Аннотация: Въ трехъ частяхъ. Herr Paulus, His Rise, His Greatness, and His Fall. Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", NoNo 11-12, 1888, NoNo 1-3, 1889.
ПРОРИЦАТЕЛЬ.
Романъ Вальтера Безанта.
Въ трехъ частяхъ.
ПРОЛОГЪ.
I.
Двое молодыхъ людей сидѣли въ саду. Это былъ прекрасный садъ, довольно старый -- а это для сада такая же похвала, какъ и для портвейна. Будь то англійскій садъ, онъ былъ бы еще старѣе и обнесенъ кругомъ красивой кирпичной стѣной, покрытой мохомъ -- желтымъ, бѣлымъ и краснымъ -- и съ верхнимъ бортомъ, усаженнымъ цвѣтами и высохшими травами.
Но дѣло было въ Америкѣ, гдѣ, кажется, нѣтъ вовсе садовъ, насчитывающихъ болѣе двухсотъ лѣтъ и немногіе изъ нихъ видѣли подъ своей сѣнью болѣе трехъ поколѣній мужчинъ и женщинъ, говорящихъ по-англійски.
Въ этомъ саду былъ и цвѣтникъ, и фруктовый садъ, и огородъ. Въ фруктовомъ саду росли, главнымъ образомъ, яблони и на нихъ дозрѣвали въ настоящую минуту яблоки, старательно подставляя свои румяные бока жаркому солнцу первыхъ сентябрьскихъ дней.
Молодая дѣвушка сидѣла на низенькомъ стулѣ, а молодой человѣкъ прислонился къ стволу стараго дерева. Это обстоятельство не пустое, такъ какъ доказываетъ, что мы не въ Англіи, гдѣ на закатѣ ранняго осенняго дня молодые люди любятъ бѣгать, играть въ лаунъ-теннисъ, совершать дальнія прогулки и вообще быть въ движеніи. Въ Америкѣ, гдѣ жара гораздо сильнѣе, они, естественно, менѣе подвижны.
Домъ, передъ которымъ раскинутъ былъ этотъ садъ, прочно выстроенъ и безобразенъ; то былъ домъ м-ра Рюисдаля, законовѣда и именитаго гражданина небольшаго городка, отстоящаго на нѣсколько сотъ миль отъ Бостона.
Около дѣвушки -- Висаи Рюисдаль -- лежали на травѣ альбомы съ эскизами и ящикъ съ красками. Она снимала этюды съ деревьевъ. Но въ настоящую минуту сидѣла сложивъ руки, и глядѣла въ лицо молодому человѣку. Гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ я не разъ высказывалъ мнѣніе, что лучшая женщина въ мірѣ -- это женственная женщина, женщина, которую любятъ другія женщины, о которой онѣ не говорятъ съ горечью, или намеками и переглядываясь другъ съ другомъ. Она можетъ быть и красива, но женщины нераспространяются объ ея красотѣ; она можетъ быть изящна и обладать всѣми талантами, умомъ, искусствами, которые въ большой чести между дамами, но другія женщины не придаютъ этому большаго значенія; онѣ говорятъ про такія качества, какимъ не научатъ въ школѣ,-- отсутствіе эгоизма, доброта, заботливость о другихъ, симпатичность и проч. Она никогда не изощряется, какъ другія дѣвушки въ искусствѣ привлекать мужчинъ, какъ магнитъ: она совсѣмъ не понимаетъ силы любовной страсти въ мужчинѣ и нисколько этимъ не интересуется. Но она знаетъ, что нѣкоторыя женщины слабы и что хорошенькое личико не всегда служитъ признакомъ безгрѣшной души, хотя бы неблагоразумные мужчины и думали противное; и когда въ разныхъ книгахъ ей попадаются пышныя, страстныя преувеличенія поэтовъ, драматическихъ писателей и романистовъ, любящихъ изображать возлюбленную героя красивой богиней, исполненной всякихъ совершенствъ, она кладетъ такую книгу и беретъ другую, написанную въ болѣе умѣренномъ и разсудительномъ тонѣ. Выходя замужъ, она сохраняетъ спокойствіе духа и самообладаніе; она отдаетъ свое сердце безъ иллюзій; она знаетъ собственныя слабости и не слѣпа къ недостаткамъ мужа, но считаетъ, что самое большое счастіе въ жизни -- это все-таки душевный миръ и что не стоитъ гоняться за преувеличенными восторгами и наслажденіями. И однако съ такою женой мужъ бываетъ счастливъ всю жизнь. Между тѣмъ очень часто такія женщины совсѣмъ не выходятъ замужъ.
Бисая Рюисдаль была изъ такихъ дѣвушекъ. Ея спокойное, умное лицо, ясные сѣрые глаза, твердый ротъ, твердыя очертанія щекъ -- все внушало довѣріе. Даже простая, дѣловитая прическа темно-каштановыхъ волосъ говорила, что она вполнѣ разсудительная и надежная женщина; не вѣтреная, прихотливая, большимъ юморомъ одаренная женщина -- въ исторіи прошлаго столѣтія мы находимъ нѣсколько превосходныхъ типовъ прихотливыхъ или одаренныхъ юморомъ женщинъ, но въ настоящее время онѣ рѣдки -- не восторженная, впечатлительная или истерическая. Что касается красоты, то у нея была такая наружность, про которую обыкновенно никто не распространяется. И совсѣмъ тѣмъ она была недурна собой и очень мила: немного блѣднѣе чѣмъ здоровая англійская дѣвушка, немного худѣе и легче фигурой и общимъ видомъ. Когда дѣвушка поставитъ себѣ цѣлью привлекать вниманіе своей наружностью, или своимъ туалетомъ, то, само собою разумѣется, она этого достигаетъ. Но Висая не проявляла ни сознанія своей красоты, ни малѣйшаго желанія быть замѣченной.
Говорятъ, что нѣтъ мѣста во всей вселенной, гдѣ бы молодыелюди были такъ замѣчательно хороши собой, какъ въ Нью-Йоркѣ. Говорятъ, что древніе греки, ревнивые къ собственной славѣ, присылали узнавать, правда ли это. Молодой человѣкъ, прислонившійся къ дереву, обладалъ въ полной мѣрѣ и во всемъ блескѣ этой замѣчательной красотой. Вы знаете портретъ Шелли съ его дѣвическимъ лицомъ и чудными страстными глазами, полными блеска и серьезной, безбоязненной мысли. Ну вотъ: это лицо всегда напоминало мнѣ лицо Цефона, хотя Цефонъ -- этотъ молодой человѣкъ -- не былъ такъ высокъ и голова его не была несоразмѣрно велика съ ростомъ. Какой давно забытый бракъ или скрещеніе расъ создали такое удивительное лицо въ городкѣ штата Новая-Англія? Отъ какого предка или отъ какой прабабушки унаслѣдовалъ юноша это чудное лицо и эти чудные глаза? Его мать не была ни артистка, ни поэтесса и ни въ какомъ отношеніи не отличалась художественными наклонностями. Она была строгая христіанка и замѣчательная хозяйка, и книги, которыя она читала, равно какъ и ея собственное воображеніе, на сколько всякій могъ судить, были такъ же ограничены, какъ и ея вѣра. Его отецъ, конечно, могъ бы быть поэтомъ, но торговый складъ, которымъ онъ весьма удачно завѣдывалъ, давно убилъ всякій зародышъ поэзіи, если тольно онъ существовалъ въ немъ. Онъ былъ вообще очень респектабельный человѣкъ. Продавая рѣшительно все, начиная отъ контрафакціи англійскаго романа, цѣной въ десять центовъ и кончая связкой луку, боченкомъ яблоковъ или банкой патоки, онъ былъ дьякономъ въ своей церкви и когда не говорилъ о долларахъ, то распространялся о религіи -- союзъ здѣшняго и того свѣта: спасеніе души и вѣрное помѣщеніе капитала -- такія вещи часто совмѣщаются по ту сторону Атлантическаго океана. Оба, и отецъ и мать, будучи вполнѣ довольны сами собой, страстно желали, чтобы ихъ единственный сынъ слѣдовалъ по имъ стопамъ и избралъ бы для себя какую-нибудь торговую отрасль; если же не это -- такъ какъ великій и славный даръ кованія денегъ дается не каждому,-- они желали, чтобы онъ сталъ юристомъ и политикомъ, а затѣмъ мэромъ своего города, губернаторомъ своего штата и быть можетъ -- кто знаетъ -- президентомъ Соединенныхъ Штатовъ.
Но какое было у юноши этого лицо!
Быть можетъ -- средніе классы не ведутъ родословной -- въ дальнемъ поколѣніи предковъ этого юноши была какая-нибудь итальянка, или же страстная андалузка, можетъ быть, цыганка или провансалка, отъ которой ему достались эти чистыя и нѣжныя черты, эти черные глаза, мягкіе и блестящіе и надѣленные всѣми поэтическими качествами, какъ нѣжность, симпатія, проницательность и чувствительность. Фигура юноши была тонка и высока. Въ подвижныхъ губахъ, въ посадкѣ головы, въ длинныхъ тонкихъ пальцахъ можно было разглядѣть еще болѣе нервный темпераментъ, чѣмъ вообще бываетъ у его соотечественниковъ. Куда приведетъ эта нервность американцевъ -- Богъ знаетъ. Быть можетъ, въ амальгамѣ будущаго, когда всѣ націи міра дадутъ частицу себя на созиданіе американца, эта нервность темперамента измѣнится. Но что, если она еще усилится? Но къ чему приведетъ эта крайне напряженная организація теперешняго поколѣнія -- каждый можетъ видѣть. Одни выходятъ великолѣпными ораторами, другіе краснорѣчивѣйшіе проповѣдники; третьи -- ярые партизаны; нѣкоторые -- ревностные мученики; иные -- оригинальнѣйшіе изобрѣтатели; а есть и ловкіе мошенники, шарлатаны высшей школы -- всѣ качества эти вообще развиты въ превосходной степени.
Мы узнаемъ сейчасъ, куда привела чувствительная и нѣжная организація этого молодаго человѣка. Никогда еще со временъ -- увы! слишкомъ краткихъ -- Авессалома, не бывало такого прелестнаго юноши, говорю, какъ Авессаломъ -- именно въ томъ отношеніи, что у каждаго при мысли объ Авессаломѣ воскресаетъ представленіе о длинныхъ волосахъ. Они были раздѣлены съ боку и падали на его бѣлые виски естественными завитками. Казалось вполнѣ натуральнымъ то, что онъ носилъ длинные волосы; если это и была аффектація, то единственная, такъ какъ его костюмъ былъ простъ и даже мѣшковатъ.
-- Не пытайся меня отговаривать, говорилъ онъ. О! Висая, я еще никогда такъ не нуждался въ симпатіи, какъ теперь, и если ты мнѣ въ ней откажешь, у меня не будетъ ни одного друга. Всѣ противъ меня.
-- Я не противъ тебя, Цефъ. Тебѣ бы слѣдовало это знать.
-- Я сейчасъ встрѣтилъ твоего отца, и онъ прочиталъ мнѣ нотацію о вѣрныхъ путяхъ и о невѣрныхъ. Прекрасно: много людей избирали этотъ путь и терпѣли неудачу, я это знаю. Но если даже меня и постигнетъ неудача -- чего быть не можетъ -- я буду счастливѣе, чѣмъ тогда, когда бы я совсѣмъ не предпринималъ этого.
-- Ты говорилъ съ отцомъ и матерью?
-- Да... это было такъ же легко, какъ вырвать зубъ. Я бы даже лучше хотѣлъ, чтобы у меня ихъ вырвали два, чѣмъ снова пережить эту сцену. Но я обязанъ былъ имъ сказать, а теперь дѣло сдѣлано -- и пожалуйста, Висая, не отговаривай меня.
-- Я не буду. Но... о! еслибы только ты былъ увѣренъ, что избираешь самое разумное и вѣрное. Неужели ты не могъ подождать годъ или два -- я увѣрена, что въ восемнадцать лѣтъ рано претендовать на литературный трудъ,-- отчего не подождать... крошечку, не сдѣлать такъ, какъ хочетъ твой отецъ.
Она не безъ колебанія произнесла послѣднія слова, изъ чего можно было заключить, что отцовскія желанія не по душѣ и ей самой.
-- Отмѣривать коленкоръ и отвѣшивать чай? Нѣтъ... нѣтъ, я этого не могу.
-- Но онъ предлагалъ тебѣ быть юристомъ, если ты хочешь.
-- Я ненавижу законовѣдѣніе. Это все мошенничество!
-- Ну такъ ты бы могъ быть докторомъ... или священникомъ. Подумай. Вѣдь ты могъ бы вдохнуть поэзію въ свои проповѣди и заставить всѣхъ насъ плакать.
-- Нѣтъ, нѣтъ... я хочу быть поэтомъ и писателемъ. Не отговаривай меня, Висая. Это моя судьба.
Онъ имѣлъ величественный видъ, этотъ юный Аполлонъ, закладывая руку за жилетъ и выпрямляясь во весь ростъ, между тѣмъ какъ вѣтерокъ игралъ его прекрасными, длинными волосами.
Изъ всѣхъ библейскихъ героевъ, Цефонъ, сынъ Гада, наименѣе замѣчателенъ. О немъ упоминается всего два раза, и даже существуютъ сомнѣнія на счетъ того, какъ слѣдуетъ произносить его имя; нѣкоторые думаютъ даже, что это скорѣе прозвище нежели имя. Быть можетъ, юнаго поэта нарекли такъ, когда онъ былъ младенцемъ, изъ христіанскаго смиренія. Цефонъ Триндеръ! Ни имя, ни фамилія не соотвѣтствовали романической наружности, поэтическимъ глазамъ и жаждѣ литературной славы. Но что дѣлать? Не сами мы выбираемъ себѣ имена, такъ же, какъ и предковъ, и безсильны измѣнять ихъ, если только не назовемъ себя вымышленнымъ именемъ и фамиліей, а это уже въ своемъ родѣ поддѣлка. Благодаря великому генію, самое пошлое имя, даже такое, какъ Джонни Бригсъ или Цефонъ Триндеръ, можетъ сдѣлаться прекраснымъ въ глазахъ свѣта. Но такъ или иначе, а всегда кажется, что у великихъ поэтовъ, романистовъ, живописцевъ и всякаго рода художниковъ были красивыя и музыкальныя имена. Какъ красиво звучитъ имя Рафаэль, Тассо, Теннисонъ, Байронъ, Вордсвортъ, Тальма, Рашель, Росетти, Мередитъ, Альма Тадема! Быть можетъ, привычка къ этимъ именамъ и частое повтореніе отполировало ихъ, и они теперь блестятъ и сверкаютъ на солнцѣ и ослѣпляютъ глаза; между тѣмъ какъ еслибы они красовались на вывѣскѣ, то нисколько не восхищали бы.
-- Хорошо, Цефъ, настаивала молодая дѣвушка, но подумай немножко. Ты можешь быть докторомъ или юристомъ, или священникомъ и при этомъ быть и писателемъ. Вспомни про Оливера Гольмса. Онъ медикъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, литература дѣло священное. Она не терпитъ соперничества. Я принадлежу сердцемъ и душой литературѣ.
-- Ты честолюбивъ, Цефъ,-- юноша покраснѣлъ -- никто кромѣ тебя и меня не знаетъ, какъ ты честолюбивъ. Почему не идти проторенной дорогой? Каждый, кто хочетъ составить карьеру, начинаетъ съ того, что дѣлается юристомъ. Въ Англіи можетъ быть это не такъ. По крайней мѣрѣ я не слыхала, чтобы лордъ Салисбери или м-ръ Гладстонъ начали свою дѣятельность въ конторѣ стряпчаго. Но здѣсь... подумай объ этомъ, Цефъ.
-- Я не могу объ этомъ и думать.
-- Ты думаешь, что можешь существовать на тѣ деньги, которыя получишь за свои поэмы, разсказы и прочее...
Замѣтьте, что мужчина, грубый мужчина никогда не могъ бы такъ холодно говорить съ другомъ о самыхъ дорогихъ стремленіяхъ этого друга. Женщина, не имѣющая иллюзій, безъ угрызеній совѣсти приподнимающая завѣсу и разсѣевающая золотой туманъ, всегда позволяетъ себѣ такія вещи.
Висая знала о мечтахъ юноши и сочувствовала имъ, но она знала также или воображала, что знаетъ, ничтожную коммерческую цѣну тѣхъ рукописей, которыми набитъ былъ его письменный столъ, а потому и говорила: поэмы, повѣсти и все прочее.
-- Конечно, отвѣчалъ юноша, я очень хорошо знаю, что не могу сразу разсчитывать на удачу. Я долженъ ждать терпѣливо и работать. Я могу жить очень малымъ. Я поселюсь въ дешевыхъ меблированныхъ комнатахъ, гдѣ платятъ не дороже пяти долларовъ въ недѣлю. Печатать одну поэму въ недѣлю -- не могутъ же они предложить меньше пяти долларовъ за поэму -- время отъ времени какую-нибудь статейку, коротенькій разсказецъ, въ родѣ тѣхъ, какіе тебѣ такъ нравятся... о! я легко проживу на это.
-- Хорошо, но не можешь ты ожидать, чтобы издатели брали отъ тебя по поэмѣ въ недѣлю? Пожалуйста не думай, Дефъ -- прибавила она, увидя, что онъ поблѣднѣлъ при этихъ словахъ -- что мнѣ не нравятся твои поэмы. Я нахожу ихъ прекрасными. Много поэмъ, не лучше твоихъ, еженедѣльно печатается въ нашей газетѣ...
-- О! Висая! не лучше!.. Цефъ былъ возмущенъ, но сдержалъ себя.
-- И все-таки я боюсь, что тебѣ не удастся печатать по одной поэмѣ въ недѣлю. А если ты хочешь усовершенствоваться, то долженъ учиться писать все лучше и лучше, а для этого нужно, чтобы ты стоялъ выше заботы о хлѣбѣ насущномъ.
-- Хорошо... если я встрѣчу затрудненія, то сдѣлаюсь журналистомъ. Это ступенью ниже, но все-таки литература.
-- Если ты хочешь быть журналистомъ, настаивала дѣвушка, зачѣмъ тебѣ ѣхать въ Нью-Йоркъ? Почему не начать здѣсь, на мѣстѣ? Или напримѣръ въ Салемѣ, откуда твой отецъ родомъ и гдѣ у тебя есть родственники. Почему не начать въ Салемѣ, который не погрязъ въ такомъ нечестіи, какъ Нью-Йоркъ.
-- Нѣтъ, я долженъ ѣхать въ Нью-Йоркъ. Въ Салемѣ я былъ бы схороненъ на вѣки. Только въ Нью-Йоркѣ человѣкъ можетъ говорить такъ, чтобы его услышали на всемъ американскомъ континентѣ, да и по ту сторону океана. Я хочу всемірной славы!
Тутъ онъ прелестно покраснѣлъ, запутался въ словахъ и умолкъ на минуту, потому что ему стыдно было даже говорить о своемъ честолюбіи.
-- Я хочу всемірной славы, повторилъ онъ, успокоиваясь. Только такая слава удовлетворитъ меня. Я хочу, чтобы голосъ мой былъ слышенъ во всѣхъ концахъ вселенной. Никто этого не знаетъ, кромѣ тебя. Каждый посмѣялся бы надо мной, еслибы узналъ.
-- Я никогда не буду смѣяться надъ тобой, Цефъ.
Дѣвушка была моложе его, но юноша довѣрялъ ей, спрашивалъ совѣта и слушался ее.
-- Ну, хорошо... значитъ ты знаешь, что я думаю. Какъ могутъ люди жить въ такомъ мѣстѣ, какъ здѣшнее? Оно мало, пошло и некрасиво, а люди въ немъ невѣжественны, самонадѣянны и глупы. Въ книгахъ мы читаемъ,-- то есть ты, да я, а кромѣ насъ никто другой -- про искусство и общество и всѣ великолѣпныя вещи, которыя происходятъ въ мірѣ, но здѣсь ничего этого не видимъ -- мы не принадлежимъ къ настоящему свѣту, къ свѣту цивилизованному, который создавался такъ медленно и долго.
-- Но мы читаемъ про него. Развѣ этого тебѣ не довольно? Конечно, мы не можемъ уѣхать и жить въ Лондонѣ, если это то, что тебѣ хочется. Но намъ такъ же хорошо живется, какъ и другимъ американскимъ гражданамъ. Мы создаемъ свою собственную культуру, и каждый согласится, что она глубже и реальнѣе нежели аристократическія культуры Европы.
-- Мы читаемъ про великихъ людей, но никогда ихъ не видимъ. Здѣсь все одни маленькіе люди. Вчера я былъ на кладбищѣ и глядѣлъ на могилы. Сколько сотенъ людей схоронено на немъ. И однако нѣтъ ни одного.... ни одного, который бы былъ извѣстенъ за предѣлами своего околодка, или бы остался въ памяти людей, когда умрутъ его дѣти. Какъ могутъ они быть довольны такой долей?
Юноша часто говорилъ такъ и раньше. Но его слова имѣли теперь больше значенія, когда онъ собирался ринуться въ обширный и неизвѣстный міръ.
Висая поспѣшила указать на утѣшенія религіи.
-- Да, да, отвѣчалъ юноша съ сомнѣніемъ... Но какъ хорошо сознавать, что живешь не безцѣльно, что оставилъ слѣдъ въ своемъ поколѣніи, что про тебя будутъ говорить, пока англійскій языкъ будетъ жить, и что тебя не забудутъ тотчасъ же, какъ только твоя душа разстанется съ тѣломъ...
Онъ остановился и вздохнулъ.
-- Вѣчные толки о славѣ и объ отличіяхъ, Цефъ! Ты, кажется, только объ этомъ и думаешь. Не лучше ли было бы думать, что твое дѣло -- доброе дѣло и хорошо выполнено, все равно, сталъ ли ты отъ того знаменитъ или остался въ неизвѣстности? Ты умрешь тогда съ увѣренностью
-- Ты говоришь такъ, какъ еслибы каждый только и дѣлалъ, что ходилъ въ церковь, перебилъ юноша съ нетерпѣніемъ. Ужь если дѣлать доброе дѣло и оставаться неизвѣстнымъ, то лучше....
Онъ умолкъ, потому что въ ушахъ дѣвушки его слова показались бы богохульствомъ.
-- Кромѣ того, продолжалъ онъ, они такъ самонадѣянны, эти темные деревенскіе люди. Почему они болѣе увѣрены въ себѣ, чѣмъ люди, которые борются на глазахъ у всего міра.
-- Если ты говоришь о борьбѣ, то вспомни, сколько гладіаторовъ умирало въ невѣдѣніи и забвеніи.
-- Ну, что жъ такое, они благородно пали, потому что пали въ борьбѣ, а эти люди умираютъ такъ же низко, какъ и жили.
Нѣкоторое время продолжалось молчаніе. Солнце поздно опустилось, и вечерній воздухъ былъ тихъ. Слышались только колокольчики коровъ, медленно разбредавшихся по дорогѣ и останавливавшихся каждая у своихъ воротъ.
-- Дефъ, спросила Висая шепотомъ, сколько у тебя денегъ?
-- Матушка даетъ мнѣ сто долларовъ, батюшка ничего не даетъ. Когда я истрачу свои сто долларовъ, говоритъ онъ, тогда онъ успѣетъ послать мнѣ денегъ на обратный путь домой.,
-- У меня отложено сто долларовъ, Цефъ. Возьми ихъ себѣ.
-- О! нѣтъ, нѣтъ!
-- Да, возьми непремѣнно. Вѣдь мы съ тобой школьные товарищи, все равно, что братъ и сестра!
-- Правда!
-- Двѣсти долларовъ не велика сумма, но, можетъ быть, тебѣ и хватитъ.
-- О! навѣрное. Я увѣренъ, что успѣю. Я чувствую, что долженъ успѣть. А когда я вернусь назадъ, я буду... голосъ его задрожалъ... знаменитъ. Я буду знаменитъ!
-- Знаменитъ, повторила дѣвушка, стараясь на этотъ разъ не огорчить его пророчествами въ духѣ Кассандры. И надѣюсь, что будешь тогда счастливъ.
Она не желала славы и не вѣрила, что слава можетъ дать счастіе.
-- Помнишь того медіума, который пріѣзжалъ сюда прошлой зимой? вдругъ спросилъ Цефъ.
-- Да... помню... Онъ былъ просто обманщикъ. Почему ты о немъ вспомнилъ?
-- Не знаю. Онъ дѣлалъ удивительныя вещи...
-- Онъ пилъ много виски. Это несомнѣнно!
-- Можетъ быть и пилъ. Но предположи -- я высказываю это только, какъ предположеніе,-- что, при помощи духовъ, мы могли бы получить новое откровеніе о будущей жизни, что мы могли бы получить отъ нихъ совѣтъ и руководство и при ихъ помощи достичь успѣха. Подумай, какъ чудесно было бы, еслибы мы могли положиться на мудраго духа, какъ на совѣтника, который бы училъ, какъ надо поступать.
-- Ну, Цефъ, вѣдь это мечта поэта. Поди и напиши поэму и выведи въ ней человѣка, которымъ руководитъ духъ, какъ Беатриче руководила Данте.
-- Данте -- да. Его водили и въ рай, и въ адъ, и въ чистилище. Но я хочу сказать... еслибы человѣкъ желалъ отличиться, то какъ было бы пріятно найти духа, который бы показалъ ему путь къ тому.
Онъ обвелъ садъ взглядомъ, точно надѣясь открыть въ немъ одного или двухъ благодѣтельныхъ духовъ...
-- Все о величіи, Цефъ? Подумай о тѣхъ милліонахъ людей, которые умираютъ въ неизвѣстности! Какъ можешь ты надѣяться избѣжать общей участи? Одинъ или двое въ каждомъ поколѣніи оставляютъ память среди людей. И ты жаждешь быть однимъ изъ нихъ.
-- Знаю, что это невѣроятно, но что-за дѣло. Еслибы только, шестеро мужчинъ и женщинъ въ цѣломъ свѣтѣ должны были спастись, ты бы постаралась же попасть въ ихъ число. Вѣдь такъ? Ну вотъ съ тѣхъ поръ, какъ я видѣлъ медіума и удивительныя вещи, какія онъ дѣлалъ, я пытался узнать, не медіумъ ли я самъ.
-- Цефъ!
-- Потому что, еслибы я имъ былъ, то могъ бы приподнять завѣсу съ тайны, какъ и онъ.
-- Дефъ!
-- И тогда нашелъ бы духа и заставилъ бы его дѣлать все, что мнѣ угодно.
-- О, Цефъ! я увѣрена, что это грѣшно. Не дѣлай, не дѣлай этого.
-- Я пробовалъ наединѣ, у себя въ комнатѣ. Надо сѣсть и ничего не дѣлать. Глядѣть передъ собой, сохранять полную ясность ума. И вотъ наступитъ моментъ, когда комната, въ которой ты находишься, какъ-то стушевывается. И все тогда стушевывается. Ты теряешь сознаніе самого себя... ты выдѣляешься изъ своего тѣла... твоя душа носится...
-- Цефъ, да перестань, умоляю тебя.
Говоря, онъ понизилъ голосъ, и глаза его приняли такое неопредѣленное выраженіе, точно онъ видитъ что-то далекое, но не видитъ свою собесѣдницу.
-- Я готовъ приподнять завѣсу! прошепталъ онъ, тихо раскачиваясь съ вытянутыми впередъ руками, точно въ потемкахъ.-- Я слышу шелестъ крыльевъ и шепотъ голосовъ. Кругомъ меня чудная музыка: нѣжныя руки прикасаются ко мнѣ; странныя губы прижимаются къ моимъ губамъ; въ воздухѣ распространяется благовоніе; ноги мои на порогѣ...
-- Цефъ!
Дѣвушка вскочила на ноги и, схвативъ его обѣими руками за плечи, принялась энергически трясти.
-- Перестань актерствовать!
Онъ съ упрекомъ взглянулъ на нее.
-- Актерствовать! продолжалъ онъ. Она называетъ это актерствовать!
-- Ты состроилъ совсѣмъ такое лицо, какое старался состроить медіумъ. Ему это не удавалось потому, что у него были глаза какъ у поросенка и жирныя щеки. Но, чтобы ты, Цефъ, ты, унизился до этого жалкаго существа, мошенническія продѣлки котораго обличали столько разъ. О! Цефъ! это хуже чѣмъ безуміе, никакой духъ не поможетъ тебѣ, и ты только погубишь себя.
-- Развѣ я актерствовалъ? повторилъ онъ мечтательно. Иногда человѣкъ самъ не знаетъ, когда онъ играетъ комедію, когда нѣтъ. Увѣрена ли ты, что не оторвала меня отъ порога того свѣта... отъ знанія и власти?
Шесть мѣсяцевъ спустя, молодой человѣкъ, бѣдно одѣтый, въ стоптанныхъ и дырявыхъ сапогахъ, медленно шагалъ по Бродвею въ Нью-Йоркѣ. Его лицо, исхудалое и блѣдное выражало полнѣйшее отчаяніе. Въ большомъ городѣ такъ много встрѣчается печальныхъ лицъ, что жителей Нью-Йорка можно извинить за то, что они не обращали никакого вниманія на это печальное лицо.
Юноша,-- онъ былъ еще очень юнъ -- подошелъ къ двери, на которой прибитая мѣдная дощечка извѣщала, что здѣсь контора "Spread Eagle Magazine". Онъ остановился, колебался съ минуту, и, наконецъ, съ глубокимъ вздохомъ поднялся по лѣстницѣ и вошелъ въ контору.
-- Я пришелъ за рукописью, сказалъ онъ, которую недавно послалъ издателю.
-- Заглавіе и подпись? коротко спросилъ конторщикъ.
-- Вы давно занимаетесь этимъ? спросилъ конторщикъ.
-- Чѣмъ этимъ?
-- Разсылкой рукописей по редакціямъ?
-- Нѣтъ, недавно.
-- Ахъ! и еще ни одной не приняли?
-- Нѣтъ еще не приняли.
-- Такъ я и думалъ, поглядѣлъ конторщикъ на его изношенное платье и стоптанные сапоги. Другаго занятія у васъ нѣтъ?
-- Нѣтъ.
-- Ну, такъ послушайтесь моего совѣта, бросьте писательство. Помилуйте, мы получаемъ тысячи рукописей. Ихъ присылаютъ со всѣхъ концовъ Америки! изъ Канады и даже изъ Англіи... и съ письмами, и безъ оныхъ. Если съ письмами, то въ нихъ говорится, что авторъ умираетъ съ голода; если безъ письма, то приложена замѣтка съ просьбой къ издателю какъ можно скорѣе напечатать и прислать деньги съ слѣдующей почтой. Займитесь чѣмъ-нибудь другимъ... увѣряю васъ, займитесь чѣмъ-нибудь другимъ.
Молодой человѣкъ взялъ рукопись и уныло вышелъ, не говоря ни слова. То была его послѣдняя надежда; онъ позволилъ себѣ въ послѣдній разъ лелѣять надежду, что его сочиненія примутъ и вотъ ему говорятъ, что лучше заняться чѣмъ-нибудь другимъ.
Молодой человѣкъ былъ никто другой, какъ Цефонъ Триндеръ. Онъ испыталъ полгода литературной жизни -- онъ называлъ это литературной жизнью -- и ему не удалось пристроить ни единой изъ своихъ поэмъ, ни одной статьи, повѣсти или очерка -- ни одного.
Онъ пріѣхалъ полный восторга и надежды, съ портфелемъ, набитымъ чудесными произведеніями, которыя должны были сразу покорить всѣхъ издателей, поразить восторгомъ и удивленіемъ всѣ Соединенные Штаты, не говоря уже о Великобританіи и ея колоніяхъ. Онъ началъ съ того, что перебиралъ въ умѣ, къ какому журналу ему обратиться сначала къ "Horper", или "Scribner", или "Century", или "Atlantic"; или же не попытать ли ему сначала англійскіе журналы: "Longman's", "Temple Bar", "The Cornhill" и т. д. Въ концѣ концовъ рѣшилъ быть патріотомъ и отдать первые плоды своего генія родной странѣ. Потомъ уже они перейдутъ черезъ океанъ и заставятъ поблѣднѣть отъ зависти англійскихъ писателей.
Къ чему разсказывать его исторію? Каждый пойметъ, что незрѣлыя произведенія умнаго мальчика не встрѣтили одобренія. Онъ забросалъ всѣхъ издателей своими рукописями. И ни отъ единаго не слышалъ ни одного привѣтливаго слова, а теперь все кончено. Онъ всѣхъ перебралъ, и всѣ отвергли его, и у него не было больше денегъ. Положеніе по истинѣ ужасное. Въ концѣ недѣли онъ долженъ будетъ съѣхать съ квартиры и среди зимы ему негдѣ будетъ преклонить голову.
И всего лишь полгода назадъ онъ пріѣхалъ въ этотъ городъ, съ твердымъ рѣшеніемъ пробить себѣ дорогу, заработать себѣ славу и деньги. И вотъ чѣмъ это кончилось! Вотъ чѣмъ увѣнчалось его честолюбіе! Много восемнадцатилѣтнихъ юношей мечтали о томъ же самомъ, но не многіе такъ сильно вѣровали въ мечту, чтобы попытаться привести ее въ исполненіе! Бѣдный Цефонъ! Что-то съ нимъ теперь будетъ!
Онъ былъ такъ несчастенъ, что не смѣлъ думать, но бродилъ безцѣльно по улицамъ и прислушивался къ разговору прохожихъ.
Сначала прошли двѣ дѣвушки, закутанныя въ мѣхъ, съ густыми вуалями, муфтами, перчатками и защищенныя отъ холода такъ уютно. Онѣ болтали о тряпкахъ и быстро пробѣжали мимо него. За ними послѣдовали двое среднихъ лѣтъ господъ, толковавшихъ про доллары; они тоже прошли мимо. Послѣ того прошли двѣ пожилыхъ дамы; онѣ разговаривали про своего священника; прошло двое молодыхъ людей, говорившихъ о долларахъ. Затѣмъ еще двое молодыхъ людей, и тѣ толковали про доллары. Еще нѣсколько женщинъ и нѣсколько мужчинъ, и всѣ они говорили о нарядахъ или долларахъ и всѣ прошли мимо.
Затѣмъ появилось двое людей, говорившихъ о чемъ-то другомъ.
-- Говорю вамъ, докторъ, что вамъ слѣдуетъ взять ученика.
-- Я часто думалъ объ этомъ. Но затрудненіе въ томъ, гдѣ его найти.
-- Вы не стары, но вы можете умереть, и тогда ваша неподражаемая сила и ваши знанія умрутъ вмѣстѣ съ вами... я говорю, возьмите себѣ ученика.
-- Мой дорогой другъ, гдѣ я его найду. Мнѣ нужна тысяча качествъ, соединенныхъ въ одномъ, а всѣ они рѣдки даже взятыя отдѣльно. Напримѣръ, мнѣ нужна молодость, острый умъ, симпатія, высшая нервная и чувствительная организація, поэтическія способности, большая начитанность и хорошее воспитаніе. Мнѣ нуженъ молодой человѣкъ вполнѣ свободный отъ всякихъ узъ родственныхъ, общественныхъ, всякаго рода путъ. Мнѣ нуженъ кромѣ, того такой, который бы былъ безусловно послушенъ и хранилъ бы, если я того потребую, ненарушимую тайну. Кромѣ. того, онъ долженъ быть чистымъ юношей, свободнымъ отъ всякихъ пороковъ и согласиться отложить на неопредѣленное время погоню за долларами. Скажите мнѣ, мой другъ, гдѣ я найду такую жаръ-птицу, такого феникса себѣ въ ученики.
Они прошли.
И вдругъ слова эти поразили Цефона, лѣниво слушавшаго то, что говорили прохожіе. Ради какой цѣли требовался этому джентльмену такой ученикъ? Онъ прибавилъ шагу и пошелъ за этими господами. Скоро одинъ изъ нихъ простился съ другимъ, тѣмъ, котораго онъ называлъ докторомъ, и которому нуженъ былъ ученикъ.
Цефонъ пошелъ за этимъ человѣкомъ. Онъ свернулъ съ Бродвея въ одну изъ боковыхъ улицъ, пересѣкающихъ его подъ прямымъ угломъ, и остановился у дверей одного изъ домовъ.
Тутъ вдохновеніе осѣнило Цефона. Онъ подбѣжалъ къ нему и сказалъ:
-- Сэръ, извините, могу я сказать вамъ два слова?
-- Что такое?
-- Вамъ нуженъ ученикъ. Возьмите меня.
Человѣкъ, котораго звали докторомъ, съ любопытствомъ глядѣлъ на него нѣсколько секундъ.
-- Войдите, сказалъ онъ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Въ половинѣ седьмаго въ гостиную, еще пустую, вошла дѣвушка, одѣтая какъ одѣваются на вечеръ. Для всѣхъ вообще это была миссъ Бруденель, единственная дочь: м-ра Кира Бруденеля. Но среди болѣе многочисленныхъ изъ своихъ друзей и знакомыхъ, мужскаго и женскаго пола, она слыла подъ именемъ Весталки, или Сивиллы, или же Додо. Она отзывалась на всѣ эти прозвища, хотя бы уже по той простой причинѣ, что ее нарекли при крещеніи Сивиллой Додоной. Ее нарекли бы, я ни мало въ томъ не сомнѣваюсь, Манто-Амальтея-Дафна-Пиѳія -- и тогда у нея было бы дѣйствительно прекрасное имя -- еслибы только классическія познанія ея папа не хромали. Но вы согласитесь, конечно, что и настоящее ея имя звучало таинственно-язычески, какъ оракулъ, какъ отголоски имени дѣвственной весталки. Такое имя должно было бы по-настоящему принадлежать дѣвушкѣ съ большими, лучистыми глазами, блѣдными щеками и низкимъ лбомъ, властительнымъ какъ у древней жрицы, надѣленной священнымъ огнемъ прорицанія.
Но природа любитъ контрасты: Бланки часто бываютъ брюнетки, а Віолетты походятъ на пышныя розы; сыновья математиковъ дѣлаются поэтами, а изъ сыновей поэтовъ выходятъ инженеры. Міръ, въ дѣйствительности, полонъ людьми, которыхъ родители предназначали къ высшимъ и почетнѣйшимъ должностямъ, и которые заняли въ немъ совсѣмъ противуположное мѣсто.
Что касается Сивиллы, то природа-мать создала ее дѣвушкой нисколько не похожей на весталку -- не смотря на то, что она съ колыбели была торжественно обречена этому званію. Быть можетъ, я ошибаюсь. И несомнѣнно въ тѣ дни, когда весталки ходили выручать преступниковъ, украшали своимъ присутствіемъ процессіи, увѣнчивали жертвеннаго быка, къ его вящему тщеславію, вѣнками изъ розъ и занимали переднія мѣста въ циркѣ, когда гладіаторы убивали другъ друга, весталки имѣли опредѣленный типъ.
Говоря о весталкахъ, каждый представляетъ себѣ непремѣнно отрекшихся, не легкомысленныхъ дѣвушекъ, но блѣдныхъ, строгихъ, убивающихъ свою плоть и слѣдовательно некрасивыхъ, съ радостью остригшихъ свои чудесные волосы, съ упоеніемъ одѣвающихся въ безобразную хламиду. Таково, полагаю, популярное понятіе о весталкѣ.
Наружность нашей молодой дѣвицы говорила о чемъ угодно, только не о жизни самоистязанія, уничиженія или лишеній. Большіе смѣющіеся глаза, розовыя, готовыя постоянно сложиться въ улыбку губы, пушистые, вьющіеся волосы, румяныя щеки, высокая, стройная фигура -- все это такія черты, которыя, быть можетъ, и не мѣшаютъ подобному призванію, но вообще не считаются его отличительными признаками.
Вмѣстѣ съ тѣмъ она носила свое шелковое платье, съ такимъ видомъ, что это доставляло ей существенное и прочное удовольствіе, и что въ ней отсутствовало всякое стремленіе къ иному одѣянію. Въ рукахъ она держала вѣеръ изъ перьевъ, совсѣмъ суетную хорошенькую вещицу, а на рукѣ у нея красовался золотой браслетъ, осыпанный бирюзой.
И однако ее звали Сивилла-Додона. Лампы и свѣчи -- у леди Августы была такая же страсть къ восковымъ свѣчамъ, какая существовала въ восемнадцатомъ вѣкѣ -- были зажжены, огонь въ каминѣ разведенъ, но гости еще не пріѣзжали. Сивилла поглядѣла сначала на часы; она сошла во-время, за полчаса до пріѣзда гостей. Послѣ того она поглядѣлась въ зеркало, чтобы провѣрить то, что она видѣла въ собственномъ зеркалѣ и въ чемъ увѣряла ее горничная. Довольная тѣмъ, что видѣла, Сивилла улыбнулась, какъ вдругъ въ эту минуту растворилась дверь, и вошелъ молодой человѣкъ -- безъ доклада, потому что онъ жилъ въ домѣ; улыбка Сивиллы стала еще радостнѣе, и она покраснѣла, когда молодой человѣкъ, скромно вошедшій въ комнату, оглядѣвшись кругомъ и убѣдясь, что въ ней никого не было, подбѣжалъ къ Сивиллѣ, схватилъ ее за обѣ руки и, поцѣловавъ въ обѣ щеки и въ губы, съ самымъ преступнымъ невниманіемъ ко времени и мѣсту, прошепталъ:-- Милая, милая Додо!
Только счастливый влюбленный могъ позволить себѣ это.
Онъ могъ бы быть и гораздо некрасивѣе. Многимъ дѣвушкамъ приходится довольствоваться гораздо менѣе красивыми поклонниками. Начать съ того, что этотъ молодой человѣкъ былъ очень силенъ. Длина и пропорціальность его членовъ и ширина груди показывали атлета. Я не знаю въ точности, какую тяжесть онъ могъ поднять, и какъ высоко прыгнуть и тому подобное. Но всѣ говорили, что Томъ атлетъ. Онъ былъ однако болѣе нежели атлетъ. Аттестаты, свидѣтельствовавшіе объ его успѣшномъ пребываніи въ вертепахъ естественной науки и лабораторіяхъ, подготовили его къ занимаемому имъ мѣсту демонстратора въ Горномъ Институтѣ.
Люди, занимающіе такой постъ, разсчитываютъ современемъ стать профессорами и считаютъ даже самого профессора Гёксли не болѣе какъ своимъ предшественникомъ, а себя преемниками его знанія и славы; они намѣрены сдѣлаться членами королевской академіи наукъ, въ свое время докторами Оксфордскаго и Кембриджскаго университетовъ, членами клуба Atbenaeum, causa honoris; и -- какъ вѣнецъ своей ученой карьеры -- ректорами университетовъ Гласго Сент-Андрюсъ и Абердина. Слабымъ пунктомъ у этихъ ученыхъ молодыхъ людей является ихъ наклонность къ преждевременной серьезности. Пріятно видѣть двадцатипятилѣтняго молодаго человѣка сіяющаго весельемъ и жизнерадостнаго. Поэтому пріятно замѣтить, что Томъ Лангстонъ -- такъ звали молодаго человѣка -- не былъ еще избалованъ своей профессіей, но могъ смѣяться, шутить и быть счастливымъ.
Знавшіе Тома Лангстона сказали бы, что Сивилла не ошиблась, довѣряя ему счастіе всей своей жизни.
-- У насъ всего лишь нѣсколько минутъ въ распоряженіи, сказала она. Ты очень хорошо сдѣлалъ, Томъ, что такъ рано одѣлся. Нѣтъ, сэръ, прошу васъ не такъ близко; а то насъ могутъ застать врасплохъ. Стойте спокойно по ту сторону камина, а я буду стоять по эту сторону. Вотъ такъ-то лучше. Что еслибы папа вошелъ и накрылъ насъ? Что тогда, Томъ?
-- Я бы кажется желалъ, чтобы такъ было. Тогда бы сразу все и объяснилось -- почему ты не позволяешь мнѣ переговорить съ нимъ, Сивилла?
-- Не теперь еще! о! совершенно безполезно было бы говорить теперь. Нельзя даже и выбрать болѣе неподходящаго момента. Мы ждемъ сегодня вечеромъ къ себѣ самаго удивительнаго человѣка. Онъ готовится все перевернуть вверхъ дномъ. Медіумы -- жалкіе старые болваны!-- совсѣмъ разбиты и уничтожены съ ихъ постукиваніями и всякимъ вздоромъ. Всѣ прежніе духи замѣняются новыми, и у насъ будетъ совсѣмъ новое откровеніе. М-ръ Эмануэль Чикъ и Лавинія Медлокъ приглашены также на сегодняшній вечеръ, бѣдняжки! Лэди Августа ждетъ, что весь свѣтъ немедленно обратится въ новую вѣру, и мое воспитаніе не будетъ болѣе въ загонѣ, такъ что я тотчасъ же приступлю къ своимъ обязанностямъ весталки, какъ только найдется пригодный человѣкъ. Конечно, въ концѣ концовъ обнаружится, что это новый шарлатанъ, но, должно быть, онъ ловкій малый. О! Томъ! если ты меня любишь, не говори пока съ папашей.
-- Черезъ нѣсколько недѣль ты будешь совершеннолѣтняя, Сивилла; и тогда даже твой отецъ...
-- Томъ, не говори этого. Я хочу выйдти замужъ, какъ и всѣ другія дѣвушки, съ согласія и съ благословенія своего отца.
Ея голосъ задрожалъ, а въ глазахъ появились слезы.
-- Ты не знаешь, какъ сильно онъ меня любитъ и какихъ великихъ вещей ждетъ отъ меня. Его сердце разобьется, когда онъ узнаетъ, что я не могу сдѣлать то, чего онъ ждетъ и на что надѣется.
-- Великихъ вещей! Отъ постукиванія!
-- Полагаю, что совсѣмъ безполезно говорить это, но право же, Томъ, если ты хочешь получить его согласіе, то долженъ притвориться медіумомъ и разговаривать съ духами, и все такое.
-- Какъ это грустно, Сивилла! но я рѣшительно не въ состояніи притворяться.
Сивилла тяжело вздохнула.
-- Нѣтъ, Томъ, конечно, ты не можешь обманывать. Но, право же, я чувствую... я не смѣю признаться въ своемъ невѣріи.
-- Но вѣдь ты не вѣришь?
-- Нѣтъ, я утратила всякую искру вѣры, и мнѣ страшно въ этомъ признаться. Всю свою жизнь я присутствовала при манифестаціяхъ и посланіяхъ, и всегда это было одно и то же. И, о! Боже мой! несмотря на всѣ посланія, мнѣ кажется, что мы топчемся все на одномъ мѣстѣ.
-- Да, такъ что или же и самые духи ничего не знаютъ, или же ихъ вовсе нѣтъ.
-- И я наконецъ узнала, какъ это все продѣлывается: стуки, музыка и всѣ прочіе фокусы.
-- Конечно, Додо, это все фокусы. Подумать только, что разсудительный человѣкъ можетъ всю свою жизнь поощрять обманщиковъ! когда передъ нимъ цѣлый міръ науки.
Это было сказано со всѣмъ презрѣніемъ не просто юнаго демонстратора, но цѣлаго профессора.
-- Будь терпѣливъ съ папа, ради меня, Томъ, просила Сивилла. Онъ не изъ пустаго любопытства пытается проникнуть тайны, но чтобы открыть, если можно, что такое будущая жизнь...
-- А у меня полны руки тѣмъ, чтобы узнать здѣшній свѣтъ, гдѣ я живу. Дайте мнѣ науку, чтобы ею жить и любить ее, и когда жизнь пройдетъ, я безстрашно буду ждать будущаго... У каждой эпохи есть своя формула. Можетъ быть это формула нашей эпохи.
Было безъ двадцати минутъ восемь, и гости начинали съѣзжаться.
Прежде всѣхъ явились двѣ дѣвушки, которыя тоже пришли безъ доклада, потому что жили въ томъ же домѣ. Одна Цицели Лангдонъ, двоюродная сестра Тома и какъ и онъ находившаяся подъ опекой м-ра Кира Бруденеля, была слѣпа съ младенчества, но всюду ходила по дому безъ вожатаго, хотя компаньонка неотступно находилась при ней.
-- Ты здѣсь, Томъ? сказала она, подходя прямо къ тому мѣсту, гдѣ онъ стоялъ у камина. Ты рано сегодня одѣлся. Вотъ чудо.
-- Нисколько, Цисъ. Нетерпѣніе поскорѣе увидѣть сегодня вечеромъ фейерверкъ заставило меня поторопиться.
Цицели улыбнулась и сѣла, съ закрытыми глазами, со сложенными руками, въ терпѣливой и патетической позѣ слѣпыхъ.
Дѣвушка, вошедшая вмѣстѣ съ ней, была ея компаньонка, Гетти Медлокъ. Компаньонки, гувернантки и частные секретари всѣ на одинъ покрой. Или у нихъ мрачный и недовольный видъ, который они тщетно стараются скрыть, или же они напускаютъ на себя невозможную веселость, точно имъ страхъ какъ нравится ихъ доля, и они избрали бы ее преимущественно передъ всѣми остальными, еслибы имъ предоставили выборъ.
Гетти была еще слишкомъ молода, чтобы быть постоянно мрачной, но сегодня вечеромъ она казалась чѣмъ-то недовольна; всего вѣрнѣе своимъ платьемъ, которое не могло уже претендовать на свѣжесть -- это достаточная вполнѣ причина недовольства для дѣвушки. Быть можетъ, она была недовольна своимъ положеніемъ, хотя ей слѣдовало бы благодарить Бога за то, что она попала въ компаньонки къ такой добрѣйшей и кротчайшей дѣвушкѣ.
Гетти была дочерью нѣкогда знаменитой Лавиніи Медлокъ, чистокровнаго медіума той эпохи, нынѣ отдаленной отъ насъ уже цѣлой четвертью вѣка, когда люди любили вертѣть столы, слушать стуки и получать посланія отъ духовъ самаго первобытнаго свойства, когда для осиротѣлаго сердца было величайшимъ счастьемъ получить извѣстіе отъ умершаго родственника, что онъ счастливъ. Въ этомъ отношеніи никто не могъ сравниться съ Лавиніей Медлокъ. Но хотя она все еще продолжала поддерживать телефоническія бесѣды съ духами, люди перестали посѣщать ея домъ съ цѣлью узнать результатъ этихъ бесѣдъ. Злые люди ставили ее не разъ въ глупое положеніе, заставляя сообщаться съ умершими личностями, никогда не существовавшими. Замѣчательные умы, вызываемые ею, какъ, лордъ Байронъ, Шекспиръ и д-ръ Джонсонъ покрывали ее стыдомъ, отвѣчая несомнѣнную нелѣпицу, такъ что ея кліенты почти совсѣмъ оставили ее, и она была теперь вынуждена содержать меблированныя комнаты. Ея мужъ давно уже убѣжалъ отъ нея, выжитый изъ собственнаго дома, какъ онъ самъ говорилъ, стуками, вздохами, колокольчиками, шепотомъ, холоднымъ дыханіемъ и тому подобными явленіями. Онъ терпѣлъ, сколько могъ, но онъ не былъ изъ числа храбрыхъ, и нервы его не вынесли. Поэтому онъ уѣхалъ, захвативъ съ собою небольшой ручной мѣшокъ, и съ тѣхъ поръ пропалъ безъ вѣсти. Еслибы у Гетти было не такое недовольное выраженіе лица, она была бы очень хороша собой, болѣе поразительно хороша, чѣмъ Сивилла.
У ней были большіе, блестящіе глаза, почти черные, вещь очень рѣдкая у англійской дѣвушки, и роскошные густые черные волосы. То было лицо дѣвушки способной на сильную страсть, въ испанскомъ или итальянскомъ духѣ, со жгучей ревностью и местью.
Къ счастію, такія дѣвушки, въ наше время, когда сдержанность обязательна и считается стыдомъ проявлять сильныя чувства, рѣдки.
-- Хорошо, сказалъ Томъ, я надѣюсь, что великій жрецъ успѣшно выполнитъ свое служеніе и разсѣетъ всѣ существующія сомнѣнія; какъ ты думаешь, Цисъ?
-- Да и теперь уже очень мало кто сомнѣвается, отвѣтила Цисъ съ спокойнымъ убѣжденіемъ вѣрующей.
-- О! я сказалъ только то, что считаю умѣстнымъ послѣ каждой новой манифестаціи духовъ.
-- Для меня, отвѣчала Цицели, жизнь есть тѣнь. Говоритъ ли со мной духъ изъ здѣшняго міра или изъ другаго, разница не велика, лишь бы онъ былъ добрый духъ. Иногда мы приходимъ въ общеніе съ подобными духами.
-- Вотъ именно, и единственное средство избавиться отъ нихъ -- это входить въ общеніе только съ здѣшними духами. Судя по той нелѣпицѣ, которую они всегда говорятъ, я склоненъ думать, что мы никогда не сообщаемся съ добрыми духами того свѣта. Какъ вы думаете, миссъ Медлокъ?
-- Зачѣмъ вы меня объ этомъ спрашиваете, м-ръ Лонгстонъ? Вѣдь вы знаете, что моя мать была медіумомъ цѣлыхъ тридцать лѣтъ? Неужели же я могу согласиться, что всѣ ея друзья недобрые духи?
Тутъ вошла лэди Августа, въ сопровожденіи м-ра Кира Бруденеля, и стали появляться одинъ за другимъ гости, приглашенные обѣдать и присутствовать при томъ, что могло затѣмъ послѣдовать.
II.
М-ръ Киръ Бруденель былъ впродолженіи многихъ лѣтъ, какъ всѣмъ извѣстно, признаннымъ вожакомъ спиритуалистическаго міра въ Лондонѣ. Другіе люди могли на минуту выдвигаться впередъ въ силу особыхъ дарованій. Они съиграютъ свою роль, заслужатъ апплодисменты и исчезаютъ. Но м-ръ Киръ Бруденель остается. Въ каждой партіи, въ каждомъ дѣлѣ, въ каждомъ движеніи имѣется свои м-ръ Бруденель, имя котораго неразрывно съ нимъ связано. Онъ долженъ быть богатъ и женатъ; онъ долженъ жить въ большомъ домѣ, и жена его должна постоянно принимать гостей. Далѣе, онъ долженъ искренно вѣрить въ свое дѣло. Короче сказать, чѣмъ былъ для евангелической церкви лордъ Шефтсбёри, чтобы не ходить далеко за примѣромъ -- это всѣмъ извѣстное дѣло -- тѣмъ былъ м-ръ Киръ Бруденель для спиритуалистовъ.
М-ръ Бруденель былъ вторымъ сыномъ покойнаго м-ра Авраама Бруденеля, судостроителя и милліонера. Не знаю, какимъ образомъ умъ Кира Бруденеля впервые обратился къ спиритуализму. Можетъ быть, въ этомъ играло роль любопытство, а можетъ быть и естественное желаніе людей узнать неизвѣстное и узрѣть невидимое. Впродолженіи тридцати и болѣе лѣтъ, онъ производилъ свои опыты и былъ однимъ изъ тѣхъ послѣдователей, которыхъ ничто не можетъ разочаровать. Онъ присутствовалъ при неисчислимыхъ сеансахъ, онъ былъ вознаграждаемъ за свое усердіе созерцаніемъ удивительныхъ чудесъ; въ его присутствіи самые степенные столы становились игривыми и шаловливыми и солиднѣйшіе изъ медіумовъ теряли свои вѣсъ и носились по воздуху, съ поразительнымъ легкомысліемъ. И однако онъ все еще не былъ удовлетворенъ, такъ какъ по части чудесъ, такъ же какъ и относительно ѣды, l'appétit vient en mangeant.
Что касается лэди Августы, его второй жены...
Существуетъ извѣстный типъ жены, который боюсь, съ развитіемъ женскаго образованія и критическихъ способностей въ женщинѣ, будетъ все рѣже и рѣже, пока совсѣмъ не исчезнетъ. Я разумѣю жену, которая ревностно принимаетъ вѣру мужа, его убѣжденія, догматы, всѣ его увлеченія и фантазіи. Если мужъ человѣкъ науки, она будетъ дышать научной атмосферой и всю жизнь вращаться въ научномъ мірѣ; если онъ художникъ, она будетъ жить въ мастерскихъ и говорить только объ искусствѣ; если онъ музыкантъ, она будетъ говорить и думать только о музыкѣ.
Лэди Августа принадлежала къ этому типу. Она не чувствовала сомнѣній, не знала колебаній.-- Я слишкомъ много видѣла, говорила она, чтобы сомнѣваться. О! мы наканунѣ новаго откровенія. Я его жду ежедневно; я жду пророка; онъ можетъ явиться каждую минуту и тогда... о! тогда въ моей гостиной наступитъ новая эра, которая вернетъ счастіе страждущему человѣчеству.
Дни проходили, а ожидаемый пророкъ все не являлся!
Лэди Августа, все еще красивая женщина, насчитывала тридцать пять лѣтъ. Это годы не старые для королевы. Лэди Августа была безспорной королевой спиритуалистовъ и держала свой дворъ съ изяществомъ и восхитительнымъ гостепріимствомъ.
Быть принятымъ у лэди Августы значило обезпечить за собой общественное вниманіе. Каждый медіумъ направлялся прямо въ ея гостиную, имя ея было отлично извѣстно изъ Нью-Норкѣ, и въ Петербургѣ, и въ Парижѣ, и въ каждомъ спиритуалистическомъ центрѣ. Безъ сомнѣнія, сокровенные философы, магатмы и приверженцы Тибета съ благоговѣніемъ относились къ ней, хотя никогда еще не посѣщали ее. У ней былъ свой кругъ царедворцевъ и непрерывный ареопагъ новыхъ и богато-одаренныхъ медіумовъ, искавшихъ себѣ кліентовъ и доходовъ; вокругъ нея сбирались всѣ тѣ мыслители, которые непрерывно заняты однимъ: приподнять завѣсу съ истины.
III.
Однако былъ уже десятый часъ, и всѣ съѣхались, за исключеніемъ героя вечера; герой вечера, впрочемъ, всегда опаздываетъ. Гости сидѣли или стояли съ условными улыбками и холодными взорами, обмѣниваясь ничего не значущныи словами и кипя отъ негодованія при мысли, что ничтожный медіумъ смѣетъ заставлять ихъ дожидаться обѣда. Пусть человѣкъ славится несомнѣнной, сверхъестественной силой, тѣмъ не менѣе въ спиритуалистическихъ кружкахъ существуетъ широко-распространенное мнѣніе, что медіумъ долженъ знать свое мѣсто, и ему не подобаетъ заставлять дожидаться лэди и джентельменовъ.
Въ числѣ другихъ находился, напримѣръ, знаменитый присяжный повѣренный Этельстанъ Кильбёрнъ. Сорокъ лѣтъ тому назадъ м-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ сталъ членомъ-основателемъ перваго общества психическихъ изслѣдованій, учрежденнаго въ Кембриджѣ, съ тѣми самыми цѣлями, какъ позднѣйшая ассоціація м-ра Генри Сайджвика, по всей вѣроятности основанная въ подражаніе первой.
Съ тѣхъ поръ друзья его всѣ отдались практическимъ вопросамъ, и нѣкоторые высоко поднялись по общественной лѣстницѣ, стали епископами, судьями, архидіаконами, деканами, врачами, критиками въ толстыхъ журналахъ, издателями, профессорами, выдающимися писателями и даже романистами. Этельстанъ Кильбёрнъ продолжалъ изслѣдовать и принесъ въ жертву духамъ и свое честолюбіе, и свою карьеру.
Здѣсь же находился, столь же извѣстный, преподобный Эмилій Гортонъ, старшій fellow въ коллегіи короля Генри въ Кембриджѣ, который врачуетъ посредствомъ прикосновенія, исцѣляетъ хромыхъ и калѣкъ и возвращаетъ способность движенія ревматикамъ. По крайней мѣрѣ онъ такъ говоритъ. Онъ также претендуетъ на то, что предсказалъ землетрясеніе, случившееся въ Египтѣ по случаю транзитнаго прохожденія Венеры десять лѣтъ тому назадъ, или около того.
Онъ говоритъ, что это случилось въ согласіи съ его предсказаніемъ и что онъ ясно почувствовалъ сотрясеніе, хотя газеты условились пройти его молчаніемъ. Наконецъ онъ поддерживаетъ прямыя сообщенія съ множествомъ духовъ, изъ которыхъ нѣкоторые дѣлаютъ для него рисунки, состоящіе изъ очертаній необычайной формы и невиданнаго дотолѣ цвѣта.
Какъ и слѣдовало ожидать, такія права на власть заставляютъ его единомышленниковъ очень гордиться имъ и всюду и вездѣ, гдѣ только можно, прославлять его.
Представителемъ профессіональныхъ медіумовъ являлся м-ръ Эмануэль Пикъ. Онъ теперь уже преклоннаго возраста и также вышелъ изъ моды, какъ и его прежняя соперница Лавинія Медлокъ. Но въ былые дни онъ фигурировалъ и въ Тюильри при Императорѣ Наполеонѣ III, и въ Петербургѣ. О немъ заговаривали газеты и журналы: ему посвящены были передовыя статьи въ "Saturday" и въ "Spectator"; онъ повергалъ даже свои "притязанія" разслѣдованію профессоровъ Гёксли и Тиндалля. У него было слѣдовательно славное прошлое, которымъ онъ могъ утѣшаться въ теперешнія тугія времена. По виду, однако, м-ръ Никъ смахивалъ на гарсона въ третьестепенномъ ресторанѣ Сити. Невольно какъ-то взоръ искалъ у него подъ мышкой салфетки.
Въ то время какъ они дожидались и разговаривали, лэди Августа возвысила голосъ.
-- Да, сказала она, г. Пауль уже находится здѣсь въ домѣ! Онъ пріѣхалъ съ часъ назадъ.
-- О! и вы его уже видѣли?
Спрашивала это м-съ Траси Ганли, воскресные вечерніе рауты которой всѣмъ извѣстны.
-- Нѣтъ еще. Онъ прямо прошелъ въ свою комнату. Но я могу разсказать вамъ нѣчто про него, если успѣю. Я. получила письмо отъ нашей пріятельницы, Анны Петровны, хорошо извѣстной вамъ петербургской адептки. Она пишетъ....
Лэди Августа раскрыла письмо и начала читать:
"Братъ нашъ, Пауль, отправляющійся въ Англію, одно изъ тѣхъ рѣдкихъ и драгоцѣнныхъ человѣческихъ существъ, которые рано въ жизни получаютъ власть; такую власть болѣе тупые люди пріобрѣтаютъ лишь годами труда и усилій. Онъ предлагаетъ, если встрѣтитъ симпатическій ему кругъ людей..."
..."проповѣдывать высшую философію способомъ, совершенно для васъ новымъ. Объявляю, что пока я не увидѣла собственными глазами проявленія той силы, о которой прежде только слышала или читала, я не имѣла истиннаго понятія о философіи. Моя дорогая сестра, дорогая по связи болѣе священной, нежели узы крови, начните съ того, что изгоните изъ ума всѣ предвзятыя идеи о спиритуализмѣ, равно какъ и всѣ предразсудки и подозрѣнія. Пауль образуетъ поворотный пунктъ къ новому. Душа его -- сама чистота; онъ невиненъ, какъ лилія; онъ такъ же неспособенъ къ обману, какъ тѣ возвышенные духи, съ которыми находится въ непрерывномъ общеніи; онъ вѣритъ и ждетъ вѣры къ себѣ. Однимъ словомъ, моя дорогая Августа, полюбите его"...
Быть можетъ, голодъ заставилъ м-ра Эмануэля Чика крякнуть на этомъ мѣстѣ.
"Только симпатіей, довѣріемъ и любовью можетъ онъ быть завоеванъ шагъ за шагомъ и открыть свою душу. Онъ стоить выше всякихъ денежныхъ соображеній; его потребности, очень простыя, удовлетворяются его друзьями; смотрите, не вздумайте предлагать ему денегъ"!
"Не знаю, что вамъ еще сказать въ смыслѣ рекомендаціи. Моя дорогая сестра, мы находимся наканунѣ самаго необычайнаго переворота въ мысляхъ, какой когда-либо видѣлъ міръ. Онъ начнется въ Англіи... христіанской, набожной, суевѣрной, консервативной Англіи...
-- О!-- м-съ Траси Ганли всплеснула руками и прижала ихъ къ груди,-- какъ это восхитительно! И его имя... Пауль... Пауль... вѣдь это по-нѣмецки значитъ Павелъ. Почему это у нихъ всегда такія странныя имена? Судя по имени онъ, должно быть, нѣмецъ. Вѣроятно, онъ уже не молодъ. Онъ, конечно, не заботится о костюмѣ и съ пренебреженіемъ относится къ разнымъ нашимъ свѣтскимъ convenances... но это не бѣда. У него, навѣрное, очки и голубые глаза, и длинная борода, и онъ ни о чемъ не говоритъ, кромѣ какъ, о духахъ.
-- Мы этого и должны ожидать у насъ въ домѣ и отъ такого человѣка; что касается меня... и лэди Августа обвела глазами комнату... я живу среди духовъ, они непрерывно шепчутъ мнѣ, я слышу шелестъ ихъ крыльевъ...
Пріятельница ея вздрогнула. Да, это былъ странный домъ.
-- Но вотъ только, милая лэди Августа, я боюсь, что отъ него пахнетъ табакомъ и онъ произноситъ мягко с. Вмѣсто со все будетъ зо {Англичане не выносятъ нѣмецкаго мягкаго произношенія буквы s. У англичанъ она твердая. Они произносятъ, напримѣръ, sо -- со, а не зо, какъ нѣмцы.}. Но и табачный запахъ не бѣда, если человѣкъ такъ одаренъ.
Лэди Августа улыбнулась съ превосходствомъ человѣка, знающаго.
-- Пауль можетъ быть совершенная противуположность всему, что вы себѣ представляете. Я думаю, судя по другому отрывку изъ письма Анны Петровны, что онъ будетъ имѣть большой успѣхъ, не только въ томъ родѣ, на какой указываетъ Анна, но -- тутъ лэди Августа понизила голосъ -- и въ свѣтскомъ отношеніи. Какъ велики будутъ его успѣхи вообще, объ этомъ я не смѣю думать. Намъ нуженъ новый толчокъ. Все у насъ въ застоѣ. Всѣ отвѣты на всѣ вопросы неудовлетворительны. Всѣ старыя системы рухнули. Мы наканунѣ общаго столкновенія между системами и вѣрами, и ничего дѣйствительно новаго намъ не предлагалось. Въ сущности, моя душа, намъ нужно... намъ нужно новое евангеліе. Я желаю, чтобы этотъ иностранецъ проповѣдывалъ бы его міру... въ моей гостиной.
Въ этотъ моментъ появился и самъ Пауль. Кажется, что всѣ ожидали увидѣть такого человѣка, какъ описала м-съ Траси Ганли. Этимъ только и можно объяснить тотъ фактъ, что все собравшееся общество ахнуло, точно по уговору. Дѣло въ томъ, что представшій передъ ними человѣкъ былъ вовсе не пожилой германецъ въ очкахъ, измышленный этою дамой. Въ немъ не было ничего тевтонскаго кромѣ имени. Онъ былъ и не пожилой, и не въ годахъ, и въ рукахъ не держалъ трубки съ длиннымъ чубукомъ. Они увидѣли юнаго джентльмена, очевидно слишкомъ юнаго для того, чтобы онъ могъ совершить что-нибудь замѣчательное.
Этотъ молодой человѣкъ -- неужели же онъ былъ дѣйствительно тотъ Пауль?-- этотъ молодой человѣкъ былъ не старше двадцати пяти лѣтъ. У него не было ни бороды, ни плѣши, ни сѣдыхъ волосъ, но гладкое лицо съ маленькими усиками; онъ не былъ одѣтъ въ театральный, такъ сказать, костюмъ германскаго философа, но какъ любой джентльменъ, понимающій значеніе внѣшности и внимательный ко всѣмъ деталямъ костюма, такъ что онъ былъ одѣтъ не только хорошо, но и просто, безъ всякихъ драгоцѣнностей. Украшеніемъ служилъ только бѣлый цвѣтокъ въ петлицѣ.
Могъ ли быть этотъ человѣкъ тѣмъ великимъ свѣтиломъ тайной науки, о которомъ съ такимъ восторгомъ писала теософическая сестра изъ Петербурга?
Росту онъ былъ средняго, а именно выше пяти футъ десяти дюймовъ; но фигура его была стройная, элегантная и живая, онъ болѣе похожъ на француза, нежели на англичанина. Черты лица удивительно тонкія и правильныя.
-- Додо, прошепталъ Томъ, я увѣренъ, что этотъ юноша изъ Нью-Норка. Я видѣлъ тамъ такихъ.
Его черные глаза, хотя и глубоко сидѣвшіе въ орбитахъ, были остры, живы и лучезарны; лобъ высокъ и бѣлъ; щеки блѣдныя. Никогда, конечно, съ тѣхъ поръ какъ спиритуализмъ, ясновидѣніе, телепатія и таинственная философія впервые появились, не бывало еще такого медіума. Всегда медіумы бывали неотесанные и не знакомые съ манерами хорошаго общества и всегда они дурно одѣты и дурнаго тона, и вообще среднихъ лѣтъ. Конечно, если этотъ человѣкъ былъ медіумъ, то онъ перлъ въ своемъ родѣ.
Волосы его, такіе темные, что казались почти черными, были нѣсколько длиннѣе, чѣмъ позволяла мода; онъ носилъ ихъ съ проборомъ на боку, и они ложились у него на лбу природной и очень эффектной волной.
То былъ на дѣлѣ никто иной, какъ самъ Пауль. Онъ остановился на секунду въ дверяхъ и окинулъ собраніе быстрымъ взглядомъ. Затѣмъ безъ малѣйшаго замѣшательства и съ спокойными и увѣренными манерами, но безъ всякой излишней самонадѣянности или заносчивости, направился къ хозяйкѣ. Быть можетъ, онъ узналъ ее по тому, что она направилась къ нему навстрѣчу. Какъ бы то ни было, онъ ни мало не колебался.
-- Лэди Августа! и онъ низко поклонился.
Слѣдовательно онъ былъ не англичанинъ, потому что ни одинъ англичанинъ не умѣетъ кланяться. Онъ приподнялъ голову и взялъ ея руку.
-- Я уже видѣлъ васъ, прошепталъ онъ, когда былъ въ Петербургѣ. Я духомъ побывалъ здѣсь. И уже увѣренъ, что наши души симпатизируютъ другъ другу.
Голосъ его былъ чрезвычайно мягокъ и музыкаленъ, а глаза встрѣтились со взглядомъ лэди Августы, выразивъ столько дружелюбія и ласки, что она была тронута. И онъ продержалъ ея руку въ своей такъ долго, какъ другъ, привѣтствующій долго отсутствовавшаго друга.
Неужели... о! неужели онъ давно желанный пророкъ?
Послѣ того онъ обратился къ м-ру Бруденелю, котораго тоже, повидимому, зналъ:
-- М-ръ Киръ Бруденель, сказалъ онъ, я привезъ вамъ много посланій и нѣсколько даровъ отъ моихъ друзей, которые давно оцѣнили ваше достоинство.
М-ръ Бруденель вообще подавалъ своимъ медіумамъ только два пальца, какъ покойный лордъ Шефтсбёри низшему духовенству, но въ данномъ случаѣ онъ протянулъ всю руку. Пауль пожалъ ее съ неменьшимъ жаромъ, чѣмъ и руку лэди Августы, и съ любопытствомъ поглядѣлъ въ лицо м-ра Бруденеля, какъ бы стараясь прочитать на немъ нѣчто.
-- Очень радъ, м-ръ Пауль, сказалъ хозяинъ дома, стараясь принять покровительственный тонъ, какимъ онъ обыкновенно встрѣчалъ своихъ медіумовъ,-- очень радъ съ вами познакомиться.
-- Я былъ съ вами -- духомъ. Это было вчера утромъ, м-ръ Бруденель, въ вашей библіотекѣ. Вы читали.
-- Да, я читалъ, отвѣтилъ м-ръ Бруденель.
Каждый зналъ, что м-ръ Пауль только сегодня пріѣхалъ изъ Петербурга. Но никто не удивлялся. Въ этомъ домѣ все могло случиться.
-- Ахъ, да!.. дѣйствительно, я проглядывалъ одно изъ ея сочиненій.
-- Вы дочитали до страницы 144, продолжалъ Пауль, а сегодня утромъ продолжали читать и дошли до стр. 280.
-- Да... да, сказалъ м-ръ Бруденель, очень сконфуженный тѣмъ, что его уличили въ чтеніи романовъ. Ахъ! въ этомъ домѣ -- знаете ли, мы ничему не удивляемся, даже если намъ напомнятъ о мелочахъ жизни, которыя происходятъ... въ тиши кабинета. Мы ничему не удивляемся... и гм! ждемъ многаго, очень многаго...
Онъ хотѣлъ, надо думать, намекнуть во-первыхъ на то, что для нихъ привычное дѣло, чтобы люди являлись въ безтелѣсномъ видѣ и видѣли все, что дѣлается вокругъ, а во-вторыхъ, что его кабинетъ долженъ быть неприкосновеннымъ для любопытства и въ третьихъ, что послѣ такой выходки онъ будетъ требователенъ и придирчивъ.
-- Романы, замѣтилъ Пауль нѣсколько строго, не совсѣмъ подходящее чтеніе для подготовки себя къ спиритуалистическимъ изслѣдованіямъ. Состояніе вашего духа не дозволило мнѣ войти съ вами въ сообщеніе, м-ръ Бруденель.
Всѣ опустили глаза при такомъ репримандѣ и не смѣли взглянуть въ лицо своему вожаку. Слыхали ли что-нибудь подобное? И такъ говоритъ съ м-ромъ Бруденелемъ какой-то медіумъ!