Аннотация: О crime de padre Amaro. Перевод Татьяны Герценштейн. Текст издания: журнал "Современникъ", кн. 2-8, 1913.
Преступленіе отца Амаро.
Романъ Эса де Кероса.
Съ португальскаго.
I.
Въ первый день Пасхи въ Леріи стало извѣстно, что священникъ мѣстнаго собора Жозе Мигейшъ внезапно скончался утромъ отъ удара. Это былъ полнокровный и сильно упитанный человѣкъ, прозванный приходскимъ духовенствомъ обжорою изъ обжоръ. Про его жадность къ ѣдѣ разсказывались самыя невѣроятныя исторіи. Аптекарь Карлосъ, ненавидѣвшій его, говорилъ обыкновенно, когда тотъ выходилъ изъ дому послѣ обѣда, наѣвшись до отвалу, съ краснымъ отъ прилива крови лицомъ:
Онъ и дѣйствительно лопнулъ въ одинъ прекрасный день, плотно поужинавъ рыбою. Никто не пожалѣлъ о немъ, и похороны его привлекли очень мало народу. Вообще онъ не пользовался въ приходѣ большимъ уваженіемъ, такъ какъ былъ крестьяниномъ и сохранилъ грубыя манеры и неряшливую внѣшность.
Дамы изъ его прихода не любили его. Онъ икалъ, исповѣдуя ихъ, и, прослуживъ почти всю жизнь въ деревенскихъ приходахъ, не могъ понять нѣкоторыхъ утонченныхъ и сантиментальныхъ привычекъ. Вслѣдствіе этого онъ лишился почти, всѣхъ своихъ исповѣдницъ, которыя перешли къ отцу Гусмао, отличавшемуся: самымъ изысканнымъ обращеніемъ.
Жозе Мигейшъ былъ мигелистомъ по убѣжденіямъ, и либеральныя партіи, ихъ мнѣнія и періодическія изданія приводили его всегда въ бѣшенство:
Въ послѣдніе годы онъ сдѣлался домосѣдомъ и жилъ одинъ, со старой прислугой и собакой. Единственнымъ другомъ его былъ, настоятель Валладаресъ, управлявшій въ то время епископскимъ приходомъ, по болѣзни епископа, удалившагося для поправленія здоровья въ свою виллу. Жозе Мигейшъ очень уважалъ настоятеля; это былъ сухой, близорукій человѣкъ съ огромнымъ носомъ, поклонникъ Овидія, любившій шуточки и ссылки на миѳологію.
Настоятель называлъ своего друга Братомъ Геркулесомъ.
-- Геркулесомъ за силу, а Братомъ за- обжорство,-- пояснялъ онъ.
На похоронахъ священника настоятель самъ окропилъ святою водою могилу друга. И, бросая на гробъ первую пригоршню земли, онъ сказалъ шопотомъ остальнымъ священникамъ, намекая на свою привычку предлагать другу каждый день табаку изъ своей золотой табакерки:
-- Это моя послѣдняя щепотка ему.
Черезъ нѣсколько дней послѣ похоронъ на площади города появилась собака, священника. Прислуга заболѣла и слегла въ больницу. Домъ заперли, а собака выла съ голоду у всѣхъ дверей. Это былъ маленькій, невѣроятно толстый пудель, отчасти напоминавшій фигурою своего хозяина. Привыкши къ рясамъ, онъ бросался къ каждому встрѣчному священнику и шелъ за нимъ съ жалобнымъ воемъ. Но никто не нуждался въ несчастномъ животномъ; его били и прогоняли зонтиками. Бѣдная собака, гонимая, словно претендентъ на престолъ, выла цѣлыя ночи напролетъ. Однажды утромъ ее нашли мертвою около церкви и увезли на телѣгѣ для нечистотъ. Больше она уже не показывалась на площади, и священникъ Жозе Мигейшъ былъ окончательно забытъ.
По прошествіи двухъ мѣсяцевъ въ Леріи разнеслась вѣсть, что въ приходъ назначенъ другой священникъ. Говорили, что это очень молодой человѣкъ, только-что окончившій семинарію. Звали его Амаро Віера. Назначеніе его объяснялось протекціей, и мѣстная оппозиціонная газета "Областной Голосъ" помѣстила на своихъ страницахъ статью возмущеннаго тона о фаворитизмѣ при дворѣ и о клерикальной реакціи. Нѣкоторые священники пришли въ ужасъ отъ этой статьи.
-- Ну, что тамъ разговаривать!-- сказалъ на это настоятель.-- Какая тамъ протекція! Просто у человѣка хорошіе крестные. Мнѣ написалъ объ этомъ назначеніи министръ юстиціи Брито Коррена, Онъ пишетъ, между прочимъ, что новый священникъ -- красивый мужчина. Такимъ образомъ,-- добавилъ онъ съ довольною улыбкою,-- на смѣну Брату Геркулесу явится, пожалуй, Братъ Аполлонъ.
Во всей Леріи былъ только одинъ человѣкъ, знавшій новаго священника. Это былъ каноникъ Діасъ, преподававшій въ прежніе годы въ семинаріи, гдѣ Амаро Віера былъ его ученикомъ по классу морали. Въ то время, по словамъ Діаса, Амаро былъ худымъ и застѣнчивымъ молодымъ человѣкомъ.
-- Я какъ сейчасъ вижу его передъ собою въ потертой рясѣ и съ такимъ лицомъ, точно у него глисты. Но въ общемъ это славный малый и очень смѣтливый.
Каноникъ Діасъ пользовался въ Леріи большою извѣстностью. За послѣднее время онъ очень располнѣлъ, и животъ его такъ торчалъ, что выпиралъ рясу. Головою съ просѣдью, мѣшками подъ глазами и толстыми губами онъ напоминалъ сладострастныхъ монаховъ-обжоръ изъ старыхъ анекдотовъ.
Діасъ жилъ со старухою-сестрою, сеньорою доною Жозефою Діасъ, и прислугою, которую тоже всѣ знали въ Леріи. Каноникъ слылъ богачемъ: въ окрестностяхъ Леріи у него были земли, сдававшіяся въ аренду; на его званыхъ обѣдахъ подавалась на жаркое индѣйка, и вино его 1815 года пользовалось заслуженною славою. Но самымъ выдающимся явленіемъ въ его жизни (явленіемъ, вызывавшимъ немало толковъ и сплетенъ) была его давнишняя дружба съ сеньорою Августою Каминьа, которую называли обыкновенно сеньорою Жоаннера, такъ какъ она была родомъ изъ Санъ-Жоана-да-Фосъ. Сеньора Жоаннера жила на улицѣ Милосердія и сдавала комнаты. У нея была дочь Амелія, двадцати трехъ лѣтъ, хорошенькая, здоровая дѣвушка, пользовавшаяся большимъ успѣхомъ у молодежи.
Каноникъ Діасъ былъ очень доволенъ назначеніемъ Амаро Віера въ Лерію. Всюду -- въ аптекѣ, на улицѣ, въ ризницѣ собора -- онъ расхваливалъ его за успѣхи въ семинаріи, за скромность и послушаніе. Даже голосъ у молодого священника былъ, по словамъ Діаса, "одна прелесть".
Наконецъ, однажды онъ съ удовольствіемъ показалъ прислужнику собора, подобострастному и молчаливому, человѣку, письмо, полученное имъ отъ Амаро Віера.
Это было въ августѣ. Они гуляли вечеромъ вмѣстѣ у Новаго моста. Отсюда открывался широкій и красивый видъ. Вверхъ по рѣкѣ тянулись низкіе холмы, покрытые темно-зелеными сосновыми рощами. У подножья ихъ были разбросаны бѣлые, привѣтливые домики, оживлявшіе пейзажъ. По направленію къ морю, куда рѣка несла свои воды среди двухъ рядовъ блѣдныхъ ивъ, разстилались широкія плодородныя, залитыя солнцемъ поля. Города почти не было видно съ моста. Только одинъ уголъ мрачнаго зданія іезуитскаго собора и часть кладбищенской стѣны съ темными, остроконечными кипарисами открывались изъ за крутой горы, поросшей густою растительностью, среди которой виднѣлись развалины стараго замка.
Отъ моста тянулся вдоль рѣки Старый Бульваръ. Это было тихое, тѣнистое мѣсто. Діасъ и прислужникъ медленно прогуливались здѣсь, и каноникъ спрашивалъ у прислужника совѣта относительно письма Амаро Віера. Дѣло въ томъ, что ему пришла въ голову блестящая мысль. Амаро просилъ его въ письмѣ пріискать для него помѣщеніе въ центрѣ города, недорогое и по возможности съ мебелью; а главное, чтобы хозяева были почтенные люди. "Вы, навѣрно, понимаете, дорогой отецъ-наставникъ" -- писалъ Амаро,-- что именно мнѣ нужно. Мнѣ не надо роскоши; спальни и маленькой пріемной вполнѣ достаточно. Хозяева должны быть тихіе, приличные люди, чтобы не было скандаловъ и непомѣрныхъ претензій. Я вполнѣ полагаюсь на вашу опытность и буду глубоко признателенъ за всѣ ваши хлопоты и труды".
-- И вотъ, другъ мой Мендесъ, планъ мой таковъ: поселить его на квартирѣ у сеньоры Жоаннеры,-- закончилъ каноникъ съ самодовольнымъ видомъ.-- Блестящая идея, неправда-ли?
-- У нея свободна комната внизу, смежная съ нею гостиная и еще одна комнатка, которая можетъ служить кабинетомъ. Мебель прекрасная, постельное бѣлье тоже... И дѣло это для сеньоры Жоаннеры выгодное. За комнаты, бѣлье, столъ и прислугу она смѣло можетъ спросить шестьсотъ рейсъ {600 рейсъ -- около 1 рубля 20 коп. Прим. пер.} въ день. Кромѣ того, пріятно, что въ домѣ будетъ священникъ.
-- Видите-ли, я не знаю, хорошо-ли это будетъ изъ-за Амеліи,-- робко замѣтилъ прислужникъ.-- Пойдутъ, пожалуй, сплетни. Дѣвушка, вѣдь, молодая. Новый священникъ, говорятъ, тоже молодъ...
Діасъ остановился.
-- Все это ерунда! А развѣ отецъ Іоакимъ не живетъ подъ одною крышею съ крестницею матери? А у священника Педрозо не живутъ развѣ невѣстка и ея сестра, девятнадцатилѣтняя дѣвушка? Я не вижу въ этомъ никакой бѣды. Сеньора Жоаннера сдаетъ комнаты, какъ всякая квартирная хозяйка. Вѣдь жилъ же у нея одинъ чиновникъ нѣсколько мѣсяцевъ.
-- Да, но это не священникъ,-- возразилъ Мендесъ.
-- Тѣмъ болѣе, тѣмъ болѣе!-- воскликнулъ каноникъ. И, остановившись, онъ добавилъ конфиденціальнымъ тономъ:-- Кромѣ того, это дѣло было-бы очень удобно для меня. Мнѣ это выгодно, другъ мой.
-- Конечно, вы дѣлаете много добра сеньорѣ Жоаннерѣ...
-- Я дѣлаю, что могу, дорогой мой,-- возразилъ каноникъ и, помолчавъ немного, продолжалъ нѣжнымъ, добродушно-веселымъ тономъ:-- Она стоитъ этого, вполнѣ стоитъ. Это воплощенная доброта. Если я не явлюсь къ ней утромъ ровно въ девять часовъ, она уже мнѣ себя отъ безпокойства. А когда я былъ боленъ въ прошломъ году, она даже похудѣла отъ горя. И какъ она внимательна ко мнѣ! Когда у нея рѣжутъ свинью, то лучшіе куски идутъ мнѣ -- святому отцу, какъ она меня называетъ.
И глаза его засверкали глупымъ довольствомъ.
-- Притомъ это очень красивая женщина,-- сказалъ Мендесъ.
-- Еще-бы!-- воскликнулъ каноникъ, снова останавливаясь.-- И какъ хорошо она сохранилась. Вѣдь она -- не дѣвочка, а на головѣ ни одного сѣдого волоса. А кожа, какая!-- И, понизивъ голосъ, онъ прошепталъ со сладострастною улыбкою, указывая на верхнюю часть груди и медленно проводя рукою по этому мѣсту.-- Это одно очарованіе! Притомъ она опрятна необычайно и такъ внимательна ко мнѣ! Дня не проходитъ безъ того, чтобы она не прислала мнѣ какого-нибудь подарочка -- то вазочку желе, то тарелочку сладкаго риса. Вчера она прислала мнѣ яблочный тортъ, да такой вкусный, что даже сестра Жозефа сказала: "Яблоки таютъ во рту, точно они сварены въ святой водѣ". Такое вниманіе трогаетъ до глубины души, Мендесъ.
-- Я прекрасно знаю,-- сказалъ каноникъ, растягивая слова:-- что здѣсь ходятъ про меня разныя сплетни. Но это все клевета. Вѣрно только то, что я очень привязанъ къ этой семьѣ. Но это началось еще при жизни мужа сеньоры Жоаннеры. Она честная женщина, вполнѣ честная.
-- Извѣстное дѣло, злые языки никого не пожалѣютъ, падре -- замѣтилъ прислужникъ плаксивымъ голосомъ и, помолчавъ немного, добавилъ:-- А въ общемъ вамъ должно-быть дорого обходится эта дружба.
-- И какъ еще! Подумайте только, съ отъѣзда чиновника комнаты стояли пустыя, и мнѣ приходилось давать ей на хозяйство.
-- Но вѣдь у нея, кажется, есть имѣньице,-- замѣтилъ Мендесъ.
-- Ну, это крошечный клочокъ земли, мой дорогой. Да и повинности и налоги очень велики. Потому-то я и говорю, что Амаро Віера -- золотое дно. Получая съ него по шестьсотъ рейсъ въ день, да при моей помощи и маленькомъ доходѣ съ имѣнія отъ продажи овощей, она будетъ сводить концы съ концами. Мнѣ будетъ много легче тогда,
Они замолчали. Вечеръ былъ тихій и ясный, воздухъ неподвиженъ. На сильно обмелѣвшей рѣкѣ блестѣлъ сухой песокъ; вода, сладко журча, медленно текла по мелкимъ камнямъ. На холмы спускался полумракъ,-- а красныя и оранжевыя облака надъ моремъ сплетались въ причудливую декорацію.
-- Какой славный вечеръ!-- сказалъ Мендесъ.
Когда черезъ нѣсколько минутъ они поднимались по лѣстницѣ собора, каноникъ остановился и обратился къ спутнику:
-- Итакъ рѣшено, другъ Мендесъ, я поселю Амаро на квартирѣ у сеньоры Жоаннеры. Это выгодно для всѣхъ.
-- Очень выгодно,-- почтительно согласился прислужникъ.-- Безусловно очень выгодно.
И они вошли въ соборъ, творя крестное знаменіе.
II.
Черезъ недѣлю разнеслась вѣсть о томъ, что новый священникъ пріѣзжаетъ вечеромъ съ почтовымъ дилижансомъ. Съ шести часовъ каноникъ Діасъ и прислужникъ гуляли уже по площади Фонтана въ ожиданіи Амаро.
Это было въ концѣ августа. На длинномъ бульварѣ вдоль рѣки между двумя рядами старыхъ тополей гуляли дамы въ свѣтлыхъ платьяхъ. Съ другой стороны, въ бѣдномъ кварталѣ, старухи сидѣли съ пряжею у дверей, грязныя дѣти играли и валялись на землѣ, обнажая при этомъ огромные животы, куры жадно рылись въ уличныхъ отбросахъ.
Было уже темно, когда дилижансъ съ зажженными фонарями съѣхалъ съ моста и остановился у фонтана около гостиницы Креста. Путешественникъ въ высокой шляпѣ и длинномъ священническомъ плащѣ, сидѣвшій рядомъ съ кучеромъ, осторожно спустился со своего мѣста, придерживаясь за желѣзныя перила, и оглядѣлся по сторонамъ.
-- Эй, Амаро!-- окликнулъ его каноникъ, подходя ближе.-- Здравствуйте, плутяга.
-- Ахъ, отецъ-наставникъ!-- отвѣтилъ пріѣзжій весело. И они обнялись въ то время, какъ прислужникъ стоялъ въ сторонѣ, почтительно наклонившись, со шляпою въ рукѣ.
Было уже почти девять часовъ, совсѣмъ темно. Въ домахъ на площади все уже спало. Въ лавкахъ подъ аркадами виднѣлся печальный свѣтъ керосиновыхъ лампъ, тускло освѣщавшихъ сонныя фигуры разговаривавшихъ у прилавка людей. Выходившія на площадь извилистыя мрачныя улицы съ мерцавшими кое-гдѣ фонарями казались необитаемыми.
Каноникъ Діасъ объяснялъ пріѣзжему, какъ онъ устроилъ его. Квартиры онъ не нанималъ: пришлось бы покупать мебель, брать прислугу и тратить много лишняго. Онъ предпочелъ занять для него комнаты въ приличномъ комфортабельномъ домѣ; этимъ требованіямъ отвѣчаютъ какъ нельзя болѣе комнаты у сеньоры Жоаннеры. Онѣ хорошо меблированы и очень чисты, изъ кухни не пахнетъ. Сеньора Жоаннера славная, богобоязненная женщина, очень экономная и предупредительная...
-- А какъ насчетъ главнаго, отецъ-наставникъ?-- Какая цѣна?-- перебилъ его Амаро Віера.
-- Шестьсотъ рейсъ въ день. Это очень дешево. У васъ будетъ спальня, гостиная...
-- Въ двухъ шагахъ. Можно ходить служить обѣдню въ мягкихъ туфляхъ. Въ домѣ есть молодая дѣвушка, дочка сеньоры Жоаннеры, двадцати трехъ лѣтъ. Хорошенькая, немного капризная, но съ хорошею душою... А вотъ и ваша улица
Это была узкая улица съ низкими, жалкими домами и тусклымъ фонаремъ въ концѣ.
-- А тутъ и вашъ дворецъ!-- оказалъ каноникъ, стучась въ узкую дверь.
Изъ вестибюля шла наверхъ лѣстница со старинными чугунными перилами. Внизу и на площадкѣ лѣстницы цвѣли кусты розмарина въ деревянныхъ кадкахъ.
Сеньора Жоаннера ждала гостей на верху. Блѣдная, худая прислуга съ веснушчатымъ лицомъ держала въ рукахъ керосиновую лампу, и фигура сеньоры Жоаннеры ясно выдѣлялась на фонѣ выбѣленной стѣны. Это была полная, грузная, высокаго роста, женщина съ очень бѣлой кожей. Вокругъ черныхъ глазъ виднѣлись уже морщинки. Вьющіеся волосы съ краснымъ бантомъ порѣдѣли надъ висками и у пробора, но руки и шея были красиво округлы, и платье очень опрятно.
-- Вотъ вашъ новый жилецъ, сеньора,-- сказалъ Діасъ, поднимаясь по лѣстницѣ.
-- Спасибо за честь, падре, большое спасибо. Вы, вѣрно, очень устали съ дороги. Сюда, пожалуйста. Осторожно, тутъ ступенечка внизъ.
Она провела его въ маленькую комнату съ желтыми обоями. У стѣны стоялъ широкій, мягкій диванъ, а съ другой стороны письменный столъ съ зеленымъ сукномъ.
-- Это ваша гостиная, падре,-- сказала сеньора Жоаннера.-- Тутъ вы можете принимать гостей. А здѣсь,-- продолжала она, открывая дверь въ сосѣднюю комнату,-- ваша спальня. Вотъ комодъ, шкафъ для платья.-- Она выдвинула нѣсколько ящиковъ, похвалила постель, хлопнувъ рукою по упругимъ матрацамъ.-- Здѣсь звонокъ. Требуйте прислугу всегда, когда вамъ угодно... Пожалуйте, вотъ ключики отъ комода... Можетъ быть, желаете еще подушку? Одѣяло только одно, но если вамъ угодно...
-- Благодарю васъ, не безпокойтесь, все прекрасно, сеньора,-- отвѣтилъ священникъ мягкимъ, тихимъ голосомъ.
-- Вы только скажите. Все, что можно, будетъ сейчасъ же исполнено.
-- Ахъ, сударыня,-- перебилъ ее Діасъ добродушнымъ тономъ.-- Развѣ вы не понимаете, что ему прежде всего хочется поужинать теперь?
-- Слушаюсь... ужинъ готовъ.
И она вышла поторопить прислугу.
Каноникъ тяжело опустился на диванъ и понюхалъ щепотку табаку.
-- Славныя комнаты, голубчикъ. Лучше и не найти.
-- Мнѣ всюду хорошо, отецъ-наставникъ,-- сказалъ Амаро, надѣвая мягкія туфли.-- Въ семинаріи было много хуже. А въ Ферао во время дождя у меня текло на постель.
Со стороны площади послышались звуки рожка. Амаро открылъ окно. Ночь стояла темная. Въ городѣ было зловѣще-тихо, точно подъ каменнымъ сводомъ. Вдали у казармъ били въ барабанъ, со стѣнъ церкви Милосердія непрерывно слышался рѣзкій крикъ филиновъ.
-- Вы увидите сейчасъ сами, какой чудный куриный бульонъ готовить эта дама. Хоть пальчики облизывай.
Посреди столовой, оклеенной темными обоями, стоялъ накрытый бѣлою скатертью столъ, съ красивою посудою и стаканами, сверкавшими при яркомъ свѣтѣ лампы подъ зеленымъ абажуромъ. Отъ миски пріятно пахло куринымъ бульономъ, а на блюдѣ дымилась жирная курица съ бѣлымъ, сочнымъ рисомъ и рѣпою. Въ стеклянномъ шкафу виднѣлся свѣтлый фарфоръ. У окна стоялъ рояль, покрытый атласною выцвѣтшею салфеткою. На кухнѣ что-то жарили, и, почувствовавъ пріятный запахъ, Амаро съ наслажденіемъ потеръ руки.
-- Сюда, сюда пожалуйте. Тамъ сквозитъ,-- сказала сеньора Жоаннера, закрывъ ставни у оконъ.-- А вы, падре, не откушаете ли съ нами, за компанію,-- обратилась она къ Діасу.
-- Да ужъ развѣ за компанію,-- весело отвѣтилъ онъ и, сѣвъ за столъ, развернулъ салфетку.
Сеньора Жоаннера поглядывала все время на пріѣзжаго. Онъ сидѣлъ съ опущенною головою и молча ѣлъ, дуя на ложку. Волосы у него были черные, слегка вьющіеся, лицо смуглое, овальное, глаза большіе, черные, съ длинными рѣсницами.
Діасъ, не видѣвшій его послѣ семинаріи, находилъ его возмужавшимъ и окрѣпшимъ.
-- Какой вы были худенькій тогда...
-- Меня поправилъ горный воздухъ.-- И онъ принялся разсказывать о своей печальной жизни въ первомъ приходѣ, въ маленькомъ горномъ мѣстечкѣ, гдѣ приходилось жить въ зимнюю, суровую пору одному среди пастуховъ. Каноникъ наливалъ ему вино, высоко поднявъ бутылку, чтобы вино пѣнилось въ стаканѣ.
-- Пейте, голубчикъ, пейте. Такого винца вы, небось, не пивали въ семинаріи.
Сеньора Жоаннера поставила на столъ блюдо съ печеными яблоками.
Сеньора Жоаннера смѣялась, обнажая крупные, пломбированные зубы. Она принесла графинчикъ съ портвейномъ, положила съ жеманнымъ благоговѣніемъ Діасу на тарелку мягкое яблоко, посыпанное мелкимъ сахаромъ, и сказала, похлопывая его по плечу полною, рыхлою рукою:
-- Это у насъ святой, падре, поистинѣ святой человѣкъ. Я многимъ обязана ему.
-- Ну, ну, что объ этомъ говорить,-- возразилъ Діасъ, и на лицѣ его появилось выраженіе глупаго самодовольства.-- Чудное вино!-- добавилъ онъ, съ наслажденіемъ потягивая портвейнъ.
-- Оно прекрасно вылежалось. Вѣдь оно отъ того года, когда Амелія родилась.
-- А гдѣ она сегодня?
-- Она поѣхала съ доною Маріею въ усадьбу, а оттуда къ знакомымъ.
-- Да, вѣдь вы знаете, эта дама -- помѣщица. У нея настоящее графское имѣніе...-- пояснилъ каноникъ, лаская блестящимъ взглядомъ полную фигуру сеньоры Жоаннеры.
-- Ну, полно, падре, какое-же это имѣніе! Маленькій клочокъ земли, больше ничего,-- остановила она его, но, услышавъ мучительный кашель прислуги, которая стояла, прислонившись къ стѣнѣ, обратилась къ ней недовольнымъ тономъ:
-- Ну, ну, ступай кашлять на кухню. Здѣсь не мѣсто, Руса.
-- Да, она очень плоха. Это моя крестница, сирота... Я взяла ее къ себѣ изъ жалости, а также потому, что моя прежняя прислуга слегла въ больницу: эта безстыжая баба связалась съ солдатомъ.
Отецъ Амаро конфузливо потупилъ глаза и спросилъ, много-ли больныхъ въ городѣ въ это лѣто.
-- Много желудочныхъ заболѣваній отъ сырыхъ фруктовъ,-- проворчалъ въ отвѣтъ Діасъ.-- Наѣдаются арбузовъ и запиваютъ ихъ кружками воды. Ходитъ здѣсь и лихорадка.
Они заговорили, о мѣстной лихорадкѣ и о климатическихъ условіяхъ въ Леріи.
-- Я теперь значительно окрѣпъ сравнительно съ прежнимъ,-- оказалъ отецъ Амаро.-- Благодаря Господу нашему Іисусу Христу я чувствую себя вполнѣ хорошо.
-- И да сохранитъ вамъ Господь здоровье! Люди рѣдко цѣнятъ это счастье,-- замѣтила сеньора Жоаннера и принялась разсказывать о томъ, что у нея въ домѣ живетъ шестидесятилѣтняя, разбитая параличемъ сестра, наполовину потерявшая разсудокъ. Зимою она простудилась и съ тѣхъ поръ, не переставая, худѣла и слабѣла.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- перебилъ его каноникъ:-- завтра вы обѣдаете у меня. Я зайду за вами утромъ, и мы отправимся вмѣстѣ къ настоятелю, въ соборъ и повсюду.
Сеньора Жаонпера поспѣшила успокоить священника.
-- Вы не безпокойтесь о постныхъ дняхъ, падре. Я соблюдаю посты очень аккуратно.
-- Я потому сказалъ,-- объяснилъ Амаро,-- что въ наши времена никто не хочетъ соблюдать постовъ...
-- Вы правы, падре,-- согласилась она.-- Но я не изъ такихъ. Я забочусь прежде всего о спасеніи своей души.
Раздался громкій звонокъ.
-- Это, вѣрно, Амелія,-- сказала сеньора Жоаннера.
-- Ступай, открой дверь, Руса.
Внизу хлопнули дверью, затѣмъ послышался говоръ и тихій смѣхъ.
Чей-то голосъ сказалъ до свиданья, и Амелія взбѣжала по лѣстницѣ, слегка подобравъ спереди юбку. Это была красивая, здоровая, хорошо сложенная дѣвушка высокаго роста. На голову ея былъ накинутъ бѣлый шарфъ, а въ рукахъ она держала вѣтку розмарина.
-- Иди, иди, дочка. Вотъ новый падре, онъ пріѣхалъ сегодня вечеромъ.
Амелія остановилась въ нѣкоторомъ смущеніи, глядя наверхъ, гдѣ стоялъ Амаро, прислонившись къ периламъ. Она тяжело дышала и раскраснѣлась, поднимаясь бѣгомъ по лѣстницѣ. Ея живые, черные глаза ярко блестѣли, и отъ всего ея существа пахло свѣжестью полей.
Амаро сошелъ внизъ, прижимаясь къ периламъ, чтобы пропустить дѣвушку, и пробормотавъ невнятное привѣтствіе. Каноникъ, тяжело выступавшій сзади него, остановился посреди лѣстницы и преградилъ Амеліи путь.
-- Вы что гуляете до такого поздняго часу, плутовка?
Она засмѣялась и проскользнула мимо него наверхъ въ то время, какъ онъ выходилъ, отгоняя прислугу отъ двери.
-- Ладно, ладно, уходи, голубушка, разболѣешься. Значитъ, завтра въ восемь утра, Амаро. Будьте готовы къ этому времени.
Амаро заперъ за собою дверь спальни. Постель была открыта, и отъ чистаго бѣлья пріятно пахло стираннымъ полотномъ. Надъ изголовьемъ висѣлъ старинный образъ Христа на крестѣ. Амаро открылъ молитвенникъ, опустился на колѣни у кровати и перекрестился. Но онъ чувствовалъ себя такимъ усталымъ, что скоро началъ зѣвать. И среди обычныхъ молитвъ, которыя онъ читалъ машинально, ему были слышны наверху надъ его спальнею шаги Амеліи и шуршанье крахмальныхъ юбокъ, которыя она встряхивала, раздѣваясь.
III.
Амаро Віера родился въ Лиссабонѣ въ домѣ маркизы д'Алегросъ. Отецъ его былъ лакеемъ маркиза, мать горничною и довѣреннымъ лицомъ при маркизѣ. У Амаро сохранился дагерротипъ матери. Это была здоровая женщина съ густыми бровями, толстыми, чувственными губами и прекраснымъ цвѣтомъ лица. Отецъ Амаро умеръ отъ удара, а мать, отличавшаяся всю жизнь завиднымъ здоровьемъ, умерла черезъ годъ отъ горловой чахотки. Амаро исполнилось тогда шесть лѣтъ. У него была сестра, жившая съ ранняго дѣтства у бабушки въ Коимбрѣ, и дядя, зажиточный торговецъ въ кварталѣ Эстрелла. Но маркиза привязалась къ Амаро, оставила его у себя въ домѣ послѣ смерти родителей и занялась его воспитаніемъ.
Маркиза д'Алегросъ овдовѣла въ сорокъ три года и стала жить большую часть года въ своемъ имѣніи. Это была добрая и лѣнивая женщина, благоговѣвшая передъ духовными лицами и вѣчно занятая церковными дѣлами; при ея домѣ даже была устроена часовня. Обѣ дочери ея, воспитанныя въ страхѣ Божіемъ и въ поклоненіи послѣднимъ модамъ, были ханжами и говорили съ одинаковымъ жаромъ о христіанскомъ смиреніи и о послѣднихъ модныхъ журналахъ. Одинъ журналистъ того времени оказалъ про нихъ:-- Онѣ думаютъ каждый день о туалетахъ, въ которыхъ явятся въ рай.
Маркиза предназначила Амаро къ духовной карьерѣ. Его худенькая, блѣдная фигурка вполнѣ соотвѣтствовала этому назначенію. Онъ любилъ атмосферу церквей и часовенъ и лучшимъ удовольствіемъ было для него сидѣть среди женщинъ, прижавшись, къ теплымъ юбкамъ, и слушать ихъ разсказы о святыхъ. Маркиза не пожелала отдать его въ школу, опасаясь вліянія скверныхъ товарищей и духа невѣрія. Домашній капелланъ преподавалъ ему латынь, а старшая дочь маркизы, дона-Луиза давала ему уроки французскаго языка и географіи.
Амаро былъ очень тихимъ ребенкомъ; онъ никогда не игралъ и не бѣгалъ, былъ очень трусливъ и даже спалъ при свѣтѣ лампы рядомъ со старою прислугою. Женская прислуга маркизы очень портила его; его находили хорошенькимъ мальчикомъ, цѣловали, щекотали постоянно, и онъ привыкъ вертѣться среди юбокъ, близко соприкасаясь съ женскими тѣлами, что доставляло ему большое удовольствіе. Иной разъ, когда маркизы не было дома, горничныя наряжали его въ женское платье, забавляясь вмѣстѣ, съ нимъ. Амаро позволялъ имъ дѣлать съ собою все, что угодно. Глаза его затуманивались, на щекахъ появлялся нехорошій румянецъ. Прислуга посвящала его, кромѣ того, во всѣ свои сплетни и интриги. Амаро поневолѣ сдѣлался лгуномъ и сплетникомъ, рылся въ чужихъ вещахъ, вертѣлся среди грязныхъ юбокъ и фальшивыхъ волосъ. Онъ былъ невѣроятно лѣнивъ и утромъ подолгу валялся въ постели, плотно закутавшись въ одѣяло и обнявъ подушку.
Однажды въ воскресенье, вернувшись утромъ съ обѣдни, маркиза упала на террасѣ и скоропостижно скончалась. Въ завѣщаніи она распорядилась отдать Амаро въ пятнадцать лѣтъ въ семинарію, чтобы онъ сдѣлался священникомъ. Обязанности исполнить это распоряженіе возлагалась на отца Лизета. Амаро было въ то время тринадцать лѣтъ.
Дочери маркизы переселились по смерти матери къ теткѣ, а Амаро отправили къ его дядѣ-торговцу. Это былъ толстякъ, женатый на дочери бѣднаго чиновника, которая вышла за него, чтобы уйти изъ родительскаго дома, гдѣ ей приходилось жить въ бѣдности. Она ненавидѣла мужа, его ласку, его волосатыя руки и бѣдный кварталъ, гдѣ они жили. Мужъ, наоборотъ, обожалъ ее, осыпалъ дорогими подарками и называлъ своею герцогинею.
Амаро не встрѣтилъ въ домѣ дяди ласковаго женскаго элемента, окружавшаго его у маркизы. Тетка почти не обращала на него вниманія. Она сидѣла цѣлыми днями у окна, напудренная и разодѣтая въ шелкъ, читая романы или театральную хронику и ожидая, когда пройдетъ подъ окномъ ея ухаживатель. Дядя воспользовался мальчикомъ и поставилъ его за прилавокъ, заставляя вставать въ пять часовъ утра. Оба ненавидѣли племянника, жалѣя каждый кусокъ хлѣба, который онъ съѣдалъ у нихъ. Амаро худѣлъ и плакалъ цѣлыя ночи напролетъ. Онъ зналъ, что долженъ поступить пятнадцати лѣтъ въ семинарію, и ждалъ этого времени, какъ освобожденія отъ тяжелаго ига.
Никто никогда не спрашивалъ его о вкусахъ и наклонностяхъ. Ему навязывали священническую рясу, и пассивная натура мальчика покорно принимала ее. Правда, онъ ничего не имѣлъ противъ того, чтобы сдѣлаться священникомъ. Онъ видѣлъ много отцовъ церкви въ домѣ маркизы. Это были все изящные, холеные господа, обѣдавшіе за однимъ столомъ съ гидальгами и нюхавшіе табакъ изъ золотыхъ табакерокъ. Ему нравилась профессія, благодаря которой онъ могъ жить среди женщинъ, шептаться съ ними, чувствовать близко пріятную теплоту ихъ тѣла и получать подношенія на серебряныхъ подносахъ.
За годъ до поступленія въ семинарію дядя сталъ посылать его къ учителю для усовершенствованія въ латинскомъ языкѣ и освободилъ отъ прилавка. Въ первый разъ въ жизни Амаро почувствовалъ себя свободнымъ. Онъ ходилъ къ учителю одинъ, гулялъ по улицамъ, видѣлъ городъ, смотрѣлъ на ученье солдатъ, заглядывалъ въ двери кофеенъ, читалъ афиши. Особенно привлекали его вниманіе женщины. Онъ сталъ мечтателенъ, и по ночамъ ему часто чудились во мракѣ женскія фигуры или отдѣльныя части ихъ тѣла: то ножка въ лакированной ботинкѣ и бѣломъ чулкѣ, то округлая рука въ короткомъ рукавѣ. Въ это время перспектива быть священникомъ перестала привлекать его, потому что онъ не могъ жениться. Товарищи, занимавшіеся съ нимъ вмѣстѣ у учителя, успѣли оказать на него дурное вліяніе. Онъ сталъ курить потихоньку, похудѣлъ и пожелтѣлъ.
Когда онъ поступилъ въ семинарію, длинные, сыроватые коридоры, тусклое освѣщеніе, черныя рясы и благоговѣйная тишина произвели на него сперва подавляющее впечатлѣніе. Но онъ скоро подружился съ нѣкоторыми товарищами. Они перешли съ нимъ на ты и допустили въ свой кружокъ, гдѣ разсказывались анекдоты о преподавателяхъ, взводилась всевозможная клевета на ректора, и высказывались жалобы на затворническій образъ жизни въ семинаріи. Почти всѣ семинаристы скучали по своей прежней вольной жизни. Дворъ для рекреацій съ жалкими деревьями и высокими, скучными стѣнами казался имъ слишкомъ тѣснымъ; они задыхались въ узкихъ коридорахъ и въ залѣ Святого Игнатія, гдѣ они учили вечеромъ уроки. Всѣ скучали по дому и завидовали свободнымъ людямъ, какъ-бы бѣдны и несчастны тѣ ни были. Амаро не оставилъ дома никого и ничего близкаго. Дядя былъ грубый человѣкъ, тетка сидѣла цѣлый день недовольная и напудренная. Но невольно и онъ сталъ скучать по воскреснымъ прогулкамъ и по ярко освѣщеннымъ улицамъ.
Однако его пассивная натура покорилась понемногу, и онъ втянулся въ семинарскій распорядокъ, какъ послушная овца. Онъ старательно готовилъ уроки, аккуратно исполнялъ всѣ духовныя обязанности и достигъ хорошихъ отмѣтокъ.
Ему было совершенно непонятно, какъ можетъ нравиться семинарская жизнь. Нѣкоторые изъ это товарищей блаженствовали, шепча съ опущенною головою тексты изъ Священнаго Писанія, и блѣднѣли въ экстазѣ, молясь въ часовнѣ. Онъ не понималъ также тщеславныхъ товарищей, которые жаждали получить аристократическій приходъ или мечтали о профессіяхъ внѣ церкви. Амаро не мечталъ ни о какой карьерѣ.
-- Я, право, не знаю,-- отвѣчалъ онъ на вопросы о его будущемъ.
Разговоры нѣкоторыхъ товарищей, считавшихъ семинарію тюрьмою, сильно волновали его иногда. Эти мальчики рвались на волю и порывались даже бѣжать, строя планы бѣгства и измѣряя высоту оконъ. Ихъ привлекали трактиры, бильярдъ, женщины. Эти разговоры волновали Амаро и дѣйствовали на его воображеніе. Онъ ворочался по ночамъ на жесткой постели, и его сны и мечты были проникнуты горячимъ желаніемъ женщины. Ему казалось иногда, что во мракѣ кельи сверкаютъ глаза Искусителя. Онъ кропилъ свою постель святою водою, но не рѣшался признаться въ этихъ искушеніяхъ на исповѣди.
И вокругъ себя онъ чувствовалъ подобные же случаи возмущенія природы. Усиленныя занятія, посты и покаянія могли обуздать тѣло и привить ему машинальныя привычки, но подъ спокойною внѣшностью тихо волновались страсти, какъ змѣй въ гнѣздѣ. Больше всѣхъ страдали отъ воздержанія сангвиники; когда они оставались одни, темпераментъ прорывался наружу: они боролись, дѣлали гимнастику, устраивали безпорядокъ. У слабыхъ и болѣзненныхъ учениковъ семинарская атмосфера вызывала безпредѣльную печаль и молчаливость. У нихъ развивались мелкіе пороки: страсть къ картамъ, къ чтенію романовъ, къ куренію. Это были прелести грѣха.
При всемъ этомъ Амаро былъ набоженъ, горячо молился, безгранично вѣрилъ въ нѣкоторыхъ святыхъ, очень боялся Бога. Но онъ ненавидѣлъ затворническій режимъ семинаріи. Ему казалось, что на волѣ, внѣ семинарскихъ стѣнъ, онъ былъ бы добрымъ, чистымъ, глубоко вѣрующимъ. Онъ худѣлъ и даже заболѣлъ въ послѣдній годъ пребыванія въ семинаріи нервною горячкою.
Въ посту Св. Матѳея Амаро принялъ, наконецъ, священническій санъ. Вскорѣ послѣ этого онъ получилъ, еще въ семинаріи, слѣдующее письмо отъ отца Лизета:
"Дорогой мой сынъ и молодой коллега! Теперь, когда вы приняли священный санъ, я считаю своимъ долгомъ дать вамъ отчетъ въ оставленномъ вамъ наслѣдствѣ, такъ какъ желаю исполнить до конца возложенную на меня нашею драгоцѣнною маркизою обязанность. Сообщаю вамъ поэтому, дорогой мой сынъ, что сумма, оставленная вамъ маркизою, истрачена вся до послѣдняго, гроша. Я пользуюсь также настоящимъ случаемъ, чтобы сообщить вамъ кое-что о вашихъ родныхъ. Тетка ваша, по смерти дяди, продала его торговое дѣло и пошла по. такому постыдному пути, о которомъ скромность не позволяетъ мнѣ распространяться. Въ настоящее время она живетъ тѣмъ, что сдаетъ меблированныя комнаты. Сестра ваша, какъ вы, вѣроятно, уже знаете, вышла замужъ за богатаго человѣка и живетъ въ Коимбрѣ. Хотя въ бракѣ слѣдуетъ цѣнить выше всего не богатство, а другія блага, я считаю, однако, важнымъ для будущаго, чтобы вы, мой дорогой сынъ,-- знали объ этомъ обстоятельствѣ. Продолжайте итти по пути добродѣтели и вѣрьте, что наша святая профессія даетъ истинное счастье, когда мы понимаемъ, какой бальзамъ вливаетъ въ душу служеніе Богу. Затѣмъ прощайте, мой дорогой сынъ и молодой коллега.-- Лизетъ.
P. S. Фамилія мужа вашей сестры -- Тритозо".
Черезъ два мѣсяца по полученіи этого письма Амаро получилъ приходъ въ мѣстечкѣ Ферао, въ горахъ, и пробылъ тамъ отъ октября до весны. Это былъ маленькій поселокъ, гдѣ жили одни пастухи. Амаро провелъ зиму въ бездѣльѣ, зѣвая у камина и прислушиваясь въ завыванію вѣтра. Весною онъ написалъ сестрѣ, жалуясь на бѣдность; та прислала ему двѣнадцать золотыхъ на поѣздку въ Лиссабонъ для хлопотъ о переводѣ въ другой приходъ. Амаро немедленно отправился въ путь. Свѣжій горный воздухъ благотворно подѣйствовалъ на его здоровье; онъ окрѣпъ, загорѣлъ и сталъ держаться прямѣе.
По пріѣздѣ въ Лиссабонъ онъ розъискалъ тетку. Она сильно постарѣла и стала ханжею (хотя продолжала пудриться), и потому приняла Амаро съ радостнымъ благоговѣніемъ.
-- Какъ ты похорошѣлъ! Господи, какъ ты измѣнился.
Амаро отправился на слѣдующій день къ отцу Лизету, но тотъ находился въ отъѣздѣ. Тогда Амаро вспомнилъ про младшую дочь маркизы дону Жоанну, вышедшую замужъ за графа де-Рибамаръ, вліятельнаго человѣка, который занималъ уже два раза постъ министра внутреннихъ дѣлъ и много работалъ на пользу отечества.
Амаро подалъ прошеніе о переводѣ въ другой приходъ и пошелъ къ графинѣ де-Рибамаръ. Когда онъ явился, у подъѣзда, ее ждала карета.
-- Ея сіятельство уѣзжаютъ сейчасъ,-- сказалъ ему лакей въ бѣломъ галстухѣ, ожидавшій выхода своей госпожи.
Въ это время двери распахнулись, и на улицу вышла дама въ свѣтломъ туалетѣ. Это была высокая, худая блондинка съ большимъ носомъ и въ золотыхъ очкахъ.
-- Вы не узнаете меня, графиня?-- спросилъ Амаро, почтительно кланяясь и держа въ рукѣ шляпу. Я -- Амаро.
-- Амаро?-- повторила она, словно припоминая, кто это.-- Ахъ, Господи, это вы! Я не узнала... Вы теперь взрослый. И какъ перемѣнились! Вы живете въ Лиссабонѣ?
Амаро разсказалъ о своей жизни въ Ферао и о бѣдности въ приходѣ.
-- Я пріѣхалъ хлопотать о переводѣ, графиня.
Она слушала его, опираясь на свѣтлый, шелковый зонтикъ. Амаро чувствовалъ, что отъ нея пахнетъ рисовою пудрою и чистымъ батистомъ.
-- О, не безпокойтесь объ этомъ. Мой мужъ замолвитъ за васъ слово. Я берусь устроить это. Зайдите ко мнѣ на этихъ же дняхъ. Постойте-ка, когда я буду дома?.. Завтра я ѣду въ Синтру. Въ воскресенье мнѣ неудобно... Лучше всего, если вы придете утромъ ровно черезъ двѣ недѣли.
Она подала ему руку въ шведской перчаткѣ, побрякивая золотыми браслетами, и сѣла въ карету.
Амаро сталъ ждать. Время было лѣтнее, жаркое. Утромъ онъ служилъ обѣдню въ церкви Св. Домингоса, а днемъ лѣниво бродилъ по комнатамъ или валялся въ халатѣ и мягкихъ туфляхъ. По вечерамъ онъ ходилъ иногда прогуляться, но было очень душно, и тяжело дышалось. Амаро рано возвращался домой, заваливался на кровать и курилъ, мечтая о пріятныхъ перспективахъ. Въ ушахъ его постоянно звучали слова графили: "Не безпокойтесь, мой мужъ замолвить, за васъ слово". Онъ уже видѣлъ себя священникомъ въ хорошемъ городѣ, въ домѣ съ огородомъ; богатыя дамы подносили ему сласти, и онъ игралъ видную роль въ городѣ.
Настроеніе Амаро было очень хорошее и спокойное въ это время. Возбужденіе, вызванное строгимъ воздержаніемъ въ семинаріи, улеглось, благодаря связи съ толстою, здоровенною пастушкою, которая замѣняла въ Ферао звонаря. Теперь онъ былъ спокоенъ и уравновѣшенъ, аккуратно исполнялъ духовныя обязанности и мечталъ о выгодномъ приходѣ.
Черезъ двѣ недѣли онъ снова явился къ графинѣ и поднялся наверхъ по красному ковру. На площадкѣ лѣстницы сидѣлъ на скамейкѣ, обитой краснымъ сукномъ, лакей и спалъ, прислонившись, къ стѣнѣ. Амаро простоялъ минуту въ колебаніи и уже собирался уходить,- когда услышалъ за перегородкою громкій мужской смѣхъ. Онъ смахнулъ носовымъ платкомъ пыль съ сапогъ, оправилъ манжеты и вошелъ, весь красный отъ волненія, въ большую залу съ желтыми драпировками. Посреди комнаты стояли, разговаривая, трое мужчинъ. Амаро приблизился къ нимъ, бормоча извиненія.
Высокій человѣкъ съ сѣдоватыми усами и въ золотыхъ очкахъ обернулся въ изумленіи. Это былъ графъ де-Рибамаръ.
-- Я -- Амаро,-- сказалъ священникъ.
-- Ахъ, отецъ Амаро!-- отвѣтилъ графъ.-- Какъ же, я знаю! Жена разсказывала мнѣ о васъ.
И онъ обратился къ полному, почти лысому господину въ бѣлыхъ брюкахъ.
-- Это тотъ священникъ, о которомъ я говорилъ вамъ. Это министръ,-- пояснилъ онъ, обернувшись къ Амаро.
Амаро подобострастно поклонился.
-- Отецъ Амаро,-- сказалъ графъ де-Рибамаръ: -- воспитывался съ дѣтства въ въ домѣ моей жены. Мать ея, очень набожная женщина, сдѣлала изъ него священника. Гдѣ вы служили, падре?
-- Вы не согласны съ этимъ?-- обратился къ нему графъ.
-- Я глубоко уважаю ваше мнѣніе, графъ, но позвольте мнѣ высказать и свое. Священники въ городахъ оказываютъ большое вліяніе на выборы въ парламентъ. Они очень полезны намъ. Почему, напримѣръ, потерпѣли мы пораженіе въ Томарѣ? Изъ-за враждебнаго отношенія къ намъ духовенства; это было единственною причиною.
-- Но это неправильно,-- перебилъ его графъ,-- священники не должны оказывать давленія на выборы.
-- Извините...-- попробовалъ было перебить его собесѣдникъ.
Но графъ остановилъ его рѣшительнымъ жестомъ.
-- Духовныя лица,--сказалъ онъ тономъ, проникнутымъ глубокимъ сознаніемъ собственнаго достоинства,-- могутъ и даже обязаны помогать правительству, дѣйствуя, такъ сказать, въ видѣ тормаза, но отнюдь не должны впутываться въ интриги... Извините, мой другъ, но, по моему, это недостойно христіанъ.
-- Но я -- истинный христіанинъ, ваше сіятельство!-- воскликнулъ господинъ съ черными бакенбардами.-- Я -- также либералъ, но считаю, что при выборномъ правительствѣ необходимо... однимъ словомъ, при болѣе солидныхъ гарантіяхъ...
-- Послушайте,-- перебилъ его графъ,-- неужели же вы не понимаете, что это дискредитируетъ духовенство и правительство?...
Отецъ Амаро молча слушалъ споръ.
-- Моя жена, навѣрно, желаетъ видѣть васъ,-- обратился къ нему графъ и приподнялъ ближайшую драпировку.-- Войдите пожалуйста. Это отецъ Амаро, Жоанна.
Священникъ вошелъ въ гостиную съ бѣлыми обоями и мебелью, обитою свѣтлымъ кашемиромъ. Пріятный полусвѣтъ придавалъ всей обстановкѣ нѣжный оттѣнокъ прозрачности. Амаро увидѣлъ въ углу дивана свѣтлые, завитые волосы и золотые очки графини. Какой-то полный молодой человѣкъ сидѣлъ передъ нее на низкомъ креслѣ, опираясь локтями о широко разставленныя колѣни и раскачивая черепаховое пенснэ, словно маятникъ. Графиня держала на колѣняхъ собаченку и гладила ее своею худою, красивою рукою по бѣлой, какъ ватта, шерсти.
-- Какъ вы поживаете, сеньоръ Амаро?-- Собаченка заворчала.-- Тише, Брильянтъ... Знаете, я уже говорила о васъ. Министръ какъ разъ здѣсь.
-- Я знаю, сеньора,-- отвѣтилъ Амаро стоя.
-- Садитесь, пожалуйста, падре.
Амаро присѣлъ на край кресла и замѣтилъ только тогда, что въ гостиной была еще одна дама, которая стояла у рояля и разговаривала съ молодымъ блондиномъ.
-- Что вы подѣлывали, эти дни, сеньоръ Амаро?-- Опросила графиня.-- И скажите пожалуйста, гдѣ ваша сестра?
-- Она замужемъ и живетъ въ Коимбрѣ.
-- Ахъ, вотъ какъ!-- сказала графиня, вертя кольца на рукахъ.
Наступило молчаніе. Амаро сидѣлъ съ опущенными глазами и смущенно проводилъ пальцами по губамъ.
-- Отца Лизета нѣтъ сейчасъ въ Лиссабонѣ?-- спросилъ онъ.
-- Онъ во Франціи. У него сестра очень плоха. Онъ все такой же, какъ раньше, очень любезенъ и привѣтливъ.
-- Онъ уже очень старъ, кажется?-- спросилъ Амаро.
-- Да, конечно, но онъ прекрасно сохранился.
И, обращаясь къ стоявшей у рояля дамѣ, графиня спросила:
-- Неправда-ли, Тереза?
Амаро взглянулъ тогда на эту даму, и она показалась ему не то богинею, не то королевою. Контуры ея плечъ и груди были великолѣпны, черные, слегка волнистые волосы красиво обрамляли бѣлое лицо съ властнымъ профилемъ, какъ у Маріи-Антуанетты. Шея и руки были покрыты чернымъ газомъ, подъ которымъ виднѣлась бѣлая кожа. Она говорила тихимъ голосомъ на непонятномъ для Амаро языкѣ, и красивый блондинъ слушалъ ее, покручивая холеные усы.
-- Только въ деревняхъ можно теперь найти истинную вѣру,-- замѣтила она тономъ искренняго сожалѣнія и стала жаловаться на непріятную необходимость жить въ городѣ. Ей хотѣлось бы жить въ имѣніи покойной матери, молиться въ маленькой, старинной часовнѣ, болтать со славными, добрыми крестьянами ихъ деревни.
Полный молодой господинъ засмѣялся.
-- Что вы говорите, кузина, развѣ это такъ пріятно!
Красивый блондинъ подошелъ къ графинѣ и попрощался съ нею. Амаро пришелъ въ восторгъ отъ его стройной фигуры и голубыхъ глазъ; замѣтивъ, что онъ уронилъ перчатку, Амаро подобострастно наклонился поднять ее. Когда онъ вышелъ, Тереза, подошедшая было къ окну и выглянувшая на улицу, усѣлась въ креслѣ въ лѣнивой позѣ и флегматично спросила полнаго господина:
-- Не пора-ли намъ уходить, Жоанъ?
-- Ты знаешь, что отецъ Амаро воспитывался вмѣстѣ со мною?-- спросила ее графиня.
Амаро покраснѣлъ, почувствовавъ, что Тереза устремила на него свои черные, влажные глаза.
-- Вы живете теперь въ провинціи?-- спросила она, позѣвывая.
-- Да, сеньора, я недавно пріѣхалъ.
-- Представь себѣ, какая ужасная тамъ жизнь,-- сказала графиня.-- У церкви испорчена крыша, постоянно все занесено снѣгомъ, приходъ состоитъ изъ однихъ пастуховъ. Я уже просила министра, чтобы отца Амаро перевели куда-нибудь. Попроси и ты тоже.
-- А знаешь, на кого похожъ падре?-- перебила ее Тереза.
Графиня стала пристально разглядывать Амаро, а полный господинъ даже надѣлъ пэненэ.
-- По моему, онъ похожъ на прошлогодняго піаниста? Я не помню сейчасъ его имени.
-- Ахъ, да, на Жадеита. Это вѣрно, только волосы у него не такіе.
-- Еще бы. У того не было тонзуры.
Амаро покраснѣлъ до ушей. Тереза встала, подобравъ роскошный шлейфъ, и сѣла за рояль.
-- Вы умѣете играть на роялѣ?-- спросила она, обращаясь къ Амаро.
-- Въ семинаріи насъ учили немного, сеньора.
Она быстро пробѣжала рукою по клавишамъ и заиграла отрывокъ изъ Риголетто. Амаро былъ очарованъ. Роскошная гостиная со свѣтлою обстановкою, страстная игра, бѣлая шея Терезы подъ чернымъ газомъ, ея божественные волосы, все это окружало его особенною, романическою атмосферою; ему чудилось, что онъ провелъ всю жизнь на дорогихъ коврахъ, въ каретахъ, обитыхъ шелкомъ, слушая чудную музыку и наслаждаясь упоительною любовью.
Тереза кончила отрывокъ изъ Риголетто и запѣла старинную арію Гайдна.
-- Браво, браво!-- воскликнулъ министръ, появляясь у двери и апплодируя.-- Прелестно, прелестно, очаровательно.
-- У меня просьба къ вамъ, сеньоръ Коррена,-- обратилась къ нему Тереза, вставая.