Андерсен-Нексё Мартин
Уличный певец

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Мартин Андерсен-Нексё.
Уличный певец

   Кто не любит певчих птиц? Даже начальство и то оберегает их и следит за тем, чтобы их не обижали. И мы всячески добиваемся, чтобы они вили гнезда поблизости от наших домов и распевали нам свои песенки. А уж если у кого в саду поселится соловей, человек этот чувствует себя прямо- таки обласканным природой.
   Но уличный певец -- это дело особое. В противоположность всем пернатым певцам, он избрал своим местожительством столицу и встречается только там, и только в беднейших кварталах. В то время как соловей, например, предпочитает парки садам мелкого люда, уличный певец покидает свой квартал, как только он начинает застраиваться и богатеть.
   Уличный певец -- это певчая птица бедняков. Появляется он только к зиме, когда все остальные певчие птицы давно уже смолкли, и обычно исчезает, как только в воздухе повеет весной. Голод и холод заставляют его петь, и тогда дворы столицы превращаются в огромные, звенящие песнями птичьи клетки.
   Еще лет десять тому назад уличный певец был довольно обычным явлением в Копенгагене. Но из жителей города дружили с ним только бедняки, -- все остальные приходили в ярость, заслышав его пение. То же самое начальство, которое покровительствует жаворонкам и другим певчим птицам, к уличным певцам относилось враждебно и всюду расставляло им силки. И теперь уличные певцы почти что вы велись, -- на мрачных задних дворах больших городов не должно раздаваться песен.
   Вот коротенький рассказ о том, как был затравлен и погублен один из последних уличных певцов.
   Механик Ванг происходил из того же слоя общества, как и многие всемирно прославленные теноры, и петь он тоже умел. Ведь почти все знаменитые певцы и певицы вышли из низов, -- они олицетворяют одну из многочисленных попыток бедного люда заявить о себе во всеуслышание всюду на земле; их создает оптимизм, присущий беднякам.
   Голос у Ванга был замечательный, и я часто думал, до каких только высот не вознес бы он своего обладателя, если бы...
   Впрочем, всякие "если бы" да "кабы" были совершенно неуместны, так как Ванг был механик и имел жену и детей. Да к тому же и профессию свою он любил.
   Как полагается порядочной певчей птице, он развлекал пением свою подругу и своих птенцов; и по вечерам, ко времени его возвращения с работы, жильцы главного дома, желая тоже послушать пение Ванга, открывали окна, выходившие во двор. Сам Ванг жил во флигеле на задворках.
   Я ютился в крошечной мансарде с окном во двор и много славных вечеров провел дома, не зажигая лампы и предаваясь мечтам под звуки этой неумолчной песни во славу родного гнезда; казалось, она, подобно песне жаворонка, изливалась из каких-то неистощимых источников, она несла с собой приятный отдых после тяжелого рабочего дня и удивительную отраду для всякого, кто не по своей воле жил отшельником.
   Как-то вечером не было слышно песен Ванга. Конечно, и раньше случалось, что он с женой иногда уходил в гости или еще куда-нибудь; все принимали такие перерывы как нечто неизбежное -- капризы артиста! -- и утешались тем, что повторялись они не очень часто. -Но в тот вечер тишина во дворе была иною, по особому навязчивой, и какое-то необъяснимое предчувствие говорило мне, что на третьем этаже флигеля не все благополучно.
   В последующие вечера песен Ванга тоже не было слышно. Я порасспросил кое-кого в доме и узнал, что Ванг остался без работы. Больше мне ничего не сказали, да и не требовалось: одно проклятое слово "безработный" объясняло все.
   Для населения окраин безработица в зимнюю пору -- это все равно что опустошительная чума или холера, -- никто не знает, переживет ли он завтрашний день. Стоит только безработице появиться в квартале, она, как призрак, отражается на всех лицах -- они делаются синими, землисто-серыми и мрачно-сосредоточенными. Если встретятся двое, остановившийся взгляд их как будто говорит: "Как, ты еще жив?" В любую минуту земля может расступиться под ногами у каждого, и никто не знает, когда настанет его черед быть выброшенным из жизни. Если двое прощаются, то каждого тревожит затаенная мысль: "Кого-то из нас прихлопнет первым?" Никто не знает, когда пробьет его час. Люди спокойно и весело ложатся спать, а забрезжит день -- и, оказывается, ангел голода уже посетил их и пометил дверь серым крестом. Страшно бывает, когда во время чумы одетые в черное люди стучат у ворот, чтобы забрать трупы, а из уст в уста перебегает шепот: "Пришли за Петерсеном!" Но не меньший ужас охватывает дом, когда, словно стон, разносится весть, что тот или другой стал безработным.
   До сих пор дому нашему удивительно везло: благополучно прошло рождество, и наступил январь -- месяц добрых надежд. Для бедняков Новый год означает не только усиление морозов, но и прилив жизненной энергии и бодрости, -- вот и опять повернуло к теплу и свету! Все уже вздохнули с облегчением, думая, что самое тяжелое время миновало, -- и вдруг на семью Ванга обрушился такой тяжелый удар.
   Из моего окошка видна была их квартирка, находившаяся напротив, на третьем этаже. На столе, у широкого венецианского окна, стояла швейная машинка; здесь по утрам, когда в окно светило солнце, обычно сидела маленькая веселая фру Ванг; над ее головой канарейка в клетке всегда заливалась, как одержимая, под стук машинки, а на противоположном конце стола копался со своими игрушками трех- или четырехлетний бутуз. Что-то будет теперь с этой маленькой семьей, члены которой так любовно поглядывали друг на друга? У простого народа нужда редко, когда отстает от безработицы, да и то не дольше, как на один-два дня.
   Да, что-то теперь у них делается? Шторы на их окнах были всегда спущены. "Словно закрытые глаза, -- думалось невольно при виде этих окон, -- никто не должен знать, что творится за ними". Веселая когда-то семья замкнулась в своем уединении.
   Я попробовал было сблизиться с ними, но не встретил отклика: раз я не заглядывал к ним в дни их благополучия, то незачем мне соваться к ним и теперь. Изредка встречал я у ворот Ванга или его жену с каким-нибудь пакетом подмышкой, -- вероятно, они направлялись в ломбард. Никто в доме не знал, как они выпутываются, но можно было догадываться, что кормятся они за счет своего имущества.
   Однажды исчезли шторы, их заменили газеты и старая шаль; и эти предметы особенно горестно подчеркивали нищету, для сокрытия которой они были повешены. В этот день и в последующие я думал о семействе Ванга больше, чем следовало для сохранения моего душевного спокойствия, -- судьба их действительно могла заставить человека вознегодовать против многого.
   Но раз утром я был самым приятным образом выведен из своего скверного настроения: со двора вдруг донесся знакомый звонкий голос; в холодном зимнем воздухе он звучал, как трель жаворонка, парящего на распростертых крыльях. Нечего и говорить, что я мгновенно распахнул окно.
   Посреди двора стоял с обнаженной головой механик Ванг и пел, подняв лицо к окнам верхних этажей. Он пел "Прощание Тихо Браге" [Тихо Браге (1546--1601) -- датский астроном и поэт] и голос его взволнованно вибрировал в тесном пространстве, окруженном стенами. Во всех окнах показались люди и слушали пение, они аплодировали и бросали на асфальт завернутые в бумажку деньги. Мальчик лет десяти, старший сын Ванга, бегал по двору и подбирал их.
   Выйдя немного погодя из дому, я столкнулся у ворот с Вангом и его сыном; они направлялись в соседний двор. Глаза Ванга сияли, когда он взглянул на меня; он поздоровался со мною, как человек, решившийся на опасный прыжок и сделавший его удачно'.
   -- Только будьте поосторожней, -- сказал я. -- Вы ведь знаете, петь по дворам запрещено.
   -- Запрещено, ну конечно! Вы мне лучше скажите, что только не запрещено в этой промозглой стране! Я два года разъезжал за границей с одним немецким монтером, мы побывали во всех городах Европы и ставили там машины, -- и всюду людям разрешалось сколько угодно играть и петь на улицах, даже в Берлине. Но у нас на родине все такие угрюмые, видите ли! Ну, да мое преступленье не так-то уж велико. А на случай, если появится полицейский, сынишка будет стоять у ворот и предупредит меня. Так что, наверно, все сойдет благополучно.
   По-видимому, дела у него действительно наладились. Я с удовольствием наблюдал, как они с женой начали поправляться, и прежняя веселая улыбка опять заиграла на их лицах. С окон исчезло безобразное прикрытие, шторы вернулись на свое место. Я часто встречал Вангов, идущих домой с пакетами подмышкой, -- вероятно, они возвращались из ломбарда.
   Успех всегда радует, но вдвойне отрадно видеть, когда люди собственными силами могут повернуть суровое колесо судьбы. Ванг во всех дворах был желанным гостем; в нашем квартале ему дали даже прозвище "Герольд [фамилия известного датского оперного певца] бедняков".
   Я часто встречался с ним в нашем районе, и вскоре между нами установились дружеские отношения.
   Однажды вечером он заглянул в мою каморку, спросить совета по очень важному делу. За последние годы в музыкальном мире появилась новая звезда -- феноменальный тенор, бывший итальянский извозчик; один из профессоров Миланской консерватории случайно открыл его. Получив музыкальное образование под опытным руководством, тенор переезжал теперь из столицы в столицу, и весь мир прямо- таки лежал у его ног. Слухи о его славе проникли, разумеется, и в нашу страну, и одно время много говорилось и писалось о том, чтобы залучить его в Копенгаген. Но дело сорвалось из-за его непомерных требований.
   Ванг следил за ним по газетам и был сильно заинтересован его необычайной судьбой. Я неоднократно замечал, что он сравнивает себя с итальянцем -- бывшим извозчиком! -- и делает из этого сравнения определенные выводы. Голос- то у Ванга был, это бесспорно! Но достаточно ли он хорош для того, чтобы на нем строить всю будущность, -- этого я, конечно, не мог решить. Кроме того, на мой взгляд, ни мир, ни сам Ванг не выиграют оттого, что он и его' семья покинут свой скромный, счастливый уголок, а взамен, возможно, на свете появится одной гастролирующей знаменистью больше. Поэтому всякий раз, когда наша беседа грозила перейти к его артистическим стремлениям, я быстро менял тему.
   Но сегодня Ванг сразу приступил к делу. Оказывается, итальянский певец все-таки приедет к нам. И даже очень скоро. Газеты сообщали, что один из крупнейших наших земельных магнатов за большие деньги добился согласия певца выступить на вечере, которым этот магнат, по примеру предыдущих зим, намеревался отпраздновать переезд из имения в роскошный свой особняк на Бредгаде.
   -- Как вы думаете, не пойти ли мне к итальянцу и не попросить ли его испробовать мой голос? -- спросил Ванг с пылающими от волнения щеками.
   -- Почему именно к нему? Ведь у нас и своих специалистов достаточно, -- ответил я.
   Ванг скривил губы:
   -- Наши господа ужасно не любят признавать дарование у человека из низов. А этот ведь сам вышел из бедняков. Если бы он нашел...-- Ванг погрузился в свои, по- видимому весьма горделивые, мысли, лицо его приняло мечтательное выражение.
   -- Обучиться пению ведь страшно дорого стоит, -- попытался я его образумить. -- Потребуются целые годы, а семье-то ведь надо жить.
   -- Да, верно. Но ведь я зарабатываю очень прилично пением по дворам.
   -- Пока сходит с рук... Но это запрещается полицейскими правилами, и рано или поздно...
   -- До сих пор все шло хорошо...
   -- Вы сами знаете: повадится кувшин по воду ходить...
   -- Я не думаю, что мне надо опасаться полиции. Полицейские в нашем квартале меня часто видели. Да и чего ради им ввязываться в это дело? Итальянец будет петь для графа и его гостей на Бредгаде, может и королевский двор тоже явится его послушать. И ему заплатят десять тысяч. Ну, понятно, ему не швыряют деньги в газетной бумажке, и поет он в роскошных залах. Но большой разницы между нами я все-таки не вижу, -- у бедноты ведь нет другого 'концертного зала, кроме двора! Не запрещают же птицам петь на территории Копенгагена, а людям бросать им в' благодарность хлебные крошки. И притом -- всем нравится мое пение!..
   Отговорить Ванга от его затеи было невозможно, и мне пришлось дать обещание написать письмо на немецком языке певцу, когда тот у нас появится.
   На это письмо мы потратили почти целое воскресенье. Вангу оно все казалось недостаточно убедительным.
   -- Вся суть в том, чтобы произвести надлежащее впечатление. К нему, наверное, обращается пропасть народа, -- говорил он таким тоном, словно гордился этим итальянцем.
   Письмо было послано с расчетом, чтобы оно попало в руки певца тотчас же по его приезде. Ответа, насколько мне известно, так и не последовало. Но знаменитый певец все же сыграл роль в судьбе Ванга, -- такую печальную, что все мы были поражены.
   Произошло это в тот день, когда должен был состояться пресловутый вечер. Для дежурства у графского особняка, регулирования движения автомобилей и прочих услуг были назначены двое полицейских. Из участка их отпустили в полдень, чтобы дать им время отдохнуть и привести в порядок парадную форму. Оба жили на окраине близ Ягтвей и по пути домой разговорились о редкостном теноре, который должен был выступать вечером.
   -- Вот бы послушать его! -- сказал один. -- Но такое удовольствие не для нас!
   Разговор ли о певце навел их на эту мысль, или же их обуяло служебное рвение, но только они сговорились провести день вместе и поохотиться в Северном квартале за бродячими певцами и другими "нищими". Разойдясь по домам, они оделись в старое тряпье, чтобы незаметнее подобраться к своей дичи на расстояние выстрела, а потом снова сошлись на площади Нерребро. Отсюда они обследовали по очереди все густо населенные боковые улицы, названия которых были даны в честь северных богов, причем для ускорения каждый взял на себя осмотр одной стороны улицы.
   Ванг пел как раз в одном из дворов по улице Эгира, а сынишка его караулил у ворот. Ванг пел песню: "Раз в субботу вечерком". Вдруг какой-то человек, по одежде больше похожий на тряпичника, схватил его за шиворот и объявил арестованным.
   Ванг быстрым движением вывернулся. И тут в руке у этого оборванца, который за минуту перед тем прошмыгнул в ворота и начал копаться в мусорных ящиках, он увидел блеснувшую полицейскую бляху -- и пришел в ярость. Слишком уж это было гнусно: переодеваться для того, чтобы выслеживать людей! Ванг повалил полицейского на землю и, направляясь к воротам, чтобы скрыться с сыном, дал волю своему возмущению: "Этакий бандит! Фу ты черт!"
   Он не расслышал свистка и, выйдя за ворота, угодил прямо в объятия второго полицейского. Ванг повернул обратно, вбежал снова в ворота, сбил с ног своего первого преследователя и перемахнул через забор. Полицейские гнались за ним по пятам. Он заскочил в какой-то склад, откуда не смог найти выхода. Тут его и схватили после короткой и кровопролитной битвы.
   В нашем доме о событии этом узнали только под вечер, -- вернуться раньше сынишка Ванга побоялся, -- и сразу же сообразили, чем это пахнет. Безрассуднее Ванг не мог поступить -- он, скромный Ванг, добродушнейший человек в мире, сцепился с полицией! Каждый из нас отлично понимал, что, будь полицейские в своей обычной форме, ничего этого не случилось бы. Ванг вышел из себя, потому что не выносил подвохов и подлости. Но теперь что можно было придумать? Он совершил святотатство, и самые лучшие отзывы не смогут его спасти.
   Обоим полицейским не пришлось в тот вечер красоваться в парадной форме перед графским особняком: тяжелые кулаки механика так здорово отделали обоих, что вид у них был совсем непрезентабельный. И это было тоже не в пользу Ванга? Он получил год исправительной тюрьмы.
   Заключение не нанесло особого ущерба его душе. По моим наблюдениям, он один из немногих -- если не единственный-- вышел из тюрьмы неиспорченным. Только как-то странно притих он с той поры. И потерял голос.
   -- Это от сырости в камерах, -- говорит он сам.
   Но, может быть, в одинаковой мере повинны в этом и другие причины.
   
   1916

---------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Андерсен-Нексё, Мартин. Собрание сочинений. Пер. с дат. В 10 т. / Том 9: Рассказы. (1908-1938). Стихи. Пер. под ред. А. И. Кобецкой и А. Я. Эмзиной. -- 1954. -- 276 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru