Корень всякого зла в России есть внутреннее раздвоение
Нам приходится очень часто, а по мнению некоторых, может быть, даже слишком часто говорить о национальном единстве и вообще о государственных интересах России. Иным может казаться, что предмет этот либо слишком отвлеченного свойства, либо слишком специальный и что есть множество других вопросов, гораздо теснее связанных с требованиями жизни и с интересами практическими, которые должны занимать в настоящее время первое место в общественном мнении. В самом деле, не в минуты ли опасности, войны или мятежа единство и целость государства получают для общества жизненное значение? Не тогда ли вопрос о них тревожит и волнует людей, затрагивает все интересы, собирает воедино все стремления? Но когда государство в опасности не находится, можно ли требовать, чтоб общество, забывая свои насущные потребности, которых у него так много, предавалось вопросу о единстве и целости своего государства? И единство, и целость государства -- все это вещи очень хорошие, так могут сказать с разных сторон, но в мирную пору эти интересы сходят с первого плана, и есть множество других интересов, гораздо более близких каждому, гораздо более настоятельных и горячих, которые должны группировать людей в настоящее время. Мы страдаем от финансового кризиса, наша общественная организация находится в переделке; вступили в действие новые земские учреждения, вступает в действие новое судебное устройство; затронут вопрос о собственности; всеохватывающая бюрократия руководствуется в лице некоторых своих деятелей учениями самого ненавистного и опасного свойства; церковь, лишенная самостоятельности, изнемогает и поддерживается лишь внешними способами, между тем как народ остается без истинного религиозного воспитания, и церковный интерес исчезает в обществе; крепостное право, которым объяты люди всех сословий, приписанных к разным обществам и лишенных гражданской полноправности, за исключением горсти дворян, исчезающих в 70-миллионной массе; жалкое состояние народного просвещения, совершенное отсутствие сколько-нибудь удовлетворительного педагогического сословия, систематическая растрата или порча умственных и нравственных сил; наконец, тысячи вопиющих потребностей и нужд, которые группируются под теми или другими категориями. Сколько предметов, на которые следовало бы с особым усилием направлять общественное мнение! Множество недоразумений, препятствующих видеть ясно собственные наши дела, должны быть рассеяны; закоснелость, безумие, своекорыстие, злонамеренность, препятствующие лучшему направлению наших дел, должны встречать готовность к неутомимой и решительной борьбе в пробудившемся у нас общественном мнении.
Все это очень хорошо, и всем известно, что мы не отрицаем необходимости серьезного разъяснения вопросов, тяготеющих над нашими делами, и не отказываемся от борьбы с многообразным злом, которое их задерживает или силится уклонить их на ложные пути. Но именно потому, что желательно правильное развитие всех честных и плодотворных интересов в нашем обществе, именно потому, что желательно устранение того, что вредит им, именно потому, что желательно прекращение тех разнообразных зол, на которые мы жалуемся, необходимо искать главный корень их и противодействовать им в их источнике. В настоящее время слышатся часто громкие жалобы на многое, что происходит в нашей внутренней администрации. Мы не скажем, чтоб эти жалобы были лишены основания, но мы имеем причины думать, что не все эти жалобы равно искренни и добросовестны. Во всяком случае, можно очень легко заметить выходящие из нечистых источников попытки замутить наше общественное мнение, разбить его на мелкие враждебные лагеря, раздробить его между множеством вопросов, не имеющих ни начала, ни конца. Люди добросовестные, которые без всяких затаенных мыслей, увлекаемые незамечаемого ими агитацией, стараются отвлечь общественное мнение от главных предметов, которые занимают его в настоящее время, сами того не зная, боле всего вредят тем самым интересам, которые им дороги, и даются в обман. Да, попытки замять разрешение тех государственных задач, которые предстоят теперь России и которые требуют всех ее нравственных сил, попытки ослабить интерес этих задач для общественного мнения, раздробить его силу в то время, когда оно особенно должно быть сосредоточено и сильно, -- все эти попытки или обман, или заблуждение, или то и другое вместе, как всегда в подобных случаях бывает. Можно с полною уверенностью сказать, что нет ни одного серьезного интереса в нашей жизни, нет ни одной опасности, которая могла бы угрожать основам нашего общественного быта, ни одного зла, ни одной задержки, ни одного затруднения, где бы то ни было и в чем бы то ни было, нет ни одной общественной жалобы, какой бы ни имела она специальный характер, нет ничего, что не находилось бы в прямой или косвенной, посредственной или непосредственной, отдаленной или близкой связи с теми великими государственными задачами, которые занимают в настоящее время всю мыслящую и действующую Россию. Напрасны все надежды улучшить что-нибудь действительным и прочным образом вне связи с теми основными государственными задачами, которые в последнее время начали входить в силу, сосредоточивая на себе общественное мнение. Только в их свете могут быть надлежащим образом поняты и оценены разнообразные потребности и нужды нашей жизни; только коснувшись корня тех недугов, которыми мы страдаем, можно надеяться на их серьезное излечение.
Всякая общественная среда и всякая эпоха имеют свои господствующие задачи. Недуг, которым страдала Россия во все продолжение нынешнего столетия и который более всего отзывается теперь на всех ее общественных делах, есть то начало внутреннего разложения, которое закралось в ее государственный состав и которое теперь мало-помалу выясняется для нашего общества. Неизвестно, что такое была Россия, действительная ли нация, цельное ли государство или случайное порождение обстоятельств, какое-то временное положение, лишенное всяких элементов внутренней прочности и развития. Снаружи казалась она могущественным единством, внутри она была исполнена множеством организаций не только чуждых, но естественно враждебных целому. В России находились целые громадные области, которые в то же время не принадлежали России и тщательно отчуждались от нее более даже, чем могли они быть ей чужды в то время, когда они не входили в ее состав. Еще задолго до провозглашения так называемого принципа национальностей, который употребляется в наше время правительствами одних стран как революционное средство в подрыв других, -- принцип этот уже действовал у нас во всей силе, питаемый нашею собственною политикой. Кому неизвестно первое правило политического благоразумия, требующее, чтобы в государстве не было государств? Кому неизвестно, что государство в государстве есть коренное зло, которое своим существованием делает невозможным правильное развитие общества? В какую бы форму ни облекалось это зло, оно всегда по справедливости считалось самым опасным. А между тем в России это зло, приняв особую личину, развивалось систематически в то самое время, когда в России же, более чем где-либо, принимались стеснительные меры против коренных общественных сил, без самостоятельной организации которых невозможно правильное развитие жизни, -- принимались стеснительные меры из опасения, чтоб эти силы не превратились в организации, опасные для государства. Самая церковь наша встречала постоянно ревнивый и опасливый надзор, хотя православная церковь по самой сущности своей отнюдь не может действовать в смысле политической власти и вступать в какое-либо соперничество с государством, -- а между тем систематически отчуждались от России целые общественные группы, целые провинции на основании политического принципа национальностей. Законные и правильные организации не могли держаться самостоятельно, но давалось место организациям двусмысленным и положительно вредным. Всякая национальность есть не что иное, как зародыш государства; всякий элемент, признаваемый, в видах возвышения или унижения, за особую национальность, неминуемо действует как чужеядное тело в составе государства. Нет ни одного государства, которое состояло бы из одного какого-либо племенного элемента. В состав всех европейских государств входили самые разнообразные элементы, и слияние их было везде первоначальным историческим процессом, ход которого уславливал во многом дальнейшие судьбы государств. Всякого рода национальная рознь, которая допускалась в одном цельном государстве, всегда отзывалась потом горькими последствиями. В прежние времена инородческие или иноверческие элементы удерживались от слияния с национальностью государства как элементы презренные и нечистые; в новейшие времена принцип национальностей является с гримасой гуманности и либерализма. В нашем отечестве произошло странное слияние двух воззрений, совокупно способствовавших образованию того положения вещей, в котором главный корень наших общественных зол, наших государственных опасностей, всех недоразумений, производящих смуту в наших делах. С одной стороны, действовала слепая политика отчуждения, не умеющая отличить обязательные условия национального единства от условий, которые по самой сущности своей могут быть только желательны, -- политика отчуждения, невозможная в наше время, беспрерывно противоречащая себе, требующая, чтобы национальность имела религиозное значение, и в то же время допускающая не только существование всякого рода религий в стране, но и предоставляющая исповедующим их людям участвовать во всех государственных делах, во всех общественных интересах страны. С другой стороны, действовала в нас политика национальностей привилегированных de jure или de facto, которым в то же время приходилось чувствовать тяжесть двусмысленного положения, горечь возбужденных и неудовлетворенных инстинктов. Последствием такой странной комбинации было то, что в нашей государственной области под видом разных национальностей открыто существовали своего рода тайные общества, своего рода заговоры против существующего государства, а с тем вместе и против всех условий, которые могут способствовать его внутреннему процветанию и развитию. Присутствие этого зла не могло не быть ощутительно, но оно ускользало от ясного разумения, и государство, постоянно чувствуя себя в опасности, искало зло не там, где оно было. Утратив доверие ко всякому свободному проявлению жизни, видя везде заговор против себя, оно не замечало, что само же поощряло существование не мнимых, а действительных заговоров, которые брали над ним власть. Чувство всеобщего недоверия неизбежно распространилось повсюду. Правительственная организация и общество не могли не утратить симпатических отношений между собою; не могли не восставать между ними тысячи недоразумений. Над целою страной распространилась сеть администрации, наполненная элементами, которые даже при всевозможных условиях личной добросовестности не могли, по своему двусмысленному положению, относиться к существенным интересам страны правильным образом. Над темными народными массами, над обществом, погруженным в апатию, действовали силы, заведомо недоброжелательные им. У нас вошло в привычку обвинять во всем бюрократию. Будем ли мы отрицать излишества и злоупотребления бюрократии как в других странах, так и у нас? Но главное зло, которому удобным орудием служила наша бюрократия, был этот фальшивый принцип разных национальностей, наполнявший ее элементами, чуждыми национальности государства, которого она была органом. У нас появились внутренние иностранцы, у которых оказывалось разом два отечества, которые чувствовали себя гражданами разом двух государств. Могут ли при таких условиях удовлетворительно идти дела и устанавливаться правильные воззрения на вещи в сферах мыслящих, влиятельных и действующих? Замечаются односторонние, грубые, фальшивые воззрения в этих сферах; но зло заключается не в том, что люди увлекаются фальшивыми воззрениями, а в том, что ближайшая общественная среда, которая их окружает, переполнена элементами, находящими выгоду в том, чтобы поддерживать всякое дурное направление в чем бы то ни было. Наша бюрократия не могла бы порождать из собственных недр те фальшивые увлечения, которые иногда замечаются в ее деятелях, по крайней мере не могла бы возводить их в серьезную силу. Nomina sunt odiosa [Об именах умолчим (лат.)], а то мы могли бы если не называть имена, то намекнуть на них, указав на некоторые характеристические примеры в окружающей среде.
Не беспримерное ли явление представляет теперь Россия, делающая завоевания в пределах собственной территории? Иначе не смотрят политические люди Европы на нынешние действия нашего правительства, например, в, западном крае, как на завоевания, хотя эти завоевания состоят только в том, что Россия захотела наконец серьезно быть Россией в своих собственных владениях. Расширение пределов русской территории не считалось бы таким приращением могущества России, как ее вступление в свои права у себя дома. Действительно, как бы ни раздвигали другие государства свои пределы, Россия долго еще может восстановлять равновесие, не выходя из своих пределов, а только становясь в них сама собою Но дело не в одном внешнем могуществе, а еще более во внутренней силе, которая должна оживить и вывести на широкий и ясный путь все интересы страны. Только вступив в обладание собою, Россия, а с тем вместе и все внутренние ее интересы, могут быть обеспечены и развиваться правильно и плодотворно.
Итак, мы должны способствовать разъяснению всякого существенного вопроса в нашей жизни, развитию всякого честного интереса в нашем обществе; но для того чтобы делать это успешно, мы не должны ни на минуту терять из виду главного вопроса, который тяготеет над нами и требует восстановления нашего государственного или, что то же, нашего национального единства. Кто желает добра, -- не говорим уже отечеству, -- кто желает добра тому или другому из своих ближайших общественных интересов, тот прежде всего и более всего должен желать теперь благополучного разрешения великой задачи внутреннего объединения России. Никогда государственная необходимость не была в такой живой связи со всеми общественными интересами какого бы то ни было свойства, как в настоящее время у нас...
Впервые опубликовано: "Московские Ведомости". 1866. 23 января. No 18.