Бирюков Павел Иванович
Мои два греха

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Толстой. Памятники творчества и жизни. 3
   Редакция В. И. Срезневского
   Кооперативное т-во изучения и распространения творений Л. Н. Толстого.
   Москва--1923.
   

МОИ ДВА ГРЕХА.

П. И. Бирюкова.

   Эти два греха мои относятся к дням моей молодости, хотя и не самой ранней, к средине 80-х годов, 85-му или 86-му, т.-е., когда мне было 25-26 лет. Эти годы вспоминаются мною как прекрасная молодость, потому что они были полны упоения, глубокого чувства, вызываемого обаянием Льва Николаевича; это были первые годы моего знакомства с ним, состоявшегося в конце 84 года. Очарование мое не ограничивалось только самим Львом Николаевичем, но распространялось и на всю его семью и даже на окружающую его обстановку, на Яснополянскую природу. Я говорю об этом для того, чтобы более точно определить те условия, в которых я совершил мои два греха. Надо прибавить к этому, что тогда я, несмотря на все обаятельное на меня влияние Льва Николаевича, еще не мог подписаться подо всем, что он говорил. Одновременно с влиянием Л. Н--ча я испытывал и другое, менее значительное, но тем не менее заметное для меня, влияние революционного социализма. Я был моряком, а в то время во флоте было сильное революционное брожение. Кроме того, основанный тогда в Петрограде "Посредник", которым я заведывал, привлекал к себе учащуюся молодежь, и у нас была связь с различными революционными кружками.
   Вот на фоне этих-то условий росла и укреплялась моя духовная связь со Львом Николаевичем, неотразимо влекшим меня к себе.
   Поездки в Ясную Поляну были для меня конечно самыми счастливыми периодами моей жизни. С самого начала моего знакомства со Львом Николаевичем у меня установились с ним не учительские, а какие-то родственные отношения. И Л. Н--ч часто, не по заслугам, дарил меня нежною лаской; этот тон наших отношений ярко отразился в письмах Л. Н--ча ко мне. Быть может этот родственный элемент отношений даже заслонял иногда для меня идейную сторону их, и я был плохим его последователем; но одно я знаю, что я любил его безмерно.
   И вот в одно из таких посещений Ясной Поляны, оставшись один в его кабинете, бывшем тогда в той комнате, которая разделена перегородкой, я стал с любопытством рассматривать полки книг по стенам, за столом; там было много книг по религиозным вопросам, лежали гигантские томы "Прологов" в кожаных переплетах, многотомный Reuss, Эмерсон, Ренан и многое другое.
   На нижних полках, под книгами лежали рукописи. Я запустил туда руку и вытащил несколько тетрадей. Увы, я тогда был так мало литературно образован, так мало придавал значения Л. Н--чу, как литератору, что не обратил внимания на различные варианты и черновики лежавшие там, и теперь совершенно не помню, что там лежало. Но порывшись немного, я вытащил одну тетрадь, представлявшую нечто цельное, это было несколько листов бумаги большого формата, мелко исписанных почерком не Льва Николаевича, и сверху была белая, в обыкновенный лист писчей бумаги, обложка, и на ней надпись: "Церковь и Государство". Название заинтересовало меня; я присел к столу и стал читать. Я прочел всю статью залпом и пришел в восторг. Она начиналась так: "Было разбойничье гнездо в Риме" -- это двор Константина; затем в этой статье цари назывались разбойниками, а попы обманщиками. Это вполне соответствовало моему тогдашнему настроению. Я немедленно же принялся переписывать, и скоро копия была готова. В кабинет зашел Л. Н. и спросил, что я делаю; я указал ему на рукопись и сказал, что мне она очень понравилась. Он посмотрел и равнодушным тоном, как о деле его мало интересующем, сказал: "Ах это сочинение Александра Петровича". Это меня озадачило, и я стал добиваться раз'яснения. Оказалось, что это Лев Николаевич сказал шутя; это были его черновые наброски, Александр Петрович Иванов, переписчик, переписал их и сам дал заглавие: "Церковь и Государство"; поэтому Лев Николаевич и назвал это сочинением Александра Петровича. Эта статья представляет неоконченный вариант, вероятно, времени писания Критики догматического богословия и была брошена Львом Николаевичем без внимания. Хотя статья была уже переписана мною, я все- таки попросил у Льва Николаевича позволения увезти с собой копию, на что он охотно согласился, не придавая никакого значения как самой статье, так и копированию ее.
   Я увез с собой копию, а самую статью положил на прежнее место и не знаю, где она теперь находится. Копию я привез в Петербург, в Посредник. Как я упомянул выше, нас посещали студенты из разных революционных кружков. Одним из них был студент Василий Васильевич Водовозов. Он усердно занимался в университете литографированием лекций. Я думаю, что это занятие его привлекало главным образом тем, что этим путем ему удавалось литографировать запрещенные, революционные сочинения. Так как новые религиозно-философские произведения Л. Н--ча были запрещены, то он занялся изданием и этих произведений, хотя и не был согласен с ними. Таким образом, он издал "Исповедь", "Краткое Евангелие", "В чем моя вера", "Так что же нам делать". Я снабжал его оригиналами, получая их от Владимира Григорьевича Черткова. Когда Василий Васильевич зашел ко мне по моем возвращении из Ясной, чтобы узнать, не привез ли я чего-нибудь нового, я показал ему "Церковь и Государство". Он прочел, пришел в восторг и сказал, что это непременно надо издать.
   Мне тоже этого хотелось, но я не решился бы это сделать, не получив на то разрешения Льва Николаевича. Вас. Вас. разрешил мое (сомнение революционным путем. Он попросил у меня позволения переписать для себя. Я дал ему, полагая, что если Л. Н. так охотно и без всяких оговорок позволил мне увезти копию, то он не будет против того, чтобы кто-нибудь списал ее у меня. Водовозов взял у меня копию, и через несколько дней, возвратив мне ее, вручил мне уже готовый, прекрасно изданный литографированный экземпляр, сказав, что статья эта имеет большой успех среди студенчества.
   Я был смущен и, кажется, написал Льву Николаевичу об этом, или сказал при следующем свидании, но он никакого внимания на это не обратил, и с моей души свалился тяжелый камень ответственности за это подпольное издание, сделанное без его ведома, и притом такого произведения, которое он сам не предназначал для печати.
   Второй мой грех был еще страшнее. Я приехал в Ясную Поляну и по обыкновению пошел в кабинет, за перегородку; Лев Николаевич всегда позволял мне читать то, что у него лежало на столе. Я раскрыл папку и увидал, заглавие: "Николай Палкин". Чем дальше я читал, тем труднее мне было оторваться от этого замечательного произведения. Я не в силах был уехать из Ясной Поляны, не увезя с собой копии с него. Я видел, что это произведение еще не было окончено, но меня мало интересовала литературная форма произведения, мне был дорог этот скорбный крик души о неизмеримых страданиях русского народа под игом диких тиранов, прозываемых великими, благочестивейшими и т. д.
   Я попросил позволения у Льва Николаевича переписать это только для меня. Он, конечно, позволил. Я списал и увез с собой. По дороге в Петербург я остановился в Москве ночевать у нашего общего друга Николая Лукича Озмидова. Это был оригинальный мыслитель, теоретически исповедывавший христианскую религию, близкую ко Льву Николаевичу, и старавшийся логическими формулами обосновать христианские идеи Нагорной проповеди. Он бывал у Льва Николаевича, часто и много беседовал с ним. И Лев Николаевич уважал его за его независимый, острый ум и за его стремление к исканию правды. Но характера он был тяжелого, деспотического, с примесью мании величия, и часто его логические выкладки обращались в пустые софизмы.
   Льва Николаевича он обожал и ловил с жадностью каждое его новое слово.
   Я не удержался и показал ему привезенную копию. Он конечно попросил списать. Я протестовал, но он сумел убедить меня, что Лев Николаевич всегда дает ему списывать свои новые вещи, что он это спишет только для себя, и я сдался. Копия была снята, а я увез свою в Петербург. На этот раз это мне даром не прошло. Приехав в Петербург, я получил письмо от Софьи Андреевны, полное беспокойства от того, что она узнала, что я увез копию с этой антиправительственной статьи, распространение которой может повредить репутации Льва Николаевича, а может быть и навлечь "а него какую-нибудь полицейскую кару. Я поспешил успокоить Софью Андреевну, что я никому эту статью не покажу, "о должен был сознаться, что у меня ее списал Озмидов. Конечно и Озмидову было написано увещание, и он обещал никому ее не показывать, но за это время у него ее уже успел списать его друг Н. А. Новоселов, решивший, что такая статья должна быть немедленно распространена, и он ее сейчас же ее гектографировал. У него была связь с революционерами, за ним следили. Кто-то на него донес, у него сделали обыск, отобрали гектографированные экземпляры и посадили в тюрьму, а потом выслали из Москвы. Приехав после этого в Ясную, я получил еще личный выговор от Софьи Андреевны за мой неосторожный поступок. К счастью, этот выговор она сделала в присутствии Льва Николаевича, который сейчас же заступился за меня, сказав, что, напротив, он очень рад, что я списал это. Этим я показал, что мне дороги эти мысли и что это ему очень приятно. Конечно, эти слова Льва Николаевича вполне вознаградили меня за понесенный выговор, и я успокоился. Я говорю, что этот мой грех страшнее первого, потому что там шло дело о заброшенной рукописи, а тут было начатое произведение, из которого могла вырасти чудная книга. И весьма вероятно, что преждевременное распространение ее остановило ее развитие, и Лев Николаевич, немного поработав, бросил ее, как только узнал, что о ней много говорят.
   Такова история появления этих двух произведений. Я решил воспользоваться страницами этого сборника, чтобы покаяться в этих своих невольных, от любви совершенных грехах, и снять со Льва Николаевича ответственность за незаконченность формы этих произведений.

П. Бирюков.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru