-- Большой Копенгаген!.. Да, да, скальте зубы на здоровье! Но в этом городе хватит простору -- все блохи могут прыгать разом, даже не мешая друг другу. А вот Кристиан Грен все-таки прогорел -- вылетел в трубу, иначе говоря.
Давно? Да еще когда господь бог был мальчишкой, а может, и год спустя: я не очень придерживаюсь календаря... А если не верите, так и не надо. Плюньте, и дело с концом!
Вообще я хочу сказать, что история эта препечальная. Видите ли, человек только приготовился хапнуть миллиончик, а тут ему совсем некстати говорят: "Голубчик, подержи меня за ноги, пока я перегнусь через перила и выполощу свою рубаху". Кристиан Грен все норовил проглотить тех, кто помельче, -- ну, вот и его в свою очередь проглотили... Да вот он идет, -- пусть сам и расскажет обо всем; я не хочу мешать приятному возобновлению знакомства.
Так, значит, этот низенький одутловатый оборванец с багровыми щеками и есть тот самый Кристиан Грен, который всего лет десять тому назад вернулся на родину из Америки, полный энергии, подвижной, страшно предприимчивый, пожалуй даже чересчур напористый, не в пример нашим соотечественникам. У меня были свои причины следить за ним, и я хорошо помню, как он прямо голыми руками взялся за дело и повел его так, что другие забывали о своем, глядя на него с разинутыми ртами.
Набравшись в крупных заграничных садоводствах новых понятий, он перевернул здесь и производство, и рынок, и времена года, ввел погоню за первинками сезона и высокие цены на них. Он обладал искусством и задерживать рост растений и выгонять цветы к любому сроку, независимо от календаря. Он поставлял для разных официальных торжеств все возможное и невозможное -- по баснословно дорогой цене. Благодаря ему один известный дипломат мог позволить себе роскошь устроить у нас карнавал цветов в середине зимы.
Ну, и другие начали следовать его примеру. Если он выдумывал что-нибудь в нынешнем году, они повторяли это в следующем. У него была способность не повторяться, и никто не знал, чем он еще удивит людей. Вот и следили за ним во все глаза.
Когда цветами уж никого не удивить было, он приобрел землю в предместье, в самом центре скупаемых со спекулятивной целью участков, и развел огород. С этих-то пор его крепко запомнили все, кто бывал на Зеленном рынке Копенгагена. Полицейские, разносчики, тысячи городских зеленщиков и все загородные садовники и огородники больше думали о нем, чем о себе, имя его упоминали чаще, чем сплевывали. Знала его и фредериксбергская [Фредериксберг -- ранее самостоятельный город, ныне слился с Копенгагеном] полиция: каждое утро ему записывали замечание за бешеную езду. Всю ночь он готовил овощи к продаже и разрешал себе вздремнуть только на козлах, пока большой желтый фургон с грохотом катил, круто срезая углы, по дремлющим улицам столицы, застроенным особняками.
На Зеленном рынке каждый знал, когда приехал сегодня и где на площади остановился Кристиан Грен. И какой торговец не оставил бы на минутку свой собственный товар, чтобы разузнать, с чем сегодня приехал Грен! Через пять минут после открытия рынка вся площадь уже знала о сюрпризах Грена и сообразно с этим взвешивала свои шансы. В течение часа все городские зеленщики проходили около его фургона и по дорогой цене, по мелочам, раскупали у него сезонные первинки.
-- Ты ростовщик, -- ворчали они.
Но Грен не отличался сентиментальностью.
-- Если можете где купить подешевле, пожалуйста! -- улыбаясь, говорил он.
Они ругались, но покупали: ведь даже у самого мелкого зеленщика, торгующего где-нибудь в переулке в подвальчике, и у того есть своя амбиция.
Как-то под рождество на всем рынке только у Грена оказалась красная капуста, -- у всех остальных она в том году не уродилась. И у него вышла неважная, но все же это была красная капуста. Извольте, четыре кроны за два десятка, хотя кочаны-то были с кулак величиной! Зеленщицы из глухих переулков, у которых весь дневной торговый запас умещался в одной корзинке, могли купить два десятка только в складчину -- втроем или вчетвером; нельзя же допускать, чтобы говорили, будто их лавочка не держит сезонного товара! Не прошло и часу, как Грен распродал двадцать тысяч кочанов. Он не делал скидки мелким торговцам, а они стеснялись требовать с покупателей по двадцать эре за кочан и продавали себе в убыток. После они припомнили это ему. Летом Грену приходилось продавать овощи дешевле других, если он хотел, чтобы вообще у него покупали.
-- Ну, Грен, -- насмехались его соседи, -- ты, верно, подождешь, пока мы все распродадим, а потом и подымешь цену!
Но Грен только посмеивался.
-- Придет и мое время, -- говорил он спокойно.
Настала опять зима. Прошлою зимою, когда он один торговал красной капустой, вся площадь была завалена лук-пореем; лук валялся всюду -- на мостовой, в мусорных ящиках, гнил в подвалах зеленщиков. Никто глядеть на него не хотел, и его отдавали чуть не даром. Не стоило даже дергать его из земли и вязать в пучки; его оставляли гнить на грядах для удобрения. Поэтому огородники весною не стали сажать порей. Один Кристиан Грен как будто забыл урок и засадил пореем целую тонну земли. Следующею зимою только у него одного на всем рынке и оказался порей -- сто тысяч головок, и он назначил свою цену: две кроны за пучок -- не угодно ли! -- да еще уменьшил пучки: вместо установленных двадцати двух штук в них было по двадцать.
Зеленщики, узнав цену, приходили в ярость и кидали товар обратно: нет, уж это он слишком по-американски торгует! Но затем, описывая большие круги, снова возвращались к нему, косились на порей, перебирали пучки -- и опять отходили, ругаясь, чтобы вновь вернуться и кинуть Грену: "Мошенник!", "Кровопийца!" Они даже обращались к нему на "вы", чтобы пуще уязвить его,
Грен только усмехался.
-- Сколько пучков тебе отложить? -- спрашивал он.
Тогда торговцы окончательно выходили из себя и грозились побить его. Но он и внимания не обращал -- пусть себе беснуются. Он знал, сколько приблизительно каждому из них может понадобиться, и снисходительно откладывал в сторону нужное количество. Потом, когда они, крадучись, снова подходили к фургону сзади, чтобы сделать заказ тайком от других, Грен только указывал на отложенный товар. Он всех держал в своем жадном кулаке и не сердился на покупателей за то, что они немножко куражились.
За две недели Грен выручил десять тысяч крон. Повторилась та же история, что с красной капустой. Мелкие торговцы не решались брать по десять эре за головку и предпочитали скорее сами потерпеть убыток, нежели назначить такую безбожную цену и прослыть грабителями, хотя совесть у них была чиста. Но с этих пор Кристиану Грену была объявлена открытая война.
Грен только смеялся над ними и купил в пригороде столицы, около Вальбю, десять тонн земли за десять тысяч крон. Это было выгодное приобретение: через несколько дней ему предлагали уже пятнадцать тысяч; но он и не думал продавать участок.
-- Тут скоро проложат улицу, я придержу земельку, -- сказал он и занялся разведением клубники.
Грен все свои дела вел чисто по-американски и постоянно давал урок другим. Это он первый внушил садовникам, что в случае перепроизводства какого-либо продукта выгоднее половину просто сгноить на грядах, чтобы удержать в цене оставшуюся часть.
-- Барыша мы получим столько же, а хлопот будет меньше, -- говорил он.
И крупные торговцы не досадовали на это, -- более высокие цены давали больше барыша, Но тысячи мелких перекупщиков, без коммерческого образования, никак не могли привыкнуть к строго деловой точке зрения и возмущались новомодным способом торговли.
Они так возненавидели Грена, что вообще перестали покупать у него и далеко обходили его фургон. Даже когда он продавал намного дешевле других, они не шли к нему. Сначала он просто смеялся над этим.
-- Мое время еще придет, -- говорил он и несколько раз пытался провести выгодную сделку.
Все помнят, верно, тот год, когда столица впервые была снабжена не привозною, а собственною редиской уже в феврале месяце, -- вот чего достиг Грен. Но и это не помогло. Судьба его отметила. На него легло тягчайшее проклятие -- даже бедняки молча отворачивались и проходили мимо. Постепенно возле его фургона стало пусто. Даже толкущийся на площади мелкий люд без определенных занятий не стал больше помогать ему. Если он звал кого-нибудь, люди делали вид, будто не слышат. А когда он кидал скороговоркой: "Можете выпить по стаканчику за мой счет", они украдкой шмыгали в сторону. Торговцы, с которыми он находился в прекрасных деловых отношениях, вдруг являлись и требовали полного расчета; над Греном словно тяготело какое-то проклятие. И вот случилось однажды, что его вексель переходил от одного торговца к другому за ничтожную часть той суммы, на которую был выдан. Дела Грена еще не настолько пошатнулись, чтобы он не мог тотчас же оплатить вексель сполна, но он ничего не знал об этом.
Раз за разом срывались его спекуляции, и ему приходилось гноить свои продукты. И вот наступил день, когда он даже не показался на площади.
-- Никто уж не хочет торговать со мной, -- уныло заявил Грен.
Он потерял все нажитые деньги и, наконец, вынужден был продать свою землю за первую предложенную цену -- как раз незадолго до того, как городское управление развернуло свой широкий план застройки окрестностей. Еще полгода, и Грен хапнул бы миллион.
Когда Грен понял, как близко было счастье, то окончательно пал духом. Он снова появился на Зеленном рынке. Его видели там с шести часов утра; с помятым от бессонницы лицом, неряшливо одетый, он целый день бродил по рынку, готовый к услугам каждого, кто поднесет стаканчик. За выпивку он охотно брался исполнить любое поручение. Так Грен стал поденщиком, помогал при выгрузке и разноске товара, присматривал за лошадьми, бегал за бутербродами для тех, кто не мог отлучиться от своих возов, -- одним словом, делал решительно все.
Подите сами и взгляните на него, лучше всего зимним утром, около шести часов, когда город еще спит, а холод и мрак отравляют существование. Со всех сторон с грохотом едут возы, и на площади растут и растут груды зелени, как будто падают из рога изобилия, -- на это стоит посмотреть.
Грена теперь всегда можно найти в одном из подвальных кабачков рынка, посещаемых до девяти утра. Он сидит и ждет начала торговли, -- тогда он снова оживает. Вся площадь по-прежнему в его владении, он вертится всюду и вникает во всякое дело, как в свое собственное. От его былой деловитости кое-что все-таки осталось, и другие поденщики его недолюбливают. Когда торговцы уходят подкрепиться, Грен ревностно наблюдает за возами. Он не полагается на этих молодчиков, что так упорно и долго торгуются и часто вмешиваются в дело. Потом он ныряет в погребок и докладывает.
-- Хорошо, спасибо, Грен, -- рассеянно говорит торговец и сует ему полкроны.
Грен знает все ходы и выходы и нередко провертывает дельце на сотни крон, пока хозяин сидит себе в погребке, знать ничего не зная. Грену дают полкроны за хлопоты, и он в восторге, -- он, к пользе своей, научился подчинять свои личные интересы интересам других.
Выше пятидесяти эре требования его не подымаются. С таким заработком он спускается в подвальный кабачок, сидит там и мечтает за большими рюмками водки и крохотным стаканчиком пива. Тут уж его с места не сдвинешь. Он сидит и предается сладким грезам, что он прежний Грен; никакому дьяволу не заставить его взяться за дело, пока у него болтается хоть эре в кармане! И бывает, что он сидит-сидит, да вдруг махнет рукой и скажет важно, как говаривал бывало: "Поди выпей стаканчик, на мой счет, старина!" И тут же вспомнит, что он сам теперь из тех, кому подносят стаканчик, и уныло плетется к стойке, шаркая стоптанными ботинками.
Подите и взгляните на него! Он живое свидетельство правосудия Большого Копенгагена, где все друг друга знают как облупленных. Грен похож на любого обитателя дна: опустившийся, с сизо-багровым лицом, заискивающий. В наружности его не осталось ни следа былого величия, но каждый на площади может объяснить вам, за что он был присужден к лишению чести и собственности.
Текст издания: Андерсен-Нексё, Мартин. Собрание сочинений. Пер. с дат. В 10 т. / Том 8: Рассказы. (1894-1907). Пер. под ред. А. И. Кобецкой и А. Я. Эмзиной. -- 1954. -- 286 с.; 20 см.