Бернатович Феликс
Поята, дочь Лездейки. Часть четвертая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    или Литовцы в XIV столетии.
    Перевод Павла Гаевского.
    Санкт-Петербург. В Типографии Александра Смирдина. 1832.

   

ПОЯТА,
ДОЧЬ ЛЕЗДЕЙКИ,
или
ЛИТОВЦЫ ВЪ XIV СТОЛѢТІИ.

Историческій романъ

Ф. Бернатовича.

Переводъ съ Польскаго.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ Типографіи Александра Смирдина.
1832.

   

Печатать позволяется,

   съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. С. Петербургъ, 23 Сентября, 1851 года.

Ценсоръ А. Крыловъ.

   

ГЛАВА I.
Станъ Крестоносцевъ.

   Извѣстіе о вторженіи Крестоносцевъ въ Литву скоро дошло до жителей Понарской башни. Габданкъ, зная народъ сей, предвидѣлъ опасности, и сожалѣлъ уже, что не остался въ Виленскомъ замкѣ. Что касается до Елены, то хотя она и досадовала на военныя дѣйствія, препятствовавшія возвращенію ея въ Польшу, но, покоряясь необходимости, она не только не опасалась Крестоносцевъ, но, напротивъ того, горѣла нетерпѣніемъ познакомиться съ сими духовными воинами, о которыхъ она слышала столько чудеснаго.
   Однажды, ночью, проснувшись, она поражена была звономъ колоколовъ. Съ удивленіемъ посмотрѣвши въ окно, увидѣла въ церкви огонь. Вообразивъ, что неистовые язычники подожгли строеніе, она въ ужасѣ думала только о средствахъ спасти себя и отца своего; но, когда колокола затихли, она услышала громкое пѣніе и искуссную игру на органѣ. Сначала она заключила было, что, можетъ быть, Довойна возвратился съ новообращенными Литовцами, и благодаритъ Бога за успѣхъ; но скоро оставила сію мысль, замѣтивъ, что музыка была печальная, погребальная. Теряясь въ догадкахъ, она разбудила отца, и пошла съ нимъ къ церковнымъ окошкамъ, чтобъ посмотрѣть, что тамъ дѣлается. Каково же было изумленіе ея, когда увидѣла множество свѣчей, ярко освѣщавшихъ стоящій посреди церкви катафалкъ, сооруженный изъ щитовъ, шлемовъ и разнаго рода оружія. Множество кавалеровъ въ черной одеждѣ сидѣли на скамьяхъ, и пѣли псалмы. Простые воины, въ полномъ вооруженіи, стояли по сторонамъ катафалка, а знатнѣйшія особы поодаль, и молились тихонько.
   Сіе печальное и вмѣстѣ съ тѣмъ великолѣпное зрѣлище тѣмъ сильнѣе поразило Габданка, что онъ не могъ догадаться, что оно значитъ. Елена также была встревожена; не смотря на то, любопытство, а можетъ быть и набожность, влекли ее въ церковь. Тщетно отецъ удерживалъ ее, доказывая неприличіе показаться одной среди воиновъ и рыцарей, и предостерегая, что это могло имъ быть непріятно: распаленное ея воображеніе не принимало никакихъ возраженіи. Самолюбіе ея, что въ созданной ею церквѣ совершается священнослуженіе, болѣе дѣйствовало на нее, нежели здравые отцевскіе совѣты. И такъ она, приказавъ служанкѣ слѣдовать за собою, вошла въ церковь, и стала въ сторонѣ. Прибытіе ея обратило на нее общее вниманіе. Ея бѣлое, утреннее платье, черные локоны, румяныя щеки и голубые глаза составляли совершенную противоположность съ мрачными лицами Кавалеровъ. Между тѣмъ на амвонѣ появился проповѣдникъ, который, отдавъ честь памяти павшихъ на полѣ брани, доказывалъ, что смерть храбраго славнѣе, нежели жизнь, искупленная постыднымъ плѣномъ; потомъ поощрялъ слушателей своихъ къ мужеству, и выводилъ выгодное для Ордена заключеніе изъ того, что они въ сей пустынѣ такъ неожиданно встрѣтили Христіанское святилище. Проповѣдь сія сильно тронула Елену, давно уже не слыхавшую подобнаго краснорѣчія; все ея вниманіе было обращено на витію, и она какъ будто не замѣчала того, что почти всѣ присутствовавшіе въ церкви безпрестанно посматривали на нее, желая поскорѣе узнать кто она, и по какому случаю въ семъ дикомъ мѣстѣ выстроенъ Христіанскій храмъ?
   Когда уже церемонія оканчивалась и Кавалеры встали съ своихъ мѣстъ, одинъ изъ нихъ, молодой человѣкъ пріятной наружности, подошелъ къ Еленѣ. Не смотря на его монашескую одежду, тотчасъ можно было замѣтить въ немъ свѣтскую ловкость, а по богатству его наряда и по великолѣпно переплетенному молитвеннику можно было догадываться, что онъ занималъ важное мѣсто между духовенствомъ.
   -- "Набожность ваша, сударыня," сказалъ онъ ей: "показываетъ, что вы раздѣляете печаль нашу. Мы очень благодарны вамъ за участіе. Но, по истинѣ, все что видимъ здѣсь, приводитъ насъ въ изумленіе. Кто бы надѣялся въ сей пустынѣ, среди дикихъ язычниковъ, найти Христіанскую церковь? Еще менѣе можно было надѣяться найти здѣсь чувствительную душу, которая захотѣла бы раздѣлишь печаль нашу... Можемъ ли узнать, сударыня, кому мы обязаны столь живымъ участіемъ?"
   -- "Безполезно было бы для васъ знать мое имя," сказала скромно Елена. "Изъ словъ краснорѣчиваго проповѣдника вашего узнала я, что вы служили панихиду за упокой павшихъ вашихъ братій; конечно, мнѣ пріятнѣе было бы, если бъ вы въ семъ храмѣ приносили благодареніе Богу за побѣду; но ежели Провидѣнію угодно было иначе, то я радуюсь, что вы нашли здѣсь облегченіе вашей печали и утѣшеніе религіи."
   -- "И такъ, если не ошибаюсь, церковь сія вамъ принадлежитъ? Ваша чужеземная одежда, вашъ языкъ, чувства, все увѣряетъ меня въ томъ. Но кто могъ выстроить ее въ такомъ мѣстѣ, гдѣ со всѣхъ сторонъ живутъ непримиримые враги Христіанства?"
   -- "Это есть плодъ моихъ трудовъ и самоотверженія" отвѣчала Елена.
   -- "Понимаю: вы хотите основать здѣсь женскій монастырь, и сами благочестиво жить .."
   -- "Совсѣмъ нѣтъ," прервала его Елена. "Но съ кѣмъ имѣю честь говоришь?"
   -- "Я Зундштейнъ," отвѣчалъ онъ съ легкимъ наклоненіемъ головы: "начальникъ передовой стражи Великаго Магистра; отрядъ мой во вчерашнемъ нападеніи на Виленскіе замки лишился многихъ храбрыхъ воиновъ. Пробираясь къ стану, недалеко отселѣ лежащему, я съ большимъ удивленіемъ нашелъ здѣсь церковь. Признаюсь, что сначала я едва вѣрилъ глазамъ моимъ, и открытіе сіе принялъ за счастливое предзнаменованіе. По правиламъ нашего Ордена, мы должны немедленно служить панихиду за упокой павшихъ на полѣ брани, и потому я рѣшился исполнить сей долгъ въ сей церкви, къ которой мы приведены самимъ Провидѣніемъ: ежели вы находите смѣлость нашу неумѣстною, то я прошу извиненія за себя и за всѣхъ моихъ братій." --
   Елена увѣряла, что она не только рада, что церковь ея могла быть полезною Орденскимъ Кавалерамъ, но даже благодарна имъ за доставленіе ей случая помолиться вмѣстѣ съ ними, и прибавила, что, опасаясь окружающихъ ея жилище язычниковъ, она хотѣла бы имѣть постоянную военную стражу для охраненія церкви. Въ продолженіе сего разговора подошелъ къ нимъ Капелланъ, пожилой человѣкъ, важной наружности, и, поклонившись Еленѣ, изъявилъ ей и съ своей стороны удивленіе. Это былъ Маріенбургскій Пріоръ, неотступный товарищъ Кунтора. Елена объявила имъ свое имя, и, увѣдомивъ, что она съ отцемъ своимъ живетъ въ сосѣдственной башнѣ, просила ихъ посѣтить его. Имя Габданка извѣстно было Крестоносцамъ, и потому они обѣщали утромъ изъявить ему лично свое почтеніе, и Елена, простясь съ ними, возвратилась домой, и тотчасъ увѣдомила отца обо всемъ ею видѣнномъ.
   Не нужно, кажется, увѣдомлять читателя, что Кунторъ Зундштейнъ есть тотъ самый, котораго Славенко поймалъ на Кѣрновской дорогѣ и повѣсилъ на деревѣ. Какъ онъ избавился отъ той бѣды, и что съ нимъ было послѣ, въ лѣтописяхъ нѣтъ никакихъ слѣдовъ. Вѣроятно, онъ былъ снятъ съ дерева какимъ нибудь прохожимъ, сжалившимся надъ его горемъ. Надобно думать, что съ тѣхъ поръ Кунторъ поступалъ гораздо осторожнѣе, и успѣлъ снискать хорошее о себѣ мнѣніе у Великаго Магистра, который ввѣрилъ ему начальство надъ передовою стражею Орденскаго войска. Переодѣвшись, онъ отправился съ Пріоромъ къ Габдаику. Старикъ принялъ ихъ ласково, пригласилъ къ завтраку и разспрашивалъ о военныхъ дѣйствіяхъ. Зундштейнъ увѣдомилъ его, что онъ ближайшій ему сосѣдъ, что по плану военному онъ долженъ былъ расположишься станомъ именно въ тѣхъ мѣстахъ, и что онъ очень радъ, что въ сей пустынѣ нашелъ людей, которыхъ можетъ считать друзьями.
   -- "И я не менѣе радуюсь," отвѣчалъ Полякъ. "Живя здѣсь въ одиночествѣ, намъ пріятно быть въ обществѣ нашихъ единовѣрцевъ. Хотя отсюда до Вильна и не близко, но мы вчера слышали пальбу, и догадывались, что Виленцы съ вами имѣли дѣло, ибо мы знали уже, что передовая стража Магистра находилась подъ столицею. Но надѣюсь, что вы не понесли большой потери въ людяхъ?"
   -- "Отрядъ состоялъ изъ пяти сотъ человѣкъ охотниковъ," отвѣчалъ Кунторъ. "Мы очень ошиблись, положась на извѣстія лазутчиковъ; но это намъ урокъ на будущее время. Сверхъ того трудно было удержать нашу молодежь, которая горѣла желаніемъ подраться съ Литовцами. Самъ я упустилъ прекрасный случай снискать полное благоволеніе Магистра, и Гамилонъ былъ бы теперь въ моихъ рукахъ, если бы не подоспѣла къ нему на помощь какая-то женщина, которая исторгла у насъ побѣду."
   -- "Всегда и вездѣ" отозвался Пріоръ: "были свои Юдиѳи и Эсѳири. Онѣ раждаются отъ неосторожности вождей."
   -- "Намѣреныли вы пробыть здѣсь до соединенія съ союзниками?" спросилъ Габданкъ.
   -- "Еще не знаю," отвѣчалъ Кунторъ. "Признаюсь, мнѣ не хотѣлось бы уйти отсюда, не поквитавшись съ Вильномъ за нашу потерю, и, кажется, до весны я останусь здѣсь, потому, что въ оврагахъ легче можно держаться съ горстью людей, нежели въ открытомъ полѣ съ тысячами. Почтенный Полякъ! каковы бы ни были причины пребыванія вашего въ сей пустынѣ, среди дикаго народа, я надѣюсь, что вы не будете равнодушны къ нашимъ пользамъ. Литва еще не принадлежитъ Польшѣ. Сегодня въ церкви вашей мы служили панихиду: въ скоромъ времени, быть можетъ, она огласится благодарственнымъ пѣснопѣніемъ."
   -- "Не думаю," сказалъ Пріоръ: "чтобъ это такъ скоро послѣдовало, ежели мы будемъ сидѣть здѣсь, сложа руки. Эти горы и лѣса могли бы быть полезны для защищающагося войска, а не для насъ, которые должны дѣйствовать наступательно. Сверхъ того мѣста сіи, совершенно знакомыя туземцамъ, могутъ служить намъ не убѣжищемъ, но гробомъ."
   -- "Отче," отвѣчалъ Кунторъ: "не прогнѣвайтесь, если я скажу вамъ, что вы великій мастеръ распоряжать церковными церемоніями, но за то о военномъ дѣлѣ не имѣете никакого понятія. Вы, благородный Габданкъ, знакомы съ военнымъ искусствомъ: скажите, невыгодна ли моя позиція?" --
   Габданкъ вопросомъ симъ поставленъ былъ въ необходимость или опровергнуть мнѣніе Кунтора, расположеніе котораго ему могло быть полезно, либо возразить Пріору, котораго также не хотѣлось обидѣть, и потому, желая согласить ихъ, онъ отвѣчалъ, что не зная ни плана сей войны, ни расположенія войскъ, онъ не могъ сказать своего мнѣнія.
   -- "Но я, зная все, что нужно знать," сказалъ Кунторъ: "увѣряю, что во всѣхъ окрестностяхъ нѣтъ лучшаго мѣста для стана. Башня ваша, вѣроятно, есть остатокъ древняго замка. Видно по всему, что основатель онаго былъ искусный воинъ. Рѣка подъ бокомъ, Вильно какъ на ладони, обширный лѣсъ, все это побуждаетъ меня остаться здѣсь на зиму. Но мы, почтенный Габданкъ, не обезпокоимъ васъ: мы будемъ оберегать васъ, а сами помѣстимся въ шатрахъ." --
   Габданку очень не пріятно было намѣреніе Кунтора поселиться по сосѣдству съ нимъ; но, имѣя надобность въ его покровительствѣ, онъ долженъ былъ покориться необходимости.
   -- "Хотя,"сказалъ онъ:" башня моя и не очень обширна; но я охотно подѣлюсь ею съ вами; ибо нельзя же, чтобъ вы въ такую пору жили въ шатрахъ."
   -- "Но, батюшка, вы забыли," отозвалась Елена: "что заднія комнаты у насъ пусты."
   -- "Можно ли" отвѣчалъ Габданкъ: "называть комнатами ветхій пустырь, грозящій разрушеніемъ?"
   -- "Я пойду осмотрѣть развалины. Впрочемъ, будьте увѣрены, что вы найдете во мнѣ самаго скромнаго и пекущагося о вашемъ спокойствіи постояльца." --
   Такъ говорилъ Кунторъ, прощаясь съ Габданкомъ, и отправился съ Пріоромъ осмотрѣть пустую часть башни. Это были маленькія комнатки подъ сводами, крайне ветхія; но ихъ можно еще было исправить. Зундштейнъ немедленно приказалъ починитъ ихъ и украсить какъ можно великолѣпнѣе. Напрасно Пріоръ поставлялъ ему на видъ безпокойство, которое онъ дѣлаетъ хозяевамъ; напрасно совѣтовалъ не ввѣряться чужестранцу, котораго образъ мыслей ему совсѣмъ не извѣстенъ: Кунторъ на всѣ его представленія отвѣчалъ, что это не его дѣло, и коль скоро комнаты были готовы, переселился въ нихъ со всѣми знатнѣйшими офицерами. И такъ тихое жилище Габданка перемѣнилось въ шумный военный станъ. Развѣвавшійся на башнѣ бѣлый флагъ съ чернымъ крестомъ и гербомъ Зундштейна показывалъ присутствіе вождя Орденскаго войска. Церковь безпрестанно отворена была для набожныхъ Кавалеровъ, которые то пѣли хоромъ, то молились по четкамъ; большое пространство около башни и церкви занято было палатками воиновъ и оружіемъ. Тамъ можно было видѣть, какъ допытывались о новостяхъ отъ поселянина, пойманнаго ночнымъ объѣздомъ; далѣе видна была толпа дрожащихъ отъ страха безоружныхъ жителей, которымъ благочестивый воинъ съ Крестомъ въ рукѣ проповѣдывалъ Слово Божіе; въ разныхъ мѣстахъ разбросана была живность, награбленная въ окрестностяхъ.
   Не смотря на то, что войску строго приказано было вести себя смирно, Габданкъ началъ скучать безпрестаннымъ шумомъ. Кромѣ того, онъ опасался, чтобы Ягелло, будущій Государь его, узнавъ о пребываніи Кунтора въ Помарахъ, не подумалъ, что онъ состоитъ съ нимъ въ тайныхъ связяхъ, и опасался тѣмъ болѣе, что Ягелло, оставляя Вильно, приказалъ ему не выѣзжать изъ замка. Между тѣмъ Кунторъ большую часть времени проводилъ въ башнѣ, гдѣ находилъ величайшее удовольствіе въ обществѣ милой, ловкой, остроумной Елены. Пріоръ Маріеибургскій, равно попечительный о распространеніи вѣры, какъ и объ успѣхѣ Орденскаго оружія, и сверхъ того заботливый о личной пользѣ Зундштейна, съ неудовольствіемъ взирала на его бездѣйствіе. Онъ зналъ привязанность его къ свѣту, склонность къ женщинамъ, и былъ увѣренъ, что время, въ которое не было въ Литвѣ ни Великаго Князя, ни его вождей, было слишкомъ дорого, чтобъ тратить его на пустяки. Посему онъ доказывалъ Кунтору необходимость возобновишь нападеніе на Виленскіе замки, утверждая, что отъ овладѣнія оными зависѣли дальнѣйшіе успѣхи и соединеніе Магистра съ Святославомъ. Но Кунторъ надменно отвѣчалъ ему, что его дѣло завѣдывать ризницею, и что военная власть ввѣрена ему одному.
   Между тѣмъ ночные разъѣзды приводили въ станъ толпы плѣнныхъ.
   Это были по большей части безоружные поселяне, которыхъ захватывали въ лѣсахъ у огней или въ бѣдныхъ хижинахъ. Первое предложеніе, дѣлаемое имъ, было принятіе Христіанской вѣры. Елена, ревнуя о распространеніи оной, содѣйствовала усердію Кавалеровъ. Толпы дикаго народа съ покорностію слушали слова Священнаго Писанія, но не изъявляли нималѣйшей охоты отказаться отъ своихъ боговъ; напротивъ того, чѣмъ болѣе ихъ принуждали, тѣмъ онѣ были упорнѣе въ своихъ заблужденіяхъ. Но кроткій Пріоръ, завѣдывавшій дѣломъ обращенія, не хотѣлъ нарушать свободы совѣсти, и собственными руками развязывая узы несчастныхъ, утѣшалъ ихъ, старался снискать ихъ довѣренность, и потомъ уже мало по малу знакомилъ ихъ съ Христіанскимъ ученіемъ. Такіе благоразумные поступки Капеллана прославили его имя. По его старанію, многія дѣти возвращены родителямъ, многія матери отпущены къ семействамъ. Каждый плѣнникъ, зная о его кротости, просилъ прежде всего дозволенія съ нимъ видѣться.
   

ГЛАВА II.
Неожиданная добыча.

   Однажды, когда Кунторъ собирался осматривать вновь приведенную толпу плѣнныхъ мужчинъ и женщинъ, услышалъ между ими большой шумъ. Причиною онаго была старуха, требовавшая, чтобъ ее непремѣнно представили Пріору. Она говорила такъ смѣло, и такъ громко взывала о помощи Капеллана, что Кунторъ, разсердясь, что всѣ мимо его ищутъ покровительства Пріора, обратился въ ту сторону, гдѣ былъ шумъ, съ намѣреніемъ побранить старуху, и нашелъ ее въ числѣ прочихъ, коихъ одежда и наружность показывали, что они не принадлежали къ низшему сословію. Смѣлая старушка непремѣнно хотѣла поставить на своемъ; смотритель, простой воинъ, грозя ей палашемъ, еще громче кричалъ, что онъ не считаетъ ея плѣнницею, что она сама пристала къ нему, и потому можетъ итти куда ей угодно. Кунторъ, удивясь такой настойчивости старухи, смотрѣлъ на нее издали и замѣтилъ возлѣ нее молодую повидимому особу, съ покрываломъ на лицѣ, которая, дрожа отъ страха, держалась за нее. Можно было бы подумать, что это были дочь и мать; но въ одеждѣ ихъ была чрезвычайная разница. Сверхъ того узы дѣвицы были очень слабы, и она свободно могла дѣйствовать руками; на ногахъ ея была теплая обувь, что самое показывало, что въ пути съ нею обходились почтительнѣе, нежели съ, другими плѣнницами. Всѣ сіи подробности обратили на себя вниманіе Кунтора; онъ приближился, чтобъ разсмотрѣть ее хорошенько; скрытность ея возбудила тѣмъ большее любопытство, и потому онъ обратился къ стражѣ съ вопросами, кто она и гдѣ взята?
   -- "Это, высокоблагородный Кунторъ, красотка, пойманіе которой едва не стоило мнѣ жизни," отвѣчалъ смотритель, стараясь сорвать съ плѣнницы покрывало, которое она крѣпко держала, и съ воплемъ жалась къ старушкѣ. "А эта старая колдунья надѣлала мнѣ хлопотъ въ дорогѣ больше, нежели всѣ плѣнные вмѣстѣ; но она не заслуживаетъ вашего вниманія; за то молодая ея подруга стоитъ того, чтобъ вы заглянули ей въ личико прежде Пріора."
   -- "Спрашиваю тебя," отвѣчалъ Кунторъ: "откуда ведешь сихъ плѣнныхъ?"
   -- "Съ береговъ Нѣмана, высокоблагородный господинъ Кунторъ," сказалъ смотритель. "Солнце заходило уже, когда мы, за пять дней пути отселѣ, напали на богатый сельскій дворъ, близъ Юрбурга. Каждый изъ насъ бралъ, что могъ взять, а Штумфъ схватилъ эту дѣвушку. Я не знатокъ въ семъ товарѣ; за то онъ мастеръ.-- На что тебѣ такая ноша?-- говорилъ я Штумфу: -- бери лучше серебро; но онъ предпочелъ пригожую язычницу, которую стерегла эта колдунья, и онъ долженъ былъ увезти обѣихъ. Мы вскочили на коней и пустились какъ изъ лука стрѣла. Домовая стража кинулась въ погоню за нами; но мы были уже на концѣ села: не могши догнать насъ, они начали стрѣлять, и двухъ кнехтовъ положили на мѣстѣ, да одного ранили. Начальникъ стражи кричалъ, въ слѣдъ за нами, что отсчитаетъ тысячу монетъ золотомъ, если мы возвратимъ эту дѣвушку; но Штумфъ не дуракъ.-- Подожди, говорилъ онъ: -- ежели сегодня даешь тысячу, то завтра дашь двѣ.-- Я тотчасъ догадался, что она должна быть не простая дѣвица, и сказалъ Штумфу, что онъ не глупъ, только жаль, что самъ накупился на бѣду; -- вѣдь эта нѣжника, говорилъ я ему: замерзнетъ на дорогѣ; смотри какъ она слаба, точно цыпленочекъ, только что вылупившійся изъ яйца, -- и Штумфъ окуталъ бѣдняжку плащемъ своимъ, и хоть самъ колотилъ зубами, но за то привезъ ее въ цѣлости.-- Ну, сударыня, покажись же высокоблагородному господину Ку и тору: вѣдь онъ не съѣстъ тебя. Господинъ Кунторъ! она робѣетъ; но это пройдетъ; она также не множко упряма, но всему виною эта старая колдунья: надобно бы ихъ разлучить." --
   Наконецъ плѣнница принуждена была открыться. Но какъ изумился и вмѣстѣ обрадовался Зундштейнъ, узнавъ въ ней Пояту! Глаза ея распухли отъ слезъ; прелести лица увяли! Неизвѣстность о будущемъ мучила ее болѣе, нежели настоящее положеніе; она стояла между плѣнными какъ привидѣніе. Кунторъ самъ бросился развязывать ея узы, извинялся, утѣшалъ и дѣлалъ все, что могло ободрить ее. Позорная судьбѣ, Поята просила его только о томъ, чтобъ не разлучали ея съ Тіуновою. Кунторъ обѣщалъ, и даже вызвался отправить ее обратно къ отцу; но прежде предложилъ ей отдохнуть отъ дороги, и съ сею цѣлію повелъ ее въ башню, гдѣ, какъ онъ увѣрялъ, она найдетъ приличное помѣщеніе.
   Случай сей открылъ новые виды надменному Крестоносцу. Вовсе неожиданно онъ сдѣлался обладателемъ дѣвицы, коея знатность и красота, льстя его самолюбію, воспламенили въ немъ желаніе привести въ исполненіе давно замышляемый планъ; располагая многочисленнымъ войскомъ, онъ не надѣялся въ будущемъ столь удобной поры соединить собственную выгоду съ дѣлами Литвы. Онъ зналъ, что исполненіе его намѣренія зависитъ наиболѣе отъ осторожности и отъ пріобрѣтенія довѣренности Пояты, и потому рѣшился, для избѣжанія подозрѣнія и для снисканія ея довѣрія, поручить ее подъ надзоръ Елены, поклявшись сей послѣдней въ вѣчной благодарности за содѣйствіе его видамъ.
   Елена приняла ее гордо, но изъ уваженія къ Кунтору изъявила ей доброжелательство и сожалѣніе о ея участи, хотя внутренно кипѣла гнѣвомъ, видя, что и тамъ не могла избавиться отъ ненавистной себѣ язычницы. Обыкновенно несчастливецъ по одному слову, по одному движенію угадываетъ чувства своего властелина: и Поята прочитала ихъ въ душѣ Елены. Боясь ея ненависти, она все еще считала счастіемъ въ бѣдственномъ своемъ положеніи быть подъ покровительствомъ женщины, и потому, коль скоро Кунторъ удалился, она пала къ ногамъ ея, и умоляла быть своею защитницей. Елена подняла ее съ притворною учтивостію, и, принявъ на себя должность ея надзирательницы, воспользовалась случаемъ замѣтить, что ей не неизвѣстна любовь ея къ христіанину, и что настоящее ея несчастіе она должна считать предостереженіемъ Неба, чтобъ она возвратилась на прямой путь, съ котораго уклонилась.
   -- "Ахъ!" сказала Поята, со слезами на глазахъ: "я была слишкомъ неосторожна, ввѣрясь человѣку, который погубилъ всѣхъ насъ."
   -- "Сами виноваты," отвѣчала Елена. "Какъ можно было забыться до такой степени? Дѣвица, знатнаго происхожденія, хорошо воспитанная, должна ли была входить въ столь тѣсную связь съ мужчиною, съ простымъ жрецомъ, котораго стѣны храма навсегда разлучили со свѣтомъ. Право, понять не могу, какимъ образомъ такой человѣкъ успѣлъ обратить на себя вниманіе, не говорю дочери Кривекривейты, но даже самой простой дѣвушки. По неволѣ подумаешь, что вамъ извѣстно было настоящее его состояніе. Скажите же, платилъ ли онъ вамъ взаимною любовію?"
   -- "Должна ли еще я въ моемъ несчастій и въ этомъ сомнѣваться?" отвѣчала Поята, покраснѣвъ отъ нескромнаго вопроса. "Все наше бѣдствіе произошло отъ различія вѣръ; но я охотно прощаю ему, и, кто бы онъ ни былъ, сожалѣю о немъ: ибо увѣрена, что онъ поступалъ такъ, какъ совѣсть ему велѣла."
   -- "Ошибаетесь," прервала ее Елена: "онъ обманывалъ васъ съ намѣреніемъ: онъ не любилъ васъ, онъ не былъ въ состояніи любить."
   -- "Нѣтъ," отвѣчала Поята твердымъ голосомъ: "онъ былъ неравнодушенъ ко мнѣ. Иначе онъ оставилъ бы насъ, не объявивъ о настоящемъ своемъ состояніи: но его чувствиé тельное сердце не могло хладнокровно перенесши причиненной намъ горести. Еще и теперь я какъ будто вижу его грусть, его отчаяніе."
   -- "Конечно, ему было очень грустно; однакожъ онъ уѣхалъ," сказала Елена съ злобною улыбкой.
   -- "Одинъ только злой человѣкъ не умѣетъ всему предпочесть отечество," отвѣчала Поята.
   -- "Особенно, если въ отечествѣ живетъ предметъ, для котораго онъ рѣшился поколебать вѣру могущественнаго народа."
   -- "Ахъ! сударыня, какъ жестоко разите вы мое сердце," вскричала Поята. "И такъ онъ, для угожденія другой, осмѣлился вовлечь насъ въ несчастіе?"
   -- "Утѣшьтесь, утѣшьтесь, несчастная Поята," сказала Елена, сжимая ее въ своихъ объятіяхъ. "Напрасно онъ поѣхалъ: та, которую онъ боготворилъ, уже назначена другому. Знайте, что и я такъ же злополучна, какъ ивы: нѣкогда и я любила его; родители наши хотѣли соединить насъ, но неблагодарный забылъ меня для той же, для которой и васъ теперь оставилъ."
   -- "Сожалѣю о васъ, сударыня," отвѣчала Поята, крайне удивленная такою откровенностію: "но что ваши надежды могутъ имѣть общаго съ нашимъ несчастіемъ? Онъ только по стеченію обстоятельствъ, по желанію обманутаго отца моего нареченъ моимъ женихомъ: я освобождаю его отъ даннаго мнѣ слова, и очень бы хотѣла, чтобъ онъ истребилъ изъ своей памяти и самое воспоминаніе о насъ."
   -- "Перестанемъ же разсуждать объ этомъ," сказала Елена: "мы на этотъ счетъ никогда не согласимся въ образѣ мыслей. Скажите мнѣ лучше, по какому случаю вы разлучены съ отцемъ?"
   -- "Вскорѣ послѣ отъѣзда Ягеллы въ Польшу, отецъ мой вмѣстѣ со мною отправился во внутрь Литвы для осмотра нѣкоторыхъ мѣстъ, гдѣ считалъ свое присутствіе нужнымъ Вездѣ, болѣе или менѣе, онъ находилъ причины къ неудовольствію. На берегахъ Нѣмана узнали мы о вторженіи въ Литву Крестоносцевъ, которые съ такою быстротой заняли берега Нѣмана, что мы едва успѣли спастись бѣгствомъ. Отецъ мой, съ давняго времени дружный съ Княземъ Даніиломъ, счелъ за лучшее остановиться въ его домѣ, гдѣ мы были приняты какъ самые дорогіе гости, и я не могу не похвалить гостепріимства хозяина, который имѣлъ нѣкоторое неудовольствіе противъ насъ, но по великодушію своему забылъ оное. Князь, думая болѣе объ охотѣ, нежели о вооруженіи своихъ вассаловъ, шутилъ надъ нашею боязнію, какъ однажды, когда весь Дворъ былъ на охотѣ, отрядъ Крестоносцевъ ворвался въ замокъ и такъ неожиданно напалъ на княжескій домъ, что о бѣгствѣ и подумать не возможно было. Не помню, гдѣ я въ ту минуту находилась, въ своей комнатѣ или у батюшки; но пришедъ въ чувства, я увидѣла себя на конѣ, въ рукахъ Крестоносца, Первая мысль моя была объ опасности отца; я утопала въ слезахъ, но печаль моя уменьшилась нѣсколько, когда я услышала голосъ моей няни, ѣхавшей возлѣ меня съ другимъ Крестоносцемъ, которая увѣряла меня, что непріятель хотѣлъ только добычи, и что даже не вынималъ мечей изъ ноженъ. Надежда оживила было насъ, когда мы увидѣли за собою погоню Даніила, которая была уже такъ близка, что мы слышали даже дорогой выкупъ, предлагаемый за мое возвращеніе; но, къ несчастію, бодрыя лошади нашихъ похитителей ускакали, и Князь остался далеко за нами. Не могу описать вамъ чувствъ моихъ, когда я увидѣла себя во власти хищниковъ: я утѣшалась только тѣмъ, что имѣла возлѣ себя эту добродѣтельную женщину, которая никогда не оставляла меня. Похититель мой, надѣясь на выкупъ, богатѣйшій того, какой былъ ему предложенъ, обходился со мною очень почтительно, и я должна сказать, что онъ былъ болѣе моимъ слугою, нежели повелителемъ; но за то бѣдная моя няня перенесла много горя. На четвертый день мы соединились съ другимъ отрядомъ плѣнныхъ и препровождены сюда." --
   Елена увѣряла Пояту въ своемъ къ ней доброжелательствѣ. Хотя объясненіе ея, дышущее любовію къ Тройдану, могло возбудить только ненависть Польки, но въ выраженіяхъ Пояты видна была вся прекрасная душа ея и такая скромность, что Елена не могла отказать ей въ состраданіи, и, утѣшая ее лучшею будущностію, увѣряла, что подъ ея покровительствомъ она будетъ внѣ всякой опасности.
   Поята, укрѣпясь надеждою, совершенно предалась волѣ своей покровительницы, и дѣлала все, чѣмъ могла снискать ея благосклонность. Между тѣмъ Кунторъ, считая особеннымъ счастіемъ видѣть ежедневно свою возлюбленную, болѣе и болѣе пренебрегалъ обязанностями вождя, и старался единственно о томъ, чтобъ понравиться Поятѣ, и пріобрѣсть любовь Литовцевъ. Войско его получило строжайшее приказаніе обходиться съ туземцами, какъ нельзя лучше. Плѣнныхъ, толпами приводимыхъ къ нему, онъ распускалъ по домамъ и щедро награждалъ ихъ; въ станѣ давалъ великолѣпные пиры, и самъ угощалъ сосѣдей; ходилъ на Литовскія игры и даже отдавалъ честь языческимъ богамъ: словомъ, дѣлалъ все то, что могло вразумить народъ, что только онъ одинъ въ состояніи замѣнить ему Князя, который оставилъ его. И въ самомъ дѣлѣ, мало по малу народное мнѣніе начало клониться въ его пользу, особливо въ той части Литвы, которая занята была Крестоносцами. Уже онъ имѣлъ на своей сторонѣ многихъ вельможъ, изъ коихъ каждый видѣлъ въ немъ усерднаго чтителя боговъ своихъ и спасителя вѣры, противъ которой возсталъ неблагодарный родъ Гедимина, и никто уже не сомнѣвался болѣе, что любовь Пояты содѣлаетъ его усерднѣйшимъ защитникомъ ихъ вѣры и независимости Литвы.
   Но всѣ сіи прекрасные планы, всѣ надежды и сношенія съ народомъ сокрушались о неприступныя стѣны замковъ, защищаемыхъ Гамилономъ. Вильно, Троки, Гродно, Лида, мужественно отражали враговъ. Гамилонъ зналъ о намѣреніяхъ Кунтора, равно какъ и о томъ, что онъ въ состояніи прельстить слабыя толпы народа; даже, къ прискорбію, замѣчалъ въ нѣкоторыхъ крѣпостяхъ расположеніе гарнизона въ его пользу, и потому не считалъ нужнымъ оскорблять его самолюбія, тѣмъ болѣе, что у него было недалеко запасное войско. И такъ, притворясь, будто и онъ самъ раздѣляетъ преданность къ нему народа, старался подъ разными предлогами продолжать его надежды и убѣждалъ его то снять орденскую одежду, то просить согласія Лездейки на бракъ съ Поятою. Кунторъ не умѣлъ открыть обмана: любовь, наполнявшая его голову и сердце, ослѣпила его совершенно; будучи безпрестанно занятъ Поятою, онъ сокрушался только о томъ, что всѣ его старанія снискать ея любовь, были тщетны.
   Уже прошло нѣсколько недѣль со времени привезенія ея въ башню, и Кушпоръ не видалъ еще ни одного луча надежды къ пріобрѣтенію сердца своей плѣнницы. Мертвое молчаніе и глубокая печаль были отвѣтомъ на всѣ нѣжныя его выраженія. Елена знала о намѣреніи Кунтора. Видя ежедневно приверженность къ нему народа, его угожденія Поятѣ, она не сомнѣвалась болѣе, что высокомѣрный Крестоносецъ замышляетъ посредствомъ брака съ нею проложить себѣ путь къ Литовскому престолу. Она оскорблялась таковымъ посягательствомъ на права будущаго Короля своего, но еще больнѣе было ей видѣть любовь къ Поятѣ вождя, который, не обративъ вниманія на собственныя ея прелести, у ногъ своей плѣнницы клялся ей въ вѣчной любви. Долго подъ предлогомъ скромности скрывая свою злобу, она изыскивала разные способы, чтобъ не допускать Кунтора къ Поятѣ; но когда увидѣла, что любовь его возрастала по мѣрѣ увеличенія препятствій, Елена перестала притворствовать, и весь свой гнѣвъ и зависть излила на несчастную Пояту, и наконецъ, дала ей понять, что, заботясь о сохраненіи собственнаго своего добраго имени, она не можетъ далѣе держать у себя дѣвицу, съ которою молодой человѣкъ, обязанный монашескимъ обѣтомъ, входитъ въ столь тѣсныя сношенія.
   Однѣ только горячія слезы облегчали нѣсколько сердце злополучной дочери Лездейки. Тіунова не отходила отъ нее и всячески утѣшала, то обнадеживая, что отецъ съ Княземъ Даніиломъ вѣрно привезутъ выкупъ за нее, то предлагая ей разныя средства бѣжать въ Вильно; но выкупа не привозили, бѣжать не возможно было, и всѣ надежды разлетались какъ дымъ. Лездейко, не зная о мѣстопребываньи своей дочери, не могъ привезти выкупъ; что касается до бѣгства, то стража, окружавшая башню, лишала возможности избавиться отъ рукъ притѣснителя, который, не смотря на всю свою вѣжливость; чѣмъ болѣе видѣлъ ея непреклонность, тѣмъ строже наблюдалъ за каждымъ ея шагомъ.
   Но и самъ Кунторъ былъ какъ бы подъ стражею. Маріенбургскій Пріоръ, человѣкъ набожный, просвѣщенный и проницательный, строго наблюдалъ за всѣми его поступками. Онъ не винилъ его за ласковое обращеніе съ народомъ: по кротости своей онъ всегда гнушался жестокостію; но не могъ не догадаться, что ласковость сія въ гордомъ сердцѣ Зундштейна проистекаетъ не изъ человѣколюбія, и потому не могъ оправдывать отлагательства его возобновишь нападеніе на Вильно. Болѣе же всего казалось ему подозрительнымъ сближеніе его съ Поятою. Онъ не могъ равнодушно видѣть, что Кунторъ даже и время, опредѣленное на молитву, проводитъ съ нею. Уже и въ станѣ начали поговаривать о любви его къ прекрасной язычницѣ. Но Кунторъ пренебрегалъ толками воиновъ, и только старался задобрить одного Пріора. Онъ увѣрялъ, что замки безъ малѣйшаго кровопролитія сами покорятся, а связь свою съ Поятою оправдывалъ усердіемъ обратить ее къ Христіанству, поставляя на видъ, что обращеніе дочери Кривекривейты имѣло бы большое вліяніе на всю Литву. Добродушный Пріоръ не возражалъ ему, и въ ожиданіи добровольнаго покоренія замковъ и обращенія Пояты, не доносилъ о дѣйствіяхъ Кунтора Магистру, который, положась на отчетъ вождя о состояніи дѣлъ подъ Вильномъ, былъ увѣренъ, что скоро овладѣетъ онымъ.
   

ГЛАВА III.
Любопытныя новости.

   Въ такомъ состояніи были дѣла, когда Кунторъ, пируя у Габданка, получилъ донесеніе, что возвращающійся изъ Кракова Орденскій гонецъ, спѣша къ Магистру, проситъ перемѣнить ему лошадей и желаетъ видѣться съ нимъ. Кунторъ велѣлъ позвать его, любопытствуя узнать, что дѣлается въ Краковѣ. Всѣ бывшіе за столомъ, Габданкъ съ дочерью, Поята, два Орденскихъ Кавалера и Нѣсколько Литовскихъ помѣщиковъ, горѣли нетерпѣніемъ видѣть скорѣе гонца. Наконецъ онъ вошелъ, поклонился Кунтору, и, окинувъ взоромъ всѣхъ гостей, старался узнать, изъ кого состояло общество. Зундштейнъ тотчасъ догадался, что это былъ одинъ изъ тѣхъ проворныхъ людей, которыхъ Магистръ подъ разными предлогами разсылалъ къ владѣтельнымъ особамъ, для собранія нужныхъ ему свѣдѣній. Явившійся къ Кунтору гонецъ былъ искусный музыкантъ, и будучи посланъ ко Двору Королевы Гедвиги, между прочимъ имѣлъ порученіе развѣдать, до какой степени Польша наклонна къ соединенію съ Литвою. Кунпюръ лично зналъ сего музыканта: приказавъ подать ему вина, онъ сталъ разспрашивать его о Краковскихъ новостяхъ.
   -- "Могу ли говорить?" спросилъ въ недоумѣніи гонецъ.
   -- "Можешь говорить все, что намъ знать нужно," отвѣчалъ Кунторъ. "Вѣдь ты музыкантъ: знаешь, гдѣ какую пѣсенку заиграть. Сверхъ того, мы еще поговоримъ на единѣ."
   -- "Много есть новостей," сказалъ гонецъ: "есть и печальныя и веселыя, какъ обыкновенно бываетъ послѣ свадьбы, на которой не тотъ женился, кто былъ любимъ. Что прежде происходило тамъ, то не касается до моего порученія. Я пріѣхалъ въ Краковъ чрезъ нѣсколько дней послѣ отправленія въ Вильно посольства, для приглашенія Ягеллы на тронъ. Народъ радовался сему избранію, но Гедвига печалилась, тѣмъ болѣе, что Рагузскій Герцогъ Вильгельмъ жилъ безвыѣздно въ замкѣ. Вильгельмъ, любезный Князь: онъ щедро платилъ мнѣ за вечернія серенады, которыя давалъ я подъ окнами Королевы; Это было на масляной. Вельможи одинъ передъ другимъ старались отличишься великолѣпіемъ пиршествъ: я съ моею лютнею имѣлъ всюду свободный входъ, и могу сказать, что Вильгельмъ всѣхъ перещеголялъ пышностію угощенія. Краковскій Кастеланъ, Добеславъ, косо смотрѣлъ на всѣ сіи праздники, и, не зная иной гармоніи, кромѣ звуковъ военной трубы, настаивалъ, чтобъ Вильгельмъ выѣхалъ изъ замка. Собравши нѣсколько подобныхъ себѣ Ляховъ, онъ пошелъ съ ними къ Королевѣ, и именемъ народа осмѣлился доказывать ей, что поелику она предназначена уже въ супруги Литовскому Князю, который вскорѣ долженъ прибыть въ Краковъ, то приличіе требуетъ предложить Вильгельму, чтобъ онъ оставилъ городъ. Королева съ удивленіемъ слушала Кастеллана, и когда онъ окончилъ свою рѣчь, она съ благосклонностію отвѣчала, что замѣчаніе его принимаетъ какъ доказательство его усердія, но что она сочтетъ себя крайне обиженною, если кто либо осмѣлится намекнуть Герцогу о надобности уѣхать изъ столицы"
   -- "Во-первыхъ," сказала она: "мнѣ не нравится отзывъ вашъ отъ имени народа: онъ отзывается неуваженіемъ къ величеству. Кто бы изъ васъ могъ принудить наслѣдницу Польскаго престола отвергнуть руку Герцога Вильгельма, если бъ я захотѣла содѣлать его моимъ супругомъ и вашимъ Государемъ?"
   -- "Всемилостивѣйшая Государыня!" отвѣчалъ Кастелланъ, низко кланяясь. "Да будетъ ваша воля! Если поступокъ мой вы находите слишкомъ смѣлымъ, то по благости своей не осудите моего усердія."
   -- "Поступокъ вашъ возвышаетъ васъ въ моихъ глазахъ," отвѣчала съ чувствомъ Государыня. "Скажите всѣмъ, кто считаетъ неприличнымъ пребываніе здѣсь Герцога Вильгельма, что они не знаютъ еще своей Королевы; скажите имъ, что если я для ихъ блага рѣшилась отдать свою руку тому, кого они нашли достойнымъ трона, то пусть же они будутъ сниходительнѣе ко мнѣ и не требуютъ нарушенія правъ гостепріимства къ тому, кто всегда оказывалъ мнѣ самую нѣжную дружбу." -- Сказавъ сіе, она поклонилась депутаціи, и удалилась въ свои комнаты.
   -- "О, она всегда найдетъ что отвѣчать," отозвался Кунторъ.
   -- "Тогда только," продолжалъ гонецъ: "Добеславъ увидѣлъ, что онъ вмѣшался не въ свое дѣло. Герцогъ, узнавъ, въ чемъ было дѣло, не смотря на необыкновенную вѣжливость Кастеллана, рѣшился немедленно перебраться изъ замка. На другой день онъ жилъ уже въ городѣ, въ наемной квартирѣ. Добеславъ, огорченный симъ переѣздомъ, просилъ Герцога возвратиться въ замокъ, поставляя ему на видъ отвѣтственность свою предъ Королевою за каждаго ея гостя; но Герцогъ, улыбаясь, отвѣчалъ ему, что онъ беретъ на себя извинить его предъ Государынею, и въ тотъ же вечеръ извинился предъ нею за оставленіе замка, увѣдомивъ ее, что онъ переселился въ городъ для того, чтобъ дать ей блистательный праздникъ. Королева поняла деликатность Герцога, и сдѣлавъ ему дружескій выговоръ за поспѣшность, изъявила желаніе быть хозяйкою у него на праздникѣ.
   -- "Герцогъ, обрадованный столь лестнымъ вниманіемъ, нанялъ для праздника часть Францисканскаго монастыря, и скромный пріютъ отшельниковъ чрезъ нѣсколько дней преобразился въ самое роскошное жилище. Королева распоряжала всѣмъ, была любезна, обходительна, весела и много танцовала."
   -- "Ужъ конечно она не упуститъ случая попрыгать. Веселость и танцы составляютъ страсть ея рода," сказалъ Кунторъ. "Мать ея всегда была весела, а бабка, Королева Елисавета, осьмидесятилѣніняя старуха, лучше всего танцовала. Въ то время, когда непріятель подступалъ подъ стѣны столицы."
   -- "Право, жаль," отозвался одинъ изъ Крестоносцевъ: "что Поляки не Вильгельма избрали Королемъ""
   -- "Его щедрость и ласковое обращеніе," продолжалъ гонецъ: "снискали ему многихъ друзей, и даже Добеславъ, старавшійся прежде объ удаленіи его изъ столицы, въ послѣдствій присталъ къ его сторонѣ, и съ большею частію дворянства началъ стараться о доставленіи ему престола. Составивъ депутацію, онъ опять отправился къ Королевѣ, и поставляя на видъ медленность Литовскаго Князя, предложилъ ей супругомъ Рагузскаго Герцога. Королева, терпѣливо выслушавъ его рѣчь, отвѣчала:
   -- "Уже я однажды просила васъ не говоришь мнѣ объ этомъ дѣлѣ: такъ ли вы повинуетесь моей волѣ? Гдѣ же вѣрность ваша Государю, котораго вы сами призвали на тронъ? Добеславъ! ты виновенъ въ измѣнѣ противъ своего Короля, права котораго я должна защищать. Но я прощаю тебя. Если бъ я не была Королевою Польскою, а ты былъ моимъ отцемъ или опекуномъ, можетъ быть, я отвѣчала бы тебѣ иначе; но въ моемъ положеніи мнѣ не позволительно располагать собою. Знайте, что слово, данное Литовскому Князю, твердо и ненарушимо, какая бы участь ни ждала меня въ будущемъ: благоденствіе моихъ народовъ и надежда пріобрѣсти Богу милліоны людей дадутъ мнѣ силы преодолѣть мятежныя чувства моего сердца. Но я благодарю васъ, что наконецъ, хотя и поздно, узнали вы достоинства Вильгельма. Справедливость ваша облегчитъ мою жертву. Я прошу васъ, чтобы онъ никогда не зналъ о предложеніи вашемъ въ его пользу."
   -- "Государыня! добрая наша Гедвига!" кричалъ ей въ слѣдъ старый Кастелланъ, заливаясь слезами умиленія: "ты божество наше! Зачѣмъ Небу угодно, чтобы счастіе наше основано было на твоей горести!"
   -- "Ну, такъ," прервалъ повѣствованіе Кунторъ: "гдѣ женщина управляетъ, тамъ только и дѣла, что плачутъ, да танцуютъ. Я знаю Добеслава: дѣловой Панъ, но его пора прошла. Если бы ему случилось имѣть дѣло съ Королемъ, тогда онъ привелъ бы артикулъ изъ Статута, вспомнилъ бы о преимуществахъ шляхетства, и поставилъ бы на своемъ; но съ женщиною что ему больше дѣлать, ежели не плакать?"
   -- "Чрезъ нѣсколько дней," продолжалъ гонецъ: "получено извѣстіе, что Ягелло въ Сендомирѣ. Вѣсть сія была громовымъ ударомъ для Вильгельма. Хотя онъ пользовался полною благосклонностію Королевы, которая съ свитою своею часто проводила у него вечера1; хотя значительная часть народа держала его сторону, но Вильгельмъ предчувствовалъ, что ужасная минута разлуки приближается. Приготовленія, чинимыя для принятія Ягеллы, явно показывали ему, что онъ долженъ дѣлать: и такъ, для избѣжанія непріятной встрѣчи съ Литовскимъ Княземъ, онъ тайно уѣхалъ изъ Кракова, и въ память краткаго, но пріятнаго своего пребыванія въ замкѣ, оставилъ у придворнаго Подкоморія Гнѣвоша всѣ свои драгоцѣнности, золотые сосуды и экипажи. Между тѣмъ Краковъ наполнялся съѣзжавшимися со всѣхъ концевъ Государства Панами, желавшими видѣть Литовскаго Князя, о которомъ въ народѣ носились самыя нелѣпыя басни 2. Наконецъ звукъ орудій извѣстилъ о его приближеніи. Вскорѣ показалось множество экипажей и разнаго рода воиновъ. Весь Краковъ высыпалъ за валъ; всѣ бѣжали и другъ друга спрашивали: гдѣ же Ягелло? Отъ сего стеченія народа произошелъ величайшій безпорядокъ, и потому почти никто или не видѣлъ его, или не узналъ, тѣмъ болѣе, что окружавшая его свита была такъ блистательна и великолѣпна, что трудно было различить Великаго Князя отъ простаго воина. Ягелло, сопровождаемый братьями, ѣхалъ на прекрасномъ Арабскомъ конѣ, на плечахъ накинута была мѣховая малиновая мантія; голова покрыта была шапкою; онъ съ важностію смотрѣлъ на окна и крыши домовъ, наполненные любопытными. Въѣхавъ въ Замокъ, онъ тотчасъ велѣлъ вести себя къ Королевѣ. Гедвига ожидала его въ тронной залѣ, окруженная всемъ своимъ Дворомъ. Она была блѣдна: безпокойство изображалось въ ея взорахъ: все собраніе безмолвствовало. Вдругъ двери съ шумомъ отворяются и входитъ Ягелло съ братьями. Держа въ рукахъ шапку, Князь бодро дошелъ до половины залы; но когда увидѣлъ Королеву на тропѣ, окруженную вельможами, смутился и не зналъ, что дѣлать и говоришь. Стоявшій у трона Архіепископъ Бодзанта, замѣтивъ смущеніе Князя, взялъ его за руку и представилъ Королевѣ. Гедвига привѣтствовала его милостиво, спрашивала о здоровьѣ и подробностяхъ путешествія, и потомъ обратилась къ его братьямъ. Сіе первое свиданіе было не продолжительно; и хотя Ягелло не успѣлъ разсмотрѣть Королеву хорошенько, но онъ вошелъ въ свои комнаты, совершенно занятый ею, какъ будто онъ давно знакомъ былъ съ нею."
   -- "Эдакой простакъ!" сказала Елена. "Прекрасно же онъ представился! Я столько трудилась надъ нимъ, учила его какъ войти, что дѣлать и говорить, а онъ, какъ на зло, въ самую рѣшительную минуту, все забылъ!"
   -- "Дочь моя!" отвѣчалъ Габданкъ: "нѣчему удивляться.-- Сама знаешь пышность и велелѣпіе Двора нашихъ Королей: кто бы не смутился, увидѣвъ въ первый разъ нашу Гедвигу? По моему, тотъ кто съ трепетомъ вступаетъ на ступени престола, надежнѣе того смѣльчака, который садится на тронъ, какъ за обѣденный столъ."
   -- "Вечеромъ городъ и замокъ заблистали яркими огнями. Народъ былъ въ восторгѣ. Приверженцы противныхъ партій должны были или сидѣть дома, молча, или кричать вмѣстѣ со всѣми: честь и слава Ягеллѣ! Въ замкѣ открыты были столы для народа; но Королева въ тотъ вечеръ не показывалась: не смотря на то, веселость была общая. Повсюду раздавались тосты: Да здравствуетъ Гедвига! Да здравствуетъ Ягелло!-- На другой день Ягелло послалъ къ Королевѣ братьевъ своихъ съ богатыми дарами, драгоцѣнными каменьями, жемчугами, парчами и мѣхами. Между тѣмъ явились къ нему Богословы для приготовленія его къ Святому крещенію; и крайне удивились, найдя его наставленнымъ уже во всѣхъ догматахъ вѣры такъ, какъ будто онъ родился Христіаниномъ." --
   Поята съ прискорбіемъ слушала всѣ сіи подробности: каждое слово раздирало ея душу. Она и боялась и хотѣла узнать что нибудь о Тройданѣ; но когда услышала, что Ягелло былъ такъ хорошо наставленъ въ правилахъ Христіанской Вѣры, -- лице ея покрылось смертною блѣдностію. Къ счастію, вниманіе всѣхъ обращено было на повѣствованіе, и разстройства ея никто не замѣтилъ.
   -- "И такъ," спросилъ одинъ изъ Крестоносцевъ: "Ягелло не встрѣтилъ никакого препятствія къ вступленію на престолъ?"
   -- "Нималѣйшаго. Все такъ пошло удачно, какъ будто само Небо желало союза его съ Гедвигою. Герцогъ Вильгельмъ не показывался болѣе. Увѣряютъ, будто онъ укрывался нѣкоторое время около Кракова въ одеждѣ поселянина 3, ожидая случая видѣться еще разъ съ Королевою; но слухи сіи неправдоподобны. Онъ знаетъ цѣну себѣ, и слишкомъ дорожитъ спокойствіемъ Гедвиги, чтобъ рѣшиться на такой легкомысленный поступокъ. Что касается до Зѣмовита, то онъ тотчасъ отступился отъ своихъ притязаній и Присталъ къ сторонѣ Ягеллы. Впрочемъ, при составленіи брачныхъ условій, не обошлось безъ нѣкоторыхъ недоумѣній. Паны Польскіе хотѣли подчинить себѣ Литву съ Подоліею, Волынью и Украйною, утверждая, что послѣднія области и такъ уже покорены оружіемъ. Ягелло съ той минуты, какъ увидѣлъ Гедвигу, готовъ былъ исполнить всѣ требованія. Но Волынскій Князь Любартъ Гедиминовичъ, смѣло вступился за права своего отечества, и настоялъ на томъ, что Литва соединяется только съ Польшею, а не подчиняется оной; что соединеніе сіе продолжится до того времени, пока Литовскіе Князья будутъ владѣть Польскимъ престоломъ, и что княжество Литовское не перестаетъ быть княжествомъ, и будетъ принадлежать Ягеллѣ не какъ Королю Польскому, но какъ своему Великому Князю."
   -- "Будто это не все равно?" отозвался одинъ изъ Крестоносцевъ.
   -- "Ягелло," продолжалъ гонецъ: "будучи еще въ дорогѣ, послалъ просить Магистра на свое крещеніе и съ нетерпѣніемъ ожидалъ сто прибытія; но какъ онъ за болѣзнію отказался, то Князь на третій день послѣ своего пріѣзда окрещенъ былъ Архіепископомъ Бодзантою и нареченъ Владиславомъ. По совершеніи Таинства, когда новый Христіанинъ облеченъ былъ въ Королевскую мантію, вдругъ отворились предъ нимъ церковныя двери, и взорамъ его представилось великолѣпное зрѣлище. Предъ алтаремъ Ягелло нашелъ колѣнопреклоненную свою невѣсту. Голова ея украшена была драгоцѣннымъ царскимъ вѣнцемъ; на лицѣ выражалось все величіе души ея, пламенѣющей любовію къ Богу и отечеству! Каждый Полякъ смотрѣлъ на нее съ умиленіемъ; гордился именемъ ея подданнаго, и хотѣлъ бы продолжить сію торжественную минуту, какъ можно долѣе. Духовенство, совѣтъ, рыцарское сословіе окружали ее. Ягелло былъ въ крайнемъ смущеніи, и опять надобно было учишь его, что дѣлать, что говорить. Послѣ брачнаго благословенія, отъ грома пушекъ, звука органовъ и колоколовъ задрожали стѣны храма. Те Deum laudamus! запѣли тысячи голосовъ; Te Deum laudamus! повторялось во всѣхъ церквахъ столицы. Послѣ торжественной литургіи и приличнаго Слова, Король и Королева отправились въ з4мокъ, и принимали поздравленія. Вечеромъ былъ великолѣпный балъ и народныя игры. Въ слѣдующіе дни духовенство, войско и граждане угощали царственныхъ супруговъ Чрезъ нѣсколько дней Владиславъ коронованъ былъ на площади, на устроенномъ для сего возвышеніи, и потомъ вмѣстѣ съ супругою принималъ отъ братьевъ и другихъ вассаловъ присягу на подданство, и роздалъ гербы многимъ Литовцамъ."
   -- "А о сохраненіи Литовской вѣры развѣ ничего не было въ договорѣ?" спросилъ одинъ Литовецъ.
   -- "Напротивъ," отвѣчалъ гонецъ. "Король обязался ввести Христіанство въ Литву, и обѣщалъ какъ можно скорѣе выполнить свое обязательство."
   -- "Возможно ли?" прервалъ его другой Литовецъ. "И жрецъ нашъ, посланный съ Ягелломъ, не воспротивился тому?"
   -- "Я не видалъ тамъ ни одного Литовскаго жреца," отвѣчалъ гонецъ. "Да и что бы онъ могъ сдѣлать?"
   -- "Недостойный!" вскричалъ одинъ Литовецъ, вскочивъ изъ-за стола: "развѣ онъ не знаетъ, что если бы онъ надѣлъ и десять Христіанскихъ коронъ, то не одолѣетъ боговъ нашихъ. Каждый Литовецъ умретъ, защищая ихъ."
   -- "Но мы имѣемъ друзей, которые не пустятъ его сюда," прервалъ другой Литовецъ, смотря на Кунтора.
   -- "Ну, что еще скажетъ?" спросилъ Кунторъ гонца, желая прекратить неумѣстный разговоръ Литовцевъ.
   -- "Припоминаю, что Ягелло, въ день коронованія представлялъ Королевѣ одного молодаго Поляка, который будто бы оказалъ для Христіанства въ Литвѣ великую услугу. Услуга его должна быть очень важна, потому, что Королева пожаловала его своимъ рыцаремъ и подарила богатый плащъ. Ожидали, что сей молодой человѣкъ будетъ внѣ себя отъ восхищенія; но, напротивъ того, онъ казался очень печальнымъ. Отецъ его, знаменитый Сендомирскій Панъ, считалъ его давно погибшимъ; вообразите же себѣ его восторгъ, когда онъ нашелъ сына здоровымъ и въ чести. Чрезъ нѣсколько недѣль, когда разнесся слухъ о вторженіи войскъ нашихъ въ Литву, Поляки начали совѣщаться съ Литовцами о защитѣ сего края. Что касается до меня, то я сыгралъ имъ прощальную пѣсенку."
   -- "Довольно," прервалъ его Кунторъ,-- и, простяся съ Габданкомъ, приказалъ гонцу итти за собою, чтобъ поговорить съ нимъ на единѣ. Гости послѣдовали примѣру вождя и также откланялись хозяину.
   Поята, возвратясь въ свою комнату, разсуждала о всемъ ею слышанномъ. Ей больно было знать, что Ягелло обязался ввести Христіанство въ Литву; но извѣстіе о печальномъ юношѣ усладило ея горесть.-- Онъ и тамъ груститъ! думала она: ни признательность, ни милости Королевы, ни объятія отца не могли утѣшить его. Но для чего груститъ онъ? Ахъ! для чего я не могу сказать ему, что я его прощаю! Такъ разсуждала Поята. Думая о своемъ другѣ, она не менѣе того хотѣла бы увидѣть и Гедвигу, сьоль чувствительную и великодушную. Переносясь отъ одной мысли къ другой, она заснула, и послѣднею ея мыслію было невольное удивленіе къ той Святой Вѣрѣ, именемъ которой человѣкъ получаетъ силы преодолѣть самаго себя.
   

ГЛАВА IV.
Гадатель.

   Вошедши съ гонцемъ въ подробности о всѣхъ событіяхъ при Дворѣ Польскомъ, Зундштейнъ увидѣлъ, что приведеніе въ исполненіе его намѣреній будетъ гораздо труднѣе, нежели какъ онъ предполагалъ. Гамилонъ не думалъ о сдачѣ замковъ. Пріоръ Маріенбургскій безпрестанно ускорялъ его въ бездѣйствіи. Поята, по мѣрѣ возрастанія его страсти, тѣмъ сильнѣйшее чувствовала отъ него отвращеніе, и тѣмъ смѣлѣе оказывала свое презрѣніе. Тщетны были всѣ его увѣренія, всѣ клятвы, что онъ содѣлается язычникомъ и ревностнымъ защитникомъ Литовской вѣры. Она ничего не хотѣла знать и настаивала только на томъ, чтобъ ее отправить къ отцу. Всѣ сіи безуспѣшныя старанія приводили его иногда до крайности, и онъ въ изступленіи нерѣдко обременялъ невинную плѣнницу ужасными проклятіями и угрозами. Злополучная Поята съ мужествомъ переносила судьбу свою, находя единственное утѣшеніе въ вѣрной своей Тіуновой, которая не оставляла ея ни на одну минуту.
   Но и надменная Елена была не счастливѣе Пояты. Гордясь прелестями и честію возведенія Ягеллы на тронъ, она совсѣмъ неожиданно увидѣла себя униженною до необходимости потворствовать своей соперницѣ, чтобъ заставить ее полюбить того, которому бы она сама готова была отдать свое сердце. Между тѣмъ Довойна не только не возвращался, но и никакого извѣстія не сообщалъ о себѣ. Сверхъ того домашнія обстоятельства крайне ее безпокоили. Пользуясь уваженіемъ Крестоносцевъ за усердіе ея къ вѣрѣ, она въ то же время была для нихъ ненавистною и подозрительною за участіе въ возведеніи Ягеллы на Польскій престолъ. Кунторъ, въ досадѣ на твердость Пояты, обвинялъ Елену въ недостаткѣ усердія къ нему, и съ каждымъ днемъ неудовольствіе его возрастало болѣе и болѣе. Габданкъ съ своей стороны, наскучивъ такою безпутною жизнію, ежедневно обвинялъ дочь, какъ виновницу всѣхъ переносимыхъ имъ непріятностей и безпокойствъ.
   Между тѣмъ въ станѣ дисциплина безпрестанно ослабѣвала. Воины, не участвуя въ намѣреніяхъ вождя и не зная оныхъ, съ досадою смотрѣли на связи его съ Литовскими помѣщиками, коихъ домы и имущество, огражденные по сему случаю отъ грабежа, лишали ихъ значительной добычи. Поселяне, ободренные его привѣтливостію, мало по малу начали выходить изъ лѣсовъ, въ которыхъ они укрывались отъ жестокости непріятелей, и уже сдѣлались такъ смѣлы, что ходили въ станъ, и мѣняли тамъ съѣстные припасы и вино на старое оружіе и куски желѣза. Въ шатрахъ Кнехтовъ всегда можно было найти торгашей, цыганъ, шинкарей и жидовъ, которые шатались тамъ частію изъ любопытства, частію для корысти.
   Между множествомъ такихъ посѣтителей Орденскаго стана, чаще всѣхъ можно было видѣть маленькаго роста старика, который, ходя съ палкою въ рукѣ изъ одного конца стана до другаго, казалось, искалъ чего-то; иногда онъ останавливался у какого нибудь шатра, кивая головою, и сердись на Кунтора, то бранилъ его, то хотѣлъ скорѣе видѣться съ нимъ; но не встрѣчая его нигдѣ, и желая выждать удобную для сего пору, онъ старался между тѣмъ познакомиться съ воинами, и вскорѣ успѣлъ снискать ихъ любовь. Съ одними изъ нихъ онъ игралъ въ кости и охотно проигрывалъ; съ другими пилъ, пѣлъ, дурачился и плясалъ; инымъ разсказывалъ забавныя повѣсти, и открывалъ разныя чудеса природы: словомъ, гдѣ только былъ весельчакъ Радейко, тамъ непремѣнно была и густая толпа праздныхъ Крестоносцевъ. Но главное его достоинство, которое онъ называлъ даромъ Неба, состояло въ томъ, что онъ былъ гадатель. Правда, что его трудно было уговорить показать свое искусство: зато все, что онъ предсказывалъ, сбывалось. Онъ не гадалъ по звѣздамъ, подобно астрологамъ, ни по внутренностямъ животныхъ или полету птицъ, подобно древнимъ; не ворожилъ и на ладони, чтобъ не сказали, что онъ подражаетъ обыкновеннымъ уличнымъ ворожеямъ: онъ гадалъ на пятахъ. Нѣкоторые завистники его славы называли искусство его обманомъ, шарлатанствомъ; но мудрый Радейко, не входя въ ученыя преній о преимуществѣ руки надъ ногою, не смотря на то, что ему не трудно было бы доказать, что ноги гораздо ближе рукъ къ путямъ человѣческимъ, -- считалъ лучшимъ одолѣвать враговъ своихъ дѣломъ, а не словами, и на пятѣ угадывалъ то, чего они не могли отгадать на рукѣ.
   Скоро и до Зундинпейна дошла молва объ искуссномъ гадателѣ. Не смотря на свою вѣтреность, онъ не былъ чуждъ предразсудковъ своего вѣка, и иногда съ жителями башни разсуждалъ о семъ чудесномъ человѣкѣ и его удивительномъ искусствѣ. Наконецъ любопытство превозмогло, и онъ приказалъ позвать его къ себѣ. Старикъ обрадовался случаю, котораго давно ждалъ. Его румяныя щеки, острые глаза, сѣдая борода и странная одежда крайне изумили Кунтора.
   -- "По какому праву втерся ніы въ нашъ станъ?" спросилъ Кунторъ съ важностію -- "По праву собственности," отвѣчалъ старикъ. "Я то же хочу знать, по какому праву ты расположился на моей землѣ?"
   -- "Ты не понялъ моего вопроса?" прервалъ его Кунторъ. "Мнѣ нужно знать, что ты дѣлаешь въ нашемъ станѣ?"
   -- "Напротивъ; ты, какъ видно, самъ не хочешь понять моего отвѣта. Знай же, что я въ твоемъ станѣ отыскиваю свои домъ."
   -- "Тѣсно же тебѣ будетъ въ немъ, хотя бы ты и нашелъ его."
   -- "Но я клянусь сѣдою моею бородою, что не позволю обижать себя; не позволю, хотя бы весь вашъ Орденъ вооружился противъ меня одного!" кричалъ старикъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ. "Я не посягаю на чужое добро: Христіане ли, Литовцы ли владѣютъ сею землею, для меня все равно; но отъ моихъ правъ собственности ни на волосъ не отступлю. У меня былъ здѣсь маленькій домикъ, съ садикомъ, наполненнымъ цѣлебными травами; домикъ, въ которомъ родились и отецъ мой, и дѣдъ: возвращаюсь съ дальней дороги съ надеждою провести спокойно зиму дома, и вмѣсто моего маленькаго хозяйственнаго заведенія нахожу множество полотняныхъ домовъ, такъ часто поставленныхъ, что я не могу даже и узнать своего мѣста. О, еслибъ я былъ здѣсь, посмотрѣлъ бы я, кто осмѣлился дотронуться до моего дома. Теперь я рѣшился остаться въ станѣ, и пробуду въ немъ до тѣхъ поръ, пока не велишь выстроить для меня новый домъ." --
   Кунторъ смотрѣлъ на него какъ на сумасшедшаго, едва удерживаясь отъ смѣха.-- "Но, мой милый," сказалъ онъ ему: "если ты въ самомъ дѣлѣ столько можешь, какъ о тебѣ говорятъ, то могъ бы и безъ моего посредства возобновить свой домъ."
   -- "Сколько я могу, то мнѣ только извѣстно," отвѣчалъ старикъ: "но не лучше ли было бы твоему войску ударишь на Литовскіе замки, нежели на домы бѣдныхъ поселянъ?"
   -- "Быть можетъ," отвѣчалъ Кунторъ съ притворною важностію: "но ты, я думаю, знаешь, что въ военное время никого не щадятъ."
   -- "Можетъ быть," сказалъ старикъ: "не смотря на то, я не перестану отыскивать своего убытка"
   -- "И конечно будешь жаловаться на меня Магистру?"
   -- "Магистру? Совсѣмъ нѣтъ. Это значило бы жаловаться волку на лисицу. Если нужно будетъ, я обращусь къ лучшему судьѣ."
   -- "Кто жъ этотъ страшный судья?"
   -- "Тотъ, на невниманіе котораго ты сѣтуешь день и ночь; тотъ, по одному слову котораго, домикъ мой вновь будетъ выстроенъ."
   -- "Старый пустомеля! ты болѣе дерзокъ, нежели разсудителенъ," сказалъ Кунторъ. "Скажи мнѣ правду: кто ты таковъ?"
   -- "Я тотъ, кто знаетъ всѣ твои мысли," отвѣчалъ старикъ. "Ты имѣешь во мнѣ надобность, потому что ты готовъ употребить всѣ средства, какого бы рода они ни были, къ совершенію своего намѣренія."
   -- "Но точно ли ты можешь быть мнѣ полезнымъ?"
   -- "Но точно ли ты можешь выстроить мнѣ домъ?"
   -- "Будешь имѣть домъ, какой самъ захочешь"
   -- "Ну, это дѣло другое," сказалъ старикъ: "покажи же мнѣ пяту, да поскорѣе, пока не прошла охота разсказать тебѣ, чего ты долженъ надѣяться."
   -- "Пожалуй, я покажу тебѣ пя'ту; но согласенъ ли ты, чтобъ послѣ того народъ взглянулъ и на твои пяты, когда тебя повѣсятъ на высокомъ суку?"
   -- "Объ этомъ послѣ," сказалъ старикъ, нимало не смутившись отъ сдѣланнаго ему вопроса: "теперь вели снять обувь." --
   Кунторъ съ какою-то боязнію и недовѣрчивостію унизился до исполненія воли гадателя; но на что не рѣшаются влюбленные? Онъ положилъ возлѣ себя обнаженный мечь, и показалъ Радейкѣ лѣвую подошву. Гадатель долго смотрѣлъ на пяту, водилъ по линіямъ, шепталъ непонятныя слова, оглядывался въ разныя стороны, вертѣлся, плевалъ, и наконецъ сказалъ:
   -- "Удивительно, что счастіе не совсѣмъ еще оставило тебя: ты дѣлаешь все навыворотъ. Судьба, предавшая въ твои руки любимую тобою особу, конечно хотѣла удовлетворишь твоему желанію; но ты пошелъ совсѣмъ не по той дорогѣ. Красивый наружностію, кроткій Зундштейнъ, можешь быть, давно уже снискалъ бы любовь Пояты, еслибы не мѣшалъ жестокій Крестоносецъ, ожидающій въ заросляхъ случая похитить ее. Глубоко впечатлѣніе, производимое въ женщинѣ страхомъ; что же ты сдѣлалъ для уничтоженія сего впечатлѣнія? Клянешься въ любви, ползаешь у ногъ ея, обѣщаешь быть защитникомъ боговъ ея; но какая будетъ польза отъ твоихъ нѣжностей, если ты держишь ее какъ въ тюрьмѣ. Или не знаешь, что любовь живетъ свободою?"
   -- "Что же мнѣ дѣлать? Не хочешь ли, чтобъ я ей далъ свободу?" спросилъ подозрительно Крестоносецъ.
   -- "Нѣтъ, этого не совѣтую; но устрани стражу отъ ея жилища, позволь ей посѣтитъ священную рощу; согласись, чтобъ она увѣдомила о себѣ отца своего; пусть забудетъ, что она твоя плѣнница, пусть все около нея дышитъ свободою, и если она и тогда останется непреклонною, назови ее неблагодарною, а меня плутомъ."
   -- "Правда, славно бы я сдѣлалъ, еслибъ позволилъ ей отлучишься отсюда. Совѣты твои, можетъ быть, и не дурны, по трудно ихъ выполнить. Она ненавидитъ меня; присутствіе мое приводитъ ее въ трепетъ, и потому развѣ только одно принужденіе можетъ ее заставить отдать мнѣ руку."
   -- "Мнѣ хотѣлось провести тебя кратчайшимъ путемъ," сказалъ старикъ: "но поелику ты мнѣ не довѣряешь, то у меня есть еще другія средства, могущія довести тебя до цѣли." --
   Сказавъ сіе, онъ задумался и началъ посматривать на свои пальцы, унизанные разнаго рода перстнями, какъ бы совѣтуясь съ ними что должно дѣлать: онъ ихъ то снималъ, то передѣвалъ съ одного пальца на другой, то шепталъ. Наконецъ нашедши то чего искалъ, онъ показалъ Крестоносцу маленькое колечко и сказалъ ему: -- "Вотъ кольцо, отъ котораго зависитъ твое благополучіе Носи его на лѣвомъ мизинцѣ, и когда будешь у Пояты, сними оное и покажи ей. Она спросишь, откуда ты досталъ это кольцо: можешь сказать, что получилъ отъ Радейки. Вѣроятно, она захочешь видѣть меня: я прошепчу надъ нею нѣсколько словъ, и тогда счастіе будетъ въ твоихъ рукахъ." --
   Кунторъ съ недовѣрчивостію принялъ кольцо, надѣлъ оное на палецъ, возобновилъ обѣщаніе отстроить дома, и отпустилъ старика, сказавъ, что онъ пришлетъ за нимъ, какъ только встрѣтится надобность. Онъ не вѣрилъ слѣпо гаданіямъ, и даже подозрѣвалъ, что въ настоящемъ случаѣ скрывается какая нибудь измѣна; но при всемъ томъ рѣшился испытать дѣйствіе кольца. Пришедши къ Поятѣ, онъ принятъ былъ ею съ обыкновенною холодностію; но едва она замѣтила на его пальцѣ чудесный талисманъ, какъ совершенно перемѣнилась въ лицѣ. Сначала она погрузилась въ задумчивость, и не спускала глазъ съ кольца. Въ слѣдъ за тѣмъ щеки ея заиграли яркимъ румянцемъ, чувствительность ея пробудилась, и въ первый разъ взглянувъ умильно на Кунтора, спросила его ласково, откуда онъ имѣетъ сіе кольцо? Обрадованный Крестоносецъ отвѣчалъ такъ, какъ ему было велѣно. Поята, подумавъ немного, захотѣла видѣть гадателя. Кунторъ немедленно послалъ за Радейкою, и ввелъ его въ ея комнату. Свиданіе ихъ было непродолжительно, и Кунторъ по возвращеніи нашелъ ее совсѣмъ не тою, какъ была прежде; она смотрѣла на него безъ робости, не боялась Елены, и все то, что прежде ее безпокоило, теперь почти не обращало на себя ея вниманія. Лице ея вновь разцвѣло, и на устахъ появилась прелестная улыбка. Кунторъ, внѣ себя отъ радости, хотѣлъ немедленно довертитъ свое благополучіе и предложить ей руку; но гадатель запретилъ ему говорить о любви, если не хочетъ испытать судьбы Орфея, и обѣщалъ увѣдомишь его, коль скоро наступитъ время, въ которое онъ можетъ дѣйствовать успѣшнѣе.
   Кунторъ повиновался и дѣлалъ все, что приказывалъ Радейко, который, снискавъ довѣренность Зундштейна, сдѣлался его руководителемъ и утѣшителемъ Пояты. Елена съ досадою смотрѣла на сего новаго жильца башни; но старикъ, какъ будто не замѣчая ея неудовольствія, дѣлался часъ отъ часу смѣлѣе, и иногда между разговорами упоминалъ о такихъ домашнихъ обстоятельствахъ, что она приходила въ изумленіе, и начинала думать, что человѣкъ сей не даромъ слыветъ сообщникомъ злыхъ духовъ, ежели знаетъ такія подробности, которыя извѣстны были только ей одной. Иногда онъ подшучивалъ надъ Еленою, и просилъ позволенія взглянуть на ея пятку, чтобъ узнать, скоро ли воротится любезный ея Довойна. Елена сердилась, и употребляла всѣ средства, чтобъ избавиться отъ дерзкаго старика; но Кунторъ, имѣя въ немъ надобность, не хотѣлъ и подумать о высылкѣ его изъ башни.
   Между тѣмъ Габданкъ, замѣчая, что самоуправство Кунтора въ его жилищѣ выходитъ изъ границъ вѣжливости, и потерявъ терпѣніе, жаловался на него Пріору. Благочестивый Капелланъ, жившій въ станѣ, по отправленіи церковной службы, ежедневно посѣщалъ хозяина. Пріоръ выслушивалъ его жалобы съ печалію и утѣшалъ его надеждою, что Зундштейнъ исправится; но всѣ его совѣты и увѣщанія не производили нималѣйшаго дѣйствія надъ самонадѣяннымъ Крестоносцемъ. Въ такомъ положеніи были дѣла предъ наступленіемъ Свѣтлаго праздника, предъ которымъ всѣ Христіане, тѣмъ болѣе монашествующіе рыцари, должны были говѣть и каяться въ своихъ проступкахъ. Пріоръ рѣшился воспользоваться симъ случаемъ, для поданія Кунтору спасительныхъ совѣтовъ, и когда сей осматривалъ стань, Капелланъ пригласилъ его въ свой шатеръ и взявъ его за руку, такъ началъ говорить:
   -- "Миръ тебѣ и благословеніе, любезный братъ! Ежели я имѣю какое нибудь право на дружбу твою и довѣренность, то позволь мнѣ поговоришь съ тобою съ тою искренностію, которую всегда замѣчалъ ты во мнѣ. Мы сыны одной Церкви, и потому обязаны пещись одинъ о другомъ. Кунторъ! съ нѣкотораго времени ты въ раздорѣ самъ съ собою: душа твоя требуетъ врача; открой мнѣ всѣ изгибы оной: я уврачую тебя."
   -- "Благодарю за попеченіе, мой отче!" отвѣчалъ Кунторъ. "Усердіе твое очень пріятно для меня; но я не замѣчаю за собою ничего такого, что бы достойно было сожалѣнія."
   -- "Не хочу обличать тебя, если самъ не чувствуешь вины своей, и, дай Боже, чтобъ я на сей разъ ошибся! Но, увы! мы пришли до такого положенія, что слабости наши не только Богу, но и людямъ стали извѣстны. Взглянемъ на эти толпы праздныхъ воиновъ: что увидимъ? безпорядокъ, ослушаніе, развратъ. Обратимъ взоры на самихъ насъ: въ какомъ обществѣ живемъ? кто владѣетъ сердцами нашими, посвященными единому Богу? кто управляетъ нашими склонностями? Быловремя, что скромные шатры Кунторовъ были недоступны, какъ монастырская стѣна; были мѣстомъ, куда стекались рыцари для военнаго совѣта или для благочестивыхъ размышленій: теперь жилище ихъ дышитъ роскошію и похоже болѣе на сераль сластолюбиваго Паши, нежели на жилище Орденскаго вождя! Братъ Кунторъ! знаю, что старые люди бываютъ иногда слишкомъ строги; знаю, что человѣкъ слабъ; но скажи, чего ждемъ мы среди дикой толпы язычниковъ, которые начинаютъ оскорблять тебя увѣренностію, будто ты готовъ на защиту ихъ боговъ?"
   -- "Мы ждемъ конца славнаго, вожделѣннаго," отвѣчалъ Кунторъ. "Хоть я и не привыкъ давать отчета въ моихъ поступкахъ, но мнѣ пріятно увѣрить тебя, отче, что мы близки уже къ цѣли стараній, за которыя безъ сомнѣнія заслужимъ благоволеніе Магистра."
   -- "Душевно желаю тебѣ успѣха. Но развѣ ты не знаешь, что Польское войско приближается, и едва ли уже не вступило въ Литовскія границы. Можешь ли быть увѣреннымъ, что тѣ самые Литовцы, которые сегодня оказываютъ преданность къ намъ, при появленіи своихъ защитниковъ не обратятъ противъ насъ же своего оружія? Если бы расположеніе къ тебѣ народа было общее, то Гамилонъ давно бы уже сдалъ тебѣ замки, или по крайней мѣрѣ не противился бы войти съ тобою въ переговоры. Помни, что часть Литвы, занятая твоимъ войскомъ и оказывающая преданность къ тебѣ, есть самомалѣйшею частицею, въ сравненіи съ обширностію Литовскихъ областей, питающихъ застарѣлую ненависть къ намъ."
   -- "Вступленіе Ягеллы на престолъ перемѣнило ихъ ненависть въ дружбу."
   -- "Трудно повѣрить этому. Недоумѣніе, возникшее между Ягелломъ и Литвою, легко можетъ прекратиться, и тогда гибель наша неизбѣжна. Но, скажи мнѣ, зачѣмъ такъ долго держишь здѣсь несчастную дочь Лездейки? Не полезнѣе ли было бы для насъ отправишь ее къ отцу?"
   -- "Изъ рукъ нашихъ она должна выйти Христіанкою."
   -- "Но это совершенно противорѣчитъ намѣреніямъ твоимъ снискать любовь въ народѣ."
   -- "Напротивъ: это наиболѣе будетъ способствовать къ сближенію его съ Христіанствомъ."
   -- "Понять не могу, какимъ образомъ одна дѣвушка, дочь несчастнаго отца, можетъ перемѣнить религіозный духъ въ народѣ, который такъ слѣпо привязанъ къ своимъ заблужденіямъ. Какъ-бы ни было, позволь, братъ, напомнить тебѣ о твоей обязанности. Твои связи съ Поятою начинаютъ возбуждать подозрѣніе, и ты дѣлаешься предметомъ различныхъ толковъ. Тебѣ извѣстно, что Магистръ возложилъ на меня обязанность наблюдать за тобою; предъ дядею твоимъ я обязанъ еще большею отвѣтственностію за твое поведеніе. Начнемъ, другъ мой, тѣмъ, чѣмъ начинаются и вершатся всѣ людскія дѣла. Дни покаянія приближаются: какъ вождь и рыцарь, ты долженъ подать собою примѣръ воинамъ; откажись на нѣсколько времени отъ свѣтскихъ удовольствій: посвяти нѣсколько дней духовнымъ размышленіямъ: онѣ оживятъ духъ твой, помирятъ съ самимъ собою. Убѣдительно прошу тебя о семъ; знаю, что ты страдаешь отъ бремени грѣховнаго: открой мнѣ свою совѣсть и позволь облегчить оную утѣшеніями религіи."
   -- "Напрасно думаешь, отче," сказалъ въ смущеніи Кунторъ: "что-я не помню моихъ обязанностей. Знаю всю важность предстоящаго времени, но именно теперь я такъ обремененъ дѣлами, что никакъ не могу согласить долгъ рыцаря съ обязанностію воина. Гамилонъ бдительно наблюдаетъ за нами, и молва о вступленіи Поляковъ въ Литву не позволяетъ мнѣ ни на одну минуту разстаться съ оружіемъ."
   -- "Хорошо," сказалъ Капелланъ:" будь дѣятеленъ, когда нужда того требуетъ; но останься съ нами въ станѣ, прогони этого гадателя и простись съ своею плѣнницею."
   -- "Это не возможно: Поята такъ близка уже къ согласію принять Христіанскую вѣру. Торжественность предстоящихъ праздниковъ довершитъ ея обращеніе."
   -- "Такъ отдай ее подъ мой надзоръ. Сѣдины мои предохранятъ меня отъ клеветы, а усердіе мое конечно не будетъ противорѣчить намѣренію твоему со дѣлать ее Христіанкою."
   -- "И это не возможно: она очень привыкла къ Еленѣ и такъ робка, что при видѣ незнакомыхъ пропадутъ всѣ наши труды."
   -- "Какъ же ты печалишь меня!" сказалъ старецъ, тяжело вздыхая. "Несчастная страсть господствуетъ надъ тобою: хитрый обманщикъ прельщаешь тебя надеждами, которыя никогда не сбудутся. Рука мстительнаго Бога подъята надъ твоею главою, и ты медлишь прибѣгнуть къ Его милосердію! Одна слеза сердечнаго сокрушенія спасла бы тебя отъ гибели, а ты стыдишься ее, и узы презрительной слабости предпочитаешь чистотѣ совѣсти!"
   -- "Мой отче!" отвѣчалъ Кунпіоръ: "ты обвиняешь меня въ томъ, чему я совершенно непричастенъ. Уже давно замѣчаю я ненависть твою ко мнѣ; для тебя кажется подозрительнымъ каждый мой шагъ. Теперь можешь радоваться, что нашелъ новыя средства мучишь меня; познай, что я слишкомъ твердъ на стезѣ моихъ обязанностей, чтобъ могъ опасаться извѣтовъ клеветниковъ."
   -- "Нѣтъ, Кунторъ, не вредить тебѣ, но исправишь тебя было всегдашнимъ моимъ желаніемъ. Если бъ я хотѣлъ вредить, ты вѣрно не имѣлъ бы начальства надъ войскомъ. Мнѣ извѣстно, что слѣпая любовь и непомѣрная гордость овладѣли тобою; я знаю всѣ твои высокомѣрные замыслы; но помни, что хотя ты и не произнесъ еще Орденскаго обѣта, не менѣе того состоишь подъ властію и обязанъ мнѣ послушаніемъ."
   -- "Но будто ты не знаешь, что Магистръ освободилъ меня отъ монашеской обязанности," сказалъ Кунторъ съ сердцемъ.
   -- "Мнѣ поручено наблюсти, до какой степени достоинъ ты милостей Магистра, и теперь я, какъ твой начальникъ, приказываю тебѣ остаться въ станѣ, надѣть монашескую рясу и покаяться."
   -- "Ты мнѣ начальникъ въ Маріейбургскомъ замкѣ, на хорѣ и въ Орденскомъ капитулѣ, но не на полѣ битвы. Здѣсь ты самъ подъ моимъ повелѣніемъ: Магистръ предоставилъ мнѣ верховную власть."
   -- "Богъ, именемъ Ордена, поставилъ меня надъ тобою," сказалъ важнымъ голосомъ Пріоръ. "Еще разъ повторяю: повергнись на колѣна и покайся."
   -- "Повергнуться на колѣна?" повторилъ гордо Зундштейнъ. "Предъ кѣмъ же? Предъ тобою, который доползъ до степени Пріора, и дерзаешь оскорблять знаменитѣйшаго изъ вождей? Доколѣ же станешь ты во зло употреблять мое терпѣніе? Дерзкій! или не знаешь, что я имѣю право тотчасъ нарядить военный судъ, и, прежде солнечнаго заката, растерзать тебя на части лошадьми, какъ бунтовщика. Чти же мою власть и бойся мщенія." --
   Кунторъ, съ сверкающими отъ гнѣва глазами, надѣлъ шишакъ и приказалъ подашь себѣ коня; Изумленный Капелланъ далъ ему дорогу, поднялъ омоченные слезами глаза къ небу, и тихою молитвою старался успокоишься отъ душевнаго волненія. Разговоръ сей былъ громокъ, и потому окружавшіе шатеръ офицеры слышали оный. Кунторъ, съ своей стороны радуясь случаю расторгнуть зависимость свою отъ Капеллана, на обратномъ пути къ башнѣ громко жаловался своей свитѣ на дерзость старца. Какъ обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, нашлись и тушъ такіе люди, которые вмѣсто того, чтобъ тушишь несогласіе, всѣми силами старались раздувать пламя раздора.
   Скоро разнесся въ войскѣ слухъ о ссорѣ вождя съ Пріоромъ, и произвелъ въ ономъ весьма вредное послѣдствіе. Недостатокъ дисциплины былъ причиною, что многіе офицеры давно уже пренебрегали Орденскими обязанностями. Примѣръ Кунтора сдѣлалъ ихъ еще смѣлѣе, и наконецъ дошло до того, что тогда, какъ престарѣлые рыцари проводили время съ Пріоромъ на молитвѣ, молодежь и большая часть простыхъ воиновъ, преданные Кунтору, утопали въ пьянствѣ и другихъ гнусныхъ порокахъ. Благочестивый Капелланъ молилъ Бога о возвращеніи ихъ на правый путь. Зундштейлъ, не видя болѣе надобности притворствовать, одѣлся по-Литовски, и съ преданными себѣ людьми обѣѣзжалъ окрестности Вильна, посѣщалъ помѣщиковъ, увѣрялъ ихъ въ своей дружбѣ, и дѣлалъ все что могъ, для скорѣйшаго исполненія своихъ замысловъ. Между тѣмъ добрый Пріоръ, съ малымъ числомъ вѣрныхъ, по прошествіи дней покаянія, съ возможнымъ велелѣпіемъ торжествовалъ Воскресеніе Господне.
   

ГЛАВА V.
Погоня.

   Не смотря на то, что Литовцы оказывали постоянную преданность Крестоносцамъ, Кунторъ менѣе прежняго сталъ пренебрегать обязанностями вождя, и, опасаясь ли гнѣва Пріора, или увидѣвъ необходимость возстановить воинскую дисциплину, проводилъ болѣе времени въ станѣ, нежели въ башнѣ. Наступившая весенняя пора дозволяла ему жить и въ шатрѣ довольно удобно. Подъ пышнымъ наметомъ Кунторъ проводилъ ночи въ кругу льстецовъ, или, покоясь на мягкихъ пуховикахъ, мечталъ объ ожидающемъ его благополучіи. Однажды, на разсвѣтѣ, слухъ его пораженъ былъ отдаленнымъ шумомъ. Кунторъ немедленно вскочилъ съ ложа, одѣлся, и созвалъ важнѣйшихъ офицеровъ. Одни утверждали, что это былъ звукъ Литовскихъ трубъ, которыми поселяне привѣтствуютъ возвращающуюся весну; другіе увѣряли, что это эхо духовныхъ пѣсней въ Понарской церкви; но эхо сіе росло, росло, и наконецъ можно было уже различать слова пѣсни.
   -- "На коней!" вскричалъ встревоженный Кунторъ. "Это Поляки!"
   -- "На коней! къ оружію!" раздалось по всему стану.
   Въ одну минуту звукомъ трубъ дано знать объ опасности. Воины пробуждаются, спѣшатъ вооружиться, и становятся въ ряды. Между тѣмъ разсвѣло, и можно уже было видѣть непріятеля. Разосланные лазутчики донесли, что множество пѣхоты берегомъ Виліи идетъ по направленію къ стану, но что не возможно было узнать о числѣ непріятелей. Пѣхота Крестоносцевъ была уже почти готова къ бою; но конницѣ гораздо труднѣе было выстроишься, потому, что лошади пущены были на подножный кормъ. Пѣніе Поляковъ съ каждою минутою дѣлалось слышнѣе. Кунторъ вывелъ свое войско въ поле, избралъ выгодную позицію, и рѣшился ждать непріятеля.
   Но онъ опасался послѣдствій битвы съ Поляками, коихъ силы были ему не извѣстны. Вскорѣ получено донесеніе, что Польская конница заняла всѣ окрестныя дороги. Между тѣмъ взошло солнце, и освѣтило непріятелей, число коихъ, по видимому, было не болѣе числа Крестоносцевъ. Поляками предводительствовалъ извѣстный мужествомъ Звиша-Черный. Кунторъ, не смотря на отвращеніе свое отъ битвы, долженъ былъ по наружности казаться нетерпѣливымъ сразиться, и объѣзжая ряды своихъ воиновъ, ободрялъ ихъ надеждою богатой добычи. Польскія трубы дали знакъ къ битвѣ. Завита ударилъ на центръ Крестоносцевъ; звукъ оружія, крикъ вождей и стоны раненыхъ наполнили воздухъ; счастіе благопріятствовало то Полякамъ, то Крестоносцамъ, и Кунторъ, какъ разъяренный левъ, бросаясь съ одного мѣста на другое, поощрялъ своихъ воиновъ словами и примѣромъ, и Поляки начали было отступать, какъ совсѣмъ неожиданно на помощь имъ подоспѣла Польская конница. Это былъ Крылатый резервъ, гордившійся именемъ Гедвиги. Бѣлыя крылья, придѣланныя къ плечамъ воиновъ, казалось, носили ихъ по воздуху; бѣлое знамя, съ гербомъ Королевы, одушевляло ихъ мужествомъ. При видѣ сихъ храбрецовъ, Кунторъ впалъ въ отчаяніе, и войско его, пришедъ въ замѣшательство, думало уже не о сопротивленіи, но о сохраненіи жизни, -- и побѣда осталась на сторонѣ Поляковъ. Между тѣмъ часть Крылатыхъ проникнула въ станъ Крестоносцевъ, и овладѣла всѣми сокровищами ихъ. Пріоръ, съ престарѣлыми рыцарями, бѣжалъ въ горы. Кунторъ также намѣревался съ остатками своего войска укрыться въ горахъ; но непріятель занялъ всѣ проходы, и ему оставалось или умереть съ оружіемъ въ рукахъ, или сдаться военноплѣннымъ. Крылатые не упускали его изъ вида; особливо одинъ изъ нихъ, въ серебряномъ шишакѣ, съ голубою перевязью черезъ плечо, безпрестанно нападалъ на него, желая лишить его жизни или свободы Кунторъ, видя себя въ явной опасности, оставилъ товарищей своихъ на полѣ битвы, и прорвавшись сквозь ряды непріятелей, помчался по извѣстнымъ ему тропинкамъ къ башнѣ. Рыцарь съ голубою перевязью бросился за нимъ, но утомленный конь его не могъ догнать Крестоносца, который успѣлъ скрыться изъ виду.
   Жители башни знали уже о завязавшейся битвѣ; но не могли еще знать, на чьей сторонѣ была побѣда. Габданкъ съ дочерью возсылали въ церкви усердныя мольбы о дарованіи оной своимъ единоземцамъ; Радейко утѣшалъ Пояту, обнадеживая ее скорою перемѣною ея состоянія. Всѣ были въ тревожномъ ожиданіи, когда Кунторъ, покрытый пылью, блѣдный, едва дышущій, въѣхалъ на дворъ. Вскочивъ съ коня, онъ побѣжалъ прямо къ Поятѣ, и какъ ястребъ бросается на беззащитную птичку, такъ онъ, бросившись на несчастнууо дѣвушку, схватилъ ее и потащилъ за собою. У дверей Тіунова пала къ ногамъ его, умоляя не разлучать ея съ любезною барышнею; Радейко съ своей стороны убѣждалъ оставить Пояту на его попеченіе; но ни совѣты, ни вопль несчастной не смягчили жестокосердаго Крестоносца. Онъ схватилъ свою добычу, между тѣмъ, какъ Радейко, не видя инаго средства къ ея спасенію, выхватилъ изъ рукава кинжалъ, и хотѣлъ вонзить оный въ похителя; но неопытная рука его нанесла неудачный ударъ. Кунторъ безъ сомнѣнія тотчасъ бы наказалъ старика, если бы не былъ занятъ удержаніемъ вырывавшейся изъ его рукъ Пояты, и не дорожилъ каждою минутою, чтобъ спастись самому и увезти ее съ собою. Радейко, не ожидая дальнѣйшихъ послѣдствій, скрылся. Кунторъ, втащивъ Пояту вмѣстѣ съ собою на коня, устремился въ лѣсъ, въ то самое время, когда рыцарь съ голубою перевязью въѣзжалъ на дворъ.
   Еще слышны были вопли несчастной Пояты и отчаянной Тіуновой, когда рыцарь Польскій, освѣдомись о дорогѣ, по которой отправился Кунторъ, пустился преслѣдовать его. Конь его скакалъ во весь опоръ. Наконецъ онъ увидѣлъ хищника, съ добычею; видѣлъ, какъ жертва его подымала руки къ Небу, умоляя оное о спасеніи. Рыцарь напрягъ всѣ свои силы; уже почти догонялъ своего врага, и могъ досягнуть его своимъ оружіемъ; но, опасаясь ранить дѣвицу, не смѣлъ употребить сего средства.
   -- "Не уйдешь, негодяй, не уйдешь!" кричалъ онъ Кунтору. "Сдайся, если хочешь быть живъ." --
   Поята, услышавъ голосъ рыцаря, оборотилась.-- "Ктобы ты ни былъ," вскричала она: "стрѣляй, стрѣляй: смерть будетъ для меня милостію!"
   -- "Жестокій!" закричалъ Крестоносецъ: "за что ты хочешь моей гибели? Если тебѣ нужно золото, возьми его, но не посягай на жизнь мою." -- И бросилъ на дорогу кошелекъ съ золотомъ.
   -- "Разбойникъ!" кричалъ ему рыцарь: "оставь свою жертву; тогда надѣйся пощады."
   -- "Никогда! никогда!" отвѣчалъ Крестоносецъ.
   -- "Стрѣляй, не бойся, стрѣляй; заклинаю тебя!" кричала Поята.
   Рыцарь рѣшился спустить лукъ, и дважды выстрѣлилъ неудачно; конь его, выбившійся изъ силъ, началъ отставать, и наконецъ палъ мертвый. Какое ужасное положеніе для защитителя Пояты! Въ одну минуту всѣ его надежды исчезли: дикій хохотъ врага и жалостные вопли дѣвицы раздирали его сердце. Кунторъ, не видя болѣе погони, далъ отдыхъ измученному коню своему.
   Между тѣмъ несчастный рыцарь, стоя надъ трупомъ коня своего, былъ внѣ себя отъ отчаянія, и горько сѣтовалъ на судьбу свою. Не зная, на что ему рѣшиться, возвратиться ли въ башню, или итти въ ближайшее селеніе, чтобъ достать коня, онъ вдругъ услышалъ лошадиный топотъ, и замѣтилъ скачущаго къ себѣ всадника. Это былъ Радейко, который, взявъ изъ конюшни Габданка лучшаго коня, поскакалъ въ слѣдъ за рыцаремъ, коль скоро сей выѣхалъ со двора башни въ погоню за Кунторомъ.
   -- "Стой, Вшеборъ!" вскричалъ юноша. "Само Небо посылаетъ тебя на помощь мнѣ. Слѣзай съ коня, и отдай мнѣ его."
   -- "Что съ вами случилось, сударь?" спросилъ поспѣшно Вшеборъ, соскакивая съ сѣдла. "Не ранены ли вы?"
   -- "Теперь нѣкогда объясняться, хотя и нужно мнѣ о многомъ переговорить съ тобою. Я здоровъ. До свиданія."
   -- "Да возьмите же, сударь, хоть кошелекъ съ золотомъ, который нашелъ я на дорогѣ: вѣрно вы потеряли его"
   -- "Онъ не мой; возьми его себѣ. Прощай," -- и помчался опять за Кунторомъ.
   Читатель конечно догадался уже, что рыцарь съ голубою перевязью былъ не кто иной, какъ Полякъ, бывшій въ храмѣ Знича, подъ именемъ Тройдана. И въ самомъ дѣлѣ это былъ молодой Фирлей. Пустившись опять за похитителемъ Пояты, онъ быстротою погони старался вознаградить потерю времени. Нѣсколько часовъ онъ скакалъ по слѣдамъ Крестоносца; но наступившая ночь и нѣсколько дорогъ, ведшихъ въ разныя стороны, поставили его въ крайнее недоумѣніе. Но онъ скоро рѣшился, и поворотилъ коня на право, въ той надеждѣ, что Кунторъ поѣхалъ къ Нѣману, на берегу коего расположены были главныя силы Магистра. Догадка его могла быть справедлива; но ночь была такъ темна и дорога такъ сбивчива, что проѣздивъ всю ночь по лѣсамъ, уже на разсвѣтѣ дня замѣтилъ онъ, что не только не приближился къ стану Крестоносцевъ, но удалился отъ онаго на нѣсколько миль.
   Но Кунторъ и самъ попалъ въ неожиданную бѣду. Онъ не намѣренъ былъ ѣхать въ главную квартиру, въ которой не могъ ожидать ласковаго пріема; онъ боялся сверхъ того не только Польской погони, но и всякаго Литовца, который конечно не пощадилъ бы его, увидѣвъ въ его рукахъ дочь своего Кривекривейты. И такъ онъ старался ѣхать болѣе ночью, а днемъ скрываться. На разсвѣтѣ, отыскивая мѣсто для отдохновенія, онъ совсѣмъ неожиданно встрѣтился съ отрядомъ Крестоносцевъ. Сначала онъ думалъ, что это были остатки его разбитаго войска, и смѣло приближался къ нимъ; но вскорѣ увидѣлъ, что онъ жестоко ошибся. Отрядомъ симъ командовалъ младшій Кунторъ Ульрихъ, шедшій смѣнить Зундштейна и принять начальство надъ Поварскимъ войскомъ. Распоряженіе сіе послѣдовало по донесенію Пріора о поведеніи вождя. Ульрихъ, поймавъ рыцаря съ отчаянною дѣвицею, немедленно отдалъ его подъ строгій караулъ. Объясненія его жертвы открыли отчасти мѣру его вины, и хотя добродушная Поята, изъ опасенія, чтобъ не отягчить судьбы своего мучителя, отвѣчала очень скромно на дѣлаемые ей вопросы; но, для сохраненія собственной чести, она не могла не разсказать въ подробности о своемъ похищеніи и насильственномъ удержаніи своемъ въ башнѣ. Разсказъ ея, согласовавшійся съ донесеніемъ Пріора, открылъ Ульриху высокомѣрные замыслы Зундштейна. Новый вождь, съ узникомъ своимъ, отправился въ Понарскія горы для собранія разсѣянныхъ Крестоносцевъ, а Пояту, подъ приличнымъ прикрытіемъ, для присутствія въ свое время при осужденіи Зундштейна, отослалъ въ Маріенбургъ, столицу Великаго Магистра.
   Войска Польскія, вступившія въ Литву подъ предводительствомъ Князей Витольда и Скиргѣллы, старались скорѣе изгнать изъ оной непріятелей. Хотя войско сіе было не такъ многочисленно, какъ соединенныя силы Магистра, Андрея Кѣйстутовича и Святослава; но оно отличалось избраннымъ юношествомъ, пылавшимъ усердіемъ къ Королю. Раздѣлясь на двѣ части, Поляки углублялись въ Литву: одна часть, подъ начальствомъ Скиргѣллы, шла въ сѣверныя области, занятыя Андреемъ и Святославомъ; другую велъ Витольдъ къ берегамъ Нѣмна, чтобъ освободить отъ Крестоносцевъ ту часть Литвы.-- Великій Магистръ не дождался непріятеля, и отправивъ къ Ульриху повелѣніе прекратить военныя дѣйствія, немедленно возвратился въ свои владѣнія.
   

ГЛАВА VI.
Неласковый пріемъ.

   Поята въѣзжала въ границы Прусскія, совсѣмъ не зная, что ее ожидаетъ въ будущемъ. Начальникъ стражи, Милькеръ, заслуженный кнехтъ, исполняя волю Кунтора Ульриха, обходился съ нею со всевозможною почтительностію; не смотря на то, несчастная дѣвица была погружена въ глубочайшую печаль. Она оставила ту землю, гдѣ живетъ престарѣлый отецъ ея; не имѣя уже съ полгода никакого извѣстія о немъ, и зная слабость его здоровья и преклонность лѣтъ, она трепетала при одной мысли о его смерти. Не менѣе занималъ ее и рыцарь съ голубою перевязью, котораго голосъ возбудилъ въ ней милое воспоминаніе о ея другѣ: не бывъ еще увѣренною, что рыцарь сей былъ Тройданъ, она невольно погрузилась въ мечтанія о немъ. И кто бы, кромѣ его, могъ принимать столь дѣятельное участіе въ судьбѣ ея? Она лучше бы хотѣла погибнуть отъ руки его, нежели еще разъ быть ему обязанною спасеніемъ жизни. Не смотря на то, она досадовала, что не могла вырваться изъ рукъ своего похитителя, чтобъ летѣть на по мощь къ рыцарю, когда сей упалъ вмѣстѣ съ лошадью. Между страхомъ и надеждою, продолжая утомительный путь по Прусскимъ пескамъ, наконецъ въ пятый день она увидѣла издалека Маріенбургскія стѣны. Почернѣвшій отъ времени замокъ, господствовавшій надъ всѣми окрестностями, остроконечныя башни церквей и высокій городской валъ произвели въ ней непріятное впечатлѣніе. Добрый Милькеръ, обрадовавшись скорому окончанію путешествія, старался спутницу свою развеселишь. Онъ увѣрялъ, что помѣститъ ее въ хорошемъ домѣ, гдѣ она ни въ чемъ не будетъ имѣть недостатка, и по возвращеніи Магистра вѣрно будетъ отослана къ отцу, а между тѣмъ она увидитъ въ городѣ много любопытнаго, чего она конечно не видывала въ Литвѣ; разсказывалъ, что Магистръ часто даетъ великолѣпные пиры для своихъ рыцарей, но что онъ очень строгъ, и виновныхъ жестоко наказываетъ, а иногда даже и на смерть осуждаетъ, при чемъ объявилъ, что въ стѣнахъ замка есть тайная пропасть, въ которую сталкиваютъ осуждаемыхъ насмерть, и что онъ помнитъ уже нѣсколько такихъ случаевъ. Поята слушала его съ содроганіемъ, и не могла безъ слезъ смотрѣть на сіи мрачныя стѣны.
   Путешественники паши должны были проѣхать много воротъ и улицъ, прежде нежели прибыли къ замку. На каждомъ піагу встрѣчала Поята непріятные для себя предметы, какъ-то: раскрашенные домы и колосальныя статуи святыхъ угодниковъ; но когда она переѣхала чрезъ каналъ, омывавшій стѣны замка и когда подъемный на цѣпяхъ мостъ съ шумомъ поднялся за нею, она чрезвычайно оробѣла, не видя въ замкѣ никого, кромѣ вооруженныхъ воиновъ, изъ коихъ каждый припоминалъ ей ненавистнаго Зундштейна. Было утро. Унылый звукъ колоколовъ, монахи, шедшіе въ церкви, толпы купцовъ, шумъ экипажей, раздающійся подъ длинными сводами воротъ, и крики стражи, которой Милькеръ долженъ былъ отвѣчать, усугубили страхъ Пояты. Наконецъ Милькеръ приказалъ кучеру своротить въ узенькій переулокъ, и путешественники наши остановились предъ огромнымъ зданіемъ.
   Это былъ одинъ изъ заднихъ флигелей замка, въ которомъ помѣщались слуги и дворяне Магистра. Милькеръ просилъ Пояту слѣдовать за собою. Они вошли въ обширную комнату, заставленную столовою посудою. Множество оловянныхъ тарелокъ и мисокъ, кучи ложекъ и ножей, шкафы, наполненные банками съ разными приправами, кувшины, фляги и прочія столовыя принадлежности, показывали, что они находятся въ жилищѣ буфетчика. Въ углу комнаты стояли двѣ кровати, заваленныя перинами почти до самаго потолка; стѣны покрыты были образами. За столомъ спиною къ дверямъ сидѣлъ пожилой толстякъ въ короткомъ бѣломъ кафтанѣ, въ колпакѣ на головѣ и подпоясанный передникомъ, и съ такимъ аппетитомъ завтракалъ, что все его вниманіе обращено было на миску. Поята, не смѣя итти далѣе, остановилась у дверей; проводникъ ея подошелъ къ хозяину, и, ударивъ его легонько по колпаку, сказалъ:
   -- "Любезный Губекъ! я всегда нахожу тебя или за мискою или за флягою. Слава Богу! это значитъ, что ты здоровъ; но скажи мнѣ, дома ли жена твоя?"
   -- "Святой Августинъ! Не во снѣ ли я вижу тебя?" сказалъ Губекъ, перекрестясь нѣсколько разъ. "Здоровъ ли, пріятель? Что тебя пригнало сюда изъ Литвы? А я думалъ, что ты тамъ, какъ капусту, рубишь языческія головы."
   -- "Да, какъ же не такъ. Слава Богу, что своя уцѣлѣла. Скоро увидишь всѣхъ нашихъ."
   -- "Право? Такъ по этому и Магистръ скоро будетъ?"
   -- "А что ему тамъ дѣлать? Пусть воротится, только бы безъ гостей. Да скажи же мнѣ, гдѣ госпожа Губекъ?"
   -- "Да что тебѣ за дѣло до жены моей. Если ты привезъ для нее подарокъ, то можешь и мнѣ отдать."
   -- "Конечно привезъ. Вотъ видишь эту молоденькую Литовочку. Кунторъ Ульрихъ приказалъ просить жену твою поберечь ее до возвращенія Магистра."
   -- "Ого! дѣвушка хоть куда! Садись же, голубушка, и отдохни," сказалъ добродушный Губекъ. "Хорошо, хорошо, Милькеръ. Что Кунторъ Ульрихъ велитъ, то надобно исполнить. А я право думалъ, что въ Литвѣ самыя дурныя женщины. Скажи же мнѣ, что это за лакомый кусочикъ?"
   -- "Право, самъ не знаю," отвѣчалъ Милькеръ. "Кунторъ Ульрихъ строго приказывалъ мнѣ беречь ее: она должна быть дочь какого нибудь Литовскаго богача, который дастъ за нее большой выкупъ. Мнѣ очень жаль ее бѣдненькую: она такая добрая. Но надѣюсь, что жена твоя не уѣхала куда нибудь?"
   -- "Куда ей ѣхать! Она пошла къ обѣдни, и скоро будетъ."
   -- "Такъ я этотъ товаръ оставлю у тебя, самъ между тѣмъ разнесу письма: ибо я долженъ немедленно возвратиться къ войску."
   -- "Нѣтъ, нѣтъ, любезный другъ! я не возьму этой красавицы на свою шею. Сдай ее съ рукъ на руки госпожѣ Губекъ, женѣ моей, и тогда ступай съ Богомъ, куда Хочешь. Садись-ка лучше, да позавтракай: теперь всѣ въ церкви; никого не застанешь дома. А ты знаешь, что кто пришелъ ко мнѣ, хочетъ или не хочетъ, долженъ ѣсть. Ну, сударыня, полно скучать: садись, да покушай. Это жаркое съ лукомъ право стоитъ того, чтобъ ты подкрѣпила имъ свои силы."...
   Поята не знала, что ей дѣлать. Смотря на Милькера, она, казалось, ожидала его совѣта; но проводникъ ея, принявшійся уже за жаркое, не расположенъ былъ трудить себя угадываніемъ чужихъ мыслей. Губекъ, видя ея нерѣшительность, подскочилъ къ ней, взялъ ее за руку, посадилъ рядомъ съ Милькеромъ, и поставилъ предъ нею тарелку и кружку съ пивомъ; но несчастная Поята не могла и думать о пищѣ. Губекъ, между тѣмъ, опершись на столъ, любовался усердіемъ, съ которымъ Милькеръ опустошалъ блюдо. Разговоръ за столомъ и за кружкою пива дѣлается разнообразнѣе, и гость, изъ благодарности за хлѣбосольство хозяина, долженъ былъ разсказать ему всѣ подробности похода Орденскаго войска.
   Чрезъ нѣсколько времени явилась госпожа Губекъ съ толстымъ молитвенникомъ подъ мышкою. Путешественники наши тотчасъ замѣтили, что прибытіе ея нарушило веселость хозяина, который въ свою очередь прочиталъ на лицѣ своей супруги что-то непріятное. Госпожа Губекъ была высокая, толстая женщина; и хотя лѣта молодости ея давно уже миновали, но она была такъ проворна и ловка, что съ перваго взгляда можно было счесть ее за молодую, пригожую женщину. При входѣ ея, Милькеръ поспѣшно всталъ и поздоровался съ нею очень вѣжливо; но въ привѣтствіи его замѣтно было принужденіе и какая-то сухость. И Поята встала и съ робостію поклонилась. Между тѣмъ госпожа Губекъ сняла съ головы черное покрывало, бросила оное вмѣстѣ съ молитвенникомъ на кровать, и начавъ хозяйничать, издали поглядывала съ какимъ то безпокойнымъ любопытствомъ на Пояту, коея одежда и красота привели ее въ изумленіе.
   -- "Жена!" сказалъ Губекъ, сметая крошки со стола: "Богъ далъ намъ гостей. Господинъ Милькеръ возвращается домой."
   -- "Я знаю," отвѣчала жена: "что Богъ всегда даетъ тебѣ гостей, потому, что ты о томъ только и думаешь, чтобъ или самому поѣсть, или Другихъ кормишь. Боже мой! что это за люди, которые думаютъ, что на свѣтѣ ничего нѣтъ лучше, какъ ѣсть да пить? Какъ будто человѣкъ однимъ только хлѣбомъ жить долженъ? Если бъ ты не полѣнился сходишь на сегодняшнюю проповѣдь, то самъ услышалъ бы, какой ужасный грѣхъ обжорство."
   -- "Любезная жена! ты все подшучиваешь надо мною. Но вотъ Кунторъ Ульрихъ дѣлаетъ намъ честь, присылаетъ къ тебѣ курьеромъ господина Милькера."
   -- "А что нужно Кунтору Ульриху?" спросила сердитая хозяйка.
   -- "Въ самомъ дѣлѣ, милостивая государыня, я именно къ вамъ присланъ," сказалъ Милькеръ. "Любезный Милькеръ, говорилъ мнѣ Кунторъ, отдавая вотъ эту Литовку: "я знаю твою расторопность, и въ настоящемъ случаѣ на одного тебя могу надѣяться. Послушай, возьми эту дѣвушку, поѣзжай съ нею прямо въ Маріенбургъ, явись къ нашей госпожѣ Губекъ, кланяйся ей отъ меня, и попроси ее поберечь эту сиротку до пріѣзда Магистра, а я по возвращеніи вознагражу всѣ издержки, какія употребятся на ея содержаніе"
   -- "Конечно," сказалъ Губекъ: "Кунторъ Ульрихъ очень знаетъ, что жена моя есть самая благородная дама въ цѣломъ Маріенбургѣ."
   -- "А что эта за дѣвушка?" спросила хозяйка.
   -- "Меня такъ поспѣшно отправили въ дорогу, что мнѣ нѣкогда было и распросить о ней, кто она такова. Думаю, что она поймана внутри Литвы нашею передовою стражею. Впрочемъ не мое дѣло знать, кого везу; я долженъ только сдать вамъ ее на руки."
   -- "Да развѣ Кунторъ ничего не писалъ ко мнѣ?" спросила она опять.
   -- "Ничего," отвѣчалъ Милькеръ.
   -- "Это дурно. Я не могу на слово принимать къ себѣ незнакомыхъ людей. Господинъ Кунторъ знаетъ, что весь буфетъ на моихъ рукахъ. Если бы что пропало, я не могу тогда отвѣчать."
   -- "Я ручаюсь вамъ за эту дѣвушку," сказалъ Милькеръ.
   -- "Поберегите, господинъ Милькеръ, ручальство свое до другаго случая. Я уже пожила на свѣтѣ: такъ меня никто не проведетъ. Право, замысловатая выдумка: да и я не дура," говорила съ гнѣвомъ сварливая хозяйка, подозрительно посматривая на мужа: "вѣдь я думаю и ты готовъ поручиться за нее: не правда ли?"
   -- "Я съ перваго слова сказалъ, что въ это дѣло не мѣшаюсь," отвѣчалъ Губекъ. "Это правда, что Кунторъ худо сдѣлалъ, что не написалъ къ женѣ моей: вѣдь не даромъ же говорятъ, что слово вѣтеръ, а что написано перомъ, того не вырубишь топоромъ; но и то правда, что гдѣ нѣтъ письма, тамъ достаточно и рыцарскаго слова. Быть можетъ, что Кунторъ не имѣлъ времени."
   -- "Конечно, онъ былъ очень занятъ. За то у тебя всегда есть время на глупости, и только шагъ со двора, то готовъ перваго встрѣчнаго позвать къ себѣ, кормить и поить такъ, какъ будто ты самый большой баринъ въ Маріенбургѣ. Скажи, старый дуракъ, къ чему все это? И теперь еще хочешь, чтобъ я откармливала моимъ хлѣбомъ эту язычницу! А вы, сударыня, ошибаетесь, если думаете, что меня такъ легко обмануть можно. Я не вѣрю вашей скромности. Извольте убираться вонъ." --
   Такъ кричала разозлившаяся хозяйка, и растворила дверь настежь. Смущенная и испуганная Поята рада была выйти изъ дома, въ которомъ приняли ее такъ худо; но Милькеръ не пустилъ ея изъ комнаты, ил обратясь къ хозяйкѣ, сказалъ:
   -- "Госпожа Губекъ! Вы сами не знаете что говорите; оскорбляете Кунтора, обижаете меня и сами себя. Вы можете не вѣрить мнѣ, можете отказать этой несчастной дѣвушкѣ; но выгонять ее изъ дому не имѣете права. Она поручена моему попеченію: я найду для нее помѣщеніе получше вашего; но подумайте, что изъ этого будетъ."
   -- "А что будетъ? Кунторъ Ульрихъ не можетъ приказывать мнѣ: я не рыцарь. Смотрите: еще онъ станетъ учить меня, что я должна дѣлать! Если Кунторъ дѣйствительно хотѣлъ, чтобъ эта язычница жила у меня, то ему не трудно было написать нѣсколько словъ. Что это? будто онъ не знаетъ, что я умѣю читать не только печатный молитвенникъ, но и скоропись. Будто я не стою того, чтобъ написать ко мнѣ нѣсколько словъ? Кто же, если не я, метитъ столовое бѣлье? Кто ведетъ реестры? Кто выдаетъ квитанціи? Все я, и одна я. Этотъ глупецъ, (указывая на мужа) умѣетъ только ѣсть, да спать: а всѣ заботы лежатъ на одной мнѣ. Если бы Кунторъ прислалъ ко мнѣ эту дѣвушку, то вѣрно бы написалъ, я знаю его; онъ вѣрно написалъ бы: "Любезная и почтенная госпожа Губекъ! зная строгость вашей жизни, ваше благонравіе, прошу васъ принять сію дѣвицу на свое попеченіе." Потомъ прибавилъ бы, кто она такова, описалъ бы ея примѣты и сказалъ, для чего посылаетъ ее: хочетъ ли, чтобъ я пріучила ее къ буфету, или къ рукодѣлію. Такъ поступаютъ умные люди, а не такъ, какъ вы поступили, господинъ Милькеръ."
   -- "Дѣлайте, сударыня, какъ вамъ угодно, а мнѣ толковать съ вами нѣкогда. Но знайте, что эта дѣвушка дочь знатнаго Литовца, и что самъ Магистръ въ судьбѣ ея принимаетъ участіе."
   -- "А! такъ зачѣмъ же вы тотчасъ не сказали объ этомъ. Конечно, большая разница между Магистромъ и Кунторомъ Ульрихомъ. Ежели она знатнаго рода и вы ручаетесь за нее, то я позволяю ей остаться у меня; но съ условіемъ, чтобъ только до пріѣзда Магистра. А вы, сударыня, не думайте, чтобъ это снисхожденіе оказывала я лично вамъ. У меня все равно: богачь или бѣднякъ, но если онъ язычникъ -- не имѣетъ права на мою благосклонность. И такъ, если вы будете имѣть у меня уголокъ и тарелку супу, благодарите не меня, а Магистра нашего, который удостоиваетъ васъ своею милостію." --
   Поята, дрожавшая отъ страха, поклонилась хозяйкѣ, въ знакъ благодарности за ея снисходительность. Смотря на Милькера, она какъ будто хотѣла укорить его за свое помѣщеніе въ такомъ безпокойномъ домѣ. Милькеръ угадалъ ея мысли; но уже нѣчего было дѣлать: онъ долженъ былъ исполнить волю Кунтора Ульриха. По уходѣ Милькера, съ которымъ Поята не могла безъ слезъ разстаться, госпожа Губекъ ввела ее въ каморку, смежную съ ея комнатою, и увѣдомила ее, что въ свое время принесутъ ей обѣдъ; а между тѣмъ, чтобъ не терять времени, поручила ей чинить и штопать старое столовое бѣлье. Поята, желая снискать расположеніе своей хозяйки, и чтобъ развлечь себя нѣсколько, охотно принялась за иголку. Комнатка ея была почти пуста и окнами обращена къ валу, по которому она могла бы свободно прохаживаться; но не рѣшалась на то, боясь навлечь на себя неудовольствіе своей надзирательницы, или встрѣтишь какую нибудь непріятность.
   

ГЛАВА VII.
Толки.

   Черезъ нѣсколько недѣль послѣ прибытія Пояты въ Маріенбургъ, начали возвращаться въ окрестности города Орденскія войска, и вскорѣ и замокъ наполнился вооруженными людьми. Съ ихъ возвращеніемъ увеличились заботы Губека около буфета и стола, и тогда, какъ онъ суетился въ главной столовой, жена его, съ подвязаннымъ передникомъ, съ румяными отъ огня щеками, заботилась въ своей комнатѣ около простыхъ кнехтовъ. Среди толпы сихъ послѣднихъ, Поята безотлучно сидѣла у окошка съ иголкою, и занималась штопаньемъ столоваго бѣлья. Ей крайне непріятно было находиться въ такомъ обществѣ, гдѣ всякой изъ приходящихъ заглядывалъ ей въ глаза, и перемигивался на ея счетъ съ своими товарищами: она охотнѣе бы проводила время въ своей комнаткѣ; но надобно было согласоваться съ волею своей повелительницы.
   Однажды, послѣ обѣда, приправленнаго присутствіемъ самой хозяйки, начался разговоръ о неудачѣ Литовскаго похода. Собесѣдники, допивая свои кружки съ пивомъ, пустились въ глубокія разсужденія о семъ предметѣ. Одни слагали всю вину на Андрея Кѣйстутовича, доказывая, что медленность его въ соединеніи съ Орденскимъ войскомъ была всему причиною; другіе обвиняли Зундштейна въ бездѣйствіи; третьи нарекали на жестокое обращеніе Святослава съ Литовцами; нашлись даже и такіе, которые не пощадили и Ульриха.
   -- "Полно-те вамъ," сказалъ одинъ кнехтъ: "нападать на Ульриха, вѣдь онъ поздно уже пришелъ. Если бъ намъ позволили воевать по прежнему, то дѣло пошло бы иначе: мы не воротились бы съ пустыми руками, да и Кунторы наши не подверглись бы немилости Магистра. Но что мы могли дѣлать, когда руки у насъ были связаны? Мы, почти умирая отъ голода и холода, дули въ окостенѣлые пальцы, а Зундштейнъ между тѣмъ ѣздилъ по дворамъ Литовскихъ помѣщиковъ, и пировалъ съ тѣми, которыхъ долженъ былъ покорять."
   -- "Вздоръ несешь, товарищъ," прервалъ его другой кнехтъ. "Съ кѣмъ ему было воевать? Неужели съ бабами и стариками, которые спокойно и безоружные сидѣли дома? или тебѣ хотѣлось, чтобъ онъ гонялся по лѣсамъ за разбѣжавшимися Литовцами?"
   -- "Правду сказать," молвилъ третій воинъ: "ему слѣдовало бы ударишь на замки."
   -- "Да онъ и ударилъ! Но думаешь, что Литовскіе замки не изъ такого же камня, какъ нашъ Маріенбургъ? или, можетъ быть, полагаешь, что Литовцы не умѣютъ защищать ихъ? У нихъ оружіе грубо и неудобно для употребленія, но рука и глазъ, право, получше нашихъ. Я былъ во второй ротѣ, когда мы тихонько подступали къ Вильну; посмотрѣлъ бы ты, какъ они встрѣтили насъ съ валовъ; стыдно и подумать, что напасъ съ тылу напала женщина съ горстію воиновъ, и не только заставила отказаться отъ грабежа, но такъ славно отдѣлала насъ, что мы и половины своихъ не могли досчитаться."
   -- "Это правда," сказалъ одинъ кнехтъ: "послѣ сего случая я съ полгода вылежалъ. Кто посовѣтовалъ ввѣрить начальство Зундиннейну, тотъ будетъ отвѣчать предъ Богомъ за потерю такого числа душъ."
   -- "Скажи лучше," отвѣчалъ старый воинъ, который дотолѣ прислушивался въ молчаніи разговору своихъ товарищей: "что тотъ, кто ввѣрилъ ему начальство, не зналъ его слабости; За то проклятый Гамилонъ провѣдалъ слабую его сторону, Поблагодаримъ Бога, товарищи, что мы живы возвратились домой. Съ чортомъ трудно имѣть дѣло. Я служу сорокъ лѣтъ: бывалъ въ Польшѣ, Россіи и Нѣмецкой землѣ; но еще не видалъ такой глупой войны: тушъ бабы насъ одолѣли. Сами знаете, что сначала Зундштейнъ бодро дѣйствовалъ, и если бъ не искусилъ его злой духъ, то Литва была бы уже наша. Но что же? этотъ нечестивецъ Гамилонъ околдовалъ его и всѣ наши усилія пропали какъ дымъ."
   -- "Слышалъ и я объ этомъ," отозвался другой воинъ: "но думалъ, что это сказки.."
   -- "Какія сказки! Вѣдь я видѣлъ все самъ. Во-первыхъ, Зундштейнъ худо сдѣлалъ, что расположился станомъ между Понарами и Вильномъ. Это мѣсто не годилось для стана."
   -- "Но онъ для того остановился тамъ, что близко была церковь."
   -- "И это была западня для насъ. Прежде тамъ не бывало церкви: я знаю Литву. Спасаясь бѣгствомъ изъ подъ Вильна, мы совсѣмъ неожиданно встрѣтили только что отстроенную церковь, и не могли опомнишься отъ изумленія. Это чудо!" вскричалъ Зундштейнъ: чортъ усмѣхнулся съ радости. Мы отперли двери, и отслужили панихиду за убіенныхъ братьевъ нашихъ. На разсвѣтѣ дня явилась какая то красавица, и начала вмѣстѣ съ нами молиться, пѣть и плакать, и такъ плѣнила Кунтора, что онъ рѣшился остаться на томъ самомъ мѣстѣ."
   -- "Какая глупость!" вскричала госпожа Губекъ. "Но вѣрно эта окаянная явилась ему въ видѣ необыкновенной красавицы."
   -- "Я видѣлъ ее," отвѣчалъ старый воинъ: "правда, что она была хороша; но эта штука не совсѣмъ удалась, и потому Гамилонъ съ другой стороны принялся за нашего Кунпюра. Вотъ какъ это было: однажды привели въ станъ какую-то молодую плѣнницу, которая была гораздо красивѣе прежней. Колдунья эта приняла на себя нарочно видъ прекрасной дѣвушки: слава Богу, я ни разу не видалъ ея; но тѣ, которыя видѣли, говорили что было на что посмотрѣть. Да и чего чортъ не сдѣлаетъ изъ себя для пагубы человѣка! Колдунью эту Гамилонъ нарочно выслалъ изъ Вильна; ее поймали и привели къ Кунтору, который, какъ только взглянулъ на нее, былъ совершенно очарованъ, самъ развязалъ ея узы, и такъ привязался къ ней, что во всю зиму не болѣе одного или двухъ разъ заглянулъ въ станъ, чтобъ узнать, что тамъ дѣлается."
   -- "Прости ему, Господи!" сказала, крестясь, госпожа Губекъ. "Если бъ не ты разсказывалъ, никогда бы я не повѣрила этому. Да зачѣмъ вы не сожгли ея тотчасъ?"
   -- "Какъ же не такъ! Никто не смѣлъ и пальцемъ тронуть ее. Она все обворожила: оружіе, коней, пушки! И теперь еще какъ вспомнишь, то по кожѣ подираетъ! Страшно подумать, что у насъ дѣлалось въ станѣ! Съ ея прибытіемъ начались игра въ кости, пьянство, развратъ; младшіе не слушали старшихъ; Христіане братались съ бусурманами, и совсѣмъ забыли о томъ, что Поляки могли нагрянуть, какъ снѣгъ на голову."
   -- "Однакоже," сказалъ другой воинъ: ".были и такіе, которые съ неудовольствіемъ смотрѣли на этотъ соблазнъ, и готовы были взяться за оружіе."
   -- "Неправда," отвѣчалъ старый кнехтъ: "всѣхъ чортъ попуталъ. Одинъ только богобоязненный старикъ Пріоръ свободенъ былъ отъ чаровъ; вѣрно отъ того, что онъ ни на одну минуту не снималъ съ себя монашеской рясы. Онъ всѣхъ просилъ, увѣщевалъ, грозилъ; но что онъ могъ сдѣлать одинъ противъ цѣлаго войска?"
   -- "Такъ это было не на шутку," отозвался хозяинъ Губекъ. "Понять не могу, какъ одна дѣвочка надѣлала столько зла. Не удивляюсь, что она прельстила Кунтора: его не трудно очаровать; но чтобъ цѣлое войско ... Это неслыханное диво ... и я никакъ не могу придумать въ моей головѣ...."
   -- "Убирайся ты съ своею пустою головою," вскричала госпожа Губекъ. "Будто не знаешь, что вся Литва наполнена колдунами?"
   -- "Да, почтенный Губекъ, даже я," сказалъ старый воинъ: "я, котораго трудно обмануть, былъ на дурной дорогѣ. Надобно знать, что эта негодница имѣла у себя помощниковъ, и между тѣмъ, какъ сама ухаживала за Кунторомъ, они шатались между кнехтами. Изъ числа сихъ послѣднихъ я часто видалъ одного старичка: мастеръ своего дѣла! Сколько разъ игрывалъ я съ нимъ въ кости, сколько кружекъ пива роспили мы вмѣстѣ! Я очень полюбилъ его. Да какой говорунъ! языкъ какъ мельница. Мы прильнули къ нему, какъ мухи къ меду; мнѣ и на умъ не приходило, что я продаю душу дьяволу, за деньги, которыя онъ проигрывалъ мнѣ. Сдѣлавъ свое дѣло въ станѣ, онъ присталъ къ Кунтору, и какъ началъ ворожить ему на пяткахъ, такъ, бѣдняжка, между нами говоря, отступился и отъ Бога и отъ вѣры!"
   -- "Прошу покорно! Съ нами сила крестная!" вскричала госпожа Рубекъ, перекрестясь нѣсколько разъ сряду.
   -- "Старичокъ этотъ былъ молодецъ," сказалъ одинъ изъ кнехтовъ: "я самъ видѣлъ, какъ онъ одинъ разъ въ минуту оборотился пуделемъ и схватилъ съ вертела наше жаркое."
   -- "А я видѣлъ," сказалъ другой кнехтъ: "какъ онъ на Кунторовомъ седлѣ разъѣзжалъ надъ станомъ, и хохоталъ во все горло."
   -- "Онъ оборачивался, чѣмъ хотѣлъ: собакою, птицею, деревомъ," говорилъ старый воинъ. "Искусство его наиболѣе повредило намъ тогда, какъ завязалась битва. Въ иное время мы раздавили бы нашихъ непріятелей; но тогда ни руки, ни оружіе не служили намъ. Все войско было какъ пьяное; удары наши были безвредны, стрѣлы отскакивали отъ грудей непріятельскихъ, какъ горохъ отъ стѣны, ядра наши разсыпались въ песокъ, кони бѣсились: все это было дьявольскимъ навожденіемъ. Поляки губили насъ, какъ звѣрь губитъ беззащитное стадо; спасшіеся отъ ихъ оружія, пали подъ ударами Литовцевъ. Кунторъ, нѣчего сказать, защищался какъ левъ: но кто забылъ Бога, тотъ можетъ ли устоять собственною силою? Несчастный бѣжалъ въ горы, требуя помощи дьявола. Тамъ явилась ему опять его колдунья, и, схвативъ его вмѣстѣ съ лошадью, повлекла въ лѣса. Полякъ какой-то гнался за ними; но она, какъ говорятъ, свернула ему шею. Скоро послѣ того чары ея разрушились: ее схватили вмѣстѣ съ Кунторомъ, и она умѣла уже только плакать и жаловаться на судьбу свою."
   -- "О! проклятая бусурманка!" вскричала обрадованная госпожа Губекъ. "Что же съ нею сдѣлали?"
   -- "Не знаю хорошенько; но думаю, что ея не погладили по головкѣ."
   -- "Я слышалъ," сказалъ кто-то: "что Кунторъ Ульрихъ отослалъ се сюда для представленія Магистру."
   -- "Сюда?" повторила госпожа Губекъ, устремивъ на него большіе свои глаза. "Можетъ ли это быть? Вотъ было бы хорошо, если бъ эта негодяйка находилась въ моемъ домѣ." --
   Поята, сидя у окна, слышала всѣ эти глупые толки. Сердце ея сильно билось, рука дрожала, глаза омочены были слезами. Она страдала отъ обвиненій, на нея возводимыхъ; страшилась будущаго, но болѣе всего мучило ее извѣстіе, что гнавшійся за нею Польскій воинъ лишился жизни. Госпожа Губекъ, какъ только услышала, что обвиняемая въ чародѣйствѣ дѣвица отослана въ Маріенбургъ, съ безпокойствомъ бросилась къ Поятѣ, и, остановись предъ нею, грозно спросила: "Не она ли поймана съ Зундштейномъ?"
   -- "Я," отвѣчала дрожащимъ голосомъ Поята.
   -- "Ты?" вскричала госпожа Губекъ, отскочивъ отъ нее на нѣсколько шаговъ назадъ, между тѣмъ, какъ воины издали посматривали на нее изъ-подъ лобья, перешептываясь между собою.-- "О, горе мнѣ! колдунья въ моемъ домѣ! пропала я и тѣломъ и душею."
   -- "Успокойтесь, сударыня, все это выдумка: я никому зла не дѣлала," говорила ей съ робостію Поята.
   -- "Прочь! прочь! Не говори со мною, не подходи ко мнѣ!" кричала ей хозяйка.
   -- "Что? Все это выдумка?" вскричалъ обидившійся старый кнехтъ. "Такъ ты еще хочешь выставить меня лжецомъ?"
   -- "Полно, старикъ!" сказалъ одинъ молодой воинъ: "не связывайся съ чертями."
   -- "Не совѣстно ли было Кунтору Ульриху присылать ко мнѣ такую гостью!" кричала со слезами на глазахъ госпожа Губекъ. "Я съ самаго начала видѣла въ ней что-то не доброе. Смотрите, она еще смѣетъ утирать слезы столовымъ бѣльемъ; а я была такъ глупа, что хвалила ее за работу: да мнѣ и въ голову не приходило, что это дьявольская работа! Ахъ, друзья мои! ради Бога, возьмите ее прочь отсюда."
   -- "А намъ куда дѣваться съ нею?" отвѣчалъ одинъ изъ толпы воиновъ, а Мы и такъ натерпѣлись отъ ея проказъ."
   -- "Будьте спокойны, госпожа Губекъ," сказалъ другой воинъ: "когда колдунья плачетъ, то ея нѣчего бояться. Сверхъ того, и Магистръ скоро будетъ."
   -- "Да я не хочу держать ее у себя ни одной минуты. Будто у васъ нѣтъ подваловъ подъ замкомъ, чтобъ тамъ продержать ее до возвращенія Магистра? Если вы не возьмете ее съ собою, то я сама убѣгу отсюда, и оставлю все безъ надзора, и серебро, и кухню, и посуду: ищите себѣ другую хозяйку."
   -- "А я совѣтую вамъ, госпожа Губекъ," сказалъ старый кнехтъ: "оставаться спокойно дома. Если до сихъ поръ никакой бѣды не случилось, то и впредь не случится. Вѣдь я сказалъ вамъ, что чары ея потеряли свою силу."
   -- "Конечно," подхватилъ другой кнехтъ: "однакожъ не мѣшаетъ держать ее взаперти."
   -- "Вотъ какъ часто человѣкъ наживаетъ бѣду, и самъ не зная того! Прочь отсюда, негодяйка! убирайся въ коморку!" кричала сердитая госпожа Губекъ.-- Поята залилась слезами, и немедленно повиновалась; двери за нею заперли на замокъ, и тотчасъ окурили избу разнымъ зеліемъ, для уничтоженія чародѣйства Между тѣмъ Крестоносцы одинъ за другимъ разошлись.
   

ГЛАВА VIII.
Судъ.

   Госпожа Губекъ прекратила всякія сношенія съ несчастною Поятою, и заткнувши всѣ щели въ перегородкѣ, отдѣлявшей ея комнатку, проводила время на молитвѣ, и не упускала также навѣдываться, не возвратился ли Магистръ, желая поскорѣе избавиться отъ своей страшной гостьи. Губекъ, мужъ ея, радъ бы былъ утѣшить Пояту, но боясь жены болѣе, нежели чародѣйства, не смѣлъ и заглянуть къ ней; Милькеръ, возвратившійся къ Кунтору Ульриху, могъ пріѣхать не прежде, какъ вмѣстѣ съ нимъ. И такъ одно живое существо, которое Поята видала ежедневно одинъ разъ, была прислужница, приносившая ей пищу чрезъ двери, обращенныя къ валу; но и сіе посѣщеніе было кратковременно и прискорбно, потому, что прислужница ничего не отвѣчала на дѣлаемые ей вопросы, и только поставивъ на столъ посуду съ пищею, старалась уйти какъ можно поспѣшнѣе. Тогда-то Поята почувствовала весь ужасъ своего положенія. Въ удаленіи отъ людей, обвиняемая въ сообщеніи съ дьяволомъ, видя, какъ всѣ чуждаются ее и злословятъ, она готова была повѣрить, что злой духъ въ самомъ дѣлѣ овладѣлъ ею. Проводя печальные дни въ четырехъ стѣнахъ, ей не разъ приходило на мысль спастись бѣгствомъ изъ своей тюрьмы, которая никѣмъ не была стрегома; но привыкши съ дѣтства чтить волю старшихъ, и притомъ не зная ни дороги, ни выхода изъ замка, она не смѣла рѣшиться на такой отважный поступокъ.
   Однажды въ полуденную пору, сшоя предъ открытыми дверями, она увидѣла выходящую изъ-за угла высокой стѣны старуху въ рубищѣ, съ клюкою и корзинкою въ рукѣ, въ шапочкѣ, плотно завязанной подъ подбородкомъ. Старуха часто останавливалась, посматривая на двери и окна, какъ будто желая кого-то увидѣть. Судя по лѣтамъ, походка ея была довольно бодра; но, казалось, что она боялась чего-то, и не хотѣла, чтобъ ее замѣтили. Чрезвычайная осторожность заставляла думать, что она идетъ куда-то не съ добрымъ намѣреніемъ. Увидѣвъ стоявшую въ дверяхъ Пояту, она поспѣшно подошла къ ней.
   -- "Здорова ли, любезная кума!" сказала она. "Я тотчасъ узнала тебя. Но что ты такъ не весело глядишь? Скучаешь развѣ? Это дурной знакъ; въ твоемъ положеніи надобно быть всегда веселою. Послушай: если бъ я была такъ молода, и попала въ такую же бѣду, то плясала бы отъ радости; но теперь, какъ видишь, я должна степенничать. Человѣкъ, пока живъ, много можетъ сдѣлать; но не въ нашей власти помолодѣть." --
   Поята съ удивленіемъ смотрѣла на старуху, и не зная что отвѣчать, спросила, что ей надобно.
   -- "Какъ? развѣ ты не узнаёшь меня?" сказала она, искрививъ безобразное лице свое. "Полно же шутитъ. Я лысая Катра изъ Данцигскаго предмѣстья; не потому лысая, чтобы у меня не было волосъ: мои кудри, можетъ быть, красивѣе твоихъ; но для того, что въ Силезіи меня сбросили однажды съ Лысой горы въ рѣку: съ тѣхъ поръ голова моя, какъ видишь, безпрестанно трясется, пока не волью въ нее фляги водки. Ты вѣрно наслышалась обо мнѣ, такъ же, какъ я о тебѣ: мнѣ захотѣлось познакомиться съ тобою, кумушка. Услышавъ о прибытіи твоемъ въ нашъ городъ, я тотчасъ пустилась отыскивать тебя, потому, что я должна отдать тебѣ преимущество, не смотря на то, что я старше тебя лѣтами. На бѣду мою я не знала, гдѣ ты живешь: говорили, что у буфетчика, по чертовка Губекова, завидѣвъ меня издалека, выбѣжала съ метлою на встрѣчу мнѣ, и прогнала. За то теперь, на зло ей, мы наговоримся вдоволь."
   -- "Да кто ты такова? я тебя не знаю," сказала съ безпокойствомъ Поята.
   -- "Какъ? ты не хочешь знать меня?" отвѣчала съ сердцемъ Катра, а полно же притворяться; правда, что я не такъ сильна, чтобъ, околдовать пятнадцать тысячъ войска, но все же стою того, чтобъ по крайней мѣрѣ не отпираться отъ меня. Теперь во всемъ городѣ только и рѣчей что о тебѣ; было время, что и обо мнѣ также говаривали. Не завидую твоему счастію, но все таки не годится отпираться отъ своихъ. Я такая же дѣвица, какъ и ты, а заслуги мои чуть ли не больше твоихъ. Весь Маріенбургъ знаетъ, что меня уже три раза топили въ Вислѣ, да разъ водили на костеръ, а я все еще живу, да поживаю. А ты, кума, что скажешь о себѣ? топили ли тебя, мучили ль? говори же: стоишь, да заливаешься слезами, какъ будто трехъ не умѣешь перечесть."
   -- "Не оспориваю заслугъ твоихъ," сказала Поята: "но все таки я не понимаю тебя."
   -- "Такъ я тебя понимаю. Ты ждешь, пока враги твои примутся за тебя, а тамъ переломаетъ имъ шеи, и поминай какъ звали. Хорошо, кума, право хорошо: только не забудь и злую Губекъ. Если тебѣ здѣсь скучно, пойдемъ ко мнѣ: ты знаешь, свой своему по неволѣ другъ."
   -- "Спасибо, старушка; но я должна здѣсь ожидать рѣшенія моей судьбы."
   -- "Такъ хоть выпьемъ вмѣстѣ. Не бойся: насшоичка собственной моей работы." --
   Говоря сіе, Кагира вынула изъ корзинки Флягу, и начала пить; потомъ подала Поятѣ, и, разсердись ея отказомъ, вскричала:
   -- "Что это? хочешь увѣришь меня, что ты не пьешь? О, этого я никакъ не ожидала отъ тебя Впрочемъ, вольному воля.-- Теперь, любезная кумушка, приступимъ къ дѣлу. Если бъ ты знала, въ какихъ я хлопотахъ! Въ нашемъ ремеслѣ надобно помогать другъ другу, и такъ, моя милая, ты должна помочь мнѣ, а я подѣлюсь съ тобою барышемъ." --
   Поята, наскучивъ всѣмъ этимъ вздоромъ, и желая поскорѣе избавиться отъ незваной гостьи, спросила, что ей нужно.
   -- "Мнѣ хочется знать," сказала старуха на ухо: "какой пароль данъ будетъ завтрашней стражѣ?"
   -- "Этого я не знаю: я ни съ кѣмъ не имѣю никакого сношенія."
   -- "Это правда: я знаю, что тебя всѣ бѣгаютъ; но вѣдь ты молода и хороша. Послушай только. Сегодня остановился у меня какой-то иностранецъ, который хочетъ осмотрѣть замокъ. Ты знаешь, что теперь трудно попасть сюда безъ пароля. Поляки и Литовцы такъ отдѣлали нашихъ, что и порядочныхъ людей боятся. Вездѣ стража, на каждомъ шагу надобно откликаться, а мнѣ хотѣлось бы, чтобъ мой гость поставилъ на своемъ, потому, что онъ щедръ и вѣрно хорошо заплатитъ."
   -- "Какимъ же образомъ ты попала сюда?" спросила Поята.
   -- Я? Это дѣло другое; для меня нѣтъ стражи: меня знаетъ каждый кнехтъ, и всѣ пропускаютъ безъ оклика; да пусть кто задѣнетъ меня. Мои лохмотья ужъ приглядѣлись. Пакажись же иностранецъ, такъ тотчасъ: стой! кто идетъ? Я совѣтывала ему переодѣться; но онъ хочетъ войти въ замокъ не иначе, какъ вооруженный. Съ ума видно сошелъ: погубилъ бы и себя, и меня. Правда, что я дружна со всѣми часовыми, и, можетъ быть, успѣла бы уговорить кого нибудь изъ нихъ, но мнѣ нужно въ помощь твое пригоженькое личико. Пойдемъ же: ты увидишь этого пріѣзжаго: молодецъ хоть куда." --
   Поята съ гнѣвомъ отвѣчала, что она не можетъ удовлетворить ея желанію, и даже если бъ знала пароль, то не объявила бы онаго, зная, что отъ подобной неосторожности бываютъ весьма вредныя послѣдствія. Она просила старуху оставить ее. Катра опять начала сердиться и выговаривать ей, между тѣмъ, какъ воинъ, ведшій часовыхъ, совсѣмъ неожиданно остановился у дверей, и спросилъ, о какомъ паролѣ говоритъ она? Поята, въ испугѣ, не знала что отвѣчать; но Катра закричала, что онъ самъ не знаетъ что говоритъ, и что онъ не долженъ мѣшаться въ чужія дѣла. Воинъ оттолкнулъ ее прочь, погрозилъ перещупать ея кости, и неугомонная старуха побрела во-свояси, проклиная дерзкаго; у дверей Пояты поставлена стража, изъ чего плѣнница заключила, что Магистръ прибылъ уже, -- и не ошиблась.
   Онъ въѣхалъ въ свою столицу, пылая гнѣвомъ и мщеніемъ. Рѣшась подвергнуть строжайшей отвѣтственности Кунтора Зундшшейна, какъ главнѣйшаго виновника неудачи Литовскаго похода, онъ хотѣлъ наказаніемъ его удовлетворить и своему мщенію, и показать войску примѣръ своей строгости; но для избѣжанія соблазна, постановилъ разсмотрѣть поступки виновнаго въ тайномъ судилищѣ.
   Содержимый подъ стражею, Зундштейнъ зналъ о своей опасности, но не терялъ надежды, полагаясь на свою изворотливость, на дружбу Инстигатора (Прокурора) и наипаче на помощь дяди своего, Графа Зундштейна, богатаго Пруссака, который обѣщалъ вывести его изъ бѣды.
   Въ назначенный для суда день, собрались Орденскіе старѣйшины, и заняли свои мѣста подъ предсѣдательствомъ самого Магистра, который, предложивъ на разсмотрѣніе поступки Зундштейна, приказалъ Инспіигатору привести его предъ судилище. Обвиняемый вошелъ смѣло, и остановился на указанномъ ему мѣстѣ. Инстигаторъ такъ началъ:
   -- "По случаю безуспѣшнаго похода въ Литву, Превелебный Пріоръ Маріенбургскій обвиняетъ тебя, Кунторъ Зундштейнъ, въ добровольномъ и умышленномъ нарушеніи той довѣренности, которою облекъ тебя могущественный нашъ Магистръ. Вотъ главнѣйшіе пункты обвиненій." Сказавъ сіе, онъ приказалъ Секретарю читать протоколъ, который былъ слѣдующаго содержанія:
   "Во-первыхъ, Кунторъ Зундштейнъ вошелъ въ тайное сношеніе съ Полоцкимъ Княземъ Андреемъ объ овладѣніи Литвою, и о составленіи изъ оной особаго государства, независимаго отъ Магистра, и съ сею цѣлію проведя полгода въ совершенномъ бездѣйствіи, упустилъ удобную пору покорить Литву оружіемъ.
   "Во-вторыхъ, нарушилъ обѣтъ Орденскаго послушанія Превелебному отцу Пріору, которому поручено было имѣть за нимъ духовный надзоръ, и пренебрегая обязанностями своей вѣры, предался заблужденіямъ язычества.
   "Въ-третьихъ, плѣнницу свою, Пояту, дочь Литовскаго жреца, принуждалъ ко вступленію съ собою въ бракъ, чтобы посредствомъ онаго преклонить Литовцевъ на свою сторону."
   -- "Какъ не велики твои проступки," сказалъ Инстигаторъ: "но какъ законъ предоставляетъ каждому обвиняемому всѣ способы къ оправданію, то всемилостивѣйшій Магистръ не исключаетъ и тебя изъ сего права и ожидаетъ объясненія." --
   Кунторъ подошелъ къ судейскому столу, и поклонясь на всѣ стороны съ ловкостію свѣтскаго человѣка, такъ началъ говоришь:
   -- "Счастливъ я, что книга законовъ нашихъ находится въ рукахъ вашихъ, почтенные судіи; но еще счастливѣе, что рѣшеніе моей участи зависитъ отъ мудрой прозорливости нашего высокомощнаго Магистра. Увѣренный въ вашемъ правосудіи, я смѣло предстаю предъ вами. Удостоясь лестной довѣренности нашего начальника, съ благодарностію въ сердцѣ спѣшилъ я оправдать его выборъ. Но есть ли степень высокая, намѣренія столь чистыя, чтобы до нихъ не досягнула зависть? По волѣ Провидѣнія, усилія мои встрѣтили неодолимыя препятствія, и злобные враги не замедлили обвинить меня въ преступномъ замыслѣ овладѣть Литвою? Гдѣ же доказательства? Гдѣ свидѣтельства?... Враги мои не имѣютъ ни того, ни другаго; я за нихъ представлю все какъ было. Такъ, достойные судіи, я хотѣлъ овладѣть Литвою; но овладѣть именемъ почтенна ко Магистра нашего, и отдать ее Ордену не обагренную кровію ея жителей, не сожженную и не разрушенную, но цвѣтущую и радующуюся объ освобожденіи своемъ отъ ига варварства. Отчасти и для того хотѣлъ я покорить Литву, чтобы предупредить союзниковъ, изъ коихъ каждый намѣревался пріобрѣсть оную для себя. Таковы были мои намѣренія; но почтенный Пріоръ Маріенбургскіи. безпременнымъ усердіемъ къ обращенію язычниковъ разрушилъ всѣ мои планы, клонившіеся къ пользѣ Ордена. Тогда-то я вынужденнымъ нашелся сложить съ себя на время столь вредг мое послушаніе, для привлеченія народа на свою сторону. Пюенгупки мои въ семъ отношеніи обвинители мои приписываютъ богоотступничеству. Можетъ ли быть клевета ужаснѣе? Сердце мое обливается кровію, при одной мысли, что Христіанинъ такъ жестоко возстаетъ противъ Христіанина; что братъ клевещетъ на брата. Судіи! долгъ вашъ карать преступленіе, ободрять невинность! Воззрите на мои узы! Не довольно ли я несчастливъ, будучи вынужденнымъ явиться предъ вами въ такомъ унизительномъ видѣ? И за что? За то, что поступая по данному мнѣ наставленію, которымъ предоставлялось мнѣ въ случаѣ крайности дѣйствовать по соображеніи съ мѣстными обстоятельствами, я не умѣлъ снискать расположенія одного старца, который по высокомѣрію своему старается погубить меня. Но не мое дѣло обвинять его. Ваше благоразуміе, судіи, конечно различитъ неудачу отъ преступленія; вы разсмотрите, согласно ли съ здравымъ разсудкомъ, чтобы посредствомъ брака съ незначительною Литовкою простирать виды на верховную власть надъ народомъ, столь сильнымъ и закоренѣлымъ во мракѣ язычества." --
   Сказавъ сіе, онъ положилъ на столъ данную ему Магистромъ инструкцію.
   Судьи слушали его со вниманіемъ. Рѣчь сія произвела на умы ихъ большое впечатлѣніе въ пользу подсудимаго. Пріоръ Маріенбургскій въ продолженіе сей рѣчи хотѣлъ неоднократно говорить, но счелъ за лучшее выждать удобнѣйшей поры. Одинъ изъ судей сказалъ:
   -- "Все слышанное нами теперь, конечно заслуживаетъ нѣкотораго уваженія. Надобно быть на мѣстѣ и знать духъ непріятеля, чтобы судить, какъ приличнѣе поступить съ нимъ. Но почему, Кунторъ Зундштейнъ, не дѣйствовалъ ты оружіемъ, когда увидѣлъ, что кроткія мѣргд уже были безполезны?"
   -- "Потому," отвѣчалъ Кунторъ: "что Полоцкій Князь не обѣщалъ мнѣ никакой помощи; напротивъ того, дѣйствуя отдѣльно, онъ желалъ, чтобъ я былъ разбитъ. По данной мнѣ инструкціи, я долженъ былъ дѣйствовать подъ Вильномъ соединенными силами. Вотъ переписка моя съ Княземъ Андреемъ."
   -- "Такъ надобно было собственными силами испытать счастія," сказалъ Магистръ. "Съ пятнадцатью тысячами много можно сдѣлать въ странѣ, не имѣющей войска. Я стоялъ надъ Нѣмномъ, и ждалъ только извѣстія, чтобъ поспѣшить къ тебѣ на помощь."
   -- "Опытъ сей, Всемилостивѣйшій Государь," отвѣчалъ Кунторъ: "стоитъ вамъ тысячи храбрыхъ воиновъ. Ежели угодно разсмотрѣть донесенія мои о дѣйствіяхъ подъ Виленскими замками, то изволите удостовѣриться, что я не могъ взять ихъ иначе, какъ при пособіи большихъ орудій, которыя долженъ былъ доставить Князь Андрей."
   -- "Но покореніе другихъ замковъ," сказалъ Кунторъ Ульрихъ: "было безъ сомнѣнія не такъ трудно?"
   -- "Держась инструкціи," отвѣчалъ Зундштейнъ: "я обязанъ былъ подъ Вильнемъ ожидать соединенія союзнаго войска."
   -- "Хорошо," сказалъ Магистръ: "но послѣдній пунктъ той же инструкціи разрѣшалъ тебя дѣйствовать сообразно съ мѣстными обстоятельствами."
   -- "Именно вникая въ смыслъ сего пункта, я хотѣлъ мѣрами кротости достигнуть того, въ. чемъ не успѣлъ оружіемъ."
   -- "А что скажешь противъ Кунтора Ульриха, который поймалъ тебя съ дочерью Литовскаго жреца?" спросилъ Магистръ.
   -- "Если бъ я хотѣлъ искать оправданій въ человѣческой слабости," отвѣчалъ Зундштейнъ: "быть можетъ, я нашелъ бы ихъ, но не съ моей стороны. Если бъ я вздумалъ оправдываться долгомъ Помогать ближнему, требующему помощи, быть можетъ, я оправдался бы; но тутъ дѣло совсѣмъ другаго рода. Я спасъ отъ смерти сію Литовку не по долгу человѣколюбія, котораго она не достойна, по крайней мѣрѣ съ моей стороны; но для того, чтобъ вывѣдать, что могло ее заставить посягнуть на мою жизнь."
   -- "Ложь! безстыдная ложь!" вскричалъ Пріоръ Маріепбургскій, не могшій болѣе владѣть собою. "Судьи! все, что подсудимый станетъ говорить въ обвиненіе Пояты, клянусь Богомъ, все будетъ ужаснѣйшая клевета!"
   -- "Какимъ же образомъ," спросилъ Ульрихъ: "могла слабая дѣвица покушаться на твою жизнь? Она была твоею плѣнницею."
   -- "Во-первыхъ, почтенные судьи," сказалъ Зундштейнъ: "надобно вамъ знать, что вскорѣ послѣ приведенія ея въ станъ, пріѣхалъ туда же одинъ старикъ, который увѣрялъ, будто онъ присланъ отъ ея отца. Онъ употребилъ всю свою хитрость, и даже прибѣгнулъ къ чародѣйству, чтобъ отвлечь меня отъ моихъ обязанностей; но когда всѣ его покушенія остались напрасными, въ ту самую минуту, когда непріятель врывался уже въ мое жилище, по данному Литовкою знаку онъ хотѣлъ поразить меня кинжаломъ. Провидѣніе спасло меня, Я хотѣлъ тотчасъ наказать злодѣя, но онъ успѣлъ скрыться, оставивъ соучастницу своего преступленія въ слезахъ и отчаяніи. Я долженъ былъ взять ее съ собою для оправданія своего предъ судомъ."
   -- "Какая ужасная ложь! Какая адская выдумка!" повторилъ Пріоръ.
   -- "Почему же ты не отослалъ ее къ отцу?" спросилъ Магистръ.
   -- "Она не хотѣла," отвѣчалъ Зундштейнъ, съ злобною улыбкой.
   -- "Странное дѣло!" сказалъ одинъ изъ судей. "Что же ее заставило предпочесть плѣнъ отеческому крову?" --
   На сей вопросъ Зундштейнъ, какъ будто стыдясь объяснишь настоящую причину, потупилъ глаза, и съ минуту пробылъ въ молчаніи. Судьи требовали отвѣта. Смѣшавшійся подсудимый приводилъ разныя побочныя причины, и наконецъ объявилъ, что какъ ему не прилично входишь въ объясненіе подробностей, которыя онъ хотѣлъ бы вовсе истребить изъ своей памяти, то онъ проситъ дозволенія говорить за него адвокату, который, зная всѣ подробности сего дѣла, объяснитъ все, что нужно знать для его оправданія. Магистръ согласился. Вошедшій родственникъ подсудимаго, поклонясь собранію, такъ началъ говорить:
   -- "Высокоименитый Магистръ и достойные судьи! Если отвѣты брата моего не совсѣмъ удовлетворительны, то причиною тому не недостатокъ доказательствъ, но скромность его и почтеніе къ сему знаменитому собранію. Не все то можно сказать предъ цѣлымъ обществомъ, что говорится между двумя братьями. Но гдѣ дѣло идетъ объ оправданіи невинности, тамъ скромность неумѣстна. Да будетъ извѣстно вамъ, что дочь Литовскаго жреца, плѣнница моего брата, давно уже пылала преступною любовію къ нему. Не упомяну здѣсь ни о ея чародѣйствѣ, посредствомъ коего она хотѣла привлечь его къ себѣ, ни о сопротивленіи моего брата, который не только презрѣлъ ея слабость, но старался даже обратить ее на путь истинный; но не могу прейти молчаніемъ, что для сей самой любви она отвергнула руку Князя Даніила, которому отецъ обѣщалъ ее, и бѣжавъ изъ родительскаго дома, нарочно встрѣтилась съ отрядомъ нашихъ войскъ и приказала вести себя къ брату моему, надѣясь прелестями своими побѣдить его твердость, и заставить его сдѣлаться богоотступникомъ, для чего она призвала въ помощь искуснаго въ чародѣйствѣ старика; но когда всѣ ея старанія оказались тщетными, она воспылала мщеніемъ, весьма свойственнымъ оскорбленной женской гордости, и употребила того же старика къ покушенію на жизнь моего брата. Небо пощадило невиннаго; но злодѣйка не перестала искать его гибели; убійца скрывался въ назначенномъ мѣстѣ, и когда братъ мой спѣшилъ соединиться съ войскомъ, стоявшимъ надъ Нѣмномъ, она вызвала его изъ лѣса, и приказала снова напасть на него."
   -- "Довольно, довольно!" прервалъ Зундштейнъ, притворяясь, что ему крайне совѣстно, что тайна сія открыта.
   -- "Имѣешь ли другія какія доказательства, кромѣ свидѣтельства твоего брата?" спросилъ Магистръ.
   -- "Я могъ бы сослаться на всѣхъ тѣхъ, подъ присмотромъ коихъ находилась Литовка; съ ними можно снестись письменно. Сверхъ того нѣсколько воиновъ, всегда находившихся при мнѣ, могутъ быть призваны для свидѣтельства. Но къ чему поведетъ все это? Пусть я одинъ буду виновенъ." --
   Магистръ, не желая оглашать столь соблазнительнаго процесса, не согласился допрашивать простыхъ воиновъ; по лицу его даже видно было, что онъ вѣрилъ всему, сказанному Зундштейномъ. Пріоръ Маріенбургскій, замѣтивъ, что перевѣсъ клонится къ пользѣ подсудимаго, всталъ съ своего мѣста, и сказалъ:
   -- "Судьи! вы вольны въ вашихъ мнѣніяхъ. Совѣсть ваша будетъ руководителемъ вашимъ; но вы не властны осуждать чужеземку, обвиняемую собственнымъ ея гонителемъ. Если вы уважаете мои лѣта, мой санъ, то вѣрьте мнѣ, что Поята невинна. Сей развратный юноша, пылая къ ней слѣпою любовію, мучилъ ее, а она отвѣчала ему однимъ презрѣніемъ."
   -- "Чѣмъ же вы докажете это, отецъ Пріоръ?" спросилъ Магистръ, бросивъ на него испытующій взоръ.
   -- "Присягою," отвѣчалъ Пріоръ,
   -- "Какъ? для спасенія одной язычницы, ты смѣешь присягать?" вскрикнулъ Зундштейнъ, окинувъ его пылающими отъ гнѣва глазами. "Такъ-то ты цѣнишь свой священническій санъ?"
   -- "Да! и сею присягою я исполню священнѣйшій долгъ моего званія," отвѣчалъ Пріоръ.
   -- "Святоша! Жестокій человѣкъ! когда ты престанешь гнать своего брата?"
   -- "Негодяй! не зови меня своимъ братомъ," вскричалъ Пріоръ внѣ себя отъ досады. "Я простилъ бы тебѣ, если бъ ты не прибѣгалъ къ столь низкимъ средствамъ къ своему оправданію; но губить невинность, которую самъ ты любилъ такъ сильно, для этого надобно быть болѣе, нежели дикимъ звѣремъ."
   -- "Лжешь!" сказалъ Зундштейнъ, хватаясь за оружіе. "Вызываю тебя на судъ Божій! Пусть это оружіе рѣшитъ, кто изъ насъ правъ!"
   -- "Да озаритъ тебя благодать Божія, и да обратитъ тебя на нутъ правый!" отвѣчалъ съ прискорбіемъ старецъ.
   -- "Молчаніе!" закричалъ Инстигаторъ.
   Шумъ утихъ. Колокольчикомъ поданъ знакъ для удаленія подсудимаго и обвинителей, и для собранія голосовъ. Между тѣмъ Магистръ поручилъ Инстигатору представить въ судъ по полудни плѣнную Литовку. Ровно въ полдень Магистръ удалился въ свои покои; за нимъ разошлись и прочіе члены собранія.
   

ГЛАВА IX.
Приговоръ.

   Несчастная Поята не знала, что приближается минута, въ которую рѣшится судьба ея. Стража, поставленная у ея дверей, сначала ее тревожила, но потомъ она успокоилась, потому, что оная избавила ее отъ незваныхъ посѣтителей. Она была увѣрена, что Магистръ не до такой степени преданъ предразсудкамъ, чтобъ могъ обвинять ее въ чародѣйствѣ. Наслышавшись о его просвѣщеніи и справедливости, и зная, что отецъ ея знакомъ съ нимъ, она утѣшала себя надеждою, что распросивъ ее о поступкахъ Зундштейна, онъ отошлетъ ее въ Вильно. Сверхъ того она была увѣрена, что отецъ потребуетъ ея освобожденія, и что самъ Ягелло вступится за нее. Не смотря однако же на всѣ сіи надежды, она предчувствовала нѣчто ужасное. Милькеръ, возвратившійся съ Ульрихомъ, часто посѣщалъ ее; но его двусмысленныя слова и печальное лице не обѣщали ничего хорошаго. Она открыла ему свои опасенія; Милькеръ не хотѣлъ смущать ее извѣстіемъ о начатіи суда, но просилъ ее остерегаться Катры какъ вдругъ вошедшій воинъ показалъ ей повелѣніе Инстигатора явиться предъ судилище.
   Оробѣвшая дѣвица обратила взоръ на Милькера, и на печальномъ лицѣ его прочитала, что должно повиноваться. Тронутый ея положеніемъ, Милькеръ спросилъ у провожатаго, можно ли ему слѣдовать за нею, и получилъ отвѣтъ, что присутствіе его едва ли можетъ бытъ полезно. Поята шла, окруженная стражею, едва передвигая ноги отъ душевнаго изнеможенія. Толпы народа бѣжали въ слѣдъ за нею, допытываясь у стражи, куда ведутъ ее, на висѣлицу или на костеръ? Но у главныхъ воротъ народъ долженъ былъ остановиться, и даже Милькера не пропустили. Вооруженные воины окружили мнимую преступницу, и повели ее по длиннымъ корридорамъ, по которымъ страшно раздавался тумъ шаговъ, и наконецъ ввели ее въ судейскую. На первомъ мѣстѣ за длиннымъ столомъ сидѣлъ Магистръ; предъ нимъ стояло Распятіе, на столѣ лежали обнаженный мечь и раскрытая книга законовъ -- символы верховной власти. Въ мрачной залѣ царствовало глубокое молчаніе. Инстигаторъ объявилъ, что подсудимая Литовка приведена. Магистръ, окинувъ ее любопытнымъ взоромъ съ ногъ до головы, приказалъ начинать судопроизводство. Секретарь выступилъ на средину, и прочиталъ слѣдующіе обвинительные пункты:
   "Во-первыхъ: пылая преступною любовію къ духовной особѣ Кунтора Зундштейна, Поята, дочь Литовскаго жреца, преклоняла его къ нарушенію обѣта, съ намѣреніемъ привлечь его къ язычеству, для чего прибѣгала и къ чародѣйству.
   "Во-вторыхъ: не могши склонить его къ отступничеству отъ вѣры, вооружила противъ него убійцъ.
   "Въ-третьихъ: будучи въ заключеніи, вошла въ сношеніе съ ворожеею Катрою, и вмѣстѣ съ нею старалась узнать о лозунгѣ Маріенбургской крѣпости."
   По прочтеніи сихъ пунктовъ, Инстигаторъ спросилъ, что она имѣетъ къ своему оправданію?
   -- "Ничего не имѣю, кромѣ моей невинности."
   -- "Невинность" сказалъ Maгистръ слабымъ, но важнымъ голосомъ: "есть слово, тогда только имѣющее нѣкоторое значеніе, когда, обвиненія, основанныя на доказательствахъ, могутъ быть опровергнуты сильнѣйшимъ свидѣтельствомъ; иначе слово невинность предъ лицемъ закона есть пустое выраженіе."
   -- "Отколѣ же возьму я свидѣтелей?" спросила Поята болѣзненнымъ голосомъ. "Всѣ, меня окружающіе, жаждутъ моей погибели. Похищенная изъ объятій родителя, я страдаю цѣлые полгода, мѣняю одни узы на другіе, и безпрестанно нахожусь между мучителями. Свидѣтельствуюсь небомъ, что я непричастна преступленіямъ, въ которыхъ меня обвиняютъ."
   -- "Я буду свидѣтелемъ твоей невинности!" сказалъ съ живостію Пріоръ. "Я, во Имя Бога, объявляю что всѣ возводимыя на сію дѣвицу обвиненія, суть клевета." --
   Поята оборотилась въ ту сторону, откуда послышался голосъ защитника, и узнавъ Пріора, простерла руки и вскричала: -- "О! отче, ты видѣлъ мои страданія, мои слезы и мольбы. Возврати меня осиротѣвшему родителю!"
   -- "Превелебный отче!" прервалъ Пистигаторъ: "вы обвинитель противной стороны, и потому не въ правѣ свидѣтельствовать въ пользу подсудимой."
   -- "Правда" сказалъ Пріоръ: "во всякомъ случаѣ должна имѣть мѣсто."
   -- "Пріоръ Маріенбургскій!" отозвался Магистръ: "повелѣваемъ вамъ молчать. Не тревожься, дочь Лездейки," сказалъ онъ, обращаясь къ дѣвицѣ. "Я знакомъ съ твоимъ отцемъ и не поступлю съ тобою несправедливо. Хочу только знать, какими средствами привлекала ты Зундштейна къ своей вѣрѣ."
   -- "Мнѣ ли смѣть обращать Христіанина, и еще монаха,къ моей вѣрѣ? Ахъ! если бы Литовцы были такъ мало обезпокоиваемы Христіанами, какъ сіи Литовцами, то на свѣтѣ не было бы народа дружелюбнѣе ихъ."
   -- "Для чего же ты не захотѣла возвратиться къ отцу, когда Кунторъ предлагалъ тебѣ сіе?" спросилъ одинъ изъ судей.
   -- "Какъ? я не захотѣла возвратиться къ доброму моему отцу? Это обвиненіе ужаснѣе всѣхъ прочихъ."
   -- "Конечно, желать возвратиться къ отцу," сказалъ Инстигаторъ: "есть долгъ дочери; но согласись, что бываютъ случаи, что иногда дѣти должны оставлять родителей, чтобы послѣдовать предопредѣленію судьбы."
   -- "Судьба моя всегда зависѣла отъ воли моего родителя, и я слишкомъ люблю его, чтобъ могла сама заботиться объ устроеніи моего жребія. Но я не понимаю, какую связь имѣетъ сіе обстоятельство съ возводимыми на меня обвиненіями?"
   -- "Очень большую," отвѣчалъ Инстигаторъ. "Смущеніе твое служитъ тому доказательствомъ. Но не опасайся. Человѣкъ слабъ, и часто бываетъ рабомъ страстей. Его не удерживаютъ ни различіе состояній, ни отечество, ни вѣра."
   -- "Говори смѣло," сказалъ одинъ изъ судей. "Мы люди, и потому будемъ снисходительны къ людской слабости; умѣемъ даже прощать оную; но намъ нужно знать правду. Намѣренія твои могли быть самыя лучшія; ободрись, и признайся, что можетъ быть, узнавъ заблужденія язычества, ты искала случая содѣлаться Христіанкою. Не имѣла ли ты какой нибудь причины полюбить правила нашей вѣры?"
   -- "Что это? вы хотите проникнуть тайну души моей?" сказала Поята, заливаясь слезами. "Отдѣлите обидныя подозрѣнія ваши отъ моихъ несчастныхъ чувствованій. Мои и ваши боги будутъ судишь васъ."
   -- "И такъ Кунторъ Зундштейнъ не хотѣлъ понять тебя?" спросилъ Инстигаторъ.
   -- "Кунторъ Зундштейнъ?" повторила Поята. "Ахъ! онъ никогда не хотѣлъ слушать меня, сколько разъ ни упоминала я о моемъ возвращеніи. Никакія просьбы, никакой выкупъ не могли смягчить его."
   -- "Это другое дѣло," сказалъ Магистръ. "Скажи же намъ, тогда ли ты пожелала возвратиться къ отцу, когда уже потеряла надежду снискать его взаимность, или прежде?"
   -- "Боги! возможно ли, чтобъ я, томясь въ неволѣ, не пожелала какъ можно скорѣе быть въ объятіяхъ моего родителя?"
   -- "Это не есть отвѣтъ на мой вопросъ," сказалъ Магистръ. "Для чего же ты вооружила противъ него убійцъ?"
   -- "Обвиненіе сіе также несправедливо, какъ и всѣ прочія," отвѣчала Поята.
   -- "Но покусившійся на жизнь Кунтора, былъ твоимъ повѣреннымъ .."
   -- "И напалъ на него въ то самое время, когда уже ты оставлена была самой себѣ," прибавилъ одинъ изъ судей.
   -- "Ни мысли, ни уста мои никогда не осквернялись желаніемъ смерти кому бы то ни было. Врагъ мой гналъ меня, и я молила боговъ смягчить его жестокость. Поступки Радейка мнѣ были неизвѣстны. "
   -- "Кто же былъ этотъ Радейко?" спросилъ Инстигаторъ.
   -- "Не знаю" отвѣчала Поята.
   -- "Это не можетъ быть," сказалъ Инстигаторъ: "онъ утѣшалъ тебя, питалъ твою надежду, совѣщался съ тобою, и ты будто не знаешь, что онъ за человѣкъ."
   -- "Правда, что онъ утѣшалъ меня, подкрѣплялъ мое мужество; но я не знаю, кто онъ. Правда и то, что онъ покусился на жизнь Кунтора, но я не хвалю его поступка, и не постигаю, что его побудило къ оному?"
   -- "По этому и другаго ты также не знаешь?" спросилъ Магистръ.
   -- "Кого?" спросила смущенная Поята.
   -- "Того, кто гнался за Зундштейномъ," прервалъ одинъ изъ судей.
   -- "О томъ не могу сказать, что не знаю, если онъ дѣйствительно былъ тотъ, за кого я принимала его."
   -- "Какъ его зовутъ?" спросилъ Инстигаторъ.
   -- "Его имя не имѣетъ ничего общаго съ дѣломъ.".
   -- "Для чего же ты скрываешь его имя?" спросилъ одинъ изъ присутствующихъ.
   -- "Для того, что я и сама не знаю настоящаго его имени."
   -- "Виновна!" сказалъ Магистръ тихимъ голосомъ своему сосѣду.
   -- "Оскорбленная любовь премѣнилась въ мщеніе," отвѣчалъ тотъ.
   -- "Теперь скажи, зачѣмъ тебѣ нуженъ былъ лозунгъ, и узнала ли ты оный?"
   -- "И не узнала, и не желала узнать."
   -- "Не можетъ быть," сказалъ Магистръ. "Помни, дочь Лездейки, что отъ искренности твоей зависитъ смягченіе приговора."
   -- "Свидѣтельства слишкомъ явны," прибавилъ Инстигаторъ: "чтобъ ты могла запираться въ совѣщаніи съ ворожеею Катрою объ узнаніи лозунга. Разговоръ вашъ слышала стража?"
   -- "Надобно бы призвать сюда Катру для очной ставки," сказалъ одинъ изъ судей.
   -- "Она скрылась," отвѣчалъ Инстигаторь: "нигдѣ не могли найти ее."
   -- "Это самое" сказалъ Магистръ: "доказываетъ, что она виновата. Уже я сказалъ, что отъ искренности твоей зависитъ смягченіе приговора; теперь объявляю, что пытка заставитъ тебя высказать всю правду. Пощади себя, несчастная дѣвица, и избавь насъ отъ жестокой необходимости прибѣгнуть къ сему послѣднему средству."
   -- "Дѣлайте со мною что хотите. До сихъ поръ я говорила правду, и буду говорить до послѣдней минуты моей жизни. Женщина, о которой упоминаете, пришла ко мнѣ однажды просить, чтобъ я помогла ей узнать лозунгъ. Я отказала ей; но спросила, на что ей это нужно? Она отвѣчала, что какой-то чужеземецъ просилъ ее о томъ, желая пробраться въ замокъ."
   -- "Прекрасно!" вскричалъ Магистръ. "Безъ сомнѣнія это былъ Литовскій шпіонъ.-- Перемѣненъ ли лозунгъ?" спросилъ онъ стоявшихъ около стѣнъ залы рыцарей.
   -- "Тотъ же часъ перемѣненъ," отвѣчали ему.
   -- "Какая дерзость! Кто бы могъ подумать, что одна дѣвчонка, одна невольница, могла подвергнуть опасности нашу столицу! Но я знаю дерзость Литовскихъ женщинъ. Теперь все объясняется: она нарочно попала въ плѣнъ, и старалась пріѣхать сюда, чтобъ предать Литовцамъ крѣпость нашу. Говори, негодная, кто таковъ этотъ иностранецъ?"
   -- "Не знаю," отвѣчала едва слышнымъ голосомъ Поята.
   -- "Отыскать непремѣнно Катру!" вскричалъ Магистръ: "она доскажетъ намъ остальное. Между тѣмъ кончимъ дѣло." --
   Онъ приказалъ Секретарю собирать голоса. Пріоръ Маріенбургскій всталъ съ своего мѣста, и просилъ позволенія говорить. Изъ уваженія къ его лѣтамъ и заслугамъ въ Орденѣ, Магистръ не воспротивился его желанію. Почтенный старецъ такъ началъ:
   -- "Судіи! прежде объявленія вашего приговора, склоните слухъ къ словамъ старца, брата вашего, который въ послѣдній разъ говоритъ къ вамъ въ пользу сей несчастной дѣвицы. Помните, братья, что на насъ взираетъ Богъ правосудный! По моему мнѣнію, подсудимая не уличена ни въ одномъ преступленіи. Одна негодяйка ворожея, можетъ быть, съ умысломъ подосланная, одно сомнительное донесеніе стражи, слышавшей только нѣсколько словъ изъ ихъ разговора, вотъ вся ея вина! Судіи! взгляните на мои сѣдины, обратите вниманіе на лѣта, среди васъ проведенныя въ страхѣ Божіемъ. Того Самого Бога взываю я во свидѣтели невинности Пояты. Устами моими Онъ говоритъ вамъ: будьте осмотрительны; Я также буду судить васъ!-- Вспомните, что несчастная Поята имѣетъ отца, пользующагося всеобщимъ уваженіемъ. Цѣлая Литва съ оружіемъ въ рукахъ будетъ требовать ея возвращенія. Кто знаетъ: можетъ быть, не достаетъ одной только невинной слезинки, чтобы судьба наша исполнилась. Братья! какъ часто одна несправедливость бываетъ причиною народнаго бѣдствія! Берегитесь привлечь оное на главы ваши. Но если вы непремѣнно хотите жертвы, то взгляните на лице сей дѣвицы, и сравните ясность онаго съ звѣрскимъ взоромъ Зундштейна: сами увидите, кто изъ нихъ правъ. Будучи при Дворѣ Ягеллы, я замѣтилъ, что Поята безпрестанно бѣгала его; въ жилищѣ Габданка я также былъ свидѣтелемъ его безстыдства, которое Поята постоянно презирала. Уважьте, братья, мое нелицепріятное свидѣтельство; не омрачайте славы своей жестокою несправедливостію; отошлите несчастную къ отцу и. .." --
   Слова добродѣтельнаго старца заглушены были поднявшимся шумомъ; онъ долженъ былъ замолчать. Между тѣмъ сбираніе голосовъ шло своимъ чередомъ. По большинству оныхъ, Поята объявлена виновною.
   -- "Виновна!" вскричалъ Инстигаторъ.
   -- "Поступить по законамъ," сказалъ Магистръ, приподнявъ лежавшій предъ нимъ мечь.
   При объявленіи ужаснаго рѣшенія, глухой ропотъ поднялся въ собраніи. Любопытные начинали уже расходиться; судьи взялись за книги законовъ; Инстигаторъ, исполняя свой долгъ, приказалъ отвести По лигу въ темницу. Несчастная дѣвица утопала въ слезахъ. Ее оковали цѣпями и отвели въ подземелье. Она уже не говорила, не просила милосердія; казалось, что она даже безропотно покорялась своему плачевному жребію.
   

ГЛАВА X.
Нищій.

   Когда рѣшено было пожертвовать несчастною дочерью Лездейки для спасенія Зундштейна, онъ въ глазахъ рыцарей старался принять на себя наружность невиннаго. Получивъ свободу, онъ принималъ посѣщенія друзей своихъ, изъявляющихъ радость о его освобожденіи, но душа его жестоко страдала. Онъ зналъ, что его дядя, вознаградивъ издержки Литовскаго похода, едва успѣлъ смягчить гнѣвъ Магистра; зналъ также, что осужденіе Пояты возстановитъ его славу, и потому желалъ ея смерти; но при мысли лишиться ее, невольно трепеталъ. Въ жестокосердіи своемъ, онъ жалѣлъ не о плачевномъ жребіи невинной дѣвицы, не о горести отца ея, но о потерѣ надежды обладать ею. Страсти воспылали въ преступномъ его сердцѣ еще сильнѣе, и онъ рѣшился спасти ее, хотя и не зналъ, къ какому роду смерти осуждена его жертва.
   Магистръ, получивъ вознагражденіе издержекъ, хотя и желалъ сохранить въ тайнѣ безславный поступокъ Зундштейна для славы Ордена, но не могъ оставишь его безъ всякаго наказанія. Съ сею цѣлію онъ поручилъ ему самому исполненіе приговора. Жестокое и ужаснѣе самой смерти порученіе для души благородной! но извергъ не смутился, и возъимѣлъ надежду спасти несчастную отъ гибели, для удовлетворенія своей страсти.
   Не только въ городѣ, но и въ самомъ замкѣ тщательно скрывали подробности сего дѣла; однако жъ Милькеру удалось развѣдать о несчастномъ жребіи, ожидающемъ его пріятельницу. Правда, что онъ не могъ помочь ей; но не могъ утерпѣть, чтобъ не стараться увидѣться съ нею. Онъ неоднократно упрашивалъ стражу; но просьбы его были напрасны. Потерявъ надежду проникнуть въ темницу, онъ хотѣлъ хоть въ окно поговоришь съ заключенною, и съ симъ намѣреніемъ пошелъ однажды вечеромъ на валъ, желая узнать, которое окно принадлежало мрачному жилищу Пояты. Мѣсто сіе, окруженное высокими стѣнами, безлюдное и дикое, усугубляло его горесть. Онъ пересчиталъ окна, и нашелъ то, которое, по его мнѣнію, освѣщало подземелье несчастной; но какъ на зло увидѣлъ возлѣ онаго нищаго, который, стоя на колѣняхъ, плачевнымъ и протяжнымъ голосомъ пѣлъ псалмы Давида.
   Милькеръ долго ждалъ, пока нищій удалится. Солнце было уже на закатѣ, колокола на церковныхъ башняхъ давали знакъ вечерней молитвы, а докучливый калека продолжалъ пѣть, и, казалось, не думалъ удалишься. Милькеръ вышелъ изъ терпѣнія, и приблизился къ нему.
   -- "Что ты тутъ мычишь?" спросилъ онъ съ досадою. "Твой печальный голосъ, раздаваясь подъ сводами темницъ, усугубляетъ только печаль несчастныхъ. Будто ты не могъ выбрать лучшаго мѣста, чтобъ пѣть свои псалмы?"
   -- "Да прославится имя Господне на всякомъ мѣстѣ!" отвѣчалъ нищій. И гдѣ злодѣй радуется, и гдѣ несчастный льетъ слезы, да хвалится имя Его святое! Вотъ каковъ свѣтъ! Ночь близка, а мы, бѣдные, не доставши ничего днемъ, должны и заснуть голодные."
   -- "Что за диво?" сказалъ Милькеръ: "здѣсь, въ этомъ пустырѣ, какъ ни пой, ничего не выпоешь. Поди лучше подъ-оконьемъ или сядь въ воротахъ, гдѣ много народа: тамъ скорѣе получишь что нибудь."
   -- "Конечно получу, только не въ карманъ, а въ спину. Тамъ много нашей братьи, которая переломаетъ и остальную ногу, какъ только покажусь между ими. Богъ съ ними Провидѣніе есть всюду: часто не человѣкъ милостыни, но милостыня человѣка ищетъ. Мнѣ и тутъ хорошо," и началъ опять свое пѣніе.
   Милькеръ съ досадою смотрѣлъ на упрямаго нищаго, и видя его твердость, счелъ за лучшее поладить съ нимъ ласковымъ обращеніемъ.
   -- "Конечно, ты хорошо дѣлаешь," сказалъ онъ: "что проводишь время въ духовномъ пѣніи; голосъ у тебя не дуренъ; возьми же эту монету, и ступай прочь отселѣ."
   -- "Ну, не говорилъ ли я, что это хорошее мѣсто," отвѣчалъ нищій, принимая милостыню. "Да наградитъ тебя Богъ за милосердіе."
   -- "Да я," сказалъ Крестоносецъ: "не для того подалъ тебѣ милостыню, чтобъ ты остался здѣсь, а для того, чтобъ ты убрался прочь поскорѣе; понимаешь?"
   -- "Чтобъ я убрался отсюда? Это не можетъ быть. Если ты дашь мнѣ и серебряную монету, то и тогда я не оставлю этого мѣста. Эти развалины суть мое жилище; да притомъ же, будто мнѣ, калекѣ, такъ же легко бродить съ мѣста на мѣсто, какъ тебѣ съ здоровыми ногами. Да для чего ты гонишь меня отсюда? Развѣ я дѣлаю здѣсь что нибудь худое? Весь Маріенбургъ знаетъ, что я изъ всѣхъ нищихъ самый нищій: дѣдъ мой и отецъ были также калеки." --
   Такое упрямство нищаго показалось Милькеру подозрительнымъ; равно и нищій удивлялся настойчивости Крестоносца. Они долго въ молчаніи смотрѣли другъ на друга, какъ бы желая отгадать одинъ другаго. Наконецъ Милькеръ сказалъ:
   -- "Не сомнѣваюсь, добрый человѣкъ, что ты самый честный нищій; но какъ можетъ быть, что ты еще ничего не ѣлъ сегодня, то сходи лучше ко мнѣ: тамъ тебя накормятъ и дадутъ кружку пива."
   -- "Право, добрый рыцарь, ты очень милостивъ," отвѣчалъ нищій, смотря на него съ проницательностію. "Голоденъ я, или нѣтъ, это я знаю."
   -- "Но я вижу, пріятель, что ты слишкомъ смѣлъ для нищаго. Говори мнѣ сейчасъ: уйдешь ли ты, пока я прошу тебя о томъ?"
   -- "Чтобъ поѣсть и выпить кружку пива?" спросилъ нищій. "Охотно пошелъ бы я; но не знаю, гдѣ ты живешь."
   -- "Живу я въ 309 No; спроси только Осипа Милькера, и подожди меня внизу: я скоро буду."
   -- "Такъ это ты, господинъ Милькеръ?" спросилъ нищій, проворно оглядываясь во всѣ стороны и не могши скрыть движенія радости. "Я много слышалъ о тебѣ хорошаго, и мнѣ хотѣлось бы поговорить съ тобою."
   -- "Поговоримъ послѣ, а теперь ступай."
   -- "Ну такъ и быть: пойду," говорилъ нищій, съ трудомъ поднимаясь на костыли. "309 нумеръ: не забыть бы. Ахъ! если бъ Богъ далъ мнѣ ноги, далеко бы швырнулъ я костыли. Впрочемъ, лучше не имѣть ногъ, нежели сердца; но Богъ милостивъ! И остави намъ долги наша, яко же и мы оставляемъ, сто разъ въ день повторяетъ каждый Крестоносецъ, а никто, никто не вступится за бѣдную сироту!"
   -- "За какую сироту?"
   -- "Мало ли несчастныхъ сидитъ въ этихъ ямахъ? Три дня тому назадъ я видѣлъ, какъ вели сюда молодую Литовку. Правда, что она язычница; но сказано: не лжесвидѣтельствуй, и люби ближняго какъ самого себя."
   -- "Такъ тебѣ жаль ее?" спросилъ Милькеръ: "для чегоже?"
   -- "Для того, что она несчастна?"
   -- "Но ты знаешь, что съ сильнымъ трудно тягаться."
   -- "Не трудно тому, за кого Господь Богъ," отвѣчалъ нищій, поднимаясь на костыли. "Еслибъ только я былъ увѣренъ, что ты точно Милькеръ..."
   -- "Странно! Но на что тебѣ эта увѣренность?"
   -- "На то, чтобъ сказать ему то, чего никому другому сказать не могу. "
   -- "Такъ увѣряю тебя, что я точно Милькеръ."
   -- "Ты ли привезъ сюда эту несчастную?"
   -- "Я."
   -- "Ты ей благопріятствуешь. Дай же мнѣ рыцарское слово, что не обманываешь меня, и я тебѣ откроюсь."
   -- "Вотъ тебѣ моя рука," сказалъ Милькеръ.
   -- "И такъ знай," отвѣчалъ нищій, растроганнымъ голосомъ:" что я поклялся спасти Пояту, или погибнуть вмѣстѣ съ, нею."
   -- "Кто бы ты ни былъ, добрый человѣкъ," сказалъ Крестоносецъ, смотря на сведенныя ноги нищаго: "но ты право смѣшенъ. Не думаешь ли этими костылями спасти ее?"
   -- "Но если бъ я имѣлъ довольно силъ, готовъ ли ты помогать мнѣ?"
   -- "Цсс!" сказалъ въ полголоса Милькеръ, оглядываясь во всѣ стороны. "Не сомнѣвайся въ моей готовности."
   -- "Такъ и я готовъ!" сказалъ нищій, ставъ твердо на ноги.
   -- "Что вижу?" вскричалъ изумившійся Милькеръ. "Ты совсѣмъ здоровъ и такой молодецъ! Скажи же скорѣе, чѣмъ могу я служить тебѣ?"
   -- "Слушай: я знаю, когда и какая смерть ожидаетъ ее. Достань мнѣ одежду Крестоносца и острый мечь: тогда узнаешь меня лучше. Впрочемъ," прибавилъ онъ, показывая изъ-за пазухи полный мѣшокъ золота: "будетъ чѣмъ и тебя наградить и проложить дальше дорогу."
   -- "Но кто ты таковъ?"
   -- "Узнаешь послѣ. Теперь минуты дороги; могу ли я совершенно положиться на тебя?"
   -- "Ты будешь доволенъ мною: достану все, чего требуешь, только спаси ее." --
   Нищій, притворясь опять калекою, повисъ на костыляхъ и повлекся за Милькеромъ. Между тѣмъ несчастная Поята совсѣмъ не догадывалась о средствахъ, предпринимаемыхъ къ ея спасенію; однѣ только слезы имѣла она свидѣтельницами своихъ страданій. Иногда до слуха ея доходили звуки плачевнаго пѣнія, и пробуждали въ душѣ ея какой то лучь надежды. Она подходила къ той стѣнѣ, надъ которою было окно, желая разслушать слова; но могла слышать только нѣкоторыя выраженія о долгѣ человѣка предаться волѣ Божіей. Тогда приходили ей на мысль наставленія Тройдана, и подкрѣпляли ея мужество. Прощеніе врагамъ, покорность Творцу, вѣчная жизнь, одушевляли ее надеждою. Она не сожалѣла уже ни земли, ни людей, среди коихъ столько претерпѣла; безропотно покорилась своему жребію; только одно существо несчастный отецъ, еще привязывало се нѣсколько къ жизни.
   Насталъ день исполненія приговора. Предъ наступленіемъ ночи, Инстигаторъ и Секретарь вошли съ фонаремъ въ темницу, и прочитали ей приговоръ, которымъ она осуждена на смерть въ пропасти, находящейся въ стѣнахъ замка.
   Поята равнодушно выслушала рѣшеніе своей судьбы, и когда Инстигаторъ спросилъ, не желаетъ ли она умереть Христіанкою, несчастная отвѣчала, что намѣрена окончишь жизнь въ вѣрѣ отца, но просила отослать къ отцу ея нитку жемчугу, который она носила на шеѣ. Инстига торъ отвѣчалъ, что она будетъ имѣть случай просить о томъ Зундштейна, съ которымъ еще разъ увидится. Обреченная насмерть дѣвица затрепетала отъ ужаса при семъ извѣстіи, хотѣла просишь избавить се отъ сего свиданія, но жестокій Инстигаторъ удалился, не выслушавъ ея просьбы.
   Читателю извѣстно уже нѣсколько о глубокой пропасти въ стѣнѣ одного изъ длинныхъ корридоровъ Маріенбургскаго замка, въ которую низвергали Орденскихъ преступниковъ. Пропасть сія оканчивалась рукавомъ Вислы, именуемымъ Ногатою, который текъ подъ стѣнами замка. Низвергаемые преступники на днѣ рѣки находили смерть: тамъ и Поята должна была найти ее. Зундштейнъ, какъ исполнитель приговора, желая ли избѣжать безславія, или намѣреваясь спасти свою жертву, если бы она согласилась послѣдовать его просьбѣ, успѣлъ испросить дозволеніе исполнить приговоръ безъ свидѣтелей. Только одинъ вооруженный Крестоносецъ долженъ былъ присутствовать при сей ужасной сценѣ, чтобы въ случаѣ нужды, подать Зундштейну помощь, и по исполненіи приговора подтвердить донесеніе о томъ Зундштейна.
   Поята спокойна ожидала смерти. Она знала, что эта ночь послѣдняя для нее: наконецъ наступилъ послѣдній часъ. На башнѣ прозвучало полночь: вездѣ царствовала тишина. Узницу вывели изъ темницы, и при входѣ въ замокъ предали въ руки Зундштейна. Они свидѣлись въ первый разъ послѣ разлученія ихъ Ульрихомъ. При видѣ своего врага, Поята потеряла всю твердость духа. Сквозь тусклый свѣтъ ночника, въ углубленіи корридора видѣнъ былъ во оружейный воинъ, который, какъ статуя, неподвижно стоялъ у пропасти. Зундштейнъ тихими шагами приближался къ нему, ведя свою жертву. Силы ея совершенно оставили, и ноги подкосились; распущенные волосы висѣли въ безпорядкѣ; глаза закрылись, и смертная блѣдность покрыла чело ея. Злодѣй несъ ее на рукахъ. Будучи болѣе занятъ угасающими прелестями, нежели порученнымъ ему дѣломъ, онъ рѣшился въ послѣдній разъ поговорить съ нею.
   -- "Милая Поята!" сказалъ онъ: "непреклонность твоя причиною нашихъ бѣдствій; но я рѣшился умереть вмѣстѣ съ тобою. Ахъ, какъ ты прелестна! Послушай меня хоть теперь. Остается еще три шага до смерти: положись на меня! Мы можемъ еще быть счастливы! Стража подкуплена, ворота отперты, теперь полночь, произнеси одно слово. Скажи, что хочешь жить, но жить для меня!"
   -- "Смерть лучше!" отвѣчала слабымъ голосомъ Поята, приходя въ чувства.
   -- "Смерть" повторилъ Зундштейнъ, скрежеща отъ ярости зубами. "О жестокая! загляни въ эту пропасть: тысячи мученій ожидаютъ тебя прежде, нежели престанешь жить... но нѣтъ; я насильно вырву тебя изъ челюстей смерти."
   -- "Хочу умереть!" отвѣчала рѣшительно Поята.
   -- "Умирай же!" вскричалъ извергъ, и, подошедъ къ пропасти, не могъ отвратить пылающихъ взоровъ своихъ отъ блѣднаго лица дѣвицы. Наконецъ, уже на порогѣ смерти, онъ хотѣлъ преступнымъ лобзаніемъ осквернить невинныя уста своей жертвы.
   -- "Стой, злодѣй!" вскричалъ громовымъ голосомъ стоящій у пропасти Крестоносецъ, поднимая мечь надъ его головою.
   -- "Кто ты таковъ?" спросилъ изумленный Зундштейнъ. "Охраненіе сего мѣста не тебѣ поручено было."
   -- "Защищайся," отвѣчалъ незнакомецъ, отдѣливъ его мечемъ отъ полумертвой дѣвицы.
   -- "Измѣна!" вскричалъ Зундштейнъ, обнажая свой мечь.
   Но незнакомецъ не далъ ему времени прійти въ себя, и такъ сильно напалъ на него, что Зундштейнъ, оступившись, низвергся въ пропасть... Рыцарь, схвативъ Пояту на руки, пробѣжалъ съ нею мрачные корридоры подъ именемъ Зундштейна, и пробравшись чрезъ ворота, стража коихъ заблаговременно приготовлена была къ его пропуску, вскочилъ на коня и ускакалъ съ Поятою.
   

ГЛАВА XI.
ВОЗВРАЩЕНІЕ.

   Пограничныя области, очищенныя Князьями Скиргѣлою и Витольдомъ отъ войскъ Андрея Кѣйстутовича и Святослава, изъ коихъ первый взятъ въ плѣнъ, а другой палъ на мѣстѣ битвы 4, начинали приходишь въ прежнее устройство. Витольдъ, послѣ военныхъ трудовъ, остановился въ Гроднѣ, Скиргѣлло въ Трокахъ. Скоро разнесся слухъ, что Король съ супругою приближаются къ границамъ; Вильно ежедневно наполнялось пріѣзжими, любопытствовавшими увидѣть славную Гедвигу, которая столь неожиданно соединила судьбу двухъ народовъ.
   Громъ пушекъ на верхнемъ замкѣ далъ знать городу о прибытіи Государя. Аксена, въ сопровожденіи многихъ Литовскихъ дамъ, выѣхала за городскія ворота для встрѣчи брата. Среди безчисленнаго множества народа, Король Владиславъ, окруженный братьями и Польскимъ Дворомъ, въѣхалъ въ городъ верхомъ, а Королева съ дамами въ открытомъ экипажѣ. Остановясь на нижнемъ замкѣ, Королева заняла покои, принадлежавшія нѣкогда вдовѣ Князя Олгерда, и въ тотъ день не показывалась народу. Между тѣмъ Король въ верхнемъ замкѣ въ Совѣтничьей Палатѣ принималъ поздравленія отъ коммендантовъ крѣпостей и начальниковъ областей; объявилъ благоволеніе Гамилону за усердную защиту замковъ, привѣтствовалъ Габданка, спросилъ его о дочери, и распрашивалъ Завишу о подробностяхъ пораженія Крестоносцевъ.
   Когда уже Король удовлетворилъ нѣсколько своему любопытству, Воевода Фирлей приблизился къ нему и просилъ вспомнить о его сынѣ.-- "Ваше Величество," говорилъ старецъ печальнымъ голосомъ: "увѣряли меня, что я найду сына моего въ Вильнѣ; но какія ужасныя вѣсти дошли до меня! За нѣсколько миль отсюда нашли, въ лѣсу, его убитаго коня."
   -- "Избави Боже!" вскричалъ Ягелло. "Вы огорчаете меня симъ извѣстіемъ, Воевода."
   -- "Успокойтесь, Ваше Величество!" сказалъ Гамилонъ. "Я приказалъ развѣдать о семъ обстоятельствѣ, и оказалось, что онъ лишился только коня, а самъ спасся."
   -- "И я" прибавилъ Габданкъ: "подтверждаю то же самое. Слуга его, Вшеборъ, заходилъ ко мнѣ, и разсказывалъ, что конь палъ отъ изнеможенія въ то самое время, когда сынъ Воеводы догонялъ уже Кунтора Зундштейна, бѣжавшаго съ похищенною имъ Поятою; потомъ видѣлъ его здороваго, и далъ ему коня изъ моей конюшни; но что случилось послѣ, я не могъ узнать, потому, что Вшеборъ пустился въ слѣдъ за своимъ господиномъ, и до сего времени не возвращался. Боюсь, не попалъ ли онъ въ руки Крестоносцевъ."
   -- "И такъ, Вссмилостивѣйшій Государь," сказалъ Воевода: "благоволите употребить посредство свое у Магистра. Если сынъ мой живъ еще, то конечно онъ не откажетъ удовлетворить законному требованію Вашего Величества. Вспомните, Государь, что я имѣю только одного сына."
   -- "Если бы вы имѣли и нѣсколько такихъ сыновей," отвѣчалъ Король: "то я и во всѣхъ ихъ принялъ бы живѣйшее участіе; итакъ будьте увѣрены, что я все сдѣлаю, чтобъ возвратить его вамъ и мнѣ." -- И тотчасъ приказалъ отправить къ Магистру гонца, предлагая ему за освобожденіе Фирлея одного изъ важнѣйшихъ Орденскихъ плѣнниковъ, по собственному его назначенію. Избранный для сей поѣздки Ротмистръ Стогнѣвъ, прежній приверженецъ Зѣмовита, немедленно отправился въ путь.
   Отдохнувъ нѣсколько дней послѣ продолжительнаго путешествія, Ягелло созвалъ совѣтъ, дабы обдумать средства ко введенію Христіанства въ Литвѣ. Народъ по большей части слѣпо держался заблужденій язычества, и готовъ былъ защищать оныя всѣми силами: посему самому надобно было дѣйствовать съ крайнею осмотрительностію. Одни утверждали, что прежде всего надобно было заняться просвѣщеніемъ народа, оставивъ неприкосновенными языческія капища и идоловъ, которыя, по мѣрѣ распространенія Христіанскаго ученія, сами собою разрушатся. Королева совѣтовала послать прежде всего за Кривекривейтою и стараться преклонить его на свою сторону, дабы успѣшнѣе дѣйствовать на умы народа; паче же всего никого не принуждать и вообще поступать въ столь важномъ дѣлѣ съ величайшею кротостію. Иные, напротивъ того, полагали немедленно приступить къ крещенію, и потомъ, когда народъ раздѣленъ будетъ на приходы, преподавать оному правила вѣры и обязанности Христіанскія. Король, пылая усердіемъ скорѣе соединишь свои народы неразрывнымъ узломъ Вѣры, присталъ къ послѣднему мнѣнію, и, положась на поданный вельможами примѣръ, приказалъ дѣлать великолѣпное приготовленіе, и выйдя съ духовенствомъ на замковую площадь, повелѣлъ народу креститься. Печальныя толпы, смотря на всѣ приготовленія, удивлялись, что громы Перкуна не разятъ безбожныхъ пришлецовъ. Первые, громко отрекшіеся заблужденій язычества и поспѣшившіе возродишься въ святомъ Крещеніи, были молодые жрецы Знича, друзья и товарищи Тройдана, изъ коихъ Явнутъ прежде всѣхъ сбросилъ съ себя жреческую одежду, и въ народномъ одѣяніи приступилъ къ таинству Крещенія. Поспѣшность сія, понравившаяся Королю и духовенству, навлекла на него гнѣвъ народа.
   Число новыхъ Христіанъ безпрестанно возрастало. Епископы сами крестили вельможъ и знатнѣйшихъ гражданъ. Уже Аксена, Гамилонъ, комменданты крѣпостей и многіе изъ прежнихъ придворныхъ Ягеллы, со дѣлались Христіанами; низшее духовенство готовило простой народъ къ принятію Святыхъ Таинствъ, а новообращенные жрецы убѣждали оный послѣдовать ихъ примѣру. Слѣдствіемъ сего было волненіе въ народѣ; съ одной стороны раздавались духовныя пѣсни Христіанъ, съ другой слышны были проклятіе и призываніе мщенія боговъ. Волненіе сіе обратилось въ ярость, когда рѣшительный Явнутъ съ другими Христіанами бросился къ истукану Перкуна, и началъ стараться ниспровергнуть оный. Женщины, бѣгая по улицамъ, наполняли воздухъ воплями, и заклинали мужей, сыновей и братьевъ защищать боговъ; отчаяніе уступило мѣсто неистовству, и народъ бросился на Явнута и его товарищей и едва-было не растерзалъ ихъ.
   Среди сего замѣшательства, прекращеннаго вооруженною силою, несчастный Лездейко на скромномъ возѣ, въ сопутствіи одного престарѣлаго жреца, приближался къ храму Знича. Изнуренный горестію, ожесточенный противъ неба и людей, онъ уже не могъ ни плакать, ни воздыхать. Поята, единственный узелъ, привязывавшій его къ жизни, похищена изъ его объятій! Князь Даніилъ, у котораго Лездейко жилъ въ Самогитіи, употреблялъ всѣ средства, чтобъ исторгнуть дочь его изъ рукъ Зундштейна, предлагалъ ему богатый выкупъ, и даже нарочно ѣздилъ въ Маріенбургъ къ Магистру съ просьбою; но всѣ его усилія остались недѣйствительны, и осиротѣвшій старецъ былъ не утѣшенъ. Извѣстясь о возвращеніи Ягеллы въ Вильно, онъ не счелъ приличнымъ избѣгать свиданія съ своимъ Государемъ, хотя и нарушившимъ вѣру предковъ; напротивъ того, онъ рѣшился еще разъ предстать ему съ смѣлостію, свойственною своему сану, и погибнуть подъ развалинами храма. Съ сею цѣлію пріѣхалъ онъ въ Вильно. Смятенія народа и вопли женщинъ вывели его изъ безчувственности. Вступивъ въ храмъ, онъ не нашелъ тамъ никого, и узнавъ о всемъ происшедшемъ, въ отчаяніи лишился чувствъ, и упалъ на ступени жертвенника. Народныя толпы, узнавъ о прибытіи своего первосвященника, бросились за нимъ во храмъ, и приведя его въ чувства, изъявляли ему свое усердіе и готовность защищать боговъ; но вооруженная стража мало по малу разогнала народъ и заставила разойтись по домамъ; а войско, духовенство и новые Христіане, пылая усердіемъ, ворвались въ храмъ, загасили огонь, разрушили жертвенникъ Знича и изрубили всѣхъ идоловъ. Все, что только напоминало язычество, истреблено огнемъ или потоплено въ Виліи 5.
   Сія рѣшительная мѣра перемѣнила расположеніе народа, который, видя, что боги не мстятъ за оскорбленіе себя, мало по малу увеличивалъ число Христіанъ, а несчастный Лездейко долженъ былъ отправиться обратно въ Кѣрновъ, съ тѣмъ, чтобъ уже не возвращаться болѣе въ Вильно. Королева, изъ уваженія къ его лѣтамъ, послала за нимъ свой экипажъ, но онъ не принялъ онаго.
   Стогнѣвъ, возвратившійся изъ Маріенбурга, привезъ не весьма радостныя вѣсти. Магистръ въ отвѣтѣ своемъ Королю изъявилъ неудовольствіе за участіе его въ судьбѣ одного дерзкаго воина, который смѣлъ проникнуть въ его замокъ и увезъ съ собою осужденную на смерть язычницу.
   Утвердивъ Христіанство въ столицѣ и ея окрестностяхъ, Король, не теряя времени, отправился съ духовенствомъ внутрь государства, дабы всѣхъ своихъ подданныхъ присоединить къ паствѣ Христовой. Духовенство кротостію и убѣжденіемъ, а Ягелло щедростію и обходительностію успѣшно дѣйствовали; лѣтописи упоминаютъ объ одной духовной особѣ, отцѣ Иліи, который, переходя изъ одного края Литвы въ другой, усерднѣе всѣхъ проповѣдывалъ Слово Божіе. Начали строить церкви. Храмъ Знича передѣланъ, освященъ Архіепископомъ Бодзантою во имя Св. Станислава, и сдѣлался каѳедральною церковью. Щедрость Короля надѣляла новые храмы доходами, а Королева украшала дарами собственной своей работы.
   

ГЛАВА XII.
Рыцарь-Проповѣжникъ.

   Въ семъ набожномъ путешествіи сопутствовали Королю его супруга, Аксена и большая часть Дворовъ Польскаго и Литовскаго. Габданкъ съ дочерью также находился въ свитѣ; но Елена, задумываясь о своей судьбѣ, не могла дѣлить общаго удовольствія, не смотря на то, что Король и Королева оказывали ей отличную внимательность. Она знала, что придворные подшучиваютъ надъ нею; знала также, что сердце молодаго Фирлея принадлежитъ Поятѣ; по всѣмъ симъ причинамъ она съ нетерпѣніемъ ожидала возвращенія въ Польшу. Правда, она надѣялась еще на Довойну; но о немъ не было никакого извѣстія. Она часто приводила на память всѣ его услуги, покорность и пылкую любовь его къ себѣ, и жестоко сожалѣла, что упустила случай наградить его постоянство.
   Князь Даніилъ, какъ новый Христіанинъ и родственникъ Ягеллы, поспѣшилъ представиться ему и его супругѣ. Будучи принятъ милостиво, и видя домашнее счастіе Ягеллы, онъ прельстился семейною жизнію. Во время бытности въ его домѣ Пояты, онъ имѣлъ довольно времени удостовѣриться, что сердце ея никогда принадлежать ему не будетъ, и потому онъ возобновилъ предложеніе о рукѣ Аксоны; но и теперь, какъ и прежде, получилъ неблагопріятный отвѣтъ. Напрасно уговаривали се Король и Королева. Аксена, прилѣпись по прежнему къ воинскимъ упражненіямъ, будучи свободна и независима, со всѣмъ, казалось, и не думала о вторичномъ супружествѣ.
   Король, остановись на берегу одной рѣки, увидѣлъ вышедшую изъ лѣса толпу народа, который, окруживъ своего предводителя, остановился на полѣ. Подъѣхавъ къ сей толпѣ, Ягелло услышалъ восклицанія народа: "Отецъ Илія! отецъ Илія!" -- Отецъ Илія былъ толстый монахъ, съ капишономъ на головѣ, загорѣвшій отъ солнца, съ огненными взорами, которыми онъ окидывалъ собравшійся около него народъ. Онъ не обращалъ вниманія на мѣсто, гдѣ находился, и не зналъ, что между его слушателями былъ самъ Король съ духовенствомъ и Дворомъ. Влѣзши на обрубокъ дерева, онъ началъ проповѣдь, возставалъ противъ суеты мірской, и доказывалъ, что отшельническая жизнь всего приличнѣе для человѣка. Рѣчь его была проста, ясна и убѣдительна. Глубокое молчаніе слушателей было нарушаемо только набожными воздыханіями.
   -- "Батюшка," сказала Елена: "всмотритесь хорошенько, какъ этотъ монахъ похожъ на Довойну."
   -- "Перестань: ты въ каждомъ встрѣчномъ видишь своего Довойну. Это какой-то ученый проповѣдникъ; жаль, что нельзя протолкаться къ нему поближе."
   -- "Право, это Довойна," сказала встревоженная Елена: "вѣдь я хорошо знаю его голосъ" --
   Между тѣмъ монахъ продолжалъ бранить свѣтъ. По окончаніи проповѣди, Елена поспѣшила къ нему.
   -- "Довойна!" сказала она съ притворнымъ спокойствіемъ: "ты превзошелъ наши надежды. Небо, какъ видно, благословило труды твои; пойдемъ же въ нашъ шатеръ: тамъ ты можешь отдохнуть."
   -- "Добрая женщина!" отвѣчалъ монахъ, закрываясь капишономъ. "Да наградитъ тебя Богъ за любовь твою къ ближнему. Но я не заслужилъ еще сегодня отдохновенія," -- и хотѣлъ уйти для избѣжанія дальнѣйшаго разговора.
   -- "Подожди же," сказала Елена, схвативъ его за рясу. "Вѣдь намъ надобно поговоришь. Во-первыхъ, скажи мнѣ, что значитъ эта ряса? Такая ли одежда прилична рыцарю? Въ ней ли ты предстанешь со мною предъ алтаремъ?-- Неблагодарный! ты не хочешь и смотрѣть на меня? Гдѣ же твоя безпредѣльная любовь, твои клятвы, увѣренія? .."
   -- "Изчадіе грѣха! что съ тобою сдѣлалось?" говорилъ ей монахъ: "что ты хочешь отъ меня. Отступись, ибо написано: не искушай праведника.
   -- "Ахъ, я несчастная! что съ нимъ сдѣлалось!" повторяла огорченная Елена.
   -- "Рыцарь Довойна!" отозвался Габданкъ: "напрасно ты притворяешься. Но станемъ говорить потише, потому, что это дѣло не много принесетъ чести ни тебѣ, ни моей дочери. Ты конечно не станешь отпираться, что ты просилъ у меня ея руки, что я обѣщалъ ее, и что мы ожидали только твоего возвращенія, чтобъ сыграть свадьбу. Между тѣмъ, какъ будто въ насмѣшку, ты является намъ въ видѣ монаха. Разсуди самъ, что ты дѣлаешь: впрочемъ и Король разсудитъ насъ."
   -- "Вижу," сказалъ проповѣдникъ: "что вы оба на дурной дорогѣ. Но, безбожные! какъ я не знаю васъ, такъ желаю, чтобъ вы не знали своего ослѣпленія."
   -- "Что вижу?" вскричалъ проходившій мимо Ротмистръ Стогнѣвъ. "Это тотъ самый Литовецъ, съ которымъ два года тому назадъ я имѣль порядочную схватку, и обезоружилъ его."
   -- "Лжешь," сказалъ обидившійся монахъ: "никому еще не удавалось обезоружить меня. Если я не хотѣлъ драться съ тобою, то это было потому, что я, служа тогда свѣту, долженъ былъ повиноваться женщинѣ. Но теперь, если хочешь, попытаемся; увидимъ, чья возметъ."
   -- "Полно, Стогнѣвъ," говорилъ Габданкъ, успокоивая вспыльчиваго Ротмистра. "Видишь, Довойна, ты самъ себѣ измѣнилъ. Для чего же ты хочешь обезславить домъ мой?"
   -- "Неблагодарный!" вскричала Елена: "я для тебя оставила отечество, отказалась отъ знатныхъ жениховъ, а ты отвергаешь меня! Можешь ли безъ упрековъ совѣсти избирать это состояніе, пока я жива? Можетъ ли жертва твоя угодна быть Небу, когда ты оставишь свою невѣсту? Жестокій! подумай, что меня ожидаетъ?"
   -- "Ступай въ монастырь, и покайся!" равнодушно отвѣчалъ монахъ.
   -- "Но скажи мнѣ," спросилъ Король, приблизясь къ нему: "что тебя привело къ этому состоянію?"
   -- "Всемилостивѣйпйй Государь! людямъ невѣдомы пути ихъ предназначенія," отвѣчалъ Довойна. "Вы не знали, что вамъ достанется корона, а мнѣ и во снѣ никогда не снилось, что буду носить монашескую рясу. Словомъ, не давно еще всѣ мы были на пути къ погибели, а теперь, благодаря Бога, мы своротили на путь правый."
   -- "Конечно такъ," сказалъ Ягелло, улыбаясь. "Но хотѣлось бы мнѣ знать, какими путями преобразился ты изъ рыцаря въ монаха?"
   -- "Когда этой благочестивой женщинѣ вздумалось послать меня проповѣдывать, я долженъ былъ перенести много труда и оскорбленій, прежде нежели заставилъ слушать себя. Дьяволъ вездѣ мѣшалъ мнѣ, но я наконецъ одолѣлъ его моею твердостію. На границѣ встрѣтился я съ монахомъ, бѣжавшимъ отъ жестокости Святослава, перемѣнялся съ нимъ одеждою, и принялъ имя Иліи. Съ тѣхъ поръ я началъ имѣть слушателей, и могу похвалиться, что толпы народа вездѣ окружали меня, и хотя уже я довольно обратилъ язычниковъ, но чувствую, что еще очень мало сдѣлалъ."
   -- "Что же ты намѣренъ дѣлать?" спросилъ Король.
   -- "Всю эту толпу веду я въ свои волости на Нѣманѣ; тамъ хочу выстроить монастырь, и остатокъ жизни съ товарищами провести въ уединеніи. Благоволите, Государь, утвердить мое намѣреніе."
   -- "Очень хорошо," отвѣчалъ Король: "но что же дѣлать съ Еленою?"
   -- "Я не хочу больше о ней слышать."
   -- "Это не можетъ быть," отозвался Габданкъ: "я не позволю, чтобъ дочь моя была оскорблена такимъ образомъ. Прежде нежели рыцарь Довойна заключится въ монастырскихъ стѣнахъ, онъ не откажется раздѣлаться со мною оружіемъ за нанесенную мнѣ обиду; если же лѣта мои не дозволятъ самому мнѣ сразиться, то я имѣю друзей, готовыхъ мстить за меня."
   -- "Позвольте, Габданкъ," сказалъ Стогнѣвъ: "предложишь вамъ мои услуги."
   -- "Мы не допустимъ," отозвался одинъ изъ почитателей Довойны: "чтобы особа отца Иліи подвергаема была опасности."
   -- "Отецъ Илія" сказалъ другой: "и такъ много дѣлаетъ, что даетъ свободу этой женщинѣ, которая была его рабою."
   -- "Онъ тогда уже далъ ей свободу," отвѣчалъ Габданкъ: "когда отвезъ ее обратно въ отцовскій домъ. Тогда онъ просилъ у меня руки ея, и я обѣщалъ."
   -- "Обѣщаніе сіе было тайно и никому не извѣстно," сказалъ кто-то изъ толпы: "и должно уступить желанію посвятить себя Богу." --
   Довойна съ потупленными глазами слушалъ сей споръ. Елена молчала. Король, едва удерживаясь отъ смѣха, старался соблюсти приличіе, и чтобъ не подать соблазна приверженцамъ Довойны, не рѣшался объявить свое мнѣніе. Но Архіепископъ Бодзанта, по просьбѣ Королевы, вошелъ въ посредство, и обязалъ рыцаря-монаха пробыть нѣкоторое время при Дворѣ Ягеллы.
   Положеніе Елены было крайне непріятно: она сдѣлалась сказкою придворныхъ; что касается Довойны, то онъ сначала былъ совершенно равнодушенъ и къ своей невѣстѣ, и къ блеску Двора; но не прошло и мѣсяца, какъ онъ явился въ рыцарской одеждѣ, и съ ловкостію, свойственною свѣтскому человѣку, изъявилъ Габданку желаніе вступить въ супружество съ его дочерью. Счастливый старецъ поспѣшилъ донести о томъ Королю, который немедленно приказалъ совершить бракосочетаніе.
   Лездейко, по возвращеніи своемъ въ Кѣрновъ, опасно занемогъ. Ягелло, узнавъ о его болѣзни, принялъ въ немъ живое участіе; человѣколюбивая Королева употребляла всѣ средства помочь ему; но все было тщетно. Наконецъ она рѣшилась посѣтить старца, и зная о сходствѣ своемъ съ Поятою, приказала приготовить себѣ точно такое платье, какое она обыкновенно носила. Больной сидѣлъ въ креслахъ, когда Гедвига вошла тихонько въ комнату.
   Тіунова, бывшая въ заговорѣ съ Королевою, вскричала: -- "Поята!"
   -- "Поята?" повторилъ старецъ, блуждая взорами по комнатѣ. "Гдѣ Поята?"
   -- "Я здѣсь, батюшка," сказала дрожащимъ голосомъ Королева, взявъ его за руку и устремивъ на него взоръ свой.
   -- "О, мое утѣшеніе!" сказалъ больной слабымъ голосомъ, обнимая ее. "Гдѣ же ты была такъ долго? Смотри, до чего Ягелло довелъ насъ. Боговъ нашихъ нѣтъ уже!" -- и слезы оросили блѣдныя его щеки.
   -- "Успокойтесь, батюшка!" сказала разстроганная Гедвига. "Боги ваши живы: Ауска вамъ улыбается, Зничь горитъ яркимъ пламенемъ."
   -- "Нѣтъ, дочь моя! Прошли дни счастія нашего: Литва попрала боговъ своихъ, Литва преклонила колѣна предъ Крестомъ!"
   -- "Но Литва не оставила васъ, батюшка: она чтитъ ваши добродѣтели и ждетъ новаго соединенія съ вами"
   -- "Новаго соединенія! Кто же ты такова?" вскричалъ старецъ, приходя въ изступленіе. "Ты не Поята! Слушай, Поята была моею дочерью. Боги наши были могущественны; отъ перуновъ ихъ дрожали народы; но Ягелло привелъ сюда Ляховъ съ Крестами! Слышишь ли звукъ колоколовъ?..."
   -- "Батюшка! Ягелло оставитъ вамъ вашихъ боговъ; увѣряю васъ, что въ вашемъ образѣ жизни не произойдетъ никакой перемѣны"
   -- "Но кто ты такова? Прочь, прочь: ты Христіанка! Убей, убей меня лучше: я умру вѣрнымъ богамъ моимъ!" --
   Королева, испугавшись, отошла въ сторону. Старецъ, успокоившись нѣсколько, спросилъ, что съ нимъ было. Тіунова отвѣчала, что онъ только что проснулся
   -- "Зачѣмъ же разбудили меня! Я видѣлъ такой пріятный сонъ! Я видѣлъ Пояту. Можеш ь быть, это была душа ея! А что это за женщина въ платьѣ Пояты? Не надобно раздавать платьевъ моей дочери." --
   Тіунова, не зная, что отвѣчать, сказала, что эта добрая госпожа пришла утѣшитъ его.
   -- "Да наградятъ тебя боги, добрая женщина; но трудъ твой напрасенъ: меня трудно утѣшить."
   -- "Не трудно, если только захочешь слушать своихъ друзей," отвѣчала Королева. "Конечно горесть твоя велика, но милосердіе Божіе неисчерпаемо. Есть чистая, истинная вѣра, изливающая на душевныя болѣзни цѣлительный бальзамъ спокойствія, премѣняющая печаль въ живѣйшую радость. Надобно только ознакомиться съ сею вѣрою."
   -- "Знаю, о чемъ ты говоришь; но какую радость можетъ обѣщать мнѣ твоя вѣра? Она гнала меня въ лѣсахъ; она лишила меня супруги; она ниспровергла боговъ моихъ, разлучила меня съ народомъ, отторгла отъ друзей, похитила послѣднюю отраду моей жизни, милую мою Пояту!"
   -- "Она все вознаградишь можетъ. Богъ Христіанъ всемогущъ и ждетъ только одного твоего вздоха, чтобъ наградишь твою старость такою радостію, какой ты не знавалъ и въ молодыхъ лѣтахъ. Тысячи, недавно раздѣлявшія твои заблужденія, уже пользуются симъ счастіемъ; ты одинъ отвергаешь благость Провидѣнія...."
   -- "Хорошо," отвѣчалъ старецъ: "я послушаюсь тебя. Плѣнительный твой голосъ проникъ до глубины моего сердца. Узнай, добродѣтельная женщина, что я никогда не былъ упрямъ и не довѣрялъ собственному разсудку; дружба всегда доступна была моему сердцу; я даже съ удовольствіемъ разсуждалъ иногда о правилахъ твоей вѣры; но если она такъ чудесна, пусть же возвратитъ мнѣ мою Пояту."
   -- "Почтенный Лездейко! Богъ Христіанскій требуетъ безусловной покорности. Прошу тебя и заклинаю, очисти сердце твое отъ ненависти, познай заблужденія язычества, предайся на волю Бога живаго, и святое милосердіе Его снизойдетъ на главу твою и радость умиритъ домъ твой." --
   Старецъ долго смотрѣлъ на Королеву въ молчаніи, углубившись въ размышленія. Казалось, что первый лучь благодати проникалъ въ его душу. Королева внимательно наблюдала за всѣми его движеніями... Но вотъ быстро отворяется дверь; въ комнату вбѣгаетъ дѣвица, похожая на Королеву ростомъ, лицемъ и одеждою; за нею спѣшатъ юноша съ голубою перевязью и маленькаго роста старичокъ. Тіунова едва успѣла вскрикнуть:
   -- "О, боги! Поята съ нами!" -- какъ она лежала уже у ногъ родителя и обливала оныя слезами радости.
   -- "Дочь моя! Поята! тебя ли я вижу?"
   -- "Она возвращена тебѣ!" сказала торжественнымъ голосомъ Королева. "Вотъ примѣръ всемогущества и благости Бога Христіанъ!"
   -- "Всемогущій и Милосердый! Ты только одинъ будешь моимъ Богомъ!" вскричалъ восхищенный старецъ, прижимая дочь свою къ волнующейся груди своей.
   Поята, нашедъ отца въ столь опасномъ положеніи, такъ занялась имъ, что забыла было и о присутствіи Королевы. Успокоивъ нѣсколько старика, она представила ему молодаго Фирлея, какъ своего избавителя, и Вшебора, раздѣлявшаго съ нимъ опасности. Лездейко узналъ юношу, обнялъ его, и не упоминая о прошедшемъ, благодарилъ его отъ чистаго сердца за спасеніе его дочери.
   Но вскорѣ общая радость уступила мѣсто горести. Лездейко вдругъ впалъ въ такую слабость, что на лицѣ его начали показываться явные признаки приближающейся смерти. Королева, увидѣвъ опасность, предложила окрестишь его немедленно. Поята не противилась сему желанію; напротивъ того, будучи уже сама Христіанкою, съ усердіемъ и благочестіемъ излила на главу своего родителя воду спасенія. Старецъ скончался, благословляя союзъ Пояты съ ея избавителемъ. Коль скоро Лездейко пересталъ жить, Королева взяла съ собою лишившуюся чувствъ Пояту, и возвратилась въ Вильно. Она съ удовольствіемъ узнала, что Фирлей окрестилъ ее, и назвалъ Гедвигою. Похоронивъ тѣло Лездейки, Фирлей поспѣшилъ въ объятія родителя своего. Королева съ материнскою нѣжностію занялась устройствомъ счастія Гедвиги, и по истеченіи траурнаго срока, соединила любовниковъ. Аксена также перемѣнила свои мысли, и видя постоянную любовь Князя Даніила, отдала ему свою руку. Вскорѣ послѣ того Король и Королева начали думать о возвращеніи въ Польшу. Отъѣздъ ихъ замедлился нѣсколько затрудненіемъ въ выборѣ Литовскаго Князя, который бы въ отсутствіе Ягеллы заступалъ его мѣсто; Витольду давно обѣщано было сіе достоинство, но онъ имѣлъ соперника въ родномъ Королевскомъ братѣ, Скиргеллѣ. По сему случаю Литва сдѣлалась жертвою новыхъ междоусобій, описаніе коихъ не принадлежитъ къ нашему предметлу. Остается только присовокупить, что Фирлей съ супругою, возвратясь въ Польшу, поселился въ Яновцѣ. Довойна вступилъ во владѣніе своимъ имѣніемъ, и основалъ тамъ монастырь. Тіунъ съ женою, принявъ крещеніе, остались хозяйничать въ Кѣрновѣ.

Конецъ IV и послѣдней части.

   

ПРИМѢЧАНІЯ

КЪ IV ЧАСТИ.

   (1) Однажды Королева, собравшись съ дамами на вечеръ къ Вильгельму, и нашедши ворота запертыми, въ сердцахъ выхватила у привратника топоръ и хотѣла отбивать замки. Краковскій Подкоморій, Дмитрій Горайскій, едва успѣлъ отклонить ее отъ сего намѣренія.
   (2) Увѣряли, будто Ягелло былъ косматъ, Слухъ сей вѣроятно распущенъ былъ друзьями Вильгельма, чтобъ возбудить въ Гедвигѣ отвращеніе къ нему.
   (5) Многіе историки свидѣтельствуютъ, что несчастный Вильгельмъ долго скрывался въ селеніи Могилѣ, близъ Кракова.
   (4) Андрей, пойманный въ Полоцкѣ, отправленъ къ Ягеллѣ, который продержалъ его нѣсколько лѣтъ въ заточеніи, Святославъ убитъ подъ стѣнами Мстиславля.
   (5) Еслибъ можно было усмотрѣть дно Виліи и Вклейки, много нашлось бы тамъ предметовъ языческой древности.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru