Forma quidem ipsa et tanquam facies honesti si oculis cemeretur, mirabiles amores (ut ait Plato) excitaret sapientiae. Cicero d. Of. L. I.
"Завтра же" -- говорила прекрасная Недіона въ кругу веселыхъ гостей своихъ -- завтра же хочу видѣть возхожденіе солнца собственными моими глазами. Неправда ли, любезные друзья, что Никарета пѣла весьма пріятно? Даже во мнѣ поселила она желаніе посмотрѣть столь великолѣпную картину; всякое слово ея досказывало, что учителемъ ея былъ Ѳалесъ, глубокій знатокъ красотъ Природы." "Ты обижаешь себя, прекрасная Недіона!" -- съ кротостію возразилъ Ѳалесъ; -- "все показываетъ, что простосердечная моя невольница за пріятное свое пѣніе должна благодарить прелестную свою наставницу." И всѣ гости согласились съ мудрецомъ.
Потомъ Недіона взяла нѣжною рукой чашу, полную искрометнаго вина, и сказала: "Кто хочетъ завтра со мною прогуливаться, долженъ пить изъ этой чаши, и отвѣдавъ вина, подала его гостямъ. Кто бы не захотѣлъ пить изъ чаши, къ которой прикасались столь прелестныя губы? Всѣ пили; пилъ и Ѳалесъ. Въ дружеское общество не рѣдко истиннаго мудреца сопровождаютъ забавное остроуміе и невинныя радости. На другой день, едва утро начало сѣрѣть, Ѳалесъ явился къ своей любезной пріятельницѣ.
И вотъ Недіона, окруженная друзьями, вышла изъ городскихъ воротѣ: такъ иногда у берега новорожденныя веселыя рыбки толпятся около своей матери; такъ трудолюбивыя пчелы вьются около матки. Красавица въ легкой одеждѣ, въ кругу веселыхъ юношей, шла по цвѣтущимъ лугамъ. Часто изъ подъ ногъ ихъ выпархивали устрашенные жаворонки, запѣвали свою утреннюю пѣсню, поднимались выше, выше, и отъ глазѣ зрителей изчезали. Цвѣточныя чашечки, полныя благоуханіи, были еще закрыты. Свѣжая роса окропляла ноги идущихъ; и прилипали къ нимъ цвѣточные листочки, испещренные различными красками. Всѣ растѣнія, большія и малыя, испаряли ароматы; пріятная прохлада оживляла новою, одушевляющею силою каждую ослабѣвшую нерву. Всѣ дышали легче и свободнѣе; всѣ пили утренній воздухъ, свѣжій, укрѣпляющій.
Они остановились на холму, лежащемъ на берету моря, и смотрѣли, какъ на востокѣ бѣлые пары краснѣли мало помалу, потомъ сдѣлались огнеблестящими, и наконецъ возсіяли ослѣпляющимъ свѣтомъ. Края мрачныхъ горныхъ хребтовъ, за которыми скрывалось солнце, сверкали какъ разкаленный металлъ. Вершины соснъ, растущихъ на вѣтреныхъ высотахъ горы Патмоса, освѣтились, и видно было, какъ лѣсные жаворонки порхали въ ясномъ солнечномъ свѣтѣ; но низшія мѣста еще покрывалъ сумракъ. Наконецъ явился царь дня, и лучи его пролились на землю, отъ сна возставшую. Башни и высокія Зданія въ Милетѣ озарились, извивающійся Меандръ, блистая подобно огненной рѣкѣ, по темнозеленому лугу катилъ струи свои въ море. Маленькія капли, чистыя какъ кристаллъ, сверкали на травѣ подобно перламъ въ открытыхъ раковинахъ. Западные рѣзвящіеся ветерки гнали едва примѣтныя пурпуровыя волны къ берегу, порхали по землѣ, гонялись другъ за другомъ, прятались между лабиринтомъ растѣній и тихо колебали ихъ листья; трепещущія на нихъ капли сверкали разнообразнѣе, подобно милліонамъ блестящихъ звѣздочекъ.
"Благодарю тебя, милая Минарета!" -- начала говоришь Недіона -- "ты открыла мнѣ источникъ новыхъ удовольствій. Каждое слово твое въ похвалу прекраснаго утра было справедливо: все окружающее меня какъ пріятно, какъ восхитительно! какъ сердце мое разширяется и, полное небеснаго удовольствія, радостно трепещетъ! Благодарю, благодарю тебя, милая Микарета! Для чего нѣтъ тебя съ нами? Я разцѣловала бы тебя, прелестная пѣвица! Но тебя, любезный Ѳалесъ, кто тебя достойно можетъ наградить за столь превосходное воспитаніе этой дѣвушки?" "Недіона!" -- отвѣчалъ Ѳалесъ,-- "лучшая для меня награда есть удовольствіе, доставляемое мнѣ добродѣтелями воспитанницы моей". "Но, -- любезный другъ", -- продолжала Недіона -- "для чего скрываешь отъ меня ея происхожденіе?" -- "Для того, что лучше не знать его." -- "Я знаю, Ѳалесъ, что Микареша уѣхала; но возвратится ли когда нибудь? Она такъ нѣжно со мною разставалась, такъ пламенно обнимала и цѣловала меня, такъ горько плакала, такъ прощалась, какъ будто видѣла меня въ послѣдній разъ?" -- "Нѣтъ, прекрасная Недіона! она не возвратится. Вчера я далъ ей свободу, а сего дня отослалъ ее къ родителямъ." -- "О сколь добръ ты, любезный Ѳалесъ! Но такія черты въ картинѣ жизни твоей не рѣдки." Недіона, обратившись отъ востока къ западу, продолжала: "Смотри, какъ острова, Ладъ съ цвѣтущими садами и Астеріи съ утесистыми высокими берегами, въ солнечномъ свѣтѣ красуются! Вотъ плывутъ рыбаки въ заливѣ Латмосъ: какъ лодки ихъ летятъ по тихимъ волнамъ! какъ весла ихъ отражаютъ ослѣпляющій блескъ! О друзья мои, какое восхитительное утро! Сядемъ на скатѣ этаго холма; передъ нами будутъ зеленѣющіе лѣса Латмоса, обнаженныя вершины скалъ, темныя пещеры, въ которыхъ цѣломудренная Діана цѣловала прекраснаго Эндиміона, и заливъ Латмосъ, гдѣ пристали рыбаки: мы ясно можемъ видѣть, намъ будутъ они бросать свои сѣти".
Они сѣли на благоухающую траву и смотрѣли, какъ рыбаки, ставъ большимъ полукругомъ, забрасывали свои сѣти. Когда они вынимали изъ воды края сѣтей, въ пешляхъ ихъ, по разпростертому отъ прильпнувшей воды стеклу, скакали безчисленныя маленькія солнцы.
Молодые люди, бывшіе съ Недіоной, согласились купить тоню, чтобы позабавить свою пріятельницу. Юный Гиллосъ подошелъ къ берегу, и условился съ рыбаками: "Слѣдующая тоня ваша" -- весело кричалъ онъ, возвращаясь къ своему обществу.-- "Прекрасная Недіона! не угодно ли тебѣ посмотрѣть, что пошлетъ намъ щастіе? Говорятъ, оно ласкаетъ особенно красоту. Подойди же: тогда вѣрно для насъ вытянутъ полныя сѣти". -- "Не знаю, такъ ли же польститъ мнѣ щастіе, какъ и учтивый Гиллосѣ" -- улыбаясь отвѣчала Недіона; -- "однакожъ посмотримъ, чѣмъ оно подаритъ насъ".
Все общество сошло съ холма и на берегу остановилось съ любопытствомъ. Рыбаки тянули сѣть съ такимъ напряженіемъ, что подъ ихъ ногами вдавливался песокъ и многія раковины хрустѣли. Но, увы! нѣсколько токмо рыбокъ трепеталось въ петляхъ. Уже молодые люди теряли надежду: едва видна была на ихъ лицахъ полувеселая улыбка.... О чудо! въ концѣ сѣти нашелся золотый треножникъ! "Золото, чистое золото!" -- вскричали рыбаки, и глядѣли съ изумленіемъ то на треножникъ, то другъ на друга. Молодые Милетяне не знали что думать. Сама прекрасная Недіона сдѣлалась неподвижна: въ глазахъ ея изображалось удивленіе. мгновенно овладѣли ею сомнѣніе, недоумѣніе и внезапная радость.
Гиллосъ бросился къ рыбакамъ, схватилъ треножникъ, подбѣжалъ съ нимъ къ Недіонѣ: "Смотри, смотри, Недіона" -- сказалъ онъ смѣючись -- "нынѣ щастіе еще даритъ красоту" и положилъ золотой треножникъ у ногъ красавицы.
"Щастіе хочетъ наградить прилѣжаніе и труды" подхватилъ начальникъ рыбаковъ, которой стоялъ уже за Гиллосомъ: "намъ принадлежишь дарѣ богини! мы прождали вамъ тоню: вотъ рыба, она ваша, но треножникѣ, дарѣ богини, принадлежитъ намъ!" сказалъ, поставилъ корзину съ рыбою на землю и хотѣлъ взять треножникъ........
Но не допустилъ его Гиллосъ. "Никогда вамъ не достанется даръ благодѣтельной судьбы, которой она намъ послала!" -- вскричалъ онъ. "Естьлибы досталась намъ одна тина, не должны ли бы мы ею довольствоваться? Вы посмѣялись бы надъ нашею прекрасною тонею, и отдали бы ее намъ безъ противорѣчія. Но въ сѣть вмѣсто тины попало золото: для чего же не отдаете намъ сей добычи? Никогда вамъ не достанется даръ благодѣтельной судьбы, которой она намъ послала."
Глухой ропотъ сдѣлался между рыбаками: такъ отдаленный, едва слышный шумъ сражающихся на морѣ вѣтровъ предвѣщаетъ бурю.
Ктезифонъ, Аполлона Дидимейскаго жрецъ, которой былъ также съ Недіоною, выступилъ впередъ и сказалъ: "Выслушайте меня, рыбаки, и вы, Милетскіе мои друзья! выслушайте нелестный, спасительный вамъ совѣтъ. Повергните опасный треножникъ опять въ глубину морскую: судьба во гнѣвѣ своемъ послала вамъ сей даръ гибельный, столь гибельный, какъ золотое яблоко, которое нѣкогда злобящая и ужасная Эриннія бросила на столъ боговъ. Знайте, его сдѣлалъ Вулканѣ и подарилъ своему возлюбленному Пелопсу въ день его свадьбы. Отъ Пелопса наслѣдовалъ его Менелай. Когда сладострастный Парисъ похитилъ прекрасную Елену, вмѣстѣ съ другими драгоцѣнными утварями онъ взялъ и сей треножникъ. Корабль его, при покровительствѣ Венеры, щастливо достигъ сего берега; тутъ похищенная красавица, исполнясь пророческаго духа, сказала ему; ввергни треножникъ въ море; боги опредѣлили ему быть виновникомъ опустошительныхъ распрей, Парисъ ея совѣта послушался. Друзья послѣдуйте его мудрому примѣру. Прекратите ссору, и ввергните гибельной треножникъ въ глубину морскую. Вотъ вашъ совѣтѣ нелестный и спасительный."
Такъ онѣ говорилъ. Но что можетъ слабый зефиръ противъ твердаго дуба, маленькой ручей противъ каменной скалы, полезный совѣтъ противъ всесильнаго корыстолюбія? Блескомъ золота глаза всѣхъ ослѣпились. Оскорбительный хохотъ, язвительныя насмѣшки, вотъ все, что произвела рѣчь Ктезифона. Споръ становился жарчѣе: такъ пламя, орошаемое мѣлкими каплями, сильнѣе разгорается, уже схватили рыбаки свои орудія и грозили тяжелыми веслами... Осторожный Ѳалесъ подошелъ къ Недіонѣ и шепнулъ ей на ухо; "Скорѣе, прекрасная, посовѣтуй имъ избрать посредника."
Тутъ начала говорить красавица. Ясно слышенъ былъ ея нѣжный голосъ сквозь осиплые крики мущинъ: такъ раздается сладкое пѣніе соловья сквозь грубыя пѣсни простыхъ лѣсныхъ птицъ. Всѣ слушали ея въ молчаніи и внимательно. Въ устахъ красавицы сладкія, обворожающія слога покоряютъ жесточайшія сердца, утушаютъ самыя пылкія страсти. Недіона едва говорить перестала, какъ со всѣхъ сторонъ раздалось: "Пусть рѣшитъ нашъ споръ Архонтъ Милетскій!"
Рыбаки привязали свои лодки къ берегу, и вмѣстѣ съ Милетскими юношами, которые несли треножникъ, пошли къ Архонту. Недіона съ Ѳалесомъ остались на морскомъ берегу и долго еще прогуливались покойно и весело по цвѣтущимъ лугамъ.
Архонтъ присудилъ раздѣлить треножникъ: "Половину его" -- сказалъ онѣ -- "возмите вы, рыбаки; а половину вы, Милетскіе юноши." Сей приговоръ ни тѣмъ, ни другимъ не понравился. "Пусть же боги рѣшатъ!" воскликнулъ съ гнѣвомъ Архонтъ, и назначилъ имъ Аполлона Дидимейскаго. "Пусть рѣшитъ Аполлонъ!" дерзновенно всѣ закричали, и немедленно отправили въ храмъ Аполлоновъ узнать святую молю его. Оракулѣ отвѣчалъ: "Драгоцѣнный треножникъ назначенъ мудрѣйшему."
При семъ возсталъ новый раздоръ: кто есть мудрѣйшій? Какъ на обширномъ озерѣ произведенные плещущеюся рыбою маленькіе круги сначала разпространяются быстро, потомъ медленно разширяются и наконецъ у береговъ съ тихимъ плескомъ изчезаютъ: такъ молва о божескомъ изрѣченіи разпространялась по городу, и народъ Милетской, толпяся, собирался, большинствомъ голосовъ провозгласить мудрѣйшаго.
Рыбаки, потерявъ надежду, стояли печально, съ поникшими отъ разкаянія взорами. Сожалѣли, но поздно, что не согласились на приговорѣ Архонта. Уже оракулъ изрекъ свою волю; кто же богамъ дерзнетъ возпротивиться?
Минарета, разцвѣтающая красавица, пробиралась сквозь народъ и спѣшила къ рыбаку Алфею. "Радуйся, любезный родитель!" -- вскричала она въ восторгѣ и бросилась обнимать его -- "безмѣрно раздуйся! я свободна! Мудрый Ѳалесъ, которому ты продалъ меня, былъ мнѣ отецъ и учитель; его пріятельница Недіона раздѣляла съ нимъ попеченія о моемъ воспоминаніи. Микарета! Сказалъ онъ вчера и подалъ мнѣ этотъ кошелекъ полный золота, ты свободна; возвратись къ своему отцу, будь щастливою супругою, и никогда не оставляй добродѣтели! Да наградятъ тебя боги, мудрый Ѳалесъ! Завтра я хотѣла сѣсть на корабль, чтобы возвратиться къ тебѣ, любезный родитель! Но Эвримедонъ, корабельщикъ, сказалъ мнѣ, что ты въ Милетѣ: о сколь я щастлива, что могу опять обнимать тебя!"
Глаза старца наполнились слезами. "О Ѳалесъ!" -- вскричалъ онѣ -- "ты, добродѣтельнѣйшій, мудрѣйшій изъ смертныхъ! сколь щастливыми ты сдѣлалъ меня и дочь мою! Поди, Минарета, поди, разскажи Милетскому народу, сколь великое благодѣяніе намъ оказалъ мудрецъ!" Алфей съ прекрасною своею дочерью сталъ среди толпящагося народа, поднялъ руку и требовалъ вниманія. Всѣ умолкли. "Милетцы!" -- сказалъ онѣ громко -- "естьли добродѣтельный есть вмѣстѣ и мудрый, то Ѳалесъ мудрѣйшій изъ человѣковъ! Выслушайте, какъ великодушно поступилъ онъ съ моею дочерью; выслушайте отъ нее самой, и почтите добродѣтель!" Скромно начала говорить Минарета. Слова текли изъ устъ ея такъ сладко, какъ течетъ драгоцѣнное вино изъ чаши, увитой розами. Она разсказала, какъ отецъ ея, по крайней нуждѣ, продалъ ее Ѳалесу; съ какою нѣжностію сей мудрецъ воспитывалъ и училъ ее какъ бы свою собственную дочь, и потомъ поручилъ Недіонѣ; какъ богато онъ одарилъ ее и возвратилъ ей свободу; и какъ онъ, подобнымъ образомъ, сдѣлалъ многихъ дѣвушекъ щастливыми. При семъ она показала народу кошелекъ, полный блистающаго золота. Еще Минарета не успѣла кончить своей рѣчи, какъ весь народѣ вдругъ воскликнулъ: "Ѳалесъ добродѣтельнѣйшій, Ѳалесъ мудрѣйшій изъ смертныхъ! ему принадлежитъ золотой треножникъ!" Какъ удивились Ѳалесъ и пріятельница его Недіона, когда, при играніи музыки и съ радостнымъ пѣніемъ, золотой треножникѣ положенъ былъ, неожиданно, у дверей его! Какая щедрая награда за усердныя ихъ попеченія, когда они узнали, что все сіе было дѣйствіе благодарности юной ихъ воспитанницы! Смятенный мудрецъ отвѣчалъ скромно: "Отнесите треножникъ въ храмѣ Дидимейскаго Аполлона: ибо одинъ Богъ премудръ!"
Село Покровское.
-----
Броннер Ф.К. Треножник / Броннерово сочинение; [Пер. В.М.Перевощикова] // Вестн. Европы. -- 1814. -- Ч.75, N 9. -- С.3-15.