Пятьдесятъ лѣтъ!-- Какъ много для тѣла, какъ мало для души!-- Остановись на рубежѣ, отдѣляющемъ зрѣлость отъ дряхлости, человѣкъ съ умомъ и чувствомъ, подобію пушинку, оставляющему навсегда свою родину, съ послѣдней высоты бросаетъ вокругъ себя печальные взгляды. Теперь только открываются предъ нимъ прелестные виды, которыхъ онъ въ торопяхъ не примѣчалъ; теперь бы онъ желалъ насладиться прохладою рощей, благоуханіемъ цвѣтовъ, вкусомъ плодовъ, которые онъ миновалъ на пути. Но уже поздно г ему нельзя воротишься; ему должно поспѣшать къ цѣли своего странствія, на призывный голосъ природы. Онъ разсматриваетъ дорожный запасъ въ своей котомкѣ: запасъ скуденъ. Силы его ослабѣли, подпора ненадежна, а итти впередъ непремѣнно надобно!
Съ человѣкомъ въ жизни совершаются три нравственныя преобразованія, подобно какъ съ бабочкой: это крылатое насѣкомое есть истинная эмблема жизни. Человѣкъ въ дѣтствѣ -- безчувственная кукла; въ юношествѣ, онъ подобенъ гусеницѣ, существу движущемуся, но не дѣйствующему, а только исполненному надеждъ на будущій полетъ. Наконецъ, въ зрѣлыхъ лѣтахъ, человѣкъ паритъ умомъ надъ землею, стремятся къ высокимъ истинамъ, ищетъ прочныхъ наслажденій, и подобно бабочкѣ, попадающей въ огонь, часто налетаетъ на горести, заблужденія, обманы. Приходитъ осень: крылья ослабѣваютъ, чувства притупляются, воображеніе тупѣетъ, и человѣкъ долженъ, подобно бабочкѣ, искать тихаго уголка, чтобы слечь до будущей весны, до новаго оживленія -- въ вѣчности.
Земля такъ прекрасна, человѣкъ такъ премудро устроенъ Создателемъ для счастья! На пути жизни разсѣяно такъ много наслажденій для всѣхъ возрастовъ, для всѣхъ состояній, и пятьдесятъ лѣтъ довольно времени для удовлетворенія всѣхъ надеждъ, для пресыщенія всѣхъ желаній. Повторяю: много для тѣла, мало для души! Мало потому, что мы весьма поздно начинаемъ чувствовать свое высшее предопредѣленіе, поздно думаемъ о томъ, что надлежало бы запасать съ перваго дѣтскаго возраста. По несчастью, сама природа поздно назначила время самопознанія.
Дѣтство не можетъ назваться жизнью въ полномъ смыслѣ слова: это прозябеніе. Разсудокъ и страсти спятъ, воля не дѣйствуетъ. Наслажденія и горести дѣтства сушь то же, что легкій вѣтерокъ на стоячей водѣ. Мы судимъ о счастьѣ безмятежнаго возраста относительно къ своему положенію, и потому завидуемъ дѣтству. Это все равно, что завидовать несуществованію. Отрочество -- есть вступленіе въ жизнь. Наслажденія и горести этого возраста непримѣтно сливаются съ дѣтскими. Сіи два возраста могутъ быть почитаемы одною эпохою существованія, съ нѣкоторыми только постепенностями. Отрокъ живетъ, такъ сказать, въ чужѣ: воля его и разумъ передвигаются на помочахъ. Нравственное состояніе отрока можно уподобишь мягкому веществу, которое тогда только будетъ имѣть настоящую свою цѣну, когда Художникъ сообщитъ ему вида" и краску. Часто Художникъ, вмѣсто того, чтобы сдѣлать что нибудь прочное и полезное, хочетъ блеснуть одною огромностью наружности, и выливаешь пустой шаръ, покрытый лакомъ. Чернь удивляется искуству Художника -- но работа пропадаетъ безъ пользы. Воспитаніе дѣлаетъ человѣка: одно истинное просвѣщеніе дѣлаетъ его полезнымъ себѣ и другимъ. Перехода, изъ отрочества въ юношество -- есть важная эпоха жизни -- но не жизнь.
Наконецъ наступаетъ юношескій возрастъ. Человѣкъ какъ будто пробуждается отъ сна, а съ нимъ вмѣстѣ пробуждаются страсти, вспыхиваетъ воля, и разсудокъ начинаетъ двигаться, какъ бы въ просонкахъ. Человѣкъ вступаетъ на поприще жизни. Жадный наслажденій, онъ хочетъ испытать все, что прежде зналъ только по имени. Сердце его не можешь вмѣщать въ себѣ всѣхъ желаній, всѣхъ ощущеній, толпящихся наперерывъ одно за другимъ. Богатый чувствованіями, онъ расточаетъ ихъ безъ разбора, какъ мотъ, бросающій деньгами. Вѣтреную красавицу онъ надѣляетъ любовью, коварнаго льстеца дружбою, лицемѣра довѣренностью, ханжу уваженіемъ, развратника помощью. Звукъ славы обворожаетъ слухъ его; блескъ почестей ослѣпляетъ зрѣніе. Остановись, юноша! Ты избралъ ложный путь: извѣстность не есть слава, блескъ не доблесть. Но юноша не внемлетъ совѣтамъ: онъ гордою улыбкою отвѣтствуетъ на совѣты опытности. Онъ думаетъ, что онъ счастливъ: пылкое воображеніе забавляетъ его призраками любви, дружбы, и указываетъ легкій путь къ славѣ, къ почестямъ. Опытность говоритъ, что самое прилежное ученіе, самое рачительное воспитаніе можетъ доставить только ключъ къ вратамъ мудрости, за которыми находится обширное пространство, гдѣ надобно еще много труда и времени, чтобы приблизиться къ высокой цѣли нравственнаго совершенства: юноша, имѣя одни средства къ приближенію, и стоя у преддверія ристалища, полагаетъ, что уже достигъ цѣли; -- онъ почитаетъ себя мудрымъ, опытнымъ. Наконецъ кипѣнье страстей утихаетъ, воображеніе охладѣваетъ, разсудокъ пробуждается, зрѣлый возрастъ раздираетъ завѣсу очарованій, и человѣкъ со вздохомъ останавливается на концѣ юношескаго поприща: онъ начинаетъ сожалѣть о потерѣ прошедшаго, и въ будущемъ ищетъ вознагражденій.
Юноша похвалялся множествомъ друзей: зрѣлый мужъ ищетъ одного друга; ищетъ, и часто не находитъ. Для согрѣтія охладѣвающаго сердца ему нужна любовь, но любовь постоянная, прочная. Онъ ищетъ существа, которое могло бы приковать его на вѣки, которое бы обмѣнялось съ нимъ его чувствованіями. Слѣдовать ли внушенію сердца, положишься ли на увѣренія разсудка? Подвергнуть ли участь цѣлой жизни слѣпому жребію?-- Сколько заботъ, безпокойствъ, испытаній, обмановъ!-- Наконецъ онъ нашелъ друга и супругу; онъ счастливъ, но только въ тѣсномъ кругу. Въ сердцѣ его еще есть порожнее мѣсто, которое надлежитъ непремѣнно наполнить для полнаго благополучія. Онъ человѣкъ, гражданинъ: онъ хочетъ быть полезнымъ человѣчеству, отечеству; хочетъ трудиться для общаго блага, сложить въ общее казнохранилище запасъ своихъ дарованій и опытности. Онъ стремится къ сей высокой, благородной цѣли, и на пути своемъ встрѣчаетъ непреодолимую преграду изъ обстоятельствъ, предразсудковъ, невѣжества, безчувственности, эгоизма, зависти, злобы, коварства. Тщетно онъ вопіетъ: "люди! пустите меня впередъ: я хочу трудишься для вашего блага, жить для вашего счастья!" -- Ему отвѣчаютъ сардоническимъ смѣхомъ и презрѣніемъ; говорятъ: "мы лучше и умнѣе тебя; мы не вѣримъ чистотѣ твоихъ намѣреній!" Одни не понимаютъ его, другіе не хотятъ понять. Между тѣмъ толпы пробиваются лбомъ чрезъ преграду, другіе проползаютъ чрезъ нее, расхищаютъ почести, вмѣсто того, чтобы получишь ихъ въ обмѣнъ за свои труды для общаго блага. Въ шумѣ, крикѣ, суетѣ, голосъ достойнаго исчезаетъ въ воздухѣ: онъ удаляется съ стѣсненнымъ сердцемъ, съ горькою долею опытности: приходитъ въ свое уединеніе, и застаетъ, что надежды улетѣли. Запасъ, собранный имъ для человѣчества, обращается на пользу его ближнихъ.
Наконецъ наступаетъ старость, итогъ цѣлой жизни. Жатва поспѣла, и человѣкъ собираетъ то, что посѣялъ. Зарево потомства освѣщаетъ старость, и современники предугадываютъ судъ будущихъ поколѣній. Уваженіе осѣняетъ старость благодѣтелей человѣчества, покровителей Наукъ, просвѣтителей народовъ. Презрѣніе людей тяготитъ старость враговъ общаго блага, эгоистовъ, человѣкоотступниковъ {Не слишкомъ ли смѣло это выраженіе? Соч.}. Тогда то, исчисляя время, проведенное на земли, пятьдесятъ, шестьдесятъ, восемьдесятъ лѣтъ, человѣкъ невольно воскликнетъ: Какъ много для тѣла, какъ мало для души! Ѳ. Б.