Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Друзья детства

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Д. Н. Мамин-Сибиряк

  

Друзья детства

  
   Д. Н. Мамин-Сибиряк. Собрание сочинений в десяти томах
   Том пятый. Сибирские рассказы
   Библиотека "Огонек"
   М., "Правда", 1958
  

I

  
   Авдей Семеныч Гаряев волновался сегодня вдвойне. Первое волнение носило общий характер,-- старик волновался каждую весну, когда открывалась навигация. Он сегодня нарочно поднялся пораньше, чтобы полюбоваться из окна своего кабинета, как побегут по Фонтанке первые пароходы. Открывавшаяся навигация производила на него хорошее и вместе грустное впечатление, потому что с ней для него неразрывно была связана мысль о далекой-далекой сибирской родине. Зима надолго разлучала Сибирь со всем остальным миром, а когда "проходили реки" -- она точно делалась ближе. Конечно, теперь уже проведена великая сибирская железная дорога, но по старой привычке Авдей Семеныч все-таки волновался, глядя из своего окна на шнырявшие по Фонтанке финляндские пароходики. Он приехал в Петербург молодым, кончил университет, поступил на службу, да так и застрял здесь навсегда. Сначала держала служба, хотя он поступил "пока", чтобы вернуться на родину с некоторым служебным положением, потом он женился на девушке из петербургской чиновничьей семьи, которая не могла себе даже представить, что можно жить где-нибудь, кроме Петербурга, наконец появились дети и т. д. и т. д. Жизнь прошла как-то незаметно, хотя Авдей Семеныч и не расставался с заветной мечтой когда-нибудь уехать на родину, и уехать навсегда. Вот откроется такая навигация, он и махнет в Сибирь со всем своим чиновничьим гнездом. Дети уже подросли, и им следует посмотреть, как живут настоящие люди и что такое настоящая жизнь.
   "Да, пусть молодежь послужит Сибири,-- любил думать Авдей Семеныч. -- Кока будет врачом, Павлик юристом, Серж инженером, а Игорь... Ну, этот еще мал, из него икона и лопата еще может выйти, как у нас говорят в Сибири".
   Будущая участь в Сибири единственной дочери Милочки пока еще оставалась невыясненной. Девушка пробовала учиться на курсах, но из этого ничего не вышло, потом такая же история была проделана с консерваторией, а сейчас Милочка мечтала о карьере актрисы.
   Вторую причину сегодняшнего волнения Авдей Семеныч держал в руках. Это была телеграмма друга детства Прохора Козьмича Окатова, который извещал из Москвы, что будет в Петербурге утром, с курьерским поездом. Авдей Семеныч перечитывал эту телеграмму и счастливо улыбался.
   -- Вот ведь что придумал старик,-- думал он вслух. -- Никогда не бывал в столицах и вдруг: "буду с курьерским поездом". Как Леля будет рада... да. Она его отлично знает по моим рассказам. Как же, вместе в школе учились, вместе голодали...
   В гостиной, куда выходила дверь кабинета, горничная вытирала пыль; Авдей Семеныч несколько раз показывал свою голову и получал довольно сухой ответ;
   -- Барыня еще спят...
   -- Гм... да...
   Было еще рано, а барыня Елена Павловна по-петеррургски вставала поздно. Авдей Семеныч морщился и опять возвращался к своему окну.
   "А ведь Прошка теперь старик,-- продолжал он думать, припоминая портрет друга детства. -- Оброс бородой, потолстел, поседел..."
   Сквозь призму сорокалетней разлуки он видел кудрявого мальчика с задорно вздернутым носом, скуластого и с вечной улыбкой на губах. Какой он сейчас,-- портрет, конечно, мог дать только приблизительное понятие.
   Пробило девять часов. Терпение Авдея Семеныча истощилось, и он отправился в спальню к жене. Она имела привычку, проснувшись, лежать в постели, а потом мылась целых два часа, так что выходила к утреннему чаю только в одиннадцать. В собственном смысле чая она не пила, а только кофе, как и все дети. Авдей Семеныч шел к жене с некоторым страхом, потому что она не любила, когда ее тревожили утром. Но дело было особенное, и ему необходимо было переговорить с ней.
   -- Можно войти, Леля? -- спросил он у дверей спальни немного виноватым голосом.
   Ответа пришлось подождать. Елена Павловна встретила мужа довольно холодно, одним вопросительным взглядом.
   -- Леля, я... то есть видишь ли...
   -- Где-нибудь пожар?-- перебила она его, кутаясь под шелковым одеялом до подбородка. -- Вы врываетесь, Авдей Семеныч, в мою спальню с таким лицом, что... что...
   -- Ах, Леля, совсем не то! -- взмолился Авдей Семеныч. -- Ты помнишь Окатова?
   -- Которого сослали в каторгу?
   -- Ах, не то!.. Я тебе так много говорил о нем. Мы вместе росли с ним, вместе учились в школе, вместе голодали... да... И вдруг он едет к нам...
   -- То есть как к нам?
   -- То есть в Петербург,-- поправился Авдей Семеныч, сдерживая радостное волнение. -- Ты знаешь, как я его люблю... Сорок лет не видались... да... Таких людей больше нет и на свете, Леля.
   Елена Павловна отнеслась к этому известию совершенно равнодушно и даже как будто была недовольна. Ох, уж эти сибирские друзья детства.. Тащатся в Петербург за тридевять земель неизвестно зачем. Авдей Семеныч вдруг почувствовал себя виноватым, как это с ним случалось в присутствии жены нередко.
   -- Да, так я того, Леля... гм... -- бормотал он, глядя на часы.-- Мне нужно торопиться на вокзал...
   -- Скажите, пожалуйста, какие нежности!.. Я предчувствую, что ты его притащишь к нам, и предупреждаю вперед, что совсем этого не желаю. У нас не постоялый двор...
   Радостное настроение Авдея Семеныча как-то сразу погасло. Ведь он уже вперед уступал гостю свой кабинет. Пусть бы пожил, недельки две можно было бы и потесниться. Но у Елены Павловны были специально петербургские нервы, и она не выносила присутствия постороннего человека в своем доме. И спорить с ней на этом основании было невозможно, а только приходилось соглашаться, как и в данном случае.
   Из дому Авдей Семеныч выехал огорченный, а тут еще и извозчик попался скверный. Едва-едва поспели к поезду. Авдей Семеныч торопливо бежал по платформе, вглядываясь в лица пассажиров, мелькавшие в окнах. А если он не узнает Окатова и тот с вокзала отправится с багажом прямо к нему? Но последнего не случилось. Из вагона третьего класса грузно выкатилась какая-то меховая масса. Это и был Окатов, одетый в две шубы. Друзья детства узнали друг друга почти сразу...
   -- Авдей Семеныч...
   -- Прохор Козьмич...
   Друзья расцеловались, а потом начали удивляться, как оба постарели. Окатов оброс бородой до самых глаз, и прежними оставались одни глаза. Гаряев имел наружность типичного петербургского чиновника.
   -- Да, брат, вот как оба постарели,-- громко говорил Окатов, крепко пожимая руку старого друга. -- А ты -- настоящий питерский чинодрал... ха-ха... Поди, и чин действительного статского советника имеешь?
   -- Около того... Вот что, Прохор Козьмич, мы напьемся чаю здесь, на вокзале, и поболтаем... А дома у меня жена не совсем здорова...
   Авдей Семеныч лгал, не моргнув глазом. Окатов только посмотрел на него и что-то пробормотал себе под нос.
  

II

  
   Друзья детства прошли в буфет и предались чаепитию, причем Окатов пил с блюдечка и вприкуску. Он раскраснелся и постоянно вытирал лицо каким-то бабьим платком с пестрыми разводами.
   -- Да, Авдей Семеныч, того...-- повторял он, отдуваясь и чмокая. -- Порядочно-таки воды утекло... Скоро и помирать придется.
   Авдей Семеныч терпеть не мог разговоров о смерти и только морщился. Между прочим, он дипломатически ввернул в разговор, что есть очень удобные и недорогие меблированные комнаты, в которых можно будет устроиться на время. Когда Окатов посмотрел на него прищуренными глазами, он немного смутился и перевел разговор на общих сибирских знакомых. Представьте себе, семья Корчагиных вся вымерла, Егор Коротких два раза овдовел, Чикалевы разорились, Мишка Колотилов разбогател, разорив всю родню, и т. д. В общем, веселых вестей было мало...
   -- Все, брат, у нас по-новому пошло,-- объяснял со вздохом Окатов. -- Старики повымерли, теперь наша очередь, а что из молодых выйдет -- еще на воде вилами писано...
   -- Ну, а железная дорога?
   -- Что дорога... Голод она нам привезла -- вот тебе и железная дорога.
   -- Это ты напрасно, Прохор Козьмич... Железная дорога -- великое дело. Теперь по всей-то Сибири пять -- шесть миллионов населения, а будет пятьдесят. Одним словом, идет к вам цивилизация...
   -- Вот она где нам, ваша-то цивилизация,-- проговорил Окатов, указывая на свой широкий красный затылок.-- Коснулась она нас даже очень. И какого только народа ни наехало, а скоро и нам житья не будет. Да вот я вылез из своей берлоги, чтобы похлопотать в Питере кой о чем. Дела, братец ты мой...
   Авдей Семеныч облегченно вздохнул, когда водворил друга детства в меблированных комнатах на Лиговке. Про себя он даже согласился, что жена права, не желая принимать сибирского гостя к себе в дом. Одни сибирские шубы чего стоили, а потом эти ужасные мешки вместо чемоданов, точно у переселенца. Совестно было бы перед собственным швейцаром. Наконец, Окатов делал все так громко: стучал ногами, двигал стулом, хохотал, сморкался. Петербургский чиновник начинал чувствовать себя в его присутствии каким-то больным человеком, как расколотая посуда, которая дребезжит, когда хлопнут дверью.
   -- Я, брат, теперь завалюсь спать на двои сутки,-- объяснил Окатов на прощанье.-- Надо отоспаться... Ведь целых двенадцать ден не спал на железной дороге. Так, как заяц, закроешь один глаз и лежишь всю ночь, настоящего сна ни-ни!
   Окатов сдержал свое слово, проспал "двои суток" и явился с визитом к Гаряевым только на третий день. Он принес прямо в кабинет небольшой деревянный бочонок и какой-то таинственный сверток, заделанный в рогожку. Авдей Семеныч очень обрадовался ему, а Елена Павловна приняла его довольно сдержанно.
   -- Я так много слышала о вас от мужа,-- проговорила она как-то особенно кисло.
   -- Ну, это он напрасно,-- ответил Окатов. -- Не велика птица, о которой стоит говорить... А вот я вам, вударыня, привез сибирских гостинцев: в бочонке соленые омули, а тут бытылки с наливкой из облепихи. Моя баба отлично делает наливки...
   Елена Павловна при слове "моя баба" поморщилась, а Гаряев радостно заметил:
   -- Омули? Ах, вот это отлично... Леля, облепиха -- это наша сибирская ягода, которую называют сибирским ананасом. Спасибо, Прохор Козьмич... Из омулей мы устроим сибирский пирог... да?
   Гость довольно бесцеремонно осмотрел всю квартиру, удивился ее цене и все покачивал головой.
   -- Да, по-барски живете...
   -- Нельзя, Прохор Козьмич, от других отставать,-- точно извинялся Авдей Семеныч. -- Я, собственно говоря, не люблю все эти обстановки... гм... да...
   -- Пыли много наберется,-- согласился Окатов.
   Елена Павловна была недовольна, что гость явился с первым визитом прямо к обеду, точно не мог выбрать другого времени. Она дала понять это мужу без слов, и петербургский муж принял виноватый вид.
   За обедом собралась вся семья, и все смотрели на сибирского гостя, как на заморского зверя. Кока шепнул Милочке:
   -- Обрати внимание, какой у сибирского друга красный нос.
   -- Мне кажется, что он вот-вот подкрадется с пальцем к собственному носу... -- ответила Милочка, принимая по-институтски невинный вид.
   -- Я тоже подозреваю, что он имеет довольно смутное представление об употреблении носовых платков... Это открытие цивилизации еще не дошло до Сибири, как употребление мыла и ножниц.
   Молодые люди шептались довольно невежливо и сдерживали смех. А гость ничего не замечал и держал себя довольно развязно. Он громко захохотал, когда горничная подала маленький графинчик водки и какую-то ликерную рюмочку.
   -- Я, Прохор Козьмич, ничего не пью,-- объяснил Авдей Семеныч.
   -- А я все пью, Авдей Семеныч... Только не найдется ли у тебя рюмки побольше?
   "Он напьется и устроит какой-нибудь скандал",-- решила Елена Павловна, с ужасом наблюдая, как гость хлопнул две рюмки.
   -- По-нашему, по-сибирски, сударыня, между первой и второй рюмкой не дышать,-- объяснил Окатов, прожевывая кусок селедки. -- Да-с... А вот скоро у нас введут в Сибири винную монополию, водка будет дешевая.
   Хлопнув Авдея Семеныча по коленке, Окатов прибавил:
   -- Как ведро водки выпьем, так рубль двадцать копеек в кармане... Ха-ха!..
   -- Сибирская политическая экономия,-- шепнул Павлик Милочке. -- И очень просто...
   А гость продолжал ничего не замечать, даже когда Кока довольно ехидно его спросил:
   -- Прохор Козьмич, а вы умеете закусывать водку живой рыбой?
   -- Даже отлично... Спросишь живую стерлядку, графинчик водки и закусываешь.
   -- Живой стерлядью? -- с ужасом спросила Елена Павловна.
   -- Да... Ломтиками ее нарежешь, перчиком посыплешь, солью -- и отлично.
   -- Это ужасно...
   -- Нисколько, сударыня. Ведь едят же живых устриц...
   Выпив графинчик, Окатов раскраснелся и окончательно повеселел. Когда подали рыбу, он опять осрамился, потому что начал ее есть с ножа. Елена Павловна старалась не смотреть на него, а Милочка убежала из-за стола, чтобы отхохотаться в коридоре. Но там вышла новая беда: в коридоре Милочку остановила горничная Маша и шепотом проговорила:
   -- И что только будет, барышня...
   -- Что случилась?
   Горничная фыркнула, закрыв рот из вежливости ладонью, и объяснила:
   -- Бочонок-то, который гость привез, мы поставили в кухню, а от него такой дух пошел... С души прет!..
   -- Ну, это дело мамы...
   А в столовой друзья детства предавались своим воспоминаниям, которым не было конца. Окатов после двух -- трех фраз повторял:
   -- Авдей Семеныч, а помнишь, как мы с тобой голодали? Ах, как жрать хотелось... Смерть! Одежонка плохонькая, сапоги дырявые, брюхо пустое... А тут еще дерут и за букву ять, и за латынские спряжения, и за пение на гласы. Ох, как драли... Из своей кожи готов выскочить,-- вот как драли, сударыня. Зато теперь уж нас ничем не проймешь, как дубленую кожу, которая не боится ни дождя, ни холода, ни жара.
  

III

  
   Окатов был еще несколько раз у Гаряевых, а потом сразу прекратил посещения. Это очень огорчало Авдея Семеныча, хотя дома он и не решался высказать своих мыслей открыто. Очевидно, сибирский друг детства догадался, что он является в обстановке петербургской чиновничьей семьи и лишним и смешным. Это мучило Авдея Семеныча, как всякая несправедливость. Сибирские омули были выброшены в помойную яму, а о наливке из облепихи Серж сказал, что она пахнет кошачьими хвостами. Эта выходка взорвала Авдея Семеныча, и он "сделал сцену".
   -- Как ты смеешь так говорить, щенок? -- накинулся он на Сержа. -- Что ты понимаешь, кроме ресторанов? Ты просто погибший ресторанный человек...
   За Сержа вступилась Елена Павловна, и разыгралась целая семейная история.
   -- Вы все ничего не понимаете! -- кричал взбешенный Авдей Семеныч.-- Вы все -- дармоеды и нахлебники. У нас ни у кого живого места нет, и поэтому свежий настоящий человек производит впечатление какого-то монстра.
   Конечно, Авдею Семенычу за свою выходку пришлось просить потом прощения у Елены Павловны. Впрочем, она поняла, что нужно держать себя с сибирским другом детства вежливее, и сделала детям строгий выговор. Между прочим, она открыла, что муж потихоньку бывает у Окатова и тщательно это скрывает. Задето было женское любопытство. О чем они могли говорить и что могло их связывать? Видимо, Авдей Семеныч чем-то тревожился.
   -- Отчего твой друг перестал бывать у нас? -- спрашивала Елена Павловна мужа. -- Может быть, он чем-нибудь обиделся?..
   -- Нет... гм... Зачем ему у нас бывать?
   -- Мне кажется, что мы его принимали как следует и я делала все, чтобы он чувствовал себя у нас, как дома.
   Авдей Семеныч засмеялся, что с ним случалось очень редко.
   -- Зачем ему у нас бывать, Леля? Это вольный человек, из совершенно другого мира... У него свои интересы, свои понятия и взгляды. Ты думаешь, он не понял, как его вышучивали наши милые молодые люди? Очень даже понял, хотя и не говорил ничего мне. Я знаю только одно, что он жалеет меня...
   -- Он?.. тебя?!. Этот... этот...
   -- Не договаривай, пожалуйста... Он для тебя "этот", а для меня... гм... Нет, ты не поймешь меня, Леля. Мы будем говорить на двух разных языках.
   -- Он смеет тебя жалеть?!.
   -- Представь себе, что смеет, потому что он прав... Да, прав... Разве это жизнь, как мы живем? Разве мы с тобой живые люди?
   -- Благодарю вас, Аздей Семеныч...
   Елена Павловна даже прослезилась и демонстративно ушла в свою комнату.
   Окатов прожил в Петербурге около двух недель и как-то вдруг собрался домой. Он приехал прощаться в воскресенье утром, а не к обеду, как делал раньше. Аздей Семеныч понял, что старик догадался, как петербургские хозяйки не любят кормить лишнего человека.
   -- Да, брат, уезжаю,-- говорил он, тяжело расхаживая по кабинету Авдея Семеныча.-- Будет, всего насмотрелся. Пора домой...
   -- Да ведь ты хотел прожить здесь целый месяц? -- уговаривал его Авдей Семеныч немного фальшивым тоном.
   -- Хотел и передумал...
   Известие об отъезде сибирского друга детства так тронуло Елену Павловну, что она назначила даже завтрак на целых полчаса раньше. Это мог оценить только один Авдей Семеныч.
   -- Что же вы так рано нас оставляете, Прохор Козьмич?-- говорила она с деланным участием. -- Наш весенний сезон только что открывается... Посмотрели бы на наши острова, съездили бы в Павловск на музыку или на Иматру... Загородные сады начинают открываться... Серж говорит, что будет хорошая оперетка...
   -- Нет, это нам не рука-с, сударыня,-- довольно грубо ответил Окатов. -- Пора в свою берлогу...
   Улыбнувшись, он прибавил:
   -- Стар я стал и ничего вашего не понимаю... Вот хоть у вас: сидим за столом, полный порядок, а ежели разобрать, так все у вас какое-то игрушечное -- не графин, а графинчик, не рюмка, а рюмочка, не чашка, а чашечка... Да и люди мне кажутся тоже как будто не настоящими, а так, как берут вещи на подержание. Взять и Авдея Семеныча -- совсем он отстал от своего-то родного и даже разговора нашего сибирского не понимает.
   -- Ну, это ты уж напрасно,-- обиделся Авдей Семеныч.
   -- А вот и не понимаешь! -- спорил Окатов. -- Вот переведи-ка на свой питерский язык: лонись мы с братаном сундулей тенигусом хлыном хлыняли... Ха-ха!..
   -- Да, пожалуй, и не понимаю,-- согласился Авдей Семеныч. -- Мудрено что-то...
   -- А дело очень просто: недавно мы с двоюродным братом вдвоем ехали на лошади в гору...
   Сибирский язык произвел впечатление, и все громко смеялись, а громче всех сам Окатов.
   -- Это какой-то сибирский волапюк,-- заметил презрительно Павлик.
   -- Что же, и за границей есть местные говоры,-- объяснил Авдей Семеныч.-- Прованс и Вандея, Бавария и Мекленбург почти не понимают друг друга.
   Авдей Семеныч никогда ничего не пил, а тут назло жене выпил красного вина и несколько рюмок сибирской облепихи. Милочка не могла на него смотреть без улыбки. Какой папа смешной -- весь покраснел, глаза сделались мутными, язык начал заплетаться. Окатов, кончив графинчик водки, хлопнул его по плечу и неожиданно заявил:
   -- А вот что, Авдей Семеныч, смотрю я на тебя и думаю: эх, хорошо было бы, ежели взяли бы мы с тобой и махнули в Сибирь... а?..
   -- Я и сам то же думаю,-- еще неожиданнее согласился Авдей Семеныч и даже стукнул кулаком по столу. -- Да, едем... Довольно!.. Ах, как я устал, весь устал!..
   -- У нас, брат, отдохнешь... Поля, лес, реки -- все, чего душа просит. Другим человеком будешь...
   -- Вот-вот... И я то же думаю. Завтра же едем... Даю тебе честное слово. Возьму отпуск сначала, а потом переведусь на службу в Сибирь. Слава богу, земля не клином сошлась...
   -- В Сибири место всем найдется,-- поддерживал Окатов.-- Люди нужны... Хорошо у нас. Свет увидишь, по крайней мере, живых людей...
   Авдей Семеныч вскочил и нервно заходил по столовой. Елена Павловна молча глядела в свою тарелку. Молодые люди переглядывались, едва сдерживая смех. Ах, какой смешной паоа... Наконец Елена Павловна не выдержала и спросила:
   -- А как же я, Авдей Семеныч? Ты говоришь все время только об одном себе...
   -- Ты?..
   Авдей Семеныч вдруг захохотал.
   -- Ты? Я тебя совсем не знаю... Да, не знаю. Ты для меня совсем чужой человек...
   Расходившегося Авдея Семеныча едва увели спать. Он что-то такое громко говорил, размахивал руками и старался вырваться. Когда дверь кабинета заперли, оттуда долго еще слышался его охрипший голос:
   -- Да дайте же мне быть человеком хоть раз в жизни!.. Оставьте меня!..
   Авдей Семеныч проспал мертвым сном до одиннадцати часов вечера и проснулся с страшной головной болью. В доме было тихо. Он вышел в гостиную -- там никого не было, в столовой -- тоже. Авдей Семеныч послал горничную за сельтерской водой и вернулся к себе в кабинет. Елена Павловна заперлась у себя в спальне, и идти к ней было немыслимо.
   "Пробуждение пьяного петербургского чиновника..." -- с горечью подумал Авдей Семеныч, шагая из угла в угол по кабинету.
   Он припомнил до мельчайших подробностей довольно безобразную сцену в столовой, и ему сделалось совестно перед детьми. Что они подумаю! о нем? Ну, жена посердится, наговорит кислых бабьих слов, а затем примирится на какой-нибудь шляпке. А вот дети... гм... да... Вообще скверно. В голове Авдея Семеныча еще бродили пары облепихи, и он не мог признать себя виновным по существу дела. Да, он был прав, но только высказать все зто следовало другими словами и совсем уж при другой обстановке.
   Освежившись сельтерской водой, Авдей Семеныч завалился спать.
   -- Спи, пьяненький петербургский чиновник,-- думал он вслух. -- Ты осмелился в собственном доме, кажется, единственный раз сказать правду...
   Проснулся Авдей Семеныч на другой день рано, потребовал себе чаю в кабинет, оделся и вышел из дому раньше обыкновенного на целых два часа. Чтобы убить время, он долго гулял по набережной Фонтанки, выходил на Неву и вполне освежился. Все вчерашнее ему показалось каким-то сном. Неужели это был он, Авдей Семеныч, всегда скромный, вежливый, тихо и покорно тащивший тяжелое семейное ярмо?
   -- Да, случай,-- бормотал он, покачивая головой.
   Он боялся даже думать о том, как он вернется со службы домой и как покажет глаза жене и детям. Да, положение было ужасное... Он был счастлив, что может идти в свой департамент и с головой зарыться в бесконечную работу до пяти часов вечера. А там будь что будет... Подходя к месту своего служения, Авдей Семеныч припомнил, что вчера обещал Окатову приехать на вокзал проводить его. Этого еще недоставало... Как он встретится с другом детства и что будет говорить с ним?
   -- А это все он виноват, неистовый сибиряк! -- решил наконец Авдей Семеныч, оправдываясь перед самим собой.-- Конечно, он... Все он! Если бы не он, ничего бы и не было. Одним словом, не поеду его провожать...
   Но Окатов предупредил последнюю мысль и сам явился в департамент, чтобы пригласить друга детства пообедать где-нибудь с глазу на глаз. Авдей Семеныч испугался, когда курьер подал ему карточку Окатова.
   -- Они там-с, ждут вас в приемной, ваше превосходительство,-- докладывал курьер, почтительно вытянувшись.
   Его превосходительство смущенно жевал губами и медлил.
   -- Гм... да... -- бормотал он, потирая лоб рукой. -- Да... Так скажи этому господину, что меня нет... то есть, что я был на службе, а потом уехал... Нет, постой!.. Ты скажешь... скажешь... Одним словом, скажи, что меня нет!..
   -- Слушаю-с, ваше превосходительство!
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Впервые опубликовано в газете "Сибирская жизнь", 1902, NoNo 68 и 71 от 24 и 29 марта. Включено автором в состав "Сибирских рассказов" в 1905 году. Печатается по тексту: "Сибирские рассказы", т. II, М., 1905.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru