Александром Беляевым создан необычный, волшебный мир.
Того, кто попадет туда, ждут удивительные приключения. Он может совершить подводное путешествие, опуститься в глубины океана, чтобы искать там затонувшие суда или остатки исчезнувшей в пучине легендарной Атлантиды. Он может подняться за пределы земной атмосферы, облететь Землю, увидеть ее из мирового пространства, пожить в межпланетных просторах, побывать на Луне, на Венере, на астероидах или на планете другого звездного мира. Он может попасть в заповедный уголок, с животными и растениями прошлых геологических эпох и даже первобытными людьми. Вместе с новыми робинзонами он откроет неведомое в сокровенных тайниках девственной природы.
К услугам путешественника будут всевозможные аппараты: плавающие, летающие, несущиеся по суше -- вездеходы, для которых нет преград, корабли, которым не страшны никакие расстояния -- ни на Земле, ни вне ее пределов.
Ему доведется преодолевать трудности, переносить опасности, выходить победителем из многочисленных схваток.
В его распоряжении будут такие достижения науки, которых нет у современных ученых. Он будет вести мысленный разговор на расстоянии, не прибегая к радио, видеть объемную, цветную, полную живых звуков и жизни картину того, что происходит за тысячи, сотни тысяч и миллионы километров; проникать в неизведанные глубины вселенной и раскрывать неразгаданные загадки атома.
Он побывает на преображенной Земле, где исчезли бесплодные пустыни, появились новые моря, изменился вид городов и география стран, где техника и промышленность шагнули далеко вперед...
Наконец, будет с напряженным вниманием следить за судьбой человека-амфибии, летающего человека, человека, читающего мысли других людей...
Трудно перечислить все, с чем можно познакомиться в этом необыкновенном мире.
Невольно вспоминаются романы Жюля Верна, его знаменитая серия "Необыкновенные путешествия", которая была спутником детства едва ли не каждого из нас. Необычайные фантастические маршруты пролегли на страницах "Двадцати тысяч лье под водой" и "Путешествия к центру Земли", "Из пушки на Луну" и "Робура-завоевателя", многих и многих известных произведений великого фантаста.
И недаром об Александре Беляеве говорят как о "советском Жюле Верне".
Страницы беляевских книг увлекают смелостью фантазии. Естественно, писатель не прошел мимо того нового, что открывала современная ему наука. И потому он идет дальше Жюля Верна, мечтая не только о полете к Луне, но и о путешествии на Венеру, о многих будущих успехах техники, биологии, медицины.
Беляев, первый советский писатель, целиком посвятивший свое творчество научно-фантастической литературе, дал нашему юношеству целую библиотеку увлекательных книг. Они захватывали читателя своей романтикой, заставляли его с напряженным вниманием следить за всеми перипетиями динамичного сюжета. В них легко и увлекательно раскрывались горизонты науки, пути ее дальних поисков. В то же время Беляев нередко изображал заведомо фантастическое, и невозможное представало у него возможным.
Произведения Беляева имели точный адрес и потому как нельзя лучше выполняли свою задачу. Они показывали молодому читателю огромный воображаемый мир, но мир не абстрактный, не лишенный живой связи с современностью. Лучшие советские фантастические романы, и прежде всего "Аэлита" и "Гиперболоид инженера Гарина" А. Толстого, овеяны ее дыханием. То же можно сказать и о лучших фантастических вещах Беляева -- "научных" и "ненаучных".
Все это и обеспечило прочный, непреходящий успех многим произведениям Александра Беляева.
Бесспорно, творчество Беляева резко выделялось на общем фоне фантастики его времени. И можно сказать, что своими успехами журналы "Всемирный следопыт" и "Вокруг света", где он особенно активно сотрудничал, обязаны были ему. Его книги завоевали исключительную популярность.
Когда в 1934 году журнал "Борьба за технику" опросил известных писателей, что они думают о состоянии нашей научно-фантастической литературы, то, например, Федор Гладков, отметив бедность этой литературы, подчеркнул: "Все имеющееся в этой области можно буквально по пальцам перечесть: "Гиперболоид инженера Гарина", "Аэлита" А. Толстого, "Амфибия" Беляева -- и это, кажется, почти все". Поставив в один ряд Толстого и Беляева, он тем самым высоко оценил творчество нашего выдающегося фантаста.
У Беляева до сих пор широчайшая и благодарная читательская аудитория. За последние годы его романы, повести, рассказы были переизданы общим тиражом свыше пяти миллионов экземпляров! Многие из них переведены на языки народов СССР, изданы за рубежом во многих странах мира, от Англии и Италии до Чехословакии и Кореи.
Его творчество вызывает живой интерес у читателей разных поколений.
Имя Беляева хорошо известно тем, кто в 20-е и 30-е годы с нетерпением ждал очередного номера "Вокруг света" или "Всемирного следопыта" с продолжением нового романа либо рассказом писателя. Его знают и те, кто лишь недавно стал читать фантастику. Лучшие вещи Беляева выдержали самое беспристрастное испытание -- испытание временем.
Кто же этот человек, создавший целую библиотеку научно-фантастических книг, человек, чье имя навсегда вошло в историю нашей фантастики?
Профессор Рынин, собирая материалы для своей многотомной энциклопедии "Межпланетные сообщения", обращался к ученым и писателям с просьбой прислать ему свои автобиографии. В этой энциклопедии он уделял большое место и фантастике. При подготовке второго издания Рынин попросил и Беляева рассказать о себе. Война помешала выпустить книгу Рынина, но рукопись сохранилась.
Знакомясь с этой рукописью, в которой более тысячи страниц, я нашел вклеенный в нее машинописный текст -- биографическая справка, очевидно присланная самим Беляевым для новой работы Рынина. Документ столь интересен, что хочется привести его целиком.
"Беляев Александр Романович, род. в 1884 году. В детстве увлекался Жюль Верном. Совершал "кругосветные путешествия", не выходя из своей комнаты. Мечтал о полетах. Бросался с крыши на большом раскрытом зонтике, на парашюте, сделанном из простыни, расплачиваясь изрядными ушибами. Позднее мастерил планер, летал на аэроплане одной из первых конструкций инж. Гаккеля, за границей -- на гидроплане.
Любил изобретать. В 16-18 лет изобрел стереоскопический проекционный фонарь. Через 20 лет такой же был изобретен в Америке. Получил высшее юридическое образование, музыкальное -- по классу скрипки. Изучал историю искусств, ездил в Италию изучать Ренессанс. Был в Швейцарии, Германии, Австрии, на юге Франции.
В студенческие годы зарабатывал одно время игрой в оркестре цирка Труцци. В 1905 году студентом строил баррикады на площадях Москвы. Ведя дневник, записывая события вооруженного восстания. Уже во время адвокатуры выступал по политическим делам, подвергался обыскам. Дневник едва не сжег.
Не менее 15 лет отдал театру. Режиссировал и играл в провинции и несколько сезонов в Москве (в Сергиевском нардоме). Был присяжным поверенным, но адвокатура -- формалистика и казуистика царского суда -- не удовлетворяла.
Начал работать в провинциальных газетах примерно с 1911-1912 годов, был музыкальным и театральным критиком. Сотрудничал в детском журнале "Проталинка" в Москве.
С 1916 по 1922 год тяжело болел костным туберкулезом позвонков. С 1923 года в Москве служил в НКПС и НИС и одновременно начал писать рассказы в научно-фантастическом плане.
Сотрудничал в журналах "Всемирный следопыт", "Борьба миров", "Знание -- сила", "Природа и люди" и др.
Отдельными изданиями вышли "Человек-амфибия", "Голова профессора Доуэля", "Борьба в эфире", "Остров Погибших Кораблей", "Властелин мира", "Прыжок в ничто". Написано в общей сложности более 200 печатных листов".
Рукопись второго издания энциклопедии "Межпланетные сообщения" называлась "Завоевание неба". Биография Беляева приведена в ней на стр. 675-676 (фонды б-ки имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде). Эта автобиография могла быть написана в 1934 или 1935 годах, потому что последнее из упомянутых в ней Беляевым произведений -- "Прыжок в ничто" -- вышло впервые в 1933 году. Рынин здесь же добавляет, что Беляев работал над романом "Воздушный корабль" для журнала "Вокруг света", который начал печататься в конце 1934 года.
Для восьмитомного собрания сочинений биография Беляева была написана А. Орловым. Она дает представление об основных фактах биографии писателя, излагая их более подробно.
Беляев родился в Смоленске, в семье священника. Учился в Смоленской духовной семинарии, которую окончил в 1901 году. Но священником не стал, а поступил в юридический лицей, после окончания которого работал помощником присяжного поверенного, а затем и присяжным поверенным.
Еще семинаристом Беляев увлекся театром и задумывался о театральной карьере. Впоследствии он сыграл много разных ролей и даже смог таким образом заработать деньги для занятий в лицее.
Другим увлечением Беляева стала журналистика.
В 1913 году Беляев отправился в путешествие за границу. Вернувшись, он перед самой войной прекратил юридическую практику и вновь увлекся театром и литературой. Встречался в Москве со Станиславским, и тот считал, что он мог бы выступать на сцене. Тогда же Беляев пишет первое свое большое произведение -- детскую пьесу-сказку, работает в газете "Смоленский вестник".
Но в конце 1915 года тяжелая болезнь -- туберкулез позвоночника -- выводит его из строя на долгие годы. Несколько лет Беляев живет в Ялте. Четыре года, с 1917 по 1921, проводит он в постели, в гипсе.
В последующие годы Беляев переменил несколько профессий, далеких друг от друга: работал в уголовном розыске, детском доме, Наркомпочтеле и даже плавал на рыболовном траулере. С конца 20-х годов он посвятил себя целиком литературной деятельности.
Уже став профессиональным писателем, он переезжал из города в город, жил в Москве, Ленинграде, Киеве, Детском Селе, снова в Ленинграде, пока в 1938 году окончательно не поселился в городе Пушкине (бывшем Царском, затем Детском Селе). Там, в Пушкине, застала его война, там же в январе 1942 года он и скончался.
Пестрая вначале и небогатая внешними событиями в последние годы жизнь писателя была настоящим подвигом. Здесь вполне уместно это слово, потому что тяжело больной человек никогда не оставлял работу и смог в невероятно трудных условиях создать целую библиотеку произведений, пользующихся завидным читательским успехом до сих пор.
Будучи прикованным к постели, Беляев продолжает работать -- изучает языки, читает. Круг его чтения был разнообразен. И, возможно, именно тогда он заинтересовался фантастикой. Ведь он увлекался ею с детства.
"Сила этого двойного воздействия (текста и рисунков к роману Жюля Верна. -- Б. Л.), -- писал Александр Романович, вспоминая свои детские годы, -- была такова, что мы с братом решили отправиться путешествовать к центру Земли. Сдвинули столы, стулья, кровати, накрыли их одеялами, простынями, запаслись маленьким масляным фонарем и углубились в таинственные недра Земли. И тотчас прозаические столы и стулья пропали. Мы видели только пещеры и пропасти, скалы и подземные водопады такими, какими их изображали чудесные картинки: жуткими и в то же время какими-то уютными. И сердце сжималось от этой сладкой жути. Позднее пришел Уэллс с кошмарами "Борьбы миров". В этом мире уже не было так уютно..."
До войны книги Беляева выпускались ничтожными тиражами. Ряд интересных произведений не дошел до массового читателя, потому что публиковались они в местных периодических изданиях. Так, роман "Небесный гость" был напечатан лишь в ленинградской пионерской газете "Ленинские искры", роман "Чудесное око" издан только на украинском языке. Получившие ныне широкую известность романы "Подводные земледельцы" и "Продавец воздуха" не выходили отдельными книгами; "Остров Погибших Кораблей", "Последний человек из Атлантиды", "Человек, нашедший свое лицо", "Звезда КЭЦ", "Голова профессора Доуэля", "Прыжок в ничто" долго не переиздавались.
При жизни о Беляеве писали очень мало. Чаще всего критики осуждали его произведения, реже -- вынужденно признавали несомненный успех, талант писателя. И, наконец, совсем уж редко мы видели выступления в защиту писателя.
Из воспоминаний людей, близко знавших Александра Романовича и общавшихся с ним по совместной работе, вырисовывается образ человека, любившего жизнь и мужественно переносившего тяжелую болезнь. В то же время Беляев остро переживал вынужденное одиночество и пристрастное отношение критики.
Поэт Всеволод Борисович Азаров рассказывает, что, работая с 1933 года на ленинградском молодежном радио, он не раз встречался с Беляевым, бывал у него в Ленинграде, а затем и в Детском Селе.
Хотя Александр Романович и не все время лежал в постели, но должен был постоянно носить корсет. Эта всегдашняя скованность накладывала отпечаток на его характер: лишенный возможности широкого общения с людьми, полной свободы передвижения, он невольно сосредоточивался на деле, ставшем единственным в его жизни. И, конечно, в этом надо видеть еще одну из причин его тяги к мечте о совершенной человеческой природе.
"Беляев был со мной, юнцом, откровенен, -- пишет Азаров. -- Он чувствовал себя забытым писателем, забытым коллегами, непонятым критикой. Но при этом считал себя отнюдь не великим, он говорил, что образы часто не удаются, язык не всегда богат. Сюжет -- вот над чем он ощущал свою власть".
В июле 1941 года Беляев прислал Азарову, который был уже на фронте, открытку. В ней он сожалел, что не связан с военной печатью, и просил помочь ему: он хотел служить словом делу победы. И Беляев выступал в прессе с антифашистскими материалами.
"Труд -- создает, война -- разрушает... Нам навязали войну-разрушительницу. Что же? Будем "разрушать разрушителей". Наша доблестная Красная Армия докажет вероломному врагу, что рабочие и крестьяне, из которых она состоит, умеют не только строить заводы и фабрики, но и разрушать "фабрики войны". Какие бы тяжкие испытания ни пришлось нам пережить, армия великого народа не сложит оружия, пока враг не будет отброшен и уничтожен", -- писал он в первые дни войны.
Когда я разыскивал в Пушкине архив писателя, старожилы подтвердили, что Александр Романович тяжело болел и умер зимой, в начале 1942 года. Ни дома его, ни архива его не сохранилось. Мне удалось лишь разыскать в ленинградском отделении Детгиза написанный им самим список его сочинений.
Григорий Иосифович Мишкевич, работавший с 1931 по 1936 год в Ленинградском отделении издательства "Молодая гвардия" -- сначала редактором, а потом и директором, вспоминает о своих встречах с Беляевым. Он был редактором первого издания романа "Прыжок в ничто", ездил с рукописью в Калугу к Циолковскому, чтобы получить отзыв и краткое предисловие к роману.
"Александр Романович тогда чувствовал себя неважно. Он все время ходил с палкой, жаловался на боль в спине, но всегда являл собой образец дисциплины и предельной корректности. Ему долго не удавались, помнится, описания поведения астронавтов в космическом пространстве (питание, устройство оранжереи и прочее), он очень сетовал на то, что "неуправляемые и непокорные воле человека болевые ощущения и незримые процессы старения столь всемогущи, что заглушают даже самое горячее желание трудиться".
И далее Александр Романович сетовал на то, что болезни и старость несправедливы: они отнимают у человека волю даже тогда, когда он чувствует внутренний прилив сил и жаждет работать". Вообще эта тем очень волновала Александра Романовича.
Он очень хорошо знал полиграфическую технику и подмечал такие тонкости набора, вроде "вгонки" строк, что мы все диву давались. При этом Беляев любил говорить: "Первый то читатель наш -- это наборщик и метранпаж. Стало быть, надо дать им рукопись чистую, ясную". И он это всегда делал.
Печатал свои произведения Беляев всегда сам на старинной пишущей машинке, на желтоватой бумаге, говоря, что только такой цвет успокаивает глаза.
Замечал я, что после сдачи каждого романа в печать Беляев охладевал к нему, его мысли занимала новая идея. Так, когда работа над "Прыжком в ничто" близилась к концу, Беляев уже раздумывал над другим романом, и он вскоре принес мне несколько глав "Тайги" -- романа о покорении с помощью автоматов-роботов таежной глухомани, поисках таящихся там богатств. Роман не был окончен: видимо, сказалась болезнь.
Очень не любил Александр Романович "советов со стороны" о темах новых произведений. Так, помню, один из научных фантастов (это был В. Д. Никольский, инженер-энергетик) с увлечением агитировал Беляева написать роман... о гигантских изоляторах, которые начинала тогда осваивать наша электропромышленность. Беляев откровенно высмеивал такие "социальные заказы", добавляя, что "ежели научная фантастика займется подобными с позволения сказать темами, то ей грош цена! Цель научной фантастики служить гуманизму в большом, всеобъемлющем смысле этого слова".
"Часто бывал я у него дома, -- продолжает Мишкевич. -- Жил Александр Романович в неудобной квартире на нынешней улице Калинина, на Петроградской стороне. Любил сиживать на подоконнике -- широком и большом, ближе к свету и солнцу.
В те годы при Ленинградском доме инженера и техника существовала секция научно-художественной литературы, руководителем которой был историк техники профессор В. Р. Мрочек. Там встречались А. Р. Беляев, Н. А. Рынин, Я. И. Перельман, А. Е. Ферсман, Д. И. Мушкетов, Б. П. Вейнберг, В. О. Прянишников, Л. В. Успенский. Многие из них основали впоследствии знаменитый в Ленинграде Дом занимательной науки -- детище Я. И. Перельмана. На секции читались статьи, очерки, главы книг. Читал там куски из своей "Тайги" и Александр Романович".
В 1937 году руководитель секции и ряд ее участников подверглись необоснованным репрессиям, как и инженер-фантаст В. Д. Никольский, тоже встречавшийся с Беляевым. Так сужался круг людей, с которыми общался писатель.
Те, кто встречался с ним, вспоминают высокого худого человека с усталым лицом. Застенчивые глаза за стеклами пенсне, длинные пальцы тонких рук... В те дни, когда болезнь приковывала его к постели, казалось невозможным предположить, что этот неподвижно лежащий человек может думать еще о чем-нибудь, кроме мучавшей его боли. Но он снова поднимался и продолжал работать.
В книгах он перевоплощался, становился таким, каким хотел быть. В них он поверял людям свои сокровенные мысли, мечты и желания. Его книги изумляют силой человеческого духа, сумевшего отрешиться от своих страданий.
Мечта живет в каждом из нас. Но иногда, чуточку повзрослев, мы прячем ее в отдаленные уголки памяти, стараемся забыть о ней. И какая это огромная радость -- встретить на своем пути человека, который вернет нам забытое в сутолоке будней, который с предельной искренностью и побеждающей убежденностью расскажет о своей мечте. Как открываются ему навстречу сердца, какие распахиваются безграничные дали, какая появляется радость!
Таким другом -- и юных, и взрослых -- был и остается Беляев.
Талант и работоспособность Беляева удивляет каждого, кто знакомится с его творчеством. Сколько создал бы он интересных произведений, если бы преждевременная смерть не оборвала жизненный путь этого удивительного человека и писателя!
Когда думаешь о всех событиях его жизни -- жизни мучительной и трудной, то становится ясным, что он сумел прожить ее -- как совершают подвиг -- мужественно, вдохновенно, прекрасно.
Часть вторая
В 1925 году в журнале "Всемирный следопыт" появился научно-фантастический рассказ "Голова профессора Доуэля", подписанный никому не известным тогда именем "А. Беляев".
Рассказ привлек к себе внимание любителей фантастики и сразу же принес известность автору. Фантастика оказалась подлинным литературным призванием Беляева, а "Голова профессора Доуэля" была первой -- и удачной -- пробой пера на избранном им поприще.
Непривычный фантастический замысел, напряженный, полный неожиданностей сюжет, глубоко драматичный образ профессора Доуэля, страстная ненависть автора к злу и убежденность в торжестве правды -- все это потрясало и захватывало воображение читателя.
Профессор Керн работает в своей лаборатории над проблемой оживления органов, отделенных от человеческого тела. Керн -- крупный ученый, но он не останавливается ни перед чем во имя достижения своих личных, эгоистических целей. Он идет даже на преступление. Оживив голову своего учителя -- профессора Доуэля, он силой заставляет находящегося в ужасном положении ученого помогать ему, служить "генератором идей".
Молодая лаборантка открывает эту тайну Керна, разоблачает его с помощью сына Доуэля. Справедливое возмездие настигает преступника, вынужденного покончить жизнь самоубийством.
Вся эта коллизия была вписана Беляевым в будничную и реалистическую обстановку. Поэтому достигался эффект максимального правдоподобия -- и самих событий, которые могли произойти, и поступков людей, которые были участниками этих событий.
В рассказе есть такой эпизод: когда отделенная от тела и оживленная голова профессора остается одна, в раскрытое окно влетает жук, кружит вокруг головы, садится и ползет по ней. Лишенный возможности что-нибудь сделать, Доуэль переживает невероятный страх перед этим маленьким чудовищем.
Эпизод очень реалистичен. Кажется, будто автор сам пережил то, что описывает.
И действительно, писал Беляев, "Голова профессора Доуэля" -- произведение, в значительной степени автобиографическое. Болезнь уложила меня однажды на три с половиной года в гипсовую кровать. Этот период болезни сопровождался параличом нижней половины тела. И хотя руками я владел, все же моя жизнь сводилась в эти годы к жизни "головы без тела", которого я совершенно не чувствовал... Вот когда я передумал и перечувствовал все, что может испытать "голова без тела".
Хотя Беляев и не давал точного решения проблем, которыми занимались его герои, он все же глубоко заинтересовывал самой возможностью производить удивительные хирургические операции. Оживить такой сложный орган, как человеческий мозг, возвратить человеку сознание, мышление после смерти -- что может быть заманчивее и одновременно фантастичнее? Беляев не оставлял эту тему впоследствии, он не раз возвращался к ней, углубляя и дополняя ее, находя вее новые и новые аспекты, уже не только биологические и социальные, а и морально-этические и психологические.
В те времена, когда писалась "Голова профессора Доуэля", мысль о возможности оживления мозга и вообще органов, отделенных от тела, казалась невероятной. Правда, первые опыты по оживлению пытались проводить еще в XIX веке. Тем не менее о них забыли, а работы советских врачей, в частности С. С. Брюхоненко, в этой области еще не начинались. Вероятно, поэтому критики так яростно нападали на произведение Беляева, которое казалось им мистикой, пустым фантазированием без всякой научной основы.
По-иному встретили рассказ специалисты. "Голова" обсуждалась студентами и преподавателями Ленинградского медицинского института. Проблемой, поставленной Беляевым, заинтересовался профессор В. А. Неговский, известный своими успешными работами по оживлению людей после клинической смерти.
Беляев силой воображения сумел придать своей фантазии поразительную убедительность, вполне ощутимую конкретность. Она заражала верой в невозможное. Именно потому уже первая научно-фантастическая вещь писателя вызвала огромный интерес.
Неудивительно, что одна молодая читательница из Курска прислала такое, хотя и наивное, но очень искреннее письмо: "Прочитав такой роман, я сама решила учиться на врача, чтобы делать открытия, которых не знают профессора мира...".
Предвидение Беляева в наши дни начало воплощаться в жизнь. Ход развития биологической науки привел -- и будет дальше приводить -- к тому, что научная проблематика беляевской фантастики звучит все более и более современно.
Уже сегодня мы знаем о многочисленных аппаратах, заменяющих на время отдельные органы, -- об искусственных легких, почке, сердце. Пусть пока это еще громоздкие и сложные установки, но, раз появившись, они будут совершенствоваться, чтобы сделать возможным постоянную замену больных или изношенных органов человеческого тела.
Медицина начинает упорно штурмовать барьер тканевой несовместимости. Уже сейчас можно уверенно говорить, что Беляев был прав в своих предвидениях, хотя мы еще не знаем конкретных путей, ведущих от операций на животных к операции на человеке, как не знал их фантаст. Зато вместе с ним мы можем мечтать сегодня о тех удивительных возможностях, которые откроются перед людьми, когда это будет сделано.
Успех "Головы профессора Доуэля" особенно разителен на фоне фантастики тех лет.
Книжный рынок наводнен был по преимуществу переводными произведениями, которые выпускались многими издательствами. Их же печатали и начинавшие тогда выходить журналы.
Например, "Всемирный следопыт", в котором печатался рассказ Беляева, в 1925 году поместил полумистический, написанный еще до революции рассказ французского писателя Мориса Ренара, в котором описывались приключения "по ту сторону зеркала".
Разумеется, это не имело ничего общего с чудесной сказкой Кэррола. А несколько ранее в русском переводе появился рассказ того же автора "Новый зверь" ("Доктор Лерн") -- о пересадке мозга человека животным. "Человеческая душа" в теле быка -- эта ситуация понадобилась автору, чтобы нагромоздить обилие невероятных приключений с изрядной примесью эротики. Герои Ренара занимались, по сути дела, бесцельными экспериментами, и вся "фантазия" служила целям пустого развлекательства.
Можно было бы привести и другие примеры той псевдонаучной фантастики, которая характерна для начала 20-х годов.
Подражая не лучшим западным образцам, эта фантастика чаще всего пользовалась шаблонными авантюрными сюжетами, всячески обыгрывая невероятные приключения и потакая низкопробным вкусам.
Характерный пример -- "космические" фантастические романы В. Гончарова. Спекулируя на романтике революционных приключений и интересе к науке, автор преподносил читателям всевозможные вздорные измышления вроде межпланетных кораблей, приводимых в движение психической энергией человека, слоноподобных селенитов, двойников Земли и т. д. Ему же принадлежит роман, в котором изобретение гипотетического смертоносного вещества служит поводом для создания неправдоподобного "боевика", перенасыщенного множеством нелепых приключений.
Правда, тогда уже появились "Вне Земли" Циолковского и "Плутония" Обручева. В журнале "Красная новь" печатались "Аэлита" и "Гиперболоид инженера Гарина" А. Толстого. С интересными рассказами начали выступать молодые авторы -- такие, как В. Никольский, В. Левашов, А. Ульянский, Н. Шпанов, свои повести и романы выпустили Г. Арельский, С. Григорьев, В. Язвицкий и другие.
Уже с начала 20-х годов в советской фантастике начинают появляться произведения широкого плана, посвященные будущему -- социальные утопии.
Первую попытку сделал В. Итин в фантастической повести "Страна Гонгури". В повести показана страна победившего коммунизма и предвосхищаются научно-технические достижения как близкого, так и более отдаленного будущего -- например, космовидение, автоматика, полеты на планеты, разгадка тайн тяготения и времени.
Вся наша планета превратилась в цветущий сад. И даже улицы городов стали тоже частью этого сада. Больших городов немного. В них -- библиотеки, музеи, академии. Люди ведь жили среди садов, в домах из разноцветных материалов, построенных художниками, а потому не похожих друг на друга и гармонирующих с окружающей природой. В небе проносились невесомые воздушные корабли. Открытие антигравитации дало возможность переделывать лик планеты, уничтожать и переносить горы, менять очертания материков. Началось освоение планет нашей и других звездных систем. Человечество навсегда избавилось от угрозы голода благодаря изобретению химической пищи.
Такова картина, которая нарисована в "Стране Гонгури".
Детский писатель С. Григорьев выступил в 1925 году с фантастической повестью "Московские факиры", вышедшей в 1926 году отдельным изданием под названием "Гибель Британии". В повести показана жизнь Новой Страны во второй половине XX века. За Новой Страной легко угадывается Советская Россия. Название это символично -- в ней новые люди, новые отношения, новая техника и наука. Человек переделывает природу и даже вмешивается в геологические процессы.
Оканчивается повесть победой Новой Страны в войне с Британией -- последним оплотом капитализма.
Повесть получила одобрительный отзыв Горького, который написал ее автору из Неаполя: "Гибель Британии" весьма понравилась и удивила меня густотой ее насыщенности, ее русской фантастикой и остроумием".
С. Григорьев не давал все же полного представления о Новой Стране, ограничиваясь описаниями научно-технических достижений, преимущественно -- успехами сельского хозяйства.
Широкую картину грядущих достижений науки и юхники нарисовал советский фантаст Я. Окунев в романе "Завтрашний день" (1924, переиздан под названием "Грядущий мир" в 1926 году). Интересно, что в романе описан транспорт, работающий на атомной энергии, и показано развитие автоматики, что в то время казалось лишь далекой перспективой.
Автор набрасывает и контуры Земли XXII века, изображая, в частности, "мировой город" -- единую столицу человечества, объединенного в "Великую Мировую Коммуну". Он пытается также изобразить социальные отношения далекой эпохи, хотя и в самых общих чертах, декларативно и притом не без вульгаризации и примитивизма. Сюжетный прием романа -- передача впечатлений людей сегодняшнего дня, которые, будучи погружены в анабиоз, оживают через два века.
Чрезвычайно интересную картину будущего дал А. Толстой в рассказе "Голубые города" (1925).
Герой рассказа был омоложен с помощью замораживания, действия магнитного поля и пересадки желез внутренней секреции.
Произведения социальной фантастики 20-х годов были, по существу, беллетризованными очерками, в которых рассказывалось о научно-технических достижениях. Они показывали реализованным то, что в те времена казалось лишь далекой перспективой. Нередко в них рисовалась борьба прогрессивного общественного строя с остатками капитализма.
Часть третья
В том же 1925 году в журнале "Всемирный следопыт" была опубликована научно-фантастическая повесть Беляева "Последний человек из Атлантиды".
Это фантазия на историческую тему. Главное место в повести занимают картины жизни легендарного материка. Беляев воспользовался гипотезой о том, что культура атлантов была близка культуре бронзового века. Он предположил, что часть жителей спаслась во время катастрофы, уничтожившей Атлантиду, и переселилась в Европу. Атланты познакомили со своей культурой живших там людей каменного века.
Все это, безусловно, является вымыслом, но вымыслом, позволившим писателю показать культуру, быт, социальные отношения далекой эпохи бронзы.
Рассказ писателя поэтичен и взволнован. Красочны описания жизни главного города атлантов и праздника Солнца, трогательна история любви художника-раба и царевны. Запоминается сцена восстания рабов и катастрофы, повергшей за одну ночь в пучины океана могущественное государство.
Беляев впоследствии переработал повесть в роман. Но лишь та часть его, которая составляет фантазию об Атлантиде, а не надуманная история поисков исчезнувшего материка, представляет интерес.
"Наркомпочтелевский" период жизни Беляева отразили два произведения реалистической прозы. Одно из них, очевидно, основано на подлинных фактах. Это рассказ "В киргизских степях", написанный еще в 1924 году. Он имеет даже подзаголовок: "Рассказ начальника Округа" о загадочном самоубийстве в Н-ском почтово-телеграфном отделении, причины которого так и остались неизвестными.
"Три портрета" (1925) -- рассказ, напечатанный в журнале "Жизнь и техника связи" под псевдонимом "А. Ром". Материал для этой зарисовки о старой, дореволюционной почте и почте первых лет советской власти дала ему работа в Наркомпочтеле. Позднее рассказ был переделан в скетч и напечатан в том же журнале.
В 1926 году в издательстве "Земля и фабрика" вышла первая книга Беляева -- сборник под названием "Голова профессора Доуэля". В нем помимо одноименного рассказа помещены были "Человек, который не спит" и "Гость из книжного шкафа". В них впервые появился профессор Вагнер -- герой многих рассказов, составивших цикл "Изобретения профессора Вагнера". Большинство этих рассказов в последние годы переизданы и получили широкую известность.
Вагнер, по существу, не литературный герой. Он только автор многочисленных, весьма оригинальных и смелых изобретений и открытий. Содержание всех рассказов этого цикла и составляют связанные с его работами удивительные события. Вагнер скупо обрисован и оставляет впечатление человека незаурядных способностей, гения, не без странностей, присущих иногда великим людям.
Пестрый перечень дел Вагнера производит впечатление какого-то калейдоскопа, а сам изобретатель -- сверхученого. Но это фигура во многом комическая, что Беляев и подчеркивает.
Рассказ "Человек, который не спит", открывающий цикл, знакомит нас с совершенно необычайным человеком, который победил усталость и не спит, работает "за двоих" -- пишет одновременно правой и левой рукой, управляет каждым глазом отдельно, может писать и в то же время говорить.
В рассказе "Гость из книжного шкафа" описаны удивительные приключения Вагнера, который добился возможности свободно проходить сквозь любые предметы. Беляев широко использует этот сюжет и строит целый ряд занимательных эпизодов, напоминающих отчасти некоторые эпизоды в "Человеке-невидимке".
В рассказах "Человек, который не спит" и "Гость из книжного шкафа" применен интересный прием, которым в дальнейшем Беляев пользовался не раз: показ "от обратного", по принципу "что было бы, если бы". Что было бы, например, если бы человек научился преодолевать усталость и потребность в сне?
В том же 1926 году в журнале "Всемирный следопыт" начал публиковаться фантастический кинорассказ "Остров Погибших Кораблей". Это -- литературное переложение американского кинофильма, "вольный перевод", как указано в предисловии. Рассказ написан со всеми присущими авантюрной форме аксессуарами.
Однако, сохранив основную сюжетную канву голливудского боевика, Беляев перенес центр тяжести повествования с раскрытия тайны убийства, с романтической мелодрамы, на события, происходящие на Острове Погибших Кораблей, возникшем из обломков судов в Саргассовом море.
Внимание читателя привлекает фигура профессора Фландерса, историка кораблестроения. На Острове он чувствует себя безмерно счастливым: ведь тут можно изучать в натуре корабли всех времен и народов, от римских галер до современных океанских лайнеров. Увлечение профессора, рассказывающего о своем любимом предмете, передается читателю.
Приключенческое произведение, таким образом, обретает новый смысл, становится научно-фантастическим. Беляев уже на самом раннем этапе своего творчества чрезвычайно умело вводит познавательный материал в общую ткань рассказа. Это ценнейшее для фантаста качество.
Импровизированные "лекции" профессора Фландерса читаются с неменьшим интересом, чем сами приключения. Заметим, что высокое мастерство популяризатора редко изменяло Беляеву на всем протяжении его творческого пути. Журнал "Всемирный следопыт" стал для Беляева постоянной трибуной, он регулярно выступал в этом журнале в течение пяти лет, пока жил в Москве. В 1926 году помимо рассказа "Остров Погибших Кораблей" здесь были помещены: "Ни жизнь, ни смерть", "Белый дикарь" и "Идеофон".
В рассказе "Ни жизнь, ни смерть" время -- благодаря анабиозу -- словно останавливается. В основе рассказа лежат работы русского ученого П. И. Бахметьева об анабиозе, том состоянии живого организма, которое как нельзя более точно передано заголовком рассказа.
Медленным нагреванием можно постепенно оживить организм. Но если Бахметьев производил опыты над насекомыми и мелкими животными, то Беляев погружает в анабиоз людей.
Используя анабиоз, писатель переносит своих героев в будущее. Памфлетный характер рассказа очевиден. Не случайно именно событиям современности, хотя и вымышленным, отведено главное место, не случайно так много внимания уделено прожектёру Карлсону и его "мороженой человечине": безработные, погруженные в анабиоз, -- оригинальный выход из кризиса! А гибель обманутых ради наживы им и углепромышленником Гильбертом людей? Все это носит явно обличительный, памфлетный характер.
Возможности, открываемые анабиозом, чрезвычайно занимают сейчас космобиологов. Если бы удалось на время приостановить жизненные функции человеческого организма, отпали бы многие трудности, связанные с длительными путешествиями к иным планетам и даже к другим звездам.
Советские и зарубежные ученые проводят успешные опыты по анабиозу с различными животными. Применяется частичное охлаждение и во время тяжелых операций. Есть все основания полагать, что в будущем анабиоз будет широко применяться в медицине и космонавтике. Интересно, что в США уже заморозили безнадежно больного раком человека, чтобы впоследствии, когда научатся излечивать эту болезнь, оживить его. Правда, нет еще никакой уверенности, что опыт закончится успехом.
Еще два рассказа были опубликованы Беляевым в 1926 году -- "Белый дикарь" и "Идеофон".
"Белый дикарь" -- первобытный человек, "дитя природы" -- попадает в "цивилизованное" буржуазное общество. Он не может перенести жизни в городе, ему непонятны и чужды царящие там порядки и нравы, и он в конце концов погибает.
Беляев использует подлинное событие для того, чтобы показать оборотные стороны буржуазной цивилизации, порождающей инстинкты куда худшие, чем у наших далеких предков. Чем лучше "белого дикаря" Адама богатые бездельники, прожигающие жизнь в монмартрских кабаках?
"Идеофон" -- прообраз пресловутого "детектора лжи", так полюбившегося современной американской политической инквизиции. Правда, действие рассказа Беляева происходит в Италии и обстановка несколько иная, чем в Америке наших дней. Следователь должен был уличить преступника, покушавшегося на премьер-министра, но следствие не продвигалось ни на шаг. И следователь решил применить аппарат, будто бы позволявший читать чужие мысли. Мозг, говорит изобретатель синьор Беричи, является генератором электромагнитных волн. Их надо поймать, усилить и перевести в слова, в "звучащие мысли".
Беляев создает чрезвычайно интересную психологическую коллизию. Подозреваемый и верит и не верит в то, что его сокровенные мысли будут услышаны. В наступившем жутком молчании он пытается сосредоточиться и отвлечься от опасных воспоминаний. Но против своей воли он все время возвращается к роковой площади в Сиене, к выстрелу, к деталям убийства. Он мысленно поет, однако слова песенки перемежаются опасными признаниями, вереницы мыслей текут одновременно, и человек уже не может сдерживаться, он готов на все, что угодно, лишь бы прекратить эту пытку. Он подписывает себе приговор.
На самом деле изобретение оказывается блефом... Совсем не тот, на чью голову был надет шлем идеофона, совершил убийство. "Но разве суд может существовать без судебных ошибок?.. Главное было сделано: виновник найден, и Минетти (следователь. -- Б. Л.) ждало повышение. А каким путем это было достигнуто, не все ли равно?.. Только бы этот путь привел его в Рим!.."
Так кончается рассказ. В нем впервые Беляев затронул проблему биологической радиосвязи, передачи мыслей на расстоянии, хотя сделал это пока скорее в сатирическом, чем в научно-фантастическом плане. Он вернется к этой теме позднее, уже серьезно в романе "Властелин мира".
В 1926 году Беляев пишет рассказ "Страх". Почтовый работник, испугавшийся бандитов, нечаянно убивает милиционера. В этом рассказе Беляев рисует грозовую обстановку первых послереволюционных лет.
Выходят его книги -- "Современная почта за границей" (1926) и "Спутник письмоносца" (1927), одна -- популярная, другая -- инструктивного характера. Это тоже след в литературе Беляева-почтовика.
Часть четвертая
В 1927 году заканчивается публикация "Острова Погибших Кораблей" в журнале "Всемирный следопыт". Читатель расстался в предыдущем году с героями, уверенный в счастливом конце и благополучном завершении приключений, связанных с разгадкой тайны убийства. Ведь вся цепь событий завязалась в результате погони сыщика за подозреваемым в убийстве человеком, который оказался невиновным.
Подлинный убийца найден, а главный герой приговорен к "пожизненному лишению свободы" с девушкой, с которой он вместе побывал на Острове Погибших Кораблей.
Беляев дописал вторую часть рассказа. Герои вновь отправляются на Остров Погибших Кораблей, и вновь там разворачиваются драматические события. На этот раз Беляев показывает жизнь возникшего на острове крохотного "государства". Происходит борьба за власть. Профессор Фландерс становится хранителем своеобразного музея истории кораблестроения, а сыщик Симпкинс раскрывает другую тайну и другое преступление. Возникший пожар уничтожает остров.
Рассказу была придана кинематографическая форма. Главы назывались картинами. Перерабатывая его, Беляев отошел от сценарного построения. И в отдельном издании, вышедшем в 1927-м, а затем и в 1929 годах, "Остров Погибших Кораблей", также как и "Последний человек из Атлантиды", уже роман.
Оба они составили сборник, в предисловии к которому издательство ("Земля и фабрика") подчеркивало, что "автор обладает даром увлекательного развертывания событий и стремится фантастические приключения своих героев использовать для приобщения читателя к малоисследованным областям географии и истории".
В 1927 году Беляев продолжает вагнеровский цикл. Он пишет рассказ "Над бездной", с которого и начинается его сотрудничество в московском журнале "Вокруг света", продолжавшееся четыре года.
Что было бы, если бы исчезло притяжение Земли? Вагнеру удалось найти способ регулировать силу тяготения по своему желанию. Все предметы, попадавшие в "заколдованный круг", в котором не действовала земная тяжесть, улетали в межпланетное пространство. Воздух улетучивался, ходить приходилось, держась за специально устроенные скобы, чтобы не улететь в бездну. Хорошо, что все это происходило во сне...
Начинает Беляев писать и приключенческие рассказы. В том же 1927 году "Всемирный следопыт" поместил "Среди одичавших коней" -- рассказ о приключениях подпольщика. "Вокруг света" опубликовал маленькую юмореску "Охота на Большую Медведицу".
В 1930 году, в юбилейную дату -- пятилетие "Всемирного следопыта", редакция поместила статью о работе журнала. В ней сообщалось, что на вопрос: "Какие произведения вам понравились больше других?" -- был получен единогласный ответ: "Человек-амфибия".
Роман печатался в 1928 году в московском журнале "Вокруг света" -- приложении ко "Всемирному следопыту". Номера "Вокруг света" покупали нарасхват. Их ждали с нетерпением. Ихтиандр, человек совершенно необычайной судьбы, стал интересен миллионам. В том же году роман вышел дважды отдельными изданиями в издательстве "Земля и фабрика", а в 1929 году -- третьим изданием. "Человек-амфибия" встретил восторженный прием, особенно у детей и юношества, и стал одной из любимых книг молодого читателя. Он утолял жажду романтики, мечты, приключений -- и на этот раз необычных.
Хирург Сальватор пересадил жабры акулы индейскому мальчику, и ребенок получил возможность жить под водой. Создавая Ихтиандра, "человека-рыбу", ученый мечтал о новой породе людей, способных освоить необъятные водные просторы с неистощимыми запасами пищи и сырья.
Но Ихтиандр все чаще выходит на сушу. Полюбив дочь торговца жемчугом Гуттиэре, он становится участником многих драматических событий. За ним охотятся, и он попадает в плен к Зурите, который заставляет его добывать для себя жемчуг. Сальватор отнимает свое детище у Зуриты, но предстает перед судом, обвиняемый в кощунстве, посягательстве на человека -- "творение божие". Друзья помогают Ихтиандру бежать, и он навсегда уходит в море, которое теперь становится его родной стихией...
Центральная фигура романа, которая бесспорно лучше других удалась Беляеву, -- человек-амфибия, Ихтиандр.
Симпатии и сочувствие вызывает и Бальтазар, ставший слепым орудием в руках Зуриты и предавший, быть может, собственного сына; и Гуттиэре, горячо полюбившая Ихтиандра и невольно погубившая его -- из-за нее он вынужден был в конце концов уйти навсегда в морскую пучину.
Оговоримся, что отрицательные герои шаблонны -- и злодей Зурита, и его усатая мамаша Долорес, и судья, и епископ. К сожалению, Сальватор играет второстепенную -- скорее символическую -- роль; в памяти остается лишь его яркая речь на суде, а не другие поступки гениального, по замыслу автора, хирурга. И все же роман читается с неослабевающим интересом -- от первой до последней страницы.
Секрет обаяния "Человека-амфибии" Беляева надо искать, конечно, не только и не столько в том, что он мастерски построил сюжет, удачно избежав сентиментальной мелодрамы (чего, между прочим, не избежали постановщики фильма, чрезмерно увлекшиеся нагромождением приключений). Секрет -- в идее, ради которой писатель заставляет своих героев жить, чувствовать и действовать.
Глазами Ихтиандра автор видит -- и показывает -- близкий, но незнакомый мир, куда обычному смертному вход запрещен. Этот мир враждебен человеку, ему не прожить там и немногие минуты, смельчака ждет там гибель. В лучшем случае он успеет кинуть взгляд на чарующие красоты подводного царства. А Ихтиандр там хозяин. Для него море -- не чуждая, а родная стихия, где можно без конца любоваться картинами иной, интереснейшей жизни.
Но не для того только, чтобы любоваться красотами подводного мира, создавал Сальватор человека-рыбу. Он мечтал о покорении Голубого континента, об использовании неисчислимых его богатств.
"Первая рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди легко победили бы могучую стихию -- воду.
Эта пустыня с ее неистощимыми запасами пищи и промышленного сырья могла бы вместить миллионы, миллиарды человек".
Так рисует будущее океана творец человека-амфибии, ученый, чьими устами Беляев, по его выражению, "бросает в мир новую плодотворную идею". Ту идею, которую критики романа умудрились не заметить и которая -- это подтвердила жизнь -- поистине грандиозна. Недаром грядущий век космоса теперь называют еще и веком покоренного океана.
Беляев мечтал об этом времени. За трогательной историей человека, породнившегося с морем, кроется страстное желание открыть и поставить на службу людям еще один -- сказочно прекрасный и сказочно богатый мир. Восхищение им, увлеченность Ихтиандром, первым жителем моря, Беляев передает читателю, и читатель не остается равнодушным.
Автор поэтически описывает морские глубины: море -- колыбель человечества и будущий дом, где со временем смогут поселиться миллионы людей... И вспомним, с каким удивительным проникновением Беляев сумел изобразить очарование подводного мира, передать ощущения Ихтиандра, первого жителя чуждой человеку водной стихии. Заметим, что до изобретения акваланга оставалось еще четверть века.
В послесловии к журнальной публикации 1928 года Беляев говорит: "При всей фантастичности в описании обитателей сада (профессора Сальватора. -- Б. Л.) все же здесь больше "фантастики природы и искусства человека", чем оторванного от жизни фантазерства... Фантастика проявилась скорее в количестве, чем в качестве изображаемых "монстров".
И далее: "Элемент чистой фантастики, -- считая фантастикой то, чего еще нет в настоящий момент, -- введен автором лишь в отношении центральной фигуры романа -- "человека-амфибии" Ихтиандра. Но и здесь фантастика не лишена известной научной основы или, по крайней мере, переплетена с этой основой. Ведь "человек-амфибия" -- только соединение в одном существе двух отдаленных стадий эволюции. Недаром выведенный в романе эксперт, профессор Шейн, говорит на суде о родстве человека с рыбой".
Не утверждая осуществимости идеи амфибии, Беляев считал, что в основе ее лежат все же реальные факты. Их комбинация фантастична, но ведь похожее делал и классик фантастики Уэллс.
Ныне ведутся поиски обходных путей, приближающих нас к той же цели. Воодушевленные той же мечтой, такие же страстные мечтатели прокладывают теперь дорогу к овладению морскими глубинами.
От первых аквалангов к подводным домам, от первых рекордных погружений на десятки метров к свободному плаванию там, куда могли попадать только рыбы... Приближается время, когда человек получит в свое распоряжение весь Голубой континент. Его покорители считают себя потомками Ихтиандра. Подводный дом, сооруженный в Черном море, назван "Ихтиандр-66". И сооружен он членами клуба "Ихтиандр"...
Сейчас человек пробует без акваланга опускаться на большие глубины, дышать под водой, как дышат киты. И не появятся ли когда-нибудь созданные с участием химии, техники и медицины настоящие Ихтиандры? Море покорится этим людям, для которых воздух и вода станут одинаково привычными стихиями...
"Рано или поздно человечество поселится на дне моря... В океане появятся города, больницы, театры... Я вижу новую расу "Гомо Акватикус" -- грядущее поколение, рожденное в подводных деревнях и окончательно приспособившееся к окружающей новой среде...", -- пишет известный французский покоритель глубин Жак-Ив Кусто.
Другое, что волновало Беляева, автора "Человека-амфибии", и будет волновать на протяжении всей его творческой жизни, -- это судьба ученого и его открытия в современном мире. Именно современном: действие романа (как и многих других его произведений) разворачивается не в мифической вымышленной державе и не в далеком будущем. Дело происходит в наши дни, в одной из стран Южноамериканского континента.
И Беляев, воспользовавшись средствами фантастики, поднимал вопрос, который уже тогда, для начинавшейся эры научно-технического прогресса, становился все более важным. Назревали величайшие открытия в науке. На ученого и изобретателя, творца открытия, возлагалась особая ответственность и особая роль. Во что употребит он грядущую власть над природой, в чьих руках, к чему она приведет? Вопрос, на который отвечал А. Толстой гиперболоидом инженера Гарина и который не мог не затронуть Беляев.
Изобразить необычное на фоне повседневности, наполнить вымысел дыханием подлинной жизни -- большое искусство. Им несомненно владел Беляев, говоривший об умении "связывать фантастическое с реальным, как мастерски делает это Уэллс". Это умение отчетливо видно во всех лучших произведениях писателя, в том числе "Человеке-амфибии".
И дело не в том, как Ихтиандр получает возможность жить под водой: благодаря хирургической операции либо иным способом, делающим его подлинным обитателем глубин. Это прием, а не "пропаганда ничем не оправдываемых операций над людьми", как утверждал один из критиков, допуск, позволяющий блистательно комбинировать элементы фантазии и реальности и позволивший достигнуть предельной выразительности, высокого эмоционального воздействия на читателя.
Роман "Человек-амфибия" вошел в золотой фонд советской научно-фантастической литературы.
Часть пятая
В 1928 году в серии "Современная библиотека путешествий, краеведения, приключений и научной фантастики" выходит сборник А. Беляева "Борьба в эфире". Эта серия выпускалась издательством "Молодая гвардия" под редакцией С. П. Полтавского.
Сборник состоял из романа "Борьба в эфире", повести "Вечный хлеб" и рассказов "Ни жизнь, ни смерть" и "Над бездной".
В повести "Вечный хлеб" Беляев сделал попытку изобразить судьбу гениального изобретения, которое могло бы принести огромную пользу человечеству, но принесло в конечном счете одни только бедствия. Он показал трагедию ученого, который стремится в условиях буржуазного общества в одиночку облагодетельствовать всех людей и терпит неудачу. Из благодетеля ученый невольно превращается в виновника всемирной катастрофы.
Непрерывно растущее "тесто" из съедобных микроорганизмов, перерабатывающих элементы воздуха, -- таков был "вечный хлеб", изобретенный героем рассказа. Осуществление мечты затрагивало всех без исключения людей. Ведь "вечный хлеб" избавил бы их от повседневной заботы о пище, от тяжелого труда, связанного с ее добыванием.
Но в действительности "вечный хлеб" не принес счастья. Он попал в руки дельцов, стал предметом борьбы и орудием тончайшей эксплуатации и в конце концов обратился в свою противоположность, угрожая жизни на планете.
"Тесто" вышло из-под контроля своего создателя. Оно росло быстрее, чем его могли бы уничтожить. С большим трудом удалось предотвратить "бунт микробов", грозивших заполонить всю Землю.
Замыслу "Вечного хлеба" дали толчок опыты по созданию сложных органических веществ, близких к живому белку. И здесь Беляев сумел предугадать главное направление биологии наших дней.
Рано или поздно потребности общества должны были поставить перед наукой задачу создания искусственной пищи. И сейчас уже сделаны первые шаги по синтезу пищевых продуктов с помощью бактерий. С помощью бактерий начинают получать питательные жиры из соломы и древесины, из нефти готовят корм для животных.
В рассказе помимо идеалиста ученого Бройера выведены рыбаки деревушки, где он случайно обнародовал свое изобретение. Среди них старый рыбак Ганс, первый испытатель "вечного хлеба". Ганс для Беляева символ мещанского благополучия. Правда, богатство его не результат скопидомства. Тем не менее Беляев превосходно обличает отвратительное существо мещанина.
В рассказе выражено понимание Беляевым роли науки в современном обществе. Она сама по себе не враждебна людям, как это стараются представить некоторые из американских фантастов. И в человеке не заложено от природы злое начало. Все зависит от социальных сил. Расстановка этих сил отчетливо проявляется в фантастической истории с "вечным хлебом" и в той борьбе, которая вокруг него развернулась.
Повесть отражала размышления писателя о судьбах науки в капиталистическом мире. Иная судьба у науки в социалистическом обществе. И это было отображено в романе "Борьба в эфире", где Беляев стремился нарисовать картину раскрепощения человека от тяжелого физического труда благодаря необычайному развитию науки и техники.
В московском журнале "Вокруг света" в 1928 году печаталась повесть "Мертвая голова" -- современная робинзонада, построенная на имевшем место в действительности факте.
Беляев рассказывает историю энтомолога, который в погоне за редкостной бабочкой "мертвая голова" заблудился в тропических дебрях, превратился в получеловека-полуживотное и даже забыл свое имя. И когда его наконец привезли в город, он продолжал искать мелькнувшее когда-то перед ним видение -- "мертвую голову"...
Внутренний мир ученого, столкнувшегося волей обстоятельств с "океаном открытий", величайшая его увлеченность -- вот что интересовало писателя.
Ученый по-своему в какой-то мере был счастлив в лесу. Ему удалось сделать открытия, которым позавидовали бы крупнейшие естествоиспытатели и которые можно было бы использовать на практике. И все же счастье это призрачно: поставив себя вне общества, нельзя принести пользу людям. Труд, даже самый выдающийся, пропадает даром, жизнь лишается смысла. К такому выводу подводит Беляев читателя "Мертвой головы".
В том же году появился еще один рассказ -- "Сезам, откройся!!!", подписанный одним из псевдонимов Беляева -- А. Ром. Это юмореска о наказанной скупости. Богач, не доверяющий даже банку, держит все свои капиталы дома. А его старому слуге уже пора на покой. Кто же заменит старика? Механические слуги-роботы! Но в металлических футлярах прячутся не автоматы, а ловкие мошенники. И ночью из сейфов богача исчезают все ценности...
С этим рассказом Беляева произошел курьезный случай. Он был напечатан в ленинградском журнале "Вокруг света" под названием "Электрический слуга" как перевод из американской газеты, издававшейся на древнееврейском языке. Рассказ, таким образом, совершил "путешествие" за границу и вернулся обратно уже в качестве зарубежной новинки...
Часть шестая
Ранние произведения советских фантастов о будущем, в литературном отношении во многом несовершенные, тем не менее были проникнуты оптимизмом и верой в светлое Завтра человечества. Взгляды авторов на общество грядущего, на его жизнь во многом наивны. И это вполне объяснимо.
Время, в которое они создавались, -- время становления первого в мире Советского государства, только что покончившего с гражданской войной и разрухой и лишь приступающего в социалистическому строительству.
К концу 20-х годов наука и техника в нашей стране уже добились значительных успехов. Развивалась авиация, шли поиски новых видов энергии. Циолковский и другие ученые продолжали работать над проблемой межпланетных путешествий. Намечались, хотя и робко, многие направления научного и технического прогресса, которые в дальнейшем получили широкое развитие. Это не могло не найти отражения в научной фантастике, и особенно в произведениях о будущем.
Характерный пример -- научно-фантастический роман В. Никольского "Через тысячу лет", выпущенный издательством П. П. Сойкина в 1928 году. Автор воспользовался тем же приемом, что и Уэллс: его герои переносятся в будущее на машине времени -- хрономобиле. Но если Путешественник Уэллса видит мрачную картину заката человеческого рода, то перед героями Никольского предстает "радостное, свободное, творящее человечество"...
Земля стала планетой коммунизма. Последняя схватка двух лагерей закончилась полным поражением капитализма, люди получили неограниченную возможность созидания и навсегда избавились от ужасев войны. Наука и техника достигли невиданного расцвета. Удалось проникнуть в тайны жизни и управлять биологическими процессами, получить искусственный белок и синтетическую пищу, победить болезни и старость, удалось овладеть запасами солнечной энергии и внутреннего тепла земного шара, силой океанских волн и ветров, внутриатомной энергией.
Сверхлегкие аккумуляторы решили проблему быстрого передвижения, а реактивные двигатели позволили покорить стратосферу и межпланетное пространство. Создана большая обитаемая внеземная станция -- спутник Земли.
Развернулись грандиозные работы по переделке природы нашей планеты: пустыни превращены в цветущие луга, холодные тундры -- в теплые страны. Прорыта шахта глубиной в двести километров -- ресурсы глубочайших земных недр поставлены на службу человеку. Роман представляет собой как бы обзор, "выставку" грядущих достижений, являясь скорее инженерной и научной фантазией, что характерно и для других произведений о будущем, выходивших в 20-е годы.
Но фантазия автора была все же довольно робкой -- ведь действие романа происходит в XXX веке! Многое из того, о чем он писал, осуществилось гораздо ранее намеченных сроков, а многое осуществится в самом ближайшем будущем. Люди грядущего выступают в романе как экскурсоводы, знакомящие с достопримечательностями своего мира пришельцев из прошлого. Они обрисованы лишь в самых общих чертах, так же как и вообще их жизнь.
Романы "Дважды рожденный" Ф. Богданова (1928) и "Пять бессмертных" В. Валюсинского (1928) также показывали осуществленными целый ряд проблем -- новые источники энергии, летательные аппараты, межпланетные сообщения, освоение морских глубин, борьба со сном, регенерация органов, продление жизни, бессмертие, синтетическая пища и другие.
Наша социальная фантастика 20-х и даже 30-х годов не смогла увидеть тогда ни самих людей будущего, ни тех противоречий, которые могут в этом будущем появиться. Они уделяли основное внимание чисто внешним описаниям -- обстановке, быту, отдельным, характерным, как им казалось, чертам жизни, но цельного полотна у них не получалось. К тому же им не удалось гармонично сочетать развитие сюжета и описания, -- иными словами, роман с очерком. Очерковые фрагменты оказывались инородным телом в общей повествовательной канве.
Утопии 20-х годов, как правило, были выдержаны только в оптимистических тонах. В них рисовалось будущее, появившееся словно само собой, без борьбы, без обращения к истории, которое бывает всегда поучительным. Если это и делалось, как, например, в романе В. Никольского, то лишь в виде краткого упоминания о войнах и революциях, без раскрытия острых конфликтов, связанных с переделкой человеческого сознания. Тенденции настоящего не продолжались в будущее, между ними как будто стояла непроходимая стена.
Таков был общий уровень ранней советской социальной фантастики, не претендовавшей ни на большие обобщения, ни на более углубленное раскрытие мира будущего. Критикам импонировало то, что фантасты занимаются прежде всего своего рода экстраполяцией науки и техники в более близкое или далекое время. Их больше устраивало, если фантастика не слишком забегала вперед и, как им казалось, тем самым тесно увязывалась с насущными задачами сегодняшнего дня.
Роман Никольского хвалили, например, за техническую насыщенность. И, ратуя на словах за смелые социальные устремления, за показ нового человека и новых отношений, критика на деле направляла литературу мечты в русло узкого практицизма.
Небезынтересно, что уже позднее, в 1934 году, выступая на Ленинградской писательской конференции и подводя итоги развития литературы о будущем, К. Федин говорил: "В области фантастики, т. е. воображаемого будущего, литература проявляла на протяжении всего развития нашего искусства полную пассивность". Он добавлял далее: "Великие дела настоящего привлекают к себе писателя настолько, что он не хочет мечтать, фантазировать о будущем".
Однако если суммировать все написанное фантастами, то к началу 30-х годов уже появилась возможность говорить, во всяком случае, о многих попытках предвидения грядущего, о развитии утопии.
Не случайно Федин продолжил свою мысль, сказав: "Но ведь нельзя забывать, что великие дела в настоящем сменятся величайшими делами в будущем. И писатель тем менее может отказаться от мечты, чем больше мы закладываем для нее оснований в действительности".
Писатели и не отказывались писать. К сожалению, их попытки не удостаивались серьезного критического разбора. Сказывалась и общая тенденция рассматривать фантастику не как вид художественной литературы, а как разновидность литературы научно-популярной. Тем не менее утопическое направление в нашей фантастике появилось именно тогда, в 20--30-е годы.
О глубоком интересе А. Беляева к проблемам будущего с первых же лет творческого пути говорит и тот факт, что в его переводе и с его примечаниями был снова опубликован рассказ Жюля Верна "В 2889 году" (1927). В кратком вступлении к рассказу переводчик излагает свой взгляд на это любопытное произведение великого фантаста.
Он считает рассказ "В 2889 году" "прекрасным образцом этой "пророческой" стороны творчества Жюля Верна... Вымыслы гениального романиста всегда облекались в форму осуществимых идей, логически естественных и научно обоснованных". В то же время "в сфере фантастики на социальные темы его (Жюля Верна. -- Б. Л.) кругозор невелик и перо беспомощно".
"Весь ход истории неопровержимо доказывает нам, что в 2889 году жизнь человечества развернется "несколько иначе", нежели то рисует схема романиста: для того, чтобы сдать в архив истории изношенную машину капитализма и воздвигнуть стройное здание коммунизма, потребуется, конечно, много меньше, чем... 962 года. И, значит, достижения научной мысли ближайшего тысячелетия будут использованы совсем не для того, чтобы короли американской печати (которые сами отойдут в область прошлого!) умывались, причесывались и застегивались на все пуговицы без посторонней помощи".
Беляев сделал первую попытку заглянуть в будущее в рассказе "Ни жизнь, ни смерть". Герои его, попав в грядущее, чувствуют себя одинокими и несчастными. Они, пришельцы из прошлого, готовы таким же способом отправиться путешествовать на десятилетия, а быть может и на века вперед.
В конце рассказа звучат несвойственные вообще Беляеву пессимистические нотки. Психологически писатель бесспорно прав, показав "разлад" между человеком настоящего и людьми грядущего. Само же будущее обрисовано в рассказе крайне бегло.
Внешне все изменилось не так уж сильно, как можно было предполагать. Правда, Лондон разросся на многие мили и поднялся вверх тысячами небоскребов. Воздушное сообщение сделалось самым распространенным способом передвижения.
Движущиеся экипажи были заменены подвижными дорогами. В городах стало тише и чище. Перестали дымить трубы фабрик и заводов. Техника создала новые способы получения энергии.
В общественной жизни и в быту произошло много перемен. На ступенях общественной лестницы не стало рабочих как низшей группы, группы, отличной от вышестоящих и по костюму, и по образованию, и по привычкам. Машины почти освободили их от тяжелого труда. Здоровые, просто, но хорошо одетые, веселые, независимые рабочие стали единственным классом, держащим в руках все нити общественной жизни.
Все свободное время они проводили на воздухе, летая на своих авиэтках. У них были совершенно иные интересы, запросы, развлечения.
И все... Но Беляев вскоре вернулся к теме о будущем -- уже в ином плане.
В 1928 году выходит роман Беляева "Борьба в эфире". Герой его попадает в будущее способом, который не отличается оригинальностью, -- все происходящее оказывается сном. Впрочем, введение, поясняющее это обстоятельство, занимает очень мало места -- всего около страницы, и читатель быстро забывает о нем.
Действие сразу же и до конца развертывается в мире грядущего.
"Борьба в эфире" -- экскурсия в будущее: герой ведь и представлен в качестве невольного экскурсанта, попавшего необъяснимым способом в "Паневропейский, паназиатский союз советских социалистических республик". К сожалению, Беляев лишь очень беглыми штрихами очерчивает контуры нового мира, и он не представлен во всей многогранности и полноте.
Беляева глубоко интересовала блестящая будущность радиотехники. В романе "Борьба в эфире" он отводит радио едва ли не главнейшую роль среди всех остальных отраслей техники. По существу, весь описанный им союз социалистических стран превратился в огромный радиогород -- "Радиополис", и радио нашло самое многообразное применение в жизни его граждан -- от передачи энергии на расстояние до весьма совершенного телевидения, от обострения мозгового восприятия и усиления памяти до "радиопедагогики".
Как бы фантастичны ни были нарисованные писателем картины, они в основе своей реалистичны. Уже теперь мы стали свидетелями таких достижений, как телевидение и управление машинами и механизмами на расстоянии, а передача энергии без проводов -- одна из перспективных проблем техники. "Радиополис" -- отнюдь не беспочвенная фантазия.
Беляев, говоря о будущем, считает его характернейшей чертой чрезвычайно развитую энергетику. "Высоту культуры мы теперь измеряем по количеству потребляемых киловатт, -- говорит один из героев романа. -- Все безграничное количество энергии, получаемое нами, мы перегоняем в центральные аккумуляторы и оттуда распространяем по радио во все уголки наших стран: по поверхности земли, в небо, где летают наши корабли, в глубину океана для наших подводных судов и даже под землю". Энергия приводит в действие машины, выполняющие всю физическую работу.
Человечество второй половины XX века стремится ко все большему энергетическому могуществу. Изобилие энергии позволит не только осуществить всевозможные грандиозные проекты, но и изменит в значительной мере человеческий быт, облегчит труд, ускорит технический прогресс.
Уделив очень много внимания технике будущего, Беляев гораздо менее подробно говорит о структуре общества. Он лишь вскользь упоминает о возможностях гармонического развития личности, общественно полезном труде как необходимости и распределении материальных благ по потребностям. На практике, в действии новая система почти не показана, хотя с плодами ее -- в обыденной жизни -- читатель и знакомится в ряде мест романа.
Духовный мир людей далекого будущего не раскрыт, и образы всех этих Эль, Эа, Ли, Вади, Ин и других -- не более чем сугубо условные схемы, алгебраические символы. Беляев переоценивает значение машин и недооценивает роль человека, для которого труд будет и впредь составлять основу жизни.
В сюжете романа "Борьба в эфире" значительное место занимает война с капиталистической Америкой -- последняя борьба двух систем, которая заканчивается полной победой социализма.
Стремясь оживить сюжет, внести в него приключенческий элемент, автор вводит эпизоды, связанные с пребыванием у дикарей. "Дикари", правда, не совсем обычные -- они продукт все того же уродства социального строя, который привел к появлению "человекомашин", физическому вырождению правящего класса и одичанию армии безработных. Достаточно сказать хотя бы об уроде, который не может ходить, -- это, по существу, только мозг; или о рабочих, ставших придатками машин, чьи гипертрофированные руки и ноги служили двигателями. Первый вызывает отвращение, вторые -- жалость. Писатель хотел таким гротесковым приемом показать, к чему мог бы привести капитализм.
"Борьба в эфире" не показывает мир завтрашнего дня таким, каким бы мы хотели его видеть, -- миром радости и счастья.
Критика того времени, отмечая насыщенность романа интересными техническими идеями, говорила вместе с тем о том, что он давал "искаженную картину будущего".
Эти упреки касаются прежде всего социальной или скорее социально-антропологической стороны романа. Трактовка возможных путей развития физического типа человека, влияние на него среды и социальных факторов, перспективы прогресса цивилизации, приводящего к узкому техницизму, -- все это нельзя воспринимать как серьезный прогноз. Беляев кое-что намеренно утрировал, а с другой стороны, воспользовался существовавшими в то время теориями, предрекавшими кардинальные изменения в человеке благодаря специализации органов.
Некоторые зарубежные ученые, как, например, профессор Дж. Б. Холдэн, считают, что у человека со временем будет огромная голова и крохотное лицо, беззубый рот и дряблые мускулы.
"Суммируя наши пророчества о будущем человеке, -- говорит другой ученый -- профессор Г. Л. Шапиро, -- мы можем картинно описать его как более высокого, чем мы, с головой большего объема и более круглой. Его лоб будет более вертикальным, надглазничные дуги гладкими. Некоторые представители грядущей расы будут ходить на четырехпалых ногах, и многие будут рано лысеть. На руке останутся только три двухфаланговых пальца. Кости рук и ног окажутся слабее, тоньше и изящнее, чем наши. Через несколько миллионов лет у человека останется один шейный позвонок, один грудной, один поясничный и два-три крестцовых".
Если такие суждения встречаются и сейчас, в 60-е годы, то что же говорить о времени, когда Беляев создавал свой роман!
Не случайно в предисловии и в послесловии к сборнику отмечалось, что "автор в некоторых случаях допустил ряд условностей, сдвигов и перемещений планов, которые не во всем идут по линии естественного продолжения настоящего в будущее...
Роман А. Беляева заключает в себе целый ряд спорных и даже просто неверных положений (они оговорены в заключительном очерке). Но ценность его -- в том, что он заостряет мысль читателя на проблемах будущего, не отрывая этого будущего от настоящего". Редакция подчеркивала, что роман был первым пробным этюдом, к которому следовало отнестись критически, и шагом к подлинно социальной утопии.
Роман "Борьба в эфире" можно рассматривать как своеобразный ответ на социальную утопию Джека Лондона. Беляев, написавший в 1929 году предисловие к роману "Железная Пята", отмечал близорукость и пессимизм пророчеств Лондона, недооценившего силы рабочего класса -- и русского, в частности, -- и переоценившего силы капиталистов.
"Джек Лондон, в силу особых условий рабочего движения в Америке, мало верил в успех борьбы рабочего класса. Вернее, он верил в окончательную победу рабочих, но наступление этого выносил в отдаленное будущее. В романе "Железная Пята" автором намечены и сроки этого будущего: по его мнению, должно пройти не менее трехсот лет, пока наступит "Эра Братства". Но до наступления Эры Братства рабочие должны еще пройти через ужасный период неслыханной эксплуатации, через эпоху "Железной Пяты" капитализма... Близоруким и пессимистическим "пророком" и политиком оказался Джек Лондон в своем фантастическом романе".
В предисловии к "Лунной долине" Беляев, характеризуя роман, в котором проявился уход от "проклятых вопросов" социального неравенства, резко осуждает Лондона. "С точки зрения классовой борьбы, такой уход в "Лунную долину" не может быть квалифицирован иначе, как классовое дезертирство", -- пишет он.
Схватка между революционной Евразией и Америкой -- оплотом реакции, изображенная Беляевым, заканчивается победой над капитализмом. Он подчеркивает трудности борьбы, в которой применяется совершеннейшая военная техника -- в конце романа упоминается даже о возможности атомного взрыва, способного уничтожить всю планету!
Описав ужасы войны, рассказав о временном поражении, набросав затем контуры нового мира, где восторжествовала свобода, Беляев говорит об окончательном крушении капитализма. Ради победы и ради спасения Земли герой готов пожертвовать собой. В романе главенствует мысль о роли науки в грядущем мире, где она должна служить гуманистическим целям. Ведь именно необычайно развитая радиотехника и энергетика, по мысли Беляева, помогли связать в единый союз освобожденные народы земного шара. Но писатель заблуждался, переоценивал роль техники. В романе техника подавляет людей настолько, что они сами не кажутся ее творцами и властелинами. Общие декларации о счастливой жизни не убеждают, они не подкреплены никакими конкретными эпизодами и даже сколько-нибудь подробными описаниями.
Неверными были представления Беляева о процессе физической и социальной эволюции человека. Желая показать, к чему приводит уродство капиталистического строя, он гипертрофирует возможные результаты. Получается своего рода гротеск, памфлет в духе Уэллса с его селенитами.
Беляев утрировал и образы людей, освободившихся от власти капитала, нарисовав нечто похожее на элоев того же Уэллса. Декларируя гармоничность развития личности при коммунизме, он противоречил самому себе, изображая наших потомков уродами, физически немощными, противопоставляя интеллект телу.
Было бы, однако, неверным утверждать, что неудача писателя объясняется одними субъективными причинами. Ведь сумел же он позднее, хотя и фрагментарно, дать эскиз мира будущего. И люди того мира, пусть изображенные схематично, все же никак не напоминают уродов. Он отказался от ошибочной идеи специализации органов человека в процессе эволюции. Но в 20-е годы у него было мало материала для того, чтобы создать широкое -- и социальное -- полотно.
Часть седьмая
В 1929 году читатели ленинградского "Вокруг света" познакомились с новым научно-фантастическим романом Беляева "Человек, потерявший лицо". Появившись после первого варианта "Головы" и "Человека-амфибии", он в определенной мере тематически продолжал "медицинскую" линию в творчестве писателя -- речь шла о воздействии на железы внутренней секреции. Что, если бы удалось таким образом изменить, сделать неузнаваемой внешность человека -- его лицо, тело, рост, и притом не прибегая к хирургическому вмешательству? Беляев воспользовался этой интересной темой для построения динамичного сюжета.
По существу, "Человек, потерявший лицо" -- остросюжетный детектив. История знаменитого киноактера Тонио Престо, "потерявшего лицо" в буквальном и переносном смысле, ставшего другим, но по-прежнему несчастным человеком, носит пародийный характер. Она напоминает литературное переложение "гангстерского" фильма. Престо, и в новом облике не добившийся цели, Престо -- озлобленный мститель, неуловимый предводитель бандитской шайки, -- таким рисует своего героя Беляев.
Но, ограничившись этим, писатель обеднил бы роман, возможности, открываемые фантастикой, оказались бы нереализованными до конца. И Беляев придал вещи социальную остроту, поднявшись местами до настоящего памфлета.
Вспомним хотя бы эпизод с взаимным разоблачением деятелей республиканской и демократической партий: выкраденные Престо документы, посланные по соответствующим адресам, вызывают словно извержение грязевого вулкана. А губернатор, которого Престо заставил принять чудесное лекарство доктора Сорокина и превратиться в негра? На собственном опыте этот расист почувствовал, что значит в Америке иметь черную кожу...
Престо отомстил своим врагам и едет в Европу. На палубе океанского парохода он встречается с доктором, вылечившим пострадавших от мести Тонио и получившим вместо благодарности сорок восемь часов на сборы и выезд.
"Мне вполне достаточно двенадцати, чтобы покинуть вашу гостеприимную страну..."-- отвечает губернатору Сорокин. И вот перед ним бывший пациент, тоже покидающий "страну свободы". "Воздух Америки мне вреден, -- говорит он, -- а их всех я, кажется, недурно проучил! -- И Тонио засмеялся так заразительно-весело, как никогда не смеялся уродец Престо".
Да, над всей этой буффонадой можно посмеяться. Однако за смехом скрыт ядовитый сарказм. Страницы, обличающие американские нравы, кажутся написанными в наши дни -- дни Америки Алабамы и Селмы.
Уже в ранней советской фантастике ставился вопрос, который выдвигала сама жизнь. Наука может дать человечеству невиданное могущество, она открывает перед ним поистине необозримые горизонты. Но достижения можно использовать во вред -- все дело в том, в чьих руках наука находится.
Сейчас, после взрывов атомных бомб, после испытаний всевозможного сверхоружия, вопрос этот представляется тривиальным. Однако совершенно не тривиальным он был тогда, когда грядущие завоевания техники и науки еще скрывались завесой времени. Действительность не давала и не могла дать конкретного материала, чтобы помочь представить, к каким последствиям это могло привести. Фантастика -- хотя и в особой, только ей присущей, форме -- рисовала, что произошло бы, если бы по воле злого волшебника джинна выпустили из бутылки.