Бергсон Анри
Анри Бергсон. Жизнь и сочинения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Анри Бергсон. Жизнь и сочинения

   Анри Бергсон, выдающийся французский философ, психолог, писатель, родился 18 октября 1859 г. в Париже, где с 1866 по 1876г. учился в лицее, получив прекрасное классическое образование. В 1878 г. Бергсон стал студентом Высшей нормальной школы, а после ее окончания преподавал в лицее г. Анжера, с 1883 г. -- в лицее им. Блеза Паскаля в Клермон-Ферране, а затем в alma mater, Высшей нормальной школе. С 1900 г. Бергсон -- профессор Коллеж де Франс. Его преподавательская деятельность продолжалась до 1914г. Бергсон выступал с лекциями также в Англии, США и других странах. Научные исследования мыслителя были тесно связаны с преподаванием. В 1889 г. философ защитил две диссертации -- "Опыт о непосредственных данных сознания" и "Идея места у Аристотеля". В 1896 г. была опубликована одна из самых значительных работ Бергсона -- "Материя и память".
   Лекционные курсы Бергсона вызвали огромный резонанс. На лекциях, посвященных широкому кругу философских, психологических, этических проблем, Бергсон буквально на глазах слушателей формулировал принципы новой философии, впоследствии получившие выражение и развитие в центральном произведении мыслителя -- книге "Творческая эволюция" (1907). Более поздние сочинения Бергсона -- упоминавшаяся ранее "Длительность и одновременность", сборники докладов и выступлений "Духовная энергия" (1919), "Два источника морали и религии" (1932).
   Завоевав своими произведениями, лекциями и выступлениями беспрецедентный авторитет в стране и за рубежом, Бергсон, однако, не избежал тяжелых испытаний. В 1911 г. группа националистов-антисемитов начала травлю философа из-за того, что он был евреем. Бергсон предпочитал не отвечать на подобные выходки. Но за него ответила Франция, высоко оценившая его заслуги перед отечеством и мировой культурой. В 1914 г. Бергсон был избран Президентом Академии моральных и политических наук и членом Французской академии наук. Бергсон был не только первоклассным мыслителем, но и талантливым писателем. О высокой оценке литературных достоинств его сочинений говорит тот факт, что в 1927 г. Бергсон стал одним из первых философов (но не последним -- за ним этой чести удостоились А. Камю и Ж.-П. Сартр), которому была присуждена Нобелевская премия по литературе.
   Несмотря на то, что католическая церковь вносила сочинения Бергсона в Индекс запрещенных книг, сам мыслитель испытывал все большее влияние католицизма. Согласно написанному в 1937 г. духовному завещанию, философ расценивал католицизм как в целом плодотворное завершение иудаизма. И только предвидение того, что в мире нарастает волна антисемитизма, предотвратило официальный переход Бергсона в католичество: по его собственным словам, он хотел остаться среди тех, на кого завтра обрушатся наибольшие преследования. (Впрочем, по некоторым данным, Бергсон тайно принял католичество.) В годы вскоре разразившейся второй мировой войны подтвердились мрачные предсказания Бергсона. И сам он не избежал притеснений. Это было во время немецкой оккупации. Бергсон простудился, проведши целые часы в немецкой комендатуре в ожидании регистрации, и заболел пневмонией, от которой и скончался. Анри Бергсон умер в Париже 4 января 1941 г. в возрасте 81 года. На погребении французский поэт Поль Валери так подытожил суть философского подвига Бергсона: "Тогда как философы, начиная с XVIII в., находились большей частью под влиянием физико-механистических концепций, наш знаменитый собрат позволил, к счастью, увлечь себя наукам о жизни. Его вдохновляла биология. Он внимательно изучил жизнь и понял ее, и постиг как носительницу духа. Он не побоялся отыскивать в наблюдениях за своим собственным сознанием аргументы, бросающие свет на проблемы, которые никогда не будут разрешены. И он оказал существенную услугу человеческому разуму, восстановив и реабилитировав вкус к медитации, непосредственно приближенной к нашей сущности... Подлинное значение философии -- только в том, чтобы обратить мышление на себя самого. Это усилие требует от того, кто стремится его описать... особого подхода и даже изобретения подходящей для этой цели особой манеры выражения, так как язык иссякает вблизи от своего собственного источника. Именно здесь проявилась вся мощь гения Бергсона. Он дерзнул позаимствовать у поэзии ее волшебное оружие и соединил силу поэзии со строгостью, от которой не терпит отклонения дух, вскормленный точными науками". В Пантеоне на одной из колонн есть надпись: "Анри Бергсону -- философу, жизнь и творчество которого сделали честь Франции и человеческой мысли".
   Хотя Бергсон не оставил особой философской школы, многие значительные философы, психологи, естествоиспытатели, литераторы, художники разных стран испытали на себе глубокое влияние бергсоновского учения. "В значительной степени опирались на концепции Бергсона религиозные эволюционисты Э. Леруа и П. Тейяр де Шарден, создатели теории ноосферы; его эволюционное учение высоко оценивал В. И. Вернадский. Философия Бергсона оказала воздействие на столь разных по духу мыслителей, как У. Джеме (впрочем, влияние здесь было взаимным) и теоретик анархо-синдикализма Ж. Сорель; его этико-религиозная концепция вдохновила А. Тойнби, одного из наиболее известных социальных философов XX в.". Выдающиеся писатели М. Пруст и Дж. Джойс также испытали мощное воздействие идей Бергсона. До Октябрьской революции философия Бергсона была весьма популярна в России. Работы мыслителя переводились на русский язык вскоре после их публикации. В 1913--1914 гг.в Санкт-Петербурге вышли в свет вторым изданием пять томов Собрания сочинений Бергсона.

Исходный пункт -- свобода.

   Еще в диссертации "Опыт о непосредственных данных сознания", вполне компетентно участвуя в споре "психофизиков" и философов об интенсивности ощущений и возможности их измерения, Бергсон пришел к общефилософским выводам, важным для его более поздней концепции. Бергсон считал до определенной степени плодотворными подходы тех психофизиков, которые под влиянием Вебера-Фехнера и их последователей применили количественные методы для измерения интенсивности ощущений. Однако Бергсон выступил и против чрезмерного увлечения тогдашних физиологов и психологов количественными методами, выдвинув следующий принцип: "... жизнь сознания предстает нам в двух аспектах в зависимости от того, воспринимаем ли мы ее непосредственно или преломленной в пространстве. Рассматриваемые сами по себе, глубинные состояния сознания не имеют ничего общего с количеством; они являются чистым качеством. Они настолько сливаются между собой, что нельзя сказать, составляют ли они одно или многие состояния. Их нельзя даже исследовать с этой точки зрения, тотчас не искажая их. Длительность, порождаемая ими, есть длительность, моменты которой не образуют числовой множественности". Итак, бергсоновские основополагающие понятия -- непрерывность сознания, длительность -- появляются уже в ранних работах. Там же обосновывается фундаментальное значение понятия свободы.
   Имея в виду поколебать позиции жесткого детерминизма, Бергсон вместе с тем обращает внимание на причины его живучести и в обыденной жизни, и в науках, в частности в психологии, где он принимает форму "ассоциативного психологического детерминизма". "... Благодаря кристаллизации в нашей памяти определенных ощущений, чувств, идей мы отвечаем на внешние впечатления движениями, которые, будучи сознательными и даже разумными, во многом напоминают рефлекторные акты. Ассоциативная теория приложима именно к этим, весьма многочисленным, но большей частью незначительным действиям". Однако Бергсон считает "несомненным фактом" спонтанность, внутренний динамизм, обусловливающие свободу нашего сознания и наших действий. "... Мы свободны, -- пишет Бергсон, -- когда наши действия исходят из всей нашей личности, когда они ее выражают, когда они имеют то неопределенное сходство с ней, которое мы обнаруживаем порой между художником и его произведением".
   Защита свободы -- исходный пункт и фундаментальное основание философии Бергсона. Постулирование свободы роднит философию Бергсона с учением Канта. Однако французский мыслитель исходит из того, что в споре кантианцев со сторонниками детерминизма позиции обеих сторон оказываются антиномично-противоположными и равноправными. "Но нам кажется, -- пишет Бергсон, -- что возможен и третий выход: мысленно перенестись в те моменты нашего существования, когда нам предстояло выбрать определенное, очень важное решение в те единственные в своем роде мгновения, которые уже не повторятся, как не вернутся некогда исчезнувшие моменты истории какого-либо народа. Тогда мы убедимся, что эти прошедшие состояния не могут быть ни адекватно выражены в словах, ни искусственно воспроизведены путем рядополагания более простых состояний, -- ведь в своем динамическом единстве и в чисто качественной множественности они представляют собой фазы нашей реальной и конкретной жизни, нашей реальной и конкретной длительности -- разнородной и живой. Мы убедимся, что если наше действие показалось нам свободным, то это значит, что отношение этого действия к состоянию, которое его вызывает, не могло быть выражено законом, ибо это психическое состояние -- единственное в своем роде и больше никогда не повторится. Наконец, мы увидим, что само понятие необходимой детерминации теряет здесь всякий смысл, и не может быть речи ни о предвидении действия до его совершения, ни о возможности противоположного действия, если первое уже совершено...".
   Отличие ранней философии Бергсона состоит в том, что путь к раскрытию свободы как основополагающего философского принципа он увидел не в тех сферах, где философия традиционно усматривала наиболее яркое ее воплощение -- не в учении о разуме, научном познании и не в моральной философии. Входными воротами в философию свободы оказались для Бергсона размышления, повернутые к тем изначальным пластам опыта, в которых -- по установившимся в философии обычаям -- искали не свободу, а жесткий детерминизм: Бергсон обратился к исследованию материи и наиболее тесно с ней связанных форм духа.

Материя и восприятие. Материя и память.

   В книге "Материя и память" Бергсон выступил против как материалистических, так и идеалистических традиций. И материализм, и идеализм он считал "одинаково крайними, избыточными положениями." Ошибка идеализма -- в сведении материи к представлению, заблуждение материализма -- в превращении материи в вещь, "производящую в нас представления, но отличную от них по своей природе" (С. 160). Какая же позиция была заявлена Бергсоном в противовес и материалистическому, и идеалистическому монизму? "Эта книга, -- Разъяснял Бергсон в Предисловии к седьмому изданию "Материи и памяти", -- утверждает реальность духа, реальность материи, и в ней делается попытка определить отношение между первым и вторым на ясном примере -- примере памяти. Книга, следовательно, очевидно дуалистичная. Но, с другой стороны, она обрисовывает тело и дух таким образом, что появляется надежда если и не упразднить, то значительно смягчить те трудности, которые всегда возникают в связи с дуализмом..." (там же).
   Чтобы объединить материю и дух, Бергсон пытался найти точку их соприкосновения. Но, поскольку в истории мысли подобные попытки уже предпринимались, в "Материи и памяти" была предложена их критическая оценка. Под обстрел критики попали натуралистические концепции, не просто сближающие материю и дух, но по сути сводящие сознание, психику, дух к простому детерминистическому следствию материальных, прежде всего церебральных (мозговых) процессов. Философ весьма обстоятельно и профессионально разобрал (особенно во второй главе "Материи и памяти") достижения тогдашней физиологии мозга. Согласно Бергсону, они говорят о действительно важной роли церебральных процессов в совокупной человеческой жизни, но не подтверждают крайней натуралистической идеи, согласно которой психическую деятельность можно однозначно "материализовать", сводя к локализуемой деятельности центров и клеток мозга. Бергсон был уверен, что накопление в будущем новой, сколь угодно обширной информации о деятельности мозга и нервной системы вряд ли изменит это положение в принципе.
   Значительную роль в объяснении единства материальных (здесь: физиологических) и духовных (здесь: психических) процессов традиционно играл анализ восприятия. Это и понятно. Ведь восприятие обычно рассматривалось и еще сегодня рассматривается как один из "ближайших" к внешнему миру, к материи и наиболее элементарных актов познания. Материалисты и идеалисты, казалось бы, по-разному интерпретировали восприятие. Но Бергсон указал на принципиальную общность их позиций в данном вопросе: "и для тех, и для других воспринимать -- значит прежде всего познавать"; "...они неизменно пренебрегают отношением восприятия к действию и воспоминания к поведению".
   Бергсонианская интерпретация восприятия -- как, впрочем, и других форм, структур, элементов сознания, психики -- является разновидностью активизма: восприятие и психика в целом ставятся в зависимость от целостного, актуального человеческого действия. Восприятие, согласно Бергсону, лишь измеряет способность человеческого существа к действию. В своей приспособленности к действию, на службе которого и стоит восприятие, человеческое тело органически вписывается в мир природы. "Мы сказали, что материальный мир состоит из объектов, или, если угодно, из образов, в которых все части действуют и реагируют одна на другую, совершая движение. Наше чистое восприятие конституировано в среде этих образов наброском нашего зарождающегося действия. Актуальность нашего восприятия состоит, стало быть, в его активности, в движениях, которые его продолжают, а не в относительно большей интенсивности... Но этого-то упорно и не хотят видеть, смотря на восприятие как на разновидность созерцания, приписывая ему чисто спекулятивную цель и направленность на некое неведомое бескорыстное познание: как будто отделяя его от действия, обрывая таким образом его связи с реальным, его не делают сразу и необъяснимым, и бесполезным!".
   Другая ошибка традиционной теории восприятия состоит в том, что "устраняется всякое различие между восприятием и воспоминанием". Из восприятия, напоминает Бергсон, обычно не выделяют составляющее его органическую часть воспоминание. При анализе восприятия также чаще всего не принимают в расчет, что оно есть не простой единовременный акт, а сложный и длительный процесс. В исследованиях и материи, и восприятия, и их связи Бергсону важно вскрыть некую непрерывность действия и сознания, при которой восприятие объединено, синтезировано не только с воспоминаниями, но и со всей гаммой чувств. "Воспринимать сознательно -- значит выбирать, и сознание состоит прежде всего в этом практическом различении. Различные восприятия одного и того же предмета, даваемые различными органами чувств, не восстановят, следовательно, полного образа предмета; между ними будут пробелы, интервалы, некоторым образом соразмерные пробелам в моих потребностях; образование чувств необходимо именно для заполнения этих интервалов. Это образование имеет целью гармонизировать мои чувства, восстановить между их данными непрерывность, которая была нарушена прерывностью потребностей моего тела, наконец, приблизительно восстановить материальный предмет в целом". Как ни парадоксально, все эти рассуждения о синтетическом единстве сознания нужны были Бергсону для того, чтобы отделить память от восприятия и именно память, а не восприятие сделать образцом и моделью исследования духовных процессов.
   Память, в свою очередь, разделяется у Бергсона на два подвида -- "механические" и "независимые" воспоминания. Если моторно-механические процессы во многом обусловлены материей, то память в собственном смысле в тенденции проявляет независимость от материи. Эта независимость и делает память специфически духовным процессом. Известные медикам и психологам расстройства памяти (их Бергсон изучал весьма основательно) философ связывает с нарушением "механических" функций, которые суть скорее привычка, чем собственно память. Однако оба подвида памяти взаимосвязаны. И снова же, "чтобы воспоминание вновь появилось в сознании, необходимо, чтобы оно спустилось с высот чистой памяти -- к той же строго определенной точке, где совершается действие".

Жизнь. Творческая эволюция. Длительность.

   В книге "Творческая эволюция" Бергсон вновь и вновь возвращается к проблеме и понятию жизни. В его истолковании понятие жизни, во-первых, призвано как бы преодолеть разъединенность и противоположность материального и духовного, материи и сознания. Во-вторых, жизнь в изображении Бергсона есть порыв, поток, стремление, непрерывность, целостность, само воплощение развития, творчества, бесконечного становления, необозримого многообразия, сфера непредвидимого и неповторимого. Характерное свойство жизни -- индивидуальность, которая содержит бесконечное число степеней. В недрах жизни скрыта внутренняя диалектика, обеспечивающая ее непрерывность. В-третьих, жизнь есть то, суть чего не ухватывает ни одно из существующих направлений биологии, до чего вообще не может добраться наука. Ибо биология пытается сформулировать общие законы, тогда как жизнь нельзя уложить в рамки общих закономерностей. В лучшем случае можно "уловить направления, получаемые видами от жизни". Исправляя традиционную эволюционистскую философию, Бергсон разрабатывает концепцию творческой эволюции. Каждый момент жизни и каждая ее ступень суть творчество. Живые системы неповторимы и необратимы, а потому познание, "разлагающее" жизнь по законам мертвых тел, неизбежно искажает самое сущность жизни. Прикоснуться к жизни и к творческой эволюции можно лишь с помощью понятий "длительность" (duree) и "жизненный порыв" (elan vital).
   "Длительность" -- сложное понятие, с помощью которого Бергсон пытается разрешить сразу несколько задач.
   Во-первых, длительность, согласно Бергсону, позволяет прикоснуться к самой сущности жизни, к ее непрерывному и необратимому течению. Жизнь именно длится благодаря тому, что прошлое в ней неразличимо сливается с настоящим и будущим.
   Во-вторых, понятие длительности направлено на преодоление объективистского уклона традиционных философских концепций времени. Для традиционной мысли время -- орудие, с помощью которого процессы природы хотят сделать однородными, предсказуемыми, объективируемыми. Согласно Бергсону, понимание жизни невозможно без учета временных координат. Однако речь должна идти о совершенно особом подходе к проблеме времени. "Вселенная существует во времени. Чем больше углубляемся мы в природу времени, тем лучше мы понимаем, что время означает изобретение, творчество форм, непрерывное изготовление абсолютно нового".
   В-третьих, с помощью понятия длительности Бергсон пытается; наиболее адекватно осмыслить и описать наше сознание, наше Я, свойственное ему схватывание времени. Собственно, о длительности жизни мы способны узнать благодаря интуиции, направленной на схватывание потока нашего сознания, его длительности. "Существует по меньшей мере одна реальность, которую мы схватываем изнутри, путем интуиции, а не простым анализом... Это наше Я, которое длится".
   В-четвертых, моделируя длительность по процессам сознания, Бергсон как бы проецирует черты, присущие сознанию, в саму природу "Длительность предполагает, следовательно, сознание; и уже в силу того, что мы приписываем вещам длящееся время, мы вкладываем в глубину их некоторую дозу сознания".
   В различии между традиционным пониманием времени и приобщением к длительности Бергсон усматривает лишь одну из форм противостояний чисто интеллектуалистской философии прошлого и собственно философии, не только не ограничивающейся вниманием к интеллекту, но особо подчеркивающей роль интуиции и инстинкта.

Интеллект. Инстинкт. Интуиция.

   Традиционная философия чаще всего рассматривала интеллект как; высшую по сравнению с инстинктом духовную способность. "Основная ошибка, тяготеющая над большинством натурфилософии, начиная с Аристотеля, состоит во взгляде на растительную жизнь, на жизнь инстинктивную и жизнь разумную как на три последовательные ступени одной и той же развивающейся тенденции, тогда как это три расходящихся направления одной активности, разделившихся по мере cвoeгo роста". В действительности, согласно Бергсону, "инстинкт и интеллект идут рядом, дополняя друг друга; это два расходящихся и одинаково красивых", -- как он говорит, решения одной и той же проблемы. Философию Бергсона интерпретаторы (особенно марксистские) довольно часто квалифицировали как иррационалистический антиинтеллектуализм и интуитивизм. Сам французский мыслитель дал определенные основания для такой оценки. Например, в "Творческой эволюции" он писал: от научного разума "ускользает то, что есть неповторяющегося и необратимого в последовательных моментах какой-либо истории. Чтобы представить себе эту неповторяемость и необратимость, нужно порвать с научными привычками, соответствующими основным требованиям мысли, нужно оскорбить разум, пойти наперекор естественной склонности ума. Но именно в этом и состоит роль философии". В философии Бергсона инстинкт и интуиция, действительно, потеснили разум и интеллект. Однако Бергсон был уверен, что это следовало сделать. Он считал, что каждая из духовных способностей человека должна быть исследована непредвзято, но критически.
   Бергсон разделяет, отчасти и противопоставляет интеллект и инстинкт. Однако бросается в глаза то, что уникальные функции, преимущества и недостатки и интеллекта и инстинкта философ вскрывает, сопоставляя, сравнивая их друг с другом. Итак, в чем же отличительные особенности интеллекта и инстинкта?
   Функцию интеллекта традиционная философия нередко сводила к познанию. Бергсон же возражает против такого введения функций нашего ума, человеческого разума, интеллекта к чистому познанию. Труд интеллекта, разъясняет Бергсон во "Введении в метафизику", никогда не бывает бескорыстным: он нацелен на решение жизненных практических задач, проблем поведения, на удовлетворение многообразных человеческих интересов. "Наш ум в том виде, в каком он образовался путем развития жизни, имеет своей существенной функцией уяснение нашего поведения, подготовление нас к воздействию на вещи и предвидение для данного положения благоприятных и неблагоприятных явлений, могущих последовать за ним". Наше сознание обладает внутренней свободой, но оно вынуждено приспосабливаться к материи, жертвуя свободой. Результатом приспособления к необходимости материи и является интеллект. Однако Бергсон и в понимании интеллекта верен принципам деятельности, активизма. "Наша способность понимать -- просто прибавление к нашей способности действовать, все более точное, сложное и гибкое приспособление живых существ к данным условиям их существования. Отсюда следует, что наш ум, в узком смысле слова, имеет целью обеспечить нашему телу его пребывание в среде, представить отношения внешних вещей между собой, наконец, постигнуть материю мыслью". Разум снабжает человека "логикой твердых тел". Наш ум, добавляет Бергсон, одерживает свои главные победы в геометрии, где открывается родство логической мысли с неодушевленной материей.
   Приспособленный к целям практического действия, наш ум естественным образом склонен к рассечению реальности на фрагменты, к связыванию одинаковых причин с одинаковыми действиями, к вычленению и измерению повторяющихся следствий и эффектов. "Наука Доводит эту операцию до возможно высокой степени уверенности и точности, но она не изменяет ее характера по существу.
   "Царство интеллекта" -- это прежде всего вещи, взятые в качестве застывших твердых тел, к которым применяются законы механики, геометрии, логики. Этот мир прерывен, "кинематографичен": его можно уподобить последовательности кадров на кинопленке. Интеллекту свойственны немалые преимущества по сравнению с инстинктом и интуицией. Именно благодаря интеллекту человек способен изготовлять искусственные орудия, в частности орудия для изготовления других орудий, бесконечно варьируя производство. Человеческий ум вообще имеет своей целью производство. Для этого человек соединяется с другими людьми, с другими умами (С. 135). Цель эта успешно достигается.
   Интеллект есть знание формы, познание отношений. Согласно Бергсону, "это чисто формальное познание интеллекта имеет безмерное преимущество над материальным познанием инстинкта. Форма, именно потому что она пуста, может быть по очереди наполнена, если нужно, бесконечным числом вещей, в том числе совершенно бесполезных. Так что формальное познание не ограничивается полезным, хотя оно и явилось в мире именно в целях практической пользы. Таким образом, разумное существо заключает в себе способность превзойти самого себя" (С. 129). К царству интеллекта принадлежат также понятия, создаваемые нашим умом по образцу твердых тел: понятия устойчивы, внешни по отношению друг к другу. "В совокупности понятия образуют интеллегибельный (умопостигаемый) мир, в существенных чертах сходный с миром твердых тел, только элементы его более легки и прозрачны; уму легче оперировать с ними, чем с простыми и чистыми образами конкретных вещей. В самом деле, понятия уже не являются непосредственным восприятием вещей, а представлением того акта, которым интеллект фиксирует их. Это уже не образы, а скорее символы, и наша логика представляет собрание правил, которыми следует руководствоваться при обращении с этими символами".
   Переход от обрисовывания функций и относительных преимуществ интеллекта к осмыслению роли инстинкта начинается тогда, когда Бергсон задается важнейшим для него вопросом о том, возможно ли и как возможно постигнуть жизнь. Известно, что традиционная философия вверяла именно разуму, интеллекту функции и увенчивать собою развитие жизни, и наиболее глубоко познавать ее. Бергсон категорически отвергает подобный подход. Его главный тезис: интеллект по самой сути своей не приспособлен и не предназначен к постижению жизни. Инстинктом же Бергсон называет операциональную, неинтеллектуальную способность духа, которая всего ближе стоит к жизни. "... Наша мысль в своей чисто логической форме неспособна представить себе действительную природу жизни, глубокий смысл эволюционного движения. Жизнь создала ее в определенных обстоятельствах для воздействия на определенные предметы; мысль -- только проявление, один из видов жизни, -- как же может она охватить жизнь?" (С. 3). Не следует, согласно Бергсону, в толковании жизни придерживаться чисто механических представлений, постоянно предлагаемых человеческим разумом. "Но линия развития, которая заканчивается в человеке, не является единственной. На расходящихся в другие стороны путях развились иные формы сознания, не сумевшие освободиться от внешних стеснений и не справившиеся с собой, как это сделал ум человека, но все же выражающее нечто постоянное и существенное для эволюционного движения" (С. 5). Итак, если "интеллект характеризуется природным непониманием жизни", то "инстинкт отливается по форме жизни. В то время как интеллект трактует все вещи механически, инстинкт действует, если так можно выразиться, органически" (С. 141). Философию Бергсона часто именуют интуитивизмом. И действительно, проблеме и понятию интуиции философ отводит заметную роль. Правда, определения и инстинкта, и интуиции не отличаются ясностью и остаются скорее метафорическими. Так, в "Творческой эволюции" интуицией Бергсон называет "такой инстинкт, который не имел бы практического интереса, был бы сознательным по отношению к себе, способным размышлять о своем объекте и расширять его". Интуиция -- в виде незаинтересованного инстинкта -- вела бы нас "в самые недра жизни" (С. 151). Во "Введении в метафизику" Бергсон характеризует интуицию как "род интеллектуальной симпатии, путем которой переносятся внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого". Поэтому можно согласиться с теми авторами, которые констатируют: "Понятие интуиции у Бергсона лишено положительного содержания. Способность интуиции характеризуется чисто отрицательными признаками. Это скорее орудие полемики, средство отрицания, чем предмет положительного исследования".
   Бергсон, правда, предложил и объяснение того, почему об инстинкте и интуиции удается сказать так мало позитивного. "В человечестве, часть которого мы составляем, интуиция была почти целиком пожертвована в пользу интеллекта... Сохранилась, правда, и интуиция, но смутная и отрывочная. Она походит на почти угасшую лампу, которая вспыхивает время от времени, всего на несколько мгновений. Но, в общем, она вспыхивает именно тогда, когда дело идет о наших жизненных интересах. Ее свет освещает наше Я, нашу свободу, то место, которое мы занимаем в целом вселенной, наше происхождение, а также, может быть, и нашу судьбу; правда, этот свет колеблющийся и слабый, но он все же проясняет ту ночную тьму, в которой оставляет нас интеллект". Философия должна овладеть этими "мимолетными интуициями", ибо "интуиция, -- снова и снова утверждает Бергсон, -- представляет самую сущность нашего духа и, в известном смысле, самую жизнь" (С. 229).
   Несмотря на расплывчатость понятия интуиции, интуитивизм Бергсона оказал и продолжает оказывать глубокое влияние на философию и культуру XX в. Специфическая особенность концепции Бергсона в том, что в ней "человек предстает в единстве с природой, со всей Вселенной, судьбу которой он не только разделяет, но в известном смысле и направляет своими сознательными усилиями, а значит, и несет за нее ответственность".
   В позднем произведении "Два источника морали и религии", применяя идею творческой эволюции к осмыслению развития общества, Бергсон различает два типа общества. Главным принципом закрытых обществ является, согласно Бергсону, дух стабильности. Открытые общества воплощают в себе жизненный порыв, родственный жизненному порыву космических сил. В закрытых обществах сохраняются традиционные формы поведения и моральной регуляции. Такие общества -- свидетельство тупикового развития. Открытое же общество Бергсон трактует как высшую форму социальности.
   Его он связывает с этическими нормами христианства, которое -- в духе христианского мистицизма -- понимается как высшая разновидность морально-религиозных интуиции. Самое основное в деятельности открытых обществ -- свобода, противостоящая жесткой детерминации и обеспечивающая дальнейшую реализацию жизненного порыва. Правда, Бергсон оговаривается, что анализируемые им типы общества суть идеальные образцы, которые в чистом виде нигде не существуют. Тем не менее описание и осмысление закрытого и открытого обществ необходимы, убежден Бергсон, чтобы дать человеку ориентиры для жизни и действия, развить в нем устремление к свободе. Итак, первым и последним словом-паролем в философии Бергсона была свобода.
   При характеристике эстетических идей Бергсона необходимо иметь в виду следующее противоречие. С одной стороны, обращение к искусству, к его творческой преобразующей силе проходит через всю философию Бергсона. Концепция творческой эволюции явно "смоделирована" по уникальным, неповторимым, в том числе и по своим результатам, процессам художественного творчества. С другой стороны, собственно эстетике посвящена лишь одна книга Бергсона -- "Смех" (Le rire). "... Всякое искусство -- будь то живопись, скульптура, поэзия. или музыка -- имеет своей единственной целью устранять практически полезные символы, общепринятые, условные общие положения -- одним словом, все, что скрывает от нас действительность, чтобы поставить нас с самой действительностью лицом к лицу. С этой точки зрения борьба между реализмом и идеализмом в искусстве порождена недоразумением. Искусство, несомненно, есть лишь более непосредственное созерцание природы. Но эта чистота восприятия подразумевает разрыв с полезной условностью, врожденное, специально чувству или сознанию присущее бескорыстие -- одним словом, известную отрешенность от материального, которая и есть то, что всегда называли идеализмом. Таким образом, можно сказать, нисколько не играя словами, что реализм присущ творению, тогда как идеализм присущ душе, и что только силою идеальности можно приобщиться к действительности". Искусство "имеет в виду всегда индивидуальное".
   Почему в качестве объекта эстетического исследования выделено именно смешное, комическое? Дело в том, что в XX в. проблема смеха и юмора стала весьма популярной (к ней, например, обращался и Фрейд). Для Бергсона главное в том, что смех глубоко родственен зыбкой, подвижной жизни, ее "неровностям", которые общество старается вытеснить. "Так на поверхности моря неустанно борются волны, тогда как в низших слоях его царит глубокий покой. Волны сталкиваются, гонят одна другую, стремясь обрести равновесие. Легкая, веселая белая пена следует за их изменчивыми очертаниями... Смех рождается так же, как эта пена. Он подает знак, появляясь на поверхности общественной жизни, что существуют поверхностные возмущения. Он моментально обрисовывает изменчивую форму этих потрясений. Он -- та же пена, главная составная часть которой -- соль. Он искрится, как пена. Он -- веселье" (С. 123).
   Таковы основные идеи выдающегося мыслителя конца XIX -- первой половины XX в. Анри Бергсона. Теперь мы перейдем к рассмотрению учения другого крупного европейского философа, Вильгельма Дильтея. Его творческая биография началась раньше, чем деятельность 5ергсона. Однако судьба распорядилась так, что сочинения Дильтея, задуманные и частично опубликованные еще в XIX в., стали широко известны публике только в XX столетии. Поэтому есть основания анализировать его философию после рассмотрения учения Бергсона.
   
   Источник текста: История философии: Запад -- Россия -- Восток. Кн. 3: Философия ХIХ-ХХ в / [Н. В. Мотрошилова, А.Ф. Грязнов, А.Ф. Зотов и др.]; Под ред. проф. Н. В. Мотрошиловой и проф. А. М. Руткевича. -- 1999. -- 444 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru