Зиновьев Федор Алексеевич
Рассказы провинциала

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вражда.
    Базар.

СЦЕНЫ И РАЗСКАЗЫ

Ф. ЗИНОВЬЕВА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ ГОГЕНФЕЛЬДЕНА и Ко.
Вас. Остр. 3 л. No 44.
1865.

   

РАЗСКАЗЫ ПРОВИНЦІЯЛА.

Вражда.

I.

   Боже мой Господи! какъ времена-то перемѣнились! Всюду проникло образованіе этакое, просвѣщеніе,-- люди совершенно перемѣнились, совершенно стали другіе. Смотришь, да дивишься, что это такое завелось! Вотъ хоть-бы у насъ въ городѣ чиновники и сановники, совсѣмъ стали другіе. Бывало, приказные въ халатахъ рваныхъ да въ ситцевыхъ архалукахъ ходятъ по городу, а нынче вотъ все въ сюртукахъ, да еще съ ясными пуговицами, какъ слѣдуетъ. Сапоги вычищены такъ, что хоть смотрись въ нихъ какъ въ зеркало!
   Да чего ближе, взять хоть нашего судью. Отецъ его извѣстенъ былъ всей губерніи, не умѣлъ даже писать порядочно, едва-едва дьячекъ выучилъ его подписать собственное имя, жилъ себѣ дома, тянулъ пѣнное, да ѣздилъ на охоту со стаями псовъ и псарей -- тутъ, бывало, ему не попадайся. Хорошо, если придешься по нраву -- ну запоитъ, закормитъ на-убой просто,-- а чуть не понравился, такъ бѣда: или велитъ псарямъ гнать въ зашей, или еще какую мерзость сдѣлаетъ, а то растянетъ, да розгами вспрыснетъ, такъ что страсть! Ну, а сынокъ-то? Нѣтъ-съ, я васъ спрашиваю, сынокъ-то каковъ? Можно сказать, образованнѣйшій, воспитаннѣйшій, умнѣйшій человѣкъ! Какое обращеніе!-- просто прелесть. А вечеринки какія даетъ! а какое у него дѣлаютъ заливное!-- объяденіе, просто пальчики обсосешь!-- что и говорить, однимъ словомъ -- европейски просвѣщенный человѣкъ. Или возьмите нашего городничаго!-- Ужъ тоже лицемъ въ грязь не ударитъ. Видно, что всегда въ высшемъ кругу общества обращался. Пройдетъ, взглянетъ, скажетъ -- любо дорого, словно рублемъ подаритъ! можно сказать, образцовый человѣкъ. Не то, что покойный Зарубаевъ, тотъ солдатъ-солдатомъ былъ, въ обществѣ никуда не годился.
   А супруги-то судьи и городничаго?-- тутъ уже и словъ не достанетъ: тонкость, деликатность, французскій языкъ, образованіе, ну словомъ, все въ нихъ! Такъ послѣ этого мудрено-ли, что нашъ городъ далеко такъ ушелъ на пути просвѣщенія? вѣдь примѣръ и руководство много значатъ! Судейчиха и городничиха (у насъ такъ называютъ женъ судьи и городничаго) составляли душу, главу и примѣръ для всего общества: онѣ устраивали увеселенія, съ нихъ перенимали моды, по ихъ образцу отдѣлывали и меблировали дома, ихъ мнѣніе было закономъ для всѣхъ. Но, можетъ быть, вы желаете ближе познакомиться съ ними и съ ихъ достопочтенными супругами?-- извольте.
   Судья небольшаго роста, толстъ и съ порядочнымъ брюшкомъ. Ноги у него несоразмѣрно короче туловища и съ виду похожи на два обрубка, лице у него широкое, красное, какое-то плоское и сильно рябоватое, потому-что покойный его батюшка былъ ревностнымъ гонителемъ оспопрививанія. Носикъ у него маленькій, въ родѣ пуговки, такъ что съ перваго взгляда его физіономія очень походитъ на только-что срубленную котлету. Душевныя его качества и характеръ превосходно выражены въ его атестаціи, которую ему выдали изъ одного учебнаго заведенія. Въ этой атестаціи, между прочимъ, значится, что онъ, Андрей Кондратьевъ сынъ Свеклинъ, нрава кроткаго, тихаго и подобострастнаго, поведенія добропорядочнаго, въ пристрастіи къ крѣпкимъ напиткамъ и въ другихъ предосудительныхъ поступкахъ и качествахъ не замѣчался; но покоренъ, послушенъ и набоженъ, только немного разсуждаетъ. Супруга его, Александра Кирилловна, была брюнеточка очень миленькая и очень свѣженькая. Городничій, Ѳома Ѳомичъ Ѳоминъ, худъ и высокъ какъ жердь и нѣсколько угловатъ. Привыкнувъ къ военной службѣ, онъ поворачивается и ходитъ по темпамъ. Физіономія его -- длинная, блѣдно-желтая, съ острымъ и длиннымъ, какъ обелискъ, носомъ, вслѣдствіе чего и называютъ его (не носъ, а городничаго) дятломъ и жоровомъ (журавлемъ). Нрава онъ чрезвычайно кроткаго и тихаго, и, какъ человѣкъ вполнѣ современный, сильно преслѣдуетъ и искореняетъ взятки. Самъ онъ ихъ не беретъ, и обыкновенно говорить купцамъ: "Я правды низачто не продамъ! виноватъ -- такъ виноватъ и есть! не смѣй и думать откупаться. Такъ, по дружбѣ, принесешь -- неси, не обижу отказомъ!-- Самъ попрошу, если что понадобится, а взятки низачто! По дружбѣ -- дѣло другое: у друзей все общее!" И въ самомъ дѣлѣ, онъ навѣдывался въ лавки какъ въ собственную кладовую. А какъ придетъ въ лавку, то такую заведетъ пріятную бесѣду, что даже растаешь весь, заслушаешься, ну кажется не жаль-бы было полъ-лавки отдать, каждымъ словомъ точно масломъ душу смазываетъ. Препріятно забиралъ! И чѣмъ больше и дороже выбираетъ товаровъ, тѣмъ слаще говоритъ.-- Такъ что по уходѣ его, купецъ долго стоитъ какъ засахаренный. Супруга его, Настасья Матвѣевна, пухленькая блондиночка, голубо-глазая, воздушная, точно безе, слегка подрумянившаяся. Дама, можно сказать, примѣрная, жаль только, что Богъ не благословилъ ихъ дѣтьми.
   Судья и городничій были очень дружны между собою, просто жить не могли одинъ безъ другаго; жены ихъ -- также. Судья, бывало, всегда ужъ зайдетъ послѣ присутствія къ городничему выпить травничку и закусить разными солеными и копчеными продуктами, которыя приносили купцы по дружбѣ. Городничиха не пришьетъ ни одного бантика, не посовѣтовавшись предварительно съ судейчихою.
   Время шло препріятно. Обыкновенно или семейство судьи цѣлый день у городничаго, или городничій съ женою цѣлый день у судьи. Вечеркомъ начинаютъ подходить посторонніе: заѣзжіе помѣщики, исправникъ, откупщикъ, кое-кто изъ служащихъ, голова, докторъ -- и пошли рѣзаться на зеленомъ полѣ, да прихлебывать пушникъ. Дамы соберутся въ гостинной и кто сядетъ за карты, кто разговариваетъ о предметахъ пріятныхъ и занимательныхъ. Дѣвицы и молодыя дамы поютъ, играютъ, бѣгаютъ и рѣзвятся съ молодежью. Жаль только, что молодежи-то у насъ очень мало: повытчикъ, отставной поручикъ, да двое или трое недорослей изъ дворянъ, числящихся на службѣ для полученія перваго офицерскаго чина, вотъ и всѣ. Это немного портитъ наши вечера; будь побольше молодежи, такъ веселѣе нашего города и не было-бы, ей Богу!
   Вы посмотрите-ка: судейчиха и городничиха и пожилыхъ дамъ займутъ, и разговоръ поддержатъ, и у карточныхъ столовъ побудутъ, посовѣтуютъ: снести, купить, съиграть, и романсы поютъ такъ, что въ дрожь и въ млѣніе бросаетъ, и рѣзвятся, и танцуютъ съ молодежью,-- вездѣ рѣшительно поспѣютъ. Ну, душа общества да и только или, лучше сказать, души общества! Особенно онѣ хороши въ танцахъ и въ пѣніи. Судейчиха танцуетъ съ жаромъ, со страстью. Съ нею, говоритъ отставной поручикъ, какъ пойдешь танцовать, такъ сгоришь въ прахъ, раскалишься просто!-- Городничиха танцуетъ съ томной граціей и необыкновенно легко.
   Поютъ онѣ обѣ хорошо, просто заслушаешься какъ поютъ: звонко, тонко, чисто, серебристо! Кажется, впрочемъ, что судейчиха поетъ немного лучше, потому что помѣщикъ Поликарпъ Евсѣевичъ Коротковъ, тотъ самый, у котораго тетеревиныя брови и хоръ музыки изъ шести человѣкъ, разъ подъигрывалъ ей на скрипкѣ и пѣлъ съ нею дуэтъ: рѣка шумитъ, рѣка реветъ! Что вы думаете?-- Пришелъ въ такой восторгъ, что, еще не кончивъ романса, заревѣлъ громче всѣхъ возможныхъ рѣкъ и пустился въ плясъ, въ присядку. Эхъ, чудный то вечеръ былъ! Музыканты подхватили камаринскую, и тутъ секретарша земскаго суда выплыла. Какъ они вдвоемъ отхватали трепачка-то!-- прелесть! Вспомнишь, такъ сердце вотъ и запрыгаетъ, такъ вотъ самъ-бы и пустился въ плясъ!
   О чемъ, бишь, я сталъ говорить?... да! о пѣніи! Ну-съ, такъ судейчиха поетъ этакъ, какъ-бы вамъ сказать, рѣзко, даже голосъ у ней дрожитъ, словно будто водоворотъ полощетъ, а слушаешь ее такъ дрожь и забираетъ. Этакъ огненно поетъ! И знаете, голосомъ такъ и выводитъ! А городничиха пронзительно такъ, какъ заведетъ ноту, да подкатитъ глаза подъ лобъ, такъ и обомлѣешь весь, а она опять взвизгнетъ, такъ что только морозъ по кожѣ пробѣжитъ, чудно, чудно поетъ! Вотъ стряпчиха тоже было пустилась, такъ хоть уши затыкай, даже самъ мужъ ея не вытерпѣлъ. "Эхъ, говоритъ, какъ тебя повело! Нѣтъ ужъ это талантъ надобно имѣть такой, матушка!"
   Такъ время проходитъ до ужина незамѣтно, весело, пріятно! Послѣ ужина на зеленыхъ столахъ начнутъ въ банчишку рѣзаться, молодежь еще попрыгаетъ и разойдется, а старички до заутрень просидятъ. На другой день опять тоже. Изрѣдка и у другихъ бываютъ вечеринки. А не то -- пригласятъ музыку Короткова и составятъ балъ. Кавалеровъ насбираютъ изъ приказныхъ,-- да для этакой штуки и помѣщики съѣдутся въ городъ. Ужъ тутъ такое веселье, что душа не нарадуется.
   

II.

   Долго у насъ все шло такъ дружно и любовно.
   Только разъ, 4-го декабря, городничій справлялъ свои имянины, гостей была тьма, вина -- хоть купайся, какъ слѣдуетъ на имянинахъ такой особы. Музыка, танцы, просто прелесть!
   Когда все общество поутомилосьивсѣ сѣли поотдохнуть, занимаяся пріятными разговорами, а музыканты пошли прохладиться водочкой, не помню съ чего-то зашла рѣчь о томъ, кто первое лице въ городѣ? Поднялся споръ, вскорѣ въ немъ приняли участіе городничиха и судейчиха.
   -- Мой мужъ, безспорно, первое лице въ городѣ! сказала городничиха. Самое названіе градоначальникъ не допускаетъ возраженій!
   -- Правда! отозвались нѣкоторые.
   -- Нѣтъ! Совершенная неправда! возразила судейчиха. Мой мужъ первое лице въ городѣ. Онъ не только надъ городомъ, но и надъ уѣздомъ начальствуетъ! Къ тому-же исправляетъ должность предводителя дворянства, представителя всѣхъ, слѣдовательно и говорить нечего, что онъ первое лице въ городѣ!
   -- Справедливо! замѣтили другіе.
   -- Ахъ, какія же вы право, ma chère! начала опять городничиха. Въ уѣздѣ вашъ мужъ первое лице, а въ городѣ -- мой!
   -- Да вѣдь городъ тоже въ уѣздѣ. Мой мужъ глава всѣхъ, а ужъ вашъ мужъ въ городѣ второе лице послѣ него, какъ въ уѣздѣ исправникъ. Мой мужъ старше ихъ обоихъ, начальникъ ихъ.
   -- Извините, мнѣ странно, какъ это вы не понимаете, или просто не хотите сознаться и уступить мнѣ первенство.
   -- И никогда не уступлю! Это ясно какъ день: мой мужъ -- предводитель дворянства и судья всѣхъ, а -- вашъ начальникъ городской полиціи и только!
   -- Ахъ не спорьте, милая Александра Кирилловна, онъ градоначальникъ, а не начальникъ одной полиціи, глава города и первое лице.
   -- Не спорьте, душечка, Настасья Матвѣевна! Судья разумѣется первое лице, онъ судья всѣхъ, предводитель дворянства, глава. У него дѣла всѣхъ дворянъ рѣшаются: а вашъ мужъ только съ бородачами, да съ дрянью возится. Кто порядочный человѣкъ пойдетъ въ полицію или будетъ имѣть съ нею дѣло? Мой мужъ всегда съ дворянами, а вашъ съ бородами, съ мужиками, со сволочью дѣло имѣетъ!
   Городничиха поблѣднѣла даже. Слово за слово поднялся шумъ, споръ, дамы разгорячились, начались колкости, двусмысленности.
   -- Вы забываетесь! воскликнула городничиха. Вы помните, кто я и кто вы!
   -- Нѣтъ, это вы забываетесь! возразила судейчиха. Вотъ что значитъ поставить васъ на короткую ногу съ собою, поднять до себя!-- Вы и забылись!
   Богъ знаетъ чѣмъ-бы кончился ихъ споръ, зашедшій очень далеко, если-бы помѣщикъ Леденевъ, хватившій черезъ край, не пустился-бы въ присядку. Эта штука прекратила ссору, но не возбудила всеобщаго веселья. Вечеръ прошелъ натянуто, вяло и скучно. Двѣ души общества видимо пикировались. Даже судейчиха за ужиномъ начала сожалѣть о купцахъ по поводу винъ и закусокъ, а городничиха разсказала что-то о колодникахъ.
   Разошлись рано и какъ-то не въ духѣ. Остались только присяжные игроки дорѣзывать банчишку, да Леденевъ, заснувшій надъ стаканомъ шампанскаго.
   На другой день городничій и судья, вслѣдствіе строжайшаго запрещенія своихъ супругъ, не видались. Судейчиха и городничиха были кое-у кого въ городѣ и отнеслись другъ объ другѣ довольно язвительно, съ сожалѣніемъ даже, что, не зная своей противницы, сошлись такъ близко и познакомились такъ хорошо. Городничій былъ тоже не въ духѣ, взошелъ въ лавку взять табаку и не завелъ обычной пріятной бесѣды, а спросилъ какъ-то грубо, отрывисто, положилъ въ карманъ и вышелъ.
   Судьѣ было очень не ловко, выйдя изъ присутствія, не завернуть къ городничему выпить рюмочку доппель-кюммелю.
   Такъ прошелъ этотъ тревожный день, настало шестое декабря.
   Поутру подошла судейчиха къ мужу и раздраженнымъ голосомъ сказала:
   -- Послушай, мой другъ, непремѣнно надобно сбить снѣси съ этой дряни; она, посмотри, сегодня навѣрное полѣзетъ первая ко кресту. Этого не должно допускать. Я сперва это дозволяла изрѣдка, а теперь ни за что! Слышишь-ли, чтобъ этого не было!
   -- Что-жъ мнѣ дѣлать, матушка?
   -- Какъ, что дѣлать?-- Тебѣ все нечего дѣлать! совершенно ясно!-- Не дозволяй этой дерзости!
   -- Какъ-же я не дозволю?
   -- Ахъ ты пеньтюхъ, право пеньтюхъ! тебѣ и дѣла нѣтъ, что тебя въ грязь топчутъ! я обо всемъ заботься! Не знаешь какъ удержать ее! Ну, наступи ей на платье, когда она пойдетъ ко кресту, и дѣло съ концемъ, будто нечаянно. Да, слышишь-ли? Непремѣнно наступи, а то не смѣй мнѣ и на глаза казаться!
   -- Хорошо, матушка, хорошо! Наступлю хоть на носъ, только не сердись, пожалуйста!
   Въ соборѣ была вся городская аристократія, чиновники, купцы. Наконецъ въ толпѣ началось сильное волненіе: квартальный могучимъ кулакомъ и локтями раздвигалъ народъ и очищалъ широкій путь. Вошелъ городничій съ своею супругою и остановился у лѣваго клироса. Вслѣдъ за нимъ явился судья съ женою и сталъ у праваго клироса. Судейчихѣ разчищалъ путь въ толпѣ лакей въ разорванной ливреѣ и потому входъ ея былъ далеко не такъ торжественъ, какъ входъ городничихи. Дамы взглянули одна на другую и отвернулись съ выраженіемъ безпредѣльной ненависти и глубочайшаго отвращенія.
   Обѣдня шла своимъ порядкомъ, на клиросахъ страшно ревѣли мѣщане, замѣнявшіе пѣвчихъ; протоколистъ изъ середины церкви подтягивалъ жалобнымъ голоскомъ, похожимъ на дишкантъ, и бывало уже всѣ кончатъ, а онъ тянетъ себѣ, словно завываетъ осенній вѣтеръ.
   Кончилась служба. Мѣщане, болтая руками, пѣли многолѣтіе такъ, что у нихъ даже глаза вылѣзли и налились кровью; городничиха и судейчиха разомъ пошли ко кресту. Городничиха, впрочемъ, успѣла нѣсколько опередить свою соперницу, но вдругъ остановилась и, не смотря на всѣ свои усилія, не могла сдѣлать шагу.
   Между-тѣмъ судейчиха подвигалась торжественно, не торопясь. Поровнявшись съ городничихой, она подарила ее презрительнымъ взглядомъ со словами: "туда-же всякая дрянь лѣзетъ!" и торжественно приложилась ко кресту.
   Какое бѣшенство закипѣло въ душѣ городничихи! Она обернулась -- сзади нея стоялъ судья, блѣдный какъ смерть и дрожавшій весь какъ въ лихорадкѣ. Онъ напрасно старался поймать ногою платье городничихи, оно ускользало. Еще-бы секунда, одна только секунда -- одно-бы мгновенье и городничиха приложилась-бы ко кресту; въ это время судья встрѣтилъ гнѣвный взглядъ своей супруги, въ отчаяніи уцѣпился обѣими руками за салопъ городничихи и пригвоздилъ ее на мѣстѣ.
   Судейчиха торжествовала; побѣда ея была полная. Она величественно разъѣзжала но городу и говорила, что она осадила и еще осадитъ эту дрянь городничиху.
   Съ этого дня началась непримиримая вражда и въ городѣ завелись раздоры и смуты. Сначала впрочемъ все ограничивалось мелкими сплетнями, которыя разносили по городу записныя вѣстовщицы, обрадовавшіяся этому случаю какъ нельзя болѣе.
   Судейчиха сочиняла разныя извѣстія про городничиху, распространяя, подкрашивая и передѣлывая немилосерднонебольшія сердечныя тайны, которыя въ дни дружбы ей повѣряла городничиха; кромѣ-того, считала всѣ поборы городничаго въ лавкахъ.
   Городничиха, съ своей стороны, дѣйствовала насмѣшками. Она осмѣивала все въ домѣ судьи, начиная съ самихъхозяевъ.
   Все", что говорила одна сторона, въ тотъ-же день было извѣстно другой, и надо сказать правду, обѣ стороны достигали своей цѣли, то есть каждымъ словомъ попадали въ сердце и бѣсили противную сторону страшно.
   Такъ шли дѣла до Тождества.
   Во все это время судейчиха и городничиха встрѣтились только разъ у исправника. Судья и городничій по привычкѣ хотѣли подать другъ другу руки и уже крякнули съ самымъ дружескимъ расположеніемъ; но супруги ихъ не допустили ихъ до такого афронта, какъ выразилась городничиха, и растащили ихъ за Фалды въ разныя стороны. Цѣлый вечеръ обѣ дамы пикировались, кололи другъ друга и подъ конецъ поссорились очень крупно, такъ что если-бы не подоспѣли исправникъ съ женою и протоколистъ съ племянницею, то онѣ вѣрно-бы добрались и до причесокъ.
   Боже мой! какъ ослѣпляетъ гнѣвъ человѣка! а я еще восхищался просвѣщеніемъ, озарившимъ нашъ городъ!-- Александра Кирилловна! Настасья Матвѣвна! опомнитесь! удержитесь! что это вы дѣлаете? Вы воскресили времена варварства, когда на обѣдѣ у предводителя помѣщицы Рожкова и Ломтева, сбили одна у другой чепчики, попортили прически и исцарапали лица. Но тогда были времена мрака, невѣжества, необразованія и варварства, а теперь.., что скажутъ про нашъ уѣздъ другіе дворяне, хотя Тр....вскіе, отличающіеся такою деликатностью, что считаютъ неприличнымъ высморкаться при другихъ, а всегда для этой операціи выходятъ въ другую комнату, или-же наклоняются подъ столъ и производятъ ее безъ малѣйшаго звука?
   Наступило Рождество. Обыкновенно это время у насъ бывало самое веселое, давались вечеринки всѣми пооч среди, наряжались, дурачились; судейчиха и городничиха устраивали катанья, завтраки и разныя удовольствія, а судья и городничій картежную игру. Многіе помѣщики, жившіе постоянно въ деревняхъ, пріѣзжали въ городъ повеселиться на праздникахъ и проиграть, промотать послѣднія деньги, отложенныя для отсылки въ опекунскій совѣтъ. И въ этотъ годъ пріѣхали помѣщики -- а все никакихъ удовольствій нѣтъ. Въ магазинѣ Щелчка, единственномъ во всемъ городѣ, въ тотъ годъ нарочно были выписаны изъ Москвы престрашныя маски и порыжѣлыя домино, но маскировалось только мѣщанство и лакейство, и то преимущественно замазывая лица сажею, вмѣсто маски, и надѣвая вывороченные тулупы вмѣсто домино.
   Наконецъ 29-го декабря былъ объявленъ балъ у городничаго. Всѣ были приглашены, за исключеніемъ семейства судьи. Весь городъ собирался наконецъ повеселиться, дамы разъѣзжали по лавкамъ и закупали разныя разности къ предстоявшему балу; мужчины заранѣе составляли партіи для сраженій на зеленомъ полѣ. Отставной поручикъ даже купилъ цѣлую коллекцію духовъ, состоявшую изъ шести сортовъ, и за два дня закрутилъ волосы въ папильотки.
   

III.

   У городничаго балъ! Что-же дѣлаетъ судейчиха? Неужели она останется хладнокровною зрительницею торжества своей соперницы?-- Ничуть не бывало,-- она думаетъ, какъ-Бы разстроить балъ и нанести новый ударъ своей соперницѣ. На совѣтъ объ этомъ важномъ дѣлѣ приглашена и Арина Ѳарафонтьевна (Ирина Ѳерапонтовна), дама пожилыхъ лѣтъ, первая сплетница въ городѣ, обиженная до крайности городничихою, которая, подчуя какъ-то разъ гостей, обнесла ее вареньемъ. Между-тѣмъ, Арина Ѳарафонтьевна, вы сами знаете, какое лице! У насъ въ городѣ никто не умретъ, не родится, не окрестится, не женится безъ участія ея. Безъ нея не совершится ни одно сколько-нибудь замѣчательное событіе. Въ послѣднее время въ ней обнаружился еще новый даръ,-- развѣ вы не слыхали?-- Какже! вѣдь она лечитъ простыми средствами, и какъ хорошо, удачно, такъ просто удивляться надобно! И знаете какъ открылось, что она лекарка? Не знаете?-- такъ слушайте, я вамъ разскажу, это очень замѣчательный случай.
   Бабкинъ, этотъ толстый, красный, плѣшивый купецъ, что пеньку у всѣхъ помѣщиковъ скупаетъ и еще ходитъ въ длинномъ нанковомъ сюртукѣ желтоватаго цвѣта, испачканномъ дегтемъ,-- ну такъ этотъ Бабкинъ и Гончаровъ -- тоже толстый купецъ, никакъ еще толще Бабкина, у него, знаете, домъ у Покрова, желтый съ зелеными разводами и съ высокою красною крышею -- ну, такъ они поспорили, кто изъ нихъ больше грибовъ съѣстъ. Принялись уписывать -- а вѣдь у обоихъ животы страсть что такое! чуть не Ноевы ковчеги или чревы кита, поглотившаго Іону -- однакоже Гончаровъ одолѣлъ, съѣлъ чуть не сотнею больше. Пришелъ онъ домой и разболѣлся, кричитъ, животъ это у него схватило, самъ разгорѣлся какъ самоваръ и уже не помнитъ ничего. Привезли нашихъ обоихъ докторовъ, тѣ прописали лекарствъ, куда тебѣ! ничуть не лучше, даже хуже стало! Приходитъ Арина Ѳарафонтьевна, заслышавши, что Гончаровъ умираетъ. Она, значитъ, за обязанность поставляетъ быть при смертномъ часѣ каждаго, за это, говорятъ, сколько грѣховъ Богъ прощаетъ. Пришла Арина Ѳарафонтьевна и спрашиваетъ: отчего это съ нимъ приключилося?-- Говорятъ ей -- такъ и такъ, желудокъ грибовъ переварить не можетъ!-- Она задумалась на минуту, а потомъ и говоритъ: дайте-ка я попытаюсь его полечить! Поставьте самоваръ!-- принесли самоваръ, а она и говоритъ: если грибы не варятся желудкомъ, такъ надобно ихъ сварить!-- Взяла простыню, сложила ее въ нѣсколько разъ, положила на животъ и начала поливать по немногу кипяткомъ.-- Чтоже вы думаете?-- вѣдь всталъ на другой-же день, только кожа слѣзла съ живота.
   Такъ вотъ какая дама Арина Ѳарафонтьевна! А сколько она потомъ вылечила, въ особенности дѣтей. И такую даму обнести вареньемъ!-- какъ хотите, это не хорошо! очень не хорошо!
   Ну-съ, такъ судейчиха и Арина Ѳарафонтьевна совѣтовались. Совѣтъ былъ жаркій. Сперва было думали сдѣлать балъ у себя тоже 29-го декабря, но потомъ разсчитали, что городничій приглашалъ ранѣе, слѣдовательно у него и будетъ болѣе гостей,-- а это равняется пораженію. Поэтому порѣшили устроить на другой день катанье, а наканунѣ новаго года балъ.
   -- Все это хорошо! говорила судейчиха,-- я увѣрена, что у меня балъ будетъ лучше, я для этого послѣднее платье продамъ; а все-таки и у нея былъ балъ, мнѣ этого-то допустить не хочется. Голубчикъ, Арина Ѳарафонтьевна, душечка! помогите! Придумайте что сдѣлать?-- а то вѣдь къ нимъ начнутъ скоро и собираться.
   -- Что-же дѣлать? ей Богу, не знаю! Ахъ, вотъ штука-то! Хотите, что у нихъ бала не будетъ?
   -- Хочу, хочу! Душечка, Арина Ѳарафонтьевна! сдѣлайте!
   -- То-то "сдѣлайте!" ну ужъ ладно? Пусть-же она знаетъ, что я не какая-нибудь, что можно мнѣ пренебреженіе оказывать! Вотъ что я могу ей сдѣлать! Пусть теперь посмотритъ!
   Арина Ѳарафонтьевна застучала въ окно, шедшему мимо, Короткову съ музыкантами и начала его манить, потомъ обратилась къ судейчихѣ:
   -- Ну, теперь пойте съ нимъ дуэты, а между-тѣмъ готовьтесь: у васъ будетъ сегодня балъ!
   -- Да вѣдь всѣ будутъ у городничаго?
   -- Объ этомъ не заботьтесь, только дайте мнѣ лошадку кое-куда съѣздить, да удержите до моего возвращенія Короткова, онъ запоется и останется! Вы музыкѣ-то велите подъигрывать! А я сейчасъ возвращусь.
   Въ это время явился Коротковъ. Арина Ѳарафонтьевна и говоритъ ему:
   -- Аза! здравствуйте, Поликарпъ Евсѣевичъ! попойте-ка съ Александрой Кирилловной, вѣдь еще рано къ городничему!
   И Арина Ѳарафонтьевна исчезла.
   Пока судейчиха пѣла съ Коротковымъ "Рѣка реветъ" и другія пріятныя штучки, почтенная вѣстовщица успѣла объѣхать весь городъ.
   Смерклось. Въ домахъ засвѣтились огни, всѣ хлопотали, приготовлялись къ предстоявшему балу, спѣшили выгладить платье, пришить бантикъ, примѣрить,-- да мало-ли приготовленій-ти у прекраснаго пола, когда въ перспективѣ цѣлый вечеръ удовольствій и танцевъ. И Господи, Боже мой! страшно станетъ, какъ подумаешь, сколько на иной понадѣто. Вотъ тутъ пусть говорятъ: не бери взятокъ! Какъ ихъ не брать-то? Вѣдь надобно-же одѣть и жену и дочерей! а вѣдь каждая изъ нихъ въ одинъ вечеръ навѣситъ на себя: чуть не трехгодовое жалованье.
   Ну-съ, такъ Арина Ѳарафонтьевна разъѣзжаетъ по городу и всѣмъ объявляетъ, что городничиха и судейчиха, при ея посредствѣ, примирились и что балъ уже будетъ у судьи, я не у городничаго, и что они оба, т. е. городничій и судья, просятъ пожаловать на балъ къ судьѣ, непремѣнно, потому что городничиха рѣшилась просить при всѣхъ извиненія у судейчихи. Сомнѣваться въ истинѣ словъ почтеннѣйшей Арины Ѳарафонтьевны никто не осмѣлился" Слушая эти извѣстія, многіе пожимали плечами, кто удивлялся высокой душѣ городничихи, кто обвинялъ ее, кто смѣялся и осуждалъ; но всѣ обѣщались быть у судьи.
   Объѣхавши всѣхъ, не исключая и отставнаго поручика, Арина Ѳарафонтьевна застала Короткова въ совершенномъ изступленіи восторга: музыка его напиливала и гремѣла, а онъ ревѣлъ еще громче ее, махалъ руками и колотилъ ногою такъ по полу, такъ-что домъ только трясся. Вотъ-то поетъ человѣкъ! Даетъ-же Богъ, подумаешь, такой даръ-вѣдь онъ такъ поетъ, что самъ себя заслушивается.
   Арина Ѳарафонтьевна подаетъ судейчихѣ записочку, та ее читаетъ, а Коротковъ тутъ только спохватился, что ужъ давно пора къ городничему.
   -- Куда вы, Поликарпъ Евсѣнчь! спрашиваетъ его Арина Ѳарафонтьевна.
   -- Къ городничему, матушка Арина Ѳарафонтьевна, къ городничему! Тамъ мои хлопцы играть будутъ!
   -- Такъ не за чѣмъ вамъ и ходить: балъ будетъ здѣсь. Вотъ городничиха прислала со мною письмо. Проситъ, чтобы Александра Кирилловна балъ сдѣлала, а она пріѣдетъ извиненія у ней просить. Я ее встрѣтила на базарѣ, она ко всѣмъ приглашеннымъ ѣздила и я ѣздила, просили пріѣхать ихъ не къ городничему, а сюда. "Вообразите, говоритъ мнѣ Настасья Матвѣевна, вообразите, Арина Ѳарафонтьевна, я говоритъ, такъ соскучилась по моемъ другѣ Сашѣ, что просто не знаю, говоритъ, что и дѣлать! Я, говоритъ, чувствую, что передъ нею очень виновата! Я, чай, она на меня очень сердита!" -- Иии! помилуйте, говорю я, ужъ сердце давно и у ней, говорю, отошло! Вамъ-бы помириться, я говорю, съ нею матушка!-- и знаете, начала я ее уговаривать.-- Такъ вотъ, говоритъ Настасья-то Матвѣевна, я, говоритъ, вотъ что придумала: пусть она сдѣлаетъ у себя балъ, а я, говоритъ, пріѣду и извинюсь при всѣхъ и мы, говоритъ, опять за живемъ душа въ душу!
   -- Ура! закричалъ Коротковъ, ай-да Настасья Матвѣевна! мамочка! Я за это побѣгу у ней ручку поцѣловать.
   -- Нѣтъ, вы постойте, подумайте-ка лучше, чтобы ей съиграть торжественное, знаете для встрѣчи, когда она взойдетъ! да протвердите хорошенько, чтобъ музыканты-то знали.
   -- Ахъ! и въ самомъ дѣлѣ! Чтожъ-бы съиграть?Торжественный маршъ изъ Калифа Багдадскаго развѣ грянуть! Спасибо, что надоумили.
   

IV.

   Пока Коротковъ протверживалъ со своею музыкою, судейчиха, судья и Арина Ѳарафонтьевна устроивали все къ балу, бѣгали, скакали по городу, наконецъ, кое-какъ все сладили. Гости уже съѣхались, ихъ принималъ Коротковъ и съ умиленіемъ разсказывалъ, что Богъ его сподобилъ быть свидѣтелемъ самаго высокаго и трогательнаго примиренія.
   Вышла судейчиха, блистая нарядомъ и гордымъ торжествомъ. О, какъ она была хороша въ этотъ вечеръ! Отставной поручикъ окончательно растаялъ и влюбился въ нее по уши, а секретарь уѣзднаго суда и засѣдатель, испивъ порядочную порцію пуншику и, прохладившись водками, даже плакали отъ избытка восторга, что имѣютъ отмѣнное счастіе служить подъ начальствомъ такой красавицы, такого, такъ сказать, амура, или настоящаго купидона.
   Музыка гремѣла, пары носились, а городничиха все еще не являлась. Это возбуждало сильное нетерпѣніе во многихъ. Судейчиха не могла воздержаться, чтобы не проѣхаться мимо дома своей соперницы и съ торжествомъ смотрѣла на рядъ освѣщенныхъ, но совершенно пустыхъ комнатъ, по которымъ въ нетерпѣливомъ ожиданіи прохаживалась разряженная, какъ говорится, въ пухъ и прахъ городничиха. Судейчиха возвратилась еще болѣе веселая, еще болѣе торжествующая. Танцы продолжались.
   Между-тѣмъ, Коротковъ успѣлъ составить заговоръ, чтобы городничиху встрѣтить громкими криками "ура", поднять на руки и донести до судепчихіі подъ торжественные звуки марша. Ее ждали, но она все не являлась.
   Наконецъ, въ половинѣ двѣнадцатаго, нарочно поставленный караульный далъ знать, что городничиха ѣдетъ,-- пріѣхала. Дверь растворилась и явилась, въ самомъ дѣлѣ, давно ожидаемая гостья. Благодаря вѣстовщицамъ, замѣняющимъ въ нашей уѣздной жизни столичные телеграфы, она узнала, что у судьи балъ, воспылала праведнымъ гнѣвомъ и явилась какъ грозная Немезида, противъ всякаго ожиданія судейчихи и Арины Ѳарафонтьевны. Лишь только она показалась въ двери, какъ загремѣла, затрещала музыка, и громкое "ура" оглушило и ее и всѣхъ. Съ нея сняли салопъ, подняли ее на руки, при чемъ стукнули ее довольно сильно лбомъ объ двери, и понесли съ торжествомъ къ судейчихѣ, выбѣжавшей въ залу на дикіе вопли восторженныхъ. Шествіе.остановилось, Коротковъ замахалъ руками, заоралъ и съ трудомъ успѣлъ заставить замолчать музыку и кричавшихъ,
   -- Александра Кирилловна! сказалъ онъ, отирая нестрымъ платкомъ слезы, катившіяся изъ-подъ его тетеревиныхъ бровей, "воззрите и поклонитесь истинной добродѣтели и незлобію ангельскому! Настасья Матвѣевна, забывая все прошлое, съ истинно-христіанскимъ смиренномудріемъ, явилась просить у васъ извиненія и примиренія отъ чист....
   -- Я буду просить извиненія у этой твари! воскликнула городничиха. Напротивъ, я пріѣхала сказать этой дряни, что она дрянь! что я ей покажу!...
   Тутъ у державшихъ ее на воздухѣ опустились руки отъ удивленія и городничиха тяжело рухнулась на полъ и растянулась у ногъ своей соперницы.
   Она была въ бальномъ платьѣ и сильно зашнурована. Вѣдь какъ ее шнуруютъ-то! Ѳекла и Дунька -- двѣ ея горничныя -- упрутся въ нее рукой и колѣнями, а другой рукой и зубами тянутъ шнурокъ,-- ну такъ что-же тутъ удивительнаго, что она упала и не могла встать! Коротковъ подалъ ей руку помощи. Она вскочила, показала кулаки судейчихѣ и съ ужасною бранью уѣхала. Боже мой! до чего гнѣвъ-то ослѣпляетъ человѣка!
   Балъ продолжался и гости уже разъѣхались утромъ. Съ удивленіемъ разсуждали, что это за выходка была со стороны городничихи; однакоже всѣ рѣшили, что съ такой дамой нельзя имѣть знакомства.

-----

   На другой день судейчиха устроила катанье и съ торжествомъ четыре раза проѣхала мимо дома городничаго. Настасья Матвѣевна немедленно завѣсила всѣ окна, чтобы не видать своего врага.
   Въ тотъ-же день вечеромъ городничій высѣкъ человѣка судьи. Судья въ гнѣвѣ высѣкъ двухъ людей городничаго и послалъ сказать ихъ своему барину, что и ему дескать тоже будетъ.
   Съ этого роковаго дня началась у насъ въ городѣ страшная вражда. Примѣра подобной вражды не найдется во всей исторіи, ей Богу, не найдется! Я нарочно перелистывалъ исторію Кайданова, по которой учатся дѣти исправника.
   Городничій запретилъ купцамъ продавать чтобы-то ни было судьѣ, велѣлъ свозить и выбрасывать на улицу передъ его домомъ со всего города нечистоты.
   Пошли сплетни, кляузы, ябеды, доносы, наѣхали со всѣхъ сторонъ слѣдователи и ревизоры, которые любезничали съ судейчихою и городничихою и брали съ ихъ мужей порядочныя суммы. Обѣ соперницы старались кокетничать одна передъ другой, чтобы завладѣть сердцами слѣдователей, но дѣло кончилось тѣмъ, что и городничаго и судью отрѣшили отъ должностей и предали суду, подъ которымъ они и до-сихъ-поръ состоятъ.
   На мѣсто городничаго опредѣленъ къ намъ раненый герой съ злодѣйски закрученными усами, а судьею избранъ Ермолай Кузьмичъ, тотъ самый, который сбилъ съ Арины Ѳарафонтьевны чепчикъ за какую-то сплетню,-- оба прекраснѣйшіе люди. Объ нихъ я разскажу вамъ въ другое время, а теперь, ей Богу, некогда, спѣшу: Арина Ѳарафонтьевна звала на пирогъ и обѣщала разсказать какія-то новости. Я до смерти люблю новости! Сами вы посудите, люди мы маленькіе, газетъ и журналовъ не получаемъ, у насъ все замѣняетъ Арина Ѳарафонтьевна! Какъ начнетъ говорить, такъ разслушаешься!-- лучше всякой книги, ей Богу! Мы ее такъ и зовемъ: Наша Пчела. Да куда Пчелѣ, противъ нея дрянь! Какой только у нея будетъ пирогъ?... съ капустой или съ рыбой?
   

Базаръ.

I.

   Скучно! ей Богу, скучно! Жить нельзя у насъ въ городѣ отъ тоски смертельной! Просто, хоть ложись, да умирай! Съ-тѣхъ-поръ, какъ судья поссорился съ городничимъ -- все пошло вверхъ дномъ, никакого единодушія не стало въ обществѣ, никакого развлеченія нѣтъ. Да еще на бѣду отецъ Никифоръ -- протопопъ соборный -- умеръ. А рѣдкій былъ человѣкъ! Какіе онъ травники приготовлялъ по секретному рецепту! просто, прелесть! Я увѣренъ, что уже больше нигдѣ не нить такихъ травниковъ! Нектаръ! просто, нектаръ! Бывало, выпьешь и губы обсосешь, чуть языка не проглотишь и то не проглотишь только потому, что на него навязываются разные маринованные и соленые грибки, которые тоже хорошо приготовлялъ покойникъ.
   Такъ въ городѣ у насъ скучно, какъ-будто городничиха и судейчиха оставили корни раздора, или наши барыни въ прошедшей ссорѣ до того раскачались, что не могутъ никакъ остановиться -- все и за все ссорятся! Что съ ними дѣлать?
   Недавно у насъ случился вотъ какой казусъ:
   Пріѣхалъ къ намъ изъ Петербурга окружной начальникъ, предостойный человѣкъ! именно столичнаго образованія и самаго европейскаго обхожденія! Умная штука этотъ окружной, Порфирій Ивановичъ! Только фамилія у него не совсѣмъ-ти привлекательная: Лягвинъ. Самъ онъ душа-человѣкъ просто, если будете у насъ въ городѣ, познакомьтесь съ нимъ непремѣнно, останетесь довольны!
   Жена его.... нѣтъ! перо выпадаетъ изъ рукъ и языкъ прилипаетъ къ гортани.... не могу высказаться! Вспомнить о ней, такъ уже, знаете, такое наслажденіе по душѣ проходитъ! На что я былъ поклонникъ судейчихи и городничихи, да куда имъ до Прасковьи Андреевны Лягвиной!-- какъ землѣ до неба далеко!
   Вообразите себѣ: дама.... нѣтъ, вы не въ состояніи вообразить!-- описать я тоже не могу -- на нашемъ языкѣ нѣтъ и словъ для выраженія! Это, знаете, воздушное этакое безе, только съ тою разницею, что безе таетъ, а Прасковья Андреевна не таетъ, а самъ при взглядѣ на нее таешь, а ужъ про образованіе и говорить нечего!-- извѣстно, столичное! И то сказать, постоянно вѣдь она въ высшемъ обществѣ обитала и каждый день по Невскому прогуливалась, такъ какъ-же ей не быть образованной дамой. Вотъ только и отведешь душу, какъ зайдешь поговорить съ ней, а заговоритъ она такъ уши развѣсишь, ротъ разинешь и не наслушаешься, только дивишься. Хоть-бы однимъ глазомъ взглянуть на все, что она видѣла!
   Вообразите: видѣла всѣхъ министровъ, знаетъ множество генераловъ, говорила со многими сочинителями, съ Майковымъ, съ Полонскимъ, съ Писемскимъ. Какъ это рѣшиться говорить съ сочинителемъ! не понимаю! Вѣдь сколько надобно ума, чтобы говорить съ ними! А тутъ какъ знаешь, что умишкомъ-то того.... слабоватъ, такъ не осмѣлишься и рта разинуть. А Прасковья Андреевна ничего, разговаривала себѣ, и даже говоритъ, что не оробѣла. Ну это-то, я думаю, хвастаетъ! Какъ не сробѣть!
   Ну-съ, какъ-бы, казалось, вокругъ этого свѣтила не собраться всему обществу? Такъ нѣтъ, еще хуже всѣ разошлись! или ужъ такая нашла планета, или какъ онъ?-- чтобъ ему пусто было!-- Ахъ! вѣдь вотъ на языкѣ вертится, и слово-то такое дрянное!-- его все Лягвинъ твердитъ! Да, да! вспомнилъ! прогрессъ! Такъ или, быть можетъ, этотъ прогрессъ одолѣлъ! Кто его выдумалъ, тотъ не добрый человѣкъ! Къ чему онъ поведетъ -- одинъ Богъ знаетъ! И чего имъ хочется? Это все молодежь съ похмѣлья выдумали! говоритъ Коротковъ,-- и правда, совершенная правда!
   Вѣдь жили-же наши отцы и дѣды, да и мы сами хорошо, спокойно, въ свое полное удовольствіе,-- нѣтъ, говорятъ, такъ не хорошо!-- Идите впередъ! А куда и зачѣмъ итти, когда мнѣ и такъ хорошо? Начали кутить, мутить, такую билиберду затѣяли, что и лукавый ихъ не разберетъ, не тѣмъ онъ будь окаянный помянутъ! съ нами сила крестная! Чтобъ ему сгинуть и съ прогрессомъ вмѣстѣ, въ тартарары провалиться!
   Нѣтъ, ей Богу, досадно! По неволѣ скажешь что-нибудь крѣпкое! Что за прогрессъ? пока его не было, жили мы спокойно, а тутъ какъ затрубили въ уши, такъ по неволѣ залѣзетъ иногда въ голову какой-нибудь вопросъ. А что въ немъ пути и пользы?-- Ничего! только аппетитъ или сонъ испортитъ! Пошло это сомнѣнье и всякая всячина. Н вотъ только разсказать не умѣю, а вотъ чувствую какъ-то себя неловко. Никакъ не успокоишься съ-тѣхъ-поръ, какъ пошелъ этотъ прогрессъ. Точно нѣтъ, нѣтъ, да и кольнетъ тебя кто-нибудь булавкой. Знаете, иногда поколотишь лакея, да и сконфузишься!-- чего-бы, кажется?-- вотъ что значитъ-то гиль въ голову лѣзетъ!
   Ну-съ такъ ботъ и идетъ прогрессъ себѣ; мы долго крѣпились -- нѣтъ, таки одолѣлъ! Лукавый знаетъ какъ и съ чего вздумали заводить школу какую-то. Нельзя-же, во всѣхъ книжкахъ пишутъ -- школы да школы, вотъ и у насъ вздумали. Дѣлать нечего! Говорятъ: надобно жертвовать.-- Благодаримъ покорно! славно! У меня нечѣмъ было хорошенько справить имянинъ, а тутъ на школу жертвуй!-- Собрались наши всѣ помѣщики, да только въ затылкахъ почесываютъ, вотъ тебѣ и прогрессъ!
   Прасковья Андреевна за это дѣло взялась куда какъ горячо. Разныя начала придумывать исторіи какъ-бы деньги собрать. Глядимъ -- разносятъ билеты.-- Это что?-- Да вотъ, говорятъ, Прасковья Андреевна устроиваетъ литературный и музыкальный вечеръ въ пользу школы.-- Что это за штука?-- Еще за входъ по рублю серебромъ, а съ семейства -- два! Взяли мы билеты, а деньги, говоримъ, отдадимъ самой Прасковьѣ Андреевнѣ. И точно-будто сговорились, съѣхались всѣ къ ней разузнать, что будетъ на этомъ вечерѣ. А Прасковья Андреевна и говоритъ:
   -- Будутъ читать разныхъ сочинителей и пѣть и играть на фортупьянахъ.
   Мы всѣ и переглянулись, а Лизавета Сергѣевна и говоритъ:
   -- Какъ же это платить деньги за это? Да я и дома могу прочитать или попросить кого-нибудь, если захочу, а другому и читать-то не хочется!
   -- Нѣтъ! говоритъ Гаврила Афанасьевичъ, тотъ самый, что живетъ возлѣ собора и постоянно играетъ въ карты,-- нѣтъ, матушка Прасковья Андревна! отъ чтенія-то насъ увольте! тоска смертная, еще заснешь, чего добраго! Я и даромъ-то никогда не читаю. Въ молодости, знаете, прочиталъ Ивана Выжигина, Булгарина, да что-то такое Греча,-- съ-тѣхъ-поръ и на книгу посмотрѣть не могу. Съ души воротитъ! Такъ вечеркомъ посидѣть, въ картишки перебросить -- съ удовольствіемъ!
   -- Но, господа, это будетъ въ пользу школы чтеніе и пѣніе! говоритъ Прасковья Андревна.
   -- Да во вредъ нашимъ карманамъ! проговорилъ Чуприковъ и усадилъ дочь пѣть, прибавивъ: садись, пой! вѣдь мы за это ничего не беремъ!
   Съ-тѣхъ-поръ о чтеніи и о пѣніи никто ни гугу.
   Пріѣхалъ Коротковъ съ музыкой, чего-бы, кажется? въ прежнее время-то пошли-бы пиры, да балы, да веселіе! Разгулялась-бы душа!-- а тутъ нѣтъ! Точно не живые, никто и вечеринки не сдѣлалъ. Кто жалуется на времена плохія, кто -- на безденежье, а кто въ ссорѣ со всѣми, такъ-что и пригласить некого. А всѣ вообще ругали прогрессъ, это все черезъ него вышло!
   Собралъ предводитель дворянъ и говоритъ: "господа!вы сами вызвались открыть школу, объ этомъ уже сдѣлано представленіе высшему начальству и получено разрѣшеніе. Теперь надобно опредѣлить сумму для ея содержанія, согласиться на счетъ пожертвованій".
   Мы призадумались. Начались толки, споръ, шумъ. Долго не могли ни на что рѣшиться, наконецъ Коротковъ предложилъ пожертвовать городской выгонъ, что-же вы думаете! Наше купечество и граждане рѣшительно стали на дыбы. Говорятъ: "это мы сами пожертвуемъ! Это земля городская и распоряжаться ею дворяне не имѣютъ права"! Толкуй тутъ съ ними! Опять мы собрались и Богъ знаетъ, чѣмъ-бы это кончилось, если-бы Чуприковъ, спасибо ему, не выручилъ; вотъ министерскій-то умъ! А выжига какая -- не приведи Богъ! Вѣдь у него меньше пяти тяжбъ никогда не бываетъ и онъ почти всегда всякое дѣло выиграетъ. Ну-съ, такъ онъ и предлагаетъ вотъ какую штуку:
   -- Господа! говоритъ, теперь черезъ нашъ городъ прошло шоссе и почтовая дорога остается излишнею. Такъ сказать, напрасно тяготитъ землю!
   Насъ всѣхъ озарило просвѣтленіе. Сердце такъ и застукало. на душѣ стало легко, чувствуемъ, что вотъ здѣсь именно, на дорогѣ и лежитъ избавленіе: непремѣнно дорога выручитъ! Только какъ -- ужъ это врагъ ее знаетъ. Не придумаешь никакъ, словно въ головѣ вертится, а на языкъ не попадаетъ.
   Чуприковъ молчитъ, смотритъ на насъ и посмѣивается.
   -- Ну что-же, говоримъ, Кирилло Иванычъ! говорите-же, что съ дорогой-то дѣлать!
   -- На ней, милостивые государи, отвѣчаетъ Чуприковъ, напрасно ростутъ деревья. Она обсажена аллеями-березъ, не приносящими никакой пользы, такъ я полагаю продать ихъ съ аукціона на срубъ, а деньги пожертвовать на школу.
   Мы такъ и завопили "ура". А Леденевъ, бывшій въ подпитіи, схватилъ его на руки, поставилъ на кресла и говоритъ:
   -- Вотъ, господа, геніальный человѣкъ!
   Коротковъ цѣлую ночь игралъ ему подъ окнами серенаду такъ, что собаки по всему городу вой подняли.
   

II.

   Осталась недовольна одна Прасковья Андреевна, какъ безъ нее дѣло обошлось! Затѣяла она новую затѣю: базаръ, чтобы дамы сидѣли и продавали разныя вещи. Наши дамы сперва очень обидѣлись такимъ предложеніемъ, но Прасковья Андреевна -- бѣсъ сущій! Она разсказала какъ размазала. Нашего брата не скоро поддѣнешь на просвѣщеніе и прогрессъ, а женщина, извѣстное дѣло: скажи ей, вотъ по модному надо вотъ такъ, молъ. Онѣ готовы для моды все сдѣлать. Ну-съ, Прасковья Андреевна наговорила, что это самое модное занятіе, что въ Петербургѣ всѣ графини, княгини и первыя красавицы сидятъ и продаютъ. Одѣться надо по бальному, а послѣ базара -- танцы.
   Ошалѣли наши дамы, да и только! Только и твердятъ, базаръ, да базаръ! Торговать еще не наторговали, а ужъ по лавкамъ бѣгаютъ, закупаютъ наряды. Начнешь, бывало, говорить, такъ куда тебѣ! Мы грубыя натуры, намъ-бы съ косами да съ навозомъ возиться.
   Ну-съ, объявили по всему городу базаръ въ домѣ у Прасковьи Андреевны. Батюшки мои! Въ залѣ и въ гостиной поприлажены это столики и подставочки и вездѣ сидятъ наши барыни и барышни, пышныя, нарядныя, просто ослѣпленіе нападаетъ.
   Мы столпились всѣ въ кучу у дверей, а Прасковья Андреевна говоритъ:
   -- Что-же вы, господа, стоите!
   -- Чтожъ намъ дѣлать? говорили мы.
   -- Какъ, что дѣлать!-- покупайте! Вотъ увидимъ, чьи глазки привлекутъ больше покупателей, чья любезность раскроетъ больше кошельковъ!
   Вѣдь ишь куда хватила! Какъ вамъ кажется! а? Будь у насъ много молодежи, ей Богу-бы все раскупили! Подошли мы къ столикамъ -- и приступу нѣтъ, все въ три дорога!
   -- Что это вы, господа! говоритъ Прасковья Андреевна, неужели нельзя, за удовольствіе купить у насъ, заплатить подороже!
   Въ это время являются Дрохвины. Знаете, двѣ старушки, Рипсимія Ивановна и Павлина Ивановна. Умныя, дѣльныя старушки, ихъ очень любятъ и уважаютъ въ нашемъ городѣ. Рипсимія и говоритъ.
   -- Посмотри-ка, Павочка! Вотъ ленточки точь-въ-точь такія, какія мнѣ надобны, я два года изъ-за нихъ капота не дошиваю. Купцы безсовѣстно дерутъ. Вотъ случай! А что за аршинъ?
   Ленты продавала Марья Лаврентьевна, та молоденькая, миленькая барынька, которую Нижеполозовъ изъ Рославля взялъ, ее у насъ такъ и зовутъ Рославская. Такъ Марья Лаврентьевна взглянула на бумажку, что Прасковья Андреевна на всякой вещи пришпилила, и говоритъ:
   -- Сорокъ копѣекъ.
   -- Мѣдью?
   -- Нѣтъ, серебромъ. А мѣдью рубль сорокъ.
   -- Что ты, мать моя! никакъ съума спятила! Да ктожъ тебѣ дастъ? купцы на что христопродавцы, а всего по гривеннику отдаютъ, я и то сказала, что не дамъ. Тридцать копѣекъ -- мѣдью такъ!
   -- Здѣсь не торгуются. Цѣна рѣшительная!
   -- Да, какъ-же! Что запросила, то тебѣ и дать! Умна больно! А это почемъ?
   -- Это -- рубль серебромъ.
   -- Цѣлковый? Да что ты, смѣешься, что-ли? Что мы тебѣ дуры достались? Ты думаешь, что мы ужъ и цѣнъ не знаемъ! Ничего понять не можемъ! Еще не такъ глупы! Молода, молода, матушка, надъ старостью смѣяться-то! Грѣхъ! небудетъ тебѣ счастія. Ты вспомни, что въ писаніи-то сказано: передъ лицемъ сѣдаго возстани и почти лице старче! Ты продавай, коли сѣла продавать, а не дури.
   Голосъ ея, въ которомъ звучало раздраженіе и неподдѣльное негодованіе, привлекъ огромную толпу. Подошла Прасковья Андреевна и говоритъ:
   -- Это сборъ въ пользу школы, а не дешевая распродажа! Это, такъ сказать, жертва на пользу общую.
   -- Да ктожъ у васъ покупать станетъ? кому нужно деньги бросать! твердитъ Рипсимія, что я за дура, что стану платить рубль серебра, когда я тоже найду въ лавкѣ по полтинѣ? Умна больно, сударыня, много барыша хотите! такъ и жидъ до беретъ много! Ты вотъ что: возьми по сорока копѣекъ, уважь старуху, вотъ что я тебѣ скажу. Ну, берешь, что-ли.
   -- Здѣсь не торгуются, вамъ говорятъ, что это сборъ въ пользу школы.
   -- Что мнѣ за дѣло до вашей школы, я и знать ее не хочу. Ты уважь вотъ лучше стараго человѣка! Какія тамъ школы, а школа и безъ тебя какъ школа. И то пострѣлята только озарничаютъ. а не учатся! Намедни пустили камнемъ, чуть въ голову не попали; стала я браниться, а они, чертенята, хохочутъ, языки показываютъ, дразнятся, кричатъ. Едва уплелась! Ну отдавай-же! Кто станетъ платить лишнее! я намедни вонъ у жида по сорока пяти копѣекъ покупала. Ей Богу, рука отсохни, по сорока пяти! А это что? грабежъ дневной, разбой просто. Да я плюну тому въ глаза, дуракомъ назову, кто у васъ что-нибудь купитъ.
   Въ это время входитъ отставной поручикъ, подходитъ къ Марьѣ же Лаврентьевнѣ и торгуетъ какую-то бездѣлицу копѣекъ въ сорокъ.
   -- Передалъ, батюшка, передалъ! кричитъ Рипсимія. Съ тебя въ три-дорога взяли. Брось! въ лавкахъ по гривеннику сколько угодно.
   -- Помилуйте, Рипсимія Ивановна, отвѣчаетъ отставной поручикъ: -- мнѣ пріятно купить у Марьи Лаврентьевны!
   Съ этими словами подаетъ трехъ-рублевую бумажку. Марья Лаврентьевна положила ее въ столикъ, улыбнулась, кивнула головой и говоритъ:
   -- Благодарю васъ!
   -- Что-же ты ему сдачи! восклицаетъ Рипсимія.
   -- Здѣсь сдачи не даютъ.
   -- Какъ не даютъ?
   -- Такъ. Это считается жертвой въ пользу школы. Вѣдь это не лавки.
   -- А если я у тебя купила на грошъ, да даю сто цѣлковыхъ?
   -- Значитъ, вы жертвуете сто цѣлковыхъ, я возьму и поблагодарю!
   -- Ну ужъ это мошенничество, воровство чистое! Попробовала-бы ты это сдѣлать со мною! Чтожъ ты, батюшка, молчишь? Требуй сдачи! прибавила она, обращаясь къ отставному поручику!
   -- Помилуйте! зачѣмъ-же!
   -- Что зачѣмъ? Два рубля-то шесть гривенъ? Лишніе завелись? Богатъ больно! слишкомъ пышно прохаживаешься! Живо спустишь, промотаешь все, голубчикъ. Пойдешь по міру, если такъ денежки бросаешь. Нечего зубы-то скалить.
   -- Посмотримъ, проговорила Прасковья Андреевна, обращаясь къ отставному поручику, чьи глазки будутъ на васъ имѣть большее вліяніе, какая торговочка принудитъ васъ къ большей жертвѣ!
   -- Что, что? проговорила Рипсимія. Павочка! никакъ онѣ всѣ, безстыдницы, съ открытыми лифами сидятъ?
   -- Да, сестрица!
   -- Вѣдь ишь что затѣяла, безстыдница! Посадила молодыхъ дѣвченокъ и бабенокъ, чтобы онѣ амурничали, да отуманивали глаза, да деньги съ кавалеровъ забирали!
   -- Ахъ, оставьте! говоритъ Прасковья Андреевна, вы ничего не понимаете!
   -- Какъ не понимаю! я все понимаю! я хоть стара, а все понимаю! Стараго воробья на мякинѣ не проведешь! Понимаю, что вы тутъ шуры, муры, да амуры заводите! Вотъ что! Ты чѣмъ торгуешь? опомнись! За что ты юность развращаешь? Да и онѣ то совѣсть, видно, потеряли, на выставку разсѣлись, амурничать! Еще какую мерзость заведете? Вѣдь это срамъ! развращеніе нравовъ! У насъ такой гадости и не видали, и не слыхали! Безстыдницы! хоть-бы старшихъ постыдились! Чего отцы, да мужья смотрятъ! вишь, что позволяютъ, кромѣшники. Да за это въ старые годы такъ-бы отчесали, что закрылась-бы! А это не мужья, а кромѣшники, нате, дескать, мою жену, только и мнѣ за вашими побѣгать! Тьфу, мерзость, срамъ этакій, грѣхъ, подлость, низость! Голыми шеями и грудью мужчинъ привлекать, амурничать съ ними, дайте только денегъ. То-то и лупятъ! я смотрю, что это такъ дорого, а онѣ это себя съ товаромъ продаютъ!
   Многія торговки сконфузились, бросили свои мѣста и скрылись въ толпѣ.
   -- Поймите-же: эта жертва въ пользу школы, говоритъ Прасковья Андреевна.
   -- Жертва-съ? отозвался Бабкинъ (Прасковья Андреевна приглашала и купечество). Тэксъ! Что эта за жертва такая на чужія-то денежки, ась? По-нашему, коли ужъ тебѣ пришла охота жертвовать, такъ вынулъ денежки изъ своего кармана, вотъ молъ, жертвую! изволь! получай чистоганомъ!
   -- Конечно такъ! подхватила Рипсимія, а это какая жертва! амурничество! наглости! развращеніе! мерзость! хороши! хороши! безстыдницы! молоденькія дѣвчонки и бабенки, а на что пускаются! Жертва! Да кто-же своею честью жертвуетъ! Тьфу! мерзость! развратъ какой! На выставкѣ сидятъ, смотрите, дескать, на меня и на мои прелести! Послѣднія времена настали! Усѣлись съ открытыми лифами. Да ужъ вы лучше-бы совсѣмъ раздѣлись. Продаютъ себя, прямо говорятъ: ну кому я нравлюсь? Кто больше дастъ денегъ, того и я! Безсовѣстныя! до чего развратились! Совѣсть забыли! Стыдъ и честь, амбицію потеряли! Бога забыли! тьфу! тьфу! Господи! прости грѣхъ тяжкій, что я сюда по невѣдѣнію зашла! Здѣсь порядочной женщинѣ непристойно быть. Скажутъ, была на базарѣ, это все равно, что потерянная до послѣдней степени! Да васъ теперь всякій на улицѣ имѣетъ право обнимать! Вы теперь общее достояніе! Пойдемъ, Павочка! Я думала, въ самомъ дѣлѣ базаръ! а это мерзость! тьфу! тьфу! тьфу! Съ нами сила крестная!
   Дрохвины ушли. Тутъ всѣ повскакали! скандалъ! срамъ! крикъ! поднялся шумъ, ссора, попреки! Накинулись на Прасковью Андреевну, она на нихъ. Пошла катавасія. Перессорились, перебранились и разъѣхались! Товары такъ у Прасковьи Андреевны остались! Она ихъ всѣ на свои деньги покупала.
   Съ той поры у насъ въ городѣ хоть умирай со скуки! Ничего не имѣется! единственное осталось утѣшеніе, и можно сказать, отрада -- это Арина Ѳарафонтьевна. Неоцѣненная наша Арина Ѳарафонтьевна. Какъ начнетъ разсказывать, такъ точно медомъ обольетъ. Все это она знаетъ, что у кого дѣлается, какъ кто живетъ, что говоритъ,-- ну, всю подноготную разскажетъ, все знаетъ! А какъ разсказываетъ, такъ, кажется, вѣкъ слушай, не наслушаешься!
   

III.

   Прошло нѣсколько времени; ну думаешь, забудется этотъ окаянный базаръ и все пойдетъ отлично! Такъ нѣтъ-же!Базаръ этотъ и прогрессъ стали у насъ просто поперегъ горла, чтобъ имъ сгинуть совсѣмъ! Вы только слушайте!
   Пріѣхали къ намъ, въ городъ, какіе-то два, кто ихъ знаетъ что за люди. Одинъ одѣтъ по-дворянски, такъ хорошо, только волоса какъ у дьячка длинные; а другой съ бородой. Вотъ, говорятъ, прогрессъ такой пошелъ, чтобы бороды носить! Ну статочно-ли это дѣло? Пристало-ли дворянину? сами посудите! Гдѣ это видано, чтобы дворянинъ бороду носилъ? Чѣмъ-же его тогда отличить отъ купца или отъ мужика? Вы, вѣрно, вѣдь бороды не носите, а если ужъ васъ такъ одолѣлъ прогрессъ, такъ, когда пріѣдете въ нашъ городъ, непремѣнно сбрѣйте! А то васъ такъ толкнутъ, что вы не опомнитесь! скажутъ: куда ты, борода, лѣзешь! Я тебѣ вотъ дамъ. А частный приставъ Петропавловскій пожалуй въ шею накладетъ, у него это не долго.
   Ну-съ, пріѣхали эти два господина -- концертъ даютъ. Ну отчего не посмотрѣть отъ скуки? Въ другое время, знаете, не пошелъ-бы, а тутъ тоска смертельная! Собрались мы. Дамочки наши сидятъ и такъ злобно, колко другъ на друга посматриваютъ. Ну-съ, вышелъ безъ бороды, сѣлъ за фортупьяны (у Прасковьи Андреевны брали, славныя фортупьяны, басы это, знаете, такъ и хрипятъ, а дишканты такъ и переливаются, какъ колокольчики на святой недѣлѣ). Ну-съ, сѣлъ онъ и заигралъ какую-то ерунду съ клюквой -- ни складу, ни ладу. Ни маршъ, ни полька, ни вальсъ, не экосесъ, я экосесы помню! Мотнетъ головою и застучитъ, и загремитъ! потомъ тихо, потомъ опять застучитъ, а нѣтъ, такъ по всѣмъ фортупьянамъ пуститъ трры-ры-рыррры-ры! Чортъ знаетъ, что такое!
   Потомъ вышелъ съ бородой и началъ пѣть. Постойте, что онъ пѣлъ то? Дайте вотъ сыщу афишку, она у меня, кажется за зеркаломъ лежитъ. Вотъ она. Только я ужъ этого не прочитаю, не могу; а списываю какъ есть въ афишѣ: Tracopo amero covero belopera Luciada Limerdch. Не знаю, вѣрно-ли? афиши писалъ нашъ городническій писарь, а онъ часто вретъ страшно.
   Ну-съ, запѣлъ онъ это. Тянулъ, тянулъ, тянулъ! Тоска взяла! Леденевъ и говоритъ (Онъ знаете, какъ обыкновенно вечеромъ, былъ въ подпитіи):
   -- Ты что мусью, команъ ву портиву, воешь-то? точно изъ тебя Понтій Пилатъ жилы тянетъ, или смертный часъ твой приближается. Ты спой намъ что-нибудь такое, чтобы душа чувствовала. Этакое, знаешь, вотъ какъ Поликарпъ Евсѣичъ поетъ: "рѣка реветъ!" Чортъ возьми! Понимаешь? Что выпучилъ глаза-то какъ баранъ! Не понимаешь, чтоли? Вѣдь русскимъ языкомъ тебѣ говорятъ.
   Борода что-то заболтала и смотритъ на насъ. Прасковья Андреевна и говоритъ ему по-ихнему: спойте, молъ, еще что-нибудь.
   Борода поговорила съ товарищемъ и запѣла, что? ужъ сказать вамъ не могу, только знаю что недалеко отъ начала есть слова: я сынъ Линдора Кифидова {Lo son Lindoro she fido v'adaro, слова изъ серенады графа Альмавивы, въ первомъ дѣйствіи оперы Севильскій цирюльникъ.}, только и разслушалъ. Въ концѣ борода затянулъ такъ тонко, жалобно, точно изъ него жилы тянутъ.
   -- Потіха! Мы такъ всѣ и померли со смѣху. Смѣшно ужасъ какъ! Ну, говоримъ, мусью, выкинь-ка еще разъ колѣнце, фора, фора, фора!
   Затянулъ онъ опять Кифидовъ, Кифидовъ, Кифидовъ и Констанція, въ концѣ такъ тонко опять, напотѣшилъ! Потомъ опять первый заигралъ, на этотъ разъ отлично маршъ отхваталъ! Потомъ еще что-то пробарабанилъ. Глядимъ -- опять лѣзетъ борода, что это вотъ на афишѣ Una furtiva lagrima. Пѣлъ онъ, пѣлъ, да вдругъ, чортъ его знаетъ, что съ нимъ сдѣлалось, ошалѣлъ, что-ли! протянулъ руку, показываетъ на дочь судьи Ермолая Кузьмича, да какъ крикнетъ! una mama! Или онъ спятилъ, или у нихъ ужъ такая шутка, пѣсня такая -- кто ихъ знаетъ!
   Ермолай Кузьмичъ (онъ поступилъ вмѣсто Андрея Кондратьевича Свеклина, мужа Александры Кирилловны) такой бѣдовый, вспыльчивый и ужъ за дочь свою стоитъ горою. Онъ даже съ Арины Ѳарафонтьевны сбилъ за нее чепчикъ, а ужъ какъ уважалъ нашу-то пчелу. Какъ борода сказалъ только: мама, Ермолай Кузьмичъ вспыхнулъ какъ порохъ, вскочилъ, да къ нему. Борода улыбнулся и кричитъ ловите! {Окончаніе аріи Una furtiva lagrima, она меня любитъ, я вижу, по-итальянски m'ama lо vedo.} Тутъ ужъ Ермолай Кузьмичъ изъ себя вышелъ, подскочилъ къ нему.
   -- Ахъ ты, говоритъ, борода проклятая! Какъ ты смѣлъ мою дочь мамой назвать? какая она тебѣ, бородачу, мама! Чего выпучилъ глаза? бычья морда! Да еще кричишь: ловите! Что я сумасшедшій, что-ли? ловите! Ты думалъ, что твою руку потянутъ. Ахъ ты, мерзавецъ! я тебѣ дамъ мама и ловить! Ты у меня будешь знать, какъ дворянскихъ дочерей мамами называть и на дворянъ кричать ловите! Я-те поймаю! Нѣмчура поганая!
   Повернулъ его Ермолай Кузьмичъ, да и началъ накаливать въ шею, а кулачище у него прездоровый! Держитъ его, нагрѣваетъ ему затылокъ да и приговариваетъ:
   -- Вотъ тебѣ мама! вотъ тебѣ ловите! вотъ тебѣ мама, вотъ тебѣ ловите!
   Борода завопилъ, заблеялъ, какъ баранъ, рванулся, да и тягу, Ермолай Кузьмичъ за нимъ, догналъ его у дверей, да какъ дастъ въ шею!-- борода и растянулся. А городничій какъ увидѣлъ эту исторію, послалъ сейчасъ-же квартальнаго и двухъ полицейскихъ схватить бороду и его товарища и отвести въ сибирку. Надобно вамъ сказать, городничій у насъ изъ раненыхъ, превосходнѣйшій человѣкъ, веселый, милый, добрый и поетъ, знаете, и танцуетъ, и анекдоты разсказываетъ, и штуки разныя представляетъ! Отличный человѣкъ! Онъ не женатъ еще и сильно приволакивается за дочерью судьи.
   Потащили бороду съ товарищемъ, а Ермолай Кузьмичъ и говоритъ:
   -- Такъ ихъ надобно! пріѣзжаетъ сюда всякая заморская шишимора, визжитъ, собираетъ деньги, да еще смѣетъ дерзости дѣлать!
   Ну, кажется, чего тутъ, такъ-ли не такъ-ли, и разговаривать не стоитъ. Пусть говорятъ, что борода не виноватъ! да стоитъ-ли объ этомъ толковать! Я васъ спрашиваю: стоитъ-ли говорить, что какого-нибудь сапожника-нѣмца въ сибирку посадили и въ шею ему надавали! Нѣтъ, вздумалось Прасковьѣ Андреевнѣ доказывать, что артисты (она такъ называетъ бороду съ товарищемъ) не виноваты.
   -- Кто-жъ? Я, по-вашему, виноватъ? крикнулъ Ермолай Кузьмичъ.
   -- Разумѣется. Вы, не разобравши...
   -- Ну ужъ вы, матушка, молчите! кричитъ Ермолай Кузьмичъ. Это вы виноваты! Все по вашей милости! Если-бы моя дочь не сидѣла у васъ на базарѣ, не смѣли-бы ей этого сказать. Правду говоритъ Рипсимія Ивановна, что теперь ихъ на улицѣ будетъ обнимать всякій! Борода смѣлъ этакую штуку выкинуть! Да его за это запороть. Экъ велика штука, что я его поколотилъ! А то нѣтъ! по-вашему, ему за это спасибо сказать. Отправляйтесь, вѣшайтесь имъ на шею, цѣлуйтесь съ ними, если хотите, а я своей дочери такихъ вещей не позволю говорить! Вы тамъ какъ знаете! Поѣдемъ, Леночка, домой!
   Тутъ къ нему подходитъ окружной и говоритъ:
   -- Вы, Ермолай Кузьмичъ, сейчасъ учили этого господина вѣжливости, за воображаемое оскорбленіе, а сами позволяете себѣ говорить такія вещи! Ну, а если я вздумаю теперь вамъ дать наставленіе?
   -- Чтожъ вы меня бить за бороду хотите? Вы-бы уже хватали меня, когда онъ кричалъ: ловите! А я говорю правду! разумѣется, ваша жена устроиваетъ базары и заводитъ безнравственность и мерзости! А васъ я не боюсь и самъ сдачи дать съумѣю!
   -- Экій-же вы мужикъ, Ермолай Кузьмичъ! право, мужикъ, говоритъ окружной, чурбанъ неотесанный!
   Завязалась ссора чуть не до-кулаковъ. Тутъ подошли ихъ разнимать, мирить! Куда тебѣ! Сами поперессорились. Раздѣлились на двѣ партіи и дѣло дошло чуть не до драки. Насилу разъѣхались!
   Вотъ этотъ базаръ проклятый, да окаянная борода надѣлали-то, что просто хоть умирай со скуки. Всѣ въ ссорѣ. Да кстати о бородѣ. Его городничій продержалъ дней пять въ сибиркѣ, а потомъ выслалъ за-городъ.
   Съ этого дня мы дали клятву низачто не пропускать прогресса! Нѣтъ, таки прорвался окаянный, но объ этомъ въ другой разъ, а теперь надо отправляться на обрученіе Елены Ермолаевны, дочери судьи, съ городничимъ. Разскажу вамъ послѣ заодно ужъ и о прогрессѣ и что увижу на сватьбѣ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru