Бездействие администрации против клеветы и диффамаций в печати
Все во всякой стране зависит от того, как ее правительство понимает и исполняет свои обязанности. Возникает ли смута, колеблются ли законы государства, приобретают ли свободу насилие и обман, развращаются ли юные поколения в школах, совершаются ли бесчинства на публичных путях, - ответственность за все подобное главным образом падает на лица во власти. У кого власть в руках, те и отвечают за все, что власть должна предотвращать и пресекать. Если она дремлет или неправильно понимает свои обязанности, весь вред, от того происходящий, вменяется лицам, служащим правительственному делу. Напрасно и смешно обращаться с сетованиями, упреками или назиданиями к публике и уговаривать ее вести себя благоприличнее. Причина отвечает за действие, а действие свидетельствует о причине. Виноват не камень, падающий вам на голову, виновата рука, которая бросает его с умыслом или без умысла.
В правительственных сферах так же, как и во всяком порядочном обществе, слышатся у нас сетования на злоупотребление публичным словом. Не будем спорить, что печать у нас в общей сложности представляет нехорошее зрелище, что она служит средою интриг, что чрез нее распространяется в обществе всякого рода ложь, что она сбивает с толку и развращает незрелые умы и что, наконец, она бывает полна грязи. Пусть так, но где же тому причина? Закон 1865 года, освободивший некоторую часть печати от предварительной цензуры, отнюдь не отнял у администрации контроля над печатью. Освободив печать от предварительной цензуры, закон удержал, во всяком случае, административную цензуру post factum. Цензурное учреждение не только осталось, но и было усилено. Кроме цензурных комитетов создано новое, высшее цензурное учреждение, bureau de la presse, Главное управление (по делам) печати, со многочленным советом, с особым начальником. Создано, таким образом, большое, обширное, многоэтажное учреждение, стоящее казне немало денег; отдельные цензоры, цензурные комитеты, Главное управление печати, его начальник, над ним министр: чего же больше для наблюдения над печатью, для пресечения всего, что оскорбляет общественную нравственность? Предоставляя печатающему самое дорогое, основное право всякой свободы, право самому за себя отвечать, и освобождая, таким образом, мысль и публичное слово от унизительной опеки, закон, однако, вовсе не освободил администрацию от ответственности за происходящее в печати. Напротив, как мы видим, он усилил эту ответственность. Если официальные лица, обязанные наблюдать за печатью, не могут и не должны отвечать за появление чего-либо недозволенного законом, то они не должны оставлять без последствий то, что с точки зрения государства и закона недозволительно, недопустимо, нетерпимо. Зло и вред заключаются не в случайном и одиночном появлении чего-либо предосудительного, а в безнаказанности появившегося, следовательно, как бы в одобрении предосудительного. Неверно понимая свои обязанности или не исполняя их, правительственные лица тем самым усиливают, узаконяют и вводят в силу дурные обычаи и становятся виновниками общественной безнравственности. Если появление чего-либо дурного падает на ответственность автора или издателя, то все дурное, оставшееся без должных последствий, падает на ответственность администрации. Всего хуже, когда лица во власти, оставляя в небрежении долг своей службы и поощряя своим бездействием дурное, дают чувствовать, однако, всю силу данной им власти, коль скоро дело касается их самих. Закон дозволяет всеобщее обсуждение и законов, и правительственных действий; стало быть, нельзя считать делом предосудительным критику правительственных мер, хотя бы и резкую, но добросовестную, то есть не прибегающую к пособию лжи и не выходящую из пределов приличия. И долг пред государством, и либеральный дух в благородном смысле этого слова обязывают облеченного властию администратора уважать и ограждать допущенную законом свободу мнения, хотя бы в данном случае оно и против него было направлено. Он превысит свою власть, если поступит иначе. Но какую мораль извлечет себе публика и какой вид примет печать, если, наоборот, ограждая себя ото всякой критики, тот же администратор станет терпеть и даже поощрять очевидно нечестные выходки против других? Не было ли бы это то же самое, что вступать в соглашение с мошенниками и разбойниками, выговаривая себе безопасный и даже почетный проезд и за то предоставляя этим рыцарям распоряжаться по усмотрению со всеми прочими проезжими и прохожими? Слава Богу, на улицах и дорогах в цивилизованных государствах ничего подобного не бывает, но в печати, которая есть, однако, тоже общественный путь, в печати как в деле более отвлеченном, подлежащем более умственной, нежели глазомерной оценке, нечто подобное бывает. Вот пример: закон строжайшим образом возбраняет личное оскорбление и диффамацию. Закон не допускает в этом смысле никакого двоемыслия, никакого сомнения. Воспрещается злословие и оглашение о частной жизни лиц какого бы то ни было позорящего обстоятельства, не только вымышленного, но и сопровождаемого доказательствами. Никакие факты в подтверждение диффамации по силе закона, равно обязательного во всех цивилизованных странах, не могут быть приводимы ни в печати, ни в суде. Может ли власть, которой вверено наблюдение за печатью, оставаться равнодушною ввиду бесчинств, нарушающих основные и строгие требования закона, и не принимать мер к ограждению общественной безопасности и благочиния? Если полиция не может бездействовать ввиду уличных скандалов, то нельзя ей бездействовать и ввиду предусмотренного законом оскорбления нравственности путем печати. Ссылка на суд была бы только благовидною или, точнее, неблаговидною отговоркой. Правда, закон о печати предусматривает случаи, подлежащие судебной процедуре, и определяет меру наказания. Но судебные учреждения у нас (в Англии иначе) действуют, только когда к ним обращаются, между тем как административная власть призвана действовать по собственной инициативе. Дело общественной нравственности нельзя ставить в зависимость от случайного расположения лиц возбуждать или не возбуждать судебное преследование. Всякий волен в своей обиде; но общественная власть не вольна действовать или не действовать ввиду явных нарушений нравственного порядка, в точности предусмотренных и безусловно запрещенных законом. В известных случаях злословия, диффамации и клеветы не всякий и решится обращаться к судам, тем более что судебная процедура вела бы только к вящему оскорблению лиц, к злейшему поруганию общественной нравственности. Наконец, судебная процедура требует хлопот, забот, издержек, а нарушение закона, ограждающего общество от бесчинств, ни в каком случае не должно оставаться безнаказанным. Закон не лицеприятен; он должен быть чтим и соблюдаем не по отношению к тем или другим лицам, но сам по себе, в силу своей правды. Цензурное управление заходило бы ходенем, если бы появился пасквиль на лица, стоящие во главе его, и тогда все перуны, которыми оно располагает, посыпались бы на виновных. Вот почему виновных в подобных преступлениях и не оказывается, вот почему храбрые рыцари пасквиля и не дерзают заходить в эти сферы. Негодяи есть везде и всегда будут. Но когда закон в руках сильного, умного и честного правительства действует неуклонно и нелицеприятно, негодяи исчезают с общественных путей, и нравственная атмосфера очищается.
А что сказать, если бы сама полиция стала поощрять уличные бесчинства? В печати и это бывает. У нас далеко не вся печать освобождена от предварительной цензуры. Закон, между прочим, удержал под цензурой иллюстрированные издания, имея при этом в виду главным образом предотвращение квалифицированного злословия, пасквиля в лицах, против которого едва ли и возможно было бы искать судебной расправы. Каким же образом в наших сатирических изданиях часто появляются карикатуры на известные лица с прямым или косвенным на них указанием, притом явно тенденциозного свойства? Какое право имеет цензор в противность духу и букве закона одобрять к печатанию злословие, пасквиль и личную карикатуру? Любопытно было бы знать, пропустил ли бы он пасквиль и карикатуру на себя или на тех, от кого по службе зависит?
Впервые опубликовано: "Московские ведомости". 1881. 26 августа. No 236.