Зайцев Борис Константинович
С.-Жермер де Фли

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Борис Зайцев

С.-Жермер де Фли

I

   ...Не впервые доводится мне жить летом под Парижем -- за полосой пригородов, там, где начинается Франция земледельческая: крестьянская и помещичья. То ли это окрестности Манта, то ли Шато-Тьерри. На сей раз -- Жизора и Бовэ. Люблю французские поля с яблонями, густые, путаные леса с подседом и деревьями, завитыми плющом. Мягкую, разнообразную волнистость Иль-де-Франса. Старые его замки. И могучие, вековые соборы. Их так много! Иногда это просто сельские церкви, ветхие, но величественные, и даже грозные. Неизменный петух над крестом, окна, случается, полуразбиты, в старых черепицах крыш целые произрастания. По ночам глух и строг бой их часов -- лишь сова откликается ауканием (но далеко ей до мило-музыкальных провансальских сычей!). В эти церкви и кюре приезжает раз в три недели -- на велосипеде. Служит мессу двум десяткам престарелых дам, скромным деревенским барышням и пяти мужчинам в черных пиджаках. Церкви же благородными своими (иногда -- руинными) силуэтами украшают пейзаж.
   Вблизи одного замечательного аббатства, в местечке Сен-Жер-мер де Фли и провел я теперь одиннадцать прекрасных дней.

* * *

   Сколько святых во Франции! Одна "наша" епархия, Бовэ, насчитывает их свыше шестидесяти (правда, за полторы тысячи лет).
   Св. Гермер жил в седьмом веке, при Меровингах. Сначала придворный, потом монах. Легенда говорит, что вместе с св. Уаном, епископом Руанским, бродил он однажды утром, стараясь выбрать место для обители. Особая роса сошла на землю -- серебряным ожерельем указала святым друзьям место. Так что на туманах и росах взошел нынешний Сен-Жермер. Русского путника, привыкшего родные монастыри видеть на возвышенности, на нагорном берегу реки и т. п., удивляет, что С.-Жермер расположен в котловине, в местности влажной, с болотцами и низинами. Но здесь именно и легла таинственная цепь.
   Жизнеописание дает мало личных, живых и теплых черт святого. Можно с уверенностью считать, что был он правителем, советником и человеком волевого склада -- возможно, и суровым. Будучи настоятелем монастыря в Пентале (до собственной обители), настолько не поладил с братией, что однажды ему под одеяло положили кинжал с расчетом, чтобы он пронзил его. Случай столкновения с братией был и в жизни нашего Сергия Радонежского (без ножа, однако). По-разному разрешилось дело. И св. Гермер и Преподобный Сергий ушли из монастыря, но Сергий временно, а возвратился по зову самой братии, раскаявшейся и побежденной издали кротостью святого, вестями о его высокой и блаженной жизни. Были ли суровей времена св. Гермера? Или сам он был суровее Сергия? Этого мы не знаем. Но с монахами Пснтальского монастыря аскет, евший лишь хлеб, ливший соленую воду, так и не сошелся.
   Собственное же его аббатство процвело. Кроме монастыря, были тут и школа для мальчиков, и, вероятно, библиотека. Обычный облик: монастырь -- центр просвещения и культуры. В трудах аскетических и административных проходит жизнь святителя. С 658 года -- года его смерти начинается посмертное существование аббатства -- дела св. Гермера, его овеществленного творчества. И когда видишь над овальным входом -- древними вратами -- выведенную готическими буквами надпись Abbayc de St.-Germer, поражаешься силе и настойчивости идей. Медленно текут века -- и сколько их! Тринадцать протекло с тех пор, как в диких зарослях, болотах, где осенью выли волки, услышали святые-друзья не волчий вой, а таинственный голос и увидели знамение, указавшее место. Монастырь, основанный ими, через двести лет был разграблен, сожжен и "сравнен с землею" норманнами. Но столетий еще достаточно! В 1036 г. епископ Друон Бовэсский закладывает новый храм аббатства: творчество св. Гермера не прерывается. Храм Друона дошел до нас, огромный "корабль" из крепкого известняка (craie dure). Строить его не спешили -- закончен он в XII столетии. Помимо воли (посмертной) св. Гермера, его "подняла" на себе волна прилива духовного тех времен: эпохи св. Бернарда, крестовых походов, Франциска Ассизского. На самом стиле отразилось медленное его сложение: абсида чисто романская, другие части полу- и вполне готические.
   Позже, в тринадцатом столетии, пристроили Saintc Chapclle -- изящное, чудесное здание раннеготического стиля: очень родственное (если не копия) нашей парижской Sainte Chapelle.
   Сейчас эта соединенная громада властвует над селением. Маленькими и скромными кажутся рядом с нею деревенские дома (тоже довольно старинные, со старинным изяществом и стильностью) -- перед стенами аббатства образуют они четырехугольник с лужайкой внутри, небольшим обелиском: из него вечно льется струя ледяной воды превосходного вкуса.

* * *

   Если сквозь овальные ворота под прежней залой монашеских собраний, нынешней мэрией, пройти во двор, то слева за стеною видишь огромное двухэтажное здание семнадцатого века, с радужными кое-где стеклами окон, обветшавшее и как бы утомленное. Но это... Россия! Входите через калитку в палисадник, и между статуями св. Девы под плющом в одном конце и св. Гермера в другом -- серенькие платьица, русые косы, "наши" лица. Воспитательницы, сестры в черных апостольниках... В бывшем доме аббата русский женский монастырь Нечаянная Радость и при нем общежитие для девочек.
   Русские перебрались сюда два с лишком года назад -- в запущенный, нежилой дом. Медленно и упорно приводили его в порядок: и добились многого. Своя церковь, трапезная, дортуары детей, келий монахинь, комнаты для приезжающих на пансион дам, электричество, души, прачечная, кухня... -- все это владения игумений Евгении. Небольшой, замкнутый мир со своей упорной, трудовой, религиозной и просветительной жизнью. (Девочки учатся в коммунальной школе. Русские же предметы и Закон Божий преподают им русские учительницы [Нынешним летом комиссия, приезжавшая на экзамены из Парижа, отметила прекрасные успехи учащихся].)
   Церковные службы -- монастырские, длинные, с "катавасиями", с небольшим, но приятным полудетски-девическим хором.
   Православный крест над русской Церковью Нечаянной Радости.

* * *

   Я жил в угловом доме на площади. Из окна моего видны ворота аббатства, мэрия над ними, башенка с часами над мэрией. И дальше, вдоль дороги, от которой восходит к ним лужайка, могучие стены собора и Св. Капеллы. На дороге нередки автомобили. Туристы останавливаются и бродят перед контрфорсами. Глазеют на знаменитую розетку. В лунные ночи бледно зеленели пред окном моим эти каменные громады. При заходе солнца случалось сидеть на лужайке у двух химер (голова одной поросла травою -- точно волосы выросли) -- слушать орган, сопровождаемый спокойным, чистым голосом.
   Это поэзия католицизма. И его классический стиль, отходящий понемногу в историю. Время пышных Соборов проходит, как уходят сельские кюре, завтракавшие у помещиков и читавшие с ними "Фигаро". Теме "Христос в Соборе" противопоставляет жизнь тему "Христос в баилье" (название книги аббата Ланда). Барское в католицизме на наших глазах перерождается в демократическое.
   ...Любопытно видеть рядом и православие. Церковь Нечаянной Радости невелика (особенно сейчас, из-за ремонта прежнего помещения). Но она в непрерывном действии. Много часов уходит на службы перед скромным, военно-походного типа иконостасом. (Далеко до романского алтаря С.-Жермера -- произведения музейного.) Русские здесь не дома. Ведут жизнь бедную, трудовую, нередко прерываемую всяческими осложнениями. Но... странное ощущение: эта маленькая церковка с нехитро написанными иконами, с хором девочек, несколькими монахинями, сестрами и приезжими дамами более выражает современность христианскую, "новый стиль" христианства -- чем священная громада св. Гермера.
   О, и у нас, в прежней православной России, была своя история и археология, иногда святая, иногда не очень. Но революция пронеслась смерчем. Теперешняя русская церковь, гонимая и "не имеющая, куда преклонить главу", есть церковь дореволюционная, во многом иная, чем прежде. С нее сошло бытовое "благополучие". Идти в священники, в монахи сейчас в России подвиг, в эмиграции тоже никак не карьера. Все это вспоминается в православном С.-Жермере. Скромная церковка с мирными монахинями, сестрами, девочками есть крупица Церкви, на пожарище вновь возникающей -- свежими побегами. Церкви изгнаннической, бесправной, безденежной... -- но ведь это как раз то, что и надо?
   
   28 августа 1932

II

   Монастырям свойствен особый дух, очень далекий от того, что думают о нем люди общества. Может быть, впрочем, они ничего и не думают (самостоятельно). А повторяют чужие фразы -- с чужого голоса ужасаются. Раз нет развлечений, привычных маленьких удовольствий, всей мелкой суеты, за которую мы цепляемся (ею и прикрываем ничтожество бытия своего), -- значит, жизнь ужасна. Сколько раз приходилось слышать, например, о пострижении:
   -- А это очень страшно? Нет, так ведь он от всего отказывается? Прямо в могилу лечь живым?
   Так "сожалеют" добрые непонимающие. Им, из их жизни (газета, синема, сплетни, "фасончики"...), совершенно искренно кажется ужасом, что какой-нибудь X. меняет все это на другое.
   ...Я слишком знаю мир, чтобы высокомерно клеймить человеческую близорукость. Мир силен. Крепко он нас держит. Дальнозорких единицы. Нас, "малых сил", -- тысячи.
   И все-таки, от всего своего мирского сердца не могу не сказать: неправда, конечно, что монастырская жизнь сеть некий мрак и гроб. Как раз обратно. Не всем дано идти этим путем. Не к чему становиться на него неподходящему. Но существует некий "монашеский талант", как бывает талант политика, философа и музыканта. У кого он сеть, кто попадает в монастырь на свое место, для того там -- свет. И не только сам он себе светит, но и других освещает.
   ...Незачем сентиментально подходить к монастырю. Хорошо известно, сколько тягостного и непреодоленно-житейского несет в себе монашеский обиход. (Ведь это коммуна -- труднейшая форма сожительства! А люди, даже и в клобуках, -- не ангелы.) Но вот не раз приходилось слышать от монашествующих: самые счастливые минуты жизни их -- постриг и последующее "блаженное" состояние (чистоты и близости к Высочайшему). Очевидно, и в дальнейшем, несмотря ни на какие подводные препятствия, жизнь монашеская обладает некиим легким золотым сиянием -- ибо оно чувствуется и нами, посторонними: как веяние духовности и радости.
   Истинный монастырь всегда радостен.

* * *

   Думаю, монастырские службы -- длинные и трудные -- необыкновенно важны для монашеского уклада. Сначала "здравый смысл" протестует: ну, к чему такие бесконечные чтения, однообразные напевы, медлительный и упорный ритм богослужения? Оказывается, не зря. В вековой традиции монастырей великая мудрость. Долгие эти служения пропитывают человека своею духовностью (общением с Высочайшим). Пусть яблоко аркад зреет на солнце. Ему нужно долго вбирать в себя солнечные лучи, чтобы, созрев, обратиться в легкий, золотисто-прозрачный плод. Осветлять человека еще труднее, чем яблоко. На это нужно время, музыка и благодать служения.
   На Афоне службы преимущественно ночные. В с. -- жермерской Нечаянной Радости дневные -- утром литургия, под вечер сложная и длинная всенощная. Маленьких детей уводят рано -- но и они поют, пока стоят, -- и даже очень мило. Взрослые же девочки совсем спецы своего дела: службу знают назубок, поют на совесть. Церковь помещается в первом этаже старинного аббатства. Ее дверь выходит в огромную залу, так называемую "Сахару". Тут же комнаты, где живут летом приезжающие на пансион дамы. Окна их глядят в старый парк. Вдали лесистые холмы, к ним восходят поля в яблонях. Солнце совершает над ними путь свой и пред вечером золотит скромные комнаты-келии. Если сидеть на подоконнике, смотреть на ясное небо, то слышишь издали полузаглушенное, но мелодическое пенис девичьих голосов из церкви. Так на Афоне, в монастыре св. Пантелеймона, сидя у себя в комнате над житиями, слышал я доносящуюся из параклисов службу (параклисы -- небольшие церковки, которыми пронизаны громады строений св. Пантелеймона). Пред глазами там розы на балконе, за ними море и направо снеговой Олимп. Здесь -- мирный и прекрасный пейзаж Франции. И как там, так здесь столь русское, предельно русское, -- не на русской земле.
   Что касается Франции, это провиденциально, связано с судьбами православия -- весьма долго таившегося на заколдованном (для Запада) Востоке -- теперь вышедшего в мир. Слишком долго Запад не знал его вовсе. А по существу православие так же международно, как и католицизм. Почему мыслить его только в теремах царя Алексея Михайловича?
   Вот ведь и здесь, в святом место св. Гермера, русские дети молятся западному святителю. Да и вообще так сложилось, что просветительное дело св. Гермера теперь в руках русских. Я уже говорил (в первом очерке), что учебно-воспитательная традиция тут давняя. Школы времен святого сменялись новыми, из века в век. Последняя была тоже женская -- закрыта во время гонений на религию при Комбе (в начале нынешнего века). Но христианство к гонениям привыкло. Городовыми, даже французскими, его не сломишь: на том самом месте, где был пансион французских девочек под руководством монахинь, -- теперь русский. (А недавно приезжал издали французский аббат, простоял нашу литургию. Потом служил свою, в соборе, и молился за русских.)
   Статуя св. Гермера -- в садике перед Сахарой. Дни его памяти празднуются русскими, кажется, более торжественно, чем самими католиками. Маленьким детям, укладывающимся на ночь в гулких дортуарах за вековыми стенами, представляется он, вероятно, чем-то средним между добрым духом и рождественским дедом. У старших и монахинь отношение к нему более мистическое.

* * *

   Вечером, после заката, выходишь с пустою бутылкой к источнику на зеленой лужайке против аббатства. Ледяная вода прекрасного вкуса! Вечно льется струею из обелиска. Тихой своею музыкой напоминает Рим -- многофонтанный. Обмоешь бутылку, подставишь ее, -- серебряно хлюпая и брызгаясь, вода ее быстро наполнит, охлестнет холодом руку... -- и тотчас стекло покрывается мелкой росой... -- какая прелесть! Нельзя оторваться от этой росы.
   Сядешь на каменную тумбу близ источника ("на белом камне", только это уж не Анатоль Франс.) -- и долго сидишь. Подходят из монастыря дамы, кто с кружкою, кто с кувшином, тоже за водой. Перекинешься несколькими словами. В надвинувшейся ночи грандиозней и величественней корабль и Св. Капелла Гермера. Часы выбивают четверти. Дома вокруг площади затихают. И вдруг сзади, далеко, вспыхивает свет автомобилей. Кинет узкую тень обелиска и грибную шляпу строения на древние стены аббатства. Свет растет, тени напрягаются, ярче чернеют -- автомобиль вылетел, и мягко, безнадежно поплыли тени влево -- исчезли...
   В одно из сидений таких подошел русский, приезжий, -- разговорились. В полутьме чувствовался нервный голос человека бывалого, много пережившего, много видавшего. Офицер, в гражданской войне исколесивший Азию, пробиравшийся с бумагами из Омска к Деникину, попавший в Туркестан, в Китай, шесть лет работавший в Индокитае ("там и здоровье потерял"). На белом камне пред журчанием вечного источника рассказывает он. Как необъятна Россия! Называет города Средней Азии -- понятия о них не имею. Вот равнина между двух горных цепей -- некогда кочевники по ней вливались с Востока. Теперь разбитые русские части хлынули через нее в Китай.
   -- Мы-то с женой, по правде говоря, чудом спаслись. Нынче из городка выехали, а назавтра китайцы. Всех наших больше викам продали. Там, знаете, у губернаторов у этих просто. Кто больше даст. Да, захватили всех, кто в городе жил. Только казачий отряд, слыхали, может, сербского генерала Бакича, что за городом в лагере стоял, успел уйти. Он начинает волноваться, горячиться.
   -- Ах, тут на Западе половины этих ужасов не знают. В другом городе -- там прямо сами китайцы (с большевиками, конечно) всех русских мужчин в одну ночь вырезали. Тоже губернатора большевики подкупили. А женщин согнали в манеж в такой -- и туда молодых китайцев, туркмен, калмыков... о, Боже мой! Ну, и наши казаки потом (этого самого генерала Бакича), когда к тому городу подошли, -- всех китайцев вырезали. А губернатору повеситься пришлось. А-а, проклятая страна Азия, Бог с ней...
   Вот он, неожиданный "разговорчик" на белом камне...

* * *

   Это и называется: жизнь, как она есть. Не одни русские ее знали -- хотя русским всегда готова была чаша первейшая.
   А здесь? Правда, не теперь... гораздо раньше. Сказано же в истории, как в девятом веке "норманн Роллон сравнял с землею аббатство св. Гермера". Это поэтическое место тоже знало пламя пожаров, стоны, кровь, насилие... Вечное содержание Истории: одни над чем-то тихо, созидательно трудятся -- смысл их существования в таком сложении "камень за камушком". Другие -- буря и разрушение. Неудержимый порыв пролить кровь, сжечь, изнасиловать.
   ...В Обители свет лишь в церкви. Те же несколько фигур в монашеских мантиях, сестринских апостольниках. Малыши давно спят. Взрослые девочки поют по-прежнему. Да, это наши молятся. Упорно, одиноко славят Бога. В мирном Его незабывании, в неустанном подъеме, приливе высоких чувств -- некий ответ. Это тоже жизнь. Но другое ее лицо. Вечно противоположное звериному... и вечно распинаемое.
   -- Я иду против мира, и мир идет против меня.

* * *

   У себя дома, на улицах Парижа, иногда в метро вспоминаю С.-Жермер де Фли. Ветерок, втекающий в церковь на всенощной, свечи колеблющий. Зарницы вечером над аббатством и слабо слышный с дороги хор, с нежной настойчивостью свое поющий.
   Детей беженских, играющих в саду. Голубую грозу ночью -- с луною в одной части неба, тучами в другой и зелеными, редкими каплями дождя.
   После молебна священник с кропилом, в сопровождении детей и монахини, быстро обходит сад, кропит огород, деревья. Это русский князь. Молодая монахиня -- германка, бывшая католичка, окончившая Боннский теологический факультет, -- ныне православная монахиня.
   Русский князь с русскими детьми и германской студенткой благословляют французскую землю.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Ходит еще за мною по пятам жизни один мотив -- след С.-Жермера: древний распев "Верую", никогда раньше не слышанный. Сколь нежен и трогателен!
   
   11 сентября 1932

Комментарии

   Возрождение. 1932. 28 авг., 11 сент. No 2644, 2658. Печ. по этому изд.
   
   Гермер жил в седьмом веке, при Меровингах. -- Меровинги -- первая королевская династия во Франкском государстве, правившая с конца V века до 751 г.
   ...читавшие с ними "Фигаро". -- "Фигаро" ("Le Figaro") -- старейшая французская ежедневная газета, выходящая в Париже с 1826 г.
   ...закрыта во время гонений на религию при Комбе (в начале нынешнего века). -- Луи Эмиль Комб (1835--?) -- французский политический деятель; будучи с 1902 по 1905 г. министром-президентом, подготовил закон об отделении церкви от государства.

---------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Борис Зайцев. Собрание сочинений. Том 7. Святая Русь. -- М: Русская книга, 2000. 525 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru