Бласко-Ибаньес Висенте
Сострадание

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Висенте Бласко Ибаньес.
Сострадание

   В десять часов вечера граф Сагреда вошел в свой клуб на бульваре Капуцинов. Лакеи бросились толпою принять от него трость, лоснящийся цилиндр и роскошную меховую шубу; раздевшись, граф предстал в накрахмаленной рубашке безупречной белизны, с гвоздикой в петлице и в обычной, скромной, но изящной форме -- черной с белым -- джентльмена, приехавшего прямо с обеда.
   В клубе знали, что он разоренный человек. Состояние его, обратившее на себя пятнадцать лет тому назад некоторое внимание в Париже, щедро разбрасывалось им за это время на все четыре стороны и теперь исчерпано. Граф жил на остатки прежнего величия, подобно людям, потерпевшим кораблекрушение, которые, цепляясь за обломки, ждут в смертельной тревоге наступления последнего часа. Даже лакеи, юлившие вокруг него, точно рабы во фраке, знали о постигшем его несчастье и обсуждали его постыдное затруднение в деньгах; но в их бесцветных глазах, утративших всякую выразительность из-за постоянного раболепства, не отражалось ни малейшей наглости. Граф был такой важный барин! Он расшвырял свои деньги с такой великосветскою щедростью! Вдобавок он был настоящий аристократ, a душок вековой знати обыкновенно внушает некоторое уважение многим гражданам, предки которых создали революцию. Это был не какой-нибудь польский граф, живущий на содержании у важных дам, и не итальянский маркиз, который мошенничает в игре, и не важный русский барин, получающий нередко средства к жизни от полиции; это был гидальго, настоящий испанский гранд. Кто-нибудь из его предков был выведен, может быть, в Сиде, в Рюи Блазе или в какой-нибудь другой пьесе, дающейся на сцене во Французской Комедии.
   Граф вошел гь клуб с самым развязным видом и высоко поднятою головою, приветствуя друзей и знакомых хитрою, еле заметною улыбкою, в которой отражались и надменность, и легкомыслие.
   Ему было под сорок лет, но его называли еще прекрасным Сагреда; прозвище это было дано ему давно ночными дамами от Максидеа и утренними амазонками из Булонского леса. Только легкая проседь на висках и треугольник небольших морщинок у углов глаз говорили о непомерно быстром темпе жизни, о перегрузке жизненной машины, пущенной полным ходом. Но в глубоких и задумчивых глазах светился еще огонь молодости, и они недаром заслужили ему со стороны друзей и подруг прозвище мавра. Виконт де ла Тремизиньер, удостоенный академической премии за статью об одном предке графа -- товарище Конде -- и пользовавшийся большим уважением среди антиквариев левого берега Сены, спускавших ему все скверные картины, которые не находили сбыта другим покупателям, называл графа де-Сагреда Веласкесом и был очень доволен тем, что смуглый, слегка зеленоватый цвет лица гранда, черные закрученные усы и глубокие глаза давали ему возможность хвастнуть своим основательным знанием испанской живописи.
   
   Все в клубе говорили о разорении Сагреда с некоторым состраданием. Бедный граф! Отчего не выпадет ему на долю хорошее наследство? Отчего не встретить ему американской миллионерши, которая влюбилась бы в него и его титул? Надо сделать что-нибудь для его спасения.
   
   А он жил среди этого немого, улыбающегося сострадания, не замечая его, закованный в броню надменности, принимая за искреннее поклонение то, что было, в сущности, симпатией и состраданием. К тяжелым ухищрениям приходилось ему прибегать, чтобы удерживаться на прежней высоте положения; он воображал, что обманывает окружающих, на самом же деле обманывал лишь самого себя.
   Сагреда прекрасно отдавал себе отчет вь своем положении и не возлагал никаких надежд на будущее. Все родственники, которые могли вывести его из беды своевременным завещанием, сделали это уже много лет тому назад, сойдя с жизненной сцены. Там внизу не оставалось никого, кто мог бы вспомнить о нем. У него были в Испании только дальние родственники, важные гранды, связанные с ним не столько узами любви, сколько историческим именем. Он был с ними на ты, но не мог ожидать от них ничего кроме добрых советов и порицания по поводу сумасшедшего расшвыривания денег. Все было кончено. Богатый багаж, с которым Сагреда приехал пятнадцать лет тому в Париж, сгорел за это время в ярком блеске. На его мызах в Андалузии с большими фермами и табунами давно переменился этот расточительный и никогда не показывавшийся владелец, которого там почти не знали. За мызами перешли в чужие руки огромные хлебные поля в Кастилии, рисовые -- в валенсийской провинции, поместья в северной Испании, все царственное имущество старинного графского рода Сагреда, не считая наследств от разных тетушек -- набожных старых дев -- и от других родственников, умерших от старости в своих фамильных дворцах.
   Париж и летние купанья или воды поглотили это вековое состояние в несколько лет. На долю прекрасного Сагреда остались после разорения только воспоминания о его шикарной связи с двумя модными актрисами, печальные улыбки дюжины видных светских дам, забытая слава нескольких дуэлей, недурная репутация смелого, хладнокровного игрока и бойкого фехтовальщика, непримиримого в делах чести.
   Он жил на счет славы своего прежнего величия, влезая в долги у разных ростовщиков, веривших, на основании предыдущих примеров, в возможность восстановления его состояния. "Судьба решена", говорил себе граф. Когда последние ресурсы будут исчерпаны, он примет окончательное решение. Но лишать себя жизни?.. Это никогда. Такие люди, как он, лишают себя жизни только из-за долгов чести или карточных. Его славные и знатные предки должали огромные суммы людям, стоявшим много ниже их, и все-таки не думали прибегать к самоубийству. Когда кредиторы закроют перед ним двери и ростовщики станут грозить скандалом и судом, граф Сагреда сделает над собою усилие и расстанется с приятною жизнью в Париже. Среди его предков были колонизаторы и военные. Он мог поступить в иностранный полк в Алжире или уехать в Америку, завоеванную его дедами, чтобы, верхом на лошади, пасти огромные стада в южной части Чили или в безпредельных равнинах Патагонии.
   Несмотря на приближение страшной минуты, эта тяжелая и азартная жизнь, вынуждавшая его постоянно лгать, была лучшим периодом его существования. Из последней поездки в Испанию, предпринятой с целью ликвидации остатков состояния, он вернулся с женщиною -- провинциальною барышнею, ослепленною блеском важного гранда; к ее пылкой и покорной любви примешивалось в сильной степени преклонение перед ним. Женщина!.. Сагреда впервые понял истинное значение этого слова; до сих пор оно было для него почти пустым звуком. Теперешняя подруга его была настоящею женщиною, тогда как дамы, наполнявшие до сих пор его жизнь, нервные и вечно недовольные, с искусственною улыбкою и сладострастными ухищрениями, принадлежали к другому роду человеческому.
   И вот когда в его существовании появилась истинная женщина, деньги ушли навсегда!.. Как только пришло несчастье, явилась любовь! Сильно страдая из-за потери состояния, Сагреда жестоко боролся, чтобы поддержать внешний блеск. Он оставался на прежней квартире, не сокращая расходов, поднося своей подруге такие же подарки, как своим прежним приятельницам, и радуясь, почти как отец, детскому изумлению и наивной признательности бедной женщины, ослепленной пышным блеском Парижа.
   Сагреда тонул все глубже и глубже, но с уст его не сходила веселая улыбка; он был доволен самим собою, своею теперешнею жизнью и приятною мечтою, которая должна была быть последнею, но все не прекращалась благодаря какому-то чуду. Судьба, которая отвернулась от него в последние годы, поглотив в Монте-Карло, Остенде и больших клубах на бульварах остатки его состояния, решила, по-видимому, помочь ему теперь, сжалившись над его новою жизнью. Каждый вечер, пообедав с подругою в модном ресторане, он оставлял ее в театре и отправлялся в свой клуб, единственное место, где судьба улыбалась ему. Игра шла по маленькой. Только несколько партий в ecarte с близкими приятелями, друзьями юных лет, которые продолжали вести веселый образ жизни, благодаря своему крупному состоянию или женитьбе на богатых девушках, и сохранили от прежних времен привычку бывать в почтенном клубе.
   Как только граф садился с картами в руках против одного из этих приятелей, судьба начинала приветливо улыбаться ему, а они усердно проигрывали, приглашая его каждый вечер играть и как бы установив между собою очередь для проигрыша. Правда, разбогатеть от этих выигрышей нельзя было; это были то десять, то двадцать пять золотых; несколько раз только Сагреда ушел из клуба с сорока золотыми в кармане. Но эти почти ежедневные поступления давали ему возможность затыкать дырки в великосветском существовании, которое грозило рухнуть в один прекрасный день, и окружать подругу вниманием и комфортом, а также поддерживали в нем надежду на будущее. Почем знать, что ждет его впереди?
   Увидя в одной из гостиных виконта де ла Тремизиньер, граф улыбнулся с выражением дружеского вызова.
   -- Желаете сыграть?
   -- Как угодно, дорогой Веласкес!
   -- По пяти франков за семь очков, чтобы не зарваться. Я уверен, что выиграю. Судьба на моей стороне.
   Партия началась при скромном свете электрических свечей, в удобной комнате с мягкими коврами и тяжелыми драпировками.
   Сагреда выигрывал непрерывно, как будто фортуне доставляло удовольствие доставлять ему победу в самых затруднительных и неудачных положениях в игре. Самые карты были тут не при чем. Если даже у него не было козырей, и остальные карты оказывались неудачными, то партнер всегда оказывался в еще худшем положении, и выигрыш неизменно выпадал на долю графа.
   Перед ним лежало уже двадцать пять золотых. Один товарищ, бродивший со скучающим видом по гостиным клуба, остановился у карточного стола, заинтересовавшись партией. Сперва он постоял около Сагреда, затем перешел к виконту, которому это соседство за спиною, по-видимому, действовало на нервы!
   -- Но это же безумие! -- вскоре воскликнул новый пришелец. -- Вы же не пользуетесь лучшими картами! Вы откладываете козыри и играете только самыми скверными картами. Как глупо!
   Больше он ничего не успел сказать. Сагреда бросил карты на стол. Лицо его покрылось зеленоватою бледностью. Глаза непомерно расширились и устремились на виконта. Затем он встал.
   -- Я понял, -- произнес он холодно. -- Разрешите мне удалиться.
   И нервным движением руки он толкнул в сторону друга горку золотых монет.
   -- Это ваше.
   -- Но что вы, дорогой Веласкес?.. Что вы Сагреда?.. Позвольте мне объяснить вам, граф...
   -- Достаточно, кабальеро. Повторяю вам, что я понял.
   В глазах его вспыхнула яркая искра, как случалось иногда прежде, когда, после кратких споров или оскорбительного слова, он поднимал перчатку в знак вызова.
   Но это враждебное выражение мигом исчезло из его глаз. На губах появилась любезная улыбка, от которой мороз пробирал по коже,
   -- Я крайне признателен вам, виконт. Подобные услуги никогда не забываются... Еще раз благодарю вас.
   И он поклонился с надменным видом и вышел из комнаты, гордо выпрямившись, как в те времена, когда состояние его было еще нетронуто.

* * *

   Граф Сагреда идет по бульвару в распахнутой шубе. Публика выходит из театров; женщины порхают с одного тротуара на другой; на улицах проносятся ярко освещенные автомобили, в которых мелькают перья, бриллианты и белые открытые шеи; газетчики выкрикивают свой товар; на фасадах высоких домов вспыхивают и гаснут огромные электрические вывески.
   Испанский гранд, гидальго, потомок знатных кабальеросов из Сида и Рюи Блаза идет против людского течения, прокладывая себе путь локтями, торопясь вперед, но не зная, куда он идет, и не отдавая себе отчета в том, где находится.
   Делать долги!.. Ладно. Долги не бесчестят дворянина. Но получать милостыню? В минуты черных мыслей его никогда не пугала перспектива вызвать в людях презрение своим крахом, увидеть, что они отвертываются от него, спуститься до низших ступеней и потонуть среди подонков общества. Но внушать людям сострадание!..
   К чему эта комедия? Ближайшие друзья, улыбавшиеся ему по-прежнему, поняли тайну его положения и сговорились из жалости подавать ему по прежнему, милостыню, делая вид, что играют с ним. Тяжелая тайна стала известна и остальным знакомым и даже лакеям, которые продолжали низко кланяться ему по старой привычке. А он, бедный обманутый, вращался в высшем свете, с видом грансеньора, непреклонный и важный среди угасшего величия, точно труп легендарного полководца, который хотел одерживать победы и после смерти, верхом на коне.
   Прощай, граф де Сагреда! Потомок славных воинов и вице-королей может служить безымянным солдатом в отряде бандитов и отчаянных людей, может быть авантюристом в девственных землях и убивать людей ради добывания средств к жизни, может даже бесстрашно смотреть на крушение своего имени и славного прошлого пред лицом судьи... но жить на жалость близких!..
   Прощайте навсегда, последние иллюзии! Граф забыл о подруге, которая ждет его в одном ночном ресторане. Она исчезла из его памяти, как будто он никогда не видал ее, как будто она никогда не существовала. Он забыл обо всем, что скрашивало его жизнь еще несколько часов тому назад. Только позор сопровождает его, и с каждым шагом воскресает в нем что-нибудь умершее -- то воспоминание о предках, то расовый предрассудок, то фамильная гордость, надменность, честолюбие, непреклонность, все, что дремало в нем и, пробудившись теперь, теснит его грудь и путает мысли в голове.
   Как смеются должно быть люди за его спиною, в то же время жалея его!.. Теперь он идет быстрее, словно знает, куда направить шаги, и иронически бормочет в бессознательном возбуждении, как будто разговаривает с кем-то, кто бежит за ним и старается догнать его.
   -- Очень благодарен! Очень благодарен!
   На рассвете два выстрела подняли на ноги публику в одной гостинице близ Сен-Лазарского вокзала -- отеля с сомнительной репутацией, где свободно находят приют парочки, только что познакомившиеся на улице.
   Отельная прислуга нашла в одном номере господина во фраке; череп его был прострелен и из отверстия вылилась струя крови, оставившая на полосатом ковре змеящийся след, в черных туманных глазах этого человека светилась еще жизнь. Но нежный образ подруги не отражался в них. Его последняя мысль, оборванная смертью, принадлежала друзьям, погубившим его своею жалостью и оскорбившим его великодушным, но необдуманным состраданием.

-----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Полное собрание сочинений / Висенте Бласко Ибаньес; Том 10: Осужденная. Рассказы / Единств. разреш. авт. пер. с исп. Татьяны Герценштейн; С крит. очерком Э. Замакоиса. - Москва: Книгоиздательство "Современныя проблемы", 1911. -- 236 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru