Аннотация: Сборник из 104-х стихотворений, не включенных в состав издания 1981 г. М.: Правда, 1986.
Я. П. Полонский
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Я. П. Полонский. Стихотворения. Поэмы.
М., "Правда", 1986
----------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
1840-1845
Жницы
К демону
На могиле
К NN
Тишь
Цветок
Встреча
Кумир
"Посмотри - какая мгла..."
Магомет перед омовением
Прогулка верхом
Прощай
Маяк
Вальс "Луч надежды"
Переход через Неман
ЗАКАВКАЗЬЕ
1846-1851
Прогулка по Тифлису
Татарская песня
Внутренний голос
Горная дорога в Грузии
Грузинская песня
Татарка
В Имеретии
Кахетинцу
Агбар
В Имеретии
Над развалинами в Имеретии
Ночь на восточном берегу Черного моря
Саят-Нова
На пути из-за Кавказа
1850-е годы
Времени
"Когда я слышу твой певучий голосок..."
Рыбак
Весна
Воспоминание
Бред
Последний вывод
"Свет восходящих звезд - вся ночь, когда она..."
"Моя судьба, старуха, нянька злая..."
На Черном море
"Нет, нет! не оттого признаньем медлю я..."
Прости
Звезды
И. С. Аксакову
На пути из гостей
Туман
Ночь в Крыму
А. Н. Майкову
На берегах Италии
Ночь в Соренто
Чивита-векиа
Женщине
Иная зима
Для немногих
Казачка
"Недавно ты из мрака вышел..."
"Ты моя раба, к несчастью!.."
1860-е годы
"Признаться сказать, я забыл, господа..."
Одному из усталых
Юбилей Шиллера
"Ползет ночная тишина..."
"Твой скромный вид таит в себе..."
"Все, что меня терзало, - все давно..."
Чужое окно
Век
Поэту-гражданину
"Любви не боялась ты, сердцем созревшая рано..."
"Рассказать ли тебе, как однажды..."
"Время новое повеяло - смотри..."
"Наплывает туча с моря..."
"И в праздности горе, и горе в труде..."
Неизвестность
Плохой мертвец
Поздняя молодость
Среди хаоса
Детское геройство
Спустя 15 лет
Орел и змея
Цыганы
Муза
"Когда октава за октавой..."
1870-1880-е годы
"Когда я был в неволе..."
О Н. А. Некрасове
Кораблики
Откуда?!
У окна
Болгарка
Старая няня
И. С. Тургеневу
Под Красным Крестом
"Поэт и гражданин, он призван был учить..."
Опасение
"Глаза и ум, и вся блестишь ты..."
"Я умер, и мой дух умчался в тот эфир..."
27 сентября 1883 года
К портрету
Конец 1880-х - 1890-е годы
Памяти С. Я. Надсона
Памяти В. М. Гаршина
"Для сердца нежного и любящего страстно..."
В альбом Г... В...
В гостях у А. А. Фета.
В осеннюю темь
"По торжищам влача тяжелый крест поэта..."
В новый дом
Мгновения
В засуху
1840-1845
ЖНИЦЫ
Пой, пой, свирель!.. Погас последний луч
денницы...
Вон, в сумраке долин, идут толпами жницы,
На месяце блестят и серп их и коса;
Пыль мягкая чуть-чуть дымится под ногами,
Корзины их шумят тяжелыми снопами,
Далеко звонкие их слышны голоса...
Идут... прошли... чуть слышно их...
Бог с ними!
Я жду ее одну, с приветом на устах,
В венке из полевых цветов, с серпом
в руках,
Обремененную плодами золотыми...
Пой, пой, свирель!..
1840
К ДЕМОНУ
Я погибал -
Мой злобный гений
Торжествовал.
Полежаев
И я сын времени, и я
Был на дороге бытия
Встречаем демоном сомненья;
И я, страдая, проклинал
И, отрицая провиденье,
Как благодати ожидал
Последнего ожесточенья.
Мне было жаль волшебных снов,
Отрадных, детских упований
И мне завещанных преданий
От простодушных стариков.
Когда молитвенный мой храм
Лукавый демон опрокинул,
На жертву пагубным мечтам
Он одного меня покинул;
Я долго кликал: где же ты,
Мой искуситель? Дай хоть руку!
Из этой мрачной пустоты
Неси хоть в ад!
. . . . . . . . . . . . . .
И вот, среди мятежных дум,
Среди мучительных сомнений
Установился шаткий ум
И жаждет новых откровений.
И если вновь, о демон мой,
Тебя нечаянно я встречу,
Я на привет холодный твой
Без содрогания отвечу.
Весь мир открыт моим очам,
Я снова горд, могуч, спокоен -
Пускай разрушен прежний храм.
О чем жалеть, когда построен
Другой - не на холме гробов,
Не из разбросанных обломков
Той ветхой храмины отцов,
Где стало тесно для потомков.
И как велик мой новый храм -
Нерукотворен купол вечный,
Где ночью путь проходит млечный,
Где ходит солнце по часам,
Где все живет, горит и дышит,
Где раздается вечный хор,
Который демон мой не слышит,
Который слышит Пифагор.
И, чу, в ответ на эти звуки
Встают. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
Все Гении земного мира
И все, кому послушна лира,
Мой храм наполнили толпой;
Гомера, Данте и Шекспира
Я слышу голос вековой.
Теперь попробуй, демон мой,
Нарушить этот гимн святой,
Наполнить смрадом это зданье.
О нет! с могуществом своим,
Бессильный, уходи к другим,
И разбивай одни преданья -
Остатки форм без содержанья.
1842
НА МОГИЛЕ
Сто лет пройдет, сто лет; забытая могила,
Вчера зарытая, травою порастет,
И плуг пройдет по ней, и прах, давно остылый.
Могущественный дуб корнями обовьет -
Он гордо зашумит вершиною густою;
Под тень его любовники придут
И сядут отдыхать вечернею порою,
Посмотрят вдаль, поникнув головою,
И темных листьев шум, задумавшись, поймут.
<1842>
К NN
Кто поневоле оторвал
От сердца с болью нестерпимой
Любимых дум предмет любимый,
Кто постепенно разрушал
Свои святые убежденья
И, как ночное привиденье,
На их развалинах стонал -
Пускай надменно презирать,
Негодовать и отрицать
Он грустным пользуется правом;
Он дорого его купил:
Ценою напряженных сил,
Ценой труда в поту кровавом.
И пусть ему с тоской в очах
Внимает молодое племя,
Быть может, в злых его речах
Таится благ грядущих семя.
А ты, что видел жизнь во сне,
И не насытился вполне,
И не страдал святым страданьем!
Не потому ли осмеять
Ты рад любовь - святыню нашу, -
Что сам не в силах приподнять
И смело выпить эту чашу?
Поверь - затерянный в толпе,
Ты скоро наконец судьбе
Протянешь руку; постепенно,
В тревоге мелочных забот,
Твой голос дерзкий и надменный
Неповторяемо замрет.
<1843>
ТИШЬ
Душный зной над океаном,
Небеса без облаков;
Сонный воздух не колышет
Ни волны, ни парусов.
Мореплаватель, сердито
В даль пустую не гляди:
В тишине, быть может, буря
Притаилась, погоди!
<1843>
ЦВЕТОК
Блуждая п_о_ саду, она у цветника
Остановилась, и любимого цветка
Глазами беглыми рассеянно искала,
И наконец нашла любимца своего,
И майским запахом его,
Полузажмурившись, медлительно дышала
И долго, долго упивалась им. Потом,
Играя сорванным цветком,
Она его щипала понемножку,
И уронила на дорожку,
И той порой румяное дитя,
Кудрявый мальчик, не шутя
Влюбленный в резвую богиню,
Нашел цветок и поднял, как святыню.
Он долго тихими глазами провожал
Ее воздушную, игривую походку,
И потихоньку целовал
Неоцененную, случайную находку.
Так чувство нежное, когда оно проснется
Впервые, - трепетно следит за красотой,
И все, к чему она случайно прикоснется.
Животворит послушною мечтой.
<1844>
ВСТРЕЧА
Вчера мы встретились; - она остановилась -
Я также - мы в глаза друг другу посмотрели.
О боже, как она с тех пор переменилась;
В глазах потух огонь, и щеки побледнели.
И долго на нее глядел я молча строго -
Мне руку протянув, бедняжка улыбнулась;
Я говорить хотел - она же ради бога
Велела мне молчать, и тут же отвернулась,
И брови сдвинула, и выдернула руку,
И молвила: "Прощайте, до свиданья".
А я хотел сказать: "На вечную разлуку
Прощай, погибшее, но милое созданье".
<1844>
КУМИР
_Не сотвори себе кумира_;
Но, верный сердцу одному,
Я был готов все блага мира
Отдать кумиру моему.
Кумир немой, кумир суровый,
Он мне сиял как божество,
И я клялся его оковы
Влачить до гроба моего.
Полубезумен и тревожен,
С печатью скорби на челе,
В цепях я мнил, что рай возможен
Не в небесах, а на земле, -
Так, чем свобода безнадежней,
Чем наши цепи тяжелей,
Тем ярче блеск надежды прежней
Иль идеал грядущих дней.
Но я разбил кумир надменный,
Кумир развенчанный - упал,
И я же, раб его смиренный,
Его обломки растоптал.
И без любви, без упованья,
Не призывая тайных сил,
Я глубоко мои страданья
В самом себе похоронил.
<1844>
* * *
Посмотри - какая мгла
В глубине долин легла!
Под ее прозрачной дымкой
В сонном сумраке ракит
Тускло озеро блестит.
Бледный месяц невидимкой,
В тесном сонме сизых туч,
Без приюта в небе ходит
И, сквозя, на все наводит
Фосфорический свой луч.
<1844>
МАГОМЕТ ПЕРЕД ОМОВЕНИЕМ
О благодатная, святая влага!
Со всех сторон,
С востока солнца до заката солнца,
Объемля мир,
Из облаков на жаждущие нивы
Не ты ль дождем
Серебряным, при звуках грома,
Шумишь - как дух,
Когда по воздуху, очам незримый,
Несется он,
По сторонам разбрасывая складки
Своих одежд!
О благодатная, святая влага!
Из недр земных
Тебя сосет змееобразный корень;
Тобой живут
И рис, и терн, и виноград, и фига;
Не ты ль поишь
Усталого среди степей верблюда -
И в знойный день
Он весело бежит, напрягши силы.
Когда вдали
Заслышит тихое, под диким камнем,
Журчанье струй!
Земля сгорит, и лопнет камень,
И упадут
На рубежах поставленные горы...
Лишь ты одна
Кипящими зальешь волнами
Развалины
Пылающего мира, и густой,
Горячий дым
Прокатится, гонимый ветром,
Из края в край.
О благодатная, святая влага!
Обмой меня -
И освежи меня, и напои
Того, кто жаждет!
<1844>
ПРОГУЛКА ВЕРХОМ
Я еду городом - почти
Все окна настежь - у соседки
В окошке расцвели цветы,
И канарейка свищет в клетке.
Я еду мимо - сквозь листы
Китайских розанов мелькает
Рукав кисейный, и сверкает
Сережка; а глаза горят,
И, любопытные, глядят
На проходящих.
Вот нараспашку полупьяный
Бурлак по улице идет;
За ним измученный разносчик
Корзину тащит; вон везет,
Стуча колесами, извозчик
Купца с купчихой! - Боже мой,
Как все пестро!
Но что за вой?
Какого бедняка в могилу
Несут на четырех плечах?
О ком, ступая через силу
С младенцем спящим на руках,
Рыдает женщина - не знаю,
И шляпу перед ним снимаю
И мимо еду; - вот стоит
И косо на меня глядит
Толпа старушек богомольных,
А мальчики бумажный змей
Пускают выше колокольных
Крестов на привязи своей;
Взвился - трещит - мой конь пугливый
Прибавил рыси торопливой;
Скачу - навстречу инвалид -
Старик бездомный и бродяга
Безногий - тяжело стучит
По тротуару костылями -
Он оглянулся на коня,
Он с ног до головы меня
Окинул мутными глазами
И, на костыль дубовый свой
Повиснув раненой рукой,
Стал думу думать.
Вот застава.
Мелькает часовой с ружьем -
И зеленеет степь направо,
Налево, прямо и кругом...
Скачу.
Над головою облака
Плывут, сплываются - слегка
Их тронул пурпур золотистой
Авроры вечной; а вдали
На севере, из-под земли,
Встают и тянутся волнистой
Грядой вершины синих гор
И серебрятся. Жадный взор
Границ не ведает, и слышит
Мой чуткий слух, как воздух дышит,
Как опускается роса
И двигается полоса
Вечерней тени, -
Где я? куда меня проворно
Примчал мой конь, как добрый дух
Покорный талисману - ух!
Как сердцу моему просторно!..
<1844>
ПРОЩАЙ
Прощай!.. О да, прощай! Мне грустно.
Моих страданий передать
Я не могу тебе изустно,
И не могу, как раб, молчать.
Мы не привыкли лицемерить -
Не доверяя ничему,
Мы не хотели слепо верить
Больному сердцу своему.
И в час прощального привета,
Сгорая пламенем святым,
Друг другу вечного обета
Мы легковерно не дадим.
Быть может - грустное мечтанье! -
На длинном жизненном пути,
В час равнодушного свиданья
Мы вспомним грустное прости.
Тогда мы улыбнемся оба,
Друг другу отдадим поклон -
И вновь простимся, чтоб до гроба
Нас не тревожил счастья сон.
1845
МАЯК
Вон светит зарево над морем! за скалой
Мелькают полосы румяного тумана -
То месяц огненный, ночной товарищ мой,
Уходит в темные пучины океана.
Прости!.. Я звезд ищу, их прежнего следа
Ищу я, - по распутьям ночи ясной
Я видел в сонме звезд красавица звезда
Текла - но, видно, луч ее потух в напрасной
Борьбе с туманами, которых путь ненастный
По небу тянется, как черная гряда.
Лучи небесные, прощайте!.. Взор блуждает.
Где берега? - где море? - где восток!..
Как в сумрачной степи пустынный огонек,
Один маяк вдали - и нет ему затменья,
И светится вдали, как огненный глазок.
Один маяк вдали - нет ему затменья,
И дела нет ему до мрачных облаков,
Как будто видит он ночное приближенье
К нему издалека идущих парусов.
Горит - а на меня наводит утомленье
Печальный шум невидимых валов.
1845
ВАЛЬС "ЛУЧ НАДЕЖДЫ"
Надежды вальс зовет, звучит -
И, замирая, занывает;
Он тихо к сердцу подступает,
И сердцу громко говорит:
Среди бесчисленных забав,
Среди страданий быстротечных -
Каких страстей ты хочешь вечных,
Каких ты хочешь вечных прав?
Напрасных благ не ожидай!
Живи, кружась под эти звуки,
И тайных ран глухие муки
Не раздражай, а усыпляй!.
Когда ж красавица пройдет
Перед тобой под маской черной
И руку с нежностью притворной
Многозначительно пожмет, -
Тогда ослепни и пылай! -
Лови летучие мгновенья
И на пустые уверенья
Минутным жаром отвечай!
1845
ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ НЕМАН
Вот Руси граница, вот Неман. Французы -
Наводят понтоны: работа кипит...
И с грохотом катятся медные пушки,
И стонет земля от копыт.
Чу! бьют в барабаны... Склоняют знамена:
Как гром далеко раздается: "Vivat!"
За кем на конях короли-адъютанты
В парадных мундирах летят?
Надвинув свою треугольную шляпу,
Все в том же походном своем сюртуке,
На белом коне проскакал император
С подзорной трубою в руке.
Чело его ясно, движенья спокойны,
В лице не видать сокровенных забот.
Коня на скаку осадил он, и видит -
За Неманом туча встает...
И думает он: "Эта темная туча
Моей светозарной звезды не затмит!"
И мнится ему в то же время - сверкая,
Из тучи перст божий грозит...
И, душу волнуя, предчувствие шепчет:
"Сомнет знамена твои русский народ!"
"Вперед! - говорят ему слава и гений. -
Вперед, император! вперед!"
И лик его бледен, движенья тревожны,
И шагом он едет, и молча глядит,
Как к Неману катятся медные пушки
И стонут мосты от копыт.
1845(?)
ПТИЧКА
Пахнет полем воздух чистый...
В безмятежной тишине
Песни птички голосистой
Раздаются в вышине.
Есть у ней своя подруга,
Есть у ней приют ночной,
Средь некошеного луга,
Под росистою травой.
В небесах, но не для неба,
Вся полна живых забот,
Для земли, не ради хлеба,
Птичка весело поет.
Внемля ей, невольно стыдно
И досадно, что порой
Сердцу гордому завидна
Доля птички полевой!
1845(?)
1846-1851
ПРОГУЛКА ПО ТИФЛИСУ
(Письмо к Льву Сергеевичу Пушкину).
Как полдень - так у нас стреляет пушка.
Покуда эхо гул свой тяжко по горам
Разносит, молча вынимая
Часы, мы наблюдаем: стрелка часовая
Ушла или верна по солнечным часам?
Потом до двух - мы заняты делами;
Но так как все они решаются не нами,
Спокойно можем мы обедать - есть плоды
И жажду утолять, не трогая воды.
В собранье пусто: членов непременных
Четыре человека каждый день
Встречать наскучило; читать газеты лень;
Журналы запоздали; нет военных;
Все в экспедиции, - и там пока в горах,
Не дальше, может быть, как только в ста верстах
Идет резня (Шамиль воюет),
Для нас решительно войны не существует.
После обеда мы играем роль богов,
И, неспособные заняться даже вздором,
Завесив окна коленкором,
Лежим...
Кто развалившись на диване,
Кто растянувшись на ковре...
Воображать себя заснувшим в теплой бане
Приятно потому, что на дворе
Невыносимо жарко. - Мостовая,
Где из-под ног вчера скакала саранча.
Становится порядком горяча,
И жжет подошву. - Солнце, раскаляя
Слои окрестных скал, изволит наконец
Так натопить Тифлис, что еле дышишь,
Все видишь не глядя и слушая не слышишь;
Когда-то ночь придет! - дождемся ли, творец! -
Вот ночь не ночь - а все же наконец
Пора очнуться. - Тихий, благодатный
Нисходит вечер, час весьма благоприятный
Для той прогулки, от которой ждать
Отрады - первая в Тифлисе благодать.
Куда ж идти? Иду через Мухранский
Овражный мост, и прямо на Армянский
Базар являюсь - там народ,
Поднявшись на заре, для дел, нужды и лени,
На узких тротуарах ищет тени,
Гуляет, спит, работает и пьет. -
Народ особенный! Я здесь люблю толкаться -
И молча наблюдать - и молча любоваться
Картинами, каких, конечно, никогда
Мне прежде видеть не случалось;
Их не видать - невелика беда,
Но видеть весело, пока не стосковалась
Душа по тем степям, которых вид один,
Бывало, наводил тоску и даже сплин.
Но... я не знаю что - привычка, может статься,
Бродя в толпе, на лицах различать
Следы разврата, бедности безгласной
Или корысти слишком ясной,
Невежества угрюмую печать
Убавила во мне тот жар напрасный,
С которым некогда я рад был вопрошать
Последнего из всех забытых нами братии.
Я знаю, что нужда не в силах разделять
Ни чувств насыщенных, ни развитых понятий,
Что наша связь давно разорвана с толпой,
Что лучшие мечты - источники страданья -
Для благородных душ осталися мечтой...
Итак, чтоб не входить в бесплодные мечтанья,
Я поскорей примусь за описанье. -
С чего начать?!. Представьте, я брожу
По улицам - а где, и сам не знаю,
Тифлис оригинальным нахожу,
По крайней мере, не скучаю;
Представьте, наконец, - я в улицу вхожу
Кривую, тесную - под старыми домами
Направо и налево лавок ряд -
Вот караван-сарай, восточными коврами
Увешан пыльный вход, узоры их пестрят -
Но я иду от них сквозными воротами
На низкий дворик, устланный плитами,
С бассейном без воды, и слышу, как шумит
Волна в Куре, - куда она спешит,
Неугомонная, живая?..
Не знает, что вдали от этих берегов
Ей не видать других цветущих городов,
Как не видать земного рая!
Что никогда оттуда, где шумят
Каспийские валы, гнилой камыш качая,
К решеткам караван-сарая
Не воротиться ей назад!
Спешу на улицу - и вижу виноград
Висит тяжелыми, лиловыми кистями,
Поспел - купите фунт - бакальщик рад...
Вот перец и миндаль, а вон табак турецкий
Насыпан кучами - кальяны - чубуки -
Кинжалы - кана_у_с - бумажные платки,
Товар персидский и замоскворецкий!
Дешевый все товар из самых дорогих!
Иду я дальше; множество портных
Сидят на низеньких подмостках в меховых
Остроконечных шапках, рукава утюжат,
Обводят обшлага черкески заказной
Иль праздничной чухи {*} тесьмою золотой,
{* Чуха - грузинский кафтан с откидными
рукавами. (Прим. авт.)}
Усердно шьют - и мне усердно служат:
Из медных утюгов огонь я достаю,
Чтоб тут же закурить потухшую мою
Сигару - здесь курить начальство позволяет;
Пожаров никогда в Тифлисе не бывает,
В Тифлисе просто нечему гореть,
Здесь только можно загореть,
Что, вероятно, всякий знает.
Вот, вижу я, цирюльня, у дверей
Круглится голова; поджав босые ноги,
Сидит благочестивый на пороге
Татарин, голову его бородобрей
Нагнул поближе к свету - выбрил - поскорей
Тряпицей вытер - и к окошку
Сушить повесил грязную ветошку. -
Чего ж вам больше!.. Вот кофейня, два купца -
Два персианина играют молча в шашки,
Хозяин смотрит, сумрачный с лица,
А между тем бичо {*} переменяет чашки.
{* Бичо - по-грузински мальчик. (Прим. авт.)}
В пяти шагах, желая аппетит
Свой утолить у небольшой харчевни,
Сошлись работники, грузины из деревни;
Котлы кипят - горячий пар валит -
Лепешек масляных еще дымятся глыбы,
Кувшин с вином под лавкою стоит,
А с потолка висят хвосты копченой рыбы.
Вот на полу какой-то кладовой
(Вы здешние дома, конечно, не забыли)
Два армянина, завязав от пыли
Глаза платком, натянутой струной
Перебивают шерсть. Насупротив, у лавки,
Где как-то меньше толкотни и давки,
Уселся на скамье худой, невзрачный жид
И на станке тесьму и позументы
Прилежно ткет; за ним, на сундуке,
Откинув рукава, сидит в архалуке
Меняла, в сладостной надежде на проценты!
Но вот базар еще теснее -
Разноплеменная толпа еще пестрее.
Я слышу скрип, илиум, и крики - хабарда! {*}
{* Хабарда - берегись! (Прим. авт.)}
Вот нищий подошел ко мне, склонясь на посох;
Вот буйволы идут, рога свои склоня;
Тяжелая арба скрипит на двух колесах;
Вот скачет конь, упрямого коня
Стегает плеть; налево, с бурдюками,
Знать, из Кахетии с вином,
Дощатый воз плетется, и на нем
Торчит возница с красными усами {*}.
{* На Востоке есть обычай красить себе
бороду и усы. (Прим. авт.)}
А вон ослы вразброд идут,
В кошелках уголья несут
И машут длинными ушами;
На одного из них уселися верхом
В лохмотьях два полунагих ребенка,
А третий сзади глупого осленка
Немилосердно бьет хлыстом...
Тифлис для живописца есть находка.
Взгляните, например: изорванный чекмень,
Башлык, нагая грудь, беспечная походка,
В чертах лица задумчивая лень,
Кинжал и странное в глазах одушевленье!
Вот, например, живое воплощенье
Труда - муша {*} по улице идет;
{* Муша - носильщик. (Прим. авт.)}
Огромный шкаф, перекрестив ремнями,
Он на спину взвалил и медленно несет,
Согнувшись в угол, пот ручьями
По загорелому лицу его течет,
Он исподлобья смотрит и дает
Дорогу... Не могу дорисовать картины! -
Представьте, что в глазах мешаются ослы,
Ковры, солдаты, буйволы, грузины,
Муши, балконы, осетины,
Татары - наконец я слышу крик муллы -
И наконец под минаретом
Свожу знакомство с новым светом -
И чувствую, что на чужом пиру...
Налево мост идет через Куру,
А вон крутой подъем к заставе Эриванской;
Вот, вижу, караван подходит шемаханский;
Как великан, идет передовой верблюд,
За ним гуськом его товарищи идут -
Раздули ноздри и глядят спесиво;
Их шеи длинные навытяжку стоят,
На них бубенчики нестройные звенят,
С горбов висит космами грива;
Огромные тюки качая на спине,
Рабы Востока тяжестию ноши
Гордятся и блаженствуют вполне;
А я глотаю пыль - иду - и в стороне
Вдруг слышу - деревянные подкоши {*}
{* Подкоши - башмаки без задков. (Прим. авт.)}
Стучат - идет татарка в белой простыне;
Толпа грузинских жен спешит укрыться в бане,
А я спешу назад - спешу куда-нибудь,
Чтоб только чистым воздухом дохнуть,
Чт_о_ невозможно на Майдане {*}.
{* Майдан - базарная площадь. (Прим. авт.)}
Где я - творец! - какие там сидят
Фигуры на стенах - перебирают четки -
И неподвижно вниз глядят;
Внизу овраг - на дне его шумят
Горячие ключи. - Неужели назад
Идти?.. Ого! над самой головою
Я слышу разговор, а может быть, и брань -
Но... пусть бранят! - теперь передо мною
Открылся чудный вид. Отсюда, из-за бань,
Мне виден замок за Курою...
И мнится мне, что каменный карниз
Крутого берега, с нависшими домами,
С балконами, решетками, столбами,
Как декорация в волшебный бенефис,
Роскошно освещен бенгальскими огнями.
Отсюда вижу я - за синими горами
Заря, как жертвенник, пылает и Тифлис
Приветствует прощальными лучами.
О, как блистательно проходит этот час!
Великолепная для непривычных глаз
Картина! Вспомните всю массу этих зданий,
Всю эту смесь развалин без преданий -
Домов, построенных, быть может, из руин,
Садов, опутанных ветвями винограда,
И этих куполов, которых вид один
Напомнит вам предместья Цареграда,
И согласитесь, что нарисовать
Тифлис не моему перу. - К тому ж, признаться.
Мне самому пришлось недолго любоваться;
Я как-то вздумал догадаться,
Что на чужом дворе невыгодно стоять:
Где улица, где двор, в иных местах Тифлиса
Не разберешь...
Но вот уж сумерки сгущаются в глуши
Садов - и застилают переулки;
В глухие, дальние забрел я закоулки -
И ни одной мужской души!
Вот женщина взошла на низенькую кровлю;
Вдали звучит протяжная зурна -
Как видно, здесь крикливую торговлю
Семейная сменила тишина.
Вот у калитки две старухи...
Сошлись и шепчутся и городские слухи
Передают друг другу. Вон скамья
Стоит никем не занятая,
Меж тем как на земле почтенная семья
Сидит беспечно отдыхая...
Не стану женщин вам описывать наряд,
Их легкое, как воздух, покрывало,
Косицы черные и любопытный взгляд,
В котором много блеску, жизни мало...
Повсюду я спешу ловить
Рой самых свежих впечатлений;
Но, признаюсь вам, надо жить
В Тифлисе - наблюдать - любить -
И ненавидеть, чтоб судить
Или дождаться вдохновений...
1846
ГРУЗИНКА
Вчера грузинку ты увидел в первый раз
На кровле, устланной коврами,
Она была в шелку и в галунах, и газ
Прозрачный вился за плечами.
Сегодня, бедная, под белою чадрой,
Скользя тропинкою нагорной,
Через пролом стены, к ручью, над головой
Она несет кувшин узорный.
Но не спеши за ней, усталый путник мой, -
Не увлекись пустым мечтаньем!
Мираж не утолит томящей жажды в зной
И не навеет снов журчаньем.
1846
ТАТАРСКАЯ ПЕСНЯ {*}
{* Татарская песня эта была доставлена покойным Абаз-Кули-Ханом одному
польскому поэту, Лада-Заблоцкому. Он перевел эту песню по-польски, прозой;
я, как умел, русскими стихами... (Прим. авт.)}
Посв. Г. П. Данилевскому
Он у каменной башни стоял под стеной;
И я помню, на нем был кафтан дорогой;
И мелькала, под красным сукном,
Голубая рубашка на нем...
Презирайте за то, что его я люблю!
Злые люди, грозите судом -
Я суда не боюсь и вины не таю!
Не бросай в меня к_а_мнями!..
Я и так уже ранена...
Золотая граната растет под стеной;
Всех плодов не достать никакою рукой;
Всех красивых мужчин для чего
Стала б я привораживать! Но
Приютила б я к сердцу, во мраке ночей
Приголубила б только его -
И уж больше любви мне не нужно ничьей!
Не бросай в меня к_а_мнями!..
Я и так уже ранена...
Разлучили, сгубили нас горы, холмы
Эриванские! Вечно холодной зимы
Вечным снегом покрыты оне!
Говорят, на чужой стороне
Девы Грузии блеском своей красоты
Увлекают сердца... Обо мне
В той стране, милый мой, не забудешь ли ты?
Не бросай в меня к_а_мнями!..
Я и так уже ранена...
Говорят, злая весть к нам оттуда пришла;
За горами кровавая битва была;
Там засада была... Говорят,
Будто наших сарбазов {*} отряд
{* Сарбазы - персидские солдаты. (Прим. авт.)}
Истреблен ненавистной изменою... Чу!
Кто-то скачет... копыта стучат...
Пыль столбом... я дрожу и молитву шепчу.
Не бросай в меня к_а_мнями!..
Я и так уже ранена...
1846
ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС
Когда душа твоя, страдая,
Полна любви, - а между тем
Ты любишь, сам не понимая,
Кого ты любишь и зачем.
Из глубины, откуда бьется
Пульс жизни сердца твоего,
Мой голос смутно раздается:
Услышь его! пойми его!
Кто я? - меня не видит око...
Но - близкий сердцу, как печаль.
Я, как мечта, ношусь далеко,
Зову и - увлекаю вдаль.
Я не доступный мыслям праздным,
Я тот, кто в благости своей
Законы дал звездам алмазным,
Свободу дал душе твоей.
Живой источник мыслей тайных,
Свой вечный свет вливая в них,
Мне мало дела до случайных
Тревог и радостей твоих.
Но, бесконечно всюду вея,
Хочу, чтоб жизнь была полна,
В твоей душе вопросы сея,
Дышу на эти семена -
И говорю: на почве скудной
Дай вызреть божьим семенам,
В день благодатный жатвы трудной
Я за дела твои воздам.
1847
ГОРНАЯ ДОРОГА В ГРУЗИИ
Вижу, как тяжек мой путь,
Как бесполезен мой повод!
Кони натужили грудь,
Солнце печет, жалит овод.
Что ты, лихой проводник,
Сверху кричишь мне: за мною!
Ты с малолетства привык
Рыскать с ружьем за спиною.
Я же так рано устал!
Скучны мне виды природы -
Остовы глинистых скал,
Рощей поникшие своды!
Глухо, безлюдно кругом...
Тяжко на эти вершины,
Вечным объятые сном,
Облокотились руины.
Спят!.. и едва ли от них
Странник дождется ответа!
Вряд ли порадует их
Голос родного привета!
Нет ли! - скажи, проводник, -
Нет ли преданья?! - Рукою
Шапку надвинул старик
И покачал головою.
Вижу - потоки бегут -
Книзу проносится пена,
Через потоки бредут
Кони, в воде по колена.
Рад бы и я утолить
Жажду - в тени приютиться.
Рад бы с коня соскочить -
Руки сложить и забыться.
Некуда спрыгнуть с седла!
Слева - отвесные стены,
Справа - деревья и мгла,
Шум и сверкание пены.
Рад бы помчаться стрелой!
Рад бы скакать! - невозможно!
Конь мой идет осторожно,
Пробует камни ногой.
И осторожность заслуга!
Конь мой собой дорожит
Вот поднимается с юга
Ветер, - пустыня шумит,
Мне же далекого друга
Голос как будто звучит.
"Друг мой! зачем ты желаешь
Лучших путей? путь один..."
Ну, конь! иди сам как знаешь -
Здесь я не твой господин!
1848
ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ
Всякий раз как под буркой, порою ночной,
Беспробудно я сплю до звезды заревой,
Три видения райских слетают ко мне -
Три красавицы чудных я вижу во сне".
Как у первой красавицы очи блестят,
Так и звезды во мраке ночном не горят;
У второй, как поднимет ресницы свои,
Очи зорко глядят, как глаза у змеи.
Никогда не была ночь в горах так темна,
Как у третьей темна черных глаз глубина,
И когда на заре улетает мой сон,
Не вставая, гляжу я в пустой небосклон -
Все гляжу да все думаю молча о том:
Кабы деньги да деньги, построил бы дом!
Окружил бы его я высокой стеной,
Заключил бы я в нем трех красавиц со мной -
От утра до утра им бы песни я пел!
От зари до зари им бы в очи глядел!
<1848>
ТАТАРКА
На коне, в тени черешни,
Я стою - смотрю, как вешний
Ветерок волнует рис;
По дороге ехать жарко -
Ни души - одна татарка
По оврагу сходит вниз.
Вот сошла - и у канавы
На обломок серой лавы
Ставит кованый кувшин;
Подбоченилась лениво
И косится боязливо:
Нет ли около мужчин.
Я заметил беспокойный
Взгляд - щеки румянец знойный -
Черный локон у виска.
О аллах! в твоей пустыне
Я подобного доныне
Не видал еще цветка!
Но татарка встрепенулась
И пугливо завернулась
Руйбянды {*} своей концом.
{* Руйбяида или рубанда -
женская повязка, закрывающая
лицо до самых глаз. (Прим. авт.)}
Торопливо придержала
Свой кувшин и грубо стала
От меня назад лицом.
Неучтив обычай края!
Но, обычай проклиная,
Быть в долгу я не хочу.
(Может быть, догадлив был я),
Сам себе лицо закрыл я
Пыльной шапкой и - скачу.
Впрочем, как не обернуться!
Вижу (как не улыбнуться!) -
На меня она глядит -
И смеется - вот уловка!
Догадалася плутовка,
Что никто не сторожит!
<1848>
В ИМЕРЕТИИ
Царя Вахтанга {*} ветхие страницы
{* Царь Вахтанг - грузинский
летописец. (Прим. авт.)}
Перебирая в памяти моей,
Иду я в терем доблестной царицы,
В развалину - приют неведомых теней.
Уже заря, как зарево пожара,
На гребни темных скал бросает жаркий свет!
Заря, леса и скалы!.. О Тамара!
Не здесь ли пел твой пламенный поэт!
Дыша, я чувствую, что здесь земля - кладбище,
А небеса - покров почиющих царей;
И между тем нигде природа, как жилище
Творца, не может быть ни лучше, ни пышней.
Кругом, как божия ограда.
Заоблачный хребет далеко манит взор,
Там спят леса под говор водопада;
А здесь миндаль, и лозы винограда,
И дикого плюща живой ковер.
О, здесь бы жить - любить и наслаждаться;
Но по горам какой-то демон злой,
Блуждая, не дает ни сердцу забываться,
Ни бедный ум согреть мечтой. -
Незримый дух! Он всюду бьет тревогу;
Везде кричит: сюда, сюда!
Здесь нужно вам в скалах пробить дорогу!
Здесь реку запрудить! там строить города!
Никто не жнет плодов, не сея! -
Ужасный дух! от каждого пигмея
Готов он требовать гигантского труда!
Тамары нет... О Русь! еще ли ты не в силах,
Поднявши меч, и заступ, и топор,
Развить и жизнь и мысль на царственных могилах,
Чтоб успокоить духа гор!
<1848>
НЕ ЖДИ
Я не приду к тебе... Не жди меня! Недаром,
Едва потухло зарево зари,
Всю ночь зурна звучит за Авлабаром {*},
{* Авлабар - часть города Тифлиса. (Прим. авт.)}
Всю ночь за банями поют сазандари {*}.
{* Сазандар - грузинский народный
певец. (Прим. авт.)}
Здесь теплый свет луны позолотил балконы,
Там углубились тени в виноградный сад,
Здесь тополи стоят, как темные колонны,
А там, вдали, костры веселые горят -
Пойду бродить! Послушаю, как льется
Нагорный ключ во мгле заснувших Саллалак {*},
{* Саллалаки - юго-западная часть
Тифлиса. (Прим. авт.)}
Где звонкий голос твой так часто раздается,
Где часто, вижу я, мелькает твой личак {*}.
{* Личак - головной убор грузинки, в виде
длинной вуали, обыкновенно откинутой
назад. (Прим. авт.)}
Не ты ли там стоишь на кровле под чадрою,
В сиянье месячном?! - Не жди меня, не жди!
Ночь слишком хороша, чтоб я провел с тобою
Часы, когда душе простора нет в груди;
Когда сама душа - сама душа не знает,
Какой любви, каких еще чудес
Просить или желать - но просит, но желает -
Но молится пред образом небес.
И чувствует, что уголок твой душен,
Что не тебе моим моленьям отвечать, -
Не жди! - я в эту ночь к соблазнам равнодушен -
Я в эту ночь к тебе не буду ревновать.
<1849>
КАХЕТИНЦУ {*}
{* Князю Д. А. Чавчавадзе, брату Н. А. Грибоедовой. (Прим. авт.)}
Я знаю, там, за вашими горами,
По старине, в саду, в тени кудрявых лоз,
Ты любишь пить с веселыми гостями
И уставлять ковры букетами из роз!
И весело тебе, когда рабы сбирают
Ваш виноград - когда по целым дням
В давильнях толкотня - и мутные стекают
Струи вина, журча по длинным желобам...
Ты любишь пулями встречать гостей незваных -
Лезгин, из ближних гор забравшихся в сады,
И любишь гарцевать, когда толпой на рьяных
Конях спешите вы на пир в Аллаверды.
И весело тебе, что твой кинжал с насечкой,
Что меткое ружье в оправе дорогой -
И что твой конь звенит серебряной уздечкой,
Когда он ржет и пляшет под тобой.
И любишь ты встречать, неведомый доныне,
В теплицах Севера воспитанный цветок;
_Она_ {*} у вас теперь цветет в родной долине,
{* Княгиня А. И. Чавчавадзе, урожденная
княжна Грузинская. (Прим. авт.)}
И не скрывается, чтоб каждый видеть мог,
Чтоб каждый мог забыть, смотря с благоговеньем
На кроткие небесные черты,
И праздность - и вино с его самозабвеньем -
И месть - и ненависть - и буйные мечты.
<1849>
АГБАР
1
Крадется ночью татарин Агбар
К сакле, заснувшей под тенью чинар.
Вот миновал он колючий плетень;
Видит, на сакле колышется тень.
Как не узнать ему, - даром что ночь,
Как не узнать Агаларову дочь! {*}
{* Агалары - татары-помещики. (Прим. авт.)}
Мрачно. В ауле огней не видать;
Лютые псы перестали ворчать.
Ясные звезды потупили взор -
Слушают звезды ночной разговор.
"Солнце мое! - стал Агбар говорить. -
Я за тебя рад себя погубить!"
"Что ж ты! зачем не украдешь меня?" -
"Рад бы украсть я, - да нету коня...
Завтра пошлю я к отцу твоему,
Бедный калым {*} предложу я ему.
{* Калым - подарки жениха отцу
невесты. (Прим. авт.)}
Двадцать последних монет серебра,
Пару волов, два узорных ковра..."
"Тише!.. Прощай!" - И во мраке чинар
Скрылся проворный татарин Агбар.
2
Солнце печет темя каменных гор.
Голову клонит на мягкий ковер.
И отдыхает под тенью чинар
В шапке косматой старик Агалар.
Неподалеку, в закрытых сенях,
Жены мотают шелки на станках.
Возле на камне старуха сидит,
Сдвинула брови и в землю глядит.
"Пару волов? У меня тридцать пар!
Что мне волы! - говорит Агалар. -
Мало ли есть у князей табунов!
Мало ли там дорогих жеребцов!
Пусть уведет он, хоть в эту же ночь,
Пару коней - я отдам ему дочь.
Знаю, недавно проехал в Ганжу {*}
{* Ганжа - гор. Елисаветполь. (Прим. авт.)}
Русский чиновник, а кто - не скажу.
Есть у него дорогое ружье...
Бели ружье это будет мое,
Если украдет хоть в эту же ночь,
Пусть принесет - я отдам ему дочь.
Мало того, есть купец армянин...
Деньги везет, - едет сдуру один..."
И усмехнувшись, лукавый старик
Начал дремать - головою поник.
Встала старуха, накрылась чадрой
И поплелась потихоньку домой.
3
Светит луна, как далекий пожар;
Ветер качает вершины чинар;
Листья чинар беспокойно шумят;
Лютые псы у соседа ворчат.
Вновь на свиданье Агбар удалой
Крадется к сакле знакомой тропой.
Жаркое сердце забилось в груди -
Кто мог шепнуть ей: красавица, жди!
Ясные звезды потупили взор -
Слушают звезды ночной разговор:
"Где пропадал ты? возлюбленный мой!" -
"Я не пропал - я пришел за тобой".
"Каждую ночь я ходила сюда...
Милый! - скажи мне - какая беда?"
"В эту неделю украл я коня;
Добрый товарищ нас ждет у плетня;
В эту неделю украл я ружье;
Да не в ружье все богатство мое!
Им я убил армянина купца...
Деньги достал по совету отца.
Им и отца я убью в эту ночь,
Если украсть помешает мне дочь..."
<1849>
В ИМЕРЕТИИ
Риона шум и леса тень,
Плющ, виноград и цвет граната,
Прохладный ключ и знойный день,
И воздух, полный аромата,
Кругом лесистые холмы,
Хребты, покрытые снегами, -
Надолго ль встретилися мы?
Надолго ль я останусь с вами?
Или, как мимолетный сон,
Мелькнули вы передо мною -
И мне уже определен
Безвестный путь... или судьбою
Мне будет снова суждено
Сюда надолго возвратиться -
И тем, что временно дано,
Уже навеки насладиться?
И не того бы я хотел...
На лоне матери-природы
В труде разумном бы провел
Я увядающие годы,
И здесь иные семена,
Иные мысли б я посеял;
Тебя бы, дивная страна,
В уме и сердце я лелеял!
Когда же под безвестный кров
Взойдет земляк с страны родимой -
Его б в тени моих садов
Встречал я мыслию любимой;
Я б говорил: иди сюда -
Взгляни, как радостно слиянье
Природы дивной и труда
Без угнетенья и страданья!
Кутаис. Мая 23, 1850
НАД РАЗВАЛИНАМИ В ИМЕРЕТИИ
Когда на листья винограда
Слетала влажная прохлада
С недосягаемых вершин;
Когда вечерний звон Гелата
В румяных сумерках заката,
Смутив пустыни грустный сон,
Перелетал через Рион, -
Здесь, на кладбищах, позабытых
Потомством, посреди долин,
Во мгле плющами перевитых
Каштанов, лавров и раин {*},
{* Раина - дерево. (Прим. авт.)}
Мне снился рой теней, покрытых
Струями крови, пылью битв, -
Мужей и жен, душой сгоревших
В страстях - и в небо улетевших,
Как дым, без мысли и молитв...
Но тщетно посреди видений
Мой ум наставника искал:
В их тесноте народный гений
Лучом бессмертья не сиял!
И проносился рой духов,
Как бы ища своих следов,
Над прахом тел, давно истлевших,
Под грудами не уцелевших
Соборов, башен и дворцов.
В устах, для мира охладевших,
На все звучал один ответ:
"Здесь было царство - царство пало...
Мы жили здесь - и нас не стало...
Но не скорби о нас, поэт!
Мы пили в жизни полной чашей;
Но вам из гроба своего,
В усладу бедной жизни вашей,
Не завещали ничего!.."
И пронеслись... Но сквозь туманы
Протекших лет передо мной
Неотразимой красотой
Мелькает образ Дареджаны...1
В ее глазах - любовь и мгла,
Тоска на мраморе чела,
В груди огонь желаний скрытых -
И возмутительных страстей
Зараза -и коварный змей
В улыбке уст полураскрытых.
1850 (Кутаис)
НОЧЬ НА ВОСТОЧНОМ БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ
Чу! - выстрел - встань! Быть может, нападенье...
Не разбудить ли казаков?..
Быть может, пароход заходит в укрепленье
Подать письмо с родимых берегов.
Открой окно! - Ни зги! Желанных парусов
Кто в эту ночь увидит приближенье?
Луну заволокла громада облаков. -
Не гром ли? - Нет - не гром - игра воображенья...
- Зачем проснулись мы, увы, кто скажет нам!
Одни валы шумят и плачут без ответа...
Так часто, в наши дни, в немой душе поэта
Проходят образы, незримые очам,
Но вожделенные - подобно парусам,
Идущим в пристань до рассвета.
Пароход "Тамань". 1850
САЯТ-НОВА {*}
{* Саят-Нова - аноним одного из армянских певцов прошлого столетия.
(Прим. авт.)
Много песков поглощают моря, унося их волнами,
Но берега их сыпучими вечно покрыты песками.
Много и песен умчит навсегда невозвратное время -
Новые встанут певцы, и услышит их новое племя.
Если погибну я, знаю, что мир мои песни забудет;
Но для тебя, нежный друг мой, другого певца уж
не будет.
Если погибну я, знаю, что свет не заметит утраты;
Ты только вспомнишь те песни, под звуки которых
цвела ты.
Я просветил твое сердце - а ты, ты мой ум
помрачила;
Я улыбаться учил - а ты плакать меня научила.
Так, если смолкну я, страстно любя тебя, друг
благородный,
Где - разреши мне последний вопрос мой, - где
будет холодный
Прах мой покоиться? там ли - в далеких пределах
чужбины,
Здесь ли, в саду у тебя, близ тебя, под навесом
раины?..
1851
ТАМАРА И ПЕВЕЦ ЕЕ ШОТА РУСТАВЕЛЬ
В Замке Роз {*}, под зеленою сенью плющей,
{* Замок Роз - по-грузински Вардис-цихе -
развалины его невдалеке от Кутаиса. (Прим. авт.)}
В диадеме, на троне Тамара сидит.
На мосту слышен топот коней;
Над воротами сторож трубит;
И толпа ей покорных князей
Собирается к ней.
О внезапной войне им она говорит -
О грозе, что с востока идет,
И на битву их шлет,
И ответа их ждет,
И как солнце красою блестит.
Молодые вожди, завернув в башлыки
Свои медные шлемы, - стоят -
И внимают тому, что отцы старики
Ей в ответ говорят.
В их толпе лишь один не похож на других -
И зачем во дворец,
В византийской одежде, мечтательно тих,
В это время явился певец?
Не царицу Иверии в сонме князей,
Божество красоты молча видит он в ней -
Каждый звук ее голоса в нем
Разливается жгучим огнем,
Каждый взгляд ее темных очей
Зарождает в нем тысячу змей,
И - восторженный - думает он:
Не роскошный ли видит он сон...
И какой нужно голос иметь,
Чтоб Тамару воспеть?..
Вдохновенным молчаньем своим
Показался он странен другим.
И упал на него испытующий взгляд,
И насмешки мучительный яд
В его сердце проник - и, любовью палим
И тоскою томим,
Из дворца удалиться он рад.
Отпустили толпу; сторож громко трубит;
На мосту слышен топот копыт;
На окрестных горах зажжены
Роковые сигналы войны -
И гонцы, улетая на борзых конях,
Исчезают в окрестных горах...
С грустной думой Тамара на троне сидит -
Не снимает Тамара венца -
Провожает глазами толпу - и велит
Воротить молодого певца.
И послышался царственный голос жены:
"Руставель! Руставель! ты один из мужей
Родился не в защиту страны;
Кто не любит войны -
Не являйся мне в сонме князей.
Но ты любишь дела и победы мои:
Я готова тебя при дворе принимать.
Меньше пой о любви -
О безумной любви - и тебя награждать
Я готова за песни твои".
И, бледнея, поник Руставель головой
Перед гордой царицей обширных земель.
И, смутившись душой,
Как безумец, собой
Не владея, сказал Руставель:
"О царица! чтоб не был я в сонме князей,
Навсегда удалиться ты мне повели -
Все равно! - образ твой
Унесу я с собой
До последних пределов земли.
Буду петь про любовь - ты не станешь внимать -
Но клянусь! - на возвышенный голос любви
Звезды будут лучами играть,
И пустыня, как нежная мать,
Мне раскроет объятья свои!
Удаляюсь - прости! Без обидных наград
Довершу я созданье мое:
Но его затвердят
Внуки наших внучат -
Да прославится имя твое!"
12 февраля 1851
КН. С. А. Г-НОЙ
У нее, как у гитаны,
Взгляд как молния блестит;
Как у польской резвой панны,
Голос ласково звучит;
Как у юноши от раны,
Томен цвет ее ланит.
Есть возможность не влюбиться
В красоту ее очей,
Есть возможность не смутиться
От приветливых речей,
Но других любить решиться
Нет возможности при ней.
5 марта 1851
ВЫБОР УСТАБАША {*}
{* Уста-баш - то же, что голова или старшина. (Прим. авт.)}
Базары спят... Едва взошла
Передрассветная денница. -
И что за шум на той горе!
Тифлисских нищих на заре
Куда плетется вереница?
Как будто на церковный звон
Слепца ведет его вожатый,
Как будто свадьбы ждать богатой
Или богатых похорон
К монастырю бредут босые
В косматых шапках старики,
Сложить на камни гробовые
Свои порожние мешки.
Не за копеечной добычей -
Чтоб завести иной обычай,
К монастырю, на этот раз,
Ватага нищих собралась.
Иная мучит их забота:
Забыв про медные гроши,
Они шумят: "Вай, вай! кого-то
Мы изберем в уста-баши!.."
Восстав от сна, Тифлис хохочет
Над их оборванной толпой;
Прослыть в народе головой
У нищих каждый нищий хочет, -
Бранятся, спорят и шумят...
Один Гит_о_ в дырявой шапке,
Прикрыв от ветра и дождей
Узлами обветшалой тряпки
Загар нагих своих плечей,
Стоит, свой посох упирая
В заржавый мох могильных плит,
И, грустно говору внимая,
Молчанье мертвое хранит.
"Гит_о_, Гит_о_! скажи хоть слово...
И будь над нами уста-баш!.." -
"Нет, братья! - молвил он сурово: -
Спасибо вам за выбор ваш.
Пусть выбор наш решает счастье:
Я укажу вам дом один,
Где вечно мрачный, как ненастье,
Живет богатый армянин,
Как мы, такой же бессемейный,
Похоронив недавно дочь,
Живет он жизнею келейной,
Считая деньги день и ночь.
Кто, братья, к празднику Христову,
Во имя божеских наград,
Хоть пол-абаза на обнову
Своих изорванных заплат
У скряги выплачет, - недаром,
Как самый счастливый из нас,
Он будет править всем амкаром {*},
{* Амкар - община, в состав
которой входят ремесленники,
торговцы и др. (Прим. авт.)}
И я послушаюся вас!"
И все в ответ сказали разом:
"Быть по совету твоему!
Навел ты нас на путь, на разум!"
И каждый взял свою суму...
Совет Гит_о_ пропал не даром:
Богатый армянин живет
И до сего дня за базаром,
Гоняя нищих от ворот -
Гит_о_ улегся на кладбище...
И вот, прошло уж много лет
С тех пор... Вай, вай! у братьи нищей
Уста-баши все нет как нет!..
1851
КАРАВАН
Отрывок из восточной повести
1
Какая ночь - не ночь, а рай!
Ночные звезды искры мечут.
Вставай, привратник, отворяй
Ворота в караван-сарай:
В горах бубенчики лепечут.
2
Луна светла, как трон аллы.
Как тени длинные, шагают
Верблюды по краям скалы;
На них ружейные стволы
То пропадают, то мелькают.
3
Вдали развалина стоит,
В туман серебряный повита.
Внизу клокочет и бежит
Ручей по склону черных плит, -
По дну ручья стучат копыта.
4
То едет сам Тамур-Гассан
В тени дремучего оврага.
И вот, к луке нагнув свой стан,
Он в гору скачет, как шайтан.
Куда, герой? куда, бродяга?
5
Поводья брошены - висят;
Ружье в чехле; подобно звеньям
Стальным, бренчит его булат;
Порывист конь, стуча скользят
Его копыта по каменьям.
6
Суровый всадник горд и смел.
Откуда и куда он скачет?
Что он, как хан, разбогател?
Или нажиться не успел -
И жизнь по-прежнему маячит?
7
Вставай, привратник, отворяй
Ворота в караван-сарай!
Готовь ночлег для каравана,
И в гости жди, и угощай
Разбойника Тамур-Гассана!
8
Далеко слух идет о нем!
Тамур-Гассану нипочем
Отбить быков, связать чабана {*}.
{* Чабан - пастух. (Прим. авт.)}
Рука с нацеленным ружьем
Дрожит при имени Гассана.
9
Он может пулей влет пронзить
Орла; клыкастому кабану
Свиную морду раскроить,
Влететь в табун, коня скрутить
И покорить его аркану.
10
Широк руки его размах...
Как лев, взмахнув косматой гривой,
Храпит и, с пеной на губах,
Напрасно в двадцати шагах
Из петли рвется конь ретивый -
11
Как раз могучая рука
Смирит порыв его свободный,
И будет гнать его, пока
Следа копыт его река
Не захлестнет волной холодной.
12
На чёрте - а не на коне -
Гассан везде поспел; в огне
Он не горит, в воде не тонет;
Задумает о табуне -
Табун его - как раз угонит.
13
Он подползет к нему, как змей,
В дыму вечернего тумана,
С двумя из опытных друзей,
Он выстрелом спугнет коней,
Пасущихся среди бурьяна.
14
Вперед помчится и свистит -
И вот, гонимый слева, справа,
Табун, шарахнувшись, летит,
Летит как буря - степь дрожит...
Пропал табун - Гассану слава.
15
Молва недаром бережет
Его от пули и булата:
Он в двух империях живет
И с каждой в дань себе берет
Коней, оружие и злато.
16
Всем жутко от его проказ
От Каменки {*} до Арарата;
{* Каменка - военное
поселение. (Прим. авт.)}
И сам слыхал я, как не раз
Давали казакам наказ:
"Словить его, связать, ребята!"
17
Хотя, конечно, весть о нем
Не доходила до султана;
Но... дорого была в одном
Ауле мстительным купцом
Оценена башка Гассана...
18
Давно завидя караван,
Его догнал Тамур-Гассан,
И вслед за ним поехал шагом,
И долго он пугал армян,
Пока не скрылся за оврагом.
19
Идет верблюдов длинный ряд,
Раздулись ноздри их, глотают
Окрестных рощей аромат;
На их горбах ковры висят,
Шесты торчат, стволы мелькают.
20
Весь караван вооружен;
Разбой он выстрелами встретит.
А где ж Гассан?! - Эге! уж он
На той горе, где разложен
Костер, как жертвенник, и светит.
21
Гассан узнал родимый край...
Он шепчет тексты из Корана.
Вставай, хозяин, отворяй
Ворота в караван-сарай!
Меджид, встречай Тамур-Гассана!
22
Меджид выходит из ворот;
Не суетится, не хлопочет;
Он гостя втайне узнает,
И руку на сердце кладет,
И, опустив глаза, бормочет:
23
"Аллас-алла! слезай с коня:
Его сведем мы к водопою.
Ему насыплем ячменя;
А ты у мирного огня
Свою главу склони к покою.
24
Костер мой сердце веселит;
Моя старуха плов сварит..."
Гассан ему в ответ: "Попоной
Накрой коня, возьми! Я сыт..."
И сел на бурке запыленной -
25
Сел и ослабил пояс свой,
И рукава назад откинул,
И стал вертеть перед собой
Кинжал с насечкой золотой,
Потом в ножны его задвинул.
26
Не так ли иногда вертит
Ребенок куклой расписною!
Ее заботливо хранит,
Тихонько с нею говорит
И даже спать кладет с собою.
27
Тамур нередко был душой
Далек от подвигов злодейских.
Но там, где дрябл закон немой,
Там, где народ привык разбой
Считать не хуже дел судейских, -
28
Там часто, местию горя,
Вдруг из ребенка-дикаря
Наездник грозный вырастает -
И что же? - песнь сазандаря
Его отвагу прославляет!
29
И он везде найдет друзей,
Под кровом каждого аула,
И не боится он цепей...
Все берегут его: злодей
Нигде не спит без караула.
30
В народе знают, что Гассан,
Хоть и в горах живет скитальцем.
Сам по себе такой же хан,
Возьмет червонцы у армян,
Но бедняка не тронет пальцем;
31
Даст богомольцу золотой
И с богом в путь его проводит.
И вот, в умах толпы слепой
Он - то разбойник, то святой,
То дух, который всюду бродит.
32
Молчанье робкое храня,
Меджид по сумрачной площадке
Повел Гассанова коня,
И конь, уздечкою звеня,
Плодил в уме его догадки.
33
"Узнал ли ты меня?" - спросил
Его Гассан, скрестивши руки.
И лик его спокоен был,
И тих был голос, но таил
В себе магические звуки.
34
И бледен стал Меджид седой.
"Ты гость мой: за тебя я душу
Готов отдать, клянусь аллой! -
Шептал Меджид. - Изменой злой
Гостеприимства не нарушу!
35
Тебя не выдам никому:
Глух буду - нем!.. клянусь пророком!
Доверься слову моему!"
И стал Гассан смотреть ему
В глаза спокойно-зорким оком
36
И молвил: "Вспомни! прошлый год
Тебя едва я не повесил...
Но, слушай, - караван идет...
Мне в эту ночь его дает
Судьба - он мой! молчи, будь весел!.."
37
Луна по-прежнему была
Светла, как лампа, и лила
Свой свет на каменные груды -
И ночь была, как день, светла -
И шли - все ближе шли верблюды...
1851 (?)
НА ПУТИ ИЗ-ЗА КАВКАЗА
I
Неприступный, горами заставленный,
Ты, Кавказ, наш воинственный край, -
Ты, наш город Тифлис знойно-каменный,
Светлой Грузии солнце, прощай!
Душу, к битвам житейским готовую,
Я за снежный несу перевал.
Я Казбек миновал, я Крестовую
Миновал - недалеко Дарьял.
Слышу Терека волны тревожные
В мутной пене по камням шумят -
Колокольчик звенит - и надежные
Кони юношу к северу мчат.
Выси гор, в облака погруженные,
Расступитесь - приволье станиц -
Расстилаются степи зеленые -
Я простору не вижу границ.
И душа на простор вырывается
Из-под власти кавказских громад -
Колокольчик звенит-заливается...
Кони юношу к северу мчат.
Погоняй! гаснет день за курганами,
С вышек молча глядят казаки -
Красный месяц встает за туманами,
Недалеко дрожат огоньки -
В стороне слышу карканье ворона -
Различаю впотьмах труп коня -
Погоняй, погоняй! тень Печорина
По следам догоняет меня...
II
Ты, с которой так много страдания
Терпеливо я прожил душой,
Без надежды на мир и свидание
Навсегда я простился с тобой.
Но боюсь - если путь мой протянется -
Из родимых полей в край чужой -
Одинокое сердце оглянется
И сожмется знакомой тоской. -
Вспомнит домик твой - дворик, увешанный
Виноградными лозами - тень -
Где твоим лепетаньем утешенный,
Я вдавался в беспечную лень.
Вспомнит роз аромат над канавою,
Бубна звон в поздний вечера час,
Твой личак - и улыбку лукавую
И огонь соблазняющих глаз.
Все, что было обманом, изменою,
Что лежало на мне словно цепь,
Все исчезло из памяти с пеною
Горных рек, вытекающих в степь.
10 июня 1851
1850-е годы
ВРЕМЕНИ
Зачем до сей поры тебя изображают
С седыми прядями на сморщенных висках,
Тогда как у тебя на юных раменах
Лишь только крылья отрастают?
О время, пестун наш! - на слабых помочах
Ты к истине ведешь людей слепое племя
И в бездну вечности роняешь их, как бремя,
И бремя новое выносишь на плечах.
Счастливый грек тебя, как смерти, ужасался,
Он в руки дал тебе песочные часы,
Косой вооружил и в страхе повергался
Пред лезвием твоей сверкающей косы.
А мы, среди своих попыток и усилий
Склонив перед тобой бесславное чело,
Твердим: когда-нибудь, авось, погибнет зло
От веянья твоих неслышно-мощных крылий!
Лети скорей, крылатое, скорей!
Нам в душу новыми надеждами повей!
Иль уж губи всех тех, которым ты пророчишь
Один бесплодный путь, и делай все, что хочешь!
Скорей мое чело морщинами изрой
И выветри скорей с лица румянец мой
И обреки меня холодному забвенью...
Что за беда! Другому поколенью
Ты наши лучшие надежды передашь,
Твердя ему в урок удел печальный наш.
Своекорыстие - и все, что сердце губит,
Невежество - и все, что гасит ум,
Мне беспрестанно в уши трубит:
"Живи без чувства и без дум!"
Вполне постигли мы бесплодные стремленья
К добру, к отрадному сочувствию людей.
И, выстрадав одно лишь право на презренье
Мы говорим в порыве нетерпенья:
"О время! улетай скорей!"
Ноябрь 1851
* * *
Когда я слышу твой певучий голосок,
Дитя, мне кажется, залетный ветерок
Несет ко мне родной долины звуки,
Шум рощи, колокол знакомого села
И голос той, которая звала
Меня проститься с ней в последний час разлуки.
1851
РЫБАК
Вольный перевод из Гете
(Посв. А. Н. Майкову)
Волна бежит, шумит, колышет
Едва заметный поплавок.
Рыбак поник и жадно дышит
Прохладой, глядя на поток.
В нем сердце сладко замирает -
Он видит: женщина из вод,
Их рассекая, выплывает
Вся на поверхность и поет -
Поет с тоскою беспокойной:
"Зачем народ ты вольный мой
Манишь из волн на берег знойный
Приманкой хитрости людской?
Ах, если б знал ты, как привольно
Быть рыбкой в холоде речном!
Ты б не остался добровольно
С холма следить за поплавком.
Светила любят, над морями
Склонясь, уйти в пучину вод;
Их, надышавшихся волнами,
Не лучезарней ли восход?
Не ярче ли лазурь трепещет
На персях шепчущей волны?
Ты сам - гляди, как лик твой блещет
В прохладе ясной глубины!"
Волна бежит, шумит, сверкает,
Рыбак поник над глубиной;
Невольный жар овладевает
В нем замирающей душой.
Она поет - рыбак несмело
Скользит к воде; его нога
Ушла в поток... Волна вскипела,
И опустели берега.
1852
ВЕСНА
Воротилась весна, воротилась!
Под окном я встречаю весну.
Просыпаются силы земные,
А усталого клонит ко сну.
И напрасно черемухи запах
Мне приносит ночной ветерок;
Я сижу и тружусь; сердце плачет,
А нужда задает мне урок.
Ты, любовь - праздной жизни подруга, -
Не сумела ужиться с трудом...
Со слезами со мной ты простилась -
И другим улыбнулась тайком...
1853
ВОСПОМИНАНИЕ
Как быстро пароход летел, рулю послушный;
Как тяжко колебал в волнах он грудь свою
И как я долго ждал душой неравнодушной,
Чтоб отворилась дверь твоей каюты душной,
Чтоб ты взошла на ют и села на скамью.
Дул ветер; сизыми грядами
Катились волны; небеса
Пурпурными светились облаками;
Труба хрипела; дым клоками
Летел, - и ты с кормы глядела вместе с нами,
Как опускали паруса...
Я помню - ты была бледна, без покрывала;
Зловещая заря свой пламень отражала
В зрачках твоих глубоко-темных глаз...
Как вдруг ты на меня взглянула и сказала:
"Дай бог, чтоб буря поднялась!" -
"Зачем?" - с невольным изумлением
Тебя я шепотом спросил...
Но бог не внял твоим моленьям
И море в ночь угомонил.
Над палубой луна сияла так приветно -
Я лунный свет ловил на пальцах рук твоих...
И ночь бессонная промчалась незаметно
Под мерный стук движений паровых.
Ты намекала мне на ранние сомненья,
На повесть грустную непонятой любви,
На бесполезные стремленья,
И на потребность утешенья,
И на страдания свои.
Случайный друг, друг только для одной
Прекрасной ночи, голос твой
Еще мне памятен; но где ты, я не знаю;
Года умчали молодость мою,
В житейском море я один блуждаю -
То к мирной пристани гоню мою ладью,
То снова парус поднимаю.
Увижусь ли когда-нибудь с тобой?
Узнаю ли тебя среди толпы людской?
Напомню ли тебе о нашей встрече?
К чему напоминать!.. Те пламенные речи,
Те призраки, что увлекали нас,
Давно их нет! И я не раз,
Над жизнию смеяться вслух не смея,
Смеялся внутренно, воображая час,
Когда на палубе сказала ты, бледнея:
"Дай бог, чтоб буря поднялась!"
1853
БРЕД
Твой светлый лик вчера являлся мне
В каком-то странном полусне.
Ты на меня смотрела с состраданьем,
Как будто перед расставаньем.
Лаская слух, звучал мне голос твой: ~
"Не умирай, о милый мой!
Не уноси с собой в поток забвенья
Твою любовь - твои стремленья.
Еще не все изведано тобой
Под этим солнцем и луной.
Ты погибал, в холодной тьме блуждая, -
Блуждал, любви моей не зная.
Дай сердце мне! Его я сберегу:
Здесь на земле я все могу...
Могу к труду твои направить руки,
Могу твои прославить муки.
Приди ко мне! Склонись на грудь мою!
Узнай, как я тебя люблю!.."
И в полусне, твоим речам внимая,
Я плакал, недоумевая...
Как счастия земного сон живой,
Ты, вся любовь, была со мной.
И нежные твои лобзал я руки -
И трепетал, боясь разлуки...
<1854>
ПОСЛЕДНИЙ ВЫВОД
Посвящается А. Нов . . . ву
Первоначальных лет неясные стремленья,
И все, чему найти не мог я выраженья;
Безумной юности неосторожный пыл,
И все, чем сердце я навеки отравил;
Возвышенных надежд несбыточные грезы,
И та действительность, к которой я привык;
Смешным неверием осмеянные слезы,
И внутренней борьбы никем неслышный крик;
Все прежние мечты, все страсти, все желанья,
Все равнодушие к тому, чего уж нет, -
Все вместе как одно всецелое страданье,
Могло б в сердцах людей найти себе ответ...
Но я не жду его, я не прошу ответа;
И все, что скажут мне, я знаю наперед;
"Мы так же, как и ты, похожи на Гамлета;
Ты так же, как и мы, немножко Дон Кихот".
1853
* * *
Свет восходящих звезд - вся ночь, когда она
Светла без месяца, без облаков темна,
Заключена в глазах твоих чудесных.
При них теряюсь я - и не могу понять,
И словом не могу понятным передать
Волнений, сердцу неизвестных.
Я верю иногда, что мне в глазах твоих
Читать любовь - была б отрада.
А иногда мне страшно возле них,
Как темной ночью возле клада.
Что выражает мне твой непонятный взгляд,
Когда глаза твои глядят и не глядят
Из-под ресниц тяжеловесных?
Не так ли две звезды - две путницы небесных,
Не зная, чьи мечты за ними вслед текут -
Горят - не греют - но... влекут.
<1855>
* * *
Моя судьба, старуха, нянька злая,
И безобразная, и глупая, за мной
Следит весь день и, под руку толкая,
Надоедает мне своею болтовней.
Когда-то в карты мне она гадала
И мне сулила много светлых дней;
Я, как ребенок, верил ей сначала,
Доверчив был и уживался с ней.
То штопая, то делая заплаты,
Она не раз при мне ворчала на беду:
"Вот погоди! как будем мы богаты,
Я от тебя сама уйду..."
А между тем несутся дни и годы -
Старуха все еще в моем углу ворчит,
Во все мешается, хлопочет и, свободы
Лишая разум, сердце злит.
И жизнь моя, невольно, как-то странно
Слилась с ее житьем-бытьем,
И где бы ни был я, один ли - беспрестанно
Мне кажется: мы с ней вдвоем.
Проснусь ли я душою, озаренный
Внезапной мыслию иль новой красотой,
Плаксивое лицо старухи раздраженной
Как желтое пятно мелькает предо мной.
Хочу любить... "Нет, - говорит, - не вправе,
Не смеешь ты, не должен ты любить".
Уединясь, мечтаю ли о славе,
Она, как мальчика, придет меня дразнить.
И болен я - и нет мне сил подняться,
И слышу я: старуха, головой
Качая, говорит, что вряд ли мне дождаться
Когда-нибудь судьбы иной.
1855
НА ЧЕРНОМ МОРЕ
Отрадней сна, товарищ мой,
Мне побеседовать с тобой:
Сердитый вал к нам в люки бьет;
Фонарь скрипит над головой;
И тяжко стонет пароход,
Как умирающий больной.
Ты так же ранен, как и я...
Но эти раны жгут меня
И в то же время холодят:
Не спас меня хирурга нож,
Но ты меня моложе, брат,
И ты меня переживешь.
Едва ли, впрочем, этот Крым,
И этот гул, и этот дым,
И эти кучи смрадных тел
Забудешь ты когда-нибудь,
Куда бы ты ни полетел
Душой и телом отдохнуть.
На лоне мира и любви.
Ты вспомнишь - ужас! - ты в крови
Топтал товарищей своих,
Ты слышал их предсмертный хрип,
Ты, раненый, близ ран моих
Лежал, страдал и - не погиб.
Какой ценой, ты вспомнишь, брат,
Купили мы развалин ряд!
Для человеческих ушей
Гром неестественный гремел,
Когда мы лезли из траншей
На вал, скользя по грудам тел.
Но грянул взрыв - последний взрыв...
И я без чувств упал в обрыв.
Когда ж очнулся... Боже мой!
Какая тишь была вокруг!
И страшен город был немой,
И страшно нем был мой испуг.
Стена была обагрена...
Дым застилал, как пелена.
Небесный свод - и от земли
Тяжелый поднимался пар...
Вдали пылали корабли,
И отражал залив пожар.
Ликуйте, гордые умы!
Могилу храбрых взяли мы...
Коварной славы сладкий дым,
Ты горек нам, ты дорог нам!
Но - фимиам необходим
Кумиру и его жрецам.
Когда ты снова посетишь
Наш императорский Париж,
Смутит тебя победный крик,
Как пляска после похорон,
Как сумасшедшего язык,
Как смех, в котором слышен стон.
Пускай наш новый полубог
Вкушает славу!.. Я б не мог...
Я для иного был рожден,
Иные цели смел таить,
И был, как бурей, увлечен
Туда, где я не мог любить...
И где, казалось бы, не след
Мне умереть в чаду побед...
Но - умираю... Все, что я
Любил когда-то, в эту ночь
Как будто около меня
Стоит и не отходит прочь.
Я вижу - вот моя семья...
Вот мать... вот нежная моя
Подруга... дети... Боже мой!
А это кто?!. Иль это бред?..
Какой-то призрак роковой -
В блестящей мантии скелет...
Ужели смерть?.. Зачем она,
Грозя, кричит: "Пылай, война!
Враждуйте, племена всех стран!
Вот вам республика и трон,
И христианство, и Коран,
Мадзини, и Наполеон!"
Скажи, что значу я пред ней
Со всею гордостью моей?..
Ее десница мне на грудь
Легла - и я, как тряпка, смят!
Освободи, брат! дай вздохнуть!..
Ага! да ты уж умер, брат!
Июля 20 дня, 1855
* * *
Нет, нет! не оттого признаньем медлю я,
Что я боюсь - она не отзовется
Мне на мою любовь, холодный смех тая,
Что старая печаль, как лютая змея,
Опять в душе моей проснется!
Друг! разрушать мечты уж я привык давно
И сердце у меня готово к новым ранам;
Не в первый раз мне суждено
Быть самому себе тираном.
Но... если я любим... но если с первых слов
Она сама мне бросится на шею!..
Сказать ли, отчего я медлю и робею?
Кто перед женщиной, рыдая, пасть готов.
Тот не готов еще назвать ее своею;
Кто с юных лет страстей обуздывал язык,
Кто приучен людьми не верить их участью,
Кто к лицемерию привык -
Тому нужна привычка к счастью.
Так, если б грешнику нежданно отворен
Был рай небесный - долго б он
Не мог войти в него, растерян и смущен.
Измученной душой как бы не доверяя
Гостеприимной сени рая.
1855
ПРОСТИ
Пора... Прости! Никто не ведал
Глубоких тайн моих страстей,
И никому я права не дал
Заплакать на груди моей.
Любви прекрасным упованьям
Рассудком положа предел,
Страдая сам, твоим страданьям
Я отозваться не хотел.
Искал я счастья, но поверить
Не смел я счастью своему;
Мне было легче лицемерить,
Чем верить сердцу твоему.
<1855>
ЗВЕЗДЫ
Посреди светил ночных,
Далеко мерцающих,
Из туманов млечными
Пятнами блуждающих
И переплывающих
Небеса полярные,
Новые созиждутся
Звезды светозарные.
Так и вы, туманные
Мысли, тихо носитесь,
И неизъяснимые
В душу глухо проситесь,
Так и вы над нашими
Темными могилами
Загоритесь некогда
Яркими светилами.
<1856>
И. С. АКСАКОВУ
Когда мне в сердце бьет, звеня, как меч тяжелый,
Твой жесткий, беспощадный стих,
С невольным трепетом я внемлю невеселой,
Холодной правде слов твоих.
В негодование души твоей вникая,
Собрат, пойму ли я тебя?
На смелый голос твой откликнуться желая,
Каким стихом откликнусь я?
Не внемля шепоту соблазна, строгий гений
Ведет тебя иным путем,
Туда, где нет уже ни жарких увлечений,
Ни примирения со злом.
И если ты блуждал - с тобой мы врознь блуждали:
Я силы сердца не щадил;
Ты - не щадил труда; и оба мы страдали:
Ты больше мыслил, я - любил.
Общественного зла ты корень изучая,
Стоял над ним с ножом, как врач;
Я выжал сок его, пил - душу отравляя
И заглушая сердца плач.
К чему оно влеклось, кого оно согрело?
Зачем измучено борьбой?
О брат! пойму ли я при звуках лиры, смело,
Законно поднятой тобой?
Быть может, знать добро не значит зла не видеть,
Любить - не значит тосковать...
Что искренно нельзя и тьмы возненавидеть
Тому, кто сам не мог сиять...
Вот почему, когда звенит, как меч тяжелый,
Твой жесткий, беспощадный стих,
С невольным трепетом я внемлю невеселой,
Холодной правде слов твоих.
Июнь 1856. СПб.
НА ПУТИ ИЗ ГОСТЕЙ
Славный мороз. Ночь была бы светла
Да застилает сиянье
Месяца душу гнетущая мгла -
Жизни застывшей дыханье.
Слышится города шорох ночной,
Снег подметенный скрипит под ногой...
Дальних огней вижу мутные звезды,
Да запертые подъезды...
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
Что же в гостях удержало меня?
Или мне было привольно
В сладком забвеньи бесплодного дня
Мучить себя добровольно?
Скучно и глупо без цели болтать...
И не охотник я в карты играть, -
Даже, признаться, не радует ужин;
Да и кому я там нужен!
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
Мери сегодня была весела
И грациозно-любезна;
Но хоть она и умна и мила -
Нравится ей бесполезно.
Слушать - так, право, на горе мое,
Бредит героями... но до нее
Мне далеко, потому что невеста
Ищет доходного места.
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
Олимпиада простее сестры...
Впрочем - глаза с поволокой,
Листа играет; во время игры
Пальцы взлетают высоко,
Клавиши так и стучат и гремят...
Все, будто в страхе каком-то, молчат...
Правду сказать, мастера ее руки
На музыкальные штуки!
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
Виктор стихи нам сегодня прочел:
Дамы остались довольны;
Только старик отчего-то нашел,
Что чересчур мысли вольны.
Что молодежь нынче стала писать
Так, что не следует вслух и читать,
Вот и прочел я стихи эти снова, -
Ну, и не понял ни слова!
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
Гости бывают там разных сортов:
В дом приезжают - вертятся,
И комплимент у них мигом готов,
Из дому едут - бранятся.
Что занимает их - трудно понять,
Всё обо всем они могут сказать;
Каждый себя самолюбьем измучил,
Каждому каждый наскучил.
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
В люди как будто невольно идешь:
Все будто ищешь чего-то,
Вот-вот не нынче, так завтра найдешь...
Одолевает зевота,
Скука томит... А проклятый червяк
В сердце уняться не хочет никак:
Или он старую рану тревожит,
Или он новую гложет.
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
Много есть чудных, прекрасных людей,
Светлых умом и вполне благородных,
Но и они, вроде бледных теней,
Меркнут душою в гостиных холодных.
Есть у нас так называемый свет,
Есть даже люди, а общества нет:
Русская мысль в одиночку созрела.
Да и гуляет без дела.
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
Вот, вижу, дворник сидит у ворот,
В шубе да в шапке лохматой:
Точно медведь; на усах его лед,
Снег в бороде, в рукавице лопата...
Спит ли он, так ли, прижавшись, сидит
Думает думу, морозы бранит.
Или, как я же, бесплодно мечтает,
Или меня поджидает?
Боже мой! боже мой!
Поздно приду я домой!
<1856>
ТУМАН
Какой туман! ни солнца нет, ни тучи!
Деревья облеклись в какой-то дым плавучий;
И тянется сырой, бревенчатый забор
Вдоль грязной улицы, обманывая взор...
Вот нашей осени унылая картина!
Нет, что ни говори, здесь грустно без хлопот;
Меня здесь под ярмо сама природа гнет...
Недаром - эта блажь, бессонница, кручина,
Холодный сон души, или страстей обман,
Иль робость школьника, который перед носом
Учителя стоит, запуганный вопросом;
Недаром иногда сквозь сеющий туман
Все, чем жила душа, мне кажется хаосом.
О, где ты? где, покинутая мной
В те дни, когда я жил не сердцем, а мечтой
И к подвигам себя берег в часы досуга? -
Откликнись! воротись, утешь названьем друга! -
Но - я на севере, а ты под солнцем юга -
И мой тяжелый вздох к тебе не долетит.
1856
НОЧЬ В КРЫМУ
Помнишь, лунное мерцанье,
Шорох моря под скалой,
Сонных листьев колыханье,
И цынцырны {*} стрекотанье
За оградой садовой;
{* Цынцырна - татарское слово,
то же, что цикада. Прим. авт.)}
В полумгле нагорным садом
Шли мы, - лавр благоухал;
Грот чернел за виноградом,
И бассейн под водопадом
Переполненный звучал;
Помнишь, свежее дыханье,
Запах розы, говор струй -
Всей природы обаянье,
И невольное слиянье
Уст в нежданный поцелуй.
Эта музыка природы,
Эта музыка души
Мне в иные, злые годы,
После бурь и непогоды,
Ясно слышалась в тиши.
Я внимал - и сердце грелось
С юга веющим теплом,
Легче верилось и пелось...
Я внимал - и мне хотелось
Этой музыки во всем...
<1857>
А. Н. МАЙКОВУ
Ответ на стихи его:
"Полонский! суждено опять судьбою злою..."
Как, ты грустишь? - помилуй бог!
Скажи мне, Майков, как ты мог,
С детьми играя, тихо гладя
Их по головке, слыша смех
Их вечно-звонкий, вспомнить тех,
Чей гений пал, с судьбой не сладя,
Чей труд погиб...
Как мог ты, глядя
На северные небеса,
Вдруг вспомнить Рима чудеса,
Проникнуться воспоминаньем,
Вообразить, что я стою
Средь Колизея, как в раю,
И подарить меня посланьем?
Мне задушевный твой привет
Был освежительно-отраден.
Но я еще не в Риме, нет!
В окно я вижу Баден-Баден,
И тяжело гляжу на свет.
Хоть мне здорово и приятно
Парным питаться молоком,
Дышать нетопленным теплом
И слушать музыку бесплатно;
Но - если б не было руин,
Плющом повитых, луговин
Зеленых, гор, садов, скамеек,
Холмов и каменных лазеек, -
Здесь на меня нашел бы сплин -
Так надоело мне гулянье,
Куда, расхаживая лень,
Хожу я каждый божий день
На равнодушное свиданье,
И где встречаю, рад не рад,
При свете газовых лампад,
Американцев, итальянцев,
Французов, англичан, голландцев,
И немцев, и немецких жен,
И всем известную графиню,
И полурусскую княгиню,
И русских множество княжен.
Но в этих встречах мало толку,
И в разговорах о ничем
Ожесточаюсь я умом,
А сердцем плачу втихомолку.
И эта жизнь меня томит,
И этот Баден, с этим миром,
Который вкруг меня шумит,
Мне кажется большим трактиром,
В котором каждый божий час
Гуляет глупость напоказ.
А ты счастливец! - любишь ты
Домашний мир. Твои мечты
Не знают роковых стремлений;
Зато как много впечатлений
Проходит по душе твоей,
Когда ты с удочкой своей,
Нетерпеливый, вдохновенный,
Идешь на лов уединенный.
Или, раздвинув тростники,
Над золотистыми струями
Стоишь - протер свои очки -
И жадными следишь глазами,
Как шевелятся поплавки.
И весь ты страстное вниманье...
Вот - гнется удочка дугой,
Кружится рыбка над водой -
Плеск - серебро и трепетанье...
О, в этот миг перед тобой
Что значит Рим и все преданья,
Обломки славы мировой!
Но, чу! свисток раздался птичий,
Ночь шелестит во мгле кустов:
Спеши, мой милый рыболов,
Домой с наловленной добычей!
Спеши! - уж божья благодать
На ложе сна детей приемлет,
Твои малютки спят, - и дремлет
Их убаюкавшая мать.
Уже в румяном полусвете,
Там, в сладких грезах полусна,
Тебя ждет милая жена
Иль труд в соседнем кабинете.
Труд благодатный! Труд живой!
Часы, в которые душой
Ты, чуя бога, смело пишешь
И на себе цепей не слышишь.
Люблю я стих широкий твой,
Насквозь пропахнувший смолою
Тех самых сосен, где весною,
В тени от солнца, меж ветвей,
Ты подстерег лесную фею,
И где с Каменою твоею
Шептался плещущий ручей.
Я сам люблю твою Камену,
Подругу северных ночей:
Я помню, как неловко с ней
Ты шел на шумную арену
Народных браней и страстей;
Как ей самой неловко было...
Но... олимпийская жена,
Не внемля хохоту зоила,
Тебе осталася верна,
И вновь в объятия природы -
В поля, в леса, туда, где воды
Струятся, где синеет мгла
Из-под шатра дремучей ели,
Туда, где водятся форели,
С тобою весело ушла.
Прости, мой друг! не знай желаний
Моей блуждающей души!
Довольно творческих страданий,
Чтоб не заплесневеть в глуши.
Поверь, не нужно быть в Париже,
Чтоб к истине быть сердцем ближе,
И для того, чтоб созидать,
Не нужно в Риме кочевать.
Следы прекрасного художник
Повсюду видит и - творит,
И фимиам его горит
Везде, где ставит он треножник,
И где творец с ним говорит.
Баден-Баден. Август 1857
НА БЕРЕГАХ ИТАЛИИ
Я по красному щебню схожу один
К морю сонному,
Словно тучками, мглою далеких вершин
Окаймленному.
Ах! как млеют, вдали замыкая залив,
Выси горные!
Как рисуются здесь, уходя в тень олив,
Козы черные...
Пастухи вдали на свои жезлы,
С их котомками,
Опершись, стоят на краю скалы -
Над обломками.
Там, у взморья, когда-то стоял чертог
С колоннадами,
И наяды плескались в его порог
Под аркадами.
Там недавно мне снился роскошный сон -
Но... всегда ли я
Ради этих снов забывал твой стон,
О Италия!
Вдохновляемый плачем твоим, я схожу
К морю сонному,
Словно тучками, мглою далеких вершин
Окаймленному.
Там в лазурном тумане толпой встают
Тени бледные.
То не тени встают - по волнам плывут
Пушки медные.
Корабельный флаг отдаленьем скрыт.
Словно дымкою.
Там судьба твоя с фитилем стоит
Невидимкою...
1858
НОЧЬ В СОРЕНТО
Волшебный край! Соренто дремлет -
Ум колобродит - сердце внемлет -
Тень Тасса начинает петь.
Луна сияет, море манит,
Ночь по волнам далеко тянет
Свою серебряную сеть.
Волна, скользя, журчит под аркой,
Рыбак зажег свой факел яркий
И мимо берега плывет.
Над морем, с высоты балкона,
Не твой ли голос, примадонна,
Взвился и замер? - Полночь бьет.
Холодной меди бой протяжный,
Будильник совести продажной,
Ты не разбудишь никого!
Одно невежество здесь дышит,
Все исповедует, все слышит,
Не понимая ничего.
Но от полуночного звона
Зачем твой голос, примадонна,
Оборвался и онемел?
Кого ты ждешь, моя синьора?
О! ты не та Элеонора,
Которую Торквато пел!
Кто там, на звон твоей гитары,
Прошел в тени с огнем сигары?
Зачем махнула ты рукой,
Облокотилась на перила,
Лицо и кудри наклонила,
И вновь поешь: "О идол мой!"
Объятый трепетом и жаром,
Я чувствую, что здесь недаром
Италия горит в крови.
Луна сияет - море дремлет -
Ум колобродит - сердце внемлет -
Тень Тасса плачет о любви.
1858
* * *
Корабль пошел навстречу темной ночи...
Я лег на палубу с открытой головой;
Грустя, в обитель звезд вперил я сонны очи,
Как будто в той стране таинственно-немой
Для моего чела венец плетут Плеады,
И зажигают вечные лампады,
И обещают мне бессмертия покой.
Но вот - холодный ветр дохнул над океаном;
Небесные огни подернулись туманом.
И лег я ниц с покрытой головой,
И в смутных грезах мне казалось: подо мной
Наяды с хохотом в лучинный мрак ныряют,
На дне его могилу разгребают -
И обещают мне забвения покой.
<1859>
ЖЕНЩИНЕ
Когда во мне душа кипела,
Когда она, презрев судьбу,
Рвалась из тесного предела
На свет, на волю, на борьбу, -
Зачем тогда не укротила
Ты дух мой гордый и слепой,
Чтоб даром не погибла сила
В борьбе бесплодной и пустой?
Когда тоскливый, беспокойный,
Без цели - вдаль от суеты
То мчался я по степи знойной,
То лез на снежные хребты, -
Зачем звездою путеводной
Ты не сияла предо мной?
Быть может, гордый и свободный,
Нашел бы я мой путь прямой.
Когда, от жизни уставая,
В нетрезвом полузабытьи,
Я повторял: о, жизнь пустая!
О, силы прежние мои! -
Как луч востока благодатный,
Зачем тогда не разбудил
Меня твой голос, сердцу внятный,
И падших сил не обновил?
Когда лампаду трудовую,
Как раб нужды, зажег я вновь
И проклинал страну родную
Без веры в славу и любовь, -
Зачем, когда лампада гасла,
Не ты пришла и в поздний час,
Как друг, спасительного масла
Не ты влила, чтоб свет не гас?
Когда, по слякоти шагая
В туман, я отличал едва
Себя от грязи - так больная
Была туманна голова, -
Зачем от этого ненастья
Ты разум мой не сберегла
И от постыдного участья
Своим участьем не спасла?
Но кто же ты? - к кому упреки!..
Тебя я с юных лет не знал:
Не ты давала мне уроки.
Когда мой слабый ум блуждал,
Не ты любить меня учила,
Когда безумно я любил,
Не ты меня благословила
Бороться до утраты сил.
Шли годы. С упованьем тайным
Расстался я. - К чему ж теперь,
Виденьем светлым и случайным,
Ты к старику стучишься в дверь
И, слезы поздние роняя,
Мне шепчешь: о! как ты грешил!
Как низко падал! - но - святая,
Где ты была, когда я жил?
1859
ИНАЯ ЗИМА
Я помню, как детьми, с румяными щеками,
По снегу хрупкому мы бегали с тобой -
Нас добрая зима косматыми руками
Ласкала и к огню сгоняла нас клюкой;
А поздним вечером твои сияли глазки
И на тебя глядел из печки огонек,
А няня старая нам сказывала сказки
О том, как жил да был на свете дурачок.
Но та зима от нас ушла с улыбкой мая,
И летний жар простыл - и вот, заслыша вой
Осенней бури, к нам идет зима иная,
Зима бездушная - и уж грозит клюкой.
А няня старая уж ножки протянула -
И спит себе в гробу, и даже не глядит,
Как ты, усталая, к моей груди прильнула,
Как будто слушаешь, что сердце говорит.
А сердце в эту ночь, как няня, к детской ласке
Неравнодушное, раздуло огонек
И на ушко тебе рассказывает сказки,
О том, как жил да был на свете дурачок.
<1859>
ДЛЯ НЕМНОГИХ
Мне не дал бог бича сатиры:
Моя душевная гроза
Едва слышна в аккордах лиры -
Едва видна моя слеза.
Ко мне виденья прилетают,
Мне звезды шлют немой привет-
Но мне немногие внимают -
И для немногих я поэт.
Я не взываю к дальним братьям
Мои стихи - для их оков
Подобны трепетным объятьям,
Простертым в воздух. Вещих слов
Моих не слушают народы.
В моей душе проклятий нет;
Но в ней журчит родник свободы
И для немногих я поэт.
Подслушав ропот Немезиды,
Как божеству я верю ей;
Не мне, а ей карать обиды,
Грехи народов и судей.
Меня глубоко возмущает
Все, чем гордится грязный свет...
Но к музам грязь не прилипает,
И - для немногих я поэт.
Когда судьба меня карала -
Увы! всем общая судьба -
Моя душа не уставала,
По силам ей была борьба.
Мой крик, мой плач, мои стенанья
Не проникали в мир сует.
Тая бесплодные страданья,
Я для немногих был поэт.
Я знаю: область есть иная,
Там разум вечного живет -
О жизни там, живым живая
Любовь торжественно поет.
Я, как поэт, ей жадно внемлю,
Как гражданин, сердцам в ответ
Слова любви свожу на землю -
Но - для немногих я поэт.
<1859>
КАЗАЧКА
Уж осень! кажется, давно ли
Цветущим ландышем дремучий пахнул лес,
И реки, как моря, сливалися по воле
Весною дышащих небес!
Давно ль ладья моя качалась
Там, где теперь скрипят тяжелые возы;
Давно ли жаркая в разливе отражалась
Заря, предвестница грозы!
Я помню - облаков волокна
Сплывалися, и ночь спускалася кругом
На крыльях ветра, а вдали сверкали окна,
И грохотал весенний гром.
И в блеске молний мне казалось
Волшебным островом знакомое село.
Я плыл - горела грудь - ладья моя качалась,
И вырывалося весло.
Я правил к берегу разлива,
И хата, крытая соломою, с крыльцом,
Ко мне навстречу шла, мигая мне пугливо
Уединенным огоньком.
Стихало. Туча громовая
Отодвигалася за дальние плетни;
Пел соловей, а я причаливал, бросая
Весло свое на дно ладьи.
О ночка, золотая ночка,
Как ты свежа была, безлунная, в звездах!
Как ты притихла вдруг, когда ее сорочка
Мелькнула в темных воротах!
Казачка бедная, пугливой
Голубкой ты росла; но ты меня рукой
Манила издали; меня твой взор ревнивый
Мог узнавать во тьме ночной.
Не диво, корень приворотный
Мне за карбованец отец твой навязал,
И уж чего-чего старик словоохотный
Мне про него не насказал.
Когда, последний шкалик водки
Хватив, он поклялся, хмельной, на образах
Ты вышла бледная из-за перегородки
И долго плакала в сенях.
И, недоступная дивчина,
Ты в эту ночь пошла, как тень пошла за мной
Я помню, лес был тих и сонная долина
В росе белелась под луной.
Когда холодными руками
Ты обвила меня, и с головы платок
Скатился на плеча, - прильнув к устам устами,
Я страсти одолеть не мог...
На самом деле оправдала
Ты знахарство отца: ни плеть его с тех пор,
Ни брань, ни кулаки, ничто не помогало;
Силен был вражий приговор...
На посиделках опустела
В кругу девчат твоя обычная скамья;
Ты мне лишь одному степные песни пела,
Свои предчувствия тая.
Бедняжка! в корень приворотный
Ты верила, а я, - я верил, что весна
Колдует и в гнезде у птички беззаботной
И у косящата окна.
1859
* * *
Недавно ты из мрака вышел,
Недавно ты пошел назад,
И все ты видел, все ты слышал, -
И все ты понял невпопад...
Остановись! ужель намедни,
Безумец, не заметил ты,
Что потушил огонь последний
И смял последние цветы!..
<1859>
* * *
Ты моя раба, к несчастью!..
Если я одною властью,
Словно милость, дам тебе -
Дам тебе - моей рабе,
Золотой свободы крылья,
Ты неволю проклянешь
И, как дикая орлица,
Улетишь и пропадешь...
Если я, как брат, ликуя,
И любя, и соревнуя
Людям правды и добра,
Дам тебе, моя сестра,
Золотой свободы крылья,
Ты за все меня простишь
И, быть может, как голубка,
Далеко не улетишь?!
1850-е годы
1860-е годы
* * *
Когда б любовь твоя мне спутницей была,
О, может быть, в огне твоих объятий
Я проклинать не стал бы даже зла,
Я б не слыхал ничьих проклятий! -
Но я один -один, - мне суждено внимать
Оков бряцанью - крику поколений -
Один - я не могу ни сам благословлять,
Ни услыхать благословений! -
То клики торжества... то похоронный звон, -
Все от сомнения влечет меня к сомненью...
Иль, братьям чуждый брат, я буду осужден
Меж них пройти неслышной тенью!
Иль, братьям чуждый брат, без песен, без надежд
С великой скорбию моих воспоминаний,
Я буду страждущим орудием невежд
Подпоркою гнилых преданий!
<1861>
* * *
Признаться сказать, я забыл, господа,
Что думает алая роза, когда
Ей где-то во мраке поет соловей,
И даже не знаю, поет ли он ей.
Но знаю, что думает русский мужик,
Который и думать-то вовсе отвык...
Освобождаемый добрым царем,
Все розги да розги он видит кругом,
И думает он: то-то станут нас бить,
Как мы захотим на свободе-то жить...
Признаться, забыл я - не знаю, о чем
Беседуют звезды на небе ночном.
И точно ли жаждут упиться росой
Цветы полевые в полуденный зной.
Но знаю, о чем тайно плачет бедняк,
Когда, запирая свой пыльный чердак,
Лежит он, и мрачен, и зол оттого.
Что даже не смеет любить никого,
И зол он на звезды - что с неба глядят,
Как люди глядят - и помочь не хотят.
Я вам признаюсь, что я знать не могу,
Что думает птица, когда на лугу
Холодный туман начинает бродить,
А солнце встает и не смеет светить.
Но знаю - ох, знаю, что мыслит поэт,
Когда для него гаснет солнечный свет.
Ведь я у цензуры слуга крепостной,
Так думает он - и, холодной рукой
Сдавя свою голову, тихо поет,
Когда его музу цензура сечет.
Признаться, не знаю, что думает пес,
Когда птички крадут в навозе овес,
Когда кот пушистым виляет хвостом,
Не знаю, что думают мыши об нем,
Но знаю, что думают слуги царя,
Ближайшие слуги!
Усердьем горя,
Они день и ночь молят господа сил,
Чтоб он взволновать им народ пособил:
Дай, боже! царя убедить нам хоть раз,
Что плохо бы было престолу без нас;
Ведь эдакий глупый презренный народ:
Как хочешь дразни - ничего не берет.
20 марта 1861
ОДНОМУ ИЗ УСТАЛЫХ
Ожесточила ли тебя людская тупость,
Иль повседневная сует их кутерьма,
Их сердца старческая скупость,
Или ребячество их гордого ума: -
Вся эта современность злая,
Вся эта бестолочь живая,
Весь этот сонм тиранов и льстецов,
Иль эта кучка маленьких бойцов,
Самолюбивых и в припадках гнева
Готовых бить направо и налево;
Устал ли ты науку догонять,
Иль гнаться по следам младого поколенья -
Не говори, что хочешь ты бежать,
В глуши искать уединенья.
К чему! - Прошли те дни, когда лесную глушь
Преданье чудными духами населяло.
Когда отшельника незримо навещала
Семья оплаканных им душ,
Когда, дитя фантазии народной,
Со дна реки на свет луны холодной
Всплывала и его дразнила наготой
Русалка бледная с зеленою косой;
Когда под шумный говор леса
Пустынник, тихую лампаду засветя,
Молился, а его, как малое дитя,
Хранитель-ангел блюл от беса,
И одиноким не был он,
Бесплотных сил толпой повсюду окружен,
А были для него, как мир, разнообразны
Неизъяснимые то страхи, то соблазны.
Ну, а тебя, товарищ старый мой,
Все эти чудеса займут едва ли!
Мы от мифических годов с тобой отстали
И унесем в пустыню за собой
На дне души разбитой, но живой
Невыносимые воспоминанья,
Неутолимые, законные желанья
И жажду жить и двигаться с толпой.
О! я б и сам желал уединиться,
Но, друг, мы и в глуши не перестанем злиться
И к злой толпе воротимся опять.
Не говори мне, что природа - мать:
Она детей не любит одиноких,
Ожесточенных, так же как жестоких,
Природа не умеет утешать.
И ничего не сделает природа
С таким отшельником, которому нужна
Для счастия законная свобода,
А для свободы - вольная страна.
16 мая 1862
ЮБИЛЕЙ ШИЛЛЕРА
1862
С вавилонского столпотворенья
И до наших дней - по всей земле
Дух вражды и дух разъединенья
Держат мир в невежестве и зле.
Люди на людей куют во мраке цепи,
Истина не смеет быть нагой,
И с морями берега, с горами степи
Без конца ведут кровавый бой.
Отчего же вся Европа встала,
Засветила тысячи огней,
И отпела и отликовала
Шиллера столетний юбилей?
У разноязычных, у разноплеменных
У враждебных стран во все века
Только два и было неизменных,
Всем сердцам понятных языка:
Не кричит ли миру о союзе кровном
Каждого ребенка первый крик,
Не для всех ли наций в роднике духовно
Черпает силу гения язык?
Не затем ли вся Европа встала
Засветила тысячи огней,
И отпела и отликовала
Шиллера столетний юбилей!
Лучших дней не скоро мы дождемся:
Лишь поэты, вестники богов,
Говорят, что все мы соберемся
Мирно разделять плоды трудов;
Что безумный произвол свобода свяжет,
Что любовь прощеньем свяжет грех,
Что победа мысли смертным путь укажет
К торжеству, отрадному для всех.
Путь далек - но вся Европа встала,
Засветила тысячи огней,
И отпела и отликовала
Шиллера столетний юбилей.
Но, вперед шагая с каждым веком,
Что мы видим в наш железный век?..
Видим - в страхе перед человеком
Опускает руки человек -
В побежденных сила духа воскресает;
Победитель, раздражая свет,
Не затем ли меч свой грозный опускает,
Что его пугает гром побед.
Меч упал, и вся Европа встала,
Засветила тысячи огней,
И отпела и отликовала
Шиллера столетний юбилей.
Знаем мы, как чутко наше время,
Как шпион, за всем оно следит
И свободы золотое семя
От очей завистливых таит.
Но встает вопрос - народы ждут ответа...
Страшно не признать народных прав, -
И для мысли, как для воздуха и света,
Невозможно выдумать застав.
Встал вопрос - и вся Европа встала,
Засветила тысячи огней,
И отпела и отликовала
Шиллера столетний юбилей.
Сколько раз твердила чернь поэту:
Ты, как ветер, не даешь плода,
Хлебных зерен ты не сеешь к лету,
Жатвы не сбираешь в осень. - Да, -
Дух поэта - ветер; но когда он веет,
В небе облака с грозой плывут,
Под грозой тучней родная нива зреет
И цветы роскошнее цветут.
Дух повеял - и Европа встала,
Засветила тысячи огней,
И отпела и отликовала
Шиллера столетний юбилей.
Шиллер!.. Чье полнее сердце было
Песен вечных, чистых и святых!
Чья душа сильней людей любила,
И стояла горячей за них!
О, не ты ль смешал людей с полубогами -
В идеале видел божество,
Свету разума над мраком и страстями
Приготовил в мире торжество.
О, не ты ль? - и вся Европа встала,
Засветила тысячи огней,
И отпела и отликовала
Шиллера столетний юбилей.
О, Германии поэт всемирный!
Для тебя народы все равны.
Откликаюсь я на звон твой лирный
Тихим трепетом одной струны, и
Той живой струны, что в глубине сердечной,
Братия, у всех у нас звучит
Всякий раз, когда любви нам голос вечный
Божий голос громко говорит.
<1862>
* * *
Е. А. Штакеншнейдер
Ползет ночная тишина
Подслушивать ночные звуки...
Травою пахнет и влажна
В саду скамья твоя... Больна,
На книжку уронивши руки,
Сидишь ты, в тень погружена,
И говоришь о днях грядущих,
Об угнетенных, о гнетущих,
О роковой растрате сил,
Которых ключ едва пробил
Кору тупого закосненья,
О всем, что губит вдохновенье,
Чем так унижен человек
И что великого презренья
Достойно в наш великий век.
А там - сквозь тень - огни за чаем,
Сквозь окна - музыка... Серпом
Блестит луна, и лес кругом,
С его росой и соловьем,
И ты назвать готова раем
И этот сад и этот дом.
Страну волков преображая
В подобие земного рая,
Здесь речка вышла из болот,
На тундрах дом возник - и вот
Трудом тяжелым, неустанным
Кругом все ожило: нежданным
Паденьем безмятежных вод
Возмущены ночные тени,
И усыпительно для лени
Однообразно жернова
Шумят, - и лодка у плотины,
И Термуса из белой глины
Вдали мелькает голова...
Здесь точно рай, и ты привыкла
К благополучью своему.
Здесь рай. Зачем же ты поникла,
И вновь задумалась к чему?
Иль поняла, что рай твой тесен
Для гражданина и для песен,
Что мысли здесь займут луна,
Цветы, грибы, прогулки летом,
И новой жизни семена
Взойдут, быть может, пустоцветом;
Что в этом маленьком раю
Все измельчает понемногу.
Иные скажут: "Слава богу!"
А ты, - ты, голову свою
Повесив, будешь, как немая,
Сидеть и думать: "Боже мой!
Как хорошо бежать из рая
И окунуться с головой
В жизнь, поднимающую вой,
Как злое море под грозой..."
Мыза Ивановка. 1862
* * *
Твой скромный вид таит в себе
Так много силы страстной воли,
Что не уступишь ты судьбе
Ни шагу без борьбы и боли.
Мгновенья счастья ты трудом
Или болезнями искупишь;
Но пред общественным судом
Ресниц стыдливо не потупишь.
Свет осужден тобою - он
Не может дать тебе закона;
Святая правда - твой закон,
Святая гордость - оборона.
Пускай поэта стих живой
В тебе отзыва не находит,
Поэт, отвергнутый тобой,
Тебя и встретит и проводит.
Осмеянный певец любви
Не осмеет твои порывы -
Откликнется на все призывы,
На все страдания твои.
<1863>
* * *
Все, что меня терзало, - все давно
Великодушно прощено
Иль равнодушно позабыто,
И если б сердце не было разбито,
Не ныло от усталости и ран, -
Я б думал: все мечта, все призрак, все обман.
Надежды гибли, слезы высыхали,
Как бури, страсти налетали
И разлетались, как туман, -
И ты, которая, даря меня мечтами,
Была отрадой для души больной.
Унесена - исчезла за горами,
Как облачко с поднявшейся росой...
<1864>
ЧУЖОЕ ОКНО
Помню, где-то в ночь с проливным дождем
Я бродил и дрог под чужим окном;
За чужим окном было так светло,
Так манил огонь, что я - стук в стекло...
Боже мой! какой поднялся содом!
Как встревожил я благородный дом!
"Кто стучит! - кричат, - убирайся, вор!
Аль не знаешь, где постоялый двор!.."
Ваше сердце мне - тоже дом чужой,
Хоть и светит в нем огонек порой,
Да уж я учен - не возьму ничего,
Чтоб с отчаянья постучать в него...
<1864>
ВЕК
Век девятнадцатый - мятежный, строгий век -
Идет и говорит: "Бедняжка человек!
О чем задумался? бери перо, пиши:
В твореньях нет творца, в природе нет души.
Твоя вселенная - броженье сил живых,
Но бессознательных, - творящих, но слепых,
Нет цели в вечности; жизнь льется, как поток.
И, на ее волнах мелькнувший пузырек,
Ты лопнешь, падая в пространство без небес, -
Туда ж, куда упал и раб твой, и Зевес,
И червь, и твой кумир; фантазию твою
Я разбиваю в прах... покорствуй, я велю!"
Он пишет - век идет; он кончил - век проходит.
Сомненья вновь кипят, ум снова колобродит, -
И снова слушает бедняжка-человек,
Чт_о_ будет диктовать ему грядущий век...
<1864>
ПОЭТУ-ГРАЖДАНИНУ
О гражданин с душой наивной!
Боюсь, твой грозный стих судьбы не пошатнет,
Толпа угрюмая, на голос твой призывный
Не откликаяся, идет,
Хоть прокляни-не обернется...
И верь, усталая, в досужий час скорей
Любовной песенке сердечно отзовется,
Чем музе ропщущей твоей.
Хоть плачь - у ней своя задача:
Толпа-работница считает каждый грош;
Дай руки ей свои, дай голову, - но плача
По ней, ты к ней не подойдешь.
Тупая, сильная, не вникнет
В слова, которыми ты любишь поражать,
И к поэтическим страданьям не привыкнет,
Привыкнув иначе страдать.
Оставь напрасные воззванья!
Не хныкай! Голос твой пусть льется из груди,
Как льется музыка, - в цветы ряди страданья,
Любовью - к правде нас веди!
Нет правды без любви к природе,
Любви к природе нет без чувства красоты,
К Познанью нет пути нам без пути к свободе,
Труда - без творческой мечты...
<1864>
* * *
Любви не боялась ты, сердцем созревшая рано:
Поверила ей, отдалась - и грустишь одиноко...
О бедная жертва неволи, страстей и обмана,
Порви ты их грязную сеть и не бойся упрека!
Людские упреки - фальшивая совесть людская...
Не плачь, не горюй, проясни отуманенный взор твой!
Ведь я не судья, не палач, - хоть и знаю, что злая
Молва подписала - заочно, смеясь - приговор твой.
Но каждый из нас разве не был страстями обманут?
Но разве враги твои могут смеяться до гроба?
И разве друзья твою душу терзать не устанут?..
Без повода к злу у людей выдыхается злоба...
И все, что в тебе было дорого, чисто и свято,
Для любящих будет таким же священным казаться;
И щедрое сердце твое будет так же богато -
И так же ты будешь любить и, любя, улыбаться.
<1864>
* * *
Рассказать ли тебе, как однажды
Хоронил друг твой сердце свое,
Всех знакомых на пышную тризну
Пригласил он и позвал ее.
И в назначенный час панихиды,
При сиянии ламп и свечей,
Вкруг убитого сердца толпою
Собралось много всяких гостей.
И она появилась - все так же
Хороша, холодна и мила,
Он с улыбкой красавицу встретил;
Но ома без улыбки вошла.
Поняла ли она, что за праздник
У него на душе в этот день,
Иль убитого сердца над нею
Пронеслась молчаливая тень?
Иль боялась она, что воскреснет
Это глупое сердце - и вновь
Потревожит ее жаждой счастья -
Пожелает любви за любовь!
В честь убитого сердца заезжий
Музыкант "Marche funebre" {*} играл,
{* "Похоронный марш" (фр.).}
И гремела рояль - струны пели,
Каждый звук их как будто рыдал.
Его слушая, томные дамы
Опускали задумчивый взгляд, -
Вообще они тронуты были,
Ели дули и пили оршад.
А мужчины стояли поодаль,
Исподлобья глядели на дам,
Вынимали свои папиросы
И курили в дверях фимиам.
В честь убитого сердца какой-то
Балагур притчу нам говорил,
Раздирательно-грустную притчу, -
Но до слез, до упаду смешил.
В два часа появилась закуска,
И никто отказаться не мог
В честь убитого сердца отведать,
Хорошо ли состряпан пирог?
Наконец, слава богу, шампанским
Он ее и гостей проводил -
Так, без жалоб, роскошно и шумно
Друг твой сердце свое хоронил.
<1864>
* * *
Время новое повеяло - смотри.
Время новое повеяло крылом:
У одних глаза вдруг вспыхнули огнем,
Словио луч в лицо ударил от зари,
У друпих глаза померкли и чело
Потемнело, словно облако нашло...
<1865>
* * *
Наплывает туча с моря,
Ночь и гром, чего я жду...
Ах! куда, зачем я в гору,
Тяжело дыша, иду!
Али бремя не по силам
Взял я на душу мою...
Холод мысли непреклонный,
Страсти жар неутоленный
И тоску, тоску-змею...
<1865>
* * *
И в праздности горе, и горе в труде...
Откликнитесь, где вы, счастливые, где?
Довольные, бодрые, где вы?
Кто любит без боли, кто мыслит без страха?
Кого не тревожит упрек или плач?
Суда и позора боится палач -
Свободе мерещится плаха...
Хоть сотую долю тяжелых задач
Реши ты нам, жизнь бестолковая,
Некстати к нам нежная,
Некстати суровая,
Слепая, - беспутно мятежная!..
<1865>
НЕИЗВЕСТНОСТЬ
Кто этот гений, что заставит
Очнуться нас от тяжких снов,
Разъединенных мысли сплавит
И силу новую поставит
На место старых рычагов?
Кто упростит задачи сложность?
Кто к совершенству даст возможность
Расчистить миллион дорог?
Кто этот дерзкий полубог?
Кто нечестивец сей блаженный,
Кто гениальный сей глупец?
Пророк-фанатик вдохновенный
Или практический мудрец?..
Придет ли он как утешитель
Иль как могучий, грозный мститель,
Чтоб образумить племена;
Любовь ли в нужды наши вникнет,
Иль ненависть народам кликнет,
Пойдет и сдвинет знамена?
Бог весть! напрасно ум гадает,
А там предтеча, может быть,
Уже проселками шагает,
Глубоко верит и не знает,
Где ночевать, что есть и пить.
Кто знает, может быть, случайно
Он и к тебе уж заходил,
Мечты мечтами заменил
И в молодую душу тайно
Иные думы заронил.
<1865>
ПЛОХОЙ МЕРТВЕЦ
Схоронил я навек и оплакал
Мое сердце - и что ж, наконец!
Чудеса, наконец! - Шевелится,
Шевелится в груди мой мертвец...
Что с тобой, мое бедное сердце?
- Жить хочу, выпускай на простор!
Из-за каждой хорошенькой куклы
Стану я умирать, что за вздор!
Мир с тобой, мое бедное сердце!
Я недаром тебя схоронил,
Для кого тебе жить! Что за радость
Трепетать, выбиваться из сил!
Никому ты не нужно - покойся!
- Жить хочу - выпускай на простор!
Из-за каждой хорошенькой куклы
Стану я умирать, что за вздор!
<1865>
ПОЗДНЯЯ МОЛОДОСТЬ
Лета идут - идут и бременят -
Суровой старости в усах мелькает иней, -
Жизнь многолюдная, как многогрешный ад,
Не откликается - становится пустыней -
Глаза из-под бровей завистливо глядят,
Улыбка на лице морщины выгоняет.
Куда подчас нехороша
Улыбка старости, которая страдает!
А между тем безумная душа
Еще кипит, еще желает.
Уже боясь чарующей мечты,
Невольно, может быть, она припоминает,
При виде каждой красоты,
Когда-то свежие и милые черты
Своих богинь, давно уже отцветших, -
И мнит из радостей прошедших
Неслыханные радости создать,
Отдаться новым искушеньям -
Последним насладиться наслажденьем,
Последнее отдать.
Но страсть, лишенная живительной награды,
Как жалкий и смешной порыв,
Сменяется слезой отчаянной досады,
Иль гаснет, тщетные желанья изнурив.
Так музыкант, каким бы в нем огнем
Ни пламенели памятные звуки,
С разбитой скрипкой, взятой в руки,
Стоит с понуренным челом.
В душе любовь - и слезы - и перуны -
И музыки бушующий поток -
В руках - обломки, - порванные струны
Или надломленный смычок.
<1866>
СРЕДИ ХАОСА
Я не того боюсь, что время нас изменит,
Что ты полюбишь вновь или простыну я.
Боюсь я - дряблый свет сил свежих не оценит,
Боюсь - каприз судьбы в лохмотья нас оденет,
Не даст прохлады в зной, в мороз не даст огня...
Отдамся ль творчеству в минуты вдохновенья! -
К поэзии чутье утратил гордый век:
В мишурной роскоши он ищет наслажденья,
Гордится пушками - боится разоренья,
И первый враг его - есть честный человек.
Наука ль, озарив рассудок мой, понудит
Сонливые умы толкать на верный след! -
Мой связанный язык, скажи, кого разбудит?
Невежество грозит, и долго, долго будет
Грозить, со всех сторон загородивши свет.
Вооружу ли я изнеженные руки
Пилой и топором, чтоб с бедною толпой
делить поденный труд, - ужели, боже мой!
Тебя утешит, в дни томительной разлуки,
Мечта, что я вернусь голодный иль больной?
Чудес ли ожидать без веры в тайны неба!
Иль верить нам в металл - как в высшее добро?
Но биржа голосит: где наше серебро?!
Богач клянет долги, работник ищет хлеба,
Писатель продает свободное перо.
Покоя ль ожидать! - но там, где наши силы
Стремятся на простор и рвутся из пелен,
Где правды нет еще, а вымыслы постылы, -
Там нет желанного покоя вне могилы,
Там даже сон любви - больной, тревожный сон.
Случайность не творит, не мыслит и не любит,
А мы - мы все рабы случайности слепой,
Она не видит нас и не жалея губит;
Но верит ей толпа, и долго, долго будет
Ловить ее впотьмах и звать ее судьбой.
Повалит ли меня случайность та слепая?
Не знаю, но дай бог, чтоб был я одинок,
Чтоб ты не падала, мне руки простирая...
Нет - издали заплачь, и - пусть толпа, толкая
Друг друга, топчет мой, ненужный ей, венок.
<1866>
ДЕТСКОЕ ГЕРОЙСТВО
Когда я был совсем дитя,
На палочке скакал я;
Тогда героем не шутя
Себя воображал я.
Порой рассказы я читал
Про битвы да походы -
И, восторгаясь, повторял
Торжественные оды.
Мне говорили, что сильней
Нет нашего народа;
Что всех ученей и умней
Поп нашего прихода;
Что всех храбрее генерал,
Тот самый, что всех раньше
На чай с ученья приезжал
К какой-то капитанше.
В парадный день, я помню, был
Развод перед собором -
Коня он ловко осадил
Перед тамбур-мажором.
И с музыкой прошли полки...
А генерал в коляске
Проехал, кончиком руки
Дотронувшись до каски.
Поп был наставником моим
Первейшим из мудрейших.
А генерал с конем своим,
Храбрейшим из первейших.
Я верил славе - и кричал:
Дрожите, супостаты!
Себе врагов изобретал -
И братьев брал в солдаты.
Богатыри почти всегда
Детьми боготворимы,
И гордо думал я тогда,
Что все богатыри мы.
И ничего я не щадил
(Такой уж был затейник!) -
Колосьям головы рубил,
В защиту брал репейник.
Потом трубил в бумажный рог,
Кичась неравным боем.
О! для чего всю жизнь не мог
Я быть таким героем!
<1866>
СПУСТЯ 15 ЛЕТ
Там, где на каменные мысы
Буруны хлещут, а в горах
Сады, плющи и - кипарисы
У светлых лестниц на часах,
Там, где когда-то равнодушный
К весне моих тридцатых лет,
Я не сносил ни лжи бездушной,
Ни деспотизма, ни клевет, -
Не благодатный ветер южный,
Не злого моря бурный вал
Остепенял мой жар недужный,
Мне раны сердца врачевал,
Нет, - я встречал людей с душою,
Счастливых, добрых и простых,
За них мирился я с судьбою
И сердцем счастлив был при них;
Я отдыхал в их тесном круге,
Их ласкам верил как добру,
Я видел брата в каждом друге
И в каждой женщине сестру.
Но и тогда, как будто скован
Их сладко дремлющим умом,
Я втайне не был очарован
Их счастья будничным венцом, ~
Иных людей я жаждал встретить,
Иные страсти испытать,
На зов их трепетом ответить,
Торжествовать иль погибать.
Пора титановских стремлений,
Дух бескорыстного труда
Часы горячих вдохновений,
Куда умчались вы, - куда!
Новорожденные титаны,
Где ваши тени! - я один,
Поклонник ваш, скрывая раны,
Брожу, как тень, среди руин...
В борьбе утраченные силы,
Увы! нескоро оживут...
Молчат далекие могилы, -
Темницы тайн не выдают.
<1866>
ОРЕЛ И ЗМЕЯ
На горах, под метелями,
Где лишь ели одни вечно зелены,
Сел орел на скалу в тень под елями
И глядит - из расселины
Выползает змея, извивается,
И на темном граните змеиная
Чешуя серебром отливается...
У орла гордый взгляд загорается:
Заиграло, знать, сердце орлиное,
"Высоко ты, змея, забираешься! -
Молвил он, - будешь плакать - раскаешься!.."
Но змея ему кротко ответила:
"Из-под камня горючего
Я давно тебя в небе заметила
И тебя полюбила, могучего...
Не пугай меня злыми угрозами,
Нет! - бери меня в когти железные,
Познакомь меня с темными грозами,
Иль умчи меня в сферы надзвездные".
Засветилися глазки змеиные
Тихим пламенем, по-змеиному,
Распахнулися крылья орлиные,
Он прижал ее к сердцу орлиному,
Полетел с ней в пространство холодное;
Туча грозная с ним повстречалася:
Изгибаясь, змея подколодная
Под крыло его робко прижалася.
С бурей борются крылья орлиные:
Близко молния где-то ударила...
Он сквозь гром слышит речи змеиные -
Вдруг -
Змея его в сердце ужалила.
И в очах у орла помутилося,
Он от боли упал как подстреленный,
А змея уползла и сокрылася
В глубине, под гранитной расселиной.
<1866>
ЦЫГАНЫ
Скоро солнце взойдет...
Шевелися, народ,
Шевелись!.. Мы пожитки увязываем...
Надоело нам в зной
У опушки лесной -
Гайда в степь! Мы колеса подмазываем...
Куда туча с дождем,
Куда вихорь столбом,
И куда мы плетемся - не сказываем...
На потеху ребят
Мы ведем медвежат,
Снарядили козу-барабанщицу,
А до панских ворот
Мы пошлем наперед
Ворожить ворожейку-обманщицу.
Ворожейка бойка -
Воровская рука,
Да зато молода, черноокая!
Молода, весела...
Гей! идем до села...
Через поле дорога широкая.
Дождик вымоет нас,
Ветер высушит нас,
И поклонится нам рожь высокая...
23 ноября 1865
МУЗА
В туман и холод, внемля стуку
Колес по мерзлой мостовой,
Тревоги духа, а не скуку
Делил я с музой молодой.
Я с ней делил неволи бремя -
Наследье мрачной старины,
И жажду пересилить время -
Уйти в пророческие сны.
Ее нервического плача
Я был свидетелем не раз -
Так тяжела была для нас
Нам жизнью данная задача!
Бессилья крик, иль неудача
Людей, сочувствующих нам,
По девственным ее чертам
Унылой тенью пробегала,
Дрожала бледная рука
И олимпийского венка
С досадой листья обрывала.
Зато печаль моя порой
Ее безжалостно смешила.
Она в венок лавровый свой
Меня, как мальчика, рядила.
Без веры в ясный идеал
Смешно ей было вдохновенье,
И звонкий голос заглушал
Мое рифмованное пенье.
Смешон ей был весь наш Парнас,
И нами пойманная кляча -
Давно измученный Пегас;
Но этот смех - предвестник плача -
Ни разу не поссорил нас.
И до сего дня муза эта
Приходит тайно разделять
Тревоги бедного поэта,
Бодрит и учит презирать
Смех гаера и холод света.
<1867>
* * *
Когда октава за октавой
Неслась и голос твой звучал
Далекой, отзвучавшей славой, -
Верь, не о славе я мечтал!
Нет! воротясь к весне погибшей,
Моя мечта ласкала вновь
Цветущий образ, переживший
В душе погибшую любовь.
Опять остывшей скорби сила
Сжимала сердце - и опять
Меня гармония учила
По-человечески страдать...
<1870>
1870-1880е годы
* * *
Когда я был в неволе,
Я помню, голос мой
Пел о любви, о славе,
О воле золотой,
И узники вздыхали
В оковах за стеной.
Когда пришла свобода,
И я на тот же лад
Пою, - меня за это
Клевещут и язвят:
"Тюремные все песни
Поешь ты, - говорят. -
Когда ты был в неволе,
Ты за своей стеной
Мог петь о лучшей доле,
О воле золотой, -
И узники вздыхали,
Внимая песне той!..
Теперь ты, брат, на воле,
Другие песни пой, -
Пой о цепях, о злобе,
О дикости людской,
Чтоб мы не задремали,
Внимая песне той"
<1870>
О Н. А. НЕКРАСОВЕ
Я помню, был я с ним знаком
В те дни, когда, больной, он говорил с трудом,
Когда, гражданству нас уча,
Он словно вспыхивал и таял как свеча,
Когда любить его могли
Мы все, лишенные даров и благ земли...
Перед дверями гроба он
Был бодр, невозмутим - был тем, чем сотворен;
С своим поникнувшим челом
Над рифмой - он глядел бойцом, а не рабом,
И верил я ему тогда,
Как вещему певцу страданий и труда.
Теперь пускай кричит молва,
Что это были все слова - слова - слова, -
Что он лишь тешился порой
Литературною игрою козырной,
Что с юных лет его грызет
То зависть жгучая, то ледяной расчет.
Пред запоздалою молвой,
Как вы, я не склонюсь послушной головой;
Ей нипочем сказать уму:
За то, что ты светил, иди скорей во тьму...
Молва и слава - два врага;
Молва мне не судья, и я ей не слуга.
<1870>
КОРАБЛИКИ
Я, двух корабликов хозяин с юных дней,
Стал снаряжать их в путь: один кораблик мой
Ушел в прошедшее, на поиски людей,
Прославленных молвой,
Другой - заветные мечты мои помчал
В загадочную даль - в туман грядущих дней,
Туда, где братства и свободы идеал,
Но - нет еще людей.
И вот, назад пришли кораблики мои:
Один из них принес мне бледный рой теней.
Борьбу их, казни, стон, мучения любви
Да тяжкий груз идей.
Другой кораблик мой рой призраков принес,
Мечтою созданных, невидимых людей,
С довольством без рабов, с утратами без слез,
С любовью без цепей.
И вот, одни из них, как тени прошлых лет,
Мне голосят: увы! для всех один закон, -
К чему стремиться?! знай - без горя жизни нет;
Надежда - глупый сон.
Другие мне в ответ таинственно звучат-
У нас иная жизнь! У нас иной закон...
Не верь отжившим, пусть плывут они назад
Былое - глупый сон!
1870
ОТКУДА?!
Откуда же взойдет та новая заря
Свободы истинной - любви и пониманья?
Из-за ограды ли того монастыря,
Где Нестор набожно писал свои сказанья?
Из-за кремля ли, смявшего татар
И посрамившего сарматские знамена,
Из-за того кремля, которого пожар
Обжег венцы Наполеона?
Из-за Невы ль, увенчанной Петром,
Тем императором, который не жезлом
Ивана Грозного владел, а топором:
На запад просеки рубил и строил флоты,
К труду с престола шел, к престолу от труда
И не чуждался никогда
Ни ученической, ни черновой работы? -
Оттуда ли, где хитрый иезуит,
Престола папского орудие и щит.
Во имя нетерпимости и братства,
Кичась, расшатывал основы государства?
Оттуда ли, где Гус, за чашу крест подняв,
Учил на площадях когда-то славной Праги,
Где Жижка страшно мстил за поруганье прав,
Мечом тушил костры и, цепи оборвав,
Внушал страдальцам дух отваги?
Или от Запада, где партии шумят,
Где борются с трибун народные витии,
Где от искусства к нам несется аромат,
Где от наук целебно-жгучий яд,
Того гляди, коснется язв России?..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне, как поэту, дела нет,
Откуда будет свет, лишь был бы это свет -
Лишь был бы он, как солнце для природы,
Животворящ для духа и свободы,
И разлагал бы все, в чем духа больше нет...
<1870>
У ОКНА
...И вижу я в окно, как душу холодящий
Отлив зелено-золотой,
В туманную лазурь переходящий,
Объемлет неба свод ночной.
Далекая звезда мелькает точкой белой -
И в небе нет других светил.
Громадный город спит, в беспутстве закоснелый,
И бредит, как лишенный сил...
Мысль ищет выхода - ее пугает холод,
Она мне кажется мечтой,
И не найдут ее, когда проснется город
С его бездушной суетой.
<1876>
БОЛГАРКА
Без песен и слез, в духоте городской,
Роптать и молиться не смея,
Живу я в гареме продажной рабой
У жен мусульманского бея.
Одна говорит: "Ну, рассказывай мне,
Как ваше селенье горело;
И выл ли твой муж, пригвожденный к стене,
Как жгли его белое тело..."
Другая, смеясь, говорит мне: "Ну да,
Недаром тебя пощадили:
Наш бей, уж конечно, был первым, когда
Твою красоту обнажили..."
"Ну что ж? - нараспев третья мне говорит,
Держа над лицом опахало, -
Хоть резать детей нам Коран не велит...
Но ты ли одна пострадала?!."
И злятся, что я так скупа на слова,
Внимая речам безучастным,
Глаза мои сухи, в огне голова,
Все небо мне кажется красным:
Как будто сады, минарет и дома
В кровавом стоят освещенье...
В глазах ли обман, иль схожу я с ума,
Иль это предчувствие мщенья!
Навеки тот душу отравит свою
Стыдом или жаждою битвы,
Кто в страшную душу заглянет мою
В часы безнадежной молитвы.
Прийди же, спаситель! - бери города,
Где слышится крик муэзина,
И пусть в их дыму я задохнусь тогда
В надежде на божьего сына!..
1876
СТАРАЯ НЯНЯ
Ты девчонкой крепостной
По дороге столбовой
К нам с обозом дотащилася;
Долго плакала, дичилася,
Непричесанная,
Неотесанная...
Чуть я начал подрастать,
Стали няню выбирать, -
И тебя ко мне приставили,
И обули, и наставили,
Чтоб не важничала,
Не проказничала.
Славной няней ты была,
Скоро в роль свою вошла:
Теребила меня за ворот,
Да гулять водила за город...
С горок скатывалась,
В рожь запрятывалась...
Иль, раздевшись на песке,
Ты плескалась в ручейке,
Выжимала свои косынки;
А кругом шумели сосенки,
Птички радовались...
Мы оглядывались...
Вот пришла зимы пора;
Дальше нашего двора
Не пускала нас с салазками.
Ты меня, не муча ласками,
То закутывала,
То раскутывала.
Раз, я помню, при огне
Ты чулки вязала мне
(Или платье свое штопала?),
К нам метель в окошко хлопала,
Песнь затягивала -
Сердце вздрагивало...
Ты ж другую песню мне
Напевала при огне:
"Ай, кипят котлы кипучие!.."
Помню, сказки я певучие,
Сказки всяческие -
Не ребяческие...
И, побитая не раз,
Ты любила, рассердясь,
Потихоньку мне отплачивать -
Меня больно поколачивать;
Я не жаловался,
Отбояривался.
А как в школу поступил,
Я читать тебя, учил:
Ты за мной твердила "Верую"...
И потом молилась с верою,
С воздыханиями,
С причитаниями.
По ночам на образа
Возводила ты глаза,
Озаренные лампадкою;
И когда с мечтою сладкою
Сон мой спутывался,
Я закутывался...
Но пришли твои года...
Подросла ты - и тогда,
Знать, тебя цыганка сглазила:
Из окна ты ночью лазила,
Вся трепещущая,
С кем-то шепчущая...
Друг любил тебя шутя,
И поблекнув, не цветя,
Перестала ты пошаливать:
Начала свой грех замаливать;
Много маялася,
Мне же каялася!
. . . . . . . . . . . . .
Через тридцать лет домой
Я вернулся и слепой
Уж застал тебя старушкою,
В темной кухне, с чайной кружкою -
Ты догадывалась...
Слезно радовалась.
И когда я лег вздремнуть,
Ты пришла меня разуть,
Как дитя свое любимое -
Старика, в гнездо родимое
Воротившегося,
Истомившегося.
Я измучен был, а ты
Прожила без суеты
И мятежных дум не ведала,
Капли яду не отведала -
Яду мающихся,
Сомневающихся.
И напомнила Христа
Ты страдальцу без креста,
Гражданину, сыну времени,
Посреди родного племени
Прозябающему,
Изнывающему.
Бог с тобой! я жизнь мою
Не сменяю на твою...
Но ты мне близка, безродная,
В самом рабстве благородная,
Не оплаченная
И утраченная.
1876(?)
И. С. ТУРГЕНЕВУ
Благословенный край - пленительный предел!
Там лавры зыблются...
А. Пушкин
Невесела ты, родная картина!..
Н. Некрасов
Туда, в Париж, где я когда-то
Впервые, искренне и свято,
Любим был женскою душой...
Туда, где ныне образ твой.
Еще живой, мне свят и дорог,
Не раз стремился я мечтой
Подслушать милой тени шорох,
Поймать хоть призрака черты...
Увы! поклонник красоты -
Я ей страдальческую службу
Давно усердно отслужил
И прозаическую дружбу
В своей душе благословил.
Но где друзья? - друзей немного...
Я их не вижу по годам;
Подчас глуха моя дорога...
В разброде мы: я - здесь, ты - там.
Донашивать свои седины
Нам порознь суждено судьбой!..
Тебе - в объятиях чужбины,
Мне - в кандалах нужды родной.
Устал я - лег - почти что болен,
Своей работой недоволен;
Не бросить ли? не сжечь ли? - Нет!
В моем уединеньи скучном,
Замкнувшись в тесный кабинет,
Не чужд я мысли о насущном,
Забот и будничных сует...
Устал я... разшышлять нет мочи, -
Не сплю... погас огарок мой...
В окно глядит и лезет в очи
Сырая мгла плаксивой ночи...
Осенней вьюги слышен вой...
И вот разнузданной мечтой
Я мчусь в Париж, туда, где свято
Впервые я любил когда-то
И был блажен - в последний раз!..
. . . . . . . . . . . . . . .
Вот позднего досуга час...
Париж недавно отобедал,
Он все, что мог, изжил, изведал,
И жаждет ночи...
Чердаков
Окошки - гнезда бедняков -
Ушли под тучи в мрак печальный:
Там голод, замыслы, нахальной
Нужды запросы - бой с нуждой,
Или при лампе трудовой
Мечты о жизни идеальной...
Зато внизу - Париж иной,
Картинный, бронзовый, зеркальный;
Сверкают тысячи огней -
Гул катится по всем бульварам,
Толпа снует... Любуйся даром,
Дивись на роскошь богачей;
Вздохнув о юности своей,
Давай простор влюбленным парам...
. . . . . . . . . . . . . . .
Вот дом - громада. Из сеней
На тротуар и мостовую
Ложится просвет полосой;
Из-под балкона, головой
Курчавясь, кажут грудь нагую
Шесть статуй - шесть кариатид;
Свет газовых рожков скользит
Кой-где по мрамору их тела;
Полураскрыв уста, оне
Прижались к каменной стене,
И никому до них нет дела...
Вот - лестница осаждена...
Идут, сгибаются колена,
Ступенек не видать - одна
С площадки мраморной видна
Тебе знакомая арена:
Звездятся люстры; их кайма
Из хрусталей, как бахрома
Из радужных огней, сверкает;
Раздвинув занавес, ведет
В громадный зал широкий вход,
И тесную толпу стесняет.
Толпа рассыпалась - и вот
Шуршит атлас, пестрят наряды,
Круглятся плечи бледных дам -
Затылки - профили - а там,
Из-за высокой балюстрады,
Уже виднеются певцы,
Артисты-гении, певицы,
Которым пышные столицы
Несут алмазы и венцы.
И ты в толпе - уж за рядами
Кудрей и лысин мне видна
Твоя густая седина;
Ты искоса повел глазами -
Быть узнанным тщеславный страх
Читаю я в твоих глазах...
От русских барынь, от туристов,
От доморощенных артистов
Еще хранит тебя судьба...
Но - чу! гремят рукоплесканья,
Ты дрогнул - жадное вниманье
Приподнимает складки лба;
(Как будто что тебя толкнуло!)
Ты тяжело привстал со стула,
В перчатке сжатою рукой
Прижал к глазам лорнет двойной
И побледнел:
_Она_ выходит...
Уже вдали, как эхо, бродит
Последних плесков гул, и - вот
Хор по струнам смычками водит -
Она вошла - она поет.
О, это вкрадчивое пенье!
В нем пламя скрыто - нет спасенья!
Восторг, похожий на испуг,
Уже захватывает дух -
Опять весь зал гремит и плещет...
Ты замер... Сладко замирать,
Когда, как бы ожив, опять
Пришла любовь с тобой страдать -
И на груди твоей трепещет...
Ты молча голову склонил,
Как юноша, лишенный сил
Перед разлукой...
Но - быть может -
(Кто знает?!) грустною мечтой
Перелетел ты в край родной,
Туда, где все тебя тревожит,
И слава, и судьба друзей,
И тот народ, что от цепей
Страдал и - без цепей страдает...
Повеся нос, потупя взор,
Быть может, слышишь ты - качает
Свои вершины темный бор -
Несутся крики - кто-то скачет -
А там, в глуши, стучит топор -
А там, в избе, ребенок плачет...
Быть может, вдруг перед тобой
Возникла тусклая картина -
Необозримая равнина,
Застывшая во мгле ночной.
Как бледно-озаренный рой
Бесов, над снежной пеленой
Несется вьюга; - коченеет,
Теряясь в непроглядной мгле,
Блуждающий обоз... Чернеет,
Как призрак, в нищенском селе
Пустая церковь; тускло рдеет
Окно с затычкой - пар валит
Из кабака; из-под дерюги
Мужик вздыхает: "Вот-те на!"
Иль "караул!" хрипит со сна,
Под музыку крещенской вьюги.
Быть может, видишь ты свой дом,
Забитый ставнями кругом, -
Гнилой забор - оранжерею -
И ту заглохшую аллею,
С неподметенною листвой,
Где пахнет детской стариной
И где теперь еще, быть может,
Когда луна светла, как день,
Блуждает молодая тень -
Тот бледный призрак, что тревожит
Сердца, когда поет она
Перед толпой, окружена
Лучами славы...
1877
ПОД КРАСНЫМ КРЕСТОМ
Посв. памяти баронессы Ю. П. Вревской
Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах,
Без памяти поднят был с мерзлой земли;
И долго, в шинели изорванной, в ранах,
Меня на скрипучей телеге везли;
Над нами кружились орлы, - ветер стонам
Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам
Стучали копыта измученных кляч,
В плесканьях Думая мне слышался плач.
И с этим Дунаем прощаясь навеки,
Я думал: едва ль меня родина ждет!..
И вряд ли она будет в жалком калеке
Нуждаться, когда всех на битву пошлет...
Теперь ли, когда и любовь мне изменит,
Жалеть, что могила постель мне заменит!..
- И я уж не помню, как дальше везли
Меня то ухабам румынской земли...
В каком-то бараке очнулся я, снятый
С телеги, и - понял, что это - барак;
День ярко сквозил в щели кровли досчатой,
Но день безотраден был, - хуже, чем мрак...
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью,
И, сам искалеченный, тупо глядел
На лица и члены истерзанных тел.
И пыльный барак наш весь день растворялся:
Вносили одних, чтоб других выносить;
С носилками бледных гостей там встречался
Завернутый труп, что несли хоронить...
То слышалось ржанье обозных лошадок,
То стоны, то жалобы на распорядок...
То резкая брань, то смешные слова,
И врач наш острил, засучив рукава...
А вот подошла и сестра милосердья! -
Волнистой косы ее свесилась прядь.
Я дрогнул. - К чему молодое усердье?
"Без крика и плача могу я страдать...
Оставь ты меня умереть, ради бога!"
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что Дал я ей волю и раны промыть, -
И раны промыть, и бинты наложить.
И вот, над собой слышу голос я нежный:
"Подайте рубашку!" и слышу ответ, -
Ответ нерешительный, но безнадежный:
"Все вышли, и тряпки нестиранной нет!"
И мыслю я: Боже! какое терпенье!
Я, дышащий труп, - я одно отвращенье
Внушаю; но - нет его в этих чертах
Прелестных, и нет его в этих глазах!
Недолго я был терпелив и послушен:
Настала унылая ночь, - гром гремел,
И трупами пахло, и воздух был душен...
На грязном полу кто-то сонный храпел...
Кое-где ночники, догорая, чадились,
И умиравшие тихо молились
И бредили, - даже кричали "ура!"
И, молча, покойники ждали утра...
То грезил я, то у меня дыбом волос
Вставал: то, в холодном поту, я кричал:
"Рубашку - рубашку!.." и долго мой голос
В ту ночь истомленных покой нарушал...
В туманном мозгу у меня разгорался
Какой-то злой умысел, и порывался
Бежать я, - как вдруг, слышу, катится гром,
И ветер к нам в щели бьет крупным дождем...
Притих я, смотрю, среди призраков ночи,
Сидит, в красноватом мерцанье огня,
Знакомая тень, и бессонные очи,
Как звезды, сквозь сумрак, глядят на меня.
Вот встала, идет и лицо наклоняет
К огню и одну из лампад задувает...
И чудится, будто одежда шуршит,
По белому темное что-то скользит...
И странно, в тот миг, как она замелькала
Как дух, над которым два белых крыла
Взвились, - я подумал: бедняжка устала,
И если б не крик мой, давно бы легла!..
Но вот, снова шорох, и - снова в одежде
Простой (в той, в которой ходила и прежде),
Она из укромного вышла угла,
И светлым виденьем ко мне подошла -
И с дрожью стыдливой любви мне сказала:
"Привстань! Я рубашку тебе принесла"...
Я понял, она на меня надевала
Белье, что с себя потихоньку сняла.
И плакал я. - Детское что-то, родное,
Проснулось в душе, и мое ретивое
Так билось в груди, что пророчило мне
Надежду на счастье в родной стороне...
И вот, я на родине! - Те же невзгоды,
Тщеславие бедности, праздный застой.
И старые сплетни, и новые моды...
Но нет! не забыть мне сестрицы святой!
Рубашку ее сохраню я до гроба...
И пусть наших недругов тешится злоба!
Я верю, что зло отзовется добром: -
Любовь мне сказалась под Красным Крестом.
1878. Марта 6
* * *
Поэт и гражданин, он призван был учить.
В лохмотьях нищеты живую душу видеть.
Самоотверженно страдающих любить
И равнодушных ненавидеть.
1878
ОПАСЕНИЕ
На праздник ты одна ушла, друг милый мой,
Без горничной, без провожатых,
Ушла - порадовать своею красотой
Людей беспечных и богатых.
Уж поздно... тьма кругом... и напряжен мой слух,
И ум мой полон смутных бредней:
Не твой ли шорох там, где газ давно потух?
Чу! что-то звякнуло в передней!..
Уж поздно... я не сплю - клянусь, не оттого,
Что горячо тебя люблю я
И что не мог бы я заснуть без твоего
Рассказа или поцелуя...
Нет, не из ревности я не смыкаю глаз
И жду тебя не как влюбленный:
Я праздника боюсь - мне страшен поздний чае
И этот город полусонный.
Здесь каждый ждет беды, здесь каждый запер дверь,
Здесь невидимкой между нами
Блуждает нищета, косматая, как зверь,
Дрожит и шарит за дверями.
Быть может, тень ее завистливо глядит
На яркий свет тех самых окон,
Где под напев смычка нога твоя скользит,
Где вьется твой летучий локон.
Ты не нуждаешься благодаря трудам, -
Но для нее и ты богата;
И то, что любишь ты, и то, что свято нам,
Для голодающих не свято...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О, я б не ждал тебя с тревогой и тоской,
Об этом не было б и речи,
Когда б у каждого, в семье его родной,
Горели праздничные свечи!
<1878>
* * *
Глаза и ум, и вся блестишь ты,
Невзгод житейских далека...
И молча взорам говоришь ты,
Как ночью пламень маяка...
Но я, пловец, завидя пламень,
Своим спасеньем дорожу
И, обходя подводный камень,
От блеска дальше ухожу...
Вот, если б я волной был шумной -
Ветрам послушною волной,
С какой бы страстью вольнодумной
Примчался я к твоим стопам,
Чтоб хоть на малое мгновенье
Взыграть - разбиться и - слезам
Дав волю, выплакать забвенье
Своим безумствам и страстям.
<1882>
* * *
Я умер, и мой дух умчался в тот эфир,
Что соткан звездными лучами;
Я не могу к тебе вернуться в пыльный мир
С его пороком и цепями.
Прощай! Ты слышишь дня однообразный гул,
И для тебя он скучно-светел;
Но день твой предо мной как молния мелькнул
И в нем тебя я не заметил.
Ты видишь, ночи тень идет на смену дня;
Но я твоей не вижу ночи;
Какое ж дело мне, ты любишь ли меня
Или другому смотришь в очи...
Я на земле постиг изменчивость страстей:
Смерть погасила жар недужный...
Не бойся ж ревности и не проси моей
Взаимности, тебе ненужной...
<1882>
К ПОРТРЕТУ
Она давно прошла, и нет уже тех глаз,
И той улыбки нет, что молча выражали
Страданье - тень любви, и мысли - тень печали.
Но красоту ее Боровиковский спас.
Так часть души ее от нас не улетела,
И будет этот взгляд и эта прелесть тела
К ней равнодушное потомство привлекать,
Уча его любить, страдать, прощать, молчать.
Январь 1885
КОНЕЦ 1880-х - 1890-е ГОДЫ
ПАМЯТИ С. Я. НАДСОНА
(19 января 1887 г.)
Он вышел рано, а прощальный
Луч солнца в тучах догорал;
Казалось, факел погребальный
Ему дорогу освещал:
В темь надвигающейся ночи
Вперив задумчивые очи,
Он видел - смерть идет...
Хотел
Тревоги сердца успокоить
И хоть не мог еще настроить
Всех струн души своей, - запел.
И был тот голос с нервной дрожью,
Как голос брата, в час глухой
Подслушан пылкой молодежью
И чуткой женскою душой.
Без веры в плод своих стремлений,
Любя, страдая, чуть дыша,
Он жаждал светлых откровений,
И темных недоразумений
Была полна его душа.
И ум его не знал досуга:
Поэта ль, женщину иль друга
Встречал он на пути своем, -
Рой образов боролся в нем
С роями мыслей неотвязных.
. . . . . . . . . . . . .
Рассудку не хватало слов...
И сердце жаждало стихов,
Унылых и однообразных,
Как у пустынных берегов
Немолчный шум морских валов.
Томил недуг и - вдохновенье
Томило до изнеможенья:
Недаром, из страны в страну
Блуждая, он искал спасенья,
И, как эмблему возрожденья,
Любил цветущую весну.
Но паче всех благоуханий
И чужеземных алтарей
Поэт тревожных упований
И сокрушительных идей
Любил, среди своих блужданий,
Отчизну бедную свою:
Ее метелями обвеян,
Ее пигмеями осмеян,
Он жить хотел в ее краю,
И там, под шум родного моря,
В горах, среди цветущих вилл,
Чтоб отдохнуть от зол и горя,
Прилег - и в боге опочил.
Спи с миром, юноша-поэт!
Вкусивший по дороге краткой
Все, что любовь дает украдкой,
Отраву ласки и клевет,
Разлуки гнет, часы свиданий,
Шум славы, гром рукоплесканий,
Насмешку, холод и привет...
Спи с миром, юноша-поэт!
24 января 1887
ПАМЯТИ В. М. ГАРШИНА
Вот здесь сидел он у окна,
Безмолвный, сумрачный: больна
Была душа его - он жался
Как бы от холода, глядел
Рассеянно и не хотел
Мне возражать, - а я старался
Утешить гостя и не мог.
Быть может, веры в исцеленье
Он жаждал, а не утешенья;
Но где взять веры?! Слово "бог"
Мне на уста не приходило;
Молитв целительная сила
Была чужда обоим нам,
И он ко всем моим речам
Был равнодушен, как могила,
Как птица раненая, он
Приник - и уж не ждал полета;
А я сказал ему, чтоб он
Житейских дрязг порвал тенета,
Чтоб он рванулся на простор -
Бежал в прохладу дальних гор,
В глушь деревень, к полям иль к морю,
Туда, где человек в борьбе
С природой смело смотрит горю
В лицо, не мысля о себе...
Он воспаленными глазами
Мне заглянул в глаза, руками
Закрыл лицо и не шутя
Заплакал горько, как дитя.
То были слезы без рыданья,
То было горе без названья,
То были вздохи без мечты -
В сетях любви и пустоты,
В когтях завистливого рока,
Он был не властен над собой;
Ни жить не мог он одиноко,
Ни заодно брести с толпой.
И думал я: "Поэт! - больное
Дитя? Ужель в судьбе твоей
Есть что-то злое, роковое,
Неодолимое!.."
С тех пор прошло немало дней;
Я слышал от его друзей,
Что он в далекий путь собрался
И стал заметно веселей;
Но беспощадный рок дождался
Его на лестнице крутой
И сбросил...
Странный стук раздался...
Он грохнулся и разметался,
Изломанный, полуживой, -
И огненные сновиденья
Его умчали в край иной.
Без крика и без сожаленья
Покинул он больной наш свет;
Его не восторгал он - нет!..
В его глазах он был теплицей,
Где гордой пальме места нет,
Где так роскошен пустоцвет,
Где пойманной, помятой птицей,
Не веря собственным крылам,
Сквозь стекла потемневших рам,
Сквозь дымку чадных испарений
Напрасно к свету рвется гений,
К полям, к дубровам, к небесам...
28 марта 1888
* * *
Для сердца нежного и любящего страстно
Те поцелуи слаще всех наград,
Что с милых робких губ похищены украдкой
И потихоньку отданы назад.
Но к обладанью нас влечет слепая сила,
Наш ум мутит блаженства сладкий яд:
Слезами и тоской отравленная чаша
Из милых рук приходит к нам назад.
Не всякому дано любви хмельной напиток
Разбавить дружбы трезвою водой,
И дотянуть его до старости глубокой
С наперсницей, когда-то молодой.
1888
В АЛЬБОМ Г... В...
И дождь прошумел, и гроза унялась,
А капли все падают, падают...
Смыкаю глаза я, ночник мой погас,
Но прежние грезы в полуночный час
Не радуют душу, не радуют...
И дрогнет душа, потому что она
Несет две утраты тяжелые:
Утрату любви, что была так полна
Блаженных надежд в дни, когда мать-весна
Дарила ей грезы веселые;
Другая утрата - доверчивый взгляд
И вера в людей - воспитавшая
Святую мечту, что всем людям я брат,
Что знанье убьет растлевающий яд
И к свету подымет все падшее.
1888
В ГОСТЯХ У А. А. ФЕТА
Тщетно сторою оконной
Ты ночлег мой занавесил, -
Новый день, румян и весел,
Заглянул в мой угол сонный.
Вижу утреннего блеска
Разгоревшиеся краски.
И не спрячет солнца ласки
Никакая занавеска...
Угол мой для снов не тесен
(если б даже снились боги...)
Чу! меня в свои чертоги
Кличет Муза птичьих песен.
Но как раб иной привычки,
Жаждущий иного счастья,
Вряд ли я приму участье
В этой птичьей перекличке!..
Д. Воробьевка. 12 июня 1890
В ОСЕННЮЮ ТЕМЬ
(Отрывок)
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
Вечера настали мглистые -
Отсырели камни мшистые;
И не цветиками розовыми,
Не листочками березовыми,
Не черемухой в ночном пару,
Пахнет, веет во сыром бору -
Веет тучами сгустившимися,
Пахнет липами - свалившимися,
Или мокрых листьев ворохом;
Тишина пугает шорохом...
Только там, за речкой тинистою,
Что-то злое и порывистое
С гулом по лесу промчалося,
Словно смерти испугалося...
Что со мной!.. Чего спасительного
Или хоть бы утешительного
Ожидать от лесу темного,
В сон и холод погруженного?
Пусть другой тут с горя топится!.
Сердце жить еще торопится...
Чувство тайное, весеннее.
Будь смелей и откровеннее -
Выручай свою возлюбленную,
Злыми сплетнями погубленную!
Пусть ее - мою красавицу,
Сироту и бесприданницу -
Силой выдали за пьяницу...
Знаю я тебя, пиявицу,
Моего лихого ворога!!
Ты купил ее недорого, -
Только я возьму недешево -
Ничего не жди хорошего!..
<1890>
* * *
По торжищам влача тяжелый крест поэта,
У дикарей пощады не проси, -
Молчи и не зови их в скинию завета
И с ними жертв не приноси.
Будь правды жаждущих невольным отголоском,
Разнузданных страстей не прославляй
И модной мишуры за золото под лоском
Блестящих рифм не выдавай.
И если чернь слепа, не жаждет и не просит,
И если свет - к злу равнодушный свет
Надменно, как трофей, свои оковы носит, -
Знай, что для них поэта нет...
<1891>
В НОВЫЙ ДОМ
Из храма, где обряд венчальный
Связал их жребий и сердца,
В свой новый дом, с зеркальной спальной,
Он вез ее из-под венца.
И колыхалася карета,
И жутко было им вдвоем:
Ей - в красоте полурасцвета -
Ему - с поблекнувшим лицом.
Не зимний холод, - желтый глянец
Ей непривычного кольца
Сгонял пленительный румянец
С ее "поникшего лица...
И колыхалася карета;
И, дар обычной суеты, -
Оранжерейного букета
С ней дрогли пышные цветы.
- Мечты, куда вы улетели?! -
Злой дух ей на ухо шептал...
Колеса по снегу скрипели -
И ветер след их заметал.
Метель недаром разыгралась,
Недаром меркли фонари;
Он ласки ждал, - она боялась
Дожить до утренней зари.
И как надежда - как свобода
От позолоченных цепей,
Как смерть - предчувствие развода
Таилось на сердце у ней.
1893
МГНОВЕНИЯ
...Неведомый и девственный родник,
Святых и чистых звуков полный.
М. Лермонтов
В дни ль уединения
Скучного, досужного,
Или в час томления, -
В час, когда надменное
И не откровенное
Сердце снова мается,
Редко, но случается,
Что наш ум подавленный
Жизнью подневольною,
Рабскою работою,
Или обесцвеченный
Суетной заботою,
Вдруг, как бы встревоженный
Искрой откровения,
Чутко ждет иль чувствует,
Что вот-вот подкрадется
То, что в нем отсутствует, -
Нечто вдохновенное,
В красоту повитое,
Всем сердцам присущее,
Всеми позабытое,
Нечто несомненное,
Вечно неизменное,
Даст нам успокоиться -
Промелькнет и скроется!
Ночью ль благодатною,
В сладкий час свидания,
В утро ль ароматное,
Свежее, согретое
Лаской расставания,
Как ни очарованы
Мы земной усладою,
Как мы ни спасаемся
В миг самозабвения
От самосознания,
Все ж мы просыпаемся,
Счастьем удрученные,
С чувством сожаления
Или сострадания:
То над нами носится
Тень воспоминания,
Или в душу просится
Смутное предчувствие
Близкого, обидного
Разочарования.
И тогда случается,
К сердцу приласкается
Чувство беспредельное,
Светлое, далекое,
Счастье неизменное,
Нечто беспечальное
Вечно идеальное,
Даст нам успокоиться -
Промелькнет и скроется!
Июль, 1897. Райвола
* * *
И любя и злясь от колыбели,
Слез немало в жизни пролил я;
Где ж они - те слезы? Улетели,
Воротились к Солнцу бытия.
Чтоб найти все то, за что страдал я,
И за горькими слезами я
Полетел бы, если б только знал я,
Где оно - то Солнце бытия?..
<1898>
В засуху
Все жаждет, истомясь от зною;
Все вопиет: дождя, дождя.
И рады все, что солнце мглою
Покрылось, сумрак наводя.
Влачится туч густых завеса,
Грозя нам ливнем и пыля;
Из-за синеющего леса
Прохладой веет на поля.
Шуршит соломой рожь сухая,
Пыль зарывается в кусты, -
И только капля дождевая
Одна спадает с высоты.
Дождя, дождя!.. Ужель обманут
Нас громовые голоса,
С земли колосья не привстанут
И не омоются леса?
Увы! Грозы насмешка злая,
Громовый хохот над землей!..
К чему нам капля дождевая!
Что значит капля в этот зной!..
Молниеносной тучи глыба
Перевалила за леса,
Никто не скажет ей спасибо,
С упреком глядя в небеса.
Ушла!.. Но где над злом победа?
В чем торжество? Все тот же зной... -
И не осталось даже следа
От бедной капли дождевой...