнаетъ каково ихъ дѣйствительное значеніе и какія надежды на успѣхъ можетъ имѣть Викторъ де-Молеонъ если предложитъ себя въ депутаты на слѣдующихъ выборахъ. Пожелайте ему успѣха, мистеръ Венъ! Если это удастся ему, вы когда-анбудь услышите о немъ что онъ увѣнчанъ въ Капитоліи или сброшенъ съ Тарпинской скалы.
   Поѣздъ остановился. Ложный Лебо собралъ свои газеты, поправилъ очки, взялъ мѣшокъ, и выходя остановился въ дверяхъ, пожалъ руку Грагаму сказавъ:
   -- Будьте увѣрены что я не забуду вашего адреса если буду имѣть что сообщить. Bon voyage!
   

ГЛАВА VII.

   Грагамъ продолжалъ свой путь до Страсбурга. Доѣхавъ туда онъ почувствовалъ себя очень не хорошо. Какъ ни былъ онъ крѣпокъ физически, тоска и борьба съ самимъ собою, чрезъ которыя онъ прошелъ съ того дня какъ получилъ въ Лондонѣ письмо мистрисъ Морли и до тѣхъ поръ какъ окончательно рѣшилъ свой образъ дѣйствій въ Парижѣ; разбившій его надежды ударъ вслѣдствіе отказа Исавры, все это вмѣстѣ надорвало его силы, и горячка уже начиналась когда онъ занялъ свое мѣсто въ купе. Если человѣкъ долженъ избѣгать чего-нибудь когда его нервная система надорвана и пульсъ бьется отъ 90 до 100 разъ въ минуту, то это путешествія съ экстреннымъ поѣздомъ желѣзной дороги. Несмотря на то, такъ какъ воля Англичанина была все еще сильнѣе его тѣла, онъ не далъ себѣ отдохнуть больше часу и снова выѣхалъ по дорогѣ въ Берлинъ. Далеко еще не доѣзжая Берлина воля измѣнила ему также какъ и тѣло. Онъ былъ вынесенъ изъ вагона, отнесенъ въ гостиницу въ небольшомъ нѣмецкомъ городкѣ, и шесть часовъ спустя начался бредъ. Къ счастію для него въ бумажникѣ его оказалось довольно много денегъ и переводныхъ векселей на нѣсколько сотенъ, такъ что ему былъ доставленъ заботливый уходъ и хорошее лѣченіе. Здѣсь въ настоящую минуту я долженъ оставить его -- на долго ли? Всякій деревенскій аптекарь скажетъ что такая горячка какъ у него должна пройти свое теченіе. Онъ былъ все еще въ постелѣ, и очень смутно, и то только по временамъ, приходилъ въ сознаніе когда германскія арміи собрались на поляхъ Седана.
   

ГЛАВА VIII.

   Когда извѣстіе о несчастномъ Седанскомъ днѣ достигло Парижа, первымъ послѣдствіемъ его было спокойное сосредоточеніе. Среди пестрой толпы слышались немногочисленные крики Déchéance! еще меньше vive la République! но крики эти были слабы и производились по большей части оборванными gamins. Небольшая толпа явилась къ Трошю и предложила ему скипетръ, отъ котораго онъ вѣжливо отказался. Болѣе значительное и почтенное число лицъ,-- такъ какъ заключало въ себѣ большинство Corps Legislatif,-- предложило Паликао принять временную диктатуру, которую онъ отклонилъ съ неменьшею вѣжливостью. Въ обѣихъ этихъ попыткахъ было ясно что стремленіе предлагавшихъ было въ пользу какой бы то ни было формы правленія, только бы не республиканской. Въ этотъ день однихъ sergens de ville было достаточно чтобы подавить возмущеніе. Они выстрѣлили въ толпу и толпа тотчасъ же разбѣжалась.
   Утромъ этого дня Лебо собралъ Совѣтъ Десяти, за исключеніемъ Рамо, который все еще былъ слишкомъ слабъ чтобы присутствовать, и Бельгійца, котораго не было въ Паражѣ; но отсутствіе ихъ было пополнено двумя путешествовавшими членами, не присутствовавшими на засѣданіи о которомъ въ послѣдній разъ было упомянуто. Это были заговорщики болѣе извѣстные въ исторіи чѣмъ тѣ что были описаны прежде; заговорщики по ремеслу, которые съ юности до настоящаго времени почти ничѣмъ не занимались кромѣ заговоровъ. Слѣдуя скромному плану проведенному во всемъ этомъ смиренномъ трудѣ, я назову ихъ вымышленными именами. Одинъ изъ нихъ, очень смуглый и безобразный человѣкъ, между тридцатью и сорока, котораго назову Поль Гриммъ, по происхожденію Нѣмецъ, но по воспитанію и по характеру Французъ; отъ волосъ на головѣ, торчавшихъ кверху, жесткихъ и спутанныхъ, представлявшихъ подобіе терноваго куста, до подошвъ небольшихъ, узкихъ ногъ, изящно обутыхъ, во всемъ видна была претензія на франтовство; онъ тратилъ на свое платье все что только могъ истратить. Человѣкъ умный, не лишенный образованія, искусный и убѣдительный говорунъ въ клубѣ. Тщеславіе и влюбчивый темпераментъ побудили его сдѣлаться заговорщикомъ, такъ какъ онъ вообразилъ что можетъ больше интересовать дамъ въ этомъ качествѣ чѣмъ въ какомъ-нибудь другомъ. Товарищъ его, Эдгаръ Феррье, былъ бы журналистомъ, только до сихъ поръ мнѣнія его не находили читателей; мнѣнія его были Маратовскія. Онъ съ наслажденіемъ помышлялъ что часъ его славы, такъ долго ожидаемый, наконецъ насталъ. Онъ былъ вполнѣ искрененъ; отецъ и дѣдъ его умерли въ сумашедшемъ домѣ. Оба эти человѣка, въ обыкновенное время ничтожные, могли бы получить страшное значеніе во время революціоннаго кризиса. Оба они имѣли большую силу надъ элементами составляющими парижскую толпу. Инструкціи данныя Лебо членамъ совѣта были кратки: онѣ заключались въ одномъ словѣ -- Déchéance. Страшное значеніе совѣта, повидимому ничтожнаго по составу, стало какъ нельзя болѣе очевидно въ эту минуту, потому, вопервыхъ, что онъ былъ такъ малочисленъ, между тѣмъ какъ каждый изъ его членовъ могъ привести въ движеніе значительную толпу черни; вовторыхъ, потому что въ отличіе отъ революціонныхъ клубовъ или многочисленныхъ сборищъ, въ немъ не тратилось времени на пустыя рѣчи, и всѣ были подъ командой одного человѣка со свѣтлою головой и обдуманными намѣреніями; наконецъ втретьихъ, и это главное, потому что средства доставлялись однимъ человѣкомъ, и деньги для намѣченной цѣли выдавались щедро и безъ замедленія. Засѣданіе продолжалось не болѣе десяти минутъ, а часа два спустя результаты его были уже видимы. Изъ Монмартра, Бельвиля и Монтрету полились потоки ouvriers, главою которыхъ былъ Арманъ Монье, а Médecin des Pauvres аракуломъ. Гриммъ и Феррье во главѣ другихъ скопищъ смутили своимъ появленіемъ хорошо одѣтыхъ зѣвакъ на бульварахъ. Дюжая фигура Поляка появилась на Площади Ковкордіи, возвышаясь среди другихъ бунтовщиковъ, между которыми шмыгалъ Италіянецъ защитникъ человѣчества. Крики Déchéance! стали шумнѣе; крики же vive la République! и теперь еще были очень малочисленны.-- Такіе крики не были предписаны приказомъ отданнымъ Лебо. Въ полдень толпы окружающія залу Corps Législatif очень многочисленны; крики Déchéance! очень шумны; нѣсколько голосовъ, очень слабо, кричатъ vive la Republique!
   Что произошло 4го сентября, съ какою удивительною дерзостью полдюжины юристовъ принадлежавшихъ къ жалкому меньшинству палаты избранной всеобщею подачей, голосовъ вступила въ зданіе Ратуши и объявили: "Республика утверждена; мы ея правительство" -- все это слишкомъ недавно разказано исторіей чтобы мнѣ была надобность повторять это здѣсь. Вечеромъ 5го числа Совѣтъ Десяти снова собрался: Полякъ; Италіянецъ, сіяющій; Гриммъ и Феррье очень возбужденные и нѣсколько пьяные; Médecin des Pauvres задумчивый; Арманъ Монье мрачный. Разнесся слухъ что генералъ Трошю, принимая возложенное на него порученіе, потребовалъ отъ правительства увѣренія что религія, права собственности и семейства будутъ уважаемы. Атеистъ въ сильномъ негодованіи по поводу согласія правительства на первое требованіе; Монье точно также негодуетъ за второе и третье. Ради чего этотъ честный ouvrier сдѣлался заговорщикомъ? ради чего онъ страдалъ? въ послѣднее время почти умиралъ съ голоду? какъ не для того чтобъ имѣть право жениться на чужой женѣ, избавившись отъ собственной, чтобъ узаконить раздѣленіе съ хозяиномъ его собственности; а теперь ему ничуть не лучше прежняго.
   -- Нужна еще другая революція, шепчетъ онъ атеисту.
   -- Разумѣется, отвѣчаетъ шепотомъ атеистъ,-- кто хочетъ улучшить этотъ міръ, долженъ уничтожить всякую вѣру въ другой.
   Конклавъ уже собрался когда. Лебо вошелъ въ особую дверь. Онъ занялъ свое мѣсто во главѣ стола; и устремивъ на собравшихся взоръ который обдавалъ холодомъ чрезъ очки, заговорилъ:
   -- Messieur, или citoynes, какъ хотите, не называю васъ болѣе confrères -- вы ослушались или перепутали мои инструкціи. Въ подобныхъ случаяхъ неповиновеніе и ошибка -- преступленія одинаково гнусныя.
   Гнѣвный ропотъ.
   -- Silence! Не присоединяйте еще мятежъ къ другимъ вашимъ преступленіямъ. Инструкціи мои были просты и кратка: содѣйствовать паденію Имперіи. Не помогать никакимъ безсмысленнымъ крикамъ о республикѣ или какой бы то ни было другой формѣ правленія. Предоставить это законодателямъ. Что же вы сдѣлали? Вы собрали толпу которая ворвалась въ Corps Législatif. Вы, Лубайскій, даже не Французъ, осмѣлились взобраться на предсѣдательское мѣсто, и заговорили на своемъ безсмысленномъ жаргонѣ. Вы, Эдгаръ Феррье, отъ кого я ожидалъ больше, взошли на трибуну и приглашали разбойниковъ изъ толпы отправиться въ тюрьмы освободить преступниковъ; и всѣ вы потащили толпу въ Ратушу и установили царство глупости, создавъ олигархію юристовъ чтобы противиться побѣдоносному движенію арміи. Messieurs, я покончилъ съ вами. Вы собраны въ послѣдній разъ: совѣтъ распущенъ.
   Съ этими словами Лебо надѣлъ шляпу и повернулся чтобъ уйти. Но Полякъ, сидѣвшій возлѣ него, вскочилъ на ноги и закричалъ:
   -- Измѣнникъ, ты не уйдешь! Товарищи, онъ хочетъ продать насъ.
   -- Я имѣю право продать по крайней мѣрѣ васъ, потому что я васъ купилъ, и сдѣлалъ очень дурную покупку, сказалъ Лебо саркастическимъ тономъ.
   -- Лжецъ! закричалъ Полякъ, и схвативъ Лебо лѣвою рукой, вытащилъ правою револьверъ. Феррье и Гриммъ съ криками: à bas le renégat! готовы были устремиться впередъ на подмогу Поляку, но Монье бросился между ними и ихъ обреченною жертвой и голосъ его заглушилъ ихъ крики: "Назадъ! мы не убійцы!" Не успѣлъ онъ выговорить эти слова какъ Полякъ стоялъ уже на колѣняхъ. Съ силою какой никто не могъ ожидать въ шестидесятилѣтнемъ старикѣ, Лебо схватилъ правую руку нападающаго, скрутилъ ее назадъ такъ безжалоство что едва не вывернулъ плечо. Одинъ стволъ револьвера выстрѣлилъ въ стѣну не причинивъ никому вреда, пистолетъ выпалъ изъ обезсиленной руки злодѣя. Пораженный болью и внезапностью нападенія дюжій Лубинскій простерся въ униженномъ положеніи у ногъ своего неожиданнаго побѣдителя.
   Лебо выпустилъ руку Поляка, овладѣлъ пистолетомъ, направилъ его на Эдгара Феррье, который стоялъ съ открытымъ ртомъ и поднятыми руками, и проговорилъ спокойно:
   -- Monsieur, потрудитесь отворить это окно.-- Феррье машинально повиновался.-- Теперь, наемникъ, продолжалъ Лебо обращаясь къ побѣжденному Поляку,-- выбирай между дверью и окномъ.
   -- Уходи другъ мой, шепнулъ Италіянецъ. Полякъ не произнесъ ни слова; но проворно поднявшись и потирая руку зашагалъ къ двери. Тамъ онъ на минуту остановился и проговорилъ:-- Я удаляюсь побѣжденный численностью, и скрылся.
   -- Messieurs, сказалъ Лебо спокойно,-- повторяю что совѣтъ распущенъ. Цѣль его достигнута гораздо скорѣе чѣмъ кто-нибудь изъ насъ могъ предвидѣть и такими средствами которыя я, долго не бывши въ Парижѣ, не считалъ возможными. Теперь я вижу что для Парижанъ возможно всякое безуміе. Цѣль соединявшая насъ была паденіе Имперіи. Я всегда говорилъ вамъ откровенно что когда будетъ достигнута эта цѣль, мы раздѣлимся. У каждаго изъ васъ есть свои фантазіи которыя отличаются отъ фантазій другаго. Преслѣдуйте ваши фантазіи какъ хотите; я буду преслѣдовать свои. Вы не встрѣтите болѣе жана Лебо въ Парижѣ: il s'efface. Au plaisir, mais pas au revoir.
   Онъ направился къ потайной двери и вышелъ. Маркъ Леру, привратникъ или сторожъ развалившагося дома гдѣ собирался совѣтъ, встревоженный выстрѣломъ, поспѣшилъ въ комнату и теперь стоялъ у дверей съ открытымъ ртомъ пока Лебо такъ рѣшительно распускалъ совѣтъ. Но когда предсѣдатель изчезъ чрезъ потайную дверь, Леру тоже удалился. Поспѣшно сойдя съ лѣстницы онъ обѣжалъ такъ быстро какъ только могли двигаться его ноги къ выходу изъ аллеи позади дома, чрезъ которую Лебо, какъ онъ зналъ, долженъ былъ пройти. Онъ поспѣлъ, запыхавшись и едва переводя духъ, вовремя чтобы схватить ex-президента за руку.
   -- Простите меня, гражданинъ, сказалъ онъ съ трудомъ выговаривая слова,-- такъ ли я понялъ, вы кажется послали Совѣтъ Десяти къ чорту?
   -- Я? Разумѣется нѣтъ, мой добрый Леру; я предоставилъ имъ идти куда угодно. Если они предпочтутъ отправиться куда вы сказали, это будетъ ихъ собственный выборъ. Я не могу сопровождать ихъ, и совѣтую вамъ этого не дѣлать.
   -- Но, гражданинъ, подумали бы вы что станется съ Madame? Должна ли она будетъ оставить свое помѣщеніе? Прекратится ли мое жалованье и Madame не будетъ имѣть корочки чтобы покрошитъ въ супъ?
   -- Не такъ ужасно какъ вы говорите. Я заплатилъ за этотъ baraque за три мѣсяца впередъ, и вотъ ваше жалованье за четверть года, тоже впередъ. Передайте мое почтеніе Madame и скажите ей чтобъ она берегла вашу шкуру отъ затѣй этихъ безумцевъ.
   Сунувъ нѣсколько золотыхъ монетъ въ руку привратника Лебо кивнулъ ему на прощанье и пошелъ своею дорогой.
   Занятый собственными размышеніями онъ не оглядывался назадъ. Но еслибъ онъ оглянулся, онъ и тогда не замѣтилъ бы темную фигуру привратника кравшагося за нимъ въ тѣни на нѣкоторомъ разстояніи, не выпуская его изъ виду.
   

ГЛАВА IX.

   Заговорщики, оставленные своимъ предсѣдателемъ, разошлись, въ глубокой, но безмолвной злобѣ. Они были дѣйствительно слишкомъ поражены для шумныхъ демонстрацій; и принадлежа къ различнымъ общественнымъ классамъ, и не имѣя сходства во мнѣніяхъ, они теперь, казалось, потеряли довѣріе другъ къ другу, когда ихъ глава, соединившій ихъ и державшій вмѣстѣ, удалился отъ ихъ союза. Италіянецъ съ атеистомъ пошли въ сторону шепчась между собою. Гриммъ упрекалъ Феррье за то что тотъ отсталъ отъ Лубинскаго и послушался Лебо. Феррье попрекалъ Гримма его нѣмецкимъ происхожденіемъ и намекалъ что объявитъ его прусскимъ шпіономъ. Гаспаръ Ленуа взялъ подъ руку Монье, и когда они вышли на темную улицу, ведущую въ лабиринтъ пустынныхъ переулковъ, Médicin des Pauvres сказалъ механику:
   -- Вы молодецъ, Монье. Лебо много вамъ обязанъ. Не закричи вы: "мы не убійцы", Полякъ не остался бы безъ поддержки. Самая заразительная атмосфера та гдѣ мы дышимъ однимъ воздухомъ мщенія; когда насиліе одного возбуждаетъ гнѣвъ и подозрительность въ другихъ, они становятся какъ стая гончихъ готовыхъ броситься вслѣдъ за первою, или на дикаго звѣря или на своего хозяина. Даже я, вовсе не будучи вспыльчивъ, схватился уже за свой ножъ когда ваше слово "убійцы" остановило и обезоружило меня.
   -- Тѣмъ не менѣе, сказалъ Монье мрачно,-- я почти раскаиваюсь въ своемъ порывѣ который побудилъ меня вмѣшаться и спасти этого человѣка. Лучше бы ему умереть нежели измѣнить дѣлу въ которомъ мы допустили его быть вождемъ.
   -- Нѣтъ, тои аті, говоря откровенно, мы должны сознаться что онъ съ самаго начала никогда не говорилъ что будетъ защищать дѣло ради котораго вы составляли заговоръ. Напротивъ, онъ постоянно говорилъ что съ паденіемъ Имперіи нашъ союзъ прекратится, и каждый будетъ свободенъ выбирать собственный путь къ собственной дальнѣйшей цѣли.
   -- Да, отвѣчалъ Арманъ неохотню,-- онъ высказывалъ это мнѣ въ частномъ разговорѣ еще съ большею откровенностью нежели говорилъ въ совѣтѣ. Но я отвѣчалъ также откровенно.
   -- Какъ?
   -- Я сказалъ ему что человѣкъ который дѣлаетъ первый шагъ къ революціи и побуждаетъ другихъ идти вмѣстѣ съ нимъ, не можетъ безопасно остановиться или отступить когда предстоитъ сдѣлать второй шагъ. En avant или à la lanterne. Такъ будетъ и съ нимъ. Если мой ближній, пользуясь высшимъ образованіемъ и опытностью, присвоитъ себѣ власть надъ моимъ умомъ; разобьетъ въ дребезги мою жизнь, до того времени спокойную, правильную и счастливую; будетъ пользоваться моими мнѣніями, которыя до тѣхъ поръ были безвредными фантазіями, для собственныхъ цѣлей, враждебныхъ мнѣніямъ которыя онъ возбудилъ къ дѣйствію; скажетъ мнѣ: "Отдай себя на разрушеніе перваго препятствія на пути къ устройству такой формы общества которая отвѣчаетъ твоимъ склонностямъ", и потомъ, когда это первое препятствіе уничтожено, закричитъ "стой! я не иду съ тобой дальше; я не буду помогать тебѣ складывать жизнь изъ обломковъ на которые я заставилъ тебя разбить ее; я не буду помогать тебѣ замѣнить общественный строй который тяготилъ тебя другимъ, тебѣ благопріятнымъ; я покидаю тебя бороться, увлекаться и безумствовать посреди хаоса кругомъ и внутри тебя;" если мой ближній сдѣлаетъ это и исчезнетъ съ насмѣшливымъ крикомъ: "Ты былъ моимъ орудіемъ и ты больше не нуженъ мнѣ! я достаточно воспользовался тобою, теперь бросаю тебя какъ негодный хламъ!" -- а! тогда берегись онъ! орудіе это изъ желѣза и можетъ быть отточено съ лезвея и съ конца.
   Страсть съ какою выливалось это грубое краснорѣчіе, и гнѣвное, зловѣщее выраженіе исказившее черты обыкновено открытыя и мужественныя, даже когда онѣ бывали серіозны или суровы, встревожили и изумили Ленуа.
   -- Другъ мой! сказалъ онъ нѣсколько запинаясь.-- Вы слишкомъ возбуждены чтобы судить справедливо. Ступайте домой и поцѣлуйте своихъ дѣтей. Не дѣлайте ничего такого что могло бы удалить ихъ отъ отца. Что же касается Лебо, то постарайтесь забыть объ немъ. Онъ говоритъ что исчезнетъ изъ Парижа. Я вѣрю ему. Для меня ясно что этотъ человѣкъ не то чѣмъ онъ вамъ казался. Никогда шестидесятилѣтній старикъ не могъ бы такъ легко и проворно поставить этого гиганта Поляка на колѣни. Если Лебо явится снова, то уже въ другомъ видѣ. Не замѣтили вы что во время минутной борьбы его льняной парикъ сдвинулся на сторону, и изъ-подъ него показались черныя кудри? Я подозрѣваю что человѣкъ этотъ не только моложе чѣмъ кажется, но и принадлежитъ къ высшему сословію; онъ ведетъ заговоръ противъ одного правителя, можетъ-быть для того чтобы сдѣлаться министромъ при другомъ. Такіе люди бываютъ.
   Прежде чѣмъ Монье, который казалось былъ пораженъ этими выводами, могъ собраться съ мыслями чтобъ отвѣтить, высокій человѣкъ въ мундирѣ sous lieutenant остановился въ свѣтѣ тусклаго газоваго фонаря, и взглянувъ въ лицо рабочему, схватилъ его за руки воскликнувъ:
   -- Арманъ, mon frère! радъ встрѣтить тебя. Странныя времена, не правда ли? Пойдемъ-ка потолкуемъ объ нихъ въ Café de Lyon за кружкой пунша. Я угощаю.
   -- Согласенъ, любезнѣйшій Шарль.
   -- И если Monsieur твой другъ, можетъ-быть и онъ присоединится къ намъ.
   -- Вы очень добры, Monsieur, отвѣчалъ Ленуа, довольный случаемъ отдѣлаться отъ возбужденнаго спутника; -- но сегодня у меня былъ очень занятой день и я ни на что не гожусь, развѣ только спать. Будьте осторожны съ пуншемъ, Арманъ. Вы уже и такъ разгорячены. Доброй ночи, Messieurs.
   Café de Lyon, посѣщаемое національгардами квартала, было всего въ разстояніи нѣсколькихъ саженей, и оба брата повернули къ нему взявшись за руки.
   -- Кто такой твой другъ? спросилъ Шарль;-- я не припомню чтобы прежде видалъ тебя съ нимъ.
   -- Онъ занимается медициной, хорошій патріотъ и добрый человѣкъ, лѣчитъ бѣдныхъ даромъ. Да, Шарль, странныя времена; какъ ты думаешь, что выйдетъ изо всего этого?
   Они вошли въ кафе; Шарль заказалъ пуншъ и усѣлся за свободный столикъ прежде чѣмъ отвѣтилъ:
   -- Что выйдетъ изъ этого? Я тебѣ скажу. Освобожденіе и возрожденіе націи при помощи національной гвардіи.
   -- Э? Не возьму въ толкъ, сказалъ Арманъ какъ нельзя болѣе изумленный.
   -- Можетъ-быть, отвѣчалъ Шарль тономъ надменнаго состраданія;-- ты мечтатель, а я политикъ.-- Онъ многозначительно постучалъ себѣ въ лобъ.-- Въ этой таможнѣ идеи сперва досматриваются потомъ пропускаются.
   Арманъ посмотрѣлъ на своего брата съ пристальнымъ вниманіемъ и съ уваженіемъ какое рѣдко выказывалъ людямъ оспаривавшимъ его права на высшее разумѣніе. Шарль былъ на нѣсколько лѣтъ старше Монье; крѣпче сложенъ; у него были густыя нависшія брови, длинная нахальная верхняя губа, лицо человѣка который издавна привыкъ къ нарушенію закона. Безмѣрное самомнѣніе часто придаетъ такой характеръ физіономіямъ которыя иначе были бы пошлыми. Шарль почитался глубокимъ мыслителемъ въ своемъ кругу, который отличался отъ круга Армана, и состоялъ не изъ рабочихъ, а изъ мелкихъ лавочниковъ. Онъ достигъ высшаго положенія въ жизни сравнительно съ Арманомъ и всегда умѣлъ пользоваться случаемъ; онъ женился на вдовѣ чулочнаго и перчаточнаго торговца которая была гораздо старше его, и благодаря ея приданому сдѣлался почтеннымъ торговцемъ, дѣла котораго шли хорошо; онъ былъ разумѣется либералъ, но либералъ буржуа, одинаково недовольный тѣми кто были выше его и тѣми кто были ниже. Нѣтъ надобности прибавлять что онъ не сочувствовалъ соціалистическимъ идеямъ своего брата. Но все же онъ любилъ этого брата, насколько могъ любить кого-нибудь кромѣ себя. И Арманъ, который былъ очень привязчивъ и чтилъ семейныя узы, платилъ ему горячею привязанностью, и безпощадно ратуя противъ общественнаго класса къ которому принадлежалъ Шарль, онъ въ тайнѣ гордился имѣя брата принадлежавшаго къ этому классу. Такъ въ Англіи я знавалъ самаго яраго противника поземельной аристократіи, сапожника, который прерывалъ свою рѣчь о преступленіяхъ аристократіи замѣчаніемъ: "хотя я самъ происхожу отъ графской фамиліи".
   Въ недобрый часъ Шарль Монье, числившійся въ національной гвардіи, получилъ повышеніе въ этомъ патріотическомъ корпусѣ. Съ этого часа онъ началъ пренебрегать своею лавкой, судить и рядить о военныхъ предметахъ и думать что еслибъ его достоинствамъ дана была возможность выказаться, то онъ несомнѣнно сдѣлался бы Цинцинатомъ или Вашингтономъ, онъ еще не рѣшилъ которымъ изъ двухъ.
   -- Да, продолжаетъ Шарль потягивая пуншъ,-- ты достаточно уменъ чтобы видѣть что наши генералы или глупцы или измѣнники; что этотъ gredin Бонапартъ продалъ свою армію Бисмарку за десять милліоновъ, и я не сомнѣваюсь что Вимпфенъ участвовалъ въ этой сдѣлкѣ. Макъ-Магонъ былъ раненъ по условію и получилъ за то вознагражденіе. Регулярная армія болѣе не существуетъ. Ты увидишь, ты увидишь что они не остановятъ движенія Прусаковъ. Трошю будетъ вынужденъ обратиться къ національной гвардіи. Тогда мы скажемъ: "генералъ, дайте намъ наше жалованье и спите спокойно". Я буду призванъ въ военный совѣтъ. У меня есть свой планъ. Я объясню его, онъ принимается и имѣетъ услѣхъ. Мнѣ поручается главное командованіе -- и Прусаки выгнаны назадъ къ своей sour-krout. И я -- впрочемъ я не люблю хвастать, ты самъ увидишь, ты увидишь что произойдетъ.
   -- А твой планъ, Шарль, ты уже составилъ его?
   -- Да, да, настоящій военный геній быстръ, mon petit Арманъ,-- какъ молнія. Слушайте вы! Пусть только эти Вандалы дойдутъ до Парижа и обложатъ его. Каково бы ни было число ихъ на бумагѣ, для меня это не стоитъ ни гроша; у нихъ можетъ быть всего по нѣскольку тысячъ на каждомъ данномъ пунктѣ обширной окружности столицы. Всякій дуракъ согласится съ этимъ; ты не можешь не согласиться; не такъ ли?
   -- Кажется это вѣрно.
   -- Разумѣется. Ну, мы начинаемъ дѣлать вылазки въ 200.000 человѣкъ; повторяемъ ихъ черезъ день, и черезъ двѣнадцать дней Прусаки обращаются въ бѣгство. {Шарль Монье кажется нескромно разболталъ свою идею потому что она была повторена въ послѣдствіи на собраніи національной гвардіи въ залѣ Биржи гражданиномъ Рошбрюномъ (убитъ 19го января 1871 въ дѣлѣ въ предмѣстьѣ Монтрету). Планъ, который онъ представилъ почти въ тѣхъ же словахъ какъ Шарль Монье, былъ принятъ съ живыми одобреніями; по заключеніи его рѣчи было предложено тотчасъ же назначить гражданина Рошбрюна генераломъ національной гвардіи, почесть отъ которой онъ, къ несчастію для его страны, имѣлъ скромность отказаться.} Страна поднимается при ихъ бѣгствѣ, и они разстерзаны на части. Я смѣщаю Трошю, національная гвардія избираетъ спасителя Франціи. У меня есть въ виду мѣсто для тебя. Ты превосходный декораторъ -- ты долженъ быть министромъ изящныхъ искусствъ. Но отдѣлайся тогда отъ canaille. Тогда для стачекъ не должно быть мѣста, ты будешь хозяинъ, уважай свое будущее сословіе.
   Арманъ мрачно улыбнулся. Хотя онъ обладалъ умомъ который будучи воспитанъ далеко превзошелъ бы умъ его брата, но умъ этотъ былъ такъ удаленъ отъ практическихъ мнѣній, такъ искаженъ, разгоряченъ и изломанъ что онъ не видѣлъ смѣшнаго въ нелѣпомъ хвастовствѣ своего брата. Шарль имѣлъ успѣхъ въ жизни, жизнь Армана была неудачна; и Арманъ вѣрилъ въ свѣтскую мудрость старшаго брата. Но онъ былъ слишкомъ искрененъ чтобы корысть могла соблазнить его разстаться съ своею вѣрой и измѣнить своимъ убѣжденіямъ. И онъ зналъ что совсѣмъ не такая революція о которой мечталъ его братъ могла доставить ему возможность жениться на чужой женѣ и доставить его классу возможность конфисковать чужую собственность.
   -- Не говори про стачки, Шарль. Что сдѣлано то сдѣлано. Я вынужденъ былъ руководить стачкой не ради себя, потому что мнѣ платили хорошо, но для моихъ товарищей рабочихъ. Теперь я могу сожалѣть объ этомъ ради Маріи и малютокъ. Но это дѣло чести и я не могу отказаться отъ этого дѣла пока мое сословіе, какъ ты называешь рабочій классъ, не получитъ своихъ правъ.
   -- Bah! Ты будешь лучше судить объ этомъ когда сдѣлаешься самъ хозяиномъ. Ты довольно страдалъ уже. Вспомни что я предостерегалъ тебя противъ этого старика въ очкахъ котораго однажды встрѣтилъ у тебя. Я тебѣ говорилъ что онъ доведетъ тебя до бѣды и потомъ броситъ выбираться самому. Я его насквозь видѣлъ. У меня есть голова. Va!
   -- Ты былъ правдивымъ пророкомъ, онъ обманулъ меня. Но возбудивъ меня онъ возбудилъ другихъ, и мнѣ кажется онъ увидитъ что самъ обманулся. Время покажетъ.
   Въ это время къ нимъ присоединилось нѣсколько зѣвакъ принадлежащихъ къ національной гвардіи. Разговоръ сдѣлался общимъ, явилось изобиліе напитковъ. На разсвѣтѣ Арманъ вернулся домой, въ первый разъ пьяный. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ въ комъ вино возбуждаетъ ярость. Марія ждала его, въ отчаяніи отъ его продолжительнаго отсутствія. Когда она бросилась къ нему на грудь, ея блѣдный видъ и страстныя рыданія привели его въ ярость. Онъ грубо оттолкнулъ ее. Съ этой ночи природа его измѣнилась. Если, какъ говорятъ физіономисты, въ каждомъ человѣкѣ есть часть дикаго звѣря, которая смягчается кроткимъ вліяніемъ цивилизаціи, и беретъ верхъ когда человѣкъ утрачиваетъ самообладаніе, то природа многихъ честныхъ рабочихъ, мягкихъ и добросердечныхъ какъ лучшіе изъ насъ, начала обращаться въ природу дикихъ звѣрей, которая разсвирѣпѣла во время войны коммунистовъ, съ того дня какъ полдюжины бездарностей, имѣвшихъ такое же право представлять населеніе Парижа какъ полдюжины обезьянъ, присвоили себѣ верховную власть, и самымъ фактомъ этого присвоенія разнуздали всѣ элементы страсти и разрушили всѣ опоры порядка.
   

ГЛАВА X.

   Не было можетъ-быть человѣка который болѣе ревностно желалъ паденія Имперіи, и съ такою страстью боролся противъ нея, какъ Викторъ де-Молеонъ; и можетъ-быть никто не былъ такъ неудовлетворенъ и разочарованъ ближайшими послѣдствіями ея паденія. Начиная заговоръ противъ Имперіи, онъ, вполнѣ естественно, полагалъ, также какъ и всѣ другіе болѣе разумные противники династіи, что судьба ея будетъ рѣшена естественнымъ послѣдствіемъ внутреннихъ причинъ, отдаленіемъ образованныхъ классовъ, недовольствомъ рабочихъ, краснорѣчіемъ печати и народныхъ собраній, которыя усиливались бы по мѣрѣ того какъ императоръ былъ вынужденъ ослабить прежнія стѣсненія свободы. Не менѣе естественно де-Молеонъ разчитывалъ что будетъ время для приготовленія законной и разумной формы правленія которая должна послѣдовать за той что была разрушена. Этотъ замѣчательный человѣкъ не былъ только подстрекателемъ революціи чрезъ посредство Тайнаго Совѣта и безпокойныхъ дѣятелей возбужденныхъ въ низшихъ слояхъ общества; онъ былъ также въ конфиденціальныхъ сношеніяхъ съ людьми отличавшимися богатствомъ, положеніемъ, имѣвшими политическую репутацію, отъ которыхъ получалъ фонды необходимые для болѣе темныхъ цѣлей возмущенія, въ исполненіе которыхъ они не вмѣшивались; и эти люди, принадлежа подобно ему къ либеральной партіи, вовсе не были приверженцами демократіи. Нѣкоторые изъ нихъ были въ пользу конституціонной монархіи; но всѣ имѣли въ виду формы правленія весьма отличныя отъ такой республики гдѣ соціалисты и коммунисты могли бы взять верхъ. Въ числѣ этихъ политиковъ были люди честолюбивые и способные, которые, составляя планы паденія Имперіи, и предоставляя парижской черни начать революцію, готовы были направить ее къ цѣлямъ согласнымъ съ современною цивилизаціей. Война неизбѣжно пріостановила выполненіе ихъ плановъ. Насколько событія 4го сентября обманули разчеты способнѣйшихъ изъ нихъ, и парализовали дѣйствія наиболѣе энергическихъ, видно будетъ изъ разговора который я сейчасъ приведу. Онъ происходитъ между Викторомъ де-Молеономъ и лицомъ которому онъ адресовалъ письмо написанное ночью наканунѣ свиданія съ Лувье, извѣщая о своемъ намѣреніи снова явиться въ Парижѣ подъ своимъ именемъ. Обозначу этого корреспондента какъ можно менѣе ясно. Пусть онъ называется Инкогнито. Онъ можетъ еще играть такую значительную роль въ исторіи Франціи, какъ могущественный представитель политической философіи де-Токквиля, то-есть либеральныхъ принциповъ несовмѣстныхъ съ абсолютною властью государя или черни, и въ то же время благоразумно противопоставляемыхъ экспериментамъ перестраивать цивилизованное общество, что было бы несправедливо относительно его или его приверженцевъ еслибы какое-нибудь слово, сказанное въ трудѣ подобномъ настоящему, повело къ злонамѣреннымъ заключеніямъ о его тождествѣ съ кѣмъ-либо изъ руководителей мнѣній коихъ я здѣсь представляю его только типомъ.
   Инкогнито, входя къ Виктору де-Молеону: -- Любезнѣйшій другъ, еслибъ я и не получилъ вашей телеграммы, я поспѣшилъ бы сюда послѣ извѣстія объ этой удивительной революціи. Только въ Парижѣ за подобною трагедіей можетъ слѣдовать подобный фарсъ. Вы были на мѣстѣ, были зрителемъ. Объясните мнѣ это если можете.
   Де-Молеонъ.-- Я былъ болѣе нежели зрителемъ. Я былъ актеромъ. Освистывайте меня, я заслужилъ это. Когда ужасное извѣстіе изъ Седана достигло Парижа, среди общаго потрясенія и безумія я замѣтилъ нерѣшительность въ томъ классѣ который имѣетъ хорошіе барыши отъ своей торговли и хорошее платье на своихъ плечахъ. Они боялись что объявить Имперію павшею значитъ установить красную республику, со всѣми ея пароксизмами порывистой ярости и ея теоріями конфискаціи имуществъ. Но такъ какъ для цѣли которую мы имѣли въ виду было невозможно не воспользоваться такимъ случаемъ низвергнуть династію, стоявшую на нашемъ пути, то необходимо было не теряя времени употребить для этой цѣли революціонную часть населенія. Я помогъ этому, меня можетъ извинить то что во время кризиса человѣкъ дѣла долженъ идти прямо къ своей ближайшей цѣли, употребляя при этомъ такія орудія какія имѣетъ въ своемъ распоряженіи. Я впрочемъ сдѣлалъ одну ошибку для которой нѣтъ оправданія. Я положился на то что слышалъ и что замѣчалъ самъ въ характерѣ Трошю, и обманулся, также, кажется, какъ и всѣ его почитатели и три четверти образованныхъ классовъ Парижа.
   Инкогнито.-- Я обманулся бы точно также! Поведеніе Трошю загадка которую я сомнѣваюсь чтобъ онъ самъ могъ когда-нибудь разрѣшить. Онъ былъ господиномъ положенія; въ его рукахъ была бы военная сила, еслибъ онъ соединился съ Паликао, что онъ обязанъ былъ сдѣлать, несмотря ни на какую ревность между ними. Онъ имѣлъ большое обаяніе....
   Де-Молеонъ.-- И въ ту минуту еще большую популярность. Его ipse dixit могло повліять на рѣшеніе колеблющихся и сбитыхъ съ толку умовъ населенія. Я ожидалъ что онъ откажется отъ императора, даже отъ императрицы и регентши. Но какъ могъ я представить себѣ чтобъ онъ, человѣкъ умѣренныхъ политическихъ мнѣній, опора орлеанистовъ, умный писатель, прекрасный ораторъ, храбрый воинъ, набожный Бретонецъ, могъ отказаться отъ всего что было законно, что могло спасти Францію отъ непріятеля и Парижъ отъ внутреннихъ безпорядковъ; что онъ будетъ потворствовать уничтоженію сената, народнаго собранія, всякой формы правленія которую могла бы признать законною какъ страна такъ и иностранныя державы, что онъ согласится принять служебный постъ подъ управленіемъ людей коихъ ученія противорѣчили всему его прошедшему, всѣмъ признаваемымъ имъ мнѣніямъ, и создать хаосъ подъ именемъ республики!
   Инкогнито.-- Въ самомъ дѣлѣ какъ это? Какъ предположить что національное собраніе, только-что избранное большинствомъ семи съ половиной милліоновъ, поспѣшитъ спрятаться въ заколдованный ящикъ и снова явится оттуда въ видѣ пародіи на венеціанскую олигархію, составленную изъ полудюжины самыхъ непопулярныхъ гражданъ! Единственное извиненіе Трошю въ томъ что онъ считалъ всѣ другія соображенія ничтожными сравнительно съ защитой Парижа и дружнымъ дѣйствіемъ націи противъ нашествія.
   Но если таково было его искреннее желаніе когда онъ поддержалъ эту чудовищную узурпацію власти, то онъ сдѣлалъ все возможное чтобы воспрепятствовать исполненію своего желанія. Еслибы временное правительство составилось изъ людей, извѣстныхъ и уважаемыхъ, избранныхъ палатами, поддерживаемыхъ Трошю съ войскомъ, оно было бы центромъ который привлекъ бы патріотизмъ провинцій; и еслибы до изгнанія непріятелей благоразумно воздержаться отъ установленія новой формы правленія на мѣсто павшей Имперіи, то всѣ партіи -- имперіалисты, легитимисты, орлеанисты, республиканцы -- забыли бы свои разногласія. Но демократическая республика, объявленная парижскою чернью для націи въ которой всего какая-нибудь горсть искреннихъ демократовъ республиканцевъ, и тѣ находятся въ презрѣніи палаты избранной цѣлою страной; республика управляемая людьми къ коимъ провинціи не имѣютъ довѣрія и которые разогнали выбранныхъ ими представителей,-- можете ли вы представить себѣ такую комбинацію мокрыхъ покрывалъ собранныхъ ироніей судьбы чтобы загасить всякую искру мужества въ населеніи изъ котораго поспѣшно должны быть сформированы арміи, по мановенію узурпаторовъ которымъ они недовѣряютъ и которыхъ презираютъ? Парижъ превзошелъ самого себя въ глупости. Жаждая мира, онъ назначаетъ правительство которое не имѣетъ законнаго права вести переговоры о мирѣ. Ища помощи другихъ государствъ, онъ уничтожилъ всякую надежду получить ее; единственное спасеніе для него отъ осады, отъ голода и бомбардировки, это немедленная и сильная помощь изъ провинцій; а онъ возбуждаетъ всю завистливую злобу которую провинціи давно въ тайнѣ питали къ претензіямъ столицы на господство, и взываетъ къ сельскимъ населеніямъ, составляющимъ главнѣйшую силу армій, отъ имени людей которыхъ, я злоднѣ увѣренъ, они презираютъ еще болѣе чѣмъ Прусаковъ. Викторъ, развѣ этого не довольно чтобы отчаяться въ своей странѣ! Съ этихъ поръ все въ ней кажется анархіей и разрушеніемъ.
   -- Нѣтъ! воскликнулъ де-Молеонъ.-- Кто умѣетъ ждать дождетея всего. Имперія пала; узурпаторы которые захватили ея наслѣдіе не имѣютъ почвы подъ собою. Это послужитъ только къ скорѣйшему установленію тѣхъ условій которыя мы обсуждали и планировали -- къ устройству конституціи согласной съ требованіями нашего вѣка и нашего народа, основанной страсти на испытанныхъ примѣрахъ, съ заимствованіемъ лучшихъ формъ у націй которыя не дозволяютъ свободѣ и порядку быть игралищемъ народнаго произвола. Отъ Американской республики мы должны заимствовать единственную гарантію противъ измѣнчивости всеобщаго голосованія, которое, хотя было бы сочтено безуміемъ во всякой древней общинѣ, но разъ допущенное не легко можетъ быть упразднено,-- именно спасительный законъ что ни одинъ параграфъ конституціи разъ принятый не можетъ быть измѣненъ безъ согласія двухъ третей законодательнаго сословія. Помощью этого закона мы обезпечимъ нашимъ учрежденіямъ прочность и слѣдовательно любовь къ нимъ, которая пріобрѣтается временемъ и привычкой. Вовторыхъ, устройство сената на такихъ началахъ какія могутъ обезпечить ему во времена опасностей довѣріе и уваженіе которыя противодѣйствуютъ въ общественномъ мнѣніи поспѣшности и горячности народныхъ собраній. На какихъ началахъ долженъ быть основанъ этотъ сенатъ, какою облеченъ властью, какая часть исполнительной власти -- преимущественно въ иностранныхъ дѣлахъ, въ объявленіи войны, заключеніи мирныхъ трактатовъ -- должна быть присвоена ему, для опредѣленія всего этого потребуется, безъ сомнѣнія, самое заботливое вниманіе способнѣйшихъ умовъ. Но только такой сенатъ спасъ Америку отъ поспѣшности рѣшеній свойственной демократической палатѣ; и тѣмъ болѣе онъ необходимъ для Франціи, гдѣ болѣе элементовъ для его созданія. Отъ Англіи мы должны заимствовать великій принципъ который одинъ спасъ ее отъ революціи -- что глава государства не можетъ ошибаться. Онъ не предводительствуетъ арміями, не предсѣдаетъ ни въ какомъ кабинетѣ. Вся отвѣтственность остается на его совѣтникахъ; и тамъ гдѣ мы свергаемъ династію, Англія мѣняетъ только администрацію. Долженъ ли глава государства имѣть титулъ государя или президента, будетъ ли эта власть наслѣдственною или по избранію, это вопросъ меньшей важности, и рѣшить его теперь невозможно, но я глубоко раздѣляю ваше мнѣніе что наслѣдственная монархія несравненно болѣе согласна съ привычками Французовъ, съ ихъ любовью къ блеску и почестямъ, и несравненно болѣе обезпечиваетъ отъ всѣхъ опасностей съ какими сопряжены избранія въ подобное достоинство, при горячности партій и многочисленности претендентовъ, нежели такой порядокъ при которомъ народный демагогъ или генералъ имѣвшій успѣхъ получаетъ возможность разрушать учрежденія которыя онъ избранъ охранять. Я полагаю что мы согласны въ этихъ основныхъ доктринахъ для возрожденія Франціи. И я думаю что когда придетъ время проводить ихъ въ жизнь, и истолкователемъ ихъ будетъ лицо съ такимъ вѣсомъ какъ вы, эти ученія не замедлятъ сдѣлаться достояніемъ французскаго ума; потому что они принадлежатъ здравому смыслу, а я вѣрю въ рѣшительное преобладаніе здраваго смысла, чего не нахожу у приверженцевъ средневѣковыхъ понятій, которые желали бы возстановить божественное право, и еще менѣе у тѣхъ фанатиковъ шарлатановъ которые воображаютъ что почитаніе Божества, семейныя узы и права собственности суть ошибки несогласныя съ прогрессомъ общества. Qui vivra, verra.
   Инкогнито.-- Я отъ всего сердца согласенъ съ тѣмъ политическимъ планомъ который вы такъ талантливо изложили. Но если Франціи суждено, не говорю возродиться, но занять подобающее мѣсто въ средѣ европейскихъ націй, то я прибавилъ бы къ этой программѣ еще двѣ-три черты. Францію необходимо спасти отъ Парижа, не при посредствѣ подземныхъ бараковъ и желѣзныхъ дорогъ, безсиліе коихъ мы видимъ теперь, хотя генералъ находится во главѣ военной силы, а черезъ предоставленіе Франціи доли участія въ управленіи которое теперь исключительно присвоено Парижемъ. Вся эта система централизаціи, деспотическая и безнравственная, должна быть въ конецъ уничтожена. Вы можете говорить о примѣрѣ Америки, которая мнѣ мало извѣстна, о примѣрѣ Англіи, которую я знаю больше,-- но что можетъ быть съ большею пользою заимствовано отъ Англіи какъ не это равномѣрное распредѣленіе всѣхъ ея нравственныхъ и общественныхъ силъ, не допускающее сгущенія крови въ одной части ея организма? Децентрализація! Децентрализація! Децентрализація! Вотъ что я буду кричать безъ устали если когда-нибудь придетъ время что мой крикъ будетъ услышанъ. Франція никогда не будетъ сама собою доколѣ Парижъ не будетъ имѣть также мало вліянія на ея судьбы какъ Лондонъ имѣетъ на судьбы Англіи. Но объ этомъ предметѣ я способенъ говорить до полуночи. Перейдемъ къ ближайшему вопросу: что вы совѣтуете дѣлать мнѣ среди настоящаго кризиса и что полагаете дѣлать сами?
   Де-Молеонъ приложилъ руку ко лбу и нѣсколько времени оставался въ молчаливой задумчивости. Наконецъ онъ поднялъ глаза съ тѣмъ рѣшительнымъ выраженіемъ въ лицѣ которое играло не послѣднюю роль въ числѣ причинъ его вліянія на тѣхъ съ кѣмъ онъ входилъ въ прикосновеніе.
   -- Для васъ, отъ котораго зависитъ такъ много въ будущемъ, мой совѣтъ коротокъ -- не дѣлайте ничего въ настоящее время. Всѣ кто принимаютъ участіе въ настоящей пародіи на правительство раздѣлятъ паденіе которое ожидаетъ его, паденіе отъ котораго можетъ-быть одинъ или двое изъ нихъ оправятся сваливъ вину на своихъ товарищей -- чего вы никогда не могли бы сдѣлать. Но вамъ не слѣдуетъ также оказывать сопротивленіе этому правительству когда враги идутъ на Парижъ. Вы не воинъ; военное начальствованіе не ваша роль. Исходъ событій сомнителенъ; но каковъ бы онъ ни былъ, человѣкъ стоящій у власти не можетъ вести успѣшную войну или добиться почетнаго мира. Въ послѣдствіи вы можете явиться какъ deus ex machina. Лицо которому назначено играть такую роль никогда не появляется ранѣе конца представленія: теперь же идетъ только первый актъ. Оставьте тотчасъ же Парижъ и откажитесь отъ всякаго дѣйствія.
   Инкогнито (печально).-- Я не могу отрицать разумности вашего совѣта, хотя принимая его я чувствую несказанное огорченіе. Но вы, самый спокойный и проницательный наблюдатель изъ числа моихъ друзей, думаете что можно не отчаиваться, а надѣяться. Викторъ, я больше другихъ имѣю возможность сдѣлать жизнь мою пріятною, но въ настоящую минуту я положилъ бы ее вмѣстѣ съ вами. Вы меня довольно знаете чтобы вѣрить что я не прибѣгаю къ мелодраматическимъ фантазіямъ, говоря что люблю свою страну какъ молодой человѣкъ любитъ идеалъ своихъ мечтаній, всѣмъ своимъ умомъ, всѣмъ сердцемъ и душой. И мысль что я не могу теперь, въ минуту смертельной опасности, помочь ей, эта мысль....
   Голосъ его оборвался и онъ отвернувшись закрылъ лицо дрожащею рукой.
   Де-Молеонъ.-- Мужество и терпѣніе! Первое есть у каждаго Француза; покажите имъ примѣръ насколько для нихъ необходимо второе. Я также люблю свою страну, хотя Небу извѣстно какъ мало ей обязанъ. Я думаю что любовь къ отечеству врождена въ каждомъ человѣкѣ, кромѣ интернаціоналистовъ. Они утверждаютъ что любятъ только человѣчество, подъ которымъ если они разумѣютъ что-нибудь практическое, то разумѣютъ возвышеніе заработной платы.
   Инкогнито (вставая и съ полуулыбкой).-- Все также циничны, Викторъ, попрежнему не вѣрны себѣ. Вы дали мнѣ совѣтъ касательно моего образа дѣйствій; что же будете дѣлать вы? Послѣдуйте за мною и будемъ ждать лучшихъ дней.
   -- Нѣтъ, благородный другъ; наше положеніе не одинаково. Ваше уже сдѣлано; мое же мнѣ предстоитъ еще сдѣлать. Не будь эта война, я увѣренъ что могъ бы занять мѣсто въ палатѣ. Я писалъ уже вамъ что мои родственники имѣютъ большое вліяніе въ своемъ департаментѣ, и пріобрѣтенная мною репутація орлеаниста побудила ихъ забыть ошибки моей молодости и помогать моей карьерѣ. Но палата прекратила свое существованіе. Журналъ свой я принужденъ закрыть. Я не могу поддерживать правительство, и теперь не время бороться противъ него. Самое благоразумное что я могу сдѣлать, это молчать.
   Инкогнито.-- Но развѣ вашъ журналъ не необходимъ для вашей поддержки?
   Де-Молеонъ.-- По счастію нѣтъ. Доходы отъ него дали мнѣ возможность отложить кое-что на черные дни которые наступили, и возвративъ вамъ и всѣмъ друзьямъ суммы занятыя для его открытія, я свободенъ отъ всякихъ долговъ и для моихъ скромныхъ потребностей богатый человѣкъ. Еслибъ я продолжалъ журналъ я сталъ бы нищимъ; потому что въ настоящее время безумія у Здраваго Смысла не нашлось бы читателей. Тѣмъ не менѣе въ это время я надѣюсь составить себѣ другимъ путемъ имя которое откроетъ пути моему честолюбію когда мы будемъ имѣть правленіе при которомъ Здравый Смыслъ можетъ быть услышавъ.
   Инкогнито.-- Но какъ пріобрѣсти это имя если вы, какъ писатель, будете хранить молчаніе?
   Де-Молеонъ.-- Вы забываете что я сражался въ Алжирѣ. Черезъ нѣсколько дней Парижъ будетъ осажденъ, и тогда, тогда.... добавилъ онъ, и очень спокойно заговорилъ о славѣ патріота или могилѣ солдата.
   -- Я завидую вамъ и въ томъ и въ другомъ случаѣ, сказалъ Инкогнито; послѣ нѣсколькихъ отрывочныхъ словъ онъ удалился, надвинувъ шляпу на глаза, сѣлъ въ закрытую карету оставленную на углу тихой улицы, и прибылъ на станцію желѣзной дороги какъ разъ ко времени отхода ближайшаго поѣзда.
   

ГЛАВА XI.

   Викторъ одѣлся и вышелъ. На улицахъ были толпы народа. Рабочіе были повсюду заняты дѣтскою забавой истребленія надписей и стиранія именъ которыя показывали что здѣсь существовала Имперія. Одинъ грязный рабочій взобравшись на лѣстницу истреблялъ надпись Бульвара Гаусманна и ставилъ вмѣсто слова Гаусманъ -- Викторъ Гюго.
   Вдругъ де-Молеонъ наткнулся на толпу блузниковъ, перемѣшанныхъ съ женщинами державшими на рукахъ ребятъ и оборванными мальчишками съ камнями въ рукахъ, собравшуюся вокругъ хорошо одѣтаго худощаваго человѣка; толпа яростно кричала и жестикулировала, угрожая еще худшимъ. Сдѣлавъ небольшое усиліе Викторъ де-Молеонъ продвинулся своимъ крѣпкимъ тѣломъ сквозь шумѣвшую толпу и подалъ руку обреченной жертвѣ.
   -- Monsieur, позвольте мнѣ проводить васъ домой.
   Шумъ, крики и жесты усилились.
   -- Еще негодяй! еще измѣнникъ! Утопить его! Утопить ихъ обоихъ! Въ Сену! Въ Сену!
   Дюжій малый двинулся впередъ, и остальная толпа надвинулась. Протянутая рука де-Молеона удержала предводителя толпы.
   -- Mes enfans, крикнулъ де-Молеонъ спокойнымъ, звучнымъ голосомъ;-- я не имперіалистъ. Многіе изъ васъ читали статьи за подписью Пьеръ Ферменъ, писанныя противъ тирана Бонапарта когда онъ былъ на высотѣ своего могущества. Я Пьеръ Ферменъ -- дайте мнѣ дорогу.
   Можетъ-статься никто изъ толпы никогда не читалъ ни слова изъ того что писалъ Пьеръ Ферменъ и даже не слыхивалъ этого имени. Но они не хотѣли сознаться въ своемъ невѣжествѣ; и дюжій малый не желалъ имѣть дѣло съ желѣзною рукой схватившею его за горло. Онъ закричалъ:
   -- О, если вы великій Пьеръ Ферменъ, тогда это совсѣмъ другое дѣло. Дайте дорогу патріоту Пьеру.
   -- Но, закричала толстая баба, придвигая своего ребенка къ самому лицу де-Молеона,-- тотъ другой имперіалистъ, капиталистъ, негодный Дюплеси. Дайте вамъ хоть его.
   Де-Молеонъ неожиданно схватилъ у нея изъ рукъ ребенка и проговорилъ съ невозмутимымъ добродушіемъ:
   -- Обмѣнъ плѣнныхъ! Я оставляю этого человѣка и возьму ребенка.
   Кто не знаетъ духа ларижской уличной толпы, тотъ не пойметъ внезапности съ какою мѣняется ея настроеніе, ни того магическаго вліянія какое оказываетъ на нее спокойное мужество и вовремя сказанная шутка. Толпа тотчасъ же смягчилась. Даже толстая баба засмѣялась; и когда де-Молеонъ возвратилъ ей ребенка всунувъ золотую монету въ его маленькую ручку, она взглянула на золото и воскликнула:
   -- Богъ благословитъ васъ, гражданинъ!
   Де-Молеонъ вмѣстѣ съ Дюплесси могъ теперь идти спокойно.
   -- Monsieur де-Молеонъ, сказалъ Дюплесси,-- я не знаю какъ благодарить васъ. Безъ вашей благовременной помощи жизнь моя была бы въ большой опасности; и повѣрите ли? женщина которая собрала и подстрекала противъ меня толпу пользовалась отъ меня пособіемъ которое я еженедѣльно раздаю бѣднымъ.
   -- Конечно я повѣрю этому. Въ красныхъ клубахъ ни одно преступленіе не подвергается такому осужденію какъ благотворительность. Это преступленіе противъ равенства -- безсовѣстная уловка капиталиста, желающаго, давая sou одному, спасти свои милліоны которые онъ долженъ бы раздѣлить со всѣми. Послушайтесь моего совѣта, Monsieur Дюплеси, и уѣзжайте изъ Парижа вмѣстѣ съ вашею дочерью. Здѣсь въ настоящее время не мѣсто для богатаго имперіалиста.
   -- Я замѣтилъ это еще прежде сегодняшняго приключенія. Я не довѣряю даже моимъ слугамъ, и сегодня же вечеромъ уѣзжаю съ Валеріей въ Бретань.
   -- А! Я слышалъ отъ Лувье о вашемъ намѣреніи уплатить ему по закладной Рошбріана и сдѣлаться единственнымъ владѣльцемъ имѣнія моего молодаго родственника.
   -- Надѣюсь что вы повѣрили только половинѣ того что слышали. Я желаю спасти Рошбріанъ изъ рукъ Лувье и возвратить помѣстье, свободное отъ всякихъ обязательствъ, вашему родственнику, какъ приданое его невѣсты, моей дочери.
   -- Радъ слышать такія добрыя вѣсти о томъ кто считается главою моей фамиліи. Но самъ Аленъ -- онъ не находится въ числѣ плѣнныхъ?
   -- Благодаря Бога, нѣтъ. Онъ выступилъ въ походъ съ своимъ полкомъ Парижскихъ мобилей, гдѣ состоитъ офицеромъ, выступилъ съ увлеченіемъ и довѣріемъ; вернулся же въ грустномъ разочарованіи. Распущенность его полка, какъ и всѣхъ Парижскихъ мобилей вообще, кажется невѣроятною. Грубое неповиновеніе офицерамъ, надменныя насмѣшки надъ генералами -- о, даже противно говорить объ этомъ! Аленъ отличился подавленіемъ бунта между ними и былъ награжденъ похвалами своего командира въ письмѣ которымъ тотъ рекомендовалъ его Паликао. Но Паликао теперь невѣдомо гдѣ. Аленъ посланъ въ Бретань съ порученіемъ содѣйствовать организаціи корпуса мобилей въ своей мѣстности. Трошю, какъ вамъ извѣстно, самъ Бретонецъ. Аленъ увѣренъ въ хорошемъ духѣ Бретонцевъ. А что будетъ дѣлать Лувье? Онъ ярый республиканецъ. Доволенъ ли онъ теперь когда дождался чего такъ желалъ?
   -- Я думаю что доволенъ, потому что онъ ужасно перепуганъ. Страхъ одно изъ величайшихъ наслажденій для Парижанъ. Прощайте. Теперь вы можете безопасно дойти до вашего отеля. Передайте мой дружескій поклонъ Алену.
   Де-Молеонъ продолжалъ свой путь по улицамъ, то пустыннымъ, то наполненнымъ народомъ. При поворотѣ въ Rue de Florentin онъ встрѣтилъ братьевъ Вандемаръ шедшихъ подъ руку.
   -- На, Де-Молеонъ! воскликнулъ Ангерранъ; -- какія новости послѣдней минуты?
   -- Не могу отгадать. Никто не можетъ сказать въ Парижѣ какъ скоро одна глупость смѣняетъ другую. Сатурнъ здѣсь постоянно похищаетъ то одного, то другаго изъ своихъ дѣтей
   -- Говорятъ что Винуа, послѣ самаго мастерскаго отступленія, стоитъ уже почти у воротъ Парижа, съ 80.000 человѣкъ.
   -- И ровно черезъ годъ мы узнаемъ что онъ сдѣлаетъ съ ними.
   Въ это время Рауль, который, казалось, былъ погруженъ въ мрачныя размышленія, остановился предъ отелемъ гдѣ жила графиня де-Римини, и кивнувъ своему брату и сдѣлавъ вѣжливый, если не искренній поклонъ Виктору, вошелъ въ ворота.
   -- Вашъ братъ кажется очень разстроенъ -- пріятный контрастъ съ шумною веселостью съ какою Парижъ привѣтствуетъ приближеніе бѣдствія.
   -- Рауль, какъ вы знаете, глубоко религіозенъ. Онъ смотритъ на понесенное нами пораженіе и на бѣдствія угрожающія намъ какъ на начало испытаній по справедливости заслуженныхъ нашими грѣхами, я хочу сказать грѣхами Парижа.
   Напрасно отецъ напоминаетъ ему разказъ Вольтера объ утопающемъ кораблѣ на которомъ находился fripon. Для наказанія fripon, гибнутъ честные люди.
   -- А вашъ батюшка полагаетъ остаться на бортѣ корабля и раздѣлить участь другихъ честныхъ людей?
   -- Pas si bête. Онъ отправился въ Діеппъ на морскія купанья. Онъ говоритъ что Парижъ сталъ слишкомъ грязенъ послѣ 4го сентября и годится только для неумытыхъ. Онъ хотѣлъ чтобы матушка поѣхала съ нимъ; но она отказалась говоря что уже и теперь такъ много раненыхъ за которыми нуженъ уходъ. Она принимаетъ участіе въ устройствѣ дамскаго общества въ помощь сестрамъ милосердія. Она также набожна какъ Рауль, но у нея нѣтъ его предразсудковъ. Впрочемъ его предразсудки являются естественною реакціей замѣчательно искренней и чистой натуры противъ легкомыслія и испорченности, которыя, когда къ нимъ примѣшивается сарказмъ, Парижъ называетъ философіей.
   -- А вы, любезнѣйшій Ангерранъ, что предполагаете дѣлать?
   -- Это зависитъ оттого дѣйствительно ли Парижъ будетъ осажденъ. Если такъ, то я сдѣлаюсь солдатомъ.
   -- Надѣюсь не національной гвардіи?
   -- Мнѣ дѣла нѣтъ подъ какимъ именемъ сражаться, лишь бы сражаться за Францію.
   Когда Ангерранъ проговорилъ эти простыя слова, казалось вся наружность его измѣнилась. Грудь поднялась; глаза блистали; изящная, нѣжная красота которая дѣлала его баловнемъ женщинъ, веселая доброта выраженія и изящная грація благовоспитанности дѣлавшая его самымъ пріятнымъ собесѣдникомъ мущинъ, приняли выраженіе мужественнаго благородства, которое могло послужить моделью живописцу для изображенія молодаго Ахиллеса отказавшагося навсегда отъ изнѣженнаго общества при видѣ военнаго вооруженія. Де-Молеонъ смотрѣлъ на него съ восхищеніемъ. Мы видѣли что онъ раздѣлялъ высказанныя имъ чувства, рѣшился самъ на такой же образъ дѣйствій. Но онъ дѣлалъ это со сдержаннымъ пыломъ человѣка который старается освободить свои мысли и цѣли отъ романтическихъ увлеченій, и который служа своей странѣ разчитываетъ въ то же время на успѣхъ собственнаго честолюбія. Тѣмъ не менѣе онъ восхищался въ Ангерранѣ воспоминаніемъ собственной порывистой и пылкой юности.
   -- А вы, сказалъ Ангерранъ,-- надѣюсь также будете воевать, но скорѣе перомъ нежели шпагой.
   -- Въ настоящее время перья будутъ смачиваться красными чернилами, а здравый смыслъ никогда не пишетъ этимъ цвѣтомъ; что же касается до меча, то я перешелъ уже за сорокъ пять лѣтъ, срокъ до котораго продолжается военная служба. Но если нѣкоторая опытность въ военномъ дѣлѣ, нѣкоторыя свѣдѣнія въ искусствѣ управленія и предводительствованія войсками будутъ сочтены достаточными качествами для полученія званія командира, какъ бы скроменъ ни былъ чинъ, я также буду въ числѣ защитниковъ Парижа.
   -- Мой храбрый любезный виконтъ, если для васъ прошли годы службы, то тѣмъ больше у васъ зрѣлости для командованія; а съ вашими аттестаціями и крестомъ заслуженнымъ въ Алжирѣ вы несомнѣнно получите назначеніе при такомъ способномъ генералѣ какъ Трошю.
   -- Не знаю придется ли мнѣ обращаться къ Трошю. Я желалъ бы лучше получить командованіе по избранію, даже со стороны мобилей или національной гвардіи о которыхъ я только-что говорилъ съ такимъ пренебреженіемъ; нѣтъ сомнѣнія что и тѣ и другіе скоро будутъ требовать и получатъ право выбирать своихъ офицеровъ. Но въ случаѣ моего избранія, кѣмъ бы то ни было, я сдѣлаю предварительныя условія: что люди подъ моей командой должны нести правильную службу и повиноваться, должны быть солдатами не похожими на тѣхъ молодыхъ негодяевъ что воспитаны на абсентѣ и восхищаются этимъ Bombastes Furiose Monsieur Гюго, когда онъ увѣряетъ враговъ что Парижъ извлечетъ идею изъ ноженъ. А, вотъ идетъ Саваренъ. Bon jour, любезнѣйшій поэтъ.
   -- Не говорите добрый день. Очень дурной день для журналистовъ и писателей которые не превозносятъ Бланки и Піа. Я не знаю какъ буду добывать себѣ хлѣбъ съ сыромъ. Моя несчастная вилла въ предмѣстьѣ должна быть срыта для спасенія Парижа; журналъ закрытъ при введеніи свободы печати. Онъ позволилъ себѣ намекнуть что Французскій народъ долженъ имѣть нѣкоторое вліяніе на избраніе формы своего правленія.
   -- Это очень нескромно, мой бѣдный Саваренъ, сказалъ Викторъ:-- я удивляюсь что ваша типографія не была разрушена. Мы живемъ въ такую минуту когда умные люди должны молчать.
   -- Можетъ-быть такъ, Monsieur де-Молеонъ. Съ нашей стороны было бы умнѣе еслибы мы всѣ, и вы и я, не позволяли себя говорить такъ свободно пока не пришло время. Мы живемъ чтобъ учиться; и если когда-нибудь мы будемъ имѣть то что можно будетъ назвать сноснымъ правительствомъ, я буду воздерживаться отъ одной вещи, я не буду подкапывать это правительство пока не буду видѣть открытаго пути для другаго правительства которое должно замѣнить его. Что вы скажете, Пьеръ Ферменъ?
   -- Говоря откровенно, я заслуживаю вашъ упрекъ, отвѣчалъ де-Молеонъ задумчиво.-- Но разумѣется вы теперь увезете или отошлете Madame Саваренъ изъ Парижа.
   -- Конечно. Мы составили самую пріятную компанію для нашей геджиры сегодня вечеромъ; между прочимъ къ намъ присоединились и Морли. Морли ужасно недоволенъ. Одинъ красный республиканецъ ударилъ его по плечу и сказалъ: "Американецъ, теперь у насъ такая же республика какъ ваша." "Много вы знаете о республикахъ", проворчалъ Морли; "французская республика также похожа на нашу какъ обезьяна на человѣка." Красный собралъ толпу которая потащила Американца въ ближайшій постъ національгардовъ, гдѣ онъ былъ объявленъ прусскимъ шпіономъ. Не безъ труда, и послѣ множества пышныхъ словъ о святости звѣздъ и полосокъ {Американскій флагъ состоитъ изъ ряда красныхъ и бѣлыхъ полосокъ и нѣсколькихъ звѣздъ въ лѣвомъ верхнемъ углу.}, онъ былъ освобожденъ съ выговоромъ и остереженіемъ какъ вести себя на будущее время. Такимъ образомъ онъ оставляетъ городъ гдѣ не существуетъ болѣе свободы рѣчи. Жена моя надѣялась убѣдить Mademoiselle Чигонью присоединиться къ намъ; я долженъ съ грустью сказать что она отказалась. Вы знаете что она выходитъ замужъ за Густава Рамо; и его мать опасается вліянія красныхъ клубовъ и его собственнаго тщеславія на его увлекающуюся натуру, если онъ будетъ удаленъ отъ вліянія Mademoiselle Чигоньи.
   -- Какъ могло такое изящное существо какъ Исавра Чигонья найти привлекательность въ Густавѣ Рамо! воскликнулъ Ангерранъ.
   -- Женщины подобныя ей, отвѣчалъ де-Молеонъ,-- всегда находитъ привлекательность въ самопожертвованіи.
   -- Мнѣ кажется бы отгадали истину, сказалъ Саваренъ нѣсколько грустно.-- Но я долженъ съ вама проститься. Дай Богъ дожить чтобы пожать другъ другу руку réunis sous des meilleurs auspices.
   Саваренъ поспѣшно ушелъ, а оба говорившіе съ нимъ вступили въ Елисейскія Поля, которыя были наполнены толпами зѣвакъ, веселыхъ и беззаботныхъ, какъ будто бы не бывало ни Седанской катастрофы, ни паденія Имперіи, ни враговъ на пути къ Парижу.
   Дѣйствительно, Парижане, самое недовѣрчивое и въ то же время самое легковѣрное изо всѣхъ населеній, повѣрили что Прусаки никогда не будутъ имѣть дерзости подступить къ воротамъ Парижа. Что-нибудь да остановитъ ихъ! Король объявилъ что онъ сражается не съ Французами, а съ императоромъ: императора не стало, значитъ войнѣ конецъ. Учреждена демократическая республика. Вещь ужасаая въ своемъ родѣ, это правда; но могъ ли пандурскій тиранъ рисковать распространеніемъ заразы демократическихъ ученій среди собственныхъ варварскихъ армій? Развѣ не были прибиты на стѣнахъ Парижа плакарды обращенныя къ "нашимъ германскимъ братьямъ" съ увѣщаніемъ къ пандурамъ брататься съ своими ближними? Развѣ Викторъ Гюго не напечаталъ "письмо къ Германскому народу"? Развѣ Жюль-Фавръ милостиво не предлагалъ миръ, съ увѣреніемъ что "Франція не уступитъ ни одного камня изъ своихъ крѣпостей, ни одного дюйма своей территоріи? Она готова простить вторженіе и не пойдетъ на Берлинъ!" Всѣ эти и многія другія такого же рода неопровержимыя доказательства что мысль объ осадѣ Парижа не болѣе какъ призракъ, пришлось услышать Ангерранну и Виктору когда они подходили то къ одной то къ другой группѣ своихъ согражданъ. Парижъ не пересталъ лелѣять такихъ пріятныхъ заблужденій, забавляясь набожнымъ возложеніемъ вѣнковъ у подножія статуи Страсбурга, съ клятвами "быть достойными своихъ Альзасскихъ братьевъ", до тѣхъ поръ пока, 19го сентября, была получена послѣдняя телеграмма, и Парижъ былъ отрѣзанъ отъ остальнаго міра желѣзною линіей обложившихъ его Прусаковъ. "Спокойный и грозный, говоритъ Викторъ Гюго, онъ ожидаетъ вторженія! Волканъ не нуждается въ помощи."
   

ГЛАВА XII.

   Мы оставили Грагама Вена медленно оправляющимся отъ горячки, прервавшей его путешествіе въ Берлинъ для отысканія графини фонъ-Рюдесгеймъ. Онъ однако не продолжалъ этого путешествія, а рѣшилъ вернуться во Францію, прочитавъ въ нѣмецкой газетѣ извѣстіе что Прусскій король въ настоящее время въ Реймсѣ и графъ фонъ-Рюдесгеймъ находится въ числѣ знатныхъ особъ сопровождающихъ своего государя. Разговаривая въ тотъ же день съ докторомъ который лѣчилъ его, Грагамъ узналъ что графъ занималъ значительный постъ въ Германской арміи и имѣлъ такую же высокую репутацію въ качествѣ политическаго совѣтника какъ и полководца. Какъ только онъ получилъ возможность снова пуститься въ путь, и прежде чѣмъ добрый докторъ разрѣшилъ ему отъѣздъ, Грагамъ отправился въ Реймсъ, не будучи однако увѣренъ можетъ ли еще застать тамъ графа. Пропускаю подробности его путешествія, какъ бы онѣ ни были интересны. Достигнувъ славнаго и въ глазахъ легитимистовъ священнаго города, Англичанинъ безъ труда нашелъ домъ, недалеко отъ собора, въ которомъ графъ фонъ-Рюдесгеймъ имѣлъ свое временное пребываніе. Направляясь къ этому дому изъ небольшой гостиницы въ которой онъ по счастію нашелъ незанятое помѣщеніе, идя медленно такъ какъ былъ еще слабъ, онъ былъ пораженъ какъ тихо держали себя германскіе солдаты, и какой мирный видъ имѣли улицы. Дѣйствительно, въ городѣ не было признаковъ праздничной веселости, какъ въ англійскихъ городахъ гдѣ расположенъ какой-нибудь полкъ. Германскіе солдаты толпились въ лавкахъ, дѣлали много покупокъ; заходили въ кафе; здѣсь и тамъ пытались ухаживать за гризетками, которыя смѣялись надъ ихъ французскимъ говоромъ и краснѣли отъ ихъ комплиментовъ; и въ ихъ добродушной, нѣсколько застѣнчивой веселости не было и слѣда высокомѣрія побѣдителей.
   Когда Грагамъ приблизился къ собору онъ услышалъ важную, торжественную музыку, которая, онъ полагалъ сначала, доносилась изнутри храма. Но остановившись и взглянувъ кругомъ онъ увидалъ группу германскихъ воиновъ, коихъ дюжія фигуры и красивыя, мужественныя, открытыя лица освѣщались спокойнымъ свѣтомъ заходящаго солнца. Они пѣли, не громкими, но густыми голосами, величественный гимнъ Лютера Nun danket alle Gott. Пѣніе внушало благоговѣніе даже оборваннымъ нищимъ мальчикамъ которые слѣдовали за Грагамомъ, какъ слѣдили за всякимъ иностранцемъ, стали бы слѣдить за самимъ королемъ Вильгельмомъ, выпрашивая подаянія. "Какое типическое различіе между двумя націями! подумалъ Грагамъ; Марсельеза и гимнъ Лютера!" Пока онъ слушалъ и размышлялъ, изъ собора медленно вышелъ человѣкъ въ генеральскомъ мундирѣ, съ заложенными за спину руками и головой слегка опущенною внизъ. Онъ также остановился услыша гимнъ; потомъ вынувъ руки изъ-за спины онъ сдѣлалъ знакъ одному изъ офицеровъ и приблизясь къ нему сказалъ шепотомъ нѣсколько словъ; затѣмъ прошелъ къ епископскому дворцу. Гимнъ смолкъ, и пѣвшіе тихо разошлись. Грагамъ вѣрно угадалъ мысль генерала, что гимнъ въ которомъ возносится благодареніе Богу за побѣды могъ оскорбить чувства обитателей побѣжденнаго города, хотя впрочемъ едва ли кто понималъ языкъ на которомъ происходило пѣніе. Грагамъ послѣдовалъ за мѣрными шагами генерала, который опять сложилъ руки за спиной -- привычка фонъ-Мольтке, во время размышленія, также какъ это было привычкой Наполеона Перваго.
   Продолжая путь Грагамъ скоро достигъ дома въ которомъ помѣщался графъ фонъ-Рюдесгеймъ, и пославъ свою карточку тотчасъ же былъ принятъ и проведенъ чрезъ переднюю комнату гдѣ сидѣли два молодые человѣка, субалтернъ-офицеры, занятые повидимому черченіемъ карты въ присутствіи графа.
   -- Простите меня, сказалъ Грагамъ, послѣ первыхъ обычныхъ привѣтствій,-- если я отрываю васъ на минуту, среди такихъ важныхъ событій, по дѣлу которое должно казаться вамъ очень ничтожнымъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ графъ,-- ничего ничтожнаго на свѣтѣ что для кого-нибудь не было бы очень важно. Скажите чѣмъ могу служить вамъ.
   -- Кажется, сказалъ Грагамъ,-- вы однажды приняли къ себѣ въ домъ, въ качествѣ учительницы или гувернантки, одну Француженку по имени Мариньи.
   -- Да, я хорошо помню ее -- очень красивая женщина. Жена моя и дочь очель полюбили ее. Она вышла замужъ изъ моего дома.
   -- Такъ точно -- за кого?
   -- За Италіянца хорошей фамиліи который при австрійскомъ правительствѣ занималъ незначительную должность и потомъ получилъ повышеніе и былъ переведенъ въ италіянскія владѣнія принадлежавшія тогда Габсбургскому дому; послѣ того мы потеряли изъ виду и его и жену.
   -- Италіянецъ -- какъ его звали?
   -- Лудовико Чигонья.
   -- Чигонья! воскликнулъ Грагамъ страшно поблѣднѣвъ.-- Увѣрены ли вы что такъ было его имя?
   -- Разумѣется. Онъ принадлежалъ къ младшей линіи одной изъ лучшихъ фамилій, и родственники, которые были настолько патріоты что не могли простить ему его вступленія въ службу австрійскаго правительства, отказались отъ него.
   -- Не можето ли сообщить мнѣ въ какое именно мѣсто въ Италіи отправился онъ оставивъ Австрію?
   -- Нѣтъ; но если это свѣдѣніе вамъ необходимо, вы легко получите его Миланѣ, гдѣ живетъ глава этой фамиліи, или въ Вѣнѣ черезъ министерскую канцелярію.
   -- Простите если я предложу еще одинъ или два вопроса. Не было ли у Madame Мариньи дѣтей отъ прежняго брака?
   -- Нѣтъ, сколько я знаю, по крайней мѣрѣ я никогда не слыхалъ объ этомъ. Синьйоръ Чигонья былъ вдовецъ и имѣлъ насколько я помню, дѣтей отъ первой жены, которая была тоже Француженка. Прежде полученія должности въ Австріи, онъ жилъ, кажется, во Франціи. Я не припомню сколько дѣтей было у него отъ первой жены. Я никогда не видалъ ихъ. Знакомство наше началось на водахъ въ Теплицѣ, гдѣ онъ увидалъ Madame Мариньи и сильно влюбился въ нее. Послѣ свадьбы они уѣхали въ мѣсто его служенія, гдѣ-то, кажется, въ Тиролѣ. Мы больше не видались съ ними; но жена моя и дочь нѣкоторое время переписывались съ синьйорой Чигонья. Переписка эта прекратилась съ ея переѣздомъ въ Италію.
   -- Вы не знаете да же находится ли еще синьйора въ живыхъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Мужъ ея умеръ, какъ я слышалъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ. Мнѣ грустно слышать это. Онъ былъ красивый, веселый, умный человѣкъ. Боюсь что онъ долженъ былъ лишиться всякихъ средствъ когда австрійскія владѣнія перешли къ Савойскому дому.
   -- Очень вамъ благодаренъ за ваши сообщенія. Я не смѣю удерживать васъ долѣе, сказалъ Грагамъ вставая.
   -- Теперь я не очень занятъ; но я боюсь что Германской арміи предстоитъ еще много дѣла впереди.
   -- Я надѣялся что теперь, когда Французскій императоръ, противъ котораго король велъ войну, отстраненъ, его прусское величество заключитъ миръ съ Французскимъ народомъ.
   -- Онъ весьма охотно сдѣлалъ бы это еслибы Французскій народъ далъ ему возможность. Но заключить миръ можно только съ французскимъ правительствомъ законно избраннымъ народомъ. А они не избрали никакого! Парижскія толпы установили временную администрацію, которая начинаетъ съ объявленія что не уступитъ "ни одного дюйма французской территоріи, ни одного камня изъ своихъ крѣпостей". Никакія мирныя условія невозможны съ людьми которые говорятъ такимъ образомъ.
   Послѣ нѣсколькихъ словъ еще объ общественныхъ дѣлахъ -- причемъ Грагамъ говорилъ съ англійской точки зрѣнія, выражая надежду на великодушіе къ побѣжденнымъ; а графъ съ нѣмецкой, въ которой главное была безопасность противъ нападеній со стороны народа который не хотѣлъ признать себя побѣжденнымъ,-- краткое свиданіе кончилось.
   Когда ввечеру Грагамъ слѣдовалъ по пути въ Вѣну, ему вспомнилась пѣсня Исавры о неаполитанскомъ рыбакѣ. Не былъ ли онъ также слѣпъ и не видѣлъ фигуры на скалѣ? Возможно ли что все время пока онъ сопротивлялся влеченію своего сердца, ожидая что исполненіе возложеннаго на него порученія дастъ ему возможность выбора и рѣшенія своей судьбы, та самая особа которую онъ искалъ была предъ нимъ, и могла въ то время навѣки принадлежать ему, теперь же была утрачена навсегда? Могла ли Исавра быть дочерью Луизы Дюваль и Ричарда Кинга? Она не могла быть дочерью ея и синьйора Чигонья: разчетъ времени не дозволялъ такого предположенія. Исаврѣ должно было быть пять лѣтъ когда Луиза вышла замужъ за Италіянца.
   Прибывъ въ Миланъ Грагамъ скоро узналъ что Лудовико Чигонья былъ переведенъ въ Верону и умеръ тамъ восемь лѣтъ тому назадъ. О его обстоятельствахъ и о составѣ его семейства во время его смерти ничего нельзя было узнать. Люди о которыхъ мы знаемъ менѣе всего это родственники которыхъ мы отказываемся признавать. Грагамъ отправился въ Верону. Тамъ по разспросамъ онъ узналъ что Чигоньи занимали квартиру въ домѣ стоявшемъ тогда на краю города, и уничтоженномъ теперь для какихъ-то общественныхъ улучшеній. Но самые тщательные разспросы не могли доставить ему удовлетворительныхъ свѣдѣній касательно важнѣйшаго вопроса, о семействѣ Лудовико Чигонья. Его удаленіе отъ политическихъ дѣлъ Италіи, которыя нигдѣ такъ горячо не принимались къ сердцу какъ въ Веронѣ, дѣлало его очень непопулярнымъ. Онъ не бывалъ въ пталіянскихъ домахъ. Общество его ограничивалось австрійскими военными въ Венеціи, куда онъ часто ѣздилъ: говорятъ тамъ онъ велъ свободную и веселую жизнь, очень не нравившуюся синьйорѣ, которую онъ оставлялъ въ Веровѣ. Ее видали рѣдко, но помнили что она была очень красива и имѣла гордый видъ. Да, у нихъ были дѣти -- дѣвочка и мальчикъ, нѣсколькими годами моложе дѣвочки; но была ли это дочь синьйоры отъ прежняго брака или же синьйора была только мачихой дѣвочки, этого никто сказать не могъ. Свѣдѣнія обыкновенно получаемыя въ такихъ сомнительныхъ случаяхъ отъ слугъ, здѣсь не могли быть получены этимъ путемъ. У Чигонья было только двое слугъ, австрійскіе подданные, которые давно оставили страну, и даже имена ихъ были забыты.
   Врагамъ вспомнилъ объ Англичанинѣ мистерѣ Селби, къ которому Исавра питала благодарную привязанность какъ къ человѣку замѣнившему ей отца. Это безъ сомнѣнія былъ Англичанинъ за котораго Луиза Дюваль вышла замужъ по смерти Чигонья. Было не трудно узнать гдѣ онъ жилъ. Не трудно было узнать и все остальное что Грагамъ желалъ знать, отъ самой Исавры, еслибы до нея могло дойти письмо. Но, какъ онъ зналъ изъ газетъ, Парижъ былъ теперь обложенъ, отрѣзанъ отъ всякаго сообщенія со внѣшнимъ міромъ. Досадуя и не имѣя терпѣнья ждать конца осады, хотя онъ никакъ не предполагалъ чтобъ она была такъ продолжительна какъ это случилось, онъ поспѣшилъ въ Венецію, и тамъ отъ британскаго консула узналъ что покойный мистеръ Селби былъ ученый антикварій и вообще высоко образованный человѣкъ, фанатически любившій музыку; имѣлъ любезный нравъ, хотя былъ сдержанъ въ обращеніи; одно время онъ долго жилъ въ Венеціи, послѣ же своей женитьбы на синьйорѣ Чигонья поселился близь Флоренціи. Грагамъ отправился во Флоренцію. Нашелъ виллу гдѣ жилъ мистеръ Селби. Крестьянинъ который занимался его садомъ и имѣлъ часть въ доходахъ съ его виноградниковъ, жилъ еще и теперь съ своею женой въ этомъ мѣстѣ. И онъ и жена хорошо помнили Инглеза; говорили о немъ съ большимъ чувствомъ, и непріязненно о его женѣ. По ихъ словамъ обращеніе ея было очень высокомѣрно, характеръ вспыльчивый; жизнь Инглеза съ нею была очень несчастлива; у нихъ была дѣвочка и мальчикъ, оба дѣти ея отъ прежняго брака; но при болѣе подробныхъ разспросахъ о томъ увѣрены ли они что дѣвочка была точно дочь синьйоры отъ прежняго мужа, или же была дочь втораго мужа отъ другой жены, они не могли ничего сказать положительно; они знали только что обоихъ звали однимъ именемъ Чигонья; что мальчикъ былъ любимцемъ синьйоры, которая была безъ ума отъ него; онъ умеръ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ того какъ мистеръ Селби поселился въ этомъ мѣстѣ; вскорѣ послѣ смерти мальчика синьйора уѣхала и никогда болѣе не возвращалась; она жила съ мужемъ немного болѣе года до того времени какъ разошлась съ нимъ навсегда. Дѣвочка осталась съ мистеромъ Селби, который любилъ ее какъ своего ребенка. Ее звали Исаврой, мальчика Луиджи. Черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того мистеръ Селби оставилъ виллу и удалился въ Неаполь, гдѣ, говорятъ, онъ умеръ. Они не могли сказать ничего о дальнѣйшей судьбѣ его жены. Со смерти своего сына дама эта очень измѣнилась, характеръ ея смягчился. Она все сидѣла одна и горько плакала. Единственный человѣкъ котораго она видала кромѣ членовъ семейства былъ священникъ; до смерти мальчика она никогда не видалась со священникомъ и не бывала въ церкви.
   -- Живъ ли еще этотъ священникъ?
   -- Нѣтъ; онъ умеръ уже два года. Онъ былъ превосходнѣйшій человѣкъ, святой, сказала жена крестьянина.
   -- Хорошіе священники похожи на хорошихъ женщинъ, сказалъ крестьянинъ сухо; -- ихъ очень много, но всѣ они подъ спудомъ.
   Въ отвѣтъ на это замѣчаніе жена попробовала ударить мужа въ ухо. Со времени водворенія Савойскаго дома contadino сдѣлался вольнодумцемъ. Жена же его оставалась доброю католичкой.
   Увернувшись отъ жены и выйдя проводить Грагама до большой дороги крестьянинъ сказалъ:
   -- Я думаю, Eccellenza, что священникъ былъ причиной всего зла.
   -- Какого зла?
   -- Онъ убѣдилъ синѣйору оставить мужа. Инглезъ не былъ католикъ. Я слышалъ какъ священникъ называлъ его еретикомъ. А padre, если и не былъ такъ дуренъ какъ другіе его собратья, былъ ханжа и любилъ мѣшаться въ чужія дѣла; хотя можетъ-быть для ея души и лучше что она не будетъ имѣть части съ еретикомъ. Я не могу сказать навѣрное, но думаю что это было его дѣло. Padre казалось такъ торжествовалъ когда синьйора ушла.
   Грагамъ задумался. Предположеніе крестьянина не было невѣроятно. Женщина какъ Луиза Дюваль -- съ сильными страстями и дурно-направленнымъ умомъ -- была именно изъ тѣхъ которыя, въ минуту сильнаго горя, отчужденныя отъ обыкновенныхъ семейныхъ привязанностей, чувствуютъ, хотя смутно, необходимость религіи, и всегда впадая въ крайности, сразу переходятъ отъ индиферентизма къ предразсудкамъ.
   Въ Неаполѣ Грагамъ не много узналъ о Селби, узналъ только что онъ былъ затворникъ котораго единственнымъ развлеченіемъ кромѣ книгъ была оперная сцена. Но онъ услышалъ много объ Исаврѣ; о добротѣ къ ней Madame де-Гранмениль, когда она, послѣ смерти Селби, осталась одинокою въ мірѣ; объ интересѣ возбужденномъ къ Исаврѣ въ артистическихъ кругахъ дружбой и горячими похвалами такой знаменитой французской писательницы; о сильномъ впечатлѣніи произведенномъ въ этомъ обществѣ ея наружностью, голооомъ и всеобъемлющимъ геніемъ, и о блестящихъ надеждахъ составленныхъ cognoscenti о предстоящихъ ей сценическихъ успѣхахъ. О ея матери никто ничего не зналъ; никто не сомнѣвался что Исавра была дочь синьйора Чигонья. Грагамъ не могъ узнать настоящаго мѣстопребыванія Madame де-Гранмениль. Она давно уже оставила Неаполь и въ послѣднее время, какъ слышно, была въ Генуѣ; полагали что незадолго до начала войны она вернулась во Францію. Во Франціи у нея не было опредѣленной резиденціи.
   Грагамъ не могъ воспользоваться самымъ простымъ средствомъ положительно удостовѣриться была ли Исавра дочерью Лудовико Чигонья отъ его первой жены,-- онъ не могъ справиться въ метрическихъ книгахъ; потому что, какъ говорилъ фонъ-Рюдесгеймъ, первая жена Чигонья была Француженка. Дѣти ихъ родились гдѣ-то во Франціи, никто не могъ сказать, гдѣ именно. Никто не видалъ его первой жены, которая никогда не бывала въ Италіи, никто не зналъ ея дѣвичьяго имени.
   Межу тѣмъ Грагамъ не былъ увѣренъ находилась ли все еще Исавра въ осажденной столицѣ; вышла ли она или нѣтъ заду жъ за Густава Рамо; такъ много женщинъ оставили Парижъ до начала осады что онъ имѣлъ основаніе надѣяться что она была въ числѣ ихъ. Онъ услыхалъ отъ одного Американца, что Морли до обложенія столицы Прусаками переѣхали въ Англію; можетъ-быть Исавра отправилась вмѣстѣ съ ними. Онъ написалъ мистрисъ Морли, переслалъ это письмо къ посланнику Соединенныхъ Штатовъ при Сентъ-Джемсскомъ дворѣ и еще въ Неаполѣ получилъ отвѣтъ. Онъ былъ кратокъ и исполненъ злобною горечью.
   "И я и Madame Саваренъ, вмѣстѣ съ синьйорой Веностой, употребили всѣ старанія чтобъ уговорить Mademoiselle Чигонью оставить Парижъ и ѣхать съ нами въ Англію. Ея привязанность къ своему жениху не позволила ей насъ послушаться. Только Англичанинъ могъ предположить что Исавра Чигонья не принадлежитъ къ числу тѣхъ женщинъ которыя ищутъ раздѣлить опасность съ тѣмъ кого любятъ. Вы спрашиваете не дочь ли она Лудовико Чигонья отъ перваго брака, или же дочь его и его второй жены. Я не могу отвѣчать вамъ на это. Я даже не знаю былъ ли синьйоръ Чигонья женатъ два раза, Исавра Чигонья никогда не говорила со мной о своихъ родителяхъ. Позвольте васъ спросить, какое вамъ теперь дѣло до этого? Не англійская ли гордость побуждаетъ васъ узнать происходили ли ея отецъ и мать оба изъ благородныхъ фамилій? Какимъ образомъ можетъ такое свѣдѣніе измѣнись ваши отношенія къ обрученной невѣстѣ другаго?"
   По полученіи этого письма Грагамъ уѣхалъ изъ Неаполя и вскорѣ прибылъ въ Версаль. Онъ получилъ позволеніе остаться тамъ, хотя Англичане вовсе не были популярны. Находясь такимъ образомъ вблизи Исавры и въ то же время разлученный съ нею, онъ ожидалъ окончанія осады. Немногіе въ Версалѣ вѣрили что Парижане продержатся долѣе. Безъ сомнѣнія они капитулируютъ прежде начала бомбардировки, о которой сами Прусаки помышляли съ неудовольствіемъ, какъ о крайней мѣрѣ.
   Грагамъ былъ убѣжденъ что Исавра дочь Ричарда Кинга. Ему представлялось вѣроятнымъ что Луиза Дюваль, не имѣя возможности дать настоящее имя дочери рожденной въ бракѣ который былъ ей ненавистенъ,-- ни имя мужа съ которымъ разошлась, ни свое дѣвичье имя,-- могла, введя дочь въ новую семью, убѣдить Чигонья дать ребенку свое имя, или же послѣ смерти синьйора сама могла назвать дочь его именемъ. Безпристрастный человѣкъ которому Грагамъ повѣрилъ бы всѣ обстоятельства, могъ бы утверждать, болѣе нежели съ такою же вѣроятностью, что Исавра была дочерью Чигонья отъ его перваго брака. Но въ такомъ случаѣ что сталось съ ребенкомъ Ричарда Кинга? Разстаться съ состояніемъ бывшимъ въ его рукахъ, отказаться отъ честолюбивыхъ мечтаній которыя были съ нимъ связаны, это не причиняло огорченія Грагаму; но онъ содрагался отъ негодованія при мысли что богатство наслѣдницы Ричарда Кинга должно перейти въ руки Густава Рамо, что этимъ должны кончиться его поиски, что таковъ долженъ быть результатъ жертвы къ которой обязывало его чувство чести. И теперь, когда была вѣроятность что онъ долженъ будетъ передать Исаврѣ это значительное наслѣдство, стало очевидно, казавшееся прежде легкимъ, практическое затрудненіе придумать какой-нибудь поводъ къ такой передачѣ. Какъ могъ онъ сказать что эти 200.000 фунтовъ отказаны ей по завѣщанію, не сказавъ кѣмъ? Далѣе, какъ обезпечить состояніе ей одной, независимо отъ мужа? Можетъ-статься Исавра слишкомъ привязана къ Рамо или слишкомъ романически безкорыстна чтобы дозволить себѣ исключительно воспользоваться такъ таинственно доставшимся состояніемъ. А если она уже замужемъ за Рамо, если онъ имѣетъ право спрашивать объ источникѣ этого богатства, какому риску быть открытой подвергается тогда тайна которую Грагамъ имѣлъ намѣреніе сокрыть навсегда. Тайна оскорбляющая память дорогихъ умершихъ, бросающая тѣнь на живыхъ, такая тайна въ нечестивыхъ рукахъ какого-нибудь Густава Рамо,-- страшно было даже останавливаться на такой возможности. Но если Исавра была отыскиваемая наслѣдница, могъ ли Грагамъ Венъ найти извиненіе чтобы лишить ее наслѣдства и удержать его себѣ? Но какъ ни мучительны были эти размышленія, они были ничто сравнительно съ постоянно возраставшею тоской при мысли что единственная женщина которую онъ когда-нибудь любилъ, которую могъ когда-нибудь любить, которая, еслибы не его щепетильность и предразсудки, могла стать подругой его жизни, была уже теперь женой другаго и находилась въ такой ужасной опасности! Голодъ внутри обреченнаго города, снаружи смертоносныя орудія только ждущія сигнала. Такъ близко отъ нея, и въ то же время такъ далеко! Такъ желать умереть за нее, если нельзя было для нея жить; и при всей этой преданности, со всѣмъ умомъ и богатствомъ, такое безсиліе!
   

ГЛАВА XIII.

   Теперь половина ноября, воскресенье. Погода стояла теплая и день клонился къ вечеру. Парижане наслаждались солнцемъ. Подъ обнаженными деревьями публичныхъ садовъ и на Елисейскихъ Поляхъ играли дѣти. На бульварахъ прежняя изящная веселость смѣнилась болѣе развязнымъ оживленіемъ. Бродячіе музыканты собираютъ вокругъ себя оборванныя толпы. Предсказыватели счастья въ большомъ ходу, въ особенности между нѣкогда блестящими Лаисами, теперь сильно оборванными, которымъ они предсказываютъ скорое возвращеніе набобовъ и Русскихъ, и золотыя радости. Тамъ Полишинель побиваетъ чорта, который одѣтъ въ прусскую каску и лицо котораго заново подмалевано такъ чтобъ онъ имѣлъ сходство съ Бисмаркомъ. Полишинель привлекаетъ смѣющіяся толпы Moblots и новобранцевъ новыхъ отрядовъ національной гвардіи. Чины нѣкогда грозной полиціи, теперь оборванные и голодные, стоятъ рядомъ съ несчастными нищими и зловѣщаго вида патріотами отбывшими свой срокъ въ тюрьмѣ или на галерахъ.
   Повсюду виднѣются разнородные мундиры -- единственный видимый признакъ что непріятель стоитъ у стѣнъ. Но наружный видъ носителей этихъ воинственныхъ принадлежностей débonnaire и улыбающійся, какъ будто они торжествуютъ праздникъ мира. Въ числѣ этихъ защитниковъ своей страны, у дверей наполненнаго нарѣдомъ кафе, стоитъ Фредерикъ Лемерсье, въ великолѣпномъ, съ иголочки новомъ, костюмѣ національной гвардіи; собака его Фоксъ спокойно сидитъ около него на заднихъ лапкахъ, устремивъ глаза на другую собаку которая философски задумалась на краю ширмочекъ Полишинеля, пока хозяинъ ея занятъ пораженіемъ врага Бисмарка.
   -- Лемерсье, крикнулъ виконтъ де-Брезе приближаясь къ кафе,-- я асилу узналъ васъ въ этомъ воинственномъ нарядѣ. Вы имѣете великолѣпный видъ; галуны такъ идутъ къ вамъ. Peste! уже офицеръ!
   -- Національгарды и мобили, какъ вамъ извѣстно, получили право выбирать своихъ офицеровъ. Я былъ избранъ, впрочемъ только въ субалтерны, воинственными патріотами моего департамента. Унгерранъ де-Вандемаръ избранъ въ своемъ департаментѣ капитаномъ мобилей, а Виктору де-Молеону поручено командованіе баталіономъ національной гвардіи. Но я не завидую въ настоящую минуту --
   
   Rome а choisi mon bras; je n'examine rien.
   
   -- Вы не имѣете и права завидовать. Де-Молеонъ имѣетъ опытность и заслужилъ отличіе въ дѣйствующей арміи, и какъ я слышу со всѣхъ сторонъ, дѣлаетъ чудеса съ своими людьми -- не только пріучилъ ихъ къ военному порядку, но заставилъ полюбить его. Я слышалъ отъ такого авторитетнаго лица какъ генералъ V -- -- что еслибы всѣ офицеры національной гвардіи были похожи на де-Молеона, то этотъ корпусъ могъ бы стать примѣромъ для линейныхъ полковъ.
   -- Я не говорю ничего противъ повышенія настоящихъ военныхъ людей какъ виконтъ, но парижскіе данди въ родѣ Ангеррана де-Вандемара!
   -- Вы забываете что Ангерранъ получилъ военное воспитаніе, а вы лишены этого преимущества.
   -- Что же такое? Кто теперь думаетъ о воспитаніи? Кромѣ того, развѣ я не учился начиная съ 4го сентября, не говоря уже о тяжелой службѣ на укрѣпленіяхъ?
   -- Parlai moi de cela! поистинѣ тяжелая эта служба на укрѣпленіяхъ. Injandum dolorem quorum pars magna fui. Возьмите дневную службу. Каково вставать въ семь часовъ, маршировать съ пожилымъ толстымъ лавочникомъ по одну сторону и худощавымъ безбородымъ ученикомъ цирюльника по другую; ходить на бастіоны въ одиннадцать и видѣть половину своихъ товарищей пьяными раньше двѣнадцати; отстранять ихъ кулаки подальше отъ своего лица когда вѣжливо попросишь ихъ не называть своего генерала измѣнникомъ и трусомъ: служба на укрѣпленіяхъ была бы невыносима, еслибъ я не бралъ съ собой колоду картъ и не развлекался спокойнымъ робберомъ въ уединенномъ уголкѣ съ тремя другими героями. Что касается ночной службы, то только несокрушимая твердость Парижанина можетъ переносить ее; палатки будто нарочно сдѣланы чтобы пропускать воду, подобно рощамъ музъ
   
                       per
   Quos et aquae subeaut et aurae
   
   Товарищъ по службѣ укладывается на мое одѣяло и кладетъ себѣ подъ голову мой ранецъ. Я протестую, онъ произноситъ проклятія, третій герой просыпается и грозитъ побить насъ обоихъ; и лишь только водворяется спокойствіе и надѣешься соснуть на минутку, является толпа любопытныхъ, преимущественно gamin, посмотрѣть все ли обстоитъ благополучно въ лагерѣ, и начинаетъ орать Марсельезу. О, слава о томъ какъ превосходно Парижъ держалъ себя предъ лицомъ Вандаловъ прозвучитъ по всему міру до конца вѣковъ, особенно когда міръ узнаетъ что даже обувь наша была сдѣлана изъ картона! жалобы наши напрасны. Подрядчикъ дѣлавшій обувь ярый республиканецъ и мошенничаетъ по божественному праву. Смѣю ли спросить, обѣдали вы уже или нѣтъ?
   -- Боже! нѣтъ; еще слишкомъ рано. Но я ужасно голоденъ. Я имѣлъ за завтракомъ всего четверть вареной кошки, и дичина эта была ужасно жестка. Въ отвѣтъ на вашъ вопросъ, смѣю ли спросить васъ, не накопили ли вы запасъ провіанта?
   -- Провіанта? нѣтъ; я холостъ и разчитываю на запасы моихъ женатыхъ друзей.
   -- Бѣдный де-Брезе! Я вамъ сочувствую, потому что самъ въ такомъ же положеніи, а приглашенія на обѣдъ стали чудовищно рѣдки.
   -- О, но вы чертовски богаты! Что для васъ значитъ заплатить сорокъ франковъ за кролика или восемьдесятъ за индѣйку?
   -- Да, я думаю что я богатъ, но у меня нѣтъ денегъ, а неблагодарные рестораны не открываютъ мнѣ кредита. Они не вѣрятъ въ лучшіе дни.
   -- Какъ можете вы нуждаться въ деньгахъ?
   -- Очень естественно. Я превосходно помѣстилъ свои капиталы, въ лучшія спекуляціи, частію подъ дома, частію въ акціи разныхъ компаній; но дома не платятъ ренты, и никто не покупаетъ акцій. Правда, когда Дюплеси уѣхалъ изъ Парижа у меня было 1.000 наполеондоровъ чистыми деньгами, я думалъ что это больше нежели мнѣ можетъ понадобиться, потому что не вѣрилъ въ возможность осады. Но въ первыя же недѣли я несчастливо игралъ въ вистъ, а потомъ такъ много старыхъ друзей занимали у меня деньги что я думаю у меня не осталось и двухсотъ франковъ. Я послалъ Дюплеси съ голубиною почтой и съ воздушными шарами четыре письма умоляя его прислать мнѣ 25.000 франковъ съ какимъ-нибудь надежнымъ человѣкомъ который проскользнулъ бы чрезъ прусскія линіи. Получилъ два отвѣта: первый, что онъ пріищетъ такого человѣка; второй, что человѣкъ найденъ и находится уже на пути. Надѣйтесь на этого человѣка, другъ мой, а пока одолжите мнѣ 200 франковъ.
   -- Mon cher, désolé что принужденъ отказать вамъ; но я готовъ былъ просить васъ раздѣлить ваши 200 франковъ со мною, такъ какъ я жилъ главнымъ образомъ литературными трудами, а этотъ рессурсъ теперь прекратился. Однакоже, il faut vivre, и нужно обѣдать.
   -- Это правда, и мы сегодня пообѣдаемъ вмѣстѣ на мой счетъ, скромно -- по восьми франковъ на человѣка.
   -- Великодушный человѣкъ, принимаю ваше приглашеніе. А пока пройдемтесь по бульвару Madelaine.
   Оба Парижанина отошли отъ кафе и пошли по бульвару. По дорогѣ они встрѣтили Саварена.
   -- Какъ! сказалъ де-Брезе,-- я думалъ что вы уѣхали изъ Парижа вмѣстѣ съ Madame.
   -- Я такъ и сдѣлалъ и проводилъ ее вмѣстѣ съ Морли до Булоня. Эти добрые Американцы отправляясь въ Англію взяли ее съ собою. Но мнѣ оставить Парижъ! Мнѣ! нѣтъ; я старъ, становлюсь тяжелъ на подъемъ. Я всегда былъ близорукъ. Не могу ни владѣть шпагой ни стрѣлять изъ ружья. Но Парижу нужны защитники; и каждую минуту что я былъ въ отсутствіи я вздыхалъ про себя: il faut être là! Я вернулся раньше чѣмъ Вандалы овладѣли нашими желѣзми дорогами; поѣздъ былъ переполненъ людьми которые какъ я проводили своихъ женъ и семейства; и когда мы спрашивали друнь друга почему мы возвращаемся, каждый давалъ тотъ же отвѣтъ: il faut être là! Нѣтъ, бѣдное дитя, у меня нѣтъ ничего чтобы дать вамъ.
   Эти послѣднія слова были обращены къ молодой и красивой женщинѣ одѣтой въ платьѣ которое нѣсколько недѣль тому назадъ могло быть предметомъ восхищенія законодательницъ моды, теперь же было заношено, грязно и оборвано
   -- Monsieur, я остановила васъ не затѣмъ чтобы просить подаянія. Вы кажется не узнаете меня, Monsieur Саваренъ.
   -- Я васъ узналъ, сказалъ Лемерсье;-- кажется я имѣю удовольствіе говорить съ Mademoiselle Жюли Комартенъ.
   -- А, простите меня, le petit Фредерикъ, сказала Жюли, съ жалкой попыткой къ кокетливой улыбкѣ; -- я ни на кого не смотрѣла кромѣ Monsieur Саварена.
   -- Почему же только на меня, бѣдное дитя? спросилъ мягкосердечный писатель.
   -- Huch! Она отвела его въ сторону.-- Потому что вы можете сообщить мнѣ свѣдѣнія объ этомъ чудовищѣ Густавѣ. Вѣдь это неправда, этого не можетъ быть что онъ женится?
   -- Мнѣ кажется, Mademoiselle, что всякія отношенія между вами и молодымъ Рамо прекратились уже нѣсколько мѣсяцевъ, со времени его болѣзни въ іюлѣ, которая едва не стоила ему жизни.
   -- Я оставила его на попеченіе матери, сказала дѣвушка;-- но когда мать ему болѣе не нужна, онъ принадлежитъ мнѣ. Подумайте, Monsieur Саваренъ, ради его я отказалась отъ самыхъ блестящихъ предложеній! Когда я встрѣтилась съ нимъ, у меня былъ свой экипажъ, своя ложа въ оперѣ, cachemireа и брилліанты. Русскіе, Англичане, наперерывъ искали моихъ улыбокъ. Но я полюбила этого человѣка. Я никогда не любила прежде; никогда не полюблю въ другой разъ; и послѣ всѣхъ жертвъ которыя я принесла ему, ничто не заставитъ меня отказаться отъ него. Умоляю васъ, скажите мнѣ, любезнѣйшій Саваренъ, гдѣ онъ скрывается. Онъ оставилъ родительскій домъ, и тамъ мнѣ отказались дать его адресъ.
   -- Бѣдная дѣвушка, не будьте méchante. Густавъ женится, это вѣрно; и всякая попытка съ вашей стороны сдѣлать скандалъ....
   -- Monsieur, прервала его Жюли съ жаромъ,-- не говорите мнѣ о скандалѣ! Человѣкъ этотъ принадлежитъ мнѣ и не будетъ принадлежать никому другому. Его адресъ?
   -- Mademoiselle, воскликнулъ Саваренъ сердито,-- можете доставать его сами! Потомъ -- чувствуя раскаяніе что такъ грубо обошелся съ молодою дѣвушкой въ такомъ горѣ -- прибавилъ тономъ мягкаго упрека: -- Будьте благоразумны, ma belle enfant; Густавъ не большая потеря. Онъ совсѣмъ обѣднѣлъ.
   -- Тѣмъ лучше. Когда у него были деньги, я никогда не стоила ему ничего кромѣ ужина въ Maison Dorée, если онъ бѣденъ теперь, онъ на мнѣ женится, и я буду поддерживать его!
   -- Вы! какимъ образомъ?
   -- Моимъ искусствомъ, когда настанетъ мирное время. А пока я получила предложеніе отъ одного кафе декламировать воинственныя пѣсни. А! вы покачиваете недовѣрчиво головой. Балетная танцовщика декламируетъ стихи? Да! онъ научалъ меня декламировать свою пѣсню: Soyez bon pour moi. Monsieur Саваренъ! скажите же гдѣ я могу найти mon homme.
   -- Нѣтъ.
   -- Это ваше послѣднее слово?
   -- Послѣднее.
   Дѣвушка запахнула свою тонкую шаль и поспѣшно отошла. Саваренъ присоединился къ своимъ друзьямъ.
   -- Такъ-то вы утѣшаетесь въ отсутствіи Madame! спросилъ де-Брезе сухо.
   -- Фи! воскликнулъ Саваренъ съ негодованіемъ; -- такія дурныя шутки вовсе не умѣстны. Но что за странное соединеніе добра и зла, благороднаго и низкаго, встрѣчается на каждой ступени парижской жизни! Вотъ эта бѣдная дѣвушка, съ одной стороны, конечно, она заслуживаетъ презрѣнія, съ другой, въ ней есть высокія черты. Но вообще, въ Парижѣ, женщины, несмотря на всѣ свои недостатки, гораздо лучше мущинъ
   -- Французская любезность всегда признавала эту истину, сказалъ Лемерсье.-- Фоксъ, Фоксъ, Фоксъ! Съ этимъ крикомъ онъ бросился впередъ за своей собакой, которая убѣжала на нѣсколько сажень чтобы привѣтствовать другую собаку которая шла на шнуркѣ. Лемерсье схватилъ ее на руки.-- Простите меня, воскликнулъ онъ возвращаясь къ друзьямъ,-- теперь для собакъ такое опасное время. Жаркое изъ нихъ начинаетъ входить въ моду, а Фоксъ такой жирный.
   -- Кажется, сказалъ Саваренъ,-- во всѣхъ охотничьихъ клубахъ было рѣшено что какъ бы ни былъ силенъ голодъ, друзья человѣка не должны быть употреблены въ пищу.
   -- Такъ и было пока еще было мясо; но съ тѣхъ поръ какъ мы перешли къ кошкамъ, кто можетъ поручиться за неприкосновенность собакъ? Quid intactum ne-faste liguimus! Ничто не священно для рукъ алчности.
   Они были предъ церковью Магдалины. На порогѣ Moblots играли въ орлянку.
   -- Я не прошу васъ сопровождать меня, Messieurs, сказалъ Лемерсье извиняющимся тономъ,-- но я хочу зайти въ церковь.
   -- Молиться? спросилъ де-Брезе съ большимъ изумленіемъ.
   -- Не совсѣмъ такъ; мнѣ нужно поговорить съ моимъ другомъ Рошбріакомъ; я знаю что найду его тамъ.
   -- На молитвѣ? спросилъ опять де-Брезе.
   -- Да.
   -- Это интересно -- молодой парижскій левъ молится; это стоитъ посмотрѣть. Зайдемте и мы, Саваренъ.
   Они вошли въ церковь. Она была полна, и даже скептическій де-Брезе былъ тронутъ и умиленъ этимъ зрѣлищемъ. Собравшіеся усердно молились. Большинство, правда, были женщины, многія въ глубокомъ траурѣ, лица многихъ были еще печальнѣе ихъ одежды. Повсюду видны были лившіяся слезы, слышались подавленные вздохи. Но кромѣ женщинъ были и мущины всѣхъ возрастовъ -- молодые, среднихъ лѣтъ, старики; головы ихъ были опущены, руки сжаты, лица блѣдны и серіозны. Большинство очевидно принадлежало къ высшимъ классамъ -- дворяне и высшая буржуазія; немногіе были изъ рабочаго класса, очень немногіе, и тѣ принадлежали прежнему поколѣнію. Не говорю о солдатахъ, которыхъ было много, изъ провинціальныхъ мобилей, преимущественно Бретонцевъ; послѣднихъ можно было узнать по маленькому крестику на кепи.
   Noмерсье сразу различилъ среди ихъ благородную наружность Алена де-Рошбріана. Де-Брезе и Саваренъ обмѣнялись значительными взглядами. Я не знаю когда каждый изъ нихъ былъ въ послѣдній разъ въ церкви. Можетъ-быть оба они были удивлены видя что религія еще существуетъ въ Парижѣ, и существуетъ въ такихъ широкихъ размѣрахъ, хотя мало примѣтна на поверхности общества, мало уважается въ журнальныхъ статьяхъ и по отзывамъ иностранцевъ. Къ несчастію тѣ въ средѣ коихъ она существуетъ не принадлежатъ къ правящимъ классамъ, это тѣ классы которые остаются въ тѣни во всякой странѣ когда настаетъ господство черни. А въ настоящую минуту наиболѣе распространенные журналы были даже болѣе враждебны Божеству нежели Прусакамъ, "евангеліе дѣлаетъ дурныхъ солдатъ", писалъ патріотъ Піа.
   Лемерсье тихо опустился на колѣни. Оба его спутника безшумно вышли изъ церкви и стояли ожидая его на крыльцѣ смотря на забаву Moblots (парижикихъ Moblots).
   -- Я не сталъ бы ждать roturier еслибъ онъ не обѣщалъ мнѣ rôti, сказалъ виконтъ де-Брезе съ жалкою попыткой на патриціанское остроуміе временъ стараго режима.
   Саваренъ пожалъ плечами.
   -- Приглашеніе это не относится ко мнѣ, сказалъ онъ.-- и потому я могу удалиться. Мнѣ нужно зайти къ бывшему confrère который былъ ярымъ краснымъ республиканцемъ, и я боюсь что теперь ему нечего ѣсть, съ тѣхъ поръ какъ нѣтъ императора котораго бы онъ могъ обвинять.
   Саваренъ ушелъ. Черезъ нѣсколько минутъ Лемерсье вышелъ изъ церкви вмѣстѣ съ Аленомъ.
   

ГЛАВА XIV.

   -- Я зналъ что найду тебя въ церкви Магдалины, сказалъ Лемерсье,-- мнѣ очень хотѣлось знать когда ты имѣлъ послѣднее извѣстіе отъ Дюплеси. Онъ и твоя прекрасная невѣста остаются у твоей тетушки въ Рошбріанѣ?
   -- Конечно. Сегодня утромъ голубь принесъ отъ нихъ нѣсколько строкъ. У нихъ все благополучно.
   -- И Дюплеси полагаетъ что несмотря на войну будетъ имѣть возможность своевременно уплатить Лувье по закладной?
   -- Онъ не сомнѣвается въ этомъ. Въ Лондонѣ у него хорошій кредитъ. Но разумѣется всѣ работы по улучшенію пріостановлены.
   -- Скажи пожалуста не вспоминалъ ли онъ обо мнѣ? Не сообщилъ ли чего-нибудь о посланномъ который долженъ проскользнуть чрезъ прусскія линіи?
   -- Какъ! Развѣ онъ еще не прибылъ? Онъ ужь двѣ недѣли какъ отправился.
   -- Навѣрно уланы убили его, разбойники, и пропили мои 25.000 франковъ, воры.
   -- Надѣюсь что нѣтъ. Но въ случаѣ промедленія Дюплеси сказалъ чтобъ я передалъ тебѣ 2.000 франковъ на текущія надобности. Я пришлю тебѣ ихъ сегодня вечеромъ.
   -- Какимъ чудомъ у тебя очутилась такая сумма?
   -- Я вернулся изъ Бретани съ полнымъ кошелькомъ. Понятно что я не стѣснялся принять деньги отъ моего будущаго тестя.
   -- И ты можешь уступить мнѣ такую сумму?
   -- Разумѣется; теперь обо мнѣ заботится государство; я командую ротой Бретонцевъ.
   -- Правда. Пойдемъ, отобѣдаемъ вмѣстѣ со мной и де-Брезе.
   -- Увы! не могу. Прежде возвращенія вечеромъ въ лагерь мнѣ нужно видѣть обоихъ Вандемаровъ. А теперь -- huch! отойдемъ сюда (отводя Фредерика подальше отъ де-Брезе), я тебѣ сказку хорошую новость. Предположена вылазка въ широкихъ размѣрахъ; жди ее черезъ нѣсколько дней.
   -- Я такъ часто слышалъ объ этомъ что пересталъ вѣрить.
   -- Теперь считай это дѣломъ рѣшеннымъ.
   -- Какъ! Планъ Трошю наконецъ созрѣлъ?
   -- Онъ измѣнилъ свои первоначальныя предположенія; онъ думалъ-было пробиться сквозь прусскія линіи къ Руэну, занять тамъ мѣстности богатыя запасами, удержавъ лѣвый берегъ Сены для доставки ихъ водою въ Парижъ. Случайности войны воспрепятствовали этому: теперь у него лучшій планъ. Побѣда Луврской арміи подъ Орлеаномъ открываетъ возможность сдѣлать новую попытку. Мы должны прорѣзать себѣ путь чрезъ прусскія линіи, соединиться съ этою арміей, и соединенными силами напасть на Прусаковъ съ тылу. Держи это пока въ тайнѣ, но порадуйся вмѣстѣ со мною что мы покажемъ наконецъ иноплеменному нашествію что могутъ сдѣлать люди которые съ помощью Неба бьются за свою родную землю.
   -- Фоксъ, Фоксъ, mon chéri, сказалъ Лемерсье направляясь вмѣстѣ съ де-Березе къ Café Riche,-- ты будешь имѣть Бальтассаровскій пиръ.
   

ГЛАВА XV.

   Разставшись съ Лемерсье и де-Брезе, Саверенъ вернулся на бульваръ, и останавливаясь по временамъ чтобъ обмѣняться нѣсколькими словами съ знакомыми -- знакомство талантливаго писателя было многочисленное -- направился въ Chausèe'd'Antin, и дойдя до небольшаго опрятнаго дома, прошелъ по чистой, хорошо содержимой лѣстницѣ въ третій этажъ. На одной, изъ дверей выходившихъ на площадку была прибита дощечка съ надписью: "Гюставъ Рамо, homme de lettres". Конечно въ Парижѣ нѣтъ обычая такимъ образомъ афишировать себя какъ писателя. Но геніи презираютъ обычаи. Развѣ Викторъ Гюго не расписался въ книгѣ одной гостиницы на Рейнѣ прибавивъ къ своему имени "homme de lettres"? Развѣ наслѣдникъ одной изъ знатнѣйшихъ англійскихъ графскимъ фамилій, бывшій также страстнымъ любителемъ живописи, не написалъ на дверяхъ своей студіи, въ бытность свою въ Италіи: *** "artiste"? Такіе примѣры были безъ сомнѣнія извѣстны Густаву Рамо, и слова homme de lettres красовались на доскѣ прибитой къ двери его квартиры.
   Саваренъ позвонилъ; дверь отворилась и появился Густавъ. Поэтъ былъ разумѣется въ живописномъ костюмѣ. Въ тѣ дни когда онъ былъ въ модѣ, Рамо носилъ дома очень живописный фантастическій костюмъ заимствованный съ портретовъ Рафаэля въ молодости; онъ сохранилъ этотъ костюмъ и былъ въ немъ теперь. Костюмъ имѣлъ очень поношенный видъ и pourpoint была очень засалена. Но красота лица поэта оказалась долговѣчнѣе его платья. Правда, благодаря абсенту, щеки его нѣсколько отекли. Сѣдина ясно виднѣлась въ его длинныхъ черныхъ кудряхъ. Но все-таки красота его представляла тотъ рѣдкій тонъ который побудилъ бы Торвальдсена или Гибсона взять его за образецъ при изображеніи Нарциса.
   Густавъ встрѣтилъ своего бывшаго патрона съ видомъ нѣкотораго сдержаннаго достоинства; провелъ его въ свою комнату, въ которой занавѣсью было отдѣлено мѣсто для постели и умыванья, и усадилъ его въ кресло около тлѣющаго камина -- топливо очень вздорожало.
   -- Густавъ, сказалъ Саваренъ,-- чувствуете ли вы расположеніе къ серіозному разговору?
   -- Серіозный разговоръ съ Monsieur Савареномъ слишкомъ большая новость чтобы не возбудить глубочайшій интересъ.
   -- Благодарю васъ, и для начала я, который знаю людей и свѣтъ, посовѣтую вамъ, кто ихъ не знаетъ, никогда не встрѣчать злымъ сарказмомъ человѣка желающаго оказать вамъ услугу. Иронія такое оружіе которымъ я долженъ владѣть искусно, но оружіе употребляютъ противъ враговъ, и только неопытный новичокъ направляетъ рапиру противъ друзей.
   -- Я не зналъ что Monsieur Саваренъ продолжаетъ позволять мнѣ видѣть въ немъ друга.
   -- Потому что я исполнялъ обязанности друга, увѣщевалъ, совѣтовалъ, остерегалъ. Хотя пусть прошлое останется прошлымъ. Я убѣждалъ васъ не покидать безопаснаго убѣжища въ родительскомъ домѣ. Вы поставили на своемъ. Я убѣждалъ васъ не посылать въ одинъ изъ самыхъ ярыхъ красныхъ или скорѣе коммунистическихъ журналовъ вашихъ статей, безъ сомнѣнія очень краснорѣчивыхъ, но которыя какъ нельзя болѣе повредятъ вамъ въ глазахъ людей порядка и компрометтируютъ вашу будущую литературную карьеру ради временнаго блеска въ этотъ скоропреходящій періодъ революціоннаго возбужденія. Вы пренебрегли моими предостереженіями, сдѣлавъ впрочемъ милость не подписывая своего настоящаго имени подъ этими свирѣпыми изліяніями. Въ литературѣ, если литература воскреснетъ во Франціи, съ этихъ поръ мы съ вами раздѣлены. Но я не забылъ дружескаго интереса какой принималъ въ васъ въ тѣ дни когда вы такъ часто бывали въ моемъ домѣ. Жена моя, которая такъ искренно къ вамъ привязана, просила присмотрѣть за вами во время ея отсутствія изъ Парижа, и, накоецъ, mon pauvre garèon, мнѣ было бы очень больно сказать ей по возвращеніи: "Густавъ Рамо отказался отъ пути къ спасенію и счастію который ты считала для него обезпеченнымъ." А Voeil malade, la lumière nuit.
   При этихъ словахъ онъ дружежи протянулъ руку. Густавъ, въ которомъ вовсе не было недостатка чувства и нѣжныхъ порывовъ, почтительно взялъ протянутую ему руку и горячо пожалъ ее.
   -- Простите меня, Monsieur Саваренъ, если я былъ неблагодаренъ, и удостойте выслушать мои объясненія.
   -- Охотно, mon garèon.
   -- Когда я сталъ выздоравливать, когда оправился настолько что былъ въ состояніи оставить домъ отца, случились обстоятельства которыя побудили меня сдѣлать это. Молодой человѣкъ привыкшій жить en garèon не можетъ вѣчно быть привязаннымъ къ переднику своей матери.
   -- Особенно если въ карманѣ этого передника нѣтъ бутылки абсента, сказалъ Саваренъ сухо.-- Вы можете краснѣть и принимать сердитый видъ; но я знаю что докторъ строго запретилъ вамъ употребленіе этого смертельнаго напитка и убѣдилъ вашу мать зорко смотрѣть чтобы вы воздерживались отъ этого искушенія. Итакъ вотъ одна изъ причинъ что вы скучали въ родительскомъ домѣ. Но если вы не могли тамъ упиваться абсентомъ, то имѣли преимущество пользоваться болѣе божественнымъ упоеніемъ. Тамъ вы могли предвкушать семейное счастіе въ обществѣ дѣвушки которую любили и которая обѣщала стать вашею женой. Говорите откровенно. Не начало ли это общество наскучать вамъ?
   -- Нѣтъ, воскликнулъ Густавъ съ жаромъ,-- оно не наскучило мнѣ, но....
   -- Что же, но?...
   -- Но оно не могло вполнѣ удовлетворить такую пламенную душу какъ моя.
   -- Гы, проворчалъ Саваренъ,-- пламенная душа! Это очень интересно; пожалуста продолжайте.
   -- Спокойная, холодная, сестринская привязанность дѣтской неразвитой натуры, которая не знала другихъ страстей кромѣ страсти къ искусству, и такъ мало эманципировалась отъ дѣтской что считаетъ серіозными истинами всѣ старые религіозные миѳы,-- подобное общество можетъ быть очень пріятно и утѣшительно когда лежишь на диванѣ и долженъ соблюдать діэту, но когда снова почувствуешь силы молодости и здоровья....
   -- Продолжайте, сказалъ Саваренъ, смотря болѣе съ состраданіемъ нежели съ завистью на такое печальное олицетвореніе молодости и здоровья.-- Когда снова почувствуешь тѣ силы которыхъ я весьма не запомню, что за тѣмъ слѣдуетъ?
   -- Тогда возвращается жажда увлеченій, мученія честолюбія, неумолимыя требованія которыя свѣтъ предъявляетъ къ генію.
   -- И этотъ геній, считая себя на сѣверномъ полюсѣ среди химерической тьмы въ атмосферѣ дѣтскаго разумѣнія, другими словами въ обществѣ невинной дѣвушки съ чистою душою, которая будучи хорошею писательницею не пишетъ ничего такого чего бы не могла читать невинная дѣвушка, и будучи bel esprit, молится и ходитъ въ церковь,-- тогда геній, простите мое невѣжество, что дѣлаетъ въ такомъ случаѣ геній?
   -- О, Monsieur Саваренъ, Monsieur Саваренъ! не будемте говорить больше. Между нами нѣтъ симпатіи. Я не могу переносить этого безсердечнаго, насмѣшливаго, циническаго отношенія къ возвышеннымъ чувствамъ какимъ отличаются доктринеры. Я не Тьеръ и не Гизо.
   -- Праведное Небо! кто когда бы то ни было обвинялъ васъ въ этомъ? Я не думалъ быть циниченъ. Mademoiselle Чигонья часто обвиняетъ меня въ цинизмѣ, но я не думалъ что вы скажете то же. Простите меня. Я вполнѣ согласенъ съ философомъ который увѣряетъ что мудрость прошлаго была обманомъ, что самый ничтожный умъ изъ нынѣ живущихъ мудрѣе величайшихъ умовъ погребенныхъ въ Père la Chaise, потому что карликъ слѣдующій за гигантомъ, взобравшись на плеча этого гиганта, видитъ далѣе нежели гигантъ могъ когда-нибудь видѣть. Allee. Я перехожу на сторону вашего поколѣнія. Оставляю Гизо и Тьера. Соблаговолите объяснить моему тупому уму принадлежащему старому поколѣнію, какія великія чувства возбуждаютъ пламенныя души вашего мудрѣйшаго поколѣнія. Жажда увлеченія -- какого увлеченія? Терзанія честолюбія -- что это за честолюбіе?
   -- Новый общественный строй пробиваетъ себѣ дорогу изъ неразрѣшенныхъ элементовъ стараго, какъ въ церковныхъ басняхъ душа освобождается изъ тѣла которое умираетъ. Я хочу быть бойцомъ, руководителемъ этого новаго общественнаго строя. Вотъ что меня увлекаетъ, вотъ честолюбіе которое не даетъ мнѣ покоя.
   -- Благодарю васъ, сказалъ Саваренъ кротко; -- я получилъ, отвѣтъ. Я узнаю карлика взобравшагося на плеча гиганта. Оставляя теперь эти возвышенные предметы, осмѣлюсь предложить вамъ одинъ простой практическій вопросъ. Что вы думаете насчетъ Mademoiselle Чигоньи? Надѣетесь ли вы убѣдить ее перейти въ новый общественный строй, который, я думаю, упразднитъ въ числѣ другихъ нелѣпыхъ миѳовъ и учрежденіе брака?
   -- Monsieur Саваренъ, вопросъ вашъ оскорбляетъ меня. Въ теоріи я противъ существующихъ предразсудковъ усложняющихъ очень простой принципъ по которому двое могутъ соединяться на такой срокъ пока они желаютъ этого союза, и могутъ расходиться какъ только этотъ союзъ становится непріятнымъ одному изъ нихъ. Но я вполнѣ увѣренъ что такія теоріи возмутятъ дѣвушку подобную Mademoiselle Чигонья. Я никогда даже не упоминалъ о нихъ при ней, и наши отношенія остаются прежнія.
   -- Отношенія жениха и невѣсты? Но время свадьбы не назначено?
   -- Это не по моей винѣ. Еще будучи дома я настоятельно убѣждалъ Исавру назначить время.
   -- Это было уже долго спустя послѣ начала осады. Послушайте, Густавъ. Никакія убѣжденія, ни мои, ни моей жены, ни мистрисъ Морли, не могли побудить Исавру оставить Парижъ пока было еще время. Она возражала очень просто что послѣ того какъ обѣщала вамъ свою руку, она считаетъ несогласнымъ съ долгомъ и честью даже толковать о какихъ-нибудь личныхъ соображеніяхъ пока вы нуждаетесь въ ея присутствіи. Въ то время вы была еще больны, и хотя начали поправляться, но опасность возврата болѣзни еще не миновали. Ваша мать говорила ей -- я самъ слышалъ эти слова: -- "Не ради его тѣлеснаго здоровья я осмѣлилась просить васъ остаться въ то время когда каждый кто имѣетъ возможность отсылаетъ своихъ женъ, сестеръ, дочерей. Я и одна могла бы присмотрѣть за нимъ; но если вы уѣдете, я потеряю всякую надежду на то чтобъ его умъ и душа были здоровы." Я думаю что въ Парижѣ есть женщины поэты и писательницы на которыхъ подобныя убѣжденія не имѣли бы большаго вліянія. Но Исавра не Парижанка. Она вѣритъ въ тѣ старые миѳы которые по вашему мнѣнію мѣшаютъ вашей симпатіи съ нею; и эти старые миѳы побуждаютъ ее вѣрить что если женщина обѣщала посвятить человѣку всю жизнь, она не можетъ покинуть его когда его мать говоритъ что ея присутствіе необходимо для его душевнаго здоровья. Постойте; не прерывайте меня, дайте мнѣ докончить что я хотѣлъ сказать. Когда ваше тѣлесное здоровье возвратилось, вы кажется нашли что вашъ умъ и душа могутъ сами о себѣ заботиться: и потому Исавра повидимому ни мало не нужна для того или другаго.
   Рамо очевидно былъ очень недоволенъ этимъ разговоромъ. Онъ видѣлъ къ чему клонилъ его Саваренъ, къ разрыву всякихъ отношеній между нимъ и Исаврой. Онъ не былъ приготовленъ къ такому разрыву. Онъ все еще чувствовалъ къ Италіянкѣ столько любви сколько могъ чувствовать ко всякой женщинѣ которая не преклонялась у его ногъ какъ у ногъ Аполлона снисходящаго къ обожанію со стороны аркадскихъ дѣвъ. Но съ другой стороны, онъ чувствовалъ что со времени Седанской катастрофы произошло многое что дѣлало союзъ съ Исаврой менѣе желательною партіей чѣмъ это было когда онъ впервые вынудилъ у нея согласіе на бракъ. Въ тѣ времена когда правительство было въ силѣ, когда литература и искусство могли доставить положеніе и обезпечить состояніе, Исавра, въ качествѣ пѣвицы или писательницы, была блестящею партіей для Густава Рамо. Она имѣла тогда также постоянный и обезпеченный, хотя и скромный доходъ. Но когда времена измѣняются, люди мѣняются, вмѣстѣ съ ними. Въ настоящую минуту (и одинъ Богъ знаетъ какъ продолжительна могла быть эта минута) доходъ Исавры прекратился. Слѣдуетъ припомнить что Лувье помѣстилъ все ея состояніе въ дома строившіеся въ улицѣ которой было присвоено его имя. Но дома, даже тѣ которые были уже достроены, не давали теперь дохода. Лувье оставилъ Парижъ; и Исавра могла располагать только той незначительною суммой какая была у нея въ рукахъ предъ началомъ осады. Всякая карьера для того рода литературы и искусства которыми могла заниматься Исавра была теперь совершенно закрыта. Надо отдать справедливость Рамо, онъ вовсе не былъ скупъ или жаденъ. Но онъ желалъ денегъ чтобы вести такую жизнь для которой необходимы деньги. Онъ любилъ комфортъ; а въ этотъ комфортъ входила блестящая показная роскошь, и такого комфорта ему не доставила бы женитьба на Исаврѣ при настоящихъ обстоятельствахъ.
   Тѣмъ не менѣе справедливо что онъ убѣждалъ ее, когда былъ въ домѣ отца, не откладывать свадьбы; и ея скромный отказъ, несмотря на уважительныя причины къ отсрочкѣ которыя она видѣла въ бѣдственныхъ временахъ и бѣдности, какою они угрожали, сильно оскорбилъ его самолюбіе. Онъ всегда видѣлъ что ея чувства къ нему не были любовью; и хотя онъ могъ утѣшиться въ этомъ въ то время когда съ нею соединялись многія существенныя выгоды, и когда онъ былъ боленъ, предавался раскаянію и умъ его былъ слабъ; тогда тихая привязанность святой казалось ему безконечно пріятнѣе пылкой страсти грѣшницы; но теперь, когда Исавра была только Исавра, Исавра минусъ всѣ et cetera которыя прежде принимались въ разчетъ, недостатокъ обожанія съ ея стороны сильно уменьшалъ ея цѣну въ его глазахъ.
   Но примирившись съ отсрочкой свадьбы, онъ однакоже не желалъ вовсе отказаться отъ нея. Послѣ небольшаго молчанія онъ возразилъ:
   -- Вы очень несправедливы ко мнѣ если полагаете что занятія которымъ я посвящаю себя дѣлаютъ меня менѣе чувствительнымъ къ достоинствамъ Mademoiselle Чиганьи или заставляютъ менѣе желать вашего союза. Напротивъ; я довѣрю вамъ, какъ свѣтскому человѣку, еще одну важную причину почему я оставилъ домъ отца и почему желалъ сохранить въ тайнѣ мое настоящее мѣстопребываніе. Mademoiselle Комартенъ питаетъ ко мнѣ страсть, капризъ, который льстилъ маѣ нѣкоторое время, но подъ конецъ сталъ очень несноснымъ. Представьте себѣ, она каждый день приходила къ намъ въ домъ пока я былъ боленъ, и моя мать съ величайшимъ трудомъ метла отдѣлаться отъ нея. Но это еще не все. Она мучила меня письмами со всякими угрозами; наконецъ постоянно стерегла около дома; и однажды когда я садился въ экипажъ вмѣстѣ съ матерью и синѣйорой Веностой чтобы прокатиться въ Лѣсъ (разчитывая заѣхать по дорогѣ за Исаврой), она подбѣжала къ экипажу, схватила меня за руку и сдѣлала бы сцену еслибъ кучеръ не помѣшалъ ей. Къ счастію онъ догадался пріударить лошадей и мы скрылись. Мнѣ не легко было убѣдить синьйору Веносту что эта дѣвушка безумная. Но я понялъ какой опасности подвергаюсь если она встрѣтитъ меня вмѣстѣ съ Исаврой и потому оставилъ дома отца; и естественно желая освободиться отъ этого страстнаго маленькаго демона пока не женюсь, я держу свой адресъ въ тайнѣ это всѣхъ кто могъ бы сообщить его ей.
   -- Вы поступаете благоразумно если дѣйствительно боитесь ея, и не чувствуете въ себѣ силы сказать ей откровенно: "я намѣренъ жениться, между нами все кончено. Не заставляйте меня обращаться къ полиціи чтобъ оградить себя отъ непрошенной докучливости".
   -- По чести говоря я сомнѣваюсь хватитъ ли у меня силъ сдѣлать это, и еще болѣе сомнѣваюсь чтобъ это повело къ чему-нибудь. Это очень несносно быть такъ страстно любимымъ; но que voulez vous? Такова моя судьба.
   -- Бѣдный страдалецъ! Мнѣ жаль васъ, и говоря правду, я зашелъ сегодня вечеромъ главнѣйшимъ образомъ для того чтобы предостеречь васъ противъ настойчивости Mademoiselle Комартенъ.
   Наваренъ разказалъ подробности своей встрѣчи съ Жюли и прибавилъ въ заключеніе:
   -- Надѣюсь вы можете дать мнѣ честное слово что будете рѣшительно противиться всякому искушенію возобновить отношенія которыя были бы несогласны съ уваженіемъ къ вашей невѣстѣ. Исавра беззащитная сирота, и я считаю своею обязанностью быть покровителемъ дѣвушки въ которой жена моя принимаетъ такой глубокій интересъ, и которой, какъ она думаетъ, она помогла стать вашею невѣстой: отвѣтственность ея по этому поводу не маловажна. Смотрите чтобы бѣдная Жюли, которую я искренно сожалѣю, не заставала меня исполнить непріятную обязанность предупредить вашу невѣсту какимъ опасностямъ она можетъ подвергнуться выйдя замужъ за Адониса которому суждено быть такъ глубоко любимымъ женщинами вообще и балетными нимфами въ особенности.
   -- Надѣюсь вамъ не придется исполнять такую непріятную обязанность, Monsieur Саваренъ. Разумѣется то что я повѣрилъ вамъ останется между нами.
   -- Разумѣется. Въ холостой жизни garèon бываютъ вещи о которыхъ говорить его невѣстѣ значило бы оскорблять ея скромность. Но такія вещи должны принадлежать исключительно прошлому и не бросать тѣни на будущее. Не стану больше задерживать васъ. Безъ сомнѣнія вамъ еще предстоятъ работать ночью. Платятъ ли красные журналисты для которыхъ вы работаете достаточно чтобы вы могли поддержавать себя въ эти жестокія времена?
   -- Почти. Но я имѣю въ виду богатство и славу въ будущемъ. А вы?
   -- Я только-что не умираю съ голоду. Если осада продлится еще, мнѣ суждено будетъ умереть не отъ подагры. Доброй ночи.
   

ГЛАВА XVI.

   До сихъ поръ, какъ мы видѣли, осада съ ея послѣдствіями избавляла Исавру отъ брака съ Густавомъ Рамо; съ тѣхъ поръ какъ онъ оставилъ домъ отца, она не только видѣла его рѣже, но во время его посѣщеній чувствовался какой-то холодъ въ его разговорахъ. Состраданіе возбужденное въ ней его болѣзненнымъ состояніемъ, поддерживаемое его необычною мягкостью и временнымъ раскаяніемъ съ какимъ онъ говорилъ о своихъ прошлыхъ ошибкахъ и увлеченіяхъ, неизбѣжно уменьшалось по мирѣ того какъ къ нему возвращалась лихорадочная сила, бывшая его нормальнымъ состояніемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ надменная самоувѣренность свойственная его характеру. Но теперь болѣе чѣмъ когда-нибудь она убѣдилась насколько все что составляло его внутреннюю жизнь было противоположно ея жизни. Онъ не пробовалъ выражать въ ея присутствіи тѣ религіозныя и политическія мнѣнія которыя высказывалъ предъ публикой въ яромъ журналѣ, гдѣ онъ былъ подъ nom de plume, самымъ ярымъ сотрудникомъ. Потому ли что онъ боялся оскорбитъ слухъ невинной дѣвушки долженствовавшей стать его женою признаніемъ въ своей ненависти къ брачнымъ узамъ, или боялся возмутить ея женское и человѣческое чувство и ея религіозныя упованія криками о крови измѣниковъ республикѣ и о ниспроверженіи христіанскихъ олтарей; или оттого что онъ дорожилъ, хотя съ меньшею силою, своими отношеніями къ ней и зналъ что эти отношенія на вѣки будутъ утрачены, что она съ ужасомъ и отвращеніемъ отвернется отъ него если узнаетъ что человѣкъ который умолялъ ее быть его ангеломъ спасителемъ отъ сравнительно меньшихъ ошибокъ молодости, до такой степени противорѣчилъ своимъ увѣреніямъ, такъ насмѣялся надъ ея довѣрчивостью что сознательно вступилъ въ дѣятельную борьбу противъ всего что, какъ онъ звалъ, она почитала высокимъ и священнымъ: но несмотря на то что онъ удерживался отъ выраженія своихъ ученій, полнѣйшее отсутствіе симпатіи между этими двумя противоположными натурами чувствовалось обоими, и прежде почувствовалось Исаврой. Если въ эти ужасныя времени (когда все что нѣсколько позже было приведено въ дѣйствіе коммунистами, зловѣще передавалось изъ устъ въ уста между близкими людьми, или съ сочувствіемъ или съ презрѣніемъ) Густавъ не высказывался предъ ней откровенно объ обществѣ людей съ которыми онъ былъ въ сношеніяхъ, о путяхъ намѣченныхъ имъ для своей карьеры,-- тѣмъ не менѣе съ своимъ инстинктивнымъ стремленіемъ къ чистому искусству -- которое для своего развитія нуждается въ ясной атмосферѣ мира, почерпаетъ свои идеалы въ мечтахъ возносящихся къ Безконечному -- она видѣла въ Густавѣ только презрительную насмѣшливость человѣка который отождествляетъ свое самолюбіе съ насильственнымъ разрушеніемъ всего что создано цивилизаціей въ здѣшнемъ мірѣ, и совершеннымъ отрицаніемъ всѣхъ надеждъ и героическихъ вдохновеній которыя человѣчество переноситъ съ собою въ будущій.
   Съ своей стороны, Густавъ Рамо, сложная натура котораго не лишена была нѣкоторой тонкости и деликатности, но въ которомъ преобладало личное тщеславіе и измѣнчивый темпераментъ Парижанина, раздражался налагаемыми на него стѣсненіями. Каковы бы ни были доктрины человѣка -- какими бы ужасными онѣ ни казались намъ съ вами -- всякій человѣкъ желаетъ найти симпатію въ женщинѣ которую избираетъ изо всего ея пола чтобъ она была ему подругою, желаетъ найти въ ней сходство со своими мнѣніями, сочувствіе своимъ цѣлямъ. Чувство чести Густава -- а согласно его собственному парижскому кодексу чувство это было сильно -- возмущалось при мысли что онъ вынужденъ играть роль низкаго притворщика предъ дѣвушкой, мнѣнія которой онъ глубоко презиралъ. Не доходя до открытаго разрыва, какъ могли эти обрученные не чувствовать что ихъ раздѣлялъ непереходимый потокъ? Какой человѣкъ, если онъ можетъ представить себя на мѣстѣ Густава Рамо, станетъ порицать революціонера, погруженнаго въ честолюбивые планы какъ повернуть пирамиду общества къ верху дномъ, что онъ болѣе и болѣе избѣгалъ общества своей невѣсты, съ которой не могъ сказать трехъ словъ не соблюдая сдержанности и осторожности? И какая женщина обвинитъ Исавру что она чувствовала облегченіе видя невниманіе со стороны жениха, котораго она жалѣла, но никогда не могла любить?
   Можетъ-быть читатель получитъ возможность лучше судить о душевномъ состояніи Исавры за это время по нѣсколькимъ краткимъ выпискамъ изъ отрывочнаго дневника, въ которомъ, въ свои одинокіе и грустные часы, она бесѣдовала сама съ собою.
   
   "Однажды въ Ангіенѣ я молча слушала разговоръ между Савареномъ и Англичаниномъ когда послѣдній старался объяснить понятіе долга, относительно котораго германскій поэтъ далъ такое благородное выраженіе мыслямъ германскаго философа, именно что нравственное стремленіе имѣетъ такую же цѣль какъ и артистическое,-- достиженіе спокойнаго наслажденія, гдѣ усиліе исчезаетъ въ довольствѣ достиженія. Такимъ образомъ въ жизни, какъ и въ искусствѣ, мы достигаемъ свободы чрезъ дисциплину, и долгъ только тогда становится полнымъ когда всѣ побужденія и дѣйствія настроены въ гармоническое цѣлое, и онъ не вызываетъ борьбы какъ долгъ, но доставляетъ наслажденіе какъ счастіе. Moniteur Саваренъ отнесся къ этой теоріи съ насмѣшкой съ которой французское остроуміе всегда готово отнестись къ тому что оно называетъ германскимъ мистицизмомъ. По его словамъ долгъ всегда долженъ быть тяжелою и трудною борьбой; и онъ сказалъ смѣясь: "если человѣкъ говоритъ: я исполнилъ свой долгъ, то всегда говоритъ это съ вытянутымъ лицомъ и печальнымъ вздохомъ".
   "О, съ какимъ благоговѣніемъ слушала я Англичанина. Какъ непріятно рѣзала мой слухъ иронія Француза! А теперь, въ томъ долгѣ который жизнь налагаетъ на меня, исполнить который я стараюсь всѣми силами какія дала мнѣ природа, пытаясь подавить всякій порывъ который возмущается противъ этого, гдѣ это обѣщанное спокойствіе, гдѣ приближеніе довольства достиженія? Когда я смотрю на предстоящій мнѣ путь, прекрасное даже въ искусствѣ исчезаетъ. Я вижу однѣ тучи и пустыню. Можетъ ли то что я почитаю долгомъ быть дѣйствительнымъ долгомъ? О, развѣ это не грѣхъ обращаться даже къ своему сердцу съ такимъ вопросомъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   "Madame Рамо очень сердита на своего сына за его невниманіе къ родителямъ и ко мнѣ. Мнѣ пришлось взять его сторону. Я не хотѣла бы чтобъ онъ лишился ихъ любви. Бѣдный Густавъ! Но когда сегодня Madame Рамо вдругъ сказала: "Я заблуждалась ища твоего союза съ Густавомъ. Возьми назадъ свое обѣщаніе; ты будешь права сдѣлавши это", о, какая непонятная радость освѣтила меня когда она говорила! Буду ли я права? Неужели? О, еслибъ этотъ Англичанинъ никогда не переходилъ моего пути! О, еслибъ я никогда не любила! или когда мы послѣдній разъ видѣлись онъ не просилъ бы моей любви, не признавался бы въ своей! Тогда, я думаю, я могла бы честно примирить мою совѣсть съ моими желаніями, и сказать Густаву: "Мы не подходимъ другъ къ другу, обоимъ намъ лучше быть свободными!" Но теперь -- измѣнился ли дѣйствительно Густавъ противъ того чѣмъ онъ былъ когда я, презирая собственный жребій и съ состраданіемъ вѣря что могу освѣтить и возвысить его, дала ему слово? или скорѣе не сталъ ли этотъ выборъ, который я сдѣлала добровольно, такимъ нестерпимымъ въ ту минуту какъ я узнала что любима другимъ; и съ этой минуты я потеряла силу которую имѣла прежде, силу заглушать голосъ собственнаго сердца? Какъ! развѣ образъ этого другаго побуждаетъ меня быть несправедливою? преувеличивать недостатки, не видѣть достоинствъ того кто имѣетъ право сказать: "я такой какимъ былъ когда ты дала слово соединиться со мною на радость и горе"?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   "Густавъ былъ здѣсь послѣ нѣсколькихъ дней отсутствія. Онъ былъ не одинъ. Были также добрый аббатъ Вертпре и Madame де-Вандемаръ съ своимъ сыномъ Monsieur Раулемъ. Они пришли по дѣламъ касающимся нашего лазарета. Они не знаютъ что я невѣста Густава; и видя его въ мундирѣ національной гвардіи, аббатъ вѣжливо обратился къ нему съ нѣсколькими вопросами о возможности пресѣчь ужасное увеличеніе порока нетрезвости, который до послѣдняго времени не входилъ къ привычки Парижанъ, теперь же становится гибеленъ для дисциплины и для здоровья людей; не было ли бы полезно сократить число cantines на укрѣпленіяхъ? Густавъ отвѣчалъ грубо и съ горькимъ сарказмомъ: "прежде чѣмъ сдѣлаться судьями въ дѣлахъ военныхъ, священники сами должны вступить въ военную службу".
   "Аббатъ отвѣчалъ съ невозмутимымъ добродушіемъ: "но для того чтобы судить о послѣдствіяхъ пьянства, нужно ли самому напиться?" Густавъ былъ сконфуженъ удалился въ уголъ комнаты и хранилъ угрюмое молчаніе до тѣхъ поръ пока другіе гости мои удалились.
   "Тогда, прежде чѣмъ я успѣла выразить огорченіе какое его слова и обращеніе причинили мнѣ, онъ сказалъ порывисто: "удивляюсь какъ вы можете терпѣть эту tartuferie, которая можетъ быть забавна на комической сценѣ, но въ трагедіи настоящаго времени возмутительна". Эти слова разсердили меня, и послѣдовавшій затѣмъ разговоръ былъ самымъ серіознымъ какой когда-либо происходилъ между нами.
   "Еслибы Густавъ обладалъ болѣе сильною натурой и болѣе сосредоточенною волею, я думаю что я чувствовала бы къ нему только антипатію и страхъ. Но самая слабость его и безхарактерность обезпечиваютъ ему нѣкоторый нѣжный интересъ. Я думаю что женщины всегда будутъ судить о немъ съ большою снисходительностью; въ немъ такъ много ребяческаго, капризнаго; вспышка и черезъ минуту раскаяніе и нѣжность. Кажется что такой слабый и по душѣ и по наружности человѣкъ не можетъ быть настойчивъ въ дурномъ. Тотъ особаго рода геній которымъ онъ обладаетъ кажется долженъ бы чуждаться всего жестокаго и грубаго. Когда въ поэзіи онъ желаетъ выразить смѣлое, вызывающее чувство, оно исчезаетъ въ изяществѣ выраженія, въ кроткихъ звукахъ стройной музыки. И когда онъ больше всего уязвилъ, и возмутилъ мое сердце, онъ внезапно сталъ такъ тихъ, трогательно кротокъ, раскаявался съ такими слезами что чувствовать злобу къ такому безпомощному существу, отвернуться отъ человѣка который упадетъ безъ поддержки дружеской руки, было бы себялюбивою жестокостью. Я чувствовала какъ будто меня влечетъ къ пропасти хилый ребенокъ ухватившійся за мое платье.
   "Но во время этого послѣдняго разговора его отношеніе къ предметамъ которые я считаю самыми священными заставило меня высказать то что изумило его и можетъ послужить къ спасенію его отъ худшаго человѣческаго безумія, попытки подражать Титанамъ желавшимъ свергнуть Божество и водворить хаосъ. Я сказала ему откровенно что обѣщала раздѣлить его судьбу только полагаясь на его увѣренія что у меня есть сила направить его къ небу; и что если онъ серіозно держится мнѣній которыя высказывалъ и которыя готовы угрожать самому Небу, то мы раздѣлены навсегда. Я сказала ему какъ пламенно, въ эти тяжелые дни, моя душа искала найти убѣжище въ мысляхъ и надеждахъ возвышающихся надъ землею; какъ многія чувства къ которымъ въ прежніе дни въ легкомъ салонномъ разговорѣ я относилась съ улыбкой, теперь огорчали меня какъ нарушеніе благоговѣнія съ которымъ смертныя дѣти земли обязаны относиться къ Божественному Отцу. Я созналась ему какъ много спокойствія, поддержки, какъ много мыслей и желаній возвышенныхъ надъ сферой искусства, гдѣ я до сихъ поръ искала болѣе чистой атмосферы и высшихъ цѣлей, доставили мнѣ бесѣды съ людьми подобными аббату Вертпре; и какъ тяжело мнѣ было слышать, будто я сама была виновна въ неблагодарности, когда онъ оскорблялъ тѣхъ кого я признавала благотворителями.
   "Я хотѣла говорить строго; но это мое величайшее несчастіе, моя главная слабость, что я не могу быть строгою когда должна бы быть. Такова я въ жизни, такова и въ искусствѣ. На сценѣ я никогда не могла бы исполнить роль Нормы или Медеи. Если въ сочиненіи я задумаю характеръ заслуживающій презрѣнія, я становлюсь не вѣрна поэтической правдѣ. Я не могу ни презирать, ни казнить, могу только сожалѣть и прощать созданіе собственнаго воображенія. Въ дѣйствительной жизни я никогда ни къ кому не была сурова, кромѣ одного; и это, увы! было потому что я любила когда не должна была болѣе любить, и зная свою слабость чувствовала ужасъ при мысли что могу уступить.
   "Такъ и въ этомъ случаѣ: ни по моему голосу ни по обращенію Густавъ не понялъ насколько серіозно я говорила. Но онъ самъ былъ смягченъ, тронутъ до слезъ, пересталъ спорить и началъ умолять; раскаяніе его казалось мнѣ вполнѣ искреннимъ и я разсталась съ нимъ снова съ нимъ связанная, снова связанная -- горе мнѣ!"
   
   Дѣйствительно въ настоящее время Исавра находилась подъ болѣе сильнымъ вліяніемъ религіи чѣмъ это было въ началѣ этого разказа. Въ жизни большей части изъ васъ, особливо въ жизни женщинъ, бываетъ время, когда не ожидая никакой радости на землѣ, и мучимые борьбою между склонностью и долгомъ, мы сосредоточиваемъ всю страсть и силу нашей смущенной души на пламенной жаждѣ божественной любви, ища омыться въ водахъ ея милосердія, и почерпнуть тамъ всѣ надежды которыя могутъ утѣшить насъ, единственную силу которая можетъ насъ поддержать. Такое время настало для Исавры. Въ прежнія времена она находила убѣжище отъ огорченій будничной жизни въ волшебныхъ садахъ искусства. Теперь искусство стало непривѣтно для нея, почти ненавистно. Волшебные сады потеряли свое очарованіе; цвѣты въ нихъ поблекли, дорожки стали каменисты, солнечный свѣтъ смѣнился туманомъ и дождемъ. Два голоса природы звучатъ въ душѣ истиннаго художника, то-есть такого который, умѣя творить самъ, постигаетъ необходимость бытія великаго Творца. Эти голоса никогда не смолкаютъ оба. Когда молчитъ одинъ, другой слышится ясно. Одинъ говоритъ ему объ искусствѣ, другой о религіи.
   Въ это время парижскими женщинами было устроено нѣсколько обществъ для помощи и облегченія участи раненыхъ; первое изъ нихъ, если не ошибаюсь, было основано дамами высшаго круга, въ числѣ которыхъ были графиня де-Вандемаръ, графиня ди-Римини; къ нимъ присоединились также особы занимавшія не столь высокое положеніе. По просьбѣ Алена де-Рошбріана и Ангеррана, Исавра приняла горячее участіе въ этомъ обществѣ. Это занимало большую часть ея времени, и здѣсь она ближе познакомилась съ Раулемъ де-Вандемаромъ, самымъ ревностнымъ и дѣятельнымъ членомъ общества. St. Franèois de Sales, къ которому принадлежали и другіе молодые люди легитимистскихъ убѣжденій. Страстью жизни Рауля было облегчать человѣческія страданія. Онъ олицетворялъ собою идеалъ христіанской благотворительности. Я думаю что всякій изъ насъ, или по крайней мѣрѣ многіе, знали что значитъ подпасть подъ вліяніе натуры родственной намъ въ томъ что она желаетъ становиться лучше и выше, но другими путями чѣмъ тѣ которыми мы ищемъ достичь этого. При такой встрѣчѣ, или одна натура силою своей воли подчиняетъ и поглощаетъ другую, или же обѣ онѣ, сохраняя собственную индивидуальность, каждая отдѣльно и независимо, обогащаются чрезъ взаимный обмѣнъ; и шероховатости, которыя различіе въ подробностяхъ вкусовъ и склонностей могло бы вызвать въ другомъ случаѣ, уничтожаются въ симпатіи соединяющей души съ одинаковою ревностью стремящіяся приблизиться къ невидимому и недосягаемому Источнику, которой обѣ онѣ почитаютъ Божественнымъ.
   Еслибы Рауль и Исавра встрѣтились годъ тому назадъ, при обыкновенномъ свѣтскомъ разговорѣ, можетъ-статься ни тотъ ни другая не замѣтили бы симпатіи о которой я говорю. Рауль не чуждъ былъ предразсудковъ противъ артистовъ и писателей романовъ, предразсудковъ раздѣляемыхъ многими которые держатся того убѣжденія что все суета что не сосредоточиваетъ воображеніе и умъ на будущей жизни души: и Исавра возбудила бы въ немъ скорѣе состраданіе нежели уваженіе. Тогда какъ для нея, его взгляды на все что стремится украсить и сдѣлать привлекательнѣе настоящую жизнь, при содѣйствіи Музъ и Грацій, показались-бы узкоумнымъ аскетизмомъ ханжи. Но теперь, среди ужасающихъ бѣдствій, прекрасныя стороны обѣихъ натуръ стали видимы для обоихъ. Въ глазахъ Исавры, нѣжность была преобладающею чертою аскетическаго самоотверженія Рауля. Въ глазахъ Рауля, набожность стала преобладающею чертою кроткой задумчивости Исавры. Встрѣчи ихъ происходили въ госпиталяхъ, во время заботъ о раненыхъ, среди молитвъ за умирающихъ.
   О! какъ легко проповѣдывать противъ легкомыслія и пороковъ парижскаго общества какимъ оно представляется на поверхности; а въ революціонное время все худшее что есть въ Парижѣ вздымается съ пѣною къ верху. Но опуститесь глубже подъ поверхность, даже въ это деморализующее время когда пріостанавливается порядокъ, и можетъ-быть нигдѣ на землѣ ангелъ не нашелъ бы человѣческаго образа съ большею полнотою отстаивающаго свои права на небесное наслѣдіе.
   

ГЛАВА XVII.

   Извѣстіе о большомъ усиліи со стороны осажденныхъ, которое Аленъ осторожно передалъ Лемерсье, близилось къ исполненію.
   Въ теченіи нѣсколькихъ дней главныя улицы были запружены военными отрядами. Зѣваки на бульварахъ останавливались посмотрѣть на длинныя веревицы войскъ и пушекъ, комисаріатскихъ принадлежностей, и, печальное дополненіе! госпитальныхъ повозокъ для перевозки раненыхъ. Съ какимъ сіяющимъ видомъ зѣваки говорили другъ другу: En fin! Изъ числа войскъ высылаемыхъ Парижемъ, самымъ популярнымъ было то которое не было воспитано Парижемъ,-- моряки. Со времени своего прибытія моряки сдѣлались любимцами столицы. Скоро обнаружился самый рѣзкій контрастъ между ними и силою которая была произведеніемъ самого Парижа, національною гвардіей. Моряки были мужественны, имѣли дѣятельныя привычки, дисциплина ихъ была превосходная, обращеніе кротко и вѣжливо. "О, еслибы всѣ наши войска были на нихъ похожи!" стало обычнымъ восклицаніемъ Парижанъ.
   Наконецъ надъ Парижемъ раздались прокламаціи генерала Трошю и генерала Дюкро; первая краткая, спокойная, въ которой виденъ былъ Бретонецъ, оканчивалась словами: "Возложивъ упованіе на Бога, впередъ за родную страну!" Вторая болѣе подробная, болѣе откровенно указывавшая на препятствія и затрудненія, но пылавшая краснорѣчивымъ энтузіазмомъ, не лишеннымъ поддержки военной статистики: 400 пушекъ, изъ коихъ двѣ трети самаго большаго калибра, которымъ не можетъ противостоять ни одинъ матеріальный предметъ; болѣе 150.000 воиновъ, хорошо вооруженныхъ, хорошо экипированныхъ, въ изобиліи снабженныхъ продовольствіемъ, и (fen ai Vespoir) воодушевленныхъ непобѣдимымъ мужествомъ. "Что касается меня, говорилъ въ заключеніи генералъ, то я рѣшился. Я клянусь предъ вами, клянусь предъ цѣлою націей что возвращусь въ Парижъ или мертвымъ или побѣдителемъ. "
   Кто изъ бывшихъ тогда въ Парижѣ не помнитъ энтузіазма возбужденнаго этими прокламаціями? Трошю снова, сдѣлался популярнымъ; даже коммунистскіе и атеистическіе журналы воздержались отъ жалобъ что онъ заботится о массахъ и приглашаетъ своихъ согражданъ возложить упованіе на Бога. Дюкро былъ болѣе нежели популяренъ -- онъ былъ обожаемъ.
   Отряды въ которыхъ служили де-Молеонъ и Ангерранъ отправились каждый на свой постъ утромъ 28го числа. Всю предшествовавшую ночь Рауль провелъ въ комнатѣ своего брата; то опускаясь на колѣни предъ распятіемъ изъ слоновой кости, которое было подаркомъ матери въ послѣдній день рожденія ея младшаго сына, то сидя около его постели въ глубокомъ и благоговѣйномъ размышленіи. На разсвѣтѣ Madame де-Вандемаръ осторожно вошла въ комнату. Не зная что братъ его не будетъ спать, молодой человѣкъ просилъ ее разбудить его когда придетъ время, такъ какъ обыкновенно онъ спалъ крѣпко. Загораживая одною рукой принесенную свѣчу, другой она отдернула занавѣсъ постели и смотрѣла на спокойное красивое лицо Ангеррана; губы его были раскрыты улыбкой счастья, которая казалось приносила съ собой радость всюду куда достигали ея лучи. Слезы ея тихо закапали на щеки ея любимца; потомъ она опустилась на колѣни молясь о подкрѣпленіи. Когда она встала, то почувствовала что рука Рауля обнимала ее; они молча взглянули другъ на друга, потомъ она наклонилась и разбудила Ангеррана поцѣлуемъ.
   -- Pas de querelle, mes amis, пробормоталъ онъ сонно открывая свои нѣжные голубые глаза.-- Ахъ, это былъ сонъ! Мнѣ казалось что Жюль и Эмиль (двое изъ его молодыхъ друзей) готовы были поссориться; а ты знаешь, любезнѣйшій Рауль, что я самый хлопотливый примиритель. Пора вставать? Сегодня нѣтъ примиренія. Поцѣлуйте меня еще разъ матушка и благословите.
   -- Богъ да благословитъ тебя, дитя мое, воскликнула мать, страстно обвивая его руками, и голосъ ея былъ прерванъ рыданіями.
   -- Теперь оставь меня, maman, сказалъ Ангерранъ, называя мать какъ обыкновенно зовутъ маленькія дѣти, и какъ онъ не называлъ ее уже много лѣтъ.-- Рауль, ты останься и помоги мнѣ одѣться. Я долженъ быть сегодня très beau. Я увижусь съ тобой за завтракомъ, maman. Рано еще для завтрака, но l'appétit vient en mangeant. Позаботься чтобы кофе былъ горячъ.
   Ангерранъ, всегда внимательный ко всѣмъ мелочамъ въ одеждѣ, былъ особенно внимателенъ сегодня утромъ, и весело напѣвалъ старую пѣсню: Partant pour la Syrie. Но веселость его была прервана когда Рауль, снявъ съ своей груди священный талисманъ, который всегда носилъ, повѣсилъ его любящею рукой на шею брата. Это былъ маленькій кристаллъ отдѣланный византійскою филигранною работой; въ немъ лежалъ кусочекъ дерева, взятый какъ гласило благочестивое преданіе, отъ Честнаго Креста. Въ теченіе столѣтій онъ принадлежалъ фамиліи графини ди-Римини и былъ подаренъ ею Раулю, единственный ея подарокъ ему, какъ эмблема безгрѣшной чистоты привязанности соединявшей эти души узами прекраснаго упованія.
   -- Она просила меня передать это тебѣ сегодня, сказалъ Рауль просто; -- теперь я могу безъ трепета опоясать тебя твоимъ мечомъ.
   Ангерранъ обнялъ брата и страстно поцѣловалъ его.
   -- О, Рауль! какъ я люблю тебя! какъ ты всегда былъ добръ ко мнѣ! отъ сколькихъ грѣховъ ты удерживалъ меня! и какъ снисходителенъ былъ къ тѣмъ отъ которыхъ не могъ спасти! Вспоминай объ этомъ, братъ мой, если намъ не суждено будетъ больше увидѣться на землѣ.
   -- Тш, тш, Ангерранъ! Безъ мрачныхъ предчувствій! Поди сюда, половина моей жизни, лучшая половина! Говоря эти слова онъ подвелъ Ангеррана къ распятію и тамъ болѣе тихимъ и торжественнымъ голосомъ сказалъ: -- Помолимся.
   Братья опустились на колѣна и Рауль началъ молиться вслухъ какъ только такія души могутъ молиться.
   Когда они сошли въ залу гдѣ былъ приготовленъ завтракъ, тамъ уже собрались ихъ родственники и нѣсколько молодыхъ друзей Ангеррана не назначенныхъ участвовать въ вылазкѣ. Изъ послѣднихъ одинъ или двое были уже и не способны сражаться вслѣдствіе ранъ полученныхъ въ прежнихъ битвахъ; они оставили свои лазаретныя койки чтобы проститься съ нимъ. Трудно передать какую привязанность возбуждала къ себѣ эта талантливая натура во всѣхъ кто зналъ его. Когда, оторвавшись отъ своихъ, онъ проходилъ легкими шагами чрезъ porte cochère, вокругъ дома стояла толпа, такъ велика была его популярность даже между низшими классами изъ которыхъ главнѣйшимъ образомъ состоялъ его полкъ мобилей. Онъ отправился на сборный пунктъ среди привѣтственныхъ восклицаній.
   Не такая любовь, не такія привѣтствія сопровождали человѣка который былъ также львомъ прежняго поколѣнія, Виктора де-Молеона. Ни одинъ благочестивый другъ не молился у его постели, не любящій поцѣлуй разбудилъ его. Въ сѣрое ноябрьское утро онъ всталъ отъ сна, въ которомъ не было улыбающихся грезъ, пробужденный тѣмъ таинственнымъ инстинктомъ пунктуальной воли которая не можетъ даже отойти ко сну не назначивъ предварительно точнаго момента когда сонъ долженъ окончиться. Онъ также, подобно Ангеррану, одѣвался заботливо, но не такъ какъ Ангерранъ, а исключительно съ военною заботливостью. Потомъ, видя что у него остается еще нѣсколько времени, онъ быстро пересмотрѣлъ клѣточки и ящики своего бюро, гдѣ любопытный глазъ могъ бы найти что-нибудь что онъ не хотѣлъ чтобъ было найдено. Изъ подобныхъ предметовъ онъ нашелъ лишь нѣсколько писемъ писанныхъ женскимъ почеркомъ, перевязанныхъ полинялою лентой, реликвіи прежнихъ дней сохраненныя среди послѣдующихъ испытаній; это были письма Англичанки о которой мы вскользь упоминали въ его исповѣди Лувье, единственной дѣвушки на которую онъ когда-либо смотрѣлъ какъ на свою будущую жену. Она была единственная дочь англійскихъ аристократовъ, римскихъ католиковъ, жившихъ во времена его молодости въ Парижѣ. Они неохотно дали согласіе на его предложеніе и съ удовольствіемъ взяли его назадъ когда его дѣла такъ запутались; между тѣмъ возможно что причиною самой разорительной изъ его крайностей, игры на скачкахъ, была безумная надежда въ то время неудержимо пылкой натуры составить такимъ путемъ состояніе которое могло бы удовлетворить ея родителей. Будучи женихомъ и невѣстой молодые люди переписывались. Письма ея были исполнены пламенной, хотя невинной, нѣжности, до времени послѣдняго холоднаго прощанія. Семья ея давно уже вернулась въ Англію, и онъ былъ увѣренъ что она вышла замужъ за другаго.
   Рядомъ съ этими письмами лежали бумаги служившія къ возстановленію его чести въ этомъ старомъ дѣлѣ, гдѣ любовь другой женщины навлекла на него позоръ и оскорбленія. Когда глаза его упали на эти бумаги онъ прошепталъ про себя: "Я берегъ эти для очищенія своей репутаціи. Могу ли я хранить тѣ, когда, будучи найдены, онѣ могутъ компрометировать репутацію той которая могла стать моей женой еслибъ я былъ достоинъ ея? Безъ сомнѣнія теперь она жена другаго; или если умерла -- честь никогда не умираетъ". Онъ приложилъ письма къ губамъ и напечатлѣлъ на нихъ страстный, долгій, печальный поцѣлуй; потомъ собравъ въ каминѣ вчерашнюю золу и остатки углей и разведя огонь положилъ туда эти листки печальнаго романа изъ своего прошедшаго, и слѣдилъ какъ они медленно, лѣниво догорая превращались въ пепелъ. Потомъ открылъ ящикъ гдѣ лежала единственная сохраненная имъ бумага политическаго характера. Все относившееся къ заговору въ которомъ были замѣшаны другіе, онъ имѣлъ привычку сожигать тотчасъ по полученіи. За этотъ единственный уцѣлѣвшій документъ отвѣчалъ онъ одинъ; это былъ его идеальный планъ будущаго политическаго устройства Франціи, сопровождаемый выработанными аргументами, главный смыслъ которыхъ извѣстенъ читателямъ изъ его разговора съ Инкогнито. Въ полезности этой политической программы, каковы бы ни были ея достоинства и недостатки (вопросъ, о которомъ я не берусь судить,) онъ былъ глубоко убѣжденъ. Онъ наскоро пересмотрѣлъ ея содержаніе, не измѣнивъ ни слова, запечаталъ въ пакетъ и сдѣлалъ надпись: "Завѣщаніе моимъ соотечественникамъ". Бумаги опровергавшія клевету касавшуюся его лично онъ взялъ съ собой въ поле битвы, положивъ ихъ у сердца,-- доказательство какъ дорожитъ Французъ своею честью въ здѣшнемъ мірѣ, подобно тому какъ реликвія надѣтая на шею Ангеррана его благочестивымъ братомъ была эмблемою христіанской надежды на милосердіе въ будущемъ.
   

ГЛАВА XVIII.

   Улицы были полны народа смотрѣвшаго на войска какъ они проходили къ мѣсту назначенія. Въ числѣ мобилей обратившихъ на себя особое вниманіе были отряды которыми командовали Ангерранъ де-Вандемаръ и Викторъ де-Молеонъ. Въ первомъ было не мало молодыхъ людей хорошихъ фамилій или изъ высшей буржуазіи, извѣстныхъ многимъ изъ зрителей; было что-то внушительное въ ихъ веселомъ видѣ и свободной непринужденности походки. Въ томъ же отрядѣ, однако, составляя разумѣется главную его силу, были люди принадлежавшіе къ низшему классу населенія; и хотя для обыкновеннаго наблюдателя они также могли казаться веседыми, ко веселость ихъ была искусственная. Многіе изъ нихъ очевидно были не вполнѣ трезвы; и въ выраженіи ихъ лицъ и въ вооруженіи было безпорядочное отсутствіе воинственности, внушавшее недовѣріе тѣмъ vieux moustaches которые, будучи слишкомъ стары чтобы нести службу на укрѣпленіяхъ, тамъ и сямъ смѣшивались съ толпою.
   Но когда проходилъ отрядъ де-Молеона, vieux moustaches порывисто толкали другъ друга. Они распознали походку хорошо обученыхъ людей; лица серіозныя и строгія, они не смотрѣли по сторонамъ чтобъ ими любовались, шагъ правильно спокойный; и среди ихъ выдавалась высокая фигура со спокойнымъ лицомъ ихъ предводителя.
   -- Эти молодцы будутъ славно драться, проворчалъ un vieux moustache;-- гдѣ они подцѣпили себѣ такого командира?
   -- Развѣ не знаешь? сказалъ какой-то буржуа.-- Викторъ де-Молеонъ. Получилъ въ Алжирѣ крестъ за храбрость. Я помню его еще смолоду; дьяволъ былъ драться и ухаживать за женщинами.
   -- Я бы желалъ побольше такихъ дьяволовъ для войны и поменьше чтобъ ухаживать за женщинами, проворчалъ опять le vieux moustache.
   Ревъ пушекъ не прекращался всю ночь на 29е ноября. Простой народъ узналъ имена французскихъ пушекъ и нѣкоторые воображали что могли различать разные звуки ихъ выстрѣловъ.
   -- Вотъ плюнула Жозефина! говоритъ матросъ-инвалидъ.
   -- Вотъ заревѣлъ нашъ Populace! {Пушка Populace была доставлена для артиллеріи, sou à sou, рабочимъ классомъ.} кричитъ красный республиканецъ изъ Бельвиля.
   -- Вотъ запѣлъ Le Châtiment! Смѣется Густавъ Рамо, ставшій горячимъ поклонникомъ Виктора Гюго, презрѣніемъ къ которому онъ прежде любилъ рисоваться.
   Во все это время, смѣшиваясь съ ревомъ пушекъ, близко и далеко, на улицахъ и укрѣпленіяхъ, раздаются звуки пѣсенъ, то героическихъ, то непристойныхъ, чаще всего беззаботно веселыхъ. Извѣстіе объ успѣхѣ генерала Винуа утромъ было омрачено другимъ полученнымъ вечеромъ, о задержкѣ Дюкро при переправѣ чрезъ разлившуюся Марну. Но умы Парижанъ оправились отъ минутнаго огорченія, возбужденные ночнымъ концертомъ воинственной музыки.
   Въ теченіе ночи, подъ прикрытіемъ ружейнаго огня двойнаго редута Гравеллъ и Лафезандери, восемь понтонныхъ мостовъ было наведено черезъ Марну; и на разсвѣтѣ первая колонна третей арміи, подъ командою Бланшара и Рену, переправилась со всею артиллеріей, и прикрываемая огнемъ двойнаго редута, фортовъ Винсенъ, Ноженъ, Россней и батарей Монтъ-Аврона, за часъ до пополудни заняла деревню Шампиньи, и первый эшелонъ важнаго плато Вилльеръ, и уже начала рыть траншей, когда, оправившись отъ пораженія, германскія силы устремились на нее, поддержанныя свѣжими батареями. Прусскія артиллерійскія орудія поставленныя въ Женевьерѣ и Нельи открыли смертоносный огонь; тогда какъ многочисленная пѣхота, выйдя изъ траншей у Вилльера, бросилась на войска Рену. Со стороны Французовъ въ этой стычкѣ участвовалъ Ангерранъ съ отрядомъ мобилей бывшихъ подъ его командой. Устрашенные нежданнымъ огнемъ эти мобили подались назадъ, также какъ и многіе линейцы. Ангерранъ бросился впередъ:
   -- Впередъ, mes enfants, впередъ! Что скажутъ о насъ наmu матери и жены если мы побѣжимъ? Vive la France! Впередъ!
   Между людьми изъ высшихъ классовъ бывшими въ этомъ отрядѣ раздались клики одобренія, но они не нашли себѣ поддержки между остальными. Они заколебались, повернули.
   -- Хотите ли вы чтобъ я шелъ одинъ, сограждане? закричалъ Ангерранъ; и одинъ бросился впередъ на прусскія линіи,-- бросился, и палъ, смертельно раненый пулею.
   -- Отмстимъ, отмстимъ! закричали нѣкоторые изъ передовыхъ.-- Отмстимъ! повторили въ тылу, и съ этимъ крикомъ повернулись и побѣжали. Но не успѣли они разсѣяться какъ встрѣтили идущій спокойнымъ, хотя спѣшнымъ шагомъ отрядъ Виктора де-Молеона.
   -- Трусы! загремѣлъ онъ своимъ звучнымъ, сильнымъ гоосомъ: -- Стой и поворачивайся или мои люди разстрѣляютъ васъ какъ дезертировъ.
   -- Va, citoyen, сказалъ одинъ изъ бѣгущихъ, офицеръ, единогласно избранный потому что былъ самымъ громкимъ крикуномъ въ клубѣ Salle Favre,-- мы встрѣчались съ нимъ прежде, это былъ Шарль, братъ Армана Монье;-- люди не могутъ драться когда презираютъ своихъ генераловъ. Наши генералы трусы и глупцы.
   -- Неси мои отвѣтъ къ тѣнямъ трусовъ! закричалъ де-Молеонъ и выстрѣломъ положилъ его наповалъ.
   Товарищи его, изумленные и устрашенные случившимся, равно какъ и голосомъ и взглядомъ убившаго, остановились. Офицеры, поддавшіеся было паникѣ овладѣвшей людьми, ободрились и наконецъ повели свой отрядъ на мѣсто, "enlevés à la baionette" по выраженію правдиваго историка этого дня.
   Въ общемъ, день этотъ не былъ безславенъ для Франціи. Это былъ первый, но въ то же время и послѣдній, значительный успѣхъ осажденныхъ. Поле осталось за ними. Прусаки оставили въ ихъ рукахъ своихъ раненыхъ и убитыхъ.
   Въ эту ночь толпы изъ Парижа собрались на Монмартрскія высоты, откуда, съ обсерваторіи, знаменитый изобрѣтатель Базень освѣтилъ, съ помощью какой-то магической электрической машины, всю равнину Женевилльера отъ Монъ-Валеріена до форта Лабришъ. Великолѣпное сіяніе озарило великій городъ; высоко надъ крышами домовъ ясно вырисовывался куполъ Инвалидовъ, щпицы собора Парижской Богоматери, гигантскія башни Тюилери; свѣтъ замиралъ упадая на infames scopulos Acroceraunia, "громоносные утесы" возвышенностей занятыхъ непріятельскою арміей.
   Лемерсье, де-Брезе и старикъ Рамо, который несмотря на свои миролюбивыя склонности и сѣдые волосы настоялъ на своемъ желаніи выступить на защиту отечества, были въ числѣ національгардовъ расположенныхъ въ фортѣ Лабришъ и сосѣднихъ высотахъ; когда они сошлись вмѣстѣ между ними завязался слѣдующій разговоръ;
   -- Славную побѣду, мы одержали сегодня! сказалъ старикъ Рамо.
   -- Но несовсѣмъ пріятную для вашего сына, Monsieur Рамо, сказалъ Лемерсье.
   -- Непріятную для моего сына, милостивый государь!-- Побѣда его соотечественниковъ. Что вы хотите сказать?
   -- На дняхъ вечеромъ я имѣлъ честь слышать Monsieur Густава въ клубѣ de la Vengeance.
   -- Bon Dien! Вы посѣщаете эти трагическія собранія? спросилъ де-Брезе.
   -- Ни мало не трагическія; это единственныя оставшіяся намъ комедіи; надо же забавляться гдѣ-нибудь, а клубъ de la Vengeance лучшее мѣсто въ этомъ родѣ. Я вполнѣ понимаю какъ привлекателенъ долженъ онъ быть для поэта какъ вашъ сынъ, Monsieur Рамо. Онъ собирается въ залѣ café chantant, въ стилѣ Louis Quinze, украшенномъ пасторальными сценами Ватто. Я и моя собака Фоксъ входимъ. Мы слышимъ вашъ сынъ ораторствуетъ. Въ какахъ поэтическихъ формахъ онъ честилъ республику! Правительство (онъ называлъ его les charlatans de l`Hôtel de Ville) состоитъ изъ слабоумныхъ. Они думали возбудить революцію и не употребили самыхъ очевидныхъ революціонныхъ средствъ. Мы съ Фоксомъ навострили уши: Какія это средства? Вашъ сынъ начинаетъ выяснять: "Все человѣчество должно быть призвано возстать противъ личныхъ интересовъ. Торговля и роскошь должны быть уничтожены; ясно что роскошью не можетъ пользоваться все человѣчество. Кафе и театры должны быть закрыты, потому что никогда все человѣчество не будетъ въ состояніи ходить въ кафе и театры. Неразумно ждать чтобы массы соединились для чего бы то ни было въ чемъ эти массы не имѣютъ общаго интереса. Массы не заинтересованы собственностью которая не принадлежитъ массамъ. Программы общества которое имѣетъ быть основано подъ названіемъ Ligue Cosmopolite Démocratique должны быть немедленно разосланы во всѣ государства цивилизованнаго міра -- какъ? съ воздушными шарами. Деньги портятъ свѣтъ какъ онъ стоитъ теперь: но деньги находясь въ распоряженіи массъ могли бы купить всѣхъ монарховъ и придворныхъ и поповъ во всей вселенной." Эти чувства, выраженныя со страстью, были привѣтствованы ярыми рукоплесканіями, и Фоксъ началъ лаять отъ восторга. При звукѣ лая одинъ человѣкъ закричалъ: "Это Прусакъ!" другой "Долой шпіона!" еще одинъ: "Здѣсь есть aristo, онъ бережетъ собаку которая могла бы составить семидневное пропитаніе цѣлаго семейства!" При послѣднемъ крикѣ я схватываю Фокса и прижимаю его къ груди защищенной мундиромъ національгарда. Когда крикъ унялся, вашъ сынъ, Monsieur Рамо, продолжалъ, оставляя человѣчество вообще и переходя къ частному вопросу болѣе интересному для его слушателей, о мобилизаціи національной гвардіи; то-есть воззванію къ людямъ которые много любятъ говорить и мало сражаться, чтобъ они говорили меньше и больше сражались. "Это рѣшительная тираннія избрать нѣкоторое число свободныхъ гражданъ чтобъ они были мясниками. Если война происходитъ для массъ, то должна быть la levée en masse. Если всѣ не обязаны биться, зачѣмъ будетъ биться кто-нибудь?" Тутъ опять раздались сильныя рукоплесканія и Фоксъ опять выказалъ нескромность. Я усмирилъ Фокса дернувъ его за уши, и лай его смѣнился визгомъ. La levée en maste, кричалъ вашъ сынъ-поэтъ,-- дастъ намъ пятьдесятъ милліоновъ содатъ, съ которыми мы можемъ раздавить, не только Прусію, но всю Европу (Громадное впечатлѣніе). Итакъ постановимъ что les charlatans de l'Hôtel de Ville неспособны избавить насъ отъ Прусаковъ; что они низложены; что la Ligue de la Démocratie Cosmopolite утверждена; что пока коммуна изберетъ временное правительство, и прикажетъ Прусакамъ въ теченіи трехъ дней очистить землю Парижа." -- Простите мнѣ это длинное описаніе, Monsieur Рамо; надѣюсь что я достаточно объяснилъ вамъ почему побѣда, одержанная вопреки краснорѣчивыхъ мнѣній вашего сына, льстя ему какъ Французу, въ то же время должна огорчить его какъ политика.
   Старикъ Рамо вздохнулъ, опустилъ голову и отошелъ прочь.
   Въ то время какъ среди этой праздничной иллюминаціи Парчжане наслаждались открывавшейся предъ ними панорамой, les Frères Chrétiens съ госпитальною прислугой обходили поле битвы; первые въ своихъ шляпахъ съ широкими полями и траурныхъ платьяхъ, вторые въ странныхъ пестрыхъ костюмахъ, многіе въ блестящихъ мундирахъ -- всѣ съ одинаково спокойнымъ равнодушіемъ къ опасности.Нерѣдко останавливались они чтобы поднять въ числѣ мертвымъ своего собрата, убитаго во время исполненія имъ своей обязанности. По временамъ они встрѣчали зловѣщія фигуры, занятыя, повидимому, подобно имъ, подбираніемъ раненыхъ и убитыхъ, но на самомъ дѣлѣ это были злодѣи и грабители, для которыхъ мертвые и умирающіе представляли одинаковую поживу. Если раненый пробовавъ сопротивляться нечестивымъ рукамъ искавшимъ добычи, они прибавляли ему еще новую смертельную рану и скаля зубы продолжали надъ мертвымъ свое воровское дѣло начатое надъ умирающимъ.
   Рауль де-Вандемаръ всю первую половину дня занятъ былъ, вмѣстѣ со служащими при лазаретѣ ниходившемся въ его распоряженіи, при баталіонахъ національной гвардіи въ кварталѣ отдаленномъ отъ того мѣста гдѣ бился и палъ его брать. Когда эти войска, подъ конецъ дня, были вытѣснены съ плато Монмеди, которое они занимали, Рауль перешелъ на плато Вилльеръ, гдѣ было наибольшее число убитыхъ. По дорогѣ онъ слышалъ смутные разказы о паникѣ овладѣвшей мобилями бывшими подъ командой Ангеррана, и о тщетной попыткѣ послѣдняго воодушевить ихъ. Но о судьбѣ брата онъ не зналъ. Въ полночь Рауль продолжалъ свои поиски среди грудъ тѣлъ и лужъ крови, освѣщенныхъ издали свѣтомъ изъ обсерваторіи на Монмартрѣ, а вблизи бивуачными огнями протянувшимися вдоль лѣваго берега Марны, между тѣмъ какъ по полю повсюду мелькали огоньки фонарей Frères Chrétiens. Вдругъ, въ темномъ мѣстѣ на которое падала тѣнь отъ недоконченнаго окопа, онъ замѣтилъ небольшую зловѣщую фигуру припавшую къ груди раненаго воина, очевидно не затѣмъ чтобъ оказать помощь. Онъ бросился впередъ, и схватилъ отвратительнаго вида мальчишку, не старше двѣнадцати лѣтъ, который держалъ въ одной рукѣ маленькій кристальный медальйонъ, въ филигранной золотой оправѣ, сорванный съ груди воина, а въ другой высоко поднялъ длинный поварской ножъ. Съ перваго взгляда Рауль узналъ священный талисманъ данный имъ Ангеррану, и приказавъ служителямъ схватить маленькаго разбойника, поспѣшилъ къ своему брату. Ангерранъ еще дышалъ, и его потухавшіе глаза просіяли когда онъ узналъ дорогое родное лицо. Онъ попытался говорить, но голосъ измѣнилъ ему, и онъ только покачалъ головой, грустно, но все еще со слабою улыбкой на губахъ. Его подняли и осторожно положили на носилки. Движеніе, какъ оно ни было осторожно, причинило ему страданіе и онъ прошепталъ съ болѣзненнымъ усиліемъ: "Матушка -- я хочу видѣть ее еще разъ".
   Когда на разсвѣтѣ зѣваки спустились съ Монмартрскихъ высотъ и укрѣпленій въ улицы, гдѣ въ теченіи всей ночи большая часть оконъ была открыты и изъ нихъ взглядывали встревоженныя, блѣдныя женскія лица, они увидѣли печально двигавшееся лазаретное шествіе; многіе взоры устремлялись пристально на носилки гдѣ лежалъ идолъ жаднаго до удовольствій Парижа, и около которыхъ шли темныя фигуры съ непокрытыми головами,-- шли все дальше и дальше пока достигли отеля де-Вандемаръ, и у дверей его послышался женскій крикъ, крикъ матери: "Сынъ мой! сынъ мой!"
   

КНИГА XII.

ГЛАВА I.

   Послѣдняя книга заключилась успѣхомъ парижской вылазки 30го ноября; за ней послѣдовала страшная схватка 2го декабря, не менѣе славная для французской доблести. Всѣ были восторженно убѣждень: что освобожденіе близко, что Трошю прорвется чрезъ желѣзныя линіи осаждающихъ, и соединясь съ арміей Орелля де-Паладина, принудитъ Германцевъ снять обложеніе. Увѣренность эта была сильно поколеблена прокламаціей Дюкро отъ 4го декабря, объяснявшей обратное движеніе за Марну и оставленіе выигранной позиціи, но не была, потеряна окончательно когда письмо фонъ-Мольтке къ Трошю отъ 5го числа увѣдомило объ отбитіи Луврской арміи и о новомъ занятіи Орлеана. Даже и тогда Парижане не утратили надежды на избавленіе; и даже послѣ отчаянной и безплодной вылазки противъ Лебурже 21го числа, не переставали острить надъ пораженіемъ и предсказывать побѣду, когда морозъ и голодъ враждебно водворились въ столицѣ.
   Разказъ нашъ открывается теперь въ послѣдній періодъ осады.
   Если въ эти грозные дни, все что есть худшаго и презрѣннаго въ парижскомъ населеніи выказало себя съ худшей стороны, то и все что есть привлекательнаго, благороднаго и священнаго, что незамѣтно для обыкновеннаго наблюдателя въ счастливые дни столицы, стало рѣзко выдаваться. Высшіе классы, остатки старой noblesse, въ теченіи всей осады обнаруживали качества рѣзко противорѣчащія тѣмъ что приписываются имъ врагами аристократіи. Сыновья ихъ составляли большинство тѣхъ солдатъ которые никогда не клеветали на своихъ предводителей, никогда не бѣжали отъ врага; женщины были въ числѣ наиболѣе усердныхъ и нѣжныхъ сестеръ милосердія въ лазаретахъ которые были учреждены ими и гдѣ онѣ служили; дома ихъ были открыты какъ для пристанища бѣжавшихъ изъ предмѣстій такъ и для госпитальныхъ помѣщеній. Размѣръ пособій которыя они безъ всякаго хвастовства оказывали при наступленіи голода изъ средствъ сильно пострадавшихъ при общемъ уменьшеніи доходовъ, былъ бы едва вѣроятенъ еслибъ былъ приведенъ въ извѣстность. Изумительны также были твердость и самоотверженіе истой парижской буржуазіи, разчетливыхъ торговцевъ и мелкихъ rentiers, того класса въ которомъ, если судить по его уступчивости предъ уличною толпой, мужество не составляетъ выдающейся добродѣтели. Но мужество ихъ обнаружилось теперь, мужество съ какимъ они переносили ежечасно возраставшія лишенія и подавляли въ себѣ всякій ропотъ страданія, который обезславилъ бы ихъ патріотизмъ взывая о мирѣ какою бы ни было цѣной. На этотъ классъ бѣдствія осады ложились особенно тяжело. Пріостановка торговли, неполученіе ренты въ которую помѣщены были ихъ сбереженія, заставляли многихъ изъ нихъ испытывать настоящую нужду. Только тѣ кто получалъ по полтора франка въ день служа въ національгардахъ могли быть уверены что не умрутъ голодною смертью. Но эта плата начала уже оказывать деморализующее вліяніе на получавшихъ; будучи слишкомъ ничтожна для покупки съѣстныхъ припасовъ, она была вполнѣ достаточна чтобы напиваться. И пьянство, до того времени рѣдкое въ этомъ классѣ Парижанъ, сдѣлалось преобладающимъ порокомъ, тѣмъ болѣе важнымъ что онъ дѣлалъ національгардовъ неспособными къ исполненію ихъ обязанностей, особенно тѣхъ національгардовъ которые принадлежали къ безпокойной демократіи рабочихъ классовъ.
   Среди парижскаго населенія трогательнѣе всего обнаруживались прекраснѣйшія стороны человѣческой природы въ женщинахъ и духовенствѣ, причисляя къ послѣднему многоразличныя братства и общества образовавшіяся подъ вліяніемъ религіи.
   27го декабря Фредерикъ Лемерсье стоялъ пристально смотря на военный приказъ прибитый къ пустой стѣнѣ, въ которомъ говорилось что "непріятель истощенный сопротивленіемъ продолжающимся болѣе ста дней" приступилъ къ бомбардировкѣ. Бѣдный Фредерикъ страшно измѣнился; его пощадили выстрѣлы Прусаковъ, но не пощадила парижская зима, самая суровая за послѣдніе двадцать лѣтъ. Будучи однимъ изъ многихъ которые замерзли на своемъ посту, онъ былъ доставленъ въ лазаретъ вмѣстѣ съ Фоксомъ, лежавшимъ на его груди стараясь согрѣть его. Только недавно былъ онъ выписанъ изъ лазарета въ качествѣ выздоравливающаго,-- лазареты были слишкомъ переполнены и не имѣли возможности держать паціентовъ долѣе чѣмъ это было крайне необходимо -- и теперь онъ страдалъ отъ голода и холода. Великолѣпный Фредерикъ имѣлъ еще въ своихъ рукахъ капиталъ приносившій болѣе трехъ тысячъ въ годъ, но изъ этого капитала онъ не могъ реализовать ни франка; это были документы на деньги помѣщенныя въ различныя предпріятія и находившіяся въ рукахъ Дюплеси, преданнѣйшаго изъ друзей и честнѣйшаго человѣка, нo который въ настоящее время былъ въ Бретани. А въ Парижѣ настало такое время что нельзя было получить въ долгъ ни фунта лошадинаго мяса, ни дневной порціи топлива. И Фредерикъ Лемерсье, который давно уже истратилъ 2000 франковъ занятые у Алена (истратилъ хотя благородно, но нѣсколько тщеславно, угощая всѣхъ знакомыхъ кто желалъ получить угощеніе), и который распродалъ всѣ свои изящныя вещи, часы, бронзы, трубки съ янтарными мундштуками, все что составляло завидное украшеніе его холостой квартиры, Фредерикъ Лемерсье въ отношеніи средствъ къ существованію чувствовалъ себя хуже всякаго англійскаго нищаго который можетъ обратиться къ общественной благотворительности. Конечно въ качествѣ національгарда онъ могъ теперь требовать себѣ половиннаго жалованья, по тридцати су въ день. Но тотъ мало знаетъ настоящихъ Парижанъ кто можетъ себѣ представить чтобы seigneur изъ Chaussée d'Antin, оракулъ въ своемъ кругу, человѣкъ настолько знавшій жизнь что давалъ совѣты осторожности такому видному члену Сенъ-Жерменскаго предмѣстья какъ Аленъ де-Рошбиріанъ, чтобы такой человѣкъ сталъ кланяться прося тридцать су жалованья. Добывать раціоны могло только изумительное терпѣніе женщинъ имѣвшихъ дѣтей, ради которыхъ онѣ были святыми и мученицами. Цѣлые часы, томительные часы которые приходилось ждать чтобы добиться мѣста въ рядахъ ожидавшихъ раздачи ужаснаго чернаго хлѣба, истощали терпѣніе мущинъ, истощали терпѣніе большей части женъ, если онѣ имѣли только мужей; ихъ выносили только матери и дочери. Лемерсье буквально умиралъ съ голоду. Аленъ былъ тяжело раненъ въ сраженіи 21го числа и лежалъ въ лазаретѣ. Но если бы къ нему и можно было пробраться, у него вѣроятно не оставалось ничего чѣмъ бы онъ могъ подѣлиться съ Фредерикомъ.
   Лемерсье смотрѣлъ на извѣщеніе о бомбардировкѣ;-- не утративъ еще парижской веселости, которую нѣкоторые французскіе историки осады называли douce philosophie, Фредерикъ сказалъ громко обращаясь къ постороннимъ прохожимъ:
   -- Мы самые счастливые изъ смертныхъ! При настоящемъ правительствѣ насъ никогда не предупреждаютъ о чемъ-нибудь непріятномъ; намъ говорятъ объ этомъ только когда оно уже произошло, да и тогда извѣщаютъ скорѣе какъ о чемъ-нибудь пріятномъ нежели непріятномъ. Иду я, встрѣчаю жандарма. "Что это за стрѣльба? Которая изъ нашихъ армій напала на Прусаковъ съ тылу?" "Monsieur, отвѣчаетъ жандармъ, это прусскія круповскія пушки." Смотрю я на прокламацію и мои опасенія разсѣиваются, на душѣ становится легче. Читаю что бомбардировка есть вѣрный знакъ истощенія непріятеля.
   Нѣкоторые изъ собравшихся вокругъ Фредерика въ ужасѣ опустили головы; другіе, знавшіе что ядра съ плато Аврона не могутъ достичь парижскихъ улицъ, отвѣчали смѣхомъ и шутками. Между тѣмъ впереди, безъ признака ужаса, безъ звука смѣха, тянулась, подвигаясь шагъ за шагомъ, процессія женщинъ направлявшихся къ пекарнѣ гдѣ раздавались кусочки хлѣба для ихъ дѣтей.
   -- Тш, тоn аті, послышался густой голосъ позади Лемерсье.-- Взгляните на этихъ женщинъ и не оскорбляйте ихъ слуха шутками.
   Лемерсье, обиженный этимъ замѣчаніемъ, хотя слишкомъ чувствительный къ добрымъ порывамъ чтобы не признать его основательнымъ, попробовалъ слабыми пальцами закрутить свои усы и обратиться съ вызывающимъ выраженіемъ къ говорившему. Но онъ былъ изумленъ увидавъ около себя высокую воинственную фигуру и узнавъ Виктора де-Молеона.
   -- Не думаете ли вы, Monsieur Лемерсье, продолжалъ виконтъ съ оттѣнкомъ грусти,-- что эти женщины достойны лучшихъ мужей и сыновей нежели тѣ которыхъ такъ часто можно встрѣтить въ носимыхъ нами мундирахъ?
   -- Національной гвардіи! Вы не должны бы унижать ихъ, виконтъ,-- вы чей отрядъ покрылъ себя славою въ великіе дни Вильера и Шампиньи, вы, при прославленіи кого даже парижскіе ворчуны становятся краснорѣчивы, въ комъ видятъ будущаго маршала Франціи.
   -- Но увы! большая половина моихъ солдатъ полегли на полѣ битвы или доживаютъ остатки безотрадной жизни въ лазаретахъ. А новобранцы съ которыми я выступилъ въ поле 21го не способны покрыть себя славою или доставить своему командиру маршальскій жезлъ.
   -- Да, я слышалъ въ лазаретѣ что вы публично стыдили этихъ рекрутъ и объявили что скорѣе оставите слугкбу нежели рѣшитесь вести ихъ въ другой разъ въ битву.
   -- Это правда; и въ настоящую минуту меня возненавидѣла за это та сволочь изъ которой набраны эти рекруты.
   Разговаривая такимъ образомъ они медленно подвигались впередъ и теперь подходили къ кафе изъ котораго доносились громкіе крики браво и аплодисменты. Любопытство Лемерсье было возбуждено.
   -- Что могутъ означать эти рукоплесканія? сказалъ онъ:-- зайдемте и посмотримте.
   Комната была полна народу. Въ отдаленіи, на небольшой возвышенной платформѣ, стояла дѣвушка одѣтая въ поношенные остатки театральнаго великолѣпія и раскланивалась съ толпой.
   -- Боже мой! воскликнулъ Фредерикъ:-- Я не вѣрю глазамъ. Неужели это нѣкогда блестящая Жюли; она танцовала здѣсь?
   Одинъ изъ зрителей, очевидно принадлежавшій къ тому же кругу общества какъ и Лемерсье, услыхавъ этотъ вопросъ вѣжливо отвѣтилъ:
   -- Нѣтъ, Monsieur; она декламировала стихи, и дѣйствительно хорошо декламируетъ, принимая во вниманіе что это не ея призваніе. Она прочла намъ отрывки изъ Виктора Гюго и де-Мюссе; вѣнцомъ же всего былъ патріотическій гимнъ Густава Рамо -- ея бывшаго любовника, если сплетни на этотъ счетъ справедливы.
   Между тѣмъ де-Молеонъ, который сначала осматривалъ все со своимъ обычнымъ спокойнымъ и холоднымъ равнодушіемъ, былъ внезапно пораженъ красивымъ лицомъ дѣвушки и смотрѣлъ на него съ видомъ недоумѣвающаго удивленія.
   -- Кто и что, это прекрасное существо, Monsieur Лемерсье?
   -- Это нѣкоторая Mademoiselle Жюли Комартенъ, бывшая очень извѣстною coryphée. Она имѣетъ наслѣдственное право быть хорошею танцовщицей, какъ дочь когда-то славнаго украшенія балета, la belle Леони, которую вы должны были видать въ ваши молодые годы.
   -- Разумѣется, Леони -- она вышла замужъ за Monsieur Сюрвиля, глуповатаго bourgeois gentilhomme, который заслужилъ ненависть Парижа за то что взялъ ея со сцены. Такъ это ея дочь! Я не нахожу въ ней сходства съ матерью, она гораздо красивѣе. Почему она называется Комартенъ?
   -- О, сказалъ Фрдерикъ,-- это печальная, необыкновенная исторія. Леони овдовѣла и умерла въ бѣдности. Что оставалось дѣлать бѣдной молодой дочери? Она нашла богатаго покровителя который своимъ вліяніемъ доставилъ ей мѣсто въ балетѣ; она поступила какъ большая часть дѣвушекъ въ подобныхъ обстоятельствахъ: выступила на сценъ подъ вымышленнымъ именемъ, которое и осталось за ней съ тѣхъ поръ.
   -- Понимаю, сказалъ Викторъ съ состраданіемъ.-- Бѣдняжка! Вотъ она сошла съ платформы и идетъ сюда, вѣрно поговоритъ съ вами. Я видѣлъ какъ блеснули ея глаза когда она замѣтила васъ.
   Лемерсье попытался принять видъ скромнаго самодовольства, когда дѣвушка подошла къ нему.
   -- Bonjour, Monsieur Фредерикъ! Ah, mon Dieu! Какъ вы похудѣли! Вы были больны?
   -- Суровость военной жизни, Mademoiselle. А, теперь вспомнишь о beaux jours и мирныхъ временахъ которыя мы старались разрушить при Имперіи, а потомъ разрушили ее за то что она васъ послушалась. Я вы, надѣюсь, хорошо поживаете. Я видалъ васъ въ лучшемъ туалетѣ, но никогда вы не были такъ прекрасны.
   Дѣвушка вспыхнула и спросила:
   -- Вы въ самомъ дѣлѣ думаете то что говорите?
   -- Я не могъ бы говорить искреннѣе еслибы жилъ въ сказочномъ стеклянномъ домѣ.
   Дѣвушка сжала его руку и проговорила сдержаннымъ тономъ:
   -- Гдѣ Густавъ?
   -- Густавъ Рамо? Не имѣю понятія. Развѣ вы не видаетесь съ нимъ теперь?
   -- Нѣтъ; можетъ-быть больше и не увижу; но если вы встрѣтитесь съ нимъ, скажите что Жюли обязана ему средствами къ жизни. Честными средствами, Monsieur. Онъ научилъ меня любить стихи, научилъ декламировать ихъ. Я приглашена въ этомъ кафе; вы найдете меня здѣсь каждый день въ этотъ часъ, въ случаѣ.... если... Вы добры и любезны, вы придете и скажете мнѣ что Густавъ здоровъ и счастливъ, если даже и забылъ меня. Au revoir! Постойте, вы смотрите, бѣдный мой Фредерикъ, какъ будто... простите меня, Alonsieur Лемерсье, не могу ли я что-нибудь сдѣлать для васъ? Не согласитесь ли взять у меня въ займы? Я теперь при деньгахъ.
   При такомъ предложеніи Лемерсье былъ тронутъ почти до слезъ. Какъ ни былъ онъ голоденъ, онъ не могъ однакоже рѣшиться воспользоваться заработкомъ дѣвушки.
   -- Вы ангелъ доброты, Mademoiselle! О, какъ я завидую Густаву Рамо! Но я не нуждаюсь. Я все еще rentier.
   -- Bien! А если увидите Густава, вы не забудете?
   -- Положитесь на меня. Уйдемте, сказалъ онъ де-Молеону; -- мнѣ не хочется слышать какъ эта дѣвушка будетъ повторять напыщенныя фразы новѣйшихъ поэтовъ. Умъ у нея можетъ-быть легокъ какъ перышко, но у нея золотое сердце.
   -- Правда, сказалъ Викторъ когда они вышли на улицу.-- Я слышалъ что они вамъ говорила. Что за непостижимое существо женщина! Еще болѣе непостижима женская любовь! Простите меня, я долженъ васъ оставить. Я вижу въ рядахъ процессіи одну бѣдную женщину которую я знавалъ въ лучшіе дни.
   Де-Молеонъ подошелъ къ женщинѣ о которой говорилъ, и которая вмѣстѣ съ другими направлялась къ пекарнѣ; за ея платье держался ребенокъ. Женщина была блѣдна, лицо ея было искажено страданіемъ; несмотря на молодость въ немъ было старческое утомленіе, и тѣнь смерти на лицѣ ребенка.
   -- Кажется я вижу Мadame Монье, сказалъ де-Молеонъ мягкимъ голосомъ.
   Она обернулась и взглянула на него печально. Годъ тому назадъ она покраснѣла бы еслибы чужой человѣкъ назвалъ ее этимъ именемъ, которое не принадлежало ей по закону.
   -- Да, сказала она слабымъ голосомъ, заглушеннымъ кашлемъ,-- но я васъ не знаю, Monsieur.
   -- Бѣдняжка! сказалъ онъ идя рядомъ, въ то время какъ она медленно подвигалась, а голодные глаза другихъ женщинъ устремились на нее.-- Вашъ ребенокъ тсже кажется нездоровъ. Это вашъ младшій?
   -- Единственный. Другіе покоятся уже въ Père la Chaise. Не много дѣтей осталось въ живыхъ на нашей улицѣ. Господь милосердъ. Онъ взялъ ихъ къ Себѣ на небо.
   Де-Молеонъ припомнилъ чистую, уютную квартиру и здоровыхъ, счастливыхъ дѣтей игравшихъ на полу. Смертность между дѣтьми, особенно въ кварталѣ занятомъ рабочимъ классомъ, въ послѣднее время была ужасная. Недостатокъ пищи и топлива, суровость зимы уносили ихъ какъ моровая язва.
   -- А Монье, что съ нимъ? Онъ безъ сомнѣнія служитъ въ національной гвардіи и получаетъ свое жалованье?
   Женщина не отвѣчала, она только опустила голову, и подавила рыданіе. Глаза ея казалось выплакали уже всѣ слезы.
   -- Онъ еще живъ? продолжалъ Викторъ съ сожалѣніемъ: -- онъ не раненъ?
   -- Нѣтъ: онъ здоровъ; благодарю васъ, Monsieur.
   -- Но жалованья его не хватаетъ чтобы помогать вамъ и конечно онъ не можетъ достать теперь работы. Простите меня что я остановилъ васъ. Я долженъ немножко Арману Монье за работу, и мнѣ стыдно признаться что я совсѣмъ забылъ объ этомъ среди этихъ ужасныхъ событій. Позвольте мнѣ, Madame, заплатить этотъ долгъ вамъ; -- съ этими словами онъ сунулъ свой кошелекъ въ ея руку.-- Я думаю здѣсь почти столько сколько я долженъ; если окажется больше или меньше, мы послѣ сочтемся. Берегите себя.
   Онъ готовъ былъ уйти когда женщина остановила его.
   -- Постойте, Monsieur. Богъ да благословить васъ! Но скажите мнѣ какъ я должна назвать васъ Монье. Я не могу припомнить никого кто бы долженъ былъ ему деньги. Это было вѣрно прежде этой ужасной стачки съ которой начались всѣ наши несчастія. О, еслибъ было позволено проклинать, я боюсь что послѣдній вздохъ мой не былъ бы молитвой.
   -- Вы прокляли бы стачку, или хозяина который не простилъ Арману что онъ принималъ въ ней участіе?
   -- Нѣтъ, нѣтъ; того жестокаго человѣка который подбилъ его къ ней, ко всему что сдѣлало изъ лучшаго работника, человѣка съ самымъ добрымъ сердцемъ.... опять голосъ ея замеръ въ рыданіяхъ.
   -- А кто этотъ человѣкъ? спросилъ де-Молеонъ содрогнувшись.
   -- Его зовутъ Лебо. Еслибъ вы были бѣднымъ человѣкомъ я бы сказала вамъ "избѣгайте его".
   -- Я слыхалъ имя которое вы назвали; но если мы говоримъ объ одномъ и томъ же человѣкѣ, то Монье не могъ встрѣчаться съ нимъ въ послѣднее время. Со времени осады его нѣтъ въ Парижѣ.
   -- Я думаю что нѣтъ; трусъ! Онъ разорилъ насъ, которые прежде были такъ счастливы; и потомъ, какъ говоритъ Арманъ, отбросилъ какъ орудія которыя уже отслужили ему свою службу. Но если вы его знаете, и увидите его, то скажите ему чтобъ онъ не довершалъ своихъ злодѣяній, не заставлялъ бы Армана брать убійство на свою душу. Арманъ теперь не тотъ какой былъ, онъ сталъ, о, какъ онъ сталъ жестокъ! Я не смѣю взять денегъ если не узнаю отъ кого они получены. Онъ не возьметъ денегъ какъ милостыни отъ аристократа. Онъ прибилъ меня за то что я взяла деньги отъ добраго Monsieur Рауля де-Вандемара; бѣдный мой Арманъ прибилъ меня.
   Де-Молеонъ вздрогнулъ.
   -- Скажите ему что это отъ знакомаго закащика которому онъ въ свободное время отдѣлывалъ квартиру еще до стачки, Monsieur -- --; онъ невнятно произнесъ какое-то невыговариваемое имя, поспѣшилъ прочь и скоро исчезъ въ темнотѣ улицы, между группами людей высшаго класса, военными, дворянами, бывшими депутатами. Въ средѣ ихъ имя его было очень уважаемо. Не только всѣ воздавали должное его храбрости въ послѣднихъ вылазкахъ, но явилась твердая увѣренность въ его воинскомъ талантѣ; присоединяя къ этому имя которое онъ составилъ себѣ прежде, въ качествѣ политическаго писателя, и воспоминаніе о твердости и проницательности съ какими онъ противился войнѣ, казалось несомнѣннымъ что когда возстановится миръ и будетъ снова утвержденъ порядокъ, ему предстояла блестящая карьера въ будущей администраціи. И это тѣмъ болѣе что онъ рѣшительно держался въ сторонѣ отъ настоящаго правительства, которое какъ говорили, справедливо или нѣтъ, приглашало его стать въ свои ряды; также какъ держался въ сторонѣ отъ всякихъ комбинацій различныхъ демократическихъ и недовольныхъ партій.
   Оставляя этихъ болѣе знаменитыхъ своихъ знакомыхъ, онъ направилъ свой одинокій путь къ укрѣпленіямъ. Наступалъ конецъ дня; громъ пушекъ затихалъ.
   Онъ проходилъ мимо виннаго погреба вокругъ котораго собрались худшіе представители Moblots и національгардовъ, по большой части пьяные, говорившіе громко и горячо обвинявшіе своихъ генераловъ и офицеровъ и коммиссаріатекихъ чивовні: ковъ. Когда онъ проходилъ въ овѣтѣ фонаря освѣщеннаго петролеумомъ (въ бѣдствующей столицѣ не было болѣе газа), одинъ изъ этихъ людей узналъ въ немъ командира который осмѣлился настаивать на дисциплинѣ, и оскорблять честныхъ патріотовъ которые присваивали исключительно себѣ право выбора между сраженіемъ и бѣгствомъ. Человѣкъ этотъ былъ однимъ изъ такихъ патріотовъ, одинъ изъ новобранцевъ которыхъ Викторъ де-Молеонъ пристыдилъ и разогналъ за буйство и трусость. Онъ шатаясь подошелъ къ своему бывшему начальнику и закричалъ: "А bas Varisto! Товарищи, это тотъ coquin де-Молеонъ которому Прусаки платятъ чтобъ онъ велъ насъ на убой: à la lanterne!" "А la lanterne!" забормотали заикаясь въ толпѣ, но никто не двинулся съ мѣста для исполненія своей угрозы. Хотя сонные глаза ихъ только смутно различали суровое лицо и желѣзныя формы человѣка къ которому обращены были эти угрозы, но имени де-Молеона, человѣка безъ страха предъ врагомъ, безъ пощады къ бунтовщикамъ, было достаточно чтобы защитить его отъ насилія. Отъ легкаго движенія его руки обвинитель его отлетѣлъ къ фонарному столбу и де-Молеонъ хотѣлъ идти дальше когда другой человѣкъ въ мундирѣ національгарда выскочилъ изъ дверей таверны крича громкимъ голосомъ: "Кто сказалъ де-Молеонъ? дайте мнѣ взглянуть на него"; Викторъ, который шагнулъ впередъ медленнымъ львинымъ шагомъ, раздвинувъ толпу, обернулся и увидѣлъ предъ собою въ мерцающемъ свѣтѣ лицо, котораго прежнее смѣлое, открытое, умное выраженіе смѣнилось дикимъ, безпечнымъ, грубымъ -- лицо Армана Монье.
   -- А! такъ это вы Викторъ де-Молеонъ? спросилъ Монье, не свирѣпо, но одерживая дыханіе,-- тѣмъ театральнымъ шепотомъ который естественъ въ человѣкѣ подъ двойнымъ вліяніемъ сильнаго опьяненія и накопившейся ярости.
   -- Да; я Викторъ де-Молеонъ.
   -- И вы командовали *** отрядомъ національгардовъ 30ro ноября, при Шампиньи и Вильерѣ?
   -- Да, я.
   -- И вы застрѣлили вашею собственною рукой офицера другаго отряда отказавшагося присоединиться къ вашему?
   -- Я застрѣлилъ труса который бѣжалъ отъ непріятеля и казалось увлекалъ за собой другихъ бѣглецовъ; я спасъ этимъ отъ позора лучшихъ изъ его товарищей.
   -- Человѣкъ этотъ не былъ трусъ. Онъ былъ просвѣщенный Французъ и стоилъ пятидесяти такихъ aristos какъ вы; и онъ зналъ лучше своихъ командировъ что его вели на безполезное убійство; безполезное, я говорю безполезное. Улучшилось ли положеніе Франціи, увеличилась ли безопасность Парижа безсмысленною рѣзней этого дня? Убивъ этого человѣка вы погубили лучшаго полководца нежели Трошю.
   -- Арманъ Монье, еслибы вы были совсѣмъ трезвы сегодня, я сталъ бы толковать съ вами объ этомъ вопросѣ. Но вы сами несомнѣнно храбры: какъ и почему принимаете вы сторону бѣглеца?
   -- Какъ и почему? Онъ мой братъ, и вы сознаетесь что убили его: мой братъ, умнѣйшая голова въ Парижѣ. Еслибъ я слушался его, я бы не былъ -- bah!-- теперь все равно что такое я.
   -- Я не могъ знать что онъ вашъ братъ; но еслибъ онъ былъ мой я сдѣлалъ бы то же самое.
   Губы Виктора задрожали, потому что Монье схватилъ его за руку и посмотрѣлъ ему въ лицо своими дикими каменными глазами.
   -- Я припоминаю этотъ голосъ! Но, но вы говорите что вы дворянинъ, виконтъ, Викторъ де-Молеонъ! и вы убили моего брата.
   Онъ быстро провелъ по лбу лѣвою рукой. Винные пары все еще омрачали его умъ, во проблески разсудка пробивались сквозь этотъ мракъ. Вдругъ онъ сказалъ громкимъ, спокойнымъ, естественнымъ голосомъ:
   -- Monsieur le vicomte, вы назвали меня Арманомъ Монье; скажите пожалуйста какимъ образомъ вы знаете мое имя?
   -- Какъ бы мнѣ не знать его? Я бывалъ въ собраніяхъ clubs rouges, слышалъ какъ вы говорили, и естественно спросилъ ваше имя. Bon jour, Monsieur Монье! Когда вы пораздумаете въ болѣе спокойную минуту, вы увидите что если патріоты оправдываютъ Брута за то что онъ лишилъ чести и потомъ казнилъ собственнаго сына, то офицеръ призванный защищать свою страну конечно можетъ быть оправданъ въ убійствѣ бѣглеца который не былъ ему родственникомъ, когда этимъ убійствомъ онъ спасъ отъ безчестія имя его и его родныхъ, развѣ вы только сами будете настойчиво объявлять всѣмъ за что онъ былъ убитъ.
   -- Мнѣ знакомъ вашъ голосъ, я знаю его. Каждый звукъ становится яснѣе для моего слуха. И если....
   Пока Монье говоритъ это, де-Молеонъ поспѣшно отошелъ. Монье оглянулся, увидалъ что онъ уходитъ, но не сталъ догонять его. Онъ былъ настолько пьянъ что не могъ идти твердо; онъ вернулся въ погребокъ и угрюмо потребовалъ еще вина. Еслибы вы, зная этого человѣка два года тому назадъ и увидавъ его теперь какъ онъ шелъ покачиваясь изъ стороны въ сторону по направленію къ стѣнѣ, почувствовали къ нему отвращеніе, вы были бы непростительно жестоки. Мы могли чувствовать только глубочайшее состраданіе, которое овладѣваетъ нами когда мы смотримъ на падшее величіе. Ибо нѣтъ царственности величавѣе той коей надѣляетъ природа, помимо всякихъ случайностей рожденія. Природа надѣлила Армана Монье царственною душой; она вселила въ него высокое презрѣніе ко всему низкому, фальшивому и безчестному, и даровала ему теплоту и нѣжность сердца, которыя давали ему способность отрѣшаться отъ родственныхъ и семейныхъ узъ и простирать свою горячность на тѣ отдаленныя окраины человѣчества, которыя истинно царственныя натуры стремятся осѣнить тѣнью своего скипетра.
   Но какимъ образомъ такая царственная натура могла пасть такъ низко? Величіе рѣдко падаетъ отъ присущихъ ему самому недостатковъ. Оно падаетъ когда, лишившись царственныхъ достоинствъ, подчиняется дурнымъ постороннимъ внушеніямъ. Какіе же дурные совѣтники, вѣчно взывающіе къ его лучшимъ качествамъ и чрезъ то пораждавшіе въ немъ худшіе пороки, развѣнчали такимъ образомъ эту избранную натуру? "Полузнаніе опасная вещь", говоритъ старомодный поэтъ. "Нѣтъ, неправда, восклицаетъ новѣйшій философъ, полузнаніе все же лучше невѣжества." Такъ какъ всякій отдѣльный человѣкъ и всякое общество должны пройти ступень полузнанія прежде чѣмъ достигнуть полнаго знанія, то пожалуй возраженіе философа справедливо, если относить его къ человѣчеству въ его историческомъ развитіи. Но есть времена и есть классы общества для коихъ полузнаніе влечетъ за собою страшную деморализацію. Арманъ Монье жилъ именно въ такое время и принадлежалъ къ одному изъ такихъ классовъ. Полузнаніе почерпнутое его впечатлительнымъ и пылкимъ умомъ изъ книгъ которыя воевали противъ великихъ основъ существующаго общежитія и было его дурнымъ совѣтникомъ. Человѣкъ вооруженный полнотою знанія не дозволилъ бы повліять на свои дѣйствія практической жизни нападкамъ гжи де-Гранмениль на учрежденія брака и Луиблановскимь апологіемъ Робеспьера какъ представителя рабочаго въ борьбѣ его противъ средняго класса. Онъ сумѣлъ бы оцѣнить по достоинству такого рода мнѣнія, и какъ бы высоко ни цѣнилъ ихъ въ теоріи, онъ не подчинился бы ихъ руководству въ жизни. Роковое значеніе для жизни имѣютъ дѣйствія, а не мнѣнія. И если что могло превратить въ фанатика серіозную, горячую, сильную натуру Армана Монье, то это было именно полузнаніе. Мнѣніе которое нравилось ему онъ принималъ какъ небесное откровеніе, это мнѣніе направляло его поступки, а изъ поступковъ сложилась его судьба. Горе философу который легкомысленно выкладываетъ предъ полуграмотными рабочими ученія въ родѣ тѣхъ которыя изложены въ Атлантидѣ Платона, ученія вполнѣ безвредныя какъ предметъ преній между философами, но смертоносныя какъ пламенники Атея когда фанатики усваиваютъ ихъ себѣ какъ догматы вѣры! но трижды горе рабочему который становится приверженцемъ такого ученія!
   Бѣдный Арманъ поступалъ сообразно съ воспринятымъ имъ вѣроученіемъ. Онъ подтверждаетъ свое пренебреженіе къ браку живя съ чужою женой; а когда общество вымещаетъ на ней его презрѣніе къ своимъ законамъ, онъ по своей мужественной натурѣ мститъ обществу за такую несправедливость. Онъ кидается очертя голову въ борьбу противъ всего общества, дѣлается непремѣннымъ союзникомъ всѣхъ кто имѣетъ какіе-либо другіе поводы ненавидѣть общество. По своему личному положенію онъ пользуется всѣмъ что могло бы удержать его отъ участія въ необдуманныхъ забастовкахъ -- высокою заработною платой и значительными сбереженіями, кромѣ того, хозяинъ къ нему благоволитъ, онъ имѣетъ всѣ виды на то чтобы самому вскорѣ сдѣлаться хозяиномъ; но нѣтъ, фанатику этого недостаточно; ему во что бы то ни стало хочется быть жертвой. Онъ, этотъ царь труда, вѣнчанный природой, но надъ которымъ тяготѣло проклятіе того полузнанія которое даже не понимаетъ какъ много ему еще недостаетъ чтобы послѣдній школьникъ призналъ его какимъ бы то ни было знаніемъ, онъ кидается въ самыя безумныя изъ рискованныхъ предпріятій, политическіе перевороты при коихъ рабочій съ его ничтожнымъ знаніемъ и громадною вѣрой ввѣряетъ честолюбивому авантюристу спокойствіе и безопасность своей жизни, отдаетъ свое горячее сердце на службу холодному разчету этого авантюриста. Такъ пользовалось коммунистами сентябрьское правительство адвокатовъ, такъ во всякой французской революціи Бертраны пользовались Батонами, такъ до скончанія вѣка люди гораздо худшіе нежели Викторъ де-Молеонъ будутъ пользоваться людьми несравненно лучшими чѣмъ Арманъ Монье, если послѣдніе не проникнутся смиреніемъ Исаака Ньютона, который узнавъ что нашлись возражатели противъ вѣрности теоремы разработанной его могучимъ умомъ, отвѣтилъ: "быть можетъ". Исаакъ Ньютонъ полагалъ вѣроятно что требуется огромное количество провѣренныхъ опытовъ для того чтобы человѣкъ съ большимъ знаніемъ сталъ тѣмъ чѣмъ человѣкъ малознающій становится съ одного прыжка,-- фанатикомъ непровѣренныхъ экспериментовъ.
   

ГЛАВА II.

   Почти тотчасъ вслѣдъ за тѣмъ какъ де-Молеонъ разстался съ Лемерсье послѣдній встрѣтилъ двухъ прохожихъ едва ли менѣе голодныхъ чѣмъ онъ, Саварена и де-Брезе. Подобно ему они оба были больны, хотя не настолько чтобы быть принятыми въ госпиталь. Въ это время болѣзни всякаго рода -- бронхитисъ, пневмонія, оспа, дисентерія -- производили настоящій моръ и наполняли улицы неприбранными трупами. Эти три человѣка, годъ тому назадъ такіе блестящіе, теперь имѣли видъ тѣней при пасмурномъ небѣ; тѣмъ не менѣе въ нихъ сохранился еще ароматъ врождешіаго Парижанамъ юмора, и достаточно было имъ встрѣтиться чтобъ онъ вспыхнулъ блестящими искрами.
   -- Осталось два утѣшенія, сказалъ Саваренъ, когда друзья побрели или скорѣе поползли по направленію бульваровъ,-- два утѣшенія для gourmet и для собственниковъ въ настоящіе дни испытаній для гурмановъ; вопервыхъ, трюфели подешевѣли.
   -- Трюфели! вздохнулъ де-Брезе съ увлаженными губами;-- быть не можетъ! Они исчезли вмѣстѣ съ золотымъ вѣкомъ.
   -- Нѣтъ. Я говорю на основаніи лучшаго авторитета, моей квартирной хозяйки; потому что она служитъ въ succursale въ Rue de Chateaudun; если бѣдной женщинѣ, которая къ счастію для меня бездѣтная вдова, удастся достать тамъ какой-нибудь кусочекъ, она продаетъ его мнѣ.
   -- Продаетъ! слабо воскликнулъ Лемерсье.-- Крезъ! значитъ у васъ есть деньги и вы можете покупать!
   -- Продаетъ въ кредитъ! Я обезпечу ее на всю жизнь если доживу до того времени когда опять буду имѣть деньги. Не прерывайте меня. Эта честная женщина отправляется сегодня утромъ въ succursale. Я обѣщаю себѣ великолѣпный бифстекъ изъ конины. Приходитъ она туда, и employé объявляетъ ей что запасы всѣ истощились за исключеніемъ трюфелей. Избытокъ послѣднихъ на рынкѣ даетъ ему возможность уступить ей за семь франковъ бутылку. Пришлите мнѣ семь франковъ, де-Брезе, и вы будете участвовать въ банкетѣ.
   Де-Брезе выразительно покачалъ головой.
   -- Впрочемъ, продолжалъ Саваренъ,-- хотя кредитъ болѣе не существуетъ, кромѣ какъ у моей хозяйки, на условіяхъ въ которыхъ проценты пропорціональны риску, однакоже, какъ я имѣлъ уже честь замѣтить, для собственниковъ осталось утѣшеніе. Инстинктъ собственности несокрушимъ.
   -- Но только не въ томъ домѣ гдѣ я живу, сказалъ Лемерсье.-- Тамъ стояли постоемъ двое солдатъ; пока я лежалъ въ лазаретѣ, они забрались въ мою квартиру и вынесли весь небольшой остатокъ мебели какой тамъ былъ, кромѣ кровати и одного стола. Предъ военнымъ судомъ они оправдывались говоря что квартира была оставлена. Оправданіе это было сочтено достаточнымъ. Ихъ отпустили сдѣлавъ выговоръ и взявъ съ нихъ обѣщаніе возвратить то что еще не продано. Они возвратили мнѣ еще столъ и четыре стула.
   -- И все-таки у нихъ былъ инстинктъ собственности, хотя ошибочно направленный; иначе они сочли бы всякое оправданіе своего поступка излишнимъ. Но вотъ мой примѣръ врожденной твердости этого принципа. Почтенный гражданинъ, нуждаясь въ топливѣ, видитъ дверь въ заборѣ одного сада и естественно уноситъ ее. Его останавливаетъ жандармъ видѣвшій его поступокъ. "Voleur, кричитъ онъ жандарму; ты хочешь лишить меня моей собственности?" "Эта дверь ваша собственность? Я видѣлъ гдѣ вы достали ее." "Вы признаете, значить, кричитъ гражданинъ торжествуя,-- что это мое достояніе; потому что вы видѣли какъ я досталъ ее." Такимъ образомъ вы видите какъ несокрушимъ инстинктъ собственности. Какъ только онъ исчезаетъ въ понятіи ваше, такъ снова возраждаетея въ понятіи мое.
   -- Я бы расхохотался еслибы могъ, сказалъ Лемерсье,-- но подобное потрясеніе было бы для меня роковымъ. Dieu des dieux, какъ я отощалъ!
   Говоря это онъ пошатнулся и прислонился къ де-Брезе чтобы не упасть. Де-Брезе извѣстенъ былъ за величайшаго эгоиста. Но въ настоящую минуту, когда и въ великодушномъ человѣкѣ можно бы извинить желаніе сохранить то немногое что онъ имѣлъ для спасенія себя отъ голодной смерти, въ такую минуту этотъ эгоистъ сдѣлался щедрымъ.
   -- Друзья мои, воскликнулъ онъ съ увлеченіемъ,-- у меня еще осталось кое-что въ карманѣ; мы пообѣдаемъ всѣ трое вмѣстѣ.
   -- Обѣдать! прошепталъ Лемерсье.-- Обѣдать! Я не обѣдалъ съ тѣхъ поръ какъ вышелъ изъ лазарета. Вчера я завтракалъ -- двумя жареными мышами. Роскошно, но не питательно. И я раздѣлилъ ихъ съ Фоксомъ.
   -- Фоксъ! Такъ Фоксъ еще живъ! воскликнулъ де-Брезе въ изумленіи.
   -- До нѣкоторой степени, да. Но одна мышь со вчерашняго утра это не много; и онъ не можетъ разчитывать на это каждый день.
   -- Почему вы не берете его съ собой? спросилъ Саваренъ.-- Дайте ему возможность подобрать гдѣ-нибудь косточку.
   -- Не рѣшаюсь; его самого подберутъ. Собаки стали очень цѣнны: ихъ продаютъ по пятидесяти франковъ за штуку. Пойдемте, де-Брезе; гдѣ мы будемъ обѣдать?
   -- Я съ Савареномъ могу пообѣдать въ Лондонской Тавернѣ, пастетомъ изъ крысъ или вареною кошкой. Но было бы навязчиво приглашать такого сатрапа какъ вы, у котораго въ запасѣ цѣлая собака, блюдо въ пятьдесятъ франковъ, королевское блюдо. Прощайте, любезнѣйшій Фредерикъ. Allons, Саваренъ.
   -- Я угощалъ васъ лучшими блюдами нежели собачина, когда имѣлъ средства, сказалъ Фредерикъ жалобно;-- а вы первый разъ пригласили меня и берете назадъ приглашеніе. Пусть такъ. Bon appétit.
   -- Bah! сказалъ де-Брезе, хватая Фредерика за руку когда тотъ повернулся чтобъ идти.-- Понятно что я пошутилъ. Но только въ другой разъ, когда мои карманы будутъ пусты, подумайте что за прекрасная вещь собака, и рѣшитесь, пока у Фокса еще остается нѣсколько мяса на костяхъ.
   -- Мясо! сказалъ Саваренъ останавливая ихъ.-- Смотрите! Видите какъ правъ былъ Вольтеръ сказавъ что "удовольствіе первая потребность цивилизованнаго человѣка". Парижъ можетъ обойтись безъ хлѣба, нo продолжаетъ имѣть Полишинеля.
   Онъ указалъ на кукольную комедію вокругъ которой собралась толпа, не только дѣтей, но и людей среднихъ лѣтъ и стариковъ; оборванный мальчикъ собиралъ въ маленькую тарелочку деньги.
   -- И видите, тои аті, шепнулъ де-Брезе на ухо Лемерсье голосомъ врага искусителя,-- какъ Полишинель обходится безъ собаки.
   Это была правда. Собаки не было и мѣсто ея занимала печальная тощая кошка.
   Фредерикъ поплелся къ оборванному мальчишкѣ.
   -- Куда дѣвалась собака Полишинеля?
   -- Мы съѣли ее въ прошлое воскресенье. Въ слѣдующее съѣдимъ кошку въ пирогѣ, сказалъ мальчишка выразительно чмокая губами.
   -- О, Фоксъ, Фоксъ! прошепталъ Фредерикъ, когда они трое тихо шли по темнѣвшимъ улицамъ; между тѣмъ какъ вдали слышался ревъ прусскихъ пушекъ, а вблизи раздавался смѣхъ зѣвакъ собравшихся смотрѣть Полишинеля безъ собаки.
   

ГЛАВА III.

   Пока де-Брезе и его друзья пировали въ Café Anglais, и кушали лучше нежели обѣщалъ угощавшій, такъ какъ въ menu обѣда входили подобныя роскоши какъ ослятина, мясо мула, горохъ, жареный картофель и шампанское (шампанское какимъ-то таинственнымъ путемъ не истощалось въ теченіи всего времени голода), совсѣмъ инаго рода группа собралась въ квартирѣ Исавры Чигоньи. Она съ Веностой до сихъ поръ не терпѣли крайнихъ лишеній, какимъ подвергались многіе болѣе богатые люди. Правда что состояніе Исавры, находившееся въ рукахъ Лувье, который былъ въ отсутствіи, и помѣщенное имъ въ строившуюся улицу, не приносило дохода. Правда что въ эту же улицу Веноста, мечтавшія получить сто на сто, помѣстила также всѣ свои сбереженія. Но при первомъ извѣстіи о войнѣ Веноста настояла на томъ чтобъ удержать въ рукахъ небольшую сумму изъ полученнаго Исаврой за ея романъ, сумму которой могло хватить на текущіе расходы, и съ еще большею проницательностью закупила запасы провизіи и топлива какъ только явилась вѣроятность осады. Но даже прозорливый умъ Веносты никогда не могъ предвидѣть что осада будетъ такъ продолжительна, или что цѣны на всѣ предметы необходимости поднимутся такъ высоко. Между тѣмъ всѣ запасы, денегъ, топлива, провизіи, сильно уменьшались благодаря благотворительности Исавры, не встрѣчавшей большаго сопротивленія со стороны Веносты, которая по натурѣ была очень склонна къ жалости. Къ несчастію, въ послѣднее время деньги и провизія истощались у Monsieur и Madame Рамо; доходъ ихъ заключался отчасти въ рентахъ, по которымъ болѣе не платили, и въ долѣ барышей съ лавки, лишившейся теперь покупателей; такъ что они пришли раздѣлить столъ и квартиру невѣсты своего сына, не особенно стѣсняясь, потому что имъ не было извѣстно что и деньги и припасы сбереженные Веностой приходили уже къ концу.
   Патріотическій жаръ побудившій старика Рамо вступить въ ряды національгардовъ съ тѣхъ поръ остылъ, если не совсѣмъ прошелъ, вопервыхъ, вслѣдствіе трудности службы, а потомъ вслѣдствіе безпорядочнаго поведенія товарищей по службѣ, ихъ безнравственныхъ разговоровъ и нескромныхъ пѣсенъ. Онъ уже давно вышелъ изъ тѣхъ лѣтъ въ которыя могъ быть призванъ на службу. Его сынъ впрочемъ принужденъ былъ замѣнить его, хотя по слабости сложенія и болѣзненности онъ былъ назначенъ въ ту часть національной гвардіи которая не принимала участія въ военныхъ дѣйствіяхъ, но которая, какъ предполагалось, должна нести службу на укрѣпленіяхъ и поддерживать порядокъ съ городѣ.
   При исполненіи этой обязанности, такъ противорѣчившей его вкусамъ и привычкамъ, Густавъ выказалъ себя однимъ изъ самыхъ громкихъ крикуновъ противъ неспособности правительства, требуя немедленнаго и энергическаго дѣйствія, не взирая на то съ какою потерей жизней оно было бы сопряжено во всѣхъ частяхъ войска, исключая геройскихъ силъ къ которымъ онъ самъ принадлежалъ. Несмотря на свои военныя занятія Густавъ находилъ достаточно времени для сотрудничества въ красныхъ журналахъ, которое доставляло ему довольно хорошее вознагражденіе. Надо отдать ему справедливость что родители скрывали отъ него свои лишенія; они, съ своей стороны, не зная что онъ имѣлъ полную возможность помогать имъ, даже боялись что у него самого нѣтъ ничего кромѣ скуднаго жалованья національгарда. Въ послѣднее время они рѣдко видѣлись съ сыномъ. Monsieur Рамо, хотя придерживался либеральныхъ мнѣній въ политикѣ, но былъ либераленъ какъ лавочникъ, а не какъ красный республиканецъ или соціалистъ. И мало обращая вниманія на теоріи сына пока Имперія обезпечивала его отъ практическаго приложенія этихъ теорій, теперь онъ серіозно опасался, какъ и большая часть парижскихъ торговцевъ, возможности что коммунисты возьмутъ верхъ. Madame Рамо, съ своей стороны, раздѣляя преобладавшую въ ея классѣ нелюбовь къ аристократамъ, была ревностная католичка; и видя въ бѣдствіяхъ постигшихъ ея страну справедливое наказаніе за грѣхи, была огорчена мнѣніями Густава, хотя не знала что онъ былъ авторомъ нѣкоторыхъ статей въ нѣкоторыхъ журналахъ гдѣ эти мнѣнія проповѣдывались съ гораздо большею запальчивостью чѣмъ какую онъ выказывалъ въ разговорахъ. Она упрекала его съ гнѣвомъ и горячими слезами за его безбожныя мнѣнія; и съ этого времени Густавъ старался не доставлять ей другаго случая оскорблять его гордость и унижать его мудрость.
   Избѣгая отчасти свиданія съ родителями, отчасти скуки при встрѣчѣ съ другими посѣтителями Исавры, парижскими дамами посѣщавшими вмѣстѣ съ нею лазареты, съ Раулемъ де-Вандемаромъ, котораго онъ особенно ненавидѣлъ, и аббатомъ Вертпре, между которымъ и обѣими Италіянками въ послѣднее время завязалась короткая дружба -- Густавъ Рамо въ послѣднее время очень рѣдко бывалъ у Исавры. Онъ оправдывалъ свое отсутствіе постоянными занятіями службой. Въ этотъ вечеръ у очага Исавры, въ которомъ догоралъ почти послѣдній запасъ топлива, собрались Веноста, оба Рамо, аббатъ Вертпре, состоявшій въ качествѣ духовника при обществѣ котораго Исавра была такимъ дѣятельнымъ членомъ. Старый священникъ и молодая писательница стали близкими друзьями. Въ натурѣ всякой женщины (въ особенности женщины съ такою даровитою и въ то же время дѣтскою душой какъ у Исавры, соединявшей въ себѣ враждебную склонность къ вѣрѣ съ безпокойною пытливостью ума, всегда подсказывающаго вопросы или сомнѣнія) есть стремленіе къ чему-то далекому отъ дѣлъ и заботъ среди которыхъ она живетъ, стремленіе способное находить удовлетвореніе только въ союзъ земли съ небомъ, который мы называемъ религіей. Въ этомъ, для натуръ подобныхъ Исаврѣ, то звено между женщиной и священникомъ котораго французская философія никогда не могла порвать.
   -- Уже поздно, сказала Madame Рамо:-- я начинаю безпокоиться. Дорогая наша Исавра еще не возвращалась.
   -- Напрасно вы тревожитесь, сказалъ аббатъ.-- Дамы посѣщающія госпиталь въ которомъ она такая ревностная сестра совершенно безопасны. Тамъ всегда найдутся смѣлые люди, родственники больныхъ и раненыхъ, которые, позаботятся о безопасности женщинъ на пути домой. Бѣдный мой Рауль ежедневно посѣщаетъ госпиталь. Его родственникъ Monsieur де-Рошбріанъ лежитъ тамъ въ числѣ раненыхъ.
   -- Надѣюсь онъ не опасно раненъ, сказала Веноста,-- не обезображенъ? Онъ былъ такъ красивъ; только безобразнаго воина можетъ украсить рубецъ на лицѣ.
   -- Не безпокойтесь, синьйора; прусскія орудія пощадили его лицо. Рана его сама по себѣ не опасна, но онъ потерялъ много крови. Рауль съ другими членами братства нашли его безъ чувствъ среди груды убитыхъ.
   -- Monsieur де-Вандемаръ кажется очень скоро оправился отъ горя о смерти его бѣднаго брата, сказала Madame Рамо:-- у этихъ аристократовъ такъ мало чувства.
   Лобъ аббата нахмурился.
   -- Будьте снисходительны, дочь моя. Именно потому что скорбь Рауля о его погибшемъ братѣ такъ глубока и такъ священна, онъ больше чѣмъ когда-нибудь посвящаетъ себя на службу Отца Небеснаго. День или два спустя послѣ похоронъ, когда на его обсужденіе представленъ былъ проектъ памятника на могилѣ Ангеррана, онъ сказалъ: "Да будетъ услышана моя молитва, и пусть моя жизнь будетъ памятникомъ болѣе пріятнымъ его кроткому духу нежели монументы изъ бронзы и мрамора. Да поможетъ мнѣ Провидѣніе и да укрѣпитъ меня въ моемъ желаніи дѣлать тѣ добрыя дѣла которыя онъ самъ бы дѣлалъ еслибъ ему суждено было долѣе, оставаться на землѣ. И если меня будетъ искушать усталость, пусть моя совѣсть шепнетъ мнѣ: "не нарушай завѣта оставленнаго тебѣ братомъ пока не соединишься съ нимъ на вѣки".
   -- Простите меня, простите! прошептала Madame Рамо смиренно, между тѣмъ какъ Веноста залилась слезами.
   Аббатъ хотя былъ искренній и ревностный священникъ, былъ въ то же время веселый свѣтскій человѣкъ. Желая избавить Madame Рамо отъ тяжелыхъ угрызеній вызванныхъ его словами онъ перемѣнилъ разговоръ.
   -- Я долженъ однакоже остерегаться, сказалъ онъ со своимъ пріятнымъ смѣхомъ,-- въ выборѣ общества въ которомъ вмѣшиваюсь въ семейные вопросы; въ особенности же при защитѣ моего бѣднаго Рауля отъ возводимыхъ на него обвиненій. Сегодня одинъ добрый другъ прислалъ мнѣ ужасный органъ коммунистической филолофіи, въ которомъ очень грубо отзываются о насъ, смиренныхъ священникахъ, въ особенности же я указанъ по имени, какъ постоянно назойливо вмѣшивающійся во всѣ частныя семейныя дѣла. Меня обвиняютъ что я возбуждаю женщинъ противъ храбрыхъ мущинъ, друзей народа, и съ угрозами предостерегаютъ прекратить такія низкія дѣйствія.
   Съ сухимъ юморомъ, который представлялъ въ смѣшномъ видѣ то что иначе вызвало бы отвращеніе и негодованіе слушателей, аббатъ прочелъ вслухъ статью исполненную того рода претензій на краснорѣчіе который былъ тогда въ ходу между красными журналами. Въ этой статьѣ, не только аббатъ предавался публичному поруганію, но и Рауль де-Вандемаръ, хотя не названный по имени, былъ ясно обозначенъ какъ ученикъ аббата и типъ свѣтскаго іезуита.
   Одна Веноста не присоединилась ко всеобщему смѣху, который плоскій слогъ этихъ діатрибовъ вызвалъ въ обоихъ Рамо. Ея простоту итальянскому уму эти рѣчи, къ которымъ аббатъ относился шутя, внушали ужасъ.
   -- А, сказалъ Рамо,-- я угадываю автора -- это поджигатель Феликсъ Піа.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ аббатъ; -- подъ статьей стоитъ имя болѣе ученаго атеиста -- Дидеро le jeune.
   Въ это время дверь отворилась и вошелъ Рауль провожавшій Исавру. Лицо молодаго Вандемара измѣнилось послѣ смерти его брата. Линіи около рта сдѣлались глубже; щеки утратили свои округлыя очертанія и нѣсколько ввалились. Но выражеше лица было также ясно, можетъ-быть въ немъ было даже менѣе задумчивой грусти. Вся фигура его напоминала человѣка который страдалъ, но нашелъ поддержку въ своемъ страданіи; въ ней было болѣе мягкости и болѣе высоты.
   И какъ будто бы въ окружавшей его атмосферѣ было что-то уподоблявшее его душѣ души другихъ: съ тѣхъ поръ какъ Исавра познакомилась съ нимъ, въ ея красивомъ лицѣ появилось то же выраженіе какое преобладало въ его лицѣ, выраженіе ея также сдѣлалось мягче и также возвышеннѣе.
   Между этими двумя молодыми сердобольными завязалась такого рода дружба которая не часто встрѣчается. Въ ней не было того оттѣнка чувства который могъ бы разгорѣться въ страсть земной любви. Еслибы сердце Исавры было свободно, она и тогда сочла бы любовь къ Раулю де-Вандемару за профанацію. Онъ никогда не былъ болѣе духовенъ какъ въ то время когда былъ особенно нѣжезъ. Нѣжность Рауля къ ней была тѣмъ святымъ чувствомъ которое стремится возвысить аколита. Однажды, не задолго до смерти Ангеррана, онъ съ трогательною искренностью говорилъ Исаврѣ о своемъ расположеніи къ монастырской жизни.
   -- Свѣтскія призванія, которыя открываютъ для другихъ почетную, и полезную карьеру, не имѣютъ для меня привлекательности. Я не ищу ни богатства, ни власти, ни почестей, ни славы. Суровость монастырской жизни не страшитъ меня; напротивъ, имѣетъ свою прелесть, потому что съ нею соединяется отрѣшеніе отъ земли и помышленія о небѣ. Въ молодые годы я могъ, подобно другимъ, лелеять мечты о земной любви и счастіи семейной жизни, пока не почувствовалъ благоговѣнія къ той которой обязанъ всѣмъ что можетъ быть во мнѣ добраго. Когда я впервые занялъ свое мѣсто въ обществѣ молодыхъ людей которые изгоняютъ изъ своей жизни всякую мысль о другомъ мірѣ, я подпалъ подъ вліяніе женщины научившей меня видѣть прекрасное въ святости. Она мало-по-малу привлекала меня къ участію въ своихъ дѣлахъ благотворительности и отъ нея научился я любить Бога настолько чтобы былъ снисходительнымъ къ его созданіямъ. Не знаю могла ли бы привязанность какую я почувствовалъ къ ней зародиться въ человѣкѣ который съ дѣтства не составилъ себѣ романтическаго представленія, можетъ-быть не оправдываемаго исторіей, объ идеалахъ рыцарства. Мое чувство къ ней въ началѣ было чистымъ и поэтическимъ чувствомъ какое могъ молодой рыцарь позволить себѣ, sans reproche, питать къ прекрасной королевѣ или châtelaine, которой цвѣта онъ носилъ на турнирахъ, незапятнанную репутацію которой онъ сталъ бы защищать не щадя жизни. Но вскорѣ даже это чувство, какъ ни было оно чисто, стадо очищаться отъ всякаго слѣда земной любви, по мѣрѣ того какъ восхищеніе переходило въ почитаніе. Она часто убѣждала меня жениться, но для меня нѣтъ невѣсты на землѣ. Я только жду пока женится Ангерранъ, и тогда промѣняю свѣтъ на монастырь.
   Но послѣ смерти Ангеррана Рауль отказался отъ всякой мысли о монастырѣ. Въ этотъ вечеръ, когда онъ провожалъ домой Исавру и другихъ дамъ бывшихъ въ госпиталѣ, онъ сказалъ въ отвѣтъ на вопросъ о его матери:
   -- Она спокойна и не ропщетъ. Я обѣщалъ ей пока она жива не лишать ее и другаго сына и оставилъ всякія мечты о монастырѣ.
   Рауль оставался у Исавры всего нѣсколько минутъ. Аббатъ пошелъ провожать его по дорогѣ домой.
   -- У меня есть до васъ просьба, сказалъ аббатъ;-- вы безъ сомнѣнія знаете вашего дальняго родственника виконта де-Молеона?
   -- Да. Не такъ близко какъ бы слѣдовало: Ангерранъ любилъ его.
   -- Но во всякомъ случаѣ настолько чтобы зайти къ нему и передать порученіе которое дано мнѣ, но которое удобнѣе исполнить вамъ какъ родственнику. Я для него чужой и не знаю не сочтетъ ли такой человѣкъ сообщеніе переданное чрезъ священника за навязчивое вмѣшательство въ чужія дѣла. Дѣло однакожь очень просто. Въ монастырѣ *** есть бѣдная монахиня которая, боюсь, умираетъ. Она имѣетъ сильное желаніе увидаться съ Monsieur де-Молеономъ. По ея словамъ онъ приходится ей дядей и есть единственный ея родственникъ находящійся въ живыхъ. Монастырскіе уставы не такъ строги чтобы воспретить свиданіе при подобныхъ обстоятельствахъ. Я долженъ прибавить что не знаю ея прежней исторіи. Я не духовникъ этого монастыря. Ихъ духовникъ былъ опасно раненъ нѣсколько дней тому назадъ при посѣщеніи перевязочнаго пункта на укрѣпленіяхъ. Какъ только докторъ позволилъ ему видѣть постороннихъ, онъ послалъ за мной и просилъ меня сходить къ монахинѣ о которой я говорю, сестрѣ Урсулѣ. Кажется онъ сообщилъ ей что де-Молеонъ въ Парижѣ и обѣщалъ узнать его адресъ. Рана его помѣшала ему исполнить это и онъ поручилъ мнѣ достать это свѣдѣніе. Я хорошо знакомъ съ начальницей монастыря и льщу себя что пользуюсь ея расположеніемъ. Потому я безъ труда получилъ позволеніе видѣть бѣдную монахиню. Она умоляла меня, для спокойствія ея души, не теряя времени узнать адресъ Monsieur де-Молеона и просить его посѣтить ее. Въ случаѣ его сомнѣній я могу назвать ему имя подъ которымъ онъ зналъ ее въ свѣтѣ -- ее звали Луиза Дюваль. Я. разумѣется поспѣшилъ исполнить ея просьбу. Мѣстожительство человѣка который такъ отличился во время этой несчастной осады найти было не трудно, я отправился тотчасъ же къ Monsieur де-Молеону, но не засталъ его дома и мнѣ сказали что онъ можетъ-быть проведетъ всю ночь на укрѣпленіяхъ.
   -- Я пойду къ нему завтра рано утромъ, сказалъ Рауль,-- и передамъ ваше порученіе.
   

ГЛАВА IV.

   На слѣдующее утро де-Молеонъ былъ нѣсколько удивленъ посѣщеніемъ Рауля. Онъ не особенно любилъ этого родственника, котораго вѣжливая сдержанность, въ противоположность сердечной искренности бѣднаго Ангеррана, оскорбляла его самолюбіе; онъ не могъ также понять религіозныхъ мнѣній которыя препятствовали Раулю вступить въ ряды войска, хотя заботясь о спасеніи жизни другихъ онъ такъ безстрашно подвергалъ опасности собственную жизнь.
   -- Простите меня, сказалъ Рауль съ своею мягкою грустною улыбкой,-- что безпокою васъ въ такое раннее время. Но ваша служба на укрѣпленіяхъ и моя въ госпиталѣ начинаются рано, и я обѣщалъ аббату Вертпре передать вамъ порученіе которое вы можетъ-быть сочтете спѣшнымъ.
   Онъ повторилъ что слышалъ отъ аббата вечеромъ о болѣзни и желаніи монахини.
   -- Луиза Дюваль! воскликнулъ виконтъ: -- Наконецъ-то она нашлась, и въ монастырѣ! Теперь я понимаю почему она не видѣлась со мной послѣ моего возвращенія въ Парижъ. Подобныя извѣстія не проникаютъ въ монастыри. Я много обязанъ вамъ, Monsieur де-Вандемаръ, за безпокойство которое вы такъ любезно приняли на себя. Эта бѣдная монахиня моя родственница, и я тотчасъ же поспѣшу исполнить ея просьбу. Но этотъ монастырь ***, къ стыду моему я долженъ сознаться что не знаю гдѣ онъ находится. Я думаю не близко?
   -- Позвольте мнѣ быть вашимъ проводникомъ, сказалъ Рауль; -- я былъ бы счастливъ ближе познакомиться съ человѣкомъ котораго такъ уважалъ мой покойный братъ.
   Викторъ былъ тронутъ этими примирительными словами, и черезъ нѣсколько минутъ они были на пути къ монастырю, находившемуся по другую сторону Сены.
   Викторъ началъ разговоръ горячими сердечными похвалами характеру покойнаго Ангеррана.
   -- Никогда, сказалъ онъ,-- не видалъ я натуры болѣе одаренной самыми привлекательными чертами молодости; кротость и умъ возвышали его прекрасныя качества и заставляли забывать тѣ немногія ошибки и слабости которыхъ молодой человѣкъ въ такомъ положеніи, среди столькихъ искушеній, не можетъ совершенно избѣгнуть; не горюйте о его потерѣ. Мужественная смерть достойно увѣнчала эту прекрасную жизнь.
   Рауль не отвѣчалъ, только съ благодарностью пожалъ руку лежавшую въ его рукѣ. Спутники продолжали идти молча. Викторъ задумался о предстоящемъ посѣщеніи племянницы которая такъ давно и таинственно исчезла и теперь такъ неожиданно была отыскана. Луиза внушала ему интересъ своею красотой и силой характера, но никогда онъ не чувствовалъ къ ней горячей привязанности. Онъ находилъ утѣшеніе въ томъ что жизнь ея оканчивалась въ святынѣ монастыря. Онъ никогда не могъ отдѣлаться отъ опасенія внушеннаго ему Лувье что она своей жизнью навлечетъ нареканія и безчестіе на то имя которое ему стоило столько труда и борьбы очистить отъ несправедливыхъ обвиненій.
   Рауль разстался съ де-Молеономъ у воротъ монастыря и направился къ госпиталямъ которые онъ посѣщалъ и бѣднымъ которымъ приносилъ утѣшеніе.
   Викторъ былъ молча проведенъ въ монастырскій parloir, и послѣ нѣсколькихъ минутъ ожиданія дверь отворилась и вошла начальница. Когда она приближалась къ нему величавою походкой, съ торжественнымъ выраженіемъ въ лицѣ, онъ отступилъ съ едва сдержаннымъ восклицаніемъ въ которомъ выразилось изумленіе и ужасъ. Возможно ли? Ужели эта женщина съ важнымъ, безстрастнымъ видомъ та нѣкогда пылкая дѣвушка письма которой онъ хранилъ въ годы своихъ испытаній и сжегъ только ночью наканунѣ самаго опаснаго сраженія въ которомъ онъ участвовалъ? Единственная женщина которую онъ въ своихъ юношескихъ мечтахъ считалъ своею будущею женой? Да, это была она. Сомнѣнія исчезли когда онъ услыхалъ ея голосъ; хотя какъ непохоже было теперешнее его выраженіе на тихую, кроткую музыку которая звучала въ этомъ голосѣ въ былые годы!
   -- Monsieur де-Молеонъ, сказала настоятельница спокойно,-- мнѣ больно огорчить васъ печальнымъ извѣстіемъ. Вчера вечеромъ, когда аббатъ обѣщалъ передать вамъ просьбу сестры Урсулы, она хотя и была при смерти -- иначе я не могла бы нарушить правила монастыря и допустить ваше посѣщеніе -- но не было еще немедленной опасности; полагали что страданія ея продолжатся еще нѣсколько дней. Я видѣла ее поздно вечеромъ предъ уходомъ въ мою келью, и казалось что она была даже крѣпче нежели всю послѣднюю недѣлю. Одна изъ сестеръ осталась дежурить на ночь въ ея кельѣ. Подъ утро, казалось, она забылась спокойнымъ сномъ и во время этого сна отошла.
   При этихъ словахъ настоятельница перекрестилась и набожно прошептала нѣсколько словъ латинской молитвы.
   -- Умерла! бѣдная моя племянница! сказалъ Викторъ тронутый. Слушая грустное извѣстіе такъ спокойно переданное ему настоятельницей, онъ оправился отъ смущенія которое почувствовалъ при первомъ взглядѣ на нее.-- Такъ я не могу даже узнать зачѣмъ она желала видѣть меня или что хотѣла завѣщать мнѣ?
   -- Это печальное утѣшеніе я рѣшилась передать вамъ, Monsieur le vicomte, послѣ долгихъ колебаній, и получивъ одобреніе аббата Вертпре, котораго я сегодня утромъ просила разсѣять мои сомнѣнія не будетъ ли это противорѣчить моему долгу. Когда сестра Урсула узнала о вашемъ возвращеніи въ Парижъ, я дала ей позволеніе написать вамъ письмо, которое она должна была показать мнѣ. Она чувствовала что при своей слабости не будетъ въ состояніи передать вамъ на словахъ съ достаточною подробностью многое что имѣла на душѣ; и такъ какъ она могла видѣться съ вами только въ присутствіи одной изъ сестеръ, то ей казалось что она можетъ быть болѣе откровенной на письмѣ. Она желала чтобы, когда вы придете, я могла передать вамъ это письмо и вы имѣли бы время прочесть его прежде личнаго свиданія съ нею; тогда нѣсколькихъ словъ выражающихъ ваше обѣщаніе исполнить ея желаніе, извѣстное вамъ напередъ, было бы достаточно при свиданіи, которое не могло быть продолжительно въ ея трудномъ положеніи. Понимаете ли вы меня?
   -- Совершенно, Madame,-- но письмо?
   -- Она дописала его вчера вечеромъ; и когда я ночью уходила отъ нея она передала его мнѣ для просмотра. Мнѣ грустно сознаться, Monsieur le vicomte, что многое въ тонѣ этого письма вызвало мое сожалѣніе и неодобреніе. Я имѣла намѣреніе указать на это нашей сестрѣ сегодня утромъ и сказать что эти мѣста должны быть измѣнены прежде чѣмъ я могу передать письмо въ ваша руки. Но внезапная смерть ея лишила меня возможности исполнить это. Сама я не могла, разумѣется, ни измѣнить, ни выпустить въ немъ ни одной строки, ни одного слова. Мнѣ оставалось только или вовсе уничтожить письмо или отдать его вамъ такъ какъ есть. Аббатъ полагаетъ что долгъ мой не противорѣчитъ здѣсь моему чувству; и теперь я могу передать это письмо вамъ.
   Де-Молеонъ принялъ незапечатанный пакетъ изъ бѣлыхъ, тонкихъ рукъ настоятельницы; и наклонясь чтобы взять его онъ поднялъ на нее глаза краснорѣчивые въ своемъ грустномъ, смиренномъ паѳосѣ, въ которыхъ сердце любившей женщины не могло не видѣть напоминанія о прошломъ, котораго не смѣли высказать уста.
   Слабый, едва замѣтный румянецъ проступилъ на мраморныхъ щекахъ монахини. Съ изящною деликатностью чувства, въ которомъ видно было что и въ монахинѣ не умерла женщина, она отвѣчала на это безмолвное обращеніе.
   -- Monsieur Викторъ де-Молеонъ, прежде сегодняшней встрѣчи мы разстались съ вами навсегда. Позвольте бѣдной religieuse сказать съ какою радостью я узнала отъ аббата Вертпре что вамъ удалось очистить отъ клеветы вашу честь, въ которой никто знавшій васъ не могъ никогда сомнѣваться.
   -- А, вы слышали объ этомъ -- наконецъ-то, наконецъ!
   -- Повторяю, въ вашей чести я никогда не сомнѣвалась.-- Настоятельница спѣшила договорить.-- Еще большею радостью было для меня узнать изъ того же достойнаго источника что вы были храбрѣйшимъ въ числѣ защитниковъ вашей страны и не омрачили себя сообществомъ съ тѣми которые являются противниками божества. Продолжайте также, продолжайте, Викторъ де-Молеонъ.
   Она пошла къ двери; и тамъ обернувшись снова къ нему со взглядомъ въ которомъ совершенно исчезъ мраморъ, проговорила слова въ которыхъ еще болѣе видна была монахиня, но въ то же время еще болѣе женщина, чѣмъ въ сказанныхъ прежде:
   -- Я никогда не забываю просить въ своихъ молитвахъ чтобы вы до конца оставались вѣрны Богу.
   Она сказала и исчезла.
   Въ какомъ-то смутномъ, дремотномъ восхищеніи Викторъ де-Молеонъ стоялъ въ стѣнахъ монастыря. Машинально,-- какъ всякій человѣкъ, отъ перваго министра до бѣднаго клоуна въ провинціальномъ балаганѣ, когда предъ нимъ возстаетъ рутина жизни, когда онъ обязанъ являться на своемъ посту и толковать о налогѣ на пиво или прыгать чрезъ обручъ на лошади, хотя бы сердце его обливалось кровью вслѣдствіе тайныхъ домашнихъ огорченій,-- машинально де-Молеонъ пошелъ своимъ путемъ на укрѣпленія, гдѣ онъ ежедневно училъ своихъ рекрутъ. Извѣстный своею суровостью къ нарушителямъ порядка, горячностью своихъ похвалъ тѣмъ которые радовали его солдатское сердце, онъ, повидимому, ни мало не измѣнился въ это утро, развѣ только былъ нѣсколько снисходительнѣе къ первымъ, нѣсколько холоднѣе къ послѣднимъ. Когда это привычное дѣло окончилось, онъ тихо пошелъ къ болѣе пустынному, можетъ-быть потому что оно было самымъ опаснымъ, мѣсту укрѣпленій и тамъ сѣлъ одиноко на замерзшую траву. Вокругъ него раздавался громъ орудій. Онъ слушалъ безсознательно. Время отъ времени ядро свистало и падало почти у самыхъ его ногъ; -- онъ смотрѣлъ разсѣяннымъ взоромъ. Душа его ушла въ прошедшее; и раздумывая надо всѣмъ что въ немъ было похоронено, онъ почувствовалъ глубокое убѣжденіе въ тщетѣ всѣхъ земныхъ человѣческихъ цѣлей, изъ-за которыхъ мы бьемся и страдаемъ, болѣе глубокое чѣмъ то которое происходило изъ его свѣтскаго цинизма и его свѣтскаго честолюбія. Видъ этого лица, съ которымъ было связано единственное чистое увлеченіе его безпорядочной молодости, поразилъ его среди новыхъ надеждъ на новую карьеру, какъ поразилъ нѣкогда дворянина ставшаго въ послѣдствіи суровымъ преобразователемъ ордена Трапистовъ вырытый узъ могилы скелетъ женщины, которую онъ такъ любилъ и о смерти которой такъ сокрушался. Раздумывая такимъ образомъ онъ забылъ о письмѣ бѣдной Луизы Дюваль. Она, чье существованіе такъ тревожило, измѣняло и частью омрачало жизнь другихъ,-- она, едва умерла, какъ уже была забыта ближайшимъ своимъ родственникомъ. Правда, развѣ она сама не забыла всѣ свои обязанности въ отношеніи къ тѣмъ кто былъ гораздо ближе ей чѣмъ дядя племянницѣ?
   Короткій, суровый, безсолнечный день приблизился къ концу прежде чѣмъ де-Молеонъ быстро, нетерпѣливо очнулся отъ своихъ мечтаній, и принялся за письмо умершей монахини.
   Оно начиналось выраженіемъ радости что она еще разъ увидитъ его предъ смертью и благодарности за прежнюю его доброту. Пропускаю большую часть того что касалось разказа о событіяхъ уже извѣстныхъ читателю. Она указывала, какъ на главную причину своего отказа Лувье, на то что черезъ нѣсколько времени она должна была стать матерью -- фактъ въ то время скрытый отъ Виктора де-Молеона, изъ опасенія что онъ будетъ настаивать не на расторженіи ея неправильнаго брака, а на формальномъ его закрѣпленіи. Она вкратцѣ разказала о своей дружбѣ съ Madaте Мариньи, о перемѣнѣ именъ и документовъ, о томъ какъ ребенокъ ея, родившійся въ окрестностяхъ Ахена, былъ оставленъ на попеченіи кормилицы, о путешествіи въ Мюнхенъ чтобъ убѣдиться въ смерти лоуквой Луизы Дюваль. Потомъ говорилось о полученіи удостовѣренія о смерти чрезъ ея податливаго родственника, покойнаго маркиза де-Рошбріана, о послѣдовавшемъ затѣмъ пребываніи ея въ семействѣ фонъ-Рюдесгеймовъ -- все это достаточно только напомнить здѣсь вкратцѣ. Затѣмъ письмо продолжалось такъ:
   "Принятая такимъ образомъ въ этомъ семействѣ, гдѣ я была гувернанткой только по имени, на самомъ же дѣлѣ другомъ, я встрѣтила синьйора Лудовико Чигонья, Италіянца благородной фамиліи. Это былъ единственный человѣкъ который заинтересовалъ меня. Я полюбила его страстно. Я не могла разказать ему мою настоящую исторію, не могла сказать что у меня былъ ребенокъ; эти свѣдѣнія побудили бы его тотчасъ же удалиться отъ меня. У него была дочь отъ прежняго брака, еще ребенокъ, которая воспитывалась во Франціи. Онъ хотѣлъ взять ее къ себѣ, хотѣлъ чтобы вторая жена замѣняла ей мать. Что было мнѣ дѣлать съ моимъ ребенкомъ оставленнымъ въ окрестностяхъ Ахена? Во время этихъ сомнѣній и колебаній я прочла въ газетахъ объявленіе что одна французская дама, жившая тогда близь Кобленца, желала взять къ себѣ дѣвочку не старше шести лѣтъ, которая должна быть отдана въ полное ея распоряженіе родителями и о которой она будетъ заботиться какъ о своей дочери. Я тотчасъ же рѣшилась отправиться въ Кобленцъ. Увидѣла эту даму. Она повидимому была богата, еще молода, во неизлѣчимо больна, и проводила большую часть дня лежа на диванѣ. Она откровенно разказала мнѣ свою исторію. Она была прежде танцовщицей на сценѣ, вышла замужъ за почтеннаго человѣка, осталась вдовою, и вскорѣ сдѣлалась жертвою болѣзни которая вѣроятно заставитъ ее всю жизнь провести не выходя изъ комнаты. Страдая такимъ образомъ, и не имѣя ни родства, никакихъ интересовъ или цѣлей о жизни, она рѣшилась взять къ себѣ ребенка котораго бы могла воспитать какъ дочь. Главнымъ условіемъ при этомъ было то чтобы родители никогда уже не могли взять назадъ ребенка. Моя наружность и обращеніе ей понравились: ей не хотѣлось чтобы пріемная дочь ея была крестьянка. Она не разспрашивала меня ни о какихъ подробностяхъ, откровенно сознаваясь что не желаетъ знать ничего что, дойдя по ея неосторожности до ребенка, побудило бы его въ послѣдствіи отыскивать своихъ родителей. Словомъ, я уѣхала изъ Кобленца съ тѣмъ чтобы привезти дѣвочку, и если она понравится Madame Сюрвиль, то соглашеніе должно послѣдовать.
   "Я вернулась въ Ахенъ. Увидѣла ребенка. Увы! я была недостойная мать; одинъ видъ дитяти живо напомнилъ мнѣ мое собственное опасное положеніе. Но ребенокъ былъ прекрасенъ! похожъ на меня, но гораздо красивѣе, потому что это была чистая, невинная красота. Ее научили звать меня Maman. Не поколебалась ли я услыхавъ это имя? Нѣтъ; оно терзало мой слухъ какъ слова упрека и стыда. Представьте мое огорченіе, когда идя съ ребенкомъ на станцію желѣзной дороги я встрѣтила человѣка который долженъ былъ почитать меня умершею. Вскорѣ я увидѣла что его огорченіе было также сильно какъ мое и что мнѣ нечего бояться что онъ пожелаетъ предъявить свои права на меня. На минуту я готова была уступить ему его ребенка. Но когда онъ содрогнулся при одномъ намекѣ объ этомъ, гордость моя была оскорблена, совѣсть моя облегчилась. Во всякомъ случаѣ было неосторожно относительно моей безопасности въ будущемъ оставить ему предлогъ требовать меня къ себѣ. Я поспѣшно оставила его. Больше я никогда не видала его и не слышала о немъ. Я привезла ребенка въ Кобленцъ. Madame Сюрвиль была очарована красотою и разговоромъ дѣвочки, очарована еще больше когда я остановила бѣдное дитя назвавшее меня Maman и сказала: "вотъ твоя настоящая мать". Избавившись отъ хлопотъ я вернулась въ доброе германское семейство и скоро стала женою Лудовико Чигонья.
   "Вскорѣ началось мое наказаніе. Онъ былъ легкомысленъ и измѣнчивъ, натура вѣчно ищущая удовольствія. Я скоро наскучала ему. Самая любовь моя дѣлала меня непріятною для него. Я сдѣлалась раздражительна, ревнива, требовательна. Его дочь, которая теперь жила съ нами, была новымъ поводомъ къ несогласіямъ. Я знала что онъ любитъ ее больше нежели меня. Я сдѣлалась злою мачихой; страстные упреки Лудовико возбуждали мою ярость. Но отъ этого брака родился у меня сынъ. Мой милый Луиджи! Какъ мое сердце привязалось къ нему! Нянчаясь съ нимъ я забывала неудовольствія мои противъ его отца. Потомъ бѣдный Чигонья заболѣлъ и умеръ. Я искренно оплакивала его; но у меня остался мой мальчикъ. Я впала въ бѣдность, въ крайнюю бѣдность. Единственными средствами Чигонья было жалованье которое онъ получалъ на австрійской службѣ; оно прекратилось вмѣстѣ съ австрійскимъ владычествомъ въ Италіи; въ видѣ вознагражденія ему былъ назначенъ небольшой пенсіонъ, который кончился съ его смертью.
   "Въ это время, одинъ Англичанинъ, съ которымъ Лудовико познакомился въ Венеціи, и который часто бывалъ у насъ въ Веронѣ, предложилъ мнѣ свою руку. Онъ чрезвычайно привязался къ Исаврѣ, дочери Чигонья отъ перваго брака. И я думаю что онъ рѣшился сдѣлать мнѣ предложеніе какъ изъ состраданія ко мнѣ такъ и вслѣдствіе своей привязанности къ ней. Я вышла за него ради моего сына Луиджи. Онъ былъ добрый человѣкъ, и будучи ученымъ, имѣлъ склонность къ уединенію, въ чемъ не встрѣчалъ во мнѣ симпатіи. Общество его наводило на меня скуку, но я переносила ее ради Луиджи. Богъ видѣлъ что мое сердце какъ и всегда удалено отъ Него и лишилъ меня всего что я имѣла на землѣ, лишилъ меня сына. Въ минуту отчаянія я обратилась за утѣшеніемъ къ нашей святой церкви. Въ священникѣ, моемъ духовникѣ, я нашла друга. Я была поражена понявъ изъ его словъ какъ я преступна. Доводя церковныя ученія до крайности, онъ не допускалъ чтобы мой первый бракъ, хотя недѣйствительный по закону, не былъ дѣйствителенъ предъ лицомъ Неба. Не была ли смерть моего любимаго ребенка заслуженнымъ наказаніемъ за грѣхъ мой противъ другаго ребенка, котораго я покинула?
   "Эти мысли преслѣдовали меня день и ночь. Съ совѣта и одобренія добраго священника я рѣшилась оставить домъ мистера Селби и посвятить себя отысканію моей покинутой Жюли.
   "У меня было тяжелое объясненіе съ мистеромъ Селби. Я объявила ему о моемъ намѣреніи разойтись съ нимъ. Причиною я выставила мое отвращеніе жить съ еретикомъ, врагомъ святой нашей церкви. Когда мистеръ Селби увидѣлъ что не можетъ поколебать мое рѣшеніе, онъ покорился ему съ терпѣніемъ и великодушіемъ которыя всегда обнаруживалъ. При вступленіи моемъ въ бракъ, онъ закрѣпилъ за мной пять тысячъ фунтовъ, которые въ случаѣ его смерти должны были перейти въ полную мою собственность. Онъ предложилъ теперь выдавать мнѣ проценты съ этой суммы пока будетъ живъ; оставилъ на своемъ попеченіи мою падчерицу Исавру и завѣщалъ ей все остальное свое состояніе, кромѣ земельной собственности въ Англіи, которая должна была перейти къ его родственникамъ.
   "Такъ мы растались, безъ всякой злобы -- оба проливая слезы. Я отправилась въ Кобленцъ. Madame Сюрвиль давно оставила этотъ городъ, посвятивъ нѣсколько лѣтъ по поѣздки къ разнымъ минеральнымъ водамъ, тщетно ища исцѣленія. Не безъ труда разыскала я послѣднее ея мѣстопребываніе по близости Парижа, но ея уже не было -- смерть ея была ускорена потерею всего состоянія, которое ее убѣдили помѣстить въ одну мошенническую компанію, разорившую многихъ. Жюли, бывшая при ней во время ея смерти, вскорѣ послѣ того исчезла, никто не могъ сказать мнѣ куда именно; но по нѣкоторымъ намекамъ я поняла что бѣдное дитя, оставленное въ такомъ безпомощномъ положеніи, было увлечено на путь порока.
   "Можетъ-статься что продолжая поиски я могла бы найти ее. Вы скажете что предпринять такіе розыски были моимъ долгомъ. Безъ сомнѣнія. Теперь я съ сокрушеніемъ вижу что это такъ. Но не такъ думала я въ то время. Италіяаскій священникъ далъ мнѣ нѣсколько рекомендательныхъ писемъ къ французскимъ дамамъ съ которыми онъ познакомился во время ихъ пребыванія во Флоренціи. Дамы эта были очень благочестивы и чрезвычайно строги къ той внѣшней обстановкѣ въ которой благочестіе выказывается предъ глазами свѣта. Онѣ приняли меня не только любезно, но съ явнымъ уваженіемъ. Онѣ готовы были видѣть подвигъ самотверженія въ томъ что я покинула Селби. Преувеличивая простую причину этого поступка приведенную священникомъ въ его письмѣ, онѣ представляли что я рѣшилась покинуть роскошный домъ мужа идолопоклонника, не желая жить съ врагомъ моей религіи. Эта новая лесть отуманила меня. Я страшилась мысли спуститься съ пьедестала на который была такимъ образомъ возведена. Что еслибъ я узнала мою дочь въ такой женщинѣ прикосновенія къ платью которой эти благочестивыя дамы также страшились какъ прикосновенія къ рубищу прокаженнаго! Нѣтъ, я не могла бы признать ее, не могла бы дать ей убѣжища подъ моею кровлей. Еслибъ открылось что я состою въ какихъ бы то ни было сношеніяхъ съ такою отверженною, никакія объясненія, никакія извиненія, какъ бы далеки ни были они отъ истины, не были бы приняты этими строгими судьями человѣческихъ ошибокъ. Истина же была бы еще хуже. Я постаралась успокоить свою совѣсть. Ища примѣровъ въ томъ кругу гдѣ я заняла такое почетное мѣсто, я не находила ни одного случая чтобы дѣвушка уклонившаяся съ пути добродѣтели не была отвергнута ближайшими своими родственниками. Я вспомнила о своей матери; не отказался ли отецъ видѣть ее, признавать ея ребенка, только потому что считалъ бракъ ея за mésalliance, оскорблявшій фамильную гордость? Такая гордость, увы! была у меня въ крови -- единственное мое фамильное наслѣдство.
   "Такъ продолжалось до тѣхъ поръ пока я почувствовала серіозные признаки болѣзни, заставлявшей опасаться за мою жизнь. Тогда совѣсть во мнѣ проснулась и стала мучить меня. Я рѣшила вступить въ монастырь. Опять это была гордость и тщеславіе! Рѣшеніе мое было восхваляемо тѣми чьи мнѣнія надмѣвали мой умъ и мое поведеніе. Прежде удаленія въ монастырь, гдѣ я пишу это письмо, я сдѣлала формальное распоряженіе относительно капитала который за смертію мистера Селби перешелъ въ полную мою собственность. Тысячи фунтовъ было достаточно для вклада въ монастырь; остальныя четыре тысячи отданы на храненіе извѣстному нотаріусу Monsieur N --Rue -- --. Отъ него вы узнаете что сумма эта, съ наросшими процентами, завѣщана вамъ, какъ дань благодарности за помощь оказанную мнѣ въ то время когда вы сами нуждались, и за доброту съ какою вы признавали наше родство и сострадали моимъ несчастіямъ.
   "Но постарайтесь разузнать -- для мущины это легче чѣмъ для женщины -- что сталось съ бѣдною Жюли, и удѣлите сколько найдете нужнымъ и справедливымъ изъ завѣщанной суммы чтобъ обезпечить ее отъ нужды и искушенія. Я увѣрена что вы пощадите при этомъ мое имя: я не желала бы чтобы безчестіе его бросило тѣнь и на васъ.
   "Я начала писать это длинное письмо съ того дня какъ узнала что вы въ Парижѣ. Оно истощило слабые остатки моихъ силъ. Письмо будетъ передано вамъ прежде свиданія котораго я такъ страшусь и такъ пламенно желаю. Вы не будете упрекать меня во время этого свиданія, любезный дядюшка, вы только пожалѣете и постараетесь утѣшить меня; не правда ли?
   "Еслибъ я считала себя достойною молиться за другихъ, я прибавила бы: да сохранятъ васъ всѣ святые подъ своимъ покровомъ, и приведутъ васъ къ вѣрѣ во святую церковь, которая имѣетъ власть отпускать грѣхи тѣмъ кто раскаивается какъ я теперь."
   Письмо выпало изъ рукъ Виктора. Онъ поднялъ его, машинально расправилъ, съ разсѣяннымъ, сострадательнымъ изумленіемъ. Права была настоятельница затрудняясь передать въ чужія руки исповѣдь въ которой раскрывалась душа такъ мало проникнутая истинною религіозною вѣрою. Очевидно что только долгъ избавить отъ нужды и грѣха покинутую дочь писавшей могъ пересилить всѣ другія соображенія въ умѣ женщины и священника съ которымъ она совѣтовалась.
   Что за странное извращеніе понятій во всемъ письмѣ! какое почти безсознательное смѣшеніе праваго и неправаго долгъ о которомъ она упоминаетъ такъ настоятеленъ и она относится къ нему съ такимъ пренебреженіемъ; даже религіозное чувство возбужденное совѣстью такъ далеко отъ нравственныхъ побужденій! опасеніе прослыть менѣе благочестивою между чужими людьми сильнѣе нежели нравственная обязанность найти и взять къ себѣ дочь, въ ошибкахъ которой, если она впала въ ошибки, мать, такъ эгоистически покинувшая ее, одна была отвѣтственна! даже предъ концомъ, при приближеніи смерти, эта забота объ имени, для безупречности котораго она никогда ничѣмъ не жертвовала; и это заключительное увѣщаніе, эта увѣренность въ своемъ раскаянія, въ которой столько самодовольства!
   Еще болѣе изумился бы Викторъ де-Молеонъ еслибы зналъ о сходныхъ чертахъ въ характерѣ и объ одинаковости завѣщаній Луизы Дюваль и ея мужа отъ котораго она скрывалась. По одному изъ тѣхъ странныхъ совпаденій которыя, если о настоящемъ трудѣ будутъ судить по обыкновеннымъ правиламъ, предъ обыкновенными читателями романовъ, критикъ можетъ не безъ основанія отнести къ недостатку изобрѣтательности автора, средства къ жизни для этого ребенка, покинутаго родителями при жизни, довѣрены были чести и скромности душеприкащиковъ, съ порученіемъ со стороны удалившейся отъ міра Луизы и "безупречнаго Кинга" уважать ихъ свѣтскую репутацію. Родители этого ребенка, такъ несхожіе по общественному положенію, религіознымъ убѣжденіямъ, наклонностямъ, сошлись въ той сторонѣ личнаго характера которая прикасается къ неопредѣленному кругу людскаго мнѣнія. Для Ричарда Кинга здѣсь было довольно важное оправданіе, такъ какъ онъ желалъ сохраненія тайны не ради себя, но ради памяти той которую свѣтъ зналъ какъ его уважаемую жену. Поведеніе Луизы не имѣло такого оправданія; предъ смертью она осталась тѣмъ же чѣмъ была всю жизнь, себялюбивою эгоисткой. Но каковы бы ни были побужденія родителей, какая судьба постигла покинутаго ребенка? Какая кара общественнаго мнѣнія, избѣгнутая родителя, падетъ на невинное дитя, которому должно быть тайно передано все ихъ земное достояніе? Будетъ ли все золото Офира достаточнымъ вознагражденіемъ для нея?
   Де-Молеонъ медленно поднялся и перешелъ съ уединеннаго мѣста гдѣ сидѣлъ къ болѣе люднымъ частямъ укрѣпленій. Онъ проходилъ мимо группы молодыхъ Moblots, у которыхъ ружейные стволы были обвиты цвѣтами. "Если въ Парижѣ недостаетъ хлѣба", сказалъ одинъ изъ нихъ, "за то никогда нѣтъ недостатка въ цвѣтахъ". Товарищи его весело засмѣялись и затянули непристойную пѣсню, въ которой осмѣивался Трошю. Въ это время, въ нѣсколькихъ саженяхъ впереди группы, упала бомба. Взрывъ ея только на минуту прервалъ пѣсню, но осколки поразили человѣка въ грубой, оборванной одеждѣ стоявшаго и слушавшаго пѣніе. На крикъ его къ нему подбѣгали двое: одинъ былъ Викторъ де-Молеонъ; другой докторъ, оставившій другую группу зѣвакъ, національгардовъ, и поспѣшившій туда гдѣ требовалась его помощь. Несчастный былъ страшно изувѣченъ. Медикъ, взглянувъ на де-Молеона, пожалъ плечами и сказалъ: "безнадеженъ!" Страдалецъ обратилъ свои блуждающіе глаза на виконта и проговорилъ задыхаясь:
   -- Monsieur де-Молеонъ?
   -- Да, это я, отвѣчалъ Викторъ удивленный и не сразу узнавъ умирающаго.
   -- Жанъ Лебо! посмотрите на меня: узнаете меня теперь? Маркъ Леру, consierge Тайнаго Совѣта. Я давно узналъ кто вы такой, я слѣдилъ за вами послѣ послѣдняго засѣданія которое вы распустили. Но я не выдавалъ васъ, иначе вы давно были бы убиты. Берегитесь прежнихъ сообщниковъ, берегитесь....
   Слова его замерли въ страшныхъ крикахъ отъ боли. Превозмогая со страшнымъ усиліемъ послѣднюю агонію онъ съ трудомъ проговорилъ:
   -- Вы должны мнѣ услугу.... навѣстите малютку дома.... она умираетъ съ голода.
   Раздаюсь предсмертное храпѣніе; черезъ нѣсколько минутъ его не стало.
   Викторъ отдалъ приказъ унести тѣло и поспѣшилъ прочь. Медикъ, который измѣнился въ лицѣ услыхавъ имя какимъ умирающій назвалъ де-Молеона, молча смотрѣлъ вслѣдъ удаляющагося виконта, потомъ также оставивъ мертваго, возвратился къ группѣ гдѣ стоялъ прежде. Нѣкоторые изъ бывшихъ здѣсь, въ послѣдствіи, во время войны съ коммунистами, пріобрѣли дурную славу и имѣли печальный конецъ: въ числѣ ихъ были Полякъ Лубянскій и другіе члены Тайнаго Совѣта. Италіянецъ Разелли также былъ тутъ, но будучи дальновиднѣе своихъ французскихъ confrères, онъ предугадалъ судьбу коммунистовъ и бѣжалъ на родину, гдѣ безъ сомнѣнія ожидаютъ его посмертныя почести и долгая слава, которою Италія награждаетъ тѣхъ изъ своихъ сыновъ что проповѣдовали рѣзню изъ любви къ человѣчеству.
   Среди этой группы былъ также одинъ національгардъ ушедшій съ своего поста и растянувшійся на мерзлой землѣ; несмотря на ранній часъ онъ спалъ глубокимъ сномъ пьянаго.
   -- Что, сказалъ Лубинскій,-- помощь ваша была уже напрасна, гражданинъ Ленуа? Еще одна жертва глупости нашихъ генераловъ.
   -- И это одинъ изъ нашихъ, отвѣчалъ Médecin des Pauvres,-- помните бѣднаго Леру который стерегъ развалину гдѣ собирался Совѣтъ Десяти? Онъ лежитъ тамъ.
   -- Не вспоминайте о Совѣтѣ Десяти. Какіе глупцы и простаки были мы въ рукахъ этого vieux grédin Жана Лебо! желалъ бы я еще разъ встрѣтиться съ нимъ!
   Гаспаръ Ленуа улыбнулся саркастически.
   -- Тѣмъ хуже было бы для васъ. Силачъ и безпощадный человѣкъ этотъ Жакъ Лебо.
   Онъ повернулся къ спавшему пьяному національгарду и сталъ будить его.
   -- Арманъ, Арманъ Монье, вставайте говорятъ вамъ, протрите глаза! Что если васъ потребуютъ къ вашему посту? Что если васъ сочтутъ за труса и дезертира?
   Арманъ повернулся, поднялся изъ лежачаго въ сидячее положеніе и уставился безсмысленными глазами въ лицо Médecin des Pauvres.
   -- Мнѣ снилось что я схватилъ за горло, сказалъ Арманъ Монье свирѣпо,-- того aristo что убилъ моего брата; и, видѣте ли, ихъ было двое, Викторъ де-Молеонъ и Жанъ Лебо.
   -- А! сны иногда что-нибудь да значатъ, сказалъ медикъ.-- Изъ тысячи разъ одинъ сонъ сбывается.
   

ГЛАВА V.

   Наступило время когда въ скромномъ хозяйствѣ Исавры не оставалось болѣе никакихъ запасовъ, ни провизіи, ни топлива; а то и другое было нужно ей не только для себя и для Веносты, но и для слугъ которыхъ она привезла съ собой изъ Италіи, и которыхъ теперь не могла рѣшиться отпустить, зная что имъ угрожала бы голодная смерть. Правда, одинъ изъ троихъ, мущина, вернулся на родину до начала осады; но двѣ женщины остались. Онѣ поддерживали себя теперь какъ могли скудными раціонами выдаваемыми отъ правительства. Исавра продолжала посѣщать лазаретъ въ устройствѣ котораго принимала участіе. Дамы занимавшіяся тамъ вмѣстѣ съ ней охотно могли бы снабдить ее всѣмъ необходимымъ: во онѣ не имѣли понятія о ея недостаткахъ; между высшими классами преобладала ложная гордость, которой не чужда была и Исавра, гордость побуждавшая скрывать свои лишенія изъ опасенія получить подаяніе.
   Недостатки въ хозяйствѣ тщательно скрывались отъ родителей Густава Рамо, пока однажды Madame Рамо, войдя въ тотъ часъ когда она ежедневно, а мужъ ея по временамъ, находили мѣсто у очага и готовый приборъ за столомъ, нашла въ каминѣ одну золу, а на столѣ раціонъ, состоявшій изъ черной отвратительной смѣси замѣнявшей хлѣбъ.
   Исавры не было дома, она ушла въ госпиталь, ушла съ намѣреніемъ избѣжать тяжелой обязанности сообщить роднымъ своего жениха что не можетъ продолжать свою помощь имъ, помощь въ которой отказывалъ имъ сынъ; и еще болѣе избѣгая слышать упреки по поводу его поведенія и жалобы что въ послѣднее время, среди такой нужды и такихъ испытаній, онъ совершенно оставилъ и ихъ и ее. Правда, насколько это касалось ея лично она была довольна его отсутствіемъ. Она поминутно спрашивала сабя не была ли она теперь свободна отъ обѣщанія вынужденнаго у нея увѣреніемъ что она имѣетъ силу направить къ добру жизнь того кто теперь добровольно удалялся отъ нея. Такъ какъ она никогда не любила Густава, то не была огорчена равнодушіемъ какое онъ выказывалъ своимъ поведеніемъ. Напротивъ, она радовалась, видя въ этомъ доказательство что разрывъ ихъ будетъ также пріятенъ ему какъ и ей. Еслибъ это случилось, она могла бы сохранить къ нему ту сострадательную дружбу какую привыкла питать во время его болѣзни и раскаянія. Она рѣшила воспользоваться первымъ случаемъ чтобы поговорить съ нимъ съ полною откровенностью и прямотой. Но ея мягкая натура не позволяла ей до сихъ поръ сознаться въ своемъ рѣшеніи и обратиться къ Густаву съ предложеніемъ разойтись навсегда.
   Итакъ Веноста одна встрѣтила Madame Рамо, и пока послѣдняя все еще оглядывалась вокругъ, будучи слишкомъ поражена чтобы начать говорить, вошелъ ея мужъ; выраженіе лица его не было похоже на обыкновенное, онъ имѣлъ видъ человѣка раздраженнаго до бѣшенства и пришедшаго къ какому-то суровому рѣшенію. Это перемѣна въ лицѣ обыкновенно добродушнаго буржуа не была замѣчена женщинами. Веноста даже не подняла на него глазъ и проговорила смиреннымъ тономъ:
   -- Простите, Monsieur, простите, Madame, недостатокъ гостепріимства съ нашей стороны; это происходитъ не отъ недостатка радушія. Мы скрывали отъ васъ наше положеніе сколько могли. Теперь оно говоритъ само за себя: la fame è ипа brutta festin.
   -- О, Madame! о, моя бѣдная Исавра! воскликнула Madame Рамо заливаясь слезами.-- Все это время мы были для васъ лишнею обузой, мы помогли вамъ дойти до такой крайности! Можемъ ли мы когда-нибудь получить прощеніе? А сынъ нашъ.... оставить насъ такимъ образомъ.... не сказать намъ даже гдѣ найти его!
   -- Не унижай насъ, жена, сказалъ Рамо съ неожиданнымъ достоинствомъ,-- будто мы можемъ кланяться прося помощи нашего неблагодарнаго сына. Нѣтъ, мы не умремъ съ голоду! Я еще достаточно силенъ чтобы добывать для васъ хлѣбъ. Я буду просить чтобы меня опять приняли въ національную гвардію. Жалованье для женатыхъ увеличено; теперь отцу семейства даютъ почти два съ половиной франка въ день, и наэти деньги мы можемъ по крайней мѣрѣ жить. Courage, жена! Я сейчасъ же иду проситься на службу. Многіе старше меня несутъ службу на укрѣпленіяхъ и пойдутъ въ битву при слѣдующей вылазкѣ.
   -- Нѣтъ, этому не бывать, воскликнула Madame Рамо со страстью обвивая руками шею мужа.-- Я больше тебя любила сына -- и тѣмъ стыднѣе для меня. Теперь же я скорѣе потеряла бы двадцать такихъ сыновей, нежели подвергать опасности твою жизнь, милый Жакъ! Madame,-- продолжала она обращаясь къ Веностѣ,-- ты была умнѣе меня. Ты всегда противилась союзу твоего молодаго друга съ моимъ сыномъ. Я тогда сердилась на тебя за это -- мать всегда себялюбива если ставитъ себя на мѣсто своего ребенка. Я думала что только женитьба на такой чистой, благородной, святой дѣвушкѣ, можетъ спасти Густава отъ золъ и грѣховъ. Я обманулась. Для человѣкъ который такъ безсердеченъ къ родителямъ, такъ пренебрегаетъ своею невѣстой, нѣтъ спасенія. Я устроила это сватовство; теперь скажи Исаврѣ что я освобождаю ее. Я внимательно наблюдала за ней. Я знаю сколько несчастія приносила ей мысль объ этой помолвкѣ, хотя съ своею высокою преданностью данному слову она старалась скрыть отъ меня настоящее состояніе своего сердца. Если помолвка приноситъ ей столько горя, что же было бы послѣ свадьбы! Передай ей это отъ меня. Уйдемъ, Жакъ, уйдемъ.
   -- Остановитесь, Madame! воскликнула Веноста; ея впечатлительная натура была тронута такимъ честнымъ порывомъ чувства.-- Правда что я противилась насколько могла помолвкѣ моей Ріссоlа съ Monsieur Густавомъ. Но я не рѣшусь исполнить вашей просьбы. Исавра не станетъ слушать меня. И, будемте справедливы; Monsieur Густавъ можетъ-быть разъяснитъ удовлетворительно свое кажущееся равнодушіе и пренебреженіе. Здоровье его всегда было очень слабо; можетъ-быть онъ опять опасно заболѣлъ. Онъ служитъ въ національной гвардіи; можетъ-быть....
   Она остановилась, но мать отгадала недосказанное слово, и всплеснувъ руками воскликнула съ отчаяніемъ:
   -- Можетъ-быть умеръ! А мы такъ оскорбляли его! О, Жакъ, Жакъ! Какъ намъ найти его, какъ найти нашего мальчика? Кто можетъ сказать намъ гдѣ искать его: въ госпиталѣ, или на кладбищѣ?
   При послѣднихъ словахъ она упала въ кресло и все тѣло ея потряслось рыданіями.
   Жакъ приблизился къ ней съ нѣжностью и опустившись около нея на колѣни сказалъ:
   -- Нѣтъ, m'amie, утѣшься, если только можно найти утѣшеніе въ томъ что твой сынъ живъ и здоровъ. Хотя лучше было бы еслибъ онъ умеръ еще ребенкомъ. Я видѣлъ его, говорилъ съ нимъ. Я знаю гдѣ можно найти его.
   -- Ты знаешь и скрывалъ отъ меня? О, Жакъ!
   -- Послушай меня, жена, и вы также, Madame; потому что то что я скажу должно сдѣлаться извѣстнымъ Mademoiselle Чигоньѣ. Нѣсколько времени тому назадъ, въ ночь славной вылазки, когда я былъ на укрѣпленіяхъ, мнѣ сказали что Густавъ присоединился къ самымъ ярымъ изъ красныхъ республиканцевъ, и произносилъ въ Club de la Vengeance такія рѣчи о которыхъ я могу сказать одно, что я, его отецъ и Французъ, со стыдомъ повѣсилъ голову когда мнѣ ихъ повторили. Я рѣшился самъ пойти въ этотъ клубъ. Я слышалъ какъ онъ говорилъ, слышалъ какъ онъ отвергалъ христіанство, называя его орудіемъ тирановъ.
   Обѣ женщины вскрикнули и затрепетали.
   -- Когда собраніе стало расходиться, я отвелъ его къ дверямъ. Я говорилъ съ нимъ серіозно. Сказалъ въ какое отчаяніе повергнетъ его набожную мать если она узнаетъ о такихъ богохульныхъ рѣчахъ. Сказалъ что считаю своею обязанностью передать это Mademoiselle Чигоньѣ, и предостеречь ее отъ союза, къ которому, по его словамъ, его влекла сердечная склонность. Онъ повидимому былъ искренно тронутъ моими словами; умолялъ меня не говорить ничего ни матери, ни невѣстѣ, обѣщая съ этимъ условіемъ тотчасъ же отказаться отъ того что онъ называлъ "своей карьерой оратора", и никогда больше не показываться въ этихъ ужасныхъ клубахъ. Это побудило меня не говорить ни слова. Зачѣмъ, когда такъ много другихъ поводовъ къ огорченію и страданію, сталъ бы я разказывать тебѣ, жена, о такомъ грѣхѣ въ которомъ я надѣлся что онъ раскается и исправится? И Густавъ сдержалъ слово. Съ этого вечера онъ никогда больше, насколько мнѣ извѣстно, не бывалъ, по крайней мѣрѣ не произносилъ рѣчей, въ красныхъ клубахъ.
   -- Благодареніе Богу, прошептала Madame Рамо.
   -- Да; но послушай дальше. Черезъ нѣсколько времени послѣ того какъ я встрѣтился съ нимъ, онъ перемѣнилъ квартиру, и не сообщилъ намъ своего новаго адреса, выставляя причиной что хочетъ избѣгнуть этой несносной Madeimoselle Жюли.
   Говоря это Рамо понизилъ голосъ до шепота, такъ чтобъ его слышала только жена, но слухъ Веносты былъ достаточно тонокъ чтобъ уловить эти слова, и она повторила:
   -- Mademoiselle Жюли! Santa Marial кто это такая?
   -- О, сказалъ Рамо пожимая плечами, и съ истинно парижскимъ хладнокровіемъ относясь къ такимъ предметамъ морали,-- пустяки на которые не стоитъ обращать вниманія. Понятно что красивый garèon какъ Густавъ имѣлъ маленькія сердечныя дѣлишки прежде чѣмъ устроился въ жизни. Къ несчастію, въ числѣ другихъ, Густавъ встрѣтилъ дѣвушку съ ужаснымъ характеромъ, которая, съ тѣхъ поръ какъ онъ оставилъ ее, не перестаетъ его преслѣдовать, и онъ естественно желалъ избѣжать всякаго повода къ глупому скандалу, хотя бы изъ уваженія къ своей невѣстѣ. Но я открылъ что это не былъ настоящій, или по крайней мѣрѣ не былъ единственный поводъ его укрывательства. Мужайся, бѣдная жена моя. Ты слыхала объ этихъ ужасныхъ журналахъ которые появились у насъ послѣ déchéance. Нашъ бѣдный мальчикъ главный поставщикъ одного изъ худшихъ между rumu, гдѣ онъ пишетъ подъ именемъ Дидеро le jeune.
   -- Какъ! воскликнула Веноста,-- это чудовище! Добрый аббатъ Вертпре говорилъ намъ о статьяхъ съ этою подписью. Самъ аббатъ названъ въ нихъ по имени, какъ одинъ изъ священниковъ которые навязчиво вмѣшиваются въ чужія дѣла и которые должны или служить какъ солдаты или подвергнуться мщенію canaille. Женихъ Исавры богохульникъ!
   -- Постойте! постойте! сказала Madame Рамо вставая, сильно поблѣднѣвъ, но сохраняя самообладаніе.-- Какъ ты узналъ это, Жакъ?
   -- Изъ словъ самого Густава. Я въ первый разъ услышалъ объ этомъ вчера, отъ одного изъ молодыхъ негодяевъ съ которыми онъ обыкновенно водилъ дружбу, и который даже поздравлялъ меня съ возникающей славой моего сына и расхваливалъ краснорѣчіе его статьи появившейся въ этотъ день. Но я не далъ ему вѣры. Купилъ нумеръ журнала -- вотъ онъ; посмотрѣлъ имя и адресъ издателя, пошелъ сегодня утромъ въ его контору; тамъ мнѣ сказали что Дидеро le jeune занятъ просмотромъ корректуры; я подождалъ на улицѣ у дверей, и когда Густавъ вышелъ, я схватилъ его за руку и спросилъ его да или нѣтъ, онъ ли авторъ нечестивой статьи -- вотъ этой, которую я держу теперь въ рукахъ. Онъ съ гордостью призналъ себя авторомъ; съ увлеченіемъ сталъ говорить какой онъ великій человѣкъ; какія великія дѣла ему суждено совершить; говорилъ что если онъ до сихъ поръ скрывалъ свое имя, то дѣлалъ это только изъ снисхожденія къ ханжеству и предразсудкамъ своихъ родителей и своей невѣсты: и что если геній, подобно пламени, пробиваетъ себѣ путь, то онъ въ этомъ не виноватъ; что время когда его мнѣнія станутъ господствующими быстро приближается; что начиная съ октября коммунисты пріобрѣтаютъ все большую власть, и только выжидаютъ окончанія осады чтобы свергнуть настоящее правительство, и вмѣстѣ съ нимъ все лицемѣріе, всю ложь, религіозную и соціальную. Жена, онъ былъ грубъ со мною, былъ оскорбителенъ; но онъ былъ пьянъ, этимъ объясняется его неосторожность: онъ продолжалъ идти рядомъ со мной до своей квартиры и тамъ насмѣшливо приглашалъ меня войти, говоря что я встрѣчу людей "которые скоро заставятъ меня отказаться отъ моихъ устарѣлыхъ мнѣній". Теперь ты можешь идти къ нему, жена, если хочешь. Я не пойду, и не приму отъ него ни крохи хлѣба. Я пришелъ сюда рѣшившись передать все это молодой особѣ, если найду ее дома. Я былъ бы безчестнымъ человѣкомъ еслибъ допустилъ чтобъ она была обманута и сдѣлалась несчастною. Вотъ, Madame Веноста, вотъ! Возьмите этотъ журналъ, передайте его Mademoiselle и повторите все что отъ меня слышали.
   Monsieur Рамо, обыкновенно самый кроткій изъ людей, говоря это пришелъ въ совершенное бѣшенство.
   Жена его, хотя сохранявшее большое спокойствіе, но болѣе глубоко тронутая, сдѣлала Веностѣ жалобный знакъ чтобъ она не говорила больше, и не прощаясь, взяла мужа за руку и вывела изъ дому.
   

ГЛАВА VI.

   Получивъ отъ мужа адресъ Густава, Madame Рамо, одна, по темнѣвшимъ улицамъ, поспѣшила на квартиру сына. Домъ гдѣ онъ жилъ находился въ кварталѣ не похожемъ на тотъ въ которомъ навѣщала его Исавра. Тогда улица гдѣ онъ жилъ была въ центрѣ beau monde, теперь же его помѣщеніе находилось въ тѣхъ мѣстностяхъ многоликой столицы гдѣ къ beau monde относятся съ презрѣніемъ или насмѣшкой; тѣмъ не менѣе домъ былъ съ нѣкоторыми претензіями; при немъ былъ дворъ для экипажей и ложа привратника. Пройдя по указанію во второй этажъ, Madame Рамо нашла дверь отворенною настежъ и войдя увидѣла на столѣ въ небольшой залѣ остатки пира, которые, хотя не прельстили бы никого въ болѣе счастливые дни, но все-таки сильно отличались отъ скудной пищи дѣлить которую за столомъ его его невѣсты родители Рамо почитали за счастье; это были остатки кушаній представлявшихъ новинку для роскошнаго эпикурейца и слишкомъ дорогихъ для болѣе простыхъ желудковъ: великолѣпные куски слонины, гиппопотама, волка, въ перемежку съ опорожненными до половины бутылками. Пройдя мимо этихъ доказательствъ несвоевременной расточительности и съ чувствомъ злобы и отвращенія, Madame Рамо проникла въ маленькій кабинетъ, куда дверь также не была притворена, и увидѣла сына, который лежалъ въ постелѣ полуодѣтый, и тяжело дыша спалъ сномъ пьянаго. Она не пыталась потревожить его. Тихо сѣла около постели, глядя съ грустью на его лицо, на которое когда-то взирала съ гордостью и которое теперь было угрюмо и поблекло, но все еще сохранило свою красоту, хотя это была красота руины.
   Время отъ времени онъ безпокойно шевелился, произносилъ отрывочныя слова, перемѣшивая выдержки изъ собственныхъ изящно отдѣланныхъ стиховъ съ грубымъ argo, съ которымъ обращался къ воображаемымъ собесѣдникамъ. Въ сновидѣніи онъ очевидно снова переживалъ свою послѣднюю попойку, по временамъ уклоняясь въ поэтическій міръ, въ которомъ онъ былъ скорѣе блуждающимъ номадомъ, нежели осѣдлымъ дѣлателемъ. Тогда она осторожно смачивала его горѣвшіе виски душистою водой которую нашла на его туалетномъ столѣ. Такъ сидѣла она и стерегла его, пока среди ночи онъ проснулся, и возвратился къ сознанію съ быстротой изумившей Madame Рамо. Онъ дѣйствительно былъ однимъ изъ тѣхъ людей у которыхъ сильное опьяненіе, если оно сопровождалось сномъ, смѣняется необычайною кротостью, происходящею отъ упадка нервовъ, и сокрушеннымъ раскаяніемъ, которое для матери показалось благопріятнымъ проблескомъ нравственнаго чувства.
   Увидавъ ее онъ припалъ къ ней на грудь и залился слезами. Madame Рамо не имѣла духу сурово упрекать его. Но кротко и постепенно дала ему понять горе какое онъ причинилъ отцу и бѣдственное положеніе въ какомъ онъ покинулъ своихъ родителей и невѣсту. Въ настоящемъ настроеніи духа Густавъ былъ глубоко тронутъ этимъ разказомъ. Олъ слабо защищался, ссылаясь на тревожныя времена, слишкомъ сильныя умственныя занятія, примѣръ товарищей; среди извиненій у него со страстью вырывались выраженія раскаянія; и еще до разсвѣта мать и сынъ совершенно примирились. Послѣ того онъ заснулъ спокойнымъ сномъ; и Madame Рамо, крайне измученная, также заснула сидя въ креслѣ около его постели и обвивъ рукой его шею. Онъ проснулся прежде ея, въ поздній часъ утра; тихо освободившись отъ ея руки онъ пошелъ къ своей escritoire, вынулъ оттуда деньги какія нашелъ тамъ; половину положилъ къ ней на колѣни и принялся цѣловать ее пока она проснулась.
   -- Матушка, сказалъ онъ,-- отнынѣ я буду работать для тебя и для отца. Возьми эту бездѣлицу; остальное я сохраню для Исавры.
   -- Какая радость! я опять нашла моего сына. Но Исавра, я боюсь что она не возьметъ твоихъ денегъ и всякая мысль объ ней должна быть оставлена.
   Густавъ уже повернулся къ зеркалу и старательно разчесывалъ свои темныя кудни: это денежное пожертвованіе примирило его съ собою, и тщеславіе его снова ожило.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ весело,-- я думаю что я не покину ее; и когда она увидитъ и услышитъ меня, не можетъ быть чтобъ она сама захотѣла отъ меня отказаться! Теперь мы позавтракаемъ и послѣ того я тотчасъ же отправляюсь къ ней.
   Между тѣмъ Исавра, возвращаясь домой при наступленіи ранней ночи, увидала у дверей своей квартиры телѣгу на которую нагружалась часть мебели, не особенно необходимой, и Веносту стоявшую на порогѣ и распоряжавшуюся перевозкой.
   -- А, Ріссоіа! сказала она стараясь казаться веселой;-- я не ждала тебя такъ рано. Послушай! я сдѣлала великолѣпную спекуляцію. Я нашла покупщика на эта вещи, которыя теперь не особенно нужны, и вмѣсто которыхъ можно купить другія еще лучше, когда кончится осада и у насъ опять будутъ деньги. Покупщикъ платитъ чистыми деньгами и ты сегодня не ляжешь спать безъ ужина. Всѣ бѣды переносятся легче когда покушаешь.
   Исавра слабо улыбнулась, поцѣловала Веносту въ щеку и прошла утомленными шагами въ гостиную. Тамъ она сѣла, смотря разсѣяннымъ взоромъ на опустѣвшую комнату, освѣщенну единственною свѣчой.
   Когда Веноста вернулась въ комнату, за ней шли служанки и несли кушанье какого онѣ не видали уже нѣсколько дней: настоящаго кролика, картофель, marrons glacés, бутылку вина и охапку дровъ. Огонь въ каминѣ, который Веноста раздувала мѣхами, скоро ярко разгорѣлся. Только тогда когда кушанье, къ которому Исавра, несмотря на свою слабость, едва прикоснулась, было передано служанкамъ, и въ каминъ подложено новое полѣно дровъ, Веноста приступила къ предмету который тяготилъ ея сердце. Она сдѣлала это съ веселою улыбкой, взявъ Исавру за обѣ руки и нѣжно пожимая ихъ:
   -- Дитя мое, у меня для тебя такія хорошія вѣсти! Ты освобождена, ты свободна!
   Она повторила то что разказывалъ Monsieur Рамо и въ заключеніе передала ей нумеръ безбожнаго журнала Густава.
   Пока Исавра читала его, губы ея были сжаты, цвѣтъ лица мѣнялся. Прочтя она опустилась на колѣни -- не для того чтобы благодарить Небо что оно избавило ее отъ союза который былъ такъ тяжелъ для ея души -- но молясь со слезами чтобы Господь спасъ, обратилъ на истинный путь душу которую она не имѣла силъ обратить къ Нему. Все прежнее неудовольствіе противъ Густава прошло: оно смѣнилось невыразимымъ состраданіемъ.
   

ГЛАВА VII.

   Когда, незадолго предъ полуднемъ, Густавъ былъ введенъ служанкой въ залу квартиры Исавры, печальный видъ комнаты, лишенной своего прежняго изящества, поразилъ его чувствомъ недовольства, которое заглушило въ немъ чувство раскаянія. День былъ очень холоденъ; единственное полѣно дровъ въ каминѣ не горѣло; въ комнатѣ было всего два или три стула; даже прекрасный яркій коверъ исчезъ. Зубы его стучали; и онъ отвѣтилъ однимъ сухимъ кивкомъ служанкѣ которая доложила ему что Madame Веноста нѣтъ дома, а Mademoiselle Чигонья еще не выходила изъ своей комнаты.
   Истый Парижанинъ такого сорта какъ Рамо всегда соединяетъ съ любовью къ женщинѣ нѣкотораго рода изящную обстановку, красивый будуаръ, веселый огонь въ каминѣ, покойное кресло. При отсутствіи этихъ аттрибутовъ, fugit retro Venus. Если Англичанинъ изобрѣлъ слово комфортъ; то Парижанинъ больше всего цѣнитъ его. И отсутствіе комфорта въ домѣ гдѣ онъ привыкъ встрѣчать его представляется ему какъ бы оскорбленіемъ его личааго чувства.
   Оставшись на нѣсколько минутъ одинъ въ комнатѣ, Густавъ принялся растапливать каминъ, ворча про себя: "Par tousles diables, quel chien de rhume je vais attraper!" Услышавъ шелестъ платья и легкую, медленную походку онъ оглянулся. Предъ нимъ стояла Исавра. Видъ ея изумилъ его. Онъ пришелъ готовясь встрѣтить серіозное недовольство и холодный пріемъ. Но въ выраженіи лица Мсавры оыло столько доороты, столько кротости и нѣжности сколько ему не случалось видѣть со времени ихъ помолвки.
   Зная отъ матери что было разказано отцомъ къ его осужденію, онъ подумалъ про себя: "Однакоже эта дѣвушка любитъ меня больше чѣмъ я полагалъ. Она умна и не можетъ претендовать на то чтобы руководить мнѣніями такого человѣка какъ я."
   Онъ приблизился съ веселымъ, самоувѣреннымъ выраженіемъ, взялъ ея руку, которую она уступила спокойно, подвелъ ее къ одному изъ немногихъ оставшихся стульевъ и сѣлъ рядомъ съ ней.
   -- Милая Исавра, сказалъ онъ, не переставая быстро говорить во все время пока исполнялъ эту церемонію.-- Нужно ли увѣрять васъ что я не имѣлъ понятія о томъ положеніи до какого довела васъ глупость вашего правительства и трусость или скорѣе предательство нашихъ генераловъ. Я только вчера вечеромъ узналъ объ этомъ отъ матери. Я поспѣшилъ заявить мое право раздѣлить съ вами скромныя средства которыя я добылъ умственнымъ трудомъ, поглащавшимъ все время которее тяжелая военная служба оставляла для талантовъ, поддерживавшихъ меня даже теперь, когда менѣе энергичные умы впали въ апатію.
   Съ этими словами онъ выложилъ около нея на столъ нѣсколько золотыхъ и серебряныхъ монетъ.
   -- Густавъ, сказала Исавра,-- я очень рада видѣть доказательство что я не ошибалась утверждая что несмотря на все, несмотря на всѣ ваши ошибки, у васъ доброе сердце. Слѣдуйте только его влеченіямъ, и....
   -- Оно всегда влечетъ меня къ твоимъ ногамъ, прервалъ ее Густавъ съ паѳосомъ который звучалъ нѣсколько театрально и искусственно.
   Дѣвушка улыбнулась, безъ горечи, безъ насмѣшки; тѣмъ не менѣе улыбка ея не понравилась Густаву.
   -- Бѣдный Густавъ, сказала она съ грустнымъ оттѣнкомъ въ голосѣ, звучавшемъ кротостью,-- развѣ вы не понимаете что настало время когда такіе избитые комплименты не соотвѣтствуютъ нашимъ измѣнившимся отношеніямъ? Нѣтъ, выслушайте меня терпѣливо; и пусть мои слова при этомъ послѣднемъ вашемъ свиданіи не оскорбляютъ васъ. Если кто-нибудь изъ насъ заслуживаетъ упрека за эту поспѣшную помолвку, такъ это я. Густавъ, когда вы, преувеличивая въ своемъ воображеніи ваши чувства ко мнѣ, говорили съ такимъ жаромъ что отъ моего согласія на нашъ союзъ зависитъ ваше здоровье, ваша жизнь, ваша карьера, что мой отказъ погубитъ васъ и съ отчаянія заставитъ искать разсѣянія въ томъ отъ чего ваши друзья, ваша мать, долгъ генія служить благу человѣчества и божественнымъ цѣлямъ должны были удалить и спасти васъ -- когда вы говорили это и я вѣрила всему, мнѣ казалось что само Небо повелѣваетъ мнѣ не покидать душу взывающую ко мнѣ въ критическую минуту своей борьбы и опасностей. Густавъ, я раскаиваюсь теперь, я была виновата.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Я преувеличивала мое вліяніе на ваше сердце; еще больше можетъ-быть преувеличивала свою власть надъ собственнымъ сердцемъ.
   -- Надъ вашимъ? Теперь я понимаю. Вы не любили меня?
   -- Я никогда не говорила что любила васъ въ томъ смыслѣ въ какомъ вы употребляете это слово. Я говорила что такой любви какую вы описывали въ вашихъ стихахъ и о какой,-- прибавила она запинаясь; щеки ея вспыхнули и руки крѣпко сикались,-- я можетъ-быть мечтала, что такой любви я не могу дать вамъ. Вы объявили что удовольствуетесь тѣмъ чувствомъ какое я могу вамъ дать. Позвольте! дайте мнѣ договорить. Вы сказали что расположеніе мое къ вамъ увеличится, можетъ перейти въ любовь, когда я больше узнаю васъ. Но этого не случилось. Нѣтъ, расположеніе мое прошло даже прежде нежели въ эти дни испытаній и горя я убѣдилась насколько ваше пренебреженіе непохоже было на любовь о какой вы говорили. Вамъ нѣтъ надобности извиняться въ немъ, потому что оно не огорчило меня.
   -- Вы поистинѣ жестоки, Mademoiselle.
   -- Нѣтъ, я поистинѣ добра. Я желаю чтобы вы не чувствовала боли при нашемъ разставаньи. Я рѣшила, когда кончится осада, и наступитъ время говорить откровенно о нашей помолвкѣ, сказать вамъ какъ страшитъ меня мысль о нашемъ союзѣ; сказать что для счастія насъ обоихъ будетъ лучше если мы возвратимъ другъ другу данное слово. Время это настало раньше чѣмъ я думала. Еслибы даже я любила васъ, Густавъ, такъ глубоко какъ... какъ напримѣръ любятъ герои романовъ, я и тогда не осмѣлилась бы выйти замужъ за человѣка который призываетъ смертныхъ къ отрицанію Божества, къ разрушенію его алтарей, и признанію благоговѣнія предъ Нимъ за преступленіе. Нѣтъ; я скорѣе умерла бы отъ разбитаго сердца, чтобы быть въ числѣ душъ которыя имѣютъ счастіе молить Божественнаго Искупителя о милостивомъ ниспосланіи свѣта на тѣхъ кого любили и кто остается въ земной тьмѣ.
   -- Исавра! воскликнулъ Густавъ; на его измѣнчивый темпераментъ произвели впечатлѣніе не слова Исавры, но страстная горячность съ какой они были высказаны, и изящество духовной красоты какою озарилось ея лицо.-- Исавра, я заслужилъ ваше неодобрѣніе, вашъ приговоръ, но не просите меня возвратить вамъ ваше слово. У меня нѣтъ силъ сдѣлать этого. Теперь больше чѣмъ когда-нибудь, больше чѣмъ когда я впервые получилъ ваше согласіе, я нуждаюсь въ помощи, въ сообществѣ моего ангела хранителя. Вы были для меня когда-то этимъ ангеломъ; не покидайте меня теперь. Въ настоящее ужасное революціонное время, впечатлительныя натуры заражаютси безуміемъ другъ отъ друга. Писатель въ горячкѣ страсти говоритъ больше чѣмъ онъ думаетъ въ дѣйствительности, и въ болѣе холодныя минуты раскаивается и отступаетъ. Подумайте также о тягости лишеній, о голодѣ. Только тѣ мнѣнія которыя вы осуждаете доставляютъ въ настоящее время хлѣбъ писателю. Но скажите что вы еще простите меня если я откажусь отъ всякихъ нападокъ на ваши убѣжденія, на вашу религію, если я скажу "твой Богъ будетъ моимъ Богомъ, твой народъ моимъ народомъ".
   -- Увы! сказала Исавра кротко,-- спроси себя самъ могу ли я опять повѣрить этимъ словамъ. Постой!-- продолжала она, прерывая его возраженіе съ болѣе мягкимъ выраженіемъ въ лицѣ и большею горячностью въ голосѣ.-- Развѣ мущина долженъ обращаться къ женщинѣ съ этими словами? Развѣ на силу женщины долженъ опираться мущина? Развѣ ей долженъ говорить онъ: "Руководи моими мнѣніями во всемъ что составляетъ достояніе мужскаго ума; измѣни убѣжденія которыя я составилъ себѣ и которыя честно отстаивалъ; научи меня какъ я долженъ жить въ этой жизни и разсѣй мои сомнѣнія относительно будущей"? Нѣтъ, Густавъ; въ этомъ мущина никогда не можетъ найти поддержку въ женщинѣ. Въ настоящую минуту ты говоришь искренно, мой бѣдный другъ; но еслибъ я повѣрила тебѣ сегодня, ты завтра же сталъ бы смѣяться надъ тѣмъ чему можно заставить повѣрить женщину.
   Задѣтый за живое истиной заключавшейся въ обвиненіи Исавры Густавъ воскликнулъ со страстью:
   -- Все что ты говоришь есть ложь, и ты знаешь это. Вліяніе женщины на человѣка для добра или зла превосходитъ всякія разсужденія. Оно опредѣляетъ всю его земную дѣятельность; оно или направляетъ или омрачаетъ все его будущее которое лежитъ между его жизнью и могилой и тѣмъ что можетъ быть за могилой. Если ты покинешь меня, ты будешь отвѣчать за меня, за всѣ мои дѣйствія, которыя могутъ быть направлены противъ всего что ты почитаешь святымъ. Но сохрани свое слово еще на время, и испытай меня. Если я покажу тебѣ насколько я могъ вредить и какъ ради тебя я не только щадилъ, но отстаивалъ все то что составляетъ предметъ твоей вѣры и почитанія, достанетъ ли у тебя смѣлости тогда сказать мнѣ: "Ступай одинъ своимъ путемъ, я покидаю тебя!"
   Исавра отвернулась, но протянула ему руку -- рука эта была холодна какъ мертвая. Онъ зналъ что она уступила и тщеславіе его было удовлетворено; онъ улыбался съ тайнымъ торжествомъ когда напечатлѣлъ поцѣлуй на этой ледяной рукѣ и вышелъ.
   "Это долгъ, это не можетъ не быть долгомъ", сказала про себя Исавра. "Но гдѣ же то возвышающее наслажденіе которое принадлежитъ исполненному долгу? гдѣ оно? гдѣ?" Она медленно прошла, тяжелою походкой и съ опущенною головой, въ свою комнату, упала тамъ на колѣни и начала молиться.
   

ГЛАВА VIII.

   Люди тщеславные, какъ мущины такъ и женщины, чувствуютъ радостное самодовольство при минутномъ личномъ успѣхѣ, какъ бы мало этотъ успѣхъ ни содѣйствовала, даже какъ бы сильно онъ ни вредилъ, тѣмъ цѣлямъ которыя составляютъ болѣе сильный предметъ желаній ихъ тщеславія. Тщеславная женщина можетъ сильно желать сближенія съ великолѣпнымъ A-- --, видя въ немъ будущаго мужа, и въ то же время чувствовать нѣкоторое торжество если ея взгляды доставятъ ей на одинъ вечеръ побѣду надъ жалкимъ B-- --, хотя бы чрезъ это она могла лишиться A -- -- навсегда.
   Такъ, когда Густавъ Рамо вышелъ отъ Исавры, первымъ чувствомъ его было торжество. Его краснорѣчіе подчинило себѣ ея волю, она не отказала ему окончательно. Но пока онъ разсѣянно блуждалъ на морозномъ воздухѣ, самодовольство его смѣнилось огорченіемъ и недовольствомъ. Онъ чувствовалъ что связалъ себя обѣщаніями которыхъ ни мало не намѣренъ былъ исполнять. Правда, обѣщанія эти были высказаны очень неопредѣленно, но въ сущности были совершенно ясны -- "не только щадить, но отстаивать все то что чтила и уважала Исавра". Возможно ли это было для него? Какъ могъ онъ внезапно измѣнить весь характеръ своей литературной дѣятельности? Какъ сдѣлаться защитникомъ брака и собственности, церкви и религіи? Какъ объявить себя такимъ отступникомъ? Рѣшившись на это, можно ли сдѣлаться вождемъ новой революціи? и какъ избѣжать чтобы не сдѣлаться ея жертвою? Перестать писать вовсе? Но въ такомъ случаѣ чѣмъ же жить? Перо было единственною его поддержкой, не считая 30 су въ день въ качествѣ національгарда -- тридцать су въ день для человѣка который чтобъ имѣть возможность быть сибаритомъ въ жизни, былъ Спартанцемъ въ своихъ теоріяхъ. Спартанскія доктрины были самыми лучшими въ настоящую минуту: питаться черною похлебкой и биться съ врагомъ. Но патріотическія чувства доставляли моднымъ журналистамъ такую наживу что они меньше всѣхъ согласились бы сами ѣсть черную похлебку или биться съ врагами.
   "Эти женщины такъ глупы когда вмѣшиваются въ политику", проворчалъ сквозь зубы защитникъ женскихъ правъ во всемъ что касалось любви. "И, продолжалъ онъ бесѣдуя съ собою, у этой дѣвушки нѣтъ не только большаго, но даже приличнаго приданаго; она не можетъ сказать: "въ замѣнъ того что ты жертвуешь своею популярностью, своими надеждами и мнѣніями, я дамъ тебѣ не только преданное сердце, но и прекрасный столъ, и теплую квартиру и достаточно карманныхъ денегъ". Sacre bleu! какъ подумаешь объ этой морозной комнатѣ, да можетъ-быть мышиной лапкѣ на обѣдъ, и добродѣтельныхъ проповѣдяхъ, такая будущность не особенно привлекательна; да и сама дѣвушка вовсе не такъ хороша какъ была прежде, такъ похудѣла; Sur mon âme, я думаю что она требуетъ слиткомъ многаго, гораздо больше чѣмъ стоитъ сама. Нѣтъ, нѣтъ; лучше было принять ея отказъ. Elle n'est pas digne de moi."
   Въ то время какъ онъ пришелъ къ этому выводу, Гуотавъ Рамо почувствовалъ легкое прикосновеніе къ своей рукѣ мягкой, теплой, но сильной руки. Онъ обернулся и увидалъ лицо женщины которой старался избѣгать въ теченіи многихъ скучныхъ недѣль, лицо Жюли Комартенъ. Жюли не имѣла того жалкаго вида какъ тогда когда встрѣтилъ ее Саваренъ въ поношенномъ платьѣ, ни такого какъ видѣлъ ее Лемерсье въ кафе, въ старомъ театральномъ костюмѣ. Жюли никогда не была такъ красива, не имѣла такого сіяющаго вида какъ теперь; и въ ея голосѣ была удивительная сердечная нѣжность когда она воскликнула:
   -- Mon homme! mon homme! seul homme au monde à mon coeur, Gustave, chéri adoré! Я нашла тебя, наконецъ-то, наконецъ!
   Густавъ смотрѣлъ на нее изумленными глазами. Невольно взглядъ его перешелъ съ ея свѣжаго румянаго лица, которое сіяло на морозѣ еще большимъ здоровьемъ, на ея платье, новое и прекрасное черное платье -- онъ не зналъ что это трауръ -- и шубку опушенную дорогимъ соболемъ. Ясно было что не нищая ожидающая подаянія напоминала дрожащему Адонису о правахъ Венеры. Онъ пробормоталъ ея имя: "Жюли", и остановился.
   -- Oui, ta Julie! Petit ingrat! Какъ я искала тебя! Какъ я жаждала видѣть тебя! Чудовище Саваренъ! Онъ не хотѣлъ отвѣчать на мои разспросы о тебѣ. Это было цѣлую вѣчность тому назадъ. Наконецъ Фредерикъ Лемерсье, котораго я послѣ встрѣтила, обѣщалъ напомнить тебѣ что я все еще жива. Онъ не сдѣлалъ этого, иначе я бы ужь увидѣла тебя -- n'est ce pas?
   -- Разумѣется, разумѣется; только, ты знаешь, chère amie, что... что... какъ я прежде говорилъ тебѣ, я... я женюсь... и, и...
   -- Но ты еще не женатъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Слышишь! Берегись, кажется это свистъ ядра.
   -- Что жь? Пусть оно летитъ сюда! Еслибъ оно убило насъ обоихъ пока моя рука лежитъ въ твоей рукѣ!
   "О! подумалъ Густавъ про себя, какая разница! Вотъ это любовь! Здѣсь нѣтъ проповѣдей! Elle est ptus digne de moi que Vautre."
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ вслухъ,-- я не женатъ. Во всякомъ случаѣ женитьба не больше какъ жалкая церемонія. Но если ты хотѣла имѣть обо мнѣ извѣстія, ты не могла не слышать о моемъ успѣхѣ какъ оратора въ Salle Favre. Впрочемъ я оставилъ эту карьеру. Но какъ журналистъ я могу льстить себя что имѣлъ un beau succès.
   -- Конечно, конечно, мой Густавъ, мой поэтъ! Гдѣ бы ты ни былъ, ты вездѣ долженъ быть первымъ. Но увы! это моя вина, мое несчастье. Я не бывала въ свѣтѣ, который может-быть прославляетъ твое имя.
   -- Не мое имя. Осторожность побудила меня скрывать его. Тѣмъ не менѣе геній не скроешь ни подъ какимъ именемъ. Ты могла узнать меня подъ моимъ mon de plume.
   -- Прости меня, я всегда была bête. Но столько недѣль я была такъ бѣдна, въ такой нуждѣ. Я никуда не могла показаться кромѣ какъ -- ты не будешь стыдиться меня -- кромѣ...
   -- Что жь? продолжай.
   -- Кромѣ того мѣста гдѣ я могла получить нѣсколько денегъ. Сперва я танцовала -- ты помнишь мой bolero. Потомъ получила лучшее занятіе. Помнишь какъ ты училъ меня декламировать стихи? Еслибъ я думала только о себѣ, я была бы рада умереть съ голоду. Но ты можетъ-быть помнишь Маделену, старую няньку. Она ходила за мной еще въ то время какъ я жила такъ хорошо у матери. Матери! Нѣтъ; оказывается что Madame Сюрвиль вовсе не была моей матерью. Разумѣется я не могла допустить чтобы Маделена умерла съ голоду, и потому, хотя сердце мое было тяжело какъ свинецъ, я танцовала и декламировала. Но мнѣ не было такъ тяжело когда я декламировала твои пѣсни.
   -- Мои пѣсни! Pauvre ange! воскликнулъ поэтъ.
   -- Въ то время я думала: о, эта ужасная осада! Онъ также можетъ-быть бѣденъ; онъ можетъ терпѣть нужду и голодъ; и все что у меня оставалось я откладывала въ шкатулку для тебя, на случай если ты вернешься ко мнѣ когда-нибудь. Mon homme, могла ли я ходить въ Salle Favre? Могла ли я читать журналы? Но ты не женатъ, Густавъ? Parole d'honneur*
   -- Parole d'honneur! Но не все ли равно?
   -- Нѣтъ! О, я теперь вовсе не такая méchante, не такая mauvaise tête какъ была нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Еслибы ты былъ женатъ, я сказала бы: Богъ да благословитъ твою жену. Забудь меня. Но такъ какъ этого нѣтъ, то еще одно слово. Любишь ты ты эту дѣвушку, кто бы она на была? Или любитъ ли она тебя настолько что съ твоей стороны было бы грѣхомъ болтать теперь съ Жюли? Говори правду, какъ еслибы ты не былъ поэтомъ.
   -- По чести, она никогда не говорила что любитъ меня. Я никогда и не думалъ этого. Но, видишь ли, я былъ очень боленъ, родные мои и друзья и мой докторъ говорили что мнѣ слѣдуетъ правильно устроить свою жизнь, жениться и такъ далѣе. У дѣвушки были деньги и она была хорошею партіей. Короче, дѣло было рѣшено. Но, Жюли, она никогда не выучивала моихъ стиховъ наизусть! Она не любила меня какъ любила ты и какъ любишь еще теперь. И теперь когда я опять встрѣтилъ тебя, когда смотрю на твое лицо, когда слышу твой голосъ. Нѣтъ, я не люблю ее такъ какъ любилъ и еще могу любить тебя. Но.... но....
   -- Но что же? О, я догадываюсь. Ты видишь что я хорошо одѣта, не танцую больше а не декламирую въ кафе, и ты думаешь что Жюли обезчестила себя? Что она не вѣрна тебѣ?
   Густавъ не ожидалъ такой откровенности, и не эта мысль была главною его мыслью когда онъ сказалъ "но.... но...." У него были многіе но, и всѣ очень неопредѣленно представлялись его уму пока онъ говорилъ. Однакоже онъ отвѣчалъ какъ естественно отвѣчалъ бы всякій не лишенный благовоспитанности скептическій Парижанинъ:
   -- Милый другъ мой, милое дитя мое (Парижане очень любятъ употреблять слово дитя, enfant, обращаясь къ женщинѣ), я никогда не видалъ тебя такою блестящею какъ теперь; и когда ты говоришь что ты не бѣдна, и подтвержденіемъ этихъ словъ служатъ такіе мѣха какихъ я не въ состояніи купать тебѣ, что долженъ я думать?
   -- Oh, mon homme, mon homme! ты всегда былъ очень уменъ и за то я любила тебя. Я очень глупа, и это можетъ извинить тебя что ты не могъ любить меня. Но можешь ли ты не знать что я не могла бы смотрѣть на тебя такъ прямо какъ смотрю теперь, еслибы была невѣрна тебѣ хотя бы въ помышленіи? Viens chez moi, пойдемъ, я все разкажу тебѣ. Только, повторяю, если другая имѣетъ на тебя права которыя воспрещаютъ тебѣ идти ко мнѣ, скажи прямо, и я никогда больше не потревожу тебя.
   Гусгавъ все это время медленно шелъ рядомъ съ Жюли. Вдали раздавался громъ пушекъ осаждающихъ. Короткій день склонялся къ вечеру; встрѣчавшіеся на опустѣлыхъ бульварахъ зѣваки оборачивались чтобы взглянуть на эту молодую, прекрасную, хорошо одѣтую женщину, представлявшую такой контрастъ со столицей, прежнюю роскошь которой при императорскомъ правительствѣ олицетворяла собою эта "Ундина Парижа". Теперь Густавъ подалъ руку Жюли и ускоряя шагъ проговорилъ:
   -- Нѣтъ причины почему я отказался бы проводить тебя домой и выслушать объясненія которыя ты такъ великодушно предлагаешь.
   

ГЛАВА IX.

   "О, какая разница, какая разница!" сказалъ Густавъ про себя войдя въ квартиру Жюли. Въ ея лучшіе дни, когда онъ впервые познакомился съ ней, квартира ея была несравненно великолѣпнѣе, тамъ было больше шелку и бахромы, больше цвѣтовъ и бездѣлушекъ; но никогда не казалась она такою веселою, комфортабельною и уютною какъ настоящее ея помѣщеніе. Какая противоположность съ холодною, лишенною мебели комнатой Исавры! Она подвела его къ ярко пылавшему камину, подложила еще дровъ, усадила его въ самое покойное кресло, опустилась предъ нимъ на колѣни и стала грѣть его окоченѣвшія руки въ своихъ рукахъ. Когда ея блестящіе глаза были нѣжно устремлены на него, она казалась такъ молода и невинна! Вы не назвали бы ее тогда "Ундиною Парижа".
   Но когда немного спустя, оживленный тепломъ и очарованный ея красотой, Густавъ обнялъ ее и попытался привлечь къ себѣ на колѣни, она выскользнула изъ его объятій, тихонько покачавъ головой, и сѣла, съ милымъ видомъ церемонности, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ него.
   Густавъ смотрѣлъ на нее въ недоумѣніи.
   -- Causons, сказала она съ важностью,-- ты долженъ узнать почему я такъ хорошо одѣта, имѣю такую хорошую квартиру, и я сгараю отъ нетерпѣнія разказать тебѣ все. Нѣсколько дней тому назадъ, только-что я кончила свое чтеніе въ кафе и надѣвала шаль, одинъ высокій господинъ, fort bel homme, съ видомъ grand seigneur, вошелъ въ кафе и подойдя ко мнѣ вѣжливо сказалъ: "кажется я имѣю честь видѣть Mademoiselle Жюли Комартенъ?" "Это мое имя", сказала я удивившись; посмотрѣвъ да него внимательнѣе, я узнала его лицо. За нѣсколько дней предъ тѣмъ онъ приходилъ въ кафе съ твоимъ старымъ знакомымъ, Фредерикомъ Лемерсье, и стоялъ рядомъ съ нимъ когда я просила Фредерика сообщить мнѣ что-нибудь о тебѣ. "Mademoiselle, продолжалъ онъ съ серіозною, грустною улыбкой, я удивлю васъ если скажу что по завѣщанію вашей матери мнѣ поручено быть вашимъ покровителемъ." -- "Моей матери, Madame Сюрвиль?" -- "Madame Сюрвиль взяла васъ къ себѣ вмѣсто дочери, но она не была вашей матерью. Но намъ не удобно говорить здѣсь. Позвольте просить васъ пойти со мною въ контору Monsieur N avoué. Это не далеко отсюда; дорогою я передамъ вамъ нѣсколько извѣстій которыя могутъ огорчить и обрадовать васъ." Въ голосѣ и во взглядѣ его была искренность и серіозность, которая убѣдила меня. Онъ не предложилъ мнѣ руки; я шла рядомъ съ нимъ куда онъ шелъ. По дорогѣ онъ разказалъ мнѣ въ короткихъ словахъ что моя мать разошлась съ своимъ мужемъ, и по нѣкоторымъ семейнымъ обстоятельствамъ не могла воспитывать меня сама и приняла предложеніе Madame Сюрвиль, которая хотѣла взять меня вмѣсто дочери. Когда онъ говорилъ я смутно припомнила даму которая взяла меня изъ дому гдѣ, сколько я могу понять, я жила у кормилицы, и оставила меня у бѣдной, милой Madame Сюрвиль, сказавъ: "теперь вотъ будетъ твоя mamma". Я никогда больше не видала этой дамы. Кажется что много лѣтъ спустя моя настоящая мать хотѣла опять взять меня къ себѣ. Madame Сюрвиль тогда уже умерла. Но она не могла разыскать меня, вслѣдствіе, увы! моей ошибки, что я перемѣнила имя. Тогда она ушла въ монастырь, оставивъ 100.000 франковъ этому господину, который былъ съ ней въ дальнемъ родствѣ, съ тѣмъ что онъ могъ по своему усмотрѣнію или оставить эти деньги себѣ или же передать мнѣ если найдетъ меня. "Я прошу васъ", продолжалъ этотъ господинъ, "пойти со мной къ Monsieur N, потому что деньги эти находятся у него. Онъ подтвердитъ то что я сказалъ. Мнѣ остается прибавить еще вотъ что: если вы примете мое покровительство, будете въ точности слѣдовать моимъ совѣтамъ, то я распоряжусь чтобы проценты наросшіе со времени передачи этой суммы Monsieur N были выданы вамъ; а самый капиталъ будетъ вашимъ приданымъ при выходѣ замужъ, если выборъ вашъ будетъ сдѣланъ съ моего согласія."
   До сихъ поръ Густавъ слушалъ очень внимательно и не прерывая, теперь онъ взглянулъ на нее и сказалъ со своею обычною насмѣшливостью:
   -- Сообщилъ ли вамъ вашъ Monsieur, fort bel homme, какъ вы говорите, цѣну своихъ совѣтовъ или скорѣе приказаній которымъ вы должны въ точности слѣдовать?
   -- Да, отвѣчала Жюли,-- не тогда, а послѣ. Дай мнѣ продолжать. Мы пришли къ Monsieur N, важному, пожилому человѣку. Онъ сказалъ что знаетъ только что деньги завѣщаны господину который пришелъ со мной и должны быть выданы ему, вмѣстѣ съ наросшими процентами, по смерти дамы которая поручила ему эту сумму. Имѣетъ ли этотъ господинъ инструкцію какъ распорядиться этими деньгами, ему неизвѣстно. Онъ можетъ сдѣлать только одно, передать эти деньги ему вполнѣ, по полученіи надлежащаго удостовѣренія о смерти дамы. Такимъ образомъ ты видишь, Густавъ, что онъ могъ вовсе не давать мнѣ этихъ денегъ еслибъ захотѣлъ.
   -- Вашъ Monsieur очень великодушенъ. Можетъ-быть вы теперь скажете мнѣ его имя.
   -- Нѣтъ; онъ до времени воспретилъ мнѣ это.
   -- И онъ нанялъ для васъ эту квартиру и далъ вамъ денегъ на покупку этого великолѣпнаго платья и шубы. Bah? mon enfant, къ чему стараться обмануть меня? Развѣ я не знаю моего Парижа? Никакой fort bel homme не дѣлается покровителемъ fort belle fille, такой молодой и прекрасной какъ Mademoiselle Жюли Комартенъ, безъ нѣкоторыхъ соображеній, которыя пусть останутся не названы, какъ и онъ самъ.
   Глаза Жюли заблистали.
   -- Ахъ, Густавъ! Ахъ, Alonsieur! сказала она отчасти сердито, отчасти жалобно,-- я вижу что мой покровитель зналъ васъ лучше чѣмъ я. Но все равно, я не стану дѣлать тебѣ упрековъ; ты имѣешь право презирать меня.
   -- Прости меня! я не думалъ оскорбить тебя, сказалъ Густавъ, нѣсколько недовольный.-- Но сознайся что это очень странная исторія; и этотъ покровитель, который знаетъ меня лучше чѣмъ ты, имѣетъ ли онъ обо мнѣ какое-нибудь понятіе? Ты говорила ему обо мнѣ?
   -- Могла ли я не сказать? Онъ говорилъ что это ужасная война, въ которой онъ принимаетъ дѣятельное участіе, съ каждымъ днемъ все болѣе подвергаетъ его жизнь опасности. Онъ желалъ докончить исполненіе завѣщаннаго ему и видѣть меня любимою женой достойнаго человѣка, который -- она остановилась на минуту съ видомъ подавленнаго страданія и потомъ поспѣшно договорила: -- который оцѣнитъ то что есть во мнѣ хорошаго и никогда не будетъ упрекать меня за.... за прошлое. Тогда я сказала что мое сердце принадлежитъ тебѣ, что я не могу быть ни чьей женой какъ только твоей.
   -- Женой, пробормоталъ Густавъ,-- моей женой!
   -- И, продолжала дѣвушка, не обращая вниманія на перерывъ,-- онъ возразилъ что ты не такой мужъ какого онъ выбралъ бы для меня; что ты не -- я не могу огорчать тебя повторяя что онъ говорилъ, безжалостно, несправедливо. Онъ просилъ меня не думать больше о тебѣ. Я повторила что это невозможно.
   -- Но, сказалъ Рамо съ притворнымъ смѣхомъ,-- зачѣмъ думать о такой ужасной вещи какъ женитьба? Ты любишь меня, и....
   Онъ опять приблизился желая обнять ее. Она отодвинулась.
   -- Нѣтъ, Густавъ, нѣтъ. Я поклялась, поклялась торжественно памятью моей покойной матери, что никогда больше не буду грѣшить. Я никогда не буду для тебя ничѣмъ инымъ какъ только другомъ или женой.
   Прежде чѣмъ Густавъ могъ отвѣтить на эти слова, которыя были для него совершенною неожиданностью, раздался звонокъ у наружной двери и старая нянька ввела Виктора де-Молеона. Онъ остановился на порогѣ и брови его сдвинулись.
   -- Такъ вы уже нарушили ваше обѣщаніе, Mademoiselle?
   -- Нѣтъ, Monsieur, я не нарушила моего обѣщанія, горячо воскликнула Жюли.-- Я говорила вамъ что не буду разыскивать Monsieur Рамо. Я не искала его, но встрѣтила его случайно. Я должна была объясниться съ нимъ и пригласила его сюда чтобы дать это объясненіе. Безъ этого, чтобы онъ подумалъ обо мнѣ? Теперь онъ можетъ идти, и я никогда больше не приму его безъ вашего разрѣшенія.
   Виконтъ обратилъ свой строгій взглядъ на Густава, который, хотя, какъ мы знаемъ, не имѣлъ недостатка въ личной храбрости, но почувствовалъ смущеніе въ виду своего ложнаго положенія; глаза его робко опустилась предъ взглядомъ де-Молеона.
   -- Остазьте насъ на нѣсколько минутъ однихъ, Mademoiselle, сказалъ виконтъ.-- Нѣтъ, Жюли, прибавилъ онъ болѣе мягкимъ голосомъ,-- не бойтесь ничего. Я также долженъ дать объясненіе, дружеское объясненіе, Monsieur Рамо.
   Съ обычною своею вѣжливостью относительно женщинъ онъ подалъ руку Жюли и проводилъ ее до дверей. Потомъ затворивъ двери, онъ сѣлъ и знакомъ пригласилъ Рамо сдѣлать то же.
   -- Monsieur, сказалъ де-Молеонъ,-- простите меня что я удержалъ васъ. Нашъ разговоръ можетъ кончиться въ нѣсколько словъ. Я полагаю что Mademoiselle передала вамъ что она не дочь Madame Сюрвиль; что ея мать поручила ее моимъ заботамъ и покровительству, и оставила небольшое состояніе, которое я имѣю право отдать ей или удержать у себя. Недавнее мое знакомство съ Madeimoselle успѣло уже внушить мнѣ живой интересъ къ ея судьбѣ. Я смотрю съ состраданіемъ на ея прошедшее, съ надеждою на ея будущность. Я не прошу васъ раздѣлять моихъ взглядовъ. Но говорю откровенно что это мое желаніе, и могу прибавить, мое рѣшеніе, чтобы дѣвушка порученная моимъ заботамъ отнынѣ была безопасна отъ искушеній къ которымъ привели ее бѣдность и, если хотите, тщеславіе, но которыя не испортили ея сердца. Bref, я долженъ просить васъ дать мнѣ честное слово что вы не будете съ ней видаться. Я не могу допустить никакого враждебнаго вліянія между ея судьбою и честью.
   -- Вы говорите справедливо и благородно, Monsieur le Vicomte, сказалъ Рамо,-- и я даю вамъ обѣщаніе какого вы желаете.-- Онъ прибавилъ съ чувствомъ:-- Правда что сердце ея осталось неиспорченнымъ. Въ немъ столько доброты, столько чувства и безкорыстія какъ у ребенка. J'ai l'honneur de vous saluer, Monsieur le vicomte.
   Онъ поклонился съ необычнымъ ему достоинствомъ и въ глазахъ его были слезы когда онъ прошелъ мимо де-Молеона и вышелъ въ переднюю. Тамъ внезапно отворилась боковая дверь и Жюли, встревоженная, любопытная, выглянула изъ нея.
   Густавъ остановился.
   -- Adieu, Mademoiselle! Хотя мы никогда больше не увидимся, хотя судьба наша раздѣляетъ насъ, но вѣрьте что я вѣчно буду хранить о васъ добрую память.... и....
   Дѣвушка не дала ему договорить, порывисто схватила его за руку и устремила на него дикій взглядъ.
   -- Замолчи! Ты хочешь сказать что мы должны разстаться, разстаться навсегда?
   -- Увы! сказалъ Густавъ,-- намъ нѣтъ другаго выбора. Вашъ покровитель основательно воспрещаетъ мои посѣщенія; и еслибъ я былъ свободенъ предложить вамъ свою руку, вы сами сказали что вашъ покровитель не одобритъ этого брака.
   Жюли обратила свой взглядъ на де-Молеона, который проводивъ Густава до передней, стоялъ молча и безучастно, прислонясь къ стѣнѣ.
   Теперь онъ повялъ въ чемъ дѣло и отвѣчалъ на трогательное обращеніе къ нему дѣвушки:
   -- Молодой другъ мой, сказалъ онъ,-- Monsieur Рамо говоритъ честно и правдиво; позвольте ему уйти. Онъ принадлежитъ прошлой жизни; постарайтесь примирить себя съ новою.
   Онъ приблизился чтобы взять ея руку и сдѣлалъ Густаву знакъ уходить. Но когда онъ подошелъ къ Жюли, она издала слабый, жалобный стонъ и безъ чувствъ упала къ его ногамъ. Де-Молеонъ поднялъ ее и отнесъ въ ея комнату, гдѣ оставилъ ее на попеченіе няньки. Возвратясь въ переднюю онъ увидѣлъ Густава, который все еще медлилъ у дверей.
   -- Простите меня, Monsieur, сказалъ онъ виконту,-- но я такъ разстроенъ, такъ несчастенъ. что она? Видите, видите что такое внезапное разставанье, такой жестокій разрывъ опасенъ для ея здоровья, можетъ-быть для разсудка. Позвольте мнѣ зайти еще, или я не буду въ силахъ исполнить свое обѣщаніе.
   Де-Молеонъ помолчалъ нѣсколько мунутъ. Потомъ сказалъ шепотомъ:
   -- Войдите въ залу. Поговоримте откровенно.
   

ГЛАВА X.

   -- Monsieur Рамо, сказалъ де-Молеонъ когда они вернулись въ залу,-- я скажу вамъ по чести что мое желаніе какъ можно скорѣе освободиться отъ надзора за этой молодою дѣвушкой. Теперь, когда я играю съ судьбою, единственная ограда для нея моя жизнь. Я считаю своимъ долгомъ знать что она не будетъ оставлена, не будетъ одинока въ мірѣ послѣ моей смерти. У меня есть въ виду человѣкъ котораго я считаю самымъ подходящимъ для нея мужемъ во всѣхъ отношеніяхъ: красивый и храбрый молодой человѣкъ служащій въ моемъ баталіонѣ, хорошей фамиліи, у котораго нѣтъ въ живыхъ никого изъ родни съ кѣмъ бы онъ могъ совѣтоваться о своемъ выборѣ. Я имѣю основаніе полагать что если Жюли выйдетъ за него замужъ, ей нечего бояться услышать когда-нибудь упрекъ за прошлое. Приданаго ея будетъ достаточно чтобъ онъ могъ исполнить свое желаніе поселиться въ провинціальномъ городкѣ Нормандіи. И тогда Парижъ съ его искушеніями скоро выйдутъ изъ головы этого ребенка какъ дурной сонъ. Но я не могу располагать ея рукой безъ ея согласія; и если ее и можно убѣдить оставить всякую мысль о васъ, то я не имѣю времени заниматься этимъ. Приступаю къ главному. Вы не такой человѣкъ какого бы я желалъ видѣть ея мужемъ. Но, очевидно что она готова избрать васъ. Расположены ли вы жениться на ней? Вы колеблетесь; это вполнѣ естественно; я не имѣю права требовать немедленнаго отвѣта на такой важный вопросъ. Можетъ-быть вы обдумаете, и скажете мнѣ черезъ день или два? Я увѣренъ что если вы, какъ я слышалъ, до начала осады были помолвлены съ синьйорой Чигонья, то теперь это разошлось.
   -- Дочему вы увѣрены въ этомъ? спросилъ Густавъ въ смущеніи.
   -- Просто потому что встрѣчаю васъ здѣсь. Нѣтъ, избавьте меня отъ объясненій и извиненій. Я совершенно понимаю что вы были приглашены зайти. Но человѣкъ торжественно признанный женихомъ такой demoiselle какъ синьйора Чигонья, во время такихъ ужасныхъ испытаній и опасностей, едва ли позволилъ бы себѣ соблазниться принявъ приглашеніе такой красивой и такъ горячо привязанной къ нему дѣвушки какъ Mademoiselle Жюли; и убѣдившись въ силѣ и страсти этой привязанности, не могъ бы говорить что не въ силахъ сдержать своего обѣщанія не повторять этихъ посѣщеній. Но если я ошибаюсь и вы не перестали быть женихомъ синьйорины, въ такомъ случаѣ разговоръ нашъ долженъ прекратиться.
   Густавъ опустилъ голову отъ стыда и смѣшанныхъ сомнѣній.
   Опытный наблюдатель человѣческихъ характеровъ и измѣнчивости умовъ взглянулъ на растерянное лицо поэта съ полуулыбкой презрѣнія.
   -- Ваше дѣло судить насколько любовь къ вамъ такъ сильно обнаруженная дѣвушкой, насколько соображенія противъ брака съ той чье прошлое не безупречно, могутъ вліять на ваши передовыя мнѣнія объ общественныхъ связяхъ. Подобныя соображенія для артистовъ, кажется, не имѣютъ того значенія какъ для буржуазіи. Мнѣ остается прибавить что мужъ Жюли получитъ вмѣстѣ съ ея рукою приданое въ 120.000 франковъ; и я имѣю основаніе полагать что это состояніе увеличится -- насколько, сказать не могу -- когда съ прекращеніемъ осады возстановится сообщеніе съ Англіей. Еще одно слово. Я желалъ бы считать будущаго мужа Жюли въ числѣ моихъ друзей. Еслибъ онъ не противился политическимъ мнѣніямъ съ которыми я связываю собственную карьеру, я былъ бы радъ чтобы достигнутое мною возвышеніе помогло возвыситься и ему. Но мои мнѣнія, какъ вы могли убѣдиться, мнѣнія практическаго свѣтскаго человѣка, и не имѣютъ ничего общаго съ коммунистами, соціалистами, интернаціоналистами или со всякою другою партіей какую старыя европейскія общества вздумаютъ положить въ Медеинъ котелъ юности. Въ такую минуту какъ настоящая, число фанатиковъ и мечтателей такъ велико что по возстановленіи порядка необходима будетъ общая амнистія. То что писалъ въ такое время молодой поэтъ какъ вы, будетъ черезъ годъ или два охотно прощено и забыто, лишь бы онъ не пытался насильственными дѣйствіями проводить свои мнѣнія. Но если вы предпочтете держаться мнѣній которыя теперь отстаиваете, пусть будетъ такъ. Они не уменьшатъ увѣренности бѣдной Жюли въ вашей мудрости и геніальности. Они только отдалятъ васъ отъ меня, и можетъ настать день когда мнѣ придется исполнить печальный долгъ и приказать разстрѣлять васъ -- Dii meliora. Подумайте обо всемъ что я откровенно высказалъ вамъ. Дайте мнѣ отвѣтъ въ теченіе сорока восьми часовъ; а до тѣхъ поръ не старайтесь видѣться съ Жюли. Имѣю честь пожелать вамъ добраго дня.
   

ГЛАВА XI.

   Короткій пасмурный день угасалъ когда Густавъ, выйдя изъ квартиры Жюли, снова очутился на улицахъ. Мысли его были встревожены и перепутаны. Онъ тѣмъ болѣе тронутъ былъ страстною любовью къ нему Жюли, чѣмъ большую противоположность представляла она со словами и обращеніемъ Исавры во время послѣдняго ихъ свиданія. Его собственная старая склонность къ "Ундинѣ Парижа" ожила встрѣтивъ препятствія въ ея неожиданной сдержанности и затрудненіяхъ поставленныхъ покровительствомъ де-Молеона. Одинъ остроумный писатель такимъ образомъ опредѣлилъ страсть: "un caprice inflammê par des obstacles". Въ обыкновенное мирное время, Густавъ, обладающій красотою, ищущій занять уважаемое положеніе среди beau monde, не допустилъ бы мысли компрометировать себя женитьбою на фигуранткѣ. Но теперь, крайнія политическія доктрины съ которыми онъ связалъ свое имя положили преграду между нимъ и beau monde, и поставили его во главѣ революціонной черни; ему пришлось бы отказаться и отъ этого положенія еслибъ онъ продолжалъ быть женихомъ Исавры. Къ тому же немедленное обладаніе приданымъ Жюли представляло искушеніе для человѣка который такъ любилъ свой личный комфортъ, и не зналъ бы гдѣ ему пообѣдать, еслибы, послушный "предразсудкамъ" Исавры, отказался отъ заработка въ качествѣ сотрудника революціонныхъ журналовъ. Увѣщанія отказаться отъ дѣлакоторому онъ служилъ, выраженныя де-Молеономъ съ такою высокомѣрною холодностью, не остались вовсе безъ вліянія на Густава, хотя и оскорбляли его самоуваженіе. Онъ имѣлъ, хотя смутное, понятіе о мужественныхъ талантахъ виконта къ публичной жизни; и высокая репутація, которую онъ уже пріобрѣлъ между военными авторитетами и которая признавалась даже не опытными, но благоразумными людьми изъ числа не военныхъ, имѣла свой вѣсъ для впечатлительнаго темперамента Густава. Хотя совѣты де-Молеона во многомъ совпадали съ требованіями Исавры, но они еще болѣе удаляли его отъ самой Исавры, потому что она не приносила съ собой состоянія которое доставило бы ему возможность пріостановить свои лукубраціи, выжидать оборота какой примутъ событія и до времени жить спокойно; приданое же которое онъ имѣлъ получить за ,юли имѣло эти преимущества.
   Размышляя такимъ образомъ Густавъ завернулъ въ одну изъ cantines, еще отворенныхъ, чтобъ освѣжить свой умъ проглотивъ un petit verre, и тамъ встрѣтилъ двухъ изъ сочленовъ бывшаго Совѣта Десяти, Поля Гримма и Эдгара Феррье. Съ послѣднимъ изъ этихъ революціонеровъ Густавъ сошелся очень близко. Они писали въ одномъ журналѣ и онъ охотно принималъ приглашенія Эдгара на обѣды въ Café Riche, доставлявшемъ гостепріимство по сравнительно умѣреннымъ цѣнамъ. По мѣрѣ того какъ шла попойка, Густавъ становился откровеннымъ. Бѣдный юноша, онъ жаждалъ имѣть совѣтника. Можетъ ли онъ жениться на дѣвушкѣ которая прежде была балетною танцовщицей и теперь получила неожиданное наслѣдство?
   -- Est-tu fou d'en douter? воскликнулъ Эдгаръ.-- Прекрасный случай показать презрѣніе къ жалкимъ banalités буржуазіи! Это только усилитъ твое нравственное вліяніе на народъ. Наконецъ, подумай о деньгахъ. Какая подмога нашему дѣлу! Капиталъ для начала! Весь журналъ будетъ твой! Кромѣ того, когда наши принципы восторжествуютъ -- а они должны восторжествовать -- что будетъ значить бракъ какъ не пустая церемонія, которую можно нарушить какъ только ты будешь имѣть поводъ жаловаться на жену или тяготиться брачными узами? Забери только приданое въ свои руки. L`amour passe -- reste la cassette.
   Хотя въ сынъ Madame Рамо было еще достаточно хорошаго чтобы возмущаться тѣми выраженіями въ которыхъ данъ былъ совѣтъ, тѣмъ не менѣе, такъ какъ лары пунша его больше затѣмнили его умъ, то самый совѣтъ былъ ему пріятенъ. И въ порывѣ безумной ярости, какую опьяненіе вызываетъ въ нѣкоторыхъ впечатлительныхъ натурахъ, Густавъ, когда шелъ домой, покачиваясь и опираясь на руку болѣе крѣпкаго Эдгара Феррье, настоялъ чтобы свернуть съ дороги и пройти мимо дома гдѣ жила Исавра. Остановясь подъ окнами онъ прооралъ нѣсколько стиховъ дикой пѣсни бывшей тогда въ большой модѣ между поклонниками Феликса Піа, въ которой все что существующее общество почитаетъ святымъ, предавалось грубѣйшему поруганію. Къ счастію Исавра ничего не слыхала. Преклонивъ колѣна около своей постели она была вся поглощена молитвой.
   

ГЛАВА XII.

   Три дня спустя посдѣ вечера проведеннаго такимъ образомъ Густавомъ Рамо, Исавра была изумлена посѣщеніемъ Виктора де-Молеона. Она не видала его съ самаго начала осады и не сразу узнала въ военномъ мундирѣ.
   -- Надѣюсь что вы простите мое вторженіе, Mademoiselle, сказалъ онъ тихимъ, пріятнымъ голосомъ, свойственнымъ ему въ добрыя минуты,-- но я счелъ своимъ долгомъ увѣдомить васъ о смерти той которая, я боюсь, не была такъ добра къ вамъ какъ бы слѣдовало въ силу родственныхъ отношеній. Вторая жена вашего отца, въ послѣдствіи Madame Селби, скончалась. Она умерла въ монастырѣ, куда удалилась отъ міра.
   Исавра не имѣла причинъ оплакивать умершую, но неожиданность извѣстія поразила ее, и съ тою нѣжною женскою сострадательностью которая составляла существенную черту ея характера и ея генія, она прошептала со слезами:
   -- Бѣдная синьйора! Почему меня не было при ней во время ея болѣзни? Она могла бы тогда полюбить меня. И вы говорите что она умерла въ монастырѣ? Значитъ ея набожность была искренна! Она скончалась мирно?
   -- Не будемъ сомнѣваться въ этомъ, Mademoiselle. Будемъ надѣяться что она жила чтобъ оплакивать свои прежнія ошибки, и ея послѣдняя мысль была направлена къ тому чтобы загладить ихъ сколько было въ ея власти. И это желаніе страннымъ образомъ заставляетъ меня вмѣшаться въ вашу судьбу. Желая загладить свои ошибки она оставила на мое попеченіе, какъ родственника, правда дальняго, но все-таки можетъ-быть самаго близкаго котораго она знала лично, молодую дѣвушку. Принимая это порученіе, я страннымъ образомъ могу быть поставленъ въ необходимость оскорбить васъ.
   -- Оскорбить меня? Какимъ образомъ? Прошу васъ говорите откровенно.
   -- Въ такомъ случаѣ мнѣ придется упомянуть имя Густава Рамо.
   Исавра поблѣднѣла и отшатнулась, но не сказала ни слова.
   -- Правду ли онъ сказалъ мнѣ что во время послѣдняго свиданія съ нимъ, три дня тому назадъ, вы выражали сильное желаніе чтобы свадьба ваша съ нимъ не состоялась; и уступили, и то неохотно, только вслѣдствіе его убѣдительныхъ настояній и увѣреній что онъ измѣнитъ направленіе своихъ талантовъ, которыми, по собственному мнѣнію, онъ обладаетъ?
   -- Правда, правда, Monsieur, воскликнула Исавра и все лицо ея просіяло,-- и вы пришли сказать мнѣ отъ имени Густава Рамо что, по размышленіи, онъ рѣшился не настаивать болѣе на нашемъ союзѣ и что я по чести и совѣсти свободна?
   -- Я вижу, отвѣчалъ де-Молеонъ съ улыбкой,-- что я уже прощенъ. Я не огорчилъ бы васъ еслибы таково было принятое мною на себя порученіе?
   -- Огорчили бы? Нѣтъ. Но....
   -- Но что?
   -- Будетъ ли онъ продолжать идти по тому пути который разобьетъ сердце его матери и заставитъ отца его оплакивать день въ который онъ родился? Имѣете ли вы вліяніе на него, Monsieur де-Молеонъ? Если имѣете, не воспользуетесь ли имъ для его спасенія?
   -- Вы продолжаете интересоваться его судьбой, Mademoiselle?
   -- Можетъ ли быть иначе? Не согласилась ли я раздѣлить ее когда мое сердце содрагалось при мысли о нашемъ союзѣ? И теперь, когда, если я правильно поняла, я свободна, я могу думать только о томъ что было бы лучше для него.
   -- Увы, Mademoiselle, онъ лишь одинъ изъ многихъ -- испорченное дитя этой Цирцеи, императорскаго Парижа. Куда ни взглянешь, вездѣ видна эта испорченность. Она была прикрыта ореоломъ, порожденнымъ этою самою испорченностью. Ореолъ исчезъ, и порча стала видима. Гдѣ теперь старое французское мужество? Исчезнувъ изъ сердецъ, оно осталось только на языкѣ. Будь наши дѣла подобны нашимъ словамъ, Пруссія на колѣняхъ стала бы умолять чтобы быть провинціей Франціи. Тщеславіе, желаніе сдѣлаться извѣстнымъ, все равно чѣмъ бы то ни было и кому бы то ни было, вотъ главный двигатель Парижанъ; ораторъ, воинъ, поэтъ, всѣ одинаковы. Всѣ говорятъ красивыя фразы; презираютъ знаніе, трудъ, дисциплину; поносятъ Германцевъ, говоря что они варвары, поносятъ своихъ генераловъ называя ихъ измѣнниками, само Небо за то что оно не помогаетъ имъ. Что можетъ сплотитъ эту массу пустыхъ болтуновъ въ сплошную форму націи -- а они претендуютъ бытъ націей? Какое поколѣніе можетъ народиться отъ этого изнѣженнаго племени, пропитаннаго хвастовствомъ и абсентомъ? Простите мнѣ эту тираду; я только-что дѣлалъ смотръ баталіону которымъ командую. Что касается Густава Рамо,-- если мы переживемъ осаду и снова будемъ имѣть правительство которое будетъ въ силахъ утвердить порядокъ, и общество которое не будетъ награждать славою за трескучія фразы,-- то я не удивляюсь если Густавъ Рамо будетъ въ числѣ лучшихъ подражателей раннихъ Meditations Ламартина. Еслибъ онъ родился при Лудовикѣ XIV, какимъ бы онъ былъ вѣрноподданнымъ! Какія священныя трагедіи въ стилѣ Athalie писалъ бы онъ въ надеждѣ на аудіенцію въ Версали! Но я не долженъ откладывать долѣе порученіе передать вамъ письмо. Я дѣлалъ это съ намѣреніемъ убѣдиться что вы не будете недовольны этимъ разрывомъ, потребовать котораго вамъ до сихъ поръ мѣшало деликатное чувство чести.
   Онъ досталъ письмо, передалъ его Исаврѣ; и чтобы дать ей прочесть безъ помѣхи, отошелъ къ окну.
   Исавра пробѣжала письмо. Въ немъ было слѣдующее:
   "Я чувствую что согласіемъ на мое предложеніе я обязанъ единственно вашему состраданію. Еслибъ я могъ сомнѣваться въ этомъ прежде, то вашихъ словъ когда мы въ послѣдній разъ видѣлись было достаточно чтобъ убѣдить меня. Подъ вліяніемъ оскорбленнаго самолюбія я сдѣлалъ тогда огромную ошибку. Я готовъ былъ снова связать васъ обѣщаніемъ отъ котораго вы желали освободиться. Простите мнѣ это, простите всѣ ошибки которыми я оскорблялъ васъ. Соглашаясь на нашъ разрывъ, позвольте мнѣ надѣяться что вы удостоите меня вашею дружбой, будете вспоминать обо мнѣ, посвятите мнѣ нѣсколько кроткихъ, добрыхъ мыслей. Моя жизнь отнынѣ будетъ идти въ сторонѣ отъ вашей; но вы всегда будете жить въ моемъ сердцѣ, чистый и благодатвый образъ, какъ образъ святыхъ, въ которыхъ вы можете вѣрить, потому что они вамъ сродни."
   -- Не могу ли я передать Густаву Рамо словесный отвѣтъ на это письмо? спросилъ де-Молеонъ, оборачиваясь когда она положила письмо на столъ.
   -- Одно мое желаніе ему всякаго блага. Онъ оскорбился бы еслибъ я прибавила мою благодарность за великодушіе съ какимъ онъ истолковываетъ движенія моего сердца и уступаетъ его желаніямъ.
   -- Mademoiselle, примите мои поздравленія. Я сожалѣю о бѣдной дѣвушкѣ порученной моимъ попеченіямъ. Къ несчастію она любитъ этого человѣка; и есть причины по которымъ я не откажу въ моемъ согласіи на ихъ бракъ, если онъ теперь, получивъ вашъ отказъ, станетъ просить ея руки. Если я буду въ состояніи удержать его тщеславіе, я бы сдѣлалъ это, повинуясь, если вы позволите мнѣ сказать это, вашимъ добрымъ желаніемъ. Но отнынѣ судьба дѣвушки оставленной на мое попеченіе будетъ побуждать меня интересоваться его карьерой. Adieu Mademoiselle!
   Оставшись одна, Исавра стояла какъ бы преображенная. Всѣ цвѣта юности, казалось, вернулись къ ней. На щекахъ ея снова явились ямочки, безчисленныя отраженія счасливой улыбки. "Я свободна, я свободна, шептала она,-- о радость, радость!" И она вышла изъ комнаты чтобъ отыскать Веносту, распѣвая весело, распѣвая громко; какъ птичка вырвавшаяся изъ клѣтки и возносящаяся къ небу, воспѣваетъ благодарную пѣснь о своемъ освобожденіи.
   

ГЛАВА XIII.

   По мѣрѣ того какъ ближе слышался ревъ пушекъ осаждающихъ, и голодъ внутри стѣнъ усиливался, казалось, увеличивалось и презрѣніе Парижанъ къ искусству враговъ, и ихъ увѣренность въ неприступности столицы. Всѣ ложные слухи принимались съ довѣріемъ за истину; всѣ достовѣрныя извѣстія отвергались какъ ложь. Прислушайтесь къ группамъ собравшимся около кафе. "Прусскіе фонды упали въ Берлинѣ на три процента," говоритъ оборванный биржевикъ (онъ служилъ когда-то въ конторѣ Лувьѣ). "Э, восклицаетъ одинъ изъ національгардовъ,-- прочтите статью въ Liberté. Варвары въ отчаяніи, мы угрожаемъ Нанси, Бельфоръ свободенъ. Бурбаки вторгнулся въ Баденъ. Нашъ флотъ направилъ свои пушки на Гамбургъ. Страна ихъ въ опасности, отступленіе отрѣзано; единственная надежда Бисмарка и его перетрусившихъ легіоновъ найти убѣжище въ Парижѣ. Усиленная ярость бомбардировки доказываетъ ихъ отчаяніе."
   -- Остается, шепнулъ Саваренъ обращаясь къ де-Брезе,-- предположить что мы отправили парламентера въ Версаль съ посланіемъ отъ Трошю что если они отдадутъ назадъ свои завоеванія, уступятъ лѣвый берегъ Рейна, и заплатятъ намъ военныя издержки, то Парижъ, всегда великодушный къ побѣжденнымъ, позволитъ Прусакамъ отступить.
   -- Прусакамъ! Отступить! закричалъ Эдгаръ Феррье, подхватилъ послѣднія слова и свирѣпо глядя на Саварина.-- Что это за прусскіе шпіоны среди насъ? Ни одинъ изъ варваровъ не долженъ спастись. Намъ стоитъ только прогнать измѣнниковъ захватившихъ правительство, объявить коммуну и право на трудъ и мы произведемъ Геркулеса который даже въ колыбели будетъ удушать чудовищъ.
   Эдгаръ Феррье былъ единственный представитель своей политической партіи среди группы къ которой онъ обращался; но ужасъ который уже начали внушать буржуаціи коммунисты былъ такъ великъ что никто не рѣшился возражать. Саваренъ взялъ де-Брезе подъ руку и благоразумно удалился.
   -- Я подозрѣваю, сказалъ первый,-- что намъ скоро придется пережить еще большія бѣдствія нежели прусскія ядра и черный хлѣбъ. День коммунистовъ можетъ настать.
   -- Я до тѣхъ поръ сойду уже въ могилу, сказалъ де-Брезе беззвучнымъ голосомъ.-- Прошло уже двадцать четыре часа съ тѣхъ поръ какъ я истратилъ свои послѣднія пятьдесятъ су на покупку крысы, и сжегъ ножки отъ кровати чтобы изжарить это четвероногое.
   -- Entre nous, мой бѣдный другъ, я самъ точно въ такомъ же положеніи, сказалъ Саваренъ со слабой попыткой къ своему прежнему веселому смѣху.-- Видите какъ я сузился! жена моя будетъ невѣрна тому Саварену о которомъ мечтаетъ, если позволитъ поцѣловать себя сухощавому любезнику котораго вы видите предъ собою! Но я думалъ что вы служите въ національной гвардіи и потому не исчезнете въ пространствѣ.
   -- Я былъ національгардомъ, но не могъ перенести тяжести службы; а такъ какъ я вышелъ изъ лѣтъ, то и получилъ увольненіе. Что касается платы, то я былъ слишкомъ гордъ чтобы требовать себѣ одинъ франкъ и 25 сантимовъ жалованья. Я бы не былъ такъ гордъ теперь. О, да будутъ благословенны Небеса! вотъ идетъ Лемерсье; онъ долженъ мнѣ обѣдъ и обязавъ расквитаться. Bon jour, любезнѣйшій Фредерикъ! Какимъ молодцомъ вы смотрите въ вашемъ кепи! Вашъ блестящій мундиръ не прокоптился пороховымъ дымомъ! Какая разница противъ лохмотниковъ линейцевъ!
   -- Боюсь, сказалъ Лемерсье печально,-- что мой костюмъ не будетъ такъ хорошъ черезъ день или два. Я только-что узналъ новость которая безъ сомнѣнія будетъ громко привѣтствована въ газетахъ. Но газеты не находятся подъ выстрѣлами орудій.
   -- Что вы хотите сказать? спросилъ де-Брезе.
   -- Я встрѣтилъ, выходя изъ своей квартиры, нѣсколько минутъ тому назадъ, этого огнеѣда Виктора де-Молеона, который всегда сумѣетъ узнать что происходитъ въ главной квартирѣ. Онъ сказалъ мнѣ что дѣлаются приготовленія къ большой вылазкѣ. Вѣроятнѣе всего что объявленія о ней появятся утромъ въ прокламаціи и войска наши выступятъ завтра въ ночь. Національгарды (дураки и ослы которые орали о рѣшительныхъ дѣйствіяхъ) увидятъ исполненіе своего желанія и будутъ посланы въ авангардѣ; въ числѣ передовыхъ будетъ баталіонъ въ которомъ я состою. Если настоящему нашему свиданію суждено быть послѣдними, вы можете говорить что Фредерикъ Лемерсье закончилъ свою роль въ жизни не безъ блеску.
   -- Благородный другъ, сказалъ де-Брезе, слабо беря его за руку,-- если правда что твоей жизни грозитъ опасность, умри такъ какъ ты жилъ. Честный человѣкъ не оставляетъ долговъ безъ уплаты. Ты долженъ мнѣ обѣдъ.
   -- Увы! не требуйте отъ меня невозможнаго. Я отплачу втрое, если только буду живъ и получу свои ренты. Но сегодня у меня нѣтъ даже мыши которую бы я могъ раздѣлить съ Фоксомъ.
   -- Такъ Фоксъ еще живъ? воскликнулъ де-Брезе и голодные глаза его заискрились.
   -- Да. Теперь онъ производитъ опытъ какъ долго можетъ прожить животное безъ пищи.
   -- Сжалься надъ нимъ; бѣдное животное! Окончи его страданія благородною смертью. Пусть онъ спасетъ отъ голодной смерти тебя и твоихъ друзей. Я не прошу за себя одного; я не болѣе какъ диллетантъ въ изящной словесности. Но Саварень, знаменитый Саваренъ -- въ критикѣ французскій Лонгинусъ, въ поэзіи Парижскій Горацій, въ общественной жизни геній веселости и шутокъ,-- наполни его уменьшившееся тѣло! Неужели, ему суждено погибнуть отъ недостатка пищи, когда у тебя такой избытокъ въ твоей кладовой? Я взываю къ твоему сердцу, къ твоей совѣсти, къ твоему патріотизму. Что значатъ въ глазахъ Франціи тысячи Фоксовъ въ сравненіи съ однимъ Савареномъ?
   -- Въ настоящую минуту, вздохнулъ Саваренъ,-- я способенъ проглотить все, какъ бы это отвратительно ни было, даже лесть, де-Брезе. Но, другъ мой Фредерикъ, ты идешь въ битву; что станется съ Фоксомъ если тебѣ суждено будетъ пасть? Развѣ онъ не достанется чужимъ? Безъ сомнѣнія для его преданнаго сердца была бы болѣе пріятною мысль что онъ доставилъ пищу твоимъ друзьямъ? Они оцѣнили бы его добродѣтели и благословили бы его память!
   -- Ты имѣешь такой тощій видъ, мой бѣдный Саваренъ! А какимъ хлѣбосоломъ ты былъ когда еще былъ толстъ! сказалъ Фредерикъ съ паѳосомъ.-- И нѣтъ сомнѣнія что если я останусь живъ, Фоксъ умретъ съ голоду; если же буду убитъ, Фоксъ будетъ съѣденъ. Но, бѣдный Фоксъ, милый Фоксъ, который лежалъ на груди моей когда я замерзалъ! Нѣтъ; у меня нѣтъ силъ приказать вонзить его для васъ на вертелъ. Не требуйте этого.
   -- Я избавлю тебя отъ этой грустной обязанности, воскликнулъ де-Брезе.-- Мы какъ разъ около твоей квартиры. Простите меня на минутку. Я добѣгу и отдамъ приказаніе твоей служанкѣ.
   Говоря это онъ прыгнулъ впередъ съ легкостью какой никто бы не ожидалъ, судя по его прежней слабости. Фредерикъ хотѣлъ послѣдовать за нимъ, но Саваренъ ухватился за него, проговоривъ съ трудомъ:
   -- Постой; я упаду какъ пустой мѣшокъ безъ твоей поддержки, молодой герой. Фи! разумѣется де-Брезе только пошутилъ; это не больше какъ веселая шутка. Тш! по секрету; у него есть деньги и онъ хочетъ еще разъ угостить насъ обѣдомъ, подъ предлогомъ будто мы ѣдимъ твою собаку. Онъ составлялъ этотъ планъ когда ты подошелъ. Пусть его пошутитъ, а мы будемъ имѣть Вальтазаровскій пиръ.
   -- Гм! сказалъ Фридерикъ съ сомнѣніемъ:-- ты увѣренъ что у него нѣтъ видовъ на Фокса?
   -- Разумѣется нѣтъ, онъ хочетъ только посмѣяться. Ослятина вещь не дурная, но стоитъ 14 франковъ за фунтъ. Пулярка превосходная вещь, но цѣна ей 30 франковъ. Положись на де-Брезе; у насъ будетъ и ослятина и пулярка и Фоксъ насладится остатками.
   Прежде чѣмъ Фредерикъ могъ отвѣтить, на нихъ набѣжала сзади и затолкала ихъ шумная толпа. Они только могли различить слова: "славныя новости, побѣда, Федербъ, Шанзи". Но этихъ словъ было достаточно чтобъ они охотно увлеклись общимъ движеніемъ. Они забыли свой голодъ, забыли Фокса. На быстромъ ходу они узнали что получено донесеніе о совершенномъ отбитіи Прусаковъ Федербомъ при Аміенѣ; и о еще болѣе рѣшительномъ пораженіи ихъ Шанзи на Луарѣ. Эти генералы съ своими торжествующими арміями спѣшатъ къ Парижу чтобъ ускорить истребленіе ненавистныхъ Германцевъ. Откуда взялось это извѣстіе, никто не зналъ въ точности. Всѣ вѣрили ему и спѣшили къ Ратушѣ чтобы слышать формальное его подтвержденіе.
   Увы! прежде чѣмъ они дошли туда, ихъ встрѣтила другая толпа, съ уныніемъ и злобою. Подобныхъ извѣстій не было получено правительствомъ. Федербъ и Шанзи бились, безъ сомнѣнія, храбро, съ полною вѣроятностью успѣха; но...
   Воображенію Парижанъ не требовалось болѣе.
   -- Мы всегда оставались бы побѣдителями, сказалъ Саваренъ,-- еслибы не было этого но; и толпа, которая, скажи онъ это десять минутъ тому назадъ, разорвала бы его на клочки, теперь привѣтствовала эпиграмму; и съ проклятіями на Трошю, перемѣшанными со взрывами саркастическаго хохота, шумно расходилась.
   Когда оба друга побрели назадъ къ той части бульваровъ гдѣ де-Брезе разстался съ ними, Саваренъ неожиданно оставилъ Лемерсье и перешелъ улицу чтобы привѣтствовать небольшое общество состоявшее изъ двухъ дамъ и двухъ мущинъ направлявшихся къ церкви Св. Магдалины. Пока онъ обмѣнивался съ ними нѣсколькими словами, молодая парочка, идя подъ руку, прошла мимо Лемерсье; мущина былъ въ мундирѣ національгарда, такомъ же щегольскомъ какъ у Фредерика, но имѣлъ въ себѣ такъ мало воинственнаго какъ только можно себѣ представить. Походка его была тяжела, голова опущена внизъ. Онъ, казалось, не слушалъ свою спутницу, которая говорила скоро и оживленно и лицо ея сіяло улыбками. Лемерсье посмотрѣлъ имъ вслѣдъ какъ они прошли.
   ,Sur mon âme, пробормоталъ Фредерикъ про себя; нѣтъ сомнѣнія что это la belle Жюли; наконецъ-то она нашла своего скрывавшагося поэта!"
   Пока Лемерсье говорилъ такъ самъ съ собою, Густавъ, продолжая смотрѣть внизъ, былъ увлеченъ своею спутницей черезъ улицу, въ средину маленькой группы съ которой остановился поговорить Саваренъ. Случайно задѣвъ Саварена, онъ удивленно поднялъ глаза, готовый проговорить обычное извиненіе: въ это время Жюли почувствовала что рука на которую она опиралась задрожала. Предъ нимъ стояла Исавра и рядомъ съ ней графиня де-Вандемаръ; спутники ихъ, Рауль и аббатъ Вертпре, были въ двухъ шагахъ отъ нихъ.
   Густавъ снялъ шляпу, низко поклонился и съ минуту стоялъ молча и неподвижно, пораженный неожиданностію и стыдомъ.
   Внимательный взоръ Жюли, слѣдя за его взоромъ, устремился на то же лицо на которое смотрѣлъ онъ. Въ минуту она отгадала истину. Она видѣла предъ собою ту которой обязана была цѣлыми мѣсяцами мученій ревности, и надъ которой, бѣдное дитя, она думала что она восторжествовала. Но въ сердцѣ этой дѣвушки было столько инстинктивной доброты что чувство торжества исчезло, смѣнившись чувствомъ состраданія. Соперница ея лишилась Густава. Для Жюли лишиться Густава значило лишиться всего для чего бы стоило жить. Съ своей стороны, Исавра была тронута не только красотою лица жюли, но еще болѣе дѣтскою наивностью его выраженія.
   Такимъ образомъ въ первый разъ въ жизни встрѣтились дочь и падчерица Луизы Дюваль. Обѣ онѣ были такъ покинуты, такъ одиноки и неопытны среди опасностей свѣта судьба обѣихъ была такъ различна и онѣ олицетворяли такія противоположныя стороны женской природы. Исавра естественно первая прервала молчаніе, которое было такъ тягостно для всѣхъ присутствующихъ.
   Она приблизилась къ Рамо, съ искреннею добротою во взглядѣ и въ голосѣ.
   -- Примите мои поздравленія, сказала она съ серіозною улыбкой.-- Ваша матушка вчера вечеромъ передала мнѣ о вашей свадьбѣ. Безъ сомнѣнія я вижу Madame Рамо; и она протянула руку Жюли. Бѣдная Ундина отшатнулась на мгновеніе и вспыхнула до висковъ. Это была первая рука которую женщина съ безупречнымъ характеромъ протягивала ей, съ тѣхъ поръ какъ она лишилась покровительства Madame Сюрвиль. Прикоснувшись къ ней съ робостью и смиреніемъ, она отвела прочь своего мужа, и съ головою опущенною еще ни же чѣмъ у Густава, прошла мимо группы не говоря ни слова.
   Она не говорила съ Густавомъ пока ихъ могли видѣть или слышать тѣ которыхъ они только-что оставили. Потомъ, страстно сжавъ его руку, она сказала:
   -- И это та demoiselle отъ которой ты отказался для меня! Не говори что нѣтъ. Я такъ рада что увидала ее; это сдѣлало мнѣ много добра. Насколько глубже и чище стала моя любовь къ тебѣ! Я могу воздать тебѣ только однимъ, отдать тебѣ всю мою жизнь. Ты никогда не будешь имѣть повода бранить меня, никогда, никогда!
   Саваренъ смотрѣлъ очень серіозно и задумчиво когда вернулся къ Лемерсье.
   -- Могу ли я вѣрить глазамъ? сказалъ Фредерикъ.-- Несомнѣнно это была Жюли Камартенъ подъ руку Густавомъ Рамо! И онъ имѣлъ смѣлость въ такомъ обществѣ раскланиваться съ Madame де-Вандемаръ и Mademoiselle Чигонья, съ которой, какъ я слышалъ, онъ обрученъ? Развѣ я не видалъ также что Mademoiselle пожала руку Ундинѣ? Или же я сталъ жертвою одной изъ тѣхъ галлюцинацій которыя, какъ говорятъ, рождаются въ умѣ отъ голода?
   -- У меня нѣтъ силъ отвѣчать на всѣ эти вопросы. Я могъ бы разказать цѣлую повѣсть; но я сберегу ее къ обѣду. Поспѣшимъ къ тебѣ на квартиру. Де-Брезе безъ сомнѣнія ждетъ васъ тамъ.
   

ГЛАВА XIV.

   Не предчувствуя угрожавшей ему опасности, поглощенный чувствомъ настоящихъ невзгодъ, голодный и холодный, Фоксъ поднялъ свою печальную голову съ халата своего хозяина, въ которомъ онъ старался укрыть свое дрожащее тѣло при входѣ де-Брезе и консьержа того дома гдѣ Лемерсье занималъ квартиру. Узнавъ виконта какъ одного изъ знакомыхъ своего хозяина, онъ сдержалъ первый порывъ побуждавшій его издать слабый лай, и со слабымъ визгомъ допустилъ вынуть себя изъ-подъ покрывавшаго его платья и отдался въ руки своему убійцѣ-посѣтителю.
   -- Dieu des dieux! проговорилъ де-Брезе,-- какъ легко стадо бѣдное животное! Онъ ущипнулъ за бока и бедры свою обреченную жертву. Однакоже,-- сказалъ онъ,-- на костяхъ осталось еще немного мяса. Вы можете поджарить лапки, сдѣлать фрикассе изъ лопатокъ, и ростбифъ изъ остальнаго. Rognons и голову возьмите себѣ за труды. Съ этими словами онъ передалъ Фокса на руки консьержа, прибавивъ:-- Vite au besogne, mon ami.
   -- Да, Monsieur, я долженъ спѣшить пока жены нѣтъ дома. Она имѣетъ слабость къ этому животному. Оно должно быть уже на вертелѣ прежде чѣмъ она вернется.
   -- Пусть такъ; а на столѣ черезъ часъ -- въ пять часовъ ровно; я проголодался.
   Консьержъ исчезъ вмѣстѣ съ Фоксомъ. Де-Брезе занялся исканіемъ по шкафамъ и буфетамъ Фредерика, откуда досталъ скатерть и всѣ принадлежности для обѣда. Онъ накрылъ столъ въ большомъ порядкѣ и сталъ терпѣливо ожидать приближенія пира.
   Пять часовъ било прежде чѣмъ Фридерикъ съ Савареномъ вошли въ комнату; завидя ихъ де-Брезе поспѣшилъ къ лѣстницѣ и приказалъ консьержу подавать обѣдъ.
   Фредерикъ, хотя и не зналъ какого рода ихъ ждетъ обѣдъ, сталъ оглядываться кругомъ ища собаки, и не видя ее началъ звать:
   -- Фоксъ! Фоксъ! Куда ты запрятался?
   -- Успокойся, сказалъ де-Брезе.-- Не думай что я не....

-----

   Замѣтка сына автора.-- Рука дописавшая до этого мѣста оставила недописанною послѣднюю сцену трагедіи бѣднаго Фокса. Забвеніемъ могилы безвозвратно покрыты юморъ и паѳосъ этого пиршества кинофаговъ. Здѣсь можетъ-быть приведенъ лишь одинъ эпизодъ этого пира который авторъ передалъ своему сыну на словахъ. Пусть сочувствующій читатель представитъ себѣ весь драматизмъ заключающійся въ борьбѣ между голодомъ и привязанностью; пусть представитъ онъ себѣ одно изъ тѣхъ сентиментально трогательныхъ настроеній, безъ сомнѣнія испытанныхъ имъ подъ часъ когда онъ въ первый разъ вкушалъ пищу послѣ долгаго поста, надѣемся менѣе жестокаго и продолжительнаго нежели тотъ который выдержали наши осажденные участники обѣда, и тогда онъ можетъ представить себя, хотя и безъ помощи авторской фантазіи создавшей столь исключительное положеніе, сколько слезъ и нѣжности наполняли глаза мягкосердечнаго Фредерика, когда онъ разсматривалъ хорошо обглоданныя кости своего закланнаго любимца, и отодвигая тарелку на которой онѣ лежали, произнесъ со вздохомъ: "О, бѣдный Фоксъ, съ какимъ удовольствіемъ поглодалъ бы онъ эти косточки."
   Глава непосредственно слѣдующая за этою также осталась недописанной. Она не должна была заключить собою этотъ неоконченный разказъ, но въ ряду многочисленныхъ и столь разнообразныхъ сочиненій англійскаго писателя, который составилъ себѣ почетное имя почти во всѣхъ отрасляхъ литературы, это была дѣйствительно послѣдняя глава. Еслибъ авторъ остался въ живыхъ и окончилъ свое произведеніе, онъ безъ сомнѣнія добавилъ бы къ своей Иліадѣ Парижской осады самый эпическій эпизодъ ея и описалъ бы здѣсь мощную борьбу между двумя князьями Парижской биржи, великодушнымъ Дюплеси и грознымъ Лувье. Немногія остальныя страницы недоконченнаго разказа, безъ сомнѣнія, изобразили бы намъ примиреніе между Грагамомъ Веномъ и Исаврою Чигонья. Къ счастію однако, читатели слѣдившіе до сихъ поръ за судьбами Парижанъ найдутъ удовлетвореніе своему любопытству по всѣмъ главнымъ пунктамъ во главѣ названной L`Envoi, которая была написана раньше окончанія романа.
   Мы, правда, не знаемъ что сталось съ двумя парижскими типами красоты, но не святости, съ бѣднымъ тщеславнымъ поэтомъ уличной толпы и добросердечною Ундиною этого мутнаго потока. Судя по тому что въ письмѣ Лемерсье къ Вену нѣтъ никакого упоминанія о нихъ, нельзя не придти къ заключенію что роль ихъ въ разказѣ окончилась прежде написанія этого письма; слѣдуетъ предположить что развязка ихъ судьбы имѣла быть описана въ одной изъ предшествовавшихъ главъ, и что авторъ навѣрное не оставилъ бы Густава Рамо постояннымъ обладателемъ его незаслуженнаго и дурно употребленнаго богатства. Сладкій запахъ домашняго pot au feu, хотя бы и приправленнаго пряностью сознанія что онъ презрѣлъ мнѣнія общества, конечно не могъ примирить этого французскаго представителя примѣненія къ народной поэзіи новыхъ идей, предпочитающихъ "розы и наслажденія порока", "лиліямъ и скукѣ добродѣтели", съ его себялюбивою измѣной дѣлу всеобщей эманципаціи отъ всѣхъ условій общежитія. Еслибы бѣдная Жюли Комартенъ погибла во время парижской осады, не успѣвъ еще утратить граціи добровольнаго покаянія, мы безъ сомнѣнія считали бы участь ея болѣе счастливою, чѣмъ та какая досталась бы ей на долю еслибъ она продолжала свое существованіе въ качествѣ Madame Рамо, и тогда извѣстная часть земныхъ благъ получила бы лучшее употребленіе въ рукахъ Грагама Вена. Къ этой увѣренности остается прибавить только описаніе участи постигшей Виктора де-Молеона, которое читатель найдетъ ниже, въ письмѣ Лемерсье, для полнаго удовлетворенія чувства поэтической справедливости. И если эти фигуры, нынѣ исчезающія со сцены, хорошо исполнили свои роли въ драмѣ паденія Имперіи, то каждое изъ нихъ кромѣ украшенія повѣсти, представитъ и нѣкоторое назиданіе. Valete et plaudite!

Л.

ГЛАВА ПОСЛѢДНЯЯ.

   Въ числѣ лицъ бѣжавшихъ отъ осады, которыхъ теперь Версальскій поѣздъ высадилъ на Парижской станціи, было два человѣка которые пробираясь чрезъ толпу внезапно встрѣтились лицомъ къ лицу.
   -- Ara! Bon jour, Monsieur Дюплеси, произнесъ грубый голосъ.
   -- Bon jour, Monsieur Лувье, отвѣчалъ Дюплеси.
   -- Какъ давно вы оставили Бретень?
   -- Въ тотъ день какъ извѣстіе о перемиріи дошло туда; чтобъ имѣть возможность вступить въ Парижъ въ первый день какъ будутъ отворены его ворота. А вы, гдѣ вы были?
   -- Въ Лондонѣ.
   -- А! въ Лондонѣ! сказалъ Дюплеси поблѣднѣвъ.-- Я зналъ что у меня былъ тамъ врагъ.
   -- Врагъ! Я? Bah! mon cher Monsieur. Что заставляетъ васъ видѣть во мнѣ врага?
   -- Я помню ваши угрозы.
   -- А propos о Рошбріанѣ. Когда вы съ любезнѣйшимъ маркизомъ найдете удобнымъ чтобъ я вступилъ во владѣніе этимъ помѣстьемъ? Вы не можете болѣе претендовать купить его въ приданое Mademoiselle Валеріи.
   -- Пока еще не знаю. Правда что всѣ финансовыя операціи которыя мой агентъ пробовалъ въ Лондонѣ были неудачны. Но я еще могу поправиться теперь, вернувшить въ Парижъ. А пока у васъ еще шесть мѣсяцевъ впереди; потому что, какъ вы узнаете, или какъ это можетъ-быть вамъ уже извѣстно, слѣдующіе вамъ проценты внесены въ контору ***, и слѣдовательно вы не можете ссылаться на просрочку, еслибы даже законъ, въ сношеніяхъ должниковъ и кредиторовъ, не принялъ во вниманіе національныхъ бѣдствій.
   -- Совершенно вѣрно. Но если вы не будете имѣть возможности купить имѣнія, оно очень скоро должно перейти въ мои руки. И длиъя васъ и для маркиза было бы лучше войти со мной въ дружелюбное соглашеніе. А propos, я читалъ въ Times что Аленъ былъ въ числѣ раненыхъ во время декабрьской вылазки.
   -- Да; мы получили объ этомъ извѣстіе съ голубиною почтой. Мы боялись....
   

L' ЕNVОI.

   Просвѣщенный читатель замѣтитъ что разказываемая мною повѣсть только повидимому закончена послѣднею главой; хотя я радъ думать что то что можетъ быть названо ея завязкой не найдетъ своего dénouement среди преступленій и безумствъ войны коммунистовъ. Это предметъ для будущаго изслѣдователя общества. Когда преступленія оскорбляющія человѣчество имѣютъ своей причиной или оправданіемъ принципы требующіе уничтоженія всѣхъ основъ на которыхъ зиждется цивилизація Европы, религіи, собственности, брака, дабы создать новую цивилизацію примѣнимую къ новому человѣчеству, тогда даже самый мирный изъ современниковъ едва ли можетъ сохранить то спокойствіе отвлеченнаго мышленія съ помощью котораго философія выводитъ изъ прошедшихъ золъ настоящее добро. Съ своей стороны, я вѣрю что черезъ всю извѣстную исторію человѣчества, даже въ тѣ эпохи когда разумъ наиболѣе омраченъ и совѣсть наиболѣе развращена, пролегаетъ замѣтная, хотя тонкая какъ нить, цѣпь судьбы, начало которой у престола Всевѣдущаго и Всеблагаго; что въ самыхъ дикихъ фантазіяхъ, приводящихъ въ бѣшенство массы, могутъ быть открыты проблески пророческихъ истинъ; что въ самыхъ ужасныхъ преступленіяхъ, подобно эпидемическимъ болѣзнямъ характеризующихъ извѣстныя эпохи ненормальнаго состоянія, могутъ быть открыты инстинкты или стремленія къ нѣкоторымъ общественнымъ добродѣтелямъ, которымъ суждено осуществиться вѣка спустя, среди болѣе счастливыхъ поколѣній. Все направляется къ тому чтобы спасти человѣка отъ отчаянія въ будущемъ, хотя бы цѣлое общество въ безотрадный историческій моментъ соединилось въ отрицаніи души и существованія Божества, ибо все непобѣдимо утверждаетъ то неодолимое влеченіе къ незримому будущему которое составляетъ господствующую принадлежность души, обнаруживающую управленіе божественной Мысли, которая изъ разлада одного вѣка развиваетъ гармонію другаго, и какъ во внутреннемъ такъ и во внѣшнемъ мірѣ, укрѣпляетъ во всякомъ неомраченномъ умѣ различіе между Провидѣніемъ и Случаемъ.
   Прилагаемаго отчета можетъ быть достаточно чтобы пополнить недосказанное о тѣхъ лицахъ судьбою которыхъ, помимо великихъ событій и лицъ принадлежащихъ болѣе серіозной исторіи, читатель можетъ интересоваться. Это переводъ письма Фредерика Лемерсье къ Грагаму Вену, написаннаго въ іюнѣ, мѣсяцъ спустя послѣ пораженія коммунистовъ.
   "Любезнѣйшій и знаменитый Англичанинъ котораго имя я чту, но не могу произнести, примите мою сердечную благодарность за тотъ интересъ который вы принимаете въ жалкихъ остаткахъ Фредерика Лемерсье, пережившихъ бѣдствія голода, равенства, братства, петролеума и права на работу. Я не оставилъ Парижа когда Monsieur Тьеръ, parmula non bene relictd, увелъ своихъ преданныхъ друзей и свои храбрыя войска въ Версальскія рощи, и поручилъ намъ, безоружнымъ жителямъ, охраненіе порядка и собственности отъ инсургентовъ, которымъ оставилъ въ обладаніе наши форты и пушки. Мной овладѣлъ захватывающій интересъ къ этой ужаеной мелодрамѣ, съ ея быстрою смѣной сцевическихъ эффектовъ, ареной коей была столица міра. Наученный опытомъ я не стремился быть дѣйствующимъ лицомъ; и даже въ качествѣ зрителя старательно воздерживался отъ аплодисментовъ и шиканья. Беря примѣръ съ вашей счастливой Англіи, я соблюдалъ строжайшій нейтралитетъ; и оберегая себя отъ опасности, оставлялъ своихъ лучшихъ друзей на волю боговъ.
   "Что касается политическихъ вопросовъ, то я не рѣшаюсь пускаться въ догадки. Объ этой игрѣ въ rouge et noir я могу сказать только одно, что какая бы карта ни вынулась, она будетъ или красная или черная. Одинъ игрокъ временно выигрываетъ когда проигрываетъ другой; игра обыкновенно разоряетъ обоихъ.
   "Никто не вѣритъ чтобы настоящее правительство удержалось; но никто не согласенъ въ томъ какое правительство можетъ удержаться. Рауль де-Вандемаръ неизмѣнно убѣжденъ въ возвратъ Бурбоновъ. Саваренъ задумываетъ новый журналъ имѣющій быть органомъ партіи графа Парижскаго. Де-Брезе и старый графъ де-Пасси, которые примыкали и становились въ оппозицію поочередно къ каждому изъ прежнихъ правительствъ, естественно стоятъ за совершенно новый опытъ и высказываются за конституціонную диктатуру, съ герцогомъ Омальскимъ во главѣ, которую онъ можетъ сохранять сколько ему угодно и потомъ передать своему племяннику графу, со скромнымъ титуломъ конституціоннаго короля; это должно состояться въ томъ случаѣ если диктатору вздумается низложить самого себя. Для меня это представляется самымъ несообразнымъ предположеніемъ. Еслибъ управленіе герцога было успѣшно, Французы пожелали бы его сохраненія; въ случаѣ же еслибы дядя не имѣлъ успѣха, для племянника не было бы никакихъ шансовъ. Дюплеси сохранилъ свою преданность императорской династіи; и имперіалистская партія сильнѣе нежели кажется съ перваго взгляда. Такъ много буржуа которые со вздохомъ вспоминаютъ о восемнадцатилѣтнемъ процвѣтаніи промышленности; такъ много военныхъ офицеровъ и гражданскихъ чиновниковъ которые отождествляютъ свою карьеру съ милостями императора; и такъ много духовенства которое страшится республики, всегда имѣющей возможность перейти въ руки враговъ религіи. Не раздѣляя стремленій орлеанистовъ, всѣ они въ душѣ расположены къ Имперіи.
   "Но я скажу вамъ одинъ секретъ. Я и подобные мнѣ мирные граждане (мы гораздо многочисленнѣе чѣмъ какая бы то ни было крайняя партія) готовы признать всякую форму правленія при которой будемъ имѣть больше шансовъ сохранить наши платья на плечахъ. Liberté, Egalité, Fraternité совершенно вышли изъ моды; и Mademoiselle *** перестала пѣть Марсельезу и извлекаетъ слезы у слушателей патетическимъ исполненіемъ пѣсни О Rickard! о mon roi!
   "Перехожу къ тѣмъ друзьямъ о которыхъ вы просите сообщить вамъ.
   "Чудеса никогда не перестанутъ случаться. Лувье и Дюплеси прекратили свою смертельную вражду. Они стали заклятыми друзьями, и задумываютъ въ компаніи громадную спекуляцію, которая должна начаться какъ только долгъ Прусакамъ будетъ уплаченъ. Викторъ де-Молеонъ устроилъ это примиреніе въ одно свиданіе, во время краткаго междуцарствія между миромъ и войною коммунистовъ. Вы знаете какъ сильно желалъ Лувье завладѣть помѣстьемъ Алена де-Рошбріана. Повѣрите ли въ чемъ была дѣйствительная причина этого? Можете ли представить себѣ чтобы черствый торгашъ какъ Лувье руководился въ своихъ дѣйствіяхъ романтическимъ сентиментальнымъ горемъ. Между тѣмъ это такъ. Кажется что много лѣтъ тому назадъ онъ былъ отчаянно влюбленъ въ дѣвушку которая исчезла изъ его жизни и которую, какъ онъ полагалъ, соблазнилъ покойный маркизъ де-Рошбріанъ. Чтобъ отмстить за это предполагаемое преступленіе, онъ сдѣлался главнымъ кредиторомъ покойнаго маркиза; и вымѣщая грѣхи отца на сынѣ, подъ адскою маской дружескаго интереса, сдѣлался единственнымъ владѣльцемъ закладной на помѣстье Алена, на условіяхъ повидимому самыхъ щедрыхъ. Демонъ вскорѣ показалъ свои когти, и готовъ былъ наложить арестъ за просрочку, когда Дюплеси явился на помощь Алену, и Рошбріанское помѣстье было назначено въ приданое Валеріи при выходѣ ея замужъ за Алена. Прусская война пріостановила, разумѣется, выполненіе этихъ плановъ, какъ денежныхъ такъ и брачныхъ. Дюплеси, средства котораго сильно пострадали вслѣдствіе войны, пробовалъ начинать нѣсколько предпріятій въ Лондонѣ въ надеждѣ пріобрѣсти сумму необходимую для уплаты по закладной; но непонятнымъ образомъ не имѣлъ удачи. Лувье былъ въ Лондонѣ и мѣшалъ агенту своего соперника во всѣхъ спекуляціяхъ. Дюплеси потерялъ возможность реализовать закладную. Оба финансиста, по заключеніи мира, вернулись въ Парижъ. Лувье рѣшилъ захватить Бретонское помѣстье въ свои руки и довершить разореніе Дюплеси, когда узналъ отъ де-Молеона что половина жизни его прошла въ заблужденіи лишенномъ всякаго основанія; что отецъ Алена не былъ виновенъ въ преступленіи за которое долженъ былъ пострадать его сынъ; и Викторъ, съ тою непонятною властью надъ умами людей которая ему свойственна, уговорилъ Лувье и тотъ раскаялся. Короче, состоялось соглашеніе относительно уплаты по закладной удобное для Дюплеси. Свадьба Алена съ Валеріей должна послѣдовать черезъ нѣсколько недѣль. Старый замокъ отдѣлывается для пріема молодыхъ и Лувье приглашенъ на свадьбу.
   "Я узналъ всю эту исторію отъ Алена и отъ самого Дюплеси. Передаю ее такъ какъ она была разказана мнѣ, со всѣми узорами какими чувство украсило ея основу. Но между нами, я слишкомъ Парижанинъ чтобы не относиться скептически къ неподдѣльной искренности внезапнаго примиренія. Я подозрѣваю что Лувье не имѣлъ болѣе возможности забавляться непроизводительною фантазіей сдѣлаться землевладѣльцемъ. Онъ затратилъ крупныя суммы и вошелъ въ большія обязательства на постройку улицы которая должна была называться его именемъ, и эта улица была дважды опустошена, сперва при осадѣ Паршка, потомъ во вре мя войны съ коммунистами; и я могу найти еще много причинъ по которымъ Лувье долженъ былъ счесть благоразумнымъ не только отказаться отъ захвата Рошбріана и обезпечить себѣ возвратъ выданныхъ подъ него капиталовъ, но и слить свои интересы и вступить въ quasi-товарищество съ такимъ блестящимъ финансистомъ какимъ до сихъ поръ заявилъ себя Арманъ Дюплеси.
   "Самъ Аленъ не совсѣмъ оправился отъ раны и находится теперь Рошбріанѣ, на попеченіи своей тетки и Валеріи. Я обѣщалъ извѣстить его на будущей недѣлѣ. Рауль де-Вандемаръ все еще въ Парижѣ, вмѣстѣ съ матерью, и говоритъ что нѣтъ другаго мѣста гдѣ бы христіанинъ могъ быть такъ полезенъ. Старый графъ не хочетъ возвращаться въ Парижъ, говоря что нѣтъ другаго мѣста гдѣ философъ подвергался бы большей опасности.
   "Я отложилъ до конца мой отвѣтъ на важнѣйшій изъ вашихъ вопросовъ. Вы говорите что прочли въ газетахъ краткое извѣстіе объ убійствѣ Виктора де-Молеона, и спрашиваете меня о подробностяхъ этого происшествія и о причинахъ убійства.
   "Мнѣ, разумѣется, нѣтъ надобности говорить вамъ какою храбростью отличался виконтъ во время осады; но своею строгостью и требованіемъ дисциплины онъ нажилъ себѣ много враговъ между худшими представителями національгардовъ; и еслибъ онъ былъ захваченъ уличною толпой въ тотъ же день какъ Клеманъ Тома, который былъ виновенъ въ такихъ же преступленіяхъ, несомнѣнно что и онъ раздѣлилъ бы участь этого генерала. Будучи избранъ депутатомъ, онъ оставался еще нѣсколько дней въ Парижѣ послѣ того какъ Тьеръ и К° покинули его, оставался въ надеждѣ убѣдить партію порядка, къ которой примыкало не малое число національгардовъ, принять быстрыя и рѣшительныя мѣры для защиты города отъ коммунистовъ. Но возмущенный ихъ малодушіемъ онъ удалился въ Версаль. Тамъ онъ болѣе нежели оправдалъ высокую репутацію какую пріобрѣлъ во время осады, и наиболѣе способные люди получили увѣренность что ему предстоитъ играть одну изъ первыхъ ролей въ борьбѣ партій. Когда Версальскія войска вступили въ Парижъ, онъ былъ, разумѣется, въ ихъ рядахъ, командуя баталіономъ.
   "Онъ остался невредимъ во время ужасной битвы на баррикадахъ, хотя никто больше его не презиралъ опасность. Только тогда когда было подавлено возмущеніе, вечеромъ 28го мая, онъ нашелъ смерть. Версальскіе солдаты, естественно озлобленные, дѣйствовали слишкомъ поспѣшно, схватывая и разстрѣливая всякаго прохожаго въ которомъ можно было заподозрить врага. Нѣсколько человѣкъ изъ отряда де-Молеона захватили одну изъ подобныхъ жертвъ и повлекли въ ближайшую улицу для исполненія казни, когда, увидавъ виконта, онъ закричалъ: "Лебо, спасите меня!"
   "Де-Молеонъ бросился на этотъ крикъ, остановилъ своихъ солдатъ, сказавъ: "Этотъ человѣкъ невиненъ; безобидный докторъ. Я ручаюсь за него." Когда онъ произносилъ эти слова, одинъ раненый коммунистъ, лежавшій въ канавѣ, среди кучи грязи, выползъ оттуда, бросился на де-Молеона, вонзилъ свой ножъ между плечъ виконта, и самъ упалъ мертвый.
   "Виконтъ былъ отнесенъ въ ближайшій домъ, во всѣхъ окнахъ котораго развѣвалось трехцвѣтное знамя. Докторъ, котораго онъ только-что спасъ, осмотрѣлъ и перевязалъ его рану. Виконтъ мучился болѣе часа и умеръ стараясь произнести нѣсколько словъ, смыслъ которыхъ тщетно старались уловить окружавшіе его.
   "Имя убійцы и причины побудившія его къ этому преступленію узнали отъ доктора. Убійца былъ красный республиканецъ и соціалистъ, по имени Арманъ Мовье. Прежде онъ былъ очень искусный работникъ и получалъ высокую плату. Но задумалъ стать дѣятельнымъ политикомъ революціонеромъ, прійдя къ намѣренію перестроить міръ вслѣдствіе недовольства существующими брачными узаконеніями, связавшими его съ женщиной которая бѣжала отъ него, но будучи все-таки его законною женой, препятствовала ему жениться на другой женщинѣ, съ которою онъ жилъ и къ которой, кажется, былъ страстно привязанъ.
   "Онъ не пытался, однако, приводить своихъ фантазій въ исполненіе до тѣхъ поръ пока не сошелся съ нѣкоторымъ Жаномъ Лебо, который пріобрѣлъ на него сильное вліяніе и привлекъ его въ одно изъ тайныхъ революціонныхъ обществъ имѣвшихъ цѣлью ниспроверженіе Имперіи. Тогда голова его закружилась. Съ паденіемъ Имперіи окончилось существованіе общества въ которое онъ вступилъ: оно было распущено Лебо. 13о время осады Монье былъ въ нѣкоторомъ родѣ вождемъ ouvriers; по мѣрѣ того какъ тянулась осада и наступалъ голодъ, онъ пріобрѣлъ привычку къ пьянству. Дѣти его перемерли отъ голода и хаода. Женщина съ которою онъ жилъ сошла вслѣдъ за нимъ въ могилу. Тогда, кажется, онъ сдѣлался жестокимъ безумцемъ и принималъ участіе въ худшихъ преступленіяхъ комунистовъ. Онъ лелѣялъ дикую мысль отмстить этому Жану Лебо, которому приписывалъ всѣ свои несчастія и который, по его словамъ, застрѣлилъ его брата во время декабрьской вылазки.
   "Здѣсь начинается странная часть исторіи. Увѣряютъ что этотъ Жанъ Лебо былъ никто иной какъ Викторъ де-Молеонъ. Докторъ о которомъ я упоминалъ и который хорошо извѣстенъ въ Бельвиллѣ и Монмартрѣ подъ именемъ Médecin des Pauvres, сознался что самъ принадлежалъ къ тайюму обществу организованному Лебо; по его словамъ, виконтъ переряжался съ такимъ искусствомъ что онъ никогда бы не узналъ его тождества съ заговорщикомъ, еслибы не случай. Во время послѣдняго періода бомбардировки, онъ, Medecin des Pauvres, находился въ восточной части укрѣпленій, когда вниманіе его было привлечено къ умирающему человѣку, раненому осколкомъ бомбы. Пока онъ осматривалъ рану, де-Молеонъ, бывшій также на укрѣпленіяхъ, подошелъ къ этому мѣсту. Умирающій сказалъ: "Monsisur le vicomte, вы должны мнѣ услугу. Меня зовутъ Маркъ Леру. До начала войны я служилъ въ полиціи. Когда Monsieur де-Молеонъ возвратился къ своему общественному положенію и заявилъ себя врагомъ Имперіи, я могъ донести на него какъ на заговорщика Жана Лебо. Я не сдѣлалъ этого. Осада привела меня въ крайность. У меня дома есть ребенокъ. Я не хочу чтобъ онъ умеръ съ голоду." "Я позабочусь объ немъ", отвѣчалъ виконтъ. Раненый умеръ прежде чѣмъ его успѣли перенести въ госпитальную повозку.
   "Любопытство побудило меня увидаться съ докторомъ который разказалъ эту исторію и самому разспросить его. Признаюсь что я вѣрю его разказу. Составлялъ ли де-Молеонъ заговоръ противъ павшей династіи, которой онъ явно не сочувствовалъ, или нѣтъ, это мало или вовсе не можетъ омрачить его репутацію очень замѣчательнаго человѣка, съ большимъ мужествомъ и большими способностями, который, еслибъ остался въ живыхъ, могъ бы сдѣлать блестящую карьеру. Но, какъ справедливо замѣчаетъ Саваренъ, первыя тѣла которыя давитъ революціонная колесница, это тѣла тѣхъ кто первый запрягся въ нее.
   "Въ числѣ бумагъ де-Молеона найдена программа государственнаго устройства Франціи. Какъ она попала въ руки Саварена, я не знаю. Саваренъ по моей просьбѣ сообщилъ мнѣ главныя основанія этого проекта. Вотъ они;
   "Американская республика есть единственная достойная изученія, потому что она имѣетъ продолжительность. Причины ея прочности заключаются въ обезпеченіяхъ противъ легкомыслія и нарушенія порядка со стороны демократіи: 1) Ни одинъ законъ касающійся конституціи не можетъ быть измѣненъ безъ согласія двухъ третей конгресса. 2) Для противодѣйствія увлеченіемъ свойственнымъ народному собранію избранному всеобщею подачей голосовъ, высшая законодательная власть, въ особенности по дѣламъ внѣшней политики, сосредоточена въ сенатѣ, который кромѣ законодательной имѣетъ и исполнительную власть. 3) Глава сената, избравъ свое правительство, можетъ сохранять его независимость противъ враждебнаго большинства всякаго собранія.
   "Эти три основанія прочности должны лечь въ основу всякаго новаго образа правленія во Франціи.
   "Для Франціи существенно необходимо чтобы глава правительства, каковъ бы ни былъ его титулъ, былъ также безотвѣтственъ какъ государь въ Англіи; потому онъ не долженъ ни предсѣдать въ совѣтахъ, ни предводить арміями. Время личнаго правленія прошло, даже въ Пруссіи. Для обезпеченія порядка въ государствѣ необходимо чтобы когда дѣла идутъ дурно, смѣнялось бы министерство, а государство оставалось неизмѣннымъ. Въ Европѣ республиканскія учрежденія будутъ прочнѣе если верховная власть будетъ наслѣдственная, а не избирательная."
   "Саваренъ говоритъ что эти аксіомы проведены до конца и развиты съ большимъ искусствомъ.
   "Много благодаренъ вамъ за предлагаемое гостепріимство въ Англіи. Я воспользуюсь имъ на нѣсколько дней, если когда-нибудь рѣшусь избрать семейную жизнь и спокойствіе домашняго очага. Я имѣю склонность къ одной англійской миссъ, но не имѣю еще точныхъ свѣдѣній о приданомъ. Тридцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ будетъ съ меня довольно -- я думаю это бездѣлица для вашихъ богатыхъ островитянъ.
   "А пока мнѣ естественно приходится расплачиваться за бѣдствія этой ужасной осады. Нѣкоторые благонравные журналы говорятъ намъ что, отрезвленные несчастіями, Парижане начнутъ новую жизнь, сдѣлаются прилежны и разсудительны, будутъ презирать роскошь и удовольствія, и заживутъ наподобіе нѣмецкихъ профессоровъ. Не вѣрьте ни слову изъ этихъ разсужденій. Я убѣжденъ что несмотря на все что можно сказать о нашемъ легкомысліи и расточительности при Имперіи, мы всегда останемся такими же, при всякой формѣ правленія -- самымъ храбрымъ, самымъ спокойнымъ, самымъ жестокимъ, самымъ добросердечнымъ, самымъ неразумнымъ, самымъ просвѣщеннымъ, самымъ противорѣчивымъ, самымъ основательнымъ народомъ какой Юпитеръ, посовѣтовавшись съ Венерой и Граціями, съ Марсомъ и Фуріями, когда-либо создавалъ для наслажденія и ужаса міра,-- словомъ, Парижанами. Votre tout dévoué,

"Фредерикъ Лемерсье."

-----

   Въ прекрасный полдень, позднею осенью 1871, у залива Сорренто, въ той части скалистаго берега, влѣво отъ города, гдѣ впервые чтеніе превосходнѣйшей поэмы о христіанскомъ героизмѣ, въ которой возвышенность мысли соединилась съ серебристою изящностью рѣчи, очаровало ея дѣтство, теперь снова склонялась молодая жена Грагама Вена. Это былъ первый мѣсяцъ послѣ ихъ свадьбы. Исавра еще не оправилась отъ всѣхъ мученій какія пришлось пережить ей съ того часа когда она поняла что исканіе славы лишило ея любви которая украшала ея геній и наполняла ее мечты, до того въ который....
   
   Доктора единогласно присовѣтовали ей провести зиму въ южномъ климатѣ, и послѣ свадьбы, которая была во Флоренціи, они прибыли въ Сорренто.
   Исавра сидитъ на небольшомъ отлогомъ возвышеніи; Грагамъ склонился у ея ногъ; лицо его обращено къ ней съ невыразимою внимательною заботливостью и сострадательною нѣжностью.
   -- Ты увѣрена что чувствуешь себя лучше и крѣпче съ тѣхъ поръ какъ мы здѣсь?

-----

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru