Жевахов Николай Давидович
На родине Преподобного Сергия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

На родине Преподобного Сергия

   Кто не знает знаменитой картины М. Нестерова -- видение отрока Варфоломея?
   Эта картина изображает тот момент детства преподобного Сергия Радонежского, когда он, в ответ на свою мольбу даровать ему разумение грамоты, увидел пред собою старца в иноческом одеянии, давшего ему частицу просфоры, вкусив которую отрок почувствовал себя одаренным чудными дарами благодати Божией и небесным разумением.
   Чем-то удивительно чистым, прозрачным, святым веет от этой замечательной картины. Это даже не картина в обыденном значении этого слова, а откровение истины, пред которым склоняется смущенная мысль, подавленная сознанием своего падения и греха. С внешней стороны картина ничем не поражает и, если бы ее писал не Нестеров, то могла бы остаться даже незамеченною. Но ее мысль необъятна по содержанию и эта мысль передана гениально. Отражение этой мысли очевидно до мелочей и, если не всякий поймет картину, то всякий почувствует всю силу ее необыкновенной красоты и правдивости.
   Тяжело давалась отроку Варфоломею грамота.
   Насмешки товарищей и сверстников, плохо скрываемое огорчение родителей, личное горе, тем более глубокое, что никому не видное -- все это угнетало ребенка. Никто не видел его скрытых слез, когда, утратив всякую надежду сравняться в успехах с товарищами, Варфоломей прятался от них и не знал, куда идти и где искать себе места. Никто не догадывался о тех страданиях детской души его, когда, глядя на скорби родителей, он чувствовал себя причиною этих скорбей и не знал, как их прекратить и что делать, чтобы они не повторялись больше. И его детская мысль разрывалась, страдала, искала ответов на эти вопросы, и только молитва к Богу успокаивала и радовала его. Но молитва для него не была только средством успокоения, а была живым действующим средством общения с Богом. Мудрые родители с раннего детства приучили его так смотреть на молитву, и потому отрок никогда не чувствовал себя одиноким, как бы болезненны ни были его душевные переживания.
   Сколько мудрости в таком наставлении!
   Наша молитва часто мертва, бездейственна. Но не потому ли, что для нас она лишь последнее средство успокоения нервов, к коему мы прибегаем, после того как исчерпали все предыдущие средства и ни одно не помогло. Повторяя без участия внимания и сознания заученные слова молитв на разные случаи, мы даже не догадываемся о том, что эти слова выражали некогда конкретные желания и просьбы составителей этих молитв к Богу; мы далеки от мысли выражать Богу свои желания, высказывать Ему свои ощущения, делиться с Ним своим горем, или просить помощи и сил, чтобы перенести его без ропота, словом, поступать так, как поступают все, кто видит в Боге не отвлеченную идею, а наиболее к себе близкого и любящего друга...
   Упав на колени, отрок стал молиться.
   Казалось, все вокруг него молилось вместе с ним. Покрытые росой качались колокольчики на тоненьких стеблях, играло солнце, славя Бога, березки, нежные и стройные, смиренно трепетали...
   "Причти меня к избранному Твоему стаду и избавь от всякого греха; пусть не прельщаюсь я удовольствиями мира сего, а будешь моим одним помыслом Ты, Господи", -- молился отрок. Он кончил молитву... Его губы уже перестали шептать слова любви и веры его к Богу и, устремив пристальный взор вперед, глазами полными слез, отрок смотрел... Пред ним стоял глубокий старец в одежде схимника. Видение не смутило ребенка. Его горячая, полная детской веры, молитва подготовила его к встрече с небожителем... И бедное дитя поведало ему свое детское горе. Старец, ниспосланный Богом, исполнил просьбу Варфоломея, ставшего впоследствии величайшим из русских людей, преподобным Сергием, радонежским Чудотворцем.
   Эта встреча небесного старца с неземным отроком и изображена на картине.
   Сколько раз, глядя на эту картину, я испытывал гнетущее чувство невыразимой скорби от сознания того, на сколько далеко мы ушли от той чистоты и правды Божией, какая, в образе отрока Варфоломея, влечет нас к себе и заставляет нас идти к ней, даже против нашей воли. В этот момент забывается и рисунок картины и то, что такое видение действительно было 600 лет тому назад, близ г. Ростова Великого, Ярославской губернии, на берегу небольшой реки Ишни, забывается, словом, все внешнее выражение идеи картины и в лице дивного отрока Варфоломея предстает пред нами, во всей своей красе, все величие чистоты образа Божия, нами отвергнутого, заброшенного и поруганного.
   И тогда становится так больно на душе...
   Но отвергнув небесную чистоту, мы не могли убить в себе влечения к ней, мы ушли от правды Божией, но забыли, что она бессмертна...
   Вот почему всякая случайная встреча с нею, всякое напоминание о ней обвиняет нас в измене Богу, бередит никогда не заживающие раны от укоров совести, обнаруживает всю нашу грязь греховную и достойную всякого презрения слабость и вялость в борьбе с грехами плоти.
   Все эти мысли оживают при взгляде на картину М. Нестерова, охватывают всецело, заставляют испытывать во всей силе глубокую нашу виновность пред Богом за измену Его Святыне.
   Это -- свет, озаривший нашу собственную тьму. И в этом причина того, что эта замечательная картина производит в первый момент подавляющее, гнетущее впечатление. Но и обличая и укоряя, она, подобно всякому великому произведению искусства, возрождает, дает ту надежду на возможность омовения и исцеления, какая рождает неудержимое желание быть на этом месте, поклониться святыне, и какая сокрыта в глубине идеи всякого паломничества и так присуща душе русского православного христианина, всегда недовольной собою и требовательной, всегда ищущей и тревожной...
   И этот дуб, подле которого стоял старец, и эти стройные, изящные березки, приветливые и застенчивые, и эта, виднеющаяся в перспективе, деревянная церковь, с круглыми куполами и высокими крестами, на узеньких вытянутых горлышках, -- все это манило меня, неудержимо влекло к себе...
   Конечно, я не думал о возможности когда-либо быть на этом месте, ставшем родиною Преподобного Сергия, до такой степени все складывалось так, что не допускало совсем этих мыслей. И еще меньше я мог ожидать, что невозможное станет возможным и что не пройдет и месяца, как я буду стоять у ворот Троицко-Варницкой обители, полный безнадежно скорбных мыслей...
   Там, где некогда ангел Божий в образе схимника явился отроку Варфоломею, там уже 500 лет стоит Троицко-Варницкий монастырь, основанный чрез 100 лет после рождения Преподобного Сергия. Беспримерно печальна история этой скромной обители. Беззащитная, она часто делалась достоянием разбойников, расхищавших ее скудные достатки; терпела от пожаров, переходила из рук в руки, обращаясь, то в девичий монастырь, то в мужской. Ниспосылаемые по неисповедимым путям промысла Божия, эти испытания имели и свою внешнюю видимую причину -- средства монастыря были всегда до крайности скудны, труды для добывания пропитания часто непосильны; оставалась лишь надежда на внешнюю помощь, но эта надежда не всегда оправдывалась. День моего посещения Троицко-Варницкого монастыря, 14 Декабря 1907 года, был холодный. Стояли жестокие морозы, доходившие до 30® и более. Отчасти по этой причине я и не мог осмотреть монастыря настолько подробно, чтобы ознакомиться с его жизнью. Но внешний вид обители и несколько брошенных мимоходом, как бы случайно, слов одного из братии монастыря -- сказали мне очень многое.
   Как иногда бывает жалко, тяжело замечать, что любимый близкий нам человек старится, опускается, что уже не тот, чем был еще так недавно. Нам будто стыдно за него и часто, при встрече с ним, мы испытываем некоторое неловкое чувство, боясь и потерять свое прежнее к нему чувство и признаться себе в этом и обнаружить это перед ним...
   Такое чувство я испытывал, глядя на обитель. Я вез с собою столько воспоминаний, и эти воспоминания были так дороги каждому русскому человеку, что заранее был готов встретить в Варницкой обители памятник, достойный имени великого Сергия. Но я увидел пред собою жалкий монастырь, заброшенный, доживающий свои последние дни.
   "Должно быть, ваш монастырь третьеклассный", -- спросил я сопровождавшего меня инока -- настолько поразил меня убогий вид обители.
   "Нет, -- ответил он, -- заштатный"...
   Мы вышли из храма. Над святыми воротами в южной стороне ограды изображено явление старца отроку Варфоломею и надпись: "На сем месте явился ангел Господень во образе инока отроку Варфоломею, иже и бысть Сергий, Чудотворец Радонежский, основатель великия Лавры".
   Неужели здесь, именно здесь, на этом месте? -- хочется спросить, глядя, как мало почтено это великое святое место.
   "А много у вас братии?" -- продолжаю я прерванный разговор.
   "Нет, нас всего 18 человек, так еле перебиваемся", -- ответил мне инок, потупив взор.
   И мне стало так жалко и его и всех тех, кого не трогают воспоминания, связываемые с этим великим местом -- родиною Преподобного Сергия, где еще, будучи отроком Варфоломеем, он сказал Богу эти чудные слова: "Пусть не прельщаюсь я удовольствиями мира сего, а будешь моим одним помыслом -- Ты, Господи".
   Неисповедимы пути промысла Божия!
   Весь мир предупрежден уже давно о мерзости запустения на святом месте и, следовательно, ясно, что в этом скажется попущение Божие... Но является ли в данном случае попущение Божие, или наказание Божие за грехи братии ли нерадивой, нас ли всех, потерявших влечение к святыне и самую способность замечать ее, -- но глядя на то, как угасает влечение к свету, как на смену чистым порывам выступает предупредительная осторожность, прикрывающая низменные побуждения, -- становится и больно и обидно, в то же время страшно. Время близко... И это чувствуется и в атмосфере общего безначалия и безволия и в изумительной окаменелости сердец наших...
   Полный дивных воспоминаний и чудесных преданий, охваченный мыслями, навеянными живою картиною М. Нестерова, ехал я в Троицко-Варницкую обитель в уверенности найти там новые запасы духовной энергии... Но оттуда, вместе с щемящей болью сердца, я вывез книжечку, стоящую 5 копеек, под заглавием: "Родина Преподобного Cepгия Радонежского Чудотворца", где на страницах 41 и 42 значится:
   "Обитель Варницкая терпит крайнюю нужду в средствах, которых едва достает на содержание братии и удовлетворение насущных потребностей церковных; при такой скудости средств нельзя и помышлять о благолепии обители. О скудости средств монастырских говорит уже то, что здесь начальство прибегает для освещения церквей к покупке огарков свечных у свечепродавцев, за неимением таковых у себя",
   а на обложке книжки:
   "Желающих оказать помощь сей обители просят адресовать в гор. Ростов Ярославской губ. в Троице-Варницкий монастырь Настоятелю Игумену о. Антонию". -
   Мне стало стыдно.
   В рубище нищего, едва влача свое существование, всеми забытая, эта обитель протягивает руку за подаянием, обещая "творити молитвы и моления". А рядом с этим несутся со всех сторон упреки в тунеядстве, в измене Богу и идеалу. Монастыри никому ничего не дают, презирая мир и его нужды и его слезы. Да, это верно и даже больше этого -- верно. Но что делаем мы для того, чтобы вернуть монастырям их прежнее значение маяков в жизни? Они были такими маяками, очагами духовного света, но тогда, когда служение Богу было почетнее всякого другого служения и ряса почетнее гвардейского мундира. To ли теперь?! И сколько бы черных пятен ни окружало идею видения и Богообщения, -- мы создали эти пятна, идея же останется на вечные времена недосягаемо величавой, а способ ее выражения -- молитва самым большим делом на земле.
   Участь же Варницкой обители и многих других будет грозно обвинять нас пред Богом на праведном Суде Его, и думаем ли мы теперь о том, что скажем тогда в ответ, чем оправдаемся пред Богом за двойной грех -- пренебрежение к обители Божьей и к тому великому Предстателю и Угоднику Божию, который был послан Богом для России, для пробуждения ее заснувшей совести, возрождения духовного и спасения?

Кн. Н.Д. Жевахов

("Христианин". Журнал церковно-общественной жизни, науки и литературы. (Сергиев Посад). 1908. Т. 3 (сентябрь-декабрь). С. 25-31).

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru