Злоумышленники как будто не без намерения избрали Москву местом своего покушения. Они хотели еще наругаться над нами и обесславить Москву позором своего покушения. Бог не допустил совершиться злодеянию, о котором нельзя и помыслить без ужаса. Чудо Божьего промысла, видимо, хранит священную жизнь Монарха России. Но вражеской крамоле не удается и попытка запятнать честное имя Москвы. Она ли, наша твердыня, Москва ли, хранительница священных преданий нашего отечества, колыбель государственного величия России, Москва ли будет гнездом крамолы, или ее пособницей, или ее потворщицей? Но ей пора теперь явить во всей силе государственный дух своей истории, тот дух, которым так дорога она для России. Не довольно чуждаться зла, надо бороться с ним, надо стряхнуть с себя дремоту и действовать, как Москва умела действовать в великие минуты нашей истории. К ней прежде всех обращено слово Монарха, который стяжал столько прав на любовь и преданность своего народа. Москва должна подать пример другим; она должна начать действовать. В чем же сила ожидаемого действия? В оживлении ее патриотизма, ее государственного духа, отрезвляющего людей от праздномыслия и пустословия.
Проснемся же и соберемся вокруг великих символов нашей народности и будем не расслаблять правильное действие государства, но укреплять его и способствовать ему, освещая пути его органам.
Из числа готовых понятий особенно употребительны в наше время, в суждениях о предметах политических, либерализм и консерватизм. Вы то и дело слышите о либералах и консерваторах, о либеральных партиях и партиях консервативных, и люди, употребляющие эти слова, большей частью не сопровождают их никакой мыслью и сами не знают, что говорят. Если речь идет о государстве, которого мы граждане, о народе, которого мы дети, о деле, которому мы служим, об общем интересе, которому мы призваны способствовать, то вопрос отнюдь не в том, либералы мы или консерваторы; весь вопрос в том, хорошо ли мы служим, полезна ли принимаемая или предлагаемая нами мера делу нашего служения, а не в том, либерального ли она пошиба или консервативного. Только слабоумные головы могут придавать значение этим титулам и, думая служить делу, будут заботиться не о том, что для дела полезно, а о том, что либерально или консервативно; только глупцы будут предлагать или будут делать не то, что нужно в данную минуту, а то, что помечено в их доктрине под тем или другим титулом. Иное дело те, у кого есть свои виды, не имеющие ничего общего с делом нашего служения или ему враждебные: тем нужно и выгодно морочить слабых людей и под либеральным или консервативным предлогом направлять их во вред делу, которому они думают служить...
Мы русские люди, наше отечество Россия: давайте же нам то, что требуется пользой нашей страны, что может послужить действительно во благо нашему народу. Если вы честные люди и не хотите быть в дураках, не думайте ни о консервативных мерах, ни о либеральных учреждениях, а заботьтесь только о том, что по искреннему и зрелому убеждению вашему соответствует действительным потребностям страны в данное время.
Говорят, мы теперь на военном положении. Говорят, железная диктатура воздвиглась в главных центрах Российской Империи. О нас жалеют добрые люди в разных странах Европы, не скрывая в то же время своей ненависти к нам. Пустые люди между своими считают долгом своей либеральной совести скорбеть о мерах столь нелиберального характера, как усиление власти, ограждающей общественную безопасность. В английском парламенте уже делались сердобольные запросы о несчастных жертвах свирепствующего в России деспотизма.
Нельзя не скорбеть о необходимости, вызывающей суровые меры, но нельзя не желать и не признавать полезными мер, вызываемых необходимостью. Чем более власть проникнута чувством своего долга, чем неуклоннее ее правильное действие, тем менее бывает необходимости прибегать к суровым мерам преследования и кары. Печальная необходимость, вынуждающая принятие исключительных мер, есть всегда последствие слабого или неправильного действия власти. Бывают обстоятельства, иногда реальные, иногда мнимые, причиняющие ее бездействие, и вот мало-помалу, часто из ничего, развивается печальная необходимость прибегать к суровым мерам для восстановления авторитета закона, для успокоения общества, для ограждения порядка, для обеспечения жизни, чести и собственности людей. Все это лежит на ответственности государственной власти, и все дальнейшее возможно только при условии, что государственная власть крепка, верит в святость своего призвания и не подвержена болезням мнения, парализующим ее действие или направляющим его на ложные пути.
Мы были свидетелями явлений невероятных, непостижимых, совершенно невозможных при нормальном действии власти. Горсть полоумных, или развращенных, или одичалых людей, служа орудием тайной крамолы; бесчинствовала безнаказанно, и дерзость ее росла не по дням, а по часам. В недрах могущественного государства возникал призрак революции, грозившей все поколебать и все разрушить. Отъявленные негодяи, бродяги, дезертиры чувствовали себя достаточно сильными, чтобы затевать какое-то страшное дело, долженствовавшее охватить пожаром из конца в конец всю громадную Русскую землю. Дело доходило до того, что четырнадцатилетняя девчонка посмеивалась над властью и себя чувствовала властью... Если бы государство у нас действительно колебалось в своих основах, разрушалось и падало, то явления эти были бы делом естественным. Но Россия, слава Богу, не рушится, государственная власть в ней могущественна и незыблема. Что же могло быть причиной явлений, которых мы были недавно свидетелями? Бездействует власть, и появляются признаки хаоса; появляются эти признаки - значит бездействует власть. Отчего же происходит бездействие власти могущественной и бесспорной? Власть бессильная бездействует по бессилию; но если власть сильная и бездействует, то это может быть только вследствие каких-либо парализующих ее мнений или какой-нибудь неправильности в распорядке ее органов...
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1879. No 297, 20 ноября.