Аннотация: In a Hollow of the Hills.
Текст издания: журнал "Вѣстникъ Иностранной Литературы", NoNo 1, 3-5, 1896.
ВЪ ГОРНОМЪ УЩЕЛЬИ.
Новая повѣсть Ф. Бретъ Гарта.
ГЛАВА I.
Была темная ночь, и вѣтеръ усиливался. Каждому порыву вѣтра предшествовало зловѣщее завываніе, гудѣвшее по всему склону горы и продолжавшееся еще нѣкоторое время послѣ того, какъ деревья маленькой долины опять погружались въ безмолвіе. Холодный воздухъ былъ наполненъ слабымъ запахомъ горѣлаго, напоминавшимъ запахъ свѣже-разрытой лѣсной земли. Во время промежутковъ безмолвія темнота, казалось, еще усиливалась и сгущалась. Вдругъ изъ этой безформенной и безмолвной пустоты послышался звонъ шпоръ, скрипъ кожаныхъ сѣделъ и полузаглушенный стукъ копытъ, мягко ступавшихъ по толстому слою пыли и сухихъ листьевъ. Затѣмъ послышался и человѣческій голосъ, которому, несмотря на его несомнѣнную реальность, окружающая темнота сообщала какой-то призрачный характеръ. Голосъ произнесъ:
-- Ничего не разберу! Куда это чортъ завелъ насъ? Впереди темно, какъ въ аду кромѣшномъ.
-- Возьмите спичку и зажгите что-нибудь,-- отвѣтилъ второй голосъ.-- Остановите лошадь и посмотрите, куда мы заѣхали.
Снова молчаніе и мягкій стукъ копытъ, затѣмъ шорохъ бумаги, быстрый трескъ спички, и вспыхнуло дрожащее пламя. Оно озарило лишь головы и плечи трехъ всадниковъ, окруживъ ихъ туманнымъ кольцомъ свѣта, между тѣмъ какъ ихъ лошади и остальныя части туловища по прежнему тонули въ непроглядной тьмѣ. Черезъ минуту, когда пламя вспыхнуло сильнѣе и погасло, и нѣсколько искръ зигзагомъ скатилось на землю, третій голосъ, непохожій на остальные -- онъ отличался болѣе низкимъ, но пріятнымъ тембромъ,-- сказалъ:
-- Смотрите, куда вы бросаете искры. Вы и въ прошлый разъ были неосторожны. Листья теперь сухи, какъ трутъ, и при такомъ вѣтрѣ лѣсъ можетъ въ одинъ мигъ загорѣться.
-- Тѣмъ лучше! Видно будетъ, куда мы попали.
Несмотря на то, онъ подалъ свою лошадь въ сторону, и она копытами затоптала послѣднія блиставшія на землѣ искорки. Снова воцарилась полная тьма и безмолвіе. Но вскорѣ первый всадникъ продолжалъ:
-- Я думаю, что лучше всего будетъ подождать здѣсь, пока вѣтеръ не прогонитъ облаковъ съ неба. Ба! Что это?
Изъ непрогляднаго мрака, разстилавшагося передъ ними, показался слабый свѣтъ,-- тусклый, но совершенно ясно очерченный свѣтлый четыреугольникъ, который, однако, повидимому, ничего не освѣщалъ вокругъ. Черезъ секунду онъ исчезъ.
-- Это домъ... освѣщенное окно,-- сказалъ второй голосъ.
-- Кой чортъ -- домъ!-- возразилъ первый.-- Домъ на горахъ, въ пятнадцати миляхъ отъ населеннаго пункта?.. Да вы съ ума сошли!
Однако топотъ копытъ и звяканье шпоръ доказывали, что всадники повернули въ ту сторону, откуда блеснулъ свѣтъ. Нѣкоторое время царило молчаніе.
-- Да мы попали на каменный пластъ, на которомъ не можетъ стоять никакой домъ. Напрасно только свернули съ дороги,-- нетерпѣливо произнесъ первый всадникъ.
-- Глядите, вотъ онъ опять!
Тотъ же свѣтлый четыреугольникъ показался снова, но всадники, очевидно, въ ночной темнотѣ сбились въ сторону, потому что онъ находился уже въ другомъ направленіи. Но на этотъ разъ онъ виднѣлся болѣе явственно, и въ тотъ моментъ, когда они всѣ устремили на него свои глаза, на его свѣтлой поверхности показалась тѣнь, -- отчетливый профиль человѣческаго лица. Но затѣмъ свѣтъ сразу погасъ, а съ нимъ вмѣстѣ исчезло и лицо.
-- Это несомнѣнно окно, и за нимъ кто-то стоитъ,-- съ увѣренностью сказалъ второй всадникъ.
-- Это женское лицо,-- сказалъ пріятный голосъ.
-- Все равно, кто это. Давайте, крикнемъ. Быть можетъ, намъ укажутъ направленіе. Ну-ка, всѣ разомъ!
Всѣ трое издали громкій, протяжный крикъ, въ которомъ все же явственно оттѣнялся пріятный тембръ третьяго всадника.
-- Да, ну его!-- раздраженно сказалъ первый всадникъ.-- Домъ это, или не домъ, женщина, или мужчина, -- насъ не ждутъ, и нечего намъ танцовать вокругъ.
-- Тише!-- сказалъ второй.-- Слышите?
Листья ближайшихъ деревьевъ явственно трепетали. Но вдругъ налетѣлъ сильный порывъ вѣтра, обрушившій на ихъ головы цѣлый дождь листьевъ и хлеставшій лошадей по бокамъ тонкими, гибкими ольховыми вѣтками. За нимъ послѣдовало завываніе, прозвучавшее по всему склону горы, точно отдаленный ревъ морского прибоя.
-- Вотъ это я понимаю, -- довольнымъ голосомъ сказалъ первый всадникъ.-- Еще одинъ такой порывъ, и все будетъ прекрасно. Но что это? Смотрите, какой свѣтъ показался надъ тропинкой, по которой мы проѣхали.
Дѣйствительно, въ этомъ направленіи виднѣлось слабое зарево -- словно первый румянецъ зари,-- позволявшее явственно видѣть вершину горы, по склону которой они только что проѣхали. Горѣлый запахъ разрытыхъ нѣдръ лѣса усилился и получилъ легкій оттѣнокъ ѣдкаго дыма.
-- Это отъ спички, которую вы бросили два часа тому назадъ, -- укоризненно произнесъ пріятный голосъ.-- Вы подожгли сухой валежникъ.
-- Не бѣда, зато мы теперь знаемъ дорогу,-- довольнымъ тономъ отвѣтилъ первый.-- Дѣло въ шляпѣ, братцы. Да и вѣтеръ ужъ порядочно порасчистилъ облака. Ну-ка, впередъ, и выберемся поскорѣе изъ этой преисподней!
Теперь сдѣлалось уже настолько свѣтло, что можно было различить неясныя очертанія каждаго изъ всадниковъ, хотя по обѣимъ сторонамъ дороги продолжала царить прежняя густая тьма. Всадникъ съ пріятнымъ голосомъ нѣсколько разъ оборачивался назадъ и вдругъ сразу осадилъ свою лошадь.
-- Опять это окно!-- воскликнулъ онъ.-- Смотрите! Ахъ, исчезло!
-- Да ну его къ лѣшему!-- отвѣтилъ предводитель маленькаго отряда.-- Ѣдемъ дальше!
Они молча пришпорили коней. Очень скоро по обѣимъ сторонамъ дороги стали смутно очерчиваться во мракѣ прогалины между деревьями; высокіе папортники уступили мѣсто низкому густому кустарнику, который, въ свою очередь, скоро смѣнился ковромъ бархатистаго мха, перерѣзаннаго промежутками густой, ползучей травы. Мягкая, неслышная поступь лошадей превратилась въ мѣрный топотъ, а затѣмъ лошадь вдругъ громко застучала копытомъ по камню. Предводитель слегка притянулъ поводья.
-- Ну, слава Богу, выбрались изъ ущелья! Теперь все пойдетъ, какъ по маслу. Но теперь, братцы, когда мы выпутались изъ бѣды, я вамъ прямо скажу, что за этотъ проклятый огонекъ я гроша мѣднаго не далъ бы. Знаете, что это было? Это былъ блуждающій огонекъ, а не окно. Кому-то изъ васъ показалось еще и лицо, а?
-- Да, и довольно красивое,-- задумчиво отвѣтилъ всадникъ съ пріятнымъ голосомъ.
-- Вотъ-вотъ, такъ оно всегда и бываетъ. Еще счастье, что вы только глядѣли на него! Бръ! До сихъ поръ морозъ по кожѣ подираетъ, когда вспомню объ этомъ. Да что вы поминутно оглядываетесь назадъ, какъ Лотова жена? Будь я проклятъ, если это лицо не околдовало васъ.
-- Нѣтъ, я думаю о пожарѣ, который вы причинили,-- спокойно отвѣтилъ тотъ.-- Но зарева теперь не видно.
-- Ну, а если бы и было видно?
-- Интересно было бы знать, дойдетъ-ли огонь до этого ущелья.
-- Я думаю, что для ущелья лѣсной пожаръ не новость. Тутъ бываютъ пожары и почище. Да, наконецъ, я не вѣрю, чтобъ это былъ пожаръ. Это тотъ же дьявольскій ignis fatuus, который кружилъ насъ внизу.
Всадники разсмѣялись и, продолжая свой путь, вскорѣ снова погрузились въ молчаніе, какъ люди, утомленные длинной поѣздкой. Лишь изрѣдка они обмѣнивались случайными и отрывочными замѣчаніями, не имѣвшими отношенія въ окружающему. Постепенно усиливавшійся свѣтъ, который, казалось, исходилъ изъ земли, а не проливался съ безмолвнаго, закрытаго облаками неба, позволялъ уже болѣе отчетливо видѣть каждаго изъ всадниковъ. Человѣкъ, который первый заговорилъ, и который, повидимому, былъ предводителемъ, имѣлъ густую бороду, длинные усы и волосы калифорнійскаго піонера; по наружному виду онъ былъ старше остальныхъ. Второй всадникъ былъ гладко побритъ и имѣлъ худощавое, энергическое лицо. Третій -- тотъ, у котораго былъ пріятный голосъ,-- судя по росту, сложенію и гибкости, представлялъ собою младшаго члена маленькой партіи. Дорога, по которой они ѣхали, тянулась теперь сѣроватой, горизонтальной полоской и до сихъ поръ казалась болѣе освѣщенной, нежели окружающая мѣстность, по прежнему тонувшая въ непроглядной тьмѣ. По прошествіи часа, однако, предводитель со вздохомъ облегченія приподнялся на своихъ стременахъ.
-- Вотъ и огонекъ Коллинсоновой лѣсопильни! Тутъ ужь нѣтъ ничего призрачнаго и сверхъестественнаго! Нѣтъ, судари вы мои! Это честный маякъ, которому можно довѣриться! Черезъ двадцать минутъ мы будемъ тамъ.
И онъ указалъ куда-то внизъ, по направленію тропинки, которая уже начала понижаться. Только опытный глазъ піонера могъ разглядѣть въ этой непроницаемой дали искорку свѣта, и явнымъ доказательствомъ его предводительской роли было то, что оба его спутника повѣрили ему, ничего не видя.
-- Уже десять часовъ,-- продолжалъ онъ, держа передъ глазами огромные серебряные часы.-- Мы потеряли цѣлый часъ, благодаря этому дьявольскому навожденію!
-- Мы потеряли не болѣе десяти минутъ,-- возразилъ третій всадникъ.
-- Пусть будетъ по вашему, сынъ мой. Можете отправляться туда, если вамъ угодно, и искать свою чародѣйку. Я предпочитаю идти на огонекъ Коллинсона. Для меня и онъ хорошъ, и въ тысячу разъ надежнѣе!
Дорога въ этомъ мѣстѣ круто шла подъ гору, но они, по калифорнійскому обыкновенію, брали ее галопомъ, такъ какъ были природными наѣздниками и, управляя своими лошадьми не только посредствомъ шпоръ, но и ума, обращали вниманіе на нѣкоторые законы природы, которые цивилизованные наѣздники обыкновенно упускаютъ изъ вида. Благодаря этому, никакія колебанія или нерѣшительность не сообщались нервнымъ животнымъ, и послѣднія мчались по мелкимъ камнямъ и скользкому выступу со скоростью, которая окрыляла ихъ ноги и избавляла ихъ отъ опасности поскользнуться или оступиться. Единственное, что могло, имъ въ этомъ случаѣ грозить, это -- столкновеніе, но всадники избѣгали этого, держась вмѣстѣ и образуя изъ своихъ лошадей нѣчто въ родѣ единаго цѣлаго. По временамъ всѣ трое всадниковъ издавали крикъ изъ чисто животнаго инстинкта, для регулированія дыханія при такомъ быстромъ спускѣ. Достигши вновь горизонтальной поверхности, они переѣхали черезъ песчаное ложе высохшей рѣки и остановились у лѣсопильни Коллинсона. Лѣсопильни, собственно говоря, здѣсь уже давно не было; она исчезла вмѣстѣ съ рѣкой, двигавшей ея колесо, но зданіе, въ которомъ она нѣкогда помѣщалась, служило теперь неприхотливымъ пріютомъ для путешественниковъ. На немъ не было никакой надписи или вывѣски; тѣ, которые нуждались въ немъ, знали его; тѣ, которые проѣзжали мимо, были для него не нужны.
Самъ Коллинсонъ стоялъ у дверей, задумчиво куря трубку. При видѣ трехъ путниковъ, онъ лѣниво отдѣлился отъ дверного косяка, медленно направился къ нимъ навстрѣчу и, обращаясь въ предводителю, сказалъ:
-- Я совершенно согласенъ съ вами: голосъ, поданный за Томпсона -- пропащій голосъ.
Съ этими словами онъ взялъ лошадей подъ уздцы, чтобы повести ихъ къ корыту. Онъ разстался съ тремя всадниками уже болѣе двѣнадцати часовъ тому назадъ, но эта безъискусственная манера возобновленія прерваннаго разговора была слишкомъ обычнымъ явленіемъ, чтобы удивить ихъ. Они знали, и онъ зналъ, что со времени ихъ послѣдняго разговора никто не проѣзжалъ по этой дорогѣ, и что отъ восхода до захода солнца, молчаливо проплывшаго надъ неизмѣннымъ ландшафтомъ, ничто не могло отвлечь въ сторону или прервать его однообразныхъ думъ. Пустыня уничтожаетъ время и пространство и сурово учитъ терпѣнію.
Но затѣмъ онъ улыбнулся.
-- За вами, кажется, еще кто-то ѣдетъ,-- сказалъ онъ.
Эти слова были вызваны тѣмъ обстоятельствомъ, что нѣсколько камешковъ, оторванныхъ ногами лошадей, но отставшихъ въ своемъ движеніи отъ головокружительнаго спуска всадниковъ, достигли, наконецъ, лѣсопильни и запрыгали по песчаному ложу рѣки.
Не ожидая отвѣта на свое замѣчаніе, Коллинсонъ повелъ лошадей и, напоивъ ихъ, возвратился въ домъ. Его гости, очевидно, не нуждались въ его услугахъ. Они уже сняли одну изъ двухъ бутылокъ, стоявшихъ на полкѣ, сами откупорили ее и съ стаканами въ рукахъ утоляли голодъ сухарями изъ бочки и кусочками копченой рыбы изъ стоявшаго тутъ же ящика. Ихъ не менѣе оригинальный хозяинъ, повидимому, не находилъ въ этомъ ничего необыкновеннаго. Онъ присоединился къ полукругу, который они образовали вокругъ пылающаго камина, толкнулъ ногой высунувшееся изъ-за рѣшетки полѣно и, не глядя на своихъ гостей, сказалъ:
-- Ну?
-- Ну,-- отвѣтилъ предводитель, откидываясь на спинку своего стула и осторожно разстегивая пряжку своего пояса, но также не сводя глазъ съ огня,-- мы осмотрѣли каждую пядь пласта вдоль всей границы, но не нашли и тѣни серебра.
-- Ни запаха,-- прибавилъ бритый субъектъ, не поднимая глазъ.
Оба замолчали, глядя на огонь, какъ будто къ нему одному относились эти слова.
Коллинсонъ тоже обратился къ нему и сказалъ:
-- А мнѣ всегда казалось, что на томъ выступѣ, который находится сейчасъ за поворотомъ, что-то блеститъ.
Предводитель засмѣялся.
-- Блеститъ? Ха! Хорошъ признакъ! Вотъ и у Кея голова блеститъ, какъ серебро, но значитъ-ли это, что ему извѣстно, гдѣ оно?
При этомъ онъ посмотрѣлъ на человѣка съ пріятнымъ голосомъ. При яркомъ свѣтѣ камина обнаруживался тотъ замѣчательный фактъ, что хотя у Кея лицо было очень моложаво, а усы еще совершенно черны, на головѣ у него волосы были бѣлы, какъ снѣгъ. Предметъ этого вниманія, нисколько не смущенный этимъ сравненіемъ, съ улыбкой добавилъ:
-- Или что у него есть серебро въ карманѣ.
Въ комнатѣ снова воцарилось молчаніе. Вѣтеръ бушевалъ вокругъ дома и завывалъ въ короткой дымовой трубѣ, сдѣланной изъ адобе {Земляной кирпичъ. Прим. пер.}.
-- Нѣтъ-съ, господа,-- задумчиво сказалъ предводитель.-- Довольно! Теперь я ни на волосъ не вѣрю этимъ небылицамъ о потерянной мексиканской жилѣ. Меня не поймаешь на этой вздорной сказкѣ о набожномъ ученомъ Шарпѣ, который вдоль всей границы собиралъ растенія и научнымъ образомъ убѣдился въ существованіи тамъ серебра, но не хотѣлъ пятнать своихъ рукъ забытыми Богомъ сокровищами. Я ничего не говорю противъ хитроумной теоріи Кея, будто какіе-то вулканическіе перевороты приподняли одинъ край серебряной жилы,-- но я просто вамъ говорю, что я не вижу ее своими глазами,-- понимаете, не вижу! А потому, господа, игра наша кончена, отдадимъ свои шашки, да и маршъ по домамъ!
Снова въ комнатѣ водворилось молчаніе, а снаружи послышался вой и бушеваніе вѣтра. Никто не сдѣлалъ попытки оспаривать мнѣніе предводителя. Очень можетъ быть, что всѣ испытывали такое же разочарованіе, но выразить его предоставляли болѣе опытному человѣку. Черезъ минуту онъ продолжалъ:
-- За эту недѣлю, братцы, мы потѣшились въ волю. Бывали у насъ хорошія минуты, бывали и дурныя. Мы умирали отъ голода, сохли отъ жажды, утопали въ водѣ и снѣгу, дрались съ разбойниками и конокрадами, падали съ муловъ и удирали отъ медвѣдей. Довольно мы позабавились на свои денежки, и теперь, я думаю, пора ужь окончить нашу прогулку. Итакъ, завтра утромъ мы пожмемъ другъ другу руки, поквитаемся и поѣдемъ каждый своею дорогой.
-- Что же вы думаете дѣлать, дядя Дикъ?-- небрежно спросилъ его бритый товарищъ.
-- Я навострю лыжи отсюда, поѣду туда, гдѣ можно достать порядочный обѣдъ и кусокъ фіалковаго мыла, поспать безъ сапогъ и спокойно умереть въ кровати. Цивилизація тоже не лишена прелести для меня. Я ничего не имѣю даже противъ церковнаго благовѣста, если подъ рукой будетъ и театръ, на что я питаю надежду. Пустыня же мнѣ надоѣла.
Дядя Дикъ молчалъ. Эта компанія, бывшая такъ долго отрѣзанной отъ людей, уже истощила весь запасъ разсужденій и аргументовъ.
Воцарилось молчаніе, во время котораго всѣ глядѣли на огонь, какъ будто въ немъ черпали вдохновеніе.
-- Коллинсонъ, -- сказалъ вдругъ Кей, -- кто живетъ въ ущельи по эту сторону границы, миляхъ въ двадцати отъ Большого Жерла?
-- Ни души.
-- Вы увѣрены въ этомъ?
-- Увѣренъ. Отъ Лысой горы до Скиннера нѣтъ никого, кромѣ меня,-- на двадцать пять миль.
-- Вы бы, конечно, знали, если бы тамъ кто-нибудь поселился въ послѣднее время?-- настаивалъ Кей.
-- Я думаю. Не далѣе прошлой недѣли я исходилъ пѣшкомъ всю ту мѣстность, по которой вы теперь проѣхали.
-- А нѣтъ-ли тамъ какого-нибудь заколдованнаго замка или избушки на курьихъ ножкахъ, которая танцуетъ около дороги, вращая окнами, откуда выглядываютъ прекрасныя принцессы?
Но Коллинсонъ, видя въ этомъ весьма неумѣстную шутку, скрывающую въ себѣ, пожалуй, еще какую-нибудь ловушку, безмолвно отошелъ отъ огня и удалился въ смежную кухню, чтобы приготовить ужинъ. Черезъ минуту онъ вновь появился.
-- Свинина вся вышла, братцы, такъ что вамъ придется удовлетвориться вяленымъ мясомъ, картофелемъ и яблочнымъ желе. Какъ на бѣду, уже цѣлую недѣлю здѣсь никого не было отъ Скиннера.
-- Сойдетъ! Только поскорѣе!-- весело воскликнулъ дядя Дикъ, откидываясь назадъ на своемъ стулѣ.-- Я разсчитываю сейчасъ послѣ ужина завалиться спать, потому что завтра на разсвѣтѣ мнѣ нужно выѣхать отсюда.
Опять наступило молчаніе, столь глубокое, что они явственно слышали, какъ въ сосѣдней комнатѣ Коллинсонъ хлопоталъ надъ ужиномъ. Но черезъ нѣсколько минутъ и на кухнѣ воцарилась тишина. Это обратило вниманіе трехъ путниковъ. Дядя Дикъ тихонько поднялся съ мѣста и подошелъ къ кухонной двери. Коллинсонъ сидѣлъ передъ маленькой печкой съ вилкой въ рукѣ и задумчиво глядѣлъ передъ собою. При звукѣ шаговъ онъ встрепенулся и тотчасъ опять принялся за работу. Дядя Дикъ возвратился къ своему мѣсту и, потянувшись къ стулу бритаго субъекта, сказалъ, понизивъ голосъ:
-- Опять замечтался!
-- О чемъ?
-- Да все о своей женѣ.
-- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ Кей, также понизивъ голосъ.
Всѣ трое сблизили свои головы.
-- Когда Коллинсонъ снялъ эту лѣсопильню, онъ послалъ за своею женою въ штаты,-- началъ Дикъ вполголоса.-- Цѣлый годъ ждалъ онъ ее, останавливая у себя и прокармливая всѣхъ эмигрантовъ, которые проѣзжали этой дорогой, но она такъ и не пріѣхала. Прошелъ только слухъ, будто она умерла.
Онъ остановился и придвинулъ свой стулъ еще ближе, такъ что ихъ головы уже почти касались.
-- Но я слышалъ (его голосъ понизился до полнаго толота), что это неправда, что она убѣжала съ человѣкомъ, который везъ ее. Три тысячи миль, да три недѣли съ глазу на глазъ съ другимъ человѣкомъ вліяетъ на нѣкоторыхъ женщинъ. Но онъ ничего не знаетъ объ этомъ, только, конечно, когда вспомнитъ о ней, ему становится тошно жить одному.
Съ молчаливымъ усердіемъ они принялись за свой скромный ужинъ. Рѣдкія отрывочныя замѣчанія по поводу неудачныхъ развѣдокъ лишь сильнѣе подчеркивали промежутки безмолвія. Черезъ десять минутъ они уже снова были у огня съ трубками въ зубахъ. Такъ какъ въ комнатѣ было только три стула, то Коллинсонъ сталъ сбоку камина.
-- Коллинсонъ, -- сказалъ Дикъ послѣ продолжительнаго молчанія, вынимая трубку изо рта.-- Такъ какъ мы намѣрены чуть свѣтъ отправиться отсюда, то лучше всего сказать вамъ теперь же, что у насъ нѣтъ ни гроша. Послѣднія нѣсколько недѣль мы жили на мелочь, оставшуюся у Пребля Кея, но теперь и она вышла, такъ что вамъ придется эту маленькую сумму считать за нами.
Коллинсонъ слегка нахмурился, но въ общемъ не измѣнилъ своего обычнаго выраженія терпѣливой покорности.
-- Очень жаль васъ, братцы,-- медленно произнесъ онъ,-- да и мое дѣло оказывается плохо. Завтра, видите-ли, я разсчитывалъ быть у Скиннера, чтобы взять у него новый боченокъ свинины и подать голосъ за Мезика и проведеніе дороги. Но Скиннеръ-то ничего не дастъ мнѣ, если я не уплачу хоть часть денегъ по счету.
-- Неужели вы думаете, что въ нашихъ горахъ найдется такой негодяй, который потребуетъ это?-- съ негодованіемъ воскликнулъ дядя Дикъ,
-- Да онъ тутъ и не виноватъ, -- мягко возразилъ Коллинсонъ.-- Но вѣдь и ему не дадутъ товара въ Сакраменто, если онъ не заплатитъ. А какъ же ему заплатить, если я не дамъ денегъ?
-- А! Это другое дѣло, то -- подлый народъ, въ Сакраменго,-- сказалъ дядя Дикъ немного смягченный.
Остальные что-то пробормотали, какъ бы подтверждая это общее замѣчаніе.
Вдругъ лицо дяди Дика прояснилось.
-- Послушайте! Вѣдь я знакомъ съ Скиннеромъ. Я заѣду, къ нему... Ахъ, чортъ побери! это мнѣ совсѣмъ не по дорогѣ... Ну, такъ мы устроимъ вотъ какимъ образомъ, Кей заѣдетъ къ Скиннеру и передастъ ему, что я отошлю деньги этой сакраментской собакѣ. Вотъ и будетъ отлично!
-- А для большей вѣрности, -- сказалъ онъ, -- я выдамъ Коллинсону безсрочный вексель на себя съ платежомъ въ Санъ-Франциско.
-- Это для чего?-- спросилъ Коллинсонъ, и яркій румянецъ вспыхнулъ на его щекахъ.
-- Да на всякій случай.
-- Напримѣръ?-- настаивалъ Коллинсонъ съ необычнымъ для его кроткаго лица мрачнымъ выраженіемъ.
-- Да на тотъ случай, если мы позабудемъ объ этомъ,-- сказалъ бритый, со смѣхомъ.
-- Значитъ, если вы, братцы, уѣдете отсюда и забудете, то вы думаете, что я захочу имѣть дѣло съ вашей треклятой бумагой?-- сердито спросилъ Коллинсонъ.
-- Это просто формальность, Колли,-- съ живостью вмѣшался дядя Дикъ.-- Джимъ Паркеръ -- дѣловой чѣловѣкъ, вотъ онъ и хочетъ, чтобы все было сдѣлано по формѣ. Предположите, что насъ убьютъ. Тогда вы представите свой вексель.
-- И вы разсчитываете,-- началъ Коллинсонъ, тяжело переводя духъ,-- что если васъ убьютъ, то я пристану въ вашимъ родственникамъ изъ-за той... бездѣлицы, которой я васъ накормилъ? Оставьте! Избавьте меня отъ этого. Мнѣ противно даже слушать объ этомъ.
Онъ гордо направился къ дверямъ, закурилъ трубку и сталъ расхаживать взадъ и впередъ по песчаному руслу рѣки. Дядя Дикъ вышелъ за нимъ. Два остальныхъ путника остались у камина, и до нихъ поперемѣнно долетали слова увѣщанія и протеста, всякій разъ какъ Коллинсонъ и дядя Дикъ проходили мимо окна. Пребль Кей улыбнулся, а Паркеръ пожалъ плечами.
-- Ну, поймите же, Коллинсонъ,-- послышался голосъ дяди Дика въ одну изъ такихъ минутъ,-- онъ будетъ думать, что вамъ жаль этого угощенія. Таковы всегда эти дѣловые люди.
Черезъ нѣсколько времени они оба возвратились въ домъ, и дядя Дикъ, между прочимъ, сказалъ Паркеру:
-- Можете оставить вексель на прилавкѣ, когда будете завтра уѣзжать.
Хотя такимъ образомъ инцидентъ считался исчерпаннымъ, но послѣ этого Коллинсонъ все время избѣгалъ смотрѣть на Паркера. Онъ стоялъ, прислонившись спиной къ камину, и лицо его не разъ застывало въ задумчивости, причину которой дядя Дикъ приписывалъ разлукѣ съ женой.
Въ комнатѣ довольно долго царило молчаніе, какъ вдругъ по крутому склону горы, какъ разъ вдоль той дороги, по которой трое всадниковъ недавно проѣхали, послышался ужасающій грохотъ. Онъ приближался, усиливался и, наконецъ, развѣялся въ порывѣ вѣтра, который обрушилъ на стѣны дома цѣлое море мелкаго песку, потрясъ крышу и завылъ въ печкѣ. Трое пріѣзжихъ, какъ одинъ человѣкъ, вскочили съ мѣста и подбѣжали къ дверямъ, по когда они открыли ихъ, передъ ними, точно другая, желѣзная дверь, стояла непроглядная тьма.
-- Очевидно, кто-то проѣхалъ мимо,-- сказалъ дядя Дикъ, обращаясь къ Коллинсону.-- Вы развѣ не слышали?
-- Никого не было,-- отвѣтилъ Коллинсонъ, не двигаясь съ мѣста.
-- Что же это значитъ, скажите на милость?
-- Это скатились камни, которые вы оторвали на дорогѣ. Иной разъ они скатываются внизъ лишь черезъ нѣсколько дней. Въ первое время, когда я поселился здѣсь, я всегда вскакивалъ, выбѣгалъ изъ дома -- вотъ какъ сейчасъ вы сдѣлали, и кричалъ какъ полоумный, думая, что кто-нибудь проѣхалъ мимо. На самомъ дѣлѣ никого не было, и никто не проѣзжалъ. Въ концѣ концовъ, мнѣ надоѣло, я махнулъ рукой,-- пусть проѣзжаютъ мимо, если хотятъ. Разъ ночью я готовъ былъ присягнуть, что кто-то закричалъ и рванулъ двери. Все же я не всталъ; если онъ хочетъ ѣсть, думаю себѣ, или пить, или спать, то онъ постучится еще разъ, а мнѣ нечего гнаться за нимъ. А утромъ я нашелъ у самыхъ дверей вотъ какой обломокъ (и онъ кивнулъ на ящикъ съ сухарями). Значитъ, я хорошо сдѣлалъ, что не всталъ.
-- Я видѣлъ его еще часъ тому назадъ,-- сказалъ Коллинсонъ.-- Должно быть, за поворотомъ лѣсъ горитъ. Теперь, кто желаетъ попасть къ Скиннеру, пусть держитъ ухо востро.
Кей обернулся въ Коллинсону, какъ будто собираясь что-то сказать, но потомъ, повидимому, раздумалъ и поспѣшилъ присоединиться къ товарищамъ, которые уже закутались въ свои одѣяла на деревянныхъ скамьяхъ, разставленныхъ на подобіе корабельныхъ коекъ, вокругъ стѣнъ сосѣдней комнаты. Коллинсонъ исчезъ,-- никто не зналъ и не интересовался знать, куда -- и не прошло десяти минутъ, какъ сонное безмолвіе овладѣло всѣмъ домомъ.
Вездѣ было темно, кромѣ передней комнаты, гдѣ еще пылалъ каминъ, бросавшій на стѣны и потолокъ гигантскія пляшущія тѣни трехъ пустыхъ стульевъ. Прошелъ часъ, и въ полумракѣ комнаты можно было замѣтить, что одинъ изъ стульевъ занятъ, а по балкамъ потолка, точно духъ -- покровитель дома, перебѣгала уродливая тѣнь профиля Коллинсона, погруженнаго въ дремоту, а можетъ быть, и въ размышленія. Но это продолжалось недолго. Ночная тьма, которая весь вечеръ осаждала домъ, начала медленно заползать сквозь каждую щелку и дырочку плохо сколоченныхъ стѣнъ, и, наконецъ, погасила даже уголья въ каминѣ. Вмѣстѣ съ нею проникло въ домъ прохладное дуновеніе лѣса, и въ этомъ могучемъ дыханіи растворилась и влажная теплота человѣческаго тѣла, и запахъ человѣческой одежды и затхлая атмосфера испорченной человѣческой пищи. Прошелъ еще часъ, и пустыня опять вступила во всѣ свои права.
Кей, который спалъ болѣе чутко, нежели его товарищи, проснулся рано, такъ рано что заря еще только возвѣщалась двумя неясными четыреугольниками свѣта, которые, казалось, глядѣли изъ тьмы въ томъ концѣ комнаты, гдѣ были продѣланы окна. Это напомнило ему о ночномъ приключеніи въ лѣсу, и онъ долго не сводилъ съ нихъ глазъ. Мало-по-малу они сдѣлались ярче и озарили фигуры его спящихъ товарищей. Между тѣмъ вокругъ начала пробуждаться жизнь: по деревянной крышѣ чуть слышно шмыгала векша, гдѣ-то между балками потолка трепетали невидимыя крылышки, изъ подъ пола доносился пискъ. Тутъ Кей погрузился въ болѣе крѣпкій сонъ,-- и когда онъ проснулся, былъ уже день.
Солнце освѣщало пустыя скамьи; товарищи Кея уже уѣхали. Они разстались такъ, какъ сошлись,-- съ беззаботностью и легкомысліемъ животныхъ, безъ сожалѣнія и почти безъ воспоминанія; ихъ свѣтлая философія и надежды на будущее нисколько не были омрачены прошлыми неудачами и тщетностью ихъ развѣдокъ. Если они когда-нибудь встрѣтятся опять, они засмѣются и узнаютъ другъ друга. Если нѣтъ,-- они забудутъ безъ сожалѣнія. Кей наскоро одѣлся и вышелъ, чтобы умыть лицо и руки въ бочкѣ, которая стояла подлѣ дверей. Но чистый воздухъ, ослѣпительное сіяніе солнца и чудный видъ почти опьянили его.
Заброшенная лѣсопильня лежала передъ нимъ въ своемъ трогательномъ преждевременномъ разрушеніи. Водяное колесо было скрыто среди кустовъ и щепокъ, ползучія растенія и дикій виноградъ опутали его лопасти. Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ отъ бывшей нѣкогда рѣки еще остались лужи стоячей воды, покраснѣвшей отъ сандальнаго дерева, кучи опилокъ и хвороста покрылись бархатистымъ мхомъ. Далеко внизу, подъ скалистымъ обрывомъ, тянулась огромная долина, то купаясь въ лучахъ солнца, то подернутая вьющимися струйками бѣлаго дыма. Высокій хребетъ горъ былъ окутанъ темными перистыми облачками, которыя по временамъ, казалось, переливались черезъ горныя вершины и медленно скатывались по ихъ склонамъ, на подобіе застывшихъ водопадовъ. Только въ одномъ мѣстѣ, противъ обрыва, цѣпь горъ была свободна отъ облаковъ; здѣсь зеленыя сосны, казалось, вздымали все выше и выше свои безконечныя волны, которыя, въ концѣ концовъ, разбивались о небо.
Впивая въ себя чистый воздухъ и сіяніе солнца, Кей ощутилъ въ эту минуту присущую всѣмъ горцамъ жажду дѣятельности и почти не замѣтилъ, что Коллинсонъ съ трогательнымъ усердіемъ вытащилъ боченокъ, чтобы наскрести для своего гостя послѣдніе остатки свинины. Кончивъ кофе и сѣвъ на лошадь, которую ему подалъ Коллинсонъ, Кей почувствовалъ легкій стыдъ, вспомнивъ, какъ безцеремонно онъ и его товарищи поступили съ своимъ терпѣливымъ хозяиномъ. Онъ теперь направлялся къ Скиннеру съ порученіемъ отъ дяди Дика; онъ зналъ, что Паркеръ оставилъ свой вексель (онъ видѣлъ его на прилавкѣ), но какое-то новое чувство деликатности не позволило ему напомнить объ этомъ Коллинсону. Лучше было оставить его при его оригинальныхъ взглядахъ на обязанности гостепріимства. Онъ дружески пожалъ ему руку и поскакалъ по скалистому подъему. Но когда онъ достигъ болѣе высокой терассы, и ему даже показалось, что отсюда онъ можетъ различить пыль, поднятую его товарищами, разъѣхавшимися въ двѣ противоположныя стороны (хотя онъ зналъ, что они уже уѣхали далеко впередъ,-- быть можетъ, съ тѣмъ, чтобы никогда уже не встрѣчаться), его мысли и взоры невольно возвратились къ полуразрушенной лѣсопильнѣ и ея одинокому обитателю.
Въ чистомъ горномъ воздухѣ онъ совершенно ясно видѣлъ Коллинсона, еще стоявшаго у дверей. Затѣмъ Кею показалось, что Коллинсонъ сдѣлалъ рукой прощальный жестъ, и что-то бѣлое, какъ снѣгъ, засверкало надъ его головой. Это было ничто иное, какъ клочки векселя, которые этотъ чудакъ Сьерры, стоя у своего пустого боченка отъ свинины, развѣялъ по вѣтру.
ГЛАВА II.
Однако, очень скоро вниманіе Кея было обращено на нѣчто болѣе для него важное. Рѣзкій вѣтеръ, который все время, пока Кей ѣхалъ вверхъ, дулъ ему прямо въ лицо, теперь перемѣнился и дулъ сзади. Будучи знакомъ съ лѣсными пожарами, онъ зналъ, что такое явленіе очень часто объясняется тѣмъ, что холодный воздухъ устремляется въ пустоту, образованную пожаромъ, и потому, если бы даже онъ не ощущалъ ѣдкой боли въ глазахъ и необыкновенной сухости воздуха, онъ все-таки понялъ бы, что огонь къ нему приближается. Очевидно было, что пожаръ распространялся быстрѣе, чѣмъ можно было ожидать, или же отклонился отъ своего первоначальнаго пути. Онъ былъ крайне раздосадованъ этимъ обстоятельствомъ, но не потому, что теперь, согласно предупрежденію Коллинсона, ему приходилось ѣхать къ Скиннеру другой дорогой, а по причинѣ совершенно иного рода. Дѣло въ томъ, что еще со вчерашняго вечера онъ далъ себѣ слово посѣтить ущелье и изслѣдовать эту тайну. Онъ держалъ свое намѣреніе въ секретѣ отъ товарищей, отчасти изъ боязни насмѣшекъ, а главнымъ образомъ потому, что хотѣлъ поѣхать одинъ. Въ этомъ желаніи его укрѣпляла еще и та своеобразная мысль, что хотя они всѣ видѣли это явленіе, однако, онъ подмѣтилъ въ немъ гораздо больше, чѣмъ они. Въ немъ говорило не одно лишь пустое любопытство. Всю ночь его не покидалъ страхъ, что это таинственное жилище и его обитатели окажутся на пути распространенія огня. Онъ не рѣшился открыто завести объ этомъ рѣчь въ виду явной отвѣтственности дяди Дика за этотъ пожаръ и старался успокоить себя разсужденіемъ, что обитатели этого дома должны были, безъ сомнѣнія, замѣтить предвѣстники огня и имѣли время спастись. Все же, думалъ онъ, ему и товарищамъ слѣдовало остановиться и помочь имъ, если не тогда (тутъ онъ запнулся, такъ какъ сознавалъ, что въ его душѣ дѣло не ограничивается только этимъ побужденіемъ), то теперь. Пребль Кей еще не пережилъ эпохи романтизма, но, какъ и другіе романтики, думалъ, что навсегда застрахованъ отъ нея, благодаря своему практическому складу характера.
Между тѣмъ онъ достигъ мѣста, гдѣ дорога раздваивалась; если онъ желалъ объѣхать горящій лѣсъ и добраться до Скиннера, то онъ долженъ былъ повернуть вправо. Его мгновенная нерѣшительность сообщилась лошади, и послѣдняя остановилась. Очнувшись отъ своихъ думъ, Кей машинально взглянулъ внизъ, какъ вдругъ его вниманіе было привлечено какимъ-то необыкновеннымъ предметомъ, лежавшимъ на пыльной дорогѣ. Это была маленькая туфля,-- до того маленькая, что сначала она показалась ему дѣтской. Онъ сошелъ съ коня и поднялъ ее. Это была старая, истоптанная туфля. Очевидно, она недолго пролежала здѣсь, такъ какъ не была обезцвѣчена и запылена, какъ другіе предметы, попадавшіеся на дорогѣ. Если она была обронена какой-нибудь проѣзжей женщиной, то она должна была проѣхать мимо лѣсопильни Коллинсона, въ ту или другую сторону, не далѣе двѣнадцати часовъ тому назадъ. Трудно было предположить, чтобы туфля была обронена незамѣтно для ея обладательницы, а въ такомъ случаѣ она спала во время поспѣшнаго бѣгства, иначе обладательница подняла бы ее. Вотъ какимъ практическимъ образомъ Кей обсуждалъ это романическое приключеніе. Послѣ этого онъ немедленно повернулъ лошадь влѣво и поѣхалъ по направленію къ пожару.
Минутъ черезъ двадцать ѣзды онъ, къ своему удивленію, замѣтилъ, что огонь, повидимому, измѣнилъ свое направленіе. Мѣстность становилась все бѣднѣе растительностью, сухимъ жаромъ вѣяло болѣе справа, именно со стороны того объѣзда, который Кей долженъ былъ сдѣлать, чтобы попасть къ Скиннеру. Само провидѣніе направило его влѣво, и это еще подкрѣпило усвоенную имъ практическую точку зрѣнія на романтическій эпизодъ; не менѣе этому способствовало и то соображеніе, что огонь, по всей вѣроятности, еще не достигъ маленькаго ущелья, которое онъ намѣревался изслѣдовать. Онъ ужь видѣлъ, что приближается къ нему; вчера ночью, несмотря на темноту, мѣстность произвела на него слишкомъ сильное впечатлѣніе, чтобъ онъ теперь не узналъ ея. Онъ миновалъ скалистый выступъ; копыта лошади уже не стучали, а мягко и едва слышно ступали по упругому мху, и въ концѣ концовъ, ихъ звукъ окончательно потерялся въ ползучей травѣ и дикомъ виноградѣ, которые указывали на близость густо поросшаго лѣсомъ ущелья. Кое-гдѣ уже попадались, точно передовые отряды, отдѣльныя деревья. Вскорѣ, однако, вниманіе Кея было поражено страннымъ обстоятельствомъ. Онъ уже спускался въ ущелье по легкой отлогости, но находившаяся передъ нимъ даль, вмѣсто того, чтобы затѣняться деревьями, становилась все свѣтлѣе и свѣтлѣе. Онъ встрѣчалъ на своемъ пути отдѣльныя деревья, которыя служили передовыми часовыми лѣса, но самаго лѣса не было! Кей проѣхалъ подъ аркой, образованной двумя высокими обломками скалы, и въ изумленіи остановился.
Лѣсъ дѣйствительно исчезъ, и все ущелье было наполнено почернѣлыми и обугленными пнями. Мало того, судя по всему, эта катастрофа произошла тотчасъ за его отступленіемъ изъ этого ущелья въ прошлую ночь. Очевидно было, что огонь, по непонятной, но далеко не рѣдкой въ подобныхъ случаяхъ игрѣ природы, перескочилъ черезъ горный хребетъ. Окружающія высоты были до сихъ поръ нетронуты; только ущелье и скалистый выступъ, на который они наткнулись въ прошлую ночь, когда искали загадочное окно, были опустошены огнемъ. Кей сошелъ съ коня и взобрался на выступъ, еще не вполнѣ остывшій послѣ пожара. На этой громадѣ сѣраго камня, очевидно, сосредоточивалась главная сила огня, который бушевалъ въ этомъ ущельи въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ. Кей бродилъ по растрескавшимся камнямъ, какъ вдругъ сдѣлалъ открытіе, передъ которымъ блѣднѣло все остальное. Въ легкомъ вдавленіи почвы, образованномъ перерывомъ или просто углубленіемъ каменнаго пласта, лежали обугленные и испепеленные остатки дома, сравненнаго съ землею! Наканунѣ всадники остановились, въ какихъ-нибудь ста шагахъ отъ него, но ничего не замѣтили, потому что онъ былъ скрытъ за природной засѣкой деревьевъ, покрывавшихъ передній откосъ углубленія.
Не смотря на крайнее опустошеніе, которое произвелъ въ этомъ мѣстѣ пожаръ, еще можно было различить, что этотъ домъ состоялъ изъ четырехъ комнатъ. Между тѣмъ какъ все, что было тамъ доступнаго горѣнію, не устояло передъ сильнымъ огнемъ и превратилось въ пепелъ, въ немъ осталось еще много изуродованныхъ, покоробившихся металлическихъ вещей, согнутыхъ желѣзныхъ плитъ, изломанныхъ рѣшетокъ, которыя указывали мѣстоположеніе кухни и другихъ комнатъ. Немногое, какъ видно, было унесено обитателями; домъ со всѣмъ, что въ немъ находилось, былъ неожиданно застигнутъ огнемъ. Съ ужасомъ Кей попробовалъ расковырять двѣ или три черныхъ кучи, лежавшихъ передъ нимъ. Но, къ его облегченію, тамъ оказались лишь слѣды платья, бѣлья, утвари,-- никакихъ слѣдовъ человѣческаго тѣла онъ въ нихъ не нашелъ. За исключеніемъ величины дома и числа комнатъ, нельзя было составить никакого сужденія о томъ, какого рода былъ этотъ домъ. Было-ли это обыкновенное, неприглядное жилище пограничныхъ товарищей или какой-нибудь лѣсной блокгаузъ? Здѣсь ничего не осталось, кромѣ обычныхъ безмолвныхъ дымящихся развалинъ сгорѣвшаго человѣческаго жилища.
Самое существованіе этого дома было загадкой. Оно было неизвѣстно Коллинсону, ближайшему сосѣду, и можно было, думать, что оно такъ же было неизвѣстно и Скиннеру. Ни Кей, ни его товарищи не замѣтили этого дома, когда въ первый разъ, днемъ, проѣхали черезъ ущелье; лишь ночью призрачный огонекъ, блеснувшій передъ ними, могъ навести ихъ на мысль о существованіи въ этомъ лѣсу жилья, но и тогда оно было такъ удачно скрыто, что они не могли обнаружить его, когда наткнулись на его каменное основаніе. Несомнѣнно, что существованіе этого дома скрывалось, и скрывалось умышленно. Но для чего?
Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ Кей терялся въ самыхъ романтическихъ догадкахъ. Быть можетъ, какой-нибудь отшельникъ, наскучивъ условностью цивилизованнаго общества, предпочелъ жизнь на лонѣ природы и удалился сюда съ своей единственной дочерью. Изловчившись въ отыскиваніи слѣдовъ, онъ легко открылъ способъ добывать для себя припасы изъ отдаленныхъ поселеній, избѣгая обычныхъ тропинокъ, которыя вели мимо Коллинсона или Скиннера. Но отшельники рѣдко живутъ въ обществѣ молодыхъ дочерей, которыя не могутъ съ такою враждебностью относиться къ міру и представляютъ для нихъ неподходящихъ товарищей. Но почему въ такомъ случаѣ не жена? Его убѣжденіе въ крайней молодости той женщины, лицо которой онъ видѣлъ въ окнѣ, было, въ сущности, основано лишь на найденной имъ туфлѣ. Но если -- жена, согласіе которой на отшельничество тоже могло быть подвержено сомнѣнію, то почему не чужая жена? Тогда являлось и основаніе для скрытности; это былъ конецъ эпизода, быть можетъ, небезизвѣстнаго даже въ такой глуши. А теперь кара Немезиды настигла ихъ и положила предѣлъ ихъ преступному счастью. Цѣлая романтическая исторія была готова. Но и она не вполнѣ удовлетворяла его -- до такой степени неизвѣстность оставляетъ позади себя самую хитроумную теорію.
Его вниманіе уже нѣсколько разъ обращалось на растрескавшуюся стѣну утеса, которая во время пожара должна была испытать всю силу огня. Это доказывалось и ея многочисленными трещинами и отколовшимися кусками, которые лежали у ея подножія. Кей подобралъ нѣсколько еще теплыхъ осколковъ и нисколько не былъ удивленъ, что они легко разсыпались въ его рукахъ въ мелкій сѣроватый порошокъ. Хотя въ настоящее время его вниманіе, главнымъ образомъ, было поглощено людьми, тѣмъ не менѣе инстинктъ развѣдчика былъ въ немъ настолько силенъ, что онъ машинально положилъ эти осколки къ себѣ въ карманъ. Послѣ новаго тщательнаго осмотра мѣстности, въ поискахъ какихъ-либо слѣдовъ ея исчезнувшихъ обитателей, онъ вернулся къ своей лошади. Здѣсь онъ вынулъ изъ сѣдельнаго мѣшка драгоцѣнную для всякаго развѣдчика бутылочку въ деревянной оправѣ и, открывъ ее, налилъ оттуда въ стаканчикъ изъ толстаго стекла немного дымящейся жидкости. Затѣмъ онъ бросилъ въ стаканъ нѣсколько кусочковъ известковаго камня и небрежно сталъ слѣдить за происходящимъ кипѣніемъ. Когда химическая реакція кончилась, онъ перелилъ жидкость въ другой стаканъ, который поставилъ на землю, а затѣмъ, взявъ свою дорожную флягу, налилъ изъ нея немного чистой воды въ обыкновенную оловянную чашку, также составлявшую одинъ изъ предметовъ его походнаго снаряженія. Растворивши въ этой водѣ щепотку соли, которую онъ досталъ изъ того же сѣдельнаго мѣшка, и смочивъ въ этомъ растворѣ пальцы, онъ стряхнулъ одну каплю въ стаканчикъ. Въ безцвѣтной жидкости мгновенно образовалось бѣлое облачко, которое затѣмъ въ видѣ бѣлыхъ хлопьевъ опустилось на дно. Глаза Кея заблестѣли, и небрежное выраженіе мигомъ сбѣжало съ его лица. Дрожащими пальцами онъ сталъ еще и еще подливать соляной растворъ въ стаканчикъ, и каждый разъ съ тѣмъ же результатомъ, такъ что, въ концѣ концовъ, дно стаканчика сплошь покрылось сѣрымъ осадкомъ. Лицо Кея было почти также сѣро.
Онъ превозмогъ свое волненіе, и его руки уже не дрожали, когда онъ осторожно, чтобы не тронуть лежавшаго на днѣ осадка, слилъ жидкость на землю. Затѣмъ онъ вынулъ свой ножикъ, набралъ его концомъ немного сѣраго осадка, опорожнилъ оловянную чашку, поставилъ ее вверхъ дномъ на свои колѣни, насыпалъ туда осадокъ и началъ разравнивать его черенкомъ ножа по плоской поверхности дна. Онъ предполагалъ растереть этотъ осадокъ лезвіемъ своего ножа, но уже въ ту минуту, когда онъ сталъ разравнивать его по поверхности дна, ножикъ оставилъ на осадкѣ и на чашкѣ блестящую полосу полированнаго серебра.
Онъ всталъ на ноги и глубоко вздохнулъ, чтобы усмирить біенія сердца. Затѣмъ онъ опять взобрался на скалу и еще разъ обошелъ ее. Но теперь онъ уже отталкивалъ ногой обгорѣлыя кучи и не заботился о томъ, что онѣ въ себѣ содержали. Кей вовсе не былъ жестокимъ человѣкомъ и даже, пожалуй, не былъ чуждъ извѣстной утонченности; онъ былъ джентльменъ по инстинкту и въ душѣ его всегда легко пробуждалось сочувствіе къ другимъ. Но въ эту минуту все его вниманіе было сосредоточено на известковомъ пластѣ. Первымъ его побужденіемъ было удостовѣриться, не сохранилъ-ли этотъ пластъ какихъ-нибудь слѣдовъ предшествовавшихъ изслѣдованій, развѣдокъ или даже работъ неожиданно изгнанныхъ обитателей. Никакихъ слѣдовъ не оказалось. Очевидно было, что обитатели не подозрѣвали ничего. Нельзя было поэтому и предполагать, чтобы они когда-нибудь вернулись на свое прежнее мѣстожительство, которое теперь было опустошено и легко могло быть открыто проѣзжими; они, по всей вѣроятности, уже были далеко; ихъ преступная тайна побудитъ ихъ сюда болѣе не возвращаться. Чувство необыкновеннаго облегченія овладѣло душой этого романиста по натурѣ. Онъ видѣлъ въ этомъ волю Всевышняго и восторгался ея поэтическимъ проявленіемъ. Онъ побѣжалъ къ своему сѣдлу, вынулъ изъ мѣшка старательно написанное формальное заявленіе о преимущественномъ правѣ завладѣнія, составленное имъ и его бывшими товарищами для общихъ развѣдокъ, вытеръ ихъ подписи и оставилъ только свою. Онъ вспомнилъ при этомъ, что оба его товарища уже далеко отсюда, и опять преисполнился чувствомъ благодарности къ Провидѣнію, Которое вернуло его назадъ, въ это ущелье. Съ невольной улыбкой онъ выбралъ изъ груды развалинъ обгорѣлый столбъ, воткнулъ его въ землю въ нѣсколькихъ шагахъ отъ каменнаго пласта и укрѣпилъ на немъ свое "Заявленіе". Затѣмъ, съ добросовѣстностью, къ которой, быть можетъ, побудило его только что проснувшееся въ немъ религіозное чувство, онъ откололъ при помощи своей кирки кусокъ известковаго пласта, въ доказательство дѣйствительныхъ работъ, требовавшихся закономъ для установленія права. Когда онъ вернулся къ лошади и сталъ прятать въ сѣдельные мѣшки всѣ вынутыя имъ вещи, онъ наткнулся на найденную имъ туфлю. Его вниманіе теперь настолько было поглощено сдѣланнымъ открытіемъ, что онъ уже хотѣлъ выбросить эту туфлю, какъ лишнюю обузу, на землю, но затѣмъ у него мелькнула смутная мысль, что она можетъ ему пригодиться для опроверженія какихъ-нибудь ложныхъ притязаній. Онъ уже не думалъ о томъ романѣ, который такъ быстро сложился въ его воображеніи, и вовсе не считалъ себя въ чемъ-либо нарушающимъ договоръ съ своими бывшими товарищами. Удача, выпавшая на долю одного, составляла очень нерѣдкое явленіе при совмѣстныхъ развѣдкахъ. Необыкновенная важность сдѣланнаго имъ открытія сама нѣкоторымъ образомъ указывала на подвигъ единичнаго лица. Онъ сдѣлалъ примѣрное вычисленіе богатства жилы по количеству осадка, полученнаго при грубомъ опытѣ, измѣрилъ длину, ширину и толщину пласта, основываясь на нѣкоторыхъ геологическихъ познаніяхъ и на господствовавшихъ въ то время теоріяхъ. Добыча предвидѣлась колоссальная. Разумѣется, для разработки жилы необходимъ былъ капиталъ; ему предстояло "принять въ дѣло" другихъ и раздѣлить съ ними свое благополучіе, но руководство всѣмъ предпріятіемъ навсегда должно было остаться за нимъ.
Но въ эту минуту онъ вздрогнулъ такъ, какъ еще никогда, вѣроятно, не вздрагивалъ въ своей жизни. За обугленными кустами послышался звукъ человѣческихъ шаговъ, и въ двадцати шагахъ отъ себя Кей увидѣлъ Коллинсона, только что сошедшаго съ мула на землю. Кровь устремилась къ блѣднымъ щекамъ Кея.
-- Опять на развѣдки?-- сказалъ собственникъ лѣсопильни съ своей обычной усталой улыбкой.
-- Нѣтъ,-- съ живостью отвѣтилъ Кей.-- Я только поправлялъ сѣдло.
Краска на его лицѣ еще болѣе сгустилась при этой невольной лжи. Если бы онъ раньше подумалъ хорошенько, то, по всей вѣроятности, онъ болѣе радушно встрѣтилъ бы Коллинсона и разсказалъ бы ему все. Но теперь у него мелькнуло непріятное подозрѣніе. Быть можетъ, его бывшій хозяинъ лгалъ и въ дѣйствительности превосходно зналъ о существованіи дома. Быть можетъ, онъ зналъ и о существованіи жилы, не даромъ онъ говорилъ о какой-то серебряной скалѣ. Кей обернулся къ нему съ сердитымъ лицомъ. Но слѣдующія слова Коллинсона разсѣяли его подозрѣнія.
-- Очень радъ, что догналъ васъ,-- сказалъ онъ.-- Видите-ли, я смотрѣлъ вамъ вслѣдъ и замѣтилъ, что вы свернули съ дороги и направились прямехонько къ горящему лѣсу, вмѣсто того, чтобы объѣхать его. Ну, думаю себѣ, вѣдь онъ ѣдетъ въ Скиннеру. Онъ обо мнѣ заботится, хочетъ, чтобы Скиннеръ далъ мнѣ новый боченокъ свинины, и даже на такой рискъ идетъ. Досадно мнѣ стало, что я сказалъ вамъ объ этомъ. Осѣдлалъ я свою Дженни, да и махнулъ за вами, все равно, думаю, надо побывать у Скиннера и подать голосъ.
-- И прекрасно!-- быстро отвѣтилъ Кей, думая только о томъ, какъ бы поскорѣе увести отсюда Коллинсона.-- Поѣдемъ вмѣстѣ и похлопочемъ о боченкѣ свинины.
Въ своемъ благополучіи онъ совершенно искренно возгорѣлся мыслью помочь Коллинсону.
-- Въ такомъ случаѣ скорѣе впередъ, -- добавилъ онъ, взлѣзая на коня.-- Иначе огонь отрѣжетъ намъ путь.
-- А я думалъ, что вы поѣхали этой дорогой, потому что она короче,-- сказалъ Коллинсонъ, упрямо преслѣдуя свою мысль.-- И въ самомъ дѣлѣ можно было бы сюда поѣхать. Впереди, кажется, все чисто.
-- Да,-- отвѣтилъ Кей,-- огонь сдѣлалъ скачекъ, но за поворотомъ онъ продолжаетъ бушевать. Вернемся лучше къ перекрестку.
Его лицо еще пылало подъ вліяніемъ его лживыхъ увертокъ и нетерпѣливаго желанія увести Коллинсона отсюда. Сдѣлай послѣдній еще нѣсколько шаговъ, онъ очутился бы передъ развалинами дома и "заявленіемъ", а этого Кей не желалъ допустить, пока не привелъ своихъ плановъ въ исполненіе. Какое-то злобное чувство въ человѣку, которому онъ за минуту передъ тѣмъ хотѣлъ оказать услугу, вдругъ овладѣло имъ.
-- Ну, ѣдемъ,-- сказалъ онъ почти грубо.
Къ его удивленію, Коллинсонъ повиновался, съ своей обычной угрюмой покорностью и даже какъ будто чувствуя угрызенія совѣсти за хлопоты, которыя онъ причинялъ своему покровителю.
-- Пускай будетъ по вашему, тѣмъ болѣе, что къ Скиннеру-то вы ради меня ѣдете. Эхъ, напрасно я разсказалъ вамъ объ этомъ!
И они быстро направились впередъ. Выѣхавъ изъ ущелья, Кей почувствовалъ облегченіе и слегка притянулъ поводья лошади, какъ вдругъ Коллинсонъ замѣтилъ:
-- А я все думалъ о томъ, что вы спрашивали, не живетъ-ли кто здѣсь невѣдомо для меня.
-- Ну?-- сказалъ Кей съ новымъ испугомъ.
-- Такъ вотъ я и хотѣлъ предложить вамъ осмотрѣть теперь ущелье, въ которомъ вчера вы видѣли что-то,-- нерѣшительно произнесъ Коллинсонъ.
-- Вздоръ!-- поспѣшно отвѣтилъ Кей.-- Мы ничего не видѣли, это намъ показалось. А дядя Дикъ просто шутилъ надо мной относительно того, что мнѣ почудилось женское лицо,-- прибавилъ онъ съ принужденнымъ смѣхомъ.
Коллинсонъ грустно посмотрѣлъ на него.
-- Такъ вотъ оно что! Вы, значитъ, шутили. А мнѣ и невдомекъ, хоть и можно было догадаться, что дядя Дикъ шутитъ.
Нѣкоторое время они ѣхали въ молчаніи. Кей былъ поглощенъ тревожными мыслями и хотѣлъ скорѣе доѣхать до Свиннера. Скиннеръ былъ не только почтмейстеромъ, но и "регистраторомъ" округа, и всякій, кто открылъ рудоносную жилу, не могъ чувствовать себя безопаснымъ, пока не отмѣтилъ у него своего формальнаго права. Это вовсе не разглашало тѣхъ открытій, которыя еще должны были держаться въ секретѣ, и равнымъ образомъ не знаменовало собою успѣха; сплошь и рядомъ эти формальныя записи оставались незамѣченными и неоспоренными среди множества восторженныхъ мечтаній увлекающихся изслѣдователей. Вдругъ Кей былъ пробужденъ отъ задумчивости новой фразой Коллинсона.
-- Вы сказали, что сейчасъ поправляли сѣдло,-- медленно произнесъ онъ.
-- Да, -- отвѣтилъ Кей почти сердито,-- я поправлялъ.
-- А не поправляли вы сѣдла на перекресткѣ? Нѣтъ?
-- Можетъ быть, и поправлялъ, -- нервно отвѣтилъ Кей.-- А что такое?
-- Да я хочу спросить васъ еще объ одномъ. Вы не везете съ собой женскихъ башмаковъ?
Кей почувствовалъ, что поблѣднѣлъ.
-- Что вы хотите этимъ сказать?-- пролепеталъ онъ.
Въ первую минуту онъ положительно не рѣшался поднять глазъ на своего спутника; когда же онъ, наконецъ, отважился взглянуть на него, онъ, къ своему изумленію, увидѣлъ, что Коллинсонъ взволнованъ не меньше его.
-- Оно, положимъ, и не совсѣмъ-то ловко спрашивать васъ объ этомъ, но видите-ли, въ чемъ дѣло,-- нерѣшительно продолжалъ Коллинсонъ.-- У этого самаго перекрестка я нашелъ женскій башмакъ. Прямо попался мнѣ по дорогѣ. Я и говорю себѣ: "ужь нѣсколько недѣль мимо моей лачуги никто не проѣзжалъ, кромѣ васъ, а башмакъ этотъ, по всему видно, лежитъ здѣсь не болѣе нѣколькихъ часовъ. Потомъ же я зналъ, что вокругъ нѣтъ ни одной женщины. Дядя Дикъ, или тотъ, другой, не могли его обронить, потому что тогда вы бы подняли его. Вотъ и вышло, что вы обронили этотъ башмакъ. Вотъ онъ.
Онъ осторожно вытащилъ изъ кармана то, что Кей уже ожидалъ увидѣть,-- копію той туфли, которая была у него въ сѣдельномъ мѣшкѣ. Прелестная бѣглянка, очевидно, потеряла ихъ обѣ.
Но теперь Кей уже успѣлъ приготовиться (такого рода притворство, вѣроятно, нетрудно), чтобы немедленно сбить Коллинсона съ того пути, на который онъ неожиданно вступилъ. Предположеніе Коллинсона пришлось въ этомъ случаѣ ему какъ разъ на руку и было -- Кей опять готовъ былъ повѣрить -- положительно внушено свыше. Онъ нервно засмѣялся и, снова краснѣя, что придавало его словамъ еще болѣе вѣроятности, отвѣтилъ:
-- Вы правы, дружище! Это дѣйствительно моя туфля. Я сознаю, что это чертовски глупо, но вѣдь мы всегда бываемъ дураками, гдѣ замѣшается женщина,-- и я съ этой туфлей не разстанусь ни за какія деньги.
-- А можно будетъ у васъ узнать, какъ къ вамъ попалъ этотъ башмакъ?-- спросилъ онъ.
-- Разумѣется, нѣтъ!-- отвѣтилъ Кей, искусно разыгрывая изъ себя человѣка, котораго такой вопросъ немного смѣшитъ и въ то же время приводитъ въ негодованіе.-- Что это вы задумали, старый плутъ? За кого вы меня принимаете?
Но Коллинсонъ былъ далекъ отъ смѣха.
-- Ну, такъ, можетъ быть, вы скажете мнѣ, какого роста, и какова вообще была та, что носила этотъ башмакъ?
-- Да! понятно, ни за что не скажу!-- нетерпѣливо отвѣтилъ Кей.-- Могу вамъ сказать только, что дала ихъ мнѣ прехорошенькая дѣвочка. Вотъ и все, что вы можете узнать.
-- Дала вамъ?-- переспросилъ Коллинсонъ, поднимая глаза.
-- Да,-- рѣзко отвѣтилъ Кей.
Коллинсонъ, не покидая своего серьезнаго вида, подалъ ему туфлю.
-- Я спрашивалъ васъ,-- медленно началъ онъ съ какимъ-то невозмутимымъ достоинствомъ, котораго Кей еще никогда не замѣчалъ въ немъ,-- потому что форма, величина и вышивка этого башмака напомнили мнѣ кое-кого. Но та, о которой я думалъ, не изъ такихъ, чтобы вы могли получить отъ нея башмакъ.
Отместка, если она была умышленной, заключалась не только въ полномъ игнорированіи веселаго и развязнаго тона Кея, но и въ этомъ пятнѣ, брошенномъ на репутацію его воображаемой Дульцинеи. Однако, Кей почему-то почувствовалъ себя оскорбленнымъ этими словами, равно какъ и видомъ нравственнаго превосходства Коллинсона. Недобросовѣстно воспользовавшись сплетней дяди Дика, онъ насмѣшливо сказалъ:
-- А вы, понятно, подумали о своей законной женѣ?
-- Да, о ней,-- серьезно отвѣтилъ Коллинсонъ.
Было-ли что-нибудь особенное въ тонѣ Коллинсона, или его собственныя мысли были поглощены другимъ предметомъ, только Кей не продолжалъ этого разговора, и такимъ образомъ наступило молчаніе. Они теперь приблизились къ наружной границѣ пожара, и дымъ, окутывавшій нетронутые лѣса, или низко стлавшійся по землѣ, до того слѣпилъ имъ глаза, что они нѣсколько разъ сбивались съ дороги. По временамъ на нихъ вѣяло такимъ жаромъ, какъ будто они неожиданно натыкались на горящій лѣсъ, или попадали въ замкнутый кругъ огня. Замѣчательно, что внезапное счастье какъ будто лишило Кея его обычнаго беззаботнаго удальства, и онъ то и дѣло тревожно совѣщался съ Коллинсономъ. Были минуты, когда онъ даже сожалѣлъ, что поѣхалъ къ Скиннеру этой дорогой, и горько упрекалъ себя за неумѣстное желаніе услужить Коллинсону. Какъ досадно будетъ, если именно теперь, на порогѣ осуществленія своихъ давнихъ мечтаній, онъ погибнетъ, благодаря невѣжеству и глупости этого неповоротливаго моралиста. Но когда, благодаря этому же моралисту, они взобрались на крутой склонъ второй горной цѣпи и были уже почти въ безопасности, ему стало стыдно за свое сердитое молчаніе и еще болѣе сердитые отвѣты. Но Коллинсонъ, вслѣдствіе-ли своего непобѣдимаго терпѣнія или, можетъ быть, въ обычномъ припадкѣ раздумья о женѣ, повидимому, ничего не замѣчалъ.
Наклонное плоскогоріе, усѣянное сѣрыми камнями, отдѣляло ихъ теперь отъ огня, бушевавшаго на болѣе низкомъ горномъ кряжѣ. Вскорѣ они перевалили черезъ хребетъ, начали спускаться по противоположному склону и, наконецъ, достигли проѣзжей дороги, которую Кей радостно привѣтствовалъ. Уже болѣе двухъ недѣль онъ не видѣлъ слѣда колесъ, и эта первобытная дорога казалась ему гладкимъ путемъ къ богатству, потому что она вела въ Скиннеру, а оттуда -- къ большой почтовой дорогѣ на Мерисвилль,-- конечную цѣль его стремленій. Еще нѣсколько минутъ, и они увидѣли поселокъ Скиннера, затерянный въ горахъ, точно грязный зимній сугробъ.
Поселокъ содержалъ въ себѣ почтовую контору, трактиръ, кузницу, лавку и постоялый дворъ,-- въ совокупности не болѣе двѣнадцати зданій, но всѣ они отличались отъ лѣсопильни Коллинсона какимъ-то намекомъ на жизнь, какъ будто ежедневный правильный пульсъ цивилизаціи бился, хотя и слабо, въ этомъ отдаленномъ пунктѣ. Два раза въ день -- когда отходила почтовая повозка -- здѣсь замѣчалось даже оживленіе. Когда Кей и Коллинсонъ подъѣхали въ постоялому двору, у воротъ уже стояла повозка, готовая отправиться навстрѣчу дилижансу, который проходилъ въ трехъ миляхъ отъ поселка. Провидѣніе, очевидно, продолжало покровительствовать Кею. Онъ имѣлъ короткій оффиціальный разговоръ со Скиннеромъ, какъ регистраторомъ, и должнымъ образомъ записалъ свое право; затѣмъ онъ наскоро и по секрету переговорилѣсъ тѣмъ же Скиннеромъ, какъ содержателемъ лавки, и таково было обаяніе этого милліонера въ зародышѣ, что Скиннеръ по первому же его слову изъявилъ готовность расширить кредитъ Коллинсона. Кей поспѣшилъ сообщить эту пріятную вѣсть Коллинсону и весело добавилъ:
-- И знаете, что я вамъ скажу? Если у васъ опять не будетъ денегъ, то Скиннеръ охотно отпуститъ вамъ товаръ подъ вексель Паркера.
-- Вы говорите про ту бумажку, что оставилъ тотъ парень?-- спросилъ Коллинсонъ.
-- Да.
-- Я разорвалъ ее.
-- Вы разорвали ее?-- повторилъ Кей.
-- Говорю же вамъ, разорвалъ!
Кей съ изумленіемъ посмотрѣлъ на него. Какъ хорошо, что онъ не вздумалъ довѣрить своей тайны этому невѣжественному и исполненному предразсудковъ человѣку! Легкія угрызенія совѣсти, которыя онъ почувствовалъ въ эту минуту, вспомнивъ о туфляхъ, побудили его поскорѣе разстаться съ Коллинсономъ. Не ясно-ли было, что и въ эпизодѣ съ туфлями онъ не могъ довѣриться Коллинсону? Этотъ тупоумный фанатикъ способенъ былъ возстать противъ завладѣнія рудоносной жилой, пока не былъ разысканъ исчезнувшій собственникъ ущелья. Но былъ-ли Кей увѣренъ, что Коллинсонъ теперь не заглянетъ въ ущелье? Во всякомъ случаѣ онъ принялъ уже мѣры.
Кей хотѣлъ оставить свою лошадь у Скиннера, въ качествѣ обезпеченія долга Коллинсона. Но обязательный Скиннеръ отклонилъ это. Тогда Кей предложилъ Коллинсону взять лошадь къ себѣ и пользоваться ею до востребованія. Кей разсчитывалъ на то, что Коллинсонъ навьючитъ теперь свой товаръ на мула, а самъ поѣдетъ на лошади и такимъ образомъ будетъ принужденъ возвратиться на лѣсопильню по "объѣздной тропинкѣ", болѣе удобной для двухъ животныхъ.
-- Вы не боитесь разбойниковъ?-- спросилъ кто-то.-- Теперь они кишмя-кишатъ въ нашихъ горахъ. Не далѣе, какъ на прошлой недѣлѣ они остановили дилижансъ.
-- Въ послѣднее время немного утихло, съ тѣхъ поръ какъ помощникъ шерифа напалъ на новый слѣдъ и стережетъ ихъ около Лысой горы,-- вмѣшался Скиннеръ.-- При томъ же вьюковъ они не трогаютъ, если не разсчитываютъ захватить хорошихъ лошадокъ. Ну, а на эту они не позарятся, -- прибавилъ онъ и бросилъ саркастическій взглядъ на лошадь Кея. Но послѣдній, пожавъ руку своему долготерпѣливому товарищу, уже помѣстился въ почтовой повозкѣ, такъ что острота Скиннера осталась незамѣченной. Когда повозка тронулась въ путь, мысли Кея устремились на эту новую опасность, которая могла грозить эксплоатаціи его открытія. Но затѣмъ онъ разсудилъ, что въ ущельи -- первое время, по крайней мѣрѣ -- будетъ добываться лишь необработанная руда и доставляться въ Мерисвилль въ такомъ видѣ, который не представитъ ничего заманчиваго для разбойниковъ. Другое дѣло, если бы это была золотоносная жила! И опять Кей увидѣлъ въ этомъ покровительство свыше.
Черезъ недѣлю Пребль Кей возвратился въ Скиннеру съ приказчикомъ, десятью рабочими и неограниченнымъ кредитомъ у мерисвилльскихъ капиталистовъ. Экспедиціи такого рода не возбуждали никакого удивленія въ поселкѣ Скиннера. И раньше цѣлые отряды весело отправлялись въ пустыню,-- никто не зналъ: куда и зачѣмъ. Тихіе, безмолвные лѣса не выдавали тайны, пока еще существовали. Всѣ эти отряды затѣмъ исчезали,-- никто не зналъ, когда и гдѣ, и часто -- увы!-- съ неоплаченнымъ счетомъ у Скиннера. Поэтому и въ экспедиціи Кея не было ничего, что могло бы возбудить любопытство. Еще черезъ недѣлю на мѣстѣ загадочныхъ развалинъ дома стоялъ одноэтажный сосновый баракъ, въ которомъ помѣщался Кей съ своими людьми. Въ ущельѣ были сдѣланы выемки и весь пластъ обнаженъ.
Прошла еще недѣля, и всѣ слѣды прежнихъ обитателей, пощаженные огнемъ, были затоптаны ногами работниковъ "Серебряной Компаніи Лѣсистаго Ущелья". Никто изъ прежнихъ товарищей Кея не узналъ бы теперь этого ущелья съ его черными откосами и каменнымъ основаніемъ; даже Коллинсонъ не повѣрилъ бы, что эта расщепленная и разрытая скала, съ многочисленными кучами свѣжихъ обломковъ,-- то самое мѣсто, на которомъ онъ когда-то засталъ Кея. А самъ Кей, въ своемъ торжествѣ, забылъ все, кромѣ случайнаго опыта, которому онъ былъ обязанъ своимъ успѣхомъ.
Но, однажды, когда ночная тьма сострадательно спустилась на эту сцену лѣснаго увяданія и на еще болѣе непріятную и безотрадную картину человѣческихъ работъ, а тихій ропотъ сосенъ доносился сюда съ нетронутаго горнаго склона, громкій крикъ и топотъ лошадиныхъ копытъ разбудилъ обитателей барака. Они поспѣшно вскочили на ноги, схватили оружіе и выбѣжали наружу, но увидѣли передъ собою темное кольцо всадниковъ и два пылающихъ сосновыхъ факела. Въ темнотѣ послышался тихій, но отчетливый голосъ власти:
-- Положите ружья, поднимите вверхъ руки, -- у насъ больше людей!
Тонъ этихъ словъ, обдуманный и повелительный, произвелъ сильное впечатлѣніе на испуганныхъ и недоумѣвающихъ обитателей барака. Кей и его рабочіе были не трусы, тѣмъ не менѣе они повиновались.
-- Подавайте сюда вашего начальника! Пусть онъ выйдетъ впередъ и станетъ подлѣ того факела.
Одинъ изъ пылающихъ сосновыхъ факеловъ отдѣлился отъ темнаго круга и двинулся въ центру. Пребль Кей хладнокровно и самоувѣренно сталъ подлѣ него.
-- Хорошо, -- продолжалъ тотъ же голосъ.-- Теперь мы требуемъ Джека Риггса, Сиднея Джека, Френча Пита и Одноглазаго Чарли.
Живое воспоминаніе о ночномъ эпизодѣ въ ущельѣ -- когда онъ и его товарищи кричали въ темнотѣ -- промелькнуло въ головѣ Кея. Инстинктивно чувствуя, что настоящая сцена имѣетъ какое-то отношеніе къ прежнимъ обитателямъ ущелья, онъ спокойно спросилъ:
-- Кто требуетъ ихъ?
-- Штатъ Калифорнія,-- отвѣтилъ голосъ.
-- Ну, такъ пусть штатъ Калифорнія ищетъ гдѣ-нибудь дальше,-- сказалъ Кей своимъ обычнымъ пріятнымъ тембромъ.-- Здѣсь нѣтъ тѣхъ, кого вы назвали.
-- Кто вы такой?
-- Директоръ "Серебряной Компаніи Лѣсистаго Ущелья", а эти люди -- мои рабочіе.
По темному молчаливому кольцу пробѣжало какое-то движеніе и шопотъ, а затѣмъ опять послышался голосъ:
-- У васъ есть бумаги для доказательства этого?
-- Есть, въ баракѣ. А у васъ?
-- У меня предписаніе шерифа Сіерры.
Послѣдовало молчаніе, и затѣмъ тотъ же голосъ, но уже менѣе увѣренно, спросилъ:
-- Давно вы находитесь здѣсь?
-- Три недѣли. Я пріѣхалъ сюда въ день лѣсного пожара и завладѣлъ мѣстомъ.
-- Здѣсь не было другого дома?
-- Были какія-то развалины, -- вы и теперь можете ихъ видѣть. Вѣроятно, сгорѣлъ какой-нибудь шалашъ.
Изъ темноты послышался тотъ же голосъ:
-- Это былъ притонъ разбойниковъ. Здѣсь скрывался Джекъ Риггсъ съ своей шайкой. Я выслѣживаю это мѣсто уже три недѣли. А теперь все пропало.
Рабочіе Кея разсмѣялись, но смѣхъ тотчасъ умолкъ, когда говорившій медленно подошелъ къ факелу, и они увидѣли его смуглое лицо, не утратившее своего мужественнаго выраженія, не смотря на неудачу.
-- Не зайдете-ли ко мнѣ закусить?-- любезно спросилъ Кей.
-- Нѣтъ. И безъ того довольно кутерьмы надѣлалъ я тутъ. Ну, такова ужь моя обязанность. Спокойной ночи! Ребята, впередъ!
Оба факела, колыхаясь, двинулись впередъ, а за ними потянулась вереница безмолвныхъ тѣней; черезъ минуту послышался стукъ копытъ по камню, и затѣмъ все стихло. Глядя имъ вслѣдъ, Кей чувствовалъ, что вмѣстѣ съ ними исчезаетъ единственная тѣнь, которая до сихъ поръ лежала на его богатствѣ, теперь, когда прежніе обитатели ущелья оффиціально объявлены бѣглыми и преступниками, онъ могъ быть совершенно спокоенъ за свое открытіе и свое право. Но, странное дѣло, въ тотъ самый моментъ, когда онъ повернулся, чтобы зайти въ баракъ, передъ его умственнымъ взоромъ, съ какой-то укоризной, предстало то лицо, которое онъ видѣлъ ночью въ окнѣ.
ГЛАВА III.
О замѣчательномъ открытіи въ Лѣсистомъ Ущельи Коллинсонъ, повидимому, еще ничего не зналъ. Возвращаясь отт Скиннера, онъ, вопреки опасеніямъ Кея, не посѣтилъ ущелья, да и послѣ того не заглядывалъ въ эту мѣстность. Онъ не слышалъ ни о формальной явкѣ Кея къ регистратору, ни о прибытіи рабочихъ. Немногіе путники, попадавшіе къ нему на лѣсопильню, пріѣзжали изъ долины, а на обратномъ пути отъ Скиннера направлялись по болѣе длинной, но и болѣе удобной почтовой дорогѣ, пересѣкавшей горный кряжъ. Такимъ образомъ Коллинсонъ остался въ сторонѣ отъ того потока благополучія, который щедро излился изъ рудоносной жилы на поселокъ Скиннера; онъ жилъ такъ далеко, что не могъ даже разсчитывать на случайное посѣщеніе рабочихъ Кея во время субботняго отдыха. Его отчужденіе отъ цивилизаціи ничѣмъ не нарушалось, потому что тѣ путники, которые заѣзжали къ нему изъ долины, были, какъ и онъ, грубыми западными поселенцами. Маленькій отрядъ, совершавшій развѣдки и прибѣгнувшій ночью къ его скромному гостепріимству, былъ явленіемъ исключительнымъ; въ простотѣ своей души Коллинсонъ не подозрѣвалъ, что трое товарищей явились къ нему лишь потому, что не имѣли ни цента въ карманахъ и не могли обратиться ни къ кому другому. Ихъ ночное посѣщеніе было для него пріятною случайностью, но онъ, съ присущимъ ему безграничнымъ терпѣніемъ, нисколько не сѣтовалъ на то, что этой случайности не суждено повториться. Для рѣдкихъ гостей у него снова былъ полный боченокъ свинины и куль муки; его собственныя потребности были немногочисленны.
Черезъ день или два послѣ ночного посѣщенія шерифа, Кей поѣхалъ верхомъ на лѣсопильню. Какъ всегда, Коллинсонъ не разслышалъ топота лошадиныхъ копытъ за шумомъ скатывавшихся по склону булыжниковъ. Лишь когда Кей, немного раздосадованный этимъ невниманіемъ -- вѣдь теперь онъ былъ директоромъ Компаніи,-- присоединилъ къ общему шуму и свой голосъ, Коллинсонъ показался въ дверяхъ.
-- Я стреножилъ вашу лошадь и пустилъ ее на лугъ позади лѣсопильни,-- спокойно сказалъ онъ, машинально разнуздывая лошадь Кея, прежде чѣмъ тотъ успѣлъ сойти на землю.-- Теперь она такъ разжирѣла, какъ не можетъ быть лучше. Спина у нея совершенно зажила.
Кей не могъ удержаться отъ нетерпѣливаго пожатія плечъ. Прошло уже три недѣли со времени ихъ послѣдней встрѣчи,-- три недѣли, которыя принесли Кею столько волненій, труда, хлопотъ, удачъ, а этотъ человѣкъ и его лѣсопильня глупѣйшимъ образомъ остались все тѣ же. На одинъ мигъ ему даже почудилось, что лишь это -- дѣйствительность, а остальное -- какой-то чудный сонъ, отъ котораго онъ теперь пробуждается. Но слѣдующія слова Коллинсона прогнали это ощущеніе.
-- Я все разсчитывалъ, что вы напишите изъ Мерисвилля Скиннеру насчетъ этой лошади, чтобы вамъ доставить ее. Я никакъ не думалъ, что вы пріѣдете назадъ.
Изъ этого было совершенно ясно, что Коллинсонъ ничего не зналъ. Но Кею, все-таки, было крайне неловко разсказывать ему теперь всю исторію и сознаться, что въ тотъ моментъ, когда Коллинсонъ настигъ его въ ущельи, онъ производилъ химическій анализъ. Онъ выпутался изъ затрудненій, сказавъ, что открылъ обильное содержаніе серебра въ рудѣ уже послѣ того, какъ прибылъ въ Мерисвилль. Тѣмъ не менѣе, разсказывая о своихъ дальнѣйшихъ успѣхахъ, онъ испытывалъ крайнее смущеніе. Будучи по своей натурѣ чуждъ всякаго хвастовства, онъ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія выставить передъ Коллинсономъ свою проницательность или несокрушимую энергію, благодаря которой ему удалось образовать компанію и начать разработку. Но именно это желаніе нѣсколько ослабить краски и затрудняло его, и подъ серьезнымъ терпѣливымъ взоромъ своего собесѣдника, онъ весьма нескладно разсказалъ свою исторію. На лицѣ Коллинсона не отразилось ничего, похожаго на интересъ или неудовольствіе. Когда тотъ кончилъ свою нескладную повѣсть, Коллинсонъ медленно сказалъ:
-- Значитъ, дядя Дикъ и тотъ, другой... Паркеръ -- не получаютъ никакой доли въ вашей находкѣ?
-- Нѣтъ,-- съ живостью отвѣтилъ Кей.-- Развѣ вы не помните, что мы утромъ расторгли наше товарищество и поѣхали разными дорогами? Неужели вы думаете,-- прибавилъ онъ съ принужденной усмѣшкой,-- что если бы дядя Дикъ или Паркеръ наткнулись на жилу, послѣ того какъ разстались со мною, то они бы приняли меня?
-- Нѣтъ, я ничего не думаю,-- быстро отвѣтилъ Коллинсонъ.
Когда они, съ стаканами въ рукахъ, усѣлись передъ огнемъ, Коллинсонъ, однако, возвратился къ прежнему разговору.
-- Вы говорите, что они поѣхали своею дорогой, а вы -- своею. Но вы вернулись на ту дорогу, по которой раньше проѣхали всѣ вмѣстѣ.
На этотъ разъ Кей чувствовалъ подъ ногами болѣе твердую почву и далъ осторожный, но согласный съ истиной отвѣтъ:
-- Да, но я вернулся въ ущелье лишь затѣмъ, чтобы удостовѣриться, нѣтъ-ли тамъ въ самомъ дѣлѣ какого-нибудь дома, и если есть, -- предупредить обитателей о приближающемся пожарѣ.