Забытый О.
Недоразумения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

НЕДОРАЗУМѢНІЯ.

I.

   Александръ Алексѣичъ Перовъ былъ учитель исторіи и географіи въ --ской четырехклассной прогимназіи. Это еще очень молодой человѣкъ. На смуглыхъ, плоскихъ щекахъ, на широкомъ, остромъ подбородкѣ и на тонкихъ губахъ его едва успѣли пробиться признаки зрѣлости. Явился онъ на мѣсто службы до того бѣдно одѣтымъ, что стѣснялся домашняго знакомства даже съ самыми благодушными и невзыскательными изъ своихъ сослуживцевъ. Когда ему выдали такъ называемое "третное не въ зачетъ жалованье", онъ такъ обрадовался этому, какъ будто двѣсти тысячъ выигралъ, хотя тутъ же долженъ былъ болѣе половины полученной суммы ухлопать на присвоенный его званію мундиръ и вицъ-мундиръ. Квартиру себѣ, онъ нанялъ въ одномъ изъ захолустныхъ переулковъ, у старичка-чиновника казенной палаты. Отдѣлили ему переднюю и маленькій залецъ, затворили дверь въ гостинную,-- и образовалась учительская квартира, которою Александръ Алексѣичъ былъ очень доволенъ. Находясь въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ съ чужой семьей, онъ, тѣмъ не менѣе, не испытывалъ особенныхъ неудобствъ при своихъ домашнихъ занятіяхъ. Маленькихъ надоѣдливыхъ ребятишекъ у хозяевъ не было, а была единственная семнадцатилѣтняя дочка, Лиза. Старики-хозяева вели жизнь строго патріархальную. Вечеромъ Иванъ Ильичъ (такъ звали хозяина), прочитавши нѣсколько разъ нумеръ "Сына Отечества", аккуратно складывалъ его на старыя кресла, на кучу предшествовавшихъ нумеровъ той же газеты и, потягиваясь, возглашалъ:
   -- А что, супруга, не пора ли намъ... тово... Глянь-ка на часы-то: вѣдь, почти девять.
   Старушка въ это время обыкновенно что-либо молча штопала или чинила, вооружившись двадцатикопѣечными очками съ толкучки. Она отлично понимала, что нужно разумѣть подъ словомъ тово и на предложеніе супруга обыкновенно отвѣчала:
   -- Погоди... ты вотъ свое кончилъ, а я еще своего не кончила. Кончу, тогда и тово.
   -- Да ты, можетъ, долго? А на часахъ-то -- посмотри-ка, что дѣлается. Э-ва! Сейчасъ бить будутъ. Шутка сказать -- девять! Добрые люди небось ужь...
   -- Ну, не ворчи, не ворчи!-- невозмутимо ограничивала супруга, не отводя глазъ отъ работы.-- Сію минуту... Доколбаю! вотъ, да и...
   Въ нетерпѣливомъ, ожиданіи ужина, Иванъ Ильичъ подойдетъ къ шкафчику, достанетъ графинчикъ съ звѣробойной настойкой, выпьетъ рюмочку и, утершись рукавомъ, торопливо зашагаетъ по комнатѣ коротенькими шажками, для развлеченія затянетъ. "Среди самыхъ юныхъ лѣтъ вяну я, какъ нѣжный цвѣтъ", но тотчасъ же броситъ. Мимоходомъ заведетъ старенькіе стѣнные часы и при этомъ не преминеть промолвить:
   -- Времени-то, времени сколько! Фу ты, Боже мой!
   Между тѣмъ, старушка все колбаетъ и колбаетъ, сильно щурясь и морщась и съ досадой подталкивая вверхъ сползающія съ носу очки. Противъ нея, на противуположномъ концѣ стола, сидитъ, облокотясь, Лиза и, слегка надвинувъ брови, углубляется въ лежащую передъ ней книгу.
   Все это съ точностью повторялось изо дня въ день. Въ тиши своихъ quasi-кабинетныхъ занятій Перовъ ясно слышалъ отрывочные фразы и монологи, произносимые хозяевами въ сосѣдней комнатѣ, и могъ безошибочно предсказать, когда именно послышится многозначительное "тово", когда Иванъ Ильичъ начнетъ "вянуть, какъ нѣжный цвѣтъ", когда затрещить цѣпочка у часовъ и т. п. Но это нисколько не мѣшало квартиранту, а, напротивъ, доставляло ему нѣсколько минутъ развлеченія.
   Разъ, утромъ, въ какой-то праздникъ, двери изъ "хозяйскаго отдѣленія" въ учительскую квартиру растворились, и Перовъ получилъ отъ хозяйки радушное приглашеніе "откушать вмѣстѣ пирожка". Квартирантъ не заставилъ себя долго ждать. На этомъ-то "пирожкѣ" Александръ Алексѣичъ и увидѣлъ въ первый разъ Лизу.
   Она высматривала почти уже сложившеюся физически дѣвушкой, а наружность ея отличалась довольно характерными чертами. У нея было продолговатое, смуглое лицо, большой лобъ, глубокіе, темные, тревожно-задумчивые глаза, прямой, тонкій носъ, маленькія, розовыя губы, выражавшія своимъ складомъ что-то среднее между грустью и иронической улыбкой.
   Заинтересованный наружностью дѣвушки, а равно и тѣмъ, что она представляетъ въ нѣкоторомъ родѣ интеллигентный элементъ въ семьѣ, Александръ Алексѣичъ сосредоточилъ на ней особенное вниманіе и въ разговорѣ обращался больше къ ней, чѣмъ къ ея родителямъ. Она говорила негромко, нѣсколько неровно и торопливо, часто передыхая, какъ будто отъ усталости, при этомъ держалась прямо, даже немного вытянувшись, и смотрѣла на собесѣдника какъ-то съ боку; рѣчь свою она сопровождала порывистыми и, въ то же время, какъ бы нерѣшительными жестами... Изъ первой же бесѣды съ Лизой Перовъ заключилъ, что она дѣвушка весьма не глупая, что къ усвоеннымъ ею чужимъ мыслямъ она могла присоединить и свою собственную, иногда довольно мѣткую. Изъ той же бесѣды онъ узналъ, что она, при страстной любви къ чтенію, можетъ доставать книги только съ величайшимъ, трудомъ. Когда рѣчь коснулась книгъ, то Софья Степановна (мать Лизы), умиленно осклабясь, жалобно проговорила:
   -- Да, вотъ... Александръ Алексѣичъ, вникните вы въ нее, пожалуйста. Очень ужь она страдаетъ насчетъ книгъ. Нельзя ли какъ-нибудь?... Давали бы ей хоть изрѣдка почитаться...
   -- Я съ удовольствіемъ,-- отозвался Перовъ.
   -- Благодарю васъ,-- сказали въ одинъ голосъ и мать, и дочь.
   Во время этихъ объясненій Иванъ Ильичъ сидѣлъ, положивъ нога на ногу. Свѣсивъ голову на грудь, онъ совсѣмъ было собрался понюхать, да позадумался, а табакъ передъ носомъ въ щепоти держалъ. Когда произошла небольшая пауза, Иванъ Ильичъ торопливо вынюхалъ приготовленную порцію табаку и какимъ-то трескучимъ голосомъ заговорилъ:
   -- Оно вотъ что... оно, положимъ... просвѣщеніе... образованіе... Но, какъ я уже неоднократно говорилъ, объ этомъ судить нужно законно, а не зря.
   -- Ну, пошелъ теперь,-- замѣтила старушка.
   -- Пошелъ!... Я не пошелъ, я сижу,-- подхватилъ старикъ уже долѣе твердымъ и звучнымъ голосомъ.-- Я только дѣло началъ говорить. Съ вами-то я ужь и закаялся: что можно рѣшить съ баб... съ женщинами? Но поелику теперь тутъ просвѣщенный мужъ... какъ бы сказать... э-э... образованный, то я и счелъ своимъ долгомъ представить на его судъ мое твердое... какъ бы сказать... мнѣніе. Въ самомъ дѣлѣ, Александръ Алексѣичъ, разсудите-ка вотъ насъ.
   Старикъ поднялъ голову и, усиленно и быстро моргая, уставился на квартиранта.
   -- Я не знаю, въ чемъ дѣло,-- отозвался Перовъ.
   -- Хочу я сказать то, что уже неоднократно говорилъ вотъ этимъ умницамъ,-- пояснилъ Иванъ Ильичъ, кивнувъ на жену и дочь.
   Старушка устремила на мужа полный упрека взглядъ. Лиза нервно вздернула плечами и отвернулась.
   -- То-есть?-- допытывался Перовъ.
   -- А то и есть,-- значительно произнесъ Иванъ Ильичъ, кивнувъ головой.-- Я говорю насчетъ непомѣрности, которая... отъ которой... Онѣ вотъ знаютъ. Я имъ неоднократно...
   -- Папаша, пожалуйста!-- начала было Лиза.
   -- Я ничего, ничего,-- торопливо перебилъ Иванъ Ильичъ.-- Я только хотѣлъ вотъ... понимающему и разсудительному человѣку доложить, что у насъ не въ порядкѣ...
   -- Молчалъ бы ужь... порядочный!-- произнесла старушка.-- Вы, Александръ Алексѣичъ, не обращайте вниманія... Онъ самъ не знаетъ, что плететъ.
   Старикъ оскорбился и началъ горячиться.
   -- Нѣтъ, погоди!-- воскликнулъ онъ, возвысивъ голосъ.-- Я хочу совершенно напротивъ... я хочу, чтобъ почтеннѣйшій Александръ Алексѣичъ побольше обратилъ на меня вниманія. Вотъ чего я хочу!
   Перовъ почувствовалъ себя крайне неловко. Чтобы предотвратить дальнѣйшія, еще болѣе нелѣпыя сцены, онъ поспѣшилъ встать и, обращаясь къ хозяину, проговорилъ:
   -- У васъ, кажется, какія-то семейныя недоразумѣнія. Не разъясняйте мнѣ ихъ, пожалуйста.
   Иванъ Ильичъ вскочилъ съ своего мѣста и, ухвативъ гостя за обѣ руки, залотошилъ:
   -- Нѣтъ, сдѣлайте милость... Я васъ прошу... Ужь позвольте изложить... дѣло великое. Скорбь... Нѣтъ, ужь вы мнѣ помогите!
   Перовъ сдѣлалъ маленькую гримасу и сѣлъ. Иванъ Ильичъ придвинулъ свой стулъ въ его стулу, мелькомъ взглянулъ на жену и дочь, громко кашлянулъ и началъ:
   -- Скажите мнѣ, пожалуйста, многоуважаемый Александръ Алексѣичъ, вотъ при нихъ скажите, для чего... для чего намъ... дарованы женщины?
   Лиза, выслушавъ этотъ приступъ, стремительно выбѣжала изъ комнаты, старушка, что-то бормоча про себя, принялась убирать со стола. Иванъ Ильичъ посмотрѣлъ вслѣдъ удаляющейся дочери и обличительно произнесъ:
   -- А -- а, не нравится? Давно знаю, что не нравится! А, все-таки, нужно это рѣшить... я, впрочемъ, рѣшилъ... правильно рѣшилъ, да слова-то мои не принимаются! Ушла... Ну, да главное дѣло не въ ней, а вотъ въ матери. Она всему виною... Такъ вотъ, Александръ Алексѣичъ, благоволите рѣшить, для чего женскій полъ предназначенъ?
   Озадаченный такимъ вопросомъ, Перовъ сперва ничего не отвѣтилъ, а только кристально посмотрѣлъ на угловатый черепъ старика, на его коротко остриженные сѣдые волосы, на вдавленные виски, темно-сѣрые, рѣзкіе глаза, толстый носъ и длинный-длинный, бритый подбородокъ.
   -- Вотъ онъ, сударыня, вопросецъ-то какой!-- продолжалъ старикъ, обращаясь къ супругѣ,-- умный, ученый человѣкъ -- и тотъ не сразу на него отвѣчаетъ!... А вы сейчасъ: тра-ла-ла, тра-ла-ла, и ужь все рѣшили, всѣхъ за поясъ заткнули... Такъ какъ же, Александръ Алексѣичъ? Я васъ усерднѣйше прошу! Отъ вашихъ словъ у насъ будетъ зависѣть очень многое. Поддержите!
   -- Я не знаю, какую поддержку я вамъ могу оказать. Вы поставили такой общій вопросъ, о которомъ намъ съ вами довольно неудобно распространяться. Въ свою очередь, и я васъ просилъ бы сказать мнѣ, что вамъ отъ меня нужно?
   -- Помощи!-- съ чувствомъ произнесъ старикъ, наклонивъ голову и вытянувъ руки.
   -- Въ чемъ?
   -- Дочку жаль... Вѣдь, я, все-таки, отецъ... Одна она у меня. Боюсь пропадетъ...
   -- Отчего?
   -- Отъ чрезмѣрности...
   -- То-есть?
   Старикъ пошевелился на мѣстѣ, методически вытеръ платкомъ носъ и губы, громко кашлянулъ и твердо, отчетливо заговорилъ:
   -- Вотъ, извольте видѣть: Лаза теперь въ гимназіи въ седьмомъ классѣ. Я, съ своей стороны, я, собственно... я не хотѣлъ отдавать ее въ гимназію, потому что, во-первыхъ... Впрочемъ, это дѣло прошлое. Не будемъ объ этомъ говорить. Отдали, такъ отдали... хотя гораздо было бы лучше, если бы... Ну, да ужь такъ и быть, не воротишь... Хорошо, учится дѣвочка. Учится она, а я, все-таки, не понимаю, зачѣмъ она учится, для чего это нужно, потому что,-- какъ я уже вамъ сказалъ,--я собственно, съ своей стороны...
   -- Слышалъ, слышалъ,-- перебилъ Перовъ.
   -- Ну, хорошо, не будемъ объ этомъ... изъясню вамъ самое главное... Пока Лиза шла по низшимъ классамъ, все еще было ничего... хотя, по правдѣ сказать, у меня ужь и тогда сердце сокрушалось. Но когда она подвинулась къ старшимъ классамъ, то я увидѣлъ, что дѣло совсѣмъ плохо. Въ такіе года, когда дѣвица должна быть "кровь съ молокомъ", Лиза моя начала хирѣть. Посмотрю-посмотрю: Боже мой, да что же это такое? Мы ляжемъ спать, а она все сидитъ, да, вѣдь, какъ сидитъ-то? За-полночь! Уроковъ много, уроки большіе, хозяйства... никакого. И чѣмъ дальше, тѣмъ хуже. Съ прошлаго года кто-то ей натрубилъ, якобы нужно побольше книгъ читать. Пристала съ матерью: вынь да положь денегъ на библіотеку! А сколько, молъ, требуется?-- "Десять цѣлковыхъ залогу, да десять цѣлковыхъ единовременно".-- Ого! Да гдѣ-же я вамъ возьму этакую сумму? Мнѣ и такъ книги-то обходятся каждый годъ вонъ сколько. Что ни годъ, то новые учебники, да плата за ученіе, да платьице, да шляпочка, да башмаки, да шубочка съ плюшемъ... А тамъ домъ ремонту проситъ, да въ думу за него изволь вносить... И не перечтешь всего. А жалованье-то не бо знать какое, шестьсотъ рублей. Отказалъ, не далъ. Боже мой, что только было послѣ этого! Какъ только меня Господь скрѣпилъ! Немного погодя, гляжу моя Лизавета достала-таки гдѣ-то книгу. Рада, улыбается. Я молчу. Пообѣдала -- прямо читать, напилась чаю -- опять за ту же книгу. Я все молчу. Поужинали. Мы съ женой спать собрались, а она все проклятую книгу читаетъ. Тутъ ужь я не стерпѣлъ.-- Докуда-жь, говорю? Вѣдь, ужь, собственно говоря, спать пора.-- "Я, говоритъ, еще уроки должна выучить". И прокорпѣла часовъ до двухъ, либо больше. На другой день опять та же исторія. Одну книгу прочла, другую притащила. Другую прочла -- третью. Ото всего отбилась; спѣшитъ, суетится, путемъ не пообѣдаетъ, лишь бы ей до книги поскорѣй дорваться. Еженощно корпитъ, засиживается, извелась вся. Дѣвичью красоту, свѣжесть свою юную высидѣла. Скажешь что-нибудь -- какъ къ стѣнѣ горохъ, потому мать за нее. Горе, да и только! Да еще что: послѣ книгь-то даже спорить начала! Иной разъ такую рацею заведетъ, что хоть и не говори. Отецъ, изволите видѣть, не такъ разсуждаетъ, а она, дочка, все правильно понимаетъ. Наконецъ, слава Богу, книги эти у ней переменились. Кто ей тамъ давалъ ихъ и почему перестали давать,-- не знаю. Но что же вы думаете? Я радуюсь, а она злится. Подъѣзжали было съ матерью опять ко мнѣ; но тутъ ужь я безъ всякихъ объясненій на отрѣзъ... Вотъ онѣ теперь къ вамъ и подбираются. По своей любезности и по вѣжливости, вы обѣщали давать книги, но я увѣренъ, что послѣ моего изъясненія перемѣните свое намѣреніе.
   Закончивъ свое "изъясненіе", старикъ впился глазами въ учителя. Но Перовъ ничего не отвѣтилъ, а только медленно потеръ себѣ ладонью лобъ.
   -- Иначе я боюсь, какъ бы у насъ съ вами не вышли какихъ-либо непріятностей,-- пригрозилъ старикъ, опустивъ глаза, но тутъ же прибавилъ:-- чего, конечно, не дай Богъ. Я съ роду ни съ кѣмъ не ссорился.
   Старушка, неоднократно удалявшаяся во время длинной рѣчи мужа, снова появилась въ той же комнатѣ и запальчиво заговорила:
   -- Какъ тебѣ, старый, не стыдно? Срамникъ ты безпардонный! Вѣдь, дочь-то у тебя одна. Дѣвочка занимается образованіемъ, желаетъ въ люди выйти, а онъ на свою же кровь лихія болѣсти выдумываетъ, да позоромъ ее позоритъ!
   Перовъ увидѣлъ, что его отвѣтная рѣчь старику предвосхищена, по существу, но, тѣмъ не менѣе, продолжалъ сидѣть. "Все равно,-- думалъ онъ,-- сдѣлавшись невольнымъ зрителемъ семейной драмы, прослѣжу ее до конца".
   -- Ты безъ ума-то не шуми,-- возразилъ, между тѣмъ, Иванъ Ильичъ.-- "Одна"!... То-то и больно то, что одна. Одна, да и та можетъ сдѣлаться ни Богу, ни людямъ. "Въ люди желаетъ выйти"!... Позвольте васъ спросить: въ какіе такіе люди они выйти можетъ? Высокій человѣкъ ее, по нашей бѣдности, не возьметъ, а за котораго пониже -- она, по своей фанаберіи, не дойдетъ. Я, дескать, образованная. Вѣдь, я все вижу. Слыхалъ я объ этакихъ-то. Ты-то ничего не думаешь, не разсуждаешь, а я все понимаю!.. Какъ поразмыслишь, такъ подумать страшно... съ вашимъ образованіемъ!... То ли дѣло: пріучила бы ее къ хозяйству, въ рукодѣлью, ко всякой простотѣ. По смерти моей приняли бы къ себѣ степеннаго, простенькаго зятька и поживали бы себѣ съ Богомъ, безъ всякихъ затѣй. А теперь что? Попробуй выйти изъ меня духъ -- куда вы съ ней годитесь?
   -- Ну-у "духъ"!... Зачѣмъ онъ выйдетъ? Что пустяки-то болтать? Богъ души не вынетъ, сама не выйдетъ,-- находчиво отвѣчала старушка. А ежели пошлетъ Богъ какую немилость, то, все-таки, съ образованіемъ лучше, нежели какъ безъ образованія. Посмотри-ка вонъ на Семениху-то...
   -- Какую Семениху?-- спросилъ Иванъ Ильичъ, заряжая носъ табакомъ.
   -- Вона-а! Семениху не знаетъ!-- упрекнула супруга.-- Городскаго головы кухарка...
   -- Хе-хе-хе!-- засмѣялся старикъ.-- Вотъ такъ особа! Кухарка городскаго головы!... Простите, что визита до сихъ поръ не сдѣлалъ. Что-жь она, эта Семениха, посредствомъ образованія, что ли, такъ возвысилась? Хе-хе-хе!...
   -- Да ты прежде выслушай, а тамъ ужь и хихикай.
   -- Дочь-то ея въ классахъ дамою состоитъ, да уроки по городу раздаетъ, да рублей шестьсотъ, либо больше загребаетъ. А то еще одна дѣвушка, тоже бѣдная, въ телеграфѣ за жалованье служитъ. А тутъ вотъ сидишь день и ночь, слѣпнешь,-- колбаешь да штопаешь, а все нѣтъ ничего. Вотъ что значитъ образованіе и что значитъ необразованіе!
   -- Погоди!-- перебилъ Иванъ Ильичъ.-- Ты мнѣ насчитала только двухъ счастливицъ; значитъ, наша будетъ третья? Хе-хе-хе!.. Вотъ блаженство-то! Каждый годъ ихъ оканчиваетъ курсъ видимо-невидимо, а деньги загребаютъ только двѣ, а наша будетъ третья... А я-то, дуракъ, никакъ не пойму... Охъ, вы, бабы-бабы! То-то вы глупы-то!-- заключилъ старикъ уже серьезно и, махнувъ рукой, поплелся въ сосѣднюю комнату.
   -- Куда-жь ты прешь? Невѣжа! Вѣдь, съ гостемъ-то, чай, проститься надо!-- укорила старушка.
   -- Ахъ, простите Христа ради!-- воскликнулъ Иванъ Ильичъ, быстро обернувшись.
   Онъ мелкими шажками приблизился къ Перову.
   -- Бога ради, простите. Видите, и взволнованъ... поколебленъ окончательно!-- изъяснялъ старикъ, держа обѣими руками руку квартиранта -- Надѣюсь, что вы резоны мои уразумѣли. Вѣдь, я для васъ собственно и говорилъ. Съ ними я ужь... давно пересталъ... Такъ, пожалуйста... войдите въ мое положеніе. Вы можете все понять... такъ ужь я буду въ надеждѣ... Конечно, ли человѣкъ посторонній, къ кому же мнѣ обратиться, какъ не къ вамъ? Будьте ужь не какъ квартирантъ, а какъ... Понимаете? Вы все можете сдѣлать,-- заключилъ старикъ и, быстро осадивъ руку Перова внизъ, заковылялъ въ свой кабинетъ.
   Спустя минутъ пять послѣ того, какъ Александръ Алексѣичъ возвратился въ свой уголъ и затворилъ "пограничныя" двери, дверь изъ сѣней быстро распахнулась и въ учительской квартирѣ появилась Лиза. Она подбѣжала въ Перову, съ боязливой довѣрчивостью положила ему обѣ руки на плечи и, не поднимая на него глазъ, взволнованно и торопливо залепетала:
   -- Александръ Алексѣичъ! ради Бога не сердитесь на папашу... не смѣйтесь надъ нимъ, не презирайте его! Это онъ такъ... У него такая привычка... Не думайте, что у насъ тутъ Богъ знаетъ что...
   -- Не думаю, не думаю, успокойтесь, что вы? Я все понимаю, все,-- смущенно заговорилъ Перовъ, неловко и грубовато устраняя съ своихъ плечъ руки дѣвушки.
   -- Нѣтъ, онъ такъ много наговорилъ... касался такихъ вещей, которыя вамъ могли показаться просто дикими,-- шептала Лиза, слегка вздрагивая. На лицѣ ея изображались тревога и глубокое сокрушеніе.
   -- Ничего не значитъ, совершенно ничего не значитъ, успокойтесь,-- твердилъ Перовъ, переступая съ ноги на ногу и простирая впередъ руки.-- Мы объ этомъ поговоримъ съ вами... послѣ поговоримъ... Вы увидите, вы убѣдитесь...
   -- Спасибо, благодарю васъ... Не осуждайте же, пожалуйста, погодите осуждать!-- проговорила Лиза и быстро выбѣжала изъ учительской квартиры.
   Перовъ, безпокойно поглаживая волосы, нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ, вздохнулъ, покачалъ головой и, подойдя къ окну, долго смотрѣлъ въ открывавшуюся изъ него луговую даль.
   

II.

   Мѣсяцевъ черезъ семь послѣ описаннной сцены, 4 іюня. Лиза должна была сдавать экзаменъ по закону Божію. Это былъ предпослѣдній экзаменъ. На предыдущихъ экзаменахъ она отвѣчала очень удачно и получила высшіе баллы. Отъ напряженныхъ трудовъ въ экзаменаціонный періодъ она значительно похудѣла, но настроеніе въ ней было довольно свѣтлое. Переходъ въ восьмой, педагогическій классъ представлялся ей уже несомнѣннымъ, и она была очень рада этому. Къ экзамену по закону Божію она готовилась усердно и серьезно, какъ и къ другимъ экзаменамъ; оставивъ въ сторонѣ любимое чтеніе книгъ, она все вниманіе свое сосредоточила на учебникѣ.
   Ровно въ 9 часовъ утра экзаменаціонная коммиссія явилась къ отправленію своихъ обязанностей. Коммиссію эту составляли, директоръ, лѣтъ пятидесяти, съ круглою невозмутимо-спокойною физіономіею и длинными, съ просѣдью, бакенбардами; директрисса, смиренная, щурящаяся старушка, похожая больше на монахиню, чѣмъ на свѣтскую даму; законоучитель -- высокій, свѣжій, остроносый протоіерей, съ черною окладистой бородой и мастерскимъ крестомъ на груди, и, наконецъ, депутатъ отъ епархіальнаго начальства, дряхлый старецъ, съ впалыми щеками, потухшимъ взоромъ и нѣсколькими орденами на груди. Прочитали молитву. Нѣкоторыя ученицы, усѣвшись, перекрестились еще по нѣсколько разъ. Законоучитель сперва вытащилъ изъ-за пазухи "программу" и, старательно расправивъ помявшіеся листы, положилъ ихъ передъ собою; потомъ досталъ изъ кармана завернутые въ бумажку билеты, усердно перемѣшалъ ихъ и разбросалъ по зеленому сукну стола съ такимъ движеніемъ рукъ, которое напоминало процессъ сдачи картъ. Директоръ началъ вызывать ученицъ. Вызывали ихъ по алфавиту. Фамилія Лизы начиналась съ буквы щ (Щурова), и ей приходилось каждый разъ очень долго ждать вызова, тѣмъ болѣе, что ученицъ въ седьмомъ классѣ было свыше тридцати. Она сперва слѣдила за тѣмъ, какіе билеты достаются вызваннымъ къ большому столу подругамъ, и отмѣчала эти билеты въ книжкѣ, чтобы уже не просматривать ихъ; потомъ, когда это ей прискучило, она стала съ напряженнымъ вниманіемъ вслушиваться въ вопросы экзаменаторовъ и отвѣты ученицъ. Но ни эти вопросы, ни отвѣты на нихъ не представляли ничего особеннаго. Нѣсколько заинтересовало ее только то, какъ батюшки (законоучитель и депутатъ) поспорили между собой по вопросу о причинахъ раздѣленія церквей и еще о магометаиствѣ. Батюшки воодушевились и говорили на этотъ разъ довольно громко, такъ что Лиза, сидя на предпослѣдней скамьѣ, могла воспринять почти все содержаніе пренія, изъ котораго узнала нѣчто новое для себя сравнительно съ тѣмъ, что ей приходилось слышать на урокахъ закона Божія. Но чѣмъ далѣе шло время, тѣмъ однообразнѣе и томительнѣе становился экзаменъ. Преній больше уже не было. Слышались только вялые возгласы, вродѣ, напримѣръ, слѣдующихъ:
   -- Наумова, у васъ какой номеръ?
   -- Восемнадцатый.
   -- Гм. Ну-съ, такъ потрудитесь сказать о... и т. д.
   Начиналось монотонное, нѣсколько торопливое чтеніе.,
   -- Довольно... А у васъ, Нещадова, кажется, двадцать второй?
   -- Да.
   -- Гм... Въ такомъ случаѣ... (батюшка пробѣгаетъ глазами конспектъ) въ такомъ случаѣ... гм... не скажете ли вы намъ, въ чемъ состоитъ... и т. д.
   И снова чтеніе, и какъ разъ такое же, какъ всѣ предъидущія... "Отчего это мы всѣ читаемъ, какъ одинъ человѣкъ?-- думаетъ Лиза.-- И тонъ, и интонація голоса, и даже манеры у всѣхъ одинаковы. Какъ это я прежде не замѣчала?"
   -- Довольно.
   И долго-долго чередовались отрывочные возгласы батюшки и монотонное чтеніе. Рѣдко-рѣдко, какъ бы для разнообразія, къ слову "довольно" законоучитель прибавлялъ еще нѣсколько словъ, вродѣ слѣдующихъ:
   -- На урокахъ вы нѣсколько лучше отвѣчали. Ну, да, впрочемъ... идите себѣ съ Богомъ.
   Или:
   -- Очень пріятно, что на испытаніи (батюшка никогда не говорилъ: "экзаменъ", а всегда "испытаніе") вы возвышаете своимъ отвѣтомъ свой годичный баллъ. Очень, очень пріятно. Дай Богъ вамъ... и въ жизни...
   Вотъ уже и два часа. Палящіе лучи іюньскаго солнца, дотолѣ освѣщавшіе другія части гимназическаго зданія, пробрались къ этому времени и въ экзаменаціонную залу, въ которой и безъ того было душно. Экзаменаторы то и дѣло вытираютъ себѣ платками лобъ, шею и руки. Во всемъ тѣлѣ ощущалось разслабленіе, въ душѣ -- невольное, безотчетное уныніе. Изрѣдка промелькнетъ подъ окнами ласточка, прощебечетъ и скроется подъ карнизомъ зданія.
   А, между тѣмъ, экзаменаторы возглашали фамиліи только еще на букву т. Лиза чувствовала, что голова ея совсѣмъ отяжелѣла. Она закрыла книгу, прислонилась къ спинкѣ скамьи, скрестила на груди руки и, истомленно дыша, безъ всякой опредѣленной мысли переводила глаза съ одного предмета на другой, чаще, впрочемъ, останавливаясь почему-то на опрокинутыхъ протоіерейскихъ камилавкахъ... На столѣ оставалось всего два-три билета.
   Законоучитель подбавилъ къ нимъ штукъ десять изъ "отвѣченныхъ".
   -- Щурова!-- произнесъ, наконецъ, директоръ.
   Лиза вздрогнула, будто не ожидала, что ее спросятъ. Она поправила фартучекъ, торопливо провела рукою по головѣ и вышла къ столу. Схвативъ первый попавшійся подъ руку билетъ, она нѣсколько удивилась и невольно сдѣлала маленькую гримасу. На билетѣ стоялъ No 1-й. "Стоило ли изъ-за этого столько волноваться и такъ долго сидѣть!" -- подумала она и предъявила билетъ законоучителю.
   -- А-а, первый билетъ! Скажите, пожалуйста!-- удивился тотъ въ свою очередь.-- Ефремъ Лукичъ, смотрите-ка: первый билетъ!-- обратился законоучитель къ директору.
   -- Что-жь, ея счастье,-- сказалъ директоръ.
   -- Конечно, конечно, но какая случайность!-- возразилъ законоучитель и, поднося билетъ къ носу сосѣда-депутата, присовокупилъ:-- смотрите-ка -- первый... Какъ это вамъ кажется?
   -- Первый, такъ первый. Что-жь теперь дѣлать? Кому-нибудь нужно и на первый отвѣчать,-- прошамшилъ депутатъ.
   -- Это такъ, совершенно вѣрно,-- продолжалъ законоучи тель.-- но ученица-то такая, что... она бы могла и...
   -- Чего тамъ... Богъ съ ней. Пусть отвѣчаетъ, что ей выпало на долю,-- вмѣшалась директрисса.
   -- Ну, стало быть, дѣлать нечего,-- заключилъ законоучитель и предложилъ Щуровой вопросъ.
   Не успѣла Лиза сказать пяти словъ, какъ депутатъ остановилъ ее:
   -- Скажите коротко, что, напримѣръ, сотворилъ Господь... хоть, напримѣръ... напримѣръ, хоть въ пятый день?
   Лиза отвѣтила не впопадъ.
   -- Что вы, что вы? Въ пятый-то?!-- воскликнулъ законоучитель.
   -- Тогда что же было въ день четвертый?-- возражалъ депутатъ.-- А? Что, молъ, было въ четвертый, ежели, какъ вы говорите, все это было въ пятый? А?
   Лиза молчала.
   -- Ну, скажите, что было создано въ шестой день?-- спрашивалъ законоучитель.
   Лиза опять отвѣтила не впопадъ.
   -- Да что вы это, Богъ съ вами!-- волновался законоучитель.
   -- А тогда что же было въ пятый?-- вмѣшался депутатъ.
   Лиза молчала.
   -- Что это вы, Щурова?-- началъ законоучитель.-- Въ такомъ вы ужь возрастѣ... первый билетъ... въ теченіе года -- хорошо... и вдругъ такимъ образомъ... Помилуйте, вѣдь, это Богъ знаетъ что! Вотъ-те и счастьѣ. Вѣдь, другая бы какъ на этотъ билетъ-то!... Ну-ну-у! (Батюшка покачалъ головой).
   -- Лучше ей предложить вопросъ изъ другаго билета,-- замѣтилъ директоръ.
   -- Прикажете по всей системѣ?-- спросилъ законоучитель.
   -- Не то, что по всей, а такъ... вопросъ-другой откуда-нибудь,-- сказалъ директоръ.
   Лиза стояла, сложивъ руки на груди и потупя глаза. Брови и плечи ея слегка вздрагивали.
   -- Ну-съ, дѣлать нечего, скажите намъ еще о чемъ-нибудь,-- обратился къ ней законоучитель.-- Кто, напримѣръ, былъ... то-есть кто будетъ... антихристъ?
   -- Противникъ Христа, чуть слышно отвѣтила Лиза, не поднимая глазъ.
   -- Вы смѣлѣй, смѣлѣй, не стѣсняйтесь. Чего тутъ стѣсняться?-- ободрила директрисса.
   -- А въ какомъ это смыслѣ онъ будетъ противникъ?-- возразилъ депутатъ.
   Лиза молчала. У ней уже начинала кружиться голова. Къ ней обращались еще съ какими-то вопросами все насчетъ того же антихриста, но она ихъ не поняла и почти не слышала. Только какими-то судьбами долетѣло до ея слуха нѣсколько словъ изъ рѣчи законоучителя, обращенной къ "депутату"... "Курсовое сочиненіе на магистра писалъ, да и то...",-- сообщалъ о комъ-то законоучитель.
   -- Ну, что-жь, Щурова, довольно съ васъ,-- заключилъ директоръ тономъ сожалѣнія.-- Такъ это неожиданно... и жаль... но мы должны будемъ поставить вамъ два. Послѣ каникулъ передержите по закону Божію. А теперь идите себѣ.
   Лиза быстро направилась къ двери, забывъ даже взять изъ стола книги.
   -- А, вѣдь, хорошая была ученица. Странно!-- Довольно непостижимо!-- недоумѣвалъ законоучитель.
   

III.

   Иванъ Ильичъ былъ уже дома и съ нетерпѣніемъ ожидалъ дочери: очень ужь ему хотѣлось пообѣдать, а Софья Степановна все твердила: "Погоди, сейчасъ Лиза придетъ, тогда вмѣстѣ... Авось не умрешь". Только что Лиза появилась на порогѣ, какъ Иванъ Ильичъ съ упрекомъ произнесъ:
   -- Что это ты, матушка, нынче особенно долго? Говѣй тутъ изъ-за тебя...
   -- Утѣшьтесь, больше не буду ходить въ гимназію, завтра же подаю увольненіе!-- съ нервною энергіею проговорила Лиза, подойдя къ отцу, и тотчасъ разрыдалась.
   -- Что ты, что ты, дурочка ты этакая... что ты это?-- смущенно забормоталъ отецъ.-- Вѣдь, это я такъ... развѣ я въ самомъ дѣлѣ?... Что ты это выдумала?
   Онъ взялъ было ее за руки, но она вырвалась и, бросившись на диванъ, продолжала рыдать сильнѣе и сильнѣе.
   Старушка перепугалась и, подскочивъ къ дочери, торопливо и ласково заговорила:
   -- Голубка моя, Господь съ тобой! Перекрестись... успокойся, милая. Охъ, Господи, вѣдь, родятся же такіе старые... прости ты меня, грѣшную! И къ чему такія рѣчи... сдуру?... Ну же, перестань, голубка. Вѣдь, это все пустое. Развѣ ты не понимаешь? Ужь не маленькая. Стоитъ ли такъ убиваться?
   Мать нѣжно обвила дочку руками, цѣловала ее, но дочка ни мало не успокоивалась.
   -- Извѣстное дѣло -- устала... уморилась, вотъ и... и... тово,-- изъяснялъ, между тѣмъ, Иванъ Ильичъ, прохаживаясь возлѣ накрытаго обѣденнаго стола.-- Я и самъ усталъ. Что-жь теперь дѣлать-то? Стало быть, и сказать ужь ничего нельзя? Какъ, вѣдь, нѣжны-то всѣ стали. Господи, Боже мой!... Ну, стало быть, виноватъ... стало быть, простите. Ну?..-- Будетъ рюмить-то. И мать туда же разрюмилась. Фу ты, Боже мой, вѣдь, этакъ совсѣмъ пропадешь. Полно, садитесь-ка за столъ. Когда-жь мы будемъ обѣдать-то? Завтра, чтоль?
   Но обѣдъ долго еще не могъ состояться. Софья Степановна все хлопотала около Лизы: разстегнула ее, вспрыскивала холодной водой, дула на нее, махала большимъ платкомъ и т. п. Наконецъ, Лиза нѣсколько успокоилась. Дышала она еще быстро и тяжело, но плакать уже перестала. Успокоилась немножко и мать. Посидѣвши около дочки минутъ десять молча, она, наконецъ, заговорила:
   -- Погорячилась, моя милая... Зачѣмъ такъ?... Сейчасъ ужь: "и не буду учиться, и увольненіе..." Что ты это? Богъ съ тобой!
   -- Нѣтъ, мама, я дѣйствительно увольняюсь изъ гимназіи. Я нынче получила "двойку", передерживать не хочу. Завтра же увольняюсь!-- твердо произнесла Лиза.
   -- О, Господи!-- взвыла старушка, всплеснувъ руками.
   -- Да-а, во-отъ что!-- произнесъ Иванъ Ильичъ и повелъ головою внизъ.-- Это дѣло другаго рода. Тутъ ужь я не причемъ. Мое дѣло было споспѣшествовать... и я споспѣшествовалъ. А тамъ -- доучилась ты, или не доучилась,-- это ужь дѣло не мое. Не могу же я самъ учиться за другихъ. Такъ вотъ онъ, "ларчикъ"-то!.. А, вѣдь, все выходило, что отецъ виноватъ. Теперь вотъ не угодно ли вамъ сообразить... уразумѣть все это... Однако, давайте обѣдать. Докуда-жь мнѣ ждать?
   -- Да ѣшь ты, ради Бога! Ну, ѣшь! ѣшь! ѣшь!-- раздражительно воскликнула Софья Степановна сквозь слезы.-- Лиза, не огорчай ты меня, пожалуйста!-- упрашивала старушка.-- Другія по два года въ классѣ остаются, и то ничего. Если случилось несчастіе, такъ нужно его какъ-нибудь перенесть. Передержать, такъ передержать. Не можешь, что-ль, ты? Господи, помилуй! Больше трудилась, а ужь теперь остается немного. За то судьбу свою докончишь, какой-нибудь жребій себѣ найдешь.
   -- Нѣтъ, мама, лучше не говорите.. Ни за что, ни за что не буду передерживать!-- съ удареніемъ произнесла Лиза.
   -- Пор-рядки, нечего сказать!-- ворчалъ, между тѣмъ, Иванъ Ильичъ, проворно удовлетворяя свой аппетитъ.-- Обѣдаешь одинъ... точно дома никого нѣтъ!...
   -- Что теперь подумаетъ Александръ Алексѣичъ?-- продолжала старушка, не обращая вниманія на слова старика.-- Вотъ, скажетъ, читала, читала книжки, а учиться не хочетъ. Какое тогда уваженіе къ тебѣ будетъ? Ты подумай-ка. И не стыдно тебѣ будетъ передъ нимъ?
   -- Ни передъ кѣмъ мнѣ не стыдно!-- отрѣзала Лиза.
   Но вотъ Иванъ Ильичъ кончилъ свой одинокій обѣдъ. Процессъ пищеваренія, "споспѣшествуемаго" звѣробоемъ, скоро оказалъ благотворное дѣйствіе на его психическое состояніе. Щеки его оживились румянцемъ, въ глазахъ засвѣтилось благодушіе. Угостивъ себя, вмѣсто дессерта, большой понюшкой табаку, онъ подошелъ въ дочери и громко и весело заговорилъ:
   -- А знаешь что, Лиза! Ты, посмотрю и, молодецъ,-- ей-Богу, молодецъ! Люблю, истинно люблю! Взяла да и плюнула. Такъ и слѣдуетъ. Чего тамъ добиваться? Хоть поздно, да уразумѣла.
   -- Что ты городишь, нескладный?-- упрекнула Софья Степановна.-- Чѣмъ бы поддержать, вразумить, а онъ Богъ знаетъ что... Иди-ка лучше спать. Подкрѣпился!
   -- Нѣтъ, Лиза, ей-Богу... я тебя окончательно уважаю,-- продолжалъ Иванъ Ильичъ, переступая съ ноги на ногу и перекладывая платокъ изъ одной руки въ другую.-- Мать-то вотъ только хнычетъ, а я... я все понимаю. Нѣтъ худа безъ добра. Я, вѣдь, постоянно присматривался... всячески предусматривалъ... Еще, пожалуй, вышла бы изъ тебя какая-нибудь... стриженая...
   -- Па-апа, что вы говорите!-- обиженно и строго произнесла Лиза, сверкая влажными глазами.
   -- И что только плететъ старый, что онъ плететъ!-- воскликнула старушка.-- Уйди ты отъ грѣха! Спи -- ступай. Вѣдь, пообѣдалъ, чего тебѣ еще? Иди.
   -- Чего "иди"? Я дѣло говорю. А, главное, Лизу уважаю. А тамъ... какъ хотите,-- ораторствовалъ Иванъ Ильичъ, присаживаясь на диванъ возлѣ, дочери.
   -- Охъ, Господи!-- прошептала Софья Степановна и, вскочивъ съ мѣста, подбѣжала къ затвореннымъ дверямъ, служащимъ границей владѣній квартиранта.-- Александръ Алексѣичъ!
   -- Что вамъ угодно?-- отозвался квартирантъ.
   -- Вы не спите?
   -- Нѣтъ.
   -- Будьте добры, войдите къ намъ, пожалуйста. У насъ несчастіе.
   -- Сейчасъ, сію минуту.
   Перовъ слышалъ рыданія Лизы и почти всѣ разговоры хозяевъ, волновался, сожалѣлъ, досадовалъ, но не рѣшался явиться въ качествѣ непрошеннаго посредника въ семейномъ междуусобіи. Поэтому, когда старушка пригласила его, онъ съ радостью напялилъ на себя сюртукъ и поспѣшно переступилъ заповѣдную черту своихъ владѣній.
   Лиза сидѣла, закутавшись въ материнскую шаль. Ее начинала пробирать дрожь. Иванъ Ильичъ, опершись локтями на колѣнки, лѣниво похлопывалъ сонными глазами. Софья Степановна, сложивъ руки на животѣ, стояла посреди столовой въ нетерпѣливо-ожидательной позѣ.
   -- Здравствуйте!-- промолвилъ Перовъ, входя въ столовую и дѣлая общій поклонъ.-- Что у васъ такое?
   -- Да вотъ... поздравьте насъ: пошабашали,-- началъ Иванъ Ильичъ, протягивая руку посѣтителю.-- Учиться больше не будемъ. Хе-хе-хе! Хотимъ прійти въ свое натуральное положеніе. Больше ничего. Все слава Богу.
   -- Что это вы, Лизавета Ивановна? Съ вами лихорадка!-- участливо воскликнулъ Перовъ, задерживая въ своей рукѣ холодную, какъ ледъ, руку Лизы.
   -- Больше ничего. Все слава Богу,-- повторилъ старикъ.
   -- Батюшка, Александрѣ Алексѣичъ, помогите намъ какъ-нибудь!-- взмолилась Софья Степановна, низко кланяясь Перову.-- Вы видите?-- добавила она, кивнувъ на мужа.-- Что-жь намъ остается? А, вѣдь, Лиза-то не хочетъ учиться, хочетъ увольненіе взять! Совсѣмъ разстроила и себя, и меня. Сдѣлайте милость, постарайтесь ее какъ-нибудь! Она меня какъ громомъ поразила... Скажите намъ что-нибудь...
   -- Я вамъ вотъ что скажу,-- началъ Перовъ, оглядывая всѣхъ членовъ семьи:-- Лизавета Ивановна положительно больна, Иванъ Ильичъ замѣтно усталъ, вы тоже сильно утомлены и встревожены; вамъ всѣмъ нужно отдохнуть, успокоиться, особенно Лизаветѣ Ивановнѣ.
   -- Да какое же спокойствіе, помилуйте!-- возразила Софья Степановна.-- О томъ-то я васъ и прошу, чтобъ вы насъ успокоили... сказали бы что-нибудь этакое...
   -- Послѣ, хоть немножко позже,-- сказалъ Перовъ.-- Вѣдь, вы, кажется, еще не кушали?-- прибавилъ онъ, взглянувъ на два чистыхъ прибора, которые продолжали еще оставаться на обѣденномъ столѣ -- Можетъ быть, сегодня же вечеромъ потолкуемъ! если только Лизавета Ивановна будетъ чувствовать себя лучше. А теперь -- пріятнаго аппетита,-- заключилъ онъ, дѣлая общій поклонъ.
   

IV.

   Остатокъ дня и весь вечеръ Лиза пролежала на диванѣ, кислая, больная и раздраженная. Она настойчиво отклонила предложеніе матери пригласить Перова къ вечернему чаю. Старушка обидѣлась и замолчала. Ей очень хотѣлось, при содѣйствіи квартиранта, переломить капризъ дочери и направить ее на путь истинный. Между тѣмъ, Лизѣ хотѣлось только одного: ни о чемъ не вспоминать и ни о чемъ не загадывать: такъ она была потрясена событіями дня.
   Но утро вечера мудренѣе. За ночь нервы Лизы успокоились, силы возстановились. Она проспала до десяти часовъ и встала бодрою и свѣжею. Проворно одѣвшись, Лиза отворила окно своей спальни. Утро стояло ясное и тихое. На травяныхъ коймахъ мостовой блестѣли капли недавно выпавшаго дождя. Она съ минуту подышала у окна прохладно-влажнымъ воздухомъ. Ей чувствовалось легко, свободно и даже весело.
   "Больше не пойду, пусть ихъ тамъ",-- подумала она и, самодовольно улыбнувшись и махнувъ рукой, побѣжала умываться.
   Когда она вышла въ столовую, гдѣ ее дожидался самоваръ, Иванъ Ильичъ, готовясь отправиться въ казенную палату, собственноручно чистилъ свой сюртукъ, а Софья Степановна перебирала въ решетѣ вишни. Увидя дочь, родители ни слова не сказали, только, когда Лиза, быстро повертываясь на каблучкахъ, стала что-то напѣвать про себя, старикъ съ улыбкой проговорилъ:
   -- Вотъ этакъ-то лучше. А то вчера Богъ знаетъ какую меланхолію распустила. То ли дѣло! И посмотрѣть пріятно.
   -- Прія-ятно!-- протянула старушка и покачала головой.
   -- Пожалуйста, ничему особенно не радуйтесь и ни о чемъ не безпокойтесь!-- сказала Лиза и усѣлась за чай.
   Тѣмъ на этотъ разъ и кончился семейный разговоръ. Немного спустя, Иванъ Ильичъ отправился на службу, а Лиза пошла въ садикъ готовить жаровню для варенья. Въ тѣнистомъ углу садика, на скамеечкѣ, она увидѣла Перова съ книгой въ рукахъ.
   -- У меня сегодня нѣтъ ни экзамена, ни ассистенства... свободный день,-- объяснилъ Перовъ, вставая навстрѣчу барышнѣ.-- Ну, какъ теперь вы чувствуете себя?-- освѣдомился онъ и тотчасъ добавилъ:-- повидимому, ничего?
   -- И повидимому, и на самомъ дѣлѣ ничего. Даже прекрасно!-- оживленно объяснила Лиза и кивнула головой.-- Ни чѣмъ не связана, ни къ чему оффиціальному не обязана. Пойдемте въ бесѣдку.
   И она быстро зашагала впередъ по узенькой дорожкѣ. Перовъ, закрывъ книгу, покорно направился за гимназисткой.
   -- Курсъ ученія, какъ вы знаете, я еще вчера покончила, или, вѣрнѣе говоря, оборвала,-- развязно говорила Лиза уже въ бесѣдкѣ, сидя съ учителемъ на скамеечкѣ -- Теперь хочу учиться по Домострою, какъ "ѣствы варити" (она указала на жаровню съ холодными угольями) и тѣмъ пополнить пробѣлы въ своемъ образованіи. Похвалите меня.
   -- Нѣтъ, не похвалю,-- сказалъ Перовъ.
   -- Почему?
   -- Уже потому, что вамъ самимъ не понравилась бы такая похвала, хотя вы на нее, повидимому, и напрашиваетесь. Надѣюсь, вы позволите мнѣ говорить прямо.
   -- Съ удовольствіемъ. Очень рада... Только извините, пожалуйста... Я сейчасъ...
   Она убѣжала изъ сада и минуты черезъ три возвратилась съ мѣднымъ тазикомъ, сверткомъ сахарнаго песку и съ стаканомъ, затѣмъ снова убѣжала въ домъ, откуда немедленно возвратилась съ вишнями, чистой тарелкой и столовой ложкой. Ей хотѣлось предотвратить появленіе матери въ садъ со всѣми этими вещами. Старушка, навѣрное, завела бы съ Перовымъ нескончаемый разговоръ на докучливую тему, о дочери. А Лизѣ казалось болѣе удобнымъ и болѣе пріятнымъ послушать Александра Алексѣича и поговорить, съ нимъ наединѣ.
   -- Такъ что вы мнѣ хотѣли сказать, Александръ Алексѣичъ?-- возобновила Лиза, разводя въ жаровнѣ уголья.
   -- Я хотѣлъ бы сказать вамъ нѣсколько дружескихъ словъ, именно дружескихъ, и прошу выслушать меня не какъ учителя, не какъ квартиранта вашихъ родителей, а какъ хорошаго вашего знакомаго, желающаго вамъ полнаго счастья (Перовъ выражался иногда нѣсколько книжно).
   -- Что же именно? Какихъ "вещей" вы не расположены хвалить?-- допрашивала Лиза, прислонясь къ одной изъ колонокъ бесѣдки.
   -- Не расположенъ хвалить вашей необдуманности,-- пояснилъ Перовъ.-- Вы хотите уволиться изъ гимназіи. Что за фантазія? Изъ-за чего губить семилѣтніе труды?
   -- Изъ-за того, что я не выдержала экзамена изъ закона Божія.
   -- Знаю. Но это дѣло поправимое. Во время каникулъ исподволь подготовитесь по этому предмету и въ августѣ передержите экзаменъ. Вамъ легко дается... Времени много, на все достанетъ. Каникулы ваши, я увѣренъ, нисколько не испортятся. Передержите -- и все пойдетъ своимъ порядкомъ. Ваша неудача скоро забудется.
   -- Вы, значитъ, желаете, чтобъ я разыграла изъ себя тупицу? Покорно благодарю!-- обиженно проговорила Лиза и, отвернувшись, рванула за кончикъ ближайшую вѣтку акаціи.
   -- Изъ чего вы это вывели?-- возразилъ Перовъ, удивленно раскрывъ глаза.
   -- Какъ изъ чего? Выводъ прямой. Передерживаютъ экзаменъ обыкновенно тупицы. Вотъ и мнѣ вы совѣтуете явиться такимъ жалкимъ существомъ, которое можетъ сдать экзаменъ не иначе, какъ съ двухъ пріемовъ. Но я не желаю, чтобъ на меня такъ смотрѣли.
   Сказавъ это, Лиза принялась отмѣривать стаканомъ сахарный песокъ.
   -- Никто и не посмотритъ на васъ продолжалъ Перовъ.-- Напрасно вы этого опасаетесь. Зная васъ въ теченіе семи лѣтъ, какъ хорошую ученицу, гимназія, конечно, и теперь не утратила увѣренности въ вашихъ способностяхъ. Неудачи же на экзаменахъ могутъ зависѣть отъ разныхъ причинъ, не имѣющихъ ничего общаго съ качествомъ способностей и степенью развитія экзаменующихся. Повѣрьте мнѣ. Я учился и экзаменовался больше васъ. Повѣрьте также, что гимназія съумѣетъ отнестись къ вамъ разумно и гуманно... Вы черезъ-чуръ самолюбивы.
   -- И это, по вашему, порокъ?
   -- Какъ вамъ сказать?... Самолюбіе вообще не порокъ; но, за извѣстными предѣлами, какъ, напримѣръ, у васъ, пожалуй, и порокъ.
   -- Вотъ какъ!
   -- Да. По моему мнѣнію, такъ... Самолюбіе должно быть развито въ человѣкѣ настолько, чтобъ онъ могъ не давать себя въ обиду и не унижать себя...
   -- Вотъ я и не хочу себя унижать,-- подхватила Лиза, присаживаясь на скамеечку возлѣ жаровни, на которой уже стоялъ тазикъ съ элементами будущаго варенья
   -- Да въ чемъ вы видите униженіе? Въ предстоящей вамъ переэкзаменовкѣ нѣтъ никакого униженія. Вы создали его сами... Вотъ опрометчивое рѣшеніе ваше дѣйствительно можетъ привести васъ къ униженію.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Очень просто. Вы отрекаетесь отъ тѣхъ благъ въ своей жизни, на которыя имѣете полное право. Остаться позади тѣхъ, кто хуже васъ, не значитъ ли добровольно унизить себя? Подумали ли вы объ этомъ?
   -- Объ этомъ я, положимъ, не думала... Но, вѣдь, есть другія средства къ тому, чтобъ не остаться позади худшихъ. И я воспользуюсь ими.
   -- Какія же это средства?
   -- Какъ какія? Они вамъ хорошо извѣстны... Я разумѣю особый экзаменъ на званіе учительницы. Сдамъ этотъ экзаменъ и получу свое.
   Лиза вскинула на Перова ясные, оживленные глаза и улыбнулась. Щеки ея, частію отъ волненія, частію отъ сосѣдства съ жаровней, пылали яркимъ румянцемъ.
   -- Да-а... Ну, это дѣло другаго рода!-- одобрительно произнесъ Перовъ, тоже улыбаясь.
   -- А вы какъ же обо мнѣ думали? Вы думали, у меня никакихъ мыслей, никакихъ плановъ... одинъ слѣпой капризъ? Ха-ха-ха!... Это немножко обидно.
   -- Нѣтъ, я, собственно... Я говорилъ только о томъ, что вижу теперь,-- оправдывался Перовъ, слегка покраснѣвъ.-- Ваши планы мнѣ не были извѣстны... Но, все-таки, я нахожу, что вы напрасно предпочитаете длинный и трудный путь къ цѣли кратчайшему и болѣе удобному. Вы обрекаете себя на лишніе труды. Лишніе труды потребуютъ отъ васъ лишней затраты силъ. Къ чему эта затрата, когда можно обойтись и безъ нея?
   -- А вотъ тутъ-то я и могу показать, что я не тупица и не трусиха, что я со всѣмъ могу сладить и ничего не боюсь. Впрочемъ, я даже не думаю, чтобы мнѣ пришлось затрачивать лишнія силы... Вѣдь, въ восьмомъ классѣ я должна бы была работать цѣлый годъ. Я только замѣню одну работу другою... За то какъ хорошо я буду себя чувствовать! Всѣ будутъ считать меня пропащимъ существомъ, будутъ осуждать меня, презирать... и вдругъ и вы-ро-стаю!.. Ай-ай-ай!-- вскрикнула она, замѣтивъ, что варенье бѣжитъ черезъ края тазика.
   Пока Лиза принимала мѣры къ укрощенію раскипѣвшагося варенья, Перовъ сидѣлъ молча и пристально и вдумчиво всматривался въ ея красивую, слегка наклоненную голову.
   -- Ну, что, Лиза, много наварила?-- раздался вдругъ голосъ незамѣтно подкравшейся Софьи Степановны.-- А, да здѣсь и Александръ Алексѣичъ!-- воскликнула старушка, не дождавшись отвѣта дочери.-- Здравствуйте, батюшка... Когда же это вы возвратились? Я что-то не замѣтила, а сидѣла все подъ окномъ.
   -- Я сегодня никуда не ходилъ.
   -- А-а, скажите, пожалуйста!... Кабы я знала это, я бы давно сюда пришла. Ежеминутно порывалась съ вами поговорить, да думала, васъ дома нѣтъ. Не спала ночь напролетъ, все думала... вотъ объ этой сокрухѣ-то!
   -- Нечего, мама, думать обо мнѣ,-- спокойно сказала Лиза.
   -- Какъ нечего? Легкомысленная! Вѣдь, во мнѣ вся душа изныла о тебѣ. Этакое несчастіе...
   -- Дѣйствительно, нечего думать,-- подтвердилъ Перовъ.
   -- Что вы, Александръ Алексѣичъ, какъ можно этакъ говорить?-- угрюмо проговорила старушка.-- Вы вникните-ка...
   -- Я вникалъ. Мы съ Лизаветой Ивановной тутъ много говорили.
   -- Ну, что-жь, образумили хоть малость?
   -- Успокойтесь, все слава Богу. Лизавета Ивановна получутъ свое.
   -- Дай-то, Господи!... Пошли ей, Царица небесная!-- причитала старушка, крестясь.-- Покорно васъ благодарю, мой батюшка,-- продолжала она, отвѣшивая Перову низкій поклонъ.
   -- Что вы, что вы? Вовсе не за что,-- смущенно проговорилъ Перовъ.-- У Лизаветы Ивановны своего разума много. Она прекрасно все обдумала.
   -- Будетъ толковать-то; давайте-ка варенье пробовать,-- сказала Лиза, выливая готовое варенье въ миску.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, Александръ Алексѣичъ, ну-те-ка,-- встрепенулась старушка.
   Она сперва сама посмаковала новинки, одобрила ее и затѣмъ уже передала ложку квартиранту. Пока Перовъ лакомился вареньемъ, Софья Степановна лепетала:
   -- Нынче ужь не знаешь, какъ, и варить. Ягода дорогая, сахаръ дорогой... Собственно изъ-за того варишь, что иной разъ хорошій человѣкъ прилучится... А сами-то мы... Гдѣ ужь тамъ?... Что же вы мало? Кушайте, милый, кушайте. Дай Богъ вамъ... Кушали бы еще... Ужь такое-то вы намъ одолженіе оказали, право... А я все сокрушалась, думала, какъ бы все это уладить поскорѣе. А то, молъ, Александръ Алексѣичъ уѣдетъ, тогда все пропало, тогда ужь...
   -- Ну, мама, будетъ объ этомъ,-- умоляющимъ тономъ произнесла Лиза и тотчасъ обратилась къ Перову:-- А вы уѣдете на каникулы?
   -- Думаю поѣхать,-- отвѣтилъ тотъ.
   -- Куда?
   -- Окончательно пока не рѣшилъ. Можетъ быть, на родину проѣду, а, можетъ быть, еще куда-нибудь.
   -- Мы тоже, должно быть, поѣдемъ,-- сказала старушка.
   -- А вы куда?-- полюбопытствовалъ Перовъ.
   -- У насъ одно мѣсто -- въ Хвостово,-- пояснила Софья Степановна.-- Тамъ у меня деверь священникомъ. Живетъ, слава Богу, въ достаткѣ. Къ нему вотъ и ѣздимъ иной разъ погостить. Не знаю только, дадутъ ли Ивану Ильичу отпускъ...
   -- Что-жь, мама, "отпускъ"? Развѣ мы не можемъ поѣхать однѣ?-- возразила Лиза.
   -- Можемъ-то, можемъ,-- отвѣтила старушка,-- да мнѣ не хочется отца дома оставлять одного. Ты знаешь...
   -- Ну-у, пустяки!-- таинственно промолвила Лиза и вдругъ оживилась.-- А знаете что, Александръ Алексѣичъ? Поѣдемте съ нами.
   -- А что-жь? Это бы хорошо,-- одобрила старушка.-- Въ самомъ дѣлѣ, Александръ Алексѣичъ, а? Тамъ будутъ страсть какъ рады.
   -- Не знаю, право,-- колебался Перовъ.-- У меня были иные планы.
   -- Да что-жь "планы"?-- возражала Софья Степановна.-- Вѣдь, смертной нужды нѣтъ, а развлечься -- и тамъ развлечетесь. Въ Хвостовѣ очень хорошо.
   -- О, въ Хвостовѣ великолѣпно!-- восторгалась Лиза, махая платкомъ на свое пылающее лицо.-- Какой воздухъ! какіе виды! Сосновая роща... Прелесть! Да, еще вотъ что: тамъ есть замѣчательные курганы, историческіе.
   -- Курганы? Это интересно,-- оживленно проговорилъ Перовъ.-- Меня этотъ предметъ давно занимаетъ... Дѣйствительно, хорошо бы взглянуть...
   -- Вотъ и отлично!-- подхватила Лиза.-- Значитъ, ѣдемъ. Право, не пожалѣете.
   -- Хорошо. Я не прочь. Только бы не оттягивать эту поѣздку... чтобъ время даромъ не пропадало. Мнѣ, все-таки, хочется проѣхать и еще кое-куда.
   -- Зачѣмъ же оттягивать?-- сказала Лиза.-- Мама свободна, я свободна, а чрезъ нѣсколько дней и вы освободитесь... Какъ только наступятъ для васъ каникулы, сейчасъ же мы и поѣдемъ,
   -- Хорошо.
   -- А я скажу Ивану Ильичу, чтобъ онъ заблаговременно похлопоталъ насчетъ отпуска, чтобъ завтра же просился,-- вставила Софья Степановна.-- А то... что-жь онъ тутъ одинъ останется?
   -- А далеко ѣхать-то?-- спросилъ Перовъ.
   -- Нѣтъ, верстъ пятьдесятъ,-- отвѣтили въ одинъ голосъ мать и дочь.
   -- По желѣзной дорогѣ?
   -- Нѣтъ, на лошадяхъ, но это еще лучше. Лошади хорошія, экипажъ помѣстительный, покойный,-- объяснила старушка.-- Дадимъ знать -- сейчасъ же и вышлютъ.
   Мысль о совмѣстной поѣздкѣ еще болѣе сблизила хозяевъ и квартиранта. Когда Иванъ Ильичъ возвратился со службы, то всѣ будущіе путешественники усѣлись обѣдать за одинъ столъ. Всѣ чувствовали себя хорошо и неумолкаемо болтали. Перовъ мимоходомъ объяснилъ Ивану Ильичу, какое значеніе имѣетъ та или другая форма кургана. Иванъ Ильичъ чрезвычайно обрадовался внезапному расширенію своихъ познаній и, крутя головой, громко фантазировалъ:
   -- Одни воронкой, другіе коронкой... Вотъ штука-то! Сторожевые посты... Гм... Оказія! И какъ это я прежде не зналъ? Вотъ дуракъ-то! Я бы ихъ собственными руками разрылъ всѣ... эти, что воронкой-то. Ей-Богу. А то, бывало, посмотришь: курганы да курганы. А выходитъ вонъ что! Этакое сокровище! И что это правительство до сихъ поръ?... Ну, спасибо, что сказали. Ей-Богу собственными руками разрою! Попрошу подлиннѣй отпускъ и... тово... Что я, въ самомъ дѣлѣ, дуракъ, что ли, какой? Пусть ихъ тамъ ничего не знаютъ. Тѣмъ лучше. А я тутъ, какъ тутъ. Раскопаю -- и вотъ оно!... А тамъ, глядишь, и правительство вникнетъ. Скажетъ: "Кто раскопалъ?" -- Титулярный совѣтникъ Иванъ Щуровъ.-- "А дать ему, скажетъ, за этакое дѣло орденъ". Хе-хе-хе! Вотъ такъ Александръ Алексѣичъ, ей-Богу! Что я былъ бы безъ васъ? Пропалъ бы ни за грошъ... въ безвѣстности. А теперь -- о-го-о-о!
   

V.

   Часовъ въ пять одного прекраснаго іюньскаго вечера къ дому хвостовскаго батюшки, о. Прохора, ухарски подкатили черезъ площадь два тарантасика; въ первомъ помѣщался Иванъ Ильичъ съ Перовымъ, а во второмъ, увязая въ подушкахъ, гнѣздились Софья Степановна съ дочкой. Проходя черезъ сѣни, гости увидѣли на полу большой кипящій самоваръ, прикрытый крышкой на бекрень. Не успѣли еще гости пройти довольно длинныхъ сѣней, какъ дверь изъ передней распахнулась на отмашь, и на порогѣ засіяли лики почтенныхъ хозяевъ. Батюшка, сѣдой, но краснощекій, бародатый исполинъ, съ ястрибиными глазами, стоялъ въ торжественной позѣ, отклонивъ голову нѣсколько назадъ, выставивъ впередъ одну ногу и заложивъ руки въ карманы. Матушка, низенькая, толстенькая, кругленькая, почти безъ шеи, топталась возлѣ супруга и, сложивъ руки на животѣ, улыбалась широкой улыбкой.
   -- Ну, отецъ Прохоръ, мы къ тебѣ не спроста,-- началъ Иванъ Ильичъ, облобызавшись съ братомъ.-- Пріѣхали копать...
   -- Что? Ужь не могилу ли мнѣ?-- спросилъ о. Прохоръ съ искусственнымъ изумленіемъ.
   -- Нѣтъ, не могилу... Оно, положимъ, могилу, да только совсѣмъ въ другомъ родѣ,-- изъяснялъ Иванъ Ильичъ, вступая въ залу.
   -- Ну, заплелъ плетень!-- упрекнула Софья Степановна.-- Ты бы вотъ человѣка-то лучше представилъ,-- добавила она, указывая на Перова, съ которымъ никто изъ хозяевъ не успѣлъ еще поздороваться.-- Прохоръ Ильичъ, это вотъ нашъ... Александръ Алексѣичъ... квартирантъ... изъ прогимназіи..
   Такая редакція представленія не очень понравилась Перову, и онъ, здороваясь съ хозяевами, счелъ не лишнимъ съ своей стороны сказать: "Учитель прогимназіи, Перовъ".
   -- Очень пріятно... Уже имѣли удовольствіе слышать. Брать писалъ,-- объяснилъ о. Прохоръ и повелъ гостя подъ руку въ залъ.
   -- Эхъ, брать, невѣстъ-то ты своихъ всѣхъ роздалъ, а то бы...-- возгласилъ Иванъ Ильичъ и лукаво подмигнулъ.
   -- Болтовня ты этакая, ты бы хоть въ гостяхъ-то воздержался. А онъ еще хуже, чѣмъ дома,-- внушала Софья Степановна.
   -- А развѣ я тутъ не дома?-- возразилъ Иванъ Ильичъ.-- Мы всѣ тутъ свои. Александръ Алексѣичъ тоже, почитай, свой.
   Хозяева переглянулись, а Перовъ, подойдя къ старенькому фортепьянчику, машинально ударилъ по нѣсколькимъ клавишамъ.
   Подали на столъ самоваръ. Остальныя принадлежности чаепитія были приготовлены еще до пріѣзда гостей. Иванъ Ильичъ первый усѣлся въ "большое мѣсто" и, положивъ обѣ руки совсѣмъ съ локтями на столъ, возгласилъ:
   -- Ну, путешественники, присаживайтесь!
   -- Прошу покорно!-- произнесъ хозяинъ.
   -- Пожалуйте, сдѣлайте милость, гости дорогіе!-- разсыпалась хозяйка.
   -- Оно, брать, вотъ что,-- продолжалъ Иванъ Ильичъ,-- съ дорожки-то слѣдовало бы... тово... Ну, да ужь, видно... не будемъ портить чередъ.
   -- А что-жь? Это можно,-- заявилъ хозяинъ.
   -- И, ужь Богъ знаетъ что! Ну, кто-жь таки передъ чаемъ?-- тревожно вступилась Софья Степановна.
   -- Только, братъ, вотъ что,-- говорилъ, между тѣмъ, Иванъ Ильичъ, вставъ съ своего мѣста:-- натаскивать сюда всякой всячины изъ-за одного человѣка не стоитъ Я лучше туда пойду; вѣдь, это минутное дѣло.
   -- А они-то?-- сказалъ хозяинъ, кивая на Перова.
   -- О, нѣтъ, они еще въ настоящую пору не вошли,-- объяснилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Ну, пойдемъ... Я тебѣ той пятилѣтки... Помнишь?
   -- Ай! она еще цѣла? О, пойдемъ, пойдемъ!-- воскликнулъ
   Иванъ Ильичъ и, обнявъ брата одной рукой, направился съ нимъ въ таинственное туда.
   -- Иванъ Ильичъ, не хорошо... голова будетъ болѣть,-- еще разъ замѣтила Софья Степановна.
   -- А зачѣмъ мнѣ голова? Вѣдь, я не въ казенную палату прибылъ!-- весело крикнулъ титулярный совѣтникъ и съ хохотомъ скрылся въ смежной комнатѣ.
   Пока братья провѣдывали "пятилѣтку", хозяйка, угощая остальныхъ гостей чаемъ, успѣла спросить у родственницъ, варили ли онѣ себѣ варенье, а у Перова освѣдомиться относительно того, "откуда они будутъ родомъ, какого званія и живы ли ихъ родители". Получивъ на всѣ эти вопросы удовлетворительные отвѣты, хозяйка принялась разсказывать, какъ у ней было весело, когда ея дочери не были выданы еще замужъ.
   Чаепитіе окончилось и гости съ хозяевами бродили по залѣ, въ домѣ о. Прохора появился новый гость. Это былъ коренастый, мертвенно-блѣдный старикъ, съ черными, какъ смоль, глазами и съ сѣдыми висячими бакенбардами. На немъ былъ мѣшковатый мундиръ съ жгутами на плечахъ и высокіе сапоги со шпорами.
   -- А, Ѳома Емельянычъ!-- воскликнулъ Иванъ Ильичъ, узнавъ своего исконнаго пріятеля.
   -- Рекомендую: предержащая власть нашей округи,-- сказалъ о. Прохоръ, указывая Перову на новаго гостя.-- А это, Ѳома Емельянычъ, профе... то-есть учитель губернской прогимназіи.
   Предержащая власть ловко щелкнула шпорами и начала здороваться съ остальными смертными.
   -- Что за явленіе?-- подумалъ Перовъ.-- Становой... съ какой стати? Ужь не новаго ли человѣка обнюхивать?...
   Онъ закурилъ папиросу и сѣлъ въ. отдаленный уголъ комнаты.
   -- Провѣтриться вздумали?-- фамильярно обратился становой къ Ивану Ильичу.
   -- Ну, нѣтъ, на сей разъ вовсе не провѣтриться,-- важно. отвѣтилъ Иванъ Ильичъ, раскрывая табакерку.
   -- Неужели по дѣламъ?
   -- По дѣламъ и по-о важнымъ дѣламъ!-- отчеканилъ Иванъ Ильичъ и усердно принялся нюхать.
   -- Вонъ сидитъ человѣкъ-то...-- продолжалъ было онъ и поперхнулся.
   Становой, погрузивъ два пальца въ нѣдра пріятельской табакерки, покосился на Перова.
   -- Это все онъ...-- продолжалъ Иванъ Ильичъ и спряталъ табакерку.
   Становой еще разъ покосился на учителя и принялся нюхать.
   Но, Боже мой, какая разница оказалась между нюханьемъ титулярнаго совѣтника и нюханьемъ становаго! Титуляръ нюхалъ искренно, съ полнымъ усердіемъ, съ соблюденіемъ установленнаго темпа, съ паузами, подъ конецъ отдувался и даже стоналъ, точно подъявши тяжкіе труды для отечества. Этому великому дѣлу онъ предавался всецѣло: въ немъ принимали участіе и разставленныя извѣстнымъ образомъ ноги, и наклоненная до извѣстной степени голова, и сморщенное до опредѣленнаго числа морщинъ лицо, и прищуренный глазъ и т. п. Становой же продѣлалъ весь этотъ великій процессъ, такъ сказать, "малымъ обычаемъ", небрежно и коротко: опрокинутымъ большимъ пальцемъ становой толкнулъ сперва одну ноздрю, потомъ другую -- вотъ и все. Ни особенной подготовки, ни сознанія долга, ни экспрессіи... Впрочемъ, въ моментъ нюханья у Ѳомы Емельяныча совершался за то другой процессъ, не менѣе важный, процессъ психическій,-- процессъ догадокъ и подозрѣній. Стряхнувъ съ пальцевъ табачную пыль, онъ придвинулся къ Ивану Ильичу поближе и таинственно опросилъ: "Вы говорите: "онъ"?... Что же такое онъ?"
   -- Да вотъ пріѣхалъ раскапывать... и меня соблазнилъ,-- объяснилъ Иванъ Ильичъ, утираясь ситцевымъ платкомъ.
   -- Гм-гм,-- промычалъ становой и медленно провелъ рукою по бакенбардамъ.
   -- Да-а! А вы какъ бы думали?-- позируя, продолжалъ Иванъ Ильичъ.-- У васъ тутъ все подъ носомъ, а вы и вниманія не обращаете... Чего вы до сихъ поръ сидѣли?
   -- Я, положимъ, не сидѣлъ,-- нахмурясь проговорилъ становой и закашлялся.
   -- Ну, какъ не сидѣли?... Извѣстно, сидѣли. Иначе давно бы обратили вниманіе. Какъ мы вотъ раскопаемъ съ Александромъ Алексѣичемъ, такъ вы и увидите, чѣмъ это запахнетъ. Можетъ, завтра же приступимъ.
   -- Да, вѣдь, онъ, кажется, учитель?-- почти шепотомъ сказалъ Ѳома Емельянычъ.
   -- Учитель.
   -- Такъ какъ же это?... Я, право, не понимаю.
   -- Дѣло хорошо знаетъ,-- вотъ въ чемъ сила,-- объяснилъ Иванъ Ильичъ.-- Онъ мнѣ разъяснилъ такое, что мнѣ и въ носъ никогда не вкидывалось, даромъ, что я уже ножилъ-таки на свѣтѣ... А возгорѣлось все это, можно сказать, внезапно. И я еще дома вспомнилъ: что это, молъ, Ѳома Емельянычъ смотритъ? Такъ-то!-- заключилъ Иванъ Ильичъ и зашагалъ по комнатѣ.
   Становой секундъ пять постоялъ, наклонивъ голову, и потомъ, нагоняя пріятеля, озабоченно произнесъ:
   -- Послушайте, Иванъ Ильичъ, мнѣ нужно съ вами...
   -- Чего тамъ?-- перебилъ Иванъ Ильичъ, отмахиваясь отъ становаго.-- Вотъ завтра приступимъ, да и все.
   Онъ захохоталъ и тотчасъ обратился къ о. Прохору.
   -- Ну-ка, братъ, покажи-ка мнѣ свое хозяйство... какъ у тебя нынѣшній годъ...
   -- Въ самомъ дѣлѣ, что мы тутъ сидимъ... въ этакую пору?-- подхватила хозяйка.-- Они тамъ пусть... въ свое мѣсто, а мы въ свое. Пойдемте-ка въ садъ,-- обратилась она къ гостямъ.-- У насъ нынче садикъ -- слава Богу: и крыжовничекъ, и смородинка... Пойдемте-ка.
   Хозяева и гости двинулись изъ комнаты. Александръ Алексѣичъ и становой оказались позади всѣхъ.
   -- Извините, я давеча не разслушалъ... ваше имя-отчество?-- началъ Ѳома Емельянычъ, любезно подхватывая Перова подъ руку.
   Перовъ назвалъ себя.
   -- Очень пріятно,-- продолжалъ становой.-- Въ нашей глуши встрѣтить интеллигентную личность -- это такая рѣдкость... можно сказать, истинное счастье. Живешь, можно сказать, въ пустынѣ. Кругомъ невѣжество, тьма... встрѣтишь вотъ этакъ человѣка -- и самъ ровно бы возвысишься... въ нравственномъ отношеніи. Я прежде служилъ въ губерніи, потомъ былъ въ отставкѣ, и теперь вотъ опять... при дѣлѣ. И скажу вамъ откровенно, всегда любилъ образованное общество.
   -- Ахъ, какая прелесть!-- воскликнула Лиза уже въ саду.-- Александръ Алексѣичъ, вотъ садъ-то! Это не то, что нашъ? А?
   -- Да, этотъ побольше и посодержательнѣе,-- отозвался Перовъ, освобождая изъ-подъ своей руки руку становаго.
   Компанія сгруппировалась возлѣ кустовъ смородины. Началось что-то вродѣ диспута.
   -- За то вашъ садикъ чище содержится,-- сказала хозяйка Лизѣ,-- а въ нашемъ и дорожекъ настоящихъ нѣтъ.
   -- А въ вашемъ зелень свѣжее и гуще, да и дышется какъ-то свободнѣе,-- оппонировала Лиза.
   -- А къ намъ солдатъ пришелъ!-- перебила вдругъ Лиза, взглянувъ на Перова, и расхохоталась.
   -- Какой солдатъ?-- съ наивнымъ недоумѣніемъ спросила матушка.
   -- Э, да такъ... болтаетъ...-- успокоила Софья Степановна.
   Между тѣмъ, Ѳома Емельянычъ, заложивъ руки назадъ, чинно прохаживался по саду, останавливался почти у каждаго дерева и запрокидывалъ голову, точно желая удостовѣриться, есть ли на деревѣ верхушка, или не скрывается ли въ верхнихъ вѣтвяхъ жаръ-птица.
   Старушки направились къ скамеечкамъ. Перовъ и Лиза пошли было за ними, но дальновидная матушка немедленно отлучила ихъ отъ своего общества.
   -- Что вы все за нами?-- съ шутливою строгостью воскликнула матушка.-- Что вамъ дѣлать со старухами? Какой съ нами интересъ? Вы бы лучше вонъ на качеляхъ покачались. А то бы смородинкой полакомились, красная-то ужь поспѣла...
   Перовъ и Лиза съ улыбкой переглянулись и послѣ нѣкотораго колебанія повернули назадъ. Они подошли къ качелямъ. Перовъ потянулъ внизъ скорчившуюся и почернѣвшую веревку.
   -- Развѣ поступить по рецепту?-- обратился онъ къ Лизѣ.
   Не успѣла Лиза отвѣтить на этотъ вопросъ, какъ въ молодымъ людямъ подскочилъ становой.
   -- Александръ Алексѣичъ, давайте-ка покачаемъ Лизавету Ивановну,-- предложилъ онъ, сладостно улыбаясь.
   -- Merci, я не желаю,-- отказалась Лиза.
   -- Отчего? Это очень полезно и даже... даже очень пріятно,-- продолжалъ Ѳома Емельянычъ.-- Помните, когда здѣсь были барышни... ваши кузины? Онѣ, бывало, съ удовольствіемъ... Ужь на что я, старикъ,-- и то, бывало, принималъ участіе... А вы такая молодая барышня... и, притомъ... условія городской жизни... Помилуйте, какъ это можно? Это даже въ гигіеническомъ отношеніи... Садитесь-ка, садитесь, а мы съ Александромъ Алексѣичемъ...
   -- Нѣтъ, пожалуйста! Благодарю васъ,-- снова отреклась Лиза.
   -- Эхъ, жаль, очень жаль!-- горевалъ становой.-- А ужь я... даромъ, что старикъ, такъ и быть бы ужь...
   -- Да гдѣ же это старики-то наши запропастились?-- возгласила матушка, выходя съ Софьей Степановной изъ засады.-- Пойдемте искать ихъ. Пора бы ужь и закусить.
   Публика направилась изъ сада.
   О. Прохоръ имѣлъ удовольствіе выслушать нѣсколько похвальныхъ отзывовъ о своемъ хозяйствѣ, причемъ матушка резонно замѣтила, что все зависитъ отъ Бога, что иной разъ и въ малыя житницы нечего собирать.
   -- А знаете что? Зайдемте-ка ко мнѣ,-- предложилъ становой, обращаясь къ мужчинамъ.
   -- Съ удовольствіемъ,-- отвѣтилъ за всѣхъ Иванъ Ильичъ.
   -- Вотъ и прекрасно,-- одобрилъ Ѳома Емельянычъ.-- А я теперь одинъ, жена у дочери гоститъ. Скука. Дамъ я затрудняюсь принять, а вы, господа, сдѣлайте милость... Александръ Алексѣичъ, позволите надѣяться?
   -- Съ удовольствіемъ, съ удовольствіемъ.
   И, недолго думая, мужчины, со становымъ во главѣ, полѣзли черезъ изгородь.

-----

   Изъ передней, мимо какого-то мужика съ бляхой на груди, гости вступили въ довольно большую комнату, которая представляла собой и залу, и гостинную, и кабинетъ вмѣстѣ. Столъ круглый, два столика ломберныхъ, письменный столъ, диванъ, кушетка, кресла и разнородныя стулья, конторва, этажерка, маленькій рояль, ковры, портреты, фотографическія карточки -- составляли обстановку и убранство этой комнаты. Ѳома Емельянычъ усадилъ всѣхъ троихъ гостей на диванъ, а самъ усѣлся у противуположной стѣны, возлѣ рояля.
   -- Такъ вотъ, Александръ Алексѣичъ, моя хижина,-- началъ онъ, обращаясь къ Перову.-- И радъ бы попросторнѣе, да нельзя. Какъ хочешь, такъ и развертывайся. А также и въ нравственномъ отношеніи... большая тѣснота, какъ я уже имѣлъ честь сообщить вамъ. Обратите вниманіе: съ одной стороны, поэзія (онъ постучалъ ладонью по крышкѣ рояля), а съ другой стороны-бланки горою лежатъ (онъ кивнулъ на письменный столъ). Тамъ вонъ Гоголь въ переплетѣ стоитъ, а тутъ податей никакъ не соберешь. Ѣздишь-ѣздишь, разсыльныхъ гоняешь, а выходитъ одно прискорбіе. А, вѣдь, издали можетъ показаться...
   -- Ничего не можетъ показаться,-- перебилъ Иванъ Ильичъ.-- Да и грѣшно вамъ жаловаться на свою судьбу. Чего вамъ недостаетъ? Ишь какъ устроились -- настоящій губернаторъ! Любо посмотрѣть. Жалобы-то намъ и въ городѣ надоѣли. Мы пріѣхали вовсе не за тѣмъ... Думали, во-первыхъ, развлечься, а главное...
   -- Какія же у насъ развлеченія?-- перебилъ въ свою очередь становой.-- А, впрочемъ, я постараюсь съ своей стороны... У меня, напримѣръ, своя лодка на рѣкѣ. Вотъ, если угодно... А Александру Алексѣичу я предложилъ бы, кромѣ того, лошадку -- покататься. У меня теперь славный верховикъ. Только съ нимъ нужно умѣючи... Вы, Александръ. Алексѣичъ, какъ? Имѣете въ этомъ навыкъ?
   -- Имѣю,-- отвѣтилъ Перовъ.-- Я жилъ у одного помѣщика на урокахъ, и тамъ мнѣ часто приходилось ѣздить верхомъ. Думаю, что съ тѣхъ поръ не разучился, и съ удовольствіемъ воспользовался бы вашимъ любезнымъ предложеніемъ.
   -- Сдѣлайте милость, хоть сейчасъ къ вашимъ услугамъ!-- оживился становой.
   -- Нѣтъ, теперь уже поздно, а, если позволите, завтра.
   -- Все равно, все равно, какъ вамъ будетъ угодно,-- согласился Ѳома Емельянычъ.
   -- Это все хорошо, это отъ насъ не уйдетъ,-- началъ Иванъ Ильичъ,-- а намъ бы вотъ за дѣло-то поскорѣе приняться. Это поважнѣе.
   -- За какое дѣло?-- тихо спросилъ становой.
   -- Раскапывать.
   -- То-есть... что же это такое? Вы давича мнѣ намекнули, но нисколько не выяснили,-- допытывался становой.
   -- Неужели вамъ самимъ никогда въ голову не приходило?-- удивился Иванъ Ильичъ.
   -- Да что, что именно? Я никакъ не могу догадаться и, признаюсь, ничего такого не знаю.
   -- Не знаете, что раскапывать? Гм... А курганы-то, вѣдь, у васъ подъ носомъ торчатъ,-- объяснилъ, наконецъ, Иванъ Ильичъ, обличительно кивнувъ головой.
   Ѳома Емельянычъ крѣпко шлепнулъ себя по колѣнкамъ и залился громкимъ хохотомъ.
   -- Ну, диплома-атъ! Ахъ, какой дипломатъ!-- воскликнулъ становой, отдохнувъ, и снова захохоталъ.
   -- Тамъ дипломатъ, или не дипломатъ, а ужь мы съ Александромъ Алексѣичемъ добьемся-таки своей цѣли. Затѣмъ собственно и пріѣхали,-- отвивался Иванъ Ильичъ.-- Вотъ тутъ-то ваша помощь намъ сильно бы пригодилась. Нельзя ли намъ этакъ мужичковъ побольше? А?
   Становой пожалъ плечами и промолчалъ.
   -- Да ты что это, въ правду, чтоль?-- обратился о. Прохоръ къ брату.
   -- Конечно, не шучу,-- серьезно проговорилъ Иванъ Ильичъ.-- Такъ какъ же, Ѳома Емельянычъ, мужичковъ-то?
   -- У мужичковъ теперь своей работы много,-- замѣтилъ Перовъ.
   -- Совершенно вѣрно, мужичкамъ теперь некогда,-- подтвердилъ становой.
   -- Ну, пока хоть разсыльныхъ,-- надумалъ Иванъ Ильичъ.-- У васъ ихъ, чай, много, и не постоянно же они въ дѣлѣ. А намъ, все-таки бы, для спорости...
   -- Нѣтъ, не могу, разсыльныхъ не могу, извините,-- твердо отчеканилъ становой.
   -- Вы, Иванъ Ильичъ, очень ужь торопитесь,-- замѣтилъ Перовъ.
   -- А по моему ты, братъ, затѣваешь чистую блажь,-- вставилъ о. Прохоръ.
   Иванъ Ильичъ даже подпрыгнулъ на мѣстѣ.
   -- Блажь? Нѣтъ, не блажь! Я тебѣ докажу, что не блажь!-- горячился титулярный.-- Спроси-ка вонъ у Александра Алексѣича, Я...
   -- Позвольте, позвольте,-- остановилъ становой.-- Зачѣмъ шумѣть понапрасну? Это вопросъ очень важный и даже необычайный, а потому...
   -- Это у васъ необычайный,-- перебилъ Иванъ Ильичъ,-- а вотъ спросите-ка у Александра Алексѣича... Нынче ужь вездѣ копаютъ, нынче...
   -- Позвольте, дайте мнѣ докончить!-- восклицалъ становой.-- Прежде чѣмъ приступить къ раскопкѣ, необходимо рѣшить вопросъ принципіально, и я тутъ близко заинтересованъ.
   -- А если заинтересованы, такъ чего-жь вы до сихъ поръ не копали?-- возразилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Я вовсе не о томъ,-- продолжалъ становой.-- Я зантересованъ въ легальномъ отношеніи.
   -- Въ легальномъ?-- передразнилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Именно въ легальномъ. Помилуйте: ни съ того, ни съ сего пріѣхали во мнѣ копать! Кто? По какому полномочію? Для какой цѣли? Ничего этого я не знаю.
   -- Какъ не знаете?-- кипятился Иванъ Ильичъ.-- Меня вы знаете?
   -- Знаю.
   -- Александра Алексѣича знаете?
   -- Нѣтъ.
   -- Какъ нѣтъ? Что вы говорите? Вамъ первымъ долгомъ отрекомендовали... Онъ у меня цѣлый годъ квартируетъ.
   -- Прекрасно, но мнѣ неизвѣстно, изъ какого образа мыслей все это вытекаетъ. Вы говорите: "вездѣ копаютъ". Но какъ копаютъ и зачѣмъ копаютъ? Есть у васъ письменное разрѣшеніе отъ начальника губерніи?
   -- Нѣтъ.
   -- Вотъ видите. А безъ этого я не могу, какъ хотите. Иначе я долженъ буду немедленно донести губернатору, что въ моемъ районѣ... (становой закашлялся).
   Перовъ, который доселѣ намѣренно отмалчивался, счелъ, наконецъ, нужнымъ вставить и свое слово.
   -- Успокойтесь, Ѳома Емельянычъ,-- сказалъ онъ,-- раскопокъ мы не будемъ производить. Иванъ Ильичъ нѣсколько увлекся. Я случайно узналъ отъ него, что здѣсь есть курганы, и сообщилъ ему нѣкоторыя свѣдѣнія о курганахъ вообще, и мы немножко пофантазировали. Но я никакъ не думалъ, что Иванъ Ильичъ такъ горячо приметъ къ сердцу археологическій вопросъ и выразитъ серьезную готовность немедленно приступить къ раскопкамъ. Если бы я дѣйствительно рѣшилъ изслѣдовать здѣшніе курганы, то я, конечно, заручился бы разрѣшеніемъ начальника губерніи.
   -- Да, это дѣло другаго рода,-- сказалъ становой.-- Тогда я не только не помѣшаю, а, напротивъ, окажу содѣйствіе... Только знаете что? Я бы вамъ, все-таки, не совѣтовалъ за это браться.
   -- Почему?-- спросилъ Перовъ.
   -- Такъ. Пусть роютъ другіе... гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Какъ хотите, а это дѣло довольно сомнительное. Къ чему трогать вещь, которую во вѣки вѣковъ никто не трогалъ? Еще, пожалуй, что-нибудь случится... Тогда и вамъ будетъ плохо, да и мнѣ не хорошо. По моему, самое лучшее -- не трогать... У нынѣшнихъ молодыхъ людей какая-то особенная страсть: дай, дескать, вотъ это трону, да вонъ-то расковыряю. Нехорошая страсть. Мало ли занятій помимо этого? Каждый къ чему-нибудь приставленъ. И дѣлай каждый свое. Если кому досугъ выпадетъ -- отдыхай, развлекайся. А если хочешь, чтобы, вмѣстѣ съ тѣмъ, и польза была, такъ вонъ нравы-обычаи на это есть. Только бы это было не подъ видомъ, а по настоящему и съ образомъ мыслей. О. Прохоръ, правду я говорю?
   -- Пра... правду,-- зѣвая, отвѣтилъ батюшка.-- Только что же это мы тутъ разсидѣлись-то?... Да еще поругались было. А тамъ, небось, старуха съ ужиномъ ждетъ.
   -- Ахъ, гости дорогіе, а, вѣдь, я васъ ничѣмъ и не поподчивалъ,-- спохватился становой.-- Петръ, а Петръ?
   -- Чего изволите?-- отозвалась изъ передней бляха.
   -- Принеси-ка тамъ...
   -- Не нужно, не нужно, мы сейчасъ ужинать,-- перебилъ батюшка, вставая съ дивана и увлекая своимъ примѣромъ Ивана Ильича и Перова.
   -- Да погодите, вѣдь, это сію минуту,-- удерживалъ становой.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ,-- отрекался о. Прохоръ.-- Мать теперь окончательно... А мнѣ еще къ заутренѣ вставать.
   -- Кабы пораньше, а то... я теперь разстроенъ,-- вставилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Ну, будетъ толковать-то. На моемъ мѣстѣ вы точно такъ же бы поступили,-- сказалъ становой.
   -- Ладно, мы еще посмотримъ,-- заключилъ Иванъ Ильичъ и первый началъ прощаться съ хозяиномъ.

-----

   Часа черезъ два Иванъ Ильичъ, изрядно подвыпившій, покоился вмѣстѣ съ братомъ на сѣновалѣ и страдалъ неообычайнымъ бодрствованіемъ.
   -- Къ губернатору!... Съ какой стати къ губернатору?-- размышлялъ онъ вслухъ.-- Сунься-ка я къ губернатору, сейчасъ произойдетъ огласка. Тогда всякій шутъ копать полѣзетъ, всякая сосулька начнетъ разрѣшенія просить. Еще бы! Всякому лестно... Гдѣ-жь тогда правительству разобрать, кто тутъ первый? Нѣтъ, шалишь, никому не уступлю'. Этакая заслуга и вдругъ чортъ знаетъ кому достанется! Братъ!
   О. Прохоръ невозмутимо и протяжно храпѣлъ.
   -- Братъ!!-- крикнулъ Иванъ Ильичъ.
   -- М-м-м... Тамъ у попадьи.-- пробормоталъ батюшка и зашелестѣлъ сѣномъ.
   -- Что у попадьи?-- съ досадой спросилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Э, Господи, да ключи. Пущай благовѣстятъ,-- невнятно проговорилъ о. Прохоръ и снова захрапѣлъ.
   -- Вѣдь, вотъ поповское отродье! Ему хоть трава не расти. Только и знаетъ, что благовѣстить,-- заворчалъ Иванъ Ильичъ.-- Ну. да чортъ васъ возьми! Я и одинъ управлюсь. Къ губернатору... Понима-аемъ... они тогда какъ саранча налетятъ, на чужой коровай. Охъ, Господи помилуй, Господи помилуй!... Только бы Царица небесная помогла совершить...
   Монологъ Ивана Ильича продолжался еще нѣсколько минуть, но становился все безсвязнѣе и безсвязнѣе, пока, наконецъ, совсѣмъ не оборвался на полсловѣ.
   

VI.

   Слѣдующій день былъ праздничный. Когда батюшка, задержанный въ церкви молебнами и другими "требами", возвращался домой, то гости его уже успѣли покончить чай.
   -- Братъ, я тебѣ принесъ одну вѣсть... весьма для тебя поучительную,-- началъ о. Прохоръ, поздоровавшись съ Иваномъ Ильичемъ.
   -- Какую это вѣсть?-- спросилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Я въ церкви говорилъ кое съ кѣмъ про твою затѣю.
   -- Ну?
   -- Ну, мнѣ и сообщили...
   -- Что?
   -- Что это самое опасное дѣло, прямо пагубное. Одинъ господинъ такъ-то придумалъ копать. Ну, и начали. Копали-копали... подошло дѣло къ концу. Что же оказалось? Пастухъ утромъ подошелъ къ кургану-то, посмотрѣлъ на дно, а тамъ человѣкъ лежитъ.
   -- Какъ человѣкъ?
   -- Да такъ, мертвый.
   -- Шкелетъ?
   -- Какой скелетъ? Настоящій человѣкъ, свѣжій, недавній... и въ одѣяніи.
   -- Кто же это такой?
   -- А самый этотъ... зачинщикъ-то... что копать придумалъ.
   -- Пустое! Быть не можетъ!
   -- Нѣтъ, не пустое, а самое вѣрное. Вотъ и тебѣ тоже самое будетъ.
   -- Откуда ты это узналъ?
   -- Дьяконъ сказывалъ.
   -- Ого-о! Нашелъ человѣка! Ха-ха-ха!... Я ужь думалъ...
   -- Да ты не шути этимъ человѣкомъ-то. У меня не такой дьяконъ, чтобы врать.
   -- Гдѣ это было? Здѣсь?
   -- Нѣтъ, не здѣсь, а гдѣ-то еще.
   -- Ну-у, вздоръ чистый, и толковать нечего. Александръ Алексѣичъ, вы слышали такую исторію?
   -- Нѣтъ, не слыхалъ,-- заявилъ Перовъ.
   -- Вотъ видишь. Значитъ, пустяки. Иначе Александръ Алексѣичъ зналъ бы,-- доказывалъ Иванъ Ильичъ.
   Перовъ улыбнулся, но не возражалъ.
   -- А я тебѣ говорю, что не пустяки,-- продолжалъ о. Прохоръ.-- Нужно знать, какой у меня дьяконъ. Вы, Александръ Алексѣичъ, извините, но дьяконъ у меня дѣйствительно необычайный. Чуть не вдвое старше меня и все знаетъ. Онъ не то что какіе-нибудь курганы, даже нашествіе французовъ помнитъ. За всѣмъ слѣдитъ и все вызнаётъ. Какъ это онъ вызнаётъ -- уму непостижимо. Вотъ мы тутъ сидимъ -- ничего не знаемъ. А онъ знаетъ, что въ Петербургѣ дѣлается!... И постоянно разсказываетъ. Вѣрите ли, иной разъ даже совѣстно. Все-таки, я священникъ, настоятель... По всѣмъ резонамъ, мнѣ бы слѣдовало больше дьякона знать... А ничего не сдѣлаешь. Онъ знаетъ, а я нѣтъ! Такъ какъ же такому человѣку не повѣрить? Нѣтъ, братъ, ты со мною не шути. Тебя жалѣючи говорю.
   -- Ополоумѣлъ на старости лѣтъ и больше ничего,-- высказалась Софья Степановна.
   -- А ты, сударыня, молчи. Вѣдь, не понимаешь,-- мрачно проговорилъ Иванъ Ильичъ и задумался.-- А ежели я обращусь къ губернатору, да ежели онъ мнѣ вышлетъ войско... тогда кто смѣетъ меня тронуть?
   Софья Степановна покачала головой. О. Прохоръ пренебрежительно махнулъ рукой.
   -- Вотъ что, Иванъ Ильичъ, вы пока успокойтесь,-- началъ Перовъ.-- Я прежде хорошенько осмотрю эти курганы. Можетъ быть, они всѣ сторожевые. Тогда ихъ и копать не стоитъ. Одна насыпь и больше ничего. Они близко отъ села-то?
   -- Не очень,-- сказалъ о. Прохоръ.
   -- Ну, это все равно. Я не полѣнюсь сходить,-- объяснилъ Перовъ.
   -- Извѣстное дѣло, прежде разузнать нужно,-- отозвалась Софья Степановна.-- А то что же ты будешь безъ толку рыть?
   -- А знаете что? Пойдемте всѣ гулять въ ту сторону,-- предложила Лиза.-- Мы посидимъ около рощи, а Александъ Алексѣичъ въ это время курганы посмотритъ.
   Предложеніе это было охотно принято всѣми, кромѣ о. Прохора, который заявилъ, что ему нужно отдохнуть, такъ какъ предстоитъ "необходимая" вечерня и нѣсколько требъ.

-----

   Въ концѣ села, возлѣ дороги, красовалась обширная общественная "гамазея". Позади ея широкимъ кругомъ плавно двигался хороводъ, состоящій изъ деревенскихъ дѣвокъ и молодокъ. Возлѣ самой стѣны "гамазеи" длиннымъ рядомъ стояли парни, пытливо посматривая на мелькающія предъ ними свѣжія женскія физіономіи. Поодаль стояла небольшая группа старичковъ и старушекъ. Еще дальше кувыркались по травѣ мальчишки.
   -- Видите, Александръ Алексѣичъ, женихи-то отобрались?-- сказала матушка, когда гуляющая кампанія поравнялась съ хороводомъ.-- Это они высматриваютъ себѣ невѣстъ. Иной посмотритъ-посмотритъ, да и выберетъ себѣ подружку. И начнется сватанье, а тамъ, глядишь, и свадебка. Это не то, что господа учителя, которые по цѣлымъ годамъ разговариваютъ съ дѣвицами, а свататься -- не сватаются,-- закинула матушка и засмѣялась.
   -- Почемъ вы знаете?-- сказалъ Перовъ.
   -- Да ужь я знаю. Не первый годъ живу на свѣтѣ. Слыхала...
   Между тѣмъ, дѣвушки дискантовымъ унисономъ вытягивали:
   
   Одному кому я достануся:
   Либо черному, либо бѣлому...
   
   -- Вѣдь, вотъ умѣютъ же люди веселиться,-- замѣтилъ Иванъ Ильичъ.-- Просто и хорошо. А поди-ка этакъ у насъ!...
   Путь отъ "гамазеи" къ рощѣ пролегалъ черезъ кладбище, находившееся въ страшномъ забросѣ. Только въ весьма немногихъ мѣстахъ торчали подгнившіе и похилившіеся деревянные брусья, служившіе когда-то основою крестовъ. Насыпи недавнихъ, зимнихъ могилъ глубоко осѣли и образовали широкія трещины. На всемъ довольно обширномъ кладбищѣ ни одного деревца. Идущая вокругъ кладбища канава, когда-то глубокая, теперь существовала только по имени, вслѣдствіе чего по могиламъ свободно расхаживали спутанныя и распутанныя лошади и свиньи.
   -- Видали когда-нибудь такое кладбище?-- обратилась Лиза къ Перову.
   -- Приходилось,-- отвѣтилъ Перовъ.
   -- Какъ вы думаете, есть тутъ чѣмъ вдохновиться поэту?
   -- Я не поэтъ, но мнѣ кажется, что, напримѣръ, для элегіи тутъ достаточно матеріала...
   Но вотъ и сосновая роща. Путешественники расположились по каймѣ какой-то межевой ямы, поросшей травой. Возлѣ самой ямы величаво высилась толстая сосна, широко распластавъ вѣтви съ густыми сочными хвоями. Вправо виднѣлось уходящее подъ гору село; влѣво, постепенно возвышаясь, тянулось по обѣимъ сторонамъ дороги огромное незапаханное поле и преграждалось вдали цѣпью кургановъ.
   -- Вонъ они!-- воскликнулъ Иванъ Ильичъ и, точно изъ благоговѣнія къ курганамъ, снялъ фуражку.-- Ежели одну эдакую махину раскопать, такъ и то, я думаю...
   -- Вотъ посмотрю... Можетъ быть, не стоитъ и хлопотать о нихъ,-- сказалъ Перовъ.
   -- Ну, какъ не стоитъ? Въ этакомъ количествѣ непремѣнно найдутся подходящіе,-- возразилъ старикъ.
   -- А, вѣдь, это никакъ становой ѣдетъ?-- заговорила матушка, смотря изъ-подъ ладони по направленію къ селу.-- Лошадь-то его... Да, онъ и есть... Нѣтъ, кажется, не онъ. Лиза, ты поглазастѣе, посмотри-ка получше: становой это, или не становой?
   -- Нѣтъ, это какой-то мужикъ,-- сообщила Лиза.
   -- Должно быть, разсыльный,-- предположилъ Иванъ Ильичъ.
   Чрезъ нѣсколько минутъ всадникъ подъѣхалъ къ межевой ямѣ.
   Онъ быстро соскочилъ съ коня и, держа его подъ уздцы, объявилъ:
   -- Вотъ баринъ прислалъ лошадку вчерашнему, барину, вотъ имъ,-- добавилъ онъ, кивнувъ на Перова.
   -- Очень радъ,-- сказалъ Перовъ и вскочилъ на ноги.
   Встали и остальные. Всѣ начали осматривать и хвалить коня. Конь дѣйствительно быль хорошій: сѣрый, яблоками, грудастый, статный. На немъ былъ красивый чепракъ съ вензелемъ хозяина и новое, блестящее сѣдло. Выслуживая похвалы, онъ безпокойно топтался на мѣстѣ, широко раздымалъ ноздри и боязливо косился по сторонамъ. Иванъ Ильичъ и дамы, сами не замѣчая того, отступили на нѣсколько шаговъ въ глубь рощи.
   -- Ну, "славянскій конь, неси меня стрѣлой!" -- шутливо проговорилъ Перовъ и, при помощи разсыльнаго, вскочилъ на сѣдло.
   Чрезъ нѣсколько минутъ онъ уже мчался далеко въ поле, по направленію къ курганамъ. Остававшаяся у рощи публика внимательно слѣдила за нимъ глазами. Вотъ Перовъ приблизился къ крайнему кургану, взобрался на него и тихо поѣхалъ вдоль. Вотъ онъ поскакалъ далѣе, по линіи кургановъ.
   -- Сейчасъ и на этотъ вскочитъ. Онъ ихъ всѣ осмотритъ,-- предсказывалъ Иванъ Ильичъ.
   Фигура коня и всадника отчетливо обрисовалась на вершинѣ слѣдующаго кургана.
   -- Молодецъ, ей-Богу!-- восторгался Иванъ Ильичъ.-- На конѣ ѣздитъ, курганы понимаетъ... а мы что, Софья Степановна? А? Куда мы годимся? А? Что, если бы тебя такъ взгромоздить? А? Хе хе-хе!
   -- Ну, еще бы тебѣ!-- возразила Софья Степановна.
   -- Намъ бы вотъ только у рощицы посидѣть, да на солнышкѣ погрѣться. А? А онъ, смотри, какія вѣсти сейчасъ привезетъ!-- Любо-дорого! Ишь, ишь...
   Когда Перовъ, свернувъ съ дороги, былъ уже саженяхъ въ пятнадцати отъ рощи, Иванъ Ильичъ, высоко поднявъ руки, ринулся изъ засады навстрѣчу всаднику и неистово закричалъ:
   -- Что, голубчикъ, что Богъ далъ?
   Лошадь подъ Перовымъ рѣзко осадила назадъ, захрапѣла, бросилась въ сторону и понесла, оставивъ на травѣ его шляпу.
   Дамы подняли крикъ и одна за другой побѣжали по направленію къ злополучному всаднику. За ними побѣжалъ и разсыльный.
   Но ни догнать, ни остановить испуганнаго и разгоряченнаго коня было никакъ нельзя при наличности такихъ спасительныхъ средствъ, которыя олицетворяли собой разсыльный и Иванъ Ильичъ. Впрочемъ, Перову скоро удалось побѣдить капризы "верховика". Онъ сдѣлалъ огромную дугу по полю, опять по направленію къ курганамъ и, выбравшись на дорогу, плавнымъ галопомъ понесся внизъ, къ кладбищу. Мужчины и дамы остались въ полѣ, вдали отъ дороги. Лишь только Перовъ приблизился къ чертѣ кладбища, какъ навстрѣчу ему, черезъ канаву, съ визгомъ бросились свиньи. Лошадь снова испугалась и раскапризничалась. Какъ Перовъ ни бился, но на этотъ разъ не могъ дать ей правильнаго направленія. Она то бросалась въ разныя стороны, то взвивалась на дыбы, то упорно топталась на одномъ мѣстѣ. Замѣтивъ затрудненіе всадника, парни-женихи принесли въ жертву эгоистическіе марьяжные интересы альтрюистическимъ. Они ловко аттаковали и плѣнили непріятеля, безъ всякой потери, кромѣ нѣсколькихъ минутъ празднаго времени. Перовъ спрыгнулъ съ сѣдла, поблагодарилъ парней и. попросивъ ихъ "пока подержать коня", отправился въ своей компаніи. Впереди всѣхъ навстрѣчу ему бѣжалъ по дорогѣ разсыльный, крѣпко стуча огромными сапогами и поднимая облака пыли.
   -- Возьми вонъ своего... Кланяйся барину и благодари!-- возгласилъ Перовъ, поравнявшись съ разсыльнымъ.
   -- Ладно,-- отозвался тотъ, не останавливаясь.
   Вторымъ встрѣчнымъ былъ Иванъ Ильичъ. Со всего разбѣга онъ обнялъ Перова и, смотря ему въ глаза, взволнованно и нѣжно заговорилъ:
   -- Избавились, мой милый? Слава Богу! А ужь мы тутъ... Ну, а что тамъ-то... какъ? Годятся? А? Подходящіе?
   -- Нѣтъ, Иванъ Ильичъ, не подходящіе, всѣ сторожевые,-- объявилъ Перовъ.
   -- Ну, полноте, что вы!-- воскликнулъ старикъ, быстро разомкнувъ свои объятія.
   -- Честное слово!-- подтвердилъ Перовъ.
   -- Нѣтъ, да какъ же это? Вѣдь, ихъ...-- началъ было Иванъ Ильичъ, но тутъ подоспѣли дамы и дружнымъ изліяніемъ соболѣзнованій герою заглушили возраженіе археолога.
   -- Что, натерпѣлись? Возьмите-ка вотъ шляпу-то, шляпу-то возьмите! Вы ужь и забыли, что безъ шляпы,-- щебетала Лиза.
   -- И какой это дуракъ выдумалъ эту лошадь!-- громче всѣхъ восклицала Софья Степановна.
   Послѣ нѣсколькихъ напрасныхъ попытокъ возобновить объясненіе насчетъ кургановъ, Иванъ Ильичъ осердился, махнулъ рукой и ушелъ впередъ одинъ.
   Было часовъ десять вечера. О. Прохоръ и Иванъ Ильичъ уже покоились на сѣновалѣ. Матушка и Софья Степановна, расположившись въ спальнѣ на полу, на широкой импровизированной постели, вяло и отрывочно бесѣдовали между собой о разныхъ разностяхъ.
   Перовъ и Лиза сидѣли рядышкомъ на крыльцѣ.
   -- А какъ я давеча испугалась, просто бѣда!-- говорила Лиза.
   -- Чего же вы испугались?-- спросилъ Перовъ.
   -- Какъ чего? Эта бѣшеная лошадь такъ понесла васъ... и совсѣмъ некому было помочь.
   -- Пустяки!
   -- Нѣтъ, не пустяки. Вы подвергались большой опасности: могли упасть, разбиться.
   -- Ну, и разбился бы. Бѣда небольшая.
   -- А если умерли бы, тоже бѣда небольшая?
   -- Пожалуй, что такъ.
   -- Что вы говорите? Неужели жизнь вамъ такъ дешева?
   -- Безполезна она... за что же цѣнить ее высоко?
   -- Неужели вы всегда такъ думали?
   -- Нѣтъ, не всегда. Не болѣе, какъ годъ тому назадъ, я думалъ совершенно иначе. Потомъ, какъ поприсмотрѣлся, да вдумался... Впрочемъ, объ этомъ лучше не разговаривать.
   -- Напрасно вы такъ смотрите на себя. Ваша жизнь можетъ быть нужна и полезна многимъ... Мнѣ кажется, вы шутите.
   Перовъ немного помолчалъ и потомъ началъ:
   -- Такъ вы пожалѣли обо мнѣ?
   -- Я ужъ вамъ сказала... Я не знаю, какъ это вы такъ судите...
   -- Спасиво, спасибо,-- произнесъ Перовъ въ нѣкоторомъ раздумья.
   Въ воздухѣ замѣтно начинало холодѣть. Лиза сидѣла въ одномъ платьѣ и съ раскрытой головой. Она начала вздрагивать.
   -- Вамъ холодно?-- спросилъ Перовъ.
   -- Нѣтъ, ничего.
   -- Какъ ничего? Очевидно, холодно. Я вамъ принесу что-нибудь.
   -- Не нужно, не нужно. Вы ничего не найдете.
   -- Ну, возьмите вотъ это,-- предложилъ Перовъ, подавая свой плащъ.
   -- Да зачѣмъ это? Мнѣ тепло,-- сказала Лиза, отстраняя руку доброжелателя.-- И что это вамъ вздумалось такъ беречь меня? Если ужь о себѣ вы такъ мало заботитесь, то обо мнѣ-то ужь и толковать не стоитъ.
   Одновременно съ этимъ въ спальнѣ происходилъ между матронами діалогъ, имѣющій своимъ предметомъ нашихъ молодыхъ людей.
   -- Да гдѣ же это ваша Лиза-то?-- говорила матушка охрипшимъ голосомъ.
   -- На крыльцѣ, должно быть... съ Александромъ Алексѣичемъ,-- отзывалась Софья Степановна.
   -- А ничего это? Вы не сомнѣваетесь?
   -- И, Богъ знаетъ что! Да Господь съ ними. Человѣкъ-то, вѣдь, золото. Такой человѣкъ,-- пуще всякаго роднаго. Сколько онъ намъ добра сдѣлалъ!
   -- Положимъ... А, все-таки... какъ знать? Дѣло молодое... Нѣтъ, это вы, сестрица, напрасно. Я бы ни за что... Вы знаете, я сама имѣла дочерей... Вѣдь, вотъ Ѳома Емельянычъ... ужь на что старый человѣкъ. и то, бывало, опасаешься. Бывало, уйдутъ вмѣстѣ изъ комнаты... сейчасъ же хватишься и пойдешь разыскивать.
   -- Ну, что вы!
   -- Чего тамъ "ну"? Я, сестрица, по душѣ вамъ говорю... Не то что Ѳома Емельянычъ, а даже вотъ и попъ, ежели въ приходъ уѣдетъ, и то безпокоишься. Вѣдь, знаю, что человѣкъ преклонный, а ничего не сдѣлаешь. Сердце такъ и щемитъ, не чаешь дождаться. Вотъ, вѣдь, какъ! А тутъ-то и вовсе страшно. Вы позовите ее.
   -- Э, да зачѣмъ? Что вы, въ самомъ дѣлѣ? Она дома привыкла долго сидѣть. Спать захочетъ -- придетъ.
   -- О, нѣтъ, какъ это возможно! Я сама сейчасъ пойду...
   Матушка что-то нацѣпила на себя въ потьмахъ и босикомъ выскочила въ переднюю.
   -- Лиза, Лизочка!-- возгласила она, немного отворивъ дверь.-- На постельку пора. Мамаша безпокоится, говоритъ -- простудиться можно... голова будетъ болѣть...
   Лиза черезъ минуту ушла на "постельку", а Перовъ, посидѣвъ немного на крыльцѣ, пошелъ бродить по площади. Долго бродилъ онъ во мракѣ, среди деревенской тишины, нарушаемой лишь слабымъ чириканьемъ сверчковъ. Вспомнились ему тутъ многія подробности его прежней жизни, вспомнились и недавнія впечатлѣнія. Наконецъ, вниманіемъ его овладѣлъ только что конченный разговоръ съ Лизой, и онъ сосредоточенно и серьезно занялся рѣшеніемъ вопроса: точно ли его жизнь безполезна о точно ли она никому, даже ему самому, не нужна? Во время процесса обдумыванія этого вопроса у него являлись доводы pro и contra, и онъ долго не могъ остановиться ни на чемъ опредѣленно и рѣшительно. Но вдругъ въ его сознаніе нежданной искрой влетѣла мысль Тургенева: "Для предстоящей общественной дѣятельности не нужно ни особенныхъ талантовъ, ни даже особеннаго ума, ничего крупнаго, выдающагося; нужно трудолюбіе, терпѣніе; нужно умѣть жертвовать собой безъ всякаго блеска и треска -- нужно умѣть смириться и не гнушаться мелкой работы... Нужно одно сердце, способное жертвовать своимъ эгоизмомъ"... Эта мысль, какъ молнія, внезапно освѣтила ему жизненный путь, который дотолѣ представлялся ему покрытымъ мглою. Онъ многозначительно кашлянулъ и бодро зашагалъ по направленію въ крыльцу. Церковные часы рѣзко, гулко и методично отчеканили двѣнадцать.
   Когда Перовъ, взобравшись на сѣновалъ, началъ разуваться, то тутъ только замѣтилъ, что сапоги его всѣ мокрые отъ росы, и почувствовалъ, что пальцы его ногъ охолодѣли.
   

VII.

   Дня черезъ два послѣ путешествія въ Хвостово, Перовъ уѣхалъ на родину. Передъ отъѣздомъ онъ вручилъ Лизѣ нѣсколько книгъ, нужныхъ ей для подготовки къ экзамену на званіе учительницы. Хотя Перовъ большую часть времени проводилъ обыкновенно въ своей комнаткѣ и только изрѣдка вступалъ въ близкія сношенія съ маленькимъ семейнымъ кружкомъ хозяина, тѣмъ не менѣе, отсутствіе его замѣтно чувствовалось всѣми Щуровыми, особенно въ первые дни разлуки. За чаемъ, за обѣдомъ, за ужиномъ рѣчь какъ-то незамѣтно сводилась на Александра Алексѣича. Часто слышались фразы, вродѣ слѣдующихъ: "Гдѣ-то теперь нашъ Александръ Алексѣичъ?"
   Лиза, съ отъѣздомъ Перова, значительно перемѣнилась. Она какъ будто потеряла что-то. Оживленность и веселость, которыя замѣчались въ ней въ послѣднее время, теперь совсѣмъ пропали. Она замолкла и попрежнему уткнулась въ книги. Уйдетъ въ комнату Перова, затворится тамъ и читаетъ.
   Разъ, возвратившись со службы, Иванъ Ильичъ спросилъ:
   -- Гдѣ-жь Лиза? Обѣдать бы....
   -- Она вонъ въ учителевой комнатѣ,-- объяснила Софья Степановна.
   -- Ну, такъ ты... тово... накрывай.
   Отдавъ это приказаніе, старикъ отправился къ дочери.
   -- Ты тутъ что?-- спросилъ онъ, войдя въ комнату Перова.
   -- Такъ... читаю,-- тихо отвѣтила Лиза.
   -- Ну-у, къ чему?-- возразилъ родитель, присаживаясь на диванчикъ.-- Зачѣмъ трогать чужія вещи? Ты видишь, у него тутъ все въ порядкѣ. Положи, гдѣ взяла. Какъ это можно? Положи. Обѣдать подано... И зачѣмъ это ходить сюда?
   -- Я, папаша, безпорядка тутъ не произвожу,-- сказала Лиза.-- Книги мнѣ Александръ Алексѣичъ самъ далъ.
   -- Когда?
   -- Передъ своимъ отъѣздомъ.
   -- Зачѣмъ?
   -- Извѣстно зачѣмъ -- читать.
   -- Ну-у, это, я вижу...
   -- Да вы не безпокойтесь; это книги не вредныя: онѣ всѣ учебныя.
   -- А это ужь и вовсе чудно: учёбу бросила, а учебники перечитываетъ. Попробовала, вкусила, ничего не вышло,-- къ чему же опять пережовывать? Гм... учебники... Вотъ нашла назидательное чтеніе!
   -- Это, папаша, не тѣ учебники, по которымъ я училась. Это пространныя руководства, въ которыхъ предметъ излагается весьма полно и подробно.
   -- Это все едино; теперь тебѣ это ни къ чему.
   -- Нѣтъ, мнѣ это нужно, даже необходимо.
   -- Для какихъ же это цѣлей? Позвольте узнать.
   -- Для экзамена.
   -- Для экзамена?! Для какого же это экзамена? Вѣдь, ты не захотѣла передерживать и ужь увольненіе взяла?
   Лиза обстоятельно объяснила отцу цѣль своего чтенія и характеръ экзамена, къ которому готовилась.
   -- Идите... готово!-- возгласила Софья Степановна, появляясь въ дверяхъ учительской комнаты.
   -- Готово-то, готово... но я вотъ тутъ сейчасъ новость узналъ,-- съ недовольствомъ проговорилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Какую новость?-- спросила Софья Степановна.
   -- Да вотъ барышня наша экзаментъ сдавать хочетъ. (Старикъ бросилъ на супругу пытливый взоръ).
   -- О-о, да... она... Развѣ я тебѣ не сказывала?-- съ нѣкоторымъ смущеніемъ заговорила старушка.
   -- Никакъ нѣтъ, сударыня, не осчастливили-съ,-- ядовито произнесъ старикъ. Лиза поднялась съ мѣста и ушла.-- Не осчастливили-съ!-- повторилъ онъ, многозначительно кашлянувъ.
   -- Ну, не знаю... А помнится, будто сказывала,-- оправдывалась Софья Степановна.-- Она почти въ ту же пору... Что-жь, говорить, мнѣ срамиться? Я, говоритъ, свои права все равно выхлопочу. Посовѣтовалась съ Александромъ Алексѣичемъ, и онъ тоже говоритъ. Потомъ она и мнѣ объявила... и чуть ли не при тебѣ... или я тебѣ ужь послѣ сказала...
   -- Не сказывала! Нечего тутъ морочить!-- воскликнулъ Иванъ Ильичъ.
   -- Хотя бы и не сказывала, что-жь тутъ такого? Худаго для тебя тутъ нѣтъ. Все слава Богу. Дѣло идетъ по-настоящему.
   -- Нѣтъ, не по-настоящему,-- возражалъ Иванъ Ильичъ.-- Это по-свински. Первое дѣло -- глупые капризы: то не хочу учиться, то опять хочу. Второе: разговариваютъ чортъ знаетъ съ кѣмъ за угломъ, а отцу ни слова. Только было успокоился, и вдругъ опять въ разстройство привели!
   -- Чѣмъ же тутъ разстраиваться? Говорили не съ какимъ-нибудь забулдыгой, или съ врагомъ, а съ человѣкомъ понимающимъ, добрымъ.
   -- Добрымъ... Знаемъ мы этихъ добрыхъ! Тайкомъ дѣвкѣ книги совать... Хороша доброта! Я его, кажется, честью просилъ, а онъ опять за то же... Не плоше кургановъ... Мастеръ глаза-то отводить! Это мы еще провѣримъ... Этихъ добрыхъ-то за хвостъ да палкой. Пріѣдетъ послѣ каникулъ -- сейчасъ же объявлю, чтобъ убирался! Чтобъ въ моемъ домѣ и духу его не было!
   -- Что ты съ ума-то сходишь?-- укоризненно произнесла Софья Степановна.-- Съ голоду, что ли?... Богъ тебя знаетъ. Поди-ка, пообѣдай. Авось...
   И старушка пошла въ столовую.
   -- Это вѣрно... Чтобъ духу его не было!-- продолжалъ Иванъ Ильичъ, идя за женой.-- Лучше какого-нибудь скромнаго чиновника пущу. Все равно платить будетъ. По крайней мѣрѣ, вреда не принесетъ,-- закончилъ онъ, крестясь и усаживаясь за столъ.
   Лиза сидѣла уже за столомъ, потупясь и скрестивъ руки. Видъ яствъ и графинчика съ звѣробойной настойкой на время отвлекли вниманіе обличителя. Онъ принялся ѣсть съ сосредоточенностью и энергіей, достойными лучшаго дѣла. Но когда наступилъ антрактъ между первымъ и вторымъ блюдомъ, старикъ снова развязалъ языкъ.
   -- Позвольте, сударыня, узнать, чего вамъ собственно хочется?-- началъ онъ, обращаясь къ Лизѣ.
   -- То-есть какъ это, папаша?-- возразила Лиза, не поднимая глазъ.
   -- Не понимаешь? Гм... Я говорю: чего ты хочешь достигнуть этими разными лишними экзаменами и всякими окольными путями?-- пояснилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Я вамъ только сейчасъ объ этомъ говорила. Что же мы будемъ твердить объ одномъ и томъ же?-- отозвалась Лиза.-- Я не понимаю, папаша, за что вы на меня сердитесь. Неужели вамъ будетъ лучше, если я останусь куклой и буду даромъ ѣсть вашъ хлѣбъ?
   -- Да развѣ я когда-нибудь попрекалъ тебя хлѣбомъ?-- съ удивленіемъ воскликнулъ старикъ.-- Ѣшь на здоровье. Ты у меня одна. На тебя достанетъ. И все тебѣ останется: домъ, рухлядь и все прочее. А ты должна меня за это покоить, а не огорчать... не слушать разныхъ вертопраховъ, у которыхъ на умѣ, можетъ, чортъ знаетъ что... Этого учителя твоего я -- фюить! Пусть только пріѣдетъ. Сейчасъ же за порогъ. Слышишь?
   Лиза молчала.
   -- Дай ей поѣсть-то, чего привязался?-- вступилась Софья Степановна.
   -- На здоровье, сколько угодно,-- сказалъ Иванъ Ильичъ и первый принялся за ѣду.
   Остальное время обѣда прошло уже въ общемъ молчаніи. Послѣ обѣда, когда Лиза ушла въ садъ, Софья Степановна сказала:
   -- Иванъ Ильичъ, не перечь ты, ради Бога! Вѣдь, кромѣ пользы ничего не будетъ. Что тебѣ тутъ? Горе, что ли, какое, или хлопоты лишніе? Дашь десять рублей за экзаменъ, и только.
   -- О-о, да еще деньги платить!-- воскликнулъ старикъ.-- Нѣтъ, покорно благодарю! Низко кланяюсь!

-----

   Лиза, все-таки, не оставила своихъ занятій и читала аккуратно каждый день. Иванъ Ильичъ попрежнему сердился и "обличалъ". Дѣвушка чувствовала себя тревожно, но, ободряемая ласками матери, продолжала свое дѣло и довела его до конца. Когда возвратился Перовъ, она была уже совершенно готова къ экзамену.
   Перовъ пріѣхалъ съ утреннимъ поѣздомъ, часовъ въ двѣнадцать, когда Иванъ Ильичъ находился въ казенной палатѣ. Нечего и говорить, съ какою радостью Софья Степановна и Лиза встрѣтили учителя и какъ, онѣ были довольны тѣмъ, что свиданіе съ нимъ состоялось въ отсутствіе старика. Послѣ обычныхъ привѣтствій и взаимныхъ разспросовъ о здоровьѣ, онѣ поспѣшили сообщить ему о злокозненныхъ намѣреніяхъ Ивана Ильича и вообще о положеніи семейныхъ дѣлъ. Перовъ, дотолѣ довольный и веселый, почувствовалъ нѣкоторое смущеніе. Моментъ общаго оживленія смѣнился моментомъ общаго раздумья.
   -- Какъ тутъ быть и. что дѣлать, рѣшительно не знаю,-- съ грустью говорила старушка.-- И Лизу жалко, и передъ вами совѣстно. Просто мука да и только... Но надежда у меня, все-таки, на васъ, Александръ Алексѣичъ. Думается, что вы, все-таки, съумѣете его уговорить. Вы только не обижайтесь... Вѣдь, онъ не то, чтобы злюка какая... ей-Богу... а такъ... упрется на чемъ-нибудь и дуроломитъ. Мужчинъ вокругъ него съ роду у насъ не было; вотъ онъ и привыкъ раздоляться... съ женщинами-то! Прежде еще и такъ и сякъ, а вотъ подъ старость ужь частенько сталъ дурить... Вы, Александръ Алексѣичъ, вовсе не то, что мы съ Лизой. Вы -- мужчина... человѣкъ умный... ему не подвластный. Сдѣлайте милость, подойдите къ нему какъ-нибудь половчѣй. Только, пожалуйста, не обижайтесь. Вѣдь, это онъ такъ... уродничаетъ! Обойдется, вотъ посмотрите... особенно съ вами. Попытайтесь, родной, Христомъ-Богомъ васъ прошу.
   -- Видите ли, Софья Степановна,-- началъ Перовъ,-- вы, конечно, не сомнѣваетесь въ моей готовности оказать вамъ посильную помощь, но, какъ видно изъ вашего разсказа, Иванъ Ильичъ очень ужь далеко зашелъ въ своемъ раздраженіи. Если онъ привыкъ дѣйствовать по капризу и упорству, то его гораздо труднѣе въ чемъ-нибудь убѣдить, чѣмъ человѣка, руководящагося разсудкомъ. Какъ бы не вышло какого, скандала...
   -- Зачѣмъ онъ выйдетъ, что вы? Богъ милостивъ!-- возразила Софья Степановна.-- Кто будетъ знать объ этомъ? Дѣло домашнее, семейное.
   -- Подумаю,-- заключилъ Перовъ, немного помолчавъ.-- Теперь я усталъ и голова у меня болитъ...
   -- Ну, какъ хотите, мой дорогой. Мы васъ безпокоить не будемъ,-- сказала старушка.-- Сейчасъ же васъ и затворимъ. Лишь бы Господь насъ уладилъ... Охъ, Господи, помилуй!
   -- Хорошо, что я догадался пріобрѣсти этого товарцу,-- подумалъ Перовъ, оставшись одинъ.-- Вѣщь пустая, а -- какъ знать?-- можетъ быть, возъимѣетъ нѣкоторое значеніе...

-----

   -- Сейчасъ встрѣтился со мной зипуновскій баринъ,-- повѣствовалъ Иванъ Ильичъ.-- Привезъ своего сынишку. "Не знаю, говоритъ, куда отдать: не то въ гимназію, не то въ прогимназію. Какъ вы, говоритъ, посовѣтуете?" Я, молъ, ничего не могу посовѣтовать. Я, молъ, къ этому не причастенъ.-- "Какъ, говоритъ, не причастенъ? У васъ, говоритъ, учитель квартируетъ". Я говорю: а чортъ его возьми, этого учителя!...
   -- Тшш... Постой!...-- ограничила Софья Степановна.
   -- А что такое?-- спросилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Пріѣхалъ... Александръ Алексѣичъ-то,-- шепотомъ сообщила старушка.
   -- Такъ что-жь? Развѣ я боюсь?-- громко произнесъ Иванъ Ильичъ.
   -- Я не къ тому, а что онъ... весь больной пріѣхалъ, чуть живъ, бѣдный,-- продолжала шептать Софья Степановна,-- Только что ввалился въ комнату, сейчасъ же въ постель. Почитай и не повидался съ нами. Я думаю, ужь не горячка ли, помилуй Богъ. Человѣкъ одинокій, на чужой сторонѣ... По одному христіанству и то жаль.
   -- Гм...гм...-- промычалъ старикъ.-- Что-жь это онъ? Въ дорогѣ почувствовалъ, или еще дома захватилъ?-- продолжалъ онъ уже въ полголоса.
   -- Не знаю, не знаю. Я тебѣ говорю, что мы почти не видали,-- увѣряла старушка.-- Такъ ослабѣлъ, что и-и...
   -- Кашляетъ, должно быть, проснулся,-- промолвилъ Иванъ Ильичъ передъ вечернимъ чаемъ.
   -- О, у него и кашель, и все,-- объяснила Софья Степановна.-- Удивительный человѣкъ! Все крѣпится, пріободряется, хочетъ показать, что ничего. А ужь куда тамъ!
   -- Ходитъ, значитъ, всталъ,-- продолжалъ старикъ.-- Пойду посмотрю, какой онъ есть,-- добавилъ онъ, направляясь къ дверямъ учителя.
   -- А.ты постой-ка, Иванъ Ильичъ! Что я тебѣ скажу...-- торопливо проговорила старушка вслѣдъ супругу.
   -- Что такое?-- спросилъ Иванъ Ильичъ, остановившись, но не оглядываясь.
   -- Ты, пожалуйста, съ нихъ помягче... повѣжливѣй. Человѣкъ въ такомъ положеніи...-- шепотомъ посовѣтовала старушка.
   -- Не учи, пожалуйста!-- оборвалъ Иванъ Ильичъ и двинулся впередъ.
   Когда онъ вошелъ въ "учителеву комнату", Перовъ, присѣвъ на корточки, что-то перебиралъ въ своемъ чемоданѣ.
   -- Здравствуйте, почтеннѣйшій,-- произнесъ старикъ.
   -- А, Иванъ Ильичъ!-- произнесъ, въ свою очередь, Перовъ.
   Онъ, какъ говорится, "отсидѣлъ ноги" и потому медленно и съ трудомъ поднялся съ полу. Хозяинъ и квартирантъ подали другъ другу руки и сдѣлали было движеніе къ взаимному лобызанію, но лобызанія почему-то не состоялось.
   -- Какъ ваше здоровье?-- сказалъ Перовъ.
   -- Ничего, слава Богу. Держусь... по своей аккуратности. Вы-то какъ?...
   -- Благодарю васъ. Тоже ничего. Только послѣ дороги немного раскисъ.
   -- Немного-то не бѣда. Но я примѣчаю, что вовсе не немного. Ослабѣли, кажется, не на шутку. Смотрите... ходить за вами тутъ некому. Сами промышляйте... коли такое дѣло -- надо къ врачу, а то...
   -- Ну, хорошо, хорошо, я позабочусь... Садитесь, пожалуйста! А я вотъ вамъ...
   Не договоривъ фразы, Перовъ снова присѣлъ къ чемодану
   -- Думалъ-думалъ, что бы это такое Ивану Ильичу...-- бормоталъ онъ, роясь въ чемоданѣ.-- Чего-нибудь крупнаго не могъ, а, между тѣмъ... все-таки, хотѣлось... Вотъ не угодно ли... вмѣ-сто гостинца?-- сказалъ онъ, подавая старику что-то завернутое въ бумагу.
   -- Что-о та-ко-е?-- недоумѣвалъ Иванъ Ильичъ, сдвинувъ брови.-- Неужели чай?
   -- Нѣтъ, не чай. Увидите...
   -- Иванъ Ильичъ подошелъ къ окну, сорвалъ съ подарка пеструю нитку и оберточную бумагу.
   -- А-а-а, скажите, пожалуйста!-- воскикнулъ Иванъ Ильичъ, узрѣвъ содержаніе таинственнаго свертка.-- Спасибо, спасибо. Это намъ пригодится,-- добавилъ онъ, разминая пальцами табакъ.-- О-о, да какой славный! бобковый!-- одобрилъ онъ, nöподчивавъ для пробы одну ноздрю.
   -- Должно быть, хорошій, у хорошаго фабриканта покупалъ,-- улыбаясь, объяснилъ Перовъ.
   -- Это видно, видно,-- подтвердилъ старикъ, любуясь открытымъ сверткомъ.-- Спасибо! Нужно его побережнѣй... Куда это я ниточку-то?... Да, вотъ она... Только какъ же это вы здоровьемъ-то разстроились?-- вспомнилъ онъ.
   -- Да что вамъ показалось? Я здоровъ,-- возразилъ квартирантъ и подсѣлъ къ хозяину.
   -- Не показалось, а на самомъ дѣлѣ такъ,-- утверждалъ старикъ.-- Развѣ я не вижу? Этого утаить нельзя. Нѣтъ, вы займитесь... немедленно... И какъ это молодые люди ухитряются хворать? Право, не понимаю. Силъ много, заботъ и печалей нѣтъ... Вотъ я... Шестой десятокъ доживаю, а слава Богу... Даже и не помню, когда хворалъ. А горя-то видѣлъ не меньше кого другаго. Да и теперь вотъ... ежедневная скорбь и раздраженіе. Взялъ йы, кажется... Дѣвчонка эта... гм...
   Старикъ нахмурился и смолкъ.
   -- Ахъ, Иванъ Ильичъ, я долженъ попросить у васъ извиненія,-- началъ Перовъ.
   -- А что, виноваты въ чемъ-нибудь?-- спросилъ Иванъ Ильичъ, хмуро посматривая на собесѣдника.
   -- Не то что виноватъ, а какъ-то такъ, вышло, что вы могли остаться мною недовольны, а, можетъ быть, и дѣйствительно имѣете что-нибудь противъ меня. Мнѣ это было бы тяжело, и я желалъ бы выяснить...
   -- Я тоже хотѣлъ было выяснить,-- глухо произнесъ старикъ.-- Я, признаюсь... гм... тово...
   И, комкая въ рукахъ подарокъ, онъ снова умолкъ.
   -- Дѣло вотъ въ чемъ...-- продолжалъ Перовъ.-- Если припомните, я не видалъ васъ въ то утро, какъ мнѣ уѣхать на каникулы. Сперва я отправился за отпускнымъ билетомъ, потомъ зашелъ еще кое-куда, и когда возвратился въ квартиру, васъ уже не было. А, между тѣмъ, я имѣлъ вамъ передать нѣчто важное. Въ то утро мнѣ пришлось видѣться съ директоромъ и директриссой гимназіи. Они высказывались объ Елизаветѣ Ивановнѣ съ величайшей похвалой и крайне сожалѣли о томъ, что она испортила свою карьеру. Зная, что я близко знакомъ съ вами, они просили меня передать вамъ, какъ человѣку опытному и разсудительному, что Елизаветѣ Ивановнѣ необходимо пріобрѣсти приличныя ея дарованіямъ права. Когда я имъ сообщилъ, что Елизавета Ивановна, кажется, не прочь сдать учительскій экзаменъ, то они этому чрезвычайно обрадовались. Подъ вліяніемъ этого разговора, я, передъ самымъ отъѣздомъ, оставилъ Елизаветѣ Ивановнѣ, на всякій случай, нѣсколько книгъ, нужныхъ для подготовки къ экзамену на званіе учительницы. Я очень жалѣлъ, что это случилось безъ васъ, но утѣшалъ себя тѣмъ, что доброе дѣло не можетъ быть встрѣчено вами враждебно. Я хотѣлъ было писать вамъ съ родины, но потомъ рѣшилъ, что время еще не ушло и что гораздо лучше поговорить при личномъ свиданіи. Вотъ все, что мнѣ хотѣлось сказать вамъ. Не сѣтуйте на меня, пожалуйста, за такое вмѣшательство въ ваши семейныя дѣла. Вѣрьте, что это вмѣшательство доброе и полезное. Вы видите, что даже совершенно сторонніе люди принимаютъ горячее участіе въ вашихъ семейныхъ дѣлахъ, хотя бы, напримѣръ, директоръ и директрисса.
   Перовъ кончилъ. Послѣдовала довольно продолжительная пауза. Иванъ Ильичъ сидѣлъ неподвижно, опустивъ голову. Наконецъ, старикъ понюхалъ своего прежняго табачку, крякнулъ и отверзъ уста:
   -- А развѣ эти... начальники-то... въ гимназіи... знаютъ меня?-- спросилъ онъ, нѣсколько запинаясь.
   -- Стало быть, знаютъ. Вы здѣшній старожилъ, служите въ такомъ видномъ учрежденіи... Семь лѣтъ дочка ваша была на ихъ попеченіи и, притомъ, такая даровитая, замѣтная ученица... Еще бы не знать!
   -- Гм... А какъ они... обо мнѣ-то?
   -- О васъ они съ уваженіемъ...
   -- Гм. Вотъ какъ... Что-жь, это одна начальница, или и директоръ также?
   -- Оба, оба. Да это и естественно: ваши лѣта, ваше положеніе... Гдѣ же и искать разсудительности? Развѣ они не видятъ? Люди солидные и образованные.
   -- Гм... гм. Конечно... Видно, что люди понимающіе. Это не то что какіе-нибудь...-- заключилъ старикъ.
   -- Ну, и слава Богу! И мнѣ пріятно видѣть, что вы не сердитесь на меня. А я, право, всѣ каникулы безпокоился, думалъ, какъ бы...
   -- Да что-жь тутъ сердиться?-- перебилъ Иванъ Ильичъ.-- Сначала-то я, положимъ... тово.... но потомъ вижу... Что-жь, пусть держитъ... Только все это какъ-то безъ порядка... Опять же вотъ деньги платить. Вѣдь, десять цѣлковыхъ! Какъ хотите, а...
   -- Если васъ это затрудняетъ, то позвольте мнѣ внести эти десять рублей,-- предложилъ Перовъ.-- Я съ большимъ удовольствіемъ...
   -- Ну, какое же тутъ удовольствіе -- разоряться?-- возразилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Не безпокойтесь, не разорюсь. Такъ позволите9 Я съ удовольствіемъ, честное слово. Хоть завтра же...
   -- Оно, положимъ, покорно благодарю,-- подался старикъ,-- но, все-таки... Что же вы за чужихъ платить будете?
   -- Ахъ, Иванъ Ильичъ, да развѣ мы съ вами чужіе?-- воскликнулъ Перомъ, вскочивъ съ мѣста.-- Какъ вамъ не грѣхъ такъ думать! По крайней мѣрѣ, я съ своей стороны давно уже не считаю васъ за чужаго. Сколько я волновался на родинѣ изъ-за того, что не успѣлъ съ вами переговорить! Развѣ чужіе такъ дѣлаютъ? Чужому все равно. Онъ нынче тутъ, завтра тамъ. Что для него "хозяинъ" съ его радостями или горемъ? Чуть что-нибудь ему не понравилось, онъ подобралъ свои пожитки и маршъ на новую квартиру. А я развѣ такъ къ вамъ отношусь? Я искренно дѣлю съ вами и радости, и горе и всегда готовъ помочь вамъ, чѣмъ только могу... Вотъ ѣхалъ сюда -- думаю: что бы такое Ивану Ильичу?... Положимъ, это пустяки, мелочь, но, все-таки... Чужой этого не сдѣлалъ бы. Не правда ли?
   -- Пожалуй, что такъ,-- согласился старикъ, посматривая на свертокъ.
   -- Такъ вы позволите мнѣ заплатить?
   -- Ну, Богъ съ вами, что-жь... коли ужь такое ваше усердіе, такъ я -- покорно благодарю. Лишь бы толкъ какой-нибудь вышелъ.
   -- О, Боже мой, неужели вы еще сомнѣваетесь? Кто такъ очевидно... И въ гимназіи такъ увѣрены...
   Перовъ прошелся по комнатѣ, а старикъ снова заговорилъ:
   -- Ежели вы, Александръ Алексѣичъ, такъ откровенны, такъ теперь вотъ что...
   -- Что вамъ угодно?-- спросилъ Перовъ, подойдя къ старику.
   -- Вы присядьте-ка, присядьте. Скажите по совѣсти, самую истинную правду, какъ свой своему... Теперь дѣло прошлое.
   -- Что такое?
   -- Неужели они всѣ сторожевые?
   -- Ха-ха-ха! Я думалъ, Богъ знаетъ что. Вотъ вспомнили! Васъ это до сихъ поръ занимаетъ?
   -- Да какъ же, помилуйте... Этакая вещь...
   -- Сторожевые, Иванъ Ильичъ.
   -- Всѣ?
   -- Всѣ.
   -- По совѣсти?
   -- Да неужели я васъ буду обманывать? Если хотите, найму вотъ тройку и поѣдемъ туда опять. Вы знаете признаки?
   -- Гм...гм.
   -- Ну, вотъ. И убѣдитесь. А современемъ отправимся съ вами въ другія мѣстности, гдѣ есть курганы; и тамъ осмотримъ.
   -- Ой ли?
   -- Честное слово. Выпадетъ свободное время и поѣдемъ.
   -- Идетъ! Молодецъ вы, Александръ Алексѣичъ, ей-Богу. Выздоравливайте скорѣй, а то... совсѣмъ непріятно.
   -- Да я здоровъ.
   -- Ну, гдѣ тамъ здоровъ?... Пойдемъ-ка чайку попьемъ. А кстати -- у старухи водились кое-какія болѣзненныя снадобья; можетъ, она вамъ... тово... Пойдемте-ка, пойдемте.
   Софья Степановна давно уже приготовила чай, но, боясь помѣшать важной бесѣдѣ, не сочла нужнымъ звать старика.
   -- Смотри-ка, Софья Степановна, вѣдь, Александръ-то Алексѣичъ не порожній пріѣхалъ!-- воскликнулъ Иванъ Ильичъ, входя въ столовую въ сопровожденіи Перова и потрясая сверткомъ.-- Гостинчика мнѣ привезъ... бобковаго, отъ первѣйшаго фабриканта.
   Мать и дочь сразу пришли въ веселое настроеніе.
   -- А намъ-то что-жь, Александръ Алексѣичъ,-- привезли что-нибудь?-- спросила Лиза, улыбаясь.
   -- Вамъ?-- переспросилъ Перовъ.-- Извините; кромѣ себя самого, ничего не привезъ.
   -- И на томъ спасибо,-- сказала Лиза.
   Перовъ немного покраснѣлъ и закусилъ губу.
   -- Софья Степановна, а знаешь, какъ великіе люди твоего мужа понимаютъ?-- съ самодовольствомъ возгласилъ старикъ, выпивъ первый стаканъ чаю.
   -- Какіе это великіе люди?-- спросила старушка.
   -- Начальники,-- пояснилъ Иванъ Ильичъ.-- Самъ директоръ... а о директриссѣ ужь и толковать нечего. "Умнѣйшій, разумнѣйшій и самый опытный человѣкъ"! Вотъ какъ они меня! Александръ Алексѣичъ самъ слышалъ. Да. "Раз-зумнѣйшій человѣкъ!" -- повторилъ онъ, поднявъ руку вверхъ.
   -- Ну что-жь, и слава Богу!-- промолвила Софья Степановна.
   -- То-то. Вотъ, какіе люди, а ты все меня... тово...-- заключилъ счастливецъ.
   

VIII.

   Въ половинѣ сентября Лиза подала инспектору классической прогимназіи прошеніе о допущеніи ея въ экзамену "на званіе". Принявъ отъ нея обычные документы и десять рублей "въ пользу экзаменаторовъ", инспекторъ объявилъ ей, что она должна представить еще удостовѣреніе въ своей благонадежности.
   -- У кого же я должна взять это удостовѣреніе?-- спросила Лиза.
   -- У начальника губерніи,-- сказалъ инспекторъ.
   Когда Лиза сообщила объ этомъ отцу, старикъ взволновался.
   -- Ой-ой-ой! Что такое?-- воскликнулъ онъ съ испугомъ.
   -- Я не знаю. Инспекторъ сказалъ,-- отозвалась Лиза.
   -- Вотъ такъ утѣшеніе!-- продолжалъ Иванъ Ильичъ.-- Заслужила рекомендацію -- поздравляю! До чего дошло, Боже мой милостивый! Сердце мое чувствовало... Заварили кашу. Что теперь дѣлать?
   -- Попросить губернатора,-- посовѣтовала Лиза.
   -- Да какъ я его буду просить? О чемъ просить? Какъ я ему глаза покажу?-- возражалъ Иванъ Ильичъ, всё болѣе и болѣе волнуясь.-- Ты, скажетъ, чего смотрѣлъ, старый хрѣнъ? Какъ дочь воспитывалъ? Почему она у тебя безъ направленія? Что я ему скажу?
   -- Да что вы, папаша, безпокоитесь? Развѣ тутъ что-нибудь дурное?... Вѣдь, это просто документъ... Такъ требуется... Напишутъ, что я вполнѣ благонадежна, и только всего,-- успокоивала Лиза.
   -- Напишутъ ли?... Напишутъ ли?-- съ удареніемъ произнесъ Иванъ Ильичъ.-- Требуется!... А почему требуется? Этого съ роду не бывало! Ну, тамъ... прошеніе, метрическое свидѣтельство, формуляръ отца... Все это я понимаю. Но благонадежность,-- это... это ужь вонъ куда пошло!
   -- Папаша, да, вѣдь, это все равно, что о моемъ поведеніи спрашиваютъ,-- разъясняла Лиза.-- Когда я училась въ гимназіи, меня аттестовало гимназическое начальство, а теперь я не ученица, кто же меня аттестовать будетъ? Конечно, наше общее гражданское начальство, губернаторъ. Вотъ и требуется, чтобы и представила отъ него удостовѣреніе.
   -- Нѣтъ-съ, извините-съ!-- возразилъ Иванъ Ильичъ.-- Еслибъ все было по-божески, такъ о твоемъ поведеніи нечего было бы и спрашивать. Какое тутъ еще поведеніе? Дѣвушка недавно изъ гимназіи. Въ увольнительномъ свидѣтельствѣ поведеніе отмѣчено отличное. Послѣ гимназіи ты никуда не пропадала, а жила при мнѣ. А я добрымъ людямъ давно извѣстенъ. Всякъ знаетъ, что дѣтищу своему я внушать не буду ничего. Какое же тутъ можетъ быть поведеніе, а тѣмъ паче благонадежность? И вдругъ требуютъ!... Значитъ, ты сама успѣла себя выставить... Значитъ, слухи-то о тебѣ вонъ какіе пошли... Я на тебя всѣ силы полагалъ, бдѣлъ надъ тобою и день, и ночь, а если ты захотѣла сломить себѣ голову, опозорить и убить отца, то ужь тутъ нечего... Никакой благонадежности я тебѣ выхлопатывать не буду. Какъ знаешь. Съумничала, полѣзла-таки на какой-то дурацкій экзаменъ. Вотъ теперь дѣло-то и всплыло. Сидѣла бы дома, при отцѣ,-- ничего бы, глядишь, не вышло. Нѣтъ, какъ можно! Дай, дескать, выкину колѣно... Охъ, Господи! За какіе это грѣхи меня Господь наказываетъ? Спасибо, дочка единственная, спасибо! Осчастливила... А все маменька родимая...
   На Софью Степановну "благонадежность" произвела такое же впечатлѣніе, какое производитъ на извѣстныхъ людей "жупелъ". Почуя тутъ что-то недоброе, она положительно не знала, какъ отнестись къ данному вопросу. Сердце ея безотчетно ныло, и она молча и съ недоумѣніемъ посматривала на мужа и дочь во все продолженіе ихъ щекотливаго разговора. Но когда Иванъ Ильичъ задѣлъ ее лично, указавъ на нее, какъ на виновницу семейной бѣды, то она нѣсколько воодушевилась.
   -- Иванъ Ильичъ, тебѣ грѣхъ такъ говорить,-- сказала она.-- Видитъ Богъ, что я Лизу любила и люблю не меньше твоего. Зачѣмъ же говорить, что это все я?... Что такое у Лизы вышло, я и понять не могу. Какую отъ ней надежность требуютъ,-- Господь ихъ знаетъ! Можетъ, тутъ какая-нибудь придирка. Начальство новое... въ первый разъ ее видитъ... вотъ и сочли ее за какую-нибудь... Самое лучшее -- поговорить съ Александромъ Алексѣичемъ. Онъ все уладить. А мы съ тобой что тутъ понимаемъ?
   -- Съ Александромъ Алексѣичемъ...-- повторилъ Иванъ Ильичъ.-- Нашла совѣтника! Онъ-то и помутилъ насъ всѣхъ. Его самого, гляди, потянутъ, отъ самого благонадежности потребуютъ. Всѣ попадемъ... Всѣхъ допросятъ. Такъ и надо. Не держи на квартирѣ чортъ знаетъ кого! Я его сразу раскусилъ. Сколько разъ собирался сковырнуть... Нѣтъ, вотъ поди-жь ты? Разсыплется мелкимъ бѣсомъ и дурачитъ. Нѣтъ, довольно! Больше я ужь не поддамся. Въ случаѣ чего, я прямо буду говорить... все припомню. Меня всѣ знаютъ, а онъ пусть повертится. Пойду вотъ къ губернатору-то, да, вмѣсто всякой благонадежности, и бухну. Вотъ онъ и узнаетъ, какъ чужое дѣтище книжками мутить. Да. Завтра же пойду!
   Мать и дочь въ одинъ голосъ принялись отстаивать учителя и упрашивать старика, чтобъ онъ предварительно поговорилъ съ нимъ.
   -- Видѣть его не могу!-- кричалъ Иванъ Ильичъ.-- Чтобъ завтра же и духу его не было! Такъ и передайте ему. А я съ нимъ больше не намѣренъ. Прямо къ губернатору! Я себя какъ разъ очищу, а онъ пусть попрыгаетъ...
   Весь этотъ разговоръ, даже съ нѣкоторой амплификаціей, немедленно переданъ былъ Перову. Перовъ расхохотался и поспѣшилъ успокоить перепуганную старушку. Софья Степановна начала упрашивать его повидаться поскорѣе съ старикомъ, но Перовъ предпочелъ на этотъ разъ иной путь для объясненія съ нимъ. Вечеромъ того же дня, въ который произошелъ такой переполохъ въ домѣ Щуровыхъ, онъ отправился къ инспектору прогимназіи и выпросилъ у него соотвѣтствующій циркуляръ. Придя домой, онъ передалъ этотъ циркуляръ, чрезъ кухарку, Ивану Ильичу, съ тѣмъ, чтобы тотъ сейчасъ же его прочелъ.
   Было девять часовъ вечера. Иванъ Ильичъ, мрачный и разстроенный, готовился успокоить себя сномъ. Вдругъ подаютъ ему крошечную брошюрку.
   -- Отъ кого это?
   -- Отъ учителя. Велѣлъ прочитать поскорѣй,-- объяснила кухарка.-- А еще онъ велѣлъ сказать, что тутъ не все читать нужно, а только то, что примѣчено карандашомъ.
   Онъ принялся за чтеніе. Въ отмѣченномъ мѣстѣ говорилось, что удостовѣреніе въ благонадежности требуется, ищущихъ званія учителя или учительницы. Прочитавъ это, Иванъ Ильичъ долго сидѣлъ молча, разводилъ руками, возводилъ глаза въ потолокъ и качалъ головой. Насчетъ дочери онъ нѣсколько успокоился, но общее чувство недоумѣнія не только не покидало, но еще больше въ немъ возрастало. Наконецъ, онъ снялъ съ себя дырявый халатъ, облекся въ сюртукъ и съ брошюрой въ рукахъ отправился къ Перову. Старикъ предложилъ учителю, уже безъ всякой запальчивости, нѣсколько вопросовъ; учитель далъ на нихъ точные и обстоятельные отвѣты. Объясненіе въ общей сложности заняло часа полтора. Возвратившись въ свои аппартаменты, Иванъ Ильичъ прошелъ въ Софьѣ Степановнѣ въ спальню и, уже совершенно спокойно, но съ нѣкоторымъ раздумьемъ, проговорилъ:
   -- И какъ только нынче жить на свѣтѣ -- окончательно не понимаю. Давеча вотъ погорячился, а оказывается, что все это такъ и нужно... Нынче отъ всѣхъ эти удостовѣренія требуются. Александръ Алексѣичъ законъ сейчасъ показывалъ... печатный!
   -- То-то и есть,-- весело заговорила старушка.-- Я сразу подумала, что тутъ что-нибудь не такъ.
   -- Да, вѣдь, какъ тутъ угадаешь? Съ роду этого не было, а, между тѣмъ, дѣло страшное. Всякому своя болячка больна. Вѣдь, я какъ давеча ошалѣлъ! Все равно какъ сквозь землю провалился. Шутка сказать: благонадежность!
   -- Ну, да ничего, все слава Богу,-- промолвила Софья Степановна.-- Коли законъ, такъ ужь тутъ... Подъ закономъ никому не страшно.
   -- Теперь надо бы спросить относительно себя,-- сказалъ старикъ; уже укладываясь на постель.
   -- Что спросить?
   -- Да такъ... Ежели бы я, напримѣръ, въ губернатору насчетъ кургановъ... Потребуетъ онъ отъ меня благонадежности, или нѣтъ?
   Старушка промолчала.
   -- А? Должно быть, потребуетъ,-- рѣшилъ старикъ и черезъ нѣсколько минутъ опочилъ въ мирѣ.

-----

   Въ началѣ октября, попечитель учебнаго округа утвердилъ Лизу въ искомомъ званіи учительницы. Получивъ изъ канцеляріи прогимназіи "установленное" свидѣтельство, Лиза возвратилась домой веселая и сіяющая. Было часа два утра. Ни Иванъ Ильичъ, ни Перовъ не успѣли еще возвратиться со службы. Софья Степановна была единственной свидѣтельницей первыхъ порывовъ радости новой учительницы.
   -- Получила, вотъ оно!-- задыхаясь воскликнула Лиза еще въ передней и потрясла въ воздухѣ драгоцѣннымъ документомъ.
   Она торопливо сбросила калоши и пальто, и, подбѣжавъ къ матери, кинулась ей на шею.
   -- Ахъ, ягодка ты моя! Учительша моя дорогая!... Дочка моя ученая!-- сквозь слезы причитала старушка, крѣпко цѣлуя дочку въ губы, въ щеки, въ лобъ, въ глаза.-- Слава тебѣ Господи, прошли мои скорби-болѣзни. Дождалась я себѣ утѣшенія душевнаго. Успокоилось мое сердце жалкое,-- продолжала она, энергически крестясь и смотря на икону.-- Покажи же ты мнѣ, покажи, что тамъ у тебя прописано!
   -- Погодите, мамочка, я вамъ сейчасъ прочту,-- отозвалась Лиза.
   Она отошла къ окну, развернула листъ и четко прочла содержаніе своего свидѣтельства. Мать смотрѣла ей черезъ плечо, вздыхала и крестилась.
   -- Пошли-то, Господи, добраго здоровья людямъ и дай Богъ твоей разумной головушкѣ!-- произнесла старушка по окончаніи чтенія и поцѣловала дочку въ маковку.
   Лиза превратилась въ совершенное дитя: мечтала вслухъ, хохотала, подпрыгивала. Софья Степановна любовалась ею и свои похвалы дочкѣ постоянно перемѣшивала съ молитвенными восклицаніями.
   -- Не буду прятать. Теперь скоро придутъ, покажу имъ!-- сказала, наконецъ, Лиза, быстро ходя по комнатамъ и помахивая свернутымъ листомъ.
   -- Однако, нынче моро-озъ!... Это хоть бы зимой, и то не стыдно,-- произнесъ Иванъ Ильичъ, вваливаясь въ переднюю.
   Заслышавъ голосъ отца, Лиза молча погрозила матери пальцемъ и спряталась за дверь.
   -- Что, нынче, небось, опять супъ? Я еще вчера хотѣлъ сказать...-- говорилъ старикъ, уже входя въ столовую.-- А гдѣ-жь Лиза?
   Лиза выскочила изъ засады и съ почтительнымъ поклономъ подала отцу развернутый листъ.
   -- Это что такое?-- спросилъ Иванъ Ильичъ, нерѣшительно принимая бумагу.
   -- Прочитай-ка, отецъ, порадуйся на дочку! Вѣдь, это она патентъ получила,-- сказала Софья Степановна.
   -- А-а! Значитъ, уже окончательно?...
   Онъ надѣлъ очки и въ подголоса прочелъ свидѣтельство.
   -- О, да и подписываются же у воскликнулъ, наконецъ, Иванъ Ильичъ.-- Оказія: ученые люди, а тово... Не плоше нашего управляющаго... Такъ подмахнетъ, что иной, незнающій, подумаетъ и чортъ знаетъ что такое. Должно быть, ужь правило-такое на свѣтѣ: чѣмъ выше лицо, тѣмъ... тово... неразборчивѣе...
   -- Это все пустяки, дѣло не въ томъ,-- замѣтила Софья Степановна.-- Что-жь ты ее не поздравишь-то? Вѣдь, она, бѣдненькая, какъ тебя ждала!... "Вотъ папаша придетъ, папашѣ покажу... пусть папаша прочтетъ". А папаша пришелъ -- началъ почерки перебирать. Эхъ, ты-ы!...
   -- Да я что-жь? Я. Я, пожалуй, поздравлю,-- проговорилъ старикъ, какъ бы извиняясь.-- Ну, поздравляю тебя!-- обратился онъ къ дочери и протянулъ ей руку.
   -- Да это что-о... Развѣ это поздравленіе? Ты долженъ какъ слѣдуетъ... По настоящему-то, ей бы теперь подарочекъ какой-нибудь за этакое дѣло... Вотъ какъ нужно бы отцу!
   -- Ну-у, еще подарочекъ!-- возразилъ Иванъ Ильичъ.-- Вѣдь, она удостоилась, а не я. Такъ теперь съ нея нужно могарычъ. Пусть-ка вотъ поставитъ отцу шампанскаго! Хе-хе-хе!
   -- Погодите, папаша, поставлю; теперь у меня еще средствъ нѣтъ,-- смѣясь отвѣтила Лиза.
   -- А когда же у тебя будутъ средства?
   -- Когда поступлю на должность.
   -- А развѣ ты хочешь на должность?
   -- Да. А то какъ же? Иначе, изъ-за чего же я...
   -- Ну, нѣтъ, Лиза, на должность я тебя не пущу,-- уже серьезно проговорилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Отчего?
   -- Такъ. Не желательно мнѣ это. Молоденькая дѣвочка -- и вдругъ должность! Развѣ это дѣвичье дѣло?
   -- А какъ же другія-то?
   -- А что мнѣ до другихъ? Другія на всякія мерзости пускаются, такъ и тебѣ туда-жь? Для чего-нибудь я отецъ... Знаю, что говорю. Что такое должность? Вѣдь, это все равно, что служба. А вдругъ моя дѣвочка будетъ состоять на службѣ! Вѣдь, это чортъ знаетъ что!
   -- Ну, что вы, папа!-- съ упрекомъ произнесла Лиза.-- Вы судите по своей службѣ... въ казенной палатѣ. Моя служба будетъ не такая.
   -- А какая-жь? У Бога за дверью, чтоль, ты будешь сидѣть? Не безпокойся. Знаемъ. Одно слово -- служба...
   -- Да ты ужь не разбивай ее,-- вступилась Софья Степановна.-- Она ужь теперь сама можетъ... Выдумываетъ Богъ знаетъ что! Посмотри-ка вонъ классныя дамы! Чисто, благородно и съ деньгами... Для этакого дня можно бы что-нибудь и другое сказать, а не молоть зря.
   -- Нѣтъ, не зря!-- обидчиво произнесъ Иванъ Ильичъ.-- Коли дочь выдержала, экзаменъ, такъ, по твоему, отецъ ужь ни слова не говори? Да хоть бы она сто экзаменовъ сдала,-- все-таки, она мнѣ дочь, а я ей отецъ. Да. Я дѣло говорю. Гдѣ она будетъ служить? Съ кѣмъ будетъ служить? Какіе тамъ у нея будутъ друзья-пріятели? Ничего этого я не знаю. Я и видѣть ее почти не буду. А это моя обязанность. Каждая дочь, пока она не вышла замужъ, должна быть на глазахъ у родителей.
   -- Но что же я буду у васъ дѣлать съ своими правами учительницы, которыя мнѣ такъ трудно достались?-- возразила Лиза.
   -- Что дѣлать?-- повторилъ Иванъ Ильичъ.-- Мало ли что... Напримѣръ, по хозяйству... вокругъ дома что-нибудь... А иной разъ отцу помочь переписать ему какую-нибудь бумагу. Тебѣ это будетъ не въ тягость, а отцу съ матерью облегченіе.
   -- Мнѣ не нужно облегченіе,-- вставила Софья Степановна.
   -- Въ такомъ случаѣ на что же мнѣ это свидѣтельство?-- печально проговорила Лиза.
   -- Извѣстное дѣло, на кой шутъ оно ей?-- подхватила старушка и поспѣшно прибавила:-- а ты, Лиза, возьми у него бумагу-то. Ишь, какъ онъ ее смялъ.
   -- Да на-те, на-те, ну васъ совсѣмъ!-- проворчалъ старикъ и бросилъ свидѣтельство на столъ.
   -- Вотъ такъ родитель!-- плаксиво заговорила Софья Степановна.-- Сколько было хлопотъ, безпокойствъ, мученій! Наконецъ, все это прошло; дѣвочка радуется, а отецъ... Вотъ теперь и учи!...
   -- Да развѣ я запрещаю учить? Сдѣлайте милость!
   -- Кого же я у васъ буду учить?-- спросила Лиза.
   -- Кого? А вотъ еслитбъ у насъ были маленькія дѣтишки, такъ ты бы могла заниматься съ ними. На что лучше? Приспосабливала бы ихъ понемножку, они бы и приготовлялись помаленьку,-- планировалъ Иванъ Ильичъ.
   Лиза невольно расхохоталась.
   -- Что-жь ты смѣешься?-- замѣтилъ старикъ.-- Развѣ это плохо? Люди чужихъ нанимаютъ, а свои за долгъ должны почесть.
   -- Папа, да, вѣдь, у насъ нѣтъ дѣтишекъ, къ чему же о нихъ говорить?
   -- Своихъ нѣту, такъ чужихъ можешь приладить,-- нашелся Иванъ Ильичъ.-- Лишь бы было на глазахъ, а не на службѣ какой-нибудь. Отдѣли себѣ комнатку, набери дѣвчонокъ, да и тово... Можно, пожалуй, и мальчишекъ, только поменьше...
   -- Ну, папаша, будетъ. Давайте лучше обѣдать,-- заключила Лиза.
   -- Обѣдать-то я не меньше твоего хочу,-- отозвался Иванъ Ильичъ.-- Ой-ой-ой, сколько ужь времени! Какъ это я, въ самомъ дѣлѣ, не замѣтилъ?
   Семья усѣлась за обѣдъ.
   -- Извините, я на минутку,-- сказалъ Перовъ, быстро входя въ столовую.-- Мнѣ хотѣлось поскорѣй поздравить учительницу. Сейчасъ въ канцеляріи узналъ.
   Софья Степановна и Лиза, утираясь салфеткой, выскочили изъ-за стола. Иванъ Ильичъ продолжалъ сидѣть на своемъ мѣстѣ.
   -- Отъ души поздравляю васъ, Лизавета Ивановна, съ достиженіемъ цѣли!-- съ чувствомъ проговорилъ Перовъ, крѣпко пожимая руку Лизы.-- И васъ, Софья Степановна,-- продолжалъ онъ, подавая руку хозяйкѣ,-- и васъ, Иванъ Ильичъ,-- закончилъ онъ, издали кланяясь хозяину.
   -- Покорно благодарю,-- сказали въ одинъ голосъ мать и дочь.
   -- Съ чѣмъ вы меня-то поздравляете? Я-то тутъ что? Экзаменъ, что ли, держалъ?-- возразилъ Иванъ Ильичъ.-- Такъ, будто бы... нѣкоторое семейное обстоятельство...
   -- Садитесь-ка съ нами, дорогой,-- суетливо предложила хозяйка гостю стулъ.
   -- Покорно благодарю. Я на минутку...
   -- Нечего, нечего, садитесь,-- настойчиво повторила Софья Степановна.
   Мать и дочь подхватили гостя подъ руки и насильно усадили за столъ.
   -- И такъ, Александръ Алексѣичъ, ваши опасенія оказались совершенно напрасными,-- начала Лиза.
   -- Какія опасенія?
   -- А какъ же? Вы думали, что я непремѣнно провалюсь на экзаменѣ.
   -- Что вы, съ чего взяли? Напротивъ, я былъ совершемно увѣренъ...
   -- Разсказывайте!... Вы думаете, я не замѣтила? Помните, какъ вы мнѣ въ совѣтѣ вопросы предлагали?
   -- Помню; такъ что же изъ этого?
   -- А то, что вы чувствовали себя гораздо хуже, чѣмъ я. Я ни капли не смущалась, а вы постоянно волновались.
   -- Э-э, господинъ учитель! Это бы ужь и стыдно маленько,-- съ шутливою укоризною проговорилъ Иванъ Ильичъ.-- Мы съ. стрекозой ничего не боялись, а вы струсили. Это не хорошо...
   -- Я, признаюсь, дѣйствительно нѣсколько смущался....
   -- А, вотъ видите!
   -- Но позвольте... Я вамъ сейчасъ объясню, отчего это,-- продолжалъ учитель.-- На моемъ мѣстѣ естественно было чувствовать себя нѣсколько неловко. Меня постоянно тревожила мысль, что меня могутъ заподозрить въ пристрастіи къ вамъ, либо въ сдѣлкѣ... Вотъ почему,-- если припомните,-- я нѣсколько разъ обращался въ другимъ преподавателямъ, чтобы они вамъ предлагали вопросы. А въ вашей подготовленности я ни на іоту не сомнѣвался, искренно васъ увѣряю.
   Лиза пристально посмотрѣла на Перова и самодовольно улыбнулась.
   -- А ничего, что она сдавала экзаменъ у васъ, а не въ гимназіи?-- озабоченно спросилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Это рѣшительно все равно. Права одни и тѣ же,-- отвѣтилъ Перовъ.
   -- Права-то права, но какъ бы какой непріятности не вышло,-- сказалъ старикъ.
   -- Какая-жь тутъ можетъ быть непріятность?
   -- А все такая... Директоръ вотъ ужь семь лѣтъ ее знаетъ... и меня, коль вамъ не безъизвѣстно, знаетъ. И вдругъ, она -- въ чужое заведеніе! Пожалуй, директоръ-то подумаетъ, что это я ее научилъ, чтобъ насолить... Вмѣсто похвалъ-то, какъ бы теперь срамить меня не сталъ.
   -- О, что вы, Иванъ Ильичъ! Ничего подобнаго и быть не можетъ,-- успокоивалъ Перовъ.
   -- Не можетъ!... Какъ знать? Эти высокіе люди... они, вѣдь, самолюбивы. Я, скажетъ, его уважалъ, а онъ мнѣ, скажетъ, солить вздумалъ. Вотъ и вражда. Нѣтъ, съ етакими людьми надо... И дѣйствительно, мое мнѣніе было такое: держать у директора... Сперва и Лиза такъ хотѣла. Передъ кѣмъ, говоритъ, осрамилась, передъ тѣмъ и прославлюсь. А потомъ, гляжу, вѣтеръ ужь въ другую сторону подулъ: въ прогимназію! Значитъ, мать нашептала. Что хорошаго? Васъ на екзаменѣ разстроила, а меня съ директоромъ поссорила.
   Всѣ трое принялись разубѣждать и успокоивать старика, но цѣли не достигли.
   -- Нѣтъ, видно мнѣ покою не видать,-- скорбѣлъ Иванъ Ильичъ, вылѣзая изъ-за стола.-- Мелькнетъ этакъ что-нибудь... Какъ будто ничего... Думаешь: слава Богу, авось теперь... И вдругъ кто-нибудь опять! Такъ вѣрно и въ гробъ ляжешь.
   -- Зачѣмъ же въ гробъ? Боже сохрани! Ты лучше поди-ка въ спальню, да тамъ и лягъ себѣ на доброе здоровье!-- заключила Софья Степановна.
   

IX.

   Пристроиться "на должность" Лизѣ какъ-то не удалось, несмотря на ея желаніе и стараніе "поступить на службу". Причиной этому, кромѣ препятствія со стороны отца, было и кое-что другое. То нѣтъ вакансій, а то и вакансія есть, да ловкіе люди отобьютъ... Чтобы не сидѣть безъ дѣла, Лиза немедленно по полученіи "правъ" попросила Перова порекомендовать ее "при случаѣ" кому-нибудь въ качествѣ репетиторши. Перовъ охотно далъ ей обѣщаніе найти уроки. Печатныхъ объявленій о себѣ Лиза не могла дѣлать, такъ какъ въ томъ городѣ, гдѣ она жила, кромѣ "губернскихъ вѣдомостей", не существовало никакого "мѣстнаго органа". А извѣстно, какой распространенностью пользуются у насъ въ обществѣ "губернскія вѣдомости"... При такихъ обстоятельствахъ, роль "листка объявленій", кромѣ Перова, приняла на себя Софья Степановна. Она ежедневно шмыгала по домамъ своихъ знакомыхъ, появлялась даже въ такихъ домахъ, гдѣ давнымъ-давно перестала бывать, и всюду благовѣстила, что у ней теперь дочь учительница, что ея Лиза "по сходной цѣнѣ можетъ обучить всякаго". Даже своими базарными экспедиціями старушка пользовалась, какъ средствами для рекламы въ пользу дочери. И вотъ, совокупными усиліями хозяйки и квартиранта было достигнуто то, что Лиза въ первые же дни обладанія "свидѣтельствомъ на званіе" сдѣлалась обладательницею домашнихъ учениковъ и ученицъ. Къ ней стали ходить два мальчика, готовящіеся къ поступленію въ приготовительный классъ, и три дѣвочки -- первоклассницы гимназіи. Всѣ въ домѣ Щуровыхъ были довольны: Иванъ Ильичъ радовался тому, что осуществляется его планъ учительства "безъ должности и на глазахъ". Софья Степановна наслаждалась сознаніемъ, что дочка ея зарабатываетъ деньги. Перову и самой Лизѣ нравилось то, что "дѣло дѣлается"... Такъ какъ занятія происходили въ домѣ Ивана Ильича, то старикъ, въ минуты наибольшаго благодушія, иногда чувствовалъ себя въ роли "начальника заведенія" и, войдя въ занятную комнатку дочери, начиналъ "производить испытаніе". Подойдетъ къ мальчику и начнетъ:
   -- А ну-ка, Вася, скажи мнѣ: вѣди еры-ви, покой иже-пи, твердо ерь-ть... Что это выйдетъ?
   Вася уставится на экзаменатора и молчитъ.
   -- Э-э, что же это ты, братъ? Плоховато! Ты, Лиза, ихъ хорошенько... А то какое-жь это ученье? Самаго простого, обыкновеннаго не знаютъ.
   -- Вы, папа, не безпокойтесь,-- скажетъ Лиза:-- дѣло идетъ какъ слѣдуетъ. Это вы по-старинному... Они такъ не привыкли. У насъ своя метода.
   -- Метода!... Какая тамъ метода? Давятся, какъ заики: "ббббб... вввв"... Развѣ это метода? А насъ бывало: "азъ -- ангелъ, ангельскій; буки -- благодать, богоблагодатный". То ли дѣло?... И все, бывало, знали. А это что за ученье? Даешь мальчику "вы-пить", онъ и того не понимаетъ!
   И, наслаждаясь серьезностью и основательностью своихъ замѣчаній, старикъ заложитъ руки за спину и съ важностью зашагаетъ въ свою конуру.
   А то явится съ какимъ-нибудь гривенникомъ и опять къ мальчику.
   -- Ну-ка, Вася, сбѣгай-ка вотъ въ лавочку.
   -- Что вы, папа, какъ это можно?-- вступится Лиза.-- На это прислуга есть. Пошлите кухарку.
   -- Да она ушла.
   -- Подождите. Придетъ.
   -- Да отчего-жь ему не исполнить?.. Тяжело, что ли? Лавочка-то не за горами.
   -- Нѣтъ, пожалуйста... Они не для посылокъ сюда ходятъ. Намъ заниматься нужно.
   -- Ай-ай-ай, скажите, пожалуйста! Какое тутъ таинство совершается! Не смѣй мальчонка послать... Какъ же отецъ-то твой?... Не въ такомъ уже возрастѣ, и то бывало бѣгалъ... Еще за удовольствіе бывало сочтешь. И въ ученьи не отставалъ.
   -- Мало ли что было прежде!-- возразитъ Лиза.
   -- А теперь что? Переродились, что ли, люди? Иной кожей, что ли, обшиты? Съ измальства -- и такое барство! Слышите, ребятки? Къ барству не пріучайтесь: грѣхъ! Нужно отъ юности своей угождать, особливо старшимъ. Куда пошлютъ -- иди; что прикажутъ, то и...
   -- Довольно, папа, а то они развлекаются. Намъ нужно вниманіе.
   -- Развлекаются!... Развѣ я съ ними въ бирюлки играю? Я ихъ добру учу, относительно жизни вразумляю! Это гораздо дороже вашихъ стишковъ да сказочекъ. Да. Я пошлю кухарку. И подождать могу. Мнѣ все равно. Только это, Лизавета Ивановна, не резонъ, совсѣмъ не резонъ. Да.
   Такъ дѣло шло недѣль пять. Лиза наслаждалась своими успѣхами и радовалась тому, что обзавелась хотя маленькими, но своими деньжонками. Впрочемъ, ее радовали не самыя деньги, а то значеніе, какое она пріобрѣтала въ семьѣ, благодаря своимъ немногимъ рублямъ. И ей скоро пришлось почувствовать это значеніе. Разъ Иванъ Ильичъ пригналъ съ базара нѣсколько возовъ дровъ. Сталъ разсчитываться съ мужиками, и не хватило у него рублей двухъ.
   -- Софья Степановна, нѣтъ ли у тебя?-- обратился старикъ къ женѣ.
   -- Нѣту. Откуда-жь онѣ у меня? Что далъ на базаръ, то и истратила,-- отозвалась старушка.
   -- Какъ же быть-то?-- горевалъ Иванъ Ильичъ.-- Неужели изъ-за этого серію мѣнять?... Ахъ, да! Ну-ка, стрекоза, гдѣ тамъ у тебя?.. Давай-ка свои суммы-то.
   -- Сейчасъ, папа,-- отозвалась Лиза.
   Она проворно отомкнула свою шкатулочку и, съ деньгами въ рукахъ, немедленно предстала предъ отцомъ.
   -- Сколько вамъ?
   -- Давай всѣ.
   -- Извольте.
   -- Охъ, что ты, Иванъ Ильичъ!-- воскликнула Софья Степановна.-- Такъ грѣшно. Вѣдь, это ея трудовыя. Это ей на одѣяніе...
   -- Хе-хе-хе!... Испугались?-- произнесъ старикъ.-- Ну, ладно. Я вотъ только два рублика, а остальныя, ужь такъ и быть, возьми себѣ,-- прибавилъ онъ, возвращая дочери деньги.
   -- Нѣтъ, папа, если нужно, такъ возьмите,-- сказала Лиза, вновь протягивая отцу руку съ деньгами.
   -- Э, да что ты это, въ самомъ дѣлѣ!-- воскликнула старушка, ударивъ Лизу по рукѣ.
   Лиза уронила деньги на полъ. Софья Степановна бросилась поднимать ихъ.
   -- На-ка вотъ, спрячь подальше,-- говорила старушка, вручая Лизѣ деньги.-- Ты, я вижу, проста не кстати. А онъ и радъ... Ишь, ухмыляется -- сидитъ!
   -- А что-жь на нее смотрѣть-то? Она въ моемъ домѣ училище содержитъ. А всякое училище требуетъ отопленія. Вотъ я съ нея и тово...
   Онъ расплатился на дворѣ съ мужиками и, возвратившись въ комнату, торжественно возгласилъ:
   -- Ну, стрекоза, теперь подойди ко мнѣ... къ отцу своему родному... единственному!
   Лиза подошла. Старикъ взялъ ее за голову и три раза звонко поцѣловалъ въ маковку. Старушку такъ умилило это зрѣлище, что она перекрестилась и прослезилась.
   -- Спасибо, стрекоза, молодецъ!-- говорилъ Иванъ Ильичъ, ласково трепля дочку по щекѣ.-- Вишь, что значитъ слушаться отца! Вотъ ты и "безъ должности", а, вѣдь, какъ хорошо вы ходитъ... во всѣхъ смыслахъ! Ты со мно-ой... я съ тобо-ой... А то служба!.. Вотъ этакъ нуждишка случится -- куда дѣваться? И знаю, что у тебя есть... но гдѣ я тебя возьму? На службу, что ли, къ тебѣ побѣгу? А, вѣдь, мужики-то не ждутъ. Такъ-то... Не даромъ вонъ мать-то крестится... Развѣ это не видно? Нѣтъ, матушка, что я сказалъ, то всегда свято.
   Вскорѣ послѣ этого Иванъ Ильичъ озабоченно заявилъ:
   -- Какъ же, стрекоза, вѣдь, у насъ чаю нѣтъ, до жалованья еще пять дней. Ты ужь тово... достань тамъ.... Я на тебя больше тратилъ. Обижаться тебѣ тутъ нечего.
   -- Охъ, Господи, этакъ онъ у ней все повымотаетъ,-- прошептала старушка, но въ слухъ не возразила.
   Этл два случая, повидимому, неважные, возвысили Лизу въ собственныхъ глазахъ и доставили ей наслажденіе думать, что и она, наконецъ, имѣетъ возможность быть хоть чуточку полезною для другихъ.

-----

   23 ноября приходились именины Перова. Въ предыдущемъ году онъ по разнымъ соображеніямъ скрылъ день своего тезоименитства, во на этотъ разъ ему захотѣлось сказать объ этомъ днѣ, по крайней мѣрѣ, Щуровымъ, и онъ сдѣлалъ это еще наканунѣ. Ему пришла мысль устроить для хозяевъ пирогъ и закуску непремѣнно въ своей комнаткѣ. Планъ этотъ понравился Софьѣ Степановнѣ и Лизѣ. Старушка съ полнымъ усердіемъ принялась за исполненіе порученій Перова по части закупокъ и за изготовленіе пирога.
   Когда Перовъ возвратился съ уроковъ, то почти не узналъ своей комнатки: такъ она преобразилась. Письменный столъ куда-то исчезъ. На мѣстѣ его, въ простѣнкѣ, стоялъ круглый столъ, перенесенный сюда изъ гостинной и покрытый лучшею скатертью. Подъ нимъ красовался новенькій коврикъ; вмѣсто двухъ стульевъ, ихъ стояло теперь уже полдюжины. Возлѣ одного окна появилась плошка съ роскошнымъ фикусомъ. Въ углу раскрытъ былъ ломберный столъ, покрытый ярко-бѣлой скатертью. На немъ, вокругъ пирога, симметрично разставлены были разныя коробочки съ закуской и бутылки. Ножи, вилки и салфетки -- самыя парадныя. Для довершенія очарованія, въ комнатѣ было накурено "монашкой". И всѣмъ этимъ былъ Перовъ обязанъ заботливости Софьи Степановны. Лизѣ тутъ принадлежала только мысль относительно фикуса.
   Едва Перовъ успѣлъ обозрѣть необычайную обстановку своей комнаты, какъ передъ нимъ предстали мать и дочь. Софья Степановна держала въ рукахъ рублевый тортъ въ картонной коробкѣ.
   -- Съ ангеломъ васъ, родимый!-- начала старушка, низко кланяясь.-- Вотъ вамъ отъ насъ... съ Лизой.
   -- Благодарю васъ. Но съ какой стати вы это?-- сказалъ Перовъ и, принявъ тортъ, поставилъ его на окно.
   -- Поздравляю... Сто лѣтъ и куль червонцевъ,-- сказала Лиза, выдвигаясь изъ-за матери и крѣпко пожимая руку имениннику.
   -- Спасибо, спасибо, коллега!-- отвѣтилъ Перовъ, привѣтливо улыбаясь.
   -- Впрочемъ, я беру назадъ свое благожеланіе,-- поправилась Лиза.
   -- Почему?-- спросилъ Перовъ.
   -- Да я вспомнила, что въ такой формѣ благожеланіе сопровождалось у Гоголя непріятными послѣдствіями,-- объяснила юная поздравительница.-- Лучше я пожелаю вамъ всего, всего хорошаго на свѣтѣ... исполненія всѣхъ вашихъ завѣтныхъ желаній и прочая, и прочая,-- добавила она, вновь пожимая имениннику руку.
   -- Искренно, искренно благодарю,-- сказалъ Перовъ.-- А гдѣ Иванъ Ильичъ? Неужели еще не приходилъ? Пирогъ-то, вѣдь, простынетъ.
   -- Нѣтъ, онъ пришелъ, но, должно быть, одѣвается,-- объяснила старушка.
   -- А! Такъ я сейчасъ отправлюсь къ нему,-- сказалъ Перовъ и побѣжалъ приглашать старика.
   Черезъ нѣсколько секундъ онъ возвратился подъ руку съ хозяиномъ.
   -- Ой-ой-ой!-- воскликнулъ Иванъ Ильичъ, вступая въ учительскую комнату.-- И ковры, и цвѣты, и благоуханіе... Вотъ что значитъ женщина! Коли она захочетъ...
   -- Прекрасно,-- перебилъ Перовъ.-- Большое спасибо женской заботливости... Но соловья баснями не кормятъ. Пожалуйте-ка вотъ... Софья Степановна! Лизавета Ивановна! Пирожка!...
   Загремѣли тарелки, застучали ножи и вилки.
   -- Ну, почтеннѣйшій, чего бы это вамъ пожелать?-- заговорилъ Иванъ Ильичъ, наливъ себѣ рюмку англійской горькой.-- Желаю вамъ въ наискорѣйшемъ времени получить производство въ директоры!-- надумалъ онъ, высоко поднявъ рюмку.
   И старикъ быстро опрокинулъ въ рогъ рюмку.
   -- Ну, въ директоры... еще рано,-- замѣтилъ Перовъ, смѣясь.
   -- Чего тамъ рано?-- возразилъ Иванъ Ильичъ, закусывая. икрой.-- Другому кому -- рано, а такимъ людямъ никогда не рано. А дабы дѣло сіе ускорить, надо Повторить,-- съострилъ старикъ и потянулся къ бутылкѣ. Не болѣе какъ четверть часа спустя Иванъ Ильичъ, стоя посреди комнаты и возвысивъ голосъ тона на два противъ обыкновеннаго, съ безпримѣрнымъ паѳосомъ повѣствовалъ о томъ, какъ стряпчій Пузырьковъ, подпавъ подъ "казусное дѣло", принималъ очистительную присягу. "Колокола гудятъ! народъ валитъ!" -- выкрикивалъ онъ, размахивая руками.
   Вдругъ на дворѣ раздался страшный лай и визгъ собакъ.
   -- Это что такое? встревожился ораторъ.-- Это непремѣнно нищій зашелъ. Вотъ, Александръ Алексѣичъ, все говорятъ: собаки, собаки... А по моему, это самыя высокія творенія! Вотъ мои, напримѣръ...
   Но не успѣлъ онъ докончить фразы, какъ въ комнатѣ появилась кухарка и подала Перову письмо.
   -- А, такъ, значитъ, почтальонъ приходилъ,-- заключилъ Иванъ Ильичъ.-- Впрочемъ, это все едино. Вѣдь, онъ съ палкой и съ сумкой. Вотъ онѣ и думаютъ, что нищій. О, у меня псы, у я вамъ скажу... Да, вы читаете? Ну, читайте. А я пока... за ваше здоровье. А?
   Перовъ молча кивнулъ головой.
   -- А приди теперь благородный человѣкъ, такъ они и не тявкнутъ!-- продолжалъ Иванъ Ильичъ, осушивъ рюмку англійской.-- А то говорятъ: псы... Нѣтъ, псы, я вамъ скажу... Откуда это вы получили?-- спросилъ вдругъ старикъ, замѣтивъ, что Перовъ окончилъ чтеніе письма.
   -- Отъ брата,-- отвѣтилъ Перовъ.
   -- Что-жь, интересное?
   -- Да ничего. Поздравляетъ... потомъ кое-что еще пишетъ, довольно для меня важное.
   -- Гм...гм... А можно полюбопытствовать?-- спросилъ Иванъ Ильичъ, наклоняясь къ письму.
   -- Нѣтъ, извините,-- отказалъ Перовъ,-- отводя въ сторону руку съ письмомъ.-- Я дамъ вамъ прочесть, но послѣ. А теперь пусть вотъ Лизавета Ивановна прочтетъ... Лизавета Ивановна, не угодно ли? Сдѣлайте милость!..
   -- Александръ Алексѣичъ! Послушайте... Что же это такое? Мнѣ не довѣряете, а... кому не слѣдуетъ, такъ вы... тово...-- проговорилъ старикъ и развелъ руками.
   -- Погодите, Иванъ Ильичъ, сдѣлайте милость... Всѣмъ дамъ, всѣмъ,-- обнадеживалъ Перовъ.
   Наступило молчанье, во время котораго всѣ устремили глаза на Лизу. Лиза читала чужое письмо то хмурясь, то сіяя; щеки ея то блѣднѣли, то вспыхивали яркимъ румянцемъ. А въ этомъ загадочномъ письмѣ, послѣ привѣтствій и благожеланій, стояло, между прочимъ, слѣдующее: "Я не разъ принимался думать о той дѣвушкѣ, о которой ты мнѣ говорилъ еще на каникулахъ. Рѣшеніе мое теперь такое: съ Богомъ! Чего медлить? Богатства дожидаться? Такъ ты его съ роду не дождешься. По нынѣшнимъ временамъ приходится смотрѣть только на человѣка. Если она дѣйствительно такая, какъ ты разсказываешь, такъ больше этого я тебѣ и пожелать не могу. Въ наше время это такой кладъ, что лучше требовать нельзя. Помнишь, наша мать-покойница говорила? Это, братъ, сущая правда. И такъ, благословляю тебя. Дай Богъ... Позовешь на свадьбу -- хорошо, а не позовешь -- такъ и быть. Устраивайся. А повидаться -- Богъ дастъ, послѣ повидаемся. Засимъ крѣпко цѣлую тебя и желаю поскорѣй совершить. Поклонись отъ меня и ей...
   "Любящій тебя братъ, Николай".
   Кончивъ чтеніе, Лиза вскочила съ своего мѣста и торопливо сунула Перову письмо.
   -- Что, интересно?-- спросилъ Перовъ, пристально взглянувъ ей въ глаза.
   -- Это ваши интересы,-- съ усиліемъ проговорила она и выбѣжала изъ комнаты.
   -- Куда же вы? Лизавета Ивановна! Позвольте,-- засуетился Перовъ.
   Лиза добѣжала до столовой, бросилась на диванъ и, уронивъ голову на столъ, зарыдала.
   -- Куда вы? Лизавета Ивановна!-- повторялъ Перовъ, появившись въ столовой. Лиза продолжала рыдать.
   -- Что съ вами?-- продолжалъ Перовъ, приближаясь къ дѣвушкѣ.
   -- Ничего... Идите... идите къ своей... невѣстѣ!-- задыхаясь, проговорила Лиза.
   -- Голубка моя, да, вѣдь, это о васъ писано-то!-- ласково говорилъ Перовъ, наклонившись и взявъ ее за талію.-- Вѣдь, это ты, моя хорошая, ты! Скажи же теперь: вѣдь, ты моя? Да? Скажи, дорогая!
   Лиза подняла голову, положила Перову руку на плечо и крѣпко прижалась къ его груди. Онъ съ жаромъ поцѣловалъ ее въ голову.
   -- Александръ Алексѣичъ! Это вы что же? Это, братъ, тово...-- съ недоумѣніемъ возгласилъ старикъ, появляясь въ дверяхъ столовой вмѣстѣ съ Софьей Степановной.
   -- Имѣю право, Иванъ Ильичъ, имѣю право... Это моя невѣста!-- весело сказалъ Перовъ, подводя Лизу къ родителямъ.
   -- Какъ невѣста? Когда?-- растерянно говорилъ отецъ, растопыривъ руки.
   -- Чего допрашиваешь-то? Дитё малое!... Благодари Господа! Охъ, вы, мои голубчики!-- съ волненіемъ произнесла Софья Степановна и бросилась обнимать жениха и невѣсту.
   -- Мамочка, я счастлива! Мамочка моя!-- радостно причитала Лиза, цѣлуя мать.
   На оживленной, торжествующей физіономіи дѣвушки еще блестѣли слѣды недавнихъ слезъ.
   -- Александръ Алексѣичъ, да вы какъ... въ правду, что ли?-- все еще колебался старикъ, хотя успѣлъ уже поцѣловать и же ниха, и невѣсту.
   -- Прошу вѣрить, Иванъ Ильичъ! Лиза -- моя!-- удостовѣрялъ Перовъ и скрѣпилъ истину своихъ словъ новымъ поцѣлуемъ.
   -- Такъ это мы опятъ поздравляться... да, пожалуй, еще шипучимъ?... Ну-ка, стрекоза, распоясывайся... Доставай-ка свои... Вѣдь, на твоей улицѣ праздникъ-то.
   -- Извольте, извольте!-- съ улыбкой отозвалась Лиза и повернулась, чтобъ идти за деньгами.
   Старушка быстро остановила ее за плечи и съ укоромъ проговорила:
   -- Ну, къ чему эти глупости, Иванъ Ильичъ? Совсѣмъ ужь не къ мѣсту.
   -- Нѣтъ-нѣтъ-нѣтъ, ни за что!-- упорствовалъ старикъ.-- Когда же и выпить съ ней, какъ не теперь? Она разъ ужь надула меня... Доставай-ка, стрекоза, доставай!
   Черезъ нѣсколько минутъ всѣ снова собрались въ "учителеву" комнату. Принесли шампанскаго. Поздравились.
   -- Ну, теперь бы...-- началъ Иванъ Ильичъ.-- Коверъ тутъ есть.... Софья Степановна, пошли-ка за батюшкой, да приготовь икону.
   -- Къ чему же такъ спѣшить? Еще успѣемъ,-- замѣтилъ Перовъ.
   -- За одно бы ужь... Да и крѣпче было бы,-- изъяснилъ старикъ.
   -- Не безпокойтесь,-- сказалъ Перовъ,-- такъ крѣпко, что... (Онъ не договорилъ и пожалъ Лизѣ руку).
   -- Вотъ что, Александръ Алексѣичъ,-- продолжалъ Иванъ Ильичъ послѣ значительной паузы,-- вы, можетъ быть, думаете, что у меня богатство есть? Дескать, одна дочь... накопилъ? .
   -- Не думалъ я этого,-- съ улыбкой заявилъ Перовъ.
   -- То-то. Ни шиша у меня нѣтъ; такъ и знай,-- предупреждалъ старикъ.
   -- И-и, да что онъ болтаетъ!-- встряла Софья Степановна.-- Какъ будто ужь мы нищіе какіе. Не сомнѣвайтесь, батюшка, по силѣ-помочи снарядимъ.
   -- Да къ чему вы это говорите? Вѣдь, я объ этомъ вопроса не поднималъ,-- съ гримасой замѣтилъ Перовъ.
   -- Все-таки... Чтобъ вы знали... Что-жь онъ зря говоритъ?
   -- А я опять-таки скажу: нѣтъ у меня ни шиша, и больше ничего!-- повторилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Ну, и прекрасно... Ничего у васъ не спрашиваютъ. Оставимъ это,-- серьезно проговорилъ Перовъ.
   -- Ой ли?-- весело воскликнулъ родитель.
   -- Да, конечно...
   -- А если я васъ обманулъ?
   -- Это дѣло ваше.
   -- А, вѣдь, я и вправду обманулъ. У меня есть...
   -- Ну, такъ что же? Будетъ, пожалуйста...
   -- Ей-Богу, есть... Спросите-ка у стрекозы...
   -- Зачѣмъ вы ее такъ называете?-- замѣтилъ Перовъ.
   -- А такъ мнѣ нравится,-- объяснилъ Иванъ Ильичъ.-- васъ она и такая, и сякая, а для меня она все будетъ стрекоза. А она знаетъ, ей-Богу, знаетъ! Ну-ка, стрекоза, скажи, сколько у отца серій?
   Лиза засмѣялась.
   -- То-то и есть-то,-- сказалъ старикъ.-- А мнѣ, все-таки, не вѣрится,-- продолжалъ старикъ, немного помолчавъ.-- И какъ это такъ случилось? Оказія! Ходила, напримѣръ, въ классъ, экзаменъ сдавала, примѣтнаго ничего не было... И вдругъ... Когда же это любезничали?
   -- Да мы и не любезничали,-- сказала Лиза, взглянунъ на Перова.
   -- А какъ же это вышло?-- допытывался Иванъ Ильичъ.-- Вѣдь, это...
   -- Э, да что тамъ!-- перебила Софья Степановна.-- Какъ ни вышло, да вышло. Слава тебѣ, Господи! Радоваться надо.
   -- Да развѣ я не радуюсь?-- возразилъ старикъ.-- Александръ Алексѣичъ, неужели я не радуюсь? А?
   Перовъ засмѣялся. Иванъ Ильичъ подошелъ къ будущему зятю.
   -- То-есть вотъ какъ радуюсь! вотъ какъ! вотъ какъ! приговаривалъ старикъ, тиская въ объятіяхъ Перова.-- Заживемъ теперь... на славу!-- продолжалъ онъ, отдохнувъ.
   -- Теперь бы и чайку пора,-- предложила Софья Степановна.
   -- Да развѣ мы еще не пили?-- удивился старикъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Тьфу! Всякое время потерялъ. Такъ и думалъ, что ужь пили. Вотъ что значитъ... радость-то!
   

X.

   Свадьбу Перовъ назначилъ немедленно послѣ святокъ. Поэтому всѣ святки въ домѣ Щуровыхъ прошли въ усиленныхъ хлопотахъ. Софья Степановна то и дѣло требовала у мужа денегъ на разные заказы и покупки. Иванъ Ильичъ, такъ энергично доказывавшій Перову свою радость, впалъ, наконецъ, въ совершенно противуположное настроеніе. Во всю жизнь свою онъ не тратилъ денегъ такъ часто и въ такомъ количествѣ, какъ теперь. Вотъ это-то обстоятельство и привело его мало-по-малу въ уныніе. Онъ просто, какъ говорится, отуманѣлъ. Выдавая безъ возраженій "серіи", онъ вдругъ иногда поднималъ цѣлую исторію изъ-за рубля.
   -- Зачѣмъ это нужно? Когда-жь это кончится?-- привязывался онъ къ Софьѣ Степановнѣ.-- Не дамъ! Гдѣ хочешь бери...
   Пока шли траты на изготовленіе приданаго, Иваномъ Ильичомъ руководила хотя непріятная, но неотразимая мысль, что "это нужно... нельзя безъ того; это на всю жизнь..." Но когда пододвинулся вопросъ объ устройствѣ свадебнаго пиршества, то тутъ ужь старикъ позволилъ себѣ вступить въ права самостоятельнаго и строго-разсчетливаго человѣка. Дня за три до свадьбы, Софья Степановна, ложась спать, въ раздумьи проговорила:
   -- Хлопотала, хлопотала, а еще сколько дѣла впереди! Пѣвчихъ пригласить, музыкантовъ нанять, повара позвать...
   -- Что-о?-- встрепенулся Иванъ Ильичъ, начинавшій ужь дремать.
   -- Я говорю: дѣла еще много,-- повторила старушка.
   -- Ты что еще затѣваешь?
   -- Я не затѣваю, а что надобно...
   -- Гдѣ же тутъ надобность? Музыку, повара... Чортъ знаетъ что!
   -- А какъ же? Такъ водится. Безъ этого нельзя.
   -- Да что ты, въ умѣ или нѣтъ? На кой шутъ тебѣ музыка? Кто у тебя танцовать будетъ? Мы, что ли, съ тобой?
   -- Ахъ, Боже мой, зачѣмъ же мы? Молодежь...
   -- Какая? Откуда она?
   -- Какъ какая? Лизины подруги, Александръ Алексѣичевы учителя.
   -- Ну, это что за знакомство? Я никого изъ нихъ съ роду не видалъ. Разоряться на то, чтобы поналѣзли сюда Богъ знаетъ откуда опивать да объѣдать... Что за блажь такая?
   -- Но, вѣдь, ты не запретишь Александру Алексѣичу звать учителей. Что же они тутъ будутъ дѣлать безъ барышенъ?
   -- Александръ Алексѣичъ никого звать не будетъ. Онъ мнѣ самъ говорилъ. Да и братъ ему пишетъ: "позовешь, говоритъ, на свадьбу -- хорошо, а не позовешь -- такъ и быть". Такъ онъ и брата не хочетъ звать. Прямо, говоритъ, къ ранней обѣднѣ, либо къ вечернѣ...
   -- Мало ли, что онъ говоритъ. Мы на это не должны смотрѣть. Мы должны сполна усердіе показать, обрядъ какъ слѣдуетъ исправить.
   -- Ну, и показывай, и исправляй. А я что сказалъ, то и будетъ. Помилуй! Вѣдь, это съ ума сойдешь: пѣвчимъ отвали, музыкѣ отвали, повару отвали. За что, про что?
   -- Что же? Дочь-то у насъ не родная, что ли или какая-нибудь потерянная, или, за нею еще десять сидятъ?... Ужь на что вонъ въ слободѣ... Иной чуть кормится, а станетъ дочь отдавать -- ничего не жалѣетъ. Музыка-то дня два по улицамъ ходитъ, гостей тьма, и всѣ пляшутъ. Этакой случай! А мы хотимъ какую-то панихиду устроить. На что это похоже? Ты подумай...
   -- Я подумалъ... Ты смотришь на слободу, а въ другія мѣста не смотришь. Нынче вонъ аристократы, богачи, и то безо всего обходятся. Мало-мальски, повѣнчается, и прямо маршъ на желѣзную дорогу. Къ чему же мы-то будемъ топорщиться?
   -- Не топорщиться, а чтобъ было честь-честью, чтобъ Лизѣ вѣчная память была объ дѣвичествѣ объ своемъ, и объ домѣ родительскомъ. А то что же это такое? Господи помлуй! Вмѣсто торжества этакую грусть сдѣлать! Вѣдь ее, бѣдную, до смерти засмѣютъ. А насъ, думаешь, похвалятъ?
   -- Это у тебя въ слободѣ засмѣютъ, а благородные люди мнѣ всегда за это честь отдадутъ. Нѣтъ, это ты лучше и не разводи. Прихотей твоихъ я не намѣренъ исполнять. Да у меня теперь и денегъ почти нѣтъ.
   -- Ну, что ты это, Иванъ Ильичъ! Не дѣлай ты этого, Богомъ тебя прошу!-- взмолилась Софья Степановна.-- Ну же, голубчикъ! Вѣдь, это на вѣки-вѣчные...
   -- Хоть бы на безконечные. Не хочу, не могу. Сказалъ -- и больше нечего. Будетъ, я спать хочу,-- отрѣзалъ Иванъ Ильичъ и повернулся на другой бокъ.
   -- Спасибо тебѣ, спасибо! Распрекрасный родитель!-- сквозь слезы проговорила Софья Степановна.-- Что я теперь буду дѣлать? Господи Боже мой! Вѣдь, это все равно, что голову снять! Но нѣтъ, я не допущу, чтобъ Лиза терзалась и вѣкъ плакалась на меня. Свою шубу продамъ, свои серьги жемчужныя продамъ, все продамъ, а ужь голубку свою безъ радости не оставлю.
   -- Попробуй! Можетъ, за это и похвалятъ... не засмѣютъ!-- едва слышно отозвался Иванъ Ильичъ.
   Обычная надежда Софьи Степановны на то, что Иванъ Ильичъ "обойдется", на этотъ разъ обманула ее. Утромъ слѣдующаго дня онъ пребылъ столь же непреклоненъ, какъ и наканунѣ. Не достигнувъ цѣли прямымъ путемъ, старушка вступила на путь окольный. Оставшись съ дочерью наединѣ, она заговорила:
   -- Какъ же это, Лиза?... Вѣдь, отецъ никакого торжества не хочетъ дѣлать: ни музыки, ни повара,-- ничего. Ты его проси. Что, молъ, это за срамъ такой?
   -- Мама, да зачѣмъ это?-- возразила Лиза.-- И Александръ Алексѣичъ не хочетъ, а мнѣ и вовсе не нужно.
   -- Какъ не нужно? Что ты? А какъ же подруги-то твои? Вѣдь, ты ихъ звала?
   -- Никого не звала.
   -- Какъ не звала? Вѣдь, ты сама же мнѣ говорила, что позвать нужно.
   -- Мало ли что говорила. Александръ Алексѣичъ не пожелалъ, я и раздумала.
   -- Ахъ, ты, дура этакая! Да какъ это можно? Что ты надѣвала?.. Свадьба; и вдругъ въ молчанку! Развѣ такъ дѣлаютъ? Нѣтъ, ты позови хоть теперь. Если у кого и платья параднаго нѣтъ, все равно зови. У насъ, молъ, запросто... и безъ платья, молъ, рады будемъ. А какъ ты своихъ позовешь, тогда и Александръ Алексѣичъ своихъ позоветъ... вотъ посмотри! И выйдетъ у насъ торжество, и всѣ будутъ любоваться. А, прежде всего, проси отца, неотступно проси!
   -- Нѣтъ, мама, ничего я этого не сдѣлаю.
   -- Отчего?
   -- Оттого, что все это лишнее. Мнѣ, это ненужно, и Александру Алексѣичу не нужно. Зачѣмъ же я буду передъ папой притворяться и лгать? Ваша парадность, вѣдь, ничего не прибавитъ къ моему счастью...
   -- Лиза... Господи! да ты хоть мать-то пожалѣй!-- умоляла старушка.-- Вѣдь, это срамъ! Конфузъ на весь бѣлый свѣтъ!
   -- Я васъ жалѣю,-- сказала Лиза,-- для васъ будетъ меньше хлопотъ, меньше траты. Развѣ вамъ это вредно?
   -- Такъ, стало быть, ты не будешь просить отца?
   -- Не буду.
   -- Ну, Богъ съ тобой; видно, я тебѣ ненужна...
   Старушка заплакала. Лиза бросилась обнимать ее.
   -- Мамочка... дорогая... неужели вы думаете?... Я вамъ вѣчно, вѣчно буду благодарна! Вѣдь, это вамъ такъ кажется... Вы все по-старинному... Вы сами увидите, сами поймете... Еще спасибо скажете, повѣрьте. Все слава Богу... Перестаньте, мамочка, ну же перестаньте!
   Софья Степановна очутилась въ драматическомъ положеніи. Съ одной стороны, ей не хотѣлось дѣйствовать вопреки желаніямъ Перова и дочери, съ другой -- конфузливо чувствовалось передъ Иваномъ Ильичемъ, которому она такъ патетически выразила рѣшимость настоять на своемъ. Кромѣ того, ее не переставала смущать мысль, что ее "засмѣютъ" и "захаять" люди.
   Свадьба, однако-жь, состоялась вполнѣ по плану Перова,-- безо всякой торжественности и безъ гостей. Поздравляя молодыхъ, Софья Степановна старалась казаться довольною и веселою, но не могла подавить чувства грусти. За то Иванъ Ильичъ всецѣло и беззавѣтно отдавался чувству радости.

------

   Молодые заняли ту часть дома, гдѣ дотолѣ помѣщался Перовъ. Иванъ Ильичъ немедленно прозвалъ эту часть "учительскимъ департаментомъ" и былъ чрезвычайно радъ своей находчивости. На другой же день послѣ свадьбы, Перовъ, за обѣдомъ, заявилъ своимъ "новымъ родителямъ", что отъ будетъ попрежному платить имъ за квартиру.
   -- И, что вы, родной! Развѣ съ своихъ берутъ?-- воскликнула Софья Степановна.
   -- Хе-хе-хе!... А ежели имъ хочется... Чтожь тутъ подѣлаешь?-- отозвался Иванъ Ильичъ.
   -- Именно -- хочется,-- подхватилъ Перонъ.-- Опредѣленность отношеній -- самое лучшее. За квартиру я все равно бы платилъ, если-бъ жилъ въ другомъ мѣстѣ, и вы все равно бы получали за квартиру, если бы у васъ жилъ кто-нибудь другой.
   -- Вѣрно, вѣрно,-- подтвердилъ старикъ.
   -- Да что ты, Иванъ Ильичъ, Богъ съ тобой!-- возразила Софья Степановна.-- Положимъ, мы получали... Но, вѣдь, это нужды ради. А теперь я бы никого и ногой не пустила въ свой домъ. Съ какой стати? Много-ль намъ нужно? Всего достигли, жить остается немного. Нѣтъ, Александръ Алексѣичъ, будемъ лучше по-божьему: вмѣстѣ жить, вмѣстѣ кушать... все сообща. А тамъ что Богъ дастъ...
   -- Какъ хотите, я, вѣдь, не требую,-- сказалъ Иванъ Ильичъ.-- Это я на слова Александра Алексѣича... Это его добрая воля. А я что-жь?... Не нужно, такъ и не нужно. Будемъ все вмѣстѣ...
   Послѣ нѣкотораго колебанія, Перовъ уступилъ просьбѣ старушки, тѣмъ болѣе, что ея доводы оказались убѣдительными даже для Ивана Ильича.
   Но вскорѣ обнаружились большія неудобства "совмѣстнаго" житья родителей и дѣтей. Первымъ поводомъ къ обнаруженію этихъ неудобствъ послужило то обстоятельство, что Лиза возобновила свои занятія съ мальчиками и дѣвочками. Иванъ Ильичъ проигнорировалъ это обстоятельство, но Софью Степановну оно сильно взволновало. Во время перваго же урока она вызвала Лизу изъ "занятной комнаты", завела ее въ спальню и начала:
   -- Послушай, Лиза, что-жь это ты дѣлаешь?
   -- А что?-- спросила Лиза.
   -- Зачѣмъ ты опять собрала эту дрянь?
   -- Какую?
   -- А ребятишекъ этихъ.
   -- Зачѣмъ прежде собирала, затѣмъ и теперь: учить...
   -- Съ какой же стати? Теперь ужь это вовсе тебѣ не къ лицу. При этакомъ положеніи -- и вдругъ ребятишекъ обучать? Вѣдь, это кому дѣться некуда, кому ѣсть нечего,-- ну такъ! А, вѣдь, ты не нищая! Этакой у тебя мужъ -- и ты такъ себя унижаешь!
   -- Что вы это, мама? Я васъ не понимаю. Не вы ли такъ радовались, что я пріобрѣла себѣ право учительницы? А теперь говорите такія вещи...
   -- Да, радовалась, радовалась на случай... Боялась, что тебѣ Богъ судьбы не дастъ, что послѣ отца съ матерью ты несчастной останешься. А теперь на кой лядъ тебѣ все это? Тьфу -- и больше ничего!
   -- Ахъ, мама, но зачѣмъ же я училась? И куда мнѣ дѣвать свободное время? Вотъ Александръ Алексѣичъ теперь на урокахъ, возвратится часа въ три; что я буду дѣлать цѣлое утро?
   -- Да что всѣ благородныя дѣлаютъ. Ничего. Одѣнется, погуляетъ, куда-нибудь зайдетъ. Всѣ видятъ ея наряды, любуются... И ты тоже не какая-нибудь... Что тебѣ за нужда крайняя? И безъ того люди говорятъ... послушай-ка!... Вѣдь, насъ съ грязью смѣшали. Сердце кровью обливается. И жениха-то мы обвели, и приданаго-то не дали, и свадьбу-то скрыли. Каково все это переносить? А теперь вотъ узнаютъ, что ты еще ребятъ учишь -- и вовсе заѣдятъ. Такъ и рѣшатъ, что мы нищіе и сидимъ безъ хлѣба. Нѣтъ, Лиза, брось ты этихъ ребятишекъ, не марай себя, пожалуйста. Вѣдь, это чистый срамъ, ей-Богу!
   -- Мама, что вы тревожитесь разными сплетнями? Какое намъ дѣло до болтовни праздныхъ людей. Я хочу заниматься дѣломъ -- и занимаюсь. Развѣ это предосудительно? Вообще, мама, я прошу васъ не безпокоиться обо мнѣ. Надо мной теперь есть другая опека.
   -- Опека-опекой, но я тебѣ, все-таки, мать, и честь твоя мнѣ всегда дорога... А мужъ развѣ не отговаривалъ тебя отъ ребятишекъ? Тоже, небось, отговаривалъ.
   -- Нѣтъ, онъ очень радъ. Только просилъ, чтобъ я не слишкомъ утомлялась.
   -- Удивительно. Впрочемъ, вы оба еще молоды. Много ли вы съ нимъ понимаете? Я вотъ съ нимъ поговорю. А въ случаѣ чего, скажу отцу, чтобъ онъ всѣхъ этихъ ребятишекъ прогналъ. Что это, въ самомъ дѣлѣ, за срамъ! Уродничаютъ на свою голову...
   -- Ну, мама, больше говорить мнѣ съ вами некогда. Меня и такъ дѣти заждались. Заниматься я, все-таки, буду, и это не повредитъ ни мнѣ, ни вамъ,-- заключила Лиза и поспѣшила къ исполненію своихъ обязанностей.
   При первомъ удобномъ случаѣ Софья Степановна дѣйствительно завела съ Перовымъ рѣчь о томъ, что занятія съ ребятишками неприличны для Лизы и т. п. Перовъ деликатно, но вѣско замѣтилъ тещѣ, чтобы она не вмѣшивалась не въ свое дѣло. Старушка обидѣлась. Возражать зятю у ней не хватило духу, жаловаться Ивану Ильичу она не рѣшилась, но дочь не переставала пилить. Начались семейныя сцены, не бурныя, не шумливыя, но, тѣмъ не менѣе, быстро уничтожавшія всякое душевное спокойствіе. Не разъ было такъ, что въ самый разгаръ педагогическихъ работъ Лизы Софья Степановна появлялась въ "занятной комнатѣ", усаживалась въ уголку и, ни къ кому лично не обращаясь, начинала причитать что-либо вродѣ слѣдующаго:
   -- Нагадили-то!... Скоро своего собственнаго дома не узнаешь! Не было печали, такъ энти накачали... Господь послалъ дѣтокъ... Еще свои будутъ! Успѣютъ надоѣсть. Можетъ, цѣлая куча народится. Обучай -- не лѣнись. Все хочется волю свою показать. Еще бы! Пора: восемнадцать лѣтъ стукнуло. Выставляется... на свою голову! Мать хоть убейся, все ни по чемъ.
   Убѣдившись въ безполезности возраженій противъ подобной воркотни, Лиза молчала и хмурилась.
   Иванъ Ильичъ, съ своей стороны, не замедлилъ воздвигнуть тоже довольно важное препятствіе въ благоденственному и мирному житію молодой четы. Выраженіе: "все сообща", въ которомъ Софья Степановна формулировала условія новаго семейнаго положенія, старикъ понялъ очень односторонне и эгоистично. Отдавши, дочь замужъ, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, лишился великаго утѣшенія -- пересматривать и пересчитывать серіи. Онъ впалъ въ нѣкоторую меланхолію и сдѣлался весьма чувствителенъ ко всякимъ денежнымъ расходамъ. Когда Софья Степановна обращалась къ нему за деньгами, онъ сердился, отмахивался и отсылалъ ее къ зятю.
   -- Проси у него, а я теперь что-жь? Я свое дѣло сдѣлалъ, труды свои всѣ уложилъ.
   -- Да какъ же у него? Вѣдь, это неловко.
   -- Небось, ловко. Онъ больше меня получаетъ. За квартиру не платитъ, столъ нашъ. Нужно и о себѣ промыслить. Умрешь -- похорониться надо. Проси, проси, нечего тамъ.
   Софья Степановна сперва обратилась къ Перову лично и попросила у него денегъ какъ будто въ шутку. При слѣдующей надобности въ деньгахъ, она уже прибѣгла въ посредничеству Лизы. Но въ третьемъ подобномъ не случаѣ она рѣшительно заявила Ивану Ильичу, что "попрошайничать" больше не будетъ.
   -- Что это на самомъ дѣлѣ? На что похоже?-- протестовала Софья Степановна.-- Вѣдь, это не въ свой карманъ лѣзть... Разъ послалъ, два послалъ и въ третій посылаетъ! Какъ не стыдно? Вѣдь, у нихъ тоже не золотое дно. Ничего не видя -- "давай денегъ! давай денегъ"! Какъ хочешь, а я просить больше не пойду. Коли жалко денегъ, такъ сиди безъ хлѣба... Мнѣ все равно. Всякъ знаетъ, что я тутъ не виновата. Я жалованья не получаю.
   Иванъ Ильичъ молча выслушалъ обличительную рѣчь старушки и тутъ же придумалъ новый способъ "взиманія". Онъ написалъ Перову записку, съ обозначеніемъ потребной суммы, и отправилъ ему эту записку съ кухаркой. Перовъ поморщился, но деньги выдалъ. Этотъ новоизобрѣтенный способъ весьма понравился Ивану Ильичу, и старикъ практиковалъ его съ неуклонною послѣдовательностью и настойчивостью. Понадобится ли купить что-либо, или выдать прислугѣ жалованье, или уплатить по счету какому-нибудь сапожнику,-- сейчасъ же изготовлялась записка по адресу. "Для большаго удобства", Иванъ Ильичъ призывалъ въ дѣятельности свой почтамтъ обыкновенно послѣ ужина, когда отцы и дѣти расходились по своимъ половинамъ. При такой, слишкомъ уже рѣзкой, опредѣленности отношеній, Перовъ почувствовалъ себя весьма стѣсненно, тѣмъ болѣе, что ему приходилось иногда занимать деньги у своихъ товарищей. Не одному Перову, но и всѣмъ чувствовалось какъ-то неловко. Семейныя отношенія становились все болѣе и болѣе натянутыми, ненормальными. Живаго человѣческаго общенія между молодыми и стариками уже не стало. За чайнымъ, за обѣденнымъ столомъ царило общее молчаніе. Молча сходились, молча и расходились, съ озабоченными, пасмурными физіономіями.
   Такъ прошло болѣе мѣсяца.
   Послѣ одного безмолвнаго ужина, возвратившись на свою половину, Перовъ въ полголоса заговорилъ.
   -- Лиза, такъ жить больше нельзя. Сама видишь.
   -- Да, не очень весело.
   -- То-то и дѣло. Изъ медоваго мѣсяца намъ сдѣлали Богъ знаетъ что. Намъ нужно выйти изъ этого положенія.
   -- Конечно; но какъ же это сдѣлать?
   -- Очень просто: нужно нанять особую квартиру, и чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше.
   -- Да, вѣдь, теперь это намъ очень тяжело будетъ.
   -- Чѣмъ тяжело?
   -- Нужно будетъ всѣмъ обзаводиться сначала. Если-бъ этакъ черезъ годъ, такъ мы исподволь запаслись бы, чѣмъ нужно, и тогда ужь...
   -- Черезъ годъ!... Помилуй, можно ли столько времени оставаться здѣсь при такихъ условіяхъ? Какъ-нибудь перебьемся. Намъ двоимъ не много требуется. Лишняго затѣвать не будемъ. Нѣтъ, по моему, нужно убираться отсюда немедленно и ни на что не взирая. Завтра же начну искать квартиру.
   -- Ну, какъ хочешь. Искать, такъ искать.
   Черезъ нѣсколько дней Перовъ отыскалъ себѣ незатѣйливую квартирку и отдалъ новой хозяйкѣ десятирублевый задатокъ. Рѣшено было переѣзжать на новоселье въ первый же воскресный день.
   Утромъ роковаго дня, за чаемъ, Перовъ объявилъ старикамъ, что онъ "сегодня же" переѣзжаетъ съ Лизой на квартиру. Софья Степановна, пораженная нежданной вѣстью до изумленія, въ первое время не могла даже слова выговорить. Съ чувствомъ щемящей тоски и съ страдальческимъ выраженіемъ лица она лишь испуганно переводила глаза съ зятя на дочь и обратно. Иванъ Ильичъ, выслушавъ заявленіе Перова, встрепенулся, выпрямился и, поводя бровями, медленно проговорилъ:
   -- На квартиру? На какую квартиру?
   -- На самую обыкновенную,-- сказалъ Перовъ.
   -- Зачѣмъ на квартиру?
   -- Жить.
   -- Это что-жь за фокусы такіе?
   -- Это не фокусы, а удовлетвореніе необходимой потребности,-- изъяснилъ Перовъ.
   -- Александръ Алексѣичъ, да что вы это? Лиза! ай ты съ ума сошла?-- разразилась, наконецъ, старушка и громко завыла.
   Перовъ и Иванъ Ильичъ что-то продолжали говорить, но за голосьбой Софьи Степановны не могли разслышать другъ друга. Наконецъ, Перовъ всталъ и направился въ свою комнату. Старикъ пошелъ за нимъ. Софья Степановна, обнявъ Лизу, продолжала что-то причитать.
   -- Развѣ васъ кто гонитъ?-- говорилъ Иванъ Ильичъ уже въ комнатѣ зятя.
   -- Никто не гонитъ, сами уходимъ,-- отозвался Перовъ, принимаясь собирать и складывать различныя вещи.
   -- Ну, такъ что же вы? Развѣ такъ можно... съ родителями? Наплевалъ да и маршъ! Вамъ обиды никакой не было. А что я, можетъ быть, безпокоилъ васъ деньгами, такъ это... Что-жь тутъ такого? Мы не чужіе. Я на васъ больше потратилъ. Опять же вы сами изъявили согласіе. Помните?
   -- Помню, помню, Иванъ Ильичъ,-- отвѣтилъ Перовъ, продолжая свои занятія.
   -- Вотъ какъ! Ужь "Иванъ Ильичъ" сталъ, вмѣсто "папаши"!-- обидчиво проговорилъ старикъ.-- Видно солонъ вамъ пришолся...
   -- Да чѣмъ вы тутъ обижаетесь?-- возразилъ Перовъ.-- Рано ли, поздно ли, намъ необходимо разойтись. Нельзя же вѣчно жить вмѣстѣ.
   -- Почему?
   -- А потому, что мы волей-неволей стѣсняемъ другъ друга. Лучше предоставимъ себѣ свободу. Кромѣ того, намъ съ Лизой нужно болѣе удобное помѣщеніе. Къ намъ будутъ ходить ученики, а со временемъ и пансіонеровъ пустимъ.
   -- Лихія болѣсти еще,-- проворчалъ Иванъ Ильичъ.
   -- Можетъ, и лихія болѣсти,-- согласился Перовъ.
   -- То-то. Оно на свободѣ-то удобнѣе. Но, вѣдь, полиція вездѣ сыщетъ,-- закинулъ старикъ.
   -- Лиза!-- крикнулъ Перовъ,-- будетъ тебѣ тамъ. Надо собираться; я сейчасъ за ломовымъ...
   Лиза быстро явилась на зовъ мужа и принялась помогать ему. Она тяжело дышала, руки ея дрожали. Видно, что слезы и причитанія матери не прошли дли нея безслѣдно. Черезъ минуту за сцену суеты приплелась и старушка, убитая и съежившаяся.
   -- Александръ Алексѣичъ, да неужели вы и вправду?-- плаксиво заговорила она, прислоняясь къ притолкѣ.
   -- Что?
   -- Уходите отъ насъ?
   -- Вправду, вправду.
   -- О-охъ, Го-осподи!...
   -- Что-жь тутъ особеннаго? Не на край свѣта скрываемся,-- говорилъ Перовъ.-- Намъ нужна болѣе удобная квартира, мы и нашли ее. Будемъ навѣщать другъ друга. Еще лучше будетъ, вотъ посмотрите... Ну, теперь почти все. Пора за ломовымъ,-- заключилъ Перовъ. Онъ поспѣшно одѣлся и ушелъ.
   -- Это все ты надѣлалъ, на твоей душѣ грѣхъ будетъ,-- упрекнула Софья Степановна мужа.
   -- А что я надѣлалъ? Молокососы капризничаютъ, уродничаютъ, а я виноватъ. Скажите, пожалуйста!
   -- Да кто до этого довелъ-то? Вѣдь, ты! Сколько разъ я тебѣ говорила: "зачѣмъ ты такъ дѣлаешь? Не добромъ это кончится". Такъ вотъ и вышло.
   -- Нѣтъ, сударыня, довела до всего своимъ воспитаніемъ,-- доказывалъ Иванъ Ильичъ.-- Полюбуйся-ка вотъ... Ишь поспѣшаетъ дочка-то милая! Не чаетъ улизнуть отъ родителей. Вотъ оно, воспитаніе-то твое!
   -- Привелъ!-- объявилъ Перовъ, быстро входя въ комнату.
   Вслѣдъ за нимъ вошелъ плечистый ломовой, которому Перовъ указалъ, какія вещи нужно выносить прежде всего. Началась возня. Перовъ, Лиза и даже Софья Степановна подсобляли мужику управляться съ ношей. Только Иванъ Ильичъ все время стоялъ, прижавшись въ уголъ, опустивъ руки и растерянно водя глазами.
   -- Иванъ Ильичъ, какъ же! Вѣдь, у нихъ только три стульца, четвертое кресло,-- спохватилась старушка.-- Вѣдь, имъ нужно дать мебели-то.
   -- Чего мебели?-- невнятно проговорилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Я говорю: мало у нихъ,-- повторила Софья Степановна.
   -- Ну?
   -- Такъ дать имъ нужно.
   -- Мебели-то?
   -- Ну, да, да...
   -- Мебель... Да, вѣдь, мебель...
   Не договоривъ фразы, старикъ уставилъ на жену пристальный, но тупой и безсмысленный взглядъ.
   -- Да не нужно, не нужно,-- заговорилъ Перовъ, въ увѣренности, что тесть скупится.-- Обойдемся пока. Если и вы иногда пожалуете, все-таки, будетъ на чемъ сѣсть. Какъ разъ четыре мѣста.
   Когда пожитки Перовыхъ были уже всѣ уложены, началась сцена прощанія. Софья Степановна нѣсколько разъ поцѣловала дочь, перекрестила ее и, отвернувшись, закрыла лицо обѣими руками. У Лизы показались на глазахъ слезы.
   -- Ну, къ чему это?-- замѣтилъ Перовъ.-- Изъ самаго обыкновеннаго обстоятельства сдѣлали какую-то драму, чуть не трагедію.
   -- Ну, папаша, прощайте!-- взволнованно проговорила Лиза, оборачиваясь въ сторону отца.
   -- Лиза, ты развѣ... тово?...-- отозвался старикъ, подходя къ дочери.-- Какъ же ты, Лиза?... А со мной-то, со мной-то, Лиза... со мной-то кто-жь?...
   Колѣнки у старика затряслись, онъ весь задрожалъ, покачнулся, охватилъ Лизу обѣими руками и... зарыдалъ.
   Черезъ полчаса Иванъ Ильичъ былъ уже невообразимо пьянъ. Едва двигаясь по опустѣлымъ комнатамъ, онъ кричалъ во всю глотку, чему-то хохоталъ, мимоходомъ билъ кулакомъ по столу, по кресламъ, по шкафу, и ругался самыми крѣпкими словами. Софья Степановна въ первый разъ видѣла мужа такимъ. Боясь, какъ бы не потерпѣть отъ него обиды "дѣйствіемъ", она сбѣжала въ кухню. Здѣсь старушка вспомнила, что молодые уѣхали даже безъ такихъ необходимыхъ вещей, какъ чайныя принадлежности.
   -- Теперь -- Господи благослови!-- наступитъ вечеръ, изъ чего они будутъ чай пить?-- безпокоилась Софья Степановна и напала на счастливую мысль.
   Она тихонько достала изъ кладовой маленькій самоварчикъ, "отставной" чайникъ, двѣ "запасныхъ" чашки и все это отправила на новую квартиру.
   -- Акушеркинъ домъ, голубенькій, на Банной улицѣ, на углу...-- разъясняла она кухаркѣ.-- Акушерка Иванова... Рядомъ лавочка... Гдѣ, молъ, тутъ Александръ Алексѣичъ, учитель?... Кланяйся имъ!-- заключила старушка, провожая посла на крыльцо.
   

XI.

   Какъ ни торопливъ былъ переѣздъ Перовыхъ на новую квартиру, все-таки, они въ тотъ же день успѣли сообщить своему новоселью нѣкоторую домовитость. Мѣстная городская дума "провалила" вопросъ о прекращеніи торговли въ воскресные дни, вслѣдствіе чего Перовы и въ воскресенье свободно могли закупить, себѣ все необходимое на первый случай. Прислугу имъ обязательно подыскала хозяйка и водворила ее на новое мѣсто жительства еще наканунѣ переѣзда квартирантовъ. Вечеромъ молодые уже "чувствовали себя какъ дома". Комнаты (всего три) были прилично натоплены. Въ одной изъ нихъ, на столѣ, накрытомъ новенькою "приданою" скатертью, кипѣлъ самоварчикъ. Перовы сидѣли vis-à-vis, пили чай и бесѣдовали.
   -- И такъ, мы съ тобой одни,-- началъ Перовъ,-- вступили, такъ сказать, въ новую фазу бытія. Поздравляю тебя...
   -- Спасибо,-- сказала Лиза.-- Но знаешь что? Я, должно быть, не скоро привыкну къ такой жизни, хотя мы къ ней и стремились.
   -- А что?
   -- Да, вѣдь, все время съ родителями, ни одного дня безъ нихъ. Ты вотъ еще въ дѣтствѣ былъ оторванъ отъ семьи, такъ тебѣ такіе переходы ужь ничего не значатъ. А я -- дѣло другое. Мнѣ вотъ такъ и кажется, что вонъ тамъ, въ угловой комнатѣ, папаша и мамаша.
   Лиза загрустила и приняла серьезный видъ.
   -- Надъ этими людьми какъ-то совѣстно смѣяться,-- сказала она.-- Напримѣръ, папаша... Повидимому, въ немъ много несимпатичнаго: вѣчно возражаетъ, всему мѣшаетъ, не понимаетъ многихъ самыхъ простыхъ человѣческихъ отношеній, иногда даме грубо ругается, а, между тѣмъ... Вотъ хоть давеча: онъ меня просто поразилъ. Какая глубина чувства, и хорошаго чувства! Признаюсь, я долго не могла успокоиться. Пошли мы съ тобой по магазинамъ, перебираемъ разныя вещи, торгуемся, а сердце такъ и щемитъ. Жалко мнѣ его стало, ужасно жалко. Просто справиться съ собой не могу. И вотъ поневолѣ предоставляется, что оба они гдѣ-то тутъ сидятъ...
   -- Лиза, да, вѣдь, я собственно и не смѣюсь надъ "родителями",-- замѣтилъ Перовъ.-- Иванъ Ильичъ и во мнѣ давеча возбудилъ состраданіе. Прощанье съ тобой его такъ потрясло, что онъ совершенно не замѣтилъ меня, когда я сталъ съ нимъ прощаться. Но мы, все-таки, сдѣлали самое лучшее: разошлись, и кончено. Ты какъ будто уже жалѣешь объ этомъ?
   -- Нѣтъ, объ этомъ я не жалѣю. Я такъ себѣ высказалась... подъ впечатлѣніемъ дня.
   -- То-то. Разойтись намъ было необходимо. Какія бы прекрасныя чувства ни обитали въ душѣ стариковъ, но сойтись съ ними во взглядахъ на вещи мы никогда бы не могли. Ничего, если бы эта разладица оставалась въ области теоретической; а то, вѣдь, она нелѣпѣйшимъ образомъ отзывается и на практической жизни. Что оставалось дѣлать? Притворяться, подлаживаться, обманывать, или ежедневно и безплодно ругаться? Но, вѣдь, это, согласись сама...
   -- Да я согласна, согласна,-- перебила Лиза.-- Вѣдь, мы уже разсуждали съ тобой объ этомъ.
   Супруги съ минуту помолчали.
   -- Начнемъ съ тобой новую, дѣловую жизнь,-- вновь заговорилъ Перовъ,-- распланируемъ свои работы, распредѣлимъ время, и пойдетъ у насъ все какъ по маслу.
   -- Да, вотъ объ этомъ слѣдуетъ подумать,-- отозвалась Лиза.-- Я работать люблю, но тольйо знаешь что? Мнѣ бы хотѣлось, чтобъ мой трудъ былъ сосредоточенъ на какомъ-нибудь опредѣленномъ предметѣ, имѣлъ бы ясную, опредѣленную цѣль.
   -- Вотъ, вотъ, и этого не трудно достигнуть. Область нашихъ трудовъ уже опредѣлилась. Я учитель, ты тоже готовилась въ педагогической дѣятельности и уже начала эту дѣятельность... Кстати: сказала ты своимъ "дѣтишкамъ", что. перемѣняешь квартиру?
   -- Да, я сказала. Не знаю, запомнятъ ли адресъ.
   -- Ну, хорошо. Это еще можно. Да, такъ область твоихъ трудовъ совершенно опредѣленная, а также и цѣль. Что касается предмета, на которомъ бы тебѣ по преимуществу сосредоточиться, то,-- не во гнѣвъ твоей милости,-- я желалъ бы притянуть тебя къ своей географіи.
   -- Какъ же это? Вѣдь, я не могу ее преподавать съ тобой вмѣстѣ.
   -- Да не преподавать. Дѣло, видишь ли, вотъ въ чемъ. Меня сильно интересуетъ вопросъ о составленіи учебника по географіи. Учебниковъ по этому предмету, правда, не мало, и я всѣ ихъ перечиталъ внимательно, но они, по моему, далеко не удовлетворительны. Мнѣ хотѣлось бы составить учебникъ болѣе разумный, болѣе развивающій.
   -- То-есть?
   -- Я тебѣ сейчасъ объясню. Существующія географіи наши какъ-то сухо-фактичны. Указывается и перечисляется масса разнообразныхъ явленій, но освѣщенія, обобщенія ихъ не полагается. Для памяти обильная пища, но для мысли -- никакой. Вотъ мнѣ и хотѣлось бы пополнить именно этотъ пробѣлъ. Я тебѣ приведу примѣръ. При описаніи различныхъ странъ, въ учебникахъ множество разъ говорится о горахъ, равнинахъ, моряхъ, островахъ, о климатѣ и т. п. И все это какъ-то особнякомъ, безъ всякой почти связи съ жизнью человѣка. А я поставилъ бы дѣло такъ, чтобы ученики по устройству поверхности страны, по орошенію и климату ея могли предугадывать растительность ея, характеръ и родъ занятій населенія, особенности торговли и промышленности и т. п. Одному мнѣ надъ этой работой пришлось бы долго провозиться. Но еслибъ ты тутъ помогла, то дѣло могло бы значительно ускориться.
   -- Я съ удовольствіемъ, но только чѣмъ же я могу тебѣ тутъ помочь?
   -- О подробностяхъ самой работы мы еще поговоримъ. А пока я радъ, что ты не прочь мнѣ пособить,-- сказалъ Перовъ.-- Вотъ и будетъ у тебя дѣло. Будемъ работать исподволь, не надсаживаясь, а, между тѣмъ, приведемъ дѣло къ концу скорѣе, чѣмъ еслибъ я работалъ одинъ.
   -- А я опять вспомнила своихъ родителей,-- начала Лиза, немного помолчавъ.-- Ихъ нужно провѣдывать, особенно на первыхъ порахъ. Вѣдь, имъ теперь ой-ой какъ чувствуется!

-----

   На другой день послѣ переселенія молодыхъ Иванъ Ильичъ даже на службу не пошелъ (случай чуть не единственный въ его жизни): такъ старикъ былъ ошеломленъ и разбитъ тѣмъ, что произошло наканунѣ. Когда мгла, образованная въ его головѣ роемъ тяжелыхъ мыслей и отчасти винными парами, мало-по-малу прояснилась, ему, прежде всего, представился образъ Лизы. Она представилась ему почему-то печальною, съ заплаканными глазами. Онъ вздохнулъ, вышелъ изъ своей комнатки въ гостинную, усѣлся на диванъ и, закрывъ глаза, предался размышленіямъ. Теперь только онъ созналъ, что почти всѣ его мысли, всѣ заботы и тревоги, огорченія и радости, крупные разговоры и шутки, словомъ, почти все, чѣмъ онъ духовно жилъ въ теченіе послѣднихъ восемнадцати лѣтъ, было тѣснѣйшимъ образомъ связано съ личностью дочери. И вотъ теперь этой личности, оживлявшей и концентрировавшей доселѣ его внутренній міръ, нѣтъ болѣе передъ его глазами; она точно вычеркнута изъ исторіи его жизни, и жизнь эта вдругъ будто утратила все свое содержаніе. Старикъ ощутилъ въ своей душѣ пустоту, ничѣмъ не восполнимую.
   -- Эхъ, стрекоза ты моя!-- произнесъ Иванъ Ильичъ вслухъ, уже въ концѣ своихъ продолжительныхъ, тяжелыхъ размышленій.-- Сердце мое чувствовало... еще давно. Сколько разъ я порывался, и, все-таки, не исполнилъ,-- не пресѣкъ во время... Вѣдь, ничего ты, стрекоза, не сказала, кромѣ слезъ своихъ. Все онъ тараторилъ... смутитель!
   И въ мигъ вообразился ему этотъ она, и вообразился почему-то сердитымъ, съ злою улыбкою на губахъ. Старикъ машинально сжалъ кулакъ.
   -- Добро... Ты еще погоди!-- пригрозилъ онъ опять вслухъ и тоже машинально досталъ табакерку. Послѣ изрядной понюшки, Иванъ Ильичъ, самъ не замѣчая того, перенесся мыслью совершенно въ другую область.
   -- Теперь, небось, управляющій... Ну, да что-жь! Вѣдь, почти разъ въ жизни... Притомъ, старику и захворать не мудрено. Помоложе меня, и то летаютъ отъ службы. Ахъ, ежели бы кто зналъ да вѣдалъ... Стрекоза ты моя, видѣлъ я тебя точно во снѣ! Куда все это дѣлось? Зачѣмъ все это было? Что мнѣ теперь?
   -- Иванъ Ильичъ, да развѣ ты тутъ?-- заговорила Софья Степановна, входя въ гостинную.-- Я думала, ты ушелъ куда-нибудь.
   -- А развѣ я тебѣ нуженъ?-- угрюмо спросилъ старикъ.
   -- Не то, чтобы нуженъ, а такъ... Я думаю нынче провѣдать своихъ. Можетъ, и ты со мной пройдешься.
   -- Ни-ни-ни... И не моги!-- строго проговорилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Да отчего же? Развѣ мы ужь враги какіе?
   -- И не моги,-- повторилъ старикъ.-- Если въ нихъ есть искра... если родители для нихъ что-нибудь значатъ, такъ они сами должны придти. А до тѣхъ поръ, чтобъ и нога твоя тамъ не была.
   -- Ну, ужь это очень!
   -- Нѣтъ, не очень... Извольте слушаться. А пойдешь, такъ я запру ворота и домой не пущу.
   -- Господи, одно только утѣшеніе осталось, и того лишаютъ!-- заголосила старушка и ушла.
   Проводивъ жену глазами, старикъ опомнился и съ недоумѣніемъ спрашивалъ себя, откуда у него явилась вдругъ такая строгость и жестокость? Не найдя отвѣта на этотъ вопросъ, онъ почувствовалъ угрызеніе совѣсти, но взять слово назадъ ему не хотѣлось. Голова его помутилась, сердце болѣзненно сжалось.

-----

   Вечеромъ того же дня, часовъ въ пять, Лиза внезапно явилась въ родительскомъ домѣ. Иванъ Ильичъ отдыхалъ. Завидѣвъ дочь изъ окна, Софья Степановна бросилась въ спальню мужа и, задыхаясь, воскликнула:
   -- Иванъ Ильичъ, Лиза идетъ! Ей-Богу.
   -- Э, бродятъ тамъ!-- проворчалъ старикъ, но тутъ же почувствовалъ, что старческое сердце его затрепетало.
   Выпроводивъ жену, онъ торопливо напялилъ на себя халатъ, съ трудомъ попалъ въ просторнѣйшія туфли и, покашливая, съ напускною медлительностью вышелъ въ залъ навстрѣчу дочери.
   -- Что, сударыня, аль забыли что-нибудь?-- спокойно проговорилъ старикъ, подставляя дочери щеку для поцѣлуя (прежде "онъ цѣловалъ ее всегда въ губы).
   -- Нѣтъ, я пришла васъ провѣдать,-- развязно отозвалась Лиза.-- Здоровы ли вы?
   -- Ужь какая теперь наша жизнь?-- печально проговорила Софья Степановна.
   -- Нѣтъ, мы ничего... слава Богу... въ наилучшемъ видѣ,-- рапортовалъ Иванъ Ильичъ, пристально смотря на Лизу.-- Вы-то какъ теперь поживаете... въ своихъ каменныхъ палатахъ? Счастливо ли ночевали? Не грезились ли вамъ этакіе какіе-нибудь враги? Этакіе злодѣи какіе-нибудь? Не душили ли васъ этакіе какіе-нибудь... родители?
   -- Что вы, папаша, неужели мы можемъ о васъ такъ думать?-- возразила Лиза.
   -- Я не знаю; я только спрашиваю. Да что же ты разсѣлась въ шубѣ-то? Чай, не въ лавочку какую зашла.
   -- Да я, папа, на минутку,-- оправдывалась Лива,-- только взглянуть на васъ.
   -- Взгляни, взгляни, мы не прячемся! Что-жь ты одна? Развѣ ужь развелись? Или мужъ остался домъ караулить?... за дѣтьми присматривать, чтобъ -- помилуй Богъ -- носа не разбили? А?
   -- Нѣтъ, Александръ Алексѣичъ легъ спать, а мнѣ не хотѣлось. Я и вздумала къ вамъ пройтись. Онъ тоже бы къ вамъ хотѣлъ, но я пожалѣла его тревожить.
   -- Пожалѣла!... Можетъ, сама-то тайкомъ улизнула? Можетъ, запретъ наложенъ? А?
   -- О, что вы! Можетъ ли это быть?-- сказала Лиза,-- Вы очень плохо думаете объ Александрѣ Алексѣичѣ. Онъ совсѣмъ не такой человѣкъ. Богъ дастъ, вы сами убѣдитесь въ этомъ.
   -- Я убѣдился, вполнѣ убѣдился,-- увѣрялъ Иванъ Ильичъ, присаживаясь къ столу.-- Онъ тебя бить будетъ, вотъ посмотри!
   Лиза принужденно засмѣялась, а Софья Степановна проговорила:
   -- Ну, сбыточное ли это дѣло? Боже сохрани и помилуй... Можно ли такъ говорить?
   -- Будетъ бить, вотъ посмотри!-- повторилъ старикъ и, облокотившись на одну руку, устремилъ глаза въ отдаленный уголъ.
   Софья Степановна начала разспрашивать дочку о квартирѣ, о хозяйствѣ и т. п. Лиза неторопливо и отчетливо отвѣчала ей, по временамъ вглядываясь въ задумчивую физіономію замолкнувшаго отца. Иванъ Ильичъ, въ свою очередь, не разъ переводилъ глаза на гостью: то взглянетъ на ея физіономію, то на шляпку, то на муфточку и опушку рукавовъ, то опять на физіономію.
   -- Ну-те-съ, на первый разъ довольно. До свиданія,-- проговорила Лиза, поднимаясь съ мѣста.
   -- Да погоди еще. Куда ты спѣшишь?-- сказала старушка.
   -- Нѣтъ, мама, пора,-- настаивала Лиза.-- Узнала, что вы въ добромъ здоровьи -- чего мнѣ еще? Не послѣдній разъ видимся.
   -- Да ну, посиди,-- приставала мать.
   -- Иди, иди, матушка, иди. А то ругать будутъ... будутъ ругать,-- внушительно проговорилъ Иванъ Ильичъ, подходя къ дочери и запахивая халатъ.
   -- Ругать? (Лиза вздернула плечами). Никто и никогда...
   -- Будутъ, будутъ,-- повторилъ старикъ.-- Еще не то будетъ,-- добавилъ онъ, пристально смотря на дочь.
   Лиза потянулась къ отцу, чтобъ поцѣловать его. Иванъ Ильичъ не наклонился къ ней и продолжалъ смотрѣть на нее все такъ же пристально. Лиза поднялась на цыпочки и вытянула шею, но, все-таки, не достигла цѣли и расхохоталась. Отецъ взялъ ее двумя пальцами подъ подбородокъ и тихо, медленно произнесъ:
   -- Стре-ко-за... Очутилась ты бо знать гдѣ.-- Онъ вздохнулъ я крѣпко поцѣловалъ дочь уже въ губы.
   -- Недалеко, папа, недалеко,-- сказала Лиза и, простившись съ матерью, быстро направилась въ переднюю.
   Когда она, надѣвъ калоши, ухватилась уже за скобку выходной двери, Иванъ Ильичъ, стоя въ дверяхъ залы, громко произнесъ:
   -- Лиза!
   Лиза обернулась.
   -- Посмотри-ка сюда.
   -- Я смотрю. Что вамъ угодно?
   Иванъ Ильичъ впился въ нее глазами и стоялъ молча.
   -- Такъ что же вы, папа?-- повторила Лиза.
   -- Ну... ступай,-- заключилъ старикъ, кивнувъ головой.
   Софья Степановна, проводивъ дочь до воротъ, отправилась въ кухню, а Иванъ Ильичъ, подойдя къ окну, открылъ край гардины и смотрѣлъ вслѣдъ Лизѣ до тѣхъ поръ, пока она скрылась съ глазъ....

-----

   Когда Лиза передала мужу подробности свиданія съ родителями, онъ сказалъ:
   -- Вотъ видишь... Я говорю, что еще рано. Теперь навѣщать ихъ -- только понапрасну тревожить и ихъ, и себя. Пусть все это уляжется.
   Лиза приняла эти слова къ свѣдѣнію и уже не спѣшила въ родительскій домъ.
   Между тѣмъ, Иванъ Ильичъ каждый день поджидалъ въ себѣ дочь и тоскливо молчалъ. Софья Степановна нѣсколько разъ просилась у него къ "молодымъ", но получала отказъ. Наконецъ, когда даже въ свободный, воскресный день Лиза не показала глазъ, Софья Степановна ужасно встревожилась и слезно взмолилась передъ мужемъ:
   -- Иванъ Ильичъ, да побойся Бога, отпусти ты меня къ Лизѣ! Вѣдь, она хоть что заболѣла. Ну, какъ-таки въ воскресенье не придти? Тутъ что-нибудь не такъ. Вѣдь, этакъ не мудрено, что къ холоднымъ ногамъ придешь. Тогда уже поздно будетъ. Я пойду, Иванъ Ильичъ. А иначе я и сама не вынесу... ночи не переживу.
   -- Пожалуй, сходи,-- сдался, наконецъ, старикъ.-- Только ты тово... посмотри, что они тамъ... Разузнай все основательно. Слышишь?
   -- Слышу, слышу. Коли пойду, такъ какъ же не узнать?
   Часа черезъ три Софья Степановна возвратилась довольная и веселая.
   -- Ну... Побывала. Оба живы и здоровы. Кланяются,-- рапортовала старушка.
   -- Оба здоровы?-- съ нѣкоторымъ удивленіемъ спросилъ старикъ.
   -- Оба, оба. Слава Богу.
   -- Что-жь они дѣлаютъ?
   -- Я пришла, они чай пьютъ.
   -- Нѣтъ, я не то... Чѣмъ занимаются?
   -- Да-а... Я спрашивала. Говорятъ: работаемъ.
   -- Что же такое они работаютъ?
   -- А, право, не знаю. Извѣстно, по своему дѣлу...
   -- Гм...гм. А бываетъ у нихъ кто-нибудь?
   -- О, нѣтъ, никого. И сами ни у кого не бываютъ.
   -- Гм...гм,-- еще разъ произнесъ старикъ.-- Пророчество мое, я вижу, сбывается.
   -- Какое пророчество?
   -- Какое! Мало ли я пророчилъ? Ихъ нужно какъ слѣдуетъ обревизовать. Я вотъ посмотрю, посмотрю...
   Иванъ Ильичъ проникся убѣжденіемъ, что тутъ что-то неладно и что все причиной онъ, что пока онъ жилъ съ нимъ, съ Иваномъ Ильичемъ, подъ одной кровлей, то скрывалъ себя, а теперь на свободѣ "вполнѣ себя обнаружилъ". Утвердившись въ этой мысли, старикъ порѣшилъ сдѣлать внезапную ревизію квартиры Перовыхъ и въ слѣдующій же вечеръ привелъ это рѣшеніе въ исполненіе.
   

XII.

   Часовъ въ шесть молодая чета сидѣла за чайнымъ столомъ. Передъ Перовымъ лежала Политическая экономія Вредена.
   -- Ужасно тяжело написана,-- говорилъ Перовъ, постукивая пальцами по раскрытой книгѣ.-- Читаешь точно неудачный переводъ съ латинскаго. Хочешь я тебѣ сообщу курьезъ?
   -- Какой?
   -- Вѣдь, ты мнѣ не скажешь, что такое богатство?
   -- Вотъ еще! Отчего же?
   -- Да не скажешь, не скажешь. Ну-ка, попробуй.
   Лиза немного подумала и засмѣялась.
   -- То-то и есть,-- сказалъ Перовъ.-- Это дѣйствительно курьезъ. Кто, повидимому, не знаетъ, что такое богатство? А попробуй точно и вѣрно опредѣлить, что оно такое -- и не опредѣлишь. Даже вотъ и ученые, и тѣ... Постой, кто-то звонитъ,-- перебилъ самъ себя Перовъ и побѣжалъ отпирать дверь.
   Черезъ минуту Перовъ съ радостными восклицаніями подвелъ къ Лизѣ блѣднаго сутуловатаго молодаго человѣка, съ козлиной бородкой, одѣтаго въ истертую драповую визитку.
   -- Лиза, мой товарищъ по университету, Ѳедоръ Сергѣичъ Пагубинъ. А это моя жена... Лизавета Ивановна,-- рекомендовалъ Перовъ.
   -- Насилу разыскалъ тебя,-- началъ гость.-- Всякую было надежду потерялъ тебя видѣть. А ждать некогда; завтра съ утреннимъ поѣздомъ...
   -- Да какими это ты судьбами?
   -- Получилъ, наконецъ, назначеніе: ѣду въ Прыщевскъ на мѣсто...
   -- А развѣ ты не имѣлъ еще мѣста?-- съ удивленіемъ спросилъ Перовъ.
   -- Не имѣлъ.
   -- Не можетъ быть! Около двухъ лѣтъ...
   -- Что-жь подѣлаешь? Вакансій нѣтъ, а нашей братіи, филологовъ, вонъ сколько!
   -- Но, вѣдь, теперь можно и въ духовныя училища поступать. Жалованье приличное,-- замѣтилъ Перовъ.
   -- Это такъ,-- согласился гость,-- но и при всемъ этомъ дѣваться некуда. Вездѣ тѣсно стало. Я совсѣмъ было упалъ духомъ; спасибо, хоть какое-нибудь мѣстишко Богъ послалъ... за прожданье. Хоть и въ паршивый городишко ѣду, но, по крайней мѣрѣ, за что-нибудь зацѣплюсь. Ну, а ты какъ тутъ?
   -- Да я...-- началъ-было Перовъ, но въ этотъ моментъ раздался новый звонокъ. Перовъ сдѣлалъ удивленную гримасу и побѣжалъ къ дѣери.
   Пожаловалъ Иванъ Ильичъ.
   -- Что, принимаютъ тутъ у васъ стороннихъ, не относящихся?-- проговорилъ онъ, скидая шубу.
   -- Да развѣ вы "сторонній"? Что вы, Богъ съ вами!-- сказалъ Перовъ.-- Пожалуйте-ка, пожалуйте! (Онъ взялъ старика подъ руку).
   -- У васъ, однако, гости,-- промолвилъ Иванъ Ильичъ, здороваясь съ дочерью.
   -- Это мой товарищъ по университету,-- объяснилъ Перовъ и, представивъ мужчинъ другъ другу, усадилъ тестя рядомъ съ собой.
   -- Товарищъ,-- повторилъ Иванъ Ильичъ, доставая табакерку.-- А позвольте узнать, откуда вы взялись?-- обратился онъ къ Пагубину.
   -- Да вотъ получилъ мѣстечко и проѣздомъ на службу въ Прыщевскъ завернулъ провѣдать Александра Алексѣича.
   -- Какъ получили мѣсто? Только теперь?-- удивился старикъ.-- А что же вы до сихъ поръ дѣлали?
   -- Дожидался...
   -- Дожидались? Но какъ же это такъ: люди добрые давнымъ-давно на службѣ, а вы все дожидались? Это что-то тово...
   -- Папаша, чайку!-- предложила Лиза.
   -- Нѣтъ, спасибо. Напился... своего собственнаго. Такъ какъ же это такъ, почтеннѣйшій? Я что-то не пойму.
   -- Очень просто: другіе были счастливѣе меня и пристроились раньше, а мнѣ не удалось,-- объяснилъ Пагубинъ.
   -- Скажите... какой вы несчастный,-- произнесъ Иванъ Ильичъ, нюхая табакъ.
   -- Ну, что тамъ!-- началъ Перовъ.-- Давайте-ка попьемъ чайку, да потолкуемъ еще о чемъ-нибудь.
   -- Конечно,-- подтвердила Лиза.
   -- Нѣтъ, позвольте, мнѣ это любопытно,-- отозвался старикъ.-- На службу... Но кто же въ такую пору поступаетъ? Вѣдь, того и гляди экзамены начнутся. Ни туда, ни сюда... Александръ Алексѣичъ, я помню, прямо къ началу года поступилъ... да и прочіе также.
   -- Такъ назначили. Это зависитъ отъ вакансій,-- сказалъ Пагубинъ.
   -- Гм... гм... А давно вы подружились?
   -- Еще съ перваго года университетской жизни.
   -- Гм... гм... Долго намѣрены прогостить здѣсь?
   -- Нѣтъ, завтра же ѣду.
   -- Прямо сюда пріѣхали?
   -- Нѣтъ, я остановился въ гостинницѣ.
   -- Въ какой?
   -- Э...э... Позвольте... Ахъ, Боже мой, забылъ...
   -- Забыли?... Та-акъ.
   -- Да я ее вспомню и найду, конечно, но... Позвольте, какъ бишь?-- затруднялся Пагубинъ.
   -- Что, братъ, попался?-- шутилъ Перовъ.-- У насъ, братъ, какъ разъ...
   Пагубинъ засмѣялся, а Иванъ Ильичъ, наклонивъ голову и постукивая пальцемъ по табакеркѣ, принялся изъ подлобья осматривать фигуру загадочнаго гостя. Онъ внимательно осмотрѣлъ всѣ черты его физіономіи, воротнички, галстукъ, визитку, каждую пуговицу на визиткѣ и, наконецъ, громко кашлянувъ, заговорилъ:
   -- Я думаю вамъ изъ университета-то какіе-нибудь документы выдаются.
   -- Непремѣнно,-- сказалъ Пагубинъ.
   -- А они съ вами теперь? Будьте такъ добры, позвольте полюбопытствовать. Я, признаюсь, съ роду не видалъ,-- вкрадчиво произнесъ старикъ.
   -- Со мной нѣтъ документовъ; они отосланы въ канцелярію, по мѣсту службы.
   -- Отосланы?... Такъ-съ.
   -- Ты что же это безъ документовъ? Ты, братъ, смотри,-- подсмѣивался Перовъ.-- Хоть бы какой-нибудь фальшивый досталъ. Хорошо, что ты у меня. Мы свои люди, скроемъ. А то... ты очень неостороженъ.
   Друзья захохотали.
   -- А какъ фамилія ваша?-- допрашивалъ старикъ.
   -- Пагубинъ.
   -- Какъ?
   -- Пагубинъ.
   -- Гм... Странная фамилія.
   -- А ваша какъ фамилія?-- смѣясь, спросилъ Пагубинъ.
   -- Моя? Моя фамилія вамъ не нужна.
   -- И моя вамъ не нужна, однако же вы спрашивали,-- возразилъ Пагубинъ.
   -- Ваша дѣло другое. Ваша мнѣ нужна. А моя фамилія... что-жь?... Моя фамилія прямая,-- ораторствовалъ старикъ.-- У кого ни спроси, всякій знаетъ. Щу-ровъ!-- продекламировалъ Иванъ Ильичъ, поднявъ палецъ вверхъ.
   -- По моему, тоже странная фамилія,-- съ улыбкой замѣтилъ Пагубинъ.
   -- Какъ? Моя? Моя странная?-- обидчиво воскликнулъ старикъ.
   Перовъ что-то шепнулъ на ухо пріятелю. Тотъ молча кивнулъ головой. Иванъ Ильичъ, бросивъ нѣсколько гнѣвныхъ взглядовъ на зятя и его гостя, кашлянулъ, повозился на мѣстѣ и потянулъ къ себѣ Политическую экономію. Наступило маленькое затишье. Перовъ и Пагубинъ уставились на старика. Иванъ Ильичъ прочелъ нѣсколько строкъ въ серединѣ книги, поморщился и обратился къ заглавному листу. Вычитавъ сполна все содержаніе заглавія, онъ закрылъ книгу и взглянулъ на ея корешокъ. На корешкѣ крупными золотыми буквами было оттиснуто: Вреденъ. Иванъ Ильичъ покачалъ головой, вздохнулъ, взглянулъ на потолокъ и, наконецъ, обратился къ Пагубину:
   -- Эту книгу, должно быть, вы привезли.
   -- Нѣтъ,-- отозвался Пагубинъ.-- Я даже и не замѣтилъ, что она тутъ лежитъ.
   -- Не замѣтили? Гм...-- недовѣрчиво произнесъ Иванъ Ильичъ, пытливо посматривая на Пагубина.
   -- Это моя книга,-- объявилъ Перовъ.
   -- Ваша? Едва ли,-- сомнѣвался старикъ.-- Это по какому-жь предмету? По географіи?
   -- Нѣтъ.
   -- По исторіи?
   -- Нѣтъ... То-есть, если хотите, отчасти по исторіи,-- объяснялъ Перовъ.
   -- Да я ничего не хочу, я только спрашиваю,-- замѣтилъ Иванъ Ильичъ.-- По всей видимости, она къ вашимъ предметамъ не относится. А что она такое, Господь ее знаетъ!
   -- Тамъ написано. Прочтите,-- предложилъ Перовъ.
   -- Прочесть-то я прочелъ. То-то и горе, что прочелъ...
   -- Какое-жь тутъ горе?-- вставила Лиза.-- Это книга очень серьезная и полезная.
   -- А ты почемъ знаешь? Развѣ и ты читала ее?-- встревожился родитель.
   -- Нѣтъ, не читала, но слышала... Да что это вы, папа, занялись какими-то сторонними вопросами? Лучше скажите, какъ вы поживаете., какъ мама.
   -- Ну-у, что тамъ! Стоимъ ли мы такихъ нѣжностей! Ежели бы и околѣли за это время, и то не заслужили бы ничьего вниманія,-- язвилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Это вы намъ выговоръ дѣлаете,-- продолжала Лиза.-- Ну, виноваты. Но мы, ей-Богу, провѣдали бы васъ завтра, или послѣ завтра. А ранѣе никакъ нельзя было. Мы...
   -- Еще бы!-- перебилъ старикъ.-- До того ли вамъ? Я, вѣдь, вижу.
   Лиза затянула довольно пространныя объясненія въ свое оправданіе, но Иванъ Ильичъ съ первыхъ же словъ пересталъ ее слушать, такъ какъ вниманіе его было отвлечено разговоромъ, который, въ то же время, вели между собой молодые друзья. Разговоръ состоялъ изъ воспоминаній о различныхъ товарищахъ.
   Старикъ что-то "сложилъ въ сердцѣ своемъ", слегка улыбнулся и потомъ обратился къ дочери:
   -- А тебѣ, стрекоза, все-таки, грѣшно. Кому другому, а тебѣ... здѣсъ простится, тамъ не простится,-- старикъ указалъ на потолокъ.
   Лиза вновь принялась было урезонивать и успокоивать отца, но въ это время послышался еще звонокъ.
   -- Гость на гость, хозяину радость,-- не безъ ехидства проговорилъ Иванъ Ильичъ.
   Новымъ посѣтителемъ оказалась хозяйка квартиры, маленькая, толстенькая блондинка, съ искрящимися сѣрыми глазами, подстриженная въ кружокъ.
   -- Ахъ, вѣдь, я не знала!-- бойко проговорила она, взглянувъ на гостей Перова.-- Такъ я лучше послѣ. До свиданія.,
   И она быстро повернула назадъ.
   -- Куда же вы, Вѣра Петровна?-- засуетился Перовъ.
   -- Вѣра Петровна!-- повторила Лиза.
   -- Нѣтъ, послѣ, послѣ!-- громко отозвалась хозяйка уже изъ передней.
   Перовы поспѣшно настигли ее и снова начали упрашивать, чтобъ она вернулась.
   -- Идите, идите къ гостямъ; мы еще успѣемъ поговорить,-- въ полголоса убѣждала Вѣра Петровна, накидывая на себя шаль.
   -- Да отчего-жь не теперь? Все равно. Пожалуйте-ка,-- приставалъ Перовъ.
   -- Ахъ, какой же вы!-- упрекнула хозяйка.-- Ужь если вамъ такъ загорѣлось, я, пожалуй, сейчасъ же скажу, въ чемъ дѣло. Но это можно и здѣсь. Туда я, все-таки, не пойду... Видите ли,-- начала она еще тише,-- письмо ваше я получила только сейчасъ. Съ самаго утра на практикѣ... Неудобство, на которое вы указали, я постараюсь устранить. Только теперь такая пора... А, вѣдь, тутъ необходимъ печникъ... пожалуй, даже радикальная передѣлка. Я полагала бы устроить вамъ пока желѣзную печку. А то мѣсто, къ углу, я прикажу обить войлокомъ. Довольны?
   -- Хорошо, спасибо. Мы увѣрены... Но отчего бы вамъ не посидѣть?-- сказалъ Перовъ.
   -- Это можно въ другой разъ, а теперь мнѣ некогда,-- заключила хозяйка и, попрощавшись съ квартирантами, юркнула въ дверь.
   Во все время этой бесѣды Иванъ Ильичъ продолжалъ сидѣть за чайнымъ столомъ и напряженно вслушивался въ то, что совершалось въ передней. Его удивило то обстоятельство, что гостья сперва говорила даже излишне громко, а потомъ, въ передней, почему-то понизила тонъ. Не разобравъ ни слова изъ таинственной бесѣды, старикъ страшно возмутился. Дождавшись конца ея, онъ стиснулъ зубы и началъ усиленно дышать черезъ носъ. Когда Перовы возвратились къ оставленнымъ гостямъ, Иванъ Ильичъ, проворно схвативъ со стола свою табакерку и платокъ, вскочилъ со стула и, задыхаясь, заговорилъ:
   -- Ну, господа, я васъ стѣснять не буду. Самъ вижу, что лишній... помѣшалъ.
   -- Кому же вы помѣшали?-- сказалъ Перовъ, схвативъ тестя за плечи.-- Сегодня мы даже болѣе свободны, чѣмъ въ другіе дни.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не намѣренъ... Прощайте,-- продолжалъ Иванъ Ильичъ, вырываясь изъ рукъ зятя.
   -- Папа, да какъ же это можно?-- встряла Лиза.-- Мы еще закусимъ. Травничку, правда, у насъ нѣтъ, но за то есть кое-что другое. Пожалуйста!
   -- Спасибо, берегите для другихъ, которые подороже,-- причиталъ старикъ, пятясь въ залъ и отвѣшивая поклоны.
   -- Да что это вы, папаша? Что съ вами?-- обезпокоились "молодые", съ распростертыми руками наступая на "родителя".
   -- Нѣтъ-нѣтъ-нѣтъ, покорнѣйше благодарю, не могу... не способенъ!-- упорствовалъ старикъ, продолжая кланяться и пятясь все далѣе и далѣе, по направленію въ передней.
   -- Это довольно странно. Вѣдь, мы ни о чемъ почти не поговорили,-- изъяснялся Перовъ уже въ передней.
   -- Стоитъ ли со мной говорить? Что я есть за человѣкъ? У васъ есть помимо...-- бормоталъ Иванъ Ильичъ, надѣвая шубу.
   -- Да чѣмъ вы тутъ обидѣлись, папа?-- сказала Лиза.-- Оставили васъ только на минуту, чтобы поговорить о дѣлѣ...
   -- Знаю, знаю... вижу,-- отозвался старикъ, уже надѣвъ калоши и шапку.
   -- Папа, неужели вы еще сердитесь на насъ? Ужь пора бы и перестать. Да, собственно говоря, и не за что,-- замѣтила Лиза.-- Ну, къ чему вы уходите ни съ того, ни съ сего... и въ такомъ настроеніи?
   -- Лиза, къ, чему ты такъ усиливаешься?-- сказалъ Перовъ.-- Ты видишь, что ему тяжело, непріятно у насъ быть. Ну, что-жь дѣлать? Насильно милъ не будешь.
   -- Я уйду... я уйду! Вы мнѣ не загинайте загадокъ!-- энергически произнесъ старикъ, стуча палкой.-- Самъ знаю. Сразу увидѣлъ, что не туда попалъ. Богъ миловалъ, ни въ какихъ сборищахъ не участвовалъ... съ роду... Вотъ и бѣгу.
   -- Да что вы, папа, Богъ съ вами! Какія сборища?-- тревожно, возразила Лиза.
   -- Ты, стрекоза, не бойся... ты ничего не бойся,-- успокоивалъ Иванъ Ильичъ.-- Ты воспитывалась при мнѣ... до послѣднихъ дней своихъ. Это всему міру извѣстно. А все остальное прочее до тебя не касается. Прощайте.
   И, сбросивъ крючокъ съ выходной двери, старикъ сердито толкнулъ ее плечомъ.
   -- Вотъ, братъ, Ѳедоръ, случайно тебѣ пришлось увидѣть, розы и шипы моей семейной жизни,-- взволнованно проговорилъ Перовъ, подойдя къ товарищу.-- Розы -- это вотъ моя милая Лиза, а шипы -- это тотъ патріархъ, что сейчасъ улетучился.
   Пагубинъ скорчилъ страдальческую физіономію и ничего не отвѣтилъ на слова товарища.
   Между тѣмъ, Иванъ Ильичъ, шагая по неосвѣщенной улицѣ и кутаясь въ воротникъ истертой енотовой шинели, въ полголоса произнесъ злорадный монологъ:
   -- Постой же, пріятель, я тебя подсижу. Я тебя выведу на свѣжую воду. Ты у меня будешь помнить. Хитеръ ты, да не очень. Мы тоже борозды не испортимъ... Лизутка тутъ не при чемъ... Ее и трогать не будутъ. Будетъ опять у меня жить, да и все. А ты, голубчикъ... тово...
   Возвратившись домой, Иванъ Ильичъ на всѣ разспросы Софьи Степановны не сказалъ ни слова. Онъ отказался отъ ужина и, облекшись въ обычный вечерній костюмъ, уединился въ бывшій "перовскій" кабинетъ. Сперва онъ нѣкоторое время шагалъ изъ угла въ уголъ, пошмыгивая туфлями и потирая лобъ. Потомъ сходилъ за письменными принадлежностями и съ протяжнымъ вздохомъ усѣлся за ломберный столикъ. Долго сидѣлъ старикъ съ перомъ въ рукахъ и съ необычайною сосредоточенностью въ физіономіи. Онъ составилъ экстренную бумагу. Нѣсколько полулистовъ было немилосердно перемарано и зачеркнуто съ угла на уголъ, пока, наконецъ, на большомъ почтовомъ листѣ, уже бѣло, получилось слѣдующее:
   "Ваше превосходительство! Состоящій учителемъ исторіи и географіи въ прогимназіи ввѣреннаго вамъ губернскаго города, Александръ Алексѣевъ Перовъ, находится въ крайнемъ сомнѣній относительно своей благонадежности. Доподлинно извѣстно, что въ его квартирѣ учиняются потаенныя сборища изъ стриженныхъ лицъ женскаго пола, а также изъ сборныхъ иногороднихъ персонъ, кои предаются чтенію политическихъ книгъ и инымъ предосудительнымъ поступкамъ. Нѣкоторые изъ нихъ, для отвода глазъ, выдаютъ себя тоже учителями, ѣдущими на службу въ какія-либо глухія мѣста, присвояя себѣ при семъ измышленныя фамиліи, какъ, напримѣръ, Напастинъ, Пропастинъ и т. п. (такъ въ старческой памяти Ивана Ильича видоизмѣнилась фамилія Пагубина). Считая долгомъ совѣсти и чести довести о семъ до свѣдѣнія вашего превосходительства, умоляю васъ, какъ преданный гражданинъ, употребить зависящее присѣченіе, ибо не мудрено вовлечь въ сіе и невинныхъ, каковое зло было бы вдвойнѣ пагубно".
   На изготовленіе этой "бумаги" Ивану Ильичу потребовался, кромѣ умственнаго, еще иной, не менѣе тяжелый трудъ. При перепискѣ набѣло, онъ всячески старался измѣнить свой "уставный" почеркъ, съ каковою цѣлью работалъ надъ каждою буквою въ отдѣльности, придумывая для нея новый образъ и снабжая затѣйливыми аксессуарами.
   -- Сообщеньице, кажется, ничего!-- самодовольно прошепталъ старикъ, потирая руки.-- И почеркъ... Гм... Точно не я писалъ. Что значитъ постараться-то! И подпись придумана подходящая: "Ревностный гражданинъ". Теперь адресъ, да и съ Богомъ.
   Когда адресъ былъ уже готовъ и конвертъ тщательно засмоленъ, Иванъ Ильичъ задумался надъ вопросомъ о томъ, когда и какъ отправить свое "сообщеньице".
   -- Опустить завтра, какъ на службу пойду?... Неловко, кто-нибудь замѣтитъ... какъ бы не всплыло наружу,-- размышлялъ старикъ, ходя по комнатѣ.-- Послать съ кухаркой? Пожалуй, потеряетъ, дура... либо покажетъ кому-нибудь дорогой. Развѣ сейчасъ пойти? А что-жь? Ящикъ-то тутъ не очень далеко: подойду, опущу, и дѣло съ концомъ.
   Чтобы не разбудить Софью Степановну и не вызвать съ ея стороны тормазящихъ разспросовъ и возраженій, старикъ на цыпочкахъ прокрался мимо спальни въ переднюю, нащупалъ шубу, надѣлъ ее прямо на халатъ, безъ труда разыскалъ на привычномъ мѣстѣ шапку и тоже надѣлъ. Минуты черезъ три онъ неслышно пробрался опять въ ту комнату, гдѣ недавно происходила его умственная и техническая работа.
   "Лампу гасить не буду, а только укрощу свѣтъ",-- думалъ онъ, подходя къ рабочему столу.
   Онъ ваялъ со стола письмо и началъ разсматривать его лицевую и обратную сторону.
   -- О-о, Боже мой, да какъ же это я!-- вдругъ изумился старикъ, ударивъ себя по лбу.-- Вѣдь, марки-то у меня нѣтъ! Ахъ, старый дуракъ... Вотъ опростоволосился-то. Что бы мнѣ давеча-то?... Сколько лавочекъ прошелъ мимо... Теперь жди еще цѣлыя сутки! Вѣдь, этакое затмѣніе! Тьфу!.. Только измучился понапрасну.
   Былъ уже второй часъ, когда Иванъ Ильичъ, разоблачившись и тщательно спрятавъ пакетъ въ комодъ, съ сокрушеннымъ сердцемъ укладывался на свое ложе.
   Въ слѣдующую ночь, съ соблюденіемъ тѣхъ же предосторожностей, Иванъ Ильичъ опустилъ-таки свое "сообщеньице" въ почтовый ящикъ. И съ этого момента старикъ познакомился съ новымъ душевнымъ состояніемъ: то было напряженное ожиданіе результатовъ необычнаго "подвоха". И утромъ, и вечеромъ, и на службѣ, и дома онъ непрерывно испытывалъ это состояніе. Въ иныя минуты къ чувству ожиданія примѣшивалось въ немъ чувство страха предъ возможнымъ трагизмомъ ожидаемой развязки, но онъ старался подавить этотъ страхъ возвышенною моралью. "И какъ отецъ, и какъ истинный гражданинъ, я долженъ... я обязанъ",-- твердилъ онъ самъ себѣ въ такія минуты.
   Софья Степановна, выждавъ удобный моментъ, вновь обратилась къ мужу съ разспросами о томъ, какъ онъ нашелъ молодыхъ въ тотъ вечеръ.
   -- Да что, дѣло плохо,-- отозвался на этотъ разъ Иванъ Ильичъ.-- Я вотъ того и жду, что ихъ что-нибудь постигнетъ. Лиза еще туда-сюда, а онъ, пожалуй, неминуемо подвергнется...
   -- Что такое? Господи помилуй!-- испуганно проговорила старушка.
   -- Что!... Ты бы еще побольше укрывала!
   -- Да кого я укрывала?
   -- Кого?... Все того же. Русскимъ языкомъ тебѣ говорилъ: разузнай все обстоятельно. А она возвратилась, какъ ни въ чемъ не бывало. "Все слава Богу. Работаютъ, ни у кого не бываютъ, у нихъ никто не бываетъ". Лебезила, лебезила... Провести хотѣла... Меня, и то не проведешь, а начальство и подавно.
   -- Да что же тамъ такое? Ты скажи мнѣ прямо.
   -- Нечего тутъ говорить. И безъ говоренья обнаружится.
   -- Такъ я пойду, провѣдаю.
   -- Нельзя.
   -- Да какъ же нельзя? У меня сердце замираетъ.
   -- Что-жь дѣлать? У меня не меньше твоего замираетъ. Те перь къ нимъ окончательно не слѣдуетъ... Совсѣмъ не во время.
   -- А когда же будетъ во время?
   -- Вотъ черезъ нѣсколько дней. Я самъ скажу.
   Старушка, скрѣпя сердце, покорилась.
   Прошло нѣсколько дней, не давшихъ никакого содержаніями городскимъ толкамъ, ни разсужденіямъ Ивана Ильича на политическія темы. Иванъ Ильичъ началъ стороной наводить справки относительно того, бываетъ ли Перовъ на урокахъ. Оказалось, что бываетъ. Старикъ недоумѣвалъ, чему приписать такую безрезультатность своего гражданскаго подвига: пропажѣ ли "донесеньица", или "бездѣйствію власти"?
   -- А, можетъ быть, съ кѣмъ-нибудь сносятся по сему предмету,-- предполагалъ старикъ, еще день спустя.-- Пока бумаги изготовятъ, пока разошлютъ, пока отвѣтъ получатъ, время-то и затянется.
   Еще день -- и старикъ уже крѣпко убѣдилъ себя въ томъ, что "непремѣнно сносятся".
   "Дѣло, значитъ, далеко заиграло,-- думалъ Иванъ Ильичъ.-- Пожалуй, еще изъ столицъ понаѣдутъ изслѣдовать. А тогда, пожалуй, такая перепалка начнется, что и-и! Это, по моему, ужь вовсе напрасно,-- призналъ, наконецъ, старикъ и почувствовалъ, что прежняя возвышенная мораль его начинаетъ терять надъ нимъ свою силу.-- Здѣшніе-то меня знаютъ,-- продолжалъ онъ,-- ради меня они и Лизу бы уважили... сохранили бы ее. А какъ чужіе-то налетятъ -- имъ что? Кого они тутъ знаютъ? Какъ повернутъ по всей строгости... не взирая... тогда и смотри! Эка, право... Если бы даже попугали только, и то хорошо бы. Чтобъ не заносился, носа бы не задиралъ!"
   Между тѣмъ, донесеніе, возъимѣло-таки соотвѣтствующее дѣйствіе. Объ образѣ жизни и занятіяхъ Перова произведено было дознаніе. Хотя никакихъ сборищъ, ни зловредныхъ "политическихъ книгъ" у него не было обнаружено, тѣмъ не менѣе, самый фактъ дознанія произвелъ на обоихъ Перовыхъ удручающее впечатлѣніе.
   -- Что сей сонъ значитъ? Откуда эта искра влетѣла къ намъ?-- говорилъ Лизѣ Перовъ, волнуясь и негодуя.
   -- Мало ли что бываетъ на свѣтѣ... Всякій дѣлаетъ свое дѣло. Но, очевидно, тутъ какая-нибудь ошибка. Не даромъ такъ извинялись... Слава Богу, что все обошлось благополучно,-- успокоивала Лиза мужа, хотя у самой сердце такъ и щемило.
   -- А для меня.очевидно,-- продолжалъ Перовъ,-- что это не ошибка... что тутъ чья-то прямая инсинуація. Не хочется вѣрить и высказывать, но мнѣ предносится нѣкій образъ...
   Лиза промолчала.
   -- Старикамъ, пожалуйста, объ этомъ не говори!-- снова началъ Перовъ.
   -- Конечно.
   -- То-то. А то, пожалуй, раздуютъ Богъ знаетъ во что. Благо исторія эта прошла у насъ какъ-то тихо. Даже на своемъ дворѣ, а то, кажется, не знаютъ.
   -- Да, едва ли кто знаетъ...
   -- То-то. А то эти старики... Впрочемъ, мы, должно быть, не скоро увидимся. И хорошо бы. По крайней мѣрѣ, мы съ своей стороны непремѣнно должны выждать...
   

XIII.

   Стоялъ пасмурный, гнилой апрѣль. Въ воздухѣ чувствовалось что-то среднее между зимой и весной. Зимній снѣгъ на улицахъ уже стаялъ, между тѣмъ чуть не ежедневно продолжалъ выпадать хлопьями мокрый и липкій новый снѣгъ, Но пробудившаяся отъ насильственнаго усыпленія земля, жаждая свободы и плодотворнаго тепла, безцеремонно мѣшалй съ грязью этого непрошеннаго гостя. Ощутительными послѣдствіями являлись зловредные міазмы, пронизывающая сырость и безпросвѣтная мгла.
   Былъ понедѣльникъ страстной недѣли.
   На углу городской площади стоялъ извощикъ съ закорузлой кожаной тальмой на плечахъ и зорко посматривалъ по сторонамъ, выискивая сѣдоковъ. Но мѣсто было глухое и сѣдоки не навертывались. Правда, человѣка три-четыре въ теченіе часа прошли мимо площади, но не обратили ни малѣйшаго вниманія на его услужливое: "подавать?" Бирюха (такъ звали извощика) морщился, ворчалъ и съ досады начиналъ хлестать свою клячу. "Ну дене-екъ!" -- удивлялся онъ. Особенно его удивило то, что даже каретникъ Степанъ Ивановъ, завѣдомо человѣкъ состоятельный и часто берущій извощиковъ, и тотъ на этотъ разъ прошелъ мимо его молча.
   "Удивленіе!-- размышлялъ Бирюха.-- Этакая слякоть... Кажись, когда бы и ѣздить, какъ не теперь? Съ чего бы это такое? Тонко, что-ль, у всѣхъ стало... Ужь на что бы, кажется, Степанъ Ивановъ, и тотъ пёхомъ! Эки времена, Господи!..."
   Къ Бирюхѣ лѣнивымъ шажкомъ подъѣхалъ другой извощикъ и сталъ съ нимъ рядышкомъ.
   -- Что еще подсусѣдился? И такъ зря стою утро цѣлое,-- заворчалъ Бирюха.-- Ты ужь, небось, набилъ тамъ...
   -- Хе-хе-хе... Да ничего-таки: человѣкъ пятокъ посадилъ.
   -- Вотъ лѣшій-то. Тебѣ, должно, черти помогаютъ. А я давеча на починѣ отвезъ, да тѣмъ дѣло и кончилось.
   -- Дремать не надыть,-- проговорилъ Микитка.-- А ты чего тутъ прилипъ-то? Ты по моему. Я, какъ отвезъ кого, такъ ужь на биржу не спѣшу. Пристану гдѣ-нибудь на уголку, постою малость, не клюетъ -- и поѣду легонько по улицамъ. Глядишь -- и вывернулся откуда-нибудь.
   Изъ мглы выдѣлилась фигура какой-то дамы. Подобравъ обѣими руками платье, она осторожно ступала по грязи, безплодно отыскивая камешковъ.
   -- Подавать, сударыня?-- закричалъ Бирюха и устремился на своей клячѣ на встрѣчу дамѣ. На ряду съ нимъ пустился и Микитка.
   Соперники преградили дамѣ путь и, отчаянно дергая возжами, предлагали ей свои услуги.
   -- Не нужно, не нужно! Отъѣзжайте! Дайте дорогу!-- кричала дама.
   -- Э-э-е, дѣло-то, выходитъ, наплевать,-- проговорилъ Микитка и повернулъ лошадь назадъ.
   -- Эка, Господи Боже! Опять не вышло!-- угрюмо пробормоталъ Бирюха и послѣдовалъ примѣру товарища.
   Полминуты спустя они уже снова стояли рядкомъ на обычныхъ постахъ и бесѣдовали самымъ дружелюбнымъ тономъ.
   -- А еще вояжъ на рукѣ. Подумаешь, что настоящая,-- говорилъ Микитка, не спуская съ дамы глазъ.-- Постой... Что-то нагнулась... Видно юбка соскочила... съ испугу-то крикъ какой подняла!... Точно мы ее на висѣлицу тащимъ...
   Изъ-за угла ближайшей улицы показался какой-то мужчина и направился на встрѣчу извощикамъ. Парни встрепенулись и дружно выкрикнули обычное предложеніе. Но сейчасъ же оказалось, что это былъ все тотъ же каретникъ, Степанъ Ивановъ.
   -- О, не возьметъ! Онъ ужь проходилъ тутъ, х-сказалъ Кирюха и махнулъ рукой.
   Каретникъ, наклонивъ голову, шагалъ посреди улицѣ зигзагами.
   -- Неужели пьянъ? Когда же это онъ?...-- промолвилъ Еирюха.
   Пріятели, изъ любопытства, тронули лошадей впередъ.
   -- Что, молодцы, не проходилъ ли тутъ кто... въ эту сторону?-- обратился каретникъ къ извощикамъ (въ его голосѣ слышался испугъ и мольба).
   -- Какъ не проходить! Проходили... кое-кто,-- отозвался Кирюха.-- А что?
   -- Да деньги, братцы, обронилъ. Не видали ли, не поднялъ ли тутъ кто?
   -- А много денегъ-то?-- полюбопытствовалъ Микитка.
   -- Много. То-то и горе. Сто пятнадцать цѣлковыхъ! Только что получилъ за экипажъ. Не видали ли?
   -- А награжденіе будетъ?-- закинулъ Микитка.
   -- О, Господи, да пятнадцать... даже четвертную не пожалѣлъ бы... А развѣ кто поднялъ?
   -- Поднялъ,-- отвѣтилъ Микитка.
   -- Ты видѣлъ?
   -- Видѣлъ.
   -- Ахъ, голубчикъ! Ну кто же? Кто? Не томи, ради Бога!
   -- Вотъ сейчасъ одна барыня... Ее нагнать можно.
   -- Неужели? Ахъ ты, мой милый!... Катай скорѣй! Лупи! Мигомъ! Что ни есть мочи!-- волновался каретникъ, вскочивъ къ Микиткѣ на пролетку.
   Барыня, противъ которой направилась эта погоня, была наша Лиза.
   Едва успѣла она войти въ корридорчикъ своей квартиры, какъ Степанъ Ивановъ, съ трескомъ свалившись съ подкатившей къ подъѣзду пролетки, въ попыхахъ вбѣжалъ въ тотъ же корридорчикъ.
   -- Сударыня,-- началъ онъ,-- отдайте, пожалуйста... это мои... я обронилъ.
   -- Что вамъ нужно? Я васъ не понимаю,-- отозвалась Лиза.
   -- Ну, какъ не понимать? Дѣло ясное. Подняли -- нужно отдать.
   -- Что подняла?
   -- Деньги-съ.
   -- Какія деньги?!
   -- Мои собственныя... сто пятнадцать...
   -- Вы съ ума сошли,-- сказала Лиза и дернула звонокъ.
   -- Нѣтъ, вы отдайте. Этого нельзя-съ. Это вамъ не къ лицу-съ.
   -- Отстаньте! Что вы ко мнѣ пристали? Ничьихъ я денегъ не видала и знать не знаю. Съ чего вы взяли?-- и Лиза снова позвонила.
   -- Нѣтъ, я не отстану. Свое кровное... Чего тутъ отрекаться? Люди видѣли... Лучше по чести, а то...
   -- Поди прочь, дуракъ! Ты пьянъ!
   -- А, вотъ что! Такъ, вѣдь, и я безъ церемоніи.
   И Степанъ Ивановъ обѣими руками вцѣпился въ карманъ ея дипломата.
   -- Александръ Алексѣичъ!-- отчаянно воскликнула Лиза, дернувши звонокъ такъ, что рукоятка съ концомъ проволоки упала на полъ.
   -- Что такое?-- тревожно спросилъ Перовъ, распахнувъ дверь.
   Лиза быстро шмыгнула въ переднюю; Степанъ Ивановъ ринулся было за нею.
   -- Ты куда лѣзешь?-- крикнулъ Перовъ, оттолкнувъ каретника.
   -- Уйми этого звѣря... Я чуть не умерла со страху!-- раздраженно говорила Лиза въ передней.
   -- Пошелъ отсюда!-- кричалъ Перовъ, притягивая къ себѣ растворенную дверь.
   -- Нѣтъ, не пойду.
   -- Что тебѣ нужно?
   -- Подайте мнѣ деньги!
   -- Какія деньги?-- кипятился Перовъ, оставивъ узенькую полосу свѣта въ притворенной двери.
   -- А которыя она подняла!... Это мои. Такъ нельзя! Это грабежъ!-- кричалъ каретникъ.
   -- Ты сумасшедшій!-- продолжалъ Перовъ.-- Убирайся, иначе я за полиціей пошлю.
   -- Посылай. Я самъ пошлю. Я своего не упущу. Люди на виду видѣли. Какъ ваша фамилія?
   -- Это еще что? Убирайся къ свиньямъ!-- заключилъ Перовъ и заперъ дѣерь.
   -- Вотъ это та-акъ! Ай-да господа!-- воскликнулъ Степанъ Ивановъ, качая головой.-- Ну, нѣтъ, братъ, шалишь! Ты у меня не отвертишься. Человѣкъ, напримѣръ, обронилъ, а она схапала да и бѣжать. Ты трудами наживи, а не такъ... Нынче на всѣхъ управа есть. Боли ты барыня, такъ, думаешь, что съ тебя все какъ съ гуся вода? Нѣтъ, погоди!-- грозилъ каретникъ.
   Когда Степанъ Ивановъ вышелъ изъ сѣней, у подъѣзда стояли уже двѣ пролетки. Владѣльцы ихъ, Бирюха и Микитка, близко наклонившись другъ къ другу, таинственно перешептывались.
   -- Ну, что, Степанъ Иванычъ, отдала?-- началъ Микитка:
   -- Шутъ ей велитъ отдать!-- гнѣвливо проговорилъ каретникъ, подходя къ пролеткамъ.
   -- Что-жь она говоритъ?-- допытывался Микитка. (Бирюха, навостривъ уши и отвѣсивъ толстую нижнюю губу, только слушалъ).
   -- Да ничего не говоритъ. Отреклась въ отдѣлку. Еще ругаться начала.
   -- А вы бы къ ней эдакъ въ вояжъ... Чего на нее смотрѣть-то?
   -- Куда тамъ!... Я было попробовалъ... Такъ взвизгнула, что... А тутъ какой-то выскочилъ... должно быть, мужъ и тоже давай лаяться. А она -- шмыгъ въ дверь и была такова. Вотъ и возьми!... Но, вѣдь ты видѣлъ, какъ она подняла? Правду ты говоришь?
   -- Ахъ, Господи, Степанъ Иванычъ!... То-есть... какъ вотъ теперь на васъ смотрю... такъ и это. Шла-шла, вдругъ -- хвать съ земли и побѣжала. Я еще въ ту жь пору подумалъ.
   -- И ты видѣлъ?-- обратился каретникъ къ Кирюхѣ.
   -- Видѣлъ, видѣлъ,-- отозвался Кирюха.-- Мы вмѣстѣ... Я чуть ли еще не раньше его примѣтилъ.
   -- Стало быть, вѣрно?
   -- Да какъ же не вѣрно?-- подхватилъ Микитка.-- Вотъ, ей-Богу... Стояли, напримѣръ, вдвоемъ... среди бѣлаго дня... Чего-жь тутъ? Да и по ней видать. Кабы не вѣрно, развѣ бы она стала этакъ?... Коли я, напримѣръ, честенъ, такъ мнѣ что? Самъ бы все повыворотилъ... при всемъ честномъ народѣ: на, смотри! Обыскивай! До-гола бы все спустилъ, и сраму бы не побоялся. Потому, какой мнѣ срамъ, коли я чистъ? Еще за честь бы себѣ поставилъ. А то ишь, какіе поступки отмачиваетъ! Тутъ прямая утайка, дѣло видимое.
   -- Такъ я ее къ суду...-- порѣшилъ Степанъ Ивановъ.
   -- Воля ваша.
   -- Вы не знаете, кто она такая?
   -- Нѣтъ.
   -- И фамилію не знаете?
   -- Нѣтъ.
   Степанъ Ивановъ немного подумалъ и потомъ продолжалъ:
   -- Какъ же, братцы, вѣдь, вы мнѣ будете нужны. Кромѣ васъ, никто не видалъ. Въ случаѣ чего пойдете ко мнѣ въ свидѣтели?
   -- Въ свидѣтели?-- тихо переспросилъ Микитка и, ухмыляясь, взглянулъ на Кирюху.-- Въ свидѣтели-то бы намъ не сподручно.
   -- Отчего же не сподручно?-- спросилъ каретникъ.
   -- Да такъ. Дѣло судейское... мудреное. Нынче потащатъ, завтра потащатъ. Пожалуй, еще сбивать начнутъ: "въ чемъ быля деньги, да какими бумажками, да какъ онѣ валялись, да какой рукой она ихъ подняла, да куда положила". Люди бѣдовые. Я ужь однова былъ тамъ. Не приведи Богъ!... А, вѣдь, мы ничего этакого доподлинно не видали.
   -- Да это и не нужно. Вы только скажете, что она подняла и на вашихъ глазахъ. Вотъ, вѣдь, что главное-то.
   -- Хорошо, ежели такъ, а какъ ежели... А главная причина -- люди мы несвободные,-- возражалъ Микитка.-- Вы будете свое разъискивать, а мы изъ-за васъ упущать будемъ. Намъ каждый часъ дорогъ. Тѣмъ живемъ. А тутъ, пожалуй, цѣлые дни улетать. Кому интересъ, а намъ съ лошадьми жрать нечего будетъ.
   -- Насчетъ этого вы не сомнѣвайтесь,-- успокоивалъ каретникъ.-- Коли зову васъ въ свидѣтели, такъ, значитъ, вамъ награжденіе будетъ. Это ужь само собой. Я еще давеча вамъ сказалъ... И теперь то же скажу. Пятнадцать эти... ужь куда ни шли!...
   -- Какъ же пятнадцать? Вы четвертную сулили!-- вспомнилъ Микитка.
   -- Ну, ладно, Богъ съ вами: четвертную, такъ четвертную, согласился каретникъ.
   -- Извощикъ!-- крикнулъ кто-то.
   -- Заняты!-- откликнулся Микитка и, въ полголоса продолжалъ:-- Маловато будетъ, Степанъ Иванычъ. Это вы обѣщали безо всякаго дѣла, а теперь мы васъ на слѣдъ навели... все равно, что въ карманъ вамъ положили. Вы ужь накиньте... синенькую, такъ чтобы ужь...
   -- Да что вы!-- удивился Степанъ Ивановъ.-- И такъ хорошо даю. Дѣло хоть и правое, а, все-таки... Еще какъ судъ... Можетъ и не присудитъ. Тогда мнѣ какіе убытки-то! Этихъ не верну, да еще поверхъ прибавлю. А вамъ что? Вы своего не лишитесь. Такъ ли, сякъ ли кончится -- все равно свое получите. Вамъ барышъ чистый. Нѣтъ, вы ужь меня пожалѣйте. Человѣкъ и безъ того обронилъ, а вы еще прижать хотите... Ну, такъ четвертную? Идетъ?
   -- Обидно маленько,-- почесываясь, процѣдилъ Микитка.-- Ну, да ужь такъ и быть. Собственно ради несчастія... по человѣчеству. Пусть ужь наше пропадаетъ.
   Сказавъ это, Микитка высоко поднялъ ладонь, Степанъ Ивановъ протянулъ свою и произошло рукобитье. Кирюха послѣдовалъ примѣру товарища и даже перекрестился.
   -- Ну, теперь съ Богомъ, а я зайду вотъ на дворъ развѣдать про фамилію,-- сказалъ Степанъ Ивановъ, хватаясь за козырекъ.-- Ахъ, да!... Вы мнѣ скажите, какъ васъ зовутъ и гдѣ васъ найти.
   Извощики сообщили свои фамиліи, адресы и номера своихъ бляхъ. Степанъ Ивановъ присѣлъ къ тумбѣ и записалъ на какомъ-то счетѣ потребныя свѣдѣнія.

-----

   Отвязавшись отъ страннаго гостя, Перовъ, раздосадованный и недоумѣвающій, подошелъ къ женѣ, которая уже лежала на постели.
   -- Послушай, Лиза, что это значитъ?
   -- Не знаю, не понимаю. Я даже опомниться не могу.
   -- Да откуда онъ взялся?
   -- Опять-таки не знаю. Только что я вошла въ сѣни, вдругъ онъ вскочилъ за мной и начинаетъ Требовать какія-то деньги. Когда я стала отсылать его отъ себя, онъ бросился меня обыскивать. Я звоню, кричу и мнѣ не отпираютъ. Это ужасъ что такое! А тамъ еще негодяи-извощики напугали: налетѣли какъ бѣшеные. Охъ, Боже мой!... Всѣ жилы во мнѣ трясутся.
   -- Что за ерунда такая!-- произнесъ Перовъ, стиснувъ зубы.-- Но ты успокойся, забудь... Это какой-нибудь сумасшедшій. Еще слава Богу, чего случилось дома. Могъ, вѣдь, и на улицѣ напасть. И что полиція смотритъ? Чортъ знаетъ, что такое!... Ну, ничего, успокойся, голубка,-- заключилъ Перовъ и, присѣвъ къ Лизѣ, положилъ ей руку на голову.
   

XIV.

   Иванъ Ильичъ говѣлъ. Сильно ограничивъ себя по части яствъ и мужественно отрекшись отъ звѣробоя, онъ аккуратнѣйшимъ образомъ посѣщалъ всѣ церковныя службы. Траурныя ризы, заунывное пѣніе, частое чтеніе евангелія, краткая и простая, но глубокая и всеобъемлющая молитва, словомъ, всѣ особенности "страстной" службы и въ прежніе годы производили на него впечатлѣніе, но на этотъ разъ все это подѣйствовало на него какъ-то особенно сильно. Въ обычнымъ въ такіе моменты воспоминаніямъ дѣтства и сокрушенію о грѣхахъ въ немъ впервые примѣшалась теперь мысль о смерти. Онъ почувствовалъ въ себѣ отрѣшенность отъ мелочей и дрязгъ вседневной жизни и впалъ въ возвышенно-созерцательное настроеніе. Сердце его прониклось чувствами необычайнаго смиренія и всепрощенія. Физіономія его приняла аскетическій отпечатокъ: поблѣднѣла, осунулась, вытянулась. Глаза высматривали свѣтлѣе и добрѣе. Когда онъ разговаривалъ дома съ Софьей Степановной, то въ голосѣ его, тихомъ и ровномъ, звучало что-то ласковое и будто заискивающее. Усматривая въ такой перемѣнѣ супруга "знаменіе во благо", Софья Степановна внутренно радовалась и проникалась радужными надеждами.
   Въ среду послѣ обѣдни, покушавъ винигрету и щей съ грибами, Иванъ Ильичъ одѣлся и объявилъ:
   -- Софья Степановна, я пойду... къ своимъ.
   -- Къ Лизѣ?-- съ удивленіемъ спросила старушка.
   -- Да.
   -- Что-жь, это хорошо. Только время ты выбралъ... Вѣдь, того и гляди къ исповѣди заблаговѣстятъ.
   -- Я еще поспѣю. Я на минутку.
   -- Ну, поди себѣ. Я очень рада.
   Перовы были крайне удивлены, встрѣтивъ старика. Сперва оба они нѣсколько смутились, но съ первыхъ же звуковъ рѣчи старика замѣтили, что онъ не тотъ, и сейчасъ же ооодрились.
   -- Гора съ горой не сходится, а человѣкъ съ человѣкомъ всегда,-- началъ старикъ, привѣтливо поздоровавшись съ зятемъ и дочерью.-- Вы оба дома. Это хорошо. Мнѣ такъ и хотѣлось.
   Дѣти усадили "родителя" въ залѣ.
   -- Какъ вы поживаете, папа? Вы что-то похудѣли,-- сказала Лиза.
   -- Слава Богу, Лизанька, слава Богу. И мать тоже. Кланяется вамъ... А что я похудѣлъ, такъ это, матушка, не мудрено. Пора ужь... Опять же говѣю... Старуха на первой недѣлѣ, а я, по обыкновенію, вотъ теперь. Вѣдь, и вы, чай, говѣете!
   -- Нѣтъ, не говѣемъ,-- отозвался Перовъ.
   -- Что-жь это вы? Вѣдь, вамъ больше и некогда: весь постъ ученье шло. Прошлый годъ вы, помнится, говѣли.
   -- Говѣлъ, да, видите ли, нынѣшній годъ у меня много уроковъ -- и казенныхъ, и частныхъ, а тутъ еще дома много работаю. Да вы не безпокойтесь, я, вѣдь, не нехристь; обязанности, о которыхъ вы говорите, я могу исполнить въ другое время... напримѣръ, въ Петровъ постъ. Тогда свободнѣе и удобнѣе.
   -- Да, ну, это еще ничего,-- согласился старикъ.-- Но, по моему мнѣнію, лучше теперь. Этакіе дни, Господи, Боже мой! Какъ можно! Совсѣмъ душа не та. Охъ-охъ-охъ-охъ-о-о!... Сейчасъ позовутъ. Да...
   Иванъ Ильичъ поднялся съ мѣста. Поднялись и Перовы.
   -- Ну, папа, задерживать васъ, очевидно, нельзя,-- сказала Лиза.-- Въ такое время вы пришли... Поневолѣ ограничишься одною бесѣдою.
   -- Да, вѣдь, бесѣда-то самое главное,-- нѣжно проговорилъ старикъ.-- Не о хлѣбѣ единомъ... Остальное все...-- и онъ махнулъ, рукой.
   -- Вотъ придутъ праздники... Милости просимъ!-- сказалъ Перовъ.
   -- Еще кто живъ будетъ,-- промолвилъ старикъ.
   Онъ близко придвинулся къ зятю и, смотря на него застѣнчивыми и, вмѣстѣ съ тѣмъ, сокрушенными глазами, тихо и взволнованно заговорилъ:
   -- Я пришелъ собственно... Предстоитъ мнѣ покаяніе предъ Господомъ... Отпустите мнѣ, ради Бога... въ чемъ я предъ вами...
   Старикъ покачался изъ стороны въ сторону и грузно опустился передъ зятемъ на колѣни. Перовы въ смущеніи бросились поднимать его.
   -- "Не осуждати... брата моего"...-- произнесъ Иванъ Ильичъ, поднимаясь съ полу.
   -- Простите вы насъ,-- говорили Перовы, дружно цѣлуя старика.
   -- Такъ-то вотъ лучше!-- сказалъ Иванъ Ильичъ, гладя Лизу по головѣ.-- Старъ я сталъ... слабъ. Сподоблюсь ли въ другой разъ -- Господь вѣдаетъ. Такъ-то, дѣтки,-- заключилъ онъ, охвативъ зятя рукою.
   Черезъ минуту старикъ уже снарядился въ путь.

-----

   Прежнее общеніе между родителями и дѣтьми вполнѣ возстановилось. Въ великій четвергъ Перовы приходили поздравлять Ивана Ильича, чему старикъ былъ весьма радъ. Въ послѣдніе дни страстной недѣли Лиза по нѣсколько часовъ проводила вмѣстѣ съ матерью. Онѣ ѣздили на базаръ, въ разные магазины, помогали другъ другу "украшать" комнаты. Вечерами Софья Степановна преподавала дочери спеціальные наглядные уроки по изготовленію пасхальныхъ яствъ.
   Наступила Пасха. И Щуровы, и Перовы встрѣтили праздникъ "въ радости". Вмѣстѣ были въ церкви, вмѣстѣ разговлялись, любовно лобызались, мѣнялись писанками, причемъ Иванъ Ильичъ восторженно повторялъ: "Простимъ вся воскресеніемъ, дѣтки.. Самое лучшее!"
   Послѣ разгавливанія зашла рѣчь о визитахъ.
   -- Я не буду дѣлать визитовъ,-- заявилъ Перовъ.
   -- О, нѣтъ, какъ это можно?-- сказалъ Иванъ Ильичъ.-- Архіереи, губернаторы, и тѣ всегда исполняютъ... А вамъ неловко, особенно по молодости. Вотъ мое дѣло, такъ еще туда-сюда: всякій знаетъ, что я человѣкъ старый.
   -- Да я откупился отъ этой повинности, внесъ деньги взамѣнъ визитовъ,-- возразилъ Перовъ.
   -- О, это ничего не значитъ! Знаемъ мъі этихъ, что откупаются-то. Иной первый внесетъ деньги, да первый же и поскачетъ съ поздравленіями. Глядишь, къ нему благоволеніе, а на другаго за собственныя же деньги косятся: почему не явился? Нѣтъ, вы этого не дѣлайте.
   -- Да, вѣдь, это у васъ... въ чиновничьей средѣ, а у насъ этого не можетъ быть.
   -- Э-э, батюшка, не думайте! Люди -- вездѣ люди. То же хорошо понимаютъ, что пріятно, что непріятно. Да и такъ, попросту разсудить: отчего не поздравить? Этакой праздникъ! Вмѣстѣ служите... свои люди... почти тоже, что родные'. Ну, какъ не поздравить? И васъ тоже поздравятъ. И всѣмъ пріятно.
   -- А меня это всегда возмущаетъ. Хочется провести этотъ день дома, въ родной семьѣ, и вдругъ скакать безъ толку по чужимъ дворамъ, да еще вотъ въ этакую погоду!
   -- Нынче, пожалуй, и посидѣть можно, а завтра и въ слѣдующіе дни исполнить... Праздникъ-то не изъ одного дня, на все хватитъ,-- внушалъ Иванъ Ильичъ.
   На слѣдующій день погода прояснилась. Это былъ едва ли не первый ясный и теплый день въ апрѣлѣ, предвѣстникъ заправской весны. Перовъ сперва любовался имъ изъ окна, потомъ не утерпѣлъ, собрался погулять и тутъ же рѣшилъ зайти кстати къ инспектору.
   -- Что новенькаго?-- спросилъ инспекторъ послѣ обычныхъ привѣтствій.
   -- Ничего,-- отвѣтилъ Перовъ.
   -- Такъ-таки ничего?-- переспросилъ начальникъ.
   -- Ровно ничего,-- усилилъ Перовъ.-- Я все время дома сидѣлъ.
   -- Но, можетъ быть, дома что-нибудь новенькое?
   -- А дома что же? Куличи? Но и тѣ уже утратили интересъ новости,-- шутилъ Перовъ.
   -- Гм... гм,-- протянулъ инспекторъ и тотчасъ предложилъ визитеру отвѣдать кулича.
   Перовъ отказался и началъ прощаться.
   -- Такъ новостей никакихъ?-- еще разъ спросилъ инспекторъ, придерживая Перова за руку.
   -- Да никакихъ, никакихъ, я уже вамъ сказалъ,-- отвѣтилъ Перовъ, пожимая плечами.-- Вы такъ меня допрашиваете, какъ будто ждали меня непремѣнно съ новостями.
   -- Вы угадали: я дѣйствительно ожидалъ новостей и именно отъ васъ.
   -- Почему?
   -- Да вотъ, видите ли... Садитесь, пожалуйста!-- Гость и хозяинъ присѣли на ближайшія кресла.-- Я вамъ имѣю нѣчто...
   -- Что такое?
   -- Прошелъ нелѣпый слухъ, касающійся васъ.
   -- Меня?
   -- То-есть не васъ лично, а... вашей супруги.
   -- Что же это за слухъ?
   -- Да нелѣпость чистая, даже досадно.
   -- Скажите, пожалуйста, скажите!-- встревожился Перовъ.
   -- Будто она... вотъ недавно... подняла на улицѣ чужія деньги и затаила ихъ,-- сообщилъ инспекторъ.
   -- О-о! Я ужь думалъ и Богъ знаетъ что!-- просіялъ Перовъ.-- Это ерунда. Я вамъ объясню, какъ могъ возникнуть этотъ слухъ. Надняхъ жена откуда-то возвращалась и только что вошла въ сѣни, какъ за ней ворвался какой-то пьяный, не то сумасшедшій, и привязался въ ней: давай деньги; я, говоритъ, потерялъ. Жена страшно перепугалась, я выскочилъ, прогналъ дурака, тѣмъ и дѣло кончилось. Но такъ какъ онъ горланилъ во всю мочь и, вѣроятно, еще на улицѣ продолжалъ, то немудрено, что кто-нибудь на лету подхватилъ его слова, принялъ ихъ за чистую монету и пустилъ этотъ слухъ... Я было ужь и забылъ про этотъ случай.
   -- А вы знаете, кто этотъ человѣкъ?
   -- Что слухъ-то распустилъ?
   -- Нѣтъ, что къ вамъ въ сѣни-то врывался.
   -- Не знаю.
   -- Это одинъ здѣшній каретникъ.
   -- Каретникъ? Такъ что-жь, развѣ каретникъ не можетъ быть сумасшедшимъ или пьянымъ?
   -- Нѣтъ, онъ трезвый и довольно извѣстный здѣсь человѣкъ.
   -- Странно. Но почему вы знаете, что это былъ именно онъ?
   -- Самъ разсказываетъ. Вѣдь, онъ дѣло поднялъ... къ мировому подалъ на вашу супругу-то.
   -- Что вы?-- изумился Перовъ.
   -- Вѣрно,-- подтвердилъ инспекторъ.
   -- Отъ кого вы слышали?
   -- Къ несчастью, отъ самого судьи.
   -- Не можетъ быть!
   -- Серьезно -- отъ судьи. У архіерея встрѣтились. Онъ тоже недоумѣваетъ.
   -- Недоумѣваетъ, а всякую чепуху принимаетъ,-- съ досадой проговорилъ Перовъ.-- Вѣдь, это Богъ знаетъ какой скандалъ!
   -- Да, печальное обстоятельство,-- сказалъ инспекторъ.-- Впрочемъ, это все выяснится. Мало ли на свѣтѣ коллизій.
   -- Положимъ, это чепуха,-- отозвался Перовъ.-- Кто-жь-таки можетъ допустить... Но съ какой стати моей женѣ испытывать передрягу? Этотъ дуракъ я тогда довелъ ее до истерики. Я удивляюсь, какъ можно давать подобнымъ дѣламъ ходъ. Ну, есть, ли тутъ хоть капля здраваго смысла?
   -- А вы побывайте у судьи-то,-- посовѣтовалъ инспекторъ.-- Можетъ быть, онъ и не пуститъ дѣла въ ходъ.
   -- Дѣйствительно, слѣдуетъ побывать,-- согласился Перовъ.-- Скажите, пожалуйста, какъ его звать и гдѣ онъ живетъ?
   Инспекторъ сообщилъ ему эти свѣдѣнія.
   -- Ну, визи-итъ!-- произнесъ Перовъ, поднимаясь съ мѣста.-- Если въ каждомъ домѣ по такой радости испытывать, такъ это... Лучше прекратить эти визиты, Богъ съ ними совсѣмъ!
   -- Я тутъ не виноватъ,-- оправдывался инспекторъ.
   -- Конечно, конечно,-- сказалъ Перовъ.-- Я говорю вообще, а вамъ-то я очень благодаренъ.
   И онъ откланялся начальству.
   -- Да вы не очень принимайте къ сердцу,-- успокоивалъ инспекторъ, провожая визитера въ переднюю.-- Я увѣренъ, что это уладится... своевременно. А также и супругу не пугайте. Какъ-нибудь поосторожнѣе ей...
   Перовъ принялъ къ свѣдѣнію послѣднія слова инспектора и, возвратившись домой, старался казаться спокойнымъ и благодушнымъ. Но ему это не удалось.
   -- Что, много, визитовъ сдѣлалъ?-- спросила Лиза, встрѣчая мужа.
   -- Нѣтъ, только у начальства побывалъ,-- отвѣчалъ Перовъ.
   -- У одного инспектора?-- удивилась Лиза.-- Что же ты такъ долго?
   -- А ты соскучилась?-- улыбаясь, сказалъ Перовъ.
   -- Не то, что соскучилась, а... очень ужъ длинный визитъ.
   Перовъ промолчалъ. Онъ сѣлъ на диванъ, провелъ рукою по волосамъ и безсознательно вздохнулъ. По лицу его пробѣжала легкая тѣнь. Лиза это подмѣтила и сказала:
   -- Что это ты... какъ будто чѣмъ недоволенъ?
   -- Нѣтъ ничего,-- бодрясь, отозвался Перовъ.
   -- Разскажи что-нибудь. Кого ты видѣлъ, что дѣлалъ?
   -- Кромѣ хозяина, никого не видѣлъ. Все время вдвоемъ сидѣли.
   -- О чемъ же вы бесѣдовали?
   -- Такъ, кое о чемъ.
   Перовъ отвелъ глаза нѣсколько въ сторону, и физіономія его, вопреки его волѣ, снова получила сумрачный оттѣнокъ.
   -- Ну, а, все-таки?-- приставала Лива.-- Можетъ, что-нибудь новенькое услыхалъ?
   -- Ничего особеннаго. Такъ себѣ.
   Проговоривъ послѣднюю фразу, Перовъ уже самъ почувствовалъ, что хмурится. Ему стало очень досадно, что обстоятельства заставляютъ его такъ скоро высказать непріятную вѣсть. Дорогой онъ составилъ было совсѣмъ иной планъ объясненія съ женой, но этому плану, очевидно, суждено было рушиться.
   -- Развѣ вы о чемъ секретничали?-- продолжала Лиза.
   -- Мнѣ дѣйствительно не хотѣлось бы... потому что... услышалъ такую нелѣпость, что...-- путался Перовъ, морщась и потирая ладони.
   И онъ вынужденъ былъ объяснить, въ чемъ состоитъ эта "нелѣпость".
   -- Ха-ха-ха!-- весело засмѣялась Лиза.-- Вотъ это мило! Въ героини попала! "Перова! вы обвиняетесь въ томъ, что... Признаете ли себя виновною?" Ха-ха-ха! Эффектно... Однако, что же это? Неужели въ самомъ дѣлѣ мнѣ предстоитъ такая перспектива?-- сказала она уже серьезно.
   -- Не должно бы этого быть. Я постараюсь этого не допустить.
   -- Какъ же это ты сдѣлаешь?
   -- Очень просто. Схожу къ судьѣ, разъясню ему всю безсмысленность казуса и заставлю его разорвать это паршивое прошеніе.
   Перовъ вскочилъ съ мѣста и быстро зашагалъ по комнатѣ.
   -- Заставлю!... Это очень сильно!-- сказала Лиза.
   -- Именно заставлю!-- кипятился Перовъ, ероша волосы.-- Это возмутительно! Еслибъ я о чужой женщинѣ услышалъ что-либо подобное, и то вступился бы. Вотъ часовъ въ шесть отправлюсь.
   -- Особенно горячиться тутъ не слѣдуетъ, но объясниться, дѣйствительно, не мѣшало бы,-- замѣтила Лиза.-- Можетъ быть, удастся что-нибудь сдѣлать. А то стоустая молва покою не дастъ. Папаша узнаетъ, встревожится, вмѣшается... Этого ужь не скроешь отъ него. Только было все уладилось...
   -- Я бы и сейчасъ пошелъ, но теперь, кажется, не время" -- размышлялъ Перовъ.
   -- Конечно. Лучше вечеромъ. До вечера-то: ужь авось не потянутъ меня... Гм... Потянутъ! Вотъ дожила!-- задумчиво закончило Лиза.
   

XV.

   Взобравшись по узкой лѣстницѣ на второй этажъ, Перовъ очутился передъ дверью, на которой прибита была блестящая мѣдная табличка. На табличкѣ значилось: "Никандръ Ксенофонтовичъ Котомкинъ". Перовъ позвонилъ. Ему отперла дѣвочка лѣтъ двѣнадцати, съ большими карими глазами, старательно причесанная и довольно изящно одѣтая.
   -- Никандра Ксенофонтыча можно видѣть?-- спросилъ Перовъ.
   -- Онъ спитъ,-- объявила дѣвочка.
   -- А скоро онъ встанетъ?
   -- Не знаю; должно быть, скоро.
   -- Мнѣ крайне нужно его видѣть. Не могу ли я здѣсь подождать его?
   -- Можно,-- разрѣшила дѣвочка.
   Перовъ вошелъ въ залу и сѣлъ. Зала оказалась очень небольшою. Двери направо были затворены наглухо; у дверей, ведущихъ прямо изъ залы, оставалась слегка открытою только одна половинка. Въ одномъ изъ простѣнковъ стоялъ письменный столъ, на которомъ, кромѣ письменныхъ принадлежностей, виднѣлись карманные часы съ цѣпочкой и массивный перстень. Часы и перстень лежали прямо на сукнѣ. Когда Перовъ разсматривалъ эти подробности, изъ сосѣдней комнаты, изъ-за плотно затворенныхъ дверей до его слуха доносился тихій, неясный монологъ.
   -- Папа сейчасъ. Онъ уже всталъ,-- объявила дѣвочка, появившись въ залѣ.
   Сказавъ это, она взяла со стола часы и снова скрылась. Черезъ минуту она вошла опять и, усѣвшись противъ Перова, съ любопытствомъ устремила на него свои большіе, блестящіе и наивные глаза. Перовъ почувствовалъ себя нѣсколько неловко.
   -- Такъ это вашъ папаша?-- спросилъ Перовъ, самъ не зная зачѣмъ.
   -- Да,-- отвѣтила дѣвочка.-- Мамаши у меня нѣтъ... одинъ папаша.
   Перовъ молчалъ. Дѣвочка продолжала на него смотрѣть все тѣмъ же пристальнымъ, наивнымъ взглядомъ.
   -- Катя! Катенька!-- послышалось изъ сосѣдней комнаты:
   -- Сейчасъ!-- отозвалась дѣвочка и убѣжала изъ залы.
   Черезъ минуту она снова появилась, схватила со стола перстень и снова убѣжала. Перовъ просидѣлъ еще минутъ десять, уже въ совершенномъ одиночествѣ. Начинало смеркаться. Наконецъ, изъ одной половинки дверей, ведущихъ прямо изъ залы, вылѣзъ бокомъ рослый брюнетъ, съ длинной бородой, сильно посѣдѣвшей посрединѣ.
   -- Мое почтеніе,-- меланхолически проговорилъ онъ.-- Прошу садиться.
   Перовъ и Котомкинъ усѣлись возлѣ письменнаго стола.
   -- Подайте намъ свѣчи!-- громко скомандовалъ судья и тотчасъ обратился къ Перову:-- Ну-те-съ, какую вы имѣете ко мнѣ надобность?
   Перовъ перевелъ духъ, кашлянулъ и началъ:
   -- До меня дошелъ довольно странный слухъ, будто въ вашихъ рукахъ имѣется дѣло по обвиненію моей жены...
   -- Да, на вашу супругу дѣйствительно подано прошеніе!
   -- Въ какомъ смыслѣ?
   -- По обвиненію въ утайкѣ найденныхъ ею на улицѣ денегъ, завѣдомо принадлежащихъ извѣстному лицу.
   -- Но, вѣдь, это нелѣпо, это чудовищно, господинъ судья!-- вскипятился Перовъ.-- Можно ли всякую дичь принимать въ серьезъ?
   -- Позвольте, позвольте... погодите!-- сморщившись, говорилъ Котомкинъ, размѣщая по своему плану поданныя на столъ свѣчи.-- Послушай, принеси сюда чаю... два стакана,-- обратился онъ къ горничной.
   -- Мнѣ не нужно, покорно благодарю,-- отказался Перовъ.
   -- Отчего же?
   -- Не хочу, да мнѣ и некогда.
   -- Ну, такъ одинъ принеси,-- отнесся судья къ горничной и потомъ снова обратился къ Перову.-- Вы говорите: "нелѣпо". Я этого не нахожу. Жалоба совершенно законная и вполнѣ правильная. Отказать въ пріемѣ ея я не могъ... ни нравственно, ни юридически.
   -- Какая-жъ тутъ законность? Помилуйте!-- возражалъ Перовъ.
   -- Законность полнѣйшая,-- продолжалъ судья.-- Существо дѣла выяснено какъ слѣдуетъ. Представлены свидѣтельскія показанія, и довольно вѣскія.
   -- Свидѣтельскія показанія?-- удивился Перовъ -- Какіе-жь тутъ могли быть свидѣтели?
   -- Два извощика, которые видѣли, какъ ваша супруга подняла деньги.
   -- Да что вы? Это совершенно невѣроятно.
   -- А вотъ позвольте...
   Судья досталъ изъ кармана жилета ключъ, отперъ средній ящикъ письменнаго стола, досталъ оттуда "дѣло" и, близко припавъ къ бумагѣ, принялся читать содержаніе жалобы. Перовъ подошелъ къ судьѣ и изъ-за его спины началъ слѣдить за казусными строками. Скоро онъ почувствовалъ, что кровь бросиларь ему въ голову, сердце его застучало и предательскія строки запрыгали предъ его глазами.
   -- Ну, что вы противъ этого скажете?-- спросилъ судья, взглянувъ на Перова черезъ плечо, и принялся пить чай.
   -- Я готовъ признать, что бумага составлена хорошо,-- задыхаясь, началъ Перовъ,-- но я прошу васъ вникнуть въ существо дѣла, отнестись къ нему здраво, раціонально, а не съ формальной только стороны. Вы человѣкъ интеллигентный. Согласитесь сами, сообразно ли съ здравымъ смысломъ допустить, чтобы женщина развитая и... во всякомъ случаѣ обезпеченная... рѣшилась присвоить себѣ какіе-нибудь жалкіе сто рублей? Можетъ ли такая женщина цѣною скандала, цѣною вѣчнаго позора сдѣлать себѣ такую ничтожную и совершенно ей ненужную прибыль?
   Перовъ почувствовалъ, что колѣни его дрожатъ, и поспѣшилъ сѣсть на прежнее мѣсто.
   -- Позвольте теперь мнѣ слово,-- заговорилъ судья, отодвигая отъ себя стаканъ.-- Вы тоже человѣкъ интеллигентный, а поэтому, надѣюсь, въ свою очередь, согласитесь... Я съ удовольствіемъ готовъ признать въ вашей супругѣ высокія нравственныя качества и готовъ уважать ее за нихъ болѣе, чѣмъ кто-либо другой... Да... болѣе, чѣмъ кто-либо другой,-- повторилъ онъ, взглянувъ на Перова и многозначительно кивнувъ головой.-- Но юридическая литература и судебная практика представляютъ намъ такіе случаи различныхъ капризовъ, обусловливаемыхъ физіологическими и психофизическими причинами, что... ничего отрицать нельзя.
   -- Какіе тутъ могутъ быть капризы?-- возразилъ Перовъ.-- Вы разсуждаете отвлеченно, но въ данномъ случаѣ предъ нами живая извѣстная личность.
   -- Я разсуждаю не отвлеченно, а на основаніи вѣковой практики, которая слагается изъ наблюденій тоже надъ живыми личностями. Какъ звать, что выводы, добытые изъ этихъ наблюденій, не приложимы и въ данномъ случаѣ? Даже вы, несмотря на особенную близость свою къ обвиняемой, не можете этого знать вполнѣ точно.
   -- Что вы говорите!-- воскликнулъ Перовъ.
   -- Это вѣрно,-- подтвердилъ судья.-- Извините за нескромный вопросъ: ваша супруга беременна?
   Перовъ замялся.
   -- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ? Вѣдь, это не политическая тайна: можно открыть,-- приставалъ судья.
   -- То-есть... Если это вамъ интересно -- сообщилъ, наконецъ, Перовъ.
   -- Вотъ видите!-- подхватилъ судья.-- Это весьма важное обстоятельство! Въ такомъ состояніи женщина, помимо своей воли и вопреки своимъ нравственнымъ убѣжденіямъ, можетъ совершить еще и не такое преступленіе.
   Перовъ на минуту задумался.
   -- Нѣтъ, въ данномъ случаѣ ваши предположенія неумѣстны,-- оживленно заговорилъ онъ.-- Все такъ нормально, никакихъ особенныхъ проявленій... Увѣряю васъ искренно и честно. Если вы, принимая эту странную жалобу, руководствовались подобными соображеніями, то они совершенно невѣрны... А свидѣтелей можно купить за грошъ... Нѣтъ, вы, пожалуйста, оставьте это безъ послѣдствій, умоляю васъ! (Онъ всталъ и приблизился къ судьѣ.) Всѣ эти бумаги слѣдуетъ порвать, и больше ничего. Сдѣлайте такъ... пожалуйста! Пощадите женщину, которая можетъ пострадать Богъ знаетъ изъ-за чего.
   -- Не могу, не имѣю ни основанія, ни права,-- твердо проговорилъ судья, пряча бумаги въ столъ.-- Да и что вы такъ усиливаетесь замять это дѣло? Я, право, не понимаю. Вотъ разберемъ въ камерѣ... Можетъ, еще и ничего...
   -- Но я не могу допустить мысли, чтобы моя жена фигурировала на судѣ,-- сказалъ Перовъ.-- Она такая нервная, впечатлительная: она положительно не вынесетъ этого.
   -- Что-жь дѣлать?-- разсуждалъ судья.-- Подана жалоба, такъ ужь тутъ... неотразимо!
   -- Тзъъ вы не находите возможнымъ?...
   -- Нѣтъ, положительно не могу.
   -- Вѣдь, это Богъ знаетъ что!-- воскликнулъ Перовъ и, кивнувъ судьѣ, выбѣжалъ въ переднюю.
   -- А окажется клеветой, такъ вы можете тогда подать на него за клевету,-- утѣшалъ судья, когда Перовъ уже совсѣмъ одѣлся.
   Когда Перовъ передалъ Лизѣ результаты своего ходатайства, она сразу упала духомъ.
   -- Вотъ это хорошо!-- медленно проговорила она и больше ни слова не сказала.
   Перовъ, быстро шагая изъ угла въ уголъ, принялся энергически ругать и каретника, и извощиковъ, и судью и, наконецъ, перенесъ свое негодованіе на всѣхъ обывателей.
   -- Ну, попалъ въ городокъ!-- восклицалъ онъ.-- Тутъ заживо съѣдятъ. Лишь бы ужь поскорѣй все это кончилось. Брошу это болото, буду проситься въ Москву или въ Петербургъ, въ болѣе приличную нравственную среду.
   Перовъ остановился и взглянулъ на жену. Она сидѣла мрачная и задумчивая. Ему стало чрезвычайно жаль ее. Напустивъ на себя искусственно-веселое настроеніе, онъ подошелъ въ ней и, тронувъ ее за плечо, ласково заговорилъ:
   -- Чего-жь ты такъ пріуныла? Стоить того! Развѣ можетъ выйти изъ этого что-нибудь серьезное?
   Онъ долго уговаривалъ ее, старался ободрить, разсмѣшить. Лиза иногда улыбалась, но настроеніе ея не измѣнилось.
   

XVI.

   Утромъ слѣдующаго дня Иванъ Ильичъ вышелъ на главную улицу прогуляться.
   "О, да какъ нынче сиверко!-- размышлялъ онъ, двигаясь по тротуару.-- А, вѣдь, какъ было вчера просіяло и потеплѣло... Напрасно я и выходилъ. Крайность-то небольшая. Не на службу.... Куда это, Николай Михайлычъ поспѣшаетъ? Неужели, все съ визитами?" -- подумалъ Иванъ Ильичъ, завидѣвъ издали знаковаго столоначальника.
   Черезъ минуту служаки, снявъ шапки, уже христосовались.
   -- Далече ли?-- спросилъ Иванъ Ильичъ.
   -- Да вотъ, дома въ два... Вчера не успѣлъ поздравить,-- объяснилъ столоначальникъ.-- А какое вамъ горе-то, Иванъ Ильичъ... Ахъ, Господи Боже мой!-- началъ онъ, перейдя въ тонъ соболѣзнованія.
   -- Какое-жь мнѣ горе? Я, слава Богу... Лучше требовать нельзя,-- сказалъ Иванъ Ильичъ.
   -- А дочка-то ваша?
   -- И дочка -- слава Богу.
   -- Развѣ замяли дѣло-то?
   -- Какое дѣло?
   -- А какъ же? Вѣдь, ее подъ судъ.
   -- Какъ, подъ судъ?-- воскликнулъ Иванъ Ильичъ, отшатнувшись назадъ.
   -- Да развѣ вы не слыхали?
   -- Ничего...
   -- Подъ судъ, подъ судъ!
   -- За что?
   -- Не знаю, но дѣло, говорятъ, нехорошее. Я такъ... мелькомъ слышалъ.
   -- Извощикъ!-- закричалъ Иванъ Ильичъ и, не простившись съ знакомымъ, бросился поперекъ улицы къ свободному извощику.,
   Заслышавъ безпокойный, продолжительный звонокъ, Лиза выбѣжала отпирать.
   -- Мужъ дома?-- сердито спросилъ Иванъ Ильичъ, шагая въ переднюю.
   -- Дома,-- отвѣтила Лиза.
   Старикъ, не раздѣваясь и не снимая ни калошъ, ни шапки, стремительно направился въ залу. На встрѣчу ему, изъ спальня вышелъ Перовъ съ книгой въ рукѣ.
   -- Вы что это задумали, любезный? А?-- накинулся тесть на зятя, не подавая ему руки.-- Съ больной головы на здоровую? Самъ запутался, да людей губить? Не позволю! Слышите? Не допущу! Умру, а не дамъ!
   -- Что вы, что вы? Сотворите молитву!-- бормоталъ удивленный Перовъ, уставясь на тестя.
   -- Я творю! Я, братъ, творю!-- кричалъ тесть.-- Не по твоему. За что ты ее погубить хочешь? А? За что?-- продолжалъ онъ, кивая на Лизу, которая молча стояла поодаль, грустная и недоумѣвающая.
   -- Да что вы, въ самомъ дѣлѣ, бѣлены, что ли, объѣлись?-- вскипятился, въ свою очередь, Перовъ и съ такою силою бросилъ книгу на столъ, что она, ударившись объ стѣну, отлетѣла назадъ и упала на полъ.-- Вѣдь, это чортъ знаетъ что! Тутъ и безъ того горе, а онъ вломился, какъ извощикъ, и несетъ какую-то ахинею.
   -- Вломился!.... Эка, вѣдь, чертоги какіе!-- возразилъ Иванъ Ильичъ, тутъ только замѣтивъ, что онъ въ полной дорожной амуниціи.-- Стану я разбирать... Ему горе... Ты, братъ, не прикидывайся! Я тебя обнаружу! Этакую голубицу... Да я тебя за нее... з-з-задушу!-- хрипло вскричалъ старикъ, сжимая кулаки и дрожа всѣмъ тѣломъ.
   Лиза подбѣжала къ отцу и схватила его за руки.
   -- Онъ, должно быть, съ ума сошелъ!-- произнесъ, между тѣмъ, Перовъ.
   -- Вотъ я тебѣ покажу умъ!-- грозилъ старикъ, сверкая на зятя глазами черезъ голову дочери.-- Собирайся, голубка... одѣвайся... къ отцу, къ отцу!-- торопливымъ шепотомъ продолжалъ онъ, тряся Лизу за плечи.-- Пусть его тутъ... Не выдамъ я тебя, не выдамъ, не вы-ыдамъ!-- снова вскрикнулъ старикъ, крѣпко прижимая въ себѣ дочь.
   -- Папа, что вы, зачѣмъ это?-- умоляющимъ тономъ заговорила Лиза.
   -- Какъ? Ты не хочешь? Къ отцу не хочешь?-- удивился Иванъ Ильичъ, освободивъ дочь изъ объятій.-- Лучше сгибнуть, чѣмъ къ родителямъ?.. У злодѣя милѣй? Хорошо-о!
   -- Какого злодѣя? Вы, должно быть, не знаете, въ чемъ дѣло,-- сказала Лиза.
   -- Нѣтъ, знаю-съ, все знаю. На всѣхъ улицахъ трубятъ! Съ кѣмъ ни встрѣтишься, всѣ въ одинъ голосъ: "дочку подъ судъ, дочку подъ судъ"...
   -- Такъ что же изъ этого? При чемъ же тутъ Александръ Алексѣичъ?-- возразила Лиза.
   -- Ты не видишь при чемъ, а вижу!
   -- Да, вѣдь, меня обвиняютъ въ утайкѣ чужихъ денегъ!-- сообщила Лиза.
   -- Денегъ? Какихъ денегъ?-- тихо спросилъ старикъ, изобразивъ на своей физіономіи крайнее удивленіе.
   -- Которыя я будто бы нашла на улицѣ.
   -- Куда-жь ты ихъ дѣла?-- продолжалъ Иванъ Ильичъ, ничего не понимая.
   -- Никуда не дѣла, потому что ничего не находила,-- объяснила Лиза.
   -- Такъ за что же подъ судъ? Кто подъ судъ?-- допрашивалъ старикъ, понемногу приходя въ себя.
   Лиза подробно разъяснила ему, въ чемъ дѣло.
   -- Ай-ай-ай, вотъ напасть!-- горевалъ Иванъ Ильичъ, качая головой. Онъ присѣлъ на стулъ и глубоко вздохнулъ.
   -- То-то и дѣло,-- началъ Перовъ.-- Вамъ слѣдовало бы прежде получше разузнать, а потомъ ужь и говорить, да по-человѣчески, а не такъ. Вы до того меня разозлили, что я готовъ былъ Богъ знаетъ что съ вами надѣлать.
   -- Мало ли что... А я почемъ зналъ?-- сказалъ старикъ и тотчасъ принялся ругать каретника.-- Я его въ три Сибири загоню!-- грозилъ онъ.-- Не то, что сто рублей, онъ мнѣ тысячи будетъ давать, да я не возьму! Сейчасъ самъ иду къ судьѣ.
   -- Безполезно. Я ужь ходилъ,-- сказалъ Перовъ.
   -- Много вы тутъ понимаете! А какъ я вотъ пойду, такъ я ихъ всѣхъ вверхъ дномъ переверну!-- продолжалъ Иванъ Ильичъ.-- Ты, Лиза, не бойся. Сказалъ не выдамъ, и не выданъ. Сію минуту иду. Прощайте. Завтра же обнаружится.
   -- Едва ли вы въ чемъ успѣете,-- усумнился Перовъ, прощаясь съ тестемъ.
   Лиза вышла за отцомъ въ сѣни.
   -- Папа, дайте мнѣ сто рублей,-- тихо сказала она.
   -- Зачѣмъ?
   -- Мнѣ очень нужно.
   -- О, нѣтъ, ни за что! Понимаю... Этакихъ негодяевъ со свѣта сживать надо, а не то что ублаготворять.
   -- Папочка, пожалуйста!-- упрашивала Лиза.
   -- И не думай. Въ огнѣ сожгу, а для этакого дѣла недамъ.
   -- Сдѣлайте милость... ради Бога!-- умоляла Лиза.-- Я вамъ возвращу, честное слово -- возвращу.
   -- Ни-ни-ни!-- заключилъ Иванъ Ильичъ и, махнувъ рукой, поспѣшно ушелъ.
   

XVII.

   Въ пять часовъ того же дна Лиза подучила повѣстку, вызывающую ее въ судъ.
   -- Вотъ такъ папаша! Выхлопоталъ!-- иронически произнесъ Перовъ, пробѣжавъ содержаніе повѣстки.
   -- Оставь ты папашу, пожалуйста!-- съ недовольствомъ проговорила Лиза и вырвала у мужа листокъ.
   Супруги чувствовали себя крайне тяжело. Чтобы отвлечь мысль отъ непріятной исторіи, Перовъ пробовалъ заводить съ Лизой рѣчь о стороннихъ вещахъ, но разговоръ не клеился и оба они, наконецъ, смолкли. Послѣ чаю Лиза вынесла лампу въ залу, поставила на столъ возлѣ окна и усѣлась съ книгой за этимъ же столикомъ. Она читала, а Перовъ въ раздумьи шагалъ по залѣ. Минутъ черезъ десять Лиза прервала чтеніе и, облокотившись, тоскливо уставилась на лампу. Перовъ мимоходомъ взглянулъ на жену и поморщился.
   -- А тутъ еще насморкъ,-- промолвила Лиза немного спустя и выхватила изъ кармана платокъ.
   Перовъ обрадовался случаю вставить хоть какое-нибудь слово.
   -- А ты зачѣмъ сѣла возлѣ окна?-- началъ онъ, остановившись.-- Видишь, какой холодъ опять завернулъ. Поспѣшила выставить рамы... Говорилъ, что еще рано. Отодвинься отъ окна.
   -- Все равно... Не стоитъ!-- сказала Лиза, махнувъ рукой, и снова принялась за чтеніе.
   -- Какъ это все равно?-- возразилъ Перовъ и, не дождавшись отвѣта, опять зашагалъ по комнатѣ.
   Онъ воспроизвелъ въ памяти все "дѣло" и надолго сосредоточился на недавней бесѣдѣ своей съ судьей. Мало-по-малу ему представилось возможнымъ такое рѣшеніе жгучаго вопроса, которое не далѣе, какъ наканунѣ, казалось ему до невѣроятности нелѣпымъ. Осѣненный новою мыслью, онъ остановился посреди залы и пристально уставился на жену. Въ эта время она снова отвлеклась отъ книги и, потупясь, усиленно комкала въ рукахъ платокъ.
   -- Лиза!-- тихо началъ Перовъ, медленно приближаясь къ женѣ.
   Лиза подняла голову.
   -- Позволь мнѣ сказать тебѣ два слова.
   -- Сдѣлай милость.
   -- Только я долженъ предупредить тебя... Ты знаешь, я тебя крѣпко люблю и уважаю. Твоя душа для меня -- святыня и для меня нравственно-невозможно чѣмъ-либо оскорбить тебя...
   -- Къ чему это ты говоришь? Что это за признанія?
   -- Видишь ли... Только ты, пожалуйста, не подумай... Тебѣ извѣстно, какъ много ты для меня значишь... Но бываютъ такія случайности... совершенно независимыя отъ воли человѣка... и въ сущности нисколько не унижающія его, потому что онѣ совершенно невмѣняемы...
   -- Что ты говоришь? Ничего понять не могу.
   -- Сейчасъ, сейчасъ... Я сразу могъ бы сказать, но ты видишь, какъ мнѣ тяжело. А, между тѣмъ, я долженъ сказать. Заранѣе прошу простить меня...
   -- Да говори прямо. Что за предисловія?
   -- Сейчасъ, сейчасъ. Гм... Въ судебной практикѣ, Лкза, встрѣчаются такіе странные случаи, что... гм... беременныя женщины, вопреки своей волѣ, совершаютъ иногда даже крупныя преступленія... Ты, милая, теперь въ такомъ положеніи: скажи, какъ передъ Богомъ...
   -- Тебѣ сты-ыдно, Александръ!-- гнѣвно воскликнула Лиза.
   Она вскочила съ мѣста и, бросивъ скомканный платокъ въ лицо мужа, побѣжала въ спальню.
   -- Лиза! не огорчайся, пожалуйста! Я вовсе не желалъ оскорблять тебя,-- растерянно бормоталъ Перовъ, идя вслѣдъ за женою.-- Вѣдь, я предупреждалъ тебя... Притомъ, я сказалъ это не при другихъ. Здѣсь только ты, да я, да Богъ надъ нами!-- продолжалъ онъ, прикасаясь въ темнотѣ къ рукамъ жены.
   -- Пошелъ прочь, безсовѣстный!-- крикнула Лиза, оттолкнувъ мужа. Она упала на постель и зарыдала.
   Было два часа ночи. Перовъ спалъ. Лиза, не смыкая глазъ, безпокойно возилась на своей кровати.
   "Чего мнѣ ждать? Чего ждать?-- мысленно повторяла она съ чувствомъ гнетущей тоски и отчаянія.-- Скандалъ, безславіе, безпомощность... Опора-то моя... Какую мысль взлелѣялъ... о любимой женѣ! Распознала друга въ несчастіи. Открылась душа великая... Безсовѣстный!... Но знай же ты, другъ, знай!..."
   Черезъ минуту въ залѣ послышались торопливые, мягкіе к скользящіе шаги босыхъ ногъ. Вотъ стукнуло одно изъ оконъ.
   Вѣтеръ вылъ, какъ въ глубокую осень. Подъ напоромъ густыхъ, порывистыхъ волнъ его гремѣли и трещали крышя домовъ. Крупный, косой дождь немилосердно хлесталъ въ стѣны и окна.
   Лиза, въ одномъ бѣльѣ, перегнулась черезъ подоконникъ и выставила въ растворенное окно обнаженныя плечи и грудь. Холодный и сырой воздухъ мигомъ пронизалъ ее насквозь, а дождь обильно смочилъ ей голову и лицо.
   -- Дѣйствуй, природа, дѣйствуй!-- съ какимъ-то злорадствомъ шептала Лиза, подергивая плечами, какъ подъ душемъ.-- У тебя жизнь, у тебя и смерть. Всего, всего у тебя много. Что тебѣ стоитъ помочь мнѣ? Дѣйствуй!
   Минутъ черезъ двадцать она уже ни о чемъ не могла думать. Она какъ-бы окаменѣла. Только голова ея дрожала, да зубы слегка стучали. Наконецъ, съ величайшимъ усиліемъ разогнувъ свой станъ, она осторожно закрыла окно и, шатаясь, направилась обратно въ спальню. На пути черезъ залу ей попался подъ ногу тотъ самый платокъ, который она, вечеромъ, бросила мужу въ лицо.
   "Это на память!" -- подумала Лиза, оттолкнувъ его ногой.
   Добравшись до постели, она сдернула одѣяло на полъ и легла навзничь. Кожа ея до того захолодѣла, что совершенно не чувствовала температуры теплой постели. Лизѣ казалось, будто она лежитъ не на пуховикѣ, а на каменной плитѣ или на ледяной площадкѣ. И она нисколько не старалась согрѣться. Дрова всѣмъ тѣломъ, корчась и ломая руки, она въ какомъ-то полузабытьи шептала:
   -- Прости мнѣ, Господи... все, все прости! И всѣхъ прости... всѣхъ, всѣхъ!
   

XVIII.

   Въ среду утромъ Лиза не встала къ чаю. Перовъ подходилъ къ женѣ раза три и, сперва шепотомъ, потомъ въ слухъ, обращался къ ней съ нѣкоторыми вопросами; но она не отозвалась на нихъ. Съ неохотой угостивъ себя стаканомъ чаю, Перовъ раскрылъ было книгу, но тотчасъ замѣтилъ, что не можетъ читать. Мысли путались въ его головѣ, безотчетная тоска тѣснила ему грудь. Онъ одѣлся и вышелъ прогуляться.
   Вскорѣ послѣ этого встала Лиза. Служанка возилась около чайнаго стола.
   -- Гдѣ же Александръ Алексѣичъ?
   -- Не знаю, барыня. Ушли куда-то. Подогрѣть самоварчикъ-то?
   -- Не нужно,-- сказала Лиза и начала поспѣшно одѣваться.
   У ней былъ страшный жаръ, голова отяжелѣла, глаза ее мутились; чувствовался необыкновенный упадокъ силъ, такъ что несложныя туалетныя дѣйствія составили для нея замѣтный трудъ. Одѣвшись, она отперла комодъ, торопливо порылась въ немъ и объявила служанкѣ, что уходитъ.
   Вѣтеръ еще съ ранняго утра затихъ. По небу бродили разрозненныя дымчатыя облака. На улицахъ блестѣла сплошная грязь... Лиза позвала извощика.
   -- Къ каретнику Задорину.
   -- Слушаю-съ.
   Черезъ нѣсколько минутъ Лизу подвезли къ каретному заведенію Степана Иванова, которое оказалось запертымъ.
   -- Какъ же быть? Мнѣ необходимо видѣть хозяина,-- въ слухъ размышляла Лиза.
   -- А мы сейчасъ спросимъ,-- сказалъ извощикъ и спрыгнулъ съ козелъ.
   Отмахиваясь кнутомъ отъ собакъ, онъ пошелъ подъ арку растворенныхъ воротъ и черезъ минуту вернулся съ какимъ-то парнемъ.
   -- Его нѣту,-- объявилъ парень, снимая фуражку.-- Все былъ дома, а вотъ недавно ушелъ куда-то.
   -- Ахъ, какъ жаль,-- сказала Лиза.-- Мнѣ необходимо его видѣть.
   -- Да онъ, должно быть, скоро придетъ, потому, коли онъ куда надолго, такъ сказывается, а теперь ничего не сказалъ,-- объяснилъ парень.
   -- Что-жь теперь дѣлать?-- недоумѣвала Лиза и, немного подумавъ, обратилась къ извощику: -- Ступай потихоньку... прямо. Все равно -- проѣдусь.
   Доѣхавъ до конца улицы, Лиза неожиданно увидѣла Задорина, который, переваливаясь, шелъ ей на встрѣчу. Она остановила извощика и жестомъ подозвала къ себѣ Степана Иванова.
   -- Христосъ воскресе!-- съ улыбкой воскликнулъ Задоринъ, поспѣшая къ Лизѣ съ тротуара.
   -- Во истинну воскресе,-- отозвалась Лиза.-- Я къ вамъ... Садитесь со мной, поѣдемте,-- предложила она, отодвигаясь въ уголъ пролетки.
   -- Ко мнѣ? Что такое?-- спросилъ каретникъ и, сильно покачнувъ въ свою сторону пролетку, грузно помѣстился возлѣ своей отвѣтчицы.
   -- Я вамъ хочу денегъ дать,-- сказала Лиза.
   -- Неужели?-- встрепенулся Степанъ Ивановъ.-- Вотъ какъ! Ахъ вы, барынька моя, этакая-а... Вѣдь, вотъ, ей-Богу... Господи ты, Боже мой! Живешь -- живешь, напримѣръ, на свѣтѣ, и вдругъ этакое... Поди-ка вотъ тутъ пойми... Эхъ, ты, жизнь человѣческая... ей-Богу. И не думаешь, и не гадаешь, напримѣръ, и вдругъ тебя пристигнетъ... Что дѣлать-то, барынька? Врага-то, вѣрно, не пересилишь... Ну, дай Богъ вамъ доброе здоровье. Сдѣлали меня съ воскресеньицемъ Христовымъ. Будь я побогаче, я-бъ, на радостяхъ, сейчасъ же грѣхъ пополамъ. А теперь, барынька, ужь не взыщите. Изъ сотни-то у меня ужь чуть не половина вылетѣла: то на свидѣтелевъ, то на просьбу... Мало ли?.. Такъ ужь... развѣ... для-ради человѣчества... десяточку скощу... на память.
   Но Лиза ничего почти не слыхала изъ патетической рѣчи сосѣда. Тяжело дыша и тихо охая, она растерянно смотрѣла на мелькающія передъ ней зданія.
   Наконецъ, пролетка остановилась передъ каретнымъ заведеніемъ.
   -- Ну, стало быть, пожалуйте въ хатку,-- пригласилъ Степанъ Ивановъ, слѣзая съ пролетки.
   Каретникъ направился подъ арку, Лиза поплелась за нимъ. Черезъ нѣсколько секундъ они очутились въ грязномъ, душномъ флигелькѣ.
   -- Неопрятно у меня, барынька. Ужь не побрезгайте, пожалуйста!-- проговорилъ Степанъ Ивановъ, вѣшая картузъ на гвоздь.
   Лиза остановилась въ темной передней, у самой двери, и, торопливо вывязавъ изъ платка выигрышный билетъ, подала его каретнику.
   -- Дайте сдачи, да, пожалуйста, поскорѣй,-- сказала она, хватаясь за голову.
   -- О, да какія деньги-то!-- тономъ сожалѣнія проговорилъ каретникъ, развертывая билетъ.-- Вѣдь, этакую махину, пожалуй, и не осилишь. Вы бы лучше сами размѣняли гдѣ-нибудь.
   -- Не могу, не хочу, некогда... Дайте поскорѣй,-- торопила Лиза, прижавшись въ уголъ.
   -- Да что вы этакъ? Вы, пожалуйте, въ залецъ; тамъ, все-таки, поспособнѣй,-- изъяснялся каретникъ.
   -- Не хочу я, не хочу, отпустите меня!-- болѣзненно взмолилась Лиза.
   -- По крайности, вотъ на табуреточку присядьте,-- продолжалъ Степанъ Ивановъ, и носомъ сапога пододвинулъ гостьѣ табуретку.
   -- Послушайте, дайте же мнѣ сдачи! Мнѣ мочи нѣтъ!-- воскликнула Лиза и безсильно опустилась на грязную табуретку.
   -- Да сейчасъ, сейчасъ, что ужь вы такъ безпокоитесь?-- отозвался Задоринъ.-- Только, вѣдь, у меня не наберется. Развѣ вотъ у старухи поспрошать... (Онъ направился было въ слѣдующую комнату, но тотчасъ вернулся). А почемъ онъ ходитъ-то?-- спросилъ онъ, тряся билетомъ.-- Вѣдь, они разно стоятъ. Какъ тутъ сдачу-то подгонишь?...
   -- Не знаю, право,-- сказала Лиза.-- Сто двѣнадцать... сто десять... Не знаю. Какъ хотите, только не задерживайте.
   -- Это нужно бы все въ подлинности, а то какъ теперь?-- пробормоталъ Степанъ Ивановъ и скрылся.
   Прошло минутъ десять. Все это время Лиза сидѣла на табуреткѣ, опустивъ голову и закрывъ лицо руками. Дыханіе ея было до того горячо, что жгло ей ладони.
   Набравъ большую пачку кредитокъ мелкой цѣнности, засаленныхъ, подклеенныхъ и вложенныхъ въ рамки, Задоринъ вышелъ въ переднюю.
   -- Ну, барынька,-- началъ онъ -- я порѣшилъ такъ: принять за двѣсти десять. Можетъ, и прошибся, но такъ и быть. Изъ нихъ мнѣ слѣдуетъ сто пятнадцать, а вамъ причитается девяносто пять...
   -- Хорошо, давайте,-- сказала Лиза, поднявшись съ табуретки.
   -- Позвольте, погодите,-- томилъ Степанъ Ивановъ.-- Это я говорю по настоящему. А за доброту вашу я десяточку скостилъ, и вышло какъ разъ пополамъ: вамъ сто пять, и мнѣ сто пять. Вотъ извольте. Покорнѣйше васъ благодарю. (Онъ подалъ Лизѣ деньги.) Теперь я сейчасъ къ судьѣ... все это очистить.
   Лиза приняла пачку и, не пересчитывая денегъ, выхватила двѣ первыя попавшіяся пятирублевки и бросила ихъ на табуретку.
   -- На-те, мнѣ вашего не нужно!
   -- Съ чего-жь? Возьмите... Все-таки, годятся,-- сказалъ Задоринъ.
   -- Не хочу я, не хочу,-- настаивала Лиза.--Получите!
   -- Ну, стало быть... что-жь, покорно благодаримъ!-- сдался каретникъ, принимая съ табурета деньги.-- Дюжо много я потратился, чуть не на половину.
   Лиза дрожащими руками завернула пачку въ платокъ, приблизилась къ каретнику и, стуча пальцемъ по его груди, взволнованно заговорила:
   -- Знайте же, Задоринъ, что я вашихъ денегъ не находила. Слышите? Не находила, не находила, не находила!
   -- Хе-хе-хе!-- разсмѣялся Степанъ Ивановъ.-- Что дѣлать-то, барынька?... Я не причиненъ. Всякому свое жаль.
   -- Не находила я, Задоринъ, помните это!-- воскликнула Лиза и выбѣжала изъ комнаты.
   Возвратившись въ свою квартиру, она не нашла мужа дома. Служанка встрѣтила ее въ испугѣ и сообщила ей, что съ Иваномъ Ильичемъ ударъ. Лиза вскрикнула и упала на постель. Черезъ нѣсколько минутъ съ ней начался страшный бредъ.

-----

   Недѣли двѣ спустя, вдоль той улицы, гдѣ находилось каретное заведеніе Задорина, тянулась погребальная процессія. Встрѣчные пѣшеходы и извощики снимали шапки и набожно крестились. Какіе-то сбродные пѣвчіе лѣниво, будто нехотя, тянули: "по-оми-и-лу-уй на-а-асъ"... Софья Степановна, едва передвигая ноги, пронзительно выкрикивала:
   -- Господи, двѣ могилы! Голубчики мои! Постигли меня курганы неминучіе... Лебедка моя нѣжная, аль ты по отцѣ соскучилась? Что ты такъ спѣшишь къ нему? Погоди... возьми меня съ собой? Ой, Господи, смерть моя!...
   Поддерживая тещу подъ руку, Перовъ, убитый и истерзанный, молча двигался за гробомъ.
   Когда процессія поровнялась съ каретнымъ заведеніемъ, Задоринъ выбѣжалъ на тротуаръ и снялъ шапку.
   -- Кто это? Кого?-- допрашивалъ онъ пѣшеходовъ.
   -- Не знаю. Какую-то женщину,-- отозвался одинъ.
   -- Учителеву жену,-- объяснилъ другой.
   Узнавъ, наконецъ, Перова, идущаго во главѣ процессіи, Степанъ Ивановъ трепнулъ руками объ полы и обомлѣлъ.
   -- Ай-ай-ай, вѣдь, это та самая барынька!-- размышлялъ онъ, качая головой.-- Что это такое? Господи Боже мой! Этакая молоденькая... Поди ты вотъ!.. Ей еще тогда какъ будто нездоровилось... а привезла, сама привезла. Вѣдь, вотъ, ей-Богу... ну, царство тебѣ небесное. Прости, что потревожилъ тебя... Не находила! А что ежели и вправду? Вѣдь, вотъ грѣхъ какой... И догадало-жь меня обронить!.. Чего съ роду не было... Ну, милая барынька, ежели -- храни Господи!-- не поминай лихомъ душу мою. А я, пока живъ... царство тебѣ небесное!
   Процессія успѣла подвинуться далеко впередъ, а Степанъ Ивановъ все стоялъ на одномъ мѣстѣ и слѣдилъ за ней глазами. Вдругъ онъ точно встрепенулся и побѣжалъ за процессіей. Пробѣжавъ шаговъ десять, онъ снова остановился. Потомъ, уже не торопясь, сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ впередъ и опять остановился. Постоявъ среди улицы минуты двѣ, онъ махнулъ рукой, перекрестился и, нахлобучивъ шапку, направился къ своему заведенію.
   Издали доносились слабые звуки причитаній Софьи Степановны.

О. Забытый.

"Русская Мысль", NoNo 6--8, 1884

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru