Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
УТЕШЕНИЕ КНИГ
Пушкин был ранен. Его привезли домой, уложили. Он понимал, что умирает.
"Не желаете ли видеть кого из ближних"? -- спросил Шольц."Прощайте, друзья"! -- сказал Пушкин, обратив глаза на свою библиотеку.
Так рассказывает Жуковский. "С кем он прощался в ту минуту, с живыми ли друзьями или с мертвыми, не знаю".
С книгами, конечно, с книгами! Они верны были ему, с ними он жизнь прожил. Это не значит, что "с мертвыми". Пушкин прощался с живыми. Написавшие умерли -- это неважно. Живой дух идет от настоящей книги: он живет. Пушкин был сам жизнь, образ ее, слишком, быть может, стихийный: часы мук предсмертных возводили его горе. Первое, что коснулось, был дух книги. С этого началось. Кончилось необыкновенною исповедью священнику.
* * *
В минуты горечи и упадка кажется иногда: а вдруг лучшие книги прочитаны? Если есть с кем вести знакомство, так с прежними. А новое?
Лучшее, разумеется, знаешь. "Великое" новое вряд ли уж встретишь. Но уныние надо гнать. И друзья, кого жаль будет оставлять, неожиданно иной раз являются.
О. Сергия Булгакова знал я давно. Помню его еще в сюртуке, помню в Крыму до войны. Относился всегда уважительно, но спокойно. Тут в эмиграции прославилось его богословие -- верю, но судить не могу. Отдельные книги, статьи читал с удовольствием и питательно. Проповеди слушал с большим уважением. В общем же чувствовалось, что здесь, в Сергиевом Подворье, он растет, завершается как-то. А после страшной болезни, потеряв голос, о. Сергий обратился в худенького, едва шепчущего и хрипящего русского батюшку, но вот уж, конечно, особенного, с "углублением" необычным. Может быть и особенно замечательным, духовным и светоносным казался он именно во внешней своей немощи.
И вот он скончался. Теперь вышли в свет "Автобиографические заметки" его -- книга просто о себе, от сердца к сердцу.
Шесть поколений священников! (А молодость начинал с Маркса, был профессором политической экономии и одно время безбожником). "Родина есть священная тайна каждого человека... ей свойственна также такая тихость и ласковость, как матери".
Городок Ливны, Орловской губ., где отец священствовал в кладбищенской церкви, строгая и высокая жизнь в православном быту, величайшая связь с церковью в переживании праздников, постов, радость и "неотменность" церковных служб...
Эта глава просто художество-- и в ней чувствуешь уже огромный духовный темперамент, еще сдерживаемый. Можно не иметь ясного мнения о Софии -- и быть взятым целиком этой плавной, насыщенной соками родины русскою речью, говорящей о Святой Руси. Дальше все и идет о его жизни: искусительный путь безбожия, возвращение, решение принять сан. Рукоположение в Троицын день во диакона в Даниловом монастыре в Москве. ("Самым в нем потрясающим было, конечно, первое прохождение через царские врата и приближение к Престолу. Это было как прохождение чрез огнь, опаляющее, просветляющее и перерождающее").
Некий "огнь" проходит и через всю книгу. Огнем была полна сама душа, и в большей даже степени, чем думалось. Он жег и неустанно гнал. Во всем ли прав писавший, или не во всем -- в нем нет серого и серединного. Говорю прямо: такой силы переживания не ожидал. Касается ли он политики, описывает ли впечатление Айа-Софии, рассказывает ли о встрече с Сикстинской Мадонной, изображает ли страшные свои болезни -- везде огненная душа. Могут быть и противоречия, и странные выражения, и преувеличения, но огонь души этой таков, что вот читающего опаляет. Для рационалиста книга эта "сумбурна". ("Для Иудеев соблазн, для Еллинов безумие" -- ап. Павел).
Но излучает свет и огонь, огонь и свет, что дано только высоким душам. Это и есть "друг человека". Умер или нет автор, мне все равно: я читаю книгу и нахожусь в вечном царстве жизни. Это меня подымает и смывает пыль уныния.
* * *
В книгах есть иерархия: для развлечения, для забавы -- мимо. Для искусства: радость творчества и совершенства -- непременно возвышают. И есть книги -- с ними предстоят в страшный час.
Старый нумизмат и археолог умирал в Москве от рака. Лежал в небольшом кабинете своем, с книгами, восковыми слепками монет, печатей. На стене портрет Пушкина -- очень его любил.
Мучили боли. Но терпел, на ночь никого к себе не пускал, чтобы не видели страданий. Все читал одну книжку, небольшую, невидную, даже слегка потрепанную. Только с книжкой этой шли люди на смерть, на каторгу. Ее читал в тюрьме английский поэт, искупая грех. Блудница читает ее у Достоевского убийце.
Пушкин глядел на археолога со стенки, а тот все читал. Наконец и умер. "Иду туда, где свет", -- так сказал на прощание близким. Так вычитал в книжке. "Не горюйте. Мне хорошо".
На маленьком Евангелии, не том, а другом, ее ежедневном, дочь его записала в Париже: "Мой папа на смертном одре велел читать 6-ю главу Луки Евангелиста".
ПРИМЕЧАНИЯ
Русская мысль. 1947. 14 июня No 9 (с уточнениями по рукописи).
С. 235. ...здесь, в Сергиевом Подворье, он <Булгаков> растет... -- С. Н. Булгаков (см. Указатель имен) с 1925 г., со дня основания в Париже Православного Богословского института (Сергиева подворья), становится его руководителем и главой кафедры догматического богословия.
С. 236. Теперь вышли в свет "Автобиографические заметки" его... -- Эта исповедально-мемуарная книга Булгакова издана посмертно в Париже в 1946 г. Вошла (с сокращениями) в его сб. "Тихие думы" (М.: Республика, 1996) под названием "Автобиографическое".
А молодость начинал с Маркса... -- Имеются в виду прежде всего сборник Булгакова "От марксизма к идеализму" (1903) и работа "Карл Маркс как религиозный тип" (1906).
С. 236. "Родина есть священная тайна каждого человека..." -- Этими словами начинается очерк Булгакова "Моя родина" из "Автобиографических заметок".
Можно не иметь ясного мнения о Софии... -- София (гр. мудрость, знание) философское понятие-мифологема, одно из центральных в трудах русских религиозных философов С. Н. Булгакова, Вл. С. Соловьева, П. А. Флоренского и в поэзии русских символистов.
"Самым в нем потрясающим было.." -- Из очерка "Мое рукоположение" ("Автобиографические заметки").
С. 237. Старый нумизмат и археолог умирал в Москве от рака. -- Имеется в виду Алексей Васильевич Орешников (1855--1933), хранитель Исторического музея в Москве (1887 -- 1933).