Сегюр Луи-Филипп
О старости

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О старости.

(Соч. Графа Сегюра.)

   Всѣ желаемъ старости, говоритъ Цицеронъ, и всѣ на нее ропщемъ. Каждой человѣкъ, дожившій до старыхъ лѣтъ, обыкновенно бываетъ недоволенъ своимъ возрастомъ; несмотря на то, всѣ вообще желаютъ дожить до старости. Таковъ жребій смертныхъ: они ужасаются своей цѣли, и хотятъ, чтобы она не удалялась, по мѣрѣ ихъ приближенія къ оной.
   Старость нѣсколько походитъ на добродѣтель, которую многіе уважаютъ, но немногія любятъ. И какъ любить возрастъ, ежедневно напоминающій намъ о близкой разлукѣ со здѣшнимъ міромъ?
   Между тѣмъ старость имѣетъ великія преимущества и выгоды. Въ сіе время жизни, когда воспоминанія представляютъ намъ благородныя мысли, честные поступки, подвиги человѣколюбія, въ сіе время мы напередъ уже наслаждаемся райскимъ блаженствомъ. Мы чувствуемъ, что наша память будетъ благословляема, потому что жизнь наша была полезна людямъ; мы пользуемся такимъ уваженіемъ, которое стоитъ многихъ удовольствій, и соверщенно ихъ замѣняетъ.
   И по етой именно причинѣ, увидѣвши старика любезнаго, кроткаго, всегда постояннаго въ своемъ характерѣ, всегда довольнаго и даже веселаго, смѣло заключать можете, что онъ въ молодыя лѣта свои былъ справедливымъ, добрымъ, сострадательнымъ и великодушнымъ; мысль о смерти не возбуждаетъ въ немъ ни сожалѣнія о прошедшемъ; ни страха о будущемъ, и послѣднія минуты его жизни суть не иное что какъ тихій вечеръ дня прекраснаго.
   Угрюмыми стариками обыкновенно бываютъ люди, которыхъ мучатъ воспоминанія о прошедшемъ, и которые жалѣютъ о томъ что минувшая жизнь проведена ими безполезно.
   Гдѣ царствуетъ добродѣтель, тамъ старости воздается должное уваженіе: въ народѣ развращенномъ ее не уважаютъ, презираютъ даже, смѣются надъ нею на своихъ позорищахъ. Цицеронъ, принадлежащій ко временамъ древнимъ, былъ утѣшителемъ и панегиристомъ сего почтеннаго возраста, Ювеналъ избралъ старость предметомъ сатиры.
   Етотъ язвительный стихотворецъ почелъ для себя удовольствіемъ изображать погасшій взоръ, дрожащій подбородокъ, согбенный хребетъ, окостенѣвшія ноги старца, и, насмѣшливо говорить о томъ, съ какою мукою тщетно старается онъ размять во рту хлѣбъ, которымъ питается. Сатирикъ представляетъ старика, пришедшаго въ театръ со слугою, которой изъ всей мочи кричитъ ему на ухо, что уже началось пѣніе. Мрачная кисть его рисуетъ вамъ подагру, изуродовавшую ноги старца; незабываетъ даже камня, терзающаго почки въ его внутренности, a остатокъ теплоты, одушевляющей слабаго, приписываетъ не иному чему какъ только лихорадкѣ. Наконецъ видите старика простодушнымъ и легковѣрнымъ, жертвою шарлатановъ ускоряющихъ приближеніе его смерти, или безсчетнымъ глупцомъ, которому домоправительница диктуетъ его завѣщаніе.
   Ювеналъ не щадитъ и его дряхлости; забавляется надъ симъ вторымъ младенчествомъ, неумѣющимъ различать предметовъ; не уважая бѣлыхъ волосовъ старца, онъ предствляетъ вамъ отца семейства, который не узнаетъ ни родственниковъ, ни друзей, ни даже дѣтей своихъ, и которой, жену свою называетъ господиномъ, a слугу госпожею.
   Наконецъ, приводя вамъ на память горесть отца Ахиллова, или бѣдствія, престарѣлаго Пріама, онъ увѣдомляетъ, что каждой изъ наступающихъ годовъ грозитъ утратою любезнѣйшихъ вашему сердцу грозитъ утратою всего, что васъ ни окружаетъ. Можно подумать, что Ювеналъ пугаетъ старостью, съ намѣреніемъ убѣдить васъ отказаться отъ жизни.
   Смотрите же, что во времена разврата происходитъ отъ сего забвенія приличій, отъ сего неуваженія къ предметамъ, которые непремѣнно должны быть уважаемы! Опытность дѣлается безполезною; умъ бываетъ уже безсиленъ исправлять дурачество; молодые люди не слушаютъ своихъ родителей, и смѣются надъ ними; добродѣтель краснѣетъ передъ порокомъ, и старикъ, негодуя на свое уединеніе, стыдяся почтенныхъ лѣтъ своихъ, отрицается отъ своего достоинства, и чтобы скрытъ возрастъ, всѣми уважаемый, сѣдые волосы прячетъ подъ бѣлокурымъ парикомъ, отвисшій подбородокъ закрываетъ широкимъ галстухомъ, ослабѣвшіе члены стѣсняетъ узкимъ фракомъ: онъ дѣлается смѣшнымъ, отъ того что боится подвергнуть себя презрѣнію!
   O, какъ жалѣю о томъ протекшемъ времени, въ которое видалъ я сановитыхъ блюстителей правосудія, видалъ почтенныхъ воиновъ, учившихъ насъ уважать старость опытами своей мудрости, гордившихся своимъ возрастомъ, своимъ старческимъ тономъ, своею старомодною одеждою! Они напоминали намъ величіе исторіи! Мы несмѣли сѣсть передъ ними, и по всей справедливости почитали ихъ своими наставниками и образцами.
   Въ развратное время регенства началось нынѣшнее безчинное поведеніе; тогда старые Министры Лудовика XIV могли бы тоже сказать Правителю {Дюку Орлеанскому.}, что Сюлли сказалъ Лудовику XIII въ присутствіи молодыхъ шалуновъ, которые шутили надъ его важностію; покойный Король, призывая меня къ себѣ для совѣта, имѣлъ обычай напередъ выгонять всѣхъ шалуновъ и балясниковъ.
   Но оставимъ ето, и разсмотримъ, въ самомъ ли дѣлѣ старость сопряжена съ тѣмъ несноснымъ бременемъ, какое обыкновенно ей приписываютъ; невыгоды ея незамѣняются ли какими нибудь выгодами, и всеблагое Провидѣніе, на которое мы ропщемъ такъ легкомысленно и съ толикою, неблагодарностію, въ самомъ ли дѣлѣ подъ конецъ нашей жизни лишаетъ насъ всѣхъ удовольствій, всѣхъ наслажденій.
   Что до меня касается, я утверждаю что Его безпредѣльная благость щедрою рукою разсыпала цвѣты на всѣ возрасты жизни человѣческой; и при маломъ удѣлѣ здраваго разума весьма легко можно распознавать ихъ и пользоваться ими; только ненадобно искать лилей въ лѣтнюю пору, ни гвоздики зимою: каждая вещь имѣетъ свое время, и потому весьма справедливо сказано, что бѣда тому, y кого умъ не по лѣтамъ.
   Двадцатилѣтній Катонъ и пятидесятилѣтній Адонисъ равно достойны осмѣянія. Должно привыкнуть къ мысли, что мы старѣемся; должно отличаться качествами, приличными нашему возрасту; не должно забывать о тѣхъ перемѣнахъ, которыя время производитъ надъ нами, и которыя мы такъ легко въ другихъ примѣчаемъ.
   Не будемъ походить на смѣшную, описанную Лабрюйеромъ кокетку, которая почитаетъ время и годы невѣдомо какою-то силою, распространяющею безобразіе и морщины только на другихъ женщинахъ; она забываетъ, что на ея собственномъ лицѣ также написаны годы, и что нарядъ, украшающій юношескія лѣта, выставляетъ недостатки старости; жеманство сочувствуетъ ей въ печали, въ самой даже болѣзни, и она умираетъ въ уборѣ изъ лентъ розоваго цвѣта.
   На старость жалуются, что она лишаетъ насъ удовольствій, удаляетъ насъ отъ дѣлъ, приближаетъ насъ къ смерти. Цицеронъ безъ нужды прибавляетъ еще одну причину жалобъ, именно ту, что она ослабляетъ наше здоровье, говорю безъ нужды, ибо ета причина заключается въ прежнихъ.
   Будетъ отвѣчать съ нимъ вмѣстѣ, только немногими словами: во первыхъ, старость утишаетъ въ насъ страсти, но не истребляетъ чувствительности; она отнимаетъ у насъ не удовольствія, но излишества удовольствій, въ старости менѣе любви, за то болѣе дружбы; старость менѣе изобрѣтаетъ, за то лучше судитъ; старикъ не бѣжитъ, за то онъ идетъ спокойнымъ шагомъ прогулки; въ старости перестаютъ спорить, a просто разговариваютъ; старикъ не есть уже матросъ, но кормчій; бывъ прежде воиномъ, онъ теперь мужъ совѣта; онъ уже не учится новымъ для себя предметамъ, но учитъ другихъ старымъ; надежда, которая прежде была путеводителемъ его на землѣ, непримѣтно взяла теперь направленіе свое къ нему; разумъ старика получаетъ дави, кои несравненно предпочтительнѣе приносимыхъ красивой наружности; старикъ носитъ съ собою плоды, которые ни въ чемъ не уступаютъ цвѣтамъ юности.
   На болѣе основательны жалобы и на удаленіе отъ дѣлъ. Напередъ надлежитъ рѣшить, точно ли есть ето несчастіе, и жалѣютъ ли о буряхъ жизни, находясь въ спокойной пристани.
   Сколько знаменитыхъ примѣровъ служитъ доказательствомъ той истины, что и старость не всегда остается въ бездѣйствіи, что и она озаряется лучами славы! Посмотрите, между древними, на Нестора, сего оракула вождей Греческихъ; на Фобія и Катона, подпоръ могущества Римскаго, на Софокла, въ маститой старости приводящаго въ восторгъ слушателей и торжествующаго надъ клеветою; на Солона, дающаго законы своему отечеству! Между новѣйшими посмотрите на Виллара, побѣдителя при Дененѣ? на Лопиталя, мудраго въ совѣтѣ, гордаго и непреклоннаго въ изгнаніи; на Фридерика, осѣняющаго старость свою лавромъ войны и пальмою словесности!...
   Но въ старости, скажутъ мнѣ, ужасна близость смерти. Смерти? А развѣ она не есть общая цѣль, не есть всѣмъ неизбѣжный жребій? развѣ неумираютъ люди всякаго возраста? Для молодыхъ смерть не что есть иное какъ роскошь, въ которую низвергаются съ ужасною быстротою; старикъ, шесть или семь десятилѣтій пережившій, спускается къ ней по легкой, безопасной отлогости. Въ молодости умираемъ какъ бы насильственно, умирая въ старости, платимъ долгъ Природѣ. Притупленныя чувства нетерпятъ боли при разлукѣ души съ тѣломъ: ибо разныя немощи мало по малу насъ къ ней приучили. Тѣло наше есть уже обиталище, такъ устарѣвшее, такъ ослабѣвшее отъ времени, что мы оставляемъ его почти безъ сожалѣнія. Молодой человѣкъ бѣжитъ къ смерти; напротивъ того къ старику она сама выходитъ на встрѣчу.
   Я совершенно согласенъ съ Сенекою. Онъ сказалъ: если что нибудь во мнѣ состарѣлось: такъ ето одни пороки, освободясь отъ сего бремени, моя душа почти ничего неимѣетъ общаго съ моимъ тѣломъ: она теперь свободна, легка, и почитаетъ себя во цвѣтѣ юности.
   Будемъ же увѣрены, что, всѣ упреки, жалобы на старость несправедливы, что они проистекаютъ отъ безразсудства и отъ неблагодарности сердца... нѣтъ худа безъ добра. Такъ и въ жизни человѣческой: она есть картина, въ которой при свѣтлыхъ мѣстахъ должны находиться и тѣни.
   Печальная старость бываетъ слѣдствіемъ дурно проведенной молодости. Крѣпкая старость, которою оканчивается благоразумная жизнь, есть хорошій плодъ, достигшій своей зрѣлости.
   Обыкновенно жалуемся, что время y насъ много похищаетъ; но я спрашиваю: старость погашаетъ ли въ насъ благочестіе охлаждаетъ ли дружбу, лишаетъ ли васъ привязанности къ словеснымъ наукамъ, отнимаетъ ли у насъ утѣхи бесѣды? Нѣтъ, она возбуждаетъ въ насъ отвращеніе единственно отъ тѣхъ предметовъ, которыхъ бы намъ и любить не надлежало.
   Если вѣрить нѣкоторымъ людямъ, то нѣтъ ничего несноснѣе слова старый, и по ихъ мнѣнію только то хорошо, что молодо и ново. Однакожъ они должны признаться, что старыя книги и теперь почитаются лучшими; что старая дружба надежнѣе молодой любви; что старые памятники, старые дубы имѣютъ удивительную власть надъ душею, возвышаютъ ее и трогаютъ. Старый обычай уважается болѣе новаго закона; старое зло переносится съ большимъ терпѣніемъ; старое вино вообще предпочитаютъ новому, и простоту старой бесѣды почти столько же мы любимъ какъ и милую прелесть младенческаго языка.
   Я самъ въ молодые годы часто уходилъ отъ любезнѣйшихъ кокетокъ Парижскизъ проводить вечера y старой г-жи Жоффрень, или у старой г-жи Дюдеффанъ. Онѣ гораздо лучше другихъ умѣли дѣлать для меня непримѣтнымъ ходъ времени, лучше другихъ умѣли наполнять его.
   Старая Графиня Румянцова, въ Россіи, восхищала меня своей памятью, своей бодростію, своимъ разсказомъ: при ней начали строить первый домъ въ Петербургѣ; она была свидѣтельницею перехода отъ варварства къ просвѣщенію; она часто бесѣдовала, часто шутила съ Петромъ Великимъ. Когда разсказывала она о своихъ путешествіяхъ, мнѣ казалось, что и я съ нею вмѣстѣ обѣдаю y госпожи Ментенонъ и y Лудовика XIV. Она водила меня въ ставку Герцога Марльборуга и во дворецъ Королевы Анны: однимъ словомъ, ето была живая Исторія, и я никогда не могъ насытиться ея бесѣдою,
   При всѣхъ Дворахъ Европы очень было бы трудно найтя молодаго человѣка, столь любезнаго, какимъ былъ Принцъ Делинь на осмидесятомъ году жизни. Ничто не скисло въ семъ драгоцѣнномъ сосудѣ; все сохраняло въ немъ свою новость и свѣжесть; сердце его остановилось на двадцатомъ году, a умъ на тридцатомъ, и оба нестарѣли. Вся жизнь его была не что иное какъ продолжительная молодость.
   Истина очевидная, что иногда являются въ мірѣ люди отличные отъ другихъ, подобно нѣкоторымъ климатамъ, въ которыхъ царствуетъ весна вѣчно юная; благодатная старость ихъ подобна счастливымъ островамъ, на которыхъ вѣчно зеленыя дерева во всякое время бываютъ украшены листьями, цвѣтами и плодами вмѣсѣ.
   Сперва иной можетъ подумать, что старость, разслабляя въ насъ органы, уменьшаетъ и бодрость; но опытъ доказываетъ противное, съ чѣмъ согласенъ и одинъ изъ древнихъ, который сказалъ: долгая жизнь приучаетъ насъ небояться смерти.
   Почти не больно потерять вещь, съ которою и безъ того съ скоромъ времени надлежало бы разстаться, и такая утрата неможетъ казаться ужасною. Въ день сраженія старой воинъ смѣется надъ всѣми мечтами и надеждами молодыхъ своихъ товарищей. Онъ говоритъ имъ: братцы! мы всѣ однихъ лѣтъ передъ пушкою.
   Въ Аѳинахъ все трепетало, все безмолвствовало передъ тѣлохранителями тирана Пизистрата: одинъ только Солонъ, нестрашась ничего, защищалъ умирающую свободу. Нѣкоторый Аѳинянинъ спросилъ сего мудреца и законодателя, что дѣлаетъ его такъ дерзновеннымъ. Солонъ отвѣчалъ: моя старость.
   Именно при концѣ жизни своей каждой можетъ думать, вмѣстѣ съ Шаррономъ, что хорошая смерть лучше дурной жизни.
   Слѣпая молодость почитаетъ жизнь своимъ капиталомъ; старость напротивъ того видитъ, въ ней только годовой доходъ свой, менѣе къ ней привязана, и потому можетъ быть лучше ею пользуется.
   И сколько есть людей благочестивыхъ, мало извѣстныхъ въ свѣтѣ, которые жизнь почитаютъ слишкомъ продолжительною, и для которыхъ конецъ ея есть начало благополучія!
   Знаю, очень знаю, что многіе старики крѣпко привязаны къ жизни, къ которой они привыкли, и съ которою никакъ не хотятъ разстаться; но ета самая привязанность къ бытію ихъ въ здѣшнемъ мірѣ очевидно свидѣтельствуетъ объ ихъ счастіи и служитъ самымъ лучшимъ доказательствомъ, что человѣкъ до послѣдняго дня своего привязанъ къ жизни узами удовольствія.
   Старикъ не только пользуется настоящимъ, но сочиняетъ планы и для будущаго времени. Не смѣйтесь надъ его замыслами, онъ скажетъ вамъ словами Лафонтена:
   
             Къ трудамъ изъ дѣтства я привыкъ
   А если отъ того, что дѣлать начинаю,
   Не мнѣ лишь одному я пользы ожидаю;
             То признаюсь,
   За трудъ такой еще охотнѣй я берусь.
             Чему же вамъ дивиться?
   Садъ етотъ разводя, и тѣмъ я веселюсь,
   Что если тѣни сихъ деревьевъ недождусь,
   То внукъ мои нѣкогда ихъ тѣнью прохладится.
   Да можноль и за то ручаться напередъ,
             Кто здѣсь изъ насъ кого переживетъ (*)?
   (*) Пep. Крылова.
   
   Егоистъ незнаетъ етаго наслажденія; за то и старость его несносна: онъ неимѣетъ ни товарища, ни преемника, ни надежды. Онъ однимъ собою наполняетъ тѣсной кругъ свой, какъ улитка свою раковину. Прошедшее для него пустота, настоящее пустыня, будущее -- ничтожество.
   Знаю, что есть старики, несносные своимъ дряхлымъ тщеславіемъ, скучнымъ болтовствомъ, тяжелымъ своенравіемъ, зараженные гнуснымъ сребролюбіемъ и ужасающіеся смерти, потому что она разлучитъ ихъ съ бездѣльничествами, весьма имъ любезными; но развѣ невидимъ и великаго множества молодыхъ людей съ тѣми же пороками? Въ старикѣ пороки сіи примѣтнѣе, потому что вы нечаяли въ немъ найти ихъ; бѣлые волосы обѣщали вамъ благоразуміе, a слова его показываютъ дурачество. Много есть такихъ людей, которыхъ можно назвать старыми младенцами.
   Жизнь есть путешествіе. Немногіе путешественники привозятъ домой полезныя свѣдѣнія; большая часть ихъ ничего болѣе невидитъ кромѣ почтовыхъ станцій, трактировъ, баловъ, зрѣлищь и нимфъ веселія.
   Мы вовсе безъ намѣренія отдаемъ должную справедливость маститому возрасту, когда хвалимъ прошедшее на счетъ настоящаго времени. Заблужденія и шалости молодыхъ лѣтъ съ почтительностію преклоняются передъ уроками и примѣромъ старыхъ родителей. Самая мысль о золотомъ вѣкѣ была можетъ быть не что иное какъ воспоминаніе о томъ времени, когда юность внимала мудрымъ и чистымъ наставленіямъ старости.
   Смѣю сказать утвердительно, что изъ четырехъ возрастовъ послѣдній есть всѣхъ счастливѣйшій, я разумѣю однакожъ старость благоразумную, не похожую на второе младенчество.
   Старость болѣе занимается Божествомъ, ибо она болѣе чувствуетъ потребность въ него вѣровать. Почти можно сказать, что старикъ есть ближайшій сосѣдъ небу, нежели землѣ; безсмертіе души служитъ ему истиннымъ утѣшеніемъ при мысли о приближающейся смерти чувствъ тѣлесныхъ.
   Весьма справедливо старшій Киръ говорилъ своимъ дѣтямъ, будучи уже на краю могилы. Онъ говорилъ, что престолъ свой видитъ уже не въ Вавилонѣ, но въ обиталищѣ Оромаза, и что изъ всѣхъ славныхъ подвиговъ остается ему только воспоминаніе о добрыхъ дѣлахъ, только одно истинно утѣшительное.
   Всѣ мнѣнія мудрецовъ, древнихъ и новѣйшихъ, согласны въ томъ, что единственное для человѣка средство достигнуть благополучія состоитъ въ умѣренности; ето главное заключеніе ихъ Философіи. И чтожъ? Между тѣмъ какъ они тщетно стараются привести насъ къ сей добродѣтели, которая убѣгаетъ шума и блеска, укрощаетъ страсти, утишаетъ вожделѣнія, старость естественнымъ образомъ сама ее намъ даруетъ.

Изъ Merc. de Fr. -- К.

-----

   Сегюр Л.Ф. де О старости: [Эссе]: Из Merc[ure] de Fr[ance]. [1816. T. 68, N 51] / (Соч. графа Сегюра); [Пер.] -- К. [М.Т.Каченовский] // Вестн. Европы. -- 1817. -- Ч.92, N 8. -- С.241-256.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru