Если вы действительно голодны и у вас ровно полтора шиллинга на обед, то подобная проблема требует серьезного размышления.
Я колебался некоторое время между ресторанами Парелли и Карей. У Парелли дают за шиллинг четыре приличных блюда, а шесть пенсов остаются еще на выпивку и чаевые. Но зато там скатерти грязные и атмосфера зловещая, как в китайском притоне.
Кареи в этом отношении стоит гораздо выше, но на шиллинг там дают куда меньше. В данный момент меня больше всего интересовала пища, а потому я и остановился на Парелли.
Первым лицом, бросившимся мне в глаза, когда я открыл дверь ресторана, был Билли Логан. На одно мгновенье я подумал было, что ошибся, но взглянув еще раз на него, я увидел красный шрам, идущий от правого глаза вниз. Билли вывез этот шрам в качестве единственного воспоминания о неудачном восстании в Чили.
Он был так занят едой, что не заметил, когда я подошел к его столу.
-- Алло, Билли, -- воскликнул я, -- какой дьявол занес вас в этот мирный уголок?
Он поднял на меня глаза в упор.
-- Джек Бертон?.. А я-то думал, что вы давно умерли!
Я подвинул стул и сел против него.
-- Мне жаль вас огорчать, Билли, -- заметил я, -- но я еще не собираюсь умирать!
-- Этот осел Голдли сказал мне, что вас стукнули по голове в каком-то закоулке Боливии, -- сказал Билли, перегнувшись через стол и хватая мою руку, словно желая убедиться, что я действительно жив.
-- Да, -- ответил я сухо, -- об этом случае были известия, но для меня было удобным их не опровергать. Билли усмехнулся.
-- Я несколько сомневался тогда: я не мог себе представить, что бы вас стерли с лица земли...
-- Между тем на это было похоже, -- заметил я. -- Эй, человек, обед и бутылку вина! -- крикнул я кельнеру.
-- Я плачу! -- тотчас же заявил Билли.
-- В таком случае, я возьму бутылку бургундского.
-- Принесите две! -- крикнул Билли. -- А теперь рассказывайте, -- прибавил он, когда кельнер удалился. -- Последний раз я видел вас во время нашей маленькой встряски в Буэнос-Айросе. Помните?
-- Помню, Билли! Вот она-то и заставила меня поехать в Боливию на поправку.
Билли усмехнулся.
-- Мне думается, вы не совсем достигли цели...
Я закурил папиросу и ответил:
-- Я нашел нечто лучшее, чем здоровье, Билли: я нашел золото!
-- Бог мой! -- воскликнул он. -- Где же?
-- Думаю, что это место лишено названия, но я постараюсь его узнать... Я был один, а вся страна кишела индейцами... Взгляни-ка сюда!
Загнув рукав, я показал ему шрам от хорошо направленной стрелы.
-- Это одна из визитных карточек!
Билли взглядом знатока посмотрел на шрам и сказал:
-- Ваше счастье, что стрела не была отравлена... А как же с золотом?
-- Я могу легко найти это место, но для этого требуются деньги. Такого дела один человек поднять не в силах, поэтому я и очутился в Лондоне.
-- И вы их раздобыли?
Я покачал головой.
-- Напротив! Я истратил все, что имел... Здесь нерешительный народ, Билли!.. Пока вы не затянуты во фрак и не имеете рекомендации, средний британец никогда не решится использовать вас! В штатах можно надеяться на больший успех.
-- Когда вы отправляетесь?
-- Как только найду пароход. Завтра пойду на пристань и запишусь матросом на первое попавшееся место.
-- Я бы хотел поехать с вами, -- серьезно произнес Билли.
-- Что же вам мешает?
-- Я берусь за одно многообещающее предприятие в Америке, его затевают Мансуэлли. Они держат меня около двух месяцев, и я хочу дождаться конца!
-- Хорошо, дайте мне ваш адрес, -- сказал я. -- Если мое дело пройдет, а ваше нет, я бы хотел иметь вас около себя.
Билли вынул карандаш и нацарапал на клочке бумаги несколько слов.
-- Вот где я остановился, -- произнес он. -- Восход Стрит, 34. Если мне придется уехать, я скажу вам, куда пересылать мне письма.
Положив записку в карман, я направил свое внимание на сардины и картофельный салат. Заказанные Билли две бутылки вина, привели нас в прекрасное настроение: весь обед мы весело болтали, вспоминая старых друзей и дни, проведенные в Аргентине, где мы пять лет тому назад впервые наткнулись друг на друга.
Я предложил закончить вечер в Мюзик-Холле, но у Билли, к сожалению, было назначено свидание, в связи с его делом, и он не мог пойти со мной.
Он не только все уплатил по счету, но еще настоял на том, чтобы я взял у него несколько золотых, чему признаться, я был очень рад.
С большим сожалением расстался я с ним в конце Джерард-Стрит и, пройдя через Лейстер-сквер, спустился к набережной, где жил в Челси. Я решил дойти до дома пешком, не желая тратить три пенса на автобус.
Был мягкий летний вечер.
На набережной было мало народа -- большей частью влюбленные парочки...
Я медленно шел, позвякивая в кармане золотыми, полученными от Билли, и размышляя о своих делах.
Несколько месяцев тому назад я покинул Боливию, полный радужных надежд: мне в первый раз в жизни предстоял случай сделаться обеспеченным человеком. Я нашел золото в огромном количестве и не сомневался, что мне удастся реализовать в Лондоне достаточный капитал для устройства экспедиции вглубь страны.
Семи -- восьми недель, проведенных в Англии, было достаточно, чтобы убить все мои надежды. Весьма возможно, что Нью-Йорк может оказаться для меня не лучше, а даже хуже Лондона, но у меня не было никакого желания терять много времени в этом шумном аду. Этого не допускали и мои средства, да и вообще мне уже начинала надоедать вся эта скучная погоня за богатством.
Если мне удастся найти за несколько дней капиталиста, не боящегося рискнуть -- ладно!.. Если нет, я решил не ломать себе голову над этим делом. Пусть это золото лежит на своем месте, пока другой, более предприимчивый человек, не наткнется на него. Я вовсе не был намерен проводить свою жизнь у дверей разных контор в разговорах с жирными джентльменами во фраках в то время, как весь мир, со всеми его радостями и неожиданностями, лежал открыто передо мной.
Прислонившись к парапету набережной у одного из фонарей, я следил за огнями маленького пароходика, который, старательно пыхтя, бежал вниз по Темзе.
Меня охватило непреодолимое желание поскорее вырваться из отвратительной атмосферы. Я уже ощущал вкус морской соли на губах и запах теплого воздуха на широких пампасах... Я страстно хотел моря, солнца, простора и, больше всего, жизни, с ее смехом и борьбой.
Закинув руки назад, я глубоко вздохнул.
-- Слава богу, с этим покончено навсегда! -- вслух произнес я.
-- С чем вас я поздравляю! -- послышалось в ответ.
2.
Я хорошо владею своими нервами, но тут я невольно вздрогнул...
Быстро обернувшись, я очутился лицом к лицу с высоким широкоплечим человеком во фраке, полуприкрытом длинным пальто.
Его лицо мне показалось странно знакомым. Я внимательно всматривался в него, стараясь припомнить, где я его встречал, и вдруг меня осенило.
-- Что это? -- пробормотал я. -- Разве вы -- зеркало?
Если бы не резкая разница в костюме этот человек был бы моей точной копией.
Он улыбнулся странной улыбкой, искривившей его губы и совершенно не соответствующей это холодным, стальным глазам, тщательно изучавшим свою внешность.
-- Изумительное сходство, -- заметил он спокойно. -- Никогда не думал, что я так красив!
Я поклонился.
-- А я никогда не видел себя так хорошо одетым!
-- И даже наши голоса... -- удивленно пробормотал он. -- Кто сказал, что на свете не бывает чудес?
Наступило короткое молчание, в течение которого мы все еще оглядывали друг друга. Затем он опустил руку в карман и вынул маленький золотой футляр с визитными карточками.
-- Меня зовут Стюарт Норскотт. Вам может быть, знакомо это имя?
Он протянул мне визитную карточку.
Конечно, я слышал о Стюарте Норскотте!
Трудно было не слышать о нем, когда газеты только и делали, что трубили о его делах, о его богатстве. Он неожиданно появился в Лондоне, неизвестно откуда, и снял дом лорда Ламмерсфильда в Парк-Лейне.
Я принял карточку Норскотта без дальнейших объяснений, как будто встреча с двойником -- миллионером была самым обыкновенным явлением в моей жизни.
-- Меня зовут Джон Бертон, но должен признаться, собственные визитные карточки не входят в программу моей жизни.
Он поклонился и непринужденно сказал:
-- Ну, мистер Бертон, если уж судьба таким странным образом столкнула меня с вами, то было бы обидно не воспользоваться этим случаем, чтобы познакомиться поближе... Если вы не очень спешите, то может быть, доставите мне удовольствие поужинать со мною? Мне показалось, что ему очень хочется, чтобы я принял его предложение. Я решил испытать его и проговорил с улыбкой:
-- Это очень любезно с вашей стороны, но я только что пообедал.
Однако он отстранил мое возражение.
-- Хорошо, в таком случае, хоть бутылку вина! Ведь не каждый же день мы встречаем своих двойников!
Мимо нас по набережной медленно проезжал кэб. Не дождавшись моего ответа, Норскотт поднял руку и подозвал кучера.
Когда экипаж остановился, какой-то человек в лохмотьях, до сих пор сидевший на одной из ближайших скамеек, прошмыгнул вперед, как бы желая открыть дверцу экипажа.
Случайно взглянув на Норскотта, я был поражен неожиданно происшедшей в нем переменой.
Его лицо исказилось, и он был похож на человека, которому грозит неминуемая опасность. Правая рука его мгновенно опустилась в карман, с совершенно недвусмысленными намерением.
-- Назад! -- крикнул он резко.
Бродяга, пораженный этим тоном, остановился, освещенный фонарем.
-- Простите, ваша милость, -- произнес он, -- я только хотел открыть вам дверцу...
Голубые глаза Норскотта пронзили его.
-- Ладно, ладно, старик, -- сказал он более мягким тоном, -- вот, получите!..
Он швырнул на панель серебряную монету, и бродяга бросился ее поднимать. Норскотт внимательно следил за ним, потом подошел к экипажу и широко раскрыл дверь.
-- Входите, мистер Бертон! -- сказал он и, когда я поднялся в кэб, крикнул кучеру: -- в ресторан "Милан"!
Норскотт понял, что я заметил его волнение и натянуто рассмеялся.
-- Не люблю таких субъектов, заметил он. -- Это, конечно, глупо, их следует только жалеть, но я не выношу, когда они подходят ко мне! Его слова были просты и естественны, но ничуть меня не убедили. Мне много раз приходилось видеть людей, застигнутых большой опасностью, и я не мог ошибиться в симптомах. Однако я воздержался от объяснений и переменил тему разговора. -- Боюсь, что мой туалет не совсем подходит для "Милана", -- заметил я. -- Не знаю, удобно ли это?
Норскотт пожал плечами.
-- Мы возьмем отдельный кабинет: это будет значительно лучше, чем общий зал! -- сказал он.
Экипаж повернул на Стрэнд.
Выглянув из окна, Норскотт дал кучеру некоторые указания и, свернув вправо, мы остановились перед незаметным боковым входом, не доезжая до ярко освещенного подъезда ресторана.
Уплатив кучеру, Норскотт провел меня в большой зал, где вежливый и почтительный метрдотель вышел нам навстречу:
-- Пожалуйста, отдельный кабинет и что-нибудь легкое к ужину! -- сказал Норскотт. -- Слушаю, сэр! -- ответил тот. -- Не угодно ли пожаловать сюда?
Он провел нас через длинный, ярко освещенный коридор и, остановившись перед последней дверью налево, открыл ее.
Мы очутились в небольшой, прекрасно меблированной комнате, в которой стоял накрытый для ужина стол.
Норскотт посмотрел меню, заказал пару блюд, название которых мне было неизвестно, и прибавил:
-- Принесите бутылку Гейдевина 98-го года и немного старого бренди.
Метрдотель поклонился и, выдвинув стулья, бесшумно покинул комнату. Я не мог понять, заметил ли он наше поразительное сходство или нет. Во всяком случае, он не показал вида.
-- Кто вы? -- неожиданно спросил меня Норскотт, когда мы сели за стол. -- Я ставлю вам этот вопрос не из простого любопытства!
-- Я далек от этой мысли! -- любезно возразил я. -- Поэтому я не решаюсь ответить вам сразу.
Норскотт улыбнулся, устремив на меня изучающий взгляд.
-- Будем откровенны, -- заявил он вдруг, -- это лучше всего. Кажется вы имеете возможность оказать мне крупную услугу, мистер Бертон!
-- В самом деле, -- отозвался я, закуривая папиросу.
-- С другой стороны, -- продолжал он, -- очень возможно, что я тоже могу вам пригодиться.
Я вспомнил о его пресловутых доходах и о моем золотом поле в Боливии.
-- Это вполне возможно! -- заметил я. Норскотт облокотился на стол.
Я увидел, что его руки мускулистые и загорелые, как у человека, привыкшего к тяжелому физическому труду.
-- Но я должен знать о вас несколько больше, -- сказал он. -- Кто вы? Откуда? Чего вы добиваетесь в жизни?
В этот момент открылась дверь, и вошел лакей, принесший ужин. Пока он расставлял блюда и наливал вино, Норскотт легко и остроумно говорил на разные незначительные темы.
Я отвечал наугад в том же небрежном тоне. Мой ум целиком был занят тем таинственным намеком, который он мне бросил: мне хотелось знать, какую услугу я могу ему оказать. Что она связана с нашим поразительным сходством, в этом я был убежден. Дальше этого я не мог идти в своих догадках...
Встреча на набережной, приглашение к ужину и мысль о том, что Норскотт преследует какую-то цель, -- все это было так внезапно и странно, что мне начинало казаться, будто я попал в арабскую сказку на современный лад.
Однако, я не имел решительно ничего против того, чтобы познакомить Норскотта со своим невинным прошлым и затруднительным настоящим. Я ничего не собирался от него скрывать, кроме места моего золотого поля.
Мне было совершенно ясно, что за ту неизвестную услугу, которую он от меня ждал, я в свою очередь мог бы заинтересовать его своим планом. Инстинктивно я чувствовал, что предложение Норскотта окажется весьма интересным. Поэтому, как только вышел лакей, я снова наполнил свой бокал и, глядя на собеседника, начал с улыбкой рассказывать ему о себе.
-- Начну с того, что мне 34 года!
Он внимательно посмотрел на меня.
-- Вы кажетесь намного старше.
-- Да, если бы вы пробыли 15 лет в Южной Америке, -- заметил я, вы тоже не казались бы моложе.
Некоторое удивление промелькнуло на его лице. Он сухо рассмеялся.
-- В какой части Южной Америки вы были?
-- Почти везде, но больше всего в Аргентине.
-- Что вы там делали?
-- Значительно легче сказать, чего я там не делал! Я был ковбоем, торговал рогатым скотом, был лавочником, солдатом, золотоискателем... Южная Америка -- широкое поле для самой разнообразной деятельности.
-- В этом я с вами согласен! А что же привело вас в Англию?
-- Не совсем правильное представление о британской предприимчивости... Последним моим делом в Южной Америке было открытие золота, целых россыпей золота, черт возьми! И я сюда приехал, чтобы найти капитал!
-- Вам это удалось?
Я рассмеялся.
-- Британские капиталисты остались также богаты, как и в день моего приезда!
-- А что вы собираетесь делать дальше?
-- Отправиться в Нью-Йорк с первым пароходом.
-- У вас много друзей в Лондоне? -- спросил Норскотт. -- Только моя хозяйка: она очень любезна, пока я ей плачу аккуратно. Этим ограничивается весь круг моих знакомых.
Последовало краткое молчание.
Норскотт встал со стула, подошел к двери и запер ее на ключ, после чего он снова сел к столу и закурил.
Я с любопытством следил за ним.
-- Мистер Бертон, во сколько вы оцениваете вашу жизнь? -- задал он неожиданный вопрос. -- Или, вернее, я хотел сказать, за какую сумму вы согласны рискнуть ею?
Эти вопросы он задал таким деловитым и спокойным тоном, что я не мог удержаться от улыбки.
-- Не знаю! -- беспечно ответил я. -- Если бы я знал, что она имеет некоторую ценность, я пустил бы ее с аукциона!
Норскотт перегнулся через стол и в упор посмотрел на меня.
-- Если вы сделаете то, что я хочу, я вам заплачу 10 тысяч фунтов!
3.
Я достаточно привык в своей жизни к неожиданностям, но это предложение было настолько ошеломляющим, что у меня на минуту захватило дыхание. Я откинулся на спинку стула и с восхищением посмотрел на своего двойника.
-- Вы ставите дело на широкую ногу, мистер Норскотт! -- заявил я. -- А платите вы наличными?
Вместо ответа, он сунул руку во внутренний карман и вытащил оттуда кожаный бумажник. Взяв из него четыре банковых билетов, он положил их на стол.
-- Здесь две тысячи фунтов, -- спокойно произнес он. -- Если вы примете мое предложение, я выпишу вам чек на остальные деньги!
Я посмотрел на билеты с тем почтительным интересом, с которым обычно смотрят на знатных иностранцев. Затем, после некоторого раздумья, я закурил папиросу.
-- Это должно быть, весьма неприятное дело, -- произнес я с некоторым сожалением.
При этих словах мой собеседник засмеялся: это был мрачный, безрадостный смех.
-- Да, -- сказал он сухо, -- если бы я объявил конкурс, запись была бы весьма не велика! Но прежде, чем говорить о дальнейшем, -- прибавил он, -- я хочу взять с вас честное слово: все, что я вам расскажу, должно остаться между нами, независимо, примите ли вы мое предложение или нет.
-- Безусловно! -- ответил я без малейшего колебания.
-- Великолепно!.. Весьма возможно, что если мне не удастся принять некоторые меры, меня через несколько дней не будет в живых...
Я вспомнил об инциденте на набережной и понял, что он говорит правду.
-- Короче говоря, -- сказал Норскотт, -- я должен исчезнуть! Если я буду жить в Лондоне под своим именем, я наверняка буду убит! Это дело дней, недель, может быть, месяцев, -- зависит от меня, но исход верный и совершенно неизбежный.
Я налил себе бокал бренди и поднял его на свет.
-- Ситуация хороша, по крайней мере, тем, что она весьма проста!
Та же холодная усмешка заиграла на его губах.
-- Это не так просто, как вы думаете! Люди, которые хотят ускорить мой переход на небеса, делают мне честь весьма тонким скрытым вниманием! Я, может быть, могу избежать этого: сегодня вечером, например, мне это удалось! Но удастся ли мне живым выехать из Лондона, Этого я не знаю...
-- Ага! -- пробормотал я, начиная понимать в чем дело.
Норскотт кивнул головой, словно отвечая на мой невысказанный вопрос.
-- Да, мне пришла эта мысль, когда я заметил вас под фонарем. Если бы я верил в сверхъестественное, то решил бы, что вы посланы мне самим дьяволом!
-- Ну, что же, -- сказал я шутливо, -- если меня послал к вам дьявол, то я обязан ему, по крайней мере, хорошим ужином. Что же вы собственно, хотите от меня?
-- Я хочу, что бы вы заняли мое место в мире! Я хочу, что бы вы сегодня же переоделись в мое платье и вышли из этого ресторана, как Стюарт Норскотт.
Я глубоко вздохнул и перегнулся над столом, ухватившись руками за его края.
-- Хорошо, выдохнул я, -- а дальше? -- Вы должны вернуться в мой дом в Парк-Лейне и три недели прожить там вместо меня. Если вы после этого срока останетесь в живых, -- что маловероятно, -- вы можете делать все, что вам угодно!
Мне показалось вдруг, что вся эта история только шутка: мимолетная причуда сумасбродного миллионера, или результат какого-нибудь дурацкого пари. Однако, блеск его стальных глаз, испытующе устремленных на меня, прогнали эту мысль.
-- Это невозможно! -- вырвалось у меня. -- Если даже прислуга не заметит разницы, то меня моментально уличит любой из ваших друзей.
-- Почему? -- спросил он. -- Они могут подумать, что я стал забывчив или эксцентричен. Что же другое может придти им в голову?
-- Но подумайте, сколько незнакомого встретится мне: имена людей, ваши дела, даже ваш дом... Ведь я тотчас же выдам себя сам!
-- Обо всем этом я уже подумал! -- коротко заметил он. -- Если бы я не мог предупредить все эти обстоятельства, я бы вам не сделал такого предложения.
Я с любопытством взглянул на него.
-- А что может мне помешать взять ваши деньги и думать только о себе?
-- Ничего, кроме вашего честного слова!
На минуту снова наступило молчание.
-- Ладно, -- произнес я с коротким смехом, -- гарантии неравные для обеих сторон! Но если это вас удовлетворяет... Я пожал плечами. -- Теперь посмотрим, правильно ли я понял ваше интересное предложение... За десять тысяч фунтов стерлингов, из коих две тысячи вы даете мне наличными, а остальные чеком, я должен стать на три недели мистером Стюартом Норскоттом. Весьма возможно, что за это время меня убьют, но если этого не случится, я буду свободен и смогу снова стать самим собой!
Норскотт поклонился, полунасмешливо, как мне показалось.
-- Вы прекрасно выразили мою мысль, -- заметил он.
Я налил себе второй стакан бренди и выпил его небольшими глотками.
Передо мной стояла заманчивая перспектива, стать хотя бы на три недели миллионером... Кроме того, это дело привлекало меня своей фантастичностью. Всего несколько часов тому назад я жаловался на тоскливую и однообразную жизнь, и вдруг передо мной необъятная возможность всяких приключений и волнений! От одной мысли мое сердце забилось сильнее.
-- Если это не слишком нескромный вопрос, -- сказал я спокойно, -- мне хотелось бы знать -- почему кого-то так интересует ваш переход в лучший мир? -- Это мое личное дело, таким оно и должно остаться! Могу все же вас уверить, что став на мое место, вы рискуете быть только убитым. Никакого преступления я не совершил, -- он засмеялся, -- по крайней мере, в глазах английского закона!
-- Это весьма утешительно, -- заметил я, -- но все-таки я предпочел бы знать кто именно так усердно старается всадить в вас нож?
-- К сожалению, мне это самому неизвестно! Если бы я только знал... Его лицо на минуту стало похоже на жесткую маску. -- Могу вам сказать одно: опасность реальна и очень близка! У меня достаточно оснований думать, что моя собственная прислуга верна мне, но помимо нее я бы не стал доверять никому!
-- Видимо, мне придется все время сидеть дома, -- сказал я с сожалением.
Норскотт вынул из кармана маленькую записную книжку из красной кожи.
-- После первых десяти дней, вы можете поступать, как вам угодно, но вначале вам придется выполнить некоторые обязательства. Они записаны в этой книжке.
-- И вы полагаете, что я смогу все это успешно выполнить?
Норскотт кивнул головой.
-- Ваши нервы в прекрасном состоянии и вы обладаете большой дозой здравого смысла! Если вы дадите слово, что употребите все ваше старание, то я могу вам довериться. Если же вам не удастся, -- он пожал плечами, -- то ведь меня тут во всяком случае не будет!
Я протянул ему через стол руку.
-- Хорошо, обещаю!
Он схватил мою руку и с минуту мы так сидели, не проронив ни слова.
Норскотт первым прервал молчание.
-- Я завидую вашим нервам, мистер Бертон, -- заметил он.
-- Прежде они были значительно крепче, -- сказал я.
Норскотт оторвал листок от записной книжки и, положив его на стол, стал чертить карандашом какой-то план.
Я придвинул стул, чтобы следить за его работой.
-- Я вам даю грубую схему расположения моего дома. Это -- нижний этаж: здесь столовая и биллиардная. Кабинет и спальня как раз над ними, они сообщаются вот так...
Норскотт очень ловко и ясно очертил различные комнаты и надписал их название посреди каждого квадратика.
-- Это очень понятно, сказал я, взяв бумагу. -- Что вы скажите относительно прислуги?
-- Слуг у меня всего трое: две женщины и Мильфорд, лакей. От всех остальных я избавился за последние две недели. Эти служат у меня с тех пор, как я нанял дом и мне, кажется, им можно доверять. Мильфорду -- наверное! Я всегда относился к нему хорошо, и он мне, как будто, благодарен!
-- Так вот, если он примет меня за Стюарт Норскотта, -- заметил я, -- то можно надеяться, что я доведу дело до конца!
-- Да, единственное лицо, которое может вас побеспокоить -- это мой двоюродный брат, Мориц Форневелл! -- заявил Норскотт. -- Я обещал приехать к нему и провести несколько дней у него в Суффолке. Было бы лучше, если бы вы сумели этого избежать! Во всяком случае, постарайтесь, чтобы не сделать ни одного промаха в его присутствии.
-- Что это за человек? -- спросил я.
Норскотт сдвинул брови.
-- Не знаю! -- отрывисто бросил он. Это мой единственный родственник на всем белом свете и, до известной степени, я ему доверяю. Иногда мне кажется, что это глупо, но... если бы я знал... -- его брови еще больше сдвинулись и руки сжались так, что кожа на суставах побелела.
-- Полнота ваших сведений изумительна, Норскотт, -- иронически заметил я.
-- Если бы я останавливался на пустяках, -- сказал он угрюмо, -- меня бы здесь не было!
Он вынул чековую книжку и выписал чек на восемь тысяч фунтов.
-- Вот деньги, -- произнес он. -- Кроме них, у меня есть на текущем счету несколько сот фунтов, и я смогу подписать несколько чеков с тем, чтобы вы сами заполняли их для текущих расходов.
Раздался стук в дверь.
Норскотт спрятал чековую книжку в карман, встал и открыл дверь.
Вошел лакей и с виноватым видом остановился у порога.
-- Я пришел узнать, не потребуется ли вам чего-нибудь, сэр?
-- Кажется ничего, -- спокойно ответил Норскотт. -- Впрочем, дайте мне счет. Думаю, что вы не будете возражать против того, что мы еще некоторое время задержим эту комнату: мы говорим о делах.
Лакей молча поклонился, Норскотт вынул пятифунтовый билет, протянул его лакею и небрежным движением руки отказался от сдачи.
Лакей вышел, бормоча слова благодарности.
Норскотт закрыл за ним дверь на ключ и вернулся к столу.
-- Я готов! -- сказал он.
Наше переодевание длилось около четверти часа...
Костюм Норскотта прекрасно подошел к моей фигуре, только его лакированные ботинки были на номер меньше, чем нужно мне.
Кончив одеваться, я с чувством удовлетворения посмотрел в зеркало: иллюзия была полная.
В моем поношенном синем костюме Норскотт превратился в совершенно другого человека: он до мельчайших деталей походил на то изображение, которое я ежедневно видел в зеркало моей мебелированной комнаты.
Подойдя к столу, я наполнил бокалы остатками бренди.
-- Пью за удачу! -- сказал я.
Норскотт поддержал тост и затем, поставив бокал на стол, передал мне чековую книжку и ключ, лежавший перед ним на столе. Я опустил все это вместе с записками в карман.
-- Нам лучше не выходить вместе, -- заявил Норскотт. -- Прощайте! Не думаю, что нам придется когда-нибудь еще раз встретиться. Разве только в аду, если он существует...
-- Я думаю, что мне первому представиться возможность выяснить этот вопрос, -- в тон ему ответил я.
Взяв коричневое пальто, лежавшее на диване, и, подойдя к двери, я повернул ключ.
Норскотт стоял у стола и следил за мной все с той же странной, безрадостной улыбкой.
-- Прощайте, желаю вам счастья! -- сказал я, выходя.
Пройдя через длинный коридор гостиницы, я дошел до роковой двери, в которую мы вошли.
Дежурный лакей быстро подошел ко мне.
-- Угодно автомобиль, сэр?
-- Да, -- ответил я, -- вызовите!
Мне было холодно, хотя мое сердце билось несколько чаще обыкновенного. Когда машина подъехала, я дал шиллинг любезному человеку в ливрее и, с чувством удовлетворения, опустился на удобное сиденье мотора.
Дело, на которое я согласился, теперь пущено в ход, в этом не было ни малейшего сомнения! Если я не изменю слову, данному Норскотту, то предстоит пережить вереницу таких захватывающих событий, о которых не мог бы мечтать самый смелый ум.
Мне снова в голову пришла мысль, не является ли этот Норскотт просто сумасбродом, желающим поиздеваться на мой счет. Я возобновил в памяти весь наш разговор, начиная с момента встречи на набережной, но не нашел в нем никаких признаков безумия.
Несколько успокоенный этими мыслями, я вынул бумажник, который дал мне Норскотт, зажег спичку и, при ее колеблющимся свете, стал изучать план его дома.
План был достаточно ясен!
Мне стоило только подняться на лестницу, чтобы оказаться перед дверями спальни, окна которой, по-видимому, выходили в Гайд-Парк. Этих сведений было достаточно, хотя бы для первой ночи, остальное можно изучить на следующий день...
Я невольно вздрогнул от неожиданности, когда автомобиль внезапно остановился перед величественным домом, недалеко от Эбсли.
-- Черт возьми! -- пробормотал я, -- надеюсь, что тут нет ошибки.
Взяв себя в руки, я вышел на тротуар и дал шоферу полкроны. Он почтительно дотронулся до шляпы, остановил счетчик и медленно поехал дальше, по направлению к Оксфорд-стрит.
Мгновение я колебался, затем, поднявшись по широкой каменной лестнице, решительно сунул ключ в замочную скважину.
Дверь открылась довольно и, глубоко вздохнув, я переступил через порог... Я очутился в большом круглом вестибюле, освещенном электрическим канделябром.
Множество пальм и всяческие корзины с цветами, придавали этой комнате роскошный и комфортабельный вид. По углам были расставлены глубокие, вольтеровские кресла, обитые красной кожей.
Пока у меня не было оснований для недовольства своим новым жилищем.
Не успел я захлопнуть входную дверь и вступить на мягкий ковер, как послышались сдержанные шаги, из-за драпировки в вестибюле появился человек. Это был приятный на вид мужчина, со спокойными манерами, лет сорока пяти, с живым лицом и начинающий сидеть. Одет он был, как полагается хорошему английскому лакею.
"Это Мильфорд", -- подумал я.
Я снял шляпу, и свет упал на мое лицо.
-- Есть письма? -- спросил я спокойно и, внимательно следил за ним, я старался уловить малейший признак удивления или иной знак, указывающий на то, что он заметил что-либо необычное моей наружности.