Брандес Георг
Ипполит Тен

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Ипполитъ Тенъ *).

Георга Брандеса.

*) Переводъ съ датскаго изъ газеты Politiken.

   Врача обыкновенно уклоняются отъ леченія больныхъ, которыхъ они особенно хорошо знаютъ и съ которыми особенно близки. По аналогичной причинѣ журналистъ предпочитаетъ хранить молчаніе, когда смерть уноситъ тѣхъ, кто ему очень дорогъ. Съ тяжелымъ чувствомъ принимается онъ писать, когда только что узналъ о смерти человѣка, которому онъ больше всего обязанъ и которому больше всего удивлялся.
   Телеграфъ, сообщившій, что Тонъ умеръ въ Парижѣ, возвѣстилъ уже за нѣсколько дней передъ тѣмъ, что болѣзнь его приняла тревожный оборотъ. Этотъ недугъ былъ давняго происхожденія. Послѣднія двадцать лѣтъ Тэнъ уже не пользовался хорошимъ здоровьемъ. Съ 1873 г. онъ жилъ въ Нентонъ-Сенъ-Бернаръ въ Савойѣ и проводилъ лишь мѣсяца по четыре въ году въ Парижѣ. Его здоровье требовало тихой деревенской жизни и чистаго горнаго воздуха и даже при соблюденіи этихъ условій, все-таки, мало поправлялось. Онъ не принималъ участія въ политической жизни, почти не бывалъ въ обществѣ и все свое время посвящалъ исключительно своему послѣднему капитальному произведенію Происхожденіе современной Франціи. Пять томовъ этой книги вышли и недостаетъ только послѣдняго, но и онъ, навѣрное, почти доведенъ до конца.
   Въ лицѣ Тена умеръ величайшій изъ современныхъ историковъ и критиковъ Европы,-- быть можетъ, вообще, первый прозаикъ Европы въ настоящую минуту. Онъ умеръ въ такой моментъ, когда былъ непопуляренъ, когда большая публика въ его отечествѣ отстранилась отъ него, ибо онъ утратилъ поклонниковъ, боготворившихъ его въ болѣе раннюю пору его жизни за радикализмъ его философскихъ мнѣній, и не много выигралъ отъ сочувствія тѣхъ, которые читали и восхваляли его за его антипатію въ революціи и унылый взглядъ на ходъ развитія современной Франціи.
   Теперь, съ его кончиной, какъ это всегда бываетъ, всѣ голоса, безъ сомнѣнія, сольются въ признаніи его заслугъ.
   Тѣ, которымъ довелось слышать Тэна, какъ лектора, въ красивой залѣ Ecole des Beaux Arts съ большою полукруглою картиной Делароша, должны были сохранить неизгладимое воспоминаніе о самомъ необычайномъ видѣ краснорѣчія. При входѣ профессора молодые художники оглашали переполненный амфитеатръ цѣлою бурей рукоплесканій. Танъ садился къ столу и начиналъ говорить совсѣмъ тихо, безъ малѣйшей игры физіономіи, безъ единаго жеста, первое время безъ малѣйшаго повышенія или пониженія голоса, не ускоряя и не замедляя рѣчи, монотонно, съ невозмутимымъ спокойствіемъ.
   Но голосъ, хотя и не сильный, былъ богатъ и звученъ, и по мѣрѣ того, какъ Танъ продолжалъ говорить, это противорѣчіе между поэзіей выраженій, великолѣпіемъ описаній, смѣлостью и изумительною красотой стиля, съ одной стороны, и затѣмъ съ другой -- этою равнодушною, безстрастною дикціей казалось вамъ какъ бы шуткой, какъ бы результатомъ пари. Онъ точно самъ не зналъ или не подозрѣвалъ, какъ превосходно то, что онъ говоритъ. Лишь тогда, когда онъ описывалъ какой-нибудь ландшафтъ или какое-нибудь художественное произведеніе, въ его голосѣ появлялась если не теплота, то все же нѣкоторый интеллектуальный энтузіазмъ. Вскорѣ становилось понятно, что лекторъ вполнѣ естествененъ, и что эта англійская манера если и не была у него врожденнымъ свойствомъ, то сдѣлалась, все-таки, неподдѣльною формой, въ которую вылился его характеръ. Онъ терпѣть не могъ выставлять напоказъ свои чувства или хотя бы проявлять свои душевныя движенія и въ совершенствѣ владѣлъ собою. Онъ не искалъ благоволенія своихъ слушателей, онъ непритязательно, но съ сознаніемъ своей силы сообщалъ имъ воззрѣніе, которое они вольны были раздѣлить или нѣтъ, какъ имъ заблагоразсудится. Онъ только не могъ не говорить такъ, что слушать его было истиннымъ праздникомъ.
   Ипполитъ Адольфъ Тэнъ родился въ 1828 г. въ Вузье, въ Арденнахъ. Исполинскіе лѣса Арденнъ произвели глубокое впечатлѣніе на его дѣтскую душу и внушили ему любовь въ лѣсамъ и отдѣльнымъ деревьямъ и вообще къ величественнымъ ландшафтамъ,-- любовь, такъ часто прорывающуюся въ его сочиненіяхъ. Чрезъ посредство дяди, возвратившагося на родину изъ Америки и научившаго его англійскому языку, онъ еще въ дѣтствѣ испыталъ на себѣ сильное воздѣйствіе англійскаго духа и характера, имѣвшее рѣшающее значеніе въ его развитіи.
   Въ 1848 г. онъ поступилъ первымъ по конкурсу въ Нормальную школу (высшее учебное заведеніе Франціи для подготовки учителей), и занятія въ этой школѣ, солидное филологическое и историческое образованіе, даваемое ею, положили фундаментъ его научному зданію. Когда онъ вышелъ изъ школы, онъ былъ молодымъ ученымъ, мыслителемъ, увлекавшимся философіей 18-го вѣка, ненавидѣвшимъ и презиравшимъ французскую эклектическую философію, спиритуализмъ Кузена,-- молодымъ человѣкомъ со скуднымъ житейскимъ опытомъ, но съ воинственнымъ духомъ и великою отвагой въ своемъ стремленіи завоевать себѣ въ умственной жизни Франціи подобающее ему мѣсто.
   Нѣтъ надобности разсказывать объ издѣвательствахъ, предметомъ которыхъ онъ сдѣлался со стороны высшихъ университетскихъ властей. Высшая милость, какой ему удалось добиться, это отправиться на должность помощника учителя въ Неверѣ, а затѣмъ -- помощника учителя въ Пуатье. Когда онъ сталъ, наконецъ, просить штатнаго мѣста третьяго учителя гдѣ-нибудь въ провинціи, его назначили шестымъ учителемъ въ Безансонъ. Онъ вышелъ въ отставку и въ теченіе слѣдующихъ тринадцати лѣтъ жилъ въ Парижѣ частнымъ человѣкомъ, изучая физіологію, высшую математику, медицину и философію.
   Въ 1865 г. принцъ Наполеонъ, разыскавшій его и привлекшій его къ своему кружку, доставилъ ему мѣсто профессора въ академіи художествъ, послѣ того, какъ французская академія, по доносу епископа Орлеанскаго, отказалась увѣнчать преміей капитальный трудъ его молодыхъ лѣтъ Исторію англійской литературы. Такъ какъ о назначеніи его въ Сорбонну или въ Collège de France не могло быть и рѣчи, то, не имѣя матеріальныхъ средствъ, онъ съ радостью принялъ это незначительное мѣсто. Жалованья было всего какихъ-нибудь 5,000 франковъ, но отъ профессоровъ весьма мало требовалось, и Тэнъ могъ ограничиться небольшимъ числомъ лекцій въ зимніе мѣсяцы. Въ 1869 г., благодаря женитьбѣ, онъ сдѣлался состоятельнымъ человѣкомъ и затѣмъ, когда здоровье его разстроилось, онъ окончательно оставилъ профессорскую дѣятельность и сталъ жить только для своихъ литературныхъ работъ.
   Даже тогда, когда Тэну было уже за сорокъ лѣтъ, онъ слылъ во Франціи нечестивымъ бунтовщикомъ, а въ Даніи поверхностною личностью. Но вскорѣ его имя стяжало славу и на Сѣверѣ, а во Франціи онъ былъ одно время любимъ и уважаемъ, какъ никто другой изъ умственныхъ воспитателей молодежи, съумѣвшей вполнѣ оцѣнить его.
   Что увлекало въ Тэнѣ, это, несомнѣнно, прежде всего, его чувство прекраснаго. Оно было такъ самостоятельно и сильно, что вамъ казалось, будто вы никогда не встрѣчали ничего подобнаго. А затѣмъ -- соединеніе смѣлости мыслей и богатства и роскоши воображенія. Читателей, которые относились къ Тэну съ самою горячею симпатіей, подкупали не философскія его теоріи,-- онѣ интересовали скорѣе, какъ проявленіе его характера,-- и не попытка его, остроумная, но по необходимости неудовлетворительная, построить эстетику,-- эстетика была доктриной, а Тэнъ возбуждалъ энтузіазмъ не доктринерною своей стороной. Нѣтъ, въ немъ плѣнялъ великій поэтъ и живописецъ. Его проза напоминала парчу.
   Мало-по малу во Франціи вошло въ моду превозносить стиль Ренана надъ всею прочею прозой въ странѣ. Это справедливо въ томъ смыслѣ, что его стиль быль необыкновенно простъ и лился непринужденно, какъ стихъ Ламартина, но несправедливо, если этимъ Ренана, какъ художника слова, хотѣли поставить выше Тэна. Теперь считается ересью ставить Тана выше, но, навѣрное, не мало найдется людей, для которыхъ стиль Ренана не можетъ идти и въ сравненіе со стилемъ Тэна. Правда, у послѣдняго за каждымъ предложеніемъ чувствуется воля, составившая его именно такъ, а не иначе, чувствуется искусство, сознаваемое художникомъ. Но что-жь изъ этого, разъ въ результатѣ является чудная красота и ясность, образы, запечатлѣвающіеся въ памяти, и богатство мелодій, относящихся къ музыкѣ Ренана такъ, какъ Бетховенъ относится къ Гайдну? И прибавьте къ этому самообладаніе, гордость, какихъ вы не найдете у Ренана. Никогда ни одного чувствительнаго, ни одного интимнаго слова читателю. Сантиментальность исключена совершенно, и сочувствію доступа нѣтъ.
   Тэнъ не менѣе красоты любилъ истину, и эта любовь ничуть не мѣшала ему, потому что онъ имѣлъ полную власть надъ собою. Въ устныхъ бесѣдахъ онъ всегда умѣрялъ, сдерживалъ, одушевленный страстью къ справедливости въ сужденіи, точно онъ видѣлъ передъ собой воочію вѣсы справедливости и слѣдилъ за тѣмъ, чтобы стрѣлка ихъ стояла отвѣсно. Онъ любилъ во всемъ крупные основные контуры. Его основное влеченіе было влеченіе упрощать.
   Ее въ его природѣ была нѣкоторая двойственность.
   Какъ умъ, онъ былъ существомъ изъ эпохи Возрожденія, не гибкимъ, но смѣлымъ и богатымъ, исполненнымъ любви ко всякой крупной силѣ и всякой ярко выраженной страсти, и, кромѣ того, существомъ глубоко поэтическимъ, не сторонившимся утомленныхъ и больныхъ элементовъ, безъ которыхъ новѣйшее время почти не знаетъ истинной поэзіи, восторженнымъ поклонникомъ Альфреда де-Мюссе и Генриха Гейне.
   Какъ человѣкъ, онъ былъ въ высшей степени буржуазенъ (rangé universitaire); ни разу въ жизни не позволилъ онъ своей фантазія обмануть его разсудокъ, ни разу не сдѣлалъ глупости, ни разу не совершилъ какого-нибудь бросающагося въ глаза поступка. Съ удивленіемъ и сожалѣніемъ смотрѣлъ онъ на умы, которые и въ личной жизни отдавались во власть своей поэзіи. Онъ сравнительно поздно познакомился со свѣтомъ въ его настоящемъ видѣ и получилъ отъ него впечатлѣніе подавляющаго отвращенія. Никогда соблазны Парижа не манили его. Само собою разумѣется, что въ молодости онъ бывалъ всюду, бывалъ и у кокотокъ и большихъ куртизанокъ. "Д смотрѣлъ на нихъ, какъ на трупы въ анатомическомъ театрѣ",-- говаривалъ онъ. Онъ жилъ какъ ученый и философъ.
   Эта своеобразная двойственность его природы обнаружилась передъ большою публикой въ его Исторіи революціи.
   Планъ его послѣдняго великаго произведенія начерталъ въ немъ патріотъ. Послѣ катастрофы 1870 г. онъ рѣшилъ быть насколько возможно полезнымъ своей странѣ.
   Онъ началъ изучатъ старый режимъ, революцію, эпоху Наполеона.
   Положеніе, имъ занимаемое въ то время, было таково. Онъ только что пережилъ неистовства коммуны и видѣлъ революцію сквозь зарево пожаровъ коммуны. Вопреки своей антипатіи въ имперіи, онъ, какъ другъ принца Наполеона и принцессы Матильды, внушалъ недовѣріе новой демократіи. Онъ съ самаго начала видѣлъ въ якобинизмѣ продуктъ ложно-классическаго умственнаго направленія, ограниченность котораго онъ, какъ историкъ литературы, всю свою жизнь изобличалъ и старался сокрушить. Его политическимъ идеаломъ было осуществленное англичанами соединеніе консерватизма и прогресса, а потому, по отношенію къ революціи и легкомысленному и пристрастному боготворенію, предметомъ котораго долгое время были ея представители, онъ сдѣлался органомъ реакціи, носившейся въ воздухѣ.
   Онъ принялся за дѣло съ чрезвычайною добросовѣстностью. Состояніе, въ какомъ находились источники, принудило его въ то самое время, какъ онъ сдѣлался исторіографомъ, приступить къ изслѣдованію архивовъ. Когда Зибель изучалъ въ Парижѣ исторію революціи и хотѣлъ взять въ архивѣ нѣсколько связокъ рукописей, архиваріусъ воскликнулъ, въ изумленію нѣмца: "Не прикасайтесь къ этому священному праху, милостивый государь, онъ лежитъ здѣсь съ 93-го года!" Французскіе изслѣдователи оставляли этотъ прахъ въ покоѣ. Тэну это положеніе вещей представлялось позоромъ, и онъ съ жаромъ предался работѣ, непосильной для его слабаго здоровья. А потому въ его исторіи оказывается по временамъ слишкомъ мало текста и слишкомъ много цитатъ. Порой онъ черезъ-чуръ усердно рылся въ архивной пыли.
   Его книга о старомъ режимѣ вышла шедёвромъ. Книга о революціи вышла слабѣе. Это объясняется тѣмъ, что, тогда какъ поэтъ и живописецъ въ Тэнѣ могъ набрасывать превосходные портреты великихъ людей революціи, человѣкъ порядка былъ въ немъ инстинктивно возмущенъ и подавленъ распаденіемъ всякихъ узъ.
   Звукъ разбивающагося въ дребезги оконнаго стекла уже приводилъ его въ содроганіе. Онъ негодовалъ при видѣ всей этой невѣжественной массы, насильственно завладѣвшей кормиломъ правленія.
   И такимъ образомъ онъ написалъ замѣчательное и солидное произведеніе, но, читая его, вы готовы подчасъ подумать, будто авторъ своими увѣщаніями пытается остановить землетрясеніе.
   Въ послѣднемъ изъ вышедшихъ томовъ, первомъ томѣ о наполеоновской эпохѣ, въ мастерскомъ портретѣ Бонапарта, которымъ онъ открывается, Тэнъ вновь поднялся на высшую ступень своего таланта. Правда, этотъ портретъ не совсѣмъ точенъ. Тэнъ слишкомъ склоненъ давать вѣру всѣмъ свидѣтельствамъ противъ Наполеона, онъ вѣритъ даже гнуснымъ мемуарамъ Меттерниха. Но пониманіе характера здѣсь глубоко и вдумчиво, а стиль грандіозенъ. Историкъ нашелъ достойный себя сюжетъ.
   Впрочемъ, эта книга принесла ему мало радости. Его старинный покровитель, принцъ Наполеонъ, написалъ противъ него негодующую брошюру; его старинная пріятельница, принцесса Матильда, въ первой вспышкѣ гнѣва по прочтеніи книги послала ему свою карточку съ надписью р. р. с. (poor prendre congé), и если она и не замедлила раскаяться въ своей опрометчивости, то все же онъ послѣ того почувствовалъ себя болѣе одинокимъ.
   Взглядъ его на новѣйшую исторію Франціи былъ мраченъ и дѣлала все мрачнѣе и мрачнѣе. Его основное воззрѣніе заключалось въ томъ, что старый режимъ положилъ начало совершенно неразумной въ политической смыслѣ централизаціи, затѣмъ революція сломила всѣ самостоятельныя учрежденія и всѣ самостоятельныя силы въ странѣ за предѣлами Парижа, наконецъ, Наполеонъ сжалъ въ своей рукѣ то, что еще оставалось, а когда онъ выпустилъ добычу, тогда страна пошатнулась. Съ 1800 года Франція 8 разъ перемѣнила форму правленія и теперь будто бы все ближе и неотвратимѣе катится къ гибели.
   Въ 1889 г. Тэнъ писалъ: "Наполеонъ ввелъ въ этотъ механизмъ центральнымъ двигателемъ, общею пружиной стремленіе пробиться впередъ, беззастѣнчивое честолюбіе, ничѣмъ не прикрашенный эгоизмъ, и эта пружина, натянутая до крайняго напряженія, трещитъ, лопается и ломаетъ механизмъ. Послѣ него его преемники держались такого же образа дѣйствій. До сихъ поръ самый продолжительный изъ періодовъ въ этомъ вѣкѣ не достигнулъ еще двадцати лѣтъ". Въ слѣдующемъ году Тэнъ указываетъ, что хотя республика и просуществовала теперь двадцать лѣтъ, но что она едва не была ниспровергнута буланжизмомъ. Послѣднее слово, посвященное имъ Франціи въ его великомъ произведеніи, это безнадежное: "идетъ неуклонно къ банкротству".
   Онъ написалъ это могучее историческое сочиненіе въ томъ же духѣ, въ какомъ Исаія писалъ свои могучія поэтическія книги для своего народа.
   Поэтому онъ и не былъ популяренъ въ минуту смерти. Но когда забудется настроеніе дня, тогда имя его вновь засіяетъ во всемъ своемъ блескѣ.

"Русская Мысль", кн.V, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru