Авенариус Василий Петрович
Кельнский зодчий

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из рейнских сказаний.

Василий Петрович Авенариус
Из рейнских сказаний
Кельнский зодчий

   В ХIII-м веке от Рождества Христова в городе Кельне на Рейне жил некий искусный зодчий. Своим редким уменьем строить всякие здания древних и новых стилей заслужил он себе почетную известность не только в своем родном городе, но и далеко по течению Рейна. Но для его ненасытного честолюбия этого было мало. Ему хотелось создать такой памятник зодчества, чтобы имя его прогремело по целому свету и прославлялось затем из века в век в потомстве. И вот, судьба, казалось, сжалилась над честолюбцем и послала ему желанный случай.
   Однажды его потребовал к себе высокопреосвященный Конрад, архиепископ кельнский.
   -- Мы пришли к решению, -- молвил владыка, -- дать богоспасаемому граду Кельну такой храм, коему равного по величине и благолепию не имеется еще во всем христианском мире. Первой лептой на то я отдаю все мое собственное, немалое достояние. Не сомневаюсь, что на столь богоугодное дело доброхотные приношения потекут к нам обильно как от наших добрых горожан, так и из иных мест, близких и дальних. Остается лишь найти строителя. Но о тебе, мой сын, как о таковом, я давно уже наслышан. Возьмешься ли ты начертать нам на пергаменте подходящий план для такого собора?
   От лестного предложения у зодчего дух в груди заняло, голова закружилась. Но в безмерной самонадеянности он ни минуты не задумался над ответом.
   -- Берусь, владыка, -- сказал он с поклоном. -- А какой срок даете вы мне на изготовление плана?
   -- От сего дня и часа годичный срок. Тем временем соберутся и деньги, подвезут материал. Это -- моя забота. Твое дело пока -- план. Так что же, сын мой, берешься?
   -- Берусь, -- повторил зодчий.
   Приняв благословение святителя, он с победоносным видом пошел восвояси. Итак, заветная мечта его сбывалась: он мог создать теперь на общее удивление нечто небывалое по величию, красоте и блеску. Ничто другое не должно было вперед отвлекать его от великого дела. И, отказавшись от всяких других, самых выгодных работ, он весь отдался этому единственному делу. Наяву и во сне мерещился ему новый собор. Но над ним тяготела точно какая-то враждебная сила: то, что так ярко и отчетливо рисовалось перед его духовным взором, тотчас расплывалось в воздухе обманчивым маревом, как только он брался за карандаш и бумагу. Тогда он напрягал всю свою память, чтобы насильно вызвать опять перед собою забытое. Отчасти ему это, действительно, удавалось, и в конце концов, после многих переделок, из-под умелой руки его выходило нечто очень красивое, даже величественное. Но самого его оно все-таки не удовлетворяло, и, окончив план, он всякий раз опять разрывал его на мелкие клочки.
   Тем временем, по распоряжению архиепископа, с Драконова утеса свозились уже каменные глыбы к месту, отведенному для будущего собора. У горожан же только и разговору было, что о новом храме божьем и о его строителе. Уж если он, этот славный мастер, взялся его построить, то храм будет красоты неописанной. И когда, случалось, наш зодчий выходил на улицу, все встречные ему низко кланялись и почтительно давали ему дорогу. Он же, поникнув головой, приходил мимо, никого не замечая и никому не отвечая на поклоны.
   -- Весь, небось, до макушки ушел в свою великую думу, -- говорили прохожие, глядя ему вслед. -- Где уж ему до нас, грешных!
   А он, в искусство которого все так слепо верили, все более терзался сомнениями, терял уже веру в самого себя!
   Так подошел данный ему владыкой годичный срок; оставалось до срока всего три дня.
   На дворе с утра еще шумела непогода. Ветер завывал в печной трубе, хлопал ставнями окон. От этого воя и грохота наш зодчий не мог связать двух мыслей. Наконец он не выдержал, схватил с гвоздя шляпу и выбежал из дому. Но на улице он был на виду у всех, а он был бы рад убежать от самого себя. Так очутился он за городом, в лесу, в горах. Небо давно обложило тучами, от чего в лесной чаще было еще темнее. Вот и смерклось, а он забирался все глубже в чащу, все дальше в горы.
   Наконец наступила и ночь, черная, непроглядная. Куда же теперь?
   Тут собиравшаяся весь день гроза внезапно разразилась. Сверкнула молния, загремел гром, и полил дождь как из ведра. Укрывшись под густолиственным дубом, зодчий стоял точно околдованный: при вспышках молний окружающие вековые деревья представлялись ему грозными великанами, махавшими своими мохнатыми руками, чтобы схватить его, дерзнувшего проникнуть в их таинственное царство.
   Вдруг молния разрядилась над самой головой его с таким оглушительным треском, что его отбросило в сторону. От нестерпимого блеска он невольно зажмурился. Когда же раскрыл глаза, то увидел, что молния ударила в тот самый дуб, под которым перед тем стоял он, и весь ствол дерева пылает, как громадная лучина.
   Тут, казалось, из самого пламени выступил какой-то человек в красном плаще и с красным пером на широкополой шляпе.
   -- Славная погодка, чудесная погодка! -- заговорил он, подходя к зодчему слегка прихрамывая на одну ногу. -- Гулять тоже изволите?
   -- Вам молнией, никак, повредило ногу? -- спросил зодчий.
   -- Пустяки! -- отвечал незнакомец, усаживаясь под ближайшим деревом на старый пень и запахивая ногу плащом. -- Не присядете ли вы тоже? Тут сухо.
   Присев на соседний пень, зодчий внимательнее вгляделся в лицо незнакомца: из-под нависших полей шляпы светились точно два горящих угля, а на тонких губах змеилась загадочная усмешка.
   -- Вы как будто расстроены? -- начал опять незнакомец. -- Уж не горе ли у вас какое? смею спросить.
   Зодчий не сейчас ответил; но вырвавшийся у него невольный вздох был самым красноречивым ответом.
   -- Всякое горе можно залить добрым питьем, -- продолжал незнакомец, доставая из-под плаща дорожную флягу. -- Отхлебните глоточек, -- как рукою снимет.
   Принял зодчий от него флягу, отхлебнул, -- и словно огонь разлился по его жилам.
   -- Ну, что, -- спросил незнакомец, -- каков напиток?
   -- Напиток дивный, -- отвечал зодчий. -- На душе сразу стало легче...
   -- Так что вы тотчас, пожалуй, начертали бы весь план?
   -- Какой план?
   -- Да нового собора. Неужели вы думаете, что я не узнал с первого взгляда знаменитого мастера, которому поручено сделать этот план? Но одному вам все же никогда с ним не справиться, поверьте моему слову.
   "Да кто же мне поможет?" -- хотел было спросить зодчий. Но из насмешливых глаз незнакомца посыпались такие зловещие искры, что он должен был потупить взор, и тут заметил снова прикрытую плащом хромую ногу незнакомца.
   "Да ведь у нечистого, говорят, лошадиное копыто!" -- вспомнилось ему вдруг, и волоса на голове у него стали дыбом, зубы во рту защелкали.
   Незнакомец рассмеялся.
   -- Чего вы испугались? Ученому человеку пугаться, право, не пристало. Я кое-что смыслю также по вашей части.
   -- Но мне остается до срока всего два дня, -- возразил зодчий, -- а составить такой сложный план -- план целого собора-- в два дня и думать нечего.
   -- Как кому -- отвечал незнакомец, приподнимаясь и вынимая из-под плаща пергаментный сверток. -- Вот, например, не угодно ли посмотреть.
   Зодчий также встал, чтобы ближе разглядеть развернутый незнакомцем свиток, да как взглянул, так в глазах у него зарябило: на пергаменте оказалось мастерски выполненным именно то, о чем он постоянно мечтал, но что самому ему ни за что не давалось.
   -- Да ведь это мой собственный план! -- воскликнул он и хотел выхватить пергамент из рук незнакомца.

0x01 graphic

   -- Не торопитесь, любезнейший, -- сказал незнакомец. -- Пока он мой; но я не прочь уступить его вам, если вы подпишете небольшой договор... Но вас опять, я вижу, трясет лихорадка! Выпейте-ка еще для храбрости.
   Зодчий сделал еще глоток из фляги незнакомца, и от волшебного зелья его бросило из озноба в жар и храбрости в груди, в самом деле, прибавилось.
   -- О чем договор ваш? -- спросил он.
   -- Да вот прочитайте сами!
   Незнакомец подал ему дощечку, на которой было написано огненными буквами всего несколько строк. Но, прочитав их, зодчий затрепетал всем телом.
   -- Чтобы я продал свою душу? Ни за что!
   -- Ну, так распроститесь и с планом. Таких договоров у меня несчетное число; одним больше или меньше -- для меня мало значит. Для вас же впереди или почет, или позор.
   -- Да ведь у нас нет ни пера, ни чернил... -- пробормотал зодчий.
   -- Вот перо, -- сказал незнакомец, снимая большое красное перо с своей шляпы. -- А чернила -- ваши собственные.
   Царапнув руку зодчего до крови длинным когтем своего указательного пальца, он окунул перо в свежую ранку.
   -- Распишитесь внизу; кроме вашей подписи, ничего мне не требуется.
   Зодчий расписался и, взамен расписки, принял сверток. В тот же миг над самой головой его грянул гром, как из тысячи орудий, а в землю перед ним ударила молния. Земля треснула, и из трещины взвился огненный столб с смрадным дымом и охватил незнакомца. Ослепленный пламенем и едким дымом, зодчий закрыл глаза рукой. Когда же он отнял руку, ни незнакомца, ни пламени уже не было. Кругом стояла прежняя тьма кромешная, да в воздухе пахло серой.
   После долгого плутания по густому лесу, зодчий, до смерти усталый, выбрался наконец под утро к берегу Рейна.
   Укрывшийся здесь от ночной бури в заводи рыбак принял его в свою ладью и благополучно доставил в город. Когда зодчий доплелся до своего дома, то, не раздеваясь, повалился на постель и заснул тотчас, как убитый.
   Проспал он так беспросыпно двое суток, да и тогда еще не проснулся бы сам, не растолкай его посланец архиепископа со словами:
   -- Вставайте, ваша милость, вставайте: владыка зовет вас к себе.
   -- Владыка? -- пробормотал зодчий с трудом собираясь с мыслями. -- Да разве уже срок?
   -- Надо быть что так: -- "скажи, -- говорит, -- что я жду план собора".
   Зодчий огляделся: на столе лежал столь памятный ему пергаментный сверток. Значит, все это был не сон, а правда!
   Приведя в порядок свой наряд, он отправился к архиепископу с неразвернутым свертком: у него недостало духу еще раз взглянуть на план; будь, что будет!
   Высокопреосвященный, при виде свертка в руке зодчего, принял его еще милостивее прежнего.
   -- Ты, вижу, тверд в своем слове, -- молвил он. -- Но что с тобой, сын мой? Как ты бледен, как печален! Или сам ты недоволен своей работой?
   -- Мастеру, владыка, трудно судить о своей работе, -- уклончиво отвечал зодчий.
   -- Так дай посудить другим.
   Зодчий развернул свой сверток. Владыка ахнул от изумления.
   -- Ты -- великий мастер! Такого храма еще нигде не бывало, где поклоняются святому кресту. Ты себя обессмертил, сын мой, и мы увековечим твое имя на особой доске в самом храме. С завтрашнего же дня можешь приступить к его постройке.
   И точно, со следующего же дня постройка началась. Тысячи землекопов, каменщиков и плотников закопошились на отведенном под собор месте. Как по волшебству, в короткое время был заложен фундамент; а когда стали затем возводить стены, в одну из них вделали большую медную доску с вырезанным на ней именем славного строителя.
   Но самого его это не утешало; не утешал и успешный ход работ. Ведь чем скорее шли они, тем неизбежнее подходил и роковой час расплаты. Зодчий совсем упал духом и бродил вокруг своего создания рассеянный и хмурый, как осужденный к смерти. Наконец, чтобы облегчить свою совесть, он покаялся во всем своему духовнику.
   -- Злосчастный! -- ужаснулся духовник. -- Твое прегрешение так вопиюще, что все мои молитвы тебе не помогут.
   -- Но что же мне делать, что мне делать?! -- в отчаяньи вскричал зодчий.
   -- Если кто может еще вырвать тебя из когтей дьявольских, так некий старец-пустынник святого жития. Полвека уже спасается он в горах; многократно изгонял он злых духов из грешников. Сходи к нему, попытайся.
   -- И собрался зодчий к святому старцу. Возложил на него старец тяжелую епитимию, строгий пост и жестокие истязания; сам молился с ним денно и нощно в власянице и веригах. Шли так недели, шли месяцы; зодчий им и счет потерял. От вечных бдений и всяких лишений остались на нем одни кости да кожа, и весь оброс он волосами, как дикий зверь лесной.
   -- Теперь, сын мой, вернись к своему делу, -- сказал ему тут пустынник. -- Веди и впредь такой же покаянный образ жизни. Быть может, тогда враг рода человеческого утратит свою власть над тобою.
   -- Вернулся зодчий к своему делу. Но в его отсутствие между архиепископом и городскими властями возникли крупные несогласия, и постройка собора была приостановлена. Хотя с возвращением строителя, работы и возобновились, но не прекращавшиеся неурядицы тормозили их на каждом шагу. А надломленное уже здоровье зодчего от постоянных новых огорчений еще более подрывалось. Он слабел, слабел, пока не мог уже сделать и шагу из дому. Но об нем уже не заботились, и угас он, всеми покинутый и никем не оплаканный.
   -- Как только его не стало, из стены недостроенного храма исчезла и доска с его именем. Постройка же собора с тех пор шла крайне -- туго, прерываясь иногда на целые годы. Прошли столетия, а начатое с помощью нечистой силы величественное здание все еще не достроено...
   -- Так гласит народное предание; так повторялось оно в народе еще и в первой половине XIX века. Но благочестивые люди по-прежнему не забывали неоконченного храма своими лептами. Благодаря усиленному притоку их, в 1842 году решено было, во что бы то ни стало, достроить храм. И вот, 15 октября 1880 г. состоялось наконец торжество освящения готового уже собора, одного из гениальнейших созданий зодческого искусства. Тут, спустя 600 лет слишком, вспомнили и о его первом зодчем; в старинной хронике было отыскано его забытое имя: мастер Герард -- Meister Gerard, -- имя, которое отныне навсегда уже связано с постройкою Кельнского собора.
   

------------------------------------------------------------

   Источник текста: Авенариус В.П. Лепестки и листья. -- Санкт-Петербург, 1905.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru