Ядринцев Николай Михайлович
Чем заменены обличения, или шантаж на сибирской почве

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ЧѢМЪ ЗАМѢНЕНЫ ОБЛИЧЕНІЯ, ИЛИ ШАНТАЖЪ НА СИБИРСКОЙ ПОЧВѢ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

   Читатель помнитъ, съ какой безпечностью и веселымъ настроеніемъ мы бесѣдовали въ фельетонахъ о нашихъ домашнихъ дѣлахъ, сколько сценъ, событій и типовъ проходило предъ нами; это были типы старые, патріархальные и добродушные. Въ сущности и сонный Кондратъ, и буйный Ледоколовъ, даже Оедепька Добросердовъ и Григорій Пасхаліевъ были далеко не столь злостными и гадкими. Старыя добрыя времена исчезали, старые типы сходили со сцены, а вмѣсто нихъ появлялись новые. Появились герои въ сибирской жизни, которые почище и Кондрата, и Ледоколова. Эти герои сидятъ теперь въ первыхъ рядахъ и покушаются даже учить мѣстное общество. Однако, прежде чѣмъ обратиться къ новымъ героямъ, рисуя тебѣ, читатель, рядъ типовъ и сценъ, я долженъ сказать нѣсколько словъ о томъ, что меня давно сдерживаетъ бесѣдовать постарому, что меня заставляетъ задумываться. Есть времена, когда начинаешь сомнѣваться въ ближайшемъ другѣ и въ знакомомъ читателѣ, есть времена, когда любимѣйшее дѣло становится тебѣ противнымъ потому, что его осадили, унизили, опозорили какіе-то расторопные и бойкіе люди, явившіеся внезапно на вашу арену. Ты, неопытный читатель, негодуя на ваши обличенія и на мѣстную сатиру, не зналъ даже и цѣны ей. Ты не замѣчалъ, что здѣсь скрываются у писателя самые чистые помыслы, лучшія намѣренія, жаръ сердца, любовь къ тебѣ, вѣра въ твое обновленіе, безкорыстное служеніе общему благу; ты, негодуя, не замѣчалъ, кто и изъ какихъ побужденій говорилъ съ тобою. И вотъ наступило время, когда мнѣ не хочется говорить съ тобою, потому что я не знаю, къ кому клонятся твои влеченія, куда среди этого смутнаго литературнаго времени понесутъ тебя твои симпатіи? Кого ты купилъ себѣ, кого ты себѣ вымѣнялъ? Мнѣ приходится, однако, сказать тебѣ нѣсколько словъ откровенно относительно старой нашей ссоры, нашей вражды по поводу тѣхъ фельетоновъ и обличеній (миръ ихъ праху!), которые вызывали въ тебѣ не разъ жалобы. Мнѣ хочется сказать этимъ старымъ произведеніямъ надгробное слово и поздравить тебя съ новой литературой.
   Ты помнишь, читатель, тѣ упреки, которые посланы были вамъ, что мы давали мѣсто вмѣстѣ съ другими органами развитію "обличительной литературы". Люди, старавшіеся дискредитировать насъ, подорвать въ глазахъ читателя вѣру въ печать и литературу, распространяли слухъ, что мы пишемъ для того, чтобы торговать и залучать читателей въ свою лавочку, что мы смотримъ на эти обличенія и фельетоны, какъ на ходкій товаръ. Это былъ одинъ изъ пріемовъ клеветы, но за нимъ явился и другой рядомъ. Тѣ, кому желательно было убить, подорвать нашъ органъ, въ другихъ случаяхъ этимъ же фельетонамъ и сатирамъ придавали другое болѣе серьезное значеніе "оскорбленія личности", "диффамаціи", говорилось даже о неприкосновенности семейнаго очага. Но и этого мало, этимъ же обличеніямъ и сатирамъ, когда понадобилось, было предъявлено и болѣе серьезное обвиненіе кого-то систематически дискредитировать, а главное провести тенденцію. Здѣсь можно видѣть, какъ люди фальшивые и враги честной печати мѣняли свои маски и оружіе. Мы укажемъ далѣе, какъ тѣ же противники обличеній и враги гласности были послѣдовательны, а также -- какую литературу начали создавать новые піонеры взамѣнъ старой. Но прежде скажемъ нѣсколько словъ о томъ, чѣмъ мы руководились съ остальной мѣстной печатью, допуская обличительный элементъ. Въ отдѣльныхъ и частныхъ случаяхъ, когда дѣло доходило до упрековъ и замѣчанія, мы, не стѣсняясь, говорили, что нашей цѣлью въ данномъ случаѣ было обнаружить какое нибудь общественное зло, что всевозможныхъ язвъ слишкомъ много накопилось на окраинѣ среди безгласности и частнаго произвола. Каждое такое обличеніе имѣло въ виду поднять нравственныя требованія и всегда руководилось принципомъ и извѣстнымъ взглядомъ. Когда намъ замѣчали нѣкоторые петербургскіе читатели, что мы слишкомъ много даемъ мѣста "сибирскимъ мелочамъ", мы отвѣчали, что съ большимъ бы удовольствіемъ отдались болѣе высокимъ темамъ и отвлеченнымъ философскимъ предметамъ, но текущая жизнь состоитъ изъ мелочей, изъ частныхъ явленій, часто прискорбныхъ, ненормальныхъ и умалчивать объ нихъ невозможно. Нашъ органъ служитъ только отраженіемъ жизни на Востокѣ. Прежніе его мѣстные органы печати, выступивъ на арену и констатируя факты и явленія мѣстной жизни, также но могли обойдтись безъ обличенія мѣстнаго зла, мѣстныхъ мелочей. Что же обличала эта печать? Она обличала тѣ беззаконія, тѣ злоупотребленія, которыя почему либо оставаясь незамѣченными или не могли быть уловлены съ разу; она обличала тѣ явленія, гдѣ порокъ, преступленія, или самые дурные инстинкты выступали и дѣйствовали безцеремонно наперекоръ законамъ гражданскимъ, законамъ общежитія, внутренней правдѣ всякаго человѣка, христіанской морали. Тѣ, кто знаетъ исторію окраины, кто читалъ о ревизіи Сперанскаго, ревизіи генералъ-адъютанта Анненкова, сенатора Толстаго, кто слѣдилъ за борьбою, которую вели лучшіе генералъ-губернаторы, тотъ хорошо пойметъ, что русская печать на Востокѣ не могла молчать о многомъ. Эта литература дѣйствовала во имя осуществленія и водворенія лучшаго гражданскаго порядка и реформъ, ожидаемыхъ и задуманныхъ самимъ правительствомъ. Программа наша, какъ и мѣстныхъ частныхъ органовъ на Востокѣ, была ясна. Ея призваніе, назначеніе и заключалось въ томъ, чтобы правительству и мѣстной администраціи помочь въ открытіи зла. Не нужно забывать, что печать на Востокѣ начала свою миссію, послѣ долгаго періода безгласности, въ краѣ, гдѣ нѣтъ новыхъ учрежденій, гдѣ не доставало контролирующихъ учрежденій, о созданіи которыхъ сама администрація нынѣ заботится.
   Такія стремленія стояли на вполнѣ законной почвѣ и обличительная литература была данью времени и историческихъ обстоятельствъ, среди которыхъ находился край и отсталое общество.
   Вотъ причины появленія обличительнаго направленія на окраинѣ, которое, конечно, возбудило неудовольствіе заинтересованныхъ лицъ. Что защитники безгласности и заинтересованныя лица жаловались, интриговали противъ этой печати, не было ничего удивительнаго. Лица невѣжественныя, лица, заинтересованныя въ злоупотребленіяхъ, были всегда противниками гласности; съ ними, однако, возможно было еще справиться. Во всякомъ обществѣ есть лица отсталыя, не понимающія назначенія печати, борющіяся противъ свѣта. Въ сибирскомъ обществѣ ихъ было болѣе чѣмъ гдѣ либо. Люди просвѣщенные и лучшіе администраторы понимали, однако, болѣе здраво стремленія печатныхъ органовъ и не видѣли тутъ ничего ни дурнаго, ни опаснаго, они охотно пользовались указаніями печати.
   Нѣсколько процессовъ, которые были предприняты противъ печати по поводу обвиненій ея въ диффамаціи, доказывали чаще всего, что судъ не находилъ эти обвиненія достаточными и оправдывалъ печать, не видя далеко того злословія, которое ей приписывалось врагами гласности. Замѣчательно, что въ это время къ темнымъ и невѣжественнымъ элементамъ и врагамъ гласности на помощь на окраинѣ подоспѣли какіе-то "бойкіе люди", неизвѣстнаго происхожденія. Пользуясь предразсудками, темнотою общества, "бойкіе люди" и безъ того въ предубѣжденномъ обществѣ" начали раздувать вражду противъ мѣстныхъ обличеній, называя это низшимъ родомъ литературы, недостойнымъ занятіемъ солидной печати, и начали сами давать уроки, какъ надо писать. Они провозгласили, что "писать можно о многомъ, но при извѣстныхъ условіяхъ, надо умѣть писать,-- такъ, какъ это умѣли дѣлать лучшіе публицисты 30-хъ и 40-хъ годовъ". Кто это говорилъ, что это были за люди?-- оставалось неизвѣстнымъ. Мы, конечно, знали, какъ писали публицисты 30-хъ и 40-хъ годовъ, и намъ оставалось только дивиться открытію новыхъ публицистовъ, желавшихъ быть равными Бѣлинскому; мы знали, что ни Бѣлинскій, ни другіе писатели не могли быть врагами гласности и печати, какими явились новые пропагандисты. Какъ видно, все это клонилось къ тому, чтобы уронить и опозорить фельетонный пріемъ и обличительный родъ литературы своихъ противниковъ, которая уже проникла претензіи бойкихъ людей. Но читатель, въ заблужденіи, поддакивалъ. "Да,-- говорилъ онъ,-- солидность въ литературѣ необходима, сдержанный тонъ и т. д. Вотъ этому мы сочувствуемъ"...
   И вотъ въ это время явился одинъ органъ въ Сибири неизвѣстной редакціи, который открыто заявилъ, что печать можетъ обходиться безъ всякихъ обличеній, и что онъ именно намѣренъ противодѣйствовать этому обличительному узкому направленію. "Единственно отъ чего нашъ (чей?) органъ отказывается, важно провозглашалъ онъ,-- это отъ обличительнаго направленія", потому что "большинство статей, замѣтокъ и корреспонденцій этого характера имѣютъ слишкомъ узкое мѣстное назначеніе и для большей части читателей не представляютъ никакого интереса" ("Сибирскій Вѣстникъ", No 1, 1885 года, стр. 2 и 3). Точно также этотъ органъ выразилъ предубѣжденіе и ко всякой полемикѣ. "Мы понимаемъ и допускаемъ публичный споръ единственно на почвѣ общихъ вопросовъ и принциповъ, и ни на какія личныя нападки, вызываемыя, большею частью, уязвленнымъ самолюбіемъ или чрезмѣрнымъ самомнѣніемъ и вѣрою въ свою непогрѣшимость, мы изъ уваженія къ нашимъ читателямъ отвѣчать не будемъ" (ibid., No 1, "Сибирскій Вѣстникъ").
   Любопытно напомнить теперь читателямъ, на сколько оправдались всѣ эти ожиданія, къ какимъ пріемамъ полемики начали прибѣгать эти благовоспитанные люди, насколько они остались безупречны и какую литературу вмѣсто фельетонно-обличительной они избрали и даютъ мѣстному обществу. Недавно намъ показали, читатель, газету, претендующую на литературный органъ, гдѣ большими буквами было напечатано слѣдующее пикантное названіе:
   "Гамлетъ Сутягинъ, или страданіе дожа". Драматическія сцены съ дѣйствующими лицами.
   "Гамлетъ Сутягинъ дожъ въ странѣ головорѣзовъ и сорванцевъ (?!)."
   "Члены совѣта: лисій хвостъ, сапожная щетка, крыса Онуфрій, банная мочалка, женскій башмакъ, придворный кляузникъ".
   По этимъ заглавіямъ, напоминающимъ лубочныя московскія изданія Манухина и Леухина, конечно, трудно угадать произведенія и слогъ публицистовъ 30-хъ и 40-хъ годовъ, который рекомендовался сибирской печати. Къ какому роду, однако, отнести такія литературныя произведенія? Къ фельетону? но когда же и гдѣ люди изображались мочалками, сапожными щетками, башмаками, гдѣ эти банныя выраженія употреблялись, кромѣ торговыхъ бань и лакейскихъ. Но вотъ они явились на столбцахъ газеты, которая кричала о солидности тона, о литературныхъ приличіяхъ, которая сыпала на сибирскую печать обвиненія за самыя невинныя вещи. Теперь мы поняли, какая благовоспитанная литература появилась; но этого мало, подъ такой формой, оказывается, скрывается обличеніе и сатира новыхъ цивилизаторовъ, которая подъ именемъ сапожныхъ щетокъ и банныхъ мочалокъ изобразила мѣстную городскую управу и живыхъ лицъ, пустивъ это милое произведеніе въ 1-мъ No газеты на новый годъ, чтобы читатели знали, какой интересъ найдутъ они въ газетѣ.
   Въ одномъ изъ послѣднихъ No одной мѣстной газеты мы нашли справедливый протестъ противъ этого пасквиля, гдѣ объясняется, что этотъ способъ выбранъ для нападеній на городскую думу передъ выборами. Каковъ пріемъ и какова высота стремленій?! Въ той же новомодной газетѣ мы нашли заявленіе, что появится и впредь произведеніе въ томъ же родѣ: "Въ слѣдующемъ No появится,-- печатается на 1-мъ листѣ въ числѣ объявленій и рекламъ,-- "Берзеркервудъ, или братья разбойники". А ниже заявляется отъ редакціи, что братья Михайловы почему-то отказали редакціи этой газеты въ типографіи. Понятно, въ какой связи находится это обѣщанье "скандинавской поэмы" "Братья разбойники". Поняли ли изъ этого читатели, что значитъ "держаться на почвѣ принциповъ и находиться въ сторонѣ отъ полемики"?
   Въ томъ же No, въ фельетонѣ мы находимъ слѣдующее обращеніе и тонкій намекъ: "Повѣритъ ли кто нибудь изъ нашихъ столичныхъ собратій, что у насъ впродолженіе праздниковъ было дано чуть не два десятка маскарадовъ и столько же спектаклей и ни одного раза не было доставлено отъ устроителей ни извѣщенія, ни даже афиши въ редакцію? Что же это значитъ"? Отвѣтъ слѣдуетъ такой: "Да просто газету не привыкли считать за органъ гласности".
   Вотъ, можно сказать, истинность пониманія "гласности". Не посочувствуетъ ли столичная печать и собратья этому публицисту и фельетонисту, жалующемуся, что въ редакцію афишъ по несутъ и лавочка поимѣетъ дохода. Поймутъ ли антрепренеры, чѣмъ угрожаетъ имъ газета?! Такъ вотъ цѣль покой литературы!!
   Понялъ ли мѣстный читатель, какую литературу онъ пріобрѣлъ взамѣнъ прежней? Соперничать съ этой литературой, конечно, не захочетъ никакой порядочный и честный уважающій себя писатель. Всякій пойметъ, что есть грань, гдѣ литература является не фельетономъ и обличеніемъ грѣховъ общества, мелкихъ злоупотребленій, а орудіемъ толкучаго рынка, распивочной продажи, вывѣской надъ заведеніемъ, продажной афишей и рекламой. Всякій пойметъ, что литература, не задумывающаяся называть извѣстныхъ лицъ "сапожными щетками", "банными мочалками",-- уже не литература, а печатный пасквиль, который бьетъ на развращеніе и пониженіе литературы, наконецъ литература, зазывающая и въ то же время угрожающая тѣмъ, кто не несетъ ей объявленій, кто нейдетъ въ сдѣлки, есть въ сущности литература шантажа. Какъ ни неразвитъ, какъ ни убогъ бѣдный читатель провинціи и окраины, но и онъ привыкъ ожидать отъ писателя и отъ газеты извѣстной честности, взглядовъ, убѣжденій, а не одной торговли.
   Вѣдь отъ писателя требуется не одно рыночное произведеніе, не пикантное толкучноо заглавіе, не зазыванье въ лавочку, а какая нибудь нравственная физіономія, но вотъ этой-то нравственной физіономіи и не найдешь въ подобной литературѣ, безъ прошлаго, безъ генеалогіи. До какой степени новые появившіеся писатели откровенны, можно судить потому, что одинъ, не скрывая своихъ намѣреній, откровенно заявляетъ, какъ получилъ съ какихъ-то наслѣдниковъ ни за что ни про что 22,000 р. "Ничтожный процентъ"!-- прибавляетъ онъ, или признается, что въ "нервномъ возбужденіи" имѣлъ сцену въ такомъ-то трактирѣ, и что это собственно литературной дѣятельности его нисколько не мѣшаетъ. Другой псевдонимъ безцеремонно ставитъ принципъ, что читателю все равно, съ кѣмъ бы онъ ни имѣлъ дѣло, достаточно, чтобы писалось занятно. И дѣйствительно появились герои, которые не считаютъ возможнымъ и не могутъ заявить даже своего имени. Можетъ быть, здѣсь тѣ герои, одинъ изъ которыхъ въ "Свадьбѣ Кречинскаго" на запросъ полиціи говоритъ: "у меня нѣтъ-съ фамиліи". Многіе изъ читателей, привыкшіе видѣть писателя съ именемъ, съ прошлымъ, съ литературными заслугами, но удовлетворятся, конечно, вѣчными псевдонимами и чужими именами. Но вѣдь въ литературѣ должны быть чистыя и безупречныя имена, нельзя же представить себѣ въ видѣ писателя безформенную физіономію, у которой нѣтъ иной отмѣтки, кромѣ фопаря, нельзя же вѣрить и поучаться у публициста, у котораго окажется вмѣсто писательскаго имени бубновый тузъ. Все это разоблачитъ будущее. Мало того, среди мистификаціи здѣсь встрѣчаются люди съ "чужими именами". Надняхъ одинъ фельетонистъ въ этой шантажной литературѣ присвоилъ себѣ названіе покойнаго писателя и ученаго. Извѣстно, что у Сибири были писатели Щукины: одинъ умеръ въ Иркутскѣ, другой H. С. Щукинъ, хорошо извѣстный императорскому географическому Обществу въ Петербургѣ; 3-й, сынъ перваго, также умершій, когда-то писалъ историческія стать и разсказы. И вотъ имя этого Щукина взято на прокатъ темнымъ лицомъ. Онъ мало того что присвоилъ себѣ это имя, но объявилъ въ фельетонѣ даже свою родословную, называя себя внукомъ этихъ писателей, и свою личность подъ этой фамиліей противопоставлялъ въ полемикѣ, клеймя и нападая на честное и уважаемое лицо. Конечно, носить "чужое имя" до тѣхъ поръ, пока разоблачатъ его, большая смѣлость. Въ Сибири, однако, привыкли къ "чужимъ именамъ"; здѣсь часто попадаются люди съ самыми произвольными фамиліями: "Догоняй вѣтеръ", "Съ неба упалъ", "Иванъ непомнящій" и т. п. Но эти лица доселѣ не фигурировали въ литературѣ. Теперь, вѣроятно, наступилъ имъ чередъ. "Московскимъ Вѣдомостямъ", пожелавшимъ оградить нравственность Сибири, конечно, прежде всего стоитъ обратить вниманіе на такую шантажную и растлѣвающую литературу. Она пробивается въ странѣ, гдѣ масса отверженцевъ, гдѣ есть загробные темные люди, имена которыхъ никогда не появятся въ честномъ обществѣ. Какую мораль, какіе взгляды проведутъ такіе люди? Чѣмъ сдѣлаютъ они эту печать, только что начинающую свою жизнь въ провинціи?-- вотъ надъ чѣмъ стоитъ задуматься. Посмотримъ, читатель, жаловавшійся на старую обличительную литературу, что ты выигралъ и что тебя ожидаетъ?

Добродушный Сибирякъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 7, 1886

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru