Брандес Георг
Король Лир

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Король Лиръ *)

*) Георга Брандеса (переводъ съ датскаго).

   Что-то вродѣ благоговѣнія охватываетъ васъ на порогѣ этого произведенія,-- чувство, подобное тому, какое вы испытываете на порогѣ сикстинской капеллы, съ плафонною живописью Микель Анджело. Цѣлый міръ заключенъ здѣсь, міръ величія и скорби. Разница лишь въ томъ, что въ Лирѣ чувство гораздо острѣе, вопль необузданнѣе, гармоніи красоты гораздо рѣзче нарушаются диссонансами отчаянія.
   Отелло, предшествующій трудъ Шекспира, представлялъ еще собою какъ бы благородный обращикъ камерной музыки, простой и ясной, какъ ни глубоко раздиралъ онъ сердце. Это же -- симфонія для громаднаго оркестра; всѣ инструменты земной жизни звучатъ въ ней, и каждый инструментъ въ нѣсколькихъ голосахъ.
   Аиръ -- самая крупная задача, поставленная себѣ Шекспиромъ, и, въ то же время, самая обширная и самая величественная: вся мука и весь ужасъ, какіе могутъ вмѣстить въ себя отношенія между отцомъ и его дѣтьми, и все это замкнуто въ пяти недлинныхъ актахъ.
   Ни одному изъ новѣйшихъ умовъ не было дано увидать передъ своими глазами подобный сюжетъ, и ни одинъ и не съумѣлъ бы справиться съ нимъ. Шекспиръ овладѣлъ имъ такъ, что у него не чувствуется ни слѣда хотя бы малѣйшаго напряженія, и сдѣлалъ это благодаря подавляющему владычеству надъ человѣческою жизнью въ ея совокупности, какъ темой, котораго онъ достигъ на кульминаціонной точкѣ своей геніальности. Шекспиръ трактуетъ свой сюжетъ съ превосходствомъ, которое дается здоровымъ духомъ, а, между тѣмъ, каждая сцена здѣсь такъ сильно трогаетъ насъ, что намъ чудится, будто мы слышимъ, словно аккомпаниментъ драмѣ, рыданія несчастнаго человѣчества, подобно тому, какъ у берега моря постоянно слышимъ плескъ его и вздохи.
   Съ какими предпосылками избралъ Шекспиръ этотъ сюжетъ? Драма достаточно громко говоритъ объ этомъ. Онъ стоялъ на вершинѣ человѣческой жизни: онъ прожилъ 42 года, онъ имѣлъ передъ собою еще десять лѣтъ, но изъ нихъ едва ли болѣе шести производительныхъ въ духовномъ смыслѣ. Со взоромъ, видѣвшимъ до самаго дна всю пучину ужасовъ, и съ сердцемъ, не испытывавшимъ при этомъ зрѣлищѣ ни страха, ни головокруженія, ни слабости, онъ измѣрялъ глубину жизни и смерти, взвѣшивалъ въ своей рукѣ и то, что дѣлаетъ жизнь хуже смерти, и то, что составляетъ животворный воздухъ для нашихъ легкихъ и укрѣпляющее насъ въ нашей мукѣ утѣшеніе, изливающееся отъ душъ, подобныхъ Корделіи, и все это направилъ на встрѣчу крушенію, производящему такое же величественное дѣйствіе, какъ кончина міра.
   Въ какомъ настроеніи приступилъ Шекспиръ къ этому труду? Что кипѣло и клокотало въ его душѣ, какіе звуки и жалобы раздавались въ нѣдрахъ его существа, когда онъ натолкнулся на эту тему? Драма достаточно ясно говоритъ объ этомъ. Изъ всѣхъ пытокъ, грубыхъ оскорбленій и подлостей, которыя онъ пережилъ до сей поры, изъ всѣхъ пороковъ и гнусностей, отравляющихъ жизнь лучшихъ людей, одинъ порокъ казался ему въ этотъ моментъ самымъ худшимъ, одинъ стоялъ передъ нимъ, какъ самый отвратительный и возмутительный изъ всѣхъ,-- порокъ, жертвою котораго онъ былъ, навѣрное, несчетное число разъ,-- неблагодарность. Онъ видѣлъ, что ни одна низость не находитъ себѣ такого извиненія, такого прощенія, такого распространенія.
   Кто можетъ сомнѣваться, что онъ со своею безпредѣльно-богатою натурой, сущность которой заключалась въ томъ, чтобы, подобно облаку у Шелли, непрестанно давать, вѣчно благодѣтельствовать, безъ конца изливать свѣжіе потоки дождя на жаждущія растенія,-- кто можетъ сомнѣваться, что такой благотворитель въ самомъ крупнѣйшемъ стилѣ снова и снова встрѣчалъ въ отплату самую черную неблагодарность? Жизнь его протекала въ театрѣ. Если мы и не знаемъ этого, то можемъ легко догадаться, что товарищи, которымъ онъ помогалъ и для которыхъ онъ служилъ примѣромъ, театральные писатели, восхищавшіеся имъ и преисполненные зависти къ нему, актеры, которыхъ онъ воспитывалъ и для которыхъ былъ какъ бы отцомъ по духу, старшіе изъ нихъ, которыхъ онъ поддерживалъ, младшіе, которыхъ онъ бралъ подъ свое покровительство, то отступались отъ него, то нападали на него съ тылу. И каждая новая неблагодарность потрясала его душу. Долгіе годы онъ сдерживалъ свое возмущеніе и негодованіе, замыкалъ его въ сердцѣ, старался подавить его. Но онъ ненавидѣлъ и презиралъ неблагодарность болѣе всѣхъ другихъ пороковъ, потому что она дѣлала его, въ одно и то же время, бѣднѣе и мельче въ духовномъ смыслѣ.
   Онъ, навѣрное, не былъ изъ числа тѣхъ художественныхъ натуръ, которыя раздаютъ деньги направо и налѣво, разъ ихъ сами имѣютъ, и благодѣтельствуютъ съ добродушнымъ легкомысліемъ. Онъ былъ искусный, энергическій практикъ и, неуклонно преслѣдуя свою цѣль завоевать себѣ независимость и поднять такъ глубоко павшее значеніе своей семьи, онъ берегъ деньги и копилъ ихъ. Тѣмъ не менѣе, достаточно очевидно, что онъ былъ отличнымъ товарищемъ въ практической жизни, какъ былъ благодѣтелемъ въ жизни духовной. И онъ чувствовалъ, что неблагодарность дѣлаетъ его какъ бы бѣднѣе и принижаетъ его, ибо ему становилось трудно снова оказывать помощь, черпая обѣими руками изъ царственныхъ сокровищъ своей природы, такъ какъ онъ слишкомъ часто видѣлъ обманъ и вѣроломство, даже со стороны тѣхъ, для которыхъ больше всего дѣлалъ и въ кого больше всего вѣрилъ. Онъ чувствовалъ, что если существуетъ какая-либо низость, могущая довести до отчаянія,-- мало того, до безумія того, на кого она обрушивается, то это черная неблагодарность.
   Въ такомъ настроеніи онъ однажды, по обыкновенію, перелистываетъ свою любимую Голиншедовскую хронику и встрѣчаетъ въ ней исторію короля Лира, великаго расточителя. Въ томъ же настроеніи прочитываетъ онъ старую пьесу о королѣ Лирѣ, вышедшую въ свѣтъ двѣнадцатью годами ранѣе, подъ заглавіемъ: Достовѣрная лѣтопись о королѣ Лирѣ и его трехъ дочеряхъ.
   Эта драма поучительна для того, кто пытается измѣрить объемъ генія Шекспира. Это -- наивное произведеніе, въ которомъ грубые контуры основного дѣйствія, знакомые намъ по трагедіи Шекспира, растянуты въ драму, лишенную глубины. Но въ этомъ матеріалѣ Шекспиръ нашелъ то, что ему было нужно, на половину сформированную глину, изъ которой онъ могъ создать статуи и группы. Здѣсь была тема, которую онъ какъ разъ теперь могъ извлечь изъ этой поверхностно драматизированной хроники объ ужасающей неблагодарности.
   И онъ взлелѣялъ этотъ сюжетъ и обдумывалъ его въ себѣ, пока онъ не получилъ жизни въ его душѣ.
   Едва ли въ свѣтлые часы дня, едва ли въ дневную пору зачалъ Шекспиръ своего Короля Лира. Нѣтъ, достаточно очевидно, что это было ночью, среди бури и страшной непогоды,-- въ одну изъ тѣхъ ночей, когда, сидя въ своей комнатѣ за письменнымъ столомъ, мы думаемъ о бѣднякахъ, блуждающихъ въ безпріютной нищетѣ, среди этого мрака, подъ этимъ ужаснымъ ураганомъ, этимъ насквозь пронизывающимъ дождемъ, и когда въ свистѣ вѣтра надъ кровлями, въ его завываніи сквозь печныя трубы мы слышимъ дикіе вопли, слышимъ стенанія всевозможныхъ бѣдствій.
   Ибо въ Лирѣ -- и только въ Лирѣ -- мы чувствуемъ, что то, что въ наши дни мы обозначаемъ скучнымъ терминомъ "соціальный вопросъ",-- иными словами, страданіе наиболѣе обездоленныхъ, какъ проблема, уже существовало для Шекспира. Въ такую ночь онъ говорилъ вмѣстѣ со своимъ "Пиромъ:
   
   "Вы, бѣдные, нагіе несчастливцы,
   Гдѣ-бъ эту бурю ни встрѣчали вы,
   Какъ вы перенесете ночь такую,
   Съ пустымъ желудкомъ, въ рубищѣ дырявомъ.
   Безъ крова надъ бездомной головою!" *).
   *) Переводъ Дружинина.
   
   И онъ заставляетъ своего короля прибавить:
   
                                           "Какъ мало
   Объ этомъ думалъ я! Учись, богачъ,
   Учись на дѣлѣ нуждамъ меньшихъ братьевъ!"
   
   Въ такую-то ночь былъ зачатъ Лиръ, и, сидя за своимъ письменнымъ столомъ, Шекспиръ слышалъ, какъ голоса короля, шута, Эдгара и Кента звучали въ перемежку въ степи, контрапунктически, точно въ фугѣ, перебивая другъ друга. И только ради величаваго впечатлѣнія цѣльности написалъ онъ нѣкоторыя большія части пьесы, которыя сами по себѣ не могли занимать его своимъ исполненіемъ: такъ, напримѣръ, все вступленіе съ его недостаткомъ разумной мотивировки образа дѣйствій короля, которое онъ со своимъ обычнымъ гордымъ равнодушіемъ и безцеремонностью по отношенію къ несущественному взялъ изъ старинной пьесы.
   Онъ не удовольствовался сказаніемъ о Лирѣ,-- онъ пополнилъ дѣйствіе исторіей о Глостерѣ и его сыновьяхъ, взятой имъ изъ появившейся лѣтъ за двадцать передъ тѣмъ книги англійскаго поэта Филиппа Сиднея -- Аркадія. Въ исторію о великомъ расточителѣ, которому дочери платятъ неблагодарностью, онъ вплелъ исторію о прямодушномъ герцогѣ, повѣрившемъ клеветѣ и изгнавшемъ добраго сына, послѣ чего дурной сынъ повергаетъ его въ то ужасное положеніе, когда у него вырываютъ глаза изъ орбитъ.
   У Шекспира каждое позднѣйшее произведеніе всегда связано съ предшествующимъ, подобно тому, какъ звенья цѣпи сомкнуты между собою. Въ исторіи Глостера повторяется и варьируется тема Отелло. Глостеръ, столь довѣрчивый сердцемъ, пьетъ душевную отраву Эдмунда, точь въ точь, какъ душа Отелло отравляется ложью Яго. Эдмундъ клевещетъ на своего брата Эдгара, предъявляетъ подложныя письма, писанныя будто бы имъ, самъ себя ранитъ, чтобы заставить отца вообразить, что сынъ его Эдгаръ злоумышляетъ на его жизнь,-- короче сказать, онъ поступаетъ съ Глостеромъ такъ, какъ дѣйствуетъ Яго, раздражая Отелло, и пользуется совершенно тѣми же средствами, какія двѣсти лѣтъ спустя примѣняетъ злой братъ Францъ Мооръ въ Разбойникахъ Шиллера съ цѣлью очернить своего брата Карла въ мнѣніи старика-отца. Разбойники представляютъ въ нѣкоторомъ родѣ подражаніе этой части Короля Лира; даже слѣпота отца скопирована въ концѣ.
   Шекспиръ все это переноситъ въ сѣдую старину, въ мрачную эпоху суроваго язычества, онъ наполняетъ безобидную пьеску ужасами, которыхъ онъ не выводилъ съ Тита Андроника, написаннаго въ дни его первой молодости, и не отступаетъ даже передъ выкалываніемъ глазъ на сценѣ. Онъ хочетъ безъ всякой пощады показать намъ, что такое жизнь. "Такъ все идетъ на свѣтѣ",-- говорится въ пьесѣ.
   Онъ все сосредоточиваетъ вокругъ главнаго образа -- бѣднаго, стараго, безразсуднаго, великаго Лира, короля отъ головы до ногъ и человѣка отъ головы до ногъ. Одну минуту, въ началѣ пьесы, старецъ стоитъ, выпрямившись во весь ростъ. Потомъ онъ начинаетъ гнуться. И чѣмъ слабѣе онъ становится, тѣмъ больше тяжестей взваливаютъ на него. И онъ изнемогаетъ подъ этою непосильною ношей. Онъ уходитъ прочь, ощупью пробираясь впередъ, съ своею тяжкою судьбой за плечами. Затѣмъ свѣточъ духа его гаснетъ,-- безуміе овладѣваетъ имъ.
   И Шекспиръ беретъ тему безумія и разлагаетъ ее на три голоса, распредѣляя ее между Эдгаромъ, сумасшедшимъ изъ предосторожности, но говорящимъ языкомъ настоящаго помѣшательства, между шутомъ, сумасшедшимъ по профессіи и скрывающимъ подъ формами помѣшательства самую истинную житейскую мудрость, и королемъ, разсудокъ котораго помрачается и заражается отъ безумныхъ рѣчей Эдгара,-- королемъ, который сдѣлался безумнымъ подъ вліяніемъ несчастія и муки.
   Что Шекспиръ заботился единственно о существенномъ, о высокомъ паѳосѣ и глубокой серьезности основного настроенія, это, какъ мы уже упоминали, видно изъ равнодушія, съ какимъ онъ заимствуетъ старинный сюжетъ для того, чтобы дать начало и завязку пьесѣ. Вступительныя сцены въ Лирѣ, само собою разумѣется, совершенно противорѣчатъ здравому смыслу. Только въ сказочномъ мірѣ можетъ король подѣлить свои владѣнія между своими дочерьми, руководясь тѣмъ правиломъ, что та изъ нихъ должна получить самую крупную часть, которая увѣритъ его, что всѣхъ больше его любитъ; только наивнымъ слушателямъ можетъ показаться убѣдительнымъ, что старикъ Глостеръ, зная чистоту характера своего сына, сразу принимаетъ на вѣру самую неправдоподобную клевету на него. Личность Шекспира не выступаетъ передъ нами на этихъ мѣстахъ. За то мы ясно ее видимъ въ воззрѣніи на жизнь, открывающемся Лиру съ той минуты, какъ онъ помѣшался. Обратите вниманіе на слова, съ которыми король обращается къ слѣпому Глостеру:
   "Развѣ нельзя и безъ глазъ различать дѣла людскія? Гляди своими ушами! Слышишь, какъ судья-мошенникъ издѣвается надъ убогимъ воромъ? Слушай, слушай, что я теперь тебѣ скажу на ухо. Перемѣни мѣста: который теперь изъ двухъ воръ, который судья вора? Видалъ ли ты, какъ собака лаетъ на нищаго?"
   Глостеръ. Да, государь!
   Лиръ. И голякъ бѣжитъ со всѣхъ ногъ отъ собаки! Собаки онъ долженъ слушаться: она -- власть!" {Переводъ Дружинина.}.
   И затѣмъ слѣдуютъ взрывы негодованія, направленные на то, что тотъ, кто караетъ, сплошь и рядомъ хуже того, кто подвергается карѣ: палачъ сѣчетъ развратницу, но негодный палачъ такъ же похотливъ, какъ она. Здѣсь чувствуется настроеніе, соотвѣтствующее настроенію въ Мѣрѣ за мѣру: палачъ долженъ бы сѣчь самого себя, а не женщину. И за этимъ слѣдуютъ еще другіе взрывы негодованія по поводу того, что богачъ всегда остается безнаказаннымъ.
   
   "Закуй злодѣя въ золото,-- стальное
   Копье закона сломится безвредно" *).
   *) Переводъ Дружинина.
   
   Наконецъ, всю свою грусть онъ изливаетъ въ слѣдующемъ восклицаніи:
   
   "Родясь на свѣтъ, мы плачемъ: горько намъ
   Къ комедіи дурацкой подступаться!" *).
   *) Переводъ Дружинина.
   
   Во всемъ этомъ звучитъ основная нота изъ Гамлета. Но критика Гамлета на ходъ жизни раздѣлена здѣсь между многими лицами, голосъ ея сильнѣе и она вызываетъ эхо за эхомъ.
   Шутъ Лира, самый превосходный изъ всѣхъ шекспировскихъ шутовъ, особенно послѣ незначительной роли шута въ Отелло, своимъ язвительнымъ сарказмомъ, своимъ мѣткимъ остроуміемъ представляетъ подобное эхо. Онъ -- протестъ здраваго человѣческаго смысла противъ безразсуднаго поступка, совершеннаго Лиромъ, но протестъ, въ которомъ нѣтъ ничего, кромѣ юмора; онъ никогда не жалуется, всего менѣе на свою собственную участь. Но все его шутовство производитъ трагическое впечатлѣніе. И слова, произносимыя въ пьесѣ однимъ рыцаремъ: "Шутъ совсѣмъ зачахъ съ тѣхъ поръ, какъ принцесса (Корделія) уѣхала во Францію",-- искупаютъ всѣ его рѣзкія замѣчанія по адресу Лира. Ни въ одной шекспировской пьесѣ въ уста шута не вложено столько достойныхъ сдѣлаться пословицами изреченій житейской мудрости. Да и вся вообще трагедія переполнена ими. Таковы слова Лира: "Да и нѣтъ -- плохая теологія"; Эдгара: "Быть зрѣлымъ -- въ этомъ все"; Кента: "Быть оцѣненнымъ -- лишняя награда".
   Въ старинной драмѣ о Лирѣ Корделія, при свиданіи съ отцомъ, падаетъ передъ нимъ на колѣни. Но съ восклицаніемъ: "Мнѣ подобаетъ склонить колѣни предъ тобою и молить тебя о прощеніи за грѣхъ, который я совершилъ!" -- онъ опускается на колѣни предъ нею. Эта сцена чрезвычайно красиво и наивно прочувствована, но невозможна на подмосткахъ театра, гдѣ преклонённая поза другъ передъ другомъ двухъ дѣйствующихъ лицъ легко можетъ получить комическій оттѣнокъ. И дѣйствительно, эта черта принадлежитъ къ мотивамъ комедій Мольера и Гольберга. Шекспиръ съумѣлъ сохранить ее, воспользовавшись ею, какъ и всѣми другими цѣнными штрихами своего предшественника, такимъ образомъ, что остается только ея прелесть, а грубая внѣшняя сторона исчезаетъ. Когда ихъ уводятъ плѣнными, Лиръ говоритъ Корделіи:
   
   "Скорѣй уйдемъ въ темницу!
   Мы станемъ пѣть въ ней, будто птицы въ клѣткѣ.
   Когда попросишь ты, чтобъ я тебя
   Благословилъ, я самъ, склонивъ колѣни,
   Прощенья буду у тебя проситъ.
   И такъ мы станемъ жить вдвоемъ и пѣть,
   Молиться, сказки сказывать другъ другу" *).
   *) Переводъ Дружинина.
   
   Старинная пьеса о Лирѣ заканчивается, простодушно и невинно, побѣ дою добрыхъ. Король Галліи и Корделія вновь водворяютъ Лира на его престолѣ, говорятъ въ лицо злымъ дочерямъ ѣдкія истины и затѣмъ обращаютъ ихъ войска въ полнѣйшее бѣгство. Лиръ благодаритъ всѣхъ своихъ приверженцевъ, награждаетъ ихъ и проводитъ остатокъ своихъ дней на сладкомъ отдыхѣ у дочери и зятя.
   Шекспиръ не такъ свѣтло смотритъ на жизнь. У него войско Корделіи разбито, стараго короля съ дочерью отводятъ въ тюрьму. Но никакія пережитыя и никакія существующія невзгоды не въ силахъ теперь сломить жизненную отвагу Лира. Вопреки всему, вопреки утратѣ власти, самоувѣренности и одно время разсудка, вопреки потерѣ рѣшительной битвы, онъ счастливъ, какъ можетъ быть счастливъ старикъ. Онъ вновь обрѣлъ свою утраченную дочь. Отъ людей его уединила уже самая старость. Въ спокойствіи, которое ему дастъ темница, онъ останется едва ли болѣе одинокъ, чѣмъ всегда бываетъ преклонная старость, и будетъ жить, замкнувшись тамъ съ единственнымъ отнынѣ предметомъ своей любви. Шекспиръ одно мгновеніе какъ будто хочетъ сказать: счастливъ тотъ, кто въ преклонной старости, хотя бы даже въ темницѣ, имѣетъ близъ себя завѣтный цвѣтокъ своей жизни.
   Поэтому Шекспиръ и не останавливается здѣсь. Эдмундъ отдаетъ приказъ повѣсить въ тюрьмѣ Корделію, и убійца исполняетъ данное ему повелѣніе.
   Лишь тогда трагедія достигаетъ своей высшей точки, когда Лиръ появляется съ трупомъ Корделіи на рукахъ. Когда, послѣ бурныхъ взрывовъ скорби, онъ спрашиваетъ зеркало, чтобы видѣть, дышетъ она еще или нѣтъ, происходитъ слѣдующій обмѣнъ репликъ:
   "Кентъ. Не это ли кончина міра?
   Эдгаръ. Или образъ ея ужасовъ?"
   Ему подаютъ перо. Онъ испускаетъ радостный крикъ: оно шевелится, его дочь жива. Потомъ онъ видитъ свою ошибку. Слѣдуютъ проклятія и прелестныя, характеризующія Корделію слова:
   
   "У ней былъ нѣжный, милый, тихій голосъ --
   Большая прелесть въ женщинѣ" *).
   *) Переводъ Дружинина.
   
   Затѣмъ переодѣтый Кентъ открывается ему, и онъ узнаетъ, что обѣихъ преступницъ сразила смерть. Но способность его къ воспріятію новыхъ впечатлѣній почти совсѣмъ угасла. Онъ можетъ только восчувствовать смерть Корделіи. "Повѣшена моя малютка! Нѣтъ, нѣтъ жизни!" {}. Затѣмъ послѣднія силы покидаютъ его и онъ умираетъ.
   
   "Кентъ. Не оскорбляй души его. Пускай
   Она отходитъ съ миромъ. Только врагъ
   Его вернуть захочетъ къ пыткамъ жизни" *).
   *) Переводъ Дружинина.
   
   Что этотъ старецъ теряетъ свою младшую дочь, именно это Шекспиръ выполнилъ такъ величаво, что Кентъ справедливо восклицаетъ: "Не это ли кончина міра? (Is this the promised end?)". Съ этою дочерью онъ теряетъ все, и бездна, разверзающаяся передъ нимъ, столь глубока и обширна, что, кажется, способна поглотить цѣлый міръ.
   Потерять Корделію -- это значитъ претерпѣть крушеніе всей жизни. Всѣ люди теряютъ свою Корделію или чувствуютъ, что имъ грозитъ опасность ее потерять. Потерять самое лучшее и самое дорогое, то, что одно даетъ жизни цѣну,-- въ этомъ трагедія жизни. Отсюда и вопросъ: не это ли кончина міра? Да, кончина міра. Каждый отдѣльный человѣкъ имѣетъ лишь свой міръ и находится подъ вѣчною угрозой пережить его крушеніе, а Шекспиръ въ 1606 г. былъ въ настроеніи, допускавшемъ его писать лишь такія драмы, гдѣ изображалась кончина міра.
   Это кончина міра, когда намъ кажется, что нравственный міръ погибаетъ, когда тотъ, кто великодушенъ и довѣрчивъ, какъ Лиръ, встрѣчаетъ неблагодарность и ненависть въ отплату, когда тотъ, кто честенъ и доблестенъ, какъ Кентъ, несетъ позорное наказаніе, когда тотъ, кто полонъ милосердія, какъ Глостеръ, и хочетъ дать пристанище поруганному страдальцу, въ награду за это теряетъ глаза, когда тотъ, кто благороденъ и непоколебимо вѣренъ, какъ Эдгаръ, долженъ скитаться въ видѣ сумасшедшаго, съ лохмотьями на чреслахъ, когда, наконецъ, та, которая представляетъ живой символъ величія женской души и дочерней нѣжности къ старому отцу, ставшему какъ бы ея ребенкомъ, можетъ, на его глазахъ, быть повѣшена руками убійцы. Такъ что же пользы въ томъ, что злые послѣ того губятъ и прощаютъ другъ друга? Это, все-таки, громадная трагедія человѣческой жизни и изъ нея звучитъ хоръ страстныхъ, хоръ насмѣшливыхъ, полныхъ дикаго вожделѣнія и безнадежно стонущихъ голосовъ.
   Сидя въ ночную пору у камина, Шекспиръ въ свистѣ бури, хлещущей въ окопныя стекла, въ завываніяхъ вѣтра въ трубѣ слышалъ, какъ всѣ эти грозные голоса контрапунктически, точно въ фугѣ, перебивали одинъ другой, и услыхалъ въ нихъ вопль отчаянія, исходящій отъ страждущаго человѣчества.

В. C.

"Русская Мысль", кн.VII, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru