Брет-Гарт Фрэнсис
Мать пятерых детей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    А Mother of Five.
    Изданіе т-ва И. Д. Сытина. 1915.

   

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЭТЪ-ГАРТА.

Съ біографическимъ очеркомъ и портретомъ автора.

Книга VII.

РОМАНЫ, ПОВѢСТИ.
РАЗСКАЗЫ.

Изданіе т-ва И. Д. Сытина.

   

Мать пятерыхъ дѣтей.

   Она была матерью -- и матерью образцовой -- пятерыхъ дѣтей, невзирая на то, что самой ей только недавно исполнилось девять лѣтъ. Въ числѣ этихъ дѣтей имѣлись двойни, которыхъ она называла "дѣтьми мистера Амплака", подразумѣвая чрезвычайно почтеннаго джентльмена изъ сосѣдняго поселка, никогда въ жизни, поскольку мнѣ извѣстно, не видавшаго ни ее ни ихъ. Двойни, какъ это водится, очень были похожи другъ на друга, тѣмъ болѣе, что въ предшествовавшей своей жизни были двумя кеглями, и сохранили нѣкоторую зачаточность очертаній въ той части фигуры, которая начиналась отъ плечъ и прикрывалась длиннымъ дѣтскимъ платьицемъ. Зато головы у нихъ были тверды и круглы, и встрѣчались даже люди, усматривавшіе въ нихъ неопровержимое сходство съ предполагаемымъ отцомъ. Остальныя дѣти были попросту куклы разнаго пола, возраста и положенія; но двойни могли безъ преувеличенія назваться продуктомъ ея личнаго творчества. Таково было, однако, безпристрастіе материнскаго инстинкта, что она никогда не дѣлала никакой разницы въ ихъ пользу. "Дѣти Амплака" было скорѣе обозначеніемъ, нежели почетнымъ званіемъ.
   Сама она была дочерью Роберта Фокса, трудолюбиваго, но не дальновиднаго вдовца, служившаго кучеромъ въ Обществѣ Дилижансовъ, на участкѣ между Большимъ Поворотомъ и Рено. Въ силу его занятій, случалось иногда, что мать и дѣти оказывались разбросанными по дорогѣ на различныхъ станціяхъ. Однако члены семейства обыкновенно возвращались во-свояси, въ грубыхъ, но ласковыхъ рукахъ Мэри, успѣвшихъ привыкнуть къ обращенію съ дѣтьми. Мнѣ живо припоминается, какъ Джимъ Картеръ однажды явился въ трактиръ, послѣ пятимильной прогулки по снѣгу, съ однимъ изъ двойней Амплакъ въ карманѣ.
   -- Надо что-нибудь предпринять,-- проворчалъ онъ,-- чтобы заставить Мэри побольше заботиться о дѣтяхъ Амплака; я подобралъ одного изъ нихъ въ снѣгу за милю отъ Большого Поворота.
   -- Силы небесныя!-- воскликнулъ посторонній пассажиръ, въ удивленіи поднимая голову,-- я и не зналъ, что мистеръ Амплакъ женатъ.
   Джимъ демонически подмигнулъ намъ надъ краемъ стакана.
   -- Я также не зналъ,-- мрачно отозвался онъ,-- но съ этими почтенными гнусавыми ханжами никогда не знаешь, чего ожидать.
   Раздѣлавши такимъ образомъ репутацію Амплака, негодяй этимъ не удовольствовался. Когда ему позднѣе удалось остаться наединѣ съ Мэри, или "Мири", какъ она сама выговаривала свое имя, онъ нарисовалъ ей такую яркую картину страданій юнаго Амплака въ сугробѣ и отчаяннаго его шопота: "Мири! Мири!" что на голубыхъ глазахъ Мэри выступили настоящія слезы.
   -- Пусть это послужитъ тебѣ урокомъ,-- добавилъ онъ, проворно вытаскивая кеглю изъ кармана,-- вѣдь для того, чтобы привести этого ребенка въ чувство, понадобилась почти кварта лучшаго крѣпкаго виски.
   Мэри не только дословно всему повѣрила, но въ теченіе нѣсколькихъ недѣль продержала злополучнаго "Юліана Амплака" въ позѣ спящаго въ повозочкѣ, такъ какъ предполагалось, что вслѣдствіе примѣненныхъ къ нему героическихъ средствъ, онъ пріобрѣлъ пристрастіе къ спиртнымъ напиткамъ.
   Многочисленное семейство Мэри выросло въ какихъ-нибудь два года. Первый ребенокъ былъ доставленъ съ немалымъ денежнымъ расходомъ изъ Сакраменто нѣкіимъ Вильямомъ Дарромъ, также кучеромъ Общества, въ честь семилѣтней годовщины Мэри. Съ своеобразной дѣтской изобрѣтательностью, она тотчасъ окрестила куклу "Мизери",-- вѣроятно, смѣсь "Мисси", какъ звали ее самые посторонніе, и "Миссури",-- названіе родного ея штата. Первоначально это была необычайно крупная кукла, такъ какъ мистеръ Доддъ желалъ получить возможно больше товара за свои деньги; но время, а пожалуй, и избытокъ материнскихъ попеченій не замедлили исправить этотъ недостатокъ, ибо Мизери день ото дня худѣла и теряла то ту, то другую часть своихъ членовъ. Объемъ ея еще больше уменьшился послѣ того, какъ ее переѣхала почтовая карета; но страннымъ образомъ, болѣе всего страдали голова и плечи. Началось съ того, что облупилась вся верхняя кожа, за которой послѣдовали, одинъ за другимъ, отдѣльные слои ея необыкновеннаго состава. Такъ продолжилось до тѣхъ поръ, пока голова и плечи не оказались непомѣрно малыми даже для уменьшеннаго объема куклы. Напрасно Мэри силилась возстановить симметрію, пуская въ ходъ всѣ пріемы дѣтскаго моднаго искусства,-- ничего не помогало: ни платокъ, обкрученный вокругъ шеи и приколоченный къ ней гвоздями, ни шляпка, свисавшая то назадъ, то впередъ, и никогда не державшаяся на должномъ мѣстѣ. И вотъ, наконецъ, настало ужасное утро, когда послѣ неосторожной ванны вся верхняя часть туловища отвалилась, оставивъ два уродливыхъ желѣзныхъ стержня, торчащихъ прямо изъ позвоночника. Даже съ воображеніемъ Мэри невозможно было принять это сооруженіе за голову. Позднѣе, въ тотъ же день, кузнецъ "Перекрестка" Джэкъ Роперъ былъ пораженъ внезапнымъ появленіемъ опечаленной дѣвочки, въ ярко-голубомъ передникѣ одного-цвѣта съ ея глазами, и съ чудовищнымъ дѣтищемъ на рукахъ. Джэкъ узналъ Мэри и мгновенно оцѣнилъ положеніе.
   -- Не осталось ли у тебя другой головы дома?-- добродушно спросилъ онъ,-- или чего-либо иного подходящаго?
   Мэри печально тряхнула головой: даже и ея плодовитое материнство не было въ силахъ производить дѣтей по частямъ.
   -- Такъ-таки ничего похожаго на голову?-- сочувственно настаивалъ онъ.
   Любящіе глаза Мэри наполнились слезами.
   -- Нѣтъ! ничего!
   -- А нельзя ли,-- задумчиво продолжалъ онъ,-- использовать ее съ обратнаго конца? Можно бы сдѣлать отмѣнныя ноги изъ этихъ двухъ желѣзокъ,-- добавилъ онъ, притрогиваясь къ нимъ.
   -- Посмотри-ка... Онъ уже готовился перепрокинуть куклу, но крикъ женской стыдливости и быстрое движеніе материнской руки во-время предупредили его нескромность.
   -- Понимаю,-- сказалъ онъ съ большой серьезностью.
   -- Ну-съ, приходи завтра на кузницу, а мы тѣмъ временемъ обмозгуемъ что-нибудь.
   Въ теченіе всего дня Джэкъ былъ задумчивъ, больше обыкновеннаго раздражался, подковывая непокорныхъ муловъ, и даже прикончилъ работу часомъ раньше положеннаго времени, чтобы сходить въ кузницу соперника на Большомъ Поворотѣ. Зато, когда довѣрчивая, но озабоченная мать явилась слѣдующимъ утромъ въ кузницу, она не могла удержаться отъ крика невольнаго восторга. Джэкъ аккуратно прикрѣпилъ къ двумъ стержнямъ полый желѣзный шаръ отъ старыхъ перилъ и покрылъ его слоемъ красной огнеупорной краски. Правда, что цвѣтъ лица былъ нѣсколько ярокъ, что голова нерѣдко перевѣшивала, и что остальныя куклы страдали не мало отъ вынужденнаго соприкосновенія съ неумолимой головой и безпощадными плечами; но все это нисколько не умаляло радости Мэри надъ возвращеннымъ ей первенцемъ. Даже полное отсутствіе чертъ лица не могло считаться изъяномъ въ семействѣ, отличавшемся ихъ непрочностью; и самому неопытному эволюціонисту было явно, что кегли "Амплакъ" являются законными преемниками круглоголовой Мизери. Нѣкоторое время Мэри даже, кажется, любила ее больше остальныхъ. Какъ бы то ни было, любо было смотрѣть на нее, когда она иной разъ присядетъ подъ вечеръ на придорожномъ пнѣ; остальныя дѣти были подобающимъ образомъ выстроены по сторонамъ, но жесткая, безчувственная голова Мизери тѣсно прижималась къ любящему сердечку матери, а та тихо покачивалась съ боку на бокъ, мурлыча заунывную колыбельную пѣсенку. Надо ли дивиться тому, что пчелы подхватывали пѣсню, сопровождая ее дремотнымъ жужжаніемъ, что высоко надъ головкой Мэри гигантскія сосны, всколыхнутыя мягкимъ вѣтеркомъ Сіерры -- или Богъ вѣсть чѣмъ -- роняли на чугунное лицо рябь мигающихъ лучей, и дѣвочкѣ, созерцавшей его со всей преображающей силой любви, минутами казалось, что оно улыбалося ей!
   Два остальныхъ члена семьи были менѣе замѣчательны. "Глори-Анна" -- произведеніе ея отца, также давшаго ей и имя,-- состояла просто-напросто изъ продолговатаго свертка брезента, перевязаннаго въ шеѣ и таліи, съ грубо разрисованнымъ чернилами лицомъ: вообще говоря, достойная жалости, чисто мужская выдумка. И, наконецъ, "Джонни Милый",-- какъ увѣряли, представитель Джона Доремуса, юнаго лавочника, изрѣдка снабжавшаго Мэри даровыми лакомствами. Сама Мэри никогда въ томъ не признавалась, а мы всѣ, завсегдатаи дороги, черезчуръ были джентльмены для того, чтобы подчеркивать неумѣстный намекъ. "Джонни Милый" первоначально былъ гипсовымъ френологическимъ слѣпкомъ головы и бюста; кто-то увидалъ его въ окнѣ магазина въ главномъ городѣ графства и выпросилъ для Мэри, самостоятельно снабдившей его туловищемъ. Знаменательно то, что онъ всегда былъ одѣтъ мальчикомъ; и имѣлъ, несомнѣнно, наиболѣе человѣческій обликъ изъ всего ея потомства. Въ самомъ дѣлѣ, несмотря на наименованіе способностей, явственно отпечатанныхъ по всей поверхности его бѣлой лысой головы онъ имѣлъ необычайно жизненный видъ. Иной разъ Мэри случалось оставить его верхомъ на придорожной вѣткѣ, тогда можно было наблюдать, какъ всадники поспѣшно спѣшивались и бросались къ дереву, чтобы вслѣдъ за тѣмъ возвратиться съ недоумѣвающей улыбкой вспять; а было даже цѣлое событіе, когда Юба Билль остановилъ дилижансъ Общества по просьбѣ любопытныхъ и встревоженныхъ пассажировъ, послѣ чего насмѣшливо усадилъ "Джонни Милаго" рядомъ съ собой на козлахъ, и всенародно возвратилъ его Мэри у Большого Поворота, при чемъ впервые за все наше знакомство съ ней ея пухлыя загорѣлыя щечки густо покраснѣли отъ смущенія. Можетъ показаться страннымъ, что при ея популярности и всѣмъ извѣстныхъ материнскихъ наклонностяхъ, Мэри не была снабжена болѣе подходящими, условнаго типа, куклами. Но дѣло въ томъ, что всѣ очень скоро убѣдились, что она не дорожитъ ими,-- валяетъ ихъ восковыя лица, выпуклые глаза и пышные кудри по канавамъ, или обдираетъ ихъ, для того, чтобы нарядить фантастическихъ дѣтищъ, порожденныхъ ея воображеніемъ. Такимъ образомъ классическій профиль "Джонни Милаго" выглядывалъ изъ-подъ моднаго женскаго соломеннаго "канотье" къ полному уничтоженію его выдающихся умственныхъ способностей; кегельныя головы близнецовъ Амплакъ украшались капорами, и даже была произведена попытка прикрѣпить бѣлобрысый парикъ къ желѣзной головѣ Мизери. Дѣти Мэри всегда были собственнымъ ея созданіемъ, при чемъ любовь къ нимъ увеличивалась соотвѣтственно усиліямъ, требуемымъ отъ ея воображенія. Можно бы возразить, что это не вполнѣ согласуется съ привычкой изрѣдка покидать дѣтей въ лѣсахъ у дороги. Но Мэри безмѣрно довѣряла добротѣ матери-природы, и поручала ихъ ей столь же безстрашно, какъ поручала и ту дѣвочку безъ матери, какой была сама. И довѣріе ея рѣдко бывало обмануто. Крысы, мыши, улитки, дикія кошки, пантеры и медвѣди неизмѣнно щадили ея заблудившихся сиротокъ. Даже стихіи, и тѣ благопріятствовали имъ; одинъ изъ близнецовъ Амплакъ, погребенный въ сугробѣ на горной высотѣ, съ улыбкой возникъ изъ него весной, во всей своей раскрашенной деревянной неприкосновенности. Всѣ мы въ то время были пантеистами -- и вѣрили этому безпрекословно. Опасность для Мэри заключалась въ болѣе мягкихъ силахъ цивилизаціи. Однако даже и здѣсь, коза Патсея O'Коннора, попытавшаяся однажды раскусить лежавшую въ травѣ Мизери, отступила съ тремя сломанными зубами, а мулъ Момпсона, вступившій въ единоборство съ желѣзнымъ лбомъ чудеснаго ребенка, поплатился вывихнутой задней ногой и разсѣченной бабкой.,
   Но то были дни аркадской простоты для большой дороги между Большимъ Поворотомъ и Рено, и по пятамъ прогресса и преуспѣнія -- увы!-- надвигались уже перемѣны. Начинали уже поговаривать о томъ, что Мэри слѣдовало бы начать учиться; а мистеръ Амплакъ, къ счастью, все еще не подозрѣвавшій о вольностяхъ, которыя себѣ позволяли съ его именемъ -- объявилъ, въ качествѣ попечителя народной школы въ Деквиллѣ, что цыганская жизнь Мэри является позоромъ для всего графства. Она росла въ невѣжествѣ, въ ужасающемъ невѣдѣніи всего, что слѣдуетъ знать, за исключеніемъ рыцарственности, любвеобилія, чуткости и самоотверженія, окружавшихъ ее неотесанныхъ людей, и не зная вѣры ни во что, кромѣ безконечной благости природы къ ней и ея дѣтямъ. Нечего и говорить, что по этому случаю возникъ яростный споръ между дорожными ребятами" и немногими семейными людьми поселка; но нечего и говорить, что побѣда осталась за прогрессомъ и "слюнтяйствомъ", какъ выражались "ребята". Намѣченная постройка желѣзной дороги окончательно разрѣшила вопросъ. Робертъ Фельксъ получилъ повышеніе,-- его назначили надсмотрщикомъ участка и дали ему понять, что необходимо дать его дочери образованіе. Оставался неразрѣшеннымъ грозный вопросъ о дѣтяхъ Мэри. Ни одна школа не согласится принять этотъ пестрый сбродъ подъ свой кровъ, а сердечко Мэри разбилось бы съ горя, если бы пришлось разсовать дѣтей куда попало, или, еще того хуже, предать ихъ сожженію. Находчивѣе всѣхъ оказался Джэкъ Роперъ, предложившій слѣдующую комбинацію. Пусть она выберетъ одного изъ дѣтей, чтобы взять его съ собой въ школу; остальныя же будутъ усыновлены нѣкоторыми изъ ея друзей, и ей выхлопочутъ разрѣшеніе навѣщать ихъ по субботамъ. Выборъ ребенка былъ жестокимъ испытаніемъ,-- настолько жестокимъ, что зная ея пристрастіе къ первородной Мизери, мы ни за что не стали бы ей препятствовать; какъ вдругъ, она неожиданно остановилась на "Джонни Миломъ", и самые безхитростные изъ насъ поняли, что то былъ первый проблескъ женскаго такта -- первый актъ подчиненія міру приличій, въ который она нынѣ вступала. "Джонни Милый", несомнѣнно, являлся наиболѣе представительнымъ изъ всѣхъ, мало того, въ его выдающихся расчерченныхъ френологическихъ органахъ имѣлся какой-то образовательный намекъ. Пріемные отцы оказались вѣрными принятому на себя обязательству. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, кузнецъ хранилъ желѣзноголовую Мизери, какъ икону, на грубой полкѣ рядомъ со своей кроватью; никто, кромѣ него и Мэри, не зналъ о тайныхъ торопливыхъ, животрепещущихъ свиданіяхъ, происходившихъ въ первые дни разлуки. Зато были преданы огласкѣ нѣкоторыя обстоятельства, касавшіяся равной ея преданности другому изъ дѣтей. Разсказывали, что какъ-то разъ въ субботу, когда управляющій новой линіи сидѣлъ въ своей конторѣ въ Рено въ частной бесѣдѣ съ двумя изъ директоровъ, раздался слабый стукъ въ дверь. Дверь отворили, и за нею показалось нетерпѣливое личико, пара голубыхъ глазъ и голубой передничекъ. Къ удивленію директоровъ, начальникъ тихонько взялъ дѣвочку за руку, подошелъ къ столу, на которомъ были разбросаны чертежи новой линіи, и открылъ ящикъ, изъ котораго вынулъ большую кеглю, забавно одѣтую куклой. Изумленіе посѣтителей усилилось при послѣдовавшемъ странномъ разговорѣ.
   -- Она удивительно хорошо себя чувствуетъ, несмотря на плохую погоду, приходится только соблюдать полный покой,-- замѣтилъ управляющій, критически разглядывая кеглю.
   -- Да!-- живо подхватила Мэри.-- Точь въ точь какъ Джонни Милый: ужасъ какъ онъ кашляетъ по ночамъ. За то Мизери молодцомъ. Я только что была у нея.
   -- Что-то все поговариваютъ о скарлатинѣ,-- продолжалъ управляющій съ тихой заботой,-- намъ нельзя быть черезчуръ осторожными. Но все же завтра хочу взять ее прокатиться по линіи.-- Глаза Мэри заискрились и разлились какъ синяя вода. Послышался поцѣлуй, легкій смѣшокъ, голубые глаза метнули робкій взглядъ на любопытныхъ незнакомцевъ, голубой передничекъ упорхнулъ, и свиданіе кончилось. Не менѣе заботлива она была и къ остальнымъ; но лоскутная кукла Глори-Анна, обрѣтшая пріютъ въ хижинѣ Джима Картера на Гребнѣ, жила черезчуръ далеко для того, чтобы Мэри могла ее навѣщать; поэтому Джимъ аккуратно привозилъ ее каждую субботу въ домъ Фолькса, при чемъ она или мирно спала въ карманѣ сѣдла, или молодцовато гарцовала верхомъ на лукѣ. По воскресеньямъ происходилъ парадный смотръ всѣмъ кукламъ, и сердце Мэри набиралось силъ для предстоящей недѣли унынія.
   Но вотъ пришла такая суббота, а за нею и воскресенье, когда Мэри вовсе не показалась, и вдоль по дорогѣ прошла вѣсть, что ее выписали въ Санъ-Франциско для свиданія съ только что прибывшей изъ "Штатовъ" теткой. Пустое это было воскресенье для "ребятъ" безъ привычной маленькой фигурки,-- пустое, лишенное смысла и святости воскресенье. Но второе и третье воскресенье были и того хуже, а потомъ стало извѣстно, что ужасная тетка очень возится съ Мэри и рѣшила отправить ее въ важный пансіонъ,-- монастырскій пансіонъ въ Санта-Кларѣ, гдѣ, какъ увѣряли, дѣвочки становились такими воспитанными, что ихъ не узнавали даже собственные родители. Но мы-то знали, что это не можетъ случиться съ нашей Мэри; а въ концѣ мѣсяца, прежде чѣмъ дверь монастыря успѣла закрыться за голубымъ передничкомъ, пришло письмо, вполнѣ удовлетворившее насъ и оказавшееся истиннымъ бальзамомъ для нашихъ тревожныхъ сердецъ. Письмо было очень характерно для Мэри: она не обращалась ни къ кому въ особенности, и когда бы не тетка -- довѣрила бы письмо почтовому вѣдомству незапечатаннымъ и безъ адреса. Отецъ ея молча вручилъ намъ этотъ единственный листокъ, и, передавая его изъ рукъ въ руки, намъ чудилось, что около насъ звучитъ голосокъ нашей утраченной подружки.
   "Въ Фриско такъ много домовъ, что и сказать нельзя, и отъ женщинъ нѣтъ покоя, но муламъ и осламъ дѣлать здѣсь нечего, также и кузницамъ, которыхъ нигдѣ не видать. Кролики и бѣлки, и медвѣди, и пантеры безвѣстны и незабвенны, изъ-за улицъ и воскресныхъ школъ. Джэкъ Роперъ, вы должны очень жалѣть Мизери, потому что меня нѣтъ дома, и не ожесточать своего сердца противъ нея за то, что у нея голова перевѣшиваетъ -- что неправда и безстыдное вранье -- какъ ваши всегдашнія враки. У меня канарейка, она поетъ прелесть какъ, но это не желтый подорожникъ, какіе я знаю, и какъ вы, можетъ-быть, думаете. Милый мистеръ Монгомери, не держите Гулана Амплака такъ много взаперти въ конторскихъ ящикахъ, это вредно для его груди и легкихъ. И не мажьте ему голову чернилами -- смотрите вы у меня! вы не лучше остальныхъ. Джонни Милый, надо очень любить твоего пріемнаго отца, а ты Глори-Анна, крѣпко люби добраго Джимми Картера за то, что онъ такъ часто тебя катаетъ верхомъ. Я каталась въ кабріолетѣ съ офицеромъ, который убивалъ настоящихъ индѣйцевъ. Я скоро вернусь съ искренней преданностью, такъ что смотрите въ оба!
   Однако прошло три года, прежде чѣмъ она возвратилась, и то было ея первое и послѣднее письмо. Пріемные отцы дѣтей, тѣмъ не менѣе, оставались имъ вѣрными, и когда открылась новая желѣзнодорожная линія и стало извѣстно, что Мэри будетъ присутствовать на торжествѣ съ отцомъ, всѣ аккуратно явились на станцію встрѣчать прежнюю маленькую пріятельницу. Друзья выстроились вдоль платформы, при чемъ бѣднаго Джека Ропера, повидимому, не мало стѣснялъ тяжелый свертокъ, который онъ держалъ на лѣвой рукѣ. И вотъ изъ поѣзда выпорхнула молоденькая дѣвочка, во всей свѣжести отрочества и неприкосновенной бѣлизнѣ кисейнаго платья безукоризненнаго покроя, въ столь же безупречныхъ перчаткахъ и ботинкахъ, и протянула нѣжную ручку каждому изъ старыхъ друзей по очереди. Ничто не могло быть очаровательнѣе улыбки на теперь уже незагорѣломъ личикѣ, ни яснѣе голубыхъ глазъ, прямодушно встрѣтившихся съ ихъ глазами. А между тѣмъ, когда она граціозно повернулась уходить съ отцомъ, лица четырехъ пріемныхъ отцовъ были такъ же красны и смущены, какъ ея собственное личико въ тотъ день, когда Юба Билль торжественно прокатилъ Джонни Милаго на козлахъ.
   -- Вы не были такимъ болваномъ,-- сказалъ Джэкъ Монгомери Роперу,-- чтобы принести съ собой Мизери?
   -- Былъ!-- отвѣчалъ Роперъ со стѣсненнымъ смѣхомъ,-- а вы?-- Онъ только что подмѣтилъ голову кегли, выглядывавшую изъ кармана управляющаго. Тотъ разсмѣялся, и всѣ четверо молча отправились во-свояси.
   Мэри дѣйствительно возвратилась къ нимъ но матери пятерыхъ дѣтей они такъ больше и не видали!
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru