Берц Эдуард
Хрупкое счастье

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Glück und Glas.
    Перевод Веры Ремезовой
    Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн. IX--XII, 1892.

Хрупкое счастье.

Романъ Эдуарда Бертца.

   

КНИГА ПЕРВАЯ.

I.

   Въ ясное августовское утро тяжело взбиралась на гору старая лошаденка, запряженная въ простую плетеную телѣжку. Здоровый, семнадцатилѣтній парень, Фридеръ, сынъ винодѣла, сидѣлъ на козлахъ, весело посматривалъ впередъ и громко понукалъ лошадь. Скоро телѣжка остановилась подъ тѣнью липъ у церковнаго домика, пріютившагося рядомъ съ церковью и кладбищемъ среди винограду никовъ на склонѣ горы. Внизу, надъ деревней Бургвангенъ, бѣленькіе домики которой тонули въ зелени садовъ, вились въ прозрачной воздухѣ легкіе клубы дыма, а вдали, тамъ, гдѣ выступившіе впередъ отроги горъ замыкали долину, сіяла залитая солнцемъ колокольня стариннаго университетскаго города Эберштейна, крыши котораго были видны изъ церковнаго домика.
   На крыльцо выбѣжалъ маленькій сынишка пастора, весело поздоровался съ кучеромъ и усѣлся рядомъ съ нимъ на козлы.
   -- И ты, Павелъ, ѣдешь въ Зауэрбруннъ?-- спросилъ Фридеръ.
   -- Нѣтъ, я только до станціи,-- печально отвѣтилъ мальчикъ.-- Мнѣ бы такъ хотѣлось поѣхать: тамъ начинаются теперь маневры, а я до сихъ поръ видѣлъ только одинъ батальонъ. Но госпожа Гугельхопфъ пригласила только Лотту, чтобы помочь ей, когда придутъ на постой солдаты. Сама она очень занята курсовыми гостями, и меня ей некуда помѣстить.
   -- Да, да, сегодня обѣ Ростальскія роты соединяются съ нашими стрѣлками,-- подтвердилъ Фридеръ.-- Слышалъ ты ихъ сегодня утромъ? Рано, съ восходомъ солнца, они выступили изъ Эберштейна. Я только что поднялся съ постели, когда они проходили по деревнѣ. Мартынъ, сынъ кантора, позвалъ меня, и я немного пробѣжался съ нимъ. Онъ, повидимому, не знаетъ, что Лотта ѣдетъ къ его матери.
   -- Вотъ удивится!-- замѣтилъ Павелъ.
   Въ дверяхъ показался пасторъ съ женой и дочерью, хорошенькою блондинкой въ свѣтломъ лѣтнемъ платьѣ и накинутомъ на плечи черномъ сквозномъ платкѣ. Глаза дѣвушки блестѣли, щеки раскраснѣлись и удивительно привлекательная улыбка освѣщала все лицо ея, когда она спускалась съ крыльца.
   -- Здравствуй, Фридеръ!-- обратилась она къ сыну винодѣла, и тотъ съ сіяющимъ лицомъ поспѣшилъ взять ея протянутую руку.-- Какъ мило съ твоей стороны, что ты хочешь довезти меня до станціи! Право, я могла бы дойти пѣшкомъ, а садовый мальчикъ донесъ бы мой багажъ.
   -- Зачѣмъ ты обижаешь меня, Лотта?-- съ упрекомъ отвѣтилъ Фридеръ.
   Родители добродушно посмѣялись надъ горячностью юнаго поклонника, а Лотта бросила ему благодарный взглядъ.
   Обратный путь былъ легче для лошади. Фридеръ затормазилъ колесо и телѣжка благополучно спустилась по извилистой дорогѣ до подножія горы, послѣ чего быстро покатилась по деревнѣ.
   Отецъ Фридера стоялъ передъ виннымъ погребомъ; здороваясь съ проѣзжающими мимо, онъ весело помахалъ имъ шляпой. Жена его тоже показалась въ дверяхъ; когда экипажъ скрылся за угломъ, она покачала головой и обратилась къ мужу:
   -- Ну, ужь времена! Теперь дѣвушки бѣгаютъ за женихами! Въ наши дни не такъ было, не правда ли, старикъ?
   -- Что ты вздоръ мелешь?-- сердито возразилъ хозяинъ.-- У Лотты такихъ мыслей и въ головѣ нѣтъ! Она хорошая дѣвушка! вполнѣ естественно, что она ѣдетъ помочь старухѣ, которую сбили съ ногъ пріѣзжіе на воды. Семьи пастора и покойнаго Гугельхопфа были всегда дружны. Развѣ дружба должна прекратиться отъ того, что вдова кантора переселилась въ Зауэрбруннъ?
   -- Странно,-- замѣтила жена,-- что она ѣдетъ именно тогда, когда Мартынъ возвращается въ Зауэрбруннъ. Какъ будто онъ недостаточно часто ходилъ изъ Эберштейна въ церковный домъ!
   -- Ничего нѣтъ страннаго!-- разсердился старикъ.-- Мать пригласила ее. Да и чѣмъ они не пара? Мартынъ будетъ образцовымъ пасторомъ, она самая подходящая пасторша!
   -- Да ужь ты всегда найдешь имъ оправданіе!-- возразила хозяйка, никогда не любившая уступать.-- И совсѣмъ не зачѣмъ было гонять на гору старую лошадь. Фридеръ всегда точно обезумѣетъ, какъ только дѣвушка пошевелитъ пальцемъ.
   -- Да замолчи, наконецъ!-- перебилъ ее разсердившійся хозяинъ.-- Забыла ты развѣ, какъ Лотта занималась въ школѣ, когда старый Гугельхопфъ лежалъ полгода въ постели? Фридеръ былъ тогда еще мальчишкой и я могу тебя завѣрить, что въ эти полгода онъ выучилъ больше, чѣмъ во всю жизнь до того. Развѣ не обязанъ онъ ей за это? Просто удивленіе, какъ вдругъ развился глупый мальчишка, а, вѣдь, во всѣ полгода дѣвушка ни разу не прикоснулась къ розгѣ.
   Старуха громко расхохоталась.
   -- Хотѣла бы я посмотрѣть, какъ она разложила бы на лавкѣ такого большого малаго. Ничего ты, старикъ, не понимаешь въ искусствѣ дѣвушекъ учить. Первая попавшаяся дѣвчонка могла бы провести тебя за носъ, еслибъ я не оберегала тебя.
   -- Ну, ну, до этого далеко,-- возразилъ смягчившійся винодѣлъ и тоже разсмѣялся.-- А про Лотту я не позволю говорить дурно.
   

II.

   Запыленный и усталый студенческій батальонъ, прозванный такъ въ полку за то, что четверть его состояла изъ вольноопредѣляющихся студентовъ Эберштейнскаго университета, прибылъ на слѣдующій день около полудня въ городокъ минеральныхъ водъ, Зауэрбрунъ. Здѣсь роты разбрелись, отыскивая свои стоянки.
   У садовой калитки хорошенькаго домика, гдѣ противъ парка жила вдова бургвангскаго кантора, два солдата девятой роты встрѣтились съ возвращавшеюся домой Лоттой Крауссъ. Одинъ изъ нихъ, высокій, худой вольноопредѣляющійся съ правильными чертами лица, былъ блѣденъ и едва держался на ногахъ отъ усталости. На спутникѣ же его, плотномъ, коренастомъ солдатѣ, утомительный походъ не оставилъ слѣдовъ и трехлѣтняя служба, повидимому, принесла ему только пользу. Онъ обратился къ молодой дѣвушкѣ съ вопросомъ:
   -- Здѣсь живетъ вдова кантора Гугельхопфа?
   Лотта взглянула на вольноопредѣляющагося и въ глазахъ ея блеснули радость и изумленіе. Тотъ вѣжливо, но устало и холодно поклонидся. Когда дѣвушка, вся вспыхнувъ, отворила калитку, онъ добродушно улыбнулся надъ ея смущеніемъ и попросилъ ее войти впередъ. Лотта быстро направилась черезъ садъ, солдаты послѣдовали за ней.
   Вдова кантора, высокая женщина, съ крупными чертами лица, уже видѣла, какъ они вошли, и показалась въ дверяхъ.
   -- Здравствуйте!-- произнесла она пѣвучимъ баварскимъ говоромъ и окинула пришедшихъ внимательнымъ взглядомъ.
   -- Я имѣю честь говорить съ г-жей Гугельхопфъ?-- спросилъ вольноопредѣляющійся съ сѣверо-германскимъ акцентомъ.-- Эти квартирные билеты объяснятъ вамъ наше нашествіе: они являются посягательствомъ на ваше гостепріимство.
   Вдова кантора продолжала стоять въ дверяхъ, загораживая входъ. Она взяла билеты изъ рукъ солдатъ, вынула изъ кармана очки и послѣ долгихъ приготовленій прочитала: "Вольноопредѣляющійся ефрейторъ Лубрехтъ и рядовой Аурихъ". Затѣмъ она еще разъ окинула взглядомъ незнакомцевъ, покачала головой и объявила, наконецъ:
   -- Мнѣ полагается два человѣка, а такъ какъ я беру на постой сына, то могу пустить только одного изъ васъ.
   Вольноопредѣляющійся Лубрехтъ вопросительно взглянулъ на товарища.
   -- Я не пойду отсюда, такъ какъ падаю отъ изнеможенія,-- дерзко проговорилъ тотъ.-- Мы назначены сюда, здѣсь и останемся.
   Вольноопредѣляющійся вѣжливо замѣтилъ, что тутъ, вѣроятно, произошло, недоразумѣніе, которое скоро и объяснится. Но отвѣтъ солдата уже раздражилъ вдову.
   -- Трехъ человѣкъ я не обязана брать и не возьму,-- крикнула она.-- Одинъ можетъ войти, другой пусть достаетъ себѣ правильный билетъ.
   Въ продолженіе этой непріятной сцены краска нѣсколько разъ вмѣнилась на нѣжномъ лицѣ вольноопредѣляющагося. Онъ въ негодованіи хотѣлъ уже удалиться, но его удержалъ голосъ Лотты, полный мольбы. До сихъ поръ она безмолвно стояла въ сторонѣ и съ сожалѣніемъ смотрѣла на запыленныхъ и усталыхъ солдатъ. Теперь она приблизилась въ раздраженной вдовѣ и тихо сказала:
   -- Невозможно гнать несчастныхъ, измученныхъ людей, милая г-жа Гугельхопфъ! Дайте имъ хоть отдохнуть!
   Колебаніямъ вдовы положило конецъ появленіе Мартына, такого же запыленнаго, какъ и его товарищи. Войдя въ садъ, онъ ласково поздоровался съ матерью, съ радостнымъ изумленіемъ пожалъ руку Лотты и въ недоумѣніи обратился къ товарищамъ:
   -- Что же вы не входите? Вы, вѣроятно, не меньше, чѣмъ я, стремитесь сбросить всю эту амуницію?
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ Аурихъ.-- Не ожидалъ я, что сегодня придется еще осаждать крѣпость!
   Говоря это, онъ прислонилъ къ стѣнѣ ружье, снялъ съ плечъ скатанную шинель, бросилъ на землю ранець и усѣлся на него.
   -- Вотъ мы и на бивакѣ!-- прибавилъ солдатъ.
   -- Матушка, что это значитъ?-- спросилъ Мартынъ.
   -- Представь себѣ, мнѣ полагается два человѣка, а трое требуютъ, чтобы я впустила. Могу ли я согласиться?
   Мартынъ понялъ, въ чемъ дѣло.
   -- Да я, матушка, совсѣмъ не твой постоялецъ. Въ этой части города стоитъ девятая рота, а моя, двѣнадцатая, внизу, около церкви, и на моемъ билетѣ обозначенъ домъ сапожника Шмельцль, въ Яичномъ переулкѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ, ты помѣняешься квартирой съ однимъ изъ нихъ,-- рѣшила вдова.-- Какой позоръ, если бы я приняла чужаго, вмѣсто родного сына!
   -- Фельдфебель разрѣшилъ мнѣ поселиться у тебя, но если ты не можешь принять трехъ человѣкъ, то я вынужденъ идти въ Яичный переулокъ. Занятія девятой роты будутъ происходить по близости отсюда и не могу я заставлять товарищей ходить сюда изъ города нѣсколько разъ въ день. Да и вообще я неохотно отпустилъ бы ихъ къ сапожнику Шмельцлю: тамъ очень плохая квартира.
   -- Во-первыхъ,-- сказалъ стрѣлокъ Аурихъ,-- гдѣ будетъ господинъ Лубрехтъ, тамъ и я. Я его дядька и онъ безъ меня не можетъ обходиться.
   Вольноопредѣляющійся съ смущеннымъ видомъ обратился къ Мартыну:
   -- Это правда. Мой товарищъ такъ избаловалъ меня, что я безъ него, какъ безъ рукъ.
   Мартынъ взглянулъ на нѣжныя руки вольноопредѣляющагося и кивнулъ головой:
   -- Это понятно. Вы оба останетесь здѣсь.
   -- Въ такомъ случаѣ, милости просимъ въ домъ!-- пригласила вдова, съ кисло-сладкою улыбкой, отходя отъ двери.-- Тебѣ приготовлена комната наверху, Мартынъ; для другого солдата я приказала внести еще кровать, а дядька можетъ спать и на чердакѣ!
   -- Хоть въ подвалѣ!-- проговорилъ Аурихъ.-- Только прогнать меня никто не можетъ!
   

III.

   Наверху, въ комнатѣ Мартына, гдѣ удобно расположились оба вольноопредѣляющіеся, было хорошо и прохладно. Лубрехтъ высунулся въ открытое окно и смотрѣлъ въ разстилающуюся за садомъ даль. Съ лѣвой стороны развѣсистыя деревья Зауэрбрунскаго парка закрывали видъ, за то съ противуположной, за раскинувшимися на ближайшихъ холмахъ виноградниками, вырисовывались синеватыя очертанія поросшихъ лѣсомъ горъ.
   -- Какъ хорошо въ Баваріи!-- со вздохомъ проговорилъ онъ.-- И какъ мало пришлось насладиться ея красотами за этотъ годъ военной службы!
   -- Еще успѣете, -- возразилъ молодой богословъ.-- Скоро вы освободитесь, а осень здѣсь тоже не дурна.
   Лубрехтъ отрицательно покачалъ головой.
   -- Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Благодаря солдатчинѣ, Эберштейнъ опротивѣлъ мнѣ. Перваго октября я возвращусь въ Сѣверную Германію.
   -- На меня этотъ годъ не произвелъ такого удручающаго впечатлѣнія,-- замѣтилъ Мартынъ.-- Правда, я тоже радъ, что избавлюсь отъ маршировки. Кто привыкъ къ научнымъ занятіямъ, тому приходится терпѣть не мало лишеній въ строю. Но военная служба имѣетъ свои хорошія стороны, да и глупо, наконецъ, роптать на неизбѣжное. Если бы надо было, я безъ особеннаго горя прослужилъ бы еще годъ.
   -- Какой ужасъ! Я не вынесъ бы!
   Лубрехтъ выразилъ свое отвращеніе такими энергичными жестами, что Мартынъ не могъ удержаться отъ смѣха. Но сейчасъ же онъ прибавилъ серьезнѣе:
   ` -- Когда есть обязанности передъ обществомъ, тогда надо подавлять личныя желанія.
   -- Это легко говорить и хорошо въ теоріи, -- возразилъ Лубрехтъ.-- Я съ такими же мыслями поступалъ на службу, но для меня обязанности ея оказались тяжелѣе, чѣмъ для большинства призывныхъ, на которыхъ она разсчитана. Я, вѣдь, не такой, какъ они.
   Мартынъ ничего не возразилъ. Они находились въ разныхъ родахъ, рѣдко встрѣчались какъ на службѣ, такъ и внѣ ея, и близко знакомы не были. Поэтому Мартынъ не зналъ, что собственно онъ разумѣлъ подъ словомъ "не такой". Но что они представляли совершенно разные типы людей, это было видно съ перваго взгляда. Они были приблизительно однихъ лѣтъ, баварецъ, пожалуй, на нѣсколько мѣсяцевъ моложе, хотя и сѣверогерманцу едва минуло двадцать; носили одинакую форму виртембергскихъ стрѣлковъ: синій мундиръ съ двойнымъ рядомъ пуговицъ; но какая разница во внѣшности! Мартынъ былъ плотный, хорошо сложенный мужчина съ простыми манерами. Темные волосы обрамляли высокій, умный лобъ, подбородокъ рѣзко выдавался впередъ, каріе глаза смотрѣли спокойно и открыто. Сразу видно было, что этотъ простой человѣкъ увѣренно стоитъ на своемъ мѣстѣ. Лубрехтъ, высокій, стройный юноша съ лѣнивыми манерами, мало походилъ на военнаго. Его темно-синіе, то задумчиво-мечтательные, то горящіе оживленіемъ глаза, изящныя, благородныя, слишкомъ нѣжныя черты нервнаго, подвижнаго лица были лишены той дисциплины характера и спокойной, самоувѣренной силы, которыми отличались черты Мартына. Но вся его фигура дышала такимъ привлекательнымъ изяществомъ, что не замедлила покорить и Мартына.
   

IV.

   Хотя Мартынъ Гугельхопфъ жилъ въ знаменитой богословской семинаріи въ Эберштейнѣ, однако, скудной вдовьей пенсіи не хватало на прожитокъ его матери и послѣ смерти мужа она переѣхала изъ Бургвангена на родину, на минеральныя воды Зауэрбруннъ. Тамъ она наслѣдовала отъ родителей хорошенькій домикъ противъ парка. Во время сезона она сдавала его пріѣзжающимъ на воды, а такъ какъ столъ для всѣхъ квартирантовъ былъ общій, то дядька Лубрехта долженъ былъ обѣдать съ служанкой въ кухнѣ, вольноопредѣляющихся же пригласили за общій столъ.
   Когда они явились въ столовую, всѣ, кромѣ Лотты, были въ сборѣ. Квартирантовъ было двѣ семьи: Фёръ и Аутенритъ. Профессорша Фёръ, мужъ которой переходилъ на зимній семестръ изъ Лейпцига въ Эберштейнъ, только утромъ пріѣхала въ Зауэрбруннъ съ тремя дѣтьми. Старый капиталистъ Аутенритъ жилъ съ женой и дочерью у вдовы кантора съ открытія сезона и потому его супруга считала себя хозяйкой; такъ, когда дѣти профессорши бросились на встрѣчу вольноопредѣляющихся съ радостнымъ крикомъ: "Солдаты, солдаты!" и схватили ихъ за руки, госпожа Аутенритъ съ недовольною миной обратилась къ ихъ матери и сказала:
   -- Милая моя, дѣтей не сажаютъ за одинъ столъ съ взрослыми!
   Профессорша, скромная, немного болѣзненная женщина, смущенно обратилась къ хозяйкѣ:
   -- Я сама желала обѣдать отдѣльно съ дѣтьми, г-жа Гутельхопфъ, но вы не согласились. Можетъ быть, теперь это можно измѣнить.
   Вдова бросила сердитый взглядъ на жену капиталиста и отвѣтила:
   -- Нѣтъ, госпожа Фёръ, у меня такой порядокъ, что всѣ жильцы обѣдаютъ вмѣстѣ. Я ставлю это въ условіе при наймѣ, такъ какъ съ одною прислугой невозможно нѣсколько разъ накрывать на столъ.
   -- Прекрасно, прекрасно, г-жа Гугельхопфъ!-- воскликнула оскорбленная г-жа Аутенритъ.-- Мы и въ гостиницѣ можемъ найти удобное помѣщеніе!
   -- Можете!-- согласилась вдова.
   -- Но, вѣдь, это смѣшно, мама!-- вмѣшалась въ разговоръ дочь.-- Когда переѣзжаешь къ пономарямъ, тогда надо знать, что ожидаетъ тебя.
   Съ этими словами фрейлейнъ Розалія гордо откинула завитую головку и презрительно отошла къ окну.
   Мартынъ вопросительно взглянулъ на мать и рѣзкій отвѣтъ вертѣлся на его языкѣ. Но вдова подошла къ нему и сказала:
   -- Не забывайся, мой мальчикъ. Я тоже знала, чего мнѣ слѣдовало ждать.
   -- Будьте, по крайней мѣрѣ, такъ любезны, представьте намъ кавалеровъ,-- замѣтила фрейлейнъ Аутенритъ, отходя отъ окна.
   -- Я давно сдѣлала бы это, если бы вы мнѣ не помѣшали,-- возразила вдова и исполнила ея просьбу.
   Лубрехтъ, непріятно пораженный сценой, поднялъ на руки прижавшаяся къ нему ребенка. Въ то время, какъ мальчуганъ гладилъ рученками его бѣлокурые волосы, онъ быстро направился съ нимъ къ профессоршѣ.
   -- Какъ я счастливъ, что встрѣчаю васъ здѣсь,-- радостно заговорилъ онъ.-- Я уже слышалъ, что вашъ мужъ, товарищъ моего дяди, получилъ приглашеніе въ Эберштейнскій университетъ. И мое имя вамъ, вѣроятно, знакомо, мой отецъ былъ тоже профессоромъ въ Лейпцигѣ.
   -- Я очень рада нашей встрѣчѣ!-- отвѣтила профессорша и дружески протянула ему руку.-- Мой отецъ былъ товарищемъ вашему, и ребенкомъ я часто бывала въ вашемъ домѣ. Я отлично помню, какъ васъ крестили. Ваша милая мама подарила мнѣ на другой день украшеніе съ крестильнаго пирога: сахарную сову. Птица Минервы должна была осѣнять жизненный путь будущаго ученаго. И назвали васъ Феликсомъ -- счастливымъ!
   Лубрехтъ печально склонилъ голову; тяжелыя воспоминанія воскресли въ его памяти.
   -- Десять лѣтъ уже минуло, какъ умерли мои родители, и донынѣшняго года я жилъ у опекуна. Онъ единственный оставшійся у меня родственникъ.
   Профессорша съ искреннимъ сочувствіемъ взглянула на юношу.
   -- Не забывайте, что вы всегда встрѣтите въ нашемъ домѣ родственный пріемъ,-- ласково проговорила она.
   Лубрехтъ возразилъ, что, къ сожалѣнію, не можетъ воспользоваться ея радушіемъ, такъ какъ возвращается на зиму въ Сѣверную Германію.
   -- О, нѣтъ, вы не уѣдете теперь, когда мы только что встрѣтились!-- воскликнула профессорша.-- Во время отбыванія воинской повинности вы, вѣроятно, мало видѣли эберштейнскую жизнь и совсѣмъ не посѣщали лекцій.
   Но Лубрехтъ повторилъ то, что уже говорилъ Мартыну: Эберштейнъ опротивѣлъ ему, онъ задыхается въ немъ, точно въ тюрьмѣ.
   Профессорша печально выслушала его и, все-таки, выразила надежду, что ея мужъ, который проѣздомъ въ Римъ заѣдетъ на одинъ день въ Зауэрбруннъ, съумѣетъ болѣе вѣскими доводами убѣдить его остаться въ Эберштейнскомъ университетѣ. А пока она горячо попросила молодого человѣка не принимать окончательнаго рѣшенія, и Феликсъ, тронутый ея добротой, обѣщалъ еще подумать.
   

V.

   Въ столовую вошла Лотта съ блюдомъ, за нею слѣдовала служанка съ суповою миской.
   -- Посмотри, Лотта,-- крикнулъ мальчикъ, все еще сидя на колѣняхъ Лубрехта и прижимая свое розовое личико къ щекѣ молодого человѣка,-- какой хорошенькій солдатъ!
   Дѣвушка съ застѣнчивою улыбкой подняла глаза, и румянецъ вновь вспыхнулъ на ея щекахъ. Отвертываясь, она встрѣтилась глазами съ насмѣшливо улыбавшеюся Розаліей и сконфузилась еще больше.
   Лубрехтъ замѣтилъ смущеніе Лотты и, чтобы вывести ее изъ неловкаго положенія, громко обратился къ стоявшему невдалекѣ Мартыну:
   -- Вашей сестрѣ приходится хлопотать за насъ всѣхъ!
   Молчавшій до сихъ поръ старикъ Аутенритъ разсмѣялся и довольно отчетливо произнесъ:
   -- Онъ принимаетъ невѣсту за сестру!
   -- Аутенритъ, молчи!-- громко остановила его жена, но уже всѣ слышали его замѣчаніе.
   -- Простите мою ошибку!-- обратился Феликсъ къ Мартыну, который тоже вспыхнулъ и украдкой бросилъ нѣжный взглядъ на молодую дѣвушку.
   Лотта приняла слова старика съ беззаботностью ребенка. Мысль, что она невѣста стараго, добраго товарища дѣтства показалась ей такъ смѣшна, что она весело расхохоталась. На бѣду вдова кантора нашла нужнымъ вмѣшаться и, смотря на Лотту съ умильною улыбкой, сказала:
   -- Чего нѣтъ, то еще можетъ быть!
   Это была уже не шутка. Лотта почувствовала это. Она поблѣднѣла, губы дрогнули, рыданія, несмотря на всѣ старанія дѣвушки овладѣть собою, подступили къ горлу и она быстро выбѣжала изъ комнаты.
   -- Матушка!-- съ укоромъ произнесъ Мартынъ и мрачно отвернулся въ сторону.
   Вдова послѣдовала за обиженною дѣвушкой и нашла ее въ слезахъ.
   -- О чемъ же ты плачешь, родная моя? Я не хотѣла тебя огорчать!-- сказала она, садясь на кровать и прижимая къ груди хорошенькую головку Лотты.
   -- Не плачь, Лотта, не плачь! Мартынъ такъ любитъ тебя!
   Вначалѣ Лотта не могла произнести ни слова, но понемногу рыданія стихли; наконецъ, она вытерла глаза и сказала:
   -- Теперь все прошло, г-жа Гугельхопфъ. Но я должна ѣхать домой.
   -- Домой?-- воскликнула вдова.-- Нѣтъ, Лотта, ты этого не сдѣлаешь. Подумай, какъ будетъ несчастливъ Мартынъ! Развѣ ты не любишь его?
   Лотта, блѣдная, съ сверкающими глазами, вскочила съ кровати и крикнула:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не люблю его!
   Затѣмъ она снова бросилась на кровать и зарыдала еще сильнѣе.
   Вдова почувствовала себя оскорбленной. Она простояла нѣсколько секундъ въ нерѣшительности и, наконецъ, сказала:
   -- Ну, успокойся! Объ этомъ не стоитъ и говорить!
   Послѣ этого вдова возвратилась въ столовую и, избѣгая укоризненнаго взгляда сына, объявила, что Лотта нездорова.
   Фрейлейнъ Аутенритъ злорадно усмѣхнулась, когда вдова вышла изъ комнаты, а мать схватила старика за плечо и изъ всѣхъ силъ начала трясти.
   -- Никогда не вмѣшивайся въ чужія дѣла, дуракъ! Никогда! Слышишь? Иначе берегись!
   Послѣдовало неловкое молчаніе. Его прервала г-жа Аутенритъ замѣчаніемъ по поводу того, какое невѣжество изъ-за семейныхъ сценъ заставлять гостей ждать обѣда.
   -- Чего же мы ждемъ? Давайте садиться!-- обратилась она къ остальнымъ, садясь на свое мѣсто.
   Она посадила мужа рядомъ съ собой и налила ему супу. Розалія послѣдовала ихъ примѣру. Остальные находились еще въ нерѣшительности, когда въ комнату вошла хозяйка. Она не обратила никакого вниманія на самовольное распоряженіе г-жи Аутенритъ и монотоннымъ голосомъ прочитала молитву. Не успѣла она кончить, какъ разъяренная г-жа Аутенритъ ядовито замѣтила:
   -- Милая моя, супъ невозможенъ! Онъ безъ соли!
   -- Соль на столѣ,-- возразила хозяйка, не поднимая глазъ.
   Г-жа Аутенритъ сжала губы и взяла гомеопатическую дозу соли.
   -- Мнѣ тоже,-- сказала Розалія.
   Мать передала ей солонку, сама же зачерпнула на четверть ножа соли и протянула руку къ тарелкѣ мужа.
   -- Соли, Аутенритъ!-- повелительно произнесла она.-- Какъ можешь ты ѣсть эту дрянную бурду?
   -- Ахъ, нѣтъ, мнѣ не надо соли!-- воскликнулъ старикъ, проливая на скатерть супъ изъ ложки.
   Но строгая супруга уже высыпала соль въ тарелку. Старикъ оцѣпенѣлъ на минуту.
   -- Господи, даже ѣсть не даютъ такъ, какъ любишь!-- плаксивымъ голосомъ воскликнулъ онъ.-- Теперь супъ пересоленъ!
   Онъ попробовалъ и съ досадой бросилъ ложку.
   Супруга, между тѣмъ, выпрямилась. Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на ея лицѣ, только глаза зловѣще горѣли. Она медленно подняла палецъ и повелительнымъ жестомъ указала на тарелку. Старикъ упрямился, какъ капризное дитя. Вытянутый палецъ супруги слегка задрожалъ, затѣмъ нетерпѣливо спрятался и она сдѣлала видъ, что поднимается. Раздался трескъ отодвигаемаго стула.
   Старикъ почуялъ приближеніе грозы, вздрогнулъ и испуганно схватилъ ложку.
   -- Что разберешь ты своимъ отупѣлымъ языкомъ?-- презрительно сказала супруга.
   Старикъ покорно доѣлъ весь супъ.
   Вдова кантора улыбалась; она считала, что Аутенритъ отомстилъ за нее.
   Лубрехтъ хотѣлъ сгладить общую неловкость и началъ разсказывать о своихъ приключеніяхъ во время маневровъ.
   -- Я едва не умеръ отъ жажды, имѣя питье передъ глазами,-- разсказывалъ онъ.-- Крестьяне, у которыхъ я стоялъ вчера, вздумали, когда я почувствовалъ жажду, напоить меня мустомъ {Мустъ -- неперебродившій виноградный сокъ.}, но чѣмъ больше я пилъ, тѣмъ больше мучила меня жажда, и я спасся только, убѣжавъ къ колодцу.
   Фрейлейнъ Аутенритъ смѣялась такъ сочувственно, что Лубрехтъ во время разсказа обращался къ ней.
   -- Вашъ опытъ,-- замѣтила она, когда онъ кончилъ,-- подтверждаетъ слова Брилья-Саварена. Онъ, говоритъ, что ничто, кромѣ воды, не утоляетъ жажды.
   -- Мы, баварцы, находимъ мустъ очень вкуснымъ напиткомъ, а прусаки, конечно, находятъ плохимъ все наше,-- обидчиво замѣтила вдова кантора.
   Лубрехтъ началъ любезно оправдываться, но г-жа Аутенритъ перебила его, обращаясь къ хозяйкѣ:
   -- Милая моя, господинъ Лубрехтъ вправѣ осуждать баварскіе обычаи: доказательства не далеки.
   -- Мама права, -- вмѣшалась въ разговоръ фрейлейнъ Розалія.-- Баварцы могутъ сколько имъ угодно сердиться, но сѣверные германцы превосходятъ ихъ въ развитіи: ваши южане, все-таки, полуцивилизованные дикари.
   -- Вы придаете слишкомъ большое значеніе внѣшнности,-- замѣтила профессорша.
   -- А вы ставите ее ни во что!-- возразила Розалія.-- Если бы это говорила баварка, я бы отвѣтила ей: "виноградъ, что, по-твоему мнѣнію, зеленъ, слишкомъ высоко виситъ, кума-лиса!"
   -- А вы сама, фрейлейнъ, развѣ не баварская уроженка?-- спросилъ Лубрехтъ.
   -- Да, баварская, и это доказываетъ мое безпристрастіе. Конечно, надо видѣть свѣтъ, если хочешь получить развитіе. Я воспитывалась въ Берлинѣ. Впрочемъ, я говорю не объ однѣхъ женщинахъ, а даже больше о мужчинахъ. У насъ мужчины -- медвѣди, и совсѣмъ не таковы они въ Сѣверной Германіи.
   Говоря это, она бросила на молодого человѣка влюбленный взглядъ.
   Лубрехтъ отвѣтилъ ироническимъ поклономъ. Хозяйка строго произнесла:
   -- Порядочная баварская дѣвушка уважаетъ свое отечество. Въ противномъ случаѣ приходится стыдиться за нее.
   Розалія хотѣла рѣзко отвѣтить, но вдругъ раздался голосъ г-жи Аутенритъ:
   -- Эти накрахмаленныя салфетки, милая моя, никуда не годны. Подайте мнѣ другую.
   -- Завтра подадутъ,-- отвѣтила хозяйка.
   -- Въ такомъ случаѣ, сегодня я должна вытирать руки носовымъ платкомъ
   Г-жа Аутенритъ разложила на колѣняхъ платокъ и бросила салфетку на полъ. Вдова сдѣлала видъ, что не замѣтила этого, и на мгновеніе воцарилась тишина.
   -- Прошу васъ, -- заговорила г-жа Аутенритъ въ концѣ обѣда,-- не подавать мнѣ завтра этой кривой вилки.
   Когда выходили изъ-за стола, старикъ Аутенритъ вылилъ изъ бутылки остатки баварскаго вина, которое они съ женой пили за обѣдомъ, поднялъ стаканъ и, подмигнувъ Мартыну, сказалъ чистымъ нѣмецкимъ акцентомъ, тогда какъ до сихъ поръ говорилъ по-баварски:
   -- Пью за здоровье жениха и невѣсты!
   Слова выжившаго изъ ума старика, какъ молнія, поразили общество. Жена съ злостью воскликнула:
   -- Старикъ съ каждымъ днемъ глупѣетъ!
   Мартынъ вскочилъ съ мѣста и выбѣжалъ изъ комнаты.
   

VI.

   Лотта плакала не долго. Такія слезы, какія пролила она, похожи на теплый весенній дождичекъ: онъ проходитъ и зеленѣе становятся влажные листья, пышнѣе распускаются освѣженные цвѣты, въ каждой каплѣ блеститъ лучъ солнца и на небѣ сіяетъ радуга.
   Лотта приподнялась на кровати, въ раздумьи просидѣла нѣсколько минутъ со сложенными руками, затѣмъ встала, поправила смятое одѣяло и сѣла за вязанье къ рабочему столику.
   Ей сдѣлалось стыдно, когда она припомнила свое поведеніе. Какъ могли ее разстроить необдуманныя слова полоумнаго старика? За что она обидѣла добраго Мартына, неизмѣннаго товарища дѣтскихъ игръ, котораго любила, какъ роднаго брата, огорчила его старуху мать, всегда такую ласковую къ ней?... Но нѣтъ, она не могла поступить иначе. Слишкомъ серьезны, даже страшны были слова канторши. Сдѣлаться невѣстой Мартына? И это могла думать, могла желать этого его мать? Нѣтъ, нѣтъ, этого никогда не будетъ! Такъ думала Лотта, но почему -- объ этомъ она не смѣла думать, не смѣла самой себѣ признаться. А, между тѣмъ, въ ея душѣ причина была тѣсно связана съ запечатлѣвшимся въ ней образомъ, который не хотѣлъ стираться. Съ этого дня Лотта знала, что онъ никогда не сотрется.
   Какъ это случилось?
   Мысли Лотты унеслись далеко назадъ. Это было весной, въ тихое, ясное утро; она стирала пыль съ книгъ отца и широко открыла окна. Съ горы спустилась рота эберштейнскихъ стрѣлковъ. Кончивъ ученье, солдаты проходили черезъ Бургвангенъ обратно въ городъ. Черезъ четверть часа около церковнаго дома остановился запоздавшій патруль. Вольноопредѣляющійся, который велъ его, внимательно осмотрѣлъ долину и подошелъ къ маленькому Павлу, который возился съ деревяннымъ корабликомъ около колодца.
   -- Мальчикъ, солдаты проходили здѣсь?-- спросилъ онъ.
   -- Да,-- отвѣтилъ Павелъ.-- Они уже давно въ Эберштейнѣ. И командиръ былъ съ ними; онъ ѣхалъ верхомъ.
   -- Вотъ будетъ браниться!-- замѣтилъ одинъ изъ патрульныхъ, представляя командира, закартавилъ:-- "Вольноопредѣляющійся Лубрехтъ заѣзжалъ, вѣроятно, отдохнуть въ бургванскій погребокъ? Фельдфебель, запишите неисправность солдатъ! На три дня въ карцеръ! Вольноопредѣляющагося на четыре!"
   -- Этого не можетъ быть,-- возразилъ другой.-- Если онъ посылаетъ патруль, а самъ мѣняетъ направленіе, то не вправѣ наказывать.
   Вольноопредѣляющійся снялъ каску и вытеръ высокій лобъ. Его вьющіеся бѣлокурые волосы блестѣли на солнцѣ.
   -- Ты сынъ пастора?-- спросилъ онъ мальчика и, когда тотъ отвѣтилъ, продолжалъ:-- Тоже хочешь быть пасторомъ? Знаешь уже латынь?
   -- Miles ero!-- съ гордостью отвѣтилъ мальчикъ.
   -- Несчастный!-- воскликнулъ вольноопредѣляющійся.-- А теперь, братцы, маршъ скорѣе въ догонку!
   Онъ подалъ мальчику руку, поблагодарилъ его и солдаты быстро зашагали подъ гору.
   Лотта все слышала и видѣла, стоя у окна.
   Стройная фигура и красивое лицо вольноопредѣляющагося запечатлѣлись въ ея памяти. Его сѣверо-германскій выговоръ показался простой баварской дѣвушкѣ такимъ благороднымъ, точно иностранный принцъ останавливался передъ домикомъ пастора. Его имени она тоже не забыла.
   Какъ-то вскорѣ она отправилась въ Эберштейнъ въ гости къ подругѣ, дочери гимназическаго учителя, которая жила около ботаническаго сада. Когда служанка принимала кофе, хозяйка спросила ее, отнесла ли она наверхъ лампу?
   -- Сегодня не надо, -- отвѣтила горничная.-- Господинъ Лубрехтъ будетъ дежурить до завтрашняго обѣда на плацу для стрѣльбы.
   -- Господинъ Лубрехтъ?-- спросила Лотта.
   -- Да, это вольноопредѣляющійся, который съ осени живетъ у насъ, -- отвѣтила подруга.-- Онъ изъ Берлина или откуда-то поблизости. Вотъ будетъ счастливъ, когда сдѣлается опять студентомъ: каждую свободную минуту онъ проводитъ за книгой.
   -- Да, у него необыкновенный характеръ, всегда одинъ,-- подтвердила хозяйка.-- Правда, это не удивительно, когда имѣешь такую прелестную квартиру. Многимъ бы тогда понравилось лучше дома, чѣмъ въ трактирѣ.
   -- Да, у васъ хорошія комнаты,-- сказала Лотта.
   -- У насъ?-- воскликнула подруга.-- Нѣтъ, Лотта, наши комнаты показались ему нехороши: онъ привыкъ къ роскоши. Когда онъ нанялъ двѣ верхнія комнаты, мы должны были вынести всю нашу рухлядь, а онъ выписалъ себѣ обстановку изъ столицы. Хочешь взглянуть?
   -- О, нѣтъ!-- нерѣшительно отказалась Лотта.-- Ему будетъ непріятно, если въ его отсутствіе чужіе будутъ ходить въ его комнату.
   Подруга разсмѣялась.
   -- Даже цари допускаютъ это! А господинъ Лубрехтъ, конечно, обрадовался бы, если бы узналъ, что наша прекрасная Лотта входила въ его святилище! Вѣдь, можно, мама?
   Хозяйка не нашла никакихъ возраженій и дѣвушки поднялись наверхъ.
   Никогда въ жизни дочь сельскаго пастора не видала подобной обстановки. Помѣщеніе вольноопредѣляющагося состояло изъ двухъ большихъ комнатъ, и онѣ были роскошно убраны во вкусѣ "реверансъ". Мебель была дубовая, рѣзная, и каждая вещь оказывалась настоящимъ художественнымъ произведеніемъ; мягкій зеленый коверъ покрывалъ полъ, тяжелыя штофныя занавѣси лежали красивыми складками. Передъ диваномъ красовалась великолѣпная тигровая шкура; бронзовые бюсты писателей, копіи съ античныхъ статуй, дорогіе кувшины и старинныя рѣдкости наполняли столы и консоли. Стѣны украшала одна только картина: прекрасная, большая копія Сикстинской Мадонны. Громадные шкафы, переполненные книгами въ дорогихъ переплетахъ, занимали большую часть стѣнъ, книги и брошюры валялись на креслахъ и большомъ письменномъ столѣ, покрытомъ зеленымъ сукномъ. Лотта взглянула на заглавія: большая часть была на англійскомъ языкѣ. Роскошное англійское изданіе сочиненій Шелли лежало открытымъ на письменномъ столѣ и рядомъ листъ бумаги съ начатымъ переводомъ въ стихахъ.
   Лотта стояла въ безмолвномъ изумленіи все время, пока болтливая подруга показывала ей всевозможныя рѣдкости, альбомы, папки съ гравюрами, занимавшія отдѣльный шкафъ. Она думала въ это время о красивомъ солдатѣ, разговаривавшемъ у колодца съ ея братомъ, и чувство благоговѣнія къ нему охватывало дѣвушку.
   Какъ часто съ тѣхъ поръ мысли ея уносились къ прекрасному незнакомцу! Но безъ надежды, съ смиреннымъ благоговѣніемъ думала она о немъ, какъ о чемъ-то недосягаемомъ.
   И вотъ тотъ, кого она считала далекимъ, какъ свѣтила небесныя, живетъ съ ней въ одномъ домѣ. Она отворила ему дверь въ садъ, она просила за него, когда вдова кантора гнала его изъ дома. И онъ съ благодарностью взглянулъ на нее: какое безконечное счастье! Да, она сестра Мартына, какъ назвалъ ее Лубрехтъ, но не невѣста! Нѣтъ, съ образомъ, который въ ея сердцѣ, несовмѣстима никакая другая любовь! Отнынѣ все счастье ея жизни будетъ состоять въ томъ, чтобы издали съ безмолвнымъ благоговѣніемъ поклоняться недосягаемому божеству.
   Ея рука съ вязаньемъ давно опустилась на колѣни, взоры устремились въ даль. Все сильнѣе охватывало дѣвушку чувство умиленія; она стала на колѣни около стула и начала молиться за того, кого не смѣла любить.
   Когда Лотта поднялась, на душѣ ея было покойно и ясно. Она вымыла лицо, чтобы уничтожить послѣдніе слѣды слезъ, пригладила волосы и собралась идти внизъ, чтобы попросить извиненія у г-жи Гугельхопфъ.
   Внизу, между тѣмъ, общество разошлось и Мартынъ вернулся въ столовую, гдѣ осталась одна мать.
   -- Матушка, я укладываю свои вещи и переѣзжаю къ сапожнику Шмельцлю,-- сказалъ онъ, входя.
   -- Мартынъ!-- испуганно воскликнула канторша.
   -- Да; вѣдь, Лотта не захочетъ больше со мною встрѣчаться. Старуха взяла сына за руку и нѣжно заглянула ему въ глаза.-- Мартынъ, сынъ мой, не упрекай меня! Ты давно знаешь, что мое самое задушевное желаніе то, что сегодня нечаянно сорвалось съ языка.
   Мартынъ покраснѣлъ и прижалъ голову къ щекѣ матери.
   -- Я не упрекаю тебя, но чувствую, что Лотта и не думаетъ объ этомъ. Она еще дитя. А кто знаетъ, что будетъ дальше?
   -- Но ты любишь ее, Мартынъ. Я давно знала это.
   Мартынъ ничего не отвѣтилъ. Мать молча гладила дрожащею рукой темные волосы сына, когда въ комнату вошла Лотта. Она смущенно улыбалась и на глазахъ ея опять навернулись слезы.
   -- Простите мнѣ оба и забудемъ все!-- просила она.
   Мартынъ со страхомъ смотрѣлъ на нее. Теперь онъ протянулъ руку и воскликнулъ:
   -- Нѣтъ, Лотта, ты прости насъ! Мы тебя огорчили!
   -- Все прошло уже!-- отвѣтила дѣвушка и бросилась въ объятія вдовы.
   Г-жа Гугельхопфъ устремила на сына долгій, вопросительно-умоляющій взглядъ, точно хотѣла сказать, что теперь стоитъ только сказать одно слово и сердце дѣвушки будетъ принадлежать ему, но Мартынъ отвернулся въ сторону.
   -- А теперь ты не уѣдешь къ сапожнику Шмельцлю?-- спросила она, наконецъ.
   -- Лотта, могу я остаться?-- обратился онъ къ дѣвушкѣ.
   -- Къ сапожнику Шмельцлю?-- воскликнула Лотта.
   Она весело разсмѣялась и вдругъ къ ней вернулась ея прежняя веселость.
   -- Не оставишь же ты насъ, беззащитныхъ женщинъ, однѣхъ съ страшнымъ г. Аутенритъ?
   Мартынъ тоже разсмѣялся и миръ водворился между старыми товарищами.
   

VII.

   Вернувшись въ свою комнату, Мартынъ засталъ Лубрехта полулежащимъ на старомъ диванѣ, съ папиросой въ зубахъ; онъ былъ погруженъ въ чтеніе англійскаго журнала. Нѣсколько книгъ лежало передъ нимъ на столѣ. Дядька Лубрехта досталъ ихъ изъ ящика, который онъ только что привезъ съ почты; уложивъ парадную форму и изящные туалетныя бездѣлушки вольноопредѣляющагося въ указанный Мартыномъ шкафъ, онъ вышелъ съ запыленнымъ походнымъ мундиромъ Лубрехта.
   Мартынъ молча сѣлъ и занялся чисткой каски, затѣмъ развинтилъ ружье, положилъ на столъ отдѣльныя части и тоже принялся ихъ чистить.
   Феликсъ поднялъ глаза съ книги.
   -- Вы, повидимому, привыкли къ этому дѣлу, -- замѣтилъ ъ.-- Я же не рѣшаюсь безъ Ауриха разбирать ружье, изъ боязни, о не съумѣю его собрать.
   -- Я всегда самъ это дѣлаю, -- дружелюбно отвѣтилъ Мартынъ.-- Расходы моей военной службы и такъ тяжелы для матери; Поэтому я обхожусь безъ дядьки. И ничего, отлично справляюсь.
   Лубрехтъ посмотрѣлъ на непритязательнаго товарища съ смѣшаннымъ чувствомъ сожалѣнія и уваженія, закрылъ книгу и, подойдя къ окну, выглянулъ въ садъ.
   Тамъ ему представилась совершенно иная картина. Между двухъ яблонь висѣлъ гамакъ и въ немъ лѣниво покачивалась Розалія. Въ одной рукѣ она держала модный журналъ и обмахивалась имъ отъ жары, другою раскачивала свое воздушное ложе при помощи воткнутаго въ землю зонтика. Легкое розовое платье съ болѣе темною шелковою отдѣлкой облегало ея красивую фигуру и свѣшивалось изъ сѣтки.
   Едва вольноопредѣляющійся приблизился къ окну, какъ молодая дѣвушка замѣтила его. Она улыбнулась и крикнула нѣжнымъ, въ душу пропивающимъ голосомъ:
   -- Отчего вы не идете въ садъ, г. Лубрехтъ?
   Молодой человѣкъ не могъ отвѣтить такимъ же дружелюбнымъ тономъ, хотя красота дѣвушки притягивала его. Онъ молча поклонился въ знакъ согласія и направился въ двери.
   -- Вы тоже скоро придете въ садъ?-- обратился онъ въ Мартыну.
   -- Мнѣ еще долго чистить,-- возразилъ тотъ.-- А кромѣ того барышня не нуждается въ моемъ обществѣ.
   -- Кажется, это обоюдно?
   Баварецъ молча пожалъ плечами.
   Когда подошелъ Лубрехтъ, Розалія перестала начаться, опустила модный журналъ на колѣни и съ улыбкой протянула ему руку.
   -- Какъ мило съ вашей стороны, что вы навѣщаете меня въ моемъ воздушномъ замкѣ!-- воскликнула Розалія съ своею обычною искусственною манерой. Въ берлинскомъ пансіонѣ она почти совсѣмъ отвыкла отъ баварскаго нарѣчія.-- Здѣсь моя резиденція. Когда вы захотите получить аудіенцію, вы всегда найдете меня здѣсь. Въ этой лачугѣ,-- она указала зонтикомъ на хорошенькій домикъ вдовы,-- невыносимо.
   Не вдалекѣ находился столъ съ садовыми креслами; Лубрехтъ сѣлъ.
   -- Въ такую чудную погоду на воздухѣ, конечно, лучше,-- сказалъ онъ, любуясь красотою дѣвушки. Опушенные длинными рѣсницами, какъ звѣзды, горѣли ея темно-каріе, почти черные глаза, выразительные, жгучіе, ласкающіе, страстные и, въ то же время, когда хотѣли, холодные и презрительные. Никогда Лубрехтъ не видалъ подобныхъ глазъ; остальныя черты дополняли ихъ выразительность: соблазнительный, чувственный ротъ, нѣжный румянецъ щекъ, на которыхъ улыбка вызывала очаровательныя ямки. Носъ, правда, былъ не очень хорошъ -- не римскій, какъ у матери, а удивительно похожій на отцовскій: такой формы, которая считается красотой только у мопсовъ. Въ берлинскомъ пансіонѣ одна завистливая подруга назвала ее разъ "моськой" и оскорбленная Розалія просиживала послѣ этого часы передъ зеркаломъ, проклиная свой, унаслѣдованный отъ отца, некрасивый носъ. Впослѣдствіи она убѣдилась, что короткій и тупой носъ не вредитъ ей въ глазахъ мужчинъ, и утѣшилась. Она взбивала на лбу завитые въ мелкія кудряшки волосы, что шло къ ея вздернутому носику и придавало видъ очаровательной наивности. И дѣйствительно, ее можно было принять за наивнаго ребенка, когда она спала или опускала свои длинныя рѣсницы. Глаза же не были наивны, и какъ только въ нихъ загорался огонекъ, такъ наивный носикъ стушевывался, забывался. И Лубрехтъ также не видалъ его.
   Въ дополненіе ко всему этому надо добавить, что у Розаліи была очень стройная, изящная фигура, и общаго впечатлѣнія не портили руки, бѣлыя и нѣжныя, но слишкомъ большія, также какъ и ноги, что особенно замѣтно было, когда дѣвушка лежала въ гамакѣ.
   -- Не въ воздухѣ дѣло,-- насмѣшливо улыбаясь, отвѣтила Розалія на послѣднее замѣчаніе Лубрехта.-- Эти несносные мѣщане, жена учителя съ ревущими дѣтьми, сдѣлали домъ невыносимымъ. Не понимаю, какъ вы не гоните отъ себя этихъ несносныхъ ребятишекъ. И какая деревенская идиллія! Какая восхитительная сцена разыгралась передъ нами сегодня! Я готова была хохотать до слезъ. А какъ хлопочетъ г-жа Гугельхопфъ, чтобы устроить сватовство между сыномъ и этою полевою розой! Нѣтъ, какое счастье, что явился хотя одинъ образованный человѣкъ нашего круга. Будьте больше со мною, чтобы вамъ не очень надоѣдали эти грубые, деотесанные баварцы; ко мнѣ они не очень-то близко подходятъ!
   О, прелестная Розалія, si tacuisses! Если бы уста твои молчали и предоставили говорить краснорѣчивымъ глазамъ, ты побѣдила бы юношу, преклоняющагося передъ всѣмъ прекраснымъ. Но твоимъ устамъ былъ незнакомъ языкъ, который онъ любилъ. Почти испуганно смотрѣлъ на нее Феликсъ въ то время, какъ слова лились серебристою струей, и его сердце болѣзненно сжималось отъ тѣхъ мыслей, которыя они выражали. Онъ въ неловкомъ молчаніи опустилъ глаза.
   Розалія не замѣтила произведеннаго впечатлѣнія и весело продолжала:
   -- Въ Эберштейнѣ теперь вакаціи? Должно быть, тамъ страшно скучно послѣ того, какъ разъѣхались студенты; но зимой тамъ весело. Въ нынѣшнемъ году я ѣздила на студенческій балъ. Вы тоже были? Я васъ не видала... Не были?-- воскликнула она, когда Лубрехтъ отвѣтилъ отрицательно.-- Какъ могли вы пропустить? И вы не принадлежите ни къ какому кружку?... Нѣтъ? Этого я не понимаю! Только такіе несчастные бѣдняки, какъ Гугельхопфъ, держатся въ сторонѣ. А вы... я съ перваго взгляда догадалась, что вы не бѣднякъ.
   -- У меня другіе интересы.
   -- Да?-- оживленно воскликнула Розалія.-- Сердечные интересы, не такъ ли? Да, да, я это сразу подумала. У васъ такіе глубокіе глаза; это доказываетъ скрытую страсть. И кто счастливица? Лубрехтъ смотрѣлъ на дѣвушку съ нескрываемымъ изумленіемъ. Наивность это? Если же нѣтъ, то какую школу прошла эта дѣвушка? Отъ взгляда, брошеннаго ею при послѣднихъ словахъ, Феликсъ долженъ былъ опустить глаза. Онъ чувствовалъ себя оскорбленнымъ до глубины души.
   Розалія внимательно слѣдила за нимъ. Слишкомъ тщеславная, чтобы усомниться въ своей силѣ, слишкомъ поглощенная собою, чтобы понять такую натуру, какъ его, она не подозрѣвала, что происходитъ въ душѣ Феликса. Она думала, что ея красота поразила его.
   "Совсѣмъ невинный мальчикъ!" -- рѣшила Розалія и эта мысль разсмѣшила ее.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, юное сердце еще спитъ! Но успокойтесь, оно скоро проснется!-- проговорила она, нѣжно касаясь зонтикомъ его колѣнъ.-- И когда вы это почувствуете, скажите мнѣ!
   Въ глазахъ ея опять блеснулъ задорный огонекъ. Неужели же онъ не понимаетъ этого языка?
   Разговоръ прервался, такъ какъ въ садъ вошла профессорша съ дѣтьми. Мальчики опять съ крикомъ бросились къ вольноопредѣляющемуся. Одному изъ нихъ пришла въ голову мысль сильнѣе раскачать гамакъ, но Розалія ударила его зонтомъ и сердито крикнула:
   -- Убирайся, невоспитанный мальчишка!
   Ребенокъ съ крикомъ бросился къ матери. Лубрехтъ поднялся.
   -- Мнѣ надо на ученье, фрейлейнъ,-- произнесъ онъ и, поклонившись, хотѣлъ удалиться.
   -- О, какъ досадно!-- воскликнула Розалія, задерживая его руку долѣе, чѣмъ слѣдовало.-- Но вы должны обѣщать, что исполните мою просьбу: завтра вечеромъ вы пойдете съ нами въ паркъ на концертъ и фейерверкъ.
   Лубрехтъ колебался, но Розалія повторила свою просьбу такъ нѣжно, такъ настойчиво, что онъ не рѣшился отказать. Уходя, онъ сердился на себя за то, что согласился.
   Во время ученья, происходившаго въ каштановой аллеѣ, Лубрехту подали письмо. Оно было съ родины, отъ доктора Гроха, опекуна и воспитателя Феликса. Дядя писалъ, что собирается прокатиться по Швейцаріи, въ субботу заѣдетъ по дорогѣ въ Росталь, гдѣ проведетъ нѣсколько дней. Онъ надѣется, что Феликсъ выхлопочетъ себѣ отпускъ и проведетъ съ нимъ воскресенье въ городѣ. Къ несчастію, пока еще былъ четвергъ и Феликсъ пожалѣлъ, отчего дядя пріѣзжаетъ не на слѣдующій день, чтобы избавить его отъ прогулки съ Розаліей на музыку и фейерверкъ.
   

VIII.

   Въ пятницу утромъ въ Зауэрбруннъ пріѣхалъ профессоръ Фёръ, юристъ, съ ровнымъ, спокойнымъ характеромъ. Когда онъ поздоровался съ семьей и остался вдвоемъ съ женой, профессорша сказала, между прочимъ:
   -- Со вчерашняго дня я много думала объ одномъ твоемъ гейдельбергскомъ товарищѣ, о которомъ ты какъ-то разсказывалъ мнѣ. Большой оригиналъ былъ этотъ эпикуреецъ: пилъ всегда лучшія вина, курилъ дорогія сигары, слылъ авторитетомъ по части перчатокъ и галстуковъ и изобрѣталъ утонченные рецепты для повара въ вашемъ студенческомъ ресторанчикѣ. И, въ то же время, онъ. зналъ наизусть всего Катулла и былъ такимъ цѣнителемъ искусствъ, что ты удивлялся его тонкому пониманію.
   Фёръ улыбнулся.
   -- Обжорливый эстетикъ произвелъ, должно быть, сильное впечатлѣніе на тебя, Анхенъ, что ты такъ хорошо запомнила мои слова. Что же, ты прочла его статью? Вѣдь, онъ бросилъ юриспруденцію и сдѣлался знаменитымъ критикомъ.
   -- Нѣтъ, я ничего не читала. Помнишь ли ты, что Грохъ приходится дальнимъ родственникомъ покойному Лубрехту, лейпцигскому филологу, въ домѣ котораго я часто бывала ребенкомъ?
   -- Да, припоминаю,-- отвѣтилъ профессоръ послѣ небольшой паузы.-- Если я не ошибаюсь, онъ взялъ къ себѣ маленькаго сына Лубрехта.
   -- Да,-- подтвердила профессорша и разсказала о вольноопредѣляющемся.
   Фёръ серьезно выслушалъ ее.
   -- Изъ того, что ты разсказываешь, я заключаю, что молодой человѣкъ слишкомъ изнѣженъ и избалованъ, и это меня не удивляетъ. Я много лѣтъ не видѣлъ Гроха; но тотъ Грохъ, котораго я зналъ студентомъ, обѣщалъ быть плохимъ воспитателемъ. Откровенно говоря, подъ лоскомъ свѣтскости и эстетическихъ вкусовъ онъ скрывалъ циничную, грубую душу, и если кто всѣхъ менѣе способенъ былъ сдѣлать изъ мальчика человѣка, такъ именно онъ.
   Профессорша положила руку на плечо мужа и ласково сказала:
   -- Милый, не относись съ предубѣжденіемъ къ молодому Лубрехту. Я увѣрена, что его не коснулось растлѣвающее вліяніе опекуна. У него хорошая, свѣтлая душа.
   За обѣдомъ Фёръ познакомился съ вольноопредѣляющимся и, когда профессорша пошла укладывать спать дѣтей, пригласилъ его къ паркъ. Они сѣли подъ тѣнью стараго, развѣсистаго вяза, спросили кофе и закурили сигары.
   -- Мнѣ говорила жена, что вы ждете въ воскресенье дядю, -- началъ Фёръ.-- Вѣдь, вы знаете, мы съ нимъ однокашники? Какъ онъ поживаетъ? Онъ былъ лучшимъ въ университетѣ знатокомъ римскихъ поэтовъ. Продолжаетъ онъ заниматься ими съ прежнею страстью?
   -- Да,-- отвѣтилъ Феликсъ.-- Катуллъ, попрежнему, его любимецъ. У него въ библіотекѣ имѣются раскошнѣйшія изданія древнихъ классиковъ.
   -- Докторъ Грохъ воспитывалъ васъ? Онъ, вѣдь, въ Берлинѣ живетъ?
   -- Въ трехъ миляхъ отъ Берлина, въ Ванзее. Дядя выстроилъ себѣ тамъ дачу. Туда я пріѣхалъ къ нему десяти лѣтъ.
   -- Значитъ, у васъ былъ домашній учитель?
   -- Нѣтъ, дядя самъ воспитывалъ меня. Каждое утро, когда онъ бывалъ дома, мы занимались уроками; остальное время я могъ дѣлать, что угодно, и среди книгъ счастливо протекли мои годы. У дяди часто бывали гости, еще чаще онъ самъ уѣзжалъ въ Берлинъ и ежегодно онъ совершалъ длинныя путешествія, иногда вмѣстѣ со мною. Разъ онъ взялъ меня съ собой въ Англію, гдѣ мы прожили цѣлый годъ, и частью въ Лондонѣ, частью въ различныхъ старинныхъ помѣстьяхъ мы провели незабвенное время. Послѣдніе два года передъ отъѣздомъ въ Эберштейнъ я посѣщалъ берлинскую гимназію и сдалъ тамъ экзаменъ зрѣлости. По вечерамъ же я всегда возвращался на нашу виллу.
   -- И докторъ Грохъ не женатъ?
   -- Нѣтъ!
   Профессоръ задумался.
   -- Странное, необыкновенное дѣтство провели вы!-- произнесъ онъ, наконецъ.
   -- Но счастливое, беззаботное!-- воскликнулъ юноша.-- Дядя исполнялъ малѣйшія мои желанія и жизнь моя была полна гармоніи.
   -- Въ этомъ-то и заключается ошибка,-- возразилъ профессоръ.-- Вы не научились бороться съ жизнью. Вашъ умъ развился, но я сомнѣваюсь, чтобы безпечная жизнь, полная наслажденій, способна была укрѣпить вашъ характеръ. По крайней мѣрѣ, я вижу въ этомъ причину, почему всякія лишенія кажутся вамъ особенно тяжелыми.
   Лубрехтъ покраснѣлъ.
   -- Я не знаю, насколько вѣрно указываете вы причину,-- замѣтилъ онъ, слегка обидѣвшись.-- Но что контрастъ былъ слишкомъ рѣзокъ для меня, этого я не отрицаю. Вначалѣ я едва не погибъ и, только благодаря тому, что создалъ двойственную жизнь, духовный міръ, куда уносился по вечерамъ, я въ состояніи былъ вынести это тяжелое испытаніе. Если бы я долженъ былъ жить въ казармахъ, я навѣрное погибъ бы. Но развѣ это можно ставить въ вину моему воспитанію? Я думаю, всякій духовно-развитой человѣкъ неспособенъ къ суровымъ условіямъ солдатчины. Шопенгауэръ, по моему мнѣнію, правъ, требуя, чтобы ученые были освобождены отъ воинской повинности.
   -- Любезный другъ, этимъ вы только оправдываете собственную неспособность къ лишеніямъ и трудностямъ жизни,-- возразилъ профессоръ.-- Вы на самомъ дѣлѣ, можетъ быть, непригодны для военной службы. Но развѣ вы никогда не думали о томъ, что высшая задача воспитанія состоитъ въ подготовленіи отдѣльныхъ лицъ для служенія всему человѣчеству?
   -- Можно различными путями приносить пользу человѣчеству,-- возразилъ Лубрехтъ.
   -- Вы филологъ?-- спросилъ профессоръ.
   -- Да, числюсь филологомъ,-- отвѣтилъ Феликсъ.-- Мой опекунъ не желаетъ, чтобы я смотрѣлъ на занятія въ университетѣ, какъ на средство зарабатывать хлѣбъ.
   -- Что это значитъ? Должна же у васъ быть впереди какая-нибудь цѣль? Повѣрьте мнѣ, только великимъ, независимымъ умамъ, занятія которыхъ составляютъ вкладъ въ достояніе всего человѣчества, только такимъ умамъ приноситъ пользу свободное, необязательное занятіе. Остальные же, если они, на несчастье, слѣдуютъ двоимъ неопредѣленнымъ стремленіямъ, впадаютъ въ двѣ крайности: или они стремятся достигнуть слишкомъ многаго, разбиваются и ничего не достигаютъ, или становятся односторонними, узкими, нетерпимыми. Вамъ же, мой юный другъ, я скажу: если вы хотите приносить пользу себѣ и другимъ, то дѣйствуйте за одно съ другими, какъ звено большой цѣпи, и не отдѣляйтесь. А главное -- я говорю съ вами какъ другъ вашего покойнаго отца и потому не щажу васъ,-- вѣдь, ваши родители не оставили вамъ состоянія? Что же, вы всю жизнь намѣрены жить на средства доктора Гроха?
   Лубрехтъ смутился.
   -- Не приписывайте мнѣ низкихъ побужденій,-- сказалъ онъ.-- Именно потому, что я ничего не имѣю и всѣмъ обязанъ дядѣ, я совершенно подчинился его волѣ. Онъ такъ часто возставалъ противъ жалкаго рабства всякой обязательной службы, что я считаю вполнѣ естественнымъ исполнять его желанія. Служба, по его мнѣнію, создана для тѣхъ, кто долженъ зарабатывать хлѣбъ; она только средство для достиженія цѣли. Кто уже имѣетъ хлѣбъ, тому это; средство ненужно; считать же трудъ цѣлью -- что можетъ быть ужаснѣе? Дядя часто повторяетъ, что желаетъ для меня свободы: рабовъ и такъ много на свѣтѣ. Что же касается состоянія, то онъ рѣшилъ позаботиться, чтобы послѣ него я могъ жить какъ онъ.
   -- Другъ мой,-- серьезно возразилъ профессоръ,-- заработокъ, конечно, неотъемлемъ отъ труда. Но заработокъ необходимъ отдѣльному лицу, трудъ же нуженъ государству, всему человѣчеству, и благо тому, кто такъ думаетъ.
   Къ концу разговора къ нимъ подошла профессорша съ дѣтьми. Мальчики забрались на колѣни Лубрехта, смотрѣлись въ блестящія пуговицы его мундира и смѣялись надъ отражавшимися въ нихъ рожицами; потомъ они увлекли его съ собою смотрѣть минеральный источникъ, который билъ ключомъ подъ мѣднымъ куполообразнымъ сводомъ.
   -- Посмотри, какъ любятъ его дѣти!-- замѣтила молодая мать, глядя имъ вслѣдъ.-- Они чувствуютъ, что въ его сердцѣ нѣтъ фальши.
   -- Да, онъ хорошій юноша,-- подтвердилъ Фёръ.-- Но ему необходимо пройти суровую школу.
   -- Согласенъ онъ провести зиму съ нами?
   Фёръ пожалъ плечами.
   -- Я боюсь, что мои дружескія наставленія не по вкусу ему.
   Однако, когда Феликсъ вернулся съ дѣтьми, профессоршѣ удалось уговорить его остаться въ Эберштейнскомъ университетѣ. Его убѣдили не серьезные, разумные доводы профессора, а материнская доброта его жены. Вскорѣ Феликсъ отправился на ученье, а профессоръ укладываться, такъ какъ онъ уѣзжалъ въ Римъ съ вечернимъ поѣздомъ.
   

IX.

   Вечеромъ семейство Аутенритъ отправилось въ курзалъ. Старики шли впереди, въ нѣсколькихъ шагахъ слѣдовала за ними Розалія подъ руку съ Лубрехтомъ. Надо было пройти немного городомъ. Около королевской площади они встрѣтили ротнаго командира Лубрехта. Розалія издали узнала его и, повидимому, обрадоваіась.
   -- Вонъ идетъ полковникъ фонъ-Дюсингенъ!-- взволнованно сказала она.-- На студенческомъ балѣ въ Эберштейнѣ я три раза танцовала съ нимъ.
   По военному уставу, Лубрехтъ долженъ былъ стать во фронтъ передъ своимъ ближайшимъ начальникомъ. Изъ вниманія къ дамѣ, которая шла подъ руку съ вольноопредѣляющимся, ротный командиръ могъ бы знакомъ освободить его отъ этого, но офицеръ не любилъ неспособнаго къ военной службѣ солдата и, можетъ быть, обрадовался случаю унизить его. Онъ не сдѣлалъ ни одного предупредительнаго движенія и Лубрехтъ долженъ былъ выпустить руку дамы и вытянуться во фронтъ. Полковникъ небрежно кивнулъ головой, строго взглянулъ на подчиненнаго и улыбнулся, встрѣтившись глазами съ молодою дѣвушкой.
   Розалія была въ бѣшенствѣ. Лубрехтъ опять предложилъ ей руку, но дѣвушка рѣзко отклонилась. Ей было нанесено оскорбленіе, и вольноопредѣляющійся долженъ былъ поплатиться за это; она вдругъ возненавидѣла его, какъ будто онъ преднамѣренно оскорбилъ ее.
   Феликса тоже непріятно поразило это происшествіе: подобное стѣсненіе, налагаемое обязанностями службы, являлось диссонансомъ, какихъ не мало внесла военная служба въ его гармоничную жизнь, а всякій диссонансъ причинялъ ему чуть не физическое страданіе. Юноша хотѣлъ попросить извиненія у Розаліи, но когда та грубо отвергла его руку, онъ только взглянулъ на нее съ непріятнымъ изумленіемъ и молча пошелъ рядомъ.
   Концертъ происходилъ въ старой тѣнистой рощѣ, гдѣ вокругъ кіоска для музыкантовъ собралось за столиками множество публики. Но Аутенриты не захотѣли мѣшаться въ толпѣ; они прошли черезъ курзалъ на террасу, гдѣ сидѣли офицеры и разряженныя дамы. Широкая, усыпанная пескомъ площадка съ мраморнымъ фонтаномъ посрединѣ отдѣляла избранную публику отъ толпы гуляющихъ.
   Свободныхъ мѣстъ не оказалось, но Розалія съ очаровательною улыбкой подошла къ столику, занятому тремя кавалеристами, и самоувѣренно сказала:
   -- Здѣсь мы, безъ сомнѣнія, найдемъ пристанище.
   Офицеры сразу поднялись и предложили стулья.
   -- О, благодарю, я не хочу лишать васъ мѣстъ! Стульевъ много,-- проговорила она, но, все-таки, опустилась на предложенный стулъ.
   Г-жа Аутенритъ схватила за плечо проходившаго мимо кельнера и испуганный мальчикъ быстро принесъ недостающіе стулья.
   Лубрехтъ, товарищи котораго свободно сидѣли внизу, чувствовалъ себя неловко среди начальства, хотя очарованные Розаліей поручики и кивнули ему милостиво головой. Сама Розалія не обращала на Феликса ни малѣйшаго вниманія. Скоро она вступила въ оживленную бесѣду съ кавалеристами и болтала, и смѣялась съ ними, какъ съ старыми знакомыми, даже во время музыки, которая и безъ того была плохо слышна на террасѣ. Офицеры занимались Розаліей и не замѣчали мамаши, которая изрѣдка вставляла въ разговоръ свое слово; она, повидимому, тоже забыла о существованіи Лубрехта.
   Медленно накипало раздраженіе въ душѣ молодого человѣка; его возмущало поведеніе Розаліи и неприличное пренебреженіе, которое она выказывала ему. Наконецъ, онъ долѣе не въ состояніи былъ владѣть собой. Онъ нервно всталъ, отдалъ честь офицерамъ, холодно поклонился дамамъ и быстро удалился.
   -- Какъ, вы уходите безъ насъ?-- съ упрекомъ воскликнула г-жа Аутенритъ.
   -- Надѣюсь, вы извините меня,-- отвѣтилъ Лубрехтъ, еще разъ оборачиваясь.
   При этомъ онъ окинулъ Розалію презрительнымъ взглядомъ. По дорогѣ онъ заплатилъ за входъ кельнеру и спустился въ садъ. Позади слышался насмѣшливый хохотъ Розаліи.
   -- Странныя манеры у этого юноши!-- воскликнулъ одинъ изъ поручиковъ.
   -- Невѣжество!-- объяснила г-жа Аутенритъ.
   -- Ревность!-- замѣтила Розалія, и офицеры разсмѣялись, какъ надъ самою остроумною шуткой.
   Розалія знала, что этого поступка она никогда не проститъ молодому человѣку.
   Наступила темнота и садъ украсился разноцвѣтными фонариками. На площадкѣ между террасой и каштановою рощей начали приготовлять фейерверкъ.
   Старый Аутенритъ робко выразилъ желаніе взглянуть вблизи на иллюминованный садъ, но жена рѣзко отвѣтила:
   -- Ахъ, сиди, пожалуйста! Стоитъ ли смотрѣть эти жалкіе фонарики?
   Офицеры, къ досадѣ Розаліи, не потрудились скрыть злорадныхъ усмѣшекъ.
   Но когда взлетѣли первыя ракеты и разсыпались огненными змѣйками на темномъ сводѣ неба, тогда старикъ не выдержалъ и вскочилъ съ мѣста. Несмотря на всѣ старанія жены удержать его, онъ жалобнымъ голосомъ твердилъ, что хочетъ видѣть фейерверкъ вблизи. На самомъ дѣлѣ, передъ террасой собралась густая толпа и мѣшала смотрѣть сидящимъ сзади. Старикъ находился въ такомъ возбужденномъ состояніи, что женѣ пришлось подчиниться его желанію. Она неохотно поднялась и сказала:
   -- Въ такомъ случаѣ, пойдемъ внизъ, Розалія.
   -- Ахъ, мама, я охотнѣе осталась бы здѣсь, я ненавижу давку,-- отвѣтила дочь, съ досадой замѣтивъ, что офицеры не намѣреваются провожать ее.
   -- Нѣтъ, ты пойдешь съ нами!-- рѣшительно возразила старуха и дѣвушка повиновалась, капризно надувъ губы.
   Офицеры, которымъ надзоръ мамаши пришелся не по вкусу, равнодушно посмотрѣли имъ въ слѣдъ.
   Феликсъ Лубрехтъ стоялъ подъ деревьями, гдѣ вокругъ площадки толпилась публика. Г-жа Аутенритъ спустилась съ террасы подъ руку съ мужемъ, сіявшимъ отъ восторга; за ними медленно слѣдовала величественная Розалія въ красномъ шелковомъ платьѣ съ кружевами и въ легкомъ прозрачномъ шарфѣ, слегка накинутомъ на плечи; крошечная шляпа изъ цвѣтовъ прикрывала ея темные волосы.
   Дѣвушка шла съ спокойнымъ, почти равнодушнымъ видомъ; только тотъ, кто зналъ ее, могъ сказать, какъ разсчитанно было каждое ея движеніе въ то время, какъ она проходила по освѣщенной площадкѣ передъ глазами зѣвающей толпы.
   Въ это время огненное колесо фейерверка начало медленно вертѣться; но въ ту минуту, когда Розалія проходила мимо, оно закружилось сильнѣе, зашипѣло и искры полетѣли во всѣ стороны. Розалія испугалась и поспѣшила догнать родителей. Она остановилась недалеко отъ Лубрехта и встрѣтилась съ нимъ взглядомъ, полнымъ ненависти.
   Феликсъ съ ужасомъ замѣтилъ, что въ кружевахъ ея платья блеснулъ огонекъ и съ быстротою молніи вспыхнулъ яркимъ пламенемъ. Въ то время, какъ она проходила, искра отъ огненнаго колеса упала на легкую ткань ея платья.
   Розалія почти въ тотъ же моментъ замѣтила страшную опасность. Она быстро нагнулась, чтобы потушить рукой огненную змѣйку, но та уже обвилась вокругъ платья. Дѣвушка испустила отчаянный, раздирающій душу крикъ, который повторила сотня голосовъ. Она кричала, мать съ воплемъ ломала руки, и смятеніе, мгновенно овладѣвшее толпой, перешло въ паническое бѣгство. Молодая дѣвушка совсѣмъ потеряла голову отъ страха и бросилась въ толпу, точно спасаясь отъ самой себя.
   Одну только секунду Феликсъ простоялъ въ оцѣпенѣніи, затѣмъ бросился за дѣвушкой, догналъ ее, упалъ на колѣни и руками началъ тушить пламя. Но оно уже слишкомъ разгорѣлось, охватило его бѣлыя перчатки, рукава мундира и ударило въ лицо, когда онъ обнялъ руками дѣвушку, стараясь грудью потушить огонь. Напрасно. Спасти такимъ образомъ уже невозможно было. Феликсъ въ изнеможеніи упалъ; его одежда тлѣлась, руки и лицо были обожжены; страданія были такъ сильны, что онъ лишился чувствъ.
   Громче раздавались отчаянные вопли Розаліи, имъ вторили пронзительные крики матери, готовой потерять сознаніе, но все еще державшейся на ногахъ.
   Вдругъ двѣ сильныя руки обхватили горящую дѣвушку, подняли и отнесли всего за нѣсколько шаговъ. Она очутилась въ мраморномъ бассейнѣ фонтана, гдѣ струившаяся вода, шипя, заливала пламя.
   А старикъ Аутенритъ, довершившій такимъ образомъ спасеніе дочери, прыгалъ и скакалъ отъ радости вокругъ фонтана.
   

X.

   Въ пятницу послѣ обѣда Лотта сидѣла съ канторшей Гугельхопфъ въ ея комнатѣ. Вдова скоро заговорила о семьѣ Аутенритъ.
   -- Не думай, дитя, что я сержусь на эту глупую бабу. Она дочь мясника и отвѣшивала колбасу въ лавкѣ отца, пока за нее не посватался столярный подмастерье и не открылъ на ея деньги мебельнаго магазина. Она устроила ему такую жизнь, что несчастный допился до бѣлой горячки. Теперь она сторожитъ его, какъ ребенка, изъ боязни, что припадокъ повторится.
   -- Это хорошо съ ея стороны,-- замѣтила Лотта.
   -- Да, старики по-моему еще сносны, за то ихъ дочка... я просто не выношу ее. Такого противнаго существа я еще не видывала. Вѣдь, это позоръ, какъ она бѣгаетъ за мужчинами. Посмотри, теперь она занялась пруссакомъ; я слышала, какъ она его звала съ собою.
   Вдова показала рукою на садъ, гдѣ Розалія покачивалась въ гамакѣ и изощряла надъ Феликсомъ свое кокетство.
   -- Я, въ сущности, рада, что они познакомились,-- продолжала канторша.-- Они подходятъ другъ къ другу, тогда какъ мы, простые деревенскіе люди, не можемъ представлять интереса для такого образованнаго господина.
   Лотта взглянула по указанному направленію; краска сбѣжала съ ея лица и смѣнилась страдальческимъ выраженіемъ. Вдова замѣтила перемѣну дѣвушки и продолжала недовольнымъ тономъ:
   -- Но и ему не сладко придется, если онъ влюбится въ эту безсердечную кокетку. Повидимому, онъ избалованный, маменькинъ сынокъ. Берлинцы, вообще, пустые гордецы и на насъ смотрятъ свысока. Эти напыщенные дураки пріѣзжаютъ въ Баварію, любезничаютъ, а сами, за спиной, смѣются надъ нами.
   Лотта молча смотрѣла на свою работу. Старуха покачала головой.
   "Не считала я ее такою глупой, чтобъ она могла влюбиться въ пруссака!"-- подумала она.
   Съ этой минуты вдова начала слѣдить за Лубрехтомъ и немного успокоилась, когда увидала, что онъ держится очень далеко отъ домашней жизни.
   Когда семейство Аутенритъ и вольноопредѣляющійся отправились въ паркъ, оставшіеся дома вздохнули свободно. Уложивъ спать дѣтей и проводивъ мужа, профессорша присоединилась къ обществу.
   Мартынъ попросилъ Лотту спѣть одну изъ народныхъ пѣсенъ, которыя они часто пѣвали дѣтьми. Онъ сѣлъ за рояль, тотъ самый, который еще стоялъ въ бургвангской квартирѣ покойнаго кантора, отличнаго музыканта, и заигралъ акомпаниментъ. Лотта пѣла чистымъ, пріятнымъ голосомъ, не лишеннымъ обработки, благодаря стараніямъ покойнаго Гугельхопфа, бывшаго ея учителемъ. Зная, что Феликсъ проводитъ вечеръ въ обществѣ Розаліи Лотта была въ грустномъ настроеніи, но это только придало больше выразительности ея пѣнію. Мартынъ съ любовью смотрѣлъ молодую дѣвушку, а мать, глядя на нихъ, радовалась.
   Но скоро ихъ спокойствіе было нарушено. Хлопнула наружи дверь, въ комнату вбѣжалъ вольноопредѣляющійся медикъ и сообщилъ о печальномъ исходѣ фейерверка.
   Феликсъ съ блѣднымъ, искаженнымъ отъ боли лицомъ упалъ въ паркѣ на стулъ. Нѣсколько мужчинъ потушили тлѣвшій на немъ мундиръ; для успокоенія острой боли приложили сырой земли, а обгорѣвшія руки намазали масломъ, къ счастью, оказавшимся рядомъ на столикѣ, за которымъ только что ужинали. Феликсъ молчалъ, стиснувъ зубы. Когда принесли изъ курзала ваты и случайно оказавшійся въ толпѣ медикъ наложилъ на раны повязки, Лубрехтъ всталъ, прошепталъ благодарность и темною аллеей хотѣлъ удалиться домой. Онъ неохотно согласился, чтобы медикъ проводилъ его, такъ какъ къ физическимъ страданіямъ прибавилось еще и нравственное.
   -- Что я сдѣлалъ?-- съ горечью отвѣтилъ онъ на поздравленія юнаго врача.-- Безполезно сжегъ руки и больше нечего. Старый идіотъ пристыдилъ меня.
   Придя домой, Феликсъ поднялся наверхъ, а медикъ зашелъ къ хозяйкѣ.
   Въ первый моментъ извѣстіе ошеломило всѣхъ; затѣмъ Maртынъ вскочилъ и бросился къ Феликсу. Вдова тоже скоро оправилась, задала нѣсколько вопросовъ и послѣдовала за сыномъ. Медикъ пожелалъ еще разъ осмотрѣть раны и попросилъ позволенія отправиться вмѣстѣ съ нею наверхъ.
   Лотта, блѣдная, молча выслушала разсказъ. Когда всѣ вышли изъ комнаты и профессорша взглянула на молодую дѣвушку, та бросилась къ ней на грудь и молча прижалась, вздрагивая по временамъ всѣмъ тѣломъ. Профессорша нѣжно обняла ее и, гладя рукой ея бѣлокурые волосы, поцѣловала въ похолодѣвшій лобъ.
   -- Лотта, бѣдная дѣвочка, неужели вы любите его?-- произнесла она, наконецъ.
   Слезы потекли изъ глазъ дѣвушки и облегчили душу.
   Молодая женщина еще разъ поцѣловала ее и начала ласково утѣшать. Несмотря на безпокойство за любимаго человѣка, Лотта была рада, что подѣлилась тайной съ дружески къ ней расположенною женщиной.
   

XI.

   Розалію перенесли въ курзалъ. Ея стоны и жалобы оглашали весь домъ, хотя обжоги были самые незначительные и пострадала рлько лѣвая рука. Лицо осталось невредимымъ, тогда какъ у Лубрехта была обезображена вся лѣвая щека.
   Старикъ Аутернитъ жалобно визжалъ въ то время, какъ мазали прованскимъ масломъ его обожженныя руки. О своемъ геройствѣ онъ, повидимому, не подозрѣвалъ. Его супруга сначала впала въ отчаяніе, рвала на себѣ волосы и проклинала судьбу. Когда же докторъ объяснилъ, что обжоги дочери не опасны, она выбѣжала въ залъ, гдѣ находился Аутенритъ, съ рыданіями бросилась ему на шею, едва не задушила въ объятіяхъ и осыпала поцѣлуями его израненныя руки, которыя онъ съ крикомъ отдернулъ.
   Какъ только жена опять оставила его одного, старикъ понемногу сообразилъ, что онъ свободенъ, что въ первый разъ за много лѣтъ избавился отъ строгаго надзора. Стоящія на буфетѣ блестящія бутылки напомнили ему о жаждѣ. Онъ потребовалъ вина и залпомъ выпилъ первый стаканъ.
   Канторша, позаботившись о Феликсѣ съ материнскою нѣжностью, оставила его на попеченіи Мартына и, забравъ съ собою одѣяла и служанку, отправилась въ гостиницу минеральныхъ кодъ помочь несчастной фрау Аутенритъ.
   Она пришла въ то время, когда Розалію укладывали въ карету. Старый Аутенритъ долженъ былъ сѣсть съ дочерью, но онъ оказался настолько пьянъ, что ихъ немыслимо было везти вмѣстѣ. Его пришлось оставить на рукахъ служанки, пока экипажъ не отвезетъ Розалію домой и вернется обратно.
   Госпожа Аутенритъ боялась, что съ мужемъ, вслѣдствіе ея небрежности, повторится запой, жаловалась на двойное несчастіе и во всемъ винила себя. Несчастная старуха совершенно потеряла голову.
   Никогда канторша не думала, что можетъ почувствовать жалость къ этой напыщенной, антипатичной особѣ, а, между тѣмъ, ей стало жаль старуху, и она начала успокоивать ее такъ ласково, какъ будто никогда не переносила ея оскорбленій.
   Феликсъ провелъ безпокойную ночь. Молодой медикъ сдѣлалъ все, что слѣдовало; перевязалъ отдѣльно каждый палецъ и забинтовалъ руки выше локтя; на обожженную половину лица онъ тоже положилъ повязку. Ночью у Феликса открылась лихорадка.
   На слѣдующій день утромъ явился полковой врачъ.
   -- Маневры кончились для васъ,-- сказалъ врачъ, осмотрѣвъ раны.-- Ваши руки на нѣсколько недѣль непригодны для ружейныхъ пріемовъ. Майоръ думаетъ, что вамъ лучше всего завтра или послѣ-завтра отправиться въ Эберштейнъ, такъ какъ здѣсь мы не имѣемъ лазарета. Отъ вашихъ квартирныхъ хозяевъ вы не вправѣ требовать ухода за больнымъ.
   Еще наканунѣ канторша думала о томъ, какъ она была бы рада, если бы вскружившій юную головку Лотты пруссакъ убрался къ чорту. Но теперь инстинктъ баварскаго гостепріимства измѣнилъ ея мысли. Она рѣшительно объявила, что уходъ за больнымъ доставитъ ей удовольствіе, не будетъ въ тягость, и что она не позволитъ выгонять изъ дому страдающаго человѣка.
   -- Вѣрно, матушка!-- радостно подтвердилъ Мартынъ.
   -- А если господинъ майоръ прикажетъ?-- спросилъ врачъ.
   -- Тогда я сама пойду къ нему и попрошу отмѣнить приказаніе. Врачъ обѣщалъ замолвить словечко майору и согласился, чтобъ больной, хотя временно, остался у канторши.
   Феликса тронула доброта вдовы и Мартына, которые съ этого дня относились къ нему какъ къ сыну и брату. Онъ чувствовалъ себя очень плохо, но сознаніе, что онъ находится среди добрыхъ и сердечныхъ людей, успокоивало его страданіе.
   

XII.

   Къ вечеру въ субботу въ Росталь пріѣхалъ съ курьерскимъ поѣздомъ докторъ Вильгельмъ Грохъ. Приближаясь къ станціи, онъ выбросилъ за окно только что закуренную сигару и, дочитавъ послѣдніе стихи Альфреда Мюссе, которыми развлекался дорогой, съ пренебреженіемъ швырнулъ книжку на полъ. Презрѣніе его, впрочемъ, относилось не къ французскому поэту, котораго онъ высоко цѣнилъ, а къ плохо изданной купленной на какой-то станціи книжонкѣ, прочитанной и, слѣдовательно, болѣе ненужной. Онъ былъ библіофилъ и собиралъ только рѣдкія, дорогія изданія.
   Грохъ ѣхалъ въ купэ перваго класса, съ удобствомъ размѣстивъ вещи на диванахъ; около него на полу стояла до половины выпитая бутылка вина. Появившемуся въ дверяхъ носильщику онъ приказалъ отнести вещи въ отель Макартъ, рядомъ съ вокзаломъ, а самъ отправился пѣшкомъ. Когда онъ записалъ въ книгу свою фамилію, швейцаръ подалъ полученное утромъ письмо со штемпелемъ Интерлакенъ. Туда онъ собирался ѣхать въ понедѣльникъ или вторникъ. Грохъ съ довольнымъ видомъ спряталъ письмо въ карманъ и приказалъ кельнеру указать ему комнату. Взявъ ванну и переодѣвшись, онъ сѣлъ въ мягкое кресло у открытаго окна, закурилъ папиросу и залюбовался дворцовою площадью, красиво испещренною арабесками изъ цвѣтовъ. Наконецъ, онъ досталъ изъ кармана письмо, съ улыбкой распечаталъ его и, развертывая тонкую англійскую бумагу, проговорилъ:
   -- Какое нетерпѣніе! Она не можетъ дождаться меня!
   Но по мѣрѣ чтенія довольная улыбка исчезала и папироса выскользнула изъ руки.
   "Мой милый, сладкій Пуншъ!" -- начиналось письмо. Въ артистическомъ мірѣ, гдѣ Грохъ услаждалъ свою жизнь стараго холостяка, къ которому принадлежала сочинительница письма, извѣстная на берлинской сценѣ актриса, онъ не носилъ прозванія Катуллъ. Разъ за шумнымъ ужиномъ возникъ споръ, какъ слѣдуетъ произойть его фамилію: Грохъ или Грогъ?-- и одна веселая балерина рѣшила, что онъ не имѣетъ ничего общаго съ разбавленнымъ водою напиткомъ англійскихъ моряковъ и что къ нему болѣе подходитъ названіе Пунша. Такъ это прозвище и осталось за нимъ въ извѣстномъ кружкѣ.
   "Мой милый, сладкій Пуншъ!-- такъ гласило нѣжное посланіе.-- Скоро минетъ годъ, какъ нѣкто исполнился дикою ревностью, когда извѣстная особа отказалась лишить себя эстетическаго наслажденія любоваться восхитительными усами одного премилаго барона. Когда же этотъ нѣкто открылъ ей извѣстные виды относительно неизвѣстнаго будущаго, тогда она отправила несчастнаго барона съ разбитымъ сердцемъ въ его померанскія владѣнія. Скоро годъ, мой сладкій Пуншъ, а извѣстные виды все также далеки и туманны? Но онъ умѣлъ утѣшать марципанами, кольцами, попугаями и она терпѣливо ждала. Да, да, мой старый, вѣрный Пуншъ! Но что подѣлаешь противъ судьбы? Три дня тому назадъ ѣдетъ она на пароходѣ по Бріенскому озеру и на ея руки падаетъ тѣнь; когда она удивленно взглядываетъ на причину тѣни, то узнаетъ померанскаго барона. Онъ предложилъ ей виды безъ далекихъ перспективъ; со вчерашняго дня она его невѣста и въ близкомъ будущемъ -- его жена. Тебя не удивитъ, мой дорогой Пуншъ, что я предпочла синицу въ рукахъ журавлю въ небѣ? Ну, не сердись, caro mio! Я увѣрена, что не нашлось бы болѣе веселой пары, чѣмъ мы съ тобой, еслибъ я пріѣхала на твою виллу въ качествѣ мадамъ Грохъ. Но этому не суждено было случиться. Поэтому поступи такъ, какъ твой Катуллъ поступилъ съ Лесбіей. Ты часто разсказывалъ мнѣ объ этомъ. И ты возьми съ него примѣръ: "не слѣдуй за бѣглянкой". Ты все равно не найдешь ее, такъ какъ сегодня мы отправляемся въ свадебное путешествіе,-- правда, до свадьбы, но это насъ не стѣсняетъ.

"Бывшая твоя Жюди".

   Грохъ дочиталъ письмо и раздушенная бумажка выпала изъ его рукъ. Нѣсколько минутъ онъ просидѣлъ, задумчиво глядя вдаль, затѣмъ съ горечью прошепталъ:
   -- И въ этомъ отношеніи ты правъ, другъ Катуллъ! То, что обѣщаетъ женщина возлюбленному, надо записать вѣтромъ на быстрыхъ волнахъ.
   Опять онъ задумался, стоя у окна, но не надолго.
   -- Какой это рецептъ прописываетъ въ подобныхъ случаяхъ опытный докторъ Горацій? Alius ardor -- новая любовь. Превосходно! Милыхъ дѣвочекъ не мало на свѣтѣ и онѣ, навѣрное, найдутся и здѣсь, въ Росталѣ.
   Съ этими словами онъ спустился въ столовую, гдѣ углубился въ изученіе винной карты и обѣденнаго меню. У него была особенная теорія, по которой каждое кушанье требовало извѣстнаго напитка, и, заказывая обѣдъ, онъ всегда строго обдумывалъ такое гармоническое соединеніе. Отдавъ, наконецъ, приказанія кельнеру, Грохъ съ наслажденіемъ откинулся на спинку кресла и терпѣливо принялся ждать осуществленія своихъ кулинарныхъ соображеній.
   Отель Макартъ не имѣлъ скатерти Роландова оруженосца, мгновенно удовлетворявшей изысканнымъ вкусамъ прихотливаго знатока, и потому исполненіе заказа современнаго Катулла потребовало извѣстнаго времени. Грохъ спросилъ газету, чтобы посмотрѣть, какъ распорядиться вечеромъ. Театръ былъ еще закрытъ, но могъ предстоять какой-нибудь концертъ. Проглядывая газету, онъ прочелъ слѣдующее сообщеніе:
   "Вчера, вечеромъ, въ паркѣ во время концерта, исполняемая оркестромъ временно находящагося въ Зауэрбруннѣ эберштейнскаго стрѣлковаго батальона, произошелъ несчастный случай. Искры фейерверка осыпали молодую дѣвушку фрейлейнъ Аутенритъ, дочь извѣстнаго основателя большой мебельной фабрики. Пламя въ одинъ моментъ охватило несчастную и душу раздирающіе крики привели въ ужасъ публику. Молодая дѣвушка неминуемо погибла бы жертвой огня, если бы вольноопредѣляющійся студенческаго батальона съ самоотверженною храбростью и личною опасностью не потушилъ пламени; почтенный родитель несчастной дѣвушки докончилъ спасеніе, бросивъ ее въ холодныя струи фонтана. Въ курзалѣ была немедленно оказана медицинская помощь молодой дѣвушкѣ, такъ неожиданно прошедшей сквозь огонь и воду".
   Грохъ еще смѣялся надъ этимъ высокопарнымъ описаніемъ, когда два кельнера принесли обѣдъ и въ дверяхъ показался поваръ, захотѣвшій взглянуть на удивительнаго закащика.
   Послѣ перваго блюда швейцаръ принесъ въ залъ телеграмму и отдалъ кельнеру; тотъ подалъ ее Гроху на серебряномъ подносѣ. Грохъ, не распечатывая, положилъ ее около прибора и прочиталъ только за дессертомъ. Телеграмма была изъ Зауэрбрунна.
   "Несчастный случай мѣшаетъ пріѣхать завтра. Жду тебя. Домъ канторши Гугельхопфъ. Феликсъ".
   -- Несчастный случай?-- повторилъ Грохъ и сейчасъ же припомнилъ прочитанное въ газетахъ сообщеніе.-- Эбернштейнскій вольноопредѣляющійся! Конечно, такъ. Онъ обгорѣлъ... и изъ-за дѣвушки!
   -- Кельнеръ,-- крикнулъ онъ,-- когда отходитъ поѣздъ въ Зауэрбруннъ?
   -- Черезъ двѣ минуты,-- отвѣтилъ кельнеръ.-- Немыслимо поспѣть, а слѣдующій идетъ черезъ часъ.
   -- Наймите мнѣ скорѣе экипажъ!
   Когда Грохъ остановился у хорошенькаго домика противъ парка, въ окно высунулась вдова и пригласила его въ столовую, гдѣ она сидѣла съ Лоттой и профессоршей. Мартынъ былъ наверху съ Феликсомъ.
   Грохъ раскланялся съ свѣтскою любезностью, взялъ предложенный стулъ и вдова начала разсказывать. Она ласково отозвалась о Феликсѣ, похвалила его поступокъ и сказала, что раны не опасны. Дядя, который и такъ не очень безпокоился, началъ шутить насчетъ племянника. Вдову удивило его равнодушіе.
   -- Волненіе, все-таки, сильно подѣйствовало на молодого человѣка,-- прибавила она.-- У него сегодня страшная головная боль и ему необходимо полное спокойствіе.
   -- О, его всегдашняя мигрень!-- замѣтилъ Грохъ.-- Въ немъ нѣтъ никакой силы сопротивленія. Невропатическій субъектъ!
   И онъ счелъ болѣе разумнымъ отложить свиданіе съ больнымъ до слѣдующаго дня.
   Только тутъ госпожа Гугельхопфъ нашла удобнымъ познакомить Гроха съ фрейлейнъ Крауссъ и профессоршей, которая сказала, что ребенкомъ знала родителей Феликса и потому принимаетъ въ немъ живое участіе. Она разглядывала критика съ большимъ интересомъ, но говорила очень сдержанно, что было вполнѣ естественно послѣ характеристики Фёра. Грохъ чувствовалъ, что съ этой стороны ему нечего ждать симпатіи, да и сама молодая женщина не соотвѣтствовала тому типу, который ему нравился. Онъ любезно освѣдомился о товарищѣ, но далъ понять, что дороги ихъ далеко разошлись.
   Лотта представляла для него еще меньше интереса; она была слишкомъ молода, наивна и деревенски проста.
   -- Вы, кажется, говорили,-- обратился онъ къ вдовѣ,-- что дама, съ которой случилось несчастье, тоже живетъ въ вашемъ домѣ?
   -- Да, отъ насъ господинъ Лубрехтъ отправлялся на фейерверкъ съ ней и ея родителями,-- отвѣтила госпожа Гугельхопфъ.
   -- Я такъ и думалъ.-- Грохъ улыбнулся.-- Сильно она пострадала?
   -- Нѣтъ, она получила менѣе обжоговъ, чѣмъ господинъ Лубрехтъ. Огонь не испортилъ ея лица и она счастливо отдѣлалась.
   -- Вполнѣ ей сочувствую. Ея лицо, быть можетъ, особенно заслуживало пощады?
   -- Не болѣе другихъ. Красота проходитъ и что пощадитъ огонь, то отниметъ время.
   -- Фрейлейнъ Аутенритъ, на самомъ дѣлѣ, считается красавицей,-- замѣтила профессорша.-- Для нея было бы тяжелымъ ударомъ, если бы огонь изуродовалъ ея лицо.
   -- Радуюсь за нее,-- сказала вдова.-- Но многимъ людямъ было бы полезно, если бы у нихъ поубавилось гордости.
   Грохъ внимательно прислушивался къ разговору.
   "Хорошенькая, значитъ,-- подумалъ онъ.-- Вотъ интересно, если мой идеалистъ Феликсъ влюбленъ въ эту особу. Любопытно познакомиться".
   Грохъ рѣшилъ уѣхать изъ Росталя не раньше, чѣмъ исполнитъ свое желаніе.
   

XIII.

   Дальновидная канторша не ошиблась, заподозривъ нѣкоторую холодность въ отношеніяхъ критика Гроха къ своему пріемному сыну.
   Около десяти лѣтъ прожилъ мальчикъ въ домѣ дяди и ни разу ихъ дружеское согласіе не было нарушено. Но они были совершенно противуположными натурами, и чѣмъ больше развивался нравственно Феликсъ, тѣмъ ярче выступало это различіе и сильнѣе чувствовалось обоими.
   Грохъ много сдѣлалъ для мальчика; онъ окружилъ его жизнь самымъ изысканнымъ комфортомъ и слѣдилъ за развитіемъ его талантовъ. Феликсъ рано сдѣлался идеалистомъ; онъ принималъ ученіе дяди, но все передумывалъ съ своей точки зрѣнія и облекалъ въ высокую форму, недоступную хотя и утонченной образованіемъ и критикой, но, въ сущности, все-таки, трубой чувственности его воспитателя. Въ концѣ-концовъ, Грохъ пересталъ интересоваться юнымъ мечтателемъ, который не понималъ его цинизма и сторонился отъ его сатиры. Дядя продолжалъ исполнять взятыя на себя обязанности, но все болѣе и болѣе предоставлялъ мальчика самому себѣ. Лишенный разумнаго руководства, Феликсъ развивался крайне односторонне и, слѣдуя своимъ утонченнымъ инстинктамъ, все болѣе чуждался свѣта и дѣйствительной жизни. Опекунъ сознавалъ вредъ подобнаго направленія, но, слишкомъ флегматичный для того, чтобы принять серьезныя мѣры противъ этого зла, онъ разсуждалъ такъ: "Правда, мальчикъ не годится для жизни, и если бы ему предстояла борьба за существованіе, онъ погибъ бы. Но эта опасность не можетъ угрожать ему, если я обезпечу его достаточными средствами. Поэтому онъ спокойно можетъ идти своею дорогой". Рѣшивши, что Феликсъ будетъ его наслѣдникомъ, Грохъ не только пересталъ стѣснять его, но даже обѣщаніемъ независимой будущности поощрялъ юношу идти избранною имъ дорогой.
   Такъ эти, въ душѣ чуждые другъ другу, люди много лѣтъ прожили вмѣстѣ въ наружномъ согласіи. Феликсъ былъ одаренъ благодарною душой и потому ихъ взаимныя отношенія были сердечнѣе, чѣмъ могли бы сложиться при другомъ характерѣ. Но чѣмъ опредѣленнѣе съ годами вырабатывались взгляды юноши и чѣмъ болѣе сравнивалъ онъ ихъ съ окружающею жизнью, тѣмъ меньше онъ уважалъ своего воспитателя. Одно случайное обстоятельство довело ихъ отчужденность до крайнихъ предѣловъ.
   Болѣе года прошло съ той ночи. Въ то время Феликсъ готовился къ экзамену зрѣлости; ему надо было много пройти вновь, такъ какъ, занимаясь только тѣмъ, что ему нравилось, онъ совершенно пренебрегалъ однимъ предметомъ: математикой. Теперь онъ пополнялъ этотъ пробѣлъ и часто просиживалъ надъ задачами до поздней ночи.
   Какъ-то вечеромъ у Гроха устроился ужинъ, въ которомъ племянникъ не принималъ участія. Ему понадобилась книга, находившаяся въ библіотекѣ дяди. Мѣсяцъ ярко свѣтилъ въ окна. Зная мѣсто почти каждой книги, онъ пошелъ безъ огня. Дверь изъ библіотеки въ сосѣднюю комнату была полуоткрыта и вмѣстѣ съ полосой свѣта оттуда вырывался громкій хохотъ гостей. Феликсъ неслышно прошелъ по мягкому ковру къ шкафу и хотѣлъ достать книгу, когда рядомъ съ кресла поднялась женская фигура, мягкія руки обвились вокругъ его шеи и горячія губы покрыли его лицо жгучими поцѣлуями.
   Феликса бросило въ жаръ и онъ почти безъ сопротивленія отдался пылкимъ ласкамъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ сиротой покинулъ родительскій кровъ, онъ ни разу не испыталъ сладости женскаго поцѣлуя, и новое ощущеніе, точно во снѣ охватившее его, подѣйствовало на его голову, какъ пріятный одурманивающій ядъ. Въ то время, какъ Феликсъ стоялъ въ оцѣпенѣніи, растворилась дверь и свѣтъ изъ залы упалъ на него; обнимавшая его красавица опустила руки, вскрикнула и убѣжала въ комнату, гдѣ пировали гости. Отворившій дверь молодой человѣкъ, съ покраснѣвшимъ отъ вина лицомъ, схватилъ Лубрехта за руку и воскликнулъ:
   -- Ого! Это что за незнакомый птенчикъ?
   И, прежде чѣмъ Феликсъ успѣлъ опомниться, нѣсколько человѣкъ окружили его и увлекли въ залъ.
   Изумленнымъ взорамъ юноши представилась такая оргія, какой онъ не могъ и вообразить себѣ. Красивыя женщины и веселые мужчины, всѣ отуманенные виномъ, наполняли ярко освѣщенный залъ. Склонивъ за столомъ лицо къ лицу, влюбленная парочка чокалась бокалами шампанскаго; какая-то визгливая дама неистово скакала на колѣняхъ своего кавалера; другая, забывъ объ окружающихъ, обнимала своего опьянѣвшаго возлюбленнаго. Самъ Грохъ сидѣлъ на диванѣ и держалъ на колѣняхъ хорошенькую женщину; сжимая обѣими руками ея голову, онъ страстно цѣловалъ ее въ губы. Шумъ, хохотъ, удивленные возгласы привѣтствовали юношу, когда его насильно втащили въ комнату. Грохъ увидѣлъ племянника, узналъ его и на минуту растерялся; потомъ съ радостнымъ восклицаніемъ поднялся на ноги и нетвердыми шагами направился къ нему на встрѣчу.
   -- Феликсъ, милый мальчикъ!-- заговорилъ онъ, кладя обѣ руки на плечо юноши.-- Ты проснулся для жизни?
   Обращаясь къ гостямъ, Грохъ воскликнулъ:
   -- Наполните бокалы! Выпьемъ за его здоровье, за его возрожденіе! Да здравствуетъ вино, да здравствуетъ любовь! Феликсъ, милый мальчикъ, жизнь привѣтствуетъ тебя! Иди, сядь здѣсь! А ты, прекрасная Лалеа,-- и онъ привлекъ къ себѣ хорошенькую, улыбающуюся дѣвушку,-- дай пробудившемуся поцѣлуй! Научи его любить. Феликсъ, любовь, вино! Ура, ура!-- и онъ осушилъ только что наполненный стаканъ.
   Гости дружно подхватили "ура", стаканы зазвенѣли и дѣвушка протянула руки къ Феликсу. Но тутъ сразу прошло его смущеніе. Стыдъ и отвращеніе превзошли всѣ остальныя ощущенія; онъ быстро вырвался изъ рукъ дяди, хлопнулъ дверью и черезъ минуту заперся въ своей комнатѣ.
   Ни на слѣдующій день и никогда послѣ ни дядя, ни племянникъ не говорили объ этомъ происшествіи, но воспоминаніе о немъ не покидало обоихъ и сильнѣе, чѣмъ прежде, они почувствовали, какъ различны ихъ натуры.
   

XIV.

   Даже послѣ несчастной катастрофы Розалія не могла забыть презрительнаго взгляда, съ которымъ Феликсъ покинулъ ее. Она не только не чувствовала къ нему благодарности, но ее даже сердила мысль, что она чѣмъ-нибудь обязана ему, и единственно, что радовало и утѣшало ее, это то, что не онъ докончилъ спасеніе. Когда на слѣдующій день къ ней въ комнату пришелъ отецъ съ распухшимъ лицомъ и безъ малѣйшаго сознанія своей заслуги, Розалія обняла здоровою рукой старика и поцѣловала его такъ нѣжно, какъ того давно не случалось. Госпожа Аутенритъ за то безъ устали хвалила вольноопредѣляющагося; она ходила къ больному наверхъ, горячо благодарила его и прислала такое множество лакомствъ, что Феликсъ, не желая огорчить ее отказомъ, долженъ былъ раздать ихъ Ауриху и дѣтямъ профессорши.
   Въ воскресенье Грохъ пріѣхалъ въ Зауэрбруннъ съ утреннимъ поѣздомъ. Отворившая дверь служанка сообщила ему, что госпожа Гугельхопфъ съ сыномъ и фрейлейнъ Крауссъ отправились въ церковь, а профессорша Фёръ съ дѣтьми гуляетъ въ паркѣ. Грохъ попросилъ провести его прямо въ комнату Лубрехта. Феликсъ еще чувствовалъ себя очень плохо, но такъ какъ головная боль утихла, то онъ всталъ съ постели и сѣлъ на диванъ.
   Стояло чудное, теплое утро и окна были открыты. Грохъ съ веселымъ видомъ вошелъ въ комнату и протянулъ племяннику руки.
   -- Не могу подать тебѣ руки,-- сказалъ Феликсъ, съ улыбкой указывая на свои забинтованныя руки.
   Онъ хотѣлъ подняться, но дядя усадилъ его на мѣсто.
   -- Сиди и покойся на лаврахъ, юный герой!-- воскликнулъ онъ.-- Поздравляю тебя съ первыми ранами, которыя ты получилъ въ рыцарскомъ бою за женскую красоту.
   Онъ поцѣловалъ блѣдную щеку юноши, придвинулъ стулъ и сѣлъ. Феликсъ слегка покраснѣлъ; онъ не хотѣлъ продолжать бесѣды на эту тему, и поэтому заговорилъ о томъ, какъ онъ радъ пріѣзду дяди. Но пока онъ говорилъ, на его лицѣ все замѣтнѣе дѣлалось смущеніе: слова дяди напомнили ему о ночномъ приключеніи въ виллѣ на Ванзее, Веселость Гроха казалась тоже натянутой. Это было ихъ первое свиданіе послѣ почти годовой разлуки, но отчужденіе ихъ другъ отъ друга, повидимому, не исчезло за этотъ срокъ.
   Грохъ рѣшилъ позондировать молодого человѣка и развѣдать о Розаліи. Его интересовало, дѣйствительно ли любовь закралась въ сердце юнаго мечтателя.
   -- Меня радуетъ, другъ мой, что у тебя такой прекрасный вкусъ,-- началъ онъ.-- Молодая дѣвушка, которой ты оказалъ рыцарскую услугу, говорятъ, красавица?
   Феликсу было непріятно, что дядя возвращается къ этому предмету.
   -- Она мнѣ не симпатична,-- отвѣтилъ онъ.
   -- Не симпатична? Я думалъ напротивъ!-- удивленно воскликнулъ Грохъ.-- Въ какомъ же она родѣ?
   -- Умственныхъ интересовъ никакихъ, за то, кажется, любительница кулинарнаго искусства, такъ какъ охотно цитируетъ Румора и Брилья-Саварена.
   -- Значитъ, реалистка. Ну, Брилья-Саваренъ не повредитъ женщинѣ. Впрочемъ, de gustibus... ты, вѣдь, знаешь, другъ мой. Ты, однако, подстрекаешь мое любопытство познакомиться съ этою дѣвицей.
   -- О! я сію минуту могу представить ее тебѣ: стоитъ только подойти къ окну.
   Грохъ послѣдовалъ его совѣту и, какъ Феликсъ въ день пріѣзда, такъ и онъ увидѣлъ Розалію въ висящемъ среди зелени гамакѣ. Только на этотъ разъ рука ея была забинтована и одѣта дѣвушка была въ свѣтломъ пеньюарѣ. Недалеко отъ нея, подъ высокою яблоней, сидѣли родители за столомъ, покрытымъ бѣлою скатертью; они завтракали и пили рейнвейнъ. Мать подала Розаліи тартинку, которую она съѣла съ большимъ аппетитомъ. Родители были въ праздничныхъ костюмахъ: отецъ въ черномъ сюртукѣ и бѣломъ жилетѣ; только красная феска съ синею кистью напоминала о домашнемъ комфортѣ; мать -- въ, золотисто-зеленомъ шелковомъ платьѣ и въ чепцѣ съ желтыми лентами.
   -- Мама въ костюмѣ шпанской мухи!-- замѣтила Розалія, пожавъ плечами.
   Грохъ съ сильнымъ любопытствомъ разглядывалъ изъ окна группу; онъ даже снялъ золотое пенспэ и протеръ носовымъ платкомъ стекла, чтобы лучше видѣть. Но лица Розаліи онъ не могъ разсмотрѣть. Чтобы показать Феликсу свое презрѣніе, она лежала спиной къ дому. Голова ея покоилась на бархатной подушкѣ стальнаго цвѣта съ красною шелковою подкладкой. Качалась она еще удобнѣе, чѣмъ прежде, притягивая здоровою рукой конецъ веревки, привязанной къ стоящему сбоку дереву.
   Служанка принесла вазу съ фруктами. На вопросъ Розаліи, есть ли гости, она отвѣтила, что пріѣхалъ докторъ Грохъ и сидитъ у господина Лубрехта.
   -- Розалія, опекунъ твоего спасителя здѣсь!-- воскликнула госпожа Аутенритъ.
   -- Мой дорогой папа мой спаситель,-- отвѣтила молодая дѣвушка.
   -- Розалія, не будь неблагодарна. Мы должны поблагодарить господина Гроха за самоотверженность молодого человѣка.
   -- Это совершенно лишнее, мама.
   -- Я такъ желаю, Розалія.
   Послѣ такой рѣшительной фразы госпожа Аутенритъ вернула уходившую горничную.
   -- Передайте доктору Гроху мой поклонъ и скажите, что онъ доставитъ мнѣ большое удовольствіе, если придетъ въ садъ выпить съ нами стаканъ вина.
   Служанка исполнила приказаніе. Грохъ самодовольно улыбнулся и сказалъ:
   -- Ты еще очень слабъ, Феликсъ. Не буду долѣе безпокоить тебя. Завтра я опять пріѣду.
   Больной ничего не возразилъ и дядя ушелъ.
   Розалія разсердилась на мать и рѣшила наказать гостя холоднымъ пріемомъ. Но когда Грохъ появился въ саду и любезно раскланялся съ ними, лицо ея просвѣтлѣло. Она ожидала увидѣть стараго педанта, а передъ ней стоялъ изящный, свѣтскій человѣкъ, съ изысканными манерами; онъ выразилъ ей свои сожалѣнія по поводу ея несчастія и почтительно поцѣловалъ руку. Ему, правда, уже минуло пятьдесятъ три года; но повѣрить этому было трудно, глядя, на его высокую, стройную фигуру, цвѣтущее здоровьемъ лицо и черные закрученные усы. Розалія, конечно, не знала, что въ молодости онъ былъ блондиномъ. Розалія была немного блѣдна, но отъ этого казалась еще интереснѣе и глаза ея не утратили своего блеска.
   "Феликсъ дуракъ!" -- подумалъ Грохъ, увидѣвъ Розалію.
   Она говорила мало, такъ какъ госпожа Аутенритъ сейчасъ же начала разсказывать о фейерверкѣ и съ энтузіазмомъ описала поступокъ Феликса. Грохъ въ душѣ хохоталъ надъ высокопарнымъ, комичнымъ разсказомъ старухи, но впечатлѣній своихъ не выдалъ и относился къ ней съ такою почтительностью, что послѣ его ухода она сказала дочери:
   -- Сейчасъ видно воспитаннаго человѣка; онъ узнаетъ равныхъ себѣ.
   Взоры гостя, между тѣмъ, все чаще останавливались на изящной фигурѣ и блестящихъ глазахъ Розаліи. Она почти не открывала рта, но это только усиливало ея чары. Долголѣтнее поклоненіе женской красотѣ не охладило сердца Гроха; съ годами онъ сдѣлался еще впечатлительнѣе. Онъ не могъ видѣть равнодушно ни одной красивой женщины и былъ влюбленъ въ Розалію съ той минуты, какъ увидѣлъ ея очаровательную улыбку.
   Обѣдня кончилась и хозяйка возвратилась домой. Обыкновенно она не любила нарушать уединеніе Аутенритовъ въ саду, но тутъ сочла своимъ долгомъ поздороваться съ гостемъ. Она пригласила его остаться обѣдать, но Грохъ испугался баварскаго стола и подъ какимъ-то предлогомъ собрался уѣзжать въ Росталь.
   -- Вы разрѣшаете мнѣ завтра провести въ вашемъ обществѣ часокъ въ этомъ уютномъ уголкѣ сада?-- сказалъ онъ г-жѣ Аутентритѣ.
   Но Розалія, не желая встрѣчаться съ Феликсомъ и благодарить его, уговорила мать немедленно возвратиться домой.
   -- Къ сожалѣнію, вы не застанете насъ здѣсь,-- отвѣтила госпожа Аутенритъ.-- Завтра мы уѣзжаемъ въ Росталь. Но я надѣюсь, что вы навѣстите насъ въ нашей виллѣ; тамъ вы будете чувствовать себя лучше, чѣмъ въ этой мѣщанской обстановкѣ.
   Грохъ обѣщалъ пріѣхать и, прощаясь, поцѣловалъ руки у матери и дочери.
   Госпожа Аутенритъ была очень польщена, а Розалія наградила его такимъ пламеннымъ взглядомъ, что Грохъ долго не могъ забыть его.
   

XV.

   Какъ отдыхаетъ городъ, когда осаждающіе непріятели отступаютъ отъ его стѣнъ, такъ почувствовали облегченіе обитатели хорошенькаго домика канторши, когда отъѣхала большая фура, нагруженная ящиками, сундуками, корзинами, креслами и кроватями Аутенритовъ, а вслѣдъ за нею покатилась изящная карета, увозившая Розалію и ея родителей. Миръ и спокойствіе водворились въ уютномъ домикѣ. Профессорша рѣже уходила въ паркъ и тамъ, гдѣ качалась прекрасная дріада, она повѣсила свой гамакъ, которымъ дѣти съ восторгомъ завладѣли. Сама она садилась съ работою къ столу; Лотта проводила большую часть дня съ нею, а послѣ обѣда къ нимъ присоединялись оба вольноопредѣляющіеся, такъ какъ послѣ отъѣзда Аутенритовъ и Феликсъ сталъ выходить въ садъ.
   Только тутъ Лубрехту представилась возможность ближе познакомиться съ дочерью пастора. Своею дѣтскою миловидностью она сразу завоевала расположеніе Феликса, но болѣе глубокаго чувства не могла возбуждать въ немъ; для этого въ ней было слишкомъ много баварской простоты, а ея говоръ рѣзалъ нѣжный слухъ сѣверо-германца. Въ устахъ грубой канторши онъ не казался Феликсу непріятнымъ, такъ какъ шелъ ко всей ея особѣ. Но у Лотты онъ звучалъ какимъ-то диссонансомъ. Къ тому же, Феликсъ душъ, что не только Мартынъ любитъ подругу дѣтства, но что и Лотта платитъ ему взаимностью. Онъ находилъ, что они замѣчательно подходятъ другъ къ другу, и отъ души желалъ имъ счастья. О чувствахъ Лотты къ нему онъ не подозрѣвалъ.
   Во время болѣзни Феликса, благодаря дружескимъ заботамъ Мартина, молодые люди сошлись гораздо ближе. Феликсъ много занимался чтеніемъ англійскихъ книгъ; какъ-то разъ Мартынъ сказалъ ему, что завидуетъ его знанію этого языка.
   -- Да,-- отвѣтилъ Феликсъ,-- съ тѣхъ поръ, какъ я побывалъ въ Англіи, я познакомился съ англійскою поэзіей болѣе, чѣмъ со всѣми произведеніями на другихъ языкахъ. Я нахожу въ ней такую прелесть, которая возвышаетъ меня самого. А вы развѣ не знаете англійскаго языка? Я даже представить себѣ не могу, какъ можно жить безъ англійской литературы; она составляетъ лучшую часть въ моемъ образованіи. Хотите, я буду васъ учить?
   Мартынъ недовѣрчиво взглянулъ на него.
   -- Вы говорите серьезно?
   -- Конечно,-- отвѣтилъ Феликсъ и сейчасъ же съ воодушевленіемъ ухватился за эту мысль.-- Начнемъ сегодня же. Если до маневровъ мы будемъ удѣлять каждый день по одному часу, то успѣемъ пройти всю грамматику, и вы увидите, какъ скоро научитесь читать.
   Молодого баварца поразила горячность Лубрехта и онъ задумался, принять ли ему предложеніе товарища. Но Феликсъ такъ чистосердечно радовался предстоящему дѣлу, что Мартынъ не могъ, долго колебаться. Они сѣли за столъ и первый урокъ англійскаго языка прошелъ безъ перерывовъ. Въ теченіе слѣдующихъ недѣлц уроки повторялись каждые послѣ-обѣда, но уже благодаря спокойной энергіи Мартына, а не усердію учителя. Феликсу съ каждымъ днемъ все болѣе нравился баварецъ, который, когда исчезла его застѣнчивость, оказался очень умнымъ и развитымъ человѣкомъ. Онъ располагалъ къ дружеской бесѣдѣ, и если бы зависѣло отъ Феликса, то онъ охотно проболталъ бы цѣлый урокъ. Но Мартынъ неуклонно шелъ своею дорогой и Феликсъ nolens-volens долженъ былъ покориться его спокойной силѣ. Такое сознательное стремленіе къ цѣли дало соотвѣтствующіе результаты.
   Ровно черезъ двѣ недѣли послѣ прихода студенческаго батальона въ Зауэрбруннъ должны были начаться маневры и въ то утро собиралась домой Лотта. Ея отецъ, ѣздившій по дѣламъ въ Росталь, на обратномъ пути долженъ былъ заѣхать за ней.
   Дамы и дѣти сидѣли въ саду за кофе, когда пріѣхалъ пасторъ Крауссъ.
   -- Гдѣ же мой другъ Мартынъ?-- тотчасъ же спросилъ онъ.
   Канторша сообщила ему, что онъ беретъ урокъ англійскаго языка у господина Лубрехта. Она очень высоко цѣнила услугу, которую оказывалъ пруссакъ ея сыну. Скоро вольноопредѣляющіее кончили заниматься и присоединились къ остальному обществу.
   Умное лицо пастора остановило на себѣ вниманіе Феликса онъ съ удовольствіемъ вступилъ съ нимъ въ бесѣду, когда тот началъ разспрашивать о его занятіяхъ. Оказалось, что пасторъ хорошо знакомъ съ англійскою литературой. Онъ сообщилъ, что за нимается изученіемъ народно-духовной поэзіи, и что ему част приходится убѣждаться, какъ много въ этой отрасли нѣмецкая литература заимствовала у англичанъ.
   -- Извѣстно вамъ что-нибудь изъ ихъ древне-религіозной поэзіи?-- спросилъ онъ.-- Особенно своеобразна англійская народная рождественская пѣсня.
   -- Рождественская пѣсня? О, да!-- воскликнулъ Феликсъ.-- Когда я съ дядей былъ въ Англіи, мы обошли всѣхъ лондонскихъ антикваріевъ и мнѣ попалась прекрасная старинная книга 1521 года -- Christmas Carols, составленная Винкиномъ де-Ворде. Видя мою радость, дядя подарилъ ее мнѣ и съ тѣхъ поръ она сдѣлалась для меня источникомъ наслажденія;
   -- У васъ есть это сокровище? И вы захватили его съ собою въ Баварію?
   Феликсъ отвѣтилъ, что книга находится въ Эберштейнѣ и что онъ съ удовольствіемъ дастъ ее пастору.
   -- Неужели?-- воскликнулъ пасторъ.-- Вы несказанно обрадуете меня. Могу я придти за ней, когда вы вернетесь въ Эберштейнъ? Я надѣюсь, что тогда вы проводите меня въ Бургвангенъ и будете часто навѣщать насъ вмѣстѣ съ Мартыномъ. Въ моей библіотекѣ тоже не мало старинныхъ изданій, которыя вамъ должны понравиться.
   Феликсъ охотно обѣщалъ побывать у пастора.
   На слѣдующій день Мартынъ и дядька Феликса Аурихъ ушли на маневры, а пасторъ Крауссъ съ дочерью уѣхали домой. Феликсъ значительно поправился, но держать оружіе въ рукахъ еще не былъ въ состояніи и потому было рѣшено, что онъ догонитъ свою роту, которая остановится въ сосѣдней деревнѣ, черезъ недѣлю.
   Канторша забыла о своемъ предубѣжденіи противъ Феликса и относилась къ нему съ материнскою заботливостью, особенно послѣ того, какъ изъ его обращенія съ Лоттой она заключила, что онъ не намѣренъ соперничать съ Мартыномъ. Приглашеніе пастора ей, все-таки, не понравилось: догадываясь о чувствахъ Лотты, она желала бы изгнать Лубрехта изъ круга знакомыхъ молодой дѣвушки. Послѣ зрѣлаго обсужденія она рѣшила устранить опасность, обративъ противника въ союзника.
   -- Я очень рада, господинъ Лубрехтъ, что вы подружились съ моимъ сыномъ,-- сказала она послѣ ухода Мартына.-- Онъ, вѣроятно, открылъ вамъ свое сердце?
   Не зная, что отвѣтить, Феликсъ попробовалъ отдѣлаться шуткою.
   -- Мартынъ характера не слишкомъ сообщительнаго, и я подозрѣваю, что онъ кое-что оставилъ про себя.
   -- Да, да,-- согласилась вдова,-- я сама такъ думаю. У васъ, пруссаковъ, что на умѣ, то и на языкѣ; у насъ же, въ Баваріи, молодые люди не таковы: чѣмъ сильнѣе ихъ чувства, тѣмъ меньше они говорятъ о нихъ.
   -- Иногда довѣріе устанавливается и безъ словъ, и мнѣ кажется, что мы съ Мартыномъ понимаемъ другъ друга.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы, вѣроятно, замѣтили, какъ переполнена его душа нѣжною любовью?
   Феликсъ утвердительно кивнулъ головою.
   -- Я такъ и думала,-- продолжала вдова.-- Они выросли вмѣстѣ и самою природой предназначены другъ для друга. Мартынъ будетъ пасторомъ, а Лотта превосходною пасторшей: она создана для этого. Подумайте, что стало бы съ этою простою, деревенскою дѣвушкой въ блестящей обстановкѣ? Она, бѣдняжка, зачахла бы. А моему мальчику утрата Лотты разбила бы сердце. Но мнѣ нечего бояться. Лотта расположена къ Мартыну и они почти женихъ и невѣста. Мое самое горячее желаніе, чтобы милыя дѣти были счастливы, и я надѣюсь, что Господь услышитъ мои молитвы. А вы тоже думаете, что это будетъ счастьемъ для обоихъ?
   Феликса тронули сердечныя изліянія матери, довѣрчиво смотрѣвшей на него полными слезъ глазами.
   -- Да, я нахожу, что они замѣчательно подходятъ другъ къ другу,-- отвѣтилъ онъ.
   Вдова обрадовалась его словамъ.
   -- Я рада, что вы такого мнѣнія, господинъ Лубрехтъ. Вѣдь, вы теперь другъ моего сына. Вы должны помогать ему, не такъ ли?
   -- Если въ состояніи буду, то, конечно, помогу,-- обѣщалъ Феликсъ.-- Отъ души благодарю васъ за довѣріе.
   Канторша Гугельхопфъ вполнѣ успокоилась.
   

КНИГА ВТОРАЯ.

I.

   Черезъ три недѣли послѣ несчастнаго случая въ Зауэрбрунскомъ паркѣ раны Феликса Лубреута, какъ и предсказывалъ полковой врачъ, зажили настолько, что онъ могъ такъ же хорошо, какъ и прежде, дѣлать ружейные пріемы; правда, виртуозомъ на этомъ инструментѣ онъ никогда не былъ. На лѣвой щекѣ отъ обжога осталось красное пятно, которое долго не проходило.
   Эберштейнскіе стрѣлки стояли въ деревнѣ Боксбергъ, въ получасовомъ разстояніи отъ Зауэрбрунна. Наканунѣ своего отправленія туда Феликсъ поѣхалъ въ Росталь купить прощальные подарки госпожѣ Гугельхопфъ и дѣтямъ Фёръ и повидаться съ дядей. Грохъ за все время пріѣзжалъ разъ или два въ Зауэрбруннъ, оставался очень недолго и объ отношеніяхъ своихъ къ семейству Аутенритъ не упоминалъ.
   Феликсъ не засталъ дяди въ отелѣ; но когда онъ отдавалъ швейцару карточку, мимо дома промчалось открытое ландо, въ которомъ сидѣли дядя и Розалія; ея улыбающееся лицо, защищенное отъ солнца розовымъ зонтикомъ съ кружевами, было обращено къ ея спутнику. Къ удовольствію Феликса, они его не замѣтили.
   Феликсъ пошелъ бродить по улицамъ и остановился передъ окномъ большаго склада печей. Когда, годъ назадъ, онъ отдѣлывалъ въ Эберштейнѣ свою студенческую квартиру, въ его кабинетѣ осталась желѣзная печка и своимъ некрасивымъ, неизящнымъ видомъ возмущала его утонченный художественный вкусъ. Рѣшивъ, остаться на зиму въ Эберштейнѣ, Феликсъ задумалъ дополнить изящество своей обстановки, зашелъ въ магазинъ и, несмотря на дорогую цѣну, купилъ старинную печь изъ зеленой майолики. Продавецъ обѣщалъ немедленно отправить двухъ рабочихъ въ Эберштейнъ, чтобы къ возвращенію съ маневровъ Феликсъ нашелъ, печь на мѣстѣ.
   Къ вечеру въ Зауэрбрунъ пришелъ Аурихъ, чтобы вычистить Феликсу мундиръ, и по его просьбѣ вольноопредѣляющійся написалъ ему рекомендательное письмо къ дядѣ. Черезъ нѣсколько дней Грохъ самъ пріѣхалъ въ Боксбергъ и нанялъ Ауриха, кончавшаго срокъ службы, сейчасъ же послѣ маневровъ. Было рѣшено, что да конца мѣсяца онъ пробудетъ въ Эберштейнѣ, чтобы не оставлять въ безпомощномъ положеніи Феликса, а затѣмъ перейдетъ на службу къ Гроху, которому онъ очень понравился.
   Аутенриты поѣхали вмѣстѣ съ Грохомъ въ Боксбергъ, такъ какъ, онъ ничего не говорилъ имъ о своемъ намѣреніи и они не знали, что стрѣлки передвинулись туда. Когда онъ дорогой сказалъ, что ѣдетъ навѣстить Феликса, Розалія пришла въ страшное негодованіе и настояла на томъ, чтобы родители сошли въ Зауэрбруннѣ, а Грохъ ѣхалъ одинъ въ Боксбергъ. Грохъ ничего не зналъ о ея враждебныхъ чувствахъ къ племяннику, такъ какъ Розалія искусно скрывала ихъ, и былъ пораженъ ея поведеніемъ.
   Послѣднею недѣлю маневровъ Феликсъ провелъ въ строю и врекя это понравилось ему своимъ разнообразіемъ. Строгая гарнизонная дисциплина уступила мѣсто вольной поэзіи, а очаровательный баварскій ландшафтъ составлялъ чудный фонъ для жизни на лонѣ природы. Къ несчастью, обычное неумѣнье Феликса подчиняться обстоятельствамъ отравило ему и это пріятное впечатлѣніе.
   Утромъ стрѣлковый батальонъ побѣдоносно отбилъ нападеніе непріятеля на опушкѣ лѣса и расположился бивакомъ. Три роты должны были вырыть себѣ ямы для спанья и наполнить ихъ соломой; двѣнадцатая рота, гдѣ находился Мартынъ, была избавлена отъ этого труда потому, что въ отведенномъ для нея мѣстѣ оказалась широкая, высохшая водомоина. Скоро подъѣхалъ маркитантъ съ громадною бочкой вина; онъ распрегъ лошадь въ концѣ лагеря и открылъ торговлю.
   Солдаты поспѣшили освѣжиться прохладительнымъ напиткомъ Феликсъ направился въ роту Мартына и нашелъ его сидящимъ подъ яблоней съ томомъ Дикенса, котораго онъ читалъ при помощи ручнаго словаря. Феликсъ былъ пораженъ его быстрыми успѣхами, только выговоръ не давался ему и онъ попросилъ Лубрехта поправлять его ошибки въ то время, какъ онъ будетъ читать вслухъ. Но не долго пришлось имъ заниматься: раздался барабанный бой для сбора двѣнадцатой роты и Мартынъ ушелъ.
   Феликсъ, съ сигарой въ зубахъ, бродилъ по лагерю; скоро онъ наткнулся на лавочку маркитанта, вокругъ котораго собрались его товарищи по ротѣ. Солдаты уже выпросили денегъ у нѣсколькихъ вольноопредѣляющихся и встрѣтили извѣстнаго своею щедростью Лубрехта радостными возгласами. Они окружили его, требуя угощенья. Феликсъ поставилъ имъ вина. Ему самому пришлось чокаться съ товарищами и вино развеселило его. Особенно радужнымъ настроеніемъ отличался Аурихъ, который еще раньше успѣлъ хлебнуть баварскаго вина.
   Насталъ вечеръ и лагерь успокоился. Между тѣмъ, ямы для спанья оказались недостаточно просторными, началась давка и болѣе сильные вытѣснили слабыхъ. Въ числѣ послѣднихъ очутіи Аурихъ, ослабѣвшій отъ вина. Феликсъ увидалъ, что солдаты, какъ мячикъ, швыряютъ изъ стороны въ сторону его несчастнаго Ауриха. Такая потѣха начинала принимать характеръ жестокости. Феликсъ не могъ вынести такого звѣрскаго обращенія съ преданнымъ ему слугой, растолкалъ солдатъ и съ раздраженіемъ крикнулъ:
   -- Оставьте въ покоѣ Ауриха!
   Его громкій окрикъ подѣйствовалъ на солдатъ, главнымъ обрзомъ, потому, что ночью на бивакѣ предписывалась безусловная тишина. Феликсъ тоже хотѣлъ лечь, но мѣста въ ряду уже не было; кромѣ того, кто-то стащилъ его шинель, которая должна бь служить одѣяломъ. Тѣ самые люди, которые днемъ пили на счетъ вольноопредѣляющагося, теперь смѣялись надъ нимъ и ни одинъ подумалъ дать ему мѣста.
   Веселое настроеніе давно покинуло Феликса; его возмущало такое поведеніе солдатъ. Онъ молча взялъ ранецъ и пошелъ искать себѣ мѣсто. Скоро онъ добрелъ до водомоины двѣнадцатой роты, гдѣ хватило бы мѣста нѣсколькимъ ротамъ. Мартынъ, который уже легъ спать, узналъ товарища по фигурѣ и окликнулъ его. Феликсъ съ наслажденіемъ растянулся съ нимъ рядомъ и успокоился, найдя пристанище у друга.
   Но онъ пролежалъ всего нѣсколько минутъ. Раздались голоса, показался свѣтъ фонаря, которымъ сержантъ двѣнадцатой роты освѣщалъ спящихъ солдатъ. Рядомъ съ сержантомъ шелъ, громко разговаривая и бранясь, поручикъ, тоже, повидимому, пьяный.
   -- Какъ люди изъ другихъ ротъ затесались сюда?-- крикнулъ онъ.-- Прочь всѣ, которымъ не мѣсто здѣсь! Лѣнтяи, не могли сами вырыть ямъ для спанья! Вставайте, черти, а то я самъ подниму васъ!
   При послѣднихъ словахъ лучъ свѣта упалъ на Феликса, котофый неохотно поднимался. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но офицеръ сердито крикнулъ:
   -- Убирайтесь, не то плохо будетъ!
   Феликсъ пошелъ съ горечью въ сердцѣ, свернулъ далеко въ сторону отъ бивака и легъ подъ деревомъ. Холодъ и роса не давали ему заснуть; эту ночь онъ, единственный во всемъ батальонѣ, провелъ безъ шинели на открытомъ воздухѣ. Онъ началъ дрожать отъ холода и дикія, отчаянныя мысли полѣзли ему въ голову. Онъ завидовалъ здоровью товарищей, быстро свыкшихся съ выпавшею имъ долей; они покоились теперь добрымъ, сладкимъ сномъ, а онъ лежитъ данъ, точно отверженный, неспособный къ суровымъ условіямъ дани. Въ первый разъ Феликсъ ясно созналъ, что ему чего-то недостаетъ и что отъ этого онъ немощнѣе самаго посредственнаго человѣка. Его не возмущала перенесенная несправедливость, его всего ухватило одно чувство -- сознаніе своей непригодности къ жизни, отчаяніе въ самомъ себѣ и въ своей судьбѣ. Это была новая форма болѣзненнаго раздраженія, которое подъ нравственнымъ гнетомъ солдатчины едва не довело его до самоубійства.
   Такъ прошло нѣсколько часовъ. Наконецъ, онъ не могъ долѣе выносить своего положенія и направился на свѣтъ сторожеваго огня; тамъ онъ сѣлъ и смотрѣлъ на пламя, пока утро не забрежжило и не подняло спавшаго бивака.
   

II.

   Докторъ Грохъ, неожиданно оставшись въ Росталѣ, скоро отыскалъ тамъ нѣкоторыхъ знакомыхъ, преимущественно извѣстныхъ ученыхъ, художниковъ и писателей, такъ какъ съ литературнымъ міромъ онъ постоянно поддерживалъ дружескія отношенія. Грохъ велъ пріятную жизнь, работалъ мало, создать что-нибудь крупное, выдающееся никогда не пробовалъ. Но онъ обладалъ развитымъ вкусомъ и здравымъ смысломъ; его слогъ отличался плавностью а живостью, которыхъ нельзя достигнуть трудомъ. Онъ шутя извлекалъ пользу изъ своего таланта и не проходило дня, чтобы онъ утромъ не занялся часокъ дѣломъ. Грохъ писалъ объ искусствѣ и театрѣ, былъ постояннымъ сотрудникомъ большой берлинской газеты и пользовался репутаціей извѣстнаго критика не только среда собратьевъ, но его любили и высоко цѣнили въ различныхъ кругахъ. Къ его литературнымъ друзьямъ принадлежалъ и докторъ Велинъ, редакторъ Палитры, очень распространеннаго художественнаго журнала. Въ то самое воскресенье, когда Грохъ утромъ познакомился съ Аутенритами въ Зауэрбруннѣ, Велинъ послѣ обѣда повелъ его по городу показать наиболѣе достойныя вниманія зданія, воздвигнутыя послѣ войны.
   Скоро они остановились въ загородномъ кварталѣ, передъ виллой съ фасадомъ, расписаннымъ al fresco по золотому фону. Пестрыя гирлянды цвѣтовъ тянулись надъ дверью и окнами золоченаго дома, а въ простѣнкахъ между оконъ красовались разноцвѣтныя фигуры ландскнехтовъ и богинь. Желѣзная рѣшетка, отдѣлявшая отъ улицы палисадникъ затѣйливой виллы, тоже была позолочена, а надъ фронтономъ гигантскихъ размѣровъ золотой ананасъ заканчивалъ вершину колоссальнаго древка для флага. Окна были завѣшены, когда Грохъ и его спутникъ съ удивленіемъ остановились передъ этимъ сооруженіемъ грубаго невѣжества и притязательнаго безвкусія.
   -- Это вилла Аутенритъ. Феноменально, не правда ли?-- сказалъ Велинъ.
   При этихъ словахъ Грохъ какъ-то особенно свиснулъ; онъ, все-таки, не такими представлялъ себѣ этихъ новыхъ знакомыхъ.
   -- Весь Росталь, конечно, хохочетъ, -- продолжалъ редакторъ.-- Многіе, однако, не прочь были бы завладѣть золотою рыбкой вмѣстѣ съ ея золотымъ домомъ. Но прекрасную Розалію трудно побѣдить. Она кокетничаетъ съ каждымъ встрѣчнымъ, пока тотъ не падетъ къ ея ногамъ. Тогда она вычеркиваетъ безумца изъ списка, и восклицаетъ: "vivat sequens!"
   -- Вы говорите такъ, какъ будто испытали это на себѣ, любезный другъ.
   -- Нѣтъ, слава Богу, мои старческія морщины не представляютъ для нея достаточнаго интереса. Но мы видѣли другіе примѣры. Еще нынѣшнею весной пустилъ себѣ пулю въ лобъ одинъ милый, хорошій юноша, съ которымъ она играла какъ кошка съ мышкой.
   Пріятели пошли дальше; Грохъ ни слова не сказалъ о томъ, что еще утромъ любовался прекрасною Розаліей въ гамакѣ. Далеко не лестныя для красавицы слова Велина только разожгли его любопытство. Онъ не боялся, что Розалія можетъ разбить его закаленное, много испытавшее сердце. Онъ, вѣдь, путешествуетъ и уѣдетъ, какъ только почувствуетъ опасность потерять голову. Онъ не разъ испыталъ на себѣ, благодѣтельную силу рецепта Текерея: перемѣнить мѣсто. Но кто думаетъ о любви? Онъ ищетъ пріятнаго развлеченія и больше ничего.
   Когда возвратившіеся въ Росталь Аутенриты выходили изъ экипажа, Розалія получила великолѣпный букетъ, принесенный лакеемъ изъ отеля Макартъ. А на слѣдующій день явился и самъ докторъ Грохъ.
   Госпожа Аутенрихъ величественно встрѣтила гостя въ залѣ.
   -- Я очень рада, что могу принять васъ здѣсь, гдѣ мы опять живемъ по-людски.
   Грохъ усмѣхнулся про себя.
   "Приблизительно такъ говорилъ Неронъ, вступая въ свой золотой дворецъ",-- мелькнуло въ его головѣ.
   По аляповатости и безвкусію залъ вполнѣ соотвѣтствовалъ наружному виду дома. Здѣсь было смѣшеніе всевозможныхъ стилей, но преобладалъ китайскій. Росписанная помпейскими фигурами печь изображала алтарь, на которомъ въ видѣ божества сидѣлъ китаецъ съ скрещенными ногами; громадная китайская фарфоровая ваза стояла передъ окномъ на полу. Большія зеркала въ золотыхъ рамахъ отражали пестроту обстановки.
   Критикъ ничѣмъ не выдалъ своихъ впечатлѣній, Онъ поднесъ руку хозяйки къ губамъ и воскликнулъ:
   -- Я восхищенъ художественнымъ вкусомъ, превратившимъ этотъ домъ въ жилище грацій!
   Появившаяся въ дверяхъ Розалія слышала его слова. Грохъ любезно освѣдомился о ея здоровьѣ, но съ ней былъ сдержаннѣе, чѣмъ съ матерью, за то глаза ихъ были краснорѣчивы.
   Госпожа Аутенритъ, поглощенная желаніемъ похвалиться домомъ, не дала гостю времени заняться молодою дѣвушкой.
   -- Да, любезный господинъ докторъ, вкусъ долженъ быть врожденный,-- сказала польщенная хозяйка.-- Это залъ, а вотъ пойдемте дальше. Слѣдующія двѣ комнаты въ древне-германскомъ стилѣ.-- Они направились къ двери, черезъ которую вошла Розалія.-- Это столовая!
   И здѣсь большинство вещей было выбрано потому, чты бросалось въ глаза. Хозяйка ошибалась, называя столъ и стулья древне-германскими; эта массивная мебель, съ крупною рѣзьбой и выпуклыми фигурами на спинкахъ, скорѣе относилась къ эпохѣ "ренесансъ". На карнизахъ стояли драгоцѣнныя серебряныя вещи и макартовскіе букеты; верхнюю часть стѣнъ покрывали картины въ большихъ, эффектныхъ рамахъ -- все жалкая мазня, но она бросалась въ глаза яркостью красокъ и сенсаціоннымъ содержаніемъ.
   Докторъ Грохъ сдѣлалъ нѣсколько одобрительныхъ замѣчаній, на которыя госпожа Аутенритъ съ гордостью отвѣтила:
   -- Это все мой собственный выборъ. Когда мы отдѣлывали домъ, одинъ знакомый имѣлъ дерзость предложить мнѣ, чтобы при выборѣ мебели и въ особенности картинъ я посовѣтовалась съ знатокомъ. "Я сама знатокъ",-- отвѣтила я ему и доказала на дѣлѣ, что я права.
   Слѣдующая комната, гдѣ ихъ встрѣтилъ старый Аутенритъ, была отдѣлана въ томъ же духѣ. Но тутъ взоры Гроха привлекло одно истинно-художественное произведеніе: мастерски написанный портретъ Розаліи. Красота дѣвушки сохранила свой чувственный характеръ, но была такъ облагорожена, что чувственность казалась невиннымъ увлеченіемъ минуты, безсознательною вспышкой страсти,-- однимъ словомъ, это была Розалія безъ кокетства, Розалія, какою она могла бы быть въ минуту горячей, самоотверженной любви, если бы она была способна любить. И, благодаря именно этому выраженію, картина производила чарующее впечатлѣніе.
   Грохъ молча стоялъ передъ чудною картиной, а хозяйка наслаждалась его восторгомъ. Видя, что критикъ нѣсколько разъ одобрительно покачалъ головой, старый Аутенритъ нарушилъ молчаніе.
   -- Превосходная картина, не правда ли? Я желалъ бы, чтобы наша дѣвочка была хоть на половину такъ хороша!
   Жена строго взглянула на старика; Розалія замаскировала свою досаду смѣхомъ и весело вскрикнула:
   -- Значитъ, я собственная соперница? Мы подаримъ картину господину Гроху, чтобы папа окончательно не разочаровался во мнѣ.
   -- Нѣтъ, Розочка, картины я не отдамъ! Пусть ужь лучше докторъ Грохъ возьметъ тебя!-- отвѣтилъ старикъ, не понявъ шутки дочери.
   Молодая дѣвушка не смутилась; она опять громко разсмѣялась.
   -- О! меня не такъ легко взять!
   При этомъ она спокойно взглянула на гостя, но отъ него не ускользнулъ скрытый блескъ ея глазъ, какъ бы опровергающихъ ея слова.
   Грохъ чувствовалъ, что столкнулся съ загадкой, и сознавалъ, что уже не въ силахъ отойти; его манила таинственность прекраснаго сфинкса.
   -- Господинъ Аутенритъ правъ,-- вмѣшался онъ въ разговоръ отца съ дочерью.-- Если бы я могъ выбирать, я, безъ сомнѣнія, предпочелъ бы оригиналъ.
   -- Вы, повидимому, реалистъ, господинъ Грохъ,-- замѣтила Розалія.-- Принадлежите къ числу любителей искусствъ, предпочитающихъ тѣ картины, оригиналы которыхъ имъ доступны.
   -- Не совсѣмъ, фрейлейнъ, но забыть оригиналъ я не могу, такъ какъ прекрасное въ картинѣ производитъ впечатлѣніе не только на то, что есть въ моей душѣ божественнаго, но и на мое человѣческое сознаніе. И, вмѣстѣ съ тѣмъ, впечатлѣнія человѣческія болѣе сильны, такъ какъ они намъ болѣе доступны.
   Розалія усмѣхнулась.
   -- Бѣдное человѣчество! Повидимому, божественное обречено заглохнуть.
   -- Да, временами оно подобно олимпійской невозмутимости. Въ этомъ и есть преимущество боговъ.
   -- Ахъ! я опасаюсь, что въ общемъ духъ оказывается слабѣе плоти,-- сказала Розалія.
   -- А я надѣюсь, что божественное выжидаетъ только своего времени и готово пальму мира предложить человѣчеству, какъ только оно не отступитъ передъ борьбой.
   -- И вы любите борьбу?-- спросила Розалія, опять обжигая Гроха огненнымъ взглядомъ.
   -- Хотя бы въ ней пришлось погибнуть, если плѣнительна для меня побѣда.
   Розалія не спрашивала, какую побѣду онъ подразумѣвалъ; она прочла это въ его взглядѣ.
   Несмотря на всю свою живость, разговоръ привелъ въ нетерпѣніе хозяйку; она еще не кончила торжественнаго осмотра.
   -- Вы должны еще заглянуть въ будуаръ Розаліи, любезный. докторъ,-- сказала она, направляясь къ другой двери.
   Грохъ вопросительно посмотрѣлъ на молодую дѣвушку.
   -- Не будетъ это оскверненіемъ святыни, фрейлейнъ?
   -- Напротивъ, взоръ критика, на самомъ дѣлѣ, освятитъ убогое убѣжище,-- отвѣтила Розалія.
   Они вошли. Комната была въ чистомъ стилѣ Рококо съ порхающими амурами на потолкѣ и идиллическими сценами во вкусѣ Мейсонье на стѣнахъ.
   -- Ваша комната прелестна, маленькій рай!-- любезно сказалъ Грохъ, обрадованный, что хотя здѣсь выдержанъ стиль. Но Грохъ былъ слишкомъ опытный знатокъ искусства, чтобы не догадаться, что Розалія случайно воспользовалась уже созданною формой. Госпожа Аутернитъ сейчасъ же подтвердила его подозрѣніе.
   -- Эта обстановка получила на художественно-промышленной выставкѣ первую премію,-- самодовольно проговорила она.-- Мы купили ее сейчасъ же послѣ присужденія награды.
   Грохъ находилъ, что обстановка комнаты соотвѣтствуетъ характеру дѣвушки. Но отъ гостя не ускользнули и болѣе характерные отпечатки вкусовъ хозяйки. Небольшой письменный столъ былъ заваленъ французскими романами. На окнѣ лежала открытая книга. Когда Розалія замѣтила, что взглядъ гостя скользнулъ по ней, она захлопнула книгу и положила ее такъ, чтобы онъ мои прочесть заглавіе: Мадамъ Бовари Флобера. Это было сдѣлано а такою выразительностью, что пораженный Грохъ съ удивленіемъ взглянулъ въ лицо дѣвушки. Она спокойно смотрѣла на него, будто не произошло ничего особеннаго.
   Эта откровенность помогла Гроху понять Розалію. Безъ этой выходки дѣвушки онъ промолчалъ бы, теперь же онъ замѣтилъ съ усмѣшкой:
   -- Интересная книга, фрейлейнъ.
   -- Вы находите?-- отвѣтила она и, смѣясь, отвернулась.
   -- Что это за книга, дитя мое?-- спросила госпожа Аутенритъ
   -- Ахъ, мама, это трогательная исторія одной несчастной женщины! Жаль, что ты не понимаешь по-французски. Она очень не нравилась бы тебѣ.
   Розалія улыбнулась, встрѣтившись глазами съ гостемъ; ей не казалось смѣшнымъ, что этотъ свѣтскій человѣкъ не могъ скрыть легкаго смущенія. Грохъ былъ циниченъ, но Розалія, повидимому превзошла его.
   

III.

   Некрасивая исторія, разсказанная Гроху редакторомъ Палитры, произошла въ дѣйствительности. Несчастный юноша, застрѣлившійся изъ-за Розаліи, былъ талантливый молодой піанистъ и въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ давалъ уроки музыки и золоченой виллѣ. Розалія, лишенная музыкальныхъ способностей, играла ненавистныя упражненія только по настоятельному требованію матери. Свою старую, очень хорошую учительницу музыки она мучила до тѣхъ поръ, пока та не отказалась давать уроки, и тогда-то Розалія добилась, чтобы пригласили молодого виртуоза. Скоро онъ подпалъ подъ ея вліяніе и уроки проходили такъ, какъ она желала, т.-е. въ болтовнѣ. Успѣховъ при этомъ она не дѣлала никакихъ, его же страсть росла съ каждымъ часомъ и въ одинъ прекрасный день, увлеченный кокетствомъ Розаліи, молодой человѣкъ заключилъ ее въ объятія. Съ притворнымъ негодованіемъ она бросилась къ матери, которая съ позоромъ выгнала его изъ дома. Розалія была въ восторгѣ отъ такого исхода; ей давно надоѣла сантиментальность молодого человѣка и, кромѣ того, она радовалась, что навсегда избавилась отъ ненавистной ей музыки. Но, быть можетъ, когда несчастный юноша пустилъ себѣ пулю въ лобъ, ея радость смѣнилась горемъ?... О нѣтъ!... только досадой: она сердилась на безумца, сдѣлавшаго ее предметомъ городскихъ сплетенъ. Но скоро и это чувство улеглось; въ самоубійствѣ влюбленнаго юноши она видѣла торжество своей красоты. Печальное событіе оставило, однако, мрачную тѣнь. Прежде въ высшемъ ростальскомъ обществѣ терпѣли выскочекъ Аутенритовъ, послѣ же самоубійства піаниста ихъ перестали принимать.
   Госпожа Аутенритъ давно рѣшила въ умѣ, что Розалію слѣдуетъ выдать замужъ, но съ весны не явилось ни одного порядочнаго жениха. Неудивительно, что ея надежды и желанія остановились на критикѣ Грохѣ, особенно послѣ того, какъ она увидѣла, что онъ съ избыткомъ обладаетъ величайшимъ, по ея мнѣнію, достоинствомъ въ человѣкѣ -- деньгами. Но мать слишкомъ хорошо знала Розалію, чтобы открыть ей свои планы. Ея дочь отличалась упрямствомъ, не терпѣла чужаго руководства и была изъ числа тѣхъ, которымъ запрещенный плодъ кажется слаще.
   Вскорѣ послѣ перваго визита докторъ Грохъ получилъ приглашеніе на обѣдъ.
   -- Я надѣюсь, что онъ скоро уѣдетъ,-- сказала госпожа Аутенритъ, по желанію дочери отправляя приглашеніе.-- Я совсѣмъ не желаю приглашать его еще разъ.
   Розалія широко открыла глаза.
   -- Я надѣюсь, что онъ часто будетъ посѣщать насъ. Онъ развлекаетъ меня.
   -- Но онъ старъ. Онъ годится тебѣ въ дѣдушки.
   -- Старъ, мама? Мнѣ странно это слышать отъ тебя. Для мужчины это лучшая пора жизни и, во всякомъ случаѣ, онъ интереснѣе всѣхъ этихъ мальчишекъ, у которыхъ еще молоко не обсохло на губахъ.
   -- Вообще онъ мнѣ не нравится,-- сказала мать.
   Розалія надулась и ушла въ свою комнату. Она взяла французскій романъ, но нѣсколько разъ бросала книгу и задумывалась.
   -- Старъ?-- проговорила она вслухъ.-- Это смѣшно. Мама такъ же ограничена, какъ всѣ глупые баварцы. И если она думаетъ, что я позволю читать себѣ нравоученія, то жестоко ошибается.
   На слѣдующій день за обѣдомъ, на который былъ приглашенъ Грохъ, госпожа Аутенритъ жаловалась на головную боль,-- въ дѣйствительности она понятія не имѣла о томъ, какъ у людей болитъ голова,-- и еле-еле открывала ротъ. Чѣмъ холоднѣе, согласно своей новой системѣ, держала себя мать, тѣмъ любезнѣе становилась Розалія. Вина и кушанья, благодаря ея заботамъ, были такъ хороши, что даже избалованный Грохъ не могъ ничего говорить.
   Кофе подали въ гостиную, гдѣ старый Аутенритъ сейчасъ же задремалъ въ своемъ креслѣ. Хозяйка скрылась и гость собрался прощаться, когда у подъѣзда остановился экипажъ. Аутенриты не держали собственныхъ лошадей, на каждое послѣ обѣда пріѣзжалъ наемный экипажъ,
   -- Я не поѣду сегодня,-- сказала вошедшая мать.
   -- А я не могу оставаться дома,-- объявила Розалія.-- Если ты не хочешь ѣхать, то я попрошу господина Гроха прокатиться со мною.
   -- Господинъ Грохъ едва ли захочетъ терять времени болѣе того, чѣмъ уже пожертвовалъ намъ.
   Критикъ, разумѣется, поспѣшилъ возразить: онъ счастливъ, что можетъ оказать услугу фрейлейнъ Розаліи. Всѣ остались довольны.
   Отъѣхавъ немного, Розалія обернулась назадъ.
   -- Теперь, когда мы одни, вы должны сказать мнѣ правду. Какъ вы находите нашъ домъ?
   -- Я уже выразилъ вашей матушкѣ, какого я высокаго мнѣнія о ея художественномъ вкусѣ.
   Розалія презрительно разсмѣялась.
   -- Художественный вкусъ моей матери? Я знаю, какого вы о немъ мнѣнія.
   -- Развѣ вы не раздѣляете его?
   -- Я?-- почти съ негодованіемъ воскликнула Розалія.-- Нѣтъ, этому поклоненію китайщинѣ и смѣшенію всѣхъ когда-либо существовавшихъ стилей я не сочувствую. У мамы нѣтъ ни малѣйшато вкуса. Этотъ золоченый домъ похожъ на клѣтку для попугаетъ, и уличные мальчишки хохочатъ надъ нимъ. Все, что ни дѣлаетъ мама, страдаетъ отсутствіемъ мѣры.
   -- Дѣйствительно, вкусъ есть сознаніе мѣры, -- замѣтилъ Грохъ.-- Меня радуетъ, что вы не любите крайностей.
   -- Нѣтъ, не люблю. Я слишкомъ хорошо знаю, что утрировка есть признакъ недостаточнаго образованія. Ну, а что вы скажете о шестѣ на нашей крышѣ?
   -- Я долженъ сознаться, что такіе шесты на крышахъ, вошедшіе въ моду со временъ имперіи, не придаютъ красоты городу. Ихъ ставятъ и флаги на нихъ вѣшаютъ изъ весьма похвальнаго патріотизма, а для жилищъ простыхъ гражданъ они слишкомъ притязательны.
   -- Просто безобразіе!-- сказала Розалія.-- Другое дѣло, если бы всегда развѣвался флагъ! Но домъ, изъ году въ годъ стоящій съ этою голою палкой, похожъ на женщину, которая цѣлую недѣлю ходитъ въ папильоткахъ, чтобы пощеголять въ воскресенье локонами, или же на остовъ дождеваго зонта безъ обтяжки.
   Грохъ улыбнулся,
   -- Вы, я думаю, желали бы избавиться отъ общепринятыхъ обычаевъ?-- спросилъ онъ.
   -- Я ненавижу ихъ. Мнѣ много приходится бороться съ матерью. Я бы хотѣла жить иначе. Эта золотая клѣтка и мѣщанская жизнь опротивѣли мнѣ. Когда я вернулась изъ Берлина, я нашла домъ изуродованнымъ нелѣпыми затѣями матери, и ничего не могла сдѣлать. Онъ на самомъ дѣлѣ сталъ для меня клѣткой.
   -- Но она открыта и у васъ есть крылья. Отчего вы не улетите?
   -- Вы своими совѣтами хотите, кажется, выманить меня?
   -- Да, хочу и знаю, что вы за это не сердитесь,-- отвѣтилъ Грохъ съ страстнымъ взоромъ.
   -- Берегитесь!-- и она, смѣясь, погрозила зонтикомъ.
   Грохъ придвинулся ближе и взялъ ея руку.
   -- Вѣдь, вы не сердитесь?
   -- Я ненавижу васъ,-- сказала Розалія, не отнимая руки, а ея глаза говорили совсѣмъ иное.
   -- А я люблю васъ, Розалія.
   Молодая дѣвушка залилась своимъ обворожительнымъ смѣхомъ, который несчастный учитель музыки сравнивалъ съ соловьиными трелями. Но это была не естественная, а заученная мелодія; дѣвушка не пожалѣла трудовъ для выработки этихъ пріятныхъ звуковъ, напоминавшихъ звонъ серебрянаго колокольчика.
   -- Знаю я вашу любовь! Вы тоже заперли бы меня въ клѣтку если бы могли!
   -- Нѣтъ, только на свободѣ очаровательна любовь,-- отвѣтилъ Грохъ. Розалія отняла свою руку.
   -- Одна моя рука спалена, вы хотите сжечь другую.
   -- Это пламя живитъ, а не убиваетъ, и гдѣ сливаются двѣ такихъ огненныхъ струи, тамъ истинная жизнь... Розалія, я люблю васъ.
   -- Превосходно, и любите меня на свободѣ. Все можно любить на свободѣ, и цвѣты, и людей. Никто не смѣетъ запретить.
   Розалія съ насмѣшкой взглянула на Гроха. Но это презрительно-холодное выраженіе дѣлало ее еще привлекательнѣе; страсть его все возростала.
   -- Цвѣты не любятъ, ими любуются,-- сказалъ онъ.-- Любой хочетъ обладанія...
   -- И цвѣткомъ обладаютъ, сломивъ его. Вы какого объ этою мнѣнія?
   -- Розалія, сердце не цвѣтокъ; оно отдается добровольно. Отдайте мнѣ ваше.
   -- Я съ собой его не захватила.
   Грохъ понялъ, что на этотъ разъ онъ ничего не добьется.
   Розалія не хотѣла придавать серьезнаго значенія его словамъ Да развѣ и не права она была? Развѣ они говорились серьезно?.. Конечно, несерьезно въ смыслѣ предложенія; подобная мысль и въ голову не приходила старому холостяку, и Розалія чувствовала это. Но они были серьезны, какъ выраженіе его страсти, серьезны въ его игрѣ: докторъ Грохъ серьезно задумалъ позабавиться.
   -- Завтра я повторю свою просьбу. Вы знаете, я люблю борьбу.
    Когда они вернулись домой и Грохъ сталъ прощаться, молодая дѣвушка взглянула на него такъ лукаво, что только благодаря появленію госпожи Аутенритъ, онъ не заключилъ ее въ объятія. Очарованный ея красотой, Грохъ неохотно уходилъ изъ ихъ дома. Въ этотъ вечеръ ему слѣдовало исполнить совѣтъ Текерея, но чары слишкомъ крѣпко опутали его и онъ остался.
   Розалія находилась въ прекрасномъ настроеніи. Это былъ первый случай въ ея практикѣ. Грохъ любилъ ее, это было несомнѣнно, а, между тѣмъ, думалъ, что съ нею можно поиграть. Въ ея представленіи любовь была синонимомъ рабскаго повиновенія; быть любимой значило безгранично властвовать надъ мужчиной. Она докажетъ, что нельзя соединять несовмѣстимыя понятія и на дѣлѣ убѣдитъ его въ логичности своей системы. Эта интересная задача обѣщала дать много веселья. Что будетъ послѣ, когда побѣжденный падетъ къ ея ногамъ, объ этомъ не стоило безпокоиться; время покажетъ.
   Грохъ, конечно, сдержалъ слово: на слѣдующій день онъ возобновилъ борьбу и сдѣлался ежедневнымъ посѣтителемъ золоченой виллы. Слабостямъ госпожи Аутенритъ онъ льстилъ весьма усердно, что забавляло Розалію и съ каждымъ днемъ все болѣе располагало въ его пользу старуху. Ей трудно было скрывать отъ дочери свои чувства, но, все-таки, она продолжала притворяться и вознаграждала гостя удвоенною любезностью, когда оставалась съ нимъ одна.
   И Розалія, и Грохъ продолжали вести игру. Глаза молодой дѣвушки обѣщали все, но какъ только онъ хотѣлъ поймать ее на словѣ, она ускользала отъ него. Розалія замѣчала, что ея отказъ разжигаетъ въ немъ страсть, и ей доставляло жестокое наслажденіе безжалостно издѣваться надъ нимъ. Она играла съ нимъ какъ съ собачонкой, которой даютъ кусокъ сахару и отнимаютъ, какъ только она хочетъ его схватить.
   Такъ шли недѣли, а Розалія не измѣняла тактики. Въ разговорахъ съ Грохомъ она держалась иногда такъ свободно, что онъ могъ бесѣдовать съ ней, какъ съ любымъ изъ своихъ циничныхъ собутыльниковъ. Она любила нескромные разговоры, двусмысленные намеки и часто дѣлала замѣчанія, отъ которыхъ вся кровь мгновенно закипала въ ея обожателѣ. Если же онъ хотѣлъ продолжать на ту же тему, она взглядывала на него съ такимъ наивнымъ изумленіемъ или опускала свои пушистыя рѣсницы съ такимъ видомъ мадонны, что Грохъ спрашивалъ себя, въ умѣ ли онъ.
   Грохъ понемногу впадалъ въ уныніе. Онъ не разсчиталъ силы Розаліи; все крѣпче опутывали его чары кокетства и игра превращалась въ терзающую страсть. Между тѣмъ, онъ не былъ такъ слѣпъ, чтобы не видѣть душевной пустоты Розаліи. Правда, всей глубины ея холодной, разсчетливой натуры онъ не подозрѣвалъ. Ея кажущаяся чувственность, которую онъ принималъ за настоящую, скрывала отъ него ея безсердечность. Самъ онъ, при всей своей порочности, былъ добрымъ, милымъ человѣкомъ и не понималъ, какъ могутъ тѣсно соединяться въ одной натурѣ пылъ страсти и сердечный холодъ... Но онъ зналъ, что въ душѣ ея нѣтъ ничего возвышеннаго и умъ мало развитъ; ея сужденія поражали его, какъ непріятный диссонансъ. Что чуткимъ инстинктомъ понялъ Феликсъ при первомъ разговорѣ, то не могло совершенно ускользнуть отъ Гроха: Розалія въ душѣ была ничтожествомъ; ей недоставало врожденнаго благородства, безъ котораго человѣкъ, при всей своей внѣшней полировкѣ, остается погруженнымъ въ грязь. Тысячу разъ онъ повторялъ: "она недостойна любви", чувствовалъ къ ней горькое презрѣніе и, все-таки, не могъ одолѣть ея чаръ. Онъ всю жизнь наслаждался женщинами, любовь означала для него только наслажденіе и потому высшей любви онъ не зналъ. Его влекла къ Розаліи не ея душа, а пышныя формы, блескъ ея глазъ, упоительное счастье, которое сулили ея взоры. Поэтому онъ хотя и презиралъ Розалію, однако, безсильно отдавался обаянію ея красоты.
   

IV.

   Грохъ провелъ день у Аутенритовъ. Когда наступилъ вечеръ, онъ направился въ ресторанъ, гдѣ обыкновенно собирались писатели и художники. Дорогой онъ встрѣтилъ редактора Велина и молодого, но уже прославившагося нѣсколькими картинами художника, котораго Грохъ также зналъ и высоко цѣнилъ.
   -- Я иду съ Гансомъ Бундшу въ городской садъ,-- сказалъ Велинъ.-- Тамъ послѣдній концертъ, а вечеръ такъ хорошъ, что не хочется сидѣть дома. Не хотите ли присоединиться къ намъ?
   Грохъ согласился и они втроемъ вошли въ освѣщенный городской садъ. Когда они приблизились къ ресторану и остановились, ища свободныхъ мѣстъ, неожиданно раздался возгласъ:
   -- Здѣсь хватитъ мѣста для васъ, господинъ Грохъ!
   Недалеко отъ главной аллеи, гдѣ сновала прогуливающаяся публика, сидѣла фрейлейнъ Аутенритъ съ родителями. Обрадованный Грохъ поспѣшилъ воспользоваться ея приглашеніемъ. Художникъ схватилъ Велина за руку.
   -- Идемъ!-- въ волненіи проговорилъ онъ.-- Я ни за что не сяду рядомъ съ этою дѣвушкой!
   -- Но, милый Гансъ, мы пригласили Гроха и не можемъ бросить его одного,-- возразилъ Велинъ.
   Бундшу не хотѣлъ ничего слышать.
   -- Мнѣ все равно. Оставайтесь, если находите это необходимымъ, но я ухожу.
   Съ этими словами онъ быстро удалился.
   Велину тоже была непріятна эта встрѣча. Онъ не любилъ Аутенритовъ, также какъ и они его, за то, что онъ напечаталъ въ своемъ журналѣ сатирическую статью о художественной отдѣлкѣ золоченой виллы. Когда они сѣли, Грохъ замѣтилъ, что Гансъ Бундшу скрылся. Велинъ хотѣлъ чѣмъ-то его оправдать, но Розалія, которая знала художника и подозрѣвала причину его внезапнаго ухода, сказала съ плохо скрытою досадой:
   -- Если художники такъ непочтительно относятся къ критикамъ, то критикамъ слѣдуетъ учить ихъ вѣжливости. Припомните потъ случай, любезный Грохъ, когда будете писать отзывъ о слѣдующей картинѣ Бундшу.
   -- Э-э, фрейлейнъ Розалія, искусство и жизнь надо раздѣлять!-- возразилъ Грохъ.
   -- Повидимому, фрейлейнъ Аутенритъ считаетъ критику мстительною фуріей,-- рѣзко замѣтилъ Велинъ.
   Розалія закусила губу и въ наказаніе весь вечеръ не сказала ни слова съ редакторомъ Палитры.
   Когда оркестръ заигралъ свадебный маршъ изъ Лоэнгрина, Розалія пригласила Гроха пройтись по саду. Видная, красивая пара Привлекала всѣ взоры, а этого только и желала Розалія. Когда она замѣтила, что прежніе знакомые избѣгаютъ ея поклона, она презрительно улыбалась. По желанію матери, Аутенриты собрались домой раньше окончанія концерта и докторъ Грохъ получилъ разрѣненіе проводить ихъ до дому. Велинъ распрощался у воротъ сада.
   На другой день, когда Грохъ, закуривъ послѣ завтрака сигару, Досматривалъ газеты, въ отель Макартъ пришелъ Велинъ. Грохъ приказалъ подать вина; но пріятель съ серьезнымъ лицомъ приступилъ прямо къ дѣлу и отклонилъ шутки, которыми критикъ хотѣлъ отдѣлаться отъ непріятнаго объясненія.
   -- Простите, дорогой коллега,-- началъ онъ,-- за смѣлость, которая могла бы показаться навязчивой, если бы мною не руководило искреннее чувство дружбы. Прошу васъ, уѣзжайте сегодня же изъ Росталя.
   "Ага, совѣтъ Текерея!" -- подумалъ Грохъ.
   -- Свое мнѣніе о фрейлейнъ Аутенритъ я уже высказалъ вамъ, когда еще не зналъ, что вы знакомы съ нею. Но послѣ того, что я видѣлъ вчера, я, какъ другъ и честный человѣкъ, заклинаю васъ: соберите всѣ свои силы и порвите опутавшія васъ сѣти, если не хотите принести въ жертву химерѣ счастье и спокойствіе всей жизни.
   Велинъ подождалъ отвѣта, но Грохъ, молча, слѣдилъ взглядомъ за синеватыми струйками дыма отъ сигары. Тогда Велинъ заговорилъ опять:
   -- Я уже разсказывалъ вамъ исторію молодого піаниста, жизнь котораго разбила эта бездушная кокетка. Вы удивились вчера, что Гансъ Бундшу такъ невѣжливо оставилъ насъ. Ну, такъ видите лк молодой піанистъ былъ его лучшимъ другомъ и Бундшу не захотѣлъ сидѣть рядомъ съ тою, кого онъ считаетъ его убійцей..
   Грохъ всталъ и отошелъ къ окну. Онъ боролся съ собой. Наконецъ, онъ обернулся къ товарищу.
   -- Я былъ бы безумцемъ, милый Велинъ, если бы не оцѣнилъ вашего дружескаго совѣта. Но мнѣ кажется, что вы несправедливы къ молодой дѣвушкѣ.
   -- Именно потому, что вы такъ думаете, я и предостерегаю васъ. Вѣдь, вы смотрите ослѣпленными страстью глазами. "Misi Catulle, перестань заблуждаться!" Повѣрьте, хуже Лесбіи обманетъ васъ это коварное существо, отравитъ ваше свѣтлое, жизнерадостное существованіе.
   Грохъ засмѣялся.
   -- Когда Лесбія была потеряна, ему ничего больше не оставалось, какъ отказаться отъ нея. Моя же Лесбія еще не побѣждена, неужели я заранѣе долженъ сложить оружіе?
   -- Въ побѣдѣ вы, все-таки, окажетесь разбитымъ,-- сказалъ Велинъ.-- Какую, собственно, побѣду вы разумѣете? Вы хотите предложить руку этой кокеткѣ?
   -- Жениться?-- воскликнулъ Грохъ.-- Ну, нѣтъ, чортъ возьми!
   -- Что же, въ такомъ случаѣ? У вашего римскаго святаго, вѣроятно, сказано что-нибудь и о Гименеѣ, блюстителѣ чести Венеры?!
   -- Жениться?-- еще разъ воскликнулъ Грохъ.-- Этого мнѣ въ голову не приходило!
   -- Дорогой мой другъ, я убѣдительно прошу васъ: уѣзжайте!-- повторилъ свою просьбу Велинъ.
   Но напрасно. Легкомысленный пріятель добродушно выслушалъ его, посмѣялся надъ его опасеніями и не уѣхалъ. Внутренній голосъ говорилъ ему, что Велинъ правъ, и онъ не могъ сердиться на него за вмѣшательство. Но обольстительный образъ Розаліи заменялъ всѣ его мысли: онъ уже не имѣлъ силы принять разумное рѣшеніе.
   

V.

   Велинъ приходилъ съ совѣтомъ къ Гроху въ тотъ самый день когда критикъ ѣздилъ съ Аутенритами въ деревню Боксбергъ, чтобъ нанять Ауриха себѣ въ услуженіе. Какъ уже было сказано, онъ только дорогой сообщилъ о своемъ намѣреніи. Розалія пришла въ раздраженіе, потребовала, чтобы родители вышли изъ экипажа въ Зауэуэрбруннѣ, и бѣдному критику пришлось уѣхать одному. Грохъ думалъ, что ея дурное расположеніе духа скоро пройдетъ и, вернувшись, былъ очень пораженъ и огорченъ, когда она, молча, встрѣчала его съ холоднымъ лицомъ и отвернула голову, когда онъ сѣлъ рядомъ съ нею на террассѣ. Напрасно старался онъ смягчить Розалію. Она давала рѣзкіе, односложные отвѣты; госпожа Аутенритъ не рѣшалась сдѣлать дочери замѣчаніе относительно ея невѣжливаго обращенія, боясь этимъ окончательно испортить дѣло.
   Въ Росталь всѣ вернулись не въ духѣ, и Грохъ простился у подъѣзда. Розалія холодно поклонилась и скрылась въ дверяхъ. Госпожа Аутенритъ любезно пригласила его зайти, но Грохъ отказался и вернулся въ отель. Цѣлый часъ просидѣлъ онъ въ креслѣ, раздумывая, что дѣлать. Наконецъ, онъ открылъ сундукъ и машинально началъ укладываться. Побросавъ около половины вещей, Грохъ со стономъ опустился въ кресло и закрылъ лицо руками. Еще часъ просидѣлъ онъ такъ. Затѣмъ всталъ, положилъ еще каую-то вещь и остановился въ нѣмомъ отчаяніи. Минуты бѣжали. Онъ громко застоналъ, въ изнеможеніи прислонилъ руку къ стѣнѣ и опустилъ на нее голову. Вдругъ Грохъ выпрямился, воскликнулъ:
   -- Нѣтъ, не могу! Не могу!-- и выбѣжалъ изъ номера.
   Точно во снѣ дошелъ онъ до золоченой виллы и выслушалъ отъ лакея, что госпожи Аутенритъ нѣтъ дома. Онъ приказалъ доложить фрейлейнъ Розаліи, и лакей довелъ его до полуотворенной двери ея будуара.
   Розалія сидѣла съ романомъ въ рукахъ, но было слишкомъ темно, чтобы читать. Да она и не читала; она съ увѣренностью ждала гостя. Она встала и холодно проговорила:
   -- Господинъ Грохъ? Чему я обязана такою неожиданною честью?
   -- Розалія!-- отвѣтилъ Грохъ дрожащимъ голосомъ.-- Розалія! Не говорите, заклинаю васъ, такимъ ледянымъ тономъ! Что я сдѣлалъ вамъ? Развѣ моя любовь не заслуживаетъ иной награды, чѣмъ ваше холодное презрѣніе?
   Розалія отвернулась съ пренебреженіемъ, но въ душѣ ея ликовала торжествующая гордость.
   -- Розалія!-- продолжалъ онъ и, подойдя ближе, взялъ ея руку. -- Я не могу жить безъ васъ и пришелъ вамъ это сказать. Я приношу къ вашимъ ногамъ мою жизнь и все, что имѣю. Розалія, полюбите меня и будьте моею женой!
   Онъ наклонился къ ея рукѣ и покрылъ ее страстными поцѣлуями. Розалія не отвѣчала; тогда онъ заключилъ ее въ объятія и опьяненный счастьемъ, сталъ цѣловать ея щеки, губы, глаза. Она холодно принимала его ласки; но когда онъ въ изнеможеніи опустился на диванъ и привлекъ дѣвушку къ себѣ, она крѣпко прижалась къ его груди и, наконецъ, обвила обѣими руками его шею и отвѣтила на его поцѣлуи. Между тѣмъ, госпожа Аутенритъ вернулась домой и узнала отъ лакея о присутствіи гостя. Она со свѣчей вошла въ темный будуаръ. Розалія вскочила, но не отъ страха, а отъ негодованія.
   Грохъ взялъ руку дѣвушки и подошелъ къ старухѣ.
   -- Простите, уважаемая госпожа Аутенритъ, что я, какъ воръ, забрался въ вашъ домъ и похищаю вашу дочь. Взамѣнъ я прошу. васъ принять меня въ сыновья.
   Это совершенно не входило въ планы Розаліи. Еще въ объятіяхъ Гроха она колебалась, не вырваться ли ей съ хохотомъ и не насмѣяться ли надъ нимъ. Она и теперь попробовала вырвать свою руку, но Грохъ крѣпко держалъ ее.
   -- Покорись, гордая Брунегильда!-- прошепталъ онъ.
   Госпожа Аутенритъ поторопилась положить конецъ сомнѣніямъ.
   Она прижала дочь къ груди и воскликнула:
   -- Милое дитя, какъ я счастлива!
   Розаліи невыразимо стало досадно. Плодъ, значитъ, не былъ запрещеннымъ? Отъ этого онъ сразу терялъ для нея всю свою сладость. Когда же старуха обняла и доктора, тогда Розалія ясно увидала, что она проиграла свою партію.
   Позвали отца. Онъ съ недовѣріемъ выслушалъ извѣстіе о помолвкѣ дочери и почесалъ за ухомъ.
   -- Моя вольная пташка, значитъ, поймана,-- задумчиво произнесъ онъ.-- Я думаю, она доставитъ вамъ не мало хлопотъ. Заприте ее покрѣпче, не то упорхнетъ...
   

VI.

   Феликсъ, вернувшись съ маневровъ, сейчасъ же испыталъ разочарованіе: ростальскій фабрикантъ, обѣщавшій поставить печь въ его отсутствіе, не сдержалъ слова. Но до полнаго окончанія службы оставалась одна недѣля и всѣ непріятности казались Феликсу легкими.
   -- Слава Богу,-- говорилъ онъ Мартыну,-- рабство кончается!
   Когда насталъ желанный день освобожденія, Мартынъ уѣхалъ въ Зауэрбруннъ провести съ матерью конецъ вакацій. Феликсъ не могъ сдержать улыбки, увидавши его передъ отъѣздомъ. Въ черномъ длиннополомъ сюртукѣ, простоватый юноша имѣлъ видъ настоящаго семинариста и представлялъ рѣзкій контрастъ съ Феликсомъ, который заказалъ себѣ изящное статское платье у лучшаго портнаго въ городѣ. Разстались они очень сердечно, такъ какъ Феликсъ искренно полюбилъ его и подружился съ молодымъ баварцемъ. Вообще обидчивый Феликсъ выслушивалъ серьезныя замѣчанія Мартына и не сердился на его слова потому, что въ нихъ всегда было много доброты и, кромѣ того, онъ сознавалъ, что Мартынъ превосходитъ его въ силѣ и увѣренномъ стремленіи къ опредѣленной цѣли. Слова друга были даже ему пріятны, такъ какъ онъ чувствовалъ потребность опереться на болѣе сильную руку.
   Феликсъ остался одинъ. Онъ наслаждался сознаніемъ свободы и испытывалъ такое ощущеніе, точно съ него сняли страшный гнетъ. Почти съ благоговѣніемъ вошелъ онъ въ свою хорошенькую квартирку около ботаническаго сада, въ свой милый кабинетъ съ письменнымъ столомъ, книгами, съ уютною обстановкой, и нѣжно, точно лаская, провелъ рукой по нѣсколькимъ любимымъ книгамъ въ шкафахъ. Феликсъ заперся въ четырехъ стѣнахъ и только иногда, послѣ обѣда, уходилъ гулять въ горы, откуда любовался разстилающеюся внизу долиной съ хорошенькими деревушками, высокою цѣпью горъ съ могучими хребтами, виноградниками и осеннимъ пурпурнымъ одѣяніемъ буковыхъ лѣсовъ.
   Наконецъ, послѣ недѣли спокойнаго отдыха Феликсъ почувствовалъ, что долженъ навѣстить дядю въ Росталѣ, и написалъ ему, что пріѣдетъ на этихъ дняхъ.
   Помолвка Вильгельма Гроха и Розаліи Аутенритъ произошла еще въ то время, когда Феликсъ стоялъ въ деревнѣ Боксбергъ. Съ тѣхъ поръ прошло около трехъ недѣль, но племянникъ не получилъ извѣстія объ этомъ событіи. Случилось это по милости Розаліи, которая взяла на себя разсылку печатныхъ карточекъ, извѣщавшихъ о предстоящей свадьбѣ. Грохъ удивлялся, не получая поздравленія отъ молодого человѣка. Когда же пришло письмо, въ которомъ Феликсъ ни словомъ не упоминалъ о его женитьбѣ, Грохъ спросилъ невѣсту, не забыла ли она послать карточку Феликсу.
   -- Нисколько,-- отвѣтила Розалія,-- я просто не нашла нужнымъ и не желала вступать въ переписку съ этимъ нахальнымъ господиномъ.
   Послѣ нелестнаго отзыва Феликса о молодой дѣвушкѣ, Грохъ не могъ ожидать, чтобы между ними установились дружескія отношенія. Но послѣ фейерверка Розалія естественно должна была почувствовать признательность къ молодому человѣку, и потому ея рѣзкій отвѣтъ непріятно поразилъ жениха.
   -- Неужели этотъ милый, добросердечный юноша оскорбилъ тебя?-- воскликнулъ онъ.
   -- Чѣмъ могъ оскорбить меня такой мальчишка?-- отвѣтила Розалія съ презрительною улыбкой.
   Грохъ покачалъ головой.
   -- Сдѣлай мнѣ удовольствіе, дорогая моя,-- мягко попросилъ онъ,-- будь снисходительнѣе къ бѣдному мечтателю. Я всегда смотрѣлъ на него, какъ на сына, и такъ это должно остаться и въ будущемъ.
   -- Это твое дѣло, милый мой,-- холодно проговорила Розалія.-- Если ты боишься, что я могу стать поперекъ дороги твоему сыну, то этому легко помочь.
   Грохъ не рѣшался возобновлять этотъ разговоръ, хотя въ душѣ былъ сильно озабоченъ. Со дня предложенія онъ чувствовалъ при воспоминаніи о Феликсѣ угрызенія совѣсти и они-то мѣшали ему собственноручно увѣдомить его о происшедшемъ. Ему страшно тяжело было отвѣчать на письмо племянника, и особенно непріятно было сообщать о женитьбѣ. Чтобы избѣжать этого, Грохъ послалъ напечатанную карточку и приписалъ всего нѣсколько строкъ:
   "Мой милый мальчикъ! Я нахожу съ своей стороны излишними увѣренія въ томъ, что, несмотря на измѣнившіяся обстоятельства, о чемъ тебя извѣщаетъ прилагаемая карточка, между нами все останется по-старому. Я желаю, чтобы мой домъ въ Ванзее ты продолжалъ считать твоимъ роднымъ домомъ. Моя женитьба не измѣняетъ твоихъ плановъ относительно будущаго; я позабочусь, чтобы ты могъ жить независимо и по собственному выбору посвятить жизнь служенію музамъ".
   Къ письму прилагалась крупная сумма на поѣздку въ Италію. Грохъ не хотѣлъ, чтобы племянникъ пріѣзжалъ въ Росталь, пока Розалія находится въ раздраженномъ состояніи.
   Феликсъ, ничего не подозрѣвая, спокойно сидѣлъ за утреннимъ кофе, когда получилъ письмо дяди. Онъ всталъ и въ волненіи началъ ходить по комнатѣ. До сихъ поръ онъ легкомысленно, безразсудно полагался на дядю. Разсчетливости не было въ его характерѣ, но щедрость дяди развила въ немъ безсознательный эгоизмъ, такъ что обѣщанія дяди обезпечить его онъ принималъ за нѣчто вполнѣ естественное и на единственнаго родственника смотрѣлъ какъ на собственность, не допуская возможности его женитьбы. И вдругъ эта спокойная увѣренность рухнула. Всякій другой выборъ дяди менѣе огорчилъ бы его, но помолвка съ фрейлейнъ Аутенритъ поразила его, какъ грозное предвѣстіе несчастія.
   Что значили увѣренія Гроха рядомъ съ именемъ этой дѣвушки! Какъ только она сдѣлается женою Гроха, она станетъ между нимъ и дядей и разлучитъ ихъ. Ихъ отношенія въ послѣднее время и такъ стали холоднѣе, теперь они окончательно порвутся. Продолжать считать домъ дяди роднымъ, а его самого -- отцомъ и естественнымъ покровителемъ, объ этомъ не могло быть и рѣчи. Розалія стала ему ближе всѣхъ и этимъ отдалила его, лишила права на его попеченія и, слѣдовательно,-- такъ разсуждалъ Феликсъ,-- онъ будетъ принимать милостыню отъ дяди.
   Зачѣмъ ему теперь эти деньги на путешествіе? Онъ часто мечталъ о поѣздкѣ въ Италію, но развѣ можетъ онъ ѣхать на деньги, которыя даютъ въ видѣ вознагражденія за оскорбленіе? Онъ желалъ бы сейчасъ же отослать деньги назадъ и стать на собственныя ноги. Зависимость отъ мужа Розаліи и, слѣдовательно, отъ самой Розаліи грозила ему нравственнымъ подчиненіемъ, котораго онъ не въ состояніи былъ перенести.
   Въ то время, какъ Феликсъ боролся съ этими горькими думами, не зная, на что рѣшиться, въ дверь раздался стукъ и въ комнату вошелъ рабочій. Онъ привезъ изъ Росталя майоликовую печь и хотѣлъ сейчасъ же ее ставить на мѣсто. Работа,-- говорилъ онъ,-- займетъ дней пять и не обойдется безъ пыли и грязи, поэтому мебель, ковры, книги слѣдовало вынести изъ комнаты.
   Феликсъ и безъ того былъ страшно взволнованъ, но тутъ онъ вышелъ изъ себя.
   -- Какъ!-- крикнулъ онъ.-- Вы должны были безъ меня поставить печку! Вашъ хозяинъ не сдержалъ обѣщанія и теперь, ни словомъ не предупредивъ меня, выгоняетъ изъ квартиры! Это неслыханное невѣжество!
   -- Я ничего не знаю,-- отвѣтилъ печникъ.-- Я исполняю приказаніе фабриканта.
   -- Такъ пусть онъ самъ и платится за это. Везите вашу печку назадъ въ Росталь. Я не могу и не хочу теперь ее брать.
   Печникъ засмѣялся.
   -- Успокойтесь,-- невозмутимо произнесъ онъ.-- Изъ-за такихъ пустяковъ не стоитъ шумѣть.
   Феликсъ сердито взглянулъ на него. Но невозмутимый видъ рабочаго подѣйствовалъ на юношу успокоительно и вмѣстѣ съ сознаніемъ безсилія имъ овладѣлъ стыдъ. Онъ молча повернулся и заперся въ спальнѣ. Когда немного успокоились его потрясенные нервы, Феликсъ вернулся въ кабинетъ. Онъ покорился судьбѣ. Да и что оставалось дѣлать, разъ онъ такъ легкомысленно купилъ печь? Также, очевидно, разсуждалъ и печникъ. Подойдя къ окну Феликсъ увидѣлъ, что онъ съ помощью мальчика разгружалъ фуру; сзади стояла подвода съ кафелемъ. Феликсъ уныло обвелъ глазами комнату. Онъ надѣялся наслаждаться спокойствіемъ въ своей уютной квартиркѣ, а теперь приходилось перетаскивать въ спальную книги, статуи, бюсты, вазы, разгромить всю обстановку.
   Онъ стоялъ неподвижно, не зная, съ чего начать. Куда же денется онъ самъ? Неужели останется въ спальной, превращенной въ кладовую, и цѣлую недѣлю будетъ слушать стукъ рабочихъ?
   Это небольшое несчастье на время вытѣснило изъ его головы болѣе тяжелое.
   Пока онъ стоялъ въ раздумьи, въ дверь опять раздался стукъ и вошелъ пасторъ Крауссъ.
   -- Я, какъ обѣщалъ, милый господинъ Лубрехтъ, -- сказаъ онъ,-- пришелъ похитить на нѣсколько дней Винкина де-Ворде. Вы не передумали и, попрежнему, довѣряете мнѣ это сокровище?
   Феликсъ подошелъ къ рѣзному дубовому шкафу и досталъ книгу.
   -- Вотъ Christinas Carols, господинъ пасторъ. Надъ моею библіотекой недостаетъ надписи "Amicis", но только потому, что это само собою разумѣется.
   Пасторъ съ благоговѣніемъ взялъ въ руки старинную книгу, его глаза блестѣли, когда онъ любовался переплетомъ изъ тисненной кожи, украшеннымъ группами поющихъ ангеловъ, и осторожно перелистывалъ толстыя страницы. Онъ молчалъ; но на его красномъ лицѣ выражался такой восторгъ, какой испытываетъ только библіоманъ, и Феликсъ понималъ его. Онъ даже повеселѣлъ, увидѣвъ, сколько радости доставилъ старому ученому. Наконецъ, пасторъ Крауссъ поднялъ голову.
   -- Книгу я, значитъ, беру съ собой,-- сказалъ онъ,-- но при одномъ условіи: вы отправитесь вмѣстѣ со мною и проведете недѣлю въ нашихъ горахъ. Здѣсь вы одинъ, а у насъ черезъ нѣсколько дней начинается сборъ винограда,-- это самое веселое время и cамое хорошее, чтобы познакомиться съ баварскою жизнью.
   Феликсъ ни минуты не колебался.
   -- Вы явились спасителемъ!-- радостно воскликнулъ онъ.-- Меня какъ разъ гонятъ изъ дому; печники хотятъ ставить новую печь.
   -- Да, я видѣлъ ихъ внизу. Я, значитъ, во-время пришелъ.
   Пасторъ всталъ и, внимательно осматривая, обошелъ библіотечные шкафы.
   -- Не буду васъ задерживать долѣе. У меня есть еще дѣла въ городѣ. Черезъ два часа я заѣду за вами, а вы тѣмъ временемъ уложите свои вещи, чтобы имѣть съ собой всѣ удобства, къ которымъ вы привыкли. Роскоши у насъ вы не найдете. Все, что я моту обѣщать, это -- хорошія книги, хорошее пѣніе и общество простыхъ людей.
   Пожавъ руку Лубрехта, пасторъ спустился внизъ.
   Феликсъ попросилъ хозяйку помочь ему, на что та охотно согласилась, такъ какъ, кромѣ выгоды, затѣя жильца ничего ей не приносила,-- послѣ его отъѣзда изъ Эберштейна майоликовая печь должна остаться во владѣніи хозяйки дома: Черезъ часъ, благодаря соединеннымъ усиліямъ хозяйки, ея дочери, служанки и печниковъ, комната опустѣла и Феликсъ сѣлъ за поздравительное письмо къ дядѣ. Его задача оказалась еще труднѣе, чѣмъ дядина, когда тотъ извѣщалъ о женитьбѣ. Вспомнивъ о перемѣнахъ, какія внесетъ это событіе въ его жизнь, Феликсъ опять предался грустнымъ мыслямъ и такъ задумался, что не слыхалъ стука подъѣхавшаго экипажа. Кто-то громко постучалъ въ дверь и на его зовъ вошелъ Фридеръ, сынъ винодѣла.
   -- Здравствуйте!-- добродушно произнесъ молодой баварецъ.-- Я пришелъ за вашимъ багажомъ, а васъ господинъ пасторъ проситъ внизъ.
   Открытое, добродушное лицо баварца понравилось Феликсу и онъ протянулъ ему изящный кожаный портъ-сигаръ.
   -- Возьмите себѣ нѣсколько папиросъ за ваши труды.
   Мальчикъ не ожидалъ, повидимому, сѣверо-германскаго акцента, которымъ заговорилъ студентъ. Дружелюбное выраженіе вдругъ исчезло и онъ отрицательно покачалъ головой.
   -- Если вы такъ горды, милый мой,-- сказалъ Феликсъ,-- то я самъ могу снести свой багажъ.
   -- Пасторъ не желаетъ этого,-- отвѣтилъ Фридеръ и въ голосѣ его послышалась злоба.
   Поведеніе баварца опечалило Феликса, онъ самъ не зналъ почему. Онъ позволилъ ему взять багажъ и молча послѣдовалъ за нимъ.
   

VII.

   Скоро экипажъ поднимался по извилистой дорогѣ въ гору.
   -- Какой крутой подъемъ!-- сказалъ Феликсъ, видя, какъ тяжело взбиралась на гору лошадь винодѣла.-- Церковь расположена очень поэтично, но неудобно для лѣнивыхъ богомольцевъ.
   Пасторъ засмѣялся.
   -- Это было бы хорошимъ оправданіемъ, -- отвѣтилъ онъ.-- Но наши виноградари видятъ доброе знаменіе въ томъ, что ихъ храмъ Божій стоитъ въ горахъ. Здѣсь ростетъ ихъ виноградъ, здѣсь они работаютъ и чувствуютъ себя болѣе дома, чѣмъ внизу, въ долинѣ. И, вѣдь, всѣ они, въ концѣ-концовъ, должны подняться наверхъ; здѣсь путь къ вѣчному успокоенію. А на васъ близость кладбища не произведетъ грустнаго впечатлѣнія?
   -- О, нѣтъ, трогательная картина смерти не представляетъ для меня ничего ужаснаго, напротивъ!-- возразилъ Феликсъ.
   -- Напротивъ?-- съ улыбкой спросилъ пасторъ.-- Правда, молодежь любитъ поиграть желаніемъ смерти. Она еще не понимаетъ ея серьезнаго значенія.
   Наконецъ, они доѣхали. Вышедшая изъ дома пасторша радушно протянула руку гостю. Она была не красива и не имѣла въ лицѣ того изящнаго благородства, которымъ отличались черты пастора, унаслѣдованныя отъ него дочерью; за то необыкновенно жизнерадостное выраженіе освѣщало все лицо госпожи Крауссъ и придавало ей моложавый видъ, несмотря на то, что изъ-подъ незатѣйливаго чепчика выбивались уже сѣдые волосы.
   Фридеръ молча внесъ вещи Лубрехта въ комнату для гостей и ничего не отвѣтилъ на его благодарность. Когда онъ съ телѣжкой спускался внизъ, его догналъ маленькій Павелъ.
   -- Павелъ, зачѣмъ къ вамъ пріѣхалъ пруссакъ?-- спросилъ онъ мальчика.
   -- Развѣ онъ пруссакъ?-- удивился Павелъ.
   -- Конечно! Неужели ты не слышишь по выговору? Я ихъ терпѣть не могу. Мой отецъ говоритъ, что они пріѣзжаютъ въ нашу страну такіе надутые, точно павлины въ курятникъ. И чего они не сидятъ дома, если считаютъ себя лучше насъ?
   Феликсъ, между тѣмъ, оглядѣлъ высокую, свѣтлую комнату; одно окно выходило въ сторону Эберштейна, видъ изъ другаго заслоняла пожелтѣвшая листва липы. Немного погодя Феликсъ спустился внизъ. Ему надо было проходить мимо кухни, дверь въ которую была открыта. Лотта была тамъ и занималась приготовленіемъ обѣда. Въ синемъ холстинномъ фартукѣ, за стряпней, она показалась Феликсу еще незначительнѣе, чѣмъ прежде. Феликсъ вошелъ и, улыбаясь, протянулъ ей руку.
   -- Вы печетесь о голодающихъ?-- спросилъ онъ.
   -- Я готовлю шпетцли,-- отвѣтила Лотта.
   -- А! Баварское національное кушанье! Научите меня, какъ ихъ дѣлаютъ.
   Лотта держала въ лѣвой рукѣ доску, на которой былъ раскатанъ тонкій слой тѣста изъ муки и воды, а въ правой деревянный ножъ.
   -- Смотрите, какъ это просто,-- съ довольнымъ видомъ проговорила она, разрѣзая тѣсто тонкими ломтиками и опуская ихъ въ кипящую воду.-- Я боюсь, что теперь они перестанутъ вамъ нравиться.
   -- О, нѣтъ, я радъ, что хоть чему-нибудь научился, -- отвѣтилъ Феликсъ.-- Удивительно мало надо для жизни. Я никогда бы этого не думалъ,-- прибавилъ онъ серьезнѣе.
   -- Смотрите, не сдѣлайтесь настоящимъ баварцемъ, -- замѣтила Лотта.
   Тонъ ея словъ тронулъ Феликса.
   -- Вы какъ будто съ сожалѣніемъ говорите это?
   Лотта покраснѣла и не нашлась, что отвѣтить. Феликсъ, съ сѣверо-германскимъ лоскомъ, казался ей совершенствомъ, и баварская простота, по ея мнѣнію, не шла къ нему. Лубрехтъ внимательно посмотрѣлъ на дѣвушку. Въ первый разъ въ его головѣ мелькнула мысль, не приходившая раньше въ Зауэрбруннѣ. Феликсъ заподозрилъ ея чувства. Онъ тоже немного смутился.
   -- Я не смѣю долѣе мѣшать вамъ,-- сказалъ онъ, направляясь къ двери.
   Въ эту минуту въ кухню вошла мать Лотты.
   -- Вы уже нашли нашу дочку?-- воскликнула она, добродушно улыбаясь.
   -- Да, мы поздоровались,-- отвѣтилъ онъ.
   Пасторша пригласила Феликса въ столовую, большую, свѣтлую комнату съ блестящимъ чистымъ поломъ. Она была убрана очень просто, но производила пріятное, даже поэтичное впечатлѣніе, такъ какъ живой плющъ покрывалъ ея стѣны. Противъ двери на консолѣ стояло распятіе, обвитое зеленью, и подъ нимъ диванъ съ обѣденнымъ столомъ. Около двери у окна помѣщался рояль; надъ нимъ висѣли портреты Баха и Генделя, а посрединѣ стоялъ бюстъ Шиллера.
   За обѣдомъ Феликса охватила тихая грусть. При видѣ радушія, которымъ окружали его хозяева, онъ невольно вспомнилъ о дядѣ и далекой родинѣ. Ему трудно было скрыть внутреннее волненіе. Но эти простые люди, какъ будто, читали въ его сердцѣ; онъ видѣлъ, съ какимъ сочувствіемъ остановился на немъ взоръ пасторши.
   Послѣ обѣда Феликсъ съ пасторомъ удалились въ кабинетъ.
   

VIII.

   Библіотека пастора была переполнена сочиненіями, относящимися къ исторіи народной и духовной поэзіи. Это его любимое занятіе, говорилъ пасторъ, и смерть кантора Гугельхопфа была для него тяжелою утратой, такъ какъ тотъ много помогалъ ему. Третьимъ въ ихъ союзѣ былъ капельмейстеръ Окслеръ, бывшій дирижеръ академическаго хороваго общества въ Эберштейнѣ, теперь переселившійся въ Росталь. Въ настоящую минуту онъ гостилъ у знакомыхъ въ Эберштейнѣ, обѣщалъ послѣ обѣда придти въ Бургвангенъ, и тогда Феликсъ услышитъ музыку, которая доставитъ ему удовольствіе.
   Студентъ, разглядывая библіотеку, обрадовался, найдя на полкахъ и своихъ любимцевъ.
   -- Я вижу у васъ и англичанъ, и американцевъ,-- сказалъ онъ.-- Вотъ Хоннингъ и Теодоръ Паркеръ, а вотъ старый ворчунъ Карлейль. А новѣйшихъ англійскихъ писателей вы, повидимому, не долюбливаете?
   -- Развѣ ихъ нѣтъ здѣсь?-- спросилъ пасторъ.-- Должно быть, ими завладѣла моя дочка. Съ тѣхъ поръ, какъ она возвратилась изъ Зауэрбрунна, она очень усердно занимается англійскимъ языкомъ. Вы, точно апостолъ, распространяете англійскую литературу. Если вы всегда будете находить такихъ усердныхъ послѣдователей, какъ молодой Гугельхопфъ и наша Лотта, то поздравляю васъ съ несомнѣннымъ успѣхомъ.
   Феликса поразило, что онъ оказалъ вліяніе на занятія Лотты. Опять въ его головѣ шевельнулась мысль, уже мелькнувшая разъ, передъ обѣдомъ, въ кухнѣ, и онъ въ смущеніи отвѣтилъ:
   -- Я не зналъ, что фрейлейнъ Крауссъ знаетъ англійскій языкъ. Но вы, вѣроятно, хотите соснуть послѣ обѣда. Если вы позволите, я сяду съ книгой на открытомъ воздухѣ.
   Пасторъ согласился и Феликсъ вышелъ съ сигарой на крыльцо. Лотта, между тѣмъ, приготовила кофе и тоже вышла, чтобы накрыть столъ подъ липой. Гость помогъ ей.
   -- Не наскучитъ вамъ наша тихая жизнь?-- спросила Лотта.
   -- Конечно, нѣтъ. Въ этомъ домѣ царитъ духъ мира, успокоивающій мою душу. Кромѣ того, меня ожидаетъ музыкальное наслажденіе. Вы примете въ немъ участіе?
   Лотта улыбнулась.
   -- Вѣдь, мы диллетанты, какихъ много въ нашей странѣ. Но если капельмейстеръ Окслеръ сыграетъ намъ что-нибудь, то вы останетесь довольны.
   -- Лотта тоже поетъ,-- вмѣшался Павелъ, слышавшій разговоръ изъ окна.
   -- О! объ этомъ не стоитъ и говорить,-- замѣтила Лотта.
   Феликсъ еще не слыхалъ пѣнія Лотты. Въ тотъ вечеръ, когда она пѣла съ Мартыномъ въ Зауэрбруннѣ, онъ уходилъ на фейерверкъ съ Аутенритами, и послѣ ихъ отъѣзда вечера были такъ хороши, что ихъ проводили большею частью на воздухѣ въ болтовнѣ. Онъ не особенно обрадовался предстоящему пѣнію, такъ какъ не ожидалъ ничего хорошаго отъ ужаснаго выговора молодой дѣвушки.
   Пасторъ съ женой вышли изъ дому и вслѣдъ за ними явился капельмейстеръ. Хозяева радостно поздоровались съ нимъ, и Крауссъ, представивъ студента, разсказалъ объ англійскихъ рождественскихъ пѣсняхъ. Они продолжали бесѣдовать на эту тему, пока служанка не подала кофе. Всѣ размѣстились вокругъ стола, наслаждаясь чуднымъ осеннимъ днемъ. Пожелтѣвшіе листья осыпались съ липы на бѣлую скатерть; кругомъ царила тишина и золотистымъ одѣяніемъ убирались горы.
   Когда всѣ кончили кофе, пасторъ поднялся; остальные послѣдовали его примѣру и направились къ воротамъ небольшаго кладбища; убѣжавшій впередъ Павелъ отперъ дверь колокольни. Они пошли въ свѣтлую, залитую солнечными лучами церковь и поднялись на хоры. Капельмейстеръ началъ съ прелюдіи Баха, которую исполнилъ съ силою и большою выразительностью; своею чудною игрой онъ привелъ въ восторгъ слушателей. Когда онъ кончилъ, пасторша попросила его спѣть и онъ охотно согласился. "Лотта должна акомпанировать",-- сказалъ онъ. Молодая дѣвушка съ спокойнымъ, яснымъ лицомъ сѣла за органъ и Феликсъ увидѣлъ, что она знакома съ этимъ инструментомъ. Какъ пѣніемъ и игрой на фортепіано, такъ и этимъ она была обязана старому Гугельхопфу, котораго во время послѣдней болѣзни она замѣняла не только въ теченіе недѣли въ школѣ, но и въ воскресенье за оргиномъ. Она играла хорошо и выразительно, хотя далеко не съ такою силой и совершенствомъ, какія только что выказалъ Окслеръ. Подъ простой акомпаниментъ мощный голосъ капельмейстера пѣлъ "Adoramus te, Christe!" Палестрины.
   -- А теперь,-- сказалъ онъ, когда тихо замеръ оргинъ,-- такъ какъ мы сейчасъ говорили о старинныхъ рождественскихъ пѣсняхъ, то мнѣ захотѣлось услышать "О sanctissima!" или, лучше, нашъ милый нѣмецкій текстъ. Лотта, вы споете? Я буду очень тихо акомпанировать вамъ.
   Лотта поднялась съ застѣнчивою улыбкой, а Окслеръ занялъ ея мѣсто; она стала рядомъ, въ полуоборотъ къ нему, и солнечные лучи играли на ея золотистыхъ волосахъ.
   При первыхъ звукахъ ея пѣнія трепетъ пробѣжалъ по всему тѣлу Лубрехта,-- трепетъ благоговѣнія, восторга, счастья. Подобные звуки могли вылетать изъ устъ дѣвушки, баварскій говоръ которой казался ему непріятнымъ, смѣшнымъ! Слышалъ ли онъ когда-нибудь такой нѣжный, чистый, прелестный голосъ? И неужели эта серьезная дѣвушка съ божественно-просвѣтленными чертами, вдохновленнымъ блескомъ въ очахъ и сіяніемъ музы на челѣ та самая, простая, наивная Лотта? Точно святая стоитъ она передъ нимъ и храмъ наполненъ чуднымъ очарованіемъ ея пѣнія. Феликсъ, что случилось съ тобой, что вдругъ она явилась тебѣ другою, выше, прекраснѣе? Увидишь ли ты въ ней когда-нибудь глупенькую; деревенскую дѣвочку, на которую ты смотрѣлъ съ добродушно-снисходительною улыбкой?
   Никогда, Феликсъ, потому что въ эту минуту съ твоихъ глазъ., спала завѣса. Исчезъ и забытъ мѣстный выговоръ въ гармоніи пѣнія; душа прорвалась въ звукахъ и проникла въ душу. Отнынѣ Лотта будетъ кумиромъ твоего сердца, свѣтомъ твоей жизни.
   Феликсъ былъ потрясенъ и въ волненіи слушалъ пѣніе, не спуская глазъ съ ея лица, преображеннаго священнымъ вдохновеніемъ. (Онъ самъ исполнился какой-то силы, возвысившей его. Неизвѣстная жизнь, представлявшаяся въ мрачномъ свѣтѣ, мгновенно превратилась въ свѣтлый рай. Страданія и радости, блаженство и грусть, восторгъ и слезы горячею струей хлынули въ его душу,-- все преобразилось, онъ самъ и весь міръ.
   Послѣдніе звуки замерли и Лотта скромно опустила голову. Феликсъ отвернулся и молча отошелъ за колонну. Онъ, точно ослѣпленный, закрылъ рукой глаза, затуманенные влажнымъ блескомъ. Все представлялось ему сновидѣніемъ.
   

IX.

   Еще одинъ человѣкъ слышалъ пѣніе въ церкви. Сынъ винодѣла, Фридеръ, работалъ въ отцовскомъ виноградникѣ, когда пасторъ. Крауссъ съ гостями направился къ кладбищенскимъ воротамъ. Онъ часто присутствовалъ тайно при ихъ духовныхъ концертахъ; вѣдь, онъ тоже былъ сыномъ Баваріи, страны пѣвцовъ. Больше всего его привлекалъ голосъ Лотты, который производилъ на влюбленное сердце юноши такое глубокое впечатлѣніе, что никакая вершина Альпъ не показалась бы ему слишкомъ высокой, еслибъ онъ могъ надѣяться услышать тамъ пѣсню или ласковое слово отъ дочери пастора.
   Фридеръ незамѣтно проскользнулъ на колокольню и тихо поднялся по лѣстницѣ, ведущей къ часамъ. Отсюда тоже былъ ходъ на хоры, но эта дверь около органа рѣдко отпиралась. Трещины въ ссохшемся деревѣ такъ были широки, что звуки ясно долетали де того, кто стоялъ за дверью, и даже была видна часть церкви.
   Пока храмъ оглашали величественные звуки органа и пѣлъ прекрасный мужской голосъ, Фридеръ сидѣлъ на ступеняхъ лѣстницы. Когда же подъ церковными сводами разнеслась рождественская пѣснь, чистая и звучная, точно ангельская мелодія, тогда юноша всталъ и прильнулъ лицомъ къ самой широкой скважинѣ, чтобы взглянуть на Лотту. Но его старанія были напрасны: оргинъ заслонялъ молодую дѣвушку. Вмѣсто нея, Фридеръ видѣлъ пруссака, которому онъ утромъ такъ хорошо доказалъ свою баварскую гордость. Лицо Феликса было красиво, благородно, только слишкомъ блѣдно; особенно красиво оно было тогда, когда освѣщалось глубокимъ душевнымъ волненіемъ, какъ въ эту минуту, и Фридеръ, глядя на него, не могъ подавить дружелюбнаго чувства. Ему сдѣлалось стыдно за свое поведеніе. Когда же Феликсъ отошелъ за колонну и закрылъ глаза рукой, Фридеръ, по-своему взволнованный не меньше его, сочувственно покачалъ головой.
   Лотта подошла къ родителямъ, которые поднялись со своихъ мѣстъ. Мать потрепала ее по щекѣ, а пасторъ заговорилъ съ Окслеромъ; пасторша тоже вмѣшалась въ разговоръ. Лотта отступила немного назадъ и наклонилась надъ скамьей, на которой положила раньше нѣсколько нотныхъ тетрадокъ. Въ то время, какъ она складывала ихъ, изъ тѣни выступилъ Лубрехтъ и молча протянулъ ей руку. Лотта взглянула на него и сейчасъ же опустила глаза. Но его блестящій взглядъ уже сказалъ ей, что въ его душѣ произошла перемѣна, что нѣмой языкъ ея сердца встрѣтилъ откликъ въ его душѣ; она почувствовала это въ пожатіи его руки и не рѣшилась отнять свою.
   Лотта не ожидала такого счастья. Дрожь пробѣжала по ея тѣлу, когда она увидала его нѣжный, полный любви взоръ, и густая краска залила ея лицо. Капельмейстеръ открылъ ноты и показывалъ старикамъ какую-то мелодію, Павелъ возился съ мѣхами около органа; никто не обращалъ вниманія на молодыхъ людей. Феликсъ приподнялъ руку дѣвушки и поцѣловалъ. Лотта спокойно, съ благоговѣніемъ, точно благословеніе, приняла его поцѣлуй.
   Бѣдный Фридеръ былъ свидѣтелемъ этой безмолвной сцены. Его доброе расположеніе къ пруссаку мгновенно смѣнилось негодованіемъ. Какъ смѣлъ онъ ухаживать на его глазахъ за Лоттой? Дикая ревность проснулась въ сердцѣ юноши. Старому другу Мартыну онъ уступилъ бы Лотту, но этому неизвѣстно откуда взявшемуся пруссаку -- никогда! Фридеръ сжималъ кулаки, скрежеталъ зубами и его добродушное лицо сдѣлалось мрачнѣе ночи. Не правъ онъ развѣ былъ, не повѣривъ съ самаго начала его любезнымъ фразамъ? Если только пруссакъ еще разъ заговоритъ съ нимъ, то онъ ему покажетъ, что онъ его злѣйшій врагъ.
   Когда, наконецъ, вышли изъ церкви, Феликсъ съ блестящими глазами коротко поблагодарилъ хозяина за доставленное удовольствіе. Пасторъ ласково кивнулъ ему головой; по взволнованному лицу молодого человѣка онъ видѣлъ, что его благодарность идетъ ютъ чистаго сердца.
   Фридеръ тихонько спустился съ лѣстницы и, никѣмъ не замѣченный, поспѣшилъ въ свой виноградникъ. Капельмейстеръ скоро собрался въ Эберштейнъ, такъ какъ вечеромъ онъ уѣзжалъ домой, въ Росталь.
   

X.

   На высотѣ, гдѣ пріютился домикъ пастора, вечера сдѣлались холодны, и послѣ ужина приходилось сидѣть въ комнатахъ. Когда служанка убрала со стола, пасторъ попросилъ Лотту принести англійскія книги, чтобы гость могъ видѣть, какія сочиненія имѣются въ его библіотекѣ. Лотта исполнила просьбу, и радость освѣтила ея лицо, когда Феликсъ слегка дрожащимъ голосомъ сказалъ, что онъ уже слышалъ о ея занятіяхъ англійскямъ языкомъ.
   -- Кто вашъ любимый поэтъ изъ англичанъ?-- спросилъ его хозяинъ.
   Феликсъ назвалъ Шелли.
   -- Шелли?-- съ изумленіемъ повторилъ пасторъ.-- Но, вѣдь, это метафизическая поэзія, заоблачныя грезы, отвлеченныя бредни, болѣзненныя фантазіи чуждой міру души.
   -- О!-- воскликнулъ студентъ, волнуясь.-- Шелли преклоняется передъ высшими идеалами. Умъ, любовь, красота для него все.
   -- Мой добрый другъ, онъ стоитъ внѣ дѣйствительной жизни.
   Если нашимъ идеаломъ можетъ быть стремленіе перевернуть міръ, то, прежде всего, надо отыскать рычагъ Архимеда. А Шелли витаетъ въ заоблачныхъ сферахъ.
   -- Но вы, вѣдь, не презираете его идеализма?
   -- Милый Феликсъ, всякій, кто серьезно стремится довести до высшаго развитія вложенные въ него Богомъ благородные зачатки, всякій, кто исполняетъ свое дѣло, какъ бы незначительно оно ни было, съ высшимъ сознаніемъ долга -- въ моихъ глазахъ идеалистъ. У Шелли, хотя онъ и еретикъ, безспорно высоко-нравственные идеалы; но для молодого человѣка, который хочетъ вступить въ борьбу съ существующимъ міромъ, онъ самый плохой учитель. Онъ. устремляетъ ваши взоры на недосягаемое, и, слѣдовательно, недѣйствительное, и поэтому вы теряете опору, которую даетъ вамъ дѣйствительность съ ея прозаическими обязанностями. Почитайте Карлейля и вы поймете меня.
   -- До сихъ поръ Карлейль отталкивалъ меня,-- возразилъ Феликсъ.-- Его толкованіе фактовъ можетъ казаться истиннымъ только тому, кто смотритъ на факты его глазами. Но я мало занимался имъ, мнѣ не нравится его стиль. Мнѣ всегда представляется, что его нервному, многоглагольному слову не хватаетъ достоинства, а также ему недостаетъ художественнаго чутья, вкуса.
   -- Простите меня,-- сказалъ пасторъ,-- но чтобы такъ судить, надо слишкомъ поверхностно знать его. И не придаете ли вы вообще слишкомъ большаго значенія вкусу?
   -- Развѣ гармонія не высшая наша цѣль? А неужели совершенная гармонія возможна безъ совершенной красоты?
   Старикъ покачалъ головой.
   -- Красота, мой юный другъ, такая относительная и преходящая вещь, что ее можно забыть ради стремленія къ этическимъ благамъ. Ея значенія я никогда не оспаривалъ, но считаю ее только внѣшнею формой. Есть болѣе глубокое созерцаніе, для котораго исчезаетъ различіе между прекраснымъ и безобразнымъ. Вѣрьте мнѣ, что чрезмѣрное поклоненіе прекрасному можетъ затормазить наше развитіе.
   -- Я думаю, что истинно-прекрасное божественнаго свойства и не согласуется ни съ какими низменными побужденіями.
   -- Благо вамъ, если вы такъ думаете. Но гдѣ вы найдете истинно-прекрасное? Знаете вы Palace of Art Теннисона?
   -- Еще бы!-- съ оживленіемъ воскликнулъ Феликсъ,-- это одно изъ моихъ любимыхъ стихотвореній.
   Пасторъ взялъ одну изъ принесенныхъ Лоттой книгъ.
   -- Прочтите его вслухъ.
   Феликсъ охотно согласился. Онъ читалъ съ большимъ выраженіемъ, пріятнымъ, но немного тихимъ голосомъ. Внимательно наблюдавшій за нимъ пасторъ замѣтилъ, что во время чтенія у него нервно подергивались углы рта.
   -- Теперь вамъ стало понятнѣе мое мнѣніе?-- спросилъ онъ когда Феликсъ кончилъ.
   Феликсъ задумался.
   -- Послѣдняя часть,-- отвѣтилъ онъ,-- гдѣ душа, любящая прекрасное, сама изгоняетъ себя изъ царства искусствъ и предается раскаянію, не доступна моему пониманію. Мнѣ симпатично а этомъ стихотвореніи только идеальное художественное царство, которое рисуетъ намъ здѣсь Теннисонъ.
   -- Я такъ и думалъ. Вы сами еще находитесь въ первомъ фазисѣ; вашъ нравственный опытъ еще не достигъ втораго. Но, въ такомъ случаѣ, вы, мой юный другъ, не понимаете аллегорическаго смысла стихотворенія, который разъясняютъ намъ посвятительныя строфы: "того, кто не признаетъ любви, любовь не должна признавать".
   -- Да развѣ тотъ, кто любитъ прекрасное и занимается искусствомъ, непремѣнно долженъ быть эгоистомъ?-- съ жаромъ возразилъ Феликсъ.
   -- Нѣтъ, мой другъ, и этого не думаетъ и поэтъ; говоритъ же онъ, что душа, быть можетъ, вернется въ свой дворецъ, когда возвратится къ любви. Но въ этомъ стихотвореніи онъ показываетъ намъ опасность потерять благороднѣйшій человѣческій даръ, связь съ страдающимъ, нуждающимся въ любви человѣчествомъ, и превратиться въ прекрасный, холодный, бездушный мраморъ, если мы будемъ смотрѣть на красоту, какъ на высшій идеалъ. Не красота, а долгъ есть высшій идеалъ. Заповѣдь "люби ближняго" прекрасней всѣхъ гармоній, выше всѣхъ поэмъ міра.
   Феликсъ молчалъ, но убѣжденъ онъ, повидимому, не былъ. Часы около печки пробили десять. Пасторша и слѣдомъ за ней мужъ поднялись. Пасторъ похлопалъ студента по плечу.
   -- Мы горячо поспорили, но, вѣдь, вы вѣрите, что я расположенъ къ вамъ?
   Феликсъ съ благодарностью пожалъ протянутую руку.
   -- Я знаю, что вы не стали бы такъ говорить, если бы не принимали во мнѣ участія. И, все-таки, я боюсь, что моего язычества нельзя измѣнить никакими доводами; это дѣло темперамента.
   Пасторъ задумчиво опустилъ голову. Пожелавъ покойной ночи Феликсъ ушелъ въ свою комнату. Лотта еще убирала книги и слышала разговоръ родителей.
   -- Ты слишкомъ нападаешь на него, старикъ,-- говорила жена.-- Онъ, повидимому, такой хорошій, честный человѣкъ.
   -- Ты совершенно права, милая Марта,-- отвѣтилъ пасторъ.-- У него чистая, неиспорченная душа. Но я хотѣлъ бы помочь бѣднягѣ; онъ находится на ложномъ пути. Такіе парящіе въ небесахъ идеалисты -- самыя несчастныя созданія: пока имъ свѣтитъ солнце, они живутъ въ фантастическихъ грезахъ, какъ только разразится надъ ними буря, они разбиваются, какъ хрусталь. А у него, конечно, не хватитъ физическихъ силъ для сопротивленія. Замѣтила ты, какъ во время чтенія онъ задыхается и подергиваетъ углами рта? Все это доказываетъ хрупкое сложеніе.
   -- Да сохранить его Господь!-- набожно произнесла старуха.
   Ея благочестивое желаніе встрѣтило громкій откликъ въ сердцѣ дочери. Лотта вѣрила проницательности отца и только сильнѣе любила Феликса, такъ какъ къ ея любви присоединилась жалость. Въ этотъ вечеръ она со слезами молилась за Феликса.
   

XI.

   Придя наверхъ, Феликсъ открылъ окно и задумчиво устремилъ взоръ на тихую, сумрачную долину. Слова пастора не произвели на него сильнаго впечатлѣнія потому, что его мысли были всецѣло поглощены другимъ предметамъ. Онъ думалъ о Лоттѣ и былъ счастливъ сознаніемъ любви.
   Только теперь Феликсъ вспомнилъ о Мартынѣ, котораго считалъ до сихъ поръ женихомъ Лотты, и это воспоминаніе тяжелымъ гнетомъ легло на его сердце. Онъ не думалъ болѣе, что Мартынъ женихъ Лотты, или что вообще онъ имѣетъ какія-нибудь права на нее. Глаза Лотты не смотрѣли бы на него такъ открыто, съ такимъ спокойнымъ, яснымъ блескомъ. Но развѣ онъ можетъ измѣнить данному обѣщанію? Не будетъ ли это предательствомъ относительно его матери? И не становится ли онъ поперекъ дороги товарищу? Что Мартынъ любилъ Лотту, это зналъ Феликсъ и вовсе не желалъ доставлять горе другу. Но уступить Лотту, если она выберетъ Феликса, онъ, все-таки, не могъ. Онъ чувствовалъ, что ему не вырвать изъ сердца этой любви. Только теперь Феликсъ понялъ, какъ пуста и безотрадна была до сихъ поръ его жизнь. И вотъ теперь, когда его судьбѣ грозитъ непріятная перемѣна, онъ находитъ поддержку, за которую его душа схватилась со всѣмъ пыломъ страсти. Если онъ лишится ея и опять кругомъ настанетъ мракъ и пустота, онъ этого не перенесетъ.
   Но Феликсъ имѣлъ высокія понятія о дружбѣ и чести и потому въ его груди боролись самыя разнородныя чувства. Далеко за полночь просидѣлъ онъ у окна, и когда, наконецъ, легъ, безпокойныя думы мѣшали заснуть. Былъ моментъ, когда онъ почувствовалъ потребность написать Мартыну и во всемъ признаться ему, но потомъ онъ рѣшилъ, что лучше переговорить лично и предоставить ему окончательное рѣшеніе. Онъ вѣрилъ въ Мартына и хотѣлъ заслужить его довѣріе. Что онъ не откажется отъ Лотты, если она любитъ его, это Феликсъ зналъ и тысячу разъ повторялъ себѣ. Но онъ не хотѣлъ дѣйствовать за спиной друга, который самъ долженъ былъ одобрить его поступокъ.
   Наконецъ, Феликсъ рѣшилъ до своего возвращенія въ Эберштейнъ сдерживать себя и не давать Лоттѣ никакихъ дальнѣйшими доказательствъ любви, но какъ только онъ увидитъ Мартына, то и самъ долженъ уступить ему любимую обоими дѣвушку. Это рѣшеніе успокоило Феликса и даже его отношенія къ дядѣ показались ему менѣе мрачными. Любовь сгладила всѣ шероховатости и, засыпая, Феликсъ нѣсколько разъ повторилъ:
   -- Теперь и счастливъ!
   

XII.

   Феликсъ Лубрехтъ не замѣчалъ, какъ бѣжали дни въ гостепріимномъ домѣ пастора. У молодого человѣка завязывались съ хозяиномъ нескончаемые оживленные споры, пасторша относилась гостю съ чисто-материнскою лаской, а съ Лоттой у него и безъ словъ установилось душевное согласіе, дѣлавшее обоихъ счастливыми. Между тѣмъ, въ теченіе этой недѣли Феликсъ сдѣлалъ странное наблюденіе: куда бы онъ ни пошелъ изъ дому, за каждымъ его шагомъ слѣдилъ Фридеръ, сынъ винодѣла. Гуляя какъ-то рано утромъ, Феликсъ направился къ горной тропинкѣ за церковью; поравнявшись съ кладбищемъ, онъ встрѣтилъ за угломъ стѣны Фридера, который бросилъ на него злобный взглядъ и, не кланяясь скрылся. Феликсъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ, и погруженный въ свои радужныя мечты, скоро забылъ о немъ. Феликсъ прошелся лѣсомъ, покрывавшимъ горную вершину, и возвращался домой черезъ виноградники. Здѣсь онъ опять увидѣлъ Фридера, ожидавшаго его возвращенія, и крикнулъ ему "здравствуй", но баварецъ пробормоталъ что-то, мало похожее на привѣтствій Лубрехтъ видѣлъ, какъ ласково относились въ пасторскомъ домѣ къ сыну винодѣла, и не могъ объяснить себѣ его враждебнаго отношенія къ себѣ. Онъ самъ находился въ такомъ счастливомъ настроеніи, что ему захотѣлось приласкать сердитаго мальчика.
   -- Эй, другъ мой, что съ вами?-- спросилъ онъ.
   -- Я не другъ вашъ!-- грубо отвѣтилъ Фридеръ.
   Феликсъ былъ пораженъ и захотѣлъ узнать причину его нерасположенія.
   -- Но почему, Фридеръ?...
   -- Оставьте меня въ покоѣ!-- рѣзко перебилъ его сынъ винодѣла, сверкнулъ глазами и скрылся за виноградниками.
   Феликсъ покачалъ головой и пошелъ своею дорогой. Онъ былъ слишкомъ радостно настроенъ, чтобы обидѣться на глупаго мальчика. Послѣ этого Фридеръ не попадался ему на глаза, но Феликсъ чувствовалъ, что онъ продолжаетъ тайно слѣдить за нимъ и разъ вечеромъ ему даже показалось, что Фридеръ подсматриваетъ въ окно, но голова баварца исчезла, едва Феликсъ обернулся къ нему.
   Въ половинѣ мѣсяца наступилъ день сбора винограда. Праздничнымъ звономъ смѣнился стукъ бондарей, цѣлую недѣлю наколачивавшихъ въ деревнѣ новые обручи на громадныя бочки. Рано утромъ колокола пріютившейся въ горахъ церкви возвѣстили наступленіе осени и, открывъ окно, Феликсъ увидѣлъ, что на холмахъ, усѣянныхъ сплошною толпой народа, кипитъ дѣятельная жизнь. Здѣсь ловкія руки срѣзали сочныя гроздья, тамъ мужчины и женщины бѣгали взадъ и впередъ по горной тропинкѣ, относя въ деревню, къ давильному чану, полныя корзины винограда.
   Фридеръ, какъ здоровый парень, былъ въ числѣ тѣхъ, что подали въ деревню корзины съ виноградомъ. Возвращаясь наверхъ, онъ всякій разъ взглядывалъ на пасторскій домъ. Наконецъ, когда Фридеръ увидѣлъ, что пасторъ съ гостемъ направились къ деревнѣ, онъ сбросилъ съ плечъ корзину и побѣжалъ въ уединенный уголъ отцовскаго виноградника. Тамъ онъ поднялъ камень и подъ нимъ, въ углубленіи, оказалась корзина съ крупнымъ, отборнымъ виноградомъ. На зеленыхъ листьяхъ лежали самыя лучшія гроздья во всемъ виноградникѣ,-- Фридеръ заготовилъ ихъ для подарка Лотгѣ. Онъ съ восторгомъ поднялъ корзину, проскользнулъ мимо кладбища и, пройдя дворъ, заглянулъ въ кухонное окно; увидѣвъ тамъ Лотту, онъ, краснѣя, протянулъ ей виноградъ.
   -- Вотъ, Лотта!-- сказалъ онъ,-- это для тебя, одной, лучшій, что я нашелъ. Отнеси въ свою комнату и никому не говори. А мнѣ надо опять на работу.
   И Фридеръ, счастливый, убѣжалъ, прежде чѣмъ Лотта успѣла поблагодарить его. Она поднялась съ корзиной въ комнату Лубрехта и поставила ее на столъ, чтобъ онъ увидѣлъ сейчасъ же по возвращеніи домой. Она хотѣла, когда Феликсъ станетъ благодарить притвориться, будто ничего не знаетъ, и съ радостно-бьющимся сердцемъ вернулась къ своимъ домашнимъ хлопотамъ.
   Послѣ обѣда мѣстность оживилась еще больше; всюду палили ружья, пистолеты и горное эхо повторяло громъ выстрѣловъ. Изъ Эберштейна наѣхали гости: подруга Лотты, сообщившая Лубрехту что майоликовая печь готова и его комната опять приняла жилой видъ, и профессорша Фёръ съ дѣтьми, нѣсколько дней назадъ перебравшаяся изъ Зауэрбрунна въ свое новое мѣстожительство. Она привезла Феликсу поклоны отъ Мартына Гугельхопфа и его матери. Когда смерклось, взвились ракеты и римскія свѣчи, и разноцвѣтные бенгальскіе огни освѣтили церковь съ пасторскимъ домомъ. Феликсъ, котораго маленькій Павелъ предупредилъ о фейерверкѣ, тоже выписалъ изъ города большой запасъ и былъ счастливъ, что своимъ сюрпризомъ доставилъ удовольствіе обществу. Наконецъ, когда былъ истребленъ весь матеріалъ и надъ долиной поднялся сырой туманъ, гости разъѣхались и пасторскій домъ успокоился мирнымъ сномъ.
   Феликсъ, придя въ свою комнату, увидѣлъ подарокъ Фридера. Крупный, наливной виноградъ привелъ его въ восторгъ и, любуясь разноцвѣтнымъ переливомъ ягодъ, юноша поднялъ на огонь нѣсколько кистей. Тогда на днѣ корзины онъ увидѣлъ записку и, развернувъ, прочелъ слѣдующіе стихи:
   
   "Не водкѣ Пруссіи, перегнанной изъ гнили,
   Довѣриться могла бы ты.
   Баварскій виноградъ душистѣе ванили,
   Хранитъ любовь и вѣрность, и мечты.
   И сердца разогрѣть не можетъ, не должно,
   Картофельное прусское вино".
   
   Феликсъ не зналъ, что Фридеръ былъ одаренъ поэтическою жилкой, и потому не могъ объяснить себѣ происхожденіе этой нѣжной записки. Одно было ясно: обитатели пасторскаго дома не подозрѣвали ея существованія. Когда на слѣдующій день Феликсъ пришелъ въ столовую, онъ засталъ тамъ только Лотту, приготовлявшую кофе, и поблагодарилъ молодую дѣвушку за виноградъ, который нашелъ наканунѣ въ своей комнатѣ. Лотта притворилась изумленной, но по ея лукавой улыбкѣ Феликсъ догадался, что она говоритъ неправду, и, наконецъ, Лотта призналась, что виноградъ принесъ ей Фридеръ.
   -- Фридеръ?-- воскликнулъ пораженный Феликсъ. Ему сразу стало понятно непріязненное отношеніе къ нему баварца.-- А! Теперь я вѣрю, что изъ десяти баварцевъ одинъ, какъ утверждаютъ, непремѣнно поэтъ.
   Лотта смутилась.
   -- Развѣ Фридеръ приложилъ къ винограду стихи?
   Феликсъ не хотѣлъ, собственно, выдавать этого; но теперь онъ протянулъ записку и Лотта, краснѣя, прочла стихи.
   -- Глупый мальчишка!-- воскликнула она, поднявъ глаза на Феликса.
   Онъ прочелъ въ нихъ столько горячей, искренней любви, что забылъ свое рѣшеніе. Онъ взялъ обѣ руки дѣвушки и, устремивъ на нее страстный взоръ, прошепталъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ:
   -- Лотта, милая Лотта, и въ Пруссіи умѣютъ любить и хранить вѣрность! Вѣрите вы мнѣ?
   Когда молодая дѣвушка чуть слышно прошептала "да", Феиксъ привлекъ ее къ себѣ и поцѣловалъ въ лобъ.
   Съ переполненнымъ благодарностью сердцемъ, Феликсъ простился вечеромъ съ гостепріимнымъ семействомъ и возвратился въ Эберштейнъ. Его отвезла телѣжка винодѣла, только на этотъ разъ на козлахъ сидѣлъ работникъ, такъ какъ Фридеръ отказался везти соперника.
   

XIII.

   Розалія Аутенритъ была невѣстой Гроха уже около шести недѣль. Женихъ пилъ жадными глотками любовный напитокъ, но часто онъ пугалъ его своимъ горькимъ осадкомъ. Редакторъ Be липъ оказался такимъ преданнымъ другомъ, что не побоялся обвиненія въ навязчивости. Послѣ своего перваго посѣщенія онъ приходилъ къ Гроху еще разъ, чтобы повторить свои предостереженія. Несмотря на то, что обычный часъ завтрака давно прошелъ, Грохъ въ это утро еще не выходилъ изъ комнаты и Велинъ засталъ его сидящимъ съ утомленнымъ лицомъ и ввалившимися глазами.
   -- Вы нездоровы, мой милый другъ?-- озабоченно спросилъ Велинъ.
   -- Я дурно провелъ ночь,-- отвѣтилъ Грохъ.
   -- Вамъ необходимъ правильный образъ жизни. Кто отдаетъ свой покой въ руки кокетки, тотъ можетъ быть увѣренъ, что счастье его разбито. Я желалъ бы, чтобы безсонныя ночи принесли вамъ болѣе разумный совѣтъ.
   -- Я не могу допустить, чтобы вы продолжали говорить въ такомъ тонѣ о фрейлейнъ Аутенритъ.
   -- Милый другъ, я долженъ сказать вамъ всю правду.
   Грохъ пришелъ въ нетерпѣніе.
   -- Какъ вы не поймете меня, коллега?... То, что вы считаете правдой, вы теперь не можете сказать мнѣ, такъ какъ отнынѣ честь фрейлейнъ Аутенритъ -- моя честь.
   Велинъ вскочилъ съ мѣста.
   -- Вы хотите сказать, что...
   -- Что со вчерашняго дня она моя невѣста.
   Велинъ молчалъ.
   -- И этотъ шагъ безповоротенъ?-- спросилъ онъ, наконецъ.
   Грохъ ничего не отвѣтилъ.
   -- Послушайте, Грохъ, -- началъ Велинъ.-- Я прошу васъ, позвольте мнѣ въ послѣдній разъ откровенно поговорить съ вами. Не счастье лишило васъ сна и состарило на много лѣтъ; вы уже раскаиваетесь въ томъ, что сдѣлали. Но еще не поздно, ошибку можно исправить. Послушайтесь моего совѣта, старый другъ, порвите сѣти. Этимъ вы спасете себя отъ несчастья, а Розалія Аутенритъ едва ли станетъ о васъ плакать.
   Женихъ громко простоналъ.
   -- Я скажу вамъ, какъ лучше всего поступить,-- продолжалъ Велинъ.-- Напишите въ короткихъ словахъ, что увѣренность въ томъ, что вашъ союзъ съ фрейлейнъ Аутенритъ принесетъ несчастіе обоимъ, вынуждаетъ васъ порвать съ нею отношенія. Щадить чувства этой дѣвушки вамъ не зачѣмъ, такъ какъ ихъ нѣтъ у нея. Уѣзжайте немедленно отсюда, а я самъ передамъ ваше письмо. Не бойтесь людскаго суда: всѣ порядочные люди примутъ вашу сторону.
   Бѣдняга женихъ мрачно смотрѣлъ въ землю все время, пока его убѣждалъ Велинъ. Подъ конецъ лучъ надежды озарилъ лицо Гроха и, быстро принявъ рѣшеніе, онъ всталъ и подошелъ къ письменному столу. Въ эту минуту на улицѣ загремѣлъ экипажъ. Еще не успѣвшій сѣсть, Грохъ машинально взглянулъ въ открытое окно и замеръ на мѣстѣ.
   Въ коляскѣ сидѣла госпожа Аутенритъ съ его невѣстой. Увидѣвъ Гроха, Розалія кивнула ему головой, начала дѣлать знаки руками и, когда онъ нерѣшительно поклонился, крикнула нѣжнымъ голосомъ:
   -- Мы хотимъ прокатиться съ тобой по городу, милый Грохъ. Пожалуйста, не заставляй насъ долго ждать.
   Оцѣпенѣніе Гроха прошло. Ласковый голосъ невѣсты пробудилъ весь пылъ въ его груди. Онъ схватилъ шляпу и на ходу обратился къ Велину:
   -- Простите, любезный другъ, что я покидаю васъ, и не будемъ никогда больше касаться этого вопроса. Слишкомъ поздно! Будь, что будетъ!
   -- Мнѣ очень прискорбно все это,-- серьезно возразилъ редакторъ.-- Вы совершенно лишились силы воли.
   -- Да, я больше не принадлежу себѣ. Я безсиленъ. Но бросимъ этотъ разговоръ. Вы, все-таки, попрежнему, останетесь моимъ другомъ, не такъ ли?
   -- Да!-- отвѣтилъ Велинъ и пріятели разстались.
   Внизу Розалія погрозила Гроху пальцемъ.
   -- Стыдись, измѣнникъ! Мы нѣсколько часовъ ждемъ тебя!
   Это была правда. Розалія не договорила только о своемъ предчувствіи, сказавшемъ ей, что жениху можетъ придти въ голову желаніе разсѣчь узелъ. Любовь не повлекла бы ее къ Гроху; скорѣе, раздраженная его отсутствіемъ, она на зло осталась бы дома. Но ея гордость страдала при мысли, что Грохъ не вполнѣ порабощенъ ею и, когда мать предложила ей заѣхать за женихомъ, она охотно согласилась.
   На Королевской улицѣ они вышли изъ экипажа. Розалія останавливалась передъ каждою витриной и высказывала желанія, которыхъ Грохъ не могъ не понять. Вечеромъ она имѣла удовольствіе надѣть въ театръ бриліантовый уборъ, поднесенный ей женихомъ. Вѣсть о помолвкѣ Розаліи Аутенритъ быстро облетѣла весь городъ и ложа, гдѣ сидѣли женихъ съ невѣстой, привлекала всеобщее вниманіе.
   На слѣдующій день бѣдный Грохъ серьезно заболѣлъ. Его уже немолодой организмъ не могъ перенести безсонной ночи и послѣ нея катанья по городу и цѣлаго утомительнаго дня. Онъ вынужденъ былъ два дня пролежать въ постели, но нравственное угнетеніе было такъ сильно, что онъ цѣлую недѣлю не выходилъ изъ комнаты. Розалія не трудилась сдерживать свою злобу и даже госпожа Аутенритъ сердилась, такъ какъ непредвидѣнная болѣзнь разстроила ея планы. Въ день помолвки она заказала великолѣпный обѣдъ, который пришлось отложить, а потомъ и совсѣмъ отмѣнить вслѣдствіе каприза невѣсты. Грохъ, покорившись неизбѣжному, желалъ, вмѣсто помолвки, отпраздновать прямо свадьбу. Когда его не терзали сомнѣніе и раскаяніе, тогда онъ сгоралъ отъ нетерпѣнія. Онъ уже не разсчитывалъ на спокойствіе, пока будетъ женихомъ, но надѣялся, что оно вернется послѣ свадьбы. Грохъ неохотно согласился отложить ее до двадцатаго октября, и то послѣ того, какъ мать и дочь въ одинъ голосъ объявили, что ранѣе этого срока приданое не можетъ быть готово.
   Такъ какъ вызванная душевными волненіями болѣзнь Гроха обнаружила искусно скрываемую имъ до сихъ поръ старость, то и не удивительно, что Розалія находилась въ раздраженномъ состояніи. Понемногу она пришла къ заключенію, что не стоитъ продолжать кокетничать съ женихомъ, и такъ мучила его холодностью и капризами, что Грохъ часто уходилъ домой сильно разстроенный и не разъ подумывалъ, не исполнить ли ему совѣтъ Велина. Потерять жениха Розалія не хотѣла, и, главнымъ образомъ, изъ самолюбія. Но она хорошо изучила Гроха и знала, какъ далеко можетъ заходить. Увѣренная въ своей силѣ, она относилась къ нему съ ядовитою ироніей, но это-то холодное презрѣніе болѣе всего разжигало его страсть и разстаться съ невѣстой Грохъ не имѣлъ силы.
   

XIV.

   Возвратившись изъ Бургвангена домой, Феликсъ нашелъ квартиру въ порядкѣ и зеленая майоликовая печь замѣчательно гармонировала съ красивою, изящною обстановкой. На письменномъ столѣ лежало письмо отъ дяди.
   "Такъ какъ близко начало семестра,-- прочелъ Феликсъ послѣ вступительныхъ словъ,-- то я совѣтую тебѣ отложить поѣздку въ Италію до слѣдующихъ большихъ каникулъ. Но, въ такомъ случаѣ, тебѣ, какъ моему единственному родственнику, придется присутствовать на моей свадьбѣ, которая назначена, какъ ты узнаешь изъ прилагаемаго пригласительнаго билета родителей моей невѣсты, на двадцатое октября. Въ тотъ же день я съ невѣстой предпринимаю длинное путешествіе. Если ты желаешь провести со мною послѣдніе часы моей холостой жизни, то пріѣзжай семнадцатаго и остановись въ моемъ отелѣ. Ты успѣешь тогда побывать у госпожи Аутенритъ, которая желаетъ видѣть тебя до свадьбы въ тѣсномъ семейномъ кругу, и я представлю тебя нѣкоторымъ моимъ друзьямъ, знакомство съ которыми будетъ тебѣ пріятно.
   "Въ настоящее время здѣсь открыта художественная выставка и ты застанешь въ городѣ нѣкоторое оживленіе. Вообще, тебѣ слѣдовало бы почаще пріѣзжать въ Росталь на нѣсколько дней, чтобы познакомиться съ театрами и жизнью артистовъ. Въ Эберштейнѣ ты превратишься въ одичалаго затворника. Пора, мой мальчикъ, взглянуть и на окружающую жизнь. Лучше всего было бы, если бы ты примкнулъ къ какой-нибудь студенческой корпораціи, но я знаю, что ты не исполнишь моего желанія, и не хочу, чтобы ты отказывался отъ своихъ привычекъ. Я только прошу тебя не забывать связи съ живымъ міромъ. Учись примѣняться и вѣрь мнѣ, что искусство жизни заключается въ умѣньи давать жить другимъ".
   Феликсъ положилъ письмо на столъ растроганный и изумленный. Никогда прежде дядя не читалъ ему подобныхъ нравоученій. Что побудило его? Отеческая заботливость о судьбѣ племянника или жалобы Розаліи? Вліяли, конечно, обѣ причины, но послѣдняя дала рѣшительный толчокъ.
   Феликсъ понималъ, что не присутствовать на свадьбѣ дяди было немыслимо, и почти раскаивался въ томъ, что не уѣхалъ въ Италію. Было еще другое основаніе, почему приглашеніе дяди разстроило Феликса. Двадцатаго октября начинались лекціи въ университетѣ; пансіонеры, слѣдовательно, и Мартынъ, должны были пріѣхать въ Эберштейнъ наканунѣ. Феликсъ предполагалъ, что Мартынъ сейчасъ же поспѣшитъ въ Бургвангенъ, и считалъ недобросовѣстнымъ пускать его туда съ надеждами, которыя не могутъ уже осуществиться. И безъ того ему тяжело было сознавать свою вину передъ другомъ, у котораго онъ отбилъ невѣсту.
   Было еще только шестнадцатое октября и Феликсъ не могъ ждать Мартына до восемнадцатаго, если не хотѣлъ обидѣть дадю. Поэтому онъ написалъ Мартыну письмо, въ которомъ назначалъ ему свиданіе на выставкѣ картинъ.
   Когда, на слѣдующій день, Лубрехтъ пріѣхалъ въ Росталь, его встрѣтилъ на станціи Аурихъ. Оба обрадовались и Феликсъ улыбнулся, увидѣвъ браваго солдата въ блестящей ливреѣ, выбранной госпожей Аутенритъ.
   -- Нравится вамъ у дяди?-- спросилъ Лубрехтъ.
   -- Да, онъ хорошій господинъ, но мнѣ жаль его,-- отвѣтилъ Аурихъ.
   Отвѣтъ удивилъ племянника, который считалъ невозможнымъ, чтобы жизнерадостный оптимистъ могъ кому-нибудь внушить жалость.
   -- Фрейлейнъ Аутенритъ забрала его въ руки, вотъ въ чемъ тайна, -- объяснилъ Аурихъ.-- Онъ и радъ бы избавиться, да не можетъ.
   Феликсъ начиналъ догадываться, какимъ образомъ произошло сватовство; однако, онъ остановилъ своего бывшаго дядьку.
   -- Аурихъ, вы не должны такъ выражаться о невѣстѣ вашего господина!
   -- Не сердитесь!-- сказалъ Аурихъ.-- А, все-таки, это правда. И какъ я ни люблю господина Гроха, а едва ли останусь у него, когда она начнетъ командовать. Она злѣе нашего командира.
   Къ обѣду въ отель вернулся Грохъ, ѣздившій кататься съ невѣстой. Феликсъ повторилъ дядѣ свои пожеланія счастья, причемъ оба смутились.
   -- Ну, безъ сантиментальностей!-- сказалъ Грохъ, махнувъ рукой.-- Между нами все остается по-старому. А теперь давай обѣдать. Это важнѣе всего въ настоящую минуту.
   За обѣдомъ Феликсъ замѣтилъ, что прежній, всегда прекрасный аппетитъ дяди пропалъ. Онъ, такъ наслаждавшійся прежде ѣдой, теперь едва прикасался къ кушаньямъ и съ отвращеніемъ отодвигалъ тарелку. За то онъ больше обыкновеннаго пилъ вина.
   Послѣ кофе Феликсъ сообщилъ дядѣ, что долженъ встрѣтиться на выставкѣ съ Мартыномъ Гугельхопфъ.
   -- Вотъ и отлично,-- воскликнулъ Грохъ,-- и я поѣду! Выставка принесетъ тебѣ гораздо больше пользы, если тобою будетъ руководить критикъ.
   Феликсъ замялся; ему хотѣлось видѣться съ Мартыномъ наединѣ. Но отклонить предложеніе дяди было невозможно и они поѣхали вмѣстѣ. Въ первомъ же залѣ они столкнулись съ Гансомъ Бундшу.
   -- Какъ я радъ, что встрѣчаю васъ здѣсь!-- воскликнулъ критикъ.-- Вы именно тотъ человѣкъ, который лучше всѣхъ введетъ моего Феликса въ дѣйствительную жизнь.
   Онъ познакомилъ молодыхъ людей, а самъ направился къ картинѣ художника.
   -- Посмотри, Феликсъ!-- оживленно сказалъ критикъ.-- Сколько неподражаемой наивности въ этой дѣтской сценкѣ! Я думалъ, милѣйшій Бундшу, что вы держитесь только трагическихъ сюжетовъ, а вы поражаете насъ неподдѣльнымъ юморомъ. Это не хуже Мейергейма!
   Молодой художникъ былъ, видимо, польщенъ восторженнымъ отзывомъ извѣстнаго критика. Заинтересованный Феликсъ тоже подошелъ и съ восхищеніемъ разсматривалъ картину. Гансъ Бундшу внимательно смотрѣлъ на Феликса и глаза ихъ встрѣтились.
   -- Вамъ нравится?-- съ улыбкой спросилъ художникъ.
   Феликсъ только кивнулъ головой и молча протянулъ ему руку. Художникъ наклонился къ нему и сказалъ шепотомъ:
   -- Позвольте мнѣ нарисовать васъ? Я давно ищу лицо съ такою одухотворенною красотой, какъ ваше.
   -- О!-- чуть не съ испугомъ воскликнулъ Феликсъ и, вспыхнувъ, отвернулся въ сторону.
   Онъ обрадовался, что приходъ Мартына, аккуратно явившагося въ условленный часъ, далъ разговору другое направленіе.
   -- Я пришелъ только для того, чтобы вы не ждали меня напрасно,-- сказалъ Мартынъ.-- Я не могъ предупредить васъ письмомъ, такъ какъ только сегодня получилъ ваше. Я сейчасъ же долженъ покинуть васъ: я обѣщалъ матери посвятить ей послѣдніе часы моихъ каникулъ.
   Феликсъ огорчился, услыхавъ, что новое препятствіе разстраиваетъ его планы.
   -- Я побезпокоилъ васъ только потому, что долженъ переговорить съ вами о важномъ дѣлѣ,-- смущенно произнесъ онъ.-- Но если вамъ нельзя, то придется отложить до нашего свиданія въ Эберштейнѣ.
   -- Я бы остался, да со мною пріѣхала матушка и ждетъ внизу на площади.-- Бросивъ вглядъ на критика и художника, Мартынъ прибавилъ:-- Все равно, мы не могли бы говорить теперь.
   Онъ протянулъ Лубрехту руку.
   -- Какъ, вы уже покидаете насъ?-- воскликнулъ Грохъ.-- Правда, выставка свѣтскихъ картинъ не можетъ особенно интересовать студента богословія.
   Поводомъ къ этому насмѣшливому замѣчанію послужила внѣшность молодого баварца, одѣтаго въ сюртукъ, доставшійся ему по наслѣдству отъ покойнаго кантора Гугельхопфа. Кромѣ того, Мартынъ стѣснялся свѣтскаго берлинца и потому его семинарскія манеры сдѣлались еще угловатѣе. Но онъ былъ не изъ числа тѣхъ людей, которые позволяютъ насмѣхаться надъ собой.
   -- Сегодня мнѣ некогда, господинъ докторъ,-- отвѣтилъ онъ.-- Но на прошлой недѣлѣ я нѣсколько разъ посѣтилъ эти залы. Мы не такіе варвары, какъ вы думаете.
   Онъ сдѣлалъ общій поклонъ и удалился, прежде чѣмъ Грохъ успѣлъ отвѣтить.
   -- Зачѣмъ ты обидѣлъ его, милый дядя?-- съ сожалѣніемъ воскликнулъ Феликсъ.
   -- Терпѣть я не могу этой поповской породы!-- воскликнулъ Грохъ.-- И какъ можетъ тебя интересовать этотъ деревянный семинаристъ? Я желалъ бы, чтобы ты выбиралъ себѣ болѣе подходящихъ друзей.
   Феликсъ покачалъ головой.
   -- Нѣтъ, дядя, ты его не знаешь и потому ошибаешься. Онъ очень развитой человѣкъ.
   Грохъ нетерпѣливо отвернулся.
   -- Милый Феликсъ, я не понимаю мѣщанскихъ добродѣтелей. Очень возможно, что твой другъ Напфкухенъ, или какъ тамъ, Гугельхопфъ, что ли? Ну, да это все равно! Очень возможно, что онъ обладаетъ всѣми достоинствами прекраснаго деревенскаго пастора, и именно потому-то мы и расходимся съ нимъ.
   Племянникъ молчалъ и скоро картины всецѣло завладѣли его вниманіемъ. Когда выставка закрылась, Грохъ пригласилъ обоихъ молодыхъ людей въ кафе Данекеръ. Скоро туда пришелъ и Велинъ. Критикъ весело встрѣтилъ его словами:
   -- Представляю вамъ, милый коллега, моего племянника-идеалиста. Такъ какъ вы сами преклоняетесь передъ идеализмомъ, то я особенно рекомендую вамъ этого юношу и вы должны будете сознаться, что мой реализмъ не приноситъ вреда міру, такъ какъ не омрачилъ даже небесно-лазурныхъ грезъ моего сына и воспитанника.
   Понемногу собрались и другіе представители литературы и искусствъ, которыхъ Грохъ пригласилъ на свое небольшое торжество. Вечеръ прошелъ очень оживленно. Веселѣе всѣхъ былъ Грохъ, такъ что можно было подумать, будто онъ счастливѣйшій въ мірѣ женихъ. На самомъ же дѣлѣ онъ рѣшилъ послѣдовать совѣту Горація и виномъ прогнать черныя мысли. Въ этотъ вечеръ Грохъ прощался съ свободною холостою жизнью.
   

XV.

   На другой день дядя съ племянникомъ отправились съ визитомъ) въ золотую виллу. Ихъ приняла госпожа Аутенритъ въ китайской комнатѣ, гдѣ прибавилось новое украшеніе -- большая металлическая клѣтка съ попугаемъ, который неистово кричалъ и махалъ крыльями. Феликсъ узналъ отъ хозяйки, что попугая подарилъ ей Грохъ въ награду за то, что похищаетъ другую бѣдную птичку. Госпожа Аутенритъ съ большимъ участіемъ спросила Феликса о его здоровьѣ и пожалѣла, что на его щекѣ до сихъ поръ не прошелъ шрамъ отъ обжога.
   -- За то вы устроили счастье вашего дяди и моей Розаліи,-- говорила хозяйка.-- Если бы не это несчастіе, заставившее васъ сидѣть въ комнатѣ, мой милый зять едва ли пріѣхалъ бы въ Зауэрбруннъ. Болѣе подходящей пары трудно найти. Розалія давно могла бы выйти замужъ. Но съ ея прекраснымъ образованіемъ и гордымъ характеромъ нельзя же было выходить за перваго встрѣчнаго. Нашимъ девизомъ было "благородный мужъ!" А вашъ дядя благороденъ, это сразу видно.
   Докторъ Грохъ отправился, между тѣмъ, къ Розаліи, ожиданій его въ будуарѣ рококо. Онъ хотѣлъ, по обыкновенію, подѣвать невѣсту, но она стала за кресло и холодно сказала:
   -- Брось, пожалуйста, эти глупости!
   Веселое лицо Гроха омрачилось.
   -- Благодарю тебя за любезный пріемъ.
   -- Не стоитъ!
   -- Перестань, дорогая моя, ребячиться,-- нѣжно просилъ онъ.-- Я пріѣхалъ сегодня съ племянникомъ. Ты развѣ не хочешь его видѣть?
   -- Господина Лубрехта? Я не понимаю, къ чему это? Тебѣ, конечно, общество этого господина такъ дорого, что изъ-за него на цѣлый день забываешь меня. Но это твое дѣло.
   -- Ты же знаешь, что я давалъ вчера прощальный вечеръ друзьямъ.
   -- Ничего я не знаю и знать не желаю!
   -- Розалія, ты сердишься безъ всякаго основанія. Случилось съ тобою что-нибудь непріятное?
   -- Имѣю я основанія сердиться, или нѣтъ, позволь знать мнѣ самой. Во всякомъ случаѣ, эти глупѣйшія пререканія мнѣ крайне непріятны.
   Во время этой сцены Розалія стояла у окна въ картинной позѣ, повернувъ голову въ сторону и граціозно протянувъ руку къ занавѣскѣ. Она знала, что ея красивая наружность притягивала влюбленнаго жениха, какъ бы она ни отталкивала его словами и обращеніемъ.
   -- Дорогая Розалія, вѣдь, не думаешь же ты, что я хотѣлъ оскорбить тебя преднамѣренно?-- сказалъ Грохъ.-- Прости, если это случилось неумышленно. Сегодня твой дѣвичникъ: неужели мы не можемъ весело начать этотъ день?
   -- Я не мѣшаю твоему веселью. Сама я слишкомъ серьезно настроена.
   -- Но не грустно, нѣтъ, мое сокровище? Повѣрь, наконецъ, въ счастье, дорогая моя.
   -- На свѣтѣ нѣтъ счастья!
   Кто знаетъ, сколько времени продолжалась бы эта сцена, если бы ее не прекратило появленіе госпожи Аутенритъ съ Феликсомъ.
   -- Такъ какъ ты не идешь здороваться съ твоимъ спасителемъ, Розалія, то я веду его къ тебѣ,-- строго произнесла мать.
   -- Кто это? А... припоминаю! Мы какъ-то встрѣчались въ Зауэрбруннѣ. Очень пріятно.
   Розалія церемонно поклонилась. Феликсъ сначала покраснѣлъ, потомъ поблѣднѣлъ отъ такого пріема. Однако, онъ сдержалъ себя.
   -- Такъ какъ наше мимолетное знакомство переходитъ въ родство, то позвольте мнѣ, фрейлейнъ, выразить вамъ мои пожеланія счастья,-- сказалъ онъ.
   -- Благодарю васъ,-- холодно отвѣтила Розалія, едва наклонивъ голову.-- Вы, значитъ, родственникъ моего жениха? Вѣроятно, очень дальній?
   -- Мой единственный родственникъ, милое дитя, -- съ чувствомъ произнесъ Грохъ,-- и милый, хорошій юноша, достойный твоего дружескаго расположенія.
   Розалія опять холодно поклонилась.
   -- Я думала, что такія отдаленныя степени не считаются. Впрочемъ, дѣло, вѣдь, не въ названіи.
   -- Но, Розалія,-- вмѣшалась мать,-- ты же знаешь...
   -- Да, отлично,-- перебила ее дочь и, обращаясь къ жениху прибавила:-- и такъ, до сегодняшняго вечера, милый Грохъ. Сейчасъ прошу извинить меня.
   -- Ну, хорошо, мы не будемъ мѣшать твоимъ приготовленіями До свиданія!
   Грохъ наклонился къ ея рукѣ и почтительно поцѣловалъ. Феликсъ отвѣсилъ безмолвный поклонъ, на который Розалія едва отвѣтила, и вышелъ изъ комнаты слѣдомъ за дядей.
   Госпожа Аутенритъ, провожая гостей, бросила молніеносный взглядъ на дочь, но Розалія не обратила на это никакого вниманія.
   -- Гдѣ же папа?-- спросилъ Грохъ въ гостиной.
   -- Мой мужъ? О, онъ будетъ до вечера лежать въ постели. У меня слишкомъ много дѣлъ и мнѣ некогда слѣдить за ними поэтому я заперла его платье.
   На улицѣ Феликсъ не рѣшался заговорить съ дядей. Но черезъ нѣсколько минутъ Грохъ самъ взялъ студента подъ руку и необыкновенно мягко сказалъ:
   -- Мнѣ жаль, мой бѣдный мальчикъ, что ты не заслужила расположенія моей невѣсты. Разскажи мнѣ откровенно, чѣмъ ть оскорбилъ ее?
   Феликсъ въ возможно мягкой формѣ передалъ событія, заставившія его разстаться съ семействомъ Аутенритовъ на фейерверкѣ въ Зауэрбрунскомъ паркѣ.
   -- Такъ какъ въ то время я не могъ подозрѣвать, милый дядя, что она сдѣлается твоею невѣстой, то я рѣшилъ избавить ее отъ своего общества, которое, повидимому, было ей непріятно.
   -- А уже послѣ ты оказалъ ей эту громадную услугу? И, все-таки, она не примирилась?
   -- Ея отецъ докончилъ спасеніе.
   -- Но ты сдѣлалъ все, что могъ, и, во всякомъ случаѣ, заслуживаешь лучшей благодарности.
   Оба молчали до самаго отеля. У подъѣзда они простились и Грохъ одинъ поднялся въ свою комнату, молча пожавъ руку племянника.
   

XVI.

   Когда наши суевѣрные предки съ шумомъ и трескомъ разбивали глиняную посуду у дверей новобрачныхъ, они думали, что изгоняютъ изъ дому нечистыхъ духовъ. Старая госпожа Аутенритъ, несмотря на все свое самомнѣніе, раздѣляла народное суевѣріе настолько, что не могла себѣ представить свадьбы безъ шумнаго, многолюднаго дѣвичника, а, можетъ быть, она въ тайнѣ сознавала, что необходимо изгнать злыхъ демоновъ и нечистыхъ духовъ, грозившихъ счастью будущихъ супруговъ. Поэтому въ городѣ разнесся слухъ, что въ золотой виллѣ по доброму старому обычаю предполагается торжественное празднованіе дѣвичника. Когда Грохъ вошелъ въ кафе Данекеръ, чтобы лично наблюсти за приготовленіемъ пунша, кто-то изъ гостей предложилъ доставить ему на дѣвичникѣ послѣднюю радость, такъ какъ потомъ настанетъ конецъ его счастью, и пропѣть всегда восхищавшую его пѣснь Катулла къ богу брачнаго союза.
   -- Да, да, превосходно!-- воскликнулъ другой.-- Нашъ другъ бредитъ Катулломъ и даже носилъ его имя въ кругу товарищей. Ну, навѣрное, доставитъ удовольствіе, если мы привѣтствуемъ его этою лучшею изъ всѣхъ свадебныхъ пѣсенъ. Но гдѣ найти человѣка, который могъ бы продекламировать это длинное стихотвореніе?
   Феликсъ, не подумавъ, сказалъ, что, мальчикомъ, разучивалъ эту пѣснь подъ руководствомъ самого дяди.
   -- О! тогда надо непремѣнно осуществить эту мысль! Какое удивительное совпаданіе!-- раздались со всѣхъ сторонъ голоса.
   Феликсъ раскаивался, что выдалъ себя; онъ не любилъ подобныхъ представленій, а тутъ еще мысль о Розаліи отравляла ему всякое удовольствіе. Но пріятели жениха приставали къ нему до тѣхъ поръ, пока онъ не согласился. Когда вернулса Грохъ, уже было рѣшено просить четырехъ студентовъ принять участіе въ представленіи.
   Въ день празднованія дѣвичника, вечеромъ, золотая вилла наполнилась гостями. Пестрая толпа тѣснилась въ залахъ, шумела и громко хохотала, когда происходила юмористическая сцена, съ духомъ великаго латинскаго лирика пошлыя остроты не имѣли ничего общаго. Наконецъ, наступила очередь Катулловой пѣсни. Грохъ съ невѣстой сидѣлъ на диванѣ подъ портретомъ Розаліи, когда въ комнату вошли пять молодыхъ людей въ одеждахъ римскихъ юношей и приблизились къ нимъ. Окруженный студентами, Феликсъ въ античномъ костюмѣ казался еще красивѣе отъ внутренняго волненія. Гармоническимъ потокомъ лились изъ его устъ звучныя строфы свадебной пѣсни, изрѣдка прерываемыя отдѣльнымъ стихомъ одного изъ спутниковъ; припѣвъ же "Hymen, о Hymeneu!" всѣ пятеро подхватывали хоромъ. Въ заключеніе Феликсъ поднялъ факелъ, который держалъ въ рукѣ, а студенты увѣнчали цвѣтами невѣсту.
   Это поэтическое прославленіе вызвало самыя разнообразя впечатлѣнія. Литературные друзья критика были въ восторгѣ, а добрые баварскіе мѣщане -- родственники Аутенритовъ, явившись въ полномъ составѣ, дѣлали кисло-сладкія физіономіи, не зная, за китайскій или за еврейскій принять имъ языкъ Катулла.
   Розалія во время пѣнія сидѣла съ безучастнымъ и скучающимъ видомъ и, какъ только удалились молодые римляне, съ досадой объявила жениху, что считаетъ всю эту комедію глупымъ педантствомъ. Грохъ едва успокоилъ ее обѣщаніемъ прочесть на слѣдующій день переводъ. Самъ Грохъ, которому Гименей долженъ былъ доставить величайшую радость, былъ сильно разстроенъ, Онъ съ утра боролся съ самимъ собою. Изъ его головы не выходила неблагодарность, проявившаяся въ отношеніяхъ Розаліи къ племяннику; увлеченіе Гроха прошло и наконецъ-то онъ увидѣлъ ей невѣсту такою, какою она была на самомъ дѣлѣ. Появленіе Феликса съ хоромъ студентовъ живѣе напомнило ему о несправедливой злобѣ Розаліи, а Гименей воскресилъ въ его памяти цѣлый міръ беззавѣтной свободы, веселаго эпикурейскаго наслажденія жизнью, которыя онъ приносилъ теперь въ жертву химерѣ; каждая строфа пѣсни, славящей юную влюбленную чету, все печальнѣе настраивала его и вызывала на устахъ горькую улыбку отчаянія. Слишкомъ велика была разница между стихотвореніемъ и дѣйствительностью. Прекрасная дѣва стремится къ молодому супругу, но ее удерживаетъ благородная стыдливость,-- такъ изображаетъ римскій лирикъ робкую любовь невѣсты Манлія; самъ онъ сіяетъ юношескою красотой, даромъ Венеры. Здѣсь же сидитъ Розалія, пустая, бездушная кокетка, презирающая поэзію и все, чѣмъ высоко-прекрасна жизнь, и рядомъ съ ней онъ, увы, уже не цвѣтущій юноша, а пожилой человѣкъ, на порогѣ къ старости. Грохъ испытыалъ невыразимую муку и свадебный гимнъ казался ему погребальною пѣснью.
   Когда молодые римляне удалились изъ комнаты, Грохъ всталъ съ мѣста, чтобы поблагодарить ихъ, какъ онъ сказалъ невѣстѣ, на самомъ же дѣлѣ потому, что не могъ долѣе выносить близости этой дѣвушки и боялся потерять самообладаніе. Онъ поспѣшилъ къ буфету въ столовой, гдѣ залпомъ выпилъ нѣсколько стакановъ шампанскаго, и скоро Розалія имѣла достаточно основаній сердиться: въ половинѣ вечера женихъ былъ пьянъ.
   

XVII.

   Подобно Гётевскому лѣнивому пастуху, Грохъ лишился сна и аппетита съ той минуты, какъ въ первый разъ увидѣлъ Розалію Аутенритъ; за то его жажда возросла въ соотвѣтствующей пропорціи. До сихъ поръ его жизнь была посвящена наслажденію; руководимый гастрономическими законами, онъ никогда не предавался неумѣренности. Онъ возвысилъ наслажденіе до искусства, а искусство жизни заключается въ умѣренности. Но въ нѣсколько недѣль все измѣнилось; онъ пилъ теперь, чтобы забыться, такъ какъ томленіе подъ игомъ кокетки довело его до болѣзненнаго состоянія. Жизнь въ Росталѣ, съ душевными волненіями и чрезмѣрнымъ употребленіемъ вина, оказала гибельное вліяніе на организмъ Гроха. На другой день послѣ дѣвичника, наканунѣ свадьбы, онъ опять чувствовалъ себя такъ плохо, что не могъ подняться съ постели. Аурихъ съ утра до поздней ночи не отходилъ отъ больнаго. Утромъ Грохъ послалъ Феликса предупредить невѣсту о его болѣзни. Не успѣлъ молодой человѣкъ передать госпожѣ Аутенритъ порученіе дяди, какъ Розалія стремительно распахнула дверь.
   ,=-- Какъ, мой женихъ не придетъ сегодня?-- съ раздраженіемъ воскликнула она, даже не поклонившись гостю.
   -- Къ сожалѣнію, дядя нездоровъ, фрейлейнъ. Ему необходимо поберечься сегодня, чтобы завтра быть бодрымъ и здоровымъ.
   -- Конечно! А о томъ, чтобы поберечь меня, никто не думаетъ. И чего вы, милостивый государь, мѣшаетесь между мною и имъ? Это вы, вѣроятно, посовѣтовали ему беречься?
   Феликсъ смутился.
   -- Я не становлюсь между вами и дядей. Я пришелъ по его порученію.
   -- Но, Розалія, -- сказала мать успокоивающимъ тономъ,-- если онъ дѣйствительно нездоровъ, что неудивительно послѣ его вчерашняго состоянія, то самое лучшее, чтобъ онъ отдохнулъ.
   -- Я сама могу говорить за себя, мама,-- отвѣтила невѣста.-- Вся эта исторія нарочно подстроена.
   Бѣдный Феликсъ вышелъ изъ терпѣнія.
   -- Честь имѣю кланяться, mesdames, -- сказалъ онъ, направляясь къ двери.
   -- Нѣтъ, прежде выслушайте то, что я скажу вамъ!-- повелительно остановила Розалія.-- Передайте господину Гроху, что эта комедія мнѣ надоѣла, и что если онъ не явится ко мнѣ сегодня, то я не буду ожидать его завтра.
   Мать всплеснула руками.
   -- Розалія, ты съ ума сошла!
   -- Позволь мнѣ самой распоряжаться собою, мама. Теперь и знаете, что должны передать.
   Феликсъ стоялъ уже у двери.
   -- Фрейлейнъ Аутенритъ, подобныхъ вещей я передавать не стану. Отъ меня дядя ни слова не узнаетъ объ этомъ разговорѣ.
   Онъ поклонился и вышелъ изъ комнаты.
   Когда на слѣдующій день Феликсъ зашелъ узнать о здоровьи дяди, Грохъ находился почти въ нормальномъ состояніи, хотя видъ имѣлъ нехорошій. Онъ былъ веселъ и Феликсъ не зналъ, какого труда стоило Гроху скрыть душевную муку. Дядя еще занимался своимъ туалетомъ и племянникъ удалился, поздравивъ его съ торжественнымъ днемъ. На лѣстницѣ онъ встрѣтилъ Ауриха съ бутылкой вина.
   -- Уже?-- спросилъ Феликсъ.
   Лакей многозначительно кивнулъ головой.
   -- Господинъ докторъ хочетъ выпить для храбрости, прежде чѣмъ ѣхать въ магистратъ.
   Грохъ передъ отъѣздомъ осушилъ бутылку. Вино возбудило его жизнерадостное настроеніе и онъ готовъ былъ все простить и все забыть. Невѣста приняла жениха холодно, но безъ открытой враждебности; очевидно, она передумала за ночь.
   Въ магистратѣ бракосочетаніе совершилось безъ всякихъ задержекъ, и когда, послѣ церемоніи, Грохъ радостно обнялъ молодую жену, она пассивно допустила это. Но когда въ каретѣ онъ взялъ ея руку, Розалія отодвинулась и рѣзко проговорила:
   -- Ты ведешь себя, какъ мальчишка. Въ твои годы надо умѣть владѣть собою.
   Выпитое утромъ вино придало Гроху храбрости.
   -- Роза, моя дикая Роза!-- со смѣхомъ возразилъ онъ.-- Наконецъ-то ты разцвѣла для меня! Теперь я сорву тебя. Поэтому не коли меня шипами, Розочка, а милостиво позволь.
   Онъ хотѣлъ поцѣловать жену въ губы, но она сердито оттолкала его.
   -- Избавь меня отъ подобнаго обращенія!
   Грохъ оцѣпенѣлъ на минуту, но потомъ еще рѣшительнѣе падалъ обнимать молодую женщину.
   -- Грохъ, ты пьянъ!-- крикнула Розалія громкимъ отъ негощванія голосомъ.-- Если ты еще разъ прикоснешься ко мнѣ, я прикажу кучеру остановиться и выйду изъ экипажа. Стыдись, старый развратникъ!
   Грохъ еще смотрѣлъ на жену, не находя словъ для отвѣта, когда экипажъ остановился передъ золотою виллой. Не дожидаясь лакея, Розалія сама отворила дверцу и выпрыгнула. Она оттолкнула руку мужа и исчезла въ домѣ, прежде чѣмъ Грохъ опомнился и послѣдовалъ за ней, но услыхалъ, какъ захлопнулась дверь будуара и щелкнулъ замокъ. Напрасно онъ стучалъ. Ни одного звука онъ не получилъ въ отвѣтъ.
   -- Хорошо же!-- крикнулъ онъ, наконецъ.-- Въ два часа я опять буду здѣсь!
   И Грохъ уѣхалъ въ отель раньше, чѣмъ вернулись старые Аутенриты, сидѣвшіе въ другомъ экипажѣ. Свобода была потеряна, раскаяніе явилось слишкомъ поздно, ничего, кромѣ вина, ему не оставалось и Грохъ выпилъ вторую бутылку. Когда въ назначеній часъ женихъ явился въ золотую виллу, онъ едва ворочалъ языкомъ и покачивался. Розалія бросила на него презрительный взглядъ, но ни слова не сказала. Такъ поѣхали они въ церковь. Въ толпѣ гостей пробѣжалъ шепотъ съ неодобрительнымъ покачиваніемъ головъ, когда женихъ нетвердыми шагами велъ къ алтарю невѣсту. Пасторъ возмутился такимъ неуваженіемъ къ святынѣ и нѣсколько минутъ колебался: допустить вѣнчаніе или выгнать пьянаго. Грохъ, между тѣмъ, немного пришелъ въ себя, подбодрился, а госпожа Аутенритъ начала увѣрять пастора, что съ женихомъ вдѣлалось дурно отъ слишкомъ сильнаго волненія. Пасторъ не повѣрилъ и съ большою неохотой согласился вѣнчать. Во время проповѣди онъ обратился съ грозною обвинительною рѣчью къ жениху, упрекалъ его во всевозможныхъ порокахъ, развратѣ, обжорствѣ, пьянствѣ и совѣтовалъ воздерживаться отъ нихъ. Разсердившись, онъ обратился съ порицаніемъ и предостереженіями и къ невѣстѣ, которую обвинялъ въ тщеславіи, кокетствѣ и гордости. Не одобрительное, а отчасти злорадное волненіе пробѣжало въ рядахъ гостей. Розалія стояла блѣдная и дрожала отъ сдержанной злобы, а Грохъ, противъ котораго собственно направлены были карающіе слова возмущеннаго пастора, даже не слыхалъ ихъ. На него нашелъ столбнякъ; когда пасторъ обратился къ нему съ вопросомъ онъ не понялъ и отвѣтилъ утвердительно только послѣ того, какъ тотъ повторилъ свой вопросъ громче. Обмѣнъ колецъ онъ совершилъ почти безсознательно.
   По окончаніи обряда всѣ поѣхали въ отель Макартъ, гдѣ въ великолѣпномъ залѣ былъ сервированъ столъ на пятьдесятъ человѣкъ,-- такъ велико было число присутствовавшихъ на свадьбѣ Мать едва уговорила Розалію принять участіе въ обѣдѣ; она хотѣла сейчасъ же послѣ вѣнчанія уѣхать домой безъ жениха, запереться въ своей комнатѣ и не видѣть никого. Бѣлое платье, миртовый вѣнокъ, дорогой кружевной вуаль -- вотъ все, что напоминало невѣсту. Брови были сдвинуты, сверкающіе глаза метали зловѣщія искры. Такъ сидѣла она около мужа. Не успѣлъ Грохъ занять свое мѣсто, какъ дрожащею рукой опять наполнилъ стаканъ и залпомъ осушилъ его. Розалія шепнула черезъ столъ матери:
   -- Если должны быть тосты, то поторопи! Ты видишь, намъ придется немедленно уѣхать!
   Госпожа Аутенритъ обратилась къ пожилому господину, сидѣвшему рядомъ съ ней. Тотъ поднялся, сказалъ поздравительную рѣчь и въ заключеніе выразилъ пожеланіе счастья милымъ и уважаемымъ новобрачнымъ. Грохъ сидѣлъ задумавшись. Вдругъ онъ оживился.
   -- Ха, ха, ха!-- воскликнулъ онъ.-- Слышишь, Розалія? Наше счастье, да, наше счастье! Ты хочешь дать мнѣ счастье, хочешь хочешь?...
   Розалія сжала губы и молчала.
   -- А! ты не хочешь, притворщица, змѣя! Ты не чувствуешь ко мнѣ благодарности за то, что я полюбилъ тебя?
   Молодая женщина сидѣла точно окаменѣлая, а гости слушали затаивъ дыханіе. Феликсъ тихонько поднялся съ мѣста, подошелъ сзади къ дядѣ и шепотомъ попросилъ его успокоиться. Грохъ тяжело обернулся назадъ и продолжалъ громко:
   -- Феликсъ, сынъ мой, ты тутъ, мой дорогой мальчикъ? Благодарила она тебя за то, что ты спасъ ей жизнь? Нѣтъ? Она неблагодарная, Феликсъ, и ты правъ, что избѣгалъ и презиралъ ее, а твой дядя сдѣлался дуракомъ на старости лѣтъ, бѣднымъ, обманутымъ дуракомъ!
   Розалія вдругъ поднялась, громко отодвинула стулъ и съ сверкающими глазами остановилась передъ Феликсомъ.
   -- Негодный мальчишка!-- проговорила она сквозь зубы.-- Вы виноваты во всемъ и клянусь, вы поплатитесь мнѣ за это!
   Она быстро скрылась изъ залы. Гроха отнесли въ его комнату, гдѣ друзья употребили всѣ средства, чтобъ отрезвить и успокоить его. Гонцы забѣгали между нимъ и госпожей Аутенритъ, которая уѣхала съ дочерью въ золотую виллу; послѣ нѣсколькихъ тщетныхъ попытокъ друзьямъ удалось умилостивить разгнѣванную невѣсту. Съ ночнымъ поѣздомъ новобрачныхъ проводили въ свадебное путешествіе. Розалія съ горничной заняла одно купэ, Грохъ съ Аурихомъ другое; такъ поѣхали они въ Парижъ.
   

КНИГА ТРЕТЬЯ.

I.

   Мартынъ Гугельхопфъ не подозрѣвалъ, что лежало на сердцѣ его друга, Феликса Лубрехта, и жалѣлъ, что не могъ исполнить его просьбы въ Росталѣ. Поэтому, зная, что Феликсъ вернется въ Эберштейнъ во вторникъ, онъ поспѣшилъ къ нему послѣ обѣда. Но ни въ этотъ день, ни на слѣдующій онъ не засталъ его дома, а въ четвергъ воспользовался свободнымъ отъ занятій днемъ, чтобы отправиться въ Бургвангенъ. Мартынъ былъ немного пораженъ, когда услыхалъ, что Феликсъ въ день возвращенія уже побывалъ въ домѣ пастора какъ разъ въ то время, когда самъ онъ такъ неудачно приходилъ къ нему.
   Мартынъ сидѣлъ въ кабинетѣ стараго Краусса и разговоръ, естественно, коснулся Феликса, недавно появившагося въ ихъ кругу и очаровавшаго всѣхъ своею выдающеюся личностью.
   -- Лубрехтъ благородный человѣкъ,-- говорилъ пасторъ,-- но неправильное воспитаніе извратило его понятія и ему трудно перевоспитать себя. Онъ любитъ прекрасное, но такъ пристрастенъ къ частностямъ, что изъ-за нихъ не замѣчаетъ цѣлаго. Вслѣдствіе любви къ прекраснымъ вещамъ, онъ не сознаетъ самой красоты. Ты долженъ, милый сынъ, передать ему частицу твоей простой, опредѣленной ясности взгляда, долженъ показать, гдѣ искать истинно-достойное, и убѣдить, что не слѣдуетъ придавать слишкомъ большого значенія случайнымъ, только внѣшнимъ украшеніямъ жизни. Вонъ на столѣ лежитъ мой Вордсвортъ; въ юности онъ указалъ мнѣ изреченіе, а моя добрая Марта помогла мнѣ сдѣлать его девизомъ нашего дома. Если я вѣрно понимаю тебя, то онъ является выраженіемъ и твоего характера. Поэтому твое вліяніе можетъ оказать пользу бѣдному Лубрехту.
   -- Какое изреченіе?-- спросилъ Мартынъ.
   -- Plain living and high thinking. Можешь перевести?!
   -- Простые нравы, великій умъ, -- отвѣтилъ студентъ.-- О, господинъ пасторъ, еслибъ я могъ сказать это о себѣ!
   -- Перестань, мой милый! Ты еще не готовъ, но я вѣрю въ тебя. Ты не сдѣлаешься рабомъ вещей, а чѣмъ менѣе притязателень человѣкъ, тѣмъ выше стремятся его мысли, тѣмъ благороднѣй развивается его характеръ. Помни это изреченіе и у тебя не будетъ недостатка въ силѣ характера.
   Послѣ этого разговора они вышли въ столовую, гдѣ ихъ ожидало кофе. Пасторша обрадовалась студенту, котораго любила я уважала. Видно было, что въ домѣ всѣ высоко цѣнятъ его; правда, и Феликса высоко цѣнили, но въ отношеніяхъ къ нему проглядывало много снисходительности, тогда какъ Мартынъ пользовался тѣмъ неограниченнымъ довѣріемъ, съ какимъ относятся къ достойному сыну.
   Лотта, спокойная и счастливая съ памятнаго ей утра послѣ собиранія винограда, встрѣтила товарища дѣтства съ прежнею беззаботною непринужденностью. Мартынъ такъ умѣлъ скрывать своя чувства, что, казалось, онъ излечился отъ любви и его спокойный взоръ не пробуждалъ въ молодой дѣвушкѣ ни тѣни смущенія. Послѣ кофе они сѣли за рояль и начали играть въ четыре руки сонату Бетховена. Пасторъ закурилъ трубку и, сидя на диванѣ, слушалъ музыку; рядомъ съ нимъ жена занималась вязаньемъ. И вдругъ злосчастная вѣсть нарушила ихъ спокойствіе.
   

II.

   Феликсъ возвратился въ Эберштейнъ въ страшно подавленномъ состояніи. Воспоминаніе о безобразной свадьбѣ угнетало его душу. Онъ жалѣлъ дядю, который опять съ такою любовью относился къ нему въ эти дни, и благодарность за это давала ему больнѣе чувствовать, какія тѣсныя узы связывали его судьбу съ дядиной. Но сильнѣе всего его идеальная, увлекающаяся всѣмъ прекраснымъ, душа была потрясена тѣмъ пошлымъ духомъ, который мгновенно развѣялъ его идиллическія грезы. Онъ началъ бояться свѣта, котораго до сихъ поръ не зналъ. Ему представлялось, что Дамокловъ мечъ начинаетъ грозить ему въ будущемъ. Его любовь была единственнымъ утѣшеніемъ въ этомъ мрачномъ уныніи. Онъ жаждалъ увидѣть Лотту, чтобы въ ея взглядѣ почерпнуть новую бодрость, и отправился въ Бургвангенъ черезъ нѣсколько часовъ послѣ пріѣзда. О Мартынѣ онъ забылъ и думать, сгорая нетерпѣніемъ увидѣть любимую дѣвушку. Феликсъ выбралъ глухую лѣсную тропинку по вершинѣ горъ, которая вела черезъ виноградники, мимо ркви, къ пасторскому дому. Къ его величайшему огорченію, Лотта съ матерью и братомъ отправилась въ сосѣднюю деревню. Пасторъ Крауссъ, одинъ остававшійся дома, ожидалъ ихъ только къ вечеру. Возвращался Феликсъ нижнею дорогой; и когда онъ проходъ по деревнѣ, сынъ винодѣла стоялъ у дверей погреба. Онъ мрачно взглянулъ на Феликса, который сдѣлалъ видъ, что не заметилъ его.
   Вечеръ Феликсъ провелъ дома одинъ, но на слѣдующій день не выдержалъ и послѣ обѣда отправился въ горы. Онъ зналъ, что не можетъ опять идти такъ скоро въ пасторскій домъ, но ему хотѣлось хоть сознавать близость Лотты. Онъ прошелъ лѣсною тропинкй до опушки еловой рощи, тамъ остановился и долго смотрѣлъ на небольшой домикъ около церкви, гдѣ жила любимая дѣвушка. Затѣмъ онъ тою же дорогой вернулся въ городъ. Но одинъ человѣкъ слѣдилъ за нимъ.
   Когда, наканунѣ, Фридеръ увидѣлъ его идущимъ по деревнѣ, онъ сердито проворчалъ:
   -- Значитъ, черезъ горы пробрался ненавистный пруссакъ? Подожди, я буду лучше сторожить тебя!
   Фридеръ лежалъ въ отцовскомъ виноградникѣ; онъ стиснулъ кулаки, когда увидѣлъ соперника.
   -- Я не позволю,-- говорилъ онъ самому себѣ,-- чтобы этотъ нетодяй, точно волкъ, бродилъ вокругъ овчарни и соблазнялъ невинное сердце. Она не подозрѣваетъ, что за нахалы эти нищіе пруссаки, иначе не влюбилась бы въ берлинскаго вѣтрогона. Со мной она обращается какъ съ мальчишкой и не пойдетъ за меня,-- это я знаю. Но и пруссаку она не достанется, ужь я позабочусь объ томъ. Если онъ придетъ еще разъ, то я вступлюсь за Лотту, какъ мужчина,-- это мой долгъ.
   Такъ разсуждалъ Фридеръ, направляясь въ деревню и съ рѣшительнымъ видомъ входя въ лѣтній клубъ корпораціи эберштейнскихъ студентовъ, который помѣщался въ выходившей въ садъ пристройкѣ къ погребку. Рядомъ съ фехтовальнымъ заломъ находилась запертая комната, которую сынъ винодѣла умѣлъ отпирать гвоздемъ Тамъ хранились фехтовальныя принадлежности студенческой корпораціи, перчатки, наличники и рапиры, оставшіеся послѣ послѣдней дуэли передъ лѣтними каникулами. Фридеръ не разъ подглядывалъ студенческіе дуэли, самъ пробовалъ тайкомъ упражняться съ рапирой и считалъ себя опытнымъ въ фехтовальномъ искусствѣ. Настало время приложить знанія къ дѣлу. Онъ выбралъ двѣ лучшія рапиры, тайкомъ принесъ ихъ вечеромъ въ отцовскій виноградникъ и спряталъ въ домикѣ винодѣла, недалеко отъ опушки лѣса
   Феликсъ и на слѣдующій день не могъ выдержать, чтобы не пройтись по любимой тѣнистой дорожкѣ. Онъ не зналъ, что Мартынъ въ этотъ день отправился въ пасторскій домъ, такъ какъ тотъ предпочелъ болѣе короткій путь черезъ деревню. Фридеръ тоже не замѣтилъ, какъ прошелъ сынъ кантора, иначе онъ, можетъ быть, не рѣшился бы привести въ исполненіе свой планъ. Взявши изъ хижины рапиры, онъ началъ караулить у опушки лѣса. Прошло болѣе часа, прежде чѣмъ показался Феликсъ. Онъ приближался быстрыми шагами въ небольшой сѣрой шляпѣ, изъ-подъ которой вились бѣлокурые волосы, и съ перекинутымъ черезъ плечо пальто. Онъ шелъ, весело размахивая палкой. Фридеръ не далъ ему дойти до опушки: шаговъ за десять онъ выскочилъ изъ-за старой ели и загородилъ ему дорогу рапирой.
   -- Стой!-- рѣзко крикнулъ онъ.-- Ни шагу дальше! Насталъ конецъ вашимъ прогулкамъ!
   Фридеръ былъ одѣтъ по-праздничному, въ красивый баварскій національный костюмъ. Его грубое, загорѣлое лицо не отличалось поэтическою красотой изящнаго Феликса, но здоровый, свѣжій цвѣтъ лица и рѣшительное выраженіе сверкающихъ глазъ своею жизненною силой составляли контрастъ съ окружающею горною природой и вся фигура его казалась выше, мужественнѣе. Феликсъ былъ пораженъ и, скорѣе, удивленъ, чѣмъ испуганъ. Положеніе было до того смѣшно, что онъ подумалъ, будто Фридеръ шутитъ, и разсмѣялся. Его смѣхъ раздражилъ баварца. Онъ сдѣлалъ шагъ впередъ и протянулъ Феликсу другую рапиру.
   -- Возьмите! Мы должны драться!
   Угрожающій видъ юноши доказывалъ, что онъ не шутитъ. Феликсъ поблѣднѣлъ и улыбка сбѣжала съ его лица.
   -- Что вамъ надо отъ меня, Фридеръ?-- спросилъ онъ.
   -- Вы слышали уже. Я хочу вамъ доказать, что у Лотты есть друзья, которые съумѣютъ защитить ее. Она слишкомъ хороша для нищихъ пруссаковъ.
   -- Весьма возможно,-- отвѣтилъ Феликсъ.-- Но по какому праву являетесь вы ея защитникомъ?
   -- Не разсуждайте! Берите шпагу!
   -- Вы хотите убить меня, Фридеръ?
   -- Фу!-- воскликнулъ онъ.-- Я хочу драться съ вами, какъ дѣлаютъ студенты, когда они оскорблены. Все произойдетъ по чести.
   -- Послушайте, Фридеръ, не думаете вы развѣ, что фрейлейнъ Крауссъ не нуждается въ защитникахъ чести? И что она имѣетъ право располагать своимъ сердцемъ? Вы хотите ее лишить этого права?
   -- Пруссаку она не достанется.
   -- Фридеръ, я васъ понимаю. Но неужели вы полагаете, что фрейлейнъ Крауссъ можно взять силой? Честный мужчина оставляетъ дѣвушкѣ свободный выборъ. Подите, предложите ей ваше юное сердце и я обѣщаю вамъ: если фрейлейнъ Крауссъ согласится быть вашею невѣстой, моей ноги никогда не будетъ въ Бургвангенѣ.
   -- Нѣтъ!-- воскликнулъ Фридеръ.-- Теперь поздно, вы уже вскружили ей голову. Или поклянитесь, что никогда не покажетесь здѣсь, или мы будемъ драться.
   -- Поклясться?... Этого никогда не будетъ!
   -- Такъ берите оружіе и защищайтесь!
   Голосъ Фридера возвысился отъ негодованія. Феликсъ тоже вышелъ изъ себя. Расположеніе, которое онъ чувствовалъ къ молодому баварцу, несмотря на всю его грубость, сдерживало до сихъ поръ раздраженіе; но, наконецъ, онъ потерялъ терпѣніе.
   -- Бросьте эти ребячества, Фридеръ. Забавляйтесь съ мальчиками на деревнѣ и не надоѣдайте мнѣ.
   Фридеръ задрожалъ отъ злости. Онъ грубо сорвалъ пальто съ ча студента, бросилъ на землю и съ проклятіемъ вытянулъ шпагу. Въ тотъ же моментъ Феликсъ неожиданно наклонился, чтобы пять пальто, и наткнулся на оружіе. Лезвіе вонзилось ему въ грудь и онъ беззвучно повалился на землю.
   

III.

   Упоительные звуки бетховенской сонаты наполняли уютную ювую пасторскаго дома, когда вдругъ прибѣжалъ испуганный Павелъ съ крикомъ:
   -- Папа, папа, иди скорѣе! Фридеръ подрался на дуэли съ Феликсомъ!
   Невѣроятное извѣстіе, точно молнія, поразило всѣхъ. Звуки оборвались среди живѣйшаго аллегро и крикъ ужаса вырвался и груди дѣвушки. Она, блѣдная, еще сидѣла за роялемъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, когда остальные поднялись. Пасторъ раньше всѣхъ пришелъ въ себя. Извѣстіе казалось ему смѣшнымъ и только испуганный видъ мальчика тревожилъ его.
   -- Что за глупую штуку выкинулъ еще этотъ мальчишка, сердито проговорилъ онъ.-- Никто не раненъ?
   Павелъ громко зарыдалъ.
   -- Феликсъ, Феликсъ! Фридеръ убилъ его шпагой. Онъ лежитъ наверху, въ рощѣ.
   На минуту всѣ оцѣпенѣли. Потомъ Лотта молча отодвинула стулъ и, прежде, чѣмъ остальные поняли, что она хочетъ дѣлать выбѣжала изъ дому и бѣгомъ направилась въ рощу. Всѣ поспѣшили за ней.
   Игравшій въ виноградникѣ Павелъ слышалъ разговоръ молодыхъ людей и, когда прибѣжалъ къ нимъ, то увидѣлъ, что Фридеръ въ отчаяніи стоитъ на колѣняхъ передъ раненымъ Феликсомъ. Къ счастью его извѣстіе было преувеличено. Феликсъ былъ живъ и даже не потерялъ сознанія. Когда Лотта прибѣжала въ рощу, Феликсъ сидѣлъ на землѣ и старался удержать носовымъ платкомъ струившуюся изъ раны кровь, но скоро его рука безсильно упала и съ нимъ сдѣлался приступъ кашля, во время котораго кровь хлынула и изъ горла. Феликсъ со страхомъ, безпомощно оглядѣлся кругомъ; когда же Фридеръ, отчаянно ломавшій себѣ руки, бросился къ нему рыданіями и приложилъ къ ранѣ собственный платокъ, онъ грустно посмотрѣлъ на него. Увидѣвъ Лотту, Феликсъ улыбнулся. Отъ горя и счастья, что любимый человѣкъ живъ, она забыла все, кромѣ его одного. Она упала передъ нимъ на колѣни, прижала къ груди его голову и дрожащими губами поцѣловала его лобъ. Слезы текли изъ глазъ дѣвушки, падали на нервно вздрагивающее лицо Феликса и мѣшались съ кровью, которую она старалась остановить одной рукой, другой она нѣжно гладила его вьющіеся волосы, шепотомъ повторяя: "милый, дорогой". Такъ застали ее родители, пришедшіе вмѣстѣ съ Мартыномъ.
   -- Лотта, Лотта,-- шепталъ Фридеръ, который не могъ видѣть страданій дѣвушки.-- Лотта, я не хотѣлъ этого; я предлагалъ ему честно драться, какъ дерутся студенты. Лотта, я сдѣлалъ это ради тебя.
   Молодая дѣвушка даже не слыхала его словъ. При появленіи родителей, Фридеръ, шатаясь, поднялся съ колѣнъ. Увидѣвъ Лотту, отчаяніе которой выдало ея любовь, всѣ остановились пораженные; даже страхъ и волненіе отступили назадъ передъ такимъ неожиданнымъ открытіемъ.
   Бѣдный Мартынъ! Не ожидалъ онъ, что увидитъ друга въ такомъ положеніи и лишится любимой дѣвушки, которую называлъ въ душѣ своей. Онъ почувствовалъ острую, незнакомую боль въ сердцѣ. Но ни стона, ни жалобы не вырвалось изъ его груди; онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ глубокихъ, спокойныхъ натуръ, которыя кажутся людямъ холодными, потому что ихъ горе прячется отъ свѣта и людскихъ глазъ. Когда онъ подошелъ и увидѣлъ горе любимой дѣвушки, то почувствовалъ жалость къ дорогому, несмотря на все случившееся, другу; Мартынъ забылъ собственныя страданія и въ немъ вспыхнула злоба противъ виновника несчастія. Онъ схватилъ стоявшаго рядомъ Фридера за плечо и встряхнулъ съ такою силой, что чуть не опрокинулъ его на землю.
   -- Негодяй, убійца! Это ты надѣлалъ!-- крикнулъ онъ хриплымъ голосомъ и оттолкнулъ его съ презрѣніемъ.
   Фридеръ поблѣднѣлъ, но молча вынесъ вспышку гнѣва; когда же онъ увидѣлъ искаженное лицо Мартына, то вдругъ бросился къ нему, обнялъ его колѣни и зарыдалъ, какъ дитя.
   

IV.

    На сдѣланныхъ изъ палокъ носилкахъ раненаго Феликса перенесли въ пасторскій домъ; отъ сильной потери крови онъ потерялъ сознаніе. Его положили въ одной изъ нижнихъ комнатъ, а Мартынъ поспѣшилъ за докторомъ въ Эберштейнъ. Пасторъ позвалъ въ кабинетъ Фридера, страшно подавленнаго случившимся. Баварецъ признался, что вызывалъ Феликса на дуэль; надо было сказать побудившую его причину. Тяжело было отвѣчать ему. Наконецъ, онъ прошепталъ:
   -- Изъ-за Лотты.
   Пасторъ былъ пораженъ. Онъ ясно помнилъ сцену, которую засталъ въ рощѣ: въ отчаяніи молодая дѣвушка выдала свою любовь. Это открытіе было и неожиданно, и непріятно. Но почему Фридеръ могъ знать?
   -- Развѣ ты имѣлъ основанія бояться, что господинъ Лубрехтъ сдѣлаетъ что-нибудь дурное моей дочери?-- спросилъ онъ.
   -- Онъ поцѣловалъ ея руку и каждый вечеръ ждалъ ее наверху.
   Отца непріятно поразило это сообщеніе; но онъ сейчасъ же почувствовалъ, что нанесетъ дочери оскорбленіе, если станетъ выспрашивать у постороннихъ ея тайны.
   -- Фридеръ!-- сказалъ онъ, мѣняя разговоръ, -- ты, вѣдь, зналъ, что господинъ Лубрехтъ нашъ другъ. Какъ смѣлъ ты враждебно относиться къ молодому человѣку, которому мы довѣряемъ?!
   -- Я не могъ видѣть, какъ пруссакъ тайно ухаживалъ за Лоттой въ то время, какъ всѣ думаютъ, что она невѣста Мартына. Теперь я знаю, что она не любитъ нашего Мартына, а тогда...-- онъ запнулся и смущенно отвернулся.
   -- Что тогда?-- спросилъ заинтересованный пасторъ.
   Юноша покраснѣлъ; онъ долго не рѣшался отвѣтить, наконецъ, рыдая, со слезами отрывисто проговорилъ:
   -- Ахъ, господинъ пасторъ, я каждый день повторяю себѣ, что я не гожусь для нея. Но и пруссакъ тоже не годится. Она должна выйти за Мартына.
   Несмотря на всѣ волненія, неожиданно обрушившіяся на мирный пасторскій домъ, священникъ не могъ удержаться отъ улыбки. Бурная любовь юноши тронула старика и онъ ласково положилъ руку на голову баварца.
   -- Фридеръ, я знаю, что ты товарищъ дѣтства Лотты,-- сказалъ онъ,-- и былъ ея лучшимъ ученикомъ во время болѣзни стараго кантора. Но не выдумывай глупостей. Теперь тебѣ семнадцать лѣтъ и черезъ три года ты долженъ быть солдатомъ: подумай, когда ты кончишь службу, Лотта будетъ уже немолодою женщиной. Тѣ молодые люди тоже почти мальчики. Они еще студенты, которымъ надо много учиться и работать, чтобы сдѣлаться настоящими людьми. Имъ еще рано думать о невѣстахъ.
   Фридеръ успокоивался во время ласковой рѣчи и пасторъ продолжалъ серьезнѣе:
   -- Одно я тебѣ скажу: брось ты свою слѣпую ненависть къ пруссакамъ. И мы, и Мартынъ считаемъ Лубрехта дорогимъ другомъ; онъ, какъ человѣкъ, лучше тебя, хотя ты и баварецъ, такъ какъ я не думаю, чтобы онъ сталъ преслѣдовать ненавистью соперника, какъ поступилъ ты. Въ Пруссіи столько же хорошихъ людей, какъ и въ Баваріи, и только глупые, узкіе люди не признаютъ этого.
   Послышался стукъ приближавшагося экипажа. Пасторъ Крауссъ вышелъ и Фридеръ съ стѣсненнымъ сердцемъ остался одинъ въ кабинетѣ.
   

V.

   Смерклось, когда Мартынъ пріѣхалъ въ Эберштейнъ. Онъ никогда и никому не разсказывалъ, что перестрадалъ за эту поѣздку. Онъ не узнавалъ себя и своей жизни. Все вдругъ измѣнилось, надежды разбиты, жизнь искалѣчена, въ будущемъ мракъ и пустота!
   Въ Бургвангенъ Мартынъ возвратился съ профессоромъ медицины. Знаменитый хирургъ црошелъ съ пасторомъ къ больному, а Мартынъ направился въ кабинетъ, слабо освѣщенный небольшою лампой. Онъ сѣлъ на диванъ и закрылъ лицо руками, не замѣчая злобнаго взгляда несчастнаго Фридера, неподвижно сидѣвшаго на стулѣ у окна. Прошло нѣсколько минутъ; Фридеръ всталъ, нерѣшительно подошелъ къ Мартыну и осторожно положилъ руку на его плечо.
   -- Мартынъ!
   Сынъ кантора не шевельнулся.
   -- Мартынъ!-- повторилъ Фридеръ.-- Я тоже любилъ ее; но тебѣ я уступилъ бы ее. Правда ли, что онъ твой другъ? Но какъ могъ онъ тайно похитить ее у тебя, если онъ твой другъ?
   Мартынъ не слыхалъ его словъ; онъ всталъ и направился къ двери. Фридеръ послѣдовалъ за нимъ.
   -- Я умру, Мартынъ, если ты не простишь меня!
   -- Оставь это пока!-- отвѣтилъ Мартынъ и вышелъ.
   Въ столовой была одна Лотта. При видѣ студента она поднялась съ мѣста, но на встрѣчу не пошла. Мартынъ приблизился къ ней и грустно взглянулъ на дѣвушку. Лотта дрожала, потомъ вдругъ схватила его руку и залилась слезами. Мартыну стало жаль ее; онъ не думалъ, что его окаменѣлое сердце еще способно чувствовать жалость.
   -- Ты такъ любишь его, Лотта?-- спросилъ онъ дрожащимъ госомъ.
   -- Мартынъ, милый братъ, прости, что я не могу иначе поблагодарить тебя за твою преданность. Сердцу нельзя приказать.
   -- Милая, бѣдная Лотта!-- только и отвѣтилъ сынъ кантора.
   -- Мартынъ, прошу тебя, останься моимъ братомъ! И не сердись на него! Ахъ, Мартынъ, не отнимай у него твоей дружбы! Мнѣ такъ страшно. Я съ ума сойду отъ отчаянія, если онъ умретъ.
   -- Будь мужественна, сестра. Все кончится благополучно, а дружба принадлежитъ вамъ обоимъ.
   Серьезныя слова Мартына успокоили взволнованное сердце Лотты, а довѣріе молодой дѣвушки придало ему новыя силы. Въ эту минуту онъ почувствовалъ, что ея счастье для него дороже собственнаго и его отчаяніе немного утихло.
   Въ столовую вошла пасторша.
   -- Профессоръ желаетъ,-- сказала она,-- чтобы Феликса перевели въ клинику. Ты поможешь, милый Мартынъ?
   Лотта огорчилась, когда услыхала, что ей нельзя будетъ ухаживать за любимымъ человѣкомъ. Мать постаралась утѣшить ее.
   -- Такъ лучше, милое дитя.
   -- Спасутъ его?-- спросила Лотта.
   -- Профессоръ надѣется.
   Лотта покорилась и мать ушла съ Мартыномъ. Феликсъ быя очень слабъ; его осторожно перенесли въ экипажъ; докторъ и Мартынъ сѣли съ нимъ и экипажъ началъ медленно спускаться съ горы. Лотта не вышла изъ своей комнаты.
   -- Ты должна поберечь его,-- сказала мать и Лотта со слезами рѣшила отказаться отъ прощанія.
   Мартынъ оставался въ клиникѣ, пока больного не помѣстили въ отдѣльную комнату и еще разъ не перевязали рану. Феликсъ все время выразительно смотрѣлъ на Мартына, точно хотѣлъ что-то сказать. Наконецъ, когда докторъ отошелъ въ сторону, онъ прошепталъ имя друга и Мартынъ наклонился къ нему.
   -- Мартынъ, я хотѣлъ вамъ признаться во всемъ, когда вызывалъ васъ въ Росталь.
   Мартынъ понялъ его.
   -- Лотта призналась мнѣ сегодня за васъ обоихъ, Феликсъ Она моя сестра, а теперь я буду и твоимъ братомъ.
   Лучъ счастья освѣтилъ блѣдное лицо больнаго. Онъ поднесъ к губамъ сопротивлявшуюся руку друга.
   -- Благодарю тебя, Мартынъ.
   Феликсъ остался одинъ.
   

VI.

   Пасторъ вернулся въ кабинетъ, гдѣ нетерпѣливо ждалъ извѣстій Фридеръ.
   -- Рана небезопасна,-- сказалъ онъ.-- Никто не можетъ знать чѣмъ это кончится. Но я надѣюсь, что Господь по Своей благости избавитъ тебя отъ такого страшнаго несчастія. Теперь иди и пошли ко мнѣ отца. И не забывай того, что я говорилъ тебѣ.
   Когда пришелъ винодѣлъ, пасторъ долго бесѣдовалъ съ нимъ они порѣшили удалить на годъ Фридера изъ дома, а пасторъ обѣщалъ похлопотать, чтобы его избавили отъ наказанія. Когда экипажъ скрылся въ темнотѣ, пасторша обняла плачущую Лотту.
   -- Будь мужественна, мое дорогое дитя, -- сказала она.-- Я давно подозрѣваю, что ты расположена къ нему и, если Господь пошлетъ ему выздоровленіе, мы не откажемъ тебѣ въ родительскомъ благословеніи. Онъ хорошій, благородный человѣкъ и будетъ намъ добрымъ сыномъ. Правда, онъ слишкомъ мягокъ, но я думаю, что у тебя сильное сердце; ты будешь его опорой и съ твоею помощью онъ достигнетъ большаго, чѣмъ могъ бы достигнуть одинъ. А теперь иди спать, дитя мое. Я послѣ приду къ тебѣ. Будетъ лучше, если я раньше переговорю съ отцомъ. Да хранитъ тебя Господь, родная моя!
   Пасторша отправилась къ мужу въ кабинетъ.
   -- Прости нашу дочь. Она любитъ его.
   Пасторъ задумчиво покачалъ головой.
   -- Марта, подумай, онъ еще молодой студентъ, которому надо думать только о работѣ.
   -- Онъ лучше будетъ работать, если у него впереди будетъ такая цѣль.
   -- Но у него нѣтъ характера. Я люблю его за доброту, но не вѣрю въ его силу.
   -- Лотта будетъ его силой.
   -- Я думаю, что она можетъ возвысить своего мужа. Но и она мягка и, если ей придется проявлять энергію мужчины, то не утратитъ ли она своей женственности? И развѣ это хорошая рекомендація для Феликса, что мы заранѣе слагаемъ съ него обязанности мужчины?
   -- Филиксъ еще молодъ. У него разовьется характеръ.
   Пасторъ печально задумался.
   -- Я очень встревоженъ, дорогая Марта, и не могу скрыть, что вы разрушили мою завѣтную мечту. Я надѣялся, что Лотта; сдѣлается женой Мартына. Этотъ будетъ настоящимъ человѣкомъ и его характеръ служитъ ручательствомъ, что съ нимъ она была бы счастлива.
   -- Но она не любитъ его, старикъ.
   -- Къ несчастью!
   Пасторъ нѣсколько разъ молча прошелся взадъ и впередъ на! комнатѣ и затѣмъ остановился передъ женой.
   -- Я надѣюсь, что Феликсъ выздоровѣетъ, и тогда переговорю съ нимъ. Мы не пойдемъ противъ любви Лотты. Но она должна выйти замужъ за мужчину, а не за мальчика. Я скажу Феликсу, что съ удовольствіемъ назову его сыномъ, какъ только онъ заслужитъ того серьезнымъ трудомъ. Онъ долженъ кончить въ университетѣ, сдать государственный экзаменъ и выбрать себѣ опредѣленное дѣло. Когда онъ скажетъ мнѣ: "вотъ плоды моего ученья, я занимаю свое мѣсто въ мірѣ и могу собственными силами прокормить жену", тогда я охотно отдамъ ему Лотту. А до тѣхъ поръ я ставлю условіе, чтобы между нимъ и Лоттой не было произнесено ни одного слова любви, не было дозволено никакой близости. Отъ Лотты я ожидаю, что она оправдаетъ наше довѣріе, какъ бы долго ни показалось ей время.
   Пасторша поцѣловала мужа.
   -- Ты правъ, старикъ, и я передамъ это Лоттѣ. Я уже отправила ее наверхъ; но ей будетъ легче, если ты потомъ зайдешь къ ней. Не огорчай ее слишкомъ больно.
   

VII.

   Прошло не мало времени, прежде чѣмъ миновала опасность для здоровья Феликса, такъ какъ лезвіе рапиры проткнуло верхушку одного легкаго. Но, благодаря хорошему уходу въ клиникѣ, больной началъ поправляться. Много доказательствъ любви и участія получилъ Феликсъ во время болѣзни. Пасторъ Крауссъ, его жена, семейство Фёръ, квартирная хозяйка, даже бургвангскій винодѣлъ наперерывъ выказывали ему дружеское вниманіе, а его другъ Мартынъ ежедневно навѣщалъ его..
   Только Лотта, которая больше всѣхъ желала бы видѣть больнаго, не смѣла придти и Феликса истерзали бы мрачныя предположенія, если бы въ одинъ прекрасный день Мартынъ, молча, не положилъ на одѣяло небольшой свертокъ. Когда Феликсъ развернулъ его, тамъ оказался бумажникъ съ его изящно вышитымъ вензелемъ и фотографіей Лотты. Счастье, доставленное этимъ подаркомъ, ускорило выздоровленіе Феликса. Вообще онъ рѣдко получалъ извѣстія о любимой дѣвушкѣ. Мартынъ почти не бывалъ въ пасторскомъ домѣ. Онъ отказался отъ Лотты и сдержалъ данное ей обѣщаніе, но чего это ему стоило, зналъ только онъ одинъ.
   Нелѣпая выходка Фридера заставила Феликса потерять цѣлый семестръ, такъ какъ онъ могъ выйти изъ больницы не ранѣе Рождества. Чтобы не волновать больнаго, пасторъ Крауссъ отложилъ разговоръ съ Феликсомъ до послѣдняго дня его пребыванія въ клиникѣ. Молодой человѣкъ оскорбился, что не даютъ вѣры любви. Онъ мечталъ о близкомъ счастьѣ. Осторожныя условія отца показались ему доказательствомъ незаслуженнаго недовѣрія и онъ возмутился.
   Молча выслушавъ пастора, онъ, взволнованный, отвѣтилъ:
   -- Господинъ пасторъ, вы не можете приказать рѣкѣ течь обратно. Я считаю себя связаннымъ съ Лоттой, и ее называю своею невѣстой. Если я дамъ вамъ обѣщаніе измѣнить наши отношенія, то это будетъ вынужденнымъ обѣщаніемъ.
   -- Мнѣ больно слышать это, милый Феликсъ,-- сказалъ пасторъ.-- Я не препятствую вашему браку съ моею дочерью. Напротивъ, человѣка, котораго она изберетъ, я охотно назову сыномъ, какъ только настанетъ время. А время настанетъ тогда, когда вы прилежнымъ трудомъ докажете, что достойны ея. До тѣхъ поръ вы можете считать себя нравственно связаннымъ съ нею. Но правъ я никакихъ пока не могу вамъ дать и буду вынужденъ запретить вамъ видѣться съ моею дочерью, сами вы не будете претендовать на нихъ противъ моего желанія.
   -- Я считаю невозможнымъ притворяться въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ!-- съ раздраженіемъ замѣтилъ Феликсъ.
   Пасторъ поднялся. То, какъ студентъ принялъ его слова, подтвердило ему, что онъ поступилъ правильно.
   -- Я не требую сегодня рѣшительнаго отвѣта, милый сынъ,-- мягко проговорилъ пасторъ.-- Обдумайте хорошенько мою просьбу и, если на-дняхъ вы навѣстите меня въ Бургвангенѣ, то я приму это за доказательство вашего согласія. Для васъ, конечно, излишни увѣренія въ томъ, что моя дочь безпрекословно подчиняется моему требованію.
   Послѣ этого пасторъ распрощался съ молодымъ человѣкомъ. Феликсъ, подъ впечатлѣніемъ разговора, возвратился домой печальный. Послѣ обѣда онъ собрался къ Мартыну, чтобы поблагодарить его и, вмѣстѣ съ тѣмъ, подѣлиться горемъ. Лубрехтъ не бывалъ раньше въ зданіи монастыря, гдѣ жили пансіонеры, и его поразилъ, открывшійся изъ оконъ, чудный видъ на рѣку, быстро катившую внизу зеленоватыя волны, и на безпредѣльную долину съ тѣнистыми рощами и обрисовывавшимися на горизонтѣ цѣпями горъ, поросшихъ лѣсомъ. Монастырская простота обстановки мало соотвѣтствовала избалованному вкусу Феликса. Комната, которую занималъ Мартынъ съ нѣсколькими товарищами, раздѣлялась книжными шкафами и ширмами на кельи, такъ что у каждаго студента былъ отдѣльный уголъ. Единственнымъ украшеніемъ въ коморкѣ Мартына были два портрета: отца и Феликса, который далъ ему свою фотографію при отъѣздѣ изъ Зауэрбрунна. Это доказательство дружбы тронуло Феликса и онъ съ безмолвною благодарности пожалъ руку Мартына.,
   Бюро было завалено книгами. Критика чистаго разума лежала открытой, Спиноза и другіе философы стояли на полкахъ рядомъ съ нѣсколькими англійскими писателями. Въ ихъ числѣ находилось сочиненіе Past and Present Карлейля; Мартынъ сказалъ что пасторъ Крауссъ посовѣтовалъ его прочесть. Нѣсколько томовъ произведеній Песталоцци лежали на виду.
   -- Нельзя сказать, чтобы это была богословская библіотека, смѣясь замѣтилъ Феликсъ.-- Зачѣмъ тебѣ понадобился этотъ педагогъ?
   -- Я принесъ его сегодня, чтобы взять съ собой на каникулы,-- отвѣтилъ Мартынъ.-- Потомъ я, можетъ быть, скажу тебѣ что побудило меня къ этому.
   Феликсъ скоро собрался домой и Мартынъ пошелъ его проводить. Онъ не рѣшился сообщить другу объ условіяхъ пастора; и хотя Феликсъ и не подозрѣвалъ всей глубины его любви, однако, внутреннее чутье говорило ему, что Мартынъ страдаетъ всякій разъ, когда при немъ произносятъ имя Лотты.
   На слѣдующій день Мартынъ Гугельхопфъ уѣхалъ на праздники въ Зауэрбруннъ, и Феликсъ, оставшись одинъ, почувствовая пустоту и все возростающую хандру. Онъ сердился на пастора тосковалъ о Лоттѣ, безпокоился о дядѣ, отъ котораго не получая извѣстій съ самой свадьбы, и въ добавокъ ко всему сокрушался потерѣ семестра, такъ какъ не ожидалъ большаго толка отъ того что начнетъ съ середины слушать лекціи. Въ такомъ мрачномъ на строеніи онъ не могъ заниматься и цѣлые дни просиживалъ около майоликовой печи за англійскими романами.
   На первый день Рождества Феликсъ получилъ приглашеніе от профессора Фёръ провести у нихъ вечеръ. Онъ хандрилъ и былъ въ нерѣшительности, идти ли; за то, когда онъ, наконецъ, явился, тѣмъ сильнѣе поразила его неожиданная радость: въ кругу дѣтей онъ увидѣлъ Лотту. Пасторша, не зная желанія пастора, пригласила обоихъ своихъ любимцевъ, чтобы доставить имъ удовольствіе Лицо молодой дѣвушки просіяло и въ порывѣ счастья она едва не бросилась къ Феликсу въ объятія. Но сейчасъ же опомнилась и вмѣсто того, чтобы поспѣшить къ нему на встрѣчу, сдержанно, почти холодно, поклонилась. Феликсъ видѣлъ только, какъ сверкнули ея глаза, и радостно протянулъ ей руку; Лотта нерѣшительно подала ему концы пальцевъ и отвернулась, чтобы скрыть волненіе Феликсъ остановился, пораженный. Ему, и даже профессоршѣ, показалось, что Лотта молча отталкиваетъ его. Самолюбивый Феликсъ обидѣлся, пришелъ въ волненіе и въ продолженіе цѣлаго часа не обращалъ вниманія на несчастную дѣвушку. Другіе гости пробовали разговаривать съ Лоттой, но голосъ отказывался служить ей. Госпожа Фёръ была въ недоумѣніи, что это значитъ?
   Елка стояла въ другой комнатѣ, гдѣ наканунѣ уже произошла раздача подарковъ. Профессоръ вышелъ, чтобы еще разъ освѣтить ее; мальчики съ крикомъ присоединились къ нему. Хозяйка подумала, что недоразумѣніе влюбленныхъ скорѣе разъяснится, если они останутся вдвоемъ, и направилась въ противуположную мужу сторону. Но слѣдомъ за ней поднялась и Лотта, догнала ее и, прежде чѣмъ затворилась дверь за ними, расплакалась. Феликсъ услыхалъ ея громкія рыданія.
   Этого онъ не могъ перенести. Страданіе и любовь взяли верхъ надъ оскорбленною гордостью и онъ очутился около плачущей дѣвушки, заключилъ ее въ объятія, цѣловалъ глаза, губы, просилъ прощенія и обѣщалъ исполнить все, что она захочетъ. Профессорша, которая только тутъ узнала, въ чемъ дѣло, не могла не одобрить благоразумной осторожности пастора, дружески убѣждала Феликса подчиниться волѣ родителей, такъ что, въ концѣ-концовъ,-- Феликсъ согласился на всѣ условія и влюбленные заключили миръ. Они обмѣнялись послѣднимъ, долгимъ поцѣлуемъ, скрѣпившимъ ихъ союзъ. Мрачно начавшійся рождественскій вечеръ превратился въ счастливый праздникъ, который Лотта еще усладила пѣніемъ.
   

VIII.

   Прошло и Рождество, а отъ дяди все еще не приходило никакихъ извѣстій. Тогда Феликсъ написалъ ему поздравленіе съ Новымъ годомъ, адресовавъ письмо въ Парижъ, въ указанный Грохомъ отель. Но это письмо не попало въ руки дяди, его получила Розалія, находившаяся въ Парижѣ безъ мужа, такъ какъ докторъ Грохъ остался въ Германіи.
   При неблагопріятныхъ условіяхъ начали молодые свое свадебное путешествіе: Грохъ пьяный, Розалія въ бѣшенствѣ. Какъ чужіе, они ѣхали въ разныхъ купэ. Сопровождавшій Гроха Аурихъ стѣснялся своимъ траги-комическимъ положеніемъ, но, увидѣвъ, что его господинъ почти тотчасъ же тяжело повалился на подушку, онъ тоже устроился поудобнѣе. На свадебномъ обѣдѣ Аурихъ ухитрился стащить бутылку вина, досталъ ее изъ багажа, выпилъ и прислонился въ уголъ, гдѣ мгновенно заснулъ. Въ Карлсруэ поѣздъ стоитъ нѣсколько минутъ, но Аурихъ продолжалъ, крѣпко спать. Сквозь сонъ донеслись до него громкіе голоса и кондуктора безцеремонно толкалъ его въ бокъ. Аурихъ проснулся и изумленъ протеръ глаза. Наконецъ-то онъ разобралъ слова кондуктора:
   -- Вы ѣдете съ этимъ господиномъ?
   -- Да, въ Парижъ.
   Тутъ только слуга понялъ, въ чемъ дѣло. Его господинъ упалъ со скамейки и, какъ мертвый, лежалъ на полу. Съ Грохомъ сдѣлался ударъ. До отхода поѣзда оставалась одна минута. Кондукторъ съ помощью Ауриха вытащилъ изъ вагона безчувственнаго старика и въ то время, какъ его несли въ станціонный залъ, поѣздъ, шипя и пыхтя, покатился дальше. Розалія не подозрѣвала случившемся. По совѣту начальника станціи, Аурихъ телеграфировалъ ей на слѣдующую станцію. Когда поѣздъ опять остановился, телеграфистъ уже стоялъ на платформѣ. Переходя изъ одной купэ въ другое, онъ выкрикивалъ:
   -- Телеграмма госпожѣ Грохъ!
   Скоро Розалія держала ее въ рукахъ. Начальникъ станціи помогъ Ауриху составить депешу и, боясь напугать и встревожить новобрачную, совершенно напрасно смягчилъ содержаніе телеграммы: "Внезапная болѣзнь задержала доктора Гроха въ Карлсруэ", казалось ему самымъ большимъ, что можно телеграфировать Розаліи. Онъ не сомнѣвался, что этого достаточно, чтобы молодая женщина, въ страхѣ и отчаяніи, съ слѣдующимъ поѣздомъ поспѣшитъ къ больному мужу. Но начальникъ станціи жестоко ошибся. Розалія хладнокровно прочла телеграмму; ни тѣни испуга не омрачило ея лица, только на лбу опять появилась злая складочка. Молодая женщина дала на водку телеграфисту и молчала, пока поѣздъ не двинулся дальше.
   -- Надѣюсь, что вы не получили непріятнаго извѣстія?-- отчасти съ участіемъ, отчасти съ любопытствомъ спросила горничная.
   -- О нѣтъ!-- отвѣтила Розалія.-- Мой супругъ предпочитаетъ выспаться въ Карлсруэ; онъ догонитъ насъ завтра.
   Она откинулась на подушку съ смутнымъ чувствомъ облегченія.
   Гроха отвезли въ больницу, гдѣ помѣстили въ отдѣльную комнату. Ударъ былъ не смертельный, но оставилъ за собой параличъ и всеообщее разслабленіе. Много недѣль потребовало его медленное выздоровленіе и за это время легкомысленный жуиръ превратился въ трясущагося старика съ сѣдыми волосами.
   На другой день послѣ удара мысли Гроха прояснились настолько, что онъ могъ продиктовать Ауриху письмо къ женѣ.
   "Милая Розалія,-- писалъ больной,-- внезапная болѣзнь задержитъ меня на время въ больницѣ. Пожалуйста не тревожься и постарайся устроиться одна въ Парижѣ. Какъ только поправлюсь, я извѣщу тебя.

"Твой мужъ Вильгельмъ Грохъ".

   Изъ этихъ словъ Розалія могла заключить, что дѣло было хуже, чѣмъ она предполагала. Но ей и въ голову не пришло, что она обязана ѣхать къ больному мужу, несмотря на то, что Грохъ отгонялъ ея пріѣздъ.
   Черезъ нѣсколько дней Розалія отвѣтила мужу:
   "Милый Грохъ, каждый слѣдуетъ своему вкусу. Поэтому я одобряю твое намѣреніе хорошенько отдохнуть послѣ пережитыхъ волненій. Здѣшніе фабриканты, ведущіе торговлю съ фирмой Аутенритъ и Ко, встрѣтили меня очень любезно и я прекрасно чувствую ебя въ Парижѣ. Поэтому я прошу тебя ради меня не торопиться ъ леченіемъ.

"Розалія".

   Эти два письма составляли всю переписку молодыхъ супруговъ вплоть до Новаго года. Все это время молодая женщина на полной свободѣ наслаждалась парижскою жизнью и не чувствовала ни малѣйшаго желанія увидѣть мужа. А увлеченіе Гроха прошло до такой степени, что онъ боялся возвращенія жены. Этотъ страхъ даже мѣшалъ его выздоровленію. Величайшимъ благодѣяніемъ для больнаго былъ заботливый уходъ преданнаго Ауриха, который осыпалъ себя упреками за небрежность во время дороги и тѣмъ неутомимѣе служилъ теперь своему господину. Скучную и тяжелую должность приходилось ему исполнять около разбитаго параличомъ старика, но Аурихъ относился къ своимъ обязанностямъ съ стоическимъ спокойствіемъ, хотя и лишился надежды увидѣть Парижъ, и не временно лишился, а навсегда, такъ какъ первоначальное намѣреніе Гроха ѣхать туда за женой никогда не осуществилось.
   Седьмаго января Грохъ отправилъ въ Парижъ второе письмо слѣдующаго содержанія:
   "Милая Розалія, болѣзнь такъ разбила меня физически, что нечего и думать, чтобы я могъ въ этомъ году принять участіе въ шумной жизни французскаго общества. Черезъ нѣсколько дней я уѣзжаю домой, такъ какъ жажду деревенской тишины, и предоставляю тебѣ рѣшить самой, останешься ли ты въ Парижѣ, или же пожелаешь занять твое мѣсто хозяйки въ моемъ домѣ.

"Твой мужъ Вильгельмъ Грохъ".

   По правдѣ говоря, несчастный критикъ былъ бы радъ, еслибъ его жена до конца своихъ дней осталась въ Парижѣ, да и Розалія не прочь была еще повеселиться тамъ. Ее пугало деревенское уединеніе, хотя она и могла надѣяться на нѣкоторое развлеченіе въ близкой столицѣ. Но молодая женщина сдѣлалась подозрительна. Долгое отсутствіе мужа казалось ей доказательствомъ того, что онъ желаетъ отдѣлаться отъ нея, а болѣзнь она считала пустымъ предлогомъ. Во всякомъ случаѣ, благоразуміе совѣтовало ей собственными глазами убѣдиться въ справедливости такихъ предположеній. Послѣднее извѣстіе такъ подѣйствовало на нее, что она немедленно рѣшила покинуть Парижъ.
   

IX.

   Двѣнадцатаго января докторъ Грохъ въ сопровожденіи вѣрнаго Ауриха прибылъ домой. Прелестная вилла, гдѣ Феликсъ среди книгъ одиноко провелъ беззаботное дѣтство, "вилла Пуншъ", какъ въ счастливые годы называли ее друзья Гроха, стояла занесенная снѣгомъ на берегу широкаго, скованнаго льдомъ озера. Опираясь на руку преданнаго слуги, Грохъ съ трудомъ подвигался по скользкой, мерзлой дорожкѣ сада.
   -- Здѣсь смертельная тоска,-- печально проговорилъ онъ,-- но хоть умрешь-то дома!
   Въ дверяхъ ихъ встрѣтила старая экономка. При видѣ перемѣны въ своемъ господинѣ, она пришла въ безмолвный ужасъ, который не ускользнулъ отъ Гроха.
   -- Да, да, Марія, вотъ какъ возвращаются изъ путешествія,-- прошепталъ онъ.
   Грохъ приказалъ Ауриху отвести себя въ спальную, гдѣ легъ отдохнуть. Проснувшись подъ вечеръ, старикъ хотѣлъ встать, но когда Аурихъ сообщилъ, что Розалія пріѣхала, онъ тихо опустился на подушки и приказалъ лакею никого не пускать къ нему.
   Утромъ на другой день Розалія прислала сказать мужу, что она собирается въ Берлинъ съ визитами къ нѣкоторымъ прежнимъ знакомымъ и передъ отъѣздомъ желаетъ повидаться съ нимъ. Грохъ въ это время уже всталъ съ постели и сидѣлъ въ креслѣ; широкій халатъ прикрывалъ его исхудавшее тѣло и шелковое стеганое одѣяло лежало на колѣняхъ. Черты Гроха осунулись, цвѣтъ лица пожелтѣлъ и сѣдые волосы дѣлали его неузнаваемымъ. Дряхлый, изувѣченный старикъ!
   Молодая женщина, въ модномъ шелковомъ платьѣ, вошла въ спальную, попрежнему, цвѣтущая, красивая, самоувѣренная и очаровательная. Только ея чары были теперь безсильны; ея кокетство потеряло власть надъ сгорбленнымъ старикомъ, съ тусклымъ взоромъ и дрожащею рукой. Розалія, пораженная, остановилась у двери: такой перемѣны она не ожидала. Когда она нерѣшительно и съ насильственною улыбкой приблизилась къ мужу, онъ слабымъ, тихимъ голосомъ проговорилъ:
   -- Посмотри, что ты сдѣлала! А теперь иди и не нарушай моего покоя!
   Улыбка смѣнилась презрительно-холоднымъ выраженіемъ. Розалія ни слова не отвѣтила, пожала плечами и вышла съ высока поднятою головой. Съ первымъ поѣздомъ она уѣхала въ Берлинъ, откуда вернулась только поздно вечеромъ. Послѣ ухода жены, больной пилъ утренній кофе и въ это же время диктовалъ Ауриху письмо къ знакомому берлинскому нотаріусу, въ которомъ просилъ его пріѣхать на слѣдующій день, чтобы составить его духовное завѣщаніе. Аурихъ долженъ былъ немедленно отнести письмо на станцію. Когда, возвратившись, онъ вошелъ въ комнату больнаго, Грохъ чувствовалъ себя, повидимому, лучше.
   -- Я знаю, что мнѣ не долго остается жить, милый Аурихъ,-- говорилъ больной.-- Но задача моей жизни будетъ исполнена только тогда, когда я подпишу духовное завѣщаніе. Хочешь знать, какъ я распоряжусь? Тебя, моего вѣрнаго слугу, я не забуду; ты самоотверженно ухаживалъ за мной. И старую Марію обезпечу. Единственнымъ наслѣдникомъ я назначаю моего племянника Феликса. Ему я оставляю виллу съ библіотекой и все мое состояніе, 500 тысячъ талеровъ. Феликсъ достойнымъ образомъ употребитъ ихъ. И я надѣюсь, что ты будешь служить ему такъ же вѣрно, какъ служилъ мнѣ. Моя жена получитъ десять тысячъ талеровъ, хотя она и не заслуживаетъ этого и не нуждается въ нихъ, такъ какъ она единственная дочь богатыхъ людей. Она причинила мнѣ только горе. Мой Феликсъ -- благодарный человѣкъ и заслуживалъ лучшаго воспитателя, чѣмъ былъ я. Передъ нимъ я очень виноватъ и мое завѣщаніе должно, насколько возможно, искупить мою вину. Феликсъ посвятитъ свою жизнь служенію музамъ и сдѣлаетъ это съ болѣе чистою душой, чѣмъ его старый, циничный дядя.
   Такъ откровенно бесѣдовалъ одинокій старикъ съ преданнымъ слугой. Но въ то время, какъ говорилъ Грохъ, въ сосѣдней комнатѣ, за дверью, стояла горничная Розаліи и въ замочную скважину подслушала каждое слово. Она рѣшила вечеромъ же сообщить госпожѣ эту любопытную новость.
   Когда послѣ обѣда изъ-за облаковъ выглянуло зимнее солнце, Грохъ велѣлъ подкатить свое кресло къ окну библіотеки. Стройный юноша, дѣлая широкіе зигзаги, скользилъ на конькахъ по гладкой поверхности озера и взоръ больнаго слѣдилъ за его медленно удаляющеюся фигурой.
   -- Посмотри, какое гармоническое соединеніе движенія и спокойствія!-- обратился Грохъ къ стоявшему за кресломъ Ауриху.-- Это ритмическая пластика; это искусство и жизнь въ прекрасномъ сочетаніи. Развѣ не вызываетъ восторга красота міра и не заслуживаетъ любви, когда глазамъ открывается подобная картина? И развѣ можно упрекнуть того, кто хочетъ всю жизнь такъ скользить и наполнить счастьемъ и наслажденіемъ каждый свой шагъ? Я пробовалъ это и мнѣ удавалось, пока я не поскользнулся. Феликсъ съумѣетъ лучше моего; его чуткая душа отразитъ сіяніе красоты, не затуманивъ его грязью низшихъ сферъ, и Феликсъ избѣгнетъ несчастія, кончающаго мои дни.
   Когда фигура конькобѣжца скрылась за деревьями, Аурихъ долженъ былъ прокатить кресло вдоль стѣнъ громадной библіотеки. Около каждаго шкафа Грохъ останавливалъ Ауриха и испытывалъ мучительную радость, когда лакей клалъ ему на колѣни драгоцѣнную рукопись съ раскрашенными иниціалами, или когда исхудавшая рука ученаго, дрожа, прикасалась къ собранію старинныхъ изданій, а взоръ скользилъ цо рядамъ классиковъ.
   -- Феликсъ оцѣнитъ это,-- говорилъ больной всякій разъ, вог, да что-нибудь особенно прекрасное вызывало радостный блескъ въ его печальныхъ глазахъ.
   Смеркалось. Утомленный Грохъ прислонился къ подушкѣ и задремалъ. Стемнѣло и изъ-за сосновой рощи на противуположномъ берегу выплывала блѣдная луна, озаряя своимъ мягкимъ свѣтомъ зеркальную поверхность замерзшаго озера и занесенные снѣгомъ холмы; наконецъ, ея лучи упали на сложенныя руки больнаго. Грохъ проснулся и обвелъ яснымъ взоромъ прекрасную, величественную картину. На душѣ его было легко.
   Аурихъ внесъ лампу и спросилъ, гдѣ подавать чай. Гроху не хотѣлось разставаться съ любимою библіотекой. Онъ велѣлъ подложить дровъ въ каминъ, подкатить къ нему кресло и здѣсь подать чай. На каминѣ стояла мраморная группа, изображавшая Амура, привязаннаго къ Герму, причемъ Амуръ тщетно пытался освободиться въ то время, какъ сатиръ смотрѣлъ на него съ насмѣшливой улыбкой. Теперь казалось, будто онъ презрительно смѣется наді сидящимъ у камина старикомъ Грохомъ, страсть котораго навсегда осталась осмѣянною. Правда, онъ и не старался освободиться; сначала онъ не чувствовалъ тяжести узъ, а потомъ, когда потерялъ желаніе и силы бороться, онѣ сдѣлались слишкомъ тяжелы для него.
   Когда Аурихъ подошелъ налить вторую чашку чая, Грохъ съ улыбкой поднялъ голову.
   -- Нѣтъ, Аурихъ,-- сказалъ онъ,-- мнѣ сегодня такъ хорошо, что я хотѣлъ бы выпить стаканъ рейнвейна. Принеси бутылку и два стаканчика; сегодня мы чокнемся съ тобой, мой вѣрный слуга.
   Аурихъ вернулся съ бутылкой вина и наполнилъ два стаканчика. Лицо стараго эпикурейца просіяло, когда онъ вдохнулъ чудный ароматъ, и, поднявъ стаканъ, воскликнулъ:
   -- За счастье моего дорогаго Феликса!
   Голосъ старика дрожалъ отъ волненія, а лицо Ауриха сіяло, когда Грохъ чокался съ нимъ. Потомъ критикъ попросилъ его достать изъ шкафа маленькую книжку въ кожаномъ, тисненомъ золотомъ, переплетѣ.
   -- Это мой любимый поэтъ!-- сказалъ больной.-- Слыхалъ ты когда-нибудь о римлянинѣ Катуллѣ? Мои друзья такъ звали меня, когда я былъ студентомъ въ Гейдельбергѣ. Римскій поэтъ отличался великою, свѣтлою душой, глубокою и благородною, пылкою и страстною, ни одинъ римлянинъ не любилъ такъ поэзію, какъ онъ. Здѣсь жизнь и истина, пылъ любви и наслажденіе красотой; поэтому онъ нравится мнѣ больше всѣхъ. Ахъ! И онъ любилъ недостойную! Ее звали Лесбіей...
   
   Illa Lesbia, quam Catullus unam
   Plus quam же, atque suos amavit omnes.
   
   Больше себя и больше всѣхъ своихъ любилъ онъ ее, и она обманула его; ея сердце не могло оцѣнить его любви. Она стала недостойною женщиной. Поэтъ умеръ юношей, такъ какъ послѣ обманутой любви лучше умереть, чѣмъ пережить медленное сгораніе сердца. Онъ чувствовалъ это и вѣрилъ, что любовь выше всего въ жизни. "Солнце можетъ закатиться и опять взойти; когда же для насъ кончается короткій день, намъ остается только сонъ вѣчной ночи". Счастье и муки любви, а затѣмъ смерть!
   Грохъ замолчалъ и задумчиво устремилъ взоръ въ потухающее пламя камина. Аурихъ не смѣлъ нарушить теченія его мыслей. Когда черезъ нѣсколько минутъ онъ тихонько подошелъ и опять наполнилъ стаканъ, Грохъ обернулся къ нему; лицо старика опять просвѣтлѣло.
   -- Ты правъ!-- сказалъ онъ.-- Пока вино искрится въ нашихъ стаканахъ, жизнь принадлежитъ намъ, и мы живымъ. Налей и себѣ и чокнись со мной!-- Опять Грохъ поднялъ стаканъ.-- Выпьемъ еще разъ за юность и надежды! За Феликса и его счастье!
   Дверь широко распахнулась. Розалія съ силой откинула портьеру, быстро направилась къ столу и, точно грозный призракъ, остановилась передъ больнымъ мужемъ. Рука Гроха дрогнула, стаканъ выскользнулъ и со звономъ разбился. Несчастный старикъ! Онъ закрылъ глаза и мучительною горечью наполнилось его сердце. Для него уже нѣтъ спокойствія на этомъ свѣтѣ!
   Розалія оперлась рукой на зеленую скатерть, смѣрила мужа презрительнымъ взглядомъ и заговорила рѣзкимъ, раздраженнымъ тономъ:
   -- Поразительныя новости я слышу! Мой супругъ желаетъ сдѣлать духовное завѣщаніе и не считаетъ нужнымъ посовѣтоваться съ законною женой; онъ выбираетъ своего лакея въ повѣренные и собутыльники! И что же это за завѣщаніе? Негодный мальчишка, нищій, шелопай будетъ единственнымъ наслѣдникомъ господина Гроха, а законной женѣ бросаютъ какую-то подачку? Удивительное благородство души сказалось въ этомъ! Но, къ счастью, я еще тутъ, мой почтенный супругъ, и запрещаю тебѣ дѣлать такое завѣщаніе. Слышишь? Я запрещаю тебѣ, запрещаю! Если же ты не послушаешься, я заставлю объявить тебя ненормальнымъ и запрячу въ сумасшедшій домъ, на что я имѣю полное право, такъ какъ со времени удара ты потерялъ разсудокъ и сдѣлался невмѣняемымъ идіотомъ. Пойми меня хорошенько, мой супругъ и повелитель! Ты этого завѣщанія не напишешь! Я запрещаю тебѣ! Понимаешь? Я запрещаю!
   Во время этой рѣчи лицо Розаліи приняло отвратительное выраженіе и она все ближе подступала къ больному, подъ конецъ она почти касалась его грозно сжатымъ кулакомъ. Но тутъ Аурихъ подбѣжалъ къ своему господину, такъ какъ измученная сѣдая голова старика безсильно склонилась въ сторону. Съ больнымъ сдѣлался второй ударъ. Катуллъ умеръ.
   Розалія отступила назадъ. Блѣдная и неподвижная, она смотрѣла на бездыханный трупъ мужа, который поддерживалъ слуга. Какъ ни неожиданно поразило это происшествіе грубую душу молодой женщины, сильнаго потрясенія оно, все-таки, не могло на нее произвести. Послѣ того, какъ она простояла нѣсколько минутъ въ безмолвномъ ужасѣ, на лицѣ Розаліи появилось выраженіе злобнаго торжества; она поняла, что побѣдила. Гордо выпрямившись, вдова удалилась изъ комнаты.
   Скоро надъ трупомъ рыдала старая экономка; осыпая поцѣлуями и орошая слезами руки усопшаго, она причитала:
   -- Мой дорогой, хорошій господинъ, и мой бѣдный, несчастный Феликсъ!
   Вѣрные слуги перенесли покойника на кровать. Его лицо было такъ спокойно и благородно, точно земная грязь никогда не касалась его чистыхъ идеаловъ.
   Старая Марія почувствовала, что для него кончились земныя страданія.
   -- Тебѣ хорошо теперь!-- воскликнула она, рыдая,-- Но что будетъ съ бѣднымъ Феликсомъ?
   

X.

   По окончаніи праздниковъ Феликсъ рѣшилъ слушать нѣкоторыя лекціи. Возвращаясь какъ-то изъ университета домой, онъ встрѣтилъ въ Ботаническомъ саду профессора Фёра. Послѣ того, какъ Феликсъ поздоровался съ нимъ, профессоръ обратился къ нему съ необыкновенно серьезнымъ видомъ:
   -- Я только что былъ у васъ, чтобы переговорить съ вами. Вы читали сегодняшнюю газету или получили какое-нибудь извѣстіе?
   Студентъ отвѣтилъ отрицательно.
   -- Въ такомъ случаѣ, я вынужденъ сообщить вамъ грустную новость. Вашъ дядя умеръ.
   Феликсъ былъ такъ пораженъ, что не могъ произнести ни слова. Его глаза наполнились слезами.
   -- Я прочелъ публикацію сегодня въ газетѣ, -- продолжалъ ученый.-- Онъ, повидимому, былъ долго болѣнъ. Неужели вы ничего не знали?
   Феликсъ молча покачалъ головой.
   -- Изъ газеты видно, что погребеніе состоится сегодня,-- сказалъ Фёръ.-- Странно, что госпожа Грохъ не извѣстила васъ.
   Феликсъ, зная Розалію, не находилъ въ этомъ ничего страннаго и молчалъ. Феръ взглянулъ на часы.
   -- Какъ мнѣ ни тяжело оставлять васъ одного, милый Лубрехтъ, я, все-таки, долженъ идти на лекцію. Пожалуйста, подите къ моей женѣ; она васъ ждетъ и огорчена вашимъ несчастьемъ. Вѣрьте, что мы оба всею душой готовы служить вамъ совѣтомъ и помощью. Теперь мы ваши самые старые и самые преданные друзья.
   Феликсъ съ благодарностью пожалъ руку профессора и, точно громомъ пораженный, пошелъ дальше. Придя домой, онъ прочелъ въ газетѣ слѣдующую публикацію въ широкой траурной рамкѣ, занимавшей четверть страницы:
   "Тринадцатаго января, въ десять часовъ вечера, послѣ тяжкой болѣзни тихо скончался въ собственной виллѣ на Ванзее, близъ Берлина, мой возлюбленный супругъ, литераторъ и докторъ правъ Вильгельмъ Грохъ, о чемъ съ душевнымъ прискорбіемъ извѣщаетъ друзей и знакомыхъ глубоко огорченная вдова Розалія Грохъ, урожденная Аутенритъ".
   Далѣе слѣдовало указаніе мѣста и часа погребенія, совершавшагося какъ разъ въ то время, когда Феликсъ читалъ извѣщеніе. Въ газетѣ находилась статья, посвященная памяти скончавшагося писателя, съ оцѣнкой его критической дѣятельности:
   "Грохъ былъ превосходнѣйшимъ знатокомъ древнихъ классиковъ,-- говорилось въ газетѣ,-- и усерднымъ собирателемъ библіографическихъ рѣдкостей. Его прекрасная библіотека, переполненная драгоцѣнными рукописями и рѣдкими старинными изданіями, перейдетъ, какъ мы слышали, во владѣніе его племянника, изъ котораго покойный критикъ сдѣлалъ ученаго".
   Рядомъ съ газетой лежало письмо. Оно было отъ того самаго нотаріуса, который долженъ былъ четырнадцатаго января составить завѣщаніе Гроха, стариннаго пріятеля покойнаго дяди и хорошаго знакомаго Феликса.
   На другой день послѣ смерти Гроха Розалія сама приняла приглашеннаго мужемъ юриста и сообщила ему о томъ, что онъ пріѣхалъ напрасно.
   -- Вашъ мужъ, слѣдовательно, умеръ безъ завѣщанія, милостивая государыня?-- сказалъ нотаріусъ.-- Въ такомъ случаѣ, вамъ придется раздѣлить наслѣдство съ его родными. Если есть кровные родные, то остающійся въ живыхъ мужъ или жена получаетъ половину состоянія.
   -- Вы ошибаетесь, господинъ нотаріусъ, -- холодно отвѣтила вдова.-- Насколько мнѣ извѣстно, докторъ Грохъ не имѣетъ кровныхъ родныхъ.
   -- Извините, милостивая государыня, у него есть племянникъ, Феликсъ Лубрехтъ, котораго я хорошо знаю.
   -- Племянникъ?-- съ притворнымъ изумленіемъ воскликнуло Розалія.-- О! я могу достовѣрно сказать вамъ, что это было не болѣе, какъ titre de politesse.
   -- Это было бы печально для молодого человѣка. Но, быть можетъ, вы признаете нравственныя обязательства въ его пользу, какъ какъ мнѣ хорошо извѣстно, что докторъ Грохъ хотѣлъ назначь его своимъ единнственнымъ наслѣдникомъ.
   -- Вы поражаете меня, любезный господинъ нотаріусъ. Докгоръ Грохъ поступилъ бы безнравственно, если бы, обойдя законяую жену, завѣщалъ чужому все свое состояніе. Къ счастью, это аедостойное дѣяніе не осуществилось; неужели же вы думаете, что я могу чувствовать нравственныя обязательства относительно незнакомаго и совершенно посторонняго мнѣ человѣка? Развѣ въ вашихъ законахъ сказано что-нибудь о нравственныхъ обязательствахъ?
   Нотаріусъ поднялся.
   -- Очень возможно, милостивая государыня, что степень родства молодого Лубрехта настолько отдаленна, что лишитъ его права на наслѣдство. Во всякомъ случаѣ, я принимаю въ немъ горячее участіе и предложу ему мою юридическую помощь.
   -- Пожалуйста, господинъ нотаріусъ.
   Розалія давно собрала самыя точныя свѣдѣнія о степени родства Лубрехта и его правахъ на наслѣдство. Въ то время, какъ Аурихъ съ старою экономкой перенесли тѣло покойнаго господина въ спальную, вдова вернулась въ библіотеку и рылась въ книгахъ до тѣхъ поръ, пока не разыскала прусскаго закона о наслѣдствахъ.
   Аурихъ вышелъ изъ виллы раньше нотаріуса и ждалъ его на вокзалѣ. Вѣрный слуга подошелъ къ адвокату съ глазами, полными слезъ, и разсказалъ, какъ умеръ Грохъ, какія распоряженія хотѣлъсдѣлать въ завѣщаніи.
   -- Получитъ ли бѣдный господинъ Лубрехтъ свое наслѣдство?-- съ безпокойствомъ спросилъ Аурихъ.
   Адвокатъ обѣщалъ вступиться за права молодого человѣка и съ этою цѣлью написалъ, полученное Феликсомъ, письмо.

"Мой милый господинъ Лубрехтъ!

   "Съ выраженіемъ искренняго сочувствія къ понесенной вами утратѣ, я предлагаю вамъ мой дружескій совѣтъ и помощь, чтобы доказать ваши права на наслѣдство доктора Гроха. Къ несчастью, онъ умеръ безъ завѣщанія и, слѣдовательно, вы не будете его единственнымъ наслѣдникомъ, какъ желалъ покойный. Но если вы дѣйствительно его племянникъ или вообще состоите съ нимъ въ близкомъ родствѣ, то половина наслѣдства достанется вамъ, другая вдовѣ. Если же ваше родство дальше шестой степени, чего, я надѣюсь, не можетъ быть, то вдова единственная наслѣдница. Поэтому я прошу васъ сообщить мнѣ, прежде всего, степень вашего родства съ покойнымъ докторомъ Грохомъ.
   "Съ искреннимъ почтеніемъ остаюсь преданный вамъ докторъ Шпехтъ, адвокатъ и нотаріусъ".
   Къ огорченію прибавлялась еще тревога о собственной судьбѣ: Феликсъ не былъ единственнымъ наслѣдникомъ; это тысячу разъ повторенное обѣщаніе дяди осталось неисполненнымъ. Но на долю племянника приходится половина наслѣдства. Феликсъ имѣлъ слабое представленіе о деньгахъ и его успокоило то, что хотя половина состоянія дяди достанется ему. Но вѣрно ли это? Тутъ еще замѣшано условіе. Въ какой степени родства состоялъ Феликсъ съ покойнымъ опекуномъ? Молодой человѣкъ не зналъ этого, онъ никогда не слыхалъ о вычисленіи степеней родства для опредѣленій правъ на наслѣдство.
   Кровное родство было несомнѣнно, и онъ, и дядя происходили отъ одного предка. Нѣтъ, ему нечего бояться въ этомъ отношеніи! Профессоръ Фёръ могъ растолковать ему вычисленіе степеней и Феликсъ отправился къ нему.
   

XI.

   Профессоръ только что возвратился съ лекціи и хотѣлъ сейчасъ же вести молодого человѣка къ женѣ, но студентъ обратился къ нему съ просьбой:
   -- Господинъ профессоръ, я попрошу васъ раньше отвѣтить мнѣ на одинъ вопросъ: какъ прусскій законъ вычисляетъ степени родства?
   Фёръ пристально взглянулъ на Феликса и, догадываясь, въ чемъ дѣло, серьезно покачалъ головой.
   -- Прусскій законъ слѣдуетъ римскому въ вычисленіи степеней,-- отвѣтилъ онъ.-- Я покажу вамъ параграфъ.
   Профессоръ принесъ Corpus juris и раскрылъ третью книгу узаконеній.
   -- Вотъ смотрите: Гл. VI. De gradibus cognationum. Первыя шесть степеней точно опредѣлены, а въ § 7 заключается правило, по которому каждое родившееся лицо составляетъ новую степень. Прочтите примѣчаніе и тогда вы яснѣе поймете главную мысль, которую мы, современные люди, для удобства сокращаемъ: Quot generationes tot gradus -- сколько рожденій, столько степеней.
   -- Я пойму это, если мы отъ общаго перейдемъ къ частному. Пожалуйста, прочтите это письмо.
   Феликсъ протянулъ Фёру письмо адвоката.
   -- Завѣщанія, слѣдовательно, нѣтъ,-- сказалъ профессоръ.-- Я этого-то и боялся. Да, это вѣрно, если вы состоите съ покойнымъ опекуномъ въ шестой степени родства, то, какъ единственный кровный родственникъ, раздѣлите наслѣдство пополамъ съ вдовой; седьмая же степень лишаетъ права на наслѣдство. Объясните мнѣ ваше родство?
   Феликсъ взялъ листъ бумаги.
   -- Я лучше нарисую вамъ нашу родословную. Вотъ этотъ Давидъ Грохъ нашъ общій предокъ. Онъ былъ прадѣдомъ моего дяди и моимъ предкомъ. Отъ него развѣтвляются двѣ линіи, одна богатая, отъ которой происходитъ дядя, другая бѣдная, къ которой принадлежу я. Давидъ былъ бургомистромъ въ своемъ родномъ городѣ. Его старшій сынъ Іоганнъ...
   -- Первое рожденіе, первая степень,-- сосчиталъ профессоръ.
   -- Іоганнъ былъ купцомъ, велъ заграничную торговлю и оставилъ сыну большое состояніе. Этотъ сынъ Фридрихъ...
   -- Вторая степень,-- замѣтилъ Фёръ.
   -- Фридрихъ умеръ статскимъ совѣтникомъ. Онъ былъ отцомъ моего дяди.
   -- Третья степень.
   -- Фридрихъ, второй сынъ Давида, былъ ректоромъ гимназіи,-- продолжалъ Феликсъ.
   -- Четвертая степень.
   -- Его сынъ Августъ тоже былъ учителемъ.
   -- Пятая.
   -- Моя мать, жена профессора Лубрехта, дочь Августа.
   -- Шестая.
   Феликсъ задрожалъ.
   -- Значитъ, я представитель седьмой степени, господинъ профессоръ?
   Фёръ молчалъ, печально опустивъ внизъ глаза.
   -- Значитъ, вдова -- единственная наслѣдница, а мнѣ остается только нищенская сума? Я пропалъ!-- точно крикъ, вырвалось восклицаніе изъ груди юноши и онъ въ отчаяніи закрылъ лицо руками.
   Профессоръ всталъ и положилъ руку на плечо несчастнаго молодого человѣка.
   -- Феликсъ!-- сказалъ онъ.-- Будьте мужчиной и ободритесь. Участье хрупко, какъ стекло. Развѣ вашъ характеръ не тверже хрупкаго стекла? Настало время вамъ доказать, что вы выше жалкаго ничтожества, называемаго деньгами. Не то, сколько человѣкъ имѣетъ, а то, что онъ есть, опредѣляетъ его значеніе, и тотъ не ликъ и независимъ, кто можетъ равнодушно переносить лишенія. Докажите теперь, что вы не рабъ низкихъ потребностей, что вы человѣкъ свободный.
   Феликсъ сидѣлъ, точно громомъ пораженный. Онъ сложилъ руки на книгѣ, рѣшившей его судьбу, и спряталъ въ нихъ лицо Утѣшенія добраго профессора были для него пустымъ звукомъ.
   -- Повѣрьте мнѣ, Феликсъ,-- продолжалъ Фёръ, съ искренни сожалѣніемъ смотря на юношу,-- для васъ было несчастьемъ то что вы провели дѣтство въ роскоши и не научились умѣрять желанія и подчиняться долгу. Если бы вашъ опекунъ, по своему легкомысленному великодушію, сдѣлалъ изъ васъ игрушку слѣпаго случая, онъ былъ бы очень виноватъ передъ вами. Почтите его память, стойко выдержавъ поразившій васъ ударъ. Ободритесь, моі другъ. Перенесите это испытаніе и докажите, что у васъ есть характеръ.
   Феликсъ поднялъ голову; отчаянное выраженіе его лица доказывало, что убѣжденіе профессора не проникло въ его душу.
   -- Вѣдь, вы идеалистъ, милый Феликсъ,-- продолжалъ Фёръ не теряя терпѣнія.-- Поэтому вы должны быть слишкомъ горды чтобы зависѣть отъ денегъ и сознавать, что сила вашей души слабѣе матеріи. Вы вѣрите въ нравственность? А что она иное, какъ не духовное самоосвобожденіе человѣка отъ гнета внѣшности? Если вы теперь, несмотря на потерю, не будете стремиться впередъ, то докажете, что достигли только низкой ступени нравственная развитія. Ваши глаза открылись; вы яснѣе увидите сущность вещей, отличите дѣйствительность отъ кажущагося. Картина свѣта которую вы видѣли съ неправильной точки зрѣнія, теперь приблизится къ вамъ; все приметъ настоящія пропорціи и вы свыкнетесь съ новою жизнью.
   Профессоръ остановился и, когда заговорилъ опять, въ его голосѣ звучали мольба и надежда.
   -- Примите тѣ условія, которыя вамъ предлагаетъ сегодня судьба: вы не раскаетесь. Работайте и ваша жизнь, какъ бы бѣдна и проста она ни была наружно, наполнится этическимъ богатствомъ, котораго вамъ никогда не дала бы ваша жизнь, полная эстетическихъ наслажденій. Ложное счастье осталось назади разбитымъ, истинное впереди; оно лежитъ въ васъ самихъ, и если вы захотите, то сейчасъ же можете взять его. Оно не разобьется. Будьте увѣрены, что ваши друзья не откажутъ вамъ въ совѣтѣ и помощи.
   Профессоръ замолчалъ, ожидая отвѣта; но Феликсъ безмолвно смотрѣлъ въ окно. Поразившій его ударъ былъ такъ тяжелъ, что почти придавилъ его. Почва ускользала изъ-подъ ногъ; зіяющая пропасть раскрылась передъ нимъ и у Феликса закружилась голова.
   -- Я оставлю васъ на минуту одного, -- сказалъ, наконецъ, профессоръ.-- Встряхнитесь и бодро взгляните въ глаза дѣйствительности. Нечего долго раздумывать, когда дѣло касается правильнаго шага. Я увѣренъ, что вы сами скоро поймете пользу вашего несчастія.
   Профессоръ вышелъ изъ кабинета. Тогда Феликсъ могъ дать себѣ волю. Онъ громко хохоталъ, сжималъ кулаки, билъ себя въ лобъ и весь дрожалъ отъ безумнаго отчаянія. Да, его счастье разбито, какъ стекло, и вмѣстѣ съ счастьемъ разбитъ и онъ самъ.
   Фёръ, между тѣмъ, пошелъ къ женѣ, которая съ сокрушеніемъ услышала о несчастіи, обрушившемся на ея юнаго друга. Мужъ и жена серьезно обсуждали, какъ помочь ему. Потомъ молодая женщина пошла въ кабинетъ и ласковымъ, трогательнымъ тономъ обратилась къ несчастному юношѣ:
   -- Феликсъ, не забывайте, что у васъ есть друзья, которые не оставятъ васъ.
   Профессорша нѣжно провела рукой по его мягкимъ бѣлокурымъ волосамъ, и когда Феликсъ взглянулъ на нее, слезы потекли изъ его глазъ. Молодая женщина сѣла рядомъ съ Феликсомъ и взяла его за руку.
   -- Вы обѣщали мнѣ,-- заговорила она, -- смотрѣть на насъ, какъ на родныхъ; поэтому считайте теперь нашъ домъ своимъ. Ваша жизнь ни въ чемъ не измѣнится; развѣ только теперь вы должны будете смотрѣть на занятія, какъ на средство къ существованію. Но пока не въ этомъ дѣло. Единственнымъ ограниченіемъ для васъ будетъ то, что вамъ придется остаться въ Эберштейнѣ до окончанія курса въ университетѣ. Остальное все останется, какъ было. Мой мужъ устроитъ такъ, что его коллеги освободятъ васъ отъ платы за лекціи, а столъ съ сегодняшняго дня вы будете имѣть у насъ, квартиру вы оставите за собой. Необходимую на это, на платье, книги и другіе предметы сумму вы возьмете взаймы у моего мужа. Это не должно васъ стѣснять, такъ какъ мы свободно можемъ удѣлить ее, а когда вы получите мѣсто, вы понемногу выплатите намъ вашъ небольшой долгъ. Если вы не забыли, какъ мы всегда любили васъ, то безъ церемоніи примете отъ насъ эту помощь. Кромѣ насъ съ мужемъ, у васъ остаются вѣрный другъ Мартынъ и ваша Лотта. Видите, ничего не будетъ недоставать для вашего счастья. А когда вы подумаете о томъ, что прилежнымъ трудомъ не только осуществите свои идеалы, но и съ каждымъ днемъ будете приближаться къ тому сроку, когда завоюете себѣ право жениться на Лоттѣ, тогда ваша радость будетъ ежедневно увеличиваться и, наконецъ, вы со смѣхомъ признаете, какъ ничтожно богатство, которымъ такъ дорожатъ люди, и что истинное счастье единственно и насъ самихъ. Смотрите, мой другъ, какое сокровище въ вашемъ сердцѣ; вы только не знали этого. А развѣ это открытіе не стоит величайшей потери?
   Профессорша говорила искренно, ласково, убѣдительно. Мирная картина трудолюбивыхъ занятій представлялась ей такою привлекательной и все то, что она говорила, такимъ естественнымъ и неоспоримымъ, что она была увѣрена въ осуществленіи своихъ желаній. Но слова молодой женщины не утѣшили Феликса. Вся его натура возставала противъ начертаннаго ею пути. Юношѣ казалось невозможнымъ прожить нѣсколько лѣтъ на чужой счетъ,-- невозможнымъ потому, что тайный голосъ въ его душѣ говорилъ, что у него не хватитъ силъ достигнуть цѣли. Быть отвѣтственнымъ передъ другими за каждый свой поступокъ, за каждый шагъ, отдавать отчетъ во всемъ, что дѣлаешь, казалось Феликсу тяжелымъ рабствомъ и лишеніемъ самостоятельности, чего онъ не въ силахъ былъ перенести. Феликсъ смутно и неопредѣленно сознавалъ это и потому дружескія предложенія доброй женщины не встрѣтили отклика въ его душѣ. Онъ могъ жить только на свободѣ, говорилъ себѣ Феликсъ. До сихъ поръ деньги давали ему свободу и роковое значеніе его потери заключалось именно въ томъ, что оно лишало его свободы. Если для него возможно еще спасеніе, то только при условіи независимости. Рабство долга, которое предлагала ему профессорша, было создано не для него. Но пока для юноши все было покрыто мракомъ. Феликсъ хотѣлъ бы умереть. Онъ еще колебался не выбрать ли ему этотъ исходъ. Наконецъ, Феликсъ черезъ силу поднялся. Профессорша пригласила его пообѣдать съ ними, но онъ отказался. Тронутый добротой молодой женщины, онъ съ благодарностью поцѣловалъ ея руку и попросилъ оставить его одного; онъ долженъ наединѣ все хорошенько обсудить, прежде чѣмъ рѣшиться. Молодая женщина проводила его до дверей и долго съ тревогой смотрѣла вслѣдъ Феликсу, который, точно разбитый, удалялся съ грустно поникшею головой.
   

XII.

   Мартынъ задумалъ помочь другу пройти тотъ курсъ, который онъ пропустилъ въ первую половину зимы, такъ какъ они слушали приблизительно однѣ и тѣ же лекціи. Вернувшись послѣ Рождества въ Эберштейнъ, Мартынъ каждый вечеръ приходилъ къ Феликсу и читалъ ему свои записки лекцій. Дѣло шло превосходно, такъ какъ у Гугельхопфа была врожденная способность къ преподаванію. Въ заключеніе они обыкновенно прочитывали отрывокъ изъ Шекспира и, такимъ образомъ, Феликсъ съ своей стороны помогалъ товарищу изучать англійскую литературу. При этомъ оказывалось, что уже теперь Мартынъ съ филогогическою основательностью докапывался до самой глубины, тогда какъ Феликсъ скользилъ съ поверхностью беллетриста. И въ тотъ день, когда въ Эберштейнъ пришло роковое извѣстіе, Мартынъ въ пять часовъ входилъ въ теплую, уютную квартиру товарища.
   -- Здравствуй, Феликсъ,-- весело воскликнулъ онъ.-- У тебя хорошо, а на дворѣ метель. Посмотри, какъ меня занесло снѣгомъ.
   Феликсъ ожидалъ его съ нетерпѣніемъ.
   -- Здравствуй, Мартынъ,-- отвѣтилъ онъ.-- Неужели идетъ сильный снѣгъ? Не хорошо будетъ маршировать.
   -- Ну, сегодня никому не придется маршировать; у насъ, вѣдь, мирныя времена.
   Феликсъ вздохнулъ,
   -- Мнѣ надо въ Бургвангенъ, Мартынъ.
   Изумленіе и страданіе выразились на лицѣ молодого баварца.
   -- Сегодня?-- нерѣшительно спросилъ онъ.-- Не можешь ты развѣ отложить до завтра? Я думалъ, мы будемъ читать лекціи.
   -- Мартынъ, чтеніе лекцій кончилось навсегда. Я надѣялся, что ты проводишь меня въ Бургвангенъ, и хотѣлъ дорогой разсказать тебѣ все. Моя жизнь за эту ночь перемѣнилась.
   Только тутъ Мартынъ замѣтилъ разстроенный видъ товарища. Онъ съ безпокойствомъ посмотрѣлъ на него.
   -- Случилось что-нибудь дурное, Феликсъ?
   -- Я самъ еще не знаю, хорошее или дурное.
   Мартынъ опять застегнулъ пальто.
   -- Конечно, я провожу тебя. Зайдемъ только въ семинарію, гдѣ я спрошу позволенія не присутствовать за ужиномъ; иначе я получу выговоръ за неаккуратность.
   Мартыну тяжело было увидѣть Лотту, но, какъ преданный другъ Феликса, онъ минуты не колебался. Они зашли въ семинарію, спустились по извилистымъ улицамъ стариннаго города къ мосту, миновали станцію желѣзной дороги и очутились въ полѣ. Когда послѣдніе дома предмѣстья остались сзади, Феликсъ разсказалъ товарищу, какой ударъ поразилъ его. Въ то время, какъ онъ говорилъ, снѣгъ хлопьями сыпался ему въ лицо, но Феликсъ какъ будто находилъ удовольствіе въ этой снѣжной метели; она гармонировала съ бурей, наступившей въ его жизни.
   -- И вотъ я иду въ Бургвангенъ проститься,-- закончилъ Феликсъ свой разсказъ.
   Мартынъ былъ глубоко потрясенъ.
   -- И ты думаешь, что тебѣ необходимо бросить ученье?
   -- Да, Мартынъ, необходимо, хотя Фёръ и предлагаютъ помогать мнѣ до окончанія курса въ университетѣ. Они прекрасные, благородные люди, истинные друзья въ нуждѣ, и я глубоко признателенъ имъ. Но послѣдовать ихъ совѣтамъ я не могу. Я весь день боролся съ собой, принять ли ихъ предложеніе, и все, все во мнѣ возстаетъ противъ этого. Я привыкъ къ свободѣ и не могу жить безъ нея. И умъ, и сердце зачерствѣютъ въ зависимости.
   -- Но что можешь ты дѣлать, Феликсъ?
   -- Я хочу стать на собственныя ноги: буду жить литературнымъ трудомъ.
   Мартынъ остановился.
   -- Говорилъ ты объ этомъ съ профессоромъ Фёръ или хочешь посовѣтоваться съ пасторомъ Крауссъ?-- спросилъ онъ.
   -- Я ни у кого не спрошу совѣта,-- возразилъ Феликсъ,-- поэтому что въ такихъ вопросахъ никто не можетъ его дать. Я знаю, что изъ расположенія ко мнѣ, они начнутъ отговаривать меня, но это-то именно расположеніе и вредитъ. Мнѣ остается выборъ между рабствомъ нищаго, принимающаго милостыню, и свободой цыгана. Тутъ долженъ рѣшить инстинктъ собственной души.
   Студенты пошли дальше.-- Я только по слухамъ знаю о трудности литературной дѣятельности,-- серьезно замѣтилъ Мартынъ послѣ паузы.-- А для такой чистой натуры, какъ твоя, мнѣ кажется, она особенно тяжела. Въ литературѣ теперь преобладаетъ торговая спекуляція, все болѣе развращающая вкусы массы, и кто не желаетъ потворствовать страстямъ жаждущей сильныхъ ощущеній публики, тотъ долженъ проявить идеальную энергію, чтобы выдержать борьбу. Менѣе всего ты долженъ ожидать свободы въ этой дѣятельности.
   -- Зачѣмъ ты смотришь на дѣло съ такой мрачной точки зрѣнія?-- воскликнулъ Лубрехтъ.-- Если оно такъ безотрадно, какъ ты говоришь, то чистыя натуры обязаны употребить всѣ свои силы на борьбу со зломъ. Но положеніе литературы не такъ печально, какъ ты думаешь. Посмотри на журналъ Палитра. Велинъ такой строгій идеалистъ, что изъ добросовѣстности отказываетъ въ критикѣ на страницахъ своего журнала своему другу Бундшу, въ художественныхъ заслугахъ котораго онъ убѣжденъ. Вотъ этого человѣка я уважаю и съ его помощью надѣюсь пробить себѣ дорогу.
   -- А ты не боишься, что его идеализмъ исключитъ и тебя?
   -- То-есть, что онъ откажетъ мнѣ въ сотрудничествѣ? Конечно, если мои статьи никуда не будутъ годиться. А ты сомнѣваешься въ моихъ способностяхъ?
   Мартына удивила эта гордая самоувѣренность, пробужденная отчаяніемъ.
   -- Не думай, что я хочу разочаровывать тебя. Я убѣжденъ въ томъ, что у тебя есть литературный талантъ, который можетъ дать блестящіе результаты при спокойномъ и независимомъ трудѣ. Но развѣ ты не согласишься съ тѣмъ, что и талантъ долженъ учиться, чтобы достигнуть того, что нужно? И, кромѣ всего этого, еще счастье должно улыбнуться тебѣ.
   -- Учиться придется не долго,-- возразилъ Феликсъ.-- У меня еще цѣлы деньги, которыя дядя подарилъ мнѣ на поѣздку въ Италію. Ихъ хватитъ на цѣлый годъ разсчетливой жизни. А когда они выйдутъ, тогда, я надѣюсь, что получу уже достаточную подготовку.
   Мартынъ все еще не могъ одобрить его рѣшенія.
   -- Твой планъ мнѣ, все-таки, не по сердцу. Очень возможно, что ты будешь имѣть успѣхъ, и, какъ литераторъ, скоро займешь положеніе, котораго съ трудомъ достигъ бы долгими годами серьезнаго ученія. Но, вѣдь, это будетъ игра случая, тогда какъ продолженіе занятій въ университетѣ дастъ тебѣ прочное основаніе, на которомъ ты можешь потомъ создать твой литературные идеалы. Ты увеличишь свое несчастье и даже погибнешь, если потерпишь неудачу въ литературѣ. Я не совѣтую тебѣ, Феликсъ. Прошу тебя, хорошенько обдумай все, прежде чѣмъ окончательно рѣшаться.
   Феликсъ вдругъ остановился и съ подавленнымъ стономъ протянулъ руки къ нему. Мартынъ испугался.
   -- Феликсъ,-- мягко сказалъ онъ,-- ты знаешь, что я говорю отъ чистаго сердца. Неужели тебя такъ оскорбляетъ мое противорѣчіе?
   -- Я хотѣлъ бы упасть здѣсь въ снѣгъ и никогда не встать. Весь міръ противъ меня.
   -- Нѣтъ, Феликсъ, ты не имѣешь права думать это. Одинъ Богъ знаетъ, какъ мнѣ жаль тебя.
   Феликсъ взялъ руку товарища.
   -- Я не могу поступить иначе, Мартынъ, не могу; такъ не мучай меня! Я не въ силахъ вынести нѣсколькимъ лѣтъ зависимости, какъ проектируютъ Фёръ. Не отговаривай меня попытать счастья въ литературѣ. Если я погибну, то, по крайней мѣрѣ, съ свободными руками; если я останусь здѣсь, цѣпи, все равно, придавятъ меня своею тяжестью.
   Мартынъ съ огорченіемъ призналъ, что теперь напрасны будутъ всѣ убѣжденія. Тѣмъ временемъ они достигли деревни, и когда поднялись по крутой дорогѣ къ церкви, издали заблестѣлъ огонь въ столовой пасторскаго дома. Лотта сидѣла у стола одна, занятая чтеніемъ англійской книжки. Она приняла друзей съ легкимъ смущеніемъ. Такое позднее посѣщеніе въ метель должно было встревожить молодую дѣвушку, но радость неожиданнаго свиданія была такъ велика, что не оставила мѣста тревогѣ. Лотта сообщила, что родители уѣхали въ сосѣднюю деревню, къ пастору на крестины, а Павелъ воспользовался случаемъ прокатиться въ саняхъ. Спокойный, ясный взглядъ дѣвушки ласково остановился на женихѣ, который держалъ ея руку; но ея глаза сейчасъ же затуманились, такъ-какъ Феликсъ имѣлъ страшно разстроенный видъ. Рука дѣвушки дрожала въ его рукѣ.
   -- Феликсъ, ты нездоровъ?-- съ испугомъ спросила она.
   Мартынъ стоялъ въ сторонѣ. Онъ зажегъ стоявшую на столикѣ около печки свѣчу.
   -- Я хочу взять у твоего отца слѣдующій томъ сочиненій Карлейля,-- сказалъ онъ, выходя.
   Влюбленные остались одни и Феликсъ разсказалъ свое несчастіе и какое онъ принялъ рѣшеніе. Лотта залилась слезами; молодой человѣкъ утѣшалъ ее. Увлекающаяся натура Феликса ободрилась, опять зароились надежды и онъ уже рисовалъ будущее въ радужныхъ краскахъ.
   -- Мы должны были бы пять лѣтъ провести въ тяжелой разлукѣ, если бы все осталось по-старому, а теперь моя жизнь можетъ быть обезпечена черезъ пять мѣсяцевъ. Тогда я пріѣду за тобой, возьму тебя и ты будешь мнѣ помогать работать. Твой отецъ не откажетъ въ благословеніи, когда увидитъ, что я умственнымъ трудомъ достигъ независимаго положенія.
   Лотта не подозрѣвала опасностей литературнаго поприща. Она никогда не слыхала о бѣдствіяхъ писателей, а вѣра въ любимаго человѣка была такъ безгранична, что дѣвушка не могла отнестись скептически къ преувеличеннымъ надеждамъ неопытнаго мечтателя. Отецъ своимъ снисходительнымъ отношеніемъ къ Феликсу немного поколебалъ ея вѣру и въ ея душу закрались тревожныя сомнѣнія, но стоило молодому человѣку взглянуть на нее своими ясными глазами, стоило ему съ увлеченіемъ заговорить о томъ, что его юное сердце принимало за истину, и въ дѣвушкѣ мгновенно проснулась прежняя благоговѣйная вѣра въ него.
   По мѣрѣ того, какъ Феликсъ говорилъ, онъ дѣлался для Лотты тѣмъ героемъ, котораго она безмолвно, издали боготворила весной, божествомъ, единственнымъ въ мірѣ человѣкомъ, за которымъ она готова слѣдовать, куда бы онъ ни повелъ ее. Все, что онъ дѣлалъ, было хорошо; онъ не могъ поступить неправильно. Поэтому Лотта не возражала Феликсу, даже ободряла его и ея вѣра увеличила его слѣпую увѣренность.
   Долго бесѣдовали они вдвоемъ, пока Феликсъ не сказалъ, что пора разставаться. Они вышли въ кабинетъ, гдѣ Мартынъ горестно размышлялъ о судьбѣ друга. Когда они вошли, студентъ сдѣлалъ видъ, что погруженъ въ чтеніе, такъ какъ не хотѣлъ показать, насколько онъ взволнованъ. Молодые люди простились.
   -- Кланяйся твоимъ родителямъ и скажи отцу, что я завоюю тебя трудомъ!-- воскликнулъ Феликсъ, уходя.
   Они спускались съ горы по снѣжнымъ сугробамъ. Наполнившіеся слезами глаза Лотты проводили ихъ, пока они не исчезли во мракѣ. На обратномъ пути Феликсъ былъ веселѣе. Вѣра любящей дѣвушки подняла въ немъ духъ; кромѣ того, молодой человѣкъ радовался, что не засталъ дома пастора; онъ зналъ, что опытный старикъ началъ бы отговаривать его и этимъ увеличилъ бы тяжесть разставанья. Феликсъ, въ ослѣпленіи, считалъ счастьемъ то, что могло оказаться его несчастьемъ. Навѣрное, пасторъ отпустилъ бы его только послѣ отчаянной борьбы, съ большимъ успѣхомъ, чѣмъ Мартынъ, убѣдилъ бы увлекающагося безумца въ рискованности его плановъ. Но боги судили иначе.
   

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

I.

   На другое утро послѣ посѣщенія студентами пасторскаго дома передъ закрытымъ шлагбаумомъ желѣзно-дорожнаго переѣзда остановились сани винодѣла въ то время, какъ отходилъ ростальскій поѣздъ. Феликсъ Лубрехтъ стоялъ у открытаго окна купэ, чтобы бросить послѣдній взглядъ на хорошо знакомую дорогу, и узналъ въ саняхъ отца Лотты. Молодой человѣкъ догадался, что пасторъ собрался такъ рано въ городъ ради него, и невольно обрадовался, что избѣжалъ новыхъ мученій. Пасторъ тоже увидалъ его и энергичными жестами выразилъ сожалѣніе въ то время, какъ Феликсъ, кланяясь, промчался мимо и исчезъ. Крауссъ приказалъ кучеру повернуть и возвратился въ Бургвангенъ. Наканунѣ, вечеромъ, Лотта съ волненіемъ разсказала отцу, какая судьба постигла ея жениха и какимъ образомъ Феликсъ рѣшилъ устроить свою жизнь. Молодая дѣвушка говорила съ радостною увѣренностью, такъ какъ смотрѣла на будущее влюбленными глазами. Отецъ, молча, выслушалъ ее.
   -- О чемъ же онъ хочетъ писать?-- спросилъ онъ, наконецъ.
   -- Этого Фелидсъ не сказалъ мнѣ.
   Старикъ кивнулъ головой.
   -- Вѣроятно, онъ и самъ еще не знаетъ о чемъ. Если ему повезетъ счастье, то какой-нибудь сострадательный редакторъ дастъ ему занятіе, т.-е. будетъ заказывать ему статьи, и Лубрехтъ привыкнетъ сегодня писать объ одномъ, завтра о другомъ, смотря на спросу. Онъ будетъ вынужденъ приноравливаться къ тенденціи своей газеты и потакать капризамъ публики. Низкія требованія ремесла уничтожатъ послѣднюю самостоятельность его слабой индивидуальности, а нужда превратитъ его въ безхарактернаго Протея. И это онъ называетъ свободой!
   -- Нѣтъ, отецъ, Феликсъ не унизится до этого.
   -- Хорошо, дитя мое, будемъ надѣяться, что этого не случится. Но если онъ хочетъ имѣть успѣхъ въ нынѣшней журналистикѣ, то это единственный путь; отвергнувъ его, онъ погибнетъ.
   -- Отецъ, ты не можешь быть такого низкаго мнѣнія обо всѣхъ журналистахъ; ты бы не читалъ тогда такъ усердно твоей газеты.
   Въ голосѣ Лотты звучала почти мольба, когда она говорила это.
   -- Обо всѣхъ? Нѣтъ!-- отвѣтилъ пасторъ.-- Когда человѣкъ пріобрѣлъ солидныя знанія, когда онъ обладаетъ достаточною энергіей, чтобы быть безусловно правдивымъ, тогда, какъ журналистъ, онъ стоитъ на своемъ мѣстѣ, и, слава Богу, въ Германіи есть нѣсколько такихъ людей. Но человѣкъ, который еще ничему не научился, еще не установился, не созрѣлъ умственно, не имѣетъ права, мое милое дитя, выступать въ печати. Если тотъ, кто самъ долженъ учиться, будетъ учить другихъ, то, при самомъ искреннемъ желаніи быть правдивымъ, онъ впадетъ въ заблужденіе самъ и невольно введетъ другихъ. Онъ будетъ проводить незрѣлыя мысли за зрѣлыя, выдавать чужія за собственныя. Только сильный характеръ можетъ устоять передъ такимъ соблазномъ. Феликсъ слабъ, ему не слѣдуетъ браться за это.
   -- Я не думаю, чтобы Феликсъ сталъ работать для ежедневной прессы, -- замѣтила Лотта.-- Онъ будетъ писать только то, что выльется у него прямо изъ души.
   -- Такъ слѣдуетъ поступать каждому писателю: ни одинъ не долженъ говорить, когда ему нечего сказать, ни одинъ не долженъ браться за перо, если не чувствуетъ призванія. Ну, а что можетъ сказать Феликсъ? И увѣренъ ли онъ, что его всегда будетъ тянуть къ писанью, что не настанетъ время, когда онъ будетъ радъ полжизни отдать, чтобы только помолчать? Ни одинъ литераторъ не можетъ всегда чувствовать призваніе. Обязательная литературная работа губитъ творчество: это относится и къ великимъ умамъ. Литература въ печальномъ положеніи: она превратилась въ ремесло. Помнишь, какъ Сократъ презиралъ софистовъ за то, что они продавали истину за деньги? Наши литераторы -- современные софисты, и то, что они менѣе интересуются философіей, чѣмъ политикой, только ухудшаетъ ихъ положеніе, такъ какъ наемная политическая партійность такой камень преткновенія, о который тысячи нравственно разбивались. Подобно Спинозѣ, давшему намъ блестящій примѣръ духовной независимости, каждому писателю слѣдовало бы поставить въ условіе, чтобы онъ занималъ какую-нибудь скромную должность или выбралъ себѣ ремесло; тогда наша пресса была бы гораздо добродѣтельнѣе.
   Пасторъ такъ увлекся, что не замѣтилъ, что хватилъ черезъ край. Отъ Лотты это не ускользнуло.
   -- Отецъ, развѣ не сказалъ апостолъ, что каждый работникъ достоинъ своей мзды, и не служитъ ли это изреченіе основаніемъ и твоей должности?-- спросила она.
   Крауссъ замялся.
   -- Такъ ты думаешь, что Сократъ и меня, какъ наемнаго проповѣдника, причелъ бы къ софистамъ? Да, дитя мое, ты права; я сознаюсь, что зашелъ слишкомъ далеко и не хочу быть несправедливымъ. При раздѣленности труда, отличающей нашу развитую общественную жизнь, обязательная литературная работа необходима и нельзя взваливать на нее вину за то, что нечистыя руки берутся за нее. Потребность истины ничтожна въ народѣ, такъ какъ для массы выгода выше всего. Поэтому было бы желательно, чтобы самые благородные люди и съ сильными характерами посвящали себя литературной дѣятельности, такъ какъ тамъ, гдѣ царитъ зло, идетъ ожесточенная борьба. Феликсъ не годится для этой борьбы,-- надолго, по крайней мѣрѣ,-- такъ какъ его воля еще не окрѣпла, умъ не созрѣлъ.
   Слова отца опечалили Лотту.
   -- Отецъ, поѣзжай къ нему и убѣди его!-- попросила она.
   -- Хорошо, дитя мое, я поѣду. Только боюсь, что онъ не приметъ моихъ совѣтовъ.
   На слѣдующее утро пасторъ Крауссъ поѣхалъ въ Эберштейнъ, но, какъ мы уже знаемъ, опоздалъ. Въ первую минуту онъ былъ въ нерѣшительности, не поѣхать ли слѣдомъ за Феликсомъ въ Росталь, но послѣ зрѣлаго размышленія передумалъ. Прошло время, когда онъ могъ удержать неопытнаго юношу отъ перваго шага, и теперь оставалась только надежда на скорое разочарованіе. Поэтому Крауссъ вернулся въ Бургвангенъ и написалъ Феликсу длинное письмо, ожидая, что оно достигнетъ лучшихъ результатовъ, чѣмъ словесныя объясненія, такъ какъ молодой человѣкъ могъ перечитать письмо въ различныхъ настроеніяхъ. Къ несчастью, оно не достигло желанной цѣли потому, что въ концѣ пасторъ прибавилъ, что не вѣритъ, чтобы Лубрехтъ, при своемъ слабомъ характерѣ, могъ завоевать въ литературной борьбѣ хотя бы самыя небольшія средства для существованія семьи. Слѣдовательно, если Феликсъ настаиваетъ на желаніи посвятить себя литературной дѣятельности, то уничтожаетъ этимъ возможность брака съ Лоттой. Феликсъ принялъ это за угрозу, при помощи которой его хотѣли принудить отказаться, и, вмѣсто того, чтобы испугаться, только упорнѣе уцѣпился за свою мысль.
   

II.

   Благоразумные друзья Феликса, думавшіе, что его воздушные замки скоро разлетятся, ошиблись. Молодой человѣкъ началъ новую жизнь при благопріятныхъ предзнаменованіяхъ, такъ какъ судьба дала ему пріютъ въ настоящемъ старинномъ замкѣ съ почернѣвшими отъ времени стѣнами и круглыми башнями, возвышавшимися надъ городскими домами, какъ романтическій средневѣковый памятникъ. Отецъ Ганса Бундшу былъ придворный сановникъ и жилъ въ этомъ замкѣ; отъ художника Феликсъ узналъ, что вдова кастеляна желаетъ сдать двѣ комнаты въ верхнемъ этажѣ тихому жильцу. На новыхъ улицахъ Феликсъ могъ найти болѣе удобную и менѣе высокую квартиру, но онъ не могъ устоять передъ романтикой и черезъ недѣлю послѣ того, какъ рѣшилъ измѣнить свою жизнь, прекрасно устроился въ средневѣковомъ замкѣ. Феликсъ перевезъ изъ Эберштейна всю свою роскошную обстановку, за исключеніемъ майоликовой печи, оставшейся во владѣніи квартирной хозяйки. Изъ оконъ башни открывался чудный видъ на расположенный въ котловинѣ городъ и кольцо горъ, поросшихъ лѣсами и виноградниками. Хорошо тутъ было; все располагало къ поэзіи и мечтамъ.
   Устроившись такимъ образомъ, Феликсъ отправился къ доктору В
   елину. Тотъ началъ предупреждать его о трудности и непрочности литературной карьеры, но такъ какъ молодой человѣкъ умолчалъ о томъ, что ему представлялась возможность продолжать курсъ въ университетѣ, то Велинъ счелъ его рѣшеніе вынужденнымъ необходимостью и обѣщалъ помочь словомъ и дѣломъ его публицистической дѣятельности.
   -- Я совѣтую вамъ,-- сказалъ редакторъ, -- пріискать себѣ постоянное мѣсто, чтобы не быть вынужденнымъ отдавать въ печать не вполнѣ зрѣлыя и не отдѣланныя статьи. Желаете, чтобы я устроилъ васъ въ контору редакціи?
   Феликсъ не предполагалъ такого исхода; онъ мечталъ о самостоятельномъ творчествѣ. Но онъ не рѣшился противорѣчить и далъ только замѣтить, что подобное начало ему не особенно нравится.
   -- Конечно, собственное творчество выше всего въ нашемъ призваніи,-- замѣтилъ Велинъ.-- Мы, редакторы, только посредники между литераторами и публикой. Но, чтобы имѣть успѣхъ, надо обладать большою плодовитостью, серьезнымъ запасомъ знаній, богатою фантазіей и способностью легко размѣнивать ихъ на мелкую монету. Вы убѣдитесь на опытѣ, обладаете ли всѣми этими качествами, и, только просмотрѣвъ нѣсколько вашихъ работъ, я посовѣтую вамъ посвятить себя исключительно самостоятельному творчеству. Насколько я могу судить теперь, вы еще слишкомъ молоды, чтобы собрать большой запасъ идей, и вамъ грозитъ опасность скоро исписаться. Во избѣжаніе этого я совѣтую вамъ поступить въ редакцію.
   Феликсъ понималъ, что не слѣдуетъ ссориться съ вліятельнымъ человѣкомъ, и согласился. Онъ ожидалъ, что Велинъ предложитъ ему мѣсто въ редакціи Палитра, но ошибся. Велинъ сдержалъ, все-таки, обѣщаніе. Онъ въ тотъ же вечеръ зашелъ къ Лубрехту и сообщилъ, что редакторъ Беллетристической Ярмарки, еженедѣльнаго иллюстрированнаго журнала, согласенъ принять его въ контору съ окладомъ въ пятьдесятъ талеровъ въ мѣсяцъ. Къ несчастью, первое знакомство съ новою службой было не ободряющаго свойства. Когда Феликсъ пришелъ представляться доктору Наудашеру, главному редактору Ярмарки, то долженъ былъ около часа прождать въ нетопленой пріемной, прежде чѣмъ его впустили. Аудіенція длилась менѣе пяти минутъ, такъ какъ редакторъ объявилъ, что заваленъ работой. При этомъ короткомъ объясненіи Наудашеръ не выказалъ ни малѣйшаго личнаго интереса; повидимому, онъ смотрѣлъ на молодого человѣка только какъ на механическое приспособленіе, новый винтъ въ редакціонной машинѣ. Феликса онъ, все-таки, назначилъ помощникомъ редактора и условился, что онъ начнетъ службу съ перваго февраля. Это посѣщеніе оставило болѣе непріятное впечатлѣніе, чѣмъ Лубрехтъ ожидалъ, и не съ радостными надеждами, а въ угнетенномъ состояніи и почти съ отвращеніемъ въ условленный день онъ началъ свою литературную карьеру въ "ярмарочной лавкѣ", какъ всѣ служащіе называли помѣщеніе редакціи. Начатая съ такимъ неудовольствіемъ служба, естественно, принесла новыя разочарованія. Молодой фантазёръ прилагалъ ко всему свой непосредственный масштабъ, а недостатокъ жизненной опытности мѣшалъ свыкнуться съ обстоятельствами. Онъ заранѣе презиралъ тотъ строй, которому долженъ былъ подчиниться; редакція представлялась ему торговою конторой, а не литературнымъ учрежденіемъ, и онъ съ предубѣжденіемъ смотрѣлъ на сослуживцевъ. Нерасположеніе къ нимъ росло по мѣрѣ того, какъ Феликсъ убѣждался, какъ грубы, циничны и пошлы ихъ разговоры, и онъ не сдѣлалъ ни малѣйшей попытки сойтись ближе съ коллегами. Тѣ въ свою очередь считали его гордецомъ, тоже сторонились, и Феликсъ остался совершенно одинокъ. Главнаго редактора, занимавшагося въ отдѣльной комнатѣ, онъ рѣдко видалъ и не имѣлъ съ нимъ никакихъ личныхъ отношеній. Обязанности Феликса, указываемыя ему вторымъ редакторомъ, были исключительно конторскія. Изрѣдка ему давали прочесть корректуру; въ общемъ же все дѣло ограничивалось перепиской писемъ, вписываніемъ и отсылкой полученныхъ рукописей и тому подобною механическою работой. Конечно, это было начало и современемъ Феликсъ могъ надѣяться достигнуть болѣе самостоятельнаго дѣла. Но теперь даже обязанности главнаго редактора казались ему жалкими и послѣ первой же недѣли эта жизнь такъ надоѣла молодому человѣку и онъ чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ, что не могъ болѣе выносить ее. Возвращаясь вечеромъ домой, онъ находился въ слишкомъ угнетенномъ нравственномъ состояніи, чтобы приниматься за самостоятельную работу.
   Разъ господинъ Даубеншпекъ, второй редакторъ, прочелъ корректуру и отдалъ Феликсу для передачи ожидавшему въ прихожей разсыльному. Это была статья объ англійской литературѣ и большинство заглавій сочиненій было написано на англійскомъ языкѣ. Феликсъ заглянулъ въ гранки и скромно замѣтилъ:
   -- Вѣроятно, эта корректура еще не готова.
   -- Что?-- грозно спросилъ Даубеншпекъ.
   Грубый тонъ долженъ былъ бы удержать отъ дальнѣйшихъ объясненій, но Феликсъ еще недостаточно зналъ этого человѣка.
   -- Извините,-- сказалъ онъ,-- но здѣсь не исправлена фамилія Жоржа Эліота, три раза напечатанная съ двумя л, и нѣсколько другихъ ошибокъ остались въ англійскихъ словахъ.
   Служащіе съ любопытствомъ подняли головы. Даубеншпекъ покраснѣлъ и со злостью вырвалъ листы изъ рукъ Феликса.
   -- Кто васъ проситъ совать вашъ носъ?-- крикнулъ онъ дрожащимъ голосомъ.-- Вы думаете, я меньше вашего знаю? Занимайтесь своимъ дѣломъ и не забывайте, что васъ здѣсь только терпятъ. Такого лѣниваго и неспособнаго человѣка у насъ еще никогда не было въ редакціи. Самъ ни къ чему не годенъ, этотъ самонадѣянный франтъ, а туда же смѣетъ говорить дерзости. Это просто неслыхано!
   Феликсъ поблѣднѣлъ и не нашелся, что отвѣтить. Благоразумнѣе было бы замолчать раньше, такъ какъ Даубеншпекъ, человѣкъ крайне невѣжественный, по ловкій въ дѣлахъ, пользовался большимъ вліяніемъ въ редакціи, съумѣлъ стать необходимымъ редактору Наудашеру, который поручилъ ему всю техническую и конторскую часть журнала, а также надзоръ за служащими. Въ тотъ же день Даубеншпекъ въ разговорѣ съ редакторомъ замѣтилъ, что Лубрехтъ безполезенъ въ редакціи, лѣнивъ, затрудняетъ своею. медленностью службу остальнымъ и ко всему этому выказываетъ недостатокъ послушанія.
   -- Подождите еще немного,-- отвѣтилъ Наудашеръ.-- Ради доктора Велина мнѣ не хочется отказывать молодому человѣку. Но если и дальше онъ окажется негоднымъ къ службѣ, то придется удалить его.
   Съ этого дня Даубеншпекъ сдѣлался открытымъ врагомъ Лубрехта, придирался къ нему и всячески старался вызвать его на дерзость. Книга, въ которую Феликсъ вносилъ доставленныя рукописи, имѣла важное значеніе для главнаго редактора, такъ какъ на основаніи этой записи онъ требовалъ предложенныя статьи. Сочиненія неизвѣстныхъ авторовъ онъ рѣдко и даже никогда не спрашивалъ; иныя лежали мѣсяцы, прежде чѣмъ наступала ихъ очередь; за то произведенія знаменитыхъ писателей или личныхъ друзей никогда не залеживались долго. Въ одинъ прекрасный день Даубеншпека позвали въ комнату редактора.
   -- Мой пріятель Латтеншнейдеръ изъ Берлина,-- сказалъ Наудашеръ,-- спрашиваетъ въ этомъ письмѣ, отчего я не увѣдомляю его о принятіи присланной имъ новеллы. Я ничего не знаю объ этомъ. Получена она? Онъ пишетъ, что выслалъ ее двѣ недѣли назадъ.
   -- Развѣ она не вписана въ книгу?-- спросилъ Даубеншпекъ съ невиннымъ видомъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Неужели она затерялась на почтѣ?... Или, можетъ быть... Я сейчасъ пересмотрю полученныя рукописи.
   Съ этими словами Даубеншпекъ вышелъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ возвратился и положилъ на столъ редактора рукопись.
   -- Вотъ она. Господинъ Лубрехтъ, очевидно, забылъ ее вписать. Это очень естественно, такъ какъ онъ почти каждый день откладываетъ цѣлую кипу до слѣдующаго утра.
   -- Позовите его ко мнѣ.
   Когда явился Феликсъ, Даубеншпекъ отошелъ въ сторону.
   -- Я слышалъ, что вы, вопреки нашимъ правиламъ, часто. откладываете записываніе рукописей до слѣдующаго дня, а вотъ эту даже совсѣмъ забыли вписать,-- сказалъ Наудашеръ.-- Если вы будете продолжать такъ небрежно относиться къ своимъ обязанностямъ, то намъ придется разстаться.
   Феликса поразилъ выговоръ.
   -- Я нѣсколько разъ,-- возразилъ онъ,-- находилъ на своемъ столѣ рукописи, неизвѣстно кѣмъ положенныя вечеромъ, послѣ моего ухода. Я ни разу не уходилъ изъ редакціи, не записавъ всѣхъ переданныхъ мнѣ рукописей. Если какая-нибудь пропущена, то это не моя вина; тѣ рукописи, которыя я кладу въ шкафъ, я всегда свѣряю съ своими записями.
   -- Факты противорѣчатъ вашимъ словамъ. Господинъ Даубеншпекъ нашелъ эту незаписанную рукопись въ вашемъ шкафу.
   -- А, господинъ Даубеншпекъ... Если онъ ее нашелъ, то ему должно быть извѣстно, какъ она туда попала...
   -- Какъ?-- воскликнулъ Наудашеръ.-- Вы хотите сказать, что господинъ Даубеншпекъ самъ положилъ ее туда?
   -- Это несомнѣнно. Господинъ Даубеншпекъ подстроилъ мнѣ ловушку.
   Редакторъ понялъ, что Феликсъ угадалъ истину, и, какъ умный человѣкъ, сообразилъ, какіе мотивы руководили его помощникомъ. Но для него былъ важенъ не вопросъ о томъ, кто правъ, а тотъ фактъ, что Даубеншпекъ и Лубрехтъ несоединимые элементы; приходилось выбирать того, кто болѣе необходимъ. Наудашеръ былъ дѣловымъ человѣкомъ, для котораго выгода стояла выше справедливости.
   -- Лубрехтъ,-- сказалъ онъ послѣ небольшого раздумья,-- вы, очевидно, мало пригодны къ практической жизни и обращеніе съ людьми для васъ незнакомое искусство. Я же долженъ стараться, чтобы среди моихъ служащихъ царствовало полное согласіе, и потому по истеченіи этого мѣсяца вы должны оставить нашу редакцію.
   Феликсъ поклонился и молча вышелъ изъ комнаты. Онъ предвидѣлъ такой конецъ и даже рѣшилъ самъ отказаться. Низкая интрига только ускорила развязку. Феликсъ получилъ жалованье за мѣсяцъ впередъ и потому, несмотря на все свое нежеланіе, былъ вынужденъ продолжать службу до конца февраля и, все-таки, эта недѣля была счастливѣе первыхъ трехъ, такъ какъ онъ опять съ надеждой смотрѣлъ на будущее. Отрясая въ послѣдній день прахъ редакціи отъ ногъ своихъ, Феликсъ рѣшилъ, что теперь и Велинъ не лишитъ его свободы.
   

III.

   Издатель Палитры не переставалъ заботиться о племянникѣ Гроха. Велинъ былъ вдовецъ и большую часть вечеровъ проводилъ въ ресторанѣ съ товарищами, далеко оставившими за собой года бурной молодости. Отчасти, чтобы слѣдить за развитіемъ молодого человѣка, отчасти, чтобы обратить на него вниманіе почтенныхъ людей, Велинъ пригласилъ Феликса примкнуть къ кружку литераторовъ. Въ теченіе февраля молодой человѣкъ часто пользовался этимъ приглашеніемъ и приходилъ то одинъ, то въ обществѣ Бундшу. Въ началѣ вниманіе пожилыхъ литераторовъ льстило Феликсу, тѣмъ болѣе, что нѣкоторые изъ нихъ пользовались громкою извѣстностью. Но скоро сознаніе того, какъ далеко отстаетъ онъ въ зрѣлости и знаніяхъ отъ самаго ничтожнаго изъ нихъ, стало угнетать Лубрехта и онъ почувствовалъ себя чужимъ въ этомъ кругу. За мѣсяцъ службы въ редакціи онъ постепенно отсталъ отъ привычки проводить вечера за работой, такъ какъ послѣ скучнаго механическаго дѣла въ теченіе дня чувствовалъ потребность развлечься въ обществѣ. Феликсъ часто просиживалъ вечера вдвоемъ съ Гансомъ Бундшу въ уединенномъ уголкѣ пивной, по праздникамъ отправлялся съ товарищемъ въ клубъ художниковъ, посѣщалъ концерты, оперу, театры. Такимъ образомъ, Феликсъ привыкъ къ новому образу жизни, который долженъ былъ оказать гибельное вліяніе на его подготовленіе къ серьезному литературному труду.
   Въ одно изъ первыхъ свиданій съ Феликсомъ Велинъ узналъ, что онъ недоволенъ своимъ положеніемъ въ редакціи. Онъ уговаривалъ молодого человѣка быть терпѣливымъ, утѣшалъ надеждой на лучшія времена, но, все-таки, не удивился, когда услышалъ объ окончательномъ разрывѣ съ Наудашеромъ. Велинъ хотѣлъ хлопотать о другомъ мѣстѣ; но Феликсъ рѣшительно объявилъ, что онъ неспособенъ къ редакціонной дѣятельности и намѣренъ искать спасенія въ собственномъ творчествѣ. Велинъ счелъ безполезнымъ отговаривать его и предложилъ просмотрѣть его рукописи. Но тутъ оказалось, что у Феликса нѣтъ ни одной готовой для печати работы.
   -- Ну, хорошо,-- сказалъ Велинъ,-- вѣдь, вы только начинаете. Принесите мнѣ ваши статьи, какъ только онѣ будутъ готовы, и я рекомендую ихъ въ соотвѣтствующія редакціи. И Палитра не откажетъ вамъ въ сотрудничествѣ, если вы дадите мнѣ хорошую статью о художественномъ вопросѣ. Вы говорите, что ваша спеціальность англійская литература? Знакомы вы съ Джономъ Русиномъ и дорафаэлевскою школой?
   Феликсъ отвѣтилъ утвердительно.
   -- Въ такомъ случаѣ, я дѣлаю вамъ заказъ: напишите мнѣ статью объ этомъ. Я самъ хотѣлъ ее написать, но мнѣ будетъ пріятнѣе, если вы съ этимъ произведеніемъ выступите въ моемъ журналѣ. Необходимыми книгами я съ удовольствіемъ снабжу васъ. Согласны?
   Феликсъ съ радостью принялъ предложеніе; эта задача была ему по сердцу и онъ ревностно принялся собирать матеріалъ.
   

IV.

   Трава передъ замкомъ въ это мартовское утро еще не зазеленѣла, старые каштаны стояли обнаженные и слой земли еще предохранялъ отъ холода прикрытые виноградники. Но снѣгъ на солнечныхъ склонахъ уже стаялъ; только тамъ, гдѣ лѣсъ бросалъ тѣнь, тянулись узкія бѣлыя полоски. Небо было такъ чисто, солнце свѣтило такъ ярко и весело, что радостное предчувствіе весны пробуждалось въ душѣ. Феликсъ, лѣниво писавшій статью о дорафаэлевскомъ періодѣ, бросилъ перо, выглянулъ въ окно и залюбовался горнымъ ландшафтомъ. Шесть недѣль прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ поселился въ этомъ средневѣковомъ замкѣ. Между тѣмъ, въ открытыя ворота замка вошелъ молодой парень со сверткомъ въ рукахъ, взглянулъ наверхъ, на крытую галлерею, окружавшую старинную постройку, и, не обращая вниманія на стоящаго на часахъ караульнаго въ зеленой формѣ съ галунами, направился къ широкой каменной лѣстницѣ. Онъ быстро взбѣжалъ наверхъ и остановился передъ старою дубовою дверью съ надписью на бронзовой доскѣ: "Феликсъ Лубрехтъ, литераторъ".
   Феликсъ не слыхалъ стука въ дверь. Онъ обернулся, когда дверь отворилась и въ комнату вошелъ Аурихъ. Послѣ первыхъ выраженій радости и привѣтствій вѣрный слуга сѣлъ и разсказалъ всю печальную исторію, тяжело поразившую Феликса, который только тутъ узналъ, что свадебное путешествіе дяди кончилось еще по эту сторону Рейна, что онъ нѣсколько мѣсяцевъ пролежалъ больной въ Карлсруэ.
   -- Аурихъ, Аурихъ!-- укоризненно произнесъ Феликсъ.-- Отчего вы не извѣстили меня?
   Бывшій дядька смущенно вынулъ изъ кармана письмо.
   -- Видите, господинъ Лубрехтъ, я на другой же день написалъ вамъ изъ больницы. Но я былъ такъ взволнованъ, что по ошибкѣ написалъ на адресѣ, вмѣсто Эберштейнъ, Росталь. Когда черезъ недѣлю письмо вернулось съ надписью: "адресатъ не найденъ", я рѣшилъ, что все дѣлается къ лучшему. Къ чему было тревожить васъ, когда господинъ Грохъ поправлялся?
   Что можно возразить на такую логику? Феликсъ молчалъ, а Аурихъ разсказывалъ дальше. Такъ, значитъ, умеръ дядя! И его послѣднія мысли относились къ племяннику, котораго онъ хотѣлъ, сдѣлать счастливымъ и независимымъ человѣкомъ. Бѣднягѣ стало жаль трагически погибшаго дядю, и жаль самого себя, сдѣлавшагося второю жертвой. Феликсъ уже сознавалъ, что онъ жертва, такъ какъ эти шесть недѣль принесли немало горькихъ разочарованій. Онъ не былъ такъ бодръ и самоувѣренъ, какъ вначалѣ, и теперь, когда онъ узналъ, какъ близка была возможность иной судьбы, онъ вдругъ понялъ всю величину своей потери.
   -- Послѣ похоронъ доктора Гроха,-- разсказывалъ Аурихъ,-- я не возвращался въ Ванзее, такъ какъ отъ бѣшенства готовъ былъ задушить вдову. Адвокатъ Шпехтъ досталъ мнѣ въ Берлинѣ мѣсто разсыльнаго при конторѣ и мнѣ жилось очень хорошо, пока тоска по родинѣ не потянула въ Баварію. Тогда я подумалъ, что передъ отъѣздомъ долженъ высказать этой низкой женщинѣ все, что у меня накопилось на сердцѣ. Я поѣхалъ къ ней и сказалъ, что отправляюсь къ господину Лубрехту, котораго мой покойный господинъ назначилъ своимъ единственнымъ наслѣдникомъ, и спросилъ, не желаетъ ли она что-нибудь передать ему. Она насмѣшливо взглянула на меня, сказала, чтобъ я подождалъ, и, взявъ подъ руку молоденькаго франтика, сидѣвшаго въ то время у нея, вышла съ нимъ въ другую комнату; я слышалъ, какъ они громко смѣялись. Затѣмъ вдова позвала меня и отдала вотъ этотъ свертокъ, сказавъ, чтобъ я передалъ его господину Лубрехту отъ его тетки Розаліи на память о ея незабвенномъ супругѣ. Глупый нахалъ захохоталъ при этомъ, она же осталась совершенно серьезною и прибавила, что кланяется своему милому племяннику и желаетъ ему счастья. Вотъ свертокъ въ томъ видѣ, какъ я его получилъ. Что въ немъ, я не знаю.
   Феликсъ съ недовольнымъ видомъ выслушалъ разсказъ.
   -- Вамъ не слѣдовало брать на себя это порученіе, Аурихъ. Вдова Грохъ законная наслѣдница; я ни въ чемъ не могу упрекнуть ее, но принимать отъ нея подарки не желаю.
   Феликсъ хотѣлъ, не развертывая, отослать свертокъ обратно Розаліи, когда въ комнату вошелъ Гансъ Бундшу. Услыхавъ, въ чемъ дѣло, художникъ заинтересовался.
   -- На вашемъ мѣстѣ я развернулъ бы, Лубрехтъ, -- сказалъ онъ.-- Нельзя осуждать человѣка, не выслушавъ его оправданій. Не слѣдуетъ упускать случая увеличить свое знаніе людей.
   Гансъ взялъ ножикъ и разрѣзалъ снурки; Феликсъ въ волненіи отошелъ къ окну.
   Въ бумагѣ оказалась большая шкатулка палисандроваго дерева съ перламутровою инкрустаціей. Художникъ поставилъ ее на столъ и поднялъ крышку.
   -- А!-- воскликнулъ онъ.-- Коллекція трубокъ!
   На темно-синемъ бархатѣ красовалось множество рѣзныхъ, точеныхъ и искусно обкуренныхъ трубокъ изъ морской пѣнки съ янтарными мундштуками, пріобрѣтенныхъ Грохомъ во время неоднократныхъ путешествій за границей. Коллекція была характерна для покойнаго собирателя, и Феликсъ, конечно, бережно хранилъ бы ее, если бы, какъ наслѣдникъ, нашелъ ее въ вещахъ дяди. Но, какъ подарокъ, она отлично характеризовала Розалію; благодаря почти граничащей съ преступленіемъ грубости, она сдѣлалась наслѣдницей полумилліоннаго состоянія безъ всякаго,-- она это знала,-- нравственнаго на то права. Тому же, кого она лишила законнаго наслѣдства, она дарила коллекцію трубокъ. Какое низкое издѣвательство!
   Феликсъ, не оборачиваясь, смотрѣлъ въ окно въ то время, какъ художникъ съ искреннимъ восхищеніемъ разсматривалъ странное наслѣдство.
   -- Я вижу, что мнѣ не слѣдовало ходить къ ней, -- сказалъ Аурихъ,-- такъ какъ ничего другого отъ нея нельзя было ожидать. Природа надѣлила кошку когтями, чтобы царапать.
   -- Какая подлость!-- воскликнулъ Гансъ.-- Но отсылать обратно коллекцію вы ни въ какомъ случаѣ не должны, Феликсъ. Сознаніе, что она васъ оскорбила, доставитъ ей только удовольствіе. Полное презрѣніе -- единственный отвѣтъ, достойный ея.
   -- Пусть будетъ такъ!-- согласился, наконецъ, Феликсъ.-- А, все-таки, она отлично знаетъ, что достигла цѣли. Смѣхъ надъ несчастьемъ вдвойнѣ обиденъ.
   

V.

   Какъ-то разъ Феликсъ Лубрехтъ встрѣтилъ въ Росталѣ капельмейстера Окслера и обрадовался, такъ какъ это свиданіе напомнило ему счастливѣйшіе дни его жизни. Послѣ этого они часто видались и скоро музыкантъ познакомился съ образомъ жизни и душевнымъ настроеніемъ Феликса.
   Передъ Пасхой въ Эберштейнѣ давался концертъ, на который Окслеръ пріѣхалъ изъРосталя. Лотта присутствовала на музыкальномъ вечерѣ вмѣстѣ съ Фёрами. Въ антрактѣ капельмейстеръ поздоровался съ молодою дѣвушкой и разсказалъ о встрѣчѣ съ Феликсомъ. Окслеръ не зналъ объ отношеніяхъ Лотты къ Феликсу и потому откровенно высказалъ свое мнѣніе:
   -- Знаете, фрейлейнъ Лотта, мнѣ жаль несчастнаго Лубрехта;. онъ такой хорошій человѣкъ. Онъ самъ, мнѣ кажется, не знаетъ, чего хочетъ, и вообще ничего не хочетъ по-настоящему. Ему недостаетъ твердости характера, а если бѣдный человѣкъ хочетъ пробить себѣ дорогу литературнымъ трудомъ, то безъ настойчивости погибнетъ. Въ редакціи Лубрехтъ не ужился, потому что слишкомъ, высоко занесся и не съумѣлъ поладить съ людьми; теперь онъ работаетъ самостоятельно, что гораздо труднѣе, т.-е. я не знаю, работаетъ ли онъ. Я боюсь, что онъ принадлежитъ къ тѣмъ людямъ, которые все пробуютъ и ничего не кончаютъ. До сихъ поръ онъ не написалъ ни одной статьи. Онъ вступилъ на скользкій путь.
   Профессорша слышала печальный отзывъ капельмейстера и постаралась утѣшить Лотту; но молодая дѣвушка сидѣла точно окаменѣлая и ни слова не произнесла; вернувшись домой послѣ концерта, она проплакала всю ночь. Капельмейстеръ, быть можетъ, слишкомъ строго отозвался о юномъ мечтателѣ, вступившемъ вѣжизнь съ такою подготовкой; метанія изъ стороны въ сторону неопытнаго юноши могли показаться странными самымъ расположеннымъ къ нему друзьямъ. Очень возможно, что и избраннымъ путемъ Феликсъ достигъ бы прочнаго положенія, если бы не упускалъ изъ вида своей цѣли и не сбивался съ прямого пути. Но величайшая ошибка Феликса заключалась именно въ томъ, что онъ не хотѣлъ понять необходимости, а, можетъ быть, и не имѣлъ силы соразмѣрять свои требованія съ измѣнившимися обстоятельствами. Не пріученный съ малолѣтства къ бережливости и разумной разсчетливости, Феликсъ въ денежныхъ дѣлахъ былъ настоящимъ ребенкомъ. Оставшаяся у него послѣ смерти дяди сумма при разсчетливой жизни могла хватить на годъ и, можетъ быть, Феликсъ съ самаго начала сократилъ бы свои расходы, если бы не получилъ въ первый же мѣсяцъ 50 талеровъ изъ редакціи. Преувеличивая значеніе этого дохода, онъ думалъ, что можетъ продолжать жить попрежнему, тѣмъ болѣе, что его не покидала увѣренность въ томъ, что самостоятельное творчество сразу измѣнитъ его положеніе.
   Съ тѣхъ поръ, какъ Феликсъ поступилъ въ университетъ, онъ понемногу привыкъ считать пропащимъ тотъ день, въ который онъ, хотя бы на одну книгу, не увеличилъ своей библіотеки. И въ Росталѣ онъ не могъ отстать отъ этой привычки, такъ что очень скоро книгопродавцы считали его однимъ изъ лучшихъ своихъ покупателей. И не только книги, а и другія изящныя вещи соблазняли Феликса. Дорога въ редакцію вела мимо антикварнаго магазина, въ окнѣ котораго онъ увидѣлъ вырѣзанное изъ дерева распятіе; въ припадкѣ мистицизма онъ зашелъ въ магазинъ и купилъ его за восемь талеровъ. При этомъ его вниманіе привлекла старинная кружка. Въ первый день онъ пересилилъ желаніе купить, на второй тоже, но на третій не могъ выдержать; только покупка могла удовлетворить его и, такимъ образомъ, онъ пріобрѣлъ глиняный сосудъ, стоившій десять талеровъ. Отъ такихъ тратъ быстро таяли его средства.
   Вскорѣ послѣ того, какъ Феликсъ началъ работу о дорафаэлевскомъ періодѣ изученіемъ книги Рускина, ему захотѣлось пріобрѣсти всѣ сочиненія этого автора и онъ справился объ ихъ стоимости. Но цѣны нѣкоторыхъ произведеній Рускина доступны только англійскимъ меценатамъ, а не скромнымъ нѣмецкимъ литераторамъ. Когда Феликсъ провѣрилъ свою кассу, то оказалось, что не только не хватитъ на покупку книгъ, но что въ одинъ мѣсяцъ онъ истратилъ болѣе половины денегъ, которыя должны были хватить на цѣлый годъ. Это открытіе удручающимъ образомъ подѣйствовало на Феликса. Ему показалось, что безъ произведеній Рускина онъ не можетъ написать статьи, и онъ вдругъ потерялъ всякую охоту продолжать работу. Ему представлялась близость истощенія послѣднихъ средствъ и, вмѣсто того, чтобы съ удвоенною энергіей приняться за дѣло, боязнь нищеты парализовала его душевныя силы. Когда Феликсъ началъ жаловаться Велину, тотъ съ укоризной отвѣтилъ, чтобы онъ бодро работалъ и вѣрилъ въ свои силы, что если онъ не отстанетъ отъ своихъ широкихъ замашекъ, то изъ него никогда не выйдетъ хорошаго писателя. Феликсъ обидѣлся и пересталъ посѣщать кружокъ Велина. Между тѣмъ, онъ менѣе чѣмъ когда-либо могъ отстать отъ привычки проводить вечера въ ресторанахъ, такъ какъ одиночество наводило на него гнетущую тоску.
   Возвращаясь какъ-то вечеромъ съ поздней прогулки, Феликсъ зашелъ въ отдаленную пивную, гдѣ никогда прежде не бывалъ. Кельнера въ это время не было; въ низкой, накуренной комнатѣ съ нѣсколькими ежедневными посѣтителями сидѣлъ хозяинъ; выслушавъ желаніе Феликса, онъ громко отдалъ приказъ въ сосѣднюю комнату. Феликсъ выбралъ себѣ мѣсто и сѣлъ, въ ожиданіи, когда принесутъ кружку; онъ поднялъ глаза и онѣмѣлъ отъ изумленія; служившій ему кельнеръ былъ Фридеръ, сынъ бургвангскаго винодѣла.
   Молодой баварецъ тоже узналъ Феликса и испуганно отскочилъ назадъ; но, всегда чувствовавшій къ нему расположеніе, Лубрехтъ привѣтливо улыбнулся юношѣ. Фридеръ въ смущеніи протянулъ руку.
   -- Вы, навѣрное, перестали сердиться на меня, господинъ Лубрехтъ?-- спросилъ онъ.
   Феликсъ добродушно кивнулъ головой:
   -- Я радъ, что мы помирились, Фридеръ,-- сказалъ онъ.
   Баварецъ былъ тронутъ; онъ остался около стола Феликса и разсказалъ, что обучается здѣсь торговлѣ виномъ. Ему нравится въ Росталѣ; въ городѣ совсѣмъ другая жизнь, чѣмъ въ тихомъ Бургвангенѣ. Фридеръ очень удивился, что Лубрехтъ не живетъ больше въ Эберштейнѣ. Во время ихъ бесѣды въ комнату вошелъ человѣкъ, продававшій лотерейные билеты; сборъ предназначался на пополненіе фонда для построенія храма. Продавецъ переходилъ отъ одного столика къ другому и остановился, наконецъ, около Феликса. Фридеръ вынулъ изъ бокового кармана два билета.
   -- Мнѣ больше не надо, -- замѣтилъ онъ.-- Я уже купилъ, одинъ себѣ, другой невѣстѣ.
   Фридеръ покраснѣлъ и заикнулся при послѣднихъ словахъ, невольно сорвавшихся съ языка.
   -- Какъ!-- смѣясь, воскликнулъ Феликсъ.-- Вы такъ скоро забыли Лотту, Фридеръ?
   -- Ахъ, господинъ Лубрехтъ, я не хотѣлъ этого говорить!-- съ улыбкой отвѣтилъ юноша.-- Я понялъ, что Лотта слишкомъ хороша для меня, и отъ души уступаю ее вамъ. Я познакомился здѣсь съ хорошенькою городскою дѣвушкой, совсѣмъ не похожей на нашихъ деревенскихъ. Я три раза танцовалъ съ ней и, повидимому, нравлюсь ей. Она будетъ моею женой.
   Продавецъ лотерейныхъ билетовъ хотѣлъ пройти дальше, но его остановилъ вопросъ баварца:
   -- Вы, развѣ, не хотите попытать счастья, господинъ Лубрехтъ? Впрочемъ, у такого богатаго господина его безъ того много.
   Феликсъ въ послѣднее время пришелъ къ такому заключенію, что вся сила въ деньгахъ и что безъ денегъ онъ пропадаетъ. Онъ съ радостью ухватился за предложеніе Фридера.
   -- Да, вы правы, Фридеръ, -- оживленно отвѣтилъ онъ.-- Я хочу попытать счастья. Выньте мнѣ билетъ, можетъ быть, на этотъ разъ ваша рука будетъ счастливѣе, чѣмъ тогда въ лѣсу.
   Фридеръ исполнилъ просьбу. Теперь несчастный Феликсъ имѣлъ новыя основанія надѣяться на милость судьбы.
   

VI.

   Мартынъ Гугельхопфъ проводилъ Пасху у матери въ Зауэрбрунѣ. На другой день послѣ пріѣзда онъ отправился черезъ паркъ въ Росталь навѣстить Феликса. Эти два мѣсяца друзья вели горячую переписку, такъ что каждый зналъ объ обстоятельствахъ жизни другаго. Въ особенности Феликсъ, по своей субъективной натурѣ, склонный больше къ разсужденію, чѣмъ къ дѣлу, описывалъ въ длинныхъ, краснорѣчивыхъ письмахъ свои разочарованія, неудачи и отчаяніе. Мартынъ шелъ къ нему съ тяжелымъ сердцемъ и твердымъ намѣреніемъ, насколько возможно, помочь. Въ этотъ день Феликсъ ходилъ гулять и вмѣстѣ съ первыми фіалками принесъ домой любовную пѣсню, навѣянную теплыми лучами весенняго солнца. Онъ, повидимому, забылъ свою тоску и искренно радовался свиданію съ другомъ. Но скоро Мартынъ заговорилъ о его работѣ о дорафаэлевской школѣ. Веселое настроеніе сразу покинуло Феликса и его лицо омрачилось.
   -- Я цѣлую недѣлю не прикасался къ ней,-- отвѣтилъ онъ.-- Глупо браться за тему, для которой не имѣешь достаточно матеріала.
   -- Только опытъ приводитъ къ знанію, -- успокоивающимъ тономъ замѣтилъ Мартынъ.-- Сознаніе ошибки полезно для будущаго.
   -- Будущее темно, какъ ночь!
   -- Что ты говоришь, Феликсъ? Неужели ты приходишь въ отчаяніе отъ такой пустяшной неудачи? Или ты, быть можетъ, признаешь неблагоразуміе твоего выхода изъ университета? Вѣдь, еще не поздно, ты можешь вернуться. Фёръ поручилъ мнѣ напомнить тебѣ объ этомъ.
   -- Благодарю тебя, Мартынъ. Вашъ университетъ, который дастъ мнѣ, въ концѣ-концовъ, рабство службы, не привлекаетъ меня. Да и къ чему мѣнять одно рабство на другое? Теперь я вижу, что только деньги даютъ свободу. Всякій бѣднякъ -- рабъ!
   Мартынъ покачалъ головой.
   -- Рабъ тотъ, кто хочетъ невозможнаго. Человѣкъ многаго достигаетъ работой и въ работѣ -- счастье.
   -- Такъ разсуждаешь ты, Мартынъ,-- съ горечью произнесъ Феликсъ,-- ты, который всегда былъ вынужденъ ограничивать себя. Для меня твоя философія недоступна.
   -- Хорошо, но ты хочешь продолжать литературную карьеру, а развѣ ты началъ ее?
   Феликсъ недовольно отвернулся.
   -- Если ты не можешь справиться съ статьей о дорафаэлевскомъ періодѣ, то брось ее и начни другую о чемъ-нибудь, что ты хорошо знаешь. Главное, перестань колебаться и рѣшай скорѣе.
   -- Тогда пропадетъ еще мѣсяцъ.
   Странная дилемма: хочетъ Феликсъ или не хочетъ? Знаетъ онъ, чего хочетъ, или уже не можетъ хотѣть? Такимъ людямъ трудно совѣтовать.
   -- Я хочу предложить тебѣ, Феликсъ, то, что задумалъ раньше еще,-- сказалъ Мартынъ послѣ короткаго раздумья.-- Поѣдемъ въ Зауэрбрунъ и погости у меня, пока тебѣ не надоѣстъ. Моя мать ждетъ тебя и мѣста въ домѣ много, такъ какъ еще нѣтъ курсовыхъ гостей. Тебѣ одному трудно бороться съ жизнью, прими же руку друга, вдвоемъ мы скорѣе найдемъ дорогу.
   -- Но, вѣдь, это новая трата времени!
   -- Нѣтъ, я не то предлагаю тебѣ. Захвати съ собой работу и пиши у меня. Знаешь, пока ты не придумалъ ничего другаго, кончай, какъ съумѣешь, статью о дорафаэлевской школѣ. Я увѣренъ, что ты заинтересуешь публику, и, если твое произведеніе не будетъ годиться для Палитры, то, я увѣренъ, другіе журналы напечатаютъ съ удовольствіемъ, если рекомендуетъ Велинъ.
   Мартыну, наконецъ, удалось убѣдить Феликса. Они вмѣстѣ уложили книги въ сундукъ и, прежде чѣмъ Феликсъ успѣлъ опомниться, онъ очутился въ уютномъ домикѣ противъ Зауэрбрунскаго парка, гдѣ въ первый разъ встрѣтилъ Лотту.
   Совмѣстная жизнь друзей могла бы быть гораздо счастливѣе, если бы у Феликса хватило мужества покориться судьбѣ. Но онъ сомнѣвался въ себѣ, во всемъ мірѣ, и это сомнѣніе разбивало всякое энергичное рѣшеніе. Въ теченіе этихъ недѣль Мартынъ сдѣлалъ непріятное открытіе: онъ убѣдился, что нельзя помочь тому, кто самъ себѣ не можетъ помочь. Друзья могутъ ухаживать за больнымъ человѣкомъ, но когда страдаетъ душа, тогда напрасны всѣ заботы. Феликсъ утратилъ радость жизни и вѣру въ нее; онъ сталъ надломленнымъ человѣкомъ: то жаловался на судьбу, доведшую его до погибели, то возставалъ противъ общественнаго строя. Понемногу онъ привыкъ нападать на соціальное устройство. Эстетическія занятія, доставлявшія ему столько радостей, любимые поэты, которымъ онъ обязанъ духовнымъ наслажденіемъ, сдѣлались ненавистны Феликсу. Только оптимистъ и мечтатель Шелли, попрежнему, увлекалъ его. Это пессимистическое осужденіе существующаго міра съ безграничною вѣрой въ счастье и прежде охватывало увлекающагося юношу, теперь же оно принесло большой вредъ разбитой душѣ несчастнаго. Феликсъ, по натурѣ, не былъ склоненъ къ пессимизму; онъ былъ идеалистъ и считалъ удѣломъ каждаго человѣка счастье. И, вслѣдствіе именно этой крѣпкой вѣры, его личное несчастье перешло въ осужденіе общества.
   

VII.

   Какъ-то утромъ, въ то время, какъ Мартынъ, по обыкновенію, углубился въ занятія, Феликсъ бродилъ по парку. На вершинѣ горы, откуда разстилался прекрасный видъ на городъ и долину, онъ хотѣлъ отдохнуть на скамейкѣ, но она оказалась уже занятой какимъ-то пожилымъ господиномъ. Феликсъ хотѣлъ пройти мимо, но старикъ, замѣтивъ желаніе молодого человѣка, дружелюбно пригласилъ его сѣсть рядомъ и Лубрехтъ опустился на скамейку. Онъ захватилъ съ собой Queen Mab Шелли, чтобы почитать въ уединеніи. Незнакомецъ внимательно посмотрѣлъ на Феликса, вступилъ съ нимъ въ разговоръ и, наконецъ, спросилъ, что онъ читаетъ. Когда Феликсъ отвѣтилъ, умное лицо старика выразило живой интересъ; онъ началъ разбирать стихотвореніе. Его рѣчь закончилась фразой:
   -- Шелли былъ предвѣстникомъ соціалъ-демократіи.
   Феликсъ былъ пораженъ. Онъ никогда не думалъ объ этомъ и вообще зналъ эту партію только по названію. Старикъ замѣтилъ его изумленіе.
   -- Вы, можетъ быть, читаете Шелли только для изученія литературы?-- спросилъ онъ.
   Феликсъ колебался, откровенно ли отвѣтить. Какое право имѣлъ незнакомецъ допрашивать его? Но умный взглядъ старика приковывалъ его и вынуждалъ открыть душу.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Феликсъ.-- Шелли мой другъ и руководитель; онъ мнѣ ближе всѣхъ живыхъ людей.
   -- Въ такомъ случаѣ,-- энергично воскликнулъ старикъ,-- вы должны пройти тотъ курсъ, который онъ преподаетъ вамъ. Васъ пугаетъ имя партіи, потому что вы, вѣроятно, не знаете ея. Но если вы одобряете сущность, то вамъ понравится и форма. Нашъ вѣкъ перешагнулъ отъ поэзіи къ дѣйствительности и человѣкъ съ характеромъ не долженъ покоиться во снѣ, когда раздастся кличъ, зовущій къ дѣлу. Бросьте колебанія! Если вы хотите познакомиться съ основными положеніями нынѣшнихъ соціалистовъ, то я охотно ромогу вамъ.
   Обыкновенному агитатору эстетическая душа идеалиста не открылась бы; но во внѣшности старика было столько благородства, величія, въ лицѣ столько геніальнаго оживленія, страсти, энергіи, что онъ невольно притягивалъ къ себѣ.
   Феликсъ отвѣтилъ, что будетъ благодаренъ за предложенную помощь.
   -- Я живу наверху, въ Цоллингенѣ, въ получасовомъ разстояніи отсюда,-- сказалъ старикъ.-- Если вы проводите меня, то я надѣлю васъ брошюрами и дамъ нѣсколько крупныхъ сочиненій.
   Они вмѣстѣ направились къ деревнѣ и, очарованный спутникомъ, Феликсъ любовался красивою, львиною головой идущаго съ нимъ рядомъ старика съ горящими юношескимъ блескомъ глазами. Дорогой и въ кабинетѣ они долго бесѣдовали. Феликсъ разсказалъ о себѣ и оставилъ свой адресъ; прощаясь, хозяинъ просилъ скорѣе опять навѣстить его. Феликсъ уносилъ съ собой цѣлый ворохъ брошюръ и полученныя въ подарокъ два сочиненія своего новаго друга. Авторъ былъ знаменитый, уважаемый своими единомышленниками, ненавидимый консервативною партіей, докторъ Бессель.
   Мартынъ съ удивленіемъ и тревогой выслушалъ разсказъ о новомъ знакомствѣ. Онъ настоятельно просилъ Феликса не говорить объ этомъ его матери, такъ какъ благочестивая канторша считала Бесселя чуть не антихристомъ. Онъ самъ воздержался высказать свое мнѣніе, такъ какъ былъ мало знакомъ съ этою партіей, и вмѣстѣ съ другомъ принялся за изученіе данныхъ докторомъ Бесселемъ сочиненій.
   

VIII.

   Между тѣмъ, произошелъ розыгрышъ лотереи, на которую Феликсъ возлагалъ свои надежды. Рука Фридера и на этотъ разъ не принесла счастья: вынутый имъ билетъ ничего не выигралъ. Эта обстоятельство страшно огорчило молодого человѣка. Мартынъ удивлялся, видя, съ какимъ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ ждалъ Феликсъ выигрыша и какъ эти надежды и ожиданія мѣшали ему работать. То, что вначалѣ было робкимъ желаніемъ, необузданная фантазія жаждущаго счастья Феликса превратила въ самоувѣренное требованіе. Ему представлялась уже вся возможность выигрыша; онъ былъ убѣжденъ, что счастье изберетъ его, и мечталъ о новомъ образѣ жизни. Феликсъ требовалъ награды отъ судьбы, увѣренный, что имѣетъ на нее право. Онъ такъ убѣжденъ былъ въ томъ, что выиграетъ, что извѣстіе о несчастномъ для него исходѣ лотереи подѣйствовало на него ошеломляющимъ образомъ. За это время Феликсъ накупилъ множество билетовъ другихъ лотерей, и надежда выиграть возродилась снова. Мартынъ тщетно пытался доказать ему всю маловѣроятность выигрыша.
   Черезъ недѣлю, при помощи Мартына, статья о дорафаэлевской школѣ была кончена и отослана къ редактору Велину. Нѣсколько дней спустя тотъ отвѣтилъ Лубрехту, что его работа -- замѣчательное произведеніе, что она написана блестящимъ слогомъ, который несомнѣнно подкупитъ въ свою пользу неспеціальную публику, но знатокъ этого вопроса находитъ большую незрѣлость, доказывающую, что Феликсъ еще не достаточно подготовленъ къ собственно научному творчеству; въ его статьѣ обращено слишкомъ мало вниманія на суть, за то много излишней болтовни, заключающей въ себѣ цѣнныя мысли, но не подходящія для Палитры. Однако, съ нѣкоторыми измѣненіями, онъ напечатаетъ статью въ своемъ журналѣ, но на будущее время совѣтуетъ автору выбирать такіе предметы, въ развитіи которыхъ онъ можетъ дать своей фантазіи больше свободы. Къ письму прилагался гонораръ въ тысячу марокъ.
   Въ слѣдующей же, вышедшей черезъ недѣлю, книгѣ Палитры была помѣщена статья, подписанная именемъ Феликса. Главная цѣль была достигнута: молодой литераторъ выступалъ передъ публикой и прессой сотрудникомъ самаго почтеннаго журнала. Но Феликсъ не узналъ своей статьи въ напечатанномъ видѣ. Велинъ нашелъ нужнымъ передѣлать ее такъ основательно, что изъ нея вышла очень порядочная работа; только Феликсъ не могъ приписать ее себѣ. Это униженіе оскорбило Феликса; онъ послалъ обратно редактору Палитры тысячный билетъ съ приложеніемъ короткаго, но рѣзкаго письма:
   "Такъ какъ вы не могли напечатать моей статьи,-- писалъ Феликсъ,-- то я вынужденъ считать милостыней то, что вы называете моимъ гонораромъ, и потому отсылаю ее вамъ обратно. Изъ вашихъ замѣчаній о моей литературной незрѣлости я заключаю, что всѣ ваши старанія поддержать меня на этомъ поприщѣ ничто иное, какъ подаяніе, бросаемое вами изъ состраданія. Я не такъ низко палъ, чтобы принимать подобную милость; на будущеее время я самъ буду выбирать себѣ темы и уже не позволю себѣ больше утруждать васъ хлопотами о напечатаніи моихъ сочиненій".
   Эти, слова, продиктованныя болѣзненно-раздраженнымъ самолюбіемъ, произвели крайне непріятное впечатлѣніе на Велина и письмо осталось безъ отвѣта, что было равносильно окончательному разрыву. И не только съ Велинымъ, а и со всѣмъ его кружкомъ, такъ какъ, находясь въ ссорѣ съ редакторомъ Палитры, Феликсъ не могъ посѣщать вечеровъ, гдѣ собирались литераторы для дружеской бесѣды. Мартынъ услыхалъ о безумномъ поступкѣ Феликса тогда уже, когда онъ былъ непоправимъ. Мартынъ все яснѣе понималъ, что его ослѣпленный другъ приближается къ пропасти, но, все-таки, не рѣшался высказать ему всего, что лежало у него на сердцѣ, такъ какъ Феликсъ дошелъ до такого состоянія, что приходилъ въ раздраженіе отъ каждаго слова, похожаго на порицаніе, и отвергалъ дружескій совѣтъ, какъ педантское нравоученіе. Лубрехтъ былъ больной человѣкъ и его патологическое состояніе внушало тѣмъ большее состраданіе, что ему ничѣмъ нельзя было помочь.
   

IX.

   Къ концу лѣтняго семестра Гугельхопфъ возвратился въ Эберштейнъ, проводивъ раньше Феликса въ Росталь. На другой же день послѣ пріѣзда Мартынъ отправился въ Бургвангенъ, чтобы сдѣлать послѣднюю попытку спасти друга. Послѣ кофе онъ позвалъ Лотту гулять и они вдвоемъ направились по знакомой дорогѣ къ лѣсу. Мартынъ былъ очень серьезенъ; молодая дѣвушка, предчувствуя, что онъ заговоритъ о Феликсѣ, со страхомъ приготовилась услышать непріятное извѣстіе. Но Мартынъ съ деликатностью любящаго друга не сказалъ ни одного рѣзкаго слова о несчастномъ Феликсѣ, а сообщилъ только, что ея женихъ упалъ духомъ, близокъ къ отчаянію и можетъ окончательно погибнуть. Лотта поблѣднѣла, закрыла обѣими руками лицо и со стономъ отвѣтила:
   -- Я уже знаю объ этомъ, Мартынъ. Окслеръ сказалъ мнѣ.
   -- Онъ не слушаетъ никакихъ совѣтовъ, -- продолжалъ Мартынъ.-- Неужели же никто не можетъ спасти его, Лотта?
   Дѣвушка взяла его руку и умоляющими глазами взглянула на студента.
   -- Мартынъ, ты думаешь, что я могу спасти?
   -- Если кто-нибудь можетъ, то только ты, Лотта.
   Послѣ ухода гостя Лотта поспѣшила въ кабинетъ отца.
   -- Отецъ,-- сказала она,-- я должна завтра ѣхать въ Росталь. Занимавшійся за письменнымъ столомъ пасторъ поднялъ голову и внимательно посмотрѣлъ на дочь.
   -- Ты хочешь ѣхать къ Феликсу?
   -- Да, отецъ.
   Крауссъ подумалъ немного.
   -- Ты надѣешься убѣдить его и спасти?-- спросилъ онъ.-- Я знаю, что онъ заблуждается.
   -- Да, отецъ.
   -- Такъ поѣзжай, дитя мое. Если возможно спасти его, то я своимъ упрямствомъ не помѣшаю тебѣ.
   На слѣдующій день Лотта, блѣдная и дрожащая, входила въ комнату жениха въ старинномъ замкѣ.
   -- Здравствуй, Феликсъ!-- сказала дѣвушка прерывающимся голосомъ.
   Феликсъ вскочилъ и бросился ей на встрѣчу.
   -- Лотта, какое счастье! Ты не забыла меня?
   -- Нѣтъ, Феликсъ. Но не забылъ ли ты меня? Думаешь ли ты обо мнѣ при тѣхъ шагахъ, которые дѣлаешь?
   Вопросъ смутилъ Феликса и онъ отступилъ назадъ.
   -- Садись, дорогая моя,-- сказалъ онъ, придвигая кресло, а когда дѣвушка сѣла, утомленная душевными волненіями, онъ продолжалъ неувѣреннымъ тономъ: О какихъ шагахъ говоришь ты, Лотта?
   Напоминаніемъ о своей любви Лотта хотѣла ободрить Феликса; подробностей его жизни она совсѣмъ не знала.
   -- Феликсъ!-- заговорила она и ея глаза наполнились слезами.-- Я знаю, что твой мягкій характеръ не въ состояніи выдержать тѣхъ препятствій, которыя ты встрѣтишь на своемъ пути. Ради твоей любви ко мнѣ, послушайся совѣта и прими помощь отъ тѣхъ, кто расположенъ къ тебѣ. Мой отецъ, Мартынъ, Фёры -- всѣ любятъ тебя и сочувствуютъ тебѣ. Исполни то, что они совѣтуютъ, Феликсъ!
   Молодой человѣкъ недовольно отвернулся.
   -- И тебя настроили противъ меня? Я это такъ и зналъ; женскія сердца слабы. Вы можете вѣрить только тогда, когда видите успѣхъ.
   -- Феликсъ, пойми меня хорошенько! Я вѣрю въ чистоту твоихъ желаній. Но не можешь ты развѣ заблуждаться?
   -- Заблуждаться?-- воскликнулъ Феликсъ.-- Да, я долго бродилъ во тьмѣ; теперь мои глаза открылись. Ты говоришь, что вѣришь мнѣ? Повторишь ли ты это, когда узнаешь результаты моего лросвѣтлѣнія? Я сдѣлался соціалъ-демократомъ.
   Лотта, испуганная словами Феликса, безмолвно смотрѣла на него. Слезы высохли на ея глазахъ.
   -- Да, я соціалъ-демократъ,-- продолжалъ Феликсъ.-- На будущей недѣлѣ я ѣду въ Берлинъ приложить свои силы къ дѣлу агитаціи. Изъ столицы должно идти спасеніе и смѣлые бойцы должны туда нести оружіе.
   Лотта поднялась.
   -- Феликсъ,-- сказала она,-- не можетъ быть, чтобы ты сочувствовалъ партіи, которая проповѣдуетъ государственный переворотъ. Всякое насиліе противно твоей мягкой натурѣ.
   -- Ты ошибаешься, Лотта. Я ненавижу несправедливость и готовъ на насиліе, если оно единственный путь къ справедливости.
   -- И ты думаешь, -- спросила Лотта съ изумленіемъ,-- что всѣ умные и хорошіе люди, живущіе по закону, неправы и что сила должна ихъ судить? Ты проповѣдуешь войну противъ моего отца, меня, Мартына,-- всего, что мнѣ такъ дорого и свято? О, Феликсъ, какъ ты ослѣпленъ!
   -- Женщины разсуждаютъ сердцемъ, а сердце привязано къ старымъ предразсудкамъ. Но любовь выше предразсудка. Если ты не понимаешь меня, то можешь ли вѣрить?
   -- Вѣрить только потому, что твоя, истерзанная страданіями и раздраженная ударами судьбы, душа считаетъ это за истину? Нѣтъ, Феликсъ, я не такъ слаба.
   Хорошенькое лицо дѣвушки было такъ серьезно и рѣшительно, освѣщалось такимъ ровнымъ, возвышеннымъ свѣтомъ, что Феликсъ невольно опустилъ глаза.
   -- Лотта,-- тихо спросилъ онъ,-- неужели различіе убѣжденій можетъ разлучить паши сердца?
   Феликсъ хотѣлъ взять руку дѣвушки, но она отступила назадъ.
   -- Если бы идеи, которымъ ты, разочарованный въ счастьѣ, сочувствуешь теперь, были твоимъ искреннимъ убѣжденіемъ, плодомъ многолѣтней духовной работы и внутренней борьбы, тогда, Феликсъ, это различіе не могло бы насъ разлучить. Но ты сбился съ истиннаго пути, Феликсъ. Опомнись, если хочешь, чтобъ я принадлежала тебѣ. Такому, какъ ты теперь, я не вѣрю!
   -- Лотта, ты не любишь меня больше!-- воскликнулъ Феликсъ съ отчаяніемъ.
   Молодая дѣвушка держалась за кресло, около котораго стояла, и дрожала всѣмъ тѣломъ. Прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ она была въ силахъ заговорить.
   -- Феликсъ,-- произнесла она, наконецъ,-- еслибъ я не любила тебя, развѣ я пришла бы къ тебѣ? Я люблю тебя такъ же горячо, какъ и прежде, и данное мною обѣщаніе для меня свято. Но я могу исполнить его только тогда, когда ты сдѣлаешься мужчиной.
   Лотта направилась къ двери. Феликсъ не послѣдовалъ за ней,-- его слишкомъ оскорбили слова дѣвушки. Она любила его еще, да; но Феликсъ чувствовалъ, что она не уважаетъ его. А такая натура, какъ ея, развѣ можетъ совмѣстить любовь съ презрѣніемъ? Лотта бросила на него послѣдній, долгій взглядъ, полный страданія и мольбы. Феликсъ вздрогнулъ; еще минута и онъ бросился бы къ ногамъ дѣвушки и обѣщалъ все, что она хотѣла. Но дверь отворилась.
   -- Прощай, Феликсъ,-- тихо прошептала Лотта.
   Сознаніе, что она презираетъ его, удержало Феликса. Онъ остался одинъ съ своею гордостью.
   

КНИГА ПЯТАЯ.

I.

   Проповѣдникъ соціализма Бессель, идеалистъ, въ натурѣ котораго равномѣрно соединилась сила и вѣра, очаровалъ своею личностью Феликса Лубрехта. Безъ его вліянія молодой человѣкъ остался бы при своихъ эстетическихъ стремленіяхъ. Но внутреннее недовольство, озлобленіе противъ міра и судьбы, при содѣйствіи Шелли, повліяли на истерзанную душу Феликса и сдѣлали возможнымъ полное отвращеніе отъ художественнаго міросозерцанія, какъ только сильная воля оказала на него давленіе. Старый идеалистъ, охотнѣе отыскивавшій въ людяхъ свѣтлыя стороны, чѣмъ недостатки, не отличался особенно тонкимъ знаніемъ характеровъ. Увлеченный прекрасными свойствами молодого человѣка, его поэтическою мечтательностью, идеальностью, скромностью, почти дѣтскою чистотой сердца, Бессель выше заслугъ цѣнилъ Феликса. Главнымъ же образомъ ему нужна была всякая сила, годная служить его идеаламъ. Поэтому старикъ далъ рекомендательныя письма къ живущимъ въ Берлинѣ единомышленникамъ, и Феликсъ, отвергнувшій столько добрыхъ совѣтовъ, безпрекословно подчинился распоряженіямъ идеалиста, покорившаго его своимъ энтузіазмомъ и выдающимся умомъ.
   Разрывъ съ Лоттой уничтожилъ послѣднюю связь, соединявшую Феликса съ Росталемъ и прежнею жизнью. Онъ чувствовалъ, что лишился любви Лотты, и съ горечью покорился этому. Новый идеалъ долженъ былъ вознаградить его за утрату любимой дѣвушки. Увлеченіе Феликса новымъ направленіемъ было такъ сильно, что онъ рѣшился сдѣлать то, что раньше показалось бы ему величайшимъ несчастьемъ: онъ продалъ не только всю обстановку и художественныя произведенія, но и большую часть библіотеки. Постранному противорѣчію съ своимъ новымъ радикализмомъ, Феликсъ сохранилъ небольшое латинское изданіе Thomas`а Kempis и распятіе, купленное во время службы въ редакціи Ярмарки. Эти предметы, быть можетъ, представлялись ему символомъ потеряннаго счастья, къ которому сердце невольно тянуло въ то время, какъ рука уничтожала его.
   Переселившись въ Берлинъ, Феликсъ рѣшилъ покончить съ прошлымъ и прекратилъ переписку со всѣми друзьями. Баварцы раза два узнавали о немъ изъ газетъ, а черезъ годъ окончательно потеряли изъ вида. Въ столицѣ представители соціалистической партіи дружески приняли Феликса. Его сейчасъ же назначили помощникомъ редактора большой соціалистической газеты Ракета. Первые дни онъ работалъ ножницами и клеемъ, но скоро обратилъ на себя вниманіе, доставивъ въ редакцію замѣтку, написанную подъ вліяніемъ грустныхъ воспоминаній изъ военной жизни. На слѣдующее же утро она появилась въ видѣ передовой статьи и съ тѣхъ поръ этотъ отдѣлъ сдѣлался спеціальностью Феликса. Онъ писалъ блестящимъ слогомъ; его большая начитанность принесла пользу, снабдивъ запасомъ трескучихъ фразъ, а увѣренный тонъ, смѣло перескакивавшій черезъ пробѣлы въ знаніи, импонировалъ. Скоро Феликсу предложили занять мѣсто главнаго редактора и онъ согласился. За двѣ статьи, показавшіяся ему неопасными, онъ былъ обвиненъ въ дважды повторенномъ оскорбленіи государственнаго учрежденія и приговоренъ къ шестимѣсячному заключенію въ тюрьмѣ. Отчаяніе овладѣло Феликсомъ. Его, искренно стремящагося къ идеалу, ненавидящаго все пошлое, жертвующаго собой ради справедливости и мира, его запираютъ, точно дикаго звѣря, котораго хотятъ укротить. Эта мысль наполняла его страшною горечью. И не это одно разстраивало Феликса; онъ понемногу понялъ, что расходится во взглядахъ съ товарищами по редакціи.
   Въ тюрьмѣ Феликсу разрѣшили заниматься, а строго заведенный порядокъ вынуждалъ его къ правильной работѣ. Тюремный смотритель досталъ отъ книжнаго издателя заказъ перевести англійскій романъ и за этою работой Феликсъ незамѣтно проводилъ однообразные дни. Такъ прошло шесть мѣсяцевъ заключенія. За эта время надъ берлинскою соціалъ-демократіей разразилась буря, разсѣявшая въ разныя стороны ея предводителей, и на другой день послѣ выхода изъ тюрьмы Феликса выслали изъ столицы.
   Тутъ еще разъ у Феликса воскресла надежда трудомъ выбиться на дорогу; хотя и съ менѣе радужными мечтами, чѣмъ прежде, онъ вступалъ въ новую жизнь, радовался своему освобожденію. Издатель, которому Феликсъ перевелъ англійскій романъ, остался доволенъ его слогомъ и съ удовольствіемъ далъ ему второй переводъ. Захвативъ съ собой работу, Феликсъ перебрался въ среднегерманскій городъ, гдѣ нанялъ крошечную комнату въ верхнемъ этажѣ стараго дома и цѣлые дни одиноко проводилъ за работой. Вознагражденіе было ничтожно, но Феликсъ не жаловался на нужду и тяжелыя лишенія. Онъ опять началъ мечтать объ улучшеніи своего положенія. Переводы опротивѣли ему и все съ меньшею охотой онъ занимался ими; наконецъ, онъ задумалъ написать самостоятельный романъ. Эта работа дастъ больше удовлетворенія, чѣмъ вѣчная передача чужихъ мыслей. Но тутъ скоро обнаружилась затруднительность его положенія. Деньги всѣ вышли, а издатель платилъ гонораръ за переводъ послѣ того, какъ Феликсъ отсылалъ ему извѣстное количество переведенныхъ листовъ. Какъ могъ онъ писать романъ, который занялъ бы нѣсколько мѣсяцевъ, не имѣя средствъ хотя бы самымъ скромнымъ образомъ существовать во время работы? Передъ Феликсомъ предсталъ грозный призракъ нищеты и парализовалъ его духовныя силы. Нѣтъ, нечего и думать о собственномъ творчествѣ, пока нужда, какъ Дамокловъ мечъ, виситъ надъ нимъ. Всю жизнь онъ долженъ водить усталою рукой за жалкое вознагражденіе переводчика, если счастливый случай не дастъ независимости и свободы, необходимыхъ условій самостоятельнаго творчества.
   Но онъ все еще не унывалъ, опять надѣялся на возможность счастливаго случая. Послѣ встрѣчи съ Фридеромъ въ ростальскомъ трактирѣ, Феликсъ, по примѣру баварца, возлагалъ всѣ свои надежды на выигрышъ. Понемногу онъ накупилъ множество билетовъ всевозможныхъ лотерей; волненія и ожиданія выигрыша и затѣмъ разочарованіе и отчаяніе, когда оказывалось, что опять онъ ничего не выигралъ, окончательно разстроили его потрясенные и болѣзненно возбужденные нервы. Хуже всего было то, что эти волненія и ожиданія мѣшали ему работать и, въ погонѣ за обманчивымъ призракомъ, отвлекали мысли отъ дѣйствительныхъ обязанностей. Когда Феликса посадили въ тюрьму, у него еще оставался одинъ билетъ, который онъ со всѣми своими вещами оставилъ въ сундукѣ у берлинской квартирной хозяйки. Розыгрышъ этой лотереи состоялся во время его заключенія и по выходѣ изъ тюрьмы Феликсъ хотѣлъ справиться о результатѣ. Но, несмотря на всѣ поиски, билетъ въ вещахъ не нашелся, а номера Феликсъ не помнилъ. Пришлось, наконецъ, утѣшиться мыслью, что потерянный билетъ, по обыкновенію, ничего не выигралъ.
   Разочарованіе слѣдовало за разочарованіемъ, а деньги въ его карманѣ таяли. Наконецъ, за недѣлю до розыгрыша лотереи, на которую у несчастнаго оставался послѣдній билетъ, у него оказалось только двадцать пфенинговъ. Онъ купилъ хлѣба и питался имъ три дня; затѣмъ его средства истощились. Въ это время поспѣла ежевика и слѣдующіе четыре дня Феликсъ скитался по лѣсу, собирая черныя ягоды. Послѣ такого первобытнаго обѣда Феликсъ возвращался въ свою мансарду и, какъ только смеркалось, ложился спать, такъ какъ и керосинъ весь вышелъ. На восьмой день молодой человѣкъ былъ такъ слабъ и болѣнъ, что не могъ выйти изъ дому; онъ лежалъ на кровати, примирившись съ мыслью, что умретъ голодною смертью. Въ полдень раздался стукъ въ дверь и въ комнату вошелъ берлинскій книгопродавецъ, для котораго работалъ до сихъ поръ Феликсъ. Онъ сказалъ, что пріѣхалъ по дѣламъ въ городъ и, между прочимъ, зашелъ узнать, почему его переводчикъ прекратилъ работу. Когда Феликсъ хотѣлъ отвѣтить, съ нимъ вдругъ сдѣлался страшный приступъ кашля и струя крови хлынула изо рта. Ударъ рапиры, нанесенный Фридеромъ въ бургвангской рощѣ, затронулъ верхнюю часть лѣваго легкаго; въ эберштейнской университетской клиникѣ рана совсѣмъ зажила. Но душевныя потрясенія, страданія и лишенія послѣдняго года расшатали и безъ того хрупкій организмъ молодого человѣка; истощеніе пало на легкія и давно зажившая рана вновь открылась.
   Издатель былъ добрый человѣкъ. Онъ помѣстилъ Феликса въ больницу и оставилъ денегъ авансомъ за будущій переводъ. Два мѣсяца пролежалъ Феликсъ въ больницѣ, а затѣмъ возвратился въ свою мансарду, къ своему ремеслу. Кровоизліянія не повторялись, но кашель не прекращался и красныя пятна на носовомъ платкѣ слишкомъ ясно доказывали, что легкія не выздоровѣли. Билетъ, на который Феликсъ возлагалъ послѣднюю надежду, конечно, опять оказался пустышкой. И Феликсъ потерялъ уже всякую надежду на счастье и отказался отъ лотерей. Онъ опять принялся за переводы, но съ тупымъ равнодушіемъ. Увлекавшій прежде оптимизмъ Шелли не находилъ теперь сочувствія въ душѣ Феликса; его замѣнилъ мрачный пессимизмъ. Въ часы отдыха отъ работы Феликсъ углублялся теперь въ полную отчаянія поэзію Леопарди. Онъ больше всего желалъ умереть, а пока жизнь приковывала его къ землѣ,-- онъ ничего не хотѣлъ, кромѣ невозмутимаго покоя.
   Четыре года прошло съ тѣхъ поръ, какъ Феликсъ покинулъ Росталь. Какъ-то на Пасхѣ онъ, сгорбленный, медленно возвращался домой послѣ одинокой прогулки. Квартира въ нижнемъ этажѣ того дома, на чердакѣ котораго жилъ Феликсъ, цѣлую недѣлю стояла пустая. Когда онъ выходилъ, то встрѣтилъ нагруженныя фуры, а возвратившись, увидѣлъ у подъѣзда экипажъ, изъ котораго господинъ помогалъ выйти дамѣ и тремъ дѣтямъ. Это были, безъ сомнѣнія, новые квартиранты перваго этажа. Феликсъ мало обращалъ вниманія на окружающее и прошелъ бы мимо, если бы его слухъ не поразили знакомые голоса. Онъ бросилъ взглядъ на группу и узналъ семейство Фёръ. Горе и болѣзнь состарили бѣднаго Феликса, глаза ввалились, щеки впали, такъ что послѣ четырехлѣтней разлуки его немыслимо было узнать. И, все-таки, Феликсъ повернулъ назадъ. Сознаніе, что въ безумномъ самомнѣніи онъ отвергъ протянутую руку друзей, часто мучило его и теперь удержало подойти къ нимъ. Фёры вошли въ домъ, не замѣтивъ молодого человѣка. Феликсъ навелъ справки и узналъ, что Фёръ переведенъ профессоромъ изъ Эберштейнскаго университета въ здѣшній и нанялъ нижнюю квартиру. Въ тотъ же вечеръ Феликсъ уложилъ свой сундукъ и на другое утро навсегда покинулъ городъ, гдѣ одиноко прожилъ два года. Отечески расположенный къ Феликсу профессоръ, его жена, искренно преданная товарищу дѣтства, и дѣти, съ перваго взгляда такъ полюбившіе молодого человѣка, не подозрѣвали, что провели ночь подъ одною крышей съ несчастнымъ юношей.
   

II.

   За это время совершилось много перемѣнъ въ средѣ когда-то близкихъ Феликсу баварцевъ и одинъ изъ нихъ, пасторъ Крауссъ, уже два года какъ умеръ. Мартынъ Гугельхопфъ кончилъ курсъ въ университетѣ въ годъ смерти пастора и получилъ за филологическое сочиненіе стипендію на поѣздку въ Англію. Данный ему Феликсомъ толчокъ имѣлъ рѣшающее вліяніе на его жизнь: Мартынъ остановился на педагогической дѣятельности, избравъ спеціальностью англійскую литературу.
   Канторша никакъ не могла понять и примириться съ мыслью, что ея единственный сынъ не будетъ пасторомъ; видѣть Мартына на каѳедрѣ было мечтой ея жизни. Но понемногу она покорилась неизбѣжному. Пасторша Крауссъ тоже часто болѣла, и еще до смерти мужа было рѣшено, что она проведетъ лѣто въ Зауэрбруннѣ, пользуясь водами. Семья пастора послѣ его смерти должна была покинуть церковный домъ и вдова выбрала мѣстожительствомъ Зауэрбрунъ. Канторша, оставшаяся совершенно одна во время пребыванія Мартына за границей, была рада переѣзду бургвангскихъ друзей и убѣдила вдову съ Лоттой и маленькимъ Павломъ поселиться въ ея домѣ. Здѣсь они мирно жили, точно одна семья.
   Немного времени оставалось до возвращенія Мартына въ Германію и Лотта хотѣла избавить его отъ непріятности ежедневныхъ встрѣчъ. Перевозить на новое мѣсто старуху-мать, прекрасно чувствовавшую себя у канторши, молодая дѣвушка не рѣшилась, тѣмъ болѣе, что Мартынъ обѣщалъ послѣ возвращенія заняться воспитаніемъ ея брата. Поэтому она задумала сама уѣхать и, прочитавъ въ газетахъ, что ищутъ компаньонку, предложила свои услуги. Черезъ три дня она получила отвѣтъ, написанный крупнымъ, мужскимъ почеркомъ госпожи Аутенритъ, которая приглашала ее на лѣто. Какъ ни возставала госпожа Гугельхопфъ, недовольная тѣмъ, что Лотта спасается бѣгствомъ отъ ея сына, дѣвушка настояла на своемъ и въ концѣ марта уѣхала въ Росталь, гдѣ отыскала золотую виллу. Отворившій дверь лакей оффиціально доложилъ о ней и ввелъ въ гостиную, гдѣ сидѣла величественная госпожа Аутенритъ съ необыкновенно торжественнымъ видомъ; она безмолвнымъ жестомъ пригласила дѣвушку сѣсть. Въ этотъ моментъ подаренный Грохомъ попугай замахалъ въ клѣткѣ крыльями и завопилъ:
   -- Дуракъ!
   Театральное величіе старухи не смутило Лотты и, когда птица произнесла свой комплиментъ, она весело замѣтила:
   -- Какая невѣжливая птица!
   -- Нахалъ!-- крикнулъ на это попка.
   Старикъ Аутенритъ, которому строго-на-строго супруга запретила открывать ротъ, отдувался, желая, повидимому, вступить въ разговоръ, но попугай повернулъ къ нему голову и грозно заоралъ:
   -- Аутенритъ, молчи!
   Такимъ образомъ, птица выдала три наиболѣе употребительныя слова хозяйки, прежде чѣмъ она произнесла одно. Но она не обратила вниманія на болтливость попугая и небрежно замѣтила:
   -- Вамъ придется привыкнуть къ его невѣжливости, если я васъ найму, такъ какъ одною изъ вашихъ обязанностей будетъ уходъ за попугаемъ.
   -- Тогда мы, безъ сомнѣнія, будемъ друзьями, -- отвѣтила Лотта.
   -- Это видно будетъ. Но перейдемъ къ дѣлу. Я написала, что приглашаю васъ только на лѣто для того, чтобы избавить другъ друга отъ разочарованія, такъ какъ въ полгода, а часто и раньше, люди могутъ опротивѣть другъ другу. Въ четыре года я перемѣнила одиннадцать компаньонокъ; съ вами будетъ ровно дюжина. Но я знаю, что вы хорошая дѣвушка, иначе не написала бы вамъ. Тѣ дни, когда я познакомилась съ вами, останутся мнѣ памятны на всю жизнь, такъ какъ тогда моя дочь встрѣтила своего перваго мужа. Несчастный докторъ Грохъ! Ему не суждено было насладиться выпавшимъ на его долю счастьемъ!
   Лотта съ болью слушала рѣчь старухи, пробудившей въ ней столько печальныхъ воспоминаній.
   -- Какъ поживаетъ ваша дочь?-- спросила Лотта.
   -- Отлично теперь. Для нея было страшнымъ несчастьемъ потеря доктора Гроха. Онъ былъ такой благородный, образованный человѣкъ, хотя немного старъ для моей бѣдной дѣвочки. Со вторымъ мужемъ она была несчастнѣе, -- это былъ человѣкъ безъ всякихъ принциповъ и она вынуждена была разойтись съ нимъ черезъ годъ. Но все это забыто, такъ какъ ея настоящій мужъ, банкиръ Розентиль въ Берлинѣ -- милліонеръ. Розалія Розентиль, развѣ это не красиво звучитъ?
   Лотта молча слушала; старухѣ, повидимому, доставляло удовольствіе разсказывать бѣдной дѣвушкѣ о блестящей судьбѣ дочери. Наконецъ, онѣ переговорили о дѣлѣ и рѣшили, что Лотта черезъ три дня займетъ мѣсто компаньонки въ золотой виллѣ.
   

III.

   Черезъ недѣлю послѣ Пасхи Мартынъ Гугельхопфъ возвратился домой, такъ какъ получилъ назначеніе на должность профессора англійскаго языка и литературы въ Ростальскомъ политехническомъ институтѣ. Два года тому назадъ онъ получилъ въ Эберштейнѣ степень магистра за сочиненіе объ англійскихъ эссеистахъ и вскорѣ эта работа появилась въ печати въ расширенномъ объемѣ въ видѣ Исторіи англійскихъ эссеистовъ. Этотъ трудъ обратилъ вниманіе ученаго міра и ему молодой профессоръ былъ обязанъ своимъ почетнымъ назначеніемъ. Газеты напечатали извѣстіе объ этомъ назначеніи, сообщая біографическія свѣдѣнія о новомъ профессорѣ и разборъ его научныхъ работъ. Когда Лотта, читая, по обыкновенію, вслухъ Аутенритамъ Баварскій Меркурій, дошла до этой замѣтки, госпожа Аутенритъ съ недоумѣніемъ спросила:
   -- Неужели это тотъ самый неуклюжій молодой человѣкъ, котораго мы видѣли на маневрахъ въ Зауэрбрунѣ? Я думала, что онъ годится только въ деревенскіе пасторы. Не понимаю, какъ можетъ быть такъ недальновидно министерство.
   Лотта знала, что противорѣчіемъ только раздражитъ старуху, и потому ограничилась замѣчаніемъ:
   -- Какъ счастлива, вѣроятно, госпожа Гугельхопфъ!
   -- Эта необразованная женщина, конечно, нивѣсть что вообразитъ теперь!-- отвѣтила хозяйка.
   При всемъ своемъ терпѣніи и выдержкѣ, Лотта не могла допустить, чтобъ унижали ея друзей.
   -- Я очень уважаю госпожу Гугельхопфъ,-- сказала она слегка дрожащимъ голосомъ.
   -- Вы ничего не понимаете, милая моя,-- рѣзко отвѣтила госпожа Аутенритъ.-- Вы тоже воспитаны въ деревнѣ и не можете цѣнить деликатности, которая пріобрѣтается только въ благородномъ обществѣ.
   Дѣвушка опустила глаза, намѣреваясь продолжать чтеніе, когда заговорилъ старикъ Аутенритъ, робко поглядывая на жену:
   -- Лотта, да, вѣдь, это Мартынъ! Ты думаешь, что я забылъ? Вѣдь, онъ твой женихъ? И я пилъ за ваше здоровье?
   -- О, господинъ Аутенритъ!-- съ горькою улыбкой возразила Лотта.-- Это была ошибка!
   -- Какъ ошибка, милая моя?-- насмѣшливо спросила хозяйка.-- Ну, такъ та особа, которую вы такъ уважаете, сама подтвердила намъ это. Если это неправда, то вы видите, что мое невысокое мнѣніе о ней справедливо.
   -- Она тоже ошибалась.
   -- Это возможно, разъ вы говорите мнѣ это, я очень рада за васъ. Я не могу допустить, чтобы молодой человѣкъ, вернувшись въ Росталь, заводилъ любовныя исторіи съ моею компаньонкой.
   Едва уловимая складка недовольства появилась на лбу обиженной дѣвушки, но она умѣла владѣть собой.
   -- Могу я дальше читать, госпожа Аутенритъ?-- спросила она, вмѣсто отвѣта.
   -- Читайте, но о Гугельхопфѣ я ничего не хочу слышать. Вы знаете, что должны выбирать только то, что насъ интересуетъ.
   Лотта прочла подробный отчетъ о задержаніи мошенника, который выбилъ ломомъ три зуба ночному сторожу. Это сообщеніе немного успокоило раздраженную старуху.
   

IV.

   Послѣдніе годы пребыванія въ университетѣ Мартынъ провелъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ Лоттой. Пока Феликсъ переписывался съ нимъ, Лотта была благодарна за каждое извѣстіе. Когда она изъ газетъ узнала, что несчастный осужденъ на шестимѣсячное заключеніе въ тюрьмѣ и затѣмъ высланъ изъ Берлина, они вмѣстѣ горевали о немъ. Мартынъ написалъ Феликсу нѣсколько писемъ въ тюрьму, но не получилъ отвѣта. Съ тѣхъ поръ онъ вспоминалъ о немъ, какъ объ умершемъ, и Лотта находила мучительное утѣшеніе въ разговорахъ о женихѣ съ его бывшимъ другомъ. Видя, сколько удовольствія онъ доставляетъ Лоттѣ, когда приходитъ и ласково говоритъ о Феликсѣ, Мартынъ началъ посѣщать Бургвангенъ чаще, чѣмъ слѣдовало для собственнаго спокойствія. Онъ приходилъ и не подозрѣвалъ, какъ все необходимѣе дѣлалась его дружба Лоттѣ, какъ росло его значеніе въ сердцѣ дѣвушки тогда, когда образъ Феликса все блѣднѣлъ.
   Такъ протекли студенческіе годы. Прощаясь передъ заграничною поѣздкой съ Лоттой, Мартынъ, попрежнему, видѣлъ въ ней невѣсту погибшаго друга, изъ преданности къ которому онъ не смѣлъ и думать о перемѣнахъ, незамѣтно совершавшихся въ тайникахъ души, и медленно подготовлявшихся событіяхъ.
   Мартынъ страшно огорчился, когда, по возвращеніи изъ Англіи, узналъ, что Лотта поступила на мѣсто къ Аутенритъ, и, догадываясь о побудившихъ ее къ этому причинахъ, рѣшилъ, что лучше онъ самъ поселится въ Росталѣ, чѣмъ выгонитъ дѣвушку. Поэтому на другой же день послѣ пріѣзда онъ отправился въ золотую виллу, чтобъ убѣдить Лотту вернуться въ Зауэрбрунъ. Когда онъ позвонилъ у подъѣзда золотой виллы, дверь отворилъ лакей и сказалъ, что фрейлейнъ Крауссъ съ утра ушла. Мартынъ далъ свою карточку и ушелъ. Лакей понесъ карточку въ комнаты, гдѣ ее взяла госпожа Аутенритъ.
   -- Какъ! Гугельхопфъ смѣетъ входить въ мой домъ!-- въ негодованіи воскликнула она.-- Сейчасъ же догоните его и скажите, что я запрещаю ему возобновлять свои посѣщенія. Я не позволяю мужчинамъ ходить къ служащимъ у меня.
   Лакей догналъ Мартына, котораго очень удивило порученіе госпожи Аутенритъ. Онъ молча хотѣлъ идти дальше, когда слуга прибавилъ отъ себя:
   -- Извините меня, пожалуйста! Я обязанъ исполнять приказанія!
   Мартынъ кивнулъ головой.
   -- Не говорите только фрейлейнъ Крауссъ, что вы передавали мнѣ эту дерзость. Это можетъ оскорбить ее.
   Мартынъ быстро удалился, чтобы прекратить дальнѣйшіе разговоры. Счастье благопріятствовало молодому человѣку: онъ встрѣтилъ Лотту, возвращавшуюся домой. Мартынъ сказалъ ей свою просьбу, но она не согласилась исполнить ее, объявивъ, что ей живется недурно и что господинъ Аутенритъ даже очень любитъ ее. При этомъ Лотта необыкновенно смущалась, чего прежде никогда не было, и это огорчило Мартына. Правда, и Мартынъ измѣнился за время пребыванія за границей; онъ возмужалъ и по свѣтски непринужденнымъ манерамъ въ немъ нельзя было узнать неуклюжаго семинариста, носившаго сюртукъ покойнаго кантора. Но его глаза смотрѣли такъ же прямо и открыто, какъ прежде.
   Мартынъ проводилъ дѣвушку до воротъ золотой виллы и понялъ, что настаивать долѣе безполезно. Пожимая на прощанье руку Лотты, онъ серьезно спросилъ:
   -- Все еще никакихъ извѣстій, Лотта?
   Она знала, что Мартынъ говоритъ о Феликсѣ, и грустно покачала головой.
   

V.

   Въ одинъ прекрасный день, въ апрѣлѣ, Феликсъ пріѣхалъ въ Росталь съ единственнымъ сундукомъ, заключавшимъ все его достояніе. Назадъ въ Баварію, въ Баварію!-- раздавался крикъ въ его груди, когда онъ бѣжалъ отъ прежнихъ друзей изъ города, гдѣ прожилъ два года. Феликсъ, тоскуя, давно стремился туда, гдѣ встрѣтилъ столько любви. Новаго счастья онъ не ожидалъ. Онъ считалъ свою жизнь поконченной и желалъ только смерти. Но и умирающій настолько привязанъ къ жизни, что выбираетъ могилу тамъ, гдѣ былъ счастливъ. Не на баварской землѣ, а въ ней Феликсъ надѣялся получить желанный покой. Поэтому онъ не захотѣлъ встрѣчаться съ прежними друзьями. Онъ не зналъ, что пасторъ Крауссъ давно скончался, и думалъ, что Лотта, попрежнему, живетъ въ Бургвангенѣ. Что Мартынъ состоитъ профессоромъ въ этомъ городѣ, Феликсъ не подозрѣвалъ. Онъ надѣялся тихо и незамѣтно провести здѣсь остатокъ печальныхъ дней.
   Феликсъ прошелъ мимо отеля Макарта, гдѣ когда-то жилъ съ дядей; эти двери были недоступны бѣднякамъ. Не далеко отъ стариннаго замка, гдѣ Феликсъ началъ свою литературную карьеру, онъ замѣтилъ скромную почтовую гостиницу, гдѣ и переночевалъ. На другое утро онъ отправился искать квартиру; требованія Феликса сдѣлались очень скромны и ему понравилась первая попавшаяся комната въ нижнемъ этажѣ, имѣвшая только то достоинство, что избавляла больного отъ труда подниматься на лѣстницу. Феликсъ такъ усталъ отъ дороги, что сейчасъ же нанялъ комнату и остался въ ней.
   По ночамъ кашель не давалъ Феликсу спать и только къ утру онъ, обыкновенно, забывался на нѣсколько часовъ. И на новой квартирѣ въ эту первую ночь онъ долго лежалъ съ открытыми глазами и уже разсвѣло, когда онъ, наконецъ, задремалъ. Но едва онъ заснулъ, какъ солнечные лучи сквозь плохенькія сторы упали на его кровать и разбудили его. Феликсъ не рѣшился жаловаться хозяйкѣ, а такъ какъ помочь какъ-нибудь надо было, то онъ отправился на рынокъ и купилъ старыя ширмы, оклеенныя сѣрыми обоями. Ихъ принесли въ его квартиру и на слѣдующее утро въ тѣни ширмъ Феликсъ спалъ немного болѣе. Госпожа Викъ осталась недовольна его нововведеніемъ. У порядочной хозяйки,-- объявила она,-- все должно быть убрано къ девяти часамъ и убирать его постель передъ обѣдомъ ей неудобно. Съ этого дня каждое утро съ восьми часовъ хозяйка такъ стучала щетками и швабрами у самой двери новаго квартиранта, что Феликсъ въ бѣшенствѣ просыпался и разбитый поднимался съ постели. На здоровье больного эта тиранія дѣйствовала гибельнымъ образомъ и причиняла нравственныя страданія.
   -- Я такъ низко палъ,-- со вздохомъ говорилъ онъ,-- что всякая прачка смѣетъ притѣснять меня. Бѣднякъ не имѣетъ никакихъ правъ на свѣтѣ; онъ не можетъ даже спокойно умереть.
   

VI.

   Феликсъ не читалъ больше газетъ; но черезъ недѣлю послѣ пріѣзда, за обѣдомъ, ему случайно попался листокъ, въ которомъ говорилось о передвижной выставкѣ. Онъ прочелъ, что въ числѣ выставленныхъ картинъ находится произведеніе Ганса Бундшу, и Феликсу захотѣлось посмотрѣть твореніе бывшаго друга. Когда Феликсъ входилъ въ залъ, онъ не подозрѣвалъ, какая потрясающая картина ожидала его тамъ. Только наканунѣ Гансъ Бундшу выставилъ свою большую картину "Христосъ и Іоаннъ" и вокругъ нея толпилась публика.
   -- Удивительно знакомое лицо апостола,-- разслышалъ Феликсъ слова.-- Хотѣлъ бы я знать, гдѣ я видѣлъ оригиналъ этой головы.
   Это говорилъ редакторъ Беллетристической Ярмарки докторъ Наудашеръ. Феликсъ узналъ его и держался въ сторонѣ, пока тотъ не удалился. Мучительно-радостное умиленіе охватило Феликса, когда, наконецъ, онъ увидѣлъ картину. Любимый ученикъ Христа, красивый юноша съ правильнымъ идеальнымъ лицомъ и бѣлокурыми вьющимися волосами -- увы! четыре долгихъ, мучительныхъ года назадъ, такимъ былъ онъ, Феликсъ, который теперь стоитъ передъ картиной больной и искалѣченный. Несчастный видѣлъ въ апостолѣ свою загубленную молодость. Художникъ, увѣковѣчившій его въ благородномъ образѣ любимаго ученика, сохранилъ, значитъ, къ нему любовь и дружбу. Феликсъ почувствовалъ благодарность къ бывшему другу и вдругъ ему захотѣлось увидѣть его, чтобы въ послѣдній разъ услышать слова теплаго людскаго участія. Но картина притягивала его и понемногу въ душѣ его зашевелилось другое чувство. Любимый ученикъ Христа! Давно забытыя воспоминанія счастливаго дѣтства воскресли въ памяти Феликса.
   Публика смѣнилась въ залѣ и никто и не подозрѣвалъ, что блѣдный юноша, такъ долго, точно въ забытьи, стоящій передъ картиной, оригиналъ Іоанна. Публика находила, что это лучшее произведеніе молодого художника. У бѣднаго Феликса потемнѣло въ глазахъ и онъ съ подавленнымъ рыданіемъ выбѣжалъ изъ залы.
   Но Феликсъ всегда обладалъ замѣчательнымъ талантомъ обманывать самого себя. Такъ и теперь онъ заблуждался относительно истиннаго значенія умиленія, охватившаго его душу подъ впечатлѣніемъ картины.
   Какъ ни слабо было основаніе утѣшенія, какъ ни мало способно дать постоянный миръ, однако, на время оно опьянило молодого человѣка и для Феликса насталъ рядъ спокойныхъ дней. Жажда эстетическаго наслажденія нашла новую форму удовлетворенія. Феликсъ досталъ Библію изъ футляра, откуда она много лѣтъ не вынималась. При этомъ на землю полетѣла кипа лотерейныхъ билетовъ, печальныхъ свидѣтелей прошлаго безумія. Ихъ оказалось пятьдесятъ штукъ. Феликсъ давно забылъ, что спряталъ ихъ въ книгу, и когда искалъ послѣдній билетъ, то не вспомнилъ, куда положилъ его. Долго стоялъ Феликсъ надъ разлетѣвшимися бумажками и въ его душѣ еще разъ съ мучительною болью пронеслись разочарованія, причиненныя напраснымъ ожиданіемъ. Но все это теперь пережито. На этомъ свѣтѣ для него нѣтъ счастливаго будущаго. Покой, абсолютный покой -- вотъ все, чего онъ желалъ.
   Феликсъ собралъ съ пола лишенныя всякаго значенія бумажки и въ хронологическомъ порядкѣ наклеилъ ихъ на ширмы и началъ читать Библію. Переводъ за то подвигался впередъ медленно и опять грозила опасность испытать нужду и лишенія. Но теперь никто не могъ упрекнуть Феликса: его здоровье было слишкомъ разстроено и силъ для работы не хватало.
   

VII.

   Квартира госпожи Викъ находилась около академіи художествъ и потому эта мѣстность была заселена молодыми академиками. И въ той комнатѣ, гдѣ поселился Феликсъ Лубрехтъ, до него жилъ талантливый художникъ; нѣсколько мѣсяцевъ назадъ нужда заставила его взять мѣсто помощника фотографа. Какъ-то въ сумерки раздался стукъ въ его запертую дверь.
   -- Господина Лубрехта нѣтъ дома,-- крикнула изъ кухни хозяйка.
   -- Я пришелъ къ художнику Крёнлейнъ; развѣ онъ не живетъ больше здѣсь?
   -- Давно съѣхалъ.
   -- А кто, вы сказали, живетъ теперь у васъ?
   -- Да что, вы не знаете!-- грубо отвѣтила прачка.-- Какой-то пруссакъ.
   Незнакомый господинъ вошелъ въ кухню, полную пару и мыльнаго запаха.
   -- Не Феликсомъ-ли зовутъ его?-- нетерпѣливо спросилъ онъ.
   Стиравшая у корыта хозяйка отъ удивленія пріостановила стирку.
   -- Вѣрно, господина зовутъ Феликсомъ. А я-то думала, что ни одна душа не знаетъ его въ Баваріи.
   -- Вы ошиблись,-- отвѣтилъ взволнованный гость.-- У господина Лубрехта здѣсь много друзей и я одинъ изъ нихъ.
   Господинъ досталъ изъ кармана карточку, написалъ на ней при тускломъ свѣтѣ кухонной лампочки нѣсколько словъ и, кладя ее на окно, сказалъ хозяйкѣ.
   -- Отдайте ему, когда онъ вернется; завтра я опять приду.
   Прачка не потрудилась даже вытереть рукъ и, когда черезъ полчаса Феликсъ вернулся, мыльными руками подала ему карточку.
   -- Сейчасъ васъ спрашивалъ господинъ, который назвался вашимъ другомъ. Скажите, почему вы его знаете?-- съ любопытствомъ спросила она.
   Феликсъ испугался и, къ досадѣ хозяйки, далъ какой-то уклончивый отвѣтъ. Онъ поспѣшилъ въ свою комнату и зажегъ огонь. Наконецъ-то онъ прочелъ имя: посѣтитель былъ Гансъ Бундшу. Неожиданность поразила Феликса. Когда онъ увидѣлъ изображеніе Іоанна, онъ самъ почувствовалъ желаніе разыскать художника, но это длилось одну минуту. Феликсъ такъ привыкъ къ одиночеству, что не могъ себѣ представить возобновленія прежнихъ отношеній, и боялся встрѣчи съ старыми друзьями. Феликсъ пересталъ взваливать на судьбу причину своихъ страданій; онъ негодовалъ на себя за то, что не справился съ жизнью.
   При такомъ душевномъ настроеніи, Феликсъ не могъ радоваться свиданію со старымъ другомъ, за которымъ, онъ зналъ, послѣдуютъ остальные знакомые изъ прежнихъ счастливыхъ временъ. Поэтому онъ провелъ безсонную ночь въ борьбѣ, не бѣжать ли опять, прежде чѣмъ его нашли, какъ уже разъ бѣжалъ отъ Фёра.
   Феликсъ не ошибся, предположивъ, что слѣдомъ за художникомъ явятся и остальные друзья. Только за нѣсколько дней передъ тѣмъ Бундшу встрѣтилъ Мартына и съ огорченіемъ выслушалъ, что Феликсъ окончательно исчезъ. Поэтому, возвратившись домой отъ госпожи Викъ, Гансъ первымъ дѣломъ написалъ Мартыну, что нашелъ пропавшаго. Мартынъ получилъ письмо, придя на слѣдующее утро на лекцію. Никогда чтеніе не было такъ трудно молодому профессору, какъ въ этотъ день, когда его сердце трепетно билось отъ радостнаго ожиданія свиданія съ давно невидѣннымъ другомъ. Сейчасъ же послѣ звонка Мартынъ поспѣшилъ по указанному художникомъ адресу. Утомленный и измученный безсонною ночью, Феликсъ покорился неизбѣжности встрѣчи. Онъ сидѣлъ и ждалъ художника, когда вошелъ Мартынъ.
   -- Мартынъ, ты?-- съ мучительною радостью воскликнулъ Феликсъ, едва узнавъ простоватаго семинариста въ возмужаломъ, красивомъ мужчинѣ.
   Мартынъ былъ пораженъ. Слезы потекли изъ его глазъ и вздрагивающія губы не могли произнести ни слова, когда онъ увидѣлъ блѣдное, исхудалое лицо друга съ ввалившимися, лихорадочно блестящими глазами. Онъ хотѣлъ заключить несчастнаго въ объятія, хотѣлъ поцѣловать его и огорчился, когда Феликсъ отстранился отъ него и съ испугомъ сказалъ:
   -- Нѣтъ, Мартынъ! Моя болѣзнь заразительна!
   Скоро Феликсъ, неожиданно для себя, почувствовалъ радость и спокойствіе. Когда Мартынъ сѣлъ около него, взялъ его руку и съ участіемъ, точно желая проникнуть въ самую глубь души, взглянулъ на больного своими добрыми, дѣтски-ясными глазами, тогда исчезли сомнѣнія, тревоги, стыдъ, такъ какъ не строгимъ судьей явился другъ, а исполненнымъ любви, радости и состраданія. Изстрадавшееся больное сердце Феликса такъ согрѣлось, что онъ сжалъ обѣ руки Мартына и воскликнулъ:
   -- Я опять нашелъ родину! Она въ тебѣ!
   

VIII.

   Въ полдень, послѣ ухода Мартына, пришелъ Гансъ Бундшу и былъ не менѣе пораженъ перемѣной Феликса. Больной печально улыбнулся и опустилъ голову.
   -- Я тѣнь Іоанна,-- прошепталъ онъ.
   -- Такъ вы видѣли картину?-- спросилъ взволнованный художникъ.
   Феликсъ отвѣтилъ утвердительно.
   -- Но съ меня, несчастнаго, не стоило писать святого.
   -- Нѣтъ, въ васъ что-то есть,-- отвѣтилъ Гансъ.-- Вы знаете, что съ перваго взгляда плѣнили во мнѣ художника, и, вѣрьте мнѣ, я никогда не встрѣчалъ мужского лица, которое выражало бы въ такой степени, какъ ваше, мельчайшіе изгибы души. Выраженіе. Іоанна я часто находилъ въ вашихъ чертахъ. Теперь ваше лицо повѣствуетъ мнѣ длинную исторію страданій. Сколько должны вы были испытать, бѣдняга!
   Феликсъ утромъ передалъ Мартыну длинную исповѣдь и теперь ему не хотѣлось открывать душу художнику, съ которымъ онъ былъ менѣе близокъ. Онъ отклонилъ разговоръ о себѣ и началъ разспрашивать Бундшу о его художественныхъ работахъ и планахъ. Гансъ предложилъ заглянуть въ его мастерскую, находившуюся по близости. Феликсъ охотно согласился. Его радовала мысль еще разъ увидѣть тотъ міръ красоты, гдѣ прежде онъ такъ хорошо себя чувствовалъ. Но едва Феликсъ вошелъ, какъ его охватила тоска.
   "Это потерянный рай!" -- раздавался голосъ внутри его.
   Большинство картинъ Бундшу было разсѣяно по всему свѣту, но наброски и эскизы хранились въ папкахъ и на стѣнахъ, и не мало часовъ потребовалось бы, чтобы пересмотрѣть всѣ сокровища. Впечатлѣній было такъ много, что они скоро утомили отвыкшаго отъ искусствъ Феликса. Наконецъ, Гансъ принесъ папку съ рисунками, изображавшими сцены изъ античной жизни.
   -- Да это иллюстраціи къ Катуллу?!-- воскликнулъ Феликсъ, непріятно пораженный.
   -- Да, -- отвѣтилъ Гансъ.-- Источникомъ вдохновенія была свадьба, на которой мы познакомились съ вами.
   Печальныя воспоминанія пробуждались въ душѣ Феликса по мѣрѣ того, какъ онъ разсматривалъ картины. Наконецъ, онъ дошелъ до листа, при видѣ котораго на его лицѣ выразился ужасъ. Гансъ замѣтилъ это.
   -- Нельзя пропускать самаго горькаго и самаго отвратительнаго, когда изображаешь жизнь Катулла. Это судьба Лесбіи. И не правъ я развѣ, что придалъ этой падшей женщинѣ черты негодной Розаліи?
   Феликсъ поднялся съ выраженіемъ муки на лицѣ.
   -- Не спрашивайте меня!-- въ волненіи произнесъ онъ.-- Вы не знаете, какія страшныя муки пробуждаетъ во мнѣ этотъ образъ!
   -- То, что создаетъ художникъ, отдѣляется отъ его личности и становится объективнымъ. Для меня это была Катуллова Лесбія. Но послѣ того, какъ я видѣлъ ваше страданіе, мой бѣдный другъ, я не могу относиться къ ней съ объективностью художника. И вотъ куда ей дорога!
   Гансъ разорвалъ листъ на мелкіе клочки и бросилъ въ уголъ.
   -- Мнѣ жаль это художественное произведеніе,-- грустно проговорилъ Феликсъ.-- Его не слѣдовало уничтожать изъ-за моей личной злобы. Но было бы лучше, если бы я не видѣлъ его.
   Гансъ старался успокоить его, отвлечь вниманіе другими картинами, но Феликсъ уже не могъ наслаждаться прекраснымъ. Пробужденныя воспоминанія вернули сознаніе неудачной жизни, несбывшихся стремленій и разбитыхъ надеждъ. Нравственное утомленіе овладѣло Феликсомъ и на лицѣ выразилась такая безъисходная тоска, что Гансъ взялъ, наконецъ, его руку и съ тревогой заглянулъ въ глаза. Феликсъ попытался улыбнуться, но неудачно.
   -- Скажите мнѣ, что съ вами?-- спросилъ художникъ.
   Феликсъ громко застоналъ.
   -- Я хотѣлъ бы умереть!-- съ отчаяніемъ воскликнулъ онъ.
   -- Феликсъ!
   -- Да, Гансъ, это такъ! Искусство не возвышаетъ меня больше, дружба доставляетъ не радость, а сокрушеніе о собственномъ несчастьѣ. Назовите это завистью, если хотите, горькою завистью, но меня охватываетъ тоска. За что я несчастливъ и слабъ? Отчего природа не надѣлила меня творческимъ талантомъ, тогда какъ друтихъ съ избыткомъ одарила геніемъ? И я, ребенкомъ, вѣрилъ, что Богъ не оставитъ меня, сдѣлаетъ изъ меня человѣка. Я мечталъ о великомъ и самоувѣренность безсознательно жила во мнѣ, когда я давно утратилъ дѣтскую вѣру; она не покинула меня и тогда, когда разбилось мое счастье. Но теперь, теперь! Мои глаза открылись; природа жестоко обманываетъ насъ, пока мы, обольщенные ея блуждающими огнями, не попадаемъ въ трясину, которая затягиваетъ насъ. Идеализмъ и оптимизмъ -- двѣ величайшія глупости въ этомъ мірѣ дураковъ!
   

IX.

"Милая сестра Лотта!

   Нашъ бѣдный Феликсъ возвратился въ Баварію и живетъ въ этомъ городѣ. Чахотка сдѣлала его неузнаваемымъ. Если возможно спасеніе, то при условіи самаго заботливаго ухода. Я прошу тебя навѣстить его. Послѣ того, какъ ты повидаешь его, мы вмѣстѣ обсудимъ, какъ помочь несчастному.

"Твой братъ Мартынъ".

   Лотта получила это письмо, вернувшись съ прогулки съ стариками Аутенритъ. Наверху, въ своей комнатѣ, она прочла горестное извѣстіе. Противуположныя чувства боролись въ ея груди. Неожиданность причинила и горе, и радость. Но не радость любви, не счастье, не трепетное замираніе сердца, а жалость, только жалость чувствовала Лотта. Воспоминаніе любви осталось, сама любовь умерла.
   Грустно провела Лотта вечеръ съ стариками, а на слѣдующее утро, подъ какимъ-то предлогомъ, вырвалась изъ золотой виллы и поспѣшила къ больному. Входя къ Феликсу, она не думала о своемъ посѣщеніи въ старинномъ замкѣ, откуда ушла оскорбленная. Страдальческій видъ Феликса возбудилъ въ ней чувства жалости и состраданія, вытѣснивъ всѣ остальныя мысли. За то Феликсъ, прежде всего, вспомнилъ о разрывѣ. Тогда, когда Лотта ушла, онъ любилъ ее еще, и, все-таки, она ушла: не она развѣ порвала ихъ духовный союзъ? Правда, послѣ того, какъ Феликсъ разстался, какъ онъ думалъ, навсегда съ Лоттой, ея образъ постепенно блѣднѣлъ, красивыя женскія лица, встрѣченныя въ столицѣ, заслонили его и скоро тихая, скромная баварская дѣвушка представлялась Феликсу мечтой прошлыхъ дней. Но искренней привязанности къ другой женщинѣ Феликсъ не нашелъ и, по мѣрѣ того, какъ онъ падалъ все ниже и все безрадостнѣе становилось его одинокое существованіе, въ его душѣ громче звучалъ упрекъ. И этотъ упрекъ вырвался изъ устъ Феликса, когда онъ увидѣлъ передъ собой бывшую невѣсту.
   -- Лотта, Лотта! Если бы ты осталась со мной, я не погибъ бы.
   Упрекъ Феликса огорчилъ Лотту, но вины за собой она не чувствовала. Онъ самъ хотѣлъ того, что случилось. Увлеченіе Лотты давно миновало и она поняла, что ошиблась. И Феликсъ часто говорилъ, что былъ влюбленнымъ безумцемъ и что женщина съ умомъ и сердцемъ самоотверженнѣе полюбила бы его. Путь Лотты былъ теперь ясенъ. Она сознала свою ошибку, искупила ее и впасть въ нее вторично не могла. Феликсъ же, не нашедшій въ жизни точки опоры, колебался между проклятіемъ и благословеніемъ; сегодня онъ поклонялся тому, что проклиналъ вчера, если оно очаровывало его умъ и слабое сердце.
   -- Феликсъ, Феликсъ!-- вотъ все, что печально отвѣтила Лотта на его упрекъ.
   Чувства Феликса мгновенно измѣнились. Нѣтъ, онъ не имѣлъ права упрекать ее; онъ низко, низко палъ, тогда какъ она стоитъ на недосягаемой высотѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, прости меня, Лотта!-- съ сокрушеніемъ воскликнулъ онъ.-- Я никогда не былъ достоинъ тебя.
   Лотта не долго оставалась у Феликса, такъ какъ оба чувствовали неловкость. Они поговорили о покойномъ отцѣ дѣвушки, затѣмъ перешли къ болѣзни Феликса. Лотта пыталась утѣшить и вдохнуть въ больного надежду, но Феликсъ покачалъ головой и сказалъ:
   -- Нѣтъ, Лотта, для меня лучше покинуть этотъ міръ. Жизнь оказалась слишкомъ тяжелою для моихъ силъ.
   Простившись съ Феликсомъ, Лотта направилась въ паркъ. Тамъ она сѣла на скамейку въ чащѣ кустовъ и горько заплакала. Но Феликсъ остался въ еще большемъ горѣ. Воскресшая любовь, какъ искра, вспыхнула въ его мрачномъ сердцѣ, но только для того, чтобы ослѣпить своимъ яркимъ свѣтомъ, такъ какъ эта любовь была безъ надежды и безъ взаимности.
   

X.

   Людовикъ Розенштиль уѣхалъ изъ Берлина путешествовать. Черезъ три дня послѣ его отъѣзда оставшаяся дома супруга Розалія получила документъ, изъ котораго явствовало, что ея мужъ продалъ домъ со всею обстановкой, и черезъ недѣлю ей было предложено уступить мѣсто новому владѣльцу. Въ то же время, пришло письмо изъ Гамбурга, въ которомъ мужъ сообщалъ, что уѣзжаетъ въ Америку и жить съ Розаліей не желаетъ, такъ какъ она также мало счастья дала третьему мужу, какъ и его двумъ предшественникамъ. Брошенная жена начала дѣло о разводѣ и рѣшила навѣстить золотую клѣтку, но не потому, что соскучилась о домѣ и родителяхъ, а потому, что въ берлинскомъ обществѣ ей дали понять, что она пользуется довольно сомнительною репутаціей. Пусть же злой свѣтъ увидитъ, что она, угнетенная невинность, ищетъ защиты въ родительскомъ домѣ.
   Вскорѣ послѣ ухода Лотты къ Феликсу госпожа Аутенритъ получила телеграмму отъ дочери и поспѣла на вокзалъ во-время, чтобы заключить въ объятія выходившую изъ вагона дочь.
   Путь Лотты, возвращавшейся изъ парка домой, шелъ мимо вокзала; у подъѣзда она встрѣтилась съ Мартыномъ, отправлявшимся послѣ лекціи въ Зауэрбрунъ. Они остановились, чтобы переговорить о дѣлѣ.
   Въ то время, какъ они бесѣдовали, изъ залы выбѣжалъ лакей и распахнулъ дверцу поданной къ подъѣзду коляски; за нимъ слѣдовали госпожа Аутенритъ и Розалія. Взгляды обѣихъ дамъ упали на молодыхъ людей. Лотта смущенно поклонилась, Мартынъ вѣжливо снялъ шляпу. Госпожа Аутенритъ холодно отвѣтила на поклонъ и выразила на лицѣ неодобреніе; Розалія же, которая сразу узнала дѣвушку, хотя со времени маневровъ въ Зауэрбрунѣ прошло пять лѣтъ, смѣрила ее презрительнымъ и полнымъ ненависти взглядомъ. Когда экипажъ отъѣхалъ, растерянная Лотта испуганно взглянула на друга.
   -- О, Мартынъ!-- воскликнула она.-- Эта женщина толкнула въ пропасть нашего Феликса.
   Мартынъ взялъ руку дѣвушки.
   -- Ты не можешь жить съ нею въ одномъ домѣ, Лотта! Поѣдемъ со мной въ Зауэрбрунъ!-- попросилъ онъ.
   Но Лотта отрицательно покачала головой.
   -- Прощай, Мартынъ! Я должна до конца выстоять на своемъ мѣстѣ.
   Мартынъ попробовалъ настаивать, но Лотта вырвала свою руку. Онъ печально смотрѣлъ вслѣдъ удалявшейся дѣвушкѣ. А, между тѣмъ, какъ охотно поѣхала бы съ нимъ Лотта! Жизнь въ одномъ домѣ съ Розаліей представлялась ей невыносимою пыткой. Въ гостиной былъ одинъ старикъ Аутенритъ, когда Лотта вернулась домой. Онъ сидѣлъ съ испуганнымъ лицомъ, и когда дѣвушка поклонилась ему, сдѣлалъ предостерегающій жестъ.
   -- Ты, Лотта?-- прошепталъ онъ.-- Розалія вернулась и какая она сердитая! Я боюсь ее.
   Лотта сѣла на свое мѣсто и взяла въ руки работу. Скоро явилась хозяйка.
   -- Послушайте,-- сказала она, не отвѣчая на поклонъ дѣвушки,-- то, что я узнаю, просто неслыханно! Вы стоите на улицѣ и болтаете съ мужчинами въ то время, какъ здѣсь, гдѣ вы получаете жалованье, все идетъ вверхъ дномъ. За что я плачу деньги, если васъ никогда не бываетъ дома, когда вы нужны?
   -- Извините, госпожа Аутенритъ.
   -- Я ничего не хочу слышать! Вести себя такъ, какъ вы ведете, неприлично! А противорѣчій я не терплю, вы знаете!
   -- Мама, не трать понапрасну слова! Развѣ можно научиться приличіямъ въ баварской деревнѣ? Меня удивляетъ, что ты взяла въ домъ эту... эту...
   Такъ говорила прекрасная Розалія, незамѣтно вышедшая изъ будуара рококо во время выговора матери компаньонкѣ. Лотта смотрѣла на нее съ нѣмымъ упрекомъ.
   -- Молчи!-- рѣзко перебила дочь госпожа Аутенритъ.-- Тебѣ до сихъ поръ не было дѣла до насъ, -- и, обратившись къ Лоттѣ, она прибавила мягче:-- Сядьте. До нынѣшняго дня я всегда была довольна вами.
   Розалія съ презрительною улыбкой опустилась на кресло. Лакей поставилъ около нея на столикѣ красное вино и пирожное.
   -- Папа,-- сказала молодая женщина, разваливаясь въ креслѣ,-- ты весь домъ пропиталъ табачнымъ запахомъ. Я надѣюсь, что, изъ вниманія ко мнѣ, ты изгонишь эти трубки на то время, пока я здѣсь.
   Старикъ испуганно взглянулъ на дочь и что-то хотѣлъ отвѣтить, но его предупредилъ попугай.
   -- Дура!-- крикнулъ онъ.
   -- А птицѣ я сверну голову, -- сказала Розалія, обмакивая тортъ въ вино.
   -- Нѣтъ, дитя мое!-- отвѣтила мать.-- Это подарокъ твоего покойнаго мужа.
   -- Гроха? Ха-ха-ха! Да, да, припоминаю... И самъ-то онъ былъ престарѣлый попугай!
   -- Бѣдный, милый Грохъ!-- со вздохомъ произнесла мать.-- А что, Розалія, ты ничего не слыхала о его племянникѣ?
   -- О его племянникѣ, мама? Я не знаю, о комъ ты говоришь. У Гроха не было никого родныхъ.
   -- Не могла же ты забыть того красиваго молодого человѣка, который спасъ тебѣ жизнь! Какъ его зовутъ? Фрейлейнъ Крауссъ, вы, вѣдь, тоже знали его.
   -- Феликсъ Лубрехтъ,-- отвѣтила Лотта, сдерживая волненіе.
   -- Да, да, вѣрно. Мнѣ жаль, что мы совершенно потеряли его изъ вида. Я желала бы доказать ему нашу благодарность.
   -- Я никого не знаю, кому мы обязаны благодарностью,-- нетерпѣливо замѣтила Розалія.-- И то, что никто не претендуетъ на нее, лучше всего доказываетъ, что ты ошибаешься, мама. Неужели же эта мамзель лучше насъ знаетъ наши дѣла?
   Лотта подняла голову и обратилась къ хозяйкѣ:
   -- Феликсъ Лубрехтъ, котораго докторъ Грохъ воспиталъ и назначилъ единственнымъ наслѣдникомъ, живетъ теперь въ Росталѣ. Внезапная смерть дяди выбила его изъ колеи, разбила счастье и здоровье и теперь онъ, умирающій, возвратился сюда.
   Лотта блѣднѣла по мѣрѣ того, какъ говорила, и дрожала всѣмъ тѣломъ. Розалія расхохоталась.
   -- Что это значитъ?-- съ недоумѣніемъ спросила мать.
   -- О, мама, теперь я догадываюсь!-- воскликнула Розалія, бросивъ на Лотту полный ненависти взглядъ.-- Ты говорила о молодомъ франтѣ, который совалъ въ Зауэрбрунѣ свой носъ туда, куда его не спрашиваютъ? Такъ успокойся. Добрякъ Грохъ взялъ его подъ свое покровительство изъ состраданія; родства между ними никакого не было. И я, конечно, не считала себя обязанной заботиться о совершенно чужомъ человѣкѣ.
   -- Онъ былъ очень близокъ вашему покойному мужу,-- твердымъ голосомъ произнесла Лотта.-- Вы, госпожа Розалія, знали, что послѣднимъ желаніемъ доктора Гроха было сдѣлать Феликса Лубрехта своимъ единственнымъ наслѣдникомъ. Если бы вы грубою выходкой не ускорили его смерти, то это желаніе было бы исполнено. Вы это прекрасно знали и, тѣмъ не менѣе, на основаніи жалкаго бумажнаго права, попрали ногами нравственное право, разбили надежды и счастье благороднаго, талантливаго юноши и довели его до смерти.
   Нѣсколько разъ нервный смѣхъ Розаліи прерывалъ эту рѣчь, но Лотта съ серьезнымъ, взволнованнымъ лицомъ спокойно договорила до конца. Теперь она неподвижно сидѣла, точно ожидая приговора.
   -- Что это? Что это значитъ?-- съ негодующимъ изумленіемъ воскликнула госпожа Аутенритъ.-- Розалія, правда это? Ты могла быть такою неблагодарной, что толкнула въ нищету и погибель человѣка, рисковавшаго за тебя своею жизнью?
   -- Ложь, ложь и ложь!-- крикнула Розалія.-- Не видишь ты развѣ, что она готова лопнуть отъ зависти, мама? Она была влюблена въ этого франта и отъ злости и разочарованія, что онъ оказался нищимъ, выдумываетъ подлую клевету. Выгони вонъ эту гадину, мама! Вонъ! Вонъ!...
   Лотта, блѣдная, поднялась и спокойно обратилась къ хозяйкѣ:
   -- Каждое мое слово истина, госпожа Аутенритъ. Теперь поздно искупать преступленіе, такъ какъ Феликсу осталось недолго жить и о немъ заботятся друзья, которые, наконецъ, нашли его. Но я рада, что вы не участвовали въ этомъ преступленіи. Я всегда знала, что вы иначе поступили бы, такъ какъ вы строги, но справедливы. Оставаться долѣе въ этомъ домѣ я не могу. Я покидаю васъ, госпожа Аутенритъ. Да сохранитъ васъ Господь.
   Старикъ Аутенритъ поднялся и, схвативъ руку молодой дѣвушки, зарыдалъ, какъ дитя.
   -- Лотта, Лотта!-- воскликнулъ онъ.-- Не уходи отъ насъ, не уходи! Пусть Розалія уходитъ; она дурная дочь. Не покидай несчастнаго старика, мое дорогое дитя!
   Слезы потекли изъ глазъ Лотты. Она поцѣловала старика въ щеку и съ волненіемъ отвѣтила:
   -- Я должна уйти. Да хранитъ васъ Богъ, милый господинъ Аутенритъ.
   Розалія, которая продолжала мокать пирожное въ красное вино, нетерпѣливо топнула ногой.
   -- Мама, прекрати, пожалуйста, эти возмутительныя сантиментальности! Выгони эту особу и усмири безумнаго старика!
   Госпожа Аутенритъ встала и подошла къ Лоттѣ.
   -- Фрейлейнъ Крауссъ, я васъ не удерживаю, потому что послѣ того, что произошло, вы не можете чувствовать себя здѣсь хорошо. Но я вѣрю каждому вашему слову и не вѣрю ничему, что говоритъ Розалія. Она всегда лгала и никогда не имѣла сердца. Мой бѣдный мужъ правъ: пусть она уходитъ; вѣдь, мы ее не звали.
   -- Ха-ха-ха! Этого недоставало!-- воскликнула Розалія съ истерическимъ смѣхомъ.-- Какъ, я должна терпѣть, когда за моею спиной клевещутъ на меня? Нѣтъ, мама, если и ты лишилась разсудка, то мой долгъ остаться здѣсь и слѣдить за порядкомъ.
   -- Оставайся, если хочешь извести и насъ съ отцомъ,-- отвѣтила старуха. Она вышла вмѣстѣ съ Лоттой, а старикъ съ плачемъ упалъ въ кресло. Въ зеркальной комнатѣ стояла Лотта съ опущенною головой и въ первый разъ въ жизни держала руку гордой хозяйки. Молодую дѣвушку глубоко тронуло то, что всегда своенравная старуха теперь отнеслась къ ней съ сочувствіемъ.
   -- Простите,-- сказала Лотта умоляющимъ тономъ,-- что я внесла раздоръ въ вашъ домъ.
   -- Оставьте это! Тамъ, гдѣ Розалія, никогда не бываетъ мира. Скажите, гдѣ найти бѣднаго Феликса? Я хотѣла бы хоть отчасти исправить то, въ чемъ виновата передъ нимъ безсердечная Розалія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я прошу васъ, не дѣлайте этого,-- возразила Лотта.-- Прошлое для него кончено и всякое напоминаніе страшно волнуетъ его. Скоро ему ничего не надо будетъ!
   -- Ну, какъ хотите. Мнѣ его, все-таки, жаль. Будьте счастливы, дитя мое!
   Молодая дѣвушка ушла въ свою комнату, уложила немногія вещи, и въ то время, какъ двѣ служанки сносили внизъ ея корзину, хозяйка послала лакея за экипажемъ. Старикъ увидѣлъ въ окно подъѣхавшую карету и тревожно оглядѣлся кругомъ.
   -- Мамочка,-- произнесъ онъ, наконецъ,-- я подарю ей на прощанье Библію.
   Роскошное изданіе съ иллюстраціями Доре лежало украшеніемъ на столѣ.
   -- Отецъ, ты окончательно одурѣлъ!-- съ досадой воскликнула Розалія.
   Но госпожа Аутенритъ спокойно отвѣтила:
   -- Ну что-жь, старикъ, подари. Я тоже куплю что-нибудь и пошлю ей.
   Старикъ радостно вскрикнулъ, схватилъ книгу и поспѣшилъ въ прихожую. Лотта, уже сидѣвшая въ каретѣ, съ умиленіемъ приняла подарокъ. Старикъ стоялъ у калитки и махалъ платкомъ, пока экипажъ не скрылся изъ вида. Черезъ полчаса Лотта подъѣзжала къ уютному домику въ Зауэрбрунѣ.
   

XI.

   По настоянію доброй канторши Гугельхопфъ и Мартына, Феликсъ согласился на то, чтобы его перевели въ домъ канторши. Ночью разыгралась сильная буря и слѣдующій день былъ такой холодный и сырой, что Феликсъ не могъ выйти въ садъ.
   Къ утру кашель больного замѣтно усилился и Павлу Крауссъ было дано порученіе захватить изъ Росталя морфій. Феликсъ сидѣлъ у открытаго окна въ креслѣ, защищенномъ отъ вѣтра ширмами; передъ нимъ на столикѣ красовался принесенный Лоттой букетъ изъ бѣлыхъ и красныхъ розъ. Феликсъ принялъ его съ благодарностью, но радости онъ не доставилъ ему. На его губахъ вертѣлся отвѣтъ: "если бы ты принесла мнѣ всѣ розы міра, онѣ не замѣнятъ твоей любви". Но онъ промолчалъ, и Лотта скоро оставила его одного. Въ пять часовъ съ поѣздомъ пріѣхалъ въ Зауэрбрунъ Гансъ Бундшу навѣстить больного. Онъ привезъ неожиданный подарокъ: уменьшенную копію своей большой картины "Христосъ и Іоаннъ". Художникъ развернулъ картину въ великолѣпной рамѣ и повѣсилъ на стѣну противъ больного. Растроганный Феликсъ пожалъ руку Ганса.
   Вершины деревьевъ озарились заходящимъ солнцемъ. Канторша попросила Лотту спѣть. Зная, что Феликсъ услышитъ, дѣвушка выбрала вечернюю пѣснь Кинкеля. Внизу окна тоже были открыты, и чистые, нѣжные звуки торжественной пѣсни неслись наверхъ въ Феликсу, точно желая убаюкать его душу. И въ самомъ дѣлѣ, его мученія выразились слезами, которыя медленно катились по щекамъ изъ закрытыхъ глазъ. Но когда смолкла пѣснь, Феликсъ громко застоналъ; уже ничто не могло облегчить страданій его больного сердца. Художникъ пытался утѣшить его. Феликсъ сдѣлалъ надъ собою энергичное усиліе.
   -- Простите, Гансъ, что я веду себя недостойно мужчины. Я не гожусь больше для людскихъ глазъ. О, еслибъ я могъ скрыться въ пещеру и изойти тамъ кровью, какъ раненый звѣрь!
   Вскорѣ пришелъ Мартынъ и обрадовался, увидѣвъ изображеніе Іоанна. Полюбовавшись картиной, онъ приблизился къ столу и наклонился надъ букетомъ розъ.
   -- Нравятся онѣ тебѣ?-- съ грустною улыбкой спросилъ Феликсъ.
   -- Цвѣты? Да, они красивѣе, чѣмъ въ нашемъ саду. И ихъ принесъ тебѣ другъ Бундшу?
   -- О, нѣтъ!-- возразилъ художникъ.
   -- Возьми ихъ, Мартынъ. Они твои,-- тихо проговорилъ Феликсъ.
   -- Мои?-- изумленно спросилъ Мартынъ.
   -- Да, твои. Они отъ Лотты.
   Мартынъ вопросительно взглянулъ на больного. Онъ догадывался, что подразумѣвалъ Феликсъ, и огорчился.
   -- Всѣ розы Лотты принадлежатъ тебѣ, Мартынъ,-- продолжалъ больной.
   Въ его словахъ звучала безысходная тоска.
   -- О, Феликсъ, Феликсъ!-- воскликнулъ взволнованный Мартынъ. Больной улыбнулся.
   -- Это мое завѣщаніе и это все, что я могу завѣщать.
   Гансъ Бундшу, не понимавшій значенія этой сцены, вмѣшался, наконецъ:
   -- Дѣти, дѣти! Не слушайте другъ друга! Радуйтесь, Феликсъ, розамъ, пока онѣ цвѣтутъ, а вы, другъ Мартынъ, не позволяйте ему предаваться тоскѣ. Зачѣмъ вы допустили это печальное украшеніе, эти лотерейные билеты, которые онъ наклеилъ на ширмы? Точно въ кельѣ кающагося грѣшника. Надо вѣрить въ жизнь, Феликсъ. Истина и красота безсмертны.
   -- Но мои глаза смертны,-- возразилъ больной.
   

XII.

   Пасторша Крауссъ направилась въ кабинетъ Мартына, гдѣ ея сынъ готовилъ уроки. Она любила разсматривать его тетради и слѣдить за успѣхами. Выбравъ всѣ книги изъ портфеля, мать увидѣла на днѣ небольшой свертокъ.
   -- Это что такое, Павелъ?
   -- Ахъ, я совсѣмъ забылъ!-- воскликнулъ мальчикъ.-- Это пузырекъ съ морфіемъ для Феликса.
   -- Слѣдовало раньше подумать, дитя мое,-- съ ласковымъ укоромъ проговорила мать.-- Отнеси скорѣе наверхъ.
   Мальчикъ выбѣжалъ изъ комнаты и черезъ минуту стучалъ въ дверь больного.
   -- Вотъ, Феликсъ, твой морфій,-- сказалъ онъ, входя.-- Не сердись, что я не принесъ раньше.
   -- Благодарю, мой мальчикъ. Ты еще не опоздалъ.
   Феликсъ взялъ свертокъ и погладилъ кудрявую головку мальчика.
   Павелъ замѣтилъ картину и съ восклицаніемъ восторга подбѣжалъ къ ней:
   -- Ахъ, Феликсъ, Феликсъ! Какъ хорошъ ты былъ, когда пришелъ къ намъ въ первый разъ!
   Больной развернулъ пузырекъ и поставилъ на столъ. Его взглядъ упалъ на печатный листъ, въ который было завернуто лѣкарство. Грустная тѣнь набѣжала на его лицо.
   -- Что попалось вамъ въ руки?-- спросилъ Бундшу, замѣтивъ перемѣну въ лицѣ больного.
   -- Какъ грозные призраки насъ по пятамъ преслѣдутъ наши глупости,-- возразилъ Феликсъ,-- и когда мы менѣе всего ожидаемъ, тогда они появляются, пугая насъ. Это -- списокъ выигрышей той лотереи, на которую я возлагалъ свои надежды, пока не обезумѣлъ, наконецъ!-- и онъ съ презрѣніемъ бросилъ листъ на столъ. Но, точно магическою силой, онъ притягивалъ Феликса.-- Безумецъ, тотъ, кто милостью случая, а не собственными силами, надѣется достигнуть счастья,-- произнесъ онъ и по странному противорѣчію со словами протянулъ руку за листомъ.
   Вдругъ лицо Феликса оживилось и глаза заблестѣли.
   -- Удивительное совпаденіе!-- воскликнулъ онъ.-- Это отчетъ того розыгрыша, который происходилъ во время моего сидѣнья въ тюрьмѣ. Онъ никогда не попадался мнѣ въ руки, такъ какъ я затерялъ билетъ, а когда послѣ нашелъ его, то считалъ ненужнымъ убѣждаться въ томъ, что опять не выигралъ. Теперь списокъ самъ является въ домъ. Это похоже на чудо.
   -- Билетъ находится въ числѣ коллекціи на ширмахъ?-- спросилъ художникъ.
   -- Конечно. А я держу въ рукахъ ключъ къ тайнѣ счастья. Ставить ли вопросъ судьбѣ?
   -- При этихъ условіяхъ непремѣнно!-- въ одинъ голосъ отвѣтили друзья.
   Феликсъ колебался съ минуту, потомъ скомкалъ листъ и швырнулъ въ уголъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Довольно разочарованій! Я хочу спокойно умереть!
   Послѣ нѣкотораго раздумья Мартынъ одобрилъ поступокъ Феликса.
   -- Меня радуетъ, что ты одержалъ побѣду надъ собой. Случай -- самый ненадежный другъ, какому только человѣкъ можетъ, довѣриться.
   Феликсъ вздохнулъ.
   -- Это не побѣда. Теперь счастье явилось бы слишкомъ поздно.
   Полюбовавшись картиной, Павелъ по дѣтской привычкѣ началъ расхаживать по комнатѣ. Наконецъ, онъ незамѣтно завладѣлъ брошеннымъ листомъ, подкрался на ципочкахъ къ ширмамъ за кресломъ больного и сталъ сличать билеты съ номерами выигрышнаго списка. Вдругъ онъ громко закричалъ:
   -- Ура, ура! Феликсъ, ты выигралъ главный выигрышъ. Сто тысячъ марокъ!
   Всѣ были поражены. Феликсъ откинулся назадъ съ закрытыми глазами и болѣзненнымъ стономъ. Гансъ и Мартынъ поднялись и, въ то время, какъ баварецъ суетился около больного, художникъ подошелъ къ мальчику, который держалъ руку около выигравшаго билета.
   -- Вѣрно,-- подтвердилъ онъ слова мальчика.-- Билетъ выигралъ 100 тысячъ марокъ.
   Мартынъ озабоченно покачалъ головой.
   -- Когда произошелъ розыгрышъ?-- спросилъ онъ, наконецъ.
   -- Три года тому назадъ,-- отвѣтилъ художникъ, взглянувъ на листъ.
   -- Три года!-- повторилъ Мартынъ. Затѣмъ онъ подошелъ къ ширмамъ и прочиталъ примѣчаніе внизу билета: "Выигрыши, не полученные въ теченіе двухъ лѣтъ со дня розыгрыша, поступаютъ въ пользу фонда". Выигрышъ пропалъ годъ тому назадъ.
   Феликсъ закрылъ лицо руками и воскликнулъ съ отчаяніемъ:
   -- О, мое загубленное счастье! Загубленная жизнь!
   Больной упалъ на подушку и съ нимъ начался глухой кашель; вслѣдъ затѣмъ изъ его рта хлынулъ потокъ крови. Феликсъ задыхался и страшно поблѣднѣлъ. Друзья растерялись. Мартынъ держалъ ослабѣвшаго друга, а Гансъ старался удержать платкомъ кровавый потокъ. Оба съ тревогой ждали признаковъ облегченія на его искаженномъ лицѣ. Вдругъ оно прояснилось, руки безсильно повисли и истрадавшаяся голова съ хриплымъ вздохомъ упала на плечо Мартына.
   Молодые люди еще не понимали, не хотѣли понимать того, что случилось. Они положили Феликса на кровать и Мартынъ послалъ рыдающаго мальчика за своею матерью, отъ опытности которой ожидалъ помощи. Но когда пришли наверхъ женщины, на бѣломъ одѣялѣ уже мирно покоился преждевременно угасшій страдалецъ, и Мартынъ дрожащею рукой закрылъ глаза другу.
   

XV.

   Черезъ два дня послѣ похоронъ Феликса Лотта уѣхала къ профессоршѣ Фёръ, которая давно приглашала ее. Мартынъ со смерти Феликса не разговаривалъ съ ней и только безмолвнымъ пожатіемъ руки выразилъ свое сочувствіе; онъ съ грустью проводилъ Лотту и только позднѣе узналъ, что она живетъ въ домѣ друзей не гостьей, а воспитательницей дѣтей. Прошелъ годъ, а Лотта не возвращалась домой. Обѣ вдовы часто высказывали, какъ онѣ стосковались о дѣвушкѣ, только Мартынъ не говорилъ о своихъ чувствахъ. Онъ много и прилежно работалъ до лѣтнихъ каникулъ и затѣмъ уѣхалъ путешествовать.
   Стоялъ чудный лѣтній день, когда Мартынъ прибылъ въ тюрингскій городокъ въ горахъ, гдѣ Фёры проводили каникулы. Онъ скоро разыскалъ ихъ домъ. Супруги сидѣли вдвоемъ въ садовой бесѣдкѣ, а Лотта съ дѣтьми отправилась на вершину горы, въ рощу. Мартынъ разспросилъ дорогу и черезъ нѣсколько минутъ быстрыми шагами поднимался въ гору. Взгляды супруговъ встрѣтились послѣ его ухода и профессоръ многозначительно улыбнулся.
   -- Да,-- сказала ему въ отвѣтъ жена,-- тотъ, кто счае:изъ, получаетъ невѣсту. Мой бѣдный Феликсъ во всемъ терпѣлъ неудачу.
   -- Но, дорогая моя, кто же счастливъ?
   -- Да Мартынъ, милый мой.
   -- Конечно, Мартынъ, но почему? Потому, что онъ мужчина, не такъ ли? Счастьемъ обладаетъ тотъ, кто умѣетъ удержать его, а удержать его можетъ тотъ, кто достоинъ его.
   -- Неужели же ты думаешь, -- спросила жена,-- что Лотта такъ холодно и разсудительно обдумывала, кому отдать сердце?
   -- Нѣтъ, я, напротивъ, думаю, что сердце руководитъ ея разсудкомъ. Вѣдь, и она дочь Евы. Но ея сердце не могло иначе рѣшить. Хорошая женщина выбираетъ хорошаго мужа.
   Профессорша задумалась.
   -- Вы были слишкомъ строги къ Феликсу, всѣ, и ты, и она, и вся жизнь. Въ его крови было не желѣзо, а чистое золото. Онъ далъ бы міру нѣчто великое, если бы надъ нимъ не тяготѣлъ злой рокъ. Я никогда не перестану горевать объ этомъ благородномъ, убитомъ жестокою судьбой, юношѣ.
   Мартынъ достигъ вершины горы и увидѣлъ прелестную картину: на дерновой скамейкѣ сидѣла Лотта, такая же прекрасная, какъ и прежде, и къ ней прижались дѣти, внимательно слушая сказку. Дѣвушка какъ будто почувствовала близость друга, повернулась въ его сторону и радостно воскликнула. Мартынъ бросился къ ней и схватилъ ея руки.
   -- Лотта, милая Лотта, ты рада, что я пріѣхалъ?
   И, заглянувъ въ глаза дѣвушки, Мартынъ прижалъ ее къ груди. Пробывъ еще немного въ безмолвномъ лѣсѣ, молодые люди, полные тихаго счастья, спустились въ долину; впереди бѣжали дѣти.
   -- Мартынъ,-- сказала Лотта, спускаясь съ нимъ подъ руку по тѣнистой лѣсной тропинкѣ,-- ты отвезешь меня завтра къ нашимъ? Я весь годъ тосковала.
   -- Тосковала и, все-таки, уѣхала отъ насъ?
   Дѣвушка спрятала лицо на его плечѣ и прошептала:
   -- О, Мартынъ, иначе я выдала бы тебѣ, какъ люблю тебя.
   -- А Феликсъ?-- тихо спросилъ онъ.
   Лотта прямо взглянула на него; ея глаза сдѣлались влажны и она едва слышно проговорила:
   -- Мечта!

B. P.

"Русская Мысль", кн. IX--XII, 1892

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru