Lib.ru/Классика: Ахшарумов Николай Дмитриевич. Мудреное дело

Н. Д. Ахшарумовъ

"Эпоха", 1864, No 5

Оригинал здесь -- http://philolog.ru/filolog/epotext.htm

МУДРЕНОЕ ДѢЛО

очеркъ

изъ лѣтописей русской словесности

въ трехъ частяхъ

___

ЧАСТЬ I

ОТСТАЛОЙ

_______

1-го сентября 1860 года.

Вотъ я и опять въ Петербургѣ!... Номеръ такой же грязный и прислуга такая же скверная (съ этой стороны прогресъ совсѣмъ не замѣтенъ)... тоже что и послѣднiй разъ, что прiѣзжалъ сюда изъ Засядкина, только дороже.

Совсѣмъ отвыкъ отъ этого шума. Вчера до двухъ часовъ ночи уснуть не могъ. Карета гремитъ на улицѣ, а тебѣ чудится, что она тебѣ черезъ голову переѣхала, все въ комнатѣ такъ и трясется кругомъ!... Отчего это? Грунтъ что ли зыбкiй?... Или архитектура въ упадкг?... Или ужь это такъ отвыкъ отъ шуму, что самый ничтожный толчокъ меня раздражаетъ?... Послѣднее вѣроятнѣе. Да, я порядкомъ таки поизбаловался въ десять лѣтъ, середи этой засасывающей, убаюкивающей, изнѣженной жизни, которая какъ перина обхватывала меня своею лѣнивой волной!.. Правда, въ послѣднее время волна эта стала покачивать не такъ плавно; да какъ стала покачивать, такъ я и удралъ сюда... А удралъ я, правду сказать, тотчасъ послѣ того какъ мой собственный лакей Федька мнѣ нагрубтлъ. Конечно не потому чтобы я не могъ сладить съ Федькой; нѣтъ, слава Богу, до этого еще не дошло, но меня испугало тяжолое впечатлѣнiе которое на меня произвелъ этотъ случай. Меня, въ спорахъ съ братомъ и съ нашими деревенскими старожилами стоявшаго безусловно за пользу реформы, меня такъ возмутилъ этотъ вздоръ, какъ будто со мною случилось что-то неслыханное и непредвѣденное, что выходило изъ всякихъ расчетовъ и вѣроятностей. А между тѣмъ, ни чуть не бывало; и братъ, и я, и всѣ мы знали, что это такъ будетъ. Но брата это нисколько не переконфузило. Первый разъ, что онъ услыхалъ грубость, онъ только поморщился и погрозивъ отослать къ станосовму, продолжалъ обходиться съ людьми какъ ни въ чемъ не бывало. А меня это совершенно разстроило. Я покраснѣлъ до ушей и чуть не прибилъ бѣднаго Федьку что было бы очень несправедливо, потомучто, если подумать спокойно, въ чемъ онъ виноватъ?... Бѣдняжка обрадовался близкой своей свободѣ что дѣлаетъ честь его сердцу; значитъ въ немъ есть благородныя чувства. Но радуясь, онъ усомнился, видя что все кругомъ не мѣняется такъ проворно какъ онъ ожидалъ, и что онъ продолжаетъ чистить мои сапоги попрежнему, ну, какъ бы тамъ ни было, вдался въ скептицизмъ, что доказываетъ смѣлость мысли... Въ скептическомъ настроенiи ему и пришло въ голову удостовѣриться собственнымъ опытомъ: не совершилось ли въ его отношенiяхъ къ барину какой нибудь перемѣны, и въ этомъ онъ былъ тоже правъ. Онъ поступилъ на такомъ же разумномъ основанiи, на какомъ дѣльный химикъ или физiологъ, узнавъ изъ отчета о новомъ великомъ открытiи, спѣшить убѣдиться въ его дѣйствительности. А что онъ не умѣлъ это сдѣлать иначе какъ нагрубивъ барину, то въ этомъ также несправедливо его обвинять, какъ и въ томъ, что онъ не умѣетъ говорить по французски или сморкаться въ платокъ... Все это я теперь хорошо понимаю, но въ ту пору я былъ такъ сконфуженъ, что прятался отъ дворовыхъ людей. Всѣ они знали о томъ что случилось и мнѣ ужь казалось, что они потеряли ко мнѣ уваженiе и сами готовы на то же. Я знаю, что это сдабость, изнѣженность; но отъ этого недостатка мнѣ гораздо труднѣе избавиться чѣмъ Федькѣ отъ грубости. Отъ его дикаго состоянiя къ сивилизацiи прямой путь, по которому естественное теченiе вещей облегчаетъ прогресъ; -- но человѣку, однажды изнѣженному сивилизацiею, вернуться къ здоровымъ нервамъ Федьки и къ тому первобытному, мужественному презрѣнiю мелкихъ условiй барскаго вкуса и чопорнаго приличiя, которое онъ сохранилъ во всей полнотѣ, это, я вамъ скажу, задача весьма не легкая! Покрайней мѣрѣ въ Засядкинѣ я не имѣлъ никакой возможности ее разрѣшить. Я вовсе не приготовленъ къ той новой жизни, которая тамъ начинается, да по правдѣ сказать и не чувствую къ ней особеннаго расположенiя. Въ этомъ, конечно, я самъ виноватъ. Какъ помѣщикъ, живущiй въ деревнѣ безъ постороннихъ обязанностей на плечахъ, я бы долженъ былъ знать хозяйство и самъ управлять имѣнiемъ, а какъ человѣкъ образованный, я могъ бы стоять въ главг той маленькой кучки людей, которая въ нашемъ уѣздѣ слыветъ подъ названiемъ либеральной партiи. На меня всѣ надѣялись, и я выбранъ былъ членомъ уѣзднаго комитета и одно время думалъ, что буду играть непослѣднюю роль; но вышло иначе. Покуда роль шла о филантропiи, да о правахъ человѣка, я былъ впереди, говорилъ громко, смѣло, и меня слушали очень внимательно. Но только что мы спустились съ этихъ высотъ и начали разсуждать о подробностяхъ: объ усадьбахъ, оброкѣ, издѣльной повинности, о выкупѣ и другихъ подобныхъ вещахъ, я вдругъ почувствовалъ себя какъ въ лѣсу. Я нетолько что самъ не въ состоянiи былъ сказать ничего положительнаго, но часто даже не могъ и понять хорошо о чемъ другiе толкуютъ. Каналья Лохацкiй, этотъ старый сутяжникъ, который до тѣхъ поръ молчалъ, пожимая плечами, выступилъ вдругъ на первый планъ и заткнулъ меня совершенно за поясъ. Братъ говорилъ, говорили другiе, а я принужденъ былъ молчать... я сталъ человѣкъ совершенно лишнiй... Въ Засядкинѣ, я тоже лишнiй. Вотъ ужь шесть лѣтъ какъ братъ управляетъ имѣнiемъ и все это время я жилъ тамъ какъ гость: -- купался, ходилъ на охоту и удилъ лѣтомъ, а зимой читалъ книги и ѣздилъ верхомъ. При старомъ порядкѣ, такой образъ жизни имѣлъ свою прелесть, прелесть уединенiя и той тишины, невозмутимой, неприкосновенной, которую мы называемъ теперь застоемъ, что справедливо отчасти, потомучто простой народъ и большая часть помѣщиковъ жили дѣйствительно въ полномъ застоѣ; но для человѣка съ развитою мыслiю, какимъ я уѣхалъ отсюда лѣтъ десять тому назадъ, застоя въ собственномъ смыслѣ быть не могло. Дѣла практическаго, работы прямой, положительной, я разумѣется не имѣлъ; но мысль не стояла. Она слѣдила безъ устали за ходомъ вещей и понятiй въ столицахъ, въ Европѣ, и было что-то успокоительно-тихое, чистое, мирное, въ ея созерцательной дѣятельности. Было высокое наслажденiе, изъ своего недоступнаго ни для какихъ заботъ и тревогъ уголка, смотрѣть какъ съ балкона на рынокъ, гдѣ люди толкутся, торгуютъ и спорятъ, мирятся и ссорятся, -- смотрѣть съ теплымъ участiемъ, съ живымъ любопытствомъ, но судить обо всемъ съ высоты своего положенiя, не одуряя себя толкотней, не раздражаясь враждой и не запутываясь въ случайныхъ подробностяхъ. Къ несчастiю, этого рода созерцательное наслажденiе, какъ я на себѣ испыталъ, не совсѣмъ здорово. Въ немъ кроются зерна какой-то болѣзни, какой-то невидимый ядъ, который дѣйствуетъ медленно, непримѣтно, до тѣхъ поръ покуда толчокъ извнѣ не пробудитъ васъ отъ мечтательной дремоты и не заставитъ лично принять участiе въ дѣлѣ какой нибудь насущной нужды или пользы. Тогда только видишь, что ты ослабъ, опустился, сталъ раздражителенъ какъ нервная женщина, робокъ и прихотливъ какъ больное дитя.

.....................

Послѣ того непрiятнаго случая, о которомъ я говорилъ, я началъ догадываться, что дѣло не ладно, что я испорченъ, и что нужно какъ можно скорѣй изъ затишья на свѣжiй воздухъ... Не то чтобы воздухъ здѣсь былъ очень свѣжъ. Еще за версту отъ города, по московской желѣзной дорогѣ, навстрѣчу пахнуло такою гнилью, что я тяжело вздохнулъ, вспомнивъ душистыя рощи Засядкина,... но я говорю въ переносномъ смыслѣ. Подъ свѣжимъ воздухомъ я разумѣю нравственную атмосферу столицы: просторъ и свободу ея песрой дѣятельности. Я прiѣхалъ искать себѣ дѣла, стереть съ себя ржавчину старой лѣни. Хочу выбрать что-нибудь,... какую-нибудь спецiяльность.... что именно покуда еще не рѣшилъ, но что-нибудь современное, положительное... На службу не хочется. Въ тридцать два года, послѣ десятилѣтней отставки, начинать опять съ маленькихъ мѣстъ, вести настольный реэстръ, алфавитъ, описи, подносить какому нибудь мальчишкѣ работу свою на просмотръ, дежурить... Фу! Что за крайность? Изъ чего я себя запрягу въ это писарское ярмо? Я не нищiй какой нибудь! Я въ жалованьи не нуждаюсь!... У меня въ Сольской губернiи 3,000 десятинъ земли собственной, чистой, за надѣломъ всѣхъ 300 душъ, безъ которыхъ я обойдусь отлично!... Впрочемъ, съ чего я такъ горячусь? Никто не толкаетъ въ шею. Торопиться мнѣ некуда. Поживу тутъ, осмотрюсь, выберу толкомъ, и тогда ужь примксь, да не такъ какъ бывало, а настойчиво, добросовѣстно, не стану себя жалѣть, не побрезгаю никакою мелочью. Въ хозяйствѣ я оборвался именно оттого, что не хотѣлъ входить въ мелочи. Безъ этого не узнаешь дѣла насквозь и всегда будешь зависѣть отъ постороннихъ людей. Не будь этой зависимости, я бы могъ еще вытерпѣть и остаться въ Засядкинѣ. Но учиться теперь, когда нужно знать, да и знать, когда старый порядокъ трещитъ, перевертываясь вверхъ-дномъ... накладно!... Наука можетъ не въ мѣру дорого обойтись!... Кстати, вотъ еще одна изъ причинъ, почему мнѣ нельзя было оставаться въ Засядкинѣ и я очень радъ, что она пришла въ голову. Станутъ спрашивать: зачѣмъ бросилъ деревню въ такое время? неловко же отвѣчать: что дворовые люди грубятъ!.... У насъ, дома, это еще поймутъ, но здѣсь, гдѣ печатаютъ всѣ эти насмѣшки и обличительныя статейки, гдѣ все до конца ногтей пропитано квинтесенцiею либеральнаго духа, это можетъ васъ уронить невозвратно. Всякiй студентъ, гимназистъ, всякая дѣвочка, учащая азбукѣ въ воскресныхъ школахъ, отвернутся отъ васъ съ презрѣнiемъ или срѣжутъ на первомъ словѣ. Я ихъ ужь видѣлъ немножко, этихъ теперешнихъ передовыхъ.... У! у! какой прыткiй народъ!...

5-го сентября.

Чортъ знаетъ, что это значитъ? Никакъ въ такъ не могу попасть съ здѣшнимъ обществомъ. Пробовалъ съ разныхъ концовъ, и туда и сюда, -- все неладно; -- а въ чемъ фальшь и что именно нужно, ни коимъ путемъ добиться нельзя! Въ старые годы, на чистоту; -- согласенъ, такъ прямо и скажетъ да, а нѣтъ, такъ завяжетъ споръ и выскажетъ тебѣ сразу все, то есть всѣ свои убѣжденiя. А теперь нѣтъ. Теперешнiе стали спесивы. Ляпнетъ тебѣ какую нибудь формулу да чуть только замѣтить, что ты несогласенъ, или не понялъ, -- баста! -- больше ни слова отъ него не добьешься путнаго; все какiя-то шуточки, да насмѣшки, или просто надуется, да молчитъ. Чортъ знаетъ какъ неловко! Не знаешь какъ себя и держать...

Присталъ я вчера къ Касимову, Дмитрiю Петровичу... Мы съ нимъ товарищи по гимназiи и всегда были очень дружны, а потому я разсказалъ ему запросто все что меня смущало и просилъ объяснить въ чемъ тутъ штука.

-- Какая штука? отвѣчалъ Дмитрiй Петровичъ. Никакой штуки нѣтъ.

-- Такъ отчего жъ тутъ, нынче у васъ не договариваютъ?

-- Хе! хе! братъ, не договариваютъ!... Экой ты намъ комплиментъ отпустилъ! Скажи скорѣй переговариваютъ... Ты не слыхалъ еще; погоди, наслушаешься; угостятъ такъ, что и непопросишь больше. Ты тутъ давно не живалъ, такъ тебѣ дико; не знаешь куда приткнуться. А вотъ ужо поосмотришься, завербуютъ въ какой нибудь кружокъ...

Я посмотрѣлъ на него съ удивленiемъ.

-- Не бойся, это не тайныя общества. У насъ, братъ, теперь тайна не въ модѣ, -- а кружкомъ называется кучка людей, коротко знакомыхъ и одинаково понимающихъ или непонимающихъ дѣло, что разумѣется не мѣшаетъ имъ спорить до обморока и даже ругаться подъ-часъ; но у всѣхъ у нихъ есть свой катехизисъ маленькихъ догматовъ, мимо которыхъ на человѣка смотрятъ какъ на отсталаго, считаютъ его мерзавцомъ или дуракомъ и не хотятъ съ нимъ имѣть никакого дѣла.

-- Да какъ же такъ? Какъ же? воскликнулъ я, не рѣшаясь повгрить его послѣднимъ словамъ; -- да вѣдь это ужасная нетерпимость.

-- Ну да, разумѣется, отвѣчалъ равнодушно Касимовъ; только ужаснаго я тутъ не вижу. Скажи спасибо, если тебя не жгутъ за твой образъ мыслей, а терпятъ или не терпятъ, это еще не большая бѣда. Велика важность, что кто-нибудь выругаетъ осломъ за глаза! Можешь и самъ то же сдѣлать.

-- Спасибо.

Я былъ огорчонъ. Такъ вотъ нашъ хваленый прогресъ! думалъ я про себя. А я-то, съ своей деревенской простотой, воображалъ тутъ найти свободу мысли!... Минутъ пять спустя я спросилъ у Касимова: бываетъ ли онъ въ кружкахъ, о которыхъ онъ говорилъ, и какую играетъ тамъ роль? Онъ отвѣчалъ, что бываетъ вездѣ, потому что имѣетъ много знакомыхъ и роли хотя не играетъ, но что его вездѣ терпятъ, потомучто онъ никогда не споритъ, а начисто соглашается со всѣмъ что ему говорятъ.

Я опять удивился; но онъ мнѣ объяснилъ, что у него на рукахъ пропасть дѣла и нѣтъ ни охоты, ни времени тратиться на подобный вздоръ. Дѣйствительно, онъ директоръ въ компанiи обработки желѣзной руды и членъ ревизiонной комисiи въ какой-то другой; кромѣ того, имѣетъ бумагопрядильную фабрику въ окрестностяхъ Петербурга и вмѣстѣ съ однимъ извѣстнымъ бариномъ держитъ откупъ въ сосѣдней губернiи. Признаюсь, это послѣднее открытье мнѣ весьма непрiятно. Произвело ли бы оно на меня какое нибудь особенное впечатлѣнiе, еслибъ я сдѣлалъ его лѣтъ шесть или восемь тому назадъ, не знаю; весьма вѣроятно, что нѣтъ, потомучто въ ту пору многiя вещи представлялись намъ совершенно иначе, а о другихъ мы и не думали; но теперь, все что писали у насъ въ послѣднее время объ откупѣ, пришло мнѣ на умъ и я былъ шокированъ до того что не могъ скрыть смущенiя.

Касимовъ взглянулъ на меня насмѣшливо. "Что ты такъ жмешься?" спросилъ онъ. "Точно какъ будтобы тебѣ холодно. Что, тебя откупъ смущаетъ?"

Я отвѣчалъ нерѣшительно: -- да.

-- Нахлѣбался журнальныхъ статеекъ! продолжалъ онъ спокойно.... Что-жъ, ты, я думаю, смотришь теперь на меня какъ на мерзавца, грабителя?... Да полно вертѣться-то, говори прямо.

Я отвѣчалъ запинаясь, что не беру на себя и не желаю судить такъ рѣзко; но что я раздѣляю отчасти взглядъ современнаго поколѣнiя на этотъ предметъ.

Касимовъ пожалъ плечами. "Больно ужь прытки вы съ вашею современностiю," продолжалъ онъ презрительно. "Ухватились какъ дѣти за первое что въ глаза бросается, да и орете: разбой! А что бы вамъ посмотрѣть сперва хорошенько вокругъ: чище ли многое остальное-то, что у насъ дѣлается? Да вотъ, хоть у васъ, напримѣръ, въ Засядкинѣ; что вы тамъ дѣлали съ братомъ все это время? а?"

-- Такъ вѣдь это-жъ теперь и уничтожается.... Мы отказались....

Касимовъ расхохотался.

-- Поди ты съ нимъ, говори! сказалъ онъ, махнувъ головой въ мою сторону и оскаливъ свои блестящiе, бѣлые зубы. "Они отказались! Хорошъ гусь!... Да кто отказался-то? Вы что-ли, съ Николаемъ Григорьичемъ, дѣло это вдвоемъ смастерили; или всѣ ваши плантаторы, гуртомъ, вдругъ догадались, что они давятъ своихъ мужиковъ? Вы небось не оставили дѣла попрежнему, еслибъ вамъ и позволили? Нѣтъ! Совѣсть вотъ видишь заговорила!... Ахъ вы святые безсребренники!....

Я не зналъ что сказать. Онъ ставилъ откупъ въ паралелъ съ крѣпостнымъ владѣнiемъ. "Но," я замѣтилъ ему, "вѣдь это еще не оправдываетъ откупа."

-- А кто его проситъ оправдываться? Я и самъ знаю, что онъ некрасивъ; да ты мнѣ укажи что у насъ чище-то? Гдѣ эта чистота незапятнанная, передъ которой я долженъ оправдываться? Ужь не эти ли господа, что на все смотрятъ сверху? Эти досужiе генiи, что кричатъ во все горло о положительности и реализмѣ, а сами и пальцемъ ни до чего не дотронулось? Нѣтъ, вотъ пускай они сперва дѣло подѣлаютъ, такъ тогда мы на нихъ посмотримъ, чисты ли у нихъ будутъ руки, а-то хвастать-то всякiй умѣетъ! Мы вотъ, изволишь ли видѣть, бѣлоручки, такими родились, намъ все это грязно кажется!... А по-моему лучше служить цаловальникомъ въ кабакѣ или собакъ бить на улицѣ, чѣмъ стоять въ сторонѣ отъ всего, да фыркать на все.

Покуда онъ говорилъ, я смотрѣлъ на него и дивился. Тотъ-ли это Касимовъ, котораго я знавалъ лѣтъ десять тому назадъ и который въ ту пору казался такимъ беззаботнымъ, веселымъ повѣсой, шатался безъ дѣла по Невскому, по ресторанамъ, театрамъ, танцклассамъ и никогда ни о чемъ не говорилъ серьезно? Куда дѣвались эти круглыя, мягкiя очертанiя губъ и щекъ, звонкiй хохотъ и ласковый взглядъ? Откуда этотъ сухой, угловатый покрой лица, эта злая улыбка и жесткiя брови и эта крутая, суровая рѣчь?........ Я не могъ спорить. Я былъ гораздо слабѣе его и признался ему откровенно, что я отсталъ.

-- Да, братъ, позаплеснѣлъ маленько, произнесъ Дмитрiй Петровичъ, оскаливъ зубы. "Не мѣшаетъ тебѣ провѣтриться."

Я отвѣчалъ, что самъ это чувствую, что за этимъ я и прiѣехалъ сюда. "Я-бы хотѣлъ познакомиться съ кѣмъ нибудь изъ передовыхъ людей нашего общества и попасть въ ихъ кругъ," прибавилъ я въ заключенiе.

-- А я бы тебѣ совѣтовалъ оставить передовыхъ въ покоѣ и сойтись съ дѣловыми людбми, сказалъ Касимовъ. -- У тебя деньги есть?

-- Малость,.... какихъ-нибудь тысячи полторы на расходы.

-- А Засядкино не заложено?

-- Нѣтъ.

-- Ну, значитъ, деньги можно всегда достать. Если захочешь пуститься въ какiя-нибудь затѣи, скажи только мнѣ; я тебѣ укажу дорогу.

Я обѣщалъ. Послѣ этого мы съ нимъ говорили еще съ полчаса объ акцiонерныхъ компанiяхъ. Дмитрiй Петровичъ знаетъ всю подноготную и разсказалъ мнѣ такiя подробности, что я пришолъ въ ужасъ.... Боже мой! Что это у насъ дѣлается! Какая безпечность и неспособность съ одной стороны и какое отъявленное, безсовѣстное канальство съ другой! Тысячи семействъ разорены впрахъ! Я спросилъ Касимова: много ли онъ потерялъ? Но онъ отвѣчалъ неясно. Онъ имѣлъ пропасть акцiй, но, какъ кажется, успѣлъ во-время сбыть большую часть и служитъ теперь директоромъ только изъ чести. Непрiятностей бездна: такъ что выходитъ, наше помѣщичье дѣло еще изъ самыхъ спокойныхъ. Тутъ по крайней мѣрѣ не рискуешь ни все потерять, ни быть ошельмованнымъ передъ всѣми, что, если вѣрить Касимову, можетъ случиться у нихъ совершенно невинно со всякимъ, играющимъ какую-нибудь дѣятельную роль....... Странно! не понимаю я хорошенько всѣхъ этихъ вещей.

III

10-го сентября.

Ухъ! какъ меня отдѣлали!...... Я обѣдалъ вчера у Касимова, но онъ скоро послѣ обѣда уѣхалъ куда-то по дѣлу, а меня поручилъ своимъ. Онъ женатъ на моей двоюродной сестрѣ Ниночкѣ, которую я оставилъ румяной толстушкой въ институтскомъ передникѣ. Ей было тогда лѣтъ шестнадцать; она страшно краснѣла за каждымъ словомъ и страшно любила медовые пряники. Теперь это худая, нервная женщина съ блѣднымъ лицомъ и какимъ-то усталымъ взоромъ. Совсѣмъ другого рода особа сестра Касимова. Марья Петровна дѣвушка лѣтъ двадцати-пяти, быстроглазая, бойкая, похожа слегка на брата, особенно когда брови нахмуритъ. Она-то меня и отдѣлала. Попался, что называется, какъ куръ во щи, совершенно нечаянно, самымъ невиннѣйшимъ лбразомъ. Въ разговорѣ о ихъ воскресныхъ школахъ, чортъ меня дернулъ слегка подшутить надъ петербургскими барынями. Сдѣлалъ это безъ умысла, такъ, что называется, съ дуру сболтнулъ. "Вотъ, говорю, нашли себѣ дамы забаву совсѣмъ новенькую." Да какъ сказалъ, сейчасъ и замѣтилъ, что дѣло неладно. Обѣ, и Марья Петровна и Нина Павловна посмотрѣли на меня такими глазами какъ будто я съ неба свалился....

-- Забаву!? сказала Марья Петровна.

-- Забаву!? повторила кузина Ниночка.

Я хотѣлъ извиниться, но мнѣ не дали ротъ открыть.

-- Апозвольте спросить, Василiй Григорьичъ, что по вашему мнѣнiю должно быть серьезнымъ занятiемъ женщины? бойко спросила Марья петровна, и не дождавшись отвѣта, пустилась во весь карьеръ. -- Что, вы хотите чтобъ мы чулки для васъ штопали, да за вашей кострюлькой на кухнѣ смотрѣли? Вы требуете, чтобы женщина ограничила свою дѣятельность чисто домашнимъ кругомъ?

-- Помилуйте! я ничего не требую, началъ я; но меня перебили на третьемъ словѣ.

-- Вы держитесь мнѣнiя Прудона о женщинахъ?..

-- Ну да, Прудона, подтвердила рѣшительно Ниночка.

-- Помилуйте, я первый разъ слышу, чтобы Прудонъ...... но въ эту минуту обѣ заговорили разомъ, не слушая никакихъ возраженiй.

-- Вы считаете женщину существомъ низшей породы....

-- вы полагаете, что мы неспособны стоять съ вами рядомъ....

-- Неспособны къ искуству, къ наукѣ, къ гражданской дѣятельности...

-- Что вы сильнѣе насъ и потому имѣете право повелѣвать....

-- Mesdames! ради Бога! Съ чего вы взяли?...

-- О! Это видно сейчасъ!

-- Сейчасъ видно!...

-- Вы смѣетесь надъ современнымъ стремленiемъ женщинъ къ самостоятельности, продолжала скороговоркой Марья Петровна; и считаете неболѣе какъ забавой попытки ихъ быть полезными членами общества, усвоить себѣ серьезный трудъ.... Вы боитесь, что женщина, выйдя изъ вашей опеки, перестанетъ смотрѣть на вещи въ ваши очки и будетъ имѣть свой взглядъ на жизнь и что тогда вамъ не такъ легко будетъ скрыть передъ ней ваши слабости, вашу лѣнь, малодушiе, ваши смѣшныя и грязныя стороны!...

-- Марья Петровна, вы ошибаетесь...

-- Можетъ быть, перебила она; но въ такомъ случаѣ, вы конечно считаете наши школы дѣломъ пустымъ, безполезнымъ, просто забавою праздныхъ людей.....

-- Нѣтъ, это ужь слишкомъ, отвѣчалъ я. -- Могу васъ увѣрить, mesdames, что вы меня вовсе не понимаете. Я уважаю ваши школы не менѣе васъ. Я считаю, что это одно изъ самыхъ отрадныхъ явленiй нашего времени, залогъ нашего будущаго сближенiя съ народомъ....

-- Можетъ быть, перебила она опять: но вы полагаете, что это не наша роьл, что мы не должны мѣшаться въ такую серьезную вещь какъ народное воспитанiе?... Что мы слишкомъ глупы, не съумѣемъ понять всей важности этого дѣла, а обратимъ его въ шутку, въ забаву, въ petit-jeu?... Если такъ, то зачѣмъ же вы, господа, не берете его вполнѣ на себя? Зачѣмъ вы оставили намъ честь и трудъ играть первую роль въ предпрiятiяхъ этого рода?"....

-- О! Marie! Станутъ они учить азбукѣ ребятишекъ! У нихъ на рукахъ столько важныхъ занятiй! съ коварной усмѣшкой замѣтила Ниночка.

-- Въ самомъ дѣлѣ?... и обѣ обернулись ко мнѣ съ насмѣшливо-вопросительнымъ взглядомъ. Я былъ сконфуженъ.

-- Какiя же это заботы? спросила Марья Петровна какъ будто-бы у невѣстки.

-- Да мало ли? Я не знаю что именно у него на умѣ. Пусть онъ самъ скажетъ.

Злодѣйка какъ будто угадывала въ какое ужасное затрудненiе поставитъ меня этотъ вопросъ.

-- А впрочемъ, мнѣ кажется тутъ и спрашивать нечего, продолжала Марья Петровна. -- Какъ помѣщикъ, Василiй Григорьичъ конечно занятъ теперь устройствомъ своихъ хозяйственныхъ дѣлъ на новыхъ началахъ, не правда-ли?

Мнѣ было совѣстно прямо солгать. Запинаясь, я произнесъ нѣсколько темныхъ, безсвязныхъ намековъ насчетъ исключительно-труднаго положенiя, въ которомъ находятся помѣщики южныхъ уѣздовъ нашей губернiи. Я льстилъ себя слабой надеждой, что, дескать, бабы........ не разберутъ..... "А потому," заключилъ я, "вы согласитесь, mesdames, что я не шутя имѣю причины быть озабоченнымъ."

-- Вы отъ этого и уѣхали изъ Засядкина? спросила Марья Петровна.

Я такъ и осѣлъ. "Нѣтъ," отвѣчалъ я съ рѣшимостью отчаянiя. "Я вамъ скажу правду. Я уѣхалъ, чтобъ не мѣшать брату. Мнѣ собственно нечего было дѣлать въ деревнѣ, потомучто я никогда не занимался хозяйствомъ серьезно и плохо знаю его."

-- Чѣмъ же вы были заняты?

Я отвѣчалъ, что въ послѣднее время былъ членомъ ѣездной комисiи по устройству быта крестьянъ.

-- Да какъ же васъ выбрали въ члены, когда вы хозяйства не знаете?

Меня бросило въ потъ; я не зналъ что сказать.....

Онѣ усмѣхнулись. "Ну, а до этого времени?" спросила Марья Петровна.

Я молчалъ. Что мнѣ было имъ отвѣчать? Неужели же признаться, что до сихъ поръ, кромѣ книгъ, я не былъ занятъ ничѣмъ серьезно?

Дамы переглянулись съ торжествующею усмѣшкой.

-- Василiй Григорьичъ, позвольте вамъ сдѣлать еще одинъ, послѣднiй вопросъ, сказала Марья Петровна, облокотясь на столъ и смотря на меня очень пристально. -- Не сочтите нескромнымъ мое любопытство..... Который вамъ годъ?

-- Тридцать два, кажется, отвѣчала Ниночка.

-- Тридцать два, подтвердилъ я, краснѣя.

-- Знаете, еслибъ со времени вашего прiѣзда сюда, вы насъ не прiучили смотрѣть на васъ какъ на родственника и друга, я бы можетъ быть не рѣшилась сказать вамъ то, что теперь скажу. Василiй Григорьичъ! Мнѣ васъ ей-Богу жалко! Въ ваши лѣта, съ вашимъ образованiемъ, средствами, какое выработали вы себѣ положенiе въ жизни? Какую роль вы играете?..... Помѣщикъ, убѣжавшiй изъ своего имѣнiя въ такую пору, когда другiе туда съѣзжаются, когда тамъ дорогъ всякiй, искренно-преданный дѣлу прогреса, всякiй грамотный, образованный человѣкъ!... Вы говорите, что вы не знали хозяйства? Правда ли это? Можно ли жить десять лѣтъ на мѣстѣ и не знать, что вокругъ васъ дѣлается? Скажите лучше, что вы не хотѣли знать никакихъ заботъ и трудовъ, что вамъ непрiятна была эта начинающаяся тревога, которая васъ затрогивала, что вы искали покоя. Но если такъ, то зачѣмъ было ѣхать сюда? Не лучше ли было отправиться въ Крымъ, или въ чужiе края, въ Швейцарiю, въ Ниццу, гдѣ васъ никто не сталъ бы допрашивать чѣмъ вы заняты? А здѣсь, у насъ въ Петербургѣ, что вы тутъ будете дѣлать? Ходить по театрамъ, да Невскiй проспектъ утаптывать? Стыдитесь! Здѣсь теперь всѣ или заняты дѣломъ по-горло, или стремятся, рвутся къ нему изо всѣхъ силъ. Вы видите, даже мы, женщины, нашли себѣ дѣятельность?...

-- Гмъ! произнесъ кто-то басомъ въ дверяхъ.... Мы оглянулись; это былъ Дмитрiй Петровичъ.

-- Что, братъ? сказалъ онъ, садясь. -- Я вижу, тебѣ тутъ лекцiю читаютъ? Прошу не прогнѣваться; оно хоть и скучновато, но это у насъ теперь въ модѣ и тебѣ не мѣшаетъ привыкать исподволь, чтобы какъ-нибудь не осрамиться.... Пожалуй заснешь еще гдѣ нибудь въ большомъ обществѣ....

Я сталъ его увѣрять, что мнѣ вовсе не было скучно, но Дмитрiй Петровичъ зѣвнулъ, не обращая вниманiя на отвѣтъ.

Я ушолъ къ себѣ страшно-взволнованный. Самолюбiе мое сильно страдало. Меня уличили, высмѣяли, мнѣ выставили на глаза всю пошлость моей прошедшей жизни, всю гнусность моего настоящаго положенiя! Я думалъ, что здѣсь это будетъ не такъ замѣтно, но теперь вижу что меня здѣсь ожидаетъ. На меня пальцемъ будутъ указывать, мнѣ не дадутъ проходу, вздохнуть не дадутъ съ этимъ проклятымъ вопросомъ: чгмъ заняты?... Что вы дѣлаете?.... И они правы. Что я, въ самомъ дѣлѣ, дѣлаю? Куда гожусь? Какая польза кому изъ того, что я живу на свѣтѣ?.... О! есть минуты, когда отсутствiе всякой ноши у насъ на плечахъ становится самымъ невыносимымъ бременемъ!... Какъ я ужасно отсталъ и какъ всѣ здѣсь ушли впередъ, всѣ, даже барыни!... Какая у всѣхъ увгренность въ образѣ мыслей, въ словахъ!... А я-то, я-то сижу да слушаю какъ дуракъ! Слова сказать не придумаешь, никакъ не потрафишь впопадъ. Все какъ-то вяло выходитъ, старо, облиняло, некстати, и книжкою пахнетъ ужь слишкомъ замѣтно. Спасибо еще перебиваютъ на каждомъ шагу, а что еслибъ оставили говорить? Хорошо бы я себя показалъ!... Боже мой! Боже мой! Какъ я отсталъ!

IV.

16-го сентября.

Былъ на публичныхъ лекцiяхъ и въ двухъ или трехъ кружкахъ. Начинаю осматриваться и привыкать понемногу... Чего-то уже, чего я не наслушался въ эти послѣднiе дни! И какъ все это мило, свѣжо, умно, увлекательно!... Одно только жаль, никакъ не могу связать у себя въ головѣ то что я слышу съ разныхъ сторонъ. Столько всякаго рода новыхъ идей и высшихъ воззрѣнiй, что въ головѣ идетъ кругомъ. А какъ станешь соображать, да приводитъ къ одному знаменателю, такъ тебѣ дико, странно станетъ, точно ты въ лѣсъ забрелъ, или въ городъ какой незнакомый, въ которомъ кривыя улицы выбѣгаютъ чортъ знаетъ откуда и уводятъ тебя неизвгстно куда, а кругомъ люди толкутся, собаки лаютъ, лошади ржутъ, вывѣски разныя лѣзутъ въ глаза, разнощики орутъ тебѣ подъ ухо во все горло!...

Надо однакоже попытаться, дать себѣ нѣкоторый отчетъ, если не въ сущности слышаннаго, которая, къ сожалѣнiю, для меня недоступна покуда, то по крайней мѣрѣ въ моихъ впечатлѣнiяхъ. Вѣдь я же понялъ что нибудь наконецъ, хоть мнѣ иногда и кажется, что я рѣшительно ничего не могу понять; не все же прошло какъ вѣтеръ мимо, что нибудь да осѣло въ мозгу... Попробуемъ, и начнемъ съ того, что прежде всего чувствительно въ этомъ жерлѣ кипучей дѣятельности, въ этомъ фокусѣ, центрѣ водоворота; я разумѣю съ движенiя. Все это вертится, стремится, летитъ и плыветъ или карабкается и ползетъ куда-то. Куда именно и есть какой нибудь одинъ общiй пунктъ, гдѣ нибудь впереди, на который все направляется, этого я не успѣлъ примѣтить; но движенiе очень чувствительно, такъ чувствительно, что впечатлѣнiе, которое оно производитъ, часто бываетъ сильнѣе всѣхъ остальныхъ, взятыхъ вмѣстѣ, дотого что всѣ остальныя какъ будто теряются въ немъ, въ родѣ того, напримѣръ, когда скачешь во весь опоръ или вертишься кругомъ. Конечно, это можетъ быть только такъ кажется мнѣ съ непривычки, какъ кажется человѣку, у котораго голова кружится, что все кругомъ ходитъ или вертится, или зыблется вмѣстѣ съ какой-то невидимою волной. Но есть нѣсколько обстоятельствъ, заставляющихъ меня склоняться скорѣе къ тому убѣжденiю, что это нетолько кажется, но и дѣйствительно такъ. Вопервыхъ, развитiе мысли здѣсь очень ушло впередъ съ тѣхъ поръ какъ я помню; значитъ было движенiе несомнѣнное, а что впередъ ушло, такъ въ этомъ легко убѣдиться; стоитъ только заговорить съ кѣмъ нибудь о времени; всякiй пожметъ плечами и отзовется такимъ полуснисходительнымъ, полупрезрительнымъ тономъ, какимъ взрослый и опытный человѣкъ отзывается о мечтахъ своей юности. Ясно, что онъ далеко ушолъ отъ того чѣмъ былъ нѣкогда. Я не далеко ушолъ конечно; я какъ сегодня помню что здѣсь происходило лѣтъ десять тому назадъ. Въ ту пору, конечно, тоже было движенiе, но столь медленное, что его было трудно замѣтить. Оно не выскакивало такъ явно наружу, люди какъ будто сами едва сознавали его въ себѣ, хвастали твердыми убѣжденiями, непоколебимыми принципами, о которыхъ теперь и помину нѣтъ, надъ которыми теперь явно смѣются. Въ старые годы, люди дѣлились по убѣжденiямъ на положительныя, ясно очерченныя категорiи, которыя невозможно было смѣшать, потомучто приверженцы ихъ стояли на своемъ твердо и рады были идти на ножи за честь своего знамени или за имя своего полководца. Кто былъ сенъ-симонистъ или фурьеристъ или гегелистъ, тотъ такъ себя и называлъ фурьеристомъ или гегелистомъ. А теперь нѣтъ; никто не сидитъ у себя на порогѣ и не отстаиваетъ домашнихъ боговъ; всякiй предпочитаетъ идти набѣгомъ въ чужiя земли, уступая другимъ безъ боя свои, и отъ этого разрушенiе страшное. А что касается до тѣхъ строгихъ разграниченiй, до тѣхъ катехизисовъ, на которые намекалъ Касимовъ, то можетъ быть они и есть, но я ихъ не видалъ. Если и есть, то должно быть ихъ прячутъ отъ непосвященныхъ. Говорятъ, въ литературномъ кругу есть партiи?... Къ несчастью, я съ литераторами, по крайней мѣрѣ съ отъявленными, до сихъ поръ не сталкивался и потому не могу судить; но въ обществѣ, въ обыкновенныхъ кружкахъ, все это скользко и гибко до-крайности. Неразберешь кто что думаетъ и кому что нужно.... Вотъ напримѣръ, разговоръ, который я слышалъ недавно и записалъ въ тотъ же день.... Въ кругу молодыхъ людей говорили о новой реформѣ въ Австрiи и кто-то обрадовался довольно громко, что вотъ молъ и тамъ, наконецъ, дѣла идутъ къ лучшему.

-- Что вы называете лучшимъ? возразили ему другiе. Неужели конституцiю? Да вѣдь это самая вялая, самая неповоротливая изо всѣхъ формъ политическаго устройства.

-- Ктому же не болѣе какъ форма, замѣтилъ кто-то.

Тотъ, къ кому обращались эти слова, сейчасъ отступился. Онъ вовсе не думалъ сказать чтобы собственно конституцiя составляла какое нибудь завидное прiобрѣтенiе. Онъ радуется только тому, что дѣло мѣняется, движется, и что стало быть есть развитiе, которое можетъ современемъ привести къ чему нибудь лучшему.

-- Да къ чему же это? спросилъ его кто-то. Если къ республикг, то вѣдь это опять не болѣе какъ форма, въ которую можно отлить все, что вздумается, и въ примѣръ привелъ негритянскiе штаты америки.

Тотъ опять согласился, что это правда, но просилъ позволенiя спросить въ свою очередь, въ чемъ же сущность? Неужели въ тѣхъ утопiяхъ, которыя провалились на первой попыткѣ къ осуществленiю, въ 1848 году?

Возражавшiе въ свою очередь отступились, и отвѣчали что нѣтъ, что это конечно дичь, какъ доказалъ очень ясно Прудонъ и другiе.

-- Но Прудонъ самъ напуталъ не менѣе вздору, продолжалъ первый. какой положительный выводъ вы можете сдѣлать изъ всѣхъ безконечныхъ его бутадъ и противорѣчiй?

Упомянувшiе о Прудонѣ, тотчасъ же отреклись отъ него, увѣряя, что вовсе не раздѣляютъ его убѣжденiй. За этимъ онъ повторилъ свой вопросъ: "Въ чемъ же сущность?" прибавивъ что онъ не знаетъ въ чемъ она можетъ явить себя осязательнымъ образомъ, если мы будемъ отбрасывать постоянно всякое опредѣленно выраженiе ея, какъ пустую форму. Ему возразили, что разсужденiе это пахнетъ Гегелемъ, который давно опрвергнутъ. Онъ тотчасъ отрекся отъ Гегеля. Съ Гегеля разговоръ повернулъ въ другую сторону. Начали спорить о философiи, отступаясь по очереди отъ всѣхъ ея историческихъ представителей... Что меня поразило особенно въ этомъ спорѣ, это какая-то особенная подвижность и неустойчивость въ собственномъ взглядѣ на вещи, проглядывающая со всѣхъ сторонъ. Всякiй какъ будто боялся, чтобъ его не поймали стоящимъ на чемъ нибудь слишкомъ твердо. Если кто и настаивалъ на-своемъ, то дѣлалъ это слегка, и такъ равнодушно, какъ будто хотѣлъ отстранить отъ себя подозренiе, что онъ придаетъ какую нибудь особенную важность своимъ словамъ; какъ будто хотѣлъ дать почувствовать, что ему это все равно, что это совсѣмъ не главный его аргументъ и что съ какой нибудь высшей точки зрѣнiя онъ пожалуй готовъ и самъ наплевать на все это...

Да простятъ меня эти люди, если я ихъ худо понялъ и потому оболгалъ. Я пишу только то что мнѣ кажется и самъ знаю, что долженъ противорѣчить себѣ на каждомъ шагу, да что дѣлать-то?.. Въ двѣ недѣли нельзя обнять всю эту обширную массу умственно дѣятельности и дать себѣ ясный отчетъ во всемъ. То что я видѣлъ до сихъ поръ, были одни урывки, между которыми я напрасно стараюсь пополнить пробѣлы и отыскать связь. Отъ этого всякiй разъ, что занавѣсъ для меня поднимается, мнѣ кажется, что я начинаю сызнова свои наблюденiя и что передо мной происходитъ не продолженiе того, что я видѣлъ вчера, а что-то совсѣмъ иное, новое. Какъ связать напрмѣръ два такiя явленiя какъ Дмитрiй Петровичъ и Марья Петровна; а между тѣмъ это члены одного и того же семейства, и я вижу ихъ часто, почти каждый день... Они никогда не спорятъ другъ съ другомъ и завести между ними серьезный разговоръ, въ которомъ бы оба принимали участiе, мнѣ до сихъ поръ не удавалось...

Недавно спросилъ я Касимова что онъ думаетъ объ эмансипацiи женщинъ? Онъ посмотрѣлъ на меня насмѣшливо и пожалъ плечами. "Что? прожужжали уши?" сказалъ онъ. "Погоди; еще не то будетъ... Это еще цвѣточки, а ягодки еще впереди."

Я повторилъ свой вопросъ.

-- Ничего не думаю, отвѣчалъ касимовъ.

-- Какъ такъ?

-- Да такъ-таки, попросту ничего... Зачѣмъ я буду думать о томъ чего нѣтъ?

Я замѣтилъ ему, что объ этомъ теперь многiе думаютъ и говорятъ безпрестанно и даже пишутъ.

-- Мало ли о чемъ пишутъ, отвѣчалъ онъ. Писали и о крылатыхъ людяхъ; а ихъ все-таки нѣтъ; стало быть нечего о нихъ и думать.

-- Но, говорятъ, здѣсь уже завелись женщины, которыя чешутся помужски и носятъ фуражки и ходятъ на лекцiи, и съ мужчинами обращаются совершенно свободно?

-- А! Вотъ что тебя соблазняетъ? Что жъ, попроси Машу или жену; онѣ тебя познакомятъ... Только я тебя, братецъ, предупреждаю; ты не думай чтобы это была какая нибудь другая порода. Все тѣ же бабы и все это бабье: что у другихъ, все и у нихъ есть, только съ особою придурью...

Странный человѣкъ этотъ Дмитрiй Петровичъ!.. Уменъ какъ чортъ; но добиться чтобы онъ высказалъ свои мысли серьезно о нѣкоторыхъ вещахъ, весьма мудрено... А между тѣмъ, мнѣ бы нуженъ былъ человѣкъ, который бы мнѣ указалъ дорогу въ этомъ лѣсу... Я часто брожу совершенно ощупью, какъ слѣпой... Ничего самъ не видишь, да и спросить не у кого. А спросишь, того и гляди попадешь на такого, что хуже собьетъ... Вотъ бы съ какимъ нибудь литераторомъ познакомиться, да втереться въ ихъ кругъ! Вотъ гдѣ, я думаю, сущность-то! Вотъ чистый источникъ мудрости и настоящая фабрика мысли! Отъ нихъ можно имѣть товаръ изъ первыхъ рукъ, въ самомъ свѣжемъ, неискажонномъ видѣ. Вѣдь они, говорятъ, даютъ у насъ тонъ всему и вертятъ общимъ мнѣнiемъ куда вздумается..

17-го сентября.

Подмѣтилъ еще одну любопытную вещь. Въ старые годы, бывало, нашъ братъ, либералъ, жмется да лавируетъ, чтобы высказать свою мысль помягче, такъ чтобъ не слишкомъ шокировать общее мнѣнiе; а теперь совершенно навыворотъ. Какой нибудь сѣдой господинъ, тузъ, въ кругу молодежи вертится какъ на иголкахъ, въ постоянной тревогѣ чтобъ его не отдѣлали, и ужь какъ подмасливаетъ! Какъ подмасливаетъ! Мякоть такую стелетъ, медомъ такимъ разсыропливаетъ, все старается угодить, боится чтобъ какъ нибудь противъ шерсти кому не пришлось... А тутъ ему юшона, мальчикъ какой нибудь безбородый, отрѣжетъ на чистоту; -- на вотъ, молъ, тебѣ съѣшь-ка это. смотришь, нашъ важный баринъ и хвостъ поджалъ; -- самъ начинаетъ оправдываться, доказываетъ что онъ не такъ понималъ или его не такъ поняли; что въ извѣстномъ смыслѣ и до нѣкоторой степени, онъ самъ такъ думаетъ, но что если смотрѣть съ другой точки и принять во вниманiе то, да то... или, что молодымъ людямъ свойственно увлеченiе, что ему это нравится, что онъ любитъ искренность, благородную прямоту, и проч., а самъ такимъ подлецомъ отвиливаетъ!... Вотъ времячко пришло! Свѣтъ навыворотъ!... Говорятъ, нынче городовые руку прикладываютъ къ каскѣ, если у нихъ спросить на улицѣ что нибудь, и не то что военному, а просто, нашему брату партикулярному, съ которымъ, бывало, никто изъ этихъ господъ и слова сказать не удостоитъ... Этого я не видалъ, но видѣлъ вчера какъ двое городовыхъ на Невскомъ уговаривали какого-то пьяного, чтобъ онъ отправлялся домой. нетолько что въ шею никто не задалъ, дурнымъ даже словомъ ниразу не выбранили;.. я просто до слезъ былъ тронутъ!... Славно я право сдѣлалъ, что прiѣхалъ сюда!... Весело тутъ теперь жить!... Во всемъ такое приволье, просторъ!... Бриться ненужно; фрака до сихъ поръ и не заказывалъ, а сшилъ себѣ пестрый пиджакъ, да и хожу въ немъ съ утра до вечера...

Вотъ оно что значитъ свобода-то!...

Отличная вещь!...

VI.

19-го сентября.

Былъ въ оперѣ; только что началась... Публики много, театръ почти совершенно полонъ, и въ парадизѣ попрежнему густо и ревутъ также отчаянно, а между тѣмъ какъ-то все ужь не то. Сейчасъ слышится, что чего-то нѣтъ. Нѣтъ этого юношескаго очарованiя, этого полнаго, нераздѣльнаго увлеченiя, которое прежде тутъ царствовало. На душѣ лежитъ что-то другое... Кстати, объ оперѣ; горячiе споры о первенствѣ теноровъ и превосходствѣ пѣвицъ совсѣмъ замолкли. За стѣнами Большаго театра теперь не услышишь почти ни слова объ этомъ предметѣ... Слухи и новости, сплетни изъ офицiальнаго круга, политическiя извѣстiя и толки о предстоящихъ реформахъ составляютъ обыкновенно содержанiе разговоровъ, и все это пропитано духомъ какой-то жолчной, почти полемической критики, обо всемъ говорятъ съ ѣдкой иронiей; саркастическая усмѣшка почти не сходитъ съ лица, а между тѣмъ споры рѣдки. Всѣ какъ будто бы согласились между собой насчетъ общей точки зрѣнiя и масштаба оцѣнки. Всякiй спѣшитъ сдѣлать выводъ и произнести приговоръ. Между этими приговорами если и встрѣтишь порой разсужденiе, то всегда почти въ догматическомъ тонѣ, съ увѣренностью професора, говорящаго о безспорныхъ началахъ науки... Но, какъ я уже замѣчалъ, увѣренность эта жидка. Стоитъ кому нибудь смѣло сказать, что онъ смотритъ на дѣло совсѣмъ не такъ, говорящiй сейчасъ струхнетъ и попятится, особенно если онъ неувѣренъ, что большинство на его сторонѣ. Страхъ разойтись съ общимъ мнѣнiемъ очень замѣтенъ во всѣхъ. Да оно и понятно. Общее мнѣнiе нынче не церемонится съ дисидентами; оно ихъ бичуетъ безъ милости и клеймитъ всякаго рода позорными клеймами. При такихъ обстоятельствахъ, надо, дѣйствительно, много смѣлости, чтобы высказать свое мнѣнiе прямо, зная заранѣе, что всѣ или большая часть изъ присутствующихъ мысленно предадутъ васъ анаѳемѣ... Много чего еще я подмѣтилъ, но все это плохо вяжется у меня въ головѣ и нерѣдко противорѣчитъ одно другому. Хотѣлось бы все разобратъ и повѣрить, прежде чѣмъ случай поставитъ въ какое нибудь рположенiе, гдѣ я долженъ буду самъ высказаться или рѣшиться на что нибудь...

VII.

23-го сентября.

Сегодня наконецъ видѣлъ двухъ литераторовъ; и не то чтобъ какихъ нибудь дилетантовъ, случайно дѣлающихъ набѣги въ область словесности, а настоящихъ, присяжныхъ членовъ сословiя... Одинъ... Но я разскажу все какъ было, по очереди... Мы сидѣли съ касимовымъ въ Александрынскомъ театрѣ и смотрѣли Грозу. Въ антрактѣ онъ наклонился ко мнѣ и кивнувъ на какого-то господина въ сосѣднемъ ряду, шепнулъ: -- "На, вонъ тебѣ литераторъ; тебѣ такъ хотѣлось увидѣть это двуногое... вонъ онъ стоитъ, полюбуйся." Я оглянулся; шагахъ въ пяти отъ меня, возлѣ самаго бенуара, стоялъ блѣдный, худой господинъ, невысокаго роста, въ очкахъ, съ длинной шеей и съ жидкими, плоскими, бѣлокурыми волосами, небрежно зачесанными назадъ. На видъ ему можно было дать лѣтъ 30, но онъ могъ быть гораздо моложе или гораздо старѣе; и то и другое казалось равно вѣроятно при взглядѣ на это лицо, въ которомъ юношеская неопредѣленность контура встрѣчалась съ признаками болѣзненной зрѣлости и истомы. Одѣть онъ былъ очень небрежно. Небольшая, козлиная бородка имѣла какой-то тощiй, не урожайный видъ. Несмотря на всѣ эти невыгодныя для перваго впечатлѣнiя черты, я былъ проникнуть до глубины души уваженiемъ, доходящимъ почти до робости и вмѣстѣ самымъ живымъ любопытствомъ.

-- "Кто такой?" -- спросилъ я въ полголоса.

-- "Святухинъ."

Имя было мнѣ неизвѣстно, но что я могъ знать у себя въ Засядкинѣ?... Въ послѣднее время столько блестящихъ талантовъ пробилось на свѣтъ и каждый день появляются новые... Я поглядѣлъ на Касимова.

-- "Редакторъ критическаго отдѣла и белетристики въ Литературной Выставкѣ," шепнулъ онъ мнѣ на ухо.

Я всталъ, чтобы лучше видѣть и смотрѣлъ пристально. Мнѣ хотѣлось найти въ этомъ лицѣ какой нибудь признакъ той внутренней силы, которую долженъ носить въ себѣ воинъ мысли, представитель движенiя и прогреса, хотѣлось подмѣтить какой нибудь отблескъ той ореолы, въ лучахъ которой явился для нашего поколѣнiя идеалъ литератора... Съ перваго взгляда, скажу откровенно, я не нашелъ ничего.... но по мѣрѣ того какъ я всматривался, меня поразило какое-то особенное выраженiе тонкой иронiи, которое появлялось порой на сжатыхъ губахъ этого господина и, что замѣчательно, на однѣхъ губахъ; глаза не участвовали въ немъ нисколько; слегка прищуренные, они смотрѣли какъ будто въ даль и взоръ ихъ имѣлъ въ себѣ что-то усталое, безпредметно задумчивое... Покуда я наблюдалъ, къ нему подошелъ другой господинъ, немного повыше ростомъ, съ лицомъ дико обросшимъ густыми, темными волосами и съ несовсѣмъ чистымъ воротничкомъ, опрокинутымъ à l'enfant на старый, голубой галстухъ. Перешепнувшись, они стали оглядываться, какъ будто высматривая кого нибудь, о комъ только было говорено. При этомъ кто-то изъ двухъ замѣтилъ Дмитрiя Петровича и оба раскланялись съ нимъ попрiятельски. По окончанiи пьесы мы встрѣтили ихъ въ буфетѣ.

-- Хочешь, я познакомлю? -- спросилъ Касимовъ.

-- Сдѣлай милость, -- отвѣчалъ я въ прiятномъ волненiи.

Желанiе мое тотчасъ было исполнено. Я ужь догадывался отчасти, что другой господинъ долженъ быть тоже писатель, но какъ передать мое впечатлѣнiе, когда мнѣ назвали его по имени.

-- Федоръ Даниловичъ Квашневъ...

Меня бросило въ жаръ... Да, это былъ онъ, преемникъ Лермонтова и Пушкина, нашъ извѣстный поэтъ, имя котораго я такъ часто встрѣчалъ на страницахъ большихъ журналовъ подъ звучными, гладкими ямбами, полными вздоховъ и слезъ, лунныхъ ночей, соловьевъ и другихъ тому подобныхъ изящныхъ вещей!... я пожалъ его руку съ глубокимъ чувствомъ, которое очень понятно, если сообразить, что я первый разъ въ жизни стоялъ лицомъ къ лицу съ настоящимъ живымъ литераторомъ, да вдобавокъ еще съ поэтомъ. Что бы я далъ въ эту минуту, чтобы имѣть возможность чѣмъ нибудь заслужить вниманiе этихъ людей, чтобы сказать имъ что нибудь умное, мѣткое, хорошо обдуманное, или по крайней мѣрѣ хоть острое! Къ сожалѣнiю, ничего въ голову не приходило.

Очень кстати было бы, напримѣръ, заговорить о драмѣ, которую мы смотрѣли, но какъ могъ я надѣяться высказать о такомъ знаменитомъ произведенiи что нибудь что имѣло бы хоть малѣйшую вѣроятность непоказаться избитою фразою или дерзкою выходкой людямъ, передъ которыми, относительно вкуса, я чувствовалъ себя совершеннымъ невѣжею.

-- Считаю за счастье... столько разъ восхищался... вашими... пробормоталъ я безсвязно, краснѣя какъ ракъ. Поэтъ улыбнулся съ обворожительной скромностью и крѣпко пожалъ мнѣ руку.

-- А? Что? Каково? -- спросилъ Касимова другой литераторъ.

-- Г-мъ, да, ничего.. промычалъ тотъ, зѣвая...

Эй, мальчикъ! Подай коньяку... Что жъ вы ко мнѣ не заглянете, почтеннѣйшiй Родiонъ Михайловичъ? Марья Петровна съ женой васъ ждутъ -- не дождутся.

-- Некогда, батюшка, отвѣчалъ Святухинъ. Извините меня пожалуйста передъ вашими. Вы знаете наше дѣло, каторжное; сентябрская книжка вотъ тутъ сидитъ, -- онъ указалъ рукою на горло.

-- А что, скоро выпустите?

-- Да въ понедѣльникъ, я думаю.

-- Что нашъ отвѣтъ?

-- Печатается.

Вотъ слово въ слово все что сказано было съ обѣихъ сторонъ. признаюсь, я былъ сильно обманутъ въ своемъ ожиданiи. Я надѣялся, что они скажутъ что нибудь особенное, что нибудь въ родѣ тѣхъ безплодныхъ вещей, которыя попадаются часто въ журналахъ, и только впослѣдствiи сообразилъ, что нельзя же въ буфетѣ при всѣхъ начать ораторствовать, такъ себѣ, ни съ того, ни съ сего. Это однако меня не утѣшило. Мое любопытство осталось неудовлетвореннымъ. Когда же, думалъ я, удастся мнѣ настоящимъ образомъ побесѣдовать съ этими истинными наставниками и воспитателями нашего поколѣнiя? У меня накопилось столько вопросовъ, которые могутъ рѣшить только они одни...

Дорогою изъ театра, я высказалъ свое сожалѣнiе Дмитрiю Петровичу.

-- Жаль, что ты раньше мнѣ не сказалъ, отвѣчалъ тотъ: -- можно бы было ихъ затащить къ Дюссо или къ Клею... Послѣ двухъ, трехъ бутылокъ, они бы тебя распотѣшили...

-- Какъ! развѣ они... того... любятъ по этой части?...

Дмитрiй Петровичъ расхохотался.

-- Ха! ха! ха! А ты какъ думалъ? Не любятъ, что ли? Ну, это развѣ у васъ, въ Зѣвскомъ уѣздѣ гдѣ нибудь; а здѣсь всѣ истинно-даровитые литераторы любятъ. Если хочешь ихъ видѣть въ полномъ эфектѣ, то надо ихъ подпоить; а иначе ты отъ нихъ ничего не добьешься.

-- Отчего ты такъ думаешь?

-- Да оттого, что я знаю немножко ихъ жизнь... Все это народъ замученный, жолчный... Кого обругали или статью похерли, а у кого деньги вышли, сидитъ безъ гроша, занимаетъ по мелочи у знакомыхъ; заваленъ работой по горло, озлобленъ, усталъ... Ну, за стаканомъ вина, все это съ плечъ долой.

-- Полно, Дмитрiй Петровичъ, перебилъ я съ досадой. Зачѣмъ ты на нихъ клевещешь?

-- Клевещу? Я?.. Да что-жъ я такого дурного о нихъ сказалъ? Что они любятъ выпить? Эка бѣда! Да я и самъ люблю.

-- Но ты не бываешь пьянъ.

-- Я и про нихъ не сказалъ чтобъ они были пьяницы, свиньи какiя нибудь. Такiе же люди какъ и другiе, ни хуже, ни лучше. Только у насъ ихъ ужь больно избаловали, оттого они такъ и подняли носъ... требуютъ привилегiй! Имъ, вотъ изволишь ли видѣть, дай право ругать кого вздумается, -- это у нихъ называется гласность; -- а ихъ брата не тронь, -- это значитъ ты надъ святыней глумишься, все просвѣщеннiе въ ихъ лицѣ оскорбляешь.

А я бы желалъ знать что эти буквоѣды имѣютъ общаго съ просвѣщенiемъ, кромѣ того, что они имъ торгуютъ? Чѣмъ они лучше насъ?..

-- Однакоже, возразилъ я, согласились, что они поумнѣе насъ.

Касимовъ насмѣшливо засвисталъ.

-- Ну, это, братъ, дѣло темное, бабушка надвое говоритъ. Во всякомъ случаѣ, они отъ насъ далеко ушли. Ни мы, ни они пороху до сихъ поръ не выдумали, а то что они за умъ выдаютъ, просто товаръ, такой же товаръ какъ вотъ шляпа или сапоги и продается въ такихъ же лавкахъ, и стоитъ не больно дорого. Вся разница въ томъ, что они его продаютъ, а мы покупаемъ, причемъ разумѣется, по русскому обычаю, насъ обмѣриваютъ и сбываютъ намъ всякую гниль.

Я отвѣчалъ, что это несправедливо. Что если и допустить нѣкоторое сходство литературы съ промышленностью, то все же первая требуетъ отъ тѣхъ, кто занимается ею спецiально, высшей степени умственнаго развитiя и особыхъ познанiй и болѣе яснаго пониманiя чѣмъ это встрѣчается обыкновенно.

-- Согласенъ, отвѣчалъ онъ; да только вѣдь это можно сказать о всякомъ спецiальномъ промыслѣ. Всякое ремесло требуетъ высшей степени умственнаго развитiя по своей части и особыхъ познанiй и болѣе яснаго пониманiя дѣла. Поди-ка, попробуй поговорить съ сапожникомъ объ устройствѣ твоихъ сапоговъ. Онъ тебѣ въ пять минутъ докажетъ, что ты совершенный невѣжа по этой части.

Мой товарищъ говорилъ совершенно спокойно, но меня начинало бѣсить его намѣренное старанiе унизить литературу.

-- Все это придирки! возразилъ я горячо. Можно ли ставить рядомъ литературу съ простымъ ремесломъ?

-- Отчего жъ нѣтъ?

-- Помилуй! Да объ этомъ и говорить странно! Неужели ты не видишь разницы между Пушкинымъ напримѣръ и сапожникомъ, между Бѣлинскимъ и какой нибудь бородой съ толкучаго?

-- Василiй Григорьичъ! мой другъ, ты страшно отсталъ! отвѣчалъ онъ, смѣясь.

-- Да, я отсталъ, я самъ это знаю; но ты, Дмитрiй Петровичь, ты сдѣлалъ во сто разъ хуже. Ты назадъ повернулъ! ты ретрограденъ! Ты сталъ консерваторъ! реакцiонеръ! обскурантъ какой-то!

Касимовъ расхохотался. -- Василiй Григорьичъ! повторилъ онъ; ты совершенно заплеснѣлъ!.. Чтобъ толковать о прогресѣ, надо знать къ какимъ результатамъ онъ нынче привелъ; а ты, какъ я вижу, рѣшительно ничего не знаешь.

-- Къ какимъ результатамъ? спросилъ я запальчиво. Ну, ну, говори, къ какимъ?

-- Да что я тебѣ буду говорить? Ты мнѣ опять не повѣришь. А ты поди лучше пораспроси кого нибудь изъ твоихъ боговъ, литераторовъ, да не какую нибудь птицу пѣвчую въ родѣ Квашнева, а человѣка дѣйствительно просвѣщеннаго. Такъ онъ тебѣ скажетъ кой что насчетъ того, напримѣръ, можно ли ставить рыдомъ поэта съ сапожникомъ.

-- Что-жъ онъ мнѣ скажетъ?

-- Да скажетъ, что нынче у насъ смотрятъ на вещи съ прямой, положительной точки зрѣнiя и цѣнятъ въ нихъ только одну осязательную ихъ пользу, а всю эту идеальную мишуру лупятъ долой безъ жалости... Чѣмъ, въ самомъ дѣлѣ, сапожникъ хуже твоего Пушкина? Сапоги нужны, безъ сапоговъ нельзя выйти на улицу, а безъ Евгенiя Онѣгина можно легко обойтись. Весь этотъ хламъ только напрасно въ ногахъ валяется.

Я посмотрѣлъ на него съ удивленiемъ, сомнѣваясь немножко, не шутитъ ли онъ; но на улицѣ было темно и я не могъ видѣть выраженiя на его лицѣ.

-- А прогресъ? спросилъ я. А польза отъ обличенiя, гласности?

-- Тьфу ты! Что это за человѣкъ! сказалъ Дмитрiй Петровичъ, сплюснувъ на сторону. -- Вляпался въ глупыя, литературныя фразы и не хочешь изъ за нихъ видѣть въ чемъ дѣло! Кого обличать? Передъ кѣмъ? Когда всѣ наповалъ мошенничаютъ и всѣ это знаютъ кругомъ.

-- Дмитрiй Петровичъ! Опомнись! Что это ты говоришь? Кто упрекалъ когда нибудь нашу литературу?..

-- Да, ваша литература небось одна неподкупная? какъ бы не такъ! Знаю я этихъ господъ! Дай-ка мнѣ тысячъ двадцать: да я тебѣ завтра куплю любого изъ нихъ, куплю цѣликомъ, какъ есть, съ руками и съ головой, со всѣми его убѣжденiями и правилами; куплю и заставлю писать что мнѣ вздумается.

-- Ну, отвѣчалъ я: вижу ясно, что ты на нихъ золъ за что нибудь.

Касимовъ не отвѣчалъ.

Спустя минутъ пять, я спросилъ: давно ли онъ знаетъ Святухина?

-- Года два, три.

-- Ты съ нимъ имѣешь дѣла какiя нибудь?

-- Имѣю. Онъ у меня беретъ деньги взаймы и не платитъ.

-- А ты?

-- А я, отвѣчалъ онъ неохотно: печатаю въ ихъ журналѣ изрѣдка... такъ... кое-какiя бездѣлки.

Я въ свою очередь расхохотался.

-- Какiя же это бездѣлки? Ужъ не стихи ли?

-- Фуй! нѣтъ! за кого ты меня принимаешь?

-- Г-мъ; такъ ты стало-быть тоже принадлежишь къ сословiю литераторовъ?

-- Эхъ, нѣтъ, братецъ! отвѣчалъ онъ сердито... Дѣло совсѣмъ не въ томъ...

Новъ чемъ, -- этого я не успѣлъ добиться отъ него ни коимъ образомъ.

VIII

25-го сентября.

Дѣло вотъ въ чемъ; я узналъ это мимоходомъ отъ Марьи Петровны. Касимовъ вынужденъ иногда отвѣчать, или вѣрнѣе сказать -- огрызаться на разнаго рода обидныя выходки и нападки, появляющiяся въ печати то лично противъ него, то противъ тѣхъ обществъ и предпрiятiй, въ которыхъ онъ принимаетъ дѣятельное участiе... Насколько онъ правъ въ этой войнѣ, я не могу судить, но признаться по совѣсти, меня иногда смущаютъ гадкiя подозрѣнiя... Я гоню ихъ старательно прочь; мнѣ не хочется думать объ этомъ воросг; но онъ иногда забирается такъ безотвязно въ голову, что становится больно и страшно!.. Какъ знать? Въ старые годы я поручился бы головой, что Касимовъ не сдѣлаетъ шагу въ сторону отъ строжайшихъ законовъ чести. Къ сожалѣнiю, люди съ годами мѣняются, и я не видалъ его такъ давно... а этотъ проклятый откупъ, это странное озлобленiе противъ гласности, противъ литературы, -- что все это значитъ?.. Жаль если когда нибудь подозрѣнiя мои оправдаются!.. разорвать старую дружбу съ товарищемъ, разойтись съ его милымъ семействомъ!.. съ Ниночкой! съ Марьей Петровной!.. Эти женщины въ послѣднее время стали для меня дороги, необходимы!.. Марья Петровна распекаетъ меня иногда какъ школьника, но я не сержусь, потомучто она это дѣлаетъ явно отъ добраго сердца и съ желанiемъ мнѣ добра... Если ужь нужно имѣть наставника и руководителя въ этомъ лѣсу всякаго рода модныхъ воззрѣнiй и тонкостей мнѣ неизвѣстныхъ, то я предпочитаю чтобъ онъ былъ женщина и такая женщина какъ она. Въ женщинѣ нѣтъ этой сухости, этой эгоистической жестокости, которая вмѣсто того чтобъ вамъ облегчить трудный шагъ, любуется вашими затрудненiями и смѣется надъ вашими промахами...

Въ послѣднее время, мы часто съ ней разсуждали о нашей литературѣ. Она знаетъ всѣ новости, всѣ закулисныя тайны журнальнаго мiра и сообщаетъ мнѣ часто прелюбопытныя свѣдѣнiя. Нужно ли говорить, что она совершенно другого мнѣнiя о литераторахъ чѣмъ ея братъ. Я, между прочимъ, имѣю маленькое подозрѣнiе, что она... того... сама пишетъ,.. можетъ быть даже печатаетъ; -- но все это держится въ такой строгой тайнѣ, что я не рѣшаюсь и намекнуть ей объ этомъ предметѣ, тѣмъ менѣе прямо спросить... Она коротко знакома съ Святухинымъ и очень высокаго мнѣнiя о его литературныхъ способностяхъ. Она говоритъ, что имя его до сихъ поръ еще мало извѣстно, потомучто его статьи, какъ исходящiя отъ редакцiи, печатаются обыкновенно безъ подписи, но сто современемъ онъ будетъ имѣть большую извѣстность, можетъ быть займетъ мѣсто Бѣлинскаго... Она мнѣ прочла двѣ или три его критическiя статьи. Оказалось что одну изъ нихъ я читалъ еще прошлаго года въ Засядкинѣ. Все это, надо правду сказать, написано весьма бойко и, насколько могу судить, справедливо. Марья Петровна жалуется, что издатели притѣсняютъ его въ денежномъ отношенiи, что онъ заваленъ множествомъ черной работы, что ему не даютъ высказаться такъ, какъ бы онъ хотѣлъ, опасаясь, что это испортитъ хорошiя отношенiя редакцiи съ разными болѣе или менѣе влiятельными лицами въ литературѣ и въ высшемъ служебномъ кругу, и что все это давитъ его талантъ, раздражаетъ его дотого, что онъ часто бываетъ болѣнъ отъ огорченiя.

Я спросилъ, отчего бы ему не затѣять собственнаго изданiя, прибавивъ, что нынче предпрiятiя этого рода легко устраиваются. Марья Петровна посмотргла на меня какъ-то странно, точно какъ будто бы ее удивила съ мое стороны эта мысль.

-- Объ этомъ мы съ вами когда нибудь послѣ поговоримъ, -- отвѣчала она задумчиво... Родiонъ Михайловичъ бываетъ у насъ довольно часто. Современемъ, когда вы съ нимъ покороче сойдетесь, онъ вамъ разскажетъ самъ свои планы.

28-го сентября.

У Касимовыхъ часто бываютъ гости. Они дѣлятся на два разряда, весьма отличные другъ отъ друга во всѣхъ отношенiяхъ. Одни (я говорю разумѣется о мужской компанiи) идутъ прямо въ гостиную къ Ниночкѣ и Марьѣ Петровнѣ и сидятъ съ ними все время. Это все болѣе молодые люди: студенты, учителя, педагоги и мелкiе литераторы, -- знакомство по занятiямъ въ школѣ. Сойдутся, ораторствуютъ, кричатъ и жгутъ папиросы нещадно, пользуясь тѣмъ, что обѣ хозяйки курятъ. Другiе торчатъ почти исключительно въ кабинетѣ у Дмитрiя Петровича. Это народъ совсѣмъ другого покроя: Богатые акцiонеры, золотопромышленники, откупщики, маклера, аферисты и спекуляторы разаго рода. Касимовъ знакомитъ меня со всѣми, но мы какъ-то не сходимся. Въ этихъ людяхъ есть что-то отталкивающе, какая-то сухость внутренняго содержанiя, иногда выступающая наружу открыто и грубо, а иногда худо-спрятанная подъ маскою добродушной шутливости, подъ гладкою, скользкою, гибкою внѣшностью. Иной держитъ себя порусски, ласково и любезно до-гадости, а иной смотритъ сухо и чванно какъ иностранный купецъ, но отъ всѣхъ одинаково вѣетъ холодомъ и у всгхъ слышна та же противная, карманная спесь... Дѣловой разговоръ этихъ господъ невыносимо скученъ. Неговоря ужь о томъ, что я лично рѣдко имѣю возможность принять въ немъ какое нибудь участiе, потомучто его содержанiе для меня совершенно дико, -- но сколько разъ, по совѣту Касимова, стараясь прислушаться и понять, съ самымъ твердымъ намѣренiемъ не могъ вынудить у себя вниманiя на двѣ минуты сряду. Касимовъ увѣряетъ будто бы оттого, что мой собственный интересъ не замѣшанъ въ дѣло; да только нѣтъ, это не то. Въ деревнѣ я точно также не могъ слѣдить за разговорами о подробностяхъ будущаго порядка, несмотря на то, что ужь тутъ мои личныя выгоды неопоримо были замѣшаны. Наоборотъ, меня очень интересуютъ литературные толки въ обществѣ Ниночки и Марьи Петровны, несмотря на то что я не былъ и разумѣется никогда не буду самъ литераторомъ, и что слѣдовалельо о какомъ нибудь эгоистическомъ интересѣ съ моей строны тутъ и рѣчи быть не можетъ... Между прочимъ, мнѣ раза два уже предлагали серьезно принять участiе въ очень выгодныхъ предпрiятiхъ. Первый разъ это было, если не ошибаюсь, по устройству желѣзной дороги отъ уральскихъ заводовъ къ Волгѣ. Толстый заводчикъ Лукошкинъ божится, что дѣло дастъ самовѣрнѣйшихъ 50 на 100. Другой разъ Другой разъ рѣчь шла о съемѣ вырубленныхъ лѣсовъ для гонки смолы въ большомъ размѣрѣ. Оба раза я начисто отказался и можетъ быть глухо сдѣлалъ; но дѣло въ томъ, что я не нашолъ въ себѣ ни малѣйшей охоты пускаться въ этого рода затѣи. Страсть къ прiобрѣтенiю у меня очень мало развита, а что касается до дѣятельности, то этотъ вопросъ тутъ совсѣмъ всторонѣ, потомучто какую роль могъ бы я взять на себя тамъ, гдѣ я ни бельмеса не смыслю. Ктому же личность этихъ антерпренеровъ не больно внушаетъ довѣрiе. Люди чортъ знаетъ откуда и какими путями выползшiе на свѣтъ, люди съ деньгами можетъ быть и съ кредитомъ конечно; но какимъ образомъ они нажили деньги и на чемъ держится ихъ кредитъ?.. Кто это знаетъ?.. Дмитрiй Петровичъ? Но если онъ ихъ и знаетъ, то я не знаю. Ктому же что такое знать человѣка? Вотъ я напримѣръ знаю Касимова, а если бы кто нибудь спросилъ меня по совѣсти: могу ли я отвѣчать за него вполнѣ, -- я бы вынужденъ былъ сказать: нѣтъ, что впрочемъ очень печально...

Надо однако подумать серьезно о томъ что мнѣ дѣлать? Вотъ уже двѣ дороги, по которымъ навѣрно я не пойду, промышленность, служба. Путемъ исключенiя извѣстныхъ можо дойти до опредѣленiя неизвѣстнаго, но что, если въ результетѣ окажется ноль? что если я совсѣмъ никуда негоденъ?..

30-го сентября.

Вчера я провелъ интересный вечеръ. Святухинъ сидѣлъ у Касимовыхъ. Кромѣ него было еще нѣсколько человѣкъ, -- все болѣе молодежъ изъ воскресныхъ школъ, но тѣ говорили мало, замѣстно робѣя передъ печатнымъ авторитетомъ и уступая слово ему. Благодаря этому обстоятельству мнѣ удалось таки наконецъ послушать лицомъ къ лицу одного изъ этихъ господъ, съ которыми нашъ братъ читатель бесѣдуетъ обыкновенно незримымъ образомъ. Надо признаться, я былъ немного разочарованъ; чѣмъ именно -- трудно сказать, но это было не то, чего я ожидалъ, хотя очень умно и весьма любопытно, но все въ томъ дисертацiонномъ тонѣ, въ какомъ они пишутъ свои статьи. Привычка играть, какъ говорятъ въ картахъ, съ болваномъ видна очень явственно. Всмѣсто того чтобъ выслушивать возраженiя дѣйствительныя и отвѣчать на вопросы прямо, ораторъ предпочиталъ бороться съ препятствiями вымышленными и подставленными искуственно подъ ударъ. Отъ этого мнѣ ни разу неудалось навести разговоръ на вопросы особенно для меня интересные. Ждешь долго, покуда онъ кончитъ расписывать съ разныхъ сторонъ свою мысль, и наконецъ, улучивъ минуту, спросишь что нибудь. Онъ выслушаетъ довольно внимательно, надо вправду сказать, и въ отвѣтѣ слегка коснется указаннаго предмета, но неболѣе какъ коснется и тотчасъ же снова опять перейдетъ къ какой-то импровизацiи, въ которой мотивы, лично его занимающiе, берутъ тотчасъ верхъ надъ предложенной темой и увлекаютъ его въ совершенно-другую сторону. Надо впрочемъ отдать ему честь: умно говорилъ, мошенникъ. Все это слушало кругомъ самымъ почтительнымъ образомъ, не дерзая перебивать, но только что я скажу что нибудь, какъ тотчасъ всѣ съ разныхъ сторонъ накинутся кто съ отвѣтомъ, кто съ возраженiемъ и не дадутъ ничего объяснить путемъ, что тоже было весьма досадно. Еслибъ мы были вдвоемъ, мнѣ можетъ быть и удалось бы свести дисертацiю на простой разговоръ...

Онъ говорилъ о разныхъ вещахъ, но самое интересное -- это были его сужденiя о талантѣ и характарѣ нашихъ извѣстнѣйшихъ белетристовъ. Онъ взвѣшивалъ ихъ поочереди и сравнивалъ то другъ съ другомъ, то съ иностранными знаменитостями. Говорилъ также очень хорошо о высокомъ призванiи журналиста, о значенiи критики и о цѣли искуства, а подъ конецъ коснулся до напрввленiй и очень мѣтко характеризовалъ въ этомъ смыслѣ два или три московскихъ журнала. Рѣчь его была пересыпана ссылками на статьи изъ журналовъ и множествомъ ѣдкихъ выходокъ противъ своихъ собратiй по ремеслу. Повременамъ она принимала какой-то жолчный тонъ, который былъ очень страненъ, особенно если взять во вниманiе, что никто изъ его аудиенцiи не обнаружавалъ ни малѣйшаго расположенiя ему возражать. Онъ будто имѣлъ передъ собой какого-то невидимаго противника, котораго силился поразить. Я объясню себѣ эту странность журнальной привычкой писать непремѣнно въ пику кому нибудь.

Подъ конецъ вечера, часу въ двѣнадцатомъ, вернулся домой Касимовъ. Его появленiе произвело на Святухина какое-то охлаждающее дѣйтсвѣе. Онъ сталъ осторожнѣе въ своихъ утвержденiяхъ началъ замѣтно взвѣшивать каждое слово. Я ожидалъ, что Касимовъ вмѣшивается въ нашъ разговоръ съ своею обыкновенною рѣзкостью, но онъ сидѣлъ молча, изрѣдка только поддавивая съ холодной усмѣшкой, да бормоча себѣ подъ носъ какую нибудь циническую шутку. Разъ только онъ обратился съ вопросомъ къ Святухину:

-- Ну а что книжку выпустили? -- спросилъ онъ.

-- Вытустили, вчера; -- надо признаться, нынѣшнiй мѣсяцъ мы опоздали сильно.

-- Эка бѣда! продолжалъ Дмитрiй Петровичъ: вы, господа, черезчуръ совѣстливы. На вашемъ мѣстѣ я бы не сталъ церемониться съ публикой. Не стоитъ она того.

-- Однакоже! Она платитъ деньги сполна и взамѣнъ имѣетъ полное право требовать, чтобы мы имъ исполняли свои обязательства акуратно.

-- Пожалуй, да только она не требуетъ. Куда ей угнаться за вашими перьями и станками! Она лѣнива; она не читаетъ и сотой доли того чѣмъ вы ее угощаете.

-- Почему жъ вы такъ думаете?

-- Могу васъ увѣрить.... Попробуйте сдѣлать опытъ. Публикуйте, что вы вернете подписку вдвое тому, кто докажетъ, что онъ прочелъ всѣ наши двѣнадцать книжекъ сполна, и посмотримъ много ли найдется охотниковъ.

-- Вы шутите.

-- Нѣтъ, не шучу. Я сужу по себѣ. Я бы охотно заплатилъ вчетверо противъ того что я вамъ плачу ежегодно за вашъ журналъ, лишь бы только меня не заставляли его читать.

-- Ну да вы это особая статья. Такихъ какъ вы литература имѣетъ немного враговъ.

-- Я, врагъ? Помилуйте, я выписываю четыре большихъ журнала и три газеты на русскомъ языкѣ, не считая полдюжины иностранныхъ. Еслибы всѣ были такiе враги, -- вы бы давно стали Ротшильдами.

Послѣ ужина, за которымъ хозяйскiй лафитъ исребленъ былъ въ большомъ количествѣ, мы возвращались вдвоемъ съ Святухинымъ. Онъ живетъ въ Колокольной и мнѣ это было по дорогѣ отчасти. Мы шли съ нимъ пѣшкомъ по Невскому. Нечувствительнымъ образомъ у насъ снова зашолъ разговоръ о тѣхъ же предметахъ. Не знаю, почудилось ли это мнѣ, или было дѣйствительно такъ, но съ первыхъ же словъ я замѣтилъ, что мой собесѣдникъ сталъ откровеннѣе, что меня очень обрадовало, несмотря не то, что его откровенность, въ минуты особенно явлеченiя, переходила почти въ фамильярность.

-- Вотъ, поди, жди сочувствiя отъ такихъ людей! -- говорилъ онъ какимъ-то особенно-мрачнымъ, экзальтированнымъ тономъ голоса.

Я не вдругъ догадался о комъ идетъ рѣчь. Оказалось, что о Касимовѣ.

-- Это камень, кремень человѣкъ! У него вотъ тутъ пусто! -- продолжалъ Святухинъ, указывая на грудь. -- Сердца нѣтъ, души нѣтъ!... Ни дать ни взять какъ у нашего Вельзевула...

-- У кого это?

-- А у нашего генерала... хозяина... Клементiя Федоровича...

-- Вы говорите про вашего редактора? спросилъ я, догадываясь въ чемъ дѣло.

-- Какой онъ редакторъ?... Онъ откупшикъ, факторъ, -- вотъ что. А кромѣ коректуры да факторства онъ у насъ ничего не дѣлаетъ.

-- Какого факторства?

-- А такъ... сводить редакцiю съ разными лицами, въ которыхъ есть надобность, или которыя въ насъ нуждаются; -- торгуется, платитъ и получаетъ... ведетъ бухгалтерiю, усчитываетъ, насчитываетъ, обсчитываетъ....

-- Можетъ ли это быть?

-- Хо, хо! Можетъ ли быть!... Вы не знаете... И онъ началъ описывать мнѣ въ яркихъ краскахъ съ неизъяснимымъ жаромъ озлобленiемъ всѣ прижимки, которыя онъ и другiе терпятъ отъ главнаго ихъ редактора.

Я былъ поражонъ. Ничего подобнаго мнѣ и въ голову не могло придти...

-- Боже мой! и вы это терпите?... вырвалось у меня невольно.

-- Что дѣлать? душа моя (извините пожалуйста)... Что дѣлать-то?... Терпишь, потому, значитъ, фабрика, дѣло промышленное; нетерпѣливый сюда и суйся.

-- Положимъ, что и промышленное, отвѣчалъ я, -- да вѣдь товаръ-то у васъ въ рукахъ?

-- Вотъ то-то что не у насъ, душечка.

-- Какъ не у васъ? Вся мысленная сила на вашей сторонѣ. Вы сами сейчасъ сказали, что онъ кромѣ коректуры почти ничего не дѣлаетъ.

-- А деньги?... Деньги-то вѣдь у него въ рукахъ.... у Вельзевула.

-- Но вѣдь если вамъ деньги нужны, то ему нужна ваша работа. Что же онъ сталъ бы дѣлать одинъ, безъ сотрудниковъ?

-- Эхъ душечка, -- это вопросъ въ политической экономiи ужь давно рѣшоный. Сотрудникъ -- тотъ же работникъ; а работникъ и рабъ -- это почти все равно. Дѣло въ томъ, что работа не есть товаръ. Товаръ нашей фабрики это печатная бумага, а чтобъ печатную бумагу произвести и сбыть съ рукъ, нужны машины, рынокъ нуженъ; -- а рынокъ и машины въ рукахъ монополiи, -- а монополiя это Клементiй Федорычъ, -- онъ же и Вельзевуль.... Вотъ тебѣ и все дѣло въ пяти словахъ. Какъ видите, не очень красиво.

-- Какъ? возразилъ я въ сильнѣйшемъ негодованiи. Да неужли эта гнусность въ литературѣ имѣетъ какой нибудь смыслъ? Неужли же и тотъ, кто мысль вырабатываетъ, кто двигаетъ впередъ цѣлое поколѣнiе, долженъ стоять на ряду съ какимъ нибудь пролетарiемъ, выдѣлывающимъ булавочныя головки на фабрикѣ?

-- Ужь видно что долженъ, сказалъ Святухинъ дрожащимъ отъ озлобленiя голосомъ.

-- Да, душечка, продолжалъ онъ; дѣло-то наше не очень красиво... Я про себя говорю, -- про нашего брата, труженика... Ведемъ мы впередъ поколѣнiе, гмъ.... мысль вырабатываемъ.... куды, какъ подумаешь, важно звучитъ!... а подика поближе взгляни, что это за наше положенiе?... Заваленъ работой по горло; -- оно бы еще ничего, -- да работа-то какова? Это не то что поденщикъ, носильщикъ какой нибудь тамъ или каменотесъ, который одну свою грубую силу тратитъ... Нѣтъ, тутъ не то у тебя берутъ.... Тутъ всю свою душу подай!..... Онъ ударилъ себя въ грудь..... -- Выжми весь лучшiй сокъ изъ себя, до послѣдней капли и сдѣлай это на срокъ, и смотри чтобы каждый мѣсяцъ было у тебя готово листовъ до пяти мельчайшей печати, и чтобы все это было свѣжо, бодро, живо; -- чтобъ тутъ и намеки на все современное были, и полемика и политика, и рецензiи на такiя книги, которыя прочитать, въ которыя заглянуть въ другой разъ физически не успѣешь!... Съ одними ругайся, грызись какъ притравленный песъ, а другимъ льсти; передъ всякой минутной прихотью, передъ всякой дурацкой модой гни какъ холопъ свою спину!... Работай безъ отдыха и все таки знай, что дѣла по совѣсти сдѣлать ты не успѣешь, а что долженъ его свахлять какъ нибудь на живую нитку... Знай, что данъ тебѣ отъ природы талантъ и что могъ бы ты съ нимъ доработаться до чего нибудь путнаго, еслибъ была у тебя возможность опомниться да заняться не торопясь и знай что все это должно сгибнуть, топомучто тебя какъ почтовую лошадь загонятъ, загонятъ да и спасиба не скажутъ, потому не за что ты воду толчешь, что отъ всѣхъ твоихъ тяжкихъ трудовъ строки не останется, которую кто нибудь послѣ припомнилъ бы съ удовольствiемъ!...

Послѣднiя слова сказаны были горькимъ, сдержаннымъ тономъ, но слѣдъ затѣмъ онъ опять поднялъ голосъ и началъ ругаться.

-- Проституцiя? кричалъ онъ, размахивая руками. Проституцiя мысли и сердца, всего что есть драгоцѣннѣйшаго у бѣдняка!..... Ни одна публичная женщина въ мирѣ не дѣлаетъ такой мерзости какую мы дѣлаемъ!... Она не несетъ сердечныхъ восторговъ на рынокъ, не рядитъ мыслей своихъ въ дурацкiй колпакъ и не выходитъ съ ними на площадь -- тѣшить народъ!... А мы выходимъ!... Мы какъ наемный паяцъ, ломаемся передъ публикой и выманиваемъ у ней гроши, на которые содержатель ѣздитъ въ каретѣ и пьетъ дорогой лафитъ, а намъ швыряетъ объѣдки, голыя кости!.. На, дескать, братецъ, лизни, вѣдь надо же и тебѣ быть сытымъ.... Анафема!...

Онъ началъ опять ругаться во всеуслышанiе. Прохожiе останавливались и дворники, просыпаясь, смотрѣли на насъ съ удивленiемъ.

Проводивъ его до Владимiрской, я простился.

-- А!... Жаль... Когда же мы съ вами?... Заходите пожалуйста запросто, когда вздумаете... попрiятельски, запросто....

Я изъявилъ опасенiе, что помѣшаю его занятiямъ.

-- О, нѣтъ, отвѣчалъ онъ. Я вѣдь пшу по ночамъ... Вы думаете теперь приду да и лягу? Какъ бы не такъ! Часовъ до пяти еще просижу... Дѣла пропасть.

-- Какъ! Да когда же вы спите?

-- Сплю утромъ часовъ до десяти и послѣ обѣда часокъ.

-- А съ утра до обѣда?

-- Съ утра до обѣда у насъ развалъ. Кто придетъ, кто уйдетъ; человѣкъ десять всегда сидятъ въ комнатѣ и душутъ крученыя крепкiя.. Заходите пожалуйста... попрiятельски, безъ церемонiи, -- мы люди простые...

Я обѣщалъ и на этомъ мы съ нимъ разстались. Мнѣ стало жаль этого человѣка при мысли, что онъ просидитъ всю ночь. Дорого же вы платите, господа, за честь быть пророками у себя на родинѣ!... видно, оно дѣйствительно не легко, думалъ я, ложась спать.

XII.

2-го октября.

Былъ опять разговоръ о Святухинѣ съ Марьей Петровной... о го положенiи въ жуналѣ и о томъ какъ онъ самъ смотритъ на это положенiе. Я передалъ ей недавнюю его исповѣдь. Оказалось, что ей это все извѣстно; да и не это одно, а много чего еще. Между прочимъ, она сообщила мнѣ подъ строжайшимъ секретомъ, что очень значительное число лучшихъ сотрудниковъ. Выставки давно ужь имѣютъ планъ отдѣлиться и завести свой журналъ. Нѣтъ никакого сомнѣнiя, что дѣло пойдетъ отлично. Тургеневъ, Островскiй, Писемскiй и Гончаровъ дали слово печатать у нихъ свои вещи. Кромѣ того, они умѣютъ самыя положительныя обѣщанiя отъ нашихъ извѣстнѣйшихъ публицистовъ. Все это затѣвается въ самую широкую ногу и на совершенно новыхъ началахъ. За толщиной нумеровъ уже больше не будутъ гоняться, а примутъ за образецъ англiйскiй магазинъ и будутъ печатать однѣ только первостатейныя вещи. Отдѣлъ политики будетъ совсѣмъ преобразованъ и кореспонденцiя будетъ играть въ немъ главную роль. Въ важнѣйшихъ мѣстахъ Европы будутъ кореспонденты, да кромѣ того особо въ Нью-Йоркѣ, Александрiи и Пекинѣ. сверхъ того имѣютъ въ виду разсылать подписчикамъ телеграфическiя депеши въ видѣ особаго, ежедневнаго прибавленiя; при этомъ будутъ печатать вексельный курсъ и цѣны акцiй, почтовой, морской, биржевой, библiографическiй, метеорологическiй и театральный бюллетени; словомъ, всю сущность ежедневной газеты въ сжатомъ видѣ, на небольшой четвертушкѣ бумаги, которую всякой можетъ легко спрятать въ бумажникъ или карманъ.

Я замѣтилъ, что это великолѣпный планъ. "Ну, а какъ съ направленiемъ? -- спросилъ я.

-- Напрвленiе, отвѣчала она скороговоркой, будетъ имѣть девизомъ движенiе въ формѣ прогреса ускоренной постепенности, незадающееся никакими узкими рубриками, а клонящеееся къ самостоятельному развитiю всѣхъ основныхъ элементовъ жизни народа, взятаго внѣ его племенныхъ, сословныхъ и половыхъ различiй.

Я спросилъ, чтобъ она мнѣ растолковала эту мудреную формулу. Она отвѣчала, что это нисколько немудрено, что стоитъ только понять. Я указалъ на два мѣста, которыя показались мнѣ нѣсколько темны. "Что это значитъ", спросилъ я, "прогресъ ускоренной постепенности?"

-- Это значитъ, отвѣчала она, что мы въ самомъ прогресѣ находимъ необходимымъ прогресъ. Мы не хотимъ, чтобы движнiе наше впередъ было простою, рутинною тенденцiею къ разрѣшенiю избитыхъ задачъ, въ старомъ, избитомъ смыслѣ, а чтобы оно всегда содержало въ себѣ живую возможность быть постепенно ускореннымъ относительно быстроты и усовершенствованнымъ относительно цѣли.

Я замѣтилъ, что такимъ образомъ оно достаточно ясно и что это совершенно новый взглядъ; но просилъ мнѣ еще объясниь что это значитъ: жизнь народа, взятаго внѣ его половыхъ и другихъ различiй?

-- Это значитъ эмансипацiя вообще и эмансипацiя женщинъ въ особенности.

-- Когда же все это пойдетъ въ ходъ? сросилъ я съ большимъ любопытствомъ.

На оживленномъ лицѣ Марьи Петровны промелькнулъ легкiй оттѣнокъ заботы и грусти.

-- Не знаю, отвѣчала она; до сихъ поръ столько препятствiй.

-- Какiя же?

-- Да какъ вамъ сказать?... Съ одной стороны оно пустяки конечно, но съ другой дѣло довольно серьезное... У насъ денегъ нѣтъ...

Въ разговорѣ она уже нѣсколько разъ употребила первое лицо рѣчи вмѣсто третьяго, но сначала я на это не обратилъ большаго вниманiя.

-- У васъ? -- повторилъ я нѣсколько удивленный. Она покраснѣла.... При этомъ опять догадка, что она сама пишетъ, а можетъ быть и печатаетъ, зашевелилась у меня въ головѣ.

-- Признаюсь вамъ, отвѣчала она, я принимаю такое живое участiе въ этомъ дѣлѣ, что невольно привыкла смотрѣть на него какъ на свое собственное... Но мы говорили о деньгахъ. Святухинъ и нѣсколько человѣкъ его друзей, готовыхъ съ нимъ вмѣстѣ начать это дѣло, люди безъ всякихъ средствъ, -- живутъ трудовою копѣйкою.

-- Но деньги будутъ, если подписка пойдетъ успѣшно?

-- О! Въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнiя. А все таки, чтобъ начать, надо имѣть на первое время въ рукахъ надежный запасъ, потомучто нельзя ожидать подписки въ большомъ числѣ прежде выпуска первой книжки, можетъ быть первыхъ двухъ-трехъ... Надо имѣть возможность выдержать покуда вниманiе публики будетъ пробуждено изъ обыкновенной своей апатiи и въ общемъ мнѣнiи успѣетъ сформироваться оцѣнка... Подумайте, сколько разныхъ издержекъ потребуется въ самый короткiй срокъ. Вы заете во что цѣнятся нынче производства первокласныхъ талантовъ. Предположите что ихъ будетъ напечатано въ первыхъ книжкахъ два или три -- вотъ ужъ вамъ 10,000 руб. изъ кармана. А другiя статьи? А жалоанье постояннымъ сотрудникамъ, бумага, наборъ, объявленiе... тысячи разныхъ, случайныхъ, мелкихъ издержекъ?...

-- Сколько же, вы полагаете, нужно имѣть въ рукахъ, чтобъ начать? -- спросилъ я, напрасно пытаясь сообразить что все это можетъ стоить.

-- Да, говорятъ, тысячъ двадцать пять, по меньшей мѣрѣ; а немѣшаетъ и больше.

-- Что-жъ?... Можно занять...

-- У кого? Кто повѣритъ людямъ безъ громкаго имени, безъ собственныхъ средствъ, безъ всякаго матерiальнаго обезпеченiя?

Я задумался... Предположенiе, нѣсколько разъ повторенное Касимовымъ, пришло мнѣ на умъ; -- я назвалъ его.

-- У брата!? -- отвѣчала она съ недовѣрчивою усмѣшкой. --Гм! Вы думаете что онъ дастъ?

-- Почемужъ нѣтъ? Онъ вѣдь и такъ давалъ въ долгъ Святухину.

-- Быть не можетъ... Кто это вамъ сказалъ?...

-- Онъ самъ.

-- Странно..... Я этого не знала... Нина мнѣ ни полслова объ этомъ... Вѣрно какiя нибудь мелочи -- рыблей сто, двѣсти?..

-- Можетъ быть. Но мнѣ Дмитрiй петровичъ е разъ предлагалъ достать деньги въ гораздо большемъ размѣрѣ, если я захочу начать что нибудь.

-- У? Гм! Вотъ какъ... Марья Петровна открыла большiе глаза и посмотрѣвъ на меня съ любопытствомъ, задумалась.

-- Знаете что? -- продолжала она минуту спустя; -- вы мнѣ дали идею... Надо поговорить съ Радiономъ Михайловичемъ...

XII

4-го октября.

Презабавная эта Ниночка! Иной разъ едва удерживаешься отъ смѣха, глядя какiя штуки она выдѣлываетъ... До сихъ поръ осталась ребенкомъ, несмотря на то, что сама имѣетъ дѣтей... По характеру, это сущая курица; воды что называется не замутитъ и при мужѣ пикнуть не смѣетъ; -- а туда же Марьей Петровной и за другими тянется, хочетъ играть роль прогресистки, эманцированной!.. Завела у себя фуражку съ синимъ околышкомъ, да не смѣетъ надѣть... Жжетъ папироски, не рѣшаясь вдохнуть въ себя дымъ... Опрокинется на диванъ, поджавъ колѣна, или сядетъ на столъ и болтаетъ ногами какъ школьникъ; а подъ-часъ разкуражится, начнетъ говорить о какомъ нибудь скользкомъ предметѣ такъ храбро, развязно, какъ будто ей все это нипочемъ, да вдругъ, невзначай наткнется на какое нибудь словцо, которе ей покажетсй слишкомъ крѣпко, или почудится, что кто нибудь, слушая, усмѣхнулся двусмысленно, или просто замѣтитъ, что ее оставляютъ говорить одну... перепутается бѣдняжка, сконфузится, раскраснѣется вся какъ макъ, такъ даже жалко станетъ, несмотря на то, что тебя разбираетъ смѣхъ... А насмѣешься, -- обидится... Вчера Марья Петровна надъ ней пошутила. Стала при мнѣ говорить о какомъ-то Владимiрѣ Ивановичѣ, инженерѣ, съ которымъ онѣ встрѣчаются гдѣ-то въ воскресной школѣ или на лекцiяхъ, -- увѣряя что будто бы онъ влюбленъ въ Нину и что зная ея просвѣщенныя убѣжденiя, онъ конечно не станетъ скрывать своихъ чувствъ, а когда нибудь скоро откроется и будетъ искать взаимности. Та сперва хохотала краснѣя; но Марья Петровна на этомъ не кончила.

-- И ты въ него влюбишься тоже, Нина, я это чувствую, -- продолжала она. -- Я знаю что онъ тебѣ очень нравится.

-- Фи! Что за вздоръ! отвѣчала та ужь немного надувшись, но все еще усмѣхаясь.

-- Отчего вздоръ? Мало ли что можетъ случиться?.. Чувство не связано сводомъ гражданскихъ законовъ... Да и какая бѣда?.. Вѣдь мы съ тобой выше этихъ пустыхъ предразсудковъ, -- а Дмитрiй тоже не мальчикъ. Онъ человѣкъ умный, владѣетъ собой и первый пылъ страсти у вас прошолъ.. Онъ не захочетъ у тебя отнять счастье. Онъ можетъ быть немножко посердится на васъ обоихъ начала, но потомъ образумится и поступитъ какъ человѣкъ современный... Дастъ тебѣ паспортъ и деньги, и отпуститъ тебя съ Владимiромъ Ивановичемъ за границу; а дѣти останутся у меня на рукахъ...

Ниночка слушала нѣсколько времени, вся раскраснѣвшись, съ большими, встревоженными глазами, да вдругъ какъ расплачется... "Ни за что! Ни за что! Ты меня не любишь, Маша! Ты хочешь отъ меня отвязаться! Я вамъ надоѣла обоимъ! Вы хотите отнять у меня дѣтей! Хотите сдѣлать меня несчастною на всю жизнь!.."

Мы насилу ее успоколи, увѣряя что это не шутки. Но минытъ черезъ пять, когда она вышла изъ комнаты, я съ большимъ удивленiемъ обратился къ Марьѣ Петровнѣ.

-- Что это значитъ -- спросилъ я.

-- Такъ, ничего... отвѣчала она усмѣхаясь. Я люблю ее подразнить иногда; -- она такой милый ребенокъ!

-- Да отчегожъ она такъ, того... такъ горячо это принимаетъ?

-- О! Да развѣ вы не замѣтили, что она влюблена безъ памяти въ мужа!

Я хотѣлъ спросить: а онъ какъ? Любитъ-ли онъ ее также? Но въ эту минуту вошолъ какой-то студентъ съ извѣстiемъ, что лекцiя Костомарова назначена вмѣсто субботы во вторникъ.

XIII

9-го октября.

Былъ у Святухина. Онъ познакомилъ меня съ своею женой... Добрая женщина и собой не дурна, только держитъ себя не совсѣмъ опрятно. Подъ ногтями каемки и рукава грязные... Манерой напоминаетъ русскихъ актрисъ... Въ комнатѣ тоже не слишкомъ чисто. Въ передней ведро съ помоями и пеленки. Въ гостиной, по самой середкѣ, валяется дѣтская кукла съ дикорастопыренными руками и съ разбитымъ черепомъ. Въ кабинетѣ хаосъ... Книги и рукописи грудой лежатъ на стульяхъ, а на столѣ платье. Въ пепельницѣ лоскутья изорванной бумаги, а пепелъ просыпанъ мимо. На подоконникѣ горка золы, выбитой впоропяхъ изъ трубки, окурки сигаръ, изорванная обертка какой-то книги, на которой разбросаны папиросы, очевидно домашней фабрики, судя по коробкѣ съ пустыми гильзами и съ рукояткой стальнаго пера для набивки... На стѣнѣ маска Бѣлинскаго, вся закопченая дымомъ и покрытая пылью. Кругомъ полки съ книгами; подъ полками съ полдюжины фотографическихъ карточекъ, прибитыхъ гвоздями; окна безъ сторы; въ углу за плевательницей мокрые чайные листья въ смѣси съ разнымъ соромъ, -- неоспоримый признакъ, что комната метена...

Святухинъ въ жилетѣ, безъ сюртука и безъ галстуха, самъ отворилъ мнѣ двери, извиняясь не помню въ чемъ и тотчасъ-же отобралъ у меня мой зонтикъ шляпу съ такимъ настойчивымъ видомъ, какъ будто бы эти вещи въ моихъ рукахъ грозили какую нибудь немедленною катастрофой. Изъ гостиной выглянуло живописное любопытное женское личико: это была сама хозяйка. Святухинъ тутъ же представилъ меня и мы сказали другъ другу нѣсколько словъ, послѣ чего онъ увелъ меня въ кабинетъ, гдѣ сидѣли ужь два господина литературной наружности. Говорили объ итальянскихъ дѣлахъ, потомъ о Людовикѣ Наполеонѣ, потомъ о какомъ-то процесѣ, который одинъ изъ русскихъ выигралъ въ Лондонѣ. Потомъ пришло нѣсколько человѣкъ студентовъ съ молодымъ человѣкомъ, который принесъ зачитанный въ лоскутки номеръ Колокола и прочелъ намъ забавный разсказъ о какомъ-то скандалѣ... Я провелъ очень прiятно часа полтора, но собственно-литературнаго разговора почти не слыхалъ, за исключенiемъ нѣсколькихъ словъ о ссорѣ редакцiи съ какою-то писательницею за передѣлку ея статьи.

XIV

11-го октября.

Сегодня, совсѣмъ неожиданно, пришлось быть свидѣтелемъ весьма любопытной сцѣны. Часу во второмъ зашолъ къ Святухину: какой-то юноша, гимназистъ, отворилъ мнѣ двери и не дожидаясь вопроса, объявилъ очень рѣшительно, что Родiона Михйловича дома нѣтъ. Это мнѣ показалось сомнительно, потомучто передняя вся уставлена была калошами, шляпами, зонтиками и завалена верхнимъ платьемъ; ктому же, въ ней крѣпко пахло табачнымъ дымомъ и за дверьми, въ кабинетѣ, слышны были громкiе голоса.

-- Занять съ кѣмъ нибудь. -- думалъ я и повернулся чтобы уйти, но не успѣлъ сдѣлать шагу, какъ сама Анна Дмитрiевна догнала меня на порогѣ.

-- Василiй Григорьевичъ! Извините!... Войдите пожалуйста... Мужъ дома. Онъ не велѣлъ принимать постороннихъ, потомучто у насъ тутъ сегодня сходка. Но до васъ это не касается... Извините, пожалуйста! Братъ Петя еще не знаетъ васъ... Да войдите же!..

-- Но... я можетъ быь помѣшаю? отвѣчалъ я, не рѣшаясь принять приглашенiе.

-- О! нѣтъ! Родiонъ Михайловичъ не дѣлаетъ изъ этого никакого секрета. Онъ только боялся, чтобъ слишкомъ много народу не набралось. Вы знаете, -- наша молодежь... всякiй самъ говоритъ лѣзетъ, а тутъ и безъ нихъ столковаться трудно... Но вы, -- это другое дѣло... вы вѣдь будете просто зрителемъ... Родiонъ Михайловичъ разсрдится, если узнаетъ что васъ не впустили... Онъ васъ полюбилъ... Онъ очень радъ будетъ... Да постойте, вотъ я его самого сейчасъ позову...

Она убѣжали и минуту спутя вернулась съ мужемъ. Тотъ наскоро повторилъ извиненiя и чуть не насильно втащилъ меня въ кабинетъ, шепнувъ мимоходомъ... горячее дѣло!..

Дѣло дѣйствительно имѣло весьма горячiй видъ. Небольшой кабинетъ былъ полонъ народа. Въ немъ собралось человѣкъ двадцать, большею частiю молодыхъ людей, въ томъ числѣ нѣсколько оофоцеровъ, студентовъ и какой-то красивый мужчина въ театрально-ямщицкомъ нарядѣ... Густое облако дыма, шумъ, говоръ, шутки и громкiе возгласы... На меня не обратили вниманiя. Я присѣлъ въ уголкѣ, возлѣ хозяина, горя нетерпѣнiемъ поскорѣ узнать въ чемъ дѣло, но долго не могъ рѣшительно ничего разобрать.

Минутъ пять я присматривался и приглушивался самымъ внимательнымъ образомъ, пока наконецъ, въ этомъ хаосѣ лицъ, криковъ и голосовъ, безпрестанно перебивавшихъ другъ друга, я успѣлъ отыскать нѣчто похожее на фокусъ, въ которомъ все это сосредоточивалось. Этотъ фокусъ сидѣлъ очень важно въ креслахъ, прямо противъ меня. Это былъ нѣкто Свѣчинъ, военный, плотный, приземистый, неуклюжiй мужчина лѣтъ за тридцать, съ начинающеюся лысиной въ коротко-обстриженныхъ волосахъ и съ густой бородой, въ самомъ центрѣ которой подбита была небольшая уступка службѣ, величиною въ пятакъ, вслѣдствiе чего два хвоста бурой шерсти, разрозненные этой просѣкой, висѣли у него на груди... Онъ, какъ я послѣ узналъ, былъ авторъ какой-то педагогической статейки, появившейся очень недавно въ журналѣ Вожакъ, статейки, которую обругали въ Выставкѣ,послѣ чего сраженiе перешло на нейтральную територiю одной ежедневной газеты, отводившей въ столбцахъ небольшую арену для этого рода потѣхъ. Тамъ рака дошла до послѣднихъ предѣловъ ожесточенiя и кончиласт тѣмъ, что нѣсколько лицъ съ обѣихъ сторонъ, принимавшихъ въ ней дѣятельное участѣе, потребовали другъ друга на очную ставку для словеснаго разъясненiя двухъ или трехъ вопросовъ, дотого жосткихъ, что печатная рѣчь напрасно ломала надъ ними зубы. Начала этого разъясненiя я къ сожалѣнiю не засталъ статей, изъ которыхъ оно возникло, не читывалъ, а потому разумѣется былъ какъ въ лѣсу. Большую часть изъ того что было говорено совсѣмъ не понялъ, а остальное не могъ связать. Помню только, что партiя Свѣчина настаивала на объясненiи какихъ-то двусмысленныхъ выраженiй, напечатанныхъ будто бы съ цѣлiю распространить клевету; но какъ ни старались съ обѣихъ сторонъ, а дѣло (въ моихъ глазахъ покрайней мѣрѣ) не становилось яснѣе ни на волосъ. Много мѣшали конечно рѣзкiя выходки опонентовъ, имѣвшiя иногда чисто личный и весьма оскорбительный смыслъ. На нихъ отвѣчали съ такою же рѣзкостью; голоса возвышались, лица краснѣли и мирное объясненiе нѣсколько разъ грозило окончиться страшною ссорою... Но буря стихала всякiй разъ что на сцену являлись вопросы другаго рода, болѣе общiе и широкiе, и тогда содержанiе спора становилось яснѣе. Одинъ весьма интересный пасажъ въ этомъ родѣ я успѣлъ хорошо запомнить, можетъ быть оттого, что онъ былъ послѣднiй.

-- Надо же это выяснить наконецъ, -- говорилъ господинъ въ очкахъ съ маленькимъ, круглымъ лицомъ, съ котораго не сходила насмѣшливая улыбка. Это былъ нѣкто Розановъ, какъ я послѣ узналъ, учитель словесности въ какой-то гимназiи, -- господинъ въ спорѣ игравшiй весьма замѣтную роль... "Надо же это выяснить... Что, намъ нужна наука или вы ее окончательно считаете роскошью?

-- Нужна та наука, которая нужна, -- пыхтя отвѣчалъ Свѣчинъ, -- "а которая не нужна, та роскошь."

-- Тавтологiя! закричалъ кто-то.

-- Такъ можно сто лѣтъ говорить, -- продолжалъ Розановъ и все таки не договориться ни до чего положительнаго... Вы смѣшиваете науку съ выучкой, -- отъ этого и выходитъ нелѣпость...

-- Нисколько! Вздоръ!... Разумѣется! закричали съ разныхъ сторонъ.

-- Дѣло въ томъ, продолжалъ Розановъ, съ усилiемъ напрягая голосъ: -- что выучка можетъ имѣть прямою задачей умѣнье жить и добывать себѣ нужное въ жизни, а наука не можетъ.

-- Да на кой же чортъ намъ ее, если она не можетъ, -- презрительно перебилъ Свѣчинъ.

-- Никакая наука, продолжалъ тотъ не останавливаясь: -- никакая наука не обязывается васъ выучить тому что вамъ слѣдуетъ дѣлать для достиженiя вашихъ цѣлей въ жизни. Наукѣ собственно дѣла нѣтъ до вашей насущной нужды. Ея цѣль знанiе, ея дѣло выяснить вамъ характеръ явленiй васъ окружающихъ и отыскать ихъ законъ; а выработать изъ этихъ законовъ правила для насущнаго обихода это ужь дѣло практической ловкости и здраваго смысла.

-- Вы отдѣлаете науку отъ здраваго смысла, замѣтилъ кто-то.

-- Нискольо; -- но я отдѣляю ее отъ искуства, которому можно пожалуй тоже учиться, какъ учатся ѣздить верхомъ... или плавать... танцовать, рисовать...

-- Воровать, прибавилъ Свѣчинъ. Громкiй хохотъ привѣтствовалъ эту шутку.

-- Пожалуй и воровать, продолжалъ не смущался ораторъ; -- но это не есть наука.

-- Какъ не наука? Напротивъ, наука да еще и весьма почтенная.

-- Позвольте, не перебивайте... Изъ свего сказаннаго я вывожу, господа, вопросъ такого рода: должны ли имъ, педагоги, поставить себѣ задачею развитiе мысли и знанiя въ нашемъ народѣ, какъ главный залогъ его будущей самостоятельности, или смотрѣть на такое развитiе какъ на роскошь, для него безполезную, и заботиться только о томъ, чтобы дать ему рядъ практическихъ наставленiй какъ онъ долженъ вести себя въ жизни и что долженъ дѣлать въ такихъ или другихъ обстоятельствахъ?

-- Все это философiя! возразилъ Свѣчинъ. Куды намъ, дуракамъ, до такой премудрости? Мы смотримъ на вещи спроста и если видимъ, что въ школахъ у насъ учатъ вздору, то прямо и говоримъ, что молъ это вздоръ.

-- Такъ-съ, возразилъ Розановъ: только вы потрудитесь намъ обстоятельно указать, что именно вы считаете вздоромъ? -- А-то вы тутъ съ нами скромничаете; а тамъ, въ вашихъ статьяхъ, лупите безъ разбора по всей системѣ преподаванья.

Свѣчинъ улыбнулся съ лукавымъ самодовольствомъ.

-- Надо бить далѣе цѣли, чтобъ попасть въ цѣль, отвѣчалъ онъ значительно. Наше дѣло ломать, не теряя времени что подъ руку попадетъ. Намъ некогда разбирать что сгнило и что еще держится. Что имѣетъ довольно силы чтобъ выжить, то выживетъ; а не выживетъ такъ туда и дорога; для чего нибудь новаго опростаетъ мѣсто.

На это Розановъ возразилъ, что въ жизни порожнихъ мѣстъ не бываетъ, что въ ней разрушенiе стараго тождественно съ образованiемъ новаго и что-быть, разрушая съ одной стороны, надо знать что возродишь съ другой; а то можетъ пожалуй случиться, что новое окажется хуже стараго.

-- Нутка, посмотримъ, что ты на это скажешь? -- думалъ я про себя. Но Свѣчинъ не смутился. Онъ отвѣчалъ, что можетъ случиться и такъ, -- что ему до того дѣла нѣтъ; что онъ представитель движенiя и не знаетъ куду оно приведетъ, но требуетъ перемѣны только на томъ основанiи, что настоящее скверно и что во всякомъ случаѣ его не стоитъ жалѣть.

Нѣсколько человѣкъ съ его стороны громко выразили свое одобренiе, но большинство было противъ и завязался горячiй споръ. Всѣхъ подробностей я не припомню что въ самомъ горячемъ мѣстѣ Розановъ выругалъ Свѣчина и его партизановъ идеалистами, что сильно ихъ озадачило, а съ другой стороны возбудило всеобщiй смѣхъ, вслѣдъ за которымъ нѣкоторые потребовали объясненiе.

-- Да чѣмъ же прикажете считать, спросилъ Розановъ, людей, которые не цѣнятъ дѣйствительности ни въ грошъ и отрицаютъ ее наповалъ во имя какой-то Аркадiи, которая имъ мерещится въ будущемъ.

Не успѣлъ онъ сказать, какъ пять или шесть человѣкъ заговорили опять въ-перебивку, кто противъ, кто за все это съ такимъ жаромъ, чтоне было никакой возможности что нибудь разобрать путемъ. Одно только ясно высказывалось: это сильное раздраженiе съ обѣихъ сторонъ. Снога возвысились голоса, снова посыпались личности рѣзкiя обвиненiя въ разнаго рода нелитературныхъ грѣхахъ. Всѣ встали и перемѣшались. Шиканье, свистъ, аплодисменты слышны были съ разныхъ сторонъ. Свѣчинъ, до сихъ поръ говорившiй довольно спокойно, вышелъ совсѣмъ изъ себя и стуча объ полъ саблею, кричалъ во всю глотку. Святухинъ, нѣсколько разъ безуспѣшно старавшiйся возстановить порядокъ, не выдержалъ до конца роли посредника и поругался съ однимъ изъ своихъ гостей. Я самъ, человѣкъ весьма смирный и попавшiй на диспутъ случайно и все еще понимавшiй неясно въ чемъ собственно спорный пунктъ, я самъ начиналъ въ себѣ чувствовать какiя то безотчетно воинственныя побужденiя. Помню что нѣсколько разъ я начиналъ говорить очень громко и горячо какой-то вздоръ, на который по счастью никто изъ присутствующихъ не обратилъ никакого вниманiя. Предцувствуя инстинктивно, что ссора можетъ дойти до положительной схватки и кончиться въ-рукопашную, я съ какимъ-то ребяческимъ озлобленiемъ готовъ былъ стать грудью за сторону Розанова И Святухина; я мысленно уже выбралъ себѣ противникомъ самого Свѣчина; я мысленно уже выбралъ себѣ противникомъ самого Свѣчина; но дѣло до этого не дошло. Среди всеобщаго гвалта какой-то юмористическiй господинъ ловко вскочилъ на стулъ и произнесъ краткiй спичь... "Господа!" закричалъ онъ во всеуслышанiе "Я нахожу, что дѣло разъяснено чрезвычайно ясно, какъ яснѣе не можетъ быть, а потому предлагаю рѣшить, что объясненiе кончено!"

-- Кончено! Кончено! -- закричали со всѣхъ сторонъ. Въ ту же минуту большая половина собранiя схватилась за шляпы и толпой повалила вонъ.

-- Милости просимъ, -- жена зоветъ закусить6 сказалъ Святухинъ, отворивъ дверь въ гостиную.

Мы высыпали на свѣжiй воздухъ словно изъ бани: кто отдувался, кто потъ утиралъ; -- лица у нѣкоторыхъ были какъ пареныя, а другiя еще сохраняли невольно какой-то задорный, взъерошенный видъ. Пятнадцатилѣтнiй мальчикъ, братъ Анны Дмитрiевны, гимназистъ Петя, присутсвовавшiй все время на диспутѣ, можетъ быть съ тайной надеждою отличиться вслучаѣ еслибы дѣло дошло до драки, былъ такъ взволнованъ, что сначала рѣшительно отказался отъ завтрака и уже послѣ сталъ ѣсть.

-- Ну что, чѣмъ кончилось? спросила хозяйка.

-- Ушли не простившись, -- отвѣчалъ кто-то.

-- Свиньи! мрачно замѣтилъ Святухинъ.

-- Ну, а вопросъ о преподаванiи?

-- Они отвергаютъ рѣшительно гуманизмъ, -- отвѣчалъ съ озабоченнымъ видомъ Петя.

15-го октября.

Вчера у меня обѣдали Святухинъ и Розановъ. Что это за простые, милые люди! Другiе на мѣстѣ ихъ навѣрно стали бы чваниться своимъ высшимъ развитiемъ и смотрѣли бы свясока на такого темнаго человѣка, какъ я; -- а они и виду не подали чтобъ имъ было скучно. Пили шампанское и курили сигары, не заставляя себя упрашивать, говорили открыто, вевело, не чинясь и не важничая, отвѣчали на всѣ вопросы охотно и въ короткое время надѣлили меня такимъ щедрымъ запасомъ свѣдѣнiй, разсказали такую пропасть серьезныхъ и въ высшей степени интересныхъ вещей, что еслибы я захотѣлъ изложить это все цѣликомъ на бумагѣ, мнѣ пришлось сидѣть за работой дней пять. Но подвигъ такого размгра мнѣ не по силамъ; а потому постараюсь здѣсь высказать только то, что поразило меня особенно.

Я ихъ просилъ объяснить мнѣ истинный смыслъ бывшаго диспута и узналъ объ этомъ предметѣ слѣдующее:

Судя по ихъ словамъ, въ нашей литературѣ есть школа какихъ-то фанатиковъ. Святухинъ ихъ называетъ абреками, а Розановъ желтяками. Эти абреки воюютъ противъ всего осѣдлаго, прочно установившагося въ области историческаго развитiя мысли. Они дѣйствуютъ въ-разсыпную. Одни разбиваютъ право и политическую экономiю, другiе топчутъ всю философiю въ грязь, третьи осмѣиваютъ искуство, четвертые возстаютъ противъ обычаевъ и преданiй, завѣщанныхъ стариной, -- противъ всего родового, народнаго, привязывающаго человѣка къ почвѣ и заставляющаго любить свои племенныя особенности. Безъ связи и общаго плана, но съ изумительной дерзостью совершаютъ они набѣги на эти отдѣльные пункты, нападаютъ врасплохъ, производятъ тревогу, погромъ, и послѣ короткой схватки, уходятъ, довольные мелкимъ успѣхомъ. На серьезный, открытый споръ ихъ не выманишь и послѣдняго слова отъ нихъ, никоимъ путемъ не добьешься, потомучто у нихъ нѣтъ никакихъ основныхъ убѣжденiй, на которыхъ они могли бы остановиться и упереться твердо. На всѣ твои аргументы они отвѣчаютъ насмѣшкой: -- это молъ вовсе неважно, дѣло совсѣмъ не въ томъ и съ этимъ сальцемъ они отъ тебя въ замочную скважину улизнутъ, проведутъ тебя черезъ всѣ теорiи и все это будетъ неважно, все дѣло не въ томъ. Это у нихъ такая система, потомучто, какъ Розановъ объяснилъ, они не хотятъ ничѣмъ себя связывать. То есть, значитъ. какъ только ты высказался о чемъ нибудь утвердительно, такъ ты и связанъ, и за эту привязку можно тебѣ какъ дважды два доказать, что вотъ молъ изъ этого то-то и то-то слѣдуетъ, стало-быть что ты теперь говоришь, все это вздоръ, и ты мой почтеннѣйшiй противорѣчишь себѣ. Вотъ этакимъ-то образомъ они на диспутѣ отваливали. Какъ только замѣтятъ, что имъ приходится плохо и что серьезнаго спора не выдержать, такъ тотчасъ и всторону, собьютъ все дѣло на личности, станутъ ругаться, затѣютъ шумъ, путаницу, содомъ и напустятъ тебѣ такого дыму въ глаза, что поневолѣ отстанешь....

Далѣе я узналъ, что на диспутѣ были только одни втростепеные представители этой школы, а что ихъ доки, професора, какъ увѣряетъ Святухинъ, ни за что въ мiрѣ, ни на какой диспутъ не выйдутъ и ни съ кѣмъ объясняться словесно не станутъ, потомучто боятся свое достоинство уронить... Это меня удивили. "Какъ?" спросилъ я; -- "а Свѣчинъ?"

-- Свѣчинъ? -- отвѣчалъ мнѣ съ усмѣшкою Розановъ; -- г-мъ; заете что такое Свѣчинъ? Это пѣтухъ, котораго положили на полъ и очертили носъ мѣломъ; -- простякъ, добрый малый съ куриною порцiей мозга. Онъ совсѣмъ ошалѣлъ отъ дурману, которымъ его опаиваютъ, и готовъ на стѣну лѣзть, если прiятели скажутъ ему, что это прогресъ... Это одинъ изъ тѣхъ, которые не могутъ ничего понять ясно, а лупятъ безъ толку и безъ разбору по всему, что имъ подъ руку попадетъ и по всѣмъ, кто съ ними хоть на волосъ несогласенъ. Онъ теперь сунулся въ педагогiю, въ которой смыслитъ, съ позволенiя сказать, какъ свинья въ апельсинахъ...

Далѣе, они назвали мнѣ еще нѣсколько человѣкъ, игравшихъ замѣтную роль на диспутѣ и отозвались о нихъ тоже не очень лестно.

Послѣ того Святухинъ сталъ говорить весьма горячо о вредѣ, который это наѣздичество причиняетъ литературѣ, отбивая отъ дѣла молодыхъ людей съ талантомъ и прiучая ихъ относиться презрительно къ искуству, наукѣ и жизни.

-- Все это мѣтить теперь въ пророки, -- прибавилъ онъ; -- въ генiи; и не сдѣлавъ рѣшительно ничего, даже не зная путемъ ничего, считаетъ себя превыше всего, всѣмъ брезгаетъ, все ругаетъ!...

Много чего еще они говорили объ этомъ:.. всего не припомню... Я былъ огорчонъ и встревоженъ до-крайности. Я до сихъ поръ, признаюсь, даже и не подозрѣвалъ, чтобъ дѣло было до такой степени скверно...

-- Боже мой! воскрикнулъ я, всплеснувъ руками. Да что-жъ это будетъ наконецъ! Да неужели жъ у насъ нѣтъ людей, способныхъ выступить на открытый бой противъ всѣхъ этихъ вандаловъ, и стереть ихъ съ лица земли?... Къ этому времени, я успѣлъ выпить стакана четыре, и потому говорилъ немножко высокимъ слогомъ. Гости мои, отчасти по той же причинѣ, а отчасти встрѣчая такое сочувствiе въ своемъ слушателѣ, стали еще сообщительнѣе. Слово за словомъ они мнѣ признались, что они затѣваютъ новый журналъ съ цѣлью отстаивать всѣми силами науку, искуство и жизнь противъ тѣхъ варваровъ, о которыхъ мы только-что говорили.

Это извѣстiе привело меня въ неизъяснимый азартъ, въ какое-то дико-воинственное одушевленiе, въ родѣ того, которое я испыталъ на диспутѣ. Я не вытерпѣлъ и проболтался имъ тутъ-же, что я уже слышалъ объ намѣренiи отъ... одного, хорошаго человѣка... прiятеля; но что меня удивляетъ одно. Въ програмѣ, которую сообщилъ мнѣ прiятель, не сказано, помнится, ничего объ этой цѣли. Тамъ упомянуто только въ общихъ словахъ о прогресѣ, эменсипацiи, о развитiи всѣхъ элементовъ народной жизни въ ихъ полномъ объемѣ, что все безъ сомнѣнiя превосходно, но мнѣ гораздо болѣе нравится эта особая цѣль. Въ ней больше энергiи, она осязательнѣе, опредѣленнѣе...

-- Все это правда, отвѣчалъ Розановъ: -- но согласитесь, что начиная войну, неполитично публиковать заранѣе планы военныхъ дѣйствiй. Насъ могутъ разбить прежде чѣмъ мы успѣемъ собраться съ силами. Знамя конечно нужно; но мы успѣемъ еще двадцать разъ его развернуть. Вѣдь у насъ до сихъ поръ, по пословицѣ, еще и конь не валялся.

-- Я присталъ къ нимъ съ распросами: когда они думаютъ начать дѣло? Но получилъ опять тотъ же отвѣтъ, что у нихъ еще денегъ нѣтъ.

-- Деньги будутъ! произнесъ я рѣшительно и выпилъ залпомъ стаканъ вина за успѣхъ ихъ предприятiя...

Что было дальше, я худо помню. Чуть ли я имъ не выболталъ нашего разговора съ Марьей Петровной, потомучто мы, помнится, говорили что-то о ней и о деньгахъ, и оба они сначала казались немного удивлены, но потомъ наступили минуты шумной, неудержимой радости. Гости сами потребовали еще вина. Откупорили бутылку шампанскаго,.. послѣднюю... Мы обнимались и пили нѣсколько разъ за новый журналъ...

Какъ и когда они отъ меня ушли?.. кто съ меня снялъ сапоги и сюртукъ и какимъ образомъ я очутился одинъ, у себя въ кабинетѣ, въ постелѣ -- Помню только, что я проспалъ до глубокой ночи, потомъ всталъ, раздѣлся и снова легъ.

XVI

18-го октября.

-- Чортъ знаетъ какъ этотъ народъ глупъ! говорилъ Дмитрiй Петровичъ, прохаживаясь по комнатѣ... Бралъ у меня разъ пять, то по пятидесяти, то по сту и до сихъ поръ ничего не отдалъ; а теперь прилѣзъ опять съ просьбою... дай ему въ долгъ, какъ бы ты думалъ?.. Хе, хе! Бездѣлицу, -- всего 25,000!.. Что вы, я говорю, -- домъ что-ли купить собираетесь? А онъ мнѣ пошолъ разсказывать басню про какой-то журналъ, который они затѣваютъ... Дѣло, молъ, самое вѣрное и у насъ все готово; -- а? слышишь ли?.. все готово, одного только --денегъ нѣтъ. Да мы, дескать, въ этомъ на васъ надѣемся... А? какъ тебѣ это нравится?

-- Что жъ ты ему отвѣчалъ? спросилъ я Дмитрiя Петровича.

-- А вотъ что... Знаете, говорю, если вамъ все равно, такъ вы лучше займите у Кокорева или у Штиглица... у нихъ денегъ больше... Г-мъ, говоритъ, вы шутите Дмитрiй Петровичъ?.. Нисколько, хи, хи!.. Что тутъ за шутки?.. Двадцать пять тысячъ дѣло не шуточное... Я вамъ совѣтую то-же что я и другому бы посовѣтовалъ. Вы заете, деньги лицепрiятiя не терпять. Что мнѣ за дѣло кому я даю взаймы и на что, лишь бы я зналъ что ссуда вернется;.. и могу васъ увѣрить, что Кокоревъ, Штиглицъ, всякiй капиталистъ смотрятъ на это дѣло так же... Никто изъ нихъ не откажется дать взаймы, на проценты конечно, и подъ вѣрное обезпеченiе. Г-мъ... да какое же, говоритъ, я имъ могу предложить обезпеченiе? Не знаю, я говорю, -- вы мнѣ объ обезпеченiи ничего не говорили. Да помилуйте, говоритъ; -- вы меня знаете и можете быть уверены, что во всякомъ случаѣ, я поставлю себѣ священной обязанностью... Позвольте, я говорю; -- все это лишнее. Я нимало не сомнѣваюсь, что вы намѣрены уплатить то что вы занимаете, да и дѣло тутъ не въ намѣренiи, а въ способности его выполнить. Да помилуйте, говорить, неужто вы думаете, что мы пустимся, очертя голову, въ какiя нибудь несбыточныя затѣи?

-- Позвольте, хе, хе! я объ этомъ не думаю ничего да и думать не буду... Къ чему?.. Это ваше дѣло; до меня оно не касается. Мнѣ все равно на что вы хотите употребить деньги. Хоть бы вы на нихъ Калифорнiю покупали, а все таки не могу дать взаймы иначе чѣмъ это обыкновенно дѣлается... А дѣлать взаймы, обезпечивать уплату своею собственностью, или, за неимѣнiемъ оной, ручатествомъ кого нибудь другого, имѣющаго... Поморщился мой прiятель, -- понялъ... ха, ха, ха!.. ушолъ отъ меня, поджавши хвостъ... Жаль что тебя утъ не было! Ты бы полюбовался...

Этотъ разсказъ и насмѣшки надъ бѣднымъ святухинымъ и маленькiй, злобный хохотъ, которымъ все это было пересыпано, произвели на меня непрiятное впечатленiе... Отъ нихъ вѣяло такой безпощадной сухостью!

-- Послушай Дмитрiй Петровичъ, -- сказалъ я ему, когда онъ кончилъ: развѣ большой журналъ въ пять-шесть тысячъ подписчиковъ нельзя считать собственностью?

-- Журналъ? г-мъ, -- отвѣчалъ онъ подумавъ. -- Почему жъ нѣтъ; -- можно пожалуй; -- да только какой журналъ? Никакого журнала вѣдь нѣтъ. Все это пуфъ... однѣ надежды, вдобавокъ несбыточныя, потомучто едва ли они найдутъ такого осла, который рѣшится дать деньги на этотъ вздоръ.

-- Нисколько не вздоръ, отвѣчалъ я. -- Въ наше время чувствуется потребность именно въ такомъ органѣ слова, какой они имѣютъ въ виду. Онъ говорилъ тебѣ о цѣли изданiя?

-- Нѣтъ; да и хорошо сдѣлать, потомучто меня это вовсе не интересуетъ... Пустое фразерство, подъ которымъ у всѣхъ цѣль одна: отбить у другихъ подписчиковъ. Все это лавочники, все это тащитъ тебя за рукавъ, клятвенно увѣряя, что у сосѣда товаръ гнилой, а у нихъ однихъ -- лучшiй сортъ.

-- Дмитрiй Петровичъ! Ты ошибаешься. Можетъ быть есть и такiе какъ ты говоришь, но эти на нихъ непохожи. У этихъ цѣль истинно-благородная. Они хотятъ защищать науку, искуство...

-- Отъ кого это? спросилъ онъ насмѣшливо.

-- Какъ? отвѣчалъ я. -- Развѣ тебѣ неизвѣстно, что у насъ появилась школа людей, которые все это отрицаютъ?

-- Такъ что-жъ за бѣда? Ну и пусть отрицаютъ. Стоитъ ли наша паршивая наука и что тамъ еще, -- искуство что ли -- чтобъ ихъ защищать?.. Я знаю немножко этихъ людей, противъ которыхъ они собираются воевать. Это единственные изо всего ихъ стада, которые пишутъ что-то похожее на дѣло. Сквозь всѣ ихъ нелѣпости и фразерство, у нихъ пробивается иногда свѣжая струйка здраваго смысла, которая обѣщаетъ нѣчто.

-- Не свѣжая струйка, а гниль! возразилъ я съ досадой. Зерно разложенiя, грозящее все заразить. Знаешь ли ты, что они ни на чемъ не останавливаются, отвергаютъ всѣ нравственные принципы?..

-- Послушай Василiй Григорьичъ, перебилъ онъ смѣясь: Вѣдь это все фразы. вѣдь если по правдѣ сказать, кто жъ у насъ ныньче вѣритъ въ нравственные принципы? А то что ты на нихъ взводишь, будто они ни на чемъ не останавливаются. Проклятая филантропiя портитъ дѣло. Лѣзутъ изъ кожи чтобъ быть благодѣтелями рода человѣческаго, который о нихъ и не думаетъ. Не будь этой дури, они бы давно пришли куда слѣдуетъ.

-- То есть куда жъ это?

-- Да туда, куда всякiй, несовершенно помѣшанный человѣкъ долженъ придти съ лѣтами и опытомъ. Къ тому, чтобы не соваться въ чужiя дѣла, а дѣлать свое. Изъ за какого чорта я буду разыгрывать роль провидѣнiя и думать объ общей пользѣ? Что тамъ за общая польза? Гдѣ она? Живетъ ли на свѣтѣ хоть одинъ умный человѣкъ, который бы вѣрилъ серьезно въ эту нелѣпую басню? Общая польза такой же мифъ какъ и всѣ остальные. Все что дѣлается во имя ея, всегда достается въ руки какому нибудь смышленому шулеру, который одинъ и пользуется, а сотни и тысячи простяковъ остаются подъ носомъ.

-- Изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы шулерство было честно, -- отвѣчалъ я.

-- Г-мъ; честно... нечестно... разныя точки зрѣнiя на одинъ и тотъ же предметъ. Все честно спереди и безчестно сзади... Вотъ хоть бы ты напримѣръ, ужь конечно честнѣйшiй человѣкъ въ мѣрѣ, самъ, ничего не дѣлая, проѣдаешь въ годъ выручку сотни дѣлающихъ, и это считается честно; а голодный мазурикъ вытащитъ у тебя изъ кармана платокъ -- это безчестно... Старый отецъ, взяточникъ, людбившiй тебя безъ памяти, наживетъ для тебя состоянiе, -- это безчестно, а ты его промотаешь -- честно... Пора бы намъ наконецъ понять, что отъ всѣхъ этихъ пошлыхъ разграченiй дѣло ни на волосъ не измѣнится, а мы не хотимъ понять... Щегольнуть-то пожалуй и мы не прочь. Въ добрый часъ, скрѣпивъ сердце, скажемъ что честность не больше какъ дѣло вкуса, а попробуйка придержать насъ на этомъ, спроси: -- что-жъ молъ вы такъ нападаете на лавочниковъ и тому подобныхъ? да мы глаза выцарапаемъ!.. Вотъ и поди, и толкуй съ литераторами! Я тебѣ не совѣтую съ этимъ народомъ связываться. Они тебя съ толку собьютъ.

Но то что онъ самъ говорилъ, сбивало меня гораздо хуже съ толку. Чувствуя, что у меня въ головѣ колесомъ ходитъ, я выбѣжалъ изъ его кабинета, не отвѣчая ни слова, и въ гостиной столкнулся съ Марьей Петровной.

-- Ради самого Бога! обратился я къ ней. -- Скажите мнѣ откровенно что вы думаете объ общей пользѣ и есть ли на свѣтѣ честность, или все это чушь... ерунда?

-- Что съ вами? Что вы? спросила она, отступая съ встревоженнымъ взоромъ, безмолвно договорившимъ: да что ты, ужь не съ ума ли сошолъ?

-- Марья Петровна! Я знаю, что я лѣнтяй, дармоѣдъ, что я никому на свѣтѣ пользы не приношу... все это правда; но ради Бога, скажите: неужели вы за это считаете меня подлецомъ?

-- Василiй Григорьевичъ! Богъ съ вами! Что вы? Съ чего вы взяли?

-- Нѣтъ! Не считайте, продолжалъ я. -- Дайте же мнѣ руку; скажите что не считаете.

-- Разумѣется нѣтъ, отвѣчала она, протягивая мнѣ обѣ руки.

Я крѣпко пожалъ ихъ.

-- И вы не считаете честность вздоромъ? продолжалъ я: -- не раздѣляете мнѣнiя тѣхъ, которые думаютъ, что быть подлецомъ или честнымъ, съ сущности все равно; что общая польза мифъ, что одни дураки о ней думаютъ, а умные люди пользуются ихъ глупостью и заботятся только о собственной выгодѣ?

-- Разумѣется нѣтъ, повторила она.

-- О, еслибъ вы знали какъ утѣшительно ваше нѣтъ! Я не одинъ по крайней мѣрѣ... а я уже думалъ, что я такъ отсталъ отъ всѣхъ, что никого и понять не могу... Но... скажите однако... меня безпокоитъ мысль... съ той стороны покрайней мѣрѣ, съ которой сегодня явилась, она ни разу еще не приходила мнѣ въ голову.

-- Какая мысль?

-- Да то, что я, ничего недѣлающiй лѣнтяй, трачу въ годъ выручку сотни тружениковъ.

-- Что-жъ? Это дурно конечно... но кто это вамъ сказалъ?

-- Вашъ братъ.

-- Какъ? Дмитрiй?

-- Да, онъ. Онъ впрочемъ не говорилъ положительно, что это безчестно... Онъ думаетъ что въ сущности нѣтъ ничего ни честнаго, ни безчестнаго, что это пустыя различiя, происходящiя совершенно случайно оттого съ какой точки смотришь на вещь.

-- Ну, братъ, не судья въ этого рода вещахъ.

-- А вы, Марья Пертовна, скажите мнѣ откровенно; какъ другу, что вы думаете?

-- О честности?

-- Нѣтъ; обо мнѣ.

-- Да я думаю, что не слѣдуетъ осуждать очень строго отдѣльнаго человѣка за ложное положенiе, въ которое онъ поставленъ общимъ порядкомъ вещей, тѣмъ болѣе человѣка съ такимъ благороднымъ сердцемъ какъ вы, который способенъ понять, что онъ шолъ по ложной дорогѣ, и понявъ, выбрать себѣ другой путь.

-- Но какой же? Гдѣ онъ? Укажите мнѣ ради Бога!.. Я ужь давно ищу выхода и до сихъ поръ еще не нашолъ ничего... Легко сказать: дѣйствуйте! Да какъ это выполнить?.. Что дѣлать? Марья Петровна, что дѣлать?

-- Что дѣлать? повторила она задумавшись, -- и вдругъ какое-то выраженiе, въ родѣ проблеска удовольствiя при счастливой находкѣ, освѣтило ея лице.

-- Нѣтъ нужды ходить далеко чтобъ найти себѣ дѣло, -- отвѣчала она. Стоитъ только внимательно присмотрѣться, и всякiй найдетъ у себя подъ руко, совершенно близко, тысячи случаевъ быть полезнымъ. Мы смотримъ куда-то вдаль, а то что отъ насъ такъ близко, не видимъ."

-- Что вы хотите сказать? спросилъ я въ недоумѣнiи.

-- Я хочу васъ спросить: осматривались ли вы когда нибудь съ этою цѣлью?

-- Осматривался.

-- И ничего не нашли?

-- Нѣтъ.

-- Ну, а теперь, сегодня, въ эту минуту? Я опять посмотрѣлъ на нее съ любопытствомъ и покачалъ отрицательно головой. Маленькiй жестъ нетерпѣнiя вырвался у нея невольно.

-- Вы были сейчасъ у брата?

-- Былъ.

-- Онъ вамъ ничего не говорилъ кромѣ своихъ цинизмовъ?

-- Онъ?.. говорилъ... Ахъ да; я и забылъ вамъ сказать; -- Святухинъ спросилъ у него взаймы на то предпрiятiе, помните, что вы говорили?

-- Я знаю; -- и братъ отказалъ?

-- Да; онъ отказалъ; -- то есть не прямо сказалъ что не дастъ, но онъ требуетъ поручительство или залога, что равняется положительному отказу.

-- Почему жъ вы такъ думаете? Развѣ Святухинъ не можетъ найти себѣ поручителя?

-- Да кого же? На словахъ у насъ много горячихъ сподвижниковъ общей пользы, а какъ только дойдетъ до дѣла, всѣ прочь.

-- Вы ошибаетесь, Василiй Григорьичъ, отвѣчала она, усмѣчаясь... Я вѣрю; мало того, я твердо убѣждена, я знаю, что у насъ есть люди другого рода, люди, которые тяготятся своимъ бездѣйствiемъ, которые, получивъ много отъ общества, горятъ нетертѣньемъ сдѣлать что-нибудь для него и съ своей стороны... Не правда ли?

Она взяла меня за руки и пристально посмотрѣла въ глаза. Я покраснѣлъ до ушей и съ минуту не зналъ что сказать. Мнѣ стало досадно и стыдно; -- стыдно, что я позволилъ себя поймать какъ школьника, что меня подвели осторожно, съ завязанными глазами къ тому, до чего я, какъ взрослый человѣкъ, долженъ былъ самъ дойти. Съ другой строны, мысль сдѣлаться поручителемъ за Святухина была такъ нова и такъ неожиданна, что я не могъ сразу измѣрить ея объемъ... Въ этомъ дѣлѣ конечно былъ рискъ. Дмитрiй Петровичъ не даромъ же говорилъ, что едва они найдтъ такого осла и проч. Но всего непрiятнѣе былъ недостатокъ простора, лишавшiй меня возможности рѣшиться обдуманно и свободно. Вопросъ былъ поставленъ такъ ловко, что самое искреннее согласiе съ моей стороны могло показаться вынуждннымъ -- что было бы очень обидно. Но мое замѣшательство длилось не долго. Видя какъ я сконфуженъ, она въ свою очередь покраснѣла, оставила мои руки и опустила глаза.

-- Я не хочу отъ васъ вынужденнаго отвѣта, -- шепнула она отходя. Забудьте что было говорено,.. это все пустяки;.. я такъ... пошутила...

Но едва она выпустила меня изъ подъ шаха, какъ что-то горячей волной прихлынуло у меня къ сердцу и заглушило всг мелкiя его колебан=я. Постойте, сказалъ я, остановивъ ее за руку. Если вы и шутили, то я не шутилъ... Во всякомъ случаѣ, я васъ благодарю за намекъ... Будьте увѣрены, что онъ не пропалъ даромъ...

-- Василiй Григорьичъ! Куда вы?.. Постойте! Объ этомъ надо еще поговорить...

Но я не слушалъ. Я кинулся въ кабинетъ къ Касимову.

-- Дмитрiй Петровичъ, если я поручусь за Святухина, ты дашь ему деньги?

Онъ посмотрѣлъ на меня съ удивленiемъ.

-- Что-ты, съ ума сошолъ?

-- Нѣтъ, не сошолъ... Ты мнѣ нѣсколько разъ предлагалъ взаймы подъ залогъ Засядкина. Если это были не шутки, сдержи свое обѣщенiе.

-- Какъ такъ?... Подожди братецъ; ты меня совсѣмъ съ толку сбилъ... Ничего не могу понять... Объясни хорошенько... Что это значитъ? Съ какой стати? Что такое вы тамъ затѣваете и кто проситъ въ долгъ, ты или онъ?

-- Проситъ Святухинъ, -- отвѣчалъ я: ты это самъ знаешь; -- вѣдь ты же мнѣ и сказлъ... Ну, а такъ какъ ты несогласенъ дать ему деньги безъ поручительства, то я предлагаю тебѣ свое.

-- Съ какой стати? Что онъ тебѣ обѣщалъ платить что-нибудь, или ты самъ думаешь быть издателемъ?

-- Объ этомъ поговоримъ, отвѣчалъ я, не зная что отвгчать. Ты мнѣ скажи сперва, дашь ли ты?

-- Да постой, братецъ!.. Что ты присталъ съ ножомъ къ горлу? Развѣ такъ дѣлаютъ дѣло?.. Ты мнѣ сперва растолкуй путемъ...

-- Да чего жъ тебѣ еще нужно? Вѣдь ты самъ сейчасъ говорилъ, что кредиту нгтъ дѣла: кто собственно занимаетъ и на что хочешь деньги употребить, -- что тутъ требуется только обезпеченiе.

-- И проценты, прибавилъ Касимовъ.

-- Ну, разумѣется и проценты. Чего жъ тебѣ еще болѣе?.. Я надѣюсь, что ты ничего не имѣешь противъ Засядкина?. Имѣнiе чистое, ни копѣйки долгу и стоитъ безъ малаго вчетверо.

-- Да что же тебѣ за выгода?

-- О выгодѣ послѣ поговоримъ. Ты сперва скажи дашь ли?

-- Дамъ, отвѣчалъ Касимовъ.

-- Ну, вотъ за это спасибо! Я схватилъ шляпу и не слушая болѣе ничего, побѣжалъ къ Святухину. Его не было дома... Я написалъ на карточкѣ: Дѣло ваше устроено: Дмитрiй Петровичъ даетъ деньги;.. приходите ко мнѣ сегодня, я все объясню, -- и оставилъ у него на столѣ.

Выйдя на улицу, я вздохнулъ наконецъ свободно. Ну, -- думалъ я, -- дѣло сдглано!.. Глупо и умно; -- выгодно или нкладно, а каяться я не стану... Теперь, по крайней мѣрѣ, никто не скажетъ, что Бубновъ подлецъ... что онъ пользуется трудами другихъ людей, а самъ для нихъ пальцемъ не хочетъ пошевельнуть.

Н. Ахшарумовъ.

______

Оставить комментарий Ахшарумов Николай Дмитриевич (bmn@lib.ru) Год: 1864 Обновлено: 15/12/2017. 133k. Статистика. Очерк: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Очерк из летописей русской словесности. В трех частях). Часть I.

Ахшарумов Николай Дмитриевич Мудреное дело

МУДРЕНОЕ ДѢЛО

очеркъ

ЧАСТЬ I

Ахшарумов Николай Дмитриевич
Мудреное дело