Мартин Андерсен-Нексё. Новогоднее выступление по московскому радио
Соотечественники, друзья!
Прошел еще один год, и наша маленькая страна все еще держится! Когда я в октябре 1943 года вынужден был бежать в Швецию, я думал: "К Новому году война окончится, и я снова буду дома!" Но это было скорее смутным желанием, а не здравым предположением; да и все мы были склонны тогда так думать, иначе разве могли бы мы выдержать?
И вот при помощи таких отсрочек с года на год мы выдержали почти пятилетнюю оккупацию страны. Завтра мы откроем глаза и в пятый раз увидим у нашего изголовья утро Нового года, зарождающегося в ужасах войны и оккупации. В пятый и последний раз! Теперь-то у нас уже имеются серьезные основания верить, что это безумие, наконец, прекратится.
Следует порадоваться тому, что большинство из нас пока еще живо, -- радоваться чему-нибудь большему в настоящий момент нам не приходится. Миллионы прекрасных, миролюбивых и свободолюбивых людей пали на полях сражений, в борьбе с этим безумием, а миллионы других людей жестоко замучены, зверски убиты. Только что сообщили, что найден еще один, восьмой, лагерь смерти, около города Львова. Замучено семьсот тысяч душ -- семьсот тысяч детей, женщин, стариков, военнопленных, здоровых и раненых. Они жили в грязи и холоде за забором из колючей проволоки, спали на голой земле, никогда не. видели крыши над головой, им никогда не оказывали помощи врачи; они даже не получали настоящей пищи, им выдавали сто граммов хлеба из опилок и какое-то пойло с теми же древесными опилками, заменявшее кофе и суп. Людей изнуряли до того, что они падали, их расстреливали, их сжигали, часто даже заживо. Детей подбрасывали в воздух перед столами, за которыми кутили офицеры, и забавлялись тем, что стреляли в них на лету; или же дети служили движущимися мишенями для членов Союза гитлеровской молодежи.
Эти немецкие офицеры, среди них были и высшие чины, -- настоящие изверги, чудовища, подобных которым вряд ли видывал мир. Они состязаются друг с другом в том, кто из них способен убить больше людей в кратчайший срок или кто дольше и изощреннее может истязать человека и замучить до смерти. В день пятидесятичетырехлетия Гитлера какой-то офицер собственноручно расстрелял пятьдесят четыре пленных в его честь! Фюрер может похвалиться тем, что побил все существующие рекорды дьявольской изобретательности.
Но, пожалуй, его превзошел в этом Гиммлер. Все свидетели, а также документы, оставленные гестапо при поспешном бегстве, показывают, что Гиммлер неоднократно посещал этот лагерь смерти, поощрял палачей и награждал особо старательных из них.
В этом (пока последнем) лагере смерти содержались, по-видимому, представители всех наций, -- палачи ослепли от крови и уже не делали между ними никакой разницы. Только, руководствуясь последними остатками нечистой совести, они скрывают следы умерщвления французов, американцев, скандинавов и итальянцев более тщательно, чем русских и поляков. Нечего уж и говорить о евреях, беспощадное истребление которых считается у них чуть ли не богоугодным делом.
Но больше всего жертв было среди русских, -- вот почему в эти предновогодние дни сообщение правительственной комиссии витает над Москвой, как мрачная туча. Количество убитых в лагере смерти русских детей, женщин и стариков достигло нескольких миллионов. Сюда следует добавить раненых и взятых в плен красноармейцев, которых немцы беспощадно уничтожали. Надо радоваться, что мы еще живы.
А с жизнью связана и надежда'. И в Новом году придет, наконец, тот день, когда мы снова сможем вдыхать -- такой человеческий -- воздух свободы, когда Фенрис [Фенрис -- в скандинавской мифологии -- волк, сын Локе (одного из богов, представителя злого начала, олицетворяющего войну)] если не будет окончательно убит, то по крайней мере закован в цепи, и мы сможем излечить наши искалеченные умы и восстановить нашу испоганенную, наполовину разоренную страну.
Желаю, чтобы 1945 год был счастливым годом и принес нам всем человеческие условия существования! Желаю, чтобы как можно больше людей -- ив Дании и за границей -- отдали все силы построению лучшего мира, нежели разрушенный! Заканчивая свое выступление, я прочту стихотворение, написанное мной еще в прошлом году, но неизвестное у нас в Дании: