Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Ранний батюшка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВѢНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

  

РАННІЙ БАТЮШКА.
Разсказъ.

I.

   Ранняя обѣдня кончилась въ седьмомъ часу. По лѣтнему времени богомольцевъ было совсѣмъ мало, и староста Семенъ Ефремычъ кивкомъ головы показалъ о. Ивану на двѣ кучки мѣдяковъ, стоявшихъ отдѣльно на его старостинскомъ прилавкѣ: это была вся лепта пастырю.
   -- Что же, и это деньги,-- замѣтилъ съ улыбкой о. Иванъ.
   Псаломщикъ Попоновъ былъ другого мнѣнія и хмуро молчалъ.
   -- Ничего, потерпите до осени, батюшка, когда народъ соберется въ Москву со всѣхъ сторонъ,-- утѣшалъ староста, подсчитывая свою свѣчную выручку.-- Лѣтомъ-то у насъ въ Москвѣ, какъ въ угарной избѣ. Мода завелась на дачи разъѣзжаться. Ну, господа по имѣньямъ да по дачамъ, а за ними моду приняли и другіе мелкопитающіе народы.-- На что наши купцы, и тѣ на дачи потянулись. Вотъ и не стало кому Богу молиться...
   О. Ивану нравилось, какъ говорилъ Семенъ Ефремычъ -- обстоятельно, разсудительно. Ему было подъ шестьдесятъ, но для своихъ лѣтъ онъ замѣчательно сохранился, и въ бородѣ едва сквозила старческая сѣдина. Одѣвался онъ по-старинному -- въ длиннополый сюртукъ, шею туго заматывалъ шелковой косынкой, носилъ сапоги бутылками и суконный картузъ. У него гдѣ-то была желѣзная торговля около Ильянки, и черезъ псаломщика о. Иванъ зналъ, что Семенъ Ефремычъ человѣкъ съ капиталомъ, хотя и скрывалъ послѣднее обстоятельство. Вообще человѣкъ обстоятельный, строгій и богомольный. Между прочимъ, о. Ивану нравилось въ немъ больше всего то, что онъ походилъ на одного рязанскаго купца, которому онъ продавалъ хлѣбъ.
   -- Ничего, подсядемъ,-- еще разъ согласился о. Иванъ.
   Старостѣ, въ свою очередь, правился отецъ Иванъ, какъ настоящій деревенскій батюшка. Древній человѣкъ, за семьдесятъ годовъ, а не хочетъ чужой хлѣбъ ѣсть. Нравился Семену Ефремычу и покладистый характеръ о. Ивана, и его добродушіе, и даже костюмъ -- вотъ этотъ старый-старый подрясникъ съ заплатками на локтяхъ и выцвѣтшая люстриновая ряска, по оплечью вся рыжая, и разношенная, широкополая, настоящая поповская шляпа, и деревенской работы тяжелые сапоги. Не то, что московскіе шелковые попы, которые носятъ по-штатски, на выпускъ, крахмальные воротнички и совсѣмъ гражданскія шляпы.
   -- Сынка скоро поджидать будете, о. Иванъ?-- проговорилъ Семенъ Ефремычъ, когда о. Иванъ протянулъ руку проститься.
   -- Не скоро еще, Семенъ Ефремычъ... За границу онъ уѣхалъ.
   -- Человѣкъ извѣстный по Москвѣ и даже весьма... Въ коляскѣ ѣздитъ и собственнаго рысака имѣетъ. У кучера на спинѣ часы... Все въ аккуратѣ, какъ слѣдуетъ настоящему барину.
   О. Иванъ улыбался и вздыхалъ, когда говорилъ о сынѣ. Давненько онъ не видалъ его, лѣтъ съ двадцать, пожалуй, теперь и не узнать... Когда старикъ вышелъ изъ церкви, псаломщикъ Кононовъ улыбнулся.
   -- Нечего сказать, хорошъ сынокъ,-- замѣтилъ онъ,-- самъ на рысакахъ жаритъ, а родитель на своихъ на двоихъ...
   -- Не наше это дѣло,-- строго отвѣтилъ староста.-- Удивляюсь только одному, сколько въ тебѣ этой самой злости... Ну, какое намъ дѣло?
   -- Я такъ, къ слову... Старику ужъ пора на покой.
   -- И то на покоѣ. Свои тридцать пять лѣтъ выслужилъ и пенсію получаетъ...
   Псаломщикъ фыркнулъ.
   -- Хороша пенсія: три съ полтиной въ мѣсяцъ. Хорошую курицу впору накормить!..
   -- А много ли старичку нужно?-- заговорилъ староста, разсерженный этимъ глупымъ смѣхомъ.-- Онъ еще въ силѣ и вполнѣ можетъ для Господа Бога потрудиться.
   О, Иванъ, выходя изъ церкви, всегда останавливался на паперти и изъ-подъ руки смотрѣлъ на Москву. Церковь стояла на пригоркѣ, и весь городъ былъ какъ на ладони, съ его глубокимъ переплетомъ улицъ, каменными глыбами громадныхъ новыхъ домовъ и безчисленными церквами. Сейчасъ свѣтило яркое лѣтнее солнце, и надъ городомъ сгущалась пыльная, тяжелая мгла. Деревенскій старичокъ-священникъ былъ въ Москвѣ въ первый разъ и не могъ насмотрѣться.
   -- Благодать!..-- шепталъ онъ восторженно.
   Послѣ службы о. Иванъ не торопился къ чаю, хотя самоваръ уже ждалъ его на столѣ. Онъ нарочно дѣлалъ крюкъ по бульвару, чтобы пройти мимо того дома, въ которомъ жилъ его сынъ. Домъ былъ отличный, недавно построенный, со всѣми прихотями богатаго московскаго барства. Съ бульвара о. Иванъ сворачивалъ на тротуаръ, чтобы пройти мимо подъѣзда и прочитать прибитую къ массивнымъ дубовымъ дверямъ дощечку: Сергѣй Ивановичъ Августовъ. Это удовольствіе можно было позволить себѣ только рано утромъ, пока не было въ сосѣднемъ подъѣздѣ усатаго и толстаго швейцара. Разъ онъ поймалъ о. Ивана на мѣстѣ преступленія и строго спросилъ;
   -- Вамъ кого нужно, батюшка?
   -- А я такъ... да...
   -- Сергѣй Иванычъ за границей... Можетъ, вы по дѣлу?
   -- Да, есть маленькое дѣльце, только оно успѣется...
   Швейцаръ иронически посмотрѣлъ на ранняго батюшку и отвернулся.
   Про себя о. Иванъ называлъ этотъ домъ "Сережинымъ домомъ" и часто любовался имъ. Ужъ гдѣ же и жить умнымъ людямъ, какъ не въ Москвѣ? Вотъ Сережу и Степанъ Ефремычъ знаетъ, и швейцаръ, и городовой на углу бульвара. Самую Москву о. Иванъ особенно любилъ потому, что въ ней жилъ Сережа. Здѣсь онъ учился, здѣсь началъ служить и здѣсь вышелъ въ люди. Однимъ словомъ, Москва его сдѣлала настоящимъ человѣкомъ.
   -- Остается еще сорокъ семь денъ, когда пріѣдетъ Сережа,-- считалъ онъ, подходя къ своей квартирѣ въ одномъ изъ кривыхъ переулковъ, какъ ручейки впадавшихъ въ Поварскую.-- Да, скоро...
   Пріѣхавъ въ Москву, о. Иванъ не рѣшился остановиться прямо у сына, чего ему не совѣтовалъ и племянникъ о. Георгій, молодой да изъ раннихъ, академикъ и законоучитель въ женскомъ институтѣ. О. Георгій уѣзжалъ на лѣто на Кавказъ отдохнуть и пригласилъ старика-дядю замѣнить пока его, тѣмъ болѣе, что состоявшій раньше при ихъ церкви ранній батюшка скончался, и его мѣсто оставалось свободнымъ. По указанію о. Георгія, старикъ остановился у просвирни Анны Александровны, приходившейся ему какой-то родственницей по женѣ о. Георгія. Старушка жила въ церковномъ домѣ и рада была жильцу. Все же не одна, да и заработаетъ малую толику, а можетъ, о. Иванъ и совсѣмъ останется въ Москвѣ,-- тогда еще будетъ лучше.
   Самоваръ, дѣйствительно, кипѣлъ на столѣ, когда о. Иванъ вошелъ въ свою комнату.
   -- Богъ милость прислалъ, Анна Александровна,-- поздоровался о. Иванъ, снимая ряску и смахивая съ нея платкомъ пыль.
   -- Покорно благодарю, о. Иванъ,-- пѣвуче отвѣтила старушка изъ сосѣдней комнаты, гдѣ управлялась у русской печи.
   Это была худенькая старушка, по-старинному повязывавшая голову темнымъ старушечьимъ платкомъ съ бѣлыми горошинами... Сморщеннее, потемнѣвшее лицо глядѣло еще живыми глазами, и его портилъ только беззубый, ввалившійся ротъ. У Анны Александровны вѣчно-что-нибудь болѣло, и она вѣчно лѣчилась какими-то домашними таинственными средствами. Къ ней часто заходили такія же старушки, страдавшія такими же болѣзнями. Онѣ пили вмѣстѣ кофе съ гущей и дѣлились московскими вѣстями. А Москва велика, было о чемъ поговорить. Можетъ-быть, даже репортеры московскихъ газетъ не знали такъ Москву, какъ вотъ эти старушки, которымъ, кажется, и дѣла-то ни до кого не было. Пріѣхавшій изъ Рязанской губерніи о. Иванъ служилъ тоже темой для самаго тщательнаго изслѣдованія, и его прошлое, настоящее и будущее было подвергнуто безпощадному анализу. Кстати были наведены самыя подробныя справка и относительно Сережи, причемъ знаменитый московскій дѣлецъ не былъ одобренъ.
  

II.

   Напиться послѣ обѣдни чайку для о. Ивана представляло величайшее наслажденіе. А тутъ еще и просвирка московская, бѣлая, мягкая, душистая. Усаживаясь къ своему столику у окна, старикъ чувствовалъ себя какъ будто дома, хотя дома, чай былъ не всегда, особенно когда учились дѣти и когда приходилось беречь каждый грошъ. А тутъ хоть весь самоваръ выпей одинъ...
   -- Анна Александровна, чайку чашечку?-- проговорилъ о. Иванъ, вытирая потъ "съ чела" послѣ третьяго стакана.
   -- Сейчасъ...
   Старушка успѣла управиться со своей стряпней и знала впередъ, что ранній батюшка пригласитъ ее "на чашку чаю". Она наскоро пріодѣлась а вышла.
   -- Садитесь, пожалуйста, матушка.
   -- Благодаримъ покорно.
   -- А ужъ чайку налейте сами, милая... Какъ-то не привыкъ я къ этому, да и не мужское это дѣло... Бывало, покойница-жена все дѣлала сама. И все говорила покойница: "Вотъ выслужишь пенсію, тогда къ сыну въ Москву поѣдемъ". А Господь и не привелъ... Мысли-то за горами, а смерть за плечами...
   -- Ужъ пять лѣтъ, какъ матушка кончилась? То-то, поди, тосковала, что не увидитъ сынка!.. Одинъ вѣдь онъ у васъ, какъ перстъ.
   -- Что дѣлать, такъ Богу угодно...
   -- Это ужъ дѣйствительно... А все-таки жаль.
   Анна Александровна пила чай въ прикуску и каждый разъ поворачивала выпитую чашку вверхъ дномъ. О. Ивану, несмотря на всю его деревенскую простоту, казалось, что она какъ будто чего-то не договариваетъ, хотя ему и было пріятно, когда находила рѣчь о Сережѣ.
   -- Двѣ съ половиной тыщи за квартиру платитъ,-- разсказывала Анна Александровна.-- Да... Нельзя, потому какъ женился онъ на внучкѣ князя Ашметьева. Настоящій былъ князь, и Сергѣю Иванычу нельзя себя оказать ниже. Строгая дама Варвара Петровна и весь домъ держитъ въ струнѣ. Сама-то она больше за границей проживаетъ, на теплыхъ водахъ, все лѣчится, а дома правитъ старая нянька, старуха девяноста лѣтъ. Грушей ее звать... Злющая старуха. Ну, а Сергѣй Иванычъ больше по своимъ дѣламъ.
   О. Иванъ слушалъ все, немного склонивъ голову набокъ. Не любилъ онъ этихъ бабьихъ пересудовъ и бабьихъ шопотовъ.
   -- Добрый Сергѣй-то Иванычъ,-- не унималась Анна Александровна.-- Да и дома-то только спитъ... А у меня есть знакомая этой самой Груши, жена, значитъ, старшаго дворника. Гаврилы Ермолаича. На вѣстяхъ все дѣло, какъ, и что, и къ чему.
   Не нравились подобные разговоры о. Ивану, и онъ старался отмалчиваться. Удивительно только, откуда все это бабы вызнаютъ. Какъ на блюдечкѣ поднесутъ всю подноготную.
   Анна Александровна замѣтила, что сегодня о. Иванъ какъ-то особенно упорно молчалъ, хмурилъ брови и моргалъ глазами. Кажется, ужъ она-то его не обидѣла... Сдѣлайте милость, для него же хлопотала, а онъ фыркаетъ...
   -- Передъ вами служилъ о. Яковъ раннимъ батюшкой,-- тянула Анна Александровна.-- Конечно, не мое дѣло, а вышло такое же подобное... Значитъ, у него была дочь, ну, вышла замужъ за аптекаря...
   -- Достоуважаемая Анна Александровна, оставьте!..-- просилъ о. Иванъ.-- Не наше дѣло... Изъ семьи соръ не выносятъ... А что касается Сережи, такъ вѣдь я его двадцать лѣтъ не видалъ.
   -- Вотъ, вотъ, и тамъ такъ же было! Тоже двадцать лѣтъ... А старикъ пріѣдетъ -- дома нѣтъ, напишетъ письмо -- отвѣта нѣтъ. Москва матушка, кого хочешь, того и затемнитъ. Изступленіе ума...
   Сегодня, какъ и всегда, эти разговоры кончились о. Георгіемъ. Анна Александровна расписала его въ лучшемъ видѣ, какъ новаго батюшку, который все по-новому дѣлаетъ.
   -- Сама изъ духовнаго званія и могу вполнѣ понимать, что и къ чему,-- увѣряла старушка.-- Родной человѣкъ, а только не то... Ласковый, привѣтливый, вотъ-вотъ на мелкія части разсыплется... А все не то. Ученый онъ, умный, а прежде какъ будто и лучше было.
   У Анны Александровны на всякій случай былъ свой примѣръ. "Вотъ точно такой случай вышелъ въ Таганкѣ", и т. д. "А въ прошломъ году въ Замоскворѣчьѣ одинъ купецъ тоже рыбной костью подавился, а въ Грузинахъ одна дьяконица тройни родила". Конечно, ближе всего для Анны Александровны были интересы своего духовнаго круга, и она наперечетъ знала почти всѣхъ московскихъ поповъ и дьяконовъ.
   -- Охъ, ужъ наши московскіе-то попы! И не выговоришь,-- повторяла она, качая головой.-- Ну, которые старики, такъ тѣ по-правильному живутъ, по старинѣ... А вотъ молодые-то, такъ и не примѣнишь ихъ ни къ чему. Вѣдь совсѣмъ молодой, а глаза-то все ищутъ, все ищутъ... И все-то имъ мало, и ничего-то они не боятся. Прежде, бывало, гдѣ-нибудь на Пречистенкѣ или на Поварской въ настоящемъ барскомъ домѣ попа и сѣсть не пригласятъ, а нашъ о. Георгій очень даже свободно спорится съ самыми настоящими господами. Совсѣмъ безстрашные попы начались... А службу все полегче стараются сдѣлать, чтобы барынь не утомить. Прежде протопопы по пятымъ этажамъ ходили съ молитвой, а нынче все ранніе батюшки за нихъ службу по приходу служатъ. Ну, а раннему батюшкѣ какая цѣна: дали ему рубль, а то и полтину.
   Благодаря женской болтливости хозяйки, о. Иванъ въ теченіе какого-нибудь одного мѣсяца зналъ московское духовенство обстоятельно, точно жилъ всю жизнь въ Москвѣ. Конечно, почтенная Анна Александровна иногда увлекалась и страдала слабостью украшать слогъ за свой личный счетъ, но и за вычетомъ этихъ вставочныхъ элементовъ получалась яркая и характерная картина. Раздумавшись о собственномъ прошломъ, о. Иванъ только вздыхалъ. Охъ, сколько онъ всякой бѣды хлебнулъ на своемъ вѣку!.. Приходъ бѣдный, народъ голодный, только и выручала своя крестьянская работа. Поработалъ въ свое время и Сережа, когда пріѣзжалъ на каникулы домой. Очень даже хорошо косилъ. А тутъ въ Москвѣ совсѣмъ другое. Впрочемъ, о. Иванъ не желалъ завидовать другимъ, считая это грѣхомъ.
   -- Нѣтъ, не ропщу, Анна Александровна,-- говорилъ онъ.-- Если бы пришлось родиться снова и выбирать службу,-- опять пошелъ бы въ свою Рязанскую губернію.
   Сегодня велись за чаемъ обычные разговоры, и, когда все уже было кончено, Анна Александровна вдругъ спохватилась.
   -- Да что же это я? Послѣдняго ума рѣшилась, старуха... Да не глупая ли!.. Даве бѣгу утромъ въ мелочную лавочку, а въ воротахъ чуть лбомъ не стукнулась съ почтальономъ, а онъ мнѣ письмо подаетъ. Ни отъ кого я писемъ не получала отродясь и даже испугалась. А письмо-то вамъ, о. Иванъ... Ахъ, я, глупая, глупая!..
   О. Иванъ тоже не получалъ писемъ по цѣлымъ годамъ и сильно взволновался. Какъ на грѣхъ, письмо куда-то запропастилось, и Анна Александровна едва его нашла.
   -- Вотъ оно, отецъ Иванъ... Ахъ, какой грѣхъ вышелъ!..
   По привычкѣ старыхъ людей, о. Иванъ предварительно осмотрѣлъ письмо съ внѣшней стороны, потомъ надѣлъ круглыя очки въ мѣдной оправѣ и ножичкомъ вскрылъ конвертъ. Письмо было отъ о. Георгія, который извѣщалъ изъ Кисловодска, что Сергѣй Иванычъ изъ-за границы пріѣхалъ туда лѣчиться и скоро вернется въ Москву, куда его "призываютъ дѣла".
   -- Что же самъ-то Сергѣй Иванычъ не написалъ?-- замѣтила Анна Александровна.-- Слава Богу, грамотный. О. Георгій страсть любитъ письма писать.
   О. Иванъ ничего не отвѣтилъ, а только поджалъ губы и подавленно вздохнулъ. Онъ разсердился на неумѣстное вмѣшательство Анны Александровны въ его личныя дѣла. Какое ей дѣло до Сережи? Человѣкъ, можетъ-быть, по горло заваленъ срочной работой, а онъ, о. Иванъ, подождетъ. Некуда торопиться.
  

III.

   Лѣто прошло быстро, наступала осень, а Сергѣй Ивановичъ все еще не вернулся къ Москву. На Кавказѣ все лѣто онъ пилъ какія-то воды, а осенью пріѣхалъ въ Крымъ, чтобы провести сезонъ въ Ялтѣ. О. Георгій пріѣхалъ въ августѣ и много разсказывалъ о Кавказѣ. Это былъ совсѣмъ еще молодой священникъ, любезный и ловкій. О. Иванъ почему-то его побаивался, какъ вообще всю жизнь боялся всякаго начальства. Одно ужъ то, что о. Георгій кончилъ академію, чего стоило. О. Иванъ едва кончилъ въ семинаріи философію и на этомъ основаніи чувствовалъ себя передъ академикомъ сущимъ ничтожествомъ. Помилуйте -- академикъ... Можетъ быть впослѣдствіи архіереемъ, хотя Анна Александровна въ послѣднемъ и сомнѣвалась.
   -- Сергій Иванычъ скоро пріѣдетъ,-- утѣшалъ о. Георгій своего старика-дядю.-- Ему нужно отдохнуть послѣ зимней работы. Человѣкъ громаднаго ума, и нервы начинаютъ пошаливать...
   -- А что такое нервы, отецъ Георгій?-- недоумѣвалъ о. Иванъ.-- Какая-нибудь новая, модная болѣзнь?
   -- Сіе можно понимать двояко, дядюшка: и болѣзнь такая есть, съ одной стороны, а съ другой... Видали вы ребячью игрушку, паяца, какъ онъ прыгаетъ на ниточкахъ? Вотъ и въ человѣкѣ проведены такія же ниточки, и онъ тоже прыгаетъ, когда его потянутъ за такую ниточку.
   О. Георгій старался выражаться понятнѣе и любилъ прибѣгать къ сравненіямъ. На стараго деревенскаго попа онъ смотрѣлъ, какъ на большого ребенка.
   Въ теченіе трехъ-четырехъ мѣсяцевъ о. Иванъ "вызналъ" Москву, и чѣмъ дальше подвигалось это знаніе, тѣмъ страшнѣе ему дѣлалось. Господи, какъ страшно живутъ люди!.. По обязанностямъ священника ему приходилось посѣщать и барскія палаты и купеческія хоромины, а главнымъ образенъ, конечно, подвалы и чердаки, гдѣ ютилась столичная бѣдность и гдѣ его духовная помощь была особенно нужна. Много онъ насмотрѣлся на своемъ вѣку на деревенскую бѣдность, но это было не то. Тамъ, въ деревнѣ, оставалась какая-нибудь надежда впереди, а здѣсь не было даже завтрашняго дня. Рядомъ безумная и безсмысленная роскошь и рядомъ безнадежная нищета. Каждый громадный московскій домъ начиналъ казаться о. Ивану каменнымъ чудовищемъ, которое давило эту подвальную бѣдность своими богатыми этажами. Какія слезы онъ видѣлъ, какое rope, какую безвыходную нужду!.. И это въ каждомъ домѣ, на каждой улицѣ. А больше всего старика удивляло то, что богатые люди относились къ окружавшей ихъ бѣдности совершенно безучастно. Одинъ почтенный старичокъ откровенно объяснялъ о. Ивану, что вѣдь всѣмъ не поможешь.
   -- Никакого капиталу не хватитъ, батюшка. Каждый ужъ самъ о себѣ долженъ заботиться.
   -- Да, конечно...-- соглашался о. Иванъ, хотя по-своему и думалъ совершенно иначе.
   Онъ какъ-то пересталъ понимать многое, что творилось у него сейчасъ передъ глазами, и даже началъ сомнѣваться въ томъ, правильно ли идутъ его собственныя мысли. Можетъ-быть, купецъ и правъ... Пробовалъ о. Иванъ заводить разговоры на эту тему со старостой Семеномъ Ефремычемъ, какъ настоящимъ, кореннымъ москвичомъ, но тотъ отдѣлывался неопредѣленными отвѣтами.
   -- Не нами вся эта музыка налажена, о. Иванъ, не нами и кончится... А промежду прочимъ всѣ мы, дѣйствительно, люди весьма грѣшные...
   Подумавъ немного. Семенъ Ефремычъ прибавлялъ уже другимъ тономъ:
   -- И всѣ мы помремъ, о. Иванъ, а только мало кто объ этомъ самомъ имѣетъ свое понятіе...
   Староста постоянно думалъ о смерти, и эта мысль преслѣдовала его въ разныхъ формахъ.
   По своей службѣ о. Иванъ познакомился съ другими ранними батюшками, которые служили, какъ и онъ, раннія обѣдни. Все это были сельскіе священники изъ смежныхъ губерній, выслужившіе свой пенсіонный срокъ, и большинство изъ нихъ -- бобыли. Сельскія матушки перемерли, оперившіеся поповичи и поповны разлетѣлись въ разныя стороны, старыя гнѣзда опустѣли... Приходилось кормиться въ Москвѣ на подножномъ корму. Всѣ эти ранніе батюшки походили одинъ на другого, какъ монеты одного чекана, и всѣ даже одѣвались одинаково,-- тѣ же выцвѣтшія люстриновыя ряски, тѣ же подрясники съ заплатами, тѣ же деревенской работы тяжелые сапоги. Въ общемъ, выражаясь техническимъ языкомъ, это былъ отработанный паръ сельскаго священства, добре потрудившійся на родныхъ нивахъ и словомъ и дѣломъ.
   Ранніе батюшки, встрѣчаясь, любили поговорить и вспомнить старинку. "А вотъ у насъ въ Тульской губерніи были приходы -- умирать не надо!" -- "А наша Калужская губернія плохая" и т. д. Старики вспоминали свои покинутыя гнѣзда, вздыхали и подолгу говорили о томъ, какъ будутъ люди послѣ нихъ жить. Квартиры -- приступу нѣтъ, дрова -- не подходи, харчъ -- страшно и подумать, за все подавай круглую копеечку, да все купи... По деревнямъ и то вездѣ смута идетъ, всякій хочетъ лучше другого жить, да еще похвастаться, вотъ, молъ, какіе мы есть отличные люди. Въ этихъ разговорахъ доставалось и Москвѣ-матушкѣ.
   -- Весь развратъ изъ Москвы идетъ,-- судачили батюшки.-- Въ Москвѣ дрова рубятъ, а въ деревню щепки летятъ...
   О настоящихъ московскихъ попахъ старики говорили рѣдко, когда придется къ слову. Они всѣ были въ прошломъ и скоро узнали всю подноготную другъ друга. Кто гдѣ служилъ, сколько было дѣтей и гдѣ пристроены, когда и отъ какой болѣзни умерла матушка, и т. д. У каждаго находилось какое-нибудь домашнее застарѣлое горе, своя забота и свои надежды. Эти старческія надежды были особенно трогательны... Кажется, ужъ и надѣяться не на что, а люди все надѣются.
   -- Вамъ хорошо, отецъ Иванъ, когда у васъ въ Москвѣ сынъ,-- откровенно завидовали батюшки.-- Вотъ пріѣдетъ съ кислыхъ водъ, и, дастъ Богъ, устроитесь...
   -- Еще неизвѣстно, какъ онъ меня приметъ,-- скромничалъ о. Иванъ.-- Давно не видались...
   -- Ужъ приметъ... А вотъ у насъ такъ никѣмъ никого нѣтъ, ну, значитъ, некому и принимать. Вашъ-то сынокъ извѣстный человѣкъ въ Москвѣ, и даже въ вѣдомостяхъ о немъ пишутъ, что вернулся, молъ, изъ-за границы Сергѣй Иванычъ Августовъ.
   Изъ раннихъ батюшекъ о. Иванъ особенно близко сошелся съ о. Евгеніемъ, изъ Владимирской губерпіи. Это былъ такой же тихій и скромный старичокъ, какъ и о. Иванъ. Разъ о. Иванъ пригласилъ его на перепутьѣ къ себѣ выпитъ стаканъ чаю. Но о. Евгеній какъ будто смущался и даже спросилъ:
   -- Удобно ли сіе будетъ?
   -- То-есть какъ это -- удобно?
   -- Вѣдь не у себя дома живете, отецъ Иванъ...
   Это подозрѣніе оправдалось въ самой яркой формѣ. Анна Александровна "сочинила" настоящій бунтъ. Во-первыхъ, она удивительно долго ставила самоваръ, во-вторыхъ, все время что-то ворчала себѣ подъ носъ и, въ-третьихъ, проявила какую-то строптивость и даже грубость.
   -- Вы не совсѣмъ здоровы, Анна Александровна?-- спросилъ смущенный о. Иванъ, проводивъ гостя.
   -- А вы думаете, отецъ Иванъ, что у меня постоялый дворъ, и что всякая коричневая дрань можетъ ко мнѣ лѣзть?
   -- Позвольте, Анна Александровна...
   -- Нѣтъ, ужъ вы позвольте, отещь Иванъ! Вы этакъ со всей Москвы соберете раннихъ батюшекъ, и я должна всѣмъ самовары ставить? Извините, пожалуйста! У меня мужъ хоть и былъ только дьяковъ, такъ онъ семинарію кончилъ и въ провинціи могъ бы быть благочиннымъ, но не пожелалъ. И я стану прислужавать какимъ-то деревенскимъ попамъ!..
   Однимъ словомъ, всегда вѣжливая и, повидимому, очень добродушная старушка "расхорохорилась" ни съ того ни съ сего и огорчила о. Ивана до глубины души, главнымъ образомъ тѣмъ, что попрекнула раннихъ батюшекъ деревенщиной и проявила спеціально-московскую гордость духа. О. Иванъ почувствовалъ себя въ Москвѣ совершенно чужимъ человѣкомъ и невольно вспомнилъ свою родную Рязанскую губернію.
   -- Это въ ней Москва отрыгнулась,-- объяснять себѣ о. Иванъ поступокъ Анны Александровны.-- И даже весьма неделикатно отрыгнулась... А впрочемъ, скоро пріѣдетъ Сережа, да и свѣтъ не Анной Александровной сошелся, какъ клиномъ. Богъ съ ней вообще...
   Но этимъ дѣло не кончилось. Встрѣтившись съ о. Евгеніемъ, о. Иванъ почувствовалъ, что старикъ какъ будто обидѣлся и какъ будто сердится на него же. А при чемъ же онъ тутъ?
  

IV.

   Онъ наконецъ пріѣхалъ...
   Это извѣстіе принесла Анна Александровна отъ о. Георгія, который въ "вѣдомостяхъ" вычитывалъ пріѣзды всѣхъ высокопоставленныхъ лицъ, знаменитыхъ врачей и разныхъ дѣльцовъ. Анна Александровна страшно волновалась и имѣла какой-то заискивающе-сконфуженный видъ.
   -- Ужъ вы меня, отецъ Иванъ, пожалуйста, извините!..-- бормотала она виноватымъ голосомъ.-- Извѣстно, слабая наша женская часть... Не удержишься и сболтнешь лишнее.
   -- Да вы о чемъ, достопочтенная Анна Александровна?
   -- А какъ же -- ну, тогда, когда привели вы этого о. Евгенія.
   -- Ахъ, да... Оставимте сіе! Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ.
   Въ порывѣ раскаянія Анна Александровна даже поцѣловала руку у о. Ивана, а затѣмъ быстро принялась снаряжать его въ походъ. Изъ чемодана былъ вынутъ новый люстра новый подрясникъ и новая люстриновая ряска, которые о. Иванъ надѣвалъ только въ первый день Пасхи.
   -- Вотъ и отлично,-- одобряла Анна Александровна.-- Хоть и сынъ, а порядокъ прежде всего... Тоже и его не нужно конфузить. А сноха-то все разсмотритъ бабьимъ дѣломъ...
   Одѣвшись во все новое, о. Иванъ въ какомъ-то изнеможеніи присѣлъ на стулъ и проговорилъ:
   -- Не лучше ли будетъ, если я пойду къ Сережѣ завтра?..
   -- Нѣтъ, нѣтъ!.. Что вы говорите, отецъ Иванъ! Сейчасъ нужно итти, и я даже провожу васъ до самаго дома. Пока вы тамъ будете, я подожду васъ на тротуарѣ...
   Послѣднее предложеніе о. Иванъ отклонилъ, но, движимая неистовымъ женскимъ любопытствомъ, Анна Александровна все-таки пошла за нимъ. Конечно, сдѣлала она это незамѣтно и слѣдила за жильцомъ издали. О. Иванъ шелъ мелкой стариковской походкой, не оглядываясь. Было уже одиннадцать часовъ утра. Сѣялъ мелкій осенній дождь. Поровнявшись съ "Сережинымъ домомъ", о. Иванъ остановился въ нерѣшимости передъ подъѣздомъ и... зашагалъ дальше. Это малодушіе возмутило Анну Александровпу до глубины души. Что онъ, съ самомъ-то дѣлѣ, сына родного боится, точно идетъ къ архирею!
   О. Иванъ, дѣйствительно, предался малодушію. Ему казалось, что всѣ прохожіе наблюдаютъ за нимъ, а швейцаръ изъ сосѣдняго подъѣзда смотритъ на него какъ будто насмѣшливо. Дойдя до угла улицы, о. Иванъ остановился, подумалъ и рѣшительнымъ шагомъ вернулся назадъ. Онъ смѣло миновалъ швейцара и смѣло позвонилъ у завѣтнаго подъѣзда. У него захолонуло на душѣ, когда послышались шаги и дверь пріотворилась.
   -- Вамъ кого нужно?-- довольно грубо спросилъ представительный лакей во фракѣ, оглядывая о. Ивана съ ногъ до головы.
   -- Мнѣ Сережу... т.-е. Сергѣя Ивановича... Онъ дома?
   -- Да, дома... Какъ о васъ прикагкете доложить?
   -- Да какъ доложить... Скажите, что отецъ изъ Рязанской губерніи пріѣхалъ.
   Лакей сразу измѣнился и уже другимъ тономъ проговорилъ:
   -- Вотъ пожалуйте, батюшка, сюда въ пріемную, я пойду доложить...
   Пріемная Сережи представляла громадную комнату, убранную съ дѣловой роскошью. Стѣны были оклеены темными, тиснеными подъ кожу обоями, массивная мебель изъ чернаго дуба обита темно-зеленой кожей, громадный вычурный столъ походилъ на бильярдъ, а стоявшее за нимъ еще болѣе вычурное кресло походило на архіерейское "мѣсто" гдѣ-нибудь въ алтарѣ каѳедральнаго собора. Нѣсколько шкаповъ съ книгами, большая картина на стѣнѣ, но угламъ двѣ мраморныхъ статуи, на полу громадный персидскій коверъ -- все было устроено на настоящую барскую ногу. О. Иванъ не смѣлъ даже присѣсть и стоялъ посреди пріемной, повертывая свою разношенную поповскую шляпу. Его вниманіе было приковано къ открытой двери, въ которую вышелъ лакей и въ которую можно было разсмотрѣть другой кабинетъ, устроенный съ еще большей роскошью.
   "Двадцать лѣтъ не видались..." -- думалъ старикъ, припоминая послѣднюю карточку Сережи, гдѣ онъ снялся пятидесятилѣтнимъ мужчиной, съ двумя учеными значками на правомъ борту сюртука.
   Гдѣ то слышались шаги и чей-то шопота. Пустившій о. Ивана лакей пробѣжалъ по второму кабинету съ встревоженнымъ лицомъ, потомъ въ дверяхъ показалось сморщенное старушечье лицо, потомъ послышались опять шаги и шопота. Очевидно, появленіе о. Ивана всполошило весь домъ, и старикъ пожалѣлъ, что сгоряча послушался совѣта Анны Александровны. Нужно было сначала послать письмо, предупредить, а потомъ ужъ итти.
   Суматоха въ домѣ продолжалась, а о. Иванъ еще все стоялъ посреди комнаты со своей шляпой и ждалъ. Прошло всего нѣсколько минутъ, но онѣ показались ему часами. Наконецъ въ дверяхъ показалась пожилыхъ лѣтъ дама, полная и обрюзглая, въ роскошномъ утреннемъ капотѣ изъ термаламы, и безъ церемоніи начала разсматривать о. Ивана въ лорнетъ на черепаховой ручкѣ. Старикъ узналъ въ ней жену Сережи, какъ она была снята на фотографіи, и почтительно поклонился. Но таинственная дама даже не отвѣтила на поклонъ, повернулась и ушла.
   "Должно-быть, я ошибся",-- сообразилъ о. Иванъ, смущенный невѣжливостью таинственной дамы.
   Лакей появился неожиданно изъ другой двери, такъ что о. Иванъ вздрогнулъ.
   -- Извините, батюшка... да... Я ошибся, Сергѣя Иваныча сейчасъ нѣтъ дома. Я уходилъ изъ дому, когда они вышли...
   -- Такъ я въ другой разъ... Я напишу ему письмо...-- бормоталъ о. Иванъ, направляясь къ выходу.-- Да, напишу... До свиданья! Извините, что обезпокоилъ васъ...
   -- Помилуйте, батюшка, какое же безпокойство!.. А только я выходилъ, значитъ, изъ дому, а баринъ въ самый этотъ разъ и выѣхали куда-то по дѣламъ. Дѣловъ у нихъ тьма, ну и рѣдко даже дома кого принимаютъ...
   О. Иванъ машинально перешелъ черезъ улицу на бульваръ, гдѣ и встрѣтился съ Анной Александровной, которая поджидала его несмотря на дождь.
   -- А, вы здѣсь...-- разсѣянно проговорилъ о. Иванъ.
   -- Ну что? Какъ? Что такъ скоро?
   -- А Сережи нѣтъ дома...
   -- Какъ нѣтъ дома?!. Да вотъ онъ стоитъ у окна и смотритъ на насъ... Ахъ, безстыдникъ!..
   Когда о. Иванъ обернулся, то, дѣйствительно, увидѣлъ стоявшаго у окна сына, который сейчасъ же спрятался за косякъ.
   -- Да, да... это онъ, Сережа...-- бормоталъ о. Иванъ.-- Онъ былъ дома и спрятался!..
   Мелкія старческія слезы потекли по сморщенному лицу о. Ивана, и Анна Александровна повела его домой, какъ ребенка.
   -- А можетъ, это и не онъ былъ...-- говорила она, чтобы хоть чѣмъ-нибудь утѣшить старика.
   -- Нѣтъ, онъ... Я его узналъ,-- твердо отвѣтилъ о. Иванъ.-- Завтра уѣду въ свою Рязанскую губернію... умирать.
  
   1902.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru