Бальзак Оноре
Привязанность в пустыне

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Une passion dans le désert.
    Текст издания: журнал "Сынъ Отечества", No 1, 1852.

   

ПРИВЯЗАННОСТЬ ВЪ ПУСТЫНѢ.

РАЗСКАЗЪ БАЛЬЗАКА.

   -- Но это ужасно! воскликнула она, выходя изъ звѣринца Мартена.
   Она только-что вышла отъ этого смѣлаго спекулатора, работавшаго (говоря языкомъ афиши) съ своею гіенною.
   -- Какъ это, продолжала она, онъ могъ пріучить къ себѣ этихъ животныхъ до того, что можетъ обходиться съ нимъ безъ всякой предосторожности, и посмотрѣла на меня съ удивленіемъ.
   Когда я вошелъ въ первый разъ къ Мартену, я также воскликнулъ, какъ и вы.... Я и не замѣтилъ, что тутъ же, возлѣ меня, стоялъ безногій старинушка-воинъ, который со мной и вошелъ.... Онъ меня поразилъ своей фигурой: это было одно изъ тѣхъ лицъ, на которомъ видишь печать воины и всѣ битвы Наполеона.... Благородная откровенность и веселость всегда были для меня хорошими признаками, а ихъ то я и увидѣлъ на лицѣ стараго солдата... Не было сомнѣнія, что это былъ одинъ изъ тѣхъ воиновъ, которыхъ ничто не поражаетъ, которые найдутъ чему посмѣяться даже въ послѣдней гримасѣ своего товарища, съ веселостью зароютъ его въ яму, вызываютъ на себя пушечныя ядра, разсуждаютъ наконецъ лаконически и, кажется, побратались бы со всякими геркулесами....
   Взглянувъ съ особеннымъ вниманіемъ на содержателя звѣринца, при выходѣ изъ ложи, мой товарищъ сдѣлалъ презрительную гримасу.... Когда я удивился смѣлости Мартена, мой солдатъ улыбнулся и съ тономъ знатока, поднявъ голову, сказалъ:
   -- Конечно!...
   -- Что конечно? спросилъ я.
   -- Хотите я разскажу вамъ исторію помудренѣе этихъ штукъ? сказалъ солдатъ.
   Спустя нѣсколько минутъ, въ теченіе которыхъ мы познакомились, мы вошли въ первую попавшуюся намъ ресторацію обѣдать.
   За десертомъ, за бутылкой шампанскаго, воспоминанія стараго солдата оживились....
   Выслушавъ его исторію, я увидѣлъ, что онъ имѣлъ право сказать: "конечно!"
   Вошедши къ ней, она меня такъ убѣждала, сдѣлала мнѣ столько обѣщаній, что я далъ ей слово непремѣнно разсказать исторію солдата; и на другой же день она получила этотъ эпизодъ изъ эпопеи, которую можно бы было назвать: Французъ въ Египтѣ.
   Во-время экспедиціи генерала Дезе въ Верхній-Египетъ, одинъ солдатъ, изъ Прованса, попался въ плѣнъ Мограбинамъ и былъ уведенъ ими въ пустыню, за нильскіе катаракты.
   Дабы удалиться отъ французской арміи на довольно значительное пространство, для собственнаго спокойствія, Мограбины сдѣлали ускоренный маршъ, и только ночью остановились у источника, окруженнаго пальмами, возлѣ которыхъ еще прежде они зарыли въ землю кое-какую провизію.
   Не думая, чтобы плѣннику ихъ вздумалось бѣжать, они удовольствовались только тѣмъ, что связали ему руки,-- и покушавъ финиковъ и ячменю, заснули всѣ.
   Смѣлый Провансалецъ, замѣтивъ, что враги его уже не могутъ за нимъ присматривать, схватилъ своими зубами мечъ, утвердилъ его лезвіе съ помощію колѣнъ, перерѣзалъ веревки, лишавшія его употребленія рукъ, и такимъ образомъ возвратилъ себѣ свободу. Овладѣвъ немедленно карабиномъ и кинжаломъ, захвативъ нѣсколько финиковъ, мѣшокъ ячменю, пороху и пуль, онъ привязалъ себѣ мечъ, сѣлъ на лошадь, и крѣпко пришпорилъ ее по направленію къ мѣсту, гдѣ, по его предположенію, должна была находиться французская армія. Нетерпѣливо желая увидѣть бивуакъ, онъ такъ пришпоривалъ своего рысака, что бѣдное животное, съ растерзанными боками, пало, оставивъ француза среди пустыни.
   Нѣсколько времени солдатъ шелъ по песку съ храбростію уходящаго колодника, но подъ конецъ дня принужденъ былъ остановиться. Несмотря на красоту неба во-время ночей на Востокѣ, онъ не имѣлъ силъ продолжать свою дорогу. Къ счастью, ему попалась возвышенность, на вершинѣ которой стояло нѣсколько пальмъ, вѣтви которыхъ еще издали пробудили въ солдатѣ самыя сладкія надежды. Усталость его была такъ велика, что онъ слегъ въ гранитный камень, случайно изсѣченный наподобіе походной кровати, и заснулъ на немъ, не принявъ никакихъ мѣръ предосторожности, для защиты себя во-время сна.
   Онъ отдался на произволъ судьбы. Послѣднею мыслію его было даже раскаяніе. Онъ сожалѣлъ уже о томъ, зачѣмъ оставилъ Мограбиновъ, кочевая жизнь которыхъ начинала ему улыбаться съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ былъ уже далеко отъ нихъ и безъ помощи. Онъ пробужденъ былъ солнцемъ, отвѣсные лучи котораго, падая на гранитъ, производили на немъ жаръ невыносимый. Къ томужъ, Провансалъ имѣлъ неосторожность лечь на сторонѣ, противоположной тѣни, бросаемой зелеными и великолѣпными вершинами пальмъ.... Онъ взглянулъ на эти пустынныя деревья -- и дрожь пробѣжала по его тѣлу; онъ вспомнилъ о колоннахъ, изящныхъ и увѣнчанныхъ длинными листьями, какими отличаются арабскія колонны арльскаго собора....
   Но когда, сосчитавъ пальмы, онъ взглянулъ вокругъ себя, ужасное отчаяніе овладѣло его душой: онъ видѣлъ вокругъ себя безпредѣльный океанъ....
   Черноватый песокъ растилался во всѣхъ направленіяхъ, до конца горизонта, и блисталъ какъ стальное лезвее подъ яркимъ свѣтомъ. Казалось, это было море стеколъ или озеръ, слитыхъ въ одно зеркало....
   Поднимаемый стальными полосами, огненный паръ носился вихрями надъ этою движущеюся землею. Блескъ восточнаго неба чистотою своею приводилъ, такъ-сказать, въ отчаяніе, потому-что воображенію ничего не оставалось желать. И небо, и земля объяты были огнемъ. Тишина ужасала своимъ дикимъ и страшнымъ величіемъ....
   Безконечность, неизмѣримость подавляли душу отовсюду; ни облачка на небѣ, ни дуновенія въ воздухѣ, ни одного случайнаго явленія въ глубинѣ песку, волнующагося мелкими волнами; горизонтъ кончался, какъ и на морѣ, въ прекрасную погоду, линіей свѣта, тонкою какъ остріе сабли....
   Провансалъ прижалъ къ своей груди стволъ одной пальмы, какъ-будто какого-нибудь друга; потомъ, подъ тощей и прямой тѣнью, брошенною деревомъ на гранитъ, онъ заплакалъ, сѣлъ и съ глубокою грустью нѣсколько минутъ смотрѣлъ на представлявшуюся его глазамъ неумолимою сцену. Онъ пытался хоть крикомъ нарушить тишину. Но голосъ его, потерявшійся въ пространствѣ, издалъ вдали только слабый звукъ, попробудившій даже эхо: эхо было въ его сердцѣ... Провансалу было двадцать два года, и онъ зарядилъ свой карабинъ....
   -- А! все будетъ хорошо! промолвилъ онъ, опуская къ землѣ бывшее съ нимъ оружіе.
   Поглядывая то на черноватое, то на голубое пространство, солдатъ мечталъ о Франціи. Съ наслажденіемъ онъ прислушивался къ ручейкамъ Парижа, вспоминалъ о пройденныхъ имъ городахъ, о своихъ товарищахъ и о самыхъ мельчайшихъ подробностяхъ своей жизни. Его южное воображеніе вскорѣ увидѣло даже камешки дорогаго Прованса въ игрѣ свѣта, волновавшагося надъ песчанымъ ковромъ пустыни.
   Опасаясь всего въ этомъ жестокомъ миражѣ, солдатъ сошелъ съ холма по скату, противоположному тому, по которому онъ всходилъ на него наканунѣ.
   Радость его была велика, когда ему удалось, у подножія холма, открыть родъ грота, изсѣченнаго самой природой въ огромныхъ обломкахъ гранита, служившихъ основаніемъ этого холма.
   Куски цыновки доказывали, что это убѣжище было когда-то обитаемо. Потомъ, въ нѣсколькихъ шагахъ, онъ увидѣлъ пальмы, обремененныя финиками.
   Тогда инстинктъ, привязывающій насъ къ жизни, пробудился и въ его сердцѣ. Въ немъ пробудилась надежда дожить до того времени, когда будутъ здѣсь проходить Мограбины, или раздадутся пушечные выстрѣлы, ибо въ это время Наполеонъ переходилъ черезъ Египетъ.
   Одушевленный этою мыслію, французъ сбилъ нѣсколько зрѣлыхъ фруктовъ, подъ тяжестью которыхъ пальмы, казалось, гнулись, и наслаждаясь этою неожиданною манною, убѣдился, что обитатель грота воспитывалъ эти пальмы. Сочная и прохлаждающая мякоть финика доказывала въ-самомъ-дѣлѣ заботы предшественника Провансаля.
   Провансалъ почти внезапно перешелъ отъ мрачнаго отчаянія къ почти безумной радости. Онъ взошелъ на вершину холма, и въ теченіе всего остатка дня занимался срубкой безплодныхъ пальмъ, служившихъ ему наканунѣ кровлей.
   Смутное воспоминаніе напомнило ему о животныхъ пустыни. Предполагая, что они могутъ придти къ источнику, терявшемуся въ пескахъ и снова выходившему изъ нихъ внизу холма, онъ рѣшился предохранить себя отъ ихъ визитовъ посредствомъ барьера у входа своего убѣжища.
   Но несмотря ни на жаръ, съ какимъ онъ работалъ, ни на силы, какія внушалъ ему страхъ быть пожраннымъ во-время сна, онъ не могъ изрубить пальмы на нѣсколько кусковъ въ теченіе этого дня; онъ успѣлъ только срубить ее....
   Къ вечеру владычица этой пустыни пала, и шумъ ея паденія раздался вдали, какъ-будто стонъ, изданный пустыней; дрожь пробѣжала по тѣлу солдата, какъ-будто какой-нибудь голосъ предсказалъ ему несчастье. Онъ срубилъ съ этого прекраснаго дерева широкія и высокія зеленыя его листья, такъ поэтически украшавшія его, и употребилъ ихъ на починку цыновки, на которой намѣревался предаться отдыху.
   Утомленный жаромъ и работой, онъ заснулъ подъ красивыми украшеніями своего влажнаго грота.
   Вдругъ, среди ночи, его сонъ былъ нарушенъ необыкновеннымъ шумомъ. Онъ всталъ, и глубокая царствовавшая тишина позволила ему различить поперемѣнные звуки дыханія, дикая энергія котораго не могла принадлежать человѣческому существу.
   Страхъ, еще болѣе усиленный темнотою ночи, тишиной и грезами пробужденья, охватилъ холодомъ его сердце. Онъ едва почувствовалъ даже болѣзненное сжатіе волосъ на своей головѣ, когда, расширивъ зрачки своихъ глазъ, замѣтилъ во тьмѣ два слабыхъ и желтыхъ свѣта....
   Сначала онъ приписалъ этотъ свѣтъ какому-нибудь отблеску своихъ зрачковъ, но вскорѣ яркій блескъ ночи помогъ ему различить мало-по-малу предметы, находившіеся въ гротѣ: въ двухъ шагахъ отъ себя онъ увидѣлъ огромнаго звѣря. Былъ ли то левъ, тигръ или крокодилъ? Солдатъ не имѣлъ на столько образованія, чтобъ знать, къ какому виду причисляется его врагъ; но тѣмъ ужаснѣе былъ его страхъ, что по невѣжеству своему, онъ могъ предполагать всѣ возможныя несчастія вмѣстѣ. Жестока была его пытка слушать, не проронить ни одного звука этого дыханія, и въ тоже время не смѣть сдѣлать ппмалѣйшаго движенія.
   Острый запахъ, наподобіе того, какой слышенъ отъ лисицъ, но только болѣе пронзительный и болѣе тяжелый, наполнялъ гротъ. Теперь Провансалецъ уже не могъ сомнѣваться, что возлѣ него лежитъ страшный товарищъ, царственная пещера котораго служила ему бивуакомъ: ужасъ его достигъ послѣднихъ предѣловъ. Блескъ луны, спустившейся къ горизонту, вскорѣ освѣтилъ пещеру, и мало-по-малу, и пеструю кожу пантеры.
   Свернувшись какъ огромная собака, мирно обитающая въ красивой канурѣ у воротъ какого-нибудь отеля, этотъ египетскій тигръ спалъ, но глаза его то раскрывались, то закрывались. Морда его обращена была къ французу.
   Тысячи нестройныхъ мыслей толпились въ головѣ плѣнника пантеры. Сначала онъ думалъ убить ее изъ ружья; но вскорѣ увидѣлъ, что рука его такъ дрожала, что пуля непремѣнно прошла бы мимо животнаго. А что потомъ, когда онъ ее разбудитъ? Эта мысль сдѣлала его неподвижнымъ....
   Прислушиваясь, среди тишины, къ своему сердцу, онъ проклиналъ слишкомъ сильныя біенія, производимыя въ немъ приливами крови, отъ страха нарушить сонъ, позволявшій ему изыскивать средство къ спасенію.
   Два раза онъ клалъ руку на свой мечь, въ намѣреніи отсѣчь своему врагу голову; но трудность пересѣчь гладкую и твердую шерсть заставила его отказаться отъ этого смѣлаго намѣренія.
   Промахнуться,-- значило навѣрное умереть....
   Онъ предпочелъ лучше дождаться дня и испытать жребій битвы. Вскорѣ наступилъ и день.
   Французъ могъ уже разсматривать пантеру; ея морда была въ крови.
   -- Она порядочно покушала,-- думалъ французъ, не заботясь о томъ, не изъ человѣческаго ли тѣла былъ составленъ ея пиръ: проснувшись, она не будетъ голодна.
   Это была самка. Шерсть на ея животѣ и бедрахъ была -- блестящей бѣлизны. Множество маленькихъ пятнышекъ, наподобіе бархатныхъ, образовывали прекрасные браслеты вокругъ лапъ. Мускулистый хвостъ былъ также бѣлъ, по оканчивался чорными кольцами. Верхняя часть мѣху, жолтая какъ матовое золото, очень гладкая и мягкая, покрыта была этими характеристическими пятнышками, оттѣненными наподобіе розъ и составляющими отличительный признакъ пантеръ между другими кошачьими породами. Спокойная и страшная хозяйка храпѣла въ такой же граціозной позѣ, какъ какая-нибудь кошечка, лежащая на подушкѣ оттомана. Свои нервическія и хорошо вооруженныя, окровавленныя лапы она протянула впередъ, положивъ на нихъ голову, изъ которой торчали жидкіе, прямые и сребристые волосы. Будь она такова и въ клѣткѣ, Провансалъ конечно удивлялся бы и граціи этого животнаго, и рѣзкимъ контрастамъ яркихъ цвѣтовъ, дававшихъ ея одеждѣ царственный блескъ, но въ эту минуту взоръ его былъ помраченъ этимъ ужаснымъ зрѣлищемъ... Предъ пантерой, даже уснувшей, онъ испытывалъ тоже дѣйствіе, какое, говорятъ, производятъ магнетическіе глаза змѣи на соловья. Предъ этой опасностью храбрость солдата на время пропала, между-тѣмъ какъ подъ гуломъ пушечныхъ выстрѣловъ онъ конечно бы пришелъ въ экстазъ. Но смѣлая мысль блеснула въ его умѣ и удержала въ самомъ источникѣ холодный потъ, выступавшій на его челѣ. Въ этомъ приключеніи онъ увидѣлъ трагедію, и рѣшился разыграть въ ней свою роль съ честью до конца....
   -- Третьяго-дня, быть-можетъ, и Арабы убили бы меня, -- разсуждалъ онъ самъ съ собой....
   И считая себя уже мертвымъ, онъ ожидалъ мужественно и съ спокойнымъ любопытствомъ пробужденія своего врага.... Съ восходомъ солнца, пантера вдругъ открыла глаза; потомъ энергически протянула лапы, какъ-будто стараясь вывести ихъ изъ оцѣпѣпенія и расправить. Зѣвнувъ, она открыла страшный приборъ своихъ зубовъ и раздвоенный языкъ, жесткій какъ пила.
   -- Да это презабавное животное, -- разсуждалъ французъ, глядя, какъ она качалась и дѣлала разныя движенія.
   Облизавъ кровь, обагрявшую ея лапы, морду, она почесала себѣ голову, движеніемъ, исполненнымъ ловкости.
   -- Гм! наряжайся думалъ Французъ, въ которомъ пробудилась веселость вмѣстѣ съ мужествомъ:-- я сейчасъ пожелаю тебѣ добраго утра.
   И онъ схватилъ въ руку маленькій кинжалъ, помощію котораго онъ освободился отъ Мограбиновъ.
   Пантера въ этотъ мигъ обернула голову къ Французу и взглянула на него смѣло, не трогаясь.... Строгость ея металическихъ глазъ и ихъ невозмутимый блескъ потрясли Провансаля, особенно когда звѣрь началъ къ нему приближаться. Но солдатъ смотрѣлъ на пантеру ласково и, какъ-будто магнетизируя ее глазами, позволилъ ей приблизиться къ нему.... Потомъ тихо, провелъ рукою по всему ея хребту, отъ головы до хвоста, раздражая своими ногтями гибкіе позвонки жолтого хребта пантеры. Звѣрь съ чувствомъ удовольствія выпрямилъ свой хвостъ, глаза у него смягчились; и когда французъ повторилъ свою ласку, тогда пантера отвѣтила ему тѣмъ мурлыканьемъ, какимъ кошки выражаютъ свое удовольствіе; но это мурлыканье выходило изъ такой могучей и глубокой глотки, что въ гротѣ оно страшно раздавалось.... Французъ понялъ всю силу своей ласки, и повторялъ ее до-тѣхъ-поръ, пока совершенно не оглушилъ и не привелъ въ оцѣпепеніе свою сосѣдку. Увѣрившись, что лютость въ его капризной компаньонкѣ, къ счастію насытившейся наканунѣ, угасла, онъ всталъ и хотѣлъ было выдти изъ грота; пантера не противилась, но едва онъ взошелъ на холмъ, какъ пантера, съ легкостію воробья, перепрыгивающаго съ вѣтки на вѣтку, прыжками подбѣжала къ нему и начала тереться объ ноги солдата, вытягивая свой хребетъ наподобіе кошекъ. Потомъ, взглянувъ на своего гостя, съ видомъ менѣе непреклоннымъ, чѣмъ прежде, она издала тотъ дикій крикъ, который натуралисты сравниваютъ съ визгомъ пилы.
   -- Да она настойчива! промолвилъ французъ, улыбаясь. Онъ попытался поиграть ея ушами, поласкать ее по брюху, и сильно почесать по головѣ. Замѣтивъ свой успѣхъ, онъ пощекоталъ ее по черепу своимъ кинжаломъ, подстерегая минуту, чтобы ее убить; но твердость костей заставила его затрепетать при мысли о неуспѣхѣ....
   Обитательница пустыни поднимала голову, протягивала шею. Французу вдругъ впало на мысль, что для того, чтобы однимъ ударомъ уничтожить эту дикую сосѣдку, надо вонзить ей кинжалъ въ горло, и онъ уже поднялъ было лезвіе, какъ пантера, безъ сомнѣнія, пресытившаяся ласками, граціозно растянулась у его ногъ, отъ времени до времени бросая на него взгляды, въ которыхъ, несмотря на врожденную свирѣпость, смутно выражалась благосклонность. Бѣдный Провансалъ уже съѣлъ свои финики, опершись о пальму, и посматривалъ внимательными глазами то на пространство пустыни, ища въ ней освободителей, то на свою страшную подругу, подстерегая въ ней конецъ благосклонности. Пантера посматривала на то мѣсто, куда онъ бросалъ финиковыя косточки, и каждый разъ глаза ея выражали странное недовѣріе.... По окончаніи умѣреннаго ужина, пантера облизала ему его башмаки, и языкомъ, жосткимъ и твердымъ, чудесно вычистила пыль, набившуюся на нихъ.
   -- Но что будетъ, когда она почувствуетъ голодъ? думалъ Провансалъ. Несмотря на дрожь, пробѣжавшую по его тѣлу при этой мысли, солдатъ принялся серьозпо измѣрять размѣры пантеры -- правду сказать, одного изъ прекраснѣйшихъ животныхъ своего рода, потому-что эта пантера была трехъ футовъ въ высоту и четырехъ въ длину, не считая хвоста. Это могущественное орудіе, круглое какъ палка, имѣло около трехъ футовъ длины. Голова ея, большая какъ у львицы, отличалась особенною топкостью выраженія.... Солдатъ попытался пройтись впередъ и назадъ, пантера только слѣдила за нимъ глазами, менѣе похожая по этому на вѣрную собаку, чѣмъ на безпокойную кошку, которая тревожится даже движеніями своего господина. Воротившись назадъ, онъ замѣтилъ, по направленію къ источнику, остатки своей лошади: туда притащила этотъ трупъ пантера. Около двухъ третей его уже были сожраны. Эти зрѣлище успокоило француза. Теперь онъ легко уже могъ объяснить себѣ и спокойствіе пантеры, и уваженіе, какое она оказала ему во-время сна. Это первое счастливое открытіе внушило ему смѣлость попытаться и насчетъ будущности; онъ возимѣлъ дерзкую надежду остаться въ ладу съ пантерой на цѣлый день, не пренебрегая никакимъ средствомъ пріучить ее къ себѣ и пріобрѣсть ея дружбу. Воротившись къ ней, онъ невыразимо обрадовался -- увидѣвъ, что она почти незамѣтнымъ образомъ покачиваетъ хвостомъ. Онъ смѣло тогда усѣлся возлѣ нея, и между ними началась игра: онъ взялъ въ свои руки ея лапы, морду, игралъ ея ушами, опрокидывалъ ее на спину и крѣпко чесалъ ее по теплымъ и шелковистымъ ребрамъ. Она позволяла ему дѣлать съ собою все, и когда солдатъ вздумалъ приглаживать шерсть на ея лапахъ, она тщательно сомкнула свои когти, согнутые какъ кинжалы. Французъ, неотнимавшій впрочемъ руки отъ кинжала, еще разъ подумалъ было погрузить его въ брюхо слишкомъ довѣрчивой пантеры; но онъ боялся, что пантера, пожалуй, задушитъ его тотчасъ же, въ самую минуту своей послѣдней агоніи. Да и въ сердцѣ своемъ онъ чувствовалъ какой-то упрекъ, заставлявшій его пощадить беззащитное твореніе. Ему казалось, что въ этой безпредѣльной пустынѣ онъ нашелъ себѣ друга.
   Подъ конецъ дня онъ свыкся съ своимъ ужаснымъ положеніемъ, и почти полюбилъ его тревоги. Его подруга привыкла также къ нему.
   Разсчитывая на быстроту своихъ ногъ, чтобы убраться отъ нея какъ можно скорѣе, когда она уснетъ, и найти себѣ другой, Провансалъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ часа своего бѣгства, и когда часъ этотъ наступилъ, солдатъ ушелъ по направленію къ Нилу; но едва онъ прошелъ четверть лье въ пескахъ, какъ услыхалъ, что позади его скачетъ пантера, издавая по временамъ тотъ крикъ пилы, который еще ужаснѣе глухаго шума ея скачковъ.
   -- Да она не отстаетъ отъ меня!... промолвилъ солдатъ.
   Въ эту минуту онъ попалъ въ одну изъ тѣхъ страшныхъ для путешественниковъ вѣчно движущихся пучинъ песку, изъ которыхъ нѣтъ возможности спастись. Но едва французъ съ ужасомъ закричалъ, какъ пантера схватила его зубами за воротъ, и отпрянувъ энергически назадъ, выхватила его изъ пучины какъ-будто по мановенію волшебства.
   Съ-тѣхъ-поръ пустыня для солдата стала какъ будто населенною. Въ ней было теперь существо, съ которымъ онъ могъ говорить и лютость котораго исчезла передъ нимъ по непонятнымъ для него причинамъ.
   Несмотря на сильное желаніе остаться на сторожѣ, французъ заснулъ. Проснувшись, онъ увидѣлъ, что животнаго нѣтъ; но взойдя на холмъ, онъ увидѣлъ пантеру вдали, скачущую къ нему по обыкновенію животныхъ, для которыхъ обыкновенный бѣгъ невозможенъ, по причинѣ чрезвычайной гибкости позвоночнаго хребта. Она прибѣжала съ окровавленною мордою, получила обычныя ласки своего товарища и выразила ему свое удовольствіе неоднократнымъ важнымъ мурлыканьемъ.
   Она играла, какъ собачка играетъ съ своимъ господиномъ, позволяя то щекотать себя, то бить и ласкать; порою она сама вызывала его къ игрѣ, поднимая на него лапу.
   Такъ прошло нѣсколько дней. Эта привязанность позволяла Провансалу наслаждаться въ тоже время возвышенными красотами пустыни. Съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ нашелъ въ ней часы страха и спокойствія, пищу и существо, которое заняло его мысли, душа его была волнуема контрастами... Это была жизнь, полная противуположностей. Пустыня открыла передъ нимъ всѣ свои тайны, обвила своими прелестями. Въ восходѣ и закатѣ солнца онъ увидѣлъ зрѣлища, неизвѣстныя міру. Пролеталъ ли надъ его головой легкій свистъ отъ взмаха крыльевъ какой-нибудь птицы, толпились ли передъ нимъ облака, все потрясало его душу. Ночью онъ смотрѣлъ на игру луннаго свѣта на песчаномъ океанѣ, гдѣ симунъ поднималъ волны, струи и быстрыя измѣненія. Онъ удивлялся чудному великолѣпію восточнаго дня; и часто, послѣ страшнаго зрѣлища урагана въ этой равнинѣ, когда поднятые пески производили сухіе огненные туманы и гибельныя тучи, онъ съ наслажденіемъ встрѣчалъ наступавшія ночи, благодатную прохладу звѣздъ. Въ небесахъ ему чудилась музыка... Пустыня открыла передъ нимъ сокровища мечты... Цѣлые часы онъ проводилъ въ воспоминаніяхъ о ничтожныхъ предметахъ, сравнивая прошедшее съ настоящимъ. Наконецъ, могуществомъ ли своей воли онъ измѣнилъ характеръ своей подруги, или она щадила его жизнь, благодаря изобилію пищи, бывшему на ту пору въ пустыняхъ по случаю битвъ,-- только французъ пересталъ наконецъ не довѣрять ей, такъ очевидна была въ ней привязанность къ нему. Наибольшую часть дня онъ спалъ, но подобно пауку въ своей ткани, принужденъ былъ просыпаться каждую минуту, чтобы не потерять мгновенія для своего освобожденія, въ случаѣ еслибы показался кто-либо на краю горизонта... Изъ рубашки онъ сдѣлалъ себѣ знамя и развѣсилъ его на вершинѣ пальмы, снявъ съ нея листья. Нужда научила его найти средство поддерживать это знамя распущеннымъ, а именно посредствомъ палочекъ; безъ того оно не поколебалось бы и проходящій въ пустынѣ путникъ не замѣтилъ бы его...
   Пантерой онъ забавлялся особенно въ теченіе тѣхъ долгихъ часовъ, когда его оставляла надежда. Онъ изучилъ наконецъ всѣ изгибы ея голоса, выраженіе глазъ, всѣ капризныя пятнышки ея золотой одежды.
   Однажды при блескѣ солнца, носилась въ воздухѣ огромная птица. Провансалъ оставилъ свою пантеру, чтобы разсмотрѣть этого новаго гостя; но она глухо заворчала.
   Между тѣмъ какъ солдатъ любовался прыжкомъ пантеры, орелъ исчезъ въ воздушномъ пространствѣ... Пантера все смотрѣла на солдата... Золотистый мѣхъ ея одежды тонкими переходными оттѣнками сливался съ матовой бѣлизной ея бедръ. Роскошный блескъ солнца сообщалъ этому живому золоту и этимъ темнымъ пятнамъ особенный блескъ, необыкновенную прелесть....

-----

   -- Хорошо! Но чѣмъ кончилась эта исторія?
   Доканчивая бутылку шампанскаго, старикъ воскликнулъ:
   -- И не знаю, что я ей сдѣлалъ, только она обернулась ко мнѣ какъ бѣшенная, и своими острыми зубами хватила меня за бедро, хоть и слабо, конечно, но я подумалъ, что она хочетъ меня пожрать, и вонзилъ ей кинжалъ въ шею. Издавъ крикъ, охватившій сердце мое холодомъ, она покатилась... и я видѣлъ какъ она боролась со смертію.
   Впослѣдствіи солдаты, увидавшіе мое знамя, прибѣжали ко мнѣ и мы отправились вмѣстѣ.
   -- Да, молодой человѣкъ, прибавилъ онъ, промолчавъ нѣсколько минутъ: -- съ-тѣхъ-поръ потаскался я порядочно на своемъ вѣку: былъ въ походахъ и въ Германіи, и въ Испаніи, и въ Россіи, и во Франціи; но никогда не забуду моего пребыванія въ пустынѣ....

"Сынъ Отечества", No 1, 1852

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru