Lib.ru/Классика: Брет-Гарт Фрэнсис. Случай в жизни мистера Джона Окгёрста

Случай въ жизни мистера Джона Окгёрста.

РАЗСКАЗЪ

Онъ всегда думалъ, что судьба должна быть. Безъ сомнѣнія, ничто не могло представлять болѣе рѣзкаго противорѣчія съ его привычками, какъ пребываніе въ этотъ лѣтній день на городскомъ гуляньи въ семь часовъ утра. Его блѣдное лицо дѣйствительно было рѣдкимъ явленіемъ въ Сакраменто, въ это время года, и во всякое время года, въ какомъ бы то ни было публичномъ мѣстѣ, ранѣе двухъ часовъ пополудни. Вспоминая объ этомъ въ позднѣйшіе годы своей исполненной приключеній жизни, онъ, съ свойственною его профессіи философіею, окончательно рѣшилъ, что судьба должна быть.

Но въ качествѣ повѣствователя, строго придерживающагося фактовъ, я долженъ заявить, что пребываніе его здѣсь въ это утро объяснялось весьма просто. Ровно въ половинѣ седьмаго, когда банкъ былъ въ выигрышѣ, доходившемъ до двадцати тысячъ долларовъ, онъ вдругъ поднялся изъ-за игорнаго стола, передалъ свое мѣсто надежному союзнику, и спокойно удалился, не вызвавъ этимъ ни одного взгляда со стороны людей, въ молчаніи склонившихъ надъ столомъ озабоченныя лица. Но войдя въ свою роскошную спальню, выходившую на улицу, онъ былъ нѣсколько пораженъ потокомъ солнечнаго свѣта, лившагося въ безпечно распахнутое окно. Повліяла ли на него рѣдкая прелесть этого утра, или самая идея показалась ему привлекательной по своей новизнѣ, но, собираясь уже закрыть глаза, онъ вдругъ впалъ въ раздумье, затѣмъ схватилъ свою шляпу и, выйдя на заднюю лѣстницу, спустился по ней на улицу.

Люди, находившіеся на улицѣ въ такой ранній часъ принадлежали къ классу, совершенно незнакомому мистеру Окгёрсту. Тутъ были продавцы молока и разносчики, выставлявшіе свои товары; мелочные торговцы, открывавшіе свои лавочки, горничныя, подметавшія ступени подъѣздовъ; иногда же попадались и дѣти. На этихъ послѣднихъ мистеръ Окгёрстъ смотрѣлъ съ какимъ-то холоднымъ любопытствомъ, повидимому, совершенно чуждымъ того циническаго недоброжелательства, съ какимъ онъ обыкновенно смотрѣлъ на тѣхъ изъ своихъ ближнихъ, которые имѣли притязаніе на особенное значеніе, и съ которыми ему часто приходилось сталкиваться. Кромѣ того, я думаю, что ему не были особенно непріятны тѣ восхищенные взгляды, которые попадавшіяся женщины, принадлежавшія къ весьма скромному классу, останавливали на его прекрасномъ лицѣ и фигурѣ, замѣтныхъ даже въ странѣ, славящейся красивыми мужчинами. Хотя весьма вѣроятно, что этотъ отчаянный бродяга сохранилъ бы ледяное равнодушіе, еслибы дѣло шло о какой нибудь изящной лэди, но восхищеніе маленькой бѣжавшей рядомъ съ нимъ дѣвочки въ лохмотьяхъ вызвало слабый румянецъ на его блѣдныя щеки. Онъ, наконецъ, отослалъ ее, но она все-таки имѣла время убѣдиться,-- въ чемъ и всегда болѣе или менѣе скоро, убѣждались особы этого одареннаго сердечною теплотою и проницательностью пола,-- что онъ былъ чрезвычайно щедръ на деньги, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, -- чего еще можетъ быть не замѣтила ни одна особа ея пола, -- что черные глаза этого прекраснаго джентльмена имѣли на самомъ дѣлѣ карій и даже нѣжно-сѣрый оттѣнокъ.

Вскорѣ вниманіе мистера Окгёрста было привлечено небольшимъ садикомъ передъ бѣлымъ коттеджемъ, замѣченнымъ имъ въ одной изъ боковыхъ улицъ. Тамъ было очень много розъ, геліотропу и вербены,-- цвѣтовъ, очень хорошо знакомыхъ мистеру Окгёрсту (хотя въ формѣ весьма разорительной и болѣе портативной, а именно -- въ формѣ букетовъ) но ему показалось, что такихъ прекрасныхъ, какъ эти, онъ еще никогда не видывалъ. Способствовала ли этому свѣжая утренняя роса, еще покрывавшая цвѣты, или то обстоятельство, что они не были сорваны, но мистеръ Окгёрстъ восхищался ими не какъ будущею вѣроятною данью очаровательной и безукоризненной миссъ Этелиндѣ, игравшей тогда на мѣстномъ театрѣ, исключительно ради мистера Окгёрста, какъ она увѣряла, и не какъ знакомъ вниманія къ покорительницѣ сердецъ, миссъ Монморенси, съ которою онъ долженъ былъ ужинать въ этотъ день, но ради самого себя и даже, можетъ быть, ради самыхъ цвѣтовъ. Какъ бы то ни было, онъ расхаживалъ взадъ и впередъ по этой открытой мѣстности и, наконецъ, замѣтивъ скамейку подъ хлопчато-бумажными деревами, усѣлся на нея, обмахнувъ предварительно пыль своимъ носовымъ платкомъ.

Утро было прекрасно. Воздухъ былъ такъ тихъ и спокоенъ, что шелестъ листьевъ сикоморы производилъ такое впечатлѣніе, какъ будто это былъ глубокій вздохъ только что проснувшагося дерева, а слабый шорохъ его вѣтвей наводилъ на мысль, что оно расправляетъ свои занѣмѣвшіе и возвращающіеся къ жизни члены. Далеко въ сторонѣ рисовался хребетъ Сіерры; такъ далеко, что онъ сперва казался какого-то неопредѣленнаго цвѣта, пока, наконецъ, солнце, повидимому, потерявъ надежду достичь его, не разлило свои лучи на всю окрестность и не освѣтило его вершины, рѣзко выдѣлившіяся на небосклонѣ своею сіяющею бѣлизною. Съ совершенно несвойственнымъ ему порывомъ, мистеръ Окгёрстъ снялъ шляпу и, откинувшись на спинку скамьи, обратилъ лицо свое къ небу. Нѣсколько птичекъ, критически разсматривавшихъ его съ расположенныхъ надъ нимъ вѣтвей, очевидно, начали оживленную бесѣду относительно его, быть можетъ, недоброжелательныхъ намѣреній; одна или двѣ, ободренныя его неподвижностью, скакали по землѣ у самыхъ его ногъ, пока звукъ колесъ, катившихся по песчаной дорожкѣ, не спугнулъ ихъ оттуда.

Мистеръ Окгёрстъ посмотрѣлъ въ ту сторону и увидалъ медленно приближавшагося къ нему человѣка, катившаго передъ собою колесницу весьма страннаго вида, которая была занята полулежавшею въ ней женщиной. Мистеръ Окгёрстъ тотчасъ же догадался, что колесница представляла изобрѣтеніе и самодѣльную работу управлявшаго ею мужчины. Онъ заключилъ такъ отчасти по странному виду экипажа, по силѣ и ловкости двигавшей его рабочей руки, и по нѣкоторой гордости и очевидному довольству собою, отражавшимся во всѣхъ движеніяхъ человѣка, приводившаго его въ движеніе. Затѣмъ мистеръ Окгёрстъ замѣтилъ, что лицо мужчины ему знакомо. При помощи постоянной способности не забывать лица тѣхъ, съ которыми ему приходилось имѣть дѣло по своей профессіи, онъ тотчасъ же сдѣлалъ правильную классификацію и для этого лица, выразивъ ее въ слѣдующей сжатой формулѣ: "Во Фриско, Полька Салонъ. Проигралъ свое недѣльное жалованье. Кажется 70 долларовъ -- на красномъ. Никогда не являлся послѣ этого". Не смотря на то, въ его спокойномъ взглядѣ и на его безстрастномъ лицѣ не отразилось никакихъ слѣдовъ этихъ воспоминаній, когда онъ обратилъ его къ незнакомцу, который, напротивъ, вдругъ вспыхнулъ, растерялся и остановился, безсознательно придвинувъ колесницу съ ея прекраснымъ пассажиромъ прямо къ ногамъ мистера Окгёрста.

Теперь, принимая во вниманіе ту важную роль, которую эта лэди займетъ въ моемъ правдивомъ повѣствованіи, я долженъ заняться описаніемъ ея наружности, если только я въ силахъ сдѣлать это. Само собою разумѣется, что общественное мнѣніе на этотъ счетъ не отличалось единодушіемъ. Я долженъ, къ сожалѣнію, сказать, что покойный полковникъ Старботтль -- обширной опытности котораго по отношенію къ прекрасному полу я не разъ былъ обязанъ многими весьма важными замѣчаніями -- не признавалъ въ ней никакой привлекательности. "Желтолицая калѣка, клянусь честью, одно изъ вашихъ безцвѣтныхъ духовныхъ созданій, безъ всякаго тѣла на костяхъ". Однако же, съ другой стороны, она пользовалась впослѣдствіи весьма лестнымъ неодобреніемъ со стороны особъ своего пола. Миссъ Селестина Говардъ, вторая танцовщица одного изъ мѣстныхъ театровъ, въ позднѣйшіе годы, называла ее съ особенно выразительною интонаціею: "аспидомъ съ орлинымъ носомъ". М-lle Brimborion вспоминала, какъ она всегда предупреждала "мистера Джэка", что эта женщина отравитъ его. Но мистеръ Окгёрстъ, впечатлѣнія котораго, быть можетъ, были въ данномъ случаѣ наиболѣе важными, увидалъ только блѣдную, худую женщину съ глубокими глазами, женщину, рѣзко отдѣлявшуюся отъ своего спутника тою утонченностью, которая является слѣдствіемъ долгаго страданія и одиночества, и какою-то дѣвственною, застѣнчивою граціею манеръ. Даже самыя складки ея опрятнаго платья говорили о физической непорочности, а подробности всего туалета отличались самымъ изысканнымъ вкусомъ; замѣтивъ это, мистеръ Окгёрсгъ, самъ не зная почему, подумалъ, что это платье было изобрѣтено и сработано ею самою, подобно тому, какъ занимаемый ею экипажъ былъ, очевидно, дѣломъ рукъ ея спутника. Рука ея, слишкомъ худощавая, но очень красивая, женственная, съ тонкими пальцами, покоилась на боковой подушкѣ экипажа, и представляла рѣзкій контрастъ съ сильною рабочею рукою ея товарища.

Въ это время встрѣтилось какое-то препятствіе, остановившее дальнѣйшій ходъ экипажа, и мистеръ Окгёрстъ поспѣшилъ на помощь. Такъ какъ было необходимо приподнять наскочившее на камень колесо, то она должна была опереться на его руку, и ея худая и какъ снѣжный хлопокъ легкая и холодная ручка оставалась на его рукѣ нѣсколько мгновеній, и затѣмъ, какъ ему показалась, исчезла, растаявши подобно этому хлопку. Далѣе наступила пауза и, наконецъ, разговоръ, въ которомъ, мало-по-малу, и лэди застѣнчиво начала принимать участіе.

Оказалось, что это были мужъ и жена; что въ послѣдніе два года она была очень больна и лишилась употребленія своихъ нижнихъ конечностей вслѣдствіе ревматизма; что до послѣдняго времени она была прикована къ постелѣ, пока ея мужъ, плотникъ по ремеслу, не напалъ на мысль сдѣлать для нея этотъ экипажъ. Онъ аккуратно вывозилъ ее подышать воздухомъ, передъ тѣмъ, какъ уходилъ на работу, такъ какъ это было для него единственнымъ свободнымъ временемъ, и въ этотъ часъ они менѣе привлекали на себя вниманіе. Они совѣтовались со многими докторами, но безъ всякаго успѣха. Имъ совѣтовали отправиться къ сѣрному источнику, но это требовало значительныхъ расходовъ. Мистеръ Декеръ (супругъ) скопилъ однажды 80 долларовъ для этой цѣли, но въ С.-Франциско ему подрѣзали карманъ,-- да, мистеръ Декеръ былъ настолько простъ, что допустилъ это. (Догадливому читателю не нужно разъяснять, что все это разсказывала лэди). Имъ никогда уже не удавалось накопить такую сумму, и они оставили уже всякую надежду на это. Какая ужасная вещь -- подрѣзыванье кармановъ. Онъ, вѣроятно, раздѣляетъ это мнѣніе? Не такъ ли?

Лицо ея супруга сдѣлалось багровымъ, но лицо мистера Окгёрста оставалось совершенно спокойнымъ и безстрастнымъ, когда онъ высказалъ серьезнымъ тономъ, что согласенъ съ нею. Онъ шелъ такимъ образомъ около нея, пока они не достигли того маленькаго садика, которымъ онъ такъ любовался. Здѣсь мистеръ Окгёрстъ попросилъ подождать и, войдя въ калитку, поразилъ собственника предложеніемъ неслыханно щедрой платы за право нарвать цвѣтовъ по своему выбору. Вслѣдъ затѣмъ онъ возвратился къ экипажу съ запасомъ розъ, геліотропу и вербены, и бросилъ все это къ ногамъ больной женщины. Въ то время, какъ она съ дѣтскою радостью нагнулась къ цвѣтамъ, мистеръ Окгёрстъ, воспользовавшись этимъ случаемъ, отвелъ въ сторону ея супруга.

-- "Быть можетъ", сказалъ онъ въ полголоса, но чуждымъ всякаго раздраженія тономъ, "быть можетъ, вы и хорошо сдѣлали, что не сказали ей правды. Теперь вы можете сказать, что воръ былъ послѣ того задержанъ, и вы получили свои деньги обратно". Мистеръ Окгёрстъ спокойно сунулъ 80 золотыхъ монетъ въ объемистую руку оцѣпенѣвшаго отъ изумленія мистера Декера. "Скажите такъ, или какъ сами знаете, но только не правду. Дайте слово, что вы этого не сдѣлаете"ю

Тотъ обѣщалъ. Мистеръ Окгёрстъ спокойно повернулся къ передней части маленькаго экипажа. Больная женщина все еще была погружена въ созерцаніе цвѣтовъ, но когда она подняла голову, то можно было подумать, что ея увядшія щеки заимствовали отъ этихъ розъ ихъ нѣжный оттѣнокъ, а ея глаза -- часть покрывавшей эти цвѣты росы. Но въ это мгновенье мистеръ Окгёрстъ приподнялъ свою шляпу и исчезъ, прежде чѣмъ она успѣла поблагодарить его.

Я съ грустью долженъ заявить, что мистеръ Декеръ безстыдно нарушилъ свое обѣщаніе. Въ ту же самую ночь, въ припадкѣ откровенности и супружескаго самоотверженія, онъ, подобно всѣмъ преданнымъ супругамъ, принесъ въ жертву семейному алтарю, не только самого себя, но и своего друга и благодѣтеля. Но мнѣ пріятно добавить, что онъ очень горячо говорилъ о великодушіи мистера Окгёрста и, съ свойственнымъ его классу энтузіазмомъ, распространялся о необузданныхъ наклонностяхъ и щедрости игрока.

"А теперь, дорогая Эльси, скажи, что ты прощаешь меня", говорилъ мистеръ Декеръ, опускаясь на одно колѣно передъ ложемъ своей супруги, "я хотѣлъ сдѣлать къ лучшему. Только ради тебя, моя дорогая, тогда ночью, во Фриско, я поставилъ на карту эти деньги. Я думалъ выиграть цѣлую груду золота, достаточную для того, чтобы увезти тебя отсюда, и оставилъ столько, чтобы быть въ состояніи сшить тебѣ новое платье".

Мистрисъ Декеръ улыбнулась и сжала руку своего супруга: "Я прощаю тебя, Джо, дорогой, сказала она все еще улыбаясь и задумчиво устремивъ взоры въ потолокъ: -- но тебя стоило бы хорошенько высѣчь за то, что ты такъ обманулъ меня, злой мальчикъ, и заставилъ сказать ему такую рѣчь". Она схватила розовую вѣтку, поднесла цвѣты къ своему лицу, и, прикрывъ его ими, проговорила: "Джо!"

-- Что, моя милая.

-- Какъ ты думаешь, возвратилъ ли бы мистеръ, какъ бишь ты его называлъ, Джекъ Окгёрстъ, возвратилъ ли бы онъ эти деньги, еслибы я не сказала этой рѣчи?

-- Да.

-- Еслибы онъ вовсе не видалъ меня? Мистеръ Декеръ взглянулъ на нее. Она старательно прикрыла розами все свое лицо, за исключеніемъ глазъ, свѣтившихся какимъ-то опаснымъ блескомъ.

-- Нѣтъ; это для тебя Эльси. Осъ сдѣлалъ это только потому, что смотрѣлъ на тебя.

-- На такую бѣдную, больную женщину?

-- На такую прекрасную, маленькую, хорошенькую Эльси, на милую женушку Джо! Какъ могъ онъ поступить иначе?

Мистрисъ Декеръ съ любовью обвила одною рукою шею своего мужа, все еще держа въ другой розы, и заслоняя ими свое лицо. Потомъ изъ-за этихъ розъ послышался такой милый и безсмысленный шепотъ: "Дорогой мой, толстый старый Джо. Мой милый, косолапый медвѣдь". Но я не думаю, чтобы, въ качествѣ строгаго повѣствователя, излагающаго одни только факты, я былъ обязанъ передавать и дальнѣйшее содержаніе рѣчей этой маленькой лэди, и умолкаю изъ уваженія къ моей незамужней читательницѣ.

Но на слѣдующее утро мистрисъ Декеръ выказала легкую и, повидимому, ничѣмъ не вызванную раздражительность, когда они достигли вчерашняго мѣста, и тотчасъ же сказала своему супругу, чтобы онъ везъ ее домой. Далѣе она была чрезвычайно удивлена, встрѣтивъ на обратномъ пути мистера Окгёрста, и даже усомнилась, дѣйствительно ли это онъ, и, когда онъ подходилъ, спросила своего супруга: точно ли это вчерашній незнакомецъ. Ея тонъ по отношенію къ мистеру Окгёрсту представлялъ совершенный контрастъ съ дружескимъ привѣтствіемъ ея супруга. Мистеръ Окгёрстъ тотчасъ же замѣтилъ это. "Мужъ все сказалъ ей, и она сердится на меня", подумалъ онъ, желая разрѣшить загадку относительно истинныхъ причинъ женскаго настроенія, загадку, ставившую втупикъ самыхъ мудрыхъ критиковъ мужескаго пола. Онъ пріостановился только, чтобы справиться о мѣстѣ, гдѣ работалъ ея мужъ и затѣмъ, приподнявъ съ достоинствомъ шляпу, продолжалъ свой путь, даже не взглянувъ на лэди.. Честный плотникъ былъ очень пораженъ очаровательною странностью характера своей жены, которая, не смотря на то, что встрѣча, очевидно, была натянутой и непріятной, тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ пришла въ хорошее настроеніе.

"Ты жестко обошлась съ нимъ -- немножко жестко, не правда ли, Эльси? сказалъ мистеръ Декеръ заискивающимъ тономъ:-- я боюсь, онъ догадается, что я не сдержалъ обѣщанія". "А, право?" равнодушно сказала лэди. Мистеръ Декеръ тотчасъ же остановился и повернулся къ ея лицу. "Ты смотришь совсѣмъ какъ первоклассная лэди, прогуливающаяся по Бродуэй въ собственномъ экипажѣ, Эльси, сказалъ онъ.-- Я никогда еще не замѣчалъ у тебя такого гордаго вида".

Спустя нѣсколько дней собственникъ Сѣрнаго Источника св. Изабеллы получилъ слѣдующее письмо, написанное хорошо ему знакомымъ, четкимъ почеркомъ мистера Окгёрста:

"Дорогой Стэвъ. Я обдумалъ ваше предложеніе относительно покупки участка Никольса и рѣшился принять его. Но мнѣ кажется это дѣло можетъ оплачиваться только въ томъ случаѣ, если тамъ устроить удобныя помѣщенія для лицъ самаго высшаго класса -- я подразумѣваю моихъ кліентовъ. Прежде всего нужно расширить главный корпусъ и построить два или три коттэджа. Я посылаю плотника съ тѣмъ, чтобы онъ тотчасъ же принимался за дѣло. Онъ беретъ съ собою свою больную жену, и я прошу васъ заботиться о нихъ также, какъ вы бы заботились о комъ нибудь изъ насъ.

"Я пріѣду туда самъ послѣ скачекъ, посмотрѣть какъ идутъ дѣла. Въ этотъ сезонъ я уже не буду вести никакой игры.

"Преданный вамъ
"Джонъ Окгёрстъ".

Только послѣдняя фраза этого письма подверглась строгой критикѣ. "Я еще могу понять, говорилъ мистеръ Гамлинъ (товарищъ Окгёрста по профессіи), когда показали это письмо -- я могу понять для чего онъ тратится на постройки, такъ какъ это дѣло вѣрное и можетъ принести хорошіе плоды, если только онъ будетъ аккуратно пріѣзжать сюда самъ. Но почему онъ отказывается отъ игры въ этомъ сезонѣ и упускаетъ случай воротить тѣ деньги, которыя пустилъ въ оборотъ, употребивъ ихъ на постройки -- это выше моего пониманія. Я очень желалъ бы, прибавилъ онъ задумчиво:-- разгадать эту послѣднюю игру".

Истекшій сезонъ былъ чрезвычайно удаченъ для мистера Окгёрста и, слѣдовательно, весьма разорителенъ для многихъ членовъ законодательнаго собранія, судей, полковниковъ и другихъ лицъ, имѣвшихъ кратковременное удовольствіе пользоваться по ночамъ обществомъ мистера Окгёрста. Не смотря на это, Сакраменто сталъ сильно надоѣдать ему. Въ послѣднее время онъ сдѣлалъ привычку гулять рано по утрамъ, и это обстоятельство казалось до того страннымъ и загадочнымъ его друзьямъ обоего пола, что возбудило сильнѣйшее любопытство. Двое или трое изъ нихъ даже посылали шпіоновъ слѣдить за нимъ, но это разслѣдованіе повело только къ такому открытію, что мистеръ Окгёрстъ расхаживаетъ по городскому гулянью, садится на нѣсколько минутъ всегда на одну и ту же скамью, и, не видясь ни съ кѣмъ, возвращается домой. Такимъ образомъ, предложенная теорія, по которой въ дѣлѣ должна была участвовать женщина, была совершенно оставлена. Нѣкоторые суевѣрные джентельмены его профессіи думали, что онъ ходитъ туда ради какой-нибудь "примѣты"; другіе, болѣе практическіе, увѣряли, что онъ изучаетъ тамъ различные крапы.

Послѣ скачекъ въ Мерисвилѣ, мистеръ Окгёрстъ прибылъ въ С.-Франциско; оттуда возвратился въ Мерисвиль, а спустя нѣсколько дней его уже видѣли въ С.-Жозе, въ Санта-Круцѣ и въ Окландѣ. Лица, встрѣчавшія его тамъ, разсказывали, что онъ имѣлъ безпокойный и лихорадочный видъ, совершенно противорѣчившій его обычному спокойствію и флегматичности. Полковникъ Старботтль указалъ на тотъ фактъ, что въ С.-Франциско, въ клубѣ, Джекъ уклонился отъ игры. "Ненадежный малый, сэръ.-- Разсчитывайте на него послѣ этого... Никакой выдержки, клянусь честью!"

Изъ С.-Жозе онъ выѣхалъ сухимъ путемъ въ Орегонъ съ большитъ запасомъ лошадей и съ цѣлымъ походнымъ лагеремъ, но, достигнувъ Стоктона, онъ вдругъ раздумалъ продолжать путь, и спустя четыре часа, верхомъ на единственной, оставленной при себѣ лошади, подъѣзжалъ уже къ теплому сѣрному источнику Св. Изабеллы.

Это была живописная долина треугольной формы, расположенная у подошвы трехъ крутыхъ горъ, скаты которыхъ были покрыты темными соснами и фантастически разубраны мадроновыми и манзонитовыми деревьями. Разбросанныя строенія лѣпились у самой горы, а сквозь листву деревъ мелькала длинная терраса отеля. Тамъ и сямъ виднѣлись бѣлые, точно игрушечные котеэджи. Мистеръ Окгёрстъ не былъ большимъ любителемъ природы, но онъ почувствовалъ то же новое для него внутреннее довольство, какое онъ испыталъ при своей первой утренней прогулкѣ въ Сакраменто. Вскорѣ ему навстрѣчу стали попадаться проѣзжавшія по дорогѣ телѣжкя, занятыя порядочно одѣтыми женщинами, и холодные очерки калифорнскаго ландшафта начали принимать болѣе теплый колоритъ населенной мѣстности. Затѣмъ открылась длинная терраса отеля, изукрашенная всевозможными цвѣтами. Мистеръ Окгёрстъ, какъ хорошій наѣздникъ, по калифорнскому обычаю, не замедлилъ хода своей лошади при приближеніи къ цѣли путешествія, но поскакалъ въ галопъ къ отелю и, разомъ осадивъ коня на разстояніи одного фута отъ террасы, спокойно спустился съ него, окруженный цѣлою тучею поднявшейся пыли.

Какъ бы ни было сильно то лихорадочное возбужденіе, въ какомъ онъ находился въ эту минуту, но къ нему тотчасъ же возвратилось его обычное спокойствіе, какъ только онъ вступилъ на террасу. Съ помощью выработаннаго долговременною привычкою инстинкта, онъ встрѣтилъ направленную на него баттарею глазъ съ такимъ же холоднымъ равнодушіемъ, съ какимъ онъ впродолженіи многихъ лѣтъ встрѣчалъ полускрытыя колкости мужчинъ и робкое восхищеніе женщинъ. Только одинъ человѣкъ вышелъ ему на встрѣчу, чтобы привѣтствовать его. По странному случаю это былъ Дикъ Гамильтонъ, быть можетъ единственное лицо изъ всѣхъ присутствующихъ, которое, по своему рожденію, образованію и общественному положенію, могло выдержать самую строгую критику. Къ счастью, для репутаціи мистера Окгёрста, онъ былъ въ то же время богатымъ банкиромъ и главою одной вліятельной партіи. "Знаете ли вы того, съ кѣмъ только что разговаривали?" спросилъ его юный Паркеръ озабоченнымъ тономъ. "Да, отвѣчалъ Гамильтонъ, съ свойственнымъ ему нахальствомъ: -- это тотъ самый человѣкъ, которому вы проиграли тысячу долларовъ на прошлой недѣлѣ. Я знакомъ съ нимъ только съ общественной точки зрѣнія". "Но вѣдь онъ игрокъ!" сказала младшая миссъ Смитъ. "Это совершенно справедливо, отвѣчалъ Гамильтонъ: -- но я бы желалъ, моя милая молодая лэди, чтобы всѣ вели такую же открытую и честную игру, какъ этотъ человѣкъ, и чтобы всѣ встрѣчали ея превратности съ такимъ же равнодушіемъ".

Но мистеръ Окгёрстъ, къ счастью, не слышалъ этого разговора, такъ какъ въ это время онъ уже беззвучно, но съ сосредоточеннымъ вниманіемъ расхаживалъ по верхней залѣ. Внезапно онъ услыхалъ легкіе шаги за собою и, затѣмъ, свое имя, произнесенное знакомымъ голосомъ, при звукѣ котораго вся кровь прилила къ его сердцу. Онъ обернулся, она стояла передъ нимъ.

Но какъ она измѣнилась! Если я, за нѣсколько страницъ передъ этимъ, затруднялся описаніемъ калѣки съ ввалившимися глазами, опрятно одѣтой жены ремесленника, то что же я могу сдѣлать теперь, при появленіи этой граціозной, стройной, щегольски одѣтой лэди, въ какую она успѣла превратиться въ эти два мѣсяца? Дѣйствительно она была замѣчательно хороша. Безъ сомнѣнія, мы съ вами, дорогая читательница, тотчасъ бы разсмотрѣли, что эти очаровательныя ямочки на щекахъ не согласовались съ требованіями истинной красоты, что онѣ были слишкомъ рѣзко обозначены для выраженія откровенной веселости характера, что нѣжныя линіи около этого орлинаго носа могли служить признакомъ жестокости и эгоизма, что этотъ симпатичный румянецъ, то появлявшійся, то исчезавшій на ея щекахъ, выражалъ собою только ея внутреннее настроеніе, но нисколько не располагалъ въ ея пользу; но дѣло въ томъ, что мы съ вами, милая читательница, вовсе не влюблены въ нея, тогда какъ мистеръ Окгёрстъ влюбленъ положительно. Я даже опасаюсь, что и теперь складки ея парижскаго платья показались этому бѣдному малому такими же поразительными признаками непорочности, какъ и тѣ, какія онъ подмѣтилъ въ ея прежнемъ платьѣ домашней работы. Къ этому присоединилось пріятное открытіе, что она могла ходить, и что ея милыя, маленькія ножки были обуты въ прекрасныя туфли самой тонкой французской работы, съ великолѣпными голубыми бантами, съ собственнымъ клеймомъ Снареня (Rue такая-то и такая-то, Paris и проч.).

Онъ бросился къ ней съ зарумянившимся лицомъ и протянутыми руками. Но она быстро обернулась, окинула бѣглымъ взглядомъ залу и стала передъ нимъ, придавъ своему лицу полу-вызывающее, полу-лукавое выраженіе, совершенно не соотвѣтствовавшее ея прежней сдержанности.

-- Я было рѣшилась вовсе не подавать вамъ руки. Вы прошли мимо меня на террасѣ, не сказавши мнѣ ни одного слова, и мнѣ пришлось бѣжать за вами, какъ это, вѣроятно, случалось со многими другими бѣдными женщинами.

Мистеръ Окгёрстъ пробормоталъ, что она сдѣлалась неузнаваемой.

-- Тѣмъ скорѣе вы должны были узнать меня. Кто же произвелъ во мнѣ эту перемѣну? Вы. Вы пересоздали меня. Вы нашли безпомощную, безногую, больную, подавленную бѣдностью женщину, одѣтую въ единственное платье ея собственной работы, и вы дали ей жизнь, здоровье, силу и богатство. Вы сдѣлали все это, и вамъ это извѣстно, сэръ. Какъ вамъ нравится ваше собственное созданіе? и придерживая обѣими руками полы своего платья, она сдѣлала ему шутливый реверансъ, и, какъ бы поддавшись внезапному наплыву чувства, вдругъ протянула ему обѣ руки.

Я боюсь, что эта рѣчь, не отличавшаяся особенною скромностью и женственностью (какъ это, вѣроятно, подумаетъ каждая изъ массы прекрасныхъ читательницъ), не смотря на то, понравилась мистеру Окгёрсту. И это не потому, что онъ привыкъ къ откровеннымъ изліяніямъ со стороны женскаго пола, но потому, что онъ стоялъ ближе къ кулисамъ, чѣмъ къ монастырю, съ которымъ, по его мнѣнію, жизнь мистрисъ Декеръ имѣла много общаго. Обращеніе къ нему въ такомъ тонѣ этой пуританки, этой больной праведницы, съ сохранившеюся еще печатью страданія на челѣ, этой женщины, которая всегда имѣла библію на своемъ спальномъ столикѣ, ходила въ церковь по три раза въ день, и сохраняла неизмѣнную вѣрность своему супругу, произвела на него весьма сильное впечатлѣніе. Онъ все еще держалъ ея руки въ своихъ, когда она продолжала:

-- Отчего вы не пріѣхали раньше? Что вы дѣлали въ Мерисвилѣ, въ С.-Жозе, въ Окландѣ? Видите ли, я слѣдила за вами. Я видѣла, какъ вы подъѣзжали къ долинѣ и тотчасъ же узнала васъ. Я читала ваше письмо къ Джозефу, и знала, что вы пріѣдете. Отчего вы не писали ко мнѣ? Вы будете иногда писать? Не такъ ли? Добрый вечеръ, мистеръ Гамильтонъ.

Она отдернула свои руки, но это случилось когда поднявшійся по лѣстницѣ мистеръ Гамильтонъ стоялъ уже около нихъ. Онъ вѣжливо приподнялъ свою шляпу, фамильярно кивнулъ Окгёрсту, и прошелъ мимо. Когда онъ исчезъ мистрисъ Декеръ подняла глаза на мистера Окгёрста. "Когда нибудь я потребую отъ васъ большой услуги".

Мистеръ Окгёрстъ просилъ, чтобы это было сдѣлано теперь же. "Нѣтъ, нѣтъ, когда вы меня лучше узнаете. Тогда я какъ нибудь попрошу васъ убить этого человѣка". Она разсмѣялась такимъ милымъ, сладкозвучнымъ смѣхомъ, на лицѣ ея появились такія хорошенькія ямочки, хотя нѣсколько рѣзко обозначенныя при углахъ рта, ея каріе глаза засвѣтились такимъ невиннымъ блескомъ, а щеки покрылись такимъ прекраснымъ румянцемъ, что самъ мистеръ Окгёрстъ, смѣявшійся весьма рѣдко, не могъ удержаться отъ смѣху. Дѣло имѣло такой же видъ, какъ еслибы овечка предложила лисицѣ сдѣлать нападеніе на сосѣднее стадо.

Однажды вечеромъ, спустя нѣсколько дней послѣ этого, мистрисъ Декеръ, сидѣвшая на террасѣ отеля въ кругу своихъ очарованныхъ поклонниковъ, поднялась съ своего мѣста, извинилась, что оставляетъ на нѣсколько минутъ общество, шутливо отклонила предложеніе почетной свиты и побѣжала черезъ дорогу къ своему маленькому коттэджу, построенному ея супругомъ. Быть можетъ вслѣдствіе слишкомъ. сильнаго и непривычнаго моціона въ такомъ состояніи, когда еще силы ея невполнѣ возстановились послѣ болѣзни, но дыханіе ея было прерывисто и лихорадочно въ то время, какъ она входила въ свой будуаръ, и разъ или два она прикладывала руку къ груди. Войдя въ освѣщенную комнату, она вдругъ вздрогнула, увидавъ своего супруга, лежавшаго на софѣ.

-- Ты, какъ будто, чѣмъ-то взволнована, дорогая Эльси, сказалъ мистеръ Декеръ:-- тебѣ вѣдь не стало хуже? Не правда ли?

Поблѣднѣвшее лицо мистрисъ Декеръ снова вспыхнуло. "Нѣтъ, сказала она:-- только немного давитъ вотъ здѣсь". И она снова приложила руку къ своей груди.

-- Не могу ли я что нибудь для тебя сдѣлать? спросилъ мистеръ Декеръ, приподнимаясь съ озабоченнымъ видомъ.

-- Сбѣгай въ отель и принеси мнѣ немного водки. Скорѣе.

Мистеръ Декеръ побѣжалъ. Мистрисъ Декеръ затворила дверь на задвижку и, опустивъ руку за корсажъ, сняла съ своей груди давившую ее тяжесть... Это было искусно сложенное письмо, и я долженъ, къ сожалѣнію, добавить, что оно было написано почеркомъ мистера Окгёрста.

Она начала съ жадностью читать его, при чемъ щеки ея пылали, а глаза горѣли какимъ-то страннымъ огнемъ, но, услышавъ шаги за дверью, она сунула письмо за корсажъ и отдернула задвижку. Ея мужъ возвратился. Она поднесла водку къ своимъ губамъ и заявила, что чувствуетъ себя лучше.

-- Ты уже не выйдешь сегодня изъ дому? покорно спросилъ мистеръ Декеръ.

-- Нѣтъ, отвѣчала мистрисъ Декеръ, опустивъ глаза и задумчиво устремивъ ихъ въ одну точку.

-- Я бы не выходилъ на твоемъ мѣстѣ, сказалъ мистеръ Декеръ со вздохомъ облегченія. Послѣ маленькой паузы онъ сѣлъ на софу и, привлекши къ себѣ жену, продолжалъ:-- Знаешь ли о чемъ я думалъ, когда ты пришла, Эльси? Мистрисъ Декеръ запустила свои пальцы въ густые, черные волосы мужа, и заявила, что никакъ не можетъ догадаться.

-- Я думалъ о старыхъ временахъ, Эльси; я думалъ о тѣхъ дняхъ, когда я устроилъ для тебя эту повозку, Эльси, когда я постоянно вывозилъ тебя на прогулку, и былъ заразъ и лошадью, и извощикомъ. Тогда мы были бѣдны и ты была больна, Эльси, но мы были счастливы. Теперь у насъ есть и деньги, и домъ, но ты стала совсѣмъ другою женщиною. Я даже могу сказать, дорогая, что ты теперь новая женщина. Вотъ это-то меня и безпокоитъ. Я могу сдѣлать для тебя повозку, могу построить тебѣ домъ, Эльси -- но это и все. Я не въ состояніи сдѣлать тебя самой. Ты теперь сильна, красива и свѣжа, Эльси, и совсѣмъ новая. Но вѣдь это не я сдѣлалъ тебя такою.

Онъ замолчалъ. Граціозно положивъ одну руку на его голову, другою же ощупывая корсажъ, какъ бы для того, чтобы убѣдиться въ цѣлости давившей ея грудь тяжести, она отвѣтила самымъ веселымъ и ласковымъ тономъ:

-- Но все это -- твое дѣло, мой дорогой.

Мистеръ Декеръ горестно покачалъ головой.

-- Нѣтъ, Эльси, не мое. Я могъ когда-то это сдѣлать, но упустилъ благопріятный случай. Теперь это уже сдѣлано, но не мною.

Мистрисъ Декеръ подняла на него свои удивленные, невинные глаза. Онъ нѣжно поцаловалъ ее и продолжалъ уже болѣе веселымъ голосомъ.

-- Но я думалъ не только объ этомъ, Эльси. Я думалъ также, что ты проводишь слишкомъ много времени съ этимъ мистеромъ Гамильтономъ. Я не хочу сказать, чтобы это было сколько нибудь предосудительно для тебя, или для него. Но могутъ пойти разные разговоры. Ты вѣдь здѣсь единственное существо, Эльси, прибавилъ плотникъ, любовно смотря на жену:-- о которомъ нѣтъ никакихъ толковъ, и поступки котораго не подвергаются разбору и осужденіямъ.

Мистрисъ Декеръ была очень рада, что онъ заговорилъ объ этомъ. Ей уже приходило въ голову то же самое, но она не могла быть невѣжливою относительно такого изящнаго джентльмена, какъ мистеръ Гамильтомъ, не пріобрѣтя въ немъ, въ тоже время, могущественнаго врага. "И онъ всегда обращался со мною, какъ съ настоящей лэди своего круга, прибавила маленькая женщина съ нѣкоторою гордостью, что вызвало ласковую улыбку со стороны ея супруга.-- Но мнѣ пришла въ голову одна мысль. Онъ не останется здѣсь, если я уѣду. Если бы я съѣздила, положимъ, хоть въ С. Франциско на нѣсколько дней, навѣстить мою мать,-- онъ вѣрно бы уѣхалъ прежде, чѣмъ я успѣла бы вернуться".

Мистеръ Декеръ просіялъ. "И прекрасно, сказалъ онъ:-- поѣзжай завтра же. Джекъ Окгёрстъ отправляется туда же, и я отдамъ тебя подъ его покровительство.

Мистрисъ Декеръ не думала, чтобы это было ловко: "мистеръ Окгерстъ нашъ другъ, Джозефъ, но вѣдь тебѣ извѣстна его репутація". Она даже сомнѣвалась должна ли выѣзжать завтра, зная, что онъ отправляется въ тотъ же день, но, при помощи поцалуя, мистеру Декеру удалось разсѣять ея опасенія. Она согласилась уступить ему, выказавъ при этомъ такую очаровательную грацію, на которую способны не многія женщины.

Въ С. Франциско она пробыла недѣлю. Возвратившись оттуда, она казалась нѣсколько худѣе и блѣднѣе прежняго. Это обстоятельство объяснялось, по ея мнѣнію, слишкомъ сильнымъ движеніемъ и разсѣянною жизнью. "Меня по цѣлымъ днямъ не было дома, что можетъ подтвердить тебѣ матушка, говорила она мужу:-- и я всюду ходила одна. Я теперь стала очень самостоятельной, прибавила она весело:-- мнѣ уже не нужно никакой свиты, и я думаю, дорогой Джо, что могу идти куда угодно, даже безъ тебя: я сдѣлалась такой отважной.

Но ея поѣздка, повидимому, вовсе не привела къ желанной цѣли. Мистеръ Гамильтонъ не уѣхалъ никуда, и пришелъ къ нимъ въ тотъ же вечеръ. "Мнѣ пришла въ голову одна мысль, дорогой Джо, сказала мистрисъ Декеръ, когда онъ ушелъ.-- У бѣднаго мистера Окгёрста очень плохое помѣщеніе въ отелѣ, что если бы мы предложили ему жить вмѣстѣ съ нами, когда онъ возвратится изъ С. Франциско. Ему можно отвести нашу кладовую. Тогда, прибавила она лукаво:-- мистеръ Гамильтонъ, какъ я думаю, не будетъ посѣщать насъ особенно часто." Супругъ расхохотался, назвалъ ее маленькою кокеткою, шутливо ущипнулъ ее за щеку и согласился. "Удивительный народъ эти женщины,-- сообщалъ онъ впослѣдствіи по секрету мистеру Окгёрсту:-- у нихъ, какъ будто, нѣтъ своего собственнаго плана: онѣ берутъ нашъ и строятъ на немъ такое зданіе, какое имъ всего болѣе приходится по вкусу. И чортъ меня возьми, если мы не думаемъ, что все это построено по нашему собственному рисунку и маштабу. Удивительная исторія".

На слѣдующей недѣлѣ мистеръ Окгёрстъ водворился въ коттэджѣ Декера. Дѣловыя отношенія этихъ двухъ джентельменовъ были извѣстны всѣмъ, а репутація лэди стояла выше всѣхъ подозрѣній. И дѣйствительно эта женщина была очень популярна: ее считали хорошею семьянинкой, скромною и благочестивою. Въ странѣ, гдѣ женщины пользуются самою широкою свободою, она никогда не выѣзжала, не прогуливалась ни съ кѣмъ, кромѣ своего мужа; въ такое время, когда языкъ воровъ и всякія двусмысленныя выраженія были въ сильномъ ходу, разговоръ ея всегда отличался совершеннымъ приличіемъ и сдержанностью; въ эпоху общаго стремленія къ наружному блеску и роскоши, на ней никто не видалъ ни однаго брилліанта, ни одной слишкомъ цѣнной бездѣлушки. Она строго соблюдала общественныя приличія и никогда не терпѣла фамильярностей, принятыхъ въ калифорнскомъ свѣтѣ. Она горячо протестовала противъ господствующаго невѣрія и религіознаго скептицизма. Безъ сомнѣнія только весьма немногіе изъ присутствовавшихъ тогда въ общей залѣ забудутъ когда нибудь тотъ достойный и вмѣстѣ внушительный тонъ, съ которымъ она упрекала мистера Гамильтона за его разсужденія объ одномъ сочиненіи, исполненномъ крайняго матерьялизма и впослѣдствіи вышедшемъ въ свѣтъ; немногіе изъ нихъ забудутъ также то недоумѣвающее выраженіе, которое появилось при этомъ на лицѣ мистера Гамильтона, и постепенно перешло въ насмѣшливую серьезность, когда онъ, съ свойственною ему вѣжливостью, старался смягчить высказанныя мысли. Конечно этого не могъ забыть мистеръ Окгёрстъ, который съ этого времени сталъ какъ-то странно относиться къ своему другу и я сказалъ бы даже -- если бы такое выраженіе, хотя сколько нибудь согласовалось съ нравственными качествами мистера Окгёрста -- нѣсколько бояться его.

Именно съ этого времени въ привычкахъ мистера Окгёрста произошла замѣтная перемѣна. Его уже весьма рѣдко и даже почти невозможно было встрѣтить въ его привычныхъ мѣстахъ, въ тавернахъ и вообще въ обществѣ старыхъ товарищей. На его письменномъ столѣ въ Сакраменто появилась цѣлая груда бѣлыхъ и розовыхъ записокъ, написанныхъ очень разсѣяннымъ почеркомъ. Въ С. Франциско ходили слухи, что онъ страдаетъ органическимъ порокомъ сердца, и что доктора предписали ему совершенное спокойствіе. Онъ много читалъ, дѣлалъ большія прогулки, продалъ своихъ великолѣпныхъ лошадей, и началъ ходить въ церковь.

У меня живо сохранилось въ памяти его первое появленіе въ ней. Онъ пришелъ туда не съ Декерами, и не пошелъ на ихъ всегдашнее мѣсто, но войдя въ церковь при самомъ началѣ службы, спокойно усѣлся на одной изъ боковыхъ лавокъ. По какому-то таинственному инстинкту его присутствіе сдѣлалось тотчасъ же извѣстнымъ всѣмъ молящимся, и нѣкоторые изъ нихъ, поддавшись чувству любопытства, до того забылись, что, произнося слова молитвы, очевидно обращались прямо къ нему. Прежде чѣмъ окончилась служба, всѣ уже они хорошо знали, что подъ словами: "недостойные грѣшники" слѣдуетъ подразумѣвать мистера Окгёрста. Тотъ же таинственный инстинктъ не преминулъ повліять и на совершавшаго богослуженіе священника, который, въ своей проповѣди объ архитектурѣ Соломонова храма, дѣлалъ такіе ясные и глубокомысленные намеки на образъ жизни и привычки мистера Окгёрста, что сердца, наиболѣе юныя изъ слушателей, исполнились самымъ пламеннымъ негодованіемъ. Къ счастью, его краснорѣчіе не произвело никакого впечатлѣнія на Джэка; я даже не думаю, чтобы онъ хотя что нибудь разслышалъ, такъ какъ его прекрасное, блѣдное, -- хотя нѣсколько изнуренное и слишкомъ задумчивое лицо,-- осталось совершенно неподвижнымъ. Только однажды, во время пѣнія гимна, при одной контръ-альтовой нотѣ, въ его темныхъ глазахъ появилось такое нѣжное, умоляющее и, вмѣстѣ, безнадежное выраженіе, что тѣ, которые наблюдали за нимъ, вдругъ почувствовали, что ихъ собственные глаза покрываются влагою. У меня въ памяти сохранилось весьма ясное представленіе о той позѣ, какую онъ принялъ, принимая благословеніе: при этомъ онъ, въ своемъ до верху застегнутомъ сюртукѣ, имѣлъ такой достойный видъ, какъ будто стоялъ на разстояніи десяти шаговъ передъ пистолетами своего противника. Послѣ службы онъ исчезъ также спокойно, какъ и появился, и, къ счастью, не слышалъ тѣхъ пересудовъ, которые были вызваны его смѣлымъ поступкомъ. Его появленіе здѣсь было вообще сочтено дерзостью, и объяснялось единственно свойственной ему внезапной причудой, или даже какимъ нибудь пари. Одинъ или двое выразили мнѣніе, что причетникъ сдѣлалъ непростительную оплошность, не выгнавъ его тотчасъ же вонъ, какъ только узналъ кто онъ такой; одинъ изъ очень вліятельныхъ прихожанъ заявилъ, что если ужь ему нельзя будетъ привести сюда свою жену и дѣтей, не подвергая ихъ такому вредному вліянію, то онъ постарается отыскать какой нибудь другой приходъ. Другой прихожанинъ приписывалъ присутствіе мистера Окгёрста нѣкоторымъ радикальнымъ идеямъ, которыя онъ, въ послѣднее время, началъ, къ сожалѣнію, замѣчать у пастора. Деканъ Сойеръ,-- жена котораго, отличавшаяся слабою, болѣзненною организаціею, подарила ему одинадцать человѣкъ дѣтей и умерла жертвою своего честолюбиваго стремленія подарить ему полную дюжину, -- признался, что присутствіе въ церкви такого искателя приключеній, какъ мистеръ Окгёрстъ, онъ считаетъ оскорбленіемъ памяти покойницы, и, по долгу мужчины, никогда не потерпитъ этого.

Около этого же времени мистеръ Окгёрстъ. сопоставляя самого себя съ такъ-называемымъ свѣтскимъ кругомъ, съ которымъ онъ до того времени сталкивался весьма рѣдко, вдругъ сталъ замѣчать, что въ его лицѣ, фигурѣ, походкѣ, было что-то такое, совершенно непохожее на другихъ людей, что, хотя и не обнаруживало его прежней карьеры, но все-таки указывало на какую-то подозрительную оригинальность. Подъ вліяніемъ этой мысли онъ обрилъ свои длинные, шелковистые усы и аккуратно каждое утро расчесывалъ свои вьющіяся кудри. Онъ зашелъ такъ далеко, что старался выказать нѣкоторую небрежность въ своемъ костюмѣ, и обулъ свои маленькія, красивыя, стройныя ноги въ широкіе и неуклюжіе дорожные сапоги. Въ Сакраменто разсказывали, что онъ отправился къ своему портному и потребовалъ, чтобы тотъ сдѣлалъ для него такое же платье, какое онъ дѣлалъ всѣмъ другимъ. Когда же портной, которому хорошо была извѣстна его щедрость, не сразу понялъ чего онъ хочетъ, то мистеръ Окгёрстъ воскликнулъ съ нетерпѣніемъ: "То есть, что нибудь такое, чтобы было пореспектабелѣнѣе, и не сидѣло бы на мнѣ въ обтяжку". Но какъ ни старался мистеръ Окгёрстъ прикрыть свои стройные члены дешевой одеждой грубой работы -- въ самой его походкѣ, въ манерѣ держать свою красивую голову, въ его крѣпкой, прекрасной, мужественной фигурѣ, въ его умѣньи управлять своими мускулами, въ величавомъ спокойствіи его характера -- которое было не столько слѣдствіемъ умѣнья владѣть собою, сколько его природнымъ свойствомъ -- было что-то такое, свойственное исключительно ему и дѣлавшее его замѣтнымъ среди тысячи людей. Быть можетъ это никогда не выказывалось съ такою ясностью какъ тогда, когда мистеръ Окгёрстъ, поддавшись совѣтамъ и убѣжденіямъ мистера Гамильтона, также какъ и собственному влеченію, принялъ мѣсто маклера въ Санъ-Франциско. Даже прежде всѣхъ недоброжелательныхъ толковъ, возбужденныхъ его вступленіемъ въ присутственное мѣсто, -- толковъ, которые, сколько мнѣ помнится, были краснорѣчиво поддерживаемы Уэттомъ Сандерсомъ, тѣмъ самымъ джентльменомъ, который, судя по разсказамъ, былъ главною причиною раззоренія и самоубійства Бриггса, изъ Туолумны -- даже прежде этого формальнаго протеста респектабельности противъ беззаконія,-- внушительность манеръ и физіономіи мистера Окгёрста не только сразу разогнала всѣхъ голубковъ, но и причинило замѣтное безпокойство среди хищныхъ птицъ, кружившихся около него съ своею добычею. "Клянусь честью!-- онъ для насъ нисколько не хуже всякаго другого", говорилъ Джо Фильдингъ.

Оставалось только нѣсколько дней до окончанія краткаго лѣтняго сезона на теплыхъ источникахъ св. Изабеллы. Все наиболѣе фешіонэбельное населеніе уже начало переселяться, и тамъ вскорѣ остался только некомфортэбельный экстрактъ самыхъ подонковъ общественнаго слоя. Мистеръ Окгёрстъ вдругъ сдѣлался угрюмымъ: ему намекнули, что даже прочно установившаяся репутація мистрисъ Дэкеръ не могла долѣе предохранить ее отъ тѣхъ сплетенъ, которыя начало вызывать его присутствіе здѣсь. Къ чести этой особы я долженъ сказать, что она встрѣчала всѣ испытанія этой послѣдней недѣли съ достоинствомъ кроткой, блѣдной мученицы, и что она обращалась со своими порицателями съ какою-то всепрощающею снисходительностью, ясно показывавшую, что она разсчитываетъ не на праздное поклоненіе толпы, а на твердость своихъ правилъ, болѣе дорогихъ для нея, чѣмъ одобреніе со стороны общества. "Они толкуютъ обо мнѣ и о мистерѣ Окгёрстѣ, моя милая, говорила она одной изъ своихъ подругъ:-- но Богъ и мой супругъ лучше всѣхъ могутъ отвѣтить на эти сплетни. Никто не посмѣетъ сказать, чтобы мой мужъ когда нибудь отворачивался отъ друга въ трудную минуту, только потому, что ихъ положеніе излѣнилось: что тотъ сталъ бѣденъ, а онъ -- богатъ". Это былъ первый публично высказанный намекъ на то, что мистеръ Окгёрстъ проигрался, тогда какъ всѣ знали, что Декеры пріобрѣли въ послѣднее время очень цѣнное имѣнье въ Санъ-Франциско.

Спустя нѣсколько дней послѣ этого, гармонія общественной жизни мѣстечка была нарушена такимъ диссонансомъ, который, по общему мнѣнію, былъ самымъ непріятнымъ изъ всѣхъ когда-либо имѣвшихъ мѣсто при источникахъ св. Изабеллы. Въ этотъ день во время обѣда всѣ замѣтили, что мистеръ Окгёрстъ и мистеръ Гамильтонъ, сидѣвшіе за особымъ столикомъ, вдругъ поднялись съ своихъ мѣстъ въ нѣсколько возбужденномъ состояніи. Выйдя въ переднюю, они, какъ бы сговорившись, повернули въ маленькую отдѣльную комнату, въ то время никѣмъ незанятую, и тотчасъ же затворили за собою дверь. Тогда мистеръ Гамильтонъ повернулся къ своему другу съ полусерьезной, полунасмѣшливой улыбкой, и сказалъ:

-- Если уже намъ суждено поссориться, Джэкъ Окгёрстъ, изъ-за какихъ нибудь пустяковъ, то пусть, по крайней мѣрѣ, это случится не изъ-за этой...

Я не знаю какой пмеино эпитетъ хотѣлъ онъ употребить. Послѣднее слово не было произнесено, или можетъ быть осталось неразслушаянымъ, потому что въ это самое мгновенье мистеръ Окгёрстъ поднялъ свой стаканъ и выплеснулъ все заключавшееся въ немъ вино прямо въ лицо мистеру Гамильтону.

Когда они затѣмъ посмотрѣли другъ другу въ глаза, то можно было подумать, что эти два человѣка обмѣнялись характерами. Мистеръ Окгёрстъ весь дрожалъ отъ сильнаго возбужденія и стаканъ, который онъ опустилъ обратно на столъ, трясся между его пальцами. Мистеръ Гамильтонъ стоялъ неподвижно, вытянувшись во весь ростъ и покрытый каплями пота. Послѣ небольшой паузы онъ заговорилъ совершенно хладнокровно:

-- Да будетъ такъ! Но помни: наша ссора начинается только теперь. Если я паду отъ твоей руки, ты не воспользуешься этимъ, чтобы уяснить себѣ ея характеръ; если ты падешь отъ моей -- тебя никто не будетъ считать мученикомъ за правду. Мнѣ очень жаль, что дѣло зашло такъ далеко, но -- аминь! Теперь чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

Онъ принялъ гордую осанку, полуопустилъ вѣки надъ своими холодными голубыми глазами съ стальнымъ отливомъ, поклонился и спокойно вышелъ изъ комнаты.

Встрѣча произошла спустя двѣнадцать часовъ, въ небольшой долинѣ на Стоктонской дорогѣ, на разстояніи двухъ миль отъ отеля. Когда мистеръ Окгёрстъ бралъ свой пистолетъ изъ рукъ полковника Старботтля, онъ сказалъ вполголоса этому послѣднему: "Чѣмъ бы ни кончилось дѣло -- я уже не возвращусь въ отель. У меня въ комнатѣ вы найдете нѣкоторыя указанія. Сходите туда" -- по здѣсь голосъ его вдругъ дрогнулъ, глаза покрылись влагой, и онъ отвернулъ въ сторону лицо, къ великому изумленію своего секунданта. "Мнѣ разъ двѣнадцать случалось видать въ дѣлѣ Джэка Окгёрста, говорилъ впослѣдствіи полковникъ Старботтль, и я никогда не замѣчалъ въ немъ ни малѣйшаго замѣшательства. А тутъ, чтобъ мнѣ провалиться, если я не подумалъ, что онъ упадетъ на песокъ, когда онъ шелъ къ своему мѣсту!"

Оба выстрѣла послѣдовали почти одновременно. Правая рука мистера Окгёрста повисла, и пистолетъ едва не выскользнулъ изъ ея онѣмѣвшихъ пальцевъ, но пріученные къ дисциплинѣ, нервы и мускулы взяли верхъ, и онъ не расжалъ раненой руки, пока, не измѣняя позиціи, не взялъ пистолета въ другую. Затѣмъ наступило молчаніе, казавшееся безконечнымъ; на томъ мѣстѣ, гдѣ еще курился дымокъ, появились двѣ или три фигуры, и затѣмъ, подъ ухомъ мистера Окгёрста раздался поспѣшный, сиплый, задыхающійся голосъ полковника Старботтля: "Онъ тяжело раненъ: въ самыя легкія. Вамъ слѣдуетъ бѣжать".

Джекъ поднялъ на секунданта свои темные, вопрошающіе глаза, но, повидимому, не слыхалъ его: скорѣе можно было подумать, что онъ прислушивается къ какому-то отдаленному голосу. Онъ постоялъ въ нерѣшимости, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ группѣ, и затѣмъ снова остановился. Фигуры отодвинулись, и хирургъ поспѣшно подошелъ къ нему:

-- Онъ хочетъ сказать вамъ нѣсколько словъ, сказалъ этотъ человѣкъ.-- Я знаю, что у васъ теперь немного времени, но, прибавилъ онъ въ полголоса: -- мой долгъ сказать вамъ, что у него его еще меньше.

Обыкновенно безстрастное лицо мистера Окгёрста вдругъ приняло такое очаянное, глубоко безнадежное выраженіе, что хирургъ невольно вздрогнулъ.

-- Вы ранены, сказалъ онъ, смотря на безпомощно висѣвшую руку Джека.

-- Это пустяки -- простая царапина, сказалъ Джекъ поспѣшно.-- Мнѣ не везетъ сегодня, прибавилъ онъ, горько улыбнувшись:-- но пойдемте, посмотримъ, что ему нужно.

Онъ такъ быстро, лихорадочно пошелъ впередъ, что хирургъ не могъ поспѣть за нимъ, и въ слѣдующее мгновенье стоялъ уже подлѣ умирающаго, представлявшаго, какъ и большинство умирающихъ, единственную спокойную, неподвижную фигуру, среди суетившейся группы. Лицо мистера Окгёрста было менѣе спокойно, когда онъ опустился около него на одно колѣно и взялъ его за руку. "Мнѣ нужно поговорить съ этимъ джентльменомъ безъ свидѣтелей", сказалъ мистеръ Гамильтонъ, обращаясь къ окружающимъ такимъ тономъ, который нѣсколько напоминалъ его прежнія повелительныя манеры. Когда всѣ отошли онъ посмотрѣлъ прямо въ лицо Окгёрсту.

-- Мнѣ нужно кое-что сказать тебѣ, Джекъ.

Его лицо было блѣдно, но не такъ, какъ склонившееся надъ нимъ лицо Окгёрста: это лицо было такъ странно, такъ полно муки и безнадежнаго сознанія совершившагося зла,-- на немъ выражалась такая безконечная усталость, такая завистливая жажда смерти, что умирающій, несмотря на свое полубезчувственное состояніе, почувствовалъ глубокое состраданіе и циническая улыбка исчезла съ его губъ.

-- Прости меня, Джекъ, слабо прошепталъ онъ, за то, что я скажу. Я говорю не подъ вліяніемъ гнѣва, но только потому, что я долженъ сказать это. Я былъ бы не правъ передъ тобою, и не могу умереть спокойно, пока ты не узнаешь все. Это тяжелая обязанность, но что же дѣлать. Я долженъ бы быль пасть не отъ твоей руки, а отъ пули Декера.

Щеки Джека покрылись легкимъ румянцемъ, онъ хотѣлъ было встать, но Гамильтонъ удержалъ его.

-- Слушай. У меня въ карманѣ ты найдешь два письма. Возьми ихъ. Ты узнаешь почеркъ. Но обѣщай мнѣ, что ты прочтешь ихъ только тогда, когда уже будешь въ безопасности. Дай слово.

Джекъ молчалъ, держа письма въ своей рукѣ съ такимъ видомъ. какъ будто это были раскаленные уголья.

-- Дай слово, слабо повторилъ Гамильтонъ.

-- Для чего, спросилъ Окгёрстъ, холодно выпуская руку своего друга.

-- Для того, сказалъ умирающій съ горькою улыбкою:-- что если ты прочтешь ихъ раньше, то возвратишься назадъ... сюда, гдѣ тебя ждетъ заключеніе... смерть.

Это были его послѣднія слова. Онъ слабо сжалъ руку Джека. Затѣмъ это пожатіе потеряло силу: передъ Окгёрстомъ лежалъ трупъ.

Около десяти часовъ вечера мистрисъ Декеръ лѣниво полулежала на софѣ съ романомъ въ рукахъ, между тѣмъ какъ ея супругъ толковалъ о мѣстной политикѣ въ общей залѣ отеля. Ночь была темная, и большое окно во французскомъ вкусѣ, выходившее на маленькій балкончикъ было полураскрыто. Вдругъ ей послышался звукъ шаговъ на балконѣ, и она, слегка вздрогнувъ, подняла глаза отъ книги. Вслѣдъ за тѣмъ окно было растворено настежъ и къ комнату вскочилъ мужчина.

Мистрисъ Декеръ поднялась на ноги и испустила слабый крикъ ужаса.

-- Во имя неба, Джекъ? Не сошелъ ли ты съ ума? Онъ вышелъ на самое короткое время и можетъ вернуться каждую минуту. Приходи часомъ позднѣе,-- завтра когда хочешь, какъ толь ко мнѣ можно будетъ отдѣлаться отъ него,-- но теперь, мой дорогой, уходи скорѣе!

Мистеръ Окгёрстъ подошелъ къ двери, заперъ ее на задвижку, и, не говоря ни слова, посмотрѣлъ ей прямо въ лицо. Лицо его было блѣдно, а пустой рукавъ его сюртука висѣлъ поверхъ окровавленной и забинтованной руки.

Несмотря на то, голосъ ея не дрогнулъ, когда она снова обратилась къ нему. "Что случилось, Джекъ? Зачѣмъ ты здѣсь?

Онъ растегнулъ сюртукъ и бросилъ ей на колѣни два письма.

-- Для того, чтобы возвратить тебѣ письма твоего любовника, чтобы убить тебя, и затѣмъ себя, сказалъ онъ такъ тихо, что его едва можно было разслышать.

Въ числѣ добродѣтелей этой восхитительной женщины, безъ сомнѣнія, была и замѣчательная неустрашимость. Она не упала въ обморокъ, даже не вскрикнула, но спокойно усѣвшись опять, сложила на колѣнахъ свои руки и спокойно спросила: "ну такъ зачѣмъ же стало дѣло?"

Если бы она растерялась, выказала хотя какой нибудь испугъ или замѣшательство, прибѣгла бы къ объясненіямъ и извиненіямъ,-- мистеръ Окгёрстъ вглянулъ бы на все это, какъ на очевидное доказательство виновности. Но ничто не оказываетъ такого вліянія на мужественные характеры, какъ тоже мужество въ другихъ, подобно тому какъ отчаяніе не можетъ устоять противъ отчаянія. А та способность къ анализу, которою отличался мистеръ Окгёрстъ не была настолько утонченною, чтобы не допустить его смѣшать эту неустрашимость съ нравственнымъ достоинствомъ. Даже подъ вліяніемъ бушевавшей въ немъ злобы, онъ не могъ не любоваться этимъ безстрашнымъ слабымъ созданіемъ.

-- Зачѣмъ же стало дѣло? повторила она съ улыбкой.-- Ты далъ мнѣ жизнь, здоровье и счастье, Джекъ. Ты далъ мнѣ свою любовь. Почему же ты не въ правѣ взять все это обратно. Бери же. Я готова.

Она протянула руки съ такою-же безконечною, мягкою граціею, съ какою когда-то протягивала ихъ ему, при ихъ первой встрѣчѣ въ отелѣ. Джекъ поднялъ голову, посмотрѣлъ на нее какъ безумный, опустился на колѣни и, схвативъ полу ея платья, поднесъ ее къ своимъ горячимъ губамъ. Но она была слишкомъ умна, для того, чтобы тотчасъ же не понять своей побѣды, и, при всемъ умѣ, слишкомъ женщина, для того, чтобы не воспользоваться этой побѣдой. Въ одно мгновенье она поднялась съ своего мѣста, какъ бы въ порывѣ глубоко оскорбленной женщины, и указала на окно повелительнымъ жестомъ. Мистеръ Окгёрстъ всталъ въ свою очередь, бросилъ на нее пристальный взглядъ и, не сказавъ ни слова, навсегда удалился изъ ея присутствія.

Когда онъ ушелъ, она затворила окно, заперла его на задвижку и, подойдя къ камину, сожгла на свѣчкѣ оба письма одно за другимъ. Но я не стану увѣрять читателя, что во время этой операціи, она не испытывала никакого волненія. Рука ея дрожала и нѣсколько мгновеній она чувствовала себя весьма дурно, при чемъ углы ея чувственнаго рта замѣтно опустились. Но когда вернулся ея супругъ, она бросилась къ нему съ такою неподдѣльною радостью и съ такимъ искреннимъ чувствомъ прижалась къ его широкой груди, что бѣдный малый былъ растроганъ до слезъ.

-- Сегодня я слышалъ весьма печальную новость, Эльси, сказалъ онъ послѣ взаимнаго обмѣна ласкъ.

-- Не разсказывай мнѣ ничего страшнаго, милый; мнѣ что-то нездоровится сегодня, сказала она кроткимъ, умоляющимъ голосомъ.

-- Но это касается Окгёрста и Гамильтона.

-- Ради Бога! Мистеръ Декеръ не могъ устоять противъ умоляющей граціи этихъ бѣлыхъ рукъ, этого чувственнаго рта, и заключилъ ее въ свои объятья. Вдругъ онъ пристально посмотрѣлъ на ея грудь: на ея бѣломъ платьѣ, на томъ мѣстѣ, гдѣ прикасался къ нему мистеръ Окгёрстъ, осталось кровавое пятно.

Это была совершенная бездѣлица: она немножечко порѣзала руку, притворяя окно. Оно такъ туго прикрывается. Еслибы мистеръ Декеръ не забывалъ, уходя, самъ затворять и задвигать окна, то онъ бы избавилъ ее отъ этого. Это замѣчаніе было сдѣлано съ такою выразительностью и съ такимъ естественнымъ раздраженіемъ, что мистеръ Декеръ почувствовалъ сильныя угрызенія совѣсти. Но мистрисъ Декеръ простила его съ тою граціею, на которую мнѣ неоднократно приходилось указывать въ продолженіи этого разсказа. Теперь, съ позволенія читателя, мы оставимъ счастливую пару, окруженную этимъ ореоломъ примиренія и супружескаго согласія, и возвратимся къ мистеру Окгёрсту.

Спустя около двухъ недѣль послѣ этого онъ расхаживалъ по своимъ комнатамъ въ Сакраменто, и, сообразно своимъ прежнимъ привычкамъ, вскорѣ занялъ мѣсто за игорнымъ столомъ.

-- Что ваша рука, Джекъ? неосторожно спросилъ одинъ изъ игроковъ.

Вопросъ этотъ сопровождался улыбкою, которая, однакоже, тотчасъ исчезла, какъ только Джекъ спокойно посмотрѣлъ на вопрошавшаго,

-- Она еще дѣйствуетъ не совсѣмъ свободно, но я могу стрѣлять и лѣвою.

Затѣмъ игра продолжалась при такой же торжественной тишинѣ, какая всегда отличала тотъ игорный столъ, за которымъ предсѣдательствовалъ мистеръ Джонъ Окгерстъ.

"Отечественныя Записки", No 12, 1874

Оставить комментарий Брет-Гарт Фрэнсис (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1874 Обновлено: 19/08/2021. 61k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Калифорнийские рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: А Passage in the Life of Mr. John Oakhurst. Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 12, 1874.

Брет-Гарт Фрэнсис Случай в жизни мистера Джона Окгёрста

Случай въ жизни мистера Джона Окгёрста.

Брет-Гарт Фрэнсис
Случай в жизни мистера Джона Окгёрста