Н. В. Гоголь. Вечера на хуторѣ близъ Диканьки. Миргородъ. Иллюстрировали художники С. М. Дудинъ и Н. И. Ткаченко. Спб. Изданіе А. Ф. Девріена. Цѣна 12 руб.
Авторы-художники въ предисловіи къ изданію заявляютъ, что они ставили своей цѣлью устранить расхожденіе съ текстомъ, чѣмъ обычно -- по отзыву г.г. Ткаченка и Дудина -- страдаютъ иллюстраціи къ Гоголю, "слабо вяжущіяся съ текстомъ" и характеризующіяся "отсутствіемъ единства..." Но, очевидно, это органическое свойство художниковъ графическаго изображенія: для нихъ текстъ только намекъ, къ которому "воображенье дорисуетъ остальное", не считаясь ни съ текстомъ, ни даже съ предыдущей иллюстраціей. Вы перечитываете въ связи съ иллюстраціями "Сорочинскую ярмарку". Даются два рисунка на отдѣльныхъ листахъ, изображающіе свиданіе грозной сожительницы Черевика съ поповичемъ, и на обоихъ рисункахъ совершенно разные -- и Хавронья Никифоровна, и герой ея сердца. Было бы еще понятно, еслибы иллюстраторами были разные художники, но оба рисунка подписаны одними и тѣми-же иниціалами. Открываете слѣдующій разсказъ -- то же самое: безродный казакъ Петрусь, неудачно улучивъ моментъ, "влѣпилъ поцѣлуй" Пидоркѣ на глазахъ ея отца, жаднаго козака; между тѣмъ по иллюстраціи -- оба влюбленные очень далеки отъ указаннаго Гоголемъ настроенія, когда психологически возможно "влѣпить" поцѣлуй: оба влюбленные грустны и тихи. Самъ по себѣ рисунокъ недуренъ и имѣетъ настроеніе, но свое собственное, а совсѣмъ не по Гоголю. А угроза стараго Коржа, что оселедецъ Петруся, обматывающійся "два раза около уха", долженъ будетъ "распрощаться съ макушей", представляется -- по иллюстраціи -- совершенно непонятной, такъ какъ Петрусь никакого оселедца не носитъ. Между тѣмъ въ словарѣ малороссійскихъ словъ, слѣдующемъ за иллюстраціями, читателямъ разъяснено -- въ соотвѣтствіи съ угрозой Коржа,-- что "оселедецъ -- длинный клокъ волосъ на головѣ, заматывающійся за ухо".
Эти недоразумѣнія продолжаются и въ иллюстраціяхъ къ "Миргороду". Здѣсь даже еще рѣзче противорѣчія. Вотъ, напр., младшій сынъ Тараса Бульбы, впервые прокравшійся на свиданіе съ прекрасною полячкой въ городѣ, осажденномъ козаками, и изображенный безъ оселедца, такъ же какъ и Петрусь въ "Вечерѣ наканунѣ Ивана Купалы". Но вотъ тотъ же Андрій, изображенный во время встрѣчи съ отцомъ на полѣ сраженія. Въ этотъ моментъ Андрій уже не запорожецъ; онъ передался на сторону близкихъ его возлюбленной; теперь онъ польскій рыцарь. Но именно теперь онъ изображенъ съ оселедцемъ на головѣ: въ рыцарскихъ латахъ, но съ обритой головой и съ оселедцемъ въ полной исправности. Выходитъ, что Андрій обрилъ себѣ по казацки голову и отрастилъ отсутствовавшій раньше оселедецъ именно тогда, когда сталъ польскимъ рыцаремъ. Такихъ недочетовъ наберется не мало, несмотря на задачу, -- устранить расхожденіе съ текстомъ,-- поставленную себѣ художниками.
Если же говорить о достоинствѣ иллюстрацій независимо отъ поставленной задачи, дѣло обстоитъ не лучше. Рисунки на отдѣльныхъ листахъ не "помогаютъ" читателю перенестись въ условія разсказовъ Гоголя: зачастую безъ справки въ текстѣ вы не можете сказать даже, что именно выражаетъ лицо, которое вы видите. О Бульбѣ же, попавшемъ въ руки непріятелей, даже и этого нельзя сказать, такъ какъ вмѣсто Тараса дана безобразная кукла.
Маленькіе же рисунки перомъ -- несравненно лучше. Они болѣе выразительны. Ихъ схематичность даетъ просторъ впечатлѣнію; въ то же время, благодаря той же схематичности, они не страдаютъ излишними подробностями, не совпадающими съ текстомъ.