Асебал Франсиско
В деревне

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Франциско Ассбал.
В деревне

Рассказ

   Вся семья собралась к ужину. Треск сухих веток на очаге наполнял большую кухню своеобразным шумом. В пространстве, освещенном тусклою кухонною лампою, свет боролся с мраком, и отражение этой борьбы на стенах комнаты, покрытых слоем копоти и грязи, напоминало бурный танец каких-то чудовищ.
   Работники входили в кухню один за другим, медленною тяжеловесною поступью, не давая себе труда смахнуть снег, украшавший блестящими узорами их грязное, засаленное платье. Они проходили с сонным усталым видом и опускались на скамейку перед очагом, молча разминая застывшие члены и изредка громко зевая. Они так привыкли к непогоде, что не считали нужным говорить о снеге с ветром. Разговор ограничивался редкими вопросами о работе и о животных и вялыми, ленивыми ответами.
   Здоровая коренастая девушка сняла с огня дымящийся котелок и поставила его грубым, энергичным движением на скамейку. Каждый налил себе тарелку похлебки, и в кухне началось чавканье, точно в хлеву, когда животные жуют жвачку. Завывание ветра в трубе довершало эту тоскливую картину.
   В дверь постучались три раза. Никто не двинулся с места; погода была так ужасна, что даже любопытство не побудило никого выглянуть, за дверь.
   Стук повторился и на этот раз более настойчиво. В то же время чей-то голос простонал: -- "Пресвятая Богородица!".
   -- Кто там? -- проворчал один из работников.
   Из-за двери послышалось в ответ жалобное ворчанье и отрывистые слова мольбы.
   Девяностолетний дед, сухой и решительный старик, в маленьких красных глазах которого вспыхивал еще иногда хитрый огонек, обратился к девушке:
   -- Поди, посмотри, кто там.
   Девушка подошла к двери и спросила, что нужно. Снаружи ответил высокий надтреснувший голос:
   -- Пустите переночевать.
   Погода была отвратительная, и бродить по снегу в такую пору было поистине ужасно. Тем не менее работники не прониклись состраданием и продолжали жевать жвачку, поглядывая друг на друга и как бы советуясь глазами. Молящий голос снова проник в щель двери.
   -- Это Ворона, -- оказал один из работников со смехом в голосе.
   -- Говорят, что у этой ведьмы целый капитал в кармане, -- добавила одна из женщин.
   -- А ты видела?
   -- Нет, слышала.
   -- Что же, возможно. Она ведь побиралась всю жизнь и ела то, что ей давали, и спала по сеновалам.
   Дед слушал этот разговор рассеянно и, казалось, обдумывал что-то. В конце концов он заявил сухо и кратко:
   -- Впусти.
   Девушка открыла дверь. Ворона вошла, шатаясь, и присела на корточки у огня. Она производила впечатление развихляюшегося остова из костей, прикрытых лохмотьями.
   Ей подали чашку с дымящейся похлебкою, и она принялась жадно есть, дрожа всем телом. Сытная еда и теплая атмосфера подействовали на нее усыпляюще, и ею скоро овладел тяжелый сон.
   -- Вот когда удобно порыться у нее в кармане! -- нерешительно сказал один из работников полушутливым, полусерьезным тоном.
   Остальные громко расхохотались; один только дед удержался от искушения и сердито заворчал.
   -- Экие вы ведь животные! Что здесь, волчья берлога, что ли? Стащите-ка ее на сенник, пусть выспится.
   Ее перетащили, как кулек. И вскоре после этого весь дом заснул в величественной тишине снежной ночи.
   Заря пришла и залила землю тусклым белым светом; на безоблачном небе угасали последние звезды. Дед всегда выходил из своей каморки первым и уходил на работу. В это утро он тоже вышел при первых лучах солнца. Не успел он переступить порог, как увидел в нескольких шагах от дома какой-то полузарывшийся в снег узел из лохмотьев.
   Он подошел посмотреть. Это была Ворона. Она не шевелилась. Старик сильно встряхнул ее; она не подавала признаков жизни. Он тряхнул ее еще раз, сколько было мочи; результат получился тот же.
   Дед решил вернуться в дом и сообщить о случившемся. Он вошел в кухню, но все еще спали крепким омом. В этот момент стариком овладело непреодолимое желание обшарить карманы Вороны.
   Его дряхлое тело затряслось от волнения, и беззубый рот как-то странно зашамкал. На пороге перед безупречно-белым снежным покровом он остановился на минуту. Мысль о туго набитом кармане вящей разжигала его ум.
   Но надо было торопиться. Домашние могли проснуться и встать. Если Ворона действительно умерла и была одинокою бродягою, то кто мог предъявить требование на кошель, который она носила в кармане, судя по слухам? Если не он, так другой кто-нибудь заберет себе эти деньги. Ведь, не зарывать же их в землю вместе с костями? К чему же медлить?
   Обыскать лохмотья и вытащить из них маленький узелок было делом нескольких секунд. Старик взволнованно сунул в узелок руку; среди шелеста бумага послышался звон монет. Он вынул все и разглядел; бумага оказалась кредитными билетами. Он положил деньги в -свой карман, сделал над собою усилие, чтобы успокоиться, вошел, в дом и разбудил народ.
   Вскоре вся семья стояла вокруг бездыханного тела Вороны, обсуждая случившееся. По мнению одних, она умерла от холода, по мнению других, -- от постоянного пьянства. Одного только никто не мог понять: почему она умерла на дворе, а не в доме на сеннике.
   -- Наверное, с пьяных глаз вышла, -- сказал один из семьи.
   -- Да уж, очевидно, не иначе, -- согласились остальные.
   Но дед решительно остановил их торжественным тоном:
   -- Нельзя говорить дурно про мертвых; это грешно. Все замолчали, признав его слова справедливыми.
   Среди всеобщего молчания старик обратился к работнику.
   -- Станислав, сбегай поскорее за священником; расскажи ему, что случилось, и попроси сейчас же придти сюда.
   Священник явился скоро. При виде его дед сделал над собою усилие и произнес резким, но в то же время величественным тоном:
   -- Батюшка, приготовьтесь к похоронам и устройте все так, как будто эта старушка была членом моей семьи.
   Изумление окружающих было так велико, что никто не нашелся ответит ему. Старик заметил это и добавил еще более торжественно:
   -- Заупокойную обедню должны служить три священника. Иначе нельзя, раз Господу Богу угодно было, чтобы эта женщина умерла у меня в доме.
   Весть о щедрости старика быстро облетела деревню. Все были глубоко поражены, так как знали, что скупость деда доходила до жестокости. Никто не мог припомнить ни одного великодушного поступка за всю, почти столетнюю, жизнь старика. Толкам в деревне не было конца, но в присутствии деда все замолкали, так как он был спокоен и величав, как патриарх. Порыв великодушие пролил свет успокоения даже в самые темные уголки его совести; он был глубоко убежден в том, что душа Вороны на том свете одобряет его распоряжения: для бренных останков гроб и какую-нибудь недорогую плиту, для души -- побольше панихид и молитв, которые живо освободят душу старухи из Чистилища и откроют ей доступ в Рай. А что касается найденного в ее кармане богатства, то кто же сумеет распорядиться лучше его? Он делал все так хорошо и разумно -- хоронил старуху и заботился о ее душе, точно она приходилась ему сродни. Следовательно, они попросту оказывали друг другу взаимную услугу.
   Подобные доводы не встречали возражений, и старик обрел душевный покой, словно библейский патриарх. Совесть окончательно перестала мучить его, и он стал заботливо следить за точным исполнением своих великодушных распоряжений относительно похорон.
   Поздно ночью, когда все спали в доме, дед решился, наконец, вынуть из кармана узелок Вороны. В руках его заблестели даже золотые монеты. Волнение заставило его опуститься на колени несмотря на то, что он не мог делать этого даже в церкви во время обедни. Он прошептал "Отче наш" за упокой души Вороны и дал обет читать эту молитву каждый вечер. После этого он встал и отправился тихонько, чтобы не разбудить спящих, за своим личным сокровищем, которое он копил всю жизнь; этим деньгам было почти сто лет, как ему самому, и хранились они в таком месте, куда можно было пробраться только ползком. Старик отправился туда, подвигаясь ощупью; он делал это каждую ночь, чтобы проверить, на месте ли его сокровище. В ночь он, по обыкновению, запустил руку в яму, но как только рука нащупала дно, из груди его вырвался дикий крик отчаяния. Он снова запустил руку и снова закричал, точно грудь его раздиралась от боли.
   На крики его сбежались работники и женщины с лампами. Они глядели на него, воображая, что он заколдован злыми чарами старой нищей. Дед лежал на полу, задыхаясь бился седою головою о плиты пола и кричал: -- Воровка, воровка! Я похоронил тебя на мои деньги! Черт бы тебя побрал! В аду тебе место! Ах, ты, воровка, воровка!

Перев. с испанского Т. Герценштейн.

"Современник", кн. VII, 1907

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru