Странные испытываешь чувства, когда, пожив некоторое время в Советской России, снова попадаешь в Западную Европу. Многое начинает казаться жалким, иное непонятным, а сильнее всего поражает духовная немощь. В Западной Европе не только имеется много неимущих -- там нищета стала хронической. Все жалуются и прибедняются -- и целые страны и отдельные богачи. Словно попадаешь в огромную богадельню, когда оставишь позади себя Советский Союз, где так живо ощущение силы и благосостояния.
Люди в старом мире кажутся какими-то ограниченными, вялыми по сравнению с теми, кого я встречал в СССР. У них есть все: сырье, машины для его обработки, миллионы умелых рук, способных и пустить в ход машины и управлять ими, наконец есть сотни миллионов потребителей, нетерпеливо ожидающих готовой продукции. У нас же в Европе люди не в силах ничего сдвинуть с мертвой точки. Словно дряхлый старик, стоит человек старого мира и смотрит на сырье, на машины, на праздные руки -- и не знает, что делать. "Кризис, -- говорит он безнадежно, -- хоть бы поскорее он кончился!" Утверждают, что если курицу положить на стол, прижать ей голову и провести мелом черту по столу через клюв, курица ни за что не подымется, -- меловая черта парализует ее. Ах, если бы господь бог поплевал себе на руки и покончил бы с этим кризисом, чтобы к нам вернулась способность двигаться!
Создается впечатление, что в такое серьезное время людям не по плечу справиться с кризисом, они, пожалуй, даже не способны разобраться в нем. Во всяком случае радикального средства побороть его не нашли, а те, кто должен был этим заняться, пытаются перехитрить и обмануть кризис -- как лавочник обманывает своего покупателя рекламными трюками и изящными этикетками. Слова "За дело, за дело" не сходят с языка, но все сводится к тому, чтобы только пустить пыль в глаза. Эротика играет огромную роль как в области духовной культуры, так и в личной жизни, но это просто сластолюбие, признак глубокого одряхления; в сущности, эротика прикрывает собой бессилие. Выдвигается множество грандиозных планов для улучшения положения, но все они остаются неосуществленными, да никто никогда не думает всерьез их осуществлять. Бессилие овладело душой и характером; самым выдающимся государственным деятелем в Западной Европе считается тот, кто с ловкостью фокусника вытряхивает из рукава или из цилиндра наибольшее количество обещаний все сделать для народа. Сохранили еще как будто активность лишь бесплодные, губительные для жизни силы. Благо народа, свободомыслие, демократия были когда-то прекрасными идеалами, теперь в Западной Европе ими злоупотребляют, так что они оказывают скорее разлагающее действие; никто не сможет утверждать, что они привели к чему-то положительному. Теперь их трагическая миссия заключается в том, чтобы тормозить прогресс. Можно сказать, что демократы, добравшись до власти, ликвидируют то, чего они добились явочным порядком в то время, когда еще состояли в оппозиции. Когда приезжаешь из России в Европу, то с трудом улавливаешь сколько-нибудь существенную разницу между странами, управляемыми "демократами" и управляемыми диктаторами: то же самое имущее меньшинство хозяйничает и в тех и в других, только при диктатуре круг правящих суживается. Обе формы правления провозглашают своим лозунгом благо народа, обе видят лишь один способ разрешения "кризиса" -- пусть расплачиваются неимущие, урезывая порцию маргарина на своих бутербродах. И там и тут капитализм -- неприкосновенная святыня, и его следует во что бы то ни стало поддерживать. В странах, управляемых диктаторами, это ведет к неслыханным жестокостям, насилиям над огромным большинством народа; в странах демократического толка -- к возрастающему лицемерию, которое все больше и больше пронизывает всю политическую жизнь страны и окончательно сбивает с толку "просвещенных" демократических избирателей.
Приезжая из Советского Союза, вдруг смекаешь, что с таким жаром дебатируемое в Западной Европе "отвращение к парламентаризму", пожалуй, скорее всего является отвращением к той показной роли, какую неизбежно играет парламентаризм при капиталистическом строе. И разве не свидетельствует о политическом пробуждении, например, тот факт, что люди начинают брать под сомнение таких демократов, которые стремятся заключить в свои широкие объятия и миллионера и безработного, желая этим доказать свой демократизм? Нетрудно представить себе, что в тяжелые времена людям как-то неприятно думать, что ими управляют просто две пары брюк, -- одна находится в чистке, а другая просиживает табуретку. Большинство, наверное, начинает задумываться кое над чем в связи с этими правящими брюками, сознавать зависимость между брючным режимом и мировой войной, кризисом и экономическим хаосом и искать более квалифицированных и сознающих свою ответственность правителей, чем сменные брюки. То, что это сознание на первых порах заставляет многих ищущих подлинной демократии бросаться не в ту сторону, -- дело особое. Ни одно направление не дезориентировало рядового человека в политическом отношении так сильно, как такая "демократия".
У всякого, кто имеет возможность сопоставить Советский Союз с Западной Европой, спадет с глаз пелена. Этим объясняется великий страх западноевропейского "либерализма", как бы истинное положение вещей в Советской России не стало известным. Возвратившись домой из поездки туда, не можешь отделаться от впечатления, что и демократия и социал-демократия Западной Европы считают большевизм более страшным врагом, чем нацизм или фашизм. Поэтому пресса упорно отказывается помещать о России статьи положительного характера; зато всякому, кто сможет заставить себя подтягивать запевалам -- хулителям СССР, пресса широко раскрывает объятия. В издательствах дело обстоит не лучше. К счастью, в "демократических" странах еще не додумались запретить авторам самим издавать свои труды.
В кругах западноевропейской "демократии" принято утверждать, что, в противоположность "демократическим" странам с их режимом свободы, в Советском Союзе режим диктатуры, деспотизма.
Нужна большая смелость, чтобы утверждать как то, так и другое.
Если говорить открыто, то в данное время на всем земном шаре существует лишь одна страна с истинно демократическим правлением -- именно Советский Союз! Ни в какой другой стране политический строй не зиждется на такой широкой базе; те слои народа, представителем которых в России является большевизм, во всякой другой стране составляли бы по меньшей мере три четверти населения. Вообще Советский Союз -- единственная страна с демократической властью, если под этим понимать строй, при котором сохраняются законные интересы всего народа. Западноевропейская "демократия", напротив, признает законными лишь интересы капиталистов, требует их соблюдения -- и, не моргнув глазом, называет этот порядок истинным "свободомыслием"; таким образом, она выносит сама себе приговор.
После удушливого воздуха, отличающего Западную Европу, после его слащавой атмосферы политических компромиссов и лицемерия -- в Советском Союзе дышится легко. Все там так просто, как сама жизнь: никому -- ни отдельным лицам, ни отдельным сословиям -- не получить привилегий при помощи разных махинаций; там никого не обездоливают под видом оказания помощи. Отвратительнейшее ремесло обирать ближнего признается в Западной Европе почтенной профессией, приносит там и богатство и честь, а в Советском Союзе оно по праву заклеймено и всячески искореняется. Капитализм упразднен, эгоизму продели кольцо в нос и посадили его на короткую цепь; скоро он подохнет от недостатка пищи. Люди задались иной целью: одевать друг друга, а не раздевать. Тому, кто не побывал там, трудно себе представить, насколько тамошний воздух очищен от бацилл. Сначала он даже кажется резким, почти неприятным, -- настолько он свеж и чист. Лицемерие, наихудшая разновидность чумы Западной Европы, привитое либерализмом и доведенное до пышного расцвета демократическими партиями, в Советском Союзе не находит себе благоприятной почвы. Столь прямодушными, как там, люди бывают только в юности, в непорочной юности.
Демократия и свободомыслие Западной Европы имеют так же мало общего с демократией и свободомыслием в Советском Союзе, как эпидемия абортов у нас -- с охраной материнства и младенчества там. Западную Европу во времена моей молодости волновали те идеи, которые теперь в Советском Союзе претворены в жизнь. Я сам тогда страстно увлекался ими и радуюсь тому, что они стали прекрасной действительностью в Советском Союзе. Тем более горько возвращаться в Западную Европу и видеть, что либерализм шаг за шагом уступает реакции все прогрессивные позиции. Как широко развертывалась у нас борьба за эмансипацию женщины в те дни, когда либералы и демократы находились еще в оппозиции! Теперь, когда они у власти, те же самые люди предлагают женщине снова вернуться к печным горшкам!
Западноевропейской демократии в свое время не были чужды ни дело мира, ни антимилитаризм. Немало людей, которые с такой отвагой шли в бой за свои демократические идеи, сами сделались министрами и получили возможность проводить свои идеалы в жизнь. Но если не осмеливалась реакция сажать антимилитаристов в тюрьму, то это позволяет себе демократический, сильно пропитанный английским "идеализмом" датский министр обороны. Наручники, одиночная камера -- извольте! Теперь уже не осталось и следа от того, что называлось уважением к личным убеждениям человека; теперь говорят: закон есть закон, и он должен соблюдаться! Этой фразой можно оправдать любое политическое предательство, потому ею так усердно и пользуются.
Не слышно также, чтобы правительства демократических стран серьезно пытались в свое время предотвратить мировую войну, -- наоборот, она была -- во всяком случае для Англии -- желанной. И тогда "демократия" демонстрировала свое лицемерие: дошло ведь до того, что демократические государства вступили в войну -- ради мира! А. кто требовал, чтобы война была непременно доведена до конца, -- и довел-таки ее до конца, так что Западная Европа и по сей день не может оправиться от удара? Не старые ли либералы и демократы? Клемансо и Ллойд Джордж? Они сами впоследствии этим похвалялись.
Только одни большевики не изменили во время мировой войны идеалам демократии! Они силой добились мира для своей страны и тем спасли Россию от судьбы Западной Европы, спасли ее от гибели.
Перед лицом всех этих фактов нужна немалая доля закоснелости и презрения к истине, чтобы -- как это делает демократия -- объявлять себя в союзе с прогрессом и с будущим, а происходящее ныне в Советской России ставить на одну доску с тем, что происходит в Германии и в Италии. Это такое беззастенчивое обращение с истиной, такая безответственность по отношению к народным массам и их судьбе, что всякий серьезный человек невольно призадумается.
Величайшим подвигом западноевропейской демократии является пока то, что она сумела -- чего не могли добиться более суровые режимы -- парализовать наступление масс. Недаром героем этой демократии стал Ганди, которого окружили ореолом наподобие Христа. Ничто не помешало, однако, демократии растоптать и Ганди и его приверженцев, когда они, безоружные, упали на колени перед английской конной полицией. Это настоящий триумф лицемерия -- провозглашать дух величайшей силой мира и одновременно посылать отряд тупоумных полицейских топтать его копытами! Но все это только до поры до времени, ведь всегда останется выход -- отказаться от духа, как от подмостков, которые теперь больше не нужны, и прибегнуть к полицейской дубинке. Совершенно очевидно, что теперь мы переживаем именно такой переходный момент.
На фоне всего этого жизнь в Советском Союзе кажется чуть ли не слишком простой и ровной. Там осуществлена подлинная демократия -- без политических или духовных извращений. Широкие массы народа достигли подъема, соответствующего состоянию духовного и технического прогресса; жизненный уровень каждого зависит там от производственной мощности страны; никто не паразитирует за счет чужого труда, никто в ущерб другим не захватит себе больше, чем ему полагается. Все общество в целом определяет сбой жизненный уровень коллективным вкладом умственного и физического труда. В Советском Союзе нет низшего класса, нет и высшего с его придатком -- священниками, законниками и прочими. С упразднением высшего класса отпала надобность в охраняющей его гвардии -- реакционно настроенной интеллигенции. Остались работники умственного и физического труда, которые все более и более сближаются, пока в один прекрасный день их ряды не сомкнутся.
Вместе с реакционной интеллигенцией исчез классицизм; нет ученых, навязывающих народу, как избавление от всех зол, иудейскую религию, греческую духовную культуру, ярмо латинского патрицианства с сопутствующими ему правовыми установками. Культура впервые строится на родной почве, берет свои истоки в народе, в его традициях, нравах и обычаях и привлекает чужеземные культуры себе в помощь для обогащения. Это может позволить себе только бесклассовое общество, где нет жрецов, которые разными фокусами поддерживали бы интересы отдельных лиц.
В Западной Европе все слишком старо, слишком узко. Огромное большинство уже переросло те общественные формы и условия, в которых живет, но не может еще влиться в новую, плодотворную форму существования; слишком сковывает и причиняет боль смирительная рубашка, которую надели на народ. Отсюда волнения, мятежи, революции и контрреволюции. Советский человек разорвал все эти узы и расчистил себе место для свободного развития и роста; как младенец, освобожденный от тугого свивальника, брыкается и потягивается от удовольствия, так радуется сегодня и русский. Это дает себя знать во всех областях жизни, и материальных и духовных, -- там подлинное возрождение!
А у нас -- упадок!
"Восток есть Восток, а Запад есть Запад! Никогда им не сойтись!" -- утешают себя в старом мире. Плохое утешение, если это так. Но лучшее в старом мире -- техника и социалистическое движение -- уже на пути к Востоку, сама культура двинулась туда же. Вслед за Советским Союзом индустриализируется и Восток, коммунизм одерживает победу и на Востоке; все указывает на то, что Западная Европа, как центр культуры, отжила свой век, что фокус новой фазы развития переместился к востоку от Урала. Стоит отъехать немного от Москвы к востоку, и уже заметно, как Западная Европа отступает на задний план и быстро исчезает за горизонтом. Что знаем мы о Востоке? Очень немного о Японии; почти ничего о Китае, об Индии. Истощенную фантазию все еще занимают будды, факиры, храмы с идолами, осыпанными алмазами, -- а в действительности на Востоке в это время стучат машины, бушуют стачки и уличные бои, -- повторяется, воскресает наша собственная история той поры, когда мы были еще молоды. В Китае в настоящее время свыше ста миллионов человек живут при такой форме правления, которая подобна Советам; это наиболее упорядоченная часть Китая, точно так же как Советский Союз -- наиболее упорядоченная часть Европы. Мы же довольствуемся тем, что называем китайские войска "бандами".
Я ходил однажды взад и вперед по палубе волжского парохода -- единственный представитель Западной Европы среди русских, китайцев, татар, афганцев, выходцев из глубины Тибета и Монголии. Я был в буквальном смысле слова один, все остальные, при всей пестроте своего состава, были как люди одного племени, почти одной семьи: они разговаривали, смеялись, держали себя так, словно знали друг друга с самого рождения. Но, проходя мимо меня, они подталкивали друг друга в бок и посмеивались, как делаем иногда мы, когда житель Востока появляется у нас в столице. Я, представитель Западной Европы, непреложного центра мира, казался здесь смешным. Когда я потом рассказал об этом одному русскому, он ответил:
-- Друг мой, посмотрите хорошенько на карты земных полушарий: Советский Союз -- шестая часть всей поверхности земли. А рядом с ним -- Китай, Индия, Персия, и лишь где-то небольшой уголок занимает Западная Европа! Вспомните историю древних культур -- Вавилона, Ниневии, Египта, Греции, Рима, и маленькое интермеццо -- Западную Европу. И при всем уважении к вам, надо сказать: ваш старый мир так одряхлел, что не может даже узнать свои собственные идеи, претворенные у нас в жизнь. Старый мир обречен: прогресс уберет его со своего пути и выбросит на свалку!
Старый дед в углу за печкой -- вот какое впечатление производим мы там, в новом мире. И ведь это верно, что время отвернулось от нас! Западная Европа уже перестала быть центром культуры. Не суждено ли ей быть только заглохшим участком на карте земного шара? Пережитком былой культуры?