Аннотация: Through One Administration.
Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 8-12, 1883.
ВЪ УАШИНГТОНѢ.
РОМАНЪ
МИСТРИСЪ ФРАНСЕСЪ ГОДЖСОНЪ БУРНЕТТЪ.
I.
За восемь лѣтъ до вступленія въ должность президента, при которомъ произошли событія, составляющія предметъ этого разсказа, прибылъ въ Уашингтонъ, съ цѣлію проститься съ родственникомъ, молодой офицеръ, покидавшій образованный міръ и отправлявшійся на отдаленный западный военный постъ. Его звали Филиппъ Треденнисъ, а родственникъ его былъ извѣстный энтомологъ, профессоръ Геррикъ. Въ ученыхъ кружкахъ смотрѣли на профессора Геррика съ уваженіемъ и завистью. Онъ поселился въ Уашингтонѣ потому, что тамъ были люди одинаковыхъ съ нимъ вкусовъ, и климатъ мягкій, здоровый. Онъ имѣлъ достаточно средствъ, чтобъ пользоваться полной независимостью и продолжать свои ученыя занятія для своего удовольствія, а не ради куска хлѣба. У него былъ спокойный, уютный домъ, хорошая, практичная жена и единственная дочь, которая воспитывалась въ одномъ изъ сѣверныхъ городовъ.
Объ этой дочери профессора Треденнисъ зналъ очень мало. Она была, по слухамъ, блестящимъ, привлекательнымъ существомъ, много веселилась, но рѣдко пріѣзжала домой на вакаціи, такъ какъ чаще уѣзжала съ матерью въ горы или на морской берегъ. Самъ профессоръ, повидимому, зналъ ее очень мало. Это былъ тихій, трудолюбивый человѣкъ, мало интересовавшійся окружающимъ міромъ и всегда приходившій въ удивленіе, когда жена заговаривала съ нимъ; однако, онъ обходился съ нею такъ нѣжно и внимательно, словно она была рѣдкимъ, единственнымъ въ своемъ родѣ жукомъ. Она не была блестящей или дальновидной женщиной, а ея идеи объ энтомологіи и другихъ наукахъ были очень смутны и не шли далѣе инстинктивной ненависти къ витринамъ, маленькимъ коробкамъ, длиннымъ булавкамъ, хлороформу и коллекціямъ.
Замѣчая отношенія профессора къ женѣ, Треденнисъ не удивлялся, что онъ слышалъ отъ него такъ мало о дочери. Почему онъ пользовался любовью своего родственника, онъ самъ не зналъ и объяснялъ себѣ это своей наклонностью къ молчанію, чтенію и научнымъ изслѣдованіямъ. Но что профессоръ его любилъ -- онъ ни мало не сомнѣвался. Онъ пригласилъ его къ себѣ въ Уашингтонъ, посѣтилъ съ нимъ Смитсонскій институтъ и, показывая ему всѣ драгоцѣнныя коллекціи, доставилъ ему массу драгоцѣнныхъ свѣдѣній. Онъ давалъ ему самыя рѣдкія книги изъ своей библіотеки и съ удовольствіемъ сидѣлъ подлѣ него, когда молодой человѣкъ занимался. Такимъ образомъ, между ними несомнѣнно существовали самыя дружескія отношенія, и еслибъ профессоръ имѣлъ привычку говорить о своей дочери, онъ непремѣнно говорилъ бы о ней съ своимъ юнымъ родственникомъ. Но Треденнисъ впервые услыхалъ ея имя въ устахъ мистрисъ Геррикъ, по прошествіи нѣсколькихъ дней послѣ пріѣзда въ Уашингтонъ.
-- Натанъ, сказала она однажды за обѣдомъ: -- Берта вернется домой во вторникъ.
Профессоръ положилъ ложку, словно убѣдившись, что не хочетъ болѣе супа.
-- Берта! произнесъ онъ:-- неужели! Въ будущій вторникъ? Намъ надо сдѣлать необходимыя приготовленія. Тебѣ нужно денегъ? Конечно, и много, потому что, какъ ты мнѣ кажется говорила, она вышла изъ школы.
-- Да, мнѣ понадобятся деньги для уплаты по ея счетамъ, отвѣчала мистрисъ Геррикъ:-- она привезетъ ихъ съ собою. Тетка заказала въ Нью-Іоркѣ все, что ей нужно.
-- Да, тамъ лучше; но что именно она заказала, Катринъ? спросилъ профессоръ.
-- Платья и прочія принадлежности туалета. Ты знаешь, что ей надо будетъ выѣзжать въ нынѣшній сезонъ.
-- Выѣзжать, повторилъ профессоръ:-- надѣюсь, что это доставитъ ей удовольствіе, если она до сихъ поръ не выѣзжала. Но я не совсѣмъ это понимаю.
-- Выѣзжая въ свѣтъ, молодая дѣвушка посѣщаетъ балы, вечера, обѣды, завтраки, чего она не дѣлаетъ, находясь въ школѣ. Тетка ея, Марайя была очень строга въ этомъ отношеніи, и Берта тѣмъ болѣе будетъ наслаждаться своими выѣздами, что они ей въ диковинку. Она, вѣроятно, будетъ много веселиться зимой. Уашингтонъ лучшій городъ для выѣзда въ свѣтъ молодой дѣвушки.
Послѣ обѣда профессоръ удалился съ Треденнисомъ въ библіотеку, и первое его замѣчаніе, какъ ожидалъ молодой человѣкъ, касалось его дочери:
-- Странно, какую перемѣну производитъ нѣсколько лѣтъ, сказалъ онъ:-- маленькая рыжая дѣвочка превратилась теперь въ молодую дѣвицу, возвращающуюся изъ школы и готовящуюся выѣзжать. Въ дѣтствѣ она не была интересна, хотя увѣряли, что это былъ удивительно умный ребенокъ. Въ послѣдніе годы я очень рѣдко ее видалъ. Доктора сказали, что уашингтонскій климатъ нездоровъ для нея. Признаюсь, я ожидаю ее съ любопытствомъ. Мой взглядъ на молодыхъ дѣвушекъ очень смутный. Я всегда былъ библіотечной крысой. Я не знаю молодыхъ дѣвушекъ; я никогда ими не занимался. Нѣтъ, одну я знавалъ, но очень давно. Я былъ тогда молодымъ человѣкомъ. Она, кажется, была годомъ старше Берты. Она представляла очень любопытный предметъ для изученія. Она часто приводила меня въ тупикъ.
Онъ подошелъ къ столу и сталъ перебирать лежавшія тамъ бумаги.
-- У нея были сѣрые глаза, продолжалъ онъ, понижая голосъ:-- сѣрые глаза.
Онъ замолчалъ, и Треденнисъ думалъ, что профессоръ забылъ, о чемъ говорилъ, но тотъ продолжалъ послѣ трехъ минутъ молчанія:
-- Я былъ бы не прочь, чтобъ Берта походила на нее. Онѣ я думаю всѣ походятъ другъ на друга болѣе или менѣе, неправда ли?
-- Я думаю, отвѣчалъ Треденнисъ.
Онъ не считалъ себя авторитетомъ по этому вопросу.
-- У нея были сѣрые глаза, повторилъ снова профессоръ, смотря на огонь въ каминѣ:-- сѣрые глаза.
Съ этими словами онъ сѣлъ за свой письменный столъ и принялся за работу.
На слѣдующей недѣлѣ пріѣхала Берта и нагрянула, какъ вихрь, на мирное жилище профессора, съ своими сундуками, чемоданами, радостными надеждами на веселый сезонъ и только что проснувшимся сознаніемъ своихъ чаръ. Мистрисъ Геррикъ приняла материнское участіе въ предстоявшихъ ея дочери удовольствіяхъ, и даже слуги приняли участіе въ общей суматохѣ, которая объяла весь домъ и, проникнувъ, наконецъ, до кабинета профессора, разбудила его самого отъ энтомологическихъ мечтаній.
Въ продолженіи нѣсколькихъ дней, во время обѣда онъ пристально смотрѣлъ въ очки на свою дочь и она, наконецъ, весело воскликнула:
-- Я надѣюсь, что вы меня полюбите, папа, когда меня классифируете.
-- Что? промолвилъ профессоръ въ смущеніи.
-- Да, я жду каждую минуту, что вы меня тихонько повернете на спину, и пока я буду барахтаться, подробно опредѣлите всѣ мои признаки, потомъ хлороформируете и проткнете булавкой съ ярлыкомъ. Я знаю, что хлороформъ и булавка мнѣ не понравятся, но ярлыкъ возбуждаетъ мое любопытство. Нельзя ли, папа, вамъ удовольствоваться однимъ ярлыкомъ, безъ булавки.
-- Не знаю, отвѣчалъ профессоръ, смотря на нее еще пристальнѣе. Послѣ этого онъ сталъ поощрять ее высказываться въ разговорахъ, что было не трудно, такъ какъ она была чрезвычайно искренняя особа, питала самыя нелогическія пристрастія, имѣла безконечныя романтическія фантазіи и живое представленіе объ интересовавшихъ ее предметахъ. Надо сознаться, что профессоръ ради ея веселой болтовни оставлялъ на время Соleoptera и Lepidoptera и цѣлыя утра проводилъ въ гостинной, среди легкомысленныхъ принадлежностей женскаго туалета. Кромѣ того, у него явилась привычка говорить о дочери, сидя съ Треденнисомъ.
-- Она привлекательная дѣвушка, сказалъ онъ однажды очень серьёзно: -- и по временамъ поглощаетъ все мое вниманіе. Она хаотична, нелогична, непрактична, не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о томъ, что говоритъ, но ея нелѣпости отличаются умомъ. Да, ея глупости умны, хотя она этого не сознаетъ. Я все думаю объ ея будущемъ и о томъ, какъ потребности будущаго разовьютъ ея.
-- Я надѣюсь, что ее ожидаетъ въ будущемъ одно хорошее, отвѣчалъ Треденнисъ, смотря на огонь въ каминѣ: -- она теперь очень счастлива. Я никогда не видывалъ такого счастливаго существа.
-- Да, она очень счастлива, согласился профессоръ:-- это теперь только веселый, здоровый, молодой звѣрокъ. Она поетъ, смѣется и наряжается по непреодолимому инстинкту. Года черезъ два она совершенно измѣнится. Тогда она не будетъ уже такъ счастлива, но за то станетъ интереснѣе.
-- Интереснѣе! повторилъ тихо Треденнисъ.
-- Да, интереснѣе, продолжалъ профессоръ:-- она тогда узнаетъ многое о себѣ самой; но жаль, что подобныя открытія мѣшаютъ быть совершенно счастливыми. Никто изъ насъ не счастливъ.
Онъ замолчалъ, провелъ рукой по лбу и, неожиданно обратившись къ Треденнису, спросилъ:
Еще недавно онъ сказалъ бы рѣшительно да, но въ послѣдніе дни онъ какъ-то менѣе прежняго былъ увѣренъ въ своемъ счастьи, хотя не могъ ясно опредѣлить, чего ему недоставало.
-- Быть можетъ это потому, что я не смотрю на жизнь въ розовыя очки, прибавилъ онъ.
-- Но она смотритъ въ розовыя очки, замѣтилъ профессоръ:-- ко всему относится съ дѣтскимъ довѣріемъ, и этого довѣрія ничемъ не пошатнешь.
-- И не надо, сказалъ съ жаромъ Треденнисъ.
-- Но оно само пошатнется, отвѣчалъ профессоръ, снимая очки и обтирая ихъ кончикомъ бѣлаго платка:-- она будетъ умная женщина, и это большое несчастье для нея. Ея умъ будетъ такого рода, который приноситъ удовольствіе другимъ, а горе себѣ. Она одарена совѣстью и чуткими чувствами, а они будутъ дѣйствовать противъ нея.
-- Противъ нея? воскликнулъ Треденнисъ.
-- Она будетъ дѣлать ошибки и страдать за это сама, а не заставлять другихъ страдать. Она никогда не будетъ святой, но можетъ сдѣлаться мученицей.
Онъ поправилъ огонь въ каминѣ, и, снова обернувшись къ Треденнису, медленно прибавилъ:
-- Вамъ, не нравятся мои слова? Вы, вѣроятно, сердитесь на меня. Я въ ваши годы также разсердился бы на стараго ученаго, который вздумалъ бы подвергать анатомическому сѣченію хорошенькое молодое существо.
-- Я не хочу думать, чтобъ она могла быть несчастной, или дурной женщиной, произнесъ съ нетерпѣніемъ Треденнисъ.
-- Она не будетъ дурной женщиной, это не въ ея натурѣ, отвѣчалъ профессоръ:-- но счастлива она можетъ быть при одномъ условіи.
-- При какомъ?
-- Выйти замужъ за хорошаго человѣка, котораго она глубоко и страстно любила бы, но это такъ рѣдко случается.
Треденнисъ почувствовалъ, что покраснѣлъ и былъ очень доволенъ, что помѣщался въ темномъ углу, такъ какъ профессоръ смотрѣлъ на него, хотя и разсѣянно.
-- Она, вѣроятно, выйдетъ замужъ за человѣка, котораго будетъ любить, сказалъ Треденнисъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ.
-- Да, если она не сдѣлаетъ ошибки, выйдя за человѣка, который будетъ ее любить. А такихъ людей она встрѣтитъ много, и если въ числѣ ихъ попадется человѣкъ привлекательный, то ея судьба будетъ рѣшена.
Онъ помѣшалъ уголья въ каминѣ и, посмотрѣвъ съ прежнимъ разсѣяннымъ видомъ на Треденниса, направился къ своему письменному столу.
Лично эту молодую дѣвушку Треденнисъ зналъ очень мало. Столько предметовъ интересовали ее въ одно время, что она не могла сосредоточить своего вниманія на одномъ изъ нихъ, а любимецъ отца врядъ ли и возбуждалъ ея интересъ. Ей было не до него. Она считала его серьёзнымъ молодымъ человѣкомъ, который, хотя и былъ далеко не глупъ, но болѣе слушалъ, чѣмъ говорилъ.
-- Индѣйцы будутъ ему подъ пару, сказала она однажды своей матери:-- и онъ навѣрное имъ понравится. Онъ не сочтетъ ихъ легкомысленными, какъ меня. Я видѣла, что онъ такого обо мнѣ мнѣнія, когда надняхъ говорила при немъ о моихъ новыхъ платьяхъ. Какъ вы думаете, мама, я слишкомъ много говорю о платьяхъ? Во всякомъ случаѣ, я думаю о нихъ еще болѣе. Я право умру съ горя, если они не будутъ хорошо сидѣть. Вѣдь это натурально, мама, и современемъ пройдетъ.
Она причесывалась, стоя передъ зеркаломъ и, обернувшись къ матери съ гребенкой въ рукахъ, повторила:
-- Вѣдь это пройдетъ. Я теперь точно въ лихорадкѣ. Я хочу, чтобъ все было хорошо, хочу веселиться, но не желаю быть слишкомъ легкомысленной, т. е. глупой.
Она откинула назадъ свои рыжевато-каштановые волосы и уставилась на мать большими глазами.
-- Всѣ дѣвушки, я думаю, легкомысленны, не правда ли, мама? прибавила она.
-- Я не называю это легкомысліемъ, отвѣчала ея мать, добрая, но простая женщина, не обижавшаяся, что дочь ея, равно какъ и мужъ, гораздо умнѣе ея.
Въ эту минуту она понимала лишь одно: что распущенные волосы увеличивали красоту дочери, и поспѣшила это сказать.
-- Тебѣ это очень идетъ, Берта, прибавила она:-- и надо придумать прическу въ этомъ родѣ.
-- Я не могу выѣзжать въ свѣтъ съ распущенными волосами, сказала задумчиво Берта:-- я уже пережила возрастъ распущенныхъ волосъ, какъ вѣроятно переживу и свое легкомысліе.
Она снова повернулась къ зеркалу и продолжала причесываться. Вскорѣ прическа, самая простая и граціозная, была окончена.
-- Я постараюсь не быть такой легкомысленной, промолвила молодая дѣвушка.
Спустя часъ, она сошла внизъ къ обѣду, вѣроятно, еще подъ впечатлѣніемъ своей рѣшимости. Треденнису показалось, что она никогда не была такъ обворожительна.
Онъ стоялъ одинъ у камина и сомнительно смотрѣлъ на что-то, находившееся у него рукахъ. Она вошла въ комнату такъ тихо, что, увидавъ ее, онъ вздрогнулъ. На ней было гладкое свѣтло-сѣрое платье изъ очень мягкой матеріи съ кружевной косынкой на шеѣ.
-- Папа еще не вернулся? спросила она, и потомъ быстро прибавила, смотря во всѣ стороны:-- гдѣ здѣсь геліотропъ?
Дѣйствительно, въ комнатѣ сильно пахло геліотропомъ.
-- Вотъ, отвѣчалъ Треденнисъ, подавая букетъ геліотроповъ:-- я увидѣлъ ихъ на окнѣ у садовника и принесъ домой. Право не знаю, можно ли носить эти цвѣты, но я очень люблю ихъ запахъ.
Она взяла букетъ и прильнула къ нему лицомъ.
-- Я очень ихъ люблю! воскликнула она: -- они такіе прелестные.
Вдругъ она подняла голову и покраснѣла.
-- Я не знаю, промолвила она въ смущеніи:-- вы не сказали, что... они для...
-- Для васъ, закончилъ ея фразу Треденнисъ: -- да, они для васъ, если вы желаете. Я не знаю почему, но, смотря на нихъ, я подумалъ о васъ.
-- О, вы очень добры. Я, право, рада этимъ цвѣтамъ. Я всегда ихъ любила.
Она снова прильнула лицомъ къ букету и онъ, смотря на нее, спрашивалъ себя мысленно, отчего онъ вдругъ почувствовалъ себя счастливымъ.
Черезъ нѣсколько минутъ, она снова посмотрѣла на него.
-- Жаль, что сегодня не первый мой балъ, сказала она:-- я бы надѣла эти цвѣты. Отъ васъ я получила первый свой букетъ. Я очень этому рада.
-- Если я буду здѣсь въ день вашего перваго бала, отвѣчалъ Треденнисъ:-- то я вамъ принесу такой же букетъ, если вы позволите.
-- Развѣ вы уѣзжаете? спросила она невиннымъ, безсознательнымъ тономъ сожалѣнія, отъ котораго сердце его забилось.
-- Меня могутъ потребовать каждую минуту, отвѣчалъ онъ.
Черезъ нѣсколько минутъ, онъ сидѣлъ въ креслѣ профессора, а она подлѣ него на табуреткѣ съ геліотропами въ волосахъ и въ корсажѣ. Она болтала со своей обворожительной прелестью, и хотя Треденнисъ зналъ, что его присутствіе не производило никакого впечатлѣнія на молодую дѣвушку, но былъ доволенъ, что впервые попалъ въ заколдованный кругъ ея невинныхъ радостей и интересовъ.
Въ ея голосѣ звучала непривычная мягкость и это придало храбрости Треденнису. Она даже выказала сочувствіе къ его будущности. Профессоръ часто называлъ свою дочь итальянскимъ словомъ "simpatica", и Треденнисъ теперь вполнѣ соглашался съ нимъ.
-- Мы, вѣроятно, васъ не увидимъ нѣсколько лѣтъ, сказала она подъ конецъ:-- я не хочу даже объ этомъ думать, прибавила она съ свѣтлой улыбкой.-- Когда мы съ вами снова увидимся, то вы, конечно, будете важной особой, покрытой звѣздами, лентами, и кожей съ череповъ индѣйцевъ.
-- А что съ вами случится въ это время?
-- О, много, очень важное для меня, но, въ сущности, пустяки. Я все это время буду веселиться и чувствовать себя очень счастливой.
-- Я бы желалъ застраховать вамъ это счастье, сказалъ тихо Треденнисъ, чувствуя, что все его существо какъ бы просыпается къ новой жизни.
Она слегка вздрогнула, и на лицѣ ея показалась тѣнь тревоги.
-- О, отвѣчала она:-- развѣ вы думаете, что я не буду счастлива? Нѣтъ причины, чтобъ я не была счастлива. Я надѣюсь, что буду счастлива. Я, право, не знаю, что станется со мною, если я не буду счастливой. Я даже не могу себѣ этого представить.
-- Не всѣ счастливы, промолвилъ Треденнисъ почти дрожащимъ голосомъ.
-- Но я всегда была счастлива, отвѣчала она, жалобно смотря на него:-- конечно, это не причина, но мнѣ кажется этого достаточно.
-- Не смотрите на меня такъ, я не могу видѣть васъ грустной. Еслибъ я могъ цѣною какихъ бы то ни было жертвъ или страданій...
Пламенная искренность его тона заставила ее вздрогнуть.
-- Берта! продолжалъ онъ:-- Берта...
Онъ самъ не зналъ, что скажетъ далѣе, но въ эту минуту вошелъ въ комнату профессоръ, голодный, разсѣянный, и слова замерли на губахъ Треденниса.
Берта встала и подошла къ нему. Треденнисъ смотрѣлъ на ея граціозную фигуру съ какимъ-то смутнымъ сознаніемъ, что онъ потерялъ нѣчто, чего ему никогда уже не найти.
-- Это геліотропы, сказала она:-- мнѣ принесъ ихъ Филиппъ. Это мой первый букетъ, и я сохраню его до старости.
Прошла еще недѣля и Треденнисъ покинулъ Уашингтонъ. Случайно его отъѣздъ совпалъ съ первымъ баломъ Берты. Онъ приготовлялся къ отъѣзду, она -- къ первому балу, и въ эту недѣлю они видѣлись очень мало. За обѣдомъ она была такъ весела и счастлива, что профессоръ нашелъ ее болѣе, чѣмъ когда достойной спеціальнаго изученія. Онъ даже обнаружилъ большой интересъ къ ея бальному платью, какъ будто оно было рѣдкимъ научнымъ предметомъ.
-- Она очень счастлива, повторилъ онъ нѣсколько разъ Треденнису въ этотъ вечеръ.
Экипажъ, который долженъ былъ отвезти Треденниса на желѣзную дорогу, прибылъ къ дверямъ профессорскаго дома въ одно время съ каретой для Берты.
Она была уже готова и смотрѣлась въ зеркало, держа въ рукѣ букетъ розановъ и геліотроповъ, посланный ей Треденнисомъ.
Черезъ нѣсколько секундъ, Треденнисъ, стоя въ сѣняхъ, увидалъ на лѣстницѣ Берту. Она бѣжала въ своемъ бальномъ бѣломъ платьѣ, съ блестящими, какъ звѣзды, глазами и его букетомъ въ рукахъ.
-- Благодарю васъ, сказала она, подойдя къ нему: -- я этотъ букетъ также сохраню. Посмотрите, что я сдѣлала, прибавила она, указывая на завядшій цвѣтокъ, засунутый въ свѣжій букетъ:-- я хотѣла имѣть одинъ цвѣтокъ отъ перваго букета.
И она протянула ему руку съ нѣжной улыбкой.
-- Такъ вы дѣйствительно сохранили букетъ? спросилъ Треденнисъ.
-- Да, отвѣчала она просто: -- я его сохраню до своей смерти. Но какъ жаль, что вы уѣзжаете. Какъ бы я желала отправиться съ вами на этотъ балъ.
-- Мнѣ нельзя терять на минуты. Прощайте.
Минутное облако омрачило ея счастливое лицо.
-- Какъ жаль, что на свѣтѣ бываютъ разлуки, промолвила Берта.
Нѣсколько мгновеній они смотрѣли другъ на друга, и ея рука лежала въ его рукѣ. Потомъ явились мистеръ и мистрисъ Геррикъ.
-- Поѣзжайте вы впередъ, сказалъ Треденнисъ:-- я хочу видѣть васъ по долѣе въ послѣдній разъ.
-- Это не послѣдній разъ, а первый, воскликнула Берта: -- это мой первый балъ и сердце мое сильно бьется.
Она весело засмѣялась и, выйдя на улицу за матерью, на минуту остановилась въ дверяхъ, освѣщенная свѣтомъ лампы изъ сѣней.
-- Папа, воскликнула она:-- я васъ не спросила, нравится ли вамъ платье?
-- Да, дитя мое, очень нравится, отвѣчалъ профессоръ, но голосъ его дрожалъ.
Берта вскочила въ карету.
Черезъ минуту уѣхалъ и Треденнисъ, и въ глазахъ его долго мерещилась лучезарная фигура молодой дѣвушки, въ бѣломъ платьѣ и съ букетомъ въ рукахъ.
II.
Слѣдующія восемь лѣтъ были полны событіями для Треденниса. Мало-по-малу онъ сталъ пользоваться въ военныхъ кружкахъ славой храбраго, хладнокровнаго и дальновиднаго человѣка. Среди враждебнаго индѣйскаго округа и всякаго рода опасностей, передъ нимъ открылась двойная карьера. Мужество, стойкость и физическая сила, не знавшая усталости, были неоцѣнимы въ критическія минуты, а постоянное изученіе всѣхъ сложныхъ условій индѣйскаго вопроса придавало ему въ мирное время значеніе человѣка мыслящаго, логичные, основанные на фактахъ взгляды котораго были чрезвычайно полезны лицамъ, стоявшимъ въ болѣе отвѣтственномъ положеніи, чѣмъ онъ. Онъ никогда не унижался до рутины праздной аванпостной жизни. Въ простомъ, солдатскомъ помѣщеніи своей главной квартиры онъ много работалъ, много читалъ. Въ первый годъ онъ чувствовалъ себя одинокимъ, несчастнымъ. Время, проведенное имъ въ домѣ профессора, было плохой подготовкой для пограничной военной жизни, возбудивъ въ немъ мысли о возможности такого существованія, о которомъ прежде онъ и не думалъ. Дѣтство онъ провелъ въ школѣ, гдѣ былъ пансіонеромъ, а юность -- въ Вест-Пойнтскомъ военномъ училищѣ, и по природѣ сосредоточенный, застѣнчивый, онъ не имѣлъ даже тѣхъ узъ дружбы, которыя служатъ единственной утѣхой одинокой жизни молодого офицера, скитающагося по необходимости съ одного мѣста на другое. Мирная, счастливая, пріятная даже въ своемъ однообразіи семейная жизнь и привѣтливое женское общество открыли для него новый міръ, съ которымъ ему было бы очень тяжело разстаться, еслибъ даже въ сердцѣ его не проснулось никакого иного чувства. Правда, это чувство было очень смутное, неопредѣленное, но въ глазахъ его постоянно носился одинъ образъ, въ головѣ мелькало одно воспоминаніе. Конечно, онъ не принадлежалъ къ числу натуръ, способныхъ въ три недѣли сдѣлаться жертвой безнадежной страсти. У него была натура, медленно пробуждавшаяся, но чувство, однажды въ немъ развившееся, достигало такой могучей силы, что для него было возможно полное счастіе или полное отчаяніе. Но если судьбѣ было бы угодно подвергнуть его послѣднему, онъ не впалъ бы въ мрачную апатію; это было бы отчаяніе, мужественно, стойко переносимое. Впродолженіи перваго года уединенной аванпостной жизни Треденниса въ сердцѣ его медленно росло нѣжное чувство къ тому очаровательному существу, воспоминаніемъ о которомъ онъ теперь жилъ. Иногда онъ недоумѣвалъ, зачѣмъ не пошелъ далѣе и не высказалъ только-что зарождавшагося чувства, но тотчасъ же ему приходило въ голову:
"Тогда было неудобное время, рано. Она не поняла бы... я самъ едва понималъ себя, а если мы когда-нибудь снова встрѣтимся, то, по всей вѣроятности, будетъ поздно".
Послѣ подобныхъ размышленій онъ принимался съ новой энергіей за свои книги. Вообще Треденнисъ основательно изучалъ индѣйскій вопросъ и, ради собранія практическихъ свѣдѣній, подвергался не одному опасному приключенію. Онъ вступалъ въ дружескія отношенія со всѣми индѣйцами, съ которыми это было возможно, учился ихъ языку и составилъ себѣ такую лестную популярность среди дикихъ племенъ, что они, вполнѣ вѣря его честности и благородству, охотно заключали съ нимъ договоры.
Поэтому имя его часто упоминалось въ министерствѣ, и газеты приводили его мнѣнія, какъ имѣющія большой вѣсъ, такъ что семья Геррикъ чаще слыхала о Треденнисѣ, чѣмъ онъ о нихъ. Правильной переписки онъ не велъ съ профессоромъ, но послѣдній, прочитавъ въ газетахъ извѣстіе о дѣйствіяхъ или теоріяхъ Треденниса, иногда писалъ ему длинное письмо, выражавшее то одобреніе, то строгую критику. Въ концѣ каждаго изъ этихъ посланій онъ говорилъ нѣсколько словъ о своей дочери, отличавшихся его обычнымъ своеобразіемъ.
"Берта счастливѣе, чѣмъ когда либо", писалъ онъ въ первую зиму послѣ отъѣзда Треденниса изъ Уашингтона. "Берта здорова и неутомимо танцуетъ на нѣсколькихъ балахъ въ одинъ вечеръ", говорилось въ письмѣ, полученномъ на вторую зиму. Въ третью онъ писалъ: "Берта начинаетъ соображать, что она умнѣе большинства своихъ знакомыхъ. Это въ одно и тоже время забавляетъ и удивляетъ ее. Она никогда не мозолитъ чужіе глаза своимъ умомъ, но всѣ это замѣчаютъ, и она пользуется въ обществѣ репутаціей необыкновенно блестящаго, умнаго и находчиваго маленькаго существа. Я мало-по-малу убѣждаюсь въ томъ, что у нея очень тонкая натура, чего она сама не подозрѣваетъ".
Треденнисъ перечелъ эти послѣднія строки сотни разъ и находилъ въ нихъ источникъ постоянныхъ размышленій. Наконецъ, къ концу зимы въ головѣ его сложился планъ, который съ теченіемъ времени принималъ все болѣе и болѣе опредѣленный характеръ. Онъ рѣшился взять отпускъ и отправиться въ Уашингтонъ. Сначала онъ думалъ взять отпускъ весною, но судьба была противъ него. Неудовольствія между поселенцами и индѣйскими племенами сдѣлали необходимымъ его присутствіе на границѣ, и только суровые холода слѣдующей зимы положили конецъ безпорядкамъ, загнавъ индѣйцевъ въ ихъ жилища.
Наканунѣ новаго года Треденнисъ возвратился въ свою главную квартиру и получилъ возможность привести въ исполненіе свой давно задуманный планъ. Цѣлый день онъ былъ занятъ и вернулся поздно вечеромъ домой, усталый, голодный. Въ его отсутствіе пришла почта, и у него на столѣ передъ веселымъ огнемъ въ каминѣ лежали газеты и два или три письма.
-- Я прочитаю ихъ послѣ, сказалъ онъ самъ себѣ:-- а теперь напишу прошеніе объ отпускѣ. Когда наступитъ новый годъ...
Онъ не докончилъ этой фразы и посмотрѣлъ на себя въ зеркало. Лицо его было загорѣлое и изрытое преждевременными морщинами отъ умственнаго труда и сознанія тяжелой отвѣтственности. Главное же, оно отличалось тѣмъ серьёзнымъ, суровымъ выраженіемъ, которое онъ считалъ своимъ несчастіемъ.
"На взглядъ я ужасно строгій человѣкъ, подумалъ онъ съ улыбкой:-- надо исправить это, иначе я всякаго отпугаю".
Онъ сѣлъ за свой письменный столъ, взялъ бумагу, написалъ прошеніе въ министерство, свернулъ его, положилъ въ конвертъ и запечаталъ. При этомъ лицо его оставалось неподвижнымъ, хладнокровнымъ, хотя онъ внутренно сознавалъ, что никогда въ жизни не былъ такъ взволнованъ.
-- Быть можетъ теперь время, сказалъ онъ громко:-- и хорошо, что я подождалъ до сихъ поръ.
Послѣ этого онъ взялъ газеты и письма; первыя онъ быстро проглядѣлъ и бросилъ, а въ числѣ послѣднихъ одно заставило его сердце тревожно забиться.
-- Странно, что я въ эту самую минуту получилъ письмо отъ профессора, промолвилъ онъ, распечатывая конвертъ.
Письмо было очень характеристическое и написано, повидимому, съ цѣлью убѣдить Треденниса цѣлымъ рядомъ научныхъ доводовъ и логическихъ аргументовъ въ несправедливости его теоріи о символическомъ языкѣ одного изъ индѣйскихъ племенъ. Все, что говорилъ или писалъ профессоръ, всегда было интересно и въ большей части случаевъ его взглядъ былъ правильнымъ, поэтому Треденнисъ прочелъ внимательно всѣ пять мелко исписанныхъ страницъ письма, хотя и ощущалъ нѣкоторое тревожное нетерпѣніе дойти до конца, зная чѣмъ обыкновенно оканчивались письма профессора.
Но это письмо было исключеніемъ изъ общаго правила. Въ концѣ пятой страницы находилась подпись: "Вашъ искренній другъ Натанъ Геррикъ". И ни слова о Бертѣ.
-- Ни слова, промолвилъ Треденнисъ: -- онъ всегда говорилъ о ней хоть два слова. Что бы это значило?
Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ Треденнисъ остался неподвижнымъ, дико смотря на письмо. Лицо его не дрогнуло и приняло еще болѣе суровый видъ, чѣмъ обыкновенно.
Наконецъ, онъ сложилъ письмо и положилъ его обратно въ конвертъ. Потомъ онъ всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ медленными, тяжелыми шагами.
-- Берта замужемъ, произнесъ онъ вдругъ, останавливаясь среди комнаты и устремляя взглядъ на полъ, словно разсматривая доски.
Въ эту минуту пробило двѣнадцать часовъ. Треденнисъ сосчиталъ удары и повторилъ:
-- Берта замужемъ и начался новый годъ.
Потомъ онъ подошелъ къ столу, взялъ конвертъ съ прошеніемъ объ отпускѣ и, разорвавъ на мелкіе куски, бросилъ въ огонь.
Прошло четыре года; онъ работалъ безъ устали, репутація его росла, и онъ велъ прежнюю аванпостную жизнь. Изрѣдка онъ получалъ вѣсточки отъ профессора и раза два въ своихъ разъѣздахъ встрѣчалъ уашингтонцевъ, которые знали семью профессора. Между прочимъ, въ Чикаго онъ встрѣтилъ въ домѣ одного пріятеля хорошенькую молодую женщину, жившую до своего замужества въ Уашингтонѣ и нетолько знавшую Берту, но питавшую къ ней самыя дружескія чувства.
-- Я очень люблю Берту, сказала она, просіявъ, какъ только произнесли имя профессора и его дочери:-- мы были дружны съ нею, насколько могутъ быть дружны двѣ молодыя дѣвушки въ разгарѣ уашингтонскаго зимняго сезона. Я была на ея свадьбѣ. Вы хорошо ее знаете?
И она посмотрѣла на него пристально своими очаровательными голубыми глазами.
-- Нѣтъ, не очень, отвѣчалъ Треденнисъ: -- мы родня, и я прожилъ нѣсколько недѣль у ея отца, когда она только-что вернулась изъ школы; я знаю профессора ближе.
-- Вы не встрѣчали мистера Амори?
-- Тогда не было и помину о мистерѣ Амори.
-- Конечно, я совсѣмъ и забыла. Мистеръ Амори явился на сцену только за годъ до ихъ свадьбы. Они увидѣли другъ друга впервые на балѣ у мексиканскаго посланника, и его судьба была рѣшена.
-- Они должно быть очень счастливы, замѣтилъ Треденнисъ холоднымъ тономъ, и выраженіе его лица было суровѣе обыкновеннаго.
-- Конечно, отвѣчала спокойно мистрисъ Сильвестръ: -- у нихъ много денегъ, прекрасныя дѣти и твердое, блестящее положеніе въ свѣтѣ. Берта очень умна, а мистеръ Амори восторгается каждымъ ея словомъ и чрезвычайно снисходителенъ. Впрочемъ, она уже такое существо, что всѣ снисходительны къ ней.
-- Она?
-- Да, у нея такая счастливая натура, что она ничего не требуетъ, а всѣ преклоняются передъ нею. У нея такія прелестныя, мягкія манеры, что всѣ безсознательно поддаются ея чарамъ. Я сначала думала, что она достигаетъ этаго однимъ умомъ.
-- А развѣ это не умъ?
-- Нѣтъ, еслибъ она была только умна, то возбуждала бы зависть и отпоръ, но она добра, граціозна и предупредительна. Всѣ эти качества, вмѣстѣ взятыя, при безспорномъ умѣ, дѣлаютъ ее столь привлекательной. Кромѣ того, она хорошенькая, и какъ будто не замѣчаетъ, что весь свѣтъ у ея ногъ.
-- Неужели? произнесъ Треденнисъ.
-- Вотъ мой мужъ, вамъ надо познакомиться, сказалъ мистрисъ Сильвестръ, указывая на подходившаго къ нимъ мужчину.
Это былъ очень красивый молодой человѣкъ, съ нѣсколько разочарованнымъ выраженіемъ лица, но и онъ оживился, какъ только было произнесено имя Берты.
-- Что! произнесъ онъ: -- вы двоюродный брать мистрисъ Амори?
-- Троюродный или четвероюродный, отвѣчалъ Треденнисъ.
-- Чортъ возьми, какой вы счастливчикъ, воскликнулъ мистеръ Сильвестръ:-- я доволенъ былъ бы шестероюроднымъ родствомъ. Вы часто съ ней видитесь?
-- Я не видалъ ея уже семь лѣтъ.
Мистеръ Сильвестръ посмотрѣлъ на Треденниса съ удивленіемъ.
-- Что съ вами? спросилъ онъ апатичнымъ тономъ: -- человѣкъ, не поддерживающій подобныхъ родственныхъ связей, долженъ находиться не въ нормальномъ положеніи. О, продолжалъ онъ съ улыбкой, причемъ обнаружилъ рядъ бѣлыхъ зубовъ:-- она преумный черт.... Она очень умна и очаровательна.
-- Да, вѣроятно, отвѣчалъ Треденнисъ холодно: -- всѣ, говоря о ней, всегда распространяются объ ея умѣ.
-- Вы сами убѣдитесь, что она умна, встрѣтившись съ нею, замѣтилъ мистеръ Сильвестръ.
Вернувшись вечеромъ домой, Треденнисъ сѣлъ къ столу и взялъ самую серьёзную, научную книгу, требовавшую сосредоточеннаго вниманія. Полчаса онъ читалъ, напрягая всѣ свои умственныя силы, но потомъ бросилъ книгу и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
III.
Спустя два года, въ мартѣ мѣсяцѣ, Треденнисъ ѣхалъ по Пенсильванской Аллеѣ, быть можетъ, въ той же извощичьей каретѣ, которая отвезла его на желѣзную дорогу, въ ночь перваго бала Берты. Но улицы имѣли болѣе веселый, праздничный видъ. Только два дня передъ тѣмъ вступилъ новый президентъ, и всюда виднѣлись слѣды національнаго торжества, въ видѣ флаговъ, драпировокъ домовъ и пр. Улицы кишили публикой, которая, несмотря на свой утомленный видъ, осталась послѣ торжества для осмотра достопримѣчательностей Уашингтона; кое-гдѣ виднѣлся даже мундиръ, эффектно фигурировавшій въ недавней процессіи.
-- Я являюсь сюда съ новымъ правительствомъ, думалъ Треденнисъ, смотря съ любопытствомъ на все окружающее: -- кто знаетъ, суждено ли мнѣ съ нимъ уладиться, кто знаетъ, что случится въ эти годы.
Мысли унесли его въ прошедшее. Онъ началъ свое поприще съ твердой рѣшимостью добиться положенія, которымъ онъ могъ бы гордиться, и, благодаря энергіи, труду и стойкости, достигъ своей цѣли. Никто по спеціальности и въ возрастѣ Треденниса не стоялъ выше его. Онъ достигъ извѣстности, почестей и не малаго количества рукоплесканій. Онъ не разъ бывалъ львомъ минуты, и если не очень дорожилъ подобной популярностью, то не пренебрегалъ доставляемой ею опытностью. Свѣтъ цѣнилъ его высоко, и еслибы онъ желалъ, то могъ бы имѣть много друзей, но этому мѣшала его природная склонность къ уединенію и безмолвію. За то число сочувствовавшихъ ему лицъ росло съ каждымъ годомъ. Онъ даже въ тайнѣ не сѣтовалъ на свою одинокую жизнь и часто убѣждалъ себя, что всякое другое существованіе было бы ему противно. Быть можетъ, онъ никогда вполнѣ не сознавалъ, какое сильное вліяніе имѣла на всю его жизнь единственная романическая мечта, которой онъ поддался съ юности. Быть можетъ, еслибъ онъ имѣлъ о чемъ вспоминать, его чувства не приняли бы такого горькаго оттѣнка; теперь же, несмотря на всю твердость воли, онъ не могъ уничтожить въ своемъ сердцѣ неопредѣленную, томительную боль, которая обострялась каждый разъ, какъ онъ слышалъ о Бертѣ черезъ профессора или кого другого.
-- Восемь лѣтъ прошло съ ея перваго бала, думалъ онъ, проѣзжая по улицамъ Уашингтона въ этотъ мартовскій вечеръ:-- съ тѣхъ поръ она побывала на многихъ балахъ. Надѣюсь, что она веселилась на всѣхъ.
Въ этотъ же вечеръ онъ посѣтилъ профессора, вполнѣ увѣренный, что его ждетъ радушный пріемъ, несмотря на неправильность ихъ переписки.
Онъ не ошибся въ этомъ.
Профессоръ сидѣлъ за тѣмъ же рабочимъ столомъ, въ томъ же халатѣ, словно восемь лѣтъ не пронеслись надъ его головой. Треденнису даже показалось, что онъ насаживалъ на ту же булавку того же жука, съ какимъ онъ возился въ послѣдній разъ, когда онъ его видѣлъ.
При входѣ въ комнату Треденниса, онъ всталъ, положилъ осторожно на столъ жука и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ навстрѣчу своему родственнику.
-- Это вы, Треденнисъ, воскликнулъ онъ съ улыбкой: -- очень радъ, очень радъ.
Онъ дружески пожалъ его руку и потомъ, взявъ его за плечи, пристально посмотрѣлъ на него.
-- Я самъ очень счастливъ, что снова вижу васъ, отвѣчалъ Треденнисъ.
-- И вамъ понадобилось восемь лѣтъ, чтобъ вернуться къ намъ, произнесъ профессоръ, поворачивая его къ свѣту и внимательно разсматривая: -- восемь лѣтъ. Это порядочный кусокъ человѣческой жизни.
-- Но вы, профессоръ, нисколько не постарѣли, замѣтилъ Треденнисъ:-- вотъ я, такъ дѣло другое.
-- Да, да, я знаю, что вы стали старикомъ, я самъ былъ старикомъ сорокъ лѣтъ тому назадъ. Ну, разскажите мнѣ, что вы дѣлали все это время. Садитесь въ это кресло; вы сидѣли въ немъ въ тотъ вечеръ, когда мы разговаривали съ вами о Бертѣ.
-- А что Берта? спросилъ Треденнисъ.
Профессоръ медленно опустился въ свое кресло.
-- Она на вечерѣ, хотя теперь сезонъ и на исходѣ, произнесъ онъ, поправляя огонь въ каминѣ:-- она каждый день гдѣ-нибудь на вечерѣ, а часто на двухъ и на трехъ.
-- Это хорошо.
-- Очень, если не въ одномъ, то въ другомъ отношеніи, сказалъ профессоръ и перемѣнилъ разговоръ.
Онъ съ такой заботливостью сталъ распрашивать Треденниса объ его дѣлахъ, что тронулъ его до глубины души.
-- Я всегда былъ увѣренъ, что ваша жизнь не пропадетъ даромъ, замѣтилъ онъ своимъ обычнымъ спокойнымъ тономъ: -- я часто говорилъ себѣ, что еслибъ вы были моимъ сыномъ, то я гордился бы вами. Да, жаль, что вы не мой сынъ.
-- Еслибъ я былъ вашимъ сыномъ, то имѣлъ бы основаніе мѣтить высоко, сказалъ съ жаромъ Треденнисъ.
-- Вы и такъ мѣтили высоко, отвѣчалъ профессоръ съ улыбкой:-- а главное, достигли своей цѣли. У васъ сильная натура. Я люблю людей съ сильной натурой.
Въ дальнѣйшемъ разговорѣ онъ нѣсколько разъ упоминалъ о Бертѣ, но не въ томъ тонѣ, какъ бывало во время ея молодости. Большею частью онъ говорилъ объ ея дѣтствѣ и объ ея теперешнемъ образѣ жизни. Она жила вблизи отъ него, ея домъ былъ щегольской, а дѣти отличались красотой и здоровьемъ.
-- Амори, красивый и блестящій человѣкъ, сказалъ онъ между прочимъ:-- у него не сильная натура, а впечатлительный поэтическій темпераментъ, и онъ очень восторгается Бертой.
Возвратясь домой, Треденнисъ ощущалъ то неопредѣленное, болѣзненное чувство, которое всегда наполняло его сердце послѣ разговора о Бертѣ. Профессоръ былъ очень радушенъ, и все, что онъ говорилъ, было интересно, но въ его словахъ чего-то недоставало. Отправляясь къ нему, Треденнисъ. не сознавалъ, что Берта занимаетъ преобладающее мѣсто въ его мысляхъ, и думалъ, что ему доставитъ большое удовольствіе одна встрѣча съ профессоромъ. Но теперь онъ чувствовалъ, что въ дружеской бесѣдѣ съ профессоромъ недоставало добраго, сочувственнаго разговора о Бертѣ, и что послѣ посѣщенія ея отца ему стало еще грустнѣе, чѣмъ прежде. Свѣтлый образъ счастливой, невинной молодой дѣвушки, повидимому, исчезъ изъ жизни профессора, изъ этого дома, украшеніемъ котораго онъ такъ долго служилъ, даже изъ внѣшняго міра.
Треденнисъ спалъ въ эту ночь не очень спокойно, но на слѣдующее утро дневной свѣтъ и окружавшіе его шумъ и гамъ разсѣяли его мрачныя мысли. Онъ снова скрылъ въ глубинѣ своего сердца точившее его смутное, неопредѣленное горе, и энергично занялся необходимыми приготовленіями ко вступленію въ должность, которая была ему предназначена новымъ правительствомъ. Передъ обѣдомъ онъ воспользовался свободной минутой, чтобъ отвезти посылку сестрѣ одного изъ его товарищей.
Эта была очень привлекательная, модная дама. Она приняла его съ большимъ радушіемъ.
-- Какъ я рада, что вы заѣхали сегодня, сказала она.-- Мистеръ Гарднеръ слышалъ, что вы въ Уашингтонѣ, но не зналъ гдѣ вы остановились, а то онъ непремѣнно посѣтилъ бы васъ. Жаль, что вы не поспѣли къ празднику. Президентскій балъ былъ необыкновенно блестящій. Я надѣюсь, что вы будете у насъ сегодня вечеромъ?
-- Сегодня вечеромъ? повторилъ Треденнисъ.
-- Да, у насъ будетъ маленькій вечеръ, совсѣмъ маленькій, и намъ было бы очень пріятно, еслибы вы пріѣхали. Вы встрѣтите многихъ, которые желаютъ съ вами познакомиться, въ томъ числѣ новаго министра внутреннихъ дѣлъ. Онъ въ восторгѣ отъ васъ. Мистеръ Гарднеръ мнѣ разсказывалъ много интереснаго о вашихъ подвигахъ и приключеніяхъ. Вы будете львомъ нашего вечера, и если обѣщаете пріѣхать, я буду увѣрена въ его успѣхѣ.
-- Ну, я не очень-то въ этомъ увѣренъ, отвѣчалъ Треденнисъ: -- у вашего льва не хватаетъ гривы, когтей и рева. Но, во всякомъ случаѣ, я очень тронутъ вашей любезной добротой.
Онъ обѣщалъ пріѣхать вечеромъ, хотя мысленно сказалъ себѣ, что, во всякомъ случаѣ, успѣетъ до вечера написать извинительное письмо, такъ какъ онъ терпѣть не могъ многолюдныхъ свѣтскихъ собраній. Однако, съ наступленіемъ вечера онъ почувствовалъ какое-то странное желаніе исполнить свое обѣщаніе; онъ поздно пообѣдалъ, прочиталъ газеты, написалъ нѣсколько писемъ, одѣлся и поѣхалъ на вечеръ.
IV.
Маленькій вечеръ мистрисъ Гарднеръ оказался большимъ баломъ. Улица была наполнена экипажами, домъ былъ блестяще освѣщенъ. Треденнисъ поднялся по лѣстницѣ и, снимая пальто въ передней, невольно обратилъ вниманіе на бѣлокураго молодого человѣка, который стоялъ, прислонясь къ притолкѣ, и, очевидно, кого-то ждалъ, устремивъ глаза на дамскую уборную Его лицо, могло выражать многое или рѣшительно ничего, а вся фигура была чрезвычайно приличная и привлекательная. Но всего замѣчательнѣе въ немъ былъ естественный, музыкальный смѣхъ, который и заставилъ Треденниса взглянуть на него среди окружавшей его толпы мужчинъ.
-- Да, я былъ тамъ, говорилъ со смѣхомъ бѣлокурый молодой человѣкъ, обращаясь къ стоявшему подлѣ него юношѣ.
-- И пѣлъ?
-- Нѣтъ.
-- Она, конечно, была?
-- Она? повторилъ бѣлокурый молодой человѣкъ, и лицо его въ эту минуту ничего не выражало.
-- Мистрисъ Амори, отвѣчалъ юноша со смѣхомъ.
-- Вы бы лучше такъ сразу сказали, это приличнѣе, замѣтилъ спокойно его собесѣдникъ.
Треденнисъ прошелъ въ гостинную и не слышалъ ихъ дальнѣйшаго разговора.
Въ дверяхъ первой гостинной стояли хозяева и принимали гостей. Мистрисъ Гарднеръ очень обрадовалась, увидѣвъ Треденниса.
-- Вы очень добры, что пріѣхали, сказала она:-- я боялась, что вы обманете. Мистеръ Гарднеръ, вотъ полковникъ Треденнисъ.
Тутъ онъ былъ поглощенъ словно водоворотомъ. Мистрисъ Гарднеръ знакомила его со всѣми гостями и онъ не успѣвалъ кланяться направо и налѣво. Наконецъ, онъ очутился передъ могущественной особой, о которой говорила ему днемъ гостепріимная хозяйка. Министръ стоялъ, облокотясь на каминъ, и любезничалъ съ хорошенькой молодой дѣвушкой, которая разсказывала ему свои впечатлѣнія о президентскомъ балѣ. Мистрисъ Гарднеръ представила ему Треденниса, и они тотчасъ разговорились. Министръ съ любопытствомъ разспрашивалъ Треденниса объ его индѣйской политикѣ, и ихъ разговоръ затянулся бы надолго, еслибы хозяинъ не отозвалъ одного изъ собесѣдниковъ.
Треденнисъ былъ очень радъ остаться одинъ; его занимало зрѣлище пестрой, нарядной толпы, и онъ былъ очень благодаренъ, что на время освободился отъ необходимости разговаривать и знакомиться съ новыми лицами. Спустя нѣсколько минутъ, онъ неожиданно почувствовалъ въ воздухѣ какое-то нѣжное благоуханіе, которое, какъ ему показалось, вовсе не соотвѣтствовало шумной, блестящей обстановкѣ. Съ тревожнымъ біеніемъ сердца онъ созналъ, что это былъ запахъ геліотропа, и тотчасъ вспомнилъ о томъ вечерѣ, когда онъ принесъ Бертѣ букетъ геліотропа. Онъ быстро обернулся и увидалъ среди веселой, блестящей группы Берту.
Она была одѣта великолѣпно и стояла въ прелестной позѣ, держа въ рукѣ букетъ. Блестящая улыбка играла на ея губахъ и Треденнисъ въ ту же минуту понялъ, что она его узнала. Она не тронулась съ мѣста и, очевидно, ждала его. Хотя она не сказала ни слова, но окружавшіе ее мужчины инстинктивно разступились и пропустили къ ней Треденниса.
Часто впослѣдствіи Треденнисъ старался вспомнить, какъ онъ подошелъ къ Бертѣ и что онъ сказалъ, держа ея хорошенькую ручку, затянутую въ перчатку, но все это представлялось ему очень смутно. Окружавшая ее группа почти мгновенно разсѣялась, и онъ остался съ нею наединѣ. Взглянувъ на букетъ, онъ увидѣлъ геліотропъ и розы.
Она такъ много и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ мало измѣнилась, что казалось, какъ бы онъ видѣлъ ее во снѣ. Онъ старался анализировать происшедшую въ ней перемѣну -- и не могъ, а самое усиліе возбудило въ немъ болѣзненное чувство. Цвѣтъ лица ея былъ не такой блестящій, какъ въ старину, но глаза были блестящѣе и больше, не столько отъ того, что она похудѣла, сколько отъ смѣлаго ихъ выраженія. Ея граціозная, круглая фигурка была еще прелестнѣе, но къ ней уже не пошли бы сѣренькое платьице и кружевная косынка, которыя въ его глазахъ были неразрывно связаны съ ея очаровательнымъ образомъ. Даже улыбка и голосъ ея измѣнились. Улыбка была то блестящая, то мягкая, словно скрывавшая нѣчто; голосъ былъ тихій, мелодичный, выражавшій болѣе, чѣмъ произносимыя ею слова. Треденнисъ чувствовалъ, что много потребуется времени, чтобъ близко узнать ее.
-- Сядьте подлѣ меня, сказала она съ нѣжной, но нѣсколько небрежной улыбкой, помѣщаясь на диванъ, устроенный на подоконникѣ: -- сядьте и скажите, рады ли вы, что перебрались въ Уашингтонъ. Папа въ восторгѣ, что будетъ пользоваться вашимъ обществомъ.
-- Благодарю васъ, отвѣчалъ Треденнисъ:-- я очень доволенъ перемѣной въ моей жизни.
-- Да, это будетъ громадная перемѣна, хотя, конечно, въ эти годы ваше вниманіе было обращено не исключительно на индѣйцевъ. Уашингтонъ не похожъ на другіе американскіе города и вообще, я полагаю, онъ рѣзко отличается отъ всѣхъ городовъ на свѣтѣ. Это очень интересный городъ, когда къ нему привыкнешь.
-- Вы находите?
-- Да. Я не могла бы жить ни въ какомъ другомъ городѣ. Впрочемъ, эта наша національная особенность; каждый американецъ обожаетъ городъ, въ которомъ онъ живетъ, и бранитъ всѣ остальные. Англичане вѣрятъ въ первенство Лондона, а французы -- въ главенство Парижа, а въ Америкѣ нью-іоркецъ гордится Нью-Іоркомъ, бостонецъ -- Бостономъ, уашингтонецъ -- Уашингтономъ, ново-орлеанецъ -- Новымъ Орлеаномъ.
-- Вы правы, но я объ этомъ прежде не думалъ.
-- Да, это вполнѣ справедливо, сказала она со смѣхомъ, и иотомъ прибавила, измѣнивъ тонъ: -- вы долго не были въ Уашингтонѣ?
-- Восемь лѣтъ.
Ему показалось, что она вздрогнула, но черезъ секунду промолвила съ свѣтлой улыбкой:
-- Мы за это время, если не постарѣли, то стали умнѣе и лучше.
Ея улыбка и слова не были совершенно ясны для него; за ними могло скрываться что-нибудь, хотя тонъ ея былъ самый легкомысленный. Онъ не улыбался, но смотрѣлъ на нее съ серьёзнымъ интересомъ. Около минуты она выдержала этотъ взглядъ, а потомъ, отвернувшись со смѣхомъ, промолвила:
-- Вы нисколько не измѣнились.
-- Почему вы это полагаете?
-- Вы смотрите на меня точно такъ же, какъ смотрѣли восемь лѣтъ тому назадъ, когда я говорила что-нибудь легкомысленное. Я боюсь, что я тогда была очень легкомысленна Я сама чувствовала, и даже однажды рѣшилась...
Она вздрогнула, словно неожиданно къ ней вернулась память. Она подняла букетъ къ лицу и потомъ уронила его на колѣни.
-- Я припоминаю, продолжала она, пристально смотря на него:-- это было именно въ тотъ день, когда вы мнѣ принесли букетъ.
-- Я не знаю, на что вы рѣшились, но надѣюсь на что-нибудь хорошее, произнесъ Треденнисъ:-- и вы сохранили свою рѣшимость?
-- Нѣтъ, но я сохранила геліотропъ, отвѣчала она спокойно:-- вы помните, я сказала, что сохраню букетъ. Онъ лежитъ въ моемъ столѣ.
-- А на первомъ балѣ вы очень веселились?
-- Да; я смѣло могу сказать, что веселюсь на всѣхъ балахъ.
-- И сегодня?
-- Да, произнесла она, окидывая взоромъ комнату, полную нарядной толпой:-- въ Уашингтонѣ всѣ балы имѣютъ успѣхъ и всѣ на нихъ веселятся. Посмотрите вонъ на ту даму, сидящую на диванѣ, съ быстро бѣгающими глазами. Это "нашъ уашингтонскій корреспондентъ" полдюжины западныхъ газетъ: она также ведетъ свѣтскую хронику въ одной изъ большихъ ежедневныхъ уашингтонскихъ газетъ. Завтра вы прочтете: "Вчера вечеромъ у мистрисъ Винтеръ Гарднеръ въ улицѣ К. былъ балъ, одинъ изъ самыхъ блестящихъ въ настоящій сезонъ". Далѣе вы узнаете: "На мистрисъ Ричардъ Амори было прелестное бѣлое платье и жемчуга. Надъ всѣми, даже высокими, мужчинами возвышалась внушительная фигура полковника Треденниса, героя столькихъ стычекъ съ индѣйцами и..."
Она остановилась и пристально посмотрѣла на него.
-- У васъ съ собою ножъ, которымъ индѣйцы сдираютъ съ головы кожу съ волосами? спросила она.
Онъ не ожидалъ подобнаго вопроса, но отвѣтилъ спокойно, схватившись рукою за боковой карманъ:
-- Къ сожалѣнію, я забылъ захватить его съ собою. Я не зналъ, что онъ понадобится. Но я могу съѣздить за нимъ.