Жерве Виктор Всеволодович
Генерал-фельдмаршал Великий Князь Николай Николаевич Старший

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Исторический очерк его жизни и деятельности (1831-1891).

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ СТАРШИЙ

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ЕГО ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
(1831 -- 1891)

   (Публикуется по изданию: В.В. Жерве. Генерал-фельдмаршал Великий Князь Николай Николаевич Старший. Исторический очерк его жизни и деятельности (1831 -- 1891). СПб.: Типография поставщиков Двора Его Императорского Величества Т-ва М.О. Вольф. 1911. С 114 иллюстрациями).

Великий князь Николай Николаевич Старший[2] (27 июля (8 августа) 1831, Царское село - 13 (25) апреля 1891, Алупка) []

СОДЕРЖАНИЕ:

   ОТ АВТОРА.
   ПРЕДИСЛОВИЕ.
   ГЛАВА I (1831 -- 1855 гг.).
   Рождение Великого Князя Николая Николаевича 27 июля 1831 г. -- Крещение. -- Детство. -- Назначение А.И. Философова воспитателем Великих Князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича. -- Первое путешествие за границу в 1838 г. -- Годы учения дома и в кадетских лагерях. -- "Потешный взвод". -- Производство в офицеры Великого Князя Николая Николаевича 1 июля 1846 г. -- Пожалование званием Флигель-адъютанта. -- Первое и второе образовательные путешествия по России в 1850 г. -- Поездка в Германию. -- Третье образовательное путешествие по России в 1851 г. -- Совершеннолетие. -- Принятие присяги 26 ноября 1851 г. -- Начало действительной военной службы. -- Продолжение научных занятий. -- Образовательное путешествие за границу в 1852 г. -- Поездки с Государем по России. -- Производство в генерал-майоры с зачислением в Свиту Е. В., назначение Генерал-Инспектором по Инженерной части и другие служебные назначения в 1852 г. -- Восточная война. -- Отбытие в Действующую армию. -- Пребывание в Севастополе. -- Участие в Инкерманском сражении 24 октября 1854 г. и первая боевая награда. -- Поездка в Петербург и возвращение в Севастополь. -- Отзывы Э.И. Тотлебена о Великом Князе Николае Николаевиче. -- Кончина Императора Николая I. -- Возвращение Его Высочества в Петербург.
   
   ГЛАВА II (1855-1876 гг.).
   Назначение членом Государственного Совета. -- Военно-инженерные работы на Финском побережье. -- Поездка с Государем в Николаев и в Крым. -- Начало деятельности на посту Генерал-Инспектора по Инженерной части. -- Назначение генерал-адъютантом. -- Бракосочетание с Принцессою Ольденбургскою Александрою Петровною 25 января 1856 г. -- Производство в генерал-лейтенанты и назначения: Почетным Президентом Николаевской Инженерной академии и начальником 1-й легкой гвардейской кавалерийской дивизии. -- Рождение Сына -- Великого Князя Николая Николаевича Младшего. -- Назначение командиром Гвардейского резервного кавалерийского корпуса в 1859 г. -- Производство в инженер-генералы. -- Назначение командиром Отдельного гвардейского корпуса в 1862 г. -- Поездки на Кавказ и в Берлин. -- Рождение Сына -- Великого Князя Петра Николаевича. -- Назначение в 1864 г. Командующим (затем Главнокомандующим) войсками Гвардии и Петербургского военного округа и Генерал-Инспектором Кавалерии. -- Общая характеристика деятельности на этих постах. -- Служебные поездки для инспектирования войск и учреждений. -- Путешествие на Восток и в Святую Землю в 1872 г.
   
   ГЛАВА III (1876-1877 гг.).
   Близость войны с Турцией. -- Мобилизация русской армии и назначение Великого Князя Николая Николаевича Главнокомандующим Действующею армиею. -- Отъезд из Петербурга 19 ноября 1876 г. -- Путь в Кишинев и пребывание в этом городе. -- Серьезная болезнь. -- Переезд в Одессу. -- Политическая обстановка. -- Труды по подготовке Действующей армии. -- Возвращение в Кишинев и прибытие сюда Государя. -- Объявление войны Турции. -- Первые военные действия. -- Встреча с Князем Карлом Румынским. -- Главнокомандующий среди войск. -- Приготовления к переправе через Дунай. -- Секретная рекогносцировка Великого Князя. -- Славная переправа; -- Награждение Главно-командующего орденом св. Георгия 2-й степени. -- Знаки Монаршего внимания.
   
   ГЛАВА IV (1877 г.).
   Недостаточная численность Действующей армии. -- Соображения по поводу пребывания в ней Государя. -- Общий ход военных действий и просьбы Главнокомандующего об усилении состава армии. -- Торжественный въезд в Тырнов. -- Неудачи под Плевной. -- Главнокомандующий и Турецкие пленные. -- Усиление состава Действующей армии. -- На биваке 5-й пех. дивизии. -- На позициях под Плевной. -- Переезд в Горный Студень. -- Доклады Великого Князя Государю. -- Шипкинские дни. -- Тревожное состояние Императорской Главной Квартиры и успокаивающее влияние Главнокомандующего. -- Переезд в Раденицу. -- Третья Плевна. -- Военный совет 1 сентября. -- Изменения в плане войны. -- Прибытие Гвардии на театр военных действий. -- Горный Дубняк. -- Переезд в Богот. -- Отзыв Государя о Гвардии и удовольствие Великого Князя. -- Его Высочество на позициях в виду противника. -- Жизнь в Штабе Главнокомандующего. -- Падение Плевны. -- Награждение Великого Князя Николая Николаевича орденом св. Георгия 1 степени. -- Прощальный приказ Князя Карла Румынского. -- Отъезд Государя из Действующей армии.
   
   ГЛАВА V (1877 -- 1878 гг.).
   Зимний поход за Балканы -- план Главнокомандующего. -- Противники этого плана. -- Тяжелые дни на Балканах. -- Непреклонность воли Великого Князя. -- Радостная весть от Гурко о переходе Балкан. -- "Елка". -- Переезд в Ловчу. -- Предложение турецкого правительства вступить в переговоры о перемирии. -- Сдача армии Весселя-паши. -- Балканы в руках Главнокомандующего. -- Значение этого события в общем ходе кампании и в деятельности Великого Князя. -- Переезд в Сельви, Габрово и Казанлык. -- Встреча с войсками после совершенного подвига и чествование Радецкого. -- Новый год. -- Наступление к Адрианополю. -- Прибытие турецких уполномоченных для переговоров о перемирии. -- Дипломатическая задача Главнокомандующего и Его телеграфные сношения с Государем. -- Представления Великого Князя Государю о необходимости занять Константинополь. -- Переезд в Эски-Загру и Сейменли-Трнов. -- Награждение золотою саблею с алмазами и надписью "За переход через Балканы". -- Торжественный въезд в Адрианополь. -- Высочайшие указания на случай действий нашей армии в Константинополе. -- Политическая обстановка препятствует дальнейшему движению к столице Турции. -- Заключение перемирия 19 января 1878 года.
   
   ГЛАВА VI (1878 г.).
   Прибытие в Главную Квартиру графа Игнатьева и турецких уполномоченных для заключения мирного договора. -- Козни Англии. -- Предписание Главнокомандующему вступить в Константинополь "дружественным образом". -- Затруднительное положение Его Высочества: поставленная Ему задача невыполнима. -- Несговорчивость турецких уполномоченных и воздействие на них Великого Князя. -- Вступление в Сан-Стефано. -- Новое упорство уполномоченных. -- Заключение мира 19 февраля 1878 г. -- Условия мирного договора. -- Интриги Англии продолжаются. -- Свидание Главнокомандующего с турецким Султаном в Константинополе. -- Ответный визит Султана в Бейлербейском дворце. -- Новое свидание. -- Великий Князь в Константинополе. -- Наши требования Султану удалить английскую эскадру из Босфора. -- Предписание Главнокомандующему добиться разоружения турецкой армии и флота. -- Невероятно трудная задача не исполнена. -- Неудовольствие Государя. -- Болезнь Великого Князя и Его просьба об увольнении от должности Главнокомандующего. -- Осмотр Его Высочеством турецких укрепленных позиций близ Константинополя. -- Благодарственный адрес представителей Болгарского народа. -- Увольнение от командования Действующею армиею и производство в генерал-фельдмаршалы 16 апреля 1878 г. -- Прощальный парад и приказ войскам Действующей армии. -- Отъезд из Сан-Стефано и Константинополя. -- Возвращение в Петербург.
   
   ГЛАВА VII (1878 -- 1891 гг.).
   Последние годы деятельности. -- Премирование лошадей Чесменского завода на Парижской всемирной выставке 1878 г. -- Увольнение Его Высочества от должности Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа. -- Прощальный приказ. -- Участие в военных реформах в царствование Императора Александра III. -- Двадцатипятилетие в должности Генерал-Инспектора Кавалерии и краткий обзор этой деятельности. -- Общее руководство в деле боевой подготовки нашей армии. -- Большие маневры на Волыни в 1890 г. -- Болезнь. -- Пребывание в Крыму. -- Кончина Великого Князя Николая Николаевича 13 апреля 1891 г. -- Отзывы печати.
   
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
   Приложение.
   

ОТ АВТОРА

   ВЫСОЧАЙШЕ учрежденный Особый Комитет по сооружению в С.-Петербурге памятника в Бозе почивающему Генерал-Фельдмаршалу Великому Князю Николаю Николаевичу возложил на меня лестное поручение составить очерк жизни и деятельности Его Императорского Высочества.
   Сознавая всю ответственность возложенной на меня задачи очертить столь крупную Личность исторического значения, я попытался выполнить ее по мере сил. С надеждою на содействие лиц, готовых своими сведениями, материалами и опытом помочь каждому полезному начинанию, я начал и закончил настоящий труд; единственною целью его было -- воскресить в памяти русского общества и народа образ Великого Князя Главнокомандующего, с именем Которого связано одно из величайших дел России -- освобождение славян.
   Теперь, когда в сознании русского народа явилась мысль о необходимости вещественным памятником сохранить навеки воспоминание о славном Витязе, осуществившем русскую мечту -- сорвать оковы векового гнета с братьев по крови и вере, теперь, когда на сооружение этого памятника со всех концов России от сердца приносятся трудовые копейки простых русских людей, чуткою душою отозвавшихся на призыв Особого Комитета, -- следует и интеллигентным гражданам России исполнить свой долг пред памятью нашей доблестной армии в лице ее Вождя, жизнь и боевые труды Которого описаны в настоящей книге.
   Выпуская ее в свет, считаю необходимым указать, что главное содержание книги уделено важнейшему периоду деятельности Великого Князя -- в роли Главнокомандующего в Русско-Турецкую войну 1877-78 гг. (из семи глав -- четыре). Этот период изложен не только по данным "Сборника материалов по Русско-Турецкой войне 1877-78 гг. на Балканском полуострове", но в значительной степени по материалам, полученным мною от генерала от кавалерии: Д.А. Скалон, 14 лет состоявшего адъютантом Великого Князя Николая Николаевича Старшего и столько же лет бывшего Начальником Канцелярии Е. И. В. Генерал-Инспектора Кавалерии: во время войны Д.А. Скалон вел "Дневник" ("Поход на Восток 1876 -- 1878 гг."), еще не изданный, в котором ярко и непосредственно отразились как все действия Главнокомандующего, так и Его душевное состояние в тяжелые и радостные дни войны. В равной мере я пользовался известным трудом генерала от инфантерии М.А. Газенкампф "Мой дневник 1877 -- 78 гг."[1], автор которого во время войны состоял для поручений при Е. И. В. Главнокомандующем и вел журнал военных действий. Столь непосредственная близость названных лиц к Великому Князю и составленные ими драгоценные для истории дневники служат наилучшею гарантиею того, что все существенное, в смысле характеристики Его Высочества, как вождя и человека, занесено на страницы обоих дневников. Надлежащее же использование их мною обеспечено тем, что Д.А. Скалон и М.А. Газенкампф взяли на себя прочесть мой труд в рукописи и снабдить своими замечаниями, за что позволяю себе принести им мою искреннюю признательность.
   Многие сведения о деятельности Великого Князя, как Генерал-Инспектора Кавалерии, получены мною от Д.А. Скалон, по просьбе которого генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов поделился также своими данными об отношениях Его Высочества к Офицерской Кавалерийской Школе.
   Не говоря о многих других источниках, указанных мною в выносках под текстами, должен отметить, что в описании детских и юных лет жизни Великого Князя Николая Николаевича я пользовался очерком жизнеописания Великого Князя Михаила Николаевича, составленного Д.П. Струковым, оказавшим мне также товарищеские услуги по указанию художественных материалов, хранящихся в только что устроенном им Музее Имени Его Императорского Высочества, за что искренно благодарю его.
   Сердечно благодарен С.А. Панчулидзеву за его полезные советы.
   Книга снабжена многими иллюстрациями, около половины которых воспроизведена в печати впервые; другая же часть их заимствована из сравнительно редких изданий, мало доступных широкому кругу читателей. Лучшими украшениями книги являются снимки с оригиналов, находящихся в Зимнем дворце, Собственной Его Императорского Величества библиотеке, дворцах Их Императорских Высочеств Великих Князей Николая Николаевича и Петра Николаевича, Музее Имени Великого Князя Михаила Николаевича в Ново-Михайловском дворце и Русском музее Императора Александра III. Много способствовали украшению и оживлению текста редкие рисунки, фотографии, литографии, гравюры, клише и другие материалы, предоставленные в мое распоряжение Л.-Гв. Финляндским полком, Л.-Гв. Саперным батальоном, Гвардейским Экипажем и Первым Кадетским корпусом, а также В.А. Березовским, Г.С. Габаевым, М.А. Газенкампф, С.М. Горяиновым, бароном Н.А. Дистерло, Н.П. Жервэ, А.П. Сафоновым, Д.А. Скалон, И.Н. Смирновым, бароном А.И. Сталь-фон-Гольштейн, В.К. Шенк и С.Н. Шубинским, которым приношу сердечную благодарность за их отзывчивое и доброжелательное отношение к моему труду.
   Не могу также не отметить прекрасной работы фотографа И.И. Глыбовского, от искусства которого много зависело отчетливое воспроизведение всех оригиналов, снимки с которых помещены в книге.
   Часть виньеток, работы академика Н.С. Самокиша, заимствована из "Истории Государевой Свиты", другая же часть исполнена специально для настоящего труда художником А.П. Сафоновым, участником Русско-Турецкой войны 1877-78 гг. и очевидцем многих описанных в книге событий. Клише изготовлены в художественной цинкографии Товарищества Голике и Вильборга. Книга печаталась в типографии Товарищества М.О. Вольф.

В. Жерве.

   

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Настоящее издание имеет целью дать читателю, хотя бы в общих чертах, облик победоносного Главнокомандующего нашею армиею в Русско-Турецкую войну 1877-1878 гг. -- Генерал-Фельдмаршала Великого Князя Николая Николаевича Старшего.
   Покойный Великий Князь оставил глубокий след в истории русской армии не только потому, что во второй половине минувшего века сыграл видную роль в деле ее обучения и воспитания и увековечил Свое имя на одной из самых славных страниц летописи наших побед, но и потому, что был непосредственным и главным исполнителем державной воли Своего Царственного Брата, Императора Александра II, в святом деле освобождения славянских народов от турецкого ига.
   Обожаемый войсками, преданными Ему беспредельно, Он был для них кумиром и тою вдохновляющею силою, которая всегда служит залогом успехов и побед.
   Воин до глубины души, самоотверженно исполнявший высокий долг пред лицом всей армии, Он отдал всего Себя на служение России, показав тем прекрасный пример, достойный подражания.
   Мы не должны и не имеем нравственного права предавать забвению своих героев и славных вождей. Пусть их образы чаще встают перед нами и пусть поддерживают нас в тяжелые минуты упадка духа, вселяя веру в грядущие победы и новые светлые дни!..
   

ГЛАВА I.

   Тяжелые испытания принес России 1831 год:
   
   "...Война и мор,
   И бунт, и внешних бурь напор
   Ее, беснуясь, потрясали...".
   
   Так выразился Пушкин в своем известном стихотворении "Бородинская годовщина"...
   Война в Польше, восстание в западных губерниях, холера с страшною смертностью в обеих столицах, холерный бунт на Сенной площади и в военных поселениях Новгородской губернии, наконец, 15 июня неожиданная кончина от той же ужасной болезни Цесаревича Константина Павловича -- все это грозною тяжестью и скорбью давило русский народ... По выражению одного из современников, "в прошедшем все было омрачено печалями и бедствиями, над будущим висела, казалось, такая же черная туча"[2]...
   Император Николай Павлович, бесстрашный и решительный даже в минуты самой явной опасности, лично появлялся на Сенной площади в Петербурге среди бушевавшего народа, чтобы усмирить волнение черни, и вскоре отправился в Новгород, где на месте учинил грозный суд над поднявшими восстание военными поселянами, забывшими, по наговорам злых людей, свой воинский и гражданский долг.
   Из этой поездки Государь благополучно возвратился в Царское Село 27 июля 1831 года и, через несколько часов после возвращения, Бог дал Ему Сына, Николая. Счастливое разрешение от бремени Императрицы Александры Феодоровны было для Императора Николая Павловича большою радостью и наградою за поездку в Новгород [3].
   Пушечные выстрелы возвестили жителям Царского Села и обеих столиц о радостном рождении Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича. С этого дня все изменилось: как из действующей армии, так и из разных концов нашего Отечества с каждым курьером стали приходить одна за другою лишь добрые вести...
   Мысленно посвящая Своего Новорожденного Сына служению России в рядах армии, Государь изволил в тот же день назначить Его Шефом Л.-Гв. Уланского (ныне Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны) полка и зачислить в списки Л.-Гв. Саперного батальона [4].
   22 августа в Царскосельской Большой дворцовой церкви происходило св. крещение новорожденного Великого Князя [5]. Он был привезен из Нового в Старый дворец статс-дамою графинею Кочубей, в сопровождении обер-егермейстера графа Модена и обер-гофмаршала Нарышкина. В 11 ч. у. Государь, с Наследником Цесаревичем Александром Николаевичем и Великими Княжнами Мариею, Ольгою и Александрою Николаевнами, отправился в церковь, куда пред тем введен был прусский посланник барон Шеллер, как представитель Короля Прусского. Шествие составляли придворные чины и дежурный генерал-адъютант. Высоконоворожденный Великий Князь несен был статс-дамою графинею Кочубей; по сторонам ее шли, поддерживая подушку и покрывало, действительный тайный советник граф Кочубей и Министр Императорского Двора, князь П.М. Волконский.
   Восприемниками Августейшего Новорожденного были Король Прусский Фридрих-Вильгельм III (заочно), Наследник и Великий Князь Александр Николаевич, Великий Князь Михаил Павлович (заочно) и Великая Княжна Мария Николаевна и Великая Герцогиня Саксен-Веймарская Мария Павловна. Когда совершено было крещение и пропето "Тебе Бога хвалим", 301 выстрел из пушек, поставленных в Царскосельском саду, и колокольный звон всех церквей огласили воздух. Затем была отслужена литургия, во время которой Государь поднес Новорожденного Великого Князя к св. причастию и возложил на Его Высочество орден св. Андрея Первозванного. По окончании литургии, Государь в церкви принимал поздравления от духовенства.
   В тот же день к Высочайшему обеденному столу были приглашены придворные особы, прусский посланник и высокопоставленные лица, находившиеся в Царском Селе и Павловске. За обедом играла музыка, а вечером Петербург и Царское Село были иллюминованы [6].
   В первые годы нежного детского возраста все заботы о малолетнем Великом Князе были взяты на Себя Императрицею-Матерью и частью возложены на воспитательницу англичанку Рожер. Сравнительно велика была разница в годах между Его Высочеством и старшими Братьями, Великими Князьями Наследником Александром Николаевичем (род. в 1818 г.) и Константином Николаевичем (род. в 1827 г.), вследствие чего в детских играх и забавах, а затем и в учении, Он очень сблизился с младшим Братом, Великим Князем Михаилом Николаевичем, родившимся спустя немного более года после Него (13 окт. 1832 г.). Маленькие Братья, можно сказать, были неразлучны, о чем свидетельствуют, между прочим, и довольно многочисленные записи камер-фурьерского журнала, отмечающего повседневную жизнь Царской Семьи.
   Однако, развлекаясь играми в роскошных парках и громадных залах дворцов в Царском Селе и Петергофе, Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич в самом раннем возрасте стали сопровождать своих Царственных Родителей в выездах, посещениях некоторых учреждений и путешествиях. Так, например, 4 сентября 1834 г., т.е. всего 3-х лет от роду. Великий Князь Николай, вместе с братом Михаилом, сопровождал Императрицу при обозрении Ею Царскосельского Александровского кадетского корпуса.
   Весною следующего года, Он вместе с братом Михаилом сопутствовал Их Величествам в путешествии из Царского Села в Новгород и Москву, для обозрения выставки произведений отечественной промышленности. В Москве Царская Семья остановилась в Александринском дворце. 12 мая после литургии Государь был на разводе с обоими младшими Сыновьями, которые затем через неделю вместе с Их Величествами посетили выставку. Одетые в голубые русские кафтаны с шелковыми кушаками, обстриженные в кружок по-русски и с русскими шляпами, они привели в восторг народ и посетителей выставки как своею миловидною внешностью, так и ласковостью. 27 мая Их Величества с Детьми возвратились в Царское Село.
   С этого времени малолетние Великие Князья уже неоднократно сопровождают Императрицу при производимых в Высочайшем присутствии смотрах и разводах, смотрят учения кадет в Петергофе и гвардейских войск в Красном Селе, а также посещают их на биваках во время маневров. В день Крещения в 1837 г., во время производившегося Государем в Георгиевском зале Зимнего дворца учения кадет, Великий Князь Николай Николаевич, вместе с братом Михаилом, "находился на линии"[7]. В том же году в октябре оба Великие Князья сопровождали Императрицу в Москву, откуда в декабре возвратились в Царское Село.
   Спустя несколько дней после возвращения, когда Государь с Семьею проживали в Петербурге, вечером вспыхнул пожар в Зимнем дворце. Их Величества находились в это время в Большом театре. Опасность угрожала Августейшим Детям, в виду чего они были подняты с постелей и немедленно перевезены в Аничков дворец, куда вскоре прибыла Императрица, а по окончании пожара и Государь с Наследником Цесаревичем. Здесь же и поселилась Царская Семья до возобновления сильно пострадавшего во время пожара Зимнего дворца.
   В зависимости от места пребывания Императрицы, Великие Князья, росшие вместе и безотлучно при Ней находившиеся, проживали то в Петербурге, то в Петергофе на даче Александрия, то в Царском Селе -- в Новом дворце. За Их воспитанием внимательно следил и Государь, приучая Их с малых лет к простому образу жизни, к телесным упражнениям, движению на воздухе. Почти каждый день Они совершали большие прогулки в экипажах или пешком, в сопровождении воспитательниц-англичанок, направляясь обыкновенно в Петербурге по Невскому проспекту или по набережной Невы[8].
   Когда Великому Князю пошел седьмой год, Государь признал своевременным передать воспитание Своих младших Сыновей в мужские руки и начать подготовку Их к тому высокому и ответственному служению, к которому Их предназначал Промысл Божий. Выбор Императора пал на близко Ему известного, выдающегося по образованию, душевным качествам и служебным достоинствам боевого генерала Алексея Илларионовича Философова.
   19 марта 1838 г. состоялся Высочайший приказ о назначении генерал-майора Философова 1-го состоять при Их Императорских Высочествах Великих Князьях Николае Николаевиче и Михаиле Николаевиче [9].
   В сопровождении вновь назначенного воспитателя, Великие Князья 26 апреля 1838 г. отправились в каретах в далекое путешествие, в Берлин, куда спустя несколько дней отбыли Государь с Императрицею и Наследником Цесаревичем. При особенно торжественной обстановке Царская Семья 7 мая въехала в Берлин, где остановилась в королевском дворце. Массы народа по всему пути, а также офицеры и генералы всего гарнизона, собранные на дворцовой площади, восторженными криками выражали свою радость при виде Короля с Августейшею Дочерью -- Русскою Императрицею и Ее Царственным Супругом. Шел дождь, но народ все-таки не расходился и пришел в особенный восторг, когда на балконе увидел Внучку своего Короля, Великую Княжну Александру Николаевну и Его Внуков, Великих Князей Николая и Михаила. В тот же день, вечером, Их Высочества с Августейшими Родителями присутствовали на парадном спектакле в оперном театре, а 10 и 11 мая -- на маневрах [10].
   25 мая Великие Князья, вместе с генералом Философовым, выехали в Штетин, куда вслед затем прибыл и Государь, в сопровождении Наследника, для дальнейшего следования с Сыновьями на пароходе "Геркулес" в Стокгольм, для посещения Шведского Короля. Пробыв в столице Швеции три дня, Августейшие Путешественники 3 июня возвратились в Петергоф, на дачу Александрия. Великие Князья, по воспоминаниям одного из современников, В.И. Фелькнера, и при шведском дворе вызвали всеобщее восхищение. На обратном пути в Россию Император Николай Павлович однажды после обеда подозвал Их к Себе и заставил Их по Своей команде проделать ружейные приемы и повороты и закончил учение, поцеловав юных воинов [11].
   В названных выше "Записках" Великий Князь Михаил Николаевич дополняет следующими словами сведения об этом путешествии малолетних Августейших Братьев.
   "На другой день я познакомился со многими генералами, которые были у нас на пароходе ("Геркулес") и ехали также из Берлина в Россию, как, например, артиллерийский, семеновский, саперный и еще многие другие; имен их я не помню. Именно, этот семеновский генерал учил нас ружью и Папа нам командовал: направо, и мы повернулись налево, а когда он скомандовал налево, мы поворотились направо; так что мы не знали, которая правая рука и которая левая"...
   Вскоре по возвращении Их Высочеств из-за границы, в помощь генералу Философову был назначен помощник инспектора классов I кадетского корпуса штабс-капитан барон В.С. Корф для исполнения обязанностей "дядьки". Он должен был безотлучно находиться при Великих Князьях, всюду сопровождать Их и даже спать с Ними в одной комнате. Нравственная же сторона воспитания Великих Князей и забота об Их умственном развитии, по представлению генерала Философова и согласия Государя, в следующем году была возложена на воспитателя Императорского училища правоведения, П.П. Гельмерсена. По отзыву А.И. Философова, Гельмерсен имел очень большое влияние на успех нравственного развития Их Высочеств, служа им живым и постоянным примером скромности и необыкновенной простоты [12].
   Впрочем, следует заметить, что Великие Князья начали учиться чрезвычайно рано. Их первым учителем, научившим Их читать и считать, был помощник генерал-адъютанта Мердера, воспитателя Наследника Цесаревича Александра Николаевича, С.А. Юрьевич. Путешествуя с Наследником по России, 10 июля 1837 г., т.е. когда Великому Князю Николаю Николаевичу не было еще 6 лет, Юрьевич писал своей жене: "Мои ученики с легкой руки моей уже пишут письма: оба, и Николай Николаевич и Михаил Николаевич, писали к моему Великому Князю (Александру Николаевичу) и мне каждый прислал по поклону".
   Когда Великому Князю Николаю Николаевичу исполнилось семь лет, Государь написал Ему следующее письмо, содержание которого не могло не запасть глубоко в душу ребенка и навеять первые мысли о том, что Его ожидает серьезное служение Царю и России:

"Теплиц. 27 июля (9 августа) 1838 г.

   Пишу Тебе в первый еще раз, любезный Низи, с благодарным к Богу сердцем вспоминая, что тобою наградил нас Господь в минуты самые тяжкие для нас, как утешение и как предвестник конца наших разнородных бедствий. Вот и семь лет тому протекло, и вместе с этим, по принятому у нас в семье обычаю, получил ты саблю!!!
   Великий для тебя и для нас день. Для нас -- ибо сим знаком посвящаем третьего сына на службу будущую брату твоему и родине; для тебя же -- тем, что получаешь первый знак твоей будущей службы. В сабле и мундире офицера ты должен чувствовать, что с сей минуты вся будущая твоя жизнь -- не твоя, а тому принадлежит, чьим именем получил ты сии знаки. С сей минуты ты постоянно должен не терять из мыслей, что ты беспрестанно стремиться должен постоянным послушанием и прилежанием быть достойным носить сии знаки, не по летам тебе данные, но в возбуждение в тебе благородных чувств и с тем, чтобы некогда достойным быть своего звания.
   Молись усердно Богу и проси Его помощи. Люби и почитай своих наставников, чти твоих родителей и старшего брата и прибегай к их советам -- всегда и с полною доверенностью, и тогда наше благословение будет всегда над твоей дорогой головой. Обнимаю тебя от души, поручаю тебе поцеловать братцев и поклониться от меня искренно Алексею Илларионовичу. Бог с тобой. Твой верный друг папа

Н." [13].

   Более серьезные занятия Великих Князей начались в 1839 г., причем основанием для них почти целиком послужил "План учения", выработанный для Цесаревича Александра Николаевича Его воспитателем, поэтом В.А. Жуковским. Кроме того, для практического ознакомления с обязанностями военной службы, Великие Князья должны были в лагерное время обучаться строю и разным военным упражнениям совместно с кадетами 1-го кадетского корпуса [14].
   Учебные дни проходили в следующем порядке. В 6 час. утра Великие Князья вставали, совершали молитву, завтракали и приготовлялись к занятиям, которые начинались в 7 час. и кончались в полдень, с промежутком от 9 до 10 час. для отдыха. После двухчасовой прогулки, в 2 часа садились за обед, затем до 5 час. гуляли, играли или отдыхали. От 5 до 7 час. -- вечерние занятия в классах, затем до 8 гимнастика и разные игры. В 8 час. -- ужин и в 10 час. веч. ложились спать. В воскресные и праздничные дни в часы учения частью происходило чтение, частью ручная работа и гимнастика. Успехи занятий Великих Князей определялись экзаменами ежемесячными и полугодовыми, при которых нередко присутствовал Государь.
   Для преподавания Их Высочествам общих и военных наук приглашены были лучшие научные силы того времени, план учения выполнялся в полной мере, молодые Великие Князья проявляли много усердия и способностей, что вполне обеспечило успех их занятий.
   
   Много внимания, в особенности летом, уделялось воинским упражнениям и изучению военной службы вообще. В "Журнале лагерных занятий кадет 1826 -- 1850 гг." [16], веденном адъютантами 1 кадетского корпуса, уже в 1838 г. встречаем несколько записей, отмечающих посещения кадетского лагеря Великими Князьями Николаем и Михаилом Николаевичами, в сопровождении генерала Философова. Они приезжали в разное время дня, смотрели занятия кадет, знакомились не только с их бытом и порядками службы, но и непосредственно с самими кадетами, Их будущими сослуживцами и подчиненными.
   Мало того, несколько раз в течение лета, воспитанники "малого возраста" обыкновенно по два от всех военно-учебных заведений, приглашались то к обеду, то на вечер к Великим Князьям, с которыми играли, занимались гимнастическими упражнениями и катались в линейках по Большому Петергофскому и Английскому садам. В таких развлечениях иногда проходили целые дни. Их Высочества с большим удовольствием развлекались со своими сверстниками и лично приглашали к себе.
   В следующем 1839 году Великий Князь Николай Николаевич не только вместе с Августейшим Братом неоднократно посещает кадетский лагерь, но, по воле Государя, вступает в ряды кадет I кадетского корпуса. 23 июня Император Николай I с Царскою Семьею в 6 ; ч. веч. прибыл в лагерь, где производил учение кадетам, а после зари находился при "ужинном столе" воспитанников, причем Великие Князья Константин и Николай Николаевичи ужинали вместе с кадетами. 25 июня от 6 ч. в. происходила репетиция городовому петергофскому караулу 1-го кадетского корпуса на Дворцовой площадке в присутствии командующего лагерным кадетским отрядом генерал-майора барона Шлиппенбаха. Великие Князья Константин и Николай также находились на репетиции "во фронте", с правого фланга 3-го взвода, подле знаменных рядов, в средней шеренге. Репетиция окончилась в 9 ; ч. в. и, значит, продолжалась 3 ; часа, на что нельзя не обратить особого внимания, если вспомнить, что малолетнему Великому Князю Николаю Николаевичу в это время было только неполных 8 лет! На следующий день, в 11 ч. у., в Высочайшем присутствии, состоялся развод -- и караул от I кадетского корпуса вступил на главную гауптвахту. Государь неоднократно хвалил караул и всех начальствующих лиц. Их Высочества занимали в строю те же места, что и накануне, на разводе, и затем стояли на часах, причем Великий Князь Николай Николаевич -- часовым у фронта. При пароле Его Величество изволил пожаловать воспитанникам по рублю серебром, а главной гауптвахте, кроме того, по булке и чашке чаю, как значится в "Журнале лагерных занятий кадет".
   В том же году Великий Князь вторично участвовал в большом петергофском разводе 12 июля, с Августейшими Братьями ходил "на каскад" [18], участвовал в строевых занятиях, принимал гостей кадет и 8 августа, в Высочайшем присутствии Государя, принял участие в маневре кадет от Большой Петергофской дороги до Стрельны против Своего Л.-Гв. Уланского и Л.-Гв. Конно-Гренадерского полков.
   В последующие годы Его Высочество продолжает Свои занятия в кадетском лагере, постепенно выполняя разные обязанности при изучении строевой, полевой и караульной службы и снова получая, вместе с другими кадетами, денежную награду от Государя ежегодно по серебряному рублю. В 1842 г., 24 июня на церковном параде I кадетского и Пажеского корпусов Великий Князь был во фронте на левом фланге стрелкового взвода, а вечером прибыл в лагерь. На другой день на разводе, перед Дворцом, Его Высочество "являлся на вести" (т.е. вестовым) к Королю Прусскому.
   Только лето 1843 года Великий Князь Николай Николаевич провел вне Петергофа, пробыв здесь лишь несколько дней; остальное же время, в сопровождении генерала Философова и нескольких наставников, вместе с младшим Братом находился в Ревеле и других прибрежных местах Балтийского моря. В этом же году (25 июня) Он был назначен знаменщиком. Ранее этого, Августейшие Братья получили от Государя Императора два ящика с принадлежностями для военной игры (шашки, кости, циркуля и пр.) [19], и в ноябре впервые посетили Артиллерийское (ныне Михайловское) училище.
   Придавая весьма серьезное значение физическому развитию Своих Сыновей и стараясь все время вести Их воспитание в военном духе, Император Николай Павлович не только в периоды лагеря, но и зимою заставлял Великих Князей развлекаться спортом и воинскими упражнениями.
   В самом начале сороковых годов был сформирован в Зимнем дворце "потешный взвод" Преображенцев, в состав которого вошли товарищи игр Великих Князей Николая и Михаила Николаевичей из ближайшего ко Двору круга петербургского общества и, в числе 10 -- 15 человек, кадеты I Кадетского корпуса, которые по очереди приглашались во дворец.
   Великим Князьям и Их сверстникам была сшита полная парадная зимняя форма (без шинелей), "построена" амуниция, выданы тесаки и ружья, тогда еще кремневые, кадетского образца. По словам одного из участников этих военных забав, графа А. Олсуфьева, сам Государь вступил в обязанности не только инструктора и фельдфебеля потешной команды, но даже барабанщика; Сам проверял ранжир, стойку, обучал ружейным приемам. Великий Князь Николай Николаевич, по примеру Государя, научился играть на барабане и впоследствии артистически играл на этом инструменте.
   Затем шло обучение караульной службе со всеми тонкостями прежнего устава, причем Император проверял это обучение; шутя изучали артиллерийскую службу, действуя из маленьких пушек, занимались и саперным делом, сооружая земляные укрепления, по чертежам Государя, в Царском Селе.
   Так продолжалось обучение в течение нескольких зим.
   Когда Великому Князю Николаю Николаевичу минуло 12 лет, Он стал обучаться в манеже Аничковского дворца цирковой вольтижировке и, по свидетельству того же графа Олсуфьева, дошел в этом искусстве до высокой виртуозности [20].
   В последующие года Великие Князья выступали с кадетами в лагерь уже из Петербурга, следуя в рядах песенников. В 1844 г. Им поручается обучение шеренге воспитанников, в 1845 г. -- командование шеренгами, в 1846 г. -- Великий Князь Николай Николаевич назначается унтер-офицером и 1 июля того же года произведен в подпоручики [21].
   Однако производство Великого Князя в офицеры и пожалование Ему в следующем году чина поручика и в 1848 г. -- капитана не прекратило Его лагерных занятий с кадетами, в рядах которых и в звании унтер-офицера в 1847 г. Он командует взводом и в том же звании упоминается и в 1849 г. В том же 1849 г. Его Высочество занимается и с кавалерийскими юнкерами, затем командует сводною ротою Гвардейских подпрапорщиков [22] и Пажеского Корпуса и, наконец, в 1850 г. командовал сначала этою ротою, а затем батальоном I Кадетского корпуса.
   Только несколькими словами мы очертили пребывание Великих Князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича в рядах воспитанников военно-учебных заведений. К сказанному следует прибавить, что эти занятия с военною молодежью оставили глубокий след в воспитании Их Высочеств, закрепили в них воинский характер, заставили их проникнуться военным духом и, наконец, остались навсегда памятными для осчастливленного Ими I кадетского корпуса, которому в 1845 г. были Всемилостивейше пожалованы портреты обоих Августейших Кадет, в лагерной форме. Можно также с уверенностью сказать, что именно здесь, среди сверстников и при благотворном влиянии выдающихся воспитателей и наставников, в Великом Князе Николае Николаевиче выработалась та простота и сердечность отношений, которые отличали Его до конца дней [23].
   Из внешних событий этого юношеского периода жизни Его Высочества, которые сопровождали годы Его учения и ознакомления с военною службою, следует отметить Его неоднократное участие в парадах частей Гвардейского корпуса, в которых Великий Князь состоял Шефом или числился в списках, и поездка весною 1849 г. в Москву для присутствования при освящении нового Кремлевского дворца [24].
   Большую радость принес Великому Князю следующий, 1850 год: 23 апреля, в первый день св. Пасхи, Государь удостоил Его звания флигель-адъютанта. Вместе с тем подошел тот период учения Великих Князей, когда, согласно начертанному плану его, предстояло совершить образовательную поездку по России, после лагерного сбора. Государь Император собственноручно написал список назначенных сопровождать Великих Князей лиц, во главе которых был поставлен генерал Философов, начертал особую инструкцию для этого первого образовательного путешествия Своих Августейших Сыновей и, кроме того, дал ряд словесных приказаний, в которых, между прочим, значилось: "1) В городах, где Их Императорские Высочества будут останавливаться, осматривать училища, госпитали, губернские присутственные места, тюрьмы и заведения приказа общественного призрения [25] и 2) от присутствия при разводах и учениях войск уклоняться. Их Высочества могут смотреть учение, как зрители, а учение должен производить старший. Вообще при войсках Их Высочествам занимать места по чину, эполетами означаемому".
   Из указаний Государя ясно видно, что Его Величество придавал серьезное значение путешествию Великих Князей, направлял Их внимание на предметы существенные в смысле познания России и ее учреждений, заставлял дорожить временем в пути и желал, чтобы Их Высочества, несмотря на Свое царственное происхождение, служили для всех примером скромности и образцом воинской дисциплинированности [26].
   В полночь 1 августа Великие Князья тронулись в путешествие, которое явилось для них весьма поучительным и доставило много приятных впечатлений. Побывав во всех намеченных городах, Их Высочества были всюду встречаемы местным населением с необычайным восторгом; колокольный звон и громкое "ура" возвещали о въезде дорогих Гостей в города, в которых Они не оставляли Своим вниманием все сколько-нибудь замечательное: Их Высочества осматривали святыни и древности, в праздничные дни слушали Божественную литургию, посещали приюты, училища, дома призрения бедных, больницы, фабрики; в Ярославле посетили помещение арестантской роты, а затем лагерь 3-го Учебного карабинерного полка, который генерал-адъютант Философов приказал вызвать по тревоге, после чего полку было произведено краткое учение; при осмотре лагеря Великие Князья заходили на кухни полка и пробовали пищу. Во Владимире Они осмотрели древние соборы и общественные учреждения, а затем посетили бал в зале Благородного Собрания, где кушали чай, танцевали и ужинали. Поклонились Они святыням Троицкой лавры, откуда проследовали в Москву, здесь переночевали и затем выехали в Петербург, совершив часть пути -- от Твери до Вышнего-Волочка -- по железной дороге.
   21 августа, в 1 час ночи, Великие Князья прибыли в Петербург, в Зимний Дворец. Это первое образовательное путешествие по России дало им случай совершить не мало добрых дел, оказать милости и сделать подарки разным учреждениям и лицам: бедным было оказано пособий на 7.500 рублей, погоревшим крестьянам на 616 р., отставным офицерам и прочим лицам -- на 1.489 р.; пожертвовано в монастыри, церкви и богоугодные заведения -- 1.718 р.; кроме того, многим отдельным лицам были пожалованы ценные подарки [27].
   На другой день по прибытии в Петербург, Их Высочества представились Государю и затем приняли участие в торжествах юбилея старых Петровских полков гвардии.
   Только несколько дней отдохнули Августейшие Братья в Петергофе и 31 августа утром, согласно предуказаниям Государя Императора, отправились во второе образовательное путешествие -- на юг России. Их снова сопровождали генерал Философов и другие сопутствовавшие им в первом путешествии лица. На этот раз маршрут был много длиннее. Они выехали из Петергофа по железной дороге через Петербург до Тоснинской пристани, оттуда на пароходе "Петр" до Новгорода, затем по железной дороге от Вышнего-Волочка до Твери, откуда весь дальнейший путь был совершен в экипажах.
   2 сентября Великие Князья прибыли в Москву и, несмотря на кратковременное пребывание -- до 4 числа, успели посетить 1-й и 2-й кадетские корпуса, Константиновский межевой институт, несколько больниц, постройку Храма Христа Спасителя и университет, где слушали лекции профессоров Вернадского, Геймана и Шевырева, из коих последний закончил свою лекцию особым восторженным обращением к студентам по поводу присутствия среди них Августейших Сыновей возлюбленного Государя. Кроме того, Великие Князья имели случай видеть Егерский Е. И. В. Великого Князя Михаила Николаевича (ныне 64 пех. Казанский) полк, представившийся своему Шефу.
   Пожаловав 1 тысячу руб. сер. беднейшим жителям Москвы, Их Высочества покинули столицу и, остановившись ненадолго возле г. Подольска, в селе Ивановском, в семье московского генерал-губернатора графа Закревского, проследовали дальше через Тулу, Орел и Курск в Харьков, куда прибыли 11 сентября вечером. Здесь Они посетили университет и состоящие при нем научные учреждения, затем прочие учебные заведения, тюремный замок, а также различные богоугодные заведения, удостаивая милостивыми разговором больных, увечных и престарелых воинов и пробуя пищу призреваемых. Их Высочества посетили также городской театр и бал, устроенный в честь Их прибытия в Дворянском Собрании.
   Из Харькова Великие Князья выехали 13 сентября вечером в Чугуев, где встретились с Государем, с которыми продолжали дальнейший путь -- на Полтаву, Киев и Белую Церковь, присутствуя на всех производившихся у этих городов Высочайших смотрах, учениях и маневрах. Путешествие Их Высочеств по южной России было закончено прибытием в Варшаву, куда ко времени приезда Его Величества с Августейшими Сыновьями изволила также прибыть Государыня Императрица. Здесь 5 октября состоялось исключительное торжество в день 50-летия службы светлейшего князя Варшавского, графа Паскевича-Эриванского, в необычайном чествовании которого приняли участие, по Высочайшему повелению, Великие Князья. С саблями наголо они находились по сторонам сына юбиляра, флигель-адъютанта полковника князя Паскевича, несшего фельдмаршальский бриллиантовый жезл, который в присутствии войск Император вручил светлейшему князю [28].
   13 октября Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич были произведены в полковники, а 23 октября возвратились из путешествия в Царское Село [29].
   Летом Великий Князь проводил в последний раз лагерный сбор среди воспитанников военно-учебных заведений, командуя батальоном 1 кадетского корпуса, с которыми давно сроднился. Впрочем, в первую половину лета Великий Князь отсутствовал из Петергофа, ибо вместе с Августейшим младшим Братом был вызван по телеграфу Государем в Варшаву, куда прибыл также Прусский Король. Здесь в присутствии Их Величеств и Их Высочеств состоялся смотр войскам [30].
   Из Варшавы Их Высочества проследовали с Государем Императором заграницу до Ольмюца, где состоялось свидание с Австрийским Императором, а затем, расставшись с Его Величеством, проехали в Потсдам и Берлин, где провели несколько дней в гостях у Прусского Короля.
   На обратном пути из Берлина Их Высочества на некоторое время останавливались в Скерневицах, где находились Государь с Императрицею, и затем через Варшаву ко 2 июня прибыли в Царское Село.
   22 августа 1851 года истекло двадцатипятилетие со дня Священного Коронования Их Величеств, и это событие было торжественно отпраздновано в Москве, куда вся Императорская Семья 19 августа, в 3 1/2 ч. утра, отправилась по только что законченному железнодорожному пути, соединившему обе столицы [31].
   Пробыв в Москве около двух недель, Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи, в сопровождении генерал-адъютанта Философова и лиц Свиты Их Высочеств, сопутствовали Государю от Брест-Литовска при поездке Его Величества в Луцк, Киев и Елисаветград. В этих городах происходили Высочайшие смотры войск, по окончании которых Великие Князья, простившись 18 сентября с Государем, отправились в третье и последнее образовательное путешествие по России, в Новороссийский край.
   Прежде всего Они посетили Николаев, где было подробно осмотрено адмиралтейство, затем -- Одессу, где после посещения генерал-губернатора князя М.С. Воронцова были в кафедральном соборе и, несмотря на дождливую погоду, осматривали различные городские учреждения и загородную приморскую дачу Цицинию, на которой в 1828 г. имела пребывание Государыня Императрица, а также присутствовали при занятиях некоторых войсковых частей. На пароходе Августейшие Путешественники прибыли в Севастополь, осмотрели город и его окрестности и затем в экипажах направились по южному берегу Крыма, через живописную Байдарскую долину в роскошное имение кн. Воронцова -- Алупку. Отсюда Их Высочества предпринимали несколько поездок в разные местности дивного по красоте Крыма. Одну прогулку Великие Князья, в сопровождении Свиты, 30 сентября совершали верхом в Бахчисарай; несмотря на сильнейший холодный ветер с дождем и гололедицу, Их Высочества бодро проехали по узким тропинкам и горным дорогам 55 верст, сделав лишь остальные 15 верст в экипажах. Ознакомившись с своеобразною природою и особенностями быта жителей Крыма, Великие Князья 2 октября на пароходе "Владимир" выехали из Алупки в Одессу. Через неделю Они прибыли в Царское Село.
   В виду того, что 27 июля этого года исполнилось совершеннолетие (20 лет) Великого Князя Николая Николаевича, Его Высочеству предстояло принести установленную, на основании Учреждения об Императорской Фамилии, присягу. Днем этого знаменательного в жизни молодого Великого Князя торжества Государю угодно было избрать 26 ноября -- день кавалерского праздника ордена св. Георгия.
   В Зимний Дворец к 11 ; час. утра собрались придворные чины, знатные особы, штаб и обер-офицеры гвардии, армии и флота, а также иностранные послы и посланники. Во всех залах роскошного дворца, начиная с Концертного до Портретной галлереи, стали отряды гвардейских частей и всех военно-учебных заведений, со знаменами. В половине первого придворные особы 1 и 2 классов, при ассистентах, в предшествии гоф-фурьеров, церемониймейстеров и обер-церемониймейстера, "под прикрытием" одного офицера и шести унтер-офицеров роты дворцовых гренадер, перенесли из Бриллиантовой комнаты в Большую придворную церковь Императорские регалии -- Державу, Скипетр и Корону. Эти атрибуты Царской власти были положены на глазетовых подушках на особом столе, левее аналоя, поставленного пред Царскими вратами для свв. Креста и Евангелия.
   Когда все присутствовавшие при церемонии лица заняли им указанные места, причем высшие чины введены были обер-церемониймейстером в церковь, последовал Высочайший выход из внутренних покоев Дворца. Великий Князь Николай Николаевич и Михаил Николаевич шли рядом. Шествие замыкали статс-дамы, камер-фрейлина и фрейлины.
   При входе в церковь Их Величества были встречены митрополитом Новгородским и С.-Петербургским и высшим духовенством с крестом и св. водою, и затем началось молебствие, -- как значилось в церемониале, -- "на сей случай сочиненное" [32], со включением в него службы, обыкновенно бывающей в день св. Великомученика Георгия.
   Пред окончанием молебна Государь подвел Великого Князя Николая Николаевича к аналою с Крестом и Евангелием, пред которыми Его Высочество вслух прочел особую присягу как в верности царствующему Государю и Отечеству, так и в соблюдения права наследства и фамильного распорядка, после чего эту священную клятву скрепил своею подписью. Громко и величественно раздалось "Тебе Бога хвалим". Грянул 301 выстрел из пушек Петропавловской крепости, загудели колокола всех церквей столицы -- при этих звуках Императорские регалии торжественно отнесены обратно из церкви в Бриллиантовую комнату.
   По провозглашении многолетия, члены Святейшего Синода принесли поздравления Их Величествам и Его Высочеству, после чего вся Царская Фамилия прежним порядком проследовала в Георгиевский зал. Здесь же собрались придворные и городские дамы, все георгиевские кавалеры, кроме находившихся в строю, дипломатический корпус, члены Государственного Совета, сенаторы и другие высокопоставленные лица. Пред Царским троном стоял аналой с Крестом и Евангелием и штандарт 1-го дивизиона л.-гв. Уланского полка.
   Войдя в зал, Государь Император подвел Великого Князя Николая Николаевича к штандарту, под сенью которого Его Высочество, как воин, принес присягу на верность службы Государю и Отечеству. Слова присяги читал Обер-Священник Гвардии, Протопресвитер Бажанов, за которым их повторял Великий Князь. По окончании священного обряда прежним торжественным порядком вся Царская Семья возвратилась во внутренние покои. Вечером столица была иллюминована.
   Об этом знаменательном в жизни Его Императорского Высочества событии было объявлено особым Высочайшим манифестом от 26 ноября 1851 г., заканчивавшимся следующими, поистине пророческими словами: "Да будет Он, как был доселе, утешением Нашим и всего Императорского Дома Нашего, да будет твердою, надежною опорою Престола, честию и славою любезного Отечества Нашего...".
   Как увидим дальше, всем Своим долгим и примерным служением России, талантами полководца и блестящими воинскими победами Великий Князь Николай Николаевич оправдал в полной мере эти замечательные слова своего Державного Отца...
   После принесения присяги Его Высочество начал действительную службу, для прохождения которой 28 ноября был прикомандирован к л.-гв. Конному полку, где принял в командование дивизион. Практическое изучение кавалерийской службы происходило под руководством одного из выдающихся кавалерийских генералов царствования Императора Николая I, бывшего командира Кавалергардского полка, генерал-адъютанта Р.Е. Гринвальда.
   Однако наряду со строевою службою продолжались и научные занятия Его Высочества совместно со Своим Августейшим Братом Михаилом. Барон М.А. Корф был призван Государем для преподавания Великим Князьям законоведения, изучение которого, вместе с некоторыми другими науками, продолжалось до января 1853 г. Этот выдающийся государственный деятель впоследствии в своих "Записках" [33] с самым теплым чувством вспоминал свои занятия с Их Высочествами, а также описывал простоту Их домашней обстановки.
   "Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи, -- писал барон (затем граф) Корф, -- были воспитаны и ведены, как и все дети Николая, в самой патриархальной простоте. Половина Их в Зимнем Дворце, в конце известного Большого коридора, возле самой ротонды, перед Малою дворцовою церковью, состояла, кроме самой маленькой передней, всего из трех комнат: залы, которая была вместе биллиардною, гостиною и даже столовою; спальни, где стояли почти рядом, имея какую-нибудь сажень между собою, головами к стене, две низенькие и узенькие кровати, и где на диване постоянно спал при Них многие годы помощник Философова, дальний мой родственник, теперь генерал-- адъютант барон Корф; наконец -- учебной комнаты...".
   В этой именно комнате и происходили занятия Великих Князей, по свидетельству М.А. Корфа, относившихся к учению с любознательностью и всегдашним вниманием. В своем донесении Государю о последней заключительной беседе с Великими Князьями он писал: "Теперь, когда все кончено, не могу не чувствовать себя истинно счастливым от воспоминаний, которые всегда будут жить в моем преданном сердце, но вместе и несчастливом от того, что удаляюсь из приближения к Августейшим моим Слушателям, составлявшего душевную мою отраду. Да благословит Их Бог быть всегда доблестными, полезными, славными сынами Их Отца-Монарха и Его России!".
   Продолжая научное образование, согласно ранее упомянутому нами "Плану учения", Великие Князья, с соизволения Государя, в 1852 году предприняли большое заграничное путешествие, в котором пробыли около 4-х месяцев. Получив паспорты на имя флигель-адъютантов Романова 9-го и Романова 10-го, Их Высочества, в сопровождении генерала Философова и лиц свиты, 17 февраля на почтовых лошадях отбыли из Петербурга на Варшаву. Далее они посетили Дрезден, Прагу, Вену, где были очень радушно приняты Императором Францем-Иосифом [34].
   Затем Они приехали в Зальцбург, Мюнхен, Аугсбург, Ульм и Штутгардт. Путешествие продолжалось через Южный Тироль, Верону, Венецию и Болонью на Рим, где Их Высочества посетили папу Пия IX; почти целую неделю с чрезвычайным интересом знакомились с богатейшими научными собраниями "вечного города" и присутствовали при археологических раскопках. Дальнейший путь лежал на Неаполь, Ливорно, Флоренцию, Болонью, Модену, Реджио, герцогство Пармское, Милан. В пределах герцогства Гессен-Нассауского, в г. Шлангенбаде, Великие Князья встретились с Государынею Императрицею и Вели-кою Княгинею Ольгою Николаевною, с которыми провели около недели, успев однако в то же время посетить нескольких соседних герцогов. 30 мая Августейшие Путешественники выехали в Нидерланды, где близь Амстердама в Сестдейке посетили вдовствующую Королеву Анну Павловну, и направились дальше на Кельн, Ганновер и Веймар, откуда, наконец, 15 июня возвратились в Петербург [35].
   Проведя десять дней на даче Александрия, Их Высочества 25 июня снова уехали за границу, но на этот раз ненадолго: в Берлин Они сопровождали Государя для встречи с Императрицею и 5 июля с Их Величествами возвратились в Петергоф. Остальную часть лета Великие Князья провели в лагере, по окончании которого сопутствовали Государю в Его путешествии на юг для производства Высочайших смотров войскам в Гомеле, Чугуеве, Харькове, Полтаве, Елисаветграде, Вознесенске, Николаеве и Севастополе и в начале октября, через Киев, прибыли в Царское Село.
   13 октября 1852 г. Великий Князь Михаил Николаевич достиг совершеннолетия, и в этот день генерал-адъютант Философов получил Высочайший рескрипт об окончании Их Высочествами воспитания под его руководством, по выражению Государя, "к полному удовольствию родительского Моего сердца", и о назначении генерала Философова Попечителем при Великих Князьях, с Которыми он по-прежнему оставался неразлучным.
   Для Великого Князя Николая Николаевича настало время занять высокую должность и стать во главе той области военного дела, которой Император Николай I, как большой знаток, придавал особое значение в деле государственной обороны России: 26 ноября 1852 г. Его Высочество был произведен в генерал-майоры, с зачислением в Свиту Его Императорского Величества и с назначением Генерал-Инспектором по Инженерной части, а также командиром I бригады 1 легкой гвардейской кавалерийской дивизии (полки л.-гв. Уланский и л.-гв. Конно-Гренадерский). Почти одновременно с этим (28 ноября) Высочайше повелено было подчинить в команду Его Высочества л.-гв. Конно-Пионерный дивизион по строевой части. Наконец, 1 декабря того же года Председателем Государственного Совета Великий Князь был введен в заседание Общего Собрания Совета. Когда Его Высочество занял указанное по Высочайшей воле особое место, Председатель словесно объявил, что Государю Императору благоугодно, чтобы Великий Князь присутствовал при заседаниях Государственного Совета, не принимая впредь до повеления участия в решении дел [37].
   В 1853 г. политический горизонт стал заволакиваться тучами: предвиделась война с Турцией, в виду чего было обращено усиленное внимание на границы России и состояние ее вооруженных сил. После кратковременного пребывания за границею, в г. Ольмюце, куда Великий Князь Николай Николаевич сопровождал Государя, Его Высочество, по Высочайшему повелению, в сентябре отправился из Варшавы в креп. Ивангород и Киев для инспектирования этих крепостей и саперных батальонов, а также для открытия Киевского Цепного моста.
   В октябре начались военные действия против Турции, а в начале 1854 г. была объявлена война Франции и Англии, дерзкие домогательства которых вывели из терпения Государя. Союзников у России не было, ей предстояло единолично выносить всю тяжесть неравной борьбы. Еще в конце февраля Его Величество с Великими Князьями Николаем и Михаилом Николаевичами отбыл в Финляндию, где осматривал прибрежные укрепления и в особенности Свеаборг, затем в апреле был осмотрен Кронштадт, куда в мае снова выезжали Великие Князья, осматривавшие затем в августе Ревель и прибрежные батареи. Безопасность столицы требовала принятия особых мер против возможной высадки союзного флота, в виду чего, помимо кронштадтских укреплений возводились еще новые батареи в устьях р. Невы. Государь несколько раз осматривал эти работы вместе с Великим Князем Николаем Николаевичем, как Генерал-Инспектором по инженерной части.
   С начала войны, объявленной Англии и Франции, т.е. с 9 марта 1854 г., Его Высочество находился при войсках, охранявших прибрежье Петербургской губернии, в составе Петербургского отряда, но серьезные обстоятельства осенью потребовали отбытия Великих Князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича в Действующую армию: вести оттуда приходили неутешительные -- наши войска терпели неудачи на Дунае, союзный флот в Черном море высадился у берегов Евпатории, сражение при р. Альме кончилось для нас поражением, Севастополю грозила неотвратимая опасность...
   Необходимо было поднять дух армии, угнетенной постигшими нас неудачами, вдохнуть в нее новые силы для дальнейшей борьбы. И Государь Николай Павлович, всегда готовый на самые дорогие жертвы ради блага Отечества, посылает в Действующую армии Своих младших Сыновей, повелевая Им разделить труды и опасности защитников России. "Ежели опасность есть, -- писал Император Главнокомандующему Южною армиею, князю Горчакову, -- то не Моим детям удаляться от нее, а собой подавать пример".
   Великодушное решение Государя вызвало необычайный подъем духа среди русских людей, спешивших посылать своих добровольцев и пожертвования на театр войны. В особенности велик был восторг среди защитников Севастополя.
   Накануне отъезда Великих Князей Государь писал князю Горчакову: "Завтра благословляю в поход Моих младших сыновей; думаю, что они к тебе явиться могут 3 или 5 октября. Будь им руководитель и сделай из них добрых, верных служивых, а за усердие их отвечаю. Не балуй их и говори им правду".
   Сколько глубокого, поучительного смысла в этих немногих словах Императора Николая! Не безопасностью, не какими-либо жизненными неудобствами Своих Сыновей озабочен Государь: Он желает только, чтобы Его Дети были верными слугами России в тяжелой обстановке войны.
   Вся строгая система воспитания Их Высочеств под непосредственным руководством Государя, постоянный личный пример и эти напутственные слова Их Державного Отца, наконец, твердое сознание молодыми Великими Князьями исключительного значения Их пребывания в Действующей армии, -- все это было ручательством того, что на поле брани воинский долг будет исполнен Ими непоколебимо и в истинном духе недавно принятой торжественной присяги.
   28 сентября в Гатчинском дворце был отслужен напутственный молебен, затем состоялся семейный обед -- и в 7 час. вечера Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи отбыли из дворца. Государь и Наследник Цесаревич провожали Их на вокзал. В путешествии Их Высочеств сопровождали генерал-адъютант Философов, генерал-майор барон Корф и доктор Боссе.
   На следующий день Великие Князья прибыли в Москву, поклонились ее святыням и в тот же день выехали через Тулу в Одессу. Сюда они прибыли 4 октября, приняли представителей войск местного гарнизона и посетили кафедральный собор, где были приветствованы краткою речью архиепископа Иннокентия, после молебствия благословившего Их св. иконами. Во временном военном госпитале Великие Князья посетили находившихся здесь раненых, которых обласкали сердечным участием и вручили от Имени Государя денежные награды. В течение этого же и следующего дней были осмотрены прибрежные батареи.
   6 октября Их Высочества отбыли в Кишинев, в штаб Главнокомандующего Южною армиею князя М.Д. Горчакова, который вскоре получил собственноручное письмо Государя. Его Величество писал: "Полагаю, что долг чести требует, чтобы ты моих рекрут немедля отправил в Крым, к Меншикову, с тем, чтобы они там оставались при нем до минования опасности или до изгнания неприятеля". Вместе с тем, Император уведомил Главнокомандующего Крымскою армиею, князя А.С. Меншикова: "Сыновьям Моим, Николаю и Михаилу, дозволил Я ехать к тебе; пусть присутствие их при тебе докажет войскам степень Моей доверенности; пусть Дети учатся делить опасности ваши и примером своим служат одобрением храбрым нашим сухопутным и морским молодцам, которым Я их вверяю...". Через три дня Государь писал ему же: "Вероятно, Дети Мои прибудут еще вовремя, чтобы участвовать в готовящемся; поручаю тебе их. Надеюсь, что они покажутся достойными своего звания; вверяю их войскам, в доказательство Моей любви и доверенности. Пусть их присутствие среди вас заменит Меня".
   Вот каков был взгляд Императора на пребывание Его Сыновей среди боевых опасностей.
   23 октября, накануне Инкерманского боя, Великие Князья прибыли в Севастополь, в Главную Квартиру князя Меншикова, который встретил Их и уступил Им свое помещение. В тот же вечер Их Высочества совершили объезд войск, с необычайным восторгом Их всюду встречавших.
   Их Высочества непременно желали участвовать в предстоявшем сражении, почти не спали ночь и на следующее утро были готовы чуть не раньше всех. Князь Меншиков, опасаясь за Великих Князей, старался противодействовать Их желанию, но ничто не могло предотвратить твердого решения молодых Воинов побывать в огне с войсками.
   По словам генерала Философова, Их Высочества, несмотря на предосторожности, принятые им и князем Меншиковым, "попали под огонь артиллерии и слышали свист пуль штуцерников, причем одна из них ударилась в землю около Великого Князя Николая и засыпала Его землей".
   Через день после этого сражения, 26 октября, Великий Князь Николай Николаевич написал Наследнику Цесаревичу Александру Николаевичу подробное письмо, в котором делился своими первыми боевыми впечатлениями.
   "Любезный Саша, -- писал Его Высочество, -- наконец нам удалось быть в деле, и в жарком; но, к нашему несчастию, первое дело, в котором были мы, было кончено отступлением; причина тому одна была, нераспорядительность в начальниках, и от того беспорядок.
   Хотя нам запрещено рассуждать, а приказано смотреть и учиться, но Ты позволишь, чтобы Тебе сказать то, что мы видели, и впечатления все те, которые на нас сделало это дело; скажи Папа из этого письма то, что Ты найдешь нужным и полезным...".
   Описывая затем несчастное для нас Инкерманское сражение, Великий Князь, несмотря на свою молодость (23 года) и неопытность в боевом смысле, обнаруживает много наблюдательности, верный военный взгляд и правильное понимание причин нашей неудачи. Мало того, Он не только сохраняет бодрость духа, но умеет внушить ее и удрученному неудачею князю Меншикову. В заключительных строках Его Высочество пишет:
   "Прости за это худо написанное письмо, но пальба такая, что трудно внимательно писать; особенно сильна она по утрам и к обеду, но прочее время гораздо реже" .
   После сражения Их Высочества отправились в Севастополь передать Царское спасибо храбрым защитникам бастионов и батарей. Во всю дорогу гром ядер и свист штуцерных пуль провожали Их до Малахова кургана, защитники которого с восторгом приветствовали Великих Князей и в то же время трепетали за Их жизнь. И едва покинули Они Малахов курган, как два моряка, уступившие им свои места у амбразуры, были ранены.
   Главнокомандующий князь Меншиков во всеподданнейшем донесении Государю свидетельствовал, что "Их Императорские Высочества Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич явили Себя на поле битвы, под сильнейшим неприятельским огнем, не только вполне достойными высокого Своего звания, встречая хладнокровно опасности, но и примером настоящей воинской доблести. Присутствие Их посреди огня побуждало всех и каждого к исполнению священного долга Царю и Отечеству!
   Вверенное мне войско это видело, и то мужество, которое показано в столь упорном с обеих сторон деле, конечно, было плодом мысли, что дорогие Царю и России Дети посреди нас и что в Их самоотвержении каждый должен видеть пример для себя.
   В приказе моем от 29-го числа я счел моею обязанностью повторить перед войском о доблестях Великих Князей и осмелился выразиться, что под неприятельским огнем Они были истинно Русскими Молодцами!".
   Донося затем о некоторых подробностях пребывания Их Высочеств среди опасностей, Главнокомандующий в заключение просил Государя пожаловать Великим Князьям "тот орден за воинские доблести, который в мыслях каждого из нас единодушно Им присужден", т.е. св. Георгия 4 степени.
   Глубоко порадовало Императора Николая Павловича донесение Главнокомандующего о геройском поведении в бою обоих Великих Князей, Которым Его Величество и пожаловал испрошенную награду -- Георгиевские кресты.
   Став в ряды защитников многострадального Севастополя, Их Высочества еще не раз находились под огнем неприятеля и, между прочим, участвовали в перестрелке прибрежных батарей Северной стороны города во время вылазки пароходов "Владимир", "Херсонес" и "Крым" 24 ноября. Стараниями Великих Князей начальником севастопольского гарнизона был назначен достойнейший генерал барон Остен-Сакен, сумевший так высоко поддерживать дух войск, и помощником к нему -- навсегда незабвенный адмирал Нахимов. Их же заботами было улучшено состояние госпиталей, которые Великие Князья посещали почти ежедневно, ласковым словом утешая и ободряя раненых.
   Отношение Великих Князей к Своим боевым сподвижникам и Их личное обаяние прекрасно характеризуется словами знаменитого защитника Севастополя, в то время еще молодого полковника Э.И. Тотлебена, который, между прочим, писал своей жене:
   27 октября (1854 г.). "Вчера вечером был у обоих Великих Князей. Они посадили меня между собою; я объяснил им ход нашей обороны. Они беспрестанно высказывали мне свое особенное благоволение, часто сердечно жали мне руку. Вдруг вошел адъютант князя Меншикова и сообщил, что Его Величество Государь Император пожаловал меня флигель-адъютантом. Великие Князья вскочили, обняли и поцеловали меня... собственноручно наложили на меня аксельбанты и вензеля и сказали: "Теперь мы только желаем, чтобы Бог вас сохранил"".
   22 ноября. "Вчера посетил я Великих Князей. Я совершенно очарован личностью наших Великих Князей и их рыцарскими воззрениями; при этом они невольно приковывают к себе всех своим замечательно свободным и искренним обращением. Когда война кончится, и в случае я продолжал бы пользоваться доверием Великого Князя Николая Николаевича, то он нашел бы во мне верного и надежного слугу..." [39].
   Вследствие болезни Императрицы, Их Высочества были внезапно вызваны из Севастополя, откуда выехали 3 декабря и прибыли в Гатчину 11-го утром. Радостна была встреча Государя с Августейшими Сыновьями, Которые, как очевидцы, рассказывали о жизни и подвигах героев-севастопольцев, а также о подробностях военных действий. К счастью, болезнь Императрицы приняла благоприятный исход -- и Великие Князья, встретив в Семейном кругу новый, 1855 год, 2 января снова отправились в путь -- в Севастополь. 15 января Они прибыли в осажденный город, где работы по обороне кипели с каждым днем все больше и больше. Их Высочества приняли Личное участие в этих работах: по распоряжению Главнокомандующего, Великий Князь Николай Николаевич 20 января был назначен Заведывающим всеми инженерными работами, укреплениями и батареями на Северной стороне Севастополя, на пространстве от Константиновской батареи до Мекензиевой горы включительно. Работами по вооружению этих батарей заведывал Великий Князь Михаил Николаевич. Результатом энергичных трудов Августейших Севастопольцев было то, что к концу февраля здесь уже было готово к встрече неприятельских штурмов 191 орудие.
   Э.И. Тотлебен в письме к жене 3 февраля (1855 г.) писал:
   "Великий Князь Николай Николаевич руководит теперь работами на Северной стороне, которая до сих пор еще не подвергалась атаке, но может в ближайшем будущем быть атакованной. По удалению Северной стороны от оборонительной линии Севастополя, я только редко могу пользоваться счастием посещать Великого Князя. Третьего дня я распорядился таким образом, что мог весь день провести у Великого Князя; мы объехали новые укрепления, которые он заложил. Я радуюсь его знанию дела, его практическому уму и неутомимому рвению. При этом высказывает он редкую скромность и при всяком случае требует моего совета.
   Я обедал у него за столом; как обыкновенно, сидел подле него и имел с ним очень интересный разговор, который долго буду помнить.
   Дал бы нам Бог только счастливо окончить эту войну, был бы тогда верным помощником Великого Князя и мог бы содействовать его благородным намерениям возвысить инженерный корпус в России...".
   В письме 20 февраля Тотлебен сообщал: "Великий Князь наблюдал с башни за взрывом и радовался, что наши минеры так отличаются" [40].
   Раненые и больные не только в госпиталях и лазаретах, но и на полях сражений привлекали к себе сердечную заботу и теплое внимание Великих Князей, посещавших почти ежедневно славных защитников русской твердыни на местах их тихих и безропотных страданий. Здесь, в Севастополе, Дети русского Царя особенно полюбили и научились уважать нашего офицера и солдата, здесь сроднились Они душою с нашею славною армиею...
   Всем сердцем отдаваясь тяжелой участи Севастополя, особую энергию, правильный военный взгляд и полезный почин проявили Они в середине февраля, когда Главнокомандующий князь Меншиков отправил Государю прошение об увольнении его, по болезни, от должности, а генерал-адъютант барон Остен-Сакен, как временно командовавший армиею, не мог многого принять на свою ответственность и действовать решительно. Положение армии было безвыходное.
   Тогда Великие Князья предложили князю Меншикову немедленно сообщить Главнокомандующему Южною армиею князю Горчакову как о состоянии своего здоровья, так и о критическом положении армии, и просить его немедленно прибыть в Севастополь для принятия главного начальства над армиею. В то же время, зная, что перемена Главнокомандующего не может произойти иначе, как по Высочайшему повелению, Великий Князь Николай Николаевич поспешил написать письмо Государю, выяснив Его Величеству всю тягость положения дел, а Великий Князь Михаил Николаевич -- князю Горчакову, прося его поспешить своим приездом в Крым.
   Желание Великих Князей было предупреждено Государем, уже 15 февраля решившим заменить князя Меншикова князем Горчаковым.
   В разгар деятельности Их Высочеств в Севастополе, здесь совершенно неожиданно 21 февраля было получено по телеграфу ужасное известие о кончине Императора Николая Павловича. Сыновний долг призвал Великих Князей в Петербург, куда Они немедленно и выехали.
   Грустно было севастопольцам в такую тяжелую минуту расстаться с Их Высочествами, о чем свидетельствует и Э.И. Тотлебен в письме 23 февраля:
   "К сожалению, наши дорогие Великие Князья покинули нас теперь... Да поможет милостивый Бог отцу каждого семейства так воспитать своих детей, как удалось нашему великому Государю образовать в своих детях ум, сердце и душу.
   Нам скучно без них. Я очень привык к Великим Князьям; они оживляли тут всех, их человеколюбие расположило к ним все сердца" [41].
   28 февраля вечером Они прибыли в Петербург. Вновь вступивший на престол Император Александр Николаевич встретил на вокзале Августейших Братьев, с Которыми отбыл в Зимний Дворец для свидания с Императрицею Матерью. В 11 ; ч. ночи Их Высочества проследовали в Петропавловский собор поклониться праху почившего Монарха. 5 марта, в присутствии Великих Князей, состоялось торжественное погребение Императора Николая I, беззаветно преданною службою Которому Их Высочества начали Свое доблестное и полезное служение России.
   Пред кончиною покойный Государь не успел Лично поблагодарить Своих Сыновей за понесенные Ими труды и опасности, -- и только позже, 31 марта, Их Высочествам, как генерал-майорам Свиты Его Величества, сообщена была статья 23 духовного завещания в Бозе почившего Императора Николая Павловича: "Искренно благодарю всех бывших при Мне гг. Генерал-Адъютантов, Генералов Моей Свиты и Флигель-Адъютантов за верную их службу, прошу их с тою же любовью и преданностью служить Моему Сыну".
   Нет надобности говорить о том, что этот завет покойного Государя был исполнен Великими Князьями свято и с безграничною любовью к вступившему на Российский престол Царственному Брату, Императору Александру II.
   

ГЛАВА II

   Великому Князю Николаю Николаевичу не пришлось возвратиться в Севастополь[42], где инженерная оборона перешла в руки полковника Э.И. Тотлебена, -- и в этом смысле положение осажденного города было обеспечено. 27 марта 1855 г. на Него были возложены новые высокие и ответственные обязанности -- члена Государственного Совета, и в этом звании Он впервые прибыл в заседание Совета 31 марта. Войдя в присутственную комнату в сопровождении Председателя и Членов Государственного Совета, Его Высочество занял второе место по правую сторону Председателя. Заседание было открыто прочтением Именного Высочайшего Указа о назначении Великого Князя Членом Государственного Совета, после чего Государственный Секретарь поднес Его Высочеству присягу Членов Государственного Совета, которая была Им прочтена и подписана.
   В виду продолжения военных действий против союзных держав, Его Высочеству необходимо было неустанно наблюдать за усилением обороны Финляндии. В виду этого, после ряда серьезных подготовительных работ, Великий Князь Николай Николаевич, по Высочайшему повелению, 1 июня был командирован в Финляндию для укрепления подступов к креп. Выборгу со стороны Транзунда, а также для осмотра и поверки береговых батарей и укреплений, возведенных в крепостях Кюмень-городе, Фридрихсгаме, Свеаборге и городах Або, Тавастгусе и Таммерфорсе. В этой командировке Его Высочество пробыл более двух недель, способствуя успеху производившихся работ Своими указаниями, энергиею и нравственною поддержкою.
   Великий Князь находился при войсках, охранявших прибрежье Петербургской губернии, в составе промежуточного к Нарве отряда, и повелением Государя был вторично командирован для выбора и укрепления позиции у д. Бронной на случай действия неприятеля десантными войсками. За успешное возведение здесь батарей Ему была объявлена искренняя признательность Государя, который затем командировал Великого Князя еще раз в Финляндию -- в кр. Выборг для восстановления шхерных батарей после покушения неприятельского флота у Транзунда 1 июля 1855 г. [43].
   Осенью Его Высочество отбыл в новую командировку -- на юг. 1 сентября Великий Князь вместе с Государем и Августейшими Братьями выехал в Москву, где собралась вся Царская Семья. Проведя здесь несколько дней и посетив с Государем Троицко-Сергиевскую лавру, Его Высочество вместе с Великим Князем Константином Николаевичем выехал вперед, по предстоявшему пути следования Государя через Тулу, Орел, Курск, Харьков, Полтаву и Кременчуг в Николаев. Император прибыл сюда 13 сентября и, за исключением двух дней, проведенных в Одессе, оставался здесь шесть недель, следя за возводившимися укреплениями на линии между рр. Бугом и Ингулом, посещая различные учреждения морского ведомства и производя смотры войсками. Общие распоряжения по приведению Николаева в оборонительное положение были поручены генералу Тотлебену, заведывание же инженерною частью работ было возложено на Великого Князя Николая Николаевича. Много энергии проявил Его Высочество, работая ежедневно с самого раннего утра, объезжая укрепления оборонительных линий, следя Лично за успехом земляных работ и т.п. По словам одного из сотрудников Великого Князя Михаила Николаевича, полковника артиллерии Глебова, непосредственного свидетеля трудов Их Высочеств, "присутствие в Николаеве Членов Императорской Фамилии принесло большую пользу.
   Не будь Их, и десятой части не сделали бы того, что сделали теперь для укрепления Николаева" [44].
   26 октября Его Величество с Великими Князьями отбыл в Крым. Наши доблестные войска, только что закончив тяжелую, непосильную борьбу с неприятелем, с неудержимым восторгом встречали Их всюду, где появлялся Го-сударь. Сердечно рады были они видеть и молодых Августейших Севастопольцев, еще так недавно самоотверженно разделявших с ними все труды и опасности боевой страды. Из Севастополя Великий Князь Николай Николаевич был командирован Государем для инспектирования передовых войск и отрядов [45].
   Возвратясь в Николаев, Его Высочество выбыл отсюда 6 ноября и через пять дней возвратился в Царское Село, однако очень ненадолго, ибо уже 15 числа, по Высочайшему повелению, был командирован для общего руководства всеми работами по усилению Кронштадтского рейда, укреплению Северного фарватера и заграждению подступов к рейду со стороны Южного и Северного фарватеров. В этой командировке Его Высочество находился до заключения мира 19 марта 1856 года.
   Пребывание Великого Князя в 1854 -- 55 гг. в Севастополе, заведывание там всеми инженерными работами на Северной стороне, непосредственное руководство в возведении многочисленных укреплений в Финляндии, в устьях Невы, на южном берегу Финского залива, наконец, приведение в оборонительное положение такого важного военного порта, каким был в то время Николаев, -- все это дало Его Высочеству богатый практический и боевой опыт в области военно-инженерного искусства.
   25 января 1856 г. Великий Князь Николай Николаевич вступил в исправление Своих обязанностей по званию Генерал-Инспектора по Инженерной части и занимал этот высокий и ответственный пост до конца Своих дней. Того же числа Великий Князь был назначен генерал-адъютантом к Его Величеству, с оставлением Командиром 1-й бригады 1 легкой гвардейской кавалерийской дивизии [46].
   Такими служебными отличиями Государь пожелал отметить знаменательный день в жизни Великого Князя Николая Николаевича: Его бракосочетание с Принцессою Ольденбургскою Александрою Петровною. Это торжество происходило в Большой церкви Зимнего Дворца. Над Высоконовобрачным держал венец Великий Князь Михаил Николаевич. Совместная жизнь Августейших Братьев, почти неразлучных друзей с самого детства и боевых товарищей, в этот день прервалась.
   Молодая Августейшая Чета поселилась в Зимнем Дворце, пока отстраивался Их Дворец на Благовещенской площади.
   28 февраля Государь с Их Высочествами выехал на несколько дней в Финляндию, где, осматривая воздвигнутые сооружения, имел случай Лично видеть результаты руководства со стороны Великого Князя Николая Николаевича.
   19 марта 1856 г. был заключен Парижский мир, прекративший тяжелую для нас Восточную войну и давший возможность молодому Государю приступить к ряду намеченных Им реформ как в общем строении Русского государства, так и в его армии.
   В Личной жизни Великого Князя и в Его служебной деятельности первые годы нового царствования были отмечены целым рядом более или менее значительных событий, назначений и отличий.
   В августе 1856 года Его Высочество с Августейшею Супругою отбыл в Москву, на Коронацию Императора Александра II. Этот древний обряд русских государей сопровождался блестящими торжествами, в которых ближайшее и почетное участие принимал Великий Князь Николай Николаевич. В самый день Коронования, 26 августа, Его Высочество был произведен в генерал-лейтенанты и назначен Почетным Президентом Николаевской Инженерной академии и начальником бывшей 1-й легкой гвардейской кавалерийской дивизии [47].
   6 ноября Его Высочество был обрадован рождением Сына, названного при св. крещении Николаем[48], после чего, 27 ноября (1856 г.) последовало Высочайшее повеление Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу (Отцу) именоваться Старшим.
   Последующие годы свидетельствуют о дальнейших успехах Великого Князя на высоком служебном поприще, на котором Он получает все большую возможность проявлять свои дарования и горячую любовь к военному делу. Так, Он назначается членом комитета о способе ремонтирования кавалерии (1857 г.), а затем (1859 г.), -- командующим Гвардейским резервным кавалерийским корпусом (утвержден в должности в 1860 г.).
   К концу 1850-х годов следует отнести первые труды Великого Князя, посвященные реформам в нашей кавалерии. Его Высочество на этом специальном поприще работал в течение нескольких лет под руководством генерал-адъютанта Р.Е. Гринвальда, однако разница характеров последнего и его Августейшего Ученика, несмотря на уживчивость Великого Князя, послужила причиною их постепенных разногласий в совместных трудах. Гринвальд стоял не только за методичность военных реформ всего кавалерийского дела, но и за медленное их проведение, Великий Князь же -- за быстрое и решительное. По словам биографа Р.Е. Гринвальда [49], "одному, прошедшему тяжелую школу кавалерийской службы, не исключая и службы нижним чином, многое казалось столь трудным отменить, что он на каждом шагу упирался; другой -- ни по предварительной своей подготовке, ни но своим годам и происхождению, не имел, да и не мог иметь, таких качеств. Столкновение было неизбежно; оно произошло, и Гринвальд благоразумно и благородно уступил".
   "И мы должны сознаться, -- говорит тот же биограф, -- что все-таки своим усовершенствованием наша кавалерия вообще и гвардейская в особенности обязана более Великому Князю, чем Гринвальду".
   30 августа 1860 г. Его Высочество был произведен в инженер-генералы, с оставлением во всех занимаемых должностях и званиях, а в следующем году в течение 3 ; мес. (апрель -- июль), по Высочайшему повелению, командовал Отдельным гвардейским корпусом, командуя вместе с тем и Гвардейским резервным кавалерийским корпусом. С того же 1861 г. Великий Князь принимает действительное участие в заседаниях Совета Министров и Государственного Совета. 30 августа следующего года Его Высочество назначен командиром Отдельного Гвардейского корпуса. Наконец, помимо неоднократно выраженной Монаршей благодарности и признательности, Великому Князю 1 января 1863 г. была пожалована высокая награда -- орден св. Владимира 1-ой степени [50].
   Несколько раз Его Высочество уезжал из Петербурга в разного рода командировки. Особенно продолжительна была поездка в 1858 г. (с 5 августа по 21 октября), с Великим Князем Михаилом Николаевичем через Крым на Кавказ, для осмотра специальных учреждений и частей, Им подведомственных. Великий Князь Николай Николаевич осматривал военно-инженерные сооружения, саперные и другие войска и имел случай произвести смотр Своему Тверскому драгунскому полку. По отзыву Наместника Кавказа, князя Барятинского, это посещение Великими Князьями было важным событием для края. "Встречаемые с восторгом и войсками, и народом, Великие Князья своею благосклонною внимательностью, обходительностью и живым участием, с которым вникали во все подробности виденного Ими края, оставили надолго впечатление в благодарной памяти Кавказа".
   В декабре 1860 г. Великий Князь Николай Николаевич ездил на несколько дней в Берлин, для присутствования на погребении Его Крестного Отца, Короля Прусского Фридриха-Вильгельма IV, а в октябре следующего года -- туда же, -- на коронование Прусского Короля Вильгельма I.
   В октябре 1862 г. на открытии памятника тысячелетию России в Новгороде Его Высочество командовал отрядом гвардейских войск, присутствовавших на этом торжестве.
   10 января 1864 г. у Его Высочества родился второй сын -- Великий Князь Петр Николаевич [52].
   В это время Великокняжеская Чета имела уже пребывание в Николаевском дворце, роскошное здание которого было выстроено по проекту известного в свое время архитектора А.И. Штакеншнейдера. Очень красивый снаружи, дворец этот по внутренней отделке представляет собою прекрасный образец архитектурного искусства и высокого художественного вкуса.
   Этот же год принес видную перемену в служебное положение Его Высочества. Были учреждены военные округа и, по упразднении звания Командира Отдельного Гвардейского корпуса, Великий Князь Николай Николаевич назначен был 10 августа -- Командующим войсками Гвардии и Петербургского военного округа, 15 августа -- Генерал-Инспектором Кавалерии, с оставлением во всех прочих должностях и званиях, и 18 августа -- Членом Комитета о раненых.
   Заняв эти высокие и ответственные должности по строевой и боевой подготовке войск, Его Высочество с новым рвением принялся за любимое дело: войска всегда были его отрадою. Государь и военный министр генерал-адъютант Милютин дали Ему полную самостоятельность. К энергичной работе побуждало и то, что, после печального опыта Севастопольской войны, у нас в это время вводили новое вооружение, новые уставы, новые приемы подготовки войск, в выработке которых Великому Князю приходилось предварительно принимать Личное участие в комитете по устройству и образованию войск, в котором с 1860 г. Его Высочество председательствовал. Вместо прежних линейных учений с шаблонными упражнениями по уставу, начались более частые маневрирования малых и больших отрядов разных родов оружия, учения с боевыми патронами, появился обозначенный противник[53]. Не только к кавалерии, во главе которой стоял Великий Князь, стали в это время предъявляться новые требования в духе боевой подготовки, но они коснулись и артиллерии, в особенности относительно производства стрельбы.
   Вникая внимательно во все детали службы офицера и солдата, Его Высочество, сам прекрасно зная службу, предъявлял относительно нее строгие требования к своим подчиненным. В то же время Он проводил взгляд, что всякое занятие может принести пользу лишь в том случае, если ведется оживленно и не утомляет людей, -- вот почему Он избегал слишком продолжительных учений и никогда не делал смотров в дурную погоду. Только маневры производились независимо от нее. Инспекторские смотры, происходившие обыкновенно в Михайловском манеже, продолжались очень долго -- и все же проходили почти незаметно, потому что Его Высочество и в это скучное дело умел вносить веселое настроение, шутя с офицерами и солдатами.
   Летом в Красносельском лагере Великий Князь работал особенно энергично и неутомимо. Его красивая, стройная фигура на чудном коне появлялась с утра то там, то здесь перед войсками, которые, услышав Его звонкий голос, Его ласковый привет, радостно отвечали Его Высочеству, удваивая свое старание угодить Ему, своему любимому Начальнику. И войска не только любили, -- обожали Его, потому что Великий Князь был необыкновенным начальником: всегда приветливый, внимательный, Он с удивительным участием и добротою относился к каждому из Своих подчиненных, считаясь с их человеческими достоинствами. Потому-то и Его требования исполнялись с особою охотою, с желанием доставить Ему удовольствие, а не из страха наказания, -- вот почему Великий Князь имел громадное влияние на войска и на все, что их касалось. Среди Своих ближайших подчиненных, адъютантов и ординарцев, Его Высочество держал Себя с исключительною простотою и невольно привлекал их Своею отеческою любовью и заботою... Мудрено ли, что они, ближайшие свидетели Его ежедневных трудов и частной жизни, были во главе тех, кто Его обожал до конца своих дней...
   В результате трудов войск Гвардии и Петербургского военного округа под руководством Великого Князя, назначенного Главнокомандующим 30 августа 1867 г., всегда получались блестящие результаты, ежегодно отмечавшиеся Государем, по окончании лагерных сборов, в Высочайших рескриптах на Имя Его Высочества. В милостивых выражениях Его Величество оценивал неусыпную деятельность Великого Князя и особенную заботливость о благосостоянии и образовании войск, превосходную систему их образования и постоянное совершенство во всех отраслях благоустройства. Государь видел, как воодушевлялись войска близким участием к ним Великого Князя, благодарил Его за многое, отдавая должное (в 1868 г.) Его особым трудам по составлению нового устава, который, по отзыву Его Величества, только при особой неутомимой деятельности Великого Князя мог быть составлен в такое непродолжительное время [54]. Не были забыты Его Высочеством в просвещенной оценке практически указания бывших в то время европейских войн, опыт которых без замедления применялся в войсках Петербургского округа.
   Нельзя не вспомнить и о том, что именно в эпоху 1860-74 гг., во время энергичной работы Великого Князя, совершено было перевооружение русской армии и введена всеобщая воинская повинность, что вызывало новые труды и более совершенные приемы в обучении войск.
   Не останавливаясь подробно на деятельности Великого Князя Николая Николаевича на посту Главнокомандующего со времени Его назначения на этот высокий пост до конца 1876 г., достаточно просмотреть Его приказы по войскам Гвардии и Петербургского военного округа за этот период, чтобы получить понятие о характере не только этой деятельности, но и Его Самого, как главного руководителя.
   В приказах этих ясно выражаются последовательность и строгая система, которые Его Высочество проводил в Своих требованиях. Система эта больше всего видна в руководящих приказах, объявлявшихся ежегодно пред началом летних, а затем -- осенних и зимних занятий, для каждого рода войск -- особо.
   Обращая большое внимание на щеголеватость и внешний молодецкий вид войск, Великий Князь далеко не был сторонником исключительно парадной, смотровой системы требований, хотя с представительною стороною службы в столице приходилось считаться не мало. Именно это обстоятельство и побуждало Его предъявлять войскам требования усиленно дорожить временем, необходимым для боевой подготовки.
   Например, к выходу в лагерь обучение рот, батальонов и эскадронов должно было быть совершенно закончено и осмотрено начальниками дивизий, во время же лагеря требовалось лишь проверять совокупное обучение нескольких батальонов и полковые учения в кавалерии, а не разучивать собственно строевые уставы. Как указывал Его Высочество, "летние сборы должны иметь целью применение к действительной боевой службе всех зимних и весенних занятий" [55].
   Заслуживают особого внимания и даже подражания приемы, которыми Великий Князь пользовался при поверке зимой занятий войск в Петербурге. Он приезжал в Михайловский манеж в часы, назначенные частям пехоты и артиллерии для занятий строевыми учениями и гимнастикою, и оставался только наблюдателем, требуя, чтобы части занимались назначенным им по приказу делом, чтобы начальники вели занятия по своему личному усмотрению и в каком им угодно порядке, делали замечания, поправляли ошибки и пр. [56]. Такой способ поверки давал Его Высочеству не только возможность видеть, так сказать, черную работу войск, но и близко узнавать непосредственных исполнителей этой работы, их способности и служебные качества.
   Наряду с этим Великий Князь нередко вызывал Целые части и даже бригады по тревоге, производил им учения и заканчивал их разбором[57]. Внезапно вызывались войска, расположенные не только в Петербурге и его ближайших окрестностях, но и в других городах округа. При этом некоторым частям приходилось иногда зимою делать по занесенным снегом дорогам по 15, 25 и более верст, чем проверялась их боевая готовность и выносливость [58].
   Особенно тщательно производил Его Высочество смотры в коннице, где, как глубокий знаток и специалист кавалерийского дела, обращал большое внимание даже на детали, чем вносил много поучительности в эти смотры [59]. Затем, Великий Князь настойчиво напоминал о привлечении к деятельному участию младших офицеров к занятиям с нижними чинами, что при сокращавшихся в то время сроках службы получало особенное значение, хотя и не соответствовало старым традициям, освобождавшим нашу офицерскую молодежь от не-посредственной работы по воспитанию и обучению солдата. Между тем, Его Высочество еще в 1860-х гг. подчеркивал необходимость развития одиночных людей в занятиях полевою службою [60], что окончательно проходит в жизнь только теперь, на наших глазах. В соответствии с этим взглядом предписывалось обращать внимание на занятия грамотою, иметь надзор за чтением книги нижними чинами и пр.[61]. В кавалерии не только офицерам, но и унтер-офицерам предписывалось при полевых занятиях давать самостоятельные поручения, что заставляло обращать внимание на одиночную подготовку этих нижних чинов [62].
   Глубоко любя военное дело и искренно интересуясь его успехами среди войск Гвардии и Петербургского военного округа, Великий Князь проявлял много личной деятельности и инициативы, появляясь то тут, то там, часто -- совершенно неожиданно и даже ночью в казармах, манежах, на учебных плацах и в караулах[63]. И здесь, в зависимости от обнаруженных успехов или беспорядков и упущений, то поощрял сердечною похвалою, то строго взыскивал, то наставлял указаниями и советами...
   Вот несколько бледных штрихов, только слегка очерчивающих Великого Князя, как высшего руководителя боевых сил России в одном из ее важнейших округов. Его деятельность заслуживает особого исследования не только как выражение известной военной эпохи, но и как подготовительная работа к ожидавшему Его еще более ответственному посту -- Вождя нашей Действующей армии в Русско-Турецкую войну 1877 -- 78 гг.
   Однако, как ни была велика работа Его Высочества по званию Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Он не мог ограничиваться одним только этим районом. Как Генерал-Инспектор Кавалерии и по Инженерной части, Он имел еще громадный круг деятельности вне Петербурга, откуда ежегодно по одному или по два раза выезжал во внутренние губернии России. Эти поездки продолжались обыкновенно по 1 ; -- 2 месяца и больше и, при редкой в то время сети наших железных дорог, казалось, должны были немало утомлять Великого Князя во время длинных переездов в экипаже. Однако Его Высочество удивительно легко совершал эти служебные путешествия, проезжая по несколько сот верст подряд не только без отдыха, но и почти без остановки для подкрепления себя пищею. Приезжая в какой-либо пункт для инспектирования войск или учреждений, Великий Князь обыкновенно прямо принимался за дело, не тратя лишнего времени, и только по окончании смотра, за обедом или завтраком, отдыхал в обществе начальствующих и должностных лиц, Своею простою беседою и шутками заставляя забывать о немногих часах необходимого отдыха.
   Разнообразие впечатлений делало эти путешествия незаметными, а серьезный интерес к военному делу и природная горячая любовь к нему придавали характер удовольствия инспектированию Великого Князя, тем более, что всюду Его приезд вызывал неподдельную радость. Знали, что если Он пожурит или проберет -- так за дело, если похвалит -- то по заслугам, и во всяком случае, даже при беспорядке или упущении, спокойно выслушает, научит и подбодрит. Его Высочество всегда благодарил, если кто-либо на учении ошибется и сам, заметив свою ошибку, исправлялся: "Мы здесь для того, чтобы учиться, -- говорил Великий Князь, -- а потому ошибиться всякий может, но, заметив свою ошибку, должно быстро ее исправить". Такое отношение к делу и к людям невольно привлекало к Нему сердца всех, кто имел хотя мимолетное, случайное к Нему отношение, и прочными узами связывало с Ним всех Его подчиненных от генерала до солдата...[64].
   На этих немногих страницах мы не останавливаемся подробно на деятельности Великого Князя Николая Николаевича, как Генерал-Инспектора Инженерной части. Военно-инженерное дело в России, имевшее долгое время своим непосредственным руководителем самого Императора Николая Павловича, -- в царствование Его Державного Преемника, Государя Александра II, направлялось рядом талантливых военных инженеров, во главе которых стоял генерал-адъютант Тотлебен, как Товарищ Генерал-Инспектора по Инженерной части. Поэтому Великий Князь, имея столь выдающегося ближайшего сотрудника, в этой области мог проявлять меньше напряженного труда, чем того требовала наша кавалерия, в особенности в виду предъявлявшихся к ней новых боевых требований. Его Высочество ставил эти требования последовательно и строго, заставляя забывать о старых традициях манежной школы и о мирных привычках, -- а что взгляды Великого Князя были разумны и правильны, лучше всего доказали действия нашей кавалерии в Русско-Турецкую войну.
   Сам -- в душе человек военный и природный кавалерист, Его Высочество не только любил, но и прекрасно знал лошадей вообще. Он владел в Чесменке прекрасным конным заводом, основанием которому послужил подарок короля Виртембергского из его чистокровного арабского рассадника. Здесь сохранились великолепные конюшни времен графа Алексея Орлова-Чесменского. Его Высочество увлекался верховым сортом лошадей, рысистые же выводились только для собственной конюшни, в ограниченном числе. Между прочим, Он вывел родословные таблицы орловских лошадей -- работа, потребовавшая усидчивого внимания и еще большего терпения. При своих поездках для инспектирования войск, Он смотрел не только кавалерийские полки, т.е. части, готовые к бою, но и кадры кавалерийского запаса, в которых идет большая работа по подготовке и выездке лошадей для службы в кавалерии, а также конские заводы, поставлявшие лошадей для нашей армии, и Задонское коневодство, которое было Им привлечено к поставке лошадей в кавалерию.
   Громадные конские табуны в несколько десятков тысяч голов Задонского коневодства иногда в течение двух-трех суток подряд прогонялись пред Великим Князем, Который при этом делал замечания, давал указания и пр. Кроме того, тысячи лошадей осматривались поодиночке на выводке. Великий Князь обыкновенно сидел при этом за столом, среди заводского манежа или на выводной площадке и делал отметки на лежавшем перед Ним списке. Начальник Его канцелярии сидел рядом и записывал замечания Его Высочества, тут же сидели адъютанты Его, а за ними стояли служащие на заводе чиновники. Иногда Великий Князь вставал и обходил выведенных лошадей, особенно понравившихся Ему заставлял проводить вторично, интересовался их родословною, и т.п.
   В таких осмотрах лошадей и смотрах частей прошли многие месяцы деятельности Августейшего Генерал-Инспектора, Который входил во все детали Его любимого дела и руководил им в полной мере [65].
   В 1872 г. Великий Князь совершил большое и крайне интересное путешествие по Востоку и Святой Земле, на чем считаем необходимым остановиться несколько подробнее.
   Его Высочество выехал 17 сентября из Петербурга через Вену в Турцию. Его сопровождали Князь Евгений Максимилианович Романовский Герцог Лейхтенбергский, Принцы Александр и Константин Петровичи Ольденбургские, десять лиц свиты, лейб-хирург, художник и еще несколько лиц, а также десять человек прислуги. Путешествие продолжалось два месяца и подробно описано одним из его участников, Д.А. Скалон, в книге: "Путешествие по Востоку и Святой Земле в свите Великого Князя Николая Николаевича в 1872 году" [66]. Августейшему Брату Русского Царя в пути всюду воздавались большие почести и оказано было много внимания не только со стороны властей, но и местных жителей. В особенности блестящий прием Его Высочеству оказал в Константинополе Султан Абдул-Азис. Здесь Великий Князь имел случай видеть турецкие войска, представившиеся по повелению Султана под командою Его сына, Юсуф-Иззедин-Эфенди, а также парадный выезд Султана в мечеть Бекишташ, происходящий только в самые большие праздники и на этот раз устроенный исключительно по случаю проезда Великого Князя. Особое внимание к своему Августейшему Гостю Султан выразил, помимо блестящего приема, пожалованием Его Высочеству ордена Османие I ст., украшенного бриллиантами, и принесением в подарок ценных лошадей, а также тем, что состоявшего при Великом Князе во время пребывания в Константинополе Гафиз-бея произвел в паши (генералы) только за то, что Гафиз удостоился высокой чести ездить с Братом Русского Императора в одной коляске...
   Из столицы Оттоманской империи Его Высочество со свитою на пароходе "Владимир" отправился до Бейрута, откуда, сначала в экипажах, а затем почти исключительно верхом совершил путь по Святой Земле, очарованный чудными картинами природы и своеобразного восточного быта и теми необычайными, неизгладимыми впечатлениями, который она производит на душу путешественника-христианина. Эти впечатления усиливались благодаря внешней обстановке пути: торжественные приемы и проводы высшими представителями военной, гражданской, а местами и духовной власти, почетные караулы, пушечная пальба, скачки, радостные возгласы жителей -- все это местами придавало путешествию Великого Князя характер торжественного шествия. В особое умиление приходили Он и Его спутники при посещении священных мест, связанных с разными обстоятельствами земной жизни Христа.
   Необычайно было вступление в Иерусалим 26 октября. Вот несколько слов описания этого дня из книги Д.А. Скалон [67].
   "Через три часа мы остановились для привала у палаток, разбитых в стороне от дороги, у фонтана. Здесь Великий Князь был встречен иерусалимским консулом г. Кожевниковым, губернатором Иерусалима и другими военными и гражданскими властями. Великий Князь был в мундире стрелков Императорской Фамилии; после отдыха Его Высочество сел на серого жеребца в богатом уборе из синего бархата, с золотым шитьем и украшениями. Впереди ехал отряд кавалерии, потом три консульские каваса, одетые в запорожское казачье платье с кривыми саблями и огромными булавами, за ними знамя Великого Князя с подручными; Его Высочество, окруженный Своею свитой, и наш турецкий конвой с Акиф-пашой во главе.
   Скоро мы подошли к Вифании, где Господь воскресил Лазаря. Этот крошечный городок имеет очень ветхий вид и похож на каменное гнездышко, прижавшееся к отвесному утесу. Но я был так поглощен мыслью о близости Иерусалима, что почти не заметил Вифании и с лихорадочным жаром смотрел вперед; я томился бессилием моего взгляда, который отставал от мысли, и не мог проникнуть сквозь какие-нибудь две-три скалы, заслонявшие нам вид Святого Града. Но вот, еще один выступ горы... мы в долине Иосафата, и с широкой площадки видим, наконец, Иерусалим. Соскочив с коней, Великий Князь и мы пали на колени и до земли поклонились Святому Граду.
   Весь спуск с Елеонской горы в долину Иосафата, дорога до Золотых Ворот и до ворот св. Стефана, стены и башни города, все было занято войсками и народом, вышедшими навстречу Великого Князя, и все залито ярким светом полуденного солнца.
   Как описать те чувства, которые охватывают душу, ум и сердце в торжественную минуту, когда в первый раз увидишь Иерусалим!.. Исходный центр христианской веры! Иерусалим, где совершилась искупительная жертва спасения; город, к которому, из века в век, миллионы верующих стремились и обращали свои помыслы, находя здесь неисчерпаемую пищу для души и сердца!.. Трижды священный город!..
   Торжественно было наше шествие. Кажется, все разноплеменное мужское и женское население города вышло навстречу Великому Князю. Тут были турки, греки, армяне, арабы, бедуины, евреи, абиссинцы, копты и пр., и пр., и пр.
   Первыми встретили нас русские богомольцы и богомолки, между которыми мы узнали старых знакомых с парохода "Владимир".
   Следуя дальше, Великий Князь остановился у палатки, где собрались консулы иностранных держав; потом поехали между народом и войсками, стоявшими в различных местах вдоль дороги. Войска отдавали честь, музыка играла наш гимн, а женщины, с наброшенными на голову и плечи белыми чадрами, во многих местах разбрасывали цветы,
   Таким образом мы ехали среди толпы по той самой дороге, по которой Спаситель в Вербное воскресенье вошел в Иерусалим, встречаемый множеством прославлявшего Его народа... Мысленно переживая все это, словно в чудном сне, вошли мы в Святой Град.
   От претории, где жил Пилат и начался крестный ход Спасителя, мы слезли с лошадей и до церкви Святого Града шли пешком.
   У входа в храм встретил Великого Князя патриарх Кирилл в полном облачении, окруженный собором духовенства, и приветствовал Великого Князя речью на греческом языке, закончив ее следующими словами:
   "Итак, преклони, благоверный Князь, колена души и тела пред священными стопами Богочеловека и Искупителя Мира. Преклони чело пред страшною Голгофой, окропленною за нас честною кровью. Поклонись с сокрушенным сердцем всесвятому Гробу, источнику нашего воскресения, и принеси жертву благоприятную слезою о себе и о здравии Августейшего Монарха, о святой России и о всем Царствующем Доме. Распятый за нас, погребенный и воскресший Иисус Христос да благословит труд Твой; да истечет от святых Его стоп новая сила в вере! Да пошлет Тебе помощь от Святого града и от Сиона заступит Тебя и даст Тебе блага Иерусалима не столько земные, сколько небесные. Аминь".
   Затем, предшествуемые певчими и духовенством, приложившись к плите, на которой обвивали пеленами и миропомазали тело Иисуса Христа, мы вошли в часовню Святого Гроба.
   Слезы текут невольно! Наконец мы преклонили колена у Гроба Господня!..".
   Осмотрев святыни Иерусалима и Вифлеема, под трогательным впечатлением виденного и перечувствованного здесь, Великий Князь, со своими спутниками, через Еммаус прибыл в Яффу и отсюда морем отправился в Египет, где, пройдя Суэцским каналом, посетил Каир, осмотрел пирамиды, сфинксы и другие замечательные древности Египта и затем через Италию (Бриндизи) к 20 ноября возвратился в Петербург.
   Сильное, неизгладимое впечатление произвело на Великого Князя это путешествие в Святую Землю. Осуществилось Его давнишнее желание поклониться Гробу Господню, много веков находящемуся во власти турок [68]. И не думал Он тогда, что пять лет спустя, охраняя высшие духовные интересы христиан, Он выступит против этих же турок во главе русской армии, уже в звании ее Главнокомандующего...
   Пребывание Его Высочества в Турции и Палестине не только удовлетворило Его как человека, но и принесло Ему несомненную и большую пользу как будущему высшему вождю: здесь Он увидел турецкую армию и, благодаря Своему правильному военному взгляду, сумел даже по мимолетным встречам с турками оценить их силы и военные качества, которые впоследствии учитывал при общих соображениях пред объявлением войны и во время происходивших затем военных действий.
   

ГЛАВА III.

   Быстро, незаметно пролетели 12 лет энергичной, неутомимой работы Его Высочества во главе Гвардии и Петербургского военного округа. Настал 1876 год.
   На Балканском полуострове загорелось пламя войны. Сербы и черногорцы объявили войну туркам, изнемогая от их гнета и неистовых зверств; вспыхнуло восстание в Боснии и Герцеговине; доходили вести о тяжелом подневольном положении болгар. Русские люди не могли оставаться равнодушными к страданиям единоверных славян: внутренний голос шептал им, что надо единодушно стать на защиту страдальцев. И действительно, в Сербию и Черногорию потянулись наши добровольцы, во главе их появился храбрый генерал Черняев, потекли пожертвования на несчастных жертв турецкого ига, о невыносимых страданиях которых говорили полные слез описания газет, краткие, но красноречивые телеграммы, многочисленные рассказы и рисунки очевидцев.
   Для всех стало ясно, что Турция совершенно пренебрегает взятыми на себя обязательствами по Парижскому трактату (1856 г.), по которому ее христианские подданные, принятые под покровительство европейских держав, должны были быть поставлены в возможно лучшее положение; однако оно, несмотря на истекшие двадцать лет, значительно ухудшилось. Император Александр II несколько раз обращался к западно-европейским государствам, побуждая их заставить Турцию обеспечить положение христианских подданных, но голос России оставался одиноким...
   Благородный и великодушный Государь переживал тяжелые душевные страдания, ибо сознавал, что война в более или менее близком будущем неизбежна. Он чувствовал, что Его славным войскам придется снова разрешать старый, как Русское государство, Восточный вопрос, но жалел дорогую Ему армию, готовую по первому слову своего Верховного Вождя броситься на врага. Любя преданные Ему войска, Государь во всех своих обращениях к ним летом 1876 года проявлял особенную сердечность, а по окончании большого маневра, высказывая свое удовольствие начальникам и благодаря их за все виденное, сказал: "Вы знаете, как мне дорога ваша кровь". Слова эти указывали, что разрыв с Турцией близок...
   Тотчас по окончании Красносельского лагерного сбора Великий Князь Николай Николаевич, по Высочайшему повелению, 12 августа был командирован в Варшаву, в виду предстоявших там царских смотров и маневров. Однако здесь Его Высочество заболел, с трудом руководил маневром в Высочайшем присутствии и чувствовал Себя вообще настолько неудовлетворительно, что лишен был возможности своевременно выехать в Германию на маневры, на которые получил приглашение от Императора Вильгельма, и успел принять участие только в маневрах под Берлином.
   К 4 октября Его Высочество возвратился в Петербург, но через неделю был вызван Государем в Ливадию, где был решен весьма важный вопрос. По настоятельному требованию России, Турция прекратила военные действия против Сербии и Черногории, с которыми заключила перемирие на 6 недель. Боясь усиления влияния России на Балканском полуострове, Англия, тайно успокоив Турцию, предложила для улажения дела созвать конференцию держав. Государь согласился, но чтобы доказать, что желает добиться прочной защиты славян, решил мобилизовать войска Киевского, Харьковского и Одесского военных округов и сформировать Действующую армию, которая должна была собраться в Бессарабии.
   Главнокомандующим этой армией Государь избрал Своего Августейшего Брата, Великого Князя Николая Николаевича Старшего. В нескольких совещаниях с Ним и с военным министром, генерал-адъютантом Милютиным, в Ливадии Император обсуждал план почти неизбежной войны. На вопрос Его Высочества: какую Государь ставит окончательную цель кампании, Его Величество ответил: "Константинополь!"...
   Вот какая громадная, можно сказать, мировая задача ставилась Великому Князю, вот куда должны были направиться все Его помыслы, чувства и стремления: к стенам древнего Царьграда, где когда-то над куполом дивного храма св. Софии величаво высился православный крест, замененный мусульманским полумесяцем!..
   В глубоком раздумье возвращался Его Высочество в Петербург, чтобы наскоро приготовиться к предстоявшему отъезду в Действующую армию. Он не боялся ответственной задачи, конечная цель которой как нельзя более пришлась Ему по сердцу, но знал, что много крупных затруднений предстоит преодолеть, прежде чем удастся разрешить ее. Ему было хорошо известно, что военное министерство и армия не во всех отношениях готовы к войне, что денежные средства России не в блестящем положении, что кроме явных врагов, турок, у нас будут и тайные -- англичане, австрийцы, что на Черном море у нас нет флота... Было над чем призадуматься! [69].
   19 ноября состоялся отъезд Великого Князя из Петербурга. Вся Гвардия провожала Его и поднесла святую икону, особый образ поднесли своему Шефу Лейб-Уланы, благословение которых Он надел на шею. Поднесли иконы при прощании Штаб войска Гвардии и Округа, комендантское управление, учебные, инженерные, армейские части... Густые толпы народа стояли от дворца Его Высочества до Николаевского вокзала. Особенно людно и тесно было на площади и внутри Казанского собора, куда Великий Князь заехал приложиться чудотворной иконе Божьей Матери. Вся эта масса людей молитвами и горячими пожеланиями успеха провожала Главнокомандующего, на Которого возлагалось столько светлых надежд...
   После сердечного расставания Его Высочества на вокзале с Государем, другими Особами Царствующего Дома и высокопоставленными лицами, в 2 часа дня, при громких криках "ура", поезд тронулся, унося Его Высочество, Его Сына Великого Князя Николая Николаевича Младшего и немногочисленную, но сроднившуюся с Ним свиту.
   На другой день в 5 ч. у. приехали в Москву. Еще не рассветало. Было тихо и даже тепло... Яркий месяц светил над погруженною в сон древнею столицею... Великий Князь с сопровождавшими Его лицами через площадь перешел пешком на Ярославский вокзал и в экстренном поезде поехал в Троицко-Сергиевскую Лавру. Звоном всех колоколов встретила Его святая обитель, у ворот которой толпился народ и громким "ура" приветствовал Его Высочество. Встреченный настоятелем и иноками у дверей собора, в котором покоятся мощи св. Сергия Радонежского, благословившего Великого Князя Дмитрия Иоанновича Донского на бой с татарами, Он стал возле Царского места, прослушал молебен св. Угоднику и приложился к Его мощам. Приняв завтрак и благословение старика-настоятеля, Великий Князь отбыл в Москву.
   Встреченный городскими властями и почетным караулом, Его Высочество со свитою на тройках поехал к Иверской Божьей Матери, затем в Кремль -- в Успенский собор, где прослушал молебен, в Архангельский собор, чтобы поклониться праху Великого Князя Дмитрия Донского, победителя Мамаевых орд, и в Чудов монастырь приложиться к мощам св. митрополита Алексея. Посетив затем генерал-губернатора князя Долгорукова и приняв завтрак у него, Его Высочество к половине второго был уже на Курском вокзале, чтобы покинуть Москву, жители которой, при встречах, почтительно и радостно приветствовали Его.
   Дальнейший путь Главнокомандующего пролегал через Киев и Одессу, где на вокзалах Ему, помимо официального почета, была выражена восторженная радость, и закончился в Кишиневе, куда Великий Князь прибыл в 6 час. утра 23 ноября. Здесь Он поселился в том самом доме (Катарджи), в котором 22 года тому назад останавливался вместе с Августейшим Братом, когда Их Высочества в октябре 1854 г., отправляясь в Севастополь, предварительно прибыли сюда, в штаб Главнокомандующего князя Меньшикова.
   С первого же дня пребывания в Кишиневе началась работа Великого Князя Николая Николаевича по наблюдению за сосредоточием Действующей армии в пределах Бессарабии и по разработке разных существенных вопросов, связанных с предстоявшей ей боевою деятельностью. Каждый день через Кишинев проходила какая-нибудь воинская часть -- и Его Высочество неизменно осматривал проходившие войска, часто входя в подробности их боевой подготовки и материального обеспечения, всегда говорил с офицерами и солдатами, передавал им поклон Государя и задушевным словом подбадривал перед трудностями войны. Входя в тяжелое положение офицеров, не получивших при выступлении в поход подъемных денег, Великий Князь возбудил экстренное ходатайство о более скорой выдаче им этого пособия и об увеличении порционных денег, на что вскоре и последовало разрешение Государя. Увеличен был также отпуск на довольствие солдат. Офицерам кавалерии Его Высочество исходатайствовал отпуск фуража на две лошади. Еженедельно, с 28 ноября, Главнокомандующий представлял рапорт Его Величеству с подробными сведениями о сосредоточении армии, о состоянии ее частей в разных отношениях и о видах на дальнейшие действия и распоряжения.
   К сожалению, Великий Князь, вообще крепкий по натуре, 8 декабря заболел, почувствовав сильные колики в желудке: повторилась болезнь (тимпанит), которою Он недавно страдал во время варшавских маневров, с некоторыми осложнениями. В виду серьезности положения, из Винницы был вызван профессор Н.И. Пирогов, а затем С.П. Боткин, благодаря общим усилиям которых Его Высочество почувствовал облегчение. Однако и через полторы недели Он приходил в Себя как бы после тяжелого продолжительного сна. Пирогов уехал, а через три дня, в самый сочельник Рождества, Великий Князь снова почувствовал сильные боли под ложечкой. На следующий день Он продолжал страдать -- опять пришлось вызвать Пирогова, который, по приезде, определил новое течение болезни. Его Высочество крайне ослабел и Своим положением сильно тревожил окружавших Его лиц. Накануне Нового, 1877-го, года у Него в помещении был отслужен молебен. Горяча была молитва о больном Великом Князе и о даровании благополучия и счастья России в наступавшем году, смущавшем грозными очертаниями политического горизонта: ночью была получена шифрованная телеграмма из Константинополя о том, что наш посол, граф Игнатьев, и представители всех держав представят свой ультиматум, и если Турция его не примет, то выедут и прервут дипломатические сношения. И действительно, 8 января конференция прекратилась.
   В эти тревожные дни Великий Князь немало страдал и от болезни, и от неопределенности политических обстоятельств, в зависимости от которых должен был однако обдумывать свои военные планы. Волновало Его и правительство Румынии, которое не решалось стать на нашу сторону и одно время держало себя враждебно; между тем мы должны были начать предстоявшие военные действия переходом через границу Румынии и пользоваться ее железными дорогами и местными средствами. Заботили и нужды армии -- офицеров и солдат, думы о которых не покидали Его Высочество ни теперь, ни позже. Слава Богу, благодаря крепкой натуре и уходу прекрасных врачей, силы Больного постепенно восстанавливались, и 15 января Он в первый раз, вместе с Сыном Великим Князем Николаем Николаевичем Младшим и Н.И. Пироговым, мог совершить прогулку в экипаже по городу. Прожив в Кишиневе еще около двух недель, Его Высочество, по настоянию врачей, в начале февраля переехал в Одессу, где окончательно выздоровел от мучительной болезни. В память этого радостного события граждане Одессы, движимые глубоким сочувствием к Великому Князю, постановили: вновь открывавшийся в городе вдоль набережной приморский бульвар наименовать "Николаевским бульваром" в честь Великого Князя, который был чрезвычайно тронут этим знаком внимания.
   Однако и здесь Ему не пришлось отдыхать. Как только позволили силы, Он 6 марта выехал из Одессы для производства смотров тех частей Действующей армии, которых не видел в Кишиневе. Не рискуя еще садиться на лошадь, Его Высочество производил смотры пешком вблизи железнодорожных станций, куда стекались войска, чтобы представиться своему Главнокомандующему. Несмотря на весеннюю распутицу и местами невылазную грязь, по которой войска предварительно совершали довольно длинные переходы, все они оказались в блестящем состоянии, и дух их был превосходен [70].
   Нет надобности говорить о том, как это радовало самого Великого Князя, при встречах с войсками сумевшего особенно поднять их дух и укрепить их твердую решимость поддержать старую славу русского оружия.
   К этому времени, 19 марта, в Лондоне был подписан всеми державами протокол о том, чтобы Турция заключила мир с Черногорией, при условии увеличения черногорских владений, чтобы прекратила свои вооружения и чтобы международная комиссия имела наблюдение за исполнением обещанных Турциею реформ. Россия предъявила ей решительное требование принять этот протокол, но Турция 28 марта ответила отказом и потребовала, с своей стороны, чтобы Россия первая привела свои войска на мирное положение.
   Ответ Турции ясно показал, что дальнейших переговоров с нею быть не может, что близок час объявления ей войны Россиею. Теперь и Румыния вступила с нами в тайные переговоры и 6 апреля объявила мобилизацию своей армии. Черногория отозвала из Константинополя своих делегатов, которые не добились у турок ничего, кроме обещаний. По пути домой они представлялись Великому Князю и были Им приняты очень милостиво. Посылая поклон Князю (ныне Королю) Николаю, Его Высочество приказал делегатам передать Князю Свою радость по поводу того, что вместе будут драться против турок "два Николая". Сербия еще с конца 1876 г. возобновила военные приготовления, но по совету России, в виду некоторых политических соображений, решила выжидать результатов наших военных действий.
   Между тем, в течение нескольких месяцев, истекших с осени, и Турция значительно приготовилась к войне, доведя численность своих вооруженных сил до 450 тыс. и около 100 тыс. иррегулярных войск. По своим боевым качествам турецкие солдаты были прекрасны и, кроме того, значительная часть их уже участвовала в боях с сербами и черногорцами. Почти вся пехота и кавалерия получили новые ружья (Пибоди-Мартини); заготовлены большие запасы патронов; орудия полевые и крепостные почти все были новейшего образца; усилены укрепления во многих пунктах и частью возведены новые, в чем туркам помогали иностранные офицеры, преимущественно английские. В Черном море и на Дунае турки имели довольно внушительный флот, которому мы почти ничего не могли противопоставить.
   Для действий против турецкой армии на Балканском полуострове мы имели боевой силы всего 136 тыс. чел. (не считая 27 тыс. чел. нестроевых) и на охране Черноморского побережья 60 т.ч. [71]. Против них на Балканском же полуострове турки выставили до 180 тыс.; их остальные силы предназначались для действий против наших кавказских войск и обеспечения безопасности их азиатских владений [72]. Мы уступали туркам в вооружении: кроме Гвардии, стрелковых бригад и некоторых дивизий, все войска имели ружья старой системы Крнка, орудия 4-х и 9-фунтовые также слабее турецких дальнобойных, обоз -- тяжелый и непригодный для пользования в гористой местности...
   Великий Князь Главнокомандующий был озабочен тем, что данные Ему силы не соответствуют поставленной Ему громадной задаче, тем не менее она стояла перед Ним во всем ее величии -- оставалось только по первому Царскому слову приступить к ее разрешению.
   Государь решил Сам приехать в Кишинев, чтобы торжественно перед войсками объявить о войне с Турциею и напутствовать их перед выступлением за пределы России. Встреченный на ст. Жмеринка Великим Князем Николаем Николаевичем Младшими, Его Величество 10 апреля утром прибыл в Тирасполь, куда приехал и Августейший Главнокомандующий, имевший затем продолжительный доклад у Государя.
   На другой день происходил Высочайший смотр стоявшим здесь войскам, а 12-го апреля в Кишиневе состоялось торжественное объявление войны, в присутствии Государя, Главнокомандующего, обеих свит и всех собранных в Кишиневе войск.
   После прочтения Высочайшего манифеста, преосвященный Павел обратился с краткою прочувствованною речью к вождям и воинству. Сердечны, теплы и задушевны были слова пастыря, который затем благословил образом Спасителя все христолюбивое воинство в лице его вождя -- Великого Князя Главнокомандующего.
   По окончании молебна, проникнутые торжественностью переживаемой минуты, войска двинулись, чтобы, пройдя церемониальным маршем мимо Государя Императора, прямо начать поход.
   Его Величество всех благодарил. Войска построились в колонну. Государь созвал офицеров, благодарил их и выразил уверенность, что все будут служить, как служили их отцы, деды и прадеды...
   Ураганом понеслось восторженное "ура" из этой живой, готовой собою жертвовать массы людей!.. Шапки полетели вверх, и в воздухе стоял лишь стон от накипевших в груди богатырской чувств...
   Величаво было это торжество, величаво своим спокойствием и тишиной, как бы перед бурей, и затем взрывом неудержимо вырвавшегося наружу чувства...
   В тот же день Великий Князь обратился с особым воззванием к жителям Румынии, которым высказывал надежду, что русская армия встретит среди них гостеприимство и радушие, а также содействие в оказании помощи угнетенным христианам Балканского полуострова, бедствия которых вызвали сочувствие не только России, но и всей Европы.
   Государь оставался в Кишиневе еще некоторое время и был чрезвычайно милостив к Великому Князю [73]. 19 апреля Его Величество обедал у Великого Князя и на другой день рано утром, через Одессу, уехал в Петербург.
   Первою целью предстоявших действий была переправа через Дунай -- и на эту могучую преграду Великий Князь заблаговременно, еще до начала войны, обратил внимание, озаботившись заготовлением материалов для нее, а после отъезда Государя, 23 апреля, уехал из Кишинева в Галац и Браилов, где осматривал возводившиеся здесь на берегу Дуная укрепления и где в первый раз находился под огнем турецких военных судов.
   Через несколько дней было получено радостное известие о молодецком взрыве нашими моряками, лейтенантами Дубасовым и Шестаковым, турецкого броненосца "Лютфи-Джелиль", с которым погибли капитан и 200 чел. экипажа. Этот первый успех, открывавший нам свободу действий на Дунае, сильно обрадовал Его Высочество, который Лично поспешил сообщить о нем Своей свите, заключив чтение телеграммы радостным "ура". Отличившихся героев наградил примерно.
   30 апреля в кафедральном соборе Кишинева, куда Великий Князь возвратился из Браилова, был очень торжественно отслужен напутственный молебен, после которого преосвященный Павел обратился к Его Высочеству с глубоко-сердечным словом и еще раз благословил Его и все наше воинство на подвиг с врагом христианства. При выходе из собора массы народа приветствовали Великого Князя восторженным, долго не смолкавшим "ура". Затем у Его Высочества состоялся обед, к которому были приглашены представители города, земства и почетные обыватели.
   На следующий день рано утром Великий Князь уехал в Румынию.
   2 мая Он прибыл в г. Плоешти, где состоялась встреча с прибывшим сюда Румынским Князем Карлом, только что перед тем объявившим независимость Румынского княжества от Турции. Он был встречен почетным караулом -- ротою болгар, охранявших Великого Князя; на площадке перед станцией построился конвой Его Высочества, с хором трубачей; впервые развевался красивый значок Главнокомандующего -- белый, с восьмиконечным крестом. Встреча Его Высочества с Князем Карлом имела важное значение для наших дальнейших военных действий: Их Личное свидание выяснило много серьезных вопросов, вытекавших из решения румын теперь уже действовать совместно с нами против турок.
   На следующий день Великий Князь был с визитом у Князя Карла в столице Румынии -- Бухаресте, где Ему был сделан великолепный и блистательный прием. На станции Князь и Княгиня встретили Его Высочество самым радушным и задушевным образом. На платформе вокзала стоял кавалерийский почетный караул; викарный архиерей Бухареста и три митрополита приветствовали Августейшего Гостя речью, после чего был отслужен молебен. По всему пути с вокзала огромные массы народа выражали свой восторг. Возле дворца был выставлен почетный караул от пехотного полка. Когда после торжественного обеда Великий Князь посетил русское консульство, то был здесь встречен депутациею от болгарского и русского населения с хлебом-солью и образами. Вечером состоялось возвращение в Плоешти [74].
   Здесь шла работа по обсуждению и выработке мер для успешной переправы через Дунай, по сбору сведений о противнике, по распределению наших войск на театре войны и пр. Войска наши все еще продолжали следовать по Румынии, и Великий Князь не упускал случая посмотреть их, поговорить с ними, подбодрить их. Так, например, он ездил за город встречать бригаду 12-й пех. дивизии с артиллериею и сотнею уральских казаков и, после сердечной встречи, приказал отряду следовать через город и Сам пошел впереди вытянувшейся по шоссе колонны. Загудел бубен, залилась молодецкая солдатская песня -- и забыли люди, что прошли уже 400 верст без дневок, отмахивая ежедневно по 30 верст, в полном походном снаряжении!..
   Как-то раз Великий Князь, со Своими двумя адъютантами, поехал на бивак одного из полков. Сопровождавший его Д.А. Скалон так описывает это посещение[75].
   "Его Высочество вышел из коляски у мест для варки. Около маленького озерца, величиною с добрую лужу, были врыты в землю котлы, под ними топка. Вокруг котлов по пригоркам сидели люди, кушая из своих котелков горячую похлебку. Его Высочество, подходя к ним, не позволял вставать и, разговаривая с солдатиками, заставлял их сидя отвечать.
   -- Ну, что, братцы, хорошо ли поели?
   -- Покорно благодарим, Ваше Императорское Высочество!
   -- А хорош ли у вас хлеб? Вот третьего дня Я нашел его дурно пропеченным.
   Солдатики, показывая хлеб, говорили: "Хорошо". И действительно, хлеб был хороший.
   -- А что, братцы, хорошо ли вы стреляете?
   -- Хорошо, Ваше Императорское Высочество!
   -- И попадаете?
   -- Попадаем, Ваше Императорское Высочество!
   -- Молодцы!
   -- Рады стараться, Ваше Императорское Высочество!
   -- И в турка будете попадать?
   -- Будем, Ваше Императорское Высочество! -- все громче и звонче отвечали солдатики, все больше и больше окружая Великого Князя.
   -- Ну и в штыки попрошу вас поработать.
   -- Постараемся, Ваше Императорское Высочество! -- с воодушевлением ответили солдаты.
   -- Да, смотри, так, чтобы турка вот как побежал. -- При этом Великий Князь надел шапку на затылок, подобрал задние фалды и, как бы изображая труса, побежал, сгибая колени.
   А солдатики уже рассмеялись, -- и не успел Его Высочество договорить: "Смотрите же, ребята, постарайтесь", -- как уже все закричали "ура", да так, что в ушах только звенело...
   В другом месте Его Высочество подойдет к части, поздоровается, поговорит с молодыми, отличит старых кавалеров, а ребята на Него глаза так уставят, так уставят... Он-то им: "Спасибо, братцы! молодцами глядите!", а они-то Ему: "Рады стараться, Ваше Императорское Высочество! Ура-а!..".
   И подвигаясь таким образом вперед от части к части, Его Высочество на всех посмотрел и Себя всем показал, -- и, Бог знает, как и почему, а уже везде Его поняли, всем Он приветливо в душу заглянул и уже всех-то Он воодушевил и уже всем-то Он родной стал, -- обогрел, приласкал, завоевал.
   И пойдет же этот славный солдат умирать и, ни о чем не думая, себя не пожалеет, а обрушится грозным валом на врага...
   В одном месте Его Высочество спросил:
   -- А что, братцы, как сапоги служат?
   -- Да уже одну пару посбили, Ваше Императорское Высочество.
   -- А кто же вам ее даст?
   -- Ваше Императорское Высочество.
   -- Ну, а довольны ли вы палатками? Не лишнюю ли они вам только тяжесть прибавляют?
   -- Очень довольны. Их можно носить, Ваше Императорское Высочество!
   -- Так не хотите их оставить?
   -- Никак нет, Ваше Императорское Высочество, от них польза большая.
   -- Ну, а ранцы?
   Солдаты молчат.
   -- Любите их?
   -- Что делать, Ваше Императорское Высочество, без них нельзя!
   -- Так, братцы, так: без них подлинно нельзя. И тяжело, да что же делать...
   И как часто таким образом беседовал Главнокомандующий со Своими солдатами и офицерами! Как близок был Он им по душе и как сроднился с ними и полюбил их еще больше впоследствии, когда они на деле показали себя молодцами и героями, отдававшими жизнь за Россию и ее Царя!.. Свои заботы о нуждах армии Великий Князь проявлял постоянно и постоянно скорбел о том, что, из-за неготовности нашего интендантства, довольствие людей и лошадей пришлось отдать товариществу Грегер, Горвиц и Коган. Поставщики-евреи, как и следовало ожидать, больше заботились о своей выгоде, чем об обеспечении армии всем необходимым и надлежащего качества.
   Огорчали также Его Высочество постоянные задержки в движении наших войск и грузов, в особенности по румынским железным дорогам, что уже к середине мая составило разницу в 10 дней против первоначального расчета.
   В первых числах мая Великому Князю представлялась депутация от г. Самары, поднесшая Его Высочеству адрес и образ св. Алексея митрополита и знамя для Болгарских дружин. На следующий день в присутствии этих дружин состоялась торжественная прибивка и освящение знамени, которое Главнокомандующий поднял при воодушевленных криках "ура" молодецких болгарских дружин и собравшихся на торжество лиц, после чего вручил его начальнику дружин генералу Столетову.
   Многознаменательна была минута, когда Брат Русского Царя поднял болгарское знамя: казалось, то Россия подняла свой могучий голос против существования турецкого ига над единоверным ей болгарским народом!.. Казалось, воскресла из вековой могилы несчастная Болгария!.. [76].
   В конце мая в Румынию прибыл Император Александр II, пожелавший не только видеть, но и разделить труды, опасности и славу Своей армии на театре военных действий. Прибыв в Браилов 25 числа вместе с Наследником Цесаревичем Александром Александровичем и Великим Князем Сергеем Александровичем, Его Величество был встречен здесь Главнокомандующим и частью Его свиты, и после небольшой остановки, проследовал в Плоешти. В этих обоих пунктах происходила торжественная и восторженная встреча Государя, который на следующий день по приезде принимал Князя Карла Румынского, а затем смотрел Свою охрану -- Гвардейскую роту почетного конвоя (из людей гвардейских полков) и Лейб-Гвардии Казачий полк. Великий Князь предварительно встретил и пропустил гвардейцев мимо Себя. Он смотрел на них, как отец на детей, которых давно не видал: здоровался, радовался и во главе их подошел к Государю. Объезжая биваки Лейб-Казаков, Его Высочество шутил со станичниками, обещал им работу, приказав, чтобы каждый посадил по турке на пику и шашкой порубил...
   Приближался час первых решительных действий русской армии -- перехода через Дунай. Однако многоводная величественная река как будто не желала уступить стремлению Главнокомандующего скорее перебросить Свои силы на другой берег: еще в конце мая на Нижнем Дунае вода стояла выше двух сажен против обыкновенной высоты. Кроме того, из-за непорядков на железных дорогах, запаздывало и прибытие из России понтонов, а ведь их предстояло еще собрать, сосредоточив заблаговременно и скрытно вблизи предполагавшегося места переправы, которое нужно было во что бы то ни стало держать в секрете не только от неприятеля, но и от своих войск. Чтобы не привлекать общего внимания к намеченному пункту переправы, Великий Князь просил Государя не присутствовать при ней, на что Его Величество, в силу необходимости, согласился.
   И в то же время сам Главнокомандующий немало волновался. Его не оставляла мысль, что мы должны иметь первый успех на Дунае во что бы то ни стало. Его тяготило сознание, что на Нем лежит ответ перед Государем, перед Отечеством, перед войском, которому Он отдался всем Своим существом, -- и только вера в предпринятое Русским Царем правое человеколюбивое дело, вера в историческую миссию нашего государства -- борьбу с мусульманством -- поддерживала Его.
   Немногие часы, свободные от объездов войск, осмотров работ, пребывания у Государя, приема докладов, Великий Князь сидел у Себя дома, сосредоточившись над картою войны, изучая ее, отмеривая циркулем расстояния, раскрашивая дороги, леса... Как Он сам говорил, это занятие успокаивало Его.
   8 и 9 июня Его Высочество Лично производил совершенно тайно разведку берегов Дуная, выбирая место для переправы наших главных сил. Его сопровождали только Великий Князь Николай Николаевич Младший, начальник штаба Действующей армии, Ген. Непокойчицкий, и его помощник, ген. Левицкий. О том, куда выехал Великий Князь, никто не знал даже в Его штабе. 14-й корпус генерал-лейтенанта Циммермана, составлявший левый фланг нашей армии, 10 июня в присутствии Государя и Великого Князя молодецки переправился через Нижний Дунай большею частью своих сил. Предстояла очередь переправы главною массою нашей армии через Средний Дунай.
   Еще в 1872 г., во время путешествия на Восток, Его Высочество, проезжая по Дунаю, Своим военным глазом заметил и оценил три наносные отмели ниже Систова как место, удобное для переправы. После Личной рекогносцировки Систова и Никополя Великий Князь 11 июня собрал военный совет, на котором окончательно установил пункт переправы у Систова и, чтобы возможно более замаскировать избранное место, отдал такие распоряжения, которые убедили всех, что переправа произойдет у Фламунды.
   12 июня Его Высочество со Своим Штабом расположился в д. Драче, -- между г. Турн-Магурелли и д. Фламундой, против лежащей на турецком берегу крепости Никополь. Отсюда турки 13 июня начали артиллерийскую перестрелку, которая продолжалась и 14 числа. Наши отвечали. Государь и Великий Князь следили за бомбардировкой, приезжая сюда оба дня.
   Наконец, на широкий Дунай опустилась темная ночь 15 июня, та историческая ночь, которая вплела новые лавры в венок славы русской армии и ее Августейшего Главнокомандующего. С вечера из устья р. Ольты, мимо Никополя, к месту переправы были спущены 100 деревянных понтонов, которые частью ночью, частью утром благополучно стали у Фламунды (ниже ее). Турки заметили их движение слишком поздно, открыли из Никополя огонь, но безрезультатно.
   Немедленно начались работы по устройству моста ниже Систова, и рано утром началась давно жданная переправа корпуса генерала Радецкого, во главе с 14-ю дивизиею генерала Драгомирова. С Своего бивака за двадцать верст Государь и Главнокомандующий приехали смотреть это лихое дело русских молодцов, которое увенчалось полным успехом. Около часу дня на берегах Дуная все затихло, наши уже утвердились на той стороне.
   Впоследствии, вспоминая этот незабвенный день, Великий Князь рассказывал: "Какие бывают странные сны... В тот день, когда мы с Государем ехали из Драчи на Фламундский курган, во время переправы с 14 на 15 число, Государь был чрезвычайно нервен и, обращаясь ко мне, говорит: "Знаешь, Низи, если Мне снился покойный Отец перед каким-либо важным событием, то оно всегда имело благополучный исход. Сегодня Я видел Папа, Он обнял Меня и благословил -- и Я передаю Тебе Его благословение".
   Вещий сон не обманул Государя [77]...
   Начальник Штаба Действующей армии, следивший за переправой у Зимницы, донес к 6 ; ч. веч. в Драчу Его Высочеству, куда Он с Государем вернулся к этому времени, о том, что Систово и окружающие высоты в наших руках. Эта телеграмма была доставлена полковником Скалон, который, по приказанию Государя, прочел ее вслух взволнованным голосом.
   Слезы умиления выступили у Императора, у Великого Князя и всех присутствовавших. Все невольно поднялись (в это время был обед у Государя) и стоя слушали телеграмму.
   -- Ура Главнокомандующему и войскам, -- провозгласил Император взволнованным голосом.
   Задушевное, сильное "ура" вырвалось у присутствовавших в ответ на возглас Государя.
   -- Жалую Тебе за переправу Георгия 2-й степени, -- сказал Император, обратившись к Великому Князю.
   Весь в слезах, Его Высочество покачнулся из стороны в сторону, и, отшатнувшись назад, отнекиваясь, замахал руками: "Нет... нет... подожди... Я еще не стою...".
   Но Государь притянул Его в свои объятия.
   Радостная весть о блестящей переправе и высокой награде Главнокомандующему с быстротою молнии разнеслась по бивакам, -- и долгое время волною разливалось здесь громкое "ура".
   После обеда Государь позвал к Себе чинов обеих Главных Квартир, Своей и Главнокомандующего, чтобы поздравить Великого Князя с Георгием 2-й степени.
   "Мы побежали, -- рассказывает Д.А. Скалон[78]. -- Я был впереди всех и бросился обнимать Его Высочество... Прибежали товарищи и подняли Великого Князя на "ура".
   -- Слава Богу, -- сказал Государь, -- за такой успех, но он не дешево достался. Особенно гвардейская рота многих потеряла... Теперь проводим Главнокомандующего.
   По дороге к ставке Великого Князя выстраивались Конвой Его Величества, Лейб-Казаки, наши люди и обозные. Все с восторгом кричали "ура"... Дойдя до палатки Его Высочества, Государь еще раз сказал: "Ура! и да поможет Бог Главнокомандующему! Уверен, что все так же исполнят свой долг. Скажу вам, что, сроднившись с армиею с Моего детства, Я не вытерпел и приехал к вам делить с вами труды и радости".
   Государь говорил это в слезах.
   -- Государь! Мы ценим это и все до последнего сумеем доказать... Господа, ура Государю! -- так вот и хватил Великий Князь поджилки своим металлическим звонким голосом: всегда как Он кликнет клич, так словно тебя и подкосит, и подхватит за самое сердце. В ответ закричали "ура", да так, что в ушах зазвенело и пошло опять "ура" по биваку, а мы-то подняли Государя на руки...
   Провожая Императора, мы подошли к Его Конвою. Казаки спели песню, сложенную 12 апреля командиром Терской сотни, Колюбакиным... Так подошел вечер...
   На следующее утро Великий Князь приехал в Систово и прежде всего навестил раненых, которых обласкал и утешил. По дороге была остановка в военно-временном госпитале в Пятре, где раненые были утешены посещением Главнокомандующего. Затем, встретив Государя, Который так же посетил раненых, Его Высочество спустился к переправе. На обширных, совершенно плоских, покрытых песком или свежею зеленью полянах, тянулись к переправе или бивакировали в ожидании очереди войска, обозы и транспорты. Везде было оживление, говор, шум, немедленно затихавший при приближении Великого Князя. Вслед за Его приветствиями снова гремело "ура", которым войска выражали свой восторг по поводу только что совершенной блестящей, трудной переправы и неподдельную радость высокой награде любимому Главнокомандующему.
   Поровнявшись с саперами, моряками и понтонерами, Великий Князь благодарил их за превосходную, полную самоотверженной работы, переправу[79]:
   -- Спасибо вам, саперчики! Спасибо вам, молодцам! Славно поработали... Молодцы!
   И как восторженно отвечали солдатики...".
   На переправе Великий Князь приказал Себя перевезти Уральским казакам, которые работали на понтонах гребцами. На руле был Гвардейского экипажа капитан-лейтенант Палтов. Его Высочество с Начальником Штаба, его помощником и несколькими лицами ближайшей свиты вошел в приготовленный для Него понтон, на передней части которого развевался значок Главнокомандующего в руках Лейб-Казака. "Помнишь, Митька, как мы тут ехали?" -- обратился Великий Князь к полковнику Скалон, когда понтон отчалил от берега (Его Высочество часто так называл Дм. Ант. Скалон, особенно близкого Ему адъютанта, состоявшего при Нем 28 лет).
    -- Как же, Ваше Высочество. И Вы тогда, сидя на мостике парохода, мне сказали: "Кто знает, может быть, нам придется когда-нибудь здесь воевать", и признали это место у Зимницы подходящим для переправы. Я на него глухо указал в описании нашего путешествия по Востоку и Святой Земле.
   Дружно гребли казаки. На болгарском берегу играла музыка. Солдаты по обеим сторонам Дуная кричали "ура", в то время как наш Главнокомандующий переправлялся на вражеский берег реки.
   Здесь у пристани стояли генерал Драгомиров и Великий Князь Николай Николаевич Младший, находившийся под огнем с трех часов утра до двенадцати часов дня. Его Высочество обнял и поцеловал Сына, потом Михаила Ивановича и переправившихся раньше адъютантов. Все прослезились. Выслушав доклад Драгомирова, Его Высочество послал Сына Своего в Зимницу встречать Государя и пошел благодарить стоявшую недалеко Гвардейскую конвойную роту. Горячи были слова Его признательности и любви:
   -- Знайте, братцы, -- закончил Великий Князь, -- что для меня вы -- как родные дети... Так я вас люблю и вами дорожу.
   "Ура" было ответом гвардейцев.
   Вскоре в катере подъехал Государь с Цесаревичем и высшими чинами Своей свиты. Великий Князь и войска отдали Ему честь.
   Потрясающее "ура" огласило воздух в ту минуту, когда Монарх Всероссийский подъезжал к болгарскому берегу.
   Картина радости была поразительная.
   Милостиво подав генералу Драгомирову орден Георгия 3 степ. и обняв его, Государь сердечно благодарил Гвардейскую роту, затем только что переправившихся стрелков, Волынцев и Минцев, и, среди шпалер восторженно встречавших своего Верховного Вождя войск, проехал к г. Систову, где уже стояли толпы болгар с духовенством во главе. Они осыпали цветами Государя и Великого Князя, целовали Им руки, хлопали в ладоши, кричали "ура"... Генералу Радецкому Его Величество повесил на шею Георгия 3 степ. и тут же пожаловал 4-ю степень ордена бригадным командирам Иолшину и Петрушевскому.
   17 июня был совершен благодарственный молебен, а затем, поставив на холме всех Георгиевских кавалеров с Великим Князем во главе, Государь Сам скомандовал в честь их: "На краул".
   В тот же день Его Высочество отдал приказ по армии, которым воздавал должное нашим героям за совершенную ими молодецкую переправу и великодушно объявил:
   "Не моим заслугам, а Вашему самоотвержению и мужеству приписываю я награду -- орден св. Георгия 2 степени, которым Государь Император удостоил меня пожаловать. Не Я, а вы заслужили эту награду. Сердечное спасибо Мое всем, от старшего начальника до рядового".
   Государь остался совершенно доволен всеми действиями Главнокомандующего, Который после переправы, в минуту откровенности, сказал Своему адъютанту, полковнику Скалон:
   -- Как Господь поможет Мне дальше! Государь очень рад и доволен и сказал Мне: "Я особенно рад за Тебя этому успеху. Ты теперь доказал, что не только умеешь вести войска в мирное время, -- а это всеми признано, -- но и в настоящем деле. Ты доказал умение и оправдал доверие к Тебе". -- Я просил Государя: "Не хвали и не благодари Меня, дай Мне дальше дело делать, а то Мне страшно, как бы оправдать все эти надежды".
   

ГЛАВА IV.

   Великий Князь, хотя и осчастливленный блестящим успехом, отлично сознавал, что еще много этого дела впереди, много новых трудностей предстоит преодолеть. По составленному Им плану, одобренному Государем, теперь сформированы были особые отряды, которые получили самостоятельные и ответственные задачи: на г. Тырнов, с целью занятия этого пункта и проходов через Балканские горы, направлен был передовой отряд генерала Гурко, нарочно вызванного для этого из Петербурга; на Плевну, для взятия ее и образования правого заслона к Никополю и Виддину, а также занятия их, -- двинут отряд генерала барона Криденера; наконец, для обложения креп. Рущука, взятия его и образования заслона слева -- назначен Рущукский отряд под начальством Наследника Цесаревича. Главным силам, под Личным начальством Великого Князя, намечено наступление на Тырнов.
   Его Высочество знал, что вследствие недостаточной оценки сил и боевых качеств турецкой армии, многие высшие представители нашей армии полагали, что в случае войны с Турцией мы совершим очень быстро дальнейшее наступление после переправы через Дунай. Они считали достаточным на переход за Балканы отрядов кавалерии -- всего 3 дня, пехоты -- 7 -- 10 дней, на отдых и взятие Рущука -- 6 дней и на движение к Адрианополю -- 8 дней, -- итого от Дуная до Адрианополя -- всего 25 дней[81]... Великий Князь, даже вполне уверенный в несокрушимой доблести нашей армии, иначе оценивал всю трудность поставленной Ему задачи, ибо лучше понимал всю обстановку предстоявших ему действий.
   Главное -- Он сознавал, что бывших в Его распоряжении войск недостаточно для выполнения основной цели -- возможно быстро дойти до Константинополя, и потому несколько раз просил Государя об увеличении состава Действующей армии, что стало в особенности необходимым в виду приезда Его Величества на театр войны. После перехода через Дунай Главнокомандующий должен был все время считаться с местом нахождения Императорской Главной Квартиры, принимать меры по обеспечению ее от разного рода неблагоприятных случайностей и даже опасностей и часто ставить место Своего пребывания в зависимость от места пребывания Государя, в непосредственной близости которого всегда необходимо было иметь, по крайней мере, бригаду с целью охранения Монарха.
   Таковы были, если можно так выразиться, материальные соображения Великого Князя. Но, с другой стороны, Он был душевно рад, что Государь находится на театре войны, Сам видит, какие трудности приходится преодолевать Главнокомандующему и Его армии, и дает возможность Его Высочеству быстро и непосредственно сноситься с Государем и на месте разрешать множество важных и неотложных вопросов. Его Величество стремился вперед -- туда, где совершались более решительные военные действия: это было вполне естественно, ибо Государь, по Его собственным словам, прибыл в армию, чтобы разделить ее труды, опасности и славу, но... сколько нежной заботы, любви Брата и искусства Главнокомандующего должен был проявлять Великий Князь в отношении Государя, чтобы, с одной стороны, не лишать Его душевной потребности быть с войсками, а с другой -- сохранить драгоценную жизнь Монарха России. Ведь вся ответственность за эту Жизнь лежала на Нем, Главнокомандующем, который должен был учитывать и то, какое впечатление произведет не только на армию и на Россию, но и на всю Европу необходимость хотя бы временного отступления даже частью армии, если при ней находится Государь... А кто мог поручиться за то, что такие случайности невозможны?!..
   Вот почему тяжелые думы не раз тревожили Главнокомандующего, хотя, повторяем, Он был очень рад, что Государь являлся непосредственным Свидетелем Его тяжелой и ответственной работы...
   25 июня Великий Князь со своим Штабом окончательно перешел на турецкий берег Дуная и возле Систова стал биваком у д. Царевице. Стараясь быть ближе к войскам, Он поместился в палатке -- в той самой палатке, которая служила ему во время Севастопольской войны в 1854 году. В ней сохранились даже все крючки, когда-то им Самим пришитые.
   Следующий день принес Его Высочеству радостную весть: генерал Гурко донес, что своею кавалериею взял Тырнов, древнюю столицу царства Болгарского. Прочтя это донесение, Великий Князь закричал "ура", на которое сбежались чины Его штаба, и затем объявил об этой радости по всему биваку. После обеда был отслужен благодарственный молебен. Его Высочество был вдвойне счастлив: и как Главнокомандующий, и как Генерал-Инспектор Кавалерии, которую Он 13 лет воспитывал и готовил к славной боевой деятельности.
   Государь также особенно близко к сердцу принял известие об этом блестящем деле и на следующее утро, к 8 часам, уже приехал к Великому Князю, чтобы поздравить Его. Встреченный Конвоями Его Величества и Главнокомандующего, Государь подъехал галопом и, сняв фуражку, крикнул: "Славной Нашей Кавалерии и ее достойному Генерал-Инспектору -- ура!".
   "Нельзя забыть радостное и светлое выражение лица Государя, -- говорит свидетель этой сцены Д.А. Скалон. -- Оно произвело на меня такое сильное впечатление, что до сих пор я чаще всего вижу Его с этим чудным выражением"[82].
   Взятие Тырнова кавалериею привело Государя в такой восторг, что как-то Он сказал Великому Князю: "Я сделался нервным и, получив Твое донесение, Сам побежал сообщить его гвардейцам".
   Лихой захват Тырнова генералом Гурко дал Главнокомандующему возможность принять план действий более смелый, чем Он сперва предполагал, а именно: бросить совсем осаду Рущука, ограничившись лишь одним наблюдением за ним двумя корпусами (12-м и 13-м), которые, заняв крепкую позицию на р. Янтре, будут вместе с тем охранять левый фланг Главнокомандующего; один (9-й) корпус выдвинуть к стороне Плевны и Ловчи для обеспечения правого фланга; сам же Великий Князь с одним (8-м) корпусом идет вслед за отрядом ген. Гурко на Тырнов и далее за Балканы, дождавшись в Тырнове прибытия другого (11-го) корпуса, предварительно захватив горные проходы только авангардами. Этим способом предполагалось принудить главные силы турок совсем бросить линии Рущук-Шумлу-Варну и уйти за Балканы для защиты Константинополя.
   Воспользовавшись приездом Государя в Царевице, Главнокомандующий просил об усилении Его армии еще двумя дивизиями, но Его Величество признал это решительно невозможным, опасаясь, чтобы не остались оголенными наши западные границы. Пришлось примириться с неблагоприятными обстоятельствами и двинуться дальше через Ачкаир на Тырнов.
   Вдоль живописных берегов р. Янтры, среди богатых, превосходно обработанных полей, густой зелени деревьев, среди деревень с чистыми постройками, тонувшими в садах, ехал Главнокомандующий, сопровождаемый лицами свиты и конвоем.
   Крестьяне, красиво и чисто одетые, как в праздник принаряженные, по пути встречали Его всюду с хлебом-солью, забрасывали цветами, венками, миртовыми ветвями, дарили платками, шитыми золотом, и криками: "Да живио Цар Александр! да живио Цар Николай!" беспрестанно оглашали воздух...
   Восторг народа был неописуем.
   У въезда в город Великого Князя встретил местный архиерей, в облачении, с крестом и Евангелием, и приветствовал речью Вождя русских победоносных войск. В соборе был отслужен молебен, после которого продолжалось ликование жителей до позднего вечера. По словам одного из свидетелей этого трогательного восторга, полковника М.А. Газенкампф, "надо было видеть эти сияющие счастьем лица, эту беспредельную благодарность в блестящих глазах, эту очевидную и непоколебимую уверенность, что с нашим появлением турецкое иго навсегда отошло в область прошедшего. Все население поголовно, не исключая стариков и детей, точно опьянело от восторга. На Великого Князя смотрели как на сошедшее с небес божество; на нас -- как на Его архангелов" [83].
   Прошли еще две недели, полные разнообразных известий и сильных впечатлений. Передовой отряд Гурко занял три прохода через Балканы и перевалил по другую сторону их. Хаинкиой, куда он был направлен Его Высочеством, д. Шипка и Казанлык перешли в наши руки, вызвав сильную радость Великого Князя и Государя. Генерал Криденер взял креп. Никополь, что также было крупным успехом, но непосредственно вслед за этим генерал Шильдер-Шульднер потерпел неудачу под Плевной 8 июля. После этого Государь телеграфировал Главнокомандующему, что находит "более чем когда необходимым" быть с Ним вместе...
   Немало волнений пережил за это время Великий Князь; эти волнения порою сказывались даже на Его здоровье, Он чувствовал недомогание. Большим утешением послужило Ему то, что после плевнинской неудачи Государь исполнил Его давнишнее желание -- согласился придать Действующей армии 2-ю и 3-ю пех. дивизии и 3-ю стрелковую бригаду. Теперь всем стало ясно, что с турками, в особенности на укрепленных позициях, не так легко справляться, как это могло казаться раньше. И можно с уверенностью сказать, что если бы соответствующие силы были сразу в руках Главнокомандующего, Он мог бы продолжать безостановочное и победоносное шествие к заветной цели -- Константинополю...
   Неожиданно выросла Плевна и составила преграду, надолго задержавшую наше движение вперед.
   Во время этой остановки, в ожидании прибытия подкреплений, Великий Князь разбирался в массе получавшихся отовсюду донесений, обсуждал план дальнейших действий, посещал раненых, объезжал войска, проявляя к ним много любви и заботы. Даже к пленным туркам Его Высочество обнаруживал свое обычное великодушие и заботливость.
   Однажды Великому Князю представили пленного турецкого капитана, с которым Он обошелся не только ласково и милостиво, но и разрешил выписать из Ловчи, где был взят этот офицер, его жену и детей. Надо было видеть, как просиял полный признательности турок, конечно, не ожидавший такого ответа на те нечеловеческие зверства, которые проявляли его соотечественники в отношении наших пленных. На укор по поводу такого возмутительного поведения турок, капитан ответил: "То баши-бузуки, а у нас запрещено это делать... Я не разделяю их и называю это гадостью, а если так делали, то поступите со мною так же".
   -- Мы этого не делаем, -- ответил Его Высочество. -- Ступай с Богом; а жену твою и детей выпишут из Ловчи [84].
   В другой раз привели 750 пленных от Гурко. Великий Князь пожелал видеть офицеров и, через переводчика, говорил с ними, расспрашивал об их положении и затем спросил, знают ли они Акиф-пашу (бывшего бригадным генералом в Бейруте в 1872 г., во время путешествия Его Высочества на Восток). Пленные ответили, что знают и что он остался в Бейруте: не хотел идти сражаться против Великого Князя.
   -- Еще бы, -- шутя перебил Его Высочество. -- Он мне друг.
   Впоследствии Великий Князь узнал, что Акиф-паша просил не посылать его в армию против Его Высочества, говоря: "Это сумасшествие с Ним драться, потому что все равно Он будет победителем" [85].
   Главнокомандующий и этим пленным высказывал укоры по поводу уродования турками наших раненых, на что пленные отвечали: "Всякие есть люди, а мы говорим, чтобы не делали".
   -- Ступайте с Богом отдыхать, -- сказал Его Высочество, отпуская пленных -- и в этом случае проявил ту же высоко-христианскую черту Своей благородной души, какую обнаруживали все наши русские воины вообще в отношении пленных турок, в большинстве вызывавших искреннее к ним сострадание.
   Тянулись томительные дни после "первой Плевны". Великий Князь ежедневно телеграммами понуждал барона Криденера (командира 9 корпуса) к решительным действиям. Все напряженно ожидали от него вестей, и даже Государь 17 июля телеграфировал Главнокомандующему из Белы, что ожидает известий от Криденера "с лихорадочным нетерпением". В случае успеха под Плевною, мы должны были нанести туркам громадный моральный удар, как бы освобождая от стянутых сюда турецких войск всю западную Болгарию, Боснию, Герцеговину, Старую Сербию и даже Македонию. В это время дух турок был уже сильно поколеблен нашими успехами -- переправою через Дунай, взятием Никополя и занятием трех проходов через Балканы... Так необходимо было довершить это впечатление!
   Великий Князь был страшно недоволен неудачею под Плевною 8 июля и решил было отрешить от должностей виновников этой неудачи генералов барона Криденера и Шильдер-Шульднера, но потом не только отказался от Своего намерения, но, в ожидании второй атаки Плевны, послал к барону Криденеру состоявшего при Главной Квартире французского полковника Гальяра, ободрить старика, передать, что Главнокомандующий на него не сердится и уверен, что тот сделает все возможное, помня указания и советы, которые Его Высочество вместе с тем передавал.
   К сожалению, 19-го утром от Криденера получена была печальная телеграмма: "Бой длился целый день, у неприятеля громадное превосходство сил, отступаю на Булгарени". Это известие произвело на Великого Князя такое сильное впечатление, что, посоветовавшись со Своим Начальником Штаба, немедленно телеграфировал Государю о новой неудаче под Плевною, о сделанных Им распоряжениях и вместе с тем сообщил о Своем намерении "непременно еще атаковать неприятеля и Лично вести третью атаку", а также приехать к Государю в Белу.
   В тот же день вечером у Государя состоялось совещание, в котором принял участие Его Высочество: было решено и послано Высочайшее повеление мобилизовать и выслать на театр войны Гвардию и 24-ю и 26-ю пехотные дивизии и Гренадерский корпус. Вот когда окончательно выяснилось, что Главнокомандующий был прав в Своих неоднократных требованиях усилить состав Действующей армии. Теперь согласился с ним и Военный Министр, сознавшийся, что имел о силах турок слишком ошибочные сведения...
   На третью атаку Плевны Государь не согласился и потому, в ожидании подкреплений из России, решено было действовать выжидательно, стараясь выманить турок из укрепленных позиций в открытое поле, а самим укрепиться в занятых пунктах.
   21 июля Великий Князь поехал в Булгарени навестить раненых под Плевной и поблагодарить участвовавшие в этом сражении войска.
   Раненые имели вид бодрый и спокойный; много их утешили внимание и ласка Главнокомандующего. Затем Он прошел на бивак 1-й бригады 5-й пехотной дивизии и ее артиллерии, дважды пострадавших.
   Бивак был расположен против госпиталя. Подойдя сюда, Великий Князь подозвал всех людей Вологодского полка. Их было очень мало, и еще того меньше -- офицеров...
   Когда люди сбежались на зов Его Высочества, Он поздоровался с ними и затем сказал:
   -- Спасибо вам за молодецкую службу. С Драчи я вас не видал, и за это время во всех боях вы свято сдержали ваше слово. За то вы -- которые остались -- все герои.
   -- Постараемся, Ваше Императорское Высочество, -- раздался дружный ответ.
   -- А вот дня через два к вам придут укомплектования, так вы их подбодрите и научите быть такими же молодцами, как вы.
   -- Постараемся, Ваше Императорское Высочество.
   Великий Князь обратился к офицерам.
   -- А что, господа, сколько вас осталось?
   -- Немного, Ваше Императорское Высочество: 2 штаб-офицера и 13 обер-офицеров.
   -- Благодарю вас, господа, вы славно исполнили ваш долг и слова, обещанные мне в Драче, что видно по тому, как вас мало осталось.
   Великий Князь стал расспрашивать о павших и раненых. Офицеры были очень тронуты. У многих выступали слезы на глазах [86].
   Через два дня Его Высочество, в сопровождении генерала Непокойчицкого и других лиц, объезжал наши плевнинские позиции и стоявшие на них войска, которыми остался чрезвычайно доволен: выглядели они действительно молодцами.
   -- Они трусы, Ваше Императорское Высочество, -- говорили солдаты про турок, -- в чистое поле не выходят, а все прячутся.
   -- Вы, братцы, -- наставлял Главнокомандующий, -- на их огонь сразу не бросайтесь, а выжди, обстреляй хорошенько, и потом на ура -- в штыки!
   Люди были очень довольны видеть своего Главнокомандующего и радостно окружали Его. И он словно оживал среди них, благодарил молодцов за службу и выражал надежду на их дальнейшие подвиги. Великий Князь везде от Себя давал по два креста на роту, эскадрон и батарею [87].
   29 июля Его Высочество со Своим штабом перешел в Горный Студень, расположившись в центре войск, и отсюда немедленно проехал в Белу к Государю, от Которого возвратился на следующий день.
   После плевнинских неудач в Императорской Главной Квартире чувствовалось уныние; почти все окружавшие Государя лица пали духом и, по собственным словам Великого Князя, у Которого также было невесело на душе, Его Высочество ездил в Императорскую Главную Квартиру только для того, чтобы внести туда успокоение [88]. Здесь же пришлось Главнокомандующему доказывать и правильность Своих действий, возражая на некоторые упреки, сделанные Ему Государем по представлению Военного Министра. Великий Князь более подробно развил Свои взгляды в особой записке, вскоре после того поданной Его Величеству.
   В этой записке Главнокомандующий доказывал, что движение передового отряда за Балканы не было ни преждевременным, ни рискованным: напротив, оно прямо вытекало из утвержденного Государем плана войны, целью которой был поставлен Константинополь. Главнейшею преградою для достижения этой цели были Балканы, и когда выяснилось, что их горные проходы заняты очень слабо, Великий Князь счел священнейшим долгом завладеть ими, что принесло нам огромную пользу.
   Затем, Его Высочество утверждал, что в сражении под Плевной 18 июля наши войска были отбиты, но не разбиты, а это большая разница; дух войск совершенно не был поколеблен постигшею их неудачею. Наконец, Великий Князь опровергал возводившееся против Него обвинение в том, что Он не имел резерва, хотя и соглашался, что при тех силах, которыми до сих пор располагал, резерв этот не мог состоять более, чем из одного корпуса.
   В результате, Военный Министр сам предложил усилить Действующую армию еще одним корпусом...
   Между тем приближались новые тревожные дни. Воспользовавшись нашею неудачею под Плевною, необходимостью приостановить дальнейшее наступление в виду ожидания подхода новых подкреплений и отступления от Хаинкиоя на север от Балкан, -- турки решили атаковать перевалы. Храброму Сулейману-паше 3 августа было поручено овладеть Шипкинским перевалом во что бы то ни стало -- и 9 августа начались его бешеные атаки на сравнительно очень слабый отряд генерала Дерожинского, которого, после его смерти (убит 13 августа) заменил генерал Столетов. Против него стояли турки, превосходившие в шесть раз наши силы, сосредоточившиеся на Шипке для самых решительных действий.
   Накануне этого дня, начальник болгарского ополчения генерал Столетов телеграммою донес Великому Князю, что перед его позицией выстроилась вся армия Сулеймана-паши, который на следующий день произведет атаку. "Защищаться буду до последней крайности, -- телеграфировал генерал, -- но долгом считаю доложить, что несоразмерность сил слишком велика. Считая нашу позицию очень важною, я прошу подкреплений из Габрова...".
   Елена-Твардицкий проход был в руках турок, и можно было сначала предполагать, что турки поведут атаку именно в этом пункте, куда 8-го утром и двинулся Радецкий. Когда же он убедился, что здесь стоят одни только баши-бузуки, то возвратился в Тырнов. Здесь он получил известие, что Сулейман атакует на Шипке Столетова, и решил поспешить на выручку к последнему с 4-ю стрелковою бригадою и 2-ю бригадою 14 пех. дивизии, с артиллериею. Невероятно утомителен был этот форсированный марш в крутых горах, при 40R жары -- и только благодаря тому, что стрелки были посажены на крупы казачьих лошадей, помощь подоспела вовремя, и наши герои, с трех сторон окруженные турками, могли с честью отстоять свои невероятные позиции. Наряду с русскою армиею, как львы, сражались и болгарские дружины.
   Турки поставили все на карту -- нужно было и нам ответить тем же. Все, что было возможно, брошено было сюда: спешил сам Радецкий, спешила 2-я пех. дивизия, вытребованная на усиление Действующей армии по настоянию Главнокомандующего...
   Но много перемучился и переволновался Великий Князь в эти страдные шипкинские дни, когда участь сражавшихся висела на волоске! Выдержат ли наши? Отобьются ли бесконечные безумные атаки? Подоспеет ли помощь?..
   С лихорадочным нетерпением ожидал Он вестей оттуда, где кипел жаркий бой, жадно прочитывал телеграммы, выслушивал донесения очевидцев и не находил места в те томительные часы, когда долго не было вестей...
   А в это время в Императорской Главной Квартире до Государя доходили всякие тревожные слухи, неосторожная и часто не только несправедливая, но и недоброжелательная критика действий Главнокомандующего, упреки по Его адресу. Все это, по словам М.А. Газенкампф[89], расстраивало Государя, волновавшегося мрачными предчувствиями и зловещими предсказаниями, тогда как Он был и без того нервно расстроен и больше всего нуждался в душевном покое. В беседах с Великим Князем Государь выражал опасение, что умрет во время этой войны, как умер Император Николай I во время Севастопольской, и делал по этому поводу разные сопоставления[90]. Никто иной, как Главнокомандующий должен был успокаивать и отвлекать Его от этих печальных мыслей и утешать тем, что Государь находится при армии, где Ему лучше и спокойнее, чем в Петербурге, -- там Он мучился бы и страдал гораздо сильнее...
   Каждая получавшаяся с Шипки телеграмма, каждый приезжавший оттуда очевидец боев посылались немедленно к Государю. Если долго не получалось известий, Он сам приезжал верхом к Великому Князю, бывало, поговорит с ним и уезжает каждый раз видимо успокоенный [91].
   Грустные вести принесло 13 августа: накануне на Шипке был убит генерал Дерожинский и ранен генерал Драгомиров. Женам их обоих Великий Князь сам послал телеграммы.
   Все атаки на Шипке были отбиты, позиция нами удержана, но турки также расположились в горах, охватывая нашу позицию полукольцом. Началось тяжелое Шипкинское сидение, продолжавшееся с половины августа до конца декабря.
   23 августа было получено радостное известие о взятии Ловчи генералами кн. Имеретинским и Скобелевым, что дало возможность Главнокомандующему, в виду увеличения к этому времени Его боевых сил более чем до 80 тыс. человек для действий под Плевною, направиться к этому пункту, который столь неожиданно явился серьезною преградою по пути нашего наступления.
   24 августа Великий Князь переехал в д. Раденицу. Государь со свитою выехал вслед и остановился в д. Чауш-Магала. Главнокомандующий решился вновь атаковать Плевну.
   Снова наступали для него тяжелые дни, полные волнений и тревог, тревог не только за участь предстоявших боев, но и за безопасность Государя, который, несмотря на все уговоры Его Высочества, переехал затем в Порадим, чтобы оттуда приезжать на наши плевнинские позиции и следить за ходом дела.
   В первый день сражения, 26 августа, утром, Государь вместе с Главнокомандующим прибыл под Плевну и сначала расположился на высоте, с которой, не подвергаясь выстрелам, можно было видеть часть турецкой и нашей позиций, но затем Его Величество прошел на одну из батарей IX корпуса, находившуюся под выстрелами турецкого редута. Зная, что отговорить Государя от рискованных положений очень трудно, Великий Князь, скрывая внутреннее волнение, следовал издали с двумя адъютантами, чтобы не увеличивать группу лиц, сопровождавших Его Величество. Следя за ходом боя и отдавая распоряжения, Его Высочество продолжал заботиться о Государе, который до вечера оставался на позициях.
   27, 28 и 29 августа Его Величество также приезжал сюда и подолгу оставался, наблюдая за ходом бомбардирования Плевны, находясь большею частью вблизи Главнокомандующего. На четвертый день боя в то время, когда Великий Князь объезжал левый фланг боевого расположения, Его Величество подвергался опасности, снова посетив места, находившиеся под огнем турок, когда возле Него упали две гранаты.
   На 30 августа был назначен общий штурм Плевны. Общее руководство войсками действовавшего здесь Западного отряда было возложено на Князя Карла Румынского, фактически же на генерала Зотова. Великий Князь, несмотря на сильное желание непосредственно руководить боем под Плевною, должен был отказаться от этого намерения вследствие выраженного Государем непременного желания быть с Ним все время вместе.
   Только 29-го, воспользовавшись тем, что Государь назначил в этот день Свой приезд к часу дня (в предыдущее дни -- в 9, 10 ч. у.), Великий Князь с 9 ч. у. мог предпринять объезд наших позиций, начав с осадных батарей и батарей полевой артиллерии, обстреливавших Плевну. Чтобы не привлекать к Себе внимания турок, Он приказал следовать за Собою лишь немногим лицам свиты, однако и эта группа, в особенности во время остановок, вызвала против себя огонь неприятеля. Перелетела одна граната, вторая разорвалась уже совсем близко, а третья пропела над самыми головами и зарылась в землю около свиты Главнокомандующего, без разрыва[92]. По словам сопровождавшего Его полковника Газенкампф [93], Великий Князь тотчас приказал всей своей свите спуститься в лощину и рассыпаться, а Сам с одним генералом Непокойчицким остался на месте и Своим звонким, ясным голосом поздоровался с войсками резерва. Затем еще нарочно подозвал к Себе старших начальствующих лиц и, переговорив с ними, шагом объехал весь резерв. Сойдя с коня, Он приказал следовать за Собою (тоже пешком) Великому Князю Николаю Николаевичу Младшему, Начальнику Штаба, его помощнику и еще нескольким лицам, вместе с которыми прошел вперед шагов на 500 -- 600 и, выбрав удобное местечко, уселся на траве наблюдать в бинокль турецкие укрепления и действия нашего левого фланга.
   "Гранаты так и летали мимо нас и через наши головы, -- говорит М.А. Газенкампф, -- большая часть их разрывалась шагах в 150 -- 300 вправо и влево от нас...".
   Здесь Великий Князь прослушал диспозицию штурма, назначенного на следующий день.
   30-го августа с утра было уныло, пасмурно и холодно. Грохот орудий оглашал воздух, в густом тумане мелькали огоньки выстрелов, войска ждали назначенного часа общей атаки Плевны. Около 12 час. к церковному шатру прибыл многострадальный царственный Именинник -- Император Александр II, с выражением глубокой печали на кротком челе. Ровно в полдень начался молебен при неумолкаемом грохоте пушек и трескотне ружей. Необычайно сильно было впечатление этого торжественного богослужения, во время которого Государь молился особенно горячо: слезы так и струились по его печальному лицу...
   "Во время этого молебна, -- говорит М.А. Газенкампф, -- я в первый раз вполне понял всю глубину трагизма положения Государя. Мне стало ясно, что Он действительно не может не оставаться на театре военных действий. Ему необходимо видеть и слышать Самому все, что здесь делается: иначе нет и не может быть ни минуты покоя Его измученной душе" [94].
   Ровно в 3 часа начался штурм, не увенчавшийся успехом, несмотря на ряд энергичных атак, веденных нашими и румынскими войсками. Правда, мы имели решительный успех на левом фланге и некоторую удачу на правом, но, в общем, к вечеру положение оказалось совершенно не разъясненным. В виду этого, после отъезда Государя в Порадим, Великий Князь решил остаться ночевать на поле сражения, кое-как устроившись в своей коляске. На следующий день бой возобновился, но снова безуспешно для нас: пришлось уступить и то, что накануне было взято Скобелевым.
   1 сентября на поле сражения состоялся военный совет под председательством Государя, при участии Главнокомандующего, Военного Министра и некоторых высших представителей полевого управления армии.
   Страшный, непомерный урон, ослабивший и расстроивший все части, сражавшиеся накануне под Плевною, отсутствие резервов, отдаленность шедших из России подкреплений -- всё это заставило Главнокомандующего признать невозможным оставаться на занимаемых под Плевною позициях. Ссылаясь еще раз на то, что война начата была с недостаточными силами, Его Высочество считал необходимым теперь отступить к Дунаю и высказал на военном совете это мнение [95], к которому присоединились многие участники совета. Однако Государь принял сторону меньшинства, и было решено от Плевны не отступать, сделать некоторые частные изменения в расположении наших войск, укрепиться на занятых позициях и на Софийскую дорогу бросить массу кавалерии, чтобы лишить Плевну возможности получать подкрепления. Кроме того, Государь решил вызвать из Петербурга генерала Тотлебена, чтобы возложить на него командование войсками под Плевною и приступить к правильной осаде ее.
   2 сентября Великий Князь в течение дня объехал все наши позиции, проезжая вдоль самых передовых линий, и Лично указывал места для нового расположения батарей, благодарил войска и целовал генерала Скобелева, героя дня 30 и 31 августа. 4-го состоялся объезд румынских войск, которыми Его Высочество остался вполне доволен, в особенности сооруженными ими укреплениями.
   На другой день Великий Князь возвратился в Горный Студень, где встретил гвардейскую стрелковую бригаду -- головную часть столь нетерпеливо ожидавшихся подкреплений.
   Настала довольно однообразная по впечатлениям и томительная пора. Мы ожидали новых сил из России, укреплялись на занятых позициях, приводили в известность понесенные под Плевною потери и пополняли их, строили землянки, так как решено было остаться в Болгарии, наконец, делались распоряжения о возможно скорой присылке из России на театр войны запасов зимней одежды. Главнокомандующий от времени до времени объезжал войска, встречал вновь прибывавшие части и в особенности радовался прибытию гвардейских войск, не только как отборных, но и как особенно дорогих Его сердцу, которых Он долго учил и воспитывал. Объезжая войска, Он разговаривал с офицерами и солдатами, поучал их действиям в бою, проявлял обычные о них заботы и подбадривал Своим ласковым, участливым отношением.
   На театре войны -- под Плевною, на Шипке, в Рущукском отряде Цесаревича и в других местах -- настало как бы затишье, если не считать отдельных, сравнительно незначительных столкновений. С половины сентября круто изменилась погода -- начались ливни, бури, а потом и заморозки. Унылый вид умиравшей природы все чаще и чаще напоминал о приближении зимы, но наступавшие холода не охлаждали горячего порыва русской армии вперед, по пути преград, к заветной цели войны -- Константинополю...
   Однако нелегко было Главнокомандующему. Присутствие на театре войны Императора хотя и доставляло Великому Князю много отрадных минут и чрезвычайно упрощало непосредственные сношения с Государем, в то же время, до известной степени, создавало двоевластие, быть может, и помимо воли Государя, который вполне искренно желал не стеснять действий Главнокомандующего [96].
   He все начальствующие лица были на высоте своего положения, тем не менее ответственность за результат их действий, в особенности в такие решительные дни, как Плевнинские бои 30 и 31 августа, ложились на Великого Князя, их Главнокомандующего. Большинство этих начальников Ему вовсе не были знакомы по службе мирного времени, а потому естественно, что Его Высочество с нетерпением ожидал прибытия Гвардейского корпуса, в котором не только прекрасно знал всех начальствующих лиц и многих офицеров, но помнил немало и старослуживых нижних чинов. Желая взять Плевну во что бы то ни стало, Великий Князь имел в виду направить Гвардию непосредственно сюда, но этому намерению не удалось осуществиться, в виду того, что ко времени прибытия Гвардии армейские части уже прочно утвердились на своих позициях, ознакомились с ними, и заменять их новыми войсками было бы не в пользу дела...
   Несовершенство тогдашней системы продовольствия русской армии давало себя чувствовать в полной мере -- и Великому Князю пришлось на Себе испытывать все тяжелые последствия этого крупного изъяна, особенно сказавшиеся во вторую половину затянувшейся кампании, которую некоторые даже весьма компетентные в военном деле лица (вопреки мнению Его Высочества) предполагали закончить с головокружительною быстротою. Недостаток и необеспеченность продовольствия, а также недостаточность войск, на которую Главнокомандующий неоднократно указывал в течение первой половины войны и еще до ее начала, -- были тем камнем преткновения, о который "разбивается все предварительное соображение о действиях", как телеграфировал 1 октября генерал-адъютант Тотлебен, полагавший безусловно необходимым, чтобы Западный отряд был усилен еще двумя дивизиями...
   К первым числам октября Гвардия прибыла на театр войны, где ее уже сразу ожидала большая работа: перейти на Плевно-Софийское шоссе с целью занять позицию у Горного Дубняка, укрепиться на ней и тем сомкнуть блокаду Плевны. Гвардия вступила под команду генерал-адъютанта Гурко и с честью поработала 12 октября.
   Накануне этого дня Главнокомандующий выехал из Горного Студня и, переночевав в д. Раденице, рано утром 12-го уехал в д. Медован, чтобы следить оттуда за атакою Гвардии на Горный Дубняк. Однако отсюда ход боя был плохо виден, и, только возвратясь в Богот, Великий Князь уже ночью узнал, что Горный Дубняк взят нашими войсками, хотя и с большими потерями, о чем поспешил послать Государю телеграмму.
   На следующее утро Великий Князь поехал в Чириков благодарить Гвардию за молодецкую службу. Когда Его Высочество остановился на перевязочном пункте, Его тотчас же окружили гвардейцы, как дети отца. Раненые офицеры и все солдаты оживились и от души радовались видеть своего Отца-Командира. "И что замечательно, -- говорит свидетель этой сцены полковник Скалон, -- ни стона, ни жалобы, а тяжело раненые офицеры просили руки или поцеловать Великого Князя. Его Высочество был тронут до слез этим неподдельным приемом страдальцев. Он обходил всех, ласкал, благодарил за службу и молодецкое поведение, укоряя, что слишком горячились и не выдержали, несмотря на его предупреждение, чтобы дали время подготовить успех огнем артиллерии, а не бросались прямо на укрепление"... Обойдя всех находившихся на перевязочном пункте генералов и офицеров, Его Высочество сел верхом и, переехав вброд р. Вид, направился к д. Чириково, где также посетил раненых [97].
   Отсюда, проследовав через поле сражения, носившее еще слишком ясные следы недавнего горячего боя, Великий Князь мимо дежурной части одного из гвардейских полков, радостно приветствовавшей Его, поднялся на курган, с которого увидел ехавшего навстречу генерала Гурко; Его Высочество снял фуражку и поздравил его с победою, сказав несколько милостивых слов ему и подъехавшему тотчас за ним графу Шувалову.
   Затем Великий Князь проехал вдоль войск, стоявших в резервном порядке, лицом к Плевне, вдоль батарей и ложементов и везде благодарил за службу молодцов, отвечавших восторженным "ура".
   Он был утешен Своими гвардейцами и в задушевном разговоре с лицами свиты, восхищался приемом, который в этот день Ему оказала Гвардия. Переехав брод, Великий Князь остановился на перевязочном пункте, где навестил тяжело раненого генерала Лаврова, командира Л.-Гв. Финляндского полка. Его Высочество зашел к Нему с Начальником Штаба.
   Много еще страдальцев видел в этот день Великий Князь, посетив других раненых и умиравших... Более 100 верст в экипаже и верхом проехал Его Высочество. Под тяжелым впечатлением виденного и испытанного, хотя и нравственно удовлетворенный успехом Гвардии, поздно вечером возвратился Он в Богот.
   По докладу генерал-адъютанта Тотлебена Главнокомандующему, 15 октября Государем решено для овладения Плевною принять систему тесного обложения [98].
   17-го числа Великий Князь имел счастье поздравить Государя с блистательным взятием 16-го числа Телиша и новою победою Гвардии; Его Величество, несколько успокоившись от известия о том, какою дорогою ценою далась нам победа под Горным Дубняком, чрез несколько дней в разговоре с Его Высочеством признал, что то было отличное дело. Когда Великий Князь стал пояснять, что приказал: "Во-первых, Гурке взять Дубняк во что бы то ни стало...".
    -- А во-вторых, -- перебил Его Государь, -- Гвардия должна была показать, что она не белоручка, и Я очень рад тому, как она показала себя, несмотря на потери.
    Последствием же взятия Горного Дубняка явились все последующие удачные дела.
   Его Высочество был безмерно счастлив слышать такой лестный отзыв Государя о Гвардии, которую так долго Сам учил и воспитывал.
   В последующие дни Великий Князь два раза объезжал войска и наши позиции и с Своим обычным хладнокровием продвинулся слишком далеко вперед, чтобы лучше разглядеть, что делается у турок возле Плевны. Когда 20 октября Его Высочество возвращался, следуя вдоль сторожевой цепи Л.-Гв. Преображенского полка, находившийся поблизости командир Донского казачьего полка нашел нужным предупредить, что неприятельская цепь очень близко и ежеминутно может открыть огонь, на что Великий Князь ответил: "Турки в меня не стреляют" -- и продолжал ехать вдоль цепи. Подобный же случай был и 24 октября, при осмотре позиций генералов Скобелева и Бремзена, когда турки, прекрасно видя Его Высочество со свитою, действительно не открывали огня[99].
   В конце октября генерал Гурко составил план движения его гвардейского отряда к Орхании и Софии. Главнокомандующий отнесся вполне сочувственно к этому наступлению, которое вполне отвечало Его намерениям, и доложил тотчас о нем Государю. Его Величество вполне одобрительно отнесся к предложению Гурко. Хотя план этот в некоторых отношениях и был рискованным, однако Великий Князь сознавал, что без риска на войне трудно рассчитывать на крупные результаты, тем более, что в данное время нам благоприятствовали и политические обстоятельства (невмешательство Англии и Австрии).
   С другой стороны, стали получаться сведения о том, что положение турок в Плевне делается трудным, что они начинают страдать от недостатка продовольствия. Это дало повод Главнокомандующему, во избежание напрасного кровопролития, обратиться к командовавшему плевнинскою армиею Осману-паше с письменным предложением сдаться. Осман-паша прислал письмо, которым очень благодарил Его Высочество и ответил, что и помыслить не может предлагать своей храброй армии капитулировать и намерен, как подобает честному солдату, отстаивать до последней капли крови свою позицию, честь своей армии и интересы своей родины.
   Этот ответ ясно показал, что над Плевною еще придется потрудиться, как в действительности и было, ибо она пала спустя только четыре недели после того, как Великий Князь обратился к Осману с предложением о сдаче.
   В эти дни сравнительного затишья вот как, приблизительно, протекала жизнь в Штабе Главнокомандующего, по рассказу Д.А. Скалон.
   "Встаем в 8 утра, все идут пить чай и кофе в столовую палатку. Дмитрий Иванович Скобелев [100], я, Андреев, Струков, иногда Бибиков и Чингис-Хан, Киселевский -- приходим пить кофе в 9 часов, к выходу Его Высочества.
   -- Здорово, ребята, -- говорит Великий Князь и, подавая правую и левую руку, приветливо повторяет:
   -- Здравствуйте! Здравствуйте!
   Затем, садимся за стол в юрте: Его Высочество в глубоком конце, я подле Него, со мной рядом "Дядя Митя"[101], остальные -- кругом. Андреев разливает чай, я делаю бутерброды на все общество. Разговор обыкновенно начинает Его Высочество:
   -- Ну, что нового?
   -- Слава Богу, все здоровы, -- отвечает кто-нибудь, -- живем понемножку, да через ножку, а нового ничего не слыхали. Вот придет комендант, что-нибудь да расскажет.
   -- У нас только одна и дума, -- говорю я, -- как Осману живется! А впрочем -- долго ли, коротко ли -- будет и ему конец.
   Приходит комендант, генерал Штейн, и докладывает показания перебежчиков и болгар. Доклады эти, можно сказать, стереотипны: дача уменьшена, снарядов мало, одежда плоха, неудовольствие в войсках, и т.п.
   Но вот приходит Начальник Штаба с докладом, который, большею частью, продолжается до завтрака.
   Около полудня, на дворе перед столовым шатром собираются чины нашей Главной Квартиры; в ожидании завтрака образуется военный раут, который оживляется рассказами представляющихся, ординарцев и адъютантов, прибывших с какого-либо фронта армии.
   После завтрака, обыкновенно состоящего из двух однообразных блюд за недостатком провизии и, в особенности, свежей зелени, Великий Князь опять идет заниматься и слушает доклады по всем отраслям обширного и сложного управления армии.
   Иногда Его Высочество едет к Государю Императору в Порадим или обходит госпитали, или объезжает позиции.
   Обед подают в 6 часов. Он, можно сказать, тоже стереотипен. Повар Иван ужасно однообразен, супы невкусны, пожалуй, и не по его вине, так как большею частью приготовляются из баранины; рыба совершенно отсутствует, зелень -- тоже; на жаркое опять та же баранина, изредка телятина и еще реже -- мясо. В одном надо отдать ему справедливость: он может делать сладкие блюда так, что наш строгий гастроном "Дядя Митя" решил, что Иван скорее хороший кондитер, чем повар.
   Ко всему сказанному надо заметить, что нет, а в наших условиях и не может быть, разнообразия в провизии, и что надо удивляться, как это повара справляются со своими делом, готовя на открытом воздухе на тагане, который напоминает, величиною и формою, жаровню святого Лаврентия.
   За обедом мы сидим довольно долго. Это единственное время, когда немного забываешь нашу обстановку и развлекаешься оживленными разговорами и, в особенности, музыкой, когда играет наш чудный саперный хор.
   Особенно интересны рассказы скороговоркою Александра Ивановича Нелидова[102], или нашего инспектора госпиталей Коссинского, который оживляет все общество своим неисчерпаемым остроумием, находчивостью и анекдотами. Иногда и Его Высочество что-нибудь расскажет, а рассказы Великого Князя обыкновенно переданы бывают просто, но мастерски. Интересен и князь Черкасский[103], а также Кидошенков[104], зато наш полевой контролер Черкасов рисуется в своих выступлениях познаниями физики и химии. Теперь у Его Высочества по правую сторону сидит Николай Иванович Пирогов [105], к которому все мы, кроме любви и уважения, питаем даже слабость.
   После обеда Его Высочество опять занимается до чая. Чай -- как утром, а там... и сон-благодетель" [106]...
   Прошел октябрь, настали первые дни ноября -- и несколько частных успехов отметили наши действия: 28 октября кавалерия гвардейского отряда генерала Гурко взяла гор. Врацу, румыны потопили турецкий броненосец, Рущукский отряд Цесаревича 7 ноября отбил атаки турок, Скобелев продвигался вперед на Зеленых горах, наконец, и с Кавказа была получена радостная весть о взятии Карса... Только Осман-паша твердо держался в Плевне, заставляя нас стягивать сюда возможно больше войска и воочию доказывая, как прав был Главнокомандующий, много раз утверждавший, что имевшихся в Его распоряжении сил недостаточно для разрешения поставленной ему трудной задачи, да еще в короткий промежуток времени...
   Когда генерал Гурко обратился к Его Высочеству за разрешением двинуться с Гвардиею вперед, к Софии, чтобы там помешать сформированию турецкой армии, разбить ее и, перейдя Балканы, выйти туркам в тыл у Шипки, -- Великий Князь ответил ему такою телеграммою:
   "Вполне согласен на то, чтобы, не теряя времени, ты действовал энергично, и, если Бог благословит твое предприятие, то сумеешь воспользоваться всеми случайностями и, в случае успеха, не упустить довести его до конца. И потому -- с Богом иди, не теряя времени".
   Впрочем, Главнокомандующий и сам рвался вперед, досадуя, что приходится задерживаться на месте из-за Плевны, но бросить ее не было возможности, даже предоставив ее осаду генералу Тотлебену, ибо в таком случае командование Действующею армиею затруднилось бы в высшей степени.
   В ноябре наши войска имели несколько столкновений с турками; многие из них окончились для нас удачею, но задержка у Плевны и тяжкое для нас дело у г. Елены сильно тревожили Великого Князя.
   Приближался решительный день в судьбе Плевны.
   Великий Князь чувствовал себя очень нездоровым, страдая тягучею болью в желудке, однако чутко относился ко всему, что происходило на театре войны, и иногда не спал почти всю ночь, приказывая Себя будить при получении телеграмм. Получив 27 ноября поздно вечером от генерала Тотлебена записку о том, что по показаниям перебежчиков, Осман-паша собирается выходить из Плевны в эту или следующую ночь, Его Высочество решил на другой день с утра ехать на передовые позиции.
   Прибыв сюда в экипаже, Великий Князь у одного из люнетов сел верхом и проследовал к Радишевским редутам, впереди которых, по всей совершенно открытой местности, лежали истлевшие трупы наших солдат. Грозные турецкие редуты стояли пустынными. Перебравшись через них, Его Высочество поднялся на гребень, с которого открылся вид на всю Плевну, и наблюдал стройное наступление 9-го корпуса, движение румынских колонн с Гривицких высот и, по гребням Зеленых гор, частей 16 пех. дивизии и 4-го корпуса. Кое-где взвивались клубы выстрелов, которые около часу дня, наконец, стали стихать.
   Вскоре получено было донесение от румын об окончании боя и о сдаче Османа-паши. Встретивший Его Высочество М.Д. Скобелев подтвердил эту радостную весть, приведшую Великого Князя в искренний восторг.
   На долю гренадер выпала честь принять удар турок и задержать прорыв Османа-паши. Этих молодцов Великий Князь сердечно благодарил за лихое дело и, обратившись к Своему Сибирскому полку, выразил надежду, что слава гренадер всегда будет бессмертна.
   Вскоре Он съехался с Князем Карлом и среди убитых людей и лошадей, между которыми лежали еще не прибранные турки, мимо пленных солдат и офицеров, среди кучи брошенного оружия и амуниции, следовал дальше по Плевнинскому шоссе и, наконец встретил Османа-пашу, в экипаже, на переднем сидении которого сидели доктор-француз.
   Великий Князь со свитою тотчас подъехал к герою славной обороны, очень красивому и моложавому, подал руку и сказал по-французски:
   "Браво, Осман-паша! Мы все удивляемся вашей геройской обороне и стойкости и гордимся иметь такого противника, как Вы и Ваша армия".
   Все окружавшие подхватили: "Браво, Осман-паша".
   Он был, видимо, тронут обращением и словами Его Высочества и, со слезами на глазах, просил своего доктора передать Великому Князю благодарность, прибавив: "Я знал, что окружен со всех сторон, но не считал возможным сдаться без боя".
   Он был ранен в икру шрапнельною пулею. Так как, по словам доктора, рана не была еще перевязана, то Великий Князь разрешил Осману-паше ехать в Плевну, на свою квартиру, и там переночевать.
   Главнокомандующий и сам имел намерение переночевать в Плевне, но в виду оказавшейся там массы больных и раненых, которыми были переполнены почти все дома, пришлось отказаться от этого намерения. В общем, несмотря на то, что разрушенных домов было сравнительно мало, вид брошенного города производил тяжелое впечатление из-за царившего в нем хаоса. Мечеть была обращена в госпиталь для раненых, которые лежали рядами на полу вперемежку с умершими, без всякого ухода, в беспомощном, безотрадном и безысходном положении, с единственным уделом -- страдания...
   Выехав из Плевны, Главнокомандующий проследовал мимо биваков 30-й пех. дивизии и 9-го Донского полка на Богот, куда возвратился только в 9-м часу вечера, совершив в течение дня длинный путь без отдыха и пищи.
   О славной плевнинской победе немедленно были посланы телеграммы Государю Императору, находившемуся в люнете против Радишевских высот, Императрице в Царское Село и некоторым другим лицам, а также для объявления во всеобщее сведение. Уже поздно вечером Его Высочество сел за обед, во время которого два оркестра музыки, Лейб-Казаков и Гвардейских сапер, сыграли гимн, покрытый дружным "ура" лиц свиты Великого Князя, после чего следовали тосты за Его Высочество, за победоносную армию и за Начальника Штаба.
   Пережитые сильные впечатления дня и продолжительный объезд сильно утомили Его Высочество, тем более что, чувствуя недомогание, двое суток перед тем Он пролежал в постели.
   Горячо мог Он в этот день возблагодарить Бога за дарованную победу, с которою в тот же вечер поздравил Великого Князя Государь, выразивший сожаление, что не может обнять Его "сегодня же".
   На следующий день был назначен молебен близ Плевны, у Гривицкого шоссе, на редуте No 5, где была ставка Османа-паши.
   По словам Д.А. Скалон, Государь Император, подъезжая, когда увидел Великого Князя, выскочил из коляски и, махая фуражкой и крича "ура", бросился в Его объятия. Музыкантские хоры играли "Боже, Царя храни", все окружающие и войска восторженно подхватили царское "ура", которое стало нарастать и разноситься по плевнинским полям и долинам... [107]
   Государь Император собственноручно надел на Его Высочество ленту св. Георгия 1-й степени и наградил генералов Непокойчицкого и Тотлебена 2-ою степенью, кн. Имеретинского и Ганецкого -- 3-ею и Левицкого -- 4-ю степенью, затем Сам изволил скомандовать "Слушай на караул" и отдал честь Главнокомандующему. Обратясь к Великому Князю, Его Величество сказал:
   -- Я надеюсь, что Главнокомандующий не будет сердиться на меня за то, что я надел Себе на шпагу Георгиевский темляк, на память об этом времени.
   Затем был отслужен благодарственный молебен; по окончании его, в Плевне, в Высочайшем присутствии, состоялся завтрак, к которому были приглашены высшие начальствующие лица. После этого, к Государю был вызван Осман-паша, которого привели, поддерживая под руки, так как вследствие раны он переступал одною правою ногою. Государь подал ему руку, долго разговаривал, хвалил за геройскую оборону и, в знак уважения, возвратил ему саблю.
   В Богот вернулись к вечеру. Его Высочество, весьма довольный наградою, был весел и оживленно говорил за обедом, во время которого пили за здоровье Его и вновь пожалованных кавалеров.
   Наконец-то Плевна, потребовавшая от нашей армии столько усилий и кровавых жертв, принесшая столько истинных огорчений и так сильно задержавшая наше наступление, -- перешла в русские руки и открыла Главнокомандующему путь для дальнейших действий...
   30 ноября в Порадиме у Государя состоялся военный совет, в котором приняли участие Его Высочество, Князь Карл, Начальник Штаба Непокойчицкий, Военный Министр и генералы Тотлебен и Обручев. На этом совете Великий Князь развил Свой план немедленного зимнего перехода через Балканы, признавая всякое замедление нашего наступления выгодным только для неприятеля. Смелый и удивительный по идее, план Главнокомандующего был принят советом и утвержден Государем. Было решено:
   1) Усилить генерала Гурко 9-м корпусом и 3-ю гвард. пех. дивизиею и, оттеснив армию Мехмеда-Али, наступать к Софии и далее вдоль южного склона Балкан, к Казанлыку, чтобы выйти в тыл туркам у Шипки. В случае отступления турок -- гнать их к Адрианополю. 2) Усилить Шипкинский отряд Радецкого 11-м корпусом и частью 4-го корпуса под начальством Скобелева, и всем этим войскам перейти в наступление, когда Гурко перевалит через Балканы. 3) Плевнинский отряд расформировать, направив частью к Гурко и Радецкому, частью (4-го корпуса) -- к Цесаревичу; гренадерский корпус -- в общий резерв. 4) Рущукскому отряду Цесаревича оставаться в прежнем положении и присоединить к нему все наши отряды из Журжева, Ольтеницы и Калараша, где расположить румынские войска.
   1 декабря Князь Карл приезжал проститься с Великим Князем и вручил Ему приказ, в котором трогательными словами прощался с войсками обложения Плевны и, между прочим, писал:
   "Вы сражались все время на глазах Вашего Августейшего Повелителя и Вашего Рыцаря-Главнокомандующего, Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича. Они были свидетелями Вашего геройского поведения. Поэтому -- не мне воздать Вам должную хвалу...".
   Во время завтрака, к которому был приглашен Князь Карл, Его Высочество приказал вслух прочесть этот приказ, после чего были исполнены русский и румынский гимны.
   Вслед за падением Плевны, давшей нам одних только пленных более 40 тысяч при 77 орудиях, получена была радостная весть об отбитии 28 ноября сильной атаки турок Рущукским отрядом Цесаревича, причем главный удар был направлен на корпус Великого Князя Владимира Александровича.
   Под впечатлением этих благоприятных для нас обстоятельств, Государь Император, после смотра войскам обложения Плевны, 4 декабря уехал из Действующей армии, с которою сжился в течение тяжелого полугода пребывания Своего на театре войны, среди трудов и опасностей. "Признаюсь, не легко мне с вами расставаться, -- писал Государь в последней телеграмме Его Высочеству пред отъездом из Порадима. -Да будет благословение Божие и впредь с вами".
   Эта телеграмма начиналась такими словами: "Прочитав сообщенное Тобою последнее донесение Гурко [108], нахожу также крайне желательным немедля приступить к выполнению плана действий, о котором мы условились".
   Телеграмма эта ясно подтверждает, что Государь Император никогда не препятствовал Великому Князю в исполнении плана кампании и одобрил план перехода через Балканы. Она же доказывает, что инструкция министра иностранных дел князя Горчакова 18 мая 1877 г. нашему послу в Англии графу Шувалову с обещанием не переходить через Балканы была отправлена помимо Государя Императора. Потому Его Величество в решительный момент войны -- после падения Плевны -- на военном совете 30 ноября еще раз подтвердил необходимость немедленного движения за Балканы, которое всегда было в твердых намерениях Главнокомандующего. Значит, Государь не считал себя связанным данным инструкциею обещанием.
   

ГЛАВА V.

   СТРЕМЛЕНИЕ Великого Князя за Балканы было неудержимо. По свидетельству М.А. Газенкампф, еще до отъезда Государя из армии, Его Высочество лелеял мысль о том, чтобы переехать в Орхание (на южном склоне Балкан, на дороге к Софии) и затем следовать с войсками Гурко [109].
   Однако наступившая к этому времени зимняя стужа, тяжелый урок Плевны, надолго задержавший наше наступление, опасение встретить на дальнейшем пути новые подобные преграды и боязнь за затруднительность подвозов продовольствия войскам создавали противников мысли Главнокомандующего о немедленном движении за Балканы. Даже такие выдающиеся генералы, как Тотлебен, кн. Имеретинский и Скобелев были против зимнего Балканского похода и предлагали Главнокомандующему свои планы действий [110].
   
   Тем не менее Великий Князь был непреклонен и решил довершить дело, начатое вследствие отданного Им еще 2 ноября генералу Гурко приказания овладеть Орхание (проход) и задержаться здесь до падения Плевны. Хотя Его Высочество знал, что пленение армии Османа-паши произвело потрясающее впечатление на турецкое правительство и подействовало угнетающим образом на неприятельскую армию, Он решил Лично выступить из Богота не раньше, чем Гурко или Радецкий перейдет через Балканы.
   В это время на Великого Князя, помимо забот о своей армии, свалилась еще немалая забота о 44-х тысячах плевнинских пленных, к тяжелому положению которых Он отнесся со свойственною Ему сердечностью. Однако, за неимением для большинства их теплых помещений и вследствие возможности отправлять по железным дорогам в Россию и Румынию ежедневно сравнительно ограниченное число их, эти несчастные, истощенные недостаточным продовольствием и усиленными трудами во время осады, одетые в лохмотья и дырявые опанки, умирали массами. Его Высочество был бессилен против столь тяжелого положения и мог лишь пожалеть, что Осман-паша в свое время отказался от сдачи, которая была ему предложена только в видах человеколюбия.
   Впрочем, поведение Османа, как вождя, вполне понятно, и его упорная оборона заставила всех проникнуться к нему уважением, которое Главнокомандующий выразил ему отданием воинских почестей, неоднократными посещениями и, накануне отъезда, искренними пожеланиями благополучного пути и скорого возвращения на родину.
   Как доносил Его Высочество во всеподданнейшем рапорте 13 декабря 1877 г. [111], падение Плевны дало Ему полный перевес в силах над неприятелем, но наступившая вслед за тем суровая и снежная зима, с метелями и заносами, отняла у Него всякую возможность этим воспользоваться. Намерения же Великого Князя сводились к тому, чтобы, дождавшись спуска за Балканы Гурко или Радецкого, в зависимости от хода дел, со Своим резервом (четыре пехотные и полторы кавалерийские дивизии) броситься к тому или другому из них.
   Положение наших войск и трудности этого замечательного зимнего похода достаточно обрисовываются хотя бы только несколькими телеграммами Главнокомандующего Государю [112]:
   7 декабря. "Об отряде Гурко нового ничего нет; везде, особенно на Балканах, снежные вьюги; в горах, занимаемых войсками Гурко, такой туман, что в пяти шагах ничего не видно; все это сильно замедляет движение войск, но тем не менее колонны идут по назначению".
   8 декабря. "Гурко и Радецкий доносят, что снег завалил все дороги и тропинки; метели с морозом продолжаются третий день; двигаться нет никакой возможности; здесь[113] буря с метелью, снегу навалило выше колен; движение обоза остановилось; дай Бог, чтобы скорее эта непогода кончилась".
   10 декабря. "...Гурко разрабатывает дороги, заваленные снегом; до расчистки двигаться нет возможности. За последние дни в войсках, стоящих на позициях, болезненность увеличилась значительно. Работаем деятельно".
   12 декабря. "Холода продолжаются, на горах они увеличились, были случаи замерзания и отмораживания каждую ночь. Движения войск, обозов и транспортов в особенности затрудняются и стоят неимоверных трудов".
   14 декабря. "... На Дунае сильный сплошной ледоход, переправа у Систова прекращена сегодня".
   15 декабря. "... Здесь холода все продолжаются, а в горах доходят до 20 градусов...".
   Да, тяжело было положение наших доблестных войск во время их невероятного движения через Балканы. Но нелегко было положение и их Главнокомандующего, всею душою стремившегося вперед и только силою обстоятельств вынужденного оставаться на месте, пока один из отрядов не окажется по ту сторону грозной преграды...
   "С нетерпением жду двинуться из грязного, зараженного Богота", -- 13 декабря телеграфировал Великий Князь Государю, а за несколько дней перед тем (9-го) во всеподданнейшей телеграмме Его Высочество сообщал:
   "Все ждут с нетерпением возможности наступления. У меня в палатке менее 5 градусов, за обедом вода и вино сегодня замерзли, варку можем делать только один раз в день, отогреваемся чаем..." [114].
   Описывая эти дни, Д.А. Скалон 12 декабря заносит в свой дневник [115]:
   "Его Высочество начал часто посматривать и справляться с барометром: надо ли ожидать снежной бури и будет ли метель или нет, так как в зависимости от этого находится движение войск в горах.
   -- Что, Митя, -- обращается ко мне Его Высочество, -- удастся нам перейти или нет?
   -- До сих пор Господь нас не оставлял, Ваше Высочество, -- ответил я, -- будем надеяться, что с Божьею помощью перейдем.
   Дни наступившей пассивной деятельности, холода и подготовления к наступлению -- скучны и тянутся без конца. Когда же все приходит в движение и идет вперед, то не замечаешь, как быстро сбегает время. На дворе мороз. Его Высочествомешает железную печку в виде плиты, которая поставлена в юрте, и варит судаков, парочку которых где-то раздобыли.
   У Великого Князя две собачки, кочь-терьеры, Жак и Типка. Жак очень мал и почти не сходит с рук Его Высочества, когда Великий Князь сидит за столом в юрте. Ночью собачки спят в ногах и греют постель.
   Входит "дядя Митя"[116] и пыхтит. Его Высочество поручил ему сделать голландский соус к судакам, с которым он и вернулся. "Фу! фу! фу-у! а-ах! как бы соус не свернулся".
   -- Нет, -- говорит Его Высочество, -- поставь его в воду, а на плите, пожалуй, может свернуться... А что, холодно на дворе? есть ветер?
   -- Нет, Ваше Высочество, ничего, хорошо. Мы теперь после падения Плевны живем как бы не на войне. Так все затихло, не слышно выстрелов...
   Действительно, с 5 декабря нигде не было с неприятелем столкновений.
   -- Меня только погода ужасно беспокоит, -- говорит Великий Князь. -- Может помешать двигаться войскам.
   Входит Чингис-Хан[117].
   -- Что, Мамай, есть депеша? -- спрашивает Великий Князь.
   -- Нет депеш, Ваше Высочество.
   Входят Ласковский и М.А. Газенкампф. Это наши собрались чай пить и полакомиться судаками...".
   Вот те скромные утехи, которые вносили рассеяние и, пожалуй, долю утешения в жизнь Главнокомандующего, полную забот и волнений о том, что делается там, на вершинах снежных Балкан, где храбрая русская рать должна была преодолевать и суровую природу, и упорного врага...
   Между тем Гурко 10 декабря доносил, что к туркам мало-помалу прибывают подкрепления у Араб-Конака, Лютикова и Златицы, преграждавших ему путь от Софии на Шипку. Здесь собралось около 60 батальонов. "Движение будет очень трудное, но с Божьею помощью надеюсь преодолеть трудности", -- телеграфировал энергичный генерал.
   Однако затруднения были настолько значительны, что другой герой Турецкой войны, Ф.Ф. Радецкий, в тот же день прислал на имя Начальника Штаба армии шифрованную телеграмму, в которой называл движение на дер. Шипку прямо по дороге "действием совершенно безрассудным, потому что спуск к Шипке укреплялся с начала августа и, по сведениям, весьма хорошо, с перекрестною обороною во многих местах".
   Прочитав эту телеграмму, Его Высочество сказал:
   "Феодор Феодорович нерешителен: еще недавно он хотел с одним 8-м корпусом перейти, а теперь находит невозможным"[118].
   В виду поступивших сведений от нашего посланника в Афинах о том, что армия Сулеймана-паши уходит с Шипки за Балканы, что турки начинают признавать вооруженное сопротивление невозможным и подумывают о мирных переговорах с Россиею, Великий Князь немедленно сообщил о том Цесаревичу, Гурко и Радецкому, добавив: "При таких обстоятельствах считаю совершенно необходимым ускорить наступление сколь возможно, дабы усилить давление на Турцию. Не теряйте времени".
   Тем не менее, Его Высочеству пришлось еще раз отстаивать свое решение против доводов Радецкого, который, кроме выше упомянутой телеграммы, прислал еще своего начальника штаба, генерала Дмитровского, чтобы на словах убедить Великого Князя отказаться от его рискованного намерения. "Конечно, -- писал в своем дневнике М.А. Газенкампф[119], -- зимний переход через Балканы -- дело трудное и рискованное, но когда же и рисковать, как не теперь, пока турки еще подавлены плевнинскою катастрофою".
   12 декабря Дмитровский имел продолжительный доклад у Его Высочества, Который, однако, остался непреклонен и отдал ему положительное приказание: немедленно приступить к расчистке обходных путей и вообще ко всем подготовительным распоряжениям для наступления, которое должно быть начато около 20 декабря. В то же время Главнокомандующий дополнил и развил представленные Ему предположения Радецкого сообразно со Своими общими предначертаниями.
   "Прелестная черта характера Великого Князя, -- замечает по этому поводу М.А. Газенкампф[120]: -- никогда не сердится и не обижается, когда Ему возражают. Дмитровский, прямой, честный и чуждый всякой дипломатии человек, отстаивал свои убеждения и спорил резко, иногда даже грубо. Великий Князь нисколько не сердился, несмотря на то, что оспаривалась Его заветная, прочно в нем засевшая мысль. Редко с каким начальником, даже из простых смертных, можно говорить так прямо, просто и откровенно, как с Ним".
   Д.А. Скалон, ежедневно близко наблюдавшей сложную работу Его Высочества во главе Действующей армии, вполне искренно воскликнул и метко отметил в своем дневнике: .
   "Боже, как трудно быть Главнокомандующим!.. Чего только не нужно в себе вмещать: и волю, и терпение, и выдержку, и прозорливость, и благоразумие, а всего более замечательно, что эти требования друг другу противоречивы...".
   Его Высочество бесповоротно решил совершить зимний забалканский поход, но разве мало душевных волнений и скрытых от постороннего взгляда внутренних страданий пережил Он в эти приснопамятные дни, особенно с 14 декабря, когда была получена телеграмма Гурко, начинавшаяся давно жданными словами: "Сейчас [121] выступаю за Балканы тремя колоннами". Он надеялся 14-го утром, с Божьею помощью, быть в долине Софии и в Миркове.
   Сколько тревожных дней в томительном ожидании вестей от Гурко провел Главнокомандующий!
   Д.А. Скалон 14 декабря заносит в свой дневник [122]:
   "Сидим по концам стола. Его Высочество пишет и вздыхает:
   -- Боже мой, как теперь наши: перешли Балканы или нет?..
   -- Бог знает, Ваше Высочество. Раньше завтрашнего дня не узнаем, -- замечаю я.
   Молчание... Оба пишем... На дворе идет не то дождь, не то сыплет град, как из лукошка, 7о морозу.
   Странно: я как-то спокоен; сердце не ноет и под ложечкой не сосет. А Его Высочество последние три месяца стал гораздо впечатлительнее и беспокойнее.
   -- Знаешь, Митя! Меня никогда не оставляла вера, что все к лучшему, -- говорит Его Высочество. -- Вот Я и думаю, что если бы Я не был так слаб после болезни и не был вынужден оставаться все больше в центре Моей армии, то, вероятно, перебывал бы везде, а между тем, может быть, это и к лучшему: Я, таким образом, больше управлял общим ходом кампании.
   -- Конечно, Ваше Высочество, к лучшему. А дай Вам прежние силы, Вы наверное увлекались бы частностями: были бы и тут и там -- и не могли бы, как теперь, уследить за всем.
   Молчание...
   -- Что теперь там, Ваше Высочество? -- невольно вздыхаю я.
   Бьют часы...
   -- Это что било?
   -- Три четверти шестого, -- ответил Его Высочество.
   -- Эге, так теперь они должны быть уже там, -- заметил я.
   Мерно ходит часовой около юрты... В печке пощелкивают и трещат дубовые дрова... -- На дворе холодеет, -- это чувствуется ногами. Гриша колет дрова и разводит щепочками наш самовар. Его Высочество потребовал и хочет раскрашивать австрийскую карту -- тот лист, на котором София. Вдали слышен говор: это на конвойном и казачьем бивуаках...
   Его Высочество опять вздохнул: "Ах, Ты, Боже мой!.." и стал, раскрашивая, изучать карту.
   Я снова пишу...
   -- Эка, как холодеет! Бедные войска!.. У тебя душа не ноет, Митька? -- спрашивает Его Высочество.
   -- Как ни странно, Ваше Высочество, а должен сказать: нет, не ноет. Должно быть, это к добру, -- отвечаю я...
   На другой, на третий день -- то же самое: Великий Князь сидит за столом, изучает и раскрашивает карту района предстоящих действий, подсчитывает состав и силы той части Своей армии, которую можно перебросить через Балканы, а неотвязные думы об этой армии переносят его туда, где она мужественно борется с суровою природою, беззаветно следуя примеру суворовских чудо-богатырей...
   Настало 17 декабря -- известий от Гурки все еще нет. Его Высочество по-прежнему беспокоится. Наконец, в исходе третьего часа дня пришла давно жданная телеграмма.
   Узнав о том, Великий Князь быстро зашагал к только что устроенному телефону, соединявшему один из шатров Главной Квартиры с телеграфной каретой. Услышав же только начало доложенной телеграммы: "Гурко спустился в долину Софии, занял Жиляво, Негошево...", Его Высочество бросил телефон и побежал на телеграф.
   Гурко телеграфировал, что после неимоверно трудного похода через снежные горы, по обледенелым тропинкам, при жестоком морозе и вьюге, таща на своих плечах 4-х-фунтовые орудия, пролагая новые дороги, авангард Западного отряда овладел выходами из Балкан между Араб-Конаком и Софией, а кавалерия встала уже на Софийском шоссе; неприятель захвачен врасплох, благодаря чему потери у нас -- только 5 человек...
   Об этой радостной вести Великий Князь немедленно телеграфировал Государю и циркулярно во все места и отряды.
   После трех дней новых томительных ожиданий донесения о дальнейших действиях передового отряда, Его Высочество наконец уже поздно ночью на 21 декабря получил радостную телеграмму Гурко об окончательном переходе через Балканы. Это чрезвычайное известие привело в полный восторг Главнокомандующего, который поспешил донести Его Величеству о славном подвиге Гвардии и 9-го корпуса.
   Его Высочество радовался вдвойне. Переход через Балканы, во-первых, давал ему новый шанс победы над врагом и должен был произвести (что в действительности и было) подавляющее впечатление на турок; во-вторых, этот переход дал случай Гвардии доказать что она -- не белоручка. Свой подвиг она совершила под высшим начальством Великого Князя, своего Вождя и Учителя, и перенесла свои орлы-знамена через снежные Балканы, чтобы идти дальше -- к стенам Царьграда...
   Надо ли говорить о том, что в боевых успехах войск Его Высочество находил большую отраду и утешение, тем более, что до Него доходили слухи о том, как Его бранят и осыпают клеветами в Петербурге, как несправедливы газеты, позволяющие себе печатать возмутительные корреспонденции ложного содержания вместо того, чтобы писать правду и нравственно поддерживать Великого Князя, на котором лежало тяжелое бремя управления армиею в достижении поставленной ей задачи.
   Полуотрезанный от внешнего мира, затрудненный в сношениях с Россией вследствие почти сплошного ледохода по Дунаю, Главнокомандующий весь ушел в свои планы и мысли, давно и неудержимо стремившиеся вперед -- к Константинополю. Сильный духом, Он еще более укреплялся твердою верою в окончательный успех, когда доходили до Него вести о новых победах: прогремели славою русского оружия Ташкисен, Горный Бугаров, Араб-Конак, Шандорник... Отличились и сербы целым рядом славных дел у прохода св. Николая, Ниша, Ак-Паланки, Пирота... Наконец, в самый сочельник Гурко обрадовал Великого Князя телеграммою о взятии Софии, о чем немедленно было послано донесение Государю.
   Уже тринадцать месяцев оторванный от Петербурга, от семьи и родных, лишенный самых обыденных удобств жизни, приютившийся в скромном шатре среди балканских снегов, Главнокомандующий даже в такие великие дни, как сочельник Рождества Христова, мог доставлять Себе и окружавшим Его лицам ближайшей свиты лишь самые незатейливые удовольствия и развлечения.
   В тот святой вечер, когда на Руси миллионы свечей горели в церквах и миллионы других огней вспыхивали на блестящих елках в роскошных дворцах, богатых домах и бедных хижинах, Великий Князь, со всею Своею армиею душою переносясь к Родине, также встречал Христов праздник.
   В 6 час. веч. все приглашенные Им лица собрались в столовой палатке. Состоявший при Главной Квартире отец Иосиф отслужил всенощную, которая внесла отраду и утешение в сердца собравшихся и далеко-далеко уносила их мысли... А потом была "елка" -- такая, какой наверное в этот вечер не было ни у кого. Вот как описывают ее в своих дневниках Д.А. Скалон и М.А. Газенкампф [123].
   Его Высочество приказал принести что есть. Нашлась ветчина, которую нарезали ломтиками. Повар Иван сделал горячие пирожки с капустой; "Дядя Митя" изжарил индейку; Галл дал две бутылки венгерского вина. Через всю кибитку была протянута веревка, к которой и подвесили пирожки, куски кулебяки, ломтики ветчины, колбасу и т.п. Главные подарки -- индюшку и вино поставили на стол. Для лотереи были сделаны билетики, на которых Его Высочество написал номера и затем положил в свою фуражку; такие же билетики были прицеплены и к "подаркам". Вынимая номера из фуражки, каждый получал что-нибудь по жребию. Жареная индюшка досталась генералу Левицкому, а вино -- М.А. Газенкампф и Галлу-младшему, которые и поделили свои выигрыши между всеми. Сам Великий Князь выиграл кусок ветчины.
   Его Высочество забавлялся, говоря: "Вот не забудем мы этой елки, и она не раз придет на память, когда, по милости Божьей, будем праздновать дома".
   "Между тем, как ни была убога обстановка нашей елки, -- замечает Д.А. Скалон, -- все-таки мы провели этот радостный вечер вместе, в своей походной семье и в общей беседе, вспоминая наши милые, далекие от нас семьи.
   А в то же время в голове невольно повторялась мысль: сегодня вечером начинают свое движение войска Радецкого... Помоги им, Господи!..".
   Предстояли действия на Шипке, в тяжелой горной обстановке. Его Высочество хорошо знал неимоверные препятствия, которые приходится преодолевать на Балканах, потому что Гвардия, выполнив свою чрезвычайную задачу, оказалась в положении, ярко обрисованном Великим Князем в телеграмме, Лично составленной и отправленной Им Военному Министру 25 декабря:
   "Гвардейские войска от стоянки и работы на высоких Балканах и при походе через них остались в эту минуту -- равно офицеры и нижние чины -- без сапог уже давно, а теперь окончательно без шаровар. Мундиры и шинели -- одни лохмотья и то без ворса, на них одна клетчатка. У большинства белья нет, а у кого осталось, то в клочках и истлевшее. Прошу убедительно, немедленной, энергической высылки всякого рода одежды и обуви для Гвардии. Даже турецкое одеяние, найденное в Орхании и выданное офицерам и людям, уже все изорвалось при неимоверно трудных и гигантских работах перехода через Балканы. Прошу уведомить о сделанных вами распоряжениях. Сделайте мне этот подарок на праздники".
   Великий Князь, пред отправлением телеграммы, Сам подчеркнул слова, которые следовало зашифровать, и, приказав сделать это при Себе, подписал телеграмму и отправил ее.
   27 декабря Его Высочество переехал со Своим Штабом в Ловчу, где Ему была оказана восторженная встреча, и остановился в одном из домов турецкого квартала. Прожив в палатке более шести месяцев, Великий Князь, по собственному признанию, чувствовал Себя как-то странно в непривычной обстановке.
   В тот же день было получено донесение Радецкого, что на следующее утро начнется атака, а 28-го Его Высочество получил телеграмму совершенно неожиданного содержания из Бухареста: турецкий военный министр Реуф-паша уведомлял Великого Князя, что "Высокая Порта" поручила Главнокомандующему в Румынии Мехмеду-Али-паше войти в переговоры о перемирии.
   Его Высочество ответил, что уполномоченный должен быть прислан к Нему, но что не может быть речи о перемирии без предварительного принятия оснований мира.
   Одновременно была послана телеграмма о том Государю, Которого Великий Князь просил о присылке инструкции по телеграфу, и затем -- Гурко с предписанием дать знать Мехмеду-Али, чтобы ехал в Главную Квартиру, а военные действия энергично продолжать.
   Вполне очевидно, что турки считали наши зимний переход через Балканы невозможным, но совершившийся необычайный факт поразил их, как громом, -- и пришлось заговорить о перемирии в надежде приостановить наши дальнейшие успехи.
   Предложение перемирия произвело на Его Высочество весьма сильное впечатление. Но этот же день принес Ему новую радостную весть, которая окончательно взволновала Его.
   Вот как рассказывает о том Д.А. Скалон в записи дневника 28 декабря [124].
   "...Вдруг опять вошел Чингис-Хан в сопровождении телеграфиста, которого заставляет подать Его Высочеству телеграмму.
   Конечно, добрая весть!.. Его Высочество, притаив дыхание, стал читать, а по мере того, как мы слушали донесение о превзошедшем всякое ожидание успехе, от радости мы обомлели и, наконец, одушевленнейшее "ура" вырвалось из груди, когда Его Высочество кончил читать и, крича и махая телеграммою, бросился к Начальнику Штаба.
   Ну! с этой минуты, по крайней мере с полчаса, мы были в состоянии полнейшей невменяемости.
   Ф.Ф. Радецкий телеграфировал:
   "Приношу Вашему Высочеству поздравление со сдачею всех войск, бывших под начальством дивизионного генерала Весселя-Паши против нашей позиции. Всего сдалось 10 батарей, 41 батальон и 1 полк кавалерии. Князь Мирский занимает Казанлык, а Скобелев находится в Шипке. С докладом едет генерал Дмитровский. Генерал-лейтенант Радецкий".
   Артур Адамович от восторга бросился на шею Его Высочеству.
   Прибежал А.И. Нелидов, за ним -- не помню как -- моментально вся комната наполнилась нашими. Его Высочество прочел еще раз телеграмму, и снова раздалось дикое "ура" и началось общее целование.
   Мы все пришли в неистовый восторг. "Ура" обратилось в исступленный крик, который вырастал из охватившего нас волнения. Это -- удивительные минуты переполнения души блаженнейшим чувством светлой радости.
   "Ура" было подхвачено во всем нашем доме, перенеслось моментально на улицу и слилось со звуками "Боже, Царя храни" и колокольным звоном всех церквей.
   Радость наша не знала пределов. Я мысленно возносил благодарение Спасителю...
   Когда мы немного успокоились, то принялись составлять телеграмму Государю Императору, перебирать впечатления и давать себе отчет в уже совершившемся 28 декабря факте перехода через вторую естественную преграду -- Балканский хребет.
   Теперь Его Высочество с достоинством может сказать Государю и Отечеству: "Армия Вашего Величества перешла Балканы, и русские знамена победоносно развеваются на всем протяжении от Софии до Казанлыка".
   Когда телеграмма была отправлена, -- продолжает Д.А. Скалон, -- мы снова почувствовали порыв неудержимой радости. Его Высочество, встав от стола, пошел по комнате, приплясывая русскую, за ним Казимир Васильевич[125], Газенкампф, я и Чингис-Хан пошли ходить ходуном, и даже Артур Адамович не выдержал и стал весело притоптывать ногами.
   Если бы в эту минуту кто-нибудь посмотрел на нас, то не знал бы что подумать!
   -- Теперь Я могу сказать, -- заговорил Его Высочество, когда мы уселись после бурного порыва радости, -- что кампания блистательная, и все Мои предположения великолепно исполнились... Но в Петербурге этого не поймут, там будут думать, что так и быть должно, и не примут в соображение и не оценят расчета и всех гигантских трудов, Мною и войсками исполненных... Теперь можно почти утвердительно сказать, что кампания кончена, а Главнокомандующий не был ни в одном большом сражении...
   -- За то, Ваше Высочество, -- перебил Начальник Штаба, -- Вы направляли все движения и не увлекались частностями -- оттого и такой успех.
   -- Конечно, -- подтвердил Великий Князь, -- Я всегда говорю и требую от Своих подчиненных, чтобы главные начальники находились на своих местах и оттуда всем руководили.
   Многознаменательные слова Его Высочества: "В Петербурге не поймут и не оценят расчета и всех гигантских трудов, Мною и войсками исполненных" -- стали как бы пророческими! Прошли уже десятки лет, а величие совершенного Великим Князем победоносного перехода через Балканы -- всецело Ему и только Ему принадлежащей операции -- до сих пор не оценено, не прославлено и так замолчано, как Его Высочество, Сам, предчувствуя, определил: "Там будут думать, что так и быть должно!".
   М.А. Газенкампф, в ярких красках описав этот день в своем "Дневнике", говорит:
   "Слава Радецкому, Скобелеву и Мирскому, но слава и Великому Князю, Которому принадлежит эта идея [126] и Который настоял на ее исполнении. Радецкий несколько раз отнекивался, указывая на страшный риск этого отчаянного предприятия в самое неблагоприятное время года и, во всяком случае, настаивал на необходимости подождать подхода войск Гурко. Великий Князь упорно стоял на своем. Наконец, Радецкий, уже двинув войска в поход, телеграфировал Великому Князю шифром, слагая с себя ответственность за последствия. К крайнему сожалению, у меня не сохранилась копия с этой телеграммы, но я помню ее почти дословно. Радецкий телеграфировал так: "Войска двинулись согласно диспозиции. Считаю долгом совести доложить, что исполняю только приказание Вашего Высочества".
   Если бы обход Шипки не удался, то, конечно, все, начиная с Государя, тотчас же обвинили бы в этом Великого Князя. А история осудила бы Его по документам, ибо в представлениях Радецкого о необходимости подождать -- недостатка не было.
   Теперь, конечно, вся слава достанется на долю одних исполнителей, ибо уже с самого начала плевнинских неудач общественное мнение (по импульсу сверху) сделало Великого Князя главным виновником всех наших неудач.
   Когда-то еще наступит время, когда все тайное сделается явным и Великому Князю отдадут должное! Нам до этого не дожить...
   Только тогда, когда события эти отойдут "на историческую дистанцию" -- им будет дана вполне беспристрастная оценка" -- заключает свои мысли М.А. Газенкампф [127].
   К сказанному прибавим от себя, что истекшие с тех пор 34 года, без сомнения, теперь уже составляют ту "историческую дистанцию", с которой современное нам поколение не только может, но и нравственно обязано по справедливости оценить выдающийся подвиг истинного Вождя и победоносного Главнокомандующего -- Великого Князя Николая Николаевича Старшего.
   Пора воздать должное Его глубокому и ясному пониманию военного дела и Его непоколебимой твердости, только благодаря которой совершен подвиг, круто и решительно повернувший весь ход боевых успехов в нашу сторону и окончательно обеспечивший последовавшие затем победы русской армии.
   Его воля была действительно непреклонна, -- и вот одно из ярких доказательств тому.
   Когда Дмитровский, присланный Радецким в Главную Квартиру, уезжал отсюда, то генер. Левицкий уже поздно, когда Великий Князь спал, уговорил Начальника Штаба А.А. Непокойчицкого пойти к Его Высочеству, разбудить Его и еще раз попытаться отговорить от зимнего похода через Балканы. Великий Князь принял их обоих в постели, выслушал и сказал: "Помните, Артур Адамович, наш уговор: когда в Петербурге вы впервые Мне представились, тогда Я сказал, что буду выслушивать все представления и обсуждения, но когда решусь и скажу Вам: "Я так решаю", -- тогда кончено и Я не изменю Своего решения". Затем, Его Высочество сказал: "Я так решил".
   Начальник Штаба и его помощник поклонились, извинились, что потревожили, и... удалились. Блестящий результат твердости Главнокомандующего не заставил себя долго ожидать [128].
   29 декабря Главнокомандующий переехал в Сельви, где Ему была устроена еще более восторженная встреча, чем в Ловче. Отсюда были отправлены подробные телеграфные донесения Государю о последних действиях наших войск, по поводу которых в одной из телеграмм Его Высочество выразился: "Смело могу сказать, что достославная пятимесячная оборона Шипкинского перевала не могла закончиться более блестящим образом".
   Только что преодолев могущественную преграду, Великий Князь стал еще более стремиться вперед.
   30-го декабря -- Он уже в Габрове, жители которого принимали непосредственное участие в обороне Шипки, облегчая там положение наших войск, -- и теперь их восторг не имел предела, когда они, наконец, увидели Главнокомандующего своих освободителей.
   В этот же день Великий Князь послал Его Величеству рапорт, в котором изложил ход событий с 19 по 27 декабря и особенно остановился на переходе через Балканы, о котором выразился, что "он навсегда останется в памяти потомства, как один из самых блестящих подвигов всех времен и всех народов". Честь и славу воздал Он доблестному генералу Гурко, железной энергии и настойчивости, разумной распорядительности и осторожности которого Его Высочество приписывал блестящий успех этого трудного дела, казавшегося невозможным. Великий Князь ставил ему дальнейшую общую цель -- наступление на Филиппополь, что также являлось нелегкою задачею, а ген. Радецкому -- возможно быстрее занять Ески-Загру и Адрианополь.
   Желая скорее увидеть молодецкие войска, покрывшие себя на Шипке новою славою, а также встретить Новый год по ту сторону Балкан, Его Высочество 31 декабря совершил еще один переход -- в Казанлык. По пути была небольшая остановка у д. Шипки, подъем к которой по обледенелой дороге преодолели не без труда. Здесь стояли полки славной 14-й пех. дивизии, которые Великий Князь сердечно благодарил за геройскую службу именем Государя и от Себя. Офицеры и солдаты восторженно отвечали на привет своего Главнокомандующего [129]. После краткого отдыха у командовавшего дивизиею генерала Петрушевского, который предварительно на горе Св. Николая показал позиции и доложил действия турок, -- Великий Князь проследовал дальше.
   У подножия спуска Его Высочество был встречен генералом Радецким и его штабом, обнял и расцеловал его, поздравил с чином полного генерала и, сняв со Своей груди звезду ордена св. Георгия 2-ой степени, предложил ему тотчас надеть ее на себя.
   За развалинами дер. Шипки стояли выстроенными войска, участвовавшие в боях 27 и 28 декабря. Скобелев на своем белом конеподъехал с рапортом к Его Высочеству, Который его обнял и поцеловал и, объезжая части 16-й дивизии, горячо благодарил их от имени Государя и от Себя. Люди отвечали восторженным "ура".
   Затем Великий Князь Своим чудным, металлическим голосом скомандовал: "Слушай на краул", снял фуражку и провозгласил генералу Радецкому "ура" и снова обнял и несколько раз поцеловал его. Вся окружавшая Его Высочество свита, за нею -- полки славной Скобелевской дивизии подхватили это "ура", и стало оно разноситься по широкой Казанлыкской долине...
   Следуя далее между вековыми садами ореховых деревьев, Великий Князь подъехал к стоявшим здесь частям 30-й пех. дивизии и 4-й стрелк. бригады, прославившейся еще в первый забалканский поход, и затем -- к кавалерийским частям. И здесь благодарил Он молодцов, отвечавших дружным "ура", которое разносилось по долине, неумолчно сопровождая Его Высочество.
   По словам М.А. Газенкампф, если бы Великий Князь не поспешил за Балканы Лично, наступательное движение началось бы не скоро, -- вот почему Его Высочество поспешил в долину Тунджи, чтобы взять в Свои руки дальнейшее наступление, воспользоваться достигнутыми победами и довести дело до конца.
   Обед в Казанлыке в этот день состоялся у Ф.Ф. Радецкого, так как обоз Главной Квартиры отстал.
   Утомившись за весь день, полный живых, отрадных впечатлений, Великий Князь прилег отдохнуть, а к 11 часам вечера к Нему собрались лица свиты, чтобы вместе со Своим Августейшим Главнокомандующим встретить Новый год. Нашелся хлеб, холодная говядина и две бутылки красного болгарского вина, -- скромное угощение, которое скрасило "торжество". Ровно в полночь, когда карманные часы Его Высочества пробили двенадцать, Великий Князь встал со стаканом вина и пожелал Своей армии, Отечеству и всем у Него собравшимся добрый год и всякое благополучие. Начальник Штаба благодарил Его Высочество от лица всех и выразил душевные пожелания довести до конца победоносную войну во славу Государя, Отечества и русского воинства...
   Итак, новый, 1878 год Великий Князь встретил в Казанлыкской долине, на южном склоне Балканских гор. С гордостью мог Он оглянуться на пройденный Им и Его армиею победоносный путь от Дуная. Правда, впереди предстояли еще немалые труды, чтобы дойти до Константинополя, но то, что было совершено, составляло подвиг несомненный и великий.
   Государь поздравил Его Высочество с Новым годом и к этому же дню прислал золотую саблю. Главнокомандующий немедленно телеграфировал Его Величеству, свидетельствуя о том, что эта награда доставила Ему огромное удовольствие, "тем более, что получил ее сегодня в Казанлыке, после того, что перешел Лично Балканы" [130].
   В день Нового года состоялся обед у генерала Радецкого; за неимением вина, все тосты, даже за Государя, -- пили водою. Во время обеда Великий Князь, как новопожалованный кавалер золотого оружия, попросил Радецкого подарить Ему свой темляк, который тут же надел на Свою саблю.
   Вечером случился эпизод, ярко характеризующий Его Высочество.
   К 9 часам пришел обоз Главной Квартиры (Великий Князь два дня не имел не только чаю и сахару, даже полотенца и мыла), но не оказалось кибиток, которые перевозились в разобранном виде на нескольких подводах, застрявших на Шипкинском перевале. Оказалось, что солдаты разобрали войлочные кошмы себе на подстилки и одеяла, а переплеты и прибор -- на растопки. Найти ничего не удалось и когда, с разными предосторожностями, доложили о том Его Высочеству, Он только рассмеялся: "Вот ловкие шельмы! Ну, Бог с ними -- пусть погреются, довольно назяблись. Мне ведь эти кибитки больше не нужны..." [131].
   С Государем Великий Князь в этот день обменялся сердечными телеграммами, с радостью узнав о наградах, пожалованных высшим начальствующим лицам за их последние подвиги.
   2 января Главнокомандующий получил утвержденную Государем инструкцию и полномочие для заключения просимого турками перемирия, а на следующий день пришло известие от Реуфа-паши, что для переговоров в Главную Квартиру едут министр иностранных дел Сервер-паша и министр двора турецкого Султана Намык-паша. Его Высочество очень обрадовался, ибо полагал, что переговоры могут привести к благополучному миру.
   Тем не менее нужно было двигаться вперед, и не только идти самому, но, в роли вдохновителя, подталкивать и других. Повеление Государя в телеграмме от 31 декабря "необходимо движение вперед без всякого замедления" пришлось как нельзя более по душе Главнокомандующему -- и Он решил вести свою армию вперед и вперед.
   Войскам пришлось идти, не передохнув после тяжелого Балканского похода, не пополнив боевых запасов, без артиллерии, не исправив потрепавшихся одежды, обуви и снаряжения, не подтянув обозов... У самого Великого Князя, например, 4 января не только не было вина и водки, но и оставалось ровно 8 кусков сахару... Однако безостановочное наступление было совершенно необходимо, ибо турки, ошеломленные нашими успехами, бежали в панике, а наши войска, хотя и переутомленные, были воодушевлены целым рядом блистательных побед.
   Мог ли Главнокомандующий, хотя и не без доли риска, пренебречь столь благоприятною для него обстановкою и не использовать ее, в особенности в виду предстоявших вскоре переговоров о мире! Понятно, что конечные условия уже висевшего в воздухе мира или, по крайней мере, перемирия должны были слишком много зависеть от стратегической обстановки, в которой к тому времени находилась бы наша армия.
   5 января, после трехдневного боя, Гурко занял Филиппополь -- и таким образом сделал не только новый крупный шаг вперед, но и овладел пунктом железной дороги на Константинополь. Новый козырь был в руках Главнокомандующего -- и почти одновременно с известием об этой блестящей победе прибыли и турецкие уполномоченные.
   7-го числа они уже явились в Главную Квартиру, где им оказан весьма любезный прием. Настроение их было угнетенное: приготовившись к самым худшим для себя результатам переговоров, уполномоченные могли полагаться только на милосердие и великодушие нашего Государя. Это соображение, по словам самого Великого Князя, обязывало Его Высочество теперь же заключить перемирие [132], между тем 7-го же января от министра иностранных дел кн. Горчакова была получена шифрованная телеграмма, которою предлагалось затянуть переговоры с уполномоченными, чтобы выиграть время (для соглашения с Австрией и получения ответов на письма Государя в Вену и Берлин).
   На следующее утро торжественный прием уполномоченных был назначен в 11 часов, и Его Высочество принял их с обычным радушием, вручив условия мира.
   В телеграмме, посланной Государю тотчас после этого приема, Великий Князь доносил, что согласно желанию Его Величества, Он настаивал неоднократно на выражении уполномоченными их предложений. Они отвечали, что предложений никаких не имеют, а по получении Султаном ответа Государя, посланы выслушать от Главнокомандующего предлагаемые им условия мира. Вследствие просьбы уполномоченных скорее остановить военные действия, Великий Князь сообщил им условия, по принятии коих это было бы возможно; кроме того, Его Высочество доносил, что обстановка после 3 января сильно изменилась и после нового разбития армии Сулеймана у Филиппополя, Он стоит у ворот Адрианополя. При этих условиях затягивать переговоры и продолжать военные действия имело бы последствием занятие Адрианополя и движение далее, на Константинополь, влекущее за собою неизбежное в военном отношении занятие Галлиполи [133], что, согласно указаниям Государя, было бы лишь усложнением дел политических. В виду этого, уполномоченным переданы условия мира в том виде, в каком они получены, чтобы можно было, если они будут приняты, заключить перемирие [134].
   В тот же вечер генерал Струков донес, что появление его перед Адрианополем вызвало панику и беспорядки в городе, бегство властей и войск, взрыв порохового погреба и пожар, что приехавшие к нему иностранцы просят его скорее занять город для восстановления порядка.
   Эта весть произвела на всех сильнейшее впечатление.
   "Успех начинает страшить, -- писал по этому поводу в своем дневнике Д.А. Скалон [135], -- последствия его нельзя предвидеть. Чувствуется, что Турецкая империя разваливается, а в нас нет уверенности, что государство готово встретить во всеоружии все могущие произойти последствия. Не подлежит сомнению, что наша Дунайская армия с ее Главнокомандующим и ее славными генералами будет продолжать свое победное шествие в какую бы ни потребовалось сторону, но есть ли для этого средства в казне? Сумеет ли отстоять русское дело наша космополитическая дипломатия? Получим ли мы своевременно боевые запасы и снаряжение? Все это вопросы, которые приходят невольно на ум при внимательной оценке предстоящих задач...".
   Его Высочество заботила мысль о том, что паника может быстро дойти до Константинополя, вызвать серьезные беспорядки, запутать и затянуть общее положение дела. В случае резни в столице Турции, англичане поспешат занять ее до прихода русских, наконец, может произойти перемена правительства -- и тогда уже подготовленный договор окажется недействительным...
   Уполномоченным было дано знать о занятии Адрианополя, после чего Великий Князь тотчас отдал приказание, чтобы Скобелев и Радецкий шли к этому пункту.
   9 января Великий Князь два раза принимал уполномоченных.
   Во время первой аудиенции оба паши заявили, что их полномочия не столь обширны, чтобы согласиться и подписать наши требования, в виду чего должны спросить указаний из Порты. Его Высочество согласился на их просьбу дождаться ответа, но предупредил, что хотя не считает переговоры прерванными, все же до получения ответа идет вперед; пока же дает им два часа на размышление.
   Спустя назначенное время уполномоченные вторично заявили, что не могут принять предложенных условий и, вследствие отсутствия прямых телеграфных сообщений с Константинополем, предпочитают самим уехать туда за инструкциями.
   Великий Князь выразил сожаление по поводу недостаточности их полномочий и, простившись с ними, телеграфировал Государю о несостоявшемся соглашении. Вместе с тем, в виду быстро совершавшихся событий, Его Высочество спрашивал, ожидать ли Ему для заключения перемирия новых инструкций, и просил неотлагательных указаний Государя, что делать:
   1) если английский или другие флоты вступят в Босфор;
   2) если будет иностранный десант в Константинополе;
   3) если там будут беспорядки, резня христиан и просьба о помощи к нам; и
   4) как отнестись к Галлиполи -- с англичанами и без англичан?
   В этот же день Великий Князь получил телеграмму от Военного Министра, который, по Высочайшему повелению, сообщал о запросе со стороны Англии -- будут ли русские силы направлены на Галлиполи, что затруднит окончательное мирное соглашение; на это дан ответ, что наши действия не будут направлены на Галлиполи, если только турки не стянут туда свои силы...
   Вот когда началось явное вмешательство Англии, до сих пор строившей нам лишь тайные козни и стремившейся рано или поздно умалить значение наших успехов в Турции!
   10-го утром от ген. Струкова получено было донесение о занятии им Адрианополя. Это известие не только привело в восторг Главнокомандующего, но и внушило Ему решение теперь ни в каком случае не принимать перемирия на тех условиях, которые турки не решились принять накануне, и, пользуясь разгромом турецких войск и всеобщею паникою, стремительно наступать не только на Константинополь, но и на Галлиполи, где может предполагать присутствие турецких войск, а потому и имеет право занять этот чрезвычайно важный для нас стратегический пункт до прихода туда англичан [136].
   Великий Князь, искренно пожалев о том, что соединен с Петербургом телеграфом, стесняющим самостоятельность Его действий, послал Государю несколько донесений о военных событиях последних дней и в одном из них свидетельствовал: "Турецкое население, уничтожая все свое имущество, увозит семейства, которые по дороге гибнут тысячами. Паника страшная, неописуемая, равно и сопровождающие ее потрясающие события. В виду всего этого, долгом считаю высказать мое крайнее убеждение, что при настоящих обстоятельствах невозможно уже теперь останавливаться, и в виду отказа турками условий мира, необходимо идти до центра, т.е. до Царьграда, и там покончить предпринятое Тобою святое дело. Сами уполномоченные Порты говорят, что их дело и существование кончены, и нам не остается ничего другого, как занять Константинополь [137].
   "Вследствие этого, -- заключал Его Высочество, -- не буду порешать с уполномоченными до получения ответа на эту депешу и с Богом иду вперед".
   Главнокомандующий был бесконечно прав, решая вопрос именно таким образом: обстановка необычайно и неожиданно складывалась в Его пользу, риск движения вперед с каждым днем уменьшался вследствие невероятной паники среди турок, возрастал во всем величии и соблазнительной заманчивости исторический момент, использовать который необходимо было во что бы то ни стало и неотложно, потому что подобные моменты никогда не повторяются.
   Пусть Великий Князь шел вперед, что называется, с голыми руками, без флота и артиллерии, но ведь о том не знали ни англичане, ни турки, следовательно, нужно было скорее занять Галлиполи и подойти к стенам Константинополя, чтобы, по выражению Его Высочества, "при окончательном расчете иметь в своих руках самые существенные гарантии для разрешения вопроса в наших интересах".
   11-го Его Высочество послал Государю письмо, в котором, очертив общее положение дел, между прочим, писал: "Я лично завтра выхожу отсюда и 14 или 15 буду в Адрианополе, где, полагаю, останусь недолго, и, перекрестясь, пойду дальше и -- кто знает -- если не получу Твоего приказания остановиться, с благословением Божиим, может быть, буду скоро в виду Царьграда!.. все в воле Божией"[138].
   На следующий день Великий Князь переехал в Эски-Загру, брошенную жителями и, по взаимной ненависти болгар и турок, дважды разоренную теми и другими. Отсюда Его Высочество послал Главному командиру Черноморского флота генерал-адъютанту Аркасу телеграмму о сборе возможно большого числа транспортных паровых судов в Одессе или Севастополе, чтобы по первому требованию направить их в порты, которые будут указаны, для доставки провианта и фуража или для обратной перевозки войск.
   Очевидно, Его Высочество предусматривал уже близкий конец войны.
   Одновременно с тем Государю был послан общий обзор военных событий, происшедших с 30 декабря.
   "Оглядываясь на эти мировые события, -- писал Великий Князь, -- Я горжусь тем, что предугадал волю Вашего Величества и не упустил ни одной минуты, чтобы воспользоваться результатами одержанных побед". Перечислив сделанные распоряжения для энергичного общего наступления, Его Высочество затем указал на достигнутые блестящие результаты и трофеи, которыми увенчалось стремительное наступление нашей армии.
   13-го Главнокомандующий прибыл в Сейменли-Трново, куда вечером из Петербурга приехал также Великий Князь Николай Николаевич Младший, привезший письмо от Государя, Который благодарил Его Высочество за все дельные подготовления и распоряжения, увенчавшиеся столь полным успехом, в ознаменование чего Его Величество жаловал Великого Князя золотою саблею с алмазами и надписью: "За переход через Балканы в декабре 1877 г." [139].
   Великий Князь телеграммою от всей души благодарил Государя за письмо и за пожалованную награду [140].
   14-е января было одним из наиболее отрадных для Его Высочества дней в течение всей войны: Главнокомандующий прибыл в Адрианополь.
   До станции Херманли путь был совершен в экипаже по отвратительной дороге, среди тяжелых картин ужасов войны: вблизи этой станции масса человеческих тел, трупов лошадей и других животных, домашняя рухлядь и рвань свидетельствовали об обоюдной ненависти турок и болгар. Как бы в дополнение к этим картинам, гвардейские полки, которых обгонял Великий Князь, имели обношенный и оборванный до невероятия вид.
   На ст. Херманли Его Высочество сел, наконец, в поезд и поехал по железной дороге -- удобство, о котором пришлось совсем забыть в течение девяти месяцев походной жизни. Сильно билось сердце Великого Князя при мысли о том, что Он едет в Адрианополь, хотя и укрепленный турками, но брошенный ими в ужасе перед русскими войсками. .
   Не доезжая селения и станции Мустафа-паша, Его Высочество, как и в первую половину пути, обгонял гвардейские части, стоявшие в колоннах вдоль железной дороги и Своим звонким голосом здоровался с ними и благодарил. А они, в сознании исполненного долга и счастливые случаю снова увидеть своего обожаемого Главнокомандующего, восторженно отвечали ему, кричали "ура", махали фуражками, радостными взорами провожали пробегавший мимо поезд...
   Его Высочество, тронутый этими неподдельными чувствами к Нему офицеров и солдат, прослезился и сказал окружавшим:
   -- Для меня видеть их, которых 19 лет обучал, такими молодцами -- лучшая награда!..
   К 4 часам поезд подошел к Адрианополю, где Великому Князю была сделана особенно торжественная встреча. На вокзале Его ожидали генералы Гурко и Скобелев с их штабами и почетный караул от Владимирского полка Скобелевской (16-й) дивизии. Его Высочество обнял и поцеловал этих героев-генералов и горячо благодарил их. У выхода со станции, где стоял второй почетный караул, от Л.-Гв. Преображенского полка, Главнокомандующий сел верхом и, в сопровождении свиты, с развевающимся позади Него белым значком, тронулся вдоль шпалер войск, которые сердечно благодарил, вызывая восторженные ответы.
   Все население вышло на улицы встречать Великого Князя, стремясь, в лице своих депутаций, выразить Ему свои чувства душевной признательности и радости.
   Тут были болгары, греки, армяне, евреи. При депутациях стояло многочисленное духовенство, в ризах, с хоругвями и зажженными свечами, при хорах певчих.
   Когда смолкли приветственные речи, посыпались букеты, венки, миртовые и лавровые ветви, которыми были забросаны Великий Князь и Его свита. Следуя за крестным ходом духовенства, тронулось по городу торжественное шествие Главнокомандующего среди толпившегося пестрого населения, при звуках музыки, при пении хоров певчих, при воодушевленных кликах народа. Медленно подвигалась эта неудержимая волна, и, наконец, по главной улице города докатилась до губернаторского дома (конака), где Его Высочеству было отведено помещение.
   Здесь Великий Князь, тотчас по приезде, занялся с Гурко, Скобелевым и Начальником Штаба и передал им все Свои предположения о дальнейшем движении и действиях. Затем, Государю были отправлены две телеграммы, из коих в одной Его Высочество сообщал о Своем прибытии и сделанной Ему торжественной встрече, а в другой, шифрованной, доносил: "По теперешним обстоятельствам, мне кажется, было бы полезно приготовить к отправке из Севастополя на судах Общества пароходства и торговли одну дивизию 10 корпуса с тремя 9-ти-фунтовыми батареями с тем, чтобы по Моему усмотрению можно было высадить ее на том месте, которое найду необходимым и удобным. В случае Твоего согласия, прошу Меня уведомить или приказать Семеке [141] сообщить, около какого времени все может быть готово к отплытию".
   Великий Князь мечтал высадить дивизию, о которой телеграфировал, -- на азиатский берег Босфора, но не высказывал этого прямо, опасаясь, что Государь, под влиянием убеждений наших дипломатов или угроз Англии, не согласится с этим смелым планом.
   И в то же время, за отсутствием в течение более двух недель газет и писем, ничего не было известно, что делается на свете. Только слухи и сплетни сводились к тому, будто Англия объявила России войну, высадила в Галлиполи 10-ти-тысячный отряд и вот-вот займет Константинополь, что там революция и Султан бежал...
   Тем не менее Его Высочество решил через несколько дней двинуться дальше вперед.
   На следующей день в соборе была отслужена торжественная обедня. Сюда прибыл Великий Князь, встреченный всем местным православным духовенством, во главе с митрополитом, который проводил Его Высочество на особое возвышенное место, рядом с митрополичьим, где в 1829 году после взятия Адрианополя слушал обедню Дибич. По окончании богослужения, вследствие просьбы митрополита, Великий Князь посетил его в митрополичьем доме, где был принят торжественно.
   В этот день Главнокомандующий получил донесение, что генерал Струков взял Люле-Бургас, железнодорожную станцию верстах в полутораста от Константинополя, а пехота генерала Шнитникова -- Демотику, станцию железной дороги в южном направлении к Эгейскому морю и в верстах 80 от него. В виду этих новых успехов, Его Высочество отдал приказание Скобелеву относительно рекогносцировок в дальнейшем направлении и сделал распоряжения на случай войны с Англией и в особенности захвата ею выхода из Босфора в Черное море. Для занятия позиций перед Константинополем, Скобелеву приказано идти в авангарде, Гвардии -- за его правым и 8-му-- корпусу -- за его левым флангом.
   До этого движения Великий Князь 17 января произвел смотр собранным под Адрианополем гвардейским частям, радостно встречавшим Его Высочество и, несмотря на неприглядный вид одежды и снаряжения, представившимся истинными молодцами. Все заслужили горячую благодарность Великого Князя.
   В этот же день Главнокомандующий получил от Государя чрезвычайно важную телеграмму, заключавшую ответ на запрос Его Высочества 9 января.
   Государь одобрял соображения относительно дальнейшего наступления к Константинополю, на поставленные же четыре вопроса предлагал руководствоваться следующими указаниями:
   "По 1-му. В случае вступления иностранных флотов в Босфор, войти в дружественные соглашения с начальниками эскадр относительно водворения, общими силами, порядка в городе.
   По 2-му. В случае иностранного десанта в Константинополе, избегать всякого столкновения с ним, оставив войска наши под стенами города.
   По 3-му. Если сами жители Константинополя или представители других держав будут просить о водворении в городе порядка и охранении спокойствия, то констатировать этот факт особым актом и ввести наши войска.
   Наконец, по 4-му. Ни в каком случае не отступать от сделанного нами Англии заявления, что мы не намерены действовать на Галлиполи. Англия, с своей стороны, обещала нам ничего не предпринимать для занятия Галлипольского полуострова, а потому и мы не должны подавать ей предлог к вмешательству, даже если бы какой-нибудь турецкий отряд находился на полуострове. Достаточно выдвинуть наблюдательный отряд на перешеек, отнюдь не подходя к самому Галлиполи"[142].
   Вместе с тем Государь сообщал, что графу Игнатьеву приказано немедленно отправиться в Адрианополь для ведения, совместно с Нелидовым, предварительных переговоров о мире в Главной Квартире.
   Эта телеграмма указывала на полное и точное соглашение с Англией, а также на устранение вооруженного столкновения с нею, но вместе с тем данное Англии обещание не занимать ни Константинополя, ни Галлиполи слишком связывало действия Главнокомандующего, считавшего, что, только заняв эти пункты, Россия может не только властно диктовать свои условия Турции, но и гораздо успешнее противодействовать злым козням Англии, которая не могла допустить мысли об усилении влияния и могущества России на Балканском полуострове.
   Недаром Великий Князь так стремился поскорее занять Галлиполи: предчувствие не обмануло Его...
   А в это время поступали новые донесения об удачных наступлениях и в Нижне-Дунайском отряде, и в Рущукском отряде Цесаревича и о дальнейшем движении генерала Струкова на Родосто...
   Между тем турецкие уполномоченные, все время следовавшие с Главною Квартирою от Казанлыка, также получили очень важную телеграмму из Константинополя, в виду чего просили Его Высочество принять их.
   На следующий день, 18-го января, состоялась аудиенция, во время которой уполномоченные беспрекословно приняли как предварительные условия мира, так и условия перемирия. Подавленный тяжелым положением Намык-паша сказал Великому Князю: "Ваше оружие победоносно, ваше честолюбие удовлетворено, зато Турция погибла. Мы принимаем все, что вы желаете" [143].
   В присутствии Начальника Штаба и А.И. Нелидова в течение часа продолжалась аудиенция уполномоченных у Великого Князя, Который остался очень доволен вынужденною сговорчивостью пашей.
   На следующий день, 19 января, уполномоченные Сервер-паша и Намык-паша были снова приняты Великим Князем и в 6 ч. в. подписали, Вместе с Его Высочеством, протокол о принятии предварительных оснований мира и условия о перемирии.
   Паши уехали, и к Начальнику Штаба пришли Неджиб-паша и Осман-паша, чтобы вместе с генералами Непокойчицким и Левицким, согласно указаний Главнокомандующего, назначить демаркационную линию, которая вскоре и была определена без затруднений. Условия перемирия между русскими войсками и их союзниками с одной стороны и турецкими войсками с другой были подписаны Начальником Штаба и его помощником и Неджибом и Османом-пашами [144].
   Разрешалось историческое событие чрезвычайной важности [145].
   Великий Князь телеграммою донес Государю о подписании протокола и поздравил Его Величество с благополучным окончанием предпринятого Им святого дела. Главнокомандующему Кавказскою армиею Великому Князю Михаилу Николаевичу была также послана соответствующая телеграмма; всем отрядам приказано было прекратить военные действия.
   Когда Его Высочество вышел в зал к собравшимся генералам и офицерам и объявил им о подписании условий мира и перемирия, раздалось восторженное "ура", а на улице хоры музыки грянули "Боже, Царя Храни". Радостные клики и "ура", перекатываясь, разносились по всему городу.
   В приемной был поставлен аналой и отслужен молебен. Присутствовавшие горячо молились и искренно благодарили Бога за дарованный мир.
   За вечерним чаем Великий Князь, хотя и усталый, но сильно возбужденный от пережитых впечатлений, беседовал с лицами Своей свиты и, между прочим, сказал: "Мне удалось вытребовать от них очищение всех крепостей на Дунае, между тем как Государь думал только о двух. Но особенно меня радует то, что Генерал-Инспектор Инженеров (т.е. Сам Великий Князь) не осаждал ни одной крепости...".
   На следующий день было отслужено торжественное богослужение, в присутствии Главнокомандующего, начальствующих лиц и всех свободных от нарядов офицеров. 22-го состоялся обед, к которому были приглашены Сервер и Намык-паши; Его Высочество обворожил их Своим простым и приветливым обращением, что они высказали А.И. Нелидову (26-го паши уехали).
   На другой день Великий Князь давал обед всем начальникам частей, находившимся в Адрианополе.
   В дни наступившего сравнительного затишья Великий Князь с любопытством просматривал газеты, которых до этого времени долго не получал, и со свойственным Ему добродушием смеялся над прессою (русскою и иностранною), которая как бы вовсе игнорировала Его. И это казалось Ему тем более забавным, что все неимоверно быстрое движение за Балканы и достигнутые результаты всецело принадлежат Ему одному. Это сознавал Великий Князь, это прекрасно видели все непосредственные свидетели Его тяжелой и плодотворной работы.
   Очевидно, судьба предопределила достойно оценить великие деяния Главнокомандующего не Его современникам, а их последующим поколениям...
   Не только в военной, боевой деятельности, но и в области дипломатии, к которой Его Высочество не питал никакой склонности, Он проявлял свойственную Ему простоту суждений и здравый смысл. И можно почти безошибочно сказать, что если бы не обязательные для Него телеграфные сношения с дипломатическим Петербургом в начале 1878 года, результаты заключенного с Турциею мира привели бы Россию к большим выгодам, несмотря на угрозы Англии, которым Великий Князь не придавал значения.
   Так и при заключении перемирия: несмотря на просьбы уполномоченных, Его Высочество нарочно не назначил срока перемирия и, на запрос по этому поводу Государя, 25 января телеграфировал: "...Нахожу, что выгоды от этого не было бы никакой: выговорено, что перемирие продолжается до заключения мира или до перерыва переговоров. Так что если увижу, что переговоры будут затягиваться, то Я всегда волен им назначить срок, и если их не окончат к тому времени, то буду всегда в состоянии прервать переговоры...".
   Трудно привести более простой и логичный довод.
   

ГЛАВА VI.

   Присланный Государем генерал-адъютант граф Игнатьев 27 января прибыл в Главную Квартиру с полномочием, совместно с А.И. Нелидовым, вести мирные переговоры с турками. Со стороны последних с тою же целью сюда прибыл Савфет-паша. Наши уполномоченные, после предварительных совещаний с Великим Князем, приступили к переговорам, которые, судя по началу их, обещали благоприятные результаты, но, к большому сожалению, в наши непосредственные сношения с Турциею вмешалась Англия, опасавшаяся, что Россия получит слишком большие выгоды вследствие одержанных ею побед.
   Шесть судов английского флота получили приказание пройти через Дарданельский пролив в Константинополь, под предлогом защиты там английских подданных, однако турецкое правительство предложило этим судам удалиться, в виду того, что все иностранные жители в Константинополе находятся в полной безопасности. Об этом было донесено Сервером-пашею Главнокомандующему, Который ответил, что если бы опасался за участь христиан в турецкой столице, то Сам ввел бы в нее русские войска.
   Тем не менее английская эскадра вступила в Босфор, вследствие чего Государь 30 января телеграфировал Великому Князю:
   "Вступление английской эскадры в Босфор слагает с нас прежние обязательства, принятые нами относительно Галлиполи и Дарданел. В случае, если бы англичане сделали где-либо высадку, следует немедленно привести в исполнение предположенное вступление наших войск в Константинополь. Предоставляю Тебе в таком случае полную свободу действий на берегах Босфора и Дарданел, с тем однако же, чтобы избежать непосредственного столкновения с англичанами, пока они сами не будут действовать враждебно".
   Эту телеграмму Главнокомандующий получил 1 февраля.
   Между тем на другой день, 2 февраля, Его Высочество получил от Государя другую телеграмму, отправленную из Петербурга днем раньше, а именно 29 января, и почему-то задержавшуюся в пути. Приводим ее дословно:
   "Из Лондона получено официальное известие, что Англия на основании сведений, отправленных Лейярдом [146], об опасном, будто бы, положении христиан в Константинополе, дала приказание части своего флота идти в Царьград для защиты своих подданных. Нахожу необходимым войти в соглашение с турецкими уполномоченными о вступлении и наших войск в Константинополь с тою же целью. Весьма желательно, чтобы вступление это могло состояться дружественным образом. Если же уполномоченные воспротивятся, то нам надо быть готовыми занять Царьград даже силою. О назначении числа войск предоставляю Твоему усмотрению, равно как и выбор времени, когда приступить к исполнению, приняв в соображение действительное очищение турками дунайских крепостей".
   Тяжелое, даже безвыходное положение создавалось для Великого Князя. Телеграммою еще от 10 января Его Высочество доносил о необходимости идти безостановочно на Константинополь и на Галлиполи, но ответ Его Величества от 12 января, под сильным влиянием нашей дипломатии, опасавшейся угроз Англии, принес известие о данном англичанамобещании не занимать Константинополя и Галлиполи. Таким образом, мы сами себе поставили преграду в достижении конечной цели войны, и к тому дню, когда Англия, преследуя свои корыстные цели, непрошенно вторглась в разрешение нашего русского дела с турками, мы потеряли три драгоценные недели того времени, которое на войне ценится по секундам...
   Правда, князь Горчаков 29 января послал нашим послам в пяти европейских государствах телеграфное предупреждение, что действия Англии и, по ее примеру, других держав в отношении их подданных заставляют нас иметь в виду вступление русских войск в Константинополь, но это предупреждение не улучшало нашего положения, тем более, что можно было предполагать существование тайного договора англичан с турками, которые, имея за собою английский флот, могли бы оказаться менее сговорчивыми с нами и тем сильно повлиять на окончательные результаты мирных переговоров.
   Его Высочество, в глубокой скорби видя, как начинают таять достигнутые Им и нашею армиею необычайные успехи, энергично уговаривал Савфета-пашу, чтобы турецкое правительство действовало совместно с нашим против англичан, влиял в этом смысле и на Османа-пашу [147], но, по-видимому, Англия сумела произвести должное впечатление на Турцию и, несмотря на личные сношения по телеграфу Султана с Королевою Викториею, английский флот 3-го февраля бросил якорь у Принцевых островов (час ходу до Константинополя).
   Грустен и взволнован был Великий Князь возникшими для Него тяжелыми обстоятельствами, но совесть Его, как вождя, была чиста. В телеграмме от 3 февраля Государь писал Его Высочеству: "Ты и вся армия исполнили Ваш долг свято, но дело далеко еще не кончено. Да поможет нам Бог довести его до конца, согласно с достоинством России".
   Его Высочество не мог не свидетельствовать пред Государем об истинном положении дела и 4 февраля откровенно телеграфировал (шифром), что с каждым днем занятие войсками нашими Константинополя становится затруднительнее, если Турция добровольно не согласится на наше вступление, о чем Государь раньше телеграфировал Султану в виду вступления английской эскадры в Босфор и ее остановки вблизи столицы Оттоманской империи. Турецкие войска постепенно стягивались из оставлявшихся ими крепостей. Его Высочество предупреждал для того, чтобы Государь не считал занятие Царьграда теперь столь же легким, как то было две недели назад.
   Крайне огорчали Великого Князя сведения о том, что наш мирный договор будет считаться действительным только после того, как его признают все державы, а на это рассчитывать было трудно, ибо Англия уже явно противодействовала нам, и Австрия начинала тянуться за нею...
   В первой половине февраля происходил усиленный обмен телеграмм между Государем и Великим Князем. Кроме того, сознавая свое критическое положение, Султан обращался с целым рядом телеграмм к Его Величеству, прося Его великодушного участия в судьбе Турции, удержания Главнокомандующего от вступления в Константинополь, прося отсрочки этого вступления до получения ответа от Королевы Английской, и пр. Между тем телеграф действовал неисправно: вследствие ледохода на Дунае трудно было иметь прямое сношение с Россиею без перерыва, случались повреждения линии на Шипкинском перевале, одно время приходилось некоторую часть пути передавать телеграммы по казачьим постам на расстоянии 150 верст, в самую грязь; наконец, что хуже всего, во время перемирия приходилось поневоле пользоваться телеграфом и через Константинополь, где телеграммы умышленно задерживались. Кроме того, дипломатические депеши, передававшиеся исключительно на французском языке, сильно искажались телеграфистами, не знавшими этого языка. Вследствие таких причин, телеграммы следовали неравномерно, часто обгоняя одна другую, приходили иногда в искаженном виде, а между тем от порядка их получения и точности содержания зависели многие важные распоряжения.
   И вот в такой обстановке противоречий, недомолвок, догадок, стесняемый дипломатией, с перспективою новых столкновений -- с Англией и Австрией, подавленный нравственно, утомленный физически, с сознанием громадной ответственности пред Россией и ее Государем, Главнокомандующий должен был решать вопрос мирового значения не только оружием, которое и здесь было у Него наготове, но и искусными дипломатическими приемами, Ему, как воину, доселе вовсе не знакомыми.
   Правда, в конце концов, Он ясно увидел, что англичане лукаво и вероломно обманули Государя, уверив Его, что не вступят в Босфор, если мы не займем Галлиполи и Константинополя, -- и все же Главнокомандующий был остановлен в то время, когда мог вступить туда с разбегу и без выстрела! А когда заключено было перемирие, англичане прошли в Мраморное море и, став в виду Константинополя, напомнили нам о нашем обещании или, вернее, насмеялись над нашею прямодушною доверчивостью...
   И турки, чувствуя за своею спиною англичан, стали после этого иначе разговаривать с нашими уполномоченными, затягивать переговоры и даже отказываться от того, на что раньше были согласны.
   В надежде затянуть переговоры и выиграть время, чтобы использовать политические обстоятельства, турецкое правительство даже решило, не окончив дела с Великим Князем, послать чрезвычайного посла к Государю -- и только энергичные действия Его Высочества разрушили этот план.
   9-го февраля Главнокомандующий получил телеграмму Государя от 6 февраля, в которой предлагалось ускорить занятие ближайших к Константинополю предместий и назначить кратчайший, по возможности, срок для получения согласия Султана и, на случай его отказа, приготовить достаточные силы; при этом Государь предоставлял Его Высочеству действовать, не ожидая особых разрешений.
   Чтобы заставить уполномоченных быть сговорчивее, Великий Князь пригласил для объяснений Савфет-пашу, принял его любезно, но в то же время строго объявил, что Сан-Стефано мы должны занять во что бы то ни стало, что это еще уступка, которую он взял на Себя, ибо Государь приказал занять Константинополь.
   По словам М.А. Газенкампф [148], Главнокомандующий объявил Савфету, для передачи Султану, что уже сделаны все распоряжения для сосредоточения войск, и 11 февраля в 6 ч. утра Он выезжает сам, а его, Савфета, со всем посольством берет с собою: вместе поедем в Чаталджу и оттуда -- в Константинополь.
   -- От вас зависит, как принять Меня, -- добавил Великий Князь. -- Я иду без намерения начинать военные действия и Сам стрелять не буду; но если ваши начнут, то будем драться.
   На это паша с жаром возразил:
   -- Что касается до наших, то уверяю, что они стрелять не станут.
   Великий Князь ответил:
   -- Я вас ловлю на слове. Вы говорите, что ваши стрелять не будут -- очень рад. Я сделаю вот что: ваши офицеры пусть едут во главе моих колонн, а вы поедете рядом со мною, верхом.
   Савфет поспешил уверить, что готов грудью заслонить Великого Князя от всякой опасности, на что Его Высочество ответил, что ни в каком заслоне не нуждается. После этого разговора турецкое посольство переполошилось: телеграммы весь день одна за другою посылались в Константинополь. Видно было, что решительные слова Великого Князя произвели должное впечатление...
   Главнокомандующий был вполне убежден, что турки покорятся и пропустят нашу армию в Сан-Стефано, что здесь будет подписан мир, и был уверен, что Англия не объявит нам войны, однако постоянное нервное возбуждение и напряженные занятия весьма вредно отражались на Его надорванном здоровье, и пред отъездом из Адрианополя Он говорил:
   -- Я ужасно устал за последнее время и не понимаю, откуда Я черпал до сих пор силы, чтобы выдержать кампанию. Я не могу совсем стоять, ездить верхом могу только шагом, в коляске не переношу толчков. Чувствую, не могу выдержать второй кампании...
   10 февраля от нашего первого драгомана[149] Ону, находившегося в Константинополе, была получена телеграмма, что Сан-Стефано вполне готово к приему Его Высочества, в виду чего на следующий день рано утром Главнокомандующий со Своим штабом выехал туда по железной дороге, куда, после остановок в Чорлу и Чаталдже, прибыл в 4 часа утра 12 февраля.
   Главнокомандующий въехал в Сан-Стефано с одною конвойною ротою и эскадроном Собственного Конвоя. На станции его встретили военный министр Реуф-паша, бывший главнокомандующий Мехмед-Али-паша и местное греческое духовенство. Его Высочество, выйдя из вагона и поздоровавшись с пашами, сел верхом и, предшествуемый духовенством, с иконами, хоругвями, зажженными свечами и хором певчих поехал к отведенному Ему в городе дому Аракель-бея-Дадиан.
   Его Высочество был возбужден и счастлив, переживая один из самых торжественных дней Своей жизни.
   На следующее утро Великий Князь поехал смотреть, как вступали в Сан-Стефано Его Лейб-Уланы, Преображенцы и Гвардейские Саперы. Стрелки пришли раньше.
   Пред глазами войск и их Главнокомандующего лежал величественный Константинополь...
   Все были в полном, неописуемом восторге.
   Его Высочество, как рассказывает Д.А. Скалон [150], обращался несколько раз к солдатам, спрашивая их: "Ребята, что это?".
   -- Константинополь, Ваше Императорское Высочество, -- весело отвечали молодцы.
   -- Это благодаря вашей храбрости и трудам мы теперь стоим пред Царьградом, -- говорил им Великий Князь.
   Общая картина, развернувшаяся пред глазами русских воинов, заставляла их в благодарственной молитве обращаться к Богу, Который привел их к этому заветному месту, чтобы довести до конца великое, святое дело, предпринятое любвеобильным Русским Монархом.
   А в то же время, несмотря на казавшееся дружелюбие к нам со стороны турок, -- злые интриги и подстрекательства Англии готовы были испортить русское бескорыстное дело и втянуть нас в новую войну.
   Положение Главнокомандующего усложнялось и тем, что 14 февраля была получена телеграмма, которою Государь напоминал Свои прежние указания относительно мер охранения Босфора, что в это время, когда английские суда уже стояли вблизи столицы Турции, являлось задачею невыполнимою, ибо у нас не было ни флота, ни какой-либо иной артиллерии, кроме полевой, да и то в крайне ограниченном количестве.
   Поэтому Его Высочеству оставалось только ответить, что все будет иметь в виду, но при настоящих обстоятельствах занять оба берега -- задача весьма трудная.
   Прошло два дня -- и снова пришла телеграмма с напоминанием ускорить заключение мира, на что Великий Князь немедленно ответил, что торопит, сколько может.
   И действительно, Его Высочеству на следующий же день пришлось прибегнуть даже к военной демонстрации, чтобы подействовать на уполномоченных, которые, очевидно, под влиянием слухов о скорой конференции, заспорили, заупрямились и прервали переговоры с графом Игнатьевым.
   Уполномоченные возобновили переговоры...
   Однако на следующий день, 18 февраля, вследствие наущений Лейярда, они снова стали находить затруднения. Его Высочество потерял терпение, Сам поехал на заседание и решительно объявил Савфету-паше, что не уйдет из дома, в котором происходили заседания, пока не будут подписаны все соглашения. Паша обещал к закату солнца все окончить.
   И в самом деле, не успели погаснуть последние солнечные лучи, как все было подписано и мир заключен... По этому поводу Великий Князь телеграфировал Государю: "Вечером крупно поговорил с уполномоченными, дело пошло хорошо на лад".
   Настал, наконец, исторический день -- 19 февраля 1878 года.
   Утром Великий Князь слушал литургию в греческом соборе. К 2 часам войска были собраны на поле перед Константинополем для торжественного молебна по случаю дня восшествия на престол Государя. На параде Его Высочество хотел объявить войскам о заключении мира, однако мирный договор, хотя и заключенный накануне, нужно было переписывать, каждую из его статей скреплять особыми подписями всех уполномоченных, выполнить и некоторые другие формальности, что сильно затянуло дело. Войска томились в ожидании, а Великий Князь раз пятнадцать посылал состоявшего при уполномоченных Своего адъютанта полковника Орлова с приказанием поторопиться.
   Наконец, в 5 ; ч. д. было доложено, что все готово. Великий Князь сел верхом и, в сопровождении свиты, выехал из Сан-Стефано к войскам и, в некотором отдалении от них, остановился в ожидании приезда графа Игнатьева. Ровно в 5 ; ч. подъехал в коляске Игнатьев и, сняв фуражку, поздравил Его Высочество, Который обнял и поцеловал его, затем -- генерала Непокойчицкого и -- поскакал к войскам [151]. Объехав их и задушевно поздоровавшись, Великий Князь выехал перед середину фронта, вызвал к Себе всех офицеров и, когда они собрались, громко сказал:
   "Поздравляю вас, господа, и вас, молодцы-ребята, со славным миром! Именем Государя благодарю вас всех за доблестную службу, которую вы сослужили нашей матушке России. Вы доказали, что если Царь наш прикажет, то для вас невозможного нет -- вы и невозможное сделаете! Спасибо вами, орлы! Ура!".
   Бесконечное, неудержимое "ура" было ответом Его Высочеству. Шапки полетели вверх. Величественные звуки "Боже, Царя храни" разнеслись по широкому полю, сливаясь с могучим "ура", которое волною раскатывалось, то ослабевая, то нарастая...
   Минута была воистину величественная: наш Главнокомандующий со своими победоносными войсками торжествовал мир, завершивший святое дело Царя-Освободителя...
   Затем начался благодарственный молебен, подобного которому, по замечанию М.А. Газенкампф [152], не было со дня взятия Парижа в 1814 году. Горяча была молитва русского воинства и его Вождя!
   В собственноручном письме Государю Императору Великий Князь [153] так описывал эти незабвенные минуты:
   "Церемония 19-го числа на параде была чудная, величественная. Она во век у нас не изгладится из памяти! Гвардия была блистательна и представилась могучими богатырями. Церемониального марша я в жизни не видал такого; все иностранцы были глубоко поражены, и действительно, с таким войском ничего нет невозможного, как они это на деле доказали. К тому же обстановка местности парада была поразительная: у стен Константинополя и в виду Св. Софии!
   При этом я вспомнил Твои незабвенные слова, мне сказанные в Твоем кабинете в Ливадии, когда мне объявил Ты Твою волю назначить меня Главнокомандующим действующей армиею. Когда я у Тебя спросил, к какой цели должен стремиться, Ты мне лаконически ответил: "Константинополь", и ровно через 16 месяцев я, со всею гвардиею под Царьградом, молился коленопреклоненно за дарованные нам победы и чудный мир!"...
   В этот знаменательный день, тотчас после поздравления графа Игнатьева, Его Высочество послал следующую телеграмму Государю Императору:
   "Счастие имею поздравить Ваше Величество с подписанием мира. Господь сподобил Вас окончить предпринятое Вами великое святое дело: в день освобождения крестьян Вы освободили христиан из-под ига мусульманского".
   Когда войска, в сознании своей силы и славных заслуг, прошли мимо своего любимого Главнокомандующего и постепенно исчезли в наступавшей темноте, -- на горизонте угасали последние лучи зари, а над берегом моря ярко засветил царьградский маяк. Тихая, теплая ночь спускалась на то благословенное Богом место, где была провозглашена свобода христиан, изнемогавших в неволе, и где загоралась новая заря их безмятежного, счастливого существования...
   Вечером у Его Высочества состоялся обед, за которыми провозглашено было много радостных и сердечных тостов. В 9 ч. 40 м. веч. получена была ответная телеграмма Государя:
   "Благодарю Бога за заключение мира. Спасибо от души Тебе и всем нашим молодцам за достигнутые славные результаты. Лишь бы европейская конференция не испортила то, чего мы достигли нашею кровью".
   Итак, значит, Император признал, что Великий Князь, как Главнокомандующий, вполне выполнил свой тяжелый долг и достиг "славного результата". Вырастали только опасения за то, насколько неприкосновенными останутся на конференции условия мирного договора.
   Казалось, и Главнокомандующий, и Его армия имели право и должны были бы отдохнуть после заключения столь славного для России мира... И действительно, насколько это возможно в условиях войны, для армии настал некоторый физический отдых, хотелось только скорее знать, близко ли время возвращения на родину.
   Много труднее было положение Главнокомандующего. Прежде всего, Его здоровье в последнее время пошатнулось еще больше и, по словам Его Высочества, крайне надоело Ему: головные боли, общее недомогание, слабость, утомление -- все это свидетельствовало, что даже крепкий организм Великого Князя сильно поддался под бременем всего в последний год пережитого и перечувствованного. И в то же время чуть не каждый следующий день приносил новые заботы и тревоги, волновавшие Его до глубины души.
   Наш злейший враг, английский посол в Константинополе, Лейярд, интриговал изо всех сил против России, зорко следил за нашими действиями и намерениями и, обещая туркам содействие Англии, вооружал их против нас. Под его несомненным влиянием, даже визит, который Великий Князь желал возможно скорее сделать Султану, чтобы при личном свидании разрешить некоторые существенные вопросы, -- и тот под благовидными предлогами откладывался несколько раз. Ему настолько удалось воздействовать на общественное мнение в Константинополе, что спустя всего несколько дней после заключения мирного договора, там считали этот договор несерьезным, ждали объявления нам войны Англиею, и поддерживались слухи о спешной мобилизации двух английских корпусов и ост-индских войск.
   И в то же время на политическом горизонте появлялись новые тучи, вставал призрак войны с Австриею, что было ясно из телеграммы Великому Князю 25 февраля от Военного Министра, который сообщил о предположении Государя тотчас после ратификации договора и получения окончательного согласия держав на конгрессе в Берлине, перевезти морем в Одессу и Николаев все части Гвардии, обе гренадерские дивизии и некоторые другие части. В случае же, если бы ко времени возвращения их в Россию не было еще полной уверенности в сохранении мира, эти части предполагалось расположить в Киевском и Одесском округах, дабы, с объявлением войны, поступить в состав западных армий...
   Но досаднее всего, что в высших сферах Петербурга держались прочно того убеждения, что Главнокомандующий может и теперь со Своею армиею захватить Босфор и не пустить англичан в Черное море, о чем несколько раз напоминалось Его Высочеству в телеграммах как Государя, так и Военного Министра. К сожалению, Великий Князь категорически не отказывал Государю в возможности этого захвата, хотя не имел ни флота, ни артиллерии крупных калибров. Однако вскоре пришлось убедиться, что Босфора нам не занять: это выяснилось после распоряжения о начале посадок наших войск для следования, с 15 марта, в Россию.
   Посадка была намечена в гавани Буюк-дере, на берегу Босфора, как в пункте более удобном, чем на Мраморном море, притом не на глазах у англичан. Но 5 марта к Его Высочеству приехал Савфет-паша, сильно встревоженный, и стал умолять отказаться от посадки в Буюк-дере, ибо Лейярд грозил, что в случае этой посадки английский флот вступит в Босфор. По донесении о том Государю, Великий Князь получил Высочайшее повеление приостановить отправление Гвардии и гренадер и принять решительные меры к воспрепятствованию прорыву англичан через Босфор.
   Для выяснения обстоятельств этого Дела А.И. Нелидов был послан Великим Князем в Константинополь; по возвращении его оттуда Его Высочество телеграфировал Государю, что турки, после долгих совещаний, наотрез отказывают в посадке войск в Буюк-дере, говоря, что они к этому принуждены. "Поэтому, -- доносил Великий Князь, -- занятие Босфора мирным путем будет мне почти невозможно".
   Прошло еще несколько дней -- и турки заняли Буюк-дере своими войсками и возвели в нем укрепления. Обстановка окончательно складывалась не в нашу пользу, тем более, что Англия стала настаивать на пересмотре всего Сан-Стефанского договора по статьям.
   Наконец, 13 марта пришло известие, что Султан готов принять Его Высочество -- и на следующий день произошло давно жданное свидание при чрезвычайно торжественной обстановке.
   Великий Князь, в мундире, при орденах и ленте ордена Османие (полученного от Султана Абдул-Азиса в 1872 г.), на Императорской яхте "Ливадия" [155], в сопровождении чинов Штаба на пароходе "Константин", отбыл 14 марта из Сан-Стефано. Когда "Ливадия", в начале двенадцатого часа, войдя в Босфор, поравнялась с мысом, на котором раскинулся древний сераль и храм Св. Софии, наш хор музыки заиграл Преображенский марш, а затем "Славься, славься, наш русский Царь".
   Трепетно билось сердце Великого Князя и всех сопровождавших Его в эти радостные минуты. На турецких судах взвились русские флаги, команды стояли по бортам и реям, с иностранных судов неслось "ура"...
   Когда "Ливадия", убавив ход, тихо остановилась против султанского дворца Дольма-Бахче, от дворцовой пристани отвалили придворные каики (шлюпки) с нашим первым драгоманом и двумя адъютантами Султана, которые, представившись Великому Князю, предложили Ему, от имени своего повелителя, ехать во дворец. Красивые атлеты-гребцы, в шитых золотом куртках, быстро пронесли Его Высочество и свиту к пристани дворца, на дворе которого стоял караул, отдавший Главнокомандующему воинскую честь.
   Султан, окруженный министрами и сановниками, в числе коих находился и только что выпущенный из плена герой Плевны Осман-паша, -- встретил Его Высочество на площадке перед лестницею, занятою шпалерами адъютантов. Главнокомандующий прошел в гостиную с Султаном и в сопровождении Великого Князя Николая Николаевича Младшего, Князя Евгения Максимилиановича, Принца Александра Петровича Ольденбургского, генерал-адъютанта Непокойчицкого, А.И. Нелидова и первого драгомана Ону. Вскоре Султан вышел в соседнюю приемную, где Его Высочество представил ему находившихся здесь высших генералов, в числе коих были Гурко, гр. Шувалов, Д.И. Скобелев 1-й и М.Д. Скобелев 2-й, Левицкий и др. Затем Султан представил свою свиту Великому Князю, который, здороваясь с пашами, выразил особое удовольствие, увидя Османа-пашу.
   Свидание Его Высочества с Султаном происходило около часу, причем, после краткого официального разговора, продолжительная беседа велась в глубине гостиной, куда Султан отвел Великого Князя и сел с Ним на отдельном диване. Сначала Султан был застенчив и говорил через драгомана, а потом разговорился и стал произносить целые фразы по-французски.
   Султан был очень доволен этим визитом и охотно согласился на предложение Его Высочества и впредь вести переговоры без посредников.
   Оказалось, что еще накануне Лейярд употреблял все усилия к тому, чтобы это свидание не состоялось.
   По окончании беседы Султан проводил Главнокомандующего до нижней площадки большой парадной лестницы. Великий Князь сел в паровой катер, на котором развевался Его значок, и переехал на азиатский берег, в отведенный Ему загородный дворец Бейлербей, где уже собрались чины штаба. От пристани до дворца стояли друг против друга почетные караулы: наш -- от Гвардейского Экипажа и турецкий -- от дворцовой гвардии, а на самой пристани еще третий -- от дворцовой пехоты. Караулы отдали честь и заиграли русский гимн. Поздоровавшись с ними, Его Высочество прошел во дворец, где было предложено угощение.
   Вскоре на пароходе прибыл Султан. Великий Князь встретил его на пристани, стоя на фланге нашего почетного караула и взяв под козырек, когда все три караула отдали честь и музыка заиграла турецкий гимн [156].
   Султан и Его Высочество, в сопровождении обеих свит, проследовали во дворец. Яркое солнце освещало живописную картину этого шествия, во главе которого шли Султан, маленький, тщедушный и невзрачный, в черном сюртуке, с двумя звездами, и красною фескою на голове и рядом с ним -- наш красивый, статный и величественный Главнокомандующий, в блестящем мундире...
   Около двадцати минут продолжался визит Султана, после чего он предложил Его Высочеству вместе вернуться на султанском пароходе в Константинополь, в виду желания Великого Князя посетить германского посла и его тещу, герцогиню Софию Саксен-Веймарскую.
   Его Высочество, принявший это любезное приглашение, по-видимому, очаровал Султана, который пожелал не только оказать внимание своему Гостю, но и продолжить беседу с Ним. Во время этого нового визита беседа наедине, через драгомана Ону, продолжалась четверть часа.
   Донося Государю о свидании с Султаном, Его Высочество выражал полное удовольствие по поводу сделанного Ему приема и указывал на слабое, зависимое положение Султана и на его желание закрепить тесное сближение с нами путем облегчения условий мира.
   Получив приглашение Султана на следующий день, т.е. 15 марта, обедать у него, Великий Князь отбыл из дворца в придворном экипаже к принцу Рейсс и герцогине Веймарской; оттуда Он поехал в русское посольство, где был отслужен благодарственный молебен, и затем вернулся на "Ливадию", где Ему немедленно явились командиры всех иностранных военных судов, стоявших на Константинопольском рейде. Весь день суда стояли полурасцвеченные флагами.
   На следующий день, 15 марта, Великий Князь осматривал султанские конюшни, завтракал у принца Рейсс, посетил гробницу Султана Абдул-Азиса, который дружественно принимал Его Высочество в 1872 г., а затем совершил по городу прогулку и по пути смотрел учение турецких войск. Вернувшись на яхту "Ливадия", Главнокомандующий простился с Сыном Великим Князем Николаем Николаевичем Младшими, отбывшими в 5 1/2 ч. дня в Россию для поправления расстроенного здоровья, а затем в 6 ч. вечера поехал в Ильдиз-Киоск обедать к Султану, который, кроме Его Высочества, пригласил только Князя Евгения Максимилиановича, Принца А.П. Ольденбургского и генерала Д.И. Скобелева. Султан был чрезвычайно любезен, долго беседовал с Великим Князем наедине, обещал безусловный нейтралитет в случае войны с Англией и, в знак дружбы, подарил Его Высочеству на память четырех арабских жеребцов. Только в 11 1/2 ч. вечера Великий Князь вернулся на яхту "Ливадия".
   К сожалению, дружественный характер свиданий Султана с Великим Князем дал повод Государю ожидать преувеличенных последствий, возможность которых настойчиво внушалась Его Величеству князем Горчаковым, Военным Министром и другими лицами: Государь желал, чтобы Султан предъявил англичанам энергичное требование об удалении их эскадры из Мраморного моря и тем доказал, что решил действовать с нами заодно.
   Как ни была трудна задача в этом смысле воздействовать на Султана, тем более, что англичане все более враждебно относились к нам, Великий Князь решил опять побывать у Султана и переговорить с ним. 18 марта состоялось это новое свидание, после которого Его Высочество послал Государю наисекретнейшую телеграмму о том, что желание Его Величества исполнено: "Султан, Реуф и даже Вефик обещают послать англичанам приглашение выйти из Мраморного моря, опираясь на то, что и наши войска уходят" [157].
   Однако после этого ответа Великий Князь получил от Государя новую телеграмму, которою, в виду почти неизбежного разрыва с Англиею, приказано было приготовиться к решительным действиям и потребовать от Турции категорического ответа, как намерена она действовать в случае войны Англии с нами. Если заодно с Россиею, то должна немедленно передать нам укрепления на европейском берегу Босфора и войти в соглашение с Великим Князем о распределении ее военных сил; если же она слишком слаба для участия в войне, то сдать нам эти укрепления, прекратив все вооружения, распустить или удалить войска, затрудняющие наши действия, разоружить остающиеся на Черном море суда. Предписывалось начинать решительные переговоры, когда все будет подготовлено, и действовать, отнюдь не подвергая предприятие какому-либо риску [158]...
   Эта тяжелая задача, притом в столь решительной форме, предлагалась Великому Князю лишь вследствие того, что не была принята во внимание возможность обращения Султана к защите Англии, которая давно уже готовилась осуществить враждебные России намерения. Главнокомандующий ясно сознавал всю невозможность исполнить требовавшееся от Него, тем более, что Государь не желал войны с Англиею. Не облегчало положения дела и обещание прислать Ему из России орудия большого калибра, ибо было совершенно невозможно, в виду английской эскадры, доставить эти орудия через Черное море, свезти на берег и установить на не принадлежащем нам Босфоре.
   Великий Князь хотя и не отказался от разрешения поставленной Ему невероятно трудной задачи, но и не обещал ее исполнить, донеся только 19 марта, что все будет принято к сведению, и Он будет действовать по обстоятельствам.
   Государь остался недоволен неопределенностью этого донесения, что и выразил в ответной телеграмме на следующий день. Неудовольствие Его Величества заставило Главнокомандующего высказаться откровенно, что обезоружение стотысячной турецкой армии и флота считает положительно невозможным из-за огромных местных препятствий, настоятельное же требование, предъявленное туркам, возбудит их ненависть к нам и непременно заставит перейти на сторону Англии, -- вот почему Его Высочество и мог обещать действовать только по обстоятельствам, избегая возникновения новой войны и стараясь эти обстоятельства, путем Личных сношений с Султаном, направить в нашу пользу [159].
   Нет надобности распространяться о том, как тяжело отзывались все эти волнения, заботы и неприятности на здоровье Великого Князя. А здоровье Его стало далеко непрочно и, как сам Он говорил, "изменяется не только днями, но и на дню несколько раз". Ему необходим был отдых и телесный, и душевный, ибо уже 14 месяцев, не оправившись после тяжелой болезни в Кишиневе, Он безотказно служил, не имея ни минуты отдыха, который был бы Ему лучшим лекарством.
   Тяжело было Главнокомандующему в эти мартовские дни, несравненно тяжелее, чем во время наших неудач под Плевною, чем в дни страшных шипкинских боев. Не на победных лаврах почивал теперь Великий Князь, хотя пред лицом всего миpa Им предводительствуемая и Им вдохновляемая армия совершила целый ряд подвигов, с которыми не отказал бы связать свое имя любой великий полководец...
   Дни шли за днями, но обстановка не выяснялась и не улучшалась. Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей и успокоить больные нервы, Великий Князь изредка предпринимал прогулку по Константинополю, на "Сладкие Воды" (загородное место катания), обедал у князя Рейсс. Но то были лишь отдельные свободные часы сравнительного отдыха среди беспрерывных телеграфных сношений с Петербургом, донесений, политических и военных соображений, которые не могли изменить общей обстановки в том направлении, как это предъявлялось Его Высочеству...
   К Государю был отправлен князь Имеретинский, которому Великий Князь поручил на словах доложить некоторые объяснения по вопросам, сделанным Его Величеством, и осведомить Государя о состоянии здоровья Главнокомандующего. Помимо того, 27-го марта Его Высочество телеграфировал, что Его здоровье требует скорейшего отдыха, вследствие чего просит о замене Его другим лицом.
   Но, несмотря на болезненное состояние, Великий Князь продолжал зорко следить за событиями и вникать в обстановку, грозившую нам новою войною. Так, например, Он настоял, чтобы работы турок на укреплениях около Маврикиоя, против Сан-Стефано, прекратились немедленно, добился обещания Реуфа-паши остановить работы и на других пунктах и, чтобы точно узнать, в каком положении находятся расположенные против нас турецкие позиции, решил, с разрешения Мехмета-Али-паши, осмотреть их Лично. Нельзя не сознаться, что этот осмотр был отчасти рискованным, потому что мог не понравиться турецким войскам и вызвать протест придирчивых англичан; однако Его Высочество сумел это щекотливое для самолюбия турок дело исполнить с таким тактом, любезностью и непринужденностью, что вызвал к Нему знаки внимания турок, не говоря об оказанных воинских почестях. Сделав около 30 верст, Великий Князь в первый день (29 марта) осмотрел левую часть фортификационных сооружений, ограждавших Константинополь со стороны русских, и мог убедиться, с какими трудностями была бы сопряжена атака этих укреплений и как дорого обошелся бы нам каждый шаг вперед, тем более, что места для укреплений были выбраны мастерски. Через три дня (1 апреля) Его Высочество, с согласия Султана, объехал правый фланг позиций до Буюк-дере включительно и нашел, что здесь также в фортификационном отношении сделано много.
   2-го апреля Великий Князь получил давно жданную телеграмму: Государь сообщал, что согласно выраженному Его Высочеством желанию иметь отдохновение при расстроенном здоровье, Его Величество увольняет Великого Князя от командования армиею и на Его место назначает генерал-адъютанта Тотлебена, а Начальником Штаба -- князя Имеретинского, до прибытия которых в армию Государь просил держать это в секрете. Только один Начальник Штаба, вместе с которым Его Высочество разобрал эту шифрованную телеграмму, узнал о чрезвычайном известии, получение которого Великий Князь не выдал окружавшим Его близким лицам ни выражением лица, ни голосом, ни какими-либо признаками волнения. Лишь в конце обеда, пред которым была получена телеграмма, он молча чокнулся с Непокойчицким, бросив на него как бы нечаянный взгляд...
   Зато в душе переживал Он много, и это не замедлило сказаться в проявлениях старой болезни: сильная головная боль, ревматическая ломота во всем теле и общая слабость заставили Великого Князя, по настоянию врача, слечь на несколько дней в постель.
   Бесконечная дипломатическая переписка Петербурга с представителями иностранных держав продолжала и теперь безрезультатно тянуться, отдаваясь, в виде эхо, в Главной Квартире телеграммами Его Высочеству от князя Горчакова все на ту же тему: война с Англией неизбежна...
   Однако Великий Князь не мог уже с прежнею чуткостью воспринимать течение дипломатических переговоров европейских держав, ибо видел, что в ближайшем будущем они не приведут к каким-либо осязательным и тем более -- выгодным для России результатам, а, затем, Он и Сам сознавал, что служить Ему с совершенно надорванным здоровьем, с наболевшею душою -- слишком тяжело.
   -- Какой я служака! -- говорил Он. -- Куда Я гожусь? -- ни встать, ни двигаться, ни работать -- ничего не могу...[160].
   И действительно, Главнокомандующий, еще два года тому назад здоровый и цветущий, совсем осунулся.
   Его душа искала отдыха, отдыха во что бы то ни стало -- и Он находил его в обаятельной панораме Царьграда и Босфора, в прогулках по улицам столицы древней Византии или по тихим водам расстилавшегося пред Ним чудного Мраморного моря, в звуках музыки, в задушевных беседах с теми, кто знал, ценил и понимал Его...
   10 апреля Великий Князь принимал болгарскую депутацию, представившую Ему для поднесения Государю Императору благодарственный адрес с более чем ста тысячами подписей освобожденного народа. Его Высочество с чувством глубокого нравственного удовлетворения принимал болгар, свидетельствовавших о высоком христианском и боевом подвиге Царя-Освободителя и Его армии, во главе которой стоял Его Высочество.
   К Нему Лично представители болгарского народа обратились с особым адресом следующего содержания:
   
   "Ваше Императорское Высочество!
   Решением Великого Монарха, Августейшего Вашего Брата, содействием русского воинства и целого русского народа и усилиями Вашего Императорского Высочества великое дело освобождения Болгарии и улучшения быта христиан Турецкой Империи приведено к желанному концу; и прежде несчастнейшая Болгария начинает ныне оживать и становиться страной, достойной внимания Европы и любви и поддержки Великой представительницы Славян -- России.
   Ваше Императорское Высочество!
   Благодеяния России к нашему Отечеству так велики; дело, совершенное Россией для нас, так громадно и свято, что мы, Болгаре, не в состоянии выразить вполне чувство своей глубочайшей признательности: мы можем только плакать от радости, благоговеть перед великими благодетелями и благословлять Святую Русь и ее Великодушнейшего Императора.
   Но как ни слабы мы выразить достойным великого благодеяния образом чувства глубочайшей признательности всего Болгарского народа, этот народ поручил нам завидную и почетнейшую миссию -- представиться пред Лицом Вашего Императорского Высочества, поднести настоящий благодарительный адрес и всепокорнейше просить Вас, дабы Вы соблаговолили представить его Своему Августейшему Брату и нашему великому Царю и Освободителю, как слабое изъявление того, что на душе у каждого Болгарина.
   Вместе с тем мы покорнейше просим Ваше Императорское Высочество позволить нам в этом случае выразить и Вашему Императорскому Высочеству те чувства благодарности и глубокой преданности, какие питает и будет питать каждый Болгарин к лицу Вашего Императорского Высочества и ко всему предводительствуемому Вами храброму воинству. Мы никогда не забудем великих трудов и всякого рода трудностей и опасностей, перенесенных Вашим Императорским Высочеством во главе непобедимого русского воинства в войне за освобождение Болгарии.
   Повторяя выражения глубочайшей своей преданности и вечной признательности, имеем честь быть
   Вашего Императорского Высочества покорнейшими слугами.
   Уполномоченные Болгарского народа:
   + Софийский митрополит Мелетий.
   + Сливненский митрополит Серафим.
   + Епископ Браницкий Клемент.
   Архимандрит Константин.
   Архимандрит Пантелеймон.
   Архимандрит Мефодий Кусевич
   Дальше следовали подписи отдельных лиц и представителей городов и селений Болгарии.
   Апреля 1878 года.
   Город Сан-Стефано"[161].
   
   То была уже Страстная неделя, во время которой Великий Князь говел. В тихой молитве искал Он утешения и поддержки Своих сил. Глубоко верующий, всегда уповающий на Бога, Он возносил Творцу горячее благодарение за дарованные победы, за преодоленные преграды в достижении святого дела освобождения христиан и молил о скором и благополучном возвращении на Родину после честно и доблестно исполненного долга. Его кроткое, любящее сердце в эти минуты искало примирения со всеми теми, кто вольно или невольно принес Ему много скорби и страданий.
   В Страстную субботу, 15 апреля, прибыл и представился Великому Князю вновь назначенный Главнокомандующий, генерал-адъютант Тотлебен.
   В ночь на Светлое Христово Воскресение, 16 апреля, Его Высочество получил следующую телеграмму от Государя:
   "Увольняя Тебя, согласно Твоему желанию, от командования Действующею армиею, произвожу Тебя в генерал-фельдмаршалы, в воздаяние столь славно оконченной кампании. Надеюсь скоро обнять Тебя здесь".
   В Высочайшем приказе, в тот же день отданном, значилось, что Великий Князь, "в ознаменование важных заслуг, оказанных Престолу и Отечеству в ныне оконченной войне с Турциею, производится в генерал-фельдмаршалы, с увольнением, по болезни, согласно Его желанию, от должности Главнокомандующего Действующею армиею и с оставлением затем во всех прочих занимаемых должностях и званиях" [162].
   17-е апреля, день рождения Государя Императора, был для Великого Князя днем грустного расставания в Сан-Стефано со всем тем, что было Ему здесь близко и дорого.
   Утром Его Высочество присутствовал на торжестве прибивки и освящения вновь пожалованных георгиевских знамен 14-му и 15-му стрелковым батальонам, а перед тем прощался со Своими ближайшими сослуживцами -- чинами Своего штаба, которых сердечно благодарил за образцовую службу и дружную работу.
   После освящения знамен, Его Высочество сел верхом и поехал на прощальный парад всей Гвардии и армейским частям (16 пех. дивизии и 4-й стрелк. бригаде, с их артиллериею), стоявшим у Сан-Стефано. Около 12 ч. дня, приветствуемый восторженными криками "ура", Он объехал войска и, вызвав вперед командиров отдельных частей и батальонов, прочел телеграмму Государя, которою возвещались боевые награды, пожалованные частям Действующей армии. Снова громкое "ура" потрясло воздух и тысячи шапок полетели вверх...
   Его Высочество объявил, что прощается с войсками и передает начальствование над ними генерал-адъютанту Тотлебену, поблагодарил сердечно Своих боевых сподвижников, после чего отдельно обратился к гвардейцам. Им сказал Он, как счастлив, что труды Его и занятия с Гвардией дали блестящие результаты в виде подвигов доблести, и что выполнил обещание держать Гвардию впереди, а не в резерве. Затем войска в блестящем виде прошли церемониальным маршем мимо Великого Князя, заслужив еще раз Его благодарность.
   В тот же день Его Высочество отдал следующий знаменательный приказ:

"Доблестные войска Действующей армии!

   По воле Государя, Я отъезжаю из армии и передаю командование над нею генерал-адъютанту Тотлебену, которому и вступить в отправление должности Главнокомандующего с 17 числа сего апреля.
   Семнадцать месяцев переживал я с вами труды и лишения походной жизни и ровно год опасности и славу боевого похода.
   В течение этого времени Я был свидетелем того беззаветного выполнения всеми чинами армии долга, среди самой тяжкой обстановки похода, и той беспримерной храбрости и самопожертвования, которые навеки составят гордость всей земли русской.
   Не раз высказывал Я и Мою задушевную благодарность, и Мое удивление вам, войска Действующей армии.
   С болью в сердце расстаюсь Я с вами, Мои дорогие боевые сотоварищи, и еще раз считаю Своим священным долгом выразить всем вам Мою сердечную благодарность за вашу многотрудную и полную славы и гордости для всей России службу".
   Поблагодарив затем всех начальствующих лиц, Его Высочество продолжал:
   "Особенное, сердечное и искреннее спасибо тебе, русский солдат: ты не знал ни преград, ни лишений, ни опасности. Безропотно, безостановочно шел ты в грязи и в снегу, в жару и в холод, через реки и пропасти, через долы и горы, и бесстрашно бился с врагом, где бы с ним ни встретился. Для тебя не было невозможного в пути, который тебе указывал начальник.
   Тебе честь, тебе слава, добытые потом и кровью России, бившейся за освобождение угнетенных христиан.
   Я горжусь и всегда буду гордиться тем, что Мне пришлось командовать такой славной армией.
   Только надломленное здоровье Мое принуждает Меня оставить вас ранее общего возвращения на родину.
   Но, расставаясь с вами, Я счастлив тем, что, по воле Государя Императора, передаю вас в мощные руки славного героя Севастополя и Плевны -- генерал-адъютанта Тотлебена. Если понадобится снова вести вас в бой, он поведет вас к победам, а вы, с своей стороны, дадите ему всю ту беззаветную решимость и мужество, которые проявили во все время моего командования и которым удивлялись вся Россия и весь мир...".
   
   Великий Князь, проживая в Сан-Стефано, в доме Дадиана, пользовался в течение почти двух месяцев гостеприимством и радушием его семьи. Здесь Его Высочество был всегда желанным гостем. Его полюбили искренно и просто, по-человечески, здесь Он нашел отдых и отраду после суровой обстановки и всякого рода невзгод военного времени.
   Попрощавшись с войсками, расстроенный этою тяжелою минутою, Он пришел затем проститься и со Своими милыми хозяевами. Полковник Скалон нес за Ним серебряный жбан, наполненный червонцами. Взяв этот жбан, Великий Князь передал его г-же Дадиан, поблагодарил за радушное гостеприимство и поцеловал руку, прося принять на память жбан и, кроме того, серебряный чайный сервиз. Сам Дадиан получил звезду св. Станислава 2-й степени.
   Он и его семья были сконфужены и тронуты в высшей степени. Его Высочество прощался, как родной, и вызвал искренние слезы у собравшихся попрощаться с дорогим им Великим Князем.
   Прощаясь с Тотлебеном, Его Высочество обнял его и сказал:
    -- Дай вам Бог всего хорошего. Помните один мой совет: действуйте всегда по совести и не стесняйтесь приказаниями, которые, по Вашему убеждению, неисполнимы" [163].
   В этих словах сказалось благородство натуры Великого Князя и вырвалось то, что особенно наболело в Его душе...
   До пристани Он прошел пешком, среди расставленных шпалерами войск, оглашавших воздух неудержимым "ура". Со слезами на глазах Он обнял ближайших; с генералом Непокойчицким и Личными адъютантами и ординарцами сел в паровой катер и поехал на "Ливадию".
   Через несколько минут яхта тронулась. Снова раздалось единодушное "ура", замелькали фуражки, платки. Берег стал постепенно удаляться, сливаясь в общую полосу зданий, садов... Его Высочество молчал... Тяжело было на сердце бывшего Главнокомандующего, Который, не взирая на все трудности и неустройства, после вещего Олега снова победоносно привел русское войско к вратам Царьграда и был принужден удержаться от великого искушения "взять Царьград и водрузить крест на Святой Софии" и затем видеть, как победы наши тают, а победоносная наша армия постепенно становится в более затруднительное положение, чем побежденная ею, но собирающаяся с силами турецкая...
   Переночевав на "Ливадии", на следующий день, в 10 ч. утра, Его Высочество поехал проститься с Султаном. Многие из боевых сподвижников Великого Князя приехали на пристань, чтобы еще раз повидать и напутствовать добрыми пожеланиями своего бывшего Главнокомандующего. Наконец, в 11 3/4 ч. дня "Ливадия" снялась с якоря и тронулась в путь мимо очаровательных берегов Босфора, где встречные суда при звуках русского гимна отдавали честь Великому Князю. Царьград и Мраморное море стали бледнеть в волнах света и постепенно скрылись за выступом берега...
   Совершив морской переход до Одессы, Его Высочество отсюда по железной дороге отправился на Вильну и Динабург (Двинск) в Петербург, куда прибыл 22 апреля.
   Подъезжая к столице, Великий Князь был бледен и молчал. Видно, что и теперь на душе у Него было неспокойно...
   Поезд медленно подошел к платформе. Послышалась команда, заиграла музыка... На платформе стоял Государь, окруженный свитою. Великий Князь вышел. Государь обнял Его и предложил принять почетный караул.
   При криках "ура" собравшейся толпы Его Высочество обошел караул и затем пропустил его мимо Себя. После этого Государь с Великим Князем сели в коляску и отбыли в Зимний дворец.
   

ГЛАВА VII.

   Берлинский конгресс, на котором условия Сан-Стефанского договора были пересмотрены коренным образом, значительно ограничил результаты заключенного нами с Турциею мира, но не уменьшил славы Великого Князя Главнокомандующего: победные лавры украсили Его чело и укрепили Его в сознании исполненного долга пред Царственным Братом и Россиею. Однако перенесенные труды и волнения сильно поколебали здоровье Его Высочества: необходимо было долго отдохнуть и основательно полечиться.
   Все лето 1878 года Великий Князь провел в Воронежской губернии. Здесь, в Своей Чесменке, Его Высочество, в виде отдыха, отдавался любимым занятиям по образцовому конскому заводу, бывшему предметом гордости и славы его Августейшего Хозяина. Кстати, в этом же году в Париже была всемирная выставка, на которую Великий Князь послал шестнадцать лошадей. Здесь они обратили на себя общее внимание любителей и знатоков [164].
   Все лошади родились в собственности Его Высочества Чесменском заводе. Судя по отзывам печати [165], прекрасные головы, отличный постав шей, благородство, энергия и вместе с тем необыкновенная покорность человеку изумляли посетителей выставки. Форменная одежда унтер-офицера нарядчика Белькова, кучера Константина Некрасова и некоторых конюхов, как равно русские костюмы конюшенной прислуги Его Высочества, русская закладка, коляска и беговые дрожки возбуждали живейшее любопытство и восторг многочисленных посетителей.
   Из лошадей Великого Князя жеребец "Рущук" был удостоен первой премии по отделу чистокровных арабских (золотая медаль и 1200 франк.); жеребец "Друз" -- первой премии по отделу англо-арабов (золотая медаль и 1200 франк.) и жеребец "Абрикос" -- третьей премии по тому же отделу (бронзовая медаль и 1600 франк.) .
   Возвратясь к октябрю в Петербург, Великий Князь вступил снова в исполнение обязанностей Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Генерал-Инспектора Кавалерии и по Инженерной части. Обогащенный боевым опытом, Он стал еще настойчивее в требованиях по подготовке войск[167], Для того же, чтобы боевой опыт, приобретенный самими войсками, давал плоды и в будущем, Его Высочество в одном из приказов предписал во всех частях округа, принимавших участие в минувшей войне, приступить, по примеру Гвардейского корпуса, к составлению описаний их боевой жизни, а также исторического очерка их существования вообще. При этом было преподано и несколько общих оснований для предстоявших работ [168].
   К сожалению, расстроенное здоровье вынудило Великого Князя озаботиться о сложении с Себя хотя бы некоторой части лежавших на Нем сложных обязанностей, в виду чего, согласно прошению, 17 августа 1880 г. Его Высочество был уволен от должности Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа.
   Тяжело было Главнокомандующему расставаться со Своими подчиненными, среди которых стяжал Он столько неподдельной, горячей любви и глубокого почитания. В Своем прощальном приказе[169] Великий Князь высказал чувства скорби по этому поводу и сделал оценку трудов бывших под его начальством войск. В этом приказе Его Высочество, между прочим, свидетельствовал:
   "Как Главнокомандующий округом, под главным руководством которого Гвардия и все прочие входящие в его состав части войск получили свое образование, и как Главнокомандующий, которому Монаршим доверием была вверена Действующая армия, Я счастлив открыто признать, что выказанные войсками в бою и в походе доблесть, храбрость и дисциплина, удостоенные Высочайшей благодарности, превзошли и мои ожидания. Предпоставленная программа обучения была таким образом вполне выполнена, и долговременные труды мирного времени блистательно увенчаны боевою проверкою".
   
   Однако и по освобождении от звания Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Великий Князь продолжал нести обязанности по званиям Генерал-Инспектора по Инженерной части и Генерал-Инспектора Кавалерии. Эти должности требовали не только кабинетного труда, но и неоднократных, ежегодных поездок по военным округам, где Его Высочество осматривал войска и вверенные ему учреждения, бригады кавалерийского запаса, Задонские конные заводы [170] и ремонтных лошадей.
   1 марта 1881 года скончался Император Александр II, Которому Великий Князь Николай Николаевич прослужил с беззаветною любовью и славою 26 лет. В этот горестный для всей России день Его Высочество находился в Париже, откуда успел прибыть в Петербург лишь к 6 марта.
   Вновь наступившее царствование Императора Александра III вызвало целый ряд военных реформ, к обсуждению и осуществлению которых молодой Государь неизменно приглашал Его Высочество, как Лицо, пользовавшееся особенным авторитетом в нашей армии.
   Так, например, Великий Князь был назначен "Присутствующим" в Особой комиссии (под председательством генерал-адъютанта Коцебу) для обсуждения вопросов об улучшении устройства военного управления (1881 г.), затем председателем Особой комиссии по составлению проекта положения о полевом управлении войск (1888 г.); кроме того, под руководством Его Высочества работали комиссии о переустройстве кавалерии и о преобразовании саперных войск. Все эти комиссии своевременно закончили свои работы, выполнив указанные им задачи.
   Однако в числе крупных заслуг Великого Князя перед русской армией следует особенно выделить его плодотворную деятельность на посту Генерал-Инспектора Кавалерии, которая под руководством Его Высочества воспитывалась и развивалась на совершенно новых началах.
   Он был замечательным кавалеристом и обладал широким взглядом на задачи и деятельность конницы. Требования Его были основаны на действительных выводах из опыта предыдущих войн и из свойств конницы, как рода войск, но дело шло зачастую в разрез Его требованиям. Причиной тому было отсутствие соответствующих начальников: если в Гвардии и были надлежащие помощники, проникнувшиеся его взглядами, то в армии они встречались лишь как редкое исключение [171].
   По словам Д.А. Скалон, одного из ближайших свидетелей деятельности Великого Князя[172], Его Высочество занял Свой пост, когда наша кавалерия работала в духе манежных требований, когда щеголяла лошадьми в теле, красивыми, выхоленными, хотя бы и слишком откормленными, а потому неповоротливыми, невыносливыми и к полевой службе мало способными, когда аллюры были медленны и укорочены, когда коней берегли настолько, что переходы совершались только шагом, а коней водили при этом в поводу...
   Своими техническими кавалерийскими познаниями обязанный Императору Николаю Павловичу, но больше всего -- генерал-адъютанту Р.Е. Гринвальду, Великий Князь Николай Николаевич в первых же приказах по кавалерии предъявляет требования относительно систематической подготовки лошадей к усиленным и продолжительным движениям, правильной езды и управления конем, устанавливает новые правила описи строевым лошадям и пр.
   В стремлении устранить рознь во взглядах кавалерийских начальников на их специальное дело, Его Высочество в дальнейших приказах дает целый ряд последовательных указаний о ремонтировании конского состава, выездке (обучать тому, что составляет главное достоинство боевого коня), движениях и аллюрах (втягивание в походные движения) и т.п. В то же время Великий Князь предостерегает от излишних увлечений, вредных для более слабых лошадей, и пользуется случаем, когда возможно, подать Личный пример полезной работы. Так, например, в 1876 г., в бытность на Кавказе, Он вызвал 15-й драгунский Тверской Имени Своего полк из Царских Колодцев в Тифлис и, после сделанных полком двух переходов в 54 и 36 верст, третий переход в 33 версты совершил во главе Своих драгун в 2 ч. 50 мин., преодолевая встречавшиеся по пути препятствия -- канавы, овраги, крутые подъемы и спуски... Подойдя к Тифлису, полк произвел развернутым фронтом атаку на протяжении ; вер. -- галопом и 1 версты -- в карьер и, вступив в город под командою своего Шефа, прошел церемониальным маршем мимо Великого Князя Наместника. Не только люди, но и лошади были в отличном виде, в чем Его Высочество убедился, Лично осмотрев на другой день всех лошадей и не найдя ни одной забитой или больной...
   Естественно, что такие примеры действовали одушевляющим образом на всю нашу кавалерию и заставляли ее усердно работать в духе требований, предъявлявшихся ее Августейшим Генерал-Инспектором. Стараясь поощрять офицеров к приобретению лучших лошадей, Его Высочество ввел новые правила о скачках, испросил Высочайшее разрешение на устройство 4-х-верстных скачек на призы Императорской Фамилии и исходатайствовал общее увеличение призовых сумм с 10.000 до 24.500 рубл. Кроме того, были установлены призы нижним чинам за выездку.
   "До какой степени Великий Князь живо интересовался делом спорта, -- читаем мы в очерке Красносельских скачек [173], -- и каким отличнейшим ездоком был сам, нам свидетельствует следующий рассказ. За устройством скакового круга для вновь введенной скачки Его Высочество наблюдал Лично. Когда препятствия были готовы, Он со свитою поехал их осмотреть. Подъезжая к одной из канав, кто-то из сопутствующих заметил, что канава очень широка, и, находя это препятствие трудным и рискованным, предложил уменьшить его. Великий Князь прежде, чем дать свое заключение, отъехал от препятствия, поднял лошадь в галоп и взял канаву в обе стороны, после чего было признано возможным оставить препятствие без изменения".
   По словам генерала от кавалерии В.А. Сухомлинова, Великий Князь в последние годы Своей жизни почти все свободное время посвящал кавалерийскому делу. Посещая Офицерскую Кавалерийскую Школу, которую он называл "дорогое мое детище", Его Высочество Лично руководил занятиями, разного рода испытаниями, усовершенствованиями в технике этого рода оружия. Бывая в Школе по три и по четыре раза в неделю, приезжая иногда в 9 часов утра, с юношеским пылом, неутомимо занимался Великий Князь любимым делом до 2-х, 3-х часов пополудни.
   Поощряя в кавалерийских офицерах лихость, смелость, Великий Князь покровительствовал спорту и на устроенную, с Его соизволения, скаковую конюшню при Школе ставил своих кровных лошадей, на которых скакала молодежь.
   Съезжавшиеся со всех концов России офицеры конных полков наших получали в Школе личные указания Генерал-Инспектора и возвращались домой, очарованные Его ласковым обращением.
   В Офицерском собрании Школы для Великого Князя устроен был особый кабинет, в котором Его Высочество не раз принимал доклады. В уборной при этом кабинете всегда находилась часть одежды Великого Князя, на случай желания Его Высочества сесть на коня или переодеться, для большего удобства во время занятий [174].
   Желая обеспечить Школу надежным кадром учителей-специалистов по фехтованию, вольтижировке, гимнастике и т.п., одним из средств к тому Великий Князь считал учреждение школы солдатских детей, которая могла бы исподволь подготовлять соответствующий контингент молодых людей. Мысль эту Его Высочество приказал применить в виде опыта с 1888 г., а в 1889 г. в школе было уже 12 мальчиков. Школа эта, приказом по воен. вед. 1893 г. No 28 утвержденная на 29 штатных воспитанников, по Высочайшему повелению, в память Великого Князя, получила наименование "Николаевской школы солдатских детей"[175].
   Не вдаваясь в детали деятельности Великого Князя, приведем лишь выдержку из Высочайшего рескрипта на Имя Августейшего Генерал-Инспектора Кавалерии 15 августа 1889 г.
   В рескрипте этом прежде всего отмечена 25-летняя неустанная забота Его Высочества "как об улучшении конского состава и снаряжении кавалерии, так и о введении наиболее правильных способов ее воспитания и обучения". "С особенным старанием, -- писал Император Александр III, -- Ваше Высочество выполнили предположения Мои о реорганизации действующей и запасной кавалерии, значительно приумножившей нашу боевую конную силу и обеспечившей ее быстрое и широкое пополнение в случае мобилизации. Вместе с тем усерднейше трудились Вы над образованием вполне подготовленных эскадронных командиров, лихих, знающих свое дело офицеров, опытных инструкторов, хороших наездников и смышленных разведчиков, настойчиво возвышая все качественные стороны кавалерии, как в одиночном развитии людей, так и в тактических действиях ее масс"...
   В конечном итоге следует признать, что Великий Князь был выдающимся кавалерийским генералом, который неутомимо следил за развитием любимой Им конницы; все Его указания имели руководящее значение не только для русской армии, но и для иностранных государств [176].
   Ему же принадлежала идея маневров в больших массах войск.
   В роли общего руководителя в деле боевой подготовки нашей армии Его Высочество не раз выступает в последние годы деятельности. Так, например, Высочайшею волею Великий Князь назначается главным посредником на больших маневрах: в 1886 г. -- в Красносельском и Усть-Ижорском саперном лагерях, а затем в окрестностях Брест-Литовска, между войсками Варшавского и Виленского военных округов, в 1888 г. -- на больших маневрах в Херсонской губернии [177] и, наконец, в 1890 г. Его Высочество, помимо присутствия на маневрах под Нарвою, был, по Высочайшему повелению, сначала командирован для осмотра местности предстоявших больших маневров на Волыни, а затем состоял здесь главным посредником и руководителем действий двух громадных армий под командою героев Русско-Турецкой войны: генерал-адъютанта Гурко, командовавшего войсками Варшавского военного округа, и генерал-адъютанта Драгомирова, командовавшего войсками Киевского военного округа [178].
   В окрестностях Луцка, Дубно и Ровно было собрано около 130 тыс. войск. Нелегко было руководить маневренными действиями такой массы, однако благодаря прекрасной организации всего дела и совместным трудам 35 посредников, состоявших в распоряжении Великого Князя, Волынские маневры прошли с большою поучительностью как для самих войск, так и в смысле весьма полезных практических результатов, указавших некоторые несовершенства частностей нашей военной организации.
   Что же касается грандиозного числа войск, впервые сосредоточенных в мирное время в таком количестве, то оно заставило наших западных соседей усмотреть в этих маневрах своего рода военную демонстрацию со стороны России, к чему, однако, не было никаких оснований.
   Его Высочество приехал в г. Луцк 22 августа [179]. Здесь началась Его предварительная работа по указанию посредникам предстоявшей им деятельности и ознакомлению с ними. В то же время Великий Князь осматривал проходившие через город войска, проявляя к ним обычную заботу и любовь, на которые и войска отвечали трогательными чувствами глубокой преданности и обожания к своему бывшему Главнокомандующему.
   Приводим впечатления одного из корреспондентов "Нового Времени" г. А. Молчанова, еще во время Русско-Турецкой войны имевшего возможность наблюдать Великого Князя среди войск и вновь увидевшего Его на Волынских маневрах [180].
   "Вечером у Великого Князя снова большой обед (прием посредников). Целый день притом занят у Него приемами и смотром проходящих мимо солдат. Чуть послышится вдали полковой оркестр, Его Высочество тотчас выходит на улицу и одобряет проходящих и проезжающих солдат добрым словом. И тут разыгрываются сцены удивительные. Вот идет полк драгун; кони -- прелесть, солдаты -- на подбор молодцы. Великий Князь, тронутый бравым видом войска, быстрым движением подходит к сидящему на коне командиру и крепко жмет его руку; командир не выпускает великокняжескую руку и запечатлевает на ней долгий поцелуй. Великий Князь дает еще пожатие, офицер снова целует руку, тогда Великий Князь крепко обнимает командира и целует его в губы. Разошлись -- и глаза обоих блестят слезами. Эта безмолвная сцена перед рядами войск, на улице, на глазах у публики и группы офицеров, повергает всех в нервное настроение, и нужно было слышать, как уже совсем не по-строевому, а из глубины растроганного сердца, гаркнули потом солдаты: "Рады стараться, Ваше Императорское Высочество!"...
   Таков был Великий Князь всегда, до последнего дня Своей жизни...
   Для практики железнодорожных батальонов в постройке небольших железнодорожных участков при условиях военного времени, к началу Волынских маневров была построена (3-м и 4-м железнодорожными батальонами) военная рельсовая ветвь от ст. Киверцы до Луцка (около 12 верст). Душою этого дела был Его Высочество, крайне интересовавшийся работами, о ходе которых ему беспрестанно доносили[181]. Подбадриваемые ответными телеграммами Великого Князя, солдаты работали так, что их приходилось сдерживать. Только благодаря этому, работа, начатая 1 августа, была блестяще закончена в 18 ; дней при непрерывных трудах, по 14 часов в сутки, без праздников, при жаре в 35R и по ночам, причем пришлось, между прочим, вырубить очень много деревьев громадной толщины.
   Когда Его Высочество прибыл к вновь построенной ветке, батальоны поднесли Ему чрезвычайно оригинальное блюдо из срезанного ими с пня кружка в диаметре более 25 вершков, украшенное государственным гербом и надписями, искусно сделанными одним из рядовых. В Луцк Великий Князь поехал по новой ветке, останавливался на каждом посту, подробно осматривал все сооружения и выразил полное удовольствие по поводу всего виденного.
   Маневры, начавшиеся 25 августа, закончились 2 сентября в четырех верстах от Ровно грандиозным Высочайшим смотром. Всеми войсками командовал Великий Князь Николай Николаевич Старший. Эффектна была картина, когда Августейший Генерал-Фельдмаршал подал знак жезлом -- и все войска взяли на-краул, склонились знамена, забили барабаны, заиграла музыка, и залп нескольких сот орудий потряс воздух, разом
   окутав белою пеленою артиллерию... После Царского объезда состоялся церемониальный марш всех участвовавших в параде более 120 тысяч войск, во главе которых проезжал Его Высочество.
   В тот же день Император Александр III почтил Великого Князя особым, уже последним рескриптом следующего содержания:

"Ваше Императорское Высочество.

   Призвав Вас к главному руководству маневром, происходившим ныне между двумя армиями, составленными для сего из частей войск Варшавского и Киевского округов, Я лично удостоверился в образцовом порядке, с которым означенное учебное упражнение войск было Вами ведено.
   При превосходной подготовке участвовавших в маневре войск, отличной распорядительности командовавших армиями и всех начальствовавших лиц, Вашему Императорскому Высочеству принадлежит честь высокого искусства в отменном направлении маневренных действий еще у нас небывалого по численности столь значительного сбора войск.
   Высоко ценя Вашу опытность, всегдашнюю преданность военному делу, неустанные труды по ведению и образованию наших войск, при нынешних столь затруднительных условиях, Я почитаю приятнейшим для Себя долгом выразить Вашему Императорскому Высочеству за понесенные Вами в настоящем случае труды и достигнутую пользу Мою душевную признательность".
   На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
   "Сердечно любящий Вас и благодарный

АЛЕКСАНДР.

   Ровно, 2 сентября 1890 г." [182].
   
   На Волынских маневрах Великий Князь в последний раз появился пред рядами нашей армии как бывший Главнокомандующий. Прямо с маневров Он отправился в Крым, -- того требовали настояния врачей, ибо здоровье Его Высочества окончательно пошатнулось. Вся надежда была на Его крепкий организм, на усиленное лечение и на благодатный климат юга. Сначала Великий Князь поселился в Кореизе, а затем -- в Алупке, в великолепном дворце, когда-то принадлежавшем князю М.С. Воронцову. Окруженный Личными адъютантами и ординарцами, от времени до времени навещаемый Членами Царской Семьи, больной Фельдмаршал проводил здесь томительные месяцы, в медленной борьбе с тяжелою болезнью. Ее грозные симптомы особенно резко обнаружились в первых числах октября, о чем свидетельствовали бюллетени, появившиеся в газетах. 14 октября было напечатано [183]:
   I. "У Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича Старшего, после приступа общих судорог, с потерею сознания, вслед за которыми наступила кратковременная спячка, обнаружилось ослабление памяти, затруднение речи, дрожание языка и мышц лица.
   Деятельность сердца ослаблена. Температура 38R. Пульс 90. Академик профессор Мержеевский. Доктор Шершевский".
   II. "Судорожные приступы не повторялись. В течение дня спокойное состояние сменялось кратковременным возбуждением. Ночь прошла спокойно. Питание совершается удовлетворительно. Температура сегодня (12 октября) утром 37. Пульс 81. Академик Мержеевский. Профессор Ковалевский. Доктор Шершевский.

Алупка. 12 октября 1890 г.".

   
   16 октября был объявлен, за подписью тех же лиц, более успокоительный бюллетень [184]:
   "Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич Старший провел день спокойно, в хорошем расположении духа; в течение дня не было ни одного приступа возбужденного состояния, аппетит хорош, сон достаточен, питание удовлетворительно; проявления болезни, внушавшие серьезное опасение для жизни, в настоящее время прошли, и болезнь приняла свое обычное затяжное течение. Температура вчера вечером 37,1. сегодня утром 37. Пульс 78.

Алупка. 14 октября. 11 час. утра".

   
   То казалось, что излечение от недуга возможно, то этот недуг усиливался все более, отнимая надежду от тех, кто отдалял от себя мысли о роковом конце...
   Настала весна, ожила дивная природа Крыма, но не принесла она облегчения угасавшему Великому Князю: 13 апреля 1891 года Его Высочество тихо скончался... Кончина Его не была неожиданна -- и все же явилась тяжелым ударом для всех знавших и любивших Его и прежде всего для русской армии вообще, а для Гвардии в частности, ибо с нею Он сроднился с первого же дня Своей почти 60-летней жизни и с нею жил душою и сердцем до последнего вздоха...
   На пароходе от Ялты до Севастополя, а отсюда по железной дороге тело почившего Великого Князя было перевезено в Петербург, сопровождаемое Августейшим Сыном Покойного, Великим Князем Николаем Николаевичем Младшим.
   В больших городах по пути траурный поезд останавливался, служились панихиды и возлагались представителями войск и городов венки, наполнявшие вагон, где среди зелени высился гроб, под золотым парчовым покровом, опушенным горностаем; на крышке гроба лежали шапка Л.-Гв. Уланского полка, в мундир которого было одето тело, и золотая, бриллиантами украшенная сабля Почившего.
   23 апреля тело Великого Князя прибыло в Петербург, который в траурном убранстве и с торжественными воинскими почестями встретил прах Августейшего Фельдмаршала. Вся Царская Семья собралась для встречи на Николаевском вокзале, откуда длинная печальная процессия, по особому церемониалу, среди шпалер войск и собравшегося народа, медленно проследовала к Петропавловскому собору.
   Здесь в течение нескольких дней стоял открытый гроб с телом покойного Великого Князя.
   Совершались панихиды в присутствии Особ Царствующего Дома, молились воинские части, депутации шефских полков Имени Его Высочества, беспрерывные вереницы русских людей разных общественных положений шли поклониться телу Почившего и помолиться об упокоении Его души. Отдать последний долг Усопшему прибыли Князь (ныне Король) Николай Черногорский, представители Германского Императора, депутации от болгарского и сербского народов. Братья-славяне так же искренно, как и русские люди, проливали горячую слезу у гроба победоносного Вождя, отвоевавшего им желанную свободу...
   26 апреля совершено было погребение. При прощальных салютах пехоты и артиллерии гроб был опущен в могилу под сводами Петропавловского собора.
   Кончина Великого Князя Николая Николаевича вызвала много сочувственных статей, посвященных доброй памяти о Нем и приводивших оценку Его светлой личности и деятельности. Все печатные отзывы с замечательным единодушием и неподдельною искренностью воздавали Ему должное. Приводим здесь несколько более ярких строк.
   
   "Да, много этот гроб почившего Великого Князя, в котором так недавно жила простая, бесхитростная и всякому доступная русская душа, собирает теперь около себя мысленно русских людей всех положений и военных -- в особенности; у каждого из них свой больший или меньший запас на сердце воспоминаний благодарности к почившему Великому Князю...
   Он унаследовал от Отца Его прямоту и этот таинственный, присущий природе, а не деланный талисман обаяния и умения располагать к себе восторженное настроение масс!
   Чем-то родным от Него веяло для каждого солдата и для каждого офицера: с Ним веселее на душе бывало. Почему? -- Чувство это не поддавалось объяснению, но что оно было и вполне ощущалось -- несомненно. Об этом говорили севастопольцы, об этом говорили Его дунайские и балканские сподвижники...
   Увы, с жизнью Его угасло в Нем дорогое для войска наследство Императора Николая: это -- культ военного. Покойный Великий Князь с самых ранних лет жил весь и всегда только для военного мира: жить и быть военным, т.е. любить царскую службу русского солдата -- для Него было одно и то же...
   Это чувствовалось и понималось военными людьми инстинктивно, и в этом, быть может, даже отчасти кроется обаяние, которое Он имел в военном миpe, и того замечательного факта, что везде и всегда этого Великого Князя каждый солдат и каждый офицер считал своим родным Великим Князем" [185].
   
   В другом отзыве о Покойном особенное внимание обращают на себя следующие слова:
   "Без малейшего преувеличения можно сказать, что Великий Князь Николай Николаевич был кумиром всех военных чинов от солдата до генерала включительно.
   Вечно бодрый, веселый, в высокой степени ласковый и обходительный, Он приковывал к себе сердца всех, имевших счастье служить под его начальством...
   Если русская армия в славной войне 1877 -- 78 гг. оказалась на высоте своего положения и вполне достойна тех лавров, которые увенчали ее при пленении нескольких турецких армий, то, всеконечно, она во многом обязана своему Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу...
   Геройский переход всей армии в суровую зиму через Балканы, вызвавший удивление всего мира, предпринят и совершен по личным предначертаниям Великого Князя Николая Николаевича. Этот подвиг был совершен с таким точным выполнением всего плана Августейшего Вождя, что знаменитый стратег Мольтке поневоле должен был признать ошибочным свое заявление, сделанное им в Берлине перед падением Плевны о невозможности в суровую зиму перехода через Балканы, хорошо ему известные со времени его службы в турецких войсках... [186]".
   
   Не стало Великого Князя... Угасла жизнь одного из самых доблестных вождей нашей армии, которую Он так любил и которой так беззаветно и самоотверженно служил, ведя к победам. Смерть унесла Его, а неумолимое время уже начало заволакивать дымкой забвения и этот светлый образ.
   Однако крупные исторические события, только что совершившиеся на наших глазах, заставляют вспоминать о Нем.
   Болгария объявила себя независимым королевством, а ее Монарх единодушно признан всеми державами Королем (1909 г.).
   В день 50-летнего правления своею страною Князя Николая Черногорского (1910 г.), этот славный Вождь геройского народа провозгласил себя Королем и Черногорию -- королевством. Еще раньше этих отрадных для русского сердца событий объявила себя королевством Сербия (1883 г.), бывшая на краю гибели перед последнею Турецкою войною.
   Румыния прежде всех этих государств, тотчас после объявления Россиею войны Турции, объявила свою независимость от последней, а в 1881 г. князь Карл Румынский провозгласил себя Королем...
   Таким образом, создание четырех независимых королевств -- вот реальные и несомненные результаты побед русского оружия, поднятого в защиту единоверных нам братьев-славян. Освобожденные и призванные к новой жизни, они помнят и ценят великий подвиг России, чтут священную память Царя-Освободителя Александра II и Его славных сподвижников, с признательными и высокими чувствами относятся к нашей армии...
   
   В Софии Императору Александру II сооружен великолепный памятник, украшенный фигурами русских вождей. Во главе их -- Великий Князь Николай Николаевич Старший, верхом, с обнаженным мечом в руке, с энергичным, озабоченным лицом, на котором написано сознание ответственности пред Царем и Россией...
   В Порадиме стоит дом-музей имени Великого Князя, где заботливо собраны предметы, напоминающие о бывшем Главнокомандующем. Здесь же и часовня св. Николая, где в определенные дни совершаются молебны, а на панихидах возносятся молитвы о Почившем... [187].
   Трогательны эти знаки внимания болгар к памяти о Нем.
   В знаменательные дни 50-летнего юбилея Короля Николая Черногорского, Его Величество в ответной телеграмме (15 авг. 1910 г.) Великому Князю Николаю Николаевичу на поздравительный привет войск Гвардии и Петербургского военного округа и при Личном приеме Его Высочества в Цетинье высказал, что Ему особенно дорог привет, выраженный Сыном незабвенного Генерал-Фельдмаршала, приведшего победоносные русские войска к вратам Царьграда, войска, боровшиеся вместе с Его Черногорцами за веру православную и за единоверных братьев наших. С сердцем, полным радости, приветствовал Король Сына "Витязя Балканского", увы, не дождавшегося полного торжества идеи, во имя которой водил к победам наши войска...
   Теперь, наконец, настала пора не только воздать Ему должное пред лицом истории, но и вещественным памятником выразить дань глубокого почитания русским народом и армиею беззаветного служения Государям и России Царственного Полководца, почитания Его военных талантов и Его мудрой, непреклонной воли, которая привела русскую армию к подвигам и победам. Почивший Главнокомандующий явился непосредственным и достойным исполнителем святого дела, предпринятого Царем-Освободителем. И если русским людям отрадно сознавать, какое великое дело они совершили, если их утешает глубокая признательность к России славянских народов, то мы, потомки освободителей славян, без сомнения, будем душевно удовлетворены в тот день, когда всенародно будут почтены государственные и военные заслуги бывшего Главнокомандующего, а в лице Его -- и всей нашей армии.
   Его величественный образ, вылитый из бронзы, вдохновит русскую армию на новые победы, на те победы, к которым она всегда шла уверенно и неудержимо за достойными и истинными вождями. Воздвигаемый монумент будет напоминать всей России об ее великом призвании в судьбе славянских государств и о святом деле, ею самоотверженно исполненном.
   

ПРИЛОЖЕНИE

   Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевича Старший, как значится в Его послужном списке, к концу жизни имел следующие звания и знаки отличия:
   Генерал-Фельдмаршал, Генерал-Адъютант, Генерал-Инспектор по Инженерной части и Кавалерии;
   Почетный Член Николаевской академии Генерального штаба;
   Член Государственного Совета и Александровского Комитета о раненых;
   Почетный Президент Николаевской инженерной академии, Обществ: Московского скакового, Казанского экономического, Моршанского охотников конского бега и Донских частных коннозаводчиков;
   Почетный Член: Императорских: Русского географического общества, Медико-хирургической академии, С.-Петербургского университета, Академии наук, Михайловской артиллерийской академии, Обществ: Вольно-Экономического, Российского любителей садоводства, Берлинского -- акклиматизации животных и растений, Горыгорецкого земледельческого института и Пармской академии наук, Обществ: Попечения о раненых и больных воинах, Императорского Московского сельского хозяйства, Парижского -- Покровительства животным, Тамбовского и Козловского охотников конского рысистого бега, Московского охотников конского бега; Член и Попечитель Николаевского училища в Великокняжеской станице войска Донского;
   Покровитель Обществ: Российского -- садоводства, Московского -- акклиматизации животных и растений, Московского -- Филармонического, Эстляндского -- садоводства, Российского -- покровительства животным, Сибирского -- сельского хозяйства, Данковского -- любителей скотоводства, Смоленского -- сельского хозяйства, Рязанского -- сельского хозяйства, Рижского -- покровительства животным, -- Донского коннозаводства, Московского -- улучшения скотоводства в России, Тамбовского -- сельских хозяев и Общества сельского хозяйства юго-восточной России;
   Шеф: Л.-Гв. Уланского полка, 6-го саперного батальона, 3-й роты Л.-Гв. Саперного батальона и 3-й роты Л.-Гв. 4-го Стрелкового Императорской Фамилии батальона, Имени Его Высочества полков: 22-го драгунского Астраханского, 43-го драгунского Тверского, 15-го драгунского Александрийского, 9-го гренадерского Сибирского, 1-го Кавказского саперного батальона, Австрийского 2-го гусарского, Прусского 5-го кирасирского и 53 пехотного Волынского полка.
   Числился в полках: Л.-Гв. Конном, Гусарском Его Величества, Казачьем Его Величества, Преображенском, Семеновском и Литовском, в Л-.Гв. Саперном батальоне, Л.-Гв. 4-м стрелковом батальоне Императорской Фамилии, в роте Николаевского инженерного училища и в Донском казачьем войске.
   
   Кавалер орденов:
   св. Апостола Андрея Первозванного,
   св. Георгия 1-й, 2-й и 4-й степеней,
   св. Владимира 1-й степ.,
   св. Александра Невского,
   Белого Орла,
   св. Анны 1 ст. и св. Станислава 1 ст.
   Прусских: Черного Орла, Красного Орла, Крест за 25-летнюю службу Гогенцоллернской цепи,
   Австрийских: св. Стефана и Крест за 25-летнюю службу,
   Французского -- Почетного Легиона 1-й ст.,
   Греческого -- Спасителя,
   Турецкого -- Османие 1-й ст., украшенного бриллиантами,
   Датского -- Слона,
   Италианского -- Благовещения,
   Виртембергских: Королевской Короны и Военного Ордена "заслуг" большого креста,
   Нидерландского -- Льва,
   Саксонского -- Зеленой Короны,
   Баварского -- св. Губерта,
   Неаполитанского -- Фердинанда,
   Пармского -- св. Георгия Константиньянского 1-й ст.,
   Дармштадтского -- Людовика,
   Баденского -- Верности и Льва Церингенского,
   Веймарского -- Белого Сокола,
   Ольденбургского -- "За заслуги",
   Мекленбург-Шверинского,
   Иерусалимского -- Защитника Гроба Господня,
   Саксен-Альтенбургского -- Эрнестинского Герцогского Дома 1-й ст.,
   Черногорского -- Князя Даниила I 1-й ст.,
   Сербского -- Такова 1-й ст.
   Имел: золотую саблю, украшенную бриллиантами, с надписью: "За переход через Балканы в декабре 1877 года", Знак отличия беспорочной службы за XL лет, вензелевое изображение в Бозе почивающего Императора Николая I, крест за службу на Кавказе, портрет Шаха Персидского, украшенный алмазами,
   Медали:
   золотую с надписью "За труды по освобождение крестьян",
   серебряные: за защиту Севастополя, за покорение Чечни и Дагестана 1857 -- 1858 гг.,
   Прусскую -- в память коронования Короля Вильгельма I,
   Черногорскую -- Милоша Обилича "Зa храбрость",
   Сербскую -- "За храбрость",
   бронзовые: в память войн 1853 -- 1856 и 1877 -- 78 гг. и в память Священного Коронования Их Императорских Величеств в 1883 г. Знак Красного Креста.
   
   В настоящее время Имя в Бозе почивающего Генерал-Фельдмаршала Великого Князя Николая Николаевича присвоено: .
   9-му гренадерскому Сибирскому полку,
   8-му драгунскому Астраханскому полку,
   6-му саперному батальону.
   

ПРИМЕЧАНИЯ В.В. ЖЕРВЕ:

   1. Издание исправленное и дополненное, В. Березовского. С.-Петербург. 1908 г.
   2. Из записок генерал-адъютанта Бенкендорфа. Н. Шильдер. Император Николай Первый, Его жизнь и царствование. Т. 2, стр. 372.
   3. Государь писал графу Паскевичу: "Наша радость велика, и нельзя от глубины души не признавать милость Божию, что среди всех несчастий и скорбей поддержал здоровье Жены Моей столь удивительным образом...". Там же, Т. 2, прил. стр. 488.
   В тот же день (28 июля 1831 г.) писал Он графу П.А. Толстому: "Бог меня наградил за поездку мою в Новгород, ибо, спустя несколько часов после моего возвращения, Бог даровал Жене счастливое разрешение от бремени сыном Николаем". Там же.
   4. Послужной список В. Кн. Никол. Никол.
   5 мая 1832 г. Высочайше повелено было, в воспоминание блистательного дела 2-й минерной (ныне 3-й саперной) роты Л.-Гв. Саперного батальона под Нуром 5 мая 1831 г., зачислить в списки ее Е. И. В. Великого Князя Николая Николаевича.
   ("Императорская Гвардия". Справочная книжка Импер. Главн. Квартиры, под редакц. В.К. Шенк, 1910 г., стр. 109).
   6 декабря 1834 г. Его Высочество зачислен в списки Л.-Гв. Семеновского полка.
   (Посл. спис. В. Кн. Никол. Никол.)
   5. Камер-фурьерский журнал 1831 г. "Северн. Пчела" 1831 г., No 190.
   6. Кормилицею Его Высочества была назначена Елена Шарманова, которая по окончании кормления своего Питомца получила, по Высочайшему повелению, 600 р. в год пенсии. (Общ. Арх. Мин-ва Импер. Двора, Оп. 44 -- 107, д. 71).
   7. Т.е. обозначал линию равнения.
   8. Д.П. Струков. "Августейший генерал-фельдцейхмейстер Вел. Кн. Михаил Николаевич. Очерк жизнеописания Его Импер. Высоч-ва". СПб., 1906г., стр. 51 -- 52.
   9. В одной из учебных тетрадей Великого Князя Михаила Николаевича, названной Им "Сочинения", 1842 г., малолетний Автор, которому в то время было только около десяти лет, интересно отмечает этот факт, занесенный в сочинение под заглавием "Мои записки от 1832 до 1842 года".
   "Однажды бывши у Мама и Папа, после обеда они нам сказали, что к нам поступит в гувернеры Алексей Илларионович; тогда мы заплакали и бегом вниз, где мы сели под стол. В день святого причастия, после приобщения, поступил к нам Алексей Илларионович"...
   10. Во время пребывания русской Императорской Фамилии в Берлине, Король Прусский Фридрих-Вильгельм III пожаловал Своему Внуку и Крестнику Великому Князю Николаю Николаевичу ордена Красного Орла и Черного Орла.
   11. Там же, стр. 57 -- 59.
   12. Общ. арх. М-ва Импер. Двора, оп. 10-977, д. 18.
   13. "Русский Архив". 1896 г., Т. 1 -- 4, стр. 401.
   14. В Музее Имени Великого Князя Михаила Николаевича в Ново-Михайловском дворце в Петербурге собрана замечательная по богатству, исторической и художественной ценности коллекция предметов, характеризующая долгую жизнь и государственную деятельность Его Высочества. Среди этих предметов очень многие относятся к детскому возрасту Великого Князя, который тщательно хранил не только дорогие вещи, Ему принадлежавшие, но и свои классные тетради (в числе их и упомянутые выше "Сочинения"), учебники, пособия и пр. Здесь же хранятся и журналы занятий Великих Князей Николая и Михаила Николаевичей, со всеми отметками Их воспитателей и преподавателей об успехах, прилежании, внимании и поведении, а также журналы для записывания ежедневно задававшихся уроков. Благодаря этому, можно видеть полную картину учебного периода жизни Их Высочеств, воспитание и образование которых, как о том можно судить по сохранившимся документам, велись очень последовательно и строго.
   15. Преподавателями у Их Высочеств были (в порядке вступления в исполнение своих обязанностей): духовник Их Величеств протопресвитер Бажанов (Закон Божий), Курнанд (франц. яз,), Гедениус (чистописание), Линден (гимнастика и физич. упражнения), Гримм (нем. язык, а затем -- общ. история), Гельмерсен (немецкий язык, а затем -- общ. география и история), Кушакевич (математика), Митчин (англ. яз.), Сивербрик и Гавеман (фехтование), Ободовский (рус. яз. и словесность), Кеммерер (физика и химия), Шульгин (рус. история, география и статистика), Виллевальде (батальн. живопись), Ласковский (фортификация), Платов (артиллерия), Горемыкин и Карцов (тактика и воен. искусство) и Милютин, ныне генерал-фельдмаршал (правила аванпостной службы).
   16. П.Ф. Лузанов. Августейшие кадеты и их участие в лагерных сборах военно-учебных заведений. СПб. 1902 г.
   17. Царская денежная награда 26 июня 1839 года занесена в формулярный список Его Высочества, который с этого дня считается вступившим в ряды кадет I кадетского корпуса.
   18. В Петергофе, среди роскошных фонтанов, одна из покатых площадок, постоянно омываемых водою, падающею в виде каскада (водопада), должна была преодолеваться кадетами. Они с восторгом ходили на каскад в атаку, в особенности в присутствии Императора Николая Павловича, который чрезвычайно любил кадет и даже принимал участие в их играх.
   19. Общ. Арх. Мин-ва Импер. Двора, оп. 27, д. 70.
   20. Гр. Олсуфьев. "Потешные Императора Николая Павловича". Русск. Архив, 1910 г., No 11, стр. 443 -- 448.
   21. Это было в день бракосочетания Великой Княжны Ольги Николаевны с Наследным Принцем Виртембергским, причем Его Высочество получил от Короля Виртембергского орден Короны.
   22. Нынешнее Николаевское кавалерийское училище преобразовано из Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
   23. В Музее Имени Великого Князя Михаила Николаевича хранится деревянный шест, на котором поперечными чертами сделаны отметки, указывающие рост Великих Князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича в разные годы Их жизни. Как известно, Их Высочества оба отличались высоким ростом, о котором у старшего из Августейших Братьев имеются следующие отметки: 21 октября 1841 г. -- 2 арш., 30 октября 1842 г. -- 2 ар. 1 ; вер. и 14 ноября 1848 г. -- 2 ар. 9 ; вер.
   24. 30 августа того же года получено было из Варшавы печальное известие о кончине Великого Князя Михаила Павловича. В отдании почестей телу своего Крестного Отца Его Высочество принял затем участие. 19 сентября 1849 г. Великий Князь Николай Николаевич назначен был Шефом полков, носивших Имя Его почившего Крестного Отца, Великого Князя Михаила Павловича, -- Тверского драгунского и Сибирского гренадерского, коим повелено было именоваться по Имени молодого Шефа. Незадолго перед тем (30 августа) Его Высочеству был пожалован орден Нидерландского Льва.
   25. Т.е. благотворительные.
   26. Объявлен был следующий маршрут: Петергоф, Царское Село, Ям-Ижора, Шлиссельбург, Ладога, Тихвин, Рыбинск, Углич, Ярославль, Кострома, Юрьевец-Повольский, Нижний-Новгород, Вязники, Владимир, Москва и Петербург. На это путешествие назначены были только три недели, с 1 по 21 августа, с тем, чтобы возвратиться 22 августа к 150-летнему юбилею полков л.-гв. Преображенского и Семеновского.
   27. Д.П. Струков, стр. 86 -- 90.
   28. Д.П. Струков, стр. 94.
   29. В 1851 г. на Крещенском параде Великий Князь Николай Николаевич командовал Своим л.-гв. Уланским полком и за этот парад удостоился получить Монаршее благоволение. 25 апреля Его Высочеству объявлено особенное Монаршее благоволение за командование л.-гв. Саперным батальоном на смотру войскам гвардейского корпуса в присутствии Государя Императора.
   30. Это свидание Короля Пруссии со Своим Августейшим Крестником дало случай Его Величеству 20 мая назначить Великого Князя Николая Николаевича Шефом Прусского кирасирского No 5 полка.
   31. Во время пребывания в Москве Великий Князь Николай Николаевич был зачислен в списки л.-гв. Конно-Пионерного эскадрона (ныне упраздненного), коего мундир носил с 1840 года (Посл. спис. Его Высочества).
   32. Т.-е. по особому чину службы, как установлено для дня принесения присяги Великими Князьями.
   33. Русская Старина, 1900 г.
   34. Австрийский Император пожаловал Их Высочествам ордена св. Стефана и назначил Шефами полков, причем Великого Князя Николая Николаевича -- Австрийского No2 полка.
   35. Во время этого путешествия Великий Князь Николай Николаевич получил следующие иностранные ордена I степени: Саксонский -- Зеленой Короны, Баварский -- св. Губерта, Неаполитанский -- св. Фердинанда, Пармский -- св. Георгия Константиньянского, Дармштадтский -- Людовика, Баденский -- Верности и Льва Церингенского, Веймарский -- Белого Сокола или Бдительности и Ольденбургский -- орден Заслуг.
   36. Во время этой поездки, 20 сентября Великий Князь Николай Николаевич был назначен Шефом Астраханского кирасирского (ныне драгунского) полка, с именованием этому полку именем Его Высочества. Астраханский полк сохранил навсегда имя Великого Князя Николая Николаевича.
   37. Посл. спис. Его Высочества. -- В.В. Квадри и В.К. Шенк. История Государевой Свиты, Т. 3. ,
   38. Журнал Императорского Русского Военно-Исторического Общества. 1910 г. Книжка 4. "Письма из Севастополя". Сообщил В.В. Щеглов.
   39. Н. Шильдер. Граф Э.И. Тотлебен. Его жизнь и деятельность. С.-Петербург. 1885 -- 1886 г., Т. I. Как увидим впоследствии, желание Э.И. Тотлебена исполнилось.
   40. Там же.
   41. Там же.
   42. На основании Высочайшего повеления 6 декабря 1854 г., Великому Князю Николаю Николаевичу время пребывания в Севастополе зачтено за 2 года 3 месяца и 26 дней действительной службы.
   43. В течение весны и лета этого года Великий Князь Николай Николаевич был назначен Шефом 6-го Саперного батальона, 2-го батальона стрелкового полка Императорской Фамилии (впоследствии полк переименован в Л -Гв. 4-й Стрелковый Императорской Фамилии батальон и затем в полк того же наименования) и Л.-Гв. Конно-Пионерного эскадрона, впоследствии упраздненного.
    44. Великому Князю Николаю Николаевичу была объявлена совершенная признательность Государя за неоднократные смотры инженерных работ, производившихся для укрепления подступов к Николаеву.
   45. Во время пребывания в Крыму Его Величество пожаловал всем севастопольцам, в память их бессмертного подвига, серебряные медали на георгиевской ленте. Такую медаль получил и Великий Князь Николай Николаевич, награжденный за Крымскую кампанию также светло-бронзовою медалью.
   46. Его Высочество был назначен также Шефом Александрийского гусарского полка, которому повелено было именоваться Гусарским Имени Его Высочества полком, и, кроме того, 3-й роте Л.-Гв. Саперного батальона повелено было именоваться ротою Его Высочества.
   47. В следующем году переименована во 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Любопытно отметить, что 4 сентября Великий Князь, при состязании офицеров в стрельбе в цель на 400 шаг., взял 2-й приз -- стрелковое ружье 6-линейного калибра, с вензелем Государя и особою надписью. 1 октября Его Высочество зачислен в списки Л.-Гв. Стрелкового батальона (переформированного из полка) Императорской Фамилии, с назначением Шефом 3 роты этого батальона, и в тот же день назначен членом комиссии, Высочайше учрежденной для улучшения по военной части.
   48. Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич -- ныне Главнокомандующий войсками Гвардии и Петербургского военного округа.
   49. "Сборник биографий Кавалергардов, 1826 -- 1908 гг.", под редакцией С. Панчулидзева, С.-Петербург, 1908 г., стр. 20.
   50. В течение этого же промежутка времени Великий Князь был назначен Шефом 1-го Кавказского саперного батальона (1858 г.) и зачислен в списки полков: Л.-Гв. Конного (1862 г.) и Преображенского (1864 г.) и Кондукторской роты (юнкеров) Николаевского Инженерного училища (1863 г.).
   51. Д.П. Струков, стр. 223 -- 224.
   52. Его Императорское Высочество Великий Князь Петр Николаевич -- ныне генерал-- адъютант, генерал-лейтенант, изволит числиться по гвардейской кавалерии.
   53. Д.А. Скалон. На службе при Великом Князе Николае Николаевиче. "Русская Старина", 1909 г.
   54. Послужной список Его Высочества.
   55. Прик. по войск. Гв. и Пет. в. окр., 1869 г., No 62.
   56. То же, 1870 г., No 42.
   57. То же, 1865 г., NoNo 77 и 167.
   58. То же, 1868 г., No 25 и 1870 г., No 32.
   59. То же, 1865 г., No 94; 1867 г., No 130; 1868 г., No 14 и др.
   60. То же, 1869 г., No 62.
   61. То же, 1871 г., No 116; 1875 г.. No 36 и др.
   62. То же, 1872 г., No 31.
   63. То же, 1864 г., NoNo 14, 16 и др.
   64. Одно из путешествий Его Высочества (1869 г.), прекрасно иллюстрировано целым рядом талантливых акварелей и карандашных рисунков художника Н. Дмитриева-Оренбургского. Эта редкая коллекция, из которой два рисунка воспроизведены на страницах 61 и 65, ныне принадлежат Е. И. В. Великому Князю Петру Николаевичу.
   65. Кроме служебных поездок, предпринимавшихся Его Высочеством во внутренние губернии России и на Кавказ, Он был также несколько раз командирован, по Высочайшему повелению, за границу, для присутствования на маневрах: в 1869 г. -- в Кенигсберг, в 1872 и 1876 г.г. -- в Берлин.
   Чтобы в дальнейшем изложении событий не возвращаться к периоду жизни и деятельности Великого Князя в бытность Его Главнокомандующим войсками Гвардии и Петербургского военного округа, заметим, что Его Высочество в течение этого времени, кроме ряда вышеупомянутых ежегодных рескриптов, был удостоен много раз изъявлением искренней признательности Государя за смотры, парады, маневры и учения в Высочайшем присутствии за труды Его, как Председателя комиссии по рассмотрению вопроса о перевооружении нашей армии, за постройку кронштадтских батарей, за отличное исполнение ежегодных чертежных работ Главного Инженерного Управления, и пр. Затем, Его Высочеству были пожалованы следующие иностранные ордена: Датский -- Слона (1867 г.), Греческий -- Спасителя (1867 г.), Черногорский -- Князя Даниила I 1-й ст. (1868 г.), Мекленбург-Шверинский 1-й ст. (1869 г.), Германский и Прусский -- Цепь Гогенцоллернскую (1872 г.), от Иерусалимского Патриарха Кирилла -- орден Защитника Гроба Господня (1872 г.), Турецкий -- Османие 1-й степ., украшенный бриллиантами (1872 г.), Прусский орден -- Pour le meritе (1872 г.), алмазами украшенный портрет Шаха Персидского (1873 г.), Саксен-Альтенбургский -- Эрнестинского Герцогского Дома 1-й ст. (1873 г.), Шведский -- Серафима (1875 г.), Прусский крест за 25-летнюю службу (1875 г.) и Итальянский -- Благовещения (1875 г.).
   В 1875 г. (10 апр.) Великий Князь был зачислен в Л.-Гв. Казачий Его Величества полк, а затем (11 июля) в сословие Донского Казачьего войска во вновь образовавшуюся тогда станицу на урочище Карачеплак, наименованную, в честь Его Высочества, "Великокняжескою".
   Наконец, для характеристики Великого Князя, как общественного деятеля, нельзя не упомянуть о том, что в течение этого же периода Он не только принял звание Почетного Члена состоящего под покровительством Государыни Императрицы Общества попечения о раненых и больных воинах и Покровителя Донского коннозаводства, к преуспеянию которого прилагал большие заботы, но, кроме того, явился желанным почетным деятелем (Покровителем, Почетным Президентом или Почетным Членом) многих обществ скаковых, охотников конского бега, сельскохозяйственных, покровительства животным и других.
   66. В 1892 г. вышла 2-м изданием. 318 страниц чрезвычайно интересно и легко написанного текста снабжены рисунками художника Е.Н. Макарова и украшены виньетками профес. А.И. Шарлеманя.
   67. Стр. 231 -- 235.
   68. Желая видеть возможно чаще пред собою изображение величайшей святыни христианства, Его Высочество, по возвращении из Иерусалима, в церкви Своего Николаевского дворца, под алтарем, воздвиг особый придел в честь Гроба Господня, копия которого по своему внешнему виду и размерам пещеры, хранящей Гроб Господень, дает точное изображение последнего в Иерусалимском храме. На акварели, любезно предоставленной автору настоящей книги И.Н. Смирновым и воспроизведенной на стр. 69, можно видеть эту деталь церкви роскошного бывшего дворца Его Высочества, ныне -- Ксениинского Института.
   69. Чтобы оказать внимание Его Высочеству перед разлукою, Государь зачислил Великого Князя в списки полков Л.-Гв. Гусарского Его Величества и Л.-Гв. Литовского, в день их полкового праздника 6 ноября, как бы желая новыми узами связать Его Высочество с любимою им Гвардиею.
    70. Сборник материалов по Рус.-Турецк. войне 1877 -- 78 гг., вып. 14, стр. 77.
   71. Всеподданнейший рапорт Главнокомандующего 10 апреля 1877 г. Д.А. Скалон "Поход на Восток 1876 -- 1878 гг." (рукопись), С. 59.
   72. Леер. Энциклопедия воен. и морск. наук, т. VII, стр. 10 -- 11.
   73. В день Своего рождения, 17 апреля, Государь назначил Его Высочество Шефом 53 пех. Волынского полка, а Начальника Штаба Действующей армии, генерал-адъютанта Непокойчицкого -- Шефом 54 пех. Минского полка.
   74. Сборн. матер. по Рус.-Тур. войне, вып. 15, стр. 12.
   75. "Поход на Восток", стр. 97 -- 99.
   76. В "Журнале Самарской городской думы" 10 июня 1877 г., No 16 очень подробно изложены все обстоятельства, сопровождавшие путешествие Самарской депутации в Плоешти, представление ее Главнокомандующему и сердечные слова, с которыми Его Высочество принял и напутствовал депутацию.
   77. Д.А. Скалон. "Поход на Восток", стр. 246.
   78. Там же, стр. 155 -- 157.
   79. Кроме 100 понтонов, проведенных в ночь на 15 июня, в следующую ночь от Фламунды и из устьев Ольты к месту переправы проведены были еще 162 понтона и 34 плота с мостовыми принадлежностями, несмотря на сильный огонь турок.
   80. Д.А. Скалон. "Поход на Восток". стр. 170.
   81. М. Газенкампф. "Мой дневник". СПб. 1908 г. Приложение No 1. "Собственноручная докладная записка ген.-лейт. Н.Н. Обручева от 1 октября 1876 г.", стр. 4.
   82. "Поход на Восток", стр. 194.
   83. "Мой дневник", стр. 53.
   84. Д.А. Скалон. "Поход на Восток". стр. 238 -- 239.
   85. Там же, стр. 250 -- 251.
   86. Там же, стр. 273.
   87. Там же, стр. 287 -- 288.
   88. Там же, стр. 296.
   89. "Мой дневник", стр. 90.
   90. Там же.
   91. Отмечая эти тревожные дни в своем дневнике, Д.А. Скалон пишет:
   "Надо удивляться, как Великий Князь равнодушно слушает нападки на Себя и не принимает их к сердцу, а только смеется или удивляется.
   Редко можно встретить человека, который был бы способен на какое-либо дело, совершенно забывая себя. Честолюбия у Его Высочества не существует, оно ему даже непонятно и не приходит в голову хотя бы на мгновение. Что им движет -- это любовь к Своему призванию, к солдатам и к своему оружию -- коннице. Я избегаю слова "искусству", по-тому что у Его Высочества оно так просто и родилось вместе с ним, взрощенное затем на практике при долговременном занятии и обучении войск. Наконец, у Великого Князя прирожденный здравый смысл: непонятное большинству -- Он просто видит, и все тут...".
   92. Этот момент изображает заставка к настоящей главе, исполненная художником А.П. Сафоновым, очевидцем описанного боевого эпизода.
   93. "Мой дневник", стр. 104 -- 105.
   94. Там же, стр. 107 -- 108.
   95. С. Татищев. "Император Александр II, его жизнь и царствование". 1903 г. Т. 2, стр. 401.
   96. Д.А. Скалон. "Поход на Восток". стр. 436 -- 437.
   97. Там же, стр. 445 -- 446.
   98. "Журнал воен. действий, веден. в Полев. Штабе Действующ. армии", стр. 447.
   99. М.А. Газенкампф. "Мой дневник", стр. 156 и 161.
   100. Отец "Белого генерала" Мих. Дм. Скобелева 2-го.
   101. Д.И. Скобелев, которого большею частью так называли близкие ему чины Штаба Главнокомандующего.
   102. А.И. Нелидов заведывал дипломатическою канцеляриею Главнокомандующего.
   103. Князь Черкасский -- Начальник гражданского управления Болгарии.
   104. Кидошенков -- Главный полевой казначей.
   105. Знаменитый профессор-хирург.
   106. Д.А. Скалон. "Поход на Восток", стр. 480 -- 483.
   107. "Поход на Восток", стр. 562.
   108. О занятии его отрядом гор. Елены и необходимости, в виду наступления снежных метелей в горах, возможно скорее выйти из оборонительного положения.
   109. "Мой дневник", стр. 216.
   110. Д.А. Скалон. "Забытый фельдмаршал". Русская Старина, 1907 г., дек., стр. 529.
   111. "Сборн. матер. по Русск.-Турецкой войне 1877-78 гг. на Балк. полуострове", вып. 14, стр. 105 -- 114.
   112. "Сборн. матер. по Русск.-Турецкой войне 1877-78 гг. на Балк. полуострове", вып. 15, стр. 152 -- 160.
   113. В Боготе.
   114. Там же, стр. 152 -- 153.
   115. Стр. 596 -- 597.
   116. Д.И. Скобелев.
   117. Чингис-Хан -- Свиты Е. И. В. генерал-майор. Великий Князь шутя называл его "Мамаем".
   118. Д.А. Скалон, "Поход на Восток", стр. 591 -- 592.
   119. Стр. 232.
   120. "Мой дневник", стр. 234.
   121. Телеграмма отправлена 13 декабря утром.
   122. Стр. 599 -- 601.
   123. "Поход на Восток", стр. 634 -- 635. "Мой дневник", стр. 279.
   124. Стр. 651 -- 654.
   125. Левицкий.
   126. Зимний поход через Балканы в обход Шипки.
   127. "Мой дневник", стр. 290 -- 291.
   128. Д.А. Скалон "Забытый фельдмаршал". Русск. Старина.1907, дек., стр. 533.
   129. Заставка в настоящей главе, исполненная художником А.П. Сафоновым, изображает эту радостную встречу.
   130. Здесь же кстати будет вспомнить о наградах, полученных Великим Князем в течение минувшего года от иностранных Государей, пожелавших почтить доблестные заслуги русского Главнокомандующего. Эти награды были пожалованы в следующем порядке: в июне -- Черногорская медаль Милоша Обилича "За храбрость" (за переход через Дунай) и Мекленбургский крест "За военные заслуги" 2-й степ., в сентябре -- ордена Румынской звезды 5 и 1 степ., в октябре -- Румынская медаль "За военные заслуги", в ноябре -- Мекленбургский крест "За военные заслуги" 1 степ., в декабре -- Прусский орден Pour le merite (Eichenlaub), Прусский крест за 25-тилетнюю службу и Австрийский крест за 25-тилетнюю службу.
   131. "Мой дневник", стр. 317.
   132. Д.А. Скалон. "Поход на Восток", стр. 697 и 703.
   133. Галлиполи -- в Дарданельском проливе, при входе в Мраморное море.
   134. М.А. Газенкампф. "Мой дневник", стр. 342.
   135. "Поход на Восток", стр. 708 -- 709.
   136. М.А. Газенкампф. "Мой дневник", стр. 350.
   137. Курсив В.В. Жерве.
   138. Курсив В.В. Жерве.
   139. Его Величество указывал на необходимость продолжать военные действия с возможною энергиею, пока турецкие уполномоченные для заключения перемирия не примут наших предварительных условий мира.
   140. Алмазами украшенная золотая сабля Главнокомандующего, изображенная в виде концовки к настоящей главе, завещана Великим Князем Л.-Гв. Уланскому (ныне Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны) полку, Шефом которого состоял Его Высочество. Эта сабля, как драгоценная реликвия, хранится в полковой церкви.
   141. Командующий войсками Одесского военного округа.
   142. М.А. Газенкампф. "Мой дневник", стр. 390.
   143. Там же, стр. 392.
   144. По поводу заключения перемирия С.С. Татищев говорит:
   "В виду изъявленной Портою полной покорности, Великий Князь Николай Николаевич не счел себя в праве медлить долее подписанием предварительных условий мира и заключением перемирия. Приказания, полученные им из Петербурга, были несколько сбивчивы. С одной стороны, ему предписывалось требовать от Порты решительного ответа на наши условия, с другой -- сообщалось о скором прибытии в Адрианополь графа Игнатьева для ведения переговоров о мире. Разрешение идти к Константинополю было поставлено в зависимость от отказа Порты ответить на наш запрос, и в то же время строго воспрещено занятие проливов, которое одно могло обеспечить положение русской армии под стенами турецкой столицы. Канцлер Князь Горчаков хотя и выразил мнение, что лучше дождаться установления окончательного соглашения с Австро-Венгриею об основаниях мира, но не уведомлял, есть ли надежда на такое соглашение и в какой срок оно может последовать, а между тем он же извещал о грозящем разрыве с Англией и о намерении ее ввести свою эскадру в Босфор. Последнее известие положило конец колебаниям Великого Князя. Он приказал тотчас же приступить к составлению конвенции о перемирии и 19 января сам подписал с турецкими уполномоченными предварительные условия мира".
   (С. Татищев. "Император Александр II, его жизнь и царствование", СПб., 1903 г., Т. 2, стр. 437 -- 438).
   145. Основания мира, вкратце, сводились к следующему (на Балканском полуострове):
   1) Болгария возводится в независимое княжество, платящее Турции дань, и получает свое христианское правительство; турецкие войска отсюда выводятся.
   2) Черногория признается независимою; ее владения несколько увеличиваются.
   3) Румыния и Сербия признаются независимыми; их границы расширяются и исправляются.
   4) Босния и Герцеговина получают независимое управление.
   5) Турция вознаграждает Россию за ее военные издержки и понесенные потери.
   146. Лейярд -- английский посол в Константинополе.
   147. Подписавшего условия перемирия. Раньше он был у нас военным агентом и обучался в Офицерской Кавалерийской школе.
   148. "Мой дневник", стр. 453 -- 454.
   149. Переводчика при посольстве.
   150. "Поход на Восток", стр. 804.
   151. Этот исторический момент изображен свидетелем события художником А.П. Сафоновым, в виде заставки к настоящей главе.
   152. "Мой дневник", стр. 475 -- 477.
   153. 25 февраля 1878 г.
   154. Эти условия сводились к следующему:
   1) Черногория признается независимым государством, и владения ее расширяются в указанных договором пределах.
   2) Сербия признается независимою и также увеличивает свои владения.
   3) Румыния признается независимою.
   4)Болгария делается вассальным (зависимым) княжеством, которое платит Порте дань; размеры дани определяются конференциею.
   5) Князь Болгарский будет избран и избираем впредь представителями болгарского народа, в Трнове или в Филиппополе.
   6) В первые два года после заключения мира Болгария управляется русским комиссаром, а для обеспечения порядка и введения нового устройства остается русская оккупационная армия, в составе 6 пехотных и 2 кавалерийских дивизий.
   7) Турецкие войска выводятся из Болгарии навсегда, турецкий флот не имеет права входа в ее порты.
   8) Все дунайские крепости, а также Шумла и Варна срываются и не могут быть возобновляемы.
   9) Босния, Герцеговина, Эпир, Фессалия и остров Крит получают самостоятельное управление.
   10) Армения -- так же.
   11) Всем турецким подданным, провинившимся перед Портою во время настоящей войны, даруется полное прощение.
   12) Турция обязывается уплатить России 1.410 миллионов рублей за военные издержки. Но в виду несостоятельности Порты, Россия соглашается принять в уплату: а) Добруджу, с правом переуступить ее Румынии в обмен на часть Бессарабии, отошедшей к ней по Парижскому миру 1856 г., и б) Ардаган, Карс, Батум и Баязет с округами, что оценивается, в общем, в 1.100 миллион. р., остальные 310 мил. р. уплачиваются по особому соглашению (подразумевается -- из болгарской дани).
   13) Дунай, Босфор и Дарданеллы свободны для плавания торговых судов; укрепления обоих проливов упраздняются.
   14) Русские монахи и паломники в Святой Земле уравниваются в правах с прочими, а наши монастыри на Афоне уравниваются в правах с греческими.
   15) Обмен пленных -- в течение 6 мес. со дня принятия договора.
   16) Обмен ратификаций (т.е. утверждений договора Государем и Султаном) должен состояться на 7 марта.
   
   155. "Ливадия" 27 февраля прибыла в распоряжение Его Высочества.
   156. Это историческое свидание увековечено на прилагаемой картине художника В.В. Мазуровского, принесенной в дар старыми Гвардейскими моряками родной кают-компании Гвардейского Экипажа в день его 200-летия (1910 г.). Автор пользуется случаем принести Командиру и гг. офицерам Гвардейского Экипажа искреннюю признательность за любезное разрешение использовать крайне интересный оригинал исключительно для настоящего издания. Всякие другие воспроизведения этого оригинала воспрещены.
   157. М.А. Газенкампф, "Мой дневник", стр. 539.
   158. Там же, стр. 541 -- 542.
   159. Там же, стр. 548.
   160. Д.А. Скалон, "Поход на Восток", стр. 896.
   161. Подлинные адреса Великому Князю Главнокомандующему и Царю-Освободителю (Государю -- на болгарском и русском языках) хранятся в Государственном архиве (III разряд красный, No 14) в Петербурге; Адрес Императору Александру II заключен бесчисленным количеством подписей, которыми испещрены 4030 страниц, подшитых к тексту. Мужчины и женщины, духовные лица, представители округов, городов, сел и деревень, едва грамотные поселяне и за неграмотных -- их односельчане, -- все поспешили приложить свои освобожденные от цепей руки к словам драгоценного документа, свидетельствующего о безграничной признательности болгар к своему Освободителю и могущественной покровительнице -- России.
   Адрес Государю и Великому Князю Главнокомандующему хранятся вместе, в большом картоне формата листа бумаги и высотою около 5 вершков, покрытом лиловым бархатом и украшенном ажурною серебряною застежкою. На бархатном же корешке адреса -- вышитый из серебряных звездочек крест и под ним буквы: С. 3. П. (Сим знамением победиши).
   162. Фельдмаршальский жезл Великого Князя Николая Николаевича, изображенный в виде концовки к настоящей главе А.П. Сафоновым, ныне хранится, согласно завещанию Его Высочества, в церкви (во имя Введения во Храм Пресвятыя Богородицы) Л.-Гв. Семеновского полка, в списках которого Великий Князь состоял с 3-х-летнего возраста.
   163. Д.А. Скалон, "Поход на Восток", стр. 909 -- 910.
   164. Из их числа первое место занял "Рущук", серый жеребец, чистокровный араб, 8 лет от роду, 2 арии. 4 верш. (от "Рая" и "Мекки"). В Турецкую кампанию он служил под седлом Великого Князя Николая Николаевича Младшего. Затем -- "Аладин", гнедой жеребец, чистокровный араб; "Баскак", рыжий жеребец, чистокровный араб; "Друз", караковый жеребец, азиат, 11 лет, 2 ар. 5 вер., от "Джана" и "Бабуры", во время кампании служивший под седлом Августейшего Главнокомандующего, и др.
   165. "Всемирная Иллюстрация" 1878 г. NoNo 515 и 516.
   166. Его Высочество был страстным любителем и глубоким знатоком не только ло-шадей, но и домашних животных вообще. В манеже Его дворца в Петербурге ежегодно весною устраивалась выставка домашних животных, прекрасные качества которых по-ощрялись золотыми и серебряными медалями. Тут же производился и аукцион скота, который, по-видимому, ценился покупателями очень высоко.
   (Всемирная Иллюстрация, 1878 г., No 488.)
   Свои заботы об улучшении отечественного скотоводства, в котором Его Высочество достиг значительных результатов, Он передал, вместе с любовью к этому делу, Своим Августейшим Сыновьям, Великим Князьям Николаю Николаевичу и Петру Николаевичу, успешно продолжающим просвещенные заботы Отца на поприще отечественного животноводства.
   167. В особенности ярко выражены требования Великого Князя в приказе по войскам Гв. и Петерб. воен. окр. 1880 г. No 47 и приложенной к нему "Инструкции", которыми предписывается "сближать в лагерях службу войск с действительным их положением в военное время и стремиться к тому, чтобы войска не усвоивали несообразных с боевыми требованиями привычек, а укореняли бы в себе все, что служит к успеху на войне".
   168. Пр. по в. Гв. и Петерб. в. окр. 1879 г., No 9.
   169. 19 августа 1880 г., No 68.
   170. Между прочим, 28 декабря 1885 г. Великий Князь был назначен Почетным Президентом Общества Донских частных коннозаводчиков.
   171. Барон Н.А. Дистерло. Офицерская Кавалерийская Школа. Исторический очерк. С.-Петербург. 1909 г. Стр. 68.
   172. Д.А. Скалон был не только личным адъютантом Его Высочества с 1864 г., но в 1878 -- 1891 гг. занимал должность Начальника Канцелярии Августейшего Генерал-Инспектора Кавалерии. Часть приведенных ниже кратких сведений о деятельности Великого Князя на названном посту заимствована из бумаг Д.А. Скалон.
   173. К. Агафонов. Красносельские скачки. Очерк. С.-Петербург. 1898 г., стр. 3.
   174. Записка генерала от кавалерии В.А. Сухомлинова.
   175. Барон Н.А. Дистерло. Офицерская Кавалерийская Школа, стр. 79.
   
   176. Некролог Вел. Кн. Николая Николаевича. Русская Старина, 1891 г., т. 80, стр. 507 -- 510.
   177. В царствование Императора Александра III Великий Князь ежегодно, по Высочайшему повелению, совершал поездки для инспектирования войск разных военных округов. В 1883 г. Его Высочество, по случаю Священного Коронования Их Величеств, находился в Москве с 3 по 29 мая. В том же году (с 9 по 28 января) Он был командирован в Берлин на празднество серебряной свадьбы Императора Германского Вильгельма I и в 1888 г. (с 1 по 8 марта) для присутствования при погребении того же Императора.
   (Посл. спис. Вел. Кн. Ник. Никол.).
   Кроме того, Великий Князь несколько раз отъезжал за границу для поправления расстроенного в течение войны здоровья. Во время одной из таких поездок в Париж (в 1879 г.) Его Высочество, между прочим, принимал участие в великосветской охоте, послужившей художнику Н. Дмитриеву-Оренбургскому сюжетом для его картины, снимок с которой приложен к настоящей книге. В числе участников этой охоты, вместе с Великим Князем, был И.С. Тургенев, изображенный с поднятым дулом ружья, правее группы берез. Оригинал этой картины ныне принадлежит Великому Князю Николаю Николаевичу.
   178. Посл. спис. Вел. Кн. Ник. Никол.
   179. Остановился в доме г. Бома.
   180. "Большие маневры", А. Молчанов. Новое Время, 29 августа 1890 г., No 5208.
   181. По донесении о начале земляных работ заведующим постройкою ветви генер. штаба генерал-майором Головиным, Его Высочество ответил телеграммою: "Счастлив. Благодарю Вас, любезный друг, за приятное для меня извещение Ваше. Передайте моим из ряда вон молодцам Мое душевное спасибо. До свидания". (Русск. Инв. 1890 г., No 174).
   182. Следует еще указать, что незадолго до этого, Великий Князь имел отраду присутствовать при открытии двух особенно дорогих Ему по внутреннему значению монументов, воздвигнутых в память доблестных заслуг нашей армии в Турецкую войну 1877 -- 78 гг.: 12 октября 1886 г. -- в Высочайшем присутствии в Петербурге состоялось освящение памятника "Славы", сооруженного под непосредственным руководством Его Высочества, и 28 ноября 1887 г. -- Великий Князь присутствовал в Москве на торжественном открытии памятника-часовни в честь подвигов гренадер.
   183. Русский Инвалид, 14 окт. 1890 г., No 225.
   184. Там же, 16 окт. 1890 г., No 227.
   185. Гражданин. 15 апреля 1891 г., No 105.
   186. Русская Старина, 1891 г.,Т. 70, стр. 507 -- 510. Редакционная статья -- некродог.
   187. Стоян Диарберкирский. Юбилейный путеводитель по священным местам-памятникам, воздвигнутым признательным болгарским народом. София. 1907 г.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru