Бальмонт Константин Дмитриевич
На заре

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 5.94*5  Ваша оценка:

   Константин Бальмонт
  
   На заре
  
  ----------------------------------------------------------------------------
   Бальмонт К. Д. Стозвучные песни: Сочинения (избранные стихи и проза). -
   Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1990
  ----------------------------------------------------------------------------
  
   Ты, солнце святое, гори...
  
   Пушкин
  
   Мои первые шаги, вы были шагами по садовым дорожкам, среди бесчисленных
  цветущих трав, кустов и деревьев. Мои первые шаги первыми весенними песнями
  птиц были окружены, первыми перебегами теплого ветра по белому царству
  цветущих яблонь и вишень, первыми волшебными зарницами постигания, что зори
  подобны неведомому Морю и высокое солнце владеет всем. Мои первые шаги в
  мире поэтическом, вы были осмеянными шагами по битому стеклу, по темным
  острокрайним кремням, по дороге пыльной, как будто не ведущей ни к чему. Мои
  первые шаги, вы были шагами среди цветов и песнопений, в отъединении
  ненарушимом.
   Я начал писать стихи в возрасте десяти лет. В яркий солнечный день они
  возникли, сразу два стихотворения, одно о зиме, другое о лете. Это было в
  родной моей усадьбе Гумнищи, Шуйского уезда, Владимирской губернии, в лесном
  уголке, который до последних дней жизни буду вспоминать, как райское, ничем
  не нарушенное радование жизнью. Но первые мои стихи были встречены холодно
  моей матерью, которой я верил более, чем кому-либо на свете, и до
  шестнадцати лет я больше не писал стихов. Опять придя, опять стихи возникли
  в яркий солнечный день, во время довольно долгой поездки среди густых лесов.
  Стихи плясали в моей душе, как стеклокрылые стрекозы-коромысла, и я сразу
  мысленно написал с десяток стихотворений и читал их вслух моей матери,
  которая ехала на тройке вместе со мной и которая на этот раз смотрела на
  меня после каждого стихотворения восхищенными, такими милыми глазами. Из
  всех людей моя мать, высокообразованная, умная и редкостная женщина, оказала
  на меня в моей поэтической жизни наиболее глубокое влияние. Она ввела меня в
  мир музыки, словесности, истории, языкознания. Она первая научила меня
  постигать красоту женской души, а этой красотою, - полагаю, - насыщено все
  мое литературное творчество. Совсем иное сильное влияние, - и, может быть,
  еще более заветное, - оказал на меня отец, необыкновенно тихий, добрый,
  молчаливый человек, ничего не ценивший в мире, кроме вольности, деревни,
  природы и охоты. Не сделавшись сам охотником - с ним, еще в самом начальном
  детстве, я глубоко проник в красоту лесов, полей, болот и лесных рек,
  которых так много в моих родных местах.
   Первые самые сильные воспоминания порядка литературного на меня оказали
  народные песни. Русские народные сказки, стихи Пушкина, Лермонтова,
  Баратынского, Кольцова, Никитина, Некрасова, - немного позднее - Жуковского.
  Первая повесть, прочитанная мною на шестом году жизни, была какая-то
  полусказочная повесть из жизни океанийцев, но я помню лишь, что книжечка
  была тонкая и в синем переплете и в ней были картинки очень желтого цвета,
  одна картинка изображала коралловые острова, покрытые пальмами, - и я так ее
  запомнил, что, когда в 1912 году впервые увидел коралловые острова в Тихом
  океане, приближаясь к Тонга, Самоа и Фиджи, я вздрогнул и в каком-то
  запредельном свете почувствовал себя в усадьбе Гумнищи пятилетним ребенком.
   Кончая гимназию во Владимире Губернском, я впервые лично познакомился с
  п_и_с_а_т_е_л_е_м, - и этот писатель был не кто иной, как честнейший,
  добрейший, деликатнейший собеседник, какого когда-либо в жизни приходилось
  мне встречать, знаменитейший в те годы /1895-1896/ повествователь Владимир
  Галактионович Короленко. Перед его приездом во Владимир, в гости к инженеру
  М. М. Ковальскому и его жене А. С. Ковальской, я дал А. С. Ковальской, по ее
  желанию, тетрадь моих стихов для прочтения. Это были стихи, написанные мною
  главным образом в возрасте 16-17 лет. Она передала эту тетрадь Короленко. Он
  увез ее с собой и позднее написал мне подробное письмо о моих стихах. Он
  указал мне на мудрый закон творчества, который в ту пору юности я лишь
  подозревал, а он четко и поэтически выразил так, что слова В. Г. Короленко
  навсегда врезались в мою память и запомнились чувством, как умное слово
  старшего, которого должно слушаться. Он писал мне, что у меня много красивых
  подробностей, частностей, успешно ухваченных из мира природы, что нужно
  сосредоточивать свое внимание, а не гоняться за каждым промелькнувшим
  мотыльком что никак не нужно торопить свое чувство мыслью, а надо довериться
  бессознательной области души, которая незаметно накопляет свои наблюдения и
  сопоставления, а потом внезапно все это расцветает, как внезапно расцветает
  цветок после долгой невидной поры накопления своих сил. Это золотое правило
  я запомнил и памятую ныне. Это цветочное правило нужно было бы, ваятельно,
  живописно и словесно занести над входом в ту строгую святыню, которая
  называется - Творчество.
   Чувство признательности велит мне сказать, что Владимир Галактионович
  кончил письмо свое ко мне словами: "Если вы сумеете сосредоточиться и
  работать, мы услышим от вас со временем нечто незаурядное". Нужно ли
  говорить, какой хлынул в мое сердце восторг и поток чаяний от этих слов
  Короленко.
   Судьба дала мне много возможностей проверить мою решимость и мое
  упорство. Овладев еще в молодости, в юности, языками немецким, французским,
  шведским, норвежским, итальянским, английским для радости чтения поэтов этих
  стран в подлиннике, я напечатал первую книгу стихов "Сборник стихотворений"
  в Ярославле в 1890 году. Она вызвала насмешки моих товарищей-студентов и той
  красивой Мелитты, во имя которой в этом же году я чуть не простился навсегда
  с Землей. Благословение моего вечера за это прекрасной Мелитте и моим
  товарищам. Когда на твою святыню посягают и близкие твои становятся твоими
  врагами, в душе, наделенной зачатками силы и дара, вырастает такая железная
  воля, вспыхивает такой неугасимый костер, что малая силочка становится
  мощью, а застенчивый юноша начинает впервые понимать, что значит слова -
  обет, одиночество, инок, рыцарь, неприкосновенность.
   Один, голодая, имея нравственную опору лишь в профессоре Николае Ильиче
  Сторожеико, который гостеприимно принимал меня и руководил моими изучениями
  истории европейских литератур, я перевел, а Прянишников, или, точнее, П. П.
  Кончаловский, напечатал книгу норвежского критика Г. Иегера о Генрике
  Ибсене, что был тогда наибольшим моим любимцем, с его "Быть самим собой".
  Цензура арестовала эту книгу и сожгла. Мое начало - пожар. Что ж, хорошая
  рама для поэтических зорь. Н. И. Стороженко, к коему чувства мои - сыновняя
  любовь и признательность, ибо он поистине спас меня от голода и, как отец
  сыну, бросил верный мост, выхлопотал для меня у К. Т. Солдатенкова заказ
  перевести "Историю скандинавской литературы" Горна-Швейцера и, несколько
  позднее, двухтомник "История итальянской литературы" Гаспари.
   Третьим другом моих первых шагов в литературе был наш великолепный
  москвич, знаменитый адвокат, князь Александр Иванович Урусов. Он напечатал
  мой перевод "Таинственных рассказов" Эдгара По и громко восхвалял мои первые
  стихи, составившие книжки "Под северным небом" и "В безбрежности", когда мои
  первые попытки создать стих, основанный на музыке, сделавшийся к концу 90-х
  и началу 900-х годов общепринятым в русской поэзии, вызвал весьма дружные
  взрывы смеха в так называемой критике и в кругах постно умствовавших
  московских и петербургских интеллигентов.
   Я вспоминаю ласково еще одного юного поэта тех дней /1894-1895/,
  Валерия Брюсова. Его парадоксальность крепила и радовала мою собственную
  парадоксальность. Его огромная любовь к стиху, и вообще художественному и
  умному слову, меня привлекала к нему, и мы три года были друзьями-братьями.
   Первые мои стихи были напечатаны в декабре или ноябре 1885 года в
  "Живописном обозрении". Но я кончал тогда гимназию, и классный наставник
  запретил мне печататься. Первое стихотворение, обратившее на мое имя
  внимание изрядное, был перевод поэмы Шелли "Мимоза", напечатанный в
  "Вестнике Европы".
   Первые стихи моего "Северного неба" обусловили мое знакомство и
  длившуюся много лет поэтическую дружбу с Миррой Лохвицкой. Светлые следы
  моего чувства к ней и ее чувства ко мне ярко отобразились и в моем
  творчестве, и в творчестве ее. Первые мои шаги в области словесного
  созидания завершились моей любовью к Екатерине Алексеевне
  Андреевой-Бальмонт, с которой осенью 1896 года я уехал во Францию, в
  Испанию, в Голландию, в Англию, в Италию, где, предавшись изучению искусства
  и целого ряда наук, я закрепил на всю жизнь то, что было начато в тихой
  деревеньке пятилетним ребенком.
   Мне хочется сказать для ободрения моих юных поэтических братьев,
  которые, конечно, где-то у меня есть, что писатель так же не может без платы
  за свой труд и за проявления своего дара, как Дон-Кихот - <не> быть добрым
  странствующим рыцарем. Дон-Кихоту приходилось, однако, не раз очень трудно в
  этом тернистом вопросе.
   Что до меня, первую свою книгу я напечатал за свой счет, не получив за
  нее ничего, кроме обид, и сжег ее. Вторую книгу сожгла цензура. Первое,
  после этого напечатанное, стихотворение "Цветок" было помещено в московском
  журнале "Артист", и за него мне уплатили четыре рубля, извозчик же при сем
  случае стоил мне рубль. В этом роде гонорары мои огорчали меня долгое время.
   Когда же я подумаю, что мне, на круг беря, платят ныне за мой труд и
  дар, я вижу, что первые мои шаги все продолжаются. Ну, и что ж? Неужели
  соловей и жаворонок, оттого что они серые, а не красные и не
  бархатно-зеленые, как попугаи, - пожалеют, что Небо велело им петь Солнце и
  Луну? Не думаю.
   И еще я полагаю, что в самом серьезном и глубоком смысле мои первые
  шаги все продолжаются и ныне. Мы живем в Голубом Замке Неба и не помним, как
  мы вошли в эту жизнь, и не знаем, как выйдем. Но если Кальдерон верно
  сказал, что "Жизнь есть сон", он очень мудро говорит устами старца в этой
  драме, что хорошо и что нужно даже и во сне делать добро. И утолительное
  добро - творить Красоту.
  
   Ланды
   1929 г., 7 сентября
  
   ПРИМЕЧАНИЯ
  
   Эпиграф - из "Вакхической песни" А. С. Пушкина. В письме от 23 февраля
  1886 г. В. Г. Короленко писал Бальмонту: "...У Вас много шансов стать
  хорошим стихотворцем - легкость и звучность стиха, изящество формы и
  лиризм". И далее /вместо слов, процитированных Бальмонтом, очевидно, по
  памяти/: "Кто знает, если Вы сумеете сосредоточиться, воздержаться, работать
  не только над стихом и формой, но и над выработкой содержания, то, может
  быть, мне, в свою очередь, придется у Вас когда-нибудь поучиться" /Молодая
  гвардия. 1957, ? 6. С. 208, 209, публ. А. В. Храбровицкого/. Их личное
  знакомство состоялось в 1916 г. /Там же. С. 213/. Мелитта. - Имеется в виду
  первая жена Бальмонта Л. М. Гарелина. ...я чуть не простился с землей. - См.
  примеч. к стихотворению "Воскресший" /сб. "В безбрежности"/. Николай Ильич
  Стороженко /1836-1906/ - русский ученый, профессор, историк
  западно-европейской литературы. Прянишников Илларион Михайлович /1840-1894/
  - русский живописец, передвижник. Петр Петрович Кончаловский /1876-1956/ -
  советский живописец. Козьма Терентьевич Солдатенков /1818-1901/ - русский
  книгоиздатель. Александр Иванович Урусов - см. примеч. к стихотворению "Челн
  томленья". Первые мои стихи были напечатаны... - См.: "Живописное обозрение", 1885. ? 11; "Вестник Европы". 1892. ? 12. С. 478-487.

Оценка: 5.94*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru