Аннотация: Les Litanies romantiques.
Перевод Бориса Грифцова (1947).
Оноре де Бальзак. Романтические акафисты
Господин С., пользующийся сейчас в Париже славою богача-оригинала, но не знающий, в какой области проявить свою оригинальность, объявил себя меценатом. Каждый вторник все писатели, признанные в Париже талантами, приглашаются к обеду, в котором его повар старается превзойти самого себя, и вот с шести часов вечера до полуночи адепты, неофиты, гении и новообращенные выделяют одновременно и желчь и остроумие.
Хотя хозяин дома приветливо встречает появляющихся на литературном горизонте поэтов, романистов и драматургов, все же немногим авторам открывается доступ к сокровенным мыслям мецената.
Господину С. лет сорок, он мал ростом, волосы у него черные, брови густые, кожа смуглая, глаза сидят в глубоких впадинах и обведены желтоватыми кругами, у висков -- гусиные лапки. Он неразговорчив, но его замечания свидетельствуют о глубокой осведомленности в литературе. Он угадывает основную идею шедевра, обнаруживая талант заправского критика. Он требователен. Он чувствует поэзию и преклоняется перед нею; он хвалится своим умением распознавать красоты произведений, отвергнутых публикой; поэтому неуспех какого-нибудь писателя является лучшим способом заслужить его одобрение. Но тонкое чутье господина С. постоянно становится для него, по признанию близких ему людей, источником большого несчастья: та поэзия, о которой он мечтает, настоящая, великая, мощная, существует только в его воображении. Поговорите с ним об "Исповеди опиофага" [произведение английского писателя-романтика де Квинси], об "Испанских сказках" [сборник стихов Альфреда де Мюссе], о "Мельмоте" [роман английского писателя Ч. Матюрена], "Смарре" [сказка Шарля Нодье], "Гяуре" [поэма Д. Г. Байрона], "Сновидении" Жан Поля, о "Хороводе на шабаше" [баллада В. Гюго, напечатанная в его сборнике "Оды и баллады"] и т. п. О, тогда он возбуждается, воодушевляется, для передачи своих мыслей он находит такие меткие выражения, что ради них одних можно, говорят, признать его главою того могучего поколения, в руках которого слава XIX века!
Один мой приятель поручился за меня собственной головой, и поэтому я проник в святилище; пообедав там несколько раз, прочитав там кое-какие отрывки, по моему расчету, достаточно эффектные, я добился бесценного счастья понравиться господину С. и был причислен к разряду людей, которым он открывает свою душу. Его дружбе никак нельзя отказать в приятности, ибо наш щедрый амфитрион милостиво оказывает помощь литераторам, произведения коих заслужили его похвалы, и никогда не требует обратно денег, данных им взаймы.
Я достиг такой высокой степени его благоволения, что господин С. не стал скрывать от меня своих мнений. Когда я прочел ему новую оду Виктора Гюго, он пожал плечами и заметил:
-- Это слишком прозрачно, слишком объяснено, не о чем и догадываться!..
Я ему продекламировал одну из гармоний Ламартина.
-- Красивые аккорды!.. Однострунная лира, не больше того... Этот поэт все время пережевывает будущее!.. Но порою у него прекрасны облака!..
Все эти суждения свидетельствовали об уме и столь колком презрении, что я начинал считать его самого обладателем великой тайны поэзии.
-- А Шатобриан? -- спросил я у него однажды вечером, желая узнать, есть ли для него что-либо священное.
Он поморщился и ответил мне:
-- Ни одной новой ситуации!.. Только стиль!.. Резьба по дереву!..
-- А Кузен?
-- О! Прекрасно! Возвышенно! Изумительно! Целых десять апокалипсисов в нем одном.
В тот вечер, когда я прочел ему свою прославившуюся фантастическую сказку "Шагреневая кожа", он предложил мне за нее тысячу экю при том условии, что он получает право издать ее в двадцати экземплярах. Я согласился. Он поблагодарил меня за эту готовность, как за какую-то особую милость с моей стороны, и, завершая мое посвящение, предложил мне присутствовать на чтении, которое он сам собирался устроить около полуночи, когда в салоне останутся только близкие друзья. Я ответил согласием.
Молодой писатель, которому я был обязан доступом в этот салон, подошел ко мне и таинственно произнес:
-- Будьте осторожны и подражайте нам.
В этом совете я не нуждался. Я уже догадывался, что господин С. одержим какой-то манией, к которой мои приятели относятся почтительно, то ли из сострадания, то ли ради выгоды. Мы уселись на стульях, на диванах в позе морских львов, вдыхающих свежий воздух на берегу, и развесили уши, посматривая на первоклассного поэта, который, встав возле камина, откашливался и уже развертывал лист бумаги... Он медленно и величественно прочел следующее произведение, в котором типограф пытался особыми знаками отметить те паузы, вздохи и выразительные взгляды, которыми господин С. разделил, раздробил, разбил на куски все фразы своего творения:
"Неявственные голоса... слабые, низкого тона, чистые, богатые оттенками, мрачные; -- смутная гармония -- подобная колокольному звону, разлившемуся по полям, весенним утром, в воскресенье, сквозь юную листву, под голубым небом; -- потом -- фигуры в белом, прекрасные волосы, цветы -- простодушный смех, -- игры без мысли, без устали; -- замки, воздвигаемые из глины на берегах ручья, -- белые, зеленые, желтые и красные камушки, собранные в воде: -- вода! -- трепещет на босых ногах: -- без видимой причины слезами омочены блистающие глаза.
Смерть встает, похрустывая белыми костями, ее глазницы пусты, ее зубы оскалены, и свет проходит меж ее черных ребер... Она похищает мать, бабушку, кормилицу, -- доброго фермера. Черные одежды, вот и все... -- Маргаритки расцветают на могилах.
-- О боже!.. Как красивы цветы!.. -- Она меня любит, чуть-чуть, сильно, страстно!
Вот мысли человеческие. -- Сирота... -- книги, наука! -- Познать: прошлое, настоящее, закон, религию, благо, зло. -- Человек обладает тридцатью двумя позвонками. -- Лилия принадлежит к семейству лилейных. -- Был потоп. -- Существует ли ад?.. -- Женщина появляется, прекрасная, как желание, -- юная, как цветок, едва распустившийся. -- Маленькая ножка. -- Великая поднимается буря в сердце. -- Там старик. -- Убейте его. -- Он мертв. -- Его труп служит изголовьем для любовников. -- Меж ними жизнь, как раскаленное железо. -- Они познавали друг друга ради преступления, они не познают уже друг друга ради блага... Порок соединяет, но и разлучает. -- Встает великий бледный призрак: -- Неверие!
-- Боже! Это я...
И призрак садится на пыльные томы, на груду золота, не способную насытить его. -- Концерт продолжается. -- Он оглушает. -- Время тает, как лед на солнце.
Однажды вновь появляется Смерть, пылающая, с мечом в руке. -- Произошла дуэль! -- В ушах звучит голос Смерти, как стук, пробуждающий среди ночи. -- Смерть изъясняет, что такое деревня, и комментирует восход солнца, она высказывается за брак. -- Приходит коммерция в сопровождении обманутых надежд и действительных огорчений. -- Появляется честолюбие, как разносчик, выставивший напоказ свои ленты, наряды, кружева, косынки. -- Его тюк к услугам всех: -- однако ему необходимы деньги. -- Тогда Анри усаживается на рашпер и живет на пылающих углях. -- То повернется на левый бок, то на правый. Это уже не концерт!.. -- Это схватка, бой, сражение; -- пушечная пальба оглушает.
-- Идем!.. Нужно погибнуть!
-- Зачем?..
-- Марш! -- Вперед!
Боль в ноге. -- Болезнь охватывает тело с ног до головы. -- Она клещами держит труп, ожидая, когда Смерть его унесет. -- Арлекин забавляет вас погремушками: еще не достроенные замки, -- высокие замки из каменных плит... Ремонт ферм... -- биржевые рапорты... оперная певичка... -- Классические фарсы! Движение, шум. Вдруг среди тьмы загорается крохотный огонек... он постепенно растет.
-- Анри, Анри! -- кричит снизу чей-то голос.
То сообщница, ей скучно быть в одиночестве на свидании. Все, что было темным, становится светлым, и все, что было светлым, становится темным. -- Приходит старик священник, произносит три слова... Будущее сверкает и поднимает на дыбы великолепного коня, конь навостряет уши!.. Старуха, черная, холодная, пытается обнять вас; но она кусает вас. -- Все сказано...
-- Куда я иду?.. Где я?.. В свете или во тьме?.. Прощайте, дети мои!.. Живите в согласии!.. О вас я позабочусь.
-- Увы!.. Назавтра они заводят споры над гробом и разыгрывают в кости лучшее ваше кресло, ибо каждый наследник хочет заграбастать все...
-- Вот что выпадает на долю горсти праха, пришедшего из молчания и уходящего в него!"
Когда окончилось чтение, все глубоко вздохнули. Потом каждый из нас, пробуждаясь от оцепенения, в которое как будто был погружен, произносит свое похвальное слово с теми интонациями, с теми жестами, с тем выражением лица, которые ему присущи. То были восклицания целого хора христиан, мгновенно охваченных экстазом в церкви.
-- Настоящая библия!..
-- Холст, развертывающийся перед нами!..
-- Пирамида, покрытая иероглифами!..
-- Мрачно и великолепно, как зимняя ночь!...
-- Поэзия, к сожалению, понятная лишь десяти человекам из всего народа!..
-- Монумент! Вечная статуя!..
-- Энциклопедично!..
-- Целый мир!..
-- Эпопея!
-- Башня из слоновой кости!..
-- Узорчатый, сверкающий фонарь!
-- Весь Платон на одной красочной странице!..
-- Гомер, Данте, Мильтон и Ариосто, переданные средневековой виньеткой.
-- Апокалиптично!..
-- О! Это святой Иоанн на Патмосе!
-- На меня это действует как доза опиума, открывающая всю вселенную и повергающая в мечтания!..
-- Концентрирующее зеркало, в котором отражается вселенная!..
-- Все человечество в миниатюре!
-- Поэма!
-- Биография, типичная для каждого из нас!..
-- Флорентийская эмаль!
-- Витраж кафедрального собора!..
-- Вот это книга!..
-- Какие там находки! Все сплошь находки!..
Стало трудно различать отдельные голоса, -- я слышал как бы хор Оперы, и в этом пении сквозь общий гул прорывались отдельные, более громкие звуки:
Патрон выразил желание говорить, все умолкли, и тогда он скромно заявил:
-- Нет, это хорошо, только хорошо!.. А вы что скажете? -- воскликнул он, заметив, что я еще ничего не сказал, перепуганный тем, как быстро вспрыгнули на канат все моя приятели.
-- Это очаг, -- ответил я. -- Очаг поэзии философии, фантасмагории, филантропии, амфиболии [неправильно построенная фраза, приводящая к двусмыслице], -- добавил я и прикусил язык.