При разборъ бумагъ дѣда моего, генерала Жиркевича {И. С. Жиркевичъ родился въ 1789 году; въ составѣ гвардейской артиллеріи сдѣлалъ всѣ походы противъ Наполеона. Затѣмъ, былъ адъютантомъ у графа Аракчеева; въ послѣдніе годы службы состоялъ сначала симбирскимъ, а потомъ витебскимъ губернаторомъ. Печатаемыя замѣтки относятся ко времени его пребыванія въ Витебскѣ. Жиркевичъ умеръ въ 1848 году, оставивъ послѣ себя обширные мемуары, которые печатались въ "Русской Старинѣ" въ періодъ 1874--1890 годовъ. Служба въ гвардіи, дружба съ многими историческими лицами и благоволеніе императора Николая дали Жиркевичу возможность видѣть и знать много интереснаго, а въ Витебскѣ онъ принималъ участіе въ дѣлѣ присоединенія уніатовъ, къ которому и относится приводимый здѣсь разговоръ его съ Блудовымъ.}, я нашелъ нѣсколько набросанныхъ имъ замѣтокъ, имѣющихъ несомнѣнный бытовой и историческій интересъ, которыя и привожу здѣсь въ томъ видѣ, какъ онѣ записаны самимъ дѣдомъ.
I.
Въ 1837 году, я былъ вызванъ въ Петербургъ въ коммиссію для разсмотрѣнія проектовъ объ управленіи государственными имуществами. Коммиссія состояла изъ нѣсколькихъ губернаторовъ; предсѣдательствовалъ въ ней генералъ Киселевъ.
Пріѣхавъ въ Петербургъ, я видѣлся съ генералъ-губернаторомъ Дьяковымъ. Государь уже выѣхалъ въ Вознесенскъ и оттуда проѣхалъ черезъ Одессу и Чернымъ моремъ въ Грузію. Въ Петербургъ государь вернулся 9-го декабря. Генералъ Дьяковъ, разсказывая о предположенномъ государемъ вояжѣ, сообщилъ мнѣ: "Вотъ какъ дѣла дѣлаютъ! Государь сперва не хотѣлъ ѣхать въ Одессу, говоря, что онъ не можетъ видѣть Содома и Гоморры. Дали подъ рукой знать Воронцову. Тотъ прискакалъ въ Петербургъ, и государь будетъ въ Одессѣ". Не знаю, справедливо ли это, но послѣдствія оправдали настоянія Воронцова, который въ Одессѣ былъ осыпанъ милостями, а жена его пожалована статсъ-дамою.
По пріѣздѣ, я посѣтилъ министра внутреннихъ дѣлъ Блудова, который принялъ меня съ особенной благосклонностью. Поблагодаривъ за Симбирскую губернію, Блудовъ насчетъ Витебской сказалъ:
-- Я удивляюсь вамъ, любезный Иванъ Степановичъ, какъ вы всегда дѣйствуете въ превратномъ противу другихъ положеніе! Я еще ни отъ кого не слыхалъ, чтобы кто похвалилъ Витебскую губернію. Ваши замѣчанія меня вполнѣ радуютъ, и тѣмъ болѣе, что моя мнѣнія согласуются вполнѣ съ вашими. Между прочимъ, скажите мнѣ откровенно ваше мнѣніе насчетъ политическаго характера обывателей этой губерніи. Какими главами они смотрятъ на распоряженія нашего правительства?
-- Скажу вамъ откровенно, ваше высокопревосходительство,-- отвѣчалъ я:-- что всѣ усилія раздражить дворянъ Витебской губерніи тщетою своею доказываютъ спокойствіе оной. Я не слѣпъ! Знаю, что въ такъ называемыхъ Инфлендскихъ уѣздахъ {Рѣжецкій, Люцинскій, Динабургскій и Дриссенскій уѣады Витебской губерніи.} есть дома 3--4, душою преданныхъ польскому дѣлу. Но эти лица всѣ наперечетъ и, дорожа болѣе имуществомъ своимъ, нежели призракомъ свободы, они осторожно и молчкомъ сидятъ у себя дома. Но есть у меня одинъ Лепельскій уѣздъ, гдѣ множество дворянъ преисполнены польскаго духа. По обыкновенному своему легкомыслію, они много, иногда даже черезчуръ много, болтаютъ; но ни одинъ изъ нихъ не подымется ни на какія возстанія иначе, какъ если буря, по несчастію, дойдетъ до нихъ самихъ, чего и ожидать невозможно. Прочіе же уѣзды всѣ, если можно такъ сказать, обрусѣли совершенно. Но дѣйствія мѣстнаго православнаго духовенства {А своихъ мемуарахъ Жиркевичъ доказываетъ, что православное духовенство въ западныхъ губерніяхъ, въ эпоху присоединенія уніатовъ, часто злоупотребляло своей властью и значеніемъ.} напомнили имъ прежнюю отчизну, которая почти у всѣхъ вышла изъ памяти, и я признаюсь, что въ послѣднія 6--7 лѣтъ, не будь частыхъ голодныхъ годовъ, послѣдствія могли бы быть важныя!.. Витебскій крестьянинъ -- не человѣкъ {Жиркевичъ, очевидно, хотѣлъ сказать, что витебскій крестьянинъ забитъ и неразвитъ.}. Онъ ни чувствъ, ни религія не имѣетъ. Слушаетъ всякаго, кто передъ его главами. Ксендзъ, чиновникъ, помѣщикъ, дѣйствуютъ имъ, какъ машиною, и я могу удостовѣрить ваше высокопревосходительство, что въ теперешнемъ положеніи крестьянина прикажи ему не только перейти въ православіе, но и въ магометанство, онъ и это безпрекословно сдѣлаетъ, и опомнится въ новомъ законѣ только тогда, когда его накормятъ. Не было примѣровъ, чтобы занимались религіозными вопросами, когда въ животѣ вмѣсто хлѣба -- древесная кора и мохъ, какъ у витебскаго крестьянина. Накормятъ его, говорю я, и онъ сочтетъ это благимъ послѣдствіемъ перемѣны и навсегда подчинится оной. Я не знаю и не понимаю, что такъ много церемонятся съ ними...
-- Какъ же вы предполагаете докончить присоединеніе уніатовъ?-- спросилъ меня Блудовъ.
-- Всѣхъ вдругъ, однимъ разомъ, и рѣшительно безъ всякихъ колебаній.
-- Но что же заговорятъ объ этомъ за границей?!
-- Неужели вы думаете, ваше высокопревосходительство, что теперь ничего не говорятъ и не пишутъ? Всѣ наши проволочки, нерѣшительность, колебанія, даютъ только поводъ газетчикамъ и недоброжелающимъ намъ правительствамъ лаять на насъ шавками... Мы, вмѣсто того, чтобы презирать и не обращать вниманія на этотъ лай, какъ сильное и могущественное правительство, останавливаемся, прислушиваемся и, страшно вымолвить, какъ будто боимся!!... Кому нужна унія? Ровно никому! Развѣ только одному Риму, да и ему она безполезна и даже въ тягость, ибо денегъ туда не отправляетъ -- не изъ чего. Остаются однѣ хлопоты, которыя могутъ поссорить съ такимъ лицомъ, со стола котораго часто перепадаютъ крупинки, служащія для другихъ цѣлымъ обѣдомъ. Быть можетъ, и весьма вѣроятно, папа поворчитъ въ секретномъ конклавѣ, а потомъ и замолчитъ. Неужели какое нибудь правительство будетъ серьезно обращать вниманіе на ворчанье или даже на гнѣвъ папы?!
-- Но попы уніатскіе, наконецъ, всѣ католики, будутъ ли, молчать?!
-- Точно также! Съ ними-то нужно дѣйствовать напрямикъ. Изъ поповъ найдутся упорные: человѣка два-три. Переведите ихъ для вида въ другія губерніи или въ другіе приходы, и, по прибытіи ихъ туда, приходовъ имъ не давайте, а замѣните двойной или тройной пенсіей и все дѣло пойдетъ своимъ чередомъ.
-- Мы и думали это сдѣлать, но все опасались потрясеній... Ваши теперешнія слова меня много подвинули впередъ. Скажу вамъ одну важную новость: надняхъ состоялся здѣсь указъ, что всѣ церковныя дѣла уніатовъ подчиняются непосредственно канцеляріи оберъ-прокурора святѣйшаго синода. Вмѣстѣ съ этимъ мы хотимъ поднять нѣсколько уніатскихъ епископовъ. Вашему Лужинскому думаемъ дать ленту. Какъ вы полагаете, хорошо ли мы дѣлаемъ и въ нашемъ ли духѣ онъ будетъ дѣйствовать?
-- Я ручаюсь ея него,-- отвѣчалъ я:-- Смарагдъ {Архіепископъ полоцкій и виленскій -- Смарагдъ Крыжаневскій.} только что не билъ его, а ругалъ и въ глаза, и на глава нестерпимо... И вдругъ Лужинскій получитъ такую награду, которая возвыситъ его въ глазахъ тѣхъ, которые, быть можетъ, были не разъ свидѣтелями его униженій!.. Я увѣренъ, что это будетъ ему великой радостью.
Я замѣтилъ Блудову, что это слѣдуетъ допустить только современенъ.
II.
Кромѣ Блудова, я посѣтилъ Клейнмихеля, бывшаго въ это время дежурнымъ генераломъ и находившагося до конца октября или начала ноября въ отъѣздѣ съ государемъ. На другой же день по пріѣздѣ Клейнмихеля, я, соблюдая военный порядокъ, отправился къ нему для представленія. Пріѣхалъ въ 9 часовъ утра. Въ пріемной комнатѣ нашелъ ординарцевъ и дежурнаго адъютанта, сидѣвшаго въ углу съ книгою, обернувшись рѣшительно ко всѣмъ спиною. Подойдя къ нему, спросилъ: "Принимаетъ ли генералъ?" -- Получилъ въ отвѣть: "Принимаетъ". Просилъ доложить о себѣ; мнѣ отвѣтили: "Здѣсь не докладываютъ! Генералъ кончитъ свои занятія -- самъ выйдетъ!" Нечего дѣлать, пришлось дожидаться. Впродолженіе часа времени прибыло еще человѣкъ 5 генераловъ, въ полной формѣ, какъ и я. Между ними я встрѣтилъ короткаго моего пріятеля, Боклеса, начальника штаба внутренней стражи. На вопросъ послѣдняго: "Давно ли дожидаюсь?" -- отвѣтилъ: "Болѣе часу!" -- "Всегда одно и то же свинство!-- замѣтилъ Боклесъ:-- ждешь иногда часа по два, а выйдетъ -- ни слова не скажетъ... А дѣлать нечего, должно ждать!" Мы прождали еще съ '/" часа. Наконецъ Клейнмихель вышелъ. Не обращая вниманія ни на кого, кромѣ меня, котораго тотчасъ узналъ, взялъ меня за руку и повелъ въ свой кабинетъ. Войдя туда, обнялъ меня и припомнилъ старую нашу службу вмѣстѣ при графѣ Аракчеевѣ. Посадивъ меня подлѣ себя на диванъ, Клейнмихель началъ мнѣ разсказывать, что онъ возвратился только вчера изъ вояжа и сильно утомился; жалѣлъ, что не можетъ познакомить меня съ своей женою, которая только что родила, о чемъ онъ узналъ въ Смоленскѣ; хвалилъ дорогу по Витебской губерніи, выразившись: "Видно, что тутъ хозяинъ управляетъ; совсѣмъ не то, что въ Псковской губерніи, гдѣ ѣдешь, кажется, все по горбамъ Пещурова" {Въ то время псковскій губернаторъ былъ дѣйствительно горбатый.}. Далѣе, Клейнмихель спросилъ, знакомъ ли я съ Пещуровымъ, и, получивъ въ отвѣтъ, что мы вмѣстѣ теперь засѣдаемъ въ комитетѣ, замѣтилъ: "Хитеръ старикъ и низкопоклончивъ: отъ того и спина вся въ горбахъ!" -- Сталъ еще разспрашивать о Муравьевѣ и Гамалѣѣ, другихъ моихъ сотрудникахъ въ комитетѣ, и всячески старался добиться моего о нихъ мнѣнія. Потомъ обратилъ разговоръ на генералъ-губернатора Дьякова, упомянулъ, что онъ вовсе дѣла не понимаетъ, и что его просто можно назвать "штемпелемъ", который прикладываетъ свою подпись, какъ печать, не зная самъ, зачѣмъ и для чего. На замѣчаніе мое, что Дьяковъ благородный человѣкъ и если не ознакомился еще съ дѣлами, то, все-таки, ими занимается, во все вникаетъ самъ и здраво судитъ, Клейнмихель отвѣтилъ мнѣ, что спорить со мною не хочетъ, но что говорить, какъ самъ его понимаетъ, и въ проѣздъ черезъ Смоленскъ видѣлся тамъ съ губернаторомъ Рославцевымъ, человѣкомъ ему вполнѣ знакомымъ и благороднымъ, который показалъ ему нѣкоторыя бумаги, писанныя не только глупо, но даже дерзко, къ человѣку новому, слѣдовательно, еще не заслужившему нареканій, и отъ. этого Рославцевъ уже просится вонъ. За симъ Клейнмихель разспрашивалъ меня подробно о Витебской губерніи; вспомнилъ свою стоянку тамъ въ 1831 году во время польскаго возмущенія, не оставилъ безъ разспросовъ или своихъ замѣчаній ни одного изъ тамошнихъ значительныхъ лицъ, коснулся Смарагда и присоединенія уніатовъ... Однимъ словомъ, говорилъ со мной, какъ государственный человѣкъ, испытывающій меня въ малѣйшихъ подробностяхъ. Провожая меня, Клейнмихель сказалъ, что надѣется со мною еще часто видѣться, и простился, какъ старый пріятель. Черезъ два дня государь вызвалъ его въ Москву, и мы съ нимъ свидѣлись уже въ декабрѣ, послѣ пожара Зимняго дворца, новая постройка котораго была на него возложена. Я обѣдалъ у него и познакомился съ его женою.
III.
Работы коммиссіи по управленію государственными имуществами первоначально происходили въ IV-мъ Отдѣленіи собственной его величества канцеляріи, и первое присутствіе открылъ самъ Киселевъ. Пробывъ съ нами отъ восьми часовъ утра до четырехъ по полудни, онъ прочелъ намъ въ этотъ день исторію учрежденій управленія казенными крестьянами въ Россіи съ самаго начала и до настоящаго времени. Это изложеніе было составлено начальникомъ отдѣленія, статскимъ совѣтникомъ Клоковымъ, и заключало въ себѣ болѣе 600 писанныхъ листовъ. Государь въ Москвѣ, возвращаясь съ Кавказа, имѣлъ терпѣніе прочесть этотъ фоліантъ отъ доски до доски, и, какъ разсказывалъ намъ Киселевъ, прибывъ къ государю часу въ десятомъ, онъ засталъ его уже при послѣднихъ страницахъ. Государь сказалъ ему: "Смотри, съ четвертаго часа за твоимъ дѣломъ: все прочелъ!" Потомъ тѣмъ же Клоковымъ читаемы были намъ ежедневно, отъ восьми до трехъ часовъ, справки новаго положенія, и каждый пунктъ онаго обсуждался присутствующими въ самыхъ рѣзкихъ и, можно сказать, даже предосудительныхъ выраженіяхъ, такъ что меня удивляло терпѣніе г. Клокова!..
Въ перерывѣ одного изъ засѣданій, Киселевъ разсказывалъ мнѣ, что когда въ прошломъ году, по докладу его, государь подписалъ указъ о томъ, чтобы раздачу арендъ пріостановить на пять лѣтъ, въ тотъ же самый день государь, по докладу Канкрина, подписалъ другой указъ о назначеніи мнѣ аренды. Киселевъ спросилъ его, какого указа держаться. Государь же отвѣтилъ: "Самъ разсуди!" И Киселевъ поддержалъ мою выгоду: я получилъ аренду.
IV.
Въ этотъ же пріѣздъ мой въ Петербургъ, я часто видѣлся съ моимъ двоюроднымъ братомъ, Алекс. Мих. Гедеоновымъ, директоромъ императорскихъ театровъ.
Гедеоновъ разсказывалъ мнѣ, что когда до Петербурга дошли слухи о волненіи удѣльныхъ крестьянъ въ Симбирской губерніи {См. въ "Русской Старинѣ", 1890 года, іюль, описаніе усмиренія губернаторомъ Жиркевичемъ бунта Лашманъ.}, то князь Волконскій, увидѣвшись съ нимъ, сказалъ: "Ну, хорошъ же твой хваленый братецъ! Какую кутерьму надѣлалъ!" Гедеоновъ полагалъ, что я навѣрно пропалъ и буду смѣщенъ съ должности губернатора. Но на другой день Блудовъ и Бенкендорфъ совершенно его успокоили, объявивъ, что государь, прочтя донесеніе мое, выразился: "Молодецъ! онъ все устроитъ!"
Гедеоновъ же, вернувшись изъ дворца, разсказалъ мнѣ однажды: "О тебѣ былъ сейчасъ разговоръ у государя. Онъ изволилъ отозваться: "Вотъ у меня такъ губернаторъ! Но только его надо каждый день обливать холодной водою! Горячъ до неимовѣрности!""
V.
Для представленія государю я былъ въ штабѣ у гр. Чернышова? и онъ приказалъ при мнѣ сдѣлать объ этомъ докладную записку, а на другой день я получилъ отъ него письмо, что "государь императоръ, не имѣя теперь свободнаго времени, меня принять для представленія ему не можетъ, а когда улучитъ свободное время, то дастъ знать о томъ прямо отъ себя".
Наканунѣ новаго года, поутру, въ десять часовъ, пріѣхалъ ко мнѣ прямо отъ государя фельдъегерь и словесно объявилъ мнѣ, что "государь проситъ меня пожаловать къ нему въ 12 часовъ утра въ Аничковъ дворецъ". Когда я пріѣхалъ туда, то нашелъ уже другихъ губернаторовъ, а именно: курскаго -- Муравьева, смоленскаго -- кн. Трубецкаго, Волынскаго -- Попова и костромскаго -- Приклонскаго. Тутъ же я увидѣлъ статсъ-секретаря Лонгинова, который со всею любезностью упрекалъ меня за то, что я до сихъ поръ у него не былъ, и грозился со мною разсориться за это. Мы прождали до двухъ часовъ. Въ это время прибылъ еще генералъ-губернаторъ Эссенъ, митрополитъ Серафимъ и все почетнѣйшее духовенство изъ Троицко-Сергіевской лавры и Невскаго монастыря. При этомъ случаѣ узналъ я впервые объ обыкновеніи нашихъ монарховъ принимать поздравленіе съ новымъ годомъ и молитвы на сей день отъ духовенства не въ самый день, то-есть 1-го января, а наканунѣ.
Вышелъ камердинеръ его величества и, обратясь къ намъ, губернаторамъ, сказалъ: "Государь проситъ извинить, что сегодня онъ не можетъ принять гг. губернаторовъ. Очень сожалѣетъ, что отнялъ у нихъ время, которое, конечно, они могли бы употребить съ большей пользою. Но въ оправданіе свое онъ беретъ ихъ же въ свидѣтели, на сколько онъ занятъ, и проситъ пожаловать къ нему въ воскресенье, 2-го числа, во время обѣдни, и послѣ оной онъ ихъ первыхъ къ себѣ допуститъ".
Въ новый годъ, на Эрмитажной половинѣ Зимняго дворца, я имѣлъ счастье на общемъ представленіи облобызать руку императрицѣ, которая, по докладѣ ей моего имени, изволила сказать: "Вы -- недавно въ Витебскѣ, а прежде были въ Симбирскѣ". Тутъ же я встрѣтилъ пріятное себѣ напоминаніе по Симбирску, а именно бывшаго до меня губернатора Загряжскаго, который уже пріѣзжалъ ко мнѣ и, не заставъ меня дома, просилъ доложить объ его ко мнѣ пріѣздѣ, съ поясненіемъ, что билета онъ мнѣ не оставляетъ, ибо пріѣзжалъ ко мнѣ не съ визитомъ, а съ благодареніемъ.
Затѣмъ, тутъ же я встрѣтилъ симбирскаго губернскаго предводителя дворянства Бестужева и жандармскаго окружнаго генерала графа Апраксина, котораго я въ Симбирскѣ ни разу не видѣлъ, ибо онъ жилъ въ Казани и оттуда завѣдывалъ своею частью по Симбирску. Вотъ слова Апраксина: "Завидую, ваше превосходительство, славѣ вашей по Симбирску! У меня сыновей нѣтъ -- одна дочь, а потому могу имѣть желаніе, чтобы хоть одинъ внукъ мой былъ столько счастливъ своей репутаціей, сколько досталось на долю вашу въ Симбирскѣ! Тамъ нѣтъ ни одного лица, которое не вспомнило бы о васъ безъ сокрушенія!.. Преемникъ вашъ не по васъ пошелъ!"
Съ новымъ симбирскимъ губернаторомъ Хомутовымъ я видѣлся въ день своего представленія у Блудова. Онъ ругалъ губернію и тамошнее дворянство и укорялъ меня, что я ввелъ его въ большое заблужденіе на ихъ счетъ. Само собою разумѣется, что я, оправдываясь, защищалъ ихъ. Послѣ узналъ я, что и губернія, и дворяне, Хомутову отплатили взаимность сторицею.
Въ воскресенье, едва мы успѣли собраться во дворецъ, государь прежде всѣхъ призвалъ къ себѣ сибирскаго генералъ-губернатора кн. Горчакова, стариннаго моего сослуживца, съ которымъ я не видѣлся болѣе 20-ти лѣтъ, потомъ новаго генералъ-кригсъ-коммиссара Храпачева. Прошло съ 1/4 часа, и насъ позвали. Мы стали въ томъ же порядкѣ, какъ сказано выше. Государь прежде всѣхъ обратился къ Муравьеву:
-- Что это значитъ, Муравьевъ, что ты просишь увольненія?
-- Не согласенъ я на это, -- возразилъ его императорское величество: -- возьми отпускъ на годъ, если нужно! Я отпущу тебя въ Россію, за границу -- куда хочешь, а въ отставку не выпущу (Муравьевъ поклонился). Я вчера получать просьбу отъ брата твоего {Николай Николаевичъ Муравьевъ -- командиръ гренадерскаго корпуса.},-- продолжалъ государь:-- просьбу такого рода, въ которой я не привыкъ никому отказывать. Онъ дурачится: это прямое мое слово о его поступкѣ. Что онъ скоро вышелъ въ люди, этому я нѣсколько виною; я за него и отвѣчать долженъ отечеству, а онъ -- мнѣ! Я былъ недоволенъ его корпусомъ -- что дѣлать! Ему слѣдовало потерпѣть: дѣло бы уладилось въ свою пору. Онъ не выдержалъ, прислалъ просьбу объ отставкѣ, а я ему сегодня и далъ ее! Еще разъ прошу тебя, напиши ему, что онъ сдѣлалъ большое дурачество!
Обратившись къ кн. Трубецкому, государь сказалъ:
-- Я слышалъ, князь, что ты недоволенъ переводомъ въ Смоленскъ?!..
-- И я полагаю, что такъ и должно быть! Служить -- такъ служить вездѣ, а не по выбору!... Но я постигнуть не могу, что такъ сильно привязываетъ тебя къ Харькову?
-- Воспитаніе дѣтей, государь: тамъ университетъ и болѣе способовъ къ ученью, нежели въ другомъ мѣстѣ.
-- И это неправда!-- сказалъ государь:-- Смоленская губернія смежна съ Москвою -- только рукой подать, и ты всегда можешь быть тамъ. Ты знаешь, мы съ тобою -- свои. Если ты желаешь помѣстить своихъ дѣтей куда на воспитаніе, ты всегда могъ обратиться прямо ко мнѣ. Что у тебя -- сыновья или дочери?
-- Я болѣе думаю теперь о сыновьяхъ,-- сказалъ Трубецкой.
-- Какихъ лѣтъ они и куда ты ихъ думаешь?
-- Одному четырнадцать, а другому -- двѣнадцать лѣтъ. Я бы просилъ, государь, помѣстить ихъ въ пажи.
-- Въ пажи? Такихъ нѣтъ! Это должно прежде справиться, могутъ ли быть тотчасъ приняты. Дочерей всѣхъ, сколько есть, давай! Я поручу ихъ женѣ моей. Теперь поговоримъ о губерніи, куда я тебя назначилъ. Для Смоленска собственно мы много сдѣлали, и городъ въ большомъ порядкѣ; нужно только его поддерживать. Дворянство тамъ -- ко всему доброму расположенное; нужно умѣть только имъ руководить и распоряжаться, и тебѣ немного будетъ хлопотъ!
-- Ну, Жиркевичъ! А ты какъ поживаешь?-- сказалъ государь, подойдя ко мнѣ: -- мы давно уже съ тобою не видѣлись!
-- Въ это время, государь,-- отвѣчалъ я:-- на мою душу легло столько долгу благодарности за ваши милости, что я не найду словъ ее выразить!...
-- За что?!-- сказалъ государь:-- я благодарю тебя! Я доволенъ твоей службою... Продолжай служить, какъ служилъ до сихъ поръ!... Но что у тебя Полоцкъ? Поправляется?!
-- Я скоро послѣ пожара выѣхалъ изъ губерніи, и ничего но могу сказать объ этомъ.
-- Мнѣ Киселевъ сказалъ, что это дѣло уже кончено...
-- Точно, государь, о западныхъ губерніяхъ кончено надняхъ, и я скоро отправляюсь въ губернію.
-- Съ Богомъ! Но смотри, чтобы Полоцкъ былъ русскимъ городомъ!... Онъ и прежде былъ русскимъ...
-- Скоро вы ѣдете къ вашему мѣсту?-- спросилъ государь Попова.
-- Дня черезъ три или четыре.
-- Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Въ вашей губерніи жиды много шалятъ! Я сейчасъ съ графомъ Бенкендорфомъ читалъ записку о новыхъ ихъ продѣлкахъ... Поѣзжайте, уймите ихъ!...
Со всѣми нами государь говорилъ съ кроткимъ выраженіемъ лица, а тутъ принялъ серьезный видъ и только спросилъ Приклонскаго: "А какъ идутъ работы Ипатьевскаго монастыря?" {Ходили слухи, что Приклонскій, подъ чужимъ именемъ, вошелъ въ подрядъ на работы по этому монастырю; дополнительныя смѣты слѣдовали одна за другой; работы производились небрежно и изъ худаго матеріала; рабочихъ совсѣмъ не разсчитывали. Жаловались губернатору: тотъ, конечно, бралъ сторону подрядчика, то-есть свою. Все это стало извѣстнымъ и было доложено государю.}
Тотъ замѣтно оробѣлъ, сталъ отвѣчать что-то; но государь, не дождавшись конца его рѣчи, поклонился намъ и вышелъ. Черезъ нѣсколько времени, весьма скоро, Приклонскій былъ смѣненъ.
Выйдя на лѣстницу, ведущую изъ бель-этажа внизъ, мы стали спрашивать стоявшаго на лѣстницѣ лакея, куда идти въ покои къ наслѣднику.-- "Къ вашимъ услугамъ, -- перебилъ наши разспросы самъ цесаревичъ, всходившій къ намъ на встрѣчу:-- позвольте мнѣ васъ проводить къ себѣ!" Мы пошли вслѣдъ за его высочествомъ. Въ корридорѣ повстрѣчалась какая-то дама пожилыхъ лѣтъ. Великій князь, съ утонченной вѣжливостью, поцѣловалъ у нея руку и проводилъ нѣсколько шаговъ мимо насъ. Потомъ, когда мы взошли въ покои, по предварительному докладу черезъ адъютанта Кавелина фамиліи каждаго изъ насъ, цесаревичъ сказалъ всякому нѣсколько привѣтливыхъ словъ: "Вы, ваше превосходительство, до Витебска были, кажется, въ Симбирскѣ? Я слыхалъ о васъ!" Затѣмъ, раскланявшись, обратился ко всѣмъ съ извиненіемъ, что крайне сожалѣетъ, что время не дозволяетъ ему долѣе заняться съ нами, ибо онъ имѣетъ свой назначенный часъ у государя и опасается, что уже пропустилъ оный, но имѣетъ достаточно уважительную причину къ извиненію себя -- наше посѣщеніе.
Передъ отъѣздомъ я представлялся великой княгинѣ Еленѣ Павловнѣ. Она, между прочимъ, спрашивала меня, правда ли, что генералъ Дьяковъ все еще боленъ (очевидно, разумѣя его ипохондрію). Я отвѣчалъ, что послѣднее извѣстіе о немъ имѣлъ благопріятное. "По часто ли возобновляются у него припадки этой болѣзни, ломота ноги и подагра?" -- спросила великая княгиня.-- "Возобновляются", -- отвѣчалъ я, съ уклончивостью отъ прямаго отвѣта.