Золотарев Алексей Алексеевич
Запоздалое признание

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Патриарх Никон и Царь Алексей Михайлович. T. I. Сергиев Посад. 1909 г. V+524 стр. Цѣна - 3 р. T. II - 1912 г. VIII+LX. Ц.- 3 р.).

   

Запоздалое признаніе.

(Патріархъ Никонъ и Царь Алексѣй Михайловичъ. T. I. Сергіевъ Посадъ. 1909 г. V+524 стр. Цѣна -- 3 р. T. II -- 1912 г. VIII+LX. Ц.-- 3 р.).

   Въ предисловіи къ первому тому своей обширной, живой и интересной монографіи, посвященной одному изъ самыхъ трагическихъ моментовъ нашей народной исторіи, проф. Каптеревъ вспоминаетъ съ горькимъ чувствомъ о судьбѣ своей работы.
   Изученіемъ времени патріарха Никона авторъ занялся еще въ 80-хъ годахъ прошлаго столѣтія. Тогда же въ одномъ изъ духовныхъ журналовъ появились его статьи подъ общимъ заглавіемъ: "Патріархъ Никонъ, какъ церковный реформаторъ". Статьи эти возбудили бурю и чуть не повлекли за собой удаленіе автора изъ профессоровъ Московской Духовной Академіи.
   Н. Ф. Каптеревъ осмѣлился утверждать, что Аввакумъ, Нероновъ, Лазарь и др. главнѣйшіе противники церковной реформы Никона и основатели старообрядчества никогда не были книжными справщиками и никакого вліянія на книжную справу при патріархѣ Іосифѣ не имѣли, что двоеперстіе является не искаженіемъ и порчею древняго обряда русскимъ невѣжествомъ, а есть настоящій древній православный обрядъ, перешедшій къ намъ отъ православныхъ грековъ, у коихъ онъ ранѣе употреблялся.
   Этихъ двухъ положеній было достаточно. Извѣстный полемистъ противъ раскола проф. И. И. Субботинъ увидѣлъ въ попыткѣ возстановленія исторической правды защиту преслѣдуемаго старообрядчества и опасность для господствующей церкви. Въ дѣло вмѣшался всесильный тогда Побѣдоносцевъ. Авторъ долженъ былъ замолчатъ. Печатаніе изслѣдованія о Никонѣ замедлилось на 20 лѣтъ слишкомъ...
   Кто знакомъ съ исторіей нашихъ духовныхъ академій, для того побѣдоносное вмѣшательство всевозможныхъ Побѣдоносцевыхъ съ цѣлью подавить свободу научнаго изслѣдованія -- не новость. Оно слишкомъ-слишкомъ обычное явленіе: многимъ изъ такихъ независимыхъ изслѣдователей, какъ Каптеревъ, приходилось куда хуже и тяжелѣе.
   Здѣсь обращаетъ на себя вниманіе другой кошмарный фактъ нашей исторіи. Представители оффиціальной церкви, неизмѣнно твердящіе о якобы упорномъ и злостномъ невѣжествѣ старообрядцевъ, на самомъ дѣлѣ охраняютъ,-- и охраняютъ вполнѣ сознательно,-- завѣдомо невѣжественную точку зрѣнія. Спрашивается -- зачѣмъ бы это? Кому отъ этого благочестиваго "обмана" и честь и благо?
   Какъ бы то ни было, изслѣдованіе проф. Каптерева, пролежавъ подъ спудомъ два десятилѣтія, появляется предъ русской публикой какъ разъ въ то время, когда вопросы о возстановленія патріаршества, объ отношеніи церковной власти къ государству, о правѣ проповѣди и свободнаго исповѣданія вѣры, стали снова волнующими и очередными вопросами современности.
   Работа проф. Каптерева даетъ громадный и цѣнный историческій матеріалъ для установленія правильнаго взгляда на всѣ эти вопросы и для практическаго рѣшенія ихъ, если бы, паче чаянія, русская жизнь, переставъ безсильно топтаться на мѣстѣ, сдвинулась, наконецъ, со своей "мертвой" точки.
   17-е столѣтіе навсегда останется въ нашей исторіи памятнымъ временемъ именно потому, что впервые послѣ принятія христіанства вопросы вѣры и религіознаго самосознанія глубоко и бурно взволновали сверху до низу всю русскую жизнь. Можно сказать, что только тогда было впервые мучительно и радостно вмѣстѣ прочувствовано русскими принятое 7 вѣковъ тому назадъ въ его византійской православной формѣ ученіе Христа. Въ это именно время православіе вошло въ плоть и кровь: было выстрадано и стало народной религіей.
   "Огненный" протопопъ въ исторіи нашего народнаго самосознанія стоитъ такою же мощною національной фигурой, какъ нѣмецкій монахъ Лютеръ. Вотъ почему никакъ нельзя согласиться съ тою, въ общемъ, враждебною характеристикой Аввакума, какую даетъ уважаемый профессоръ. (T. I, стр. 308--393).
   Авторъ, подобно тѣмъ, кто 20 лѣтъ тому назадъ запретилъ его смѣлую книгу, стремится доказать, что Аввакумъ былъ человѣкъ невѣжественный, что онъ самъ готовъ былъ гнать безпощадно науку, и презрѣніе къ наукѣ завѣщалъ, какъ первое правило жизни и вѣры, всѣмъ своимъ послѣдователямъ.
   Но во-первыхъ, Аввакумъ стоялъ во всякомъ случаѣ въ уровень съ самыми образованными москвичами того времени, какъ убѣдительнѣе всего доказываютъ каждому безпристрастному читателю его многочисленныя писанія,-- лучшій и наиболѣе цѣнный памятникъ русской литературы 17-го столѣтія.
   Во-вторыхъ,-- и это самое главное,-- Аввакумъ горѣлъ и сгорѣлъ въ огнѣ вѣры: онъ былъ воистину огненный протопопъ. А не доказываетъ-ли вся исторія религіозныхъ движеній, что въ этомъ огнѣ вѣры -- вся суть, ибо костры мучениковъ за вѣру надолго, иной разъ на цѣлыя тысячелѣтія, освѣщали путь идущимъ вслѣдъ имъ народамъ.
   А затѣмъ, не говоря уже о галилейскихъ рыбакахъ, куда болѣе необразованныхъ, чѣмъ представители античной культуры, съ коими они вступили нетрепетно въ смертельную борьбу, взять хотя бы того же Лютера.
   Исторія была и пребудетъ -- чѣмъ дальше, тѣмъ съ большимъ правомъ и убѣжденіемъ -- на сторонѣ Лютера. Можетъ его противники были во много разъ образованнѣе и культурнѣе, можетъ они были, выражаясь словами Ницше, воплощеніемъ "великаго Да всему высокому, прекрасному, отважному", но тамъ, въ ихъ станѣ была -- пусть въ полномъ и пышномъ расцвѣтѣ -- завершенная стадія, пройденная дорога историческаго развитія. Лютеръ же, при всемъ своемъ относительномъ невѣжествѣ, зачиналъ новую историческую эру, былъ живымъ сѣменемъ грядущаго могучаго дерева культуры. На сторонѣ его враговъ, сидѣвшихъ на папскомъ престолѣ, была статическая консервативная сила исторіи, на его сторонѣ -- движущая, динамическая сила. И то, что онъ смѣло всталъ на сторону этой движущей силы, навѣки оправдало его въ (глазахъ исторіи, каковы бы ни были это личные недостатки и несовершенства.
   То же можно сказать и объ Аввакумѣ.
   Проф. Каптеревъ подводить итоги своей главѣ объ Аввакумѣ слѣдующей характеристикой:
   "Нравственныя воззрѣнія Аввакума -- грубы, эгоистичны, проникнуты крайней нетерпимостью, злобой и ненавистничествомъ ко всѣмъ, кто не съ нимъ, кто не подчиняется ему во всемъ и. безусловно; онъ не хочетъ признать у своихъ противниковъ даже и одной хорошей черты, всегда и во всемъ подкладываетъ, подъ всѣ ихъ дѣйствія и поступки самые низкіе, дурные и позорные мотивы; онъ только внушаетъ къ нимъ въ своихъ послѣдователяхъ одну ненависть, презрѣніе и отвращеніе. Но это, очевидно, не христіанская нравственность, а нравственность узкосектантская, нравственность кружковщины, вносящая въ обществоне миръ, а вражду, не творчество, а разрушеніе" (конецъ 8-й гл., I т., стр. 393).
   Это очень и очень несправедливое сужденіе. И не только въ частностяхъ, о которыхъ не стоитъ говорить, ибо авторъ своимъ громаднымъ историческимъ матеріаламъ о протопопѣ Аввакумѣ самъ себя неоднократно опровергаетъ. Сужденіе это несправедливо предъ лицомъ исторической правды.
   Исторія судитъ каждую выдающуюся личность не въ мѣру того низкаго, что она сдѣлала въ своей жизни, а въ мѣру -- высшаго. Не въ мѣру плохого, что отъ нея осталось, и что запомнили люди, а въ мѣру хорошаго, чѣмъ она одарила и свое время и чрезъ него всю исторію: падать духомъ -- кто не падалъ въ жизни? а звать къ возстанію и возставать могли только сильные духомъ; умирать -- всѣ умирали, а воскресать и воскрешать народы -- способны только безсмертные.
   Авторъ не захотѣлъ увидѣть, въ Аввакумѣ того, что возвысило протопопа въ глазахъ многочисленныхъ учениковъ и послѣдователей. сдѣлавъ его легендарной фигурой нашей исторіи, мало того, возвело въ высокій чинъ святого -- и по справедливости -- для значительной части русскаго народа. Онъ не замѣтилъ нравственнаго подвига, не оцѣнилъ самаго важнаго для историка именно этого движущаго динамическаго элемента въ жизни и дѣятельности Аввакума. А межъ тѣмъ съ него и отъ него пошло горѣніе русской религіозной жизни: это онъ -- Огненный -- зажегъ пожаръ вѣры въ самомъ сердцѣ народа.
   Непомѣрный ростъ сектъ и толковъ -- "что мужикъ, то -- вѣра; что баба, то -- толкъ!" -- наглядно показываетъ изумительную работу мысли, значеніе и итоги которой въ нашей народной жизни еще до сихъ поръ не только не подведены, но даже болѣе или менѣе безпристрастно не оцѣнены. И это дивное движеніе мысли, это горѣніе -- въ то самое время, когда господствующая церковь не только была обезглавлена, но обезножила, онѣмѣла и, по образному выраженію такого православнаго человѣка, какимъ былъ Ѳ. М. Достоевскій, "съ Петра I -- въ параличѣ".
   Этотъ параличъ, хотя бы только въ области языка, отказывающагося произносить нѣкоторыя слова до конца, къ сожалѣнію, не могъ не коснуться и самого автора изслѣдованія о патріархѣ Никонѣ и царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ.
   Во второмъ томѣ, подходя къ самому трагическому эпизоду своего изслѣдованія,-- именно къ вопросу объ отлученіи старообрядцевъ отъ церкви, о наложеніи клятвъ на старообрядцевъ соборомъ 1667 г. (Томъ 2-й, гл. 8, стр. 366--420), авторъ вдругъ лишается обычной ясности мысли, безпристрастнаго изложенія, а главное -- логики, вступая съ самимъ собою въ противорѣчія вопіющія.
   Въ этой главѣ авторъ совершенно неожиданно для читателя, который все время внимательно слѣдилъ за его мыслію, всю вину анафематствованія старообрядцевъ сваливаетъ, говоря попросту. съ больной головы въ здоровую: въ рѣзкомъ и несправедливомъ соборномъ постановленіи оказались виновными греки. Заканчивая главу о соборѣ 1667 г., онъ такъ-таки прямо и пишетъ:
   "Такъ съ легкой руки грековъ и двухъ предсѣдательствовавшихъ на соборѣ 1667 г. восточныхъ патріарховъ наши старые церковные обряды и въ глазахъ самихъ русскихъ постепенно превратились въ зловредные и пагубные еретическіе обряды которые никакъ не могутъ быть терпимы въ православной церкви11.
   Авторъ не жалѣетъ доказательствъ и цитатъ для подтвержденія этого своего -- да позволено будетъ сказать!-- тоже очень легкаго взгляда. А рядомъ отъ самаго существеннаго вопроса отговаривается слѣдующей наивностью:
   "Почему русскіе іерархи легко и скоро не только отказались отъ своей родной старины, которую ранѣе они такъ глубоко и даже преувеличенно чтили и прославляли, а затѣмъ вмѣстѣ съ греками сурово-порицательно осудили ее -- по неимѣнію данныхъ сказать что-либо опредѣленное трудно" (стр. 413--14, второго тома).
   А здѣсь именно нужно сказать и не что-либо въ видѣ лукавыхъ догадокъ, слѣдующихъ далѣе у автора, а опредѣленно: да -- да, нѣтъ -- нѣтъ! ибо здѣсь-то и открывается вся суть, здѣсь -- исходная точка, здѣсь -- вся историческая значительность и цѣнность нашего раскола.
   Іерархи не то, что не могли ничего сказать, они ничего не смѣли сказать -- вотъ въ чемъ вся суть. И авторъ на протяженіи тысяча страницъ своего труда неоднократно en toutes lettres указывалъ, что Петръ I только продолжилъ дѣло московскихъ государей, что у русской церкви самостоятельности не было: она всецѣло была въ рукахъ государства. Особенно ясно это важное положеніе развито во второй главѣ второго тома, гдѣ въ резюме прямо говорится:
   "Въ древней Руси, со времени образованія у насъ сильнаго московскаго царства наши государи всегда и всецѣло держали церковную власть въ своемъ полномъ подчиненіи и распоряженіи въ лицѣ ея высшихъ представителей -- сначала митрополитовъ, а потомъ и патріарховъ, а также въ лицѣ всѣхъ епархіальныхъ архіереевъ и самыхъ церковныхъ соборовъ".
   Вотъ именно въ такомъ же самомъ полномъ подчиненіи былъ и соборъ 1667 г. съ двумя восточными патріархами: онъ дѣлалъ только то, что, какъ казалось ему, хотѣла отъ него московская, государственная власть.
   Что это было такъ, а не иначе, основательно доказываетъ самъ же авторъ своею послѣднею десятой главой II тома, такъ и озаглавленною: "Хлопоты московскаго правительства о возстановленіи Паисія Александрійскаго и Макарія Антіохійскаго на ихъ патріаршихъ каѳедрахъ и о разрѣшеніи отъ запрещенія Паисія Лигарида",-- и въ особенности приложенными въ концѣ книги грамотами московскаго правительства къ турецкому султану и восточнымъ патріархамъ, изъ коихъ ясно читателю становится, какъ усиленно пришлось хлопотать московскому государству, чтобы возстановить обоихъ патріарховъ, наложившихъ клятву на ихъ патріаршемъ престолѣ, другими словами, сдѣлать ихъ постановленія церковно обязательными.
   Возстановить патріарховъ едва-едва удалось -- подарками султану, противъ воли константинопольскаго патріарха и общаго мнѣнія всей восточной церкви,-- а тотъ самый Паисій Лигаридъ, который, по авторитетному свидѣтельству автора, дѣйствовалъ на "клятвенномъ" соборѣ "самоувѣренно, съ величайшимъ апломбомъ, какъ очень ученый, много знающій и вполнѣ авторитетный совѣтникъ и руководитель правительства въ церковныхъ дѣлахъ (стр. 504 второго тома), такъ и умеръ въ Кіевѣ не разрѣшенный іерусалимскимъ патріархомъ и лишенный ахріерейскаго чина, несмотря на всѣ хлопоты и старанія московскаго правительства обѣлить этого бѣглаго "архіерея-авантюриста".
   Что же это все значитъ? Мудрое сужденіе константинопольскаго патріарха, защищавшаго старый русскій обрядъ и право на него русскаго народа -- отброшено, а мнѣніе "авантюристовъ" -- въ почетѣ и славѣ. Развѣ и тутъ виноваты греки? Такъ ли это все? Нѣтъ ли виноватыхъ поближе и не лучше-ли понялъ суть нашего раскола извѣстный авторъ изслѣдованія: "Русскій расколъ старообрядчества" -- А. И. Щаповъ (см. его статьи, посвященныя расколу въ томѣ первомъ его сочиненій изданія 1906 г.), уже больше сорока лѣтъ тому назадъ указавшій на политико-соціальное значеніе раскола, какъ народнаго движенія Земской Руси за свободу слова, совѣсти, за областную самостоятельность противъ московскаго, а позднѣе петербургскаго безудержнаго и безпощаднаго централизма?
   Въ самомъ дѣлѣ, при всѣхъ ужасахъ гоненій на ревнителей старой вѣры -- вспомнить хотя бы одно гоненіе Бирона, заставившаго выселиться въ Турцію десятки тысячъ русскихъ людей!-- есть строгая и логическая связь между всѣми этими фактами "жестоко-гонительной" политики центральнаго правительства, и живетъ она -- эта связь -- въ нашей горькой и грустной исторіи "даже до сего дне".
   Когда протопопъ Аввакумъ писалъ, о патріархѣ Никонѣ:
   "И царя -- тово врагъ Божій (т. е. Никонъ) омрачилъ да къ тому величаетъ льстя, на переносѣ: благочестивѣйшаго, тишайшаго, самодержавнѣйшаго государя нашего, такого-сякого, великаго,-- больше всѣхъ святыхъ отъ вѣка!-- да помянетъ Господь Богъ во царствіи своемъ всегда нынѣ и присно вовѣки вѣковъ... А царе-тѣ, веть, въ тѣ поры чаетъ и мнится быт-то и впрямь таковъ, святѣе его нѣтъ! А гдѣ пуще гордости той?" (стр. 355--356 перваго тома) -- когда онъ писалъ это, то уже очень ярко намѣчалъ ту линію расхожденія, которая впослѣдствіи такъ глубоко до дна растепила на двѣ религіозныхъ половины русскій народъ: на борцовъ и защитниковъ духовной свободы и духовнаго рабства.
   Въ этомъ самомъ расхожденіи -- причина, почему самое коренное русское населеніе болѣе двухъ столѣтій и сейчасъ даже, несмотря на конституцію, лишено права свободно высказывать свои религіозныя убѣжденія. И это въ то время какъ, по крылатому и пророческому выраженію мѣткаго на слово Аввакума, "другіе нѣмцы, русскіе" {Курсивь вездѣ нашъ.}, невозбранно и по сей день кликушествуютъ отъ имени русскаго народа, сѣя по русской землѣ сѣмена религіознаго изувѣрства, застоя и лицемѣрія.
   Сейчасъ очень много говорятъ о патріаршествѣ, но всякому, кто дастъ себѣ трудъ изучить изслѣдованіе проф. Каптерева, станетъ ясно, что возстановленіе патріаршества въ прежнемъ, московскомъ видѣ ровнехонько ничего не измѣнить въ русской церковной жизни. Не измѣнить русскую церковную жизнь и современный церковный соборъ, развѣ что при одномъ счастливомъ -- сейчасъ въ это можно надѣяться!-- условіи, что съ Востока явятся въ Россію не безсильные я безгласные сборщики милостыни у русскаго правительства, послушные его волѣ и желаніямъ, какъ это было въ московскую эпоху, а представители политически-самостоятельныхъ и независимыхъ церквей православнаго Востока.
   Во всякомъ случаѣ, книга проф. Каптерева по отношенію къ старообрядцамъ является книгой раскаянія и сознанія со стороны одного изъ представителей господствующей церкви своей былой несправедливости. Жаль только, что это сознаніе запоздалое и неполное, а потому самому врядъ-ли поведетъ къ церковному возсоединенію и возрожденію. А все-же: лучше поздно, чѣмъ никогда!

А. Золотаревъ.

"Современникъ", No 12, 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru