Аннотация: Great Expectations.
Текст издания: Приложеніе къ журналу "Отечественныя Записки", 1861, NoNo 4-8.
БОЛЬШІЯ НАДЕЖДЫ.
РОМАНЪ ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА.
Фамилія отца моего была Пиррипъ, а имя, данное мнѣ при св. крещеніи, Филиппъ. Изъ этихъ-то двухъ именъ еще въ дѣтствѣ вывелъ я нѣчто среднее -- Пипъ, похожее на то и на другое. Такъ-то назвалъ я себя Пипомъ да и пошелъ по бѣлому свѣту.-- Пипъ да Пипъ, меня иначе и не звали.
Что отца моего дѣйствительно звали Пиррипомъ, въ этомъ я могу сослаться на двухъ свидѣтелей: надпись на его надгробномъ камнѣ и сестру мою, мистрисъ Джо Гарджери, вышедшую замужъ за кузнеца. Такъ-какъ я не помнилъ ни отца, ни матери и никогда не видалъ ихъ изображеній (они жили еще въ дофотографическую эпоху), то дѣтское воображеніе мое рисовало ихъ образы, безсмысленно и непосредственно руководствуясь одними только ихъ надгробными надписями. Очертаніе буквъ отцовской надгробной навело меня на странную мысль, что отецъ мой былъ плотный, приземистый и мрачный человѣкъ, съ курчавыми черными волосами. Почеркъ надписи: "Тожь Джорджіана, жена вышереченнаго" привелъ меня къ дѣтскому заключенію, что матушка моя была рябая и болѣзненная. Пять маленькихъ плитъ, по полутора фута длиною каждая, окружали могилу моихъ родителей и были посвящены памяти пяти маленькихъ братьевъ моихъ, умершихъ въ раннемъ возрастѣ, не испробовавъ силъ своихъ въ жизненной борьбѣ. Этимъ маленькимъ могилкамъ я обязанъ убѣжденімъ, религіозно мною хранимымъ, что всѣ они родились лежа на спинѣ, заложивъ руки въ карманы, и впродолженіе всей своей жизни никогда ихъ оттуда не вынимали.
Страна наша была болотистая и лежала вдоль рѣки, въ двадцати миляхъ отъ моря. Первое живое, глубокое впечатлѣніе... какъ-бы сказать, пробужденіе въ жизни дѣйствительной, сколько я помню, я ощутилъ въ одинъ мнѣ памятный, сырой и холодный вечеръ. Тогда я впервые вполнѣ убѣдился, что это холодное мѣсто, заросшее крапивой -- кладбище; что здѣшняго прихода Филиппъ Пиррипъ и тожь Джорджіана, жена вышереченнаго, умерли и похоронены; что Александръ, Варѳоломей, Абрамъ, Тобіасъ и Роджеръ, малолѣтныя дѣти вышереченныхъ, тоже умерли и похоронены; что мрачная, плоская степь за кладбищемъ, пересѣкаемая по всѣмъ направленіямъ плотинами и запрудами, съ пасущимся на ней скотомъ -- болото; что темная свинцовая полоса, окаймлявшая болото -- рѣка; что далекое, узкое логовище, гдѣ раждались вѣтры -- море, и что маленькое существо, дрожащее отъ страха и холода и начинавшее хныкать -- Пипъ.
-- Перестань выть! раздался страшный голосъ и въ то же время изъ могилъ близь церковной паперти приподнялась человѣческая фигура.-- Замолчи, чертёнокъ, не то шею сверну!
Страшно было смотрѣть на этого человѣка, въ грубомъ сѣромъ рубищѣ и съ колодкой на ногѣ. На головѣ у него, вмѣсто шляпы, была повязана старая тряпка, а на ногахъ шлёпали изодранные башмаки. Человѣкъ этотъ былъ насквозь-промокшій, весь забрызганъ грязью, обожженъ крапивой, изрѣзанъ камнями, изодранъ шиповникомъ; онъ шелъ прихрамывая, дрожалъ отъ холода, грозно сверкалъ глазами и сердито ворчалъ. Подойдя ко мнѣ, онъ схватилъ меня за подбородокъ, щелкая зубами.
-- Ай! не убивайте меня, сэръ! упрашивалъ я, въ ужасѣ: -- Ради Бога не убивайте меня, сэръ.
-- Какъ тебя зовутъ? сказалъ человѣкъ:-- живѣй!
-- Пипъ, сэръ.
-- Повтори-ка еще, сказалъ человѣкъ, пристально глядя на меня.-- Не жалѣй глотки!
-- Пилъ, Пипъ, сэръ.
-- Говори: гдѣ живешь? сказалъ человѣкъ.-- Укажи: въ какой сторонѣ?
Я указалъ на плоскій берегъ рѣки, гдѣ виднѣлась наша деревня, окруженная ольховой рощицей и подстриженными деревцами, въ разстояніи около мили отъ церкви.
Онъ поглядѣлъ на меня съ минуту, потомъ схватилъ меня, довернулъ вверху ногами и вытрясъ мои карманы. Въ нихъ ничего не оказалось, кромѣ ломтя хлѣба. Онъ такъ сильно и неожиданно опрокинулъ меня, что въ глазахъ у меня зарябило, всѣ окружавшіе предметы завертѣлись и шпиль церкви пришелся, какъ-разъ, у меня между ногами. Когда церковь очутилась за прежнемъ мѣстѣ, я сидѣлъ на высокомъ камнѣ, дрожа отъ страха, а онъ жадно уничтожалъ мой хлѣбъ.
Я думаю, они дѣйствительно были жирны, хотя въ то время я былъ малъ не по лѣтамъ и некрѣпкаго сложенія.
-- Чортъ возьми! отчего бы мнѣ ихъ не съѣсть? сказалъ страшный человѣкъ, грозно кивая головой:-- да, я, кажется, это и сдѣлаю.
Я выразилъ искреннюю надежду, что онъ этого не сдѣлаетъ, и еще крѣпче ухватился за камень, за который онъ меня посадилъ, частью для того, чтобъ не упасть съ него, частью, чтобъ удержаться отъ слезъ.
-- А! сказалъ онъ, возвращаясь.-- А это твой отецъ похороненъ возлѣ матери?
-- Да, сэръ, сказалъ я:-- онъ тоже былъ здѣшняго приихода.
-- Гм! пробормоталъ онъ въ раздумье.-- У кого же ты живешь -- можетъ-быть, я тебя оставлю въ живыхъ, на что еще несовсѣмъ рѣшился?
-- У сестры, сэръ, мистрисъ Джо Гарджери, жены кузнеца, Джо Гарджери, сэръ.
-- Кузнеца, гм! сказалъ онъ и взглянулъ ни свою ногу.
Мрачно посмотрѣвъ нѣсколько разъ то на меня, то на свою ногу, онъ еще ближе подошелъ ко мнѣ, схватилъ меня за обѣ руки и тряхнулъ изо всей силы. Глаза его были грозно устремлены на меня, а я безпомощными взорами молилъ его о пощадѣ.
-- Ну, слушай, сказалъ онъ:-- дѣло идетъ о томъ: оставаться тебѣ въ живыхъ или нѣтъ? Ты знаешь, что такое напилокъ?
-- Да, сэръ.
-- Ну, и знаешь, что такое съѣстное?
-- Знаю, сэръ.
Послѣ каждаго вопроса онъ меня снова встряхивалъ, чтобъ дать мнѣ болѣе почувствовать мое безпомощное положеніе и угрожавшую мнѣ опасность.
-- Достань мнѣ напилокъ -- и онъ тряхнулъ меня.-- Достань мнѣ чего-нибудь поѣсть. И онъ тряхнулъ меня.-- Принеси мнѣ то и другое. И онъ тряхнулъ меня.-- Или я у тебя вырву сердце и печонку. Онъ опять тряхнулъ меня.
Я былъ въ ужасномъ страхѣ, голова кружилась; я припалъ къ нему обѣими руками и сказалъ:
-- Если вы будете такъ добры, позвольте мнѣ стоять прямо, сэръ: меня не будетъ тошнить и я лучше васъ пойму.
Тутъ онъ меня кувырнулъ съ такой силою, что мнѣ показалось, будто церковь перепрыгнула черезъ свой же шпиль, потомъ приподнялъ меня за руки въ вертикальномъ положеніи надъ камнемъ, и продолжалъ:
-- Завтра рано поутру ты принесешь мнѣ напилокъ и пищу. Все это ты принесешь туда, на старую батарею. Ты сдѣлаешь, какъ я тебѣ приказываю и никогда никому объ этомъ словечка не промолвишь; никогда не признаешься, что ты видѣлъ такого человѣка, какъ я, и тогда я оставлю тебя въ живыхъ. Если ты въ чемъ-нибудь меня не послушаешь, хоть на самую малость, твое сердце и печонку у тебя вырѣжутъ и съѣдятъ. Я тебѣ еще скажу, что я не одинъ, какъ ты, можетъ, это думаешь. У меня есть молодчикъ, передъ которымъ я ангелъ. Этотъ молодчикъ слышитъ все, что я тебѣ теперь говорю. У него есть особый секретъ, какъ добираться до мальчишки, до его сердца и печонки: напрасно мальчишка будетъ прятаться отъ этого молодчика. Напрасно мальчишка будетъ запирать дверь своей комнаты; ложась въ теплую постель, напрасно будетъ кутаться съ головой въ одѣяло: онъ будетъ думать, что онъ въ покоѣ и внѣ опасности -- какъ бы ни такъ, мой молодчикъ потихоньку подползетъ; подкрадется -- и тогда бѣда мальчишкѣ. Я теперь удерживаю этого молодчика, чтобъ онъ тебя не растерзалъ, и то съ трудомъ. Ну, что же ты скажешь на это?
Я отвѣчалъ, что я ему достану напилокъ и все, что съумѣю достать съѣстнаго, и все принесу на батарею рано утромъ на слѣдующій день.
-- Ну, скажи: "убей меня Богъ!" сказалъ человѣкъ.
Я побожился и онъ снялъ меня съ камня.
-- Ну, продолжалъ онъ:-- такъ помни же, за что ты взялся, и не забывай моего молодчика. Отправляйся домой.
-- По... покойной ночи, сэръ, сказалъ я дрожащимъ голосомъ.
-- Очень покойной, сказалъ онъ, окидывая взоромъ холодную и сырую равнину.-- Будь я лягушкой или угремъ!
И, обхвативъ руками свое дрожавшее отъ холода тѣло, словно опасаясь, чтобъ оно не развалилось, онъ поплелся, прихрамывая, въ низкой церковной оградѣ. Я смотрѣлъ ему вслѣдъ. Онъ шелъ, пробираясь между крапивой и кустарникомъ, которыми заросла ограда; мнѣ казалось, будто онъ избѣгалъ мертвецовъ, которые высовывались изъ могилъ, стараясь ухватить его за пятку, чтобъ затащить въ себѣ.
Когда онъ добрался до низкой церковной ограды, онъ перелѣзъ черезъ нее, какъ человѣкъ, у котораго ноги были какъ палки, и потомъ еще разъ оглянулся на меня. Увидѣвъ, что онъ смотритъ на меня, я пустился бѣгомъ домой. Пробѣжавъ немного, я оглянулся: онъ продолжалъ идти къ рѣкѣ, поддерживая себя руками и пробираясь съ своей больной ногой между большими каменьями, набросанными здѣсь и тамъ по болоту, для удобства переходовъ, на случай большихъ дождей или прилива.
Болото показалось мнѣ длинной, черной полосой на горизонтѣ, когда я снова остановился и поглядѣлъ ему въ слѣдъ; рѣка являлась другою такою же полосою, только темнѣе и уже; небо представляло рядъ длинныхъ, багровыхъ и черныхъ, перемежавшихся полосъ. На берегу рѣки я только могъ различить два предмета, поднимавшихся надъ поверхностью земли: вѣху, поставленную рыбаками въ видѣ шеста, съ изломаннымъ боченкомъ наверху, очень-некрасивую штуку вблизи, и висѣлицу съ болтавшимися на ней цѣпями, на которой во время оно былъ повѣшенъ морской разбойникъ. Человѣкъ этотъ пробирался въ висѣлицѣ, какъ-будто онъ былъ тотъ самый разбойникъ, возставшій изъ мертвыхъ, чтобъ снова повѣситься. Эта мысль произвела на меня страшное впечатлѣніе; смотря на скотъ, который поднималъ головы и глядѣлъ ему вслѣдъ, я задавалъ себѣ вопросъ: "не-уже-ли и скотъ думаетъ то же?" Я осмотрѣлся во всѣ стороны, думая, не увижу ли гдѣ страшнаго молодчика, но не было и признаковъ его. Мнѣ опять стало страшно и я побѣжалъ безъ оглядки домой.
II.
Сестра моя, мистрисъ Джо Гарджери, была двадцатью годами старше меня; она составила себѣ огромную извѣстность во всемъ околоткѣ тѣмъ, что вскормила меня "рукою". Мнѣ самому приходилось добраться до смысла этого выраженія, и потому, зная, какъ она любила тузить меня и Джо своею тяжелою рукою, я пришелъ къ тому убѣжденію, что мы оба съ Джо вскормлены рукою.
Сестра моя была некрасива собой, и я полагалъ, что, должно-быть, она и жениться на себѣ заставила Джо рукою. Джо былъ молодецъ и, лицо его окаймляли пышные, бѣлокурые локоны, а неопредѣленно-голубой цвѣтъ его глазъ, казалось, сливался съ снѣжною бѣлизною бѣлка. Вообще, онъ былъ отличнаго нрава человѣкъ, добрый, кроткій, сговорчивой, простой, но, съ тѣмъ вмѣстѣ, прекрасной малой, нѣчто въ родѣ Геркулеса и по физической силѣ, и по нравственной слабости.
Сестра моя, брюнетка съ черными глазами и волосами, имѣла кожу до того красную, что я часто думалъ, не моется ли она, вмѣсто мыла, мускатнымъ орѣхомъ. Она была высока ростомъ, очень-костлява и почти-постоянно носила толстый передникъ, завязанный сзади; онъ кончался спереди жосткимъ нагрудникомъ, въ которомъ натыканы были иголки и булавки. Она считала высокою добродѣтелью носить этотъ передникъ, а Джо постоянно укоряла имъ. Я, однако, не вижу причины, почему ей необходимо было его носить, или, если ужь она его носила, то отчего не снимала его по цѣлымъ днямъ?
Кузница Джо примыкала къ нашему дому, деревянному, какъ большая часть домовъ въ нашей сторонѣ въ тѣ времена. Когда я прибѣжалъ домой съ кладбища, кузница была заперта и Джо сидѣлъ одинъ-одинехонекъ въ кухнѣ. Мы съ Джо одинаково страдали отъ ига моей сестры, и потому жили душа въ душу. Не успѣлъ я открыть двери, какъ Джо крикнулъ мнѣ:
-- Мистрисъ Джо уже разъ двѣнадцать выходила тебя искать, Пипъ. Она и теперь затѣмъ же вышла.
-- Не-уже-ли?
-- Да, Пипъ, сказалъ Джо:-- и, что хуже всего, она взяла съ собою хлопушку.
При этомъ страшномъ извѣстіи, я схватился за единственную пуговицу, оставшуюся на моей жилеткѣ, и вперилъ отчаянный взоръ на огонь. Хлопушкой мы называли камышъ, съ тоненькимъ навощеннымъ кончикомъ, совершенно-сглаженнымъ отъ частаго прикосновенія съ моимъ тѣломъ.
-- Она садилась, продолжалъ Джо: -- и снова вставала. Наконецъ, она вышла изъ себя и схватила хлопушку. Вотъ что! Джо медленно началъ мѣшать уголья ломомъ подъ нижнею перекладинкою.-- Слышь, Пипъ, она вышла изъ себя.
-- А давно она вышла, Джо? спросилъ я.
Съ Джо я обходился всегда, какъ съ большимъ ребенкомъ, равнымъ мнѣ во всѣхъ отношеніяхъ.
-- Ну, сказалъ Джо, взглянувъ на старинные часы: -- она вышла изъ себя, вотъ, ужь минутъ пять будетъ Пипъ. Слышь, она идетъ. Спрячься за дверь, старый дружище.
Я послушался его совѣта. Сестра моя, войдя, настежь распахнула дверь и, замѣтивъ, что она не отворяется какъ слѣдуетъ, тотчасъ же догадалась о причинѣ и, не говоря дурнаго слова, начала работать хлопушкою. Она кончила тѣмъ, что бросила меня на Джо, который радъ былъ всегда защитить меня, и потому, спокойно пихнувъ меня подъ навѣсъ камина, онъ заслонилъ меня своею огромною ногою.
-- Гдѣ ты шатался, обезьяна ты этакая? кричала мистрисъ Джо, топая ногами.-- Сейчасъ говори, что ты дѣлалъ все это время. Вишь, вздумалъ пугать меня! А то смотри, я тебя вытащу изъ угла, будь тамъ съ полсотни Пиповъ и полтысячи Гарджери.
-- Я только ходилъ на кладбище, сказалъ я, сидя на стулѣ и продолжая плакать и тереть рукою свое бѣдное тѣло.
-- На кладбище! повторила сестра.-- Еслибъ не я, давно бъ ты тамъ былъ. Кто тебя вскормилъ отъ руки -- а?
-- Вы, отвѣчалъ я.
-- А зачѣмъ я это сдѣлала -- а? воскликнула сестра.
-- Не знаю, прохныкалъ я.
-- И я не знаю, продолжала мистрисъ Джо.-- Знаю только, что въ другой разъ этого не сдѣлаю. Справедливо могу сказать, что передника съ себя не снимала съ-тѣхъ-поръ, какъ ты родился. Довольно-скверно уже быть женою кузнеца (да еще Гарджери), а тутъ еще будь тебѣ матерью?
Разнородныя мысли толпились въ моей головѣ, пока я смотрѣлъ на огонь. Я начиналъ вспоминать и колодника на болотѣ, и таинственнаго молодчика, и обѣщаніе обокрасть тѣхъ, кто пріютилъ меня; мнѣ показалось, что даже красные угли смотрѣли на меня съ укоризною.
-- А! сказала мистрисъ Джо, ставя на мѣсто орудіе пытки.-- На кладбище, въ-самомъ-дѣлѣ! Конечно, кому, какъ не вамъ упоминать о кладбищѣ. (Хотя, замѣчу въ скобкахъ, Джо вовсе не упоминалъ о немъ.) Въ одинъ прекрасный день свезете меня на кладбище. Вотъ ужь будетъ парочка безъ меня!
Мистрисъ Джо начала приготовлять чай, а Джо нагнулся ко мнѣ и какъ-будто обсуждалъ, какую именно парочку мы бы составили при столь-несчастномъ обстоятельствѣ. Послѣ этого онъ молча расправлялъ свои кудри и бакенбарды,-- слѣдя глазами за всѣми движеніями моей сестры, что онъ всегда дѣлалъ въ подобныхъ случаяхъ.
Мистрисъ Джо имѣла извѣстную манеру приготовлять намъ хлѣбъ съ масломъ. Прежде всего она крѣпко прижимала хлѣбъ къ своему переднику, отчего часто булавки и иголки попадали въ хлѣбъ, а потомъ къ намъ въ ротъ. Потомъ она брала масло (неслишкомъ-много) и ножомъ намазывала его на хлѣбъ, словно приготовляя пластырь; живо дѣйствовала обѣими сторонами ножа и искусно обчищала корку отъ масла. Наконецъ, проведя послѣдній разъ ножомъ по пластырю, она отрѣзывала толстый ломоть хлѣба, дѣлила его пополамъ и давала каждому изъ насъ по куску. Хотя я былъ очень-голоденъ, но не смѣлъ ѣсть своей порціи:, я чувствовалъ, что необходимо было запасти чего-нибудь съѣстнаго для моего страшнаго колодника. Я хорошо зналъ, какъ аккуратна и экономна въ хозяйствѣ мистрисъ Джо, и потому могло случиться, что я ничего не нашелъ бы украсть въ кладовой. На этомъ основаніи я рѣшился не ѣсть своего хлѣба съ масломъ, а спрятать его, сунувъ въ штаны.
Но рѣшиться на такое дѣло было не очень легко. Мнѣ казалось, что не труднѣе было бы рѣшиться спрыгнуть съ высокой башни, или кинуться въ море. Джо, незнавшій моей тайны, увеличивалъ еще тягость моего положенія. Какъ уже сказано, мы находились съ Джо въ самыхъ дружескихъ, почти братскихъ отношеніяхъ; такъ у насъ былъ обычай по вечерамъ ѣсть вмѣстѣ наши ломти хлѣба съ масломъ и, время отъ времени откусивъ кусокъ, сравнивать оставшіеся ломти, поощряя такимъ образомъ другъ друга въ дальнѣйшему состязанію. Въ этотъ памятный вечеръ Джо нѣсколько разъ приглашалъ меня начать наше обычное состязаніе, показывая мнѣ свой быстро-уничтожавшійся ломоть. Но я все сидѣлъ какъ вкопаный; на одномъ колѣнѣ у меня стояла кружка съ молокомъ, а на другомъ покоился мой неначатый ломоть. Наконецъ, я пришелъ къ тому убѣжденію, что если дѣлать дѣло, то лучше придать ему самый правдоподобный видъ. Я воспользовался минутой, когда Джо не смотрѣлъ на меня, и проворно опустилъ ломоть хлѣба съ масломъ въ штаны. Джо, повидимому, безпокоился обо мнѣ, думая, что у меня пропалъ аппетитъ; онъ кусалъ свой ломоть задумчиво и, казалось, безъ всякаго удовольствія. Необыкновенно-долго вертѣлъ онъ каждый кусокъ во рту, долго раздумывалъ и наконецъ глоталъ его, какъ пилюлю. Онъ готовился откусить еще кусочекъ и, наклонивъ голову на сторону, вымѣрялъ глазомъ сколько захватить зубами, когда вдругъ замѣтилъ, что мой ломоть исчезъ съ моего колѣна.
Джо такъ изумился и остолбенѣлъ, замѣтивъ это, что выраженіе его лица не могло не быть замѣченнымъ моею сестрою.
-- Ну, что тамъ еще? рѣзко спросила она, ставя чашку на столъ.
-- Послушай, бормоталъ Джо, качая головою, съ выраженіемъ серьёзнаго упрека: -- Пипъ, старый дружище! ты себѣ этакъ повредишь. Онъ тамъ гдѣ-нибудь застрянетъ, смотри! Вѣдь, ты его не жевалъ, Пипъ!
-- Ну, что тамъ еще у васъ? повторила моя сестра, еще рѣзче прежняго.
-- Пипъ, попробуй-ка откашлянуться хорошенько. Я бы тебѣ это, право, совѣтовалъ, продолжалъ Джо съ ужасомъ.-- Приличія, конечно, дѣло важное, но, вѣдь, здоровье-то важнѣе.
Сестра моя къ тому времени пришла въ совершенное неистовство; она бросилась на Джо, схватила его за бакенбарды и принялась колотить головою объ стѣну, между-тѣмъ, какъ я сидѣлъ въ уголку, сознавая, что я всему виною.
-- Теперь, надѣюсь, ты объяснишь мнѣ въ чемъ дѣло, сказала она, запыхаясь:-- чего глазѣешь-то, свинья набитая.
Джо бросилъ на нее безпомощный взглядъ, откусилъ хлѣба и взглянулъ на меня.
-- Ты самъ знаешь, Пипъ, сказалъ онъ, дружественнымъ тономъ, съ послѣднимъ кускомъ за щекою и разговаривая, будто мы были наединѣ.-- Мы, вѣдь, всегда были примѣрные друзья и я послѣдній сдѣлалъ бы тебѣ какую непріятность. Но, самъ посуди... и онъ подвинулся во мнѣ съ своимъ стуломъ, взглянулъ на полъ, потомъ опять на меня:-- самъ посуди, такой непомѣрный глотокъ...
-- Опять сожралъ, не прожевавъ порядкомъ -- а? отозвалась моя сестра.
-- Я и самъ глоталъ большіе куски, когда былъ твоихъ лѣтъ, продолжалъ Джо, все еще съ кускомъ за щекою и не обращая вниманія на мистрисъ Джо: -- и даже славился этимъ, но отродясь не видывалъ я такого глотка. Счастье еще, что ты живъ.
Сестра моя нырнула по направленію ко мнѣ и, поймавъ меня за волосы, произнесла страшныя для меня слова:
-- Ну, иди, иди, лекарства дамъ.
Въ то время какой-то скотина-лекарь снова пустилъ въ ходъ дегтярную воду, и мистрисъ Гарджери всегда держала порядочный запасъ ея въ шкапу; она, кажется, вѣрила, что ея цѣлебныя свойства вполнѣ соотвѣтствовали противному вкусу. Мнѣ по малости задавали такой пріемъ этого прекраснаго подкрѣпительнаго средства, что отъ меня несло дегтемъ, какъ отъ вновь-осмолёнаго забора. Въ настоящемъ, чрезвычайномъ случаѣ необходимо было задать мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, пинту микстуры, и мистрисъ Джо влила ее мнѣ въ горло, держа мою голову подмышкою. Джо отдѣлался полупинтою. Судя по тому, что я чувствовалъ, вѣроятно, и его тошнило.
Страшно, когда на совѣсти взрослаго или ребенка лежитъ тяжкое бремя; но когда къ этому бремени присоединяется еще другое, въ штанахъ, оно становится невыносимо, чему я свидѣтель. Сознаніе, что я намѣренъ обворовать мистрисъ Джо -- о самомъ Джо я не заботился, мнѣ и въ голову не приходило считать что-нибудь въ домѣ его собственностью -- сознаніе, соединенное съ необходимостью постоянно держать руку въ штанахъ, чтобъ придерживать запрятанный кусокъ хлѣба съ масломъ, приводило меня почти въ отчаяніе. Всякій разъ, что вѣтеръ съ болота заставлялъ ярче разгораться пламя, мнѣ казалось, что я слышалъ подъ окнами голосъ человѣка съ кандалами на ногахъ, который клятвою обязалъ меня хранить тайну и объявлялъ мнѣ, что ненамѣренъ умирать съ голоду до завтра, и потому я долженъ накормить его. Иной разъ мною овладѣвала мысль: "а что, если тотъ молодчикъ, котораго съ такимъ трудомъ удерживали отъ моихъ внутренностей, слѣдуя природнымъ побужденіямъ, или ошибившись во времени, вдругъ вздумаетъ немедленно распорядиться моимъ сердцемъ и печонкою!" Если у кого волосы стояли когда дыбомъ, такъ ужь вѣрно у меня. Впрочемъ, я полагаю, что этого ни съ кѣмъ не случалось.
Былъ вечеръ подъ Рождество; мнѣ пришлось мѣшать пудингъ для завтрашняго дня, ровнёхонько отъ семи до восьми, по стѣннымъ часамъ. Я-было принялся за работу съ грузомъ въ штанахъ -- что напомнило мнѣ тотчасъ объ инаго рода грузѣ у него на ногахъ -- но, къ-несчастію, увидѣлъ, что ноша моя упрямо сползала къ щиколкѣ, при каждомъ движеніи. Наконецъ мнѣ удалось улизнуть въ свою конурку на чердакѣ и облегчить свое тѣло отъ излишка бремени, а душу отъ тяжкаго безпокойства.
-- Слышь! воскликнулъ я, переставъ мѣшать и грѣясь передъ каминомъ, пока меня еще не погнали спать:-- вѣдь это пушка, Джо?
-- Ого! сказалъ Джо: -- должно быть, еще однимъ колодникомъ меньше.
-- Что это значитъ, Джо?
Мистрисъ Джо, которая бралась за объясненіе всего на свѣтѣ, сказала отрывисто: "убѣжалъ, убѣжалъ!" Она отпустила это опредѣленіе словно порцію дегтярной воды.
Когда мистрисъ Джо снова принялась за свое шитье, я осмѣлился, обращаясь въ Джо, выдѣлать своимъ ртомъ слова: "что такое колодникъ"? Джо выдѣлалъ своимъ ртомъ какой-то замысловатый отвѣтъ, изъ котораго я разобралъ только послѣднее слово: "Пипъ".
-- Вчера удралъ одинъ колодникъ, громко сказалъ Джо: -- послѣ вечерняго выстрѣла, а теперь они, вѣрно, стрѣляютъ по другому.
-- Кто стрѣляетъ? сказалъ я.
-- Что за несносный мальчишка, вступилась моя сестра, взглянувъ на меня исподлобья, не поднимая головы съ работы:-- съ своими безконечными вопросами! Много будешь знать -- скоро посѣдѣешь. Меньше спрашивай, меньше врать будешь.
Эта выходка была несовсѣмъ-то учтива, даже въ-отношеніи въ ней самой, допуская предположеніе, что она сама не малая охотница до вранья, ибо бралась все объяснять.
Въ это время Джо еще болѣе подстрекнулъ мое любопытство, силясь всѣми средствами выдѣлать своимъ ртомъ что-то въ родѣ: "злой тонъ". Понявъ, что это относится къ изреченію мистрисъ Джо, я кивнулъ на нее головою и шепнулъ: "у нея?". Но Джо не хотѣлъ ничего слышать и продолжалъ разѣвать ротъ, стараясь выдѣлать какое-то чудное, непонятное для меня слово.
-- Мистрисъ Джо, сказалъ я, прибѣгая къ крайнему средству: -- мнѣ бы очень хотѣлось знать, съ вашего позволенія, откуда стрѣляютъ?
-- Богъ съ нимъ, съ этимъ мальчишкой! воскликнула сестра съ выраженіемъ, какъ-будто желала, мнѣ совершенно противнаго.-- Съ понтона.
-- Ого! воскликнулъ я, глядя на Джо:-- съ понтона.
Джо укоризненно закашлялъ, будто желая тѣмъ сказать: "не то же ли я говорилъ?"
-- А позвольте, что такое понтонъ? спросилъ я.
-- Ну, я напередъ знала, съ нимъ всегда такъ, съ этимъ мальчишкой! воскликнула моя сестра, тыкая на меня иголкой и кивая головою.-- Отвѣть ему на одинъ вопросъ, онъ задастъ вамъ еще двадцать.-- Понтоны -- это тюремные корабли, что тамъ, за болотами.
-- Я все же въ толкъ не возьму, кого туда сажаютъ и зачѣмъ? сказалъ я съ тихимъ отчаяніемъ, не обращаясь ни къ кому въ-особенности.
Я, какъ видно, пересолилъ: мистрисъ Джо тотчасъ вскочила.
-- Я тебѣ скажу одно, вскричала она:-- я тебя не для того вскормила отъ руки, чтобъ ты надоѣдалъ людямъ до смерти. Тогда бы этотъ подвигъ былъ мнѣ не къ чести, а напротивъ. На понтоны сажаютъ людей за то, что они убиваютъ, крадутъ, мошенничаютъ и дѣлаютъ всякаго рода зло; а начинаютъ всѣ они съ разспросовъ. Ну, теперь убирайся спать.
Мнѣ никогда не позволяли идти спать со свѣчею. У меня голова шла кругомъ, пока я всходилъ по лѣстницѣ, ибо наперстокъ мистрисъ Джо акомпанировалъ послѣднія слова, выбивая тактъ на моей головѣ. Мысль, что мнѣ написано на роду, рано или поздно, попасть на понтонъ, казалась мнѣ несомнѣнною. Я былъ на прямой дорогѣ туда: весь вечеръ я разспрашивалъ мистрисъ Джо, а теперь готовился обокрасть ее.
Съ-тѣхъ-поръ, я часто размышлялъ о томъ, какъ сильно дѣйствуетъ страхъ на дѣтей, что бъ его ни породило, хотя бы самая безсмысленная причина. Я смерть какъ боялся молодчика, что добирался до моего сердца и печонки; я смерть какъ боялся своего собесѣдника съ закованною ногою; я смерть какъ боялся самого себя послѣ того, какъ далъ роковое обѣщаніе; я не могъ надѣяться на помощь со стороны сильной сестры, которая умѣла лишь отталкивать меня на каждомъ шагу. Страшно подумать, на что бъ я не рѣшился подъ вліяніемъ подобнаго страха.
Если я и засыпалъ въ эту ночь, то лишь для того, чтобъ видѣть во снѣ, какъ весеннимъ теченіемъ меня несло по рѣкѣ къ понтону; призракъ морскаго разбойника кричалъ мнѣ-въ трубу, пока я проносился мимо висѣлицы, чтобъ я лучше остановился и далъ себя разомъ повѣсить, чѣмъ откладывать исполненіе неминуемой судьбы своей. Я боялся крѣпко заснуть, еслибъ и могъ, потому-что съ раннею зарею я долженъ былъ обокрасть кладовую. Ночью я сдѣлать этого не могъ: въ тѣ времена нельзя было добыть огня спичками, и мнѣ пришлось бы высѣкать огонь изъ огнива и надѣлать шуму, не менѣе самого разбойника, гремѣвшаго цѣпями.
Какъ скоро черная, бархатная завѣска за моимъ окномъ получила сѣрый оттѣнокъ, я сошелъ внизъ. Каждая доска по дорогѣ и каждая скважина въ доскѣ кричала вслѣдъ за мною: "Стой, воръ! Вставай, мистрисъ Джо!" Въ кладовой, очень-богатой всякаго рода припасами, благодаря праздникамъ, меня сильно перепугалъ заяцъ, повѣшанный за лапы: мнѣ почудилось, что онъ мигнулъ мнѣ при входѣ моемъ въ кладовую. Но не время было увѣриться въ этомъ; не время было сдѣлать строгій выборъ; не было времени ни на что, нельзя было терять ни минуты. Я укралъ хлѣба, кусокъ сыру, съ полгоршка начинки и завязалъ все это въ свой носовой платокъ, вмѣстѣ съ вчерашнимъ ломтемъ хлѣба съ масломъ; потомъ я налилъ водкой изъ каменной бутылки въ стклянку, доливъ бутыль изъ первой попавшейся кружки, стоявшей на шкапу. Кромѣ-того, я стащилъ еще какую-то почти-обглоданную кость и плотный, круглый пирогъ, со свининой. Я-было собрался уйти безъ пирога, когда замѣтилъ въ углу, на верхней полкѣ что-то спрятанное въ каменной чашкѣ; я влѣзъ на стулъ и увидѣлъ пирогъ; въ надеждѣ, что пропажа его не скоро обнаружится, я и его захватилъ съ собою.
Изъ кухни дверь вела въ кузницу; я снялъ запоръ, отперъ ее, вошелъ въ кузницу и выбралъ напилокъ между инструментами Джо; потомъ я заперъ дверь попрежнему, отворилъ наружную дверь и пустился бѣжать къ болотамъ.
III.
Утро было сырое, туманное; окно мое вспотѣло и капли воды струились по немъ, будто лѣшій проплакалъ тамъ всю ночь и оросилъ его слезами. Сырость виднѣлась вездѣ на голыхъ плетняхъ, и на скудной травѣ, раскинувшись, какъ паутина, отъ одного сучка въ другому, отъ одной былинки къ другой. Все было мокро, и заборы и ворота, а туманъ стоялъ такой густой, что я издали даже не замѣтилъ указательнаго перста на столбѣ, направлявшаго путешественниковъ въ наше село (хотя, надо замѣтить мимоходомъ, они никогда не слѣдовали этому указанію и не заходили къ намъ). Когда я подошелъ ближе и взглянулъ на него, вода съ него стекала на землю капля за каплею, и моей нечистой совѣсти онъ показался какимъ-то привидѣніемъ, обрекавшимъ меня заключенію на пантонѣ. Туманъ сдѣлался еще гуще, когда я пошелъ по самому болоту; не я уже бѣжалъ на предметы, а предметы, казалось бѣжали на меня. Это было очень-непріятно для нечистой совѣсти. Шлюзы, рвы, насыпи какъ-бы бросались на меня изъ тумана и кричали: "Стой! мальчишка укралъ чужой пирогъ, держи его!" Такъ же неожиданно я столкнулся и съ цѣлымъ стадомъ, вылупившимъ на меня глаза и испускавшимъ паръ изъ ноздрей; и стадо кричало: "Эй, воришка!" Одинъ черный быкъ, въ бѣломъ галстухѣ, напоминавшій мнѣ пастора, такъ упрямо сталъ смотрѣть на меня и такъ неодобрительно моталъ головою, что я не вытерпѣлъ и завопилъ:
-- Я не могъ этого не сдѣлать, сэръ. Я, вѣдь, взялъ не для себя.
Въ отвѣтъ на мои слова, онъ опустилъ голову, выпустилъ изъ ноздрей цѣлое облако пару и скрылся, лягая задними ногами и виляя хвостомъ. Все это время я шелъ по направленію къ рѣкѣ, но какъ ни скоро я шагалъ, я никакъ не могъ согрѣть ногъ; холодъ, казалось, такъ же крѣпко ихъ охватывалъ, какъ колодка ноги моего вчерашняго незнакомца. Я очень-хорошо зналъ дорогу за батарею; мы съ Джо одно воскресенье ходили туда и Джо тогда сказанъ мнѣ, сидя на старомъ орудіи, что когда я сдѣлаюсь его ученикомъ, мы часто будемъ удирать туда. Несмотря на то, благодаря непроницаемой мглѣ тумана, я взялъ гораздо-правѣе, чѣмъ слѣдовало, и мнѣ потому пришлось идти назадъ по берегу рѣки, по каменьямъ, разбросаннымъ посреди непроходимой грязи, и вѣховъ, означавшихъ предѣлы разлитія рѣки во время прилива. Я почти бѣжалъ. Перескочивъ черезъ каналъ, к, я зналъ, находился близь батареи, и вскарабкавшись за противоположную сторону, я неожиданно увидѣлъ моего колодника, сидѣвшаго ко мнѣ спиной; руки его были сложены на груди, а голова моталась то въ одну, то въ другую сторону; ясно было, что онъ спалъ. Я думалъ, онъ болѣе обрадуется, если я неожиданно явлюсь къ нему съ завтракомъ, и потому, подойдя сзади, я тихонько тронулъ его за плечо. Онъ въ то же мгновеніе вскочилъ, но то былъ не мой колодникъ. Онъ, однакожь, очень походилъ за моего незнакомца: тоже сѣрое платье, та же колодка на ногахъ, онъ такъ же хромалъ и дрожалъ отъ холода; одна только была разница между ними: лицо его было другое и на головѣ плоская, съ большими полями, поярковая шляпа. Все это замѣтилъ я въ одно мгновеніе, ибо онъ ругнулъ меня, хотѣлъ побить, но поскользнулся, чуть не упалъ, и пустился бѣжать, спотыкаясь на каждомъ шагу. Вскорѣ туманъ скрылъ его отъ моихъ главъ.
"Вѣрно это молодчикъ!" думалъ я и сердце у меня забилось. Я увѣренъ, что почувствовалъ бы боль и въ печонкѣ, еслибъ только зналъ, гдѣ она находится. Вскорѣ я добрался до батареи и увидѣлъ моего настоящаго колодника: онъ ковылялъ взадъ и впередъ по батареѣ, обхвативъ свое тѣло руками, точно онъ всю ночь провелъ въ этомъ положеніи, поджидая меня. Онъ страшно дрожалъ отъ холода. Я ожидалъ, что вотъ онъ упадетъ въ моимъ ногамъ и окоченѣетъ на вѣки. Глаза его поражали выраженіемъ какого-то отчаяннаго голода; передавая еяу напилокъ, я подумалъ, что онъ вѣрно принялся бы его грызть, еслибъ не видѣлъ моего узелка. Онъ не повернулъ меня теперь ногами вверху, намъ въ первый разъ, а далъ за свободѣ равнять узелокъ и опорожнить карманы.
-- Что въ бутылкѣ? спросилъ мой пріятель.
-- Водка, отвѣчалъ я.
Онъ уже набивалъ себѣ глотку начинкою; процесъ этотъ болѣе походилъ за поспѣшное прятанье, чѣмъ на ѣду. Онъ на минуту остаповился, однако, чтобъ хлебнуть изъ бутылки. Онъ такъ сильно дрожалъ всѣмъ тѣломъ, что я боялся, чтобъ онъ не откусилъ горлышка у бутылки.
-- Вѣрно у васъ лихорадка, сказалъ я.
-- Я самъ то же думаю, мальчикъ, отвѣчалъ онъ.
-- Тутъ нехорошо, продолжалъ я.-- Вы лежали на болотѣ, а вѣдь, отъ этого легко получить лихорадку и ломоту.
-- Я-прежде покончу этотъ завтракъ, чѣмъ смерть покончитъ со мною, сказалъ онъ.-- Я все-таки его кончу, еслибъ мнѣ даже слѣдовало тотчасъ затѣмъ идти на галеры. Я до конца завтрака поборю свою дрожь, не бойся.
Во все это время, онъ съ неимовѣрною скоростью глоталъ и начинку, и куски мяса, и хлѣбъ, и сыръ, и пирогъ со свининой. Онъ глядѣлъ на меня во время этой работы недовѣрчиво; озираясь боязливо по сторонамъ и, вперяя взглядъ въ туманъ, онъ часто останавливался и прислушивался. Всякій звукъ, плескъ рѣки, мычаніе стада -- все заставляло его вздрагивать. Наконецъ онъ воскликнулъ:
-- Ты меня не надуваешь, чертёнокъ? Ты никого не привелъ съ собою?
-- Нѣтъ, никого, сэръ.
-- И никому не велѣлъ за собою идти?
-- Никому.
-- Ну, хорошо, возразилъ онъ:-- я тебѣ вѣрю. И то сказать, хорошъ бы ты былъ щенокъ, еслибъ въ твои годы помогалъ бы ловить такую несчастную тварь, какъ я.
При этомъ что-то зазвенѣло въ его горлѣ, точно тамъ находились часы съ боемъ, и онъ потеръ глаза своимъ толстымъ рукавомъ.
Сожалѣя о его судьбѣ, я со вниманіемъ наблюдалъ, какъ онъ, съѣвъ все, что я принесъ, накинулся наконецъ на пирогъ со свининой.
-- Я сказалъ только, что очень-радъ, что вамъ понравятся пирогъ.
-- Спасибо, мальчикъ. Правда, онъ мнѣ очень нравится.
Часто я наблюдалъ, какъ ѣла наша большая собака, и теперь замѣтилъ, что мой каторжникъ ѣлъ точь-въ-точь, какъ она. Онъ ѣлъ урывками, хватая большими кусками, и глоталъ черезчуръ-скоро и поспѣшно. Во время ѣды онъ косился во всѣ стороны, какъ-бы боясь, что у него отнимутъ его пирогъ. Вообще, онъ былъ слишкомъ разстроенъ, чтобъ вполнѣ наслаждаться обѣдомъ или позволить кому-нибудь раздѣлить его, не оскаливъ на него зубы. Всѣми этими чертами мой незнакомецъ очень походилъ на нашу собаку.
-- Я боюсь, вы ничего ему не оставите, сказалъ я робко, послѣ долгаго молчанія, въ продолженіе котораго я размышлялъ: прилично ли мнѣ сдѣлать это замѣчаніе.-- Болѣе я ничего не могу достать. (Увѣренность въ послѣднемъ обстоятельствѣ и побудила меня говорить).
-- Оставить для него? Да кто же это онъ? воскликнулъ мой пріятель, на минуту переставая грызть корку пирога.
-- Молодчикъ, о которомъ вы говорили, который спрятанъ у васъ.
-- А! отвѣчалъ онъ со смѣхомъ.-- Онъ, да, да! онъ не нуждается въ пищѣ.
-- А мнѣ показалось, что ему очень хотѣлось ѣстъ.
Мой прічтель остановился и взглянулъ на меня подозрительно и съ величайшимъ удивленіемъ.
-- Ты его видѣлъ? Когда?
-- Только-что.
-- Гдѣ?
-- Вонъ тамъ, отвѣчалъ я, показывая пальцемъ: -- я нашелъ его спящимъ и подумалъ, что это вы.
Онъ схватилъ меня за шиворотъ и такъ пристально смотрѣлъ мнѣ въ глаза, что я началъ бояться, что ему пришла опять въ голову мысль свернуть мнѣ горло.
-- Онъ, знаете, одѣть какъ вы, только на головѣ шляпа, объяснилъ я, дрожа всѣмъ тѣломъ: -- и... и... я старался выразить это какъ-можно-деликатнѣе:-- и онъ также нуждается въ напилкѣ. Развѣ вы не слыхали пальбу прошлую ночь?
-- Я удивляюсь, продолжалъ я, какъ вы не слыхали, казалось, кому бы лучше это знать, какъ не вамъ. Мы слышали пальбу дома, съ запертыми дверьми, а мы живемъ далеко отсюда.
-- Ну, сказалъ онъ:-- когда человѣкъ одинъ на болотѣ, съ пустой головой, въ пустымъ желудкомъ, умираетъ съ голода и холода, то онъ, право, всю ночь только и слышитъ, что пальбу пушекъ и клики своихъ преслѣдователей! Онъ слышитъ... ему грезятся солдаты въ красныхъ мундирахъ съ факелами, подступающіе со всѣхъ сторонъ. Ему слышится, какъ его окликаютъ, слышится стукъ ружей и команда: "стройся! на караулъ! бери его!" А въ-сущности все это призракъ. Я,тпрошлую ночь, не одну видѣлъ команду, окружавшую меня, а сотни, чортъ ихъ побери! А пальба. Уже свѣтало, а мнѣ все казалось, что туманъ дрожалъ отъ пушечныхъ выстрѣловъ... Но этотъ человѣкъ, воскликнулъ онъ, обращаясь во мнѣ -- все это время онъ, казалось, говорилъ самъ съ собою, забывъ о моемъ присутствіи: -- замѣтилъ ты въ немъ что особеннаго?
-- Лицо у него все въ ранахъ, отвѣчалъ я, припоминая то, что едва-едва успѣлъ замѣтить въ незнакомомъ молодчикѣ.
-- Здѣсь? воскликнулъ мой пріятель, изо всей силы ударивъ себя по лѣвой щекѣ.
-- Да.
-- Гдѣ онъ? и при этихъ словахъ онъ засунулъ остававшіяся крохи пирога себѣ за пазуху: -- покажи, куда онъ пошелъ. Я его выищу не хуже гончей, и доканаю. Только вотъ проклятая колодка! Да и нога вся въ ранахъ! Давай скорѣй напилокъ, мальчикъ!
Я показалъ, по какому направленію скрылся въ туманѣ незнакомецъ. Мой пріятель только поспѣшно взглянулъ въ ту сторону, тотчасъ же кинулся на мокрую траву и сталъ, какъ сумасшедшій, отчаянно пилить цѣпь на ногѣ. Онъ не обращалъ вниманія ни на меня, ни на свою бѣдную, окровавленную ногу; несмотря на то, что на ней виднѣлась страшная рана, онъ перевертывалъ ее такъ грубо, какъ-будто она была столь ее безчувственна, какъ напилокъ. Я начиналъ опять бояться его, видя, какъ онъ бѣснуется, къ тому же, я боялся опоздать домой. Я сказалъ ему, что мнѣ нужно идти домой, но онъ не обратилъ на меня вниманія, и я почелъ за лучшее удалиться. Послѣдній разъ, когда а обернулся посмотрѣть на моего пріятеля, онъ сидѣлъ на травѣ съ поникшей головой, и безъ устали пилилъ колодку, проклиная по временамъ ее и свою ногу. Послѣдній звукъ, долетѣвшій до меня съ батареи, былъ все тотъ же тревожный визгъ напилка.
IV.
Я вполнѣ былъ увѣренъ, что въ кухнѣ найду полицейскаго, пришедшаго за мною; но не только тамъ не оказалось никакого полицейскаго, но даже не открыли еще моего воровства. Мистрисъ Джо суетилась, убирая все въ домѣ къ праздничному банкету, а Джо сидѣлъ на ступенькѣ у кухонной двери; его туда выпроводили, чтобъ онъ не попалъ въ сорную корзину, что всегда съ нимъ случалось, когда сестра моя принималась чистить наши полы.
-- А гдѣ ты чертёнокъ шатался? сказала мнѣ сестра, вмѣсто рождественскаго привѣтствія, когда я, съ своей нечистой совѣстью, предсталъ предъ нею.
Я отвѣчалъ: "что ходилъ слушать, какъ Христа славятъ".
-- А, хорошо! сказала мистрисъ Джо.-- Ты бы, пожалуй, могъ дѣлать что и похуже.
Я вполнѣ былъ съ этимъ согласенъ.
-- Еслибъ я не была женою кузнеца и, что то же самое, работницею, никогда неснимающею съ себя передника, то и я бы пошла послушать, какъ Христа славятъ. Смерть люблю, вѣрно потому никогда и не удастся послушать.
Джо, между-тѣмъ, увидѣвъ, что сорная корзинка удалилась, взошелъ въ кухню. Когда, по-временамъ, мистрисъ Джо взглядывала на него, онъ проводилъ по носу рукою самымъ примирительнымъ образомъ; когда же она отвертывалась, онъ таинственно скрещивалъ указательные пальцы: это былъ условный зпакъ между нами, что мистрисъ Джо не въ духѣ. Подобное состояніе было столь ей свойственно, что мы по цѣлымъ недѣлямъ напоминали собою, то-есть своими скрещенными пальцами, статуи крестоносцевъ, съ скрещенными ногами. У насъ готовился важный банкетъ: маринованный окорокъ, блюдо зелени и пара жареныхъ куръ. Вчера уже спекли приличный минсь-пай {Пироги, которые ѣдятъ въ Англіи на Рождество} (поэтому и начинки до-сихъ-поръ не хватились), а пудингъ уже исправно варился. Всѣ эти многостороннія заботы моей сестры были причиною того, что мы остались почти безъ завтрака. "Ибо я вовсе не намѣрена (говорила мистрисъ Джо) вамъ позволить теперь нажратѣся, а потомъ прибирать за вами: у меня и то слишкомъ-много дѣла".
Вслѣдствіе этого намъ подали наши ломти хлѣба такъ, какъ-будто мы были цѣлый полкъ на походѣ, а не два человѣка, и то у себя дома. Запивали мы молокомъ, пополамъ съ водою, изъ кружки, стоявшей на кухонномъ столѣ. Между-тѣмъ, мистрисъ Джо повѣсила чистыя, бѣлыя занавѣски, и на огромномъ каминѣ замѣнила старую оборку новою, разноцвѣтною. Потомъ она сняла всѣ чехлы съ мёбели въ гостиной, черезъ корридоръ. Это дѣлалось только разъ въ годъ, а въ остальное время все въ этой комнатѣ было покрыто прозрачной мглой серебристой бумаги, покрывавшей почти всѣ предметы въ комнатѣ, даже до фаянсовыхъ пуделей на каминѣ, съ черными носами о корзинками цвѣтовъ въ зубахъ. Миссъ Джо была очень-опрятная хозяйка, но она имѣла какое-то искусство дѣлать свою опрятность гораздо-непріятнѣе самой грязи. Опрятность въ этомъ случаѣ можно сравнить съ набожностью нѣкоторыхъ людей, одаренныхъ искусствомъ дѣлать свою религію столь же непріятною.
Сестра моя въ этотъ день, по причинѣ огромныхъ занятій, должна была присутствовать въ церкви только въ лицѣ своихъ представителей, то-есть мы съ Джо отправились вмѣсто нея. Джо въ своемъ обыкновенномъ рабочемъ платьѣ походилъ на настоящаго плечистаго кузнеца; въ праздничномъ же одѣяніи, онъ болѣе всего походилъ на разряженное огородное пугало. Все было ему не въ пору и, казалось, сшито для другаго; все висѣло на немъ неуклюжими складками. Теперь, когда онъ явился изъ своей комнаты, въ полномъ праздничномъ нарядѣ, его можно было принять за олицетвореніе злосчастнаго мученика. Что же касается меня, то, вѣрно, сестра считала меня юнымъ преступникомъ, котораго полицейскій акушеръ въ день моего рожденія передалъ ей, для поступленія со мной по всей строгости закона. Со-мною всегда обходились такъ, какъ-будто я настоялъ на томъ, чтобъ явиться на свѣтъ, вопреки всѣмъ законамъ разума, религіи, нравственности, и наперекоръ всѣмъ друзьямъ дома. Даже, когда мнѣ заказывалось новое платье, то портному приказывалось дѣлать его въ родѣ исправительной рубашки, чтобъ отнять у меня всякую возможность свободно дѣйствовать руками и ногами.
На основаніи всего этого, наше шествіе съ Джо въ церковь было, вѣрно, очень-трогательнымъ зрѣлищемъ для чувствительныхъ сердецъ. Однако, мои внѣшнія страданія были ничто въ сравненіи съ внутренними. Страхъ, овладѣвавшій мною каждый разъ, когда мистрисъ Джо выходила изъ комнаты и приближалась къ кладовой, могъ только сравниться съ угрызеніями моей совѣсти. Подъ тяжестью преступной тайны, я теперь размышлялъ: "не будетъ ли церковь въ состояніи укрыть меня отъ мщенія ужаснаго молодчика, еслибъ я покаялся ей въ своей тайнѣ". Мнѣ вошла въ голову мысль встать, когда начнутъ окликать и пасторъ скажетъ: "Объявите теперь, что знаете", и попросить пастора на пару словъ въ ризницу. Я, пожалуй, въ-самомъ-дѣлѣ удивилъ бы подобной выходкой нашихъ скромныхъ прихожанъ; но къ-несчастью, нельзя было прибѣгнуть къ столь рѣшительной мѣрѣ, ибо было Рождество и никого не окликали.
У насъ должны были обѣдать мистеръ Уопсель, дьячокъ нашей церкви, мистеръ Гибль, колесный мастеръ, съ женою, и дядя Пёмбельчукъ (онъ былъ собственно дядею Джо, но мистрисъ Джо совершенно присвоила его себѣ), довольно-зажиточный торговецъ зерномъ въ ближнемъ городѣ, ѣздившій въ своей собственной одноколкѣ.
Обѣдали мы въ половинѣ втораго. Когда мы съ Джо воротились домой, столъ уже былъ накрытъ, мистрисъ Джо одѣта и кушанье почти готово. Парадная дверь была отперта, чего въ обыкновенное время не случалось; вообще, все было чрезвычайно-парадно. О воровствѣ не было и слуху. Время шло, но мнѣ отъ этого легче не было. Наконецъ собрались и гости. Мистеръ Уопсель имѣлъ огромный римскій носъ и большой, высокій, гладкій лобъ; онъ особенно гордился своимъ густымъ басомъ, и дѣйствительно, его знакомые знали, что дай только ему случай, онъ зачитаетъ до смерти и самого пастора. Онъ самъ сознавался, что будь только духовное попроще открыто для всѣхъ, то онъ, конечно бы, отличился на немъ; но такъ-какъ духовное поприще не было для всѣхъ открыто, то онъ былъ, какъ сказано, только дьячкомъ въ нашей церкви. Мистеръ Уопсель за то провозглашалъ "аминь" страшнымъ голосомъ и, называя псаломъ, всегда произносилъ весь первый стихъ и обводилъ взглядомъ всѣхъ прихожанъ, какъ-бы говоря: "вы слышали моего друга, что надо мною, а теперь скажите, какое ваше мнѣніе о моемъ голосѣ?"
Я отворялъ дверь гостямъ, показывая видъ, что она у насъ всегда открыта. Сперва я впустилъ мистера Уопселя, потомъ мистера и мистрисъ Гиблъ и наконецъ дядю Пёмбельчука.
NB. Мнѣ, подъ страхомъ наказанія, запрещено было называть его дядей.
Дядя Пёмбельчукъ былъ человѣкъ дородный, страдалъ одышкой, имѣлъ огромный ротъ, какъ у рыбы, и волосы песочнаго цвѣта, стоявшіе торчмя; вообще, онъ, казалось, только-что подавился и не успѣлъ еще придти въ себя.
-- Мистрисъ Джо, сказалъ онъ, входя:-- я вамъ принесъ, сударыня, бутылочку хересу и принесъ бутылочку портвейна, сударыня.
Каждое Рождество онъ являлся подобнымъ образомъ, съ тѣми же словами и тѣми же бутылками. Каждое Рождество мистрисъ Джо отвѣчала.
-- О, дя-дя Пём-бель-чукъ, какъ это мило! И каждое Рождество онъ отвѣчалъ: -- "Вы вполнѣ заслуживаете это своими прекрасными качествами. Какъ вы поживаете? Ты какъ, мѣдный грошъ? (подъ этими словами онъ разумѣлъ меня). Въ подобные торжественные случаи мы всегда обѣдали въ кухнѣ, а десертъ, то-есть орѣхи, апельсины и яблоки доѣдали въ гостиной. Эта перемѣна одной комнаты на другую очень походила на перемѣну будничнаго платья Джо на праздничное. Сестра моя была что-то особенно-весела; впрочемъ, она вообще была весела и любезна въ обществѣ мистрисъ Гиблъ. Мистрисъ Гиблъ, сколько я помню, была молоденькая фигурка, съ вострыми чертами и въ лазуревомъ платьѣ; она держала себя какъ-то очень-скромно и по-дѣтски; причиной тому, говорятъ, было ея очень-раннее замужство, хотя съ-тѣхъ-поръ и прошло не малое число лѣтъ. Мистеръ Гиблъ былъ плечистый, полный мужчина; отъ него несло всегда запахомъ свѣжихъ опилокъ и, шагая, онъ такъ широко разставлялъ ноги, что я, ребенкомъ, всегда видѣлъ окрестности на нѣсколько миль въ промежуткѣ между его ногами.
Въ подобномъ обществѣ мнѣ было бы неловко, даже и въ нормальномъ моемъ положеніи, даже еслибъ я не обокралъ кладовой. Мнѣ было непріятно не то, что меня посадили на самый кончикъ стола, гдѣ уголъ его постоянно давилъ меня въ грудь, а локоть Пёмбельчука грозилъ ежеминутно выколоть мнѣ глазъ; меня терзало не то, что мнѣ не позволяли говорить -- я этого и самъ-то не желалъ -- и не то, что угощали меня голыми куриными костями и самыми сомнительными кусочками ветчины, которыми свинья, при ея жизни, вѣроятно, менѣе всего гордилась -- нѣтъ, я бы на все это и не обратилъ вниманія, еслибъ только меня оставили въ покоѣ. Но этого-то я и не могъ добиться. Они не упускали ни одного случая заговорить обо мнѣ и колоть меня своими замѣчаніями. Я почти походилъ на несчастнаго быка на испанской аренѣ -- такъ метко они меня поражали своими нравственными стрекалами. Мое мученье началось съ самаго начала обѣда. Мистеръ Уопсель прочелъ молитву съ театральною торжественностью, напоминавшею и привидѣніе въ Гамлетѣ, и Ричарда III. Онъ кончилъ словами, что всѣ мы должны быть безконечно-благодарны. При этихъ словахъ сестра моя посмотрѣла на меня пристально и сказала съ-упрекомъ: "Слышишь? будь благодаренъ!" "Особливо (подхватилъ Пёмбельчукъ) будь благодаренъ, мальчикъ, тѣмъ, кто вскормилъ тебя отъ руки". Мистрисъ Гиблъ покачала головой и, смотря на меня съ какимъ-то печальнымъ предрувствіемъ, что изъ меня не будетъ пути, спросила:. "Отчего это молодёжь всегда неблагодарна?" Разгадать нравственную загадку, казалось, было бы не по силамъ всей нашей компаніи. Наконецъ мистеръ Гиблъ разрѣшилъ ее, сказавъ коротко: "Молодёжь безнравственна по природѣ". Тогда всѣ пробормотали: "правда" и начали смотрѣть на меня какимъ-то очень-непріятнымъ и обиднымъ образомъ.
Положеніе и вліяніе Джо въ домѣ еще болѣе уменьшалось, когда у насъ бывали гости; но онъ всегда, когда могъ, приходилъ ко мнѣ на помощь и утѣшалъ меня такъ или иначе. Теперь онъ подлилъ мнѣ соуса полную тарелку.
Нѣсколько спустя, мистеръ Уопсель принялся строго критиковать утреннюю проповѣдь и сообщилъ имъ, каккую проповѣдь онъ бы сказалъ, будь только духовное поприще открыто для всѣхъ. Приведя нѣсколько текстовъ изъ проповѣди, произнесенной за обѣднею, онъ прибавилъ, "что вообще не оправдываетъ выбора предмета для проповѣди, тѣмъ-болѣе теперь, добавилъ онъ, когда есть столько животрепещущихъ вопросовъ на очереди".
-- Правда, правда, сказалъ дядя Пёмбельчукъ.-- Вы метко выразились, сэръ. Именно много предметовъ для проповѣди теперь за очереди для тѣхъ, кто умѣетъ посыпать имъ на хвостъ соли -- вотъ что необходимо. Человѣку не придется далеко бѣгать за своимъ предметомъ, была бы только у него на-готовѣ щепотка соли. Потомъ Пёмбельчукъ, немного подумавъ, прибавилъ:-- посмотрите, хоть, вотъ на окорокъ -- вотъ вамъ и предметъ; хотите предметъ для проповѣди -- вотъ вамъ окорокъ.
-- Правда, сэръ. Славную мораль можно вывести для молодёжи, выбравъ такой предметъ для своей проповѣди, отвѣчалъ мистеръ Уопсель.
Я понялъ, что онъ намекалъ на меня.
-- А ты слушай-ка, что говорятъ, замѣтила сестра, обращаясь ко мнѣ.
Джо подлилъ мнѣ на тарелку соуса.
-- Свинья, продолжалъ Уопсель своимъ густымъ басомъ, указывая вилкою на мое раскраснѣвшееся лицо, точно онъ называлъ меня по имени: -- свинья была товарищемъ блудному сыну. Прожорливость свиней представляется намъ, какъ назидательный примѣръ для молодёжи (я думалъ, что это хорошо относилось и къ тому, кто такъ распространялся о томъ, какъ соченъ и жиренъ окорокъ). Что отвратительно въ свиньѣ -- еще отвратительнѣе встрѣтить въ мальчикѣ...
-- Или дѣвочкѣ, прибавилъ мистеръ Гибль.
-- Ну, конечно, и въ дѣвочкѣ, сказалъ мистеръ Уопсель, нѣсколько-нетерпѣливо:-- да таковой здѣсь не находится.
-- Кромѣ того, началъ Пёмбельчукъ, обращаясь ко мнѣ: -- подумай за сколько вещей ты долженъ быть благодаренъ; еслибъ ты родился поросёнкомъ...
-- Ну ужь, онъ былъ такой поросёнокъ, что и ненадо хуже! воскликнула моя сестра.
Джо прибавилъ мнѣ еще соуса.
-- Можетъ-быть; сказалъ Пёмбельчукъ: -- но я говорю о четвероногомъ поросёнкѣ. Еслибъ ты родился таковымъ, былъ ли бы ты здѣсь въ эту минуту -- а?.. Никогда.
-- Но я не это хотѣлъ сказать, сэръ, возразилъ Пёмбельчукъ, сильно-нелюбившій, чтобъ его перебивали.-- Я хочу сказать, что онъ не наслаждался бы-теперь обществомъ людей старше и умнѣе его, учась уму-разуму изъ ихъ разговоровъ, и не былъ бы окруженъ, можно сказать, роскошью. Могъ ли бы онъ этимъ всѣмъ наслаждаться? Нѣтъ, тысяча разъ нѣтъ. А какова бы была твоя судьба? вдругъ воскликнулъ онъ, обращаясь ко мнѣ: -- тебя бы продали, по рыночной цѣнѣ, за нѣсколько шилинговъ и мясникъ Дунстабль подошелъ бы къ тебѣ, покуда ты валялся на соломѣ, схватилъ бы тебя лѣвою рукой, а правою досталъ бы ножикъ изъ кармана и пролилъ бы онъ твою кровь и умертвилъ тебя. Тогда бы тебя не стали вскармливать отъ руки. Нѣтъ, шутишь!
Джо предложилъ мнѣ еще соусу, но я боялся взять.
-- Онъ вамъ, вѣдь, стоилъ страхъ сколько заботъ, сударыня? сказалъ мистеръ Гиблъ, смотря съ сожалѣніемъ на мою сестру.
-- Заботъ? повторила сестра:-- заботъ?...
Тутъ она представила длинный перечень всѣхъ болѣзней и безсонницъ, въ которыхъ я былъ виновенъ, всѣхъ высокихъ предметовъ, съ которыхъ я падалъ, и низенькихъ, о которыя я стукался. Она припомнила всѣ мои ушибы и увѣчья и, наконецъ, замѣтила, сколько разъ желала меня видѣть въ могилѣ, во я всегда упрямо сопротивлялся ей желанію. Я думаю, римляне порядкомъ досаждали другъ другу своими знаменитыми носами. Быть-можетъ, въ этомъ кроется причина ихъ безпокойнаго, буйнаго характера; какъ бы то ни было, но римскій носъ мистера Уопселя такъ надоѣлъ мнѣ во время разсказа моей сестры, что я охотно впился бы въ него, наслаждаясь воплями и криками мистера Уопселя. Но все, что я терпѣлъ до-сихъ-поръ, было ничто въ сравненіи съ страшнымъ чувствомъ, овладѣвшимъ мною, когда, по окончаніи разсказа сестры, всѣ обратили свои взоры на меня съ выраженіемъ отвращенія.
-- Однако, сказалъ мистеръ Пёмбельчукъ, опять возвращаясь къ прежней тэмѣ: -- окорокъ вареный также богатый предметъ -- не правда ли?
-- Не хотите ли водочки, дядюшка? предложила моя сестра.
Боже мой, пришлось же къ тому! Пёмбельчукъ найдетъ, что водка слаба, скажетъ объ этомъ сестрѣ и я пропалъ! Я крѣпко прижался къ ножкѣ стола и обвилъ ее руками. Мистрисъ Джо пошла за каменною бутылью, и пришедъ назадъ, налила водки одному Пёмбельчуку. А онъ, окаянный, еще сталъ играть стаканомъ, прежде чѣмъ выпить, онъ бралъ его со стола, смотрѣлъ на свѣтъ и снова ставилъ на столъ, какъ бы нарочно, чтобъ продлить мои муки. Въ это время мистрисъ Джо съ мужемъ поспѣшно сметали крошки со стола, для достойнаго пріема пудинга и пирога. Я пристально слѣдилъ за Пёмбельчукомъ. Я увидѣлъ, какъ эта низкая тварь весело взяла рюмку, закинула голову и залпомъ выпила. Почти въ ту же минуту все общество обомлѣло отъ удивленія: Пёмбельчукъ вскочилъ изъ-за стола, заметался по комнатѣ и, отчаянно кашляя и задыхаясь, выбѣжалъ вонъ. Сквозь окно было видно, какъ онъ харкалъ и плевалъ на дворѣ, строя страшныя гримасы, словно помѣшаный. Я крѣпко прильнулъ въ ножкѣ стола. Мистрисъ Джо и Джо побѣжали за нимъ. Я былъ увѣренъ, что отравилъ Пёмбельчука, но какъ -- я не могъ себѣ объяснить. Въ моемъ отчаянномъ положеніи, мнѣ стало уже легче, когда его привели назадъ и онъ, обозрѣвъ всѣхъ присутствовавшихъ съ кислымъ выраженіемъ, кинулся въ свое кресло, восклицая: "деготь!" Я понялъ, что бутылку съ водкой я утромъ долилъ дегтярной водой. Я былъ увѣренъ, что ему будетъ все хуже-и-хуже и двигалъ столъ, какъ какой-нибудь медіумъ нашего времени, силою моего невидимаго прикосновенія.
-- Деготь! кричала моя сестра съ изумленіемъ.-- Какъ могъ попасть туда деготь?
Но дядя Пёмбельчукъ, неограниченно-властвовавшій въ нашей кухнѣ, ничего не хотѣлъ слышать и, величественно махая рукою, чтобъ больше объ этомъ не говорили, потребовалъ пуншу. Сестра моя, начинавшая было задумываться, теперь суетилась, побѣжала и принесла все нужное для пунша: кипятку, сахару, лимонной корки и джину. Я былъ спасенъ, хотя на время, но все же не выпускалъ изъ рукъ столовой ножки и еще болѣе къ ней прижался съ чувствомъ благодарности.
Понемногу я успокоился, разстался съ своей ножкой и началъ ѣсть пудингъ. Мистеръ Пёмбельчукъ также ѣлъ пудингъ и всѣ ѣли пудингъ. Обѣдъ нашъ кончился и мистеръ Пёмбельчукъ развеселялся отъ дѣйствія пунша; я ужь думалъ, что этотъ день для меня пройдетъ удачно. Но вдругъ моя сестра крикнула: "Джо! чистыя тарелки -- холодныя". Я въ ту же минуту судорожно ухватился за ножку стола и прижалъ ее къ своему сердцу, словно то былъ мой лучшій другъ и товарищъ. Я предвидѣлъ, что будетъ; я былъ увѣренъ, что теперь я не отдѣлаюсь.,
-- Вы должны отвѣдать, обратилась любезно сестра моя ко всѣмъ гостямъ:-- вы должны отвѣдать, на закуску, великолѣпнаго, безподобнаго подарка мистера Пёмбельчука.
-- Должны! Нѣтъ, шутите!
-- Вы должны знать, прибавила сестра, вставая:-- это пирогъ отличный, со свининой.
Все общество разсыпалось въ комплиментахъ, а мистеръ Пёмбельчукъ, увѣренный, въ томъ, что заслуживаетъ похвалы отъ своихъ согражданъ, сказалъ съ оживленіемъ:
-- Ну, мистрисъ Джо, мы постараемся сдѣлать честь пирогу, и не откажемся взять по кусочку.
Сестра моя пошла за пирогомъ. Я слышалъ, какъ шаги ея приближались въ кладовой. Я видѣлъ, какъ мистеръ Пёмбельчукъ нетерпѣливо ворочалъ своимъ ножомъ, а у мистера Уопселя римскія ноздри какъ-то особенно раздувались, выражая непомѣрную жадность. Я слышалъ замѣчаніе мистера Гибля, что "кусокъ вкуснаго пирога со свининой хорошо ляжетъ поверхъ какого угодно обѣда"; наконецъ Джо мнѣ говорилъ: "и ты получишь кусочекъ, Пипъ". Я до-сихъ-поръ достовѣрно не знаю, дѣйствительно ли я завопилъ отъ ужаса, или мнѣ это только показалось. Я чувствовалъ, что уже не въ силахъ болѣе терпѣть и долженъ бѣжать. Я выпустилъ изъ своихъ объятій ножку стола и побѣжалъ со всѣхъ ногъ; но не пробѣжалъ далѣе нашей двери, ибо тамъ наткнулся на цѣлый отрядъ солдатъ съ ружьями. Одинъ изъ нихъ, показывая мнѣ кандалы, кричалъ: "Ну, пришли! Смотри въ оба! Заходи!"
V.
Появленіе отряда солдатъ, которые стучали прикладами заряженныхъ ружей о порогъ дома, заставило обѣдавшихъ встать въ замѣшательствѣ изъ-за стола. Въ это время мистрисъ Джо воротилась въ кухню съ пустыми руками и остановилась неподвижно, съ выраженіемъ ужаса, восклицая:
-- Боже мой! куда дѣвался мой пирогъ?
Мы съ Сержантомъ были тогда въ кухнѣ, и эта выходка мистрисъ Джо отчасти привела меня въ себя. Сержантъ передъ тѣмъ говорилъ со мной, а теперь онъ любезно обратился во всей компаніи, держа въ одной рукѣ кандалы, а другою опираясь на мое плечо.
-- Извините меня, милостивые государи и государыни, сказалъ онъ:-- но какъ я уже объяснилъ при входѣ этому прекрасному юношѣ (чего онъ, между-прочимъ, и не думалъ дѣлать): я командированъ по службѣ и ищу кузнеца.
-- А позвольте узнать, что вамъ отъ него надо, возразила моя сестра, недовольная тѣмъ, что онъ понадобился.
-- Мистрисъ, отвѣчалъ любезно сержантъ:-- говоря за себя, я бы отвѣтилъ вамъ, что ищу чести и удовольствія познакомиться съ его милой супругой, но, говоря отъ имени короля, я скажу, что для него есть маленькая работа.
Всѣ приняли это за любезность со стороны сержанта; такъ-что даже мистеръ Пёмбельчукъ воскликнулъ во всеуслышаніе:
-- Прекрасно!
-- Видите, кузнецъ,-- сказалъ сержантъ, отъискавшій въ то время глазами Джо: -- у насъ былъ случай съ этими кандалами и а замѣтилъ, что валокъ у однихъ изъ нихъ поврежденъ и связи дѣйствуютъ несовсѣмъ-то хорошо. Ихъ надобно немедленно употребить въ дѣло; потрудитесь взглянуть на нихъ.
Джо взглянулъ и объявилъ, что для этой работы надо развести огонь въ его кузницѣ и потребуется часа два времени.
-- Вотъ какъ! Въ такомъ случаѣ, примитесь за нее немедленно, господинъ кузнецъ, сказалъ расторопный сержантъ.-- Этого требуетъ служба его величества. Если мои люди могутъ вамъ въ чемъ-нибудь пригодиться, то распоряжайтесь ими.
Съ этими словами, онъ позвалъ солдатъ, которые взошли въ кухню, одинъ за другимъ, и сложили свое оружіе въ углу; затѣмъ, они стали въ кружокъ, какъ обыкновенно становятся солдаты: кто скрещивалъ руки, кто потягивался, кто ослаблялъ портупею, кто, наконецъ, отворялъ дверь, чтобъ плюнуть на дворъ, неловко поворачивая шею, стѣсненную высокимъ воротникомъ.
Все это я видѣлъ безсознательно, находясь въ то время въ величайшемъ страхѣ. Но, начиная убѣждаться, что колодки не для меня и что солдаты своимъ появленіемъ отодвинули пирогъ на задній планъ, я сталъ понемногу сосредоточивать разсѣянныя мысли.
-- Сдѣлайте одолженіе, скажите, который часъ? сказалъ сержантъ, обращаясь въ мистеру Пёмбельчуку, какъ къ человѣку, за которымъ онъ признавалъ повидимому способность цѣнитъ время.
-- Только-что пробило половина третьяго.
-- Это еще ничего, сказалъ сержантъ, соображая: -- если я буду задержанъ здѣсь даже около двухъ часовъ, то все еще поспѣемъ. Сколько, по-вашему, отсюда до болотъ? Не болѣе мили, я полагаю?
-- Ровно миля, сказалъ мистеръ Джо.
-- Ну, такъ успѣемъ. Мы оцѣпимъ ихъ въ сумерки. Мнѣ такъ и велѣно. Успѣемъ.
-- Да, возразилъ сержантъ:-- двоихъ. Намъ извѣстно, что они еще находятся на болотахъ и до сумерекъ, вѣрно, не рѣшатся выйти оттуда,
-- А что, не наткнулся ли кто изъ васъ на нашего звѣря?
Всѣ, кромѣ меня, съ убѣжденіемъ отвѣчали отрицательно. Обо мнѣ же никто и не подумалъ.
-- Ладно, сказалъ сержантъ: -- я надѣюсь ихъ окружить прежде, чѣмъ они ожидаютъ. Ну-ка, кузнецъ, если вы готовы, то его королевское величество ждетъ вашей службы.
Джо снялъ верхнее платье, жилетъ и галстухъ, надѣлъ свой кожаный фартукъ и пошелъ въ кузницу. Одинъ изъ солдатъ отворилъ въ ней деревянныя ставни, другой развелъ огонь, третій, принялся раздувать мѣхи, остальные расположились вокругъ очага, въ которомъ вскорѣ заревѣло пламя. Тогда Джо принялся ковать, а мы всѣ глядѣли, стоя вокругъ. Интересъ предстоявшаго преслѣдованія не только поглощалъ всеобщее вниманіе, но даже расположилъ сестру мою къ щедрости.. Она налила изъ боченка кувшинъ пива для солдатъ и пригласила сержанта выпить стаканъ водки. Но мистеръ Пёмбельчукъ сказалъ рѣзко:
-- Дайте ему вина, сударыня: я ручаюсь, что въ немъ нѣтъ дёгтя.
Сержантъ поблагодарилъ и сказалъ, что предпочтетъ напитокъ, въ которомъ нѣтъ дёгтя и потому охотнѣе выпьетъ вина, если имъ все-равно. Ему поднесли вина и онъ выпилъ за здоровье короля, провелъ языкомъ по губамъ и поздравилъ съ праздникомъ.
-- Знаете, что, возразилъ сержантъ:-- я подозрѣваю, что оно запасено вами.
Мистеръ Пёмбельчукъ засмѣялся густымъ смѣхомъ и спросилъ:
-- Э-э! почему же?
-- А потому, отвѣчалъ сержантъ, трепля его по плечу: -- что я вижу, вы знаете толкъ въ вещахъ.
-- Вы, думаете? спросилъ мистеръ Пёмбельчукъ, все съ тѣмъ же смѣхомъ: -- хотите еще рюмочку?
-- Вмѣстѣ съ вами, чокнемся, возразилъ сержантъ.-- Стукнемъ наши рюмки краемъ о ножку, ножку о край. Разъ-два! Нѣтъ лучше музыки какъ звонъ стакановъ! За ваше здоровье. Желаю, чтобъ ви прожили тысячу лѣтъ и никогда не переставали быть такимъ знатокомъ въ вещахъ, какъ въ настоящую минуту.
Сержантъ снова выпилъ залпомъ свою рюмку и, казалось, былъ бы не прочь отъ третьей. Я замѣтилъ, что мистеръ Пёмбельчукъ въ припадкѣ гостепріимства, казалось, забылъ, что вино имъ подарено, и, взявъ бутылку у мистрисъ Джо, весело передавалъ ее изъ рукъ въ руки. Даже и мнѣ досталось. Онъ такъ расщедрился на чужое вино, что спросилъ и другую бутылку и подчивалъ изъ нея такъ же радушно.
Глядя на нихъ въ то время, какъ они весело толпились вокругъ наковальни, я подумалъ: "какая отличная приправа для обѣда мой бѣглый пріятель, скрывающійся въ болотахъ!" Они не испытывали и въ четвертой долю того, не наслаждались, пока мысль о немъ не оживила банкета. Теперь всѣ они были развлечены ожиданіемъ словить "двухъ мерзавцевъ". Въ честь бѣглецовъ, казалось, ревѣли мѣхи, для нихъ сверкалъ огонь, за ними въ погоню уносился дымъ, для нихъ стучалъ и гремѣлъ Джо, и съ угрозой пробѣгали тѣни по стѣнамъ каждый разъ, что пламя подымалось и опускалось, разбрасывая красныя искры. Даже блѣдный вечерній свѣтъ, въ сострадательномъ юношескомъ воображеніи моемъ, казалось, блѣднѣлъ для нихъ, бѣдняжекъ, раньше обыкновеннаго. Наконецъ Джо окончилъ свою работу и ревъ и стукъ прекратились. Надѣвая свое платье, Джо храбро предложилъ, чтобъ одинъ изъ насъ пошелъ за солдатами и передалъ остальнымъ объ исходѣ поиска. Мистеръ Пёмбельчукъ и мистеръ Гиблъ отказались, предпочитая дамское общество и трубку; но мистеръ Уопсель объявилъ, что онъ согласенъ идти, если Джо пойдетъ. Джо сказалъ, что ему будетъ очень-пріятно, причемъ предложилъ взять и меня съ собою, если мистрисъ Джо на то согласна. Я увѣренъ, что вамъ ни за что не позволили бы отправиться, еслибъ не любопытство мистрисъ Джо, которая хотѣла узнать всѣ подробности дѣла. Теперь же она только замѣтила, отпуская насъ: "Если вы мнѣ приведете мальчика съ головой разможженной выстрѣломъ, то не надѣйтесь, чтобъ я помогла бѣдѣ". Сержантъ учтиво распростился съ дамами и раэстался съ мистеромъ Пёмбельчукомъ, какъ съ добрымъ пріятелемъ, хотя я сомнѣваюсь, чтобъ онъ одинаково цѣнилъ достоинства этого джентльмена, еслибъ познакомился съ нимъ въ сухую. Люди разобрали свои ружья и построились. Мистеръ Уопсель, Джо и я полупили строгое наставленіе оставаться въ арьергардѣ и не говорить ни слова, когда мы достигнемъ болота. Пока мы быстро подвигались въ мѣсту назначенія, я предательски шепнулъ Джо:
-- Надѣюсь, Джо, что мы не найдемъ ихъ.
Джо также шопотомъ отвѣчалъ мнѣ.
-- Я бы далъ шиллингъ, чтобъ они удрали и спаслись, Пипъ.
Никто не присоединился къ намъ изъ деревни, такъ-какъ погода была холодная и ненадежная, дорога опасная и скользкая, ночь темная, и всякій добрый человѣкъ имѣлъ у себя добрый огонёкъ въ честь праздника. Нѣсколько лицъ показалось у оконъ, глядя намъ въ слѣдъ, но никто не вышелъ за ворота. Мы прошли заставу и направились прямо въ кладбищу. Здѣсь сержантъ остановилъ насъ на нѣсколько минутъ, подавъ знакъ рукой, между-тѣмъ какъ двое или трое изъ его людей разсыпались по тропинкамъ между могилъ и осмотрѣли паперть. Они воротились, не нашедъ ничего, и мы вышли на открытое болото, черезъ боковую калитку кладбища. Тутъ насъ обдало мелкою влагою, принесенною восточнымъ вѣтромъ, и Джо взялъ меня на спину.
Теперь, когда мы вступили въ эту унылую глушь, гдѣ я былъ часовъ восемь назадъ и видѣлъ обоихъ бѣглыхъ, чего никто не предполагалъ, меня впервые поразила мысль, если мы наткнемся на нихъ, то ужь не подумаетъ ли мой колодникъ, что я привелъ солдатъ? Вѣдь, онъ спрашивалъ меня: не вѣроломный ли я чертёнокъ, и сказалъ, что я былъ бы злой щенокъ, еслибъ сталъ преслѣдовать его вмѣстѣ съ другими. Не подумаетъ ли онъ теперь, что я и подлинно чертёнокъ и собака, и что я выдалъ его? Но было безполезно предлагать себѣ подобные вопросы: я былъ на спинѣ у Джо, Джо былъ подо мною, перескакивая черезъ ямы, какъ охотничья лошадь, и убѣждая мистера Уопселя не падать на свой римскій носъ и не отставать отъ насъ. Солдаты шли впереди, вытянувшись въ одну длинную шеренгу, на дистанціи одинъ отъ другаго. Мы шли по той дорогѣ, по которой я шелъ утромъ и съ которой сбился по причинѣ тумана. Теперь тумана не было: онъ еще не появился, или вѣтромъ успѣло разсѣять его. При багровомъ блескѣ солнечнаго заката, вѣха и висѣлица, валъ батареи и противоположный берегъ рѣки были ясно видны, хотя въ какой-то водянистой, свинцовой полутѣни. Сердце мое билось, какъ кузнечный молотъ, о широкое плечо Джо, пока искалъ я по сторонамъ признаковъ присутствія каторжниковъ. Но ихъ не было ни видно, ни слышно. Мистеръ Уопсель не разъ сильно пугалъ меня своимъ сопѣньемъ и одышкой; но подъ конецъ я свыкся съ этими звуками и могъ различить ихъ отъ звуковъ, которые опасался услышать. Вдругъ я вздрогнулъ: мнѣ послышался визгъ напилка; но оказалось, что это колокольчикъ на овцѣ. Овцы перестали щипать траву и боязливо поглядывали на насъ; все стадо, повернувшись спиной къ дождю и вѣтру, злобно уставило на насъ глаза, какъ-будто считая насъ виновниками того и другаго. Кромѣ медленнаго движенія пасшагося стада, при мерцавшемъ свѣтѣ замиравшаго дня, ничто не нарушало леденящаго спокойствія болотъ.
Солдаты подвигались по направленію къ старой батареѣ, а мы шли за ними въ небольшомъ разстояніи, какъ вдругъ мы всѣ остановились: вѣтромъ принесло къ намъ протяжный крикъ. Крикъ этотъ, громкій и пронзительный, повторился вдалекѣ: въ немъ слышалось нѣсколько голосовъ.